МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РСФСР
МОСКОВСКИЙ ОБЛАСТНОЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ
имени Н, К. КРУПСКОЙ
Кафедра русского языка
Л. Ф. КОПОСОВ
ИЗУЧЕНИЕ ИСТОРИИ РУССКОГО ЯЗЫКА
ПО ПАМЯТНИКАМ ДЕЛОВОЙ ПИСЬМЕННОСТИ
Учебное пособие к спецкурсу
Москва 1991

Печатается по решению кафедры
русского языка и Редакционно-из-
дательского совета Московского
областного педагогического института
имени Н. К. Крупской
Колосов Л. Ф. Изучение истории русского языка по памятникам
деловой письменности: Учебное пособие к спецкурсу. — МОПИ им. Н. К
Крупской, 1991. — 83 с.
ISBN — 5—233—00001—3
В пособии, созданном на большом материале деловых памятникол
XVII—XVIII вв., преимущественно севернорусских, рассматриваются про
блемы нормы деловой письменности, анализируются написания, отрцжа
ющие фонетические явления, и формы существительных, прилагательные
и местоимений. Впервые в столь широком объеме используются памятник
ки XVIII в. Пособие является фактически первым обобщающим исследи
ванием по исторической фонетике и морфологии севернорусского наречий
периода XVII—XVIII вв. " ¦ : j
Научный редактор: канд. филолог, н., доц. К. А. Войлова.
Рецензенты: докт. филолог, н., проф. МГУ им. М. В. Ломоносова Г. А
Хабургаев;
канд. филолог, н., доц. МОПИ им. Н. К. Крупской Л. П
Рупосова.
ISBN — 5—233—00001—3 © МОПИ им. Н. К. Крупской

1. ПАМЯТНИКИ ДЕЛОВОЙ ПИСЬМЕННОСТИ
КАК ОДИН ИЗ ВАЖНЕЙШИХ ИСТОЧНИКОВ
ИЗУЧЕНИЯ ИСТОРИИ РУССКОГО ЯЗЫКА
1. АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ ПАМЯТНИКОВ
ДЕЛОВОЙ ПИСЬМЕННОСТИ
Памятники письменности, лингвистическое исследование
которых имеет уже довольно длительную традицию, остаются
одним из важнейших источников изучения истории русского
языка во всем многообразии его разновидностей. При этом
актуальным является исследование как
книжно-литературных текстов (церковно-религиозной литературы, летописей,
художественных произведений), так и делового письма;^ело-
вая письменность, как известно, отличается меньшей
степенью архаизации, относительной близостью к живой
русской речи.
Деловая письменность — это совокупность документов,
обеспечивающих административно-управленческую
деятельность государства и регулирующих правовые отношения
между членами общества. К деловому письму по языковым
особенностям примыкает эпистолярная письменность
(документы частной переписки), которая отличается от юридических
документов меньшей стандартизацией и большей свободой в
отношении передачи элементов разговорной речи. ^1л
Материалы деловой письменности позволяют изучать
широкий круг историко-лингвистических проблем:
— историю русского язьща на каждом его уровне: фоне-
тико-фонологическом, морфологической, синтаксическом,
фразеологическом, словообразовательном. Хороший
материал деловое письмо предоставляет для изучения истории
формирования различных терминологий
(общественно-политической, экономической, сельскохозяйственной, юридической
и др.);
— историю русских говоров; этот аспект связан с
исторической диалектологией. Данные, извлеченные из деловых
текстов, широко используются для описания истории
диалектных различий русского языка и реконструкции диалектных
2-240

систем прошлых эпох. Новые перспективы открыло перед
исторической диалектологией успешное применение метода
лингвистической географии, однако изучение письменных
памятников не утратило своей актуальности; особенно это
касается периода XVI—XVIII вй.;
— вопросы, связанные с историей русской орфографищ
Проблема разработки истории нашего правописания
относится, на наш взгляд, к числу первоочередных задач
лингвистической науки. По этой проблеме нет не только обобщающих
трудов, но и сколько-нибудь заметных частных исследований.
Мы располагаем лишь работами, посвященными орфографии
отдельных памятников или групп памятников. Краткие
сведения о развитии русской орфографии можно найти вй
учебных пособиях по современному русскому языку и в работах
по общей теории письма, но там эти сведения
ограничиваются перечислением орфографических реформ и предложений
по усовершенствованию правописания начиная с «Российской
грамматики» М. В. Ломоносова.
Орфография — важное социально-языковое явление, и
ее история должна рассматриваться как в социальном, так и
лингвистическом аспекте, с учетом их взаимодействия.
В настоящее время уже накоплен значительный
фактический материал, позволяющий решать вопросы исторической
орфографии с древнейших времен до наШи? дней.
Следует особо подчеркнуть, что решение вопросов
исторической орфографии неразрывно связано с проблемой
реконструкции живой речи.
— формирование официально-делового стиля. Эта
проблема также ждет своих исследователей.- J
Интерес к памятникам деловой письменности возникает у
русских историков и филологов в XIX веке. В период XIX—
начала XX в. (проводится щромная работа по изданию
документов делового письму) Из многочисленных публикаций
того времени отметим «Акты, собранные в библиотеках и
архивах Российской империи Археографическою экспедициею
императорской Академии наук» в четырех томах (СПб., 1836),
однотомный сборник «Акты юридические, или собрание форм
старинного делопроизводства» (СПб., 1838), «Акты
исторические, собранные и изданные Археографическою комисси-
ею» в пяти томах (СПб., 1841—1842), многотомную «Русскую
историческую библиотеку», «Акты, относящиеся до юрадМ-
ческого быта древней России» (Изд. Археогр. комиссии под*
ред. Н. Калачова, т. 1—3, СПб., 1857—1884), «Сборник
грамот Коллегии экономии» (т. 1, Пг., 1922; т. 2, Л., 1929). В
губернских городах создаются археографические комиссии,
занимающиеся сбором, изданием и описанием памятников
местной письменности. Все эти публикации сохраняют
основные особенности графики и орфографии подлинников, что

делает их ограниченно пригодными для лингвистического
исследования. Этого нельзя сказать об изданиях советского
периода, предназначенных для историков (см., например,
«Таможенные книги Московского государства XVII в», т. 1—3.
М. —-Л., 1950—1951) и напечатанных с упрощенной орфо-
графлвй: так, буква «ять» передается там буквой е.
< В XIX столетии в трудах выдающихся отечественных
филологов &. X. Востокова, Ф. И. Буслаева, И. И. Срезневского,
А. И. Соболевского, А. А. Шахматова и др. закладываются
основы лингвистического изучения письменных памятников
как важнейшего- источника истории русского языка.
Особенно следует отметить деятельность замечательных историков
русского языка А. И. Соболевского и А. А. Шахматову
Колоссальный материал, собранный и систематизированный
А. И. Соболевским, и послуживший основой для его работ
«Лекции по истории русского языка» D-е изд., М., 1907),
«Славяно-русская палеография» (Изд. 2-е, СПб., 1908) и др.,
широко использовался в дальнейшем в общих курсах
истории русского языка и в частных исследованиях.. Огромный
вклад в развитие историко-лингвистической наукиГ в том
числе и в изучение памятников деловой письменности, внес
А, А. Шахматов, чьи исследования новгородских грамот
XIII—XIV вв. 173] и двинских грамот XV в. [74] остаются
образцом тщательного и всестороннего анализа данных
письменного текста. В своих работах А. А. Шахматов широко
привлекал факты современных русских говоров, стремился
дать объяснение любого явления памятника в связи с
решением конкретной лингвистической задачи. /
Исследования этого периода в основном касаются текстов
древнерусской эпохи. «Первые исследователи русского
языка, — отмечал С, И. Котков, — стремясь по возможности
проникнуть в наиболее глубокие эпохи его истории,
обращались к самым древним памятникам, писанным, как известно
уставом. Ограничение исследуемого списка источников
древнерусскими памятниками тогда являлось оправданием...
Между тем назревали уже такие задачи, решение которых
предполагало привлечение материалов поздней
письменности, скорописных материалов» [30.С.18]. Лингвистическая
ценность памятника, действительно, определялась с точки
зрения его древности, и для того времени это было естественно.
Указывая, что «культура лингвистического чтения скороци-
си не получила должного развития и огромные фонды
скорописных материалов историкам русского языка остались
неизвестны», С. И. Котков приводит любопытное признание Ц. ,Ф.
Будде: «Так как мы сами с величайшим трудом могли р.аз-
бирать скоропись дьяков и грамотных людей XVI—XVII-ro
века, которой написаны интересовавшие нас документы... то
А. В. Селиванов взял на себя труд читать нам вслух все эти

акты, соблюдая в произношении особенности правописания».
Впрочем, известный языковед не нашел в этих текстах
ничего'интересного, так как самые ранние документы относили!
к концу XVI в. — началу XVII в. [30. С. 19].
/ Новый этап развития исследований деловых памятники
начинается в 50-е—60-е годы XX в. В это время появляетс!
целый ряд работ, посвященных реконструкции русских
говоров по памятникам деловой письменности XVI—XVII вв^За^
рождается лингвистическое источниковедение; предметом
которого является «исследование источников со стороны их мщт
гвиетической содержательности и щфщштщшт&т* {Щ-щ
10—И].{Созданный в Институте руссшш^ЩБша АН GCffllf
сектор лингвистического источниковедения ^провел боаьшу|§
работу по публикации письменной памятников. Так^ бр|ш
изданы отказные и таможенные книги шжтарушзшш пршйй
хождения, памятники разанекой письменности XV—ШЩ вв.,
московской деловой письменности XVII и ЩШ11 вв., докумей?;
ты частной переписки^ «Вести-Куранты» и щ>: [47; 48; 40;"ЭД
46; 17; 8; 9]. - - ¦ ' :
Таким образом, наша лингвистическая наука добилась
определенных успехов в изучении памятников делового пись^
ма в аспекте истории русского языка в целом и исторической
диалектологии в частности. Материал, извлечённый из этого
рода источников, широко использован и используется при
построении общих курсов истории русского языка, при
описании диалектных особенностей и целых диалектных систем. В
настоящее время мы располагаем 'исследованиями
московских, южновеликорусских, в меньшей степени северновелико-
русских деловых документов, а также памятников,
написанных в районах позднейшей кощонизаади^Накоплен ншога-
рый опыт в отношении методики редрстщщщт шмамтхтщ
систем и вообще особенностей жвд$1^чй;1Щ1ше йрщщшщ|
как строгий отбор источников, ;диффвр1енци|рва1шы|||
данным памятников, написанных разными писцами, щ
исхождения, професшиг щ деугих особенностей? пшЩа, Й«
тавление материала вамятнадоа.с щаттмп, Щ
воров и другиеД оправдали себя и широко
I Однако целый ряд вопросов, связанных с
изучением нашей деловой письменности, до сих пор не я
решения. Можно даже сказать, что, несмотря на вековую^тр^
дицию, исследование памятников делового письма нахЙдйщ;
ся фактически на начальном этапе. Не завершено всесторон-;
нее исследование московской деловой письменности, лряда:
южнорусских районов. Среднерусские и севернорусские
памятники периода XVI—XVII вв. изучены вообще 6лабо,(аа »>;<
ключением новгородских). Исследователи^о сих пор поттй^
не касались деловой письменности XVIIIj3y( и это вполне по-

нятно, если учесть, что одним из важнейших показателей
ценности источников, как уже указывалось, считалась их
древность. Однако история русского языка и его говоров не
заканчивается к XVI—XVII вв., хотя в наших общих щр®ах она -
доводится именно до этого времени. Широкое привлечение к
исследованию памятников XVIII столетия представляется
сейчас одной из самых важных задач истории русского языка.
Наши архивы .располагают огромным, практически
неисчерпаемым количеством, источников,, относящихся к раннему
периоду русского национального языка. К сожалению,
исследователи в последнее время редко прибегают т щтщщтт
материалам, сиремясь теполшШваяъ лишь, опубликованные
источники. Дело в /том, что очень немногие историки русского
:языки владеют навыками, чтения рукописных текстов.
/^ршб^щ дальнейшей разработки и совершенствования ме-
годика реконструкции живой речи' но данным письменных па-
мщщщдд. О^щ^т&же фактьг'частб поЛучают различные,
иноща даже цро^ивоположн^а объяснения (ср., -например,
выводы Ц^зных исследователей о качестве звука на месте
етарэго «ять» в памятниках XVII в.)^ Иногда это приводит к
м&рразумшиям. Так, Н. Д. Русинов написание видяла в
памятниках угличской письменности трактует как факт
отражения яканья [53. С. 91, в то время как это написание является
нормой делового письма.того времени; будучи единственно
возможным в текстах, отражающих говоры, в которых яканья
никогда не было., В ряде исследований наличие яканья*
доказывается та*основе яшшвшШ^щшп^щщ^цедщ^ дватцеть и
т. п., обычных для памятников {щричной локальной принад1
дежноети, в /тощ теле и; севернорусских, ще они отражают
едшщщ друрое фонетическое ^ярлёние; Даже такой знаток
деловой письменности^ как С. Я Котков, допускает явную
ошибку* считая, что яканье отражено в написаниях с пети,
больиш (сравнительная степень прилагательного большой)
[21^ Ш Ш> Ы—Щ\ ^руя это общерусские написания, а второе
из них является едва ли не етинственно - возможным в памят-
ника^раз'личных территорий^ . ,
' йрелючительнр важным представляется источниковедчес-
^оЩ, щрей,, связанный.^ ощещ^щвтш лингвистической
ценное^ р^здах щот Д1а^щ|||рв4Де^ойая письменность ^ЩЦ
разщщащщихся, по ^^швой^йанодж^ язщо-
выл особенностям. Решение "вопросов классификации
памятников как лингвистических источников явлшеш ощш №-са-
цщ актуальных задач изучения, деловой письменности.
*"'¦'¦-. " .. .- 7

