Автор: Загорульский Э.М.
Теги: археология история история средних веков история беларуси история руси издательство четыре четверти
ISBN: 978-985-7058-50-1
Год: 2014
Текст
Э. М.Загорульский
Белая Русь
с середины I тысячелетия
до середины XIII века
1150-летию славянской письменности
и 1025-летию Крещения Руси
посвящается
По благословению
Митрополита Минского и Слуцкого
Патриаршего Экзарха всея Беларуси
Филарета
Э. M. Загорульский
L Ъ м3;’'
Белая Русь
с середины I тысячелетия
до середины XIII века
Издание второе, дополненное
УДК 902/904(476)"00/12”
ББК 63.4(4Беи)
3-14
По благословению
Высокопреосвященнейшего Филарета,
Митрополита Минского и Слуцкого,
11атриаршего Экзарха всея Беларуси
Автор книги и издательство «Четыре четверти»
выражают искреннюю благодарность
коллективу «Приорбанк» ОАО и лично Председателю Правления банка
Сергею Александровичу Костюченко
за по мощь в выпуске книги
»#/< х ига
Рецензенты:
кандидат исторических наук,
профессор Минской духовной академии и семинарии В. А. Теплова,
доктор филологических наук Л. В. Левшун
Вступительная статья
В. А. Тепловой
Загорульский, Э. М.
3-14 Белая Русь с середины I тысячелетия до середины XIII века / Э. М. Загорульский;
всгуп. ст. В. А. Тепловой. — Изд. второе, доп. Минск : издательство «Четыре
четверти», 2014. — 532 с. : ил.
ISBN 978-985-7058-50-1.
Монументальный труд белорусского историка и археолога Э. М. Загорульского посвя-
щен исследованию одного из интереснейших периодов в истории Беларуси, охватывающе-
го почти тысячу лет. ?\втор предлагает оригинальные решения целого ряда проблем, свя-
занных с появлением и расселением славян на территории Восточной Европы, в том числе
на землях нынешней Беларуси, формированием славянского государственного образования
Русь и политической истории ее западных земель — Белой Руси. В частности, подробно
изложены генезис и особенности различных типов поселений (сельских, городских, вла-
дельческих замков), время и обстоятельства их возникновения, планировка, застройка, си-
стема укреплений. Анализируется экономическая жизнь Белой Руси: развитие сельскохо-
зяйственного производства, деревенское и городское ремесла и торговля. Рассматриваются
сложные этнические процессы: формирование языка местного населения, этнического
самосознания, культурной самоидентификации. Глубоко исследуются культурные процес-
сы, связанные с христианизацией и славянизацией белорусских земель. Особое внимание
уделено развитию монументального зодчества; предложены новые датировки некоторых
памятников каменной архитектуры.
Изложение сопровождено большим количеством иллюстраций, дающих яркое пред-
ставление о богатой культуре Белой Руси.
Адресуется исследователям истории Беларуси, преподавателям и студентам высших
учебных заведений, а также всем, кто интересуется историей Отечества.
УДК 902'904(476)“00/12”
ББК 63.4(4Беи)
ISBN 978-985-7058-50-1
© Загорульский Э. М., 2014
© Теплова В. А. Вступительная статья, 2014
© Оформление. ОДО «Издательст во “Четыре четверти”», 2014
«Подвиг честного человека...»
В 1821 г. вышел 9-й том «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина, посвященный
описанию эпохи Ивана Грозного. Ошеломленный приведенным в нем материалом и внимани-
ем первого российского историографа к нравственным сторонам народной жизни, великий
А. С. Пушкин произнес свои знаменитые слова: «"История Государства Российского" есть не
только создание великого писателя, но и подвиг честного человека». Те же слова хочется ска-
зать о книге известного белорусского историка и археолога Эдуарда Михайловича Загоруль-
ского «Белая Русь с середины I тысячелетия до середины XIII в.» — монументальном иссле-
довании по социально-экономической, политической, этнокультурной и конфессиональной
истории Беларуси.
Новая работа историка — итог многолетних изысканий по проблемам средневековой
истории Беларуси и этногенеза славян. «Древний Минск» (1963), «Археология Белоруссии»
(1965), «Древняя история Белоруссии» (1977), «Возникновение Минска» (1982), «Заходняя Русь
IX-XIII стст.» (1998), «Вищинский замок XII-XIII вв.» (2004) — далеко не весь перечень трудов
ученого по отечественной истории. Однако «Белая Русь...» по масштабности взгляда на исто-
рическое прошлое Беларуси, по объему привлеченного источникового материала отличается
от предыдущих изданий, поднимаясь до историософского уровня.
Суть ее — в исследовании сложной, дискуссионной проблемы славянского этногенеза
и расселения славян на территории Восточной Европы, а также возникновения на ее обшир-
ных просторах первого государственного объединения восточных славян с центром в Кие-
ве. Именно в этом государственном объединении, северные границы которого проходили
по территории Южной Беларуси, сложились основные признаки древнерусской народности,
предшественницы современных русских, белорусов и украинцев, называвших себя «русскими
людьми», реже — «русичами» и «русинами». Тому, что это был единый народ с единым языком,
культурой и этническим самосознанием, в работе Э. М. Загорульского приводятся неопровер-
жимые доказательства. Уже в новом этническом качестве, считает историк, восточные сла-
вяне в IX-X вв. стали заселять земли севернее Припяти. Таким образом, восточные славяне
расселялись как один народ с одной сложившейся культурой. Автор определяет хронологию
этапов освоения Русью белорусских земель, где помимо славян проживали балтские народы.
Славяне смогли не только во много раз увеличить свою территорию, но и славянизировать
местное население, распространить свой язык, культуру и славянское этническое самосозна-
ние. Автор «положил» летопись Нестора на хорошо знакомый ему археологический материал
и получил результат, не только отличающийся от известных работ корифеев древнерусской
истории, но и особенно явственно доказывающий абсурдность многочисленных псевдоисто-
рических подделок, появившихся на постсоветском пространстве в последнее десятилетие
и претендующих на «новое слово» в науке.
Принято считать, что при тесных взаимодействиях различных этносов победу, как прави-
ло, одерживает тот, который лучше организован и обладает более высокой культурой, вклю-
чающей и экономический уровень. Вот почему в монографии Э. М. Загорульского подробно
представлена социально-экономическая и политическая история Белой Руси. У славян было
развитое пашенное земледелие, оснащенное самыми совершенными по тем временам пахот-
ными орудиями и орудиями уборки и обработки урожая. Со славянами связано появление
и распространение городов, служивших мощными политическими, военными, культурно-
религиозными и экономическими центрами. Интенсивно развивались ремесло и торговля,
что вело к установлению более тесных связей внутри страны. Автор уделяет большое внима-
ние особенностям различных типов поселений: сельских, городских, владельческих замков,
времени и обстоятельствам их возникновения, планировке и застройке, системам укрепле-
ний, раскопки которых были осуществлены под его руководством. Становится понятным, что
социально-политическая и экономическая история Белой Руси еще долгие годы будет слу-
жить объектом пристального внимания не только историков и археологов, но и лингвистов,
и антропологов, и этнографов.
Большой раздел книги посвящен культуре. Особое внимание автор уделил достижениям
в монументальном зодчестве, в том числе и храмостроительстве. Страницы, посвященные
православному зодчеству, удивляют своей новизной и оригинальным прочтением, казалось
бы, уже хорошо известных источников. А ведь история храмов Беларуси — это история Пра-
вославия на белорусской земле, которая таит в себе много загадок. Автор разгадывает их.
В архитектуре каждой из рассмотренных церквей историк находит неповторимый сплав всех
тех особенностей, которые отличают ту или иную святыню от других. Становится понятно, что
благодаря молитвенному озарению зодчий был способен соединить в единое целое и эко-
номическую целесообразность, и каноническую функциональность, и особо прочувствован-
ную прочность и красоту. Автором предложены новая датировка возведения храмов и до-
казательства того, что православная архитектурно-строительная традиция, сложившаяся на
белорусских землях, не только сохранила свои древние истоки, но и обрела новые, весьма
выразительные символические художественные образы.
Заключительные разделы посвящены характеру этнических процессов в западных землях
Руси, языку населения, формированию этнического самосознания. Непросто объяснить, как
могла сложиться единая народность на столь обширных пространствах, где до славян про-
живали другие этносы. Большая территория и сложный этнический фон, как правило, ведут
не к консолидации этноса, а к его разделению. Как же можно объяснить этот исторический
феномен? Автор видит ответ на этот сложный вопрос в истории формирования и особенно-
стях расселения славян. Славяне как народ сформировались в центре Европы, между Эльбой
и Вислой. Здесь они оставались до середины I тысячелетия н. э., когда приняли участие в «ве-
ликом переселении народов» и, выйдя за пределы своей прародины, заселили Балканский
полуостров, Южную Беларусь и Северную Украину. Значительно увеличив территорию своего
обитания и смешавшись с местными народами, единый до этого славянский народ в силу из-
вестных законов этногенеза к концу I тысячелетия разделился на три ветви: южных, западных
и восточных славян. Южная Беларусьи Северная Украина стали прародиной восточных славян.
Дальнейшее расселение уже восточных славян в Восточной Европе имело место, как теперь
выясняется, в конце IX и в X вв., когда возникло государство Киевская Русь. Славяне довольно
быстро освоили новую территорию и вышли на севере к Белому морю, на юге — к Азовскому
и Черному морям, а на востоке — к Волге. Они не только смогли во много раз увеличить свою
территорию, но и славянизировать местные народы, распространить свой язык, культуру
и славянское этническое самосознание. Как же и почему восточные славяне смогли одержать
этническую победу и не раствориться в иноязычной среде и даже не распасться на отдельные
группы, а напротив, сохранить единое этническое самосознание и передать его вместе со сво-
им именем другим народам? Ответ на этот вопрос ученый видит в анализе признаков народ-
ности, среди которых особое значене имеет этническая идентификация — как и кем осознает
себя этнос. Историк считает, что определяющую роль в становлении единого самосознания
на Руси сыграла Церковь. Приняв в 988 г. христианство, славяне стали распространителями
новой религии среди местного неславянского населения, которое до этого было язычниками.
Общая религия духовно объединяла людей. Одна из замечательных особенностей Руси со-
стояла в том, что церковная служба в стране велась на родном славянском языке, на котором
также писалась и переписывалась духовная и светская литература. Вместе с христианством
распространялись церковнославянский язык (язык богослужения — наследие свв. Кирилла
и Мефодия) и древнерусский (язык деловой письменности, литературы и бытового общения).
Христианство несло также и грамотность. Сейчас хорошо известно, что по уровню грамот-
ности Русь занимала одно из первых мест в средневековой Европе. Прекрасной иллюстра-
цией этому являются находки бытовых писем, написанных на обработанной березовой коре
(берестяные грамоты). Найдены они и на территории Беларуси (Витебск, Мстиславль), Очень
часты находки металлических писал, использовавшихся в качестве «авторучек». В монастырях
и при кафедральных соборах велись летописи, в которых год за годом записывались наибо-
лее важные события, перемежающиеся с личными размышлениями летописцев на различные
темы (исторические, религиозно-философские, бытовые и проч.). В сознании людей религиоз-
ная принадлежность переплеталась с этнической идентификацией и нередко заменяла ее. По
имени страны население стало называть себя и свой язык «русскими». Позже и православную
веру нередко называли «русской».
В течение многих лет Э. М. Загорульский был членом президиума Добровольного обще-
ства охраны памятников истории и культуры БССР, председателем Минского совета Общества
охраны памятников, членом президиума Белорусского фонда культуры. Он и в настоящее вре-
мя является хранителем лучших традиций отечественной гуманитаристики. Эдуард Михайло-
вич уже вписал свое имя в плеяду выдающихся отечественных историков. Обращаясь к самым
острым вопросам средневековой истории Беларуси, он находит в них ранее не замеченное,
точно ставит научные проблемы и решает их. О таких концептуальных работах, как ««Белая
Русь...», часто пишут, что они опережают свою эпоху. И это действительно так.
В наше политизированное время, когда зачастую события древней истории стремятся
использовать в решении сиюминутных, отнюдь не научных проблем, важно познакомиться
с максимально достоверными материалами о прошлом восточных славян, представленными
в новой монографии Э. М. Загорульского.
Книга, возможно, вызовет полемику как в профессиональной среде, так и в широком чита-
ющем сообществе, неоднозначно оценивающем поставленную проблему. Однако несомненно
то, что желающему вступить в дискуссию с автором придется проделать, как минимум, столь
же грандиозный исследовательский труд и прибегнуть к самым мощным аргументам научной
аналитики.
В. А. Теплова,
профессор Минской духовной академии
и семинарии
Введение
Эпоха Древней Руси — одна из важнейших и интереснейших страниц в истории восточно-
славянских народов. Это было время необыкновенно высокого хозяйственного, политическо-
го и духовного развития, время возникновения у них первого государства, в котором каждая
из названных сфер приобрела качественно новые черты. Это было время общей истории трех
братских славянских народов.
Объединение восточных славян в составе единого государства имело огромное значение
для их последующих исторических судеб. Установление и все большее укрепление политиче-
ских и экономических связей между отдельными областями Руси способствовали выравнива-
нию их уровней экономического, социального и культурного развития, сглаживанию и посте-
пенному исчезновению некоторых областных различий, более тесному сплочению населения
огромной страны в единую древнерусскую народность с общим языком, территорией, культу-
рой и этническим самосознанием.
Уже тогда были заложены основы дальнейшего культурного, хозяйственного, политиче-
ского и этнического развития будущих белорусов, русских и украинцев.
Исключительное значение имело принятие Русью в конце X в. христианства в качестве
единой государственной религии. Вместе с христианством распространялись письменность,
церковная книжность и светская литература. Укрепилось положение Руси на международной
арене, особенно в отношениях с христианскими странами — Византией и государствами За-
падной Европы.
Территория современной Беларуси составляла часть западных земель Древней Руси. Исто-
рия и географическое положение этих земель определили и современное название нашего
государства. Из летописной записи под 1286 г., в которой упомянуты «Белая» и «Черная» Русь,
можно заключить, что название «Белая Русь», скорее всего, означало территорию той части
Руси, которая была расположена западнее Днепра. Термин «Белая» означал «Западная». Таким
образом, понятие «Белая Русь» было синонимом понятию «Западная Русь». В последующее
время название «Белая Русь» закрепилось сначала за восточной частью Белоруссии, а позже —
и за всей остальной ее территорией. И хотя территория современной Беларуси не совпадает
полностью с территорией, названной в XIII в. Белой Русью, мы считаем правомерным использо-
вать этот термин в названии нашей книги с одной лишь оговоркой, что далее будет рассмотре-
на история только той части Руси, которая составила территорию современной Беларуси.
В работе рассматривается большой исторический и хронологический период, охватываю-
щий приблизительно 750 лет — от середины I тыс. н. э., когда на территории Беларуси появ-
ляются и постепенно расселяются славяне, до трагичной для восточнославянских земель се-
редины XIII в., отмеченной монголо-татарским завоеванием Северо-Восточной и Южной Руси.
Что касается белорусских земель, то они, начиная с середины XIII в., постепенно оказались
в составе нового государственного образования — Великого Княжества Литовского, что по-
ложило начало новому особому периоду в истории Беларуси.
Чтобы лучше понять особенности рассматриваемого периода и оценить его значение
в истории нашей страны, автор счел полезным предпослать основному тексту краткий очерк
исторического развития белорусских земель в предшествующие эпохи начиная с древнейших
времен.
По мере появления и накопления новых фактов возникает необходимость заново взгля-
нуть на историческую проблему. Так было всегда. Успехи, достигнутые в различных науках,
напрямую или косвенно связанных с историей, требуют периодического обновления исто-
рических концепций. Предлагаемое издание, основанное на обширной Источниковой базе,
включающей летописный, археологический, лингвистический, антропологический мате-
риалы, является плодом долгих размышлений и сопоставлений различных концепций и то-
8
Введение
чек зрения на различные этапы древней истории Беларуси. Особое внимание автор уделил
тому, чтобы вскрыть органическую связь и взаимообусловленность различных историче-
ских сюжетов.
В основе любого научного исторического исследования должен лежать его величество
факт. Автор считает своим долгом в максимальной степени наполнить свой труд исторически-
ми фактами, по которым читатель смог бы сам оценить, принять или не принять предлагаемые
интерпретации.
В недавнем прошлом в нашей исторической науке господствовало нигилистическое отно-
шение к личностной истории. Ее лишали личностей, образности. Приоритет отдавался искус-
ственно конструированным схемам. Между тем именно личности составляли основу любого
исторического действия, и от них, особенно, когда та или иная личность обладала большой
властью, во многом зависел ход истории. Ведь не случайно именно такая — живая история,
представленная людьми, с их страстями и устремлениями, прежде всего волновала и привле-
кала к себе внимание наших первых историков-летописцев. Уже одно это не дает нам права
выбрасывать из истории те события, которые представлялись важными их современникам
и которые они стремились сохранить в памяти и донести до будущих поколений. В этой книге
читатель может найти достаточно полную информацию о событиях, происходивших на тер-
ритории Беларуси в прошлом, и о тех исторических персонажах, которые вошли в анналы
истории. Учитывая общую скудость дошедшего до нас летописного материала, автор считал
непозволительным производить его селекцию и сокращения, стремился с максимальной
полнотой изложить политическую историю Белой Руси, а само изложение приблизить к ори-
гиналу источника. Пусть читатель лучше ощутит эпоху и неповторимую прелесть начальных
источников. В наше политизированное время, когда в современность с ее бурной жизнью
и острыми проблемами вплетают события седой старины, «дела давно минувших дней», будет
интересно и полезно познакомиться с самими источниками в форме, максимально прибли-
женной к оригиналу.
Само собой разумеется, подробное изложение политической истории отнюдь не мешает
нам рассматривать эту историю систематично, выделяя из нее и другие сюжеты—хозяйствен-
ную и культурную жизнь общества, проблемы этнической истории и т. д.
Знакомясь с фактами, читатель сам сможет точнее определить свое отношение к тем кон-
цепциям, которые ему предлагаются.
Некоторые темы, по которым имеются специальные работы, не вызывающие возражений
у автора, излагаются по возможности кратко. Вместе с тем автор стремится давать не толь-
ко «общепризнанные» толкования, которых в принципе не так уж и много. Ведь по мере на-
копления новых фактов появляется необходимость в пересмотре казавшихся незыблемыми
положений. Поэтому автор счел своим долгом, наряду с традиционными интерпретациями,
предложить и другие, основанные на собственных изысканиях. Читатель сам сможет оценить,
насколько они имеют право на существование. В конце концов история и ее изучение всегда
представлялись творческим процессом, и знакомство с дискуссионными проблемами только
поможет более глубокому и осознанному изучению исторического прошлого.
Истории Древней Руси посвящено множество великолепных научных трудов. Среди их ав-
торов были выдающиеся исследователи: А. В. Арциховский, Б. Д. Греков, Б. А. Рыбаков, В. В. Се-
дов, М. Н. Тихомиров, А. А. Шахматов, В. Л. Янин. Все они — корифеи мировой исторической
науки, были нашими учителями, которыми мы не перестаем восхищаться и испытывать чув-
ство благодарности и гордости от сознания того, что нам посчастливилось стать их ученика-
ми. Многие из них, наряду с другими крупными учеными нашего бывшего общего государства,
успешно разрабатывали историю западных земель Руси, славянского расселения и этниче-
ских процессов на территории Беларуси. К этой плеяде исследователей относятся Л. В. Алек-
сеев, Ф. Д. Гуревич, В. А. Булкин, Н. Н. Воронин, М. К. Каргер, Ю. В. Кухаренко, П. А. Раппопорт,
9
Введение
И, П. Русанова, П. Н. Третьяков. Крупные региональные исследования памятников этой поры
были осуществлены белорусскими археологами Т, С. Бубенько, А. Н. Вагановой, В. С. Вергей,
Ю. А. Зайцем, Я. Г. Зверугой, О. В. Новым, О. Н. Левко, Л. В. Колядинским, Т. Н. Коробушкиной,
П. Ф. Лысенко, А. Н. Лявданским, О. А. Макушниковым, В. R Тарасенко, С В. Тарасовым, Г. В. Шты-
ковым и др. Написаны обобщающие работы.
Истории Западной Руси посвящена обширная литература. В кратком введении невозмож-
но охарактеризовать вклад различных ученых в историческую науку в целом и в разработку
настоящей проблемы. Этому должно быть посвящено специальное большое историографи-
ческое исследование. Но отом, что уже было сделано и написано по истории и культуре Белой
Руси рассматриваемого в книге периода, можно судить по библиографии, приведенной в дан-
ной книге, и мы, конечно, будем постоянно обращаться к этим трудам. Автор старался оценить
вклад различных исследователей в решение тех исторических вопросов, которые рассматри-
ваются им в данной работе.
Несмотря на большое количество исследований, посвященных истории Белой Руси заяв-
ленного в книге периода, остается множество вопросов, нуждающихя в дальнейшем изучении.
И это естественно. Не только появление все новых и новых материалов, добываемых главным
образом археологами, побуждает снова обратиться к этой теме. Еще более важным стимулом
является желание автора изложить свое видение ряда важных проблем, которое у него сформи-
ровалось в результате собственных исследований. В течение долгих лет ему довелось исследо-
вать раскопками различные памятники: сельские поселения и курганные могильники, города
и феодальные замки, посчастливилось руководить самыми крупными в истории белорусской
археологии раскопками Минска. Автор относит себя к числу удачливых археологов, которым
в раскопках сопутствовал успех. Удалось обнаружить множество уникальных объектов и веще-
вых артефактов. О многих из них будет рассказано в этой книге. Впрочем, дело не только и не
столько в удаче. Дело, думается, еще и в том, что автор всегда предпочитал вести многолетние
стационарные раскопки на памятниках большими площадями, что и обеспечивало успех.
Помимо крупномасштабных полевых исследований, в силу специфики преподавательской
работы, автору пришлось заняться также общими вопросами древней истории Беларуси.
В ряде книг были обобщены материалы по археологии и этнической истории нашей страны,
написаны соответствующие разделы в учебниках и учебных пособиях для вузов и школ. Все
это подготовило почву к написанию предлагаемой читателю книги.
Работа над книгой была стимулирована также тем обстоятельством, что по ряду важных
проблем древней истории Беларуси автор пришел к выводам, отличным от существующих. Он
должен был изложить их и вынести на суд читателя.
Как и любая другая наука, история не стоит на месте и с течением времени не только раз-
двигает свои горизонты, но и пересматривает прежние, казалось бы, уже устоявшиеся, поло-
жения. Это закономерный процесс.
История делается и пишется людьми. Как и в любой другой науке, в ней бушуют страсти.
И не секрет, что из одних и тех же фактов можно делать разные выводы, потому что эти вы-
воды во многом зависят не только от фактов, но и от позиции историков, их желания видеть
историю такой, а не иной. В связи с этим нежелательные факты замалчиваются или трактуются
по-своему. Подобное наблюдается в любой науке. Но история — не физика и не химия, в ко-
торых результат легко можно проверить и повторить в эксперименте. Автор исходит из того,
что настоящая концепция истории состоит в ее правде. Только правда, бережное обращение
с источниками позволяют составить правильное представление об историческом прошлом.
Поэтому автор счел своим долгом прежде всего максимально полно предоставить читателю
сами факты, дать исходный документальный материал по теме, и пусть читатель сам оценит
его репрезентативность и использует в своих целях — учебной, преподавательской или по-
знавательной.
10
Введение
Разумеется, как бы не были важны факты, никакой исторический труд не может быть
сведен к их голому изложению. Исторические изыскания — сложный и противоречивый
процесс. Особую сложность, сопряженную с большой научной и нравственной ответствен-
ностью, представляет оценка исторических событий. Для большинства из нас многие исто-
рические истины были усвоены с детства, из школьных учебников, которые, как бы зомби-
руя, довлели и продолжают довлеть над нашим историческим мышлением и мешают подчас
восприятию новых фактов и положений. Они представлялись историческими аксиомами,
не оставлявшими места для сомнений. Многие научные положения принимались еще и по-
тому, что были предлжены большими научными авторитетами. Казалось, что канва уже вы-
строена предшественниками и новые факты нужно только уложить в эту логическую схему.
Но это далеко не так.
Нередко научную аргументацию историки заменяют ссылками на мнения других иссле-
дователей, научных авторитетов, полагая, что этого достаточно. Но ведь мнения могут быть
различными, а исторический факт, историческое событие имели совершенно конкретное со-
держание, не зависевшее от наших желаний. Выбор удобного мнения, при кажущейся «науч-
ности», дает возможность подогнать историческую работу под свой вкус, изложить ее в удоб-
ном варианте. Все это приводит к тому, что в интерпретации исторических событий в научной
литературе мы встречаемся с множеством различных мнений. Но не могут же все они быть
верными. И хотя некоторые в выборе решения иногда принимают то, которого придержива-
ется большинство исследователей, такой прием не может служить показателем правильности
того или иного положения. В науке вполне естественно положение, когда прав бывает один
исследователь, а все остальные, сколько бы их не было, ошибаются. С этого и начинается на-
учная жизнь любого открытия. Факты и аргументы — вот что должно определять достоинство
научной идеи. Эта замечательная сторона любой науки делает процесс исследования особен-
но привлекательным.
История не стоит на месте. Появляются все новые и новые работы, преимущественно ар-
хеологов, как обобщающего характера, так и посвященные отдельным памятникам. В круг ис-
точников вводятся все новые археологические материалы.
И говоря о необходимости — по мере появления новых материалов — вновь и вновь воз-
вращаться к историческим сюжетам, дополняя их новым содержанием, автор не хотел бы,
чтобы у читателя сложилось неправильное представление, что все подлежит пересмотру.
Историческая наука, создававшаяся великими корифеями, имеет мощный фундамент. Однако
в наше политизированное время делаются попытки подорвать его. Мы оказались в ситуации,
когда целый ряд верных исторических положений рассматриваемой эпохи, ставших, каза-
лось бы, прочным завоеванием науки, нуждаются в научной защите. Появилось немало работ,
в которых искажаются сущность эпохи, место и роль отдельных княжеств в системе Киевской
Руси, дается неверная оценка некоторым событиям, связанным с отношениями между рус-
скими князьями, восхваляется сепаратизм полоцких князей. Явно прослеживается тенденция
дистанцировать Западную Русь от остальной Руси, замолчать вопрос об общих исторических
корнях восточнославянских народов. Обо всем этом будет сказано в книге.
В связи с отказом от некоторых исторических концепций, а также от заключений, постро-
енных на фактах сомнительных или неправильно интерпретированных, нуждаются в перео-
смыслении некоторые теоретические положения.
При всей важности локальных исследований, выполненных разными учеными, известное
преимущество имеют обобщающие труды, принадлежащие перу одного автора. При понятных
ограничительных возможностях, выражаемых формулой «нельзя объять необъятное», преи-
мущество монографического исследования состоит в возможности взглянуть на проблемы
с позиции собственного видения и опыта. В свое время великий физиолог И. П. Павлов заме-
тил: «Я ничего не открыл, я только иначе взглянул на проблему».
11
Введение
Появился большой пласт новых материалов, которые позволяют иначе взглянуть на не-
которые проблемы, связанные с появлением и расселением славян на территории Беларуси,
сущностью этнокультурных образований, предшествовавших возникновению древнерусской
этнической общности, формированием собственно Киевской Руси. Все перечисленные во-
просы рассматриваются в этой книге.
Эпоха Древней Руси отмечена необыкновенно высоким взлетом культуры, развившейся
на основе христианства. Этой сфере нашей истории автор уделил особое внимание. Рассмо-
трены особенности распространения христианства в западных землях Руси. Помимо анализа
строительной техники и художественных особенностей памятников монументальной культо-
вой архитектуры, автор, насколько это было возможно, проанализировал стратиграфические
материалы, связанные с возведением храмовых построек. Это, в частности, позволило пред-
ложить несколько иные, чем принято считать, даты начала строительства некоторых извест-
ных храмов.
В истории заложен мощный воспитательный и нравственный потенциал, что осознавалось
и нашими далекими предками. История — сложный и противоречивый процесс, а историче-
ская наука, пытающаяся рассказать о нем, объяснить и дать оценку событий, всегда вынужде-
на преодолевать колоссальные трудности и не всегда успешно. Результат зависит не только
от количества и качества исходного фактического материала, но и еще в большей степени от
квалификации историка, его теоретической подготовки, порядочности и идейной позиции.
Величие и трагедия истории состоят в том, что она близка к политике и идеологии. По-
литики нередко используют ее в своих целях, а историки подыгрывают им. Наше поколение
оказалось на разломе исторических эпох, что сказалось и на состоянии исторической науки.
Наступил период пересмотра прежних оценок и подходов, поиска новых решений, естествен-
ной переоценки ценностей. Это сложный и болезненный процесс, и, чтобы не профанировать
историческую науку, важно сохранить достоинство. Нужно сохранить все то, что является ее
достоянием, и не порочить своих предшественников. Во все времена к науке прилипали слу-
чайные люди, но не они определяли ее развитие.
Автор верит в то, что историческая наука должна воспитывать добрые чувства и постоянно
напоминать, что народы очень тесно связаны между собой и что все мы —люди одной плане-
ты и одной судьбы. Исторические уроки должны служить людям во благо, но не во вред.
У истоков Белой^Руси.
Славяне и балты в Беларуси
до образования Киевской Руси
(VI-IX вв.)
1.1. Краткая предыстория
Первые люди появились на территории Беларуси в позднем палеолите. На юге страны най-
дены и изучены две стоянки этого времени: Бердыжская (возраст 23 тыс. лет) и Юровичская
(26 тыс. лет). Неблагоприятная климатическая обстановка из-за долгого стояния на террито-
рии Беларуси ледника и периодическое усиление холодов нередко заставляли человека по-
кидать эти земли и отходить к югу.
Только после окончания ледникового периода (приблизительно 10 тыс. лет назад) начи-
нается активное заселение территории Беларуси. Разные мезолитические племена охотников
проникли сюда из соседних регионов и образовали несколько этнокультурных областей. Поз-
же на их основе развились неолитические культуры.
Различные исходные территории расселения с самого начала определили различия в эт-
ническом составе населения. В течение нескольких тысяч лет здесь проживало и контакти-
ровало несколько этнически различных племенных групп, которые условно можно отнести
кдревнемудоиндоевропейскому населению.
В конце неолита (III тыс. до н. э.) в северные районы Беларуси проникли новые племена
с характерной культурой, которую археологи связывают с древними финно-уграми. Несмо-
тря на некоторые этнокультурные различия, племена каменного века имели приблизительно
одинаковый уровень хозяйственного и общественного развития. Основными занятиями были
охота, рыболовство и собирательство. Богатые дичью леса и развитая система рек и озер соз-
давали благоприятные условия для таких занятий.
В западной части Беларуси около поселка Красносельского открыт и изучен уникальный
археологический памятник — древнейшие в Восточной Европе шахты, в которых добывался
кремень. Местные мастера обрабатывали его и обеспечивали каменными орудиями все Бело-
русское Понеманье.
На севере Беларуси были раскопаны торфяниковые неолитические стоянки, в которых
помимо каменных орудий и керамики найдены прекрасно сохранившиеся изделия из кости
и дерева, в том числе произведения первобытного искусства (вырезанная из дерева голова
мужчины, костяные изображения утки и змеи).
Все население нынешних белорусских земель к концу каменного века едва ли достигало
5 тысяч человек.
Важнейшие изменения в исторических судьбах местного населения наступили в конце
III — начале II тысячелетия до н. э., когда на территории Беларуси стали расселяться новые,
индоевропейские, племена скотоводов и земледельцев.
Великая миграция индоевропейских племен, охватившая громадные пространства Азии
и Европы, была вызвана тем, что индоевропейцы очень рано перешли к скотоводству и зем-
леделию, создавшим совершенно новые условия для существования людей. Скотоводство на-
дежно обеспечивало человека мясом, молоком, жирами, шерстью. Это быстро сказалось на
уровне жизни индоевропейцев — сократилась детская смертность и увеличилась продолжи-
тельность жизни. Все это привело к резкому увеличению численности и плотности населения.
Собственной территории для индоевропейцев уже не стало хватать. Начались их постепенное
расселение, освоение ими соседних территорий. В современной науке существует несколько
концепций относительно того, откуда пришли индоевропейцы. Наиболее разработанными
считаются концепции балканской и переднеазиатской прародины индоевропейцев.
Миграция индоевропейцев осуществлялась в разных направлениях и заняла несколько
тысяч лет. Одна из их групп, пройдя через Иранское плоскогорье и Среднюю Азию, рассели-
лась в степях между Волгой и Днепром. Здесь, как думают многие исследователи, возник круп-
ный очаг дальнейшего продвижения индоевропейцев в более северные и западные области
Европы, в том числе и на территорию Беларуси.
15
Раздел I История Глава 1
При расселении индоевропейцам удавалось сохранять основные черты своей культуры
и достижения древних центров цивилизации (производящие формы хозяйства, металлургию,
колесный транспорт и др.), распространять их на вновь освоенных территориях.
Превосходство новой экономики и культуры было решающей причиной того, что при-
шельцам не только удавалось закрепиться на новых землях, но и доминировать в процессе
этнических взаимодействий с местными племенами охотников и рыболовов. Местное насе-
ление воспринимало более высокую экономику пришельцев и постепенно переходило на ин-
доевропейский строй речи.
Однако выход за рамки начальной небольшой территории (прародины) и расселение на
обширных пространствах, сопровождавшееся смешением с различным народами, привели
к распаду индоевропейцев на множество родственных народов, языков и культур.
Приблизительно в середине III тыс. до н. э. часть индоевропейских племен, расселивших-
ся в Среднем Поднепровье, начала энергично смешиваться с племенами местной неолити-
ческой (днепро-донецкой) культуры. В результате этого возникла новая археологическая
культура раннего бронзового века, получившая название среднеднепровской.
На рубеже III и II тыс. племена среднеднепровской культуры начали энергично расселять-
ся к северу и вскоре освоили значительную часть территории Беларуси. С этого времени на-
чинается новый этап в этнической истории наших земель — индоевропейский, поскольку
с расселением индоевропейцев не только изменился этнический состав населения, но и сме-
нилась эпоха: каменный век уступил место бронзовому. Древняя экономика, основанная
на охоте, рыболовстве и собирательстве, была постепенно заменена производящей —
скотоводством и земледелием. Столь же значительными были социальные изменения.
У индоевропейцев господствовали отцовский строй и патриархальные отношения. Распро-
странились новые формы религии, для которых было характерно почитание небесных све-
тил — прежде всего солнца.
Есть доказательства, что расселившиеся на территории Беларуси и дальше, в Прибалти-
ке, скотоводческо-земледельческие племена составляли одну из новых ветвей индоевропей-
цев — древнейших балтов. Археологические и антропологические исследования свидетель-
ствуют, что проживавшее на территории Беларуси древнее доиндоевропейское население
осталось на своих местах и постепенно было ассимилировано пришельцами. Но для этого по-
требовалось свыше тысячи лет.
В начале I тыс. до н. э. балтские племена научились получать железо из местных болотных
и луговых руд, что положило начало железному веку (I тыс. до н. э. — середина I тыс. н. э.).
Если раньше племена испытывали недостаток в металле и он попадал сюда с Кавказа и Карпат
в основном в виде готовых орудий, оружия и украшений, то теперь местное население обла-
дало собственным металлом.
Металл все энергичнее внедрялся в хозяйственную жизнь людей. При помощи железно-
го топора человек освобождал от леса земельные участки и вел на них подсечное земледе-
лие. С этим периодом связано появление многочисленных укрепленных городищ, служивших
местом обитания больших патриархальных семей. Большая патриархальная семья стала
основной хозяйственной и общественной единицей. Таких городищ на территории Беларуси
было приблизительно тысяча. Если предположить, что на одном городище в среднем про-
живало от 50 до 70 человек, то все население Беларуси в железном веке составляло, соответ-
ственно, от 50 до 70 тыс. человек.
Патриархальные семьи объединялись в роды, роды — в племена. На территории Беларуси
сформировалось несколько своеобразных археологических культур, отражавших племенное
членение населения. Важнейшие из них — милоградская, зарубинецкая, штрихованной ке-
рамики, днепродвинская. Все они были достаточно развиты, несмотря на то, что лесная зона
и относительно бедные почвы не очень благоприятствовали хозяйственному развитию.
16
У истоков Белой Руси. Славяне и балты в Беларуси до образования Киевской Руси (VI—IX вв.).
1.2. Балтские племена на территории Беларуси
во второй половине I тысячелетия н. э.
К середине I тыс. н. э. в культурах балтских племен происходят не до конца понятные транс-
формации: исчезают существовавшие более тысячи лет археологические культуры железно-
го века, и на их месте почти одновременно возникают новые. При этом генетическая связь
между новыми и предшествующими им культурами ставится под сомнение рядом исследова-
телей. Предметом научных споров стал вопрос о судьбе носителей старых культур: не были
ли они вытеснены новыми племенами или они были истреблены? Отмечалось, что почти все
городища культуры штрихованной керамики погибли, как казалось, в пламени пожаров. Не
означало ли это, что смена этносов проходила совсем не мирным путем? И кем в таком случае
были новые племена?
Все эти события приходятся на период окончательного разложения первобытнообщинных
отношений и складывания феодальных — процесс, завершившийся образованием древне-
русского государства. История вступала в новую эпоху — эпоху средневековья.
Рис. 1. Археологические культуры
второй половины I тыс. н. в. на территории Беларуси
17
Раздел I История Глава 1
Сложность периода состояла не только в ломке и исчезновении старых общественно-
экономических и культурных явлений. В научном отношении период второй половины
I тыс. н. э. с трудом поддавался реконструкции и долгое время оставался белым пятном в исто-
рии нашей страны. Археологические памятники той эпохи на территории Беларуси до недав-
него времени были мало известны и почти не исследовались. О некоторых археологических
культурах вообще ничего не знали. В письменных источниках этот переходный исторический
период с его сложными процессами также не получил должного отражения. Упоминания ви-
зантийских и арабских авторов о славянах и их ближайших соседях этого времени чрезвычай-
но скудны, поверхностны и нередко противоречивы.
Новая эпоха отмечена важными переменами в хозяйственной и общественной жизни пле-
мен, заселявших территорию Беларуси. Примитивная подсечная система земледелия посте-
пенно уступала место пашенной. С помощью сохи и плуга, оснащенного железным лемехом,
население переходит к вспашке старых окультуренных земель по двупольной и трехпольной
системе. Совершенствование техники обработки железа и быстрое распространение новой
системы хозяйства вели к сглаживанию контрастов между лесостепным Югом и лесным Се-
вером. Новые хозяйственные возможности имели своим последствием распад замкнутых ро-
довых коллективов, существование которых обусловливалось старой примитивной техникой
подсечного земледелия.
Основной хозяйственной единицей постепенно становится небольшая индивидуальная
семья.
Городища, являвшиеся основным типом поселения предшествующей поры, утрачивают
свое значение. Характерными становятся открытые селища, оставившие небольшой культур-
ный слой.
Постепенное изживание родовой замкнутости привело к созданию высшей формы родо-
племенного общества в виде прочно организованных союзов племен.
Рассматриваемый период вошел в историю под названием «великого переселения наро-
дов» и отмечен борьбой варварских племен против Римской империи, завершившейся па-
дением Рима. Войны сопровождались значительными перемещениями народов, перекро-
ившими этническую карту Европы. В этой борьбе приняли участие и славянские племена,
вышедшие за пределы своей прародины и значительно расширившие территорию обитания.
Началось заселение белорусских земель славянами (рис. 1).
Сейчас на территории Беларуси известно уже немалое количество памятников второй по-
ловины I тыс., однако масштабные археологические исследования коснулись лишь некоторых
из них. В интерпретации же этих памятников в некоторых работах до сих пор сказываются за-
блуждения старой историографии, когда недостаток конкретного материала компенсировал-
ся искусственными гипотетическими конструкциями. Так, еще и сегодня ощущается инерция
связывать все памятники второй половины I тыс. со славянским этносом [Археология Белорус!.
1999.Т. //. Раздзел 7].
Не вызывает сомнений лишь славянская принадлежность памятников пражско-корчакского
типа, распространившихся в Южной Беларуси и на Украинской Волыни в VI—VII вв. Вместе
с тем можно с уверенностью говорить и о том, что носители и других культур этого регио-
на оказались втянутыми в процесс тесных этнических взаимодействий со славянским миром.
В зависимости от того, считать ли памятники второй половины I тыс. славянскими или несла-
вянскими (балтскими), будет решаться вопрос о времени появления здесь славян.
Этнокультурное различие между областью севернее Припяти и областью к югу от нее на-
столько заметно, что понуждает рассматривать их отдельно.
Еще недавно считалось возможным объединять различные группы памятников третьей
четверти I тыс. н. э., расположенные севернее Припяти, в одну археологическую культуру
[Русанова И. П., 1976. С 80; Загорульский Э. М., 1977. С. 69-70]. Однако такая попытка не полу-
18
У истоков Белой Руси. Славяне и балты в Беларуси до образования Киевской Руси (VI—IX вв.).
чила убедительного научного подтверждения. Большинство исследователей считают необ-
ходимым выделить здесь, по меньшей мере, три археологические культуры: колочинскую,
ба нцеро вс ко-туш ем л и некую и культуру длинных курганов. Первые две имеют много общего
в керамическом материале, но различаются по типам построек, что является главным основа-
нием для их разделения на самостоятельные культуры.
1.2.1. Племена банцеровской культуры
К северу от Припяти в Днепро-Нема неком междуречье и смоленском течении Днепра
в третьей четверти I тыс. н. э. были распространены памятники, получившие у белорусских
археологов название банцеровских (по имени городища Бандеровщина под Минском). Позже
появилось другое название культуры — тушемлинская — по имени раскопанного на Смо-
ленщине городища Тушемля. Эту культуру называют также банцеровско-тушемлинской, или
тушемлинско-банцеровской.
Первые материалы этой культуры стали известны с 20-30-х гг. XX в., когда белорусские ар-
хеологи провели первые крупные по тем временам раскопки поселения [Дуб/нск) С. А., 1927;
Митрофанов А. Г., 1968]. На городище Бандеровщина были выявлены два культурных горизон-
та. Нижний был связан с культурой штрихованной керамики раннего железного века, верхний
же дал неизвестный до этого тип керамики, которую назвали керамикой верхнего слоя банде-
ровского городища, или банцеровской. Позже к культуре типа верхнего слоя бандеровского
городища стали относить и другие памятники с аналогичной керамикой. Однако обстоятель-
ное изучение подобных памятников началось только во второй половине прошлого столетия.
А. Г, Митрофановым раскапывались поселения близ д. Дедиловичи в бассейне Березины, го-
родище Некасецк в бассейне Вилии, Боровно под Лепелем и др.
Бандеровская культура представлена поселениями и погребениями.
Поселения — преимущественно неукрепленные селища. При них иногда имеются городи-
ща, которые служили в основном убежищами на случай опасности. Многие из них функциони-
ровали еще в раннем железном веке и были вторично использованы носителями банцеров-
ской культуры.
Поселки располагались по берегам рек или озер, нередко на склонах песчаных холмов или
пологих берегов. Большинство обследованных селищ имело площадь 1-2 га, однако некото-
рые достигали 7-8 га. Культурный слой селищ невелик и часто разрушен запашкой.
Жилища наземные, прямоугольные в плане, площадью 15-20 кв. м. Основу стен составляли
угловые столбы. Встречаются и срубные постройки. Внутри в овальном углублении пола, реже
на глиняной или каменной площадке, устраивались очаги.
Наиболее крупные раскопки в Беларуси провел А. Г. Митрофанов на селищах близ д. Го-
родище в Мядельском районе и д. Дедиловичи в Борисовском районе. На селище Городище
раскопано больше двух десятков наземных жилищ столбовой и срубной конструкции [Ми-
трофанов А. Г„ 1967]. Поселок около д. Дедиловичи был устроен на склонах большого холма,
известного у местного населения под названием «Замковой горы». На холме сохранилось
до 300 небольших впадин, которые, как оказалось, были связаны с древними жилищами,
частично врезанными в склоны холма. Жилища располагались рядами на небольшом рас-
стоянии друг от друга. Возле некоторых имелись небольшие погребки. Раскопано 47 по-
строек. В 35 из них имелись печи-каменки, что в целом нехарактерно для этой культуры
^Митрофанов А. Г., 1966].
Погребения банцеровской культуры представлены грунтовыми могильниками с трупо-
сожжениями. Могильники располагались на возвышенных местах поблизости от поселений,
иногда даже на окраине поселка. Кремация умерших совершалась на стороне. Останки сож-
жения (немного кальцинированных костей, зола и угольки) хоронились в неглубоких округ-
19
Раздел I История
Глава 1
Рис. 2. Материалы банцеровской культуры:
1 -2 — ножи; 3 — гарпун; 4-5 — наконечники стрел; 6-7 — шпоры; 8-10 — кольца; 11 -20 — сосуды
лых ямах. Иногда их складывали в глиняную урну. Встречаются урны, перекрытые поверну-
тыми вверх дном сосудами. Захоронения, как правило, лишены инвентаря. Лишь в отдельных
случаях встречаются небольшие куски бронзовых сплавов, бронзовые спиральки, трубочка
и обломок браслета (рис. 2).
20
У истоков Белой Руси. Славяне и балты в Беларуси до образования Киевской Руси (VI—IX вв.).
Керамика культуры вся лепная и заметно отличается по форме от керамики раннего желез-
ного века в этом регионе. Самыми распространенными были сосуды тюльпановидной, бико-
нической и усеченно-конической форм. Внешняя поверхность горшков нередко шероховатая
от выступающих зерен дресвы. Орнамент отсутствует.
У горшков расширено тулово, верхняя часть обычно сужена, диаметр дна у всех сосудов
меньше диаметра горла. По пропорциям выделяются три вида горшков: 1) сравнительно высо-
кие сосуды с умеренно широкими горлом и дном; 2) высокие сосуды с широким горлом и узким
дном; 3) невысокие сосуды с несколько суженным горлом и сравнительно широким дном.
Встречаются горшки больших размеров — до 40-45 см в диаметре, предназначенные для
хранения продуктов.
Небольшую группу составляют мискообразные горшки и миски. Их поверхность иногда
лощеная и подлощеная (приблизительно б %). Лощеная керамика чаще встречается в Подне-
провье. В северо-западной части ареала банцеровско-тушемлинской культуры такая посуда
почти неизвестна.
Изделия из глины представлены также рыболовными грузилами, пряслицами и бусами.
Наиболее распространены биконические пряслица с отверстием большого диаметра.
На всех поселениях обнаруживаются следы железообработки, хотя готовые изделия по-
падаются в небольшом количестве. Находят топоры, ножи, серпы и серповидные ножи, косы
шилья, топоры, косы, рыболовные крючки. Предметы вооружения представлены наконечни-
ками копий и стрел. Известны находки удил и шпор.
Встречаются также следы местного бронзолитейного производства, но изделий из цветно-
го металла немного. На Банцеровском городище найден бронзовый браслет с расширенными
концами, орнаментированный продольными и поперечными поясками с точками и заштри-
хованными треугольниками. Находят также лунницы, пронизки и др. Предметами импорта яв-
ляются украшения из стекла и янтаря.
Большинство исследователей справедливо считают, что банцеровская культура воз-
никла на местной основе [Митрофанов 4. Г., 1972; Седов S. В., 1982. С. 39]. Это убедительно
доказано П. Н. Третьяковым и Е. А. Шмидтом на примере смоленских памятников [Третья-
ков П. Н„ 1970; Шмидт Е, А., 2003. С. 162-170]. Там эта культура имеет своего генетического
предшественника в днепродвинской культуре раннего железного века. Отмечается, что из
днепродвинской развивается профилированная керамика. Аналогичные днепродвинским
находки (посоховидные булавки, серпы, пряслица, грузики дьякова типа) встречаются в ран-
них селищах. Имеется сходство в типах построек (наземные дома столбовой конструкции
с овальными очагами), сходны святилища. Факт преемственности обосновывается также
тем, что банцеровская культура занимает значительную часть территории расселения дне-
продвинских племен, северо-западная и северо-восточная границы этих культур полностью
совпадают.
Однако, если одним из источников банцеровско-тушемлинской культуры называет-
ся днепродвинская, то следует объяснить, почему значительная часть памятников бан-
церовской культуры находится за пределами днепродвинского ареала, доходя на юге
вплоть до северных притоков Припяти и включая в себя всю восточную часть культуры
штрихованной керамики. Возможно, возникнув в зоне днепродвинской и на ее основе,
банцеровско-тушемлинская культура распространилась потом в юго-западном направле-
нии. Не исключено участие в ее формировании и других культур. На Смоленщине, напри-
мер, тушемлинские памятники обнаруживают близкие аналогии в керамике ранних длин-
ных курганов. Очевидно, здесь уже на раннем этапе имели место интенсивные контакты
этих разных в культурном отношении групп населения. Следует также объяснить, какую
роль в генезисе банцеровско-тушемлинской культуры сыграла культура штрихованной
керамики. Есть серьезные основания говорить об эволюции культуры штрихованной ке-
21
Раздел I История Глава 7
рамики в банцеровскую, что было прослежено А. Г Митрофановым на материалах рас-
копок городищ Побей щи на, Старо-Руденское, Васильковское и др. [Митрофанов А. Г., 1972.
С 155-1621
Этнос носителей банцеровской культуры большинство исследователей совершенно
справедливо определяют как балтский [Третьяков П. Н., Шмидт Е. А. 1963. С 29-32; Третья-
ков П, Н., 1968. С 273-279; Седов В. В., 1970. С. 48-53]. Об этом свидетельствуют прежде всего
бесспорные генетические связи между банцеровско-тушемлинскими памятниками и пред-
шествовавшими им безусловно балтскими древностями раннего железного века. Вместе
с тем генетическая преемственность между банцеровской культурой и древнерусской пока
не прослежена.
Исследования В. Б. Перхавко показали, что весь вещевой материал из памятников типа
Тушемля-Банцеровшина отличен от славянского, но характерен для балтских культур ран-
него железного века. Он близок также соответствующим материалам средневековой Литвы
и Латвии [Перхавко В. Б., 1978. С. 59-73; Перхавко В. Б., 1979. С 40-55].
Несмотря на это, некоторые исследователи полагают, что уже с V в. на этой территории
фиксируются и славянские культурные элементы [Седое В. В., 1982. С. 39]. Указывают, на-
пример, что распространившиеся в банцеровской культуре печи-каменки в углу землянок
и построек, в которых отсутствует опорный столб в центре, характерны именно для сла-
вян. Отмечают также сходство со славянскими некоторых вещевых находок. Правда, оценка
этих явлений у одних исследователей ограничивается констатацией культурных влияний
или же признанием некоторой инфильтрации славян в балтскую среду (А. Г. Митрофанов,
В. В. Седов). Другие исследователи прямо называют банцеровскую культуру славянской
и даже прабелорусской, будто бы положившей начало формированию белорусского этноса
[Штыхов Г. В., 1992. С. 116-117].
Однако интерпретация некоторых материалов банцеровско-тушемлинской культуры вы-
зывает сомнения. Так, Замковая гора у д. Дедиловичи отстоит довольно далеко от славянского
ареала. Что касается жилищ, то топография поселка, раскинувшегося на склонах горы, вынуж-
дала при сооружении построек выравнивать пол и врезаться в сторону возвышения. Поэтому
жилища Замковой горы нельзя называть полуземлянками или тем более землянками. Так счи-
тал и сам исследователь этого памятника А. Г. Митрофанов. К тому же большая часть постро-
ек имела срубную конструкцию стен, что для славян не характерно [Митрофанов А. Г., 1978.
С. 94-99]. Что же касается печей-каменок, то, по-видимому, еще предстоит уточнить, действи-
тельно ли они присущи только славянам.
Важно то, что на Замковой горе нет славянской керамики. И хотя А. Г. Митрофанов как-то
обмолвился, что без славян здесь не обошлось, вещевой славянский материал, в том числе
самый элементарный бытовой, на поселении не выявлен.
Говоря об «инфильтрации» славян, В. В. Седов имеет в виду подселение славян к балтско-
му населению банцеровских поселков. Отсутствие в этой культуре славянских керамических
материалов он объясняет довольно оригинально: по его мнению, сюда проникало только
мужское славянское население, которое потом вступало в брачные союзы с местными жен-
щинами [Седов В. В., 1982. С. 39]. Этим же он объяснял и происхождение некоторых находок,
возможно, связанных со славянами: жернова (Замковая гора, Тушемля), высокие бикониче-
ские пряслица с небольшим отверстием, железные шпоры с коническим шипом, втульчатые
двушипные наконечники стрел, а также ножи с валетообразными навершиями рукояти. Од-
нако некоторые из перечисленных находок легко могут быть объяснены связями с древни-
ми культурными центрами Нижнего Подунавья. Аналогичным образом в верхнеднепровских
памятниках встречаются и предметы крымского происхождения, но вряд ли кто-то решится
на этом основании делать вывод об «инфильтрации» на земли Беларуси населения из Крыма
[Амброз А. К, 1970. С. 70-74].
22
У истоков Белой Руси. Славяне и балты в Беларуси до образования Киевской Руси (VI—IX вв.).
Основной комплекс банцеровской культуры по своему характеру местный, балтский. Осо-
бенно красноречиво об этом свидетельствует керамика, которую археологи традиционно
рассматривают как наиболее надежный критерий для установления этнических общностей.
Попытки объяснить отсутствие славянской керамики в банцеровских комплексах инфильтра-
цией в балтскую среду только славян-мужчин неубедительны. В конце концов, сам В. В. Седов
вынужден был признать, что для утверждения о начале славянизации днепровских балтов
в VI-VII вв. «каких-либо фактических данных нет» [Седое В. В., 1982. С. 41].
Традиционно банцеровскую культуру датируют третьей четвертью I тыс. н. э. Конкретно
называют VI-VIII вв. Верхняя временная граница нуждается в уточнении, что пока не уда-
ется сделать на основании археологических данных. Однако вряд ли кто-то станет возра-
жать против того, что культура эта дожила, по крайней мере, до появления на ее территории
славян. Наиболее же надежной датой широкого расселения славян севернее Припяти счи-
тается вторая половина IX-X вв. Видимо, до этого времени следует доводить и банцеров-
скую культуру.
7.2.2. Племена колочинской культуры
Памятники колочинской культуры занимают область Гомельско-Могилевского поречья
Днепра, Северо-Восточного Подисенья, верховьев Сулы и Пела. Известна она по поселениям
и погребениям.
Культура названа по имени городища близ поселка Колочин в Речицком районе Гомель-
ской области, которое было полностью раскопано в 1955-1960 гг. Э. А. Сымоновичем [Сымо-
нович Э. А., 1963] (рис. 3).
Население жило в основном на селищах. Но, как и в банцеровской культуре, нередко возле
селищ располагались городища-убежища.
В Могилевской области памятники этого типа раскапывались Л. Д. Поболем близ дере-
вень Щатково, Тайманово, Нижняя Тощица [Очерки по археологии Беларуси. 1970. С. 229-241].
За пределами Беларуси колочинские поселения исследовались П. Н. Третьяковым и другими
в Смольянах, Колодезном Бугре, Заярье [Третьяков П. Н., 1965. С. 4; он же, 1974]. Обобщение
материалов колочинской культуры проделал О. А. Макушников [Макушн/'кау А. А., 1999].
Рис.3.
Городище Колочин
23
Раздел I История Глава 1
В Смольянах, судя по скученности построек, на селище проживала одна патриархальная
община, которая вела неразделенное хозяйство. В других случаях, возможно, селились об-
щины, состоявшие из разных семей, не связанных между собой родством (территориальная,
соседская община).
Изучены также могильники колочинской культуры. В Беларуси в начале XX в. они исследо-
вались Е. Р. Романовым, в 20-х гг. — И. А. Сербовым, позже — Ю. В. Кухаренко и Л. Д. Поболеем.
Обряд захоронений представлен трупосожжением на стороне с последующим погребе-
нием остатков кремации в круглых или овальных ямах диаметром от 0,3 до 1 м и глубиной от
0,1 до 0,65 м. Пережженные кости хоронились или просто в ямках, или в сосудах. В отдельных
случаях сосуд перекрывался другим. Процент урновых погребений колеблется от 12 до 50
(иногда до 80) [Седов В. В., 1982. С. 32] (рис. 4).
Рис. 4. Материалы колочинской культуры:
1 — наконечник коптя; 2-5 — серпы; 6 — наконечник стрелы; 7-8 — ножи;
9-12 — кольца; 13 — план и профиль жилища; 14 — разрез погребения; 15-16 — сосуды
24
У истоков Белой Руси. Славяне и ба л ты в Беларуси до образования Киевской Руси (VI—IX вв.).
Большая часть могильников содержала от одного до трех десятков погребений. Встре-
чаются, однако, и крупные могильники (до 250 погребений).
Погребальный инвентарь беден и в основном представлен керамикой. В колочинской
культуре выделяются четыре типа сосудов: тюльпановидные, цилиндроконические, ребри-
стые и банковидные, или конусовидные, почти не профилированные. Встречаются также мис-
ки, сковородки и глиняные диски.
Изделия из металла представлены различными орудиями труда (в Тайманове найден фраг-
мент железного сошника, в Колочине — серпы, обломок косы), деталями одежды, украшения-
ми. Как видим, по ряду основных признаков колочинская культура очень близка к банцеров-
ской. Именно поэтому некоторые исследователи объединяют их в одну. Разница заключается
в типах жилищ.
Познакомимся подробнее с самым значительным памятником этой культуры, давшим ей
название, — Колочинским городищем. Поселение возникло на городище, сооруженном еще
в зарубинецкое время. Крутой берег реки, обрывистый овраг и ложбина с трех сторон есте-
ственно укрепили мыс, ставший площадкой городища. Два высоких искусственных вала были
насыпаны с напольной стороны. По краю площадки также шел вал, на котором были постав-
лены деревянные укрепления — от них сохранились бревна, положенные вдоль насыпи вала,
а также ямы от столбов.
Городище имело два входа — главный и запасной, оба из предосторожности устроены
у крутых обрывов берега. Возле входа обнаружены очаги, у которых, по-видимому, согрева-
лась стража, а там, где были навесы мостков крепостной стены, — множество сосудов, пред-
назначенных для хранения пищи и питья на случай осады. В некоторых из них сохранились
остатки обгоревшего проса и чечевицы. По краям городища располагались хозяйственные
ямы-кладовки, не связанные с постройками.
Отчетливых следов жилищ описываемого времени на городище выявлено не было. Зато
рядом с ним на раскинувшемся у его стен селище было найдено несколько построек, дающих
представление о типе жилищ этого времени. Они представляли собой полуземлянки почти
квадратной формы, с песчаным полом, с печью в углу напротив входа. Вещевой материал, не-
смотря на значительность исследованной площади, оказался бедным и однообразным. Абсо-
лютное большинство находок сосредоточено по краям площадки городища.
Керамика вся сделана от руки. Тесто содержит примесь дресвы. Обжиг неравномерный.
Посуда середины I тыс. н. э. представлена двумя типами. Наиболее многочисленную группу
составляют почти непрофилированные горшки баночной формы удлиненных пропорций, без
орнамента. Максимальная ширина тулова обычно приходится на среднюю часть сосуда. Дно
узкое, почти цилиндрическое. На поверхности часто заметны следы заглаживания. Горшки
различаются между собой размерами и степенью отгиба венчика.
Другая группа керамики имеет удлиненно-биконическую форму. Посуда иногда украша-
лась налепным горизонтальным валиком, покрытым косыми насечками. По тесту и цвету та-
кие горшки ничем не отличаются от сосудов первого типа.
Сравнительно немногочисленные изделия из железа представлены ножами, шильями, про-
бойниками, земледельческими орудиями, рыболовными крючками, оружием. Представляют ин-
терес клад из четырех серпов, по-видимому, спешно зарытых, а также фрагмент косы-горбуши.
Наконечник копья с удлиненной тонкой втулкой и ребристым пером имеет аналогии с ко-
пьями середины I тыс. н. э. Несколько более поздним временем датируется наконечник арба-
летной стрелы с перекрученной втулкой. Судя по всему, население Колочинского городища
вело крайне замкнутый образ жизни, занимаясь в основном земледелием и рыболовством.
Неспокойное время середины I тыс. наложило свой отпечаток на жизнь городища. По
меньшей мере, дважды оно подвергалось нападению. Дважды горели его укрепления. Окон-
чательный разгром городища произошел, вероятно, в конце VII-VIII в. Эту дату подтверждают
25
Раздел I История Глава 1
наконечник стрелы, найденный на площадке городища, и серпы, зарытие которых, очевидно,
следует связывать с событиями, приведшими к разгрому поселения.
Пришельцы принесли иную культуру. Их керамика, найденная в постройке на селище, от-
носилась к кругу роменско-борщевской культуры. Это плечистые горшки, украшенные по
венчику и плечикам «гусеничным» орнаментом или треугольниками, и сковородки. По мне-
нию исследователя описываемого памятника, преемственности между культурой середины
I тыс. н. э. и роменско-боршевской на материалах из Коломина не прослеживается, что позво-
ляет говорить о сменах населения.
Рядом с городищем располагалось селище, занимавшее территорию около 1 га. Население
в основном проживало на нем. Здесь выявлено характерное для этой культуры жилище по-
луземляночного типа, углубленное на 0,35 м в землю и имевшее размеры 3,85x3,8 м. Стены —
столбовой конструкции. В центре жилища располагался столб, поддерживавший перекрытие.
Наличие в большинстве колочинских построек центрального столба позволяет реконструи-
ровать их крышу как четырехскатную. Очаг располагался в центре, но был чуть сдвинут к юж-
ной половине.
Определение этноса носителей колочинской культуры невозможно без установления ее
генетических корней и отношения культуры к достоверно славянским памятникам. Большин-
ство исследователей выводит колочинскую культуру из местных предшествующих культур.
В некоторых элементах этой культуры (в частности, в керамике) отмечается преемственность
с лослезарубинецкими памятниками. Относительно же этноса ее носителей мнения расходят-
ся. Так, П. Н. Третьяков относит колочинскую культуру к славянам на том основании, что, по
его мнению, она имеет генетическую связь со славянскими памятниками VIII—X вв. Правобе-
режной Украины [Третьяков П. Н., 1968. С. 259-264]. Однако, по мнению других исследовате-
лей, четкой генетической связи между ними нет, и поэтому правильнее относить эту культуру
к дославянским древностям [Седое В. В., 1982. С 34], что подтверждается и ее несомненным
родством с банцеровской культурой.
В определении хронологии колочинской культуры, по-видимому, нужны уточнения, как
и по банцеровской. Э. А. Сымонович определяет верхнюю дату колочинской культуры време-
нем разрушения славянами Колочинского городища. По его мнению, это произошло в VIII в.,
когда на месте колочинского селища появился славянский поселок [Сымонович Э. А., 1963].
Между тем расселение славян к северу от Припяти, как это подробно будет рассмотрено
в следующей главе, надежно датируется не VIII, а, по меньшей мере, концом IX или, что более
вероятно, X в. К тому же, следует иметь в виду, что археологические культуры не исчезают сра-
зу же после появления нового населения, и, если местное население не было предваритель-
но вытеснено, необходимо некоторое (иногда достаточно длительное) время для смешения
или ассимиляции старого населения с новым. Поэтому, думается, что колочинская культура,
как и банцеровская, прекратили свое существование приблизительно в одно время, т. е. не
ранее конца IX или в X в. Этой дате не противоречит и славянская керамика, найденная на
Колочинском селище, ибо она датируется VIII-X вв., и принимать только ее раннюю дату будет
неоправданно.
1.2.3. Племена культуры длинных курганов
Культура длинных курганов занимает значительную территорию: среднее течение Запад-
ной Двины, смоленское течение Днепра, поречье р. Великой около Псковского озера. Ее па-
мятники имеются в Восточной Латвии и даже в Эстонии.
Название культуры связано с видом погребальных сооружений — невысоких валообраз-
ных насыпей, внутри которых или под ними помещались остатки кремации с довольно бед-
ным вещевым инвентарем.
26
У истоков Белой Руси. Славяне и балты в Беларуси до образования Киевской Руси (VI—IX вв.).
Изучение длинных курганов в Полоцко-Смоленском регионе проводилось в конце 20-х гг.
XX ст. белорусскими археологами А. Н. Левданским и С. А. Дубинским, В конце 30-х гг. несколь-
ко удлиненных курганов около деревень Поречье и Черневичи были раскопаны Е. и В. Голу-
бовичами. В 50-х гг. прошлого века длинные курганы исследовались А Г. Митрофановым око-
ло д. Гуры на р. Сервечь. Позже он исследовал курганы под Полоцком. Несколько длинных
курганов раскопал Г. В. Штыхов [Ляуданск! А. М„ 1930. С. 173-176; Штыхов Г. В., 1969. С. 118-129;
Очерки по археологии Беларуси. 1972. С 18-27]. На Смоленщине большие исследования памят-
ников культуры длинных курганов проводил Е. А. Шмидт [Шмидт Е. А., 1958; Шмидт Е. А., 1963.
С 85-113; Шмидт Е. А., 2008].
Могильники с длинными курганами располагаются чаще всего вдоль рек или озер.
Могильные насыпи бывают длинные и удлиненные. Реже встречаются круглые (сфери-
ческие). Удлиненные курганы представляют собой невысокие, в среднем до 1,5 м, насыпи
длиной до 20 м при ширине около 10 м. Обычно под ними на горизонте обнаруживаются
остатки трупосожжения, совершенного на стороне. Известны находки пережженных ко-
стей, сложенных в горшки. В одном из курганов у д. Хотенчицы были найдены пережжен-
ные кости коня, высыпанные в ямку под курганом и накрытые перевернутым сосудом [Гу-
ревич Ф. Д., /958]. Длинные курганы имеют вид вала протяженностью до 80-100 м. Ширина
их бывает 20 м и больше, высота 2 м. Курганы длиной свыше 40 м известны в основном
в Псковской земле. На Западной Двине и Смоленском Поднепровье они сравнительно не-
большие.
Удлиненные и длинные курганы весьма бедны находками. Обычно это грубые лепные
горшки, мелкие украшения из бронзы и детали костюма: трапециевидные подвески, спираль-
ки, браслеты, бубенчики, пряжки (рис. 5).
Число погребений в кургане колеблется от 2 до 16, при этом оно не зависит от длины кур-
гана [Седое В. В., 1970. С. 94]. Обычно сожжение умерших совершалось на стороне. Захороне-
ние остатков кремации производилось по-разному. В одних случаях собранные с погребаль-
ного костра кальцинированные кости без инвентаря или с поврежденными огнем вещами
хоронились в основании кургана (иногда на невысокой подсыпке на ритуальных кострищах).
В других — в курганной насыпи на специально выровненной площадке, покрытой тонким
слоем красной глины. В третьих — в верхней части курганной насыпи.
Сожженные кости помещались кучкой в ямке размером от 0,3 до 0,8 м диаметром и от
0,18 до 0,5 м глубиной. Приблизительно половина курганов содержит горшки (урны). В таких
курганах остатки сожжения могли быть помещены в урне или в ямке, прикрытой урной. Встре-
чаются и курганы, в которых урна с остатками сожжения перекрыта другим сосудом, постав-
ленным вверх дном, как это было, например, в колочинских бескурганных захоронениях. От-
мечены случаи захоронения в берестяных урнах или прикрытые берестой.
Существовало мнение, что длина кургана зависела от количества содержащихся в нем
захоронений; после очередных захоронений длина кургана увеличивалась. Однако позже
В. В. Седовым было установлено, что количество захоронений не определяло длины насыпи.
Не было установлено и хронологических различий между длинными и удлиненными кургана-
ми, а также зависимости различий в обрядах от времени захоронения.
Достаточно долго наиболее приемлемым временем возникновения курганов считался пе-
риод с VII по IX в. Полагали, что древнейшие длинные курганы на территории Беларуси дати-
руются приблизительно VII в. К этому времени относятся курганы в Будранах на Полотчине,
где найден узколезвийный топор, характерный для древностей V—VIII вв. Там же, между дерев-
нями Машули и Шалтени, раскопан длинный курган, датированный по В-образным пряжкам
VI-VIII вв.
Несмотря на то что раскопки длинных курганов имеют уже длительную историю, вещевой
материал из них не столь обилен.
27
Раздел I История
Глава 1
Рис. 5. Материалы культуры длинных курганов:
1-2 — височные кольца; 3 — звено от цепочки; 4-5 — бляшкт;
б — пряслица; 7 — шпора; 8-9 — пряжки; 10 — удило; 11—14 — сосуды
Культура длинных курганов представлена не только одними погребениями, но и поселе-
ниями, которые изучены хуже. Сравнительно крупные раскопки были проведены на поселе-
ниях, оказавшихся позже в пределах некоторых древних городов (Полоцк, Лукомль, Псков).
28
У истоков Белой Руси. Славяне и балты в Беларуси до образования Киевской Руси (VI—IX вв.).
Основным типом поселений были селища. Они имеют, как правило, небольшой культурный
слой, что свидетельствует© недолговременное™ их функционирования. Жилые и хозяйствен-
ные постройки на них были наземными. Возле некоторых селищ имелись городища-убежища.
Обычно использовались более древние городища, возникшие еще в раннем железном веке.
Вещевой материал известен преимущественно по раскопкам курганов. Он представлен
керамикой, слитками от стеклянных бус, металлическими пряжками, бронзовыми застежка-
ми, браслетами и перстнями, трапециевидными привесками и височными кольцами, а также
бляшками и другими металлическими принадлежностями поясного набора.
Орудия труда и предметы вооружения встречаются редко. В основном, это ножи, серпы,
удила, железные шпоры, наконечники копий и стрел.
Глиняные пряслица имеют битрапецоидную форму и отверстие большого диаметра.
Характерной находкой для смоленско-полоцкого региона являются височные украшения.
Они подразделяются на три типа. Чаще других встречаются проволочные кольца с заходящи-
ми пластинчатыми концами. Имеются также пластинчатые височные кольца с расширенной
нижней частью, на которую с помощью небольших проволочных колечек подвешивались тра-
пециевидные привески, хорошо известные в балтских древностях раннего железного века.
Распространены также небольшие (диаметром около 4 см) височные кольца из тонкой мед-
ной проволоки, один конец которых загнут внутрь кольца в спираль.
Довольно частой находкой в длинных курганах смоленско-полоцкой группы являются спи-
ральки и ложноспиральные трубочки
Керамика длинных курганов представлена лепными плоскодонными горшками со стенка-
ми, суженными ко дну. Они имеют округлые плечики и слегка отогнутый венчик. Реже встре-
чаются сосуды баночной формы. Большая часть сосудов не орнаментарована.
В научной литературе по-разному интерпретируется этническая принадлежность носите-
лей культуры длинных курганов. Их называли то славянами, то финнами, то литовцами [Се-
дое В. В., 1970.С. 102-103; Шмидт Е. А., 1963. С. 112-113].
Почти общепринятым, однако, было представление о славянском характере культуры. Эту
идею разрабатывали такие выдающиеся археологи, как Б. А. Рыбаков, П. Н. Третьяков, В. В. Се-
дов. В пользу этой идеи приводился целый ряд, казалось бы, убедительных аргументов. Иссле-
дователи отмечали некоторые черты сходства между погребальным обрядами длинных кур-
ганов и пришедших им на смену в IX—X вв., несомненно славянских, небольших сферических
курганов с одиночными трупосожжениями. Для тех и других были характерны ритуальные
кострища, сохранявшиеся в виде зольно-угольной прослойки в насыпи или ямке под основа-
нием кургана. Это обстоятельство, а также хронологическая сопряженность и территориаль-
ное совпадение области длинных курганов с ареалом, куда летописец помещает одну из вос-
точнославянских группировок кривичей, дали основание связывать длинные и удлиненные
курганы со славянским племенным союзом кривичей.
Наиболее развернутую аргументацию в пользу славянской принадлежности племен куль-
туры длинных курганов и отождествления их с летописными кривичами приводил в своих
работах В. В. Седов [Седое В. В., 1960. С. 53-54; он же, 1970. С 105].
По мнению этого исследователя, кривичи развились на иной славянской основе, нежели
другие восточнославянские группировки. К середине I тыс. н. э. наметалась территориаль-
ная обособленность кривичей от остальных восточнославянских групп, что в конечном счете
и определило несхожесть культуры длинных курганов с культурами (или культурой) других
восточнославянских группировок. Исследователь сформулировал гипотезу о возникнове-
нии кривичей на базе венедской славянской группировки. Выйдя оттуда, они расселились на
Псковщине, в Верхнем Поднепровье и Подвинье и смешались с местными балтами [Седое В. В.,
1960. С. 6]. При этом В. В. Седову представлялось, что древнейшие длинные курганы располо-
жены в псковском регионе. Дальнейшую историю кривичей как носителей культуры длинных
29
Раздел I История Глава 1
курганов ученый связывал с колонизацией ими Смоленского Поднепровья и Полоцкого По-
двинья, куда они, как он полагал, проникают приблизительно в VII в. н. э. При этом смешение
с местными балтами началось на позднем этапе существования длинных курганов, о чем сви-
детельствует, по мнению исследователя, отсутствие в ранних курганах балтских вещей [Очер-
ки по археологии Беларуси. 1972. С. 18-19].
Однако в области прибалтийских славян длинных курганов нет, как нет и явных свиде-
тельств переселения оттуда каких-либо групп, которые можно было бы связать с носителями
культуры длинных курганов. Нельзя признать убедительным и предположение В. В. Седова
о том, что обнаруживаемые на понеманских городищах культуры штрихованной керамики сле-
ды пожарищ могут служить доказательством прохода через эту территорию переселявшихся
из Прибалтики носителей культуры длинных курганов. Если бы это было так, то невозможно
объяснить, почему прошедшие через Понеманье «кривичи» не оставили здесь длинных кур-
ганов. Таким образом, поиски исходной территории формирования кривичских племен — как
носителей культуры длинных курганов — за пределами их позднейшего расселения не увен-
чались успехом.
Поддержанный большими научными авторитетами и обеспеченный солидной литературой
традиционный взгляд на культуру длинных курганов и ее место в истории славян, по наше-
му глубокому убеждению, должен быть пересмотрен. Еще в XIX в. высказывались иные точки
зрения по поводу этнической принадлежности носителей культуры длинных курганов. Но
тогда материалов для их научного обоснования было недостаточно. Поэтому к ним следовало
относиться как к возможным альтернативам господствовавшему представлению. Теперь мы
располагаем фактами, которые позволяют, с одной стороны, подвергнуть критике существую-
щие концепции, с другой — предложить и обосновать иное решение. На некоторые уязвимые
места существующих концепций мы уже указывали. Заметим также, что мнение В. В. Седова
о проникновении в область Верхнего Поднепровья и Подвинья какой-то отделившейся сла-
вянской группировки (носителей культуры длинных курганов) раньше, чем славяне распро-
странились в более южных от них областях Беларуси, опровергается, в частности, лингвисти-
ческими данными.
Так, славянские гидронимы Северной и Средней Беларуси более молоды по своему проис-
хождению, чем гидронимы к югу от Припяти, что говорит о более позднем заселении славяна-
ми северных районов.
Гидронимика свидетельствует, что заселение славянами Северной Беларуси и Смоленщи-
ны имело место уже после того, как отделившаяся от своей прародины группа славян посте-
пенно эволюционировала в восточных славян. Иными словами, это были не ранние славяне
с общеславянским языком, а представители новой ветви славян — восточные славяне. Для
глубоких языковых трансформаций необходимо длительное время, и именно эти новые, при-
сущие уже восточным славянам лингвистические структуры получили отражение в речной
номенклатуре Верхнего Поднепровья. Славяне никак не могли появиться на севере Беларуси
раньше VI в., когда они поселились южнее Припяти, относясь тогда еще к общеславянской
культуре пражского типа.
Нельзя не обратить внимания и на почти полное совпадение ареалов длинных курганов
и предшествовавших им памятников днепродвинской культуры, балтская принадлежность
которых ни у кого не вызывает сомнений. Вспомним также, что в течение всего периода свое-
го существования культура длинных курганов была отделена от славянской культуры Южной
Беларуси широкой полосой балтских культур — банцеровской и колочинской.
В свете новых раскопок культура длинных курганов оказалась более древней, чем пред-
полагалось; она сформировалась тогда, когда славяне еще не проникли в занимаемый ею ре-
гион. Так, раскопанный около д. Янковичи в Россонском районе длинный курган, содержавший
три кремированных захоронения, датируется V-VI вв. н. э. Именно к этому времени относятся
30
У истоков Белой Руси. Славяне и балты в Беларуси до образования Киевской Руси (VI—IX вв.).
найденные в нем бронзовые бляшки-скорлупки. К тому же периоду относятся и материалы
из длинного кургана около д. Дорохи Городокского района Витебской области [Очерки по ар-
хеологии Беларуси. 1972. С 20-22. Рис. 7]. Следовательно, культура длинных курганов начала
формироваться задолго до того, как на этой территории появились славяне. Хронологически
и генетически она стала продолжением существовавшей здесь до нее днепродвинской куль-
туры раннего железного века, обнаруживая глубокие местные корни. Этот сюжет нуждается
в дальнейшей научной разработке, но связь длинных курганов с культурами балтского круга
очевидна.
Абсолютная несхожесть материалов из ранних длинных курганов с синхронными славян-
скими материалами никак не позволяет отождествлять культуру длинных курганов со сла-
вянами. Вместе с тем материалы свидетельствуют о глубоких местных корнях этой культуры,
развившейся на местной балтской основе. Так, мы уже упоминали о некоторых типичных балт-
ских предметах в длинных курганах. Отметим также находки украшений из бронзы с выемча-
той цветной эмалью, которые считаются типичными для балтских древностей [Седое В. В., 1970.
С 102; Моора Х.А., 1958. С. 27-28].
Раскопки Е. А. Шмидта могильника около д. Акатово на Смоленщине показали генетиче-
скую связь длинных курганов VII в. с более ранними грунтовыми погребениями с культурой
типаТушемля-Банцеровщина [Шмидт Е. А., 1963. С. 86-1 /3].
Наконец, сильным аргументом в пользу предположения о генетической связи культуры
длинных курганов с ее местными культурными предшественниками является совпадение
ареалов культуры с областью распространения памятников днепродвинской культуры ран-
него железного века, которая предшествовала здесь длинным курганам. Надо заметить, что
в днепродвинской культуре очень сильно ощущается финно-угорский субстрат (наличие в те-
чение длительного времен текстильной керамики), который проявил себя и в культуре длин-
ных курганов (распространение шумящих привесок), что для некоторых исследователей по-
служило основанием отнести культуру длинных курганов к финно-угорскому этносу.
Рассмотренные материалы свидетельствуют о том, что 1) длинные курганы появляются уже
к VI в., задолго до прихода на эту территорию славян; 2) ранние из длинных курганов генети-
чески восходят к местным балтским верхнеднепровским культурам; 3) возникновение культу-
ры длинных курганов может быть объяснено местным этнокультурным материалом, без ссы-
лок на славянское влияние.
Носители культуры длинных курганов, как и их более южные соседи с банцеровской и ко-
лочинской культурами, были балтами и дожили до прихода сюда славян [Загорульский Э. М„
19961* В X в. в длинных курганах появляются типичные славянские сосуды, что свидетельствует
о начале смешения носителей культуры длинных курганов со славянами.
В X в. на смену длинным курганам пришли круглые, с одиночными захоронениями, типич-
ные и для всего остального славянского мира Восточной Европы. Этим веком можно условно
завершить период существования культуры длинных курганов, хотя реально процесс смеше-
ния балтов со славянами в отдельных местах мог затянуться.
Такова была этническая ситуация на территории Беларуси к северу от Припяти накануне
образования Киевской Руси.
1.3. Славяне
{
1,3,1. Происхождение славян и их прародина
На территориях современной Южной Беларуси и соседней Украины историческая жизнь
племен во второй половине I тыс. н. э. развивалась иначе. Некоторыми исследователями эта
область представлялась как возможная прародина славян (или ее восточная часть). В качестве
31
Раздел I История Глава 1
доказательства использовались гидронимические материалы, которые фиксируют наличие
в этой области общеславянских речных названий, возникших в то время, когда славяне пред-
ставляли собой еще единый народ. Эту версию разделяли не только ученые, но и все, кому
импонировала идея локализации исконной прародины славян в пределах Восточной Евро-
пы и, в частности, на территории, где позже возникла Древняя Русь. Эту версию сознательно
поддерживали и те, кто стремился доказать, что в Западную Европу славяне пришли поздно,
из более восточных областей. Были и такие, которые утверждали, что славяне — вообще ази-
атский народ. Даже в таком солидном издании, как Британская энциклопедия, говорится о ми-
грации славян из Азии. Во многих случаях поддержка идеи позднего прихода славян в Европу
была инициирована националистическими и антиславянекими настроениями некоторых уче-
ных и политиков.
Рассмотрение славянского этапа в истории Беларуси, как, впрочем, и Восточной Европы,
будет неполным и оставит много вопросов, если мы не попытаемся объяснить, как и когда
славяне оказались на этой территории, была ли она действительно тем местом, где возникли
славяне, или они пришли сюда в процессе своего расселения из какого-то другого ареала.
В научной литературе, не говоря уже о популярной, на этот счет высказаны самые различные
мнения. Поэтому автор считает необходимым коснуться сложной проблемы славянской пра-
родины, изучению которой он посвятил не один десяток лет.
Сейчас становится очевидным, что до V-VI вв. н. э. на территориях Южной Беларуси и Се-
верной Украины славян не было. До этого времени, начиная с бронзового века, эти области
были заселены древними балтскими племенами [Моора ХА, 7958]. Попытки ряда ученых со-
отнести со славянами в этом регионе некоторые культуры железного века обречены, по на-
шему глубокому убеждению, на неудачу, поскольку они исходят либо из ложного представ-
ления о позднем появлении славян на исторической арене вообще, либо из априорной идеи
преславутой автохтонное™ славян, исключающей их миграцию из другой области. Поэтому
считаем необходимым коротко коснуться этого сложнейшего и запутанного вопроса о про-
исхождении славян, территории их начальной локализации, откуда они пришли в середине
I тыс. н. э. на земли Восточной Европы. Без этого невозможно понять дальнейшее развитие
не только восточнославянского этноса, но и событий, связанных с историей возникновения
и формирования Древней Руси.
Историография вопроса о происхождении славян убеждает в том, что установить область
славянской прародины и первые славянские археологические культуры невозможно без
предварительного решения вопроса о хронологических рамках, в которых протекал процесс
формирования славян как новой особой этнической общности. Существование различных
концепций славянской прародины во многом объясняется расхождениями исследователей
в датировке этого процесса, что в свою очередь связано с различным пониманием истоков
и обстоятельств, приведших к появлению славян.
Проблема этногенеза славян и их наиболее ранних археологических памятников сложна
и запутана. Это обусловлено как характером самих источников, так и различным пониманием
хода этногенеза.
Письменные источники о ранних славянах настолько скудны и противоречивы, что из-
влечь из них удовлетворяющую нас информацию невозможно. Процесс рождения славян как
нового этноса следует искать в более отдаленных исторических пластах.
Начало научному изучению славянского этногенеза положили историки языка. Именно
они предложили ряд концепций о времени и месте возникновения славян. Археология выве-
ла исследование истории славян на новую ступень. Но и сейчас, несмотря на бурное развитие
археологии и антропологии, стало очевидным, что эти проблемы не могут решаться автоном-
но — средствами одних только лингвистических, археологических или антропологических
источников.
32
У истоков Белой Руси. Славяне и ба л ты в Беларуси до образования Киевской Руси (VI—IX вв.).
Языковеды по-прежнему определяют направление, в котором ведется поиск ответов на
различные вопросы славянского этногенеза. И поскольку историкам, археологам и антропо-
логам приходится иметь дело с мозаикой различных лингвистических гипотез, следует корот-
ко охарактеризовать некоторые из них.
Славяне — это одна из ветвей индоевропейской семьи народов. Современные славяне,
насчитывающие теперь свыше 300 млн, есть результат длительного развития славянского эт-
носа, дифференциации некогда существовавшей раннеславянской общности, которую в науч-
ной литературе называют ранними славянами, праславянами или протославянами.
Но и сами праславяне появились в результате разделения некогда существовавшей бо-
лее древней общности, которую принято называть северной группой индоевропейцев. Из нее
кроме славян вышли также германцы и балты. Такова общая схема появления славянского
этноса, принятая большей частью лингвистов.
Касаясь теоретических аспектов славянского этногенеза, исследователи в общем согласны с
тем, что славяне, как и балты, и германцы, всего вероятней, сформировались в процессе рассе-
ления северных индоевропейцев по Европе в результате воздействия на них различных этниче-
ских субстратов и миксации с местным неолитическим населением. Миксация привела к силь-
ной трансформации обоих компонентов (индоевропейского и местного доиндоевропейского),
из которых формировались славяне. Лингвисты полагают, что разделение северной группы ин-
доевропейцев началось вскоре после их расселения в Европе [Горнунг Б. В., 1958. С. 7,57].
Однако механизм разделения пришлых индоевропейцев и образования указанных на-
родов объяснялся лингвистами по-разному. Между тем изучение проблемы происхождения
и ранней истории славян во многом зависит от того, какая лингвистическая схема образова-
ния славянского этноса будет принята.
Историки языка предлагают несколько гипотез, которые можно свести к трем основным
схемам. Одни считают, что северные индоевропейцы сразу же распались на три основные
группы — германцев, славян и балтов. При таком понимании процесса начало формирования
этих народов может быть отнесено ко времени, когда эта часть индоевропейцев расселилась
в Европе и начала смешиваться с местными племенами. Поскольку расселение в Европе се-
верной группы индоевропейцев, по данным археологии, датируется приблизительно середи-
ной III тыс. до н. э. [Homer L, Thomas., 1970; Mallory J.P., 1999. es and Hudson. 1999], в соответствии
с такой схемой развития германцы, славяне и балты возникают в одно время (III тыс. до н. э.)
и в результате сходных этнообразующих процессов. 8 пользу такого представления свиде-
тельствуют многие лингвистические данные, и эта гипотеза имеет сторонников среди выдаю-
щихся языковедов (А. Мейе, Ф. П. Филин и др.).
Согласно другой схеме, северная группа индоевропейцев сначала разделилась на две час-
ти—на германцев и некую языковую общность, которая позже, в результате вторичного деле-
ния, распалась на балтов и славян. Эту промежуточную общность назвали балто-славянской.
Таким образом, славяне и балты представлялись более молодыми народами по сравнению
с германцами; их формирование связано уже с распадом балто-славянской общности.
Основным аргументом такого представления послужили наблюдения над степенью бли-
зости между собой германских, славянских и балтских языков. Многие сходились на том, что
балтские и славянские языки по некоторым языковым показателям стоят ближе друг к другу,
чем к германским. Это обстоятельство объяснялось происхождением славянского и балтско-
го языков из общего «балто-славянского» корня. Эта идея была очень популярна и даже го-
сподствовала в лингвистической и археологической науках до середины 50-х гг. XX ст. Если
славянский этногенез развивался по такому сценарию, то археологические памятники пер-
вых славян (как и балтов) следует искать не в европейских древностях III тыс. до н. э., а в более
поздних археологических материалах, хронологически соответствующих окончанию периода
балто-славянской общности.
33
Раздел I История Глава 1
Однако никто из языковедов так и не определил черты этой общности. Неудачными ока-
зались попытки составления реконструированного словаря балто-славянского языка, равно
как и определения области с балто-славянской гидронимикой. Поэтому с самого начала идея
о балто-славянах вызвала решительные возражения со стороны многих крупных ученых и ни-
когда не имела всеобщего признания. Решительный удар по ней нанесли последующие как
лингвистические, так и археологические исследования. Так, очень убедительные материалы
были получены по истории древних балтских племен. X. А. Моора привел серию доказательств
в пользу очень раннего выделения балтов из древних индоевропейцев. Среднеднепровская
и фатьяновская культуры III тыс. до н. э. уже могут быть отождествлены с древними балтами
[Моора Х.А., 1958]. Так что балтов никак нельзя считать более молодым по сравнению с гер-
манцами этносом, и потому не остается той временной ниши, куда можно было бы поместить
балто-славян.
Однако спор о времени появления славян продолжался, и была предложена еще одна схе-
ма начального славянского этногенеза. В соответствии с ней северная группа индоевропей-
цев первоначально распалась на две ветви: германцев и балтов. Затем на базе одной из за-
паднобалтских групп сформировались славяне. Поскольку для этого потребовалось немалое
время, славяне опять оказываются более молодым народом — теперь уже в сравнении не
только с германцами, но и балтами. Относительную молодость славянского языка пытались
доказывать тем, что балтские языки, локализованные на небольшом (если сравнивать со сла-
вянским ареалом) пространстве, отличаются значительной диалектной дифференцирован-
ностью. Степень диалектной дифференцированности во многом зависит от древности языка.
Чем он древнее, тем он более развит в диалектном отношении. Отмечалось также, что при ре-
конструкции славянские диалекты оказываются более молодыми, чем балтские [Иванов В. В.,
Топоров В. Н., 1958. С. 37-39; Мартынов В. В., 1964].
Формально, если абстрагироваться от истории развития славянского и балтского этно-
сов, подобная гипотеза имеет право на существование, но лишь как одно из возможных объ-
яснений изложенных выше лингвистических наблюдений. Однако степень диалектной рас-
члененности языка зависит не только от продолжительности его функционирования, но и в
значительной степени от интенсивности взаимодействий его с другими языками. Например,
большую диалектную дифференцированность балтского языка можно объяснить тем, что бал-
ты начали свое расселение с прародины и смешение с другими этносами раньше, чем сла-
вяне. Литовский языковед В. Мажюлис писал, что появление диалектов в общебалтском язы-
ке началось вместе с расселением балтских племен, которое он считал возможным относить
кН1 тыс.дон.э. [МажюлисВ., 1964].
Неубедительными и недоказанными (по крайней мере, априорными) выглядят аргументы,
согласно которым славяне уже в древности занимали намного большую, чем балты, террито-
рию. Сейчас уже бесспорным является тот факт, что в древности балты занимали территорию,
многократно превосходившую территорию, которую занимают современные балтские наро-
ды, о чем свидетельствуют гидронимика и археология [Топоров В. Н.г Трубачев О. H.f 1962: Mal-
lory J.P., 1999. С. 81-84].
Без учета исторического прошлого славян и балтов предложенный вывод выглядит как
абстракция и не может быть принят. Попытка В. В. Седова найти этой лингвистической идее
археологические соответствия не кажутся нам убедительными [Седое В. В., 1979].
Важно заметить, что лингвистика дает достаточно материала, свидетельствующего о боль-
шой древности славянских языков. По мнению авторитетнейших славистов, общеславянский
язык непосредственно выходит из древнего индоевропейского. Сумма слов и понятий, отно-
сящихся к экономике и орудиям труда, свидетельствует о функционировании общеславянско-
го языка в период перехода славян от каменных орудий к металлическим и развития произво-
дящих форм хозяйства [Мейе А., 1938. С. 101; Третьяков П. Н., 1968. С. 73]. Славяне возникли уже
34
У истоков Белой Руси. Славяне и балты в Беларуси до образования Киевской Руси (VI—IX вв.).
в тот период, когда небольшая семья еще не стала основной хозяйственной и общественной
ячейкой [Мавродин В. В., 1978. С 24].
Все это уводит нас к концу неолита — началу бронзового века, и у нас нет оснований омо-
лаживать славян при сравнении их с балтами и германцами. Невозможно объяснить, почему
при равных условиях смешения древних индоевропейцев с местными племенами, что про-
сматривается во всех областях, куда проникли северные индоевропейцы, формируются балты
и германцы, а славянский этногенез, неизвестно по каким причинам, будто бы задерживается.
Именно поэтому наиболее предпочтительной, логичной и не имеющей серьезных контрар-
гументов представляется схема, согласно которой распад северной группы индоевропейцев
сопровождался одновременным формированием в разных местах и на разных этнических
субстратах германцев, балтов и славян.
Где же проходил процесс зарождения славянского этноса, где была прародина славян?
Данные о языковых контактах ранних славян с другими народами позволяют прийти к та-
ким общим заключениям. Длительность и интенсивность контактов славян с балтами, сход-
ство их языковых структур и параллельность в развитии указывают на территориальное со-
седство этих двух народов. Оно имело место на индоевропейской периферии, в стороне от
основных культурных центров древнего мира [Иванов В. В, Топоров В. Н., 1958].
Однако славяне не могли быть ни северными, ни восточными соседями балтов, поскольку
в отличие от последних ранние славяне, как свидетельствуют данные языка, не контактиро-
вали с древними финно-угорскими племенами, жившими севернее и восточнее балтов. Ма-
териалы сравнительного языкознания говорят о том, что славяне вступили с ними в контакт
поздно. В финно-угорских языках не обнаруживается лексических заимствований из общесла-
вянского. С другой стороны, и в славянских языках отсутствуют старофинские заимствования.
Следовательно, славяне вступили в контакт с финно-уграми уже после того, как произошел
распад общеславянского языка, т. е. позже середины I тыс. н. э. и, по всей видимости, только
в X в. До этого времени праславяне и их родина были отделены от финно-угорского ареала
балтским заслоном.
Обнаружение очень древних балто-иранских языковых контактов ставит под сомнение
возможность помещать праславян и к югу от балтского ареала [Трубачев О. Н., 1967. С. 19-20].
Вместе с тем лингвистами отмечаются языковые контакты балтов также и с фракийцами, ко-
торые были возможны на юго-западных границах балтов [Широков О. С, 1981. С. 120-121]. Сле-
довательно, ранние славяне не могли обитать ни севернее, ни восточнее, ни южнее балтов,
древний ареал которых хорошо определяется данными гидронимики.
Лингвистика не допускает также локализации славянской прародины в степной зоне [Фи-
лин Ф. П., 1962], что побуждает исключить из круга славянских культур эпохи бронзы такие ти-
пичные степные археологические культуры, как древнеямная (позднего этапа), катакомбная
и срубная. Все они находились южнее балтского ареала. Получается, что контакты праславян
и древних балтов могли происходить только вдоль западной границы балтского мира; следо-
вательно, и славянскую прародину следует искать к западу от балтов.
Южными соседями праславян, судя по лингвистическим данным, были фракийцы и илли-
рийцы. Свидетельства древних контактов носителей славянских и иллирийских диалектов
фиксируются, в частности, в славянской и иллирийской гончарной терминологии, которая
имеет явные черты сходства [Трубачев О. Н., 1966. С 197-200].
Наличие древних славяно-германских лингвистических контактов указывает на то, что
праславяне соседствовали и с древними германцами [Мартынов В. В., 1963], занимавшими
Ютландский полуостров и Южную Скандинавию.
Таким образом, данные о древних языковых контактах праславян с другими народами ука-
зывают на место славянской прародины в среднеевропейском ареале. Об этом же свидетель-
ствует и анализ общеславянской географической и зообота нической лексики, отражающей
35
Раздел I История
Глава 1
среду обитания славян периода их языкового единства. Эта среда реконструируется как лес-
ная полоса со смешанной растительностью умеренной климатической зоны, богатая озерами
и болотами [НидерлеЛ., 1956].
В свете изложенного первоначальную область славян и оставленную ими первую археоло-
гическую культуру целесообразно искать на пространстве между ареалами древних герман-
цев, балтов и фракийцев, т. е. севернее Карпат, в междуречье Эльбы и Вислы. Эта идея имеет хо-
рошее лингвистическое обоснование [Мартынов В. В.г 1963], ее принимают многие археологи.
Именно здесь искал древнейшие славянские памятники польский археолог Ю. Костшевский.
Лужицкую культуру бронзового и раннего железного веков (XIV-V вв. до н. э.) он определял
как первую славянскую культуру. Его идеи имели и имеют много сторонников (Л. Козловский,
К. Яжджевский) [Kostrzewski J.r 1935; Kostrzewski 1, 1946;JazdzewskiK., 1970]. С первыми славя-
нами пытались связывать и еще более раннюю тшинецкую культуру первой половины II тыс.
до н. э„ распространенную в этом же регионе (С. Носек, А. Гардавский) [Gardawski А., 1959].
Нам представляется, что эти культуры действительно принадлежали праславянам, но
ни лужицкая, ни тшинецкая не были первыми славянскими культурами, поскольку, как мы
показали, историю славян следует начинать раньше, с III тыс. до н. э. Первая славянская
культура должна удовлетворять следующим требованиям: 1) ее ареал должен охватывать
междуречье Эльбы и Вислы; 2) время ее существования должно приходиться на середи-
ну — вторую половину III тыс. до н. э. (именно в это время на данной территории появляются
и расселяются первые индоевропейцы); 3) она должна располагаться в зоне расселения се-
верной группы индоевропейцев и обнаруживать генетическую связь с культурой первых
индоевропейских мигрантов в том регионе; 4) она должна отражать процесс этнического
смешения мигрантов-индоевропейцев с местным неолитическим населением Средней Ев-
ропы [Загорульский Э. М., 1975; он же, 1977; он же, 1993]. Всем этим условиям отвечает только
культура шаровидных амфор.
В качестве самостоятельной культуры она была выделена немецким археологом А. Гетце
в 1900 г., хотя памятники ее были известны еще в XIX в. Вопрос о ее происхождении, а также
этническая интерпретация ее носителей вызвали целую серию различных гипотез и предпо-
ложений. Великой загадкой европейского неолита называл эту культуру шведский археолог
И. Л. Форссанд. Ее возникновение в течение многих лет казалось археологам «в высшей степе-
ни загадочным» [Gimbutas М., 1956. Р. /50]. Ареалы культуры охватывали обширные простран-
ства Европы — почти полностью бассейны Эльбы, Одера, Вислы, Украинскую Волынь, средний
Неман и верховья Припяти, а также частично бассейны Днестра, Прута и Серета. Несмотря
на большую территорию распространения, происходившие в ней изменения, даже в доволь-
но удаленных друг от друга районах, имели идентичный характер [Wislanski Т., 1970. Р. 179].
По всей этой обширной зоне распространялись одинаковые формы керамики, представлен-
ные шаровидными амфорами, имеющими по две или четыре ручки, с легким орнаментном
по шейке и плечику сосуда. Имеются и неорнаментированные амфоры с четырьмя ручками.
Были распространены также кубки; вазы с четырьмя ручками; конические кубки; большие со-
суды с достаточно выраженными шейками.
Орнаментальные мотивы отличаются суровой простотой и представляют обычно ряды го-
ризонтальных полос.
Украшения на сосудах нанесены штампом и типичными для посуды индоевропейцев от-
печатками шнура. Встречается также нарезной орнамент.
Изделия из камня представлены одинаковыми типами пластинчатых резцов и каменных
топоров, которые, несмотря на внушительную территорию распространения культуры, отли-
чаются только разновидностью кремня, из которого они изготовлялись.
В погребальных обрядах заметны вариации. Преобладает обряд захоронения в каменных
ящиках, устроенных в грунтовых могилах или под курганами. Только на Эльбе был распро-
36
У истоков Белой Руси. Славяне и балты в Беларуси до образования Киевской Руси (VI—IX вв.).
странен обряд захоронения в ямах. Костяки чаще вытянуты, но встречаются и скорченные,
посыпанные минеральной краской охрой.
Вместе с покойником в могилу клали шаровидные и плоскодонные амфоры, от одного до
трех плоских топоров или долот. Почти в каждой могиле обнаруживаются кости домашних
животных — главным образом нижние челюсти свиней. Большой интерес представляют ри-
туальные захоронения крупного рогатого скота, встречающиеся и на территории поселений.
Поселения известны двух типов: долговременные, состоящие из 2-3 построек сложной
конструкции, и небольшие сезонные, устраивавшиеся на песчаных дюнах.
Поданным антропологических исследований, носители культуры шаровидных амфор при-
надлежали к долихокран ному с некоторой тенденцией к мезоцефалии типу. Они имели высо-
кий рост, удлиненную голову и узкое лицо, узкий нос, массивный подбородок [Gimbutas М.,
1956. Р. 151. The Prehistory of Eastern Europe]. Они относились к тому же антропологическому
типу, что и носители ямной культуры южных степных районов Юго-Восточной Европы, а также
более поздние европейские племена культуры шнуровой керамики, составляя вместе с ними
один антропологический массив.
Особый интерес для установления этнического характера культуры шаровидных амфор
представляют те элементы, которые указывают на рождение нового этноса в ареале славянской
прародины и соответствуют времени появления славян. Это прежде всего гибридный характер
культуры шаровидных амфор, обязанный интенсивному смешению старого и нового населения.
Ее субстратом стала местная неолитическая культура воронковидных кубков, известная здесь
еще с середины IV тыс. до н. э. Генетическая связь с ней культуры шаровидных амфор настолько
очевидна, что многие археологи рассматривали и еще теперь продолжают рассматривать по-
следнюю в качестве прямой преемницы культуры воронковидных кубков, как результат простой
эволюции одной культуры в другую [WislanskiT., 1970. Р. 216]. Однако эта точка зрения не может
быть принята, ибо она не объясняет происхождения тех особенностей в культуре шаровидных
амфор, которых не было в предшествующей культуре и которые не могли развиться спонтанно.
Своим появлением они, бесспорно, были обязаны приходу в эту область совершенно нового
в культурном, этническом и даже антропологическом плане населения.
Прежде всего в ней очень сильно выражен индоевропейский тип культуры. Это — встре-
чающиеся курганные погребения, скорченные и посыпанные охрой костяки, шнуровой ор-
намент в керамике, ритуальные захоронения крупного рогатого скота. Наконец, южный ан-
тропологический тип самих носителей культуры. Только на местной основе такие черты
развиться не могли. Несомненно, эти элементы были привнесены новым населением. Важно
подчеркнуть, что это одно из самых ранних свидетельств миграции сюда нового населения
сярко обозначенной индоевропейской культурой.
Вместе с тем культуру шаровидных амфор нельзя рассматривать как только культуру ми-
грантов. Она впитала в себя и многие особенности местной неолитической культуры воронко-
видных кубков: бескурганные грунтовые могилы, вытянутые трупоположения на спине, амфо-
ровидные сосуды с ушками, орнаменты, нанесенные штампом; значительная роль в хозяйстве
свиноводства. Все это указывает на гибридный, смешанный характер культуры шаровидных
амфор, на участие в ее формировании разных этнических групп.
Важно еще раз подчеркнуть, что это первое надежное свидетельство не только индоевро-
пейской миграции вуказанный регион и не только начавшейся миксации мигрантов с местным
населением, но уже результат этой миксации, оформление новой культуры, принадлежащей
уже смешанному населению. А это одно из важнейших и необходимых условий возникнове-
ния нового этноса.
Хронологические рамки культуры шаровидных амфор — вторая половина III тыс. до н. э. —
полностью соответствуют тому историческому периоду, в котором протекало рождение сла-
вянского этноса.
37
Раздел I История Глава 1
Таким образом, 1) ареал культуры шаровидных амфор; 2) время ее формирования и функ-
ционирования; 3) явные признаки смешения в ней разных культур и их носителей, среди ко-
торых были как представители местного неолитического населения, так и индоевропейские
мигранты; и 4) то обстоятельство, что она выступает как первая гибридная культура этих двух
этносов — все это позволяет предположить, что именно носителей культуры шаровидных ам-
фор следует отождествлять с первыми славянами. Местные неолитические племена культуры
воронковидных кубков, очевидно, и стали тем этническим субстратом, который определил
в дальнейшем культурное и языковое развитие нового этнического образования — славян.
Нужно заметить, что в пределах рассматриваемого региона, начиная с середины III тыс.
до н. э. (когда сформировалась культура шаровидных амфор), наблюдается вполне естествен-
ная смена археологических культур. Однако почти каждая новая обнаруживает заметные черты
преемственности со своей предшественницей, что может рассматриваться в качестве доказа-
тельства участия предшествующего этноса в формировании новых последующих культур. Так,
культура шаровидных амфор к II тыс. до н. э. уступила свое место предлужицкой и тшинецкой.
В середине—второй половине II тыс. на базе названных культур развивается лужицкая (XIV—V вв.
до н. э.). На заключительном этапе своего существования она испытала известное воздействие
со стороны поморской культуры, но, скорее всего, смогла сохранить свой этнос, поскольку
в последующее время на этой же территории разовьется пшеворская культура железного века,
а к V-VI вв. — пражская, в славянском характере которой никто не сомневается.
Занимая с самого начала значительную территорию, культура шаровидных амфор об-
наруживает тенденцию к расширению. На западе ее памятники появляются между Эльбой
и Рейном. На востоке и юго-востоке на Немане, верховьях Днестра и Прута, в Украинской
Подолии.
Однако расширение славянской области наблюдалось только на ранней стадии истории
этого народа. Уже в начале II тыс. до н. э. территория славянской прародины стала системати-
чески сокращаться. Начало было положено движением балтских племен из области Среднего
Поднепровья на север, в Верхнее Поднепровье и на запад в Висло-Нема некое междуречье.
В результате миграции балтских племен значительная часть начальной территории славян
оказалась занятой балтами, которые, судя по всему, смогли ассимилировать местное славян-
ское население. Территория балтов стала намного больше славянской. Балты ассимилирова-
ли не только часть славян, но и часть неоднородного населения Верхнего Поднепровья и вер-
ховьев Оки и Волги. Этим и объясняется, почему в балтских языках раньше и в большей мере,
чем у славян, развились диалекты.
В начале II тыс. до н. э. началось продвижение германских племен на восток вдоль южного
побережья Балтийского моря (ясторфская культура). Они вошли здесь в соприкосновение с
балтами, отделив тем самым славян от моря. В результате славяне утратили часть своих зе-
мель на севере и западе. На относительно компактной территории славяне обитали до сере-
дины I тыс. до н. э., когда началась их великая миграция за пределы прародины.
1.3.2. Появление славян на территории Беларуси
Расселение славян за пределами их прародины и появление их на территории Беларуси
имели место относительно недавно. Последней бесспорно славянской археологической куль-
турой, с которой были связаны последние века пребывания славян в пределах своей пра-
родины и начало их миграции, была культура пражского типа. Первоначально она занимала
территорию Восточной Германии, Чехии, Словакии и Польши, где ранее ей предшествовали
лужицкая и пшеворская культуры. В V—VII вв. она быстро распространяется в южном и восточ-
ном направлениях — на Балканский полуостров и территории Северной Украины и Южной
Беларуси, знаменуя тем самым начало широкого расселения славян.
38
У истоков Белой Руси. Славяне и балты в Беларуси до образования Киевской Руси (VI—IX вв.).
В середине I тыс. н. э. в истории Европы произошли события, вошедшие в историческую
науку под именем «великого переселения народов», события, которые перекроили ее этниче-
скую карту. Начало было положено передвижением части германских племен во II-III вв. н. э.
к северо-восточным границам Римской империи. В IV в. с востока началось опустошительное
нашествие гуннов. В V — начале VI в. исторические источники фиксируют появление в север-
ных районах Балканского полуострова огромных масс славян. Движение славян из Средней
Европы было направлено не только к югу, в сторону богатых римских провинций, но и на вос-
ток. Славяне успешно, достаточно быстро и энергично расселялись во всех направлениях
от родных земель. Особенно мощным было движение к югу. В VI—VII вв. они перешли Дунай
и заселили практически весь Балканский полуостров, появились в Греции и на Пелопоннесе.
Продолжая свое движение в этом направлении, они заселили некоторые острова Эгейско-
го архипелага и Ионического моря. Славянские отряды были зафиксированы в Малой Азии
и Северной Африке. Славянами были заселены Чехия, Австрия, Венгрия, Бавария. Они были
известны под Гамбургом, в Южной Дании и низовьях Рейна. Есть сведения о появлении славян
даже в юго-восточной Англии.
Из соображений большей безопасности и самосохранения, более успешного обустрой-
ства на новых местах среди других народов славяне отправлялись в путь большими массами,
семьями и родами, с женами, детьми и своим имуществом. Что же послужило причиной пере-
селения очень значительной массы славянства со своей исторической прародины?
Причин миграции было, видимо, несколько. Уже сам тот факт, что славяне за относительно
короткое время смогли расселиться на больших пространствах Юго-Восточной и Восточной
Европы, и не только расселиться, но и утвердиться на новых территориях среди местного и
достаточно плотного населения, а в последующее время достичь преобладания, освоить но-
вую территорию и в процессе этнических взаимодействий с местным населением славянизи-
ровать его — все это позволяет заключить, что славяне должны были обладать значительным
людским потенциалом. Уже в пределах прародины у них, надо полагать, возникла большая
переуплотненность населения, требовавшая расширения жизненного пространства.
Но эта причина, в свою очередь, была тесно связана с другой: славяне, как и германцы,
к этому времени достигли в своем развитии того уровня, который принято называть строем
военной демократии; он характеризуется не только успехами в развитии хозяйства, но и сло-
жением новых форм общественных отношений, подготовивших переход к классовому
обществу. Новый период отмечен поголовным вооружением мужского населения. Грабежи,
сопровождавшие военные походы, стали нормой жизни и одним из наиболее эффективных
способов накопления богатств. Увлекаемые своими вождями, родовые дружинники соверша-
ли регулярные грабительские походы. Вожделенной приманкой для таких походов были бо-
гатые римские провинции. Для задержавшихся в своем социально-экономическом развитии
(в сравнении с античным миром) славян и германцев Рим представлялся сказочной страной
с несметными богатствами. Переживавшая агонию империя уже не могла обеспечить надеж-
ную защиту своих обширных владений. Перед северными варварами открывались новые пер-
спективы. Сложившаяся благоприятная политическая ситуация тоже может рассматриваться
как одна из причин славянского расселения.
Однако, если мы можем говорить о привлекательности для славян балканских провинций
Рима, определившей славянскую миграцию в южном направлении, то движение славян на
восток объясняется, видимо, тем, что здесь их прельщали новые земли, удобные для земле-
дельческого труда. Земледелие у славян достигло к этому времени довольно высокого уров-
ня. Оно велось на старопахотных землях с помощью достаточно эффективных орудий: рала
и плуга, оснащенных железными рабочими частями.
Можно предполагать, что была и еще одна причина, вызвавшая миграцию какой-то части сла-
вян; на эту причину, впрочем, прямо указывает «Повесть временных лет». Это — давление со
39
Раздел I История Глава /
стороны других народов. Летопись называет здесь только «влахов», но думается, что к моменту
начала широкого движения славян натиск со стороны Рима уже не представлял большой опас-
ности. К этому времени инициатива перешла к славянам и германцам. Но в рассказе летописи,
возможно, получили отражение события и более отдаленных времен — периода военного могу-
щества Рима, постоянно расширявшего свои владения на севере и нуждавшегося в рабах. Может
быть, «влахами» были кельты, экспансию которых ощущали на себе многие народы Центральной
Европы на рубеже нашей эры, в том числе и славяне. Ко времени начала широкого расселения
славян в середине I тыс. н. э. они могли испытать давление и со стороны германских племен.
Иордан называет ряд германских племен на территории между Эльбой и Вислой, на кото-
рой обитали славяне. Их проникновение в этот регион отмечалось и раньше.
Однако было еще одно важное событие, которое могло вызвать миграцию части славян
на восток. В VI в. часть славян подверглась нападению со стороны тюркского племени аваров,
роль которых в истории славян приобрела легендарную известность и хорошо помнилась
спустя несколько веков после их вторжения. В русской летописи они запечатлены в рассказе
об обрах, о чем будет идти речь ниже.
В качестве одной из причин начала «великого переселения народов» называют также зна-
чительное ухудшение климата, похолодание и чрезмерное переувлажнение почв, что приве-
ло к сокращению посевных площадей. Эта причина побудила некоторые племена (в частности
германцев Скандинавии) покинуть родные места и искать новые земли.
Таким образом, есть основание предполагать, что причин славянской миграции было не-
сколько. Воздействие их, по-видимому, не было равноценным. Некоторые из них, возможно,
носили локальный характер, но учитывать следует все.
Именно с этим периодом (V-VII вв.) и с этими событиями связаны появление и широкое
распространение на территории Средней и Восточной Европы несомненно славянских па-
мятников, относящихся к пражской культуре. Эта культура непосредственно предшествует
древностям исторически известных средневековых славян Европы, обнаруживая бесспор-
ную генетическую связь и преемственность с ними. Она распространена на территории почти
всех ныне существующих славянских государств.
Оформившись в пределах славянской прародины, памятники этой культуры вскоре появи-
лись на Украинской Волыни и в Южной Беларуси, положив начало славянскому этапу в этни-
ческой истории Восточной Европы.
Пражскую культуру еще нельзя отнести к разряду хорошо исследованных, поскольку ее
памятники стали известны относительно недавно. Только в 20-е гг. XX ст. ее керамику впервые
выделил и описал чешский ученый И. Борковский. По месту локализации открытых памятни-
ков с такой керамикой получила название и культура. Еще раньше, в конце XIX в., аналогичные
материалы были открыты С С. Гамченко на Правобережной Украине. Однако рукописи этого
исследователя были изданы только в 1963 г. [Петров В. П., /963]. Аналогичная пражской кера-
мика была найдена А. Д. Коваленей на юге Беларуси около д. Овсянниково [Каваленя Д., 1932.
С. 189;Рынейск1 А., 1932], но ее значение из-за скудости материала не могло тогда быть оценено.
В 1937 г. польским археологом Р. Якимовичем был частично раскопан бескурганный могильник,
относящийся, как теперь уже очевидно, к пражской культуре. Но и он не был понят, и первые со-
общения о материалах неизвестной до этого культуры не привлекли большого внимания.
И только позже, главным образом после Второй мировой войны, пражская культура ста-
ла объектом специального изучения. Большие исследования были проведены немецкими
и польскими археологами. Были выявлены многочисленные поселения и могильники. На тер-
ритории Беларуси и Украины крупные исследования памятников осуществлены в послевоен-
ный период Ю. В. Кухаренко [Кухаренко Ю. В., 1961; он же, 1957], И. П. Русановой [Русанова И. П.,
1976], В. С. Вергей [Вергей В. С, 1984; 1994; 1997; 2005; Вяргей В. С, 1997; Вяргей В. С, Трымер В.,
1998; Вяргей В. С, 1999], А. А. Егорейченко [Егорейченко А. А., 1991] и др.
40
У истоков Белой Руси. Славяне и балты в Беларуси до образования Киевской Руси (VI—IX вв.).
В Белорусском Полесье памятники пражского типа выявлены и исследованы в ряде мест:
в Хотомеле, Петрикове, Либлино, Хильчицах, Воронине, Пинске, Струге I, Блювиничах, Снеди-
не I, Острове и др.
Особенно плодотворно разрабатывала тему славянских памятников середины и второй по-
ловины I тыс. н. э. И. П. Русанова, которая использовала оригинальную методику сравнительно-
го анализа самого массового и доступного материала этой культуры — керамики — на основа-
нии математических критериев. Она выделила наиболее типичные формы посуды и показала
эволюцию и генетическую преемственность керамики пражского типа как с керамикой пред-
шествовавшей ей пшеворской культуры, так и с керамикой средневековых славян (рис. 6).
Пражская культура как раз и заполнила ту лакуну между средневековыми древностями
и материалами культур раннего железного века, которая сдерживала изучение проблем этно-
генеза и расселения славян. Стало очевидным, что это была последняя общеславянская куль-
тура, с которой славяне вышли из своей прародины и начали великую миграцию.
Несмотря на некоторые локальные особенности, на всем своем пространстве от При-
карпатья до Полесья и Волыни пражская культура отличается единообразием признаков
и синхронным развитием [Русанова И. П., 1976. С. 40]. Для нее характерны небольшие откры-
тые поселения, углубленные в землю жилища с печами-каменками в углу, грунтовые (иногда
курганные) могильники с захоронением в урнах остатков кремации, специфические и до-
статочно устойчивые формы лепных глиняных сосудов с округлыми плечиками в верхней
части тулова (рис. 7).
Культура формировалась на территории исторической прародины славян на основе пред-
шествовавшей ей здесь пшеворской культуры [Русанова И. П., 1976. С 197]. Попытки искать
ее источник в иных культурах и в другом ареале, в частности в культуре киевского типа, воз-
никшей в Южной Беларуси и в Украине, не могут, по нашему мнению, привести к успеху пре-
жде всего потому, что киевская культура сложилась за пределами славянской прародины
и на основе местных неславянских культур. Именно поэтому никому так и не удалось доказать
миграцию носителей этой культуры на запад в Среднюю Европу. Несомненно, это тупиковый
путь в исследовании славянского этногенеза.
В процессе своего расселения и по мере смешения с культурами местных племен культу-
ра пражского типа постепенно приобретала новые черты, что привело к возникновению ее
местных вариантов. Так, на территории Беларуси и Украины ее памятники получили название
корчакских — по имени поселения Корчак в Житомирской области.
Рис. 6. Сосуды пражской культуры
41
Раздел! История
Глава 1
Рис. 7. План землянки
пражской культуры
Рассмотрим памятники пражской культуры подробнее.
Ее поселения представлены городищами и связанными с ними селищами. Располагались
они обычно на песчаных возвышенностях в широких поймах. Размеры городищ небольшие —
35-40 м в диаметре. В плане они большей частью круглые, обнесены валами и рвами. Во многих
из них население не жило постоянно, а укрывалось в случае военной опасности. Предпола-
гается, что некоторые городища могли служить центрами общественно-религиозной жизни.
Селища застраивались небольшими полуземлянками или землянками, внутри которых при
раскопках обнаруживаются остатки глинобитных печей, устроенных на деревянных каркасах.
Печи сооружались и за пределами жилищ. Над ними возводились легкие постройки типа ша-
лаша. К жилищам иногда примыкали деревянные хозяйственные пристройки (рис. 8).
Могильники пражской культуры известны двух типов: курганные и бескурганные. И в тех
и в других захоронены остатки трупосожжения. В бескурганном могильнике возле Хотомеля най-
дено погребение, в котором пережженные человеческие кости были положены на дно неболь-
шой ямки и сверху перекрыты большим глиняным горшком, поставленным вверх дном. В других
местах известны захоронения обломков пережженных костей в глиняных сосудах-урнах.
Керамика пражского типа представлена лепными сосудами, обычно коричневого цве-
та с примесью песка и дресвы в тесте, с шероховатой, слегка сглаженной поверхностью.
Венчики короткие, иногда почти вертикальные, плечики выражены слабо. На позднем этапе
встречаются сосуды, орнаментированные по краю венчика насечкой или пальцевыми вдав-
лениями.
42
У истоков Белой Руси. Славяне и балты в Беларуси до образования Киевской Руси (VI—IX вв.).
Рис. 8. Реконструкция жилища пражской культуры (рис. Ш. Кобылинского)
Датирующие вещи из рассмотренных белорусских памятников имеют аналогии среди
древностей VI—VIII вв., в частности аварских и славянских в Придунавье: железные и костя-
ные пряжки, гитаровидные пряжки, трапециевидные кресала, двушипные наконечники стрел
с витой втулкой и др. (рис. 9).
Не только на территории Беларуси, но и среди других памятников пражской культуры,
наиболее исследованным является археологический комплекс около д. Хотомель в Сталин-
ском районе Брестской области Он включает в себя городище, раскопанное целиком, селище
и могильник.
Городище устроено на окраине возвышенности и окружено с севера и юга заболоченным
лугом. В плане оно имеет форму овала размером 40x30 м. Болото и небольшая река служи-
ли естественным укреплением городища. С двух других сторон были сооружены по два дуго-
образных вала и вырыты рвы. Исследователь городища Ю. В. Кухаренко предполагает, что по-
верх вала были поставлены деревянные клети, заполненные песком [Кухаренко Ю. В., 1957;он
же., 1961]. От них сохранились обнаруженные в раскопках дубовые бревна. По краям городи-
ща культурный слой достигает 2-2,5 м, что на памятниках такого рода бывает редко. На горо-
дище представлено два слоя, значительно различающиеся между собой по составу находок.
Анализ материала показывает, что ранний этап Хотомельского городища может быть да-
тирован VI-VIII вв., поздний — VIII—X вв. 82 % сосудов сделано от руки. Причем в нижнем слое
керамика исключительно лепная, довольно однообразной формы: слабо выраженные пле-
чики и невысокий, слегка отогнутый венчик. Найдены также небольшие круглые сковородки
с невысоким бортиком (рис. 10).
43
Раздел I История
Глава 1
Рис. 9. Материалы культуры Прага-Корчак:
1 — план и профиль жилища; 2-7—наконечники сирел; 8-9 — пряслица; 10 — брусок (?);
11 — глиняный «хлебец»; 12 — грузило; 13 — наконечник копья; 14-20—основные формы сосудов
44
У истоков Белой Руси. Славяне и балты в Беларуси до образования Киевской Руси (VI—IX вв.).
Рис. 10. План городища Хотомель (по Ю. В. Кухаренко)
Прослеживается эволюция от сосудов с почти вертикальным и коротким венчиком к со-
судам с более отогнутым венчиком и удлиненной шейкой.
Лепная керамика отражает все этапы эволюции керамики пражского типа; и в этом смысле
Хотомель может рассматриваться в качестве эталонного памятника этой культуры на терри-
тории Восточной Европы. Хотомельский керамический материал лег в основу классификации
керамики синхронных памятников этой территории [Русанова И. П., I960].
К сожалению, остальной вещевой ассортимент из раннего слоя достаточно беден. Боль-
шая часть вещей приходится на верхний слой, причем сосредоточены они преимущественно
по краю поселения. Ряд временных очагов, обнаруженных в раскопках, позволяет заключить,
что городище не было местом постоянного обитания.
Остатки сооружений на городище очень невыразительны и представляли собой, по мне-
нию исследователя, столбовые постройки, связанные с верхним горизонтом. Из предметов
45
Раздел I История Глава 1
хозяйственного обихода были найдены железное долото, несколько ножей, глиняная литей-
ная форма, пряслица. Из предметов, связанных с военным бытом, найдены 3 наконечника ко-
пий, 14 наконечников стрел, 3 железных пластинки от защитного панциря, скоба-обойма от
портупеи, 3 удила.
Украшений сравнительно мало. Можно отметить обломок серебряного браслета и сере-
бряное семилучевое височное кольцо.
Для верхнего слоя характерны более развитые формы керамики. Многие из них непо-
средственно сменяют формы, присущие керамике типа Корчак, представляя следующую сту-
пень ее развития. Такая керамика имеет много общего с более поздними сосудами роменско-
боршевского типа VIII-IX вв.
Поздний горизонт представляет особый интерес. Состав находок и планировка поселения
с мощными круговыми деревянными укреплениями свидетельствуют, по-видимому, о превра-
щении городища в своеобразный поселок дружинников.
Со вторым этапом жизни городища связано неукрепленное селище, раскинувшееся око-
ло самого городища. Площадь его равна приблизительно 1 га. Селище было густо застрое-
но полуземляночными жилищами, расположенными рядами вдоль внешнего вала городища
в 1 -5 м друг от друга. На одном небольшом участке было полностью раскопано 12 жилищ. Зна-
чительная их часть имела хорошо выраженный прямоугольный план. Пол жилищ находится
Рис. 11. Наральник (1) и чересло (2) из поселения Хотомель.
Плуг (по материалам немецкой гравюры XI в. (3)
46
У истоков Белой Руси. Славяне и балты в Беларуси до образования Киевской Руси (VI—IX вв.).
на глубине 1-2 м от современной поверхности. Стены состояли из двойного ряда столбов, от
которых сохранились ямки в материке. В углу обычно устраивалась глинобитная печь, свод
которой лепился на деревянном каркасе. Размеры жилищ были в среднем 6x4 м. К некоторым
жилищам примыкали хозяйственные пристройки столбовой конструкции.
В отличие от находок с городища вещи, найденные на селище, представляют предметы
хозяйственного назначения: 11 ножей, 4 остроги для ловли рыбы, 2 железных сошника вместе
с плужным резцом-череслом, 2 обломка серпов, железное долото, дужка от ведра, каменный
точильный брусок, 4 глиняных и 2 каменных пряслица (рис. 11).
Археологический комплекс в Хотомеле знаменует собой очень важный этап в развитии
общества. Непрерывность обитания населения в Хотомеле позволяет наблюдать процесс
перехода от патриархально-родового строя к классовому. Небольшое городище родового
коллектива, за время жизни которого отложился нижний культурный слой, представленный
керамикой типа Корчак с весьма ограниченным ассортиментом находок, постепенно превра-
щается в сильно укрепленный поселок, населенный состоятельными дружинниками, резко
отличающимися по своему имущественному положению и образу жизни от земледельческого
населения селища. От такого дружинного поселка оставался один шаг до феодального замка
[Рыбаков Б. А., 1964. С 22].
Крайне интересно и важно ответить на вопрос, из какого конкретно места общеславян-
ской области пришли носители культуры пражского типа на территорию Восточной Европы.
Однако уверенный однозначный ответ на него пока дать трудно: пришли ли они из какого-то
одного региона или, будучи вовлеченными в общий процесс «великого переселения», мигри-
ровали из разных мест славянской прародины? Хотя к этому времени они, вероятно, уже име-
ли общее имя «славяне», но по-прежнему делились на отдельные группы (племена или терри-
ториальные объединения). Еще Иордан отмечал, что венеды (славяне) состояли из множества
племен. Различные славянские группы с особыми названиями перечисляют русская летопись,
византийские и европейские средневековые источники. Не помогут ли они прояснить вопрос
об истоках и путях распространения славян в восточном направлении, на территорию Южной
Беларуси и Северной Украины?
Одним из важнейших источников, нарисовавших картину расселения различных восточ-
нославянских племен (или группировок) на территории Восточной Европы, была русская ле-
топись. Однако она изложила ситуацию, которая отражает уже итог славянского расселения
на территории Восточной Европы к моменту составления Начального свода, т. е. к середине
XI в., без указания этапов этого расселения, о чем тогда уже не помнили. Правда, летописец,
следуя поставленной цели показать «откуда есть пошла Русская земля», счел своим долгом
изложить свою концепцию происхождения и расселения славян. Для него было очевидно, что
истоки и первоначальная родина славян, как и многих других народов, находились далеко от
Руси. Его основным источником стал известный сюжет Библии о «вавилонском столпотворе-
нии» и разделении народов на 72 языка.
Летописец начинает историю славян с этого момента, подчеркивая тем самым мысль, что
славяне — народ такой же древний, как и другие библейские народы. Летописец отмечает
несколько этапов славянских миграций. Из Месопотамии славяне под именем норцев пере-
селились в Паннонию, где теперь «угорская земля и болгарская». Здесь славяне пребывали
длительное время, пока под давлением «волохов» они не вынуждены были начать новое рас-
селение, в результате которого часть их оказалась и в Восточной Европе.
Уже в древнейшем Киевском своде, по мысли А. А. Шахматова, содержится указание на
происхождение радимичей «от рода ляхов», т. е. отмечаются западные истоки хотя бы части
восточных славян.
Позже, как считал А. А. Шахматов, Нестор приписал такое же происхождение и вятичам
[Шахматов А. А., 1908. С. 557].
47
Раздел I История
Глава 1
Летописец не только наметил ход славянского расселения, но и обрисовал основные этапы
этногенеза славян. В изложении летописца все славяне происходят из одного корня и на на-
чальном этапе они представляли один народ с единым славянским языком. Эта уверенность
в начальном единстве славян и локализации их прародины в более западном, среднеевропей-
ском регионе полностью подтверждается современными науками. Несмотря на настойчивые
усилия ученых опровергнуть или поставить под сомнение изложенную летописцем картину
расселения, мы снова вынуждены возвращаться к ней, хотя и на новой основе.
Из своей второй, дунайской, родины славяне позже разошлись по земле и «прозвались
именами своими, где кто сел на каком месте» [ПВЛ. 1950. Т. I. С 207] Севшие по Днепру прозва-
лись полянами, расселившиеся между Припятью и Западной Двиной стали называться дрего-
вичами. Те, что сели на Двине, — полочанами («по речке, которая впадает в Двину и носит на-
звание Полота»), на Буге — бужанами, позже известными как волыняне. В Посожье, по словам
летописца, расселилась группа славян, связанная с родом «ляхов». Она получила название
радимичей по имени своего предводителя Радима. От имени его брата Вятки стали называть-
ся вятичи на Оке. И таких славянских групп, расселившихся на территории будущей Руси, ле-
топись называет 14.
Летопись крайне скупо освещает этот период в истории славян, ограничившись лишь за-
мечаниями относительно имевшихся у них некоторых различий в обычаях и нравах. Возмож-
но также, что одни и те же племена имели несколько названий. Например, дулебы, бужане
и волыняне — это, скорее всего, разные названия одной славянской группы. Так что в дей-
ствительности количество таких групп было иным. Из этого списка следует также исключить
локализуемые летописцем в области севернее Припяти славянские группы дреговичей, кри-
вичей, радимичей, вятичей и ильменских словен, поскольку славяне расселились в тех местах
поздно, не ранее конца IX в., или, скорее всего, в X в. Об этом мы особо поговорим в следую-
щей главе.
Но русская летопись не единственный источник по восточным славянам. Наиболее ранние
известия о них мы находим, наверное, у арабов, знавших уже в IX в. дулебов («дулаба») и во-
лынян («валинана») [ГаркавиА. Я., 1871. С 276-277]. Называемые ими иные этнонимы не могут
быть отождествлены напрямую с восточными славянами, известными по другим источникам.
Очень важно отметить, что арабы в принципе называют славян именно в том регионе, куда
они пришли в VI—VII вв. в результате миграции с прародины и откуда они еще не успели рас-
селиться дальше по просторам Восточной Европы.
Концом IX в. датируется следующее по времени очень раннее упоминание о восточносла-
вянских племенах у анонимного западноевропейского автора — Географа Баварского. Среди
множества племен он называет волынян (Velunzani — велунчане), бужан (Buzani — буза не),
северян (Zuirenni — цвиряне), уличан (Unlici). Остальные приводимые им этнонимы трудно
отождествить с именами восточных славян, появляющимися позже в русской летописи. Все
они, по его словам, обитали где-то на севере от Дуная [Шафарик П. И., 1838. С. 70]. Как видим,
здесь тоже отмечена небольшая из известных по более поздним источникам группа племен,
занимавшая относительно компактную территорию и, если исключить северян(?), то в основ-
ном их ареал совпадает с территорией культуры пражского типа и ее непосредственных пре-
емников. Упоминание северян, возможно, свидетельствует© начале заселения славянами ле-
вобережья Днепра (Подисенья).
География восточнославянских племен, определяемая по этим источникам, в целом со-
ответствует археологической карте того времени. И, по-видимому, не случайно в них не от-
мечены такие более северные «племена», как кривичи, вятичи, ильменские словене и даже
радимичи.
И все-таки, из какой славянской области (а она была обширной) пришла часть славян на
территорию Восточной Европы, в Южную Беларусию и Северную Украину?
48
У истоков Белой Руси. Славяне и балты в Беларуси до образования Киевской Руси (VI—IX вв.).
Следуя своей концепции о второй родине славян на Дунае, летописец не сомневался, что
именно оттуда пришли славяне и на территорию будущей Руси. Ситуация там действительно
складывалась сложнейшая, и историческая память восточных славян сохранила воспомина-
ние о том периоде. Вот как ее рисует сам летописец. «Когда же славяне, как мы уже говорили,
жили на Дунае, пришли от скифов, т. е. от хазар, так называемые болгары и сели по Дунаю,
и были насильники славянам. Затем пришли белые угры и наследовали землю славянскую,
прогнав волохов, которые еще прежде захватили славянскую землю... В те времена существо-
вали и обры (тюркский народ авары. — Э. 3.), воевавшие против царя Ираклия и чуть было его
не захватившие. Эти обры воевали и против славян и примучили дулебов — также славян,
и творили насилие женам дулебским: если поедет куда обрин, то не позволял запрячь коня
или вола, но приказывал впрячь в телегу три, четыре или пять жен и везти его, обрина. И так
мучили дулебов. Были же эти обры велики телом, а умом горды, и бог истребил их, и умерли
все, и не осталось ни одного обрина. И есть поговорка на Руси и до сего дня: «Сгинули, как
обры» [ПВЛ. 1950. Т. I. С. 210].
Может быть, эти частности — продукт более позднего легендарного осмысления событий,
как и внезапного исчезновения аваров, ставшего на Руси притчей еще в доисторическое вре-
мя. Но не следует исключать возможности сильного влияния аварского нашествия на дальней-
шие судьбы, по меньшей мере, тех славян, которые испытали на себе тяготы аварского наси-
лия. Можно предположить, что оно стало одной из причин миграции части славян на восток,
впределы Восточной Европы. У нас нет прямых доказательств, что ужасы аварского нашествия
испытали на себе и славяне, расселившиеся в Южной Беларуси и Северной Украине. Все-таки
письменные источники говорят об аварах, вторгшихся в Подунавье, в Паннонию, область чеш-
ских Карпат, где пребывание части славян не вызывает сомнений и подтверждено не только ар-
хеологическими, но и письменными, и топонимическими источниками. Известно, что еще рань-
ше славяне на какое-то время вступали здесь в союз с гуннами, пришедшими сюда в IV в. н. э.,
а позже и с аварами. Но вот что интересно: летописец, вспомнивший об аварах почти пять ве-
ков спустя после их исчезновения, прямо называет дулебов славянами. Об имени дулебов и
пребывании их в Прикарпатье свидетельствуют некоторые географические термины (Л. Ни-
дерле). Вместе с тем присутствие сюжета об обрах и дулебах в русской летописи, составленной
в Среднем Поднепровье, позволяет предположить, что 1) эта легенда, рассказавшая о собы-
тиях, которые, всего вероятней, происходили далеко на западе славянского мира, могла быть
принесена на берега Днепра мигрировавшими сюда славянами, предки которых были участни-
ками этих событий; 2) эту часть расселившихся в Южной Беларуси и Северной Украине славян
по этой причине мы можем считать, по крайней мере, частью дулебов. Более того, сам летопи-
сец утверждает, что «дулебы же жили по Бугу, где ныне волыняне» [ПВЛ. 1950. Т. I. С. 210].
Но дулебы не были единственной славянской группой в составе пришедших в придне-
провские земли славян. В этой связи обращает на себя внимание повторяемость некоторых
славянских этнонимов в разных частях славянского мира. Уже давно было замечено, что не-
которые славянские этнонимы Восточной Европы, упомянутые в «Повести временные лет»,
имеют очень близкие аналогии в племенных названиях других частей славянского мира. Так,
«поляне» упомянуты на Днепре и на севере Польши. Предположение, что могло иметь ме-
сто какое-то перемещение в Южную Прибалтику днепровских полян, ничем не подтверждено
и нам представляется маловероятным. Этнониму «северяне», которых летописец помещает
где-то на Дисне и Северском Донце в Украине, имеются близкие аналогии на Дунае и в Польше
в верховьях Варты («севера»). Сходное наименование с «древлянами» Днепровского Правобе-
режья имели «древане» на Эльбе. Известны также «дреговичи», жившие, по летописи, между
Припятью и Западной Двиной, и балканские «дреговичи» в горном районе Родопы. «Криви-
чи» упомянуты в Северо-Восточной Беларуси и Смоленщине, а также в Добрудже. Известны
«хорваты» карпатские и адриатические [Нидерле Л., 1956]. Самым простым объяснением по-
49
Раздел! История Глава!
вторяемости таких этнонимов было бы признание миграции носителей сходных названий
из одной области в другую — то ли переселением их с запада на восток, то ли, наоборот,
с востока на запад, что обычно и делается. Но можно ли эти факты объяснять исключительно
особенностями славянского расселения, в процессе которого или переселилась вся группа
с соответствующим именем, или имела место миграция только части одного племени, другая
часть которого осталась на родине? Вопрос непростой, и уверенно ответить на него едва ли
возможно. Нельзя исключать ни один из вариантов.
Но всегда ли сходные наименования указывают на миграцию? Некоторые названия можно
было бы объяснить особенностями географического окружения: поляне — от «поле», равнин-
ная местность [Фасмер М., 1987. С. 322], древляне — от «древо», местность, поросшая деревья-
ми, лесистая зона. Подобным образом мы могли бы объяснить и происхождение имени дре-
говичей, возможно, связанного с болотистой местностью (слово «дрягва» означало болото).
Однако проблема толкования этнонимов не столь проста и прозрачна, и мы еще коснемся ее
в следующей главе.
Так или иначе можно определенно говорить о существовании южнее Припяти славянских
групп со своими названиями при несомненном единстве оставленной ими материальной
культуры. По поводу некоторых (поляне, древляне) летопись прямо указывает, что у них были
свои княжения и называются имена предводителей (Кий с братьями у полян, и несколько
позднее. Мал у древлян). Отмечается наличие таких же княжений и у других групп: «а у древ-
лян было свое княжение, а у дреговичей свое, а у славян в Новгороде свое, а другое на реке
Полоте, где полочане» [ПВЛ 1950. Т.!.С210\. Однако деление славян на группы («княжения») не
означало, что они сколько-нибудь существенно отличались друг от друга по этническим при-
знакам. Даже пытаясь выделить «мудрых мужей» полян и противопоставить их другим сла-
вянским группам, в чем, несомненно, проявился известный снобизм древнего историографа,
летописец неоднократно подчеркивал, что славяне (имеются в виду восточные) представляют
собой один народ и говорят они на одном языке [ЛЙЛ1950. Г. /. С. 2/0). Следует напомнить, что
в условиях широкого расселения всегда имеет место энергичное перемешивание населения,
способствовавшее сглаживанию этнокультурных различий и интеграции этноса.
1.3.3. Возникновение восточных славян
и их история до IX в.
Расселившиеся в Южной Беларуси и Северной Украине славяне занимали эту территорию
достаточно долго; выход их за ее пределы и освоение более северных земель за Припятью
начались едва ли раньше X в., о чем речь будет идти в следующей главе. За этот период в их
жизни произошли чрезвычайно важные этнические, социальные и исторические перемены.
Уже накануне расселения славяне находились на стадии распада родоплеменного строя.
Поскольку племена переселялись не целиком, в полном составе, а смешанными группами, со-
стоявшими из частей различных племен, они не могли сохранить начальную племенную струк-
туру и перенести ее на новые места. В ходе расселения славяне все более перемешивались,
утрачивая кровнородственные связи; оседая на новых местах чересполосно, они объединя-
лись в новые территориальные общности с новыми этнонимами: поляне, древляне, волыняне,
бужане, северяне и другие, образованные часто по месту обитания, на что обратил внимание
еще летописец («Прозвашася имены своими, где седше на которомъ месте»).
Распад завершился на новых местах, куда мигрировали славяне и где продолжилось их
смешение как между собой, так и с местным неславянским населением. В результате инте-
грационных процессов возникали новые общности, основанные на новых принципах. Следу-
ет согласиться с мнением ряда исследователей, что сам факт массового появления у славян
новых этнонимов может служить доказательством того, что их носители представляли собой
50
У истоков Белой Руси. Славяне и балты в Беларуси до образования Киевской Руси (VI—IX вв.).
«новообразования, сложившиеся в результате миграций из осколков прежних племен или пу-
тем смешивания группировок разной племенной принадлежности» [Горский А, А., 2001. С. 17;
Буданова В. П., Горский А. А., Ермолова И.Е., 1999. С 160-177].
Смешение продолжалось и в последующее время, когда у восточных славян сложились
территориально-политические группировки. Письменные и археологические источники сви-
детельствуют о проникновении полян на восточное побережье Днепра, которое заселяли
северяне, а последних — на территорию полян. То же наблюдается на пограничье древлян
и дреговичей, дреговичей и волынян [Толочко П. П., 2001. С 15].
Продолжавшиеся интеграционные процессы способствовали образованию единого вос-
точнославянского этноса. Под влиянием местных субстратов в культуру типа Корчак прони-
кают новые элементы, наложившие на нее некоторый отпечаток локальности. Есть неоспо-
римые свидетельства того, что в ранее едином общеславянском языке этой группы славян
формируются черты, присущие восточнославянскому языку. Возникает особая, восточная,
ветвь славян.
На это, в частности, указывает то, что славянская гидронимическая номенклатура к северу
и к югу от Припяти существенно различается: если к югу от Припяти, на Правобережье Укра-
ины, в ареале культуры типа Корчак распространены архаические общеславянские речные
названия, то к северу от нее таких раннеславянских гидронимов нет. Там они имеют форму,
присущую восточнославянскому языку [Трубачев О. Н„ 1968. С. 270,273]. Следовательно, ког-
да славяне начали расселяться севернее Припяти, они уже говорили на восточнославянском
языке и давали рекам на осваиваемой ими территории новые названия, соответствующие
нормам восточнославянского языка. Следовательно, это уже были не ранние, а восточные
славяне. Значит, образование языка восточных славян приходится как раз на время пребыва-
ния их южнее Припяти, т. е. на Vl-Х вв. До этого славяне говорили на одном языке, отличном,
по летописи, от «иных языков».
Уже к началу своего расселения славянские племена, как мы отмечали, находились на за-
ключительной стадии первобытнообщинного строя, который принято называть строем воен-
ной демократии. В процессе расселения и освоения новых территорий, в условиях сложных
отношений с местным населением, все более усиливались родовая знать, родовая дружина,
что ускорило социальное и имущественное расслоение общества. Возникшие среди группы
общин поселки дружинников типа Хотомельского городища господствовали над окрестным
сельским населением. Складывались внутренние и внешние предпосылки для появления
у славян первых государственных образований.
У западных славян, успешно боровшихся против аваров, в VII в. возникло государство Само,
fo же мы наблюдаем и у восточных славян в Среднем Поднепровье. К сожалению, в письмен-
жлс источниках событие этого рода передано в легендарной форме, поскольку попало в них
«сколько веков спустя. Рассказ о первом восточнославянском государстве содержится в На-
чальном летописном своде, составленном в середине XI в., и известен в двух вариантах. Один
з них, возможно, должен был объяснить происхождение названия Киева и передал легенду
о Кие, который будто был перевозчиком, «имел перевоз» на Днепре напротив города. Но этой
егенде не верил и сам летописец, справедливо заметивший, что «если бы Кий был перевоз-
чжом, то не ходил бы к Царьграду. А между тем Кий этот княжил в роде своем, и ходил он
к царю, — не знаем только к какому царю, но только знаем, что великие почести воздал ему,
как говорят, тот царь» [ПВЛ. 1950. Т. I. С. 209].
Далее летопись рассказывает, что на обратном пути Кий облюбовал себе место на Дунае
срубил город, от которого сохранилось городище с названием Киевец. Однако, встретив со-
противление со стороны местного населения, Кий вынужден был вернуться в Киев, где вскоре
раер. Важно отметить, что после смерти Кия городом и полянами, в земле которых он нахо-
жлся, правили его братья Щек и Хорив, а после их смерти — их потомки. Кия и двух его бра-
51
Раздел! История Глава 1
тъев летописец называет главами рода в земле полян. Рассказ свидетельствует, таким образом,
о существовании у Полянской группы славян наследственной власти. Этот рассказ можно
было бы воспринимать как обычную легенду, подобную рассказу о возникновении Рима, если
бы он не был почти буквально повторен в одной из армянских хроник VIII в. В рассказе ар-
мянского автора Зеноба Глака говорится, как в некоей области «Палуни» три брата Куар, Мел-
тей и Хореан построили на горах три города и назвали их своими именами [Марр Н. Я, 1935.
С 44-66; Абегян М. X., 1948. С 348]. И дело не только в сходстве сюжета с русской летописной
легендой об основании трех поселений братьями Кием, Щеком и Хоривом. Обращает на себя
внимание сходство имен двух братьев, а в названии области «Палуни» просматривается имя
полян или их земли. В. В.. Мавродин, как и Б. А.Рыбаков, полагали, что этот рассказ был заим-
ствован армянским автором из русских источников. В. В.. Мавродин склонен относить описан-
ные события к VI—VII вв. [Мавродин В. В., 1978. С 56; Рыбаков Б. А., 1994, С 7].
Трудно сказать, кто у кого заимствовал этот рассказ, но ценность армянского варианта со-
стоит в том, что он позволяет хотя бы ориентировочно датировать описанные события време-
нем не позже VIII в. Это была первая известная нам местная славянская династия у одной из
группировок — полян, возникшая задолго до «призвания варягов».
Рассказав об этом, летописец заметил, что такие же княжения были и у древлян, дрегови-
чей, «у славян в Новгороде» и «на реке Полоте, где полочане» [ПВЛ. 1950. Т. /. С 212]. Это за-
мечание, представляющее отклонение от основной истории, связанной с полянами, следует
рассматривать как более позднюю вставку, поскольку о существовании как Новгорода, так
и Полоцка летопись до этого ничего раньше не говорила. И «жили между собой в мире поляне,
древляне, северяне, радимичи, вятичи и хорваты», — заключает летописец. Значит, не только
в Киеве, но и еще в нескольких областях в это же время имелись княжения. Но все ли они были
славянскими и почему в перечне тех, кто жил в мире с полянами, названы не граничившие
с ними вятичи и не упомянуты такие крупные группы, как кривичи (или полочане) и новгород-
ские славяне, у которых, как он заметил раньше, также были свои княжения?
Все это наводит на мысль о более поздних редакциях летописи и о дополнениях, кото-
рые делались в нее в последующие времена, лишившие ее в отдельных местах начальной
естественной логики. Как свидетельствуют археологические материалы, восточные славяне
в это время еще не вышли далеко за пределы своей начальной прародины. Во всяком случае,
к северу от Припяти их тогда еще не было, т. е. тогда еще не было славян-дреговичей, славян-
кривичей, славян-вятичей и новгородских славян.
Впрочем, как видно из описания последующих событий, отношения между различными
восточнославянскими группировками не были столь безоблачными, как в этом пытался нас
заверить летописец. После смерти Кия, Щека и Хорива «поляне были притесняемы древляна-
ми и иными окрестными людьми», — читаем мы далее [ПВЛ. 1950. Т. /. С. 212].
Что же произошло? Думается, что раздоры начались после того, как поляне попытались
распространить свою власть на некоторые соседние области, по меньшей мере, на древлян.
Указание летописи на борьбу полян с уличами и древлянами, возможно, как раз и представля-
ет собой воспоминание о борьбе Киева за объединение вокруг него некоторых славянских и,
возможно, неславянских племен {Кузьмин А. Г, 1988. С 146].
На начальных этапах государственности такое в истории встречается нередко: после смер-
ти правителя союз племен распадается или начинается борьба за преобладание между от-
дельными родами или племенами.
На этом этапе славяне не смогли создать государства, которое бы объединило если и не
все, то хотя бы некоторую часть восточнославянских группировок. Но такие попытки пред-
принимались. Раздробленность и взаимная вражда, вероятно, стали причиной того, что часть
восточнославянских группировок оказалась в подчинении хазар и платила им дань вплоть до
конца IX в. Когда же это произошло?
52
У истоков Белой Руси. Славяне и балты в Беларуси до образования Киевской Руси (VI—IX вв.).
Летописец дважды касается этой темы и оба раза дает та кую последовательность развития
событий: «По смерти братьев этих (Кия, Щека и Хорива. — Э. 3.) поляне были притесняемы
древлянами и иными окрестными людьми. И нашли их хазары сидящими на горах этих в лесах,
и сказали: «Платите нам дань»» [ПВЛ. 1950. Т. I. С 217]. В передаче летописца сами поляне позже,
когда в Киеве в 862 г. появились два варяга, Аскольд и Дир, так рассказали об этом: «Были три
брата Кий, Щек и Хорив, которые построили городок этот и сгинули, а мы тут сидим, их потом-
ки, и платим дань хазарам». Из обоих сообщений следует, что под власть хазар часть славян
попала после смерти Кия и его братьев. Установить же точную дату правления у полян Кия, как
мы уже говорили, не представляется возможным. В. В. Мавродин полагал, что это могло быть
в VII в. Прямых указаний на эту дату в источниках не имеется, но, во всяком случае, происходило
это не позднее VIII в., о чем мы говорили выше. Однако известен еще один очень любопытный
документ — сообщение армянского писателя Моисея Каланкатуйского, из которого можно
заключить, что в составе хазарского войска, осаждавшего в VII в. Тбилиси, были славяне [Мав-
родин В. В., 1978. С. 62]. К сожалению, мы не можем сказать, в каком качестве они там присут-
ствовали: как союзники или как сателлиты и из какой группы славян — из среднеднепровских
или из занимавших более южные области Восточной Европы?
Итак, подводя итог сказанному, следует заключить, что вторая половина I тыс. н. э. была
отмечена важнейшими событиями. На территорию Южной Беларуси и Северной Украины
пришли славянские племена, положившие начало широкому расселению славян в Восточной
Европе.
Есть основания говорить, что именно на этой территории под эгидой полян формируется
и первое государственное образование восточных славян с династией Кия. В этом регионе
были заложены основы восточнославянского языка. Может быть, уже тогда началось форми-
рование у восточных славян особого этнического самосознания, появилось название «Русь»,
обозначавшее как страну, так и народ, населявший ее.
Области к северу от Припяти по-прежнему, вплоть до возникновения Киевской Руси, оста-
вались заселенными балтскими, а еще севернее — финно-угорскими народами.
2.1.0 призвании варягов на Русь
Новый этап в истории Восточной Европы и заселения белорусских земель наступил в кон-
це IX—X вв. Самым знаменательным событием стали возникновение государства Киевская Русь
и выход восточных славян за пределы своей прародины. Началось их широкое распростране-
ние на территории Восточной Европы, изменившее ее этническую карту.
Этот период отмечен появлением в Восточной Европе отрядов викингов, получивших
в русских источниках имя варягов. Считается, что первоначально так называли скандинав-
ских купцов [Ключевский В. О., 1919. С 57; Ловмянский X., 1985. С 90-91]. Позже на Руси оно
распространялось на всех выходцев из Скандинавии. В своем этногеографическом обзоре
русская летопись называет в составе населения Скандинавии шведов, норманнов, гитов,
готландов (жителей острова Готланд). В западноевропейских источниках скандинавы из-
вестны и под именем викингов. Однако на Руси за ними прочно утвердилось только имя
варяги. Никакой другой этноним для обозначения русских скандинавов летопись никогда
и нигде не использует.
В «Повести временных лет» варяги представлены первоначально в роли «рэкетиров», об-
ложивших поборами некоторые народы Восточной Европы. По мнению ряда исследователей,
это не означало постоянной зависимости этих народов от варягов. По аналогии с другими
странами, где разбойничали норманнские отряды, это был, скорее, выкуп или разовый платеж
варягам при их набегах [Ловмяньский X., 1985. С 737]. Как натуральные «рэкетиры», норманны
изображены и в их собственных сказаниях-сагах, в которых рассказывается, как, наезжая на
козяйские дворы, они требуют от хозяев платежей, угрожая в случае отказа сжечь их построй-
ки и посевы [Джаксон Т.Н., 1981. С. 27-42].
В отличие от Западной Европы появление варягов на территории Восточной Европы не но-
сило характера широкой миграции с семьями и имуществом, а было, скорее, похоже на эпизо-
дические, но достаточно разорительные военные набеги. Об этом свидетельствует отсутствие
’ипичных варяжских поселений на территории Восточной Европы. Целью варяжских рейдов
были сбор податей с местного населения и реализация награбленного на рынках. Прекрасно
вооруженные варяжские воины были одновременно и торговцами. В их захоронениях неред-
ко, наряду с дорогим оружием, изготовленным лучшими оружейниками северогерманских
'ородов, находят и небольшие складные весы для взвешивания золотых и серебряных монет,
вырученных на восточных рынках.
Рис 12. Норманнский
корабль IX в.
55
Раздел! История
Глава 2
Варяги были превосходными мореплавателями, а их суда представляли не только чудо
судостроения, но и настоящие произведения искусства (рис. 12). На них они бороздили не
только моря и реки Европы, Средней и Передней Азии, но и смогли достичь берегов Северной
Америки. Памятники норманнов разбросаны по всему побережью Балтийского и Северного
морей и найдены даже в Канаде. В Восточной Европе они освоили все основные речные пути.
С именем варягов связан описанный в русской летописи знаменитый «путь из варяг в греки»
по Днепру до Черного моря, которое, по словам летописца, «слывет Русским». По Волге можно
было доплыть до Волжской Болгарии и, двигаясь далее по реке на юг, попасть в восточные
страны. По Двине шел путь «в землю варягов» [ПВЛ. 1950. Т. I. С 208-209] (рис. 13).
Рис. 13. Скандинавские предметы,
найденные на территории
Беларуси. 1 — Франополь;
2 — Моисеевичи; 3 — Городище;
4 — Лемешевичи
На территории Беларуси, вдоль основных речных магистралей, найдено множество кла-
дов с восточными монетами. Большинство зарытых кладов принадлежали варягам. Их путе-
шествия были связаны с немалым риском. Клады зарываются в землю, как правило, в случае
опасности, и многие их владельцы так и не смогли вернуться к своим сокровищам (рис. 14).
Пришедшие в Восточную Европу варяжские отряды столкнулись здесь с несколькими
крупными племенными группировками. Летопись называет чудь, весь, водь, мурому, «сла-
вян», «кривичей» и др. Все они занимали области севернее Припяти. Это дает основание
предполагать, что варяги взаимодействовали только с ними. Напомним, однако, что назван-
ные летописью среди прочих народов Северо-Восточной Европы «славяне» не были таковы-
ми, поскольку славяне до X в. сюда еще не пришли. Судя по косвенным данным, о чем речь
будет идти ниже, это были финно-угорские племена, обитавшие в районе озера Ильмень
и известные по археологическим материалам как носители культуры новгородских сопок
V-IX вв.
Не были тогда славянами и «кривичи», упомянутые летописью в связи с первыми варягами
на территории Восточной Европы. Славянские племена — поляне, древляне, волыняне, севе-
ряне —жили тогда южнее Припяти, и некоторые из них (поляне, северяне) платили дань хаза-
рам. Об их контактах с варягами летопись ничего не говорит. Вероятно, в IX в. этих контактов
еще просто не было.
56
Возникновение Киевской Руси и дальнейшее расселение славян в Беларуси
J4. «Волокут волоком». Картина Н. Рериха
Такой нам представляется ситуация, предшествовавшая «призванию варягов на Русь»,
с чего принято начинать историю Древнерусского государства.
Знаменитому летописному рассказу «о призвании варягов на Русь» предшествовало сле-
глощее сообщение, помещенное в «Повести временных лет» под 859 г. «Варяги из заморья
взимали дань с чуди, и со славян, и с мери, и со всех кривичей, а хазары брали с полян, и с се-
верян, и с вятичей, — брали по серебряной монете и по белке от дыма» [ПВЛ. 1950. Т. I. С. 215].
з В62 г. чудь, «славяне», меря и «все кривичи» отказались платить варягам дань и изгнали их
•за море». Однако воспользоваться в должной мере суверенитетом они не смогли, перессо-
эились между собой. И «не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица
• стали воевать сами с собой» [ПВЛ. 1950. Т. I. С 2/5]. Тогда-то и было решено послать деле-
"эцию «за море», к одному из варяжских конунгов Рюрику. «Сказали чудь, славяне, кривичи
* весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами»,
х избрались трое братьев со своими родами, и взяли с собой всю русь, и пришли к славянам,
• сел старший — Рюрик — в Новгороде, а другой — Синеус — на Белоозере, а третий — Тру-
юр — в Изборске» [ПВЛ. 1950. Т. I. С. 215].
Не кажется ли странным, что приглашали варягов «чудь, славяне, кривичи и весь», а приш-
ве они только туда, где славян еще не было? Этот вопрос мы должны были бы задать соста-
вителю летописного Свода, поскольку не мог Рюрик прийти и «сесть» у славян в Новгороде,
тотому что ни славян, ни Новгорода в 862 г. в Поильменье еще не было. Но летописец этого не
мал. Когда он спустя 150 лет после описанных событий составлял свой Свод, та территория
57
Раздел I История Глава 2
уже была заселена славянами. А какой была этническая ситуация в северных областях Восточ-
ной Европы в IX в., было начисто забыто. Историческая память не зафиксировала хронологию
этапов заселения славянами территории севернее Припяти.
До появления археологических источников в интерпретации рассказа «о призвании ва-
рягов» историки исходили из почти незыблемой убежденности, что славяне тогда зани-
мали почти все пространство будущего древнерусского государства. Не возникало ника-
ких сомнений в том, что славяне вместе с названными неславянскими народами сначала
изгнали варягов, а затем, в 862 г., призвали к себе Рюрика и что приглашали его прежде
всего славяне. Исходили из убеждения, что до Рюрика славяне представляли собой сово-
купность самостоятельных племенных союзов. Ученые буквально шли за текстом летописи.
Но такое представление оказалось глубоким заблуждением, в основе которого лежало не-
знание реальной этнической ситуации, сложившейся в Восточной Европе к моменту опи-
санных событий.
Сейчас, в результате археологических исследований, стало очевидным, что в это время не
было еще славян севернее Припяти. После своего расселения из прародины они до конца IX,
если не до начала X в., локализовались в Северной Украине и Южной Беларуси и теперь уже
хорошо известны нам по пражской культуре. Эта культура позже эволюционировала здесь
в корчакскую, а последняя — в лука-ра йковецкую [Русанова И. Л., 1976].
А на той территории, куда летописец помещает кривичей, т. е. на Западной Двине и в Смо-
ленском Поднепровье, продолжали обитать племена культуры длинных курганов, чья балт-
ская принадлежность наиболее вероятна.
Не было тогда еще славян в районе озера Ильмень и реки Волхов, куда поселяет новго-
родских «словен» летописец. Там в это время обитали финно-угорские племена, оставившие
культуру курганов-сопок.
Летопись рассказывает, что поселившийся в Новгороде Рюрик после смерти своих братьев
«стал раздавать мужам своим города — тому Полоцк, этому Ростов, другому Белоозеро» [ПВЛ.
1950. Т, I. С 215]. Между тем многолетние археологические раскопки в том же Новгороде и По-
лоцке показали, что самые ранние славянские слои там относятся только к X в. [Колчин Б. А.,
1956], а в Полоцке—даже ко второй половине X в. В Полоцке древнерусскому городу предше-
ствовало небольшое городище на реке Полоте, возникшее задолго до описываемых событий,
еще в железном веке, как поселение балтской родовой общины.
Среди тех, кто приглашал Рюрика, не было ни полян, ни древлян, ни волынян, ни севе-
рян, т. е. никого из славян, что жили южнее широты Припяти. А ведь именно там и локализо-
вался тогда восточнославянский этнос! Названы лишь народы, обитавшие далеко от славян
на севере: чудь, меря, весь, а позже названы также водь и мурома. Упомянутые среди при-
глашавших варягов «кривичи» и «словяне» (новгородские словене) тоже не могли относиться
к славянскому этносу, ибо заселение славянами территории севернее Припяти, где летопись
помещает и кривичей (Западная Двина и верховье Днепра) и словен (район озера Ильмень),
тогда еще даже не началось. Значит, остается предположить, что призывали Рюрика, если та-
ковое вообще имело место, не славяне. Да и утвердился-то Рюрик со своими братьями снача-
ла далеко на севере Восточной Европы.
При чтении летописного повествования о дальнейших событиях не раз убеждаешься, на-
сколько оно лишено внутренней логики; не покидает чувство недоумения, как это сообщение
о «призвании варягов на Русь» вообще могло быть принято историками. Рассказ вызывает
немало других вопросов. Например, почему Рюрик стал раздавать своим «мужам» города,
расположенные только на севере страны, и ничего не построил в собственно славянских зем-
лях южнее Припяти? Более того, судя по последующим летописным сюжетам, он не только
не управлял славянскими землями, но, похоже, даже и плохо знал о них: так, сообщается, что
два знатных «мужа» Аскольд и Дир вместе со своими родами и варяжским войском, намере-
58
Возникновение Киевской Руси и дальнейшее расселение славян в Беларуси
ваясь — с разрешения Рюрика — посетить Византию, отправились вниз по Днепру и достигли
Киева. Выясняется, что они ничего не знали об этом городе, не знали и о том, что он не подчи-
нялся Рюрику и что его жители поляне платят дань не Рюрику, а хазарам. По словам летописца,
киевляне с великой радостью (!) приняли этих варягов и сделали их своими князьями [ПВЛ.
1950. Т.1.С.215]. Как все происходило на самом деле, мы не знаем, но изложенное летописцем
представляется наивным и неправдоподобным.
Отом, что Рюрик не владел славянскими землями даже после того, как в Киеве сели Аскольд
и Дир, свидетельствует и следующий летописный сюжет.
В 979 г. после смерти Рюрика власть оказывается в руках его «родича» Олега. Тот в 882 г.,
собрав большое войско из варягов, чуди, мери, веси, «кривичей» и «словен», направился вниз
по Днепру и, взяв по пути Смоленск и Любеч, подплыл к Киеву.
О том,как развивались события далее,лучшесудить по рассказу самого летописца, который
мы приводим полностью. «И пришли к горам Киевским, и узнал Олег, что княжат тут Аскольд
и Дир. Спрятал он одних воинов в ладьях, а других оставил позади, а сам подошел к горам,
неся ребенка Игоря. И подплыл к Угорской горе, спрятав своих воинов, и послал к Аскольду
и Диру, говоря им, что де «Мы купцы, идем к грекам от Олега и княжича Игоря. Придите к нам,
к родичам своим». Когда же Аскольд и Дир пришли, все спрятанные воины выскочили из ла-
дей, и сказал Олег Аскольду и Диру: «Не князья вы и не княжеского рода, но я княжеского
рода», а когда вынесли Игоря, добавил: «Вот он — сын Рюрика». И убили Аскольда и Дира,
отнесли на гору и погребли... И сел Олег, княжа, в Киеве, и сказал Олег: «Да будет матерью
городам русским»» [ПВЛ. 1950. Т. I. С. 216\.
При чтении этого отрывка также создается совершенно определенное ощущение, что по-
ляне не управлялись варягом Рюриком; более того, выясняется, что Олег не был знаком ни
с Аскольдом,.ни с Диром, бывшими приближенными Рюрика. Отсутствие элементарной логи-
ки в рассказах летописи — одно из свидетельств их легендарного характера или небрежности
составителей и редакторов.
Если эти события и имели место, то они обросли легендами до та кой степени, что их можно
принимать только условно, как очень искаженное освещение факта утверждения на земле
полян варяжских предводителей, сначала Аскольда и Дира, потом — Олега.
Следует заметить, что не только поляне, но и другие восточнославянские группировки не
признавали власти варягов, и Олегу пришлось подчинить их силой.
Таким образом, события, связанные с «призванием варягов» следует представлять себе
в таком виде. Этническая и политическая ситуация накануне образования государства Киев-
ская Русь с варяжской династией Рюриковичей характеризовалась разделением Восточной
Европы на две зоны. Норманнские конунги, занятые восточной торговлей с Азией, обложили
данью ряд местных неславянских народов: балтов и финно-угров—чудь, весь, водь, мерю, му-
рому. Все эти народы занимали области севернее Припяти (носители культуры длинных кур-
ганов, которых летописец называет кривичами, и смоленская голядь, а также, по-видимому,
носители банцеровской культуры, которых летописец позже будет называть дреговичами).
Другая часть неславянских племен Верхнего Поволжья и Поднепровского Левобережья (до-
славянские предшественники вятичей и радимичей), а также славянские группы северян
и полян входили в зону влияния Хазарского каганата и платили дань его правителям. Граница
между этими зонами проходила где-то по Днепру и Припяти.
Не выдержав варяжских поборов, перечисленные летописью северные племена сначала
изгнали варягов, а затем, если верить летописи, вновь пригласили одного из них — Рюрика.
Славян среди приглашавших не было. Новгородские словене названы летописью, наверное,
по незнанию этнической ситуации того времени. Славян там тогда еще не было, но летописец,
писавший об этом полтора столетия спустя, когда уже изменилась этническая карта Восточной
Европы, включил в свой рассказ названия народов, которые населяли эти территории в его вре-
59
Раздел I История Глава 2
мя. Изложенное в летописи начало Руси в значительной мере носит полулегендарный характер,
поскольку летописцы не были современниками тех далеких событий. Их повествования были
основаны на преданиях и записаны значительно позже самих событий. И хотя историческая па-
мять сохранила воспоминания о некоторых из них, восходящие чуть ли не к VI в., эти записи
требуют очень осторожного подхода. В этих повествованиях нельзя исключать значительных
отклонений от хода реальных событий в результате трансформаций первоначальных записей,
которые они претерпели в последующее время. Все это необходимо учитывать и использовать
другие доступные источники при реконструировании начальной истории Руси.
2.2. Возникновение Киевской Руси
Началом Киевской Руси следует считать захват Олегом Киева и утверждение на княжеском
столе династии Рюриковичей.
Если верить русской летописи, Рюрик умер в 879 г., через 17 лет после его «призвания».
О его деятельности, кроме того, что он раздал ряд городов своим «мужам», в «Повести вре-
менных лет» ничего не говорится. У него остался малолетний сын Игорь, которого перед смер-
тью Рюрик передал на руки своему родичу Олегу. Олег стал княжить или по праву старшего
в роду, что в те времена соответствовало принятому порядку наследования, или как регент
при малолетнем наследнике, а потом, возможно, и как всесильный узурпатор. Во всяком слу-
чае, при своей жизни он не уступил власти Игорю, прокняжив 34 года, из них 31 — в Киеве.
Что же побудило Олега перенести свою столицу далеко на юг, в область, которой ни он, ни его
предшественник до этого не владели?
Рассказ о вокняжении Олега в Киеве столь же интересен, как и фантастичен, и во многом
напоминает расхожую легенду или былину. Скорее всего, и в основу летописного расска-
за была положена опоэтизированная былина — довольно распространенная в те времена
форма исторического повествования. Мы уже говорили о том, что представляется странным
и необъяснимым, почему Олег ничего не знал о Киеве и сидевших там Аскольде и Дире,
которые раньше представлялись летописцами как знатные мужи Рюрика. Не совсем ясно,
почему Олег по пути в Киев с большим войском, в составе которого были кривичи, захва-
тил Смоленск, посадил в нем своего наместника и наложил дань на кривичей, хотя в той же
летописи Смоленск назван главным городом кривичей, а те, в свою очередь, подчинялись
варяжскому князю. Еще более удивляет то, что Олег наложил дань и на свою главную вотчи-
ну — Новгород, о чем говорится дальше. Создается впечатление, что или летописец не смог
разобраться в событиях, или правители некоторых областей решили выйти из подчинения
варяжскому князю.
Как бы там ни было, утвердившись в земле полян, Олег довольно быстро подчиняет себе
ряд земель, как славянских, так и неславянских. Летопись последовательно перечисляет
походы Олега в земли древлян (883 г.), северян (884 г.), радимичей (885 г.). Он подчиняет их
и облагает данью. Причем выясняется, что до этого северяне и радимичи платили дань хазарам.
Олег требует от них, чтобы они не делали этого, а платили ему, объявив: «Я враг их (хазар. —
Э. 3.) и вам им платить незачем» [ПВЛ. 1950. T.I. С. 217].
Интересно отметить: о том, что северяне (а также вятичи) платили дань хазарам, сообщает
и хазарский источник IX в. [Коковцев П. К., 1932. С 98].
«И властвовал Олег над полянами и древлянами, и северянами, и радимичами, а с уличами
и тиверцами воевал», — заключает русский летописец [ПВЛ. 1950. Т. I. С 217].
Как видим, здесь перечислена только часть восточных славян — поляне и их ближайшие
соседи. Следовательно, на этом этапе, если верить летописи и надеяться, что здесь дается не
выборочный перечень подчиненных Олегу земель, он утвердил свою власть пока только над
частью восточнославянских группировок. И это, наверное, похоже на правду. Может пока-
60
Возникновение Киевской Руси и дальнейшее расселение славян в Беларуси
заться странным, что здесь не названы ни кривичи, ни ильменские славяне, с которыми он
вроде бы начинал свой поход на Киев. Однако контроль над северной частью государства был
установлен раньше, еще при Рюрике, и в данном случае летописца больше интересовал во-
прос объединения под властью Олега славянских областей. Расширение и упрочение власти
над обширной территорией, заселенной разноязычными группировками, продолжались, и не
без успеха. Об этом можно судить на основании летописной записи под 907 г., которая рас-
сказывает о походе Олега на Царьград. В поход он взял с собой «множество варягов и славян,
и чуди, и кривичей, и мерю, и древлян, и радимичей, и полян, и северян, и вятичей, и хорватов,
дулебов, и тиверцев» [ПВЛ. 1950. Т. I. С.220].
Использованный в списке участников похода этноним «славяне» не мог означать славян во-
обще, это не был общеславянский этноним. Если бы это было так, то не было бы необходимости
наряду с ним называть полян, древлян и других славян. Достаточно было ограничиться одним
именем «славяне». Следовательно, под именем «славяне» здесь обозначена одна из конкретных
группировок. Для летописца, не знавшего этнической истории славян, этим этнонимом имено-
валась новгородская группировка славян. Но такое будет позже, когда сюда придут и расселятся
славяне. Во времена же описанных событий славян в этом регионе еще не было, и об этом убе-
дительно говорят археологические материалы. Под именем славян здесь следует понимать но-
сителей культуры новгородских сопок, которые относились к финно-уграм. Подобным образом
под именем кривичей и радимичей следует подразумевать представителей местного балтского
населения, соответственно носителей культуры длинных курганов и колочинской (об этом будет
ниже). К балтам следует причислить и «вятичей» на Оке. Несколько неожиданным представля-
ется упоминание дулебов. Это старый этноним, который позже был заменен на бужан или волы-
нян. Обращает на себя внимание строгий порядок, в котором перечисляются участники похода.
Создается впечатление, что автор держит перед собой карту и называет народы в том порядке,
в каком они расположены на карте. Сначала он называет группы, занимавшие северные обла-
сти державы (варяги, славяне, чудь, кривичи, меря), затем — более южные группы (древляне,
радимичи, поляне, северяне, вятичи) и, наконец,—занимавшие еще более южные области (хор-
ваты, дулебы, тиверцы). Заметим, что «славяне» названы вместе с варягами, которые, по словам
летописца, были первыми «насельниками» Новгорода. Это как бы косвенно подтверждает наше
предположение, что под именем «славян» здесь названы племена, жившие в районе озера Иль-
мень и реки Волхов (носители культуры курганов-сопок) (рис. 15).
Древнерусское государство с самого начала было полиэтничным. Разноязычное войско
Олега условно состояло из 13 отрядов: один был варяжский, шесть — славянских (поляне,
древляне, северяне, дулебы, хорваты, тиверцы), три — балтских («кривичи», «радимичи», вя-
тичи) и три — финно-угорских (чудь, меря, ильменьские «славяне»). В перечне не названы
уличи, дреговичи, водь, весь. Столь обширный список участников похода 907 г. позволяет за-
ключить, что в войске Олега варяги уже не могли составлять большинства. На первый план,
несомненно, вышел славянский элемент. В земле славян находилась столица государства,
и князь должен был опираться на местное славянское население. Материалы раскопок дру-
жинных курганов X в. убедительно свидетельствуют о том, что в составе княжеского войска
свыше 90 % составляли восточные славяне.
Утвердившись в Киеве, Олег крепко держал власть и над северной частью страны, привле-
кая местную неславянскую знать к военным походам. Это обстоятельство позволяло вовлечь
родовую знать в сферу общих экономических и политических интересов, поскольку военные
походы, как правило, сопровождались либо откровенными грабежами, либо выкупом, либо
тем и другим. Часть военных трофеев доставалась всем участникам таких походов, подобная
форма обогащения была невозможна для маломощных племенных группировок, отоода —
прямая заинтересованность племенной знати, родовой дружины, формирующегося класса
феодалов в существовании большого и сильного государства.
61
Раздел I История
Глава 2
территория Руси в конце X в.
начальная (•внутренняя») Русь
•Внешняя* Русь
Западные
славяне
границы государств
или народов
Ладога
Полоцк
Балты
Муром
Смоленск
Чернигов
Ким
ХАЗАРСКИИ
Печенеги
БОЛГАРИЯ
Константинополь
Новгород
11с коя
Рис. 15. Русь к концу X в.
ВИЗАНТИЙСКАЯ
ИМПЕРИЯ
Финно-угры
Белоозеро
КАГАНАТ
ВОЛЖСКАЯ
БОЛГАРИЯ
Урал
62
Возникновение Киевской Руси и дальнейшее расселение славян в Беларуси
Совместные военные походы, лагерная жизнь сближали разноэтничную знать, заставляли
находить и использовать общий язык межэтнического общения. Таким общим языком стано-
вился восточнославянский (древнерусский) язык. Это облегчало распространение славян-
ского языка среди неславянских племен в составе древнерусского государства прежде всего
среди знати, способствовало ее славянизации. В скором будущем это будет содействовать по-
степенному расселению и закреплению славян на всей остальной территории государства.
Если верить летописи, византийский поход 907 г. оказался удачным, и Олег получил дань,
втом числе и отдельно на ряд городов, из которых названы Киев, Чернигов, Переяславль, По-
лоцк, Ростов и Любеч, «ибо по этим городам сидят великие князья, подвластные Олегу» [ПВЛ.
1950.T.I. С 220-221].
Кажется несколько странным, что среди них отсутствуют такие города, как Новгород
м Смоленск. Ведь представительство отдельных земель Руси в войске было намного шире.
Странным и нелогичным видится также и то, что в числе городов, в которых сидят подвласт-
ные Олегу князья, назван Киев — столица государства и резиденция самого Олега. Это или не-
брежность автора, который неточно передал содержание документа, или позднейшая вставка
в текст летописи.
Киевские князья столкнулись со сложной проблемой сохранения своей власти на обшир-
ной территории, населенной различными этносами. Регулярный сбор дани, который князья
осуществляли по старой традиции наездов, необходимо было сделать более эффективным
и надежным. Требовалось, насколько это было возможно в тех условиях, обеспечить повсе-
местное и регулярное государственное присутствие. Для осуществления такой цели киевские
князья стали основывать на территории всей страны погосты, первоначально предназначав-
шеся для сбора дани. О строительстве таких пунктов княгиней Ольгой сообщает русская лето-
|*сь [ПВЛ. 1950. Т. /. С 241]. В условиях неспокойного окружения, по-видимому, потребовалось
обеспечить их безопасность. Погосты стали превращаться в укрепленные «грады» — зароды-
ми будущих городов. Теперь эти «грады» были не только местами сбора дани, но и выполня-
ш военно-административную функцию. Однако их нужно было заселить надежными и вер-
ивший киевскому князю людьми. Ославянившиеся князья, окруженные славянской дружиной
о ориентированные на славянскую часть населения страны, стали заселять «грады» славяна-
w («русскими»). Этим, по-видимому, и объясняется феномен, подмеченный арабом Гардизи,
«писавшим, что на Руси жители городов и сельской местности говорят на разных языках [ПВЛ.
1950. Т. I. С. 257]. Очевидно, речь идет о городах, расположенных в неславянской части страны.
Надо полагать, что политические интересы положили начало расселению восточных славян
«пределы начальной славянской этнографической области государства.
В исторической науке образование некоторых государств связывают с вторжением в стра-
ну завоевателей. «Теориию завоеваний» привлекают и к объяснению истории возникновения
киевской Руси. Но связанные с завоеванием примеры возникновения государств обычно от-
мечены большими миграциями нового населения, которые значительно меняли этническую
структуру страны. Русь не знала массовой норманнской миграции, и смены населения в связи
с появлением их на Руси не было. Занявший киевский стол Олег не мог изменить этническую
структуру обширной страны. Он только заменил в ряде областей строптивых правителей. Ва-
омкская дружина и ее предводители, стремившиеся к обеспечению надежных торговых опе-
раций с богатой Византией, объективно помогли части славян освободиться от власти хазар,
л сложившаяся политическая ситуация определила, если верить летописи, утверждение на ки-
9ОЮМ столе у полян сначала Аскольда и Дира, а затем — Олега. Но свои княжения, пусть и зави-
□шые от хазарского кагана, были и у других славянских групп, иначе у Олега и его преемников
«было бы повода совершать против них походы и устанавливать над ними свою власть. Воз-
•имсновение государства — это естественный и закономерный исторический процесс, подготов-
«нный предшествующим экономическим и социальным развитием общества. Следовательно,
63
Раздел I История Глава 2
когда речь идет об утверждении в Киеве Олега, то имеется в виду не столько факт возникнове-
ния русской государственности вообще (она была уже и во времена Кия), сколько объединение
разрозненных славянских княжений и включение их в общее политическое пространство, куда
входили и другие народы Восточной Европы. Очень скоро в рамках обширного и уникально-
го полиэтничного государственного образования ведущую роль приобретет славянский этнос,
и Киевская Русь превратится в крупнейшую в Европе славянскую державу.
В конечном счете утверждение Олега на киевском столе мало чем отличалось от обычного
для той и последующей поры приглашения на трон представителя другой страны. Сущность
страны от этого не менялась. Этнический и социальный состав Руси от того, что во главе стра-
ны стал варяг, не изменился.
Русь возникла как объединение различных племенных союзов, как славянских, так и не-
славянских, подчиненных одному общему князю. Такой союз мог быть жизнестойким, если
пребывание в нем предоставляло племенной знати определенные выгоды и удобства. Такой
положительной стороной объединения стало, в частности, прекращение междоусобиц, о ко-
торых писала летопись и которые стали причиной приглашения князя со стороны.
Вторым привлекательным моментом была, несомненно, возросшая возможность для мест-
ных князей и племенной знати участвовать в грабительских походах и получать от этого свою
долю награбленных богатств.
Третий стимул для пребывания племенных групп в составе большого и сильного объеди-
нения — это возможность участия местной знати в международной торговле, опыт которой
уже имелся у скандинавов.
С ростом имущественного неравенства и возникающих на этой почве социальных проти-
воречий знать была заинтересована в защите своих привилегий от остальной части сопле-
менников. Такой защитой могла стать княжеская власть, располагавшая военной силой.
У молодого государственного объединения появились внешние и внутренние функции.
В первые годы существования Киевской Руси верховные князья пытались продолжать при-
вычную практику военных походов, унаследованную от эпохи военной демократии. Олегом
и Игорем было организовано два похода на Константинополь. Но время было уже другое, да
и противник был не тот. Более эффективным и надежным источником обогащения стала ши-
роко организованная торговля.
Экономические причины оказались главными при создании и укреплении государства.
Сначала были установлены торговые связи со странами Востока. Потом появился интерес
к торговле на юге через Днепровский путь.
Этот торговый путь в Византиютрудно было контролировать из Новгорода, где находилась
резиденция князя. Новые цели и открывающиеся перспективы побудили Олега двинуться на
юг и закрепиться там.
Захват Киева был важным этапом в осуществлении планов Олега. Киев для этого был наи-
более удобным местом. Он был известным историческим центром одной из славянских групп.
По своему географическому месторасположению Киев мог стать наиболее удобным, своего
рода перевалочным пунктом для широко организованных торговых операций.
Организация торговли с богатой Византией на государственном уровне, функционирова-
ние знаменитого торгового пути «из варяг в греки» стали выдающимся событием в истории
Руси, наложившим отпечаток на различные стороны ее жизни.
Об этом периоде рассказывает интереснейший документ — сочинение византийского им-
ператора Константина Багрянородного (911-969 гг.), известный под названием «Об управле-
нии государством». Константин Багрянородный — современник первых киевских князей —
повествует о событиях первой половины X в. Документ настолько важен, что стоит привести
некоторые фрагменты из него целиком. «Когда наступает ноябрь месяц, князья их тотчас вы-
ходят со всеми Русами из Киева и отправляются в полюдье, т. е. круговой объезд, и именно
64
Возникновение Киевской Руси и дальнейшее расселение славян в Беларуси
в славянские земли Вервианов (вероятно, древляне. — Э. 3.), Другувитов (дреговичи. — Э. 3.),
Кривичей, Севериев (северяне. — Э. 3.) и остальных Славян, платящих дань Руссам. Прокарм-
ливаясь там в течение целой зимы, они в апреле месяце, когда растает лед на реке Днепре,
снова возвращаются в Киев. Затем забирают свои однодеревки, как сказано выше, снаряжают-
ся и отправляются в Романию (Византию. — Э. 3.)» [Хрестоматия по истории СССР с древней-
ших времен до конца XV века. 1960. С. 127].
В трактате подробно рассказывается, как собранный товар транспортировался в Констан-
тинополь. К этому мы еще вернемся, как и к комментариям некоторых этнонимов. Именно
в Киев по разветвленной днепровской речной системе, охватывавшей огромную террито-
рию, прибывали нагруженные товаром суда. Киев расположен относительно близко к степям,
в которых господствовали кочевники, постоянно опустошавшие своими грабительскими на-
бегами южнорусские земли. Отсюда легче и оперативнее можно было организовать оборону
южных границ государства и охрану торговой флотилии, направлявшейся в Константинополь
через враждебные степи. Недалеко было и до хазар — политических и торговых конкурентов
киевских князей.
Организованная на государственном уровне торговля с ее поражающими масштабами
объединяла и связывала различные области Руси экономическим интересом. Судьбоносным
последствием всех этих операций и процессов было сближение племенной знати всех обла-
стей Руси. Участвуя в длительных операциях, пребывая вместе, они вынуждены были есте-
ственным образом общаться на одном, русском, языке. Сближались областные культуры, все
более наполняясь культурой славян. Формировался особый элитный класс имущих, связан-
•шй общими интересами, переходивший на единый славянский язык, сначала как на язык
межэтнического общения, который естественным образом постепенно внедрялся в повсед-
невную разговорную практику. Константин Багрянородный рассказывает о многомесячном
пребывании киевских князей в северных областях не столько для сбора дани, сколько для
технической подготовки к последующему долгому плаванию к византийским рынкам. Дли-
^ельное пребывание князей со своей дружиной, основную часть которой уже составляли рус-
ские, по-видимому, сопровождалось основанием особых поселений, где все они (князья, дру-
жна, обслуга и пр.) размещались. Все это, несомненно, приводило к оседанию части русских
в новых местах, что происходило по всей стране. Они обзаводились семьями. Их партнерами
• союзниками становилась местная, все более славянизировавшаяся знать, воспринимавшая
русскую культуру. Эти славянские очаги заложили прочную основу славянской колонизации
чпя. Потом в новые, более спокойные места потянулось и славянское земледельческое на-
сяяение, особенно из южных районов, страдавших от постоянных грабительских набегов пе-
ченегов. Новые поселенцы отличались более высокой земледельческой культурой, обладали
более совершенными сельскохозяйственными орудиями и были знакомы с развитой систе-
* земледелия. Это был хороший пример для местного населения, получившего возмож-
ней» прикоснуться к более высокой культуре.
При подобного рода культурных контактах создаются благоприятные условия для утверж-
ления нового этноса и его доминирующей роли в процессе этнических смешений. Этот фак-
ир в большой степени способствовал славянизации местного населения. Славянизация но-
омв естественный характер, и ее следует определять как естественную (ненасильственную)
ассимиляцию.
2.3. Расселение славян в Средней и Северной Беларуси
Письменные источники крайне скупо освещает историю расселения славян на террито-
Восточной Европы. Древнерусская летопись ограничилась лишь локализацией здесь сла-
жоих групп и замечаниями по поводу некоторых различий в обычаях и нравах славян от-
65
Раздел I История Глава 2
дельных областей. Следует иметь в виду, что между некоторыми событиями, связанными с их
расселением, и записью о них в летописи прошло от 200 до 400 лет. Время сделало свое дело.
Многое было позабыто и перепутано. Некоторые события сохранились в памяти в искажен-
ном виде. Такими они и попали в повествование. Но кроме ошибок и неточностей, сохранив-
шихся в исторической памяти, в летописи содержатся и просто вымыслы, сочиненные ее со-
ставителями и редакторами в соответствии с их политической ориентацией и выработанными
концепциями. При этом особенно пострадали, по мнению исследователей, как раз описания
событий начальной истории Руси [Рыбаков Б. А., 1982. С. 404]. Неоднократные редактирования
начальной русской летописи привели ктому, что, например, упоминания о полочанах и новго-
родцах появились в ней позже того, как был составлен основной текст. Поздней вставкой ока-
зался и рассказ о завоевании Олегом северян в 884 г. Не было в Начальном своде упоминания
о происхождении радимичей «от рода ляхов» и т. д. [Шахматов А. А. /908].
Летопись не фиксирует этапов заселения славянами Восточной Европы. Создается впечат-
ление, что славянской миграцией были охвачены одновременно все области будущей Руси
и не было никакой временной дистанции между заселением южной и северной частей страны.
Основным источником, на основании которого можно представить картину поэтапного
заселения славянами Восточной Европы и установить время этих событий, являются архео-
логические материалы. Ценные данные об этом содержатся также в лингвистических и антро-
пологических источниках. Все они указывают на ошибочность старых представлений по этой
проблеме.
Стало ясно, что в процессе расселения в Восточной Европе славяне сначала заселили Юж-
ную Беларусь и Северную Украину. Река Припять долго оставалась естественной границей,
отделявшей славян от северных балтских племен. Возникновение Киевской Руси создало бла-
гоприятные возможности для славянского расселения севернее этой реки в последующее
время.
2.3.1.0 времени заселения восточными славянами
Средней и Северной Беларуси
Начало заселения славянами территории к северу от Припяти фиксируется появлением
и быстрым распространением здесь славянских погребальных памятников, представленных
небольшими сферическими курганами, содержащими остатки трупосожжений. Они очень за-
метно отличаются от бескурганных грунтовых захоронений, которые были присущи балтским
племенам банцеровской и колочинской культур, длинных курганов полоцкого и смоленского
Поднепровья и курганов-сопок более северных районов Приильменья. Это массовый и очень
надежный материал.
Сферические курганы с остатками трупосожжений исследованы в Беларуси более чем
в пятидесяти крупных могильниках. Керамика в них лепная и гончарная. В ряде случаев вместе
с лепной керамикой находили арабские дирхемы первой половины X в. К сожалению, курганы
с трупосожжениями очень бедны находками, что усложняет их точное датирование. Однако
общепринята дата этих памятников — IX-X вв. Верхняя хронологическая граница определя-
ется изменением у восточных славян в конце X в. погребального обряда в связи с принятием
христианства. В конце X в. кремация умерших заменяется ингумацией. Начиная с этого време-
ни распространяются курганы с трупоположениями.
По отношению к общему числу курганов на территории Беларуси курганы с трупосожже-
ниями составляют ничтожно малую часть. Это указывает на то, что расселение здесь славян
началось незадолго до принятия христианства, и, следовательно, появление на территории
Беларуси славянских курганов с трупосожжениями надо датировать даже не началом, а вто-
рой половиной (если не концом) X в.
бб
Возникновение Киевской Руси и дальнейшее расселение славян в Беларуси
Эта дата полностью соответствует и наиболее ранним славянским поселениям в этой части
Беларуси. Так, именно X в. датируются самые ранние славянские слои в древнейшем на тер-
ритории Беларуси городе Полоцке, несмотря на то что русская летопись впервые упомянула
о нем под 862 г., назвав Полоцк в числе первых городов на территории Восточной Европы.
К X в. относится не только массовый вещевой материал, полученный при раскопках в полоц-
ком Верхнем Замке, но и византийская монета (второй половины X в.), найденная там же в са-
мом раннем стратиграфическом слое у основания вала. Этим же временем датируются самые
эанние славянские слои в Новгороде [Колчин Б. А., 1956].
IX-X вв. датирует А. Л. Монгайт первые славянские сферические курганы с трупосожжения-
ми в Волго-Окском бассейне [Монгайт А. Л., 1961]. Впрочем, эти курганы по составу находок
идентичны самым ранним славянским курганам в Беларуси, и X в. будет для них наиболее
приемлемой датой.
Нетрудно заметить, что широкое расселение восточных славян на пространствах Восточ-
ной Европы хронологически совпадает с появлением у них государства.
Если обратиться к сельским поселениям, то наиболее раннее свидетельство появления
славян севернее Припяти дали раскопки городища и селища около д. Колочин в Гомельской
области, проведенные Э. А. Сымоновичем, о чем уже говорилось в предыдущей главе. По его
наблюдениям, исследованное им городище колочинской культуры было разрушено и сожже-
-о славянами, основавшими свой поселок рядом с городищем. Оставленная ими культура
«•меет очень близкое сходство с известной на юге Руси роменско-боршевской культурой. Для
-ее характерны округло-плечистые горшки, украшенные «гусеничным» орнаментом. Именно
*акая керамика была найдена на славянском селище около городища. Традиционно роменско-
эоршевская культура датируется VIII-X вв. Следовательно, наиболее ранней возможной датой
появления славянского поселения в Колочине может быть VIII в. Именно такую дату и прини-
мает Э. А. Сымонович для определения времени гибели городища и появления в этом регионе
-тавян. Однако, по нашему мнению, найденные материалы не исключают и более позднюю
□ату, а именно IX и даже начало X в. Правда, в X в. у восточных славян появляется керамика,
*зготовленная на гончарном круге. В Колочине же она еще выполнена техникой ручной леп-
4> Впрочем, лепная керамика нередко встречается и в материалах X в. Хотя исследователи
□опускают возможность проникновения отдельных славянских групп в область к северу от
'оипяти и в более раннее время, материалов, которые бы свидетельствовали о массовом рас-
тлении здесь славян ранее IX в., пока нет.
Рис. 16. Славянские сосуды
X — начала XI в. из поселения
Городище Минского р-на
67
Раздел I История
Глава 2
В ряду ранних археологических памятников на территории Средней и Северной Беларуси,
которые можно соотнести с восточными славянами, следует назвать селище Жижлянка, на-
ходящееся на правом берегу Свислочи недалеко от Осиповичей. Раскопки на нем также вы-
явили керамику с «гусеничным» орнаментом. Однако наиболее надежную дату селищу дают
стеклянные бусы, относящиеся к X в. [Материалы музея БГУ].
На ранних славянских селищах, как и в курганах, лепной керамики немного. В основном
распространена гончарная посуда с венчиком, моделированным «под карнизик», которая да-
тируется X — началом XI в.
Крупные раскопки, давшие такую керамику, были проведены автором на ранних селищах
под Минском около д. Городище (на р. Менка) и д. Новосады, недалеко от Дзержинска.
На селище около д. Городище выявлены глубокие ямы, вероятно, для хранения продуктов,
в которых были найдены целые плечистые гончарные сосуды X в. Все это очень напоминает
боршевские материалы и, по-видимому, свидетельствует, как и в Колочине, о миграции сюда
населения из южных областей Руси (рис. 16).
X в, датируются и первые достоверно славянские предметы, попавшие в длинные курганы
на заключительном этапе их существования. Они рассматриваются как свидетельство начав-
шихся этнических контактов местного балтского населения с расселившимися в этих местах
славянами [Седое S. В., 1970. С. 109, 112,173]. Такая же картина наблюдается в соседних регио-
нах, на Псковщине и Смоленщине.