2. ПОНЯТИЕ О «ОРЛШС ДЕЛОВОЙ ПИСЬМЕЙРГОС^Й ^
Щри определении возможностей лингвистической
интерпретации памятников деловой письменности следует
всего исходить из того очевидного положения, что
письмо условно и не в*состояйии пшношыо передать
вой состав речи. Идеальным письмом является, как известно,-
фонетическая транскрипция, хотя и она ,ш 1
всех особенностей живбй речи. ^рэЙннм для f
э^емшггов ^шшшвых систем может быть письмо,
на фонологическом принщипе, если
одной фшологичеёш$[ системой. ВерШШЩгМй&кс)й к
мё" в€*#гочнославянской — в разной степени в —-^—^^--^
различных жанрой —
Яюбая
тельно ориентируется Щ
период до формирования
две такие системы — новгорадсшш и ^
Если орфографию каждого отдельного ^^р
делять как совокупность написании $ля"одних,и тех же
морфем, встретившихся в этом памятнШ^Ю? й. 261, тЬ т<Щ
орфографией деловой^ п«1шеш№§1^ г apfflStraftM ^пЦеделШшм
языковом^коллёшгйШ фт wou щттШй тщртщти или в
общерусском масштабе) следует пониш^те совокупность
написаний для всех морфем, практически шзмшшш в
памятниках. Однако в таком случае мы дшйЛ отнести ir
орфографии и индивидуальййе й!аййВания, что явно противоречит
самому понятию нормативности. Думается, #©^$>Шй различных
напЕсаний одной и той же морфемы нш*р®дамоатбйрать
самые частотные и уетойчивые^деторые осознавались писцами
как правильные и которые были ориентированы на опреде-'
ленные образцы. Ясно, что для авторов деловых документов
такими образцами служили тексты, составляемые в канЩё-
ляриях административного ценфра.
К середине XVI в. складывается единая для Московскош,
государства система делопроизводства, и именно в arof,§
од орфографические нормы, сформировавшиеся в
приказных учреждениях» получают распространение на ^
руоской teppHfopHH^ Этот прадесс активно ш^шфшЩШ^ ш
ЗШ1! <сщо§етии,гп|)йчем все Ь(M}ШfюфШьШШкшш периодов
р«азвитий'г^фЬ^0^Ш'"Ш^тщ^,щщгь созна^ельр^е
регулирование йр^вогшеных норд!^ Ш 9ШШ?Шйтт%Шоштттщ
к трщу врёмейй орфографической практики. ,
Определение лингвистической ценности памятников,
интерпретация их,данйых не могут йройойиться без уч#га свё-

&ений о писцах, без выяснения степени их грамотности, т. е.
владения современными им орфографическими нормами.
Принято выделять tpiLTpynnbi писцов.
гТ)? Профессионалы — люди, для которых письмо деловых
документов было профессией, основным средством
существования. В XVI—XVII вв. на местах при воеводах
учреждались канцелярии, которые назывались съезжими избами и
делопроизводство в которых велось подьячими.У Количество
подьячих зависело от значения города и объема деловой
документации. Так, в 1647 г. в Новгороде было 25 подьячих,
в Пскове — 21, Вологде — 11, Нижнем Новгороде — 15,
Архангельске — 12, Вятке —13, Каргополе — 6, Соликамске и
Чердашй — йо 1 G2. €, ШП. Пойъйчие могли быть
выборными или назначетшьши, .причем выборными всегда были
местные жители; В 1691 г. в городах и дворцовых селах выбор
пройодилсй крестьянами и .посадскими людьми [72. С. 1011.
блуж&Щйе другихшёстнкх?учреждений — земских,
таможенных, кабацких, губных изб назывались дьячками, которые
штйшшъ местными урш&ендамй и были жеяёй опытными,
чем подьячие [68. С. 113]. Дьячками именовались также
люди, которые вели делопроизводство в монастырях. Большое
количество документов севернорусской письменности,
дошедших до нас, было наоисано именно монастырскими дьячками.
В одном из документов, датированном 1682 г., поручной
записи крестьян, сообщается об утверждении некоего Терентия
Автономовича Щепина в должности дьячка Шенкурского
погоста и оговариваются условия его работы: «...быть ему
дьячком... в Шенкурском погосте... и монастырские и мирские
дЪла1 писать на мирской, бумаги, без найма, по сговорной
своей записи, какова у них старосты и мирских людей, а
мирские челобические особые дЪла писать на своей бумаги, а за
бумагу и за работу на челобитчикахъ имать по дЪлу смотря
и да времени» (АЮ, 302, Ш).
/ К числу писцов-профессионалов относятся т. н.
площадные подьячие, которые появились на Руси с середины XVI в.
Они писали самые различные документы: купчие, • заемные
кабалы, поручные записи, челобитные и т. д. Любой человек,
кому требовалось составить какой-либо документ, мог
обратиться к этим своеобразным нотариусами По данным Г. В.
Судакова, в Великом Устюге в 1667—1668 гг. было 53
площадных подьячих, причем все они являлись местными
жителями — посадскими людьми, в Вологде в 1678 г. письмом на
шгшради занимались не менее 17 человек [63. С. 2161
2)v Полупрофеесионады — люди, род занятий которых
требовал грамотности, (служители культа, в первую очередь
церковные дьячки, перу которых принадлежит огромное ко-
1 Здесь и далее.по техническим причинам буква «ять» передается
знаком Ъ.

личество документов, таможенные и кабацкие головы, губные
старосты и т. д.). Составление документов >по з&каау частных
лиц служило для них предметом дополнительного^ааработкз.
3). Непрофессионалы — помещики, ^крестьяне, посадские
•люди, солдаты, пушкари, дети боярские и т. п., обладавшие
достаточной грамотностью и знакомые .с формами- деловых
бумаг. Чаще всего они писали для себя, иногда по просьбе
других люд<ЩГ)Обычно такие писцы дают о себе некоторые
сведения^ Фомка Григорьев сын тихвинец A611, Белозерек,
1107, 1, 7, л. 1), Фомка Григорьев посадский человек* A612—
3, там же, 16, л. 7), крестьянинъ Гурка Еустафьев A621, |Во-
логодск. отк., л. 11), крестьянин Е'усегнЪико Лукяноеъ -снъ
Паустовского (таж/же, л, 123 сб.), ФедшЁремиев снъ дъйкт
A592, Уна, П<Э, 55/2626); сын: диаконовколмогорец Д597
там же, 58/2629), хунянин Ермолка, ИваАдё' (Г645; ^ам.
203/2774, л. 2), ярославской росылЩикСтт-ВасиМвъ .?16
Ярославль, Разр., Новг.г 266* л; 10 ^&)^Очёнв^а^то,:^днак^
они сообщают только им^ й^фамилшо':трёпка ^Губин {1Ы2,
Ъелозерск, 1107, 1Г 5, л. 1), Ишнко БуркдвЦрш же, 1б л* 1Ь
Васка ПоздЪевъ {1634, Кр* Онежск. м-рь, 1196, 3, 6, л. 3),
Еремка Лазарев* D64t, там'жегж 6). Их имена часто
встречаются в подписях «послухов> (свидетелей). , .
i '^Принято считать, что найбо^ецённйй^атериагл дают
непрофессиональные писцк^Пр^й^ика^л^^^^ений языка
памятников, написанных рнзныйит^йй^у нисв^Ьв,
выясняется, что этот, казалось бы, с&мр Собой рй^йеюЩкйсй вывод
абсолютизировать нельзя.] Многие тексты/написанные
непрофессиональными писцами, вдчем ? языковом^отношении
не отличаются от документов/ сопЁтавлвнных наиболее
опытными профессионалами.^ ' ^
Для решения вопроса о том, s жакой,
етше&^а1в|^ы;Дуловых текстов владели орфографичеёкинк^^
хи, необходимо составить ясное . &р^Х&га?леше об у|юдЙе
грамотности на Руси в XVI—XVII вв. и of система обучения
грамоте в то время.
Еще А. И. Соболевский в работах «Образбванйбсть
Московской Руси в XV—XVII вв. (Изд. 2-е, СПб., 1&94)' и' «(та-
вяно-русская палеография» опроверг ходячее тогда {и *6bFfy-
ющее, как ни странно и сейчас) мнение о ш&Ъты уровне-гра*
мотности в допетровскую эпоху. Па ег# даййгьйи, б&шё<?вя~
щенники в XVI—XVII вв. были пЪголовно грамотны, нет
указаний и на неграмотных дьяков и"дьячков. В Кириллово-Бе-
лозерском монастыре грамотность среди старшей братии, по
данным челобитной 1582—83 гг., составляла более 70%, а
среди монахов-священников — быше 75%. Более 50%
крупных и мелких землевладельцев Московской Руси в XVI—
XVII вв. были грамотнымиТ]Средй посадских людей Углича
10

^процент грамотности был выше 43, а в Олонце — выше 42.
Обычной грамотность была и среди крестьян [59. С. 5—12].
Выводы А. И. Соболевского в основном подтверждаются и
современными исследователями?) По данным Г. В. Судакова,
грамотность в таких городах, ьГЙк Великий Устюг, Белозерск,
Вологда, Тотьма, доходила до 16% и выше, а в волостях до
4% и выше [63. С. 219].
Представляют интерес сведения о количестве книг на
русском Севере в XV11 в. В Кириллово-Белозерском монастыре
в 1601 г. насчитывалось 1065 книг, в 1621 г. их уже было 1304,
в 1635 г. —1328, в 1664 г. —1916, а в 1667 г. — более 2000
163. С. 2251. В церквах и монастырях Вологды в первой поло-
чловине XVII столетия в среднем насчитывалось по 30 книг,
и если учесть частные собрания, то приходилось примерно по
одной книге на двух жителей города. Церковный устав
требовал 8 книг, но в сельских церквах Вологодского уезда в
среднем было по 20 книг [там же]. Книга являлась предметом
купли-продажи, вклада в монастырь, наследования.{_Бесколь-
ко десятков книг насчитывала библиотека емецкого
крестьянина Якова Афанасьевича [26. С. 99], хотя книги стоили
очень дорого. Так, две книги были проданы за 4 рубля. На
эти деньги можно было купить 2 рабочие лошади или 5—6
коров или 60—70 овец [26. С. 98Г";
Обучение детей грамоте осуществлялось в частных
школах-училищах, которых на русском Севере в XVII в.,
по-видимому, было довольно много. Учителя, или «мастера грамоты»,
юридически приравнивались к ремесленникам и средним
торговцам и наряду с ними платили налог. Одновременно с
обучением чтению и письму дети могли овладевать и
каким-нибудь ремеслом [58. С. 38]. Чаще всего учителями грамоты
являлись церковнослужители. «Даже жены заштатных
священников и дьячков занимались обучением грамоте. Они
обучали в школе девочек», — отмечает Н. Маркс [36. С. 9].
Обычно обучение грамоте начиналось с семилетнего
возраста^ но иногда учениками были и взрослые люди, [59. С. 191.
/ Важно отметить, что обучение было в то время всеслов-
ным, т* е. доступным для всех людей, включая крестьянство
и посадских людей. Д. Мордовцев еще в 1862 г. подчеркивал:
«...нам довольно и того, если мы знаем, что в школах
допетровской Руси могло обучаться юношество всякого состояния и
всех сословий, начиная от знати до самых последних
земледельцев» [39. С. 6]. Вот как об этом говорится в одном из
азбуковников XVII в.: «Богатые перед убогими ничем не могут
быть выше, как только наукою; а по внешности равны все,
ибо все мы братья о Христе и ни один член, например, глаз
руке и рука ноге не может сказать: ты мне не нужна» [36. С.
27]. V;
3-240 11

Сначала дети учились по азбуке «познавать и
выговаривать славянские буквы, слоги и речения, сокращенные
греческими титлами» [58. С. 39.1 затем по часослову и псалтырю
проводилось обучение чтению. Вплоть до середины XVII в.
использовались рукописные азбуки и специальные
азбуки-прописи, предназначенные для обучения письму. Эти учебные
пособия создавались преимущественно самими учителями
грамоты. Со середины XVII в. очень широко стали
распространяться печатные учебные книги, хотя первый букварь был
издан еще Иваном Федоровым в 1574 г. во Львове, а второй—
Иваном Бурцевым в Москве в 1634 г. Только за три года
A667—1669) в Москве было издано 24 тысячи учебных книг,
из них 14400 азбук, а всего в течение XVII в. вышло около
40 изданий букварей и книг [4. С. 111]. И все же до конца
столетия основными учебными материалами служили
рукописные пособия.
В предназначенных для обучения письму азбуках —
прописях содержались образцы написания букв в их алфавитном
порядке, различные изречения и сведения из разных наук [36.
С. 1, 12; 23. С. 91. Эти азбуки—прописи были для
современников «как маленькие энциклопедии или учебники
«житейской мудрости», в коих предлагались главным образом
разного рода наставления, советы и правила, относящиеся к вере и
нравственности» [23. С. 4].
Особо следует отметить, что в некоторых
азбуках—прописях содержались образцы деловых документовуТакие
образцы помещены, например, в вологодских . азбуках—прописях
1643 и 1667 гг., описанных Н. Марксом [36, 37]. Как форма,
так и орфография этих текстов, полностью соответствуют
нормам, сложившимся в московских канцелярских
учреждениях. Приводим образцы заемной кабалы, памяти приставу и
челобитной.
«Се аз тот и тот именемъ, вологжанинъ, посадской чл(о)-
в(Ъ)къ занял есми у вологжанина ж(е) у посадцкого чл(о)-
в(Ъ)ка, у того и у того именемъ, полторы ден(ь)ги
московских ходячих июня въ 24 д(е)нь да до Покрова Пр(е) (чи)-
стыя Б(огоро)д(и)цы сто пят(ь) десят въторого году, до
сроку без росту, а полягут ден(ь)ги по сроцЪ и мнЪ заимщи-
ку на тЪ ден(ь)ги рост давати на пять шестой, как в людех
ходит, а гдЪ меня заимщика ся кабала ни застанет, на кото-
ромъ городе или под коим судом ни буди, тут мнЪ заимщику
по сей кабалЪ вездЪ под суд даватися заемные ден(ь)ги, с
росты и с убытьки, платити всЪ сполна. А на то послуси тот
и тот. А кабалу писал тот и тот именемъ, лЪта 7151-го>«
[С. 9—10].
«Память приставу. Дати ему на поруки Вологодцкого уЪз-
ду, тое и тое волости, того и того именем и чей с(ы)нъ с
прозвищем, деревни тое и тое. Вологодцкаго ж(е) уЪзду, тое и
12