Таким образом, можно считать установленным, что начало широкого расселения восточ-
ных славян севернее Припяти приходится в основном на X в.
Более позднее заселение территории Средней и Северной Беларуси в сравнении с обла-
стью, расположенной южнее Припяти, доказывается также лингвистическими данными. На
это указывает прежде всего гидронимика, которая в области севернее Припяти представлена
более поздними, чем на юге, славянскими речными названиями.
Косвенным свидетельством относительно позднего заселения славянами этих территорий
может служить и то обстоятельство, что начало широкого славянского заимствования из балт-
ских и финно-угорских языков (обозначение отдельных предметов, терминология социально-
экономического и религиозного характера) датируется лингвистами рубежом I и II тыс. н. э.
Освоение восточными славянами новых земель за пределами их начальной локализации
поистине уникально. Есть все основания утверждать, что оно прошло достаточно быстро,
в течение одного столетия. Практически уже в X в. мы видим славян на всем пространстве
Руси, вплоть до самых северных и восточных пределов страны.
2.3.2. Истоки и характер освоения славянами новых земель
В научной литературе перечисленные летописью славянские группы на территории буду-
щей Руси определяются по-разному: как племенные объединения, группировки, союзы пле-
мен, племенные княжения, преднародности или протонародности. Сам летописец, однако, не
раз повторял, что различные обозначения славян появились позже, уже после и в результате
их расселения, а до этого все они назывались просто славянами.
Заметим, что сам летописец нигде не называет их племенами, а говорите них как о народах
«славянского рода», хотя термин «племя» он знал, придавая ему значение «прямых потомков»,
«родичей» (например «племя Хама»). Только однажды употребил он этот термин, назвав пле-
менем обров (аваров) [ПВЛ. 1950. Т. I. С 206,208,209].
Поскольку эти летописные группы упомянуты непосредственно перед изложением рас-
сказа о призвании варягов и возникновении Руси, их принято было считать не первичными
племенами, а уже союзами племен, состоящими из первичных племен. Б. А. Рыбаков, опи-
раясь на косвенные свидетельства, полученные главным образом при раскопках курганов
68
Возникновение Киевской Руси и дальнейшее расселение славян в Беларуси
Посожья («радимичей»), даже высказал предположение, что каждый восточнославянский
племенной союз состоял приблизительно из 10 первичных племен. И такая оценка дава-
лась всем восточнославянским группам, независимо от того, располагались ли они в Юж-
ной Руси или в Северной (севернее Припяти), потому что априорно предполагалось, что
все они появились на территории Восточной Европы в одно время и из одного источника
(исключая, может быть, радимичей и вятичей, которых летописец отдельно выводил «от
рода ляхов»).
По Л. Нидерле, племена «Повести временных лет» представляли собой этнографические
единицы, о чем свидетельствуют те места летописи, где были описаны нравы и обычаи, кото-
рыми отличались славянские группы. Вместе с тем он подчеркивает, что «племя — это полити-
ческое целое в пределах определенной территории, подчиненное власти князя» [НидерлеЛ.,
1956. С 264-265].
Исследователь дает общую суммарную характеристику славянских племен, не учитывая
различий между славянскими группами первого этапа их расселения в Восточной Европе и
более позднего, о чем он, впрочем, не знал. Нам представляется, что такие оценки в лучшем
случае могут быть применимы (и то с оговорками) только к тем славянским группам, которые
пришли на территорию Южной Беларуси и Северной Украины в результате первой миграции
славян в VI—VII вв. Славяне, перешедшие Припять в X в., представляли собой совсем другое
этническое явление.
П. Н. Третьяков рассматривал летописные «племена» как «древнее и этнически своеобраз-
ное объединение восточного славянства — прочный союз исторически и этнически родствен-
-«х племен» [Третьяков П. Н., 1953. С. 234].
Наряду с этим он допускал и существование у восточных славян простых территориальных
□бъединений, названия которых можно найти и в летописи. Так, полочане, по его мнению, не
были этническим объединением. Подобно некоторым другим, они представляли одно из но-
ли территориальных объединений, возникших, однако, не в результате расселения славян,
а вследствие распада у них первобытнообщинного строя [Третьяков П. Н., 1953. С. 222].
Таких территориальных этнонимов в летописи встречается немало (пищанцы, суляне, ку-
□жге, новгородцы и др.).
Основанием для утверждения о существовании заметных этнографических различий
«ежду перечисленными летописцем восточнославянскими группами, определяемыми иссле-
дователями как племена, послужило то место в летописи, которое мы считаем необходимым
кывести полностью. «Все они имели свои обычаи, и законы своих отцов, и предания, и каж-
— свой нрав. Поляне имеют обычай отцов своих кроткий и тихий, стыдливы перед сноха-
I своими и сестрами, матерями и родителями; перед свекровями и деверями великую стыд-
жюсть имеют; имеют и брачный обычай; не идет зять за невестой, но приводят ее накануне,
а »в следующий день приносят за нее — что дают. А древляне жили звериным обычаем, жили
"•Хкотски, убивали друг друга, ели все нечистое, и браков у них не бывало, но умыкали девиц
> воды. А радимичи, вятичи и северяне имели общий обычай: жили в лесу, как звери, ели все
-•е'ыстое и срамословили при отцах и при снохах. И браков у них не бывало, но устраивались
«рища между селами, и сходились на эти игрища, на пляски и на всякие бесовские песни
«здесь умыкали себе жен по сговору с ними; имели же по две и по три жены. И если кто уми-
зая. то устраивали по нем тризну, а затем делали большую колоду и возлагали на эту колоду
сртвеца и сжигали, а после, собрав кости, вкладывали их в небольшой сосуд и ставили на
ооябах при дорогах, как делают и теперь еще вятичи. Этого же обычая держались и кривичи
«Фочие язычники, не знающие закона божьего, но сами себе устанавливающие закон» [ПВЛ.
Ч5&Т.1.С.211].
Совершенно очевидно, что летописец сам не мог наблюдать описанных им обычаев раз-
мшх групп славян, поскольку речь идет о времени до возникновении Киевской Руси,
69
Раздел I История
Глава 2
т. е. о том, что было задолго до того, как писалась «Повесть», Все это дошло до него, несомнен-
но, в форме легенд. Но сами легенды явно рассказывают не о славянских обычаях и нравах,
особенно в той части, которая касается более северных групп славян. Описанный погребаль-
ный обряд не соответствует тому, что выявлено и хорошо изучено археологами. Не было та-
кого обычая выставлять на дорогах на столбах горшки с остатками кремации умерших. У всех
восточных славян до принятия христианства, когда они были язычниками, существовал еди-
ный ритуал, о котором мы писали: захоронение остатков трупосожжения под курганом.
Что же касается других обычаев: бесовских плясок и песнопений, умыкания девиц и пр., то
подтвердить или опровергнуть их напрямую невозможно. Можно лишь предположить, что та-
кое могло сохраниться в какой-то части Руси, но, скорее всего, это относилось к дославянскому
населению, было зафиксировано в исторической памяти славян, расселившихся в разнокуль-
турных областях Руси и наблюдавших эти обычаи местных племен. Или же они как рудимент
прошлого дославянского состояния сохранялись в какой-то степени, но не в откровенном виде,
у славянизированных народов. Поэтому сказать однозначно, что все названные летописцем вос-
точнославянские группировки отличались друг от друга этнографическими чертами, не пред-
ставляется реальным. Мы не исключаем, что некоторые этнографические отличия могли наблю-
даться между славянским населением южных, западных и северных областей Руси как результат
проявления различных этнических субстратов вследствие смешения славян с неславянскими
народами. Но это было позже и, конечно, не в том виде, что описано летописцем.
В качестве доказательств существования среди восточных славян особых этнографических
групп до возникновения Руси и даже в составе возникшего государства приводились лингви-
стические и археологические аргументы.
Так, А. А. Шахматов достаточно осторожно обосновывал свой тезис о природе некоторых
этнографических, как ему и другим казалось, особенностей отдельных летописных групп, ко-
торые можно проследить по своеобразию и частичному совпадению ареалов диалектов сред-
невекового славянства с территорией племен «Начальной летописи». Предполагалось суще-
ствование известной зависимости между этими двумя явлениями, что, по его мнению, может
указывать на этническую специфичность отдельных летописных славян [Шахматов А. А., 1899;
Шахматов А. А., 1916].
Автору неизвестны лингвистические материалы, которые позволили бы получить пред-
ставление о языке различных восточнославянских группировок того времени. Ретроспектив-
ные наблюдения на этот счет нуждаются в объяснении и, несомненно, допускают варианты
таких объяснений. Известно, что своеобразные черты в языке тех или иных этнических групп
могут иметь различное происхождение, в том числе и быть связанными с явлениями субстрат-
ного порядка, развившимися уже после расселения славян на новых землях.
Вывод о связи летописных этнонимов с так называемыми славянскими племенными со-
юзами, являвшимися одновременно и этническими единицами, делался не без помощи ар-
хеологии. Доказывалось, что и на территории северной части Руси имеются древние архе-
ологические памятники, которые можно соотнести с восточнославянскими племенами. Так,
с памятниками кривичей, как уже отмечалось, связывали длинные курганы, что давало осно-
вание начинать историю славян в этом регионе чуть ли не с IV в. [Третьяков П. Н., 1953. С 233].
При этом одним из решающих доводов было территориальное совпадение области, куда ле-
тописец поместил кривичей, и ареалов культуры длинных курганов. Хотя, справедливости
ради, следует заметить, что далеко не все соглашались с этим. В самом деле, и территория
культуры, и период ее функционирования, который раньше определялся VIII—X вв., казалось,
давали основания для таких заключений. Последующие исследования, однако, убедительно
показали истоки этой культуры в местных памятниках раннего железного века (днепродвин-
ская культура), уточнили ее датировку, что побудило пересмотреть и этническую атрибуцию
носителей длинных курганов, о чем говорилось в предыдущей главе.
70
Возникновение Киевской Руси и дальнейшее расселение славян в Беларуси
Большим достижением археологической науки считается предложенная методика уста-
новления ареалов летописных групп славян на основании картографирования некоторых на-
ходок, признанных как этнически определяющие.
Особенно широкое распространение получила идея о том, что некоторые типы женских
украшений были присущи только конкретным восточнославянским племенам. В качестве
важнейшего и бесспорного этноопределяющего предмета были выбраны височные коль-
ца — женское украшение головы. Впервые на возможность установления ареалов расселе-
ния восточнославянских племен по височным кольцам указал русский археолог А. А. Спицин
[Спицин А А, 1899. С 305-306]. Было замечено, что некоторые типы височных колец находят
в курганах именно в тех местах, куда летописец помещает определенную группу восточных
славян. Так, височные кольца в виде бронзового кольца с несколькими ромбовидными рас-
ширениями на нем («щитками») распространены в Новгородской земле. Проволочные брас-
летообразные височные кольца были распространены в Верхнем Поднепровье и Подвинье,
куда летопись помещает кривичей. Семилучевое височное кольцо распространено в Посо-
жье, где, согласно летописи, жили радимичи. Еще два типа височных колец — семилопастное
и спиралевидное — были связаны соответственно с вятичами и северянами.
Посредством картографирования таких находок устанавливали территории, какие зани-
мали отдельные племена. Эти карты получили широкое распространение в научной и учеб-
ной литературе.
Однако казавшаяся столь логичной практика установления ареалов восточнославянских
племен по различным типам височных колец, рассматривавшихся в качестве чуть ли не важ-
нейшего этнически определяющего их признака, вызывает, мягко говоря, большие сомнения.
Во-первых, число таких типов колец почти в три раза меньше, чем количество летописных
восточнославянских «племен». Во-вторых, такие специфические височные кольца почему-то
распространены только в северной половине Руси (за исключением спиралевидного кольца),
куда славяне проникли позже в ходе их второй миграции, начавшейся в X в. В-третьих, и это
особенно существенно, обычай носить указанные височные кольца наибольшее распростра-
нение получил у восточных славян в XI-XII вв. [Левашова В. П., 1967. С7],т. е. в период феодаль-
ной раздробленности Руси, когда племен как таковых уже не могло быть. И трудно объяснить,
почему раньше, до возникновения Руси, когда у восточных славя в период их пребывания юж-
нее Припяти еще могли существовать племенные единицы, ни таких колец, ни их прототипов
не было? Более правомерно рассматривать эти кольца, наряду с другими украшениями сель-
ских женщин, в качестве продукции деревенских ремесленников-ювелиров. Известно, что их
продукция имела ограниченный радиус сбыта и удовлетворяла потребности в пределах не-
больших областей, отдельных земель Руси, поскольку централизованного изготовления мас-
совых деревенских украшений в стране тогда не было.
Височные кольца, по нашему мнению, не отражают восточнославянского племенного чле-
нения, а составленные по ним карты расселения восточнославянских «племен», по-видимому,
следует признать искусственными.
Что же представляли собой славяне, заселявшие новые обширные пространства от Припя-
ти до Ладожского и Онежского озер? Двигались ли они заметно расчлененными компактными
группами, каждая из которых отличалась особыми чертами в культуре, языке и этнической
идентификации? Если да, то сохранили ли они эти «племенные» особенности, свои прежние
имена в новых местах обитания, помня о своих родовыххвязях конкретно с полянами, древля-
нами, северянами и другими сородичами той области, откуда они вышли? Расселились ли они
компактными группами или сели чересполосно по отношению друг к другу и в иной последо-
вательности, или же вообще не создали компактных группировок, а дисперсно разошлись от-
дельными семьями по всему пространству и осели среди местного неславянского населения?
Наконец, что стало с местными племенными группами: ушли ли они, были истреблены или
71
Раздел I История Глава 2
остались на месте? И как складывались отношения между ними и славянскими мигрантами?
Вот круг вопросов, на которые хотелось бы получить ответы.
Как мы видим, новое расселение славян началось поздно и проходило в иной ситуации
и при иной качественной характеристике самого восточнославянского этноса, уже оставив-
шего далеко позади древнее племенное состояние.
Интересно отметить, что даже при отсутствии отражающих этот процесс археологических
материалов, которые стали известны относительно недавно, рядом исследователей были вы-
сказаны идеи, очень близкие нашему представлению об этих событиях. Так, мысль о позднем
расселении славян в Восточной Европе, вслед за летописцем, отстаивали В. О. Ключевский,
А. А. Шахматов и др. С. М. Середонин, например, считал, что северные районы восточносла-
вянских земель были заселены накануне образования Древнерусского государства. Кривичей
и новгородских словен он рассматривал как территориальные союзы, объединявшие славян-
ских переселенцев из разных областей и поэтому не составлявшие этнических общностей
(«приходившие сюда восточные славяне давно вышли из племенного строя») [Середонин С. М„
1916.С. 141].
Археологический материал Средней и Северной Беларуси, связанный с этим вторым эта-
пом славянского расселения, не обнаруживает заметных областных различий. Анализ погре-
бального обряда и предметов материальной культуры из курганов и поселений оставляет
впечатление монолитности и единообразия культуры славян этого периода, указывает на
ее бесспорную генетическую связь с культурой более южного региона — поречья Припяти
и Украинской Волыни. Эта область стала основным источником дальнейшего расселения сла-
вян в более северные части Киевской Руси. Помимо археологических материалов об этом
убедительно свидетельствуют и данные антропологии, о чем говорилось раньше. Последние
комплексные антропологические исследования современного населения Северной Беларуси
позволили прийти к выводу, что миграция славян на территорию Северной Беларуси и засе-
ление ими Поозерья и Подвинья шли через Восточное Полесье, т. е. с юга [ТегакоЛ. И., Сали-
ван И. И., Микулич А .И., / 976. С. 203,264,265].
Очень важным представляется то обстоятельство, что практически отсутствует повторяе-
мость этнонимов в первоначальной восточнославянской области южнее Припяти и на тер-
ритории севернее этой реки. Летопись не называет здесь ни полян, ни древлян, ни северян,
ни уличей, ни тиверцев. Единичные географические этнонимы, напоминающие о племенах
Южной Руси, которые встречаются, например, в Минской области (Дулебы), едва ли можно
считать доказательством прихода сюда племени с таким именем. На территории севернее
Припяти летопись называет совершенно другие имена, никак не связанные этимологически
с перечисленными этнонимами. Это кривичи, полочане, дреговичи, радимичи, а за пределами
Беларуси — вятичи, новгородцы (или просто славяне). Переноса названий с юга на север нет,
что позволяет говорить о том, что расселявшиеся в северных областях славяне уже не поль-
зовались теми древними «племенными» именами, которые когда-то были распространены
в южной части Руси, откуда они вышли.
Обращает также на себя внимание форма названий славянских групп, обитавших южнее
Припяти, и тех, которых мы видим севернее этой реки. На юге — это поля-не, древля-не, бужа-
не, волыня-не, северя-не, на севере же — крив-ичи, радим-ичи, дрегов-uw. Конструкция обра-
зования имен явно разная, и это нельзя объяснять простой случайностью. Очевидно, причина
заложена в разновременности названий, южные возникли раньше, чем северные, и это также
может рассматриваться как доказательство не только более позднего заселения северных
территорий славянами, но и как показатель заметных изменений в языке славян. В первом
случае форма этнонима соответствует общеславянскому строю речи (обратим внимание, что
к этому типу относится и общеславянский этноним — славя-не), во втором случае прослуши-
вается новый этап в развитии славянского языка.
72
Возникновение Киевской Руси и дальнейшее расселение славян в Беларуси
Значит, у нас нет никаких доказательств, которые бы свидетельствовали о том, что славяне
расселялись на новых землях племенами, сохраняя прежние имена и племенную структуру.
Единственно, что можно сказать, — они осознавали себя славянами. Об этом неоднократно
напоминал летописец, включивший в перечень славянских народов, наряду с теми, кто на-
селял южные области, также кривичей, полочан, дреговичей, радимичей, вятичей и новгород-
цев [ПВЛ. 1950. Т. I. С 207]. Кстати, за последними он сохранил и название славян («словен»), не
найдя им особого этнонима, которого, вероятно, и не было.
Новая этногеография славянских групп, представленная в областях, расположенных се-
вернее Припяти, не дает никаких признаков того, что переселение и славянская колонизация
осуществлялись какими-то организованными этнографическими группами с компактной ло-
кализацией их на новых местах. Можно говорить только об общем, широком движении вос-
точнославянских масс, хотя, возможно, и отдельными группировками — семьями, группами
родственных семей или семей-соседей. Они могли быть выходцами из разных регионов их
общей восточнославянской прародины. При таком характере расселения сохранить какие-то
групповые особенности в пределах достаточно широкой области было невозможно.
Все это заставляет поставить вопрос о сущности тех летописных групп или носителей
летописных имен, которые населяли средние и северные области Руси (кривичи, дрего-
вичи, радимичи, вятичи, новгородские словене). Все говорит о том, что они не были пле-
менами. При чтении летописи складывается устойчивее представление, что, будучи од-
ним народом, с одним общим языком и именем, славяне после расселения в новых местах
получили новые дополнительные имена, нередко в зависимости от характера местности
[ПВЛ. 1950.Т.1.С.207].
В области севернее Припяти они пришли тогда, когда уже возникла Киевская Русь, и они
не были племенами, поскольку таких племен в области, откуда они вышли, не было. Расселив-
шись среди местного неславянского населения, они не могли превратиться в племена, по-
скольку племенной строй уже ушел в прошлое. С возникновением государства формируется
новый тип этнической общности — народность.
С появлением славян часть балтов, живших на территории Беларуси, возможно, остави-
ла свои места и отступила к северу. Косвенно об этом свидетельствует многодиалектность
балтских языков, которую лингвисты объясняют сокращением первоначальной территории
балтов [Мартынов В. 8Ч 1964]. Отмечена также повторяемость речных названий в Белорус-
ском Понеманье и на Псковщине [Седое В. В., 1970. С 108]. Однако основная часть древнего
балтского населения осталась на месте и вступила в активные этнические взаимодействия со
славянами. Сохранение балтской гидронимической номенклатуры указывает на длительное
соседство и сосуществование на одной территории балтов и славян. Большая плотность балт-
ской гидронимики в бассейне Сожа — свидетельство относительно недавнего пребывания
здесь балтов [Топоров В. Н„ Трубачев О. Н., 1962]. Нет сомнений в том, что балты этого региона
были включены в процесс славянского этногенеза.
Но и славяне, расселившись в новых местах, в среде иноязычного и инокультурного на-
селения, не могли не испытать на себе воздействия со стороны местных этносов. В результате
ассимиляционных и миксационных процессов у различных групп славян появились некото-
рые специфические черты в культуре, обычаях, нравах, верованиях, о чем, кстати, говорится
и в летописи. Возможно, этим и обусловлено появление диалектов в языке восточных сла-
вян. Условия для этого были налицо: не только размеры освоенной славянами территории, но
и влияние местных субстратов. Такие факторы всегда способствуют дифференциации. Не слу-
чайно туда, где до славян обитали балтские племена с культурой длинных курганов, летописец
позже поместит кривичей, а туда, где были распространены сопки, — новгородских словен.
Смешение славян с местным, балтским, населением хорошо прослеживается археологически
по материалам тех же длинных и удлиненных курганов [Седое В. В., 1970. С. 108].
73
Раздел I История Глава 2
2.33. «Кривичи», «дреговичи», «радимичи»
Нам остается ответить на вопрос, откуда взялись у славян эти новые имена. Как мы пока-
зали, у нас нет никаких данных о том, что какая-то часть славянских племен, расселявшихся
южнее Припяти, имела такие же областные названия, какие в древнерусское время мы встре-
чаем в Средней и Северной Руси — кривичи, дреговичи, радимичи и вятичи, и что с этими
именами они двинулись на север осваивать новые земли. Значит, эти имена славяне получили
после своего расселения севернее Припяти.
Проблема состоит в том, чтобы объяснить появление летописных этнонимов, закрепив-
шихся за определенными областями и функционировавших почти до середины XII в. Так, эт-
ноним «кривичи» последний раз встречается в летописи под 1162 г., «дреговичи» — под 1149,
«радимичи» — под 1169 г..
Есть основания предполагать, что расчлененность восточных славян на отдельные летопис-
ные группировки, а точнее — на носителей разных дополнительных имен, вероятно, отразила
этническую картину, какой она была здесь до их прихода. Напомним, что с середины I тыс. н. э.
здесь оформилось несколько устойчивых балтских и финно-угорских археологических куль-
тур: банцеровской, колочинской, длинных курганов, новгородских сопок и других, которые
просуществовали до прихода славян.
Включение в славянский этнос различных групп неславянского населения не могло прой-
ти совершенно бесследно для славян. Влияние субстрата проявило себя уже во времена, ког-
да писалась «Повесть временных лет».
К середине XI в., когда был составлен Начальный летописный свод было ясно, что славя-
не уже приобрели новые областные имена, которые закрепились за ними на долгое время.
И эти новые имена появились у них после того, как они расселились в новых местах. До этого
таких имен у них не было. Летописец по-своему пытался объяснить происхождение этих но-
вых названий. И если некоторые названия славян, занимавших земли южнее Припяти, он мог
как-то связать с особенностями естественного окружения (поле — поляне; лес, дерево (дре-
во) — древляне), что очень характерно для так называемой народной этимологии, часто объ-
ясняющей термины по ассоциации, сходному звучанию с другими известными словами, то для
объяснении других имен ему пришлось прибегнуть к названию рек или городов (полочане,
суляне, новгородцы). Впрочем, хотя летописец и говорит, что полочане ведут свое имя от на-
звания реки Полота, в это трудно поверить — слишком ничтожно мал этот ручеек, впадающий
в Западную Двину. Вероятнее это название, как и наименование новгородцев, более позднее
и происходит от имени города Полоцка или Полоцкой земли. Оно и обозначало жителей этого
города или княжества.
Происхождение ряда названий летописец связывал с именами легендарных братьев Ра-
дима и Вятки, которые, по его словам, пришли со своими родами «от ляхов». Археологиче-
ски этот приход совсем не подтверждается. По мнению же исследователей, рассказ о Радиме
и Вятке является позднейшим включением в летопись, в Начальном своде его не было [Шах-
матов А. А., /9/6].
Этнонимика и топонимика — дело сложное и, при всей привлекательности ее сюжетов, на
любительском уровне не решается.
Более убедительным и правдоподобным представляется предположение лингвистов, что
очень схожими именами с этнонимами «кривичи», «дреговичи», «радимичи» называли себя
до прихода сюда славян некоторые местные племена и что их названия в несколько изменен-
ной форме перешли позже на поселившихся здесь славян. Так, по мнению Г. А. Хабургаева,
этноним «дреговичи» представляет собой славянизированную форму имени, которое могла
иметь одна из групп древнего балтского населения. Так, в литовском языке и сейчас много
слов с корнем, который имеется в этнониме «дреговичи» (dregnas — влажный, dregme — сы-
74
Возникновение Киевской Руси и дальнейшее расселение славян в Беларуси
рость). Имя «радимичи» тоже можно вывести из балтского языка. Близко ему литовское слово
«radimas» (нахождение), «radimiete» (местонахождение) [Хабургаев Г. А., 1979. С 196-197].
Подобным образом название «кривичи» Б. А. Рыбаков связывал с именем литовского вер-
ховного жреца «Кривее» — «Кривейте» [Рыбаков Б. А., 1982. С. /06]. Имеется и другое объяс-
нение этого этнонима. По Хабургаеву, это название связано с особенностями местности —
холмистой, или «кривой». Это принимает и М. Ф. Пилипенко [Пилипенко М. Ф., 1991. С. 32-42].
Впрочем, как и в описанных случаях, вероятнее предположить, что имя «кривичи» развилось
тоже из названия местного балтского племени, которое могло носить имя «крив» — «кривас»,
преобразованное затем славянами в «кривичи» добавлением славянского патронимического
суффикса -ичи.
Все это может рассматриваться как подтверждение слов летописца о вторичности лето-
писных этнонимов у восточных славян и о появлении этих имен спустя какое-то время после
расселения славян в новых местах.
Совершенно очевидно, что получившие свои названия от местных неславянских этниче-
ских групп славяне, оказавшиеся на этих территориях, не стали от этого отдельными племен-
ами этнографическими единицами.
Показательна в этом плане история с новгородскими словенами и полочанами. Упомина-
-ме их в числе древнейших восточнославянских группировок представляет собой результат
поздней редакции текста летописи и вставки.
В реконструированной Начальной летописи в перечне славянских «племен» имя «полоча-
•«», как мы уже отмечали, отсутствует. Эти названия не этнические, а чисто географические,
территориальные и связаны с названиями городов Новгорода и Полоцка (рис. 17).
17. Совмещение ареалов культур 2-й половины I тыс. н. э. и летописных восточнославянских групп
75
Раздел! История Глава 2
Таким образом, в свете имеющихся археологических, лингвистических и письменных ис-
точников, появление у славян названий «дреговичи», «кривичи», «радимичи» должно быть
представлено следующим образом. Местные балтские племена, обитавшие между Двиной
и Припятью и оставившие банцеровскую культуру, называли себя или свою землю, или и то
и другое именем, которое можно реконструировать как «дрейгвас». Пришедшие сюда и рас-
селившиеся между ними славяне называли местных жителей и их потомков более привычным
для них славянизированным именем «дреговичи», прибавив к ба л тс кому именному корню
славянское патронимическое окончание -ичи. Этим именем позже стали называть все насе-
ление данной области, в том числе и славян, постепенно славянизировавших местное насе-
ление, которое перешло на славянский язык. Славяне от этого не превратились ни в особое
племя, ни в балтов. Они по-прежнему составляли часть общего славянского населения Руси,
постепенно включив в свой состав представителей коренного населения. Подобным образом
славяне, расселившиеся в верховьях Западной Двины и Днепра, где жили балтские племена
с культурой длинных курганов и называвшие себя «кривами» или «кривас» (krievas), стали на-
зывать их и их потомков кривичами. Позже это название постепенно закрепилось и за славя-
нами этой области. В Посожье, где до прихода славян обитали балты, оставившие колочинскую
культуру и называвшие себя «радимас», славяне стали называть представителей местного на-
селения и их потомков более привычным славянизированным именем «радимичи». Это тра-
диционное название народа и местности перешло постепенно и на самих славян. Для славян-
ского населения эти названия были не племенными, а территориальными, областными. Они,
будучи традиционными, историческими и привычными названиями больших областей, были
удобны для обозначения определенных территорий обширной страны Русь и употреблялись
до XII в.
В связи с этим важно будет отметить не только территориальное совпадение локализа-
ции летописных имен с этнографическими областями балтов до появления здесь славян.
Еще важнее, что эти области и в последующее время оставались территориальными, или
территориально-административными единицами со своими правителями, на основе кото-
рых, как нам представляется, формировались территории феодальных княжеств в западных
землях Руси.
Вместе с тем понимание истории возникновения некоторых летописных этнонимов позво-
ляет нам в какой-то степени представить себе этнонимику и дославянского населения на тер-
ритории Беларуси, воспоминания о которой сохранила и донесла до нас русская летопись.
2.4. Происхождение названия «Русь»
Происхождении названия «Русь» — проблема сложная и дискуссионная. Ею занимались
многие выдающиеся исследователи, ей посвящена обширная историческая и лингвистиче-
ская литература. Источники, на основании которых решается эта проблема, к сожалению, до-
статочно скудны и противоречивы, и хотя все они хорошо известны, вопрос нельзя считать
закрытым. Дискуссии продолжаются.
Первым, кто поставил этот вопрос и попытался дать на него ответ, был автор «Повести вре-
менных лет». Его вывод был принят многими историками. В его труде содержится интересней-
ший материал, который составляет и теперь источниковую основу исследований по данной
научной проблеме.
Проведя разыскания в греческих источниках, летописец, как ему казалось, установил
точную дату начала употребления термина «Русская земля» для обозначения территории
или страны в Восточной Европе, заселенной славянским народом. Как заключает летописец,
впервые определенная область восточных славян стала так называться с начала царствова-
ния византийского императора Михаила с 15 индикта 6360 (852) г. Ссылаясь на византийское
76
Возникновение Киевской Руси и дальнейшее расселение славян в Беларуси
(греческое) летописание, он сообщает, что именно при этом царе «Русь» ходила походом на
Царьград [ПВЛ. 1950. Т.1.С 209].
Летописец, поставивший перед собой благородную цель — ответить на вопрос: «откуда
есть пошла Русская земля», совершенно естественно счел своим долгом объяснить и проис-
хождение названия страны и народа, населявшего ее.
И в первом случае, и в приведенном им на первых страницах «Повести» перечне народов
«русь» названа в числе потомков Иафета, т. е., народом. Однако этим термином в летописи
и других источниках называлась также страна, в которой проживал этот народ.
Вместе с тем не только автор «Повести временных лет», но и ее последующие редакторы
оказались в положении, достаточно сложном перед проблемой различных наименований сла-
вянского населения страны и ее отдельных групп, которые еще были в ходу в их времена. Им
было совершенно ясно, что восточнославянский народ един и язык у него один, о чем они не
уставали повторять. Но вместе с тем одна из славянских групп Поднепровья называлась также
полянами, русью и общим именем «славяне». Не зная или забыв истоки этих различных наи-
менований, но испытывая крайний интерес к этимологии названий — не только этнонимов, но
и топонимов—составитель «Повести» в меру своих возможностей пытался дать им свое объяс-
нение. Эти вопросы сложны и для профессионалов-лингвистов, поэтому, не имея необходимой
для этого лингвистической подготовки, он пытался решать их с позиций народной этимологии.
Поэтому его объяснения представляют больше историографический интерес, демонстрируют
широту исторического мышления и разнообразие интересов автора. Летопись, как и любой дру-
гой исторический источник, требует осторожного и критического подхода. Она никак не может
претендовать на роль мистического откровения, в котором изложены непререкаемые истины,
особенно, когда это касается очень сложных и специфических лингвистических проблем, на ко-
торые может ответить только наука. Но лингвистической науки тогда еще не было.
И в настоящее время нет общепринятого объяснения этимологии термина «Русь». В исто-
рической науке получила признание идея объяснять происхождение некоторых этнонимов
от названий рек. Такой идеей воспользовался и академик Б. А. Рыбаков, высказавший гипотезу
о происхождении названия «русь»—«росс» по имени реки Рось, протекающей через землю
полян и впадающей в Днепр южнее Киева [Рыбаков Б. А, 1953. С 99,95].
Интересно отметить, что и летописец считал возможным выводить некоторые этнонимы
от названий рек. Так, имя полочан он связывал с названием ручья Полота, который впадает
в Западную Двину, а название западнославянского народа моравлян — с рекой Морава. По-
добным образом он объяснит и прозвище радимичей «пищанцами»—по имени реки Пищаны
[ПВЛ. 1950. Т. /. С 257]. И, тем не менее, он не воспользовался этим стереотипом и не связал имя
«русь» с названием реки Рось, о которой он знал и четыре раза упомянул в своем труде. Со-
вершенно очевидно, что его позиция была предопределена концепцией о призвании на Русь
варягов.
Из чтения «Повести временных лет» создается впечатление, что название «русь» у славян
относительно позднее и принесли его варяги. Только исследователи этого источника замети-
ли, что по летописи прошла рука редактора и не один раз. Рассказывая о разделении земли по-
сле потопа между сыновьями Ноя — Симом, Хамом и Йафетом, летопись упоминает русь в чис-
ле народов, которые оказались во владениях Иафета и его потомков, распространявшихся на
северные и западные страны. В них, в частности, «сидят русь, чудь и всякие народы: емь, угра,
литва, земигола, корсь, летгола, либь». Затем для некоторых народов приводятся более точные
координаты: «Ляхи же и пруссы сидят близ моря Варяжского. По этому морю сидят варяги: от-
сюда к востоку—до пределов Сима, сидят же по тому морю и к западу—до земли английской
и волошской.» И далее: «Потомство Иафета также: варяги, шведы, норманны, готы, русь, англы,
галлы, волохи, римляне, немцы, корлязи, венецианцы, генуэзцы и прочие, — они примыкают
на западе к южным странам и соседят с племенем Хамовым» [ПВЛ. 1950. Т. I. С 206].
77
Раздел I История
Глава 2
Обратим внимание на то, что в этом перечне народов русь названа рядом с чудью, нор-
маннами, англами — народами достаточно северных областей Европы. Поэтому утверждение,
с которым мы встретимся позже, о том, что Рюрик и его братья происходят от «варягов» из
племени «русь», вроде бы не должно вызывать вопросов.
В другом месте летописец прямо сообщает, что русью стали называться поляне и это свое
новое название они заимствовали у варягов. «А славянский народ и русский един, от варягов
ведь прозвались русью, а прежде были славяне; хоть и полянами назывались, но речь была
славянской. Полянами прозвались, потому что сидели в поле, а язык был им общий — славян-
ский» [ПВЛ. 1950. Т. I. С. 219].
Но почему из 14-15 летописных восточнославянских групп только поляне, по словам лето-
писца, получили новое имя — «русь»? Связан ли этноним «русь» с одним из варяжских племен
или он имеет также какое-то другое значение и происхождение? Все это стало предметом дол-
гих научных споров. Так кем же были русы?
Помимо указания летописца, прямо связавшего этот термин с варягами, отмечается, что
финны и сейчас называют шведов «routsi», этот этноним, безусловно, близок названию «русь».
Но почему же в цитированном выше перечне народов русская летопись отдельно называет
варягов, норманнов, шведов и русь, и как понимать выражение «варяги из племени русь»,
если варяги и русь названы в качестве отдельных самостоятельных народов?
Нельзя не обратить внимание на следующее место в рассказе летописца «о призвании ва-
рягов на Русь»: «И избрашася 3 братья с роды своими и пояша по себе всю русь». Академик
Б. Д. Греков справедливо заметил, что «было бы нелепо думать, что легендарный Рюрик забрал
с собою весь народ» [Греков Б.Д., 1953. С 448]. Здесь явно имеется в виду не народ, а какая-то
его часть, а именно — воины, дружина. Такой же смысл имеет этот термин в рассказе Констан-
тина Багрянородного об организации киевскими князьями сбора дани: «Зимний и суровый
образ жизни этих самих Руссов таков. Когда наступает ноябрь месяц, князья их тотчас выходят
со всеми Руссами из Киева и отправляются в полюдье, т. е. круговой объезд, и именно в сла-
вянские земли Вервианов (возможно, древлян), Другувитов, Кривичей, Севериев и остальных
Славян, платящих дань Руссам» [Константин Багрянородный. Об управлении государством.
С 127].
Интересно, что по тексту цитированного источника древляне, кривичи, дреговичи, севе-
ряне составляли часть славян. Заметим, что поляне в отрывке не упомянуты. Ясно, что цен-
тром русов был Киев, который находился в земле полян. Совершенно очевидны и различение
славян вообще и русов в данном источнике и известное противопоставление их друг другу.
Русы жили в земле полян и господствовали над остальными славянскими землями, собирая
с них дань. Возникает вопрос: а не были ли те русы полянами? Однако выражение «со все-
ми Руссами» едва ли могло означать, что князь отправлялся в полюдье со всеми полянами.
Следовательно, термин «русы» не мог означать весь народ, всех полян. Скорее, это — особая
каста, воины, ближайшее окружение князей. Несомненно, речь идет о какой-то привилегиро-
ванной, близкой к князю социальной группе, вероятнее всего, дружине.
Нефилологу трудно решить, насколько это соответствует или не соответствует лингви-
стическим законам, но представляется очень интересным объяснение этимологии термина
«русь» В. А. Бримом. По его мнению, термин «русь» происходит из скандинавских «drot» или
«drottsmenn», что означает соответственно «дружина» и «дружинники». Прежде чем попасть
в русский язык, скандинавское название, по мысли исследователя, претерпело некоторые из-
менения в финском, утратив первую согласную и последний слог. Несмотря на ироническое
отношение к такой трактовке Б. Д. Грекова [Греков Б.Д., 1953. С 448], эта мысль представляется
интересной, а главное — подтверждает социальное значение этого понятия.
Следует заметить, что не только в русских и византийских, но и в арабских источниках на-
чальное значение термина «русь» было не столько этническое, сколько социальное и отчет-
78
Возникновение Киевской Руси и дальнейшее расселение славян в Беларуси
ливо присутствует противопоставление «руси» славянам. Как социальная верхушка, проти-
востоящая славянам, выступают русы в сообщении Ибн-Росте, использовавшего анонимный
арабский источник конца IX в., согласно которому «пашен Русь не имеет и питается лишь тем,
что добывают в земле славян». Они «живут в довольстве», в городах, окружают своих каганов.
Они собираются в дружины по 100-200 человек. К ним приходят служить славяне, «чтобы этой
службой приобрести для себя безопасность» [Ловмянский X., 1985. С 196].
Отмечая сходство приведенных в разных источниках фактов, мы не можем, однако, оста-
вить их без комментариев, поскольку некоторые из них либо противоречивы, либо не соот-
ветствуют ситуации, вытекающей из анализа других источников.
Так, некоторые сообщения арабских авторов при сопоставлении их с археологическими
данными обнаруживают их слабую информированность относительно этнической ситуации
в регионе, который они связывают со славянами. Например, указания на то, что русы грабят
славян можно принять только при условии, что славяне уже занимали всю территорию Киев-
ской Руси. Однако, как мы показали выше, заселение славянами северной части страны про-
изошло только к концу X вч и до этого времени «грабить» славян «русы» не могли, потому что
славян там не было.
По той же причине славяне не могли быть объектом грабежей со стороны «русов-варягов»
времен Рюрика и Олега, хоть на то и указывает Константин Багрянородный.
Что касается славян Среднего Поднепровья, то здесь после захвата Киева Олегом могли
иметь место только регулярные сборы дани. Маловероятно, чтобы основанием для рассказа
о «грабежах и насилиях русов» мог послужить известный эпизод в русской летописи о сборе
дани Игорем в земле древлян. И даже этот эпизод нельзя называть «разбоем русов»: была
описана обычная для того времени практика пополнения княжеской казны. Следовательно,
так называемые русы никак не могли грабить славян и будет неправильно на основании этого
источника говорить о существовании этнических различий между славянами и русами. В луч-
шем случае можно предполагать, что под русами источник подразумевает княжескую дружи-
ну. Впрочем, о славянском этносе русов свидетельствует и прямое указание самого арабского
источника на то, что русы и славяне говорили на одном языке. В составе княжеского войска,
несомненно, были и варяги, но, как свидетельствуют археологические данные по «дружинным
курганам», они составляли совсем малую часть дружины (менее 10 %).
Если же предположить, что описанная в арабском источнике ситуация имела место до воз-
никновения Киевской Руси и набегам подвергались славянские земли, расположенные южнее
Припяти, то и такое предположение маловероятно. Славяне, согласно летописи, в это время
были в зависимости от хазар и платили им дань. Такой разбой непременно привел бы к во-
енному столкновению варягов с сильным Хазарским каганатом, что затруднило бы торговые
связи норманнов со странами Востока, поскольку их рейды проходили через Хазарию.
Исследователи проблемы этнической атрибутации русов давно обратили внимание на то,
что имена русских послов в договорах Руси с Византией, как и названия днепровских порогов,
приводимые Константином Багрянородным, звучат по-скандинавски. Эти наблюдения стали
основными аргументами норманнистов. Лингвистический анализ приведенных в договорах
Руси с Византией 911 и 944 г. имен русских послов вызвал большую и длительную дискуссию.
В прошлом большинство исследователей склонны были считать их скандинавскими. Хотя
еще М. В. Ломоносов заметил, что они «не имеют на скандинавском языке никакого знаме-
нования». Вместе с тем их нельзя назвать и славянскими. Подавляющая их масса не находит
в славянском языке ни параллелей, ни объяснений. Правда, ученые справедливо отмечают,
что славянский именослов тогда только начинал складываться, а княжеские имена-титулы
типа Владимир, Святослав вообще нельзя было присваивать лицам некняжеского происхо-
ждения, даже знатным дружинникам. В новейшей литературе указывается, что и имен герман-
ского происхождения в этих документах ничтожно мало.
79
Раздел I История Глава 2
Справедливо отмечается также, что имена не всегда совпадают с языком их носителей.
И все же проходить мимо этого источника не позволительно.
Не единодушны ученые и в интерпретации названий Днепровских порогов. Некоторые
полагают, что в середине X в. различались собственно русский и славянский языки. Другие
доказывали, что названия порогов не относятся ни к славянским, ни к германским языкам,
а связаны с ираноязычными сарматами [Кузьмин А. Г., 1988. С 739-740].
Таким образом, если в начальном периоде русской истории «русь» действительно может
быть отождествлена с привилегированной социальной верхушкой общества молодого госу-
дарства, то утверждения о том, что все русы или даже большинство их имели скандинавское
происхождение, должно быть решительно отклонены. Как уже отмечалось, в составе русского
войска уже в IX-X вв. абсолютно преобладали славяне, о чем свидетельствует археологиче-
ское изучение дружинных курганов. На славянский язык русов прямо указывают и арабские,
и византийские источники того времени.
Очень интересным в этом плане является свидетельство епископа Кремоны (с 963 г.) Ли-
утпранда, дважды побывавшего в Византии. В приводимом им перечне ее соседей читаем:
(Византия. — Э. 3.) «имеет с севера венгров, печенегов, хазар, русиев, которых иначе мы назы-
ваем норманнами, а также болгар, очень близко от себя; с востока — Багдад; с юго-востока —
жители Египта и Вавилонии...» [Ловмянский X., 1985. С 216]. Как видим, в отрывке дается эт-
ническое окружение Восточноримской империи и перечисляются не страны, а народы. Судя
по тому, в какой последовательности перечислены народы, «русии» обитали по соседству
с хазарами, т. е. в южной части Восточной Европы, какую и занимала Киевская Русь, заселенная
славянами, а не скандинавами. И добавление автора, что «русиев» еще называют также нор-
маннами, отнюдь, не означает, что «русии» были скандинавами. Этнический состав населения
южных районов Восточной Европы нам хорошо известен как по древнерусским письменным,
так и по археологическим источникам: с VI в. там прочно утвердились славяне. И, если «руси-
ев» иначе называют норманнами, они не перестали от этого быть славянами.
К сожалению, не только древние авторы путали славян с норманнами, но и историки порой
допускали такую же ошибку. Например, в ежегодных посланиях константинопольского патри-
арха Фотия 860 и 866 гг. говорится о нашествии на Византию «исключительно воинственого
и жестокого» народа, то ли «рисов», то ли «скифов», который завоевал соседние страны. По со-
общению же Иоанна Диакона, жившего на рубеже X-XI вв., в 860 г. Константинополь подвергся
нападению со стороны норманнов. Однако некоторые историки, касаясь этих событий и ссыла-
ясь на сообщение Иоанна Диакона, связывают это нападение с русами [Греков Б.Д., 1953. С 448;
ЛовмянскийX., 1985. С. 216], хотя Иоанн Диакон прямо называет их норманнами, и, думается, что
он ничего не перепутал. Напомним, что сам факт нападения имел место до «призвания варягов
на Русь» и, следовательно, до образования Древнерусского государства с центром в Киеве.
Иоанн Диакон не перепутал имен нападавших. Ими действительно могли быть норманны,
закрепившиеся перед этим в Средиземноморье. Известно, что они создали сильную базу на
Сицилии, оттуда, вероятно, и предприняли свой поход на Константинополь. Именно они рас-
полагали превосходными кораблями и слыли отважными мореплавателями и воинами, наво-
дившими страх на жителей прибрежных областей тогдашней Европы.
Присутствие варягов среди «руси» едва ли может вызывать сомнения, но делать отсюда
вывод, что именно варяги были начальными носителями этого названия и потом передали его
стране и всему ее восточнославянскому населению, преждевременно.
Имеются очень интересные и достаточно убедительные свидетельства, что термин «русь»
и производные от него имеют глубокие и давние корни в исконно славянском мире. А. Г. Кузь-
мин в своей книге «Падение Перуна» суммировал и привел ряд интересных наблюдений, ука-
зывающих на существование славянской области или даже нескольких районов с названиями
«русь» или близкими к нему.
80
Возникновение Киевской Руси и дальнейшее расселение славян в Беларуси
В чешских поздних хрониках есть указание на то, что Генрих IV, «возводя в королевское
достоинство Братислава II (ок. 862 г.)», подчинил ему трех маркграфов: силезского, лужицкого
и русского. При этом напоминается, что Руссия и прежде входила в состав Моравского ко-
ролевства. Полония и Руссия входили в состав Великой Моравии и при короле Святополке
(ум. 894 г.).
В западнославянских источниках «русские» нередко выступают в роли просветителей.
В поздних хрониках сообщается о том, что какой-то русский боярин крестил первого чешско-
го князя Борживоя. Историк Эней Сильвий, ставший позже папой Пием II (сер. XV в.), писал,
что моравский князь подчинил Священной Римской империи «хунгаров» и «руссанов». Если
в хунгарах легко просматриваются венгры, то «руссанами», очевидно, назван какой-то славян-
ский народ.
Близкое по этимологии название сохранялось в Подунавье и Южной Германии в позднем
средневековье. Так, Фома Сплитский, рассказывая о событиях IV в., упоминает Рутению на гра-
нице с Паннонией. Дунайскую Рутению некоторые исследователи считают возможным ото-
ждествлять с государством ругов — Ругиландом, упоминаемом в источниках V—VIII вв. Очень
возможно, что именно эта территория названа в Раффельштеттинском уставе начала X в. под
именем Ругия. В этой связи заметим, что в западноевропейских официальных документах того
времени Ругией называли и Киевскую Русь. Упоминаемая в источниках начала XII в. Рутенская
марка, как думают, соседствовала с Венгрией или входила в ее состав. Во всяком случае, на-
звание «Русь» в средние века встречается в источниках в разных частях Европы. Хотелось бы
особо подчеркнуть, что отмеченные в этих местах топонимы типа «русь» или производные
от него никак не могут быть соотнесены с норманнами, поскольку норманнов там никогда не
было. Этот этноним здесь местный.
Приведем еще некоторые данные. Во французском романе «Ипомедон» в перечне стран
названы рядом Руссия и Алемания (т. е. Германия). В романе «Октавиан» (между 1229 и 1244 гг.)
последовательно называются Алемания, Руссия, Венгрия [Кузьмин А. Г., 1988].
О Дунайской Руси в XII в. хорошо знали не только на западе, но и на востоке. Арабский
географ Аль Идриси (ок. 1154 г.) указывал на две области «руссов»: одна примыкала к Черно-
морью, другая располагалась по соседству с Венгрией и Македонией [Кузьмин А. Г., 1988. С 66].
Видимо, выходцев из этой последней области имел в виду первый сербский архиепископ Сав-
ва, когда, остановившись в 1227 г. в Иерусалиме в «русском монастыре», посчитал его монахов
своими сородичами.
В сообщении о гибели в 1131 г. сына венгерского короля Стефана — Имре указано, что он
имел титул «герцога Руссии». Несколько позже дочь «герцога Рутении» Агмунда Анастасия ста-
ла женой венгерского короля Андрея (1046-1061 гг.). Она покровительствовала православ-
ным в Венгрии. После смерти Андрея Агмунда с сыном Шаломаном бежала в Тюрингию. Если
учесть, что вдовы обыкновенно возвращались на родину, то можно предположить, что она
была дочерью герцога Рутении [Кузьмин А. Г., 1988. С. 67].
1242 г. датируется послание из Вены аббата венгерского Бенедиктинского монастыря
св. Марии, находившегося «в Руссии», к духовенству Великобритании, в котором он сообщал
о разорении «русских областей» татарами. Руссия здесь прямо включена в состав Венгрии
и, похоже, располагалась поблизости от Вены [Кузьмин А. Г., 1988. С. 67,68].
Наличие славянской топонимики и остатков древних славянских поселений на терри-
тории Прикарпатья и Закарпатья, в Румынии и Венгрии стало известно давно и не могло не
привлечь к себе внимания исследователей. Пока не была выявлена пражская культура сере-
дины I тыс. н. э., в исторической литературе господствовало убеждение, что славяне являют-
ся поздними пришельцами в этом регионе и пришли сюда только после ухода из этих мест
германских племен в период «великого переселения народов». Не избежал такой ошибки
и крупнейший славист Л. Нидерле. В своем капитальном труде «Славянские древности», в том
81
Раздел! История Глава 2
числе и несколько сокращенном русском издании, появление славянских памятников в При-
карпатье он объясняет тем, что в XI-XII вв. туда отступили под натиском печенегов, полов-
цев и торков восточнославянские «племена» — тиверцы и уличи, жившие до этого в Побужье
и Поднестровье. Говоря об отходе их на запад и север, Л. Нидерле присоединяется к гипоте-
зе некоторых русских ученых. Надо заметить, точных указаний в источниках на место обита-
ния тиверцев нет. Только по трактату Константина Багрянородного можно заключить, что они
жили поблизости от уличей. Географ Баварский (сер. IX в.) характеризует уличей как сильное
«племя», имевшее много городов и положившее начало заселению Трансильвании, Румынии
и Северной Венгрии. Сам же Нидерле решительно выступает против представлений, что этот
регион был колыбелью восточных славян. По его мнению, «русские славяне» проникли сюда
только после ухода отсюда фракийцев, германцев и «южных славян» [НидерлеЛ., 1956. С /58].
Впрочем, по Нидерле, передвижение сюда восточных славян могло начаться еще раньше,
в VI в., когда началось аварское нашествие с востока. После этого, по его мнению, образова-
лась Закарпатская Русь и Семиградье. Более позднее проникновение сюда славян, как думал
Нидерле, доказывается тем, что в этой области сохранился носовой звук, который в древне-
русском языке исчез раньше, еще в X в.
Однако этот факт может свидетельствовать об обратном. Пришедшие в X в. в Паннонию
венгры застали здесь славян и расселились между ними. Об этом, в частности, свидетельствует
тот факт, что в топонимике Венгрии присутствуют многие славянские или производные от них
названия, в которых явно прослеживается носовой звук, исчезнувший в древнерусском языке
еще в X в.: Лонг — Лужане, Лонка — Луг, Мункач — Мукачев, Галамбос — Голубице, Домб —
Дубова [НидерлеЛ., 1956. С /59]. Следовательно, не в XI и не в XII в. пришли сюда славяне, ибо
тогда этого звука в языке восточных славян уже не было, а или раньше, т. е. до X в., или вовсе
ниоткуда не приходили, а были исконными обитателями этих мест до прихода угро-финского
населения. Надо заметить, что Нидерле в своих исследованиях о древних славянах исходил из
убеждения, что прародина славян находилась в припятском Полесье и Среднем Поднепровье,
и в Центральную Европу, как это постоянно утверждали германские археологи и лингвисты,
славяне пришли поздно, после того, как в период «великого переселения народов» эти земли
были покинуты германцами. Но этого не было. Как мы показали выше (см. главу 1), область
к северу от Карпат, между Эльбой и Вислой, и была исторической прародиной славян. И отме-
ченный лингвистический факт относительно древнего носового звука еще раз подтверждает
эту истину. Остается признать, что карпатская Русь, издавна и до средневековья сохранявшая
древнюю славянскую топонимику, могла быть тем местом, где возник, долго функциониро-
вал и позже, в VI-VII вв., был перенесен в Среднее Поднепровье этноним «русь». Это один из
сильнейших доводов против идеи о приносе данного этнонима варягами, потому что варягов
в этом регионе никогда не было.
Приведенные факты позволяют иначе взглянуть на проблему происхождения названия
«Русь». Есть достаточно оснований предполагать, что этот термин возник очень давно в По-
дунавье и функционировал там длительное время. Именно оттуда летопись выводит славян,
расселившихся в Восточной Европе. Поэтому возможно предположить, что накануне мигра-
ции там сложился большой союз славянских племен, получивший общее имя «Русь» по на-
званию одного из наиболее сильных славянских племен. С этим общим именем славяне могли
прийти в Южную Беларусь и украинскую Волынь.
В таком контексте можно найти объяснение и именам «руссов» в известных договорах
с Византией. По А. Г. Кузьмину, большинство имен находит аналогии у племен времен «ве-
ликого переселения народов». «Некоторые могут объясняться лишь топонимикой и этно-
нимикой подунайских областей, — отмечает исследователь. — У иллирийцев было распро-
странено имя Дир. До сих пор оно сохраняется и у кельтов со значением твердый, крепкий и
сильный. Иллирийскими являются имена с корнем бор/бур (Буревой, Борис, Борич, Борис-
82
Возникновение Киевской Руси и дальнейшее расселение славян в Беларуси
лав) — от понятий «муж», «человек». К племенным названиям района Иллирии, возможно,
восходят имена Карн, Акун, Тилен. Названия рек и местностей повторяются в именах Истр,
Дунай, Стир, Гомол (гора и город в Македонии). К венето-иллирийским именам могут быть
также отнесены не вполне ясные по значению Егри, Уто, Кол, Гуды, упомянутые в договорах
Игоря» [Кузьмин А. Г., 1988. С 69].
Вместе с тем среди имен послов и купцов Игоря есть много таких, которые распростране-
ны в Прибалтике, в частности — чудских (эстонских).
А. Г. Кузьмин не исключает прямой связи Поднепровья с Верхним Подунавьем, откуда мог-
ли прийти и имена, «характерные для племен, захваченных великим переселением» [Кузь-
мин АС, 1988. С 70].
Конечно, в перечне имен русских послов есть и такие, которые отражают неоднород-
ность этнического состава «руси», тех, кто подписал договоры с Византией. Это естественно
и может служить лишь доказательством полиэтничности войска русских князей. А это уже
особая тема.
Следовательно, можно предположить, что название «русь» славяне принесли с собой
в Южную Беларусь и украинскую Волынь, которые стали колыбелью восточных славян. Па-
мять об этом названии жила среди восточнославянского населения, и этот этноним распро-
странился на всем обширном пространстве Восточной Европы. Поэтому не поляне стали со
временем называться «русью», а часть «руси» стала называться полянами, подобно тому, как
другие получили дополнительные имена древлян, дреговичей, северян и т. д.Так можно пред-
ставлять себе происхождение термина «русь», которым назовутся и восточнославянское госу-
дарство с центром в Киеве, и народ, населявший его.
При этом у части «руси» еще могли сохраняться и племенные названия, существовавшие
до объединения восточных славян в племенной союз «Русь» (например, «дулебы»).
В освоении новых земель огромная роль принадлежала дружине. Неславянское населе-
ние тех областей, куда проникали отряды русских князей, познакомилось со славянами через
них. Изначально Русь была представлена особым, привилегированным слоем русского обще-
ства. И потому название «русь» должно было ассоциироваться именно с этим слоем, выделяв-
шим себя среди местного населения. Следовательно, есть все основания предполагать, что
именно дружинники были представителями славянской Руси за пределами молодого госу-
дарства и носителями наименования «русь». Этот термин приобрел не только этническое, но
и социальное звучание. Именно в этом смысле, как отмечалось, присутсвует название «русь»
в сочинениях Константина Багрянородного и арабских авторов.
Термин «русь» долго сохранялся за социальной верхушкой восточных славян и после рас-
селения в новых областях славянских переселенцев-общинников.
Византия тоже познакомилась сначала не с русским пахарем, а со знатным, хорошо воору-
женным, богато одетым воином или купцом.
Впрочем, русский воин часто совмещал в своем лице одновременно и купца. Только так
может быть понята социальная природа этого термина, которая выявляется в источниках, от-
носящихся к раннему историческому периоду Руси.
Однако этот термин с самого начала обозначал и страну. Мы хотели бы обратить внима-
ние на некоторые фрагменты из сочинения Константина Багрянородного. Автор называет две
части Руси: «внутреннюю Русь» и «внешнюю Русь». Содержание документа оставляет немало
вопросов потому, вероятно, что византийский император многого не знал и допустил некото-
рые неточности. Так, из текста следует, что «внешнюю Русь» населяли «данники их (киевских
князей. — Э. 3.) Славяне, называемые Кривитеинами и Лензанинами, и прочие Славяне». Сре-
ди прочих он также называет дреговичей, вервианов (древлян?) [Константин Багрянород-
ный. Об управлении государством. С. 124,127]. Интересно, что к «внешней Руси» в цитируемой
работе отнесен Новгород, в котором будто бы сидел сын киевского князя Игоря Святослав.
83
Раздел I История Глава 2
В русских летописях этот факт не отмечен. А, Н. Насонов полагает, что под «внешней Русью»
Константин Багрянородный понимал только Новгород [Насонов А. Н., 1951. С 20-21]. Думается,
что он ошибался, «внутреннюю Русь» составляет область Киева.
Видимо, не случайно источник проводит различие между Русью с центром в Киеве и внеш-
ней Русью. Можно предположить, что окончательной победы славянского этноса за преде-
лами собственно Руси к тому времени еще не было. Эти земли могли сохранять некоторую
автономию, иметь своих «князей», будучи обязанными только платить дань, как это хорошо
описано в летописи в истории с древлянами. Похоже, что Константин Багрянородный зафик-
сировал реальную историческую ситуацию, особое положение центра Руси — как колыбели
восточного славянства и русской государственности — и некое своеобразие северных обла-
стей, составлявших «внешнюю Русь».
Академик М. Н. Тихомиров считал, что и варяги стали называться «русью» после того, как
поселились в Киеве. Известное место из летописи, связанное с утверждением в Киеве Олега
(«се буди мати градом руским; беша у него (Олега. — Э. 3.) варязи, и словени, и прочи, прозва-
шеся Русью») он объясняет так: «Осевшие в нем (Киеве. — Э. 3.) варяги и словени прозываются
Русью потому, что они стали жить в Киеве». Из области полян название «Русь» распространи-
лось на «все древнерусское государство, поскольку именно Полянский город Киев стал сто-
лицей этого государства». Подобное, замечает исследователь, имело место и у других славян-
ских народов: чехов и поляков [Тихомиров М. Н„ 1947. С 62]. С таким толкованием согласен
и академик Б. Д. Греков [Греков Б.Д., 1953. С 450]. Мнение крупнейших исследователей древней
Руси, признанных знатоков относящихся к ней источников, для нас, конечно же, важно.
Подводя итог сказанному, заметим, что у сторонников гипотезы варяжского происхожде-
ния названия «русь», несомненно, сильные позиции: об этом прямо свидетельствует летопись.
Очень серьезны лингвистические аргументы, в частности сходное с этим термином название
шведов в финском языке. Сильно ощущение противопоставления понятий «русь» и «славя-
не» в арабских источниках. Вот почему идея о норманнском происхождении названия «русь»
имеет много сторонников. Ее разделяли многие выдающиеся исследователи. Противники ва-
ряжской гипотезы нередко исходили из патриотических соображений. Что поделаешь, исто-
рики — живые люди. Многое не нравится из того, что происходило в прошлом, и хотелось бы,
чтобы его не было. Трудно оставаться простым регистратором событий.
И все же нельзя игнорировать и приведенные выше данные о наличии ряда фактов, свя-
занных с термином «русь», в древнейшей славянской области, где варягов никогда не было.
Их нужно объяснить, потому что они не укладываются в рамки традиционной норманнской
концепции.
В свете этих данных можно представить и другой сценарий событий, объясняющий по-
явление названия «русь». Термин «русь» утвердился как топоним в южной части начального
славянского ареала, возможно, в Верхнем Подунавье в Паннонии или около нее. Не исклю-
чено, что он использовался и в качестве этнонима какой-то части проживавших в этой обла-
сти славян, не отменяя и первичных племенных названий. В процессе начавшейся миграции
славян за пределы своей прародины это название было принесено на территорию Средне-
го Поднепровья и закрепилось за этим регионом. Перенос географических названий в связи
с переселениями был широко распространен и хорошо известен в топонимике. В пользу та-
кого предположения говорит то, что именно эта часть называлась внутренней Русью, т. е. на-
чальной и главной частью страны.
Поскольку этот термин имел более широкое значение и область функционирования, чем
этноним «поляне», он был принят киевскими князьями в качестве официального названия го-
сударства. Это название по понятным причинам было более приемлемым, чем название по
имени только одной группировки (поляне) и легче могло быть принято другими восточносла-
вянскими территориально-политическими структурами («княжениями»), даже если они были
84
Возникновение Киевской Руси и дальнейшее расселение славян в Беларуси
присоединены силой. Постепенно это название было перенесено и на население страны, при-
обретя характер этнонима. Но сначала, как уже говорилось, оно закрепилось за представите-
лями имущего сословия, дружинниками. И это можно понять. Этноним «поляне» был слишком
«этнографичен» и не очень подходил для дружинников, среди которых были представители
различных восточнославянских групп, а также (особенно на начальном этапе существования
Киевской Руси) немало пришедших с Олегом варягов. Этноним «русь» был более нейтрален.
Под этим именем Русь стала известна другим народам, столкнувшимися с русскими дру-
жинниками, носившими это наименование.
Каким бы ни было происхождение термина «русь», он прочно закрепился за территорией
восточных славян в пределах их прародины в Среднем Поднепровье, украинской Волыни
и Южной Беларуси и за населявшим эти земли народом, стал коренным названием восточных
славян и их государства, а с выходом восточных славян за пределы своей прародины, рас-
селением и освоением ими всей обширной территории Руси X и последующих веков распро-
странился и на всю эту территорию и все ее население.
Это имя пережило Киевскую Русь, надолго закрепилось за восточнославянскими народа-
ми, вышедшими из нее и создавшими новые восточнославянские этносы — белорусов, укра-
инцев и русских. Название «Русь» долго продолжало обозначать восточнославянские земли
в составе Великого Княжества Литовского и Речи Посполитой. Этот этноним сохранился в само-
названии современных русских и белорусов, он сохранился и в названиях наших государств.
3.1 • Первые известия о княжениях в Белой Руси
Летописец не ошибался, когда говорил, что, как у полян, древние княжения были у кри-
вичей и дреговичей. Он только не помнил о том, что во времена призвания варягов эти пле-
менные группы не были славянскими и имели другие названия, лишь в чем-то схожие с теми,
которыми обозначали жителей тех областей в его время. Следуя за летописью, заблуждались
и историки, полагая, что на всем пространстве будущей Киевской Руси ей предшествовали
славянские племенные союзы.
Не было также завоеваний киевским князем балтских и финских княжений, как это при-
нято считать в исторической литературе. Они сами пригласили в 862 г. Рюрика властвовать
над ними, и это произошло раньше, чем славяне вошли в состав этого нового большого об-
разования. Пребывание крупных и разноэтничных племенных союзов в большом государстве
их вполне устраивало. Преимуществ было больше, чем издержек: прекратились войны между
соседями, они стали активными участниками международной торговли, которую организовы-
вали и проводили киевские князья; их вожди и воины участвовали в совместных военных по-
ходах и получали свою долю награбленного добра. При этом племенные князьки по-прежнему
оставались всесильными правителями в своих землях и иногда могли показывать зубы вели-
ким киевским князьям. С другой стороны, без опоры на местную знать киевские князья не
могли бы успешно осуществлять контроль над громадной территорией, население которой
не только обеспечивало жизненные потребности князей и дружины, но и было производите-
лем и поставщиком различных товаров для заморской торговли.
Славянизация населения этих княжений прошла фантастически быстро и представляет
одну из больших исторических загадок. Из-за отсутствия оригинальных письменных языко-
вых материалов, относящихся к IX—X вв., невозможно проследить в деталях этапы перехода
древнего балтского населения Беларуси на славянский язык. Можно только попытаться ре-
конструировать те условия, которые благоприятствовали процессам славянизации края, ас-
симиляции, которая, несомненно, не была насильственной. В тех исторических условиях ино-
го быть не могло.
Как мы показали раньше, три фактора определили этническое смешение и славянизацию
населения Руси: 1) участие значительной части мужского населении в совместных военных
походах; 2) грандиозная по своим масштабам международная торговля, в подготовку и про-
ведение которой была вовлечена большая часть страны; 3) крещение Руси и христианизация
общества.
Местное население и прежде всего знать были заинтересованы в сближении со славянами
и активно включились в процесс этнического смешения. Не прошло и ста лет, как современ-
ник этих событий византийский император Константин Багрянородный уже воспроизводит
имя кривичей в славянизированной форме и называет их славянами, не раз подчеркивая, од-
нако, различие между славянами и «русью». Но это уже другая проблема.
Дославянские княжения существовали как особые единицы в составе Киевской Руси
и некоторое время, до завершения славянизации этой части страны, сохраняли свои этногра-
фические особенности. В дальнейшем они составили основу политико-административного
деления страны как большие земли Древнерусского государства. Нам представляется, что
территории исторических дославянских племенных союзов дают наилучшую возможность
и основу для определения границ больших древнерусских княжеств, с трудностями при уста-
новлении которых постоянно сталкивались историки, археологи и специалисты по историче-
ской географии.
О существовании на Руси уже в X в. крупных вельмож видно из договора Игоря с Византией
944 г. В нем, кроме представителей от княжеских фамилий, названы 22 посла, которые пред-
ставляли знатных «русских мужей». Кстати, среди них есть и скандинавские имена, что сви-
87
Раздел I История Глава 3
детельствует о том, что варяги были на службе не только у киевского князя, но и у отдельных
вельмож.
Несмотря на взаимную заинтересованность в существовании единого большого государ-
ства, отношения между киевским князем и местными князьями были далеко не безмятежными,
и племенные князьки, которых летопись иногда называет «великими князьями», не раз достав-
ляли хлопоты. В 882 г. Олег вынужден был заменить кривичского князя в Смоленске на своего
наместника. То же он сделал в Любече. Его преемник Игорь лишил власти древлянского князя
и поставил на его место своего богатого мужа, победителя уличей варяга Свенельда, кото-
рый стал править одновременно в двух больших исторических славянских землях — древлян
и уличей. Практика замены местных «великих князей» своими, преданными киевскому князю
наместниками, стала, по-видимому, обычным явлением. Местная знать, составлявшая часть
вооруженных сил киевского князя во время его походов, настолько тесно связала себя с киев-
ским правителем, что уже не протестовала против этого.
При великом князе Святославе система управления государством выглядела следующим
образом. Как и прежде, главным правителем был киевский князь из рода Рюриковичей. От-
дельные земли Руси, по давней традиции, имели своих родовых князей или наместников.
У Святослава было три сына — Ярополк, Роман и Владимир. Старший, Ярополк, сидел в Киеве,
управляя Киевской землей и одновременно решая общие вопросы в отсутствие своего отца,
который не любил сидеть дома и много времени проводил в военных походах. Советником
при Ярополке был опытный престарелый Свенельд. В Переяславской и Древлянской землях
сидел второй сын Святослава — Роман. В Новгород по просьбе новгородцев был посажен
младший и совсем еще тогда юный Владимир. Главным советником при нем был его дядя по
матери, мудрый и коварный грек Добрыня, личность настолько популярная и нестандартная,
что вошла в русские былины под именем Добрыни Никитича. Возможно, Владимир по совме-
стительству, как и Роман, курировал и смоленских кривичей. Впрочем, Смоленском мог управ-
лять наместник, который позже поддержал Владимира в его борьбе против старшего брата.
Новгород и Смоленск издавна были связаны общим интересом, поскольку через Смоленскую
землю проходил торговый путь из Новгорода на юг. В остальных землях сидели либо предста-
вители местных династий, либо наместники киевского князя.
В 972 г., возвращаясь после очередного неудачного похода на Византию, в сражении с пе-
ченегами погиб Святослав. После его смерти первым князем на Руси стал сидевший в Киеве
старший сын Святослава Ярополк. Не совсем понятна причина возникшего конфликта между
ним и Романом, но после проигранного сражения Роман трагически погиб: пытаясь укрыться
за крепостными стенами Овруча, он в ужасной толчее, возникшей на мосту перед городски-
ми воротами, где скопилось множество отступающих конных воинов, упал или был сброшен
с моста в ров вместе с множеством других конников и задавлен под грудой людей и лошадей.
Узнав о смерти брата, Владимир бежал к варягам, набрал там войско и вместе с варягами,
новгородцами и примкнувшими к ним смоленскими кривичами двинулся на Киев. Борьба с
Ярополком завершилась поражением последнего. 11 июня 978 г. Владимир был провозгла-
шен киевским князем.
В связи с этими событиями в летописи под 980 г. появилась запись, которую мы приводим
полностью. «И послал (Владимир. — Э. 3.) к Рогволоду в Полоцк сказать:„Хочу дочь твою взять
себе в жены". Тот же спросил у дочери своей: „Хочешь ли за Владимира?" Она же ответила:
„Не хочу разуть сына рабыни, но хочу за Ярополка". Этот Рогволод пришел из-за моря и дер-
жал власть свою в Полоцке, а Туры держал власть в Турове, по нему и прозвались туровцы.
И пришли отроки Владимира и поведали ему всю речь Рогнеды — дочери полоцкого князя
Рогволода. Владимир же собрал много воинов — варягов, славян, чуди и кривичей — и пошел
на Рогволода. А в это время собирались уже вести Рогнеду за Ярополка. И напал Владимир на
Полоцк, и убил Рогволода и его двух сыновей, а дочь его взял в жены» [ПВЛ. 1950. Т. /. С 253].
88
Западные земли Руси в конце X—XI вв.
Если не считать легендарного Радима, Рогволод, Тур, Рогнеда — первые названные лето-
писью исторические персонажи в западных землях Руси. Правда, упоминание о Туре в данном
контексте — насколько романтическом, настолько и трагическом — выглядит более поздней
вставкой, на что давно обратили внимание исследователи древнерусского летописания. Воз-
можно, сопоставлением Тура и Рогволода автор хотел подчеркнуть их одинаковый статус,
что оба они были правителями двух больших исторических земель. Оба, согласно летописи,
«пришли из-за моря» и, скорее всего, подобно Свенельду, были варяжского происхождения.
Если ограничиться только этим отрывком, то может создаться ложное представление, что
Полоцкая земля была самостоятельным, не связанным с остальной Русью государственным
образованием с собственной княжеской династией, что нередко и трактуется в историче-
ской литературе. Но это совсем не так, и летописный отрывок 980 г. нуждается в специальном
и более тщательном комментарии.
Летописный отрывок 980 г. вызывает много вопросов. Нельзя не заметить, что изложенные
в нем факты противоречат другим, которые мы находим в той же летописи. Перечислим их.
1. Даты приведенных событий и фактов. Отрывок датирует захват Владимиром Полоцка, взя-
тие в жены Рогнеды и последующее движение на Киев 980 г. В действительности же Владимир сел
на киевский стол на три года раньше, и эта дата отмечена в летописи точно — 11 июня 977 г.
2. Рогнеда стала женой Владимира на много лет раньше, поскольку даже второй их сын
Ярослав родился в 978 г., а первый — Изяслав, естественно, не позже 977 г. Следовательно,
брак состоялся не позднее 976 — начала 977 г. Князем в Новгород Владимир был отправлен
при жизни Святослава (во всяком случае, до того, как тот отправился в поход на Византию
в 972 г.). Следовательно, не менее пяти лет он прожил в Новгороде и, будучи новгородским
князем, возможно, женился на Рогнеде. Там же у него родился сын Изяслав. Оттуда летом 977 г.
он пришел в Киев. Откуда же в летописи появилась история об убийстве Рогволода? И было ли
это вообще? И если все-таки было, то когда могло произойти? Во всяком случае, не во время
перемещения Владимира из Новгорода в Киев, что, с учетом приведенной выше хронологии
событий, совершенно невозможно. Быть может, это произошло раньше, когда Владимир со
своим дядей Добрыней ехал из Киева княжить в Новгород? Но и такой вариант очень сомни-
телен: штурмовать Полоцк не было никакой причины.
3. Ярополк еще при жизни отца, т. е. до 972 г., был женат на «красивой гречанке», которую,
по свидетельству летописи, сам Святослав привез ему из своих южных походов [ПВЛ. 1950. Т. I.
С 251]. Поэтому очень трудно согласиться с утверждением, что Рогнеду тоже сосватали за Яро-
полка. Не слишком ли много несоответствий и откровенных несообразностей? Переписчик
или составитель летописного свода не потрудился сопоставить все эти факты, включенные им
в статью под 980 г., с тем, что изложено на предыдущих страницах летописи. И как после всего
этого относиться к рассказу под 980 г.? Что в нем правда, а в чем чистой воды вымысел? Одно
несомненно — его содержанию едва ли следует доверять. Можно сказать и более категорич-
но: все эти события не имели места в 980 г.
Думается, что в летопись под 980 г. попала часть легенды или былины о сватовстве Влади-
мира и мести Рогнеды, оставленной или возникшей не менее чем через 100-150 лет после из-
ложенных в ней событий. Вторая часть легенды, содержащая рассказ о мести Рогнеды за отца,
была вписана в летопись под 1128 г. Кстати, В. Н. Татищев объединил оба рассказа и изложил
их под 1128 г.
Можно было бы, с учетом множества несуразностей, вообще усомниться в реальности Рог-
волода, если бы это имя не стало традиционным для полоцких князей в последующее время.
Очевидно, предка помнили и чтили.
Внук легендарного Рогволода, Изяслав Владимирович, рано умер и оставил только двух
сыновей Всеслава, умершего едва ли не ребенком, и Брячислава. У Брячислава был только
один и довольно поздний сын Всеслав. Зато у Всеслава Брячиславича их было не менее пяти,
89
Раздел I История Глава 3
и одного из них, кстати первенца, он назвал Борисом-Рогволодом. Борис-Рогволод, в свою
очередь, тоже назвал своего первого сына Басил ием-Рогволодом (см. Приложение).
Семейная традиция хранила память о Рогволоде, и одно это позволяет верить в реаль-
ность существования этого человека. Можно лишь сомневаться в правдивости всех тех фак-
тов, которые изложены в этой, несомненно, яркой и древней легенде.
И все же кое-какую ценную информацию из этого документа мы можем извлечь. Мы не
знаем, могли ли отдельные земли («княжения») Руси самостоятельно, без ведома и санкции
киевского князя, приглашать к себе на княжение кого-нибудь со стороны, тем более «из-за
моря». Все это очень сомнительно. К данному времени киевские князья, как явствует из лето-
писи, крепко держали бразды правления, подчинив себе местных князьков: пресекая всякие
попытки сепаратизма, они легко смещали их и заменяли своими людьми. Не имеет докумен-
тального подтверждения сообщение В. Н. Татищева, что только с сороковых годов X в. киев-
ские князья стали брать дань с кривичей, на какую ссылается Н. И. Ермолович, делая вывод,
что только с этого времени кривичи вошли в состав Киевской Руси [Ермалов1ч М., 1990. С 43].
Но дело даже не в нашей оценке исторической ситуации, которая вырисовывается на
основании анализа письменных свидетельств. Кривичи с самого начала вошли в состав госу-
дарства Рюрика. С его именем связано и первое упоминание в летописи о Полоцке. При его
преемнике Олеге, как уже отмечалось, полоцкий «великий князь» находился под его властью,
о чем прямо говорит источник. У нас нет никаких данных, которые бы свидетельствовали
о том, что полоцкие кривичи вышли на какое-то время из-под власти киевских князей, тогда
таких могущественных и властных.
В отрывке Рогволод назван «полоцким князем». В договоре Олега с греками тоже отме-
чается, что в Полоцке, как и в других перечисленных в нем городах, сидит «великий князь».
Это следует прокомментировать особо. Прежде всего надо отметить, что не только в Полоцке
(под этим наименованием, конечно, следует понимать и всю Полоцкую область), но и в других
исторических землях, сохранялся титул князя (или даже «великого князя», чтобы выделить его
среди других, стоявших ниже по рангу). Но это не все. Летописец не раз употребляет термин
«князь» во множественном числе, как будто в тот период их было много на Руси. О множестве
киевских князей, отправлявшихся в полюдье в северные области Руси («внешнюю Русь»), го-
ворит и Константин Багрянородный, и это тогда, когда в Киеве сидел один правитель — Игорь.
Очевидно, для летописца все властители отдельных княжений были князьями. Этот термин
не приобрел еще того значения, в котором он стал использоваться позже, означая прежде
всего Рюриковичей — представителей и потомков рода Рюрика, ближних и дальних. Поэтому
термин «князь» применялся летописцем не только по отношению к киевскому князю и его
родичам, но и для обозначения как потомственных властителей исторических областей, во-
шедших в состав Руси, так и к назначенным на эти должности наместникам. В этом смысле
в приведенном отрывке назван князем и Рогволод.
Таким образом, можно прийти к вполне вероятному выводу, что пришедшие «из-за моря»
Рогволод и Тур не были по своему происхождению потомками местной племенной знати.
Очень маловероятно предположение, что они могли быть, подобно Рюрику, приглашены на
княжение в эти земли или утвердиться там силою оружия. Время было уже не то. Уже почти
120 лет эти земли были подчинены Рюрику и его наследникам. С тех пор киевские князья не
ослабели и не утратили над ними своего контроля. Более того, власть киевских князей значи-
тельно усилилась, а местная знать отдельных земель давно связала свою судьбу с Киевом —
входила в состав княжеского войска, участвовала в походах киевских князей и быстро славя-
низировалась. Нет никаких данных для предположения, что у полоцких кривичей и Туровских
дреговичей проявился вдруг местный сепаратизм и они пригласили к себе правителей «из-за
моря». Едва ли этот факт остался бы без реакции со стороны киевских князей. Ведь нечто по-
добное случилось с радимичами, и известно, чем это закончилось. Поэтому единственным
90
Западные земли Руси в конце X—XI вв.
объяснением летописной фразы «пришли из-за моря» может быть указание, что Тур и Рогво-
лод были скандинавами по происхождению. А править в Турове и Полоцке они стали, конеч-
но же, как назначенные туда киевским князем наместники. И такое назначение, скорее всего,
было сделано Святославом, о чем, впрочем, прямо говорится в Московском летописном сво-
де конца XV в. По свидетельству этой летописи, Рогволод оказался в Полоцке «во дни Святос-
лава Игоревича». Заметим, что Святослав княжил перед этим почти 30 лег. У него было только
три сына, и потому во многие земли обширного государства были направлены наместниками
верные ему люди. Такими, вероятно, являлись Рогволод и Тур.
У В. Н. Татищева сказано, что Рогволод нападал на Новгородские земли, но это не находит
подтверждения ни в одном летописном своде и в принципе маловероятно.
Возвращаясь к цитированному выше летописному отрывку 980 г., хочу обратить внимание
на место, в котором говорится, что Владимир выступил против Рогволода вместе с кривичами.
Какие это кривичи? Известно, что Полоцк с самого начала располагался в земле кривичей,
и позже (1128 г.) этим термином назывались жители Полоцкой земли. Очевидно, здесь речь
идет о смоленских кривичах, о которых летопись говорит еще под 884 г. К сожалению, нам
неизвестно, когда кривичи разделились на две группы — полоцких и смоленских. Возможно,
это произошло еще до Олега; думается, что уже при разделении возникли основания для при-
граничных споров, обусловивших отношения между Полоцким и Смоленским княжествами
в последующие годы.
При Владимире прежняя система управления страной — через местных князей и наместни-
ков — была заменена: главные бразды правления взяли в свои руки сыновья великого князя. Не
столько наместники, сколько местные князьки или представители местной знати таили в себе
угрозу сепаратизма и неподчинения. В этом Владимиру пришлось убедиться, когда в 984 г. он
вынужден был совершить поход в землю радимичей. Шедший впереди него воевода по имени
Волчий Хвост разбил радимичей на реке Пищане. Летописец при этом напомнил старую легенду
о том, что «радимичи от рода ляхов, пришли и обосновались тут и платят дань Руси, повоз везут
и доныне» [ПВЛ. 1950. T.I.C 25б\. Из документа неясно, что послужило причиной похода. Возмож-
но, отказ или задержка с выплатой дани. Вообще, кроме этого эпизода, о радимичах нет почти
никакой информации. События 984 г. позволяют, однако, говорить о существовании в западных
землях Руси радимичского княжества как особой политической и административной единицы.
Источники не сохранили имен правителей этого третьего древнего княжения в Западной Руси.
Владимир принял решительные меры к упрочению своего положения великого князя Руси
и совершенствованию управления страной. У него было 12 сыновей. Девять из них он напра-
вил в качестве правителей в разные земли Руси. Вот как они были распределены в порядке
старшинства. Старший сын Вышеслав был отправлен в Новгород, Изяслав — в Полоцк, Свято-
полк — в Туров, Ярослав — в Ростов, но вскоре после смерти Вышеслава Владимир переме-
стил его в Новгород, а Ростов передал Борису. Глеба Владимир посадил в Муроме, Святослава
в «Древлянской земле», Всеволода — во Владимире, Мстислава — в Тмуторокани. О том, что
получили оставшиеся три сына (Станислав, Позвизд и Судислав), летопись не сообщает. Все
это указывает на то, что при сложности своего состава Киевская Русь представляла собой еди-
ное государство с единым верховным правителем в Киеве.
Исходя из того, в каком порядке сыновья Владимира получили в управление порода, являв-
шиеся, как легко заметить, столицами отдельных областей, можно судить о месте и значении
соответствующих русских княжений в тог период. Полоцкая земля, заметим, занимала второе
место после Новгорода, а Туровская — третье.
Вместе с тем ничего не сказано о таких древних центрах, как Смоленск, Псков, Рязань, Чер-
нигов, Переяславль, Радимичская область. Возможно, некоторые из них подчинялись пере-
численным выше или находились в непосредственном управлении киевского князя (Черни-
гов, Переяславль).
91
Раздел I История Глава 3
Итак, Владимир прежде всего заменил наместников своими сыновьями, выделив им в кня-
жения те исторические области, которые существовали с начала образования Руси. В одну из
них, в область кривичей — Полоцк, был отправлен его второй по старшинству сын, тогда еще
совсем юный Изяслав. Этот выбор был обусловлен, с одной стороны, тем значением, которое
(с геополитической точки зрения) Владимир придавал этому княжеству в системе Руси: через
Полоцкую землю по Двине проходил ближайший путь в Европу, и княжество это граничило
с беспокойными и воинственными литовскими племенами. С другой, что также немаловажно,
Полоцким княжеством раньше управлял дед Изяслава Рогволод. Оттуда была и Рогнеда, одна
из жен Владимира, тогда еще язычника (после принятия крещения он женился на Анне). Это
в какой-то степени соответствовало тем обычаям, которые со временем станут нормой — на-
правлять князей в те области, которые раньше управлялись их отцами и приобрели значение
«отчин», т. е. отцовской (от «отче» — отец) области. Поздняя легенда называет причиной на-
значения Изяслава на полоцкое княжение неудавшуюся попытку Рогнеды убить Владимира,
после чего он по совету бояр отправил ее вместе с сыном в «землю отца ее». Но легенда есть
легенда. Не только Изяслав, но и другие дети Владимира получили в управление большие кня-
жества. То была политика укрепления Руси и власти киевского князя.
Важнейшим событием в истории Руси стало принятие христианства в 988 г. Помимо мораль-
ного, духовного и культурного значения, оно в высшей степени способствовало объединению
страны и стабилизации положения как внутри государства, так и на международной арене.
3.2. Полоцкая земля при первых Изяславичах
Во времена правления Владимира и его ближайших преемников внутри Киевской Руси
окончательно оформляются крупные экономические и политические области (земли) со свои-
ми столицами, князем, собственными органами власти, войском, придворной знатью, еписко-
пами и даже династиями. После того, как Русь смогла устранить постоянно грозившую ей рань-
ше опасность нападения со стороны степных кочевых народов, политическая жизнь в стране
вошла в иное русло. В общегосударственном масштабе на передний план вышла борьба за
киевский великокняжеский трон между различными представителями рода Рюриковичей,
а на местном уровне — борьба отдельных княжеских линий шла за лучшие земли и города.
В отдельные годы Полоцкое княжество занимало почти треть территории современной
Беларуси. С Изяслава начинается особый период в его истории. Вместе с Изяславом в нем
сложилась и прочно закрепилась новая княжеская династия Изяславичей (рис.18).
Рис. 18. Печать полоцкого князя Изяслава Владимировича
92
Западные земли Руси в конце X—XI вв.
О самом Изяславе летопись сообщает очень мало. Известно, что он был старшим сыном
Владимира от Рогнеды и умер в 1001 г., прожив приблизительно 25 лет. Никоновская летопись
дает Изяславу следующую характеристику: «Бысть же сей князь тих, и кроток, и смирен, и ми-
лостив, и любя зело и почитая священнический чин и иноческий, и прилежаша пропитанию
Божественных Писаний, и отвращался от суетных глумлений, и слезен, и умилен, и долготеръ-
лелив» [ПСРЛ. Т, 9. М. 1965. С 68].
Вероятно, при нем был основан и назван его именем город Изяславль (Заславль). Хотя за-
писанная в летописи под 1128 г. легенда приписывает основание города самому Владимиру,
это, скорее, не так.
3.3. Княжение в Полоцке Брячислава Изяславича
Из летописи известно о двух сыновьях Изяслава — Всеславе и Брячиславе. Кто из них был
старшим и кто наследовал полоцкий стол, сведений нет.
В 1003 г„ через два года после смерти отца, скончался Всеслав. Сообщая о его смерти, ле-
топись не называет его князем, что, надо полагать, не было случайным. Можно поэтому пред-
положить, что он не был старшим сыном Изяслава и поэтому не стал полоцким князем. Новым
полоцким князем стал Брячислав Изяславич, долгое княжение которого продолжалось до
1044 г.
Сразу же после смерти Владимира (1015 г.) между его сыновьями вспыхнула война за об-
ладание киевским престолом. Но Изяслава, который мог в первую очередь претендовать на
него, в это время уже не было в живых. Поскольку он умер еще при жизни отца и не успел
стать киевским князем, то все его потомки по существовавшей традиции уже не могли стать
законным образом киевскими князьями. Киев не успел стать их «вотчиной». Это во многом
предопределило дальнейшее развитие Полоцкой земли, ее место в системе русских княжеств
и характер отношений полоцких князей другими русскими князьями.
Победителем в борьбе за киевский стол стал Ярослав, но власть его над остальной Русью
была установлена не сразу. В1026 г. он заключил соглашение со своим братом Мстиславом, по
которому за Ярославом оставалось только Правобережье Днепра, а Левобережье принадле-
жало Мстиславу. Только после смерти Мстислава в 1036 г. Ярослав объединил обе части и стал
«самовластець Русьстей земли» [ПВЛ. 1950. T.I.C 101]. Впрочем, и тогда некоторые княжества
признавали его власть чисто символически.
Тенденции к распаду Руси с новой силой проявили себя после его смерти в 1054 г.
Новый полоцкий князь Брячислав оказался крепким правителем не только потому, что
долго просидел на полоцком столе. С его именем связана война с Новгородом и киевским
князем Ярославом, приходившимся ему дядей. Именно в связи с этими событиями он и стал
нам известен. До 1021 г. летопись ничего не рассказывает о полоцких делах. Поэтому о дея-
тельности Брячислава в течение первых 20 лет ничего неизвестно.
В 1021 г., по сообщению летописи, Брячислав совершил внезапное нападение на Новго-
род, занял город, захватил имущество новгородцев и с пленными горожанами пошел назад
в Полоцк. Однако на реке Судомири его поджидал с войском Ярослав, который, узнав об
этом, проделал путь от Киева до Судомири за 7 дней. Видимо, немало дней пробыл Брячислав
в Новгороде, чтобы весть о нападении Брячислава дошла до Киева. В произошедшей битве на
Судомири Брячислав был разбит и бежал в Полоцк. Пленные новгородцы были освобождены
и вернулись домой [ПВЛ. 1950. Т. I. С 298].
Об этом событии в специфической форме также рассказала, как думают, одна из сканди-
навских саг, которая была записана в XII-XIII вв. Если исключить из нее ряд фантастических
эпизодов, что характерно для произведений подобного жанра, то можно узнать следующее.
Отряд варяжских наемников под началом Эйдмуда, служивший у Ярослава Киевского и при-
93
Раздел I История Глава 3
нимавший участие в его борьбе с братом Святополком, поссорился с Ярославом и ушел в По-
лоцк к Брячиславу. Варяги будто бы и уговорили Брячислава напасть на Новгород и сами при-
няли в этом участие.
Сага поведала и о том, что во время взятия Новгорода была пленена новгородская княжна
Ингигерда, о чем летопись молчит [Джаксом, 1991. С. 145-147].
Было ли это так или нет, сказать трудно. Поживившись награбленной добычей, варяги по-
том ушли от Брячислава. Неизвестно, участвовали ли они в битве на Судомири. Скорее всего,
они оказались наемниками ненадежными и покинули Брячислава перед сражением.
Дальнейшие события развивались довольно странно. Ярослав не идет на Полоцк, а пригла-
шает Брячислава к себе на переговоры и предлагает ему: «буде же со мною за один». Брячис-
лав, судя по всему, соглашается и получает за это два города — Витебск и Усвят. После этого,
заключает летописец, «воеваша Брячислав с великим Ярославом (т. е. — в союзе с ним. —
Э. 3.) вся дни живота своего» [ПСРЛ. 1856. Т. 7. С. 328].
Некоторые исследователи предлагают такое объяснение: экономическое развитие Полоц-
кой земли теснейшим образом было связано с торговлей по Западной Двине, по которой про-
ходил один из вариантов пути «из варяг в греки». Западная Двина представляла собой наибо-
лее прямой путь для выхода в Западную Европу. К тому же в своем верхнем течении Западная
Двина близко подходила к волокам, которые вели от Днепра на север к Новгороду и дальше
в Скандинавию, т. е. к главному пути «из варяг в греки». Установить свой контроль над усвят-
ским волоком и было главной целью Брячислава, чего он и достиг [Насонов А. Н., 1951. С. 151;
Алексеев/!. В., 1966. С. 23/]. Летописец, однако, обошел вопрос о целях, которые преследовал
Брячислав.
Представляется, что более важным, с точки зрения экономических интересов Полоцка,
был тогда путь по Западной Двине на запад. И логичнее было бы направить военные усилия
прежде всего для обеспечения безопасности торговли по этой магистрали. Однако мы это-
го не видим. Странным представляется также и тот факт, что в борьбе Полоцка с Новгоро-
дом остался безучастным Смоленск, который прежде всего был заинтересован в контроле
над волоками и этим путем, решающая роль которого в становлении и росте могущества
Смоленска хорошо известна. Из самого летописного отрывка, да и из скандинавской саги,
вырисовывается, на первый взгляд, авантюрный и разбойничий характер операции, сопро-
вождавшейся не только разграблением Новгорода, но и уводом в плен части его жителей.
Но нельзя пройти и мимо того факта, что побежденный Брячислав получил от киевского
князя два города. Поэтому, может быть, правы и те исследователи, которые предполагают,
что именно борьба за обладание этими городами была причиной столкновения Полоцка
с Новгородом.
В этой истории представляет интерес то обстоятельство, что великий киевский князь вы-
ступает в роли главной политической фигуры, считающей возможным и необходимым вме-
шаться в конфликт и более того — распоряжающийся городами, находящимися далеко от его
столицы. Создается впечатление, что именно он является владельцем этих городов, что имен-
но ему принадлежит верховная власть на Руси, а Новгород и Полоцк являются составными
частями одной страны и подчиняются ему. Впрочем, став киевским князем, Ярослав сохранил
за собой Новгородскую землю в качестве отдельной вотчины.
Можно также прийти к выводу, что территория Полоцкого княжества в этот период еще
продолжает формироваться и что она еще не достигла тех размеров, которые мы увидим поз-
же. Территориальное оформление различных земель внутри русского государства не могло
проходить без конфликтов между соседними княжествами. Киевский князь выступает и как
арбитр в этих спорах, и как всесильный властелин, считающий возможным поддержать одно-
го из соперников и наказать другого. Ему принадлежало и последнее слово в перераспре-
делении областей и городов. Следует также иметь в виду, что города тогда были одним из
94
Западные земли Руси в конце X—XI вв.
средств пополнения княжеской казны, важным источником доходов. Поэтому борьба за них
определялась и экономическими соображениями.
Летописец не уточняет, какие совместные войны вели Ярослав и Брячислав. Выражение
«вся дни живота своего», которое употребил летописец, очевидно, не было случайным. Мож-
но допустить, что Брячислав поддержал киевского князя в его борьбе с Мстиславом в 1023
и 1024 гт., а также принял участие в ряде походов Ярослава, например, против «литвы» в 1040 г.
Полоцкое княжество соседствовало с литовскими племенами, и есть основания предпола-
гать, что это соседство не всегда было мирным. Не случайно с именем Брячислава связывают
основание крепости Браслав на западных границах княжества, получившей свое название по
имени полоцкого князя.
3.4. «Время Всеславово»
Брячислав умер в 1044 г., и на княжеский стол сел его сын Всеслав, одна из самых яр-
ких фигур полоцкой истории. Современники никогда не были к нему равнодушны. Уже
в первом сообщении о занятии им полоцкого княжеского стола летописец, нарушив стиль
и манеру погодного описания важнейших событий, счел необходимым предпослать рас-
сказу о его деятельности как князя некоторые, важные на его взгляд, штрихи к его пор-
трету. По словам летописца, Всеслава «мать родила с помощью волхвования. Когда мать
родила его, у него на голове оказалось язвено. Волхвы же сказали матери его: «Это язвено
навяжи на него, пусть носит его до конца дней своих». И носит его на себе Всеслав и до сего
дня; потому и немилостив на кровопролитие» [ПВЛ. 1950. Т. I. С 304] Представляет интерес
фраза «и носит его на себе Всеслав и до сего дня». Она свидетельствует о том, что запись
о Всеславе была сделана при его жизни, т. е. до 1101 г. — года его смерти. Летописец был
современником этого полоцкого князя, хорошо его знал, потому и сведения о нем заслужи-
вают особого доверия.
В первые годы Всеславова правления Русь претерпела важные политические измене-
ния. Умер в 1054 г. Ярослав Мудрый. Власть перешла к его сыновьям. В Киеве сел стар-
ший — Изяслав, который по завещанию получил также Новгород, в Переяславле — Всево-
лод, в Чернигове — Святослав, во Владимире — Игорь, в Смоленске — Вячеслав. Вскоре
Вячеслав и Игорь умерли. Русью стал владеть «триумвират» — Изяслав, Святослав, Все-
волод. На первых порах братья действовали сообща. В 1060 г. они («Ярославичи») вместе
с полоцким князем Всеславом «собрали бесчисленное войско и отправились в поход на
торков (степной кочевой народ.—Э. 3.), одни на конях, а другие в ладьях». Поход окончил-
ся успешно. Торки «в страхе обратились в бегство и так и перемерли в бегах», — читаем
в летописи [ПВЛ. 1950. Т. /. С. 309]. Всеслав, таким образом, в начале своего княжения вы-
ступает союзником Ярославичей.
На следующий год южные области Руси впервые подверглись нападению со стороны по-
ловцев, нанесших поражение Всеволоду. «Это было первое зло нам от поганых и безбожных
врагов»,— с горечью записал летописец. Нападение было неожиданным, и мощь половцев
еще не была должным образом оценена. Видимо, этим следует объяснить тот факт, что в отра-
жении их нападения, судя по всему, участвовал один Всеволод. Вскоре началась борьба Ярос-
лавичей с их племянником Ростиславом, захватившим Тмутаракань.
Воспользовавшись тем, что Ярославичи были заняты южными делами, Всеслав «начал рать
копить» и в 1065 г. неожиданно напал на Псков. На следующий, 1066 г., нападению подверг-
ся Новгород. Этим самым Всеслав, по словам летописца, «начал междоусобную войну» [ПВЛ.
1950. II. С 310]. Новгород был взят и разграблен. Были сняты даже колокола с главной го-
родской святыни — Софийского собора. Военные успехи Всеслава свидетельствуют прежде
всего о силе Полоцкого княжества и неординарности самого князя. Однако формулой «меж-
95
Раздел I История Глава 3
доусобная война» не раскрываются цели, которые преследовал Всеслав. Есть мнение, что
к этому времени в Полоцке было закончено строительство Софийского собора. Его нужно
было оснастить церковным инвентарем. Поэтому-то и были сняты колокола с новгородского
храма. Другие высказывают предположение, что Всеслав просто стремился расширить терри-
торию княжества и присоединить к нему Псков и Новгород.
С таким мнением согласиться невозможно. Утвердившаяся на Руси практика получения
князем только тех княжений, в которых до этого сидел его отец (право вотчины), делала неза-
конными такие захваты. Думается, что Всеслав был достаточно зрелым политиком, чтобы не
строить столь авантюрных планов. Существовали нормы, регулировавшие территориальные
споры и вопросы занятия княжеских столов.
Еще можно было, используя силу и благоприятную политическую ситуацию, отхватить себе
какой-то кусок земли, спорный приграничный город, наконец, совершить грабительский на-
езд, но надеяться на то, что захват крупного княжеского центра, который никогда не входил
в состав полоцких семейных вотчин, останется безнаказанным, было настолько безрассу-
дным, что приписывать Всеславу такие намерения — значит недооценивать эту личность, его
государственный ум. Всеслав не был новичком в политике. За его плечами были уже 22 года
пребывания на престоле одного из крупнейших русских княжеств.
Тем не менее, в данном случае Всеслав просчитался. Видимо, он надеялся, что Ярославичи
увязнут в борьбе с авантюрным и энергичным Ростиславом. Появление половецкой опасно-
сти, казалось бы, тоже должно было приковать их силы к южным границам, на что, возмож-
но, надеялся и Всеслав. Но проблема с Ростиславом разрешилась неожиданным образом. Он
был отравлен подосланным убийцей. Сразу же после смерти Ростислава (3 февраля 1067 г.)
Изяслав, Святослав и Всеволод двинулись против Всеслава. Стояла суровая зима с глубоким
снегом («зиме усск велице... и был снег велик...» [ПВЛ. 1950. T.I.C 112]. Странно, что первым
полоцким городом, который оказался на их пути, был Минск. «И подошли к Минску («Менску»),
и «меняне» закрылись в городе. Эти же князья взяли Минск, и перебили всех мужчин, а жен-
щин и детей взяли в плен» [ПВЛ. 1950. Т. I. С. 312]. Так на странице летописи появилось первое
упоминание о Минске (рис. 19).
Рис. 19. Взятие в плен минчан в 1067 г. Миниатюра Радзивилловской летописи
96
Западные земли Руси в конце X—XI вв.
Город, как показали раскопки, имел мощные укрепления, и минчане, несмотря на неравен-
ство сил, решились оказать сопротивление объединенному войску трех самых крупных рус-
ских князей, надеясь, вероятно, на то, что им удастся устоять до прихода Всеслава. Но Всеслав
не успел. Противники сошлись позже, 3 марта 1067 г., в бою около какой-то Немиги. «И был
бой жестокий, — записал летописец, — и много людей пало, и одолели Изяслав, Святослав,
Всеволод. Всеслав же обратился в бегство» [ПВЛ. 1950. Т I. С. 312].
Это была одна из самых жестоких междоусобных схваток, горьким эхом отозвавшаяся по
всей Руси. О ней долго помнили. 120 лет спустя автор «Слова о полку Игореве», осуждая кня-
жеские «свары», вспомнит о ней: «На Немизе снопы стелють головами, молотятъ чепи хара-
лужными, на тоце животъ кладутъ, веютъ душу от тела. Немизе кровави брезе не бологомъ
бяхуть посеяни, посеяни костьми усских сыновъ» [«Слово о полку Игореве». 1955. С. 42-43]
рис. 20).
Летопись не рассказывает, что было дальше после взятия Минска и победы над Всеславом.
Неизвестно, разъехались ли южнорусские князья по своим домам или остались здесь. Что ста-
то с Всеславом, с Полоцком? Ничего об этом неизвестно. Известно только, что противостоя-
ние возобновилось летом.
20. Битва на Немизе. Миниатюра Радзивилловской летописи
Летопись сообщает, что в том же году Ярославичи стояли лагерем под Оршей и предло-
жили Всеславу, который стоял с войском на другом берегу Днепра, переплыть к ним в шатер
-тя переговоров, поклявшись, что ничего с ним не сделают. Всеслав переплыл в лодке, взяв
жух своих сыновей, но был коварно схвачен и увезен в Киев, где его вместе с сыновьями
оточили в тюрьму. О сражении, какое можно было предполагать в связи с этим, ничего не-
«эеестно (рис. 21).
На следующий год Ярославичи потерпели жестокое поражение от половцев на реке Альте.
*сгда весть об этом достигла Киева, киевляне потребовали от своего князя Изяслава выдать
•• оружие и коней для борьбы с половцами. Перепуганный князь колебался. Тогда низы дви-
--'ись к темнице, где томился Всеслав, взломали стены и освободили его. Узнав об этом, Из-
клав бежал в Польшу к своему родственнику — королю Болеславу за помощью. 15 сентября
368 г. восставшие киевские низы, вопреки всем законам о престолонаследии, провозгласили
97
Раздел! История
Глава 3
великим киевским князем Всеслава. Это был первый и последний случай пребывания на ки-
евском столе представителя полоцкой династии. Летописец объяснял это Божьим наказани-
ем за нарушение Ярославичами клятвы, когда они «целовали крест» под Оршей, обещая ему
безопасность.
Всеслав пробыл в заключении 14 месяцев. Киевским князем ему довелось пробыть до
2 мая 1069 г., т. е. семь с половиной месяцев. Об этом периоде его деятельности летописи
хранят полное молчание. А ведь общая ситуация была не из простых. Своим освобождением
и возведением на престол Всеслав был обязан восстанию горожан. В каком-то смысле он был
их ставленником. Дал ли он им коней и оружие, каких они требовали от Изяслава, какую во-
обще политику он проводил, принимая во внимание недавнее нашествие половцев? Обо всем
этом летопись хранит молчание. Можно предположить, и для этого есть основания, все, свя-
занное с пребыванием Всеслава на киевском столе, было изъято при редактировании лето-
писи по требованию последующих киевских князей. Наивно думать, что русское летописание
не проявляло к этому необычному в истории Киева периоду никакого интереса. Невозможно
также предположить, что за это время не произошло ничего существенного и достойного вни-
мания летописца.
Пропустив семимесячный период княжения в Киеве Всеслава, летопись сразу же перехо-
дит к рассказу о возвращении прежнего князя Изяслава. Возвращался он не один, а с польским
войском своего родственника. Киевляне приготовились к бою, расположившись лагерем под
Белгородом. Но неожиданно Всеслав оставляет киевское войско и под покровом ночи бежит
в Полоцк.
Вернувшийся в Киев Изяслав жестоко расправился с теми, кто в свое время поддержал
Всеслава. По свидетельству летописи, Мстислав, сын Изяслава, 70 человек казнил, а другим
выколол глаза, и «без вины погуби, не испытав» [Рыбаков Б. А., 1982. С 442].
Рис. 21. Всеслав Брячиславич с детьми переплывает Днепр под Оршей в 1068 г.
Миниатюра Радзивилловской летописи
98
Западные земли Руси в конце X—XI вв.___________________________________________
Подвергся гонению и настоятель Печерского монастыря Антоний. Сподвижником Анто-
ния был крупный церковный и политический деятель Никон, с именем которого академик
А. А. Шахматов связывал составление Второго летописного свода 1073 г. Очень вероятно,
что именно Никон является автором летописного повествования о событиях 1066-1068 гг.,
современником и свидетелем которых он был сам. Поэтому можно почти с уверенностью го-
ворить, что этот свод содержал записи и о деятельности Всеслава в период его пребывания
на киевском столе. Известно, что Никон с нескрываемой симпатией относился к Всеславу
и поддержал переворот. Это, наверное, и явилось причиной исчезновения из летописи рас-
сказа об этом периоде. Сохранившееся же повествование о Всеславе подверглось жесткой
редакции.
Поэтому большой исторический интерес представляют более поздние сведения о Всесла-
ве в «Слове о полку Игореве», хоть они и облечены в образную поэтическую форму: «Всеслав
князь людей судил, князьям города рядил, а сам в ночь волком рыскал: из Киева дорыскивал
до петухов в Тмутаракань» [«Слово о полку Игореве». 1955, С 43]. В словах «Всеслав князь людей
судил» академик М. Н. Тихомиров считал возможным видеть намек на какие-то реформы, про-
веденные этим князем в области судопроизводства. Реформа могла касаться прежде всего
«людей», т. е. простого люда. Это нововведение, возможно, заключалось в том, что князь сам
осуществлял судопроизводство, не передоверяя его тиунам. Именно такое требование, как
считал академик М. Н. Тихомиров, выдвигали позже, в 1146 г., восставшие киевляне. Выраже-
ние же «из Киева дорыскивал до петухов в Тмутаракань» рассматривается как указание на ор-
ганизованный Всеславом поход в далекую Тмутаракань на Таманском полуострове. Возможно,
при Всеславе был осуществлен удачный поход против половцев.
Ученые с вниманием относятся и к одному из сюжетов былины о Волхе Всеславиче, про-
тотипом которого, как считают, был Всеслав Полоцкий. В былине воспевается победа Волха
Всеславича над «индийским царем», покушавшемся на Киев. Допускается возможность отра-
жения в былине какого-то реального факта — может быть, удачный поход на Тмутаракань,
может — защиту киевлян от Изяслава, приведшего на Русь польские войска.
Возвратившийся в Киев Изяслав не мог простить унижений, организовал поход на Полоцк
и изгнал оттуда Всеслава, посадив на полоцкий стол своего сына Мстислава. Но Мстислав
вскоре умер и на его место сел другой сын киевского князя — Святополк. Есть сведения, что
Всеслав после этого оказался далеко на севере у финского племени водь и даже пытался овла-
деть Новгородом, но был разбит [Алексеев Л. В., 2006. Кн. 2. С 7\.
В1071 г. Всеславу удалось выбить на какое-то время из Полоцка Святополка, но в битве под
Голотическом он снова потерпел поражение, на этот раз от третьего сына Изяслава—Яропол-
ка (точное месторасположение Голотическа неизвестно. — Э. 3.). Этим сражением и заверши-
лась чегырехлетняя открытая борьба Всеслава с киевским князем.
Последующие упоминания в летописи о полоцких делах отличаются еще большей фраг-
ментарностью. По ним можно прийти к заключению, что Изяслав и Всеслав не только помири-
лись, но и проявили обоюдное стремление к союзу. В1073 г. Всеслав сватает своего сына Гле-
ба, известного по последующим сообщениям как первого минского князя, за дочь Ярополка
Изяславича — Анастасию, т. е. внучку киевского князя Изяслава. Этим актом был закреплен
новый политический союз. Сами обрученные были еще младенцами. Простой подсчет пока-
зывает, что Анастасия только родилась в том году (по сведениям летописи, она умерла в 1158 г.
в возрасте 84 г.—Э. 3.). Имеются некоторые основания предполагать, что по соглашению меж-
ду князьями Всеслав вернул себе Полоцкий стол.
Союз киевского и полоцкого князей встретил враждебное отношение со стороны бра-
тьев Изяслава — Святослава и Всеволода, которые сразу же расценили его как сговор киев-
ского и полоцкого князей, направленный против них. Святослав склонил Всеволода высту-
пить совместно против Изяслава: «Если его не упредим, он нас выгонит», — убеждал брата
99
Раздел I История Глава 3
Святослав [ПВЛ. 1950. Т. I. С. 322]. В результате их выступления Изяслав снова был вынужден
бежать со своими сыновьями в Польшу. Странно, но никаких акций против Всеслава тогда
не последовало.
В 1077 г. против Всеслава было организовано два похода южнорусских князей. Полоцк не
был взят, но его окрестности, по словам сына Всеволода, Владимира (в последствие Моно-
маха), были «вызжены» [ПВЛ. 1950. Т. I. С. /59]. Есть мнение, что причиной выступлений были
какие-то действия Всеслава против Новгорода и Смоленска.
Русь вступила в затяжную полосу межкняжеских усобиц. «Племянники Всеволода требова-
ли у него то одной волости, то другой и по любому поводу брались за оружие то для того, что-
бы воевать в открытом поле, то ли для того, чтобы исподтишка вонзить саблю в опасного со-
перника, как это было с Ярополком Изяславичем, заколотым подосланным убийцей. Сильные
князья слишком бесцеремонно пользовались своей силой... Слабые князья непрерывно ин-
триговали друг против друг и разоряли Русь своим усобицам» [Рыбаков Б. А., 1982. С 446-447].
В 1078 г. Олег и Борис привели на Русь половецких ханов. Всеслав попытался использовать
благоприятную ситуацию, когда южнорусские князья были заняты усобицами, и сжег Смо-
ленск. Туда с конницей, «захватив поводных коней на перемену», поспешил Владимир Моно-
мах. Не застав Всеслава в Смоленске, как пишет Мономах в перечне своих походов, он в по-
гоне за Всеславом «пожег землю и с боем прошел до Лукомля и до Логожска (Логойск), затем
на Друцк с боем же» [ПВЛ. 1950. Т. I. С. 361].
В 1084 г. (или 1085) Владимир Всеволодович с черниговцами, половцами и читеевичами
внезапно захватил Минск, не оставив в нем, по его словам, «ни челядина, ни скотины» [ПВЛ.
1950. Т. I. С. 160]. Из лаконичного перечня совершенных Владимиром Мономахом походов,
в котором зафиксированы события конца 70-х — середины 80-х гг., трудно делать какие-то
выводы. Летопись о большинстве из них хранит молчание. Непонятны претензии Всесла-
ва ни на Смоленск, ни тем более на Новгород, если именно из-за них, как думают, велись
военные действия. То, что между Всеславом и Всеволодом Ярославичем, утвердившимся
на Киевском столе после смерти своих старших братьев, Святослава (1076 г.), а позже —
Изяслава (1078 г.), сложились неприязненные отношения — это факт, и начало неприязни
уходит далеко в предыдущие годы. Может быть, Всеволод не мог простить Всеславу его
союза с Изяславом. Может быть, — и это более вероятно — виной была бескомпромисс-
но самостоятельная позиция Всеслава, демонстративно отказывавшегося участвовать
в совместных походах против южных кочевников и тем более — в междоусобных распрях
южнорусских князей.
«Наезд» Мономаха в 1084-1085 гг. — последнее известное по летописи событие в полити-
ческой истории Полоцкого княжества XI в.
В 1092 г. была страшная засуха «так, что земля выгорела, многие леса загорались сами со-
бой и болота». В Полоцкой земле вспыхнула эпидемия, унесшая тысячи людей [Рыбаков Б. А.,
1982. С. 447]. Под 1092 г. летопись сообщила о странном явлении в Полоцкой земле: «Преуди-
вительное чудо представлялось в Полоцке. Ночью слышался топот, бесы, точно люди стеная,
рыскали по улице. Если кто выходил из дома, желая увидеть, тотчас бывал невидимо уязвляем
бесами раною и от этого умирал, и никто не осмеливался выходить из дома. Затем (бесы) нача-
ли днем появляться на конях, а не было их видно самих, видны были только коней их копыта.
И так они ранили людей в Полоцке и его области. Потому люди и говорили, что это мертвецы
бьют полочан. Началось же это знамение с Друцка» [ПВЛ. 1950. Т. I. С. 342]. Попытки некоторых
исследователей усматривать в этом своеобразное отображение внутренних волнений и клас-
совой борьбы малоубедительны.
После «наезда» Мономаха Всеслав благополучно прокняжил в Полоцке еще 16 лет и умер
14 апреля 1101 г., оставив после себя большое и относительно единое княжество. Он крепко
держал бразды правления. Источники не говорят о каких бы то ни было внутренних трениях
100
Западные земли Руси в конце X—XI вв.
в княжестве или противостояниях волостей. Его сыновья действовали в согласии с отцом
и не перечили ни ему, ни, пока он был жив, друг другу. Только однажды, как мы отмечали, его
сын Давыд, по неизвестным причинам, участвовал в походе против своего брата, минского
князя Глеба.
Всеслав оставил о себе яркую и долгую память у ближних и дальних потомков.
3.5. Исторический портрет Всеслава
Ни один исторический деятель Западной Руси не был столь популярен, как Всеслав. Его
слава и известность вышли далеко за пределы Полоцкого княжества, а сам он приобрел
черты общерусского героя. Это может показаться несколько странным и даже необъясни-
мым, если бы мы попытались нарисовать его исторический портрет на основании только
одних летописных данных, главного источника по этому периоду. Странность обнаружи-
вается в том, что портрет Всеслава, нарисованный строгим историком, который бы рас-
полагал одними лишь летописными свидетельствами, совершенно не совпадет с образом
почти былинного народного героя, который выявляется по другим источникам. В самом
деле, если строго следовать за летописью, то перед нами — прежде всего князь-неудачник,
склонный к авантюризму: разбойничье нападение на Псков и Новгород и страшное пора-
жение у Немиги; глупое пленение под Оршей и ничем необъяснимое бездействие его дру-
жины, не заступившейся за своего князя; четырнадцатимесячное пребывание в заключе-
нии у киевского князя; необъяснимое бегство от киевской дружины, вверившей ему в руки
свою судьбу, накануне сражения с Изяславом, бегство, очень похожее на проявление тру-
сости; новая битва под Голотическом в 1071 г. и снова поражение; примирение с основным
противником и практически исчезновение с политической арены. Вот штрихи к его пор-
трету, которые можно получить из летописи. Единственно положительная черта Всеслава,
которая просматривается в них, — личная храбрость. Да и то, чтобы как-то нейтрализовать
это впечатление, делается ссылка на действие каких-то потусторонних сил (рождение от
волхвования и т. д.). Чем же он прославился, почему он вошел в легенду наряду с князем-
солнышком Владимиром? Почему о нем 120 лет спустя с нескрываемым восторгом вспом-
нит автор «Слова о полку Игореве»?
Столь разительное расхождение образов Всеслава, нарисованных летописью, народным
преданием и автором «Слова о полку Игореве», дает основание утверждать, что летописные
тексты о событиях, связанных с деятельностью Всеслава, в дошедших до нас сводах были тща-
тельно отредактированы противниками Всеслава. И разве не странно, что Всеслав, который,
судя по летописи, был зачинщиком усобицы 1067 г., приведшей к одному из самых кровопро-
литных в истории Древней Руси сражений между «русскими сынами», изображен в «Слове»
почти былинным героем? Здесь он — храбрый воин, стремительный всадник, способный
перевоплотиться в волка и «перерыскать» (перегнать) самого Хорса — одного из великих
языческих богов древних славян, бога солнца. И нет ничего удивительного в том, что именно
с Всеславом Полоцким соотносится один из героев русских былин Волх Всеславич. В былинах
он изображен могучим феодалом, окруженным «хороброй» дружиной. Как и в «Слове о полку
Игореве», он не только воин, но и человек-оборотень, способный перевоплотиться то в ясно-
го сокола, то в серого вола, то в гнедого тура (рис. 22).
Своей необыкновенной популярностью Всеслав, конечно, был обязан не только и не столь-
ко личным качествам, сколько обстоятельствам, сделавшим его киевским князем. Именно оре-
ол народного избранника сделал его общерусским, почти былинным героем. Автор «Слова»,
высокообразованный человек, тонкий ценитель и знаток фольклора, сумел искусно вплести
в свой рассказ о Всеславе образ и ритмику народного эпоса, принял и передал народную
оценку жизни и деятельности этого князя.
101
Раздел I История
Глава 3
Рис. 22. Всеслав Брячиславич. Фрагмент миниатюры Радзивилловской летописи
В своем рассказе о Всеславе автор «Слова» на первое место поставил наиболее важный,
по его мнению, эпизод из жизни князя — вокняжение в Киеве. Есть мнение, что в поэму была
включена часть песни, которой народ прославил Всеслава посреди киевского княжеско-
го двора 15 сентября 1068 г. Это было настолько выдающееся событие, что даже в рассказе
о битве на Немиге автор, осудив ее, опустил ее итог для самого Всеслава, ограничившись за-
мечанием: «Хоть и вещая душа была в храбром теле, но часто беды терпел он».
102
Западные земли Руси в конце X-XI вв.
Избрание его киевским князем в трагическое для Руси время после поражения от по-
ловцев нельзя рассматривать как случайное. Уже тогда он, скорее всего, сумел прославить
свое имя военными победами. И не только, наверное, захватом Пскова и Новгорода, что едва
ли воспринималось тогда благожелательно. Думается, что славу ему составили победы над
соседней «Литвой», успехи в овладении подвинскими землями. Можно предположить, что
именно с деятельностью Всеслава следует связывать выход Полоцкого княжества к берегам
Балтики, чьи народы платили дань полоцким князьями до начала XIII в. Едва ли это смогли сде-
лать наследники Всеслава. Более того, именно их, «внуков Всеславлих» упрекает автор «Слова
о полку Игореве» в том, что они утратили «дедову славу» и терпели неудачи в сражениях
с литовцами.
Расхождение оценок личности Всеслава в летописи и других, пусть и очень скудных и спец-
ифических источниках, свидетельствует, что многое оказалось скрытым от нас, не внесенным
или исключенным из общерусского летописания. Это один из примеров того, как уже тогда
* угоду политическим амбициям властителей подчищалась летопись, редактировались исто-
рические документы.
Конечно, киевские летописцы, внимание которых было прежде всего приковано к тому,
что происходило на южных рубежах Руси, могли проявлять меньше интереса к тому, что про-
исходило на севере. Полоцкие же оригинальные летописи, в существовании которых нельзя
сомневаться, к сожалению, до нас не дошли. «Дедова слава» долго звучала в Полоцкой земле,
и можно только догадываться, как были описаны жизнь и деятельность Всеслава в полоцких
летописях.
4.1. Полоцкая земля после Всеслава
Год смерти Всеслава принято считать началом удельного периода в истории Полоцкого
княжества. Летопись называет семь имен сыновей Всеслава: Борис, Глеб, Давыд, Рогволод,
Роман, Ростислав и Святослав. Однако, поскольку князья имели по два имени — славянское
и церковное, есть основания предположить, что один и тот же Всеславич в летописи мог быть
назван в одних случаях славянским, в других — церковным именем. Поэтому количество сы-
новей могло быть меньше. Ниже мы попытаемся доказать, что Борис и Рогволод — это одно
и то же лицо. Несмотря на крайнюю скудость источников и учитывая предыдущие и после-
дующие события, можно предположить, что старшим из Всеславичей был Борис, за ним сле-
довал Глеб. Именно они сопровождали отца во время военных действий 1067-1068 гг. и были
пленены вместе с отцом. Третьим из Всеславичей, по всей видимости, является Давыд. Самым
младшим — Святослав. О порядке по старшинству других братьев судить сложно.
По-видимому, еще при жизни отца сыновья Всеслава получили различные волости (уде-
лы), которые потом стали их наследственными вотчинами.
Анализируя все известия о владениях потомков Всеслава, можно прийти к следующему
представлению о том, как было поделено «достояние Всеслава». В Полоцке сел Борис. Ему
и его потомкам принадлежал также Друцк. Второй сын Всеслава — Глеб получил Минск, тре-
тий — Давыд — Изяславль (Заела вл ь).
Деление наследства во все времена вызывало недовольство у некоторых наследников,
считавших себя обделенными, что было чревато опасностью будущих конфликтов между
ними. Так было и с полоцкими князьями. Можно предполагать, что с самого начала братья
стремились к большей самостоятельности от старшего брата, имели претензии друг к другу,
что и стало причиной попыток перераспределить некоторые волости.
Незадолго до смерти Всеслава принцип владения «своими отчинами» был юридически за-
креплен на Руси съездом князей, собравшихся в 1097 г. в Любече. И хотя полоцкие князья не
были на съезде, это объективно упрочило особое положение Полоцкой земли в системе других
русских княжеств как вотчины потомков Всеслава. Киевский князь Владимир Мономах пред-
гринял последнюю попытку усилить ведущую роль в государстве великого киевского князя,
укрепить внутренние связи между русскими землями и положить конец междоусобицам.
Согласно сведениям В. Н. Татищева, в 1102 г. полоцкий князь Борис совершил успешный
поход против ятвягов. По возвращении он основал новый город и назвал его своим именем —
Борисов [Татищев В. Н„ 1963. С. 123] (рис. 23).
В 1103 г. Давыд принял участие в совместном походе русских князей против половцев.
Представляется несколько странным, что другие полоцкие князья, и прежде всего Борис
• Глеб, остались в стороне. Возможно, у них еще свежа была память о месяцах, проведенных
а заточении вместе с отцом в киевском «порубе».
Видимо, отказ этих князей участвовать в походе против половцев стал причиной органи-
зованного киевским князем в следующем, 1104 г., нападении на Минск, в котором участвовали
киевский воевода Путята, сын Владимира Мономаха Ярополк, новгород-северский князь Олег
примкнувший к ним их недавний союзник по выступлению против половцев Давыд Всесла-
шч [ПВЛ. 1950. Т. I. С 185]. Однако взять город им не удалось. Князья, «не добившись ничего,
возвратились назад».
В1106 г. Всеславичи — уже совместно — выступили против латышского племени земига-
ж>в, которое, судя по данным хроник и старым географическим картам, обитало к югу от За-
падной Двины. Поход закончился жестоким поражением полоцкого войска. Братья потеряли
•тысяч «дружины» [ПВЛ. 1950. Т. I. С /86]. Летопись не перечисляет конкретных участников
•□кода, но, судя по числу погибших, можно допустить, что большая часть сыновей Всеслава
в той или иной мере были задействованы. Это, пожалуй, единственный случай совместных
105
Раздел! История
Глава 4
Рис. 23. Княжества Белой Руси
действий братьев, зарегистрированный летописью. В целом же характер сообщений, пусть
и очень фрагментарных, о полоцких делах оставляет впечатление, что отношения между Всес-
лавичами были не столь уж братскими. На это указывают и события 1104 г., и история с мин-
ским князем Глебом, которая произошла позже.
В 1113 г. киевский стол занял Владимир Всеволодович Мономах, сохранивший за собой
также Переяславское и Ростово-Суздальское княжества. Ему удалось фактически установить
контроль над всей Русью. Не только Южная Русь, но и Западная, ощутили на себе жесткую
и властную руку Мономаха. Ему удалось на некоторое время приостановить процесс «суве-
ренизации». Никто не решился даже воспротивиться тому, что киевский стол был занят им
вопреки традиционному праву старшинства.
Исключение, может быть, составил минский князь. В 1116 г., сообщает летопись, «ходил
Владимир на Глеба. Глеб ведь воевал с дреговичами, Случеск (Слуцк) пожег, и не каялся в этом,
и не выражал покорности, но еще больше перечил Владимиру, укоряя его. Владимир же, на-
деясь на Бога и на правду, пошел к Минску с сыновьями своими, и с Давыдом Святославичем,
и Ольговичами. И взял Вячеслав Оршу и Копысу (Копысь), а Давыд с Ярополком взяли Дрютеск
(Друцк) на щит, а Владимир сам пошел к Смоленску (здесь, очевидно, допущена ошибка, и вме-
106
Полоцкая земля в удельный период (XII — середина XIII вв.)
сто Смоленска следует читать Минск. — Э. 3.). Затворился Глеб в городе. Владимир же начал
ставить избу в своей стоянке против города. Глеб же, увидев это, пришел в ужас и стал слать
к Владимиру послов с мольбами. Владимир же пожалел проливать кровь в дни Великого поста
и примирился с ним. Глеб же, выйдя из города с детьми и дружиною, поклонился Владимиру,
и договорились с ним о мире, и обещался Глеб во всем слушаться Владимира. Владимир же,
дав мир Глебу и дав ему наставление обо всем, дал ему Минск, а сам возвратился в Киев» [ПВЛ.
1950. T.I. С. 403] (рис. 24).
Лю 24. Печать минского князя Глеба Всеславича. найденная в раскопках Минска
Этот большой отрывок из летописи вызывает немало вопросов. Например, почему, чтобы
усмирить князя небольшого удела, Владимир должен был направить против него такое боль-
шое войско, состоявшее из собственной дружины, дружин, по меньшей мере, двух его сыно-
вей (Ярополка и Вячеслава), дружины Давыда Святославича (черниговский князь), дружин
Ольговичей (у Олега было три сына; сколько из них приняло участие в походе, не указано)?
Зачем нужно было брать Друцк, Копысь и Оршу? Почему не назван ни один из братьев Глеба?
Неужели они остались безучастными к этим событиям и судьбе брата? Летопись не назвала
причины нападения Глеба на Слуцк. Между тем из текста видно, что город находился в земле
«дреговичей», т. е. входил в состав Туровского княжества. Когда в 1113 г. Владимир Мономах
стал киевским князем, он переподчинил Туров, в котором до этого сидел сын прежнего ки-
евского князя Ярослав, непосредственно себе. Поэтому совершенно очевидно, что минский
«нязь выступил против самого Мономаха, и реакция последнего понятна.
Первое предположение, которое напрашивается при анализе цитированного текста лето-
•шси, то, что Глеб мог владеть не только Минском, но и названными городами — Друцком,
Эршей и Копысью, которые и были взяты союзными князьями. Однако можно также пред-
толожить, что эти города, не входя в состав его княжества, поддержали Глеба в его борьбе
с Мономахом или же были подчинены Глебом раньше. К сожалению, мы не знаем, чем был
недоволен Глеб и в чем он упрекал Мономаха. Вспомним, однако, что Глеб был зятем бывше-
го Туровского князя Ярополка Изяславича, и Слуцк мог быть передан в свое время Глебу. Но
Мономах переподчинил город, и этот стало причиной конфликта.
Что касается поднепровских городов — Орши, Друцка и Копыси — то следует заметить,
•<то в последующее время они были предметом спора между полоцкими и смоленскими кня-
107
Раздел! История Глава 4
зьями. Видимо, этот пограничный спор имел давнюю историю и восходит к далекому периоду
определения границ между полоцкими и смоленскими кривичами. Поэтому трудно предпо-
ложить, что полоцкий князь Борис мог быть безучастным наблюдателем этих событий. Без его
поддержки Глеб едва ли отважился бы на открытую борьбу с Мономахом. Заметим, что Давыд
Всеславич и в этой ситуации оказался на стороне противников свого брата. Похоже, что он
был чем-то очень недоволен; возможно, тем, как были поделены полоцкие земли после смер-
ти Всеслава.
Из летописи явствует, что Мономах оставил Глебу только Минск. Победа, несмотря на яв-
ное военное превосходство, досталась ему нелегко. По нашим подсчетам, Мономах простоял
под стенами Минска около двух месяцев — с конца января, весь февраль и какую-то часть
марта — и смог склонить Глеба к повиновению только в результате долгой осады города [За-
горульский Э. М., 1982. С 23-24].
Как видим, Глеб вынужден был просить мира и обещать «по всему послушати Володимера».
Однако, судя по последующим событиям, это был вынужденный шаг, и Глеб не намеревался
«во всем быть послушным». Вскоре он предпринял какие-то новые действия, которые заста-
вили Мономаха снова выступить против минского князя. В летописи ни действия Глеба, ни
мотивы Мономаха не объяснены. Сказано лишь, что в 1119 г. Владимир «взял Минск у Глеба
у Всеславича, самого привел в Киев. В том же году скончался Глеб в Киеве Всеславич, сентября
13» [ПСРЛ, Т. II. СТ. 285]. У Татищева приведены некоторые подробности. По его сведениям, Глеб
вместе с полочанами «начал воевать области Владимировых детей, Новогородскую и Смо-
ленскую. Владимир, хотя сего беспокойного князя смирить, послал Мстислава сына с братьею
и воеводы с довольным войском и велел, как возможно, Глеба самого поймав, привести.
Мстислав же, пришед вскоре, Минск, оступя, взял, где и Глеба, не приав его прозьбы о мире
пленил и в Киев привез, где он в заточении преставился» [Татищев В. Н. История Российская.
1963. С 133,134]. Существует мнение, что здесь речь идет о Новогородке на Немане (тепереш-
ний Новогрудок). Если все было так, как пишет В. Н. Татищев, то это указывает на попытку Глеба
расширить владения Всеславичей как на востоке, так и на западе.
В этом отрывке представляет интерес указание на то, что Глеб не был одинок в борьбе
с могучим Мономахом и смог на какое-то время возглавить коалицию полоцких князей. Ис-
точники также не сообщают, какую кару понесли другие полоцкие князья, но «мать городов
русских» — Киев оказалась для Глеба злой мачехой. В детстве вместе с отцом он был приведен
в город, чтобы провести полтора года в заточении. В киевской же тюрьме суждено ему было
и закончить свои дни. Похоронен он был в Киево-Печерской лавре. Если предположить, что
в 1068 г., когда он вместе с братом Борисом сопровождал отца и был пленен Ярославичами,
ему было 10-12 лет, то умер Глеб в возрасте приблизительно 60-62 лет.
Похоже, что Мономаху удалось взять под свой контроль и полоцких князей. Косвенные
данные позволяют предположить, что Минск на достаточно длительное время отошел к ки-
евским князьям. Возможно, он был передан сыну Мономаха Мстиславу Владимировичу, по-
скольку известно, что в 30-е годы в нем сидел сын Мстислава Изяслав.
После пленения и смерти Глеба среди полоцких князей возникли некие распри, может
быть, каким-то образом связанные с утратой Минска и позицией полоцких князей в этих
событиях. В. Н. Татищев сообщает, что в 1121 г. киевский князь Владимир Мономах выезжал
в Смоленск «для рассмотрения несогласий и усмирения полоцких князей» [Татищев В. Н.
История Российская. 1963. С. 134]. В известных ныне летописных сводах этот факт не отме-
чен. На какое-то время это ему удалось. Мономах находился тогда в зените своей славы
и твердо держал бразды правления, пресекая силой всякие попытки к обособлению или
неподчинению. Так продолжалось до его смерти. Умер он в 1125 г. Власть в Киеве перешла
к его сыну Мстиславу.
108
Полоцкая земля в удельный период (XII — середина XIII вв.)
4.2. Поход русских князей в Полоцкую землю в 1128 г.
Между 1125 и 1127 гг. в Полоцкой земле произошло нечто, приведшее к совместному вы-
ступлению против Полоцка всех русских князей, выставивших беспрецедентное для того
времени количество войск. Это произошло в 1128 г. Как сообщает летопись, в Полоцке тогда
княжил Давыд, третий сын Всеслава. Летопись не коснулась причин, приведших к войне, но
о них можно прочесть в «Истории» В. Н. Татищева. Трудно сказать, насколько точно изложе-
ние историка. Однако известно, что ему были доступны некоторые летописи (возможно, и по-
лоцкого происхождения), которые до нас не дошли. Поэтому известия Татищева, несомненно,
представляют интерес. Вот что он пишет о причине, побудившей киевского князя Мстислава
организовать поход в Полоцкую землю: «Мстислав, великий князь, видя полоцких князей ве-
ликое безпокойство, что области, данные братиям и сынам его, непрестанно нападая, разо-
ряли» [Татищев В. Н. История Российская. 1963. С 139-140].
Итоги последовавших событий позволят нам снова коснуться вопроса о причинах конфлик-
та, но прежде изложим развитие самих событий. В летописи они описаны довольно подробно.
«Послал князь Мстислав братью свою на Кривичей, четырьмя путями. Вячеслава — из Турова,
Андрея — из Владимира, а Всеволода — из Городна (Гродно. — Э.З.) и Вячеслава Ярославича
из Клеческа (Клецк.—Э. 3.) [согласно изложению В. Н. Татищева, Изяслава Ярославича послали
не»из Клецка, а из Луцка, см. Татищев В. Н. История Российская. 1963. С. /40]. Тем повелел идти
к Изяславлю (Заславль. — Э. 3.). А Всеволоду Олеговичу (черниговский князь. — Э. 3.) повелел
идти со своей братией на Стрежев (возможно, Стрешин; у Татищева — Стрежив. — Э. 3.) [Тати-
щев В. Н. История Российская. 1963. С 140] к Борисову, и Ивана Войтешича также послал Стор-
ками, и сына своего Изяслава из Курска с своим полком послал его на Логожеск (Логойск. —
Э. 3.), а другого сына своего, Ростислава, послал с смолянами на Дрютеск (Друцк. — Э. 3.). Ска-
зал им в один день всем начать нападение — месяца августа в 4 день...» [ПСРЛ. Т. II. С. 292].
Позже к походу на Полоцк подключились и новгородские войска во главе с сыном Мстислава
Всеволодом, которые должны были идти к Неклочи (такой населенный пункт в Беларуси неиз-
эестен. — Э. 3.) Согласно этому плану, некоторым отрядам предстояло проделать путь — даже
если считать по прямой — до 700 км (рис. 25).
Заметим, в разработанном плане указаны пункты, почти все расположенные в южной ча-
сти Полоцкой земли; может быть, потому, что большая часть отрядов двигалась с юга и это
были первые объекты нападения? В таком случае это была только первая часть плана. В даль-
нейшем, очевидно, предполагалось движение на Полоцк. Но поскольку, как показало разви-
тее событий, до этого не дошло, летописец ограничился изложением только этой части плана
операции.
Как бы то ни было, события — с некоторым отступлением от намеченных сроков — раз-
вевались так. Изяслав Мстиславич на два дня раньше намеченного срока напал на Логойск,
з котором не оказалось князя, горожане открыли ворота и сдали город. Заславль, напротив,
оказал сопротивление Андрею и Вячеславу. Узнав об этом, Изяслав Мстиславич поспешил на
помощь своим дядькам к Заславлю, прихватив с собой группу знатных логойских горожан. По
пути он наткнулся на Заславского князя Брячислава, который с отрядом двигался в Логойск на
подмогу своему отцу, не зная о том, что город уже сдан Изяславу. Брячислав, женатый на род-
ной сестре Изяслава, сдался своему родственнику и вместе с ним подошел к Заславлю. Когда
«славцы узнали, что их князь находится в плену у Изяслава, они послали своих послов к Вя-
«славу, согласившись сдать город при условии, что он не будет разграблен. Пока велись пе-
реговоры, воеводы князей Андрея и Вячеслава, опасаясь, что могут лишиться добычи, ночью
с частью войска проникли в город, а утром в него вошли и остальные войска. Город подвергся
страшному разграблению. По словам летописца, князьям с трудом и не без кровопролития
Жалось спасти дом и имущество самой княжны, дочери киевского князя Мстислава.
109
Раздел! История
Глава 4
Рис. 25. Карта похода русских князей на Полоцк в 1128 г.
110
Полоцкая земля в удельный период (XII — середина XIII вв.)
Что стало с остальными городами, неизвестно. По словам Татищева, полочане считали ви-
новником войны своего князя Давыда [Татищев В. Н. История Российская. 1963. С 140]. Когда
они узнали о захвате Логойска и Заславля и о подходе других русских князей, то выгнали из
города Давыда вместе с его сыновьями и направили послов к Мстиславу в Киев. С собой они
привезли Рогволода Борисовича, чтобы киевский князь дал согласие на занятие им полоцкого
стола. Мстислав «сотвори волю их». Таким образом, одним из результатов похода русских кня-
зей в Полоцкую землю было изгнание самими полочанами своего князя Давыда Всеславича.
Вместо него с санкции киевского князя Мстислава они посадили у себя Рогволода.
В связи с этими событиями у исследователей возникло немало вопросов, на которые пред-
лагались разные ответы. Например, когда и почему на полоцком престоле вместо Бориса ока-
зался его младший брат Давыд и что стало с Борисом Всеславичем? Ведь, если судить по ле-
тописным записям, тогда Борис еще был жив. Более того, в записи о его смерти под 1128 г. он
назван полоцким князем! Почему же в подробном рассказе о походе русских князей против
Полоцка Борис даже не упомянут? Где он был все это время? Непонятной, на первый взгляд,
представляется и фигура Рогволода, по поводу которого историки высказали самые различ-
ные догадки. Кем был этот Рогволод? Сыном Всеслава Брячиславича и братом правивших по-
лоцких князей Бориса и Давыда или кем-то другим? Или под этим именем выступает тот же
князь Борис, который по традиции мог иметь второе имя — Рогволод? Прямого ответа на эти
вопросы летописи не дают. В ряде исторических исследований (Н. М. Карамзин, Д. С. Лихачев,
С М. Соловьев, В; И. Пичета и др.) и в генеалогических таблицах фигурирующий в описанном
сюжете Рогволод называется сыном Всеслава Брячиславича.
Между тем в то время в семействе полоцких князей был еще один Рогволод — сын Бо-
риса Всеславича, и Татищев прямо пишет, что именно этого Рогволода Борисовича полочане
объявили своим князем [Татищев В. Н. История Российская, 1963. С 140]. Возражая Татищеву,
С М. Соловьев замечает, что речь здесь идет не о Рогволоде Борисовиче, а о Рогволоде Всес-
лавиче, потому что Борис был тогда еще жив и маловероятно, чтобы при жизни отца на княже-
ние запросили его сына [Соловьев С. М. История России с древнейших времен. 1959. С. 706].
Так о каком же все-таки Рогволоде говорится в летописном рассказе о событиях 1128 г.?
Начнем с последнего вопроса, поскольку именно он стал основным предметом споров
между историками.
То, что в Полоцкой земле был князь с именем Рогволод Всеславич, сомнений быть не может
хотя бы потому, что летопись упоминает двух его сыновей — Ивана и Рогволода (в крещении
Василия), которые были сосланы в Византию в 1129 г., о чем речь будет ниже.
Но, если это действительно Рогволод Всеславич, то почему именно он должен был быть
(федставлен полочанами киевскому князю вместо Давыда, а не кто-нибудь из других его бра-
тьев: Борис, Ростислав или Святослав Всеславичи?
Некоторые вопросы в этой запутанной истории снимутся, если предположить, что Рогво-
жзд Всеславич и Борис Всеславич — это одно и то же лицо, имевшее по обычаю два имени —
славянское княжеское (Рогволод) и христианское (Борис). Надо заметить, что в Густынской
летописи по поводу личности Рогволода Всеславича прямо пояснено: «Рогволод, или Борис»
JJCP/7. Т. II. 1843. С. 293]. В пользу этого предположения можно привести и другие наблюдения.
Так, один из двух сосланных в Византию «Рогволодовичей» был назван Василием. Но, согласно
чдписи, высеченной в 1171 г. на знаменитом «Рогволодовом камне», Василий имел и второе
мп — Рогволод, а отцом его был назван Борис. Значит отца сосланного в Византию Василия
^мволодовича звали одновременно и Борисом, и Рогволодом. Иными словами, Борис Всесла-
••ч и Рогволод Всеславич — это одно и то же лицо.
В пользу такого вывода можно привести также некоторые косвенные данные. Так, в лего-
•си указан год смерти Бориса и не отмечено время кончины Рогволода. Нет ни одного лето-
•сного сюжета, в котором бы одновременно фигурировали Борис и Рогволод Всеславичи.
111
Раздел I История
Глава 4
После смерти Бориса упоминаний в летописи о Рогволоде Всеславиче тоже нет. Не назван он
и среди полоцких князей, высланных в Византию.
Тождество Бориса и Рогволода было очевидно для В. Н. Татищева. В его «Истории» есть
Борис Всеславич, но нет Рогволода Всеславича, и Рогволод, фигурирующий в событиях 1128 г.,
прямо назван Рогволодом Борисовичем [Татищев В. Н. История Российская. 1963. С. 140]. Эту
идею принимают Л. В. Алексеев, В. Л. Носевич и др. [Алексеев Л. В., 1966. С. 252; Насев1ч В., 1993.
С 142-143].
Но остается еще один вопрос, на который предстоит ответить, чтобы разобраться в со-
бытиях 1128 г. — какого Рогволода полочане посадили на полоцкий стол вместо свергнутого
Давыда — Рогволода Всеславича (он же Борис), возвратив тем самым его снова на полоцкое
княжение, или его сына?
По нашему глубокому убеждению, это был его сын, молодой Рогволод Борисович, потому
что его отца Бориса-Рогволода в это время уже не было в живых. Все станет на свои места, если
мы иначе представим последовательность некоторых событий. Прежде всего следует предпо-
ложить, что походу киевских князей в 1128 г. предшествовала смерть полоцкого князя Бориса
Всеславича, который начиная с 1101 г., когда умер его отец Всеслав Брячиславич, и почти до
драматических событий 1128 г. оставался полоцким князем. Переписчики летописей допусти-
ли не столько ошибку, сколько небрежность, когда сообщение о смерти Бориса поместили
после рассказа о походе киевских князей в 1128 г. в Полоцкую землю. Эта небрежность была
чисто механической. Известно, что одни и те же события в разных летописных списках имеют
разницу в один год. Это было связано с тем, что при хронологизации событий в разных лето-
писных списках использовалась разная система летоисчисления. Пользуясь разными источ-
никами, летописцы, а за ними и В. Н. Татищев, отнесли одни и те же интересующие нас события
к разным годам, потому что так они были продатированы в разных летописях. Из одной взяли
сообщение о походе, которое там значилось под 1127 г. (хотя в Лаврентьевском эти сведения
находятся под 1128 г.), из другой — известие о кончине Бориса Всеславича под 1128 г., кото-
рое могло отсутствовать в списках, составленных по другому летоисчислению. Очень важно
отметить, что у Татищева сообщением о смерти полоцкого князя Бориса начинается описание
событий 1128 г., причем сразу же после изложения декабрьских событий предшествующего
года. Значит, наиболее вероятно, что Борис умер в начале 1128 г. Поход же в Полоцкую землю
киевских князей датирован точно — август 1128 г. Следовательно, в это время Бориса (Рогво-
лода) Всеславича уже не было в живых. Становится, таким образом, понятно, почему полоцким
князем в это время назван Давыд, а не Борис: к моменту организации похода русских князей
в Полоцкую землю там был уже новый князь — следующий сын Всеслава, Давыд.
И не престарелого Рогволода (Бориса) Всеславича повезли полочане к киевскому князю
просить себе на княжение, а молодого Рогволода Борисовича, сына скончавшегося в начале
года Бориса. И поехали, видимо, вот по какой причине: прогнав неугодного им Давыда, поло-
чане, согласно древнему обычаю, должны были предложить полоцкий стол одному из млад-
ших братьев Бориса и Давыда — здравствовавшим Ростиславу или Святославу Всеславичам.
Однако полочане хорошо знали Рогволода Борисовича, почитали его отца, просидевшего
в Полоцке почти 30 лет и оставившего о себе добрую память, о чем совершенно определенно
свидетельствуют более поздние летописи (см. Приложение). В Полоцке, надо полагать, сло-
жилась сильная проборисовская партия, не желавшая династических перемен и пошедшая
даже на нарушение древнего порядка наследования. Иной князь был опасен и нежелателен.
Но поскольку такое избрание было противозаконно, полочане отправились за санкцией к ки-
евскому великому князю.
Итак, события, последовавшие за смертью Всеслава Брячиславича, можно реконструиро-
вать следующим образом. С 1101 до начала 1128 г. в Полоцке сидел старший сын Всеслава
Борис-Рогволод. После его смерти в начале 1128 г. полоцкий престол по древнему обычаю
112
Полоцкая земля в удельный период (XII — середина XIII вв.)
перешел к его следующему по старшинству брату Давыду. У последнего не было претенден-
тов, поскольку Глеб Всеславич умер в 1118 г. Еще раньше, в 1116 г., умер Роман Всеславич.
Были еще младшие братья: Ростислав, о котором известно только, что в 1129 г. он был выслан
в Византию, где, по-видимому, и умер, и Святослав-Георгий, который, согласно известным ис-
точникам, являлся младшим сыном Всеслава.
Но Давыд почему-то не устраивал полочан; возможно, не в последнюю очередь своими
личными качествами. Фигура эта противоречивая. Вспомним, как в 1104 г. Давыд, единствен-
ный из полоцких князей, выступил в союзе с киевским князем против своего брата — минско-
го князя Глеба. Возможно, строптивость Давыда Всеславича и его опасная непредсказуемость
претили полочанам и они предпочли иметь дело с сыном Бориса Рогволодом. Не исключе-
но, что после смерти Бориса в Полоцкой земле продолжились волнения, проявившиеся еще
в 1123 г. Предстояло или уже началось болезненное перераспределение уделов. Учитывая
приведенное выше мнение Татищева, мы не исключаем и возможности того, что Давыд на-
меревался вернуть минские земли, которые, по-видимому, в это время не принадлежали по-
лоцким князьям.
Во всей этой истории представляется непонятным поведение или место Святослава Всес-
лавича в описанных событиях: почему он не фигурирует среди претендентов на полоцкий
княжеский стол? Ведь его положение в генеалогической семье Изяславичей было наиболее
предпочтительно с точки зрения политических интересов Киева: он был женат на родной се-
стре действующего киевского князя. Между тем в событиях 1128 г. его имя не фигурирует, как
и имена его сыновей. Это наводит на некоторые размышления, к которым мы вернемся позже.
Судя по итогам событий 1128 г., можно утверждать, что поход киевских князей на Полоцк
не преследовал цели лишить Полоцкое княжество той степени самостоятельности, какой рас-
полагали другие земли Руси. Нет никаких данных и о территориальных потерях Полоцка. Ито-
гом событий 1128 г. стали перемены, произошедшие на полоцком княжеском столе: киевский
князь не поддержал законного претендента Давыда Всеславича, несмотря на то что в про-
шлом он был их близким союзником. События 1128 г. еще раз показали, что Полоцкая земля
была частью Руси и Киеву было небезразлично, что в ней происходит.
Как видно из последующих летописных сообщений, было заключено какое-то соглашение,
сопровождавшееся «крестоцелованием». Возможно, что в соглашении было оговорено обя-
зательство участия полоцких князей в предстоящем походе против половцев. Но полочане
нарушили договоренность.
В 1129 г. Мстислав Владимирович организует совместный поход Руси против половцев.
О своем решении он оповестил русских князей и предложил им прибыть на совет в Киев или
прислать своих представителей. По словам Татищева, полоцкие князья ответили на это дерз-
ким отказом: «Ты с Бонаком Шол уд я ком здравствуйте оба и управляйтесь сами, а мы имеем
дома что делать». Совершив успешный поход против кочевников, Мстислав не оставил без
последствий дерзость полочан и, как читаем у Татищева, сразу же после возвращения из по-
хода, посоветовавшись с другими русскими князьями, направил в Полоцк воевод, которым
было поручено объявить «всем полочанам во всех градех», что «князи их учинили ему вели-
кую обиду, и вместо того, чтобы всем обсче Рускую землю от всех неприателей засчисчать
и оборонять, они не токмо сами на половцев со всеми князи не пошли, ни войск не послали,
и в то время нападение на пределы братии его учинили, и, не объявя ему яко старейшему,
междо собою воевались; и естьли им сие упустить, то большое зло произойдет». Как свиде-
тельствует источник, воеводам приказано было ни городов, ни людей не трогать и «крови ру-
ской не проливать», а привезти в Киев на суд лишь одних полоцких князей.
Далее говорится, что полочане добровольно отказались от своих князей, что очень сомни-
тельно, если учесть, что воеводы были посланы туда, разумеется, с войсками. Слишком свежи
еще были в памяти кровавые события 1128 г. Как бы там ни было, в Киев были привезены Да-
113
Раздел I История
Глава 4
выд, Ростислав, Святослав и «два Рогволодовича» с женами идетьми. Возможно, список этот
неполный. В нем отсутствуют, например, Брячислав и Васильке. Устроенный Мстиславом суд
постановил сослать полоцких князей в Византию. На трех суднах, с сопроводительным пись-
мом к императору Иоанну, зятю Мстислава Владимировича, они были отправлены в Царьград.
Татищев сообщает, что там им было предложено приличное содержание; некоторые из них
служили в императорском войске и хорошо себя проявили.
В Полоцке же был посажен сын киевского князя — Изяслав Мстиславич. По разным горо-
дам были посажены посадники. В1130 г. Изяслав вместе со своими братьями Всеволодом и Ро-
стиславом участвует в походе против чуди. На следующий год, сообщает летопись, Мстислав
Киевский вместе со своими сыновьями при участии «Ольговичей» и Всеволода Городенского
ходил на «Литву». Едва ли следует сомневаться, что в этом походе принял участие и его сын
Изяслав, правивший в Полоцкой земле.
4,3. Новые перестановки
В 1132 г. умер Мстислав. На Руси началась борьба за киевский стол. Страна вступила в по-
лосу длительной и изнурительной борьбы за уделы и княжества. Роду Владимира Мономаха
противостоял союз черниговских князей — Ольговичей.
Новым великим князем стал Ярополк Владимирович, Мономашич, который по обыкнове-
нию начал перераспределять уделы в пользу своих родственников.
По завещанию Мстислава, как свидетельствует Татищев, Полоцкое княжество было остав-
лено за Изяславом Мстиславичем [Татищев В. Н. История Российская. 1963. С 142]. Однако,
чтобы ослабить своего соперника, претендовавшего на киевский стол, Ярополк перевел его
из Полоцка в Переяславль, оставив за ним Минск и придав ему также Туров и Пинск, «то бо
бяшеть его осталося передние волости его». В Полоцке же был посажен брат Изяслава Свято-
полк. Но полочане не приняли Святополка и вскоре выгнали его из города. На созванном вече
они избрали князем Васильку Святославича, внука Всеслава Брячиславича.
Можно, однако, усомниться, что процедура смещения Святополка и избрание вечем ново-
го князя проходили так, как это изложила летопись, и что киевский князь не имел к этому ника-
кого отношения. Действительно, Ярополк не стал противиться такому решению полочан, и это
на первый взгляд, выглядит несколько странным. Совсем недавно «за ослушание» полочане
лишились всех своих князей, а теперь они легко изгоняют киевского ставленника и при этом
со стороны Киева не следует никакой ответной акции. Объяснение, очевидно, нужно искать
не столько в усилении Полоцка и праве самостоятельно решать вопросы о власти в своем кня-
жестве, сколько в той новой политической ситуации — в раскладке сил и в отношениях между
киевскими княжескими родами — что возникла на Руси после смерти Мстислава Великого.
Ярополк Владимирович не хотел усиления Мстиславичей. Кроме того, новый полоцкий князь
Василько был родным племянником Ярополка, сыном его сестры. Заметим, что отец Василь-
ки — Святослав-Георгий — никогда не занимал полоцкого престола, и Полоцк поэтому не мог
быть «отчиной» его сына. Но когда это было нужно, о законах умели забывать.
К этому времени Полоцкой земли как единой административной и политической единицы
и в тех пределах, какой она была при Всеславе Брячиславиче, практически уже не существова-
ло. Сидевший на полоцком престоле князь не имел власти над всей Полотчиной. Со смертью
Всеслава она распалась на три крупные части, в каждой из которых закрепились княжеские
линии его сыновей: в Полоцке — Борисовичи, в Витебске — Святославичи, в Минске — Глебо-
вичи. Однако Минское княжество после пленения и смерти в Киеве Глеба Всеславича (1118 г.)
приблизительно на четверть века было выведено из подчинения полоцких князей. Несколько
городов до ссылки в Византию (откуда он, похоже, не вернулся) контролировал Давыд; позже
ими владели его сыновья. За некоторые города шли споры, и они переходили из рук в руки.
114
Полоцкая земля в удельный период (XII — середина XIII вв.)
Отношения между полоцкими князьями осложнялись и тем, что они состояли в родстве
с разными, враждующими друг с другом, русскими княжескими династиями — Ольговичами
и Мономаховичами. С одной стороны, это было существенным фактором в соперничестве по-
лоцких князей за полоцкий стол и новые уделы. С другой — вынуждало их принимать участие
в борьбе между этими двумя русскими линиями за киевский стол, хотя сами полоцкие Всесла-
вичи претендовать на него не могли.
В междоусобной борьбе полоцких княжеских родов наибольшего успеха в конечном счете
добились Васильковичи (потомки младшего из Всеславичей Святослава-Георгия).
О линии Васильковичей следует сказать особо. Казалось бы, представители этого рода,
внезапно появившиеся на исторической арене, мало на что могли рассчитывать. Святослав
был младшим сыном Всеслава, и до полоцкого стола ему было далеко. Поэтому и о его сыно-
вьях ничего не было слышно. Максимум, чем они имели право законно владеть, был Витеб-
ский удел. Однако Святославичам повезло больше, чем другим.
В родословной Васильковичей есть один любопытный момент. В. Н. Татищев однажды на-
звал Васильку «внуком Мономаха». Мы знаем, что Василько Святославич был внуком Всеслава
Брячиславича. Но едва ли историк здесь что-то напутал или добавил от себя. Татищев прямо
называет Ярополка, сына Владимира Мономаха, «стрыем» Васильки. Значит, отец Васильки,
Святослав, был женат на дочери Мономаха. Стрый издавна считался одним из самых близких
родственников. В первобытном обществе он ставился даже выше отца.
Но, очевидно, не только близкое родство побудило Ярополка согласиться с переменами
на полоцком престоле. Думается, что без предварительного согласия или даже прямого жела-
ния Ярополка этого бы не произошло. Им преследовалась совершенно определенная цель —
ослабить Мстиславичей.
По-видимому, с согласия Ярополка из византийской ссылки возвратились на родину по-
лоцкие князья. Среди возвратившихся нет ни Давыда, ни Ростислава, ни Святослава. Называ-
ются имена Иван и Василий.
В 1139 г. Ярополк умер и киевский престо занял Всеволод Ольгович (правил с 1139 по
1144 г.). Чтобы еще больше укрепить свое положение, полоцкий князь Василько в конце 1143 г.
выдал свою дочь замуж за Святослава Всеволодовича, сына нового киевского князя Всеволо-
да Ольговича. Васильковичи тем самым приобрели двойное родство — и с Мономаховичами,
и с Ольговичами. В конце концов именно они добились наибольших успехов в борьбе за по-
лоцкие уделы. Однако не сразу. Полоцкое княжение уже больше зависело от воли великих
киевских князей, чем от самих полочан.
4.4. Войны между Борисовичами и Глебовичами
во второй половине XII в.
Принимая во внимание именно этот фактор, мы можем объяснить характер тех событий,
которые произошли между 1143 и 1151 гг., но почему-то были обойдены вниманием летопис-
цев и стали предметом споров среди историков.
Новые известия о жизни Полоцкой земли в основном относятся к 50-м гг. XII в. и раскры-
вают перед нами картину отношений между князьями и горожанами, а не только княжеских
•еждоусобиц. Из записи в Ипатьевской летописи под 1151 г. видно, что Минском уже владеет
сын первого известного минского князя Глеба — Ростислав, а в Полоцке вместо Васильки или
его наследников, сидит некий Рогволод.
Все началось с того, что полочане свергли с престола своего князя Рогволода и передали его
в руки минскому князю Ростиславу Глебовичу, а минского князя пригласили на полоцкое княже-
ше. Как развивались эти события дальше, мы рассмотрим позже, выяснив сначала:1) кто такой
Рогволод и когда он оказался на полоцком престоле; 2) когда в Минск вернулись Глебовичи.
115
Раздел I История Глава 4
В научной литературе по поводу этого Рогволода высказаны разные мнения. В источниках
отсутствуют прямые сведения о том, когда он оказался на полоцком престоле. Предваритель-
но можно предположить, что это произошло между 1144 и 1150 гг., поскольку до 1144 г. на
полоцком престоле сидел Василько Святославич. Л. В. Алексеев думает, что Рогволод, фигу-
рирующий в событиях, описанных в летописи под 1151 г. и позже, является представителем
некой друцкой линии Всеславичей. В Полоцк, по его мнению, он перешел в 1146 г. из Друцка,
когда там сел его сын Глеб. [АлексеевЛ. В., 1966. С. 267\.
Нам, однако, представляется, что в событиях 50-60-х гг. действует не никому не известный
Рогволод какой-то друцкой линии Всеславичей, а Рогволод Борисович, который сел на по-
лоцкий престол в 1128 г, а потом в 1129 г. вместе с другими полоцкими князьями был выслан
Мстиславом в Византию. Для установления личности нового полоцкого князя мы должны об-
ратиться к надписи на знаменитом «Рогволодовом камне», находившемся в д. Коханово, не-
далеко от Орши. Из помещенного на нем текста, высеченного в 1171 г., явствует, что Рогволод
имел христианское имя Василий, а по отцу он был Борисович. Известно, что в числе полоцких
князей, вернувшихся в 1140 г. из византийской ссылки, были названы Иван и Василий. Именно
с этим Василием, или Рогволодом Борисовичем, и следует связывать и «Рогволодов камень»
и высеченную на нем надпись. Значит, Рогволод Борисович в 1171 г. еще был жив, и нет осно-
ваний искать какого-то другого Рогволода Борисовича.
Однако в 1132 г. он не смог вернуть себе полоцкий престол, поскольку киевский князь Яро-
полк предпочел передать его своему племяннику Васильке Святославичу.
Чтобы выяснить, когда же Рогволод смог вернуться на полоцкое княжение, обратим вни-
мание на один интересный факт, приведенный В. Н. Татищевым в его «Истории» под 1144 г. Вот
что он пишет: «Изяслав Мстиславич, быв в Новеграде у брата, возвратился и отдал дочь свою
за Рохволда Борисовича полоцкого. Брак был в Переяславли. На сей свадьбе Всеволод, вели-
кий князь, со княгинею Агафиею, сестрою Изяславлею, и другие многие были» [Татищев В. Н.
История Российская. 1963. С 139]. Вскоре, в этом же 1144 г., умер киевский князь Всеволод,
и после неудачного тринадцатидневного правления его преемника Игоря новым великим
князем стал тесть Рогволода Изяслав Мстиславич.
А дальше, по нашему мнению, произошло то, что и должно было произойти: смена власти
в Киеве повлекла за собой династические перестановки и в Полоцке. Новый киевский князь
посадил на полоцкий престол своего зятя Рогволода Борисовича. Василько, сват прежнего ки-
евского князя Всеволода, был заменен на зятя нового киевского князя Изяслава — Рогволода.
Последний в отличие от Васильки имел законное право на полоцкое княжение, поскольку уже
занимал его до высылки в Византию. Наиболее вероятно, что это произошло в том же 1144 г.,
потому что новые великие князья по обыкновению начинали свое правление с перераспре-
деления княжеских уделов. А Полоцкое княжество было частью Руси.
Вероятно, в этом же году Минское княжество было возвращено его законным владель-
цам — наследникам Глеба Всеславича. Об этом следует сказать подробнее. Дело в том, что
с 1118 до 1129 г. всякие сведения о Минске исчезли со страниц летописи. Даже при описании
похода русских князей в Полоцкую землю в 1128 г., несмотря на то что основные военные
действия разворачивались в 20 км от Минска, он даже не упомянут. Что стало с городом после
пленения Глеба в 1118 г. и кто в нем правил все эти годы?
С учетом всей совокупности прямых и косвенных свидетельств историю Минска после Гле-
ба можно реконструировать в следующем виде. С 1118 до 1125 г. Минском мог владеть или
сам Мономах, или его сын Мстислав, который взял Минск в 1118 г. и увел в Киев плененного
Глеба и его семью.
Когда после высылки полоцких князей в 1129 г. на полоцкий престол был посажен Изяслав
Мстиславич, он, по всей видимости, владел и Минском. Об этом можно судить на основании
сообщения от 1132 г., в котором прямо говорится, что после смерти Мстислава новый киев-
116
Полоцкая земля в удельный период (XII — середина XIII вв.)
ский князь Всеволод перевел Изяслава из Полоцка в Переяславль, сохранив при этом за ним
Минск. Можно предположить также, что Изяслав получил Минск в 1128 г, после известных
событий, но едва ли раньше, поскольку до этого времени (по крайней мере, на момент смерти
Владимира Мономаха и вплоть до похода 1128 г.) он владел Курском. Не исключено, однако,
что Минск после 1118 г. был передан в удел Туровскому князю Вячеславу. А когда того переве-
ли в Переяславль, Туровом и Минском стал владеть Изяслав. Такое предположение вытекает
из того, что в 1132 г. эти два удела на какое-то время были объединены под началом Изяслава,
т. е. прецедент имелся. Но, думается, что для киевского князя Минск был важен как стратеги-
ческий пункт рядом с неспокойным Полоцким княжеством, а потому он предпочитал владеть
им сам или держать в нем своего сына. Во всяком случае, для Изяслава Минск мог уже считать-
ся отчиной (уделом отца), т. е. наследственным владением. Таким образом, по меньшей мере,
с 1129 по 1144 г. Минском, по всей видимости, владел Изяслав Мстиславич. После того, как он
в 1144 г. стал киевским князем, минский удел, по нашему мнению, был возвращен Глебовичам,
и на минский престол сел Ростислав Глебович.
В событиях середины XII в. Минск на равных противостоит Полоцку как второй крупный
политический центр этого региона Западной Руси.
Итак, до 1151 г. в Полоцке благополучно правил Рогволод Борисович. Но в 1151 г. он был
свергнут горожанами и отправлен в Минск, где его держали «в великой нужде» [ПСРЛ. Г. //.
Стб. 445]. На полоцкое княжение был приглашен минский князь Ростислав Глебович. Это пер-
вый и единственный случай, когда в Полоцке правил представитель рода Глеба Всеславича.
Все это было сделано вопреки существовавшему праву о престолонаследии, когда князь мог
получить только то княжение, на котором раньше сидел его отец и которое, следовательно,
было его «отчиной». Родоначальник минской линии князей Глеб Всеславич никогда не зани-
мал полоцкий престол, поэтому этого права были лишены и все его потомки.
Но, как говорится, нет правила без исключений. Ростислав перешел в Полоцк, передав
Минск своему брату Вол одарю. Третий из Глебовичей — Всеволод — оказался в Заела вле.
В Друцке, родовом уделе Борисовичей, новый полоцкий князь посадил на престол свое-
го сына Глеба. Все сделано по привычной схеме. Произошло перераспределение уделов по
праву сильного. Значительная часть Полоцкой земли оказалась в руках минских Глебовичей.
Странно, что киевский князь никак не прореагировал на эти события. Изяслав Мстиславич
еще был жив. Можно предположить, что и с Глебовичами у него установились какие-то тесные
семейные связи, о которых мы не знаем, что и побудило его вернуть им Минск.
Но так продолжалось недолго. Рогволоду Борисовичу удалось каким-то образом бежать из
минского заточения. К этому времени в Киеве сменилась власть; при поддержке нового киев-
ского князя и с помощью северского войска он вернул себе Друцк. Глеб Ростиславич вернулся
к отцу, а потом — в Минск [Татищев В. Н. История Российская. 1963. С 69].
Волнения вспыхнули и в самом Полоцке, «ибо многие хотели Рогволода». Ростиславу с тру-
дом удалось подавить мятеж. «Одарив многими дарами» недовольных, он заставил полочан
снова присягнуть ему на верность. Затем вместе с войсками братьев — Володаря и Всево-
лода подступил к Друцку. Рогволод затворился в городе. Битва за город не принесла успеха
Глебовичам. С Рогволодом был заключен мир, по которому Рогволоду были даже увеличены
владения.
Однако вскоре в самом Полоцке составился заговор против Ростислава. Заговорщики всту-
пили в переговоры с Рогволодом. Ростислава намеревались схватить во время «братчины».
Предупрежденный своим сторонником Ростислав, как рассказывает летопись, направляясь
на «братчину», одел под одежду доспехи. Заговорщики на этот раз не решились осуществить
задуманное, но на другой день снова стали приглашать его, уверяя, что у них к нему есть дело.
Ростислав ответил послам, которые посетили его в загородной резиденции в Бельчице: «Вче-
ра я был у вас, так почему вы не сказали мне, что у вас были за дела». Тем временем в городе
117
Раздел I История Глава 4
вспыхнул мятеж. Узнав об этом, Ростислав вместе со своей дружиной покинул Полоцк и вер-
нулся в Минск, причинив по дороге «много зла... Полоцкой волости, захватывая скот и челядь»
[ПСРЛ. Т. Стб. 494-496]. В Полоцке снова сел Рогволод.
Это было в июле 1158 г. А уже в августе или в первой половине сентября того же года Рог-
волод с «многими полочанами» при поддержке смоленских, новгородских и псковских войск
выступил против Ростислава. Сначала Рогволод подошел к Заславлю, в котором княжил брат
Ростислава Всеволод. Всеволод сдался и был отправлен в Стрежев. Заславль был возвращен
Брячиславу Васильковичу, «ибо того была вотчина». Затем Рогволод направился к Минску.
Простояв безуспешно под стенами города 10 дней, он вернулся назад.
Однако вскоре Ростислав вернул себе Заславль и увел в плен Брячислава вместе с каким-
то Володшей. Поэтому на следующий год Рогволод снова идет на Минск с большим войском,
включавшим также отряд торков численностью в 600 человек, посланных киевским князем
ему в помощь.
Теперь уже Рогволоду пришлось стоять под Минском б недель. Города он опять не взял.
Конфликт закончился соглашением, по которому были освобождены из «поруба» Володша
и «из железа» Брячислав. Торки, не дождавшись исхода кампании и грабежа Минска, на что
они рассчитывали, пешими и голодными, как сообщает летопись, вернулись назад, потеряв
в пути много людей.
В 1161 г. Рогволод еще раз ходил на Минск. Результат похода, как и причина, неизвестны.
В летописи сказано только, что между князьями был заключен мир. По всей видимости, города
он опять не взял, иначе результаты были бы иными.
В следующем году Володарь Глебович в союзе с «литвой» нанес сокрушительное поражение
Рогволоду. Потеряв много полочан, Рогволод бежал в Слуцк, а затем появился в Друцке. Потери
были настолько велики, что он уже не решился вернуться в Полоцк [ПСРЛ, 1962. Т. II. Стб. 519]. На
полоцкий престол был приглашен Всеслав Василькович, бывший до этого витебским князем. Но
противоборство Полоцка и Минска на этом не закончилось. В1167 г. Володарь Глебович выбил
и этого князя из Полоцка. Тот бежал в Витебск, где, как выясняется, сидел уже бывший смолен-
ский князь Давыд Ростиславич. С помощью Давыда он смог вернуться в Полоцк.
4.5. Участие Полоцка
в междоусобной борьбе русских князей
В благодарность за помощь в борьбе с Глебовичами и за возвращение полоцкого стола
Всеслав Василькович участвует на стороне смоленских князей в их борьбе против Ольгови-
чей. В 1168 г. в составе группы князей Мономаховичей полоцкие полки дважды ходили на
Киев, а на следующий год — на Новгород.
В1174 г. полоцкий князь снова участвует в походе на Киев в составе мономаховичской коа-
лиции. Однако скоро он сменил политическую ориентацию и оказался в другом лагере.
К концу XII в. внутриполитическая ситуация на Руси была сложная. Киев утратил значение
первого города. Но борьба за обладане им между группировками продолжалась. Чтобы най-
ти какой-то компромис и ослабить политическое противостояние, киевское боярство ввело
в княжестве двойное правление. На княжение приглашались сразу два князя, каждый из ко-
торых представлял одну из враждующих группировок. Поскольку основная борьба велась
между Ольговичами и смоленскими Ростиславичами (потомками Мономаха), киевляне при-
гласили черниговского князя Святослава Всеволодовича (Ольговича по происхождению)
и смоленского Рюрика Ростиславича. Предполагалось, что такая система дуумвирата несколь-
ко ослабит усобицы и даст возможность лучше организовать оборону южных границ Руси от
полоцких набегов. Однако, как показали события, устранить усобицы этой мерой не удалось.
Они вспыхивали то там, то здесь, угрожая порой превратиться в большую войну.
118
Полоцкая земля в удельный период (XII — середина XIII вв.)
Старшим князем в дуумвирате считался Святослав, который правил самим Киевом, другой
князь — Рюрик управлял киевской областью и жил в Белгороде недалеко от Киева. Перейдя
в Киев, Святослав, в соответствии с действовавшим порядком, передал Чернигов своему млад-
шему брату Ярославу. Соответственно — в Новгороде<еверском, где был до этого Ярослав,
сел его двоюродный брат Игорь, будущий герой «Слова о полку Игореве».
Оба соправителя Киевского княжества лелеяли мечту сделаться единоличными правите-
лями и только ждали подходящего случая. Наготове были и союзники обоих князей. Обста-
новка была очень напряженной. Зорко следил за Святославом сидевший поблизости от Киева
— в Вышгороде родной брат Рюрика — Давыд Ростиславич. Взаимная подозрительность до-
ходила до курьезов. Летопись рассказывает, как однажды Святослав охотился на одном бере-
гу Днепра, а Давыд — на противоположном. Князья не столько были заняты охотой, сколько
зорко наблюдали друг за другом, опасаясь подвоха. Неожиданно Святослав напал на Давыда.
Тому удалось убежать. Он поскакал к брату Рюрику в Белгород. Началась подготовка к войне.
Немедленно послали гонцов к своим союзникам: Рюрик — к галицкому князю Ярославу Осмо-
мыслу и двум луцким князьям, своим братьям — Ингвару и Всеволоду. Святослав, со своей
стороны, поспешил в Чернигов, где собрал на совет своих сородичей. Противостояние пе-
реросло в открытые военные действия, охватившие различные земли за пределами Южной
Руси. Сначала Святослав Всеволодович предпринял поход против суздальского князя, а затем
направился к Новгороду. Ярослав же с Игорем и отрядом половцев выступил против смолен-
ских Ростиславичей.
В борьбу были втянуты и полоцкие князья, у которых были свои расчеты. Они по существу
утратили контроль над Друцком, князья которого связали себя со Смоленском. Поэтому по-
лоцкие князья вошли в союз с Ольговичами против смоленских Мономаховичей. Наверное,
не случайно местом соединения войск Ольговичей и полоцких князей был выбран Друцк.
Черниговцы привели с собой половцев; полочане пришли с литовскими и ливскими от-
рядами. Так, в 1180 г. на берегах речки Друти русские оказались в одном лагере с теми, кто
традиционно считался противниками Руси, против кого летописцы и автор «Слова о полку
Игореве» призывали князей объединить свои силы.
Шесть дней полоцкие и черниговские войска вместе со своими союзниками дожидались
подхода войск Святослава. За это время на помощь друцкому князю Глебу Рогволодовичу
успел подойти смоленский князь Давыд, только что занявший место умершего брар. Это был
тот самый Давыд, который бежал от Святослава Всеволодовича во время охоты на Днепре. Те-
перь они снова встретились и скрестили оружие. Однако военная кампания, в которую были
вовлечены такие крупные силы, завершилась практически ничем. Был лишь сожжен друцкий
острог.
Вспоминая именно эти событиями, автор «Слова» обратился с осуждением междоусобиц
к Ярославу Черниговскому и «всем внукам Всеславовым»: «Склоните же стяги свои, вложите
свои мечи поврежденные; уже ведь выпали вы из дедовской славы. Ведь вы своими крамо-
лами стали наводить поганых на землю Русскую, на достояние Всеславово» [«Слово о полку
Игореве». М., 1955. С. 42-43].
Из летописного отрывка под 1180 г., поведавшего об этих событиях, можно получить не-
которое представление о полоцких уделах и князьях, которые так или иначе были связаны
с полоцким князем, являясь на тот момент его союзниками. По сведениям летописи, в Полоцке
сцдел тогда Всеслав Василькович, в Витебске—его брат Брячислав Василькович, вЛогойске—
какой-то Всеслав Микулич, который, возможно, был из рода Васильковичей. Сын витебского
князя — Василько Брячиславич сидел в Изяславле. Упомянуты также Василько Володарьевич,
Андрей Володшич и «сыновец» последнего — Изяслав. Конечно, в отрывке названа только
часть князей, принявших участие в походе на Друцк. О Минске этого периода летописи мол-
чат. Скорее всего, им, а также Городцом владели Глебовичи, которые дистанцировались от по-
лоцких Васильковичей.
119
Раздел I История Глава 4
В 1186 г. полочане — снова в союзе с Ольговичами — воюют со смоленским князем из-за
Витебска, но безуспешно. В надежде вернуть город они и в 1196 г. выступили против смолен-
ского князя и смогли нанести поражение его тысяцкому Михаилу.
«Слово о полку Игоревен упомянуло о сражении одного из западнорусских князей — Из-
яслава Васильковича с литовцами, которое могло иметь место между 1180 и 1185 гг. Изяслав
погиб в бою, не получив помощи от своих братьев Брячислава и Всеволода [«Слово о полку
Игореве». М., 1955. С. 42-43]. Этот эпизод отсутствует в летописях [Загорульский Э. М„ 1985. С. 75-
77]. Но он достаточно симптоматичен. Князья часто воюют друг с другом и не оказывают под-
держки в борьбе с общим противником.
Таким образом, конец XII в. был заполнен беспрерывными междоусобными войнами. Род-
ственные связи полоцких князей с могущественными русскими кланами не гарантировали
покоя. Включившись в общерусские усобицы, полоцкие князья не получили никакой выгоды.
Более того, они утратили ряд городов (Друцк, Витебск).
Причины описанных летописью событий сложны и многообразны. Они были предопре-
делены самой системой феодализма на той стадии его развития. Поэтому было бы непра-
вильно объяснять политику полоцких князей только династической борьбой за вотчины или
династическими интересами. Русь переживала сложный процесс внутренней социально-
экономической эволюции. Развивались и углублялись феодальные отношения, шло насту-
пление на крестьянское землевладение и личную свободу, вырабатывались новые формы
зависимости и эксплуатации. Продолжался процесс социального размежевания общества.
Появлялись новые социальные группы как внутри класса феодалов, так и среди крестьянства.
Возникали и росли новые города, а вместе с ними нарождалась новая социальная сила —
горожане. Наряду с усилением экономической мощи боярства формировалось служилое
дворянство. Значительную политическую силу в больших городах, прежде всего в Полоцке
и Витебске, приобретало вече. Князья вынуждены были овладевать искусством лавирования
между различными феодальными группировками. Феодалы стремились к закреплению и рас-
ширению своих земельных владений и обеспечению гарантированной безопасности перед
угрозой крестьянских волнений.
Постепенное развитие и укрепление феодальных вотчин требовали обеспечения их нор-
мального функционирования и интегрирования в пределах небольших областей. Русь смогла
преодолеть угрозу извне, особенно на юге, и это обстоятельство ослабило стимулы для вну-
тренней политической сплоченности русских княжеств и усиливало центробежные тенден-
ции. В Западной Руси давала о себе знать унаследованная от прошлого чересполосица княже-
ских уделов. Например, Изяславль в XII в. считался «отчиной» Васильковичей, хотя находился
всего в двадцати с небольшим километрах от столицы Глебовичей — Минска. С другой сторо-
ны, Глебовичи имели уделы, расположенные далеко от основных владений Васильковичей.
Так, принадлежавший им Стрежев (Стрешин) находился более чем в двухстах километрах от
Минска, на Днепре. Из-за этого часто шли споры, решавшиеся силой оружия.
Усобицы ложились тяжким бременем на плечи крестьян и рядовых горожан: уничтожались
посевы, скот и зерно, разрушались и разграблялись города и села.
Весьма скудные летописные записи, относящиеся к XII в., фиксируют главным образом
усобицы и почти не содержат никакой информации о других сторонах жизни этого большо-
го региона Руси. Между тем несмотря на издержки княжеских междоусобиц, экономическое
и культурное развитие Полоцкой земли в XII в. шло по восходящей. Она смогла увеличить свою
территорию за счет соседних литовских земель, и даже ливы, жившие на побережье Рижского
залива, платили дань полоцким князьям. Правда, выход к Балтике, возможно, был приобретен
еще в годы правления Всеслава Брячиславича. Как бы там ни было, полочане долго контроли-
ровали Западнодвинский торговый путь, приносивший им большие доходы. Мощные полоц-
кие крепости были воздвигнуты далеко в низовьях Западной Двины, почти около Рижского
120
Полоцкая земля в удельный период (XII — середина XIII вв.)
залива. И не случайно автор «Слова о полку Игореве», обращаясь к полоцким князьям, ис-
пользовал выражение «грозные полочане». Полоцкая земля, занимавшая очень важное стра-
тегическое место в системе русских княжений, продолжала оставаться одним из крупнейших
княжеств Древней Руси.
4.6. Отношения с соседями
Полоцкая земля составляла органическую часть Древней Руси. Но это не исключало, как
мы видели, внутренних конфликтов, междоусобиц, которые приходилось улаживать общими
усилиями при решающем участии киевских князей, которые закрепили за собой функцию га-
ранта спокойствия внутри страны и пресекали возникавшие неурядицы вплоть до организа-
ции карательных акций с привлечением других русских князей.
Отношения Полоцка с другими русскими землями в целом были нормальными и носили
дружественный характер. Имевшие место редкие попытки полочан выйти за пределы своей
земли (военные рейды на Новгород Брячислава и Всеслава) решительно пресекались Кие-
вом.
Однако отдельные проблемы нередко возникают и между добрыми соседями. Так было
в отношениях между Полоцком и Смоленском. С одной стороны, оба княжества были связаны
общим торговым интересом. Через Полоцкую землю по Западной Двине проходил самый ко-
гюткий торговый путь в Западную Европу. Им пользовались не только полочане, но и купцы
Новгорода и Смоленска. Последний получал немалые выгоды от контроля над волоками, ко-
торые вели к Днепровскому и Западнодвинскому путям. Обоюдный экономический интерес
определял дружественный характер отношений между Полоцким и Смоленским, как, впро-
чем, и Новгородским княжествами. Может быть?
Надо заметить, что смоленские князья стали играть видную политическую роль в жизни
^уси, приобрели важные области в самом центре страны и даже занимали киевский стол.
В отличие от полоцких смоленские князья действовали согласованно, избегая междоусобиц.
В полосу феодальной раздробленности Смоленская земля вступила позже. В XII в. она пере-
«ивала заметный экономический подъем. Смоленские князья проявляли откровенную заин-
тересованность в полоцких делах и имели своих сторонников среди полоцкой политической
и экономической элиты — так называемой просмоленской партии (рис. 26).
Рис. 26. Печать смоленского князя,
найденная в Вищинском замке
121
Раздел I История Глава 4
С другой стороны, на протяжении всего древнерусского периода давал о себе знать дав-
ний пограничный спор между полоцкими и смоленскими кривичами. Предметом спора были
не только поднепровские города Орша и Друцк, но даже Витебск. В 20-е гг. XIII в. на некото-
рое время в Полоцке даже сел представитель смоленской династии Мономаховичей. Силь-
ная просмоленская партия видела в лице Смоленска естественного союзника в организации
безопасной торговли по Западной Двине, в совместной борьбе с немецким Орденом и усили-
вавшейся ЛИТВОЙ.
Иначе складывались отношения Полоцкой земли с «литвой» и появившимся в Прибалтике
немецким Орденом. Полоцку выпала трудная миссия обороны северо западных границ Древ-
нерусского государства.
Сложными, разноплановыми и меняющимися были отношения Западной Руси с литовски-
ми племенами. Летопись отмечает успешные походы минских князей против литвы, жившей,
по летописи, «в лесях».
Вместе с тем полоцкие князья не раз обращались за помощью к литовцам, вступали с ними
в союзы. Н. М. Карамзин справедливо заметил, что в распрях между полоцкими и минскими
князьями «литовцы служили кривским владетелям как их подданные» [Карамзин Н. М., 1892.
Т. 2. С 198]. Литовские отряды находились при минском князе Володаре Глебовиче, когда он
в 1161 г. с их помощью разгромил войско полоцкого князя Рогволода. Литовцы приглашались
полоцкими князьями во время похода против смоленских Мономаховичей в 1180 г.
Но литва выступала не только в качестве союзников полоцких князей. Во второй половине
XII в. западные земли Руси уже столкнулись с угрозой со стороны усилившихся литовских пле-
мен. Автор «Слова о полку Игореве», хорошо осведомленный в политических событиях того
времени, так образно охарактеризовал ситуацию, в которой оказалось Полоцкое княжество:
«Двина болотом течет для тех грозных полочан под кликом поганых». Слово «болото» симво-
лизировало печаль или образ войны [Гудзий Н. К., 1955. С. 78].
Антипатриотической политике полоцких князей, которые из-за бесконечных внутренних
разборок давно уже «выпали... из дедовской славы» своего знаменитого предка Всеслава
Брячиславича, он противопоставил одиночное выступление против литовцев неизвестного
по летописи князя Изяслава Васильковича: «Один Изяслав, сын Васильков, позвонил своими
острыми мечами о шеломы литовские, прибавил к славе деда своего Всеслава, а сам под ба-
гряными щитами на кровавой траве был побит литовскими мечами... Дружину твою, князь,
птицы крыльями приодели, а звери кровь полизали. Не было тут ни брата Брячислава, ни дру-
гого — Всеволода; один изронил он жемчужную душу из храброго тела через золотое оже-
релье. Уныл и голоса, поникло веселье, трубы трубят городенские» [«Слово о полку Игореве».
1955. С. 42-43]. Такими печально вдохновенными словами поведал автор поэмы об одном из
событий, связанных с борьбой полоцких князей против литовских племен.
В летописях отсутствует не только упоминание об этом князе, но и описанный в «Слове»
эпизод.
В исторической литературе и некоторых комментариях к «Слову» об Изяславе говорится
как о неизвестном князе из Гродно на Немане. В качестве доказательства обычно ссылаются
на фразу о «городенских трубах», трубивших по поводу гибели князя. Правомерность такого
предположения вытекала также из того, что Гродно как город был известен уже с 1128 г., а, судя
по археологическим данным, возник еще раньше (вторая половина XI в.). Однако такое пред-
положение едва ли верно. Известно, что Гродно никогда не принадлежал полоцким князьям.
Упомянутые в летописях гродненские князья Всеволод Давыдович и его сын Борис (упомянут
под 1150 г.) происходили из династии волынских князей Игоревичей. Среди них не было князя
по имени Василько, который мог бы быть отцом Изяслава. Между тем «Слово» прямо называет
Изяслава Васильковича потомком полоцкого князя Всеслава. Следовательно, логичнее искать
его среди полоцких Всеславичей, тем более, что среди полоцких городов летопись под 1158 г.
122
Полоцкая земля в удельный период (XII — середина XIII вв.)
азывает Городец. В «Хронике Быховца» Городец назван также Городенем [Хроника Быховца.
1966. С. 37,38].
Именно поэтому большинство исследователей склонны считать Изяслава сыном полоц-
кого князя Васильки Святославича, у которого, судя по летописным данным, было три сына
и дочь. Сыновей звали Всеслав, Брячислав, Володарь. Примечательно, что и в «Слове» упомя-
нут один из братьев Изяслава под именем Брячислав. Но «Слово» называет еще одного бра-
та — Всеволода, о котором ничего не говорят летописи. Н. К. Гудзий предполагает, что пере-
писчики «Слова» перепутали имена и вместо «Всеслав» написали «Всеволод» [Гудзий Н. К., 1955.
С 28]. Д. Е. Данилевич и В. И. Стеллецкий считают, что один из сыновей Васильки — Володарь
мог иметь второе имя Всеволод [«Слово о полку Игореве». 1981. С. 270]. Однако это только пред-
положения. Расхождения между летописями и «Словом» достаточно очевидны. К тому же из-
вестно, что Городец никогда не принадлежал полоцким Васильковичам, а был владением мин-
ских Глебовичей. Все это побуждает искать Изяслава Васильковича среди потомков минского
князя Глеба. Этой проблеме нами было посвящено несколько статей [ЗагорульскийЭ. М., 1985а;
Загорульский Э. М„ 19856; Загорульский Э.М., 1994].
В некоторых родословных таблицах полоцких князей клан Глеба Всеславича ограничива-
ется тремя его сыновьями (Ростислав, Володарь, Всеволод) и внуком (Глеб Ростиславович) [Со-
ловьев С. М. История России с древнейших времен. 1959. С. 74]. Но нет никакой уверенности,
что это было так. Из-за утраты полоцких летописей события 60 — начала 80-х гг. XII в., проис-
ходившие в этом регионе, нам почти не известны. Поэтому к имеющимся генеалогическим
таблицам следует подходить с осторожностью. Расширить родословную династии Глебови-
чей, на наш взгляд, позволяют летописные известия второй половины 80-х гг. XII в. Упомяну-
тый среди полоцких князей, участвовавших в походе на Друцк в 1186 г. Васильки, по наше-
му мнению был сыном минского князя Володаря Глебовича и отцом Изяслава Васильковича,
о котором рассказал автор «Слова о полку Игореве». По-видимому, этот Изяслав как «сыновец»
другого сына Володаря Глебовича, еще совсем юный, участововал в первом походе на Друцк
в 1180 г. Если это так, то мы могли бы датировать сражение Изяслава с литовцами, в котором
он погиб, периодом между 1180 и 1186 гг.
Иной характер приобрели отношения Полоцка с литвой после появления в Прибалтике
Ордена, который стал представлять опасность не только для русских княжеств — но и в еще
большей степени — для литовских племен. Это обстоятельство было одной из причин, уско-
ривших объединение литовских племен и возникновение у них государства. Перед лицом
немецкой опасности, в условиях сложных и неровных отношеий со Смоленским княжеством
полоцкие князья вынуждены были консолидироваться с литвой. Особую заинтересованность
в этом союзе ощущали русские князья нижнедвинских крепостей, принявшие на себя первые
удары крестоносцев. Вероятно, чтобы укрепить союз с литовцами, князь Герцике Всеволод
женился на дочери одного из могущественных литовских князей. «Хроника Генриха Латвий-
ского» сообщает, что Всеволод постоянно получал от литовцев продукты. В 1203 г. литовцы
помогали русским, осаждавшим Ригу. Позже они помогли русским отбить у немцев захвачен-
ный ими Герцике (1214 г.). В 1221 г. литовцы поддержали выступление новгородцев против
немецкой крепости Венден.
Однако отношения с литвой далеко не всегда были дружескими. Так, в период борьбы рус-
ских князей с Орденом литовцы неоднократно нападали на русскую крепость Кукенойс. За-
ключив перемирие с немцами, литовцы использовали передышку для грабительских походов
против русских областей. Литва смогла отстоять свою независимость в борьбе с немецким
Орденом благодаря тому, что опиралась на экономическую и военную мощь Западной Руси.
Забирая силу, литва, однако, вскоре сама стала представлять угрозу для русских земель.
Западная Русь, раздробленная на мелкие уделы, ослабленная бесконечными усобицами,
с князьями, утратившими силу и авторитет в своей стране, несмотря на несомненный эконо-
123
Раздел f История Глава 4
мический и культурный прогресс, оказалась неспособной объединить свои силы для сохра-
нения политической самостоятельности и стала жертвой нового государственного образова-
ния — Великого Княжества Литовского.
История Западной Руси в ХШ в. очень плохо освещена в дошедших до нас источниках.
Некоторые сведения имеются в Новгородской летописи, а также в «Хронике Генриха Лат-
вийского».
Уже в конце XII в. в Прибалтике появились первые католические миссионеры, вслед за ко-
торыми сюда прибыл отряд крестоносцев. В 1201 г. они основали крепость Ригу. На следую-
щий год возник Орден меченосцев, ставивший целью обращение в христианство языческого
населения Прибалтики. Получая постоянную помощь из северогерманских городов, Орден
повсюду возводил мощные крепости и быстро расширял контролируемую им территорию.
Под его властью оказался выход из Двины в Балтийское море. Орден пытался присвоить при-
надлежавшее ранее полоцким князьям право на взимание дани с ливов, занимавших земли
в Нижнем Подвинье.
Начало борьбы с немецкими рыцарями приходится на время княжения в Полоцке князя
Владимира, о котором больше известно по немецкой «Хронике Ливонии», чем по русским ле-
тописям.
Фигура Владимира многим кажется загадочной. Он появляется как-то вдруг. В генеалогии
полоцких князей находим нескольких Владимиров. Но далеко не каждый из них в указанный
период мог быть полоцким князем. Так, маловероятно, чтобы это был энергичный князь из
линии Глебовичей Володарь Глебович (упоминается в период с 1151 по 1167 гг.), который ро-
дился не позднее 1119 г. (в 1118 г. умер его отец) и потому в 1216 г. (год смерти полоцкого князя
Владимира) ему было бы не менее 97 лет, что никак не соответствует той политической актив-
ности, которой отмечено княжение Владимира в XIII в. К тому же и Полоцк не был вотчиной
Глебовичей. После 1167 г. в нем занимали престол, как правило, князья из рода Святослави-
чей. Видимо, в этом роду и следует искать нашего Владимира.
Скорее всего, это тот самый полоцкий князь Владимир, который упомянут в летописи сре-
ди полоцких князей, участвовавших вместе с Ольговичами в 1186 г. в войне против смолен-
ского князя из-за Витебска. Возможно также, что тот же самый Владимир был упомянут лето-
писцем под 1158 г. вместе с братом Брячиславом под именем Володаря, чтобы затем надолго
исчезнуть со страниц летописи. Тогда он был совсем молодым и еще не имел своего княжения.
Вместе со своим братом он был пленен минским князем Ростиславом Глебовичем. Владимир
долго пребывал в тени своих братьев и только после их смерти выступил как законный пре-
тендент на полоцкий стол, который мог перейти к нему после смерти брата Всеслава в 1186 г.;
и в этом же году «Хроника Ливонии» называет Владимира королем. Похоже, что все Василько-
вичи были долгожителями. И Володарь тоже дожил до преклонного возраста.