тое волости, того и того боярина, крестьянина его, деревни
тое и тое, от того и от того именемъ и чей сынъ с прозви-
щемъ, въ бою и в увЪчье, да въ срыве в полуторе ден(ь)ге с
полтиною, по челобитной» [37. С. 27].
«Ц(а)рю Г(о)с(у)д(а)рю и Великому Кн(я)зю АлексЪю
Михаиловичю, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии
Самодержцу, бьетъ челомъ сирота тв(о)и, Вологоцкого уЪзду, тое
и тое волости, того и того боярина, кр(е)стьянина его д(е)-
р(е)вни, тое и тое, того и того именемъ и че(и) с(ы)нъ с про-
звищемъ. Жалоба, Г(о)с(у)д(а)рь, мнЪ Вологодцкаго ж(е)
уЪзду, тое и тое волости, того и того боярина, крестьянина
его д(е)р(е)вни, тое и тое, на того и на того именемъ. В
нынешнем, Г(о)с(у)д(а)рь, во 175-м году, ходил я, сирота твой,
из д(е)р(ев)ни в город, из домишку своего, для соляной
покупки и какъ я, сирота твой, купя соли, пошел из ряду на
подвор(ь)е, гдЪ я стою и буду какъ на старой площеди, у
Николы Чудотворца, в отдачю денных часовъ, и тоть имр(е)-
къ меня, сироту твоего билъ и увЪчилъ и бьючи сорвал с
меня, сироты твоего, полторы ден(ь)ги с полтиною д(е)н(е)гъ и,
бивъ меня, сироту твоего, покинулъ замертва. М(и)л(о)с(е)-
рдыи Г(о)с(у)д(а)рь Ц(а)рь Великия и Малыя и Белыя
Росии Самодержец, и пожалуй меня, сироту своего, вели,
Г(о)с(у)д(а)рь, мнЪ на него имр(е)ка в томъ дать свой
ц(а)рьской суд и управу, а въ бою и в увЪчье моем, что ты,
Великий Г(осу)д(а)рь, укажешь. Ц(а)рь, Г(осу)д(а)рь,
смилуйся». [37. С. 27—28].
Таким образом, каждый, кто обучался письму по
подобным азбукам-прописям, мог в случае необходимости
составить деловой документ по принятой тогда в практике
делопроизводства форме. Можно предположить, что
существование таких образцов способствовало стандартизации
используемых в составе канцелярских формул грамматических форм,
сохранению этих написаний в течение длительного времени
даже в том случае, когда соответствующее явление в живой
речи уже изменилось.
Как указывает А. И. Соболевский, со 2-й половины XVII в.
в некоторых учебных заведениях стала изучаться «книга
философская», или общая грамматика Иоанна Дамаскина, а со
середины XVII в. стала использоваться грамматика М. Смот-
рицкого, переизданная в Москве в 1648 г. [59. С. 21]. Вместе
с грамматикой стала изучаться и орфография; «во 2-й
половине XVI и в начале XVII века незнакомство с грамматикой
считается уже признаком невежества, а знание
ее—необходимым для человека образованного» [59. С. 22].
По наблюдениям Д. Мордовцева, в русских школьных
книгах XVII века большое внимание уделялось вопросам
орфографии. Очевидно, уже тогда большие трудности вызывало
различение букв Ъ и е, что свидетельствует о совпадении со-
3* ' 13

ответствующих звуков в речи. От учеников требовалось
сохранять различия Ьиеив произношении: «Сие бо,
прибавлено, вельми зазорно и укорно, еже ять вместо ести глаго-
лати, тако же и есть вместо яти. От сего бывает велие нес-
мысльство учению» [39. С. 50]. Д. Мордовцев приходит к
выводу, что «ученикам ставилось в непременную обязанность
знать состав и строй своего языка, по крайней мере, так,, как
смотрели на него в свое время» [39. С. 54].
Конечно, не следует преувеличивать влияния подобных
рекомендаций на практику делопроизводства того времени,
однако нет оснований и не придавать им никакого
значения.
Итак, образование в XVII в. "было в основном
элементарным, т. е. сводившимся в большинстве случаев к простому
обучению грамоте. Однако важно то, что оно было всеслов-
ным и грамотность была широко распространена на всей
территории Русского государства, во всяком случае, на
Севере процент грамотности был довольно высок. При изучении
языка деловой письменности следует помнить, что деловые
тексты редко писались малограмотными людьми, так как
недостатка в людях, знающих нормы современного им письма,
не было. Именно поэтому необходимо пересмотреть мнение о
том, что материал для восстановления особенностей живой
речи дают недостаточно грамотные писцы, к которым относят
обычно писцов-непрофессионалов. Эти грамотеи, как их часто
называют исследователи деловой письменности, как видим,
были людьми вполне грамотными, разумеется для своего
времени, не уступая в этом отношении многим опытным
профессионалам, например, площадным подьячим. Они прекрасно
знали форму документа, да и вряд ли решились бы они
писать важный для них акт «своею рукою», если бы осознавали
свою недостаточную подготовку. Документы, написанные
действительно малограмотными людьми, к сожалению,
встречаются очень редко.
Таким образом, в основу методики реконструкции живой
речи должно быть положено не столько исследование
малограмотных написаний, сколько изучение особенностей
письменной нормы.
К сожалению, вопросы орфографической нормы делового
языка разработаны очень сла'бо, работ, посвященных
специально этой проблеме, исключительно мало. Вопросы
орфографии так или иначе затрагиваются в любом исследовании
письменных текстов, но трактуются они крайне односторонне.
Констатируя факт формирования в московских приказах норм
деловой письменности, исследователи любое написание, не
соответствующие этим нормам, квалифицируют как явнук!
ошибку писца, обусловленную его недостаточной
орфографической выучкой, т. е. слабым знанием московских деловых до-
14

кументов. Это объясняется тем, что совершенно не
учитываются особенности нормы донациональнои эпохи и раннего
периода национального языка. Иной подход наблюдается в
кандидатской диссертации М. В. Сущевой [641 которая, опираясь
на широкое понятие нормы, разработанное лингвистикой
XX в| справедливо характеризует нормы письменности XVII в.
как нестабильные, отличающиеся^нирокой вариантностью,
допускающие различные написаний. Действительно, понятие
нормы до сих пор часто применяйся лишь по отношению к
литературному языку, четкая дифференциация понятий
«языковая норма» и «литературная норма» отсутствует [77. С. 1011.
Понятие языковой нормы как явления, присущего любому
.языковому идиому, было впервые охарактеризовано Э. Аль-*
маном, детально разрабатывается оно учеными Пражского
лингвистического кружка [45. С. 550—551]. По определению
Э. Косериу, норма представляет собой «систему обязательных
реализаций... принятых данным обществом и данной
культурой» [45. С. 552]. Основываясь на таком истолковании нормы,
Н. И. Семенюк определяет ее как «совокупность наиболее
устойчивых, традиционных реализаций элементов языковой
структуры, отобранных и закрепленных общественной
языковой практикой» [45. С. 555].
Если понимать языковые нормы как устойчивые
реализации языковой системы, функционирование и развитие
которых социально обусловлены, то письменные нормы
представляют собой совокупность устойчивых написаний
обозначений фонем и морфем, исторически сложившихся в пределах
определенного языкового коллектива и осознаваемых этим
коллективом как правильные, образцовые. Письменная норма
соотносится с элементами языковой системы, хотя это
соотношение является обычно сложным и противоречивым. Как и
любая норма, письменная норма обладает двумя
противопоставленными признаками, обеспечивающими ее
функционирование в языковом коллективе, — устойчивостью и
изменчивостью.
Для языков, имеющих длительную письменную традицию,
история орфографических норм проходит два этапа: донацио-
нальный и национальный.
В донациональный период орфография складывается
относительно стихийно. В это время (почти полностью
отсутствуют кодификационные процессы, предполагающие
сознательное вмешательство отдельных людей, основой развития
норм служат языковые изменения, в результате чего постоян*
но возникают новые написания, фонетические по своему
характеру, конкурирующие с прежними, становящимися
традиционными, и сосуществующие с ними. Это обусловливает
широкую вариантность, т. е. признание правильными, во
всяком случае, не противоречащими представлению о правильно-
15

сти, разных написаний одной и той же морфемы. Развитие
орфографических норм в донациональный период — этоборь-
ба нового со старым, фонетических написаний с
традиционными и искусственными. Это соответствует общим признакам
литературной нормы — изменчивости и устойчивости.
Устойчивость различных традиционных написаний, так же, как и
активность проникновения в письменность и закрепление в
ней различных языковых инноваций, оказывается
неодинаковой. Одной из важнейших особенностей нормы донацио-
нального периода является существование территориальных
различий в обозначении морфем, отражающих фонетические
и морфологические различия.
Древнерусские и старорусские писцы в своей
орфографической практике исходили из опыта предшествующих поколе-
ний, внося в свое письмо индивидуальные черты в
соответствии с изменившимся произношением; эти черты могли в
дальнейшем стать общепризнанными и получать характер нормы.
Данное явление можно сравнить с развитием, самих
языковых процессов. Однако в орфографической практике большую
роль играли авторитетные писцы и тексты, в первую очередь
письменность политико-административного и культурного
центра (например, для северо-западных земель до конца
XV в. Новгород, затем Москва). Нельзя не учитывать и
систему обучения грамоте — чтению и письму.
В целом развитие орфографии обусловлено двумя
факторами: социально-историческим и собственно лингвистическим.
Именно социально-исторические условия приводят к
изменению ориентации писцов на ту или иную орфографическую
систему, обусловливают складывание единых норм в эпоху
формирования народности и нации.
В XVI в., как уже указывалось, наблюдается процесс
выработки единых правописных норм, которые закреплялись
на всей территории Русского государства, вытесняя
постепенно местные особенности, но по большей части еще
сосуществуя с ними. Этот процесс продолжается и в XVII столетии,
причем все большую роль начинает играть сознательное
регулирование правописных норм на основе, конечно,
сложившейся к тому времени орфографической практики. Мы имеем
в виду здесь и отдельные орфографические рекомендации в
учебных книгах XVII в., и образцы деловых документов в аз-
букахнпрошисях. Большое влияние на развитие орфографии
деловой письменности, несомненно, оказало печатное
«Уложение» царя Алексея Михайловича, выпущенное
исключительно большим для того времени тиражом — 2400
экземпляров. Эта книга явилась образцом общерусских норм
деловой письменности, сложившихся в московских канцеляриях,
норм, не совпадающих полностью ни с какой местной
орфографической системой.
16

Ясное представление об изменении норм письменности
новгородского образца в период с XV в. по XVI в. дает
сравнение двинских грамот, изученных А. А. Шахматовым, с
памятниками Двинского уезда, относящимися к XVI столетию. Как
известно, новгородская письменность, как деловая, так и
книжно-литературная, широко отражала яркую диалектную
черту севернорусского наречия — цоканье; эта особенность
характерна и дли двинских грамот XV в., причем различение
аффрикат наблюдается в очень небольшом количестве текстов
174. С. 791 В памятниках же XVI в. это явление отсутствует
полностью. Формы род. пад. ед. числа прилагательных
женского рода в текстах, описанных А. А. Шахматовым,
представлены только новым окончанием -ои [74. С. 109], в
документах XVI в. как бы возрождается старая двусложная
флексия -оЪ(-ое). А. А. Шахматов отметил широкое отражение
процессов унификации форм дат. — творит. — предл. мн.
числа существительных [74. С. 112], в памятниках XVI в. эти
процессы, вопреки ожиданиям, отражены слабее. Эти столь
заметные изменения письменной нормы новгородской
территории произошли в результате падения в 1476 г. Новгородской
феодальной республики и присоединения ее к Москве.
Разумеется, и Москва испытала на себе огромное влияние
письменной культуры Новгорода, что в немалой степени
способствовало закреплению севернорусской основы общерусских
норм деловой письменности, хотя многие особенности
московского говора, особенно фонетические, как известно,
совпадают с южновеликорусскими, что и отразилось © московских
деловых текстах, написанных за пределами центральных
канцелярий [40; 491
Многие местные написания оказались очень устойчивыми
и употреблялись наряду с общерусскими на той или иной
территории всеми писцами и во всех видах деловых документов,
т. е. носили характер местной (территориальной, или
локальной) нормы. Интересно отметить, что диалектная черта,
возникновение которой непосредственно предшествует периоду
формирования единых правописных норм или
распространяется именно в этот период, по-видимому, получает
сравнительно свободное отражение в письменности. Это касается такой
яркой фонетической особенности, как изменение а в е в
положении между мягкими согласными. В памятниках более
ранних эпох это явление не отмечено [31. С. 136; 74; 3. С. 93; 22.
С. 671.
Собственно лингвистическим фактором развития
орфографической нормы являются изменения, происходящие в фоне-
тико-фонологической и морфологической системах языка (или
диалекта). Такие процессы, как падение редуцированных,
изменение е в о, развитие аканья, отвердение шипящих и ц»
вызвали огромное количество вариантных написаний. Особен-
17
| Ха&ровская краевая

но важное значение имели, конечно, следствия падения
редуцированных. Обозначение грамматических показателей
меняется вследствие развития системы именного и
местоименного склонений, изменений в системе глагольных форм.
Итак, орфографическая норма местной деловой
письменности (а такой может быть названа письменность любого
территориального объединения) является в этот период очень
сложной, часто многочленной, включающей в себя, с одной
стороны, общерусские и местные варианты, с другой стороны,,
фонетические и традиционные написания. Положение
осложняется еще и тем, что некоторые морфограммы носят
искусственный характер, т. е. не отражают и никогда не отражали
фонетико-фонологический состав передаваемых ими морфем.
Это замечание относится к старославянским по
происхождению написаниям, как фактам лишь литературного языка,
часто использовавшихся в книжно-литературных текстах и реже
— в памятниках делового письма. В русской письменности
это традиционные написания. Следовательно, традиционные
написания можно подразделить на две группы: 1)
соответствовавшие живому произношению (некогда фонетические) к
2) искусственные.
Общерусские нормы (точнее, общерусские варианты норм)
могут отражать:
1). Языковые особенности, общие для всех русских
говоров. Такие написания решительно преобладают как в древнет
русских, так и старорусских текстах.
2). Особенности только части говоров, но совпадающие прв
этом с нормой центральных учреждений. Такими
написаниями являются, например, морфограммы, обозначающие
отсутствие редукции безударных а и о, формы дат. — предл. пад. ед.
числа существительных женского рода на -е (рЪке, сестре) и
др.
Общерусский вариант (или варианты) — обязательный
компонент любой локальной нормы, причем местные
варианты могут отсутствовать, что и наблюдается в подавляющем
большинстве случаев, или употребляться наряду с
общерусскими в качестве равноправных написаний, не осознаваемых
как отступление от нормы всеми местными писцами. Так, пв
территории северо-восточных северновеликорусских говоров
мы наблюдаем употребление в деловой письменности
следующих вариантов окончаний дат. — предл. пад. ед. числа
существительных женского рода типа рожь: -и, -Ъ, -е (ржи, ржЪг
рже). Первый вариант является общерусским, т. е.
используется в деловых текстах на всей территории Московского
государства, 2-е и 3-е написания — местные варианты, причем
2-е является традиционным, а 3-е фонетическим, ибо в эта
время Ъ в данном положении уже изменился в е. В русской
18

деловой письменности представлено 4 разных варианта
обозначения флексии род. пад. ед. числа мужского и среднего
рода прилагательных: -ого(-его), ово(-ево), -ова(-ева) и -аго
{-яго)/причем повсеместно употребляется написание -ого
(-его). Для Москвы оно может быть квалифицировано как
общерусское и традиционное, для тех районов, где
сохранялось в данной форме произношение заднеязычного
согласного, этот вариант должен быть признан как общерусский,
но фонетический.
Общерусский и местный варианты нормы сосуществуют
обычно не только в некоей совокупности памятников,
относящихся к одной территории, но и в текстах, написанных одним
и тем же писцом и даже в одном и том же тексте.
Любая местная (локальная) письменность включает в
себя написания, соответствующие общерусским
орфографическим нормам, и отступления от них, т. е. принятые на
данной территории местные нормы, а также действительные
ошибки писцов.
Информацию для реконструкции диалектных
особенностей, по нашему мнению, дают:
1) местные нормы (точнее, местные варианты норм)
деловой письменности;
2) территориально обусловленные различия в
соотношении вариантов общерусской нормы. Так, написания -ты,
-ть или -ни, -чь, передающие суффикс инфинитива (с
ударением на основе), были распространены в деловом письме
всего Русского государства на протяжении XVI и XVII вв.
Однако на северновеликорусской территории наблюдается
заметное преобладание вариантов -ти, -ни (в отличие от южных
и центральных районов, а также языка московских приказов).
Это позволяет говорить о сохранении в севернорусских
говорах инфинитивных форм на -ти, -ни, независимо от места
ударения.
Подобная специфика проявления общерусской
правописной нормы, как и существование локальных вариантов,
имеет определенные хронологические рамки. Указанные выше
различия в соотношении вариантов во второй половине
XVII в. стираются, и информационная способность этих норм
сводится к нулю.
3) отступления от орфографических норм деловой
письменности, сложившихся на данной территории, т. е.
индивидуальные написания, обусловленные недостаточными
орфографическими навыками писцов. Это наиболее ценный
материал для исторической диалектологии, но, как уже
указывалось, такие отступления в практике оформления деловых
документов встречались редко.
4-240 19

3. ОСОБЕННОСТИ ДЕЛОВОЙ ПИСЬМЕННОСТИ XVIII R.
Эпоха петровских преобразований, связанная с рещщтель-
ными изменениями во всех сферах жизни Русского
государства, оказала глубокое влияние на развитие нашей
письменной культуры. В этот период наблюдается усиление кодрфи-
кационных процессов. Впервые проводится государственная
реформа графики, вводится гражданский шрифт, возрастает
роль печатных изданий, норм, принятых типографиями»
усиливается влияние орфографической практики писателей и
общественных деятелей, появляются русские грамматики и
орфографические руководства.
В начале столетия, в период, который В. О. Ключевский
назвал туманной зарей русского просвещения [25. С. 2241,
образование перестает быть элементарным, но оно становится
сословным, т. е. обучение основам наук оказывается
доступным лишь привилегированным классам.] «Лишь одно низшее
сословие, — замечает А. И. Соболевский, — особенна
крестьянство, благодаря петровской реформе, проиграло. Ohq
должно было остаться при старых училищах и продолжать
учиться по часослову и псалтыри у дьяконов и дьячков. На число
этих училищ стало сокращаться (богатые учецщц
перестали в них учиться). Это привело к тому, что
образованность низшего сословия, не возвысившись качественна,
понизилась количественно» [59. С. 261
В XVII в. при Петре I и его преемниках происходит
коренная перестройка системы центрального и областного
управления, что приводит к большим изменениям в сфере
делопроизводства. Петр I вводит новое
административно-территориальное деление. Упраздняются уезды, учреждаются
губернии, а в их составе провинции. В 1708—1710 гг. было 8
губерний (Ингерманландская, Смоленская, Киевская^
Азовская, Казанская, Архангелогородская, Сибирская и
Московская). В 1719 г. насчитывалось 11 губерний и 49 провинций.
В 1727 г. восстанавливаются уезды. Во главе губерний
стояли губернаторы, при них асессоры или товарищи,
провинциями и уездами управляли воеводы. Губернские и
провинциальные канцелярии возглавлялись секретарями, которые
назначались преимущественно из среды дворян. Воеводскими
канцеляриями, учреждавшимися в городах, которые не были
центрами провинций, руководили подьячие с приписью.
Остальные служащие канцелярских учреждений в зависимости от
занимаемого ими положения именовались канцеляристами,
подканцеляристами и копиистами. В это время возникают и
другие органы управления со своим штатом письмоводителей
(департаменты, магистраты, ландраты, различные конторы
и др.).
По наблюдениям Ю. Готье, как в центральных, так и в
местных учреждениях наблюдается острый недостаток служа-
20

щих 116. С. 289], работники канцелярий вынуждены были
трудиться в тяжелых условиях, жалование выдавалось задним
числом, господствовали брань и пьянство [Там же].
Делопроизводство при Петре I значительно усложнилось и
дополнилось новыми формами документов. Однако оно
продолжало традиции предшествующего периода, что очень
точно охарактеризовано Ю. Готье: «Московская эпоха,
создавшая свою стойкую и сильную приказную бюрократию, уже
успела выработать определенные формы делопроизводства.
Формы, выработанные в XVI—XVIII веках, устойчиво
сохранялись в первые годы XVIII века. Все эти формы, въевшиеся
в приказную русскую жизнь, целиком перешли и в
послепетровскую эпоху; реформа не коснулась их по существу и
только взамен некоторых русских терминов ввела новые
иностранные — «память» уступила место «промемории» [16. С.
3021
Сохранению традиций делопроизводства способствовал
тот факт, что в составе канцелярских служащих главное
место занимали «наследственные приказные» и церковники [Там
же. С. 262].
Тем не менее деловое письмо в это время претерпевает
значительные изменения, более заметные, чем за весь период
XVI—XVII вв. Это касается и возникновения новых видов
деловых бумаг и изменения названий старых документов,
состава их формул и стандартных конструкций, обновления
лексики.
Деловая письменность XVIII в. хорошо отражает бурный
поток заимствований, характерный для этой эпохи, в том
числе слова, известные по памятникам, в первую очередь
переводным, предшествующего периода, но
активизировавшиеся, вошедшие в широкое употребление именно в петровскую
эпоху (генерал, губернатор, капитан, компания, офицер,
провинция и др.). Наибольшей употребительностью в деловых
текстах XVIII в. отличаются слова, появившиеся в связи с
реорганизацией центрального и местного управления и
соответствующей перестройкой системы делопроизводства.
Многочисленна и группа слов, обозначающих новые должности:
актуариус, архивариус, асессор, кабинет-министр, камерир,
квартирмейстер, комиссар, обер-секретарь, прокурор,
регистратор и др. Высокой частотностью отличается лексика,
связанная с военным делом: адъютант, артиллерия, батальон,
бригадир, гвардия, гварнизон, гранодер, капрал, каптенармус,
команда, командир, комендант, лейб-гвардия, майор, матрос,
подпоручик, полусержант, поручик, секунд-майор, сержант,
шпага, штаб-лекарь и т. п. Сами деловые документы очень
часто носят иноязычные названия: инструкция, квитанция,
копия, контракт, репорт, промемория, реестр, протокол
и др.
4* 21

В подавляющем большинстве случаев новые
заимствования служат для обозначения новых понятий, хотя
встречаются случаи неоправданного использования иноязычных слов
вместо давно привычных русских: и часто у меня бывает
генералны флусъ с ангиною (ПМ XVIII, 221).
С другой стороны, в памятниках деловой письменности
XVIII в. широкое отражение находит бытовая и диалектная
лексика, во многих документах мы встречаем конструкции,
свойственные народно-разговорной речи: и собравши денги
Антонъ Чешухинъ сталъ у Сидора в запрос вина просить... и
Сидор ево за то по щоки ударил A704, Соловецк. м-рь, 1201,
4, 163, л. 39), и того же часа Григореи АндрЪевъ пришелъ к
нам и говорилъ пожалуйте братцы сымите с меня шубу
(там же, л. 46), а мать наша в то время стала ставит стол и
звала его Степана за стол паужнат... а онъ Степанъ говорилъ
как де я тебя возму толкат летишъ де и до дверей и я
нижайший ему выговорал ладно брат дЪлашъ что уже и матер
толкат хочешъ и бросился на меня он с лавки w бит сталъ
кулаками за нож и за топоръ хваталъ A726, Ант. — Сийск.
м-рь, 1196, 7, 123, л. 2).
В то же время в деловых документах XVIII в.
распространены новые канцеляризмы (вышеписанный, показанный, вы-
шепоказанный, означенный, вышеозначенный, именованный,
вышереченный, вышепомянутый и т. п.) и новые искусствен-
ственные конструкции, совершенно не характерные для живой
речи: имЪюсь я нижеименованный ветхим своимъ дворишком
A755, Соловецк. м-рь, 1201, 4, 519, л. 1), а ннЪ имЪетъ итти
обратно A755, Каргополь, 547, 1, 382, л. 14), ибо в то число
имЪлас быть нощная пора да сверхъ того он Дмитреи по
захождении солнца нощным времянемъ от божия попущения
скорбенъ глазами A736, Олонец, 547, 1, ч. 1, 15, л. 22), а
имевшуюся у него лошадь обявленную кобылу карюю A722,
Устюжна, 596, 1, 1728, л. 18 об.).
Вообще деловые тексты XVIII в. представляют собой
своеобразный сплав искусственных элементов канцелярского
стиля и фактов, отражающих живую речь того времени.
Характерен в этом отношении следующий фрагмент одного из дел
Важс'кой воеводской канцелярии, где с канцеляризмами
соседствует яркая диалектная синтаксическая конструкция: и
противъ тЪхъ рЪчеи> говорил онъ Козма что у подворницъ
Василья Долинина дЪвокъ из анбара унесено овчинъ да су-
конникъ и серебра и противъ того спросилъ обявленной Мит-
рофанъ какъ в тот анбаръ хожено и онъ Козма говорим
какъ хооюено не знаетъ A747, 468, 1, 10, л, 20 об.).
Авторы первых орфографических рекомендаций должны
были исходить из состояния нашего письма в начале XVIII в.,
а оно отличалось вариантностью, характеризовалось слож-
22

ным взаимодействием традиционных и фонетических
написаний. В. К. Тредиаковский, как известно, предпочел
фонетические написания (правда, только в области согласных).
Сторонником фонетического принципа был и В. Е. Адодуров
[65. С. 54]. М. В. Ломоносов же решал орфографические
вопросы, опираясь на традиции письмаЛ «Беда Тредиаковско-
го, — отмечал Г. О. Винокур, — заключалась лишь о том,
что морфологический, точнее — фонологический принцип в
русской орфографии в большом числе случаев совпадает
с этимологическим и именно этим последним и удержан в
русской правописной традиции» [11. С. 477].
М. В. Ломоносов таким образом обосновывает
морфологический принцип орфографии, опирающийся на традиции
письма: «В правописании наблюдать надлежит: 1) чтобы оно
служило к удобному чтению каждому знающему российской
грамоте, 2) чтобы не отходило далече от главных российских
диалектов, которых суть три: московский, северный,
украинский, 3) чтобы не удалялось много от чистого выговору, 4)
чтобы не закрылись совсем следы произвождения и сложения
речений» [32. С. 429—430].
Высоко оценивая московское произношение, подчеркивая
его красоту, особенно аканья, М. В. Ломоносов в то же время
считает недопустимым смешение букв а и о в безударных
слогах, т. е. считает неправильными написания, являвшиеся
нормой в практике акающих писцов. Он выступает за сохранение
буквы Ъ и, понимая, что различение е и Ъ вызывает большие
трудности, рекомендует употреблять Ъ в определенных
грамматических формах. «Однако в складах, переменах не
подверженных (т. е. не в окончаниях — Л. /С.), никаких правил
показать нельзя, поэтому требуется твердое учение грамоте и
прилежное чтение книг [Там же. С. 427]. Ссылкой на
традицию является указание М. В. Ломоносова на необходимость
чтения книг церковных, «без чего и во всем российском
слове никто тверд и силен быть не может» [Там же. С. 431].
Культурно-историческая и языковая ситуация в XVIII в.
была такой, что орфографическая теория М. В. Ломоносова,
победившая в дальнейшем, не оказала существенного влия.-
ния на современную ему практику письма. Даже в среде
Академии наук она не совсем была принята [19. С. 191 и ел.].
«Любопытно замечание Сумарокова, — писал Я. К. Грот, —
что Ломоносов ужаснулся бы, если бы увидел, как по
смерти его печатают его сочинения, следуя такому
произношению, которого он не мог бы одобрить» [Там же. С. 195]. ч :
Орфография, как и орфоэпия, оставалась неустойчивой
[10, С. 54], но в печатных изданиях этого периода мы видим
решительный шаг вперед, заключавшийся в ограничений и
устранении вариантности у одного и того же автора и
издателя.
23