Летом 1203 г. полоцкие войска осадили немецкие крепости Икскюль и Гольм и сняли свою
осаду только тогда, когда получили дань с ливов. Полоцк стал русским форпостом в борьбе
с немецкой агрессией. Князья Западной Руси не раз одерживали победы над рыцарями. Но
успешной борьбе мешали разногласия между князьями, несогласованность их военных дей-
ствий. Так, когда в 1208 г. кукенойский князь Вячко осадил Ригу, Владимир не поддержал его.
Вячко вынужден был снять осаду. В «Хронике Генриха Латвийского» говорится, что Вячко сжег
свой город и ушел на Русь, вероятно, в Новгородскую землю. Уход его в эту область, возмож-
но, объясняется его родством с новгородскими или ростово-суздальскими князьями. В 1223 г.
Вячко погиб при обороне Юрьева. «Настоящим дьяволом» называли его крестоносцы. Мнения
относительно родословной этого князя сильно расходятся. Предлагается считать его сыном
Бориса Давыдовича (полоцкий князь в 1217 г.) и внуком Давыда Ростиславича (из смоленских
Мономаховичей), упомянутого под 1197 г. как друцкий князь. У Бориса, согласно Татищеву,
были от первой жены сыновья Василько и Вячко, а от второй (Святохны) — Владимир.
124
Полоцкая земля в удельный период (XII — середина XIII вв.)
Герцикский князь Всеволод воевал не только против Ордена, но и в союзе с литвой против
русских княжеств.
Условия феодальной раздробленности были причиной того, что русские князья не под-
держали вовремя полоцких князей в их борьбе против крестоносцев. Сохраняли нейтралитет
Новгород и Псков. В результате этого области нижнего Подвинья постепенно были захвачены
немцами. Полоцк лишился права взимания дани с ливов. Теперь ему причиталась лишь часть
дани, которую собирали с них немцы. Со своей стороны, полоцкий князь запретил немецким
купцам въезд в пределы Полоцкого княжества.
В121 б г. Владимир начал готовить большой поход против крестоносцев, но внезапно умер.
В1223 г., когда пришли первые сообщения о приходе монголов и поражении русских на Калке,
с Орденом был заключен мир. Хронист Ордена Генрих Латвийский определенно указывает на
прямую связь между этими событиями. В своей «Хронике» он записал: «Король смоленский,
и король полоцкий, и некоторые другие русские короли отправили послов в Ригу просить
о мире. И возобновлен был мир, во всем такой же, какой заключен был уже ранее» [Генрих
Латвийский, 1938. С 222].
Участие в переговорах с Орденом вместе с полоцким князем смоленского и других русских
князей свидетельствует о том, что борьба с немецкими рыцарями велась несколькими рус-
скими княжествами, которым угрожали политика и действия крестоносцев. Все эти княжества
были заинтересованы в безопасной торговле с европейскими странами по Западнодвинеко-
му пути, что в значительной степени определяло их военный союз. Однако недооценка опас-
ности со стороны Ордена и несогласованность действий, примеры которых были показаны
выше, не позволили русским князьям добиться больших успехов.
4.7. Полоцкая земля в системе русских княжеств
Если мы хотим, чтобы история оставалась наукой, мы не должны рассматривать ее как по-
литику, обращенную в прошлое. Только желанием видеть историю в привлекательном для
себя виде, а не такой, какой она была на самом деле, можно объяснить явную идеализацию
истории Полоцкой земли, какую мы наблюдаем в некоторых работах. В них Полоцк представ-
ляется как изначально — чуть ли не со времен Рогволода — самостоятельная и независимая
держава; вместе с тем пишется об извечной вражде между полоцкими и киевскими князьями;
все внешнеполитические акции полоцких князей, в том числе и откровенно разбойничьи (на-
пример, нападения на Новгород в 1021 и 1066 гг.), рассматриваются как борьба за независи-
мость и т. д. Об этом можно было бы и не говорить (в исторических работах можно прочитать
и не такое), если бы эти положения не были бы включены в школьные учебники и вузовские
пособия. Каково же было в действительности место Полоцкого княжества в истории Руси?
Если внимательно и беспристрастно проанализировать весь документальный материал, ко-
торый автор старался изложить в максимально полном виде, то Полоцкое княжество предста-
ет как органическая часть Руси, одного из ярчайших государственных образований в истории
средневековой Европы. Напомню о некоторых фактах и событиях, подтверждающих этот тезис.
Начнем с положения о так называемой «извечной вражде» между полоцкими и киевскими
князьями. В основу такого представления были положены возникшая в XII в. легенда о Влади-
мире и Рогнеде и единичные случаи столкновений между полоцкими и киевскими князьями,
каковых, впрочем, мы насчитаем гораздо больше в отношениях между собственно южнорус-
скими князьями.
После широкого расселения восточных славян и их утверждения на обширных простран-
ствах Восточной Европы Русь стала развиваться в федерацию феодальных княжеств. Развитие
и усиление в ее отдельных регионах самостоятельных начал были всеобщим и закономер-
ным явлением. Оно определялось самим характером социально-экономической структуры
125
Раздел I История Глава 4
древнерусского общества. Все области в экономическом и политическом отношениях пред-
ставляли собой устойчивые и самодовлеющие единицы системы, нормально функциониро-
вавшей в период ее становления и прогрессивного развития. «В каждом из княжеств, — писал
Б. А. Рыбаков, — появился свой епископ, князья издавали свои уставные грамоты, при дворе
каждого князя велась летопись, в каждом стольном городе возникли свои художественные
и литературные направления» [Рыбаков Б. А, 1982. С. 475 или 451].
Следствием и показателем этого процесса является раннее создание полоцкой епархии.
Но реальная самостоятельность отдельных земель не исключала совместных действий
русских князей, диктовавшихся общими интересами, нормами права и традициями. На Руси
достаточно сильны были интеграционные процессы. В их основе лежали общий язык и куль-
тура, общая вера, глубокое осознание населением своей принадлежности к единому народу,
к единым корням, общей исторической судьбы. Угроза извне и разорительные междоусоби-
цы формировали общественное мнение в пользу единения. Выдающуюся роль в укреплении
идеи единства Руси, единых начал в духовной и политической сферах, утверждении этниче-
ского самосознания и воспитания любви к родине играла Церковь.
На историческую жизнь Полоцкой земли наложил отпечаток ряд факторов. Ее географи-
ческое положение на северо-западе Руси, на крупнейшей торговой магистрали в Западную
Европу, создавало благоприятные возможности для развития экономики, прежде всего тор-
говли. Оно же определило значение региона как одного из военных форпостов Руси. Быть
может, поэтому полоцкие князья в меньшей степени привлекались к совместным военным
действиям на юге.
Задачи обеспечения безопасности торговли по Западной Двине формировали и внешнюю
политику полоцких князей. Их экспансия в основном была направлена на северо-запад, в При-
балтику.
Как важный фактор в политической истории Полоцка и Руси в целом следует рассматри-
вать и то обстоятельство, что полоцкие князья, потомки Изяслава Владимировича, юридиче-
ски утратили право на киевский стол.
Как мы уже говорили, в основе права наследования на Руси лежал принцип старшинства,
согласно которому княжеский стол мог наследовать любой из Рюриковичей в порядке стар-
шинства, т. е. не сын наследовал отцу, а следующий по возрасту брат. Этот принцип признавал-
ся и почитался, судя по летописи, самими князьями, Церковью и народом. Он действовал как
в главном, Киевском княжестве, так и во всех других, символизируя единство Руси и равные
права и возможности всех Рюриковичей на великое княжение. Однако обязательным было
положение, при котором тот или иной князь мог занять только тот стол, на котором некогда
сидел его отец. Родоначальник полоцких князей Изяслав умер раньше своего отца, киевского
князя Владимира. Следовательно, его дети и внуки уже не могли быть киевскими князьями.
Киев уже не был их «отчиной».
Вероятно, отсюда некоторое безразличие полоцких князей к проблемам престолонасле-
дия в Южной Руси, будоражившим политическую жизнь страны. Возможно, в какой-то степе-
ни уже в этот период начинал проявлять себя и этнический субстрат, придававший заметную
специфику региону в культурном и языковом отношениях.
Однако, несмотря на традиционное «право отчины», принятый порядок избрания или,
чаще всего, назначения князей нарушался. Так, с 1129 по 1132 г. в Полоцке правил сын киев-
ского князя Изяслав Мстиславич, а после него короткое время — его брат Святополк. Оба не
принадлежали к роду Изяслава Владимировича, и Полоцк не был их «отчиной». Появление на
полоцком престоле князей киевской линии совсем не означало «оккупации» Полоцкой земли
Киевским княжеством и лишения его князей той степени самостоятельности в управлении, ка-
кую имели полоцкие князья прежде. Это — показатель единства Руси и места в ней Полоцкой
земли, как, впрочем, и других больших княжеств.
126
Полоцкая земля в удельный период (XII — середина XIII вв.)
Одной из особенностей системы управления на Руси было достаточно распространенное
явление, когда тот или иной князь являлся правителем одновременно двух княжеств, причем,
довольно удаленных друг от друга. Это важное свидетельство того, что Русь рассматривалась
как одна страна — единое целое при сохранении достаточной самостоятельности в осущест-
влении внутреннего управления княжествами. Известно, что некоторые киевские князья тра-
диционно сохраняли за собой и княжеский стол в Новгороде (например, Ярослав Мудрый, его
сын Изяслав). Но такое право имели не только великие киевские князья. Например, Изяслав
Мстиславич, переведенный в 1132 г. из Полоцка в Переяславль, сохранил за собой Минск. Вла-
дел он им, по-видимому, долго, поскольку был упомянут в летописи как минский князь и под
1135 г. До 1144 г. Изяслав оставался переяславским князем, а в 1144 г. был избран великим ки-
евским князем. По-видимому, все это время за ним оставалось и Минское княжество. Можно
предположить, что только после избрания великим киевским князем он передал Минск сыну
бывшего минского князя Глеба Ростиславу Глебовичу. Во всяком случае, в 1051 г. тот уже был
минским князем. Все это лишний раз говорит о том, что Полоцкая земля всегда была частью
Руси и на нее распространялись общерусские порядки.
Отмеченные особенности Полоцкой земли не исключили ее из общих исторических про-
цессов, характерных для всей Руси. Несмотря на особое положение в династии Рюриковичей
полоцкой линии Изяславичей, в распрях между полоцкими князьями нередко участвовали
и южнорусские князья. Так, во время борьбы Глебовичей с Рогволодом в 1158 г. в помощь
последнему киевский князь Ростислав Мстиславич направил двух своих сыновей Романа
и Рюрика. На следующий год — теперь уже в помощь Рогволоду — был послан Жирослав
с 600 торками. Причина же изменений в политике Киева была проста: киевский престол занял
новый князь, который приходился родственником Рогволоду.
В свою очередь и полоцкие князья вступали в союзы, направленные против других русских
князей (1180 г.). Полоцкие князья породнились со многими русскими княжескими домами, что
определяло характер взаимоотношений и причину их участия в различных коалициях.
Полоцкая земля никогда не выпадала из политической жизни Руси, Показательно в этом
плане участие полоцких князей в походах вместе с другими русскими князьями не только про-
тив ближайших соседей Полоцка — литвы (совместные походы в 1040,1131,1191 гг.), против
чуди (поход в 1130 г.), а позже против крестоносцев, но и против обитавших далеко от границ
Полоцкой земли степных кочевников.
Так, в 1103 г. один из полоцких князей Давыд Всеславич в составе большой коалиции рус-
ских князей участвовал в походе против половцев. Еще раньше его дед, князь Брячислав Из-
яславич, «вся дни живота своего» воевал в союзе со своим дядей Ярославом Мудрым.
Особое значение на Руси придавалось походам против кочевников. Они рассматривались
как общерусское дело. Поэтому дорого обошлось однажды полоцким князьям уклонение от
одной из таких акций. В1129 г. они были жестоко наказаны за это. Князей отправили в ссылку
в Византию, а на княжение в Полоцке был поставлен сын киевского князя Изяслав Мстисла-
вич. И это не единственный случай отстранения от власти полоцких князей. В 1068 г. та же
участь постигла знаменитого Всеслава.
Вообще на Руси вошло в политическую практику «наказывать» отдельных князей за «не-
послушание», за нарушение порядка наследования волостей, за разбойные нападения и т. д.
Такое право «возмездия» обычно брали на себя великие киевские князья. Не избежали на-
казания и полоцкие князья. В 1021 г. Ярослав Мудрый выступил против Брячислава Изясла-
вича и разбил его на реке Судомири за то, что тот напал и разорил Новгород. В 1067 г. новый
киевский князь Изяслав Ярославич вместе с братьями Святославом и Всеволодом наказали
полоцкого князя Всеслава Брячиславича за разорение им Пскова и Новгорода. В 1116 г. Влади-
мир Мономах осадил Минск за то, что минский князь Глеб Всеславич сжег Слуцк, а в 1118 г. за
«ослушание» вообще лишил его власти, увез в Киев, а в Минск направил своего ставленника.
127
Раздел I История Глава 4
Приведенные факты отнюдь не свидетельствуют о так называемой извечной борьбе по-
лоцких князей за свою независимость. Впрочем, и другие русские князья воевали с Киевом,
как и друг с другом. Такова была печальная реальность новой эпохи, удельного периода, в ко-
торый вступила Русь. Пришло время, когда уже «редко ратаи кликали, но часто вороны грая-
ли, мертвые тела между собой деля». Автор «Слова о полку Игореве», как настоящий патриот,
тяжело переживавший междоусобицы, очень точно определил причину раздоров. Это стало
происходить потому, что «сказал брат брату: «Это мое, а то тоже мое». Дорого обошелся вели-
кой стране сепаратизм князей. В конечном счете, он стал губительным для Руси, в том числе
и для Полоцкой земли. Наследники Всеслава «выпали из дедовской славы», «покрыли позо-
ром свои мечи». В XII в. они гораздо больше воевали друг с другом, чем с Киевом. В результате
в XIII в. полоцкие князья утратили все свои завоевания в Прибалтике, а по полоцким улицам
прошлись немецкие крестоносцы.
Как видим, войны с Киевом нередко были спровоцированы самими полоцкими князьями.
Но будет глубочайшим заблуждением считать, что они были частыми и бесконечными. О кон-
фликтах с Киевом первого достоверного русского князя в Полоцке Изяслава Владимировича
источники не говорят ни слова. Его сын Брячислав прокняжил более 40 лет и только один раз
в 1021 г. столкнулся с киевским князем Ярославом.
В 1044 г. Брячиславу наследовал Всеслав — одна из самых ярких фигур на полоцком сто-
ле. Он прокняжил 56 лет. И первые 21 год ни разу не воевал с киевским князем. Более того,
в 1060 г., как отмечалось, Всеслав вместе с киевским Изяславом, черниговским Всеволодом
и переяславским Святославом — знаменитым триумвиратом Ярославичей, своими будущи-
ми противниками — участвовал («одни на конях, а другие в ладьях») в успешном походе на
торков. Добрые отношения со своими дядьками Всеслав поддерживал до 1065 г., когда, по
словам летописи, «поднял междоусобную войну». Он захватил сначала Псков, затем Новгород
и Смоленск. В марте 1067 г. он был разбит «на Немизе», а позже пленен под Оршей. Хотя ему
и удалось вернуться в Полоцк, успех уже не сопутствовал Всеславу. Война закончилась в 1077 г.
После этого, кроме смутного упоминания в «Поучении Мономаха» о его «наезде» на Полоцк
и Минск, до самой смерти Всеслава (1101 г.), т. е. в течение последующих 24 лет, ни о какой
борьбе с Киевом источники не сообщают. Более того, в 70-е гг. Всеслав вступил в союз с Изя-
славом Ярославичем и вскоре женил своего сына Глеба на его внучке. Даже в самых благопо-
лучных семьях ссоры бывают значительно чаще.
Нет также никаких оснований говорить о полной независимости Полоцкого княжества
от Киева и политики великих киевских князей. Полоцкие князья укрепляли свои отношения
с Киевом посредством установления родственных связей с киевскими князьями, и далеко не
бескорыстно. Приведем интересные факты.
В 1132 г. великим киевским князем стал Ярополк Владимирович, и в том же году на полоц-
кий престол избирается Василько Святославич, родной племянник киевского князя.
В 1139 г. в Киеве сменился князь. Им стал Всеволод Ольгович, Чтобы укрепить свое поло-
жение, Василько в 1143 г, выдает замуж свою дочь за Святослава Всеволодовича, сына нового
киевского князя.
В 1144 г. возвратившийся из византийской ссылки Рогволод Борисович, который, по-
видимому, в это время княжил в Друцке, женился на дочери Изяслава Мстиславича, бывшего
тогда новгородским князем. А когда тот в 1144 г. стал великим киевским князем, то и его зять
Рогволод сразу же оказался на полоцком престоле.
Разве во всем этом не просматривается не только тесная связь, но и несомненная зависи-
мость политической жизни Полоцка от Киева?
Во внутренней жизни Полоцкой земли — в хозяйственном и государственном развитии,
социальных отношениях и культуре протекали процессы, аналогичные тем, что и в остальной
Руси.
128
Полоцкая земля в удельный период (XII — середина XIII вв.)
О Полоцке как активном субъекте древнерусской истории убедительно свидетельствует
составленный в 1203 г киевским князем Романом Мстиславичем проект государственного
устройства, по которому в случае смерти киевского князя новый князь должен был выбирать-
ся шестью крупнейшими русскими князями, в числе которых назывался и полоцкий. Разве мог
быть привлечен к этому важному для государства мероприятию — избранию первого князя
Руси, чужак, не связанный с Русью? Нет сомнений, что этот документ адекватно отразил поли-
тическую ситуацию того времени и место Полоцкой земли в системе русских княжеств.
И в середине XIII в., в трагическое для Руси время, Полоцкая земля рассматривалась со-
временниками как органическая часть единой Родины. Вот как определял границы Руси в се-
редине XIII в. неизвестный автор «Слова о погибели Русской земли»: «Отсюда до угров и до
ляхов, до чехов, от чехов до ятвягов, от ятвягов до литовцев, до немцев, от немцев до карелов
до Устюга,... и за дышащее море, от моря до болгар, от болгар до буртасов, от буртасов до че-
ремисов, от черемисов до мордвы».
Могущество Руси вселяло чувство гордости в сердца русских людей. «А литовцы из болот
своих на свет не показывались,... а немцы радовались, что они далеко — за Синем морем».
Вся Западная Русь, включая Полоцкое княжество, рассматривалась современниками как не-
отъемлемая часть единой, большой, могучей, не расколотой на куски, со всеми ее 14 землями,
«славно славная и красно украшенная» Русская земля. И нам, наследникам Древней Руси, не
следует об этом забывать.
5.1. Политическая история Туровской земли
Значительная, если не большая, часть современной территории Беларуси в рассматривае-
мую эпоху была связана с одним из древнейших русских княжеств — Туровским. Главный его
город Туров был современником Полоцка, и его начало, как и Полоцка, овеяно легендой. Пер-
вое упоминание о нем, отмеченное в летописи под 980 г., не только ставит его рядом с Полоц-
ком, но и по своему содержанию как бы напоминает о сходных путях их развития. Рассказывая
о ранней истории Полоцка и о том, что Рогволод пришел из-за моря и имеет свою волость
в Полоцке, летописец совсем, казалось бы, ник месту вдруг сообщает: «А Тур (или Туры) Туро-
ве, от него же туровцы прозвались» [ПВЛ. 1950. Т. /. С. 282]. Никакой больше информации о го-
роде летопись здесь не дает. Фраза мало о чем говорит. Единственный вывод, который можно
сделать из отрывка, это то, что город действительно древний и что известно имя его основа-
теля. Все остальное, что пытаются прибавить по этому факту, а говорится немало, можно отне-
сти к разряду мыслительных упражнений. Иногда, к сожалению, забывают, что история — это
то, что было, а не то, что могло быть. Многие крупные исследователи сомневаются в досто-
верности этого сообщения, рассматривая его как легенду, более позднюю приписку, которая
пытается объяснить происхождение названия города [Шахматов А. А., 1908. С 54, 614, 616].
Поскольку начальные страницы летописи вообще вызывают вопросы и нередко сомнения в
достоверности сообщаемых фактов, когда бывает трудно или невозможно отделить правду от
вымысла, мы ограничимся пока простым указанием на это летописное известие. По времени
упоминания Туров — второй город Беларуси.
Если Тур — не легендарная фигура, появившаяся на страницах летописи только для того,
чтобы объяснить происхождение названия города Турова и туровцев, под которыми понима-
лись не только обитатели города, но и всей Туровской волости, то можно предположить, что
Тур, подобно полоцкому Рогволоду, был одним из наместников Святослава до того, как Вла-
димир Святославич в 988 г. заменил наместников своими сыновьями. В этом плане начальная
история Туровской земли развивалась по тому же сценарию, что и Полоцкой.
Значение Туровской земли определялось географическим положением, которое она зани-
мала (пограничье с Польшей и ятвягами), и той ролью, какую Туров сыграл в распространении
христианства в южных областях Западной Руси.
Под 988 г. русская летопись сообщила, что киевский князь Владимир передал в управление
своим сыновьям различные области Руси. К этому сообщению следует относиться с известной
осторожностью. Сыновья его были тогда еще совсем детьми и только-только приобщались
« искусству управления. Согласно этому сообщению, третий по старшинству сын Владими-
оа — Святополк получил Туров [ПСРЛ. Т. II. Стб. 105]. Элементарные подсчеты показывают, что
Святополку было тогда всего лет восемь-десять. Фактическим князем он становится позже.
А пока это решение имело лишь символическое значение. Реально княжеством управлял,
очевидно, назначенный наместник из числа зрелых и преданных Владимиру мужей.
Но поскольку порядок назначения областей не был случайным и в его основе лежал принцип
старшинства, то порядок распределения городов между сыновьями дает представление о по-
литическом значении различных областей в системе русских княжеств. Так вот, старший сын Вы-
жеслав получил Новгород, в котором когда-то начинал его отец Владимир и, судя по сообщению
Константина Багрянородного, дед Святослав. Второй по старшинству сын — Изяслав — получил
"Ьпоцк. Третий сын — Святополк — Туров. Легко заметить, что все эти владения расположены
< северу от Киева. Повышенное внимание киевских князей к своим северным провинциям, воз-
жно, объясняется военно-стратегическими соображениями. Они рассматривались как форпо-
сты, защищавшие центральные области Руси от воинственных ятвяжских и литовских племен.
Как и Полоцк, Туров стал местом второй учрежденной на территории Беларуси Епархии,
яворым религиозным центром в Западной Руси [Загорульский Э. М., 1999. С. 13-14].
131
Раздел I История Глава 5
Учитывалось ли стратегическое значение этих земель, или это было связано с их местом
в иерархии княжеств на тот момент, сказать определенно трудно. Например, из последую-
щих событий выявляется иная иерархия, намечается иной ряд: Киев, Чернигов, Переяславль,
Смоленск и т. д. Возможно, что в начальный период великого княжения Владимира такой ие-
рархии еще не было. Во всяком случае, нельзя пройти мимо того факта, что Туров достался
именно третьему по старшинству сыну великого князя. Такое повторится и позже.
Вскоре, однако, умер Вышеслав и, казалось, должно было произойти перераспределе-
ние городов, т. е. Изяславу надлежало получить Новгород, Святополку — Полоцк и т. д. Од-
нако этого не произошло. В Новгород был направлен следующий сын Владимира — Ярослав,
и прошел слух, что после смерти Владимира киевский престол займет один из его младших
сыновей — Борис. Святополкявно был обойден вниманием и затаил обиду. В 1013 г. на Русь
был совершен поход польского короля Болеслава Храброго. Некоторые историки допускают
возможность сговора между Болеславом и Святополком: Святополк был женат на дочери Бо-
леслава. Может быть, в связи с этими событиями Святополк был переведен в Вышгород, рас-
положенный южнее Киева.
Сразу же после смерти Владимира (1015 г.) вспыхнула борьба за киевский стол между его
сыновьями Святополком и Ярославом. Победил Ярослав, а Святополк бежал в Польшу, где
и умерв 1019 г.
Из-за малолетства сыновей Ярослава Туров некоторое время управлялся, вероятно, кня-
жеским наместником. Но во владение им вступил опять-таки третий сын Ярослава — Изяслав.
Став в 1054 г. киевским князем, Изяслав сохраняет за собой и Туров. С этого времени Туров
почти всегда составлял как бы отдельную и важную для великого князя область Руси, на кото-
рую распространялась власть непосредственно киевского князя.
Волость не имела закрепленной за ней княжеской линии. Именно этим, очевидно, следует
объяснить тот факт, что, когда Изяслав был изгнан из Киева и вынужден был уехать в Польшу,
а на киевский стол сел его брат Святослав, Туров был передан третьему брату — черниговско-
му князю Всеволоду, союзнику Святослава в его борьбе с Изяславом.
Этот пример свидетельствует о том, что владения крупных князей не составляли единого
территориального массива, а могли быть разбросаны по всей стране. За великим киевским
князем сохранялся статус первого и главного русского князя, распространявшего свою власть
на всю страну. Остальные князья занимали подчиненное положение. Действовал принцип,
когда верховным правителем всей Руси считался один из Рюриковичей, сидевший в главном
городе страны — Киеве.
На начальном этапе территория современной Беларуси была поделена на две приблизи-
тельно равные части. На северную ее половину распространялась власть полоцких князей, на
южную — туровских, сначала очень зависимых от киевского князя. Позже, в удельный пери-
од, Туровское княжество приобрело большую самостоятельность, а его князья выступают как
крупные и сильные правители.
Письменные источники не дают материалов для определения территории Туровской во-
лости. Она, надо полагать, как и Полоцкая, формировалась на основе древней исторической
дославянской области, на которой некогда обитали носители бандеровской культуры, а после
расселения здесь славян и ассимиляции ими древнего населения она стала известна под име-
нем области дреговичей. Отождествлять территорию Туровской земли с областью расселе-
ния дреговичей стало традиционным в исторической литературе. Этой традиции с некоторы-
ми уточнениями следует и основной современный исследователь истории Туровской земли
П. Ф. Лысенко.
По его мнению, западная граница Туровской земли проходила в Побужье, и на раннем эта-
пе в пределы княжества входили Берестье (Брест), а также, возможно, Дрогичин Надбужский,
Мельник и Белз, которые в XII в. были утрачены. Далее граница шла к Слониму, Вол ковы с ку
132
Туровская земля и другие регионы Белой Руси______________________________________
и Новогрудку, где, как полагает П. Ф. Лысенко, имеются так называемые дреговичские курганы.
Эти города в XII в. отошли к Гродненскому княжеству.
Северная граница Туровского княжества проходила южнее Минска и севернее Клецка
и Слуцка. При этом Минск, Заславль и Логойск исследователь считает спорной, отошедшей
к Полоцкому княжеству территорией, поскольку в этом районе также имеются «дреговичские
курганы».
На востоке граница Туровской земли доходила до Днепра и расположенного на нем Рога-
чева, поворачивая затем на юг к Брагину, который, как думает Лысенко, до включения Брагина
в состав Киевского княжества тоже принадлежал Турову.
Южная граница, по Лысенко, проходила по «этнической границе» между дреговичами
и древлянами. При этом районы городов Дубровно и Чарторыйск он также включает в тер-
риторию Туровской земли [Лысенко П. Ф., 1999. С. 13-14]. Однако, как и другие исследователи,
территорию дреговичей П. Ф. Лысенко определяет на основании картографирования зерни-
стых бус, которые принято считать их главным этнически определяющим археологическим
признаком [Седое В. В., 1982. С. 113-1 /9]. Мне это представляется не совсем правильным. Ареал
зернистых бус в основном действительно приходится на южную половину Западной Руси, но
их бытование связано с довольно поздним периодом XI—XII вв., и они никак не могут быть со-
отнесены с так называемым дреговичским племенным союзом. Скорее всего, как и в случае
с височными кольцами, топография зернистых бус указывает на радиус распространения
этой продукции, произведенной в каком-то ремесленном центре. При этом зернистые бусы,
представляющие собой достаточно сложные ювелирные изделия, должны быть отнесены
к продукции городского ремесла.
Столь же традиционно, сколь и сомнительно за памятники дреговичей принимаются кур-
ганы древнерусского периода (в основном XI-XII вв.), которые по-существу никак не могут от-
носиться к культуре «дреговичского племени». Хронологически они не связаны с периодом
родоплеменного строя и целиком относятся к древнерусской эпохе. Мы уже касались вопро-
са о так называемых восточнославянских племенах. Археологические материалы IX—X вв. не
позволяют увидеть эти «племена» в области, расположенной севернее р. Припять. Напротив,
они убедительно рисуют цельность и единообразие восточнославянской культуры и восточ-
нославянского этноса той поры. Название «дреговичи», которое использует летописец даже
з XII в. для обозначения жителей этого региона (например, сообщение под 111 б г. о нападении
минского князя Глеба на Слуцк и о том, что он «воевал дреговичи»), вовсе не дает оснований
для утверждений, что в это время еще существовало племя дреговичей. Летописец просто ис-
пользует традиционный термин (этноним), который, как мы уже писали, достался славянам по
наследству от местного неславянского населения этого региона.
Очевидно, что для установления территории Туровского региона следует ориентировать-
ся не только на материалы дославянского периода, но и на данные письменных свидетельств,
з которых фиксируются власть туровских правителей и ее пространственные ориентиры. Так,
«з более поздних источников известно, что в одной системе с Туровом находились такие го-
□ода, как Слуцк, Пинск, Дубровица и др. Ретроспективно, с соответствующими оговорками
можно использовать и источники, хронологически выходящие за рамки древнерусской эпо-
m поскольку более поздние территориально-административные единицы, как правило, про-
должали функционировать или основывались на более раннем территориальном делении.
Подобным образом, как мы уже отмечали, можно было бы иметь в виду и местные
'«рриториально-племенные области, которые предшествовали расселению здесь славян и ко-
торые вошли в территорию древнерусского государства, сохраняя какое-то время свою куль-
турную и этническую специфику. Они могли бы составить костяк будущего древнерусского
«яжества. Как бы там ни было, та часть туровских владений, которая лежит севернее Припяти,
ехала одной из первых областей, куда была направлена миграция восточных славян в IX-X вв.
133
Раздел I История Глава 5
В свете новых представлений о процессе расселения восточных славян к северу от При-
пяти, которое надежно датируется X в. (в самом Турове археологи не обнаружили слоев бо-
лее древних, чем X в.) [Лысенко П. Ф., 1999. С. 127], можно чисто логически оценить значение
Турова как важнейшего пункта на севере ранней («внутренней») Руси, ставшего опорной ба-
зой начавшегося распространения восточных славян в северном направлении. Такое поло-
жение важного стратегического пункта Туров сохранял до тех пор, пока он выполнял эти свои
функции. Отсюда и его высокое место в формировавшейся иерархии русских городов. Однако
геополитическое значение конкретных городов не могло оставаться неизменным. Менялась
историческая ситуация, возникали и заявляли о себе новые города. Вполне вероятно — и ис-
точники позволяют так думать — что менялось и место Турова среди русских городов. Если
в раннем периоде русской истории ему придавалось общегосударственное значение, то поз-
же, по мере упрочения славянства в новых местах и успехов славянской колонизации, Туров,
сохраняя еще долгое время доставшийся ему от истории высокий моральный статус, постепен-
но переходит в разряд городов непосредственно Киевского княжества, выступая как третий по
политическому значению пункт и главный город исторической «дреговичской» области.
Как мы уже видели, когда Святослав сел в Киеве, изгнав оттуда брата Изяслава, он в награ-
ду за помощь передал Туров своему более молодому брату — Всеволоду, который до этого
был переяславским князем. Но это, пожалуй, единственный случай, когда Туров отрывается
от Киевского княжества. Вернувшийся на киевский стол Изяслав посадил в Турове свого сына
Ярополка, придав ему также и Владимиро-Волынскую область.
В1078 г. в сражении с половцами погибает Изяслав и на киевский стол приходит последний
из Ярославичей — Всеволод. Он решает сохранить Туров и Владимиро-Волынское княжество
за сыном Изяслава Ярополком. Правда, в борьбе с другими претендентами Ярополк в конце
концов потерял Владимиро-Волынское княжество, а в 1087 г. и сам погиб от руки наемного
убийцы. Туров получает княживший в Новгороде его брат Святополк Изяславич, сохранив-
ший за собой и Новгородское княжение. Здесь уже просматривается закономерность: Туров
считается фамильным городом потомков Изяслава. Последующие события подтвердят это на-
блюдение. Русь шла к удельному периоду, характеризовавшемуся стремлением закрепить за
новыми династиями большие земли.
В1093 г. после смерти Всеволода великим киевским князем становится Святополк Изясла-
вич, сохранивший, по-видимому, за собой и Туров, о чем можно догадываться на основании за-
мечания летописца, что он, похоже, пришел в Киев со своей (туровской?) дружиной [ПВЛ. 1950.
Т. /. С 344]. Известно также, что отряд «пинян» был и в составе дружины его сына Мстислава.
Святополк был женат на греческой принцессе Варваре, которая, по преданию, основала в Ту-
рове женский монастырь.
После смерти Святополка Изяславича (1113 г.), когда киевским князем становится Влади-
мир Мономах, Туров подчиняется непосредственно Киеву. За сыном Святополка — Ярославом
сохраняется только Владимиро-Волынское княжество. Здесь, несомненно, имел место отход
от принципов, провозглашенных на Любечском съезде князей. Принципы нередко отступают
перед силой. Серьезно спорить с могущественным Мономахом никто тогда не решался. По-
пытки Ярослава Изяславича в последние годы правления Мономаха заявить о себе как пре-
тенденте на киевский стол закончились для него катастрофой. Сначала он был разбит, а затем
убит подосланным убийцей.
Думается, что киевские князья дорожили Туровом и старались держать его при себе. Туров
мог рассматриваться как буфер между Киевом и Полоцком. Нельзя недооценивать и опасно-
сти ятвяжских набегов с севера.
Следует учитывать также выгоды географического положения этого региона на большой
реке Припяти, издавна служившей важной торговой и коммуникационной магистралью, свя-
зывавшей Русь с Западной Европой.
134
Туровская земля и другие регионы Белой Руси
Как можно заметить, удержание Турова в составе Киевской земли становится традицией,
продиктованной, очевидно, политическими соображениями. Обычно он передается в управ-
ление сыну великого киевского князя, нередко — третьему.
Так, после смерти Владимира Мономаха (1125 г.) на туровском столе появляется его третий
сын Вячеслав, перешедший сюда из Смоленска. Вместе с другими русскими князьями он при-
нимает участие в походе против полоцких князей в 1128 г.
Когда же в 1139 г. новым киевским князем стал Всеволод Ольгович, перешедший на великое
княжение из Чернигова, он посадил в Турове своего сына Святослава [ПСРЛ. Т. II. Стб. 310]. А ког-
да в 1144 г. снова сменилась власть в Киеве и великим князем стал Изяслав Мстиславич из рода
Мономаховичей, он, воспользовавшись поводом, послал в Туров войско и передал город свое-
му сыну Ярославу. Когда же в 1149 г. великим киевским князем стал ростово-суздальский князь
Юрий Долгорукий, то он передал Туров вместе с Пинском своему сыну Андрею.
В 1154 г. после занятия киевского стола Ростиславом Мстиславичем, пришедшем сюда из
Смоленска, туровский удел был передан Святославу Всеволодовичу, очевидно, его племянни-
ку (в родословной Мономаховичей дети Всеволода не показаны).
В 1155 г. киевский стол вновь занял Юрий Долгорукий и, следуя традиции, снова начал пе-
рераспределять волости и передал туровский стол своему сыну Борису [ПСРЛ. Т. II. Стб. 330].
Как видим, во всем этом явно прослеживается закономерность: Туров полностью был под-
ключен к политике киевских князей. Важно подчеркнуть, что нередко туровский князь пере-
ходил в Киев на великое княжение. Это лишнее свидетельство того большого значения, какое
русские князья придавали Туровскому княжеству.
К1158 г. в Турове вновь смогли утвердиться представители династии Изяслава Ярослави-
на. Об этом становится известно из летописного рассказа о большом походе против города
коалиции князей, организованном новым киевским князем Изяславом Давыдовичем. В похо-
де участвовали Ярослав из Луцка, Ярополк Андреевич и «Галичьская помочь», Рюрик Ростис-
«вич со смоленскими отрядами, Владимир Мстиславич и «полчане» (половцы. — Э. 3.). При-
влечены были и берендеи. Туров успешно оборонялся в течение десяти недель. Осаждавшие
пожгли села около города, берендеи воевали также около Пинска и «за Припятью». Летописец
подробно и эмоционально описал эти события. Туровцы «бились крепко, выходя из города.
И много было раненых, и много раз умолял Юрий Ярославич, посылая из города к Изяславу
послов) говоря: "Брат, прими меня в любовь к себе" Изяслав же того не захотел и все хотел
взять у него Туров и Пинск. И стоял около города недель 10. И был мор среди коней. И так
•нечего не добившись, возвратились по домам, не заключив с ним мира. И многие пешими
вернулись с той войны» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 491-492].
Итак, осаждавшие город вынуждены были отступить. Большой перевес сил не обеспечил
«спеха противникам нового Туровского князя. Туровцы поддержали своего князя, видя в нем
тоямого потомка первых туровских князей. В этом повествовании интересно сообщение, что
че только Туров, но и Пинск стоял на стороне Юрия Ярославича. Похоже, что и этот город смог
шстоять. Значит, Пинск был тесно связан с Туровым, возможно, составлял с ним одну волость.
Поэтому речь может идти не только о захвате Юрием Ярославичем туровского стола, но и об
«становлении контроля над всей Туровской областью.
До этих событий Юрий Ярославич известен нам как советник и ближайший сподвижник
Ория Долгорукого. Он был опытным государственным и военным деятелем. Неизвестно,
•осталось ли ему в молодые годы какое-нибудь княжение. Но, происходя из знатного рода
»«принадлежа к династии великих киевских князей, он — видимо, уже не молодой по возра-
сту княжич (его отец — Ярослав Святополкович умер в 1123 г.) — тяжело переживал, что его
•шильный домен принадлежит другому. Можно предположить, что он пребывал советником
новом туровском князе, молодом Борисе Юрьевиче. После смерти великого князя Юрия
Лоягорукого Юрий Ярославич посчитал себя свободным от моральных обязательств по отно-
135
Раздел I История
Глава 5
шению к Борису, сидевшему на столе его, Юрия Ярославича, предков. Туровцы могли оценить
достоинства Юрия, как и законность его права на туровский стол, поскольку его отец Ярослав
некогда владел Туровым, но был лишен его великим киевским князем Владимиром Монома-
хом. Следовательно, по всем законам Туров являлся «отчиной» Юрия Ярославича. Известную
роль во всей этой истории могла сыграть и память о трагической судьбе его отца. Туровцы
поддержали князя Юрия и бились вместе с ним.
Очень может быть, что это произошло еще в 1157 г., когда он мог воспользоваться отъез-
дом Бориса в Киев на похороны отца. И это было сделано не без согласия местного боярства.
Через два года Туров снова был осажден войсками волынских князей — Мстислава и Ярос-
лава Изяславичей и Владимира и Ярополка Андреевичей. Войска простояли под городом три
недели и «не вспевше ему ничтоже, взратившася всвояси» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 5/0]. Коалиция, ви-
димо, поддерживалась киевским князем, потому что только в 1162 г. киевский князь Ростис-
лав заключил мир с туровским князем, согласившись тем самым с захватом им княжества.
По мнению П. Ф. Лысенко, с утверждением в Турове умного и деятельного Юрия Яросла-
вича прекратилась практика раздачи киевскими князьями туровских уделов [Лысенко П, Ф„
1974. С. 30].
Княжение Юрия, по-видимому, было недолгим. Поскольку во всех походах, отмеченных
летописью за период с 1162 по 1172 гг., фигурирует только Святополк, а не Юрий Ярославич,
то, скорее всего, Юрий к этому времени уже умер и туровским князем был именно Святополк
Юрьевич. Под 1163 и 1190 гг. летопись прямо называет князем туровским Святополка Юрье-
вича [ПСРЛ. Т. II. Стб. 521,538 и др.]. Следовательно, на туровском столе Юрию Ярославичу до-
велось пробыть всего 4-5 лет.
В летописи упомянуты Святополк, Иван и Глеб как сыновья Юрия. С Иваном не все ясно. Он
упомянут только один раз в 1170 г. с добавлением «ис Турова». Известно, что в это время в Туро-
ве уже правил Святополк. Или Иван был при нем, не имея собственной волости, что маловеро-
ятно, или же Святополк и Иван — одно и то же лицо, поскольку у князей было по два имени.
Судя по данным летописи, туровские князья полностью связали себя с киевскими князья-
ми, активно участвовали в междоусобицах, в борьбе князей за великое киевское княжение,
выступая на стороне то одной группировки, то — другой.
Так, Святополк Юрьевич участвовал в 1162 г. в походе Рюрика Ростиславича против Влади-
мира Мстиславича. В 1171-1172 гг. он выступает на стороне лишенного киевского княжения
Мстислава Изяславича. В 1170 г. вместе с другими русскими князьями он участвует в походе
на половцев.
Святославу наследовал его сын Глеб. Перед тем, как стать туровским князем, он известен
как князь дубровицкий (1183 г.). В 1183 г. Глеб участвует в походе на половцев. О смерти Глеба
есть сообщение в летописи под 1195 г.
В XII в. Туровское княжество начало дробиться на более мелкие уделы, или волости, ко-
торыми туровский князь наделял своих сыновей. Несмотря на скудость информации, можно
с уверенностью говорить об этом применительно к периоду княжения Юрия Ярославича. Ис-
точники называют пинского (1174 г.) и дубровицкого князей (1183 г.). Возможно, были и дру-
гие, но летопись их не называет.
Выделение более мелких территориально-административных и политических единиц,
возможно, имело место уже в первом поколении туровских князей. Во всяком случае, в се-
редине XII в. одним из крупнейших политических и экономических центров Туровской земли
становится Пинск.
Летописные сведения о Пинске еще более скудные. Первый раз он упомянут рядом с Туро-
вым под 1097 г. как город, принадлежавший великому киевскому князю [ПСРЛ. Т. II. Стб. 237].
Следующие упоминания под 1158 г. и позже свидетельствуют о тесной связи исторических
судеб этих двух городов.
136
Туровская земля и другие регионы Белой Руси
В войне 1158 г. Пинск поддержал туровского князя Юрия Ярославина. Под 1183 г. упомянут
пинский князь Ярослав, а под 1190 г. рассказывается о свадьбе Ярополка в Пинске [ПСРЛ., 1962.
Т. II. Стб. 672], который к этому времени, несомненно, стал центром княжества.
Ярослав и Ярополк были внуками Юрия Ярославина, но кто был их отцом, неясно.
В летописных записях первой половины XIII в. упомянуты пинские князья Владимир (1204 г.)
и Ростислав (1228 г.), возможно, сын первого. В 1229 г. Ростислав по поручению Даниила за-
щищает Брест [ПСРЛ. Т. II. Стб. 753].
Между 1228 и 1262 гг. на пинском столе мог сидеть Владимир Ростиславич. Хотя летопись
о нем ничего не говорит, известно, что у него были сыновья, занимавшие позже пинский кня-
жеский стол. По принятой тогда традиции сыновей часто называли именем деда. Вот почему
Владимира можно считать сыном Ростислава Владимировича.
В 1244 г. упомянуты пинские и туровские князья, которые участвовали в походе против
литовского князя Тройдена. Видимо, к этому времени Туровское и Пинское княжества имели
одинаковый статус, и Пинское княжество не являлось частью Туровского. Произошло разде-
ление, но когда — определенно сказать невозможно.
В 1262 г. упомянуты пинские князья — Федор, Демид и Юрий [ПСРЛ. Т. II. Стб. 856]. Юрий
и Демид, несомненно, были сыновьями Владимира, на что указывает летописная запись под
1292 г. о кончине Юрия [ПСРЛ. Т. II. Стб. 938]. По мнению Лысенко, Федор тоже мог быть сыном
Владимира. Возможно, все пинские князья ведут свою родословную от начальных пинских
князей — Ярослава или Ярополка.
5.2. Древнй Брест
Политическая история других регионов Беларуси освещена в источниках крайне скупо.
Так, первые упоминания о целом ряде западнорусских (понеманских) городов относятся
к XIII в., тогда как археологические материалы свидетельствуют о возникновении некоторых
из них в XI и даже в X в.
Несколько больше данных касается истории юго-западных районов Беларуси, но и они не
дают сколько-нибудь удовлетворительного представления о том, что там происходило. Отры-
вочные известия о регионе связаны с общерусскими событиями и излагаются на их фоне.
Раньше других упомянут Брест (Берестье) в связи с войной за киевский стол между Ярос-
лавом и Святополком. После поражения на реке Альте в 1019 г. по пути в Польшу Святополк,
больной и лишившийся рассудка, на носилках был привезен в Брест в сопровождении не-
большого отряда [ПВЛ. 1950. Т. I. С. 380].
Брест предстает как последний русский пункт перед польской землей. Таким пограничным
тородом он выглядит и по более поздним летописным сообщениям.
Между 1019 и 1022 гг. город, возможно, был захвачен польским королем Болеславом, по-
скольку в 1022 г. он был осажден войском Ярослава Мудрого [ПСРЛ. Т. II. Стб. 134]. О резуль-
'атах осады летопись умолчала. Город, по-видимому, некоторое время был объектом спора
между Киевом и Польшей, и за него шла борьба.
В связи с конфликтом между следующим киевским князем Изяславом Ярославичем и его
братьями Святославом и Всеволодом, как явствует из «Поучения» Владимира Мономаха, го-
□од был сожжен поляками. «Той же зимой, — пишет Мономах, — послали меня в Берестье
братья (Святослав и Всеволод. — Э. 3.) на пожарище, где поляки пожгли, и там я соблюдал го-
□сд в тишине» [ПВЛ. 1950. Т. I. С. 360]. Это событие П. Ф. Лысенко относит к промежутку между
*073 и 1076 г. [Лысенко П. Ф., 1999. С. 21].
Судя по летописной записи под 1097 г„ Брест вместе с Туровом, Пинском и рядом других
•©родов контролировался киевскими князьями. В этом году был созван съезд князей по по-
«ду ослепления Васильки. Участники потребовали от киевского князя наказать виновных.
137
Раздел I История Глава 5
Святополк оправдывался: «Поведа ми Давыд Игоревич, яко: Василко брата ти убил Ярополка,
и тебя хочет убити и заять волость твою Туров, и Пинск, и Берестье, и Погорину...» [ПСРЛ. Т. //.
Стб. /50] Значит, вся территория Юго-Западной Беларуси была связана тогда непосредствен-
но с Киевом.
В 1101 г. после смерти Туровского князя Ярополка его сын Ярослав сделал попытку утвер-
диться в Бресте, но против него немедленно выступил Святополк Киевский и отобрал город,
а самого в оковах привел в Киев [ПСРЛ. Т. II. Стб. 243,250].
В XII в., в период войн за киевский стол между Мономаховичами и Ольговичами, Брест сно-
ва выступает как город киевских князей. В1142 г. в числе нескольких городов он был передан
в удел мятежным Ольговичам как откуп. По мнению П. Ф. Лысенко, это дает основание пред-
положить, что Брест тогда еще не имел своей наследственной династии и управлялся посад-
никами [Лысенко П, Ф„ 1985. С. /8].
Из последующих летописных записей явствует, что на Брест распространилась власть во-
лынских князей. Так, после того как в 1149 г. Изяслав Мстиславич, потерпев поражение от
одного из Мономаховичей — Юрия Владимировича, вынужден был возвратиться во Влади-
мир, сидевший здесь князь Владимир Андреевич был, по-видимому, переведен в Брест. Как
брестский и дорогобужский князь он отмечен в летописи под 1153 г. [ПСРЛ. Т. II. Стб. 466].
И позже княжеский стол в Берестье занимают князья галицко-волынской линии: Василько
Ярополчич и Святослав Мстиславич,
В конце XII в. Брест на какое-то время был захвачен поляками. Источники достаточно про-
тиворечиво излагают эти события.
В документах начала XIII в. Брест предстает как небольшой удел, находившийся в зоне
пограничных конфликтов. После смерти в 1204 г. галицко-волынекого князя Романа Мстис-
лавича брестчане приглашают к себе его малолетнего сына Васильку с матерью [ПСРЛ. Т. II.
Стб. 720-722]. Но его княжение в Бресте, по-видимому, было непродолжительное, поскольку
из записи под 1213 г. следует, что город к этому времени успел отойти к Польше. В этом году
севший на владимирский престол брат Васильки Даниил Романович при поддержке галицко-
го князя отобрал город у краковского князя Лешко. Последний подступил с войском к Бугу,
но был разбит. Брест остался за Даниилом [ПСРЛ. Т. II. Стб. 733]. Тогда же или позже (во всяком
случае, до 1227 г.) Даниил передал Брест брату Васильки.
В начале XIII в. Брестчина и волынские земли подверглись нападению со стороны литов-
ских отрядов. В 1209 г. они дошли до Турийска (Волынского) и Червеня [ПСРЛ. Т. II. Стб. 721].
В1227 г. под городом «повоеваша ятвязи» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 751], а в 1229 г, они снова подходили
к Бресту [ПСРЛ. Т. II. Стб. 753].
После разгрома в 1242 г. Галицко-Волынского княжества монголо-татарами владимирские
князья, зависимые теперь от них, участвуют в походах татар против литвы и поляков. Похо-
же, что Брест становится крайним северным городом Волынского княжества на границах не
только польских, но теперь уже и литовских владений. Под 1260 г. летопись рассказывает, как
волынский князь Даниил проводил до Бреста своего брата Васильку, направлявшегося в ор-
ганизованный татарским ханом Бурундаем поход на Литву [ПСРЛ. Т. II. Стб. 846]. Это было по-
следнее известие о Бресте, относящееся к рассматриваемому периоду.
5.3. Белорусское Понеманье в X — середине XIII вв.
Сведения письменных источников о Белорусском Понеманье отличаются крайней фраг-
ментарностью и неопределенностью. Под 1040 г. «Повесть временных лет» без всяких под-
робностей рассказала о походе киевского князя Ярослава Мудрого на «литву» [ПВЛ. 1950. Т. I.
С. 303]. По сведениям историка Нарбута, Ярослав разбил литовцев под Слонимом и отвоевал
у литвы территорию левобережья Вилии. Однако источник этих сведений неизвестен.
138
Туровская земля и другие регионы Белой Руси
Под 1116 г. летопись сообщила, что киевский князь Владимир Мономах выдал свою дочь
Агафью за Всеволодку Даниловича [ПВЛ. 1950. Т. I. С. 403]. Позже, во время знаменитого похода
русских князей в 1128 г. против Полоцка, Всеволодко Данилович будет назван гродненским
князем, выступавшим в составе коалиции [ПСРЛ. Т. II. Стб. 292].
В 1132 г. большой поход против «литвы» был организован киевским князем Мстиславом
Владимировичем, В нем принял участие и Всеволодко гродненский [ПСРЛ. Т. II. Стб. 294]. Эти
материалы свидетельствуют, что на западных рубежах Руси довольно рано возникло Гроднен-
ское княжество, которое подчинялось непосредственно великому киевскому князю, а позже,
по-видимому, — волынскому.
Но политическая история Белорусского Понеманья привлекла внимание летописцев глав-
ным образом в связи с активизацией «литвы» в XIII в., когда литовцы создали сильное государ-
ство.
Воспользовавшись разгромом татарами Галицко-Волынского княжества, литовские князья
начинают регулярно вторгаться в западные области Беларуси, легко проходя через них до
самого Киева. Им удалось установить власть над частью городов Белорусского Понеманья.
Под 1235 г. летопись называет имя князя Изяслава Новгородского как союзника или васса-
ла Миндовга [ПСРЛ. Т. II. Стб. 776]. В 1252 г. последний был коронован в Новогрудке как вели-
кий князь литовский, а город стал его столицей. Миндовг передал ряд городов сыну Войшелку.
Позже, когда волынские князья несколько оправились от татарского нашествия, они пытались
вернуть себе понеманские земли. В связи с этими событиями летопись под 1252 г. рассказала
о походе Даниила и Васильки против Миндовга. «Данило же и Василко поидоста к Новугоро-
ду. Данилъ же и Василко, брат его, разгадавъ со сыном брата си посла на Волковыскъ, а сына
на Услоним, а сам иде ко Здитову; и поимаша грады многы и взвратишася в домы» [ПСРЛ. Т. II.
Стб. 816].
Можно думать, что им сопутствовал успех, но в общем кампания закончилась компромис-
сом. По договору 1254 г. Роман Данилович получил Новогрудок, Слоним и Волковыск. Но од-
новременно он признавал себя вассалом великого князя литовского.
Из источников видно, что почти в каждом небольшом понеманском городке сидел свой
удельный князь. Например, в Вол ковы с ке — относительно небольшом, как показали раскоп-
ки, городе, сидел князь Глеб. В1256 г. он участвует в походе галицко-волынских войск против
ятвягов [ПСРЛ. Т. II. Стб. 83 /].
Но Литва набирала силу быстрее, чем русские области, и уже к концу 50-х гг. XIII в. города
Верхнего Понеманья были подчинены Литве. Из источников становится ясно, что литовскому
тязю Войшелку удалось восстановить власть Литвы над этой частью Западной Руси.
Дальнейшая политическая история этих земель может рассматриваться уже в рамках но-
вого исторического периода, связанного с историей Великого Княжества Литовского, Русско-
го и Жемойтского.
Политическая жизнь
6.1. Население. Социальный состав
Население Западной Руси не было однородным. Как и на Руси в целом, подобно другим
феодальным странам, оно делилось на два основных класса — феодалов и крестьян.
Несмотря на очень ограниченное количество письменных документов, касающихся этого
региона, в них можно найти упоминания о различных категориях наделения и их месте в со-
циальной структуре общества. Так, в них называются: князья, бояре, детские, земледержавцы,
людии, свободный человек, горожане, челядь, холопы, робы, купцы и др. Вся эта терминоло-
гия типична для Руси в целом, поэтому нет сомнения, что структура населения Руси и ее за-
падных земель была идентичной.
На одном полюсе феодального общества стояли князья и бояре. Экономическую основу их
господства составляла собственность на основное средство производства — землю.
Существовали различные виды феодального землевладения. Владение землей, усадьбой
и крестьянами с правом продажи земли, ее раздела и передачи по наследству составляло вот-
чинное землевладение. В XII в. начинает распространяться система передачи земли за службу
во временное владение без права наследования. Так складывалось поместное землевладение.
Имущественное положение и происхождение определяли характер взаимоотношений
между феодалами, их известную соподчиненность. На вершине феодальной иерархической
пирамиды находился великий князь. Ниже — князья-правители отдельных крупных земель-
княжеств («отчин»). За ними шли феодалы — владельцы больших и малых поместий (бояре,
дворяне). Классовая солидарность и взаимозависимость объединяли феодалов в сложную
систему отношений. Мелкие феодалы шли на службу к более богатым и знатным, становились
их вассалами и пользовались их покровительством. Феодалы кормились за счет своих вот-
чин, представлявших основной устойчивый элемент микроструктуры феодальной системы.
Вотчина включала усадьбу, замок феодала и сельскую округу, на которую распространялась
его власть.
Члены разросшегося княжеского рода Рюриковичей имели свои домены, чересполосно
разбросанные по всей стране. Даже княжеские вдовы имели свои села, обеспечивавшие их
существование. Известно, что вдова минского князя Глеба завещала пять своих сел с челядью
Киево-Печерскому монастырю [Летопись по Ипатьевскому списку. СПб., 1871. С. 338].
Боярские дворы-замки представляли собой своеобразные столицы маленьких держав,
микроскопических государств в государстве, живших своей самостоятельной экономической
и политической жизнью. Владельцы дворов и их имущество находились под охраной феодаль-
ного права. Владельца обслуживала зависимая от него челядь. Он имел своих телохранителей
* оруженосцев, собственное войско, с помощью которого охранял свое добро и осуществлял
власть над своим «миром» — сельской округой. С собственным войском феодал выступал на
войну по требованию более могущественного феодала.
Раскопки феодального замка XII-XIII вв. Вищина на Днепре, о чем подробнее будет ска-
зано в 9-й главе, воссоздают картину небольшой по площади крепости, укрепленной тремя
«ольцами земляных валов, рвами и деревянной стеной. Внутри замка располагались дере-
вянные жилые и хозяйственные постройки. Найдено большое количество хозяйственных
л бытовых предметов, богатое и разнообразное оружие тяжеловооруженного конного воина.
Неожиданным оказалось пребывание в замке профессионала-ювелира с набором инструмен-
'юе, возможно, приглашенного владельцем замка. О накоплении больших богатств свидетель-
ствует найденный клад золотых и серебряных украшений, выполненных сложной и дорогой
’«никой перегородчатой эмали, зерни и скани. Найдены серебряные слитки-гривны, исполь-
зовавшиеся на Руси в качестве платежного средства.
Основное население Западной Руси составляли крестьяне. Среди них источники назы-
вают смердов — наиболее многочисленную группу феодально зависимых крестьян; заку-
141
Раздел I История Глава 6
пов — временно несвободных людей, попавших в долговую зависимость за взятую ссуду
(купу); холопов и рабов — лично несвободное население. Известны также рядовичи — кре-
стьяне, связанные с феодалом каким-нибудь обязательством (рядом), и изгои — крестьяне,
порвавшие с общиной.
Основной производящей единицей было хозяйство одной крестьянской семьи (дым,
рало). Хозяйственно самостоятельные крестьянские семьи селились небольшими деревнями
и селами (весь).
Земледельческое население было организовано в общины (вервь, мир), объединявшие
семьи одной или нескольких деревень. Община не представляла собой производственной
ячейки, а образовывала территориально-общественную организацию. Она владела угодьями
и той пахотной землей, на которую еще не распространилась собственность феодала. Общин-
ники были связаны между собой круговой порукой: вместе отвечали за совершенное на тер-
ритории общины преступление, если виновник неизвестен; возмещали убытки, нанесенные
хозяйству или вещи собственника. Община была одним из средств сопротивления наступле-
нию феодалов на крестьянские земли и угодья. В процессе эволюции из общины выделялись
зажиточные крестьянские хозяйства.
Формы и размеры крестьянских повинностей были разнообразны. Они зависели от сте-
пени развития феодальных отношений, условий хозяйственной деятельности. Более легкой
формой земельной ренты был оброк, или повоз — уплата натурой части крестьянского дохо-
да. Другая форма — барщина — представляла работу на барском поле. Источники не позволя-
ют установить соотношение этих форм ренты, однако косвенные данные позволяют говорить
об увеличении со временем доли барщины и сокращении доли оброка. Такова была основная
тенденция. Известны случаи смешанных повинностей. Так, согласно документу второй поло-
вины XIII в., жители села Городель около Кобрина, должны были и выплачивать оброк, и рабо-
тать на княжеской пашне.
Крестьяне привлекались также к строительству городов, замков, оборонительных линий,
прокладке дорог. Во время войн, феодальных усобиц крестьяне отдавали своих коней, обяза-
ны были дополнительно поставлять продукты питания.
Враждующие феодалы, желая нанести как можно больше ущерба своему противнику, гра-
били и разоряли его села. Владимир Мономах в своем «Поучении» похвалялся, как, воюя про-
тив Минска, он не только разорил город, но и минскую округу, не оставив в ней «ни челядина,
ни скотины» [ПВЛ. 1950. Т, I. С /60].
Вся эпоха феодализма характеризуется постоянным стремлением феодалов к максималь-
ному сосредоточению в своих руках земельного фонда и увеличению феодальных повинно-
стей. Лишь сопротивление общины, а также необходимость нормального функционирования
вотчинного хозяйства ограничивали рамки феодальной эксплуатации.
6.2. Организация управления
На Руси, в том числе и в ее западных землях, сложилась сложная и дифференцированная
система государственного, военно-административного и вотчинного управления, присущая
феодальному обществу.
Высшая политическая и административная власть принадлежала князю. Свои города с се-
лами он передавал в управление сыновьям и наместникам. В боярских вотчинах администра-
тивные функции феодал осуществлял через ключников, сельских и ратайных старост, кор-
мильцев. Князья выдавали своим вассалам «уставы», скреплявшиеся княжескими печатями.
Такие печати неоднократно находили во время раскопок. Полоцкому князю Изяславу
Владимировичу принадлежит самая древняя из известных на Руси княжеских печатей (X в.).
В Минске была найдена печать местного князя Глеба, в Витебске — князя Рюрика Ростислави-
142
Политическая жизнь
ча, в Ви щи не — его брата, смоленского князя Мстислава Ростиславича. В Вол ковы с ке найдена
печать туровского князя Изяслава Ярославича.
Нуждаясь в средствах для ведения феодальных войн, князья становились зависимыми от
крупного боярства, выступавшего со своими войсками. Боярство, владевшее огромными зем-
лями, приобрело большую экономическую и политическую силу, играло ведущую роль в по-
литической жизни крупнейших городов.
Горожане также принимали активное участие в политической жизни и выступали порой
решающей силой в борьбе князей за княжеский стол. Именно горожане в 1151 г. «взяли» по-
лоцкого князя Рогволода и отправили его в заключение в Минск к его главному сопернику Ро-
стиславу Глебовичу, пригласив последнего на полоцкий стол и присягнув ему в верности. При
этом они разграбили имущество Рогволода и его дружины. Уже сам этот факт свидетельствует
не просто о борьбе каких-то группировок и не о «заговоре верхов», а о широком участии в по-
литической жизни рядовых горожан.
«Горожане», «людие», как их именует летописец, изгнали в 1158 г. и друцкого князя Глеба
Ростиславича и «двор его разграбили горожане, и дружину его». В город вернулся Рогволод,
правда, с помощью полка киевского князя.
В том же году волнения охватили Полоцк. Против Ростислава Глебовича был организован
заговор, среди участников которого, видимо, были и полоцкие купцы. По плану заговорщиков
предполагалось захватить князя во время праздника — «братчины», на который он был при-
глашен. Однако выступление приобрело более широкий размах. Пока Ростислав находился
в своей загородной резиденции в Бельчицах, началось избиение княжеской дружины. В го-
роде собралось вече. Предупрежденный о волнениях своим дружинником, князь, не рас-
полагая, очевидно, достаточными силами, бежал вместе с остатками своей дружины в Минск
к своему брату Володарю, по пути «много зла сотвори волости Полоцкой, воюя и скоты, и че-
лядью» [ПСРЛ. Т. II. Стб. 494-496].
В 1161 г. Рогволод потерпел сокрушительное поражение от войск Володаря Глебовича
и не решился вернуться в Полоцк. Полочане призвали на свой стол нового князя из Витеб-
ска — Всеслава, сына бывшего полоцкого князя Василька.
Все эти события не оставляют сомнений в том, какую мощную политическую силу пред-
ставляли горожане, избиравшие и изгонявшие своих князей.
Постепенно в Полоцке и некоторых других городах (Витебске) складывается политический
строй, в котором реальная сила принадлежит собранию горожан. Более поздние источники
прямо отмечают, что полочане «стали управляться вечем, как в Великом Новгороде и Пскове,
государя над собой не имели» [ПСРЛ. Т. XVII. Стб. 362; Хроника Быховца. 1966. С. 39]. Решения
полоцкого веча были обязательными и для остальных городов княжества. В Лаврентьевской
летописи прямо говорится: «что старейшие постановят, на том и пригороды их станут».
К вече апеллировали враждовавшие между собой феодальные группировки и даже кня-
зья. Показателен в этом отношении рассказ о событиях 1217 г., пересказанный Татищевым по
утраченной позже Еропкинской летописи. В нем говорится, как Святохна — вторая жена по-
лоцкого князя Бориса Давыдовича, дочь поморянского князя Казимира — желая избавиться
от своих пасынков Васильки и Вячки, велела своим сторонникам убить нескольких полоцких
бояр, обвинив их в заговоре против князя и княгини, поскольку они поддерживали сыновей
Бориса от первого брака. Очевидно, опасаясь последствий, князь «велел звонить на вече», на
котором сторонникам Святохни удалось убедить собравшихся в измене убитых бояр. «Народ,
не ведая истины и не спрося никого от домашних вельмож тех, хотя некоторые о том совето-
вали,... пошед, домы их разграбили, а жен и детей некоих побили, иных изгна» [Татищев В. Н.,
1964. История Российская. Т. III. С. 203].
Некоторое время спустя теперь уже союзники молодых княжичей созвали вече и смогли
переубедить его. Полочане, «приступя ко двору княжеву, взяли княгиню и посадили под креп-
143
Раздел I История
Глава 6
кую стражу в заточение, а поморян и сообщников ея, исследовав о всех умыслах и облича,
всех побили и домы их разграбили, а иных изгнали» [Татищев В. Н., 1964. История Российская.
Т. III. С. 203]. Из отрывка совершенно очевидно явствуют подчиненное положение полоцкого
князя, его зависимость от веча и горожан.
6.3. Суд. Право
На Руси, в том числе и в ее западных землях действовали единые нормы феодального пра-
ва и юриспруденции. Анализ Договора Смоленска с Ригой и Готским берегом 1229 г., который
заключался и от имени полоцкого и витебского князей и который, как думают, был составлен
по образцу более ранних договоров Полоцка с Орденом, показывает, что в его основу были
положены многие нормы «Пространной Русской Правды».
Следовательно, ее нормы действовали и в Западной Руси. В Договоре подробно рассмо-
трены различные виды казусов: об убийствах, увечьях, оскорблениях купцов, моральных пре-
ступлениях, долговых обязательствах и гарантиях. Договор свидетельствует о высокой и хо-
рошо разработанной правовой культуре на Руси и в ее западных землях.
Правовые нормы обеспечивались аппаратом принуждения — войском, тюрьмами и т. д.
Высшая судебная власть принадлежала князю. Судя по Договору 1229 г., князь мог отнять
у провинившегося все, а жену и детей его отдать в холопство.
Князь сам судил своих вассалов — бояр и дружинников. Однако все чаще судебные функ-
ции князья передоверяли своим тиунам, злоупотребления которых вызывали недовольство
и постоянные жалобы. Князь Константин как-то сказал о тиунах: «Тиунъ неправду судить, мьзду
емлеть, люди продаеть, мучить, лихое все дееть» [«Изборник». 1969. С 376-377].
Население страдало от частых перемещений князей. Следовавшие за князьями чиновники
часто выглядели временщиками, ничем не связанными с волостью. Свои должности они рас-
сматривали как «кормления», из которых следует извлечь как можно больше личных выгод.
В боярских вотчинах суд осуществлялся самими феодалами или их «тиунами огнищными».
Существовал также церковный суд, которому были переданы дела, связанные с нарушениями
церковной обрядности и норм семейного права. Аппаратом принуждения было войско князя
и крупных феодалов.
6.4. Войско и вооружение
Большая роль в осуществлении внутри- и внешнеполитической функции государства при-
надлежала вооруженным силам. Войско было организовано по феодальному принципу. Вели-
кие князья и князья больших земель имели войско, состоявшее из служилых феодалов (стар-
шая дружина).
Имелось также формирование из боярских и дворянских детей (младшая дружина). Со вре-
менем князья стали больше опираться на «младшую дружину», называвшуюся иногда полком.
За свою службу младшие дружинники получали во временное владение земельные участки
из княжеского домена. Многие феодалы имели собственные войска, состоявшие как из вас-
сальных бояр, так и из служилых людей, ремесленников и порвавших с общиной свободных
крестьян.
В условиях частых междоусобных войн князья вынуждены были прибегать к услугам бояр
и боярских войск, что способствовало усилению политической роли боярства. Под 1158 г. ле-
топись упоминает о «дружине» полоцкого князя Ростислава Глебовича. Недовольное им по-
лоцкое боярство составило против него заговор, подключив к нему и богатое купечество.
Воспользовавшись временным отсутствием в городе Ростислава, заговорщики стали «из-
бивать» княжескую дружину [ПСРЛ. Т. II. Стб. 494-496].
144
Политическая жизнь
Очевидно, они располагали своими военными формированиям. Источники называют
и городские полки. Полки главных городов княжеств формировались по тысячам, которые
делились на сотни. Вооруженные силы «младших» городов (пригородов), хотя и назывались
иногда полками, не составляли полной тысячи. Видимо, с городским полком выступил против
Городецкого Володаря полоцкий князь Рогволод в 1161 г. Поход закончился поражением Рог-
волода, и он, опасаясь гнева полочан, ибо «много их сограждан было убито, а многие попали
в плен», не решился возвратиться в город [ПСРЛ, 1962. Т. II. Стб. 519].
Во время войн князья, связанные между собой близким родством или династическими от-
ношениями, объединяли свои полки и выступали сообща. Так, в 1106 г. полоцкие Всеславичи
совместно выступили против земгалов, но потерпели жестокое поражение, потеряв, по сло-
вам, летописца, 9 тысяч «дружины» [ПВЛ. 1950. Т. I. С. 186]. Если потери русских войск не преуве-
личены, то эта цифра дает известное представление о численности объединенного войска.
В летописных сообщениях о княжеских междоусобицах чаще всего действуют друг против
друга коалиции князей.
Если известия письменных источников о состоянии военного дела в западнорусских
княжествах достаточно скудны, то археологические материалы, относящиеся к оснащению
воина, всадника и боевого коня, с лихвой компенсируют недостаток сведений летописей.
Предметы вооружения постоянно обнаруживаются при раскопках курганов, городов, уса-
деб феодалов и даже рядовых сельских поселений. Лучше и больше всего они, естествен-
но, представлены в материалах городов, которые были своего рода коллективными зам-
ками феодалов, и владельческих дворов «дружины по селам». В отличие от поселений, в
которых предметы вооружения находят в культурном слое всего древнерусского времени,
в погребениях они встречаются только на ранней стадии этого периода, поскольку обычай
хоронить в курганах представителей имущего класса в связи с его быстрой христианизаци-
ей прекратился уже в XI в., тогда как рядовое сельское население продолжало по традиции
хоронить в курганах и в XII в.
Среди предметов вооружения воина выделяют оружие ближнего и дальнего боя, защит-
ное оружие, снаряжение конного воина (шпоры) и оснащение боевого коня — стремена, сед-
ло и уздечка.
Одним из самых дорогих и престижных видов оружия ближнего боя был железный меч.
Меч — грозное оружие колющего и рубящего действия, позволяющее разрубить металличе-
ский доспех и нанести проникающую рану. Ими пользовались профессиональные воины, как
конные, так и пешие. Меч представлял собой длинный прямой клинок с обоюдоострым лезви-
ем и острым или притупленным концом. От рукоятки клинок отделялся поперечным перекре-
стьем, которое насаживалось на черенок меча. Завершалась рукоятка навершием (головка,
набалдашник). Перекрестье и навершие, как и деревянная или костяная обкладка черенка
(рукоятка), представляли отдельные части меча. Меч — сложное в изготовлении и очень до-
рогое оружие. Находки их крайне редки. Мечи не теряли и не выбрасывали, а после боя соби-
рали как трофей. Находят их в основном в курганных захоронениях дружинников (рис. 27).
Во времена Киевской Руси своим высоким качеством отличались мечи, изготовлявшиеся
в Германии северорейнскими мастерами. Оттуда их привозили и на Русь. Первые такие мечи
попали на территорию Беларуси, возможно, вместе с появлением здесь варяжских отрядов
и наемников, служивших местным князьям. Из исландских саг известно о наличии такого от-
ряда варяжских наемников у полоцкого князя Брячислава Изяславича. Наиболее ранние из
известных на территории Западной Руси находок мечей датируются X в. Такой меч был найден
в Полоцке, по-видимому, в разрушенном погребении дружинника. На клинке имелась над-
пись «ULFBERT». Меч, несомненно, северогерманского производства и относится к X в. Этим же
временем датируется меч из Гродно, попавший сюда, возможно, из Скандинавии [ТгачоуМ. А,
1993. С 424,425]. На нем имеется подковообразное клеймо мастера. Известна находка меча
145
Раздел I История
Глава 6
Рис. 27. Мечи и их части: I — из Полоцка (X в.); 2 — меч из-под Брагина (XII-XIII вв.); 3 — меч из Гродно (XII в.);
4 — навершия рукоятки меча из Минска; 5 — перекрестье меча из Минска: 6 — перекрестье меча из Вищина;
7 — наконечник ножен меча (Литвиновичи)
146
Политическая жизнь
Рис. 28. Рукоятка игрушечного
деревянного меча. Минск
с клеймом в виде «восьмерки», выполненным техникой инкрустации из бронзовой проволо-
ки, в кургане, вероятно, XI в. около Брагина. Два меча XII в. были найдены в разрушенном зем-
ляными работами древнем погребении в Гродно, в городском парке Пышки. Обстоятельную
сводку мечей X—XIII вв., найденных на территории Беларуси, опубликовал Н. А. Плавинский
.Плавинский Н. А., 2006].
Признаков местного производства мечей в Западной Руси пока не выявлено. Чаще находят
части от меча — перекрестья и навершия, а также металлические наконечники от кожаных
ножен. Такие предметы встречаются в культурном слое городов и феодальных замков. Оче-
видно, они были сняты с поломанных мечей или предназначались для ремонта.
Перекрестья были найдены во многих поселениях. Они, как и головки, часто украшались
инкрустацией или покрытием из цветного металла. Украшенную инкрустацией головку имел
древнейший меч из Полоцка. Головка минского меча была посеребрена. Узкое бронзовое пе-
оекрестье меча, найденное в Вищинском замке, было украшено с обеих сторон гравировкой
виде примыкающих друг к другу окружностей, разделенных крест-накрест диагоналями (со-
лярные знаки «колеса») (рис. 28).
На Руси была известна также сабля — оружие рубящего
действия. В отличие от меча она имела выгнутый однолез-
-ийный клинок. Восточные славяне заимствован саблю, по-
идимому, у южных кочевников. В рассматриваемое время
:эбля не стала массовым оружием и в западных землях Руси
эстречается крайне редко. Ее находки пока представлены
десь частями рукоятки. Так, перекрестье от сабли было
-айдено в Минске в слое середины XII в.
Достаточно специфическими видами оружия ближнего
х>я были булава и кистень. Считается, что булава развилась
^посредственно из палицы или простой дубины, но со
семенем приобрела церемониальное значение некоего
.•мвола власти. Булава состояла из металлической головки
деревянной рукоятки. Головки имели различную форму,
^иболее сложной и престижной была головка с пирами-
дальными шипами. Нередко она представляла бронзовый
реже серебряный) корпус с четырьмя выступающими бо-
евыми пирамидальными шипами. Шипы окружены во-
емью небольшими округлыми выступами. Пространство
ежду шипами нередко украшал орнамент в виде прово-
ечного плетения с ложной зернью. Внутри корпус запол-
-=лся свинцом. Навершия таких булав отливались по вос-
• :вой модели в двухсторонней разъемной глиняной форме
• яличников А. Н., 1966. С. 53]. Такие булавы были найдены
втором в раскопках Свислочи, Копыси и Вищинского гор о
•ща. Были навершия и других типов: сплошные бронзовые
свинцовые шаровидной или овальной форм и др. Как
давило все они украшались орнаментом (рис. 29).
Подсобным ударным оружием ближнего боя на Руси был
стень. Это достаточно массивная боевая гиря, которая
: связывалась ремешком или веревкой к кисти руки (отсю-
ее название) или, чаще, — к короткой рукоятке. Кистень
-“легким, подвижным и в какой-то степени скрытым ору-
< нем. Ловкий и внезапный удар мог поразить или оглушить
147
Раздел I История
Глава 6
противника. Обычно им пользовались, когда нельзя было применить основное оружие: во
время неожиданных столкновений, в рукопашных схватках.
Кистени имели различную форму и были найдены в Минске, Вищине и др. [Загоруль-
ский 3. М., 2004. С. 116. Рис. 27-4]. Гиря вищинского кистеня имеет шаровидную форму и по-
крыта мелкими горошкообразными выпуклостями. Такие гири получили распространение
в XII—XIII вв., и в большинстве случаев их находили в городах Южной и Юго-Западной Руси
[Кирпичников А. Н., 1966. С. 62] (рис. 30).
По-прежнему важное место в оснащении воина представлял топор. Боевые топоры неред
ко встречаются в мужских захоронениях в курганах X-XI вв., иногда вместе с копьем (рис. 31).
В некоторых курганах под Заславлем копье было положено слева от погребенного наконеч-
ником возле головы, а топор — справа у ноги. При этом конец рукоятки располагался около
кисти правой руки. Для более надежного крепления боевые топоры этого времени имели вы-
тянутый вдоль рукоятки обух. Лезвие топора удлинено и нередко имеет отверстие для крепле
ния с поясом.
В Минске в слое XII в. был найден боевой топор, у которого полностью сохранилась
деревянная рукоятка длиной 62 см (рис. 32).
Рис. 29. Булавы: 1,2 — Вищин, 3 — Гродно
Рис. 30. Кистени:
1 — Минск, 2 — Вищин
148
Политическая жизнь
^ис. 32. Боевой топор
эукояткой. Минск
Рис. 31. Боевые топоры. Минск
Однако наиболее распространенным оружием ближне-
го боя на Руси было копье. Это важнейшее оружие всадника
и пешего воина имело ряд преимуществ перед другими ви-
дами. Оно было длиннее любого другого оружия ближнего
боя и позволяло достать противника, находящегося на зна-
чительном удалении от воина. Копьем можно было эффек-
тивно поражать даже защищенного броней и щитом врага.
Копье не было таким дорогим оружием, как меч или сабля,
и было доступным для каждого воина. Именно поэтому ко-
пье относят к массовому виду вооружения.
В летописи нередко описываются сцены использования
копья как при обороне, так и при нападении. Схватка про-
тивников начиналась обычно с применения копья, затем
в ход пускалось другое оружие. Копье нередко определяло
тактику ведения боя: вооруженная копьями конница сража-
лась в правильных построениях.
Копья имели разные размеры и форму пера. Обычно они
были втульчатые и крепились с древком через втулку. Втулки
некоторых дорогих наконечников украшались орнаментами
из проволоки, для чего использовалась техника инкруста-
ции. Некоторые дорогие наконечники копий были предме-
том импорта (рис. 33).
Очень крупный железный наконечник копья был найден
в Вищине [Загорульский Э. М., 2004. С. 116. Рис. 631]. Его общая
длина — 45,5 см, длина лезвия — 32 см, ширина — 3,6 см.
Максимальный диаметр втулки, по которой можно судить
149
Раздел! История
Глава 6
Рис. 33. Наконечники копий и дротика. Минск
150
Политическая жизнь
о толщине древка, составляет 3 см. Во втулке сохранились остатки истлевшего древка. Лез-
вие имеет ромбическое сечение. Плечики скошены, что позволяло удлинить копье без уве-
личения веса. Копья с наконечником такого типа появились на Руси в X в., но широкое рас-
пространение получили в XII—XIII вв. По наблюдению А. Н. Кирпичникова, такие копья находят
в феодальных замках и погребениях воинов, что позволяет отнести их к боевому, а не промыс-
ловому оружию [Кирпичников А. Н., 1966. С 14].
Более легкими являются наконечники копий, крепившиеся к древку при помощи черешка
(черешковые наконечники)
Узкий черешковый ромбовидного сечения наконечник копья (или дротика) найден в Ви-
щине [Загорульский Э. М., 2004. Рис. 63-2], Его длина вместе с черешком — 25 см, причем чере-
шок длиннее лезвия.
Более легким метательным копьем были дротики. Черешковый наконечник дротика, или
сулицы, был найден в Вищине [Загорульский Э. М., 2004. С. 116. Рис. 63-3]. Его перо плоское
и широкое у основания. Длина пера — 4,3 см (кончик обломан).
Грозным оружием по-прежнему оставались лук и стрелы. По мере совершенствования за-
щитного доспеха воина совершенствовалась форма и возрастала поражающая сила наконеч-
ников стрел.
Для стрельбы по незащищенному противнику использовались наконечники с широким пе-
ром: традиционные двушипные наконечники, острые шипы которых увеличивали размер раны
при извлечении стрелы из тела. Были наконечники листовидные, ромбовидные и пр. Но для
пробивания железных доспехов делались наконечники с узким массивным острием. При общей
тенденции развития типов наконечников бросается в глаза разнообразие их форм, в которых
отразилась изобретательность оружейников и отдельных оружейных мастерских, специализи-
ровавшихся на производстве этого вида оружия дальнего действия. Частые находки наконечни-
ков и постоянная эволюция их форм позволяют не только судить о развитии военной техники,
но и о широко использовании наконечников в качестве датирующего материала в археологи-
ческих штудиях. По форме пера и способу крепления с деревянным стержнем они делятся на
множество типов. Так, двушипные втульчатые наконечники были распространены в западных
районах Руси и, возможно, были заимствованы у западных соседей. Они известны с VIII в. и ис-
пользовались до середины XIII в. После монголо-татарского нашествия они исчезли. Наконечни-
ш этого типа найдены на селище Хотомель, в Минске, Волковыске, Вищине и в других местах.
С течением времени все большее распространение получат бронебойные наконечники
самых разнообразных типов по форме пера и сечения: кинжаловидные с упором, узкие четы-
рехгранные и пр. По многочисленным находкам наконечников стрел можно с уверенностью
судить о высоком уровне военного дела в западных землях Руси и вооружении, полностью
соответствовавшим требованиям времени.
Некоторые типы наконечников позволяют установить, кому они принадлежали. Так, нако-
нечники с широким и массивным тупоугольным на конце пером и упором перед черенком,
по наблюдениям известного исследователя этого вида вооружения А. Ф. Медведева, встре-
чаются в древнерусских городищах, разгромленных монголо-татарами, и, видимо, связаны
с монгольским нашествием. Много таких наконечников было найдено в валах Изяславля Во-
инского, разрушенного во время монголо-татарского нашествия. Поэтому их можно считать
оружием монголо-татар. Такие наконечники были найдены в Минске (слой последней четвер-
ти XIII в.) [Загорульский Э. М„ 1982. С 219. Табл. X, 6] и Вищине [Загорульский Э. М., 2004. С 1181
жля в известных летописных источниках не зафиксировано пребывания монголов в этих пун-
ктах. Своеобразную форму имели наконечники стрел у южных кочевников, отряды которых
«Фивлекались южнорусскими князьями для походов на земли Западной Руси, и у немецких
дацарей Прибалтики. Такие наконечники в небольшом количестве найдены и в некоторых
древних городах Западной Руси (рис. 34).
151
Раздел I История
Глава 6
Рис. 34. Основные формы наконечников стрел (по Я. Г Зверуго)
152
Политическая жизнь
О развитии военного дела, а вместе с ним самой государственности и ремесла, обеспечи-
вавшего высокий уровень вооружения, в такой же степени как и оружие, могут свидетельство-
вать предметы защиты и снаряжения воина, прежде всего — военные доспехи. Они совер
шенствовались в соответствии с развитием средств поражения. Защитное оружие включает
в себя щит, шлем, кольчугу и пластинчатый доспех или его отдельные элементы, усиливавшие
кольчугу в наиболее уязвимых ее местах.
Основным доспехом на Руси была кольчуга. В одном из французских эпосов XII в. она назва-
на «русской рубашкой». Считается, что кольчугу изобрели ассирийцы. В Европе она появилась
во время великого переселения народов. На Руси кольчуга известна с VIII-IX вв. [Кирпични-
ков А. Н., 1971. С 9]. Она представляла собой металлическую рубашку длиной 60-70 см. Шири-
на в поясе была около 50 см, длина рукава — около 25 см. Все кольчуги имели небольшой вес
5-6 кг. Их изготовление было очень кропотливым и трудоемким делом, требовало огромно-
го терпения и хороших навыков. Кольчуги изготавливались из спаянных железных колечек,
выкованных из железной проволоки толщиной до 1,5-2 мм. По внешнему диаметру колечки
достигали 7-9 или 13-14 мм. На плетение одной кольчуги требовалось в среднем 600 м же-
лезной проволоки, или около 20 тыс. колец [Кирпичников А. Н., 1971. С 13]. Но все издержки
компенсировались удобством и надежностью этого средства защиты, что определило его по-
пулярность и широкое распространение [Загорульский Э. М., 2004. С. 121].
Достоверно относящиеся к древнерусскому времени кольчуги, найденные во время рас-
копок на территории Западной Руси, к сожалению, пока представлены только обрывками
или, что бывает довольно часто, отдельными колечками от кольчуг. Обрывки кольчуг найдены
в Вищинском замке (рис. 35). Один размером 8,5x8,5 см состоял из крупных колец, имевших
знешний диаметр 14-15 мм. Другой обрывок состоял из более мелких колец диаметром около
Ю мм. Сечение проволоки — около 1,5 мм. Этот обрывок, вероятно, не от самой кольчуги-
рубашки, а от бармицы шлема [Загорульский Э. М„ 2004. С. 120. Рис. 64-3]. Фрагменты кольчуг
найдены также в ряде других поселений и в могильниках.
Рис. 35. Обрывок кольчуги Витин
153
Раздел I История Глава 6
В качестве защитного вооружения использовались также панцирные пластинчатые доспе-
хи. Они проникли на Русь еще в период образования государства и были распространены
вплоть до XV в. [Кирпичников Д. Н., 1971. С 16-17]. Более широкое распространение у тяжело-
вооруженных воинов панцири получили в западных областях Руси.
Пластины нашивались на кожаную подоснову. Пластины от рукавов найдены в Минске
(слой середины XIII в.) [Загорульский Э. М., 1982. Табл. X/] и при раскопках ряда других памят-
ников этого времени. Размеры пластины, найденной на Вищинском замке, 4x8,5 см. По краям
у нее имелись отверстия, которые служили для прикрепления к кожаной подоснове [Заго-
рульский Э. М., 2004. С 120. Рис. 64-2]. Рагменты кольчатого доспеха были найдены в Гомеле
[Лупиненко Ю. М., 2006].
Следует заметить, что железные пластинчатые доспехи были дорогими и имелись только
у наиболее знатных воинов (рис. 36).
Профессиональный воин на Руси был прежде всего всадником, отличительной характери
стикой которого была высокая боевая выучка. Его боевое снаряжение было разнообразным
и в высшей степени совершенным. И это понятно. Не только искусное владение оружием, но
и сама экипировка воина-конника были залогом его успеха в сражении, а боевого коня об-
разно называют живым оружием. Изготовление снаряжения для всадника и верхового коня
включало в себя те же передовые технические приемы и достижения, что и при производстве
холодного оружия.
Снаряжение всадника и верхового коня состояло из шпор, стремян и таких средств управ-
ления конем, как уздечка с удилом.
Особое значение в амуниции воина придавалось шпорам — приспособлениям для нож-
ного управления конем. Они были не только атрибутом феодально организованных конных
воинов, но и знаком рыцарского достоинства. В Западной Европе шпоры имели важное сим-
волическое и общественное значение. Вместе с мечом их вручали при посвящении в рыцар-
ство и преподносили в знак особого расположения [Кирпичников А. Н., 1971. С 57]. По приме-
нению шпор Русь не только не отставала от западноевропейских стран, но и была одной из
передовых рыцарских держав того времени. Производство шпор на Руси было поставлено
широко. Они отличались высоким качеством и постоянно совершенствовались. И лишь после
монгольского нашествия их производство в течение XIV-XV вв. постепенно угасло.
Рис. 36. Пластины от доспехов
154
Политическая жизнь
Шпоры различались профилем, формой и длиной шипа, устройством петелек для крепле-
ния к обуви и другими элементами, что позволяет выделить среди них различные типы, ко-
торые постепенно сменяли один другого. Причем эта смена проходит в Западной Руси прак-
тически синхронно со сменой соответствующих типов шпор на Руси в целом и в Западной
Европе. Типология шпор и их эволюция дают большие возможности для использования их
в хронологических целях. Так, шпоры тяжеловооруженных воинов второй половины XII —
первой половины XIII в. имели в профиле коленчато-изогнутую форму с длинным наклонен-
ным в сторону дужки шипом.
Широкое распространение на Руси, в том числе и в ее западных областях, получили шпоры
с пирамидальным шипом. Дужка и шип нередко инкрустировались медью и серебром.
К 20-30-м гг. XIII в. относится появление шпор с колесиком на конце дужки (колесиковые
шпоры). Это были наиболее совершенные и дорогие шпоры, единственные из многочислен-
ных типов шпор, пережившие монгольское время. Предполагается, что первоначально шпору
носили на одной ноге (рис. 37).
Яис. 37. Основные типы шпор: 1-3 — Вищин; 4 — Минск
Боевая мощь конницы значительно возросла с появлением полужесткого седла, оснащен-
ного металлическими стременами. За счет прочного упора ног всадники приобрели устой-
чивость в ближнем бою [Кирпичников А Н., 1973. С 43]. Распространение в Европе стремян
относят к периоду «великого переселения народов».
Находки стремян достаточно редки. При раскопах поселений они обычно представлены
единичными экземплярами, в основном обломками. Исключением стал Вищинский замок,
з котором найдена серия стремян различного типа [Загорульский Э. М., 2004. С. 120, 121. Рис. 65,
56]. По устройству дужки, подножки и ушка для путлища различается несколько типов стре-
лян. Уже в X в. на Руси появились стремена, заимствованные у кочевников [Кирпичников А. Н.,
'973. С. 48]. У них была кольцевидная или овальная дужка и прямоугольный выступ для ушка.
Для XII — вплоть до середины XIII вв. были характерны стремена с плоской подножкой. Они
'редназначались для тяжеловооруженных воинов, обутых в обувь с жесткой подошвой. Не-
которые типы стремян в месте сочленения подножки и дужки имели своеобразные выступы
«кулачки»), которые, подобно шпорам, облегчали управление боевым конем.
Но наиболее популярными в это время становятся стремена, отличавшиеся «смягченной
•тловатостью» и плавным переходом дужки в прямую или несколько прогнутую подножку,
•шко для путлища всегда прорезано в верхней части дужки, которая иногда имела стрельча-
тое завершение. Такие стремена были удобны для обуви с подошвой разной степени жест-
кости. По мнению А. Н. Кирпичникова, такие стремена стали стандартными в производстве
благодаря налаженности городского ремесла. Эволюция стремян этого типа была прервана
монгольским нашествием [Кирпичников А. Н„ 1960. С 50].
155
Раздел I История
Глава 6
ООО
Рис. 38. Основные типы стремян. Вощин
Во второй половине XII в. под влиянием европейской конной борьбы распространяются
трапециевидные стремена, бывшие в употреблении до XIV в. Таким образом, как и другие
виды вооружения и оснащения воина и боевого коня, стремена, найденные в западных зем-
лях Руси, прошли ту же эволюцию, что и на Руси в целом, демонстрируя высокий уровень во-
оружения (рис. 38).
Узда верхового коня реконструируется в основном по металлическим удилам. Они со-
стоят из единого или двух-, трехчленного грызла (межзубья), колец и боковых ограничите-
лей — псалий.
Исследователями выделяется несколько разновидностей (типов) удил, все из которых были
известны и в Западной Руси. Распространены были удила, состоявшие их двух подвижных зве-
ньев и двух поводных колец, которые выполняли функцию псалий. Удила с одной парой колец
наиболее универсальны. Их появление относится к IX- X вв. В XI—XII вв. они уже использова-
лись повсеместно [Кирпичников А. Я., 1973. С. 76]. Постепенно кольчатые удила вытеснили все
другие формы. С их распространением значительно упростился процесс изготовления узды.
Распространение на Руси удил с одной парой колец совпало с выдвижением конницы в каче-
стве главной формы организации войска.
Очень эффективны в управлении конем были уздечки с прищечными ограничителями —
псалиями. Они особенно хороши были при обуздании коня.
Универсальность вооружения русского воина и снаряжения верхового коня определялись
феодальным строем Руси, общностью политических и социальных интересов господствующе-
го класса, спецификой отношений и быта древнерусского рыцарства.
Участие в совместных походах, вассальные отношения предоставляли достаточно возмож-
ностей для «обмена опытом» и унификации военной амуниции, как и военного дела в целом.
Древняя Русь, в том числе и ее западные земли, подобно почти всем средневековым го-
сударствам той поры, была страной аграрной. Основу ее хозяйства составляли земледелие
и домашнее животноводство. В них было занято абсолютное большинство населения, прожи-
вавшего главным образом в сельской местности. Хотя мы не располагаем прямыми данными
о структуре населения Западной Руси, тем не менее, ориентируясь на более поздние средне-
вековые источники и общеисторические демографические тенденции, можно с уверенностью
говорить о том, что сельские жители составляли тогда не менее 98 % всего населения страны
[История Белоруской ССР. 1972. Т. II. С. 499].
7.1. Природа белорусских земель
Одним из важнейших факторов, влияющих на развитие сельского хозяйства, особенно на
ранних этапах истории, являются природное окружение, среда обитания людей: ландшафт,
климат, почвы, растительный и животный мир. Поэтому истории развития хозяйства мы долж-
ны предпослать краткий очерк природных условий, в которых развивались земледелие и жи-
вотноводство в западных землях Руси.
Хотя рассматриваемый период отстоит от наших дней более чем на тысячу лет и за это вре-
мя произошли немалые изменения в природе в результате активной деятельности человека,
особенно в последние 100-150 лет, основные составляющие природной среды той далекой
поры вполне доступны для научных реконструкций. Здесь прежде всего следует отметить
тот факт, что, по мнению ученых, основной природный фактор — климат, от которого зависят
и другие, за последние 1-2 тысячи лет оставался достаточно стабильным, и некоторые из-
менения в нем не имели существенных последствий, и ими можно пренебречь [Роговой П. П.
и др., 1952. С. 34].
Территория Беларуси приходится на область северных умеренных широт и составляет
часть Среднерусской равнины. По ней проходит водораздел Балтийского и Черного морей.
На севере от него рельеф отмечен возвышенностями, к югу он становится все более пло-
ским, переходя в Полесье — почти идеальную равнину. Рельеф края никогда не составлял
сколько-нибудь значительных препятствий для осуществления хозяйственной деятельно-
сти. Только заболоченность южно-белорусских районов и обилие оставшихся от леднико-
вого периода валунов на севере и в центральной части Беларуси были некоторой помехой
для земледелия.
Беларусь имеет развитую систему больших и малых рек. Реки северной части страны свя-
заны с Балтийским морем (Неман, Западная Двина, Буг, Ловать). Юг и восток прорезаны река-
ми бассейна Днепра. Реки способствовали расселению людей, установлению и реализации
экономических и культурных связей между отдельными районами как внутри белорусских
земель, так и с соседними странами. Реки Днепровского бассейна связывали этот регион
с древнерусскими землями на востоке и юге, а Западная Двина и Неман — с Прибалтикой
и Центральной Европой.
Для Центральной Беларуси характерно также большое количество озер, среди которых
280 крупных площадью более 1 кв. км. Особенно много озер на севере, что даже дало этой
части Беларуси название Озерный край.
Значительная часть площади заболочена в основном верховыми отложениями в северной
части Беларуси и низинными в южной. Заболоченные равнины в ряде мест Полесья во многом
препятствовали развитию земледелия. Менее заболочены долины Днепра, Среднего Немана,
Сожа и Друти.
Отсутствие естественных преград позволяет легко проходить через всю территорию Бела-
руси воздушным массам разных направлений. Поэтому ее климат отличается частой сменой
погоды на протяжении всего года. Преобладающее влияние на климат здесь оказывают за-
159
Раздел II Поселения и хозяйство Глава?
ладные ветры. Воздействие воздушных морских масс Атлантики ощущается на всей ее терри-
тории. Они ослабляют действие северных и северо-восточных континентальных воздушных
масс и определяют характер погоды. С влиянием Атлантики связаны частые снегопады и отте-
пели зимой, а летом — прохладная и дождливая погода. С другой стороны, влияние восточных
континентальных воздушных масс является причиной усиления в отдельные периоды зимних
морозов, а летом — жары. Однако длительная жара и засуха в Беларуси бывают редко.
Амплитуда средних месячных температур на территории Беларуси возрастает с запада на
восток. Зимой самое теплое место в Беларуси — это ее юго-западные районы, а самое холод-
ное — северо-восточные. Летом же самые теплые места находятся на юго-востоке, а самые
прохладные — на севере. Продолжительность теплого периода года с температурой выше
нуля градусов на северо-западе составляет 250-260 дней, на юго-востоке — 220-230. Весна
и лето приходят с юго-запада, но весна в Беларуси неустойчивая и отличается частой сменой
притока теплых и холодных воздушных масс.
Годовое количество осадков близко к норме — от 500 мм на юго-востоке до 700 мм в цен-
тральных районах. Максимум осадков приходится на июль, что благоприятствует развитию
сельского хозяйства и сельскохозяйственных культур. В целом климат Беларуси позволяет
выращивать все основные сельскохозяйственные культуры средней полосы, особенно ози-
мые зерновые, ячмень, лен, бобовые, многие корнеплоды.
Особое значение в земледелии имеет характер почв. Считается, что, как и в климате, за
последние 1-2 тысячи лет существенных изменений в характере белорусских почв не произо-
шло. Поэтому современная характеристика почв может быть применима и для оценки почв
более ранних периодов.
Почвы Беларуси в основном дернисто-подзолистые и подзолисто-болотные, которые
развились под воздействием подзолистого, дернистого и болотного процессов на водно-
ледниковых, моренных, древнеаллювиальных отложениях. Поэтому дернисто-подзолистые
почвы по своему механическому составу делятся на глинистые (их немного), суглинистые,
песчаные и супесчаные. Подзолистые почвы развивались в местах, занятых лесами, что
и определило широкое распространение этих почв в Беларуси. Поскольку во многих лесах
формируется растительность, подзольный процесс в почвообразовании дополняется дер-
новым. В Беларуси такие почвы часто отличаются чрезмерной кислотностью, что уменьша-
ет их плодородие. В целом же занятые под лесом дерново-подзолистые почвы были вполне
пригодны для земледелия, потому что корневая система деревьев улучшала структуру почв,
а лесная подстилка и травянистая растительность способствовали повышению плодородия.
Однако дерново-подзолистые почвы чувствительны к засухе и повышенной влажности. По-
этому устойчивые урожаи на них можно получать только в годы с нормальными климатиче-
скими условиями.
Дерново-подзолистые почвы Беларуси различаются между собой не только почвообра-
зующими породами, но и степенью увлажнения. Значительная часть супесчаных и песчаных
почв Западной и Юго-Восточной Беларуси переувлажнена. На востоке преобладают лесовид-
ные суглинки с нормальным увлажнением. На севере Беларуси почвы средне- и тяжелосугли-
нистые, сильно завалуненные. Мягкостью структуры, отсутствием больших валунов и значи-
тельных заболоченных пространств отличаются дерново-подзолистые почвы многих районов
современных Минской, Могилевской и частично Витебской областей. Эти почвы со средней
и сильной степенями оподзоления в условиях нормального в климатическом отношении года
способны давать хорошие урожаи.
В долинах рек достаточно широко распространены луга. На юге Беларуси они занимают
широкие поймы и чередуются с болотными почвами. Аллювиально-луговые почвы, богатые
перегноем, хорошо обеспечены воздухом, водой и питательными веществами. По своей уро-
жайности они близки к чернозему. Много плодородных дерновых почв в Припятском По-
160
Село
лесье. Однако при сильном избытке влажности они могут преобразовываться в болотные по-
чвы, мало пригодные для земледелия.
Урожайными и богатыми гумусом являются подзолистые почвы, которые сформировались
на основе солончаковых. Наибольшее распространение они имеют в Припятском левобере-
жье.
На почвах Беларуси хорошо произрастают злаковые культуры: рожь озимая и яровая, пше-
ница, ячмень, овес, гречиха. Менее пригодны для ячменя песчаные и супесчаные почвы По-
лесья.
Территория Беларуси входит в основном в подзону хвойно-широколиственных лесов лес-
ной зоны. В лесных массивах наиболее распространена сосна, которая особенно характерна
для бедных песчаных почв. На севере на тяжелых суглинках преобладает ель. На переувлаж-
ненных почвах Западного Полесья растет олешник, широколиственные породы распростра-
нены в основном в Полесье, в поречье Припяти. Среди них преобладает дуб. Но на юге господ-
ствуют не широколиственные, а широколиственно-сосновые леса.
Еще в начале XX ст. Беларусь называли царством лесов [Россия: Полное географическое опи-
сание. 1905. Т. 9. С. 32]. В древности леса покрывали значительную часть края, и земледелец
должен был отвоевывать пахотную землю у лесов.
7.2. Земледелие
Судя по археологическим и лингвистическим данным, начало земледелия у славян вос-
ходит к глубокой древности [Загорульский Э. М., 1977. С. 83-98]. Знакомство с этими видами
производящих хозяйств перешло к славянам естественным образом от их этнических пред-
шественников — расселившихся в Центральной Европе в III тыс. до н. э. индоевропейских
племен, из которых славяне выделились в качестве самостоятельного этноса. Земледелие
и скотоводство оставались основными формами их хозяйства в течение всего периода пре-
бывания в пределах своей прародины [Загорульский 3. М., 2001. С. 28-35]. Как носители разви-
той культуры земледелия они начали расселение за пределами своей прародины в середине
I тыс. н. э. на территории Восточной Европы — сначала на юге Беларуси и Украинской Волыни,
а позже — и севернее Припяти. Как свидетельствуют археологические материалы, земледель-
ческие орудия и приспособления славян в полной мере соответствовали среднеевропейско-
му уровню и превосходили в этом отношении земледельческую культуру местных балтов. Это
обстоятельство, очевидно, сыграло важную роль в ходе дальнейших этнических взаимодей-
ствий славян с местным населением, завершившихся победой славянского этноса. Даже при
относительно слабой археологической изученности начального периода расселения славян
на территории Беларуси можно говорить, что со славянами следует связывать распростране-
ние очень эффективных пахотных землеобрабатывающих орудий: рал с широколопастными
наральниками, а также рал, оснащенных закрепленным перед наральником массивным же-
лезным ножом (череслом). Распространяются также втульчатые мотыги и жернова.
Восточнославянское рало представляло собой упряжное орудие с низким креплением Тя-
жловой силы и восходило к древнейшим европейским типам рал [Краснов Ю.А., 1970. С 137-
*42]. Оно подрезало почву своим рабочим концом — наральником — и раздвигало ее в сто-
эоны.
У славян было известно два основных вида рал — бесполозные и подошвенные (с поло-
зом) [Краснов Ю. А., 1970. С. 140]. У бесполезных рал металлический на рал ьн и к в рабочем по-
ложении находился под углом к почве. Рало взрыхляло почву сверху, не подрезая ее. Про-
деланная борозда получалась узкой и относительно неглубокой. Поэтому между бороздами
практически повсюду оставались нетронутые участки, которые можно было ликвидировать
•«еоднократным вспахиванием поля вдоль и поперек (способ перекрестного вспахивания).
161
Раздел II Поселения и хозяйство Глава 7
Однако достоинствами бесполезных рал были подвижность орудия, оперативность, возмож-
ность легко менять глубину вспахивания в зависимости от условий и цели. Это орудие было
очень удобно для работы на почвах, засоренных камнями или корнями деревьев. Особенно
пригодным бесполозное рало было в работе на легких и старопахотных землях. Однако его
можно было использовать и на вязких липких почвах.
У подошвенного рала наральник расположен в горизонтальном положении относительно
земли. Металлический наральник и полоз, на котором он закреплялся, вместе производили
борозду. Подошвенные рала оснащались широким железным наконечником и могли делать
широкие и глубокие борозды. Такие рала подрезали широкий пласт земли и были способны
заодно уничтожать корневую систему сорняков. Между бороздами рало не оставляло значи-
тельных полос нетронутой почвы. Кроме того, наклоном рала в сторону можно было перево-
рачивать пласт. Подошвенное рало позволяло обрабатывать более твердые почвы с густой
травянистой растительностью [Краснов Ю. А, 1970. С 137].
Во время раскопок в Южной Беларуси древнерусского селища Хотомель (VI11—IX вв.) в куль-
турном слое были найдены два относительно небольших широколопастных наральника. Их
рабочая часть близка по форме к равнобедренному треугольнику. Трубица разомкнута и име-
ет в поперечном сечении форму овала [КухаренкоЮ. В., 1961. С 8-24. Табл 9. Рис 15-17]. Длина
наконечника —10,5 см, максимальная ширина — 7 см. Трубица, образованная загибами, име-
ла длину 2,5 см.
Другой наконечник имеет несколько иные параметры и вид. Его длина — 9,8 см, макси-
мальная ширина — 6,6 см, длина изгибов трубицы — от 3,5 до 4,2 см. Трубицы обоих нараль-
ников расширены к тыльной части, что считается характерным для рал с полозом, деревянный
конец которого имеет форму клина. Следовательно, по этому признаку найденные в Хотомеле
наральники можно считать принадлежавшими к подошвенным ралам. Однако по своим про-
порциям эти наральники заметно отличаются друг от друга, и можно было бы предположить,
что более узкий наральник с более длинной трубицей относится к бесполозному ралу. Но
и этот наральник достаточно широк и должен был испытывать сильное сопротивление грунта.
В таких случаях, для того чтобы уменьшить сопротивление и облегчить работу пахаря, рала
оснащались череслом, которое предварительно подрезало пласт вертикально. Такое черен-
ковое чересло длиной 40 см, целиком выкованное из железа, было найдено на том же по-
селении [Кухаренко Ю. В., 1961. С. 8-24. Табл. 9]. По-видимому, оно составляло вместе с одним
из найденных наральников комплект металлических частей от бесполозного рала. Впрочем,
возможно также использование чересла и в подошвенном рале. Рисунок такого рала автору
встретился на одной немецкой гравюре XI в., выставленной в экспозиции Штутгартского му-
зея в бывшей ГДР. Подобные рала в историко-археологической литературе иногда связывают
со славянской культурой пражского типа VI-VII вв. [Першиц А. М„ Монгайт А Л., Алексеев В. П.,
1982. С. 182]. В Хотомеле эти слои представлены. Однако мы склонны датировать хотомель-
ские наконечники несколько более поздним временем, ибо на селище, где они были найдены,
имеются также слои X и, вероятно, XI вв., о чем свидетельствует находка там семилучевого
височного кольца.
Единичные находки наральников известны в Беларуси и севернее Припяти, куда славяне
расселились в основном в X в. Одно чересло и очень массивный наральник — почти в два
раза длиннее хотомельских — также были найдены Г. В. Штыховым на селище Дворицкая Сло-
бода в Минском районе [Археалог!я Белорус!. 2000. С. 139. Рис. 28-1,2]. В одной из своих работ
исследователь датирует находки X-XII вв. [Археалог!я ! нум!зматыка Белорус!. 1993. С. 214],
в другой — XI—XII вв. [Археология Беларуси. 1988. С. 84; Археалог!я Белорус!. 2000. С. 141]. Круп-
ные размеры наральника позволяют соотнести его с подошвенным ралом.
М. А. Ткачевым в Гомеле был найден также наральник с плечиками. Иследователь его дати-
рует XII—XI11 в., но эта дата, по нашему мнению, им не обоснована и требует уточнения.
162
Село
Рис. 39. Наральники
из Строчицкого селища
Подошвенные рала с череслом, несомненно, можно отнести к наиболее совершенным па-
хотным орудиям своего времени и рассматривать в качестве переходной формы к настояще-
му плугу [Краснов Ю. А., 7970. С 140-142; Коробушкина Т. Н., 1979. С. 21].
После расселения восточных славян севернее Припяти, что в основном приходится на X в.,
и освоения ими обширных пространств в Восточной Европе, составивших территорию Киев-
ской Руси, отчетливо прослеживается тенденция к переходу от рал, оснащенных широкими
наральниками с плечиками, к орудиям с более массивными лопатообразными наконечника-
ми и, по-видимому, без чересла. Такие рала могли быть как бесполезными взрыхляющего дей-
ствия, так и подошвенными (рис. 39).
Два таких наконечника были найдены автором в сгоревшем амбаре на поселении X — пер-
вой половины XI в. около д. Городище в Минском районе [Загорульский Э. М., 1982. С. 49. Рис. 74].
Оба наральника широкие и без плечиков. Втульчатая трубица образована боковыми закраина-
ми. Один наральник сохранился целиком. У другого, к сожалению, отломана трубица. Целый на-
ральник имеет длину 15,2 см и максимальную ширину 11 см. Его конец несколько загнут вниз, что,
по мнению специалистов, характерно для рал с полозом [Загорульский Э. М., 1982. С 37. Рис. 8,72].
Форма поперечного сечения трубицы удлиненно-овальная. Трубица шире, чем рабочая часть
наконечника, и это тоже может свидетельствовать в пользу того, что наральник закреплялся на
полозе в строго горизонтальном положении или, в крайнем случае — под небольшим накло-
ном к поверхности. При большом наклоне наконечник испытывал бы сильное сопротивление
грунта и работа таким ралом требовала бы от пахаря больших физических усилий. Массивность
наральника свидетельствует о том, что его можно было использовать и на тяжелых почвах.
Рабочая часть другого наральника имеет форму равнобедренного треугольника. Его дли-
на (без трубицы) — 11 см, ширина — 9 см. По внешней стороне лопасти вдоль осевой линии
проходит ребристое утолщение, несомненно, сделанное для того, чтобы придать наральнику
большую прочность [Загорульский Э. М., 1982. Рис. 8, 73]. Эта деталь может указывать на то, что
наральник закреплялся под углом к поверхности земли и поэтому принадлежал бесполезно-
му ралу. В отличие от первого наральника он имеет более узкую лопасть. Косвенным доказа-
тельством его принадлежности к бесполезному ралу может служить также и то, что его труби-
ца — судя по всему, очень массивная — не выдержала напряжения и отломалась.
163
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 7
Рис. 40. Металлические
наконечники пахотных орудий:
1-2 — плужные лемеха;
3-4 — сошники
Описанные рала имеют аналоги среди ранних пахотных орудий Старой Ладоги, где они
датируются X в. (рис. 40).
Находки на территории Западной Руси различных видов металлических частей пахотных
орудий (главным образом наральников), хотя и немногочисленные, позволяют сделать вывод,
что у восточных славян уже в период их пребывания на своей прародине в Южной Беларуси
и Украинской Волыни, а также в начале их миграции в области, расположенные севернее При-
пяти, существовали разные типы почвообрабатывающих пахотных орудий: рала с горизон-
тальным полозом, наклонные безполозные рала и рала, дополнительно оснащенные черес-
лом (рис. 41).
Эти различия можно объяснить желанием приспособить рала к различным видам почв и сде-
лать их более эффективными в работе. Различия, возможно, также объясняются в некоторой сте-
пени и историческими традициями. Так, наральники с плечиками были широко распространены
в лесостепной полосе Восточной Европы, откуда шел приток славянского населения в более се-
верные регионы Киевской Руси, в том числе на территорию Беларуси.
164
Село
Рис. 41. Реконструкция древнерусского плуга
Можно сказать, что наральники с череслом соответствовали первому периоду славянско-
го расселения (пражская культура). Дальнейшее совершенствование их шло по линии расши-
рения и утяжеления наконечников, чтобы сделать борозду более широкой. Но при этом не-
избежно увеличивалось сопротивление грунта. Поэтому такой путь совершенствования рала
был тупиковым. Следующий шаг состоял в том, чтобы заменить один широкий наконечник
двумя или большим числом узких наконечников, но более длинных и без плечиков. Так на
основе рала постепенно возникает новый тип пашенного орудия взрыхляющего действия —
соха. Она была особенно удобна в лесистой местности и достаточно эффективна, что обеспе-
чило ей господство на многие последующие века. Дальнейшее совершенствование сохи шло
путем удлиннения сошников и появления спаренных ассиметричных сошников (рис. 42).
Рис. 42. Ассиметричный сошник
Рис. 43. Соха
165
Раздел II Поселения и хозяйство Глава 7
В XI—XIII вв. пашенное земледелие не только прочно утвердилось на Руси в качестве веду-
щей отрасли хозяйственной деятельности, но и сделало существенные шаги вперед. Техника
земледелия, структура культурных растений и системы земледелия, вспомогательные про-
мыслы, ремесло и быт деревни в этот период по-прежнему реконструируются почти исклю-
чительно на основании археологических материалов, добытых при раскопках как сельских
поселений, так и городов, а также в некоторой степени — погребений,
В западных землях Руси основным почвообрабатывающим орудием становится соха, осна-
щенная парой узких, но более длинных наконечников. До XIII в. это орудие называлось «ра-
лом» (рис. 43).
Орудия обработки земли этого периода представлены более полно металлическими на-
конечниками сох — сошниками, мотыгами и лопатами. От XI—XIII вв. на территории Беларуси
до нас дошло не менее пятидесяти наконечников или их обломков. Все они относятся к типу
втульчатых узколопастных, с длинной и узкой рабочей частью без плечиков. Некоторые разли-
чия наблюдаются в их размерах и форме. Разница в форме проявляется в том, что в одних слу-
чаях их заостренный конец находится на продольной осевой линии, проходящей через центр
наконечника; в других — он смещен от оси вправо или влево. Первый тип сошника принято
называть симметричным, другой — асимметричным. Имеющиеся материалы позволяют выска-
зать предположение, что асимметричные наконечники являются несколько более поздними по
сравнению с симметричными. Так, самый ранний асимметричный наконечник из Волковыска
датируется XII в. [ЗверугоЯ. Г., 1975. С85. Рис 30,7], длинный асимметричный наконечник из По-
лоцка был найден в культурном слое XIII в. [Тарасенка В. Р., 1963. С. 128]. Если разница в разме-
рах наконечников может быть объяснена попытками приспособить орудия к различным видам
почв — на более рыхлых могли с успехом использовать орудия с относительно короткими на-
конечниками, о чем свидетельствуют и более поздние этнографические материалы [Молчано-
ва Л. А, 1968. С. 21]—то изменения форм сошников, как, впрочем, и их размеров, указывают на
совершенствование самих орудий землеобработки.
Совершенно правомерно предположение, что асимметричные наконечники связаны с дву-
зубыми сохами. Хотя симметричные наконечники представлены в материалах раскопок зна-
чительно шире, переход от традиционных однозубых рал к двузубой сохе в рассматриваемое
время совершенно очевиден. Более того, двузубая соха первоначально, вероятно, оснащалась
симметричными наконечниками. Для этой цели особенно удобными были удлиненные узкие
наконечники. Преимущества двузубой сохи перед ралом с одним наконечником очевидны.
Свидетельством распространения двузубой сохи являются находки пар сошников в кладах
той эпохи. Так, в Гродно был найден клад, относящийся к XI-XII вв., в котором имелось четыре
сошника и три серпа. Сошники, как можно предположить, составляли две пары для двух сох.
В каждой паре один сошник был вложен в другой [Звяруга Я. Г., 1975. С 76. Рис 2]. Два сошни-
ка имели длину около 19,5 см, два других — приблизительно 17 см. Пара вложенных один
в другой одинаковых сошников найдена в Лукомле в яме XIII в. вместе с мотыгой и обгорев-
шим зерном [Штыхов Г, В., 1978. С. 178].
К сожалению, как это можно заметить, пахотные землеобрабатывающие орудия в археоло-
гических материалах представлены почти исключительно металлическими наконечниками.
Единственная пока находка, которую предположительно можно связать с землеобрабатыва-
ющим орудием типа бесподошвенного рала, происходит из Бреста [Коробушкина Т. Н., 1979.
С. 15-16. Рис 1,1;Краснов Ю. А., 1987]. Она найдена в слое XII в. и дает представление об облике
древнего орудия. Изготовлено оно из дубового ствола длиной 155 см, от которого под углом
28 градусов отходит сук длиной 42,5 см. В стволе имелись три отверстия: одно, возможно, для
рукоятки, второе — для дополнительного усиления рабочей части, третье использовалось
для упряжи. По конструкции это орудие отдаленно напоминает известную в этнографии соху
полесского типа, которую считают наиболее архаичным пашенным орудием.
166
Село
Рис. 44. Мотыги: 1 — Строчицкое селище; 2 — Вищин
Однако, если в брестской находке и можно признать какое-то орудие рыхлящего типа,
может быть, «резак», что более вероятно), которое использовали при вспашке целинных или
залежных земель, его все же нельзя считать типичным и основным орудием того времени. Та-
ковым определенно была соха, и представление о ее внешнем виде дают пока, к сожалению,
лишь более поздние этнографические параллели. Соха в полной мере отвечала уровню раз-
вития сельскохозяйственной деятельности и почвенно-географическим условиям этого ре-
гиона Руси. Особенно эффективной соха была на легких почвах и старопахотных землях.
Для обработки земли использовались также мотыги и деревянные лопаты с металличе-
ской оковкой на рабочей части. Мотыги найдены в слоях X в. на поселении около д. Городи-
ще Минского района. Несколько великолепно сохранившихся крупных железных мотыг были
обнаружены при раскопках Вищинского владельческого замка [Загорульский 3. М„ 2004. С. 75.
Рис. 46] и в ряде других мест (рис. 44).
Но эффективность мотыг и лопат в полевом земледелии была небольшая, поскольку они
более пригодны для обработки огородов.
При освоении новых лесных угодий основным орудием по-прежнему оставался железный
топор.
7.3. Структура сельскохозяйственных культур
Важным источником, раскрывающим историю земледелия, являются находки зерна, сде-
ланные во время археологических раскопок как сельских, так и городских поселений. Хотя
материалы, которыми мы располагаем, происходят в основном из городских раскопок, зерно,
как и многие другие продукты питания, поступали в город из села — либо прямо из вотчин
проживавших в городах феодалов, либо приобретались горожанами на рынке. Найденное
167
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава?
в раскопках зерно позволяет представить состав культур, которые тогда выращивались, и про-
следить изменения в структуре зерновых во времени. Во всяком случае, общая тенденция
прослеживается и обнаруживает себя как закономерность. Можно заметить, что при сохра-
нении номенклатуры выращивавшихся культур существенно меняется соотношение между
отдельными культурами.
Для выводов о составе культур мы располагаем материалами из более чем 20 поселений
Западной Руси. Лучше всего в них представлено зерно. Особенно ценным для выводов явля-
ются находки зерна в сгоревших амбарах. Продовольственные запасы, хранившиеся в них,
точнее отражают состав и соотношение зерновых культур отдельных регионов. Такие находки
сгоревших амбаров с обугленным зерном были сделаны во время раскопок поселения около
д. Городище Минского района, в Минске, в Вищинском феодальном замке под Рогачевом [За-
горульский 9. М., 1982. С. 45; Загорульский Э. М., 1982. С. 88] и в других местах. Для надежности
статистических выводов предпочтительным является материал из поселений, где были про-
ведены крупномасштабные раскопки, при которых в исследованную площадь попали цели-
ком отдельные дворы поселка. Еще лучше, когда вскрыто несколько хозяйственных дворов.
Раскопки изолированных объектов не всегда позволяют установить истинную картину. Так,
при раскопках Кричева в одном собрании зерна оказалось 35 % пшеницы, в другом — только
2,5 [Коробушкина Т. Н., 1979. С. 84-85]. Основываясь только на одном из этих показателей, мож-
но было бы прийти к неадекватному заключению о соотношении зерновых в данном регионе.
Известно, что необходимо учитывать также и социальную принадлежность владельца усадь-
бы, из которой происходит зерновой материал. Сопоставление хорошо датированных проб
зерна позволяет проследить изменения во времени структуры зерновых культур и выявить
общие тенденции.
Находки зерна культурных растений дают возможность утверждать, что с самого начала
расселившиеся на территории Беларуси славяне выращивали рожь, пшеницу, ячмень, про-
со. В зерновом материале, выявленном в раскопках, преобладают рожь и пшеница. Так, на
селище X — начала XI вв. около д. Городище под Минском рожь в одной пробе составила 55,
а в другой 63 % по отношению ко всему зерну [Загорульский Э. М„ 1965. С. 155].
В последующее время рожь встречается во всех раскопанных поселениях, везде занимая
ведущее место среди других культур. В целом она составляла от 50 до 89 %. Несколько мень-
ше рожь представлена в зерновом материале Друцка [Кирьянова Н. А„ 1972. С. 356-357]. Срав-
нительное изучение самих зерен позволяет высказать предположение, что в рассматривае-
мый период имела место селекция зерновых. Так, рожь из древнего Минска отличалась более
крупными размерами зерен по сравнению с ранними образцами, найденными в Свиле I.
Второй по значению культурой была пшеница, также найденная почти на всех поселени-
ях. Именно второе место после ржи она занимала в Турове [Лысенко П. Ф„ 1974. С 671 Минске
[Коробушкина Т. Н., 1967. С. 400], Лукомле [Коробушкина Т. Н., 1979. С. 85], Волковыске [Кирьяно-
ва Н. А., 1969. С 397], Клецке [Коробушкина Т. Н., 1979. С 85], Кричеве [Коробушкина Т. Н., 1979.
С. 85]. По количеству найденного зерна она только в отдельных пробах давала 34 % (Друцк,
пласт XIII в.) [Кирьянова Н. А., 1972. С. 357]. В других местах она представлена слабее. В Минске
наибольшее ее количество в пробах не превышало 24 %. Интересно отметить, что пшеница,
найденная в Минске в недалеко расположенном от него поселении около д. Городище, имела
более крупные зерна. Их длина — от 5,5 до 6 мм при ширине 3-5 мм, в то время как Кричев-
ская пшеница XIII в. имела соответственно 4-4,5 и 2,5-3 мм [Коробушкина Т. Н„ 1979. С. 83,85].
Возможно, минский сорт пшеницы был более урожайным. Следует, однако, заметить, что пше-
ница из Городища и из Минска не относится к одному времени. На полях около д. Городище
она высевалась на сто и больше лет раньше, чем пшеница из Минска. Поэтому трудно пред-
положить, что выращивался один и тот же сорт пшеницы. Возможно, дело в почве Минского
региона.
168
Село
Следующей культурой после пшеницы был ячмень. В структуре зерновых ячмень немно-
гим уступал пшенице. В Минске его было до 15,5 %. В отдельных пробах из других мест он по
количеству даже несколько опережал пшеницу (Браслав) [Кирьянов А. В., 1960. С 107]. В целом
же значение ячменя в западных землях то же, что и в соседних областях Руси, и в Прибалтике
[Кирьянов А. В. 1959. G 325,336-337; Stubavs A. 1979.1pp. 134].
С X — начала XI в. известны посевы овса. В небольшом количестве он найден в Полоцке
[Коробушкина Т. Н., 1979. С. 87], Минске [Коробушкина Т. Н., 1967. С. 401], Гродно [Кирьянов А. В.,
1954. С. 205-207], Кричеве [Коробушкина Т. Н., 1979. С 87], Браславе [Кирьянов А. В., 1960. С 107],
Друцке [Кирьянова Н.А., С. 356-357] и других местах. В одной пробе из Друцка овес даже соста-
вил 13 % (пласт XI в.) [Кирьянова Н. А., С. 356]. Существует мнение, что для фуражных целей овес
тогда еще не заготавливался [Кирьянов А. В., 1959. С 324,340; Коробушкина Т. Н.,1979. С 87-88;
Рассиныи А. П., 1959. С. 322]. Однако обращает на себя внимание тот факт, что овес в большом
количестве встречается в небольших феодальных укрепленных поселениях (Браслав, Друцк).
Достаточно распространенной культурой в рассматриваемое время было просо. Оно най-
дено в Полоцке, Турове, Бресте, Минске, Гродно, Волковыске, Клецке, Лукомле и др.
В Браславе, Гродно, Друцке и Кричеве найдены зерна гречихи [Кирьянов А. В., 196. С 107;
Кирьянова Н. А., 1972. С 357; Кирьянов А. В., 1954. С 207; Коробушкина Т. Н., 1979. С 94]. Это опро-
вергает бытовавшее в недавнем прошлом мнение, что данная культура — поздняя, заве-
зенная в Европу арабами чуть ли не в XV в. [Молчанова Л. А„ 1968. С. /3]. Правда, значение ее
в рассматриваемый период было, видимо, невелико.
Из других продовольственных культур, найденных на территории западных земель Руси,
можно отметить горох, вику, чечевицу, бобы, а также волокнистые и маслянистые растения —
лен и коноплю. В Волковыске в одной пробе XII в. горох составил 15,2 % [Демидович 3. П., Зве-
руго Я. Г., 1969. С 57]. В Минске был найден редкий крупный огородный боб. Из огородных
культур можно также назвать находки семян огурцов (Полоцк, слой XIII в.) [Коробушкина Т. Н.,
1979. С 94].
В небольшом количестве известны и находки, связанные с садоводством: косточки сливы
и вишни (Полоцк, Минск, Гродно), а также обгорелые плоды груш (Минск). Однако, все эти
связанные с огородничеством и садоводством материалы происходят из городских слоев,
и насколько эти виды хозяйства были свойственны селу, пока сказать мы не можем. Одно не-
сомненно — состав зерновых, технических и садово-огородных культур, выращивавшихся на
территории западных земель Руси, был достаточно разнообразным и соответствовал составу
культурных растений других древнерусских регионов.
7.4. Системы земледелия
Как известно, уровень развития земледелия определяется системой земледелия, т. е. ха-
рактером использования почв и тем комплексом мероприятий, какие осуществляются для
восстановления их плодородия и повышения урожайности.
Несмотря на то что письменные источники, относящиеся к истории Западной Руси X-
XIII вв., практически не раскрывают этой темы и не дают материалов для суждения о состоянии
сельского хозяйства и тем более — о системах земледелия, нельзя сказать, что решение этой
проблемы лежит за пределами возможного. Восточные славяне еще до появления древне-
русского государства накопили большой опыт выращивания зерновых на старопахотных по-
чвах. Наряду с традиционным для лесной зоны подсечным земледелием могло существовать
и земледелие на открытых пространствах — в долинах рек, на лесных полянах и суходольных
полях, а также на высохших торфяниках. Можно предполагать, что именно такие земли и ста-
ли обрабатываться в первую очередь. Косвенные свидетельства этого можно получить уже
из наблюдений над размещением на территории Беларуси памятников среднеднепровской
169
Раздел II Поселения и хозяйство Глава 7
культуры (первая половина II тыс до н. э.). Совмещение карт почв и памятников этой культуры
показывает, что носители среднеднепровской культуры, которые уже знали земледелие, се-
лились преимущественно в долинах рек, не занятых лесом [Дртеменко И. И, /963. С 20-21; Ка-
лечиц Е. Г., 2003. С. 143-145]. Находка на территории Беларуси около д. Каплановичи деревян-
ного кривогряд ильного рала [ПобольЛ.Д., 1965. С 19; он же, 1967. С 117-128; Загорульский Э.М.,
1977. С. 95-96; Кларк Дж. Г. 1953. С. 110], которое восходило, по меньшей мере, к железному
веку (хотя не исключено, что и к бронзовому) — одно из свидетельств выращивания урожая
на старопахотных полях. Однако обрабатываемые участки постепенно теряли свое плодоро-
дие и зарастали сорняками. Их необходимо было оставлять для восстановления плодородия
почвы, чтобы потом снова использовать. Такую систему земледелия называют переложной.
Полагают, что из-за нехватки в лесной области открытых пространств перелог здесь носил
кратковременный характер [ДовженокВ. Й. 1961. С 1 /6].
Дальнейшее совершенствование способов землеобработки шло по линии сокращения
сроков обработки поля и более продолжительного использования участка. В значительной
степени это, вероятно, достигалось за счет использования отдыхающего участка для выпа-
са домашних животных, посредством чего поля унавоживались. В дальнейшем это привело
к полевому земледелию с использованием постоянных полей с чередованием севооборота
и периодическим отводом части земли под пар.
Ведение земледелия по переложной системе с использованием освобожденных от леса
участков или открытых пространств подтверждается целым рядом косвенных свидетельств.
Так, обязательным условием такого способа земледелия было наличие почвообрабатываю-
щих орудий, что хорошо фиксируется археологией. Второй аргумент состоит в том, что при
кратковременном использовании участков, особенно выжженных, собранный на них зерно-
вой материал, как правило, содержит относительно малое количество сорняков — они гибнут
во время выжигания участка. Поэтому находки в раскопках культурного зерна с небольшим
содержанием сорняков можно рассматривать как одно из доказательств использования пе-
реложной системы земледелия. Третье косвенное свидетельство может дать структура зер-
нового материала. Известно, что на слабо окультуренных землях особенно хорошо произрас-
тают пшеница, ячмень и просо. Поэтому преобладание или большое количество этих культур
в структуре зерновых можно также рассматривать в качестве косвенного доказательства при-
менения переложной системы.
Однако с наибольшей долей вероятности об использовании перелога можно говорить
только при наличии всех перечисленных признаков. Кроме того, о значительном распро-
странении перелога можно с уверенностью утверждать лишь при условии повторяемо-
сти отмеченных фактов в достаточно широком ареале. К сожалению, этого нельзя сказать
применительно к рассматриваемому периоду. Так, находки в Друцке очень чистого зерна
с большим количеством в нем пшеницы и ячменя следует, по-видимому, относить к факту
исключительного порядка, поскольку структура зерновых культур, выявленная в материа-
лах раскопок других древних поселений Беларуси, не подтверждает господства или даже
сколько-нибудь значительного распространения в это время подсечной или переложной
систем и скорее свидетельствует об их отсутствии. Но и такой вывод будет преждевремен-
ным. Необходимо все же считаться с недостатком наличных археологических данных и не-
адекватным отражением в них применявшихся систем. В связи с этим можно было бы при-
вести и такие наблюдения. Известно, что участок, почва которого утратила свое плодоро-
дие, переставал удовлетворять земледельца и оставлялся им. Приходилось подготавливать
новое поле, которое находилось все дальше и дальше от поселения. Это, в свою очередь,
создавало новые неудобства и, как свидетельствуют исторические параллели, в частности
наблюдения над трипольскими поселениями, такая экстенсивная система земледелия вы-
нуждала земледельцев менять месторасположение своих поселений, приближая их к полю.
170
Село
Поэтому недолгое функционирование некоторых поселений того времени можно было бы
объяснить практикой использования в земледелии подсеки и перелога. Группа таких отно-
сительно кратковременных поселений X — начала XI вв. известна автору в Минской области
около д. Гуры под Заела вл ем, Новосады близ Дзержинска, Ошмянцы и Городище недалеко
от Минска. Смена мест поселений, которая была вызвана условиями земледелия, видимо,
могла осуществляться при еще недостаточно развитых феодальных отношениях и наличии
свободных земель. Не случайно все названные поселения относятся к начальным векам
истории Западной Руси.
Говоря о распространенности и привлекательности подсечного и переложного земле-
делия, необходимо учитывать и то обстоятельство, что эти формы использовались и в более
позднее время, и интересную информацию о них можно найти в исторических источниках XV-
XVIII вв., а также в работах этнографов XIX в. Описание применения подсечного земледелия
у белорусов и литовцев в XVI в. мы находим у А. Гванини. Он говорит о высоких урожаях, ко-
торые собирались с подсечного поля, удобренного одной золой от сожженного леса, и об ис-
пользовании таких участков на протяжении 6-8 лет без внесения в них дополнительных удо-
брений [Псторыя Беларуа у документах i матэр'ялах. 1937. С 133-136]. Привлекательность
подсеки заключалась не только в том, что зола удобряла на некоторое время почву, но и в том,
что при сжигании леса уничтожались семена и корни травяного покрова, благодаря чему под-
сечные участки на протяжении 1-2 лет не давали сорняков.
Как свидетельствуют этнографические материалы, при выборе места для подсеки предпо-
чтение отдавалось поросшим лиственным лесом плоским возвышенностям или открытым для
солнца некрутым склонам с глинистой и суглинистой почвами.
Описывая посевы проса белорусскими крестьянами на подсеке в конце XIX в., А. К. Сержпу-
товский отмечал, что выжженный участок сначала не вспахивался и зерно просто забороно-
вы вал и в землю при помощи деревянной волокуши [СержпутовскийА. К., 1910.Т. I. С 48]. Такой
же была и техника посева озимой ржи.
Несмотря на простоту, доступность и относительную эффективность подсечной и пере-
ложной систем земледелия, присущие им недостатки — быстрое истощение земли и необ-
ходимость подготовки все новых и новых полей, а также сопряженная с этим необходимость
переселений — были весьма ощутимы. К тому же усиление и расширение феодального зем-
левладения все более сокращали возможности использования крестьянами новых земельных
участков. Главное же заключалось в том, что подсека и перелог не могли обеспечить поступа-
тельного развития земледелия и уже в рассматриваемое время стали, в основном, средством
расширения посевных площадей.
Желание продлить время использования участка, что диктовалось как практическими со-
ображениями удобства, так и условиями феодализма, определяло тенденцию к переходу от
подсеки и перелога к культивированию постоянных пахотных полей. Но этот переход был
возможен только при условии регулярного внесения в почву удобрений. Уже при обращении
к обработке переложных земель, которые перед этим использовались для выпаса скота, зем-
леделец не мог не заметить, что эти поля стали давать более высокие урожаи. Эти наблюдения
должны были привести к практике регулярного внесения в почву органических удобрений
(навоза). Поскольку животноводство к тому времени уже имело давнюю традицию и к концу
X в. утвердилось стойловое содержание скота, унавоживание полей уже не составляло про-
блемы. Однако при отсутствии письменных данных о вывозе в рассматриваемое время на-
воза на поля мы можем только предполагать такую практику, поскольку и археологические
материалы не дают прямых тому подтверждений. В раскопанных на территории Беларуси
сельских поселениях X—XIII вв. культурный слой, как правило, не сохраняет органических ве-
ществ, и навоз в них не обнаруживается. Поэтому его отсутствие можно объяснить не тем, что
он вывозился на поля, а тем, что он просто не сохраняется в культурном слое. Однако в тех
171
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 7
археологически изученных городах, в которых культурный слой сохраняет органику (Полоцк,
Минск, Брест, Пинск и др.), нередки большие скопления навоза во дворах и особенно в хлевах.
Отсюда можно было бы сделать вывод, что горожане навоз на поля не вывозили, хотя их за-
нятия земледелием не вызывают сомнений — об этом свидетельствуют находки орудий зем-
леделия с явными признаками сработанности от интенсивного употребления, а также орудий
уборки урожая. У нас нет также оснований предполагать, что горожане использовали более
примитивные формы земледелия.
Однако и при раскопках городских слоев XV-XVI вв. навоза обнаруживается предостаточ-
но. Между тем исторические документы этого периода со всей определенностью сообщают
об использовании навоза в качестве удобрения.
Таким образом, базируясь на археологических материалах, можно лишь предполагать воз-
можность того, что и в древнерусский период практиковалось внесение в землю органиче-
ских удобрений, что является обязательным условием использования постоянных полей. Спе-
циалисты по истории земледелия допускают такую практику.
Более надежные данные для суждений о системах земледелия предоставляют находки
земледельческих орудий, структура зерновых, степень засоренности зерна, а также вид сор-
няков, которые сопутствовали культурным растениям.
Все известные и рассмотренные выше орудия землеобработки были предназначены для
пашенного земледелия и ориентированы на работу на окультуренном, старопахотном поле.
Почти во всех археологических собраниях зерна, которыми мы располагаем, несомненно
преобладание зерен ржи. Уже одно это можно рассматривать как признак ведения хозяйства
на старопахотных почвах, поскольку именно рожь обладает способностью подавлять сорня-
ки и менее требовательна к органике. Можно также заметить постепенное возрастание ржи
в структуре зерновых. Так, в Гродно рожь в слоях XI—XII вв. составляла 64 % по отношению ко
всем зернам, а в слоях XII—XIII вв. — уже 98 % [Кирьянов А. В., 1954. С. 205-207]. В Волковыске в
слое XI в. она составляла 89 %, в слое XII в. — 96, а в слое XV в. — 98 % [Кирьянова Н, А. 1969.
С 396-398].
Постоянное возрастание роли ржи прослеживается и по довольно специфическим мате-
риалам из Друцка, где рожь представлена в собраниях зерна намного слабее, чем в других
местах. В слоях XI в. ржи — 10 %, XII в. — 17, XIII—XIV вв. — 26 % [Кирьянова Н. А„ 1972. С. 356].
Эти изменения в составе зерновых культур, по мнению специалистов, следует объяснять из-
менениями в системах земледелия, а неуклонное повышение доли ржи — как доказательство
увеличения количества полей длительного пользования [Кирьянов А. В. 1956. С 153;Довже-
нок В. И., 1961. С. 123].
Зерновой материал, происходящий не только из западных, но и из других областей Руси,
позволяет сделать важный вывод, что структура зерновых приобретала такой же вид, какой
она имела в XIV-XV вв., когда господствующей системой земледелия, судя по письменным ис-
точникам, было трехполье. Некоторые отличия наблюдаются только в значении ячменя, кото-
рый в структуре зерновых XIV-XV вв. закрепился на втором месте после ржи.
Ценнейший материал по системам земледелия можно получить, анализируя состав сор-
няков, сопутствовавших культурным растениям. При тех способах очистки зерна, которые ис-
пользовались на Руси, — провеивание на ветру с последующим просеиванием через сито —
освободиться полностью от сорняков было невозможно. Более того, степень засоренности
зерна находилась в прямой зависимости от длительности использования поля: чем дольше
его использовали, тем больше сорняков содержалось в зерне. Высокая засоренность культур-
ных растений может рассматриваться как показатель выращивания его на старопахотных, дав-
но окультуренных землях [ДовженокВ. Й., 1961. С. 120-124; Кирьянов А. В., 1959. С 337,340-341].
Уже зерно из Свилы I (IX-X вв.?) отмечено большой засоренностью сорняками. На 1000 зерен
ржи приходится 105 семян гравилата речного. Имелись также горошек мохнатый, вика ози-
172
Село
мая, вика мохнатая, смолевка поникающая [Коробушкина Т. Н., 1967. С 398-400; Кирьянов Д. В.,
1954. С. 207-208]. Зерно из Свилы I является пока самым ранним указанием на выращивание
озимых культур на территории Восточной Европы. О высокой засоренности зерна свидетель-
ствуют и данные, полученные из других мест. Основываясь только на этом, можно говорить об
использовании в западных землях Руси старопахотных полей.
Существует еще одна замечательная возможность представить сущность и состояние
земледелия на основании анализа сорняков. По их составу можно установить, к каким видам
культурных растений — яровым или озимым — принадлежит зерно, так как каждому из них
сопутствуют определенные сорняки. Так, в Минске в слое XI в. была найдена рожь в сопро-
вождении куколя шероховатого, горца вьюнкового и других сорняков, которые сопутствуют
именно яровым культурным растениям. Присутствие сорняков ярового цикла — обычное яв-
ление для находок пшеницы и ячменя в Минске и Полоцке (слои XIII в.). Значительный удель-
ный вес таких сорняков отмечен в зерновом материале из Друцка и Мстиславля [Кирьяно-
ва Н. А., 1972. С. 356-357].
Еще более убедительно представлены свидетельства выращивания озимых культур, и пре-
жде всего ржи. Самые ранние из них, как уже отмечалось, относятся к IX-X вв. (Свила I). Преоб-
ладающее большинство находок зерна сопровождается семенами сорняков, характерных для
озимых культур (костер ржаной, костер безостый, бородавник обычный).
Отмеченное выше увеличение посевов ржи относительно других культур можно рассма-
тривать как свидетельство позитивных процессов, происходивших в земледелии. Земледель-
цы убедились в способности ржи подавлять сорняки и давать устойчивые высокие урожаи
на старопахотных землях. Особенно велика эта способность у озимой ржи в связи с бурным
ростом весной. Очевидно, поэтому сорняков, характерных для озимого цикла, в зерновом
материале из археологических раскопок значительно меньше, чем в зерне яровой ржи. Хотя
озимую рожь можно высеивать и на переложных землях, думается, что, как и в более поздний
период, использовалось паровое поле, где рожь в полной мере могла проявить свое преиму-
щество.
Таким образом, увеличение посевов озимой ржи косвенно может указывать на суще-
ствование парового поля и паровой системы в целом. Как известно, оставление поля под
паром практиковалось в качестве способа восстановления плодородия почвы. Еще более
важным для ведения земледелия на старопахотных почвах было внесение в почву орга-
нических удобрений. Показанное выше постоянное совершенствование пахотных землео-
брабатывающих орудий, сложившаяся структура зерновых с преобладанием в ней озимой
ржи, выращивание как яровых, так и озимых культур — все это вместе взятое, может слу-
жить достаточным основанием для утверждения, что в западных землях Руси к XII в. решаю-
щее значение приобрела паровая система земледелия с двухпольным или трехпольным
севооборотом. При двуполье, как уже отмечалось, обрабатываемая земля делится на две
части. Одна часть попеременно засеивается яровыми или озимыми, другая — в это время
находится под паром. При трехпольном севообороте вся пахотная земля делится на три
части (поля). При этом две части засеиваются озимыми и яровыми, третье поле находится
под паром.
Не противоречит ли этот вывод о столь развитой системе земледелия в древнерусский
период тому обстоятельству, что надежные данные о многопольной системе в письменных
источниках фиксируются только с XV в.? Думается, что противоречия здесь нет, потому что,
если исходить из одних только письменных источников, то можно было бы прийти к выводу,
что и подсека, практиковавшаяся уже несколько тысяч лет, появляется только в XIV в., так как
только с этого времени отмечена связанная с ней терминология в языке восточных славян
[/реков Б.Д. 1953. С. 50]. Однако сказать, что в письменных источниках древнерусского вре-
мени вообще отсутствуют какие-либо материалы, относящиеся к системам земледелия,6удет
173
Раздел II Поселения и хозяйство Глава 7
тоже неправильно. В Новгородской летописи под 1127 г. имеется упоминание «тозимицев»
и под 1161 г. «тяравинев» [Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. 1950.
С. 21,3 /], что этимологически, несомненно, связано с выращиванием озимых и яровых. И если
новгородцы сеяли озимые и яровые культуры, то, как справедливо заметил академик Б. Гре-
ков, значительно больше оснований утверждать о вероятности наличия на Руси трехполья
или двуполья, чем отрицать и то и другое [Греков Б. Д., 1945. С. 3]. Более того, материалы срав-
нительного языкознания указывают на то, что уже в общеславянском языке мы находим такие
слова, как «тяру», «тяринау», «тозиминау», что совершенно очевидно сродни словам «тозими-
цев» и «тяравинев» Новгородской летописи и может быть свидетельством ведения уже ран-
ними славянами яровых и озимых посевов [Греков Б. Д., 1945. С.3]. Еврейский путешественник
Ибрахим Ибн Якуб письменно зарегистрировал наличие трехполья у польских славян в сере-
дине X в. [Якубовский А Ю., 1928. С. 54,74].
Только очень долгий процесс мог привести к тому состоянию земледелия у восточных сла-
вян, который фиксируется письменными источниками XV и последующих столетий. Но, по-
жалуй, было бы преждевременно утверждать, что трехпольная система уже в древнерусский
период приобрела ту классическую форму, какая известна по поздним источникам, когда все
три поля — яровое, озимое и паровое — имели одинаковые размеры. Для этого, вероятно,
потребовалось еще некоторое время. Одно не вызывает сомнений: паровая система сфор-
мировалась и стала господствующей в западных землях Руси. Но наряду с ней существовали
и подсека, и перелог, которые, с одной стороны, соответствовали специфике географических
условий и культурным традициям этого региона, с другой — являлись средством расшире-
ния пахотной земли, особенно в связи с естественным ростом населения и необходимостью
освоения новых территорий.
7.5. Уборка и обработка урожая
Основным, если не единственным, орудием уборки урожая зерновых на протяжении всего
рассматриваемого периода оставался железный серп. Однако, в отличие от серпов железного
века — небольших и слабо изогнутых, у которых режущая часть прямо, без загиба переходи-
ла в черенок — славянские серпы еще до возникновения Руси имели значительно большие
размеры, а лезвие постепенно приобрело самую совершенную параболическую форму с ото-
гнутым кверху черенком. При такой форме лезвия усилия во время жатвы ровно распреде-
ляются по режущей части, что облегчает работу с ним. Большая часть серпов, изготовленных
городскими ремесленниками, имела на лезвии стальную наварку и насечку. Кончик серпа был
загнут внутрь, что делалось для формирования пучков в процессе жатвы. Форма и размеры
древнерусских серпов сохранились до XIX-XX вв. (рис. 45).
В это время были также известны железные косы, почти таких же размеров, что и совре-
менные, но они иначе крепились к деревянной ручке, которая была короткая и располагалась
в одной плоскости с железкой косы. Поэтому ею можно было не столько срезать (косить в на-
шем понимании), сколько «подрубать» растительность, и в силу этого она была непригодна
для уборки зерновых. Такими косами заготавливали растительный корм для скота (рис. 46).
Целиком из дерева изготовлялись такие сельскохозяйственные орудия, как вилы и грабли,
представление о которых дают находки в ряде городов, где культурный слой хорошо сохра-
няет древесину. Как и в более поздней белорусской деревне, вилы были двурогие, сделанные
из сука с естественной развилкой.
Зерно хранилось немолотым в специальных погребах или наземных амбарах. Остатки та-
кого сгоревшего амбара с зерном и сельскохозяйственными орудиями были раскопаны на
поселении около д. Городище. Там же были выявлены и глубокие ямы с крупными горшками,
в которых, вероятно, также хранили зерно.
174
Село
Рис. 45. Серпы. Минск
Рис. 46. Косы. Минск
Помол зерна осуществлялся на руч-
ных жерновах, представлявших собой
каменные диски с осевыми отверстиями.
Верхний камень был более массивным
и снизу имел выпуклую поверхность. По-
верхность нижнего камня была вогнутая.
Верхний камень жерновов вращался ру-
кой при помощи деревянной рукоятки.
Специальное приспособление — дере-
вянная или железная порхлица — по-
зволяло менять величину зазора между
каменными дисками и получать муку
разного помола. Частые находки дисков
от жерновов позволяют предполагать,
что каждый крестьянский двор распола-
гал такой ручной мельницей (рис. 47).
Для приготовления круп использо-
вали ручные и ножные ступы. Судя по
раскопкам в Минске, Бресте и других
местах, ступы выдалбливались из твер-
дых пород дерева. В ручных ступах зер-
но освобождали от шелухи при помощи
ручного деревянного песта (толкача).
В ножных ступах пест приводился в дви-
жение ногами. Превосходно сохранив-
шаяся ножная ступа с полным комплек-
том частей была обнаружена в одной из
хозяйственных построек начала XIII в.
в Минске (рис. 48). Она состояла из трех
частей: основы, рычага и песта. Основа
изготовлена из толстой плахи и имела
длину 1,3 м, ширину — 0,5 м. Сверху
сделана широкая площадка, окаймлен-
ная невысоким бортиком. В центре пло-
47. Жернова из минской постройки XII в.
Рис. 48. Ножная ступа. Минск
175
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 7
щадки имелось крупное конусовидное углубление с диаметром входного отверстия 19 см,
глубина чаши, в которую насыпалось зерно, — 27 см. Площадка занимала половину длины
ступы. Вторая половина основы была расчленена длинным сквозным вырубом, составляв-
шим в длину 60 см и ширину — 25 см. Приблизительно на половине длины сквозного вы-
руба сверху крепилась деревянная перекладина — ось (она не сохранилась), на которой
держался дубовый рычаг с пестом, крепившимся в сквозном прямоугольном отверстии
рычага. Пест поднимался и опускался в чашу с зерном при перемещении центра тяжести
стоявшего на рычаге человека. Как свидетельствуют этнографические материалы, ножные
ступы — правда, несколько иной конструкции — бытовали в белорусской деревне до на-
чала XX в. [Коробушкина Т. Н„ 1969. С 65,67. Рис. 17. Такие ступы обнаружены белорусскими
этнографами в 50-х гг. XX в. в д. Новоселье Малоритского района Гродненской обл. и в д. Мед-
ведное Ельского района Гомельской обл.].
7.6. Животноводство
Большое место в хозяйственной жизни восточных славян традиционно занимало живот-
новодство. Археологический материал из Хотомеля указывает на явное преобладание мяса
домашних животных в рационе питания населения (около 77 % всего костного материала).
В составе стада домашних животных 36,5 % принадлежало свинье, 25 % — крупному рогато-
му скоту [Кухаренко Ю. В., 1961. С. 241. Несколько иные данные были получены при раскопках
сельского поселения около д. Городище под Минском. Здесь кости домашних животных со-
ставляли 98,4 % от всего остеологического материала. Из них 41,4 % принадлежали крупному
рогатому скоту, 28,4 — мелкому рогатому скоту, 22,7 — свинье и 7,3 % — лошади [Загоруль-
ский Э.М., 1963.С61].
Однако место лошади среди домашних животных точно определить невозможно, посколь-
ку мясо лошади практически не использовалось в питании. Лошадей было, конечно, больше.
Их разводили и использовали в качестве тягловой силы для транспортных средств, а также
для работы с пахотными орудиями. Косвенным доказательством этого как раз и считается не-
значительность находок костей лошади при раскопках восточнославянских поселений.
Следует отметить, что в древнерусский период прочно утвердилось стойловое содержа-
ние скота. При археологических раскопках древних городов Беларуси в составе городских
усадеб были выявлены хлева. Едва ли следует сомневаться, что они были и в составе крестьян-
ских дворов.
7.7. Деревенское ремесло
Потребность в более качественных и сложных в изготовлении изделий и материалов обу-
словила появление в деревне своего ремесла и сельских ремесленников. Для многих из них
ремесло было подсобным занятием.
Важнейшей отраслью сельского ремесла было кузнечное дело. Кузнецы «сварили» железо
из местных болотных, озерных и луговых руд и использовали его не только в собственном про-
изводстве, но и поставляли в виде «товарных» криц городским кузнецам [Рыбаков Б. А., 1948;
Колчин Б. А., 1953]. Специализация в сельском кузнечном ремесле была небольшой; типичной
фигурой здесь был кузнец-универсал. Хотя местные кузнецы и производили необходимые де-
ревне железные изделия различного назначения (может быть, даже большую их часть), но по
своему качеству они уступали городским. Даже такие необходимые в сельском хозяйстве ору-
дия, как серпы с наварным стальным лезвием, по мнению специалистов, сельские труженики
приобретали у городских кузнецов.
176
Село
Лк. 49. Изделия деревенских ювелиров
177
Раздел II Поселения и хозяйство Глава 7
Очень специфичным было деревенское ювелирное ремесло. Его особенность состояла
в том, что оно обеспечивало основные потребности женской части сельского населения
в весьма разнообразных украшениях для головы, шеи и груди (различные подвески), для
рук (браслеты, перстни и кольца) и др. Городские ювелирные изделия были или слишком
дорогими, или — в по представлениям сельских женщин — чересчур модными. В силу из-
вестного консерватизма деревенской жизни предпочтение отдавалось более скромным,
дешевым и традиционным украшениям из меди и бронзы, изготавливаемым местными ма-
стерами. Изделия городских ювелиров не имели в деревне массового потребителя. Даже
стеклянные браслеты — непременное украшение горожанок — здесь избегали носить. Эти
обстоятельства определили необыкновенную развитость деревенского ювелирного ре-
месла (рис. 49).
Исследования Б. А. Рыбакова показали, что централизованного производства деревен-
ских украшений на Руси не было. В богатом собрании находок из курганов XI—XII вв., рас-
копанных на территории Западной Руси, ему удалось выделить изделия, отлитые в одних
и тех же формах. Оказалось что такие предметы обычно встречаются на расстоянии 17-40 км
одно от другого. Это указывает на то, что радиус сбыта продукции сельских ювелиров был
небольшим (приблизительно 20 км), и необходима была густая сеть таких мелких мастер-
ских, чтобы удовлетворить потребности сельского населения в украшениях [Рыбаков Б. А.,
1948; он же, 1932].
Украшения имели не только эстетическое значение. Многие из них служили одновремен-
но амулетами, оберегами, отражая древние языческие представления славян.
Рис. 50. Ручной гончарный круг (реконструкция Б. А. Рыбакова)
178
Село
Рис. 51. Древнерусские сосуды
Очень благоприятные возможности для развития получило в деревне гончарное ремесло,
которое отличалось сложной технологией и не знало проблем с сырьем. Почти вся бытовая
и хозяйственная посуда изготовлялась на гончарном круге. Этнографические материалы дают
возможность хорошо представить технологию керамического производства и конструкцию
древнего гончарного круга (рис. 50). Некоторые из описанных этнографами гончарных кругов
мало чем отличаются от ручных гончарных кругов рассматриваемого периода (рис. 51).
В деревне были развиты и другие ремесла, связанные с обработкой дерева, кости и камня,
но из-за слабой изученности сельских поселений и плохой сохранности предметов, сделан-
ных из материалов органического происхождения, осветить этот вопрос подробно пока не
представляется возможным.
179
Раздел!! Поселения и хозяйство Глава7
7.8. Другие виды хозяйственной деятельности
Определенную роль в хозяйственной жизни населения играли подсобные промыслы: охо-
та, рыболовство, собирательство и бортничество. Орудиями охоты были лук и копья типа тех,
что были найдены на некоторых сельских поселениях (Городище под Минском). В археологи-
ческих материалах из сельских поселений кости диких животных составляют мизерную часть.
Отмечены находки костей лося (Городище под Минском), благородного оленя (Городиловка
под Новогрудком), кабана (?).
Рыболовство хорошо представлено в материалах из Вищинского поселения и городских
раскопок, и едва ли следует сомневаться, что основные способы рыболовства были знакомы
и сельскому населению. Для ловли рыбы использовались гарпуны, крючковые снасти и глав-
ное промысловое снаряжение — сети (рис. 52).
Говоря про значение занятий бортничеством, следует иметь в виду, что на Руси не было ни
сахара, ни водки. Из меда приготавливали все сладкие блюда и наиболее распространенный
хмельной напиток — медовуху («мед»).
Рис. 52. Орудия рыболовства
180
Село
Для быта сельского населения той поры был присущ натуральный уклад. Большую часть
необходимых предметов крестьяне изготавливали сами. Они производили пряжу и ткани,
шили одежду и обувь, сооружали жилые и хозяйственные постройки, изготовляли нехитрую
мебель, посуду и т. д. Материалами для такого рода занятий были, в основном, органические
вещества, которые, к сожалению, не сохраняются в небольшом по толщине культурном слое
сельских поселений. Поэтому и здесь мы вынуждены обращаться к городским раскопкам.
Основным сырьем для приготовления тканей служили шерсть, лен и конопля. Обработка
костры осуществлялась при помощи деревянного трепала. Для пряжи и чесания волокна ис-
пользовали деревянные гребни. Для получения нити волокна пряли и наматывали на дере-
вянное веретено, на нижнюю часть которого для придания большей инерции и устойчиво-
сти при вращении надевался грузик-пряслице. Грузики из камня (шиферные или сланцевые
пряслица), изготовлявшиеся в основном на Волыни и распространявшиеся по всей Руси ко-
робейниками, являются обычной находкой при раскопках как сельских, так и городских по-
селений. Для сучения нитей применялись полые костные цилиндрические с двумя или тремя
отверстиями юрки. Судя по находкам деталей от ткацких станков (раскопки в Минске), ткали
на горизонтальных ткацких станках [Загорульский Э. М., 1982].
Древние города Беларуси
8.1. Появление городов в Белой Руси
8.1.1. Предварительные замечания. Источники и их возможности
Успехи, достигнутые в сельскохозяйственном производстве, создали объективные эконо-
мические предпосылки для последующего разделения общественного труда, отделения ре-
месла и торговли от земледелия. Только на базе развитого земледелия возможно было появ-
ление людей, частично или полностью оторванных от сельскохозяйственного производства,
материальную основу существования которых составили ремесленный труд и торговля. Ме-
стами сосредоточения этих видов деятельности и занятого в них населения становятся новые
типы поселений — города. Их появление и функционирование связаны с эпохой Киевской
Руси. Предшествующий период городов не знал. Вне всякого сомнения, появление городов
следует рассматривать как объективную историческую закономерность.
Однако при том, что в теоретическом плане социально-экономические предпосылки
и причины для появления городов ясны, установить время и определить пути формирования
отдельных конкретных городских поселений, выявить общие и особые черты в процессе их
становления оказалось делом не таким легким, как это может показаться на первый взгляд.
Сложности эти в значительной мере объясняются характером источников, которые представ-
лены почти исключительно древнерусскими летописями и материалами археологических
раскопок белорусских городов. Местные летописи, которые, как нам теперь известно, велись
и в некоторых древних городах Беларуси, к большому сожалению, до нас не дошли. Сохра-
нились только короткие выписки из них в некоторых общерусских летописных сводах. Это
явилось причиной крайней бедности и разрозненности летописных известий, которые до не-
давнего времени были единственными источниками информации о городах западных земель
Руси. Сведения о городах приводятся в летописи обычно в связи с какими-нибудь политиче-
скими событиями, вызванными княжескими междоусобицами, и чаще всего ограничиваются
упоминанием того или иного населенного пункта. Вопросы внутриполитической истории го-
родов освещаются крайне редко и преимущественно касаются жизни крупнейших городов
на территории Беларуси (например, Полоцка). Сведения об экономической жизни городов
в летописи вообще отсутствуют. К этому следует добавить, что русские летописцы вкладывали
в понятие города совсем другой смысл, нежели тот, который вкладываем в него мы. Для лето-
писца город — это прежде всего укрепленный пункт. Сам термин «город» (по-старославянски
«град») этимологически ведет начало от глаголов «городить», «огораживать», т. е. укреплять.
Значит, летописный город как укрепленный пункт и город в современном понимании как
центр ремесла и торговли — это не синонимы. К тому же, летопись, как правило, называет
населенные пункты, не указывая на принадлежность их к городам даже в летописном пони-
мании этого слова.
Можно с полным правом сказать, что основные надежды в изучении древних городов на
территории Беларуси теперь возлагаются на археологию.
В послевоенные годы белорусские археологи уделили большое внимание археологиче-
скому изучению древних городов. В той или иной степени исследования коснулись почти
30 пунктов, упомянутых в летописи. Крупные раскопки были проведены в Минске (В. Р. Тара-
сенко и Э. М. Загорульский, Г. В. Штыхов, С. В. Тарасов), Полоцке (М. К. Каргер, А. Г. Митрофанов,
В. Р. Тарасенко, Г. В. Штыхов, В. А. Булкин, С. В. Тарасов, Д. В. Дук), Гродно (Н. Н. Воронин), Ново-
груд ке (Ф. Д. Гуревич, М. М. Ткачев), Друцке (Л. В. Алексеев, О. Н. Левко), Мстиславле (Л. В. Алек-
сеев, М. А. Ткачев), Волковыске (В. Р.Тарасенко, Я. Г. Зверуго), Турове, Пинске, Бресте (П. Ф. Лы-
сенко), Рогачеве (П. Ф. Лысенко, Э. М. Загорульский), Копыси, Свислочи (Э. М. Загорульский),
Орше (Ю. И. Драгун, О. Н. Левко), Витебске (О. Н. Левко, Л. В. Колядинский, Т. С. Бубенько), Го-
меле (О. А. Макушников). Несколько меньший масштаб имели раскопки в Браславе, Логойске,
183
Раздел!! Поселения и хозяйство Глава8
Лукомле, Стрешине, Давыд-Городке, Заславле, Слониме, Могилеве, Копыле, Слуцке. Широкие
разведочные работы были проведены в Борисове, Клецке, Славгороде,Турийске, Чечерске.
Сейчас мы уже располагаем серией публикаций, освещающих материалы археологических
раскопок белорусских городов. Особое место среди них занимают монографические исследо-
вания, посвященные древностям Гродно, Минска, Полоцка, Турова, Пинска, Бреста, Волковы-
ска, Новогрудка, Гомеля, а также группе городов Полоцкой (Алексеев Л. В., 1966, Штыхов Г. В.,
1978) и Туровской (Лысенко П. Ф., 1999) земель, а также Белорусского Понеманья (Зверуго Я. Г,
1989), в которых, наряду с подробным анализом вещевого материла рассматриваются и исто-
рические вопросы происхождения отдельных городов.
Появились и обобщающие работы, в которых значительное внимание уделено археологии
белорусских городов: «История Белорусской ССР» в 5-ти томах (1972. Т. I), «Очерки по архео-
логии Беларуси» (1972. Т. 2), «Археалопя Беларусь у 4-х тамах (2000. Т. 3), «Западные земли до-
монгольской Руси» в 2-х книгах (Алексеев Л. В., 2006 г.) и др.
Обладая большими потенциальными возможностями, археологический источник не толь-
ко восполняет недостачу письменных известий, но и позволяет поднять на новый уровень
исследования городов, проследить конкретный путь возникновения и развития отдельных
городских поселений.
Правда, несмотря на имеющиеся в этой области несомненные успехи, следует подчеркнуть
и немалые трудности, стоящие на пути изучения городов на основании археологических ма-
териалов. Одна из самых существенных из них состоит в том, что далеко не все стороны исто-
рической жизни городов могут в равной степени быть освещены, исходя из наличной суммы
археологических источников. Археологические материалы предоставляют хорошие возможно-
сти для исследования отдельных элементов материальной культуры, застройки и планировки
поселений (при условии хорошей сохранности в культурном слое строительных остатков), ха-
рактера и уровня развитости ремесла и т. д. Вполне надежны выводы археологов по хронологии
описываемых явлений. Однако нелегко определить время и обстоятельства появления города
как ремесленно-торгового центра, превращения в город поселения, которое первоначально
могло существовать в другом качестве, когда ремесло и торговля не были определяющими ха-
рактеристиками его существования. Вероятно, поэтому в большинстве вышедших монографий,
посвященных археологии отдельных белорусских городов, эта тема оказалась наименее рас-
крытой. Иными словами, археологический материал может достаточно точно датировать воз-
никновение поселения, но это отнюдь не означает, что установленная дата отмечает начало су-
ществования на этом месте собственно города как центра ремесла и торговли.
Город предполагает концентрацию в одном месте большой группы ремесленников и тор-
говцев — выходцев из разных населенных пунктов. Трудно допустить, что таких людей было
настолько много в каком-то одном или даже нескольких поселках негородского типа, чтобы
они могли составить основу населения вновь возникшего города. Правда, русская летопись
иногда рассказывает о том, как некий князь или чужеземный завоеватель выводили ремес-
ленников из некоторых городов и поселяли их на новом месте. Но такой способ едва ли мож-
но считать типичным для возникновения древнерусских городов. Более вероятна возмож-
ность развития в город поселения иного типа в результате постепенного накопления в нем
ремесленно-торгового элемента. Но чтобы установить этот качественный переход, необходи-
мы некие объективные критерии.
Известно, что основной характеристикой города является степень развития в нем ремесла
и торговли. По этому показателю не только современные, но и древние города сильно отли-
чались друг от друга. Уровень развития ремесла и торговли, удельный вес этих видов хозяй-
ственной деятельности в экономике населенного пункта в целом являются определяющими
при социально-экономической оценке поселения. Так, историки считают возможным отно-
сить к категории городов только такие поселения, в которых одни ремесленники составляли
184
Древние города Беларуси
от 20 до 30 % всех жителей (малые города), 40 % (средние города) или не менее половины
(крупные города) [КопысскийЗ. Ю., 1966. С 78-79]. Следовательно, простое установление факта
наличия в том или ином пункте признаков ремесленно-торговой деятельности еще не дает
оснований относить данное поселение к городу. Отдельные ремесленники, как нам хорошо
известно по материалам археологических исследований, могли проживать и в феодальном
замке, и в военной крепости, и даже в деревне. Но если историки, изучавшие города более
позднего периода, имеют возможность хотя бы приблизительно подсчитать состав городско-
го населения и численность среди него ремесленников и торговцев на основании анализа до-
кументального материала (инвентарей, записей магистратских книг, цеховых уставов и т.д.),то
средствами одной археологии сделать это пока невозможно. К сожалению, даже крупные рас-
копки города несопоставимо ничтожны по сравнению с размерами городской территории,
и их справедливо сравнивают с булавочными уколами.
Не открывая дискуссии по поводу того, насколько приемлемы или неприемлемы оценоч-
ные критерии городов XV1-XVII вв. для городов эпохи Киевской Руси, отметим, что правиль-
ный тезис о городе как центре ремесла и торговли не дает точных ориентиров, какова должна
быть минимальная степень развития этих видов хозяйства, чтобы считать поселение городом.
Отсюда — опасность субъективных оценок различных поселений, в которых обнаруживаются
следы местного ремесла.
Однако города имеют и другие признаки или совокупность присущих им признаков. Горо-
да были, как правило, центром административной власти, очень часто — столицами больших
или малых княжеств, средоточием военной силы, центрами культурной и религиозной жизни.
Все это накладывает характерный отпечаток на внешний облик поселения городского типа,
определяет его планировку и застройку, характер вещевого инвентаря. Соотношение этих
отдельных черт может быть различно и во многом зависеть от исторических обстоятельств
и судеб того или иного города. Тем не менее, многие из них с успехом могут быть выделены
в археологическом материале. Вот почему столь обнадеживающими представляются усилия
археологов в выявлении и изучении городов. Можно сказать больше — им-то в основном
и предстоит решить проблему происхождения древнерусского города. Решаться она будет
постепенно, но важно уже теперь найти правильные критерии для оценки и интерпретации
археологических данных.
Каковы же специфически «городские» археологические признаки, по которым можно было
бы выделить среди массы древнерусских поселений безусловные или вероятные города?
Вслед за летописцем, мы не можем считать городами поселения, лишенные укреплений.
Прав был академик М. Н. Тихомиров, когда говорил что мы не знаем на Руси городов, которые
бы не имели укреплений. Появление городов, состоящих только из неукрепленных районов,
относится к более позднему времени [Тихомиров М. Н., 1956. С. 52]. Возведение укреплений
s поселении, которое до этого их не имело, может при известных условиях указать на измене-
»ме его социально-экономического статуса, на начало превращения его в город.
Опыт археологического изучения городов Древней Руси показывает, что сама система
"ородской фортификации и может служить специфическим индикатором города. Как прави-
ло, она отличается монументальностью, нередко содержит внутривальные субструкции. Это
обстоятельство позволяет выделять города среди массы рядовых сельских укрепленных го-
□одищ. Но монументальность и сложность укреплений сами по себе еще не являются при-
маком, присущим только городу. Феодальные замки и военные пограничные крепости не
ступали городу в этом отношении. Однако замки, как правило, меньше города по своим раз-
мерам и имели достаточно устойчивый своеобразий план. Это обстоятельство необходимо
эсегда иметь в виду, и важно правильно определить размеры и конфигурацию укрепленной
14асти, которые могут быть скрыты или изменены позднейшими перестройками и переплани-
эовками поселения.
185
Раздел II Поселения и хозяйство Глава 8
Хотя все древнерусские города формировались на базе укрепленной части, со временем
план города усложнялся, за пределами крепости возникал и развивался неукрепленный по-
сад. Появление посадов — типичный городской признак, характерная черта настоящих го-
родов.
Город имел и специфическую внутреннюю архитектонику — сложный план построения
улиц, застройку, элементы благоустройства (замощенные деревом мостовые, дренажную си-
стему). Для города типично наличие монументальных культовых построек, хотя они имелись
и в поселениях иного характера (загородных княжеских резиденциях, монастырях).
Можно отметить еще одно обстоятельство. По наблюдениям исследователей, вокруг боль-
ших городов или в непосредственной близости от них существовали обширные некрополи,
археологический материал которых свидетельствует о принадлежности погребенных к за-
житочной социальной верхушке общества, в частности, к воинам, составлявшим ближайшее
окружение русских князей. Такие курганные могильники существовали и возле некоторых
белорусских городов (Полоцк, Заела вл ь, Гомель и др.). Известно, что курганный обряд захо-
ронений исчез в русских городах вскоре после принятия христианства. Следовательно, на-
личие таких могильников может косвенно указывать на сравнительно раннее появление ряда
военно-феодальных укрепленных поселений, уже ставших городами или приближавшихся
ним по статусу. Однако большинство белорусских городов в древности не имели поблизости
таких явно выраженных курганных некрополей знати. Возможно, это свидетельствует о том,
что большая часть городов возникает здесь уже после окончательного утверждения христи-
анства среди социальной верхушки русского общества.
Наконец, с городской культурой связан определенный состав вещественных находок,
которые проще всего выявить. К их числу принадлежат дорогие изделия ювелиров, изго-
товленные сложной техникой перегородчатой эмали, филиграни и черни, качественные
кузнечные изделия, в которых использовалась сталь, предметы из стекла, среди которых
главными и массовыми находками являются стеклянные браслеты. Все эти изделия изго-
товлялись городскими ремесленниками, но это не исключает возможности обнаружения их
и за пределами города. Так, сходный инвентарь часто дают феодальные замки, поскольку
феодалы были тесно связаны с городской культурой, были заказчиками изделий городских
мастеров. Известны, хотя и очень редкие, находки стеклянных браслетов в сельских курга-
нах. Иными словами, при интерпретации подобных находок тоже нужно соблюдать извест-
ную осторожность.
Чтобы свести к минимуму возможные ошибки при установлении городского характера по-
селения, необходимо учитывать весь комплекс признаков. Подводя итог сказанному, еще раз
перечислим эти признаки:
1) свидетельства наличия местного ремесла и развитой торговли;
2) городской характер бытовых находок;
3) достаточно большая площадь укрепленной части поселения;
4) мощность оборонительных сооружений;
5) сложный внутригородской план с элементами благоустройства;
6) наличие неукрепленного посада;
7) существование монументальных культовых или светских сооружений.
При наличии всех этих признаков можно говорить о городском характере поселения.
Трудность в датировании начала истории города как ремесленно-торгового центра сопря-
жена с необходимостью установить время появления поселения на месте будущего города,
изучить его предысторию и установить те тенденции и направления в развитии раннего по-
селения, которые привели к утверждению на его месте качественно нового типа поселе-
ния — города.
186
Древние города Беларуси
8.1.2. Летопись и археология о времени появления городов в Белой Руси
За исключением сравнительно позднего (конец XIV в.) списка городов, помещенного в Нов-
городской I летописи младшего извода, письменные источники не дают отдельного перечня
городов на территории Западной Руси. Тем не менее, основываясь на них, можно составить
представление о количестве и размещении здесь достаточно большой группы населенных
пунктов.
Первым городом на территории Беларуси, упомянутым в числе русских городов в связи
с именем Рюрика (862 г.), является Полоцк. [Здесь и в последующем в скобках указан год первого
упоминания о городе в летописи]. При изложении событий X в. летопись называет еще один
город — Туров (980 г.). Рассказывая о событиях, произошедших в XI в., летопись сообщает
о существовании на территории Беларуси еще 12 населенных пунктов: Бреста (1019 г.), Витеб-
ска (1021 г.), Копыси (1059 г.), Браслава (1065 г.), Минска (1067 г.), Орши (1067 г.), Голотическа
(1071 г.), Друцка (1073 г,), Логойска (1073 г.), Лукомля (1078 г.), Одрска (1073 г.), Пинска (1097 г.).
К этой группе следует добавить Заславль, первое упоминание о котором, хотя и относится
к 1127 г., но, судя по приведенному под этим годом рассказу, построенный князем Владими-
ром Святославичем еще где-то в конце X — начале XI в.
При изложении событий XII в. упомянуты еще 18«городов»:Слуцк(1116г.), Борисов (1102,
1127 г.), Гродно (1127 г.), Клецк (1127 г.), Неколоч (1127 г.) [Местонахождение не установлено],
Стрежев (1127 г.), Мстиславль (1136 г.), Пропойск (1136 г.), Кричев (1136 г.), Лучин (1136 г.), Го-
мель (1142 г.), Рогачев (1142 г.), Брагин (1147 г.), Мозырь (1155 г.), Бельчица (1158 г.), Городок
(1158 г.), Чечерск(1159 г.), Каменец (1126 г.).
В XIII в., судя по летописи, существовали также Речица (1213 г.), Несвиж (1223 г.) Надо заме-
тить, что прямых указаний о существовании в это время на территории Западной Руси Несви-
жа нет. Под этим годом в летописи упомянут несвижский князь, принявший участие в сраже-
нии с монгольским войском на р. Калке. Никаких археологических свидетельств на этот счет
у нас также нет. Возможно, речь идет о князе какого-то другого города в Южной Руси. В XIII в.
упомянуты также Новогрудок (1252 г.), Слоним (1252 г.), Волковыск (1252 г.), Здитов (1252 г.),
Турийск (1253 г.), Копыль (1274 г.), Кобрин (1287 г.).
В XIV в. становятся известными Могилев (1320 г.), Лида (1380 г.), Быхов, Горволь, Изборск,
Лучин, Переров, Свислочь, Смедин, Стрешин. Местонахождение некоторых из этих городов
определенно не установлено, хотя они упомянуты в числе группы городов, несомненно свя-
занных с Западной Русью. Возможно, летописец ошибся, поместив их рядом с этими города-
ми. У автора было подозрение, что, к примеру, остатки Изборска могли сохраниться на месте
д. Зборск в Осиповичском районе, где имеется древнее городище. Но проведенные там разве-
дочные раскопки показали, что поселение относится к культуре штрихованной керамики ран-
него железного века, напластования древнерусского времени отсутствуют. Существует также
жение, что названный в «Списке городов дальних и ближних» Стрешин мог быть Стрежевом
1128 г.
Конечно, составленный по письменным источникам список не исчерпывает общего коли-
чества населенных пунктов подобного типа, имевшихся на территории западных областей
Зуси. Например, в него с полным правом можно включить исследованные археологически
Давыд-Городок в Южной Беларуси и ряд других. Вместе с тем несомненно, в этот список могли
“опасть и такие населенные пункты, которые никогда не были городами даже в том смысле,
в каком их понимали летописцы. Так, упомянутая под 1158 г. Бельчица не имеет признаков
крепленного поселения — в XII в. там располагался известный монастырь.
Как уже отмечалось, летописная дата первого упоминания о том или ином «городе» отнюдь
•* говорит о времени его возникновения. Поэтому наше распределение названных поселений
жэ векам условно. Располагая одними только письменными источниками, мы лишены также
187
Раздел If Поселения и хозяйство Глава 8
возможности произвести научную классификацию их, отделить городские поселения от него-
родских. Можно было бы, конечно, принимая во внимание результаты изучения белорусских
городов XVI-XVII вв., исключить из нашего летописного списка хотя бы те поселения, которые
даже к середине XVII в. не стали городами. Так, исследователь белорусских средневековых го-
родов 3. Ю. Копысский насчитывал в XVI — первой половине XVII вв. 37 городов, из них 8 круп-
ных, 12 средних и 17 мелких [Капыск/3. Ю., 1965]. Среди этих 37 городов 27 упомянуты в русских
летописях: Полоцк, Туров, Брест, Витебск, Браслав, Копысь, Минск, Орша, Друцк, Пинск, Слуцк,
Борисов, Гродно, Клецк, Мстиславль, Кричев, Мозырь, Каменец, Несвиж, Новогрудок, Слоним,
Волковыск, Копыль, Кобрин, Могилев, Лида, Быхов. Известен был как город и Давыд-Городок.
Однако не исключено, что некоторые древние поселения могли прийти в упадок в более
позднее время. Некоторые летописные «города» теперь нам вообще неизвестны (Голотни-
ческ, Неколочь).
Не касаясь пока вопроса о путях становления конкретных городов, разнообразие которых
было несомненным, рассмотрим, как археологический материал может скорректировать ле-
тописную хронологию появления древних городов на территории Беларуси.
В трех белорусских городах — Полоцке, Витебске и Лукомле были обнаружены остатки
поселений IX в., а может быть, и несколько более раннего времени. Они представлены не-
большими городищами с лепной керамикой, характерной для догосударственного периода
(до древнерусской эпохи) [Штыхов Г, В., 1978. С. 85]. X — началом XI вв. датируются самые ран-
ние слои на территории Турова [Лысенко П. Ф., 1974. С 40-45], Новогрудка [Гуревич Ф.Д., 1967.
С. 26-30], Волковыска (вторая половина X в.) [ЗверугоЯ. Г, 1975. С. 13- /8], Бреста [Лысенко П. Ф.,
1974. С. 160], Браслава [АлексеевЛ. В., 1960. С 95-/Об], Логойска [Очерки по археологии Беларуси,
1972. С 37]. Сюда же можно присоединить Заславль, древнее городище которого было раз-
рушено в XV-XVI вв., когда на его месте был заново построен феодальный замок, но признаки
поселения X — начала XI вв. обнаруживаются на прилегающей к замку территории. На это же
время указывают некоторые погребения обширного курганного некрополя в окрестностях
города, в которых встречается лепная или слегка подправленная на примитивном гончарном
круге керамика [Очерки по археологии Беларуси, 1972. С. 85;Ляуданск1 А. М., 1928].
XI в. оказался самым урожайным на новые поселения. Этим временем можно датировать
возникновение Минска [Загарульаа 3. М„ 1960. С. 55-56], Гродно [Воронин Н. Н„ 1954. С. 34-
45], Друцка [Алексеев Л. В., 1966. С 149-158], Клецка [Лысенко П. Ф., 1974. С 163-164], Копыси
[Загорульский 3. М., 1973], Пинска [Лысенко П. Ф., 1974. С 82-100], Слуцка [Лысенко П. Ф., 1974.
С. 147-148], Логойска [Очерки по археологии Беларуси, 1972. С. 87], Рогачева [Лысенко П. Ф., 1974.
С. 169;Загорульский 3. М., 1974. С 371-372], Орши [Драгун Ю. И., 1967. С 208-215], Свислочи [Ар-
хеологические материалы из раскопок Свислочи, проведенных автором в 1962 и 1969-1971 гг.].
С большой долей вероятности XI—XII вв. можно датировать начало Борисова [Очерки по архео-
логии Беларуси, 1972. С. 93], Гомеля [Очерки по археологии Беларуси, 1972. С 129-130; Макут-
ников, О. А. 2002], Мозыря [Лысенко П. Ф., 1974. С. 171-173], Слонима [Пех Г. И., 1966; Зверуго Я. Г.,
1969. С 151], Стрешина [Археологические материалы из раскопок Стрешина, проведенных
автором в 1966 г.], Чечерска [Дуб/нск/ С. А., 1928]. Наконец, XII в. представлены ранние слои
в Мстиславле [АлексееуЛ. В., 1971], Давыд-Городке [Лысенко П. Ф., 1974. С, 124-125,141], Турий-
ске [Раппопорт П. А., 1967. С 83].
Таким образом, легко заметить, что абсолютное большинство поселений на месте летопис-
ных городов возникает до XII в., причем, только на XI в. приходятся 11 пунктов, а если к этому
числу прибавить те летописные города, возникновение которых допустимо относить к X в.
(хотя возможно, что некоторые из них возникли несколько раньше или позже), то эта цифра
составит уже 21 из общего числа 23 археологически изученных городов. Среди них мы видим
большую группу городов, впервые упомянутых летописью только в XIII и XIV вв. (Новогрудок,
Слоним, Волковыск, Турийск, Свислочь, Стрешин).
188
Древние города Беларуси
Как видим, между данными, почерпнутыми из летописи, и данными, выявленными в ре-
зультате археологических исследований, существует значительное расхождение, что и сле-
довало ожидать. Но не это главное. Более важным представляется объяснить, в силу каких
причин почти все летописные города возникли до XII в. Получить исчерпывающий ответ на
этот вопрос мы не сможем пока не установим природы этих «городов» в рассматриваемое
время. Были ли все они городами в научном смысле этого слова или нет, сколько времени
им потребовалось для того, чтобы стать таковыми, какой путь прошли эти города от момента
возникновения поселения до превращения его в центр ремесла и торговли — ответы на эти
вопросы в значительной мере — дело будущего. Но некоторые наблюдения и предположения
мы, разумеется, можем и должны сделать уже теперь.
Логично обратиться в первую очередь к группе тех городов, в которых выявлены культурные
слои с лепной керамикой и которые по этому признаку могут быть отнесены к числу самых ран-
них городов на территории Беларуси. Речь идет о Полоцке, Витебске и Лукомле. Легко заметить,
что все они расположены в Северной Беларуси. Исследовавший эти города Г, В. Штыхов, объ-
ясняя причины более раннего появления городов на севере Беларуси по сравнению с другими,
связывает их возникновение с колонизацией славянами северного Белорусского Поднепровья
и Подвинья, заселенных до этого балтскими племенами. Эти города, по его мнению, возникают
как центры славянской колонизации [Очерки по археологии Беларуси, 1972. С. 94]. Сам по себе
этот тезис представляется нам недостаточно убедительным хотя бы потому, что расселение сла-
вян в Северной Беларуси началось и закончилось намного позже появления здесь городищ, на
месте которых развились указанные древнерусские города. Во-вторых, возникновение города
в качестве центра колонизации этнически чужеродного края предполагает, по-видимому, пре-
жде всего военно-административный характер такого поселения, и это обстоятельство должно
было получить свое отражение в археологическом материале, происходящем из ранних сло-
ев этих городов. Между тем характер их материальной культуры не обнаруживает такой осо-
бенности. Конечно, возникновение «твердей» в иной этнической среде допустимо, подобные
случаи основания древнерусских крепостей, в частности в Прибалтике, нам известны (Герцике,
Кукейнос). Но там, во-первых, было иное, исключительно однородное этническое окружение
и, во-вторых, возникновение таких крепостей имело место в значительно более позднее время
(около XI в.) и было связано с совершенно другой в социально-экономическом отношении эпо-
хой. Островки неславянского населения, в течение долгого времени сохранявшиеся в различ-
ных местах не только Северной Беларуси, возможно, и вызывали к жизни укрепленные военно-
административные поселения, особенно на границе с воинственными племенами, но это было
общее явление, не присущее только северным районам Беларуси.
В этой связи небезынтересно будет для сравнения обратиться к восточным землям Бела-
руси — Посожыо. По мнению лингвистов и археологов, древнее балтское население состав-
ляло здесь особенно компактную группу, ассимиляция которой славянами растянулась на
длительное время и, видимо, в XII в. этот процесс еще не завершился [Седое В. В., 1970. С. 141].
Таким образом, этническая ситуация здесь не в меньшей степени, чем на севере Беларуси,
должна была способствовать возникновению славянских городов как центров колонизации
края. Между тем в этом районе нет таких городов, которые бы в ранних слоях сохранили сле-
ды славянских поселений, возникших до X в. Правда, в ряде летописных городов (Чечерск,
Рогачев, Свислочь) древнерусским напластованиям предшествуют материалы культур ранне-
го железного века, которые ни в коем случае не могут быть поставлены в непосредственную
связь с возникновением этих городов. Здесь мы просто имеем пример того, как для нового
поселения выбирается место, уже до этого использовавшееся (иногда неоднократно) в силу
благоприятных топографических особенностей местности.
Материалы с лепной керамикой, подстилающие культурный слой древнерусского време-
в Полоцке, Витебске и Лукомле, нуждаются в иной интерпретации. По нашему глубокому
189
Раздел II Поселения и хозяйство Глава 8
убеждению, они не связаны со славянами и оставлены местными дославянскими обитателями
этих городищ, отдельные из которых возникли еще в железном веке (днепро-двинская куль-
тура), потом были заняты носителями культуры длинных курганов, балтская принадлежность
которых уже не вызывает сомнений. К этому следует добавить, что нет никакой уверенности
в том, что эти городища стали военно-административными центрами всех названных городов,
а не частью городской территории (к тому же — совсем не главной). Поэтому не дославянские,
а славянские материалы должны определять дату появления городов. Рассмотрим раннюю
историю городов Северной Беларуси подробнее.
8.1.3. Полоцк
Безусловно, первое место среди городов Западной Руси принадлежало Полоцку. Геогра-
фическое положение и политическая роль, которую играл Полоцк, создали более благоприят-
ные условия и лучшие возможности для развития в нем обмена, и это обстоятельство должно
было привлекать в город ремесленников из соседних поселений. К таким заключениям мож-
но прийти, базируясь на имеющемся (пусть и весьма скудном) летописном материале.
Как показали археологические исследования, Полоцк быстро развился в крупный город
с многотысячным населением и уже в древнерусское время состоял из нескольких больших
частей, известных по средневековым письменным источникам под названиями Верхнего зам-
ка (при впадении небольшой речки Полоты в Западную Двину), примыкающего к нему с вос-
тока Нижнего замка и Заполотья («Старый город»), расположенного западнее Верхнего замка
на правом берегу Полоты (рис. 53).
Рис. 53. Древние части Полоцка и месторасположение Софийского (1)
и Спасо-Преображенского (2) храмов
190
Древние города Беларуси
Рис. 54. Городище на Полоте
Начиная с А. Н. Лявданского, некоторые исследователи ведут историю Полоцка от неболь-
шого городища, расположенного на маленькой речушке Полоте, приблизительно в полуки-
лометре от ее впадения в Западную Двину (рис. 54). По своей конфигурации, размерам и со-
держанию ранних культурных слоев это — ординарное городище железного века, ничем не
выделяющееся среди подобных поселений того времени. Его элементарно простые и слабые
укрепления совсем не похожи на мощные фортификационные сооружения городов Древней
Руси. Хотя на городище отложились и слои эпохи Древней Руси, состав находок из этих слоев
никак не свидетельствует о накоплениях на поселении каких бы то ни было богатств. Более
того, по наблюдению А. Н. Лявданского, который исследовал Полоцк в 1928 г., наиболее интен-
сивная жизнь на городище приходится на XI—XII вв. Несмотря на это, исследователь пришел
к выводу, что с момента возникновения Полоцка как города и вплоть до XII в. городище на По-
лоте служило его кремлем, и только в XII в. городской центр был перенесен в Верхний замок
Ляуданск! А. М., 1930. С. 172-173]. Свои сомнения в правильности такой схемы территориаль-
ного развития Полоцка высказал академик М. Н. Тихомиров, заметивший, что во всех древ-
нерусских городах главный кафедральный собор возводился в кремле («детинце»), рядом
с княжеским дворцом. В Полоцке же Софийский собор находится не на городище, а в Верх-
нем замке, на значительном расстоянии от городища [Тихомиров М. Н., 1956. С. 25-26]. Надо за-
метить, что полевые исследования А. Н. Лявданского ограничились шурфовкой. Заложенные
им шурфы в других местах города, в том числе в Верхнем замке, оказались неудачными по
своим результатам, и исследователь пришел к явно неверным выводам о формировании тер-
эитории города и назначения его отдельных мест. Думается, что на ошибочных заключениях
А. Н. Лявданского сказались не только неудачные и мизерные по масштабам и по результатам
191
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 8
его полевые исследования, но и отсутствие в то время опыта больших городских раскопок как
в Беларуси, так и в СССР в целом. Все это можно понять. Трудно понять и объяснить мотивы
того упорства, с каким версию А. Н. Лявданского продолжают отстаивать некоторые совре-
менные исследователи Полоцка (Г. В. Штыхов, С. В. Тарасов, Д. В. Дук) после новых многолетних
и масштабных раскопок, затронувших различные части города.
Так, Г. В. Штыхов, вслед за А. Н. Лявданским, продолжает связывать начало полоцкой исто-
рии с городищем на Полоте, лишь несколько уточняя время переноса детинца. В его представ-
лении, городище оставалось центром города не до XII, а до IX-X вв.; на территорию Верхнего
замка кремль был перенесен после захвата Полоцка Владимиром Святославичем и убийства
им Рогволода. Археологическим материалом эта версия не может быть доказана.
Впрочем, исследования городища на Полоте так и не вышли за рамки широких разведок.
К ним можно отнести и раскопки, проведенные на нем в 2007 г. Д. В. Дуком, вскрывшим там
44 кв. м. Они подтвердили тот факт, что этот памятник многослойный и содержит три древ-
них, последовательно сменяющих друг друга культурных пласта. Нижний связан с днепро-
двинской культурой раннего железного века, средний — с культурой длинных курганов,
а верхний, наиболее мощный пласт, отложился в древнерусское время. Тот факт, что наи-
большее количество найденных бытовых предметов, среди которых имелись, по его сло-
вам, и «высокохудожественные изделия», приходится на XII—XIII вв., исследователь посчитал
достаточным для вывода, что городище было местом проживания князя, дружины и какой-
то части ремесленников (в частности ювелиров и оружейников) [ДукД. В., 2007. С. 26-27].
Однако подобное распределение вещей в многослойных памятниках, имеющих также древ-
нерусские напластования, является типичным для всех городских поселений и не может
служить аргументом в пользу справедливости предложенного тезиса. Вещевой состав, по-
лученный в раскопках городища, обычен для городской культуры и во многом проигрывает
в сравнении с материалами из раскопок княжеских дворов в городах, намного уступавших
Полоцку, таких, например, как Волковыск, и даже отдельных укрепленных владельческих
усадеб (Вищин), о которых будет сказано позже.
Д. В. Дук неправильно датирует появление на городище славянского населения, считая
возможным относить это к IX в. При этом, в его представлении, городище сразу же становится
местом княжеской резиденции. Неясно только, оставалось ли на нем балтское население или
покинуло его. Однако все это не выходит за рамки предположений.
Никак нельзя согласиться с поспешным выводом исследователя, что не только во времена
строительства Софийского собора (50-е гг. XI в.), но и вплоть до конца XIII в. городище на По-
лоте оставалось княжеской резиденцией. Этот вывод он подтвердил и в своей монографии,
в которой значительное место отведено исторической топографии города {ДукД. В., 2010].
В связи с этим странно выглядит его утверждение, что перенос детинца с городища на терри-
торию Верхнего замка, о чем говорили его предшественники, не имеет археологических дока-
зательств. Но ведь совершенно очевидно, что прежде чем утверждать или опровергать факт
переноса, нужно было бы сначала доказать, что городище действительно служило первона-
чальным городским детинцем и княжеской резиденцией.
Излагая свою позицию о местонахождении административно-политического центра По-
лоцка, автор никак не прореагировал на факт обнаружения в Верхнем замке остатков одной
из каменных построек, которую исследователи определяют как возможный дворец полоц-
ких князей. В печати была даже предложена реконструкция его внешнего вида (Г. В. Штыхов,
П. А. Раппопорт).
Приходится только удивляться, что до сих пор осталась неизученной система укреплений
Верхнего замка, вероятно, потому, что для этого было предпринято недостаточно усилий.
Утверждение Д. В. Дука об отсутствии в Верхнем замке мощных укреплений следует считать
преждевременным.
192
Древние города Беларуси
Исследователю представилась счастливая возможность продолжить археологическое из-
учение Полоцка и хотелось бы надеяться, что он использует ее в должной мере.
Разве не очевидно, что уже ничтожно малые размеры городища на Полоте, обычные для
родовых поселений, каким оно и было первоначально, не позволяют соотнести его с детин-
цем одного из крупнейших городов Руси.
При своих крайне ограниченных размерах городище было очень неудобно для застройки.
Его поверхность не была плоской. Она имела сложный рельеф и два уровня. Верхний уро-
вень представлен собственно городищем в форме, близкой к равнобедренному треугольнику
(75x40 м). Вторая, восточная часть городища, находится на 4,5 м ниже верхней. Ее форма не
очень определенна и, возможно, менялась в связи с использованием ее под кладбище. Так, на
плане города 1707 г. она почти квадратная и неизвестно, какова была первоначальная форма
этой части городища. Вызывает также сомнение возможность относить ее к городищу (слиш-
ком уж различны их уровни).
Верхняя часть городища имела площадь около 0,2 га, а за вычетом площади, занятой под
оборонительные укрепления, — и того меньше. Сколько же городских дворов могло разме-
ститься на этой площади? В древнем Минске, например, где было полностью раскопано не-
сколько городских дворов XII-XIII вв., площадь усадьбы составляла от 220 до 250 кв.м. Г. В. Шты-
хов, подвергший анализу Полоцкую ревизию 1552 г., пришел к выводу, что в древнем Полоцке
городская усадьба имела размеры от 150 до 250, а крупных феодалов — до 500 кв. м. Если
даже принять за средний размер городской усадьбы в Полоцке в 200 кв.м (это меньше, чем
в Минске), то на верхней части городища на Полоте могло бы поместиться плотно один к дру-
гому, без разделительных участков, от 8 до 10 дворов. При использовании принятого метода
подсчета численности населения, при котором количество жителей в одном дворе определя-
ется в 5 человек, все население городища должно было составить 40-50 человек. А если при-
нять во внимание, что половину или треть составляли дети, а среди взрослой части половина
была представлена женщинами, то даже без учета людей преклонного возраста, мужчины,
способные носить оружие и защищать князя и поселение, насчитывали несколько человек.
Какой же это кремль? А ведь в наших рассуждениях и подсчетах мы оставили без внимания
и то важное обстоятельство, что княжеский двор и дворы его сановников были, несомненно,
крупнее и занимали большие площади, чем дворы остальных жителей. Этот «кремль» некому
было защищать, в нем не было места и для ремесленников, о которых пишет Д. В. Дук. Городи-
ще на Полоте никак не могло быть первоначальным детинцем Полоцка (тем более оставаться
таковым и в XI-XII вв.), поскольку не обладает одним из обязательных признаков городского
детинца — достаточной площадью. На нем просто нет места ни для княжеского двора с много-
численной охраной и прислугой, ни для дружины, ни тем более — для христианского храма.
Даже допуская мысль, что начальная площадь городища была большей и что значительная
часть его территории была разрушена поздними строительными работами, мы, основываясь
на изложенных выше материалах, никак не можем отождествлять городище на Полоте с го-
родским детинцем.
Археолог А. Н. Лявданский, как и другие археологи того времени, не имел опыта больших
раскопок древнерусских городов и в значительной степени мыслил категориями поселений
железного века, рассчитанных на проживание на них ограниченной по численности большой
патриархальной семьи. Его заслугой было открытие городища на Полоте, которое предше-
ствовало появлению города Полоцка, но его интерпретация места городища в истории горо-
да и соотнесение его с детинцем явно ошибочны. В значительной мере это ошибочное заклю-
чение вытекало и из неправильного представления большинства археологов того времени
относительно этнической принадлежности носителей культуры длинных курганов, матери-
алы которой были выявлены им на городище. Эту культуру рассматривали как славянскую,
на базе которой формировалась древнерусская культура. Отсюда следовало, что славяне
193
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 8
освоили территорию Северной Беларуси, в том числе и территорию будущего Полоцка, еще
в VII—VIII вв., и славянское поселение на Полоте естественным образом переросло в городской
кремль Полоцка, каким он оставался здесь до XII в. Все эти заключения строились не толь-
ко на неправильно интерпретировавшемся, но и на ничтожно малом археологическом мате-
риале. Неудачными оказались и разведочные работы, осуществленные А. Н. Лявданским на
территории Верхнего замка. Сейчас совершенно очевидно, что поселение на городище было
основано не славянами, а балтами, а славяне появились на этой территории только во второй
половине, если не в самом конце, X в.
На городище есть материалы раннего железного века, есть керамика второй половины
I тыс. н. э., относящаяся к культуре длинных курганов, есть древнерусские слои XI-XIII вв., но
нет бесспорно славянских материалов X в. Не ясно также, использовалось ли городище мест-
ными балтами в то время, когда в X в. славяне поселились на территории Верхнего замка, или
они покинули городище, уступив его славянам.
Дореволюционные историки Полоцка (И. Д. Беляев, Д. И. Иловайский и др.), не будучи архе-
ологами и не располагая вещественными материалами, не сомневались в том, что древнейшей
частью города был район в устье Полоты, известный в исторических источниках как Верхний
замок. Основанием для такого представления являлись само расположение его на судоходной
реке и, естественно, исторические документы, древние планы и сохранившиеся рисунки По-
лоцка. Именно здесь располагался древнейший кафедральный собор города — знаменитая
София, упомянутая еще в «Слове о полку Игореве» вместе с именем Всеслава Полоцкого и со-
бытиями 1068 г. Из Полоцкой ревизии 1552 г. известно, что именно в Верхнем замке в начале
XVI в. находились господский двор и двор владыки и т. д. Всего этого было вполне достаточно,
чтобы не сомневаться в месте расположения древнейшей и главной части Полоцка.
Рис. 55. Расположение раскопов на полоцком Верхнем замке (по С. В. Тарасову):
1 — 1982 г; 2 — 1958г.;3 — 1959-1979 гг.; 4 — 1961-1962 гг.; 5-7— 1967 г^
8 — 1977-1978 гг; 9— 1978-1979 гг.; 10— 1977-1979гг.; 11 — 1980г.;
12 — 1979г.; 13. 14— 1989г., 15— 1961-1977 гг.
194
Древние города Беларуси
Новые аргументы и факты для научных выводов по начальной истории Полоцка были по-
лучены в результате раскопок Верхнего замка, занимающего обширный мыс при впадении
Полоты в Западную Двину (рис. 55).
В разное время ими руководили М. К. Каргер (1957 г.), А. Г. Митрофанов (1958-1960 гг.),
В. Р. Тарасенко (1961-1962 гг.), Г. В. Штыхов (1963-1968 гг.), В. А. Булкин (1975-1980 гг.) и С. В. Та-
расов (1988 г.). Раскопки велись в разных частях Замка и составили в совокупности приблизи-
тельно 2000 кв. м.
В отличие от неудачных шурфовок А. Н. Лявданского послевоенные раскопки обнаружи-
ли в Верхнем замке многометровый культурный слой древнерусского времени, насыщенный
остатками деревянных сооружений и вещевыми находками.
Материалы свидетельствуют о заселении славянами территории Верхнего замка уже в X в.
В Верхнем замке в предматериковом гумусе темно-серого цвета во II раскопе была найдена
медная монета византийского императора Романа I (919-944 гг.) [Штыхов Г. В., 1975. С. 54]. На-
ряду с другими находками, она позволяет датировать начало заселения славянами Верхнего
замка X в. Монета вызывает волнительные ассоциации. Она чеканена как раз тем императо-
ром, при котором или сразу же после смерти которого «русь» во главе с Игорем ходила на
Византию и заключила с ней знаменитый договор 944 г. В походе принимали участие дружин-
ники из разных частей Руси, и состав воинов был интернациональным. Не была ли эта монета
трофеем или сувениром, вывезенным из этого похода? Хотелось бы так думать (по дате пол-
ное совпадение), но доказать это невозможно, хотя высказанное предположение имеет право
на существование.
Верхний замок имел сложный рельеф, что в значительной степени сказалось на формиро-
вании на нем культурного слоя. Его центральная часть значительно возвышалась над осталь-
ной, особенно восточной. Возвышенная часть была выбрана для сооружения на ней самого
крупного объекта — Софийского собора. Перед собором и в непосредственной близости от
него должно было быть значительное пространство, лишенное рядовой застройки, — при-
соборная площадь, на которой могли разместиться люд и во время церковных праздников,
и вече. Эта часть города, подобно вечевой площади в Новгороде, очевидно, содержалась
в чистоте, и культурный слой здесь формировался медленно.
Центральная часть Верхнего замка за пределами значительного участка, занятого собором,
к которому вскоре было пристроено еще несколько сооружений, была использована под кня-
жеский двор и жилища знати — ближайшего окружения князя и его дружинников. Остальное,
и прежде всего ремесленно-торговое население города, пока оно не вышло за пределы замка
и не начало осваивать возникший посад, селилось в более низменной северо-восточной части
детинца. Именно здесь особенно интенсивно рос культурный слой, достигший 5,5-метровой
толщины, в то время как в центре он составлял несколько десятков сантиметров. Иными слова-
ми, разнохарактерный по социальной принадлежности и по роду своей деятельности состав
населения вместе с особенностями естественного рельефа определил особенности формиро-
вания культурного слоя Верхнего замка и его мощности в различных местах детинца.
Выяснилось, что вскоре после заселения этой территории славянами, если не сразу же,
она была укреплена валом, частично попавшим в пределы раскопа 1957 г. в северо-восточной
части замка. К сожалению, за многие годы раскопок так и не удалось получить ясного пред-
ставления об оборонительной системе в этой части города, что значительно обедняет пред-
ставляемую раскопками картину древнего Полоцка. Так, без прорезки валов мы не можем от-
ветить на вопрос, предшествовало ли неукрепленное славянское поселение строительству
города в Верхнем замке и, если да, то как долго.
Как бы там ни было, если судить по раскопкам 1957-1967 гг., на северо-восточной окраине
замка возникла плотная деревянная застройка, появились различные ремесла. Среди жите-
лей Верхнего замка мы видим кузнецов, ювелиров, кожевников, косторезов. Полоцк приоб-
195
Раздел II Поселения и хозяйство Глава 8
ретает черты древнего феодального города [Штыхов Г. В., 1975. С 36, 50-103]. И, возможно,
ошибался М. Н. Тихомиров, когда писал, что русские крепости IX—X вв. еще не были местами
сосредоточения ремесленно-торговой деятельности и поэтому, строго говоря, такие поселе-
ния еще нельзя называть городами в научном смысле слова [Тихомиров М. Н., 1956. С. 44]. Даже
в пределах укрепленной части в Полоцке сформировались основные признаки, характери-
зующие это поселение как город.
Археологические исследования, проведенные в 1975-1980 гг. около Софийского собора,
показали, что до момента возведения древней церкви, т. е. до середины XI в., на этой террито-
рии уже успел вырасти культурный слой, свидетельствующий о плотной застройке и достаточ-
но длительном времени обитания здесь людей. Более того, был обнаружен слой пожарища,
которое, очевидно, уничтожило прежнюю застройку. Проводивший исследования В. А. Бул-
кин не без основания полагал, что в пожаре могла сгореть и деревянная церковь, на месте
которой было решено построить каменную Софию [Булкин В. А., 1983. С. 113-114]. Следователь-
но, этот район по всем параметрам представлял собой главную, если не единственную тогда
часть основанного славянами нового города.
Вполне вероятно, что, когда в конце 80 — начале 90-х гг. X в. город был передан в управ-
ление сыну киевского князя Владимира Изяславу Владимировичу, в Верхнем замке была по-
строена одна из первых, если не самая первая деревянная церковь. Известно, что одной из
главных задач посаженных в различные города сыновей киевского князя было утверждение
в стране христианства. Летопись сообщает, что молодых князей сопровождали христианские
священнослужители. Все это произошло сразу же после крещения Руси, вскоре после освое-
ния славянами новых территорий, в том числе Западной Руси.
Полученные при раскопках данные, связанные с храмовым строительством, следует рас-
сматривать как косвенное свидетельство того факта, что именно территория Верхнего замка
была историческим центром древнерусского Полоцка. Выбранное для города место было до-
статочно по размерам (свыше 9 га), удобно для сообщений и естественно укреплено двумя
реками, что значительно облегчало создание надежной оборонительной системы. Именно
здесь могли свободно разместиться и княжеский замок, и дворы дружинников, и мастерские
ремесленников, и христианский храм.
Уже в X в., вскоре после крещения Руси, в Полоцке утверждается епископия. Превращение
города в столицу и духовный центр крупнейшего феодального княжества Западной Руси долж-
но рассматриваться в тесной связи с процессом перерастания его в мощный центр ремесла
и торговли, чему в немалой степени способствовало исключительно выгодное географиче-
ское положение города на древней речной магистрали, связывавшей Западную и Северо-
Восточную Русь с Прибалтикой и Западной Европой.
Подводя итог сказанному, повторим, что в свете археологических данных историю Полоц-
ка как города следует начинать не с возникновения городища на Полоте, а с заселения сла-
вянами Верхнего замка. Что касается городища на Полоте, то на нем и после прихода славян
могла какое-то время проживать небольшая балтская община, хотя такие городища уже пере-
стали тогда быть основным типом поселений. В результате бурного роста города как столицы
большого княжества оно вошло в состав городской территории, начальные его обитатели или
быстро ославянились, или растворились среди нового славянского населения, а на городище
обосновался двор одного из полоцких феодалов.
На основании полученных при раскопках Полоцка материалов и с учетом особенностей
освоения славянами территории Северной Беларуси следует признать ошибочной широко
популяризируемую идею о возникновении Полоцка на основе племенного центра криви-
чей. Если под «племенами кривичей» имеются в виду расселившиеся в Восточном Подвинье
и Верхнем Поднепровье славяне, то таких племен и такого племенного союза у славян не
было, о чем подробно говорилось выше в главе 2. Если же это были балты, а городище на По-
196
Древние города Беларуси
лоте — их племенной центр, то археологически доказать возникновение славянского города
на базе балтского племенного центра невозможно. Более того, культурный слой, оставленный
на городище балтами, отнюдь не указывает на племенной центр. Отметим, что и словообра-
зовательная форма топонима «Полотеск» типично славянская. Использовано только балтское
название реки, что свидетельствует о балто-славянских контактах, которые имели место по-
сле прихода сюда славян.
Полоцку принадлежала выдающаяся роль в славянизации края, утверждении и развитии
древнерусской государственности и в распространении христианства. К сожалению, многое
еще осталось неизученным. Мы мало или почти ничего не знаем о фортификации города, о его
крепостных сооружениях, башнях и городских воротах, планировке улиц, княжеских и бояр-
ских дворах, погребениях его правителей. Большая площадь Верхнего замка позволяет пред-
полагать, что и до выхода города за его пределы в нем могли сформироваться четко очерчен-
ные районы, различающиеся между собой по социальному признаку, в частности, дворцовый
комплекс, или более крупная часть города, выполнявшая какое-то время функцию детинца.
Несомненно, культурная, торговая, ремесленная жизнь города была богаче того, что удалось
о них узнать в результате проведенных археологических исследований. Можно сказать, что
мы находимся в начале долгого изучения полоцких древностей. Главное — сохранить для бу-
дущих археологов полоцкий культурный слой от разрушения.
8.1.4. Витебск. Лукомль
Подобно тому, как начало Полоцка летопись связывает с именем Рюрика, основание Ви-
тебска некоторые поздние летописи пытаются приписать княгине Ольге. «В Повести вре-
менных лет» имеется следующая запись: «В год 6455 (947). Отправилась Ольга к Новгороду
и установила по Месте погосты и дани, и по Луге — поборы и дани. Ловища ее сохранились по
всей земле и свидетельства о ней, и места и погосты, а сани ее стоят в Пскове и поныне, и по
Днепру есть места ее для ловли птиц, и по Десне, и сохранилось село ее Ольжичи до сих пор.
И так, установив все, возвратилась к сыну своему в Киев, и там пребывала с ним в любви» [ПВЛ.
1950. Т. I. С. 241]. Хотя в записи отсутствует упоминание о Витебске, ее, по-видимому, оказалось
достаточно, чтобы в «Летописи города Витебска», составленной в начале XVIII в. витебским
мещанином Михаилом Панцирным [Левко О. Н., 2010. С. 17], появилось трансформированное
предание об основании города в следующей редакции: «В лето 974 г. Ольга, разбив ятвягов
* печенегов, переправилась через реку Двину, заночевала с войском и, облюбовавши гору,
заложила деревянный замок, назвала его от реки Витьбы Витебском, выстроила каменную
дерковь в Верхнем замке святого Михаила, а в Нижнем — Благовещения. Два года прожив,
пехала в Киев» [ПСРЛ. 1975. Т. 32. С. 793]. Все это напоминает рассказ поздних литовских ле-
тописей об основании Вильнюса Гедимином, которому тоже понравилась высокая гора как
место для будущего города. Известно, однако, что Ольга умерла за 5 лет (969 г.) до описанных
витебским летописцем событий, а Благовещенская церковь была построена через 150-200
нет после смерти княгини. Не только грубейшие исторические ошибки, но и прежде всего от-
сутствие такого рассказа в наиболее надежных и признанных списках летописи (Начальный
свод. Лаврентьевский и Ипатьевский, Новгородская летопись и др.) заставляют усомниться
з правдивости этого рассказа. Не убеждают и попытки некоторых исследователей объяснить
есуразности ошибкой летописца в переводе византийского летоисчисления в современное
Сапунов А. П., 1883. С. 642; Алексеев Л. В., 1975. С 222]. Дело, как видим, не только в дате. Оста-
ется надеяться, что ответ на вопрос, когда возник и как формировался Витебск, сможет дать
археология.
В свете археологических материалов древняя история Витебска представляется весьма
похожей на историю Полоцка, и исследователи, пытающиеся представить появление и раз-
197
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 8
витие этого города, прибегают к отработанному штампу о формировании Витебска на основе
«древнего племенного центра кривичей». Действительно, как и Полоцк, Витебск расположен
на важной торговой магистрали — реке Западная Двина. На его территории, как и в Полоцке,
имеется дославянское городище, позже получившее название Замковой горы. Как и в Полоц-
ке, там имелись Верхний и Нижний замки. Топографические и топонимические факторы по-
разительно схожи. Поэтому по аналогии с Полоцком, исследователи рассматривают Витебск
как племенной центр, основываясь на наличии в городе городища с культурой, предшество-
вавшей древнерусской эпохе. Следует, однако, заметить, что никто не привел никаких аргу-
ментов, которые бы доказывали, что Витебское городище чем-то отличается от многих других
городищ железного века и что в отличие от других оно было племенным центром. Вообще,
никто так и не определил это понятие и не выделил признаки, по которым можно было бы от-
личать племенные центры от обычных укрепленных поселений родовой общины. Никто так
и не подсчитал, сколько было первобытных дославянских племен в ареале конкретных архео-
логических культур на территории Беларуси, и не установил количества и местонахождения
их племенных центров. Наличия в пределах города древнего городища вовсе недостаточно
для того, чтобы объявить такое поселение племенным центром и делать вывод о развитии на
его основе города.
Рис. 56. План древнего Витебска
198
Древние города Беларуси
Витебск археологически изучался в течение длительного времени и по размерам иссле-
дованной площади вышел на первое место среди древних городов Беларуси. Начало архео-
логическому изучению города положил А. Н. Лявданский в 1928 г. Затем, после Великой От-
ечественной войны город непрерывно изучался большой группой белорусских археологов.
Раскопки велись на Замковой горе, в Верхнем и Нижнем замках, а также в других местах со-
временного города (рис. 56).
Размеры Верхнего замка — ЗООх 150 м. В его восточной части находится Замковая гора, име-
ющая форму усеченной пирамиды площадью 0,7 га и высотой 15 м. Это городище почти полно-
стью было уничтожено в конце XIX в. В небольшой сохранившейся его части А. Н. Лявданский
обнаружил керамику днепродвинской культуры раннего железного века, верхнего слоя
Банцерского городища, а также обломки гончарной посуды X-XIII вв. [Лявданский А. Н., 1930.
С 94].
При впадении реки Витьбы в Западную Двину он же выявил следы еще одного поселения
XII-XI11 вв. Как он полагал, оба поселения слились и составили расширенный детинец Витебска.
Конечно, все эти выводы делались на ничтожно малых материалах шурфов.
С1963 г. исследования Витебска приобрели масштабный характер, общая площадь стацио-
нарных раскопок в Витебске к 2008 г. составила более 15 000 кв.м [Левко О. Н., 2010. С 17]. Это
значительно больше, чем в каком-либо другом из белорусских городов. Раскопки велись во
всех частях древнего города и на примыкающих к нему территориях.
Раскопки в Верхнем замке проводили Г. В. Штыхов (1975 г.), О. Н. Левко (1976 г.), М. А.Ткачев
(1977-1978 гг.), Л. В. Колединский (1979-1983 гг.). В этой части города ими было вскрыто свыше
2000 кв. м [Левко О. Н„ 2010. С 16].
Культурный слой в разных местах составлял от 5,5 до 11 м. Такие различия требуют объ-
яснения. Всего вероятнее, что древний рельеф этой территории был сложным, с большими
перепадами дневной поверхности. В обычных условиях культурный слой в пределах ограни-
ченной территории растет с одинаковой скоростью. Так, очевидно, обстояло дело и в древ-
нем Витебске. Но в связи с обширными перепланировочными работами, проведенными
в последующее время, поверхность Верхнего замка была снивелирована. В результате этого
в пониженных местах за счет перемещенного грунта напластования оказались искусственно
завышенными. Древний домонгольский культурный слой имел толщину приблизитльно 3 м.
Впрочем, на сложный древний рельеф указывают и раскопки Т. С. Бубенько, проведенные
в Нижнем замке в районе Благовещенской церкви. Они показали сильное понижение матери-
ка в стороны от церкви. Выяснилось, что церковь была сооружена на взгорке [Бубенько Т. С,
2004. С 10]. Теперь же это место совершенно плоское.
Культурный слой Витебска хорошо сохраняет органические вещества. В раскопках были
обнаружены замощенные деревом улицы шириной от 2 до 5 м, жилые и хозяйственные соору-
жения, оборонительный вал.
Раскопки на Нижнем замке проводились Г. В. Штыховым (1963-1966,1972 гг.), О. Н. Левко
(1976 г.),Т. С. Бубенько (1981-1997 гг.). Исследовано более 5000 кв.м. Как и на территории Верх-
него замка, толщина напластований здесь по той же причине колебалась от 2,6 до 8 м [Бубень-
ко Т. С, 2004. С 70]. В разных местах Нижнего замка, в предматериковом слое найдена досла-
вянская керамика третьей четверти I тыс. н. э. Выявлены также материалы VIII-X вв., которые
ГВ. Штыхов связываете «летописными кривичами» [Археалог/яБеларусь Кн.3.2000.С201].
Можно согласиться с археологами в том, что Витебску как городу предшествовало несколь-
ко славянских (а до этого балтских) поселений, но исследователи ошибаются в датировке на-
чала славянского этапа в истории города, относя его к IX-X вв. IX в. должен быть исключен.
Мы уже не раз говорили и обосновывали то положение, что поселения второй половины
I тыс., расположенные севернее Припяти, в том числе и в Белорусском Подвинье, не примад-
лежали славянам. Они были оставлены балтами, которые еще не успели выйти за рамки ро-
199
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 8
доплеменного строя и, следовательно, не могли создать городов. Города как новый тип посе-
ления связаны с феодальной эпохой. Они появились только после возникновения Киевской
Руси и расселения славян на территории севернее Припяти. Славяне к этому времени уже
вышли из племенного состояния и не могли образовывать здесь ни племен, ни племенных
союзов, ни племенных центров. Невозможно также представить, что славяне при создании
городов могли быть зависимы от каких бы то ни было оставшихся здесь поселений балтских
патриархальных семей, обитавших на городищах или чаще уже на селищах. Инициатива в соз-
дании городов всецело принадлежала славянам. Поэтому сама идея о возникновении древ-
нерусских городов на базе неславянских «племенных центров» должна быть оставлена.
Поскольку приход славян в Подвинье достаточно уверенно датируется временем не ра-
нее второй половины X в., бессмысленно начинать историю здешних городов, в том числе и
Витебска, с IX в. Никакого отношения к истории возникновения Витебска не имеет и описание
балтских городищ, чему О. Н. Левко посвятила в своей монографии о Витебске целый параграф
с названием «Витебск — племенной центр» [Левко О. Н., 2010. С 170-172]. Значительно больший
интерес для ранней истории Витебска представляет установление точного, обоснованного
фактами, времени появления в этом регионе славян, в частности их курганов с трупосожже-
нием. Интересно в связи с этим обнаружение керамики роменско-боршевского типа в самых
ранних кульурных напластованиях в Витебске [Левко О. Я., 2003. С 164; она же, 2010. С 170],
с которой, по всей видимости, славяне пришли сюда, заселяя Среднюю и Северную Беларусь.
Решающее значение для возникновения здесь города имело, по всей видимости, выгодное
географическое положение на древних торговых путях и, соответственно, возможность тор-
говли. Торговля была наиболее надежным и устойчивым фактором развития города.
В литературе неоднократно высказывалось мнение, что в древности от Витебска шел во-
лок на юг к Смоленскому течению Днепра, а на север через Усвят и реку Ловать — в Новгород-
скую землю [Данилевич В. Е., 1898; Алексеев Л. В., 1966. С 83-100; Жучкевич В. А., 1977. С. 22-36].
Витебск, таким образом, стал перевалочным пунктом, был втянут в интенсивную торговлю —
в том числе международную — со странами Балтийского моря. Более поздним свидетель-
ством традиционно высокой роли в этой торговле Витебска можно рассматривать торговые
договоры «с Ригой и готским берегом», заключенные сначала витебскими, а позже смоленски-
ми и витебскими князьями. Вот этот фактор может рассматриваться как один из решающих,
определивших превращение поселения на Витьбе в настоящий город, фактор, который был
привлекательным и для выбора его в качестве центра княжеского удела.
К сожалению, даже после крупномасштабных раскопок города в вопросе о его проис-
хождении приходится довольствоваться в значительной мере научными предположениями.
Так, вполне возможно, что на территории современного Витебска появились несколько близ-
ко расположенных друг к другу славянских поселений, которые при определенных условиях
слились в один город [Очерки по археологии Беларуси, 1972. С. 30; Штыхов Г. В., 1965. С. 61-67].
Косвенные данные свидетельствуют о том, что развитие города протекало быстро и его
территория была значительно расширена в XI в. К числу таких свидетельст, несомненно, от-
носится возведение в начале XII, если не в конце XI в. (см. об этом главу 14) Благовещенской
церкви на Нижнем замке, который, возможно, стал окольным городом или частью расширив-
шегося детинца.
Восстановить древний план города и этапы его развития пока невозможно. Можно лишь
высказать некоторые предположения. В частности, представляется наиболее вероятным, что
одним из важнейших участков, определявших дальнейшую структуру развивавшегося го-
рода, было место при впадении Витьбы в Западную Двину. Город очень быстро развивался
и включал в свой состав разрозненные до этого уже обжитые участки. Есть основания пред-
полагать, что в городе на территории Верхнего замка была построена еще одна, и может быть,
более древняя каменная церковь [Калядз1нск1 Л. У, 1995].
200
Древние города Беларуси
Замковая гора, благодаря своим топографическим особенностям, независимо оттого, разме-
щалось ли на ней дославянское городище или нет, могла стать местом княжеского или боярского
двора, но вещественным доказательным материалом для этого мы не располагаем, поскольку
городище было почти полностью уничтожено. Правда, то, что было получено А. Н. Лявданским
в шурфах, никак не свидетельствует в пользу высказанного предположения.
Пока не удалось доказать, что средневековые планы Витебска, на которых фиксируются
Верхний и Нижний замки, в полной мере соответствуют плану древнерусского города. Сомне-
ния в их тождестве вызывают выявленные в раскопках сложный рельеф, на котором разви-
вался город, и признаки больших нивелировочных работ, проведенных на этой территории
в последующее время, которые сопровождались значительными перемещениями грунта.
Одним из важнейших археологических признаков города рассматривается появление го-
родских укреплений. На мысу, недалеко от впадения Витьбы в Западную Двину М. А. Ткаче-
вым и Л. В. Колединским были обнаружены и исследованы остатки мощнейшего вала (свыше
20 м в сечении у его основания) с внутренней деревянной субструкцией. Дендрохронологи-
ческий анализ бревен субструкции позволил датировать рубку леса на вал и, следователь-
но, начало его сооружения 1136-1140 гг. [Колединский Л. В., 2008. С 207]. Под валом, однако,
имелся значительной толщины культурный слой, в котором найдена керамика XI (по Ткачеву)
и, возможно, как думает Л. В. Колединский, даже X в. Большая мощность культурного слоя
под валом указывает на то, что до возведения на этом месте укреплений поселение могло
функционировать более, чем сто лет. Однако относительно позднее возведение здесь вала
не дает оснований для вывода, что начало существования Витебска как укрепленного города
следует вести только с 1136-1140 гг. Эта часть города была достаточно хорошо укреплена
двумя реками с высокими берегами. Поэтому первоначально искусственные оборонительные
сооружения могли быть возведены только с напольной стороны. Остатки такого же мощного
вала с аналогичной субструкцией были обнаружены в южной части древнего города и около
современного здания универмага и изучены Л. В. Колединским. Ксожалению, по не зависящим
от исследователя обстоятельствам, вал не был пройден до основания, и поэтому невозможно
сказать точно, насыпан ли он на материке или на культурном слое. По конструктивным осо-
бенностям субструкции он ничем не отличался от вала, обнаруженного в северной части
Верхнего замка. Если это один и тот же вал, возведенный в 1136-1140 гг., то превращение
более раннего поселения на территории современного Витебска в город следовало бы да-
тировать этим временем. Но такая относительно поздняя дата едва ли может быть принята,
поскольку Витебск как город упомянут в летописи уже под 1021 г., и в нем выявлен достаточно
значительный культурный слой XI в. Очевидно, дальнейшие исследования именно этого вала
помогут установить время возникновения Витебска как города. С учетом сложности в органи-
зации больших раскопок в городах с регулярной застройкой и разнообразными подземны-
ми коммуникациями, проблему определения местнахождения и трассы древних укреплений
Витебска можно было бы решить и с помощью известных поисковых методов без раскопок,
например, простым бурением.
Таким образом, несмотря на высказанные мнения о пути и времени возникновения Витеб-
ска, они пока стаются предположениями, одни вероятными, другие — ошибочными.
Во всяком случае, едва ли следует сомневаться, что в 1021 г. Витебск уже представлял со-
бой город, иначе бы он не попал на страницы летописи. То обстоятельство, что в Витебск был
посажен князем Святослав Всеславич, самый младший из сыновей полоцкого князя Всесла-
за, позволяет предполагать, что на том этапе город уступал другим городам Полоцкой земли,
з которых сидели старшие братья Святослава. Но Витебск стал быстро развиваться и при-
обрел значительную экономическую мощь, о чем, в частности, свидетельствует постройка
з нем дорогого каменного храма — Благовещенской церкви и, возможно, еще двух храмов
св. Михаила и Параскевы Пятницкой) [Калядз1нск1 Л. У, 1995]. Город приобретает структуру,
201
Раздел II Поселения и хозяйство Глава 8
свойственную развитым городам. Он имеет детинец, быть может, укрепленный «окольный го-
род» и, возможно, формировавшийся за их пределами посад. Распространение древнерус-
ского культурного слоя на большой территории может свидетельствовать о быстром росте
Витебска. Именно благодаря развитию торговли, он скоро стал опережать другие города, воз-
никшие внутри страны, вдали от важнейших торговых путей того времени, и стал одним из
крупнейших ремесленно-торговых поселений Западной Руси.
Раскопки Лукомля, охватившие значительную часть древнего городища, позволили предста
вить следующую картину. В IX-X вв. здесь имелось небольшое поселение с лепной керамикой
(рис. 57). В X в. на его месте оформился замок крупного феодала. В XI-XII вв. возле замка раз-
вивается посад [Очерки по археологии Беларуси, 1972. С. 82]. С его появлением можно говорить
о Лукомле как о городе. Возникновение городского поселения мы не можем, таким образом
связывать непосредственно с ранним «кривичским» городищем, отводя ему роль крепости-
града, возникшей в ходе колонизации славянами этого края. Между временем функционирова
ния начального, несомненно, дославянского городища и летописным городом Лукомлем, даже
если согласиться с предложенной Г. В. Штыховым схемой развития города, лежит целый истори-
ческий период, связанный с существованием на этой территории в X-XI вв. замка феодала.
Рис. 57. План Лукомльского городища
202
Древние города Беларуси
Подводя краткий итог рассмотренным материалам о трех городах Северной Беларуси, ко-
торым предшествовали более ранние поселения, мы должны отметить, что прямых доказа-
тельств формирования Полоцка и Витебска на основе более ранних племенных поселений
у нас нет. Что же касается Лукомля, то это предположение отпадает само по себе.
Мы не случайно начали свой обзор истории появления городов в Западной Руси с трех го-
родов Северной Беларуси, поскольку их представляют не только в качестве самых древних, но
и демонстрирующих конкретный путь формирования города на основе племенного центра.
Такой путь градообразования признается исследователями одним из самых ранних и как бы
логически обоснованных. Именно таким путем объясняли появление и развитие древнейших
русских городов — Киева, Новгорода, Чернигова, Искоростеня, Рязани и других, соотнося их
соответственно с летописными полянами, ильменскими словенами, северянами, древлянами,
вятичами и т. д.
Идея о возможности такого пути формирования некоторых городов не может быть ис-
ключена. Но такой путь, конечно, не может быть автоматически приписан всем тем городам,
на которых раскопки обнаруживают следы более ранних племенных поселений. Во-первых,
потому, что не исключается такая ситуация, когда между прекращением жизни на поселении
первобытнообщинной поры и вторичным заселением этой территории в древнерусский пе-
риод мог быть временной промежуток, который не всегда удается установить на основании
стратиграфических наблюдений в процессе раскопок и при анализе вещевого материала. Во-
вторых, даже допуская непрерывность обитания на том или ином поселении, нельзя не иметь
в виду, что население города формировалось не столько за счет естественного прироста оби-
тателей данного поселка, сколько за счет ремесленно-торгового элемента сельской округи.
К тому же, родовых поселков было много, гораздо больше, чем городов, однако среди послед-
них только ничтожная часть возникает на месте более ранних поселений. Следовательно, уже
одно это обстоятельство позволяет утверждать, что путь превращения в город древнего пле-
менного поселка нельзя считать сколько-нибудь типичным и распространенным. Не исклю-
чена возможность простого совпадения. Основание городов на месте первобытных поселков
во многих случаях можно объяснить желанием как насельников первобытных городищ, так
и основателей городов, использовать благоприятные естественные топографические факторы
для обеспечения большей безопасности поселка, усиления его оборонных возможностей.
Но дело даже не в этом. Если теоретически и можно предполагать путь возникновения го-
эода через племенной центр, то этот путь не мог быть реализован на территории, где славя-
-*е распространились поздно (в основном в X в.) и не как совокупность отдельных племен,
з как этническая общность более высокого уровня. Севернее Припяти восточные славяне уже
->е могли создать племенных объединений (союзов племен), поскольку племенной строй ими
/же был пройден. Поэтому говорить о том, что какая-то часть городов на территории Белару-
си возникла на основе предшествовавших им славянских племенных центров, мы не можем.
Однако, если мы исключаем возможность развития из племенных центров городов, распо-
ложенных севернее Припяти, то это положение не касается тех городов, которые появились
в области более ранней славянской миграции. В связи с этим мы должны попытаться опреде-
жть путь возникновения второго по возрасту города Западной Руси — Турова.
8.1.5. Туров
В дореволюционной исторической литературе давно постулируется мысль о превращении
'урова в город из племенного центра дреговичей. К этому мнению примыкает и современный
«следователь города П. Ф. Лысенко [Лысенко П. Ф., 1974. С 69].
Племенной союз дреговичей, каким его представляли и все еще представляют некоторые
«следователи [см„ например: Лысенко П. Ф., 1991], на наш взгляд, не существовал, как не было
203
Раздел II Поселения и хозяйство Глава 8
таких союзов ни у «кривичей», ни у «радимичей». Балтские предшественники дреговичей жили
в основном севернее Припяти и оставили банцеровскую культуру (см. главу 1). Никакие пись-
менные источники не называют Туров главным городом дреговичей даже в понимании этого
этнонима русскими летописцами. И многолетние обстоятельные раскопки Турова не дают, на
наш взгляд, материалов, подтверждающих эту традиционную точку зрения. Происходящие из
нижних культурных слоев бусины «лимонки», браслет с суженным концом, характерная кера
мика датируют возникновение поселения концом X — началом XI в. Вместе с тем в многочис-
ленных и разнообразных материалах отсутствуют предметы, которые можно было бы отнести
к дофеодальной поре и связать их с каким-то племенным центром. Ссылки на наличие вблизи
города раннеславянских памятников VI—IX вв. нельзя считать приемлемым аргументом в поль-
зу предположения, что первоначально Туров был племенным центром дреговичей. Думается
что город прошел своеобразный путь развития.
Рис. 58. План Туровского городища и раскопов 1961-1968 гг. (по П. Ф. Лысенко)
204
Древние города Беларуси
Остатки древнего Турова представлены небольшим городищем, расположенным у впаде-
ния реки Язды в Струмень (рис. 58). Уже в самых нижних культурных слоях содержатся об-
ломки привозных амфор, которые позволяют исключить начальное Туровское поселение из
числа поселений сельского типа. Такие предметы характерны для быта феодалов и встречают-
ся при раскопках городов и феодальных усадеб. Однако мы не решились бы отнести ранний
Туров к числу ремесленно-торговых городов. Археологический материал из слоев X-XI вв.
представлен слишком скудным и ординарным ассортиментом, не дающим никаких оснований
для выводов о сколько-нибудь значительном развитии в раннем поселении ремесла. Призна-
ки ремесленной деятельности населения становятся хорошо заметными только в материалах
XII—XIII вв. Патрономическое по своему происхождению название города от Тура, на что об-
ратил внимание еще летописец, позволяет сделать вывод о владельческом характере перво-
начального Турова, и это, казалось бы, согласуется с особенностями находок из его ранних
слоев. Напомним, что летопись отмечает в X в. только два города на территории Беларуси —
Полоцк и Туров. Она называет их как бы в качестве однотипных поселений. В одном сидит
Рогволод, в другом — Тур. Не напрашивается ли из этого вывод, что оба «города» занимали
одинаковое правовое положение в иерархии существовавших в то время поселений?
Крупный специалист по истории русского государства и права С. В. Юшков в своем объ-
яснении причин большого количества городов на Руси подчеркивал прежде всего их «зам-
ковый характер». По его мнению, они преимущественно были феодальными финансово-
административными центрами округи, сборными пунктами военных сил волости [Юшков С. В.,
1939. С. 736]. Его определение раннего русского города было подвергнуто в целом справедли-
вой критике в работах М. Н. Тихомирова, отмечавшего недооценку С. В. Юшковым наиболее
характерной черты городов как центров ремесла и торговли [Тихомиров М. Н., 1956. С. 56-58].
Однако, как мы уже отмечали, процесс становления города часто предполагает постепенность
и возможность превращения в него поселений сначала иного облика, в том числе и феодаль-
ных военно-административных центров.
Нельзя отрицать вероятности существования на Руси, особенно в раннефеодальный пери-
од, военно-административных поселений, в которых ремесло и торговля еще не получили той
степени развития, которая позволяла бы относить их к настоящим городам. Сам М. Н. Тихоми-
dob, возражая М. Ю. Брайчевскому, утверждавшему, что у антов не было укрепленных поселе-
ний, потому что у них сложилась государственность [Брайчевский М. Ю., 1951. С 32-33], отмечал,
что существование государства предполагает наличие укрепленных поселений как центров
княжеской администрации, ибо всякое государство, даже в зачаточном виде, имеет свои орга-
ны государственной власти [Тихомиров М. Н., 1956. С 1 7]. Замечание совершенно справедливое.
Такие центры княжеской администрации могли развиться в города в силу ряда благоприятных
обстоятельств, вытекавших из их особого положения, и тех выгод, которые это положение пре-
доставляло им. Не исключено, что именно такой путь проделал в своем развитии и Туров.
Однако здесь мы хотели бы отметить еще один очень важный момент: в 1005 г. Туров стано-
вится центром особой епископии. Чем можно объяснить такое предпочтение? После Полоцка
эн стал вторым в Западной Руси таким городом с епископской кафедрой. В связи с этим мы не
иожем не обратиться еще раз к историческим событиям, которые предшествовали возникно-
вению Турова.
В свете археологических источников начальная история Руси представляется нам в таком
виде. Начав свое великое расселение за пределами прародины, одна часть славян в VI в. н. э.
заняла территорию Южной Беларуси и Северной Украины, где они пробыли до конца IX-X вв.
За это время единые до этого как этнос славяне постепенно трансформировались здесь в вое
-очную ветвь славян. Заселение ими территории севернее Припяти началось после утверж-
дения в Киеве Олега (882 г.), а позже — Рюриковичей и образования Киевской Руси. Террито-
□ия Средней и Северной Беларуси до этого времени была заселена тремя группами балтских
205
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 8
племен, ставших известными нам по трем археологическим культурам VI-IX вв.: между При-
пятью и Западной Двиной жили носители бандеровской культуры, в верховьях Западной Двины
и Днепра — носители культуры длинных курганов, в Посожье — носители колочинской куль-
туры. Начало расселения на этой территории восточных славян прослеживается только с кон-
ца IX-X вв. по распространению новых археологических памятников, представленных прежде
всего сферическими курганами. Ни у одной из упомянутых балтских культур таких погребаль-
ных памятников не было.
Видимо, не случайно это расселение хронологически совпадает с принятием восточными
славянами христианства. Абсолютное большинство славянских курганов содержит захороне-
ния по обряду трупоположения, и лишь только незначительная их часть — по более древнему
обряду трупосожжения. Переход от трупосожжения к трупоположению связан с принятием
восточными славянами христианства. Следовательно, наличие незначительного количества
курганов с трупосожжением в славянских могильных комплексах позволяет отнести широ-
кое расселение славян севернее Припяти ко времени, близкому к принятию христианства,
т. е. к рубежу X-XI вв. Весьма вероятно, десятым веком можно датировать и лепные сосуды
в курганном инвентаре, которых, кстати, очень мало по сравнению с сосудами, изготовленны-
ми на гончарном кругу. Обращает на себя внимание тот факт, что широкое расселение славян
севернее Припяти по времени совпадает с образованием Туровской епископии. Очевидно,
выбор места для новой епархии не был случайным. Туровская епархия стала оплотом хри-
стианизации не только славянского, но и балтского населения Средней Беларуси. Славянский
миграционный поток в эту область и далее на север шел прежде всего с территории Восточ-
ного Полесья. Об этом свидетельствуют не только археологические, но и антропологические
данные, основанные на новых генетических методах исследований [Саливон И. И., ТегакоЛ. И.,
Микулич А. И., 1976. С 203,264,265].
Можно предполагать, что славянская колонизация Средней Беларуси находилась под
контролем туровских князей и туровского епископа. При этом роль последнего была, воз-
можно, более значительной. Идеологическая задача утверждения христианской веры сре-
ди неславянского языческого населения требовала дополнительных усилий и организации,
тогда как политический контроль киевские князья над этой территорией осуществляли уже
давно и особых проблем в связи с этим, по-видимому, не испытывали. Поэтому сам Туров
выступал больше как оплот христианизации — как центр религиозный, а не политический.
Этим, наверное, и следует объяснять тот факт, что Туров оставался небольшим городом,
уступавшим по территории не только таким городам, как Полоцк, но и многим другим, исто-
рическая роль которых была менее заметной. Большую часть Туровской земли составляла
область, которую в период, предшествовавший образованию Руси, занимали банцеровские
племена. Такое совпадение не следует считать случайным. Эта область могла долгое время
сохранять свою этнокультурную особенность и называлась землей дреговичей, как и горо-
да, развившиеся на ней в древнерусскую эпоху. Когда в 1116 г. минский князь Глеб захва-
тил и сжег Случеск (Слуцк), летописец назвал это вторжением в землю дреговичей («воевал
дреговичи») [ПВЛ., 1950. Т. /. С. 200]. Следовательно, почти до самого Минска эта часть Руси
традиционно соотносилась с дреговичами, одним из генетических компонентов которых,
по нашему мнению, были носители банцеровской культуры. Именно они определили в зна-
чительной мере как географические пределы Туровской земли, так и сам этноним «дрегови-
чи». Думается, что именно область дреговичей с ее балтским населением стала той основной
территорией, на которую распространялась церковная деятельность Туровской епархии
[Загорульский Э. М„ 2005. С. 35-39].
Аналогичным образом складывалась ситуация и на северо-востоке Беларуси. Здесь в 992 г.
была основана Полоцкая епархия, духовенство которой также осуществляло миссионер-
скую деятельность среди местных балтов. Все это ведет нас к еще одному важному заклю-
206
Древние города Беларуси
чению о большой заслуге Туровской епархии в этнической интеграции населения западных
земель Руси, в их славянизации. Христианизация местного населения в огромной степени
способствовала и быстрой его славянизации. После расселения славян севернее Припяти
в русло восточнославянского этногенеза были вовлечены большие массы древнего балтского
и финно-угорского населения, оказавшего немалое субстратное влияние и на дальнейшее
развитие восточных славян.
8.7.6. Замковый путь развития городов
Можно с полным правом утверждать, что в основе многих белорусских городов лежали
боярские усадьбы и княжеские замки или же пограничные крепости. Феодальный замок,
будучи субъектом политического и административного управления сельской волостью, со-
средоточивал в своих руках в известной степени и рычаги экономической власти, становясь
таким образом естественным административно-экономическим центром округи. Феодалы
были заказчиками и потребителями продукции ремесленников, а ремесленнику было удоб-
но реализовывать свою продукцию в таком оживленном месте, каким был замок. Обогащав-
шиеся за счет различных видов феодальных поборов властители замков и их состоятельное
окружение располагали возможностями для приобретения предметов роскоши, заморских
товаров — дорогого оружия, тканей, вина и т. д. Замок создавал удобства для ремесленной
и торговой деятельности, привлекая к себе людей, занятых в этой сфере. Где это было воз-
можно — в замке или у его стен — начинают селиться ремесленники и торговцы. Постепен-
но, по мере увеличения удельного веса этой категории людей, поселение приобретало новые
социально-экономические черты, превращаясь в город. Таким в общем виде представляется
путь развития города из замка.
Летопись не раз рассказывает об основании князьями ряда «городов» на территории за-
падных земель Руси. Так, по свидетельству историка В. Н. Татищева, пользовавшегося неко-
торыми утраченными впоследствии летописями, полоцкий князь Борис Всеславич в 1102 г.
построил город Борисов в ознаменование своей победы над литовским племенем ятвягов [Та-
тищев В. Н., 1963. С 123]. Волею князей, судя по летописи, были основаны Заславль и Каменец.
Подобным образом, по-видимому, возник Браслав, названный так в честь полоцкого князя
Брячислава Всеславича. Достаточно красноречивы на этот счет свидетельства археологиче-
ских источников, наблюдения над исторической топографией городов Беларуси и топоними-
ческие данные.
Из феодального или княжеского замка вырос, по всей видимости, Волковыск, небольшой
в прошлом городок на западе Беларуси. Там сохранились остатки нескольких древних райо-
нов: «Шведская гора» — высокая возвышенность, достигающая 32,5 м от подошвы, с круглой
площадкой диаметром около 50 м, окруженной искусственным валом высотой до 7 м. С запад-
ной стороны к «Шведской горе» примыкает другая возвышенность — «Замчище», которое от-
делено от «Шведской горы» глубоким рвом. «Замчище» в плане имеет трапециевидную форму
z основанием около 150 м. В 0,5 км от «Шведской горы» расположено городище «Муравель-
чик» овальной формы (120x66 м). Судя по керамике, вероятнее всего, во второй половине X в.
на «Шведской горе» возникло поселение, которое первоначально не имело искусственных
оборонительных сооружений. Однако уже в XI в. оно превратилось в мощную крепость, рас-
копки которой дали богатый вещевой материал, явно свидетельствующий о принадлежно-
сти ее обитателей к феодальной верхушке. Эта особенность крепости становится еще более
очевидной в XII-XIII вв. [Тарасенко В. Р., 1957. С. 253-279; Зееруго Я. Г., 1975. С. 9-20]. На рубеже
О—XII вв. заселяется «Замчище». Раскопки выявили здесь следы развитой ремесленной дея-
тельности. Постепенно поселение распространяется и на подножье «Шведской горы», где, ве-
зоятно, оформлялся ремесленно-торговый район города.
207
Раздел II Поселения и хозяйство Глава 8
Небольшой городок на юге Беларуси — Давыд-Городок, основанный, видимо, князем Да-
выдом Игоревичем, по своим топографическим особенностям имеет черты, сближающие его
с феодальными замками или маленькими крепостями. Наиболее ранний археологический ма-
териал относится к XI — началу XII вв. Раскопки, однако, выявили на городище явные признаки
развитого ремесленного производства (находки кузнечных клещей, качественных железных
изделий со стальными режущими и рубящими краями), характерные для городского ремесла
[Лысенко П.Ф., 1974.С. 141-142].
Следует заметить, что на территории Беларуси имеется значительная группа небольших
укрепленных «городков», которые своими размерами и топографическими чертами напоми-
нают феодальные замки. Добытый во время раскопок вещевой материал из этих поселений
по существу ничем не отличается от того, что дают раскопки городов. Такие поселения мож-
но было бы назвать городками замкового типа. К ним, наряду с Давыд-Город ком, можно при-
числить Браслав, Клецк, Копысь, Рогачев, Речицу, Стрешин, Свислочь, Мстиславль, Пропойск
(Славгород), Чечерск и некоторые другие. Насколько позволяют судить данные, которыми
мы располагаем, поселения там в древнерусское время не вышли за пределы укрепленной
части, а если где и были выявлены культурные напластования этой поры (как, например,
в Стрешине), то маломощные и очень бедные находками, представленными в основном ке-
рамикой. Даже крупные по своим масштабам раскопки на некоторых из них (Рогачев, Копысь,
Свислочь) не обнаруживают убедительных свидетельств широкого развития в них местного
ремесла, хотя в целом номенклатура и статистика вещевого материала тождественны го-
родскому. По-видимому, здесь мы сталкиваемся с примером постепенной трансформации
малых городков из феодальных замков в настоящие города. Они уже перестали быть соб-
ственно замками, но еще не стали городами. Возможность превращения феодального замка
в город определялась объективными экономическими и социальными факторами. В усло-
виях сравнительно слабого развития экономических связей города возникали преимуще-
ственно в гуще сельских поселений и развивались как небольшие местные экономические
и административные центры. Уровень этих связей и особенности социально-политической
ситуации в разных местах и в разное время были различными и нередко изменялись. Это
обстоятельство сказывалось на последующей судьбе таких городков: одни из них набирали
силу и становились со временем центрами сильной княжеской власти, что способствовало
нарастанию в них экономического потенциала; другие не извлекали никаких выгод из по-
литической ситуации, и их роль определялась исключительно экономическими возможно-
стями микрорайона.
8.1.7. Превращение в город военной крепости
Некоторые белорусские города первоначально возникали как военные крепости. Яркий
пример показывает Гродно, основанное во второй половине XI в. на крайних северо-западных
рубежах Руси в среде воинственного ятвяжского племени [Воронин Н, Н., 1954. С 34-45]. Най-
денные при археологических раскопках предметы материальной культуры, относящиеся
к начальному периоду существования Гродно, свидетельствуют о состоятельности обитателей
крепости. Среди них видное место занимали конные воины-дружинники, несшие сторожевую
службу. Ремесленный элемент развит еще слабо. В начале XII в. Гродно становится княжеской
резиденцией. Крепость перестраивается, возводится комплекс каменных монументальных
построек. В связи с этим бурное развитие переживает керамическое производство. Большой
прогресс наблюдается в ювелирном деле. Развиваются кузнечное, кожевенное и косторезное
ремесла. Уже в XII в. город, по-видимому, вышел за пределы крепости. Культурные слои древ-
нерусского времени обнаруживаются в разных местах на расстоянии до 0,5 км от детинца, что
свидетельствует о быстром развитии посада.
208
Древние города Беларуси
Возможно, тот же путь прошли в своем становлении Брест и Новогрудок. Оба они, как
и Гродно, были построены вдоль западных границ Западной Руси. Брест расположен в районе
малоплодородных почв среди очень слабого сельского окружения. Самые ранние находки
позволяют датировать его появление рубежом X-XI вв.
Новогрудок дает некоторый материал, свидетельствующий о колонизации этого райо-
на выходцами из более южных русских областей, вероятно, из Волыни, которые принесли
и сохраняли свои традиции в домостроительстве [Гуревич Ф.Д., 1967. С. 26-30; она же, 1970.
С 71-72; она же, 1962]. Однако картина последовательного развития города еще не вполне
ясна. В древнерусское время город представлял сложный комплекс укрепленных и неукре-
пленных районов. Большие раскопки на территории «Окольного города» позволяют датиро-
вать начало заселения Новогрудка рубежом X-XI вв. На детинце же, где позже был возведен
величественный каменный замок, самые ранние материалы — не старше XI в. Можно отме-
тить, что, по наблюдению исследователя этого города Ф. Д. Гуревич, древнейшее поселение
занимало здесь только край площадки [Гуревич Ф.Д., Ковальская К. Т., Пономарева Т. С., 1974.
С. 370-371]. Неизученным, к сожалению, еще остается район так называемого «Малого замка».
Можно предполагать, что рано установившиеся оживленные экономические связи города со
странами Западной Европы, Прибалтикой, Причерноморьем и Востоком способствовали его
быстрому возвышению.
8.1.8. Минск
С переходом Руси к феодальной раздробленности, когда ослабла или практически устра-
нена была опасность нападений извне, особенно со стороны южных кочевников, Русь ста-
ли сотрясать внутренние войны, вызванные претензиями князей на земли сородичей. В этих
условиях было возможно возникновение городов-крепостей на границах княжеств. Именно
этим, по-видимому, следует объяснять появление внутри страны ряда городов с очень мощной
системой оборонительных сооружений. К их числу нужно в первую очередь отнести Минск.
В нем были проведены самые крупные раскопки, предоставившие наиболее интересные
и убедительные материалы, раскрывающие историю и обстоятельства его возникновения.
По иронии судьбы, чем больше мы знаем, тем больше споров и вопросов возникает. И в этом
смысле Минску очень «повезло». Самой актуальной научной проблемой для некоторых ис-
следователей оказался вопрос о местонахождении летописного Минска. На эту тему написано
немало научных и популярных статей, появляющихся с завидной регулярностью. Не обошли
ее своим вниманием и телекинематографисты, заставившие героя одного из сериалов орга-
низовать поиски древнего Минска за пределами его современной территории. И все это —
хкле многолетних раскопок города, составивших эпоху в истории белорусской археологии.
3 чем же истоки и суть этих споров о местонахождении древнего Минска?
Основанием для предположения, о том, что город первоначально располагался за преде-
лами современного Минска, послужили два момента:
1) содержание летописного отрывка 1067 г„ в котором впервые упомянут Минск (Меньск);
2) попытка объяснить происхождение названия города. Судя по тексту летописи, выступив-
иие против полоцкого князя Всеслава (который перед этим напал на Новгород) три южнорус-
задх князя, сыновья Ярослава Мудрого — Изяслав, Святослав и Всеволод взяли по пути Минск
* направились после этого к некоей «Немизе», где состоялось знаменитое сражение, в кото-
ром Всеслав был разбит и бежал [ПВЛ., 1950. Т. 1.С. 111-112].
Историк А. Н. Ясинский прокомментировал эту часть летописного отрывка как свидетель-
ство того, что древний Минск находился в стороне от Немиги, которую он отождествлял с не-
большой речкой Немигой, протекавшей через Минск и впадавшей в Свислочь (теперь она
заключена в коллектор). Однако содержание отрывка может иметь, по меньшей мере, три раз-
209
Раздел II Поселения и хозяйство Глава 8
личных объяснения. Так, можно предположить, что при подходе к Минску войска полоцкого
князя Всеслава, спешившего на помощь осажденным в городе минчанам (по словам летопи-
си, «меняне затворишася в граде»), южнорусские князья вышли из города, чтобы встретиться
с ним в бою на открытом пространстве около минской крепости, рядом с которой протекала
Немига. Следовательно, летопись не дает оснований для поиска Минска в каком-то другом
месте. Но есть еще более интересный и наиболее вероятный вариант толкования содержания
летописного отрывка 1067 г. Из летописи известно о существовании на Руси города Немизы
[Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов, 1950. Стб. 927], куда могли на-
правиться князья после взятия Минска. Однако Ясинский и его последователи придерживают-
ся только первого варианта и делают вывод, что Минск первоначально располагался в другом
месте. Это, по мнению А. Н. Ясинского, находит свое подтверждение и в наименовании города,
которое, как он полагет, Минск (Меньск) получил от названия реки с корнем «мен», на которой
он был построен. Поскольку такой реки в современном Минске нет, то начальный Меньск он
предлагал искать в другом месте, на реке с таким названием. Он и указал на место, находящее-
ся приблизительно в 1S км. Западнее Минска около д. Городище и Строчицы, где сохранились
мощные земляные валы, рядом с которыми протекает ручеек с названием Менка [Тарасен-
ко В. Р., 1957. Т. I. С 188-189], Возникнув на этом месте, город, по мнению А. Н. Ясинского, в XII в.
был разрушен и перенесен на берега Свислочи. Откуда историк взял такую дату, не располагая
на этот счет никакими материалами, неизвестно. После 1067 г. летопись регулярно упоминает
о Минске (1085,1101,1105,1116 г. ит.д.), и ни о каких переносах города в ней нет даже намека.
Расположенные рядом с поселением на Менке современные деревни не имеют в своих назва-
ниях ничего похожего на имя летописного Меньска. На Менке имеется городище железного
века, от которого, вероятно, получила свое название одна из близлежащих деревень.
Идею Ясинского, однако, поддержали в своей газетной статье А. Н. Лявданский и А. Д. Ко-
вал еня, а позже Л. В Алексеев и Г. В. Штыхов [Ляуданск! А. М., Каваленя А., 27 мая 1935; Шты-
хов Г. В. Города Полоцкой земли. (IX—XIII вв.), 1978. С. 63-72; Алексеев Л. В., 1998. С. 10-19;Археалог1я
Белорус!у чатырох томах, 2000. Т.З. С. 181-192]. Заметим, что в 20-х гг. XX в., когда А. Н. Ясин-
ский сформулировал свою идею, из древностей Минска было известно только о наличии
в городе городища на Свислочи (Минское замчище, возле которого случайно находили вос-
точные монеты и иные очень интересные предметы. Но никаких раскопок, даже разведочного
характера, на нем не производилось. Представляется странным, что такой крупный археолог,
как А. Н. Лявданский, солидаризировался с Ясинским, не попытавшись проверить его доводы
хотя бы пробными раскопками на Минском замчище. Теперь, после двадцатилетних раскопок
Минска и поселения на Менке, этот спор о местонахождении древнего Минска и о его пере-
носе выглядит более чем парадоксальным и ставит под сомнение возможности археологиче-
ской науки в решении таких вопросов. Хотя наука здесь не при чем.
Автору посчастливилось руководить раскопками города. Их результаты были изложены
им в серии статей и в двух книгах [Загорульский Э. М., 1963; он же, 1982]. В течение четырех лет
(1963,1964,1967,1968) автором велись раскопки и на поселении около д. Городище [Загоруль-
ский Э. М., 1982. С. 30-63; он же, 1977]. Что же показали раскопки на Менке?
В исторической литературе поселение на Менке известно под именем Строчицкого горо-
дища. В течение нескольких лет на нем проводили раскопки экспедиции Белгосуниверситета
и Института истории Академии наук. Было установлено, что первоначально здесь имелось не-
большое городище раннего железного века культуры штрихованной керамики, которое мож-
но отнести к рубежу нашей эры. Затем, в X в., на нем и примыкающем плато основала свое
поселение большая восточнославянская община. В раскопках открыты остатки деревянных
жилых и хозяйственных построек, сгоревший амбар с зерном, большие ямы-хранилища, в ко-
торых найдены глиняные сосуды. Интересны железные наконечники рал X — начала XI вв.,
мотыга. Орудия уборки урожая представлены обломками серпов. Найдены скромные жен-
210
Древние города Беларуси
ские украшения, металлические пряжки. Из оружия найдено несколько наконечников стрел.
В целом материал древнерусского времени носит сельский характер и укладывается в узкие
хронологические рамки X — начала XI вв. По меньшей мере, дважды поселение горело и было
оставлено; возможно, перенесено за ручей Менку.
Неожиданные результаты были получены при изучении оборонительных сооружений. Для
этого были сделаны прорезка вала и врезки в него. Оказалось, что мощные земляные валы
были насыпаны поздно, спустя несколько столетий после того, как было оставлено селище,
поверх древнерусского культурного слоя.
Не ранее XIV-XV вв. на месте селища был возведен позднесредневековый замок, имевший
в плане почти четырехугольную форму. При этом значительная его часть была вынесена за
пределы плато в пойму Менки. В прорезке вала были сооружены кирпичные ворота, остатки
которых сохранялись в пойме до начала 60-х гг. XX в. и были разобраны местными жителями
на строительный материал.
На самом плато вокруг замкового вала был вырыт широкий ров. Культурный слой древне-
русского времени, который имелся на месте будущего рва, тоже пошел на насыпь вала. По этой
причине внутри вала прослеживались включения этого слоя и были найдены керамика, кости
животных, железные предметы, среди которых калачевидное кресало с язычком X — начала
XI в. Все найденные предметы, связанные с самим замком, относятся к позднему средневеко-
вью (посуда, изразцы, кирпич, железная лопата). Интересна находка наконечника от ножен
сабли XVI—XVII вв. Таким образом, раскопки показали, что мощные земляные валы, которые
принимались за остатки укреплений древнего Минска, были насыпаны поверх культурного
слоя древнерусского времени и по канонам позднесредневекового военного зодчества, и это
одно из самых убедительных свидетельств того, что земляные укрепления Строчицкого по-
селения не имеют никакого отношения к древнерусскому поселению.
Опубликованная в 1969 М. А. Ткачевым схема профиля вала, полученная им при зачистке
прохода в южной части замка [Ткачев М. А., 1969. С. 193-/981 тоже зафиксировала древний куль-
турный слой под насыпью вала, «сожалению, выбранное им место для изучения оборонитель-
ных сооружений крайне неудачно, поскольку не дает начального рисунка, не осложненного
возможными включениями различного грунта, которые могли образоваться при сооружении
в этом месте ворот или в результате оползней, и не адекватных оригинальной структуре насы-
пи. Может быть, поэтому Ткачев эти оползни, а также включения в насыпи древнего культур-
ного слоя принял за подсыпки, связанные, как он думал, с расширением вала. Никакого рас-
ширения не было. Ошибался Ткачев и при попытке датировать эти этапы «расширения вала»
на основании мелких и трудно определимых фрагментов керамики, указав даже на обломки
посуды пражской культуры VI-VII вв., которой здесь не могло быть по определению, посколь-
ку культура эта была распространена южнее Припяти.
Остатки дерева у основания вала в пойме ручья Менки, о которых пишет Г. В. Штыхов
Археалояя Беларуа у чатырох тамах. Т. 3. С 181-192], могут иметь отношение к технике
сооружения и конструкции той части вала, которая была вынесена в пойму ручья, но не ко
времени возведения земляных укреплений Строчицкого замка, поскольку в этом месте от-
сутствует культурный слой, и его, естественно, по этой причине не может быть и под насы-
тью вала. Деревянные бревна, расположенные поперек вала, я обнаруживал и частично об-
нажил на месте прорезки вала во время проведения раскопок в 1967 г. Мне представляется,
-по это лежни, специально уложенные под основания воротных кирпичных столбов, которые
были построены здесь во время функционирования позднесредневекового замка на илистом
влажном грунте поймы, периодически заливаемой весенними разливами Менки. Укрепление
-цунта деревянными лежнями под фундаментом будущих каменных сооружений — давний
* хорошо известный строительный прием. Деревянные брусья укладывались и под поздними
Федневековыми каменными фундаментами построек на Минском замчище.
211
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 8
Рис. 59. Расположение основных раскопов и трассы вала древнего Минска на современном плане города:
1 — сводный раскоп 1946 1951 и 1957-1961 гг.; 2 — раскоп III 1958 г.; 3 — раскоп VI1960 г.; 4 — раскоп VII1958 г.;
5 — частично исследованный раскоп 1984-1985 гг. в котловане под планировавшуюся станцию метро
«Нем ига»; 6 — раскоп 1986 г.; 7—раскоп 1981-1982 гг.
Строчицкое поселение, несомненно, — один из интереснейших памятников, связанных
с расселением славян в Средней Беларуси. Но это не Минск и даже не город. Это было неу-
крепленное сельское поселение. В самом первом упоминании в летописи о Минске прямо
сказано, что при подходе к городу войск киевских князей минчане укрылись в крепости («за
творишася в граде»), а ее здесь не было. При многолетних и масштабных раскопках поселения
на Менке не было найдено предметов, относящихся к городской культуре. Уже в XI в. в городах
распространяются стеклянные украшения, которые стали самой массовой городской наход
кой. Здесь не найдено ни одного стеклянного браслета.
Древнерусский город, по образному выражению академика Б. А. Рыбакова, представлял
собой коллективный замок феодалов. Здесь же жизнь феодалов совсем не представлена. Нет
дорогих изделий и предметов военного снаряжения феодала, не найдено ни одной шпоры —
символа рыцарского достоинства, которых всегда много в материалах раскопок древнерус-
ских городов. Здесь не найдено амфор, в которых привозилось вино и пряности и без которых
невозможно представить быт феодалов.
Наконец, планировка поселка вовсе не городская, а типично деревенская. И не только ле-
топись не дает никаких оснований для поиска какого-то другого Минска. Такому предположе-
нию противоречат и археологические исследования как поселения на Менке, так и в самом
Минске.
212
Древние города Беларуси
Остатки летописного города сохранились на территории современного Минска. Это — го-
родище на правом берегу Свислочи, известное под названием Минского замчища, а в истори-
ческих документах и на городских планах XVIII-XIX вв. — как «Минский замок», или «Старый
замок». До XVI в. это место оставалось историческим центром города. При археологических
раскопках на нем были выявлены культурные напластования мощностью от 5,5 до 8 м, зна-
чительная часть которых относится к древнерусскому периоду XI—XIII вв. И если речь идет
о возникновении Минска, то мы должны говорить о реальном, настоящем Минске, а не о ми-
фическом «граде Китеже» (рис. 59).
Раскопки Минского замчища показали, что в те годы, на которые приходятся первые упо-
минания о Минске в летописи, город на Свислочи уже существовал, и нет никакого повода
искать какое-то другое место его расположения (рис. 60).
z х. 60. Панорама раскопок Минского замчища
В ранних слоях достаточно хорошо представлен вещевой материал, типичный для XI и не ха-
гактерный для XII в. Это — бусы-лимонки; синие зонные бусы, близкие цилиндрическим; ребри-
стые цилиндрические бусы; бронзовый амулет-коник, очень распространенный в курганных
-ревностях X-XI вв.; привеска — широкорогая лунница, клиновидная привеска гнездовского
лпа, овальноконечный нательный крестик; костяная стрелка-амулет, аналогичная екимауц-
ой X-XI вв.; боевой топор с отверстием для подвешивания к поясу; калачевидные кресала
’зычком; трубчатые замки с Т-образной прорезью и ключи к ним (тип А); костяной кистень
процарапанным на нем княжеским знаком Рюриковичей, выполненный в так называемом «па-
рном варианте», находящем свое место в ряду княжеских знаков ближайших потомков Влади-
*>'ра Святославича. Именно для XI в. характерны найденные в Минске втульчатые двушипные
213
Раздел!! Поселения и хозяйство
Глава
наконечники стрел и шпоры с длинным «бод
цем» (стержнем), расположенным в одно
плоскости с телом шпоры. Для XI в. характер
ны найденные в Минске трехгранные в сече
нии стеклянные браслеты, изготовленные г
греческому образцу [Загорульский Э. М., 1982
Рис.25;69ж. Табл. VIII- 1-6; XII- 1,2;XIII- 1.XVH
3-5XXVI- 1-4.ХХХ- 1, 2;ХХХ1-8, 9] (рис.61).
Существование в Минске культурных на
пластований XI в. может быть подтвержден:
сравнением его материалов с материалам.-
других городов, его современников. Так, пог
тем же 1067 г. летопись упоминает Оршу и Ко
пысь, которые раскапывались экспедициями
Белорусского университета и Института исто
рии Национальной академии наук. Материа
Рис. б 1. Золотой браслет. Минск л ы из ранних слоев этих городов совершение
тождественны минским.
Начало существования Минска связано со строительством на берегу Свислочи мощной
крепости, отвечавшей всем требованиям фортификации того времени. Большой земляной ваг
с деревянной субструкцией окружил обширную площадь в 3,3 га. Сооружение его потребовал:
громадного объема работ. Только на рубку деревьев на субструкцию вала ушло, как показал
дендроанализ, не менее четырех лет [Загорульский Э. М., 1982. С. 146. Рис. 70]. По самым скром
ным подсчетам, для того, чтобы выложить субструкцию по всему периметру вала — а его протя
женность составляла 900 м — нужно было бы срубить 70 000 деревьев. Правда, есть основания
предполагать, что такая мощная субструкция была выложена в валу на южной стороне крепо-
сти, поскольку она не была прослежена ни в траншеях, прорезавших вал, обращенный к реке, ни
в котловане, вырытом под фундамент спортивного павильона «Трудовые резервы» на северной
стороне Замчища. Эти стороны имели достаточную естественную защищенность, и можно было
обойтись без субствукции, хотя насыпной вал здесь также имелся. Громадное количество леса
потребовалось для возведения на валу крепостной стены и мощной въездной башни.
Исследование оборонительных сооружений показало, что город возникает сразу же как
мощный укрепленный пункт. Анализ разрезов вала, а также тщательный просмотр земли под
его насыпью на большой площади в специальном раскопе, заложенном на валу, не обнаружи
ли следов поселения, которое бы предшествовало возникшей здесь крепости.
По своему плану и особенностям оборонительных сооружений Минск являл собой пример
нового типа появившихся в это время на Руси укрепленных поселений, основу мощи которых
составляли искусственные деревоземляные укрепления. Уже в первые годы существования
минской крепости проводятся работы по сооружению каменной церкви с использованием
материала явно не местного происхождения (облицовочные известняковые плитки). Все это
потребовало колоссального труда и множества рабочих рук. Такое строительство предпола-
гает централизованную организацию труда и волевое решение могущественного правителя.
Стратиграфическо-хронологический анализ предметов, связанных с вооружением, по-
казывает, что большая их часть приходится на слои XI — первой половины XII в. Это свиде
тельствует о значительной роли воинов в начальной истории города и еще раз подтверж-
дает военный характер начального поселения. Большие размеры укрепленной части города
характер укреплений, значительный удельный вес оружия и предметов снаряжения конного
воина-дружинника в общей массе находок, происходящих из нижних горизонтов, — все это
позволяет прийти к выводу, что Минск возник как военное поселение, как южная порубеж-
214
Древние города Беларуси
ная крепость Полоцкого княжества. Нам представляется наиболее вероятным предположе-
ние, что возникновение Минска может быть связано с именем Всеслава Брячиславича. Город
был передан в удел второму по старшинству сыну Всеслава Глебу и закрепился за его потом-
ками. Во время раскопок была найдена свинцовая вислая печать Глеба. Превращение Мин-
ска в центр удельного княжества способствовало возрастанию его политической и военно-
административной роли среди других городов Полоцкой земли и создавало благоприятные
возможности для развития в нем ремесла и торговли. Следует, однако, заметить, что попытки
обнаружить за пределами крепости посад, который бы относился к домонгольскому периоду,
не принесли успехов. Минск долгое время оставался прежде всего военно-административным
поселением и резиденцией князя.
Поскольку название Минска стало одним из аргументов, по которому А. Н. Ясинский пред-
лагал искать город в другом месте, считаем необходимым коснуться и этого вопроса. Название
населенного пункта далеко не всегда может объяснить его характер и тем более указать на ме-
сто, где он возник. Не всегда также можно объяснить, по каким мотивам то или иное поселение
получило свое наименование, особенно если поселение возникает не стихийно, а возводится
волею князя. При таких обстоятельствах возможны и субъективные решения основателя по-
селения. Вариантов объяснений происхождения названия поселения может быть несколько.
Проще, когда название связано с именем основателя или владельца поселения. Но оно может
также зависеть от многих обстоятельств, для нас непонятных или неизвестных. Что касается
Минска, то связь его названия с именем реки наиболее вероятна. Таких древних населенных
пунктов с именами, полученными от названий рек, на территории Беларуси известно доста-
точно много (Полоцк, Витебск, Слуцк, Пинск, Орша, Свислочь и др.). Находит свое объясне-
ние и имя Минска, при этом — в местном топонимическом материале. По наблюдениям ис-
следователя белорусской топонимики В. А. Жучкевича, гидронимы с корнем «мень» известны
и в пределах современного Минска. Судя по актовым материалам, недалеко от Минского зам-
чища, в районе современных улиц Грибоедова, Заславской и Совхозной, а также к юго-западу
от станции Минск-Товарная имелись названия типа «Менка», «Верхмень» [Жучкев/ч В. А., 1967].
Топоним «Верхмень» образован от двух основ: «верх» и «мень». Первоначально он мог озна-
чать «верховье речьки Мень» [Жучкевич В. А., 1974. С. 48]. Этимологически балтийский гидро-
ним «мень» означает «маленькая». Следовательно, в пределах современного Минска была та-
кая маленькая река под названием «Мень» или с близким названием от корня «мен». Скорее
всего, она огибала крепость с севера, и остатки ее устья хорошо заметны на исторических
планах Минска XVIII и XIX вв. От нее город и получил свое название. Со временем речка, веро-
ятно, пересохла или затерялась где-нибудь, возможно, в заболоченной низине, которая про-
стиралась к северу от замчища. На карте Минска 1772 г. на этом месте имеется надпись «Blato»
(болото). Не исключено также, что эта речка была позже переименована в Немигу по имени
проходившей рядом древней немизской дороги или возникшей на ней улицы с тем же назва-
нием. Но доказать это пока не представляется возможным.
Завершая обзор материалов, имеющих отношение к проблеме возникновения городов,
считаем необходимым подчеркнуть, что наша попытка выделить некоторые общие моменты
в начальной истории древних белорусских городов и наметить пути развития некоторых из
них во многом носит характер предварительных выводов. Степень изученности городов раз-
лична, и это ограничивает наши возможности в выявлении общих закономерностей.
В большинстве случаев все еще недостаточно материалов для сравнения их между собой
по совокупности различных факторов. Будущие исследования, несомненно, внесут соответ-
ствующие коррективы в предлагаемую схему.
Основываясь на имеющихся материалах, можно прийти к выводу, что большинство «летопис-
ных городов» возникли в качестве укрепленных пунктов на новом месте; они не были непосред-
ственно связаны с предшествовавшим первобытным или сельским поселением общинников.
215
Раздел If Поселения и хозяйство
Глава 8
Это наводит на мысль о волевом решении, определившем возникновение многих городов
Беларуси. Не противоречит ли это общему теоретическому положению об определяющей
роли социально-экономических факторов, вызвавших к жизни поселения нового типа как
центров ремесла и торговли? Отнюдь нет. Пока не сложились соответствующие социально-
экономические условия, таких поселений на Руси не было. В основе большинства городов
лежали такие феодальные поселения, как крепость-замок, военно-административный или
феодально-административный центр округи, а также боярская усадьба. Все эти типы поселений
обладали рядом преимуществ, способствовавших накоплению в некоторых из них ремесленно-
торгового элемента, что вело к перерождению начального поселения в настоящий город. Мно-
гие феодальные поселения имели тенденцию к превращению в города, но далеко не все они
ими стали. Возможность такого превращения определялась социально-экономическими факто-
рами. И в этом тоже проявляла себя объективная закономерность. Многообразие путей форми-
рования городов, различия в темпах их развития, не всегда поддающиеся объяснению зигзаги
в исторических судьбах отдельных поселений являются причиной того, что бывает трудно дать
точное определение их сущности на каком-то этапе их истории, отличить город от феодальной
военной крепости или замка, развивавшихся по пути превращения в города.
В истории древних городов Беларуси различимы два этапа. На первом, особенно харак-
терном для ранних городов X—XI вв., поселение часто ограничивалось крепостью, достаточно
большой по площади, чтобы вместить не только феодальную знать, но и ремесленников с их
мастерскими. Условия дальнейшего роста определялись преимущественно состоянием сель-
ской округи, с которой они все больше и больше стали составлять единый взаимосвязанный
социально-экономический организм. При особенно благоприятных условиях для развития го-
родской экономики поселение, разрастаясь, выходило за пределы крепости, формируя новый
неукрепленный район — посад. Появление посадов знаменовало новый этап в истории горо-
дов, придавало им специфический городской облик. Но таких городов в рассматриваемое вре-
мя было меньше, чем городов без посада. Появление посадов в основном приходится на XII в,
8.2. Планировка и застройка городов
По своим размерам, внешнему виду, структуре, планировке и застройке древнерусский
город несопоставим с поселениями предшествующего периода. Письменные источники на-
зывают в нем отдельные крупные районы, выполнявшие определенные функции и отмечен-
ные характерными признаками. Получить научное и приближенное к реалиям представление
о внешнем облике древнего города стало возможным благодаря археологическим исследо-
ваниям, особенно в таких городах, как Минск, Полоцк, Брест, Гродно, Друцк, Витебск, Давыд-
Городок и ряде других, культурный слой которых хорошо сохраняет дерево. И все же вскрытые
в них площади составляют крайне незначительную часть в сравнении с общей территорией
этих городов (рис. 62).
Древнерусские города обычно состояли из двух основных частей: внутренней крепости —
детинца (от слова «детский», каким называли младших дружинников) и окружающего ее по-
сада, называемого иногда предградьем или окольным градом. Наличие этих частей в ранне-
феодальных городах, расположенных на территории Беларуси, отмечено летописью только
однажды. В 1274 г. во время войны между галицким и литовским князьями Лев Галицкий, по-
дойдя к Новогородку (Новогрудку), «взя околний город с татары, а детинец остался» [Лето-
пись по Ипатскому списку. 1872, С. 576] (рис. 63).
Недвусмысленное указание на наличие запирающейся крепости в Минске имеется в запи-
си под 1067 г., повествующей о борьбе полоцкого князя Всеслава с южнорусскими князьями
(«меняне затворишася в граде»), и под 1116г., когда при длительной осаде города Мономахом
минский князь Глеб отстоял крепость.
216
Древние города^еларуси
®ис. 62. Остатки древней застройки Бреста
Деление городов на детинец и посад в большинстве случаев отчетливо прослеживается
топографически. Археологические раскопки и обследования летописных городов на терри-
*ории Беларуси позволили выделить во многих из них территории, являвшиеся их детинцами,
также наметить пути распространения городских посадов.
Общим внешним признаком детинцев является их господствующее положение на местно-
ти. Это обстоятельство находит объяснение в самом назначении детинцев, в той роли, кото-
рую они выполняли в качестве военных крепостей. В большинстве случаев детинцы занимали
"ерритории, имеющие наилучшую естественную защищенность.
Приблизительно в половине городов внутренние крепости располагались на мысах у впа-
дения речки или ручья в большую реку. Иногда мыс образовывался рекой и глубоким оврагом,
'экое расположение укрепленной части продолжало традицию городищ железного века. При
'иянии двух рек формировались детинцы Полоцка, Турова, Витебска, Бреста, Орши, Гродно,
1луцка, Копыси, Рогачева (рис. 64).
Детинцы некоторых городов размещались на отдельно стоящих естественных возвышен-
-остях, господствующих над окружающей местностью. Часто они отделялись от прилегающих
лато оврагами (Друцк, Клецк, Лукомль, Мстиславль, Кричев, Чечерск, Мозырь, Волковыск).
Классификация городов по форме, размерам и расположению на местности, которую обычно
отменяют к городищам железного века, не дает точного представления о топографии города
• вообще касается лишь укрепленной его части, поскольку в отличие от городищ железного века
:оода постоянно увеличивались в площади и меняли свою конфигурацию. В отношении же де-
-»цев такая классификация далеко не бесполезна для изучения самого начального периода
«сгории городов, когда их заселенные площади по существу вмещались в границы территорий,
горые потом станут их детинцами. Можно предполагать, что значение того или иного города,
*акже время его возникновения, получили в какой-то степени отражение в форме, размерах
217
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 8
*>/Л
4/Z
''//Л,
Борисоглебская церковь
Рис. 63. План-схема
древнего Новогрудка
Рис. 64. План Брестского городища
218
Древние города Беларуси
и топографии их укрепленных частей. Нельзя не заметить, что абсолютное большинство горо-
дов, появившихся на страницах летописи с IX по XI вв. включительно, имеет мысовое располо-
жение. Мысовой тип города следует, таким образом, признать наиболее древним.
Формы детинцев в значительной степени обусловлены рельефом местности. Это обстоя-
тельство, по-видимому, сказалось и на размерах детинцев, по крайней мере, на начальном
этапе их существования. Конечно, со временем, по мере разрастания города и увеличения
его ремесленно-торгового и политического значения и сами детинцы могли территориально
расшириться, включив в себя частично районы, входившие ранее в посад.
Детинцы являлись не только военными крепостями, но и районами, где селились преиму-
щественно привилегированная часть городского населения, представители господствующего
класса феодалов — князь, дружинники вместе со своей челядью, белое духовенство. Инвен-
тарь из раскопок детинцев обычно подтверждает принадлежность их обитателей к аристо-
кратической части городского населения.
Такое можно наблюдать в Гродно. Инвентарь из раскопок Замковой горы с несомненно-
стью свидетельствует о том, что среди обитателей начального поселения (слой XI в.) были бо-
гатые конные воины — дружинники [Воронин Н. Н., 1954. С 38].
В XII—XIII вв. Замковая гора становится кремлем княжеского города, резиденцией князя
и его окружения. В центре ее отстраивается большой кирпичный храм — Нижняя церковь,
что, по-видимому, характерно для всех детинцев. Такие храмы мы имеем в полоцком и витеб-
ском детинцах, в Турове, в Минской крепости и др. Очевидно, остатки их будут обнаружены
со временем и на территории детинцев других раннефеодальных городов Беларуси. Однако
детинец не может в полной мере отражать экономическую природу города. Город как разви-
тый ремесленный и торговый центр не мыслим без посада. Именно в этом районе селилось
население, непосредственно занятое в производстве (рис. 65).
Посады раннефеодальных городов Беларуси изучены хуже. Долгое время наши знания
о них ограничивались скудными материалами разведок. Только недавно проведены раскоп-
ки на территории посадов в Полоцке, Витебске, Гомеле, в меньшей степени — в Новогрудке,
Пинске и ряде других городов. По некоторым пунктам мы можем отметить лишь факт наличия
в них посадов и наметить направление их распространения. Но очертить сколько-нибудь точ-
но территорию посадов мы пока не можем. В отличие от детинцев, посады обычно не имеют
ярко выраженных границ. Лишь разведочные шурфы, а также зарегистрированные при зем-
ляных работах выходы домонгольских слоев позволяют составить некоторое представление
о территории посадов в ряде городов Беларуси. Так, в Полоцке, кроме Верхнего замка, являв-
шегося детинцем города, были заселены так называемый Нижний замок и Заполотье.
В Гродно выходы древних культурных слоев отмечены на расстоянии более 1/2 км от Зам-
ковой горы. Как отмечал Н. Н. Воронин, в XVI в. «часть города на берегу Немана выше Замко-
вой горы называлась Подолом, сюда вела Великая улица [Воронин Н. Н., 1954. С 17] (рис. 66).
Такие названия типичны для топонимики древнерусских городов. Более точно очертить
территорию гродненского посада пока не представляется возможным. Несомненно, что ре-
месленный район простирался к востоку и северо-востоку от крепости, занимая прежде всего
соседнее с ней плато так называемого Нового замка.
Крупные раскопки на территории посадов в последние годы были проведены в Гомеле
(О. А. Макушников), в Полоцке (С. В. Тарасов, Д. В. Дук), в Заславле (Г. В. Штыхов и Ю. А. Заяц),
в Витебске (О. Н. Левко, Т. С. Бубенько, Л. В. Колядинский).
Посады древнерусского периода выявлены в Слуцке, где, как показали разведывательные
работы, помимо Верхнего замка, была заселена также территория, известная под названием
Нижнего замка. В1956 г. во время строительных работ к западу от Верхнего замка на глубине
2 м были обнаружены деревянные мостовые, которые, по-видимому, относятся ко времени,
близкому к домонгольскому.
219
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 8
Рис. 65. Планы укрепленных частей некоторых городов Белой Руси: 1 — Витебск; 2 — Туров; 3—Друцк;
4 — Полоцк; 5 — Гродно; 6 — Новогрудок; 7 — Минск; 8 — Брест. А — детинец; Б — окольный град; В — посад
220
Древние города Беларуси
Рис. 66. Схема топографии
древнего Гродно:
1 — Коложа; 2 — Замковая гора;
3 — Новый замок.
Кружками отмечены выходы
домонгольских слоев
Сложнее обстоит вопрос с посадом в Минске. Большие раскопки, проведенные за преде-
лами крепости в 1974 г. в районе ул. Торговой, вопреки предположению, не выявили древне-
оусских напластований. Однако в самое последнее время остатки поселения древнерусского
периода были обнаружены на территории Верхнего города, хотя в культурном слое не найде-
но ни одного стеклянного браслета, обильно представленного в культурном слое Замчища.
Очевидно, минская крепость была окружена несколькими поселками сельского типа, не со-
ставлявшими тогда единой территории древнего города.
Соотношение между площадями, занятыми детинцем и посадом, постоянно менялось,
'ород рос в основном за счет пришлого населения, оседавшего главным образом в поса-
де. По мере разрастания города и увеличения его ремесленно-торгового значения разница
между территориями детинца и посада должна была прогрессивно увеличиваться в пользу
оемесленно-торгового района. Такова была тенденция территориального развития города.
Основой внутренней планировки раннефеодальных городов, как и теперь, являлись ули-
ды. Их мостовые обнаружены при раскопках и во время случайных земляных работ в Минске,
'оодно, Бресте, Друцке, ДавыдТородке, Пинске, Слуцке. Лучше всего внутренняя планиров-
ка изучена в Минске, где масштабы археологических исследований были значительнее, чем
з других городах Беларуси (рис. 67).
Здесь в восточной части детинца вскрыто несколько улиц. Одни из них являлись главными
магистралями этого района города, составляя основу его планировки, другие служили неболь-
шими переулками и тупиками, связывавшими с основной улицей отдельные дворы (рис. 68).
Главной магистралью на исследованном участке была улица, шедшая к городским воротам
з направлении с севера на юг; она была вскрыта на протяжении около 40 м (рис. 69).
Поскольку деревянные срубы вплотную примыкали к уличной мостовой, то и ширина улиц
:пределялась шириной мостовой. Ширина описываемой улицы равнялась 3,5 м. Еще были
лицы, примыкавшие к ней с запада и востока. Их ширина колебалась в пределах от 2,2 до
2.5 м. В Гродно две вскрытые улицы имели ширину около 2 м.
221
нско*9®090
осг*10
Древние города Беларуси
Рис. 69. Уличная мостовая в Минске
Перекрытие улиц деревянными мостовыми подчас вызывалось простой необходимостью.
Чрезвычайная насыщенность городского грунта навозом и кухонными отбросами делало
почти невозможным в условиях влажного климата нормальное передвижение по улицам,
лишенным замощения, особенно в период дождей. Вот почему наряду с улицами мостились
и подходы к постройкам, и внутренние дворы.
В сооружении мостовых можно отметить несколько оригинальных технических приемов
(рис. 70).
Основными элементами деревянных мостовых являлись продольные лаги и укладывав
шиеся на них поперечины. В зависимости от ширины улицы мостовые имели либо три, либо
две параллельные лаги. Последние укладывались на толстые поперечные плахи, в чашки,
которые в них вырубались. Но чаще новый настил укладывался непосредственно на старый.
Диаметр плах равнялся 25-30 см и превосходил диаметр лаг. Длина их, естественно, зависела
от ширины улиц, но во всех прослеженных случаях она была несколько меньшей, чем дли-
на верхних поперечин той или иной мостовой. Плахи укладывались на приблизительно оди-
наковом расстоянии одна от другой (около 2 м). Сверху лаги покрывались плотно пригнан-
ными друг к другу поперечинами, в качестве которых использовались жерди, тесины или те
и другие одновременно. В Минске замечено, что в более древних мостовых поперечины чаще
представлены жердями со стесанной иногда верхней стороной. Жердевые поперечины име-
ли часто вырубы в нижней стороне. Этими вырубами они укладывались на лаги.
Древнерусские плотники достигли в своем деле высокого совершенства и изобретатель-
ности. Мостовые, как и многие другие деревянные сооружения, выполнялись без единого
гвоздя (рис. 71).
223
224
Древние города Беларуси_______________________________ ___ ______________________
В III ярусе одной из мостовых Минского замчища (XIII в.) в боковом лаге устраивался внеш-
ний бортик, в который упирались своими концами поперечины. Такой прием применялся
и в Гродно.
Отметим еще одну весьма прочную конструкцию мостовой другой улицы Минска этого же
времени. Плотно пригнанные друг к другу тесаные доски укладывались на двух лагах. Одни их
концы примыкали к постройкам, другие были впущены в продольный желоб прямоугольной
в сечении плахи. Последняя удерживалась на месте двумя колышками, вбитыми рядом с нею
с внешней стороны. Судя по описанию, подобным же образом была устроена одна из мосто-
вых 26-го яруса в Новгороде, относящаяся к концу XI в. [Колчин Б. А., 1956. С. 111].
С благоустройством следует связывать не только замощение улиц, но и устройство в не-
которых городах дренажной системы. Деревянный желоб для отвода лишних вод был обнару-
жен в Минске, в проходе в крепость.
Основным и господствующим типом жилых и хозяйственных построек в раннефеодальных
городах Беларуси являлся деревянный наземный сруб. Наряду с наземными срубами в неко-
торых городах (Волковыске, Мозыре) возможно существование и полуземлянок.
Жилые избы в большинстве случаев представляли собой четырехстенные срубы, имеющие
в плане форму квадрата. Их размеры колебались в пределах от 3,5x3,5 м до 5x5. К жилой по-
стройке вплотную примыкали хозяйственные сооружения (хлев, амбар, конюшня), размеры
которых были несколько меньшими (от 3,2x3,2 м до 4x4). Вместе с небольшим внутренним
двориком, покрывавшимся иногда легким навесом (Гродно, Минск), весь этот комплекс со-
ставлял одну усадьбу горожанина. От улицы усадьба отгораживалась деревянным забором
различной конструкции (рис. 72). Чаще всего это был частокол из вкопанных в землю вплот-
ную друг к другу нетолстых бревен. Некоторые заборы состояли из толстых столбов, в пазах
которых были закреплены концы горизонтальных жердей. Известны и так называемые веноч-
ные ограды (рис. 73). В городской двор можно было попасть только с улицы, через ворота,
укрепленные на вертикальных столбах посредством выступающих штифтов. Точно также кре-
пились и двери построек.
Рис. 72. Остатки забора. Минск
Рис. 73. Типы изгородей
(по материалам раскопок Минска)
225
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 8
Чрезвычайная скученность построек — характерная черта раннефеодальных городов.
Городские дворы в Минске занимали площадь в 150-250 кв.м. Приблизительно такими они
были и в других городах Западной Руси. Однако следует заметить, что такие размеры были,
очевидно, присущи лишь городским дворам, расположенным в детинцах, территория кото-
рых была ограничена. В посадах размеры усадеб могли быть более значительными. Если со-
поставить размеры городских дворов с территорией тех поселений, общая площадь которых
известна, то численность населения большей части средних городов в рассматриваемый пе-
риод можно определять в пределах от 1,5 до 5 тысяч человек.
Характерной чертой города была исключительная устойчивость внутренней планировки.
Расположение улиц, городских дворов и отдельных сооружений в течение очень длительного
времени постоянно. В Минске, например, можно было наблюдать, как погибшие от пожара
либо обветшавшие от времени постройки вновь воздвигались на том же самом месте, часто
врубались в сохранявшиеся венцы прежних срубов. При этом повторялись не только старое
расположение и ориентировка, но и их размеры. Не менялось и назначение построек. Так, на
месте построенной в XII в. в Минске жилой избы за два с половиной столетия было последова-
тельно сооружено пять срубов, три из которых имели абсолютно одинаковое расположение
и каждый последующий ставился на венцы, остававшиеся от прежней постройки. Только са-
мый верхний сруб XIV-XV вв. был несколько сдвинут в сторону. Но и он не вышел за пределы
той же усадьбы. Впрочем, следует также иметь в виду, что сооружение срубов на месте разру-
шенных давало и существенные практические выгоды. Отложившиеся в процессе жизни го-
рода культурные напластования, особенно в местах с повышенной влажностью почвы, пред-
ставляли известную помеху строительному делу. Поставленные на таком грунте постройки
давали сильную усадку. Это неоднократно можно было наблюдать на некоторых постройках
древнего Минска. Использование в качестве своего рода фундаментов остатков погибших
сооружений делало ненужным укрепление грунта, сооружена пециальных «стульев» и т. д.
Вот почему и внутри усадеб перепланировка был очень редким явлением.
Рис. 74. Реконструкция застройки восточной части Минска
226
Древние города Беларуси
В свою очередь, и описанная усадьба за весь этот период не изменяла своих границ. Повто-
ряемость размещения построек на одних и тех же определенных участках нельзя объяснять
только силой многолетней традиции, привившей известные вкусы к той или иной планировке.
На примере Минска можно было наблюдать, как после пожара, уничтожившего в первой по-
ловине XIII в. значительную, по-видимому, часть города, он был заново отстроен и в точности
повторил прежнюю планировку. Очевидно, что за городскими дворами прочно закреплялись
определенные участки. Они стали собственностью владельца двора или переданы ему князем
во владение. Всякие перестройки не могли поэтому выходить за границы этих очерченных
территорий. Устойчивость расположения отдельных городских дворов-усадеб определялась,
таким образом, известными правовыми нормами (рис. 74).
В техническом отношении как жилые, так и хозяйственные постройки выполнялись одина-
ково. Круглые, чаще всего сосновые, бревна связывались по углам в обло с остатком. При этом
способе чашки вырубались в верхней стороне нижнего бревна приблизительно 20 см от края
(рис. 75). Применение способа соединения венцов «в охряпку», при котором вырубы делались
с верхней и нижней сторонах бревна, а также возведение построек столбовой конструкции,
судя по раскопкам в Минске, становятся известными с XIV в. При этом столбовая техника ха-
рактерна для хозяйственных сооружений (рис. 76).
Обычно срубы ставились на «стулья», в качестве которых использовались вертикальные
сваи, отдельные плахи и валунные камни или плинфы. Часто фундаментом построек служили
остатки предыдущих, сгоревших или разобранных сооружений, при этом новый сруб ставился
на сохранявшиеся венцы старого. Для более плотного скрепления бревен в верхней стороне
их делался продольный паз. На некоторых постройках в Минске и Гродно между венцами за-
мечено конопачение мхом. Стены срубов, как правило, возводились из круглого леса. Интерес-
но, что на бревнах некоторых минских и брестских срубов сохранились вертикальные насечки,
обозначавшие номер бревна в стене, причем счет велся от нижнего бревна. Это указывает на
то, что сруб сначала собирался на стороне и после усадки переносился в городской двор, где
собирался в той же последовательности. Такой прием широко использовался и используется
з белорусской деревне. Некоторые постройки сохранили остатки дверных проемов (рис. 77).
Наряду со срубами, сооруженными из круглых бревен, в некоторых городах (Минск, Грод-
но, Давыд-Городок) при раскопках встретились одиночные постройки, сложенные из прямо-
угольных в сечении брусьев стесанных с четырех сторон бревен.
-jc. 75. Жилая постройка XII в. в Минске
227
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 8
Рис. 76. Конструктивные детали постройки:
I — угол; 2 — дверь; 3 — дверной проем
Рис. 77. Остатки дверного проема
постройки древнего Минска
Рис. 78. Крепление концов досок пола в одной из минских построек
Почти во всех сооружениях, независимо от того, являлись ли они жилыми избами или
хозяйственными постройками, обнаруживаются остатки деревянного пола. Пол настилался
в основном двумя способами. В одних случаях плотно пригнанные друг к другу тесаные доски
укладывались на подпольные лаги, врубавшиеся между 2 и 3 или 3 и 4 венцами сруба. В дру-
гих — доски пола укладывались на отдельные толстые плахи, положенные непосредственно
на грунт. Настил пола чаще всего ничем не скреплялся ни с лагами, ни со стенами сруба. Толь-
ко в отдельных постройках Минска и Гродно концы тесин пола были зажаты между венцами.
Иногда доски укладывались на грунте без лаг. Это часто делалось при подновлении пола, осо-
бенно в хозяйственных постройках. Плинтус, прибитый деревянными гвоздями к полу, был
выявлен в одной из минских построек XIV в. (рис. 78).
228
Древние города Беларуси
Непременной принадлежностью жилой избы являлась печь. Обыкновенно ее помещали
в углу избы. Одна из печей, выявленная при раскопках на Минском замчище, была устроена
следующим образом. В юго-восточном углу избы XII в., справа от входа, своеобразной рамкой
из тесин был отгорожен участок размером 1,6x1,4 м (рис. 79).
Одну сторону этой рамы составляла поставленная на ребро доска шириной в 24 см. С внеш-
ней стороны она удерживалась двумя вбитыми по краям колышками. Другая сторона рамы
была образована рядом из вертикально вкопанных плотно одна к другой семи тесин. Отгоро-
женное пространство было заполнено сырой глиной с редкими вкраплениями мелких камней.
Это сооружение высотой в 25 см явилось платформой, на которой была сбита глиняная сводча-
тая печь, не имевшая дымохода и топившаяся «по черному» (рис. 80).
Рис. 79. Под печи
с остатками
деревянной основы
стенок
^ис. 80. Реконструкция печи по материалам раскопок Минска
229
Раздел!! Поселения и хозяйство
Глава 8
Рис. 81. Типичный план жилой избы
Рис. 82. Интерьер жилой городской постройки XII в. Минск
230
Древние города Беларуси
При изучении остатков некоторых печей в свободном углу часто обнаруживается массив-
ный столб, который, очевидно, являлся опорой конструкции места для сна. По аналогии с эт-
нографическими материалами, от такого печного столба к противоположной стене избы шли
два бруса. Нижний был опорой полатей, верхний — нар. Такое двухъярусное ложе составляло
основной элемент «неподвижной мебели». Материалы археологических раскопок позволяют,
таким образом, достаточно уверенно реконструировать интерьер жилой постройки (рис. 81).
Для больших семей, живших в небольших по площади срубах, только таким образом можно
было решать проблему ночлега (рис. 82). Следует заметить, что подобный интерьер был при-
сущ и постройкам, в которых жили далеко не бедные люди. Как видим, реальные материалы
не совпадают с нашими представлениями о великолепных «хоромах» и комфортной жизни
горожан.
Для древних городских жилищ Беларуси характерно отсутствие подпольных ям. Наличие
такой ямы отмечено только в одной постройке в Гродно [Воронин Н. Н., 1954. С 34].
Жилые городские постройки в домонгольское время имели, по-видимому, двухскатные
кровли на стропилах и покрывались тесаными досками. Одно стропило было найдено в Мин-
ске в слоях XIII в. Крыши многих построек (прежде всего хозяйственных) покрывались теса-
ными досками. При этом доски одного ската были длиннее досок другого ската и выходили за
пределы гребня крыши, прикрывая его от осадков. Такая техника была широко распростране-
на в белорусской деревне до конца XIX в.
В Минске было найдено бревно («самец») от сужающегося кверху фронтона (рис. 83). На
внешней стороне «самца» имеется вырез, через который должен был проходить брус, скре-
плявший бревна фронтона. Такую конструкцию можно обнаружить и теперь в некоторых ста-
рых деревенских постройках.
эис. 83. Детали верхних частей построек. Минск: 1 — «самец» фронтона; 2 — кокошина
231
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 8
Рис. 84. Макет минского двора
В Минске же найдена деревянная «коко-
шина» («курица»), назначение которой хоро-
шо известно по этнографическим материа-
лам. На «кокошинах» (по 2-3 с каждой сто-
роны крыши) закреплялась доска («закры-
лина»), в которую упирались нижние концы
досок крыши.
Таким образом, мы располагаем достаточ-
ными материалами, позволяющими сделать
научную реконструкцию древних городских
построек. Подобная конструкция просуще-
ствовала почти 800 лет (рис. 84, 85).
Рис. 85. Реконструкция минского городского двора XII в.
Есть основания предполагать, что в городах были и многоэтажные деревянные постройки.
Около одной из минских построек сохранилась нижняя часть наружной лестницы, которая,
очевидно, вела на второй этаж, а может быть, и выше (рис. 86). Другая срубная постройка от-
личалась более крупными размерами, чем остальные. Бревна ее стен были наращены и, что
интересно, в ней не было обнаружено ни пола, ни печи на том уровне, где они обычны для
жилых построек. Это позволяет предположить, что пол у нее был устроен выше, чем у других,
и, всего вероятнее, она была многоэтажной.
Очень редко встречаются (преимущественно хозяйственного назначения) постройки стол-
бовой конструкции и полуземлянки. В Минске была раскопана одна хозяйственная постройка
с четырьмя угловыми столбами и стенами, выполненными плетнем (рис. 87).
232
Древние города Беларуси
Рис. 86. Крылечная лестница. Минск
Кроме обычных и достаточно стандартных
жилых построек срубного типа, удалось об-
наружить представленные пока единицами
остатки каменных гражданских сооружений
(Полоцк, Гродно), в интерпретации которых
у исследователей нет единства. Очень инте-
ресная постройка богатого боярина была от-
крыта Ф. Д. Гуревич на территории Окольного
города в Новогрудке. Площадь дома состав-
ляла около 75 кв. м, а его стены были ошту-
катурены и расписаны фреской. Дом имел
застекленные окна, о чем свидетельствуют
находки нескольких десятков фрагментов
Ямс. 87. Остатки плетеной постройки
Эревнем Минске
оконниц диаметром 20-22 см [Гуревич Ф. Д.,
1964. С. 98].
Архитектурным украшением городов бы-
ли величественные каменные храмы и кня-
жеские хоромы, резко контрастировавшие
с рядовой застройкой. В Полоцке на терри-
тории детинца была открыта часть кирпич-
ной постройки, которая могла быть связана
с дворцовым комплексом, принадлежавшем
полоцким князьям.
В Верхнем замке Гродно открыта прямоу-
гольная в плане кирпичная постройка, ко-
торая могла быть княжеским теремом (Тру-
сов О. А., 1983. С 362-363).
До наших дней дошли лишь некоторые из
множества величественных храмов рассма-
триваемой эпохи, да и те в неузнаваемо иска-
женном позднейшими перестройками виде.
Благодаря архитектурно-археологическим ис-
следованиям на территории Беларуси выяв-
-ено более двадцати объектов древнерусского монументального зодчества. Их подробному
анализу в книге посвящен специальный большой раздел. Здесь же мы ограничимся общим
редварительным заключением.
Имеющиеся материалы неопровержимо свидетельствуют о том, что раннефеодальные
орода Беларуси прошли тот же путь исторического развития, что и другие города Древне-
русского государства. Сохранившиеся и открытые раскопками монументальные сооружения
раннефеодальной эпохи на территории Беларуси богаты своими художественными и техни-
ческими особенностями. Несомненно, что зодчие Беларуси внесли свой вклад в общую сокро-
•ищницу древнерусской архитектуры, обогатив ее своими оригинальными композиционны-
ми и декоративными решениями.
8.3. Городские укрепления
Древнерусский город немыслим без укреплений. До сих пор городские оборонительные
хзружения Западной Руси не были предметом специального изучения. Имеющаяся в литера-
• ое информация о них была получена в основном попутно при изучении культурного слоя
233
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 8
поселений, когда в раскоп попадала часть оборонительного вала. Специальные прорезки
вала делались редко. В лучшем случае производилась зачистка концов вала в местах прохода.
Однако в составленных разрезах стратиграфический рисунок не всегда соответствует рисун-
ку, выявляемому в разрезах нетронутой перекопами части вала. И это естественно, поскольку
рисунок в проезде бывает осложнен оползнями и искусственными подсыпками, неизбежны-
ми при возведении ворот в проходе. Описания оборонительных сооружений нередко сво-
дятся к подробной характеристике грунта насыпи валов, цвета, породы и т. д., что немного
дает для изучения системы сооружений, поскольку характер грунта насыпи больше зависит
от места, откуда он брался. А брался он из окружавшего вал рва и обычно не подбирался спе-
циально. Попадавшиеся темные включения культурного слоя нередко принимались за свиде-
тельства вторичной подсыпки вала с целью его расширения или увеличения высоты. Между
тем в большинстве случаев, это не что иное, как попавшие на насыпь включения культурного
слоя, отложившегося на поселении до момента возведения вала. Этот культурный слой чаще
всего принадлежал городищу железного века, территория которого была вторично заселена
в древнерусское время, или же раннему поселению сельского типа. Решить, что такие участки
культурного слоя в насыпи вала являются результатом его реконструкции, может только по-
вторяемость стратиграфического рисунка разрезов, сделанных в разных местах вала.
Сомнения возникают особенно при знакомстве с предлагаемыми реконструкциями назем-
ных навальных сооружений. Дело в том, что верхние части большинства городских валов под-
верглись разрушению в последующие годы, во время застройки и перепланировки города,
когда поверхность нивелировалась. К этому следует добавить, что сами остатки древних на-
вальных — как правило деревянных — сооружений, даже не будучи разрушенными до осно-
вания в последующие времена, истлевали и почти не оставляли следов. За остатки наземных
навальных конструкций принимаются случайные аномалии, не имеющие никакого отноше-
ния к искусственным укреплениям. На основании таких скудных и случайных объектов даются
искусственные реконструкции, не соответствующие тому, что было в действительности. К при-
меру, стены реконструируются как примитивные частоколы, что было совсем нетипично для
оборонительных сооружений Древней Руси.
Но даже и при столь скудной информации необходимо было бы обобщить все, что в той
или иной степени относится к оборонительному зодчеству, кодифицируя и обобщая не толь-
ко общерусские материалы, но и прекрасные данные, полученные при изучении некоторых
городов Западной Руси. К сожалению, такую работу пока никто не проделал.
Материалы свидетельствуют, что фортификационное зодчество в западных землях Руси
развивалось в том же направлении и теми же темпами, что и по всей Руси.
Основными элементами оборонительных сооружений в городах были земляной вал, ров,
навальная крепостная стена, въездная башня, служившая городскими воротами, башни в со-
ставе крепостной стены и отдельные башни за пределами стены. Практически все эти элемен-
ты в той или иной степени выявлены в древних городах Беларуси.
Система укреплений в полной мере отвечала специфике и историческому месту конкрет-
ного города.
Укреплялись прежде всего городские детинцы. Не случайно именно они назывались «гра-
дами» и занимали особое место в ряду древнерусских поселений. Как мы уже отмечали, рас-
положение детинцев в значительной мере определялось их расположением на местности
и использованием естественных защитных факторов. Особенно это касается наиболее ранних
городов. Именно им в большей степени присуще применение мыса (Полоцк, Лукомль, Орша,
Логойск, Туров, Пинск, Гомель и др.) С той же целью использовался естественный ландшафт.
Для защиты детинцы сооружались на отдельных холмах.
Валы. Представление о валах можно получить по насыпям, сохранившимися в некоторых
городах, где они не подверглись разрушению в более позднее время.
234
Древние города Беларуси
По-видимому, в своем первоначальном виде сохранился до наших дней вал древнего
Друцка. В высоту он местами достигал 10 м, У основания вала отмечено скопление крупных
валунных камней. Данные о наличии внутривальной конструкции сомнительны.
Столь же хорошо сохранился вал в Речице (до 10 м в высоту) и Копыси. Врезка в копысский вал
с внутренней стороны показала его древнее происхождение. В высоту он достигал 5,5 м от пло-
щадки городища. Позже, возможно, в XVII в., вал был расширен и увеличен в высоту еще на 2 м.
Вал в Новогрудке имел высоту около 6 м и с наружной стороны был облицован камнями
[Гуревич Ф.Д., 1981. С 83.115].
На «Шведской горе» в Волковыске вал был насыпан поверх небольшого культурного слоя
на высоту 4,5-5 м. Там же выявлены остатки бревен, уложенных поперек трассы вала. Но спе-
циальных конструкций не обнаружено. На Замчище вал был насыпан в XII в. на культурном
слое. В XIV в. он был реконструирован и доведен до 5 м в высоту [ЗверугоЯ. Г., 1989. С 83; он же,
1975. С 103-104].
Мощный вал был в Слуцке. При ширине у основания в 22 м его высота могла составлять от
4 до 6 м.
Неплохо сохранился вал в Клецке. Его высота составляла 3,5 м. Внутривальных конструк-
ций не выявлено.
Хорошо сохранились валы в Мстиславле и Чечерске (до 5 м в высоту). Вал Витебского де-
тинца имел высоту от 5,6 до 8 м при ширине 38 м. В XII в. появился укрепленный посад.
В целом же остатки валов были выявлены почти во всех городах, подвергшихся архео-
логическим исследованиям. Так, высокий вал и широкий ров окружали в Пинске окольный
город. Внешний южный склон вала был укреплен деревом, конструкция напоминала клеть.
Как полагает исследователь, первоначальная высота вала могла составлять 6-7 м, что вполне
вероятно, если учитывать большую ширину вала у основании (до 30 м). Позже насыпь была
снивелирована, а ров засыпан [Лысенко П. Ф., 1999. С 72].
В Минске, как показали раскопки, вал в основании достигал 22-25 м. При такой ширине
и известной крутизне склонов высота вала могла составлять от 5 до 8 м [Загорульский Э. М„
1982.С 161-162].
Вал, окружавший Гродненский детинец, имел ширину 10-15 м. Валом был окружен Сло-
нимский детинец. В одном из древнейших городов Беларуси —Турове валы были снивелиро-
ваны. То же случилось с валами Бреста, Гомеля и многих других городов.
В профиле валы имели ассиметричную форму: наружный склон был значительно круче
внутреннего и по отношению к горизонту имел от 30 до 45 градусов (в Минской крепости он
еще круче — 50-52 градуса). Внутренний склон имел от 25 до 30 градусов. На тыльной стороне
иногда имелась терраса.
В Минске внутренняя сторона вала имела ступенчатый профиль.
В некоторых случаях было замечено, что внешний склон иногда обмазывался глиной или
обкладывался крупным камнем. В Минске он был обложен дерном.
В Орше вал закреплялся бревнами по краю городища. Ядро вала состояло из насыпанной
красной глины.
Величественные земляные валы древних городов состояли не из одного только грунта.
Внутри валов археологи обнаружили деревянные субструкции. Лучше всего этот элемент
укреплений был изучен в Минске.
Мощная деревянная субструкция была обнаружена и изучена на юго-восточном участке
Минской крепости в специально заложенных раскопах на валу и на месте городских ворот
[Загорульский Э. М., 1982. С. 161-167]. Раскопки позволили живо представить, как она выгляде-
ла и как возводился сам вал. Вырисовывается следующая картина (рис. 88).
Прежде чем насыпать вал, вдоль его трассы укладывали в несколько рядов длинные сосновые
бревна, очищенные от веток и сучков. Расстояние между ними составляло около 4 м. Поскольку
235
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 8
Рис. 88. Остатки субструкции минского вала в раскопе III 1958 г.:
1 — один из бревенчатых накатов субструкции; 2 — торцы бревен субструкции
ширина вала в основании составляла от 22 до 25 м, было уложено 5-6 рядов таких бревен. Затем
они доверху присыпались песком и на них укладывался накат из бревен, уложенных поперек
трассы вала. Расстояние между бревнами наката — 20-30 см. Их тоже доверху засыпали песком,
и снова укладывались ряды бревен, шедших вдоль вала, которые затем засыпались песком. Лаги
покрывались новым накатом. Сохранилось 9 таких накатов, составивших высоту субструкции
от 3 до 4 м. По мере увеличения вала в высоту и, естественно, уменьшения его ширины, количе-
ство рядов продольных лаг сокращалось. Скрепления между бревнами наката и продольными
лагами не было. Только отдельные бревна укреплялись на месте колышками, вбитыми в землю
с двух сторон, хотя никакой конструктивной необходимости в этом не было.
Несомненно, такая деревянная субструкция должна была придать валу большую проч-
ность. Она задавала ему нужный профиль, облегчала задачу увеличения крутизны его на-
ружного склона. Внутривальная субструкция исключала возможность неприятелю прокопать
проход в валу во время осады города.
Описанное устройство деревянного основания вала можно было бы соотнести с так назы-
ваемой «решетчатой конструкцией», встречающейся в оборонительных сооружениях Польши
и Чехии. Это свидетельствует об общности развития фортификационного искусства на землях
Беларуси и в средневековой Европе.
Похожая субструкция была выявлена в Витебске и, возможно, имелась в некоторых других
городах Западной Руси, в валах которых удавалось проследить остатки дерева, — в Полоцке,
Браславе, Гродно, Давыд-Городке.
Остатки бревен, уложенных поперек трассы вала, были выявлены в Волковыске, но явной
субструкции там не обнаружено. Обгоревшие бревна встречались внутри вала в Лукомле. Од-
нако связаны ли они со субструкцией, определенно сказать пока трудно, поскольку на насыпь
вала там пошел также более древний культурный слой, отложившийся до воздвижения город-
ских укреплений. Поэтому следы дерева внутри вала могли быть связаны с разрушенными
постройками предшествовавшего периода.
Укрепленные валами и крепостными стенами города нередко обносились глубоким и ши-
роким рвом, который мог заполняться водой. Такие рвы чаще имелись у городищ мысового
типа, при выборе которых в качестве крепости особенно учитывались и широко использова-
лись естественные защитные факторы рельефа. Эта традиция берет начало в железном веке
и долгое время сохранялась на Руси. Городища такого типа легче всего было усилить рвом
с напольной стороны. Но городские рвы были намного шире и глубже рвов городищ железно-
236
Древние города Беларуси
го века. Если ров не был сплошным, то для прохода в город нередко оставлялся узкий переше-
ек. Если же ров полностью отрезал укрепленную часть города от плато, то проход был возмо-
жен только по мосту, перекинутому через ров. Летопись иногда описывает страшные сцены,
когда отступающие под натиском неприятеля воины или простые горожане в давке на узком
мосту под напором толпы падали в ров.
Остатки древних рвов сохранились во многие городах (Волковыск, Гродно, Заславль, Ло-
гойск, Чечерск, Рогачев, Гомель, Орша, Копысь, Мстиславль, Клецк и др.). Однако некоторые
города имели настолько мощные и надежные искусственные укрепления, что могли обхо-
диться и без рвов. Таким, например, был древний Минск, где не удалось обнаружить никаких
следов рва; не отражены они и в городской топонимике.
Навальные стены. Важнейшей составляющей городских укреплений была проходившая по
гребню вала крепостная стена. В абсолютном большинстве городов Беларуси ее сооружали из
дерева, и поэтому остатки древних городских стен до нас не сохранились или были разобраны
в последующие времена. При планировке, застройке и перестройках территорий бывших де-
тинцев во многих городах были снивелированы остатки валов, в которых могли быть какие-то
следы древних навальных сооружений. Только в редких случаях археологам удавалось заметить
остатки деревянных сооружений, возможно, оставшиеся от стен. Но они настолько фрагмен-
тарны, что совершенно недостаточны для научной реконструкции укреплений, и попытки вос-
создать конструкцию стен, основываясь на этих материалах, чреваты серьезными ошибками.
Так, в Орше на поверхности вала были обнаружены фрагмены сгоревших деревянных
конструкций, но структуру стены выяснить не удалось. Трудно согласиться с предлагаемыми
иногда реконструкциями городских стен в виде примитивных частоколов. Стоило ли тратить
столько усилий, (насыпать мощнейшие земляные валы и в течение нескольких лет рубить лес
для деревянной субструкции) чтобы завершить все это простым забором из вкопанных в зем-
лю столбов по гребню вала? Требования к фортификации городов тогда уже были более вы-
сокими. Иной была и квалификация строителей. Правы те исследователи военного зодчества
Древней Руси, которые реконструируют городскую оборонительную стену в виде плотно при-
мыкающих друг к другу трехстенных срубов, скрепленных между собой бревнами. Эти стены
могли быть двухъярусными с выступающим вторым этажом, что позволяло не только увели-
чить зону обстрела, но и «лить вар» на головы тех неприятельских воинов, которым удалось
под обстрелом забраться на вал и подступить к крепостным стенам.
Прямым подтверждением именно такой мощной и продуманной конструкции крепостных
стен является материал, полученный автором этих строк во время раскопок Вищинского зам-
ка [Загорульскй Э. М., 2004. С. 50-60] (рис. 89).
Пока единственными в своем роде являются материалы по устройству крепостной стены
в Гродно. В отличие от деревоземляных укреплений археологически исследованных горо-
дов Западной Руси, она (по меньшей мере, ее основания) была сделана из тонкого узкого
кирпича — плинфы. Остатки таких кирпичных стен были выявлены в 1937 г. Дурчевским на
самом мысе Замковой горы, на вершине склона в северной части Гродненского детинца. Поз-
же следы кирпичной стены (или ее основания) были открыты на южной и северной сторонах
городища, что позволяет предположить, что вся крепость могла быть окружена такой сте-
ной. Неоспоримым свидетельством того, что укрепления относятся к эпохе Киевской Руси,
является не только присущий тому времен особый вид кирпича, но и состав связующего рас-
твора — так называемая «цемянка из извести», в которую добавлен толченый кирпич. Такой
раствор использовался только в древнерусское время. Остатки стены на северной стороне
детинца были прослежены в длину приблизительно до 42-45 м. Ширина кирпичной стены
составляла 1,4-1,5 м. В стене сохранились два сквозных отверстия от деревянных связок. По-
верх каменной стены шли деревянные городни, которые сгорели в пожаре, по-видимому,
в конце XIII — начале XIV вв.
237
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 8
Рис. 89. Реконструкция городской стены. 1 — план конструкции части стены на городище Вищин;
2 — вид внутренней стены; 3 — внешняя сторона
На восточной стороне стена сохранилась в длину на 6 м и местами достигала в высоту 1,6 м.
Стена не имела фундамента, кладка делалась непосредственно на поверхности склона.
Башни. Особым видом оборонительного сооружения в системе фортификации городов
были башни. Их возникновение обусловлено изменениями в тактике взятия городов, когда на
место пассивной осады пришел штурм с использованием новой военной техники — камне-
метных машин («пороков») и стенобитных орудий.
Появление башен было закономерным следствием развития военного дела в феодальной
Европе, и земли Беларуси не составляли исключения.
Башни различались планом и общей композицией, использовавшимся строительным ма
териалом, местом их расположения в системе фортификации. Их функции были также раз-
личными и зависели от расположения и конструкции башен. Некоторые из них возводились
как дозорное сооружение на линии оборонительной стены и позволяли осуществлять обзор
местности. Другие располагались отдельно от крепостной стены и прикрывали подступы
к городским воротам. С такого рода башен можно было вести круговой обстрел, и нередко
они становились последним убежищем для горожан, когда неприятель врывался в город
и бои велись уже внутри крепости.
Первые каменные башни на территории Западной Руси появились во второй половине XIII в.
На основании летописных свидетельств и благодаря археологическим исследованиям,
проведенным П. А. Раппопортом, М. А. Ткачевым и другими, можно говорить о существовании
на Руси, по меньшей мере, 13 башен нового типа: определенно в четырех городах Западной
Руси (Гродно, Новогрудок, Брест, Каменец), 8 — на Волыни, одной — в Галицкой Руси. Есть так-
же основания предполагать существование оборонительных башен в Турове и Витебске.
В Гродно после гибели Нижней церкви в замке был построен Борисоглебский храм на Ко-
ложе. Ему, как думал исследователь этого города Н. Н. Воронин, по-видимому, предшество-
вало воздвижение каменных башен, остатки которых были открыты в западной и южной ча-
стях Верхнего замка. Об одной из них, вероятно, упоминает летопись под 1277 г. Башни были
сложены из кирпича на известковом растворе без примеси кирпичной крошки. Кирпич имел
несколько более крупные размеры, чем тот, который использовался при строительстве Ниж-
ней церкви. Южная башня, по-видимому, была квадратная в плане, 10x10 м. Первоначальные
размеры другой башни установить не удалось.
238
Древние города Беларуси
Рис. 90. Каменецкая башня XIII в.
Фасады южной башни, как и Нижней церкви, были украшены вставками из необработанно-
го камня светло-розового, темно-коричневого и серого цветов. Возможно, что верхняя часть
сооружения имела майоликовый полихромный убор.
Исследователь допускает, что башни могли соединяться между собой валами [Воронин Н. Н.,
'954]. Башни контролировали подступы к въездному мосту в замок и значительное простран-
ство вдоль его восточной и северо-восточной стен.
В Новогрудке на Замковой горе под поздней кирпичной башней «Щитовка» были обна-
оужены остатки более древней башни, построенной, по-видимому, в 60-70-х гг. XIII в. (Тко-
239
Раздел!! Поселения и хозяйство Глава8
чев. М.А., 1987. С /5]. В плане она, как и гродненская, имела квадратную форму 12x12 м и была
построена из больших тесаных камней на известковом растворе. Ее фундамент имел высоту
3,5 м. Башня входила в систему земляного вала и, располагаясь недалеко от въезда в замок,
обеспечивала дополнительную защиту крепостных ворот.
Описанные башни были органически связаны с земляным валом, составляя особый тип
оборонительной системы укрепленной части города.
Другой тип новой системы фортификации был представлен каменной башней, построен-
ной в Каменце. Это, на мой взгляд, самое великолепное архитектурное и фортификационное
сооружение такого рода, сохранившееся до наших дней (рис. 90, 91). Летописец дважды —
под 1276 и 1289 гг. — достаточно подробно рассказал об основании владимиро-волынским
князем Владимиром Васильковичем самого города Каменца [ПСРЛ. Т. II. Стб. 876, 925]. Во вто-
ром рассказе говорится также и о возведении в нем башни. Вероятно, поэтому в историче-
ской литературе сооружение башни датируют временем между 1276-1289 гг. Ее строитель-
ство связывают с именем Олексы, «мужа хитрого», хотя, согласно летописи, он, скорее — один
из приближенных князя, кому было поручено выбрать место для основания нового города,
а не строитель. Во всяком случае, современникам этот «столп камен высотою 17 сажней» (31 м)
представлялся сооружением, достойным восхищения, «подобен удивлению всем зрящим»
[ПСРЛ. Т. II. Стб. 925].
Действительно, это было величественное сооружение. Башня построена на высоком при-
горке у р. Лесны, имела шесть этажей с бойницами и могла разместить большой гарнизон.
Толщина ее стен достигала 2,5 м. Дополнительным укреплением башни были окружавшие ее
вал и глубокий ров.
Подобная башня, по словам летописца, была построена Владимиром Васильковичем
и в Бресте [ПСРЛ. Т. II. Стб. 925]. Там она не сохранилась, но во время раскопок на городище
была открыта часть фундамента квадратной в плане постройки из булыжников, скрепленных
«цемянкой». Возможно, это остатки той башни, о которой упомянул летописец. Не исключено
также, что именно эта башня показана на исторических планах Бреста XVIII в.
Рис. 91. Разрез Каменецкой башни
240
Древние города Беларуси
Каменецкая башня дает возможность представить общий облик и тех башен, крайне
фрагментарные остатки которых были обнаружены во время раскопок в других городах.
По-видимому, высота этих башен тоже была близкой к 30 м. Такую высоту имеют не только
Каменецкая, но и аналогичные башни в Польше, которые могли стать образцом и для неко-
торых башен Западной Руси. Так, строительство деревоземляных укреплений с одиночной
оборонительной башней было достаточно распространено в Малой Польше. Следует отме-
тить и тот факт, что формат кирпича волынских башен также близок размерам кирпичей, ко-
торый использовался при строительстве подобных башен в Малой Польше [Антипов И. В.,
1998. С. 194].
Все это позволяет говорить о влиянии на развитие системы укреплений некоторых горо-
дов Западной Руси фортификационного искусства Западной Европы, в частности, соседних
западных славян, у которых такие башни получили широкое распространение. По-видимому,
не случайно известные пока на территории Руси каменные башни «волынского типа» находи-
лись именно в западной части Белой Руси.
При сооружении башен использовался разный строительный материал — кирпич (грод-
ненские, брестская, туровская), кирпич и камень (новогрудская), камень (каменецкая). По-
разному были декорированы фасады башен.
Крепостные ворота. Город начинался с крепостных ворот. Они были его лицом, форми-
ровали первое о нем впечатление. Это один из важнейших неотъемлемых элементов лю-
бого древнего города. Устройству въездных ворот, их надежности и общему виду придава-
лось особое значение. Городские ворота не только запирали и отпирали въезд в город, но,
по всей видимости, были первыми городскими башнями, с которых осуществлялся обзор
местности и которые первыми принимали на себя удар противника, пытавшегося ворваться
в крепость.
Рис. 92. Остатки
древней минской крепости
на исторических планах
города XVIII-X1X вв.:
1 — трасса вала
на исторических планах:
2 — места обнаружения
следов древнего вала
в раскопках
241
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 8
Рис. 93. Часть воротной башни XI века в Минске
(раскопки 1960 г.)
Как и абсолютное большинство сооруже
ний подобного рода, городские ворота в Древ-
ней Руси строились из дерева. Только немно-
гие города — столица Руси и центры больших
княжеств — могли позволить себе соорудить
их из кирпича и камня. Именно по этой причи-
не деревянные ворота и воротные башни не
могли сохраниться до наших дней и о город
ских въездных сооружениях Древней Руси мы
можем судить лишь по каменным Золотым во-
ротам Киева, ныне восстановленным, и Влади-
мира. Вряд ли следует сомневаться в том, что
они служили образцами для князей, зодчих
и строителей, стремившихся по возможности
повторить их в дереве в своих городах. До-
шедшие до нас образцы столичных крепост-
ных ворот могут служить надежной основой
и для научных реконструкций таких объектов
в других городах Руси.
К сожалению, археологи, намечая и проводя раскопки в древних городах Беларуси, прак-
тически оставляли без внимания эти объекты. Между тем в большинстве случаев, местора
сположение древних городских ворот можно определить. Как правило, к ним вела главная
улица, нередко называвшаяся Великой, а на исторических планах городов XVIII-XIX вв. можно
увидеть зафиксированные остатки древних земляных укреплений, найти место, где вал раз-
рывался, потому что там когда-то и находились городские ворота (рис. 92).
Руководствуясь именно этими соображениями, автор этих строк предпринял попытку
отыскать и, насколько это было возможно, получить представление о воротах древнего Мин-
ска. Задача облегчалась тем, что не только исторические планы города, но и открытые в Мин-
ской крепости в результате многолетних раскопок древние замощенные деревом улицы со-
вершенно определенно указывали на место городских ворот. Важно было максимально точно
совместить исторические планы этой части города с местностью, на которой практически уже
не сохранилось признаков древнего рельефа. Произведенный расчет оказался правильным
и небольшой раскоп, заложенный в 1960 г., точно пришелся, как показали последующие рас-
копки, на замощенный въезд в город через ворота (рис. 93).
Было вскрыто 15 последовательно сооруженных с момента возникновения города и до
XIV-XV вв. настилов. Более поздние не сохранились. На уровне самого раннего настила была
выявлена часть стены дубового сруба, шедшего вдоль мостовой. Эта стена была раскопана на
протяжении 4,4 м. Были раскопаны ее северо-западный угол и часть северной стены на про-
тяжении 2,4 м. Западная стена сруба сохранилась на 4 венца, северная — на 3. Внутри сруба
параллельно его западной стене на расстоянии около 0,5 м от внешней стены проходила вто
рая стена, от которой сохранились 2 венца. Ее северные концы были пропущены через венцы
северной стены сруба. Таким образом, на стороне проезда сруб имел как бы двойную стену.
Дальше, на расстоянии 2 и 2,4 м от северо-западного угла сруба через венцы северной стены,
были пропущены еще две «стенки», которые также шли параллельно западной стене сруба
Одна из них имела 3 венца, другая — 1. Внутри сруб был заполнен чистым песком, в котором
не найдено ни одного предмета. Ничего того, что могло бы свидетельствовать о жилом на-
значении постройки, не было отмечено. Сруб целиком входил в насыпь вала, завершая его
в проезде. Есть все основания предполагать, что он был частью конструкции минских въезд-
ных ворот [Загорульский Э. М., 1982. С. 163-167].
242
Древние города Беларуси
Небольшие размеры раскопа не позволили полностью вскрыть это сооружение. Нельзя
было и расширить раскоп, чтобы включить в него территорию на противоположной сторо-
не улицы. Через это место прошел уже забетонированный новый проспект. Однако разме-
ры сруба, материал, из которого он сооружался, его место — все говорило о необычности
и монументальности сооружения. Были все основания предполагать, что на противоположной
стороне мостовой находилась такая же срубная конструкция. Обе они составляли элементы
городских ворот, и въезд в город можно было реконструировать не как простую проездную
башню, а как проход между двумя деревянными башнями, возможно, соединенными между
собой вверху (рис. 94). Аналогию минским воротам мы видели в Любече. Минимальная вы-
сота ворот определяется суммарной высотой вала и деревянной крепостной стены. В нашей
реконструкции ворот использован сравнительный материал, в частности вид деревянных ба-
шен Братского острога (XVI в.). Ширина прохода между воротными башнями определялась
шириной мостовой, которая составляла не более 4 м.
Сооружение башни мы относим ко второй половине XI в. Простояла она, однако, недолго
и уже в конце XI — начале XII в. была разрушена. Песок с вала засыпал остатки сруба и отло-
жился толстым слоем на первом настиле мостовой [Загорульский Э. М., 1982. Рис. 88]. Новый на-
стил был положен на пласт песка. Что привело к разрушению воротной конструкции и пере-
стройки, можно лишь гадать. Во всяком случае, первое полустолетие истории Минска было
отмечено рядом трагических событий.
Рис. 94. Реконструкция
минских крепостных ворот XI в.
243
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава £
После разрушения башня не была восстановлена в прежнем виде. В последующее врем=
край вала был опоясан группой столбов, которые шли почти по прямой линии вдоль мосто-
вой, а затем поворачивали в северо-восточном направлении [Загорульский Э. М., 1982. Рис. 89
Расстояние между столбами составляло 2-2,2 м. Возможно, что пространство между ними за
кладывалось деревом. Эта столбовая конструкция была вскоре обновлена. Не исключено, чтс
столбовая ограда была частью новой конструкции городских ворот. Позже восточная стена
проезда была несколько отодвинута к востоку, и ворота были перестроены. К сожалению, пс
указанным выше причинам мы вынуждены были ограничиться этим небольшим масштабом
исследования крепостных ворот и засыпать раскоп до лучших времен.
Новая возможность продолжить исследования этого замечательного памятника предста
вилась только через 24 года, когда точно на месте сохранявшихся под землей остатков ворот
древнего Минска решено было поставить станцию метро «Немига». Котлован под станцию
должен был полностью уничтожить ценнейший памятник нашей истории. Поразительно, чтс
об этих воротах я писал в книгах, посвященных итогам археологического изучения Минска
и предложил их реконструкцию, которая была помещена даже на почтовой марке, выпущен
ной в честь 900-летия Минска. Чертежи и фотоснимки остатков ворот, равно как и точное месте
их расположения, были также опубликованы. И, тем не менее, проектировщики этой линии ме-
тро и строители абсолютно проигнорировали этот факт. На обращения в директивные органы
нам отвечали, что технически изменить проект сооружения станции уже невозможно. При вы-
борке грунта под станцию, конечно же, натолкнулись на такое скопление древних деревянны»
конструкций, связанных с субструкцией вала и городскими воротами, что пришлось приоста-
новить земляные работы. Было-таки найдено техническое решение — несколько отодвинуть
к югу будущую станцию и предоставить возможность археологам изучить этот объект (рис. 95).
Рис. 95. Обнаженная субструкция минского вала в раскопе 1984 г.
Древние города Беларуси
Были выделены средства, была оказана поддержка со стороны властей, но археологи Ака-
демии наук вместо научного исследования памятника, предусматривающего постепенную раз-
борку и фиксацию остатков деревянных сооружений, связанных с оборонительной системой,
ограничились их простым поверхностным обнажением. Не были даже убраны поздние стро-
ительные включения, не имевшие никакого отношения к древней оборонительной системе.
Такие раскопки не могли ответить на вопрос, когда появились эти укрепления, как и сколько
раз они обновлялись и перестраивались в течение нескольких веков функционирования на
этом месте въезда в крепость. Не были разобраны настилы мостовой. Все обнаженное дерево
пролежало под разрушительным воздействием воздуха, осадков и солнца, высохло и полураз-
рушилось. Затем, спустя почти два года, не будучи исследованным должным образом, все это
было снова засыпано землей. Так уникальная возможность изучить объект, равного которому
еще не знала восточнославянская археология, была безвозвратно упущена. Между тем изуче-
ние минских городских ворот, несомненно, предоставило бы ценнейший материал не только
для истории оборонительного зодчества, но и для ответа на вопрос, когда возник Минск.
Раскопки 1984 г. давали редчайшую возможность собрать громадный материал для установ-
ления точных дат по дереву как из деревянной субструкции вала, так и от конструкции воротной
башни. Известно, что дендрохронологический метод позволяет датировать сооружения из дере-
ва по годичным кольцам и, сравнивая особенности размещения широких и узких годичных колец
в деревьях от древних сооружений, устанавливать не только относительную хронологию сооруже-
ний, но и при сравнении с датированными в масштабе абсолютного времени образцами, получить
и абсолютные даты. А такие датированные образцы имеются прежде всего в Новгороде, и заслуги
ученых в разработке дендрохронологии древнерусских памятников хорошо известны. Следует за-
метить, что в минских раскопках были обнаружены связанные с конструкцией ворот мощные стол-
бы диаметром до 40 см, сделанные из многолетних деревьев. Такие образцы особенно ценны для
дендрохронологического анализа. И вот прошло более четверти века с тех пор, как в 1984 г. были
обнажены остатки внутривальной деревянной субструкции и въездной башни древнего Минска,
а дендрохронологические исследования этого материала так и не были проведены.
При попытках представить облик минской воротной башни следует иметь в виду, что пер-
воначальный вал Минска составлял в ширину всего 14 м. Следовательно, и длина проезда
не превышала этой величины. Кроме того, даже по материалам ограниченных раскопок вала
в I960 г. было ясно, что проезд, а, значит, и воротная башня, по меньшей мере, трижды пере-
страивались. На самом раннем этапе проезд, часть которого мне довелось исследовать, имел
мощную двойную стену из дубовых бревен. И это была не просто стена, а часть сруба. К со-
жалению, целиком в раскоп он не попал и потому его юго-западный угол не был раскопан.
Не исключено, что к нему примыкал второй такой же сруб и вместе они представляли сплош-
ную стену, шедшую вдоль всего проезда. Но можно также предположить и другой вариант:
продолжением открытого сруба была просто двойная стена. При любом из вариантов проход
в крепость находился между двумя срубными башнями, подобно тому, как это было в Любече.
Однако относительно скоро вал был расширен до 22-25 м. Соответственно была изменена
и конструкция въездных ворот. Следует лишь заметить, я исходил из предположения, которое
не подтвердилось в раскопках 1984 г., что правый конец вала в проезде был уже левого, как
это выглядело на планах Минска XVIII в. В действительности ширина концов оказалась одина-
ковой. И в мою реконструкцию необходимо внести коррективы.
Все это можно было бы конкретно выяснить, если бы раскопки 1984 г. были проведены со-
ответствующим образом и доведены до конца.
Теперь же об устройстве минских городских ворот мы можем судить только на основа-
«••и обнаженных остатков дерева, относящихся к позднему историческому периоду. Чертеж
fcm опубликован Ю. А. Зайцем, который предложил и свои реконструкции минских ворот
йаяцЮ.А., 1987;онже, 1996. Рис. 22,23,24] (рис. 96,97).
245
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава:
Рис. 96. План остатков въезда в Минск, выявленных в раскопках 1984 г. (XIII в.)
246
Древние города Беларуси
На приведенных им планах показаны замощенная мостовая, которая проходила через
устроенный проезд в валу, и остатки двух стен, мимо которых она проходила. Стены были
двойными и состояли из примыкающих друг к другу отдельных блоков. Ширина блоков левой
и правой стен различна. На представленных планах и в описании Ю. А. Зайца эти последова-
тельные блоки являлись самостоятельными элементами стен и не скреплялись между собой.
Такая конструкция была бы крайне непрочной. При осмотре этих остатков въезда в натуре
у меня сложилось впечатление, что блоки скреплялись между собой короткими бревнами,
соединявшими поперечины стен каждого блока. На опубликованных Ю. А. Зайцем планах эти
скрепляющие бревна не показаны. Даже в крепостной стене Вищинского замка, далеко усту-
павшего Минску в устройстве укреплений, применена система соединения отдельных зве-
ньев стен. Отмечается она и в известных реконструкциях оборонительных стен Руси, пред-
ложенных П. А. Раппопортом. Такой прием был хорошо известен в деревянном стрительстве.
Сомнительно, чтобы он не был использован в минской воротной башне.
В большом скоплении дерева в раскопе 1984 г. обращают на себя внимание массивные
столбы внутри проезда, расположенные вплотную к стенам как бы попарно, один столб на-
против другого. И таких пар было не менее трех. Ю. А. Заяц считает, что они являлись допол-
нительными подпорками стен и одновременно опорами защитного настила внутри ворот.
Однако представляется, что они, скорее всего, могли служить опорными столбами навесных
ворот, запиравших проезд в крепость. При этом в длинном, протяженностью свыше 20 м про-
езде таких ворот было трое.
Двойные стены ворот Ю. А. Заяц почему-то называет башнями, и в его представлении мин-
ские ворота состояли из трех проездных башен, увенчанных общей башней. Этот комплекс
воротных сооружений он датирует первой половиной XII в. Однако реконструкция башни
и ее датировка делаются на основании материалов горизонта, соответствующего четвертому
сверху настилу мостовой проезда. Между тем этот горизонт никак не может быть датирован
XII в. Если обратиться к стратиграфии и хронологии Минского замчища, то четвертый сверху
настил может быть соотнесен с 16-м горизонтом общей стратиграфической шкалы замчища,
который датируется концом XIII — началом XIV в. [Загорульский Э. М„ 1982. С 123]. Следова-
тельно, предлагаемая Ю. А. Зайцем реконструкции воротной башни тоже должна датиро-
ваться этим временем, а не первой половиной XII в. Впрочем, на эту позднюю дату указывает
и приводимый автором вещевой материал, в котором отсутствуют древнерусские предметы.
Рассмотрим теперь опубликованные планы, на которых обозначены остатки дерева, свя-
занные с проездом. На этих планах хорошо представлены основной проезд с мостовой и сте-
ны, ограничивавшие его. Видно, что ширина проезда составляла около 4 м. Если же учесть,
что на стенах выступали концы поперечных бревен, связывавших длинные бревна стен, то
реальная ширина проезда окажется около 3,5 м [Заяц Ю. А., 1996. С. 40. Рис. 17]. Но это не столь
существенно. Гораздо важнее, что правая (восточная) и левая (западная) стены, будучи двой-
•*ми, имели разную ширину: правая стена по внешнему замеру имела 1,5 м (по внутренне-
му— 0,9 м), а левая — соответственно 2,2 и 1,7 м. Такое различие в размерах, конечно, не было
результатом небрежности строителей или же конструктивных просчетов. Ю. А. Заяц, называя
стены башнями, полагал, что они служили дополнительными проходами в крепость. Относи-
тельно назначения правой «башни» он, несомненно, ошибался. Расстояние между бревнами
мутри стены было слишком мало, и, по-видимому, «проход» перекрывался внутри попереч-
шми бревнами, скреплявшими между собой параллелые стены. Что касается левой стены,
ю она вполне могла быть дополнительным проходом для пешеходов. Оставляя закрытым
основной проезд, можно было при необходимости легко контролировать движение через
узкий проход. Таким образом, план остатков проезда позволяет утверждать, что в город мож-
«ю было проникнуть через два прохода. Вся эта система, должно быть, перекрывалась единой
«ротной бащней, которая в высоту, скорее всего, выходила за линию деревянной навальной
247
Раздел II Поселения и хозяйство Глава £
стены и возвышалась над ней. Завершалась ли башня церквушкой, как у Золотых ворот Киев;
и Владимира, сказать невозможно. Неизвестно также, занимала ли башня все пространстве
проезда или располагалась только на линии городской стены. Может быть, попарно располо-
женные воротные столбы позволяют установить, где начиналась и где кончалась башня.
Ю. А. Заяц предложил три варианта своих реконструкций минской воротной башни. Опи
сывая их, он исходит из ошибочного представления, что башня имела три проезда. В действи
тельности их было два. Между тем на предлагаемых ученым рисунках-реконструкциях по-
казан всего один проезд, стены которого имеют одинаковую ширину вопреки собственны-
описаниями историка. Что же касается верхней части стены, то все варианты реконструкции
в том числе и предложенные мною, разумеется, лишь гипотетичны.
Несмотря на то что на планах раскопа 1984 г. были запечатлены остатки деревянных со-
оружений, относящиеся к достаточно позднему периоду, едва ли следует сомневаться, чтс
в своей основе они повторили более раннюю конструкцию минских ворот, когда мостовую
значительно сместили к востоку, что было прослежено в раскопе 1960 г. [Загорульский Э. М
1982. С. 159. Рис. 79].
Рис. 98. Реконструкция восточной
части древнего Минска
Рис. 99. Панорама Минской крепости
248
Древние города Беларуси
Вот какой интересной и мощной конструкцией представляются нам обновлявшиеся и пе-
рестраивавшиеся ворота древнего Минска. Думается, что и в других, близких по размерам
и политическому значению, городах Западной Руси воротные башни в общих чертах были по-
хожими на минские.
Таким многоликим и сложным был облик древнего города Западной Руси (рис. 98,99).
8.4. Хозяйственная жизнь города
8.4.1. Общие замечания
Материальная культура древних городов Западной Руси обстоятельно проанализирована
и описана в монументальных трудах Л. В. Алексеева, Т. С. Бубенько, Н. Н. Воронина, Ф. Д. Гуре-
вич, Ю. А. Зайца, Я. Г. Зверуго, Л. В. Колядинского, О. Н. Левко, П. Ф. Лысенко, О. А. Макушникова,
В. Р. Тарасенко, С. В. Тарасова, Г. В. Штыхова и др. Поэтому считаем возможным ограничиться
обзорным очерком хозяйственной жизни города, развития в нем ремесла и торговли, не каса-
ясь специальных вопросов типологии и хронологии находок.
Письменные источники не отражают хозяйственную жизнь древних городов. Только ар-
хеологические материалы позволяют составить представление о занятиях горожан и разви-
тии в городе ремесла и торговли как основных признаков этого рода поселений. Впрочем,
возможности археологии в изучении хозяйственной жизни городов все еще ограничены по
двум основным причинам. Во-первых, даже при крупных раскопках в отдельных городах
исследованная площадь все еще остается ничтожно малой по отношению к территории го-
рода. Во-вторых, археологические раскопки в городах велись, за редким исключением, на
территории детинцев, где проживали горожане, для которых ни ремесло, ни мелкая торгов-
ля не представляли основных видов деятельности. Полученный в этих районах города мате-
риал дает в какой-то степени опосредствованное представление о хозяйственной деятель-
ности трудовой части населения города. Основные производственные объекты оказались
за пределами исследованных площадей, и это обстоятельство следует иметь в виду при на-
ших оценках материалов, по которым мы судим о состоянии и степени развития местного
ремесла.
Тем не менее, несмотря на указанные ограничительные обстоятельства, свидетельства
развитости ремесел в древних городах достаточно очевидны.
Ряд материалов неоспоримо констатирует наличие в городе того или иного ремесла. Ис-
следователи древнерусского ремесленного производства не раз отмечали, что почти каждый
городской дом в те времена был жилищем ремесленника или одновременно и его мастер-
ской. Это наблюдение относили и к городским детинцам. М. К. Каргер отмечал, что в Киеве,
судя по многочисленным орудиям производства, заготовкам, полуфабрикатам, найденным
внутри построек или возле них, крупные участки даже в центре города были заняты ремес-
ленными мастерскими [Каргер М. К., 1958. С 370]. Однако это положение нуждается в коррек-
тировке. Далеко не всякий городской двор, тем более дом, был связан с ремесленниками. Как
мы уже отмечали, даже в городах XVI—XVII вв. ремесленники составляли незначительную часть
населения. Не отрицая возможности наличия ремесленных мастерских также и в пределах
детинцев (и этому имеются некоторые доказательства), все же основное население этого ари-
стократического района города никак нельзя назвать ремесленным.
Археологические исследования в городах показали, что многие из них были населены
представителями имущего сословия — феодалами, дружинниками, а также их обслугой. Со-
циальный состав населения теснейшим образом связан с характером самого поселения, его
места как ремесленного, военного или административного пункта в системе населенных пун-
ктов страны, княжества, отдельного региона.
249
Раздел II Поселения и хозяйство Глава 8
Практика археологического изучения городов показывает, что установить назначение кон-
кретных построек и характер основной деятельности их владельцев далеко не просто. Напри-
мер, в минских постройках (и не только минских) даже при хорошей сохранности дерева их на-
значение не всегда выражено ясно. Как правило, пол в них устраивался между 2-м и 3-м или 3-м
и 4-м венцами. Ни хозяйственных ям, ни погребов под полом построек не было, и, поскольку
в большинстве случаев от построек сохранились всего 1-2 нижних венца, остатки сооружений
и находки, соответствовавшие уровню пола, в них часто отсутствовали. Это значительно услож-
няло установление назначения таких построек. Некоторые из них, возможно, имели и производ-
ственное назначение, но выделить их из общей массы сооружений по характерным признакам
было весьма затруднительно. Только анализ размещавшихся вокруг построек находок иногда
определенно указывал на производственное назначение некоторых сооружений и позволял су-
дить о какой-то деятельности владельца. Но в этом вопросе нужна осторожность. Известны слу-
чаи, когда по отдельным находкам в постройке делались ошибочные выводы о множестве ремес-
ленных специальностей, которыми якобы владел хозяин постройки [Рыбаков Б.АЧ 1948. С. 205],
Не единичные находки, как бы они не были интересны, а совокупность всех предметов,
найденных в пределах или в непосредственной близости от двора, дают более или менее на-
дежную основу для выводов о том, кем был и чем занимался его владелец. При этом нужно
быть уверенным в точности стратиграфической и хронологической привязок находок к дан-
ным сооружениям. Неприемлема слишком обобщенная хронология объекта, порой охваты-
вающая весь древнерусский период.
Было бы также большой ошибкой утверждать, что все найденные вещи изготовлены мест-
ными ремесленниками. Еще большей ошибкой будет предположить, что все они были при-
везены из других мест.
С учетом этих замечаний рассмотрим состояние ремесленного производства в городах
Западной Руси. Представляется несомненным существование в них, особенно в крупных го-
родах, различных видов ремесел, обслуживавших нужды как горожан, так и сельского насе-
ления округи.
8.4.2. Кузнечное дело
Принято считать, что лучшим доказательством существования того или иного ремесла яв-
ляются находки инструмента, заготовок, сырья.Важнейшей отраслью ремесла, от которого за-
висел общий уровень развития производительных сил, было кузнечное дело.Ведущая роль
в переработке руды в кричное железо принадлежала, по-видимому, как и повсюду на Руси,
деревенским кузнецам [Колчин Б. А„ 1959. С 9, 10, 72].Сырьем для получения железа служили
распространенные повсюду болотные, дерновые и озерные железные руды.Полученное де-
ревенскими кузнецами железо в виде специально подготовленных криц поступало в города
в качестве товара.В ряде мест археологами были выявлены многочисленные месторожде-
ния качественных руд и остатки местного железоделательного производства [Ляуданск! А. Н.,
Пал/карпов1ч К. М., 1932. С 55-84].
Разведками в белорусском Полесье выявлены следы железоделательного производства
на ряде селищ. Так, на селище Руда была обнаружена яма, сплошь заполненная шлаком [Гуре-
вичФ.Д., 1962. С 202; она же, 1981.С. 739].
Возможно, железо получали и в пределах городской территории. Железные шлаки на-
ходили во многих древних городах Западной Руси. В Друцке, недалеко от княжеского двора,
обнаружена яма, заполненная шлаками. Найдено несколько обломков от крупных сопел. Воз-
можно, здесь находилась кузница [АлексееуЛ. В„ 1973. С 19].
По-видимому, остатки кузницы были обнаружены в Верхнем замке в Полоцке [Штыхов Г. В.,
1978. С. 703].
250
Древние города Беларуси
Глиняные трубки-сопла от мехов и обломки стен, обожженные, как полагал В. Р. Тарасенко,
от домницы и большого количества шлаков, были выявлены у северо-восточного подножия
«Шведской горы» в Волковыске [Тарасенко В. Р., 1957. С 276]. Ямы со шлаками найдены на по-
саде в Заславле [Штыхов Г, В., 1978. С 103].
Крицы неоднократно находили при раскопках Минска, Бреста, Турова и других городов.
Найденные в Новогрудке крицы были относительно небольшими по размерам — 10-12 см
в диаметре и весом несколько больше одного килограмма [Гуревич Ф.Д., 1981. С. 739].
Если основными производителями железа были сельские кузнецы, то сталь и изделия из
нее производили городские кузнецы. Само использование стали рассматривается исследова-
телями как признак городского кузнечного дела. Применение стали — один из основных при-
знаков, отличающих качественные изделия городских кузнецов от продукции деревенских
кузнецов.
Сталь получали из железа посредством специального науглероживания (цементации)
его. На Руси было известно несколько способов получения стали. Один из них состоял в не-
однократном прокаливании крицы в горне и последующей проковке ее на наковальне. При
другом способе цементация железа осуществлялась в глиняных горшках, использовавшихся
в качестве тиглей [Колчин Б. А., 1959. С. 14]. Мелко порубленное кричное железо смешивалось
с массой размельченных рогов и копыт. Полученная смесь помещалась в глиняный горшок,
который плотно замазывался и ставился на длительное время в раскаленную печь. Образовы-
вавшийся при сгорании органической части смеси углерод проникал в металл, науглерожи-
вал его и превращал железо в сталь.
Сталь получали небольшими порциями. Ею дорожили, поэтому цельностальные изделия
встречаются редко. Обычно предметы с режущей или рубящей частью (ножи, топоры, тесла
и др.) усиливали только наваренным на железную основу стальным лезвием.
О развитии в городах железообрабатывающих ремесел можно судить по находкам инстру-
ментов (особенно со следами сработанности от пользования ими), полуфабрикатам и неза-
вершенным изделиям. Так, в Минске в слое конца XI — начала XII в. был найден незавершен-
ный производством топор, у которого, по-видимому, при проковке откололся обух, и топор
был выброшен с еще неоткованным лезвием. Найдено также достаточно много всевозможных
полос и брусков из железа [Загорульский Э. М., 1982. С. 259. Рис. Ill, 2].
К числу найденных железообрабатывающих инструментов относятся кузнечные клещи, зу-
била для расчленения (рубки) железа, молоты для проковки железа, бородки для пробивания
отверстий, напильники, точильные камни и др. Почти все это было найдено при раскопках
городов Западной Руси (рис. 100,101).
Трое кузнечных клещей найдено на территории бывшей Туровской земли: одни — в Бре-
сте, двое — в Давыд-Городке. Брестские клещи имели широкий разъем для захвата крицы
и крупных железных изделий. Клещи найдены также в Полоцке [Штыхов Г. В., 1978. С. 703]
и Минске (слой конца XI — начала XII в.) [Загорульский Э. М., 1982. Табл. I. Рис. 7]. В Друцке вы-
явлен целый набор кузнечных инструментов: клещи, молоток, небольшая наковальня и не-
сколько видов зубил [Алексеев Л. В., 1973.; Штыхов Г. В., 1978. С. 703].
Одной из самых ранних находок этого рода и редкой по месту нахождения являются куз-
нечные клещи, обнаруженные вместе с монетой X в. (Оттона и Адельгейды 60-70-х гг. X в.)
водном из курганов под Заславлем [Штыхов Г. В., 1978. С. 703].
В Бресте был найден большой кузнечный молот размером 11 х7 (6-5)х2,8 (5) см, весом
2J5 кг. Молот имеет коническое отверстие для рукояти диаметром 3-3,2 см [Лысенко П. Ф., 1985.
С 203]. Два молотка и наковальня найдены в Новогрудке [Гуревич Ф.Д., 1981. С 73-741.
Зубила для рубки металла найдены в Друцке, в Минске и Пинске (2 шт.) [Лысенко П. ф„ 1974.
С152,153].
Бородки для пробивания отверстий найдены в Полоцке и Минске.
251
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 8
।
Рис. 100. Кузнечный инструментарий: 1,2—кузнечные клещи (Давид-Городок);
3 — кузнечные клещи (Минск); 4 — бородок (Минск); 5 — молот (Вищин); 6 — бородок (Пинск);
7 — бородок (Брест); 8 — каменный точильный круг (Минск)
Г
в
7
8
252
Древние города Беларуси
Рис. 101. Напильники (1 — круглый; 2 — плоский). Слуцк (раскопки Л. В. Колединского)
Крупный конический пробойник для формовки отверстий и проушин диаметром 1,5-5 см
был найден в Давыд-Городке [Лысенко П. Ф., 1974. С 152].
Особую ценность представляют остатки производственных сооружений (кузниц и мастер-
ских), на которые обычно указывают скопления шлаков. Железные шлаки находили во многих
древних городах Западной Руси. В Друцке недалеко от княжеского двора обнаружена яма,
заполненная шлаками. Найдено несколько обломков от крупных сопел. Возможно, здесь на-
ходилась кузница [Алексеев Л. В., 1973. С. 19; он же, 20026. С. 81-98].
В Верхнем замке Полоцка обнаружены, по-видимому, остатки кузницы [Штыхов Г. В., 1978.
С. 703]. В окольном городе Новогрудка существовало не менее двух кузниц: одна — в север-
ной части, другая — в южной [Гуревич Ф.Д., 1981. С. 739].
О существовании местного кузнечного дела убедительно свидетельствуют металлогра-
фические исследования. Для изучения технологии кузнечного дела были проведены выбо-
рочные металлографические исследования некоторых железных изделий: выделялись зоны
железа и стали, прослеживались сварочные швы. Различные оттенки в стальных зонах давали
представление о термической обработке изделия.
Металлографические исследования железных изделий показали, что ремесленники За-
падной Руси умели варить сталь, знали ее термическую обработку. Технология исследованных
образцов соответствует общерусской технологии в кузнечном деле. Изменения технологиче-
ских схем происходили в том же хронологическом порядке, как и в других местах, в частности
в Новгороде.
Интересны в этом отношении ножи. Как показали исследования, проведенные Б. А. Колчи-
ным, начиная с X в. ножи на Руси изготовлялись со стальным, термически обработанным лез-
вием. До начала XII в. нож сваривался из трех или пяти полос. Посередине ножа (клинка) всегда
проходила стальная полоса. Подобные ножи бытовали и в Минске во второй половине XI — на-
чале XII в. Однако такая технология трудоемка, и в начале XII в. она была заменена новой, более
упрощенной, позволившей увеличить производство ножей. Стальная полоса стала наваривать-
ся на острие железного клинка. Эта так называемая «торцовая» и позже сменившая ее косая на-
варка легко обнаруживается макротравлением ножей. Такие же результаты были получены при
металлографическом изучении железных изделий из городов Белорусского Понеманья [Кадни-
ков С. А., Купченко Г. В., Зверуго Я. Г., 1969. С 182] и Туровской земли [Лысенко П. Ф., 1999].
Исследователи проследили весьма оригинальные технические приемы и при изготовле-
нии сельскохозяйственных орудий. Так, на железный клинок одной из кос способом косой на-
варки было наварено стальное лезвие из среднеуглеродной стали. Затем лезвие подверглось
253
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 8
цементации с последующей закалкой. Железная основа сохранила косе необходимую вяз-
кость, а зацементированная стальная полоска придала лезвию косы прочность. [Зверуго Я. Г.,
1989. С 120-121].
Ряд изделий имеет отчетливые следы обработки напильником. Два круглых напильника
с прямой однорядной насечкой были найдены в Новогрудке [Гуревич Ф.Д., 1981. С. 73]. Необхо-
димой операцией слесарных работ является паяние железа и стали. Многие предметы имеют
соединения отдельных частей посредством как легкоплавких, так и твердых припоев на мед-
ной основе. Некоторые железные изделия имеют покрытие оловом, медью и другими метал-
лами, что позволяет допускать мысль о знакомстве и местных кузнецов с технологической
операцией покрытия и инкрустации железа и стали цветными и благородными металлами.
Номенклатура железных изделий, найденных в городах Западной Руси, многочисленна
и разнообразна. Кроме названных выше инструментов железообработки, перечислим только
основные группы предметов: гвоздильни, пинцеты, топоры, тесла, скобели, долота, сверла,
резцы по дереву, гвоздодеры, ножи, ножницы, шилья, иглы, кочедыки. Из железных орудий,
связанных с сельскохозяйственным производством и различными промыслами, найдены
сошники, серпы, косы, оковки лопат, рыболовные крючки, гарпуны и др.
Весьма многочисленны находки предметов домашнего обихода и утвари: замки и ключи,
скобы, личины, пружины от замков, пробои, дверные ручки, крючки, петли для крепления кры-
Рис. 102. Трубчатый замок. Минск
шек сундуков и ларцов, гвозди, заклепки, кре-
сала, ручки от вед. Найдены безмены, весы,
гири, железные сковороды. Принадлежности
костюма представлены булавками, фибулами,
пряжками. Многочисленны железные изде-
лия, связанные с военным бытом, снаряжени-
ем конного воина и коня: наконечники стрел,
копий, боевые топоры, мечи и детали от них,
обрывки кольчуг и кольчужные кольца, пла-
стины от доспехов, шпоры, удила.
Найдены изделия, о которых следует ска-
зать особо. Например, в Волковыске в слоях
XIII — начала XIV в. обнаружены два цельноме-
таллических ножа с узкими тонкими лезвия-
ми и металлическими ручками [Зверуго Я. Г,
1989. С. 121]. По мнению Б. А. Колчина, такие
ножи следует считать лекарскими инструмен-
тами, употреблявшимися для ампутаций [Кол-
чин Б. А., 1959. С. 56].
Пожалуй, самыми сложными в изготов-
лении были знаменитые трубчатые замки
с отделяющейся дужкой (рис. 102). Они со-
стояли почти из сорока деталей, железных
и стальных, каждую из которых необходи-
мо было изготовить отдельно и совместить
с другими. Детали скреплялись между собой
различными способами, заклепками, пайкой
мягкими и твердыми припоями. Корпуса не-
редко лудились. Хитроумны «секреты» зам-
ков и ключи к ним. Несмотря на сложность
изготовления, замки самого различного на-
254
Древние города Беларуси
значения (дверные, сундучные, миниатюрные от ларцов) и ключи к ним встречаются в боль-
шом количестве во всех городах и феодальных замках.
Легко заметить, что изделия из железа и стали, найденные при раскопках древних городов
Беларуси представляют почти все категории вещей, известных на Руси. Едва ли можно сомне-
ваться, что подавляющая их часть была изготовлена на месте.
Материалы из раскопок городов демонстрируют высокий уровень кузнечного и слесар-
ного дела, единство технологии производства с другими городами Руси, общность путей раз-
вития железоделательного ремесла.
8.4,3, Ювелирное дело
Широкого развития в городах Западной Руси достигло ювелирное дело. Находки тиглей,
льячек, формочек, инструментов, исходного материала (медная проволока, пластины, слитки
бронзы, олова, свинца и других цветных и драгоценных металлов), незавершенных изделий
и ювелирных мастерских позволяют получить представление о состоянии и развитии этой
отрасли ремесла.
Очень разнообразна номенклатура найденных в городах, феодальных замках, сельских
поселениях, погребениях ювелирных изделий, которые могли быть изготовлены местными
городскими ремесленниками. Впрочем, неправильно было бы настаивать на том, что все они
были изготовлены именно местными ювелирами, хотя такой соблазн есть. В Древней Руси
одинаковые технические приемы были широко распространены в различных ремеслах, в том
числе и ювелирном, особенно рассчитанном на массового потребителя. Картографирование
украшений по одним морфологическим признакам дает очень широкий ареал, и установить
места их производства всегда очень трудно — для этого необходимо установить наличие со-
ответствия найденных формочек и отлитых в них изделий, но такая возможность предостав-
ляется крайне редко. Однако и без того вряд ли так уж ошибочен вывод, что основная масса
рядовых ювелирных изделий была изготовлена на месте или поблизости.
В Западной Руси не было своих месторождений цветных и благородных металлов, поэто-
му ювелирное дело развивалось на привозном материале. Полагают, что источники посту-
пления его были различными и со временем менялись. Так, в конце X—XI в. медь, возможно,
поступала из гарцовских горных разработок, а со второй половины XI в. ее стали привоз-
ить в основном из Скандинавии. Прикарпатская медь, попадавшая на территорию Белару-
си еще во времена бронзового века, стала основной в медных поступлениях в XII—XIII вв.
До X — начала XI в. материалом для мастеров, работавших с серебром, были монеты, по-
ступавшие из Ближнего и Среднего Востока. Однако в последующее время ювелиры стали
использовать серебро, ввозимое на Русь из Западной Европы в виде готовых серебряных
изделий. Свинец привозили из краковских и силезских месторождений [Гуревич Ф.Д., 1981.
С 148, 150].
Работа ювелира складывается из нескольких операций и предполагает знакомствос разны-
ми техническими приемами: плавкой металла с последующей отливкой изделий в специаль-
ных формочках, холодной обработкой, включающей тиснение, гравировку, дополнительное
украшение изделий позолотой, зернью, эмалями и др. Есть достаточные основания утверж-
дать, что почти все это было знакомо ювелирам Западной Руси, хотя, как и в любом ремесле,
среди них были более квалифицированные и менее квалифицированные мастера.
Металл плавили в глиняных тиглях и разливали в формы льячками.
Тигли были найдены в Полоцке, Минске, Витебска, Друцке, Гродно, Слониме, Волковыске и в
других городах. В основном они круглодонные, емкостью 30-50 куб. см. [Штыхов Г. В., 1975. С 64].
Исключение составляют тигли из Новогрудка, где их найдено больше всего (только в «окольном
городе» их 25 экз.). Там они поразительно малой емкости, всего 4-8 куб. см [Зверуго Я. Г, 1989].
255
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 8
Рис. 103. Литейные формы из Гродно (по Я. Г. Зверуго)
256
Древние города Беларуси
Однако это нельзя считать особенностью понеманского ювелирного дела. В других городах
(Гродно, Слоним, Волковыск) они большей емкости. Скорее всего, это связано с привычной
техникой конкретного мастера, потому что большинство находок этого рода относится к обна-
руженной в этом месте мастерской ювелира. Льячек тоже больше найдено в Понеманье. Они
круглодонные с маленькими плоскими рукоятками сбоку. Интересно отметить, что состав ме-
талла, сохранившегося на стенках тиглей и некоторых новогрудских изделий одинаковый, что
свидетельствует об изготовлении их местными ювелирами [Гуревич Ф.Д., 1981. С 127]. Только
в Верхнем замке в Полоцке в слоях конца X-XIII ве. было найдено 42 тигля [Штыхов Г. В., 1975.
С 63,64]. В Друцке обнаружены 6 почти целиком сохранившихся тиглей [Штыхов Г. В., 1978], не-
сколько тигельков и льячек найдены в Турове [Лысенко П. Ф., 1999. С /00].
Помимо тиглей и льячек доказательством ювелирного дела являются находки специально-
го инструмента, пластины из цветного металла, слитки бронзы, свинца, проволока и, конечно,
формочки (рис. 103).
Формочки изготовлялись в основном из мягких пород камня, а также из глины; последние
стали применять при отливке дешевых имитаций, упрощенно копировавших изделия, выпол-
ненные в сложной технике.
Техника отливки в формочках, как и сами формочки, зависели от характера изделия.
Односторонняя каменная формочка, в которой отливали сразу два щитка для перстней-
печаток, обнаружена в Гродно. На одном щитке изображена птица с распростертыми крылья-
ми, на другом — зверь с поднятым над спиной хвостом. Оба образа были распространены
в древнерусском искусстве и часто присутствуют на колтах XII в.
Еще в одной найденной в Гродно каменной формочке отливались круглые привески с изо-
бражением креста. Формочка для изготовления небольших монетовидных привесок найдена
в Волковыске.
Чтобы исключить шероховатость одной из сторон отлитого изделия, некоторые формоч-
ки прикрывали плоской створкой, оставляя воронкообразный проход между ними (литок).
Расплавленный металл заливался через этот литок. Такие две формочки найдены в Гродно
(в одной отливались лунница и бляшка, в другой — крестообразная подвеска и копоушка),
Новогрудке (отливали круглые рифленые бляшки), Слониме (звенья цепочки) и Волковыске
(крестик).
Для отливки объемных изделий применялись двустворчатые формочки. В каждой из ство-
рок вырезана часть будущего изделия. Для фиксации точного взаимоположения створки сое-
динялись посредством штифтов. В Полоцке найдена 21 разъемная формочка.
В XII в., наряду с каменными, получили распространение парные литейные формочки из
глины [Рыбаков Б. А., 1948. С 251]. Одна створка такой глиняной формочки, в которой отливали
пуговки, найдена в Новогрудке. [ЗверугоЯ. Г., 1989. С 126].
Сложные объемные изделия могли отливаться в формах, состоящих из более чем двух
створок. Перед заливкой металла створки соединялись в правильном положении и связыва-
лись веревочкой, для чего на боковых сторонах створок делались специальные вырезы (фор-
мочка из Гродно). Некоторые формочки имели несколько литков и позволяли получать одно-
временно несколько изделий. Так, в найденной в Новогрудке четырехсторонней формочке из
глинистого сланца можно было сразу отлить два креста-тельника, полусферической формы
бляху и полусферическую пуговку [Гуревич Ф.Д., 1981. С. 104].
Серия сложных многостворчатых формочек для отливки круглых бус, звездчатых семилу-
чевых подвесок и трехбусинных серег с имитацией «зерни» была найдена при раскопках Зам-
ковой горы в Гродно [Воронин Н. Н., 1954. С 69,71].
Для отливки тонкостенных и пустотелых объемных украшений пользовались способом «на-
выплеск».Он заключался в том, что в формочку заливалось небольшое количество металла, не
заполнявшего всего объема гнезда. Не дав металлу затвердеть, форму вращали, в результате
257
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 8
чего металл растекался по стенкам и застывал, образуя тонкую стенку. Таким способом мож-
но было изготовить, в частности, легкие металлические пустотелые бусы. В Полоцке найдено
5 таких формочек [Штыхов Г. В., 1978. С. 107]. Кроме названных, каменные отливочные формы
найдены в Витебске (4 экз.), Друцке (3 экз.), Лукомле (2 экз.), Турове и в других местах.
Помимо литья, широкое применение в ювелирном деле городских ремесленников по-
лучили ковка, тиснение, чеканка, инкрустация, волочение проволоки. Для ковки использо-
вались молотки и наковальни. Молоточки найдены в Новогрудке и Друцке, наковальня —
в Новогрудке. Найденный в Друцке небольшой молоточек мог использоваться ювелирами
при чеканке.
Металлические полоски разрезались ножницами. Они были найдены в одной из ювелир-
ных мастерских Новогрудка. Необходимым инструментом ювелира при ручной обработке
изделия были небольшие тисочки-пинцеты. Их нашли в Минске и Бресте. Чаще попадаются
обычные пинцеты, также использовавшиеся ювелирами (рис. 104).
Некоторые изделия или отдельные элементы сложных и дорогих украшений оттискивались
на специальных металлических матрицах. Матрицы найдены в Новогрудке и владельческом
замке в Вищине (недалеко от Рогачева), о чем будет подробнее сказано в отдельной главе.
Таким образом, в процессе археологического изучения древних белорусских городов были
найдены практически все основные виды инструментов и приспособлений, необходимых
в качественном ювелирном деле.
Как можно судить по полученным из раскопок материалам, наиболее преуспели в освое-
нии различных приемов мастера Новогрудка. Начиная с XII в. обработка цветных и благород-
ных металлов становится в нем, по мнению исследователя этого города Ф. Д. Гуревич, преоб-
ладающей отраслью ремесла.
В одной из построек окольного города Новогрудка (№ 10) обнаружен набор инструмен-
тов ювелира, лежавших у предполагаемого развала печи. Он состоял из клещей, усеченно-
пирамидальной наковальни, двух молоточков (у одного боек плоский, у второго острый), двух
круглых в сечении напильников с прямой однорядной насечкой. Здесь же лежали и обрезки
бронзы, бронзовые пластинки, незавершенные изделия [Гуревич Ф.Д., 1981. С. 73-74].
В другой постройке (№ 7) найдены уже упоминавшаяся формочка для отливки рифле-
ных бляшек, обломки пяти оплавленных тиглей, ювелирные ножницы, бронзовая проволока
и очень много бронзы (как оплавленной, так и в виде пластинок, стержней, обрезков). К ин-
струментарию ювелира следует также отнести точильный камень с продольным желобком,
служивший для заточки игл (бронзовые иглы тоже найдены в постройке).
Особый интерес представляют обнаруженные в раскопках остатки мастерских ювелиров.
Доподлинно установленных мастерских известно немного, но они есть. Одна из них обнару-
жена в Минске в слоях начала XIII в. (постройка П61). Внутри нее и возле была найдена группа
вещей, не оставляющих сомнений в занятиях владельца. Постройка представляет собой не-
большой бревенчатый сруб 4x4 м. Часть пола в западной половине была вымощена корот-
кими березовыми кругляками, покрытыми сверху берестой. Остальное пространство также
тщательно выстлано березовой корой. Внутри постройки найдены две створки от одной ли-
тейной формы. Сделаны они из мелкого светло-серого песчаника. Одна створка сохранилась
целиком, от другой — половина. Створки имеют вид овальных плиток, в которых вырезаны
три гнезда для отливки пуговиц. Длина формы — 4,3 см, ширина — 3,2 см. Форма имеет один
общий литок, соединенный тремя каналами с гнездами [ЗагорульскийЭ. М., 1982. Рис.XVIII, 7,8].
Изделия минского ювелира представлены тремя прямоугольными пряжкообразными наклад-
ками, предназначенными, по-видимому, для украшения поясного ремня или конской сбруи;
двумя прямоугольными сплошными накладками с рельефом и бубенчиком [ЗагорульскийЭ. М„
1982. Рис. XVIII, 5,9]. Близкие аналогии пряжкообразным накладкам имеются в Новгороде (19-й
ярус). Поверхность изделий украшена наложной зернью. Длина накладки — 2,2x1,8x0,3 см.
258
Древние города Беларуси
Две из них отлиты в одной литейной форме. У изделий не спилены и не зашлифованы края. От-
ливки сделаны в односторонних формах, прикрытых сверху гладкой крышкой. У двух других
прямоугольных накладок (2,2x1,2 см) одна сторона выпуклая, другая — плоская. На лицевой
поверхности края изделий обрамлены ложнозерненым пояском. Найдена также металличе-
ская пуговица. Ассортимент находок свидетельствует, что в распоряжении ювелира был це-
лый набор формочек: не менее двух для пуговиц (найденная пуговица была отлита в другой
формочке), не менее двух — для отливки разных накладок и еще одна формочка для изготов-
ления накладки другого типа (рис. 105).
Рис. 104. Ювелирные тисочки и пинцеты. Минск
Рис. 105. Материалы из ювелирной мастерской,
раскопанной в Минске
Ювелирные изделия мастера были представлены обычными недорогими вещами. Не впол-
не ясно, была ли постройка производственной мастерской или же подсобным помещением.
3 ней отсутствовала печь, необходимая для осуществления важнейшей операции — литья.
Вместе с тем, видимо не случайно, в отличие от всех остальных построек древнего Минска,
пол ее был полностью выстлан берестой, на которой легче было найти оброненный инстру-
мент или изделие.
Недалеко от постройки на этом же уровне был найден пинцет-тисочки с Г-образными гу-
бами. Положение губ фиксируется специальным кольцом. Видимо, инструмент принадлежал
•ому же мастеру.
Большой удачей было открытие двух ювелирных мастерских в Новогрудке. Одной из
•’их оказалась постройка № 10 в окольном городе Новогрудка, раскопанная Ф. Д. Гуревич.
Около развала предполагаемой печи сохранился целый набор инструментов, включаю-
щий клещи, наковальню усеченно-пирамидальной формы, два молоточка (у одного боек
259
Раздел II Поселения и хозяйство Глава 8
плоский, у второго — острый) и два круглых в сечении напильника с прямой однорядной
насечкой [Гуревич Ф.Д., 1981. С 73-74]. Обрезки бронзы, бронзовые пластинки и незавер-
шенные изделия не оставляют сомнений в принадлежности найденного комплекса юве-
лирному мастеру.
К мастерской ювелира можно также отнести раскопанную там же постройку № 7, в которой
найдены пять тиглей, ювелирные (?) ножницы, литейная формочка, каменный брусок для за-
точки игл, а также много исходного материала (бронзовые пластины, проволока).
В постройке № 9 найдены железные щипцы для нанесения на изделия клейма в виде буквы
X, а также плоскодонный тигель, бронзовые пластинки и куски оплавленной бронзы, что по-
зволяет и эту постройку считать мастерской ювелира [Гуревич Ф.Д., 1981. С 98].
Таким образом, на относительно небольшой территории окольного города размещалось
не менее трех ювелирных мастерских, которые исследователь датирует XII-XIII вв.
И если одновременное существование на относительно небольшой территории окольного
города сразу трех ювелирных мастерских как-то можно понять и объяснить спецификой этого
района города, то представляется неожиданным наличие еще одной мастерской с отличным
набором ювелирных принадлежностей, обнаруженной на территории аристократического
детинца Новогрудка. При этом все это было найдено в роскошном и богатом доме.
Работавший там мастер был не только литейщиком, но и чеканщиком, гравером и огран-
щиком драгоценных камней. В доме был найден набор металлических матриц. Две предна-
значались для того, чтобы методом тиснения изготовлять на них фигурные половинки полых
криновидных привесок, обычно входивших в состав дорогих ожерелий. Такие привески часто
делались из золота или позолоченного серебра. При этом важно отметить, что в доме была
найдена также и криновидная привеска, изготовленная на одной из матриц данного ювелира.
Третья матрица, на которой изображены два грифона, использовалась при тиснении пластин
для колтов — дорогих головных украшений. На четвертой матрице изготовлялись пластины
полых прямоугольных элементов цепочек, при помощи которых колты привешивались к оче-
лью. Найдены пластины, украшенные гравировкой, и височное кольцо с тремя напускными
зернеными бусинами.
О применявшейся мастером технике литья свидетельствуют не только находки в доме ку-
сков бронзы, но и уже отлитые изделия, среди которых восемь застежек для книжных пере-
плетов. К этому также следует добавить, что, помимо работы с металлом, мастер занимался
огранкой горного хрусталя. Исследователь датировал мастерскую временем не ранее сере-
дины XII в. [Гуревич Ф.Д., 1981. С 23]. С учетом характера находок, в частности матрицы для из-
готовления колтов, предложенная датировка представляется наиболее вероятной. Думается,
что и ее верхняя дата не выходит за рамки 70-80-х гг. того же века.
Перед нами, несомненно, очень редкий археологический объект. Возникают два пред-
положения: или в доме работал приглашенный богатым хозяином ювелир очень высокой
квалификации, или же сам дом принадлежал очень состоятельному мастеру-ювелиру, обе-
спеченному дорогими заказами.
Второе предположение представляется более вероятным.
Рассмотренный материал показывает высокий уровень развития ювелирного дела в го-
родах Западной Руси. Мы описали технические приемы, которыми пользовались местные
ювелиры и существование которых не вызывает сомнений. Но древнерусское ремесло знало
и другие технические приемы: литье по восковой модели, скань, зернь, чернь, перегородча-
тую эмаль. Едва ли следует сомневаться, что и эти технические приемы были известны масте-
рам западных земель Руси. Например, одна из сложнейших—техника перегородчатой эмали,
которой славились киевские ювелиры, как правило, использовалась при изготовлении кол-
тов. Мы уже показали, что такие колты изготовлялись и западнорусскими мастерами, о чем
свидетельствуют находки матриц колтов в Новогрудке и Вищине (рис. 106).
260
Древние города Беларуси
Яис 106. Принадлежности мастера-ювелира: 1-2 — матрицы колтов; 3 — матрица криновидной привески;
4 — матрица лицевых щитков колтов. Вищин
261
Раздел II Поселения и хозяйство Глава 8
Обзор ювелирного дела в городах Западной Руси будет неполным, если мы не укажем на те
разнообразнейшие изделия, которые были найдены в раскопках белорусских городов.
Деятельность ювелиров в основном была направлена на изготовление металлических де-
талей одежды (пряжки, застежки, булавки, пуговицы), а также удовлетворения эстетических
потребностей, в первую очередь, изготовление женских украшений, отличавшихся удивитель-
ным разнообразием и изобретательностью. Их так много, что мы вынуждены ограничиться
только перечислением групп предметов этого рода. Их делят на украшения головы (височные
кольца, серьги, колты, различного рода привески), нагрудные украшения (цепочки, ожере-
лья, состоящие из разнообразнейших по форме привесок, бубенчиков, металлических бус,
обручи-гривны). Разнообразны украшения рук: кольца, перстни, браслеты. Мы перечислили
только категории украшений, но каждая из них представлена различными типами, подтипами
и вариантами. Например, те же браслеты были гладко проволочными, витыми, кручеными,
плетеными, пластинчатыми, створчатыми разъемными и т. д. Почти все эти изделия найдены
при раскопках древних поселений и могильников Западной Руси
Из других категорий находок, изготовлявшихся ювелирами, можно назвать писала, иглы,
застежки для книг.
Значительное распространение получило изготовление предметов, связанных с христиан-
ским культом и верованиями — крестиков-тельников, крестообразных привесок, металличе-
ских иконок и т.д.
Основная часть продукции городских ювелиров шла на удовлетворение спроса самих го-
рожан и тесно связанных с городской культурой обитателей феодальных замков. Едва ли мож-
но сомневаться, что подавляющая их часть была сделана местными мастерами.
Одной из поразительных особенностей древнерусской культуры X-XIII вв. является ее
единство. Оно находит прекрасное подтверждение и при сравнении городских ювелирных
изделий, найденных в городах Беларуси, с материалами Южной и Северо-Восточной Руси.
Создается впечатление, что все это было произведено в каком-то одном месте, одними ма-
стерами и развезено по всей стране коробейниками. Но это не так. Во всех землях Руси мы
обнаруживаем свидетельства развития местного ювелирного ремесла. Об этом столь же убе-
дительно говорят и рассмотренные выше материалы, подтверждающие технические и куль-
турные возможности западнорусских мастеров и вместе с тем красноречиво свидетельствую-
щие о единстве древнерусской культуры, которое могло сложиться только в условиях тесных
культурных контактов различных земель этой обширной великой страны.
8.4.4. Вопрос о местном стеклоделии
На Руси были широко распространены различные изделия из стекла: посуда, украшения,
оконное стекло. Все они первоначально пришли или с Востока, или из Византии и Западной
Европы. Византия развила у себя мощное стеклодельное производство и стала основным по-
ставщиком на Русь стеклянных изделий. Впрочем, в XI в. в Киеве обосновалась группа грече-
ских стеклоделов, которая организовала здесь производство стекла [ЩяповаЮ.Л., 1972. С 64,
72]. У греков научились стеклоделию и русские ремесленники, которые уже в начале XII в. смог-
ли несколько изменить начальную рецептуру, заменив в ней некоторые редкие компоненты,
отсутствующие на Руси, другими. Для русской рецептуры было характерно использование
свинца, что позволяет исследователям легко отличать местное стекло от византийского. В Ки-
еве появились крупные стеклодельные мастерские, разнообразнейшая продукция которых
распространялась по всей Руси, в том числе и в ее западных землях. Постепенно стеклоделие
появилось и в других городах страны (рис. 107).
Ю. Л. Щапова, анализируя химический состав стеклянных браслетов из раскопок Полоц-
ка, высказала предположение, что некоторые из них, возможно, были изготовлены местны-
262
Древние города Беларуси
Рис. 107. Стеклянный браслет
ми полоцкими мастерами. По химическому
составу они отличались от классических ки-
евских. Это позволяет говорить о появлении
собственного стеклодельного ремесла и в За-
падной Руси, в частности в Полоцке [Щапо-
ва Ю. Л., 1972] Правда, даже в самом Полоцке
браслетов собственного производства не-
много, но отдельные экземпляры брасле-
тов, изготовленных по полоцкому рецепту,
найдены в Минске и Смоленске. Причем,
похоже, что после разрушения монголами
стеклодельных мастерских в Киеве и, есте-
ственно, прекращения поступления оттуда
стеклянных изделий в русские города, в По-
лоцке они еще какое-то время продолжали
изготовляться. К сожалению, остатки полоц-
ких мастерских пока еще не обнаружены.
В раскопках Гомеля в яме одной из построек О. А. Макушников обнаружил большое ско-
пление обломков стеклянных браслетов, среди которых были также деформированные
вследствие воздействия высокой температуры. Исследователь позволил себе высказать
предположение о существовании в Гомеле собственного стеклодельного производства
Макушников О. А., 2009. С 102]. Правда, в своей последующей монографии он высказался
более осторожно [Макушников О. А., 2009. С. 102-103]. И это правильно. Материалов для по-
добного заключения еще недостаточно. Стекло могло деформироваться в обычном пожаре.
Неясно, для чего хозяин постройки хранил этот стеклянный «лом», но приведенного факта
еще недостаточно для вывода о наличии в Гомеле стеклоделательного производства. Может
быть, какие-то материалы могли бы быть получены на основании результатов химического
или спектрального анализов гомельского стекла, но такие анализы, по словам исследовате-
ля, не производились.
Со стеклоделием можно связывать декоративные керамические плитки, которыми укра-
шали стены и пол храмов. Они были найдены в Полоцке, Друцке, Логойске, Витебске, Гродно.
Вполне допустимо, что они, как и кирпич, изготовлялись местными мастерами, знакомыми со
стеклоделием. Эта проблема нуждается в дальнейших специальных исследованиях.
8.4.5. Деревообработка
Большое место в хозяйственной жизни городов занимала деревообработка, стоявшая на
'ранице ремесла и домашних промыслов. Используя этнографические наблюдения, можно
утверждать, что подавляющая часть всех изделий изготовлялась из дерева. В городах, куль-
турный слой которых хорошо сохраняет древесину, был получен обильный материал, рас-
-рывающий состояние и успехи деревообработки.
Полное представление на этот счет дают находки прежде всего деревообрабатывающего
.’нструмента и разнообразнейших изделий из дерева (рис. 108).
Основным деревообрабатывающим инструментом в Древней Руси был топор. Он являлся
• ниверсальным орудием и был необходим в хозяйстве каждого городского и деревенского
двора. Находки топоров, целых и в обломках, часты при раскопках как поселений, так и мо-
'ИЛЬНИКОВ.
Для выдалбливания в дереве широких выемок и выравнивания поверхности применялись
тесла. В отличие от топора лезвие у тесла лежит в плоскости, перпендикулярной плоскости
263
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 8
I
6
Рис. 108. Орудия деревообработки: 1 — топор (Минск); 2 — тесло (Минск); 3 — молоток (Вищин);
4 — резец (Минск); 5 — сверло (Минск); 6-8 — долота (Вищин); 9 — струг (Минск)
264
Древние города Беларуси
рукоятки. Были распространены два типа тесел — втульчатые и проушные. Втульчатое тесло
имело легкую коленчатую рукоятку, проушное — прямую.
Достаточно распространенным инструментом в деревообработке было долото. Большие
и малые по размеру, они хорошо представлены в археологических материалах почти всех го-
родов. Для строгания пользовались скобелями с двумя деревянными рукоятками. Для полу-
чения в дереве ровных отверстий применялись сверла. Сверла были известны двух видов —
леровидные и спиральные.
Рабочая часть перовидных сверл имела ложковидное лезвие с двумя острыми режущими
гранями. Такая форма наконечника позволяла сверлу, закрепленному на сверлильном при-
способлении с лучковым приводом, высверливать отверстия при вращении сверла в обоих
направлениях. У спиральных сверл имелась одна режущая сторона на конце небольшой сли-
зали в 2-3 оборота.
Топорами, теслами, скобелями и клиньями дерево разделывали под брусья, плахи, пласти-
ны, тесаные доски.
Известны были и пилы, которые, однако, представлены в материалах раскопок пока очень
слабо. Можно предполагать, что они были двух типов: одноручные лучковые и продольные дву-
ручные. Обломок пилы-ножовки длиной 13 см и шириной до 3 см был обнаружен в Друцке.
В строительном деле пила, вероятно, тогда еще не получила широкого применения. Судя
по этнографическим материалам, в белорусской деревне в строительном деле ее почти не
использовали вплоть до XIX в. [Молчанова Л. А., 1968. С. 111]. Но пропилы на клепках от бочек
показывают, что бочары, например, имели в своем распоряжении небольшие пилки.
Древоделы хорошо знали и разумно использовали особенности различных пород дерева.
Дерево было прежде всего строительным материалом. На постройки шла преимущественно
сосна, обладавшая необходимыми полезными качествами — стойкой древесиной и прямым
стволом. Значительно реже в строительном деле использовались ель, дуб и береза. Из сосны,
по-видимому, изготовлялась и домашняя мебель.
Остатки жилых и хозяйственных построек, мостовых и других сооружений дают четкое
представление о высоком уровне развития в городах строительного дела.
Широкое применение имел нож. Хотя это орудие универсального назначения, были и спе-
циальные ножи для работы по дереву. Находки таких ножей многочисленны (рис. 109).
Для изготовления деревянной точеной посуды и других предметов использовались токар-
ные станки, о чем свидетельствуют находки специальных сверл и отходов токарного дела (6а-
бышки). Интересно отметить, что, несмотря на частые находки железных гвоздей, в Минске,
например, не обнаружено ни одного деревянного изделия, которое бы было сколочено же-
пезными гвоздями. Скрепление деревянных частей осуществлялось при помощи различного
оода вырезанных замков, пазов, шпонок, шул и т. д. Впрочем, деревянные гвозди в строитель-
ном деле использовались.
°ис. 109. Ножи. Минск
265
Раздел II Поселения и хозяйство Глава 8
Древесина служила материалом для изготовления всевозможной домашней утвари: по-
суды (миски, чашки, ковши, ложки), бочек, ведер, корыт; орудий труда (лопаты, вилы, льно-
трепалки, ступы, веретена), различных механизмов и деталей к ним, транспортных средств,
рукояток к инструментам, деревянных деталей оружия, игрушек и т. д.
8.4.6. Кожевенное дело
Как свидетельствуют археологические материалы, во всех изученных городах было разви-
то кожевенное дело. Кожевенники не испытывали недостатка в шкурах животных (в основном
домашних), из которых выделывались различные виды кож — юфть, опойка, полувал, сыро-
мять. В древнерусское время хорошо были известны все основные способы выделки шкур,
которые оставались почти неизменными в кожевенном производстве России вплоть до XIX в.
[Поварнин Г. Г.. 1912. С 22].
Хотя на раскопанных участках явные признаки первичной обработки кожи не выявлены,
она, конечно, могла осуществляться и в пределах городов, о чем свидетельствуют находки
инструментов, которые обычно используются на этой стадии кожевенного производства (на-
пример, струги). Основные материалы по кожевенному делу представлены многочисленными
обрывками кож, готовыми изделиями и инструментарием (рис. 110).
Рис. 110. Ножницы. Минск
266
Древние города Беларуси
Судя по всему, наиболее развитым было
в сапожное дело. Признаки его обнаружива-
| » 1 | ются даже на территории городских усадеб,
I I владельцы которых далеко не были сапож-
II 1| никами. В Минской крепости, например,
I I в постройке П7б были обнаружены много-
численные обрезки кожи и сапожная ко-
лодка. Четыре колодки найдены во дворе
1 I другой усадьбы в слое XIII в. Все они предна-
значались для обуви на взрослую ногу. Две
из них были правилами для околачивания
носовой части поршней и туфель. Некото-
рые колодки имели симметричную форму
1 и предназначались для шитья обуви как на
А правую, так и на левую ногу. Две колодки
были асимметричными и предназначались
11 для изготовления обуви только на одну ногу.
Ь 1 Деревянные колодки найдены в Бресте,
’ Давыд-Городке [Лысенко П. Ф., 1999. С 203], в
• городах Понеманья [Зверуго Я. Г., 1989. С. 145]
--------- и других городах, где культурный слой со-
храняет дерево.
Рис. 111. Проколки, шилья, иглы. Минск Об обнаружении кожевенной мастерской
в Полоцке в слоях середины XIII в. пишет
Г. В. Штыхов [Штыхов Г. В., 1978. С. 1 /3].
Основными инструментами сапожника были нож, шило и игла. Среди большого разноо-
бразия найденных при раскопках городов ножей есть и такие, которые, несомненно, приме-
нялись в сапожном деле. Характерным признаком специальных ножей по коже является ши-
рокое и короткое лезвие с плавно закругленным острым концом.
Шилья обычно имеют прямой и круглый в сечении стержень с острием на одном конце
и плоским черенком на другом. На черенке закреплялась деревянная или костяная рукоятка.
Длина шильев различна — от 6 до 20 см.
Стальные иглы почти ничем не отличались от современных. В одной хозяйственной по-
стройке Минска был найден целый пучок таких игл. Кожаные части обуви сшивались нитками,
которые — для прочности, по-видимому, — вощились. Воск часто находили в раскопках го-
родов. Сапожники владели различной техникой шитья. На образцах готовых изделий хорошо
видны наружные, выворотные и потайные швы (рис. 111).
Для предохранения ниток на подошве снаружи на ней делался неглубокий разрез. Верх-
няя часть обуви сшивалась выворотным или сложным потайным швом.
Номенклатура сапожных изделий, найденных в древних городах Беларуси, включает все
известные тогда на Руси типы обуви: поршни, мягкие туфли, полусапожки и сапоги. Наиболее
простым и широко распространенным типом обуви были поршни. Внешне они несколько по-
хожи на лапти. Изготовлялись поршни из целого куска кожи. Мужские поршни делались обыч-
но из толстой, хорошо продубленной кожи — яловки, женские и детские — из легкой опойки
или выростка. К ноге поршни крепились длинным ремешком, продетым в прорези, сделанные
на головке, боковых сторонах и заднике. Поршни были простые и ажурные. Простые имели
гладкую головку, украшенную иногда фасонным швом, ажурные — прорезную.