Иная картина наблюдается в деловой письменности,
которая, как уже говорилось, являлась прямым продолжением
актового письма допетровской эпохи, причем традиции этого
письма оказываются весьма устойчивыми. Ни практика
книгопечатания, ни грамматики не оказывали на деловое письмо
сколько-нибудь заметного влияния. По-прежнему
наблюдается сосуществование фонетических и традиционных
написаний, причем в ряде случаев фонетический вариант
становится преобладающим. Как и в памятниках XVII в., широко
представлены колебания, вызванные в свое время
следствиями падении редуцированных, изменением е в о (черный и
чорныи), после ж и ш употребляются буквы и и ы, в
окончаниях род. пад. ед. числа мужского и среднего рода
пишется как в, так и г, в течение всего столетия наряду с
унифицированными употребляются старые формы дат. — творит. —
предл. пад. мн. числа имен существительных.
С другой стороны, деловое письмо XVIII в. претерпевает
постепенные изменения, вызванные главным образом
реальными языковыми причинами. Так, утрата Ъ в любом
фонетическом положении, в большинстве русских говоров
осуществившаяся уже в XVII в., приводит к тому, что буква Ъ
становится необязательной не только в безударном слоге и под
ударением в положении перед буквой мягкого согласного, но
и перед буквой твердого согласного, т. е. написание е и здесь
становится нормальным. В этот период появляются
написания с буквой w после ц *(в XVII в. было возможно только ы).
В первые десятилетия XVIII в. исчезают формы на -ые(-ие)
в род. пад. ед. числа прилагательных женского рода.
Незначительное влияние на деловую- письменность этого
периода оказывает книжная орфография, в результате чего
несколько возрастает количество написаний -аго(-яго) в
формах род. пад. ед. числа мужского и среднего рода
прилагательных, 'Ыя(-ая) в формах род. пад. ед. числа и им. пад. мн.
числа прилагательных.
В XVIII в. утрачивается целый ряд местных норм,
поэтому практически отсутствует материал для суждения о
многих фонетических явлениях говоров. Однако ряд норм,
отражающих морфологические особенности диалектных систем,
существует в течение всего столетия. К таким нормам
относятся, например, синкретические формы род. — дат. — предл.
пад. ед. числа существительных женского рода на -а(-я),
которые нормальны даже в документах, датируемых 1800 г.,
окончания на -е в дат. и предл. пад. ед. числа имен 3-го
склонения (косте), формы мене, тебе, себе, написание возвратного
аффикса -ся с буквой е и др.
Наблюдения показывают, что местная деловая
письменность XVIII в. выступает как относительно автономная
система, функционирующая независимо от кодификационных
24

процессов того времени. Так, в печатных указах императора
и сената A727 г.), которые должны, казалось бы, в первую
очередь служить образцом для служащих областных
учреждений, мы наблюдаем этимологически правильное
употребление буквы Ъ не только под ударением, но и во всех
остальных случаях, в том чис.ле и в окончаниях; раздельное
написание йреДлогов, частиц и т. д., проведенное, правда, не совсем
последовательно; использование знаков препинания. В
рукописных же документах буква Ъ необязательна в любом
положении, незнаменательные слова пишутся слитно с основным
словом вплоть до 1800 г. (т. е. реализуется принцип
написания по фонетическим словам), знаки препинания употребля-
ютсй эпизодически, они являются нерегулярными и в
дальнейшем.
Отношение современников к деловому письму XVIII в., к
служащим канцелярских учреждений было резко
отрицательным. Так, В. П. Светов пишет о множестве людей, «которые
по худым примерам и по закоренелой к неправому письму
привычке пишут безрассудно, каковыми я почитаю большую
часть подьячих» [19. С. 195—196]. Правда, этот недостаток
относится и к писателям. Н. М. Карамзин вообще полагал,
что во всем государстве вряд ли можно найти сто человек, в
совершенстве владеющих правописанием [Там же. С. 196].
Еще резче высказывался автор руководства по деловой
письменности, вышедшего в 1835 г., М. Магницкий: «Сей язык
ввелсй у нас необходимостью употреблять людей почти без-
граМсэтных, известных под названием подьячих, кои
составили целую свою словесность, для ябеды и разных их про-
HbipctB удобную, которую передат они упражениями от отца
к сыну, поколениями... класс совершенно безграмотный и
часто нёнравственный ввел... какое-то свое наречие, темное и
запутанное, и именно по сему для него во всех смыслах
выгодное» [33. С. 231.
Дело, видимо, в том, что в условиях XVIII столетия
составители деловых документов в большинстве своем
действительно не могли считаться достаточно грамотными людьми,
т. е. уровень их грамотности не соответствовал уже
орфографическим требованиям эпохи и поэтому получал
отрицательную оценку передовых общественных деятелей того времени.
Таким образом, оказав влияние на языковые процессы в
период формирования русского национального языка,
деловая Письменность в XVIII в. функционирует достаточно
обособленно от других письменных разновидностей языка,
развиваясь в рамках одного из его стилей.
25

4. ПРОБЛЕМА КЛАССИФИКАЦИИ ПАМЯТНИКОВ
ДЕЛОВОЙ-ПИСЬМЕННОСТИ
Деловая письменность насчитывает десятки названий
документов, различных по своему целевому назначению,
содержанию и лингвистической ценности. Исключительно важное
значение в связи с этим имеет проблема классификации па-
мятнков делового письма. Решение ее необходимо для
правильного отбора текстов для тех или иных исследовательских
целей./Каждый исследователь должен ориентироваться в
море источников, чтобы иметь ясное представление о том, какие
тексты могут дать ему необходимый материал, а какие
окажутся практически бесполезными. Такой классификации
пока не существует, наблюдаются лишь попытки провести
наиболее общее разграничение памятников. |
^С. И. Котков выделяет три группы памятников деловой
письмёйкоети: "эпистолярная, актовая и статейная
письменность (статейные списки и рукописная газета
«Вести-куранты») [30. С. 74—75; 28. С. 44]. Далее он разграничивает
понятия «деловой» и «приказный» язык. К приказному языку
относятся только стандартные актовые тексты, понятие
«деловой язык» является более емким, включающим в себя
эпистолярную письменность, а также статейные списки и
«Вести-Куранты», в которых «вполне отчетливо проступает
определенная литературность и, кроме того, заметные элементы
публистического стиля» [28. С. 45]. J
Действительно, памятники частной переписки и т. н.
статейная письменность существенно отличаются от собственно
делового письма как по содержанию, так и по характеру тек-
стообразующих средств. Так, гйастные письма, не скованные
стандартными формулами, стремлени~ёТЛс1шссимальной
точности изложения содержания юридического акта, допускают
более широкое варьирование языковых средств и могут быть
с полным правом названы^ памятниками
народно-разговорного языка [30. С. 62—75jjfe этом легко убедиться,
познакомившись с письмами и грамотками XVII—начала XVIII вв.,
опубликованными Институтом русского языка АН СССР [46;
17; 49. С. 13—91].
-Большой интерес представляют любовные письма тотем-
ского подьячего Арефия Малевинского, опубликованные Н. П.
Панкратовой [50]. Этот подьячий написа'Л сговорную запись,
в которой дал обязательство жениться на сестре дьякона
М. Федорова: «Се азъ тотемецъ Арефка Малевинской дал
запись Воскресенскому дьякону Михаилу в том, что мнЪ взять
у него, дьякона, сестра ево Анна за себя замуж в нынешнем
во 1686 году после крещенья в первое воскресенье, а буде я
не возму ея за себя, и на мнЪ сему дьякону взять заставы
пятьдесят рублев. Запись писал я, Арефка, своею рукою
1686 г., августа в 14 де(нь)» [50. С. 364]. Впоследствии дья-
26

кон обвинил Арефу в нарушении сговорной записи, на что тот
сам подал жалобу на дьякона, который будто бы заставил
написать эту запись силой. Дьякон представил в
доказательство любовных отношений Арефия и Анны письма подьячего,
но Арефа отказался признать их своими.
Приводим некоторые отрывки из этих писем, ярко
отражающие особенности живой речи вологжан конца XVII в.:
«Повидайся, друг моя, со мною сего вечера, в том же мЪсте, да
рание, как ударит полтретья часа ночи. Не могу, друг,
терпит, да принесу и твое все. Повидайся, серцо мое, да бережно,
да отпиши мнЪ, я надЪюся и буду, а ты в том мЪсте меня
дожидайся, выдь рание, а я буду, не оману...» (письмо 1);
«Спасибо тебЪ, что ты надо мною насмеялась вечер и не
вышла, я ждал долъго, доспЪла ты надо мною хорошо. Уж
я головы своие не щажу... да пришли поскоряе, а буде не вы-
деш да не отпишеш ко мнЪ, ты со мною вовсе остудисся и
вЪк не буду...» (письмо 3); «...да отпиши мнЪ ныне скоряе,
я буду, да, повидайся, друг мой, нужно мнЪ; ономнясь было
еще хотЪл говорить, до позабыл, а се испугался. А в бане
ты окошка затъкни...» (письмо 8); «Впрям ныне ты меня во-
диш в уздЪ. Как я пошел от вас, да идучи-то все плакал, а
ты мнЪ не вириш» (письмо 11) [50. С. 367—369]. Как видим,
язык этих писем, не скованный рамками официального
делового текста, отражающий диалектные особенности
(произношение и на месте Ъ между мягкими согласными, формы
сравнительной степени на -яе, местоименную форму своие), очень
заметно отличается от языка стандартизованной сговорной
записи
^Классификация документов собственно делового письма,
отличающихся разнообразием форм и передаваемого
текстами содержания и используемых в лингвистических целях,
представляет огромные трудности. CjC^JBojikqb исходит в
первую очередь из социальной- значимости документов,
принимая затем во внимание сферу использования и форму
акта. Он делит памятники XVII в. на две большие группы: 1)
официально-деловая (общегосударственная,
правительственно-административная) и 2) частная (частно-деловая и
эпистолярная) письменность [12. С. 81 Как видим, С. С. Волков не
делает здесь различия между актовым письмом и частной
перепиской. А. Нл__К:ачалкии делит все местные деловые
памятники в зависимости от происхождения писцов также на две
группы: «1) написанные на местах московскими людьми, по
инициативе центра и для центра, но по необходимости с
привлечением местных людей; 2) Бумаги, составленные
местными дьячками, подьячими, грамотными старостами,
выборными из местного населения таможенными и кабацкими
головами», и именно документы второй группы считает местными
в собственном смысле слова [24. С. 107].
5-240 27

Совершенно очевидно, что примитивные (элементарные)
классификации, по которым выделялось бы некоторое
количество типов документов, нецелесообразны и вряд ли возмож-
ны^Реальный смысл имеет множественная классифшадияу
основанная на разных признаках, вследствие чего та или
иная разновидность памятников будет иметь набор
признаков, определяющих ее -лингвистическую ценность, т. е.
составляющих ее лингво-источниковедческую характеристику. При
этом учитываются и общие для письменных памятников
дифференцирующие признаки. [Гак, следует различать:
1) датированные и недатированные рукописи;
2) оригиналы и списки;
3) документы, содержащие сведения о писцах и не
дающие таких сведений;
4) по назначению — общегосударственные и
частно-правовые;
5) тексты, написанные писцами цетральных учреждений,
и местные документы;
6) предельно стандартизованные документы и памятники,,
содержащие разнообразный переменный материалу
Все эти признаки очень важны для определения
лингвистической ценности памятника.;Для целей исторической
диалектологии прежде всего необходимо учитывать
классификацию по 5-му признаку, которая частично совпадает с
делением текстов по целевому назначению. К первой группе
относятся своды законов, правительственных распоряжений,
царские граммоты, писцовые и переписные книги и др.,
важнейшее место среди них занимает Соборное Уложнение царя
Алексея Михайловича. Во вторую группу, составляющую
местную деловую письменность, входят документы,
оформляющие на местах имущественные и другие права отдельных
членов общества: поручные записи, порядные, купчие,
челобитные, документы судопроизводства, сказки, воеводские отпис- .
ки, хозяйственные и таможенные книги и мн. др. \
"Документы различны и по степени отражения в них
особенностей живой речи, причем следует, конечно, учитывать,
какой аспект" ттрйшшгвется во внимание, т. е. какой конкретно
материал содержит та или иная группа памятников (и в
формулярной части, и в самом переменном составе; в
значительной степени это определяется назначением памятника,
потребует уточнения в каждом отдельном случае). В целом„.коли-
чество лингвистической информации зависит от степени
стандартизации документа, от соотношения формулярной и
содержательной его частей, что в свою очередь определяет
соотношение постоянного и переменного состава элементов^
От лексического разнообразия зависит возможность
всестороннего анализа фонетических и морфологических особен-
23