Туфли имели свободный покрой и пришивную мягкую подошву. Внешне они похожи на со-
временные детские пинетки. Верх туфли состоял из одного или, чаще, двух кусков кожи, при-
267
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 8
чем один был по существу небольшой вставкой. На ноге мягкая туфля крепилась при помощи
кожаного шнурка, продетого в прорези на уровне щиколотки. Некоторые туфли крепились на
подъеме широкими ремешками, входившими в состав основного покроя. Один ремешок имел
железную пряжку, на другом прокалывались отверстия. Под ремнем делался кожаный язычок.
Многие туфли украшались вышивкой. От вышивки, как правило, сохраняются только про-
колы в коже. В Минске, в культурном слое XII в., была найдена целая туфля, соответствующая
современному 36-му размеру. На ней хорошо сохранились нитки от украшавшей ее вышивки
(рис. 112).
Рис. 112. Изделия из кожи: 1 — кошелек; 2 — туфля; 3 — поршень. Минск
268
Древние города Беларуси
Орнамент на обуви геометрический и растительный, но преобладает первый [Лысенко П. Ф.,
1985. С 294;Зверуго Я. Г., 1989. С 147\, Ажурные туфли были преимущественно женской обувью
и, возможно, принадлежали знатным горожанкам.
Реже встречаются сапоги и полусапожки. Полусапожки состояли из трех частей: головки
с передней половиной голенища, задника с задней половиной голенища и подошвы. Сапоги
имели более высокие голенища — 20-25 см. Задники делались твердыми. Подошва была
мягкой.
На изготовление поршней и простых туфель без украшений шла, наряду с сыромятной,
и плотная дубленая кожа. При пошиве ажурных туфель и большинства сапог использовалась
мягкая тонкая кожа. Подошвы туфель, сапог и полусапожек делались из толстой кожи. Как
и туфли, сапоги не имели каблуков. Судя по местонахождению в культурных слоях городов ме-
таллических подковок, каблуки, скорее всего, появились в XIV в. Ни по внешнему виду, ни по
технике пошива обувь западнорусских горожан ничем не отличалась от аналогичных типов
обуви других районов Руси. Это еще один убедительный показатель единства древнерусской
культуры.
Помимо обуви, в раскопках найдены кожаные рукавицы, кошельки, ножны, пояса, кнуты
и другие предметы из кожи. Кожаные ножны крепились к поясу ремешком, продетым через
два отверстия в верхней части ножен. В ряде городов (Минск, Гродно, Слоним) найдены не-
большие кожаные кружки диаметром 7-9 см, которые, вероятно, были частями небольших
игральных мячей [Изюмова С. А., 1959. С. 216]. Представляет интерес найденный в Гродно фраг-
мент креплений лыж — прошитая сыромятными ремешками петля с прорезями, с помощью
которых крепление подгонялось к обуви [Воронин Н. Н., 1954\,
Характеризуя в целом развитие кожевенного дела в городах Западной Руси, следует еще
раз отметить не только его высокий технический уровень и большое разнообразие продук-
ции кожевников, но и поразительное сходство наших изделий по ассортименту, форме и тех-
нологии изготовления с кожаной продукцией других древнерусских городов.
8.4.7. Обработка камня
В городах велось не только деревянное, но и каменное строительство. Многие монумен-
тальные, главным образом храмовые, постройки нуждались в специально изготовленном
материале из обработанного камня. Тесовый камень применялся в кладке Благовещенской
церкви в Витебске, Борисоглебской — в Новогрудке и Спасо-Преображенского храма в По-
лоцке. Гродненские церкви украшались заполированными с лицевой стороны крупными кам-
нями. Известковыми блоками облицовывались внутренние стены Минской церкви. Даже если
строительство осуществляли приглашенные архитекторы и строительные артели, все равно
масштабы работ требовали привлечения к строительству местных каменщиков, а если тако-
вых не было, то их готовили. В Волковыске около фундамента недостроенного храма обна-
ружено более 30 камней с гладко отшлифованными плоскими поверхностями и около сотни
камней с обработанными, но не отшлифованными плоскими гранями. О производстве этих
камней на месте, недалеко от фундамента, свидетельствуют находки множества отколотых от
**х кусков [Зверуго Я. Г., 1989. С. 735]. В большом количестве обломки известняковых блоков
были разбросаны около фундамента Минского храма.
Только специалист-каменщик мог изготовить жерновые камни для ручных мельниц, в ко-
торых нуждался каждый городской двор.
Кроме строительных материалов из камня, при раскопках городов было обнаружено
множество небольших каменных изделий, в том числе художественных. Больше всего на-
одят точильные камни. Некоторые из них имеют просверленные отверстия для ношения
х на ремне.
269
Раздел II Поселения и хозяйство Глава 8
Трудно сказать определенно, кто изготавливал каменные литейные формы, применявшие-
ся в ювелирном деле. Вполне вероятно, что их вырезали сами ювелиры или частично прибе-
гали к помощи специалистов по камню.
Особую группу изделий из камня составляют небольшие кресты-тельники и иконки. Если
кресты-тельники можно считать изделиями, технически вполне доступными в изготовлении
многим местным мастерам, то изготовление каменных резных иконок, относящихся к кате-
гории художественных изделий, требует от мастера особого таланта и техники. Поэтому сле-
дует предполагать существование специальных художественных мастерских, возможно, при
княжеских замках или крупных монастырях. Пока мы не располагаем убедительными доказа-
тельствами наличия таких мастерских на территории Западной Руси. Поэтому обзор находок
такого рода лучше перенести в раздел о предметах импорта.
8.4.8. Гончарное ремесло
Широкая сырьевая база и сравнительно несложная технология сделали гончарное произ-
водство одним из самых распространенных во всех областях Руси. Несмотря на многолетние
раскопки белорусских городов, в результате которых в суммарном выражении вскрыта боль-
шая площадь, до сих пор не удалось обнаружить ни одной бесспорной гончарной мастерской.
Находимые в Минске деревянные кружки, принимавшиеся В. Р. Тарасенко за гончарные круги
[Тарасенко В. Р., 1957а], в действительности оказались днищами или верхними кружками от
бочонков. Очевидно, раскопки не пришлись на те районы городов, где жили гончары.
Во всяком случае, едва ли следует сомневаться в существовании в городах (как, впрочем,
и селах) Западной Руси развитого гончарного ремесла. И не только потому, что потребность
в керамической продукции была постоянно высокой из-за непрочности материала, и не-
долговечности изделий из него, но и потому, что изготовление посуды имеет длительную ты-
сячелетнюю историю и традиции. Одно из главных отличий древнерусской керамики от ке-
рамики предшествующей поры состоит в том, что она изготавливалась на гончарном круге
и ее производство перестало быть домашним промыслом. Гончары стали ремесленниками,
изготовлявшими посуду и другие изделия из глины, которые предназначались для рынка. Ке-
рамика — самая многочисленная категория археологических находок. Она хорошо изучена,
и потому нет необходимости в подробном описании технологии гончарного производства и
ее типологии. Керамический материал подробно анализируется в трудах, излагающих резуль-
таты раскопок конкретных археологических памятников, или в исследованиях, специально
посвященных гончарному делу или типологии изделий из глины.
Основную продукцию гончаров составляла разнообразная посуда, предназначенная для
варки пищи и ее приема, а также и для хранения пищевых продуктов, напитков, специй и т. д.
Сюда относим горшки, кувшины, миски, сосуды для хранения запасов (корчаги), чашки, круж-
ки, плошки, сковороды.
Самым распространенным видом посуды был невысокий горшок с округлыми плечиками,
небольшой шейкой и отогнутым наружу венчиком. Стенки горшка опоясывал линейный орна-
мент, а в верхней половине на плечиках или сразу же под ними часто наносился волнистый ор-
намент (обычно в один ряд). Глина преимущественно красная. По подсчетам М. В. Малевской,
в керамическом материале, собранном в постройках XII — первой половины XIII в. окольного
города Новогрудка, такие сосуды составляют 94 %. [Малевская М. В., 1971. С. 14].
Другие типы посуды в керамических комплексах составляют ничтожную часть. Так, по под-
счетам М. В. Малевской, специально изучавшей городскую керамику Понеманья, в керамиче-
ском комплексе XII — первой половины XIII в. окольного города Новогрудка глиняные миски
составляют 1%, кувшины — 0,6, корчаги — 0,4, вся столовая посуда (кружки, чашки, плош-
ки) — 0,5 % [Малевская М. В., 1971. С 29-3 JJ.
270
Древние города Беларуси
Встречающиеся крышки от сосудов нередко красочно украшены орнаментами в виде кон-
центрических линий или наколами.
Чашки имеют ручки в виде выступающего рога или ушка. В отличие от чашек глиняные
бокалы не имеют ручек.
Незначительную часть керамического материала составляет посуда, покрытая глазурью
(полива). Обычно ее связывают с южнорусским импортом. Однако допускается возможность
изготовления такой посуды и в городах Западной Руси. Так, появление поливной посуды
в городах Белорусского Понеманья объясняют началом храмового строительства, когда воз-
никли мастерские по изготовлению поливных плиток, которыми украшались гродненские со-
боры и княжеские хоромы [ЗверугоЯ. Г., 1989. С. 142].
Как своеобразную продукцию гончаров следует отметить разнообразные игрушки из гли-
ны, нередко найденные в древних городах Беларуси.
8.4.9. Прядение и ткачество
Найденная в Витебске берестяная грамота прямо говорит о ремесленнике, который шил
одежду для реализации ее на рынке. Однако не только профессионалы-ремесленники зани-
мались ткачеством и шитьем. В каждом городском дворе в той или иной степени раскопки
обнаруживают свидетельства занятий горожан прядением и ткачеством. Это было обычное
для той поры домашнее производство, которое обеспечивало основные потребности семьи
в тканях и одежде. Материалы раскопок городов, особенно тех, в которых хорошо сохраняют-
ся органические вещества, дают возможность представить технику прядения и ткачества.
Сырьем для изготовления тканей служили шерсть и волокнистые растения — лен и конопля.
Настриженная шерсть разбиралась обычно руками или чесалась, для того чтобы разрыхлить
ее и придать волокнам одно направление. Для чесания использовались деревянные гребни.
Такой гребень был найден в Минске в слое XII в. [Загорульский Э. М., 1982. Табл. XXXIV, 17].
Подготовка к прядению волокнистых растений более трудоемка и, судя по этнографиче-
ским наблюдениям, включала мятье, трепание и чесание.
В раскопках Минска, Бреста, Слонима, Гродно и других городов найдены обрывки различ-
ных тканей. Чтобы отделить костру от волокна, стебли растений мяли на льномялках, потом
их трепали при помощи деревянных трепал в виде большого ножа. Такое трепало найдено
в Минске. Для чесания волокон употреблялись те же гребни, что и для чесания шерсти.
Рис. 113. Шиферные
пряслица. Вищин
271
Раздел II Поселения и хозяйство Глава 8
Основным способом получения нити было прядение с помощью веретена. Веретена были
найдены в Минске, Бресте (свыше 40), Давыд-Городке, Слуцке [Лысенко П. Ф., 1999. С 158], Сло-
ниме и в других городах.
Веретена представляли собой тонкую, круглую в сечении, деревянную палочку с незна-
чительным утолщением от середины к нижнему закругленному концу. Длина веретен —
18-25 см. Чтобы придать веретену большую инерцию при вращении, на его нижний конец
надевали грузик — пряслице. В XI—XIII вв. на Руси повсюду бытовали волынские шиферные
пряслица (рис. 113). Они — одна из самых частых находок и в раскопках белорусских городов.
Так, в Турове было найдено свыше 300 пряслиц, в Бресте — около 200 [Лысенко П. Ф.г 1999.
С 158], в Волковыске — около 300, в окольном городе Новогрудка — более 160 [ЗверугоЯ. Г.,
1989. С 750]. В Слониме найдено веретено с надетым на него пряслицем.
С веретена нитки перематывались в мотки при помощи специальных приспособлений —
мотовил. Части таких деревянных мотовил были найдены в Минске (вилки-рогульки со сквоз-
ным отверстием между рогов) и Бресте (перекрестья) [Лысенко П. Ф., 1999. С 158]. Отдельные
вилки найдены со вставленными в них сломанными деревянными стержнями.
Мотки в свою очередь перематывали в клубки. Для снования применялись полые костя-
ные (может быть, и деревянные) цилиндрики с двумя или тремя отверстиями сбоку — юрки.
Они тоже найдены.
Таким образом, материалы раскопок городов позволяют в полной мере представить весь
цикл работ, связанных с прядением.
Ткань получали на горизонтальных ткацких станках, части которых тоже представлены
в материалах раскопок городов. О том, что станки имели горизонтальную конструкцию, сви-
детельствуют находки тех же юрков. Для снования на вертикальном станке они не нужны.
В Минске в слое второй половины XI в. и слое середины XII в. были найдены боковые план-
шетки от набилок. Набилки представляют собой раму, куда вкладывается бердо. Бердо гори-
зонтального ткацкого станка обнаружено в Бресте [Лысенко П. Ф., 1985. С. 109]. В Волковыске
была найдена костяная планка для крепления берда [ЗверугоЯ. Г, 1975а. С 50. Рис. 15-20}.
Челноки горизонтальных ткацких станков обнаружены в Бресте [Лысенко П. Ф., 1985. С 708]
и в Гродно (слои XIII-XIV вв.). Имеются сведения и о находке других частей горизонтальных
ткацких станков: фрагменты навоев, на которые наматывались нити, а также ниты для кре-
пления нитяных петель (Гродно и Слоним). Возможно, подножкой ткацкого станка является
найденная в Минске в слое XII в. овальная дощечка с отверстиями и боковыми надрезами на
концах для привязывания веревки, соединявшей подножку с нитом.
Ткани раскраивались железными ножницами и сшивались стальными иглами, ничем не от-
личавшимися от современных. Находки их хорошо представлены в археологических коллек-
циях из раскопок городов.
Процессы, связанные с прядением и домашним ткачеством, требуют много времени, край-
не трудоемки и утомительны. Особенно много времени уходит на прядение. Все это целиком
ложилось на плечи женщин.
Археологические материалы свидетельствуют о наследственном характере ремесла. Про-
фессию отца продолжали его сыновья и внуки. Это способствовало совершенствованию ма-
стерства, сохранению и обновлению художественных и технических приемов. Передача по на-
следству ремесленной деятельности была хорошо прослежена в гончарном деле на примере
клейм на днищах кружальной посуды. Нередко рисунок клейма усложнялся. Подобное можно
объяснить тем, что к прежнему клейму отца сын прибавлял какой-то новый элемент, усложняя
рисунок, но сохраняя его начальную основу. Наследование профессии отца, к ремеслу которого
приобщались с детства, логически и практически оправдано. И это касается не только одного
гончарного дела. Подобное можно проследить и в других ремеслах. Так, исследователь Ново-
грудка Ф. Д. Гуревич пришла к выводу, что на одном из участков в Новогрудке можно проследить
272
Древние города Беларуси
наследственный характер ювелирного дула на протяжении 250 лет, от первой половины XI до
70-х гг. XIII вв. [Гуревич Ф.Д., 1981. С 130-135]. Такое же, несомненно, было и в других ремеслах.
Поразительно, но факт (на что уже обращалось внимание), что на огромных простран-
ствах Руси, включая и ее западные земли, мы видим богатую, многоликую, но единую по сути
древнерусскую культуру. Единство культуры проявляет себя и в ремесле, разбросанном по
тысячам мастерских и шестидесяти специальностям. По изделию практически невозможно
определить, где, в каком месте и в какой мастерской оно было изготовлено. А ведь ремесла не
репродуцировали всякий раз одни и те же когда-то полученные образцы. Ремесло постоянно
развивалось и совершенствовалось. Не перестаешь удивляться, как появляющиеся в различ-
ных ремеслах новшества с поразительной быстротой расходились по мастерским всей Руси,
обновляя культуру и вместе с тем сохраняя ее единство.
Древнерусская культура была восприимчива и к культурам соседних стран. Это хорошо
ощущается в пограничных городах. Так, в городах Белорусского Понеманья местные ювелиры
с успехом воспроизводили, несколько видоизменяя их, некоторые прибалтийские украшения
и металлические детали одежды: подковообразные фибулы, трапециевидные привески, не-
которые виды браслетов и перстней. Но влияние соседних культур не изменило и не исказило
общерусский характер культуры этого региона [Зверуго Я. Г., 1989. С 130; Павлова К. В., 1969.
С 120-121].
8.5. Торговля
8.5.1. Становление торговли
Наряду с ремеслом одной из отличительных характеристик города были развитие и со-
средоточение в нем торговой деятельности. Торговля тесно связана с ремеслом, поскольку
последнее с самого начала предполагает реализацию своей продукции на рынке. Торговля
стала мощным фактором экономического и социального развития города и страны в целом.
Она способствовала обогащению феодального сословия и формированию крупного и богато-
го купечества.
С первых веков истории Древней Руси торговля заявила о себе как одна из движущих сил
становления и развития государства восточных славян. Нарождающийся класс феодалов,
дружинники были одновременной и купцами. Богатства, полученные в результате междуна-
родной торговли, сосредоточивались в основном в их руках, делали их все более богатыми.
Формировалась классовая структура общества и все более углублялось имущественное раз-
личие между феодалами и основной частью населения Руси — крестьянством. Все возрастав-
шие потребности нового класса в ремесленных изделиях и заморских товарах стимулировали
развитие местного древнерусского городского ремесла, которое все более ориентировалось
на потребности феодалов, живших как в своих загородных дворах-замках, так и в городах. Сам
древнерусский город в значительной мере представлял собой коллективный замок феодалов,
о чем красноречиво свидетельствует вещевой материал, получаемый в результате археологи-
ческих раскопок. Именно потребности феодалов в качественных изделиях определяли бур-
ное развитие городского ремесла и его совершенствование. Развитие ремесла и купечества
вывело русскую продукцию на международный рынок, что, в свою очередь, в соответствии
с законами рынка, стимулировало повышение качества этой продукции.
Продукция городских ремесленников была рассчитана на продажу как внутри города, так
и за его пределами. Само появление города и существование городского населения пред-
полагают обмен между городом и деревней. Городские мастера продавали крестьянам ка-
чественную продукцию, необходимую в сельскохозяйственном производстве: наконечники
землеобрабатывающих орудий, серпы, косы и др. Взамен они приобретали продукты сель-
273
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 8
ского хозяйства, некоторое сырье и материалы, необходимые в ремесленной деятельности.
Радиус сбыта продукции городских ремесленников намного превышал радиус сбыта изделий
деревенского ремесла, составляя 150-400 км [Рыбаков Б. А., 1948].
Крестьяне, в свою очередь, были связаны с городским рынком, на котором горожане при-
обретали продукты питания. На городской торг поступала и продукция городских мастеров.
Простой формой реализации продукции ремесленников была продажа изделия, изготов-
ленного по заказу и приобретавшегося непосредственно в мастерской. Там же, в мастерской,
покупателем могли приобретаться и некоторые товары, пользовавшиеся широким спросом.
Однако для того, чтобы продукция ремесленников дошла до потребителя, жившего на от-
даленном расстоянии от мастера, необходимы посредники-торговцы: розничные купцы типа
позднейших коробейников. Такие продавцы мелочного товара, подвижные и инициативные,
легко обходили таможенные посты на границах княжеств.
Местом мелочной торговли, вероятно, были сельские погосты, куда при появлении заез-
жих торговцев сходились покупатели из ближайших сел.
Через купцов деревенские ремесленники приобретали цветной металл, необходимый
в ювелирном деле.
Широкий сбыт в селе был характерен только для некоторых категорий вещей, которые
приобретались у заезжих торговцев. Это были прежде всего пряслица из розового шифера,
изготовлявшиеся на Волыни крестьянами нескольких сел. Любопытно, что ареал распро-
странения шиферных пряслиц совпадает с территорией Древнерусского государства. За ее
пределами они почти не встречаются. Исключение составляет только Волжская Болгария.
Приобретались также сердоликовые бусы, некоторые типы пряжек, бронзовые крестовидные
подвески, крестики с выемчатой эмалью. Один такой крестик с эмалью, произведенный в Кие-
ве, был найден в одном из курганов Белорусского Посожья.
Проникавшие в деревню городские торговцы не нарушали натурального характера сель-
ского хозяйства, поскольку доля приобретавшихся селянами изделий была незначительной
по сравнению с изделиями собственного производства.
В основном, товар коробейников находил своего покупателя среди «молодших дружин-
ников», живших «по селам», но связанных с городской культурой. Эти «дружинники по селам»
приобретали также христианские образки, стеклянные браслеты, замки и другие «городские»
предметы.
Местами торговли в городах стали рынки, устраивавшиеся, как правило, около городских
ворот, нередко — на берегу реки, рядом с причалом, где стояли ладьи купцов, на которых при-
возился товар. Один из старых рынков Минска до XIX в. располагался возле обнаруженной рас-
копками воротной башни древнего Минска. Такое расположение древних рынков было харак-
терно для средневековых городов не только Руси. Слово базар означает «место у ворот».
Основными товарами внутреннего рынка, судя по письменным источникам, были соль
и рожь.
Со временем упорядоченной формой бродячей розничной торговли в городах стали яр-
марки. Они проводились в определенное время и нередко приурочивались к местным празд-
никам. Сроки проведения ярмарок в разных местах были различными, что позволяло торгов-
цам переезжать с одной ярмарки на другую.
На Руси не получила развития денежная монетная система. Попытка чеканки собственных
монет — Серебрянников, предпринятая во времена правления киевского князя Владимира,
не получила продолжения, и функцию денег стали выполнять серебряные слитки — гривны,
представленные тремя основными типами: киевскими, шестиугольными по форме, весом око-
ло 160 г; новгородскими палочкообразными весом приблизительно 200 г; западнорусскими,
неправильно называемыми также «литовскими», тоже палочкообразными весом около 140 г.
В единичных экземплярах их находили при раскопках в разных городах Беларуси. В вищин-
274
Древние города Беларуси
ском кладе под Рогачевом они представлены всеми типами [Загорульский Э. М., 2004. Цв. вклад-
ка. Рис. 48]. Их номинал был достаточно высок. Поэтому при некоторых торговых операциях
приходилось рассчитываться не целыми гривнами, а их частью, определенным весом серебра
(рис. 114).
114. Серебряные гривны. Вищин
275
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 5
Для взвешивания необходимого количества серебра при оплате товара использовались
коромысловые весы с подвесными чашечками. Коромысло и одна чашка от весов были найде-
ны в Волковыске в слое XII в. [ЗверугоЯ. Г., 1975]. Коромысло представляло собой четырехгран-
ный железный стержень длиной 12,5 см с отверстиями на концах для подвешивания чашечек
Средняя часть коромысла несколько расширена и имеет отверстие, в которое продет крю*
(рис. 115).
Рис. 115. Коромысловые весы (1), чашечка от весов (2)
и гирька (3). (1,3 — Новогрудок; 2 — Волковыск)
пилась скоба с кольцом, за которое держали
Две чашечки от весов обнаружены в Друи-
ке. Они выгнуты и имеют диаметр 6-7 см
[Штыхов Г. В., 1978. С. 115].
Гирьки от коромысловых весов найдень
в Новогрудке и Друцке. В Друцке их было че-
тыре. Две из них по форме боченкообразные
На одной малой гирьке имеется шесть выби-
тых точек [Штыхов Г. В., 1978. С. 115].
Две гирьки найдены в Новогрудке. Одна
весит 34 г. На плоскостях были выбиты кре-
стики. Другая гирька весит 90,1 г [Гуревич Ф.Д.
1981. С. 155-156].
Коромысловые весы встречаются в дру
жинных захоронениях. Они были необходи-
мой принадлежностью дружинников, при-
нимавших участие в торговых операциях,
особенно в первые века русской истории.
Для взвешивания товаров использова-
лись безмены, или так называемые «весы
римского типа». Они представляли собой
круглый в сечении железный стержень дли-
ной 40-45 см с уплощенной частью на одном
конце, в которой имелось три отверстия.
К крайнему отверстию прикреплялась под-
вижная скоба с крюком, на котором подве-
шивали взвешиваемый товар. К среднему
отверстию на плоской части безмена кре-
in подвешивали безмен при взвешивании. На
сам стержень надевалось подвижное кольцо, к которому при взвешивании тяжелых грузов
подвешивали гири. По мнению Б. А. Колчина, на таком безмене можно было взвешивать груз
в 7-8 пудов [Колчин Б. А., 1959]. Находки безменов в раскопках довольно редки. На территории
Западной Руси они были найдены в Минске [Загорульский Э. М., 1982. С. 283. Рис. 183] (рис. 116)
и в Новогрудке [Гуревич Ф.Д., 1981. С. 107]. Ближайшая аналогия им происходит из Старой Ря-
зани [Монгайт А. Л., 1955. С. 162-163].
Массивные железные гири от безмена весом 2250 г были найдены в Логойске и Кукенойсе
(слой XI—XII вв.) [ Штыхов Г. В., 1978. С. 114].
Рис. 116. Безмен. Минск
276
Древние города Беларуси
В отличие от коробейников крупные купцы торговали большими партиями товаров.
История купечества восходит к самому началу Руси. Оно формировалось и богатело в ходе
широкого развития внешней торговли и варяжских рейдов. Само понятие «варяг» перво-
начально было синонимом слова «купец», «гость». Купцы ходили с вооруженными отряда-
ми, будучи нередко и сами воинами. В заморской торговле им приходилось отбиваться от
грабителей-кочевников, через земли которых проходил их длинный путь.
И в период феодальной раздробленности купцы, осуществляя свою внутрирусскую
и заморскую торговую деятельность, немало страдали от таможенных поборов и неред-
ко откровенных грабежей со стороны князей и крупных феодалов. Правители отдельных
феодальных княжеств при пересечении купцами границ их владений брали с них пошлину,
которая, по установившейся древней традиции, составляла десятую часть стоимости това-
ра. Так в свое время поступали хазары и византийцы. Пошлины были весьма значительной
статьей доходов удельных князей.
Князья нередко нападали на купеческие караваны, арестовывали купцов и отбирали
у них товар.
Все это побуждало купцов сплачиваться в объединения (гильдии) и совместно отстаивать
свои интересы. Летопись сообщает о существовании корпорации купцов в середине XII в.
в Новгороде при церкви Иоанна Предтечи на Опоках. Возможно, такая же купеческая гильдия
упомянута в Полоцке в летописном рассказе под 1158 г., в котором говорится о «братчине»
при храме «Старой Богородицы», куда был приглашен полоцкий князь Ростислав Глебович
[Тихомиров М. Н.,195б. С. 126-127].Судя по отрывку, купцы играли важную роль в политической
жизни города.
Крупные купцы разных городов стремились обеспечить себя правовой защитой. Сохранил-
ся так называемый Договор Смоленска с Ригой и Готским берегом 1229 г., который регламенти-
ровал порядок проведения торговых операций, узаконивал права своих и заморских купцов.
Известно, что этот договор был составлен на основе более раннего договора, заключен-
ного с немцами Полоцком и Витебском. Еще в 1212 г. Западная Двина была объявлена свобод-
ной для купеческих судов на всем ее протяжении. По договору 1229 г. русские купцы могли
свободно приезжать в Ригу, на остров Готланд и в Любек и вести там оптовую и розничную
торговлю. Немецким купцам, в свою очередь, разрешался свободный проезд в Полоцк, Ви-
тебск и Смоленск. Договор разрешал и устанавливал правила торговли в кредит. Оговаривал-
ся порядок транспортировки груза, разгрузки и перезагрузки судов на волоках, определял,
как должны разрешаться возникающие споры.
Традиционными торговыми путями в течение всего древнерусского времени оставались
водные. Беларуси располагает развитой речной сетью, пронизывающей всю ее территорию.
Крупнейшей водной магистралью, связывавшей западные земли Руси с Южной Русью и далее
с Черным морем, а по нему — с Византией и Кавказом, был Днепр с его притоками. Через во-
локи из Днепра можно было перейти на Волгу, а по ней попасть на Каспий и богатые рынки
Среднего и Ближнего Востока. Волжский путь был рано освоен еще варягами, и в начальном
периоде русской истории, до того, как в южных степях появились кочевники, был наиболее
популярным. По этому пути на Русь и в ее западные земли поступало серебро в виде главным
образом восточных серебряных монет, которые использовались и как платежное средство,
и как источник серебра для ремесленников-ювелиров. Серебряные дирхемы были популяр-
ны также в качестве украшений-при весок, включавшихся в состав ожерелий.
С восточным и западным рынками была связана и Западная Двина, через которую осу-
ществлялся транзит южных товаров в Западную Европу и западных товаров — на Русь. С этим
путем была связана прежде всего Полоцкая земля. Не случайно большое количество кладов
арабских монет сосредоточено именно в этом районе Руси. Используя письменные источни-
ки и географические особенности региона, попытку наметить основные пути Полоцкой земли
277
Раздел!! Поселения и хозяйство Глава t
предпринял В. Е. Данилевич [Данилевич В. Е., /898]. Из-за скудости фактического материала егс
аргументы не всегда были убедительны.
Важной торговой магистралью, связывавшей западные земли Руси с Северной и Западное
Европой, был Неман. Посредством волоков из Понеманья можно было попасть в Западнук
Двину и Днепровские реки. Притоки Немана близко подходили к северным притокам Припяти
Через южный приток последней (Ясельда) понеманские города осуществляли торговые связи
с Волынью и Южной Русью. Через Западный Буг можно было попасть на Вислу и осуществлять
торговые операции с западными славянами. Неманские и Западно-Двинские реки предоставля
ли достаточные возможности для связей с прибалтийскими землями [Жучкевич В. А, 1977].
Несомненно, важную роль в торговле между городами, и особенно между городом и дерев
ней, играли сухопутные дороги. Трудно согласиться с мнением некоторых исследователей, чтс
сухопутные дороги появляются только в XIV или даже XVI вв. в связи с появлением тяжелой ар-
тиллерии [Алексеев Л. В., 1966. С 90]. С момента своего возникновения новые поселения был*
связаны с другими не только водными, но и сухопутными путями, и чем дальше, тем более необ-
ходимыми они становились по экономическим, политическим, социальным и прочим причинам.
И неважно, что у нас нет данных о том, мостились эти дороги или нет. Пути-дороги прокладывались
и постоянно функционировали на местности на основании опыта людей, выбиравших наиболее
надежные по профилю и грунту трассы, по которым можно было не только пройти, но и проехать
На Руси имелись различные средства передвижения и транспортировки груза не только по воде
но и по суше. Зимой это были сани, летом — колесные повозки. При раскопках Минска в слоя»
XII в. была найдена часть колеса со ступицей и спицами [Загорульский 3. М., 1982. С. 282. Рис. 181.
(рис. 117). Колесо было также найдено в Бресте в слоях XIII в. [Лысенко П. Ф., 1999. С. 197. Рис. 68].
По своему характеру и значению сухопутные дороги были разными. Большая их часть мо-
жет быть отнесена к дорогам местного значения. Другие имели большую протяженность, свя-
зывали между собой крупные политические и торгово-ремесленные центры и могли служить
транзитными путями. Летописи не дают материалов для точного установления трасс таких
дорог, но кое-какие предположения можно сделать. Так, можно предположить, что один из
путей из Полоцка в Южную Русь проходил через Минск. Видимо, этим объясняется тот факт
что, выступив в 1067 г. против полоцкого князя Всеслава Брячиславича, южнорусские князья
двигаясь к Полоцку, оказались под Минском.
Рис. 117. Часть колеса со спицами из Минска
278
Древние города Беларуси
Поскольку едва ли можно сомневаться в том, что большинство позднейших дорог прошло
по трассе древних сухопутных путей, можно использовать материалы и более поздних источ-
ников.
Так, во времена Великого Княжества Литовского функционировал путь из Вильно в Киев
через Новогрудок [Пашуто В. Т, 1959. С 266]. Поскольку Новогрудок и в древнерусское время
был тесно связан с Южной Русью, можно предполагать, что этот путь возник уже в то время.
Из Гродно шел путь как на Варшаву, так и через Волковыск на Волынь [ЗверугоЯ. Гч 1989].
8.5.2. Внешняя торговля
Широкому развитию внутрирусской торговли предшествовала внешняя (международная),
организованная князьями. На первом этапе она носила откровенно разбойничий и транзит-
ный характер.
Основными торговыми партнерами были страны Среднего и Ближнего Востока, а позже
Византия. Почти все найденные в раскопках и кладах арабские и византийские вещи датиру-
ются временем до начала XI в.
Араб Аль Мукадеси перечисляет следующие товары, шедшие по Волге в Хорезм: «меха со-
больи, горностаев, хорьков, куниц, лисиц, бобров, зайцев, коз, выделанная конская кожа —
юфть, свечи, воск, мед, орехи, кора тополя для дубильного экстракта, береста, высокие шапки,
рыбий клей, рыбьи зубы, моржовая кость, касторовое масло, амбра (янтарь), соколы или гон-
чие псы, мечи, стрелы, ланцы (кольчуга), славянские рабы, бараны, коровы». Хотя в документе
не указано, из каких мест шел этот товар, вряд ли можно сомневаться, что значительная его
часть поступала из Руси. Преимущественно это была собранная дань, в том числе и в ее запад-
ных землях и Прибалтике (например, янтарь).
К числу несомненно русских товаров, вывозимых на восточные рынки, Б. А. Рыбаков от-
носил меха бобровые, собольи, горностаевые, куничьи, лисьи, заячьи, беличьи, воск, мед, лен,
полотно, серебряные изделия, кольчуги [Рыбаков Б. А, 19501. Взамен на Русь ввозили прежде
всего предметы роскоши, драгоценные металлы, восточные пряности. Все эти товары остава-
лись у князей и дружинников, выступавших одновременно и в роли купцов.
Деревня (крестьянское население) во внешней торговле не принимала участия.
Торговля с Востоком долгое время удовлетворяла потребность в серебре, которое посту-
пало на Русь в виде арабских серебряных монет — дирхемов. Большинство кладов с араб-
скими монетами найдено в бассейнах судоходных рек [Рябцевич В. Н., 1977, С 56] (рис. 118).
Некоторые клады насчитывают десятки тысяч монет, общий вес которых достигает несколь-
ких десятков килограммов. В Беларуси больше всего кладов выявлено на территории бывшей
Полоцкой земли. Значительно реже они встречаются в Посожье и на территории бывшей Ту-
ровской земли. Интересно, что они почти отсутствуют на Волыни [Рыбаков Б. А., 1950. С 218].
На территории бывшего Полоцкого княжества, около д. Козьянки, был найден монетный
клад, содержащий более 7600 арабских монет [Рабцэе/ч В. Н., 1993]. Интересно, что он попал
•землю в 40-х гг. X в., т. е. до широкого расселения в этих местах славян [Рябцевич В. Н., 1974].
Много кладов куфических монет сосредоточено около Полоцка, Витебска, Лукомля, Друц-
а, Могилева. Вне всякого сомнения, князья и крупные купцы располагали огромным количе-
ством таких монет.
Замечено, что почти все клады арабских монет концентрируются в землях восточных и за-
падных славян, а за Эльбой их нет. Такова же топография находок византийских изделий. Все
ветортные предметы концентрируются на побережье Балтики; их количество уменьшается
то мере удаления от моря. Такое распространение арабских и византийских находок принято
связывать с торговой деятельностью русских (может быть, точнее — русско-варяжских) куп-
4» [Рыбаков Б. А., 1950. С. 34].
279
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава В
Рис. 118. Денежно-вещевой клад X—начала XI в. (Горовляне. Глубокский р-н Витебской обл.
Раскопки Г. В. Штыхова). Дзяржауны музей БССР. Mihck, 1986. Рис. 41
280
Древние города Беларуси
Картографирование кладов с арабскими монетами дает возможность установить трассу
древних торговых путей.
Направления и характер международной торговли были тесно связаны с политической об-
становкой в мире, и всякие существенные изменения в ней сказывались на международной
торговле Руси. Так, в результате движения турок-сельджуков, разрушивших арабские государ-
ства, ряд восточных стран оказались отрезанными от Руси. А появившиеся в степях половцы
еще больше затруднили связь Руси с восточными странами и Византией. Последствием этого
было прекращение притока на Русь дирхемов.
Значительные изменения в развитии международных связей произошли и в Западной Ев-
ропе. Пришедшие из Восточной Европы венгры перекрыли связь между Византией и импе-
рией Каролингов. Торговля западноевропейских стран с Византией пошла в обход Венгрии
через земли западных славян, что повысило значение северного балтийского пути в транзите
товаров.
В результате почти одновременно возникают два основных пути русской торговли с Запад-
ной Европой. Один шел из Киева в Моравию, Чехию, Польшу и Южную Германию. Второй — из
Новгорода и Полоцка через Балтийское море в Скандинавию, Южную Прибалтику и далее на
запад.
Северная торговля способствовала возвышению Полоцка, Витебска, Смоленска, Ростова,
Мурома и других городов. Русские купцы почти на два столетия стали основными поставщи-
ками византийских товаров для Западной и Северной Европы. На первое место выступает
торговая деятельность новгородских купцов. Они торгуют как южными изделиями, так и пуш-
ниной, добываемой в северных землях. При этом ими использовался как балтийский путь, так
и волжский [Рыбаков Б. А., 1950. С 346].
Важнейшими центрами балтийской торговли в XI в. стали о. Готланд и г. Бирка. Постепенно
конкурентами Новгороду в балтийской торговле становятся Полоцк, Витебск и Смоленск.
Однако скоро сложилась неблагоприятная обстановка для русской торговли на юге. Тор-
говлю европейских стран с Византией перехватили генуэзцы, а в конце XII — начале XIII вв. на-
чинают сказываться последствия крестовых походов. Западноевропейские купцы устанавли-
вают прямые связи со странами Востока, минуя Киев. Мешали русской торговле с северными
областями Европы шведы. С падением Византийской империи в 1204 г. практически прекра-
тилась торговля Киева с этим южным регионом. Зато значительно возросла торговля со стра-
нами Европы северных городов Руси: Новгорода, Смоленска, Полоцка, Владимира. Появление
немцев в Прибалтике на некоторое время прервало балтийскую торговлю.
На мировом рынке по-прежнему наибольшую ценность представляли меха. Меха продава-
якь большими связками по 40 штук в каждой. Вывозились овчины, козлиные шкуры, кожа.
Вторыми по ценности были мед и воск. Потребность в воске все более возрастала в связи
с использованием его для целей освещения. Воск продавали кругами и бочками, взвешивая
его — при больших партиях товара — пудами.
Взамен приобретались качественные мечи, изготовлявшиеся в рейнских мастерских, дра-
гоценности.
Однако с середины XI в., по мере быстрого развития русских городов и городского ре-
месла, торговля утрачивает свой «разбой ничье-транзитный» характер и предметом вывоза
в Руси становятся не только традиционные «дары природы», но и ремесленные изделия ис-
кусных русских умельцев. Русский экспорт стал включать серебряные сосуды, бронзовые зер-
вла, медные замки, резную кость, шиферные пряслица. Предметами русского экспорта стали
цюсты-складени (известны в Чехии), изделия из серебра с филигранью и чернью.
«Русскими замками» называли в Чехии бронзовые замки, которые, по-видимому, привози-
кь из Киева, где имелись мастерские по изготовлению цилиндрических замков с разъемной
ДЕЖКОЙ.
281
Раздел II Поселения и хозяйство Глава 8
О покупке немцами у русских серебряных сосудов говорится в договоре Смоленска с Ри-
гой 1229 г. За них бралась пошлина.
Вполне вероятно, что из Руси экспортировались кольчуги. В одном из французских произ-
ведений кольчуга названа «русской рубахой».
В древнерусском словаре имелось специальное название ремесленников, изготовлявших
кольчуги. Их называли бронниками.
В итальянских документах льняные ткани называют «русскими тканями». По-видимому,
льняная ткань или изделия из нее получали от крестьян в качестве оброка. В известной гра-
моте смоленского князя Ростислава Мстиславича 1136 г. в списке княжеских доходов называ-
лись скатерти и поволоки. Известно, что в состав его владений входила значительная часть
Западной Руси (лен традиционно выращивался в Северо-Восточной Беларуси).
К сожалению, нынешнее состояние изученности ремесла западнорусских городов не по-
зволяет с достоверность говорить, какие ремесленные изделия шли на экспорт из городов
Западной Руси. Пока мы можем только предполагать, что в списке вывозимых товаров была
и продукция западнорусских мастеров.
В целом же по понятным причинам нам лучше известно то, что ввозилось в Западную Русь,
нежели то, что вывозилось. О предметах ввоза мы можем судить по находкам, выявленным
в процессе археологических раскопок поселений и могильников. По ним лучше прослеживают-
ся связи с соседними странами. Помимо того, что было сказано выше, следует особо отметить
торговые и иные отношения с теми, кто был связан с Западной Русью основными торговыми
путями, шедшими непосредственно отсюда в Прибалтийский регион и Западную Европу.
Наиболее ранние связи с Прибалтикой установились благодаря активности норманнов-
варягов.
В истории Руси и Скандинавии были периоды, когда причудливо пересеклись их судьбы
в политической, экономической и культурной сферах [Загорульский Э. М., 1994]. Исследовате-
ли не могли не заметить синстадиальность и синхронность многих процессов, протекавших
в славянских и скандинавских странах.
В свете археологических изысканий, викинги появились на территории Беларуси севернее
Припяти раньше славянского заселения этой области. Активизация норманнов приходится
уже на начало IX в. Русская летопись, освещающая события того времени, хотя и в сильно ис-
каженном виде, поскольку они были описаны значительно позже самих событий, рассказыва-
ет об очень непростых отношениях между варягами и местным населением.
Первые века истории Руси были отмечены далеко не ординарными славяно-скандинав-
скими политическими и экономическими отношениями. Период начальной древнерусской
государственности был тесно связан с норманнами. Варяги, храбрые воины, составляли за-
метную часть древнерусского воинства. Продолжаются споры о том, кем были «пришедшие
из-за моря» Рогволод и Тур, было лив это время Полоцкое княжение независимым от Руси го-
сударственным образованием или же оно составляло часть Киевской державы. При западно-
русских княжеских дворах, как и в других местах, были профессиональные варяжские отряды,
составлявшие часть русского войска.
Основные связи между славянами и скандинавами установились и окрепли на почве об-
щих интересов в торговле. Проходивший по территории Западной Руси знаменитый путь «из
варяг в греки» приобрел общегосударственное значение. В пределах Беларуси по нему на от-
носительно небольшом протяжении возникло немало древнерусских поселений городского
или замкового типа: Орша, Копысь, Рогачев, Вищин, Стрешин, Речица.
Одним из вариантов пути «из варяг в греки» пролегал по Западной Двине, и его значение
все более усиливалось по мере сокращения торговых связей со странами Востока. В этом пути
были заинтересованы не только полоцкие, но и смоленские князья, через территорию кото-
рых проходил еще более древний путь и волоки на русский север — в Новгородскую землю.
282
Древние города Беларуси
Политика полоцких князей в значительной степени определялась стремлением не только
приобрести и подчинить себе этот торговый путь, но и обеспечить его безопасное функцио-
нирование. Они смогли (скорее всего, во времена Всеслава Брячиславича) установить полный
политический контроль над теченьем Западной Двины вплоть до ее устья, обеспечив тем са-
мым наиболее удобный выход своим и другим русским купцам в Балтийское море. Высказы-
валось вполне вероятное предположение, что полоцкие князья уделяли внимание и техниче-
скому обеспечению безопасности судоходства по реке, в частности, провели очистку ее русла
от подводных камней, иногда очень крупных валунов.
О прочных и надежных традиционных связях Западной Руси со своими балтийскими со-
седями свидетельствует упоминавшийся выше Договор Смоленска с Ригой и Готским берегом
1229 г.
Богатые русские города привлекали ксебе заморских купцов. Норманны складывали о них
саги, а саму Русь называли Гардарикой (страной городов). В свою очередь, русские купцы пла-
вали по Балтийскому морю и имели свой постоянный двор на острове Готланде.
Славянский экспорт по Балтике имел своего потребителя в лице прибалтийских славян
и балтов, населения Скандинавии и Нижней Германии.
В разных местах Беларуси известны отдельные находки либо принадлежавшие скандина-
вам, либо связанные с их торговой деятельностью. Так, важной статьей ввоза были мечи, встре-
чающиеся в курганах IX-XI вв. Наиболее известны были мечи с клеймом "ULFBERT", которые из-
готовлялись в Нижней Германии или во Фландрии. В Полоцке при земляных работах на месте
разрушенного курганного могильника был найден один из ранних в Беларуси мечей X в., целый,
с надписью "ULFBERT" Десятым веком можно датировать и другой меч, найденный в Гродно.
Он сохранил подковообразный знак-клеймо и, видимо, был завезен из Скандинавии. Там же,
в Гродно, в парке, при земляных работах были найдены два меча в захоронении воина [Археолог!»
!нум!зматыка Белорус!. 1993. С 424-425]. В кургане около Брагина, на юге Беларуси, найден меч
с инкрустированным бронзовой проволокой знаком в виде цифры 8. В Слониме был найден
типичный варяжский шлем [Археолог!» !нум!зматыка Белорус!. 1993. С 575].
В Браславе, в слоях XI в., найдена варяжская фибула [Археалог!я!нум!змотыкаБелорус!.1993.
С 96]. В курганном могильнике Избище, относящемся к XI в., в числе 9 подвесок найдена скан-
динавская серебряная подвеска в стиле «Борре» с изображением хищного зверя [Археолог!»
i нум!змотыко Белорус!. 1993. С 282].
В курганном могильнике XI в. Лудчицы, что в Быховском районе, в женском захоронении
с трупоположением найдена бронзовая литая фигурка человека с мечом, изображающая ви-
кинга [Археолог!»! нум!змотыко Белорус!. С. 374].
Свыше 100 костей с надписями и рисунками найдены на городище Масковичи в Браслав-
ском районе на севере Беларуси. Знаки состоят из отдельных букв и лигатур. Некоторые пред-
ставляют собой скандинавские рунические письмена. На одной кости изображена парусная
ладья с человеческими фигурками в ней. Среди материалов — в основном, древнерусского
городского или феодально-владельческого типа — найдены две фибулы скандинавского про-
исхождения [ДучыцЛ. У, 1991; она же, 1981. С 185-216] (рис. 119).
Серия интересных варяжских предметов была найдена в Припятском Полесье (вилка, на-
конечник ножен меча, подвеска) [1оуА. В., Вяргей В. С., 1993. С 117-134]. По Припяти, очевидно,
проходил самый короткий путь в Скандинавию и на остров Готланд.
Археологические свидетельства постоянного проживания скандинавов в Западной Руси
на особых варяжских поселениях пока крайне незначительны. Норманнское присутствие
в основном отмечено отдельными находками, которые могут быть объяснены прежде всего
торговыми связями варягов с нашим регионом.
Приведем другие наиболее интересные привозные зарубежные предметы, найденные на
территории Западной Руси.
283
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 8
Рис. 119. Рисунки на костях животных. Городище Московичи (по Л. В. Дучиц)
284
йревние города Беларуси
Вплоть до монгольского завоевания поступали на Русь из византийских городов Север-
-ого и Западного Причерноморья большие красно- или желто-глиняные сосуды-амфоры
по-русски — корчаги) с вином, оливковым маслом или пряностями. Они найдены почти
зо всех подвергавшихся раскопкам городах и феодальных замках Западной Руси (рис.
’20). Возможно, эта продукция сначала поступала в Киев, а оттуда развозилась купцами
по Руси.
Рис. 120. Амфора
285
Раздел!! Поселения и хозяйство Глава8
Из христианской Византии привозились и некоторые предметы церковной утвари.
С южным импортом по волжскому или днепровскому водным путям доставлялся грец-
кий орех, находимый в Полоцке и Минске, и гребни из самшита, ближайшим местом произ-
растания которого был Северный Кавказ. Не исключено, что гребни могли изготавливаться
и в древнерусских городах из привозного самшитового дерева. На одном из минских самши-
товых гребней вырезано изображение зверя (рис. 121).
Предметом восточного импорта [Фехнер М. В., 1959. С. 153, 155] были найдены в Запад-
ной Руси бусы из сердолика и горного хрусталя. Они найдены в Полоцке, Витебске, Заславле
и в других местах (рис. 122).
Обломки иранской фаянсовой посуды обнаружены в Полоцке и Лукомле [Штыхов Г. В.,
1978. С. 117].
В Полоцке найдены раковины каури. Родиной этого моллюска был район Мальдивских
островов в Индийском океане. В Западную Русь они, конечно, попали через промежуточные
торговые операции.
Традиционным импортом из Прибалтики был янтарь, который является обычной находкой
в раскопках белорусских городов. Ввозился он преимущественно в виде необработанных ку-
сков. Возможно, местные мастера изготовляли из него нательные крестики (найдены в Мин-
ске) и бусы.
Прибалтийскими изделиями являются найденные в некоторых городах (Минск, Логойск,
Браслав и др.) бронзовые подковообразные фибулы с утолщенными концами.
Значительно лучше представлены предметы, завезенные в земли Западной Руси из сосед-
них Польши и Германии. Особенно много их обнаружено в городах белорусского Понеманья.
Некоторые изделия отличаются искусным художественным исполнением. Так, в Гродно и на
«Шведской горе» в Волковыске (слой XII в.) были найдены две шахматные фигурки ладьи почти
одинакового размера, на ножке с прямоугольным основанием (рис. 123). Обе представляют
собой изображение судна с двусторонним ходом; на судне видны фигурки воинов и минда-
левидные щиты на бортах. Воины изображены без усов и без бороды, с длинными прямыми
волосами до плеч, в небольших плоских шапочках [Воронин Н. Н., 1954; Тарасенко В. Р, 19576].
Вполне возможно, что волковысская и гродненская фигуры изготовлены одним и тем же ис-
кусным мастером.
Рис. 121. Гребни из самшита. Минск
286
Древние города Беларуси
В Волковыске, в том же слое, где была
найдена ладья, обнаружена также костяная
Фигурка воина-барабанщика, тоже в шапоч-
ке, покрывающей зачесанные назад прямые
волосы; воин одет в подпоясанную рубаху до
колен, на широкой ленте подвешен барабан.
В правой руке у этого приземистого некраси-
вого человека «вощага», которой он ударяет
по барабану. Фигурка эта, как и ладья, при-
надлежала, по-видимому, одному богатому
высокохудожественному в исполнении набо-
ру шахмат.
Привозной — из Южной Германии — ока-
залось вырезанное из моржовой кости изо-
бражение головы льва с человеком в рас-
крытой пасти, очень тонко исполненное.
На обратной стороне звериной головы изо-
бражен сидящий на троне господин с под-
ходящим к нему подданным [Тарасенко В. Р.,
19576. С. 277. Рис. 12]. По мнению В. П. Дарке-
вича, изделие представляет собой навершие
богатого церемониального сиденья типа
складного кресла. Такие навершия украша-
ли каждую из четырех перекладин сиденья
трона) (рис. 124).
Навершие справедливо относят к числу
лучших произведений западноевропейско-
го художественного ремесла XII — начала
Рис. 122. Бусы
Рис. 123. Шахматная фигура ладьи. Гродно
Пластыка Белорус) XII-XVIII стст.)
Рис. 124. Головка льва из кости. Волковыск
(Пластыка Белорус! XII-XVIII стст.)
287
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 8
Рис. 125. Бронзовый водолей.
Гродно
XIII в. [Даркевич В. П„ 1963. С. 70]. Ближайшие параллели известны в Южной Германии, где, по-
видимому, оно и было изготовлено [Даркевич В. П., 1966. С. 28-29].
Напомним, что по составу находок «Шведская гора» заметно отличается от Волковысского
замчища. В этом следует видеть отражение социальной топографии города. «Шведская гора>
была, очевидно, местом расположения княжеского двора.
Из импортных вещей следует отметить хранившийся в гродненской Коложской церкви
бронзовый водолей, представляющий собой фигуру рыцаря верхом на коне. Водолей был от-
лит в мастерской Гильдесгейма (Нижняя Саксония) в XIII в. [Воронин Н. Н., 1954. С. 99-101; Дар-
кевич В. П„ 1966. С. 27-28] (рис. 125).
В одной из западноевропейских ювелирных мастерских был изготовлен обнаруженный в
Новогрудке золотой перстень с красным камнем. На лицевой стороне перстня выгравирова-
ны латинские буквы молитвы или какого-то изречения [Гуревич Ф.Д., 1981. С. 44. Рис. 30].
288
Древние города Беларуси
Рис. 127. Импортная стеклянная посуда. Новогрудок
Рис. 126. Кубок резной. Новогрудок
Рис. 128.
остяная ложечка
для причастия. Минск
В результате крестовых походов в Западной и Центральной Евро-
пе появились награбленные на Востоке вещи, среди которых — сте-
клянные кубки с рельефной резьбой, так называемые «бокалы Яд-
виги». Каким-то образом — то ли в результате торговых отношений,
то ли в качестве подарка — они оказались и в Новогрудке. Обломки
такой посуды были обнаружены во время раскопок города [Гуре-
вич Ф. Д., Джанпсдян Р. М„ Малевская М. В., 1968. С 14]. (рис. 126,127).
Из далекой Франции была привезена костяная ложечка для
причастия, найденная в Минске в слое XII в. [Загорульский Э. М.,
1982. С. 235. Рис. 139;Даркевич В. П., 1966] (рис. 128).
Некоторыеукрашения и оружие были привезены в понеманские
города из Польши. К ним можно отнести найденные в Новогрудке
металлические бусы и наконечники ножен меча (Волковыск).
С польским импортом связаны некоторые формы глиняных со-
судов, украшенных налепным валиком, а также боченковидные
сосуды, как и сосуды, украшенные круглыми, квадратными и ром-
бическими штампами. Такая керамика могла попасть в Понеманье
в результате прямого обмена с Подляшьем [Малевская, М. В., 1972.
С 14-20; Зверуго Я. Г, 1989].
Фрагмент привезенного из Польши сосуда был найден в Брасла-
ве [Алексеев Л. В., 1960. С. /03].
Особо следует отметить поступление из Западной Европы цвет-
ных и благородных металлов, когда возникла проблема приобре-
тения их на Востоке. Преимущественно из Западной Европы стало
поступать оконное стекло, находки которого многочисленны в го-
родах Понеманья. В окольном городе Новогрудка найдено свыше
300 фрагментов «оконниц» [Гуревич Ф.Д., 1981. С. 98].
289
Раздел // Поселения и хозяйство Глава 8
Судя по характеру находок, западные предметы проникают на Русь не ранее середины XII в.
Через торговлю на русские, в том числе и западнорусские земли поступали: стекло и фаянс,
драгоценные камни, дорогие ткани (цветистая шелковая ткань на Руси называлась «паволокой»).
Предметом южного импорта были пряности, благовония, фрукты, виноградные вина. Любопыт-
но, что в Новгороде за провоз пряностей пошлину взимали перцем [Рыбаков Б. А., 1950].
Из Индии и Ирана поступали драгоценные камни. С тех пор в русский язык вошли персид-
ские названия драгоценных камней. Сельдь и пиво привозили немцы. В голодные годы, воз-
можно, привозили хлеб.
Привозили также художественные изделия, церковную утварь, лампады, стеклянные брас-
леты, сосуды (до возникновения русского стеклоделия). С начала XI в. из Европы стало посту-
пать серебро. Большая потребность была в свинце, который использовался в ювелирном деле,
а с XII в. — при изготовлении стеклянных изделий русскими ремесленниками, включившими
этот металл в рецепт для приготовления стекла. Особенно много свинца требовалось на по-
крытие каменных храмов. В Полоцке при раскопках сгоревшей церкви-усыпальницы Спасо-
Преображенского (Евфросиниевского) монастыря в скрепе галереи было обнаружено несколь-
ко десятков килограммов свинца, расплавившегося и стекшего внутрь постройки [Каргер М. К.,
1977. С 143-144]. Много полосок свинца найдено при раскопках Вищинского замка [Загоруль-
ский Э. М., 1985. С. 239 и др.].
Предметом ввоза по-прежнему были качественные северогерманские мечи, выкованные
из стальных жгутов.
Таким образом, импорт представлял собой преимущественно предметы роскоши, приоб-
ретавшиеся князьями и боярами (дружинниками). У некоторых князей накапливались огром-
ные богатства. Следует, однако, заметить, что некоторые импортные предметы попали сюда
не только посредством торговли, но были подарками, полученными от феодалов соседних
стран. Это касается прежде всего тех предметов, которые были найдены на территории пред-
полагаемых княжеских дворов, а также в храмах.
Как и раньше, сельское население Руси, с которого собирались дани и поборы, пред-
меты которых шли на экспорт, в торговых операциях не участвовало и ничего от этого не
имело. Практически никаких заморских предметов, кроме некоторых типов бус и арабских
дирхемов, использовавшихся в качестве украшен и й-привесок, в деревенских материалах
не находят.
8.5.3. Внутрирусская торговля
Одновременно быстро развивается внутренняя торговля с другими русскими областями.
В киевских мастерских, скорее всего, изготовлялись самые дорогие и сложные в ювелир-
ном производстве высокохудожественные изделии из золота — украшения, колты с перего-
родчатой эмалью, а также серебряные изделия с чернью, подобные тем, что найдены в ви-
щинском кладе [Загорульский Э. М. 2004. Цв. вкладка. Рис. 35,44 и др.]. Из Южной Руси попала
в Борисов золотая трехбусинная серьга «киевского типа» [Штыхов Г. В., 1978. С. 102. Рис. 43],
С тех пор, как на Руси было освоено стеклоделие, основным поставщиком самого рас-
пространенного и характерного для городской культуры женского украшения — стеклянных
браслетов — стал Киев. Стеклянные браслеты найдены не только в городах, но и во владель-
ческих замках, обитатели которых были тесно связаны с городской культурой. Вместе с брас-
летами привозились и стеклянные перстни, некоторые типы стеклянных бус, тонкостенная
посуда и оконное стекло. Так, из пяти исследованных оконных стекол, найденных в Волкол-
выске, одно было изготовлено в киевских мастерских, о чем свидетельствует его химический
состав [Наумов Д. В., 1996. С. 164].
В Борисове найден цветной мозаичный кубик, аналогичный кубикам Киевской Софии.
290
Древние города Беларуси
Можно предполагать, что из киевских мастерских вышли такие изделия, как сложные ци-
линдрические замки, дорогое оружие.
Киевским импортом принято считать [Макарова Т. И., 1967] найденную в некоторых горо-
дах Западной Руси глиняную посуду с зеленой поливой (Полоцк, Минск, Друцк, Витебск и др.)
и крашеные яйца-«писанки» (Лукомль).
Наиболее известным, можно сказать, массовым предметом южнорусского импорта были зна-
менитые пряслица из шиферного сланца, найденные практически во всех поселениях Западной
Руси. В масштабных раскопках городов количество этих находок исчисляется сотнями.
Из Киева, вероятно, привезена большая часть найденных предметов христианского культа
и церковной утвари. К ним принадлежат бронзовые кресты-эн кол пионы и каменные кресты-
тельники, найденные в ряде белорусских городов (Полоцк, Минск, Друцк, Мстиславль). Боль-
шую художественную ценность представляют каменные резные подписанные иконки из
Минска. Одна иконка двусторонняя. На одной стороне изображена Богоматерь, на другой —
апостол Петр (на ней имеется надпись «ПЕТРЪ»). На второй иконке изображены в рост св. Ни-
кола и Стефан, а над ними — Христос-Эммануил. Каменная иконка с надписью «Гавриил» най-
дена в Волковыске.
Привезенными из Киева были колокол и лампада, найденные в Турове [Лысенко П. Ф.,
1999].
Есть основания предполагать, что поставщиками соли в западные земли Руси были Киев,
Новгород иПсков [Аристов Н„ 1866. С 69,70].
К сожалению, мы не располагаем точными данными отом, что в свою очередь шло в Южную
и Северо-Восточную Русь из западных областей. Известно только, что полоцкие купцы возили
в Новгород воск и что там с них взымали сбор «по две гривны кун» от «берковска вощаного»
(берк — мера веса в 10 пудов. — Э. 3.) [Щапов Я. Н., 1976. С 162]. Возможно, что в южнорусские
земли поставляли традиционный товар, каким располагали более северные регионы, богатые
продуктами леса. Это прежде всего — мех, воск и мед. Возможно, также вывозили на продажу
льняные ткани и изделия из дерева.
Как видим. Западная Русь была составной и достаточно активной частью экономической
системы Древней Руси с отлаженными внутренними и внешними связями, которые развива-
лись и укреплялись до губительного для страны монгольского нашествия. Трагические собы-
тия середины XIII в. имели своим последствием разрушение крупнейших ремесленных цен-
тров ₽уси и разрыв прежних внешних связей. Экономика страны, в том числе и ее западных
земель, вступила в период адаптации и развития в новых исторических условиях.
Подобно городам, новым типом распространившегося на Руси поселения, которого не
знала предшествовавшая историческая эпоха, стали владельческие феодальные замки. Пред-
ставители нового, порожденного феодализмом, сословия земельных собственников — бояре
уже не живут на одном поселении с общинниками, а предпочитают селиться отдельно. Если
для сельской общины было присуще открытое неукрепленное село, то местом обитания фео-
дала становится изолированный от села укрепленный двор-замок, стены которого должны
были защищать его обитателя и его добро не столько от чужеземцев, сколько от попавших
в зависимость от феодала смердов. Боярский двор с зависимыми от него селами составлял
феодальную вотчину. Древняя Русь, в том числе и ее западные земли, состояла из нескольких
тысяч таких крупных и мелких вотчин, живших своей самостоятельной жизнью. Их админи-
стративными, экономическими и политическими центрами были княжеские и боярские замки
со своими правителем, хозяйством, войском, неписанными законами и уставами. Это были
первичные клетки, из которых состоял древнерусский феодальный организм, микроскопи-
ческие государства в государстве. Неприкосновенность боярских вотчин была непременным
условием их нормального функционирования. Замки в высшей степени отвечали характеру
нового феодального общества, его структуре.
К сожалению, древнерусские владельческие дворы-замки оказались наименее изученны-
ми. Нехватка на Русской равнине строительного камня и обилие лесов, дававших населению
традиционный строительный материал, были причиной того, что древнерусские замки, по-
добно городским и сельским поселениям, отстраивались из дерева. Построенные из недолго-
вечного материала, загородные хоромы древнерусских феодалов, в отличие от западноевро-
пейских рыцарских замков из камня, и поныне возвышающихся на отдельных холмах и мысах,
никак не могли сохраниться до наших дней. Некоторые русские историки, ссылаясь на при-
родные особенности Восточной Европы, даже выражали сомнения в реальности существо-
вании на Руси феодальных замков [Соловьев С. М„ 1960. С 8?5]. Но не строительный материал
определял наличие или отсутствие в стране боярских дворов. Уже М. Н. Покровский, выступая
против тех, кто отрицал существование на Руси феодализма, справедливо отмечал наличие
в стране «нестрого феодального мира больших и малых боярщин, в каждой из которых си-
дел свой маленький государь, за лесами и болотами..., умевший не хуже отстоять свою само-
стоятельность, чем его западный товарищ за стенами своего замка» [Покровский М. Н„ 1966.
С 73/].
Почти полное отсутствие на Руси каменных замков западноевропейского типа совсем не
означает, что здесь вообще не было боярских усадеб-замков. Об их существовании убедитель-
но свидетельствуют прежде всего письменные источники, в которых они выступают под раз-
ными названиями: «дом», «двор», «град».
Необходимость изучения этого важного типа поселений как одного из оригинальных ис-
точников по истории русского феодализма, в наилучшей степени отражающего быт и культуру
феодалов, не вызывает сомнений. И уже в ЗО-х гг. прошлого века в советской археологии была
поставлена задача их изучения [Арциховский А В., 1934; Киселев С. В., 1961;Воронин Н. Н., 1935].
Остатками древнерусских замков было предложено считать те небольшие, но хорошо укре-
пленные земляными валами и рвами городища древнерусского времени, которые повсюду
встречаются на территории бывшей Киевской Руси. Из-за своих небольших размеров они не
могли быть остатками городов, а по характеру материальной культуры — поселений сельских
общинников, для которых характерны не городища, а неукрепленные селища.
Однако до систематических крупномасштабных раскопок боярских усадеб дело тогда не
дошло. Это может быть объяснено стремлением исследователей как можно быстрее и полнее
изучить города, которые являлись основными местами сосредоточения ремесленно-торговой
деятельности населения и отражали высокую культуру Руси во всех ее проявлениях. Раскопки
городов давали наиболее яркое представление о Древней Руси и ее месте в ряду средневеко-
293
Раздел // Поселения и хозяйство Глава 9
вых государств Европы. Это в полной мере относится и к истории археологического изучения
памятников Западной Руси. По степени археологической изученности древние города Белару-
си до недавнего времени были не сопоставимы с феодальными замками. Помимо указанных
причин такого состояния следует иметь в виду, что довоенная белорусская археологическая
наука располагала крайне ограниченным составом специалистов и ничтожными средствами,
которые не позволяли осуществить большие полевые исследования. Изучение владельче-
ских поселений свелось к их выявлению в процессе разведок и первичной топографической
классификации, проделанной в основном А. Н. Лявданским. На некоторых из них он разрабо-
тал небольшие изолированные шурфы, чего было совершенно недостаточно для более-менее
полного изучения этих поселений.
В число поселений замкового типа были включены Германовское и Черкасовское горо-
дища в Северо-Восточной Беларуси, отвечавшие первичным признакам феодальных зам-
ков [Лявданский А. Н., 1926. С. 225;Дуб1нск1 С. А., 1930а; он же, 1930]. Начавшиеся в стране по-
литические репрессии 1937-1938 гг. практически уничтожили белорусскую археологическую
науку. Только после окончания Великой Отечественной войны с ее тяжелейшими послед-
ствиями начала постепенно возрождаться белорусская археология. Но потребовалось еще не-
мало лет, чтобы в число проблемных памятников, подлежавших раскопкам, попали, наконец,
и феодальные замки. На фоне будоражащих воображение сенсационных открытий археологов
в послевоенное время они оставались наименее изученными и ожидали своей очереди.
Между тем проведенные после войны советскими археологами широкие обследования
и раскопки феодальных замков за пределами Беларуси позволили наметить и обосновать бо-
лее убедительные отличительные признаки памятников этого рода. Следует особо выделить
фундаментальные труды по военно-оборонительному зодчеству Древней Руси П. А. Раппо-
порта [Раппопорт П. А., 1956], а также исследования В. В. Седова на территории Смоленщины,
полностью раскопавшего там два феодальных замка сельского типа (Бородинское и Воищин-
ское городища), материалы которых им были полностью опубликованы [Седов В. В., I960].
К выделенным ранее внешним признакам замков были предложены новые характерные чер-
ты владельческих усадеб-замков.
Касаясь внешних признаков замков, П. А. Раппопорт считал возможным относить к замкам
только такие городища, площадь которых составляла менее 1 -2 га [Раппопорт П.А., 1956. С 64].
Городища с большей территорией он относил к городам. Отличительной чертой замка он так-
же считал незначительную мощность на этих поселениях культурного слоя. К числу внешних
признаков, присущих некоторым замкам, возведенным на плоской местности, исследователь
относил их ярко выраженную геометрическую форму. Форма таких замков была независима
от рельефа и обозначалась искусственными валом и рвом. С военной точки зрения, такие зам-
ки, по его мнению, обладали несомненным преимуществом перед другими, поскольку при ор-
ганизации обороны обеспечивали наибольшую плотность стрельбы. Особенно это касается
круглых в плане замков. Однако, несмотря на эти преимущества, круглые замки, как это мы по-
кажем ниже, не получили широкого распространения ни в Западной Руси, ни на Руси в целом
[Ваганова А. Н., 1985. С 7]. Наиболе полно признаки феодального замка, в том числе и так на-
зываемого «сельского типа», были обобщены и сформулированы В. В. Седовым. Они сводятся
к следующим полжениям: 1) обязательным признаком замка должно быть наличие укре-
плений; 2) его территория не должна превышать 3-4 тыс. кв. м; 3) в материальной культуре
должны присутствовать предметы вооружения воина-всадника и оснащения боевого коня;
4) городской характер бытовых предметов и украшений (в частности, наличие стеклянных
браслетов); 5) свидетельства имущественной дифференциации обитателей замка; б) неразви-
тость ремесленного производства; отсутствие ремесленного посада [Седое В. В., 1976. С147; он
же, 1960. С 124]. Специфика состава находок из раскопок владельческих усадеб, отражающих
культуру и быт их владельцев, не вызывает сомнений и легко объяснима. Набор предметов,
294
Владельческие замки
которыми пользовалась боярская семья, конечно, отличался от того, что было присуще рядо-
вому селянину. Еще Б. А. Рыбаков одним из археологических признаков феодальной усадьбы
отмечал присутствие в вещевом материале усадеб привозных изделий, в частности, амфор.
Практически все исследователи в качестве отличительной черты этого типа поселения на-
зывают городской характер его материальной культуры, присутствие в ней дорогих золотых
и серебряных украшений и большое количество рыцарского оружия.
Отмечаются также свидетельства имущественного неравенства среди обитателей замков,
поскольку, кроме состоятельных хозяев, в них проживали: прислуга, личная охрана и другие
служилые люди. Вместе с тем при сходстве замковой и городской культур феодальные усадь-
бы отличались от городов не только своими размерами и количеством обитателей, но и не-
сопоставимо низкой по сравнению с городом степенью развития ремесла и качества его про-
дукции.
Специфичными и отличными от городской были застройка и внутренняя планировка зам-
ка. Уличная застройка в нем отсутствовала; к тому же, для рядовых «бояр по селам» не по сред-
ствам было возведение каменных храмов.
Эти выявленные и обоснованные исследователями общие признаки феодальных замков
помогают выделять их среди массы поселений иного типа. Однако проследить их и получить
исчерпывающее представление о замке, его застройке и материальной культуре возможно
только в результате раскопок большими площадями. Подобно тому, как неоднородно было
само сословие феодалов по своему имущественному и политическому положению, столь же
отличались между собой и их поселения. Среди них четко выделяются две основные группы:
княжеские замки и укрепленные боярские дворы (замки сельского типа).
Княжеские замки нередко фигурируют в летописи наряду с городами и обычно, когда дру-
гие источники отсутствуют или недостаточно информативны, в трудах исследователей попа-
дают в группу древних городов. Но по основным признакам (небольшая территория, слабое
развитие ремесла, планировка и застройка) они практически ничем не отличаются от обыч-
ных замков феодалов. К их числу, по-видимому, относятся прежде всего поселения, упоминае-
мые в летописи как княжеские поселения, которые, в частности, передаются от одного князя
другому.
Думается, что такими княжескими замками в Западной Руси могли быть Рогачев, Копысь,
Стрешин (?), Орша, Речица, Клецк, Богослов, Борисов и некоторые другие, в которых слабо
представлено местное ремесло, отсутствуют ремесленно-торговые посады. В начальном пе-
риоде своей истории княжескими замками могли быть Гродно, Волковыск, Брест, Заславль,
Лукомль и некоторые другие известные по летописи пункты, которые позже развились в го-
рода. Княжеские замки могли выполнять военно-административные функции, быть летними
резиденциями князей, местами охотничьих развлечений, любовных утех, деловых встреч
и переговоров с другими князьями.
Примером такого княжеского замка за пределами Беларуси можно назвать Любеч, рас-
копанный Б. А. Рыбаковым. Материалы раскопок позволили исследователю предложить впе-
чатляющую реконструкцию сложной застройки замка с башней-донжоном и пятиэтажными
хоромами из дерева.
Как отмечалось, долгое время по различным причинам древнерусские феодальные зам-
ки на территории Беларуси оставались вне поля внимания археологов. Довоенные исследо-
вания их носили крайне ограниченный разведочный характер. Раскопки замков начались
только после Великой Отечественной войны и то не сразу. Некоторые из них стали изучаться
в связи с раскопками городов, поскольку со временем стали их частью. Примером такого зам-
ка, по-видимому, был Волковыск, где одна из его частей, так называемая «Шведская гора», име-
ет явные признаки западноевропейского «бурга». Замок был устроен на вершине высокого,
круглого в плане холма и обнесен по всему периметру валом. Об именно замковом характере
295
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 9
поселения свидетельствует не только топография, но и состав находок [Тарасенко В. Р, 19576].
Рядом с замком развился еще один укрепленный район — Замчище (рис. 129).
Таким же «замком», на котором располагался княжеский двор, был возвышенный участок
на территории Друцкого городища, который исследователь этого города Л. В. Алексеев, на
наш взгляд, неверно определяет как Друцкий детинец [Алексеев Л. В., 1966; он же, 2002. С 74-
91]. Для детинца его территория слишком мала.
Очень похоже на феодальный замок своими небольшими размерами, формой и системой
укреплений городище в Речице, которое, к сожалению, совсем не исследовано. Однако замки,
оказавшиеся на территории древнерусских городов, должны быть выделены в особую группу
укрепленных поселений, отличных от загородных боярских усадеб, и рассматриваться в связи
с историей соответствующих городов как их возможные предшественники («ядра»).
Рис. 129. План «Шведской горы» Рис. 130. Планы городищ Зборов (1) и Стрешин (2)
вВолковыске
Но наибольший интерес в свете рассматриваемой проблемы представляют археологиче-
ские исследования собственно замков, сохранявших в течение всего периода своего суще-
ствования функцию укрепленного владельческого феодального замка, независимо от своего
размера и состоятельности владельца.
В 1967-1968 гг. Г. Ф. Соловьева провела значительные раскопки на одном из таких замков
около д. Зборов в Рогачевском районе.
Серия верхнеднепровских городищ замкового типа была подвергнута крупным археоло-
гическим исследованиям автором этих строк. В 1962,1969-1971 гг. раскапывалось городище
в Свислочи (Осиповичский район), небольшое городище в Стрешине (1966 г.), Рогачевский «за-
мок» (1973,1975-1976 гг.) и Вищинское городище в Рогачевском районе (1976-1985 гг.). Позже
дополнительные раскопки Свислочи осуществил В. И. Кошман [Кошман В. /., 2008] (рис.130).
Группа небольших городищ, подпадающих под категорию владельческих замков, исследо-
вали в Северо-Восточной Беларуси О. Н. Левко и Ю. В. Колосовский (Стрежево, Черкасово —
1990 г., Устье— 1990-1991,1993 гг., Германово — 1998 г.).
Одну из первых очень удачных попыток обобщения результатов археологического изу-
чения владельческих усадеб-замков Древней Руси, включившей в круг своих исследований
и известные поселения этого типа на территории Западной Руси, предприняла А. Н. Ваганова
[Ваганова А. Н., 1983; она же, 1985; она же, 1987]. Ею был изучен материал свыше 70 феодальных
296
Владельческие замки
замков и, насколько это было возможно, рассмотрен большой круг вопросов: топография и
типология замков, система оборонительных сооружений, планировка и застройка, время их
появления, особенности материальной культуры. Поскольку работа, выполненная как кан-
дидатская диссертация, была ограничена объемом, подробно осветить в ней результаты ар-
хеологических раскопок замков древнерусского времени на территории Западной Руси не
представлялось возможным. Но и на тех доступных автору материалах исследователь смогла
сделать весьма любопытные наблюдения и прийти к очень интересным выводам, которых мы
коснемся ниже. Рассмотрим коротко материалы, полученные раскопками раннефеодальных
замков на территории Беларуси.
В числе первых крупномасштабно исследованных памятников следует назвать городище
Зборов в Рогачевском районе. Городище расположено на правом коренном берегу Днепра,
возвышающемся над поймой на 17-18 м. Площадка имеет полукруглую форму 50x58 м и от-
делена от плато земляным валом высотой до 4 м и шириной у основания 15 м, а также — рвом
глубиной 2,5-3 м. Исследованная площадь составила 473 кв. м. Мощность культурного слоя
неодинаковая. Около вала она достигает 1,6 м, в центре городища — приблизительно 0,5 м.
Выяснилось, что древнерусскому замку здесь предшествовало городище милоградской куль-
туры, но основные культурные напластования относятся к эпохе Киевской Руси. Несмотря на
плохую сохранность органических веществ, удалось обнаружить остатки двух деревянных по-
строек: нижний венец бревенчатого сруба размером 3,25x2,68 м с глинобитной печью, след
стен двухкамерной постройки размером 3,4x5,1 м, две хозяйственные ямы. Вещевой матери-
ал — явно городского типа, в частности, найдены стеклянные браслеты. Представляет инте-
рес обломок литейной формы. Занятия ювелирным делом кажется несколько странным для
обитателей феодальной усадьбы, но, как свидетельствуют раскопки других подобных поселе-
ний, они имели место и в других замках, что мы увидим ниже. Найдены обломки бронзовых
браслетов, привозной стеклянной посуды. Особого внимания заслуживают находки бронзо-
вого энколпиона и обломок бронзовой чаши с выгравированным на ней изображением жен-
щины и надписью на латинском языке, что свидетельствует о ее западноевропейском про-
исхождении. Исследователь этого памятника высказала предположение, что замок мог быть
резиденцией рогачевских князей [Соловьева Г. Ф., 1969. С. 111-112]. Доказать это невозможно,
как невозможно говорить и о наличии в Рогачеве в этот период своих князей. Несомненным,
однако, представляется, что поселение в Зборове относится к типичным феодальным замкам,
поскольку полностью отвечает характеризующим их признакам. Вещевой материал хорошо
датирует замок XII—XIII вв.
Небольшое городище замкового типа расположено на высоком правом берегу Днепра
в г.п. Стрешин Жлобинского района. Оно занимает вытянутый вдоль реки узкий мыс с кру-
тыми склонами и соединено с плато перешейком. Раскопки (100 кв.м) показали, что в древ-
нерусское время оно было обнесено валом шириной 10-12 м, который, как и у некоторых
иных подобных замков, возможно, отсутствовал со стороны, обращенной к реке, где оборону
хорошо обеспечивал береговой обрыв. Мощность культурного слоя составляла 1,6 м. Орга-
нические вещества в слое не сохраняются, что очень обедняет состав находок. К сожалению,
в раскопе значительная часть культурного слоя древнерусского времени оказалась разру-
шенной обширной ямой, связанной, вероятно, с более поздними замковыми сооружениями
XVI—XVII вв. Согласно инвентарям 1579 и 1597 гг., на этом месте в XVI в. имелся деревянный
замок, в котором размещался многочисленный гарнизон «жолнеров», имелся арсенал с ору-
жием и боеприпасами [Ткачев М. А., 1993. С 592]. По вещевому материалу начало укрепленного
поселения древнерусского времени можно отнести к XII в. Помимо керамики, в культурном
слое найдены стеклянные браслеты, шиферные пряслица, наконечники стрел. Рядом с замком
находилось древнерусское селище. Впервые Стрешин упомянут в так называемом «Списке го-
родов ближних и дальних» (XIV в.), но не исключено, что он был назван под именем Стрежев
297
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 9
в Ипатьевской летописи еще раньше под 1128 г. Небольшие размеры хорошо укрепленного
поселения с культурой городского типа позволяют отнести этот памятник к числу феодальных
владельческих замков древнерусского времени.
В какой-то мере промежуточное положение между небольшим городом и феодальным
замком занимает Рогачев, само название которого указывает на владельческий характер по-
селения и его связь с неким Рогачем. Первое упоминание о нем имеется в летописи под 1142 г.
(рис. 131).
К числу таких же княжеских замков, как отмечалось, возможно, относилось поселение на
«Шведской горе» в Волковыске.
Рис. 131. Планы городищ в Рогачеве (1), Свислочи (2). Орше (3) и Копысе (4)
298
Владельческие замки
Материалы крупных раскопок городища в Свислочи Осиповичского района, осущест-
вленных автором в 1962, 1969-1971 гг., позволяют отнести это поселение к типу богатых
частновладельческих замков. Хотя в письменных источниках, относящихся к древнерусско-
му времени, Свислочь не упомянута, раскопки показали, что замок был возведен здесь на
рубеже XI—XII вв. и с самого начала отмечен типичной городской культурой. Он был построен
в важном со стратегической точки зрения месте — на высоком (до 10 м от основания) мысу
при впадении Свислочи в Березину — и контролировал водные пути вверх по этим рекам,
прикрывая путь по Свислочи к княжеским городам Минску и Заславлю, а по Березине —
к Борисову. Место это было настолько привлекательно, что уже в железном веке на нем воз-
никло городище культуры штрихованой керамики (рис. 132). Однако в древнерусское время
городище было подвергнуто значительной реконструкции: несколько расширена площад-
ка, придана большая крутизна его склонам и с напольной стороны насыпан мощный зем-
ляной вал и вырыт ров, ширина которого достигала 22 м, а глубина — 6 м. При реконструк-
ции был очень сильно поврежден культурный слой начального городища и часть его пошла
на насыпь вала. Естественная конфигурация мыса определила форму городища, близкую
к треугольнику. Общая площадь замка составила приблизительно 700 кв. м, но за вычетом
той части, которая была занята под вал, реальная жилая территория была значительно
меньше. Раскопками было исследовано 422 кв. м, т. е. больше 2/3 жилой площади замка. По
размерам, системе укреплений и характеру материальной культуры поселение может быть
квалифицировано как феодальный замок. Земляной вал опоясывал поселение с северной,
напольной, стороны. На внутреннем склоне прослеживались обгоревшие бревна, возмож-
но, от сгоревшей навальной стены.
В траншее, разрезавшей вал, заметны два горизонта. В восточной части траншеи на всю
глубину идет гумусированный песок с вкраплениями угольков. При насыпке вала была ис-
пользована часть культурного слоя железного века. Но интересно, что под самой насыпью
вала древний культурный слой отсутствует. Возможно, он был полностью уничтожен в древ-
нерусское время при расширении площадки городища и возведении укреплений, или же
первоначальная площадь поселения железного века была меньше, и культурный слой здесь
не сформировался.
Pik. 132. Вид на Свислочское городище
299
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 9
К сожалению, несмотря на значительный и хорошо насыщенный находками культурный
слой, сохранность в нем органических веществ практически нулевая. Очень сильной корро-
зии подверглись изделия из железа, очень окислились и разрушились предметы из цветного
металла.
Остатки деревянных построек представлены отдельными подгоревшими плахами, участ-
ками обугленных дощатых полов и глинобитными печами, в основании стен которых исполь
зовался крупный камень. Некоторые печи, похоже, были сооружены за пределами постро
ек. Плохая сохранность дерева построек не дает возможности детально реконструировать
планировку и застройку замка, оставляя лишь самые общие впечатления на этот счет. Одно
можно сказать, что застройка осуществлялась исключительно наземными сооружениями из
дерева. Зато обильный вещевой материал не оставляет никаких сомнений в принадлежности
поселения знатному и весьма состоятельному феодалу.
Как и при раскопках любого населенного пункта, найдены предметы, характеризующие
хозяйственную деятельность и быт обитателей замка. С сельскохозяйственными занятиями
связаны находки обломков сошников, мотыги, серпов, косы-горбуши, обломки жерновов,
порхлица. Железные изделия представлены также топорами, долотом, ножами, ножницами,
иглами и проколками, кресалами. С рыболовством связаны рыболовные крючки, гарпуны,
грузила. Очень много шиферных пряслиц.
Вместе с тем местная ремесленная деятельность в материалах раскопок практически не
представлена. Однако, помимо предметов, связанных с хозяйственной деятельностью и бы-
том, в раскопках найдены вещи, хорошо характеризующие социальную специфику поселения.
Это прежде всего оружие и снаряжение воина: наконечники копий и стрел, боевой топор,
половинка головки булавы с пирамидальными шипами, кистени, пластина от доспеха, шпоры.
Найдены предметы оснащения верхового коня (удила с псалиями). Большую группу составля-
ют привозные изделия из стекла: браслеты, перстни, бусы, обломки посуды. Обнаружен целый
стеклянный флакон, подобный найденному в Киеве.
Хорошо представлены изделия из бронзы: посуда, украшения (браслеты), предметы хри-
стианского культа, среди которых следует назвать энколпион. Далеко не рядовой находкой
является костяная шахматная фигура ладьи (рис. 133).
О состоятельности обитателей свидетельствуют многочисленные находки замков и клю-
чей. Отсутствие письменных свидетельств не позволяет точно определить Свислочь как кня-
жеский замок, хотя его стратегическое положение вполне допускает такую мысль. Смущают,
Рис. 133. Стеклянный сосуд (1) и шахматная фигура
ладьи (2) из Свислочского замка
однако, небольшие размеры поселения, кото-
рые, впрочем, были обусловлены естествен-
ным рельефом местности.
Особую группу замков составляют дворы-
усадьбы рядовых феодалов, бояр «по селам»,
численность которых в структуре феодаль-
ного сословия все более увеличивалась, как
возрастала и их роль в экономической и по-
литической жизни страны. Соответственно
увеличивалось и число их дворов-замков.
Однако в обустройстве своих дворов они,
конечно, обладали значительно меньши-
ми возможностям по сравнению с князьями
и близкой к ним элитной прослойкой го-
сподствующего класса. Более скромные, раз-
бросанные по всей стране, владельческие
дворы представляли своего рода маленькие
300
Владельческие замки
столицы сельских микрорайонов. Среди окружавших их сельских поселений они выделялись
своими небольшими размерами, рассчитанными на одну семью, и достаточными для защи-
ты укреплениями. Такие дворы-усадьбы феодалов в литературе получили название «замков
сельского типа». Их изучение крайне важно для понимания реальной истории Древней Руси.
К сожалению, им было уделено значительно меньше внимания, чем городам. Однако и тут мы
уже располагаем неплохим материалом, чтобы охарактеризовать их и с точки зрения внеш-
них черт, и по особенностям материальной культуры и быта населявших их людей.
К типу владельческих усадеб-замков можно отнести ряд городищ Северо-Восточной Бела-
руси: Днепровка (Германы), Черкасовское, Шавнево, Устье, Стражево, Старо-Борисов. Некото-
рые из них были обследованы и вошли в литературу еще в довоенное время. Более значитель-
ные раскопки были проведены в них в последние годы (рис. 134).
Рис. 134. Планы городищ замкового типа в Северо-восточной Белоруссии:
Черкасова (1), Устье (2), Стражево (3)
301
Раздел II Поселения и хозяйство Глава 9
Германовское городище (Дубровенский район Витебской области) обследовалось еще
С А. Дубинским и уже давно связывалось с феодальным замком \Ду61нск1 С А., 19306]. В 1998 г.
небольшие раскопки на нем (76 кв. м) произвел Ю. В. Колосовский. Культурный слой там, как
это нередко бывает на городищах подобного типа, оказался небольшим и разнокультурным.
Тем не менее, даже при незначительном объеме раскопочных работ в нем, помимо круговой
керамики XII-XIII вв., были найдены предметы вооружения, обломки стеклянных браслетов,
ключи и замки. Думается, что этого достаточно, чтобы связать городище с боярской усадьбой,
а не пограничным сторожевым пунктом, как думает О. Н. Левко [Левко О. Н., 2004. С. 80]. Вообще,
по нашему мнению, О. Н, Левко несколько преувеличивает факт существования на Руси таких
сторожевых крепостей между древнерусскими княжествами. Княжества, хотя и располагали
большими полномочиями, были все-та к и административными единицами одной страны, а не
враждебными по отношению друг к другу политическими образованиями, и потому не было
необходимости в защите их границ от соседних русских князей. Обратное представление по-
рождено мифами о Руси как совокупности якобы самостоятельных и нередко враждебных друг
другу государств. Эти мифы — продукт современной политической картины, желания искать
истоки государственности восточнославянских народов не в Киевской Руси, а в ее областных
землях. Но эти надуманные представления не соответствуют исторической реальности.
По-видимому, такими же небольшими замками сельского типа были укрепленные посе-
ления Стражево и Устье. На городище Стражево (Бешенковичский район), небольшие разве-
дывательные раскопки произвела О. Н. Левко (вскрыто всего 48 кв. м). Городище небольших
размеров, овально-удлиненной формы, с культурным слоем древнерусского времени незна-
чительной мощности. В результате раскопок получен вещевой материал, схожий с материа-
лом из Германовского городища [Левко О. Н., 2004. С 80].
Городище уд. Устье расположено на высоком мысу коренного берега р. Днепр. Его разме-
ры 50x40 м. С напольной стороны городище укреплено искусственным валом дугообразной
формы [Левко О. Н., 2004. Рис. 24]. Естественными укреплениями были глубокие (до 20 м) овра-
ги. В1990-1991,1993 гг. О. Н. Левко вскрыла на городище 200 кв. м. Городище оказалось много-
слойным; древнерусским напластованиям предшествует культурный слой раннего железного
века. Славянское поселение возникло на этом месте в XI в. В древнерусском материале много
стеклянных браслетов, некоторые изделия из железа имеют покрытие медью. Следует особо
отметить, что найдены навершие рукоятки меча и инкрустированное цветным металлом стре-
мя, а также шпора, псалий и удила. Из других интересных находок следует отметить мотыгу
и ряд изделий из цветного металла (чаша, пластинчатый перстень, подковообразные фибулы,
блесна). Все указывает на замковый характер поселения [Левко О. Н„ 2004. С 80].
К владельческим замкам следует отнести и городище у д. Шавнево, на котором в конце XIX в.
был найден клад, содержавший серебряные украшения древнерусского времени. Часть ве-
щей из клада попала в Исторический музей в Москве. В нем имелись серьги, пряжки, браслеты
и гривны [Россия. Полное географическое описание нашего отечества, 1905. С. 393]. Поскольку
археологические раскопки выявили на городище наличие культурного слоя домонгольского
времени и материалы явно городского типа, наиболее вероятным представляется, что вещи из
клада принадлежали лицу, проживавшему в этом поселении. Небольшие же размеры городища
позволяют отождествить его с остатками владельческого боярского двора-замка.
Поселение было устроено на мысу левого берега р. Каменки. В плане оно имело форму,
близкую к треугольнику, что характерно для мысовых городищ. Площадка размерами 45x40 м,
с напольной стороны была окружена невысоким валом. В 1991 г. А. А. Метельский вскрыл на
городище 170 кв. м [Мяцельаа А. А., 1996. С. 65-67]. Раскопана часть жилой постройки. Кро-
ме предметов хозяйственного назначения, в раскопках были найдены оружие, украшения из
цветных металлов и стекла. Среди древнерусской керамики имелись днища с отпечатком зна-
ка «Рюриковичей». Возникновение замка исследователь относит к XII в.
302
Владельческие замки
Городище у д. Черкасове (в литературе давно известное под именем Черкасовского) рас-
положено на р. Почалица, приток р. Оршицы.
Раскопками О. Н. Левко (1990 г.) было установлено, что поселение здесь возникло в третей
четверти I тыс. и было обнесено кольцевым валом. Позже на его месте утвердилось поселение
древнерусской поры. Площадка городища была расширена и обнесена по краю новым дуго-
образным валом.
Между первым и вторым этапами заселения городища имел место перерыв, о чем свиде-
тельствует стерильная прослойка между древнерусским и предшествовавшим ему культур-
ными напластованиями [Левко О. Н., 2004. С. 53]. Следовательно, новое поселение не вырастает
из предыдущего и относится к совершенно иному культурному и социальному типу по всем
показателям; в частности, по составу находок оно может быть идентифицировано с владель-
ческим феодальным замком. В раскопках были найдены свинцовая пломба, амфорка «киев-
ского типа», пластинчатый браслет, литой рубчатый перстень, накладки, железная булавка
с кольцом скандинавского типа.
Недалеко от г. Борисова, в пос. Старо-Борисов на левом берегу Березины, имеются остат-
ки древнего городища, расположенного со старицей вытекающего из озера ручья. Городище
имеет овальную форму размером 150x80 м. Его площадка возвышается над заболоченной
поймой на 8-10 м. Городище застроено, и следы возможного древнего вала на поверхности
не просматриваются. За пределами городища заметен искусственный ров. Возможно, городи-
ще было устроено на конце мыса. Памятник раскапывался Г. В. Штыховым в 1963,1969,1971 гг.
[Штыхов Г. В., 1978. С. 100-101]. В четырех заложенных раскопах общей площадью 224 кв. м
был получен интересный материал, позволяющий отнести поселение к типу древнерусских
феодальных замков. Мощность культурного слоя составляет 0,8 м (рис. 135).
Рис. 135. План
городища
в Старо-Борисове
(по Г. В. Штымову)
303
Раздел!! Поселения и хозяйство
Глава 9
При плохой сохранности органических веществ удалось проследить остатки двух по-
строек, правда, в самых нижних слоях. Одна из них размером 2,2x2,2 м была врезана в мате-
рик и, как думает исследователь, могла быть жилищем. По-видимому, с ней связаны находки
пяти стеклянных браслетов, стеклянного перстня синего цвета, железного топора XII-XIII вв.,
двух ножей, навесного замка, костяного трапециевидного гребня и двух шиферных пряс-
лиц. Другая постройка по следам в материке интерпретируется им как столбовая. Думает
ся, обнаруженные постройки не характеризуют застройку замка. Основной комплекс пока
открыть не удалось, зато вещевой материал не оставляет сомнений в том, что в нем про-
живал феодал и это была владельческая усадьба. Об этом свидетельствуют не предметы,
связанные с хозяйственной деятельностью (2 серпа, коса-горбуша, острога с одним зубом,
26 шиферных пряслиц), которые обычны для любого древнерусского поселения, а прежде
всего предметы личного пользования. Среди находок нужно особо выделить золотое трех-
бусинное височное кольцо весом 4,5 г, украшенное сканью (рис. 136). Украшения и детали
кутюма также представлены полой зооморфной шумящей подвеской XII—XIII вв. из серебра
или билона, тремя подковообразными бронзовыми фибулами. В раскопках найдено 59 сте-
клянных браслетов, дно стеклянного сосуда типа ритона, несколько обломков красноглиня-
ных амфор. Предметов вооружения немного, но они типичны для феодального замка. Это —
наконечники стрел и шпоры.
Рис. 136. Золотая трехбусинная серьга.
Старо-Борисов (Дыкаратыуна-прыкладное
маапацтва Белорус! XII-XVIII стст.)
Можно сожалеть, что исследователь оставил без внимания систему укреплений замка.
Даже простая прорезка траншей края городища, где могли сохраниться основания внутрен-
него вала, могла бы дать материал о времени появления на этом месте укреплений и ответить
на вопрос, предшествовало ли замку неукрепленное селище, тем более, что, по словам иссле-
дователя, в раскопках попадалась керамика X в.
Второй вопрос, который требует ответа, связан с селищем, расположенным сразу же за
рвом, окружавшим городище. На нем Г. В. Штыхов тоже провел небольшие раскопки, вскрыв
площадь в 92 кв. м. На нем оказался культурный слой, практически одинаковый с городищен-
ским. Но самое интересное состоит в том, что и вещевой материал селища оказался таким же,
как и в замке. При раскопках селища были найдены стеклянные браслеты, которых сельские
жители не носили. Кроме этих браслетов, в небольших по масштабу раскопках были найдены
две бусины, дно стеклянного сосуда, бубенец с линейной прорезью, крупная бронзовая пусто-
телая зерненая бусина, смальтовый кубик си-
него цвета и ручка амфоры с процарапанной
на ней буквой «В». Состав находок совсем не
характерен для сельских поселений, и этому
необходимо дать объяснение. Примыкающий
к замку район по составу находок похож на
городской посад. Но керамика здесь более
древняя, чем в замке. Среди обломков посу-
ды есть такие, которые Г. В. Штыхов датирует
X-XI вв. [Штыхов Г. В., 1978. С. 102], в то вре-
мя как само городище он относит к XII-XIII вв.
Если это посад, то он должен был появиться
после возникновения замка. Но для того, что-
бы интерпретировать этот район как город-
ской посад, необходимы новые материалы,
которые бы свидетельствовали о занятиях
его жителей ремеслом и торговлей. Если же
селище предшествовало по времени замку,
то невозможно объяснить столь отчетливо
304
Владельческие замки
выраженный городской характер его культуры. Однако можно высказать предположение, что
городские предметы появились на селище после того, как городище превратилось в феодаль-
ный двор и стало частью владений хозяина замка. Несомненно, этот интересный комплекс
памятников нуждается в дальнейшем сравнительном изучении.
Крупнейшие раскопки одного из феодальных замков Западной Руси, материалы которого
наиболее ярко раскрыли сущность этого вида владельческого поселения, были проведены
автором этих строк в 1976-1985 гг. около д. Вищин в Рогачевском районе. Результаты этих рас-
копок изложены в отдельной монографии [Загорульский Э. М., 2004] (рис. 137).
Рис. 137. Вид на Вищинский замок
Рис. 138. План Вищинского городаща
305
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 9
Рис. 139. Наружные валы Вищинского замка
Городище прекрасно сохранило свои внешние признаки. Площадка размером 0,63 га была
отделена от плато правого высокого берега Днепра тремя кольцами земляных валов высотой
в 2,5-3 м и глубокими рвами между ними. Городище приобрело форму, близкую к полукругу
(рис. 138,139). В дополнение к искусственным земляным укреплениям его защита была усиле-
на глубоким оврагом, выходившим к пойме реки с южной стороны (рис. 140).
Толщина культурного слоя колеблется от 0,4 (в центре площадки) до 1,5 м (по краям). Хотя
в раскопках попадались мелкий кремень, в том числе со следами обработки, а также камен-
ные полированные топорики, этот ранний слой стратиграфически не выделяется, и вся толща
культурных наслоений от материка до поверхности практически связана с раннефеодальным
периодом. Как показали раскопки, в середине XIII в. замок был разрушен, сожжен и прекратил
свое существование. Культурный слой древнерусского времени почти не осложнен никакими
более поздними наслоениями и выходит к самой поверхности. Древнерусские находки со-
держатся прямо в дерновом слое. Создается необыкновенное ощущение, что обитатели замка
только-только покинули его.
Раскопками было исследовано больше половины всей площади замка (2820 кв м). Однако,
если учесть, что почти половину общей площади замка занимали укрепления, то основная
жилая часть замка оказалась исследованной почти на 2/3, и, не случись чернобыльской траге-
дии, можно было бы раскопать памятник целиком.
К сожалению, городище долгое время распахивалось, что привело к значительному пере-
мещению культурного слоя и разрушению большей части остатков сгоревших сооружений,
306
Владельческие замки
относящихся к заключительному этапу существования поселения. В результате многолетних
и крупномасштабных раскопок был получен великолепный и во многом неожиданный матери-
ал, который позволил в деталях представить себе общий облик, быт и культуру древнерусского
замка. Картина была бы еще более выразительной, если бы замок не подвергся разрушению
и разграблению. Археологам досталось лишь то, что не было найдено и унесено захватчиками.
На гребне невысокого внутреннего вала, шедшего по краю площадки, были выявлены и ис-
следованы на протяжении 30 м остатки сгоревшей оборонительной стены. Она представляла
собой линию бревенчатых трехстенных срубов длиной 5-5,5 м с очень короткими боковыми
стенами (приблизительно 1,2 м). Толщина бревен — 18-23 см. В местах сочленения в верх-
ней стороне бревен вырубались чашки. При помощи небольших плах боковые стены одного
сруба скреплялись с боковыми станами двух соседних срубов, образуя достаточно прочную
и устойчивую конструкции (рис. 141). Стена была поставлена поверх земляного вала и не имела
нижних подземных частей. В некоторых местах от стены сохранилось 3-4 бревна. С внешней
стороны нижние бревна были присыпаны плотной глиной, из которой насыпался внутренний
вал. С тыльной стороны на валу около стены встречались скопления крупных камней, а также
глиняной обмазки с отпечатками плоского дерева. В одном месте глина с обмазкой распро-
странялась сплошной полосой 1 хЗ м параллельно стене на расстоянии около 1 м от нее.
Рис. 140. Профиля
оборонительных
сооружений
Вищинского замка:
а — план городища
и места профилирования,
б — профиль валов
в северной части
городища, в — профиль
валов в южной части
городища, г — профиль
городища по линии Х-Х'
I______________________________________________I
Рис. 141. Остатки деревянной оборонительной стены в северо-западной части Вищинского замка
307
Разде Поселения и хозяйство
Глава 9
Рис. 142. Предметы вооружения из Вищинского замка:
1 — перекрестье меча, 2-3 — булавы, 4 — кистень
Возможно, вдоль стены шел деревянный
помост. Есть основания предполагать, что
стена могла состоять из двух ярусов [Заго-
рульский Э. М., 2004. С 50-59].
У подножья тыльной стороны внутрен-
него вала выявлена невысокая деревянная
стенка из тесаных досок, отгораживавшая вал
от участка застройки.
Два внешних вала не имели деревянных
стен. Очевидно, их задача состояла в том, что-
бы не позволить осаждавшим установить кам-
неметные орудия в пределах достигаемости
снарядов или тараны для разрушения замко-
вых стен. Существует мнение, что городища,
укрепленные тремя параллельными линия-
ми валов и рвов, распространились на Руси
в связи с изобретением камнеметных машин
не ранее первой половины XIII в., когда прои-
зошли изменения в тактике захвата укреплен-
ных поселений (А. Н. Кирпичников). Посколь-
ку Вищинский замок, как показали раскопки,
возник на рубеже XI-XII вв., можно предполо-
жить, что в XIII в. замковые укрепления по этой
причине были подвергнуты модернизации,
и именно тогда появились внешние валы, ко-
торые, однако, не спасли его. В раскопках были выявлены следы сгоревших деревянных однока-
мерных срубных построек. Почти все они располагались вдоль вала. В некоторых сохранились
остатки дощатого пола и развалы печей, что позволяет отнести их к жилым постройкам.
Среди материалов раскопок особо выделяется серия предметов, связанных с военным бы-
том. Они как нельзя лучше указывают на замковый характер поселения (рис. 142). Это брон-
зовое перекрестье меча, булава с пирамидальными шипами, шаровидный кистень, обрывки
железных кольчуг, пластины от панцирного доспеха, наконечники стрел и копий. Тяжелово-
оруженным всадникам принадлежала серия шпор. Найдена серия стремян, которыми осна-
щался верховой конь тяжеловооруженных рыцарей (рис. 143).
Очень хорошо в материалах раскопок представлена хозяйственная жизнь обитателей зам-
ка: три целые мотыги, обломки сошников, кос и серпов, деревообрабатывающий инструмен-
тарий и др.
Совсем неожиданным оказались материалы, которые свидетельствуют о проживании в зам-
ке высококвалифицированного ювелира, которому принадлежали льячка, заполненная брон-
зой, матрица для подвесок, имеющих форму лилии, небольшая матрица для оттиска бляшек
рясны и две массивные матрицы, на которых изготовляли пластины для колтов с изображени-
ем барса. Частыми находками были свинцовые пластины, которые могли использоваться для
изготовления эмалей.
Уникальным открытием был клад дорогих украшений и денежных серебряных слитков,
спрятанный между камней около городской стены (рис. 144). В состав клада входили два колта
с двусторонним изображением птиц, выполненных техникой перегородчатой эмали, звездча-
тый шестиконечный колт, колт с ажурной каймой и изображением двух птиц и крина, две ряс-
ны, состоящие из конической верхушки со свисающими цепочками, к которым прикреплены
бляшки; массивный серебряный браслет, крученный из трех жгутов со щитковыми концами
308
Владельческие замки
Рис. 143. Наконечники копий и шпора из Вищинского замка
*ис. 144. Клад, зарытый около стены Вищинского замка
309
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава -
в виде стилизованных головок, широкий серебряный, позолоченный двустворчатый пласту-
чатый браслет с гравированными изображениями птиц и орнаментов, четыре клиновидна
привески, три серебряные бусины, две цепочки из полуцилиндриков. В состав клада вхог.
ли также серебряные слитки — гривны, выполнявшие функцию денег. Три из них относят:
к новгородскому типу гривен, девять — к «литовскому» и шесть гривен к — киевскому тигъ
(рис. 145-150).
Рис. 145. Предметы из вищинского клада
Рис. 147. Серебряные колты из вищинского клада
Рис. 146. Колты с перегородчатой эмалью
из вищинского клада
310
Владельческие замки
Рис. 148. Две серебряные привески
к очелью из вищинского клада
Рис. 149. Створчатый браслет из вищинского клада
Рис. 150. Серебряный витой браслет
из вищинского клада
Столь же уникальными были находки на городище двух свинцовых вислых печатей-пломб,
принадлежавших одному из Мономаховичей, смоленскому князю Мстиславу Ростиславичу
Храброму, что может свидетельствовать о тесной связи хозяина Вищинского замка со смолен-
скими князьями, возможно, о его вассальной зависимости от них (рис. 151).
Раскопки Вищинского замка обнаруживают значительную имущественную дифференциа-
цию среди его обитателей. Это, в частности, хорошо просматривается по находкам украшений.
С одной стороны, вещи из клада могли принадлежать только очень состоятельной женщине,
а предметы вооружения, несомненно, указывают на рыцарский сан их владельца (рис. 152).
С другой стороны, некоторые найденные украшения (например, височные кольца из
"'ростой медной проволоки) могли носить обычные сельские женщины. Наряду с феодалом
и членами его семьи в замке проживали его телохранители и оруженосцы, слуги и холопы,
-•о не приходится сомневаться в том, что значительная часть обслуживавших замок людей
• ила не столько в самом замке, сколько за его пределами, в селе. В замке проживали грамот-
-ые люди, умевшие писать и читать. Было найдено два писала, типичного инструмента для
обучения письму на дощечках, покрытых воском, и для письма на бересте. Процарапанные
311
Раздел II Поселения и хозяйство Глава 9
буквы и знаки имелись на пряслицах, которыми пользовались только женщины. На одном из
них процарапаны буквы «И А Б В Г Д». За исключением буквы «И», знаки расположены в пра-
вильном алфавитном порядке, так как они начинают изучаться при обучении.
Таким образом, в материалах вищинских раскопок прекрасно представлены все катего-
рии вещей, присущих феодальному замку. Следует заметить, однако, что при столь широком
разнообразии находок, включающих и различный инструментарий, в них отсутствуют несо-
мненные доказательства осуществления в самом замке ремесленной деятельности. Правда,
ряд находок свидетельствует о том, что среди обитателей замка был человек, занимавшийся
ювелирным делом. Однако, хотя в замке была найдена целая серия великолепных матриц, ни
одного предмета, который был бы оттиснут на них, не обнаружено. Не найдено также литей-
ных форм.
Рис. 151. Две вислые печати смоленского князя
Мстислава Ростиславича Храброго. XII в. Вищин
Рис. 152. Каменная фигура всадника.
Вищин
По совокупности найденных артефактов время возникновения замка можно определить
рубежом XI-XII или началом XII в., а время прекращения его функционирования — серединой
XIII в., когда он был сожжен и разграблен. Погиб, наверное, защищая замок, и его владелец, не
вернувшийся за спрятанным кладом. В Новгородской летописи под 1258 г. есть примечатель-
ная запись: «Пришла литва с полочанами к Смоленску и взяли Воищину на щит» [Новгородская
Первая летопись., 1950. С. 310]. Не только сходство названий и время разрушения, но и несо-
мненная связь Вищишского замка со смоленским князем, о чем мы говорили, позволяют пред-
положить, что замок и был той самой Воищиной, о которой рассказала летопись под 1258 г.
Хрестоматийным «круглым замком» в Беларуси, на который обратил свое внимание еще
П. А. Раппопорт, было городище, известное в литературе под именем «Замэчек», которое рас-
положено недалеко от Заславля, около д. Гуры (рис. 153). В плане оно имеет почти циркульную
форму диаметром около 100 м и окружено высоким валом, достигающим 5 м. Народная леген-
да безосновательно связывает его с именем Рогнеды, называя «могилой Рогнеды». В 1962 г.
мной было исследовано на городище два раскопа по 100 кв. м. В них имелся очень небольшой
(до 30 см) культурный слой древнерусского времени, в котором, кроме размельченной кера-
312
Владельческиезамки
мики XI в., ничего не было найдено. Важно отметить, что такой же культурный слой и с такой
же керамикой имеется на поле за пределами городища. Поэтому можно заключить, что искус-
ственное городище было возведено на месте, где когда-то было древнерусское селище, но по
каким-то причинам замок так и не был заселен и обустроен. В свете полученного материала
представляется странным и явно ошибочным вывод, к которому пришел Ю. А. Заяц, провед-
ший на городище раскопки, которые, по его мнению, свидетельствуют о том, что городище
функционировало как замок и за это время оставило культурные напластования.
Близким к круглым замкам по своему плану и к Вищинскому городищу по системе укрепле-
ний было древнерусское поселение Индура в Гродненском районе (рис. 154).
Рис. 153. План городища «Замзчек» подЗаславлем
Рис. 154. План городища Индура
Оно было устроено на высоком холме в 500 м от реки. В плане его площадка близка к кругу
диаметром около 18 м. Она защищена валом и рвом. На некотором расстоянии от него име-
лось еще два кольца валов (средний вал сохранился частично). В 1955 г. городище раскапы-
валось К.Т. Ковальской. Культурный слой имел мощность 0,7-0,8 м и был достаточно насыщен
находками. Помимо древнерусской керамики, на городище найдены серпы, жернова, зерно,
много костей домашних животных. Все это — обычные находки, без которых невозможно
представить ни одно поселение. Однако о его замковом характере, кроме системы укрепле-
ний, свидетельствуют предметы вооружения: наконечники стрел (в том числе арбалетные)
и, что особенно важно, обязательный атрибут всадника — шпоры. Украшения и детали костю-
ма представлены браслетами, фибулами, пряжками. Следует однако отметить одну странную
деталь: в материалах отсутствуют стеклянные браслеты и шиферные пряслица. Последние
здесь представлены глиняными биконическими пряслицами. Если бы не типичная, по мнению
исследователя, древнерусская керамика, поселение можно было бы отнести к послемонголь-
скому периоду, когда уже вышли из употребления и стеклянные браслеты, и шиферные пряс-
313
Раздел II Поселения и хозяйство Глава 9
лица. Наводит на мысль о более позднем времени его возникновения и система укреплений.
Никаких остатков стен в раскопках не было выявлено; сами валы насыпались из песка и гра-
вия и, очевидно, как и в Вищине, должны были воспрепятствовать установке камнеметатель-
ных орудий. К.Т. Ковальская датирует городище XI—XIII вв. [Гуревич Ф.Д., 1962. С.193;ЗвяругаЯ. Г.,
1993. С 284-285].
Итак, мы рассмотрели группу памятников, которые можно по совокупности признаков от-
нести к категории древнерусских замков. Полученные в результате раскопок материалы по-
зволяют сравнить их между собой и прийти к определенным выводам общего порядка.
Не вызывает сомнений, что замки как особый тип владельческого поселения значительно
различаются между собой по ряду показателей. Наиболее существенной причиной, определяю-
щей целый комплекс различий в их внешних данных (площадь, застройка, система укреплений)
и вещевом составе, является личность самого владельца конкретного поселения, его положе-
ние в иерархии феодалов. Господствующее сословие не было однородным: к нему принадле-
жали и могущественные великие князья, и князья менее значительные — удельные, и близкие
к князьям родовитые сановники, и просто бояре и более мелкая «дружина по селам», зависи-
мая не только от князя, но и от более могущественного сюзерена. Это — нормальная структура
и градация любого феодального общества. Естественно, феодалы располагали разными иму-
щественными, экономическими возможностями, что и нашло отражение в принадлежавших им
поселениях-замках. Источники позволяют выделить среди них такие, которые можно с боль-
шей или меньшей вероятностью отнести к группе княжеских замков. Некоторые из таких замков
были близки к так называемым «малым городам», занимая промежуточное положение между
княжеским двором и настоящим городом; некоторые стали основой, на которой постепенно раз-
вивался город. Конечно, постепенно меняющийся характер поселения, эволюционировавшего
в город создает известные трудности в его интерпретации. Примером может служить Волко-
выск. Поселение на «Шведской горе» имеет явные признаки феодального средневекового зам-
ка. И если бы Волковыск ограничивался только им, то замок был бы классическим воплощением
подобной категории поселений. Но очень скоро рядом с замком формируется новый район —
«Замчище», которое придало Волковыску новый характер. Подобную картину можно наблюдать
и по некоторым другим упомянутым в летописи «городам». Иными словами, некоторые княже-
ские замки имели тенденцию к превращению в города. Тем не менее, с самого начала многие из
них отличались от других замков своими более значительными размерами, что легко заметить
из предлагаемой ниже сводной таблицы (табл. 1). Помимо приведенных в ней княжеских замков
(Рогачев, Копысь, Орша, Лукомль, Волковыск), к ним, вероятно, можно отнести и еще немалую
группу поселений (Друцк, Клецк, Копыль, Слоним, Слуцк (?) и др.).
Таблица 1. Княжеские замки
Название населенного пункта Тип замка Площадь(кв.м) Система укреплений
Копысь Мысовое 90x75 Вал по периметру (обновлен)
Лукомль Островное 2100 Вал с западной и юго-западной
Орша Мысовое 3750 Вал с напольной стороны
Рогачев Мысовое 6000 Вал с напольной стороны
Волковыск, «Шведская гора» Круглое 1400 Вал по всему периметру
Любеч Островное 3000 Не сохранился
314
Владельческие замки
Представляется неясным, к какой группе замков можно отнести «Замэчек» под Заславлем.
Как уже говорилось, он построен на пологом склоне практически плоской местности, едали
от воды, окружен высоким валом и рвом, которые придали ему круглую в плане форму. Его
площадь составляет 4000 кв. м. Но в «Замэчке», сооруженном на культурном слое древнерус-
ского селища, не отложился свой слой. Размеры замков колеблются от 700 до 6000 кв.м.; из них
городищ с площадью менее 1000 кв. м — 2; от 1000 до 2000 — 9; от 2000 до 3000 — 2; от 3000
до 4000 — 1; от 4000 до 5000 — 0; свыше 5000 — 2. Таким образом, абсолютное большинство
составляют замки площадью от 1000 до 2000 кв.м.
Почти все княжеские города-замки имеют площадь в два раза большую, чем владельче-
ские замки «сельского типа» (табл. 2), среди которых исключение составляет Вищинский за-
мок, более значительный по площади, чем другие замки. Площадь княжеских замков достига-
ет 6000 кв м.
Только «Шведская гора» в этом списке имеет всего 1400 кв. м, но ее площадь была опреде-
лена размером самой горы, на которой был построен замок. Впрочем, его, видимо, не следует
отрывать от соседнего «Замчища», тоже явно аристократического района, где началось даже
строительство княжеского каменного храма. Волковыск являет собой пример постепенного
превращения замка в город, поэтому не может рассматриваться в качестве типичного замка.
Таблица 2. Замки «сельского типа»
Название городище Тип замка Площадь (кв. м) Система укреплений
Вищин Полукруглое 6300 Три вала с напольной стороны
Германовское Мысовое Ок. 1000 Вал с напольной стороны
Зборов Близкое к мысовому 1450 Вал с напольной стороны
Индура Круглое D16-18M Три кольца валов
Свислочь Мысовое 700 Вал с напольной стороны
Старо-Борисов Мысовое Ок. 1000 Вал не сохранился
Стражево Небольшое овально- удлиненный
Стрешин Мысовое 1125 Вал с напольной стороны
Устье Мысовое Ок. 1000 50x40м Вал с напольной стороны
Черкасовское Мысовое 1000-2000 Вал по периметру
Шавнево Мысовое Ок. 900 45x40 м Небольшой вал с напольной стороны
* Бородинское Мысовое Ок. 1000 Вал с напольной стороны
* Воищина Островное 675 Вал дугообразный
Значком * отмечены замки, расположенные за пределами Беларуси
315
Раздел!! Поселения и хозяйство
Глава 9
По форме городища княжеские замки, похоже, были менее зависимы от рельефа мест-
ности. Среди них имеются и мысовые, и островные, и круглые. Среди же замков «сельского
типа» наблюдается абсолютное преобладание мысовых городищ. Вероятно, в этом получило
отражение желание в максимальной степени использовать естественный рельеф местности
в качестве защитного фактора, чтобы удешевить работы по укреплению поселения. Здесь ска-
зались и меньшие экономические возможности рядовых феодалов по сравнению с возмож-
ностями феодальной верхушки.
Что касается системы укреплений, то почти у всех замков мысового типа она была пред-
ставлена валом, насыпанным с напольной стороны городища, и рвом. Исключение составляет
Копысь, окруженная валом по всему периметру. Правда, в Копыси вал был обновлен в более
позднее время {вероятно, в XVI в.), когда по его углам были устроены бастионы. Первоначаль-
ный план оборонительных сооружений, возможно, был иным.
В большинстве случаев вал невысокий. Только в Зборовском замке он местами достигал
5-метровой высоты. Очевидно, более серьезным и надежным оборонительным сооружением
стал рассматриваться не сам земляной вал, а навальная крепостная стена. К сожалению, за ис-
ключением Вищина, мы мало что знаем о конструкции навальных сооружений замков Запад-
ной Руси. Исследователи, как правило, ограничивались описанием внешнего вида земляных
укреплений — вала и рва и указанием их размеров. Разрезы валов почти не производились.
Не предпринимались специальные поиски остатков возможных навальных или внутривальных
сооружений. Мы уже отмечали практически полную неизученность укреплений «Замэчка» под
Заславлем, давно привлекавшего внимание исследователей. Практически не были исследова-
ны укрепления Черкасовского и Германовского городищ, Лукомля, Рогачева и Орши. Информа-
ция об остатках дерева на валу Черкасовского городища Щу&нсюС А 1930а] явно недостаточ-
на, чтобы установить характер деревянной оборонительной стены. Поэтому легче перечислить
пункты, где производились какие-то работы по изучению укреплений: Вищин, Свислочь, незна-
чительные врезки в валы были сделаны в Копыси и Стрешине. В свете исследований вищинских
укреплений едва ли можно представлять замковые навальные укрепления в виде примитивных
частоколов. Скорее всего, это была прочная срубная конструкция из толстых горизонтальных
бревен, как это было в Вищине. В Черкасове, судя по описанию, частокол располагался не на
гребне вала, а примыкал к валу вплотную с внутренней стороны. Такая система была препят-
ствием не столько для неприятеля, сколько для самих обороняющихся и мешала им занять наи-
более удобное место для обороны. Скорее всего, С. А. Дубинский ошибся, приняв этот частокол
за часть системы оборонительных сооружений. Следует учитывать, что материалов, добытых
в результате очень ограниченных разведочных раскопок, было явно недостаточно и они могли
привести к ошибочным заключениям. Если перед валом с внутренней стороны действительно
были обнаружены следы частокола, то этому можно предложить и другие объяснения: этот ча-
стокол как оборонительное сооружение мог предшествовать валу. Хотя, конечно, в таком слу-
чае, прежде чем насыпать вал, он должен был быть разрушен. Можно предположить также, что
частокол связан с укреплениями поселения железного века, которое предшествовало феодаль-
ному замку, или это была небольшая оградка перед валом. Подобное наблюдалось в Вищине.
Деревянных субструкций внутри валов — по крайней мере боярских замков «сельского
типа» — на территории Западной Руси пока не обнаружено. Во всяком случае в наиболее ис-
следованном Вищинском замке их не было.
О конструкции навальной стены мы можем пока судить по раскопкам Вищинского замка,
описание которой мы дали выше. Однако не исключено, что имелись и другого типа наваль-
ные сооружения, в частности, по соседству, на Смоленщине, были выявлены следы замковых
стен, сооружавшихся из горизонтальных бревен, концы которых были впущены в вертикаль-
ные столбы (Бородинское городище), а также — остатки бревенчатых стен, в которых гори-
зонтальные бревна зажимались парами вкопанных в землю наружных вертикальных столбов
316
Владельческие замки
(Воищинское городище) [Седое В. В., 19606. С. 56]. Возможно допустить и существование про-
стых частоколов («тын»), о которых имеются упоминания в письменных источниках [Новго-
родская первая летопись, РП, 44 и др.; Фасмер М„ 1987. ТIV. С 132], а также — более сложных
навальных сооружений. Можно согласиться с А. Н. Вагановой, что конструктивные различия
в системе укреплений замков в пределах одного региона могут быть объяснены экономиче-
скими возможностями отдельных феодалов [Ваганова А. Н., 1985. С 9]. К сожалению, у нас пока
отсутствуют данные о навальных сооружениях типа башен или въездных воротах во владель-
ческих усадьбах-замках на территории Западной Руси.
Большой исторический интерес представляет вопрос о времени возникновения владель-
ческих замков, ибо с ним непосредственно связана и проблема генезиса древнерусского фео-
дализма.
Известно, что установление точных дат любого археологического памятника, особенно по-
селения, функционировавшего длительное время, зависит в первую очередь от объема по-
лученных датирующих материалов. Многие артефакты имеют достаточно широкий диапазон
бытования. Поэтому исследователи всегда сталкиваются с немалыми трудностями при хроно-
логических определениях. Но объем источников, конечно, зависит от масштабов раскопок ар-
хеологического памятника. Очень важный материал дают также исследования оборонительных
сооружений, позволяющих, в частности, установить, на каком этапе поселение становится укре-
пленным пунктом и, следовательно, может стать феодальным замком, если даже строительству
укреплений предшествовал длительный период существования поселения на данном месте.
Как мы показали выше, большая часть замков на территории Западной Руси исследована
недостаточными площадями, и датирующего материала для хронологии некоторых памятни-
ков явно не хватает. Поэтому некоторые даты начала функционирования поселения как замка
устанавливаются на основе массового керамического материала, который имеет особенно
широкий хронологический диапазон. По этой причине предложенные даты некоторых зам-
ков могут быть приняты пока лишь условно. Несомненно, необходимы дальнейшие раскопки
таких памятников.
Представляется недопустимым хронологически увязывать между собой культурные на-
пластования древнерусского периода и дославянского, которые могут иметься в том или
ином памятнике. Прямой связи между ними может и не быть. Поэтому неправильно начинать
историю некоторых замков с эпохи, когда окончила существование предшествующая досла-
вянская культура. Между славянским и дославянским периодами поселение могло не иметь
обитателей — место могло пустовать какое-то время.
Если обратиться к рассмотренным выше замкам, то можно убедиться, что все они суще-
ствовали в XII и XIII вв. Но есть немало оснований говорить, что некоторые из них появились
на рубеже XI и XII вв. или даже во второй половине XI в. (Свислочь, Устье, Вищин). Возможно,
рубеж является наиболее вероятной датой появления и распространения замков. Теорети-
чески не исключена возможность более раннего возникновении. Это прежде всего касается
княжеских замков, формировавшихся, вероятно, одновременно с первыми городами. Буду-
щие исследования уточнят и убедительно обоснуют эти даты.
Рассмотренные материалы позволяют сделать ряд общих заключений относительно осо-
бенностей материальной культуры замков и тех характерных признаков, которые дают воз-
можность выделять их среди других типов поселений Западной Руси.
Экономической основой феодального хозяйства была собственность феодала на землю
и основные сельскохозяйственные орудия. Труд зависимого сельского населения определял
благополучие землевладельца. И это находит отражение в материальной культуре замков.
Однако нельзя не заметить на примере Вищинского замка, что сельскохозяйственных орудий
в составе находок значительно меньше того, что можно было ожидать. Возможно, имущество
феодала было сосредоточено не только в замке. Известно, что вокруг замков возникали вла-
317
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 9
дельческие села, где жили зависимые от боярина крестьяне, холопы и рабы. Вместе с замком
села составляли единый комплекс. Можно также предположить, что работавшие на феодала
крестьяне пользовались своими орудиями. Впрочем, не следует забывать, что тот же Вищин-
ский замок был разграблен, и пригодный сельскохозяйственный инвентарь мог быть вывезен.
К сожалению, археологам достается ничтожная часть того, чем располагали обитатели ис-
чезнувших поселений. Помпеи в практике археологов представляют исключительное явле-
ние. Но вот сохранившиеся в летописи известия о разграблении одного из сел черниговско-
го князя Игоря его противниками («Давыдовичами»): «Идоста на Игорево селче, идеже бяше
устроилъ дворъ добре; бе же ту готовизни много въ бретьиничахъ и в погребех вина и медове,
и что тяжкого товара всякого до железа и до меди не тягли бяхуть от множества всего того
вывозити. Давыдовича же повелеста имати на возы собе и воемъ. И потомъ повелеста зажечи
дворъ и церковь святаго Георгия и гумно его, в немъже бе стоговъ 9 согь» [ПСРЛ., Т. II. Стб. 333].
В лесу около другого владельческого села Давыдовичи забрали княжеский табун в 3000 кобыл
и 1000 коней. Конечно, в летописи речь идет о княжеских селах. Достояние феодала средней
руки было куда скромнее, однако различие в размерах не меняет общей тенденции. Нам труд-
но сравнивать размеры имущества князя с тем, чем располагали владельцы рассмотренных
западнорусских замков. Но какое-то преставление о содержании владельческих дворов этот
отрывок дает. Заметим, что в нем описано имущество только двух княжеских дворов, каких
у него было много, и притом не его главной резиденции.
Феодалы «по селам» были тесно связаны с городом. Многие из них имели собственные
дворы в княжеских городах, периодически или постоянно проживали там, общались друг
с другом и были приобщены к городской культуре. Они были основными потребителями каче-
ственной продукции городских ремесленников, особенно ювелиров, и привозных заморских
товаров. Все это попадало и в их загородные замки.
Рис. 155. Шахматные фигуры ферзя (Брест) и короля (Слуцк)
318
Владельческие замки
Рис. 156. Шахматные фигуры: 1 — ладья (Гродно); 2 — ладья (Волковыск): 3 — пешка (Волковыск);
4 — конь (Новогрудок; 5 — ладья (Волковыск)
Быт феодалов, даже живших «по селам», в корне отличался от образа жизни простого
сельского труженика, и это, естественно, находит отражение в археологическом материале
из феодальных усадеб. С одной стороны, материалы свидетельствуют о сельскохозяйствен-
ном производстве как экономической основе поселения, с другой — подчеркивают принад-
лежность владельца замка к господствующим верхам Руси. Так, типичными недеревенскими
предметами, которыми пользовались феодалы в своих деревенских усадьбах, были глиняные
сосуды-амфоры, обломки которых найдены в большинстве западнорусских замков. Аналогич-
ным критерием, позволяющим выделить боярскую усадьбу из ряда простых сельских поселе-
ний, следует считать также дорогие или сложные изделия городских ювелиров — со сканью,
зернью, чернью и эмалью, — изделия, отлитые в тончайших литейных формах, и т.п. «Дружина
по селам», по предположению Б. А. Рыбакова, была основным потребителем и заказчиком все-
возможных имитаций: медных и позолоченных подвесок, имитирующих зернь и скань; мед-
ных и серебряных колтов и др. [Рыбаков Б. А., 1948. С. 463].
При раскопках феодальных замков бросается в глаза обилие таких типичных для горо-
жанок массовых украшений, как стеклянные браслеты. Простые крестьянки их не носили,
и даже, наверное, не потому, что они были им недоступны по цене. Просто у селянок не было
такой моды. Ношение стеклянных браслетов было культурной привилегией городской или
связанной с городскими обычаями женщины — барышни-дворянки.
Помимо обычной кухонной глиняной посуды, изготовленной местными гончарами, обита-
тели замков пользовались привозной — нарядной поливной и стеклянной посудой. Столь же
показательно использование медной посуды.
К числу особого рода находок, характеризующих быт не только княжеского замка, но и де-
ревенской усадьбы феодала, отличающей ее по составу находок от обычного села общинни-
ков, следует отнести шахматные фигуры и приспособления для письма — писала. Шахматные
фигуры, этот своеобразный показатель интеллектуальной жизни обитателей замков, были
найдены в Копыси, Лукомле, Свислочи, на «Шведской горе» в Волковыске (рис. 155,156).
319
Раздел II Поселения и хозяйство
Глава 9
Наряду с изделиями древнерусского происхождения, в замки различными путями посту-
пали предметы, попавшие на Русь в результате торговли с зарубежными странами. К их числу
относятся дорогие художественные изделия из металла, стекла, кости и камня. Назовем не-
которые из них.
Из Юго-Восточной Прибалтики привозились изящные подковообразные фибулы с утолщен-
ными концами (Лукомль, Борисов) [Сергеева 3. М., 1977. С 35]. Оттуда же поступали изделия из
янтаря, а также, что интересно, куски необработанного янтаря (Свислочь, Лукомль, «Шведская
гора» в Волковыске). С районом нижней Эльбы и Рейна связана бронзовая чаша с изображени-
ем женщины и латинской надписью; фрагмент этой чаши был найден в Зборове [Соловьева Г. Ф.,
1969. С 11 /]; великолепна резная кость из раскопок «Шведской горы» в Волковыске (например,
голова льва, служившая украшением богатого кресла, о чем шла речь в предыдущей главе).
Следует, однако, заметить, что Волковыск в нашем обзоре замков представляет некоторое ис-
ключение, поскольку он вскоре развился в город и некоторые найденные в нем изделия могут
быть связаны не столько с замковым, сколько с городским периодом его истории. Возможно, из
южных степей, от кочевников, привозились костяные обкладки от колчанов. Из Средней Азии
импортировались разнообразной формы сердоликовые и хрустальные бусы (Вищин, Лукомль,
Свислочь). Можно также отметить: в Лукомле найдены обломки иранского фаянсового блюда
с люстровой росписью [Штыхов Г. В., 1978. С. 116\. Привозными были бокалы из тонкого стекла
(Зборов, Свислочь, Вищин и др.), плоское оконное стекло («Шведская гора» в Волковыске). Не-
которые виды стеклянных браслетов, вероятно, были привезены из Византии.
Однако одной из важнейших особенностей материальной культуры замков было обяза-
тельное присутствие предметов, связанных с военным бытом. Феодал на Руси был воином
и был обязан выступать на войну вместе со своим сюзереном. В этом заключалась одна из
особенностей феодальной эпохи. Закончив военный поход, князь распускал свое войско по
селам.
Таким образом, материальная культура замков убедительно свидетельствует об особом по-
ложении этого вида поселения, о его принадлежности феодальному сословию Древней Руси.
Одной из важнейших функций боярской усадьбы и княжеского замка, как уже отмечалось,
было обеспечение господства над феодально-зависимым сельским населением. Мощные
укрепления должны были обеспечить безопасность феодала и его имущества, защитить от
гнева эксплуатируемых крестьян. Исследование замков, несомненно, помогает в изучении
проблемы генезиса феодализма на Руси. В этом смысле, несмотря на материал, полученный
по замкам, еще предстоит немало сделать. Так, мы пока не располагаем достаточной инфор-
мацией об общем количестве замков на территории Западной Руси, их локализации и плот-
ности. По наблюдению А. Н. Вагановой, плотность таких замков в отдельных регионах Руси
была различной. Она выше там, где были более развиты феодальные отношения (например,
в Галицкой земле), и меньше в областях, в которых феодальный гнет был слабее и доля сво-
бодных общинников в структуре сельского населения была выше [Ваганова А. Н., 1985. С. 6].
Есть основания предполагать, что функции замков со временем претерпевали некоторые
изменения. С переходом Руси к феодальной раздробленности и обособлением отдельных
княжеств, стремившихся к политической независимости, в условиях непрерывных столкно-
вений между князьями появилась необходимость включения владельческих замков в общую
систему обороны территории княжеств. Отсюда — повышенные требования к конструкции
укреплений, использование при их строительстве новейших идей и достижений в области
фортификации. Пример такого типа укрепленного поселения дает Вищинский замок.
Культура белорусских земель является составной частью древнерусской культуры. Богатая
и разнообразная в своих проявлениях, культура Руси отличалается вместе с тем необыкновен-
ным единством форм. Развивалась она на материальной основе феодального способа произ-
водства, более высокого по сравнению с предшествовавшим ему первобытнообщинным.
Своими корнями культура Древней Руси глубоко врастала в народное творчество. Народ
был творцом материальной культуры — важнейшей составной части культуры в целом. Древ-
нерусскую культуру отличала способность к творческому восприятию и переработке лучших
достижений мировой культуры.
Выдающимся историческим и культурным событием в жизни восточных славян было при-
нятие христианства. Влияние этого события на развитие культуры трудно переоценить. Оно
коснулось всех сфер духовной жизни и определило развитие культуры на последующие вре-
мена. С этого события мы и начнем наш раздел о культуре, которой отведено большое место
в данной работе.
10.1. Крещение Руси и распространение христианства
в ее западных землях
10.1.1. Предпосылки крещения Руси.
Начало проникновения христианства в земли восточных славян
Крещение Руси и распространение христианства в корне изменило жизнь восточных сла-
вян, их мировоззрение и миропонимание, изменило образ поведения и мораль, проникло
во все сферы жизни людей и вывело культуру на новую историческую ступень. Христианство
принесло новые виды искусства: письменность, живопись, монументальную архитектуру.
В историко-церковных исследованиях начало распространения христианства у восточных
славян традиционно связывается с именем апостола Андрея Первозванного, который, по сви-
детельству древних авторов, в I в. н. э. совершил путешествие из Северного Причерноморья
в северные области Восточной Европы по знаменитому «пути из варяг в греки» [Митрополит
Минский и Белорусский Филарет, 1987. С. 33-34. В работе приведена обширная библиография
вопроса]. И хотя это повествование, как показал А. А. Шахматов, было включено в «Повесть
временных лет» несколько позже, поскольку в более ранней Первой Новгородской летописи
его нет, сюжет его настолько интересен, что приведем этот текст полностью.
Предпослав рассказу очень квалифицированный географический и этнографический об-
зор Восточной Европы, летописец поведал о следующем: «А Днепр впадает устьем в Понтий-
ское море; это море слывет Русским. По берегам его учил, как говорят, святой Андрей, брат Пе-
тра. Когда Андрей учил в Синопе и прибыл в Корсунь, [Синоп—крупный политический центр
Византии; Корсунь — древний античный город Херсонес в Крыму, располагавшийся недалеко
от Севастополя. — Э. 3.], он узнал, что недалеко от Корсуни — устье Днепра, и захотел отпра-
виться в Рим, и проплыл в устье Днепровское, и оттуда отправился вверх по Днепру. И слу-
чилось так, что он пришел и стал под горами на берегу. И утром встал и сказал бывшим с ним
ученикам:"Видите ли горы эти?" На этих горах воссияет благодать Божия, будет великий город
и воздвигнет Бог много церквей». И взошел на горы эти, благословил их, и поставил крест,
и помолился Богу, и сошел с горы этой, где впоследствии возник Киев, и отправился по Днепру
вверх. И пришел к славянам, где нынче стоит Новгород. И увидел живущих там людей — каков
их обычай, и как моются и хлещутся, и удивился им. И отправился в страну варягов, и пришел
в Рим, и поведал о том, как учил и что видел, и рассказал: "Удивительное видел я в Славянской
земле на пути своем сюда. Видел бани деревянные. И разожгут их докрасна, и разденутся,
и будут наги, и обольются квасом кожевенным, и поднимут на себя молодые прутья, и бьют
себя сами, и до того себя добьют, что едва слезут, еле живые, и тогда обольются водою студе-
323
Раздел III Культура Глава 10
ною, и только так оживут. И делают это всякий день, никем не мучимые, но сами себя мучат,
и это совершают омовенье себе, а не мученье". Те, кто слышал об этом, удивлялись; Андрей же,
побыв в Риме, пришел в Синоп» [ПВЛ. 195О.Т.1.С2О8;ПВЛ. 1950. Т.Н. С218,219].
На вопрос, был или не был Андрей Первозванный на территории Руси, историки отвечают гю-
разному: одни видят в приведенном выше повествовании народную легенду, другие принимают
рассказ летописца за правдивое описание реальных событий, третьи пытаются найти какое-то
компромиссное объяснение. Остается, однако, фактом, что сам Андрей — реальная личность, его
существование подтверждено византийскими историческими источниками. Можно восхищать-
ся летописным изложением того, как апостол Андрей посетил Восточную Европу, и рассказом
о том, что ему довелось здесь увидеть и что удивило не только его самого, но и тех, кому он об этом
рассказывал, — во всем этом трудно видеть просто выдумку. Здесь точно описана финская баня,
которая после расселения в этой области восточных славян вошла и в их быт. Такую картину мог
воспроизвести только очевидец, посетивший северные области Восточной Европы, которые, как
мы теперь знаем, несомненно, были заселены тогда финно-угорскими племенами. Неправильно
только приписывать этот обычай новгородским славянам (словенам), которых тогда еще не было
в Восточной Европе — славяне еще не расселились сюда из своей прародины.
Какие-то первые семена христианской веры могли быть посеяны здесь уже то время, но
они не могли тогда дать заметного всхода. Не та была эпоха и не на том уровне исторического
и культурного развития находились здесь местные балтские и финно-угорские племена ран-
него железного века, чтобы воспринять христианскую веру и христианские догмы.
Несомненно, славянские племена появились в Восточной Европе на территории буду-
щей Руси около VI в. н. э. в результате начавшегося широкого расселения славян, совпавшего
с периодом «великого переселения народов». Их путь сюда и обстоятельства проникновения
еще нуждаются в дальнейшем исследовании. Остается немало нерешенных вопросов. В част-
ности, что побудило часть славян отклониться от общего и основного маршрута в сторону
Балканского полуострова, привлекавшего их своим богатством, и повернуть на восток? По
времени это совпало с движением на запад через восточноевропейские степи кочевников
аваров, от которых пострадали и славяне, и горькая память о которых сохранялась вплоть до
начала русского летописания.
Славяне освоили область Южной Беларуси и Украинской Волыни и оказались по соседству
с очень неспокойным регионом южных степей, через которые, как по коридору, двигались на
запад кочевые племена. Попеременно сменявшие друг друга кочевники надолго воспрепят-
ствовали установлению прочных культурных связей восточных славян с византийской циви-
лизацией и задержали их развитие.
Тем не менее, уже в VIII в. первый из известных восточнославянских князей Кий со свои-
ми воинами имел возможность близко познакомиться с Византией и христианской религией.
В преданиях сохранялась память о том, как Кий был принят византийским императором и не-
которое время служил ему вместе со своей дружиной. Этот эпизод не мог пройти бесследно,
и можно предполагать, что уже тогда были посеяны первые семена христианства среди вос-
точнославянской элиты. Но после правления Кия и его рода в истории восточных славян
наступил мрачный период. Славяне оказались в поле экспансии Хазарского каганата. Они
принуждены были платить дань хазарам. Влияние византийской цивилизации было сведено
к минимуму. Хазарское иго затормозило историческое развитие восточных славян и на про-
должительное время отодвинуло распространение среди них христианства.
Новый период начался во второй половине IX в. Остается не очень ясным отмеченный ис-
точниками краткий период княжения в земле полян Аскольда и Дира. Повествования о них во
многом носят легендарный характер, и столь же мало доказуемым представляется предположе-
ние некоторых историков о принятии ими христианства. В качестве довода приводится сообще-
ние летописца, писавшего много лет спустя после этих событий, что на месте могилы Аскольда
324
Основные черты культуры Белой Руси
после крещения Руси в 988 г, был построен христианский храм. Однако едва ли этот факт может
свидетельствовать о том, что Аскольд был христианином. Более того, рассказав о его смерти,
летопись прямо говорит, что погребен он был в кургане, т. е. по языческому обряду.
Новые перспективы для проникновения и распространения христианства среди восточ-
ных славян, несомненно, открылись после утверждения в Киеве в 882 г. князя Олега и обра-
зования Киевской Руси. Было уничтожено хазарское господство. Торговые операции русских
князей, так красочно описанные Константином Багрянородным, привели к установлению
тесных связей восточных славян с греческим христианским миром. Постоянное присутствие
славян в Византии, конечно, имело одним из своих последствий знакомство и восприятие сла-
вянами христианства. Эти контакты обогащали славян знаниями и опытом, открывали перед
ними новый и привлекательный мир культуры, духовности, политического устройства.
В походах на Византию принимали участие и насельники западных земель Руси, что от-
мечено русской летописью. Не случайно в договоре Олега с греками среди городов, имевших
право на часть византийской дани, назван и Полоцк, правитель которого был подчинен Олегу
(«под Ольгом суще»).
Уже при князе Игоре в Киеве была сильная христианская община. Христианство распро-
странялось прежде всего в среде воинов, имевших возможность познакомиться с визан-
тийской культурой и христианской религией не только во время своих военных походов, но
и в процессе широких торговых операций, активными участниками которых они были. В кур-
ганах дружинников, наряду с предметами вооружения, нередко находят небольшие складные
весы для взвешивания монет и драгоценностей. Как явствует из текста договора Руси с грека-
ми 944 г., многие из русских воинов клялись соблюдать условия договора по христианскому
обычаю в константинопольской церкви св. Ильи [ПВЛ. 1950. Т. /. С. 235], в то время, как воины-
язычники во главе с князем Игорем клялись перед изображением Перуна. Уже тогда русское
воинство было как бы поделено на две части: языческую и христианскую.
Русь шла к христианству. Важным событием на этом пути было обращение к христианской
вере «мудрейшей из всех людей» княгини Ольги [ПВЛ. 1950. Т. I. С. 75], которая после гибели
в 945 г. Игоря в течение многих лет из-за малолетства своего сына Святослава правила в стра-
не. Она оказалась под сильным влиянием киевской христианской общины и православных
священников. Приняв сердцем новую веру, она официально крестилась между 954 и 959 гг.
в Киеве или Константинополе. О принятии ею христианства говорят пять не зависимых друг от
друга исторических свидетельств русского, греческого, латинского происхождения [Белевцев
Иоанн, 1987. С. 75]. Многие исследователи склоняются к тому, что Ольга крестилась в Констан-
тинополе в 957 г., посетив византийскую столицу в сопровождении многочисленной свиты
и священника Григория. Загадкой для историков остается, почему это наиболее вероятное со-
бытие не упомянул в своем рассказе о визите русской княгини принимавший ее византийский
император Константин Багрянородный [Белевцев Иоанн, 1987. С. 75].
Христианство проникает в правящую княжескую семью. Особенности воинственного ха-
рактера ее сына Святослава, бесконечные военные походы и лагерная жизнь, которую мо-
лодой князь предпочитал домашнему уюту, а также солидарность с языческой частью своего
воинства помешали и ему принять христианство. В немалой степени это может быть объяс-
нено и его отношением к Византии, с которой он воевал и в которой продолжал видеть по-
тенциальный источник обогащения. Однако важно отметить, что благотворное влияние Ольги
распространялось на детей Святослава — будущих правителей Руси, которые находились под
ее опекой; ее влиянию на княжичей способствовали постоянные и долгие отлучки их отца,
занятого военными походами. Авторитет княгини Ольги в стране и семье был слишком ве-
лик, чтобы не сказаться на духовном воспитании ее внуков, рано усвоивших от нее основы
и заповеди христианской веры. Это в значительной степени определило их дальнейший путь
к официальному принятию христианства ими самими и крещению всего государства.
325
Раздел III Культура Глава 10
В лице княгини-христианки Ольги русские христиане получили несомненную поддержку.
Ее авторитет был очень велик, и то, что она, по выражению летописца, сияла среди язычников,
«как луна в ночи», — не пустые слова. Ее пример, ее духовный выбор не могли не оказать бла-
готворного воздействия на распространение христианства в стране и значительно облегчили
задачу крещения Руси в 988 г.
Уже в это время в Киеве появляются христианские храмы и священнослужители, из южнос-
лавянских стран поступает богословская литература на славянском языке, распространяется
грамотность.
Можно предполагать, что ставший в 972 г. киевским князем старший сын Святослава Яро-
полк, женатый на расстриженной монахине, «красивой гречанке», которую ему привез его
отец Святослав, рано принял крещение. Христианство на Руси все более усиливало свои по-
зиции и становилось не исключением, а нормой духовной жизни. Однако государственной
религией Руси христианство стало при князе Владимире Святославиче.
Неординарная фигура Владимира и выпавшая на его долю миссия стать крестителем Руси
породили немало легенд о нем как в устной традиции, так и в письменных источниках. Поэто-
му их интерпретация требует осторожного и взвешенного подхода. Вполне понятно желание
современников и авторов последующих эпох объяснить резкое изменение его нрава и образа
жизни благотворным влиянием крещения. Жестокий, легкий на пролитие крови Владимир-
язычник, властолюбец и необузданный женолюб, вдруг превращается в кроткого, рассуди-
тельного, милосердного, высоконравственного князя-христианина, хлебосольного хозяина
и покровителя былинных героев. Так, используя метод художественного контраста, изобража-
ют исторические и фольклорные источники Владимира до и после крещения. В эти повество-
вания вошли некоторые сюжеты, в реальности которых исследователи сомневаются, и не без
оснований. К таковым, например, относится увлекательный рассказ о выборе Владимиром
новой религии, включающий его глубокомысленные беседы с греческим философом; сюда
же я бы отнес легенду о женитьбе Владимира на Рогнеде и ее мести; рассказ о его распутном
образе жизни до крещения и ряд других.
По-разному относятся историки и к источникам, которые освещают события, предшество-
вавшие крещению самого Владимира. В их ряду — изображение Владимира как жестокого
ревнителя язычества после занятия им киевского княжеского стола, водружение около свое-
го дворца языческих идолов, его гонения на христиан.
Следует, однако, учитывать, что многие сюжеты были вписаны в летопись задним числом,
по прошествии многих лет, и их невозможно перепроверить. Летописец был апологетом Вла-
димира. И это тоже следует учитывать. Великие события требуют ярких красок. Нарисованный
летописью портрет Владимира-язычника трудно совместим с тем фактом, что княжич форми-
ровался под наблюдением своей великой прародительницы, бабки Ольги, от которой с малых
лет узнавал и впитывал христианские заповеди человеколюбия и сострадания. Он не мог не
уважать ее духовного выбора, определившего, по-видимому, и его собственное отношение
к христианству. Именно это в значительной мере подвигло князя Владимира на историческое
решение сделать христианство государственной религией.
Нет сомнений в том (и это доказывается всей его деятельностью), что Владимир был ве-
ликим государственником, политиком и реформатором. И не только желание породниться
с византийским императорским двором определило его решение крестить Русь и объявить
христианство государственной религией. Русь последовательно шла к христианству. Как че-
ловек, наделенный недюжинными способностями государственника, Владимир не мог не осо-
знавать громадной роли христианства в укреплении единства Руси и государственной власти
в громадной стране, населенной многими народами. Уже до официального крещения хри-
стианство прочно вошло в русскую жизнь, стало привычным в среде усиливавшегося господ-
ствующего сословия, древнерусского воинства, которое составляло основу нарождавшегося
326
Основные черты культуры Белой Руси
феодального класса. Стало все более очевидным, что на фоне христианского мира молодое
русское государство уже не могло больше оставаться страной язычников. Оно нуждалось
в мировом признании. Христианство могло укрепить не только авторитет Руси и ее правите-
лей, но и сделать ее более сильной и консолидированной. Христианство могло поднять на бо-
лее высокую ступень культуру Руси и создать новые мощные рычаги для управления страной.
В христианских странах сложилась устойчивая и рациональная система отношений между
духовной и светской сферами. Это было заметно всем, кто посещал Византию и европейские
страны. Это не могло остаться незамеченным и для Владимира.
Иными словами, к моменту официального крещения Русь и морально, и практически уже
была подготовлена к принятию христианства. Ростки христианства прочно пустили свои корни
во всех землях Руси. Христианство не было незнакомым и чужеродным явлением, навязанным
силой извне. Его влияние и место в жизни восточных славян были настолько значительными,
что у правителей Византии и греческих церковников сложилось впечатление, что Русь уже до
988 г. была христианской страной. Так, в окружном послании константинопольского патриар-
ха Фотия к восточным патриархам, датированном 867 г., говорится, что не только болгары, но
и «так называемые руссы... променяли эллинское и нечестивое учение, которое содержали
прежде, на чистую и неподдельную веру христианскую... приняли епископа и пастыря и ло-
бызают верования христиан с великим усердием и ревностью» [Белевцев Иоанн, 1987. С 74].
Будет, однако, ошибкой на основании этого документа делать вывод, что уже к 867 г„ т. е., поч-
ти за 120 лет до официального крещения Руси Владимиром, христианство утвердилось среди
восточных славян. Речь может идти только о принятии христианства частью руссов. Тем не
менее, именно этим, далеко не точным представлением византийцев о религиозной ситуации
в Восточной Европе, по-видимому, следует объяснять, почему византийская церковь практи-
чески не прореагировала на события официального крещения Руси в 988 г.
70.7.2. Крещение Руси Владимиром
В 979 г. закончилась борьба за киевский стол между братьями Ярополком и Владимиром
Святославичами. Новым князем Руси стал Владимир. Несмотря на успехи в распространении
в стране христианства и христианское воспитание, которое получил Владимир в детстве, пер-
вые годы его правления отмечены попыткой нового князя поддержать и укрепить языческую
веру. «И стал Владимир княжить в Киеве один,— сообщает летопись,— и поставил кумиры на
холме за теремным двором: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, за-
тем — Хорса, Даждьбога, Стрибога, Симаргла и Мокоша. И приносили им жертвы, называя их
богами... и осквернилась кровью земля Русская и холм тот...» [ПВЛ. 1950. Т. I. С 56].
Можно предположить, что это была реакция на то, что в борьбе за киевский стол Владимир
не получил достаточной поддержки со стороны киевских христиан, которые предпочли иметь
своим князем Ярополка, законно и естественно занявшего киевский престол после смерти
отца Святослава как старший его сын. Еще при жизни отца он смог приобрести некоторый
опыт управления страной во время частых отлучек последнего. К тому же Ярополк принял
христианскую веру.
Это была своеобразная месть киевским христианам вспыльчивого Владимира. Возмож-
но, это было вместе с тем и выражение благодарности языческим богам, которые, как он ду-
мал, помогли ему одолеть брата, а также — благодарность варягам и новгородским воинам,
в основном язычникам, с которыми он пришел в Киев. Как бы там ни было, верил он или не
верил в чудодейственную силу языческих богов, это был сильный и психологически проду-
манный ход, который, с одной стороны, должен был продемонстрировать его верность тра-
диционной вере предков, с другой — внушить народу, что его дело правое и что языческие
боги поддержали его.
327
Раздел III Культура Глава 10
Возведение на холме рядом с княжеским теремом пантеона языческих идолов должно
было произвести впечатление. Одаренный от природы психолог, Владимир это отлично со-
знавал.
Однако десять лет правления убедили князя в необходимости коренных перемен в жизни
страны. Он не мог не заметить, что сохранение язычества тормозило развитие государства,
мешало установлению более тесных политических и культурных связей Руси с христиан-
скими странами. Христианство, церковная организация, место и роль Церкви в идеологи-
ческой и политической жизни христианских стран, и прежде всего Византии, не могли не
привлечь к себе внимания руководителя молодого русского государства. Языческое жре-
чество, поддерживавшее местные культы, питало сепаратизм отдельных земель и отнюдь
не способствовало единству и согласию, затрудняло управление большой полиэтничной
страной. В 984 г. Владимиру пришлось военной силой подавить попытку радимичей выйти
из подчинения. Неспокойно было и в других землях. Установление единой государствен-
ной религии стало неотвратимым велением времени. Владимир принял решение ввести
христианство по византийскому образцу, поскольку Византия тогда была самой передовой
в культурном отношении страной и именно с ней у славян сложились давние традиционные
исторические связи.
Было бы наивно вслед за летописцем объяснять обращение Владимира к христианству
простым желанием удовлетворить собственные амбиции, породнившись с византийским им-
ператорским домом посредством женитьбы на сестре императора. Летописцу нужна была за-
нимательная историческая интрига, представленная в источниках несколькими вариантами.
По распространенной версии, за руку царевны Анны он должен был принять христианство
и крестить Русь. Каким бы правдоподобным не выглядело это условие, сама женитьба едва
ли может рассматриваться в качестве основной причины принятия князем решения крестить
Русь. Мы уже отмечали, что византийские источники не зафиксировали акта крещения Руси
в 988 г., т. е. того основного условия, которое должен был выполнить Владимир. Значит не
желание жениться на Анне было основной причиной введения христианства в качестве госу-
дарственной религии, а давно осознанный и продуманный план глубоких преобразований,
желание вывести Русь на новую историческую ступень и поставить ее в один ряд с наиболее
развитыми странами того времени. В этом и состоит величие Владимира, его заслуга перед
страной и русским народом.
Мы не будем вступать в научную дискуссию о том, когда и где крестился сам Владимир. Это-
му посвящена большая литература. Согласно одной версии, он крестился в Константинополе,
согласно другой — в Корсуни, согласно третьей — в южнорусском городе Василькове. Новых
источников по этому вопросу не прибавилось. Вполне вероятно, что само крещение Влади-
мира произошло в 987 г. [Митрополит Минский и Белорусский Филарет, 1987]. Перед этим,
согласно летописи, ему пришлось дважды воевать с Византией. Можно усомниться в справед-
ливости летописной версии, согласно которой причина войн была в несоблюдении Византи-
ей договоренности о брачном союзе Владимира и Анны. Но не это главное. Главное состоит
в том, что в 988 г. Владимир осуществил официальный акт введения в стране христианства как
единственной государственной религии.
Женившись на Анне, сестре византийских императоров Василия и Константина, Владимир
вместе с нею привез в Киев греческих священников, различный церковный инвентарь, кре-
сты, иконы, мощи святых. Он крестил своих сыновей и большую группу бояр, приказал уни-
чтожить языческих идолов.
Самым знаменательным событием в ряду мер, связанных с введением христианства, было
массовое крещение киевлян в Днепре в 988 г., что отмечается как официальное принятие Ру-
сью христианства. Умный от природы, хорошо понимавший человеческую натуру и в полной
мере использовавший свой авторитет и власть, Владимир объявил: «Если не придет кто завтра
328
Основные черты культуры Белой Руси
на реку — будь то богатый или бедный, или нищий, или раб — да будет мне враг» [ПВЛ. 1950.
Т. I. С 279]. Затем он «повеле рубити церкви и поста вляти по местомъ, идеже стояху кумири_
нача ставите по градомъ церкви и попы и люди крещенье приводите по всем градомъ и се-
ломъ» [П8Л. 1950. Т. I. С 81].
В летописи и других источниках отсутствуют данные о массовом сопротивлении введению
христианства в стране. Русь приняла новую религию не только как княжеское распоряжение,
но и потому, что давно шла к этому и уже была подготовлена к принятию новой веры. Отмече-
но лишь несколько случаев активного сопротивления, спровоцированного языческими волх-
вами, и то не сразу. Причем, это произошло вдали от Киева, в основном в землях, населенных
неславянскими народоми, где еще не завершился процесс славянизации и были сильны по-
зиции местного жречества. Поэтому распространенное в литературе положение об «ожесто-
ченном сопротивлении» введению христианства со стороны простого люда, по нашему глубо-
кому убеждению, сильно преувеличено и не отражает реальной картины.
Естественно, что вдали от Киева и крупных городов, в отдельных местах обширной страны,
населенной почте четырьмя десятками различных народов, у каждого из которых сохранял-
ся свой уклад жизни и верований, при разной степени религиозного фанатизма и влияния
жрецов и местной языческой знати сопротивление введению христианства было неизбежно.
Кое-где миссионерская деятельность православных священников среди иноплеменников
продолжалась и в XI, и даже XII вв. (Новгород, Ростов и Муром), а кое-где и того позже (на-
пример, в земле пермяков). Однако большинство населения Руси приняло новую веру как
явление естественное, закономерное, понятное и оправданное, так что отдельные эпизоды
сопротивления не могут изменить общей картины триумфального шествия христианства по
Древней Руси. Спровоцированные волхвами выступления не могли иметь успеха, потому что
языческая религия в это время, как правильно отмечают исследователи, находилась «на пе-
реходной ступени от непосредственного обоготворения различных явлений и сил природы
к их олицетворению, отличалась слабо развитым культом, не имея ни сословия жрецов, ни
храмов, почему и не могла оказать сильного и организованного сопротивления насаждаемо-
му христианству с его возвышенным учением и торжественным богослужением, совершае-
мом на понятном славянском языке» [Белевцев Иоанн, 1987. С 77-78].
Как мы покажем ниже, успешное распространение христианства имело место и в западных
землях Руси. Несмотря на некоторую специфику этнического состава населения этих земель,
где первые века русской истории были отмечены энергичной славянизацией автохтонов, хри-
стианство начинает проникать сюда, как и в Южную Русь, еще до официального крещения
страны. Христианизация коснулась прежде всего воинов из числа славян и местной знати,
принимавших участие в торговых операциях с Византией, а также служивших в дружинах
Олега и Игоря, о чем уже шла речь выше. После взятия Корсуни, согласно летописи, вместе
с Владимиром приняли крещение и его воины, среди которых были и «кривичи». Рассказы-
вая далее о крещении Руси в 988 г. и распространении в стране христианства, летопись не
делает никаких исключений для западных областей страны, не отмечает никаких тамошних
особенностей, связанных со сменой религии. К тому же письменные источники, отражающие
процесс христианизации этой части Руси, крайне скудны. Местные летописи, которые велись
здесь, погибли, и мы вынуждены оперировать иными материалами, прежде всего археологи-
ческими.
Принятие христианства стало столь значимым событием в жизни народов, населявших
Русь, что сказалось во всех сферах духовной и материальной культуры. Так, крещение Руси
имело своим последствием смену погребальной обрядности, тесно связанной с религиозны-
ми представлениями, распространением культовых сооружений и разнообразных предметов
христианского культа. Все это открыло новые возможности для изучения процесса распро-
странения христианства на территории нашей страны.
329
Раздел III Культура Глава 10
Однако, касаясь общих проблем христианизации этого края, некоторые исследователи
продолжают придерживаться традиционного тезиса о медленных темпах распространения
здесь христианства и сильной живучести язычества. Более того, порой кажется, что иных
исследователей больше интересуют не столько успехи христианизации, сколько примеры
силы в стране язычества и формы его сопротивления вводимому христианству. Эти ученые
увлечены рассмотрением реликтов языческих культов, а потому нарисованная ими картина
явно страдает односторонностью и не соответствует исторической реальности. Так, в своем
последнем капитальном труде «Западные земли домонгольской Руси» Л. В. Алексеев прямо
пишет, что даже в княжеской среде Полоцкой земли христианство закрепилось только в пер-
вой четверти XII в. В его представлении, только построение в 1106 г. минским князем Глебом
Всеславичем трапезной в киевском Печерском монастыре может означать завершение хри-
стианизации полоцких Всеславичей [Алексеев Л. В., 2006. Кн. 2. С 46]. Отец Глеба Всеслав Бря-
числавич, по мнению Алексеева, — еще натуральный язычник, носивший на голове «язвено»
в качестве талисмана [АлексеевЛ. В., 2006. Кн. 2. С 46].
Но как же «язычника» Всеслава могли торжественно провозгласить в 1068 г. киевским кня-
зем? И как мог преподобный Антоний, настоятель Печерского монастыря, этого оплота рус-
ского православия, поддержать «язычника» Всеслава? Известно, что за это великий старец
испытал на себе гнев вернувшегося на киевский престол Изяслава Ярославича [ПВЛ. 1950. Т. I.
С 128]. И разве не «язычник» Всеслав построил в Полоцке самый величественный и самый
дорогой Софийский собор, не побоявшись даже ворваться в Новгород Великий, чтобы снять
с новгородской Софии колокола для полоцкого Софийского собора?
Как можно говорить о язычестве полоцких князей, если известно, что сразу после кре-
щения Руси Владимир послал на княжения в различные русские земли своих крещеных сы-
новей — не только править, но и способствовать утверждению новой веры. И в Полоцкое
княжество был направлен один из его старших сыновей Изяслав, которого сопровождало
многочисленное духовенство. Уже при нем, как думают, в Полоцкой земле были построены
первые деревянные церкви, остатки которых, будем надеяться, еще посчастливиться открыть
нашим археологам. Никоновская летопись дает Изяславу следующую характеристику: «Бысть
же сей князь тих, и кроток, и смирен, и милостив, и любя зело и почитая священнический чин
и иноческый, и прилежаша пропитанию божественных писаний, и отвращаяся от суетных
глумлений, и слезен, и умилен, и долготеръпелив» [ПСРЛ. 1965. Т 9. С 68]. Известно, что и его
мать Рогнеда приняла крещение с именем Анастасия.
Касаясь этого периода, историки почему-то предпочитают пользоваться легендарным рас-
сказом об Изяславе как князе-изгнаннике. Эта легенда возникла через 150 лет после упоми-
наемых в ней событий и больше похожа на литературное произведение, чем на историогра-
фическое изложение.
Однако обратимся к археологическим материалам. Общепризнано, что принятие христи-
анства повлекло за собой смену погребальной обрядности у народа, принявшего новую веру.
У восточных славян это проявилось прежде всего в прекращении прежнего языческого обычая
сжигать тело покойника и хоронить остатки кремации под курганами. Распространился обряд
трупоположения, но по-прежнему под курганом — небольшой сферической насыпью. Поэтому
смену курганов, содержащих остатки трупосожжения (кремации), курганами с трупоположени-
ями археология справедливо рассматривает как показатель смены вероисповедания. Другого
объяснения этому нет. Погребальный обычай относится к числу очень устойчивых элементов
традиционной культуры. Поэтому, даже несмотря на то что обычай хоронить в курганах еще
сохранялся длительное время, главная перемена свершилась, и это — несомненный успех хри-
стианизации населения. Я бы сказал, это пример разумного компромисса, уважения к тради-
циям, желание не допустить ожесточенности. Русскую Православную Церковь всегда отличали
гуманность, воздействие убеждением. И это принесло успех, уважение и доверие к ней.
330
Основные черты культуры Белой Руси
Курганный обряд эволюционировал. В XII в. покойника стали хоронить в яме, сначала под
курганом, а затем так, как это практикуется в наше время. Археология в состоянии раскрыть,
проследить и объяснить все эти явления. Особый смысл имеет задача максимально точно да-
тировать эти факты и выяснить, как скоро удалось избавиться от практики языческих ритуа-
лов, какими темпами утверждалось христианство.
Сейчас уже совершенно очевидно, что распространение христианства на территории Бела-
руси почти совпадает с началом широкого расселения здесь славян. Они пришли сюда еще как
язычники, принеся культуру сферических курганов с трупосожжениями. Местное дославянское
население имело совсем другие погребальные памятники. И вот что интересно: славянских
курганов с трупосожжениями очень мало в сравнении с курганами с трупоположениями, и они
очень скоро и вовсе уступают место курганам с трупоположением. Например, в Белорусском
Побужье из 126 курганов, раскопанных Т. Н. Коробушкиной и частично И. П. Русановой, курга-
нов с трупосожжением оказалось 14 [Коробушкина Т. Н., 1993. С 17-19; Русанова И. П., 1963. С 45,
46; она же, 1970. С. 278-279]. При этом все они датируются X в. Это значит, что, во-первых, славя-
не начали осваивать эту территорию незадолго до крещения Руси и именно поэтому курганов
с трупосожжением здесь мало. Во-вторых, расселившиеся здесь славяне поразительно скоро
перешли к новому обряду, несомненно связанному с принятием ими христианской веры.
Приблизительно то же происходило и в других местах. Так, в Посожье, где изучено значи-
тельно больше памятников этого типа, чем в западных областях Беларуси, и потому имеет-
ся надежная статистика, из 897 курганов только 46 содержали трупосожжения [Богомольни-
ков В. В., 2004. С 27].
Подобная картина в целом наблюдается и в северных районах Беларуси, в частности в По-
лоцкой земле. Там, несмотря на достаточно сложную этническую ситуацию, когда еще не за-
вершился процесс славянизации края, уже в X в., по наблюдению В. В. Седова, появляются
первые курганы с трупоположениями. Выявленные кое-где переходные типы погребений,
в которых присутствуют двойные захоронения — и трупоположения, и остатки кремации —
единичны [Седов В. В., 1988. С 162-163].
При этом следует заметить, что и неславянское население, очевидно, принимает такой же
обряд и так же скоро, поскольку погребальные памятники древнего типа, присущие местному
населению и отличные от славянских, перестают встречаться. Все это крайне знаменательно:
в большой покрытой лесами стране с неоднородным населением при естественной нехватке
священнослужителей процесс христианизации проходит поразительно быстрыми темпами.
По заключению всех исследователей, проанализировавших результаты раскопок курганов
в Беларуси, курганы с трупосожжениями датируются, как правило, X в., т. е. периодом, пред-
шествовавшим крещению Руси. В XI и XII вв. они уже представлены трупоположенями.
Таким образом, изучение огромного количества памятников такого рода показывает, что
практика захоронений в курганах остатков трупосожжения почти повсеместно прекращается
уже в конце X в., т. е. вскоре после крещения Руси.
Убедительным показателем проникновения и распространения христианства являются
находки в памятниках Древней Руси предметов христианского культа. Они достаточно раз-
нообразны и многочисленны: храмовая утварь, иконы и миниатюрные иконки, кресты и пр.
(рис. 157-159).
Особый интерес в этом смысле представляют предметы личного пользования — натель-
ные крестики и крестовидные привески. Кресты были одинарными и двойными (состоявшими
из двух створок). Массовыми и более дешевыми, а потому и более доступными для простого
человека, были одинарные нательные крестики, которые в отличие от крестовидных приве-
сок, выполнявших функцию украшений, носились как женщинами, так и мужчинами. Пред-
меты христианского культа найдены при археологических раскопках как в культурном слое
городов, так и в курганах, в большинстве своем оставленных сельским населением (рис. 160,
331
Раздел III Культура
Глава 10
161). Поэтому при интерпретации материала этого рода следует учитывать место их обнару-
жения. Городские находки не столь многочисленны, поскольку представляют в основном уте-
рянные предметы. Но на фоне широкого распространенных дешевых нательных крестиков из
сельских курганов выглядят несравненно более богатыми и дорогими.
Тем не менее, в свете поставленной цели — проследить распространение в стране христи-
анства больший интерес представляют предметы христианского культа, найденные в простых
деревенских курганах.
Рис. 157. Каменные иконки: 1-2 — двусторонняя иконка с изображением Богородицы
и апостола Петра (Минск, XII в.); 3 — иконка с изображением св. Константина и Елены (Полоцк, XII в.);
4 — каменная позолоченная иконка «Христос Эммануил» (Пинск, начало XII в.)
332
Основные черты культуры Белой Руси
Рис. 158. Иконки: 1 — каменная иконка с изображением св. Николы и Стефана (Минск. XIII в.);
2 — бронзовая иконка Бориса и Глеба (Копысь, XII в.)
Мы не можем пока с уверенностью говорить, как и откуда они приобретались небогаты-
ми общинниками. Одно можно полагать, что они были специфическими предметами ремесла.
Основная масса металлических украшений, которые встречаются в деревенских курганах, не-
сомненно, изготовлялась местными сельскими ювелирами. Количество таких мелких мастер-
ских на Руси было огромно, о чем можно судить по небольшому ареалу сбыта подобного рода
продукции отдельных мастеров, что уже отмечалось раньше. Деревенские ювелиры хорошо
владели техникой литья. Но входили ли в ассортимент их продукции предметы христианско-
го культа, определенно сказать трудно. Для суждения на этот счет необходимо прежде всего
найти при раскопках сельских поселений серии литейных форм, в которых отливались пред-
меты христианского культа. Пока мы этого не имеем. Вполне допустимо, что изготовление по-
добной продукции было прерогативой ювелиров, работавших при храмах. Приобретались же
такие предметы, очевидно, у коробейников или непосредственно в храмах.
Археологи разработали типологию и хронологию предметов христианского культа, в том
числе нательных крестиков — наиболее распространенную категорию этого рода. По их
встречаемости в деревенских курганах можно проследить распространение христианства во
времени среди основной части населения Руси. В связи с этим важно отметить, что в курганах
обнаруживаются наиболее ранние типы нательных крестиков, так называемые «трехвыступо-
конечные», известные еще под названием крестиков «скандинавского типа», которые имеют
надежную дату и относятся к XI — первой четверти XII вв. [Седова М. В., 1981. С. 54] (правда,
к Скандинавии они не имеют никакого отношения [Фехнер М. В., 1959]). Это является одним из
убедительных доказательств того, что новая вера быстро утвердилась в среде основной части
населения страны.
Как можно подсчитать по материалам курганов Посожья, собранным В. В. Богомольнико-
вым [Богомольников В. В., 2004], приблизительно в пятидесяти из 851 раскопанных курганов
с трупоположениями имелись нательные крестики, что составляет около 6 % от общего чис-
333
Раздел III Культура
Глава 10
ла захоронений. Однако эта цифра не может
служить основанием для вывода, что только
такой процент крестьян принял крещение
а остальные оставались язычниками. Массо-
вое сознание и традиционное поведение не
допускают такого, чтобы крещение приняла
только небольшая часть сородичей или даже
одной крестьянской общины. Крестились или
все, или никто.
Материалом для нательных крестиков
служил в основном металл. Простота изго-
товления их техникой литься обеспечивала
массовость в их производстве, что и опреде-
лило их наибольшую распространенность и
доступность. Однако крестики изготовлялись
и из других материалов: камня, кости и, воз-
можно, из дерева. И если каменные крестики
были дорогим изделием и потому встреча-
ются почти исключительно в городах и фео-
дальных замках, то изделия из кости и дерева
были более доступны сельскому населению.
Правда, в деревенских курганах они выявле-
ны в единичных экземплярах, что может быть
Рис. 159. Энколпион. Мстиславль объяснено плохой сохраняемостью предме-
тов из органических веществ. В Минске на по-
гребенных в пределах фундамента каменного храма, заложенного в конце XI в. на «Замчище»,
были обнаружены сплетенные из узких кожаных полос кресты-параманты, составлявшие одно
целое с кожаными плетеными петлями [Тарасенко В. Р, 1957. С. 232]. Поскольку крестики могли
изготовляться и из плохо сохраняющихся органических материалов, количество погребений
с предметами христианского культа было, несомненно, большим, но не поддающимся точ-
ному определению. Несомненно, что предметы христианского культа проникают в деревню
и становятся привычным элементом повседневной культуры. Важно заметить, что, наряду
с типовыми нательными крестиками, женщины стали включать в состав декора привески
с христианской символикой. К ним относятся различного типа крестовидные привески, лун-
ницы с крестом, привески в виде круга с так называемым «патриаршим крестом» и др. Абсо-
лютное большинство этих украшений изготовлялось деревенскими ювелирами. Этим самым
процент курганных захоронений с христианской символикой значительно увеличивается.
Интересно отметить, что соотношение захоронений с крестиками и без них в ранних кур
ганах было практически в тех же пределах, что и в более поздних курганах, т. е. процент при-
нявших новую веру не возрастал. Это косвенно подтверждает вывод о том, что процесс хри
стианизации и в западнорусских землях не растянулся на длительное время. Новая вера была
воспринята и основной частью сельского населения страны достаточно быстро после акта
официального крещения Руси.
Резким диссонансом на фоне этих фактов выглядит утверждение Л. В. Алексеева о том, что
в Полоцкой земле наблюдается яростное сопротивление христианизации со стороны язычни-
ков. В качестве аргумента он приводит следующее наблюдение. Вблизи таких городов, как По-
лоцк, Лукомль, Друцк и, возможно, Витебск славянских (языческих) курганов с трупосожженя-
ми, по его подсчетам, значительно больше, чем курганов с трупоположениями [Алексеев Л. В.,
2006. Кн. 2. С. 46]. Но если столь странное соотношение, расходящееся с материалами других
334
Основные черты культуры Белой Руси
I
Рис. 160. Кресты нательные. Вищин
областей Беларуси, верно, то вывод должен быть сделан прямо противоположный тому, что
делает исследователь. А именно: небольшое количество курганов с трупоположением вокруг
названных городов свидетельствует о том, что здесь раньше, чем в затерянных сельских во-
лостях, вообще прекратился курганный обряд захоронений, и количество курганов с трупо-
положением не успело накопиться в тех пропорциях, как в удаленных от городов местах. И это
свидетельствует не о силе языческого сопротивления, а об успехах миссионерской деятель-
ности городских священников, ибо города были не только политическими и экономическими,
но и культурными, и религиозными центрами регионов. Именно активная деятельность го-
родского духовенства быстро дала такой результат. Кстати, и в других областях Руси горожане
очень скоро после крещения прекратили практику хоронить в курганах; городские курганные
могильники крайне редки и невелики по размерам. Особенно это касается крупных городов.
335
Раздел /// Культура Глава 10
Столь же неубедительными представляются попытки доказать живучесть язычества по-
явлением в XII в. в Полоцкой земле так называемых «Борисовых камней». Это большие валу-
ны, на которых высечен крест, сопровождающийся иногда надписью «Господи помози рабу
своему Борису». О них много написано, и предлагаются различные объяснения этому виду
исторических памятников. При этом наименее вероятное — их связь с борьбой против языче-
ства. По мнению сторонников такой интерпретации, изображение на камнях креста, должно
было исключить их из круга языческих объектов поклонения. Эта версия без критического
разбора продолжает излагаться даже в солидных изданиях, в том числе и недавно вышед-
ших. Так, касаясь назначения «Борисовых камней» и не соглашаясь с другими, не связанными
с язычеством объяснениями назначения камней, Г. В. Штыхов писал: «Более вероятно другое
предположение. В XI—XII вв. местное население упорно отвергало христианство и его святых.
Вероятно, некоторые полочане тайно продолжали поклоняться своим фетишам — валунным
камням. Для борьбы с языческими верованиями полоцкий князь приказал выбить на камнях
кресты. При этом он хотел увековечить свое имя» [Штыхов Г. В., 1978. С 117). Но откуда, из
каких материалов следует, что местное население «упорно отвергало христианство и его свя-
тых», и что полочане «тайно продолжали поклоняться своим фетишам — валунным камням»?
Нельзя факты заменять предположениями, объявлять некоторые из них сначала «наиболее
вероятными», а затем выставлять как имевшие место и на основании таких «фактов» форму-
лировать вывод, что местное население почти два века спустя после крещения Руси «упорно
отвергало христианство и его святых».
Недостаток исторических свидетельств о месте и роли язычества в Древней Руси и его со-
противлении христианству некоторые исследователи пытаются компенсировать ссылками на
этнографические материалы. Отмечаются примеры долгого почитания белорусами камней-
валунов, змей, исполнения традиционных празднеств, восходящих к языческим временам.
Еще летописец, противопоставляя полян с их «кротким нравом» другим народам, с осуждени-
ем описал «бесовские» пляски, и прыгания через костер, и умыкания женщин, которые прак-
тиковались у тех, к кому он причислил также кривичей и древлян. Но это было до принятия
христианства и описано в недатированной части летописи, которая касалась обычаев неко-
торых народов, обитавших на территории Руси. В последующих частях летописи о подобном
проявлении «дикости» уже не говорится, на что обратили внимание исследователи русского
летописания. Это может свидетельствовать о глубоких изменениях, которые уже в то время
произошли в духовной сфере населения Руси, несомненно, под влиянием христианства.
Тем не менее, древние обычаи, описанные этнографами XIX-XX вв., продолжают привле-
каться в качестве подтверждения тезиса о долгом сохранении у восточных славян языческой
идеологии и активном сопротивлении населения распространению христианства [Алек-
сеев Л. В., 2006. С 46].
История не проходит бесследно, и каждая эпоха оставляет свой след в культуре народа.
История определяет особенности духовной и материальной культуры, формирует обычаи,
образ поведения и менталитет народа. Все явления имеют свои исторические корни. Самый
продолжительный период в истории белорусского народа, отмеченный зарождением и го-
сподством язычества, как и у любого народа, не мог не сохранить о себе память. Язычество
развивалось и изменялось. Ко времени принятия христианства оно уже не было таким, каким
было в каменном веке. Многие древние поверья и связанные с ними действия со временем
утратили религиозную окраску и обрели характер традиционной культуры. Некоторые опи-
санные этнографами обычаи и обряды белорусов восходят не только к раннеславянскому или
балтскому, но даже доиндоевропейскому периоду этнической истории Беларуси. Думается,
именно тогда развился культ почитания змей и камней.
Принятие христианства не могло полностью стереть из исторической памяти людей мно-
гие явления, которые тогда уже стали больше обычаями, чем религией. Живучесть многих из
336
Основные черты культуры Белой Руси
них была обусловлена в значительной мере их привлекательностью, «полезностью», возмож-
ностью уйти от повседневности, внести в тоскливость обыденной жизни некое отвлекающее
разнообразие. Многие действия, возникшие когда-то как религиозные, со временем утратили
свое первоначальное предназначение, превратились в народные обычаи. Некоторые из них,
трансформировавшись, вошли в христианство, слились с христианскими праздниками, при-
способились к ним. Особенно это касается праздников и обычаев, связанных с трудовой дея-
тельностью, циклом сельскохозяйственных работ. Они не могут рассматриваться в качестве
альтернативы и тем более антипода христианской веры. Они не могут также свидетельствовать
о силе язычества в сознании людей. Это проявления традиционной культуры, не затрагиваю-
щие базовых мировоззренческих основ и не отрицающие христианские культы. Даже такие
курьезные действия, как переодевания в шкуры животных, сохранявшиеся в обычаях белору-
сов и описанные этнографами XIX-XX вв., по свидетельству тех же этнографических источни-
ков, были распространены главным образом среди молодежи, которую трудно заподозрить
в консерватизме и считать основным хранителем древних обычаев и верований. Обращения
к древним обычаям рассматривалось как повод повеселиться [Шейн П. В., 1893. С. 424]. Сель-
ская молодежь и сейчас на Купалов день, приходящийся на начало июля, разжигает костры
(теперь уже обыкновенно из старых автомобильных шин), не придавая этому никакого ре-
лигиозного значения. У любого христианского народа мы можем наблюдать нечто подобное.
Вспомним знаменитые строчки из Жуковского:
«Раз в крещенский вечерок
Девушки гадали.
За окошко башмачок,
Сняв с ноги, бросали».
Если следовать логике тех исследователей, которые склонны во всем этом видеть свиде-
тельства приверженности людей к языческой вере, то и эти строчки Жуковского можно было
бы истолковать как доказательство «ожесточенного сопротивления» язычников христианству
в России XIX в. Подобного рода факты трудно всерьез называть даже суевериями, которых хва-
тает и в наши дни. Пытаемся же мы в повседневной жизни объяснять плохое настроение того
или иного человека тем, что он «встал не с той ноги», или говорить о кошке, перебежавшей
дорогу. Охотник нередко объясняет свою неудачу в охоте тем, что по пути встретил женщину,
и т. д. Все это широко распространено не только среди верующих, но и убежденных атеистов.
И уже никто всерьез это не воспринимает. В исторической жизни народов, особенно в до-
христианский период, который по длительности несопоставим с христианским, накопилось
и вошло в обыденную жизнь множество предрассудков и суеверий, источником которых был
не столько исторический опыт, сколько незнание, неспособность объяснить сущность мно-
гих явлений. Заблуждения репродуцировались от поколения к поколению, во многом стали
обычаями, над сущностью которых не задумывались. В суровой борьбе за выживание чело-
век искал себе отдушину, помогавшую смягчить тяготы жизни, сохранить надежду на лучшее.
И в этом живучесть языческих обычаев в религиозном сознании народа. Церковь выступала
против подобных заблуждений с позиций христианского учения, однако твердых оснований
для выводов о «яростном сопротивлении» язычества распространению христианства нет.
При чтении некоторых исторических работ нередко создается впечатление, что их авторы
сожалеют об утрате населением Западной Руси языческих представлений и обрядности, кото-
рую хотелось бы сохранить в качестве этнографической особенности, подчеркивающей регио-
нальную специфику народа и его отличия от населения других областей бывшей Руси. В этом
и проявляется, в частности, «новое мышление» определенной части историков, которых боль-
ше устраивают не интеграционные процессы в этнической истории и культуре славянских наро-
дов, а консервация особенностей и различий. При этом они или забывают, или не хотят признать
того, теперь уже очевидного факта, что зафиксированные летописью различия в традиционной
337
Раздел III Культура
Глава 10
культуре определялись прежде всего полиэтничностью населения Руси, и указанные летопис-
цами элементы языческой культуры были присущи на самом деле либо неславянской части на-
селения Руси, либо еще не до конца славянизированной, чья традиционная культура заметно
отличалась от культуры славян. Великой заслугой христианства были нивелирование истори-
чески сложившихся первобытных различий и включение всего населения Руси в общую куль-
турную среду не только внутри страны, но и в контексте европейской истории. Христианство
создало равные возможности для этнического и культурного развития населения Руси.
К числу «научных издержек» в освещении проблемы распространения христианства в за-
падных землях Руси следует отнести также попытки некоторых историков принизить роль
Православной Церкви в этом процессе и предложить некие альтернативные материалы.
Так, представляется малоубедительной попытка использования сомнительных источников
для доказательства значительного участия западных латинских миссионеров в распростране-
нии христианства в Полоцкой и Туровской землях. Явно некритично излагаются, например,
сведения скандинавской саги, повествующей о Торвальде Путешественнике, который, соглас-
но саге, по пути из Иерусалима в Скандинавию прошел через Киевскую Русь и основал под
Полоцком монастырь, возле которого и был похоронен. Эти события относят к X в. Как и все
материалы подобного рода, сага не может претендовать на абсолютную точность в изложе-
нии описанных событий. Очень сомнительно, что по пути домой Торвальд успел заложить или
даже построить в Полоцке или около него церковь Иоанна Крестителя и основать монастырь.
Никаких следов этих построек никто не смог обнаружить. Нет упоминаний о полоцкой церкви
Иоанна Крестителя и в письменных источниках древнерусского времени. «Новое мышление»,
на которое претендует С. В. Тарасов, использовавший этот материал в специальной статье,
посвященной распространению христианства в Полоцкой земле [Тарасау С, 1990. С. 44-46],
не означает, что фундаментальные исторические источники могут быть заменены легендами
и сказаниями, как бы ни были они интересны и увлекательны. Подобный источник слишком
специфичен, и если и содержит в себе какую-то историческую информацию, то она должна
быть проверена и перепроверена традиционными источниками, которые всегда и во все вре-
мена были, есть и будут приоритетными в историческом исследовании.
Несомненный успех быстрой христианизации Руси, в том числе и ее западных земель, нуж-
дается в объяснении. Факторов, которые обеспечили этот успех, было несколько:
1) подготовленность Руси к принятию христианства благодаря быстрому политическому,
экономическому и культурному развитию восточных славян в предшествующий период воз-
никновению могучего государства, установившего связи с одним из самых развитых полити-
ческих и культурных центров того времени — Византией;
2) энергично проводимая политика христианизации на государственном уровне;
3) подвижническая миссионерская деятельность православного духовенства, нашедшего
путь к сердцам и душам людей;
4) привлекательность христианского богослужения;
5) ментальность славянского и других народов Восточной Европы, образовавших Киев-
скую Русь.
Рассмотрим некоторые из этих положений подробнее.
Успехи христианизации и быстрое его распространение во всех областях Руси во многом
объясняются тем, что все это было в значительной степени подготовлено задолго до 988 г.
Именно поэтому зерна христианства попали на благодатную почву. В процессе исторического
развития Русь естественным образом подошла к христианству. Это осознавалось не только
Владимиром. Молодое, набиравшее силу государство, нуждалось в новой идеологии, в при-
знании соседними христианскими странами. Раскинувшейся на обширных пространствах
Руси требовалась новая система управления страной, которая обеспечивала бы более дей-
ственный контроль над территорией с разноплеменным населением.
338
Основные черты культуры Белой Руси
Особо следует отметить роль человеческого фактора, народной психологии. Регулярное
насильственное изъятие дани князьями и специально поставленными для этой цели людьми
приучили простой люд к послушанию и терпению. Усилившаяся политическая и экономиче-
ская зависимость селянина от феодала работала в том же направлении. Народ привык подчи-
няться силе. Объявление Владимиром личными врагами всех тех, кто откажется от крещения,
тоже воспринималось соответственно.
Но религия — это особая сфера в жизни людей. Здесь одни приказы не могут иметь долго-
временного успеха. Вера жизненна только тогда, когда есть во что верить, если она нужна
и соответствует жизненной потребности, если она облегчает жизнь и оставляет надежду на
лучшее. Она основана на убежденности в истинности религиозных догматов. Отменить воле-
вым решением старую веру и заставить верить в новую невозможно. Поэтому решающая роль
в распространении христианства, несомненно, принадлежала проповеднической деятельно-
сти священнослужителей, их способности преобразить привычное мышление и показать ис-
тину. Христианство в наибольшей степени отвечало духовной потребности людей, их жела-
нию объяснить сущность окружающего мира и место в нем человека, естественной надежде
иметь постоянного и всесильного заступника во всех жизненных проблемах и ситуациях.
Колдуны обыкновенно вызывали суеверный страх. Христианские священники говорили
с прихожанами другим, понятным им языком. На примерах жизни Христа и святых они воспи-
тывали добрые чувства милосердия, отзывчивости, сострадания и уважения к ближнему. Про-
стому народу присуще чувство уважения к людям знающим и образованным. Таковыми были,
особенно в глазах неграмотного населения, христианские священнослужители. По роду своей
деятельности они обладали умением убеждать словом и смогли завоевать доверие паствы.
Реакцию простого киевскоголюда на предложение Владимира пойти на Днепр креститься
специально отметил летописец: «Услышав это, с радостью пошли люди, ликуя и говоря: "Если
бы не было это хорошим, не приняли бы это князь наш и бояре"» [ПВЛ, 1950. Т. /. С 279-280].
Все эти факторы в их совокупности объясняют успех христианизации русского народа.
Только в отдельных местах, и то на окраинах Руси, волхвам ненадолго удалось возбудить
какую-то часть людей против смены веры. Поэтому я не вижу ни оснований, ни доказательств
для утверждений о долгом противостоянии язычества распространению христианства, о чем
можно прочесть в работах некоторых исследователей. Кстати, хорошим сравнительным при-
мером может служить крещение литовцев в XIV в., которое прошло быстро и без всяких экс-
цессов, что достаточно хорошо представлено в дошедших источниках. Думается, в обоих слу-
чаях человеческий фактор, как основной, сыграл одинаковую и решающую роль в процессе
христианизации. Христианство стало привычным явлением в глазах простого сельского люда,
и он принял его внутренне.
10.1.3. Становление церковной организации в западнных землях Руси
Русская Православная Церковь до 1448 г. подчинялась константинопольскому патриарху
и представляла собой Киевскую митрополию Греческой Церкви. Константинопольский патри-
арх назначал сюда митрополитов, в основном греков. Богослужение, церковное управление
и суд вводились по греческому образцу. Однако церковная жизнь и церковные порядки все
более приспосабливались к местным условиям, что постепенно придало Русской Церкви за-
метное своеобразие. Удаленность Руси от Византии, этнические различия и все возрастающая
мощь древнерусского государства обусловили значительную автономию Киевской митропо-
лии. Поздние источники, например, показывают, что направляемые на Русь грамоты констан-
тинопольского патриарха скреплялись не восковой, а свинцовой печатью, как это было при-
нято в обращении к руководителям автокефальных христианских церквей [Белевцев Иоанн,
1987. С. 85].
339
Раздел III Культура Глава 10
Порядок избрания константинопольским патриархом киевского митрополита был некото-
рым отступлением от принятого канона, согласно которому кандидат в митрополиты должен
был избираться собором епископов, а патриарх только утверждал кандидата и вводил его
в сан митрополита. Поэтому Ярослав Мудрый сделал попытку устранить эту несправедливость,
и в 1051 г. собор русских епископов, состоявшийся в киевском Софийском храме, впервые из-
брал митрополитом русского по происхождению Иллариона. Но это, видимо, не устраивало
константинопольского патриарха, и после смерти Ярослава киевского митрополита снова стал
присылать константинопольский патриарх. Только после монгольского нашествия русскую ми-
трополию стали возглавлять русские, поскольку греки не желали ехать в разоренную страну.
Во внутренние дела Киевской митрополии патриарх не вмешивался, и практически все
церковные вопросы в пределах Киевской митрополии решались митрополитом самостоя-
тельно, при участии собора русских епископов.
Следует, однако, заметить, что константинопольский патриарх не допускал создания на
Руси других, кроме Киевской, митрополий, хотя такие попытки со стороны русских князей
предпринимались (Андрей Боголюбский). Этим самым в домонгольской Руси было сохране-
но единство Русской Православной Церкви, что в значительной степени сдерживало или, во
всяком случае, смягчало негативные последствия процессов феодального дробления Руси
и стремления князей больших и малых княжеств ко все большей независимости от централь-
ной власти. В то историческое время такая позиция патриарха сыграла положительную роль.
Обширное государство, состоявшее из ряда крупных земель, нуждалось в разветвленной цер-
ковной организации. В стране создаются епископии.
Сразу же после крещения Владимир направляет своих сыновей в крупнейшие земли Руси
в качестве их п равителей [ПСРЛ. 1962. Т. II. Стб. 102,105], что можно рассматри вать как коренное
реформирование прежней системы управления страной. Они сменили местных правителей
и стали решительно проводить политику своего отца, в том числе и в распространении хри-
стианства. В крупных княжествах страны создаются епархии. Никоновская летопись называет
15 постепенно создававшихся епархий, существовавших в домонгольской Руси. Большинство
их образовано в первые годы после крещения. Из всех 15 кафедр неизвестна точная дата
учреждения только трех: Полоцкой, Туровской и Тмутараканской. Поэтому даты их основа-
ния стали предметом научных споров. Крупнейший исследователь истории Русской Церкви
Е. Е. Голубинский не сомневался в том, что Полоцкая и Туровская епархии были учреждены
уже при Владимире Святославиче [Голубинский Е. Е., 1901. С. 334].
Время учреждения Полоцкой епархии принято определять на основании следующей записи
в Никоновской летописи под 992 г.: «постави Леонть, митрополить Киевский и всея Руси, Черни-
гову епископа Неофита, а въ Ростовъ постави епископа Феодора, а въ Володимерь Стефана, а въ
Белград Никиту и по инымъ многимъ градомъ епископы постави...» [ПСРЛ,, 1965. Т. 9. С. 65].
Хотя в цитированном источнике не названы «иные города», в которых тоже были учрежде-
ны епископии, другой источник — «Житие Леонтия Ростовского» — в числе городов, в кото-
рые были поставлены первые епископы, называет Новгород и Полоцк, правда, без указания
точной даты.
Учитывая важное политическое значение Полоцкой земли в системе русских княжеств
и дополнительные сложности в распространении христианства, обусловленные этническим
составом населения этого региона, можно предположить, что Полоцкая епархия утвержда-
ется в одно время с епархиями названных городов. По этим соображениям датой основания
Полоцкой епархии принято считать 992 г. [ТепловаВ. А., 2003. С 77-82]. Но это все-таки предпо-
ложение, хотя и очень вероятное.
Высказываются и другие точки зрения о времени учреждения Полоцкой епархии. Так,
в работе автора XVIII в. Несецкого, без указания на источник, говорится, что Полоцкая епархия
была основана около 1000 г. [АлексеевЛ. В., 2006. Кн. 2. С. 47-48].