ностей, хотя отдельные явления можно изучать и на
ограниченном языковом материале.
Широкая вариантность фонетических и морфологических
показателей (различных обозначений одних и тех же
фонетических или морфологических явлений в составе одних и
тех же слов) в стандартизованных конструкциях может
служить обоснованием широкой употребительности какого-либо
явления в речи.
Дадим краткою
("Большую группу деловых текстов представляют
документы, оформляющие ш^ществендые взаимоотношения людей
(купчие, данные, вкладные, закладные, кабалы и т. п.). Эти
памятники отличаются высокой степенью, стандартизации,
относительной бедностьй~ и однообразием лексического
состава. Однако даже в таких текстах, как показано В. Я. Деря-
гиным, можцо наблюдать определенную вариантность
языковых средсх§/«Из создателей документа текстологический
анализ на первый план выдвигает не писца, а заказчика, речь
которого в полной мере отражает неформализованные части
текста» [20. С. 212].
^Купчие оформляли передачу имущества от одного лица
другому: пашни, сенокосные угодья, места рыбной ловли,
дворы со всеми постройками и т.чД.)Вот пример такого
документа, составленного на побережье Белого моря в 1604 г.:
Се яз Борис Василевъ снъ Попов унянин прдал есми в
Уны деда своего вочину угород Всемлствого Спса Прилуцко-
го мнстря прикащикомъ старцу Селивестру да старцу Авъра-
мию Унъского усоля а стоит тот огород въ межах с верхную
сторону дворище Митрофановское а с нижъную сторону Гри-
горевъское дворище Шаныциково а взял есми на томъ своемъ
на огороде у старцовъ сорок алтын денегъ без гривны а
продал есми тот свои огород вдернь без выкупа а в оцыщеньи
тому своему огороду яз Борисъ от иныхъ купьчихъ и от за-
кладныхъ от всяких писменых крепостей своими денгами и
убытка мне старцямъ нЪ довести на то послуси унъскои
дьячек Потапеи Еремеевъ снъ да Никита Терентевъ снъ Ко-
мев купьчюю писал Бориско Василевъ снъ самъ своею рукою
лЪта 7112 марта в 10 де.
об. послух Поталка руку приложил.
Это одна из небольших по объему купчих. Иногда они
писались на нескольких листах. Как видим, начальная форхмула
содержит указание на участников и предмет сделки, затем
идет характеристика продаваемого имущества (особо
оговариваются границы земельных участков), указывается
стоимость проданного и даются гарантии в том, что предмет
купли-продажи никому раньше не был продан или заложен. В
заключение приводятся сведения о писце, указывается дата
5* 29

написания документа. Внизу или на обороте мы находим
подписи свидетелей.
По сходным образцам писались данные, вкладные и
закладные. Весьма формализованы и такие документы, как
порядные, поручные, кабалы, сговорные записи.
Привлечение большой группы текстов такого рода
позволяет иногда получить довольно неплохой материал для
изучения фонетических и морфологических явлений
соответствующего говора.
В межевых, меновных и раздельных записях мы находим
лексику, характеризующую особенности местности, здесь
содержится материал по топонимике. Имена существительные
употребляются в этих текстах в формах различных падежей.
Все эти документы подписывались, что позволяет
использовать их в целях исторической диалектологии. |
г~К числу наиболее ценных источников относятся^
челобитные, а также документы судопроизводства (расспросные
речи).г Вт XVII в. различаетс*гтЩлыи ТЩдГр^зновидностей
челобитных: исковая, явочная, изветная, повинная, мировая,
отсрочная, ставочная [12. С. 12]. Чаще всего челобитчики
обращались непосредственно к царю (образец челобитной см.
в § 2). В явочных челобитных, которые в тексте иногда
назывались также и изветными, адресант обращается с
просьбой лишь принять документ и записать его, т. е. для
просителя было важно, чтобы его жалоба была зафиксирована в
канцелярии.
Челобитные, менее формализованные, чем другие
документы делового письма, содержат богатый материал для
изучения лексических, фонетических и синтаксических
особенностей отражаемой ими разговорной речи. К сожалению,
челобитные XVII в. не подписывались, й.'локальную их
принадлежность приходится определять при ёопоставлейии их с
другими памятниками, в которых указывалось происхождение
В XVIII столетии в структуре челобитных происходят
некоторые изменения. Меняется начальная формула, так как
по-новому пишется теперь обращение к монарху: Всепре-
свЪтлЪиший державнЪишии гсдрь императоръ и самодер-
жецъ всероссийский гсдрь всемлстивЪишии. Слово «сирота»,
употреблявшееся для самоуничижения, характерного для
челобитных, сменяется на «нижайший» или «нижайший раб
твой», обстоятельства дела излагаются по пунктам, причем
челобитные XVIII в. подписываются, что повышает их
ценность для реконструкции диалектных явлений.
, Среди памянитков XVII—XVIII вв. много книг
различного назначения. Писцовые и переписные книги7г^годержащие
перепись крестьянских дворов, крестьян с их семьями и
имуществом, написаны приезжими писцами. Они датированы,
30

содержат ценный материал по топонимике и ономастике, но
малопригодны для изучения диалектных особенностей.^
</Ё отказных, книгах-оформлялся отвод (отказ) земель за
несениёТосударевой службы. Отказы всегда подписывались,
они составлялись местными писцами, среди которых было
немало непрофессионалов. В отказных книгах мы находим
употребляемые в различных падежных формах существительные,
характеризующие особенности местности, географические
названия.,
ПБол?шую группу памятников деловой письменности
составляют приходно-расходные книги. Часть из них обладает
небольшой лингвистической ценностью, так как записи в них
носят однотипный характер. Однако многие
приходо-расходные книги отличаются разнообразным содержанием. Так, до
нас дошло большое количество монастырских приходно-
расходных книг, отражающих самые разные стороны жизни
монастырей, игравших важную роль в жизни русского Севера
и всего Русского государства.
Среди приходно-расходных книг Вологодского Спасо-
Прилуцкого монастыря имеются книги «соляной продажи»,
лексический состав которых довольно однообразен. Более
многочисленную группу составляют книги, отражающие
повседневную хозяйственную жизнь монастыря или
принадлежащих ему соляных ©арниц (в Тотьме, Сольвычегодске,
Уне). Здесь можно найти записи о покупке различных
предметов, съестных припасов, сведения об оплате труда
наемных людей, работавших на монастырских землях,
непосредственно в монастыре или на монастырских промыслах. В
приходной части записывались поступления в монастырскую
казну. Некоторые книги содержат только приходную или
расходную часть.
Значительное число рукописей относится к книгам т. н.
судового ходу, которые описывают поездку с монастырским
товаром ©низ по Двине к Холмогорам, торговлю этим
товарам и возвращение обратно, т. е. представляют собой
своеобразный дневник поездки монастырских старцев. В них
содержатся записи о продаже соли, мяса, хлебных продуктов
и т. п., приобретении продовольствия, одежды, обуви и
других вещей, о найме людей для работы на судах и
обслуживания торговых операций. К этой группе рукописей
примыкает книга под названием «продажа соляная московская»,
которая, как и многие другие документы, свидетельствует о
размерах торговой деятельности монастырских старцев: в
этой книге сообщается, например, о том, что соль в Москву
из Вологды везли на 270 лошадях. Гораздо большие грузы
переправляли по Двине.
В4 приходо-расходных книгах широко представлены
названия продуктов питания (мед, патока, толокно, солод,
31

хмель, масло коровье, масло сЪменное, сало ворванье, сало
рыбье, чеснок, лук, хлЪбъ, капуста, рЪпа, молоко,
сметана, квас, уксус, ягоды-прусника (брусника), яйца, огурцы,
грузди, волняницы (волнушки), мука, крупа, мясо),
встречаются конкретные названия рыб: треска, окунь, ерш, подъязок,
семга, судак, щука, лещ, плотица. Очень много названий
предметов одежды, обуви, а также материалов, из которых
они изготовлялись: шапка, клобук, шуба, кошуля, свитка
старская, кафтан, рубашка, рубаха, рукавицы сыромятные,
лапти, сапоги, суконцо, кожа, кожа дубленая, онучи, сукно,
сукно сермяжное, шелк, телятина, овчина. Часто встречаются
названия предметов посуды: чаша, ступа, горшок, дщан, ковш,
бурачок, кувшин, корец, бадья, блюдо, сковорода, ложка
репчатая, плошка, кадца, кадочка, кадулка, солоница, солонка,
ушатец, ушатик и мн. др. Очень хорошо отражается
сельскохозяйственная лексика (названия полей, земельных участков,
возделываемых культур, орудий труда, видов
сельскохозяйственных ра'бот и др.).
В книгах «судового ходу» встречается лексика речного
судоходства (названия судов, судовых снастей и т. д.):
насад, дощаник, каючек, павозок (часто пишется паузой), ло-
дия, лодейка, лодка, парус, якорь, сопец (руль на судне).
Книги монастырских варниц содержат немало слов,
относящихся к терминологии соляного промысла! усолье, цырен
(большой чан для варки соли), труба-наставка, бурав, ларь
соляной, корыто цыренное, росол, камене варнишное, варя,
варка, полу варя, заварити, завар. ^орошо отражается
сложная метрология эпохи XVI—XVIII'вв.: названия мер "веса
(фунт, безмен, гривенка, пуд), единиц измерения сыпучих тел
(четверть, четверик, мера), предметов, служащих
вместилищами каких-либо веществ, которые выступали также и в
качестве мер количества этих веществ: ведро, ушатец и т. д.
Мыло продавалось косяками, хмель — кипами и коробками,
хлеб — ковригами, масло — черепами, мочало — лубами;
железо могло измеряться полицами, прутьями и сохами.
Обширную группу лексики приходо-расходных книг составляют
названия лиц по профессии, по виду выполняемой работы.
Слов с таким значением в наших памятниках отмечено более
100. Это названия должностных лиц, ремесленников, а также
людей, для которых та или иная работа была временной в
зависимости от срока найма.
'. Приходо-расходные книги предоставляют хороший
материал для изучения вопросов исторического
словообразования^
Разнообразие лексики приходо-расходных книг такого
рода позволяет успешно изучать исторической фонетики и
исторической морфологии, в том числе и в историко-диалек-
тологическом аспекте. ^ Наибольшей употребительностью от-
32

личаются формы род. пад. ед. и мн. числа существительных,
относительные прилагательные, глаголы действия, которые
встречаются обычно в прошедшем времени и форме
инфинитива.
Близки к приходо-расходным/ таможен]ные_кннги. В них
фиксировался доход, получаемый казной от провоза и
продажи товаров. Само содержание таможенных книг
определяет богатство лексики, служащей обозначением
разнообразных предметов продажи. Это названия сельскохозяйственных
животных и птиц, продуктов питания, одежды и обуви,
украшений, строительных материалов и т. д. Существительные и
прилагательные, преобладающие в данных текстах,
преимущественно употребляются в формах род. пад. Глаголы
встречаются здесь реже, чем в приходо-расходных книгах.
В текстах сельскохозяйственных книг (ужинных,
умолотных и др.) мы находим разнообразную лексику, связанную
с сельскохозяйственным производством.
Во всех хозяйственных книгах широко представлены
разнообразные формы имен числительных.
Все книги хозяйственного содержания велись местными
писцами, датировались, но не подписывались. Впрочем,
сведения о писце можно иногда извлечь из самого текста
документу )
Деловая письменность XVIII в., как уже указывалось,
представлена огромным количеством документов самого разного
назначения. Многие разновидности делового письма
сохранились в этот период (купчие, челобитные, порядные, приходо-
расходные книги и мн. др.), возникают и новые формы
делопроизводства. Из всех исследованных нами документов
XVIII в. наибольшую ценность представляют челобитные и
всевозможные дела об убийствах, угрозах, драках, избиениях,
оскорблениях и т. д. Эти дела включают в себя челобитную
(доношение, донос, объявление), «досмотр мертвого тела» (в
случае убийства), допросы свидетелей и обвиняемых.
Представление о такого рода документах, их лингвистической
ценности может дать «объявление», с которого начинается одно
из дед Важской воеводской канцелярии (фонд 468, оп. 1, 40,
л. 3—3 об);
1770 года марта 22 дня Нижнетоемскои волсти Афонасьев-
скои бояршины Емскои волсти крестьянЪ Иванъ Бураковъ
Макар Андроновъ Кирескои бояршины Василеи Буторинъ
Верхотоемскои волсти Соескои десятникъ Кирило Шурундин
Иванъ Пановъ Дмитреи Печинкинъ подали обявление
верхней трети соцкому Шыпицыну в томъ что ехали мы Бураковъ
Андронов Буторин с Красного бору к дому своему по ноче
на вышепоказанное число и поехали Устюжского уЪзда изъ
Ягрыскои волсти с вечера при огнЪ и настрету нам на волоку
ехал члвкъ на лошадЪ на дровнях а лошадь у него шерстью
33

рыжа а мужика мы не знаем какой члвкъ и приЪхавшы мы
на Сонгу в дрвню Мартачевку по ноче и на улице тут лошадь
стоит и я Андронов сходил къ той лошадЪ и лошадь опознал
наша лошад емисская крестьянина Ивана Агапутова и онъ
был на Красном же бору и лошадь та стоит не привязана в
пошовнях а сЪна в тЪхъ санях нЪтъ и спросилъ я под окном
у Ивана Панова есть ли той лошади у тебя надслежникъЯг-
рыскои волсти крстьянинъ Климентеи Кипрушин з быками
идет на низъ и от тово мы пришли под другое окно к Ортемью
Шишину и выпросил коней кормит и оной Пановъ пришел к
нам в ызбу и стал обявлят намъ лошад стоит в санях и на
санях рукавицы олЪньи и малахаи в кровЪ и оной Панов
сходил по десятника Кирила Шурундина и ходили с огнем
оной лошади и саней осматриват в санях соли три пуда
хмелю в кулЪ полтора пуда шестеры сошъники а рукавицы и
малахаи в кровЪ замараны и оной Буторин от нас осталсе на
СонгЪ а мы Бураковъ и Андронов и Дмитреи Печинкинъ и
Панов ездили в-зат до Ягрыскои волсти до повоста и спрашы-
вали мы на заставЪ ехал ли мимо заставу крестьянинъ Иванъ
Агапудовъ и обявили нам что ехал тот человЪкъ мимо
заставу послЪ половины дни и кормил тот члвкъ лошад в той же
волстЪ у крестьянина Василья Созонова и оной Созоновъ
обявил что от меня уЪхал в волокъ на вечеру засвЪтла в том
мы ему соцкому и сие обявление подали к сему обявлению
вмЪсто Ивана Буракова Макара Ондронова Кирила
Шурундина Ивана Панова Дмитрея Печинкина прошениемъ ихъ
Верхотоемскои волсти крестьянин Михаило Карамзинъ руку
приложилъ.
II. ФОНЕТИЧЕСКИЕ ЯВЛЕНИЯ И ИХ ОТРАЖЕНИЕ
В СЕВЕРНОРУССКОЙ ДЕЛОВОЙ ПИСЬМЕННОСТИ
XVII—XVIII ВВ.
I. ГЛАСНЫЕ
Одной из отличительных особенностей
южновеликорусских памятников делового письма XVII в. является
исключительно широкое отражение аканья, т. е. качественной
редукции безударных гласных неверхнего подъема [27. С. 57]. Так,
в курских памятниках деловой письменности первой
половины XVII в., по наблюдениям Г. А. Хабургаева, «нет ни одного,
который непосредственно или косвенно не отражал бы этой
яркой диалектной черты» [66. С. 51 Закреплению мены а и о
в деловых документах способствовало и ее официальное
признание: в указе царя Алексея Михайловича предписывалось
«в бесчестье не ставить» тех, «кто в челобитье своем напишет
в чьем имени или в прозвище, не зная правописания, вместо
о—а или вместо а—о... по природе тех городов, где кто ро-
34

дился и по обыкностям своим говорить и писать извык» [27.
С. 57—581
Случаи отражения аканья обычны и для деловой
письменности Москвы, конечно, для частно-правовых актов, т. е.
для тех документов, которые можно назвать местными.
Таким образом, написания, характеризующиеся меной а и о в
безударных слогах, являлись в то время нормой делового
письма на территории акающих говоров. Непоколебленной
эта норма остается и в южновеликорусских деловых
документах XVIII в. Брянск (ф. 466, оп. 1): адна четверть A728,
1924, л. 1 об.), у Похожа (там же, л. 3), Ирина Барисова дочь
(л. 3), даношение A760, 1954, л. 1), ис под кораула (л. 3),
декобря дня A750, 1959); Курск (ф. 1043, оп. 1): с сабою
вмЪсте A716, 16, л. 2), папа Максима (там же,), к дапросу
(там же, л. 2 об.), велено оному солдату Ъхоть (л. 9), бита
ботоги (л. 10), оного резоного члвка A716, 81, л. 1); Курск
(ф. 1094, оп. 1): аднадворецъ A754, 102, л. 1), на нодежные
поруки (там же, л. 3 об.), по паимъки евилъся аднадворецъ
A761, 160, л. 4), оныя вымозанныя ворота A761, 164, л. 3);
Смоленск (ф. 417, оп. 1): а вместа сержанта A701, 16, л.
16), цана палтара рубли A710, там же, л. 48), и марилъ го
лодом A739, 23, л. 2), и гаварила (там же), озарники A771,
42, л. 2 об.), старонния люди (там же, л. 9); Солотчин-
с-кий м-рь (ф. 1202, оп. 2): грива направа A744, 195, л. 1),
в кобаку (там же, л. 1), о плотежЪ (там же), соракъ копеекъ
(там же, л. 2 об.), поворов женатых (л. 13), Трафимъ Семе-
новъ A780, 285) и др., см. также [57. С. 212; 69. С. 591 Такие
написания наблюдаются и в документах московской деловой
письменности (ПМ XVIII): один краснаи на заечьем меху
B60), полушубакъ китаечетои B61), для обучения партного
мастерства B62), понамаревъ снъ B67), собака... на ногах
каротких B71), кабыла бурая B73). Особенно часто они
встречаются в письмах московских жителей (см. с. 13—91).
В памятниках северновеликорусскои деловой
письменности XVII—XVIII вв., отражающих окающее произношение
писцов, наблюдается последовательное разграничение букв,
обозначающих гласные а и о в безударном положении. Ни в
одном документе, если точно известно, что он написан
носителем севернорусского наречия, мы не встречаем явных
следов аканья, т. е. неразличения безударных а и о.
Колебания в обозначении гласных предударных слогов
наблюдаются при передаче заимствований, в том числе и таких
слов, как провинция, провинциальный, канцелярия, контора
и др., отличающихся в текстах XVIII в, особой
употребительностью. Это связано с графическим освоением заимствован-
нцй лексики. В памятниках южнорусского и московского
происхождения данное явление находится в полном соответ-
€-240 35

ствии с местной нормой употребления букв а и о в указанном
фонетическом положении.
Брянск: и по наказу Брянской концелярии A728, 466,
1, 1924, л. 1); Курск: в концелярии Курской правинцыи
A716, 1043, 1, 16, л. 6 об.), в оной канторе A754, 1094,
1, 102, л. 4), в той палицыи A761, 1094, 1, 160, л. 2 об.); в
Курской могистрат (там же, л. 4); С ев с к: из оной правин-
циалнои канцелярии A760, 466, 1, 1954, л. 1); Смоленск:
на росписку каменданта ищолковника A716, 417, 1, 16, л. 16),
калежского ассесора A768, 417, 1, 40, л. 8), и ковалеру A769,
там же, л. 25); Солотчинский м-р ь: в кантору A763,
1202, 2, 255, л. 1 об.), прошено копрала Лаптева с солдаты
(там же), капралом с солдаты роздано поручно тритцать ко-
пеяк (там же, л. 8), и в Переславскаи правинцыальнои
канцелярии (л. 9), кантракт A773, 1202, 2, 278).
Москва: калежские сторожи A737, ПМ XVIII, 218),
в следственной о пожаре комиссии A738, 241), по показанию
Новой Камор колегии канцеляриста (там же), до калегии
(там же), правительствующаго Сената канторы
подканцелярист A741, 264), Главнаго камисариата секретарь A747,
269), в Московской палицымеистерскои канцеляри A747,
270), во вторую каманду A747, 271).
В той же мере такие написания характерны и для
памятников севернорусской письменности. Архангельск:
Устюжской правинцыи воевддЪ Олещеву A729, 403, 24, л. 52), на-
тариус Петр Тверитинов (там же, л. 55); В о л о г д а: а в Воло-
гоцкои правинцыалнои канцелярии A738, 424, 2, 3, л, 1 об.),
Каргополь: каменданту Петру Коробьину A718, 1048, 1,
43, л. 16 об.); Кострома: Костромской правинцы обор
коменданта A711, 881, 1, 95, л. 1), и по наказу Костромской
правинциальнои концелярии A729, 431, 1, 278, л. 5), ис
Костромской правинцыалнои канцеляри (там же, л. 19); Новая
Ладога: на вышепоказанного кананера A745, 540, 1, 3196,
л. 44); Новгород: выборному и канвоиным A774, 615, 1,
7001, л. 14 об.); Соловецкий м-р ь: вычтено с меня канто-
рою A788, 1201, 4, 679, л. 18); Тихви н: в концелярии A711,
1074, 1, 289, л. 14 об.), в вотчинную кантору A774, 588, 1,
15, л. 8); Устюг: из Устюжской провинциалнои концелярии
A729, 403, 2, 4, л. 65), в губернскую канцелярию (там же, л.
66); Уст южна: бакал пивной на ношках A768, 596, 1, 819,
л. 2 об.); Ярославль: Яраславскои правинциалнои
канцеляри натариус A766, 807, 2, 18, л. 1 об.).
Аналогичные явления обнаруживаются и в памятниках,
написанных в районах поздней колонизации [42. С. 220; 70>
С. 285].
Некоторые слова (например, комиссар, офицер) на всей
территории России пишутся, как правило, с а в соответствии
сов языке-источнике: камисар Дмитреи Иванович Коротнев
36

(Белозерск, 1720, 421, 3, 39, л. 3), по челобитью камисара
(Кострома, 1730, 431, 1, 349, л. 1), отставному камисару
(Новая Ладога, 1745, 540, 1, 3196, л. 51), камисару Рагозину
(Солотчинский м-рь, 1763, 1202, 2, 255, л. 2), погостной ками-
сар Дмитреи Бутаков (Новгород, 1774, 588, 1, 11,1л. 3), ка-
раулнои афицер Раман Сорокин (Смоленск, 1716, 417, 1, 16,
л. 11), по приказу вышеписаннои 7 команды афицера
(Москва, 1747, ПМ XVIII, 268), бывшему у приему рекрут афицеру
(Каргополь, 1755, 547, 1, 382, -л. 1), штап афицера (Севск,
1760, 466, 1, 1854, л. 3 об.), отставных афицеров и редовых
солдат (Солотчинский м-рь, 1763, 1202, 2, 255, л. 14).
Все это говорит о том, что вариантные написания,
связанные с процессом освоения иноязычной лексики, в деловой
письменности XVIII в. стали общерусской нормой,
сложившийся под влиянием Москвы и канцелярий новой российской
столицы, сохранявших традиции московского делового
письма.
Только с а пишется в севернорусских документах более
раннее заимствование солдат: уплатили салдацких денег
пЪшим салдатом A632, Вологда, 196, 67, л. 12); для сыску
салдат A674—75, Хлынов, 137, Вятка, 7в, л. 116), о салдатех
(там же, л. 116 об.), бЪглые ж салдата и матрозы A738,
Вологда, 424, 2, 3, л. 1 об.), оные салдаты A745, Важский
уезд, 468, 1, 9, л. 1), вместо салдата A747, там же, 10, л.
21 об.).
С начальным о в текстах севернорусской деловой
письменности обычно пишутся слова атлас амбар; как правило, о
наблюдается в первом слоге слов баран, калач, канат, что
является отражением одной из особенностей окающего
произношения.
Нормы обозначения безударных а и о являются основным
дифференцирующим признаком севернорусской и
южнорусской письменности и могут поэтому служить надежным и
точным показателем локальной принадлежности тех или иных
памятников в том случае, когда необходимые сведения об
их писцах отсутствуют.
2. Начиная с XVI в. в письменности отражается процесс
изменения а в е, которое происходит в положении между
мягкими согласными но в безударной позиции возможно и после
мягкого согласного.перед твердым. Это явление широко
распространено в области северновеликорусского наречия, хотя
известно оно и некоторым южнорусским говорам [1. С. 231 —
233; 2. С. 170}.
Произношение е на месте а в ударном слоге — яркая
диалектная черта, поэтому она легко утрачивается в результате
элементарного знакомства с литературной нормой или
произношением носителей других говоров. Возможность
хорошего отражения этого явления в памятниках деловой пись-
6* Я?

менности, видимо, объясняется поздним его возникновением,
ь связи с чем писцы некоторое время 'могли не осознавать
столь заметного несоответствия их написаний
орфографической нарме центральных канцелярских учреждений.
В севернорусских памятниках XVI в. — начала XVII в.
случаев отражения перехода а в е между мягкими
согласными под ударением довольно много, затем их количество
сокращается, а в текстах XVIII столетия такие написания
отсутствуют полностью: с плавки взели A594, Вологда, 196, 40,
л. 1 об.), взели два рубля (там же, л. 4), взели шесть алтын
(Л. 5), на пет алтын A594, Вологда, 196, 7, л. 4 об.), на пет
алтын (там же) петь алтнъ A628, АУЕ — III, 63), петчлвкъ
A642, Вологда, 196, 62, л. 4 об.), на пет шестой A644, Кр.
Онежск. м-рь, 1195, 3, 6, л. 16), какъ хозеева повелятъ A662;
АУЕ—1, 81), на дватцать на пет чети A677, Вологодск. отк.,
л. 362 об.), корову бЪлую щеки красны рога впремь A696—
97, Орлов, 1408, 1, 463, л. 6 об.); корову черную рога впремъ
(там же, л. 9 об.).
Изменение а в е в безударном положении обусловило на-
писание е вместо традиционного я в следующих случаях: де-
вет чети A594, Вологда, 196, 40, л. 3), редил на члвка A612,
Вологда, 196, 56, «л. 7), выскоча из-за уголья сь везьемъ A644,
ЯТГ, 341), к сей межевнои розходнои памети A646, Вологда,
ГКЭ, 206/277;7 об.), в мЪсеце февралЪ A674, Галич, 137,
Владимир, 13а, ч. 1, 383 об.), октебря въ 24 де A710, Новая
Ладога, 1145, 1, 147, л. 1), по десети подвод A722, Тихвин,
1074, 1, 632, л. 1), по десети рублевъ A745, Новая Ладога,
540, 1, 3196, -л. 13), а в которомъ месеце и числе (там же, л.
52).
Такие написания, являясь едиными нормами делового
письма, исследователями южновеликорусской письменности
трактуются как случаи отражения совсем другого
фонетического явления — яканья [27. С. 64—651 Следовательно, они
должны быть признаны непоказательными для суждения о
характере отражаемых ими фонетических особенностей
говора.
Написания с е вместо ожидаемого а обычны также в
формах числительных: тритцет алтнъ A641, Кр. Онежск. м-рь,
1195, 3, .6, л. 6), шеснатцеть лЪтъ A644, Кострома, Разр.,
Новг., 235, л. 4), тритцеть два плота тесовых A712, Новая
Ладога, 1145, 1, 200, л. 16 об.), дватцеть рублей A745, Новая
Ладога, 540, 1, 3196, *л. 5), четырнатцеть лошадей (там же;
л. 44) и мн. др.
3. Результаты перехода е в о в памятниках
севернорусской деловой письменности XVII—XVIII вв. отражаются
главным образом в виде написания о на месте бывшего е после
букв, обозначающих шипящие согласные. В большинстве
русских говоров лабиализация е ограничивалась ударным ело-
38