340
Основные черты культуры Белой Руси
Совершенно отличную от других мысль по этому вопросу высказал протоиерей Иоанн Бе-
левцев. В его представлении, главным очагом христианизации «двинских кривичей» был не
Полоцк, а Заславль, который стал резиденцией якобы сосланного туда Владимиром Изясла-
ва. Потом, по его мнению, столицей Полоцкой земли на какое-то время стал Минск. И только
в начало 60-х гг. XI в., когда, как он думает, решением Всеслава Брячиславича столица «криви-
чей» была перенесена из Минска в Полоцк, там была учреждена Полоцкая епархия [Белевцев
Иоанн, 1987. С 77]. Исследователь явно заблуждается. Известия о Минске, имеющиеся в лето-
писи, не дают никаких оснований видеть в городе столицу Полоцкой земли даже на короткое
время. В свете материалов многолетних раскопок города, он возникает около середины XI в.,
намного позже Полоцка. Естественно, невозможно согласиться и с предлагаемой автором
столь поздней датой учреждения Полоцкой епархии.
Свою идею о том, что центром распространения христианства в земле «двинских криви-
чей» был Заславль, автор аргументирует ссылками на летописную запись под 1128 г., расска-
зывающую о мести Рогнеды, и на народное предание, записанное в XIX в. [Белевцев Иоанн,
1987. С 75; Россия. Полное географическое описание нашего отечества. 1905. С 516-518].
Больше литературно-исторический, чем документально-исторический сюжет летописи,
помещенный под 1128 г., вовсе не говорит о роли Изяславля (тем более решающей) в про-
цессе христианизации Полоцкой земли. Что касается предания, то оно и есть предание, не
согласующееся, как это обычно бывает, с более надежными историческими свидетельствами,
и к которому, как и ко всем преданиям подобного рода, следует относиться соответственно.
Известно ведь, что в Беларуси почти повсеместно древнерусские курганы называют шведски-
ми или французскими могилами, хотя ни к шведам, ни к французам они не имеют никакого
отношения. Столь же не соответствующим исторической истине оказалось и предание о «мо-
гиле Рогнеды», которую народная молва соотносит с типичным городищем древнерусского
времени уд. Гуры под Заславлем. Нельзя принимать всерьез и предание о Минске как перво-
начальной столице Полоцкой земли. Неверно утверждение И. Белевцева, ссылающегося на
работу Л. В. Алексеева, что археологические раскопки будто подтверждают это и указывают
на полное разрушение Полоцка Владимиром в 70-х гт. X в., в результате которого город на
какое-то время прекратил свое существование и заново начал отстраиваться только в первой
половине XI в. [Белевцев Иоанн, 1987. С. 77]. Вслед за Л. В. Алексеевым автор повторил не под-
твердившийся вывод А. Н. Лявданекого, который проводил исследования в Полоцке в 1928 г.
Эти исследования осуществлялись методом ограниченных и изолированных шурфовок, кото-
рые не могут дать надежных оснований для таких выводов. Городище на р. Полоте, о котором
идет речь, многослойное, сильно разрушенное поздними перекопами. На нем представле-
ны культурные напластования трех разных эпох: раннего железного века, культуры длинных
курганов и Древней Руси (и, конечно, более поздние напластования) Стратиграфически про-
следить картину разрушения, площадь, какую оно охватило, и датировать все это, располагая
столь ничтожными материалами шурфовок, просто невозможно. Последующие масштабные
раскопки в Полоцке выявили мощные культурные напластования, начиная с X в. в Верхнем
замке, который и был историческим центром этого большого города Руси. Что же касается За-
славля, то археологические исследования этого города дали самые неутешительные результа-
ты. Мы не можем с полной уверенностью говорить о месте самой древней части города. Мож-
но только предполагать, что она занимала какую-то часть «замка», возведенного в позднем
средневековье, от которого остались монументальные земляные укрепления с бастионами
по углам. Видимо, в связи с грандиозными земляными работами во время сооружения этого
вала была полностью изменена конфигурация этого района, уничтожен древний культурный
слой и следы начального поселения. По этой причине невозможно установить ни его форму,
ни размеры, ни систему древних первоначальных укреплений, ни планировку и застройку, ни
характер культурных напластований вообще и их датировку. Сплошное разведочное бурение
341
Раздел III Культура Глава 10
площадки «замка», проведенное автором в 1965 г,, практически во всех точках обнаруживало
только чистый материковый песок. Не дали ожидаемого результата ни шурфы, произведен-
ные А. Н. Лявданским в 20-х гг. прошлого века, ни расколки автора в 1957 и 1965 гг. Неубеди-
тельными в этом плане нам представляются и материалы последующих раскопок Заславля,
полученные Ю. А. Зайцем [Заяц Ю.А., 1987].
Возвращаясь к вопросу о времени основания Полоцкой епархии, мы бы хотели еще раз об-
ратить внимание на такие события. Сразу же после крещения Руси, в 989 или 990 гг. (Густынская
летопись) Владимир посылает своих сыновей на княжения в крупнейшие города. При этом вы-
бор городов для них не мог быть и не был случайным: учитывались как значение города, так
и принцип старшинства сыновей. Нет сомнения в том, что старшие сыновья были направлены
в наиболее важные города как с точки зрения управления страной, так и, надо полагать, для
целей христианизации тех областей. Мы видим, что старший сын Владимира Вышеслав был
послан в Новгород, следующий по старшинству Изяслав — в Полоцк, третий — Святополк —
в Туров. Случайности в таком распределении быть не могло; случайностью можно объяснить
лишь, почему в летописях отсутствует дата учреждения Полоцкой епархии. Возможно, на
каком-то этапе переписывания или редактирования летописей она выпала.
Следует еще раз обратить внимание на то, что в приведенной выше записи Никоновской
летописи под 992 г., где говорится об учреждении киевским митрополитом ряда епископских
кафедр, отсутствует упоминание не только о Полоцкой епархии, но и о Новгородской. Невоз-
можно представить, что последняя, как, впрочем, и Полоцкая, попала в разряд «многих иных
епархий». Новгород исторически был крупнейшим и важнейшим княжеством Руси. На новго-
родское княжение традиционно направлялись старшие сыновья киевских князей. Там сидел
Владимир Святославич, его старший сын Вышеслав, потом Ярослав Владимирович. Став киев-
ским князем, Ярослав сохранил за собой титул и новгородского князя. По завещанию он оста-
вил своему старшему сыну Изяславу не только киевский престол, но и новгородский. Никак
не могла Новгородская епархия попасть в разряд «многих иных». Датой ее учреждения спра-
ведливо считается 989 или 990 г. Новгородская епархия стала одной из первых православ-
ных епархий. В этой связи нам представляется, что и Полоцкая епархия не попала в список
учрежденных в 992 г. епархий только потому, что к этому времени она, как и Новгородская,
уже существовала. Вполне допустимо, что она была основана одновременно с Новгородской.
Об учреждении епархий в Новгороде и Полоцке говорит упомянутое выше «Житие Леонтия
Ростовского». И то, что эти епархии поставлены в документе рядом, может служить косвенным
подтверждением нашего предположения. Учитывая характер источников, мы вправе предпо-
ложить, что Новгородская и Полоцкая епархии были учреждены в одно время, в 989 или 990 г.
И то, что они были учреждены раньше, чем, например, в Чернигове или Белгороде, может
быть легко объяснено их удаленностью от Киева и неизбежными сложностями в управлении
церковной жизнью в этих землях непосредственно из Киева.
К сожалению, имена первых епископов Западной Руси летописи не сохранили. Только
в записи под 1105 г. назван направленный в Полоцк епископом Мина (ум. 1116 г.) [ПВЛ. 1950.
Т. I. С 185]. Но еще раньше епископскую кафедру в Полоцке какое-то время в конце XI — на-
чале XII в. возглавлял митрополит Никифор II [ПВЛ., 1950. Т. I. С 185; Татищев В. Н., 1963. С. 109].
В «Житии Евфросинии Полоцкой» рассказывается о епископе Илье, который, по-видимому,
возглавлял полоцкую епископскую кафедру в 20-х гг. XII в. [«Житие преподобной Ефросинии»,
1992. С. 9;Мельн1кауА. А., 2005. С 221]. Из этого источника мы узнаем, что недалеко от города,
в Сельце, тогда находилась церковь-усыпальница, в которой погребали полоцких епископов.
Из текста видно, что похоронено их там было несколько, но имена не названы.
Из других полоцких иерархов известны имена: Козьмы (1143 г.) [ПСРЛ, 1962. Т. II. Стб. 314,
485], Дионисия (ум. 1183 г.) [«Житие преподобной Ефросинии», 1992. С. 9; Мельн1кау А. А., 2005.
С. 221], Николая (до 1218 г.) [Алексеев Л. В., 2006. Кн. 2. С. 47], Владимира (ок. 1218 г.) [Алексе-
342
Основные черты культуры Белой Руси
ев Л. В., 2006. Кн. 2. С 47], Алексия (ок. 1231 г.) [АлексеевЛ. В., 2006. Кн. 2. С. 47}. В начальном списке
«Жития», изданным А. А. Мельниковым, ни Николай, ни Владимир, ни Алексий не упомянуты.
Как мы уже отмечали, в русской летописи отсутствуют сведения о точной дате учреждения
Туровской епископии. Только в изданным под редакцией Иосифа Тризны Киево-Печерском
патерике XVII в. годом основания епископии назван 1005 г. [Дастоуск! В., 1926. С. /8]. Однако
эта дата справедливо ставится некоторыми исследователями под сомнение на том основании,
что в более ранних редакциях Патерика эта дата отсутствует и в версии Иосифа Тризны нет
указаний, откуда она взята [Лысенко П. Ф., 2005. С 49-52]. Сомнения в подлинности исходного
материала опубликованной версии и даже вообще в его существовании усиливаются и по-
тому, что среди перечисленных в Патерике населенных пунктах, которые входили в состав
епархии, есть и такие, которые неизвестны по летописным источникам древнерусского вре-
мени или в которых, судя по археологическим наблюдениям, отсутствуют культурные древне-
русские напластования [Лысенко П. Ф., 2005. С. 49]. Л. В. Алексеев считает возможным относить
возникновение Туровской епархии только к середине XII в., когда Туров предстает перед нами
как сильно укрепленный город, выдержавший в 1157 г. трехмесячную осаду войска князя Изя-
слава Давыдовича [Алексеев Л. В., 2006. Кн. 2. С. 47]. Однако ссылка на осаду города в 1157 г.
не может служить аргументом для вывода о столь позднем возникновении Туровской епар-
хии. Куда важнее то обстоятельство, что Туров — один из древнейших городов Западной Руси
и исторический центр большой области. Не может быть сомнений, что ему с самого начала от-
водилась видная роль в государственном строительстве и в распространении христианства.
Не случайно на туровское княжение был направлен третий по старшинству сын киевского
князя Владимира — Святополк. И это произошло уже в 988 г. Поэтому на основании этих со-
ображений мы должны предполагать, что тогда же или вскоре была учреждена и Туровская
епархия в числе тех «иных» епархий, о которых говорит летопись под 992 г.
В связи с этим следует коснуться одного вопроса, поднимаемого, особенно в последнее
время, некоторыми историками «нового мышления» [Тарасау С, 1990. С. 44-46]. Без достаточ-
ных на то оснований в ряде работ говорится о создании в начале XI в. в Турове епарх*ии римско-
католического («латинского») толка. В качестве аргумента ссылаются на факт женитьбы Туров-
ского князя Святополка Владимировича на дочери польского князя Болеслава Храброго. По
свидетельству Титмара Мерзербургского, с ней прибыл Колобжегский епископ Рейнберн, ко-
торый будто бы основал здесь католическую епархию и «крестил туровцев» [Ластоуск! В., 1926.
С 22; Рапов О. М., 1988. С 368; Псторыя Беларуа. 2002. С 282]. По мнению В. Д. Королюка, при-
бытие в Туров польского епископа, сопровождавшего невесту, и свадьба имели место в 1009 г.
[Королюк В.Д., 1964, С 217]. До этого около 20 лет в Турове княжил крещенный по греческому
обряду Святополк, который вместе с православными священниками успешно проводил хри-
стианизацию края, о чем свидетельствуют археологические материалы, рассмотренные выше.
Есть основания предполагать, что к этому времени в Турове, как и в других крупных княже-
ствах Руси, уже существовала епархия Русской Православной Церкви. Заметим, что этот реги-
он Руси был крайне важным со стратегической точки зрения. Он непосредственно граничил
с Польшей и ятвягами, а его население в своей значительной части представляло потомков
неславянских племен, оставивших банцеровскую культуру. Христианизация его способство-
вала окончательной славянизации края, и наличие здесь сильной церковной организации
было особенно важно. Этого не мог не понимать киевский князь Владимир. Поэтому представ-
ляется наиболее вероятным, что Туровская епархия была учреждена в числе первых русских
епархий [Загорульский Э. М., 2005. С 35-39]. Рейнберн прибыл в Туров как духовник польской
жены Святополка и не более того. Нет никаких свидетельств, что его сан епископа Колобжег-
ского был изменен на «туровского» или к нему было добавлено название новой области. Ни
один источник не называет его Туровским епископом, и маловероятно, чтобы его попытки,
о которых мы ничего не знаем, поменять греческую веру туровцев на латинскую моти иметь
343
Раздел III Культура Глава 10
какой-то успех. И, безусловно, правы те исследователи, которые утверждают, что крещение
Руси по византийскому обряду было событием такого политического значения, которое ис-
ключало всякую возможность альтернативного выбора отдельными регионами Руси. И уже
поэтому невозможно появление католической епископской кафедры в православном Турове
[Рапов О. М., 1988, С 368; Лысенко П. Ф., 2005. С. 51 -52].
Из Туровских епископов известны: Иоаким (поставлен в 1142 г., в 1146 г. выведен из Турова
Изяславом), Лаврентий (упомянут в 1182 г,).
10.1.4. Монастыри и их роль в развитии культуры
Крещение Руси коренным образом преобразовало культуру восточных славян, наполнило
ее новым содержанием. Страна стала христианской и поразительно быстро достигла уровня
самых развитых европейских христианских стран. Вместе с христианством появились и ши-
роко распространились величественные храмы, монастыри, предметы христианского культа.
О зодчестве как венце древнерусской культуры, общих и отличительных чертах его с точки
зрения архитектуры, строительной техники и искусства мы поговорим в специальной главе.
Сейчас же рассмотрим такие специфические христианские объекты, как монастыри.
Распространившиеся с принятием христианства монастыри как особые общины монахов
или монахинь со своим укладом и образом жизни, определяемыми уставом, сыграли выдаю-
щуюся роль в духовной, политической и хозяйственной жизни Руси. Они были хранителями
исторической памяти и политического опыта. В них писались летописи. Они были важнейши-
ми очагами культуры, распространителями грамотности и и письменности. При монастырях
существовали школы, в которых дети обучались грамоте. В монастырях находили свое приста-
нище великие художники и архитекторы. В Бельчицком монастыре жил знаменитый полоцкий
зодчий Иоанн, а в туровском — великий проповедник, «русский Златоуст» Кирилл.
Монастырские старцы были духовными наставниками и нередко политическими советни-
ками князей. Многие важные политические решения принимались князьями после консуль-
тации с монастырскими старцами, которые открыто выражали свои взгляды, не стеснялись
осуждать некоторые действия самих великих князей. Известно, что настоятель Печерского
монастыря преподобный Антоний не побоялся в 1068 г. поддержать Всеслава Брячиславича,
избранного киевскими низами великим князем, а в 1073 г. осудил свержение Изяслава своими
братьями и не признал нового князя Святослава.
Монастырям принадлежала великая роль в хозяйственном развитии страны. В монастыр-
ских хозяйствах применялись самые продвинутые агрономические методы, велась селекция
сельскохозяйственных культур. Как свидетельствуют поздние исторические источники, уро-
жайность монастырских земель значительно превосходила среднюю по стране. В этом смыс-
ле они представляли своего рода опытные лаборатории, экспериментальные площадки, ре-
зультаты которых получали применение в других хозяйствах.
При монастырях имелись мастерские, в которых изготовлялись предметы религиозного
культа с применением самых совершенных приемов, известных в ювелирном деле. Здесь ра-
ботали искусные иконописцы и художники по камню.
Источники указывают на существовании нескольких монастырей на территории Запад-
ной Руси в древнерусский период. Они были в Полоцкой земле, прежде всего — в самом
Полоцке и в непосредственной близости от него. Наиболее достоверные сообщения мы
находим в «Житии» полоцкой княжны Евфросинии, основавший в Сельце (в то время при-
городе города) женский и мужской монастыри. В этом же источнике говорится и о еще бо-
лее раннем женском монастыре, настоятельницей которого и, возможно, основательницей
была вдова Романа Всеславича Варвара. В нем и начала свою подвижническую деятельность
юная Евфросиния.
344
Основные черты культуры Белой Руси
Рядом с городом, на другом берегу Двины, у реки Бельчицы в начале XII, а может быть,
и в конце XI в., был основан крупнейший мужской Борисоглебский монастырь, в котором было
не менее четырех каменных построек. Монастырь часто посещался полоцкими князьями,
и вполне вероятно, был основан или, во всяком случае, сильно расширен при полоцком князе
Борисе Всеславиче. В исторической литературе высказывалось предположение, что Бельчица
могла быть летней резиденцией полоцких князей (что, по-видимому, было не так) или местом
их погребения (обэтом в следующих главах).
О существовании монастырей в Туровской земле свидетельствуют пока только косвен-
ные данные. Так, не без оснований, с монастырями Туровской епархии связывают первое
на Руси «Туровское Евангелие», относимое к XI в. [Теплова В. А., 2003. С 77-82]. С Туровски-
ми монастырями — Никольским и Борисоглебским, что «на болони» — была связана жизнь
знаменитого святителя Кирилла, родившегося в начале XII в. в Турове и ставшего туровским
епископом.
Есть основания предполагать, что в XII — начале XIII вв. возник монастырь около древнего
Гродно, где в 1980 г. был обнаружен фундамент каменной церкви. Он открытка территории из-
вестного по более поздним историческим источникам Пречистинского монастыря. Этот факт,
а также то обстоятельство, что церковь была возведена, очевидно, за пределами собственно
города, позволяют отнести обнаруженный храм к монастырским постройкам.
Имеются поздние сведения о якобы наиболее раннем в Западной Руси женском монасты-
ре в Заславле, где постриглась Рогнеда, принявшая имя Анастасии [ПСРЛ., 1965. Т. 15. С. 114].
Хотя эта версия принимается рядом исследователей [Священник Федор Кривонос, 2000. С. 58-
64], реальность этого события нам представляется весьма сомнительной. Такое утверждение,
по-видимому, возникло на почве достаточно легендарного рассказа об истории отношений
Владимира и Рогнеды, помещенного в Лаврентьевской летописи под 1128 г., о чем уже гово-
рилось.
Оставленная Владимиром и пытавшаяся совершить покушение на его жизнь Рогнеда была
сослана им вместе с малолетним сыном Изяславом в специально построенный для них го-
род Изяславль (Заславль). Наши сомнения в правдивости этого сообщения основываются
на трех положениях. 1. Такой рассказ появился спустя почти полтора века после описанных
в нем событий. Явно противоречит этой красивой легенде о мести Рогнеды содержание наи-
более заслуживающих доверия летописных сведений об Изяславе, связанных с крещением
Руси и организацией Владимиром мер по распространению христианства в русских землях.
Как мы уже писали, в соответствии с последовавшей за крещением реформой государствен-
ного управления Изяслав, как и другие сыновья Владимира, в сопровождении духовных лиц
был направлен на княжение в Полоцк, а не в ссылку в Изяславль; 2. Рогнеда, кроме Изяслава,
имела от Владимира и других сыновей, в том числе и Ярослава, который стал после смерти
отца великим киевским князем и был прозван Мудрым. Вряд ли она могла быть отправлена
в ссылку с одним Изяславом. Уйти в монастырь, имея на руках малолетнего сына Изяслава, она
тоже едва ли могла. И тем более трудно представить уход ее из мирской жизни в монастырь
позже, выбрав для этого маленький и ничем не примечательный городок, когда ее сын Ярос-
лав стал великим киевским князем.
Что же касается самого рассказа, помещенного в летописи под 1128 г., то мы допускаем,
о чем уже говорилось выше, что он представляет собой, возможно, вторую часть разделен-
ного на две половины более пространного литературного произведения на историческую
тему, которое уже в силу этого не может претендовать на точность в описании событий. Его
первая часть, содержащая ряд исторических неточностей, была помещена составителем сво-
да под 980 г. Впрочем, сюжет, датированный 1128 г., мог быть и самостоятельным рассказом,
навеянным как исторической легендой о женитьбе Владимира на полоцкой княжне Рогнеде,
так и желанием по-своему объяснить причины обострившихся отношений между Киевом
345
Раздел III Культура Глава 10
и Полоцком. Можно также предположить, что одним из мотивов рассказа послужило желание
попутно объяснить происхождение названия города Изяславля. Летописцы нередко обраща-
лись к подобным сюжетам. Не случайно рассказ помещен в том месте летописи, где описыва-
ется поход русских князей в Полоцкую землю и в котором фигурирует Изяславль. Событиям,
связанным с этим городом, в летописи уделено особенно много внимания. По существу это
первое надежное упоминание о городе. Похоже, что эти эпизоды породили и новые легенды
о монастыре в Заславле и о так называемой «могиле Рогнеды» на городище Гуры, расположен-
ном под Заславлем;
3. Однако наш главный аргумент, свидетельствующий против существования связываемо-
го с именем Рогнеды раннего монастыря в Заславле или около него, состоит в том, что здесь
никак не мог появиться монастырь раньше Киево-Печерского в Киеве, с которого начинается
история восточнославянских монастырей.
По этой же причине маловероятными представляются сведения сомнительных иностран-
ных источников (саги и др.) о ряде монастырей, якобы построенных в Западной Руси латин-
скими миссионерами-иноземцами,
10.2. Устное народное творчество
Одним из древнейших традиционных народных видов культуры, восходящим еще к до-
письменным временам и широко распространенным в эпоху Древней Руси, было устное на-
родное творчество — песни, былины, легенды, присказки, сказки, плачи-причитания, загадки.
Оно отражало отношение людей к природе, жизни и смерти, к добру и злу, к историческому
прошлому. Неисчерпаемый запас сюжетов и образов народного творчества широко исполь-
зовался потом в литературе и разных видах искусства. Сложными, глубокими, колоритными
были песенные циклы, которые исполнялись на свадьбах, во время календарных праздников,
застолий, на похоронах. Во многих из них продолжало жить народное творчество предше-
ствовавшего исторического периода.
Большой интерес представляют былины. Основная их часть возникла в древнерусский
период, а их исторические сюжеты часто восходят к реальным событиям. Так, прообразом
былинного героя Волха Всеславича был, очевидно, полоцкий князь Всеслав Брячиславич.
В былинах он предстает храбрым и справедливым воином, способным к перевоплощениям
то в ясного сокола, то в серого волка, то в могучего тура. Это во многом перекликается с тем
портретом Всеслава, который нарисовал автор «Слова о полку Игореве». В былинах прослав-
ляется победа Волха Всеславича над «индийским царем». Ученые предполагают, что в былине
нашел отражение удачный поход Всеслава в Тмутаракань, о котором почему-то умолчала ле-
топись.
Все исторические былины проникнуты чувством патриотизма, гордостью за своих геро-
ев, заботой о судьбе Русской земли. В некоторые произведения устного творчества народ
вкладывал свое понимание и оценку исторических событий. Часть народных сказаний позже
попала в летопись. Таким народным сказанием, вероятно, была повесть о том, как Рогнеда
пыталась отомстить киевскому князю Владимиру за смерть своего отца — полоцкого князя
Рогволода. Она задумала убить Владимира, когда тот спал. Но попытка не удалась. Внезапно
проснувшийся Владимир схватил ее за руку. Разгневанный Владимир вознамерился распра-
виться с Рогнедой, но на ее защиту выступил их малолетний сын Изяслав. Эта сцена настолько
поразила Владимира, что он решил посоветоваться с боярами, как ему поступить с Рогнедой.
По их совету он отправил ее с сыном в «землю отца ее», построив для них город Изяславль
(Заславль). Этого сюжета и связанных с ним исторических неточностей, попавших в летописи,
мы уже касались выше.
346
Основные черты культуры Белой Руси
10.3. Письменность
С эпохой Киевской Руси связано распространение в стране письменности. В отличие
от католических стран Западной Европы на Руси в культуре, делопроизводстве и частично
в богослужении использовалась родная речь. На русский язык были переведены некоторые
произведения античных авторов. Еще достаточно близок был к древнерусскому языку цер-
ковнославянский, на который была переведена богословская литература. Все это способство-
вало распространению письменности не только в среде феодалов и духовных лиц, но и среди
простых людей прежде всего в городах.
Во время раскопок не только в городах, но и во владельческих дворах-замках находят спе-
циальные приспособления для письма — металлические «писала» (рис. 162). На разных бы-
товых предметах встречаются надписи. Так, на гребне, найденном в раскопках Бреста, были
вырезаны буквы алфавита от «а» до «л» (рис. 163).
Рис. 162. Писала. Минск
Рис. 163. Прорись гребня из Бреста
Надписи встречаются и на очень распространенном изделии — пряслицах, которые ис-
пользовались при прядении. Это были предметы личного пользования, и некоторые из них
метились знаками (кресты, насечки, отдельные буквы). На некоторых пряслицах были проца-
рапаны полные имена их владелиц. Даже простые женщины знали грамоту.
На пряслице, хранящемся в фондах Витебского областного краеведческого музея, написа-
но БАБИНОПРЯСЛЪНЕ [АлексеевЛ. В., 7955]. По-видимому, надпись на пряслице была сделана
внуком или внучкой его владелицы.
На пряслице, найденном в Пинске, написано: «НАСТАСИН ПРАСЛЬНЬ».
В княжеской части Друцкого детинца в слое XII—XIII вв. было найдено пряслице с проца-
рапанной уверенной рукой надписью КЪНЯЖИНЪ [Алексеев Л. В., 1959. С 243-244]. Подобная
форма написания указывает, по мнению А. А. Медынцевой, посвятившей грамотности на Руси
большое исследование, может означать, что пряслице было подарено князем. Если бы оно
было помечено самой женщиной, то надпись выглядела бы как «КЪНЯГИНИНЪ» [Медынце-
ва А. А., 2000. С. 226]. Подписанные пряслица древнерусского времени были найдены и в других
местах Беларуси (рис. 164,165).
В Новогрудке и Пинске найдены фрагменты амфор с именами владельцев или поставщиков
товара (рис. 166-169).
347
Раздел III Культура
Глава 10
Я
И KFR Г ifO «Д
Рис. 165. Прориси надписей на пряслицах
из Витебска (1) и Друцка (2,3)
Рис. 164. Пряслице с буквами
алфавита из Вищина
Рис. 166. Амфора с именем «Олекский». Новогрудок
Рис. 167. Обломок амфоры
с надписюю «Яропоче вино». Пинск
Рис. 168. Обломок амфоры Рис. 169. «Борисов камень» с надписью. Полоцк
с процарапанными буквами «Б» и «О».
Минск
348
Основные черты культуры Белой Руси
Рис. 170. Витебская берестяная грамота
В те времена еще не было бумаги, а пергамент был дорогим материалом, поэтому для пись-
ма часто использовалась березовая кора — «береста». Написанные на ней тексты — «берестя-
ные грамоты» стали выдающимся культурным и историческим явлением мирового значения,
породившим целую науку — берестологию.
В Витебске и Мстиславле найдены две такие грамоты. Витебская сохранила полный текст
письма ремесленника, изготовлявшего одежду (рис. 170).
С принятием христианства распространялась не только грамотность. Появились религи-
озная и переводная светская литература, собственные оригинальные произведения различ-
ных жанров. При монастырях и соборах формировались библиотеки. Книги переписывались
и распространялись. Образцом рукописи является Туровское Евангелие XI в.
Выдающимся явлением было летописание, которое велось в различных городах и мона-
стырях Руси. Имеются косвенные сведения о существовании летописания и в некоторых горо-
дах Западной Руси (Полоцк, Туров, Новогрудок).
Среди памятников церковной литературы большую популярность на Руси приобрели про-
изведения Кирилла Туровского, которого за изысканность языка и отточенность стиля назы-
вали «русским Златоустом».
Монументальная архитектура
древнего Полоцка
Архитектуру справедливо рассматривают как явление, в равной степени связанное и со
строительством, и с искусством. Это в особенной степени относится к архитектуре Древней
Руси, органично соединявшей в себе и высокую, оригинальную строительную технику, и жи-
вопись, и скульптуру. Не зря именно древнерусскую архитектуру считают высшим проявлени-
ем культуры того времени.
До конца X в. на Руси не было каменно-кирпичного строительства. Монументальная архи-
тектура пришла сюда вместе с принятием христианства. На раннем этапе русские зодчие за-
имствовали формы византийской архитектуры, традиция которой насчитывала уже несколь-
ко столетий.
Поэтому на начальной стадии древнерусская архитектура может рассматриваться и быть
понятой как ответвление византийского искусства.
На последующем этапе византийские формы были переосмыслены русскими мастерами
в соответствии с их художественными вкусами, местными традициями и идеологическими за-
дачами.
Строительству храмов на Руси придавалось государственное и политическое значение. Ав-
торитет князя, княжества в целом определялся, в числе прочего, количеством и величием его
соборов. Церкви были не только культовыми, но и общественными учреждениями. В них храни-
лись архивы, библиотеки, казна. Возле них проходили собрания горожан, собиралось вече.
Церкви были важнейшим источником и средством информирования о религиозных, по-
литических и общественных делах и событиях.
При храмах и монастырях обучали грамоте, здесь писались знаменитые русские летописи.
Городом, где было сосредоточено наибольшее количество монументальных каменных
построек, где сложился свой архитектурный тип культового здания и даже самостоятельная
школа зодчества, был в Западной Руси, несомненно, Полоцк (рис. 171). Возникновение в нем
каменного строительства, возможно, относится к самому началу XI в. По сведениям летописи,
проверить которые пока не удалось, уже в 1007 г. в Полоцке был построен собор Богородицы.
Рис. 171. Расположение памятников
монументального зодчества
в центральной части древнего
Полоцка (по П. А. Раппопорту):
1 — Софийский собор;
2 — церковь на детинце;
3 — дворец: 4 — церковь
на Нижнем замке; 5 —церковь на рву
351
Раздел Ш Культура Глава 11
О его существовании упоминается также в Ипатьевской летописи под 1159 г., в которой эта
церковь названа «старой» Богородицей, в отличие от «новой», построенной в XII в. [ПСРЛ.: упо-
минание о Богородицкой под 1158 или 1159 г.]. К сожалению, больше никаких сведений о ней не
сохранилось и неизвестно ее местонахождение в городе. Если сообщение источника 1007 г.
верно, то оно свидетельствует о том, что Полоцк принадлежит к числу древнейших городов
с каменной архитектурой, и каменное храмовое строительство в нем началось даже раньше,
чем в Новгороде [Воронин Н. Н., 1956. С 18].
Сейчас в Полоцке сохранились — и то с оговорками — только две монументальные по-
стройки. Однако различные, и прежде всего археологические, материалы позволяют гово-
рить, что их здесь было не менее полутора десятков. Рассмотрим их в том порядке, в каком
они, как это будет показано в данной главе, сооружались.
11Л. Полоцкий Софийский собор
Древнейшим из известных храмов в Беларуси был Софийский собор в Полоцке. Наряду с ки-
евской Десятинной, черниговской Спасской церквями, а также Софийскими соборами в Киеве
и Новгороде, он относится к числу самых первых каменных культовых построек Древней Руси. Их
начали возводить в конце X — начале XI вв. По словам крупнейшего знатока древнерусской ар-
хитектуры Н. Н. Воронина, это был период «ученичества у греков и первого знакомства с камен-
ным зодчеством византийцев», время освоения крестовокупольной системы культового здания.
До наших дней собор не дожил. В нынешнем своем виде Софийский храм в Полоцке — ре-
зультат перестройки его в 1750 г. униатским архиепископом Флорианом Гребницким по образ-
цу культовых построек того времени. На остатках разрушенного Софийского собора XI в. было
возведено практически новое здание. На его западном фасаде были поставлены две башни,
придавшие церкви совсем иной вид — тип барочной постройки. Представить себе первона-
чальный вид Полоцкой Софии оказалось возможным только благодаря изучению древнего
фундамента и фрагментов стен начального собора, включенных в объем нового здания и по-
тому сохранившихся.
Самое древнее упоминание о полоцком Софийском соборе имеется не в летописи, а в «Слове
о полку Игореве». Рисуя портрет полоцкого князя Всеслава Брячиславича, автор «Слова» напи-
шет: «Тому въ Полотске позвониша заутренюю рано у святыя Софеи въ колоколы, а он въ Кыеве
звонъ слыша» [Слово о полку Игореве. 1955. С. 28]. О Полоцкой Софии упомянуто в известном «Спи-
ске городов дальних и ближних» (XIV в.) Воскресенского летописного свода, в котором летописец
в качестве одной из достопримечательности Полоцка назвал Софийский собор «о седми версех»
(с семью куполами) [Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов, 1950].
В «Житии Евфросинии Полоцкой» рассказывается, как юная Евфросиния спустя некоторое
время после пребывания в монастыре своей тети, супруги покойного Романа Всеславича,
«проси у епископа сущаго тогда нарицаемаго Илью, правящего стол святое Софеи в Полоть-
сце, дабы ей велел ту пребыти в церкви святей Софеи в голъбци камене» [Мельн/кау А. А., 2005.
С. 211; Голубинский Е. Т. I. Полутом 1. С. 772].
Имеются упоминания о Софийской церкви в поздних «белорусско-литовских» летописях,
в частности — в «Хронике Быховца» [«Хроника Быховца», 1966. С. 38,39].
В 1579 и 1611 гг. были сделаны схематические рисунки Полоцка, на которых изображен
и Софийский собор. И хотя его изображение очень далеко от истинного вида здания даже того
времени, рисунок помогает в какой-то степени реконструировать первоначальный вид храма.
Изучению сохранившихся остатков древнего храма мешало то обстоятельство, что до ка-
питального ремонта здания в 1913 г. вход в его подземную часть был заложен. Один из пер-
вых исследователей Полоцкой Софии А. М. Павлинов смог лишь установить наличие древней
кладки в восточной части храма.
352
Монументальная архитектура древнего Полоцка
Наиболее значительные исследования этого памятника древнерусской архитектуры были
осуществлены белорусским ученым И. М. Хозеровым, основной труд которого, к сожалению,
был опубликован лишь через много лет после его смерти [Хозеров И. М„ 1994]. Как и его пред-
шественники, исследователь был ограничен в возможностях и потому вынужден сосредото-
читься на технологии строительства. Несмотря на то что проблемами, связанными с историей
Полоцкой Софии интересовался целый ряд советских исследователей и они касались их в своих
работах, многие научные вопросы до сих пор не решены. История и основные итоги изучения
Софийского собора освещены в работах Л. 8. Алексеева [Алексеев Л. В., 1966; он же, 2006. Ч. 2].
Софийский собор был возведен в историческом центре города, на территории так на-
зываемого «Верхнего замка», являвшегося детинцем древнего Полоцка. Здесь же, недалеко,
располагался и дворец полоцких князей. Топографические особенности этой части Полоцка
подтверждают справедливость названия «Верхний замок». Это действительно был высокий
и обширный мыс при впадении речки Полоты в Западную Двину. Археологическими раскоп-
ками было установлено, что до возведения Софийского собора эта территория была застрое-
на и на ней успел вырасти культурный слой, в котором выявлены следы пожарища. Можно
предположить, что собор был построен на месте сгоревшей деревянной церкви [Булкин В. А.,
1983. С. 1 /3]. Местоположение храма в полной мере отвечало его назначению быть главной
святыней столицы Полоцкого княжества. Он был виден со всех концов города. Особенно впе-
чатляющим был вид собора со стороны реки и противоположного берега Двины (рис. 172).
Как можно судить по сохранившимся частям древней постройки, полоцкий Софийский со-
бор представлял большое кирпичное сооружение с тремя выступающими апсидами на вос-
точной стороне и пятью продольными нефами, образуемыми шестнадцатью внутренними
Рис. 172. План полоцкой
Софийской церкви (по Хозерову)
353
Раздел III Культура Глава 11
столбами-колоннами. Храм отличался строгой симметричностью своей конструкции. Если
судить по опубликованным планам, его общая длина (без учета более поздней пристройки на
западной стороне) составляла 29,2 м, а без восточных апсид — 24,4 м. Ширина здания — 26 м.
Таким образом, без апсид постройка представляла почти правильный квадрат. Подкупольный
квадрат в храме располагался строго в центре здания.
Три апсиды имеют разные размеры. Средняя апсида почти в два раза шире и длиннее бо-
ковых. Самая маленькая по размерам — северо-восточная апсида.
Все три апсиды поднимались на высоту постройки и, по заключению И. М. Хозерова, имели
два яруса световых окон византийского типа.
На апсидах имелись продольные грани. На центральной — четыре, на юго-восточной —
три, на северо-восточной определенно выражена одна грань, но, возможно, их было две (на
плане, составленном И. М. Хозеровым, их показано две, на опубликованном Л. В. Алексеевым
плане — одна).
Все шестнадцать опорных столбов имели в сечении крестообразную форму и своими вет-
вями вверху переходили в подпружные арки. Образованные столбами внутренние ячейки со-
ставляли почти правильные квадраты.
Как и в других храмах, ширина апсид соответствовала ширине нефов. Поэтому средний
неф, упиравшийся в алтарь, был шире остальных. Боковые же нефы были узкими и порой не
превышали ширины массивных столбов.
Одной из особенностей композиции Полоцкой Софии было увеличение размеров алтар-
ной части храма путем некоторого смещения к западу восточного ряда поперечных столбов.
Увеличение алтарной части, естественно, сокращало «полезную» площадь собора, но способ-
ствовало воплощению в здании основной художественной идеи зодчего — идеи цельности,
величия и уникальности храма.
Хоры были расположены на западной стене храма. Однако исследователи предполагают,
что, помимо основных хоров, в нем были и боковые, которые открывались в полукупольное
помещение двойными аркадами, о чем может свидетельствовать наличие в полоцком храме
по одному опорному столбу в каждой ферме [Шероцкий К., 1915. Т. 10. Ч. 2. С 81].
У северо-западного угла были открыты остатки квадратной башни, которая, возможно, слу-
жила для подъема на хоры. От нее сохранилась сплошная каменная забутовка, выполненная
в технике, аналогичной кладке фундаментов собора XI в. [Булкин В. А., 1983. С. 1 /3].
Купола храма, очевидно, располагались традиционно: в середине находилась централь-
ная глава, а четыре остальных — вокруг нее. Можно предположить, что несколько позже были
построены еще две башни над западным или двумя лестничными нефами. Именно о семику-
польной Софии говорит «Список городов дальних и ближних».
Все три фасада Полоцкой Софии разделены лопатками на пять прясел; при этом средние
прясла в два раза шире остальных, равных между собой. Таких пропорций не находим ни в Ки-
евском, ни в Новгородском Софийских соборах. Все это придает полоцкому храму закончен-
ность, исключительную художественную цельность и гармоничность, делает его уникальным.
Как и другие храмы древнерусского времени, внутренние плоскости стен Полоцкой Софии
расписывались фреской, особенность которой состояла в том, что рисунок наносился по сы-
рой штукатурке. Краска глубоко впитывалась в штукатурку и обретала способность длительно
сохранять рисунок и цветовую гамму.
Древняя фресковая роспись орнаментального характера сохранилась на апсидах внутри
полоцкого храма под более поздним набелом. Предварительная расчистка набелов в ряде
мест позволила высказать предположение, что фресками такого рода была расписана вся по-
верхность апсид (И. М. Хозеров).
Остатки древней фрески были выявлены также при археологических исследованиях сохра-
нившихся частей стен храма. Сохранились лишь нижние части стен, где фреска представлена
354
Монументальная архитектура древнего Полоцка
фрагментами орнаментов, выполненных синей, красной, желтой и серо-бурой красками. Высо-
кая цветовая насыщенность красок свидетельствует о том, что роспись осуществлялась сразу
же по сырой штукатурке. По стилю и композиции орнаменты очень напоминают орнаменты
киевского Софийского собора, восходящие, в свою очередь, к византийской настенной живо-
писи. Фресковая роспись выявлена также на остатках опорного столба в западной ферме.
Малый объем сохранившихся фрагментов древней Софии не позволяет дать исчерпываю-
щую характеристику этого замечательного памятника. Многое скрыто от нас и оставляет не-
мало вопросов при попытках реконструировать его во всех деталях. Лучше обстоит дело с из-
учением строительной техники, которая привлекла внимание исследователей. Познакомимся
с основными выводами, к которым они пришли.
Фундамент Полоцкой Софии был заложен на глубину, вполне достаточную, чтобы противо-
стоять его возможным деформациям при промерзании грунта. Он сооружался техникой так
называемой «бутовой кладки». При исследовании собора в 1970-1980 гт. внутри него открыта
система ленточных фундаментов, в основания которых были уложены три ряда продольных
лежней, скрепленных врубленными в них поперечными брусьями [Булкин В. А., 1983. С 113].
Строительным материалом фундаментов был камень, а в качестве раствора использовалась
известь, в которую подмешивали размельченный кирпич—«цемянку», служившую гидравличе-
ской добавкой, ускорявшей процесс цементации и делавшей раствор более жестким и сухим.
Однако следует отметить такой интересный технологический момент: как показали спе-
циальные исследования, количество цемянки в растворе, предназначенном для фундамента,
значительно меньше, чем в растворе для кладки кирпичных стен здания. Меньший процент
цемянки делал кладку фундамента более пластичной. Это свидетельствует о высокой квали-
фикации строителей и наличии у них опыта сооружения подобных зданий.
Стены храма возводились из тонкого плитчатого кирпича — плинфы. Его форма была за-
имствована у византийских строителей. Он — плиткообразный, сделан из красной, хорошо
промешанной глины и отличался превосходным обжигом. Размеры кирпичей несколько
варьировались. В некоторых случаях это было обусловлено характером тех частей здания,
в которых использовался такой кирпич. Так, на кладку пилонов обычно шел кирпич большего
размера. В целом же плинфа Полоцкой Софии представлена следующими размерами (в сан-
тиметрах): 1) 20,0x19,0x4,1; 2) 22,5x16,3x3,2; 3) 24,0x17,0x3,5; 4) 25,0x18,0x2,8; 5) 26,0x18,0x4,0;
6) 29,0x18,0x4,2; 7) 36,2x24,3x3,4. Самые тонкие и самые толстые кирпичи использовались
редко [Шероцкий К., 1915. Т. 10. Ч. 2. С 79-80]. На боковых сторонах некоторых кирпичей име-
лись клейма.
Строителями были заимствованы не только форма и размеры кирпича, но и технология
его изготовления. Это нашло убедительное отражение в кирпичах Софийского собора, явно
повторивших византийскую традицию, которая, впрочем, сохранялась и в кирпичах более
поздних домонгольских построек Западной Руси. Одна широкая поверхность плинф обычно
гладкая, другая — шероховатая. Интересно, что при кладке кирпич помещался гладкой сторо-
ной вниз [Хозеров И. М., 1994. С. 33; Хозеров И. М., 1929. Т. V, выл. 3. С. 129].
В Полоцкой Софии использовалась характерная для византийской строительной тради-
ции техника кладки «с утопленным рядом». Она выражалась в том, что одна линия плинф со-
впадала с наружной поверхностью стен, а вторая была несколько углублена в толщу стены.
Промежутки между выступающим рядами плинф замазывались цемянкой. При такой кладке
продольные швы (промежутки между линиями плинф) не совпадали, и это позволяло делать
более прочными соединения между рядами кирпичей. Следует также отметить, что больший
процент цемянки в растворе, применявшемся при кладке стен, обеспечивал наземным ча-
стям здания большую монолитность.
Особенность строительной техники заключалась также в том, что в кладке стен между на-
ружными и внутренними плоскостями, выполненными из кирпича, нередко на том же рас-
355
Раздели/ Культура Глава 11
творе использовался бутовый камень. По-видимому, это делалось из соображений экономии
кирпича. Однако камень выводился также и на наружную плоскость стены и отчетливо вы-
ступал на фоне кирпичной кладки. В этих случаях включение булыжника преследовало еще
и декоративные цели. Но подобный прием прослежен только на восточной стене храма.
По завершении кладки полости между рядами кирпичей на внешней стороне здания за-
полнялись раствором.
Наружные стены храма не штукатурились, и чередование слоев кирпича и розоватой це-
мянки создавало известный декоративный эффект.
Хотя начальная Полоцкая София после ее разрушения и коренной перестройки дошла
до нас фрагментарно, ее научная реконструкция, как мы уже показали, вполне возможна.
В самом фундаменте постройки были заложены ее основные черты: план, размеры, члене-
ние на алтарную часть и нефы, оформление внутренних и наружных стен и даже конструкция
перекрытия, количество куполов и т. д. По отдельным фрагментам можно судить о живописи.
Достаточно убедительны материалы, раскрывающие технику строительства.
Есть множество деталей, встречающихся в других известных храмах.
При сравнении всего того, что осталось от Полоцкой Софии, с материалами известных
синхронных ей памятников отчетливо видны заложенные в них общие художественные и тех-
нологические принципы, что и позволяет использовать материалы аналогичных памятников
зодчества для научной реконструкции Полоцкой Софии. Все это дает возможность также най-
ти ее место в ряду других монументальных храмов Древней Руси и помогает установить при-
близительную дату ее строительства.
Весьма интересно выяснить точное время возведения Полоцкой Софии и определить ее
место в ряду трех Софийских соборов Древней Руси. При всем сходстве их между собой, что
обусловлено прежде всего их общим культурно-историчским источником (византийская шко-
ла) и временем, когда они были построены, храмы не являются ни копиями, ни близнецами,
и каждый из них обладает индивидуальными чертами.
Рис. 173. Софийский собор.
Реконструкция
356
Монументальная архитектура древнего Полоцка
Исследования показали, что Полоцкая София ближе всего к новгородскому Софийскому со-
бору. Так, судя по планам, оба храма имели близкие размеры и сходную внутреннюю структуру.
Сохранившееся на одной из стен окно в Полоцком храме находится на той же высоте, что и в Нов-
городской Софии. Это позволяет предположить и одинаковую высоту храмов. Поэтому научную
реконструкцию Полоцкой Софии возможно делать прежде всего на основе Новгородской.
Как и Новгородская София, Полоцкий собор, вероятно, имел четыре яруса окон. Также
декоративно, по-видимому, оформлялись карнизы, закомары, арки, завершения барабанов.
Центральная часть была перекрыта крестообразно расположенными цилиндрическими сво-
дами. Над их перекрестьем и членением возвышались пять глав, через окна которых внутрь
здания проникал свет (рис. 173).
Сравнение планов близких по стилю и времени трех Софийских соборов — Полоцкого,
Киевского и Новгородского — показывает, что они не повторяют друг друга, и каждый из них
имеет свои особенности.
Так, в отличие от Новгородского, как, впрочем, и от Киевского, внутренняя алтарная пре-
града в Полоцком соборе была отодвинута на один неф к востоку, чем образовывала дополни-
тельное членение перед апсидой. Такая особенность построения плана известна в византий-
ской архитектуре, но в древнерусских храмах не использовалась.
В Полоцкой Софии все три восточные апсиды имеют гранную форму, в то время как в Киев-
ской из пяти апсид только одна, центральная, имеет такую форму. Только одну гранную апсиду
имеет и Новгородский Софийский собор. Надо заметить, что гранные апсиды в христианских
соборах встречаются относительно редко [Павлинов А. И., 1895. Т. I. С. 9].
Только в Полоцкой Софии имеется 16 опорных столбов, чего нет ни в одном другом культо-
вом здании Древней Руси (в Киевской Софии их 12).
Новым для древнерусских храмов было
наличие в Полоцкой Софии значительной по
размерам ризницы и еще одного помещения,
примыкавших к профезису и диаконнику,
о чем можно судить по плану церкви.
Несколько позже к западному фасаду были
пристроены три выступа (апсиды) (рис. 174).
О том, что они не предусматривались перво-
начальным проектом, свидетельствует то, что,
хотя в кладке выступов встречаются плинфы,
они были положены не на древнем растворе
с примесью цемянки, а на растворе с приме-
сью только песка. Такой раствор применялся
в Полоцке значительно позже. Выяснилось
также, что западные выступы были пристро-
ены впритык к западной стене собора. При-
стройка имела собственную восточную стену,
которая, как показали исследования И. М. Хо-
зерова, технологически не была связана
с кладкой западной стены храма. Внутри вы-
ступов на западной внешней поверхности
стены собственно собора выявлена штука-
турка, не соответствующая той, которой об-
рабатывались внутренние стены собора.
Однако есть мнение, что на месте новых
апсид мог располагаться нартекс [Комеч А. И.,
Рис. 174. План Софийской церкви
с пристроенной западной апсидой
357
Раздел III Культура Глава 11
1987. С. 257-258]. Если это так, то, в отличие от других построек того времени, Полоцкая Со-
фия имела несколько вытянутые пропорции, а это, по мнению Л. В. Алексеева, предполагает
и некоторую вытянутость пропорций вверх. В таком случае, одна из характернейших черт по-
лоцких храмов — устремленность вверх — могла получить свое воплощение уже в Полоцкой
Софии XI в., чего нет в других Софийских храмах. Возможно, эти необычные пропорции со-
бора отражены и на рисунках Полоцка XVI в., пусть и очень схематичных [АлексеевЛ. В.,2006.
КН.2.С.77].
Полоцкий Софийский собор в полной мере соответствовал всем тем чертам, которые ха-
рактеризовали начальный этап древнерусской архитектуры: грандиозность и масштабность
здания, тщательность выбора места для его возведения, сложность и живописность интерье-
ра храма, разнообразие перспектив, богатство и пышность декоративного оформления.
Красочность и нарядность ранних храмов отражают жизнеутверждающий оптимизм, ха-
рактерный для христианства древнерусского периода.
Летописцы, современники строительства Полоцкой Софии, в дошедших до нас обще-
русских сводах не только не отметили года ее постройки, но и вообще не упомянули о ней.
Из «Жития Евфросинии Полоцкой», составленного после кончины преподобной, следует
лишь, что во времена ее молодости храм уже существовал. Создание «Слова о полку Иго-
реве», в котором упомянуты Полоцкая София и Всеслав Брячиславич, отстоит от време-
ни описанных событий приблизительно на 120 лет. Если автор ничего не напутал, то мы
лишь можем констатировать, что Софийский собор уже функционировал при жизни Всес-
лава Полоцкого, по крайней мере, в 1068 г., когда он был провозглашен киевским князем.
Иными словами, ни одно из древних письменных свидетельств о храме не соответствует
времени его сооружения. В них Полоцкая София фигурирует как уже существующая и дей-
ствующая.
В свете сказанного, а также с учетом результатов сравнительного анализа, который мы при-
ведем ниже, представляется весьма сомнительным, если не просто ошибочным и противоре-
чащим сведениям упомянутых источников, указание «Хроники Быховца» о том, что полоцкий
Софийский собор был построен сыном Всеслава Борисом, княжившим в Полоцке с 1101 по
1127 гг. [«Хроника Быховца», 1966. С. 38].
В исторической и искусствоведческой литературе большинство исследователей относят
возведение Полоцкой Софии ко временам Всеслава Брячиславича. Так, Н. Н. Воронин дати-
рует ее серединой или второй половиной XI в. [Воронин Н. Н., 1956. С /8]. Предлагались очень
растянутые хронологические рамки строительства — от начала правления Всеслава (1044 г.)
до 1066 г. [АлексеевЛ. В., 1966]. Как правило, исследователи оперируют тремя аргументами:
1) упоминанием о храме в «Слове о полку Игореве» вместе с именем Всеслава; 2) использу-
ется эпизод, приведенный в Новгородской летописи, о снятии Всеславом в 1066 г. колоко-
лов с Новгородского Софийского собора, которые, по мнению исследователей, он намере-
вался повесить в Полоцком храме. Это давало основание предполагать, что именно к этому,
1066 г., завершилось строительство в Полоцке Софийского собора; 3) приблизительную дату
строительства выводили на основании сравнения Полоцкой Софии с другими близкими по
архитектурным особенностям культовыми постройками Древней Руси и общими тенденция-
ми развития древнерусской архитектуры. Предлагавшиеся даты значительно варьировали:
от 1044-1101 гг. (годы правления Всеслава Брячиславича) до конкретно 1066 г. (АлексеевЛ. В.
1966. С. 199].
Рассмотрим подробнее эти аргументы и начнем с анализа письменных источников, среди
которых исследователи выделяют события 1066-1067 гг. и сообщение Новгородской летопи-
си о захвате Всеславом города. Интересно, что ни Новгородская летопись, ни автор «Слова
о полку Игореве», несомненно, хорошо знавший историю и летописи, не связали нападение
Всеслава на Новгород и снятие им колоколов с Новгородской Софии с окончанием строитель-
358
Монументальная архитектура древнего Полоцка
ства собора в Полоцке. В Лаврентьевской и Ипатиевской летописях, как и в других, о колоко^
лах вообще ничего не говорится. Предположение, что целью нападения Всеслава на Новгород
было приобретение колоколов для Софийского собора в Полоцке, является не более чем ги-
потезой историков и искусствоведов. Такой же гипотезой является и выводимая отсюда дата
возведения Полоцкой Софии, хотя и весьма вероятная.
В связи с этим нельзя не высказать одно соображение, которое оставляет некоторые со-
мнения в существовании непосредственной связи между завершением строительства По-
лоцкой Софии и захватом Всеславом Новгорода. Если Всеслав действительно увез колокола,
и это стало причиной похода против него южнорусских князей, то почему же, одержав победу
над Всеславом у Немиги в марте 1067 г., они не пошли дальше на Полоцк, чтобы вернуть эти
колокола Новгородской Софии? Напомним, что организатор похода, великий киевский князь
Изяслав Ярославич, согласно завещанию Ярослава Мудрого, был одновременно и законным
князем Новгородской земли. Возвращение колоколов в главную святыню города и княжества
было его долгом и делом чести. Однако этого не произошло. А может быть, колокола Новго-
родской Софии предназначались вовсе не для Полоцкого, а, например, для Минского храма?
И это в какой-то мере объясняет, почему князья, выступив против Всеслава, пошли не к По-
лоцку, а к Минску, и удовлетворились захватом этого города.
Иными словами, эпизод с колоколами, конечно, может быть использован в качестве кос-
венного факта для поисков более точной даты сооружения Полоцкой Софии, и его следует рас-
сматривать в ряду других наблюдений. В этом должны помочь сравнительно-художественный
анализ всех трех построек, учет исторической ситуации и экономических возможностей, ко-
торыми располагали Новгород и Полоцк в середине XI в.
Большие возможности для хронологизации Полоцкой Софии предоставляет сравнитель-
но-типологический метод. Но прежде, чем обратиться к нему, коснемся общей исторической
ситуации и оценим возможности Полоцка и Новгорода осуществить у себя столь сложный
и, несомненно, дорогостоящий проект вскоре после того, как завершилось строительство Со-
фийского собора в столице Киевской Руси.
В этом смысле Новгород выглядит, на первый взгляд, предпочтительнее. Он второй при-
знанный исторический центр Руси. Ярослав Мудрый был одновременно киевским и новгород-
ским князем. Новгород в это время был одним из крупнейших и многонаселенных городов,
а его купцы были известны во всей Европе. Несомненно, город обладал большими экономи-
ческими возможностями.
Но, видимо, не меньшими возможностями располагали и полоцкие князья, контролиро-
вавшие торговлю с Западной Европой по Западной Двине. До появления в Прибалтике рыца-
рей они получали большой доход от дани, собираемой с прибалтийских племен. Княжество
находилось на подъеме, о чем свидетельствует и появление новых городов.
Следует учитывать также, что политическая ситуация в Полоцкой земле отличалась ста-
бильностью. Конфликтов между Киевом и Полоцком после 1021 г. не отмечено. Более того,
в 1060 г. полоцкий князь Всеслав принимал участие вместе с русскими князьми в походе про-
тив половцев. Все это, на наш взгляд, свидетельствует о равных экономических возможностях
и Новгорода, и Полоцка.
Теперь еще раз обратимся к сравнительному анализу художественных и инженерно-
строительных особенностей всех трех Софийских соборов. Принимая во внимание их несо-
мненную художественную и технологическую близость, важно установить, в какой последо-
вательности они сооружались.
Представляется бесспорным, что Киевская София была первой среди них по времени. Ее
заложили в 1037 г. Из летописи также известна дата заложения новгородского Софийского
собора —1045 г. Строительство его завершилось в целом к 1049 г., но случившийся пожар за-
ставил провести восстановительные работы, продолжившиеся до 1050 г.
359
РазделН! Культура Глава 11
Остается выяснить, когда была построена Полоцкая София — до Новгородской или
после нее? Иными словами, в какой хронологический интервал следует поставить соору-
жение Полоцкой Софии? Есть только два варианта. Во-первых, Полоцкий храм могли по-
строить после завершения Киевской Софии перед тем, как начали строительство Новго-
родской. Такую возможность допускал известный историк русской церкви Е. Голубинский,
анализируя технику строительства обоих храмов. Уже отмечалось, что в кладке Полоцкого,
как, впрочем, и Новгородского соборов, строителями использовалась обычная для XI в.
комбинация кирпича и бутового камня. Однако, в отличие от Новгородской Софии, при-
менение булыжного камня в кладке Полоцкой Софии носило случайный характер, с боль-
шими интервалами участков из камня. Это и дало Е. Голубинскому основание высказать
предположение, что ее строили раньше, чем Новгородскую, и поместить полоцкий храм
как промежуточное звено между Киевским и Новгородским Софийскими соборами [Голу-
бинский Е., Т. 1, полутом 1. С. 777]. Но для такого заключения аргументов все же недостаточ-
но, и другие факты противоречат ему.
Многие концептуальные и технологические черты сходства между Киевским и Новгород-
ским храмами дают веские основания предполагать, что их строительство осуществляла одна
и та же артель греческих строителей. Могла ли она после завершения работ в Киеве и перед
тем, как начать новое строительство в Новгороде, успеть построить Полоцкий собор? Дума-
ется, что сделать это было невозможно. Ведь совершенно очевидно, что после окончания
строительства Киевской Софии потребовалось бы известное время для создания нового ар-
хитектурного проекта и проведения подготовительных работ на новом объекте (выбор места,
освобождение участка от возможных построек, заготовка камня под фундамент, организа-
ция производства кирпича и т. д.). Следовательно, фактически хронологический промежуток
между окончанием строительства Киевского и началом возведения Новгородского соборов
был крайне незначительный, чтобы за это время осуществить грандиозное строительство
в Полоцке. Маловероятно также, что в Полоцке в это же время могла работать другая артель
греческих строителей: уж слишком близок почерк зодчих в Полоцке и Новгороде.
Сравнительный анализ показывает, что Новгородская София по многим показателям,
в частности, по композиции, стоит гораздо ближе к Киевской Софии, чем Полоцкая. Последняя
выглядит как сооружение, в котором в значительной мере использован творчески перерабо-
танный образ Новгородской Софии, что позволило создать в Полоцке храм более цельный
и продуманный. Сходство планов и размеров церквей не могло быть чистой случайностью.
Так, не могло быть случайным совпадение высоты, на которой в обеих постройках устраи-
вались окна. Несомненно, строители Полоцкой Софии располагали чертежами и обмерами
Новгородской церкви. Можно почти с уверенностью говорить о том, что строители Полоц-
кой Софии располагали не только строительным опытом, приобретенным в Новгороде, но
и архитектурным лекалом, и точными обмерами Новгородской Софии. К. Н. Афанасьев, иссле-
довавший меры, которые древнерусские зодчие использовали при строительстве, пришел
к выводу, что при сооружении Полоцкой Софии были использованы те же меры, что и при
строительстве Софийского собора в Новгороде [Афанасьев К. Н., 1961. С. 197].
Однако как истинные художники, зодчие не позволили себе построить два совершенно
одинаковых храма, а внесли в Полоцкую Софию новые оригинальные штрихи и в композицию
плана, и в живописное оформление интерьера. Сравнивая между собой три Софийских хра-
ма — Киевский, Новгородский и Полоцкий, И. М. Хозеров справедливо отметил, что «в ходе
строительства и Новгородской, и Полоцкой Софий у строителей их возникло свое понима-
ние архитектурной и композиционной темы. Так, Новгородская София представляет доволь-
но сложную и интересную постройку, а Полоцкая София по гармоничности членения своего
плана значительно опередила свой прототип — Киевскую Софию» [Хозеров И. М., 1994. С. 30]
(рис. 175).
360
Монументальная архитектура древнего Полоцка
Рис. 175. Макет
Софийского собора
Не лишено вероятности предположение, что в Полоцке работала артель, составленная не
только из строителей и архитектора, которые перед этим возводили Новгородский храм, но
и художников, хорошо знавших роспись Киевской Софии, поскольку именно в Киевской Со-
фии мы находим наиболее близкие Полоцкой Софии аналогии фресковой орнаментальной
росписи.
Таким образом, представляется наиболее вероятным, что собор в Полоцке стали строить
после возведения не только Киевской Софии, но и Новгородской. Многие черты сходства пла-
на, общей композиции, строительной техники и элементов фресок дают основания предпола-
гать, что Полоцкий Софийский собор строили те же мастера, которые сооружали и Новгород-
ский Софийский собор. Это обстоятельство весьма важно для определения даты сооружения
Полоцкой Софии. Очень может быть, что Полоцкий храм начали строить тотчас после заверше-
ния строительства в Новгороде, т. е. в начале 50-х гг. XI в. Если принять во внимание, что точно
такая же постройка в Новгороде была возведена за четыре года, то растягивать строительство
Полоцкого храма до 1066 г., т. е. на 15-16 лет нелогично. Тем более, что в истории Полоцкого
княжества период между 1050 и 1066 гг. не отмечен никакими политическими или экономиче-
скими катаклизмами, которые могли бы помешать или затянуть строительство, столь важное
и престижное для тогда еще молодого, энергичного и амбициозного Всеслава Брячиславича.
Следует также учитывать, что Полоцкий храм строился после Новгородского, что оба они воз-
водились одной строительной артелью, обладавшей большим опытом и квалификацией. По
логике вещей, повторить образец проще, чем строить объект с нуля, и продолжительность
строительства поэтому должна быть меньшей. Если допустить, что строительство Полоцко-
го Софийского собора началось сразу же после окончания работ в Новгороде, что наиболее
вероятно, и осуществлялось той же строительной артелью, то строительные работы, как и в
Новгороде, могли завершиться за 4-5 лет, т. е. к 1055 г. Учитывая все эти соображения, мы не
видим достаточных оснований отодвигать начало строительства Полоцкой Софии, как это де-
лает Л. В. Алексеев, на период после 1060 г. Намеченный им столь большой хронологический
разрыв между завершением работ в Новгороде и началом строительства храма в Полоцке
361
Раздел III Культура
Глава 11
послужил для него поводом предположить, что в Полоцке работала другая артель византий-
ских зодчих [АлексеевЛ. В., 2006. Кн. 2. С. 77-78]. Подобное предположение явно противоречит
свидетельствам «одного почерка» строителей Новгородского и Полоцкого соборов, о чем уже
говорилось.
Остается надеяться, что в будущем удастся получить даты при помощи новых методов да-
тирования, например, археомагнитного. В связи с этим хотелось бы привести интересное на-
блюдение И. М. Хозерова, обследовавшего Полоцкую Софию. Он обратил внимание на то, что
в кладке стен собора между кирпичами встречается слой цемянки, который в два раза толще
обычного. Он высказал предположение, что толстый слой мог образоваться в результате того,
что зимой строительство не велось, а когда оно на следующий год возобновлялось, то строи-
тели клали поверх старой цемянки новый слой. Если это так, то, по нашему мнению, возни-
кает возможность по количеству таких толстых слоев подсчитать, сколько лет продолжалась
стройка.
11.2. Неизвестная церковь в полоцком Верхнем замке
В 1966 г. при земляных работах в Верхнем замке Полоцка, севернее Софийского собора,
были открыты, а в 1967 г. частично раскопаны М. К. Каргером руины неизвестной ранее древ-
ней церкви. Значительная ее часть оказалась под современным зданием медицинского учреж-
дения и была недоступна для исследования. Однако и раскопанная часть позволяет составить
общее представление о церкви и сделать ее графическую реконструкцию [Каргер М. К., 1972.
Рис. 3] (рис. 176).
Раскопками была полностью выявлена северная стена храма, большая часть прямоугольной
северной апсиды и северо-восточный подкупольный столб крестчатой формы. Раскопаны так-
же часть восточной половины южной стены храма и южная апсида [Каргер М. К., 1972. Рис. 1,2].
Рис. 176. Неизвестная церковь в полоцком
Верхнем замке (реконструкция М. К. Каргера)
Фундамент постройки был сложен из ва-
лунов, уложенных в рвы без раствора. Стены
церкви были сложены из плинф в технике
кладки «с утопленным рядом», характерной
для полоцкого зодчества XII в. Пространство
между наружными и внутренними рядами
кирпичей забутовывалось крупными валу-
нами. В качестве связующего раствора ис-
пользовалась известь с добавлением в нее
в качестве цемянки размельченного кирпи-
ча. В северо-восточном углу храма выявлены
частично сохранившиеся лопатки с несколь-
ко уплощенными полуколоннами. Фрагмен-
ты такой же лопатки обнаружены в северо-
западном углу постройки. К сожалению, на
остальном пространстве лицевая часть се-
верной стены вместе с имевшимися на ней
лопатками была уничтожена при строитель-
ных работах. Одна лопатка с уплощенной
полуколонной сохранилась также на южной
стене [Каргер М. К., 1972. С. 204].
Выяснилось, что с юга к основному зданию
храма, к среднему членению фасада примы-
кал притвор, имевший полуциркульную апси-
362
Монументальная архитектура древнего Полоцка
ду. Однако южная половина апсиды вместе с южной и западной стенами притвора, а также вся
западная половина южной стены храма были полностью уничтожены при прокладке водо-
проводной сети. Исследователь предполагает, что такой же притвор примыкал и к северному
фасаду храма, но был полностью уничтожен при закладке фундамента современного здания
незадолго до археологических раскопок.
Несмотря на сильные недавние разрушения так долго сохранявшихся в земле руин древ-
него храма и фрагментарность его раскопанных частей, план и общий облик древней по-
стройки поддаются научной реконструкции. Полоцкая церковь в Верхнем замке представля-
ла кубический одноглавый четырехстолпный храм с одной, полуциркульной в плане, средней
апсидой. Две боковые апсиды находились внутри здания и имели в плане полуциркульную
форму. Среди руин найдено большое количество обломков майоликовых плиток пола. Собра-
ны фрагменты штукатурки с сохранившимися на их остатками фресковой росписи. На торцах
некоторых обломков плинф имелись рельефные клейма. Некоторые из них напоминают «зна-
ки Рюриковичей».
Открытый в Верхнем замке Полоцка новый храм представляет, несомненно, большой на-
учный интерес как одна из заметных вех в развитии архитектуры Полоцкой земли. Это еще
одно свидетельство высокого уровня культурного развития Западной Руси, творческого по-
иска местных зодчих. Интерес и значение открытого памятника еще более усиливаются при
сравнении его с синхронными постройками Руси. М. К. Каргер показал, и с этим согласен
П. А. Раппопорт [Раппопорт П.А., 1980. С /56], что храм в Верхнем замке послужил прототипом
известного храма Михаила Архангела в Смоленске [Каргер М. К., 1972. С. 203; Каргер М. К., 1968.
С. 257-258]. Датировка церкви устанавливается по близкому ей Смоленскому храму Михаила
Архангела, который, по словам М. К. Каргера, имеет точную дату — последние десятилетия
XII в. [Каргер М. К., 1972. С. 203]. П. А. Раппопорт несколько уточняет дату и предлагает для нее
конец 80-х — начало 90-х гг. XII в. [Раппопорт П. А., 1980. С. /56]. Однако при сравнении с ним
Полоцкая церковь выглядит несколько старше, на что может указывать более простой декор
ее фасадов. По этому признаку исследователь датирует Полоцкую церковь Верхнего замка
«в пределах 60-80-х гг. XII в.» [Раппопорт П. А., 1980. С 156].
11.3. Полоцкая церковь «на рву»
В1976 г. на улице Горького, в районе бывшей 8-й школы, М. К. Каргер обнаружил, а в 1977 г.
раскопал остатки еще одной неизвестной древней церкви, построенной на внешнем краю
бывшего оборонительного рва полоцкого детинца. Как выяснилось, церковь давно была ра-
зобрана на кирпич, а в начале XX в. при строительстве здания школы были полностью уни-
чтожены остатки ее западной и средней части.
В раскоп,попали только сохранившиеся участки фундамента восточной части церкви (рис.
177). Памятник получил название «церкви на рву». Исследователь не успел обработать по-
лученные материалы; после его смерти они были изучены и опубликованы П. А. Раппопортом
[Раппопорт П. А., 1980].
Церковь имела только одну очень большую и сильно выступающую от корпуса здания
апсиду длиной около 7,5 м при ширине 7,1 м. Ширина среднего нефа была 4,45 м. Ширину
боковых нефов установить не удалось. Фундамент церкви был выполнен из булыжников раз-
мером 10-15 см, насыпанных в фундаментные рвы без связующего раствора. Фундамент имел
высоту приблизительно 1 м, ширину — около 1,4-1,6 м. Стенки фундамента слегка наклонны.
В западной части апсиды в фундамент почему-то врезался культурный слой, который в этом
месте составил приблизительно 0,9 м. Откуда на рву ко времени строительства церкви нако-
пился такой слой, исследователь не объясняет. Однако этот факт дает основание предпола-
гать, что рва здесь вообще не было. Выяснилось, что в районе восточной части апсиды перед
363
Раздел III Культура
Глава 11
Рис. 177. Остатки Полоцкой церкви на рву
строительством, с помощью искусственной
подсыпки, был несколько приподнят уровенс
дневной поверхности.
Стены постройки были сложены из кир-
пичей размером 3,6-3,7x21,0-21,5x31-32 см
Около 20% кирпичей имеют ширину 14-17 см
Найдены также кирпичи слегка трапециевид-
ной формы, ромбовидные, с дугой большого
радиуса. Встречались обломки кирпичей тол-
щиной 2,3-2,5 см. На торцах некоторых кир-
пичей имелись выпуклые знаки.
Детали внутреннего убранства представ-
лены в раскопках находками обломков пли-
ток для пола толщиной от 1,8 до 3,0 см, имев-
ших поливу желтого, зеленого и коричневого
цветов. Найдены также мелкие куски штука-
турки с остатками фресковой росписи.
П. А. Раппопорт датирует церковь на рву
третьей четвертью XII в., обосновывая свой
вывод поразительным сходством строитель
ного материала церкви, в частности кирпичей
Точно такие же кирпичи использовались при
строительстве церкви в полоцком детинце
(«неизвестная церковь в Верхнем замке»). Об-
наруживается поразительное совпадение сложных знаков, имеющихся на торцах некоторых
кирпичей обеих церквей. Более того, можно с уверенностью говорить о том, что кирпич для
них изготавливали одни и те же мастера в одних и тех же формах, следовательно, практически
в одно время. Это, по словам исследователя, указывает на чрезвычайную хронологическую
близость построек [Раппопорт П. А., 1980. С. 756]. Только по некоторым признакам (незначи-
тельная разница в толщине кирпичей, использованных в той и другой постройках) исследова-
тель ставит по времени сооружения церковь на рву перед церковью в детинце. Поскольку, как
полагают исследователи, церковь в детинце послужила прототипом для Смоленской церкви
Михаила Архангела, построенной в конце 80-х — начале 90-х гг. XII в. [Раппопорт П. А., 1977.
С. 23], оба полоцких храма были возведены несколько раньше (на основании сравнения деко-
ра, о чем говорилось в предыдущем разделе). Отсюда и предложенная дата — третья четверть
XII в. Этой дате не противоречат ни стратиграфия, ни найденный в культурном слое керами-
ческий материал (правда, очень незначительный), который датирует горизонт строительства
XII в.
11.4. Неизвестная церковь-усыпальница
в полоцком Нижнем замке
В 1976 г. в северной части полоцкого Нижнего замка около берега р. Полоты, в районе
улицы Горького была обнаружена часть фундамента не известной до этого древней камен-
ной церкви. На следующий год М. К. Каргер предпринял раскопки этого памятника, которые
смогли выявить только его часть, так как остальная оказалась недоступной для раскопок по
причине застроенности этого участка города (рис. 178).
Сохранность вскрытой части оказалась крайне неудовлетворительной. Остатки кирпич-
ной кладки стен сохранились только в двух местах. От остальной части постройки был выяв-
364
Монументальная архитектура древнего Полоцка
лен только фундамент, да и то не по всей трассе. В некоторых местах прослежены только фун-
даментные рвы [Раппопорт П. А., 1980. С. 151]. Очень плохо сохранилась восточная апсидная
часть здания.
Однако и по этим скудным остаткам можно составить представление о плане постройки,
строительной технике и определить место церкви в ряду памятников полоцкого зодчества.
Это был четырехстолпный храм, без учета апсид, почти квадратный в плане. Его длина по оси
запад — восток составила 14,5 м, ширина — 4,1 м.
Хотя столбы храма не были выявлены, по расположению лопаток на наружных стенах мож-
но вычислить размеры сторон подкупольного пространства, которые составляли примерно
3,7 м. Лопатки храма плоские, двухуступчатые шириной 1,3 м, выступают от плоскости стены
всего на 0,34 м.
Толщина стен церкви составляла 1,1-1,12 м, ширина фундамента несколько больше — 1,9 м.
По попавшим в раскоп углам восточной стены церкви можно предположить, что она
была одноапсидной. Сама апсида, видимо, давно разрушилась и рухнула вниз в пойму По-
лоты, поэтому ее форма может быть реконструирована лишь предположительно [Раппо-
порт П. А, 1980. С. 152].
Как показали раскопки, с севера к храму примыкала галерея, от которой сохранился не-
большой кусок фундамента. Его ширина — всего 0,75 м. Следовательно, стены галереи были
значительно тоньше стен самого храма. Ширина галереи — около 2 м. Однако у западных
углов церкви «она образовывала расширения, подобно галерее храма-усыпальницы в Евфро-
синиевском монастыре» [Раппопорт П. А., 1980. С. 152]. О храме-усыпальнице в Сельце речь
будет идти в следующей главе, и читатель сам может сравнить материалы этих двух памят-
ников. Несомненное сходство между этими постройками облегчило задачу реконструкции
несохранившихся частей открытого храма и позволило П. А. Раппопорту высказать вполне
вероятное предположение, что с восточной стороны северная и южная галереи храма могли
Рис. 178. Остатки (1) и реконструкция плана (2) церкви в полоцком Нижнем замке
365
РазделШ Культура Глава 11
заканчиваться такими же апсидами, как и у храма-усыпальницы в Сельце. И это делает оба
храма еще более похожими. Исследователь не исключает, однако, и того, что в восточной ча-
сти галерей могли располагаться самостоятельные несимметричные часовни, примыкавшие
к центральной апсиде, напоминая тем самым некоторые памятники византийской архитекту-
ры [Раппопорт П. А., 1980. С. 152].
Как показали исследования, строительство храма осуществлялось следующим образом
и в такой последовательности. Сначала по контуру будущей постройки в имевшимся здесь
древнем культурном слое был вырыт фундаментный ров на глубину до 30-35 см. Затем ров
был заполнен булыжниками размером от 10 до 15 см без использования раствора. После это-
го площадка, на которой должно было возводиться здание, была поднята приблизительно на
70 см путем засыпки ее желтым суглинком. На высоту этой подсыпки таким же булыжником
был наращен фундамент, достигший, таким образом, высоты около 1 м.
Ширина фундаментов основных стен составила около 1,3 м, а ленточных фундаментов вну-
три здания — 0,8 м. Под лопатками и будущими столбами в фундаменте использованы круп-
ные камни диаметром до 50 см.
Фундамент галерей был впущен только в подсыпку, так что высота его была меньше высо-
ты основного фундамента.
Стены церкви были сложены в технике кладки «с утопленным рядом» из хорошо обожжен-
ных кирпичей (плинфы) размером 3,5-4,0x22x29,5-30 см. Среди них около 20 % — узкие, ши-
риной 15-16 см. Связующий раствор в кладке известковый, с примесью цемянки. Наружные
ряды кладки выложены цельными кирпичами, в середине стены встречаются и битые. Кроме
обычных плинф, в раскопках были найдены кирпичи, имевшие слегка трапециевидную форму,
а также несколько кирпичей с узким валиком по краям. Некоторые кирпичи на торцах имели
выпуклые знаки.
В раскопках были найдены обломки штукатурки с остатками фресковой росписи, по-
видимому, от нижних частей стен здания. На них можно различить красно-коричневые раз-
граничительные полосы, «змейки» струйчатого орнамента, «набрызг», имитирующий мрамор-
ную облицовку, белый растительный орнамент на коричневом фоне.
Найдены также плитки пола, квадратной или прямоугольной формы со стороной, равной
10,0-10,5, реже 11 см. Они имеют поливу желтого, зеленого или красно-коричневого цвета.
Возможно, с голосниками связаны найденные обломки амфор.
В западной части храма были обнаружены крупные куски известняковой обмазки с загла-
женной поверхностью, окрашенных красной, желтой и черной красками. На тыльной сторо-
не сохранились отпечатки постельной стороны плинф. П. А. Раппопорт считает их обломками
обмазки саркофагов. Особый интерес представляют куски красного шифера, найденные по
середине северного нефа. На одном из кусков шиферной плиты сохранилась декоративная
резьба, что позволяет связывать эти обломки шифера с саркофагами, в которых погребались
состоятельные люди.
С наружной стороны фундамента галереи были обнаружены древние захоронения, среди
которых были и женские. Это указывает на то, что церковь не была монастырской постройкой,
и не исключено, что это был храм-усыпальница, в котором могли хоронить полоцких князей
[Раппопорт П. А., 1980. С 155].
Открытый в Нижнем замке храм, бесспорно, находит самую близкую аналогию в храме-
усыпальнице Спасо-Евфросиниевского монастыря. У них очень сходные план и пропорции,
обе постройки имеют расширение среднего членения западной стены и расширенные
угловые членения галереи. У них одинаковая профилировка лопаток, очень близкие раз-
меры кирпичей и техника кладки стен. Все это почти с уверенностью позволяет предпо-
лагать, что оба памятника возводила одна и та же строительная артель под руководством
одного мастера.
366
Монументальная архитектура древнего Полоцка
Все приведенные факты дают основания для вывода об одном и том же возрасте обеих
построек (во всяком случае, с минимальной разбежкой). Однако, основываясь на очень не-
значительных различиях в размерах кирпичей, использованных строителями в обоих хра-
мах, П. А. Раппопорт ставит по времени строительства церковь Нижнего замка после храма-
усыпальницы Спасо-Евфросиниевского монастыря и датирует ее первой половиной XII в.
Следует заметить, что исследователь склонен омолаживать почти все полоцкие храмы.
Касаясь датировки открытого храма, он почему-то не использовал стратиграфический мате-
риал. А ведь даже приводимые им факты о месте храма в культурном слое Нижнего замка
нуждаются в комментариях. В самом деле, говоря о закладке фундамента, исследователь от-
мечает, что под горизонтом строительства имеется культурный слой, содержащий керамику
XI в. [Раппопорт П. А., 1980. С 154J. Из текста можно заключить, что материалов более поздне-
го времени, в частности керамики XII в., под горизонтом строительства не обнаружено. Зна-
чит, по стратиграфическим данным, храм стали строить на культурном слое XI в.! Откуда же
тогда XII в. и даже не начало, а, возможно, и середина этого столетия? Думается, что не толь-
ко стратиграфические наблюдения, но и сам облик здания, архаичная строительная техника
и близость по многим параметрам к храму-усыпальнице Спасо-Евфросиниевского монастыря,
о времени сооружения которой мы поговорим в следующей главе, вполне позволяют датиро-
вать церковь в Нижнем замке концом XI в.
it
Две церкви
Спасо-Евфросиниевского
монастыря в Сельце
12.1. Спасо-Преображенская церковь
Вверх по небольшой речке Полете, впадающей в Западную Двину, приблизительно в киломе-
тре от центра древнего Полоцка, в месте под названием «Сельцо» в XII в. дочерью младшего сына
знаменитого Всеслава Брячиславича — Святослава княжной Предславой, принявшей в монаше-
стве имя Евфросиния, был основан женский монастырь. Среди монастырских построек было два
каменных храма, один из которых — Спасо-Преображенский принадлежит к числу выдающихся
памятников не только древнерусской, но и мировой архитектуры. Бельчицкие постройки при всей
их неповторимости были только пробой пера для талантливого зодчего, создавшего этот шедевр.
В нем в наибольшей мере он смог воплотить свою идею устремленного ввысь башнеобразного
храма, частично осуществленную им в Пятницкой и Борисоглебской церквах в Бельчице.
Несмотря на сложные исторические перипетии и переделки, храм смог сохранить основ-
ной объем своего здания. Православный был передан иезуитам, а потом католическому Орде-
ну пиаров [Монастырь у церкви Спаса. 2000. С. 25].
Новые насельники довели его до жалкого состояния. Некоторые исследователи полагали,
что именно этот храм назван как «близкий к разрушению».
Исследования собора в 70-х гг. XX в. показали, что его верхние части подверглись очень
существенной перестройке уже в XVII в. [Раппопорт П.А., 1980. С. 142]. Однако особенно зна-
чительные изменения его первоначальный внешний вид претерпел, по-видимому, в 30-х гг.
XIX в., когда он был заново перекрыт четырехскатной кровлей, а его барабан увенчан лукович-
ной главой. Было существенно изменено декоративное убранство фасада: вместо древнего
романского фриза сделан новый в виде вертикального гофрированного пояса; лучеобразный
орнамент в пазухах больших закомар заменен вертикальной гофрированной поверхностью.
Храму был придан вид кубического тела с луковичной главой. При перестройке была заложе-
на часть древних окон, что уменьшило общую освещенность храма. Сейчас световые окна рас-
положены в два яруса. В каждом прясле по одному окну в ярусе. Окна верхнего яруса одного
размера и в полтора раза меньше окон нижнего яруса. От сокращения количества окон вну-
три храм производит впечатление полутемного помещения (рис. 179).
Первое научное описание Спасо-Евфросиниевской церкви было произведено А. М. Пав-
ликовым, и результаты изложены в небольшой статье [Павлинов А. М., 1895. С. 1-18]. На осно-
вании обмеров А. М. Павлинова был опубликован первый план этой церкви. Несмотря на
существенные ошибки, имевшиеся в нем, этот план до недавнего времени использовался
в научном обиходе. Некоторая корректировка плана церкви была произведена Н. И. Бру-
новым. Возобновление исследования Спасо-Преображенского собора связано с именами
Н. И. Брунова и И. М.Хозерова, открывших в 20-х гг. XX в. необычную конструкцию башенного
завершения церкви [Брунов Н. И., 1926. С 3; Хозеров И. М., 1928], Их открытие не было должным
образом оценено, и исследование не получило продолжения. На основании их материалов
и неопубликованной тогда еще рукописи книги И. М. Хозерова Н. Н. Воронин написал блестя-
щую работу, в которой показал выдающееся место Спасской церкви в истории древнерусской
архитектуры [Воронин Н. Н. 1952. С. 260-299].
Исследования Спасо-Преображенского храма возобновились только в 1976 г. Их резуль-
таты были изложены П. А. Раппопортом и Г. М. Штендером в отдельных публикациях [Раппо-
порт/7. А„ 1980. С 142].
Архитектурно-археологическое изучение Спасо-Евфросиниевской церкви позволило
представить изначальные формы этого удивительного памятника.
Церковь демонстрирует решительный пересмотр традиционной крестовокупольной схе-
мы храма. Ее создатель впервые в законченном виде смог осуществить идею нового типа ар-
хитектурного памятника с башнеобразным центром, к которой он шел, по-видимому, через
опыт бельчицких построек.
369
Раздел III Кул ьтуpa
Глава 12
Рис. 179. Спасо-
Преображенский собор
в Полоцке
Спасо-Преображенский храм относится к древнерусским постройкам так называемого
«монастырского типа». В плане он представляет вытянутый прямоугольник с отношением сто-
рон как 3:2 и одной сильно выступающей апсидой с полуциркульным завершением на восточ-
ной стороне храма (рис. 180).
Церковь является шестистолпной, трехнефной постройкой с очень узкими боковыми не-
фами. У нее толстые стены и характерная в целом массивность конструктивных частей. Внутри
очень толстой западной стены устроен лестничный ход на хоры.
Принцип композиции интерьера и разбивки его плана несколько необычен для централь-
нокупольных шестистолпных храмов Древней Руси: с запада на восток внутреннее простран-
ство храма ритмично расчленено на простенки — сначала широкий, за ним следует узкий,
затем снова широкий и, наконец, очень узкий.
Боковые апсиды (профезис и диаконник) утоплены в толще восточной стены. Но в отличие
от других одноапсидных построек этого типа (кроме полоцких), их помещения в плане не пря-
моугольные, а полуциркульные.
370
Две церкви Спасо-Евфросиниевского монастыря в Сельце
Рис. 180. План Спасо-Преображенского собора
Рис. 181. Реконструкция Спасо-
Преображенского собора (по И. М. Хозерову)
Внутренние столбы храма необычно толстые. Археологическое обследование показало,
что первоначально они имели крестообразное сечение. Их восьмигранная форма, вероятно,
была заимствована от колонн в фермах Полоцкой Софии. Ее использовали и в опорных ко-
лоннах храмов Киева и Новгорода. Массивность и форма столбов Спасо-Преображенского
собора были обусловлены технически-конструктивными особенностями задуманного храма,
о чем будет сказано ниже.
Внутренние стены гладкие и, в отличие от многих культовых построек Древней Руси, не име-
ют лопаток (пилястр). Но они есть на фасадах здания. Лопатки однообломные, прямые, с высту-
пающей полуколонкой посередине. Такая форма пилястр выделяет Спасо-Преображенскую
церковь среди остальных монументальных построек Полоцкой земли.
Наружные лопатки соответствуют местоположению внутренних столбов и ритмично делят
боковые фасады здания в таком же порядке, как столбы делят интерьер (с запада на восток):
371
Раздел III Культура Глава 12
большое прясло, малое, большое и снова малое. Как большие, так и малые прясла по разме-
рам одинаковы между собой.
На западной стене, по обоим углам, имеется по одной лопатке. На восточной стороне лопа-
ток нет. Однако фасад апсиды был украшен четырьмя узкими колонками.
Своды Спасо-Евфросиниевской церкви по своей конструкции исключительно коробовые.
Хоры устроены также на коробовых сводах.
Конструктивные и технические особенности постройки были подчинены идее создания но-
вого типа храма, устремленного ввысь с нарастающей массой. Для этого в ущерб внутреннему
объему в храме были утолщены стены и внутренние столбы, а лопатки на наружной стороне
стен усилены полуколонками. Большая толщина стен Спасо-Преображенской церкви дала по-
вод искусствоведу А. И. Некрасову в грубой форме упрекнуть ее создателя в недостаточной
квалификации. По его словам, он был «плотник» и «самоучка», не получивший византийского
архитектурного образования [Некрасов А. И., 1936. С 787].
Справедливо отвергая такую уничижительную оценку мастера, Н. Н. Воронин заметил, что
русские зодчие XII в. уже имели за плечами сотню лет самостоятельной строительной прак-
тики и обвинение создателя Спасского храма в «примитивизме» не имеют под собой никаких
оснований. Повышенная прочность стен определялась конструктивной задумкой зодчего,
желанием создать прочную и надежную опору утяжеленного башнеобразного верха. Возмож-
но, как думал Н. Н. Воронин, были скорректированы некоторые просчеты, допущенные при
строительстве Борисоглебского собора в Бельчице.
При сооружении церкви была применена обычная для полоцких монументальных постро-
ек техника плинфовой кладки «с утопленным рядом» на растворе, содержавшем в качестве
цемянки размельченный кирпич. Плинфа отличного обжига, толщиной от 3,0 до 4,5 см — тех
же размеров, что и в полоцком Софийском соборе. Система кладки — сплошная кирпичная
(рис. 181).
Центральная часть храма возвышалась над нартексом и алтарной апсидой. Внимательное
обследование чердака показало, что нартекс был немного ниже основного куба здания.
Купол был поставлен на высоком барабане, который в свою очередь был установлен на
четырехгранном постаменте. Для того чтобы сгладить разницу в уровнях и придать образу
характер монолитности и постепенности нарастания массы, верхняя часть была оформлена
трехлопастными кокошниками на постаменте и тремя разноуровневыми закомарами с каж-
дой стороны храма. Чтобы подчеркнуть декоративное значение главного, западного, фаса-
да постамента, зодчий сделал его выше остальных. Между лопатками были прорезаны узкие
окна в два яруса (рис. 182).
В западной части церкви были устроены хоры и пределы-молельни. Узкий подъем на хоры
располагался в толще западной стены. Наверху в западной части здания имелись два неболь-
ших помещения. Одно — южное — связывают с именем настоятельницы монастыря Евфроси-
нии, другое — северное — ее сестры Евдокии,
Под полом церкви имеется подцерковье, соответстуюшее плану здания, но на востоке до-
ходящее только до предалтарной стены. Подцерковье перекрыто сводами. Стены подцерковья
обложены брусковым кирпичом на растворе из известкового теста, смешанного с кварцевым
песком. Это дает основание предполагать, что оно было устроено в более позднее время. Ника-
ких следов погребений в нем не обнаружено. Однако на южном и северном фасадах здания име-
ется по два древних окна, связанных с подцерковьем. Возможно, подцерковье было и в древней
церкви, но позже было перестроено. Пока вопрос остается открытым. Во всяком случае в исто-
рии славяно-византийской архитектуры вопрос о подцерковьях сохраняет научный интерес.
Стены храма внутри почти всюду сохраняют древнюю штукатурку с фресковой росписью.
Сейчас она открыта и изучена на значительной площади. Открытая в соборе монументальная
живопись подтверждает уникальность памятника, который в будущем сможет в какой-то сте-
372
Две церкви Спасо-Евфросиниевского монастыря в Сельце
Рис. 182. Реконструкция
Спасо-Преображенского собора
(по П. А. Раппопорту)
пени компенсировать безвозвратно утраченную настенную живопись древних белорусских
храмов. Уже на основании того, что нам известно, можно говорить об особой манере письма
художников, расписавших Спасский собор. Древняя белорусская фреска заслуживает рассмо-
трения и анализа в отдельном разделе.
В апсиде и в других местах на древней штукатурке сделано много надписей на латинском
и польском языках. Все они относятся к тому периоду, когда Спасо-Евфросиниевский храм
был занят иезуитами, а позднее — униатами.
Наиболее близкой аналогией Спасо-Преображенскому храму является Борисоглебская
церковь Бельчицкого мужского монастыря. Сходство между ними в общей идее создания
устремленного вверх здания, в разбивке плана и в технике кладки настолько значительно,
что, по мнению наиболее автритетных исследователей, обе постройки являются творениями
одного мастера. Причем, Борисоглебский храм по некоторым признакам, например, по до-
пущенным конструктивным просчетам, представлется постройкой более ранней, чем Спасо-
Преображенская церковь, в которой эти просчеты были устранены и в которой получила бо-
лее совершенное воплощение идея башнеобразного здания [Воронин Н. Н., 1962. С. 102].
Сохраняя сходную ритмичность в чередовании больших и малых интервалов, обе церк-
ви имели значительные различия в решении композиции фасадов. Эти сопоставления свиде-
тельствуют о том, что зодчий не повторялся и искал новые возможности для реализации сво-
их идей. Он не ограничивался опытом полоцкого храмостроительства и был хорошо знаком
с архитектурными памятниками Руси. Так, по мнению Н. Н. Воронина, трехлопастное заверше-
ние постамента барабана Спасо-Евфросиниевской церкви могло быть заимствовано у более
раннего храма Бориса и Глеба в Вышгороде под Киевом [Воронин Н. Н., 1962. С 102].
373
Раздел lit Культура Глава 12
И все же наиболее вероятным представляется предположение, что образцом для созда-
теля полоцкого Спасо-Преображенского храма была витебская Благовещенская церковь.
Мастер позаимствовал некоторые черты ее композиционного построения, в частности, уд-
линенный план по линии запад — восток, а декоративный узор ее наружных стен имитировал
кладку Благовещенской церкви. Эта имитация достигалась посредством затирки известковым
раствором борозды в ряду с утопленным кирпичом и выделения подкрашиванием яркой кра-
ской выступающего ряда кирпичей [Воронин Н. Н., 1952. С. 265}.
Но зодчий не ограничился простой имитацией, а творчески переработал образец и отка-
зался от техники кладки из кирпича и извести, которая применялась при строительстве ви-
тебского храма, выбрав более простую и дешевую кирпичную кладку. Нельзя исключать той
возможности, что зодчий ранее работал в составе артели греческих мастеров, возводивших
витебскую Благовещенскую церковь, что и могло стать его «византийской архитектурной
школой».
Как и в витебской Благовещенской церкви, в декоре Спасского собора нашло некоторое
отражение влияние кавказского или сирийского искусства, механизм проникновения которо-
го нуждается в специальном исследовании. Это прослеженная и описанная И.А. Хозеровым
уже срубленная к тому времени декоративная бровка над верхним рядом окон больших про-
стенков. Она имела форму дуги, концы которой завершались горизонтальными отростками
(«усиками»). Этот декоративный элемент известен под названием «бровки сирийского типа»
и встречается также в храмах на Кавказе (И. А. Хозеров). Такие бровки, но в усеченном виде,
без «усиков», для которых не хватило места, имелись и над окнами нижнего ряда малых про-
стенков и апсиды храма в Сельце.
История сохранила имя зодчего, построившего Спасо-Преображенскую церковь, что
в истории древней архитектуры встречается крайне редко. Его звали Иоанном. О нем прямо
говорит один из ценнейших источников по истории Беларуси «Житие Евфросинии».
По единодушному мнению исследователей, «Житие Евфросинии», несмотря на относи-
тельно позднее происхождение его окончательного текста, «является очень серьезным и на-
дежным источником. В его основе лежали более ранние записи или сказания, стоявшие очень
близко ко времени жизни и деяниям преподобной Евфросинии» [Воронин Н. Н„ 1952. С. 260-
299]. В. О. Ключевский, изучавший древнерусские жития как исторический источник, так писал
об этом произведении: «...по составу и литературному характеру оно напоминает риториче-
ские жития XV-XVI вв., но живость и обилие биографических черт вместе с остатками ста-
ринного языка заставляют предполагать у биографа какой-нибудь более древний источник»
[Ключевский В. О., 1871. С. 262].
О наличии в нем местами древнего текста писал и известный знаток древнерусского языка
И. И. Срезневский [Древние памятники русского письма и языка, 1882. С. 68].
Однако обратимся к самому источнику. Он настолько ценен, что каждая его строка заслу-
живает большого внимания. Как явствует из текста «Жития», одна из дочерей Святослава Всес-
лавича Предслава после принятия монашества с именем Евфросиния некоторое время жила
в «голубце» полоцкого Софийского собора, занимаясь переписыванием священных книг.
Спустя какое-то время, ночью, когда она отдыхала после «многого труда», ей явился ангел
и повел ее «идеже бе церкви всемилостивого Спаса метохия Святыя Софеи, яже зовется Селце
от людей», и указал ей на церковь Спаса, где ей «подобает быти».
В ту же ночь ангел явился к епископу Илие и предложил ему «ввести рабу божию Евфроси-
нию в церковь св. Спаса, на рекомое Сельце».
Сельцо принадлежало полоцкому епископу, и в нем уже была церковь святого Спаса. Ис-
точник называет также имевшуюся там усыпальницу полоцких епископов. Однако из текста
неясно, была ли усыпальница отдельной постройкой или же усыпальницей была сама Спас-
ская «церковка». К этому сюжету мы вернемся позже.
374
Две церкви Спасо-Евфросиниевского монастыря в Сельце
Владыка Илия благословил Евфросинию поселиться в Сельце. Продолжая повествование,
«Житие» рассказывает далее, как, получив согласие Евфросинии, епископ в торжественной
обстановке, в присутствии отца Евфросинии Святослава-Георгия и правящего полоцкого кня-
зя Бориса Всеславича, вручил ей «место Вседержителя Спаса», предупредив при этом всех
присутствующих, дабы «никто не посудил его деяния».
Далее «Житие» рассказывает о строительстве в Сельце нового храма.
«Бе муж именем Иван, приставник над делатели церковными; к нему же прихожаша мно-
гажды глас свитающу дни, глагола: "О Иване! Востани и пойди на дело Вседрьжителя Спаса!"
И во един от дний въстав, прииде ко блаженной Еуфросинии и рече ей: "Ты ли, госпоже, присы-
лает понужати мене на дело?" Она же рече: "Ни" И паки расмотривши, премудрая жена рече
ему: "Аще и не аз тя возбужаю, а кто тя ни позывает на таковое дело, того послушай прилежно
с потщанием"» [Мельн1кауА. А., 1994. С 25-41 //Оригинал: Рукописный сборник 16 в. РГБ, Ф. 113,
№ 632, лл. 206-225 об.].
Как явствует из «Жития», Иоанн был руководителем строительной артели. Не исключе-
но, что он был монахом, по-видимому, Бельчицкого мужского монастыря, что было обычно
в Древней Руси.
Когда же была построена Спасо-Преображенская церковь? Как и по другим памятникам
полоцкой архитектуры, в исторической и искусствоведческой научной литературе высказы-
вались самые различные мнения о дате этой постройки. Некоторые исследователи принима-
ли за истину сообщения поздних и ненадежных «Белорусско-литовских» летописей, связывав-
ших строительство церкви с именем литовского князя Бориса Гинвиловича [ПСРЛ. 1975. Т. 32.
С. 22]. И это несмотря на то, что существует один из убедительнейших источников, который
позволяет датировать храм древнерусским временем, — знаменитый крест, заказанный Ев-
фросинией мастеру Лазарю Богше специально для церкви Святого Спаса. В пространной над-
писи на кресте указана точная дата его изготовления —1161 г. Значит, к этому времени храм
уже существовал. Эту дату некоторые исследователи считали также и временем основания
храма. Но надпись отмечает лишь год изготовления креста, а неоснования церкви. Преподоб-
ная была настоятельницей монастыря, по некоторым подсчетам, свыше сорока лет, и в какой
год ее игуменства был построен Спасский собор, из надписи на кресте узнать невозможно.
Даже серьезных исследователей смущала непривычная композиция храма: необычно вы-
тянутый план здания и далеко вынесенная апсида. Основываясь на этом, Н. Н. Щекотихин да-
тировал Спасо-Преображенскую церковь только концом XII в.
Между тем архитектурно-археологические исследования памятника показали, что Спасо-
Преображенский собор был построен в технике, типичной для древнерусских церквей, и из
плинфы, уложенной способом «с утопленным рядом» с использованием связующего раство-
ра, содержавшего в качестве цемянки размельченный кирпич. Уже одно это позволяло ста-
вить Спасо-Преображенский собор в один хронологический ряд с другими древнерусскими
культовыми постройками.
Это выглядит странным, но практически никто до Н. Н. Воронина, даже основной иссле-
дователь этого памятника И. М. Хозеров, не использовал для целей датировки храма такой
замечательный источник, как «Житие Евфросинии Полоцкой». И хотя в нем тоже не указан
год сооружения Спасо-Преображенской церкви, Н. Н. Воронин был первым, кто, сопоставил
материалы «Жития» с рассказом русской летописи о событиях, которые произошли в Полоцке
в 1158 г. Основываясь на этих двух источниках, он обосновал более раннюю дату возведения
церкви, чем конец XII в. и даже более раннюю, чем 1161 г. В чем же суть его доказательств?
В «Житии» имеются два сюжета, в которых рассказывается о строительстве Иоанном двух хра-
мов, участие в которых приняла настоятельница монастыря преподобная Евфросиния.Один был
сооружен в ее монастыре—это Спасо-Преображенская церковь, другой — Богородичный — не-
сколько позже и «отдан мнихом», т. е. при храме впоследствии возник мужской монастырь.
375
Раздел III Культура Глава 12
Анализируя рассказ «Жития» о постройке Иоанном второго собора и сопоставляя его с ле-
тописной записью под 1158 г„ Н. Н. Воронин предложил более уточненную дату строительства
Спасо-Преображенского собора. В летописи рассказывается, как, желая осуществить свой за-
говор против князя Ростислава Глебовича, полочане пригласили его на «братчину» к храму «ста-
рой» Богородицы [Летопись по Ипатьевскому списку. 1871. С 338-340]. Отсюда можно сделать
вывод, что к этому времени в Полоцке уже была построена новая Богородичная церковь, о ко-
торой говорится в «Житии Евфросинии Полоцкой». Но, поскольку Спасо-Преображенский храм
был построен, согласно тому же источнику, раньше второй Богородичной церкви, то становится
очевидным, что храм этот был построен до 1158 г. Исходя из этого, Н. Н. Воронин предложил
датировать строительство Спасо-Преображенской церкви серединой XII в. [Воронин Н. Н., 1952.
С 266]. Предложенная им дата получила признание в исторической литературе.
Однако, на наш взгляд, вопрос о дате Спасо-Преображенской церкви на этом не может быть
закрыт. Н. Н. Воронин обосновал только верхнюю дату, позже которой храм не мог быть постро-
ен. Столь же важно определить и нижнюю дату, раньше которой он не мог быть сооружен. Ины-
ми словами, необходимо установить тот хронологический период, в рамках которого имело ме-
сто строительство Спасского собора. Представляется, что «Житие Евфросинии Полоцкой» дает
материал для продолжения поиска более точных хронологических соответствий.
Обратимся снова к «Житию» и попытаемся извлечь из него дополнительную информацию,
которая может быть использована в целях датировки церкви. Надо заметить, что прямых ука-
заний на календарную дату возведения храма «Житие» не содержит. И все же некоторые вы-
воды хронологического порядка можно сделать.
Так, из «Жития» известна последовательность некоторых событий, которые предшество-
вали сооружению новой каменной церкви в Сельце на месте или рядом с небольшой «цер-
ковкой» с таким же названием. Это — 1) принятие дочерью князя Георгия-Святослава Пред-
славой монашества в 12-летнем возрасте; 2) пребывание ее некоторое время уже под именем
Евфросинии в монастыре вдовы князя Романа (умер в 1116 г.) и в «каменном гольбце» при
Софийском соборе; 3) переезд ее в Сельцо, где был основан новый женский монастырь;
4) наконец, сооружение церкви. Но мы не знаем, какова была продолжительность промежут-
ков между этими событиями, и это не позволяет хронологизировать их с достаточной степе-
нью точности, хотя кое-какие наблюдения на этот счет можно сделать. Так, из «Жития» явствует,
что Евфросиния поселилась в Сельце, когда в Полоцке еще правил ее дядя Борис Всеславич,
т. е. до начала 1128 г., когда он умер. Именно в его присутствии полоцкий епископ Илья объя-
вил о передаче Евфросинии принадлежавшего ему Сельца.
Однако среди присутствовавших на освящении построенного Иоанном нового Спасского
монастырского храма Борис уже не назван. Следовательно, строительство собора заверши-
лось после его смерти и едва ли могло быть начато намного раньше даже конца этого года,
поскольку храм, по «Житию», был возведен всего за 30 недель. Исходя из этих наблюдений, мы
можем установить нижнюю дату, раньше которой храм не мог быть построен, это 1128 г. В тор-
жествах, посвященных освящению храма, похоже, не принимал участия не только Борис, но
и отец Евфросинии Георгий. О последнем, кроме материалов «Жития», нам почти ничего неиз-
вестно. Имеется, однако, мнение, что рассказ об освящении церкви представляет позднейшую
вставку в «Житие». В первоначальном списке его там не было.
В «Житии» названо только христианское имя ее отца — Георгий. По сведениям Татищева,
о чем уже говорилось выше, он был сослан в 1129 г. вместе с другими полоцкими князьями в
Византию. Поскольку среди возвратившихся из ссылки его имя не названо, можно предполо-
жить, что он умер там. Впрочем, есть сомнения в том, что он тоже подвергся ссылке, о чем мы
скажем ниже. Во всяком случае, никого из Всеславичей к этому времени уже не было в живых,
и в 1132 г., когда полоцким князем был избран его сын Василько, самого Святослава в Полоцке
тогда не могло быть, иначе, по обычаю, князем избрали бы его, а не его сына. Значит, церковь
376
Две церкви Спасо-Евфросиниевского монастыря в Сельце
была построена либо в период пребывания Святослава в византийской ссылке, либо после его
смерти и, скорее всего, после 1132 г. Таким образом, мы могли бы наметить хронологические
рамки, в которых была построена Спасо-Преображенская церковь, в пределах 1132-1158 гг.
Если невозможно установить участие Святослава в сооружении Спасо-Преображенского
собора, то его роль в основании и обустройстве монастыря едва ли может вызывать сомне-
ния, хотя бы потому, что монастырь стал местом пребывания его двух дочерей.
Видимо, совсем не случайно монастырь был известен также под именем «Спас-Юревичи»
[Хозеров И. М., 1994]. Юрий — это то же имя, что Гюрги и Георгий. Думается, что второе на-
звание монастыря напрямую связано с именем отца Евфросинии. Впрочем, неподалеку от
Спасо-Евфросиниевского храма имелась еще одна каменная церковь, о которой мы скажем
далее. Есть основания предполагать, что это был храм Святого Георгия. Предполагается, что
Святослав был сослан в 1129 г. в Византию, но в числе вернувшихся оттуда полоцких князей
его имя не фигурирует. Можно было бы предположить, что он умер в византийской ссылке,
что обычно отмечается в исторической литературе. Но есть основания усомниться в этом,
как и в том, что он был сослан. В «Житии» он упомянут несколько раз в связи с решением его
дочери постричься в монахини. И это наиболее лиричные и проникновенные строки произ-
ведения, выразившие глубокие чувства любящего отца. Представляется крайне странным,
что чрезвычайные события 1128-1129 гг. в истории Полоцкой земли и в личных судьбах
родных Евфросинии не получили никакого отражения в «Житии». Впрочем, это можно объ-
яснить спецификой жанра.
Второй момент, на который следует обратить внимание, состоит в том, что в то время, когда
полоцкие князья вместе со своими детьми находились в Византии, сын Святослава Василько
в 1132 г. избирается полоцким князем. Значит, либо Василько не был сослан, либо вернулся
раньше, о чем источники умолчали. Не потому ли, что Василько доводился внуком Мономаху
и был родным племянником киевского князя Мстислава? Может быть, избежал ссылки и Свя-
тослав, женатый на родной сестре киевского князя?
Однако, едва ли, как мы уже отмечали, Василько мог быть избран полоцким князем при
жизни отца. Такое могло произойти в том случае, если Святослав отсутствовал в Полоцке или
к этому времени его уже не было в живых. Но память о нем и его участии в судьбе монастыря
сохранялась не только в названии обители, но и в изображениях Святого Георгия на фресках
Спасо-Преображенского собора и на кресте Лазаря Богши.
Не только по данным «Жития», но и оценивая политическую ситуацию того времени, мы
должны прийти к выводу, что Спасо-Преображенская церковь могла быть построена после
1128 г. Этот год был неудобным для начала большого и дорогостоящего храмового строитель-
ства в связи с междоусобицей в княжестве и походом в Полоцкую землю военной коалиции
русских князей. Маловероятно также, что церковь начали строить и в следующем, 1129 г., ког-
да полоцкие князья были сосланы в Византию. Столь же неблагоприятными следует считать
1130 — начало 1132 гг., когда в Полоцке на княжеском престоле находились дети киевского
князя Мстислава Изяслав и Святополк.
Ситуация резко изменилась в 1132 г., когда полоцким князем стал брат Евфросинии Ва-
силько Святославич, прокняживший здесь почти 12 лет. Время княжения Васильки было наи-
более благоприятным и по политической обстановке для осуществления большого храмово-
го строительства.
Может показаться странным, что «Житие» не называет этого имени. В нем упомянуты «лю-
бимый брат» Вячеслав и младший брат Давыд. Представляется весьма правдоподобным пред-
положение, что Вячеслав и Василько — одно и то же лицо, имевшее, как это было принято
в княжеских семьях, два имени: русское Вячеслав и христианское Василий (Василько).
Последующие годы после возвращения на Полоцкий престол Рогволода Борисовича
(1144 г.) были отмечены событиями неспокойными и откровенно не благоприятными для
377
Раздел III Культура Глава 12
большого строительства: изгнание Рогволода полочанами и период правления в Полоцке Ро-
стислава Глебовича (1151-1158 г.), возвращение Рогволода (1158) и его войны с минскими Гле-
бовичами. Впрочем, к 1158 г. церковь уже была построена, о чем говорилось выше.
Сидевший на полоцком престоле с 1132 по 1144 г. Василько никак не мог быть безучастным
и равнодушным к судьбе монастыря. При нем Спасо-Евфросиниевский монастырь становит-
ся в высшей степени благоустроенным, ибо, кроме его сестры Предславы (прел. Евфросинии),
в нем находились также их младшая сестра Градислава, названная в монашестве Евдокией, а так
же дочь Бориса Всеславича Звенислава, получившая при постриге имя Евпраксии; дети брата
Евфросинии Вячеслава (Васильки ?) Кироанна и Ольга. Это то, что известно только по «Житию».
«Житие» упоминает о богатых пожертвованиях монастырю. Так, Звенислава передала монасты-
рю «всю свою утварь золотую и ризы многоценные». О возможностях монастыря свидетельству-
ет также заказ на изготовление очень дорогого креста, обложенного серебряными и золотыми
пластинами с изображениями, выполненными в технике перегородчатой эмали, и украшенного
жемчугом. В конце жизни, во время паломничества в Святую землю Евфросиния купила в Кон-
стантинополе золотую кадильницу и поставила ее, «давши злата много», на Гробе Господнем
в Иерусалиме [Мельн1кауА. А., 2005. С 223]. В других списках «Жития» говорится о том, что Евфро-
синия испросила у Константинопольского патриарха очень дорогую икону, написанную, соглас-
но преданию, евангелистом Лукой, которую украсила золотом [Жшп/е преподобной Ефросинш.
1992. С. 7]. Впрочем, этот факт мог быть более поздней вставкой в начальный текст «Жития».
Большое храмовое строительство — очень дорогое предприятие и было под силу толь-
ко князю или объединенному купеческому капиталу. Особый, княжеский, характер Спасо-
Евфросиниевского монастыря позволяет предполагать прежде всего участие князей в обе-
спечении средствами строительства в нем каменного храма, как, впрочем, и регулярные
пожертвования на содержание монастыря. Хорошо известно, что князья стремились оставить
память о себе в построенных храмах, посвященных их тезоименным святым. Так, киевский
князь Изяслав Ярославич, имевший христианское имя Дмитрий, построил в Киеве Дмитриев-
ский собор в Михайловском монастыре. С именем полоцкого князя Бориса, вероятно, связа-
на Борисоглебская церковь в Бельчицком монастыре. С Георгием-Святославом Всеславичем,
о чем говорилось раньше, вероятно, связано и начало Спасо-Евфросиниевского монастыря.
На основании данных, содержащихся в «Житии» и летописи, мы определили приблизительные
хронологические рамки, внутри которых имело место строительство Спасо-Преображенского
собора. Это 1128/1229-1158 гг. Анализ исторической ситуации и состава обитателей монасты-
ря позволяет связать строительство храма с именем полоцкого князя Васильки Святославича
(Георгиевича) и сузить хронологические рамки возведения собора до 1132-1144 гг.
В этой связи предоставляется счастливая возможность обратиться еще к одному крайне инте-
ресному источнику. В XII в. в Смоленске было построено два собора: Борисоглебский на Смядыни
в 1144 г. и Михаила Архангела («Свирская, церковь») — между 1190 и 1194 гг. Обе они имели трех-
лопастное завершение своих стен [Воронин Н. Н., 1962. С 102]. Почти с уверенностью можно гово-
рить, что смоленскими зодчими были использованы полоцкие архитектурные образцы, прежде
всего — концепция Спасо-Преображенского храма. Этот факт свидетельствует не только о влия-
нии полоцкой архитектуры на храмовое строительство в других областях Руси, но может быть
также привлечен для уточнения времени возведения полоцкой Спасо-Преображенской церкви.
Если в ряду памятников с подобным оформлением верха полоцкая церковь предшествует смо-
ленским, а не наоборот, то ее возведение с полным правом можно датировать временем более
ранним, чем 1144 г. (постройка смоленской Борисоглебской церкви на Смядыни).
Крайне важно отметить тот факт, что среди знаков на кирпичах Спасо-Преображнской
церкви И. М. Хозеров обнаружил знак, или клеймо, «в виде орнаментального мотива роман-
ского стиля», который «весьма напоминает по своей форме такой же знак» на кирпиче, най-
денном им внутри помещения профезиса в Петропавловской церкви в Смоленске (1146 г.)
378
Две церкви Спасо-Евфросиниевского монастыря в Сельце
[Хозеров И. М., 1994. С. 65]. Такое совпадение клейм может рассматриваться как показатель
близости дат сооружения обоих храмов.
В качестве еще одного косвенного подтверждения нашего предположения о более ранней
дате сооружения Спасо-Преображенской церкви, чем та, которая утвердилась в специальной
литературе благодаря работам Н. Н. Воронина, приведем одно очень важное наблюдение из-
вестного археолога и специалиста по древнерусской архитектуре М. К. Каргера, раскопавше-
го в Сельце другую церковь — храм-усыпальницу, подробно о которой мы поговорим ниже.
Судя по некоторым особенностям строительной техники, Спасская церковь, как он думает, по
времени сооружения стояла очень близко к этому храму [Каргер М. К., 1977. С 246-247].
В ряду косвенных аргументов, подтверждающих предложенную нами дату строительства
Спасо-Преображенской церкви, можно сослаться также на мнение исследователей фреско-
вой росписи этого собора. По особенностям манеры письма и решения чисто живописных за-
дач аналог этой росписи просматривается только в росписи Антониева монастыря в Новгоро-
де, осуществленной неизвестными мастерами в период между 1122 и 1125 гг. Возможно, эти
мастера вскоре по завершении работ в Новгороде были приглашены в Полоцк для росписи
Спасской церкви.
Подытоживая все приведенные факты, мы имеем основания сделать вывод, что Спасо-
Преображенская церковь могла быть построена не в 50-х гг. XII в., а до 1144-1146 гг., и скорее
всего, между 1132 и 1144-1146 гг.
В ряду полоцких построек (и это было прекрасно доказано И. М. Хозеровым) Спасо-
Преображенская церковь следует за бельчицким Борисоглебским собором. Между ними
слишком много общих черт: вытянутость плана, выделение нартекса, характер размещения
лопаток и столбов. Полученная дата постройки Спасской церкви позволяет нам соответствен-
но передатировать и Борисоглебский собор Бельчицкого монастыря.
Спасо-Преображенская церковь стала венцом полоцкой архитектуры. Она воплотила
в себе все те новые черты, которые свидетельствуют о возникновении в Полоцкой земле осо-
бой архитектурной школы. При сохранении выработанных древнерусской архитектурой но-
вых художественных принципов, продолживших на новом уровне традиции византийского
зодчества (построение плана, строительная техника и материал, убранство храмов), полоц-
кая архитектура выработала новый тип башнеобразного культового здания. Для него стали
характерными вытянутость плана, выделение нартекса, своеобразное размещение лопаток
и столбов и главное — тенденция нарастания от храма к храму массы тела здания вверх, по-
лучившая наиболее гармоничное и законченное воплощение в Спасской церкви. Возможно,
также характерной для всего полоцкого зодчества XII в. являлась обработка граней постамен-
та барабана в виде трехлопастного завершения. Одноапсидность храмовых построек и разме-
щение жертвенника и диаконника в толще восточной стены стали широко распространяться
в древнерусской архитектуре XII—XIII вв. Однако в отличие от новгородских и псковских хра-
мов этого типа, в которых помещения жертвенника и диаконника имели в плане прямоуголь-
ные очертания, в полоцких храмах они полуциркульные.
Самобытность и оригинальность Спасской церкви ставят ее в один ряд с выдающимися
произведениями не только древнерусской, но и мировой архитектуры. Она предвосхитила
конструктивные формы храмового строительства, ставшие характерными для русского зод-
чества конца XII — начала XIII вв., и заложенные в ней основы стали предметом дальнейшей
разработки в архитектуре нескольких последующих столетий. Спасский собор, в наибольшей
степени воплотивший своеобразие полоцкой архитектурной школы, явился образцом для
подражания. Уже отмечалось, что в Смоленске, политическом центре соседнего княжества,
в XII в. были построены два храма (Михаила Архангела и Борисоглебский), которые в подра-
жание полоцкой Спасо-Преображенской церкви имели трехлопастное завершение стен [Во-
ронин Н.Н., 1962. С 102].
379
Раздел III Культура Глава 12
12.2. Храм-усыпальница
В 1911 г. в статье, посвященной памяти полоцкого краеведа Долгова, впервые было со-
общено о существовании в Полоцке, недалеко от Спасской церкви, остатков древней кладки
XI-XII вв, [Леонардов Д„ 1911. С 3].
Проводивший в Полоцке в конце 20-х гг. прошлого века небольшие раскопочные работы
А. Н. Лявданский отметил наличие здесь остатков древней стены высотой до 2 м, сложенной
из плинф на цемяночном растворе [Ляудансю А. М., 1930.С 170].
В1947 г. эти руины обследовались архитектором Е. Ашепковым, который в нескольких ме-
стах обнажил ямами древнюю кладку и по окончании исследований оставил ее незаконсерви-
рованной. В результате обнаженные руины очень скоро превратились в щебень.
В 1957 г. в связи с началом археологических раскопок в Полоцке на территории Верхнего
замка экспедицией Института истории АН БССР под руководством М. К. Каргера остатки этой
древней каменной постройки подверглись небольшим разведочным исследованиям. В1961-
1964 гг. М. К. Каргер провел специальные раскопки этого объекта, позволившие изучить еще
один интереснейший памятник древней полоцкой архитектуры [Каргер М. К., 1977. С 240].
Выяснилось, что это остатки храма-усыпальницы, к сожалению, наполовину уничтоженные
во время Великой Отечественной войны большой ямой, вырытой под овощехранилище. В ре-
зультате полностью исчезли остатки фундамента и стен всей восточной половины храма, вклю-
чая его алтарную часть. На северной и южной стенах руин, сохранившихся местами на высоту
0,7-0,8 м, были выявлены наружные лопатки двухобломного профиля. На внутренней поверх-
ности тех же стен приблизительно через каждые 2 м имелись небольшие выступы, служившие,
по-видимому, основанием аркосолиев, в которых размещались кирпичные саркофаги. Были вы-
явлены остатки нескольких крестчатого профиля столбов (рис. 183).
Хотя в раскопках не удалось проследить апсид (от них не сохранились ни фрагменты кладки,
ни фундаментные рвы), М. К. Каргер усмотрел некоторое сходство открытого храма с витебской
Благовещенской церковью и предположил, что храм-усыпальница имел только одну выступаю-
щую центральную апсиду полуциркульной формы. Боковые же апсиды были утоплены в восточ-
ной стене и внутри имели полуциркульную в плане форму [Каргер М. К., 1977, С 242. Рис. 1].
Фундамент храма представлял собой сухой, не связанный раствором валун, засыпанный в
предварительно вырытые фундаментные рвы. Валун использовался также и при забутовке стен.
Несмотря на фрагментарность остатков, можно определенно заключить, что они принад-
лежали большой трехнефной церкви, к стенам которой с запада, севера и юга примыкали ши-
рокие притворы-галереи, служившие усыпальницами.
Стены были выложены из плинф с использованием цемяночного раствора в традиционной
для полоцкой архитектуры технике «с утопленным рядом», который прикрывался раствором,
гладко затертым с наружной стороны.
Северный и южный притворы, по мнению исследователя, были сооружены вскоре после
постройки храма. Ширина стен притвора значительно уже основных стен храма. Во всех гале-
реях под полом имелись склепы, построенные техникой древней кладки. Всего обнаружено
29 склепов. В северной галерее была устроена глубокая крипта, предназначенная, возможно,
для захоронения наиболее почитаемых лиц.
Остатки погребений обнаружены далеко не во всех склепах. Украшений на погребенных
не найдено. Не удалось также обнаружить следов одежды. В основном захоронены мужчины
преклонного возраста. Несколько женских захоронений, по мнению исследователя, возмож-
но, были произведены позже.
Кровля собора была покрыта свинцовыми листами. Один из таких полностью сохранив-
шихся листов был найден в раскопках. Выяснилось, что церковь горела. Пламя расплавило
свинцовое покрытие кровли, и свинец струйками стек внутрь помещения. Один из склепов
380
Две церкви Спасо-Евфросиниевского монастыря в Сельце
западной галереи оказался почти на треть за-
полненным застывшим свинцом, завесившим
несколько десятков килограммов. В свинце
сохранились полусгоревшие кости погребен-
ного в склепе. Стены как самого храма, так
и его галерей были покрыты фресковой ро-
списью, от которой на некоторых частях стен
сохранились только декоративные панели
мраморировок. На кусках обвалившейся шту-
катурки удалось проследить фрагменты лиц,
одежды и надписей.
Пол храма был богато декорирован майо-
ликовыми плитками в основном прямоуголь-
ных очертаний, покрытых черной, желтой,
зеленой и коричневой поливой. Были так-
же найдены маленькие плиточки размером
4x4 см с откосом по краям.
В крипте северной галереи и вокруг нее кон-
центрировалось большое количество смаль-
ты от мозаики пола желтого, зеленого и ко-
ричневого цвета.
В юго-западном углу храма, возле аркасо-
лия, был найден фрагмент стенной мозаики из
мелких смальт в растворе. Возможно, мозаи-
кой украшали участки стен над саркофагами.
Исследователь справедливо полагал, что
церковь-усыпальница была построена не-
сколько раньше Спасо-Преображенского
храма. На это в частности указывает форма
лопаток на фасадах усыпальницы. Они здесь
двухобломные. Лопатки такой формы в по-
лоцких храмах середины XII в. уже не при-
менялись и были заменены полуколонками
[Каргер М. К., 1977. С. 244]. О более ранней
дате постройки свидетельствует также ис-
пользование мозаики в декоре стен. Храм
явно относится к другой строительной тра-
диции и архитектурной школе, нежели Спас-
ская церковь и другие здания, возведенные
артелью полоцкого зодчего Иоанна. В этом
храме в большей степени ощущается визан-
тийская школа, и не исключено, что строился
он греческими мастерами. В целом церковь
производит впечатление изящной и компо-
зиционно сбалансированной, хотя и сложной
постройки, с легкими стенами основного тела
и еще более тонкими стенами галерей. Стро-
гими и тонкими, не загромождавшими инте-
рьера храма, были внутренние столбы.
Рис. 183. План реконструкция храма-усыпальницы
Евфросиниевского монастыря (по М. К. Каргеру)
Рис. 184. План-реконструкция храма-усыпальницы
Евфросиниевского монастыря (по П. А. Раппопорту)
381
Раздел III Культура Глава 12
Сохранившиеся остатки храма позволяют точно установить его размеры только в ширину
по линии север — юг. Из-за полного отсутствия каких-либо остатков восточной половины зда-
ния предложенная М. К. Каргером реконструкция плана церкви может рассматриваться как
один из возможных вариантов. Исследователь удлиняет план, исходя из своего предположе-
ния, что образцом для зодчего служила витебская Благовещенская церковь, и в своей рекон-
струкции использует ее пропорции. Как об этом пишет сам автор раскопок, яма, вырытая под
овощехранилище, не затронула алтарную часть храма, и он в своей реконструкции выводит
алтарь за ее пределы, предполагая, что полное исчезновение руин от восточной части храма
могло быть связано с какими-то другими работами, характер которых, как и контуры связан-
ных с ними ям, он, однако, не установил.
Между тем нам представляется, что Благовещенская церковь не могла служить образцом,
ибо по многим параметрам, и прежде всего по технике кладки, усыпальница выполнена не-
сколько иначе. В ней отсутствовала также мозаика, так что храм-усыпальница выглядит более
древним сооружением, чем Благовещенская церковь. Поэтому его план, как и образ в целом,
могли иметь и другую конфигурацию, более близкую к классическим византийским образцам,
напоминая храмы «первой волны» в истории древнерусской архитектуры. Поскольку никаких
следов апсиды ни в яме под овощехранилище, ни тем более за ее пределами к востоку от нее
М. К. Каргером не было выявлено, можно предположить, что именно ямой под овощехрани-
лище и была разрушена вся восточная половина храма, включая его алтарную часть. В таком
случае план здания приобретает другую конфигурацию и не мог быть таким вытянутым, как
планы Благовещенской и полоцких церквей XII в. Он мог быть более компактным, приближаю-
щимся к квадрату и, возможно, не с одной, а с тремя выступающими апсидами, как в ранних
древнерусских памятниках.
Как мы уже отмечали, общий план усыпальницы был неясен и самому М. К. Каргеру, что
получило отражение и в его реконструкциях. С одной стороны, он пишет, что храм был четы-
рехстолпным. С другой — в предложенной графической реконструкции плана храм предстает
как шестистол пн ый [Каргер М. К., 1977. С 243].
Недостаточная обоснованность и сомнительность его реконструкции правомерно поста-
вили вопрос о необходимости проведения дополнительных полевых исследований с целью
обнаружения возможно сохранившихся где-то следов восточной части храма, что и было сде-
лано П. А. Раппопортом в 1976 г. [Раппопорт П. A.f 1980].
Как показали проведенные им раскопки, не только восточная половина основного зда-
ния, но и восточная часть северной галереи также была сильно разрушена хозяйственными
ямами. От них же, а также от поздних погребений очень пострадала и южная галерея. Тем не
менее, П. А. Раппопорту удалось проследить линии фундаментных рвов в южной части храма;
они почему-то оказались заполнены строительным мусором. Кое-где сохранились и отдель-
ные камни фундамента. В одном месте был открыт нижний ряд кирпичной кладки стены. Вы-
яснилось, что в юго-восточном углу храма имелась часовня с апсидой, отделенная от галереи
стеной. В отличие от Каргера Раппопорт пришел к выводу, что весь комплекс здания вместе
с галереей возводился одновременно. Новыми раскопками было доказано, что храм был че-
тырехстолпным, но вопрос о плане восточной части церкви закрыть так и не удалось. Иссле-
дователь предполагал, что храм не имел внешних боковых апсид, хотя, по его собственным
словам, из-за фрагментарности остатков нет убедительных доказательств одноапсидности
восточной стены [Раппопорт П. А., 1980. С 145] (рис. 184).
По уточненным данным, размеры храма-усыпальницы составили 14,85x16,3 м. Толщина
стен — 1,05 м. У галерей она была 0,55 м. Галереи имели выступы, аналогичные выступам на
внутренней поверхности стен. Ширина галерей —1,4 м.
Место хоров установить не удалось. Во всяком случае, входа на них в толще западной сте-
ны быть не могло. Для этого она слишком узка.
382
Две церкви Спасо-Евфросикиевского монастыря в Сельце
Глубина фундамента, сложенного из булыжника, составила 1,2 м. Верхние камни оказались
слегка политыми раствором, возможно, стекшим с кладки. Фундамент шире стен на 15-20 см
с каждой стороны. Камера для погребений в северной галерее имела размеры 5,5x2,2 м
и глубину около 1,7 м.
По мнению П. А. Раппопорта, не подтвердилось предположение М. К. Каргера о наличии
в церкви стенной мозаики, Какбольшие плитки с поливой, так и мелкие куски смальты П. А. Рап-
попорт относит к убранству пола.
П. А. Раппопорт реконструирует храм как ступенчатый, у которого галереи были ниже основ-
ного здания, подчеркивая тем самым его доминирующее положение. В отличие от основно-
го строения, галереи, вероятно, были покрыты деревом. По убеждению исследователя, храм
с самого начала был построен как усыпальница, о чем могут свидетельствовать отсутствие
боковых порталов, форма галерей и узкие выступы на стенах [Раппопорт П. А., 1980. С 150].
Исследователь полагает, что после пожара восточная часть храма была полностью разо-
брана, площадка выровнена, а здание продолжало использоваться, о чем могут свидетель-
ствовать остатки новых стен, возведенных из позднего брусчатого кирпича.
П. А. Раппопорт предлагает новую и достаточно растянутую датировку храма, относя
его к первой половине XII в. [Раппопорт П. А, 1980. С. 150]. Однако автор не аргументиру-
ет предложенную хронологию, сославшись на слабую изученность полоцкой архитектуры
в целом. Предлагая свою датировку, он, по-видимому, исходил из своего представления
о более поздних датах сооружения как Спасо-Преображенской, так и витебской Благове-
щенской церквей, о чем уже шла речь. Исследователь просто приблизил дату сооружения
храма-усыпальницы к датам постройки этих храмов. Практически единственным основани-
ем для омолаживания храма-усыпальницы можно было бы признать его вывод об отсут-
ствии в храме, вопреки мнению М. К. Каргера, настенной мозаики. Хотя, надо заметить, сам
исследователь не приводит это обстоятельство в качестве основания для пересмотра дати-
ровки храма, предложенной М, К. Каргером. Впрочем, последний был достаточно опытным
исследователем памятников древнерусской архитектуры, чтобы отличить стенную мозаику
от элементов украшения пола.
Представляется странным, что П. А. Раппопорт не уделил достаточного внимания страти-
графическим материалам и не использовал их в хронологических целях. Между тем, как пишет
сам исследователь, над материком всюду имеется культурный слой толщиной от 15 до 40 см,
в котором встречаются фрагменты керамики XI в. [Раппопорт П. А., 1980. С. 148]. Вымостка над
фундаментом, лежит непосредственно на культурном слое, и фундамент прорезает этот слой,
содержащий керамику XI в. При этом автор ничего не говорит о материалах более поздне-
го времени, которые могли содержаться в культурном слое под горизонтом строительства
и которые бы могли быть привлечены для обоснования его датировок. Ведь, вопреки выводу
автора, стратиграфические материалы, пусть и достаточно скудные, говорят о том, что строи-
тельство храма можно отнести именно к XI в., и не дают никаких оснований отодвигать дату его
возведения на целое полстолетие — до середины XII в. Фактически П. А. Раппопорт не исполь-
зовал в полной мере возможности стратиграфического анализа. Было бы крайне интересно
и важно попытаться обнаружить в культурном слое строительный мусор, оставшийся от вре-
мени возведения усыпальницы, и определить его место в культурных напластованиях. Очень
важно также установить, была ли прорезана фундаментными рвами вся их толща или это был
культурный слой, отложившийся в процессе функционирования храма. П. А. Раппопорт на эти
вопросы ответа не дал, и его замечания о керамике XI в. можно трактовать по-разному. Совер-
шенно очевидно, что необходимы дополнительные поиски стратиграфических материалов,
которые могли бы быть использованы для датировки начала строительных работ, как, впро-
чем, и для уточнения времени пожара, перестройки здания и окончательного разрушения
этого необыкновенно интересного памятника.
383
Раздел III Культура Глава 12
Наиболее вероятно предположение, что именно об этом храме говорится в «Житии Евфро-
синии Полоцкой», когда епископ Илья предлагал Евфросинии поселиться в Сельце, где, по его
словам, «есть церковки всемилостивого Спаса в Сельце, идеже братья наша лежат, — преже
нас бывшие епископи» [ПСРЛ, 1975. XXI. С. 210]. Относительно небольшие размеры храма, воз-
можно, объясняют уменьшительное название «церковка», которое употребил епископ. Впро-
чем, о названии храма-усыпальницы следует сказать особо. Согласно «Житию», храм в Сельце
был посвящен «Спасу». Но таким же именем называлась и церковь Спасо-Преображенского
монастыря, построенная Иоанном! Н. Н. Воронин по этому поводу писал, что в «Житии», воз-
можно, речь идет о небольшой деревянной церкви, которая имелась в Сельце к моменту
переезда туда Евфросинии [Воронин Н. Н., 1952. С. 264]. Но никакой другой, кроме открытой
раскопками М. К. Каргера усыпальницы, тем более деревянной, на территории монастыря не
обнаружено, и маловероятно, что она там была. Поэтому следует согласиться с М. К. Каргером,
который полагал, что упомянутая в «Житии» церковь Святого Спаса, в которой, по словам вла-
дыки, хоронили полоцких епископов, и есть тот самый каменный храм-усыпальница, остатки
которого были раскопаны им на территории Спасо-Евфросиньевского монастыря [Каргер М. К.
1977. С. 247]. Действительно, по времени он полностью соответствует описанным в «Житии» со-
бытиям. М. К. Каргер, склонен был думать, что именно об этой церкви говорится и в «Жалован-
ной грамоте» короля Стефана Батория от 1582 г., в которой храм характеризуется как «близкий
к разрушению» [Сапунов А П., 1888. С. 73]. Но не могли же два расположенных рядом храма
иметь одинаковые названия! Возможно, их названия первоначально не были абсолютно иден-
тичными. Общей могла быть только первая часть их имени — «Спас». Так, Спасская церковь
называется Спасо-Преображенской. Известны храмы с названием Спас-Успенский. Открытый
в Сельце храм-усыпальница по своему назначению вполне подходит под это имя. Впрочем,
в самом Полоцке в 1159 г., по свидетельству летописи, были две Богородичные церкви [ПСРЛ,,
1975. II. С. 494-496]. В связи с этим невольно возникает вопрос, для какой из этих Спасских церк-
вей Лазарем Богшей в 1161 г. по заказу Евфросинии был изготовлен знаменитый крест? Как
явствует из надписи на нем, он предназначался для храма Святого Спаса. Но для какого? Какой
из двух соборов тогда назывался этим именем? «Житие» называет Спасской церковь в Сельце
до переезда туда Евфросинии, но не сообщает названия храма, построенного зодчим Иоанном.
Конечно, можно предположить, что усыпальница полоцких епископов могла называться про-
сто церковью Святого Спаса, а церковь, построенная Иоанном — Спасо-Преображенской.
Мы уже писали о том, что монастырь в Сельце был известен также под именем Спас-
Юревичи. М. К. Каргер был склонен название Юревичи рассматривать как производное от
имени Георгий и, вслед за И.А Хозеровым и Н. Н. Ворониным, соотносить его с раскопанным
им храмом-усыпальницей [Каргер М. К., 1977. С. 247]. Думается, что в этом случае название
никак не может быть связано с личностью отца Евфросинии князя Георгия (Святослава), так
как Сельцо до того, как в нем поселилась Евфросиния, принадлежало полоцким епископам,
и маловероятно, чтобы их усыпальница была связана в какой-то степени с именами полоц-
ких князей. Нам представляется, что имеется больше оснований связывать имя тезоименного
святого отца Евфросинии Георгия с именем возникшего в Сельце монастыря, в котором про-
живали две дочери князя Георгия и судьба которого была ему небезразлична. До получения
более точных дат можно принять предложенную М. К. Каргером очень осторожную датировку
храма-усыпальницы временем не позже начала XII в. [КаргерМ. К., 1977. С. 245]. Но, как видим,
исследователь устанавливает только верхний хронологический рубеж возведения храма,
оставив открытой нижнюю дату.
По нашему мнению, известное представление о времени сооружения храма-усыпальницы
можно получить и из текста «Жития». Так, передача Евфросинии Сельца, в котором была цер-
ковь Святого Спаса, происходила при жизни полоцкого князя Бориса Всеславича, т. е. до начала
1128 г., когда тот скончался. Владыка Илия говорит о погребенных там его предшественниках во
384
Две церкви Спасо-Евфросиниевского монастыря в Сельце
множественном числе. Значит, там было похоронено несколько сменивших друг друга прежних
полоцких епископов. К сожалению, мы не знаем, сколько их там было похоронено до 1128 г. Не-
известна также продолжительность занятия каждым из них полоцкого епископского престола.
Тем не менее, эти слова владыки можно рассматривать в качестве косвенного свидетельства
некой продолжительности существования храма до 1128 г., и по самым скромным подсчетам,
это уводит нас к рубежу XI-XII ввч а может быть, и в XI в. К этой дате ведут нас и стратиграфиче-
ские наблюдения, о которых говорилось выше, и конструктивные и декоративные особенности
храма. Это—необыкновенная легкость и изящество здания, форма лопаток, использование мо-
заики и майолики в художественном оформлении стен и пола. М. К. Каргер был глубоко прав,
заявляя, что этот храм «по богатству декора интерьера фресками, мозаиками, разнообразными
майоликовыми плитками явно мог конкурировать со всеми известными нам храмами Полоцка,
не уступая во многих отношениях самому собору Софии» [Каргер М. К, 1977. С 247]. Не только
художественная, но и хронологическая близость к Софии явно ощущается. Нам кажется, что
М. К, Каргер не решился прямо отнести храм-усыпальницу к XI в. только потому, что считал его
постройкой более поздней, чем Благовещенская церковь, в чем он, на наш взгляд, ошибался. Ви-
тебская церковь, которую М. К. Каргер датировал самым началом XII в. [Каргер М. К., 1978. С 76],
по совокупности признаков стоит по времени заметно дальше от Софии, чем храм-усыпальница
в Сельце. Думается, что храм-усыпальница «метохии Святой Софии в Сельце» вполне вписывает-
ся в хронологические рамки, по крайней мере, последней четверти XI в.
В предыдущей главе мы уже отмечали большое сходство Селищанского храма-усыпальницы
с церковью,—по-видимому, та кого же назначения,—открытой в Нижнем замке Полоцка. Пред-
ставленные там стратиграфические материалы позволяют датировать ее строительство XI в.
Это обстоятельство может быть использовано и для подтверждения даты храма-усыпальницы
в Сельце. К тому же, как уже отмечалось, строительство храма в Нижнем замке началось, по
мнению П. А. Раппопорта, несколько позже строительства усыпальницы в Сельце.
По всем признакам храм-усыпальница горел. На это, в частности, указывают находки свин-
ца в одном из саркофагов, проникшего в него в расплавленном состоянии, когда горела кры-
ша здания, покрытая свинцовыми пластинами. Мы не располагаем письменными источника-
ми, которые бы зарегистрировали это событие. Мы не можем также сказать, что храм тогда
сгорел полностью и не был восстановлен. Ни М. К. Каргер, ни П. А. Раппопорт не привели сви-
детельств пожарища (кроме свинца от кровли), которые должны были сохраниться внутри
церкви, если бы она не была восстановлена. Поэтому не исключено, что после пожара храм
мог быть восстановлен и разрушился позже от времени и отсутствия профилактического ре-
монта. Известно, что во времена Речи Посполитой ремонт православных храмов запрещался
королевскими указами.
Каменные храмы бельчицкого
Борисоглебского монастыря
Под 1158 г. летопись упоминает пригород Полоцка Бельчицу, в которой пребывал внук Всес-
лава Брячиславича князь Ростислав Глебович, приглашенный в 1151 г. из Минска на полоцкий
престол, а теперь оказавшийся жертвой организованного против него заговора полочан. Этот
сюжет дал основание предполагать, что Бельчица была загородной резиденцией полоцких
князей, хотя подтверждения этому нет ни в письменных, ни в археологических материалах.
Но в позднейшее время Бельчица получила известность как место, где располагался Бори-
соглебский монастырь, появление которого очень путано отмечено в поздних белорусско-
литовских летописях, связавших его с именами то Бориса Всеславича, то Бориса Гинвиловича
[ПСРЛ., 1975. Т. 32. С. 22], под последним в некоторых летописных списках фигурирует Борис
Всеславич.
Сохранились известия о трех каменных постройках монастырского комплекса. Развали-
ны двух из них — Борисоглебской и Пятницкой церквей — были окончательно уничтожены
в 20-х гг. XX в. Руины третьей церкви, называвшейся тогда Большим собором, дожили до XIX в.
Точного представления о времени сооружения храмов не было, и только в конце XIX в. ста-
ло ясно, что каменных построек в монастырском комплексе было не три, а четыре. В 30-х гг.
XX в. исследованиями И. М. Хозерова было установлено, что частично сохранившиеся к тому
времени Пятницкая и Борисоглебская церкви, которые считались поздними сооружениями,
на самом деле были построены в XII в. Теперь этих построек уже нет (рис. 185). К сожалению,
полевые материалы И. М. Хозерова не были своевременно опубликованы и погибли в годы
Великой Отечественной войны. Подготовленная им после войны большая рукопись долгое
время хранилась в архиве Института истории АН БССР и была опубликована после смерти ис-
следователя только в 1994 г. [Хозеров И. М., 1994]. Сохранившиеся материалы по этим церквам
изучил Н. Н. Воронин и издал две блестящие работы, показавшие место бельчицких памятни-
ков в истории архитектуры Древней Руси [Воронин Н. Н., 1952. С. 260-299; он же, 1956. С. 3-30].
Выяснилось, что не две, а все четыре постройки относятся к древнерусскому времени. Рас-
смотрим каждую из них отдельно.
Рис. 185. Расположение церквей
и археологических раскопов на территории
бельчицкого Борисоглебского монастыря
(по С В. Тарасову): 1 — Пятницкая царковь
(1928 г.)4 2 — Большой собор (1928, 1965, 1977,
1990 гг.); 3 — Борисоглебская церковь (1928 г.);
4-6— раскопы 1987г.
387
Раздел III Культура Глава 13
13.1. Большой собор бельчицкого
Борисоглебского монастыря
Самая крупная из бельчицких построек вошла в науку под названием Большого собо-
ра Бельчицкого монастыря. Л. В. Алексеев, изучая связанные с ним письменные источники,
пришел к выводу, что он назывался Успенской церковью, о которой упоминают некоторые
поздние источники [Алексеев Л. В., 2006. Кн. 2. С. 83]. В конце XIX в. небольшие исследования
Большого собора бельчицкого Борисоглебского монастыря провел А. М. Павлинов [Павли-
нов А. М„ 1895. Т. I. С. 1-18]. В 60-х гг. XX в. остатки фундамента собора исследовал М. К. Каргер
[Каргер М. К., 1972а. С 202].
Собор представлял собой трехапсидный храм с шестью крестчатыми столбами, которым
соответствовали с внутренней и внешней сторон плоские лопатки. С трех сторон к храму при-
мыкали притворы, которые придавали его плану крестообразный вид. Размеры храма без
притворов — 23,5x16,2 м. Основная часть постройки без апсид в плане представляла пра-
вильный квадрат со стороной 16,2 м. Боковые апсиды уже и короче средней. Соответственно
и боковые нефы более узкие, чем средний (рис. 186).
Рис. 186. План Большого
собора бельчицкого
Борисоглебского монастыря
388
Каменные храмы бельчицкого Борисоглебского монастыря
Фундамент заложен в песчаном грунте на глубину 1,63 м. Под него предварительно были
положены дубовые брусья (0,22x0,25 м), скрепленные железными коваными четырехгранны-
ми штырями (длиной до 24 см) [Хозеров И. М., 1994. С 69]. Такая конструкция фундамента с де-
ревянными лежнями хорошо известна в ранних памятниках Руси.
Стены были выложены из плинф в технике «с утопленным рядом». По свидетельству
А. И. Павлинова, ряды плинфы чередовались с полосами булыжного камня разной величины
[Павлинов А. М„ 1895. T.I.C.1 /],
Подкупольное пространство было немного смещено к западу, что придало собору несколь-
ко асимметричную форму. Как по архитектурным формам, так и по строительной технике этот
собор, по мнению историков архитектуры, чрезвычайно близок к киевской церкви Спаса на
Берестове, построенной на рубеже XI—XII вв. [Воронин Н, Н., 1956. С 17]. Очень похожи план
и расположение притворов, но особо следует подчеркнуть использование строителями спе-
цифического строительного приема, получившего распространение в киевской архитектуре
второй половины XI в.: закладка под фундамент деревянных лежней-брусьев, скрепленных
на перекрестьях крупными железными костылями. Такой строительный прием был применен
не только в указанных постройках, но и при сооружении церкви в усадьбе Художественного
института в Киеве [Каргер М. К., 1961. С. 396], в храме Бориса и Глеба в Вышгороде [Каргер М. К.,
1961. С 397], в Андреевской церкви Переяславля Хмельницкого [Раппопорт П. А., 1982. С. 34]
и в переяславском храме Архангела Михаила 1089 г. [Каргер М. К., 1951. С 56]. Все перечис-
ленные памятники датируются концом XI — началом XII в. В более поздних постройках такой
технический прием не использовался. Это достаточно убедительно подтверждает правоту вы-
сказанного М. К. Каргером вывода, что подобная деревянная субструкция под фундаментами
церквей «является типичной особенностью киевской строительной техники второй полови-
ны XI — начала XII в.» [Каргер М. К., 1961. С. 391],
Наличие явных аналогий между Большим собором Бельчицкого монастыря и киевской
церковью Спаса на Берестове позволило исследователям высказать предположение, что оба
храма строила одна и та же русская артель. Как считал Н. Н. Воронин, бельчицкую церковь на-
чали строить вскоре после завершения строительства киевской [Воронин Н. Н., 1956. С 17].
Однако эта церковь была значительно усовершенствована и видоизменена: подкуполь-
ное пространство в ней было перенесено на одно членение к западу, что позволило создать
строго центрическую объемную композицию. При таком решении плана, как думает П. А. Рап-
попорт, «храм должен был иметь сильно повышающуюся центральную часть. Подобная ком-
позиция, продолжающая традиции ступенчато-пирамидальных объемов памятников эпохи
Киевской Руси, вто же время давала широкие возможности для дальнейшей разработки» [Рап-
попорт П. А. 1980. С. 157]. Эти новые черты закрепились в полоцком храмовом строительстве,
определив его специфику, что можно рассматривать как свидетельство сложения в Полоц-
ке собственной архитектурной школы. По мнению П. А. Раппопорта, именно Большой собор
Бельчицкого монастыря положил начало полоцкой архитектурной школе XII в. «Таким обра-
зом, — писал он, — полоцкие князья, получив мастеров-строителей из Киева, смогли обеспе-
чить создание в Полоцке местной строительной артели» [Раппопорт П. А., 1980. С. 157].
По поводу датировки Большого бельчицкого собора среди исследователей имеются неко-
торые разногласия. Мы уже отмечали, что Н. Н. Воронин, хотя и считал, что его строительство
началось сразу же после киевского Спаса на Берестове, датировал, тем не менее, бельчиц-
кую постройку 20-30-ми гг. XII в. С этой датой в целом соглашался и П. А. Раппопорт, предла-
гая, однако, более растянутый хронологический диапазон — первую половину XII в. [Раппо-
порт П. А., 1980. С 157].
Можно было бы в порядке рабочей гипотезы предположить, что Большой бельчицкий храм
построен раньше киевской церкви Спаса на Берестове. Ведь письменных источников для
сравнения дат не существует, и можно было бы допустить, что киевская артель, сделав пере-
389
Раздел III Культура Глава 13
рыв в строительных работах в Южной Руси, например, в связи с более выгодным предложени-
ем со стороны полоцких князей или по каким-то другим, не известным нам причинам, сначала
построила бельчицкую церковь, а затем уже киевскую церковь Спаса. В таком случае Большой
Бельчицкий собор можно было бы уверенно датировать XI в., по аналогии с другими построй-
ками этого времени, в которых была использована строительная техника с описанной выше
деревянной субструкцией под фундаментом. Но этому противоречит сравнительный анализ
двух построек. Бельчицкий храм выглядит как усовершенствованный киевский храм Спаса на
Берестове, отражая определенную эволюцию архитектурной мысли зодчих. «По сравнению
с Берестовским храмом, — писал Н. Н, Воронин, — собор представляет шаг вперед, он явля-
ется развитием намеченной в Берестове композиции» [Воронин Н. Н.г 1956. С 17]. Именно по
этим соображениям мы должны поставить его после Киевского собора. Другое дело, каков
хронологический разрыв между ними и не было ли построено этой артелью какое-то проме-
жуточное здание, отодвинувшее начало строительных работ в Полоцке на некоторое время?
Но такими данными мы не располагаем, и потому остается в силе вывод Н. Н. Воронина, что
строительство Большого храма Бельчицкого монастыря началось сразу же после заверше-
ния работ над Спасом на Берестове. Но почему Н. Н. Воронин и П. А. Раппопорт так далеко
отодвинули окончание его строительства — до 20 и даже 30-х гг. XII в.? Нам представляется
странным и не имеющим прямых доказательств сам факт такого «долгостроя», растянувшего-
ся на 20-30 лет. Ведь календарной даты окончания строительства церкви Спаса на Берестове
не существует. Приводимая в литературе дата — конец XI— самое начало XII в. — предложена
М. К. Каргером по результатам археологического изучения памятника. Она достаточно при-
близительна и не исключает того, что храм в Берестове мог быть построен и в XI в. Во всяком
случае нам точно известно, что Спасский монастырь на Берестове возник в 1072 г. Возможно,
тогда же в монастыре была заложена и церковь.
Строители храмов приобрели опыт, отстроив еще ряд церквей, и уж если Новгородскую
Софию, значительно более сложное сооружение, смогли построить за 4-5 лет, то почему
в Бельчице им потребовалось на строительство несколько десятилетий? Поэтому нам пред-
ставляется более справедливым мнение Л. В. Алексеева, который, указав на несомненные
аналогии в строительной технике упомянутых выше церквей, техники, характерной именно
для второй половины XI — начала XII в., считает возможным отнести строительство Боль-
шого собора Бельчицкого монастыря к самому началу XII в. [АлексеевЛ. В., 2006. Кн. 2. С 83].
Мы, со своей стороны, не исключаем и возможность строительства еще при жизни Всеслава
Брячиславича, т. е. в конце XI в. Может быть, будущим исследователям удастся обнаружить
под фундаментом остатки деревянных лежней, пригодных для дендрохронологии, и дати-
ровать этот интереснейший памятник, положивший начало местной полоцкой архитектур-
ной школе.
13.2. Бельчицкий Борисоглебский собор
Комплекс монументальных культовых построек в Бельчице формировался постепенно. Пер-
вым, по-видимому, был построен Большой (Успенский) собор, вторым — храм-усыпальница,
третьим, или последним, стал Борисоглебский собор, который дал название всему монастырю.
В синхронных его строительству летописях монастырь не упоминается, но в поздних за-
паднорусских летописях XVI в. он уже фигурирует как именно Борисоглебский. Можно пред-
полагать, что до того, как здесь сформировался мужской монастырь, Бельчица была прежде
всего загородной резиденцией полоцких князей, которая постоянно пополнялась все новы-
ми храмовыми постройками. Может быть, поэтому в летописной записи под 1158 г., которая
рассказала о заговоре полочан против своего князя Ростислава Глебовича, пребывавшего
в тот момент в Бельчице, ничего не сказано о наличии в ней монастыря.
390
Каменные храмы бельчицкого Борисоглебского монастыря
о 4м
। । 1 । ।
Рис. 187. План бельчицкого Борисоглебского храма
(по Н. Н. Воронину)
Когда в конце 20-х гг. XX в. уже давно не
функционировавшая бывшая Борисоглеб-
ская церковь подверглась исследованию,
она представляла жалкое зрелище. От нее
сохранились сильно искаженные поздними
перестройками северная, южная и западная
стены. Внутреннее пространство было запол-
нено кирпичным щебнем. Полностью отсут-
ствовала первоначальная апсида. На месте
прежней была сооружена другая поздняя ап-
сида из брусчатого кирпича. Были выломаны
внутренние столбы. На каждом фасаде были
пробиты новые окна.
Исследования руин церкви в 1928 г.
И. М. Хозеровым показали, что в свое вре-
мя это было удлиненное трехнефное здание
с широким притвором на западной стороне.
Установить первоначальную форму апсиды
оказалось невозможно. На реконструирован-
ном Н. Н. Ворониным плане церкви она была
показана условно по аналогии с апсидой
Спасо-Евфросиниевского храма (рис. 187).
По аналогии со Спасо-Евфросиниевской
церковью Н. Н. Воронин реконструирует и
форму внутренних столбов Борисоглебского
храма. Учитывая то обстоятельство, что его бо-
ковые нефы были очень узкими, можно было
бы предположить, что и его столбы имели
граненую форму. Однако раскопки И. М. Хо-
зерова в 1928 г. показали, что они были крест-
чатыми [Воронин Н. Н., 1956. С. 6]. Их западная
пара соединялась простенками с северной
и южной стенами храма, образуя помеще-
ние притвора. Над притвором размещались
хоры, место входа на которые установить не удалось. Возможно, как думал И. М. Хозеров, он
находился внутри нартекса, как в Спасо-Преображенской церкви Переяславля-Залесского. Не
выясненным оказалось и место алтарной преграды.
Боковые стены храма членились двумя парами тесно поставленных плоских лопаток.
В нишах проемов, как и в Спасо-Евфросиниевской церкви, в два яруса располагались арочные
окна: большие — в нижнем ярусе, малые — в верхнем. Окна притвора имели подковообраз-
ную форму. Были обнаружены деревянные ставни, а также доски окон, в которых в середине
и по сторонам имелись прорезанные отверстия под стеклянные вставки.
Укороченное окно располагалось над входом в северной стене.
Кладка стен выполнена из хорошо обожженного ярко-красного кирпича размером
3-4,2x21x31-33 см. Известковый раствор содержал цемянку из тонко тертого кирпича. Шов
под кирпичами составлял приблизительно 3,5 см. Кладка выполнена в виде чередующихся
(выступающего и скрытого) рядов кирпича с заполнением промежутков цемяночным раство-
ром шириной 10-12 см. Кладка была аналогична кладке церкви Спаса на Берестове. Чтобы уси-
лить ощущение «полосатости», кирпичные ряды были покрашены темной красно-коричневой
391
Раздел Ш Культура Глава 13
краской. Полосы раствора как бы имитировала плиты туфообразного камня. Это была имита-
ция смешанной кладки, которая использовалась в витебской Благовещенской церкви. Кое-где
в растворе попадались булыжники. Зодчий отказался от кладки из известняка и кирпича, как
это было в Благовещенской церкви, и избрал более простую и экономную технику.
Под толстым слоем поздней штукатурки в ряде мест просматривались древние фрески
[Хозеров И. М., 1994. С. 73]. Их так и не удалось расчистить и изучить. Храм был полностью разо-
бран. Некоторое представление о фресковой росписи дают отдельные расчищенные участки
или места, где она проглядывает под осыпавшимся поздним покрытием извести или клеевой
краски. Так, на косяке окна в северо-западном углу церкви сохранился растительный стили-
зованный узор [Воронин Н. Н., 1956. С 7]. На западной лопатке южной стены имелась орна-
ментальная кайма. Узкая полоска нанесена на косяке оконного проема. Недалеко сохрани-
лись следы изображения какого-то святого в рост. В средней части южной стены на уровне
нижнего яруса окон сохранились верхние части двух фигур. Следы нижних частей двух фигур
в рост были обнаружены на северной стене (возможно, святого воина и Святителя). На тре-
тьей лопатке с запада имелась фигура святого в рост. Такая же фигура в рост прослеживалась
на уровне второго яруса.
Сравнивая Борисоглебскую церковь с другими постройками Полоцкой земли, следует от-
метить сходство пропорций ее плана со Спасо-Евфросиниевским храмом. Оба здания в плане
имеют отношение ширины к длине как 2:3, но абсолютные размеры Борисоглебского собора
меньше Полоцкого. «Нерегулярный вынос лопаток» оставляет впечатление тяжеловатости
(Н. Н. Воронин). Много полезной площади внутри здания при узких боковых нефах занимают
крестчатые столбы.
Как уже отмечалось, в источниках отсутствуют точные сведения о дате возведения Бори-
соглебского храма. В поздних литовско-белорусских летописях XVI—XVII вв. события, имена
и даты смещены во времени и перепутаны. В них строительство церкви относится к концу XII-
XIII в. и связывается с деятельностью литовского князя Мингайлы и его сыновей. По сведени-
ям одной летописи, храм был построен князем Гинвилом, который якобы женился на тверской
княжне Марии, крестился в «русскую веру» и, получив новое имя Бориса, построил эту церковь
[ПСРЛ. 1975. Т. XVII. С 300-301]. Приблизительно такая же история, но с другим именем литов-
ского князя приводится в летописи Быховца [«Хроника Быховца». 1966. С 38-39]. Этим князьям
литовско-белорусские летописи приписывают также строительство Полоцкой Софии и Спасо-
Евфросиниевской церкви. Любопытно, что они упоминают сына Бориса по имени Рогволод. Это
определенно свидетельствует о том, что в них перепутаны и искажены исторические события
и персонажи и что действительными прототипами названных литовских князей были Борис
Всеславич и его сын Рогволод. По всей видимости, с полоцким князем Борисом Всеславичем
(ум. в начале 1128 г.) можно связывать строительство Борисоглебской церкви в Бельчице.
Однако в серьезной историко-искусствоведческой литературе предлагаемые даты осно-
вываются не столько на косвенных свидетельствах летописей, сколько на сравнительном ма-
териале. Расхождения между исследователями определялись их различными представления-
ми об относительной хронологии полоцких памятников монументальной архитектуры между
собой. Так, Н. Н. Щекотихин полагал, что Борисоглебская церковь была построена позже, чем
Спасо-Евфросинневская. Поэтому он датировал ее концом XII в. [Шчакац1х1н М., 1925. С. 19,22-
26]. Другие же (Н. Н, Воронин, П, А. Раппопорт, Л. В. Алексеев) считают, что Борисоглебская
церковь была построена раньше Спасской.
Выявление их относительной хронологии представляется наиболее важным аргументом
в определении даты бельчицкого Борисоглебского храма. В самом деле, сходство между
ними совершенно очевидно. Это — 1) вытянутость плана обеих церквей; 2) соединение за-
падных столбов толстыми простенками с боковыми стенами и выделение нартекса; 3) харак-
тер размещения столбов и лопаток и разбивка боковых стен прямоугольными лопатками;
392
Каменные храмы бельчицкого Борисоглебского монастыря
4) воплощение новой концепции построения башнеобразного храма. Отмечая эти черты
сходства двух церквей, Н. Н. Воронин, по-видимому, был прав, когда писал, что бельчицкий
Борисоглебский храм представляет как бы «первую редакцию» архитектурного типа, кото-
рый в законченной форме представлен Спасо-Евфросиниевским собором» [Воронин Н, Н.,
1956. С. 9]. По мнению исследователя, при строительстве последнего были учтены конструк-
тивные просчеты, допущенные в Борисоглебской церкви, и была значительно увеличена
толщина его стен.
Все эти сравнительные материалы и предложенные аргументы позволяют утверждать,
что Борисоглебский храм старше Спасо-Евфросиниевского. Как мы показали выше, стро-
ительство Спасо-Евфросиниевского храма Н. Н. Воронин датировал пятидесятыми годами
XII в. Поэтому возведение бельчицкой Борисоглебской церкви он считал возможным отне-
сти к первой половине XII в. Ее строителем, по многим признакам, очевидно, был тот же по-
лоцкий зодчий Иоанн.
Однако, с учетом высказанных нами выше соображений о возможности датировать
Спасский собор более ранним временем, а именно — тридцатыми годами XII в., остается
предположить, что бельчицкий Борисоглебский храм, как несомненный предшественник
Спасского, мог быть сооружен уже в 20-х гг. XII в. при князе Борисе Всеславиче, что соответ-
ствует и косвенным свидетельствам летописей. В сравнительной хронологической шкале
он следует за витебской Благовещенской церковью, которая служила образцом для полоц-
кого зодчего Иоанна.
Хотя храм и был разрушен, я не исключаю возможности получить в будущем дополнитель-
ные сведения о нем посредством археологических раскопок сохраняющихся в земле остатков
его фундамента. Прежними раскопками не был вскрыт первоначальный пол, находившийся
ниже на 0,75-1,0 м устроенного позже. Кстати, этот факт свидетельствует о том, что собор про-
стоял достаточно длительное время, в течение которого сформировался значительный куль-
турный слой. Следовательно, не инженерные просчеты зодчего стали причиной разрушения
храма, как думал Н. Н. Воронин, полагавший, что тонкие стены храма не смогли выдержать
массивной верхней части. Если бы это было так, свод и тяжелый барабан с главой рухнули
бы вскоре после того, как храм был построен. Он же простоял несколько столетий, и лишь
в XVIII в. церковь была обновлена и перестроена. Скорее всего, причиной разрушения был
запрет польских королей не только на строительство новых православных храмов на терри-
тории Речи Посполитой (прежде всего в «русских областях» Великого Княжества Литовского),
но и на их профилактический ремонт. Будь за ней нормальный уход, Борисоглебская церковь
простояла бы до наших дней.
13.3. Четвертый храм бельчицкого
Борисоглебского монастыря
По преданию, в комплекс каменных построек бельчицкого Борисоглебского монастыря,
помимо церквей, входил так называемый «Монастырский дом», местонахождение которого
было неизвестно.
Около 1790 г. к бельчицкой Борисо-Глебской церкви пристраивалась новая ризница.
Песок для раствора решили брать из расположенного неподалеку бугра. Однако вско-
ре строители наткнулись в нем на стену, выложенную из тонкого, хорошо обожженного,
«звенящего» кирпича, связанного известковым раствором, содержавшим размельченный
кирпич. Вскоре были обнажены остатки здания целиком. Строители составили схематиче-
ский план его интерьера, который сохранился в архивных материалах Российской Госу-
дарственной библиотеки в Москве. Кладка была настолько прочной, что попытка исполь-
393
Раздел III Культура
Глава 13
Рис. 188. План-схема четвертого храма
бельчицкого Борисоглебского монастыря
зовать ее кирпич для строительных целей
оказалась безуспешной. Стало ясно, что это
были остатки никому не известной церкви
На месте бывшего престола были найдены
четыре подсвечника со свечами. Как явству-
ет из документа, наружные и внутренние
плоскости стен были сложены из кирпича
а пространство между ними заполнено «ди-
ким камнем» на том же растворе с приме-
сью размельченного кирпича. На внутрен
них стенах сохранилась зеленая краска.
Руины церкви простояли до конца XIX в.
и были описаны А. М. Павлиновым [Павли-
нов А. И., /895]. Всем этим материалам с при-
сущей ему тщательностью научного анализа
Н. Н. Воронин посвятил специальную работу
[Воронин Н. Н., 1962. С 103-104].
Несмотря на схематичность приложенного
к описанию плана неизвестного сооружения,
стало очевидно, что, во-первых, это остатки
древнерусского сооружения домонгольской
поры, о чем свидетельствует характер клад-
ки и строительный материал; во-вторых это
никакой не «Монастырский дом» и вообще
не гражданская постройка, а типичная, хотя
и очень оригинальная по своей конструкции,
церковь (рис. 188).
Несмотря на то, что сделанный рисунок достаточно точно передал пропорции сооруже-
ния, он дает представление только об интерьере храма и не фиксирует размеров (толщину)
стен и фундамента, нет в нем указаний на оформление наружных стен. Возможно, не совсем
точно переданы и пропорции отдельных частей интерьера. Так, на рисунке южный боковой
неф выглядит значительно уже северного. Тем не менее, общее представление об этом неиз-
вестном, четвертом, храме бельчицкого монастырского комплекса можно составить. Это был
одноапсидный, вытянутый по оси запад — восток четырехстолпный храм. Необычной осо-
бенностью плана были открытые внутрь полукруглые выступы-конхи посредине северной и
южной стен, которые, судя по балканским христианским монастырям, были предназначены
для размещения в них певчих.
Квадратного сечения столбы были непривычно широко расставлены, что придавало
интерьеру «зальный характер». По мнению Н. Н. Воронина, «размеры подкупольного пря-
моугольника свидетельствуют либо об исключительных размерах барабана главы, либо
о башнеобразной композиции верха, сходного с верхом Спасо-Евфросиниевского собора»,
может быть, и усложненного варианта [Воронин Н. Н., 1962. С. /03]. В таком случае боковые
полукружия могли играть двоякую роль: конструктивную, являясь контрфорсами здания по
поперечной оси распора, и декоративную, придавая ярусность композиции в целом. Как
видим, четвертый Бельчицкий храм не остался в стороне от утвердившейся в полоцкой ар-
хитектуре тенденции построения устремленной вверх композиции храма.
Однако некоторые существенные детали ставят здание в особое положение по сравнению
с тремя остальными храмами бельчицкого монастырского комплекса. Во-первых, следует от-
метить техническую сторону: кладка этого храма отличается от кладки остальных церквей.
394
Каменные храмы бельчицкого Борисоглебского монастыря
В ней вместе с пл инфой использовался камень, т. е. кладка была полубутовая, с заполнением
внутренней полости плинфяной стены «диким камнем». Во вторых, — и это более существен-
ная черта — храм относится к кругу храмов-триконхов, не очень характерных для древнерус-
ской архитектуры, но, начиная с XI в., распространенных в храмовой монастырской архитекту-
ре Болгарии, Румынии и особенно Сербии. По мнению Н. Н. Воронина, четвертый бельчицкий
храм был не только явно монастырским храмом, но и принадлежал к числу древнейших об-
разцов церквей-триконхов [Воронин Н. Н., 1962. С 104], Это одно из очень убедительных сви-
детельств существования давних культурных и художественных связей Западной Руси, в част-
ности Полоцка, с балканскими славянскими христианскими странами.
Н, Н. Воронин датирует храм XII в. Однако не трудно заметить, что в нем как бы совмеще-
ны две хронологические черты: архаичный тип смешанной кладки, напоминающей Полоцкую
Софию XI в., и одноапсидную, возможно, башнеобразную композицию, получившую развитие
в более поздних полоцких постройках XII в. По характеру кладки церковь можно отнести
к наиболее ранним постройкам бельчицкого монастырского комплекса и видеть в ней наи-
более раннее воплощение тех композиционных особенностей, которые станут характерными
для полоцкой архитектурной школы XII в. Для уточнения даты, очевидно, необходимы даль-
нейшие поиски аналогий в балканской архитектуре.
13.4. Пятницкая церковь
бельчицкого Борисоглебского монастыря
В комплекс построек бельчицкого Борисоглебского монастыря входило необычное по
своей композиции и миниатюрным размерам здание, которое получило название «малой
Пятницкой церкви», сохранявшееся в полуразрушенном состоянии до конца ЗО-х гг. XX в.
в виде очень узкого и длинного строения размером 5,10x19,75 м (по наружному контуру). По
площади оно было в два раза меньше Борисоглебской церкви. Внешне постройка была на-
столько не похожа на древнерусские храмы, что ее сооружение относили к XVIII в. В1926 г. ее
обследовал, в 1928 г. провел раскопки И. М. Хозеров, а в 1929 г. скрупулезно осмотрел Н. Н. Во-
ронин и сделал несколько фотоснимков, которые после исчезновения с лица земли остатков
этой церкви, стали ценнейшим научным документом.
Было установлено, что Пятницкая церковь сложена из древней плинфы с использованием
в растворе цемянки — типичного строительного материала и способа кладки древнерусского
времени, В1773 г. она была до неузнаваемости перестроена: была разобрана апсида и вместо
нее сделана пристройка. Такую же пристройку соорудили и с западной стороны здания, при-
чем в качестве строительного материала для пристройки частично использовали древний
кирпич от развалин большого монастырского собора и, возможно, также и от разобранной
апсиды самой Пятницкой церкви. Этим были сильно изменены первоначальный план и общий
вид церкви, от которой сохранялась только его средняя часть с плоскими лопатками на углах.
Но и от нее, когда в 1929 г. руины обследовал Н. Н. Воронин, оставались лишь две боковые
(северная и южная) стены и крайне разрушенные фрагменты восточной стены, Тем не менее,
этого было достаточно, чтобы убедиться, что первоначальная композиция постройки была со-
вершенно необычной — у нее не было столбов. Это был небольшой храм, несомненно, XII в.,
о чем можно было судить по строительному материалу, технике кладки и ясно выраженным
в нем традициям полоцкой архитектурной школы того времени.
Основной объем здания составлял узкий вытянутый четверик. Раскопки И. М. Хозеро-
ва открыли остатки разрушенной апсиды, по которым можно судить, что алтарь храма был
прямоугольный «с фланкирующими однообломными прямыми лопатками по углам» [Хо-
зеров И. М.г 1994, С 76]. Такой формы апсид нет ни в одной древнерусской церкви XI—XIII вв.
395
Раздел III Культура
Глава 13
Рис. 189. План-реконструкция Пятницкой церкви
бельчицкого Борисоглебского монастыря
Обследовавший в 1929 г. руины Пятницкой
церкви Н. Н. Воронин обнаружил на западной
стене постройки остатки продолжения к за
паду древней кладки, что позволило ему вы-
сказать предположение, что первоначально
храм был несколько длиннее и имел какое-то
продолжение типа притвора. Наличие в про-
шлом какого-то узкого членения на западной
стороне постройки прослежено исследова-
телем и по старым рисункам здания.
Однообломные пилястры имеются как сна-
ружи, так и внутри церковки. Небольшой Пят-
ницкий храм имел единственный вход, распо-
ложенный с западной стороны (рис. 189).
Кладка храма выполнена хорошо обож-
женной звонкой плинфой ярко-красного цве-
та размером 3,5x15-18x29-31 см, уложен-
ной в технике «с утопленным рядом». Высту-
павший снаружи ряд кирпича был окрашен
в ярко-красный цвет. Внутри церкви стены
штукатурились под фрески.
Тщательное изучение остатков стен пер-
воначального храма позволило И. М. Хозеро
ву прийти к выводу, что апсида алтаря была
довольно высокой и имела двускатное дере-
вянное покрытие. Это, в свою очередь, дало
основание заключить, что главный объем
церкви был покрыт бревенчатой конструкци-
ей. С этим согласился и Н. Н. Воронин, видев-
ший некоторую аналогию в деревянной, так
называемой «щипцовой», кровле небольшой
Остерской божницы, построенной в конце
XI — начале XII вв. [Воронин Н. Н., 1956. С. 9. На
приведенном автором рисунке 9 притвор по-
казан условно]. На коньке кровли могла рас-
полагаться глава, также деревянная.
Если предположить, что и небольшой
притвор на западной стороне церкви, как
и апсида, имел невысокую крышу, то можно
говорить о «ступенчатости объема здания», получившей распространение в полоцкой архи-
тектуре [Воронин Н. Н. 1956. С. 12]. Таким образом, объем храма слагался из трех элементов:
центрального высокого четверика, прямоугольной апсиды на восточной стороне и притво-
ра — на западной.
Вместе с тем Пятницкая церковь являла собой пример генетической связи полоцкой мону-
ментальной архитектуры с народным деревянным зодчеством, когда, по выражению Н. Н. Во-
ронина, «деревянные «образцы» были переведены на язык камня» [Воронин Н. Н., 1956. С. 12].
Высота центральной части здания составляла примерно 7 м и превышала его длину. По
центру боковых стен размещались по два окна, одно над другим. Возможно, одно окно второ-
го яруса имелось также и над входом.
396
Каменные храмы бельчицкого Борисоглебского монастыря
В качестве сравнительного материала, который мог бы помочь реконструировать перво-
начальный облик Пятницкой церкви и установить время ее сооружения, Н. Н. Воронин ука-
зывает на две маленькие церкви — Остерскую божницу и церковь Бориса и Глеба («Летская
божница»), построенную в 1117 г. Владимиром Мономахом [Воронин Н. Н., 1956. С 12]. Однако
точных аналогий Пятницкой церкви нет. Ни один из известных маленьких храмиков древне-
русского времени, в том числе и названные выше, не имел такого вытянутого плана, как Бель-
чицкая Пятница. Хотя они тоже были одноапсидными, но их апсиды имели полукруглую фор-
му, а боковые жертвенник и диаконник утоплены в толще восточной стены. У бельчицкой же
церкви апсида не только вытянутая, но и прямоугольная в плане.
Пятницкая церковь имела богатую фресковую роспись. Особенно хорошо она сохрани-
лась на северной стене и на косяках алтарной арки. Фрески размещались на стенах в два яру-
са. Верхние ярусы имели по две больших композиции. В нижних размещались одиночные фи-
гуры в рост.
На северной стене около прохода в жертвенник сохранялись фрагменты большой компо-
зиции «Распятие». В западной части этой стены прослеживалась тоже большая композиция
«Сретение» с фигурами Иосифа и Богоматери. Верхняя крупная композиция южной стены
представляла «Снятие с креста». На восточной стене по сторонам от прохода в алтарь были
изображены фигуры Бориса и Глеба в рост в княжеских одеждах. На косяках алтарной арки
имелись поясное изображение святителя Николая с книгой в руке и поясное изображение
неизвестного святого.
Пятницкая церковь необычна не только своими малыми размерами и общим обликом. Не-
обычна она и своим предназначением. Раскопками И. М. Хозерова внутри здания была отрыта
большая подземная камера, доходившая почти до самого алтаря [Хозеров И. М., 1994. С 77]. Это
указывает на назначение Пятницкой церкви как храма-усыпальницы. Н. Н. Воронин высказал
предположение, что Пятницкая церковь была усыпальницей полоцких князей [Воронин Н. Н.,
1956. С. 12]. К сожалению, мы ничего не знаем о погребенных в ней и вообще о судьбе погребе-
ний. Возможно, на месте исчезнувшей усыпальницы необходимо провести дополнительные
раскопки, и — почем знать, может быть, нас еще ожидают необыкновенные открытия!
Основные исследователи Пятницкой церкви — И. М. Хозеров и Н. Н. Воронин — согласны
с тем, что и композиционно, и по технике кладки, и по качеству кирпича она родственна бель-
чицкой Борисоглебской церкви и, вероятнее всего, как и та, а также Спасо-Преображенский
храм, является творением полоцкого мастера Иоанна [Хозеров И. М., 1994. С. 81; Воронин Н.Н.,
1956. С 73]. Более того, Пятницая церковь могла быть первым по времени сооружением этого
мастера в Полоцкой земле; здесь он оттачивал свое мастерство и, главное — идею нового
типа многоступенчатого, устремленного вверх здания, идею, которая получила наиболее яр-
кое воплощение в полоцком Спасо-Преображенском храме.
И. М. Хозеров высказал предположение, что основателем церкви мог быть полоцкий князь
Борис Всеславич. В качестве основания для такого предположения он считал возможным ис-
пользовать тот факт, что на фресках восточной стены храма изображены князья Борис и Глеб.
Н. Н. Воронин не отрицал такой возможности, однако не считал бесспорным приводимое
И. М. Хозеровым доказательство. Изображения этих князей имеются и на фресках других
церквей древнерусского времени, которые не были посвящены братьям-страстотерпцам [Во-
ронин Н. Н., 1956. С 13-14]. Как бы там ни было, представляется несомненным, что Пятницкая
церковь является одним из самых ранних памятников знаменитой полоцкой архитектурной
школы. Это условно и определяет дату ее сооружения — начало XII в. Впрочем, ряд обстоя-
тельств, о которых говорилось выше (некоторое сходство с Остерской божницей, прямая
связь с народным деревянным зодчеством), не исключают, на наш взгляд, и того, что осно-
вателем храма-усыпальницы мог быть и Всеслав Брячиславич, что позволило бы отнести ее
строительство к концу XI в.
Витебская
Благовещенская церковь
Уникальна по своей архитектуре и драматична по судьбе витебская Благовещенская цер-
ковь. До начала XX в. она — вместе с полоцкой Спасо-Преображенской церковью — счита-
лась одним из двух более или менее удовлетворительно сохранившихся храмов Беларуси, до-
шедших до нас от эпохи Древней Руси.
Во время Великой Отечественной войны храм сильно пострадал: сгорела крыша, обвали-
лись своды, но стены выдержали все невзгоды. Церковь была включена в Список охраняемых
памятников союзного значения, но неожиданно вычеркнута из него. Так республиканские вла-
сти отреагировали на одно из высказываний Н. С. Хрущева, которому во время посещения им
Прибалтики показалось, что на реставрацию исторических памятников расходуются, по его
мнению, слишком значительные средства. В течение нескольких часов один из древнейших
памятников Беларуси был превращен в руины. Только после того, как об этом акте современ-
ного вандализма московская газета «Известия» напечатала гневную статью художника Ильи
Глазунова [Глазунов И., 7962], на полуразрушенных основаниях стен собора была водружена
таблица с надписью «Памятник XII века. Охраняется законом». Мы лишились не только здания,
пропали великолепные фрески, которые так и не успели изучить.
До революции собор исследовался историком церкви А. М. Павликовым, который опубли-
ковал не совсем точный, как позже выяснилось, план постройки и высказал мнение, что этот
храм может быть отнесен к X в. [Павлинов А. М., 1895. С. 7-8]. Только в 1968 г., когда здания уже
не было, витебская Благовещенская церковь, наконец, привлекла внимание исследователей.
Археологическая экспедиция Ленинградского отделения Института археологии АН СССР под
руководством известного археолога и историка древнерусской архитектуры М. К. Каргера
проделала очень интересное архитектурно-археологическое исследование руин, сняла точ-
ный план и даже по ограниченным остаткам смогла получить чрезвычайно ценный материал
при расчистке завала церкви [Каргер М. К., 1978. С. 77]
Храм был воздвигнут на левом берегу Западной Двины, на территории витебского «Нижнего
замка», являвшегося «окольным городом» древнего Витебска. Он был одноапсидным, имел вы-
тянутую по оси запад — восток прямоугольную форму размером 11,2x18,2 м, с апсидой — 21м
и площадью — 153,96 мг (без апсиды). Шесть внутренних столбов делили внутреннее простран-
ство храма на три нефа. Средний широкий неф был расчленен столбами на равные квадраты.
Западная пара столбов соединялась простенками с северной и южной стенами, образуя
нартекс.
Центральный подкупольный квадрат оказался несколько смещенным к востоку. Апсида
собора полукруглая, широкая, соответствующая среднему нефу. Боковые нефы в два раза уже
среднего и заканчиваются жертвенником и диаконником, скрытыми в толще восточной стены
храма. Позже такая композиция восточной части храмов станет типичной для полоцких со-
боров XII в. (рис. 190).
Столбы имеют строго квадратное сечение со слегка выбранными углами и вверху перехо-
дят в своды, расположенные на разной высоте. Храм имел позакомарные покрытия.
Интересно, что пол церкви был устроен выше уровня поверхности земли на целый метр
[Каргер М. К., 1978.С75].
Хоры находились в западном членении и боковых нефах. Лестница для выхода на хоры
была устроена в толще западной стены.
Наружные и внутренние стены храма членились плоскими лопатками.
Раскопками М. К. Каргера были выявлены следы небольшого притвора-паперти, который
примыкал к северному порталу церкви. По-видимому, он был пристроен несколько позже.
Благовещенская церковь отличалась от всех других известных нам культовых построек
Древней Руси характером кладки стен (рис. 191).
В ней использована комбинация плинфы и камня. Однако в отличие, например, от клад-
ки полоцкого Софийского собора, как, впрочем, и других храмов X-XI вв., в качестве камня
399
Раздел III Культура
Глава 14
использовались правильные точеные блоки
(квадры) из местного желтого песчаника. При
этом слой камня чередовался с двумя-тремя
рядами плинфы, уложенных заподлицо с на-
ружной плоскостью каменных блоков, т. е.
без применения техники кладки «с утоплен-
ным рядом», характерной для древнерусских
культовых построек.
Церковь имела богатую фресковую ро-
спись. Однако, в отличие от фресок других
церквей она была положена на сухую штука-
турку.
В исторической и искусствоведческой ли-
тературе по-разному решается вопрос о вре-
мени возведения витебской Благовещенской
церкви. Исследователи единодушны в том.
что церковь была построена византийски-
ми зодчими. Самый решительный аргумент
в пользу такого заключения — это типичная
для Византии и совершенно неизвестная на
Руси техника кладки стен из чередующихся
рядов каменных блоков и плинфы. Согласны
ученые и с тем, что ее строила не та артель,
которая возводила Полоцкую Софию: раз-
личия в композиции, строительной технике
и даже манере росписи слишком очевидны.
Вопрос, на который отвечают по-разному:
когда греческая строительная артель, по-
строившая этот храм, прибыла на Русь и в Ви-
тебск? Этот вопрос напрямую увязывается
0 4м с определением даты строительства храма.
А. М. Павлинов, например, не исключал
возможности постройки Благовещенской
Рис. 190. План Витебской Благовещенской церкви церкви В XI И даже X В. [Павлинов А. М., 1895.
С. 5-6]. М. К. Каргер в своей последней ра-
боте, специально посвященной витебскому храму, обозначил только нижнюю дату его
сооружения: по его мнению, Благовещенская церковь не может быть древнее начала
XII в. [Каргер М. К., 1978. С. 76]. Н. Н. Воронин датировал церковь 20-ми гг. XII в. К 20-30 гг.
XII в. первоначально относил церковь Л. В. Алексеев [Алексеев Л. В., 1966, С. 200]. Позже
П. А. Раппопорт, а вслед за ним и Л. В. Алексеев, несколько омолодили ее. Первый относил
ее строительство к началу 40-х [Раппопорт П. А., 1980. С. 158; он же, 1986. С. 87], другой —
к концу 40-50 гг. XII в. [Алексеев Л. В., 2006. С. 87]. Откуда такой разнобой в датировках и чем
они аргументированы?
Напомним, что надежные письменные источники на этот счет хранят полное молчание.
В них не отмечено даже строительство крупнейшего храма Полоцкой земли — Софийского
собора. Что же касается витебской церкви, то не только о ней, но и о самом Витебске летопис-
ные известия более чем недостаточны. Впервые упомянутый под 1021 г„ город исчезает со
страниц летописи до 1165 г. Поэтому из письменных источников нам не известно, что проис-
ходило в городе на протяжении этих более чем полутораста лет.
400
Витебская Благовещенская церковь
Рис. 191. Часть древней стены Благовещенской церкви
Неизвестно, велось ли там в этот период храмовое строительство. Утверждать, что не ве-
лось, — значит следовать ложному предположению, что после 1066 г. храмовое строительство
в Полоцкой земле вообще прекратилось чуть л и не до середины XII в. по причине неблагопри-
ятной политической обстановки [Алексеев Л. В., 1966. С. 257-263]. Этот тезис никак не доказан
и представляет собой чисто умозрительное положение. Достаточно сказать, что летопись не
оставила даты построения ни одного храма на территории Западной Руси и даже не упомя-
нула об этом, хотя количество теперь уже известных нам памятников этого рода (в основном,
к сожалению, их жалких остатков) перевалило за два десятка.
Правда, в поздних, так называемых «литовских», или «литовско-белорусских летописях», мож-
но найти явно искаженные сведения о возведении в Полоцкой земле, в частности в Витебске,
некоторых известных церквей. Но время строительства и имена князей, с которыми оно было
связано, явно перепутаны. В соответствии с политической концепцией того периода составите-
ли летописей строительную деятельность русских князей приписали литовским князьям. Была
даже фальсифицирована генеалогия; в ней доказывалось русское происхождение литовских
князей от Владимира Святославича. Поэтому к материалам этих летописей следует относиться
крайне критично. Так называемая «Витебская летопись», составленная в XVIII в., связывает стро-
ительство Благовещенской церкви с именем княгини Ольги (X в.), а Стрыйковский приписывает
ее строительство литовскому князю Ольгерду (XIV в.). Обе даты, конечно, неверны.
В чем же суть расхождений в датировании храма разными исследователями и на чем они
основаны? Напомним, что дата строительства Благовещенской церкви в летописи не отмечена.
Хотя первое достоверное упоминание о Витебске относится к 1021 г., археологические
источники, которые мы рассмотрели раньше, датируют его возникновение гораздо более
ранним временем. Сам тот факт, что Благовещенская церковь была построена на значи-
тельном расстоянии от детинца, свидетельствует о том, что город к этому времени занимал
большую территорию и, следовательно, к моменту строительства Благовещенской церкви
имел длительную предшествующую историю, о чем, впрочем, говорят и археологические
материалы.
Предполагается также, что в Витебске был еще более древний собор Михаила Арханге-
ла, построенный на территории, как думают, детинца. На это, кажется, указывают находки ка-
менных плиток, которые могли быть связаны с этой церковью. Но датировка плиток точно не
определена.
Разумеется, эти положения имеют только косвенное отношение к датировке самой Благо-
вещенской церкви. Исследователи вынуждены в основном ориентироваться на датирован-
ные храмовые постройки, наиболее близкие как в решении плана и общей композиции, так
и в их технических и художественных особенностях (строительный материал, характер клад-
ки, техника украшения стен, художественные стили и т. д.).
Несмотря на то что о Благовещенской церкви писали известные авторитеты в области
древнерусской архитектуры, можно согласиться с Л. В. Алексеевым, что храм так и не удалось
исследовать достаточно удовлетворительно [АлексеевЛ. В., 1966. С. 200].
401
Раздел III Культура Глава 14
А. М. Павлинов, как видим, дает очень растянутую дату, что вполне объяснимо недостаточ-
ной разработанностью в его время хронологии древнерусских культовых зданий. В одном он,
однако, нисколько не сомневается — витебская Благовещенская церковь относится к эпохе
Древней Руси и была построена в типичной византийской традиции.
Широкий хронологический диапазон уже не устраивает исследователей. Поэтому изыски-
ваются возможности установления более точных дат.
Более обоснованной представляется датировка храма, предложенная Н. И. Бруновым
[Бруноу Н., 1928. С 1 ?]. Н. Н. Воронин склонен датировать храм 20-ми гг. XII в. М. К. Каргер по-
лагал, что она не может быть старше начала XII в.
Л. В. Алексеев и П. А. Раппопорт значительно омолаживают Благовещенскую церковь
и ищут опору в политической истории Полоцкой земли. Рассмотрим подробнее аргументы,
которые приводятся исследователями для обоснования предложенных ими дат.
П. А. Раппопорт и Л. В. Алексеев связывают ее строительство с возвращением полоцких
князей из византийской ссылки в 1140 г. П. А. Раппопорт предполагал, что князья привезли
с собой греческих строителей и строительство началось сразу же после их возвращения [Рап-
попорт П. А., 1980. С /58]. Л. В. Алексеев выражает сомнения в экономических возможностях
князей на тот момент и отодвигает приезд мастеров на некоторое время, предлагая датиро-
вать храм концом 40-х или началом 50-х гг. XII в. [АлексеевЛ. В., 2006. Кн. 2. С. 87]. Оба исследо-
вателя полагают, что политическая ситуация в Полоцкой земле после 1066 г. долгое время
оставалась неблагоприятной для храмового строительства. Этот тезис нам представляется
ошибочным. Полоцкая земля была нормальным христианским древнерусским княжеством,
ничем не уступавшим другим. Основатель полоцкой династии Изяслав Владимирович отли-
чался набожностью и любовью к чтению религиозной литературы. Думается, это перешло
и к его потомкам. В Полоцком княжестве рано была утверждена епископия, и трудно пред-
ставить, что князья, начиная с Изяслава, и особенно такие крупные фигуры, как Брячислав
и Всеслав, не думали о строительстве храмов. Даже в маленьком Минске вскоре после его
возникновения начинается строительство каменной церкви. Князь Борис Всеславич оста-
вил о себе память как строитель церквей в Полоцкой земле, что нашло отражение в поздних
летописях. Борис успешно воевал с ятвягами (1102 г.), основывал новые города (г. Борисов).
Он прокняжил в Полоцке почти 30 лет. Его время было спокойным, некоторые разногласия
между князьями после смерти Всеслава не дают оснований говорить о каком-то политиче-
ском кризисе, помешавшим, как думает Л. В. Алексеев, храмовому строительству. Этому тезису
противоречит и тот факт, что именно в это время было осуществлено строительство большого
комплекса соборов в Бельчицком монастыре. Во всяком случае, есть все основания связывать
Борисоглебский храм монастыря с деятельностью Бориса Всеславича, а по времени строи-
тельства ему предшествовал Большой собор этого же монастыря.
Полоцк не был заброшенным провинциальным городком. Занимая важное геополитиче-
ское место в системе древнерусских княжеств, он имел все условия и возможности для энер-
гичного развития во всех сферах. Полоцкие князья были тесно связаны с Киевом, являясь
ближайшими родственниками его князей. Сам Киев был не только политическим, но и рели-
гиозным центром Руси. Полоцкие князья имели в Киеве свой собственный двор («Двор Бря-
числава») и были в курсе всех политических и культурно-религиозных событий. В Киеве уже
с X в. ведется активное храмовое строительство, возводятся храмы в Чернигове, Новгороде
и других, даже небольших, городах. Почему же Полоцк должен быть исключен из этих куль-
турных процессов? И не представляется совсем невероятным то, что храмовое строительство
в западных землях Руси началось раньше, чем мы думаем, и что нас еще ожидают открытия
ранних памятников архитектуры в этом регионе.
Конечно, всегда есть соблазн соотнести и связать между собой явления культурного по-
рядка с некоторыми известными по летописи историческими событиями. К сожалению, та-
402
Витебская Благовещенская церковь
ких событий нам известно не так уж и много, и наличие таких связей трудно доказать. Тем
не менее, по этим соображениям нам представляется неудачной попытка Л. В. Алексеева
и П. А. Раппопорта связать строительство Благовещенской церкви с возвращением из визан-
тийской ссылки полоцких князей.
Исследователи указывают на некоторые присущие храму особенности, которые могут
быть объяснены влиянием местной (полоцкой) архитектурной школы, получившей свое во-
площение в соборах Бельчицкого монастыря и особенно в Спасо-Преображенской церкви.
И хотя в композиции Благовещенского храма действительно просматриваются некоторые
черты, получившие распространение в полоцкой архитектуре XII в. (удлиненный план, боко-
вые апсиды, скрытые в толще восточной стены), этого недостаточно для столь поздних дати-
ровок собора. Примененная в витебской церкви кладка стен не имеет аналогий в полоцкой
архитектуре. Более того, в Борисоглебской церкви Бельчицкого монастыря мы видим явную
имитацию кладки Благовещенской церкви, что указывает на то, что витебская церковь была
построена раньше бельчицкой.
Интересны наблюдения Л. В. Алексеева над сходством плановой композиции и размерами
витебской Благовещенской церкви и гродненской Нижней [АлексеевЛ. В., 1966. С. 202]. Но это-
го недостаточно, чтобы отнести их к одному времени. Можно согласиться с предположением
исследователя, что строители обоих храмов располагали каким-то общим, не дошедшим до
нас образцом [Алексеев Л. В., 2006. Кн. 2. С 86).
История Полоцкой земли, по нашему глубокому убеждению, вовсе не исключает возмож-
ности постройки собора в Витебске и до 1140 г., например, при витебском князе Васильке,
а, может быть и раньше. Витебск — один из древнейших городов и тоже, как и Полоцк, выгод-
но участвовал в торговле по Западной Двине.
Конечно, все это только общие рассуждения, а не доказательства. И высказанные мнения
не выходят за рамки чистых предположений, которые нельзя ни подтвердить, ни опровер-
гнуть. К сожалению, археологические работы, проводившиеся в районе храма, тоже не дали
материалов, которые бы помогли установить более точное время сооружения памятника. Но
мы можем быть абсолютно уверены, что Благовещенский собор — сооружение, безусловно,
древнерусского времени. Церковь построена в византийской традиции и из строительного
материала, применявшегося только в ту эпоху.
Вместе с тем она не имеет себе подобных среди известных нам многочисленных памят-
ников Древней Руси. Она уникальна, и это создает известные трудности в установлении даты
ее сооружения. Необходимо прежде всего объяснить происхождение ее специфических черт,
что выделяют ее среди других древнерусских храмов. Их можно свести к следующим; 1) цер-
ковь была сооружена с применением типичной для Византии, но совершенно не известной на
Руси техники кладки в виде перемежающегося слоя точеных каменных блоков с двумя слоями
плинфы; 2) удлиненный план при наличии только одной апсиды не был характерен для ран-
них древнерусских храмов; 3) нанесение фресковой росписи на сухую штукатурку.
Все это очень важно и следует обязательно учитывать при установлении времени возве-
дения здания. Если отсутствуют близкие аналогии, то при датировании нужно исходить пре-
жде всего из того, что витебскую Благовещенскую церковь строила греческая артель. Поэтому
важно знать, до какого времени греческие строители оставались на Руси. Известно, что уже
в XI в., начиная с церкви на Берестове, храмовое строительство на Руси велось русскими зод-
чими и, как полагает Н. Н. Воронин, в начале XII в. русская артель приезжает из Киева в Полоцк
строить Большой собор Бельчицкого монастыря. Поэтому можно предположить, что грече-
ские артели работали до появления русских артелей. И прежде, чем отправиться в Полоцк,
русская артель, конечно, должна была уже обладать некоторым опытом, для приобретения
которого требовалось время. Следовательно, и строительство Благовещенской церкви логич-
нее отнести ко времени, предшествовавшему началу строительных работ в Бельчице. Более
403
Раздел III Культура
Глава 14
того, думается, что работы в Витебске уже прекратились за несколько лет до прибытия в По-
лоцк русской артели, и греки покинули Витебск. В противном случае, надо полагать, именно
этой артели, профессионализм которой был очевиден, было бы предложено и строительство
в Бельчице. Уже только по этим соображениям строительство Благовещенской церкви можно
было бы отнести к рубежу XI—XII вв.
К этой дате близко подошел исследователь памятника М. К. Каргер, который, однако, не
смог до конца преодолеть принятую ранее традиционную схему эволюции древнерусской
монументальной архитектуры. Его окончательные выводы о времени сооружения Благове-
щенской церкви несколько противоречивы. Практически единственный его аргумент в поль-
зу того, что церковь не может быть датирована временем, более ранним, чем начало XII в.,
состоит в том, что кладка храма не характерна для древнерусских построек XI в., когда при-
менялись техника «с утопленным рядом» и затирка размельченной цемянкой. Однако ему не
удалось доказать, что примененная при сооружении Благовещенского храма техника кладки
имеет аналогии в древнерусских памятниках XII ст. и вообще неизвестна на Руси в XI в. Сам ис-
следователь отмечал, что аналогий такой кладке нет и в памятниках XII в., а известное исполь-
зование камня в кладке некоторых новгородских построек XII в. выполнено в совсем другой
манере [Каргер М. К., 1978. С. 75]. Следовательно, дата новгородских соборов, в кладке которых
использовался камень, не может быть механически перенесена на витебскую церковь.
Рис. 192. Благовещенская церковь в Витебске. Реставрация
404
Витебская Благовещенская церковь
Хотелось бы отметить очень важный момент, на который обратил внимание П. А. Раппо-
порт в самом Константинополе техника использования камня в XII в. отличалась от витебской
«менее тщательной оттеской камней». Значит, совсем не бесспорно относить витебскую цер-
ковь к XII в. по характеру кладки. У нее другая кладка.
Значительно важнее для датирования Благовещенской церкви, на наш взгляд, являются
находки, которые М. К. Каргер обнаружил при разборке строительного материала внутри
церкви. Там были найдены четыре целые плинфы и несколько обломков с «чрезвычайно ред-
ким рельефным клеймом на постелистой части. Клеймо изображает большой квадрат, к кото-
рому по углам примыкают четыре малых квадратика. Рельефные клейма на постелистой части
плинф — очень архаичная форма клеймения; в основном они распространены в древнейший
период истории древнерусской строительной техники» [КаргерМ. К., 1978. С 76].
Иными словами, вопрос о дате витебской Благовещенской церкви еще нельзя считать за-
крытым. Над исследователями попрежнему довлеет привычная хронологическая схема разви-
тия древнерусской архитектуры. Что бы там ни говорили, но Благовещенская церковь не вписы-
вается в эту схему, и М. К. Каргер так и не объяснил, почему в исследованном им строительном
материале Благовещенского храма имеются плинфы с клеймами XI в. И хотя допускаемая им
возможность строительства церкви в начале XII в. — это все же не середина столетия, о чем
пишут Л. В. Алексеев и П. А. Раппопорт, уточнение даты в сторону ее удревнения нам представ-
ляется неизбежным.
Мы вовсе не исключаем того, что со временем будут получены новые сравнительные ма-
териалы, которые позволят доказать еще большую древность собора и включить его в ряд
архитектурных шедевров XI в.
Очевидно, следует продолжить поиски датированных аналогий и за пределами Руси; пока
таковых отыскать не удалось. Исследователи высказывали мнения, что в памятнике просма-
триваются кавказские, балканские и даже сирийские следы [Некрасов А. И., 1936. С. 80; Алек-
сеев Л. В., 1966. С. 200]. Особого внимания в поисках истоков тех черт, которые необычны для
древнерусской архитектуры и которые нашли свое воплощение в Благовещенской церкви,
заслуживают сербские памятники, влияние которых отмечается исследователями (Н. Н. Воро-
нин) (рис. 192).
Благовещенская церковь снова украшает Витебск, напоминая о его древней истории и вы-
сокой культуре далеких предков. Храм был заново построен на руинах древней церкви. На-
сколько он соответствует оригиналу, покажут будущие исследования.
Остатки храмового строительства
в древнем Минске
В 1949 г. во время археологических раскопок на Минском замчище был открыт фундамент
храма — древнейшего каменного сооружения города [Тарасенко В. Р., 1957. С 220-228]. Ни-
каких письменных известий об этой церкви не существует. Как явствует из раскопок, храм
был заложен вскоре после основания города. Его строили в центре восточной части Минской
крепости, недалеко от реки Свислочь (теперь — между рекой и зданием Дома физкультуры
спортивного общества «Трудовые резервы»). После завершения археологических раскопок
в 1961 г. остатки храма были засыпаны, и в настоящее время находятся под землей на глубине
около 2 м от поверхности. Многочисленные проекты музеефикации фундамента так и не были
реализованы. Точно над храмом Минская епархия установила памятный знак, а по контуру
храма устроен газон (рис. 193).
Рис. 193. Остатки фундамента
Минского храма
Исторические планы города и археологические исследования позволили установить точ-
ные размеры и конфигурацию древнего Минска и место закладки в нем храма. Он сооружался
в наиболее узкой части городской крепости, недалеко от берега реки, в изгибе оборонитель-
ного вала. (Место храма на плане древнего Минска). Находившийся в 20 м от храма вал шел
параллельно его северной и южной стенам. С храмом соотносились планировка и застройка
этого района города. Вокруг был оставлен значительный свободный от застройки участок.
Раскопки показали, что Минский храм начал возводиться вскоре после основания города.
Культурный слой, который на Замчище в отдельных местах достигает 5-6 м, успел к моменту
строительства составить всего 13-20 см.
По замыслу зодчего, храм должен был представлять небольшое трехапсидное четырех-
столпное сооружение. Одной из характерных черт церкви является исключительная гео-
метрическая четкость ее плана (рис. 194). Пропорции храма просты и строги. По наружным
обмерам без апсид храм представлял собой правильный квадрат 12x12 м. Алтарная апсида
выступала за пределы квадрата на 4,2 м, составляя таким образом 1/4 часть общей длины хра-
ма. Максимальная ширина апсиды — 6,5 м. По бокам ее выступ сглаживали две боковые по-
лудуги боковых апсид жертвенника и диаконника. Изнутри храм имел по центральной оси
длину 12,8 м, ширину — 8,4 м. Расстояние от западной стены до концов дуги апсиды почти
такое же — 8,5 м. Ширина центрального нефа — 3,5 м, северного и южного — 1,2 м. Расстояние
от столбов до западной стены и концов дуги апсиды одинаковое — 1,4 м.
Внутри храма северная и южная стены членились узкими (0,7 м) плоскими лопатками —
по две с каждой стороны. Их небольшие размеры по сравнению с толщиной стен и столбов
свидетельствуют о том, что они, подчеркивая торжественную суровость интерьера, служили
чисто декоративным целям. Внутренние плоскости стен и лопатки облицовывались известня-
ковыми плитками (блоками).
407
Раздели! Культура
Глава 15
Рис. 194. Схематический план
фундамента Минской церкви
I - **.
\ & <е &
Рис. 195. Профиль стены фундамента Минского храма
Сохранившиеся остатки храма демонстрируют оригинальную строительную технику, чет-
ко продуманную организацию строительных работ. Строительным материалом был бутовый
камень. Связующий раствор готовился из извести. Интересно отметить, что, в отличие от боль-
шинства древнерусских монументальных построек, он не содержал примеси толченого кир-
пича (цемянки).
Фундамент храма был впущен в материковый песок на глубину около 1,4 м. Ширина его под
южной и северной стенами составила 2,1 м. Он очень аккуратно выложен из камня ровными
горизонтальными рядами. Кое-где на стенках фундамента как с внутренней, так и с внешней
сторон сохранились отпечатки дощатой опалубки. Материалом для возводимых стен также
был бутовый камень. Однако для стен он подбирался по размеру еще более тщательно, чем
для фундамента. Плоская сторона камней (по-видимому, предварительно отесанных), как пра-
вило, была обращена к плоскостям стен. Стены апсид имели ширину фундаментов, остальные
стены были более узкими (рис. 195).
После возведения фундамента изнутри был выложен цоколь из одного ряда камней. Край-
ний со стороны интерьера ряд был уложен из специально подобранных крупных камней
с подтесанной поверхностью, составивших нижнюю часть плоскости стены. Этот ряд был на
0,3 м уже фундамента, и в результате изнутри образовался небольшой фундаментный выступ.
С внешней стороны здания фундамент не выступал, и стена укладывалась заподлицо с ним.
Последующие ряды камней внутренней плоскости стены выкладывались с отступом на 0,25 м
от края цоколя, оставляя место для облицовочных плит. Каждый уложенный ряд камней за-
ливался ровным слоем известкового раствора, который не только заполнял пространство
между камнями, но и образовывал плоскую поверхность каждого ряда.
Выведя стену на высоту около 1 м, строители приступили к ее облицовке плитами изнутри.
Плиты тесались из известняка и имели кирпичеобразную форму. Ширина их была около 20 см,
толщина — около 10 см. Стандарт длины не выдерживался: плиты имели длину от 15 до 45 см
и более (рис. 196).
408
Остатки храмового строительства в древнем Минске
Рис. 196. Остатки внутренней облицовки Минского храма в юго-западном углу
Почти одновременно с облицовыванием на внутренних стенах начали сооружать плоские
лопатки. Сохранилась нижняя часть полностью выложенной крайней западной лопатки на
южной стене против внутреннего юго-западного столба. Лопатки выступали над плоскостью
стены на 20 см. Ширина их — всего 70 см. В том месте, где должна была пройти лопатка, между
плитами облицовки для лучшего скрепления облицовочных плит лопатки со стеной оставлял-
ся вертикальный паз. Внизу лопатка покоилась на фундаментном выступе. Судя по всему, вну-
тренние столбы намеревались возводить несколько позже. Сохранились только фундаменты
столбов.
Наружные стены не имели ни штукатурки, ни лопаток. Единственным украшением пло-
ских фасадов были ровные ряды каменной кладки. Органическое единство технических
и декоративно-художественных особенностей было характерной чертой средневековой ар-
хитектуры.
План, размеры, своеобразие техники каменной кладки определяли общую конструкцию кре-
стовокупольного перекрытия, которое должно было покоиться на четырех опорных столбах.
Бутовая кладка и отсутствие массивных пилястр в качестве несущих конструкций пере-
крытия побудили зодчего увеличить толщину стен и отказаться от привычных для того време-
ни крестовидных в сечении столбов. Столбы храма массивные, в сечении квадратные. Чтобы
увеличить объем интерьера, в столбах был выбран один угол.
Для распространившихся на Руси небольших четырехстолпных храмов была характерна
одна апсида. Жертвенник и диаконник часто устраивали в толще восточной стены, для чего
она делалась толще других. В Минском храме толщина стен всех трех апсид одинаковая, но
более узкая, нежели у остальных стен из-за того, что не имела облицовки.
Л. В. Алексеев ошибался, когда в обеих своих книгах упрекал зодчего или строителей Мин-
ского храма в допущенных ими, мягко говоря, просчетах. «Как мы писали, — читаем у него, —
организация внутреннего пространства обличала не очень опытного мастера (или мастера,
строящего в этой манере впервые): центральный подкупольный квадрат был сдвинут к югу,
южный неф, как это видно по обмерам, был уже северного». И далее: «внутренние пилястры
неточно соответствовали столбам, что привело бы к искривлению сводов» [АлексеевЛ. В., 2006.
Кн. 2. С. 79-81].
Такая оценка мастера, по меньшей мере, недоразумение. Трудно себе представить, чтобы
строители храма, идеально разбившие квадрат основного объема здания с прямыми углами
409
Раздел!!! Культура
Глава 15
и без всяких перекосов сложившие сложную
фигуру центральной полуциркульной апси-
ды с примыкающими к ней полудугами боко-
вых апсид, сложившие безупречно плоскими
наружные поверхности стен из подтесанных
камней, не могли рассчитать ширину стен и
сделали северную стену значительно более
узкой, чем остальные! Просто, как показали
раскопки, храм не был достроен, о чем мы
поговорим ниже. Строители не успели об-
лицевать известняковыми блоками внутрен-
нюю поверхность северной стены. Только по
этой причине она была уже южной стены, об-
лицованной блоками. Достаточно увеличить
толщину северной стены на толщину облицо-
вочных блоков, чтобы получить идеально по-
строенный и очень гармоничный план церк-
ви (рис. 197).
Необычная и высокопрофессионально вы-
полненная кладка позволяет высказать пред-
положение, что в Минск были приглашены
не только зодчий, но и целая строительная
Рис. 197. План-реконструкция Минского храма артель С камнетесами, имевшими ОПЫТ обра-
ботки камня и строительства из него.
Однако Минскому храму не суждено было украсить город. Из полученных в процессе мно-
голетних археологических раскопок материалов следует, что начатое строительство не было
завершено. Рассмотрим подробнее аргументы в пользу такого заключения.
Строительство храма, естественно, представляло большое и одно из главных предприятий
того времени, и в раскопках очень хорошо был представлен горизонт, связанный с этими ра-
ботами: запасы камней, известняковых плиток, застывший раствор извести. Найдены место
для гашения извести и приготовления раствора, выбросы материкового грунта из котлована
или траншей под фундамент. Основной строительный материал — камни, которые распро-
странялись на очень большой площади [Загорульский Э. М„ 1982. С. 97. Рис. 35]. В отличие от
хорошо представленных остатков, связанных со строительными работами, не удалось обна-
ружить никаких следов, которые бы свидетельствовали о разрушении построенной церкви.
Обычно следы от разрушения подобных объектов бывают представлены в раскопках еще
более выразительно, чем остатки, связанные со строительством. Среди множества камней,
разбросанных вокруг фундамента, не найдено ни одного, на котором бы сохранились следы
связующего раствора, что позволило бы отнести его к разрушенной кладке.
Как мы отмечали, только на южной стене и в юго-западном углу внутри храма имелась об-
лицовка из блоков тесаного известняка. Однако к облицовке северной стены строители так
и не приступили. На ней не было обнаружено никаких признаков облицовки. Похоже, что еще
не начали выводить и столбы: они были только намечены в грунте, а на одном из них покоился
деревянный гроб с древним захоронением.
Наконец, верхний ряд камней на сохранившихся стенах покрыт толстым и ровным слоем
известкового раствора, в котором отсутствуют отпечатки камней последующего ряда, неиз-
бежные, в случае, если бы таковой был уложен.
Итак, Минский храм по каким-то причинам не был достроен. Поэтому можно говорить толь-
ко о заложенной в нем идее архитектора, а также о некоторых его технических особенностях.
410
Остатки храмового строительства в древнем Минске
Но даже и в недостроенном виде он ставит перед исследователями истории древнерусского
зодчества ряд вопросов, связанных с выяснением основных тенденций в развитии монумен-
тальной архитектуры и их датирования, культурных влияниях, о роли и участии в создании
древнерусских памятников приглашенных мастеров и строительных артелей, о датировании
конкретных памятников с использованием сравнительно-типологического метода.
В этом плане большой научный интерес представляют вопросы датирования Минского
храма и истоков его своеобразных художественных и технологических особенностей. Неко-
торые исследователи относили Минский храм к XII в. по двум соображениям: 1) он неболь-
шого размера; 2) имел четыре столба. «Нельзя забывать, — напоминает Л. В. Алексеев, — что
четырехстолпные храмы в XI в. не были распространены» [АлексеевЛ. В., 2006. Кн. 2. С 79], Нам
представляется, что размеры храмов и количество в них столбов далеко не всегда могут слу-
жить основным критерием для установления дат, поскольку значительный разброс в разме-
рах древнерусских церквей имел место уже во второй половине XI в. Надо думать, что разме-
ры церквей определялись их предназначением, а не только экономическими возможностями
заказчиков. Были большие кафедральные соборы столичных городов, но были и дворцовые,
семейные храмы, обслуживавшие княжескую семью и ее приближенных. Размеры церквей
могли зависеть и от размеров самого города и численности его населения. Не в каждом горо-
де была потребность в величественных и очень дорогих многокупольных соборах. В древнем
Минске с его небольшой территорией и незначительной численностью населения не было
никакого смысла возводить крупное и сложное здание. Поэтому вполне вероятно, что заказ-
чик определял зодчему и наиболее подходящие и удобные для него параметры здания, В са-
мом деле, там, где было выбрано место для Минского храма, в узком изгибе вала, большую
церковь и не поставишь.
Но в то время, т. е. во второй половине XI — начале XII вв., наряду с величественными
столичными соборами, существовали и небольшие церкви. Назовем некоторые из них. К их
числу принадлежала, например, небольшая Спасская церковь в Переяславле с квадратны-
ми в сечении, как и в Минске, столбами [Раппопорт П. А., 1962, С 67-68]. Остерская божница
в Старогородке, подобно Минской церкви, имела столбы с выбранными углами [Раппо-
порт П. А.г 1962. С. 67-68]. В один ряд с Минским храмом по некоторым признакам могут быть
поставлены церкви Зарубского монастыря [КаргерМ. К., 1950. С 33], остатки неизвестного хра-
ма, открытого в Киеве на территории Художественного института [Каргер М. К., 1961.Т. II. С. 39/].
Последний наиболее близок к Минскому. Сооруженный, по-видимому, во второй половине
XI в. в Новогрудке храм Бориса и Глеба (о нем см. ниже) тоже до пристройки к нему галерей
имел небольшие размеры, почти такую же (если без апсид), как и Минский храм, квадратную
форму и четыре столба.
Впрочем, по своим размерам Минский храм почти не выделяется среди других близ-
ких по возрасту церквей Западной Руси. Так, по подсчетам Л. В. Алексеева, его площадь
без апсид составляла 144 кв. м, витебской Благовещенской церкви — 153,96 кв. м, Спасо-
Евфросиниевской —142 кв. м, а Пятницкий и Борисоглебский храмы Бельчицкого монастыря
были и того меньше [Алексеев Л. В., 2006. Кн, 2. С. 80; он же, 1966. С. / 97]. Однако по толщине стен
Минский храм превосходит всех их. Но это можно объяснить иной техникой, в которой соору-
жались его стены и, возможно, задуманным решением его верхней части.
Все это говорит о том, что Минский храм не представлял собой исключения — в других
регионах Руси уже в XI в. наметилось значительное разнообразие архитектурных компози-
ций и строительных приемов. Шел процесс формирования нового архитектурного образа
храма.
К сожалению, нам не известно точное число храмовых построек древнерусского периода.
Несомненным представляется лишь то (и об этом свидетельствуют археологические откры-
тия), что очень значительная их часть не дожила до наших дней; остатки многих из них еще не
411
Раздел III Культура
Глава 15
выявлены и ожидают своего открывателя. Достаточно сказать, что только на территории быв-
шей Полоцкой земли за последние пятьдесят лет были открыты четыре неизвестных ранее
каменных здания домонгольской Руси, а некоторые из известных могут быть передатированы
в сторону их удревнения.
Л. В. Алексеев, ранее склонный датировать Минский храм XII в., в своей последней моно-
графии счел возможным несколько удревнить его, отнеся строительство к концу XI — началу
XII вв. [АлексеевЛ. В., 2006. Кн.2, С 79]. Как и В. Р. Тарасенко, он связывает строительство храма
с именем первого известного из летописи минского князя Глеба Всеславича [АлексеевЛ. В.,
2006. Кн. 2. С 78], поскольку его княжение относится к тому времени, когда на Руси появляются
небольшие по размерам храмы, подобные Минскому. Правда, если быть точным, то достовер-
но известное время пребывания Глеба на Минском столе— 1104-1119 гг., и это противоречит
выводу исследователя о возможности строительства храма Глебом Всеславичем в конце XI в.
Следует, однако, иметь в виду, что при попытках датировать Минский храм сравнительно-
типологический метод не очень эффективен, потому что храм не имеет точных аналогий. Он
уникален. Ведь все перечисленные малые храмы были возведены совсем в другой технике
кладки — либо кирпичной, либо смешанной. И если отвлечься от размеров, то нетрудно за-
метить, что по общему облику Минский храм достаточно архаичен: у него три выступающих
апсиды (что характерно для ранних культовых построек), а квадратный в плане интерьер на-
поминает в миниатюре основную часть той же Полоцкой Софии. Уникальность Минского хра-
ма требует комплексного подхода в определении времени его строительства. И здесь важное
значение должно принадлежать археологическим методам датировки, прежде всего — опре-
делению места храма в культурном слое, имеющем надежную дату.
Ни Тарасенко, ни Алексеев почти не привлекли стратиграфический материал для обосно-
вания датировки храма, ограничившись замечанием о наличии под горизонтом строитель-
ства небольшого культурного слоя XI в. Вообще проделанный В. Р. Тарасенко стратиграфиче-
ский анализ и основанная на нем хронология культурных напластований Замчища, в основу
которой была положена статистика стеклянных браслетов, оставляет желать лучшего.
Последующие крупные раскопки предоставили убедительный материал для стратигра-
фического членения культурного слоя и новые возможности для хронологии. В них легко
обнаруживается стратиграфическое место храма и определяется его хронология [Загоруль-
скийд. М., 1982. Стратиграфия и хронология. С. 81-150]. Из разреза культурных напластований
над фундаментом храма и примыкающего к нему с юга участка, которые включаются в общую
стратиграфическую систему, хорошо видно, что храм представляет собой одно из самых ран-
них сооружений древнего Минска и относится ко второму снизу из выделенных 20 стратигра-
фических горизонтов, который датируется 70-ми гг. XI в.
Как уже говорилось, до начала строительства храма в Минске успел отложиться совсем не-
большой культурный слой — всего 13-20 см при общей толщине напластований в этом месте
Замчища в 5-6 м. Одно это говорит о том, что Минский храм — одна из древнейших построек
Минска и его начали возводить вскоре после возникновения города.Толькослой конца XI-XIII вв.,
перекрывший горизонт с остатками строительства храма, составил от 2 до 3,5 м. Под одной из
деревянных построек, сооруженной недалеко от храма в начале 70-х гг. XI в. (такую дату пока-
зали дендрохронологические подсчеты), была обнаружена использованная в качестве опоры
известняковая плитка, которой облицовывали храм. Значит, храм не мог быть моложе этой по-
стройки. Скопление камней, предназначавшихся для строительства церкви, было обнаружено
также под новой насыпью оборонительного вала, которая была насыпана в середине 80-х гт.
XI в. с целью его расширения и увеличения высоты. Это свидетельствует о том, что строитель-
ство храма имело место до того, как начали расширять оборонительный вал.
Таким образом, на основании стратиграфических данных начало строительства Минского
храма следует датировать 70-ми гг. XI в. и никак не позже середины 80-х гг.
412
Остатки храмового строительства в древнем Минске
На древность храма указывают также находки, синхронные строительству храма и датиру-
ющиеся XI в. [Загорульский Э. М., 1982. Рис. 25; 69ж. Табл. VIII — 1-6; XII — 1,2; XIII — 1; XVII — 3-5;
XXVI— 1-4;ХХХ— 1,2;ХХХ1 — 8,9].
Ко времени строительства Минской церкви древнерусская архитектура накопила уже
достаточный опыт храмового строительства из кирпича. В Минске же, вопреки всей логике,
предпочли бутовый камень, создав себе тем самым немалые проблемы со строительным ма-
териалом. Повсеместно в домонгольский период строители подмешивали в известковый рас-
твор толченый кирпич, и уже по одному этому признаку можно узнавать постройки того вре-
мени. Связующий раствор Минского храма, как уже отмечалось, не содержит таких примесей.
Необычным было использование известняковых блоков для внутренней облицовки церкви.
Несомненно, мы имеем дело с чертами, не свойственными древнерусской строительной тра-
диции и, прежде всего, киевской школе.
Но истории хорошо также известно, что древнерусская архитектура использовала не толь-
ко собственные древние традиции, строительный и художественный опыт. Зодчие нередко
обращались к архитектуре соседей. Даже в XII в., в период расцвета самобытной русской архи-
тектуры, возникновения разнообразных стилей и оригинальных школ, известны случаи пере-
носа на русскую почву иных архитектурных форм. Под заметным влиянием архитектуры Поль-
ши и Венгрии развивалась галицкая архитектура. Приглашались западноевропейские мастера
и для сооружения великолепных белокаменных храмов Владимиро-Суздальской Руси.
Подобным образом и Минский храм находит некоторые аналогии в романской архитек-
туре западнославянских земель. Примененная в Минске строительная техника с использова-
нием бутового камня, столь необычная для древнерусского храмового строительства, была
типичной в польской архитектуре уже с конца X в. С этого же времени там известны квадрат-
ные в сечении столбы. Такие каменные столбы имел, например, Познанекий собор, восстанов-
ленный после 1050 г. [Захватоеич Я., 1967. С 14, 17\. Возникает естественный вопрос, почему
строители Минского храма решились использовать для кладки бутовый камень, а не привыч-
ный кирпич? Для этой географической зоны, лишенной горных разработок, значительно про-
ще строить из кирпича, нежели из камня. И если мы имеем дело с элементами заимствования,
с фактом влияния романской архитектуры, то почему это проявилось именно в Минске, исто-
рические пути которого, казалось бы, никогда не пересекались с западнославянским миром?
Нам представляется, что причина, вероятно, была в заказчиках. Обращение заказчиков
именно к романской архитектуре как образцу позволяет высказать предположение, что стро-
ительство Минского храма было предпринято тогда, когда город не принадлежал полоцким
князьям, иначе были бы приглашены киевские мастера с характерной для них художествен-
ной концепцией и привычной строительной технологией. С кем же может быть связано строи-
тельство Минского храма?
Письменные источники не содержат прямого ответа на этот вопрос, в них отсутствует даже
само упоминание о Минском храме. Но, основываясь на некоторых наблюдениях над полити-
ческой и религиозной историей Руси, ее княжеств и городов, сравнивая Минский храм с дру-
гими культовыми постройками Руси (и не только Руси), можно предложить гипотезу, которая
в какой-то мере отвечает на поставленный вопрос.
Самым простым решением было бы связать строительство храма с именем первого из-
вестного по летописи минского князя Глеба Всеславича, достоверное время пребывания ко-
торого на Минском княжеском столе отмечено летописью периодом между 1104 и 1119 гг.
Однако в источнике не назван год начала его правления. Под 1104 г. на страницах летописи
впервые появляется его имя, но князем он мог стать и раньше. Л. В. Алексеев предполагает,
что это произошло в 1101 г. — после смерти его отца, полоцкого князя Всеслава Брячиславича
[Алексеев Л. В., 1966. С. 253. Впрочем, в своем последнем исследовании он допускает, что Глеб
мог получить Минск еще раньше. См.: Алексеев Л. В., 2006. Кн. 2. С. 1 /]. Однако это не зафиксиро-
413
Раздел III Культура Глава 15
вано ни в одном источнике. Обычно князья еще при своей жизни раздавали города и волости
сыновьям, где те приобретали опыт управления княжеством. Причем дети могли находиться
в достаточно юном возрасте. Так, сын Владимира Мономаха Мстислав уже в 12 лет стал нов-
городским князем. Ярослав Всеволодович был посажен в Туров князем в 1146 г. в возрасте
6 лет. Владимир Глебович в 1169 г. стал переяславским князем, будучи 10 лет отроду и т. д.
Когда же Глеб мог стать минским князем? Думается, что ни 1104, ни 1101 гг. не могут быть на-
чальной датой его княжения в Минске. Это произошло значительно раньше и еще при жизни
Всеслава. Мы не знаем, когда родился Глеб, но известно, что во время войны между Всеславом
и тремя южнорусскими князьями в 1067-1068 гг. при Всеславе находились два его сына, по-
видимому, старшие, плененные вместе с отцом под Оршей в июле 1068 г. Наиболее вероятно,
что это были Борис и Глеб.
Так что теоретически мы можем допустить, что по крайней мере с 1067 г. (с момента перво-
гоупоминании о городе в летописи) идо 1119 г., когда он был выведен из Минска Владимиром
Мономахом и сослан в Киев, Глеб был минским князем. В таком случае строительство храма
действительно приходится на время его правления. Но это только теоретически. В действи-
тельности дело обстояло иначе. После освобождения Всеслава из темницы в 1068 г. в резуль-
тате восстания киевских низов и провозглашения его киевским князем Глеб мог на некоторое
время вернуться в Минск. Но не надолго. Свергнутый с киевского трона Изяслав Ярославич,
укрывшийся в Польше вместе с сыновьями, с помощью польских войск вернулся в Киев и тут
же обрушился на Всеслава Полоцкого, нанеся ему поражения в 1069 и 1071 гг.. В результате
Всеслав утратил контроль над значительной частью княжества и одно время даже был вы-
нужден скрываться в земле финно-угорской води. В полоцкие города киевский князь посадил
своих сыновей или, может быть, наместников. Так, в Полоцке князем стал его сын Мстислав,
а после его смерти — Святополк. Минск, вероятно, был передан третьему сыну Изяслава Яро-
полку. Именно Ярополк разбил пытавшегося вернуть свои земли Всеслава в 1071 г. под Голо-
тичском. В Минске он мог пробыть до марта 1073 г., когда Всеслав примирился с Изяславом
и вернул себе Полоцк. Мир был скреплен женитьбой Глеба на дочери Ярополка Анастасии.
После этого, наверное, Глеб смог вернуться в Минск. Союз Всеслава с Изяславом был расце-
нен братьями последнего — Святославом и Всеволодом — как направленный против них за-
говор. Изяслав вместе с сыновьями Ярополком и Святополком вынужден был бежать из Киева
в Польшу. Вернулись они только в 1077 г. Изяслав снова получил Киев, а Ярополку был дан
Вышгород. На следующий год после гибели в бою Изяслава Ярополк получил Владимир Во-
лынский с Туровом в придачу.
Мы не знаем, что в это время было с Глебом, ближайшим родственником Ярополка, владел
ли он Минском или нет. Ситуация была непростая и неясная.
Мы не можем исключить и того, что Минск оставался в подчинении туровского князя. Во
всяком случае, в середине 80-х гг., воюя с Ярополком, Владимир Мономах разорил заодно
и Минскую землю, не оставив в ней, по его собственным словам, «ни челядина, ни скотины».
Мы не случайно уделили столько внимания политическим событиям. В конце концов в дан-
ном случае нас интересует не столько, кто владел Минском во время, когда там начали строить
храм, сколько вопрос, как объяснить проявление в архитектуре храма, пусть недостроенного,
столь заметного влияния романской архитектуры. Думается, что если Глеб и сидел уже тогда
в Минске, он был еще слишком молод и не мог определять стиля и образа планировавшегося
храма. И уж совсем не понятно в таком случае, почему предпочтение отдали зодчему, отсту-
пившему от утвердившейся в то время на Руси техники кладки.
Если допустить, что строительство храма началось между 1067 и 1073 гг. (что поддержи-
вается стратиграфическими данными), то оно может быть соотнесено с тем коротким истори-
ческим периодом, когда в Минске княжил Ярополк Изяславич, в чьей биографии есть факты,
заслуживающие особого внимания. Дело в том, что матерью Ярополка Изяславича была дочь
414
Остатки храмового строительства в древнем Минске
польского короля Мечеслава II, и его родство с польским двором может объяснить истоки ро-
манских элементов в Минской церкви. Для ее строительства могли быть приглашены мастера
из Польши, которые внесли свою лепту в образ Минского храма. По наблюдениям искусство-
ведов, в культуре XI в. нередко имели место отклонения от «византийского канона». Причем,
наиболее заметно эта тенденция с характерным «западническим отпечатком» проявляет себя
именно в эпоху Изяслава, отца Ярополка.
Летопись характеризует Ярополка как князя набожного, кроткого и братолюбивого, исправ-
но платившего десятину от всего своего достояния в пользу киевской церкви Пресвятой Бого-
родицы [ПВЛ., 1950. Т. I. С. 337]. Он рано погиб и не успел стать киевским князем. Тем не менее,
в Киеве он начал строить церковь во имя апостола Петра. Этот факт заслуживает внимания:
известно, что русские князья имели два имени, одно — славянское, другое — христианское.
На Руси это было обычным возводить храмы в честь того святого, чье имя они носили. Поэтому
можно предположить, что в крещении Ярополк получил имя Петр. Это обстоятельство позво-
ляет нам предположить, что если строительство Минского храма инициировано этим князем,
то этот храм мог быть посвящен апостолу Петру как тезоименному покровителю Ярополка Изя-
славича [Л. В. Алексеев называет Минский храм именем Пресвятой Богородицы. См.: Алексеев Л.
В., 2006. Кн. 2. С. 79. Нам неизвестно, какими материалами на этот счет он располагал. По ак-
товым документам, в Минском замке была церковь Рождества Богородицы. Но она находилась,
судя по планам XVIII в., не на месте древнего фундамента, а в центре Минского замка].
Во время раскопок Минского замчища недалеко от фундамента храма, правда, в более позд-
них слоях, близких к 30-м гг. XII в., была найдена каменная резная нательная иконка с ушком
для подвешивания. На одной стороне иконки глубоким рельефом изображена Богоматерь,
а на другой — апостол Петр. По обе стороны от его головы имеется надпись «Петръ». У нас
есть основания допустить, что рожденный от польской княжны Ярополк не был свободным от
влияния Римской Церкви. Известно, что в 1075 г., когда Изяслав вместе со своими сыновьями
Ярополком и Святополком находились в изгнании, они были приняты папой Григорием VII. За
помощь папы они обещали ему после возвращения на родину передать «в лен святому Петру»
(Римской Церкви. — Э. 3.) наследственные русские земли.
Начавшиеся в середине 70-х гг. распри между Ярославичами, бегство Ярополка в Польшу,
а затем переход его на княжение в Южную Русь и неспокойные 80-е гг., возможно, стали при-
чиной прекращения строительства Минского храма, особенно если учитывать, что работала
над ним приглашенная строительная артель. Лишившись заказчика, она покинула Минск.
Как бы там ни было, храм не был достроен, а возведенная часть превращена в место захо-
ронений (рис. 198). И здесь возникает вопрос, прямого ответа на который нет.
Допустимо ли, чтобы в очень важной части города рядом с городскими дворами было
устроено кладбище? Или, может быть, акту захоронения внутри освященного места прида-
ние. 198. Погребения внутри
фундамента Минского храма
415
Раздел III Культура Глава 15
валось какое-то особое значение? Обращает на себя внимание, что ни одно из погребений
не перекрывало другого. Создается впечатление, что основная часть захоронений была про-
изведена в течение относительно короткого времени. Такое возможно было при внезапной
вспышке в городе эпидемии или — что еще вероятней — когда по какой-то причине не было
возможности похоронить на обычном городском кладбище, а такое могло быть, например,
в условиях осады города. Однако такой вариант объяснения мог бы быть приемлем в том слу-
чае, если бы удалось установить, что погребения принадлежали защитникам города, воинам,
например. Но среди захороненных не было выделено воинских погребений. Часть захороне-
ний, возможно, принадлежала служителям культа, о чем свидетельствуют хорошо сохранив-
шиеся на груди некоторых кожаные плетеные параманды с кожаными крестами. Вместе с тем
здесь имелись захоронения женщин и детей. Около одного гроба был найден золотой браслет
XII в., сплетенный из нескольких дротов.
Следует отвергнуть мысль, что столь мощный каменный фундамент и каменные столбы могли
предназначаться для деревянной церкви — «запас прочности» всей конструкции был для этого
непропорционально велик. Но может быть, оставив строительство и выведя только фундамент,
было решено позже поставить на нем деревянную церковь? Есть два обстоятельства, которые,
казалось бы, указывают на это. Так, при раскопках внутри и рядом с фундаментом было найдено
свыше 20 древних погребений в деревянных гробах. Могли ли остатки недостроенного храма
быть использованы как место захоронений? Л. В. Алексеев считает, что такое возможно: захо-
ронения могли производиться и во время строительства храма [Алексеев Л. В., 2006. Кн. 2. С 79],
о чем свидетельствует отмеченный летописью случай погребения киевского князя Мстислава
в недостроенной тогда еще киевской Спасской церкви. Однако в Минске дело обстояло ина-
че. Здесь хоронили, когда строительство прекратили, не начав возведения внутренних столбов,
о чем можно судить, как мы уже отмечали, по тому факту, что некоторые гробы были поставлены
на месте столбов недостроенного храма [Тарасенко В. Р.г 1957. С 205. Рис. 7].
Второй момент, который мог бы свидетельствовать о функционировании храма — это на-
ходка в пределах фундамента массивного обломка медного или бронзового предмета, на-
поминающего собой фрагмент нижнего края большого колокола. Но как сам предмет, так
и обстоятельства, при которых он здесь оказался, неясны. Так что этого факта не достаточно,
чтобы говорить о действующей церкви.
В 50-х гг. прошлого столетия Н. Н. Воронин и Л. В. Алексеев пытались реконструировать
деревянную церковь по остаткам дерева, располагавшегося над фундаментом; оно было за-
фиксировано в раскопках В. Р. Тарасенко, что тот и указал в сводном, стратиграфически не
расчлененном чертеже, на котором были представлены разные строительные горизонты [Та-
расенко В. Р., 1957. С 209. Рис. 9]. Однако, как выявили последующие раскопки, для реконструк-
ции было использовано дерево из разных горизонтов, что было показано нами в выступлении
на заседании секции в Институте археологии АН СССР, посвященном итогам полевых иссле-
дований в 1958 г. Никаких других материалов, которые бы свидетельствовали о существова-
нии деревянной церкви на данном фундаменте, не имеется. При очень хорошей сохранности
древесины в минском культурном слое следов такой церкви обнаружить не удалось. Только
значительно позже, в XIII в., недалеко от места фундамента, который к тому времени уже был
засыпан землей и над ним прошла уличная мостовая, была поставлена крупная деревянная
постройка, в 3-4 раза превышающая по площади обычные для города жилые и хозяйствен-
ные сооружения. Но точное назначение ее установить не удалось. Можно только определен-
но сказать, что она не относилась к разряду хозяйственных.
Почему же строительство храма не было возобновлено? Ведь со временем город не толь-
ко не утратил своего значения, но год от года набирал силу, превратившись в XII в. в крупный
политический центр Полоцкой земли, о чем можно судить не только по письменным источни-
кам, но и по великолепным материалам, полученным во время археологических раскопок на
416
Остатки храмового строительства в древнем Минске
Минском замчище. По этому поводу можно лишь высказать некоторые предположения. Сна-
чала, быть может, причина была в сложной политической ситуации последней четверти XI в.,
когда Минск оказался втянутым в борьбу между полоцкими и киевскими князьями. Может,
сказались трудности со строительным материалом, поскольку церковь строили не из кирпича,
а из камня. Существует мнение, что залежи известняка, плитками из которого планировалось
облицевать внутренние стены храма, находятся в районе Орши — а это более двухсот киломе-
тров от Минска. Подвоз этого строительного материала, конечно, был сопряжен с трудно раз-
решимыми в тех условиях проблемами. Возможно, заложенный храм в силу своих небольших
размеров уже не соответствовал потребностям города, превратившегося в центр удельного
княжества. После восстановления полоцкими князьями контроля над Минском могла иметь
место общая переориентация идеологии строительства, и в городе была построена новая,
более крупная церковь. Можно было бы предложить и другие объяснения причин, но все они
не выходят за рамки предположений.
Остатки строительства еще долго стояли и были видны. Только к 30-м гг. XIII в. культурный
слой вырос до уровня верхних частей выведенного храма, после чего он был засыпан и поверх
него прошла деревянная мостовая улицы. Исторические документы XVI в. упоминают действую-
щую соборную церковь на территории Минского замка. По некоторым сведениям, здесь нахо-
дился храм Рождества Богородицы. На древнейших исторических планах города показана одна
церковь в центре Замчища на бывшей улице Замковой. В приложении к плану 1793 г. она назы-
вается «униатской деревянной церковью». Известно, однако, что в униатские были обращены
многие православные храмы Беларуси. Поэтому можно предполагать, что это один из древних
минских соборов, скорее всего, перестроенный после пожара, а может быть, возведенный на
более древнем каменном фундаменте разрушившегося культового здания. Минск был княже-
ским городом и настолько значительным центром Полоцкой земли, что его трудно представить
без монументальных соборов, которые были в ту пору явлением повсеместным, и даже в не-
больших городах имелось по нескольку каменных церквей. Само название «Соборной церкви
замка минского», которое встречается в источниках, свидетельствует, что это была одна из глав-
ных и, возможно, древнейших святынь города. К сожалению, она не была в свое время раскопа-
на и изучена, и сейчас ее остатки покоятся под бетоном проспекта Победителей.
Небольшой, четырехстолпный Минский храм воплотил в себе новые тенденции в древне-
русской архитектуре, отмеченные стремлением к уменьшению размеров культовых зданий
и удешевлению строительства. В истории древнерусской архитектуры он один из первых хра-
мов такого рода.
Вместе с тем он уникален и не имеет близких аналогий. При всей своей оригинальности
Минский храм, однако, не выходит из контекста древнерусского зодчества. Идеи, воплощен-
ные в нем, получат свое великолепное развитие в многочисленных культовых монументаль-
ных постройках Руси XII-XIII вв. По мнению крупного исследователя древнерусского зодче-
ства Г. К. Вагнера, которое приводит в своей книге Л. В. Алексеев, толстые стены и мощные
столбы минского храма, возможно, были рассчитаны на создание ступенчатых арок, чтобы
вытянуть здание вверх [АлексеевЛ. В., 2006. Кн. 2. С 87]. Если действительно такой была задум-
ка зодчего, то Минский храм предвосхитил бы то, что потом станет одной из замечательных
особенностей полоцкой архитектурной школы и найдет блестящее воплощение в полоцкой
Спасо-Евфросиниевской церкви.
Минский храм не был достроен. Но даже в незавершенном виде он представляет большой
интерес для истории древнерусской архитектуры, демонстрируя творческий поиск зодчих
в создании нового образа культового здания и разнообразие в техническом и эстетическом
решении своих задач. Каменное строительство вышло за пределы столичных городов. И это —
еще одно свидетельство возрастающей мощи и новых возможностей Руси.
древнерусского Понеманья
16.1. Борисоглебская церковь в Новогрудке
Поданным архивных документов, существующая ныне в Новогрудке Борисоглебская цер-
ковь была построена в 1519 г. на средства князя К. Острожского. Позже при ней был осно-
ван иезуитский монастырь, и здание было подвергнуто существенной реконструкции в духе
белорусско-литовской поздней готики: была разобрана западная стена и возведена на ее ме-
сте новая, с двумя башнями. В 1875 г. церковь вновь подверглась реконструкции, теперь уже
в ложнорусском стиле, и была перекрыта двускатной крышей [Каргер М. К., 19776. С 79-80].
Однако проведенными М. К. Каргером в 1961-1962 гг. архитектурно-археологическими ис-
следованиями было установлено, что ныне существующая церковь была возведена на остат-
ках неизвестного ранее каменного храма древнерусского времени. Выяснилось, что южная
и северная стены начальной постройки, сохранившиеся местами на высоту до 1,5 м, были сло-
жены из крупных тесаных квадров пористого известняка с отдельными прослойками плинфы.
На примыкающих к апсиде стенах сохранились по две лопатки с мощными, слегка уплощен-
ными полуколоннами (рис. 199.
о >м
»> * ।
Рис. 199. Кладка южной стены новогрудской
Борисоглебской церкви (по М. К. Каргеру)
Рис. 200. План-реконструкция
Борисоглебской церкви в Новогрудке
К южной стене примыкал притвор, стены
которого были сложены из плинф на цемя-
ночном растворе в технике «с утопленным ря-
дом». На юго-восточном углу притвора с двух
сторон имелось по лопатке с полуколоннами
такого же профиля, как и на стенах основно-
го здания. Такая же лопатка имелась на стене
притвора к западу от угла. Лучше сохранилась
стена северного притвора, на которой было
выявлено пять лопаток с полуколоннами. По
две лопатки прослежены и на углах северно-
го притвора (у Каргера — порталы).
От восточной части древней постройки
удалось обнаружить только «восточные от-
резки» северной и южной стен с внутренней
стороны, на которых сохранились по две пло-
ских лопатки. План трех апсид и четырех вну-
тренних столбов намечается лишь приблизи-
тельно из-за их плохой сохранности. Несмотря
на фрагментарность остатков, М. К. Каргер
смог составить план-реконструкцию древней
церкви, который, к сожалению, по понятным
причинам не может претендовать на иден-
тичность с оригиналом (рис. 200). Прежде все-
го остается проблематичной реконструкция
апсидной части здания, невыявленные остат-
ки которой оказались внутри современной
церкви, вышедшей с восточной стороны за
пределы древней постройки.
В среднем нефе при раскопках была об-
наружена часть древнего майоликого пола.
В восточной части южного притвора собра-
но много кусков обвалившейся штукатурки
с фрагментами граффити XII в.
419
Раздел HI Культура
Глава 16
По совокупности признаков (план, строительная техника, сравнительно-типологический
анализ) М. К. Каргер отнес древнюю новогрудскую церковь Бориса и Глеба к XII в. [Каргер М. К.,
J9776.C81].
Выяснилось, что первоначально храм не имел галерей. Однако, по мнению исследователя,
несмотря на различия в технике кладки, разбежка во времени между возведением основного
здания и галерей была небольшой. Примененная при строительстве галерей техника кладки
«с утопленным рядом» и одинаковая форма лопаток с полуколоннами в обеих частях построй-
ки дали основание утверждать, что галереи были пристроены в том же столетии (середина —
вторая половина XII в.) [Каргер М. К., 19776. С 81].
Однако различия в технике кладки основного здания и галерей не могут быть объяснены
только различием во времени их возведения. Примененная восновном здании техника кладки
стен из отесанных квадров известняка с прослойками плинф, почти аналогичная технике, при-
мененной при строительстве Благовещенской церкви в Витебске, делает вполне вероятным
предположение, что основной храм в Новогрудке возводился той же греческой строительной
артелью, которая строила Витебскую церковь. Галереи же, по мнению исследователя, были
пристроены полоцкими мастерами в традиционной для них технике из плинф «с утопленным
рядом» [Каргер М. К., 19776. С 81; Раппопорт П. А., 1980. С. 159].
Отмеченные черты сходства Новогрудского храма с витебской Благовещенской церковью
послужили главным аргументом для датировки Новогрудского храма. Как М. К. Каргер, так
и П. А. Раппопорт, предполагали, что сначала была построена церковь в Витебске, а затем уже
в Новогрудке. Отсюда выводилась и дата Новогрудского храма.
Однако есть основания предложить в качестве рабочей гипотезы и иную версию о месте
Новогрудской церкви среди других каменных храмовых построек Западной Руси и времени
ее сооружения. Так, при сравнении ее плана с планом витебской Благовещенской церкви,
сходство с которой в технике кладки не вызывает сомнений, создается впечатление, что Но-
вогрудский храм выглядит более древним по сравнению с Витебским, а не наоборот. В отли-
чие от последнего его план не вытянутый и, главное, он имел три полуциркульных апсиды,
традиционнх для ранних памятников древнерусского зодчества, тогда как Витебская церковь
и большинство полоцких храмов XII в. имеют одну внешнюю апсиду. По этой причине логичнее
искать предшествовавшие Новогрудской церкви аналогии не в витебской Благовещенской
церкви, а в южнорусских памятниках, таких, например, как церковь Спаса на Берестове. Если
верно предположение, что Новогрудская и Витебская церкви, как, впрочем, и храм Спаса на
Берестове, были построены одной и той же греческой артелью, то очередность строительных
работ могла быть такой: сначала был возведен храм Спаса на Берестове, затем в Новогрудке
и после него — в Витебске. Если признать такую последовательность, то нужно будет пере-
смотреть и предложенную Каргером и Раппопортом датировку церкви Бориса и Глеба. У на-
званных исследователей она поставлена в зависимость от даты строительства Благовещен-
ской церкви, которая, по их убеждению, предшествовала Новогрудской. И если М. К. Каргер
склонен был отнести строительство основного здания Новогрудского храма к первой полови-
не XII в., поскольку Благовещенскую церковь он датировал самым началом этого столетия, то
П. А. Раппопорт вообще отодвигает эту дату еще дальше, во вторую половину XII в., ибо ис-
ходит из очень сомнительного предположения, что греческая строительная артель прибыла
в Витебск приблизительно в 40-х гг. XII в., этим временем он и датировал Благовещенскую цер-
ковь [Раппопорт П. А., 1962. С. 71].
Нам представляется, что следует обратить внимание и на следующую деталь. Как мы уже
говорили, галереи, по мнению М. К. Каргера, были пристроены косновному зданию Новогруд-
ской церкви относительно скоро после завершения его строительства. Однако, основываясь
на различиях в технике кладки этих частей здания, он высказал предположение, что галереи
возводила уже другая артель, полоцкая, отмечая при этом, что техника кладки «с утоплен-
420
Архитектура древнерусского Понеманья
ным рядом» сохранялась в полоцком зодчестве в течение всего XII в. [Каргер М, К., 19776. С 8/].
С таким выводом согласился и П. А. Раппопорт [Раппопорт П. А., 1980. С 159]. Если же предпо-
ложить, что последовательность возведения Витебской и Новогрудской церквей была иной,
и Новогрудская была построена раньше Витебской, то более логично, что не полоцкая артель
сооружала эти галереи, а мастера, прибывшие из южнорусских областей, где техника кладки
«с утопленным рядом» применялась в течение всего XI в. вплоть до самого начала XII в., когда
была заменена так называемой «равнослойной техникой кладки» [Каргер М. К., 19776. С 82].
Если наши предположения верны, то примененная при постройке галерей церкви Бориса
и Глеба в Новогрудке техника кладки «с утопленным рядом» может служить дополнительным
доказательством более ранней даты этого памятника, чем считалось.
Надо заметить, что понеманские земли Руси традиционно имели культурные и историче-
ские связи прежде всего с Южной Русью и особенно с Волынью. Известные нам от XII и XIII вв.
князья, владевшие понеманскими городами, все принадлежали к волынской династии Рюри-
ковичей, а не к полоцким Изяславичам. И этот политический момент, несомненно, влиявший
на характер культурных связей, необходимо учитывать. Они могли сказаться и на архитектуре
этого региона. Кстати, на Волыни в XII—XIII вв. в строительстве храмов прочно утвердилась
техника равнослойной кладки [Каргер М. К., 19776. С 82], которая пришла на смену кладки
«с утопленным рядом», характерной для XI вв. Следовательно, если искать один из архитектур-
ных источников Новогрудского храма на Волыни, то галереи, пристроенные к церкви Бориса
и Глеба в технике «с утопленным рядом», могли быть возведены в XI — самом начале XII в.
Исходя из сказанного, нам представляется возможным отнести новогрудскую церковь Бо-
риса и Глеба к числу очень ранних храмовых каменных построек Западной Руси и датировать
ее второй половиной XI в.
К сожалению, исследователем Новогрудского храма совсем не были использованы возмож-
ности стратиграфической хронологии. Многолетние археологические раскопки Новогрудка,
осуществленные Ф. Д. Гуревич, выявили в нем значительный и насыщенный интересными
артефактами культурный слой, в том числе и на посаде. Если бы М. К. Каргер не ограничил
себя только архитектурными исследованиями памятника, а попытался найти его стратигра-
фическое место в культурном слое посада, заложив для этой цели специальный раскоп, то
он, несомненно, смог бы обнаружить в нем остатки строительного мусора, связанные с по-
стройкой церкви и дополнительно датировать храм стратиграфическими методами. Несмо-
тря на то что Новогородок (Новогрудок) был впервые упомянут в летописи только под 1252 г.,
добытые в нем при археологических раскопках материалы уводят нас к рубежу X-XI вв. Так
что возможности для археологического датирования Новогрудской церкви, которые не были
использованы, имеются. Надо надеяться, что исследователи еще вернутся к этому памятнику
и попытаются найти новые материалы, которые позволят еще раз обратиться к датировке это-
го древнерусского храма, который долгое время олицетворял величие Руси, способствовал
сохранению веры и древнерусских традиций в той области, которой было суждено открыть
новый период в истории Беларуси.
16.2. Гродненская Нижняя церковь
Самым ранним памятником монументальной архитектуры в Гродно является так называе-
мая «Нижняя церковь», открытая раскопками в центре крепости (рис. 201). И уже эта церковь
была отмечена печатью архитектурного своеобразия, получившего дальнейшее развитие и
воплощение в последующих каменных постройках как в самом городе, так и за его предела-
ми, что позволило говорить о возникновении здесь особой архитектурной школы.
Нижняя церковь, рухнувшая во время пожара 1183 г., сохранила свои стены на высоту от
2 до 3,5 м. Толщина стен —1,04-1,06 м.
421
Культура
Глава 16
0 4м
।____।_____।____।____।
Рис. 201. План Нижней церкви в Гродно
Необычны план и общая композиция храма
Церковь имела одну выступающую дугообраз-
ную апсиду. Две другие (плоские снаружи) был и
скрыты в толще угловых стен (дугообразные
очертания они приобретают на высоте 1,04 м
от пола). В плане церковь имела вытянутую по
линии запад — восток форму. Размеры церк-
ви — 18,4x11,7 м (без апсиды — 16,8x11,7 м).
Столбов шесть. Их грани скошены под
углом 45 градусов, что придает им восьми-
гранную форму. Два восточных столба отде-
лены от алтарных простенков узкими ароч-
ными проемами. Четыре западных столба
мощнее восточной пары. Это указывает на то,
что купол храма был смещен к западу, в ре-
зультате чего церковь приобрела необычную
асимметричную композицию.
Фундамент, заложенный насухо на глуби-
ну 0,45-0,5 м, состоит из камней, пересыпан-
ных землей.
Стены храма сложены из тонкого плитча
того кирпича размером 26x15x2,5-3,5 см в
обычной для XII в. технике порядовой (равно-
слойной) кладки на толстых швах связующего
раствора с цемянкой. На торцах некоторых
кирпичей имеются выпуклые знаки. Использо-
вались и лекальные кирпичи.
Стены не штукатурились. Для улучшения аку-
стических условий в кладку стен были вмурованы
многочисленные глиняные кувшины-голосники
выделявшиеся своими темными отверстиями на
розовато-белом фоне кирпича и извести.
В юго-западном углу нартекса находилась коробка из плинфы для винтовой лестницы, ко-
торая вела на сводчатые хоры [Воронин Н. Н., 1954. С. 706].
Пол церкви был богато выстлан цветными майоликовыми плитками желтого, зеленого
и коричневого тонов. Под куполом здания плитки различной формы и окраски составили
сложный нарядный узор, какого не имела на Руси ни одна церковь того времени.
Необычным было наружное оформление храма. В нижнюю часть стен были вставлены
огромные (до 1,4 м в поперечнике) цветные валуны (гранит и гнейс) с шлифованой поверх-
ностью, обращенной на наружную плоскость стен. Выше их, на плоских лопатках, членивших
наружный фасад здания, и на срезанных углах были размещены кресты и различные геоме
трические фигуры, составленные из майоликовых плиток. Такое красочное убранство Нижней
церкви выделяет ее среди строгих храмовых построек Южной Руси. Находки кусков свинца
и меди позволяют предполагать, что кровля храма была покрыта свинцом, а купол — медью.
При археологических раскопках были найдены фрагменты медных с позолотой украше-
ний алтарной преграды, покрытые гравированными изображениями святых: Федора, Павла,
Симеона, а также много пластин с гравированным орнаментом, медные обоймицы для вста-
вок, возможно, стеклянных украшений [Воронин Н. Н., 1954. Рис. 62]. Найдены также обломки
паникадила, лампады и др.
422
Архитектура древнерусского Понеманья
По-видимому, храм служил княжеской усыпальницей. Внутри церкви при раскопках были
обнаружены два погребения: одно — в углу под хорами, другое — около южной стены неда-
леко от алтаря [Воронин Н. Н., 1954. С. 122].
Чрезвычайно важным представляется для истории архитектуры Западной Руси вывод
Н. Н. Воронина о времени сооружения Нижней церкви. На основании тщательно проделанно-
го анализа всех материалов исследователь считал возможным датировать гродненский храм,
положивший начало особой архитектурной школе, второй четвертью XII в., а именно време-
нем между 1116 и 1141 гг. [Воронин Н. Н., 1954. С. 140].
16.3. Борисоглебская церковь в Гродно
Возле Нижней церкви, напротив княжеского замка, на другой стороне р. Городничанки
была сооружена еще одна замечательная постройка — Борисоглебский храм, известный так-
же под именем Коложской церкви, или просто Коложи (по названию этого места). В ней в еще
большей степени получили воплощение новые художественные принципы гродненских зод-
чих (рис. 202).
После Спасо-Преображенского собора в Полоцке Коложская церковь была вторым сохра-
нившимся до наших дней — к сожалению, не целиком — древнерусским храмом. Неман по-
стоянно подмывал берег, на котором стояла церковь, и южная стена храма, оказавшись на краю
обрыва, в 1853 г. рухнула в реку, а в 1889 г. обвалилась и апсида диаконника. В 1910 г. были про-
ведены некоторые работы по консервации здания, а в середине 30-х гг. прошлого столетия вме-
сто обвалившейся южной стены была поставлена деревянная [Алексеев Л. В., 2006. Кн. 2. С. 106).
Это предотвратило дальнейшее разрушение церкви, от которой до наших дней дошли северная
половина западной стены, северная стена, северная и центральная апсиды, западная пара под-
купольных столбов и основания северо-западного и северо-восточного столбов.
Рис. 202. Коложская церковь в Гродно
423
Раздел Ш Культура
Глава 16
Рис. 203. План Коложской церкви
Рис. 204. Коложская церковь. Реконструкция Н. Н. Воронина
Несмотря на все превратности судьбы, храму, несомненно, повезло в одном отношении:
он (как, впрочем, и Нижняя церковь) стал предметом специального изучения выдающего-
ся знатока древнерусской архитектуры Н. Н. Воронина. И нам остается только максимально
точно передать результаты его исследований, наблюдения и выводы, изложенные им в книге
«Древнее Гродно» [Воронин Н. Н., 1954].
Это был трехапсидный шестистолпный храм размером 21,5x13,5 м. Все три апсиды полу-
циркульные. Центральная больше боковых и несколько выступает за их линию. В алтарных
простенках имелись узкие проходы, соединявшие алтарь с диаконником и жертвенником. Все
шесть внутренних столбов круглые, диаметром около 1,2 м (рис. 203).
Фундамент глубиной около 1,5 м выполнен из средних размеров булыжника насухо, без
применения связующего раствора. Кладка стен, как и в Нижней церкви, равнослойная из
плинфы на известковом растворе с примесью цемянки и мелко рубленной соломы (?). Раз-
меры кирпичей 3,5-4x16-16,5x26-28 см. Для специальных целей использовались также ле-
кальные кирпичи: со скругленным углом, с полукруглой длинной стороной, трапециевидной
формы. На некоторых кирпичах имеются знаки, в том числе буквенные.
Наружные стены членились трехуступчатыми лопатками. Западные угловые лопатки пло-
ские, со срезанными под 45° углами.
Узкие окна, обрамленные снаружи уступами, располагались в верхней части здания. Цер-
ковь имела три входа с арочным верхом.
В отличие от Нижней церкви, в которой барабан и купол были смещены к западу от центра,
в Коложском храме они покоились на средних и восточных столбах, т. е., были несколько сме-
щены к востоку.
Вход на хоры по винтовой лестнице, как и в Нижней церкви, был, по-видимому, устроен
в толще стен юго-западного угла, который не сохранился.
424
Архитектура древнерусского Понеманья
На существование хоров на западной стене указывает имеющийся на ней на высоте 5 м
от пола уступ, на который, очевидно, опирался деревянный настил хоров. Но такой же уступ
имелся на северной и, по-видимому, на не сохранившейся южной стенах, что свидетельствует
о том, что, кроме основных хоров, в церкви имелись еще узкие боковые балконы. На них мож-
но было подняться по узким лестницам из боковых апсид.
Стройные круглые столбы, легкие балконы вдоль боковых стен, обилие света, проникав-
шего через многочисленные окна стен и барабана, делали интерьер храма похожим на про-
сторный роскошный зал. Изнутри стены были обильно заполнены голосниками.
Однако в храме отсутствует фресковая живопись. П. А. Раппопорт предполагал, что она
могла украшать только алтарную часть здания [Раппопорт П. А., 1982. С 104].
Внешний облик церкви стал более богатым и продуманным. Убранство фасадов камнем
и майоликой было особенно красочным. Здесь, однако, были учтены инженерные просчеты,
допущенные при строительстве Нижней церкви, в которой крупные валунные камни сильно
ослабляли прочность стен. Для украшения фасадов Борисоглебского храма использовались
сравнительно небольшие и мелкие камни. Каменные вставки с большим художественным вку-
сом сочетались с фигурами крестов из цветных майоликовых плиток и отдельными квадрата-
ми плиток. Подсчитано, что на внутреннее и внешнее оформление церкви использовано не
менее 1 б различных форм майолики (рис. 204).
Л. В. Алексеев не без основания предполагает, что Борисоглебский храм строился как мо-
настырский. На это может указывать наличие в простенках апсиды проходов в боковые ап-
сиды и оттуда на узкие лестницы, по которым можно подняться на хоры. Вход через алтарь
допускался только лицам духовного сана [АлексеевЛ. В., 2006. Кн. 2. С. 705].
По мнению Н. Н. Воронина, гродненская Борисоглебская церковь была построена после
пожара 1183 г., в котором сгорела Нижняя церковь, хотя прямых письменных свидетельств
на этот счет не существует. Исходя из анализа ее конструктивных и технических черт, можно
сделать вывод, что она была построена после Нижней церкви. Касаясь проблемы датирова-
ния постройки, Л. В. Алексеев обращает внимание на конструкцию ее трехуступчатых лопа-
ток, которые по его мнению, «напоминают пучковые пилястры церкви Архангела Михаила
в Смоленске, построенной... в 1190-х гг. полоцкими мастерами, от которых эта черта пере-
шла к собственно смоленскому зодчеству и известна в Пскове (Троицкий собор), в Чернигове
(церковь Параскевы Пятницы) и т. д. Это одна из тех черт, которые позволяют датировать па-
мятник сравнительно поздним временем двенадцатого века» [АлексеевЛ. В., 2006. Кн. 2. С. 706].
Этот вывод был бы справедлив, и можно было бы согласиться с мнением исследователя, если
бы доподлинно было известно, что гродненские зодчие заимствовали этот конструктивный
элемент у полоцких или смоленских строителей, а не наоборот. Пока ответить на этот вопрос
мы не можем. Но нельзя не заметить, что сходство между Нижней и Борисоглебской церквами
во всех конструктивных и оформительских элементах настолько значительно, что создается
впечатление о возведении их одними и теми же мастерами или одной артелью. Но ведь пер-
вую церковь строили еще в первой половине XII в., и Н. Н. Воронин, как мы указывали выше,
называет в качестве возможной начальной даты даже 1116 г. Разбежка в предлагаемых датах
строительства Нижней и Коложской церквей настолько велика, что на исходе в. строители
Нижней церкви уже физически никак не могли возводить второй храм. Уже по этим сообра-
жениям мы должны сблизить между собой даты возведения этих замечательных сооружений
и датировать Коложскую церковь, по крайней мере, серединой XII в.
При всей драматичности ее судьбы, Коложская церковь — как одна из трех в Беларуси
каменных построек, сохранившихся в близком к первоначальному образу виде, — дает пред-
ставление о красоте древнерусской архитектуры, этой музыки в камне, которая сотни лет
украшала нашу землю и которая не перестает восхищать нас и вселять чувство гордости от
причастности к древней истории и культуре нашей страны.
425
Раздел III Культура
Глава 16
16.4. Пречистенская церковь
В 1980 г. в Гродно на территории памятника архитектуры XVIII в. — монастыря базилиа-
нок — были обнаружены и раскопаны И. М. Чернявским остатки не известного до этого хра
ма древнерусского времени. По всем признакам он входит в круг памятников гродненской
архитектурной школы XII в. [Чернявский И. М., 1983. С. 119-121]. Из актовых материалов XIV в
известно, что в этом месте находилась Пречистенская соборная церковь, сгоревшая в 1654 г
[Чернявский И. М., 1983. С. 119]. От нее сохранились фундамент и остатки стен в апсидной части
на высоту немногим больше 1 м. Это был оригинальный по своей конструкции храм с одной
выступающей плоской апсидой. Диаконник и жертвенник не выходили за пределы здания
Храм несколько вытянут по линии запад — восток. Его размеры — 19,1x12,7 м. Углы построй-
ки, в том числе и апсиды, скошены. Шесть массивных столбов делят внутреннее пространство
на три продольных нефа. Боковые нефы очень узкие — 2,2 м.
Столбы в основании квадратные, а выше — со скошенными углами. Центральная и западная
пары столбов более массивные, чем восточная пара. Их размеры — соответственно 1,5x1,5 м
и 1,25x1,25 м. Различие в размерах дает основание предполагать, что барабан и купол церкви
покоились на центральных и западных столбах и, как в гродненской Нижней церкви, были
смещены к западу. На северной и южной стенах снаружи и изнутри столбам соответствовали
лопатки. Грани наружных лопаток были скруглены. Лопатки на внутренней стороне стен были
плоскими. В апсидных простенках имелись, вероятно, арочные проходы.
В церковь вели три входа: главный на западной стороне и два боковых на северной и юж-
ной сторонах (рис. 205).
К сожалению, остался открытым вопрос о хорах. Не удалось установить наличия башенных
каменных лестниц ни в углах, ни за пределами здания. Возможно, на хоры вела деревянная лест-
ница, остатки которой не сохранились. Может быть, у церкви, как и в Коложинском храме, были
боковые хоры, вход на которые располагался в боковых
апсидах, что допустимо для монастырских церквей.
Фундамент составили заполнившие «насухо» фун-
даментный ров булыжники. Глубина его — около 0,5 м.
Стены возводились из плинфы на известковом раство-
ре с цемянкой в технике равнослойной кладки. Толщина
стен составляет 1,1 м; стены апсид несколько тоньше —
1 м. Кирпич, изготовлявшийся на месте в деревянных
формах, представлен двумя размерами — 28x16x4
и 26x14x3,5 см. На некоторых плинфах имеются знаки,
из которых следует отметить трезубец и букву «Н». Име-
ются оттиски четырехугольников, аналогичные отпечат-
кам на плинфах гродненской Борисоглебской церкви.
Кроме четырехугольных кирпичей использовались так-
же и лекальные: с закругленным углом, трапециевидные
со скругленной большей основой. Они использовались
при кладке различных архитектурных деталей: внешних
лопаток, колонок, столбов.
Как и другие гродненские постройки, изнутри цер-
ковь не штукатурилась. В раскопках были найдены ке-
рамические голосники, которые, очевидно, вмуровы-
вались в стены для получения особого акустического
эффекта. Это типичная черта гродненской архитектур-
ной школы.
Рис. 205. План сохранившейся части
Пречистенской церкви в Гродно
426
Архитектура древнерусского Понеманья
Многочисленные и разнообразные по форме майоликовые плитки, найденные во время рас-
копок, свидетельствуют о богатом декоре церкви как внутри, так и с наружной стороны. В ряде
мест были выявлены участки пола, выложенные декоративными плитками трех цветов: зелено-
го, желтого и коричневого. Преобладали плитки зеленые и желтые. Судя по формам плиток, ков-
ровое убранство пола было разнообразным и выполнено с большим художественным вкусом.
Так, по свидетельству И. М. Чернявского, «в боковых нефах узор имел шахматный порядок. Око-
ло апсид и перед входом использовались плитки больших размеров: 19x19; 20,5x20,5; 27x27 см.
В остальных частях боковых нефов узор набирался из плиток размером 18x18 и 18,5x18,5 см»
[Чернявский И. М., 1983. С 121]. Удалось установить наличие майликовой дорожки из квадратных
плиток, которая вела от южного портала к подкупольной части церкви. К сожалению, в самом
подкупольном пространстве майоликовое покрытие пола не сохранилось, но установлено, что
между внутренними гранями подкупольных столбов проходил пояс, состоявший из сегментоо-
бразных цветных плиток, как бы имитировавших плетенку. Промежутки между сегментами за-
полнялись маленькими круглыми и треугольными плитками.
Имеются убедительные свидетельства того, что Пречистенская церковь и с наружной сто-
роны имела такое же красочное оформление, как Нижняя и Борисоглебская церкви. В раскоп-
ках около фундамента выявлены шлифованью камни различных цветов и размеров — от 20
до 70 см, которые, несомненно, использовались для украшения фасадов стен. Нет сомнений
и в том, что, кроме шлифованого камня, в декоре фасадов использовались керамические
плитки, из которых составлялись различные композиции. Так, найденные при раскопках
квадратные плитки толщиной около 4 см имеют точные аналогии с плитами, которыми укра-
шали наружные стены Нижней и Коложской церквей. Были найдены лучи крестов с желтой
и зеленой поливой длиной 17,5 см, какие мы находим на крестах, украшающих верхние части
стен Коложской церкви. Совпадения настолько выразительны, что сомневаться в сходстве на-
ружного убранства Пречистенской и других гродненских построек XII в. не приходится. Ис-
следователь совершенно правильно определяет место открытого им памятника в одном ряду
с Нижней и Борисоглебской церквами, усматривая наиболее близкие аналогии ее с первой из
них [Чернявский И. М., 1983. С. 121]. Новым конструктивным элементом, конечно, стала прямоу-
гольная апсида. Но такие апсиды известны в полоцких памятниках (Пятницкая церковь Бель-
чицкого монастыря, храм на Полоцком детинце). Возможно, здесь проявило себя влияние по-
лоцкой архитектуры или стремление разнообразить гродненские культовые постройки. При
этом зодчий сохранил основные черты местной архитектурной школы.
Хотя, по мнению исследователя, территория, где был построен Пречистенский храм, была
заселена еще в XI в., и даже кое-где под его фундаментом сохранился культурный слой от 20
до 60 см, автор раскопок не привлек ни стратиграфический, ни археологический материал
для того, чтобы попытаться установить с их помощью время возведения постройки. Он дати-
рует ее XII в. по аналогии с Нижней и Коложской церквами. Несмотря на своеобразие в кон-
структивном решении алтарной части, храм, вне всякого сомнения, относится к типу Нижней
и Борисоглебской церквей, воплощая в себе те художественные принципы, которые так ярко
проявили себя в этих постройках. Поэтому с предложенной датой пока можно согласиться.
Интересно, однако, было бы установить, в какой последовательности и с какими временными
интервалами возводились эти три гродненские постройки. Маловероятно, чтобы Пречистен-
ская церковь была возведена раньше других, хотя бы потому, что исторический центр Гродно
располагался на месте замка. Там первоначально возник город, оттуда он начал свое разви-
тие. Не думается также, что Пречистенский храм был построен в промежутке между строи-
тельством Нижней и Коложской церквей: уж очень последние близки между собой стилисти-
чески. Поэтому наиболее вероятно поставить Пречистенский храм после Борисоглебского
и датировать его второй половиной XII в., хотя я не исключаю и того, что он может быть от-
несен и к началу XIII в. Правда, несколько смущает тот факт, что, обладая достаточным опытом
427
Раздел III Культура
Глава 16
храмового строительства, строители Пречистенской церкви допустили непростительный тех-
нический просчет, положив часть фундамента на культурный слой. Это привело к деформации
фундамента и необходимости проведения значительных ремонтных работ [Чернявский И. М..
1983. С. 119].
Для окончательного решения необходимы убедительные стратиграфические аргументы.
16.5. Остатки храмового строительства в Волковыске
В 1956 г. во время раскопок в Волковыске, которые уже третий год велись там под руковод-
ством В. Р. Тарасенко, на территории так называемого «Замчища», примыкавшего к «Шведской
горе», был обнаружен фундамент каменной постройки, принятый исследователем за остатки
средневекового замка XIV в. [Тарасенко В. Р., 19576. Об этом В. Р. Тарасенко докладывал на Пле-
нуме Института Археологии АН СССР в Москве в 1958 г.]. Однако вскоре стало ясно, что это
остатки не замка, а заложенной древнерусской церкви. Ее признаки были настолько очевид-
ны, что даже простой осмотр остатков позволил автору этих строк дать иное объяснение ха-
рактера вскрытых руин [Атрибутация открытого фундамента как остатков древнерусской
церкви была предложена автором этих строк в дискуссии по сообщению В. Р. Тарасенко о рас-
копках в Волковыске на указанном выше Пленуме]. Вскоре объект подвергся дополнительным
исследованиям Г. И. Пехом (1958 г.) и П. А. Раппопортом (1959 г.) [Пех Г. И., 1963; Раппопорт П. А.,
1963]. В 1966 г. памятник вновь привлек внимание М. К. Каргера, который провел новые рас-
копки и вскрыл фундамент полностью [Каргер М. К., 1968].
Выяснилось, что фундамент постройки состоял из мелких и средних валунных камней, уло-
женных насухо непосредственно на материковый грунт (рис. 206). Камни пересыпаны песком
Рис. 206. Реконструкция плана церкви в Волковыске
и не связаны между собой раствором. По-
следними раскопками была выявлена любо-
пытная деталь: внутри основного фундамен-
та вплотную к нему вдоль северной и южной
стен были уложены дополнительные, более
легкие, фундаменты. По какой-то причине
строители с самого начала решили усилить
фундамент.
Однако, как показали исследования, дело
ограничилось только закладкой фундамента,
и к возведению стен строители так и не при-
ступили. Хотя были найдены подготовленные
плинфы и другой строительный материал (ря-
дом с фундаментом кирпичи были положены
на ребро рядами в определенном порядке),
никаких признаков кладки стен, даже следов
раствора на кирпичах обнаружено не было.
По этому поводу мнение практически всех
исследователей одинаково: храм не был по-
строен.
Тем не менее, и в таком, недостроенном,
виде волковысский объект представляет на-
учный интерес. Выявленные остатки позво-
ляют судить о художественных замыслах зод-
чего, представить задуманную конструкцию
и строительную технику планировавшейся
428
Архитектура древнерусского Понеманья.
постройки и расширить наши представления об архитектуре этой части Руси. Храм должен
был иметь размеры примерно 16x20 м, одну абсиду и шесть столбов. Причем расстояние
между западной парой столбов и центральной в два раза больше, чем между центральной
и восточной. Следовательно, церковь должна была получить асимметричную композицию со
смещенным к западу куполом, как в гродненской Нижней церкви.
Интересной особенностью волковысской церкви было наличие башни у ее юго-западного
угла.
Среди множества плинф, большую часть которых составляли обычные прямоугольные
плитчатые кирпичи, имелись и лекальные — в форме трапеций, а также со срезанным или
скругленным углом и с полукруглой стороной. Некоторые кирпичи помечены различными
знаками: крестами, волнистыми линиями. На некоторых плинфах имелись княжеские знаки
Рюриковичей.
Весьма примечательно, что вокруг фундамента были найдены крупные гранитные камни
различных оттенков с отшлифованными поверхностями. Они, несомненно, предназначались
для украшения фасада церкви, и, как в гродненских храмах, должны были быть вмурованы
в нижние части стен.
Легко заметить, что задуманная волковысская церковь и гродненские храмы имеют много
общего. Это выразилось в способе закладки фундамента, асимметрии плана, характере деко-
ра, близких размерах плинфы и сходстве выпуклых знаков на их торцах. Все это дает основа-
ния относить волковысскую церковь к кругу памятников гродненской архитектурной школы.
Учитывая все эти обстоятельства и особую близость возводимой постройки к гродненской
Нижней церкви, П. А. Раппопорт предлагает датировать строительство в Волковыске — по
аналогии с гродненским образцом — первой половиной или серединой XII в. [Раппопорт П. А.,
1964. С 239-240]. Такую датировку в целом принимает и М. К. Каргер.
Время начала строительства в Волковыске оба исследователя, таким образом, опреде-
ляли, основываясь на ряде сходных признаков с гродненской Нижней церковью, дата ко-
торой была перенесена и на волковысский недостроенный храм. Однако в определении
даты нельзя не учитывать тот большой вещевой материал и стратиграфические показатели.
В1955 г. мне довелось участвовать в раскопках Волковысского замчища, и в 1957 г. по прось-
бе Г. И. Пеха, директора Военно-исторического музея им. Багратиона, где хранятся материа-
лы раскопок, провести стратиграфическо-хронологическую обработку материала. Уже тогда
не было никаких сомнений (и это подтвердилось раскопками М. К. Каргера), что храм начали
строить на начальном этапе заселения Замчища. Об этом свидетельствует, в частности, ме-
стонахождение в культурном слое заготовленных плинф, лежавших практически на материке.
Хорошо датированные находки (втульчатые двушипные наконечники стрел, ключи типа А от
трубчатых замков, керамика и др.) позволяют относить ранний городской слой Замчища ко
второй половине XI в. Начало же заселения этой части древнего Волковыска исследователь
города Я. Г. Зверуго, обобщивший все материалы раскопок и написавший хорошую моногра-
фию о древнем Волковыске, считает возможным относить даже к концу X — началу XI в. [Зве-
руго Я. Г., 1975. С /8]. Поэтому на основании стратиграфических данных строительство храма
мы должны отнести ко второй половине XI в. или, во всяком случае, ко времени не позже, чем
рубеж XI—XII вв. Мы понимаем, что это напрямую ставит под сомнение принятую в науке дату
сооружения гродненских храмов. Мы не думаем, что в Волковыске храмовое строительство
началось раньше, чем в Гродно. Несомненно, Волковыск уступал Гродно по всем параметрам
культурного развития. И это тем более актуализирует вопрос о передатировке гродненских
храмов — по крайней мере, Нижней церкви, — в сторону их удревнения.
Памятники
каменного зодчества
Туровской земли
В 1961 г. на северном краю туровского «окольного града», там, где на территории школь-
ного двора при рытье ямы в начале 50-х гг. XX в. находили обломки древнего кирпича,
а в 1960 г. — остатки кладки из плинфы, были открыты, а в 1963 г. раскопаны руины древнего
кирпичного храма [Каргер М. К., 7965]. В летописях отсутствуют какие-либо сведения о его соо-
ружении, точно так же, как и в более поздних письменных источниках не сохранилось никакой
информации о его функционировании или разрушении. Как показали раскопки, его северо-
западный угол из-за близости откоса оказался разрушенным. Тем не менее, благодаря про-
веденным М. К. Каргером раскопкам памятника, стало возможным получить представление
о нем как еще об одном из несохранившихся монументальных сооружений Древней Руси.
Это был трехапсидный трехнефный шестистолпный храм, входивший в число самых круп-
ных построек Западной Руси и уступавший по площади только Софийским соборам Киева
и Новгорода. В плане он имел вытянутую форму по линии запад — восток. Размеры основного
здания без апсид — 29х 16,91 м [Лысенко П. Ф., 1998. С. 225. Обмеры других исследователей дали
несколько иные результаты. Так, если судить по опубликованному М. К. Каргером плану, храм
имел размеры 28,5х 17,3 м. По обмерам же П. А. Раппопорта — 28,2* 16,5 м].
Все три апсиды храма полуциркульные. Центральная апсида крупнее боковых и местами
сохранилась на высоту до 2 м.
Нартекс в западной части храма был отделен от кафоликона стенками, между которыми
был устроен сравнительно широкий проход. К оригинальным особенностям конструкции хра-
Рис. 207. План Туровского храма
ма следует отнести наличие у него в северо-
западном углу нартекса башни с винтовой
лестницей, которая вела на хоры (рис. 207).
Стены храма, сохранившиеся на высоту
0,3-0,5 м, были сложены из плинфы размером
25x18x4,5 см в технике равнослойной кладки
на растворе извести с примесью толченого
кирпича (цемянки).
Наружные и внутренние плоскости стен
имели лопатки двухступенчатого профиля со
скругленными уступами на наружной сторо-
не стен и плоские — на внутренней. Однако
в раскопках не было выявлено никаких следов
ни наружной, ни внутренней штукатурки.
Фундамент храма выполнен из валунно-
го камня, заполнившего насухо фундаментные
рвы глубиной до 1,2 м, вырытые в основном
в материковом песке (на глубину 1,2 м [Лысен-
ко П. Ф., 1998. С. 225]. Раскопками выявлены сле-
ды майоликового пола. В западной части храма
были обнаружены 3 каменных саркофага.
Несмотря на свои большие размеры, что
было характерно для ранних памятников
Руси, Туровский храм, по мнению М. К. Карге-
ра, входит в группу более простых и скром-
ных культовых построек, распространив-
шихся в 20-30-х гг. XII в. сначала в Киеве, а к
середине и второй половине этого столетия и
в других княжеских городах страны (на Волы-
ни, в Черниговской, Смоленской, Рязанской
431
Раздел Ш Культура Глава 17
землях). Ближе всего Туровский храм стоит к Успенскому собору Влади миро-Волы иска [Кар-
гер М. К, 1965. С 137]. Оба они, в отличие от киевских церквей, имеют удлиненные пропорции,
а их западные столбы примыкают вплотную к южной и северной стенам храма, что позволило
исследователю отнести туровскую постройку ко второй половине XII в. Эту дату принимает
и Л. В. Алексеев, еще раз сопоставивший некоторые конструктивные особенности Туровского
храма (лестничную башню, форму наружных лопаток) с соответствующими элементами неко-
торых других древнерусских храмов. Так, наиболее близкую аналогию лестничной башни Ту-
ровской постройки он, как и М. К. Каргер, видит в башне Нижней церкви в Гродно [Каргер М. К.,
1965. С 137; Алексеев Л. В., 2006. Кн. 2. С 97].
Однако трудно объяснить, почему в Турове, в одном из древнейших городов Руси, столице
крупного княжества, где епископия была учреждена, по-видимому, уже в X в., монументальное
храмовое строительство началось столь поздно. Можно согласиться с замечанием Л. В. Алек-
сеева, что туровские князья могли бы построить в городе, рано получившим собственную епи-
скопскую кафедру, «хотя бы епископскую каменную церковь и усыпальницу» [АлексеевЛ. В.,
2006. Кн 2. С 95].
Ряд обстоятельств позволяет предполагать более раннюю дату постройки туровского хра-
ма: это его очень крупные размеры, что было характерно для раннего периода древнерус-
ской архитектуры; выступающие полуциркульные апсиды также отдают архаизмом. Впрочем,
и сам М. К. Каргер отмечал черты архаизма, присущие туровскому храму. «Начиная с 20-х гг.
XII в., — пишет он, — в киевских храмах описанного выше типа башня заменяется лестницей,
расположенной в толще западной или северной стены. Этот же прием устройства лестниц ха-
рактерен для храмов XII в. в Чернигове, Смоленске, Рязани. Башня, расположенная в нартексе
туровского храма, представляет для XII в. необъяснимый возврат к архаическим традициям»
[Каргер М. К., 1965. С. 137]. Отмеченную особенность, по нашему мнению, можно рассматривать
не только как отступление от утвердившихся в архитектуре новых канонов, но и как свиде-
тельство большей древности туровского храма по сравнению с постройками середины XII в.
Что касается лопаток туровского храма, то закругление углов внешнего уступа лопатки не
делает ее «полуколонной» и едва ли возможно отождествлять их с настоящими полуколонна-
ми приводимых исследователем в качестве примеров храмов конца XII и тем более XIII в.
П. Ф. Лысенко, сообщая о находках в проведенных им в 1992 и 1993 гг. раскопках доломи-
товых строительных плиток, считает возможным говорить о технике смешанной кладки стен
[Лысенко П. Ф., 1998. С 226]. Однако это интересное замечание не подтверждено конкретны-
ми наблюдениями над кладкой самих стен, что, казалось бы, было возможно сделать, так как
остатки рухнувшей южной стены храма были прослежены на большой площади. Мы не зна-
ем, как использовался этот камень в кладке стен, насколько это было похоже на смешанную
кладку в витебской Благовещенской или новогрудской Борисоглебской церквах, что было бы
крайне важно для датировки туровского храма. Если кладка действительно была смешанной
с применением каменных плит, то это обстоятельство, с учетом витебского и новогрудского
образцы, могло бы отодвинуть дату строительства храма к концу XI — началу XII вв.
Нам представляется, что еще далеко не полностью использованы возможности в исследо-
вании этого интересного памятника, которые могли бы внести коррективы и в предложенную
датировку храма. Очевидно, следовало бы больше внимания уделить стратиграфическому
методу датирования. Ведь в раскопках хорошо представлены следы строительства и особен-
но разрушения храма. Многолетние раскопки Турова, несомненно, позволяют использовать
для датирования храма и большой вещевой материал.
В раскопках предстала трагическая картина разрушения храма. Оно, как отмечал иссле-
дователь, произошло «в глубокой древности» в результате строительных просчетов. Стены
храма разорвали сквозные трещины, прошедшие и через фундамент на всю его глубину. Храм
развалился на все четыре стороны [Каргер М. К., 1965. С. 134-135]. В проведенных П. Ф. Лысенко
432
Памятники каменного зодчества Туровской земли
около храма раскопках южная стена здания лежала торцами кирпичей вверх на расстоянии до
16 м от фундамента [Лысенко П. Ф., 1998. С 226]. Причину разрушения М. К. Каргер видит в том,
что фундамент был заложен почти на всю свою глубину в рыхлом культурном слое. Однако
в шурфе, заложенном П. Ф. Лысенко около южной стены здания, фундамент, по крайней мере,
в этом месте, почти на всю свою высоту был впущен в материк [Лысенко П. Ф., 1998. С. 225\. Труд-
но сказать, насколько верна идея о разрушении храма в результате возможно имевшего место
землетрясения. Подобные катаклизмы для этого региона не типичны.
Думается, что допущенные строителями инженерные просчеты (слабый фундамент при
такой большой массе здания, недостаточная заглубленность его в песчаный материк) могут
свидетельствовать о нехватке опыта у строителей. Скорее всего, храм строила не артель гре-
ческих мастеров, а наспех составленная бригада строителей, не прошедших в полной мере
школы храмового строительства у византийских зодчих. Это может косвенно указывать также
на относительно раннюю дату строительства туровского храма. Едва ли умудренные опытом
храмового строительства русские мастера середины и тем более второй половины XII в. могли
бы допустить такие промахи. Смущает также отсутствие всяких признаков наличия в храме
фресковой росписи и даже штукатурки под нее. Это наводит на мысль, что строительная ар-
тель не имела в своем составе художников, что тоже очень странно.
Есть основания предполагать, что уже в древности, во всяком случае, не позже XIII в., были
проведены работы по укреплению здания. Чтобы предотвратить падение подкупольных стол-
бов, впритык к восточной паре столбов были пристроены мощные контрфорсы [АлексеевЛ. В.,
2006. С. 97]. Но это не предотвратило катастрофы. Здание развалилось.
Несмотря на значительные размеры Туровской земли и немалое количество в ней помимо
Турова городов (Пинск, Брест, Слуцк, Клецк, Каменец, Слоним, Дрогичин и др.), в большинстве
которых были проведены крупные археологические раскопки, ни в одном из них не обна-
ружено каменных монументальных культовых построек древнерусского времени. Между тем
есть основания предполагать, что в некоторых из них такие построены были. Так, из Ипатьев-
ской летописи известно, что владимиро-волынский князь Владимир Василькович соорудил
в Бресте церковь во имя св. Петра.
В 1893 г. в Пинске во время строительных работ на территории бывшего детинца были
выявлены три полукруглые апсиды на восточной стороне крупного кирпичного храма [Мило-
видов А К, 7898]. В1955 и 1957 гг. во время проведения археологических раскопок на детинце
древнего города в Пинске были получены свидетельства существования в нем каменной по-
стройки древнерусского времени. Об этом говорят находки большого количества керамиче-
ских плиток, разнообразных по форме и цветной поливе. Они могли применяться для укра-
шения пола и, возможно, стен. На немногих из них сохранились следы раствора. Значит, это
не просто заготовки декоративного материала, а плитки, уже бывшие в употреблении [Poedu-
наТ.В., 1963].
Некоторые наблюдения
над каменным зодчеством
Белой Руси
Сложная и во многом драматичная история Беларуси, на территории которой прокатилось
немало разрушительных войн и произошло много коренных преобразований в жизненном
укладе населения, почти не сохранила древних монументальных сооружений, которые во все
времена рассматривались как высшее достижение культуры. Сейчас только один памятник,
и то в перестроенном виде, напоминает нам о великолепном монументальном зодчестве
Западной Руси. Это Спасо-Преображенский храм XII в. в Полоцке. Частично сохранилась ве-
ликолепная Борисоглебская церковь того же времени в Гродно. Воссоздана заново после
варварского разрушения в 60-х гг. прошлого столетия Благовещенская церковь в Витебске.
И это — все из того, что несет в себе «русский дух», что «Русью пахнет» и что позволяет при-
коснуться к той великой эпохе в жизни белорусского народа.
Другие памятники того времени, к сожалению, не только не сохранились, но утрачена
даже и память о большинстве из них. На рубеже XIX-XX вв. еще можно было видеть руины
некоторых каменных построек на территории бывшего Борисоглебского монастыря в Бель-
чице под Полоцком. И если к ним прибавить несохранившиеся храмы эпохи Древней Руси,
о которых имеются известия в письменных источниках (Софийская и две Богородичные церк-
ви в Полоцке, неизвестный храм-усыпальница полоцких епископов на территории Спасо-
Евфросиниевского монастыря), то можно было бы говорить уже, по меньшей мере, о десяти
памятниках древнерусского зодчества, имевшихся на территории Беларуси. Впрочем, отно-
сительно некоторых из них не было полной уверенности в том, что они датируются древне-
русским временем. Теперь же, благодаря археологическим исследованиям, осуществленным
главным образом после Великой Отечественной войны, мы точно знаем, что монументальных
памятников древнерусского времени на территории Беларуси было даже не десять, а больше
двадцати, хотя некоторые из них (например, Минская и Вол ков ысс кая церкви) не были по не-
ясным причинам достроены.
Культовые памятники Древней Руси возводились в полном соответствии с каноническими
требованиями того времени, с применением достижений в строительной технике и архитек-
турной мысли. И этим можно объяснить их сходство и различия. Естественно, как и во все вре-
мена, были «пилотные» сооружения, которые становились образцами для прочих. Были по-
стройки, связанные с творчеством конкретных мастеров, сложившейся архитектурной школы
или даже построенные одной и той же строительной артелью. Все это позволяет исследовате-
лям древнерусской архитектуры делать широкие сравнения и сопоставления памятников, ви-
деть тенденции и выстраивать типологические ряды, облегчающие интерпретацию конкрет-
ных памятников, определение их места среди других подобных сооружений и установление
дат, если они не отмечены в письменных источниках.
Именно по таким соображениям выстроил хронологию возведения каменных построек
древнерусского времени на территории Беларуси П. А. Раппопорт в своей обобщающей рабо-
те по архитектуре. Вот как это выглядит (в скобках даются даты по П. А. Раппопорту):
1. Софийский собор в Полоцке (50-е гг. XI в.).
2. Большой собор Бельчицкого монастыря в Полоцке (20-е или ЗО-е гг. XII в).
3. Витебская церковь Благовещения (вторая четверть XII в.).
4. Церковь Бориса и Глеба в Новогрудке (построена вскоре после витебской, т. е. в 20-е или
30-е гг. XII в.).
5. Храм-усыпальница в полоцком Сельце (XII в.; точная дата не ясна).
б. Церковь в Нижнем замке Полоцка (XII в., позже храма-усыпальницы в Сельце).
7. Борисоглебская церковь в Бельчицком монастыре (середина XII в.).
8. Спасо-Преображенская церковь в Полоцке (50-е гг. XII в.).
9. Церковь-триконх в Бельчицком монастыре (XII в.; точная дата не ясна).
10. Пятницкая церковь в том же монастыре (XII в.; точная дата не ясна).
11. Комплекс усыпальниц, пристроенных к Софийскому собору (XII в.; точная дата не ясна).
435
Раздел Ш Культура Глава 18
12. «Церковь на рву» в Полоцке (третья четверть XII в.).
13. Княжеская церковь в Полоцком детинце (60-80-е гг. XII в.).
14. Терем в Полоцком детинце (60-80-е гг. XII в.).
15. Нижняя церковь в Гродно (последняя четверть или конец XII в.).
16. Борисоглебская (Коложская) церковь в Гродно (последняя четверть
или конец XII в.).
17. Церковь в Волковыске (последняя четверть XII в.).
18. Пречистенская церковь в Гродно (последняя четверть или конец
XII в.).
19. Церковь в Турове (по М. К. Каргеру, середина — вторая пол. XII в.)
Мы уже отмечали, что даты сооружений в основном определялись путем сопоставления их
с храмами других русских княжеств и, в первую очередь, — Южной Руси. Стратиграфические
данные культурного слоя при этом практически игнорировались. В своих версиях о месте па-
мятников Западной Руси среди других монументальных построек того времени и в определе-
нии их дат исследователи часто исходят из априорной установки, что все эти памятники со-
оружались после южнорусских аналогов и поэтому являются более молодыми по сравнению
с ними. Срабатывало, на наш взгляд, расхожее представление о центре и периферии — убеж-
дение, что все новое могло появиться только в центре, а периферия могла лишь копировать
новые образцы. При сравнении аналогов первичный материал искали в основном в Киеве
и южнорусских областях. Но правильно ли это?
Конечно, необходимо учитывать тот факт, что не только столица, но и религиозный центр
Руси до конца XII в. находился в Киеве. Дорогое храмовое строительство было под силу лишь
крупным князьям. Не случайно, особенно в начальном периоде истории Руси, храмовое
строительство называют княжеским. Оно финансировалось князьями. Дорогие каменные по-
стройки с приглашением на начальном этапе зодчих и строительных артелей из Византии, ор-
ганизация производства строительных материалов, приобретение очень многого на сторо-
не — все это требовало больших средств, и не каждому княжеству это было под силу. Даже по
этой причине Южная Русь обладала преимуществом перед другими областями.
Но по мере бурного развития Русского государства и накопления богатств возникали
и все более усиливались возможности и у других княжеств, располагавших большой княже-
ской казной и имевших свои столицы с многочисленным населением и свои митрополичьи
кафедры. Не случайно самые величественные и дорогие храмы XI в. — Софийские соборы —
почти одновременно возводятся в Киеве, Новгороде и Полоцке. Князьям не чужд был дух со-
перничества и в храмовом строительстве. Богатые соборы были их гордостью, знаком вели-
чия и достоинства. Неправильно думать, что всегда и во всем большие и сильные княжества
в храмовом строительстве следовали за Киевом, довольствуясь только копированием киев-
ских образцов.
Полоцкое княжество уже в XI в., благодаря своему выгодному положению на важном тор-
говом пути и политической активности своих князей, достигло больших успехов в экономи-
ческом развитии, и ее князья обладали большими возможностями — значительно большими,
чем правители многих небольших городов Южной Руси. Полоцкие князья, несомненно, могли
осуществлять храмовое строительство в своем богатом княжестве по собственной инициати-
ве, исходя из своих возможностей. Они тоже могли пригласить к себе зодчих и артели строи-
телей непосредственно из Византии, как это было, вероятно, при строительстве Благовещен-
ской церкви в Витебске. Поэтому некоторые из храмов, построенных в Западной Руси, могли
сами быть образцами для строителей церквей в других областях. Пример тому показывает
полоцкая Спасо-Преображенская церковь, ставшая образцом для строителей некоторых смо-
ленских и новгородских храмов. Подобное могло быть и наблюдается и в отношении других
построек.
436
Некоторые наблюдения над каменным зодчеством Белой Руси
В интерпретации архитектурных памятников очень важно правильно определить их даты.
От этого в значительной степени будут зависеть их культурная оценка и действительное ме-
сто среди других памятников древнерусского зодчества. В специальной статье, посвященной
архитектуре Полоцкой земли, П. А. Раппопорт вынужден был заметить, что датировки полоц-
ких памятников «определяются пока очень предварительно». «Есть памятники, — отмечает
исследователь, — место которых в этом процессе пока вообще совершенно неясно, и основ-
ные черты истории полоцкого зодчества только начинают постепенно проясняться» [Раппо-
порт П. А, 1980].
Совершенно очевидно, что исторические выводы должны быть основаны на хронологиче-
ски выверенных фактах, и без определения правильной даты сооружений наши заключения
по истории развития архитектуры Западной Руси могут оказаться ошибочными, искажающими
реальную картину. Мы уже отмечали несоответствие предложенных дат некоторых построек
стратиграфическим данным. Нам представляется, что в обосновании дат белорусских храмов
нужно усилить археологический компонент, для чего необходимо провести дополнительно
специальные археологические раскопки вблизи этих построек, чтобы выявить горизонты
строительства и попытаться убедительно обосновать их археологические даты, используя
все возможные способы хронологизации. Но это должны делать высококвалифицированные
исследователи, обладающие опытом проведения раскопок стратиграфически сложных па-
мятников. Иначе будет загублена и эта потенциальная возможность для датировки данных
памятников.
Выше мы подробно рассмотрели все известны памятники древнерусского каменного
зодчества на территории Беларуси и коснулись, насколько это было возможно, хронологии
каждого из них. Наши даты относительно многих памятников существенно отличаются от тех,
которые распространены в научной литературе. Приведем очередность сооружения этих па-
мятников в той последовательности, какой она представляется нам.
1. Софийский собор в Полоцке — начало строительства — 1050-1051, окончание — 1055 гг.
2. Большой собор Бельчицкого монастыря в Полоцке — конец XI в.
3. Церковь Благовещения в Витебске — не позже конца XI в.
4. Церковь Бориса и Глеба в Новогрудке — конец XI — начало XII в.
5. Минский храм — 70-е гг. XI в.
б. Храм-усыпальница в Сельце в Полоцке — последняя четверть XI в.
7. Церковь на Нижнем замке в Полоцке — конец XI в.
8. Нижняя церковь в Гродно — конец XI — первая половина XII в.
9. Комплекс усыпальниц, пристроенных к Софийскому собору —
конец XI—XII в. (точная дата не ясна).
,10. Пятницкая церковь Бельчицкого монастыря — XI в.
11. Волковысская церковь — начало строительства рубеж XI—XII вв.
12. Борисоглебская церковь в Бельчицком монастыре — 20-е гг. XII в.
13. Спасо-Преображенская церковь Евфросиниевского монастыря —1132 —1143-1146 гг.
14. Церковь-триконх в Бельчицком монастыре — XII в.
15. Туровский храм — середина (?) XII в.
16. Борисоглебская (Коложская) церковь в Гродно — первая половина XII в.
17. Церковь «на рву» в Полоцке — третья четверть XII в.
18. Княжеская церковь в полоцком детинце — 60-80-е гг. XII в.
19. Терем в полоцком детинце — 60-80-е гт. XII в.
20. Пречистенская церковь в Гродно — XII в. (возможно, третья четверть) (рис. 208).
Как видно из приведенного списка, особенно большой размах каменного строительства
приходится на конец XI—XII вв., что, кстати, является убедительным свидетельством тех боль-
ших экономических и политических успехов, которых добились к этому времени древнерус-
437
Раздел III Культура
Глава 18
438
Некоторые наблюдения над каменным зодчеством Белой Руси
ские княжества. Развитое каменное строительство и большой опыт, приобретенный зодчи-
ми, естественным образом привели к появлению и закреплению не только общерусских, но
и местных, своеобразных и устойчивых, архитектурных стилей и строительных приемов. Та-
кое своеобразие достаточно заметно в архитектуре Полоцкой и Понеманской Руси, что дало
основание говорить о сложении в них самостоятельных архитектурных школ.
В литературе прочно утвердилось мнение, что одной из отличительных черт полоцких
памятников является сохранение здесь в течение всего XII в. старой строительной техники
кладки «с утопленным рядом» из плинф с использованием цемяночного раствора. Эта техника
была традиционной на территории всей Руси до начала XII в., когда она была заменена но-
вой, «равнослойной», техникой, которая с 20-30- гг. этого столетия распространилась в Киев-
ской, Черниговской, Переяславской, Волынской, Смоленской и Рязансой землях [Каргер М. К.,
19776. С 82]. Однако в Полоцке, как было принято считать, в технике кладки «с утопленным
рядом» продолжали возводить все без исключения памятники, которые относили к XII в. (храм-
усыпальница в Спасо-Евфросиниевском монастыре, сама Спасская церквь, храм в полоцком
Верхнем замке, три храма Бельчицкого монастыря: Большой храм, церковь Бориса и Глеба
и Пятницкая церковь). Но так ли это было на самом деле?
Выше мы показали время сооружения всех памятников каменной архитектуры древне-
русского времени на территории Беларуси, и легко заметить, что практически все перечис-
ленные постройки Полоцка, за исключением Спасо-Преображенской церкви Евфросиниев-
ского монастыря, были возведены не в XII в., а в конце XI — начале XII вв., т. е. тогда, когда
техника «с утопленным рядом» господствовала в архитектуре всей Руси. Следовательно,
по этой позиции полоцкие памятники не представляли исключения и ни о каком отстава-
нии в строительной технике Полоцка не может быть и речи. Только при сооружении Спасо-
Преображенской церкви, казалось бы, имело место некоторое «отставание» в технике клад-
ки. Но заметим, что оно не столь уж велико по времени, поскольку мы считаем возможным
датировать ее строительство не серединой и тем более не второй половиной XII в., а пе-
риодом между 1132 и 1143/1146 гг., когда только-только начали переходить к равнослойной
технике кладки.
Но здесь, очевидно, следует учитывать и то важное обстоятельство, что Спасо-
Преображенскую церковь строил тот же мастер Иоанн, который ранее возвел Борисо-
глебский собор в Бельчицком монастыре. Поэтому понятно, что при строительстве Спасо-
Преображенской церкви он применил уже отработанную им и привычную прежнюю технику
кладки «с утопленным рядом». А вообще говоря, техника кладки «с утопленным рядом», при-
мененная в полоцких постройках, никак не может свидетельствовать о «консервации» здесь
старой техники и выделении ее в качестве одной из отличительных черт «полоцкой архитек-
турной школы». Значительно важнее рассматривать эту технику в качестве одного из датирую-
щих факторов. Использование такой техники свидетельствует о более ранних датах полоцких
Рис. 208. Сводная таблица каменных построек, расположенных
в предполагаемой последовательности их сооружения:
1 — Софийский собор в Полоцке; 2 — Большой собор Бельчицкого монастыря; 3 — церковь Благовещения
в Витебске; 4 — церковь Бориса и Глеба в Новогрудке; 5 — храм-усыпальница в Сельце в Полоцке; 6 — церковь
в Нижнем замке в Полоцке; 7 — Минский храм; 8 — Нижняя церковь в Гродно; 9 — комплекс усыпальниц,
пристроенных к Софийскому собору; 10— Пятницкая церковь Бельчицкого монастыря; 11 — Волковысская
церковь; 12 — Борисоглебская церковь в Бельчицком монастыре; 13 — Спасо-Преображенская церковь
Евфросиниевского монастыря; 14 — четвертая церковь-триконхв Бельчицком монастыре; 15 — Туровский
храм; 16 — Борисоглебская (Коложская) церковь в Гродно; 17—Церковь «на рву» в Полоцке; 18 — неизвестная
церковь в полоцком детинце; 19 — терем в полоцком детинце; 20 — Пречистенская церковь в Гродно
(в квадратах указаны номера построек, представленных крайне фрагментарно}
439
Раздел III Культура Глава 18
храмов, нежели те, которые утвердились в литературе. Это одно из доказательств того, что
монументальная архитектура Полоцка и западных областей Руси в целом развивалась теми
же темпами и прошла те же ступени, что и зодчество остальной Руси. Нуждается в дальнейшей
проработке тезис об архитектурных школах в западных землях Руси. Своеобразие памятников
не всегда является показателем существования школ — оно может свидетельствовать о твор-
честве отдельного мастера или одной строительной артели. Понятие «школа» предполагает
институт ученичества и длительное сохранение и повторение учениками нового архитектур-
ного стиля или строительной техники.
Мы уже стремились показать, что интерпретируемое в качестве особенности полоцкой
школы использование кладки «с утопленным рядом» было присуще не только полоцким па-
мятникам, но и подавляющему большинству древнерусских каменных сооружений XI — на-
чала XII вв.
Однако несомненным фактом является появление в Полоцке серии построек, воплотивших
в себе раньше, чем в других областях Руси, оригинальную композиционную идею, которая по-
родила новый архитектурный стиль. Первая «проба пера» была сделана еще при постройке
Борисоглебской церкви Бельчицкого монастыря. Но в наиболее ярком и законченном виде
эта идея получила воплощение в Спасо-Преображенском храме Евфросиниевского мона-
стыря. Построивший его (как, по-видимому, и первый) полоцкий мастер Иоанн перенес под-
купольный квадрат на западные пары столбов. Это позволило высоко поднять центральную
часть здания и придать ему башнеобразность объема. Впрочем, истоки этого стиля некоторые
исследователи (Л. В. Алексеев) видели уже в Полоцкой Софии.
Сложную башнеобразную композицию объема с высоко поднятым центром имела и по-
строенная почти полстолетия спустя после Спасо-Преображенского храма церковь в По-
лоцком детинце. Все это, безусловно, демонстрирует сохранение традиций и повторение
основных принципов, заложенных Борисоглебской церкви Бельчицкого монастыря и в Спасо-
Преображенском соборе. Эти здания долго сохраняли свою привлекательность, местную до-
стопримечательность и служили образцом для последующих зодчих. Не случайно они ста-
ли объектом подражания и для зодчих в других областях Руси. Но хронологический разрыв
между Спасо-Преображенской и церковью в детинце достаточно значительный. Строили ли
последнюю непосредственные ученики Иоанна или зодчий использовал его творения только
в качестве образца, сказать сложно. К сожалению, мы не располагаем серией хронологически
близких памятников, что могло бы свидетельствовать о непрерывности деятельности полоц-
кой школы, ее архитекторов и строителей. Высказывались (и не без основания) предположе-
ния, что они привлекались для строительства храмов в других областях Руси [Раппопорт П. А.,
1980], но это пока только предположения.
Очень ярко проявило себя своеобразие в гродненских памятниках архитектуры: декора-
тивность, убранство наружных стен фигурами из майоликовых плиток, вставки в нижней части
стен крупных валунов с заполированной наружной стороной, обилие голосников, вмурован-
ных в стены со стороны интерьера, отсутствие фресковой тотальной росписи. Эти оригиналь-
ные черты мы наблюдаем в четырех постройках (Нижняя гродненская церковь, Борисоглеб-
ская (Коложская) церковь Гродно, Волковысский храм, Пречистенская гродненская), три из
которых строились в течение относительно короткого времени. Конечно, неповторимость
гродненских построек позволяет ставить вопрос о местной архитектурной школе, но и здесь
не все ясно. Не ясны истоки своеобразия гродненских памятников, как и дальнейшая судьба
гродненских мастеров. Можно предположить, что гродненская архитектура развивалась на
основе волынской, поскольку Понеманье политически и в культурном отношении было свя-
зано с Владимиро-Волынским княжеством. Вместе с тем исследователи отмечали, что в компо-
зиции гродненских храмов наблюдается влияние полоцкой архитектуры. Так, смещение под-
купольного квадрата в сторону западной пары столбов в Нижней и Пречистенской церквах
440
Некоторые наблюдения над каменным зодчеством Белой Руси
в Гродно, а также в недостроенной церкви в Волковыске, свидетельствует о том, что грод-
ненские храмы, как и полоцкие, отличались высотной композицией [Раппопорт П. А., 1983.
С 117]. Сходство наблюдается в строительном материале, что позволило высказать предпо-
ложение об участии в производстве кирпича для гродненских построек полоцких мастеров
[Раппопорт П. А., 1986. С /52].
Располагаясь на западных рубежах Руси, Гродно, однако, не испытал влияния романской
архитектуры. Остается также загадкой локализация несомненно ярких и оригинальных черт,
присущих гродненской архитектуре, в пределах только этой области.
Вообще создается впечатление, что ни зодчие, ни строительные артели не имели посто-
янного места жительства и разъезжали по стране по приглашению князей, располагая раз-
личными архитектурными проектами, реализация которых в значительной степени зависела
от вкуса князя-заказчика. Можно говорить о нескольких строительных артелях, построивших
храмы в Западной Руси. Одна из них, работавшая ранее в Киеве и Новгороде, построила Со-
фийский собор. Другая, как и первая, связанная с Византией, соорудила Благовещенскую цер-
ковь в Витебске и, вероятно, Борисоглебский собор в Новогрудке. Не исключено, что особая
артель построила храм-усыпальницу в Сельце. Очевидно, киевская артель начала возводить
бельчицкие храмы. В ней, можно предполагать, прошел школу мастерства полоцкий зодчий
Иоанн, творчеству которого и организованной им бригады обязаны по меньшей мере три по-
стройки: Борисоглебская церковь в Бельчице, Спасо-Преображенская в Сельце и не обнару-
женный пока Новый Богородицкий храм в Полоцке. Возможно также ими же была построена
и Пятницкая церковь в Бельчице.
Иная артель строила гродненские храмы, хотя допустимо предположение о некотором
участии здесь и полоцких мастеров (плинфоделателей). Не совсем ясно, кто был строителем
полоцких памятников второй половины XII в., но хорошее знакомство их с творениями зодче-
го Иоанна не вызывает сомнений.
Архитектура Западной Руси не представляла автономного явления. Несмотря на появле-
ние в ней собственных архитектурных шедевров, она продолжала питаться, как и зодчество
других древнерусских княжеств, общими соками и традициями. Влияние киевской архитек-
туры, заложившей основы древнерусского зодчества, было настолько велико, что и после
утраты Киевом своего статуса главного города киевская архитектура продолжала доминиро-
вать, олицетворяя собой древнерусскую архитектуру в целом. Ее основные принципы лежали
в основе каменного зодчества всех областей. Не случайно, в Черниговской, Волынской, Смо-
ленской, Рязанской землях в течение почти всего домонгольского времени в архитектуре
безраздельно господствовали общерусские черты, олицетворением которых была киевская
школа. До конца XII в. в них не возникло самостоятельных школ, хотя политические отноше-
нии между княжествами уже давно осложнились. Княжеские усобицы не разорвали культур-
ного единства Руси. Поэтому представляются малоубедительными утверждения, что «враж-
дебные» отношения между киевскими и полоцкими князьями стали причиной появления так
называемой «полоцкой архитектурной школы». Тезис об «извечной борьбе» Киева и Полоцка
надуманный и в основном опирается на легенду, записанную в летописи под 1128 г. По на-
шему глубокому убеждению, мы должны отказаться от таких оценок политической ситуации.
Этого не было. Известные случаи обострений в отношениях между полоцкими и киевскими
князьями представляли собой редкие эпизоды. Такое же можно наблюдать (и в еще более
откровенной форме) в отношениях Киева с другими землями. Процессы интеграции и сепа-
ратизма идут рядом. Киев олицетворял собой единство Руси и приоритет общих интересов,
князья же окрепших земель стремились к независимости от киевского князя. Так было везде,
и Полоцк не представлял исключения. Но эти отношения не могли разделить и не разделили
древнерусскую культуру на удельные варианты. Она оставалась единой и мощной и продол-
жала развиваться по своим законам. Это обстоятельство не следует упускать из вида, когда мы
441
Раздел HI Культура Глава 18
говорим и о появлении новых оригинальных памятников и направлений в Западной Руси, и не
рассматривать их как непременные доказательства существования самостоятельных школ.
Древнерусская архитектура развивалась вширь. Возрастало количество зодчих, шел по-
иск новых форм. Но он не ограничивался узкими рамками княжеств. Новое принадлежало
всей Руси и было востребовано там, где намечалось очередное строительство. Главным было
не то, местный зодчий или не местный, а его квалификация, его известность. Слишком велик
был престиж этого рода зданий для князя, для города. И потому артели мастеров-строителей
храмов разъезжали по всей Руси.
То обстоятельство, что мы не видим убедительных свидетельств распада киевской ар-
хитектуры на областные варианты, побуждает нас с известной осторожностью относить-
ся к утверждениям о появлении в западных землях Руси самостоятельных архитектурных
школ уже к середине XII в. Необходимы более надежные и более убедительные доказа-
тельства. Такие выводы не должны основываться на единичных примерах. Русская архи-
тектура, несомненно, шла к этому, и с конца XII в. в связи с широким размахом храмового
строительства в отдельных областях постепенно закрепляются и повторяются локальные
черты, свидетельствующие о формировании местных архитектурных школ. В этом на-
правлении развивалось и полоцкое зодчество. Однако памятники конца XII в. здесь пред-
ставлены слабо, что дало основание исследователям говорить о прекращении храмового
строительства в княжестве в связи с неблагоприятной политической обстановкой [Алек-
сеев Л. В., 2006. Кн. 2; Раппопорт П. А., 1983. С 117]. Думается, что этот вывод ошибочен. По-
литическая обстановка здесь была такой же, как и в остальной Руси. Что касается памятни-
ков, то можно надеяться, что остатки неизвестных пока каменных построек XII-XIII вв. еще
будут обнаружены.
Зодчие хорошо знали, что делается в различных русских землях, и следили за успехами
своих коллег, охотно перенимая их опыт и удачные находки. И создатели монументальных
построек в Западной Руси не пребывали в архитектурном вакууме. Используя опыт других,
они смогли создать выдающиеся архитектурные шедевры. Новый тип башнеобразного,
устремленного вверх культового здания, построенного Иоанном в Спасо-Евфросиниевском
монастыре, стал образцом для подражания при сооружении новых храмов не только в За-
падной Руси, но и за ее пределами. Новый стиль получил продолжение в храме Полоцкого
детинца, а его строители были приглашены в Смоленск, где построили один из самых знаме-
нитых соборов —Михаила Архангела, который, по словам П. А. Раппопорта, положил нача-
ло «блестящему расцвету смоленской архитектурной школы конца XII в.» [Раппопорт П. А.,
1983. С. 117]. Благотворное влияние полоцкой архитектуры испытало и зодчество Новгород-
ской земли.
Вклад зодчих Западной Руси в развитие древнерусской архитектуры — складывание но-
вых форм и перестройка византийской композиции храма — не подлежит сомнению. Он ве-
лик и прекрасен. А чего стоят неповторимые по своей изящной декоративности гродненские
памятники! Не имеет аналогий витебская Благовещенская церковь. Все это — неопровержи-
мые свидетельства высокого творческого потенциала создателей архитектурных памятников
Западной Руси, которые не копировали слепо уже имеющиеся образцы и не плелись в арьер-
гарде древнерусского церковного зодчества.
Число памятников монуметальной архитектуры древнерусского времени на территории
Беларуси не исчерпывается приведенным выше списком. Письменные и археологические ис-
точники дают основания предполагать, что к нему мы должны прибавить еще ряд сооружений,
которые предстоит обнаружить. Так, в Полоцке были две Богородицкие церкви: «старая» и но-
вая, построенная Иоанном. На территории Витебского детинца найдены майоликовые плитки,
которыми, возможно, был выстлан пол пока не обнаруженного храма [Колединский Л. В., 1995].
Во время археологических раскопок в Пинске Т. В. Равдиной была найдена серия цветных фи-
442
Некоторые наблюдения над каменным зодчеством Белой Руси
гурных плиток, украшавших пол, несомненно, каменной постройки [Равдина Т. В., 7963). При-
знаки существования каменного здания древнерусского времени имеются в Мстиславском
замке [Алексеев Л. В., 1995].
Трудно представить себе без монументального храма и древний Минск — один из замет-
ных, согласно летописи, княжеских центров Полоцкой земли. Вместо открытой археологиче-
скими раскопками недостроенной церкви XI в., очевидно, был возведен более крупный собор
в центральной части крепости. О Замковой церкви Рождества Богородицы упоминают сред-
невековые письменные источники. Так, сообщается, что в 1597 г. в ней отслужил службу киев-
ский митрополит Михаил Рогоза [Загорульский Э. М., 1982. С. 77;ЦГИАЛ, ф. 823. On. 1. Д. 782], а до-
кументы XVII в. отмечают плачевное состояние здания [Беларусск! apxiy. 1931. Т. III. Док. № 176].
Минский замок тогда все еще представлял собой главный административный центр уже зна-
чительно разросшегося города, и расположенная в нем церковь, несомненно, была главной
и, надо полагать, древнейшей церковью Минска. Судя по плану города 1772 г., она находилась
в южной части Замка на бывшей улице Замковой, и ее возможные остатки сейчас покоятся под
бетоном проспекта Победителей, недалеко от входа в станцию Немига. Можно надеяться, что
археологи когда-нибудь откроют ее руины, как и многие другие памятники монументального
зодчества Западной Руси.
19.1. Живопись
Появление живописи на Руси и ее западных землях связано с принятием христианства,
возведением церквей и монастырей, которые требовалось украсить иконами и настенными
росписями. Первые иконы были привезены из Византии и южнославянских стран. Позже ико-
нописные мастерские были организованы при церквах, монастырях и дворах князей и фео-
далов. Заметной особенностью древнерусской живописи были плоскостное изображение
фигур, статичность поз, симметричность композиции и отсутствие перспективы. Наиболее
распространенной в Западной Руси была фресковая живопись, когда-то украшавшая здесь
все каменные храмы, а ныне частично сохранившаяся в Полоцком Софийском соборе, Спасо-
Преображенском храме полоцкого Свято-Евфросин невского монастыря и Коложской церкви
в Гродно.
19.1.1. Фреска Полоцкой Софии
Фрагментарность сохранившихся частей древней Полоцкой Софии не позволяет дать ис-
черпывающую характеристику настенной живописи этого выдающегося памятника древне-
русской архитектуры.
Древняя фресковая роспись орнаментального характера сохранилась на частях апсид
внутри храма под более поздним набелом. Фресковая роспись выявлена также на остатках
опорного столба в западной ферме собора. Частичная расчистка набелов в ряде мест позво-
лила И. М. Хозерову высказать предположение, что фресками такого рода была расписана вся
поверхность апсид [Хозеров И. М., 1994. С. 351-
Остатки древней фрески были выявлены также при археологических исследованиях на со-
хранившихся частях стен храма. Поскольку от храма сохранились только нижние части стен,
фреска представлена фрагментами орнаментов, которыми обычно украшались эти части. Ко-
лористическая гамма фресок Полоцкой Софии основана на сочетании красного и зеленого
цветов, разделенных между собой узкой полосой белого цвета.
Орнаменты были выполнены синей, красной, желтой и серо-бурой красками.
Высокая насыщенность цветов красок свидетельствует о том, что роспись осуществлялась
по сырой штукатурке. Краска глубоко впитывалась в нее и обладала способностью длительно-
го сохранения рисунка и цветовой гаммы.
По стилю и композиции орнаменты очень напоминают орнаменты Киевского Софийского
собора и повторяют византийскую настенную живопись.
19.1.2. Роспись витебской Благовещенской церкви
Богатую фресковую роспись имела витебская Благовещенская церковь. Ее история и судь-
ба трагичны. Вероятно, вскоре после того, как в 1619 г. церковь была отдана униатам, древняя
фресковая роспись, покрывавшая стены, столбы и своды храма, была замазана известковой
краской [Селицкий А. А., 1992. С. 82]. В 1833 г., после возвращения постройки Православной
Церкви, в ней был проведен ремонт, к счастью, не затронувший скрытую под краской роспись.
В 1944 г., после освобождения Витебска от немецких оккупантов, белорусский искусствовед
М.С Кацер, проводивший осмотр здания, отметил в своих дневниках наличие следов фреско-
вой записи, но никаких реставрационных работ с целью расчистки фрески и ее изучения сде-
лано не было. Не удалось обнаружить никаких материалов о фресках и в архивных документах
дореволюционного времени [Селицкий А. А., 2002. С 82]. Представление о фресковом декоре
Благовещенской церкви пришлось составлять на основании кусков разрушенного здания, на
которых сохранились следы фресок, и столь же редких фрагментов штукатурки с фреской,
445
Раздели! Культура Глава 19
найденных при археологических раскопках М. К. Каргером и П. А. Раппопортом остатков унич-
тоженного храма. Все эти материалы приведены в книге А. А. Селицкого, посвященной живо-
писи Полоцкой земли.
Из описанных наиболее интересных фрагментов живописи Благовещенской церкви следу-
ет отметить сохранявшееся на северо-западном подкупольном столбе поясное изображение
св. Николая, выполненное в ярких розовых и светло-желтых цветах. Части фигур, лица, рук,
одежды просматривались еще на трех фрагментах Отмечаются мягкие переходы от одного
тона к другому.
На южной стене храма заметны части фигур и одежды, фрагмент лица с княжеским голов-
ным убором.
Раскопками П. А. Раппопорта в 1982 г. были обнаружены остатки росписи, нанесенной не
на штукатурку, а на тонкий слой белой подмазки [Раппопорт П. А., 1987].
Даже ограниченные материалы приводят к заключению, что витебская Благовещенская
церковь была полностью покрыта росписью.
Касаясь техники и стиля письма, исследователь полоцкой живописи А. А. Селицкий за-
ключает: «Фрескам Благовещенской церкви в Витебске присуща свободная живописная
манера письма, прозрачная колористическая гамма, правильные пропорции рисунка». Все
это отличает византийско-киевскую монументальную живопись конца XI — начала XII в. [Се-
лицкий А. А., 2002. С 84]. Наиболее вероятно, что храм расписывался артелью византийских
художников.
Мы лишились уникальной галереи древнерусской многокрасочной живописи. Эта потеря
более ощутимая, чем потеря здания, которое можно было воссоздать (и оно было построено
заново) по планам, рисункам и фотографиям, но вернуть фресковую роспись уже невозможно.
19.1.3. Фрески Пятницкой церкви бельчицкого монастыря
Небольшая, необычно вытянутая, без внутренних столбов, не имеющая аналогий в древ-
нерусской архитектуре Пятницкая церковь полоцкого Бельчицкого монастыря была обильно
расписана фреской, отражающей основные эпизоды из жизни Иисуса Христа.
Самих фресок, как и храма, давно уже нет, и судить о них мы можем лишь по материалам
далеко не полных изыскательских работ, проведенных Н. Н. Щекотихиным, И. М. Хозеровым
и Н. Н. Ворониным, успевшим познакомиться с росписью храма до окончательного его раз-
рушения.
Первый, кто обстоятельно рассказал в 1925 г. о фресках Пятницкой церкви, был белорус-
ский искусствовед Н. Н. Щекотихи н [Шчакащх/н М., 1925}. Почти одновременно с ним — в 1926
и 1928 гг. — фрески обследовал И. М. Хозеров, обстоятельный труд которого вышел в свет
только в 1994 г. и то был воспроизведен им по памяти, поскольку оригинал рукописи и иллю-
стративный материал к ней погибли в годы Великой Отечественной войны [Хозеров И. М., 1994].
В1929 г. с фресками познакомился Н. Н. Воронин, который изложил свои наблюдения в статье
о бел ьчицких храмах более четверти века спустя [Воронин Н. Н., 1956]. В том же 1929 г. во время
посещения Полоцка экспедицией И. Э. Грабаря фотографом А. В. Лядовым было сделано не-
сколько черно-белых фотографий, которые сохранились в Отделе рукописей Третьяковской
галереи в Москве и были обнаружены и изучены белорусским исследователем А. А. Селицким
[Селицкий А. А., 1992].
При сравнении фотоснимков с известными описаниями фресок ему удалось уточнить неко-
торые сюжеты росписи, в описания которых, сделанных по памяти И. М. Хозеровым и Н. Н. Во-
рониным, вкрались некоторые ошибки и неточности (в частности, композиции «Распятие»).
Поэтому к имеющимся описаниям схемы и содержания групповых композиций следует под-
ходить с учетом уточнений, предложенных А. А. Селицким [Селицкий А. А., 1992. С. 44,45,49].
446
Живопись и прикладное искусство
На основании этих материалов, в основном описательного характера, только и можно
говорить о безвозвратно потерянных фресках Пятницкой церкви. Они покрывали почти все
внутреннее пространство церкви и особенно хорошо сохранялись на северной стене и на
косяках алтарной арки.
Небольшие размеры храма вынудили художников представить лишь наиболее важные
эпизоды из жизни Христа, последовательно размещенные в соответствии с хронологией со-
бытий по периметру интерьера от входа в церковь по северной стене с запада на восток, про-
должаясь по южной стене с востока на запад.
Роспись стен составляла три яруса. В верхнем размещались основные групповые компо-
зиции, переданные в крупном масштабе: в западной части северной стены прослеживалась
большая композиция «Сретение» с фигурами Иосифа и Богоматери; в восточной части север-
ной стены, около прохода в жертвенник, имелась большая композиция «Распятие», от которой
сохранились только фрагменты; на восточной стене по сторонам от прохода в алтарь были
изображены фигуры Бориса и Глеба в рост в княжеских одеждах, в позе моления; на косяках
алтарной арки имелись поясное изображение святителя Николая с книгой в руке и поясное
изображение неизвестного святого; в алтаре, предположительно, изображен Христос на тро-
не. На верхней крупной композиции южной стены были изображены сцена «Снятия с Креста»
и неизвестная композиция.
К сожалению, не удалось определить содержания росписи на западной стене храма. Воз-
можно, она содержала сюжет, связанный с циклом «Воскресение» или, что более вероятно,
«Сошествие в ад», поскольку эта сцена обычно помещалась именно на западной стене.
В среднем ярусе росписи изображены одиночные фигуры святых в рост и орнаментальные
мотивы.
Нижний ярус представлял расписанный под мрамор декоративный фриз.
Рисунки Пятницкой церкви выполнены в основном в силуэтно-плоскостной манере одной
или двумя красками с последующим оконтуриванием фигур [Селицкий А. А., 1992. С 54-55],
следуя принятым в XI—XII вв. принципам древнерусской фресковой живописи.
С точки зрения колористических задач, фрески Пятницкой церкви продолжают художе-
ственные традиции древнерусского искусства конца XI — начала XII в., для которых было ха-
рактерно сочетание зеленых, красных, охристых и белых цветов.
Представляют интерес мнения исследователей об аналогиях, которые могут указывать на
исполнителей, а также время сооружения храма и выполнения росписи. Отыскание точных
аналогий позволит, основываясь на сохранившихся фотоснимках фресок, создать со време-
нем близкую к оригиналу реконструкцию исчезнувшей росписи. Так, некоторые черты сход-
ства в манере изображений отдельных деталей можно, по мнению А. А. Селицкого, усмотреть
в росписи купола Новгородской Софии: в росписи обоих памятников применено, в частности,
высветление ликов с целью придания изображению объемности; сходным образом выпол-
нено покрытие одежды орнаментальными концентрическими кругами, фигуры оконтурены
темной линией, а нимб — белилами.
В сцене «Сретения» прослеживается сходство в изображении Богоматери с женой Иова
в подцерковье Николо-Дворищенской церкви в Новгороде (около 1113 г.). Создается впечат-
ление, отмечает А. А. Селицкий, что художники использовали одни и те же образцы: «Тот же
разворот фигуры в три четверти, небольшой наклон головы и взгляд на зрителя, так же обри-
сован мафорий с тремя складками на голове, так же уложены складки на груди, спускающиеся
плавными линиями от правого плеча. Одинаковое очертание чуть удлиненного лика с пря-
мым красивым ртом и пухлыми губами» [Селицкий А. А., 1992. С. 56]. Близкое сходство можно
заметить также с фресками Остерской Михайловской «божницы» (конец XI — начало XII в.).
Можно только сожалеть, что не удалось сохранить ни остатки храма, ни даже цветные ко-
пии его великолепных фресок.
447
Раздел HI Культура
Глава 19
19.1.4. Фрески Борисоглебской церкви бельчицкого монастыря
В 1924-1929 гг., накануне окончательного разрушения остатков Борисоглебской церк-
ви Бельчицкого монастыря, ее фрески обследовались Н. Н. Щекотихиным, И. М. Хозеровым
и Н. Н. Ворониным. Результаты изучения фресок были изложены в их трудах, некоторые из
которых вышли в свет много лет спустя [Воронин Н. Н., 1956; Хозеров И. М., 1994; Шчакац/xiH М.,
1925; Шчакащхш М., 1993]. Сохранилось несколько черно-белых фотографий фресок. Рестав-
рациям фрески не подвергались и исчезли вместе с руинами самой церкви. Сделанные опи-
сания и фотографии остались единственными источниками сведений о фресках этого инте-
ресного храма, ставшего прообразом знаменитой Спасо-Преображенской церкви полоцкого
Евфросикиевского монастыря.
Описания фресок в публикациях названных исследователей несколько расходятся в ука-
заниях о размещении фигур [Селицкий Л. А., 1992. С. 63]. По сохранившимся фотографиям
А. А. Селицкому удалось сделать некоторые уточнения.
Настенная роспись, сохранившаяся к тому времени на остатках стен Борисоглебского со-
бора в основном была представлена орнаментами и единичными изображениями святых,
преимущественно фрагментарно. Многофигурные композиции отсутствовали.
Остатки одиночных фресковых фигур были выявлены на северной и южной стенах и на
столбах храма. Изображения традиционно располагались по ярусам.
Большее число фрагментов росписи сохранилось на северной стене. По обе стороны
нижнего окна имелись два мужских изображения: слева — воина, справа — возможно, свя-
тителя. Точнее сказать нельзя, поскольку оба изображения сохранились лишь в нижней
части.
На второй с запада лопатке на зеленом фоне располагалась фигура неизвестного святого
в рост с закрытым Евангелием на левой руке. Его голова слегка повернута вправо. Фелонь
спадает крупными складками. Верхняя часть головы и нимб не сохранились.
На северной стене (первая лопатка с востока) на темно-зеленом фоне была изображена
святая с крестом в правой руке на уровне груди. Левая рука приподнята и развернута к зрите-
лю. Фигура несколько вытянута. На ней темно-красный мафорий и розовато-желтый хитон.
Складки одежды выполнены прямыми линиями. По-видимому, на фреске изображена Па-
раскева Пятница. На той же стене имеется изображение мужчины с крупной головой и широ-
кими плечами.
Фрагменты некоторых фигур очерчены темными линиями.
У Н. Н. Щекотихина имеется описание двух женских поясных изображений, обрамлен-
ных двойными полосами. Изображения распролагались на южной стене храма на уровне
окон. По мнению исследователя, они напоминают «святых жен», изображенных на фресках
Киевской Софии [Шчакац1х1н М., 1925. С. 25]. Там же, на южной стене, сохранилась фигура
святого в рост.
И это практически все фигуры, которые удалось выявить и описать исследователям фресок
Борисоглебского храма. Свободное от изображений пространство стен было обильно укра-
шено различными орнаментами. Они хорошо сохранились на откосах окон. С одного фраг-
мента удалось снять акварельную копию, которая хранится в фондах Третьяковской галереи
[Селицкий А. А., 1992. С. 66].
Н. Н. Щекотихин указывал на сходство борисоглебских фресок с киевскими, в Софийском
соборе, и новгородскими [Шчакац1х1н М., 1925. С 25]. Однако, по мнению исследователей, ху-
дожники, расписывавшие Борисоглебскую церковь, уже отошли от традиции ранней киев-
ской школы. Вместе с тем их рисунки отличаются от фресок развитого XII в. Так, в орнаментике
бельчицкого храма отсутствует мелкая трактовка узоров складок одежды при помощи изви-
вающихся или параллельных линий, характерных для живописи «зрелого XII в.».
448
Живопись и прикладное искусство
79.7.5. Фрески Спасо-Преображенской церкой
Лучше других известны и исследованы фрески Спасо-Преображенской церкви женского
монастыря в Полоцке. Правда, до самого недавнего времени они были скрыты под поздними
записями и недоступны для изучения. В течение многих лет фреска подвергалась разруше-
нию, когда в конце XVIII — начале XIX в. пришла в негодность крыша собора, и они система-
тически промокали. Позже при ремонте испорченная штукатурка с древними фресками XII в.
была снята, а остальная покрыта сначала известковой побелкой, а позже еще — масляной
краской. Как показали последующие реставрационные работы, остатки древней фресковой
росписи оказались местами под 8-ю слоями поздней краски. Последующие записи масляны-
ми красками сильно изменили первоначальный колорит и природную матовость фресок.
Остатки древней фресковой росписи с использованием коричневато-красной краски
на штукатурке у алтарного окна были обнаружены И. М. Хозеровым еще до Великой Отече-
ственной войны. Исследованные им нижние части восьмигранных столбов были сплошь
покрыты фресковой росписью. Уже тогда исследователем были подмечены особенности
в манере письма и «разрешении чисто живописных задач», а также необыкновенная историко-
художественная ценность фресок Спасо-Преображенской церкви.
Фрагменты некоторых фресок были расчищены в 1940 г. Н. Н. Домбровской и показали
«изумительное мастерство неведомых исполнителей этой росписи» [Хозеров И. М., 1994.
С 65].
Выяснилось, что фресками был покрыт весь храм. В нижней части алтаря было выявлено
изображение, вероятно, Иоанна Златоуста в рост с книгой в левой руке и святого Василия Ве-
ликого. На обоих — облегченные крестчатые фелони.
В верхней части южной стороны стены на сине-черном фоне располагались две женские
фигуры в рост. Была расчищена голова одной из них. Фреска хорошо сохранилась. Лицо жен-
щины имеет правильный яйцевидный абрис светло-желтого тона с контуром, выполненным
темной охрой. Черты лица крупные, большие глаза, изогнутые брови, малый рот. Зрачки не
круглые, а немного сплющенные. Под глазами тени (рис. 209).
Проведенные после Великой Отечественной войны изыскательские и реставрационные
работы подтвердили начальное предположение, что монументальная фресковая живопись
покрывала все пространство храма. Роспись начиналась почти сразу же над полом и заполня-
ла стены, столбы и своды.
Итоги послевоенных реставрационных работ в Спасском храме изложены в книге А. А, Се-
ли цко го, предложившего интересные реконструкции отдельных сюжетов [Селицкий А. А.,
1992]. Особенно интересные материалы о фресках храма в целом, их вероучительном зна-
чении и трактовке конкретных сюжетов были получены в ходе недавних реставрационных
работ в храме. Хотя раскрыта все еще незначительная по отношению к общей декорирован-
ной площади храма часть древней росписи, уже теперь можно говорить о фресках Спасо-
Преображенской церкви в целом — о ее программе, стиле и художественных особенностях.
Искусствоведческому анализу вновь полученных материалов посвящена отдельная книга
В Д. Сарабьянова [Сарабьянов В. Д., 2007].
Было установлено, что роспись Спасского собора по своему содержанию и основным эле-
ментам следует установившимся иконографическим традициям и соответствует программе,
представленной в ряде древнерусских памятников XII в.
Главный элемент росписи храма — фрески алтаря, которые отражают основное догмати-
ческое и вероучительное содержание росписи.
Художники искусно и в полной мере использовали конструктивные особенности храма.
Его алтарная часть отличалась вытянутой (7 м) формой и необычно большой высотой (от 9 до
11 м), что составляло около четверти всего расписанного пространства.
449
Раздел III Культура
Глава 19
Рис. 209. Неизвестная святая мученица. Деталь фрески на южной стене
Спасо-Преображенской церкви (по кн. В.Д. Сарабьянова)
Хотя большая часть алтарных стен до сих пор покрыта поздней многослойной записью
и пока расчищена только средняя часть алтарной росписи, ее основное содержание подда-
ется реконструкции. Живопись органически соответствует архитектонике храма, как бы рас-
ширяет его пространство.
Доминантой алтарной росписи является огромная фигура Богоматери, занимающая поч-
ти половину всей верхней части апсиды. Несмотря на плохую сохранность фрески, контуры
фигуры Богоматери с двумя поклоняющимися ей ангелами с обеих сторон хорошо просма-
триваются.
450
Живопись и прикладное искусство
Образ Богоматери, фланкированной двумя поклоняющимися ей ангелами, заимствован-
ный из византийских мозаик, получил широкое распространение в христианских храмах Киева
и стал почти обязательным элементом росписи алтарей древнерусских церквей. Образцом для
художников, расписывавших Спасскую церковь в Полоцке, несомненно, была алтарная деко-
рация Киевской Софии. Фигура Богоматери доминирует над всеми изображениями; ее высота
достигает 4,2 м и почти равна изображению в Киевской Софии. Но, почти повторив масштаб
этого изображения, художники достигли особого эффекта грандиозности и величия, поскольку
Спасская церковь значительно уступает по размерам киевскому Софийскому собору.
Композиции апсиды составляют основу всей храмовой росписи и получают расширенное
воплощение в остальном объеме Спасской церкви (рис. 210).
Рис. 210. Богоматерь.
Деталь фресковой
композиции <Деисус» Спасо-
Преображенской церкви
(по кн. В. Д. Сарабьянова)
451
Раздел III Культура Глава 19
Основные фигуры имеют несколько нарушенные пропорции: у них увеличены размеры
голов, лики выдвинуты вперед. Все это создает необычный эффект соприсутствия. Святые
нижнего регистра как бы приближены к молящимся. Их нимбы касаются верхних огранок,
а ногами они стоят или в отдельных случаях выступают за их пределы, создавая тем самым
особый эффект «активного общения святого с молящимся» [Сарабьянов В. Д., 2007, С. 149], Сами
фигуры оставляют впечатление активного взаимообщения друг с другом.
Не возникает ощущения, что художники были воспитаны на классическом наследии. Это
особенно ярко воплощено в росписи алтаря.
Цвета фресок типичны для византийской живописи XII в. Художники использовали раз-
личные краски: синие (натуральный ультрамарин и азурит), зеленые (изумрудный малахит
и тепло-зеленый глауконит), красные (киноварь и красная охра), желтые (желтая и золоти-
стая охра), коричневую (коричневая охра), чистую известь (в качестве белил) и сажу (в каче-
стве черной краски). Умелое смешивание основных красок позволило художникам получить
и использовать широкую палитру цветов и оттенков. Изображения отличались подчеркнутой
контрастностью. Широко применялся двухэтапный способ раскраски, когда нижний слой на-
носился непосредственно на сырую штукатурку, а второй — по уже подсохшему грунту. При
такой технике фон приобретал цветовую насыщенность и глубину.
Хотя, как отмечалось, последующее покрытие штукатурки масляной краской значитель-
но изменило первоначальный колер фресок, в центральном окне апсиды посчастливилось
обнаружить фрагменты фигур двух святых — Семена и Павла, у которых сохранилась перво-
начальная палитра красок, дающая представление о колорите начальной фресковой росписи
Спасо-Преображенского храма.
Есть основания предполагать, что роспись осуществлялась несколькими художниками,
каждый из которых обладал индивидуальной манерой письма. Образы святых отличает за-
метная индивидуальность.
Артель художников, расписавших Спасскую церковь, несомненно, возглавлявшаяся визан-
тийским мастером, была комбинированной по составу и включала в себя греческих и русских
художников. Такой вывод позволяют сделать не только результаты искусствоведческого ана-
лиза фресок, но и хорошо читаемые надписи на свитках, изображенных в руках некоторых свя-
тых. Надписи сделаны как на греческом, так и на церковнославянском языке, что указывает на
смешанный состав артели художников. Не лишено оснований предположение, что в создании
иконографии программы фресок могла принимать участие сама преподобная Евфросиния.
Роспись глубоко раскрывает тему страстей Господних и дает оригинальную иконографию
крестов, представленных в варианте «Этимасии» [Сарабьянов В.Д., 2007. С. 97].
Заслуживает быть отмеченной интересная деталь. В верхней части люнетов имелись окна
в форме небольших крестов (в настоящее время заложены). Эти светящиеся кресты распола-
гались прямо над головой Христа во фресковом изображении Распятия, придавая рисунку
особый смысл и впечатляющий эффект. Эффект усиливался, когда проникавший через эти
окна в определенное время суток свет заливал храм крестовидными потоками солнечных лу-
чей [Сарабьянов В.Д., 2007. С 122] (рис 211).
В западной части храма имеются две небольшие капеллы. Одна из них (юго-западная) тра-
диционно связывается с местом пребывания преподобной Евфросинии и потому особенно
почитаема. В ней также раскрыты фрески, покрывающие все стены и своды кельи (рис. 212).
Росписи представляют программу крестово-купольного храма. Выделяются сюжеты Благо-
вещения, имеются изображения Христа, Василия Великого, Григория Богослова, Николая Чу-
дотворца и Иоанна Златоуста, Распятие. Среди фигур изображена и преподобная Евфросиния
Александрийская — небесная покровительница Преподобной (рис 213,214).
Роспись капеллы, по мнению В. Д. Сарабьянова, следует относить к началу XIII в. [Сарабья-
нов В. Д„ 2007. С 171].
452
Живопись и прикладное искусство
Рис. 211. Христос. Фреска Спасо-Преображенской церкви.
Деталь композиции «Деисус» Спасо-Преображенской церкви (по кн. В. Д. Сарабьянова)
453
Раздел III Культура
Глава 19
Рис. 212. Келья преподобной Евфросинии. Фреска Спасо-Преображенской церкви.
Вид на восток (по кн. В. Д. Сарабьянова)
454
Живопись и прикладное искусство
Рис. 213. Преподобная Евфросинии Александрийская и св. Евдокия (?). фресковая роспись
южного рукава кельи Спасо-Преображенской церкви (по кн. В.Д. Сарабьянова)
455
Раздел III Культура
Глава 19
Рис. 214. Преподобная Евфросиния Александрийская. Деталь фресковой росписи
Спасо-Преображенской церкви (по кн. В.Д. Сарабьянова)
456
Живопись и прикладное искусство
Исследователи пока расходятся в определении близких аналогий росписи Спасской церк-
ви. И. М. Хозеров, с которым были согласны Н. Н. Воронин и А. А. Селицкий, полагал что аналог
этой росписи можно усмотреть в росписи Антониева монастыря в Новгороде, осуществлен-
ной неизвестными мастерами в период между 1122 и 1125 гг. [Хозеров И. М., 1994. С. 65; Селиц-
кий А. А., 1992. С. 149].
По мнению же В. Д. Сарабьянова, наиболее близкое сходство фрески Спасской церкви «по
общей художественной тенденции» обнаруживают с росписью церкви св. Пантелеймона в Не-
рези в Македонии (1164 г.) [Сарабьянов В.Д., 2007. С. 139].
Большой интерес и предмет для будущих исследований представляют многочисленные
граффити, выцарапанные на стенах храма. Можно надеяться, что изучение их предоставит
ценнейшую историческую и лингвистическую информацию, отложившуюся за время много-
векового существования храма.
Реставрация живописи далеко не завершена, и фрески Спасской церкви, несмотря на от-
крытые фрагменты, все еще остаются малоизученными. Однако несомненным представляется
тот факт, что не только архитектура храма, но его фрески следует считать одним из ключевых
явлений своей эпохи [Сарабьянов В. Д., 2007. С. 171].
Историческая ценность и значение фресок Спасо-Преображенской церкви состоят еще
и в том, что их раскрытие и изучение дадут возможность представить и исследовать живопись
одного из важных периодов в истории древнерусского монументального искусства, образцы
которого в других памятниках XII в., таких как Нередицкая и Успенская церкви в Новгороде
Великом, уничтожены в годы Великой Отечественной войны.
19.1.6. Фресковая живопись понеманских построек
Как это ни покажется странным, но монументальная храмовая живопись оказалась ме-
нее представленной в храмах Белорусского Понеманья. Гродненская архитектурная школа,
отличавшаяся склонностью к украшательству наружных стен полированным камнем и майо-
ликовыми плитками, уделила меньше внимания фресковой росписи. В случае с Коложской
церковью это, возможно, объясняется тем, что с самого начала в ее проект была заложена
та инженерно-технологическая особенность, которая должна была создать необыкновенный
акустический эффект. Уже в процессе возведения кирпичных стен в них с внутренней сторо-
ны оставлялись ячейки для последующего помещения там керамических сосудов-голосников.
В результате ими была занята значительная площадь, и остававшаяся свободной от них часть
стен была недостаточна для размещения больших фресковых композиций. Свободным про-
странством оставалась, по существу, только алтарная часть. Остатки фресок были обнаружены
в ней в 70-х гг. XIX в. во время ремонтных работ; с какой-то их части были сделаны акварель-
ные копии, место хранения которых, к сожалению, пока не известно. Известен только рисунок
«головы княжича» (по выражению Н. Н. Воронина) — возможно, изображение князя Бориса,
одного из мучеников-князей, в честь которых была построена Коложская (Борисоглебская)
церковь [Воронин Н. Н., 1954. С. 99]. Однако это не меняет общего представления о месте фре-
сковой росписи в произведениях зодчих гродненской архитектурной школы. Так, никаких
следов фресок не было обнаружено ни при исследовании остатков Нижней церкви Гроднен-
ского замка (в том числе, ее алтарной части), ни при разборе руин Пречистенского храма.
Однако совершенно неожиданным было открытие остатков фрески на стенах гражданской
постройки, раскопанной Ф. Д. Гуревич в Новогрудском замке; впрочем, и сама постройка не
имеет аналогий. Яркая фреска, выполненная красками разных цветов, покрывала стены над
шедшими вдоль них лавками. Несмотря на фрагментарность материалов, роспись постройки
представляется в следующем виде. Над лавками, вдоль стен, была нанесена широкая поло-
са красного цвета. На ней имелись белые поля с изображениями. Удалось проследить изо-
457
Раздел III Культура Глава 19
бражения человеческой головы в профиль, в шапке, и кисть руки на рукоятке меча. Лицо вы-
полнено желтой краской, шапка — голубой. Изображения оконтурены красно-коричневой
краской. Вверху полоса завершалась бордюром, украшенным орнаментом в виде стилизован-
ных листьев аканфа, а снизу ограниченным полосой, имитирующей цветной камень [Спегаль-
скийП.Ю., 1972.С 149-159].
19.2. Прикладное искусство
О высоком мастерстве умельцев из западных земель Руси, их живой фантазии свидетель-
ствуют высокохудожественные изделия из металла, кости и дерева, найденные во время раско-
пок. Археологические материалы, добытые раскопками на территории Беларуси, показывают,
что по уровню развития ремесленного мастерства Беларусь стояла очень высоко. Продукция
местных городских ремесленников удовлетворяла самый тонкий вкус потребителя. Мастера
пользовались разнообразными техническими приемами при изготовлении сложных голов-
ных украшений и привесок, браслетов, перстней, фибул и т. д.
Наиболее ценными были колты, которые часто изготовлялись из дорогого металла, укра-
шались сканью, зернью и эмалями. Интересно, что в Вищинском замке были найдены метал-
лические матрицы для изготовления колтов, что указывает на существование этого сложного
вида ремесла и искусства в Беларуси. Раньше в исторической литературе они рассматрива-
лись как предметы импорта из Киева.
Колты были пустотелыми. В них закладывали кусочки ткани, пропитанные благоухающим ве-
ществом. Они привешивались сбоку от головы при помощи металлических пластинчатых цепо-
чек. На вищинских колтах в сложной и очень дорогой технике перегородчатой эмали зеленого,
синего и желтого цветов были изображены фантастические птицы — символы семейного сча-
стья. Изготовлялись также серебряные и оловянные колты, украшенные зернью и сканью.
Очень распространены были нагрудные металлические привески в виде символических
фигур лунного серпа, миниатюрного коня, ложечки, гребня и др. Многим фигуркам придава-
лось значение амулетов-оберегов. Такие художественные изделия, рассчитанные на массово-
го потребителя, изготовлялись в основном местными деревенскими ювелирами.
Шедевром древнерусского прикладного искусства был крест, изготовленный мастером
Лазарем Богшей в 1161 г. по заказу настоятельницы полоцкого Спасского монастыря Евфро-
синии. Шестиконечный крест имел длину 52 см (рис. 215). Его деревянная основа из кипариса
была сплошь покрыта золотыми и серебряными пластинами с эмалями и вставками драго-
ценных камней. Крест по периметру обрамлен жемчугом. Пластины на лицевой и тыльной
сторонах были украшены орнаментом и миниатюрными изображениями 21 святого, изготов-
ленными в технике перегородчатой эмали. Лицевая сторона креста представляла иконопис-
ную композицию — великий, или расширенный, деиус. Три фигуры вверху — Христа, Иоанна
и Марии — образуют моление («слезоточение»). На фигурной пластине нижнего средокрестия
изображены четыре евангелиста — Иоанн, Матфей, Лука и Марк. С правой и левой сторон от
них помещены изображения архангелов Михаила и Гавриила. В нижней части креста располо-
жены святые Евфросиния, София и Георгий. Предполагается, что этот сюжет был определен
заказчицей креста. Георгий был тезоименный святой отца Евфросинии, а Софией, очевидно,
звалась ее мать. На другой стороне креста помещены образы Отцов Церкви — Иоанна Златоу-
ста, Василия Великого, Григория Богослова. Несмотря на малые размеры фигур, мастер сумел
передать мельчайшие детали образов. На лицах показаны нос, брови, рот. Контуры рисунка
изготовлены из тонких золотых или серебряных полосок (перегородок), а пространство между
ними заполнено эмалью разных цветов. Святые различались даже цветом волос. Микроско-
пический по размерам рот (толщина около 0,2 мм) обрамляли красные губы. Трудно сказать,
чего здесь было больше — искусства или виртуозной техники (рис. 216).
458
Живопись и прикладное искусство
Рис. 215. Крест Лазаря Богши
Рис. 216. Крест Лазаря Богши.
Прорись обеих сторон
459
Раздел III Культура
Глава 19
Рис. 217. Фотоснимок части креста
Лазаря Богши
Рис. 219. Надпись на боковых сторонах креста Лазаря Богши
Рис. 218. Пластины креста Лазаря Богши
Одежды были выполнены эмалями голубого, си-
него, желтого и красного цветов (рис. 217).
Эмали креста не уступают лучшим образцам ви-
зантийского эмальерного искусства. С изображения-
ми святых чередуются эмалевые орнаменты и встав-
ки драгоценных камней. По краям лицевой стороны
крест обрамлен зернью. Помимо пластин с изобра-
жениями святых, крест был украшен золотыми и се-
ребряными тесненными пластинами, а также эмале-
выми орнаментами (рис. 218). По сторонам шла про-
странная надпись (рис. 219).
Относительно места изготовления изделия сре-
ди исследователей нет единого мнения. В специаль-
ном исследовании, посвященном древнерусским
эмалям, Т. И. Макарова предполагает, что Богша был
киевским мастером, поскольку именно в Киеве име-
лись наиболее крупные мастерские, в которых рабо-
тали квалифицированные специалисты по эмалям
[Макарова Т. И., 1975].
Судьба креста драматична. В Спасской церкви,
для которой он был изготовлен, крест пробыл сто
лет, а потом был увезен в Смоленск. В 1514 г. по-
сле взятия города Московским князем Василием III
крест попал в Москву. Во время Ливонской войны
Иван Грозный вернул крест Спасской церкви в По-
лоцк. Позже, в связи с захватом Спасской церкви
иезуитами, он был перенесен в Софийский собор,
а после ликвидации униатской церкви в XIX в. крест
снова вернулся в Спасский собор Евфросиниевско-
го монастыря. В 1928 г. крест был перевезен в Минск,
а позже передан в Могилевский музей, откуда исчез
во время Великой Отечественной войны. Его поиски
пока не дали результата.
Этнические процессы^
в Белой Руси в X—XIII вв
20.1. Этническая характеристика
населения Западной Руси
Эпоха Древней Руси ознаменовалась появлением этнической общности нового типа —
древнерусской народности.
С некоторых пор вопрос о древнерусской народности вышел за рамки чисто научной
проблемы и стал объектом околонаучных спекуляций. В их основе лежат не новые научные
факты, которые бы побуждали к пересмотру или уточнению существующих концепций, а не*
прикрытое желание развести как можно дальше друг от друга восточнославянские народы,
поставить под сомнение наличие у них общих этнических корней или даже вовсе исключить
их. И это несмотря на то что в мировой науке имеются фундаментальные исследования линг-
вистов, историков, этнологов и археологов, раскрывших сущность древнерусской народ-
ности и определивших ее историческое место в этногенезе восточных славян [Греков Б.Д.,
1953; Седов В. В., 1999; Тихомиров М. Н., 1975; Третьяков П. Н., 1953; Рыбаков Б. Н., 1948; Бром-
лейЮ.В., 1982;Филин Ф.П., 1962; Мавродин В. В., 1978идр.]. Научная аргументация заменяет-
ся голословным отрицанием. В вышедшей большим тиражом книге «100 вопросов и ответов
по истории Беларуси» на вопрос «Была ли древнерусская народность?» устами С. В. Тарасо-
ва дается такой категоричный ответ: «Нет, ее придумали русские историки» [100 пытанняу
i адказау з zicmopbii Беларуа, 1993]. Автор этого тезиса одним махом отнес к числу выдумщи-
ков целую плеяду выдающихся ученых, таких общепризнанных мировой наукой исследо-
вателей Древней Руси и этногенеза славян, как Б. Д. Греков, Б. А. Рыбаков, М. Н. Тихомиров,
П. Н.Третьяков, Д. С. Лихачев, В. В. Седов и др. Тема, которая может и должна быть предметом
научной дискуссии, в 90-х гг. была вынесена для публичного «обсуждения» на экраны теле-
визоров с одной заданной целью — «закрыть Америку». Белорусское телевидение провело
«круглый стол», участники которого поочередно заявили, что древнерусской народности
не было. Никто из них даже не выразил сомнения в правомерности такого публичного голо-
сования по сугубо научной и очень непростой проблеме. И это не удивительно, поскольку
никто из участников телевизионного шоу никогда не занимался этой темой и не написал по
ней ни одной строчки.
Все это можно было бы отнести к разряду курьезов нашего политизированного времени,
если бы тему о древнерусской народности не исключили на несколько лет из школьных и ву-
зовских программ и учебников по истории. Начало белорусского этноса снова стали вести
непосредственно от восточнославянских «племенных группировок» кривичей, дреговичей
и радимичей, повторяя старые положения, в основном дореволюционной историографии,
когда наука об этногенезе славян находилась в зачаточном состоянии и, по существу, не рас-
полагала ни археологическими, ни антропологическими источниками, ни солидными линг-
вистическими и этнографическими исследованиями. Исключив из истории древнерусскую
народность, некоторые историки начало формирования белорусского этноса вообще стали
вести с середины I тыс. н. э. [Штыхау Г., 1989. С. 31; он же, 1992. С. 116-117; Ермолович М„ 1990.
С. 43], а в учебном пособии по истории Беларуси, подготовленном в БГУ, [Псторыя Беларусь
1998] и даже в новой книге Института истории Национальной академии наук Беларуси [Бела-
русь: страницы истории, 2011] раздел о формировании белорусов поставлен сразу же после
главы о железном веке. Для древнерусской народности не оставили хронологической ниши,
а сам термин “древнерусский" стал заменяться на "восточнославянский"
В любой науке (и это хорошо известно) чем глубже исследуется тема, тем больше возни-
кает вопросов по отдельным сюжетам. По-разному ученым представляются пути их решения.
Так, по поводу рассматриваемой проблемы среди ученых имеются расхождения во мнениях
по поводу времени и условий формирования древнерусской народности, об относительной
роли в ее формировании этнических субстратов как при ее сложении, так и в последующее
463
Раздел IV Этнос Глава 20
время и т. д. И это — нормальное явление в любой науке. Проблема не из простых, тем более,
что ею занимаются представители разных наук: истории, археологии, лингвистики, антропо-
логии, этнографии. В 2000 г. этой проблеме предполагалось посвятить специальный научный
семинар в Украине с участием ученых Украины, Беларуси и России. Семинар, к сожалению,
провести не удалось, но подготовленные к нему научные сообщения были опубликованы
[Етн1чн1 процесиу середньов1чному слов'яньскому ceimi2001. С 3-47]. Позже мы их коснемся.
Как бы по-разному к этому не относились, но древнерусская народность — исторический
факт. Существуют изначальные этногенетические закономерности, которые обусловливают
формы этнических процессов, возникновение этносоциальных сообществ с присущими им обя-
зательными признаками. Современная наука рассматривает народность как особый тип истори-
ческой и этнической общности, который занимает историческую нишу между племенем и наци-
ей, Переход от первобытности к государственности повсюду сопровождался трансформацией
предшествующих этнических образований и появлением народностей. Народность, таким об-
разом, — это не только этническая, но и социально-историческая общность людей, характерная
для нового и более высокого по сравнению с первобытным (родоплеменным) состояния обще-
ства. По своим признакам и сущности древнерусская народность в полной мере соответствует
всем тем признакам, которые присущи подобному типу исторической общности.
Вместе с тем она не была уникальным историческим явлением, и ее формирование не
было отмечено и предопределено некими исключительными обстоятельствами. У всех сла-
вян сложились народности, которые повсюду соответствовали способу производства и обще-
ственным отношениям феодализма. Подобным образом формировались и некоторые другие,
неславянские, этносы (например, англо-саксонская и германская народности).
Все письменные источники характеризуют политическую систему Руси, в том числе и ее
западных областей, как феодально-государственную с единой княжеской династией Рюрико-
вичей, воплощавшей в себе идею единства страны. Государственность строилась по древне-
му принципу иерархической соподчиненности всех членов правящей династии. Поэтому ни
о каком племенном строе в это время говорить уже не приходится. Исчезают местные пле-
менные вожди (князьки), и Русь представляет собой не союз отдельных племен, а раннефе-
одальную монархию. Политическая система определяла и характер этнического состояния.
Поэтому—даже в чисто теоретическом плане — следует предполагать сложение у восточных
славян народности как особого типа общности людей после того, как у них сложились клас-
совое общество и государство. Племена уже ушли в прошлое, а их место заняла народность.
Народность, населявшую территорию Древней Руси, принято называть древнерусской. Это —
сугубо кабинетное название, ибо сами жители Руси называли себя просто русскими. Термин
«древнерусская народность» был предложен учеными, чтобы отличать русских Древней Руси
от современных русских, поскольку это уже разные этносы. Современные русские, как и бело-
русы и украинцы, развились позже и не совпадают с ней.
Как и любая другая историческая категория, народность имеет свои признаки. Важнейшие
из них: язык, культура, этническое самосознание (идентификация), территория. Посмотрим,
что же представляло собой население Древней Руси с точки зрения этих составляющих.
20.2. Язык
Дошедшие до нас от эпохи Древней Руси разнообразные письменные источники — ле-
тописи, литературные произведения, грамоты, частные письма и отдельные надписи — сви-
детельствуют об общем языке восточных славян. Общепризнанным в языкознании является
научное положение, что на этой общей языковой основе древнерусского языка развились
впоследствии языки современных восточнославянских народов — русский, украинский
и белорусский. Отдельные факты, которые не укладываются в эту схему, единичны и не могут
464
Этнические процессы в Белой Руси в X-XIII вв.
опровергнуть идею в целом о существовании древнерусского языка. Только небольшая часть
собственно русских, белорусских и украинских слов и явлений восходят к более древней
общеславянской языковой системе. Но это может быть объяснено и тем, что древнерусский
язык к тому времени еще не переработал всю лексику общеславянского языка, которая могла
сохраняться в отдельных местах территориально обширной Руси и на основе которой позже
развились соответствующие новации в нынешних восточнославянских языках.
По мнению специалистов, древнерусский язык был одним из самых развитых языков того
времени. Он насчитывал десятки тысяч слов. Учеными исследована грамматика древнерус-
ского языка, составлены многотомные словари, в том числе этимологические.
Большой фонд письменных источников Х1-ХИ1вв. убедительно свидетельствует о существо-
вании несомненной языковой общности населения разных областей Древней Руси. И даже
в период феодальной раздробленности языковая ситуация оставалась такой же, хотя раздро-
бленность могла содействовать появлению и развитию в языке областных особенностей.
Русь занимала обширную территорию, и было бы наивно полагать, что древнерусский язык
не имел диалектов и был свободен от местных особенностей. Доказательством существова-
ния в нем диалектов исследователи считают, например, наличие в древнерусском языке мно-
жества синонимов («пути» — «дороги», «печаль» — «кручина», «векша» — «веверица» и др.).
Лингвисты полагают, что в письменных материалах существует ряд языковых фактов, кото-
рые восходят к особенностям речи Галицко-Волынской, Владимиро-Суздальской, Новгород-
ской, Полоцкой, Смоленской и других земель Руси. Они свидетельствуют о зарождении тех
языковых особенностей, которые получат свое развитие в белорусском, русском и украин-
ском языках.
Однако местные особенности, некоторые незначительные различия, ни в коем случае не
могут свидетельствовать об автономном параллельном развитии трех восточнославянских
языков уже в X—XIII вв. Это только диалекты. Диалектные особенности в языке достаточно за-
метны в XIII в. По материалам письменных источников выделяют новгородский, псковский,
смоленско-полоцкий и галицко-волынский диалекты.
Следует заметить, что все это делается на очень ограниченном количестве Источниковых
данных. Особенно это касается Смоленско-Полоцкого региона.
Диалектные признаки выражаются в фонетике, замене одних звуков другими. Так, для нов-
городского диалекта, который, в отличие от других, реконструируется на достаточно значитель-
ном письменном материале, включающем летописи, грамоты, в том числе на бересте, произ-
ведения церковной книжности, «Русскую Правду» по спискам XIII и XV вв., характерны цоканье
и чоканье, т. е. смешение и неразличение звуков ц и ч. Эта особенность новгородской речи
замечается уже в памятниках XI в. («Новгородские минеи» 1095-1097 гг.). Многие исследовате-
ли рассматривают это как проявление действия субстрата и связывают его с влиянием языка
финно-угорского населения, ассимилированного славянами [Самсонов Н. Г., 1973. С. 246].
К особенностям новгородского диалекта относят также второе полногласие, употребле-
ние жг вместо жд, а также пропуск звука в перед мягким л («на Ярослали дворе»).
Наличие псковского диалекта фиксируется только по письменным памятникам не ранее
начала XIV в. Отмечаются следующие особенности: 1) цоканье и чоканье; 2) смешение звуков
с и ш, з и ж; 3) употребление сочетаний кл, гл на месте общеславянских сочетаний *tl, *dI, тог-
да как в древнерусском языке они были заменены звуком л; 4} употребление жг вместо жд;
5) пропуск звука в перед мягким л. [По 1 и 5 признакам псковский и новгородский диалекты
сближаются между собой и в целом, вероятно, восходят к одному источнику].
Смоленско-полоцкий диалект пока выделяют только на основании одного единственно-
го письменного документа — Договора смоленского князя Мстислава Давыдовича с Ригой
и Готским берегом (1229 г.), которому, как думают, предшествовал более ранний аналогичный
договор, заключенный с немцами полоцкими князьями.
465
Раздел ГУ Этнос Глава 20
Характерные признаки смоленско-полоцкого диалекта видятся в следующем: 1) цоканье
и чоканье; 2) произношение звука в каку в начале слов перед согласными; 3) возможное не-
различение звуков h и е.
Для галицко-волынекого диалекта характерен так называемый «новый /?», прослеживае-
мый в памятниках письменности второй половины уже XII в. Это выражается в написании h
вместо е. Полагают, что это может быть связано с исчезновением редуцированных в следую-
щем слоге [Самсонов Н. Г., 1973. С 248-249]. Этот «новый h», как и исконный ь в литературном
украинском языке, стал произноситься как i. Второй особенностью диалекта было удлинение
звука о, что тоже связывается с падением редуцированных.
В некоторых документах, происходящих на этой территории, встречаются также: 1) замена
л звуком в; 2) смешение ы и и; 3) оу вместо в; 4) жч вместо жд.
Значит, диалектные особенности появляются довольно рано и по мере включения в сла-
вянский этнос местных неславянских народов. В Новгороде новые элементы заметны уже
в XI в. Думается, что и в других областях происходило то же самое и лишь недостаток источни-
ков не позволяет это подтвердить.
Несомненно, в отдельных говорах были и лексические различия, но, по мнению специали-
стов, они не получили достаточно заметного отражения в письменных источниках того вре-
мени. Использовать же для этого более поздние документы достаточно проблематично, ибо
по ним трудно судить о времени появления этих лексических различий и территории их рас-
пространения. Однако при всех обстоятельствах лексические различия в эпоху Древней Руси
не выходили за рамки диалектов. Язык оставался одним.
Различия в языке имели также и социальные корни. Язык образованного княжеского окру-
жения отличался от языка простого горожанина. Язык горожанина, в свою очередь, отличался
от языка сельского жителя. В этом плане представляет интерес рассказ Киевского Печерского
патерика (XII в.) о монахе Спиридоне, который, по словам автора, был «невежа словом, но не
разумом, не от града прииде в чернечество, но от некоего села» [Патерик Киевского Печерско-
го монастыря, 1911. С. 120]. Выходит, уже тогда было заметным различие в речи городского
и сельского населения Руси.
Несмотря на скудость дошедшего до нас лингвистического материала из западных земель
Руси, он все-таки есть и должен быть рассмотрен.
Принято считать, что образцы живого разговорного языка содержатся в прямой речи, в ди-
алогах, которые сохранились в письменных текстах и, в частности, в летописях. Прямая речь
в меньшей степени подвержена редактированию и может быть вообще лишена тех граммати-
ческих или стилистических архаизмов, диктуемых церковнославянскими языковыми норма-
ми, которые были присущи письменным произведениям. Поэтому представление о языке, на
котором говорило население западных земель Руси, кроме отдельных надписей на предметах
(пряслицах, обломках посуды, «Борисовых» и «Рогволодовом» камнях, берестяных грамотах
или более пространных текстах), могут дать те фрагменты из летописных списков, которые
содержат прямую речь. Таких образцов, происходящих из Западной Руси, до нас дошло, к со-
жалению, немного, поскольку оригинальные летописи того времени (полоцкие, туровские) не
сохранились. Но, как это доказано рядом исследователей, некоторые интересные отрывки из
них, вошли в другие летописи (например, Лаврентьевский и Ипатьевский летописные своды).
Следует, однако учитывать, что при последующем редактировании первоначальный текст мо-
жет быть изменен.
Едва ли не самый ранний материал этого рода содержится в словах полоцкой княжны Рог-
неды, когда на вопрос своего отца Рогволода, не согласна ли она выйти замуж за Владимира,
та ответила дерзким отказом: «Не хочю розути робичича, но Ярополка хочю» [ПВЛ. 1950. Т. I.
С 54]. Интересно отметить, что слово «хочю» произнесено без «цоканья», что было характерно
для более северных по отношению к Киеву областей Руси. В известной новгородской «лю-
466
Этнические процессы в Белой Руси в X—XIII вв.
бовной грамоте от Никиты к Ульяне» оно написано в форме «хоцю» [Янин В. Л., 1965. С 45]. Нет
в нем и характерного для белорусского языка «аканья» (в белорусском произношении это зву-
чало бы «хачу».
Следующий образец прямой речи мы находим в словах Всеслава Брячиславича, когда
14 сентября 1068 г., в день Воздвижения, он был освобожден из «поруба» восставшим киев-
ским людом и всенародно провозглашен киевским князем. Всеслав сказал: «О крест честный!
Понеже к тобе веровах, избави мя от рва сего» [ПВЛ. 1950. T.I. С 115].
Под 1128 г. в Лаврентьевскую летопись была записана легенда, в которой более подробно
изложены события, связанные с женитьбой Владимира на Рогнеде и о ее попытке отомстить
ему за измену, за смерть своего отца и братьев. Весьма вероятно, что легенда возникла в По-
лоцкой земле и была перенесена в общерусский свод с сохранением речевых особенностей
полоцкого говора, особенно при воспроизведении прямой речи. Мотивы своей попытки
убить Владимира Рогнеда объяснила ему так: «Сжалиласи бях, зане отца моего уби и землю
его полони, мене деля; и се ныне не любиши мене ис младенцем симь».
Позже она наставляет своего сына Изяслава, как тот должен поступить, когда Владимир
придет, чтобы решить ее судьбу: «Яко внидетьти отец, рцы, выступя:"Отче! еда един мнишися
ходя?"»
После того, как Владимир рассказал боярам о случившимся и как заступился за мать их сын
Изяслав, бояре посоветовали Владимиру: «Уже не убий ея, детяти деля сего, но въздвигни от-
чину ея и дай ей с сыном своим» [Летопись по Ипатьевскому списку. 1872. С. 284-285].
Прямую речь содержат описания событий в Полоцке в 1151 и 1158 гг., помещенные в Ипа-
тьевской летописи. Эти события переданы настолько подробно, что ощущается присутствие
очевидца и непосредственного участника этих событий или лица, получившего данные из
первых рук. Очень возможно, что они были вписаны в общерусский свод из местных полоцких
летописей. В отрывке рассказывается, как посаженный полоцким боярством в 1151 г. на По-
лоцкий стол минский князь Ростислав Глебович стал почему-то нежелателен местным верхам
и против него был организован заговор. Предполагалось сместить его во время «братчины»,
созванной при полоцкой Богородицкой церкви. При этом летописец, явно осуждая этот за-
говор, вспоминает, как полочане присягали Ростиславу, когда приглашали его из Минска в По-
лоцк. Это передано в форме прямой речи: «Яко ты нам князь еси и дай ны Бог с тобою пожити,
извета никакого же до тебе доложити и до хрестного целования». Теперь же в тайне от князя
они посылают гонцов к свергнутому ими же ранее Рогволоду Борисовичу со следующим об-
ращением: «Княже нашь, съгрешили есмь к Богу и ктобе, оже въстахом на тя без вины, и жизнь
твою всю разграбихом и твоея дружины, а самого, емше, выдахом тя Глебовичем на великую
муку; да аще ны не помянеши всего того, иже створихом своим безумием, и хрест к нам целуе-
ши, то мы людие твое, а ты еси нашь князь; а Ростислава ти, емше, вдамы в руче, а еже хочеши
то створиши ему» [Летопись по Ипатьевскому списку. 1872. С. 284-285].
Однако, не сумев осуществить свой заговор во время «братчины», поскольку предупре-
жденный о намерениях бояр князь прибыл на «братчину» в доспехах, они на следующий день
снова шлют к нему гонцов со словами: «Княже, поеди к нам, суть ны с тобою речи; поеди же
к нам в город». Князь отвечает послам: «Аз вчера есм у вас был; а чему есте не молвили ко мне,
а что вы было речи?»
Тем не менее, он решил снова поехать к заговорщикам, но по пути в город встретил его
один из дружинников и предупредил: «Не езди, княже, вече ти в городе, а дружину ти избива-
ють, а тебе хотять яти» [Летопись по Ипатьевскому списку. 1872. С. 285].
Совершенно очевидно, что в этих отрывках представлена не современная белорусская,
и не русская или украинская речь, а язык Руси, на котором говорило все восточнославянское
население того времени. Легко заметить, что многое прямо без всяких изменений осталось
в современном русском и белорусском языках, другое уже трансформировалось или просто
467
Раздел IV Этнос Глава 20
вышло из употребления (местоимения тя, ти, ны, яти; союзы аще, иже; употребление союза
«а» вместо «и» и т. д.). С другой стороны, отдельные словоформы (тобе, чему, створихом) со-
хранилось в белорусском. Кое-что позже было заменено другими словами или претерпело
изменения.
Вместе с тем встречаются выражения, которые, вероятно, отражают некоторые местные
особенности говора, закрепившиеся в белорусском языке. Например, «есть ны с тобою речи»
(«есть у нас с тобою дела»). Слово «речи» в значении «дела» станет обычным в белорусском язы-
ке. Оно встречается в местных грамотах XIV-XV вв. Однако следует заметить, что слово «речь»
в значении «вещь» имеется также в болгарском, словенском и польском языках [Фасмер М.,
1987. Т. III. С. 478 (слово«речь»)]. Поскольку ни болгарский, ни словенский языки не имели непо-
средственных контактов с белорусским (или западнорусским), можно говорить об общеслая-
вянских корнях этого слова в данном значении. Впрочем, есть предположение, что в восточ-
нославянских языках в значении «дело» оно может отражать польское влияние {Фасмер М.,
1987. Т, III. С 478]. Во всяком случае, если даже здесь отражена особенность местного говора,
это не меняет общей картины и может служить лишь показателем наличия в древнерусском
языке некоторых областных особенностей, не выходивших, однако, за рамки диалектных, что
обычно для языков, распространенных на очень больших территориях.
Впрочем, это выражение может быть переведено и буквально, как «у нас есть к тебе раз-
говор». И это, наверное, ближе к истине.
Пространный текст на знаменитом кресте Лазаря Богши тоже может быть отнесен к числу
западнорусских образцов речи (рис. 220). Хотя крест был изготовлен киевским ювелиром, текст
надписи на нем, очевидно, был составлен самой настоятельницей полоцкого женского мона-
стыря Евфросинией. Приведем этот текст полностью. «В л Ито 6669 (1161) прокладаеть Офроси-
нья чьстьный крест въ манастыри своемь въ церкви святаго Спаса. Чьстьное дръво бесцйньно
есть, а кованье его — злото и серебро, и камИнье, и жьнчюгъ — въ 100 гривнъ, а...40 гривнъ. Да
не изнесеться из манастыря никогдаже, яко ни продати, ни отдати. Аще се кто прИслоушаеть,
изнесЬть и от манастыря, да не буди емоу помощьникъ чьстьный крестъ ни въ сь вбкъ, ни
в боуд(оу)щии, и да боудеть проклятъ Святою Животворяющею Троицею и святыми отци 300
и 50 семию съборъ святыхъ отець, и боуди емоу часть съ Июдою, иже пръда Хряста. Кто же
дрьзнеть сътворити (сь) — властелинъ, или князь, или пискоупъ, или игоумънья или инъ кото-
рый любо человек, а боуди емоу клятва си. Офросинья же, раба Христова, сътяжавъши крест».
Надписи на «Борисовых камнях» выполнены в стандартной манере. На одном, который на-
ходился в 5 км западнее Полоцка, написано: «Господи, помози рабю своему Борису». На дру-
гом, находившимся западнее г. Дисны, «Господи, помози рабу своему Борису» [Таранович В, П.,
1946. С 255] (рис. 221, 222).
Более пространна надпись на «Рогволодовом камне»: «В лето 6679 (1171) м[еся]ца маье
в 7 день доспен (исполнен) крест сии; господи помози рабу своему Василию, в крещении име-
нем Рогвольду, сыну Борисову» (рис. 223).
В заключение обратимся к берестяной грамоте, найденной в Витебске (рис. 224). По на-
чертанию букв Б. А. Рыбаков датировал грамоту рубежом XIII и XIV вв. [Дроченина Н. Н., Рыба-
ков Б. А., 1960]. Приведем полный опубликованный текст.
«От Степана къ Нежилови. Оже еси продалъ порты, а купи ми жита за б гривенъ. Али цего
еси не продалъ, а поели ми лицемь. Али еси продалъ, а добро сътворя, укупи ми жита».
Авторами публикации, на наш взгляд, дано неверное разделение некоторых слов. Как из-
вестно, в древнерусских текстах между словамии отсутствовали интервалы, и текст писался
слитно. Например, в публикации слово «али» дается раздельно «а ли». Между тем это скорее
всего местное произношение противостоятельного союза «але», что означало «но», «но если».
Такое значение оно имеет и в современном белорусском языке. Можно предположить также,
что в словах «цего» и «лицем» написана несколько удлиненная буква «ч», а не «ц».
468
Этнические процессы в Белой Руси в X—XIII вв.
и к поклАддктьТЬфро смньдуьстьнгшкри^
К1МА НАС! А1рНСК0НМЬ ВЪЦр1КВН Стго СгТСА-УЬСТЬНОНА^1О
иСЦ*НЬН0К£Т1> АКОВАМЬКегО* $Л0Т0-НС€р(6(К) НКАМ*НЬ€-
НЖЬНУЮГЪВЪР’-ГрНВ N7>VZ I |М-ГрНвНЪАА
NtH^HCCtTbC/Л Н^м AN ACTTjp АНН К0ГА4 Ж6ГАК0НН продл
TH-HHiJoAATlI АФСС(КТОПр1СЛОуш|АКТМЦНСС*ТЬ Ны
М А НАСТ&1|)а!д4Н€БОУАНКМОу'пО МОЦЛьНН КЪ- УЬСТЬ|НЪ1Н
КрГСТЪ|ННВЪСЬВ/ЬКЪн|н |ЪБ0уД1|1НН-НААБ0уЛ ТЬПрОКЛДП
стою жньотворА ЦП ЮТрбьГщ Ю Н CT AIMHU> тцн г-н-н
С€МНК)СЪКОрЪСТЪ1Х'ЬОтцЬ-Н[БвуАННлЛуУАСТЬСЪНЮДОЮ-
НЖ€Пр^ДД)(сА КТОЖ€АрЬ'^ЫбТЬС'ЬТВОрНТ11 &ЛАС Тб
лннъ-нанимать- нлнлнскоупъ нлннгоум'£мьд-нлн
HN7> КОТ орЪ1 н АН) Б с|улв‘къ Акоуднкмоук! Л АТ ВАСН
ОСИН ЫаЛерд ЬДХВД-СЪТАЖДВЪ ,шн крТтъ СИН* прнн
ллетьк^у 1нУ Н)ЖН7^h ьсъв| сП
Рис. 220. Прорись текста надписи на кресте Лазаря Богши
Грамота отразила языковые особенности, характерные для северо-западных областей
Руси, цокающее произношение («цего» вместо «чего»). Поэтому она принадлежит жителю
этой области, т. е. является местной, и свидетельствует об особенностях местного говора.
Вместе с тем язык грамоты никак не может быть отнесен к белорусскому языку. В ней явно
выражен окающий, а не присущий белорусскому акающий говор («от», а не «ад»,«добро»,
а не «дабро», «створити», а не «стварыц!». «продалъ», а не «прадау»). В имени «Степан» по-
сле с поставлено т, а не ц, точно также глагол «створити» оканчивается на -mu, а не -ц/,
что было бы типично для белорусского произношения. Обращает также на себя внимание
мягкое произношение звука р в словах «гривенъ» «сътворя» и «створити». Твердое р —
одна из важнейших фонетических особенностей в белорусском языке. В витебской грамо-
те этого нет.
Мы специально столь подробно остановились на фонетических особенностях витебской
берестяной грамоты, поскольку хронологически она выходит за принятые рамки древнерус-
ской эпохи и открывает новый период (XIV-XVI вв.), который традиционно связывают со вре-
менем формирования белорусского, русского и украинского этносов и их языков. Несмотря
на местное происхождение грамоты, она написана на общем древнерусском, а не на бело-
русском языке, так же, как и не на русском или украинском, которых тогда тоже еще не было.
Отдельные фонетические нюансы, встречающиеся в витебской берестяной грамоте, указыва-
ет только на существование тогда диалектов, которые прослеживаются специалистами и по
другим текстам того времени.
469
Раздел IV Этнос
Глава 20
Рис. 221. Прорись надписи на Борисовом камне. Река Западная Двина
Рис.222. Прорисьнадписи
на «Борисовом камне» на Западной Двине
Рис. 223. Надпись на «Рогволодовом камне»
в Кохонове под Оршей
Можно, однако, допускать существование некоторых диалектов и в пределах Западной
Руси, которые могли быть принесены еще славянским расселением или оформились как ре-
зультат взаимодействия языка славян с языками местного неславянского населения. Так, на
некоторых найденных на территории Беларуси пряслицах XII — середины XIII вв., имеются
надписи. На одном из них, найденном в Пинске, написано: «настасин праслЬнЬ». На другом —
из Витебска — «бабино пряслень» [Алексеев Л. В., 1966. С. 232-233. Рис. 67; он же, 7955]. Обраща-
ет на себя внимание произношение звука р в слове «пряслице». Владелец одного пряслица
произносил звук р твердо, а владелец другого — мягко. Значит, уже тогда могли иметь место
некоторые фонетические различия в языке Западной Руси, возможно, имелись диалектные
области. В одних р произносилась твердо, в других — мягко.
470
Этнические процессы в Белой Руси в X-XIII вв.
«н f на н I) Е Си п д Л'
> Л Л Л О Т7 J/1Т'ДТ А ] С QV_TJJHJVTH>>K Н TIA 7 Л
Т>Г А Н Е л н с и N ЕгЛ б
д А дО А И О С ДН ПАН ЛИ 4f TAf А А Н ЕЧН .
-|1Г»Д А Л о д до г Р й С*Ь т-uo^ Ж оу
^оу ънплн ?к н
Рис. 224. Прорись берестяной грамоты из Витебска
о 5
I 11 * 1 1
ПШЕГМНЦЕ ПОЛУПАТЬ TPHBN
...НМНЛО СААЫМА...
Рис. 225. Прорись берестяной грамоты из Мстиславля
Напомним, что шиферные пряслица — уникальный предмет. Они развозились коробейни-
ками по всей Руси, и их находки повсеместны и представлены в материалах археологических
раскопок в массовом количестве. Не может быть никаких сомнений, что надписи на них сдела-
ны на месте самими владельцами и отражают особенности их местного говора.
Твердое р фиксируется также и в некоторых словах Договора смоленского князя Мстис-
лава Давыдовича с Ригой и Готским берегом (1229 г.). Позже, как уже отмечалось, твердое р
станет одной из особенностей белорусского языка (рис. 225).
Когда в конце 50-60-х гг. прошлого столетия возник спор о подлинности «Слова о полку
Игореве», сотрудниками Института древнерусского языка и литературы АН СССР под руковод-
ством академика Д. С. Лихачева был составлен четырехтомный словарь «Слова», в котором
каждому слову и выражению этого произведения были приведены соответствия из других,
бесспорно древнерусских, текстов. Тем самым был убедительно подтвержден факт принад-
лежности этого великого творения к литературным памятникам Древней Руси.
Подобным образом достаточно сверить приведенные выше языковые материалы, относя-
щиеся к Западной Руси, со словарями древнерусского языка X-XIII вв., чтобы еще раз убедить-
ся в том, что население всей Руси в это время говорило на одном, общем для всех, языке.
Приведем мнение одного из крупнейших знатоков древнерусских письменных источни-
ков академика М. Н. Тихомирова. Памятники древнерусского языка, писал исследователь,
фиксируя наличие в нем, как и в любом другом языке, диалектов, не дают, однако, никаких
оснований говорить, что в Киеве, Полоцке и Новгороде говорили на разных языках, хотя бы
и восходящих к единому корню [Тихомиров М. Н., 1975. С. 15].
471
Раздел IV Этнос Глава 20
Единство языка ясно осознавалось самими современниками. Летописцы, не раз обраща-
ясь к этой теме, повторяли, что «язык на Руси один — славянский», и даже при перечислении
разных восточнославянских территориальных группировок летописец отмечал единство их
языка [ПВЛ., 1950. Т. I. С 23]. Единый язык — важнейший показатель единой народности.
20«3. Традиционная культура
Важным признаком народности является своеобразие традиционной культуры. Давно
замечено, что в ней присутствуют такие элементы, которые присущи конкретному этно-
су. Это — народная одежда, излюбленные украшения, керамика и др. С этой точки зрения
древнерусская культура отмечена несомненным единством. Перед нами совершенно еди-
ный массив культуры. Не случайно археологи и обозначают ее как древнерусскую. Практи-
чески невозможно отличить большую часть предметов материальной культуры, изготов-
ленных, например, в Киеве, от аналогичных предметов из Новгорода или Минска. Почти
нет даже хронологических различий в бытовании тех или иных типов вещей. Не случайно
в археологической науке прочно утвердилась методика датирования находок по аналоги-
ям. Эта методика была много раз проверена и подтверждена. Сейчас практически нет таких
исследований, посвященных памятникам Древней Руси, где бы они не находились, в кото-
рых не использовались бы ссылки на новгородские аналогии, имеющие общепризнанную
хронологическую основу. Конечно, в некоторых элементах материальной культуры имеют
место заметные отличия, которые можно объяснить особенностями местной географиче-
ской среды или влиянием этнокультурных субстратов. Русь занимала большое простран-
ство — от теплых южных морей до холодного Севера. И это, разумеется, сказывалось на
материальной культуре, зависимой от географического фактора. Например, типы жилых
и хозяйственных построек и применяемый строительный материал могут значительно от-
личаться в различных климатических и растительных зонах (в степях и лесах). Но это не
меняет общего убеждения в удивительном единстве древнерусской культуры. Единый тип
духовной и материальной культуры при всем ее разнообразии — характерная черта древ-
нерусского этноса.
20.4. Этническое самосознание
Среди признаков народности особое место отводится этническому самосознанию. Имен-
но возникновением, распространением и утверждением единого этнического самосознания
завершается процесс формирования любой этнической общности. Самосознание проявляет
себя в осознании своей принадлежности к конкретному этносу, отличному от других, в само-
названии, представлении о своей родине, ее географической локализации. Славянское на-
селение всей Руси осознавало себя как единый народ, проживающий на одном пространстве,
в пределах своей страны, которую он называл Русской землей.
Народы отличают себя от других этническим названием, и каждый этнос имеет свое само-
название. Каким же было самоназвание славянского населения Древней Руси и ее западных
земель? Не касаясь областных названий (кривичи, вятичи, дреговичи, радимичи и др.), зна-
чительная часть которых перешла к славянам или от дославянских этносов [Хабургаев Г. А.,
1979. С 196-197] или была связана с их локализацией (волыняне, бужане, поляне), отметим,
что в источниках встречается несколько названий населения Руси, но все они близки между
собой и восходят к одному корню. Наиболее распространенными общими названиями были
«руские люди», «руские сыны», просто «русь». Реже употреблялось общее название «славяне».
В «Слове о полку Игореве» назван этноним «русич». [«Слово о полку Игоревен. 1985. С. б] Сло-
во «русич» в нем выступает в качестве этнонима, а слово «руский» — относительного прила-
472
Этнические процессы в Белой Руси в X—XIII вв.
гательного («русская земля», «русские полки», «русские жены», «русские сыны»). В договорах
Руси с Византией и в «Русской Правде» приводится этноним «русин» [ПВЛ. 1950. Т. I. С 34-331.
Все эти названия относятся не к какой-то областной восточнославянской группировке, а ко
всему населению Руси.
Общее этническое самосознание закрепилось на Руси рано и очень быстро. Уже самые
первые письменные источники убедительно говорят об этом. Как показатель общерусского
этнического самосознания можно рассматривать фразу в «Договоре Руси с Греками» (944 г.),
что договор заключен от «всех люди и Руския земля» [ПВЛ. 1950. Т. I. С 55].
Название «русский», «Русская земля» употреблялись и в отношении западных земель Руси
и ее населения. Вспомним то место в «Слове о полку Игореве», где говорится о битве под Мин-
ском в 1067 г., когда скрестили оружие полоцкие и южнорусские полки. «Немизе кровавы бре-
зе не бологомъ бяхуть посеяни. Посеяни костьми рускихъ сыновъ» [«Слово о полку Игореве».
1985. С. 91. Как видим, здесь не говорится ни о полянах, ни о северянах, ни о кривичах. Все,
павшие на поле брани, и те, кто пришел с Ярославичами, и те, кто был в полку полоцкого князя
Всеслава, — все они — «руские сыны», представители одного народа.
В этой связи представляет интерес и рассказ Н. В. Татищева о событиях 1129 г., когда после
отказа полоцких князей принять участие в совместном походе на половцев киевский князь
послал своих воевод в полоцкие города, чтобы они рассказали их жителям о недостойном
поведении их князей, предупредив, однако, воевод, чтобы «русской крови они не проливали»
[Татищев В. Н., 1963. Т. II. С. 142]. Разве это не свидетельство того, что жители Полоцкого княже-
ства считались такими же русскими, как и остальное население Руси?
Интересно, что и иностранцы рассматривали население Руси как один народ. В Ливонской
хронике начала XIII в. полоцкий князь назван «королем русов». То же название «русы» повто-
ряется в послании римского папы Александра князю Миндовгу (1255 г.).
Следует заметить, что этнонимы «русин», «русич», не говоря уже о названии «руский»,
долго функционировали на территории Беларуси и в последующее время. Белорусский пер-
вопечатник Ф. Скорина (XVI в.) в полученном им дипломе Падуанского университета назван
«русином из Полоцка». Язык своих книг Скорина называл «руским». В составе Великого Княже-
ства Литовского, а позже — Речи Посполитой белорусские и украинские земли, язык местного
славянского населения, его православная вера в официальных документах назывались «ру-
скими». Это наименование было закреплено и в названии государства — «Великое княжество
Литовское, Жемойтское и Руское». Название «руский» — это общее, коренное самоназвание
восточных славян, показатель единого восточнославянского этноса, выражение его общего
самосознания.
Можно спорить о том, что появилось раньше — политоним «Русь», обозначавший страну,
или этнонимы «русь», «руский», обозначавшие народ, но не подлежит сомнению, что в данном
случае этноним и политоним неотделимы друг от друга.
Весьма четким и определенным было осознание русским народом единства своей терри-
тории (не государства, а именно территории), которую он населял и которую был обязан хра-
нить и защищать от иноземцев.
«Добра хочу братам Руской земли», — писал в своем «Поучении» Владимир Мономах
(1096 г.) [ПВЛ. 1950. Т. I. С. 165]. «Русьскыя земли игуменом» представляется Даниил Паломник
в своем «Хождении в Святую землю» (ок. 1112 г.). Интересно, что в монастыре св. Саввы он за-
писал в поминание — среди прочих «русских князей» — и «ГггЬба Менского».
Все содержание «Слова о полку Игореве» проникнуто идеей единой родины «русичей»,
единой исторической судьбы ее народа. Автор призывает князей положить конец крамолам
и объединиться в борьбе с общими врагами. В какую бы часть страны не пришла беда, она —
общая для всего русского народа, и все должны преодолевать ее общими усилиями.
В том же «Слове о полку Игореве» прямо говорится, что Полоцкое княжество — тоже Рус-
ская земля. Обращаясь к полоцким князьям, коря их за «крамолы», автор «Слова» восклицает:
473
Раздел IV Этнос Глава 20
«Вы бо своими крамолами начасте наводити поганыя на землю Рускую, на жизнь Всеславлю»
[«Слово о полку Игореве». 1985. С 9]. «Жизнь» — т. е. владения Всеслава, для автора «Слова» —
это та же Русская земля.
В проложной «Памяти» Кирилла Туровского (конец XII в.) говорится, что святитель был «рож-
дения и воспитания града Турова, в Руской стране и тако нарицаема» [Кн1гажыцш i хаджэнняу.
1994. С. 62].
Осознание единой Родины сохраняется и в период феодальной раздробленности Руси. Су-
ществование отдельных русских княжеств с их столицами и великими князьями воспринима-
лось как явление естественное и исторически обусловленное. Все они рассматривались как
волости князей единого рода Рюриковичей. И все они составляли одну страну — Русь с одним
русским народом. Эта идея особенно сильно выражена в «Слове о погибели Русской земли»,
написанном либо в конце 20-х гг. XIII в., когда русские впервые столкнулись с монголами и по-
терпели от них поражение на Калке, либо в 40-х гг. того же столетия после нашествия на Русь
войск Батыя. В «Слове» точно очерчены пределы Русской земли.
«О светло светлая и украсно украшена земля Руськая!... Отселе до угоръ и до ляховъ, до
чахов, от чахов до ятвязи и от ятвязи до литвы, до немець, от немець до корелы, от корелы
до Устьюга, где тамо бяху тоймицы погани, и за Дышучимъ моремъ; от моря до бол гарь,
от болгаръ до буртасъ, до чермисъ, от чермисъ до моръдви...» [«Слово о погибели русской
земли». 1981. С 13].
Так и в таких границах — от венгров, чехов и поляков на западе, до волжских народов
черемисов, болгар и муромы на востоке и вплоть до Баренцевого (Дышащего) моря на севе-
ре — представлялась современнику Русская земля. Легко заметить, что вся территория со-
временной Беларуси включена в эти границы. Именно ее земли граничили тогда с ятвягами
и литвой. И все это — единая Русская земля. Таким было осознание древнерусским народом
своей Родины даже в удельный период. Ощущение своей территории — один из важнейших
признаков народности. Русские люди любили свою Родину и гордились ею. Им приятно было
сознавать, что Русь, говоря словами митрополита Иллариона (XI в.), «ведома есть всеми концы
земля» [Памятники древнерусской церковно-учительной литературы. 1894. С. 69]. Крылаты-
ми стали слова князя Святослава Игоревича «Да не посрамим земли Русской, но ляжем здесь
костьми, ибо мертвые не принимают позора» [ПВЛ., 1950. Т. I. С. 248].
Чувством патриотизма проникнуты все древнерусские летописи. Ощущение себя как
части одного народа всегда присутствует в авторской позиции летописцев. Они, как пра-
вило, были свободны от местечковой ограниченности и осуждали междоусобицы. Силь-
но переживает автор «Слова о полку Игореве» «которы» между русскими князьями, когда
в разные стороны стали развиваться их стяги, когда сказал брат брату: «Это мое, и это тоже
мое». Вот откуда, по его убеждению, пошли все беды, вот почему стала страдать Русская
земля.
В исторических былинах, восходящих ко временам Киевской Руси, богатыри «боронят»
всю русскую землю от Муромских лесов до Карпатских гор. Для них Русь — одна и едина.
Они несут свою сторожевую службу ради «матери — Свят-Русь-земли». Они защищают весь
русский народ, живущий в этой стране, не глядя на то, какой тип височных колец носят его
женщины в различных районах. И даже былинный Волх Всеславич, прообразом которого
исследователи считают полоцкого князя Всеслава Брячиславича, тоже защищает Русь и ее
столицу Киев.
Под наименованиями «Русь», «Русия» Русская земля известна как ее соседям, так и дру-
гим странам и народам. «Русию и Русь, — писал академик М. Н. Тихомиров, — знает фран-
цузский эпос. О ней говорят документы римской курии, немецкие хроники, византийские
хронографы, скандинавские саги, арабские, средневековые иранские и другие восточные
писатели.
474
Этнические процессы в Белой Руси в X-XIII вв.
Существование древнерусской народности, которая населяла Русскую землю, — это «факт
выдающегося значения в мировой истории, факт, который оставил заметные следы в истории
Европы» [Тихомиров М. Н., 1975. С. 75].
Единый язык, одна культура, одно название, общее этническое самосознание — такой мы
видим Русь и ее население. Это и есть единая древнерусская народность. Осознание свое-
го общего происхождения, единых корней — характерная черта менталитета трех братских
восточнославянских народов. Этноним «русский» — общее самоназвание всего славянского
населения Древней Руси, коренное имя не только современных русских, но в такой же степе-
ни — белорусов и украинцев. Народ называл себя так и после вхождения всех восточносла-
вянских земель в состав Российской империи. В конце XIX в. среди учителей начальных школ
Витебской губернии была распространена анкета, в которой на вопрос о национальности 80%
учителей назвали себя русскими и только 20 белорусами. Не может быть сомнения в том, что
учителя начальных школ были представителями коренного белорусского этноса и результаты
анкетирования отнюдь не могут быть истолкованы как последствие «русификации». Это—по-
казатель живучести в этническом самосознании населения Беларуси своего коренного исто-
рического имени. Конечно, в XIX в. было очевидно, что ни единого русского этноса, ни общего
языка у восточных славян уже нет. Реально существовали три близких народа, языки которых
составляют особую общую языковую группу. Поэтому утвердились и новые уточняющие на-
звания — белорус, великоросс, малоросс (украинец). Термин «русский» стал собирательным,
историческим, названием, означавшим в науке совокупный восточнославянский мегаэтнос.
В советское время возобладало представление, что в этнонимах «великоросс» и «малоросс»
прослушивается некое дискриминационное противопоставление «великого» «малому», и эти
названия были исключены из употребления. Термин «русский» сохранился и закрепился толь-
ко за современными этническими русскими, заменив исключенный из употребления этноним
«великоросс
Формирование
древнерусской народности
21.1. Из истории изучения древнерусской народности
Как и всякое историческое явление, древнерусская народность имеет свою историю. Она
формировалась постепенно, и ее появление было обусловлено рядом исторических обстоя-
тельств, было закономерным результатом определенных исторических процессов. Естествен-
но, что историческая наука (и не только историческая) пытается не только дать ответы на
основные вопросы, связанные с характеристикой отдельных составляющих древнерусской
народности, но и исследовать, объяснить механизм ее формирования, определить хроноло-
гические рамки, в которых протекал процесс ее становления.
Проблема формирования древнерусской народности далеко не простая, и ученые реша-
ли ее по-разному. Различны были теоретические подходы, медленно накапливался исходный
источниковый материал, который включает не только классические исторические (письмен-
ные), но и археологические, лингвистические, антропологические и этнографические данные.
Проблема решается на базе комплексного использования различных источников и потому
зависит от успехов, достигнутых в изучении различны аспектов проблемы каждой из этих
наук. Задача исследователя состоит в том, чтобы тщательно проанализировать и сопоставить
между собой конкретные факты, особенно вновь появляющиеся, и проверить, насколько они
соответствуют или не соответствуют существующим историческим концепциям и, если обна-
ружится несоответствие, попытаться найти новые решения.
Нам представляется необходимым пересмотреть существующие мнения о времени и са-
мом процессе формирования древнерусской народности.
В советской историографии долгое время господствовала концепция автохтонности сла-
вян, В ее основе лежало убеждение, что прародиной не только восточных, но и ранних сла-
вян (праславян), по крайней мере, их части, была Восточная Европа. При этом казалось, что
с самого начала они занимали в ней обширные пространства, чуть ли ни от Белого до Черного
морей. Долгое время с этногенезом славян связывали такие древние культуры раннего желез-
ного века, как дьяковская, милоградская, зарубинецкая, Черняховская. Некоторые исследова-
тели (В. Р. Тарасенко) причисляли к ним и культуру штрихованной керамики.
В угоду такой концепции гипертрофированного, по выражению П. Н. Третьякова, автох-
тонизма игнорировался даже летописный рассказ о приходе славян в Восточную Европу из
более западных регионов. В полном соответствии с принятой социологической схемой, эт-
ногенез восточных славян представлялся приблизительно в таком виде. Сначала существо-
вали отдельные небольшие (первичные) племена восточных славян. Затем они укрупнились
в союзы племен, каковыми, как думали, были летописные поляне, древляне, северяне, дрего-
вичи, радимичи, кривичи и другие, которые некоторыми исследователями рассматривались
как «преднародности», а в политическом смысле — как княжения или пред государства [Бром-
лей Ю. В., 1982. С 274-294]. Эти союзы затем были объединены в государство Киевскую Русь,
внутри которого продолжился с еще большим ускорением процесс нивелирования племен-
ных особенностей и утверждения единых начал, присущих народности. Народность, таким
образом, вызревала и цементировалась в условиях Древнерусского государства, и основной
тенденцией в этногенезе были объединительные процессы.
При этом, с учетом того, что для нивелирования племенных особенностей и утверждения
единых черт необходимо известное время, завершение процесса становления древнерусской
народности относили к середине XI в. [Рыбаков Б. А., 19536). Допускалось существование пле-
мен в составе древнерусской народности, причем не только летописных восточнославянских,
но и неславянских [Седое в. R, 1999]. Этот тезис нам представляется спорным. Можно гово-
рить о племенах в составе государства, допустимо (и то с оговорками) говорить о сохранении
в течение какого-то времени племенных архаизмов в условиях еще незавершившегося ста-
новления народности. Однако в уже образовавшейся народности как этнической общности
477
Раздел IV Этнос
Глава 21
нового типа с присущими ей признаками (единство языка, территории, культуры и этническо-
го самосознания) и принципиально отличной от племени, такого быть не может. Народность
не может состоять из племен, одно из двух: либо речь идет о народности, либо — о совокуп-
ности племен.
Попытки совместить несовместимое во многом могут быть объяснимы ошибочным пред-
ставлением о времени и механизме образования народности, когда выводы делались на
основе неверного исходного представления об автохтонности восточных славян и исконной
заселенности ими всей территории Древней Руси.
Научную проблему при таком — ошибочном — подходе видели только в том, чтобы уточ-
нить границы расселения отдельных восточнославянских племен, используя новые возмож-
ности и материалы, предоставляемые археологическими источниками. Мысль о том, что пра-
родина славян могла находиться за пределами Восточной Европы, по существу, исключалась.
Такая традиционная схема долгое время теоретически обосновывалась и опиралась на «но-
вое учение о языке» академика Марра, считавшегося единственно марксистским в объясне-
нии языковых и этногенетических процессов, и всякие отступления от него решительно пре-
секались.
Предполагалось, что, поскольку славяне живут здесь с древнейших времен, формирова-
ние древнерусской народности стало естественным результатом дальнейшего развития этих
славянских групп без каких бы то ни было миграций и участия в этом процессе других этносов.
Миграции и их роль в этногенезе вообще, по «новому учению о языке», считались выдумкой
буржуазной историографии и расистов.
Впрочем, решение проблемы затрудняли не только теоретические заблуждения. Сильное
давление оказывали политические соображения и «ура-патриотизм».
Однако, пожалуй, главной помехой был недостаток источников. Не были еще открыты не-
которые важнейшие археологические культуры, раскрывающие этногенез славян. Имевшие-
ся материалы не позволяли получить правильного ответа на вопрос о времени и механизме
появления древнерусской народности.
Предполагалось, что становление древнерусской народности проходило в рамках одного
славянского этноса и только на одной этнической основе — славянской. При этом выпадал
очень существенный момент — роль и степень участия в славянском этногенезе неславян-
ских народов. Влияние других этносов на этот процесс считалось минимальным, воздействия
этнических субстратов как будто и не было, а если и было, то разве только на границах славян-
ского мира.
Предлагавшаяся концепция не могла объяснить, как и почему в условиях расселения вос-
точнославянского этноса на большой территории, когда еще не сложились условия для эко-
номической интеграции и регулярных внутриэтнических контактов, проходила нивелировка
местных этнокультурных особенностей и утверждение общих черт в языке, культуре и само-
сознании населения Руси.
При несомненно большой роли государственности в интеграционных процессах пред-
ставляется сомнительным, что политическая подчиненность правителей отдельных земель
киевскому князю могла стать ведущим фактором в этнообразующих процессах. Все это не
объясняет, почему уже в недрах Руси начинаются развитие и усиление локальных особенно-
стей в основном показателе этноса — языке, так что по окончании древнерусского периода
единый древнерусский язык разделился на три родственных, но все же отличных друг от
друга языка. Почему до этого времени превалировали процессы интеграции, а потом вдруг
стали преобладать процессы дифференциации? Неужели для этого достаточно было лишь
политической раздробленности? Необходимо искать более убедительное объяснение этим
явлениям. Есть все основания говорить, что этнические процессы в Древней Руси носили
иной характер.
478
Формирование древнерусской народности
Концепция явно не соответствовала одному из основополагающих положений теории эт-
ногенеза, согласно которому формирование нового этноса проходило на небольшой терри-
тории. Большая территория расселения этноса вте времена вела, наоборот, кего разделению,
а не консолидации.
В самом деле, возможно ли формирование единой древнерусской народности на такой
громадной территории — от Черного до Белого морей? Причем, на территории, которая до
прихода славян была заселена различными этносами. Даже допуская роль факторов, содей-
ствующих интеграционным процессам, как-то: некоторое усиление экономических связей
между отдельными регионами Руси, наличие единого государства и государственной идеоло-
гии и общая религия, едва ли можно игнорировать действие таких мощных факторов, ведущих
к дифференциации, как обширные размеры занимаемой территории и этнические субстраты.
Очевидно, формирование древнерусской народности шло по иному сценарию.
Традиционная концепция образования древнерусской народности оставляет много во-
просов, на которые нет убедительных ответов. Может быть, это и является основной причи-
ной имеющихся сомнений в самом существовании в прошлом единой древнерусской народ-
ности.
Совершенно очевидно, что необходимо иное объяснение механизма образования древне-
русской народности на основе теперь уже достаточного количества имеющихся материалов
и с учетом теоретических разработок в области этногенеза.
Начнем с того, что славяне не были автохтонным населением на территории Восточной
Европы. Они пришли сюда относительно недавно, и, расселившись, не истребили и не вытес-
нили местного населения. В течение нескольких веков здесь имел место симбиоз, сопрово-
ждавшийся постепенным смешением славян с различными неславянскими народами.
Более того, славяне не сразу освоили территорию Киевской Руси. Государство возникло
и долгое время оставалось полиэтнической страной. С самого начала оно включало в себя
три большие этнические области: южнее Припяти жили славяне, между Припятью и Западной
Двиной — балты, севернее Западной Двины обитали финно-угорские народы. Имеется доста-
точно много фактов, позволяющих утверждать, что начало формирования древнерусской на-
родности относится к тому историческому периоду, когда славяне занимали территорию Юж-
ной Беларуси и Северной Украины. Историю образования древнерусской народности нужно
представлять себе иначе.
21.2. Начало формирования древнерусской народности
Что же в таком случае заложило основы культурно-исторического и этнического единства
восточных славян, возникновения у них народности и определило на длительный период ее
устойчивость по отношению к разным деструктивным силам?
Имеющиеся источники позволяют с уверенностью утверждать, что сложение древнерус-
ской народности началось не в X—XI вв., а значительно раньше, и не на всей территории Руси,
а в той ее области, куда часть ранних славян переселилась в V-VI вв. н. э. со своей прародины.
Речь идет об области Южной Беларуси и Украинской Волыни [Загорульский Э. М., 1991].
Еще академик А. А. Шахматов, исходя из лингвистических наблюдений, рассматривал
Украинскую Волынь как прародину восточных славян. Он обратил внимание на то, что
реки днепровского бассейна с именем «Дисна» являются левыми притоками других рек,
в то время как само слово «дисна» означает «правый». Славяне, по его мнению, могли на-
звать левый приток «правым» («Дисной») в том случае, если бы они, расселяясь, двигались
против течения Днепра, т. е. — с юга на север. Основываясь на этом, он пришел к выводу,
что прародина восточных славян лежала на Волыни и занимала небольшую территорию
[Шахматов А. А., 7979].
479
Раздел /V Этнос
Глава 21
Теперь, располагая новыми и различными источниками (археологическими, лингвистиче-
скими и антропологическими), историю формирования древнерусской народности можно
представить в следующем виде.
Начав свое великое расселение за пределами прародины, часть ранних славян bV-VI вв.н.э.
заняла область Южной Беларуси и Северной Украины, в которой она пребывала на протяже-
нии почти пяти столетий.
Этого времени было вполне достаточно, чтобы здесь сложилась особая славянская общ-
ность с единым языком и единой культурой.
Постепенно переселившиеся сюда славяне выработали своеобразный вариант некогда
общей для всех славян культуры пражского типа, ставший известным под именем «Корчак»
[Русанова И. П., 1976]. До их прихода в этом регионе обитали племена, оставившие памятники
банцеровско-колочинского типа.
Всего вероятнее, это были балты, о чем, впрочем, может свидетельствовать и имеющаяся
здесь балтская гидронимика. Можно утверждать, что славяне постепенно ассимилировали
их. В археологических комплексах культуры типа Корчак встречаются предметы, относящие-
ся или связанные по происхождению с предшествующей культурой балтов. Существует мне-
ние, что балтское население здесь было сравнительно редким, и, когда в VIII—IX вв. на основе
культуры Корчак разовьется новая славянская культура типа Луки-Рай ковецкой, в ней уже не
будут прослеживаться балтские культурные элементы [Русанова И. П., 1976. С 38-39]. Следова-
тельно, к VIII в. ассимиляция балтов здесь завершилась.
Включив в себя какую-то часть местного населения, славяне, безусловно, испытали воз-
действие балтского субстрата, может и незначительного, но сказавшегося на культурной
и этнической природе этой части славян. Это обстоятельство, вероятно, и положило начало
выделению их как особой (восточной) группы славян.
Есть основания считать, что именно здесь были заложены и основы восточнославянского
языка. Только на этой территории Восточной Европы сохранилась раннеславянская (обще-
славянская) гидронимика. Ксеверу от Припяти ее нет, и там она уже принадлежит восточнос-
лавянскому лингвистическому типу [Трубачев О. Н„ 1968. С 270,273]. Отсюда можно сделать
вывод, что когда позже славяне начали широко расселяться по просторам Восточной Евро-
пы, их уже нельзя отождествлять с общеславянским этносом. Это уже была выделившаяся
из раннеславянского мира особая группа восточных славян со специфической культурой
и своим (восточнославянским) типом речи. Исследователи отмечают, что большая часть
раннесредневековых региональных народностей возникла в результате этнической микса-
ции [Бромлей Ю. В., 1982],
Имеются также все основания говорить не просто о возникновении здесь восточных
славян, но и о сложении нового, более развитого типа этнической общности — древне-
русской народности. Мы уже рассматривали особенности исторического развития этого
региона (см. главу 1) и видели, что славяне здесь не только подошли к государственно-
сти, но, вполне возможно, создали ее до начала их дальнейшего расселения на север. Все
это можно рассматривать как сложение (возникновение и закрепление) новых признаков,
присущих народности. При этом восточнославянский этнос, на наш взгляд, отличался тогда
наибольшей цельностью, единым языком и культурой. Можно предполагать, что у славян
этой области уже появилось и общее самоназвание — «русь». Особо следует подчеркнуть,
что после возникновекния КиевскойРуси с центром в Киеве славяне почти сто лет продол-
жали пребывать компактной группой исключительно на этой территории и в новых усло-
виях государственности проходила энергичная консолидация славянского этноса: уходи-
ла в прошлое племенная обособленность, нивелировались различия, исчезала племенная
структура. Это все то, что выводит этнос на новую ступень, формирует новый тип общно-
сти — народность.
480
Формирование древнерусской народности
Эта область стала не только прародиной восточных славян, но и очагом последующего
восточнославянского расселения. Идея, что славяне пришли на территорию Восточной Евро-
пы из разных мест и с разными культурами, не получила подтверждения. Так, В. В. Седов в сво-
их многочисленных работах, посвященных славянскому этногенезу, отстаивал предложенную
им идею о приходе славян из района Южной Прибалтики и расселении их сначала на Псков-
щине, а оттуда — на территории Беларуси и Смоленщины, связывая их с носителями культуры
длинных курганов [Седое В. В., 1960а]. Эту тему мы подробно разбирали и нет необходимости
к ней возвращаться. По нашему глубокому убеждению, культуру длинных курганов оставили
местные балтские племена, которые ниоткуда не приходили [см.
Археологические и антропологические материалы свидетельствуют о заселении Восточ-
ной Европы севернее Припяти с юга. Об этом мы говорили выше. Напомним только основные
факты, свидетельствующие об этом.
Так, антропологические исследования, проведенные белорусскими учеными, показали,
что в процессе освоения новых территорий восточные славяне продвигались не с севера на
юг, как думал В. В. Седов, а наоборот, с юга на север, со стороны Белорусского Полесья. При
этом северо-восточные области Беларуси были заселены выходцами из Восточного Полесья
[Саливан И. И., ТегакоЛ.И., Микулич А. И., 1976. С 264,265].
Как было показано выше, славяне пробыли в Южной Беларуси и Северной Украине едва
ли не до конца X в., т. е. почти пять веков. Этого было вполне достаточно для коренных этни-
ческих и социальных преобразований, для формирования особой восточных ветви славян.
До начала дальнейшего расселения к северу от Припяти, почти сто заключительных лет, вос-
точные славяне пребывали в составе возникшего государства — Киевской Руси, что привело
к глубоким качественным преобразованиям восточнославянского этноса. Он вышел из ро-
доплеменного состояния: у славян произошли изменения в языке, духовной и материальной
культуре, сформировалось общее этническое самосознание (идентификация), все то, что ха-
рактеризует новый тип исторической общности — народность.
Это было время бурного развития Руси, время борьбы с южными кочевниками и походов
на Византию, когда о Руси стало известно и грекам и арабам. Это было время невиданной по
масштабам организации сбора дани с обширных территорий, что поразило византийского
императора Константина Багрянородного. Это было время организованной на государствен-
ном уровне международной торговли Руси с Византией и странами Востока. Это было вре-
мя мудрой Ольги и бесконечных походов и блестящих побед ее сына Святослава Игоревича,
разгромившего Хазарский халифат, которому славяне долгое время платили дань. Это было
былинное, героическое время в истории восточных славян, оставившее о себе память и в ле-
тописях, и в народных былинах.
Большая масса славян была вовлечена в активную политическую жизнь. Они составили
основу княжеского войска. За сто лет государственности родилось пять поколений русских.
Каково бы ни было происхождение названия «Русь», оно прочно утвердилось за восточ-
ными славянами, стало не только названием их страны, но и этнонимом восточных славян.
Русь стала «слышима всеми концы земля». Бурная эпоха организовала и сцементировала
восточнославянский этнос, придала ему новые качества. Несомненно, имел место демо-
графический взрыв, приумноживший славянское население. Время сделало славян актив-
ной силой. Все эти связанные между собой процессы быстро превратили восточных славян
в мобильную, активную, развивавшуюся и набиравшую силу древнерусскую народность, по-
степенно выходившую за рамки своей этнической территории и подготовленную к новой
«эпохе великого переселения». В таком новом качестве они и начали свое новое широкое
расселение на пространствах Восточной Европы. Это и определило единство древнерус-
ской народности, сохранявшееся в течение длительного времени, вплоть до окончания
древнерусского периода.
481
Раздел IV Этнос
Глава 21
21.3. Особенности этнических процессов
на территории Белой Руси
Дальнейшее широкое расселение восточных славян, как свидетельствуют данные архео-
логии, приходится в основном на X в.
Прошло оно быстро, и уже в X в. мы видим славянские памятники около Ильменя и на
Волге. Это расселение восточных славян по своим последствиям напоминает более раннее
расселение праславян со своей прародины. Все это сходные процессы, позволяющие видеть
закономерности, характерные для этнических миграций, и их последствия.
То обстоятельство, что восточные славяне вышли из компактного региона как сложившая-
ся народность, обусловило, на наш взгляд, их этнокультурное единство и на последующие
несколько веков, когда ими были колонизованы новые области Восточной Европы, контроли-
ровавшиеся киевскими князьями.
Восточные славяне расселились на территории, которую раньше занимали другие народы.
На территории Беларуси им предшествовали балты, в Волго-Окском бассейне — финно-угры,
на юге Восточной Европы, вероятно, — остатки ирано-язычных и других народов. Славяне
со своим языком и культурой оказались среди различных этносов, жили бок о бок с ними,
вступали в культурные и этнические контакты с коренным населением и стали смешиваться
с ним. Эти процессы, отнюдь, не способствовали консолидации славянского этноса, а скорее
наоборот. По мере включения в свой состав неславянских народов славяне стали испытывать
на себе мощное воздействие этнических субстратов.
Есть разные объяснения тому, как и почему славяне смогли одержать победу в этнических
взаимодействиях с местным неславянским населением. Заметим, что эти взаимодействия
имели место на территории их общего государства и ассимиляция тогда носила естественный
характер. Ее так и называют «естественной ассимиляцией». Однако даже при такой форме ас-
симиляции хотелось бы выяснить, как она протекала, какова была численность славянского
и неславянского этнических компонентов, что приобрел славянский этнос, включивший в свой
состав местные народы, каково было воздействие этнических субстратов на дальнейшее раз-
витие древнерусской народности и ее культуры. Изучение этих проблем сопряжено с боль-
шими трудностями, потому что этнические процессы слабо и очень специфично отражаются
в источниках. Изменения в этносе — как в результате саморазвития, так и в процессе взаимо-
действия с другими этносами — происходят крайне медленно. Для современников они неза-
метны, и тщетны надежды найти описания их в письменных источниках. Изменения, обязан-
ные таким процессам, проявляются спустя много времени. Следует также напомнить, что мы
имеем дело с периодом, от которого сохранилось слишком мало письменных материалов.
Древнерусская народность сохранила себя как этнос и после расселения, что нуждается
в специальном анализе и объяснении.
В связи с этим мы хотели бы еще раз обратить внимание на то, что к моменту освоения
новых территорий севернее Припяти славяне уже вышли из родоплеменного строя, офор-
мились в более высокий тип этнической общности — народность и уже никак не могли пре-
вратиться на новых землях снова в племена — кривичей, дреговичей, радимичей, вятичей
и новгородских словен. Племенной строй ушел в прошлое, и возврат к нему был бы истори-
ческим нонсенсом.
При анализе источников создается впечатление, что быстрым было не только новое рас-
селение славян, но и ассимиляция ими неславянских народов — местного балтского и финно-
угорского населения.
Несмотря на то что расселение славян севернее Припяти произошло незадолго до начала
русского летописания, составитель Первого летописного свода об этом уже не помнил. Со-
хранились только какие-то слухи о приходе с территории Польши Радима и Вятки со своими
482
Формирование древнерусской народности
родами. В летописи нет прямых свидетельств о сосуществовании славян во вновь занятых об-
ластях ни с балтами, ни с финно-уграми. Имеются сведения лишь о балтских и финно-угорских
народах, которые были соседями славян. В представлении летописца все население Руси
было славянским, и несмотря на некоторые сомнения в определении этнической природы
кривичей, летописец в конце концов включил их в список славянских народов. И вообще, ни
о каких этнических смешениях письменные источники ничего не говорят.
Это тем более странно, что, по мнению лингвистов, ассимиляция славянами местного на-
селения в отдельных районах продолжалась чуть ли не до XII в. [Топоров В. В., Трубачев О. В.,
1962. С 235].
Остается впечатление (и это, вероятно, было так на самом деле), что к середине XI в., когда
был составлен Начальный свод, славянизация местного населения практически была завер-
шена.
И все же, читая летопись, нельзя не обратить внимание на некоторые материалы, свиде-
тельствующие о том, что в области севернее Припяти славяне были недавними пришельцами
и что до них здесь обитали другие народы.
Мы уже высказывались по поводу возможности заимствования славянами некоторых
местных этнонимов («кривичи», «дреговичи», «радимичи»). Летопись донесла до нас эти на-
звания, когда сами местные этносы уже утратили свой язык и перешли на славянский, почему
и попали в перечень славянских групп. Это может свидетельствовать об их достаточно бы-
строй славянизации.
Косвенным отражением факта проживания славян рядом с неславянскими группами, ве-
роятно, можно считать описания летописцем некоторых местных обычаев, что дало ему повод
противопоставить «мудрых» полян тем, кто живет «зверинским образом». Очевидно, славя-
не наблюдали нравы местного населения и обычаи, отличные от их собственных, и рассказы
о них в утрированной форме доходили до летописцев. Позже, когда местные племена раство-
рились в славянском этносе, их обычаи были приписаны некоторым славянским областным
группам. Эти места в летописи всегда привлекали внимание исследователей своей противо-
речивостью. С одной стороны, летопись говорит о единстве всех восточных славян, а с дру-
гой — противопоставляет полян дреговичам, древлянам и другим славянам. И уж совсем «не-
русскими» выглядят радимичи в описании похода на них в 984 г. Волчьего хвоста, воеводы
киевского князя. По рассказу легко заметить, что для летописца радимичи — не «русь». Он
прямо замечает, что «русь» дразнит радимичей: «пищанцы Волчьего хвоста бегают». Значит,
радимичи тогда еще не стали или не считались «русью» (русскими). Описанный эпизод позво-
ляет высказать предположение, что славянизация местного населения в Посожье к тому вре-
мени еще не завершилась. Однако к моменту составления Начального свода (середина XI в.)
летописец уже ничего не знает о каких бы то ни было неславянских народах на территории
Западной Руси. Значит, славянизация прошла быстро.
Таким образом, в летописи можно обнаружить некоторый материал о древних контактах
восточных славян с коренным населением и совместном проживании их на одной террито-
рии, хотя этот материал и подвергся некоторой трансформации.
Если обратиться к археологическим материалам, то можно прийти к заключению, что почти
все поселения и могильники X — начала XI вв. на территории Беларуси принадлежат древне-
русской культуре. Поразительно, но факт, что мы не знаем здесь памятников ни банцеровской,
ни колочинской культур, которые принадлежали местному дославянскому населению. Они
исчезают внезапно и не обнаруживают влияния на древнерусскую культуру. Можно подумать,
что местное население внезапно покинуло свои родные земли. Правда, мы еще очень плохо
знаем памятники этих культур, относящиеся к заключительному этапу их существования. Воз-
можно, они еще будут обнаружены, и тогда влияние их на эволюцию славянской культуры,
в которой они, по-видимому, очень быстро растворились, станет более заметным. Может быть,
483
Раздел IV Этнос Глава 21
быстрой ассимиляции в огромной степени способствовало принятие местным неславянским
населением христианства одновременно со славянами. Как бы там ни было, заселенные преж-
де балтами области Южной и Средней Беларуси очень скоро становятся славянскими по сво-
ей культуре, что следует объяснять быстрой славянизацией местного населения.
Довольно быстро и почти на всем пространстве исчезает дославянская культура длинных
курганов в северо-восточных областях Беларуси, Псковщины и Смоленщины, как, впрочем,
и курганов-сопок в северных областях Руси. В X в., на заключительной фазе своего существо-
вания, культура длинных курганов демонстрирует заметную трансформацию: в ней распро-
страняются сферические одиночные курганы, в погребальном инвентаре которых появляется
славянская посуда.
Такие перемены не могли произойти без влияния славянского этноса, и уже в конце X в.
классические длинные курганы исчезают. Значит, и здесь ассимиляция балтов прошла бы-
стро.
Не только балтские, но и славянские памятники обнаруживают признаки смешения балтов
и славян. Так, археологическим свидетельством их миксации предлагается считать наличие
в славянских курганах XI—XII вв. зольной прослойки, на которую клали покойника. Основани-
ем для такого заключения является то, что эта деталь распространена в погребальном обря-
де на той территории, где когда-то обитали балтские племена. В более южных областях Руси,
где балтов не было, зольная подсыпка под погребенным отсутствует. Полагают, что этот эле-
мент погребального обряда перешел к славянам от балтов [Седое В. В., 1961. С. 103-121; он же,
1963. С 117-119; он же, 1970. С 94]. Некоторые исследователи решительно выступали против
преувеличенного представления о влиянии балтов на этнические процессы у славян [Третья-
ков, П. Н., 1967.С 110-118; Соловьева, Г. Ф., 1971.С 124-132]
Следует, однако, заметить, что нам не известны предшествовавшие славянским памятники
с ритуальными кострищами.
Высказывается предположение, что с балтами можно связывать курганные захоронения
XI-XII вв., в которых покойника клали головой на восток. Таких курганов, в отличие от славян-
ских захоронений с западной ориентацией тела покойника, очень мало, хотя они находятся на
одних и тех же могильниках.
Следовательно, если судить по археологическим материалам, местное население быстро
приняло славянскую культуру. В XI в. мы не знаем неславянских памятников. Славянская куль-
тура везде предстает перед нами как единая и монолитная. Влияние местных культур ощу-
щается разве только в типах деревянных построек. И балты, и финно-угры, жившие в лесной
зоне, хорошо освоили технику деревянного строительства и выработали приспособленные
к географическим условиям типы жилых и хозяйственных построек, которые были в значи-
тельной степени заимствованы славянами.
Более детально характер культурных и этнических взаимодействий дославянского и сла-
вянского населения нуждается в дальнейшем изучении. Пока еще мало известно об архео-
логических памятниках балтов (да и славян), относящихся к начальному периоду расселения
славян и их совместного проживания на общей территории.
Надо полагать, что сельское население, в отличие от городского, еще долгое время про-
должало оставаться в значительной мере балтским. Однако археология не располагает ста-
тистическим материалом, который бы отражал количественное соотношение славянских
и балтских сельских поселений той поры. Это важная задача будущих исследований, и она не
из легких. Без таких цифр преждевременно делать широкие обобщения, в какой пропорции
смешались на территории Беларуси севернее Припяти славяне и балты. Во всяком случае,
если судить по одним только археологическим материалам, то создается впечатление, что
балтских памятников уже в X в. на территории Западной Руси, за исключением длинных кур-
ганов, не существовало.
484
Формирование древнерусской народности
Более того, если согласиться с предложением некоторых археологов датировать конец на-
званных балтских культур VIII в., то остается признать, что между исчезновением неизвестно
почему колочинских и банцеровских племен и появлением на их территории славян имеется
значительный временной промежуток, чего, по-видимому, не было.
Местные племена не могли исчезнуть или отойти к северу просто так. Значит, скорее все-
го, верхняя дата этих культур из-за недостатка датирующих материалов установлена неверно.
Едва ли следует сомневаться, что местные племена дожили до прихода сюда славян, а исчез-
новение их культур может свидетельствовать только об их быстро славянизации.
Взаимодействие славян с местным населением, сопровождавшееся их смешением, кото-
рое на территории Беларуси привело к ассимиляции балтов славянами, получило отражение
и в лингвистическом материале, хотя и в меньшей степени, чем в других. Дело в том, что при
языковых скрещиваниях победу, как правило, одерживает один язык. В нашем случае побе-
дил славянский язык. Но некоторое влияние побежденного языка на славянский ученые до-
пускают. Несомненно, славяне заимствовали у балтов какую-то часть лексики, в частности,
связанной с деревообработкой и строительной техникой. Но, скорее всего, языковые заим-
ствования могут проявиться в фонетике. Есть мнение, что к славянам Западной Руси от балтов
перешло «аканье» и «дзеканье», что стало одной из характерных особенностей белорусского
языка [Седов В. В., 1970]. Однако среди лингвистов есть и другие мнения по этому поводу. Так,
ареал «аканья» выходит далеко за пределы Западной Руси, оно характерно и для южного го-
вора русских, а центром формирования «аканья» считается Верхнее Подонье. Что же касается
«дзеканья», то некоторые лингвисты считают его характерным для языка всех ранних славян
[Мартынов В, В., 1963; он же, 1998]. Поэтому связывать его с балтами нет оснований. Нам слож-
но сказать, кто больше прав в этих лингвистических спорах, но иметь в виду мнения различ-
ных лингвистов по этому вопросу следует.
Важно отметить, что славяне, придя на эти земли, приняли и сохранили балтскую гидро-
нимическую номенклатуру, что возможно только при условии совместного проживания сла-
вян и балтов на общей территории. Следовательно, славяне не изгнали балтов, а расселились
между ними.
Вместе с тем есть материалы, которые позволяют предположить, что часть местного на-
селения с приходом славян отступила на север. Такие основания дают наблюдения над диа-
лектами современных балтских народов. Так, современные балтские языки характеризуются
значительной диалектной дифференциацией при относительно малой территории, которую
занимают носители этих языков. По мнению лингвистов, это может указывать на то, что балты,
которые, судя по гидронимике, занимали в древности территорию в шесть раз большую, чем
теперь, и имели множество диалектов, могли быть частично вытеснены из некоторых областей
(возможно, в связи со славянским расселением) и отойти к северу. Следовательно, лингвисти-
кой допускается некоторый отток коренного населения, хотя едва ли можно сказать, когда
и какая часть балтов ушла, а какая осталась на месте.
Факт смешения славян с балтами находит также подтверждение в материалах антрополо-
гии. Отмечается, что антропологический тип славян, живших севернее Припяти, судя по че-
репам из курганов, отличается от типа, распространенного к югу от этой реки. Северный тип
более широколицый, южный — более узколицый и узконосый. В. В. Седов предлагал объяс-
нять эту особенность славянского населения, занимавшего территорию севернее Припяти,
влиянием балтского этнического субстрата [Седое В. В., 1954].
С этим можно было бы согласиться, если бы удалось доказать, что эти антропологические
различия возникли только после славянизации балтского этноса на этой территории. Ведь
еще раньше праславяне, расселившиеся в Южной Беларуси и Северной Украине, славянизи-
ровали предшествовавшее им балтское население. Почему же там славяне не изменили свое-
го антропологического типа?
485
Раздел IV Этнос Глава 21
Можно надеяться, что в будущем, благодаря успехам биологической и антропологической
наук, появится возможность более точно устанавливать степень участия различных этниче-
ских компонентов в формировании антропологических особенностей, как у конкретных ин-
дивидуумов, так и у этнических групп или целых народов.
В конечном счете, славяне одержали историческую победу в сложных этнических взаимо-
действиях с местным населением и очень скоро Русь стала славянской, заселенной древне-
русской народностью.
Что же способствовало столь быстрым успехам славянской ассимиляции на вновь освоен-
ных землях? Укажем на некоторые, наиболее вероятные, причины.
Появление здесь восточных славян и освоение ими новой большой территории прохо-
дили, как мы уже отмечали, в рамках одного, общего для славян, балтов и финно-угров, го-
сударства — Киевской Руси. Это было постепенное распространение славянского этноса за
пределами своей этнической территории, обусловленное рядом обстоятельств, о которых
мы можем только догадываться. Возможно, это была потребность в новых землях, вызван-
ная демографическими процессами; возможно, сказалась сложная ситуация на юге Руси, где
славянские поселения постоянно подвергались набегам кочевников, сопровождавшимся
грабежами и разорениями, что вынудило часть славян покинуть свои места и переселиться
в северные области страны; следует также предполагать стремление киевских князей усилить
свою власть в неславянских землях государства, сдерживать сепаратизм местных правителей
и, опираясь на славянских поселенцев погостов и городков, облегчить сбор дани. Возможно,
были и другие причины.
Славяне не были здесь чужеземцами, не знакомыми местному населению, особенно мест-
ной знати, которая давно связала свою судьбу с Киевом, принимала участие в походах русских
князей (вспомним участие кривичей в походе Олега на Византию и т. д.).
Конечно, хотелось бы знать, каково было численное соотношение славянского и несла-
вянского населения на территории западных областей Руси. Хотя, как уже отмечалось, нель-
зя исключать некоторого оттока местных балтов к северу, основная часть местного насе-
ления, надо полагать, осталась на месте и была вовлечена в процесс этнической миксации.
По всей видимости, миграция славян не носила разового характера. Она шла непрерывно,
и соотношение между местным и славянским населением постоянно менялось в пользу по-
следнего.
Археологические материалы дают основания предположить, что численность балтов на
территории Беларуси ко времени начала расселения славян севернее Припяти не была зна-
чительной. Памятников местных культур известно немного, а их поселения невелики по раз-
мерам. Исключение составляет, пожалуй, Замковая гора около д. Дедиловичи. Полученный во
время раскопок вещевой материал бедный и представлен в основном керамикой. Славянские
же поселки, появившиеся здесь в X в., как это можно судить по селищу около д. Городище
(Минский район), отличались очень крупными размерами. Косвенным подтверждением от-
носительно слабой заселенности этой территории может служить и сам факт быстрой славя-
низации местного населения.
Быстрой славянизации способствовал ряд обстоятельств. Славяне к этому моменту до-
стигли больших успехов в хозяйственном, политическом и социальном развитии. Они при-
несли с собой новые, более производительные, орудия землеобработки, уборки и обработки
сельскохозяйственной продукции; плуг, рало и соху, оснащенные металлическими наконеч-
никами, каменные жернова, на которых можно было получать муку различного помола, более
совершенные серпы и косы. С приходом славян распространился гончарный круг.
Превосходство в культуре — очень важный фактор, способствующий победе ее обладате-
ля в этнических взаимодействиях. На новых землях славяне постепенно становились как бы
титульным этносом.
486
Формирование древнерусской народности
Население быстро приняло славянскую культуру и перешло на славянский язык. Среди из-
вестных нам надписей на предметах XI—XII вв., показанных выше в нашей работе, нет ни одной,
которая бы была выполнена не по-русски.
Мощным фактор объединения этноса было существование государства. Само появление
Киевской Руси с ее организацией управления страной, государственной идеологией вело
к объединению. Осознание единства страны, которой правил род Рюриковичей, система на-
следования власти, которая предусматривала права всех Рюриковичей на власть над всей
«Русской землей», единая правовая система, стабильность границ, необходимость совместной
борьбы против кочевников на юге и против северных соседей способствовали утверждению
представления о единстве страны и населявшего ее народа. Важная роль государственности
в консолидации этноса хорошо известна. Например, разгром венграми Велико-Моравского
государства в 906 г., по мнению исследователей, приостановил развитие великоморавской
этнической общности на основе моравско-чешских, словацких, паннонских и лужицких пле-
мен, которые входили в ее состав. Произошли разрыв экономических и политических связей
между ними и административно-территориальное разделение этой части западнославянско-
го этноса [Бромлей Ю. В., 1982].
Несомненно, консолидации содействовали социально-экономическое развитие восточ-
ных славян в рамках Древней Руси, зарождение и развитие феодальных отношений. Частые
войны русских князей, сборы в походы не только воинов-феодалов, но и ополченцев из раз-
ных мест страны, совместное, часто длительное пребывание их в военных лагерях способ-
ствовали осознанию общих интересов и общего социального и этнического самосознания.
Трудно также переоценить объединяющее значение распространения христианства
и великую роль Церкви в консолидации восточнославянского этноса. Влияние религии на все
стороны жизни было таким сильным, что нередко само этническое самосознание отождест-
влялось с конфессиональным. На Руси это было особенно заметно, поскольку все соседние
этносы исповедовали другую веру: на севере, востоке и юге соседями были язычники, на запа-
де — католики. Вера отличала население Руси от соседних народов, она приобрела характер
специального признака, подчеркивала общность славян с другими народами Руси, приняв-
шими Православие.
Необходимо добавить, что Церковь на Руси была тесно связана с политической жизнью,
проводила большую работу по объединению страны, всегда стояла за единство Руси, осужда-
ла междоусобицы, традиционно считала славян Руси и славянизированные народы единым
этносом. С Церковью связано распространение письменности, а та, в свою очередь, явилась
еще одной мощной силой консолидации.
Экономическая жизнь на Руси становилась все более интенсивной. Развивались ремесла
и торговля — как внутренняя, так и внешняя. Единство материальной культуры, о чем так вы-
разительно свидетельствует археологический материал, в огромной степени было обязано
экономическим связям между различными областями страны. Экономические связи, есте-
ственно, усиливали межэтнические контакты и способствовали сближению различных этно-
сов, их интеграции в единую народность.
Но новые исторические условия, в которых оказались славяне после расселения на про-
странствах Восточной Европы, несомненно, включили в действие и факторы, которые вели
к ослаблению единства и разделению восточнославянского этноса. Факторы эти — большие
размеры новой территории обитания и разные этнические субстраты.
В какой-то степени повторилось то, что уже было и раньше в этнической истории как ин-
доевропейцев, так и собственно славян. Наиболее близкий и убедительный пример — недав-
ний выход ранних славян за пределы своей прародины. Заняв новые громадные пространста
в Восточной Европе и на Балканском полуострове, они принесли с собой общий славянский
язык, единство которого сохранялось длительное время. Но ослабление внутриэтнических
487
Раздел IV Этнос
Глава 21
связей, которые невозможно было поддерживать при наличных средствах коммуникации, не-
избежно вело к возникновению областных диалектов, различавшихся все больше и больше.
Наряду с этим не меньшее, если не большее, разрушительное действие на язык оказыва-
ли местные этносы, с которыми славяне начали смешиваться. Таким же заметным изменени-
ям, особенно на Балканском полуострове, подвергся антропологический тип славян. Все эти
воздейсвия называют действием этнического субстрата. В конечном счете kVIII-IX вв. некогда
единые славяне разделились на три ветви: западную, восточную и южную, с собственными
языками и заметными антропологическими и культурными различиями.
Законы этногенеза проявились в судьбах ранних славян и сказались также на их дальней-
шей этнической истории. Через те же процессы прошли и восточные славяне. В такой же сте-
пени они испытали на себе действие пространственного фактора — большие размеры новой
территории обитания — и действие этнических субстратов.
Сформировавшись в качестве новой особой группы славян на относительно небольшой
территории Южной Беларуси и Северной Украины, славяне в короткое время (в основном,
в течение X в.) расселились на территории Киевской Руси как один восточнославянский на-
род, единая в языковом и культурном отношении древнерусская народность с общим само-
сознанием. Восточные славяне стали доминирующим этносом и связующим посредником
между другими этносами страны. Первые века их пребывания на новой территории были
отмечены в наибольшей степени общими признаками древнерусского этноса. Это этнокуль-
турное единство стало решающим фактором дальнейшего этнического развития домон-
гольской Руси.
Но Древняя Русь с самого начала была полиэтничным образованием. Славяне расселились
в стране, где кроме них проживали балты, финно-угры, группы ираноязычных и фракийских
народов. Начался процесс достаточно быстрой миксации, в котором победу одержали славя-
не. Смешиваясь с другими этносами, славяне, однако, не могли не испытать на себе действия
местных этнокультурных субстратов. В чем и с какой силой субстраты проявили себя на тер-
ритории Западной Руси?
Мы уже отмечали те новые черты в языке, материальной и духовной культуре, а также
в антропологической характеристике славянского населения Западной Руси, которые мож-
но проследить и объяснить неизбежными последствиями миксации, считать их проявлением
действия субсртата. Напомним наиболе существенные из них.
В языке, в частности, в лексике, их ничтожно мало. В фонетике некоторые исследователи
считают наследием балтов «аканье» и «дзеканье», закрепившиеся позже в белорусском язы-
ке. Но это положение не является общепризнанным в лингвистической науке, на что мы уже
указывали.
В археологических материалах наследием балтской культуры В. В. Седов считал прослежи-
ваемый в курганах обычай класть покойника (или ставить гроб с умершим) на остатки предва-
рительно устроенного кострища. Мы не уверенны, что этот обычай был заимствован у балтов:
во-первых, балтский погребальный обряд до прихода славян, кроме каку носителей культуры
длинных курганов на северо-востоке Беларуси, не был связан с курганами. В бандеровской
и колочинской культурах был обычай хоронить в небольших ямках глиняные сосуды с остат-
ками кремации покойника. Поэтому проводить прямые параллели между ними и славянскими
курганными захоронениями просто невозможно. Во-вторых, до прихода славян балты жили
и южнее Припяти, но славянские погребения с зольно-угольной прослойкой под погребен-
ным там отсутствуют. Впрочем, погребальные обычаи у славян и носителей культуры длинных
курганов представляются совершенно разными.
Ничтожно мало, по сравнению с типичными славянскими курганными захоронениями
с западной ориентацией покойника, курганов, в которых покойник положен головой на вос-
ток. Предполагается, что последние принадлежали балтам. Но это не столько проявление
488
Формирование древнерусской народности
субстрата, сколько свидетельство существования на Руси очень небольшого по численности
балтского населения, и то, если такие погребения на самом деле принадлежали балтам.
Более убедительным представляется предположение, что действие балтского субстрата
сказалось на некотром изменении антропологического типа славян, о чем можно судить по
погребенным в славянских курганах XI-XII вв. севернее Припяти. И это практически все.
Этническая миксация, в которую были вовлечены славяне и различные группы балтов,
была основной формой этнических процессов, протекавших на территории западных земель
Руси в X-XIII вв. Решительную и безусловную победу одержали славяне. И речь может идти
лишь о том, какие изменения произошли в этой части древнерусской народности, в ее состав-
ляющих (языке, культуре и др.) в связи с включением в нее местных этносов. Однако преувели-
чивать влияние этнических субстратов на дальнейшее развитие восточнославянского этноса
не следует. Были и другие причины, определявшие его эволюцию не только в рассматривае-
мый период, но и в последующие столетия. Это и территориальный фактор, и дальнейшее
политическое развитие бывших древнерусских земель, приведшее к их разъединению и раз-
рыву связей между ними. Вот почему следует с осторожностью относиться к получившим рас-
пространение утверждениям, что именно субстраты стали решающей причиной разрушения
и последующего разделения древнерусской народности. В рассматриваемую эпоху субстрат
совершенно не проявил себя в одном из важнейших признаков этноса — этническом само-
сознании. Письменные источники не дают никаких материалов, которые бы свидетельствова-
ли о том, что включением неславянских этносов было хотя бы в какой-то мере поколеблено
общее этническое самосознание восточных славян, их идентификация себя как «руских». Нет
ни малейшего намека на то, что кто-то помнил и говорил о своем «неславянском прошлом».
Трудно также объяснить, почему влияние субстрата должно было сказаться не сразу после
ассимиляции балтов, а несколько веков спустя.
Как ни странно, но даже после ассимиляции «чужаков» славянская культура XI—XII вв. про-
должала оставаться единообразной и монолитной на всем пространстве Руси. Даже керами-
ка, особенно чувствительная к этническим взаимодействиям (и тем более — к смешениям),
сохранила единые черты, общие для всего древнерусского пространства и не испытала за-
метного воздействия со стороны культур местных этносов. И это один из сильнейших аргу-
ментов против предпринимаемых попыток гиперболизации масштабов влияния балтского
и иных субстратов на славянский этнос.
Смелая и интересная гипотеза В. В. Седова о роли балтского этнического субстрата в фор-
мировании белорусов [Седое В. В., 1970] нуждается в тщательном анализе. Она стала популяр-
ной среди тех, кто ищет повод поставить под сомнение реальность общих этнических кор-
ней у современных восточнославянских народов. Дело доходит до абсурда, когда, например,
сложный процесс формирования белорусского этноса сводят к примитивной формуле «славя-
не + балты = белорусы». Руководствуясь этой формулой, начало формирования белорусского
этноса можно отнести к тем отдаленным временам, когда фиксируются признаки смешения
балтских и славянских этносов. А это имело место не только в IX—X вв., но и значительно рань-
ше, причем, не только на территории Беларуси, но и на Среднем Поднепровье, когда пришед-
шие туда в VI в. славяне застали там часть балтского населения.
Этногенез — сложный и многоликий процесс, который нельзя сводить только к биологи-
ческим факторам; этносы прежде всего — культурно-исторические общности.
Надо заметить, что сам В. В. Седов, как бы нейтрализуя потуги использовать его гипотезу
для неправильных заключений, издал позже большое монографическое исследование «Древ-
нерусская народность», в котором подробнейшим образом рассмотрел условия и особенно-
сти формирования и существования древнерусской народности [Седое В. В., 1999].
Приведенные данные свидетельствуют о том, что этнические процессы на Руси, в том чис-
ле и в ее западных землях, были сложными и разнонаправленными. Восточнославянский эт-
489
Раздел IV Этнос
Глава 21
нос в период существования Древнерусского государства испытывал на себе воздействие со
стороны разных сил. Одни из них способствовали укреплению единых начал, консолидиро-
вавших народность (государственность, совместная борьба против иноземных захватчиков,
налаживание экономических связей, религия). Другие, наоборот, вели к возникновению ло-
кальных особенностей как в языке, так и в культуре (географический фактор, большая тер-
ритория расселения, этнические субстраты). Деструктивно влияла на этнические процессы
феодальная раздробленность.
Одновременное воздействие как разъединяющих, так и объединяющих факторов харак-
теризовало и определяло диалектику этнических процессов на Руси. Некоторые антрополо-
гические изменения, обязанные миксации, не разделили, однако, древнерусский этнос и не
сказались на его базовой характеристике — этнической идентификации. Этнические включе-
ния не изменили единства древнерусской материальной и духовной культуры, несмотря на то
что они были связаны с разными субстратами. Можно сказать, что эволюция древнерусского
этноса имела тенденцию к появлению в ней элементов, которые вели к ее дифференциации,
но мощные сдерживающие факторы не позволяли тогда ей разделиться. Это произойдет зна-
чительно позже.
Только так мы можем представить и объяснить себе результаты этнических процессов, ко-
торые протекали на Руси, в том числе в ее западных землях.
Заключение
В истории любого народа были такие события, которые называют судьбоносными, кото-
рые на длительное время определили дальнейшее развитие страны. В исторической памяти
народа они остались незабываемыми сверкающими маяками. Весь рассмотренный в книге
период может быть отнесен к категории таких исторических событий. Перефразируя извест-
ную часть названия «Повести временных лет»: «Откуда есть пошла Русская земля», мы с пол-
ным правом могли бы тоже назвать нашу книгу: «Откуда есть пошла Белорусская земля». Весь
рассмотренный нами период был отмечен серией новых исторических явлений, заложивших
основы нового состояния общества и определивших его дальнейшее развитие в сферах эко-
номики, политического устройства, социальной структуры, культуры и идеологии, в этниче-
ских процессах и становлении этнического самосознания. Все было новым, «началом начал».
С этим периодом связаны появление и широкое распространение славян на просторах
Восточной Европы. Включившись в известный процесс «великого переселения народов», сла-
вяне, представлявшие до этого один народ с единым общеславянским языком и единой куль-
турой, в середине I тыс. н. э. вышли за пределы своей прародины и быстро распространились
по Юго-Восточной и Восточной Европе. На востоке они сначала осели в Среднем Поднепро-
вье и в Южной Беларуси. За время почти пятисотлетнего пребывания в этом регионе они смог-
ли трансформироваться в особую славянскую ветвь — в восточных славян. Часть террито-
рии Беларуси вместе с территорией Северной Украины стали прародиной восточных славян.
В результате интеграционных процессов у восточных славян постепенно сгладились некото-
рые различия и сформировались общие для этой группы славян язык, культура и этническое
самосознание, утвердилось новое имя «Русь», обозначавшее как страну, так и ее население.
С возникновением восточнославянского государства — Киевской Руси постепенно сформи-
ровался новый тип этнической общности — древнерусская народность. В этом новом этни-
ческом и культурном качестве восточные славяне в X в. начали энергичное заселение тер-
ритории к северу от Припяти, освоив не только земли нынешней Беларуси, но и обширные
пространства на севере Восточной Европы до Белоозера, а на востоке — поречье Оки.
Установленный благодаря археологическим изысканием факт, что заселение славянами
территории севернее Припяти приходится на вторую половину X в., дает основание утверж-
дать, что славяне не «призывали» варяжского Рюрика в 862 г., и его власть не распространя-
лась на славянские земли.
С возникновением Киевской Руси земли нынешней Беларуси составили органическую
часть Древнерусского государства — Западную Русь.
Осваивая новые земли и одерживая победу в этнических взаимодействиях с неславян-
скими народами, древнерусская народность не могла регрессировать в племена. Поэтому
ни «дреговичи», ни «радимичи», ни «кривичи» не могут рассматриваться в качестве особых
восточнославянских племен. Племенной строй к этому времени уже безвозвратно ушел
в прошлое. В этих славянизированных этнонимах отражена память о населявших территорию
Беларуси до прихода славян носителей неславянских культурах, соответственно — банцеров-
ской, колочинской и длинных курганов. Локализация этих названий летописцем полностью
совпадает с ареалами названных археологических культур. После достаточно быстрой славя-
низации этих народов термины «дреговичи», «радимичи» и «кривичи» постепенно приобрели
территориальный (областной), но не этнический характер, подобно употреблявшимся на Руси
названиям «полочане» (жители Полоцкой земли), «меняне» (минчане), «кияне» (киевляне), «ку-
ряне» (жители Курска и Курского княжества), «новгородцы» и др.
В короткое время Киевская Русь достигла выдающихся успехов в экономическом, полити-
ческом и культурном развитии, составив одно из крупнейших и развитых государств средне-
вековой Европы.
491
Заключение
Одним из самых выдающихся событий в истории Руси и ее западных земель было при-
нятие и распространение христианства. Восприняв новую веру от наиболее развитой тогда
в культурном отношении Византии, Русь в очень короткое время сравнялась с самыми раз-
витыми странами средневековой Европы, вошла в историческую жизнь Европы как великая
просвещенная держава, уже в XI в. «слышимая во все концы земля». Ее культура развивалась
поразительно быстрыми темпами: распространилась грамотность, проникшая даже в среду
сельских жителей, появилась светская и духовная литература, утвердились новая мораль
и идеология. Появилось каменное зодчество. На землях Западной Руси были созданы мону-
ментальные архитектурные шедевры, оказавшие заметное влияние на развитие архитекту-
ры других русских земель. Христианство способствовало становлению и укреплению госу-
дарственности.
Утверждение христианства в западных землях Руси прошло быстро, причем распростра-
нилось не только в славянской среде, но и среди неславянского населения страны. Христиан-
ство ускорило интеграционные этнические процессы, способствовало сближению и слиянию
народов Руси в единую древнерусскую народность с общей культурой, языком и этническим
самосознанием.
Русь развивалась как феодальная монархия федеративного типа, в которой отдельные
большие земли в силу исторических условий формирования территориально обширного
и полиэтничного государства обладали значительной самостоятельностью. Каждая имела
своего князя из рода Рюриковичей, подчиненный ему государственно-административный ап-
парат, суд и войско. Во многих из них были учреждены епископии. Власть киевского князя
в значительной степени была ограничена общими вопросами обороны государства, соблю-
дения порядка в стране, противодействия внутренним конфликтам, организации совместных
военных походов. Государство рассматривалось как коллективное владение дома Рюрикови-
чей с периодическим избранием на великое киевское княжение старшего из рода, согласно
древнему родовому праву наследования. После устранения военной угрозы со стороны ко-
чевников усиливалась власть земельных князей.
Западная Русь составляла важную часть Древнерусского государства. На ее территории
размещались две большие области: Полоцкое и Туровское княжества, занимавшие большую
часть этого региона Руси. Понеманские земли контролировались владимиро-волынскими
князьями. Часть днепровских областей входила в состав Смоленского, а посожских — в со-
став Черниговского княжеств.
После смерти в 1001 г. полоцкого князя Изяслава Владимировича княжеский стол в По-
лоцке был оставлен за его сыном Брячиславом, внуком киевского князя. Этим самым, в силу
традиционного порядка «вотчинного» владения землями, в Полоцком княжестве возникла
и утвердилась своя династическая линия Изяславичей, что придало Полоцкой земле извест-
ное политическое своеобразие. Это не помешало, однако, киевским князьям в кризисных
ситуациях отдавать полоцкий стол своим ставленникам или отчуждать некоторые полоцкие
волости.
Впрочем, полоцкие князья очень скоро установили близкие родственные связи с други-
ми древнерусскими княжескими линиями и активно участвовали в политической жизни Руси.
Родство с правящим киевским князем нередко определяло смену князей на полоцком пре-
столе. При наличии большой самостоятельности, Полоцкое княжество, как и другие земли,
оставалось частью Руси. За провинность киевский князь мог посадить в темницу полоцкого
князя Всеслава или выслать всех князей Полоцкой земли в Византию.
Государство не вмешивалось в хозяйственное развитие земель, но решительно пресекало
внутренние конфликты между князьями.
После ослабления угрозы со стороны кочевников и при отсутствии необходимости в цен-
трализованном управлении государством земли становились все более самостоятельными,
492
Заключение
приобретая характер государств в государстве. Это был общий и закономерный процесс раз-
вития политической системы, характерный для больших средневековых государств феодаль-
ной Европы.
В области хозяйственного развития Западная Русь столь же преуспела, как и другие важ-
нейшие области Руси. Земледелие было обеспечено наиболее производительными и совер-
шенными по тем временам пахотными орудиями, приспособленными к различным почвам,
а так же орудиями уборки и переработки сельскохозяйственной продукции. Именно в этот
период сельскохозяйственные орудия приобрели такие формы, которые почти в неизменном
виде просуществовали вплоть до начала XIX в.
В земледелии сложилась наиболее рациональная структура зерновых культур. Формиро-
валась многопольная система. Домашнее животноводство обеспечивало потребности в мяс-
ных продуктах и сырье для нужд кожевенного дела.
Успехи, достигнутые в развитии сельского хозяйства, создали условия для отделения ре-
месла и торговли от земледелия и появления городов. Именно с рассматриваемым периодом
связано появление городов, которых не знала предшествовавшая эпоха. Города стали поли-
тическими, религиозными, административными, ремесленными и торговыми центрами Руси
и отдельных ее областей, очагами культуры и просвещения.
Планировка и застройка городов в Западной Руси в полной мере соответствовали их назна-
чению, образу феодального города с разделением его территории на детинец и ремесленно-
торговый посад, с элементами багоустройства, мощными оборонительными сооружениями,
воротными башнями, каменными храмами и дворцами.
В том же русле, что и в остальной Руси, развивалось городское ремесло, освоившее самые
передовые технологические приемы. Для Руси в целом, в том числе и для ее западных обла-
стей, было характерно поразительное единообразие материальной культуры, особенно в про-
изводстве. Археологи, располагающие колоссальным материалом, полученным в раскопках
поселений и могильников, за редким исключением, не в состоянии определить место изготов-
ления конкретных предметов. Порой создается впечатление, что все они изготовлены одним
мастером. Поразительно, но факт, что на огромных пространствах Руси, включая и ее западные
земли, мы видим одну — яркую и многоликую, но одну! — древнерусскую культуру.
Западные земли Руси располагали развитой системой рек, пронизывающих всю их терри-
торию, что создавало большие удобства для внутренней и внешней торговли, благоприятные
условия для культурного обмена, распространения технических и культурных достижений.
Реки обеспечивали транзит товаров, шедших на внешний рынок из смежных и удаленных кня-
жеств в Западную Европу и обратно, что способствовало экономическому развитию Западной
Руси и ее городов — особенно расположенных на магистральных водных путях — которые
получали доход от торговли.
В рассматриваемый период сложились социальная структура общества и соответствую-
щие ей особенности в материальной и духовной культуре. Появление класса бояр-феодалов
ознаменовалось распространением нового типа поселения — феодальных замков. Раскопки
Вищинского городища дали наиболее полное представление о внешнем облике замка и со-
стоятельности его владельца.
На начальном этапе Древняя Русь представляла собой полиэтничное образование, состо-
явшее из трех областей: славянской в Среднем Поднепровье, балтской в Верхнем Поднепро-
вье и финно-угорской в северной части государства. Энергичное расселение славян в X в. по
всей территории Восточной Европы сопровождалось сложными миксационными процесса-
ми, завершившимися победой славянского этнического компонента и славянизацией Руси.
Это прошло настолько быстро, что составитель Начального летописного свода (середина XI в.)
в своем этнографическом обзоре, за исключением голяди под Смоленском, называет из не-
славянских народов Руси только проживающие на окраинах государства. Славянизация бал-
493
Заключение
тов, обитавших на территории Западной Руси, оказалась незамеченной, и в письменных ис-
точниках не была отмечена. Летопись вообще ничего не помнит и не знает о балтах на землях
Западной Руси. Только балтская гидронимика да выделенные учеными балтские археологиче-
ские культуры железного века сохранили память о населении, которое предшествовало здесь
славянам.
И, тем не менее, представляется несомненным факт постепенного включения неславян-
ского населения в состав древнерусской народности. Представляется также, что ассимиляция
носила естественный, а не насильственный характер. Впрочем, этнические миксации в исто-
рии всех народов были обычным явлением, и следует привыкнуть к мысли, что так называе-
мых «чистых» народов, по крайней мере, в европейской истории, не существует.
Другое дело, какое влияние мог оказать этнический субстрат на дальнейшее развитие сла-
вянского этноса. Влияние субстрата может быть различным, проявлять себя с разной силой
и в различной форме. Оно зависит от многих причин: количественного соотношения смеши-
вающихся этносов, уровня культурного развития каждого из них и т. д. Можно совершенно
уверенно говорить, что в рассматриваемый период включение неславянского этнического
элемента не привело к распаду древнерусской народности. Лингвистические заимствования
в древнерусском языке из неславянских языков были минимальными, а «руское» (древнерус-
ское) этническое самосознание осталось непоколебленным. Неславянские сородичи в Запад-
ной Руси были скоро забыты. Они перешли на древнерусский язык, приняли новую культуру,
христианство и, несомненно, внесли свой генетический вклад и исторический опыт в даль-
нейшее развитие населения страны.
На основе западнорусских княжеств, их государственного, политического и культурного
опыта в последующее время сложится мощное средневековое государство «Великое кня-
жество Литовское, Жемойтствое и Руское», девять десятых территории которого и большую
часть населения составят прежние древнерусские области. В последующие столетия на осно-
ве единой древнерусской народности постепенно разовьются три новых народа — белорусы,
русские и украинцы.
Пройдут века, Беларусь пройдет через многие сложные, порой трагические испытания. Но
они не сотрут из исторической памяти времен «светло светлой и красно украшенной» Руси,
ее былинных героев, не забудутся имена Тура и Рогволода, уже в древности опоэтизирован-
ной Рогнеды, непредсказуемого Всеслава, вошедшего в былины. Не будут забыты «златоуст»
Кирилл Туровский и преподобная Евфросиния, которая вошла в историю и осталась в ней как
просветительница и небесная покровительница белорусского народа.
Библиографические ссылки
100 пытанняу i адказау з псторыг Беларуси — М, 1993. — 80 с.
Абегян, М. X, История древнеармянской литературы / М. X. Абегян. — Ереван, 1948. — 606 с.
Алексеев, Л. В. Три пряслица с надписями из Белоруссии / Л. В. Алексеев // Краткие сообще-
ния Института истории материальной культуры. — 1955. — № 57. — С. 129-132.
Алексеев, Л. В. Три шиферных пряслица с надписями из Белоруссии / Л. В. Алексеев //
Краткие сообщения Института истории материальной культуры. — М., 1955а. — Вып. 57. —
С 129-132.
Алексеев, Л. В. Лазарь Богша — мастер-ювелир XII в. / Л. В. Алексеев // СА. — 1957. — № 3. —
С. 224-244.
Алексеев, Л. В. Еще три шиферных пряслица с надписями / Л. В. Алексеев // СА. — 1959. —
№2. —С. 242-245.
Алексеев, Л. В. Раскопки древнего Браславля / Л. В. Алексеев // КСИА. — 1960. — № 81. —
С. 95-106.
Алексеев, Л. В. Полоцкая земля: Очерки истории Северной Белоруссии в IX—XIII вв. /
Л. В. Алексеев. — М., 1966. — 296 с.: ил.
Аляксееу, Л. В.Старажытны Друцк/Л. В. Аляксееу // ПГКБ.— 1973. — №3. — С. 16-22.
Алексеев, Л. В. Мстиславский детинец в XII—XIV вв. / Л. В. Алексеев // СА. — 1995. — № 3. —
С 60-76.
Алексеев, Л. В. Древний Друцк (письменные источники, топография, время возникнове-
ния). К празднованию тысячелетия Друцка 1001-2001 гг. / Л. В. Алесеев // РА. — 2002а. —
№1. —С. 74-91.
Алексеев, Л. В. Друцк в XII—XVI вв. (общие вопросы истории памятника) / Л. В. Алексеев //
РА.— 20026. — № 2. — С. 81 -98.
Алексеев, Л. В. Западные земли домонгольской Руси: очерки истории, археологии, культу-
ры: в 2 кн./Л. В. Алексеев; Ин-т археологии РАН. — Кн. 1. — М., 2006а. — 289 с.
Алексеев, Л. В. Западные земли домонгольской Руси: очерки истории, археологии, культу-
ры: в 2 кн. / Л. В. Алексеев; Ин-т археологии РАН. — Кн. 2. — М., 20066. — 167 с.
Амброз, А. К. Южные художественные связи населения Верхнего Поднепровья в VI в. /
А. К. Амброз // Древние славяне и их соседи. МИ А. — 1970. — № 176. — С. 70-74.
Аристов, Н. Промышленность Древней Руси / Н. Аристов. — СПб., 1866. — 331 с.
Артеменко, И. И. Среднеднепровская культура / И. И. Артеменко // СА. — 1963. — № 2. —
С. 12-37.
Археалопя Беларусь у 4 т. / рэдкал.: А. А. Егарэйчанка [i 1нш.]. — MIhck, 1999. — Т. 2. — 502 с.
Археалопя Беларус! у 4 т. Т. 3. Сярэднявяковы перыяд. (IX-XIII стст.) /Я. Г. Звяруга [I !нш.]; рэд.
П. Ф. Лысенка. — MIhck, 2000. — 554 с.: 1л.
Археалопя i нум!зматыка Беларуси энцыклапедыя / Беларуская энцыкл. !мя П. Броук!; рэд-
кал.'. В. В. Гетау [i 1нш.]. — MIhck, 1993. — 702 с.
Афанасьев, К. Н. Построение архитектурной формы древнерусскими зодчими / К. Н. Афана-
сьев. — М., 1961. — 269 с.
Багрянородный, К. Сочинения «о фемах» и «о народах» / К. Багрянородный. — СПб., 1899.
Беларуси Apxiy. Т. 3. Менск!я акты (XV—XVIII ст.). — Менск, 1930. — 413 с.
Беларусь: страницы истории / Нац. акад, наук Беларуси, Ин-т истории; редсовет: А. А. Кова-
леня [и др.] — Минск, 2011. — 408 с.
Белевцев, Иоанн. Образование русской православной церкви / И. Белевцев // Богослов-
ские Труды. — 1987. — № 28. — С. 74-90.
Богомол ьников, В. В. Радимичи (по материалам курганов X-XII вв.) / В. В. Богомол ьн и ков;
под ред. О. А. Ма кушникова. — Гомель, 2004. — 226 с.
495
Библиографические ссылки
Бромлей, Ю. В. Очерки теории этноса / Ю. В, Бромлей. — М., 1982. — 412 с.
Бруноу, Н. I. Нарысы па псторы! беларускага мастацтва / Н. I. Брунау. — М1нск, 1928.
Брунов, Н. И. Извлечения из предварительного отчета о командировке в Полоцк, Витебск
и Смоленск в сентябре 1923 года / Н. I. Брунов. — М., 1926.
Бубенько,Т. С. Средневековый Витебск. Посад — Нижк (X — первая половина XIV в.): моно-
графия / Т. С. Бубенько. — Витебск, 2004.
Буданова, В. П. Великое переселение народов: этнополитические и социальные аспекты /
В. П. Буданова, А. А. Горский, И. Е. Ермолова. — М., 1999.
Булкин, В. А. Проблемы изучения полоцкого Софийского собора // Древнерусское государ-
ство и славяне: мат-лы симпозиума, посвящ. 150-летию Киева. — Mihck, 1983. — С. 112-114.
Ваганова, А. Н. Материальная культура древнерусских феодальных замков / А. Н. Вагано-
ва // Древнерусское государство и славяне: мат-лы симпоз., посвящ. 1500-летию Киева / Ин-т
истории АН БССР, редколл.: Л. Д. Поболь [и др.]. — Минск, 1983,2004. — С. 85-86.
Ваганова, А. Н. Древнерусский феодальный замок XI—XIII вв.: автореф. дис. канд. история,
наук: 07.00. Об / А. Н. Ваганова; Ин-т истории АН Литовской ССР. — Вильнюс, 1985,2004. — 22 с.
Ваганова, А. Н. Историческая география и типология древнерусских феодальных замков
XI-XIII вв./А. Н. Ваганова// Вестник БГУ, 1987.Сер.3. — № 1. — С.28-31.
Вергей, В. С. Исследования в бассейне Верхней Припяти / В. С. Вергей // АО 1982. — М.,
1984, —С. 350-351.
Вергей, В. С. Поселения пражской культуры Белорусского Полесья / В. С. Вергей // Тр. VI
Междунар. конг славянской археологии. — М., 1997. — Т. 3.
Вергей, В. С. Пражская культура в Беларуси / В. С. Вергей // Archeologia о poczatkach Slow-
ian. — Krakow, 2005.
Воронин, H. Н. У истоков русского национального зодчества / Н. Н. Воронин // Ежегодник
Института истории искусств. — М., 1952. — С. 259-269.
Воронин, Н. Н. Древнее Гродно: По материалам археологических раскопок 1932-1949 гг. /
Н. Н. Воронин // МИА СССР. — 1954. — № 41. — 240 с.
Воронин, Н. Н. Бельчицкие руины / Н. Н. Воронин // Архитектурное наследство. —1956. —
№6. —С. 3-20.
Воронин, Н. Н. К истории полоцкого зодчества XII в. / Н. Н. Воронин // КСИА АН СССР. —
1962. — № 87. — С. 102-103.
Вяргей, В. С. Археалапчныя помн!к! Петрыкаускага раена Гомельскай вобласц! / В. С. Вяр-
гей. — Mihck, 1994. — 62 с.
Вяргей, В. С. Керам1чны комплекс з помыкау тыпу Лрага-Карчак на Беларуа / В. С. Вяргей //
Заслаусмя чытанн!, 1995. — Заслау'е, 1997. — С. 20-26.
Вяргей, В. (Минск), Трымер, В. (США). Раннеславянскае сел!шча Снядз!н-2 //Славяне и их со-
седи: Археология, нумизматика, этнология / В. Вяргей, В. Трымер; лад. рэд. А. А. Ягарэйчэнки —
Mihck, 1998. —С. 27-35.
Вяргей, В. С. Помн1к1 тыпу ПрагЬКарчак I Лую-Райкавецкай / В. С. Вяргей // Археалопя
Беларуси у 4 т. / пад рэд. В. I. Шадыры [11нш.]. — Mihck, 1999. — Т. 2. — С. 317-348.
Гаркави, А. Я. Сказания мусульманских писателей о славянах / А. Я. Гаркави. —1871. — 308 с.
Генрих Латвийский. Хроника Ливонии / Генрых Латвийский. — М., 1938. — 352 с.
Псторыя Бела рус! у дакументах i матэр'ялах. — Mihck, 1937. — 678 с.
Псторыя Беларуси дапаможнж для паступаючых у ВНУ / А. Л. Абецэдарская, П. I. Брыгадз!н,
Л. А. Жылунов!ч I !нш.; пад рэд. А. Г. Каханошскага [i 1нш]. — Mihck, 1998. — 496 с.
Псторыя Беларуси — Mihck, 2002.
Глазунов, И. Что помнить, чем гордиться / И. Глазунов // Известия. — 1962. — № 82.
Голубинский, Е. Е. История Русской Церкви. Том 1. Полутом 1 / Е. Е. Голубинский — М., 1901. —
III-XXIV — 968 с
496
Библиографические ссылки
Горнунг, Б. В. К дискуссии о балтославянском языковом и этническом единстве. Вопросы
этнографии / Б. В. Горнунг. — М., 1958.
Горский, А. А. О летописных «племенах» и древнерусских «землях» / А. А. Горский. Украшсь-
кий кторичний журнал. — 2001. — № 3 (438). — С. 15-18.
Греков, Б. Д. Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII в. / Б. Д. Греков. — М., 1945. — 959 с.
Греков, Б. Д. Киевская Русь / Б. Д. Греков. — М., 1953. — 567 с.
Гуревич, Ф. Д. О длинных и удлиненных курганах в Западной Белоруссии / Ф. Д. Гуревич //
КСИИМК. — 1959. — Выл. 72. — С. 54-64.
Гуревич, Ф. Д. Древности Белорусского Понеманья / Ф. Д. Гуревич. — М., 1962. — 222 с.
Гуревич, Ф. Д. Древний Новогрудок: Посад — окольный город / Ф. Д. Гуревич; под ред.
А. Н. Кирпичникова. —Л., 1981.— 160 с.
Данилевич, В. Е. Пути сообщения Полоцкой земли до конца XIV ст. / В. Е. Данилевич. —
Юрьев, 1898. — 20 с.
Даркевич, В. П. Костяное навершие из Волковыска / В. П. Даркевич // КСИА. — 1963. —
№96. — С 105-107.
Даркевич, В. П. Произведения Западного художественного ремесла в Восточной Европе
(X-XIV вв.) / В. П. Даркевич // САИ. — М., 1966. — Вып. Е1 -57. — 148 с.
Демидович, 3. П. Новые материалы по земледелию древнего Волковыска / 3. П. Демидович,
Я. Г. Зверуго // Тезисы доклада XII конференции молодых ученых Белорусской ССР. [Ноябрь]
1962. — Минск, 1969. — С. 64-69.
Джэксон, Т. Н. Исландские королевские саги как источник по истории народов Восточной
Прибалтики (VII—XII вв.) /Т. Н. Джексон // Летописи и хроники. 1980. — М., 1981. — С. 27-42.
Джаксон, Т. Н. Исландские королевские саги как источник по истории Древней Руси и ее
соседей X-XIII вв. /Т. Н. Джаксон //Древнейшие государства на территории СССР. 1988-1989. —
М.,1991.— С. 5-169.
Довженок, В. И. Землеробство Древне! Pyd: До середини XIII ст. / В. И. Довженок. — АН УРСР.
1н-т археологи. — Ки!в, 1961. — 265 с.: гл.
Дуб1нск!, С. А. Чаркасаускае гарадз!шча пад Воршай. Працы / С. А. Дуб!нскГ — Т. 2. — М1нск,
1930а. —С. 72-83
Дуб!нск1, С. А. Гарадз!шча каля в. Германау Аршанскай а круг!. Працы/ С. А. Дуб!нск!.—Т. 2. —
MIhck, 19306. — С 81-84.
Дук, Д. У. Станауленне Полацка у IX-XIII стст. / Д. У. Дук // Беларуси пстарычны часоп!с. —
2007. —№11. —С. 25-31.
Дук, Д. У Полацк! палачане (IX-XVIII стст.) / Д. У. Дук. — Наваполацк, 2010. —180 с.: !л.
Дучиц, Л. В. Надписи и знаки на костях с городища Масковичи (Северо-Западная Бела-
русия / Л. В. Дучиц, Е. А. Мельникова // Древнейшие государства на территории СССР. — М.,
1981. —С. 185-216.
Дучыц, Л. У. Браслаускае паазер'е. у IX-XIV стст.: Пс.-археал. нарыс.; пад рэд. Г. В. Штыхава. /
Л. Дучыц. — Mihck, 1991. — 120 с.: !л.
Дэкаратыуна-прыкладное мастацтва Беларус! XII-XVIII стагоддзяу / Аут. тэксту i склад.
Н. Ф. Высоцкая. — Mihck, 1984. — 234 с: 1л.
Егорейченко, А. А. Поселение у д. Остров Пинского района Брестской области / А. А. Егорей-
ченко // Archaeoslavica. — Krakow, 1991.
Ермалов!ч, М. Старажытная Беларусь / М. Ермалов!ч. — М!нск, 1990. — 365 с.
Житие преподобной Ефросинии игумении полоцкой изложенные по руководству четьих-
миней св. Димитрия Ростовского. — СПб., 1992.
Жучкев!ч, В. А. Адкуль !мя твае, сталща / В. А. Жучкев!ч // Беларусь. — 1967. — № 4. — С. 22.
Жучкевич, В. А. Краткий топонимический словарь Белоруссии / В. А. Жучкевич. — Mihck,
1974. —448 с.
497
Библиографические ссылки
Жучкевич, В. А. Дороги и водные пути Белоруссии. Историко-географические очерки /
В. А. Жучкевич. — Минск, 1977. — С 22-36
Загорульский, Э. М. Древний Минск / Э. М. Загорульский. — Минск, 1963. — 117 с.
Загорульский, Э. М. Археология Белоруссии / Э. М. Загорульский. — Минск, 1965. — 222 с.
Загорульский, Э. М. Раскопки в Рогачеве / Э. М. Загорульский // АО 1973 года; под ред.
Б. А. Рыбакова. — М., 1974. — С 371-372.
Загорульский, Э. М. О начальном этапе формировании славян / Э. М. Загорульский. // Вест-
ник БГУ. — 1975. — № 2. — С. 24-28.
Загорульский, Э. М. Древняя история Белоруссии. Очерк этнической истории и материаль-
ной культуры (до IX в.) / Э. М. Загорульский. — Минск, 1977. — 136 с.: ил.
Загорульский, Э. М. Возникновение Минска / Э. М. Загорульский. — Минск, 1982. — 358 с.: ил.
Загорульский, Э. М. Исследования Вищинского замка / Э. М. Загорульский // Древнерусское
государство и славяне: мат-лы симпоз., посвящ. 1500-летию Киева / Ин-т истории АН БССР, ред-
кой.: Л. Д. Поболь [и др.]. — Минск, 1983. — С. 86-90.
Загорульский, Э. М. «Слово» и Западные земли Руси /Э. М. Загорульский // Неман. — 1985а. —
№8.- С. 157-165.
Загорульский, Э. М. Об одном полоцком сюжете в «Слове о полку Игореве» / Э. М. Загоруль-
ский // BeCHiK БДУ. — 19856. — № 3. — С. 75-77.
Загорульский, Э. М. Из истории возникновения древнерусской народности / Э. М. Заго-
рульский //Весн1к БДУ.— 1991. — № 2. — С. 16-20.
Загорульский, Э. М. Проверка одной из гипотез начала славян / Э. М. Загорульский // Весы к
БДУ. — 1993. — № 3. — С. 12-15.
Загорульский, Э. М. Исторические связи Западной Руси со Скандинавией / Э. М. Загоруль-
ский // Весн!к БДУ. — 1994а. — № 3. — С. 8-11.
Загорульский, Э. М. Генеалогия полоцких князей Изяславичей / Э. М. Загорульский. —
Минск, 19946. — 31 с.
Загорульский, Э. М. Проблема этнической атрибутации памятников второй половины
I тыс н. э. на территории Беларуси / Э. М. Загорульский // Веснж БДУ. — 1996. — № 3. — С. 24-30.
Загорульский, Э. М. В поисках славянской прародины / Э. М. Загорульский // Выбраныя на-
вуковыя працы БДУ. — MIhck, 2001. — С. 28-35.
Загорульский, Э. М. Вищинский замок XII—XIII вв. / Э. М. Загорульский. — Минск, 2004. —
159 с.: ил.
Загорульский, Э. М. Из ранней истории Туровской епархии / Э. М. Загорульский // Вестник
Белорусского Экзархата. — Минск, 2005. — Т. 4. — С. 35-39.
Захватович, Я. Польская архитектура / Я. Захватович. — Варшава, 1967. — 545 с.: ил.
Заяц, Ю. А. Заславль X-XVIII вв. (Историко-археологический очерк) / Ю. А. Заяц. — Минск,
1987. —63 с.: ил.
Заяц, Ю. А. Заславль в эпоху феодализма / Ю. А. Заяц; под ред. Г. В. Штыхова. — Минск,
1995. —207 с.
Заяц, Ю. А. Оборонительные сооружения Минска XI—XIII вв. / Ю. А. Заяц. — Минск, 1996. —
79 с.
Звяруга, Я. Г. Сельскагаспадарчыя прылады X-XIV стст. з раскопак гарадоу Верхняга
Панямоння / Я. Г. Звяруга // Этнаграф!чны зборн!к: Дакл. аддз-ня этнаграфЛ Геаг. Т-ва Беларус.
ССР. — MIhck, 1975. —С. 70-80.
Зверуго, Я. Г. Древний Волковыск (X-XIV вв.) / Я. Г. Зверуго. — Минск, 1975. — 143 с.
Зверуго, Я. Г. Верхнее Понеманье в IX- XIII вв. /Я. Г. Зверуго; под ред. П. Ф. Лысенко. — Минск,
1989. —207 с.
Иванов, В. В. К постановке вопроса о древнейших отношениях балтийских и славянских
языков / В. В. Иванов, В. Н. Топоров. — М., 1958. — 41 с.
498
Библиографические ссылки
Изюмова, С. А. К истории кожевенного и сапожного ремесел Новгорода Великого / С. А. Изю-
мова // МИ А. — 1959. — № 65.
Каваленя, А. 3. Археалапчныя росшую у вярхоуях рэк Друц!, Усяж-Бук i Лукомю / А. 3. Кава-
леня. — Mihck, 1932. — Т. 3. — С 187-196.
Кадников, С. А. Человек и среда обитания. Восточная Беларусь. Каменный век / С. А. Кадни-
ков [i 1нш]. — М1нск, 1969. — 223 с.
Калядз1нск1, Л. У. Вщебсю храм Св. Mixaina /Л. У. Калядз1нск1 // Весц! АН Беларусь Сер. гуманп.
навук. — 1995. — № 1. — С. 59-66.
Калядз!нск1, Л. У. Пра абарончы вал дзяц1нца летапкнага Вщебска / Л. У. Калядзшсю //
Заслаусюя чытанн! 1995. — Заслау'е, 1997. — С. 57-60.
Капысю, 3. Ю. Структура i колькасць гарадоу Беларуб у XVI — першай палове XVII ст.
/ 3. Ю. Капысю // Весц! Акадэмп навук БССР. Сер. грамадсюх навук. — 1965. — № 1. —
С. 75-94.
Карамзин, Н. М. История государства Российского / Н. М. Карамзин. — СПб., 1892. —
Т. 2.—168 с.
Каргер, М. К. Развалины Зарубского монастыря и летописный город Заруб / М. К. Каргер //
СА. — 1950. — № 13. — С. 33-62.
Каргер, М. К. Археологические исследования древнего Киева / М. К. Каргер. — Киев,
1951. —252 с.
Каргер, М. К. Древний Киев: Очерки по истории материальной культуры древнерусского
города: в 2 т. / М. К. Каргер. — М.-Л., 1958. — Т. 1. — 579 с.
Каргер, М. К. Древний Киев: Очерки по истории материальной культуры древнерусского
города: в 2 т. / М. К. Каргер. — М.-Л.:, 1961. — Т. 2. — 661 с.
Каргер, М. К. Новый памятник зодчества XII в. в Турове /М. К. Каргер//КСИА АН СССР. — М.,
1965. — Вып. 100. — С. 130-138.
Каргер, М. К. Раскопки руин древнего храма в Верхнем замке Полоцка / М. К. Каргер // АО
1967 года. — М., 1968. — С. 257-258.
Каргер, М. К. К истории полоцкого зодчества XII в. (руины вновь открытого храма на Верхнем
замке) / М. К. Каргер // Новое в археологии. — М., 1972. — С. 202-209.
Каргер, М. К. Храм-усыпальница в Евфросиниевском монастыре в Полоцке / М. К. Кар-
гер // СА. — 1977а. — № 1. — С. 240-247.
Каргер, М. К. Раскопки церкви Бориса и Глеба в Новогрудке / М. К. Каргер // КСИА АН СССР. —
19776. — № 150. — С. 78-85.
Каргер, М. К. Церковь Благовещения в Витебске/М. К. Каргер // КСИА АН СССР.—1978.—
№ 155. — С. 71-76.
Кирпичников, А. Н. Древнерусское оружие: Выл. 1. Мечи и сабли IX—XI11 вв. / А. Н. Кирпични-
ков. — М.-Л., 1966а. — 160 с.
Кирпичников, А. Н. Древнерусское оружие: Вып. 2. Копья, сулицы, боевые топоры, булавы,
кистени IX-XIII вв./А. Н. Кирпичников. — М., 19666.— 181 с.
Кирпичников, А. Н. Древнерусское оружие: Вып. 3. Доспех, комплекс боевых средств IX-
XIII вв./А. Н. Кирпичников. — М„ 1971. — 92 с.
Кирпичников, А. Н. Снаряжение всадника и верхового коня на Руси IX-XIII вв. / А. Н. Кирпич-
ников.— Л., 1973.— 140 с.
Кирьянов, А. В. Материалы по истории земледелия из раскопок Гродно / А. В. Кирьянов //
МИА, — 1954.— № 41.
Кирьянов, А. В. История земледелия Новгородской земли X-XV вв. / А. В.Кирьянов //
МИА. —1959. —№65, —15с.
Кирьянов, А. В. Зерна хлебных растений из раскопок древнего Браслава / А. В. Кирьянов //
КСИА. — М., 1960. — Вып. 81. — С. 107.
499
Библиографические ссылки
Кирьянова, Н. А. Материалы по земледелию из раскопок Волковыска / Н. А, Кирьянова //
Древности Белоруссии. — Минск, 1969. — С. 396-399.
Кирьянова, Н. А. О находках зерен сельскохозяйственных культур при раскопках городища
Друцк / Н. А, Кирьянова // СА. — 1972. — № 3. — С. 365-367.
Кларк, Дж. Г. Д. Доисторическая Европа / Дж. Г. Д. Кларк. — М., 1953. — 322 с.
Ключевский, В. О. Боярская дума в Древней Руси / В. О. Ключевский. — СПб., 1919. —
543 с.
Ключевский, В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник / В. О. Ключев-
ский. — М., 2003. — 395 (5] с.
Коковцев, П.К. Еврейско-хазарская переписка вХ в./П. К. Коковцев. — Л., 1932.
Колединский, Л. В. Ботанические материалы из раскопок Верхнего замка Витебска как исто-
рический источник по виталитивной культуре белорусского средневекового города / Л. В. Ко-
лединский // Ботаника (исследования): Сборник научных, трудов. Вып. 35 — Минск, 2008. —
С 205-220.
Колчин, Б. А. Черная металлургия и металлообработка в Древней Руси (домонгольский пе-
риод) / Б. А. Колчин // МИА. — 1953. — № 32. — 260 с.
Колчин, Б. А. Топография, стратиграфия и хронология Неревского раскопа / Б. А. Колчин //
МИА. — 1956. — № 55. — С 44-137.
Колчин, Б. А. Железообрабатывающее ремесло Новгорода Великого/ Б. А. Колчин//МИА. —
1959.— № 65. — 120 с.
Комеч, А. И. Древнерусское зодчество конца X — начала XII в. / А. И. Комеч. — М., 1972. —
317 с.
Копысский, 3. Ю. Экономическое развитие городов Белоруссии. (XVI-XVII вв.) / 3. Ю. Копыс-
ский. — Минск, 1966. — 225 с.
Коробушкина, Т. Н. Материалы по земледелию XI-XIII вв. из раскопок Минска / Т. Н. Коро-
бушкина // Белорусские древности. — Минск, 1967.
Коробушкина, Т. Н. Земледелие на территории Белоруссии в X—XIII вв. / Т. Н. Коробушкина;
под ред. Э. М. Загорульского. — Минск, 1979. — 120 с.
Коробушкина, Т. Н. Курганы Белорусского Побужья X—XIII вв. / Т. Н. Коробушкина. — Минск,
1993.—133 с.
Королюк, В.Д. Западные славяне и Киевская Русь/В. Д. Королюк.— М., 1964. — 383 с.
Кошман, В. I. Пасел1шчы м!жрэчча Бярэз1ны i Дняпра у X—XIII стст. / В. I. Кошман. — Mihck,
2008. — 281 с.
Краснов, Ю. А. К проблеме эволюции рала (об одном широко распространенном заблужде-
нии) / Ю. А. Краснов // Древние славяне и их соседи. — М„ 1970. — С. 137-142.
Краснов, Ю. А. Рало из Бреста / Ю. А. Краснов // КСИА. — 1987. — № 190. — С. 19-25.
Кузьмин, А. Г. Падение Перуна / А. Г.Кузьмин. — М., 1988. — 238 с.
Кухаренко, Ю. В. Раскопки на городище и селище Хотомель / Ю. В.Кухаренко // КСИИМК. —
М., 1957. — Вып. 68. — С. 90-97.
Кухаренко, Ю. В. Средневековые памятники Полесья / Ю. В. Кухаренко // САИ. — 1961. —
№ Е 1-57.— 40 с.: ил.
Ласточек!, В. Псторыя беларусскай (крыускай) KHiri / В. Ластоускк — Коуна, 1926.
Левашова, В. П. Височные кольца / В. П. Левашова // Труды ГИМ. — М., 1967.
Левко, О. Н. Торговые связи Витебска в X-XVIII вв. / О. Н. Левко. — Минск, 1989. — 87 с.: ил.
Левко, О. Н. Средневековая Орша и ее округа (Историко-археологический очерк) / О. Н. Лев-
ко. — Орша, 1993. — 51 с.
Левко, О. Н. Средневековые терриально-административные центры северо-восточной Бе-
ларуси : Формирование и развитие. / О. Н. Левко. — Минск, 2004. — 335 с.: ил.
Левко, О. Н. Витебск. Древние города Беларуси/О. Н. Левко. — Минск, 2010.
500
Библиографические ссылки_________________________________________________________
Левшун, Л. В. «Житие преподобной Евфросинии Полоцкой» о создании монастыря Святаго
Спаса: факт, образ, интерпретация // Обретение образа: православная белорусская культура
в славянском мире. — Минск, 2009. — С. 217-236.
Леонардов, Д. Памяти действительного члена Витебской ученой архивной комиссии
И. И. Долгова. «Полоцко-Витебская старина» / Д. Леонардов. — Витебск, 1911. — Т. 1. — 20 с.
Летопись по Ипатьевскому списку. — СПб., 1872.
Ловмяньский, X. Русь и норманны/X. Ловмяньский. — М., 1985. — 304 с.
Лысенко, П. Ф. Шиферные пряслица с надписью из Пинска / П. Ф. Лысенко // СА. — 1966. —
№1- С. 248-251.
Лысенко, П. Ф. Города Туровской земли / П. Ф. Лысенко; под ред. В. В. Седова. — Минск,
1974.—199 с.
Лысенко, П. Ф. Берестье / П. Ф. Лысенко. — Минск, 1985. — 399 с.
Лысенко, П. Ф. Дреговичи / П. Ф. Лысенко; под ред. В. В. Седова. — Минск, 1991. — 244 с.
Лысенко, П. Ф. Древний Туров / П. Ф. Лысенко. — Минск, 2004. — 179 с.
Лысенко, П. Ф. К вопросу об учреждении Туровской епархии / П. Ф. Лысенко // Минские
епархиальные ведомости. — 2005. — №2.
Ляуданск!, А. М. Археолепчныя досьледы у Полацкай акрузе. Да гкторы! жалезнай
прамысловасц! па даных археалогн / А. Н. Ляуданск!, К. М. Пал1карпов1ч // Сав. KpaiHa. —1932.
№5(19). —С. 55-84.
Мавродин, В. В. Происхождение русского народа / В. В. Мавродин. — Л., 1978. — 184 с.
Мажюлис, В. Лингвистические заметки к балтийскому этногенезу / В. Мажюлис. — М.,
1964. —6 с.
Макарова, Т. И. Поливная посуда: из истории керамического импорта и производства
Древней Руси / Т. И. Макарова // САИ. — 1967. — № Е1-38. — 128 с.
Макушжкау, А. А. Калочынская культура / А. А. Макушнжау // Археалопя Беларус!: у 4 т.; пад
рэд. В. I. Шадыры [i !нш.]. — Mihck, 1999. — Т. 2. — С. 348-359.
Макушников, О. А. Гомель с древнейших времен до конца XVIII в. Историко-краеведческий
очерк / О. А. Макушников. — Гомель, 2002. — 244 с.
Макушников, О. А. Гомельское Поднепровье в V — середине XIII вв. Социально-эконо-
мическое и этнокультурное развитие / О. А. Макушников. — Гомель, 2009. — 218 с.
Малевская, М. В. Некоторые исторические связи Новогрудка в X в. (по материалам керами-
ки) / М. В. Малевская // КСИА. — 1972. — № 129. — С. 14-20.
Марр, Н. Я. Книжные легенды об основании Куара в Армении и Киева на Руси. Избр. работы.
Т. V. Этно- и глоттогония Восточной Европы / Н. Я. Марр. — Л., 1935. — 668 с.
Мартынов, В. В. Лингвистические методы обоснования гипотезы о висло-одрской праро-
дине славян / В. В. Мартынов. — Минск, 1963.
Мартынов, В. В. Этногенез славян в свете новых лингвистических данных / В. В. Мартынов //
Вопросы этнографии Белоруссии. — Минск, 1964. — С. 80-90.
Медведев, А. Ф. Ручное метательное оружие (лук и стрелы, самострелы) VIII-XIV вв. /
А. Ф. Медведев. — М., 1966. — 184 с.
Медынцева, А. А. Грамотность в Древней Руси. По памятникам эпиграфики X — первой по-
ловины XIII в. / А. А. Медынцева. — М., 2000. — 290 с.: ил.
Мейе, А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков / А. Мейе. — М.,
1938. —509 с.
Мельн1кау, А. А. Кн1га жыцця i хаджэння / уклад. А. А. Мельткау. — Минск. Оригинал:
Рукописный сборник 16 в. Гос. библ. им. В. И. Ленина, Москва, Ф.113, №632, лл. 206-225об.,
1994.
Мельжкау, А. А. Еуфраання Полацкая / А. А. Мельжкау // 3 неапубл!каванай спадчыны. —
Mihck, 2005. —С. 210-221.
501
Библиографические ссылки
Миловидов, А. К. Церковно-археологические памятники города Пинска / А. К. Милови-
дов. — М., 1898.
Митрополит Минский и Белорусский Филарет. Установление христианства на Руси // Бого-
словские труды. — 1987. — № 28. — С. 34-51.
Митрофанов, А. Г. Бандеровское городище / А. Г. Митрофанов // Белорусские древности. —
Минск, 1968. —С. 243-261
Митрофанов, А. Г. Селище VI—VI11 вв. близ д. Городище / А. Г. Митрофанов //Древности Бело-
руссии. Доклады к конференции по археологии Белоруссии (март 1969 г.). — Минск, 1969. —
С. 240-261.
Митрофанов, А. Г. О происхождении культуры типа верхнего слоя Банцеровщины (V—VIII вв.)
/ А. Г. Митрофанов // Беларусюя старажытнасць — MIhck, 1972. — С. 150-163.
Митрофанов, А. Г. Железный век средней Белоруссии (VII—VI вв. до н. э. — VIII н. э.) /
А. Г. Митрофанов. — Минск, 1978. — 159 с
Молчанова, Л. А. Очерки материальной культуры белорусов XVI-XVIII вв. / Л. А. Молчано-
ва. — Минск, 1981. — 112 с.: ил.
Монастырь у церкви Спаса. Полоцкий Спасо-Евфрасиниевкий монастырь с древности до
наших дней. — Минск, 2000. — 25 с.
Монгайт, А.Л. Рязанская земля / А. Л. Монгайт. — М., 1961. — 400 с.
Моора, X. А. О древней территории расселения балтийских племен / X. А. Мора // СА. —
1958. — №2.
Насев1ч, В. Пачатк! Вялжага княства Лггоускага. Падзе! i асобы / В. Насев!ч. — Mihck, 1993. —
160 с.
Насонов, А. Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства /
А. Н. Насонов. — М„ 1951. — 262 с.
Некрасов, А. 14. Очерки по истории древнерусского зодчества XI-XVII вв. / А. И. Некра-
сов. — М., 1936. — 400 с.
Нидерле, Л. Славянские древности / Л. Нидерле. — М., 1956. — 450 с.
Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов / под ред. А. Н. Насонова. —
М.-Л., 1950. —640 с.
Очерки истории СССР. Период феодализма IX-XV вв. в 2 ч. Ч. 1. (IX-XIII В. В.). Древняя Русь. —
М., 1953. —984 с.
Очерки по археологии Белоруссии. Т. 1. Минск,1970. — 272 с.: ил.
Очерки по археологии Белоруссии.!. 2. Минск, 1972. — 248 с.: ил.
Павлинов, А. М. Древние храмы Витебска и Полоцка / А. М. Павлинов // Труды. IX, АС.
Т. I. — М., 1895.
Патерик Киевского Печерского монастыря. — СПб., 1911.
Перхавко, В. Б. Классификация орудий труда и предметов вооружения междуречья Днепра
и Немана / В. Б. Перхавко // СА. 4. — 1979. — С. 40-55: ил.
Перхавко, В. Б. Украшения из раннесредневековых памятников междуречья Днепра и Не-
мана / В. Б. Перхавко // Вести. МГУ. Сер. 8. История. —1978. — № 2. — С. 59-72: ил.
Першиц, А. М. История первобытного общества / А. М. Першиц, А. Л. Монгайт, В. П. Алек-
сеев. — М., 1982.
Петров, В. П. Памятники корчакского типа (по материалам раскопок С. С. Гамченко) /
В. П. Петров // МИА. — 1963. — № 108. — С. 16-38.
Пех, Г. И. Раскопки в Волковыске в 1958 г. / Г. И.Пех // СА. — 1963. — № 1. — С. 231-236.
Пилипенко, М. Ф. Возникновение Беларуси/М. Ф. Пилипенко. — Минск, 1991.—143 с.
Плав1нск1, М. А. Кл1нковая зброя X-XIII стст. з тэрыторы! Беларусь — Mihck, 2006.
Пласты ка Беларуа XII—XVIII стагоддзяу / аут. i уклад. Н. Ф. Высоцкая; рэдкал.: А. В. Аладава
[11нш]. — Mihck, 1983. — 231 с.: !л.
502
Библиографические ссылки
Поболь, Л. Д. Деревянное рало из торфяника у с. Каплановичи / Л. Д. Поболь. — Baltic©—
Slavica, V. S. — 1967. — С. 117-128.
Повесть временных лет / под ред. В. П. Андриановой-Перегц. — М.-Л., 1950.—Т. 1. — 406 с.
Полное собрание русских летописей. — Выд. 1975.—Т. 32.
Полное собрание русских летописей. Т. 9: Патриаршая или Никоновская летопись. —
М., 1965.
Полное собрание русских летописей: Патриаршая или Никоновская летопись. — М., 1965.
Т.11.
Полное собрание русских летописей. — М., 1962. — Т. 2. — 938 с.
Полное собрание русских летописей: Патриаршая или Никоновская летопись. — М. 1965.
Т. 13. —302 с.
Рабцэв!ч, В. Н. Каз'янкауск! клад // В. Н. Рабцэв(ч. — Mihck, 1993. — С. 293.
Равдина, Т. В. Поливные керамические плитки из Пинска /Т. В. Равдина // КСИА. — 1963. —
№96. —С. 110-112.
Рапов, О. М. Русская церковь в IX — первой трети XII в.: Принятие христианства / О. М. Ра-
пов. — М., 1988. —416 с.
Раппопорт, П. А. Археологические исследования памятников русского зодчества X—XIII вв. /
П. А. Раппопорт//СА.— 1962. — №2. — С. 61-80.
Раппопорт, П. А. Раскопки в Волковыске в 1959 г./П. А. Раппопорт//СА.— 1963. — № 1. —
С. 237-240.
Раппопорт, П. А. Русская архитектура на рубеже XII-XIII веков / П. А. Раппопорт // Древне-
русское искусство. Проблемы и атрибуции. — М., 1977.—С. 12-29.
Раппопорт, П. А. Полоцкое зодчество XII в. / П. А.Раппопорт // СА. — 1980. — № 3. — С.142-161.
Раппопорт, П. А. Зодчество Древней Руси / П. А. Раппопорт. — Л., 1986. — 160 с.: ил.
Раппопорт П. А. Зодчество XII в. на территории Белоруссии / П. А. Раппопорт // Древнерус-
ское государство и славяне. — Минск. 1983. — С. 115-117.
Раппопорт, П. А. Церковь Благовещения в Витебске / П. А.Раппопорт// Памятники культуры:
Новые открытия: Ежегодник 1985 г. — М., 1987. — С. 522-528: ил.
Рассиньш, А. П. Культурные и сорные растения в материалах археологических раскопок на
территории Латвийской ССР / А. П. Рассиньш // Вопросы этнической истории народов Прибал-
тики. — М., 1959. — С. 316-339.
Роговой, П. П. Почвы БССР / П. П. Роговой [и др.]. — Минск, 1952. — 270 с.
Россия. Полное географическое описание нашего отечества. / под ред. В. П. Семенова-Тянь-
шаньского. — СПб., 1905. — Т. 9. — 621 с.
Русанова, И. П. Археологические памятники второй половины 1 тыс. н. э. на территории
древлян / И. П. Русанова// СА.— 1960. — № 1. — С. 63-69.
Русанова, И. П. Славянские древности между Днепром и Западным Бугом. Свод археологи-
ческих источников. АН СССР / И. П. Русанова. — М., 1973. — С. 49-50.
Русанова, И. П. Раскопки курганов на Волыни. Археологические открытия 1969 года /
И. П. Русанова. — М., 1970. — С. 278-279.
Русанова, И. П. Славянские древности VI—VII вв. (культура пражского типа) / И. П. Русанова;
под ред. А. К. Амброза. — М., 1976. — 216с.
Рыбакоу, Б. А. Радз1м1чы / Б. А. Рыбакоу // Працы сэкцы! археолегН. — М1нск, 1932. — Т. 3.
С. 81-153.
Рыбаков, Б. А. Ремесло Древней Руси / Б. А. Рыбаков. — М. 1948. — 792 с.
Рыбаков, Б. А. Ремесло / Б. А. Рыбаков // История культуры Древней Руси. — М., 1950а. —
Т.1.— С. 78-181.
Рыбаков, Б. А. Торговля / Б. А. Рыбаков // История культуры Древней Руси. — М., 19506. —
Т.1. —С 315-369
503
Библиографические ссылки
Рыбаков, Б. А. Древние русы/Б. А. Рыбаков // СА. — М„ 1953а. —Т. 17. —С 23-104.
Рыбаков, Б. А. Возникновение древнерусской народности / Б. А. Рыбаков // Очерки исто-
рии СССР. Период феодализма IX-XV вв.: В 2 ч. Ч. 1. (IX-XIII вв.). Древняя Русь. — М., 19536. —
С. 251-258.
Рыбаков, Б. А. Первые века русской истории / Б. А. Рыбаков. — М., 1964. — 240 с.
Рыбаков, Б. А, Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. / Б. А. Рыбаков. — М„ 1982. —
592 с.
Рынейск!, А. Археолепчныя разьведк! на р. Пт1ч / А. Рынейск! // Працы секцы! археалоги
1нстытута псторьй Беларускай Акадэмп Навук. — Mihck, 1932. — Т. 3. — С. 197-214.
Рябцевич, В. Н, О чем рассказывают монеты / В. Н. Рябцевич. — Минск, 1978. — 399 с.
Самсонов, Н. Г. Древнерусский язык / Н. Г. Самсонов. — М„ 1973. — 295 с.
Сапунов, А. П. Витебская старина / А. П. Сапунов. — Витебск, 1888. — Т. 5. — 382 с.
Сарабьянов, В. Д. Спасо-Преображенская церковь Евфросиньева монастыря и ее фрески /
В. Д. Сарабьянов. — М., 2007. — 176 с.: ил.
Священник Федор Кривонос. Рогнеда — Анастасия / Священник Федор Кривонос // Святая
Русь. — 2000. — №2. — С. 58-62.
Седов, В. В. Славянские курганные черепа Верхнего Поднепровья / В. В. Седов // СЭ. —
1954. —№3. —С.12-18.
Седов, В. В. Кривичи / В. В. Седов // СА. — 1960. — № 1. — С. 47-62.
Седов, В. В. Сельские поселения центральных районов Смоленской земли (VIII-XV вв.) /
В. В. Седов // МИД. — 1960. — № 92. — 158 с.
Седов, В. В. Следы восточнобалтийского погребального обряда в курганах Древней Руси /
В. В. Седов // СА. —1961. — №2. — С. 103-121.
Седов, В. В. Дреговичи // СА. — 1963. — № 3. — С. 112-125.
Седов, В. В. Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья / В. В. Седов. — М., 1970. — 200 с.
Седов, В. В. Происхождение и ранняя история славян / В. В. Седов. — М., 1979. — 156 с.
Седов, В. В. Восточные славяне в VI—XIII вв. Археология СССР / В. В. Седов. — М., 1982. — 328 с.
Седов, В. В. Древнерусская народность / В. В. Седов. — М., 1999. — 317 с.
Седова, М. В. Ювелирные изделия древнего Новгорода / М. В. Седова. — М., 1981. —195 с.: ил.
Сергеева, 3. М. О подковообразных фибулах с утолщенными концами / 3. М. Сергеева //
КСИА. — 1977. — № 150. — С. 34-37.
Сердонин, С. М. Историческая география / С. М.Сердонин. — Пг., 1916. — 240 с.
Сержпутовский, А. К. Земледельческие орудия Белорусского Полесья / А. К. Сержпутов-
ский // Материалы по этнографии России. — СПб., 1910. — Т1. — 225 с.
Слово о погибели русской земли // Памятники литературы Древней Руси. XIII век. — М., 1981.
Слово о полку Игореве. — М., 1955. — 82 с.
Слово о полку Игореве. Древнерусский текст и переводы / сост., вступит, статья, подготов-
ка древнерусского текста и коммент. В. И. Стеллецкого. — М., 1981. — С. 5-32
Соловьев, С. М. История России с древнейших времен / С. М. Соловьев. Кн. 1.—М., 1959. — 811 с.
Соловьев, С. М. История России с древнейших времен / С. М. Соловьев. Кн. 2. — М., 1960. —
784 с.
Соловьева, Г. Ф. Замок рогачевских князей / Г. Ф. Соловьева // Словяно-руская строжит-
ность. — Киев, 1969. — С. 111 -113.
Соловьева, Г. Ф. О роли балтского субстрата в истории славянских племен Верхнего Под-
непровья / Г. Ф. Соловьева // СА. —1971. — №2. — С. 124-132.
Спегальский, Ю. П. Жилище Северо-Западной Руси IX—XIII вв. / Ю. П. Спегальский. — Л.,
1972. —275 с.
Спицын, А. А. Расселение древнерусских племен по археологическим данным /А. А. Спи-
цын//Журнал Министерства народного просвещения.— 1899. — Август. — Т. 8. — С. 301-340.
504
Библиографические ссылки
Сымонович, Э. А. Городище Коломин I на Гомельщине /Э. А. Сымонович //Славяне накануне
образования Киевской Руси/МИА.—1963. — № 108. — С.95-137.
Таранович, В. П. К вопросу о древних лапидарных памятниках с историческими надписями
на территории Белорусской ССР / В. П. Таранович // СА. — М., 1946. — Т. 8. — С. 248-260
Тарасау, С. Хрышчэнне Полацкай зямл1 / С. Тарасау // Спадчына. — Mihck, 1990.
Тарасау, С. В. Полацк IX-XVII стст.: Псторыя i тапаграф!я / С. В. Тарасау. — Mihck, 1998. —
183 с.: in.
Тарасенко, В. Р. Древний Минск (По письменным источникам и данным археологических
раскопок 1945-1951 гг.) / В. Р. Тарасенко // Материалы по археологии БССР. — Минск, 1957. —
Т.1. —С. 182-257.
Тарасенко, В. Р. Раскопки городища «Шведская гора» в Волковыске / В. Р. Тарасенко // Мате-
риалы по археологии БССР. — Минск, 1957. — Т. 1. — С. 258-279.
Тарасенка, В. Р. Сельскагаспадарчая вытворчасць старажытнага Полацка / В. Р. Тарасенка //
Весц1 АН БССР. Сэрыя сельскагаспарчых навук. — 1962. — № 2. — С. 128-136.
Татищев, В. Н. История Российская в 7 томах / В. Н. Татищев. — М., 1963. — Т 2. — 352 с.
Татищев, В. Н. История Российская в 7 томах / В. Н. Татищев — М., 1964. — Т 3. — 338 с.
Теплова В. А. Православие и культура Беларуси // Материалы научно-практической конфе-
ренции. — М., 2003. — С. 77-82.
Тихомиров, М. Н. Происхождение названий «Русь» и «Русская земля» / М. Н. Тихомиров //
Советская этнография. VI-VII. — М., 1947.
Тихомиров, М. Н. Список русских городов дальних и ближних / М. Н. Тихомиров // Истори-
ческие записки. — М., 1952. — Т.40. — С. 214-259.
Тихомиров, М. Н. Древнерусские города / М. Н. Тихомиров. — М., 1956. — 478 с.
Тихомиров, М. Н. Древняя Русь / М. Н. Тихомиров. — М., 1975. — 429 с.
Ткачев, М. А. Замки Белоруссии / М. А. Ткачев. — Минск, 1987. — 220 с.
Ткачоу, М. А. Меч. / М. А. Ткачоу // AiHB. — Mihck, 1993. — С. 424-425.
Толоч ко, П. П. До проблеми етжчно’! icropii Ки1всько1 Pyci / П. П. Толочко // Укра!нськи1
кторични! журнал. — Кжв, 2001. — № 3 (438).
Топоров, В. Н. Лингвистический анализ гидронимов Верхнего Поднепровья / В. Н. Топоров,
О. Н. Трубачев. — М., 1962.
Третьяков, П. Н. Восточнославянские племена / П. Н. Третьяков — М., 1953. — 312 с.
Третьяков, П. Н. Древние городища Смоленщины / П. Н. Третьяков, Е. А. Шмидт. — М.-Л.,
1968, —С. 3-140.
Третьяков, П. Н. О древностях середины и третьей четверти I тысячелетия в южных частях
Верхнего Поднепровья / П. Н. Третьяков // СА. — 1965. - № 4, — С. 63-77.
Третьяков, П. Н. Восточные славяне и балтийский субстрат / П. Н. Третьяков // СЭ. — 1967. —
№4. —С.110-118.
Третьяков, П. Н. Финно-угры, балты и славяне на Днепре и Волге / П. Н. Третьяков. — М.-Л.,
1966. —308 с.
Третьяков, П. Н. У истоков древнерусской народности / П. Н. Третьяков. — Л., 1970. —156 с.
Третьяков, П. Н. Древности второй и третьей четвертей I тысячелетия н. э. в Верхнем
и Среднем Поднепровье / П. Н. Третьяков // Раннесредневековые восточнославянские древ-
ности. — Л., 1974. — С. 40-118.
Третьяков, П. Н. По следам древних славянских племен / П. Н. Третьяков; под ред. Б. А. Ры-
бакова.— Л„ 1982. — 144 с.
Трубачев, О. Н. Ремесленная терминология в славянских языках / О. Н.Трубочев. — М.,
1974.
Трубачев, О. Н. Из славяно-иранских лексических отношений. Этимология / О. Н. Труба-
чев. — М., 1967.
505
Библиографические ссылки
Трубачев, О. Н. Названия рек Правобережной Украины / О. Н. Трубачев. — М., 1968. —
152 с.: (л.
Фасмер, М. Этимологический словарь русского языка. ВIV т. — М., 1987. — Т. IV.
Фехнер, М. В. К вопросу об экономических связях древнерусской деревни / М. В. Фехнер //
Очерки по истории русской деревни. Труды ГИМ. Вып. 33. — М„ 1959. — С. 149-224.
Филин, Ф. П. Образование языка восточных славян / Ф. П. Филин. — М.-Л., 1962. — 296 с.
Хабургаев, Г. А. Этнонимика «Повести временных лет» / Г. А. Хабургаев — М., 1979. — 232 с.
Хозеров, И. М. К исследованию конструкции Спасского храма в Полоцке / И. М. Хозе-
ров. — Смоленск, 1928. — 21 с.
Хозеров, И. М. Белорусское и смоленское зодчество XI-XIII вв. / И. М. Хозеров. — Минск,
1994.
Хрестоматия по истории СССР с древнейших времен до конца XV в. — М., 1960. — 735 с.
Хроника Быховца. — М., 1966. — 154 с.
Чернявский, И. М. Пречистенская церковь XII в. в Гродно / И. М. Чернявский // Древнерус-
ское государство и славяне. — Минск, 1983. — С. 119-121.
Шафарик, П. И. Славянские древности. Т. 2. Кн. 3. Приложение XIX. / П. И. Шафарик. — М„
1948. —276 с.
Шахматов, А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах / А. А. Шахматов. —
СПб, 1908.
Шахматов, А. А. Введение в курс истории русского языка. Ч. 1. Исторический процесс обра-
зования русских племен и наречий / А. А. Шахматов. — Пг., 1916; Шахматов, А. А. Древнейшие
судьбы русского племени / А. А. Шахматов. — Пг., 1919.
Шейн, П. В. Материалы для изучения быта и языка русского населения Северо-Западного
края / П. В. Шейн. — СПб., 1893. — Т. 1. Ч. 2. — 715 с.
Шероцкий, К. Софийский собор в Полоцке / К. Шероцкий // Зап. отд-ния рус. и слав, архео-
логии Имп. Руск. археол. о-ва. — Пг., 1915. — Т. 10. Ч. 2.
Широков, О. С. Албано-балтийские этногенетические связи (по данным сравнительно-
исторического языкознания) / О. С. Широков // Проблемы этногенеза и этнической истории
балтов. Тезисы докладов. — Вильнюс, 1981. —С. 120-121.
Шмидт, Е. А. Археологические памятники второй половины I тысячелетия н. э. на терри-
тории Смоленской области / Е. А. Шмидт // Материалы по изучению Смоленской области.
Вып. 5. — Смоленск, 1963. — С. 85-128.
Шмидт, Е. А. Верхнее Поднепровье и Подвин ье в III-VII вв. н. э. Тушемлинская культура /
Е. А. Шмидт. — Смоленск, 2003. — 296 с.
Штыхау, Г. В.Хтомы / Г. В.Штыхау// Спадчына.— 1989. — № 1.
Штыхов, Г. В. Археология Полоцкой земли за 50 лет / Г. В.Штыхов // ДБ. — Минск, 1969.
Штыхов, Г. В. Древний Полоцк (IX-XIII вв.) / Г. В. Штыхов. — Минск, 1975. — 136 с.: ил.
Штыхов, Г. В. Города Полоцкой земли (IX-XIII вв.)/Г. В. Штыхов. — Минск, 1978.— 160 с.: ил.
Штыхов, Г. В. Об этнической интерпретации банцеровской культуры // Насельнщтва
Беларус! I сумежных тэрыторый у эпоху жалеза / Г. В. Штыхов. — Mihck, 1992.
Шчакац!х!н, М. Фрэск! полацкага Барыса гл ебскага манастыра / М. Шчакац1х1н // Наш край. —
1925. —№1.
Шчакац1х)н, М. Нарысы з исторьи беларускага мастацтва / М. Шчакац1х!н. — Mihck, 1993. — 336 с.
Щапов, Я. Н. Древнерусские княжеские уставы / Я. Н. Щапов. — М., 1976. — 240 с.
Щапова, Ю. Л. Стекло Киевской Руси / Ю. Л. Щапова; под ред. А. В. Арциховского. — М.,
1972. —215 с.
Якубовский, А. Ю. Рассказ Ибн-ал Биби... / А. Ю. Якубовский // Византийский временник. —
Л., 1928. —Т 25.
Янин, В. Л. Я послал тебе бересту / В. Л. Янин. — М., 1965. — 192 с.: ил
506
Библиографические ссылки
Gardawski, A. Tribes of the Trzcinec Culture in Poland / A. Gardawski // Materialy starozytne. —
Warszawa, 1959. — T. 5. — P. 7-189.
Gimbutas, M. The Prehlstopy of Eastern Europe / M. Gimbutas. — Cambridge-Mass, 1956. —
P.150.
Gimbutas, M. The Prehistory of Eastern Europe / M. Gimbutas. — Cambridge-Mass, 1956.
Homer, L. Thomas, New Evidence for Dating the Indo-European Dispersal in Europe. In: Indo-
Europian and Ind-Europians. Papers Presented at the Third Indo-Europian Cohference at the
University of Pennsylvania. University of Pennsylvania Press/ L.Thomas Homer. — Philadelfia, 1970.
Jazdzewski, K. Etnogeneza Slowian/ K. Jazdzewski // Slownik starozitnosci Slowianskich. — Wro-
claw; Wapszawa; Krakow, 1970.
Kostrzewski, J. Praslowianszczyzna. Zarys dziejow i kultury Praslowian / J. Kostrzewski. — Poznan,
1946.
Mallory, J. P. In Search of the Indo-Europians. Language, Archaeologyand Mith / J. P. Mallory-
Thames and Hudson, 1999.
Poland. — Wrozlaw-Warszawa-Krakow, 1970. — P. 179.
SLAV. Encycklopaedia Britannica. 3 CD Multimedia edition. 1994-1998 Britannica. Con. Inc,
London - New York.
Stubavs, A. Kentes Pilskalns un Apmetne / A. Stubavs — Riga, 1979. — Ipp. 134.
Wislanski, T. The globular amphora Cultura / T. Wislanski // Neolithos in Poland. Wrozlaw-
Warszawa-Krakow, 1970..
ПРИЛОЖЕНИЕ
Генеалогия полоцких князей Изяславичей
Вводные замечания
Реальная история — результат совокупной активной деятельности различных по сво-
ей природе и характеру сил: экономических, политических, личностных. Она представляет
причудливое переплетение и взаимодействие глубинных объективных закономерностей
и разнообразных случайностей, среди которых особое место занимает человеческий фак-
тор — характеры и страсти ее участников. И чем сильнее воздействие человеческого факто-
ра на ход исторических событий, тем важнее для историка понять и показать эти характеры,
раскрыть не всегда лежащие на поверхности скрытые пружины и побудительные мотивы их
действий.
Каждый из действующих в истории персонажей имел свое лицо. Это обязыват нас про-
являть больше внимания к личностям. Скучна, бесцветна, малопонятна и трудноусвояема та
история, которая лишена исторических лиц. Яркий период древней Руси в источниках и ори-
гинальной литературе преломляется обычно через деятельность ее князей. Летописцам, на-
верное, лучше, чем нам, были видны возможности и вклад конкретной личности в развитие
того или иного исторического действа. Следуя за ними, мы, естественно, воссоздаем полити-
ческую историю вокруг тех действующих лиц, сведения о которых донесли до нас историче-
ские источники и прежде всего — русские летописи. Не будет преувеличением сказать, что
в тех условиях роль политических деятелей, правителей, обладавших огромной властью над
подчиненным им населением, их влияние на ход исторических событий были особенно вели-
ки, пусть даже их личная активность определялась не только и не столько индивидуальными
характерами и способностями, сколько складывавшимися условиями и средой, в которых они
действовали.
Князья — активный субъект истории, и история Западной Руси наполнена деяниями кня-
зей. В них нетрудно запутаться. В политических событиях нередко действуют и противостоят
друг другу князья с одинаковыми именами и даже отчествами. Не только для исследователя,
но прежде всего для рядового читателя это создает большие трудности в понимании и тем
более — запоминании происходящего. Без генеалогической таблицы здесь трудно обойтись.
Иногда только она одна позволяет понять, откуда этот князь и почему он выступает на этой
стороне, а не на противоположной. Многие дипломатические дела и политические вопросы
тогда решались посредством заключения династических союзов. Ключ к пониманию многих
событий лежит в генеалогии русских князей, в их происхождении и родственных связях. Отсю-
да — важность знания генеалогии, понимания и адекватной интерпретации многих запутан-
ных политических событий, их скрытых пружин, побудительных мотивов действующих лиц.
Генеалогия, подобно хронологической шкале, в значительной мере упорядочивает исто-
рическое изложение и облегчает понимание и усвоение исторического материала.
Русские князья традиционно имели два имени — славянское княжеское и христианское.
Под ними они и выступают в истории. Чаще летописец предпочитал называть их славянским
княжеским именем, но нередко употреблял и христианское. Почти всегда сыновей называли
в честь деда и нередко — отца, если тот к моменту рождения сына успевал умереть или погиб-
нуть. Поэтому набор русских княжеских имен не столь уж велик и достаточно традиционен.
В западных землях Руси — это Владимир, Всеслав, Брячислав, Рогволод, Предслава.То же было
и в остальной Руси.
Разобраться в генеалогии западнорусских князей не просто нелегко, но в отдельных ее
звеньях и невозможно. На это обратил внимание еще В. Татищев (1). Объясняется это в первую
очередь крайней скудостью источников. Местные летописи до нас не дошли. Упоминания же
508
Приложение
о событиях и действующих лицах Западной Руси в общерусских летописных сводах обычно
единичны и случайны. Генеалогические изыскания очень затрудняются наличием двойных
имен у князей. Иногда создается впечатление, что действуют разные люди, хотя это одно и то
же лицо. Это стало причиной того, что известные генеалогические таблицы полоцких князей
имеют сильные расхождения и достаточно противоречивы. В большинстве своем они не со-
держат аргументации и нередко некоторые персонажи включаются в ту или иную княжескую
линию по интуиции.
Предлагаемая таблица — еще одна из попыток разобраться в этом скудном материале,
дать варианты, которые, на наш взгяд, более вероятны и менее противоречивы. Отметим, что
историческое место многих князей на генеалогической шкале достаточно ясно и не требует
больших пояснений. По поводу других — необходим специальный разговор. Этим объясняет-
ся разный объем информации по тому или иному персонажу.
ПЕРВЫЕ ИЗЯСПАВИЧИ
1 .1 Изяслав Владимирович
Родился в начале 70-х гг. X в. от киевского князя Владимира Святославича и полоцкой
княжны Рогнеды (2). Имел двух сыновей — Всеслава и Брячислава. Родоначальник династии
полоцких Изяславичей. Упомянут в летописи под 980,1001,1128 гг. Ум.1001.
11 .2 Всеслав Изяславич
+1003. В летописи отмечен только год его смерти (3).
II. 3 Брячислав Изяславич
Полоцкий князь с 1001 (?) до 1044. Имел сына Всеслава (упомянут 1001,1021,1044). +1044.
11 1.4 Всеслав Брячиславич
Полоцкий князь в 1044-1101 гг. Имел б сыновей: Бориса (Рогволода), Глеба, Давыда, Ро-
мана, Ростислава, Святослава (упомянут 1044,1060,1063,1067,1068,1071,1073,1074,1101).
+ 1101.
В «Родословной таблице русских князей», упоминаемых в «Повести временных лет», со-
ставленной Д. С. Лихачевым ко второму тому академического издания «Повести», указана еще
дочь Всеслава Брячиславича, будто упомянутая под 1104 г. как жена сына греческого импе-
ратора Алексея (4). Здесь — явная ошибка. В летописи под 1104 г. сказано: «Выдана дочь Во-
лодарева за царевича Олексинича, в Царьград, 20 июня» (5). То же мы находим и у Татищева,
дополнительно сообщившего, что ее звали Мария, а царевича — Леон (6).
ВСЕСЛАВИЧИ
I V.5 Борис (Рогеолод) Всеславич
Князь полоцкий с 1101 по 1128 г. Имел сыновей Ивана, Рогволода (в крещении Василий)
и дочь Звениславу (упомянут 1102 — у Татищева, 1128 — в летописи). +1128 г.
О Борисе Всеславиче имеются только две записи — 1102 г. (у Татищева), где сообщается об
успешном походе его против ятвягов и основании им города Борисова, и 1128 г„ в которой
говорится о его смерти. В обоих случаях он фигурирует как князь полоцкий. Есть некоторые
подробности о его княжении в более поздних источниках (например, в «Житии Евфросинии
Полоцкой» и «Хронике Быховца»).
Источники о полоцких делах после смерти Всеслава Брячиславича в 1101 г. настолько ску-
пы, что породили серию версий о происходивших здесь событиях и действующих лицах. Во-
обще это довольно туманный период в истории Полоцкой земли. Ни в 1116, ни в 1117 гг. никто
из полоцких князей не упомянут в связи с походом Мономаха против минского Глеба. Есть
косвенные основания считать, что между Всеславичами возникли или продолжались споры
за полоцкое наследство. В. Татищев упомянул, что в 1121 г. Мономах выезжал в Смоленск для
«усмирения полоцких князей» (7).
509
Приложение
После смерти Всеслава была ясна только резиденция Глеба. Это был Минск. Ретроспектив-
но можно предположить, что в Витебске сел Святослав, в Друцке — Рогволод, Логойске —
Давыд и т. д. Но это только предположение, основанное на том, что в последующее время
этими городами владеют их наследники, а встречающееся выражение «его отчина» позволяет
думать, что традиционный принцип наследования еще оставался юридической нормой, хотя
было и немало примеров тому, как этот принцип отступал перед правом более сильного.
Странной и непонятной представлялась судьба Бориса. В1128 г. состоялся знаменитый по-
ход целой группы русских князей в Полоцкую землю. Одним из результатов его было изгнание
самими полочанами своего князя Давыда Всеславича. Вместо него с санкции киевского князя
Мстислава они посадили у себя Рогволода. Возникает множество вопросов. Когда на Полоц-
ком столе сел Давыд? Ведь, судя по источникам, тогда еще был жив Борис Всеславич. Более
того, в записи о его смерти под 1128 г. он назван полоцким князем! Почему же в рассказе об
этом походе полоцким князем назван не Борис, а Давыд? Почему в этой записи нет ни слова
о Борисе? Где он был в это время? Когда и почему Борис снова сменил Рогволода? И вообще,
кто такой Рогволод 1128 г. — еще один сын Всеслава или кто-то другой? Или под этим именем
выступает Борис Всеславич? Прямого ответа на все эти вопросы летописи вроде бы не дают.
В ряде работ и известных генеалогических таблицах упомянутый в связи с описанными со-
бытиями Рогволод считается сыном Всеслава и братом Бориса (Н. М. Карамзин, Д. С. Лихачев,
В. И. Пичета). И хотя в то время в семействе полоцких князей был еще один Рогволод — сын
Бориса, и В. Н. Татищев прямо пишет, что именно этот Рогволод Борисович был провозглашен
князем (8), С. М. Соловьев замечает, что речь здесь идет о Рогволоде Всеславиче, а не Борисо-
виче, потому что, как он думает, Борис тогда еще был жив, и маловероятно, чтобы при здрав-
ствовавшем отце на княжеский стол пригласили его сына (9).
То, что в Полоцкой земле был князь с именем Рогволод Всеславич, сомнений быть не мо-
жет. Летопись называет имена двух его сыновей Ивана и Рогволода (в крещении Василий), со-
сланных в Византию в 1129 г.
Но почему именно Рогволод должен был быть представлен киевскому князю, а не Борис,
Ростислав или Святослав Всеславичи?
Некоторые вопросы в этой запутанной ситуации снимаются, если предположить, что Рог-
волод Всеславич и Борис Всеславич — одно и то же лицо, имевшее по обычаю два имени —
традиционное славянское Рогволод и христианское — Борис.
В Густынской летописи по этому поводу есть прямое пояснение: «Рогволод, или Борис» (10).
В пользу такого соображения можно привести и другие наблюдения. Так, в числе сосланных
в 1129 г. в Византию полоцких князей названы «два Рогволодовича» — Василий и Иван. Сам же
Василий (он же и Рогволод) был также Борисовичем (11). На «Рогволодовом камне» 1171 г. он
назван «Василием в крещении, именем Рогволод, сын Бориса».
Далее, в летописи указан год смерти Бориса и не отмечено время кончины Рогволода. Нет
ни одного летописного сюжета, в котором бы одновременно фигурировали Борис и Рогволод
Всеславичи. После смерти Бориса упоминаний в летописи о Рогволоде Всеславиче тоже нет.
Нет его и среди полоцких князей, высланных в Византию.
Это хорошо понимал и В. Татищев. В его «Истории» есть Борис Всеславич, но нет Рогволода
Всеславича. Рогволод прямо назван Рогволодом Борисовичем (12). Идею о тождестве Бориса
и Рогволода Всеславичей принимают Л. В. Алексеев, В. Л. Носевич и др. (13).
Итак, наиболее вероятно, что Борис и Рогволод — одно и то же лицо. И все же, почему
полочане везут с собой Рогволода? Если речь здесь идет о Рогволоде-Борисе Всеславиче, то
эта фигура, очевидно, была достаточно хорошо известна среди Рюриковичей и не нуждалась
в представлении. Более того, в то время он был едва ли не старейшим представителем этого
княжеского рода. Поэтому можно предположить, что Рогволод к этому времени был дряхл или
тяжело болен и потому утратил свою политическую активность, был фигурой чисто декора-
510
Приложение
тивной, о чем косвенно может свидетельствовать и летописная запись о его кончине под этим
же 1128 г. (нетрудно подсчитать, что он умер в возрасте не менее 70 лет), или же киевскому
князю все-таки был представлен другой Рогволод — Василий Борисович, а самого Рогволода-
старшего к этому времени уже не было в живых.
Я думаю, что многое прояснится и станет на свои места, если мы изменим последователь-
ность некоторых событий. Прежде всего следует предположить, что походу киевских князей
в 1128 г. предшествовала смерть Бориса, который начиная с 1101 г., когда умер его отец Всес-
лав Брячиславич, все это время оставался полоцким князем. Переписчики допустили не
столько ошибку, сколько небрежность, когда сообщение о смерти Бориса поместили после
рассказа о походе киевских князей в Полоцкую землю. Эта небрежность была чисто механиче-
ской. Известно, что одни и те же события в разных летописных списках имеют разницу в один
год. Это было связано с тем, что при хронологизации событий использовалась разная система
летосчисления. Пользуясь разными источниками, летописцы, а за ними и В.Татищев отнесли
события, имевшие место в одном и том же 1128 г., к разным годам. Вероятно, потому, что так
они были отмечены в разных летописях. Из одной взяли сообщение о походе, которое в ней
было записано под 1127 г. (хотя в Лаврентьевском списке оно записано под 1128 г.), из дру-
гой — известие о кончине Бориса Всеславича в 1128 г., которое могло отсутствовать в списках,
составленных по другому летосчислению. Очень важно отметить, что у Татищева с сообщения
о смерти Бориса полоцкого начинается описание событий этого года, сразу же после декабрь-
ских событий предшествующего года.
Значит, наиболее вероятно, что Борис умер в начале 1128 г. Поход же в Полоцкую землю
киевских князей указан точно — август 1128 г. Следовательно, в это время Бориса (Рогволода)
уже не было в живых. Становится, таким образом, понятно, почему в связи с этими события-
ми полоцким князем назван Давыд, а не Борис. К этому времени в Полоцке был уже новый
князь — следующий сын Всеслава, Давыд.
И не престарелого Рогволода-Бориса повезли полочане к киевскому князю просить себе
на княжение, а молодого Рогволода Борисовича, сына скончавшегося в начале года Бориса.
А поехали, наверное, потому, что, прогнав неугодного им Давыда, они, по древнему обычаю,
должны были предложить полоцкий стол одному из братьев Бориса и Давыда — здравство-
вавшим Ростиславу или Святославу Всеславичам. Но полочане хорошо знали Рогволода Бори-
совича, почитали его отца, просидевшего в Полоцке почти 30 лет и оставившего себе добрую
память, о чем совершенно определенно свидетельствуют более поздние летописи. В Полоцке,
надо полагать, сложилась сильная проборисовская партия, не желавшая династических пере-
мен и пошедшая даже на нарушение древнего порядка наследования. Иной князь был опасен
и нежелателен. Но поскольку такое избрание было противозаконным, полочане едут за санк-
цией к киевскому великому князю.
Итак, события, последовавшие за смертью Всеслава Брячиславича, можно реконструиро-
вать следующим образом. С 1101 до начала 1128 г. в Полоцке сидел старший сын Всеслава
Борис (Рогволод). После его смерти полоцкий престол по древнему обычаю перешел к его
следующему по старшинству брату Давыду. У последнего не было претендентов, поскольку
Глеб, который мог быть и старше Давыда, умер в 1118 г. Еще раньше, в 1116 г., умер Роман Всес-
лавич. Святослав же (Георгий), согласно некоторым источникам, был младшим сыном Всес-
лава. Был еще Ростислав, о котором известно только, что в 1129 г. он был выслан в Византию,
где, по-видимому, и умер. Вероятно, он тоже был моложе Давыда. Однако Давыд не пришелся
полоцкому двору. Чем-то возможно, он не устраивал и киевского князя. Возникли осложнения
в связи с перераспределением волостей. Можно предположить, что этим было вызвано и вме-
шательство в полоцкие дела киевского князя, организовавшего сюда поход в августе 1128 г.
Хотя киевский князь согласился с просьбой полочан, привезших с собой молодого Рогво-
лода, и утвердил его князем, сам Рогволод, быть может, в силу своей молодости и неопытно-
511
Приложение
сти или потому, что реальная власть в городе принадлежала тогда усилившемуся полоцкому
боярству, оказался на этом этапе фигурой слабой. Проблемы не были сняты, и занятые своими
внутренними делами полоцкие князья на следующий год в грубой форме отказали в поддерж-
ке киевскому князю, организовавшему совместный поход русских князей против половцев,
за что и поплатились высылкой в Византию. Среди сосланных был и Рогволод. Судьба была
немилостива к нему. Это был князь-неудачник.
I V.6 Давыд Всеславич
В 1128 г. — полоцкий князь. До этого, возможно, логойский. В 1129 г. выслан в Византию
(14). Имел сына Брячислава и еще, по меньшей мере, одного сына, имя которого неизвестно,
(упомянут 1103,1128,1129).
IV .7 Глеб Всеславич
Минский князь. Женат на Анастасии, дочери Ярополка Изяславича. Имел сыновей Ростис-
лава, Володаря и Всеволода (упомянут 1104,1116,1117 (или 1118*), а также в «Поучении» Вла-
димира Мономаха). +1118.
IV. 8 Роман Всеславич
+1116 г. В летописи указан только год его смерти.
IV.9 Ростислав Всеславич
В 1129 г. выслан в Византию. Вероятно, имел сына, имя которого неизвестно (16).
IV . 10 Святослав (Георгий) Всеславич (17)
В «Степенной книге» назван самым младшим из Всеславичей (18). Имел сына Васильку (воз-
можно, он же Вячеслав), а также — Давыда и двух дочерей — Предиславу (в монашестве Ев-
фросинию) и Градиславу (в монашестве Евдокию). Был женат на дочери Мономаха, которую,
по-видимому, звали Софией, о чем можно судить по изображенным на кресте Лазаря Богши
рядом с Евфросинией св. Георгия и св. Софии, очевидно, тезоименных ее родителям. По Та-
тищеву, в 1129 г. выслан в Византию. Поскольку среди возвратившихся из ссылки в 1140 г.
в Полоцкую землю князей он не упомянут, а в Полоцке с 1132 г. правил его сын Василько, пред-
полагается, что он умер в Византии. Впрочем, в источник могла вкрасться ошибка, и его как
ближайшего родственника киевского князя не высылали. Не исключено также, что он умер до
похода киевских князей в Полоцкую землю в 1128 г., так как его имя не было упомянуто в связи
с этими событиями и последовавшим избранием нового князя после лишения полоцкого пре-
стола его старшего брата Давыда.
Это были первые четыре колена Изяславичей, составившие первую часть генеалогической
таблицы полоцких князей.
Изяслав Владимирович
+1001
__________I__________
Всеслав Брячислав
+1003 +1044
I
Всеслав
+1101
_______________I___________________________________________________
Борис (Рогволод) Глеб Давыд Роман Ростислав Святослав (Георгий)
+1128 +1118 +1116
Далее удобнее рассматривать потомков Всеслава уже по отдельным линиям (коленам) его
детей, поскольку и в летописях, и в научной литератуте принято пользоваться определениями
Рогволодовичи, Глебовичи и т. д.
512
Приложение
РОГВОЛОДОВИЧИ (БОРИСОВИЧИ)
1 -е колено
V .11 Иван Борисович
Упомянут 1129 г. в числе князей, высланных в Византию. Больше никаких сведений о нем
нет.
V. 12 Рогволод (Василий) Борисович
Упомянут в 1128 г. как полоций князь. По-видимому, под именем Василия в 1129 г. был со-
слан в Византию. В1143 г. женился на дочери Изяслава Мстиславича, будущего киевского кня-
зя, Полоцкий князь с 1146 г.(?) по 1151 гг., 1158-1161 гг. В 1158 — князь друцкий. Упомянут на
«Рогволодовом камне», датированном 1171 г. (19). Имел сына Глеба, возможно, также Всеслава
и дочь (Прасковью ?).
V.1 3 Звенислава Борисовна
Упомянута в «Житии Евфросинии» (после 1173).
Сведения о втором колене Рогволодовичей не просто фрагментарны, но и не очень опре-
деленны.
2-е колено
VI. 14 Глеб Рогволодович
С ним связывают Глеба Друцкого, упомянутого под 1180 г., может быть, потому, что Друцк
традиционно рассматривался как вотчина Рогволодовичей. Есть мнение, что в летописной за-
писи под 1146 г., сообщающей о вокняжении в Друцке Глеба Рязанского, речь идет именно
о Глебе Рогволодовиче, в имени которого переписчиками была допущена ошибка (20).
Среди группы полоцких князей, перечисленных в летописи под 1186 г., его уже нет. Мож-
но предположить, что он умер между 1180 и 1186 гг. Создается впечатление, что лет ему
было, по тогдашним меркам, не так уж мало. Между тем, согласно «Хронике Быховца», Глеб
Рогволодович умер молодым и был похоронен в Полоцком Софийском соборе в одном гро-
бу с отцом (21).
VI .15 Всеслав Рогволодович (?)
Фигура не совсем ясная. Под 1160 г. Ипатьевская летопись называет какого-то «Всеслава из
Полоцка», принявшего участие в походе ряда русских князей во главе со Святославом Ольго-
вичем на Вщиж. Учитывая, что в Полоцке тогда княжил Рогволод Борисович, можно предпо-
ложить, что этот Всеслав был одним из его сыновей. На это, кажется, указывает и Густынская
летопись (22). Можно, однако, допустить, что имя Всеслав было вторым именем Глеба Рогво-
лодовича. Правда, о личности «Всеслава из Полоцка» есть и другие мнения (об этом ниже).
Иными словами, полной уверенности в реальности Всеслава Рогволодовича нет.
V L1 б Прасковия Рогволодовна (?)
Упомянута в «Хронике Быховца», но биографические сведения о ней во многом повторяют
биографию Евфросинии. Поэтому материалы о ней нельзя считать надежными (23).
Никаких других данных о потомках Рогволода Борисовича нет, и их родословная выглядит
достаточно короткой.
Борис (Рогволод) Всеславич
+1128
_________________I_________________
Рогволод(Василий) Звенислава
+1171 (?)
______________I_____________________
Глеб Всеслав (?) Прасковья (?)
513
Приложение
ДАВЫДОВИЧИ
V. 17 Брячислав Давыдович
В1128 г. логойский князь. Женат на дочери киевского князя Мстислава Владимировича.
V. 18 Еще один сын
Упомянут в 1128 г. Имя неизвестно. В рассказе о походе в Полоцкую землю коалиции рус-
ских князей в 1128 г. сказано, что полочане изгнали из города князя Давыда «съ сынми» (24).
ГЛЕБОВИЧИ
1-е колено
V.19 Ростислав Глебович
Князь минский (до 1151 и после 1158 г.). 1151 -1158 — полоцкий князь. По словам Соловьева,
«вошел в сыновние отношения к Святославу Ольговичу» (25). Умер между 1161 и 1167 г. (когда
Володарь в 1167 г. брал Полоцк, его, видимо, не было уже в живых). Упомянут в 1151,1158 гг.
V.2 0 Володарь Глебович
В 1151-1158 гг. — минский князь. В 1158-1167 — городецкий князь, в 1167 — полоцкий
князь. Возможно, имел сыновей Андрея и Василька. Упомянут в 1151,1158,1162,1167 гг.
V. 21 Всеволод Глебович
Упомянут в 1158 г. как князь изяславский.
2-е колено
VI .22 Глеб Ростиславич, друцкий князь в 1151 -1158 гг. Упомянут в 1151,1158.
РОСТИСЛАВИЧИ
V.23 Сын Ростислава Всеславича.
Имя неизвестно. Упомянут в 1129 г. В Воскресенской летописи говорится о высылке в Ви-
зантию какого-то «Ростиславича»
СВЯТОСЛАВИЧИ
1-е колено
V.24 Васильке Святославич
В1132 г. полочане изгоняют Святополка Мстиславича и выбирают князем Васильку Святос-
лавича. Возможно, что он оставался полоцким князем до 1144 г., когда был сменен Рогволодом
(Василием) Борисовичем.
Интересно, что в «Житии Евфросинии» Василько не назван, хотя он правил в Полоцке
в первые годы игуменства в Спасо-Евфросиниевском монастыре своей сестры Евфросинии и,
несомненно, покровительствовал ей. Между тем «Житие» неоднократно называет ее «любимого
брата» Вячеслава. Можно было бы предположить, что Василько и Вячеслав — одно и то же лицо.
Однако имя Василько, по-видимому, княжеское, а не христианское, и князь не мог носить одно-
временно два нехристианских имени. В таком случае остается предположить, что Василько Свя-
тославич имел еще брата Вячеслава, о котором мы ничего больше не знаем. Единственно, что
приходит на ум, Вячеслав мог быть Давыдом, братом Евфросинии, с которым она, по «Житию»,
совершила паломничество в Святую землю.
Есть основания предполагать, что Василько одно время (после оставления полоцкого престо-
ла?) владел Изяславлем, который в 1158 г. назван «отчиной» его сына Брячислава. Имел сыновей
Всеслава, Брячислава, Володаря и дочь Марию, выданную замуж в конце 1143 г., перед Рождеством,
за Святослава Всеволодовича, сына киевского князя (Татищев, 2, С. 155]. Упомянут в 1132,1143 гг,
V.2 5 Предислава Святославна (в монашестве Евфросиния)
Упомянута в 1173 г. в «Житии Евфросинии Полоцкой». Настоятельница Спасо-Евфро-
синиевского женского монастыря в Полоцке. Точные даты рождения и смерти в источниках
514
Приложение
отсутствуют. В работах исследователей предлагаются различные даты смерти Евфросинии
(24 мая 1164 г., 1166 или 1167 г.). В самих же списках «Жития» имеется рассказ о том, как визан-
тийский император, направляясь в 1173 г. в Венгрию, чтобы посадить на трон своего ставлен-
ника Белу, встретил Евфросинию, шедшую в Иерусалим. Там она занемогла и вскоре умерла,
возможно, именно в этом году.
V .26 Градислава (Евдокия) Святославна
Упомянута в «Житии Евфросинии Полоцкой» (после 1173 г.). Горислава, по Карамзину (26).
Постриглась в монахини Спасского монастыря в Полоцке.
V. 27 Вячеслав (Давыд?) Святославич
Возможно, это Давыд Святославич (см. выше). Упомянут в «Житии Евфросинии Полоцкой»
(после 1173 г.). В. Л. Носевич полагает, что он упомянут также в 1167 г. Однако, по Л. В. Алексее-
ву, там речь скорее может идти о каком-то неизвестном нам Глебовиче (27). По «Житию», имел
двух дочерей.
2-е колено
VL28 Всеслав Василькович
До 1161 г. витебский князь. В1161 г. избран князем в Полоцке. В 1167 г. изгнанный Волода-
рем Глебовичем, бежит в Витебск к Давыду Ростиславичу. С его помощью в том же году возвра-
щает полоцкий стол. Как думал А. П. Сапунов, в 1175 г. Давыд отдал Всеславу Витебск. В 1181
и 1186 гг. упомянут как полоцкий князь. Придерживался промономаховичской ориентации.
Зять Мстислава Ростиславича (новгородский князь в 1178 г.).
Всеслав был старшим среди Васильковичей. Об этом свидетельствует и такой факт. В 80-х гг.
XII в. Витебск попеременно переходил от одного брата к другому, но пальму первенства неиз-
менно сохранял Всеслав. За ним следовал Брячислав, а потом Владимир.
VI. 29 Брячислав Василькович
Упомянут в 1158 г. До 1161 г. княжил в Изяславле (в записи 1158 г. Изяславль назван «его
отчиной» и, возможно, в городе он был посажен раньше). В1180 г. — витебский князь. Мог по-
лучить витебский стол и раньше — после ухода оттуда в Смоленск Давыда Ростиславича (не
позже 1167 г.). Имел сына Васильку. Умер между 1180 и 1186 гг. К моменту смерти его старшего
брата Всеслава его уже, очевидно, не было в живых, иначе бы полоцкий стол занял Брячис-
лав.
VI.3 0 Володарь Василькович
Скорее всего, это известный по «Хронике Ливонии» полоцкий князь Владимир (1186-1216).
Фигура Владимира многим кажется загадочной. Она всплывает как бы неожиданно.
В генеалогии Изяславичей было несколько Владимиров. Естественно, полоцким князем
в указанный период могли стать далеко не все Владимиры. Так, маловероятно, чтобы это был
энергичный князь из линии Глебовичей — Володарь Глебович (упомянут в интервале 1151
и 1167 гг.), который родился до 1120 г. (в 1118 г. умер его отец) и потому в 1216 г. (год смерти
Владимира) ему было бы свыше 95 лет, что никак не соответствует той политической актив-
ности, которой отмечено княжение Владимира в XIII в. К тому же Полоцк не был вотчиной
Глебовичей. После 1167 г. в нем сидели, как правило, князья из рода Святославичей. Видимо,
в этом роду и следует искать этого Владимира-Володаря. Возможно, именно он был упомянут
в 1158 г. вместе с братом Брячиславом, чтобы затем надолго исчезнуть со страниц летописи.
Полоцкий стол перешел к нему от брата Всеслава в 1186 г., очевидно, сразу же после смер-
ти того. В этом году Владимир Полоцкий уже назван в «Хронике» королем.
Володарь, несомненно, был моложе своих братьев. В 1158 г. он оказался со своим братом
Брячиславом в плену у Ростислава Минского. В отличие от брата он еще не имел своего кня-
жения и был очень молод. Он долго пребывал в тени своих братьев и только после их смерти
выступил как законный претендент на полоцкий стол.
515
Приложение
Похоже, что все Васильковичи были долгожителями. И Володарь, родившийся до 1143-
1147 гт., тоже дожил до преклонного возраста.
VI . 31 Мария Васильковна (?)
В 1143 г., «между рождеством и крещением» вышла замуж за Святополка Всеволодови-
ча (28).
V I.32 Кириния (Кироанна, Кира-Иоанна, Кирьяна) Вячеславна
Упомянута в «Житии Евфросинии» (после 1173 г.). Постриглась в монахини Спасского мона-
стыря в Полоцке.
VI.33 Ольга Вячеславна
Упомянута в «Житии Евфросинии» (1173 г.). Постриглась в монахини Спасского монастыря
в Полоцке.
3-е колено
VI 1.34 Васильке Брячиславич
Упомянут в 1180 г. (по Л. В. Алексееву, сидел в Изяславле, но может и не так). Витебский
князь до 1197 г. (В. Л. Носевич)
VI 1.35 Дочь Всеслава Васильевича. Имя неизвестно. Упомянута в 1175 г. Жена суздальско-
го князя Ярополка.
Таким образом, родословная Святославичей — одна из самых значительных и разветвлен-
ных.
Святослав (Георгий)
___________________________I__________________________
Евфросиния Евдокия Василько Вячеслав (Давыд?)
___________________________I__________ I
Всеслав Брячислав Володарь Мария Кироанна Ольга
I I
дочь Василько
* * *
В качестве возможного варианта можно привести предлагаемое некоторыми исследова-
телями четвертое колено Святославичей (28).
4-е колено Святославичей
VII I .36 Брячислав Васильевич (?)
Упомянут в 1239 г. Полоцкий князь. В этом году его дочь Параскева выдана замуж за Алек-
сандра Невского.
VIII .37 Любава Васильковна
Упомянута в 1209 г. Жена Всеволода «Большое Гнездо».
5-е колено Святославичей
IX. 38 Параскева Брячиславна
В1239 г. вышла замуж за Александра Невского.
# # *
Для дальнейшей реконструкции родословной Изяславичей материалов совсем уже недо-
статочно. И без того скудные упоминания в источниках о полоцких князьях становятся еще бо-
лее редкими и изолированными, что не позволяет наметить надежные генеалогические линии.
Создается впечатление, будто род их постепенно угасает, что в общем-то противоестественно,
516
Приложение
как противоестественным представляется не возрастание, а уменьшение объема соответству-
ющей информации. Поэтому родословная шестого и последущих колен Изяславичей носит
условный и гипотетический характер. Таковой и следует принимать эту часть таблицы. Недо-
статочность материала обусловила большие расхождения в известных реконструкциях. И это
нормально. Лишь общие логические рассуждения, анализ исторического фона, на котором
развивались события и действовали персонажи, дают некоторую пищу для генеалогических
построений. Конечно, проще отказаться от всяких попыток реконструкций, заявив, что они
невозможны. Можно поступить и так. Но это все равно не прекратит споров. Поэтому считаю
целесообразным продолжить историческое древо Изяславичей, еще раз оговорив предполо-
жительный характер реконструкции этой части их родословной. По ряду исторических пер-
сонажей необходимы более обстоятельные комментарии и даже отдельные исследования.
А потому место таких персонажей в таблице не имеет точных определителей и предлагается
как рабочая гипотеза.
* *
Микула (39) и Всеслав Микулич (40)
В летописной записи под 1180 г. упомянут логойский князь Всеслав Микулич. Точно уста-
новить его место в родословной Изяславичей невозможно, хотя бы потому, что среди Изясла-
вичей ни разу не упомянут ни один с именем Микула (Николай). Несомненно, это — второе,
христианское, имя представителя какой-то княжеской фамилии. Поэтому Микулой могли быть
многие князья скорее всего 5-6-го колен Изяславичей, чье христианское имя нам неизвестно.
Маленькой зацепкой, позволяющей сократить список претендентов, может стать указание на
город, в котором он княжил, поскольку «право вотчины» еще было в силе и за него боролись.
Так вот, в 1128 г. Логойском владел Брячислав Давыдович. У него был еще брат, имя которого
неизвестно. Об их потомках тоже сведений нет. Но существование их возможно. Нельзя ис-
ключать также того, что брата Брячислава Давыдовича могли звать Микулой, а Всеслав Мику-
лич был его сыном.
Но в 1186 г. в Логойске княжил уже один из представителей Глебовичей — Василько Воло-
дарьевич. Это обстоятельство дало основание некоторым исследователям отнести Всеслава
Микулича к роду Глебовичей. В. Л. Носевич считает его отца Микулу четвертым сыном Гле-
ба Всеславича (29). Л. В. Алексеев делает более осторожное замечание, о вероятности связи
Всеслава Микулича с Глебовичами (30).
Думается, что в обшем плане эта мысль приемлема, хотя не выходит за рамки предполо-
жений. Вариантов может быть несколько, даже если и согласиться с тем, что Всеслав Микулич
принадлежал к Глебову колену. Его отец Николай (Микула) мог быть не только неизвестным
нам сыном Глеба, но и — с таким же успехом — его внуком. Кроме того, имя Микулы мог но-
сить и один из Глебовичей, известных нам под другим (славянским) именем, например, Всево-
лод Глебович, о потомках которого источники ничего не сообщают. Поэтому Всеславом Мику-
личем мог быть и неизвестный по другим источникам сын Всеволода Глебовича. По каким-то
причинам к 1186 г. Логойск мог перейти к его двоюродному брату Васильке Володарьевичу.
***
Материалы к родословной полоцких князей в «Слове о полку Игореве»
В «Слове о полку Игореве» описаны некоторые события из истории западных земель Руси,
которые не встречаются в других исторических источниках. Для истории Беларуси, страда-
ющей от недостатка письменных данных, это особенно важно. Известно, что автор «Слова»
обнаружил прекрасную осведомленность в полоцких делах и в полоцкой истории вообще.
Подобно тому, как южные земли Руси столкнулись с угрозой со стороны половцев, западные
оказались под угрозой со стороны литовцев. Эту новую политическую реалию конца XII в. ав-
517
Приложение
тор образно выразил следующими словами: «Двина болотом течет для тех грозных поломан
под кликом поганых». Слово «болото» символизировало печаль или образ войны. Кровавым
междоусобицам, «крамолам» полоцких князей, автор «Слова» противопоставляет одиночное
выступление против литовцев некоего Изяслава Васильковича: «Один Изяслав, сын Василь-
ков позвонил своими острыми мечами о шеломы литовские, прибавил к славе деда своего
Всеслава, а сам под багряными щитами на кровавой траве был побит литовскими мечами...
Дружину твою, князь, птицы крыльями приодели, а звери кровь полизали. Не было тут ни бра-
та Брячислава, ни другого — Всеволода; один изронил он жемчужную душу из храброго тела
через золотое ожерелье. Уныли голоса, поникло веселье, трубы трубят городенские» (31).
Такими трогательно вдохновенными словами поведал автор поэмы об одном из событий,
связанных с борьбой полоцких князей против литовских соседей. Нельзя не восхищаться не-
обыкновенной образностью слога! Но привлекательна не только эта художественная сторона
отрывка. Для историка важно то, что в ней отмечено событие, сведений о котором нет в дру-
гих источниках. Названы также персонажи, генеалогическое место которых стало предметом
споров среди исследователей.
Дело в том, что в русских летописях Изяслав Василькович прямо нигде не назван своим
полным именем. Неизвестно также, о каком сражении с литовцами здесь идет речь. Было ли
оно вообще, а если было, то когда? Можно ли установить место Изяслава Ваильковича в генеа-
логии полоцких князей? Наконец, не был ли этот сюжет придуман самим автором «Слова» и не
включил ли он в свое произведение обычную для тех времен рыцарскую песню?
В некоторых комментариях к «Слову» и в исторической литературе Изяслава называют не-
известным по летописи князем из Гродно на Немане. В качестве доказательства обычно ссы-
лаются на фразу о «городенских трубах», трубивших по поводу гибели князя.
В пользу предположения, что речь здесь идет об одном из не известных по другим ис-
точникам гродненских князей, можно также привести следующее. Хотя первое упоминание
о Гродно в русской летописи датируется 1127 г., археологические раскопки там показали, что
он существует, по крайней мере, со второй половины XI в. Возникнув как специфическое во-
енное поселение, он был населен дружинниками, которые несли свою военную службу на
крайних западных рубежах Руси, на границе с воинственными ятвягами. С начала XII в. он стал
центром небольшого удельного княжества. В нем развиваются ремесла и торговля, строятся
великолепные каменные соборы. Из летописи известны имена некоторых его князей: Всево-
лода Давыдовича, женатого на дочери Владимира Мономаха, и его сына Бориса Всеволодо-
вича (как гродненский князь упомянут под 1150 г.). Обращает на себя внимание имя первого
князя — Всеволод. Ведь в «Слове» под таким именем упомянут один из братьев Изяслава. Но
гродненский Всеволод не был Васильковичем. Значит, он не мог быть и родным братом Изяс-
лава Васильковича. Более того, ни Всеволод Давыдович, ни его сын Борис не происходили из
полоцких Всеславичей, а принадлежали к колену волынских князей Игоревичей.
Больше сторонников имеет идея, что Изяслав был сыном полоцкого князя Васильки Свя-
тославича. Из летописи известны имена трех его сыновей: Всеслава, Брячислава и Володаря.
У него также была дочь. Это то, что отмечено в летописи. Поскольку она не всегда фиксирует
всех княжеских детей и имена многих из них появляются в летописи чаще всего в связи с рас-
сказом о каких-нибудь исторических событиях, участниками которых они были. Поэтому не
исключено, что детей у Васильки Святославича было больше. Основным аргументом в пользу
отождествления Изяслава «Слова» с неизвестным по другим источникам сыном Васильки по-
лоцкого является не только его отчество, но и то обстоятельство, что одним из сыновей Ва-
сильки был Брячислав. Ведь «Слово» называет этим именем одного из братьев Изяслава.
Вместе с тем можно привести и ряд контрдоводов. Во-первых, летопись, как отмечалось,
не знает среди сыновей Васильки не только Изяслава, но также Всеволода и Всеслава, упомя-
нутых в «Слове» в качестве его братьев. Предложения некоторых исследователей считать, что
518
Приложение
переписчики «Слова» перепутали имена и что вместо имени Всеволод следует читать Всеслав,
едва ли убедительны и не снимают других несоответствий (32). В. Е. Данилевич, а вслед за ним
и В. И. Стеллецкий допускали мысль, что один из сыновей Васильки — Володарь мог иметь вто-
рое имя — Всеволод, которое и употреблено в «Слове». Но это тоже недоказуемо. Кроме того,
и это очень важно, из летописей неизвестно, чтобы полоцкие Всеславичи когда-нибудь вла-
дели городом с названием Городен или близким к нему, которым, судя по «Слову», владел Из-
яслав Василькович. Среди городов Полоцкой земли под 1158 и 1161 гг. летопись упоминает
Городец (или Городок), но он принадлежал не Васильковичам, а их постоянным противни-
кам — минским князьям Глебовичам.
В поисках реального Изяслава Васильковича очень важно установить максимально точное
время тех связанных с его именем событий, о которых говорится в «Слове о полку Игореве».
Автор очень откровенно выражает сожаление, что одиночная борьба Изяслава с литовцами
не была поддержана его братьями, но ни слова не говорит о позиции его отца Васильки. Если
бы им был Василько Святославич, который в 1132 г. был избран полоцким князем, а в 1146 г.
выдал свою дочь замуж за Святослава Всеволодовича, то уже тогда он мог иметь взрослых сы-
новей. Но если бы во время описанного в «Слове» сражения Изяслава с литовцами он был жив,
думается, автор не преминул бы упрекнуть и его в том, что тот не оказал поддержки своему
сыну. Очевидно, Васильки тогда уже не было в живых. Мы не знаем, когда он умер, но послед-
ний раз Василько упомянут в летописи под 1146 г. Значит, сражение могло произойти позже,
по крайней мере, 1146 г., т. е. в период между 1146 и 1185 гг. (время похода на половцев Игоря
Новгород-Северского, которому посвящено «Слова о полку Игореве»).
Так, что же нам известно об Изяславе Васильковиче?
1. Изяслав происходил из рода полоцких князей — потомков Всеслава Брячиславича.
2. Отца Изяслава звали Василько.
3. У Изяслава было не менее двух братьев. Одного звали Всеволодом, другого — Брячис-
лавом.
4. Очень вероятно, что Изяслав был князем городненским (или городом с близким назва-
нием).
5. Он был молод. Он не успел еще совершить ничего такого, что было бы достойно специ-
ального упоминания о нем в летописи. Ощущение молодости Изяслава возникает не только на
основе логического анализа тех немногих фактов, которые можно извлечь из «Слова о полку
Игореве» (например, по отношению к Всеславу он назван внуком), но и от общего восприятия
отрывка. Перед нами законченная героическая песнь, прославяляющая мужественного ры-
царя, отдавшего жизнь за Родину. Воспетый почти с отцовской нежностью, Изяслав предстает
романтическим юношей, отважным воином, который один, увлекаемый порывом, «позвонил
своими острыми мечами о шеломы литовские». Это не портрет убеленного сединами рассуди-
тельного и осторожного князя.
6. Сражение, в котором погиб Изяслав, произошло, скорей всего, на памяти автора «Сло-
ва». Оно его глубоко тронуло и опечалило. В песне — прямой упрек здравствовавшим Всес-
лавичам.
Форма и содержание отрывка дают основание для формулирования вероятной посылки:
время, отделяющее год смерти Изяслава от даты знаменитого похода князя Игоря на полов-
цев (1185 г.), не очень велико. А это означает, что Изяслав Василькович мог быть и правнуком
и даже праправнуком Всеслава. Неважно, что в «Слове» он назван внуком Всеслава. Этим тер-
мином обозначали не только определенную степень родства (третье колено), но потомков
вообще.
Поскольку ни одна из предложенных ранее версий об историчности Изяслава Василько-
вича не может нас удовлетворить, необходимо попытаться найти в родословной Всеславичей
еще одного Васильку, у которого был бы сын по имени Изяслав.
519
Приложение
Попробуем подойти к проблеме Изяслава Васильковича с другой стороны. До сих пор
большинство исследователей искали Изяслава Васильковича среди потомков Святослава
Всеславича, точнее — среди его внуков. А ведь были и другие сильные полоцкие династии.
Например, Глебовичи. Искать Изяслава Васильковича среди потомков минского князя Глеба
Всеславича ученые не решались, возможно, потому, что, судя по известным генеалогическим
таблицам полоцких князей, род Глеба кончался на его трех сыновьях (Ростислав, Володарь,
Всеволод) и одном внуке (Василий Владимирович)? А ГЛЕБ РОСТИСЛАВИЧ. Составить более
широкую генеалогию Глебовичей трудно из-за скудости материала.
В летописной записи под 1186 г. упоминается логойский князь Василько Володаревич,
который в союзе с новгородским и смоленским князьями выступил против полоцкого князя.
Сообщение интересно тем, что позволяет отнести Васильку Володарьевича к противникам
полоцких Васильковичей и не без оснований связать его с династией Глебовичей (33). От-
чество логойского князя указывает на то, что его отец имел имя Володарь (Владимир, Волод-
ша). В семействе Глебовичей известен князь с именем Володарь. Им был сын Глеба минского
Володарь Глебович, младший брат Ростислава. Когда в 1151 г. полочане, изгнав Рогволода,
пригласили Ростислава на полоцкий стол, он передал минское княжение брату Володарю.
После возвращения Ростислава в 1158 г. в Минск Володарь уступил ему город, а сам пере-
шел в Городец. Во всяком случае, под 1162 г. он упомянут как Городецкий князь. Володарь
был заметной фигурой в истории Полоцкой земли. В 1161 г. он нанес поражение полоцкому
князю Рогволоду и выбил его с полоцкого стола, а в 1167 г. едва и сам не стал полоцким кня-
зем, разгромив войска нового полоцкого князя Всеслава Васильковича. Городец мог быть
вотчиной Володарьевичей и переходить по наследству внутри рода Глебовичей или, быть
может, — даже Володарьевичей. Очень вероятно, что упомянутый под 1186 г. Василько Во-
лодарьевич был сыном именно этого Володаря. Другого в линии Глебовичей мы не знаем.
И хотя в летописи он назван логойским князем, это не меняет существа дела. Логойск он мог
получить позже в результате последующего перераспределения городов, что было явлени-
ем обычным.
Теперь следует выяснить, не было ли у Васильки Володаревича сына с именем Изяслав?
Расширить родословную династии Глебовичей, на наш взгляд, позволяют летописные из-
вестия о событиях 80-х гг. XII в.
В 1180 г. шесть князей из Полоцкой земли в союзе с киевским князем Святославом, чер-
ниговским Ярославом, новгород-северским Игорем, поддержанные отрядами литовцев и по-
ловцев, участвовали в походе против смоленского князя и целую неделю простояли с войском
под Друцком, в котором заперся Глеб Рогволодович, союзник смоленского князя. В числе по-
лоцких князей, наряду с Василь кович а ми, называется Андрей Володшич с «сыновцем» Изясла-
вом. Термином «сын овец» на Руси обозначали племянника по брату. Значит у Андрея был брат,
тоже «Володшич», доводившийся Изялаву отцом. Как уже отмечалось, под 1186 г. летопись
упоминает одного из «Володшичей» — логойского князя Васильку Володарича. Очень может
быть, что Василько Володарич был сыном Володаря Глебовича и родным братом упомянутого
в летописи Андрея Володшича. В таком случае «сыновец» Андрея — Изяслав мог быть сы-
ном Васильки Володшича и иметь полное имя — Изяслав Василькович. Заметим, что в лето-
писной записи 1180 г. Изяслав не назван князем, он только как «сыновец» Андрея. Очевидно,
он был тогда еще очень молод и не имел своего княжения. Интересно также отметить, что в
кампании 1180 г. не принимал участия Василько Володарич. Вместо себя он, вероятно, по-
слал юного княжича Изяслава, поручив опеку над ним брату Андрею. Очень может быть, что
Изяслав 1180 г. и Изяслав Василькович «Слова о полку Игореве» — одно и то же лицо. Будучи
из рода Володаря Глебовича, он после 1180 г. получил в удел родовой город Володаря Горо-
дец, но вскоре погиб в бою с литовцами (отсюда и «трубят трубы городенские»). Вот почему
после 1180 г. летопись уже не упоминает имени Изяслава. Когда создавалось «Слово о полку
520
Приложение
Игореве», его уже не было в живых. Отсюда следует также, что упомянутое в «Слове» сраже-
ние с литовцами произошло в период между 1180 г. и временем создания «Слова» (вероятно,
в конце 80-х гт. XII в.). Память о молодом мужественном князе Изяславе еще была свежа и на-
шла сочувственный отклик в сердце автора.
Я вполне допускаю мысль, что сам автор поэмы сопровождал в походе 1180 г. киевского
князя Святослава и встречался с Изяславом Васильковичем под Друцком. Отсюда — особая
теплота и проникновенность отрывка. Сюжет о трагической гибели Изяслава в бою с литов-
скими полками он включил в свою героическую песнь, поскольку это соответствовало цели
и замыслу поэмы, осуждавшей разрозненные выступления князей и звавшей их к единению
в борьбе с внешним неприятелем.
Таким образом, «Слово о полку Игореве» упомянуло о реальных событиях и о реальных
исторических персонажах. Его автор ничего не придумал и ничего не напутал. Произведение
писалось с натуры. С мастерством, присущим великому художнику, он облек в яркую поэти-
ческую форму реальный исторический факт (34). Это позволяет нам уточнить родословную
таблицу полоцких князей Изяславичей. В колене Глебовичей мы можем сделать существен-
ные дополнения и вписать в него сыновей Василия Владимировича (внука Глеба) Изяслава,
Брячислава и Всеволода, упомянутых в «Слове о полку Игореве».
2-е колено Глебовичей (дополнение)
VI .41 Андрей Володарьевич
Упомянут в 1180 г.
VI. 42 Василько Володарьевич
Упомянут в 1186 г. Логойский князь. Может быть, получил этот город за союз с Басилькови-
чами.
3-е колено
VII. 43 Брячислав Василькович
Упомянут в «Слове о полку Игореве» (после 1185-1186 гг.)
VI I.44 Всеволод Василькович
Упомянут в «Слове о полку Игореве» (после 1185-1186 гг.).
V II.45 Изяслав Василькович
Упомянут в 1180 г. и в «Слове о полку Игореве» как князь городненский (после 1185-1186 гг.).
Погиб между 1180 и 1185 гг. в сражении с литовцами.
Судьбы Брячислава и Всеслава Васильковичей проследить с достоверностью невозможно.
В это время общерусские летописные своды почти не уделяют внимания Полоцкому региону,
несмотря на то что над ним нависла опасность со стороны немецкого ордена. Можно пред-
положить, что братьям Изяслава довелось защищать земли Западной Руси в начале XIII в. от
немецкой агрессии. В «Хронике Ливонии» Генриха Латвийского среди полоцких князей, сра-
жавшихся с крестоносцами, упоминается русский князь из Герцике — крепости на Двине —
Всеволод, погибший по некоторым источникам в 1215 г. при обороне города. Не брат ли это
Изяслава Васильковича? В этой догадке подкупает то, что, как и Изяслав, он жил и сражался на
крайних северо-западных рубежах древней Полоцкой земли. В борьбе с немцами он опирал-
ся на литовские войска. В это время у русских и литовцев, как и у других народов Прибалтики,
был общий враг, общие интересы борьбы с немецкой агрессией.
* * *
Вячко
Упомянут в «Хронике Ливонии» как князь Кукенойса. +1223. Мнения относительно родос-
ловной этого князя сильно расходятся. Предлагается считать его сыном Бориса Давыдовича
(полоцкий князь в 1217 г.) и внуком Давыда Ростиславича (из смоленских Мономаховичей),
521
Приложение
упомянутого под 1197 г. как друцкий князь. У Бориса, по Татищеву, были сыновья Василько
и Вячко от первой жены и Владимир — от второй (Святохны).
В. Л. Носевич предлагает считать друцкого Бориса 1197 г. сыном Всеслава Рогволодовича
и, следовательно, относить его к полоцким Изяславичам (35). Доказать это, к сожалению, не-
возможно, как невозможно установить безусловную реальность и Всеслава Рогволодовича
(VI.15), о чем уже говорилось.
После потери Кукенойса Вячко ушел в Северную Русь и погиб при обороне Юрьева от
крестоносцев. Уход его в эту область, возможно, связан с его родством с новгородскими или
ростово-суздальскими князьями.
Примечания
1. Татищев В. Н. История Российская. — М.-Л., 1963. — Ч. II. — С. 264.
2. По мнению А. А. Шахматова, летописный рассказ о женитьбе Владимира на Рогнеде
в Начальном своде был помещен не под 980, а 970 г. Поэтому рождение Изяслава вероятней
отнести к началу 70-х гг. X в.
3. Цифры, которые стоят перед именем, означают следующее. Первая (римская) — номер
колена в родословной Изяславичей (начинается с самого Изяслава), вторая — порядковый
номер конкретного Изяславича.
4. См. «Повесть временных лет». — М.-Л., 1950. — Т. II, — С. 556. (Далее ПВЛ).
5. ПВЛ. Т. I. С. 387.
6. Татищев В. Н. История Российская. — М.-Л., 1963. — Ч. II. — С. 124. Л. В. Алексеев тоже
указывает на дочь Всеслава от второго брака, выданную замуж за сына византийского импера-
тора, но уже в 1006 г. (см. Алексеев Л. В. Западные земли домонгольской Руси. Очерки истории,
археологии, культуры: В 2 кн. Кн. 2. — М., 2006. — С. 78). Думается, здесь та же ошибка.
7. Татищев В. Н. Указ. соч. С. 134.
8. Там же. С. 140.
9. Соловьев С. М. История России с древнейших времен. — Кн. 1. — М., 1959. — С. 706.
10. Полное собрание русских летописей (далее ПСРЛ). — Т. 2. — СПб. 1843. — С. 293.
11. «Хроника Быховца». — Mihck, 1966. — С. 39.
12. Татищев В. Н. Ук. соч. С. 140.
13. См.: Алексеев Л. В. Полоцкая земля. — М., 1966. — С. 252; В. Насев1ч. Пачатк! Вял1кага
княства Л1тоускага. Падзе! i асобы. — MIhck, 1993. — С. 142-143.
14. Н. М. Карамзин называет его младшим сыном Всеслава (см.: Карамзин Н. М. История
государства Российского. — Т. II. — СПб., 1892. Примечания ко второму тому. С. 90). Но это,
видимо, не так. «Житие Евфросинии Полоцкой» называет младшим сыном другого сына Всес-
лава — Святослава. (См.: Житие преподобной Евфросинии Игумении Полоцкой. — СПб., 1992).
Л. В. Алексеев считает Давыда старшим из детей Всеслава и первым полоцким князем после
смерти отца, игнорируя известие Татищева, согласно которому, уже на другой год после кон-
чины Всеслава в Полоцке сидел не Давыд, а Борис.
15. См.: Карамзин Н. М. Указ.соч. С. 97.
16. В Воскресенской летописи есть такая запись: «Послал по кривские князи, по Давыда,
и по Ростислава, и Святослава, и по Рогволодича два, и по Ростиславича и по Василия и Ивана».
(См.: Карамзин Н. М. Указ.соч. С. 97).
17. См.: Соловьев С. М. Указхоч. С. 65.
18. См.: Карамзин Н. М. Указ. соч. Примечание кТ. II. С. 97.
522
Приложение
19. У Н. М. Карамзина под 1137 г. описан интересный случай. Изгнанный ранее из Новго-
рода князь Всеволод Мстиславич по просьбе посадника и части знатных новгородцев и пско-
вичан направляется к Новгороду. По пути его встретил с войском полоцкий князь Василько
Рогволодович1. Сосланный в 1129 г. отцом Всеволода Мстиславом в Константинополь, он, по
словам Карамзина, «имел случай отомстить сыну за жестокость отца; но Василько был велико-
душен: видел Всеволода в несчастьи и клялся забыть древнюю вражду; желал ему добра, и сам
с честью проводил его через свои области». {Карамзин Н. М. Указ. соч. С. 120-121). Карамзин,
очевидно, использовал «Житие Всеволода» причисленного к святым (см. об этом также: Тати-
щев В. Н. Указ. соч. Т. II. С. 266). Если Караимзин не ошибся в отчестве Васильки, то можно было
бы предположить, что полочане смогли восстановить к 1137 г. на княжеском столе вернув-
шегося из ссылки Рогволода-Василия Борисовича, которого можно также называть Василием
Рогволодовичем.
Но такое допущение маловероятно. В сообщении Карамзина вместо Васильки Рогволо-
довича следует читать Васильки Святославича. В летописи избранный полочанами в 1132 г.
князь Василько назван Святославичем (ПСРЛ.Т. 1.С. 301,302),
В. И. Пичета явно ошибался, когда считает Рогволода 1151 и 1158 гг. сыном Всеслава Бря-
числавича. (См.: Очерки истории СССР. Период феодализма IX-XV вв. В 2 ч. Ч. 1. С. 386).
20. См. об этом: Алексеев Л. В. Указ. соч. С. 267.
21. «Хроника Быховца». — М„ 1966. — С. 39.
22. ПСРЛ. Т. 2. С. 306. К Рогволодовичам относят Всеслава в родословных таблицах С. М. Со-
ловьев (см.: История России. Т.1. С. 741), В. Л. Носевич (ук. соч.). Л. В. Алексеев также думает, что
это один из сыновей Рогволода (Полоцкая земля. С. 272-273). Однако «Всеславом из Полоцка»
мог быть и Всеслав Василькович.
23. См.: «Хроника Быховца». С. 39,130.
24. ПСРЛ, Т. 2. С. 285. В некоторых генеалогических таблицах сыном Давыда считают также
и Володаря, упомянутого под 1158 г. вместе с Брячиславом в Изяславле (Насев1ч В. Л. Указ.соч.,
С. 142). Однако нет уверенности в том, что Брячислав 1127 и 1158 гг. — одно и то же лицо.
25. Соловьев С. М. Указ. соч. Т. 1, С. 517.
26. См.: Карамзин Н. М. Указхоч. Т. II. Примечание. С. 97.
27. Алексеев Л. В. Полоцкая земля. С. 279.
28. См.: Татищев В. Н. Указ. соч. Т. II. С. 158.
29. См., например: Насев1ч В. Л. Указ. соч. С. 142-143.
30. Алексеев Л. В. Полоцкая земля. С. 282.
31. См.: «Слово о полку Игореве». С. 42.
32. Там же. С. 78.
33. Алексеев Л. В. Полоцкая земля. С. 282.
34. Загорульский Э. М. «Слово» и западные земли Руси // Неман. 1985. № 8.
35. Насев1ч В. Л. Указ. соч.
523
524
ГЕНЕАЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА ПОЛОЦКИХ ИЗЯСЛАВИЧЕЙ
(составил Э. М. Загорульский)
I Изяслав Владимирович
+1001
Приложение
К Всеслав Брячислав
+1003 +1044
I
Всеслав
+1101
IV Борис (Рогволод) +1128 I Глеб +1118 Давыд Уп. 1103 Роман +1116 Святослав (Георгий) Уп.1129 I Ростислав Уп.1129
Иван Рогволод Звенислава Ростислав Володарь Всеволод Брячислав Сын Василько Ефросиния Евдокия Давыд Вячеслав Сын
V Уп.1129 Уп. 1128 Ул. 1173 Уп. 1151 Уп. 1151 Ул. 1158 Уп, 1128 Уп, 1128 Уп. 1132 Уп.1173 Уп.1173 Уп.1173 Уп.1173 1 Уп. 1128
VI VII Глеб Уп. 1180? Всеслав ? Прасковия ? Глеб Уп. 1151 Андрей Уп. 1180 Брячислав Уп. 1185 Василько Уп. 1180 Всеволод Уп. 1185 Всеслав Уп. 1161 1 Изяслав Дочь Уп.1185 Уп.1175 Брячислав Уп. 1158 Василько Уп. 1180 Володарь Мария +1216 Уп.1143 Кирьяна Ольга
Брячислав Любава
VIII Уп.1239 Уп.1209
Параскева
ИХ Ул. 1239
Список сокращений
АНБ — Археалопя i нум1зматыка Беларуси Энцыклапедыя.
АО — Археологические открытия.
ГАЗ — Псторыка-археалапчны зборнж 1нстытута псторыь
ГАИМК — Государственная академия истории материальной культуры.
ГИМ — Государственный исторический музей.
ЖМНП — Журнал Министерства народного просвещения. СПб.
КСИА — Краткие сообщения Института археологии Академии наук СССР.
КСИИМК — Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института истории
материальной культуры Академии наук СССР.
МИА — Материалы и исследования по археологии СССР.
ПВЛ — «Повесть временных лет».
ПГКБ — Помн(к1 ricropbii i культуры Беларусь
ПСА Працы секцы! археалогн 1нстытута ricropbii Беларускай Акадэми Навук.
ПСРЛ — Полное собрание русских летописей.
РА — Российская археология.
СА — Советская археология.
САИ — Свод археологических источников.
Содержание
«Подвиг честного человека...».........................................5
Введение ............................................................ 8
Раздел!. ИСТОРИЯ
Глава 1. У истоков Белой Руси. Славяне и балты в Беларуси
до образования Киевской Руси (VI—IX вв.).............................14
1.1. Краткая предыстория.............................................15
1.2. Балтские племена на территории Беларуси
во второй половине I тысячелетия н. э................................17
1.2.1. Племена бандеровской культуры..............................19
1.2.2. Племена колочинской культуры...............................23
1.2.3. Племена культуры длинных курганов..........................26
1.3. Славяне.........................................................31
1.3.1. Происхождение славян и их прародина .......................31
1.3.2. Появление славян на территории Беларуси....................38
1.3.3. Возникновение восточных славян и их история до IX в........50
Глава 2. Возникновение Киевской Руси
и дальнейшее расселение славян в Беларуси...........................54
2.1.0 призвании варягов на Русь......................................55
2.2. Возникновение Киевской Руси.....................................60
2.3. Расселение славян в Средней и Северной Беларуси.................65
2.3.1.0 времени заселения восточными славянами
Средней и Северной Беларуси..................................66
2.3.2. Истоки и характер освоения славянами новых земель..........68
2.3.3. «Кривичи», «дреговичи», «радимичи».........................74
2.4.0 происхождение названии «Русь»..................................76
Глава 3. Западные земли Руси в конце X-XI вв.........................86
3.1. Первые известия о княжениях в Белой Руси........................87
3.2. Полоцкая земля при первых Изяславичах...........................92
3.3. Княжение в Полоцке Брячислава Изяславича .......................93
3.4. «Время Всеславово»..............................................95
3.5. Исторический портрет Всеслава..................................101
Глава 4. Полоцкая земля в удельный период (XII — середина XIII вв.).104
4.1. Полоцкая земля после Всеслава..................................105
4.2. Поход русских князей в Полоцкую землю в 1128 г.................109
4.3. Новые перестановки.............................................114
4.4. Войны между Борисовичами и Глебовичами во второй половине XII в.115
4.5. Участие Полоцка в междоусобной борьбе русских князей...........118
4.6. Отношения с соседями...........................................121
4.7. Полоцкая земля в системе русских княжеств......................125
Глава 5. Туровская земля и другие регионы Белой Руси................130
5.1. Политическая история Туровской земли...........................131
526
5.2. Древнй Брест.......................................................137
5.3. Белорусское Понеманье в X - середина XIII вв......................138
Глава 6. Политическая жизнь.............................................140
6.1. Население. Социальный состав......................................141
6.2. Организация управления............................................142
6.3. Суд. Право........................................................144
6.4. Войско и вооружение...............................................144
Раздели. ПОСЕЛЕНИЯ И ХОЗЯЙСТВО
Глава 7. Село...........................................................158
7.1. Природа белорусских земель........................................159
7.2. Земледелие........................................................161
7.3. Структура сельскохозяйственных культур............................167
7.4. Системы земледелия................................................169
7.5. Уборка и обработка урожая ........................................174
7.6. Животноводство....................................................176
7.7. Деревенское ремесло...............................................176
7.8. Другие виды хозяйственной деятельности ...........................180
Глава 8. Древние города Беларуси........................................182
8.1. Появление городов в Белой Руси.....................................183
8.1.1. Предварительные замечания.
Источники и их возможности..........................................183
8.1.2. Летопись и археология
о времени появления городов в Белой Руси............................187
8.1.3. Полоцк.......................................................190
8.1.4. Витебск. Лукомль.............................................197
8.1.5. Туров........................................................203
8.1.6. Замковый путь развития городов...............................207
8.1.7. Превращение в город военной крепости.........................208
8.1.8. Минск .......................................................209
8.2. Планировка и застройка городов....................................216
8.3. Городские укрепления..............................................233
8.4. Хозяйственная жизнь города........................................249
8.4.1. Общие замечания .............................................249
8.4.2. Кузнечное дело...............................................250
8.4.3. Ювелирное дело...............................................255
8.4.4. Вопрос о местном стеклоделии.................................262
8.4.5. Деревообработка..............................................263
8.4.6. Кожевенное дело..............................................266
8.4.7. Обработка камня..............................................269
8.4.8. Гончарное ремесло............................................270
8.4.9. Прядение и ткачество.........................................271
8.5. Торговля .........................................................273
8.5.1. Становление торговли.........................................273
8.5.2. Внешняя торговля.............................................279
8.5.3. Внутрирусская торговля.......................................290
527
Глава 9. Владельческие замки.........................................292
Раздел III.КУЛЬТУРА
Глава 10. Основные черты культуры Белой Руси.........................322
10.1. Крещение Руси и распространение христианства в ее западных землях.323
10.1.1. Предпосылки крещения Руси. Начало проникновения
христианства в земли восточных славян.............................323
10.1.2. Крещение Руси Владимиром....................................327
10.1.3. Становление церковной организации в запаленных землях Руси..339
10.1.4. Монастыри и их роль в развитии культуры..................344
10.2. Устное народное творчество.....................................346
10.3. Письменность...................................................347
Глава 11. Монументальная архитектура древнего Полоцка...................350
11.1. Полоцкий Софийский собор.......................................352
11.2. Неизвестная церковь на полоцком Верхнем замке..................362
11.3. Полоцкая церковь «на рву»......................................363
11.4. Неизвестная церковь-усыпальница на полоцком Нижнем замке.......364
Глава 12. Две церкви Спасо-Евфросиниевского монастыря в Сельце..........368
12.1. Спасо-Преображенская церковь...................................369
12.2. Храм-усыпальница...............................................380
Глава 13. Каменные храмы бельчицкого Борисоглебского монастыря..........386
13.1. Большой собор бельчицкого Борисоглебского монастыря............388
13.2. Бельчицкий Борисоглебский собор ...............................390
13.3. Четвертый храм бельчицкого Борисоглебского монастыря...........393
13.4. Пятницкая церковь бельчицкого Борисоглебского монастыря........395
Глава 14. Витебская Благовещенская церковь...........................398
Глава 15. Остатки храмового строительства в древнем Минске...........406
Глава 16. Архитектура древнерусского Понеманья.......................418
16.1. Борисоглебская церковь в Новогрудке............................419
16.2. Гродненская Нижняя церковь.....................................421
16.3. Борисоглебская церковь в Гродно................................423
16.4. Пречистенская церковь..........................................426
16.5. Остатки храмового строительства в Волковыске...................428
Глава 17. Памятники каменного зодчества Туровской земли........... .430
Глава 18. Некоторые наблюдения над каменным зодчеством Белой Руси .... 434
Глава 19. Живопись и прикладное искусство............................444
19.1. Живопись.......................................................445
19.1 .1. Фреска Полоцкой Софии...................................445
19.1 .2. Роспись витебской Благовещенской церкви.................445
528
19.13. Фрески Пятницкой церкви Бельчицкого монастыря............446
19.1.4 . Фрески Борисоглебской церкви Бельчицкого монастыря.....448
19.15. Фрески Спасо-Преображенской церкви.......................449
19.1 .6. Фресковая живопись понеманских построек................457
19.2. Прикладное искусство..........................................458
Раздел1У.ЭТНОС
Глава 20. Этические процессы в Белой Руси в X - XIII вв.............462
20.1. Этническая характеристика населения Белой Руси................463
20.2. Язык..........................................................464
20.3. Традиционная культура ........................................472
20.4. Этническое самосознание.......................................472
Глава 21. Формирование древнерусской народности.....................476
21.1. Из истории изучения древнерусской народности..................477
21.2. Начало формирования древнерусской народности..................479
21.3.Особенности этнических процессов на территории Белой Руси......482
Заключение..........................................................491
Библиографические ссылки............................................495
Приложение. Генеалогия полоцких князей Изяславичей..................508
Список сокращений...................................................525
Научное издание
ЗАГОРУЛЬСКИЙ Эдуард Михайлович
БЕЛАЯ РУСЬ
с середины I тысячелетия
до середины XIII века
Издание второе, дополненное
Публикуется в авторской редакции
Дизайн Л. М. Гомонова
Компьютерная верстка М. Р. Бобко
Корректор С И. Михайлова
Подписано в печать 02.08.2013. Формат 60x90/8.
Бумага мелованная. Печать офсетная.
Усл. печ. л. 66,5. Уч.-изд. л. 64,53.
Тираж 1 000 экз. Заказ № 3075.
ОДО «Издательство “Четыре четверти"».
ЛИ № 02330/137 от 16.03.2009.
Ул. Б. Хмельницкого, 8-215,220013, г. Минск.
Тел Уфа кс: 331 25 42. E-mail: info@4-4.by
Отпечатано в типографии ООО «Поликрафт».
Ул. Кнорина, 50, корп. 4, к. 401а, 220103, Минск.
ЛП № 02330/0494199 от 03.04.2009.