гом. В наших текстах при сохранении традиционных
написаний с е наблюдается и немало случаев употребления о в
данном положении. В корнях слов: два ансыря толку A639,
Устюжна, 137, Устюг, 41, \л. 75 об.), на жонку на ОгрофЪну
A661, АУЕ — III, 232), у счоту A675—76, Кай-городок, 137,
Кай-городок, 1, л. 47), в щоку A704, Соловецк. м-рь, 1201, 4,
163), жонку A706, Новая Ладога, 1145, 1, 25, л. 3), капитанъ
Василеи Александров снъ Лащокинъ A741, Кострома, 431,
1, 943, л. 1). В суффиксах и окончаниях: покололъ ножомъ
A620, Белозерск, 1107, 1, 282, -л. И), Ярославля Болшово
A625, 1179, 1, 3, л. 1), взято гвоздей лужоных A674, Олонец,
137, Олонец, 8, л. 156), кушакъ сырцовой A745, Новгород,
1208, 2, 40, л. 2 об.), с новгородским купцомъ A774,
Новгород, 615, 7001, л. i).
После букв парных мягких согласных писцы, не имея в
своем распоряжении специального знака для обозначения
нового ['0], продолжали, как (правило, писать букву е. Однако
и в этом положении они в ряде случаев использовали о:
купил рыбы солоные на восмь алтынъ A582—84, Вологда, 196,
227, л. 5 об.), принос казначию старцу Анкидину стареиъ
Илья Обрютинъ судовово ходу осталных денег... A617,
Вологда, 196, 12, л. 1), вдову Матронку Ермолину дочерь A685,
АУЕ — I, 149) — ср.: Матренка Ермолина дочи (там же), по
пятидесять рубловъ A745, Новая Ладога, 1145, 1, 3196, л, 5),
мнЪ МатронЪ A767, Соловецк. м-рь, 1204, 4, 617, л. 2)\
сестра родная девица Матрона A767, Важский уезд, 468,
1, 40, л. 8), за него генерал контролора Федора Михайлова
сна A774, Тихвин, 588, 1, 15, л. 2), за вышеписанного гене-
ралъ контролора (там же, л. 5).
Однако памятники деловой письменности русского
Севера XVII—XVIII вв. хорошо отражают переход е в о и в
предударном положении, что является диалектной особенностью
севернорусских говоров. После шипящих: Замятнина жоны
Федорова A610, ЯТГ, 260), жонъ ево вдовЪ Даре A676,
Вологодск. отк., л. 21), по щокамъ ударилъ A704, Соловецк.
м-рь, 1201, 4, 163, л. 40), по щоки ударил (там же, л. 39), по
щокамъ билъ (там же, л. 45). После парных мягких
согласных: безъ дровъ и безъ лучины клюшника не доржать A634,
АУЕ — II, 41, 1), два пуда троски A637, Ант. Сийск. м-рь,
1196, 7, 16, л. 10 об.), и всого худые земли четыре четверти
A676, Вол. отк., л. 119), рыбы троски осталос тритцат пуд
A695, Уна, 196, 1, 49, л. 4 об.), рыбы троски покупной изошло
(там же, л. 4 об.).
Отмечены случаи отражения данного процесса и в
заударных слогах: з Борисовым озоромъ (XVI в., Кострома,
ГКЭ, 181/5148), купили пяторы четки A602, Вологда, 196, 1,
19, л. 11), а на руке у нее был узолъ A788, Судаков, с. 75),
Много таких написаний наблюдается после шипящих и ц в
39

суффиксах и окончаниях, в том числе и в конечном открытом
слоге, но в этих случаях изменение е в о может иметь и
морфологическое объяснение: Васино болотцо A626, Ко-
стромск. отк., л. 705 об.) и тою полешою землею и лЪсомъ
A687, Костромск. отк., л. 155), в усадищо A710, Новая
Ладога, 1145, 1, 147, -л. 19), нашому прикащику A724,
Соловецк. м-рь, 1201, 4, 281, л. 261 об.), в наискореишом
времени A745, Новая Ладога, 1145, 1, 3196, л. 4), а ево
сестрой девицои Акулинои A759, Новгород, 615, 6923, л. 12 об.),
куплено холстины и веревочокъ A776, Ант. Сийск. м-рь, 1196,
1, 1148, л. 4).
Таким образом, среди фонетических написаний,
обусловленных результатами перехода ево, немало таких, которые
являются местной нормой деловой письменности. Они
свидетельствуют о том, что в области соверновеликорусского
наречия переход ево совершался независимо от положения
гласного е по отношению к ударению.
4. Изменение ивы после предлогов и приставок,
обусловленное процессом падения редуцированных, привело к
возникновению вариантных написаний в указанном положении.
Фонетические написания с буквой ы употребляются в
деловых текстах на протяжении XVII и XVIII вв.: с ыстоки
(XVI в., Кострома, ГКЭ, 181/5148), в Ыгнатево поместье
A626, Вологодск. отк., с. 51), с ыными гостьми A704,
Соловецк. м-рь, 1201, 4, 163, л. 18), с нево Григорья шубу сымали
(там же, л. 46), в ыюле ж мсце A721, Каргополь, 1048, 1,
64, л. 3), не отыскал A750, Устюжна, 596, 1, 356, л. 4), в ыз-
бу A770, Важский уезд, 468, 1, 40, л. 3).
5. Одной из нерешенных проблем исторической фонетики
русского языка является вопрос о времени окончательной
утраты фонемы <е> в подавляющем большинстве русских
говоров, несмотря на обилие литературы по этому вопросу.
Исследователи памятников XVII в. единодушны в одном: в
безударных слогах е(Ъ) в то время уже не было. Мнения
историков языка расходятся в отношении ударного положения.
Этот факт объясняется двумя причинами: 1)
противоречивыми показаниями памятников разных жанров; 2)
неодинаковой интерпретацией одних и тех же написаний.
Как известно, Л. Васильев в 1905 г. отметил
последовательное употребление Ъ в ударных слогах, причем он
стремился показать, что такая последовательность вообще не
имеет исключений [71. Позднее, отметив факты написания е
вместо Ъ после ц независимо от ударения, Л. Васильев
объяснил это явление твердостью аффрикаты ц и пришел к
выводу, что различение Ъ и е носит фонетический характер,
но отражает различие качества предшествующих согласных:
перед е эти звуки произносились твердо, а перед Ъ получали
смягчение.
40

К сожалению, ссылаясь на отмеченную Л. Васильевым
закономерность в употреблении букв Ъие, исследователи не
обращают внимания на то очень важное обстоятельство, что
он привлек к анализу официально-государственные
документы, в том числе царские жалованные грамоты, т. е.
документы, написанные в центральных административных
учреждениях и полностью отражающие общерусскую норму — норму
московского приказного языка.
С. И. Котков построил овое исследование о московском
говоре XVII в. [29] на ином материале: он использовал
памятники МДБП, которые, также являясь московскими,
относятся к документам местной московской письменности; их
нормы лишь отражали общерусскую норму, но не совпадали с
ней полностью. По данным С. И. Коткова, в ударном
положении Ъ пишется примерно в 940 случаях, е вместо Ъ
приблизительно в 600 случаях, «у заурядных писцов проступала
явственная тенденция — избегать употребления Ъ» [Там же. С.
1491; кроме того, отмечено более 60 случаев написания Ъ
вместо е, 28 проц. от этого количества относится к ударному
слогу. В памятниках частной переписки, кстати, замена Ъ на
е — вообще обычное явление.
Автор делает из этого совершенно неожиданный вывод:
«Приходим к мысли: в московском говоре данной
исторической эпохи фонема, изображаемая буквой Ъ, в
нередуцированном состоянии выступала в виде гласного несколько более
суженного, нежели гласный э» [Там же. С. 157].
Еще раньше в книге «Южновеликорусское наречие в XVII
столетии» (М., 1963) сделал вывод о сохранении Ъ под
ударением в XVII в. и на территории всего (!) южновеликорус-
кого наречия. Это утверждение вызвало резкую критику Г. А.
Хабургаева, который, кстати, факт более или менее
последовательного разграничения Ъ и е перед твердым согласным
под ударением рассматривал как возможное отражение
противопоставления [е]—ГО] [167. С. 288J.
^-—Обратимся к памятникам севернорусской территории,
^фронтальное обследование которых пока еще ;не было про-
'ведено. В текстах XVII в. в безударном положении
наблюдаются вариантные написания с Ъ и е, при этом вариант с е
явно преобладает: на лесу A620, Белозерск, 1107, 1, 282, л.
22), звезда во лбг/,A644, там же, 990, «л. 1), з дет ми (Вологда,
1628, Вологодск. отк., л. 304 об.), в бегах A676, Вологодск.
отк., л. 231), цена ведру A673, Галич, 137, 1, Владимир, 13а,
ч. 1, л. 352), за рекою за Шечею A625, Костромск. отк., л.
553), по реке (там же, л. 576 об.), по ВяткЪ рекЪ A650, Ко-
тельнич, ГКЭ, 22/5984, л. 1), 2 ведра A675, Погорелое
городище, 137, Владимир, 13а, ч. I, л. 13 об.), в реку Об великую
A671—72, Пустозерский острог, 137, Владимир, 13а, ч. I, л.
141 об.), корову редрую белохрептую A696—97, Слободской,
41

1408, 16, 463, л. 1 об.), двенатцат алтнъ A675, Сольвычегод-
ский уезд, 137, 1, Сольвычегодск, Збв, л. 13 об.), да ячмени
меновного A687—88, Тотемский уезд, 196, 1, 136, л. 25 об.),
в Уне реки A695, Уна, 196, 1, 49, л. 26 об.), цена той ржи
(там же, л. 33), за тЪми делами A674—75, Хлынов, 137, 1,
Вятка, 7в, л. 121)—ср.: а за тЪми дЪлами (там же, л. 120),
збежал он Гришка от насъ A689, Ярославль, 1179, 1, 18),
з детми (там же).
В памятниках можно встретить и случаи (т. н. обратной
мены е на Ъ, не получившие, однако, широкого
распространения: у мЪня A620, Белозерск, 1107, 1, 5, л. 25), с серЪ&ы
на четвЪргъ (там же, л. 26), сена десят копЪн A629, Воло-
годск. отк., л. 229), к розспросным рЪчамъ A652, Вологда,
196, №, 74, л. 4), Ивана ПЪтрова сна Заломова A679,
Кострома, 881, №, 21, л. 1), и по допросным рЪчамъ A686, Ко-
стромск. отк., л. л. 3 об.). Буквой Ъ мог обозначаться звук е,
возникший на месте а между мягкими согласными: и по
наказной памЪти A679, Кострома, 881, 1, 21, л. 1), и по
наказной памЪти '¦ A687, Костромск. отк., л. 347).
Все эти факты убедительно свидетельствуют о полной
утрате старого Ъ на всей территории северновеликорусского
наречия в безударном положении.
В ударном слоге также наблюдаются вариантные
написания, но здесь преобладает вариант с буквой Ъ. Так,
преимущественно этой буквой передается этимологический [е] в
позиции между мягкими согласными: купил сЪмяни A637,
Ант. Сийск. м*рь, 1196, 7, 16, л. 18 об.), по ихъ сусЪдеи A620,
1107, 1, 282, л. 4), а на том мЪсте A644, Белозерск, 1107, 1,,
990, л. 14), Юрево помЪстье A676, Вологодск. отк., л. 212),
на свЪчи и\на дрова A669, Каргополь, 137, 1, Каргополь, 7Г
л. 388 об.), скоморохи пЪсни пЪли A652, 881, 16 7, л. 2),
над рЪчькою Говорухою A628, Котельнич, ГКЭ, 5/5967, л. 1),
на дЪтях A623—24, Соловецк. м-рь, 1201, 4, 6, л. 5), а в том
дЪле A674—75, Уна, 196, 1, 49, л. 25 об.), а в декабрЪ ж
мЪсеце A639, Устюжна, 137, 1. Устюг, 41, л. 23), лЪсъ сЪчь
A685, Ярославль, 1179, 1, 17).
Однако наряду с такими написаниями на протяжении
всего XVII столетия повсеместно наблюдается и широкое
употребление на месте старого Ъ буквы е: на речку
Лиходейку A635, Ант. Сийск. м-рь, 1196, 7, 15), и сабелные сечи
A644, Белозерск, 1107, 1, 990, л. 18), со всеми угоди A620,
Вологодск. отк., л. 3), по их велению A677, Вологодск. отк.,
л. 367), Петровы дети A688, Кострома, 881, 1, 32, л. 2), на
речки на Оченги A623—24, Соловецк. м-рь, 1201, 4, 6,. л. 9),.
и на свечи A695, Уна, 196, 1, 49, л. 12 об.), своим безделным
у мышлением A648, Ярославль, 1179, 1, 7, л. 1) и др.
Гораздо последовательнее Ъ пишется в положении перед
твердым согласным: лЪтному пастуху A636, Ант. Сийск. м-рь,
42

1196, 7, 16, л. 1), дЪдушко {мои не послЪднеи члвкъ A681,.
там же, 27), и совЪту своего A669, Белозерск, 1107, 1, 1738,
л. 4), лЪсу ж черного A628, Вологодск. отк., л. 214), с хлЪ-
ба и с мЪлких товаров A669, Каргополь, 137, 1, Каргополь,
7, л. 6 об. и др.), дЪла нЪтъ A652, Кострома, 881, 1, 8),
тремъ дЪвкам A686, Костр. отк., л. 458), \чЪмъ владЪлъ
A660, Котельнич, ГКЭ, 30/5992), пять кучь'сЪна A663,
Мезень, 137, 1, Мезень, 1, л. 32), бЪлого'живог медвЪдя упро-
мышляли (там же, л. 53 об.), вмЪсто его (Олонец, 1674, 137,
1, Олонец, 8, л. 64 об.), камен мЪлкои A67Г—72, Пустозер-
ский острог, 137, 1, Владимир, 13а, ч. I, л. 140); тово не
вЪдамъ (там же, (л. 142 об.), рогъ сломленъ лЪвои A696—
97, Слободской, 1408, 1, 463, л. 13 об.), фунтъ ладана сЪрого
(там же, л. 19), рыбы свЪжеи корыто A684—85, Соловецк.
м-рь, 1201, 4, 59, л. 8 об), стал обЪдать после правежу A675,
Сальвычегодск, 137, 1, Сольвычегодск, Збв, л. 9), вЪрнои
голова A672—73, Устюжна, 137, 1, Владимир, 13а, ч. I, л. 245
об.), с хмЪлю и с сЪна и с продажного всякого лЪсу A696—
97, Хлынов, 1408, 1, 463, л. 86), во всю пятнатцат лЪт A685,
Ярославль, 1179, 1, 17) и т. д.
В то же время в памятниках всей северновеликорусской
территории прослеживаются факты замены Ъ буквой е в
данном положении* после тех годов A635, Ант. Сийск. м-рьу
1196, 7, 15), к острожному делу A612, Белозерск, 1107, 1,
5, л. 3), да платья белого A620, там же, 282, л. 26), девочка
A622, Вологда, Судаков, с. 18), за сено A698, Вологда, 196,
1, 51, л. 2), от хлебного недороду A618, Костромск. отк., л.
72 об.), и сено и лес A693, Кострома, 881, 1, 43, л. 3), вместо
Федосея A678, Соловецк. м-рь, 1201, 4, 28, л. 14 об.), деда
своего вочину A604, Уна, ГКЭ 62/2633), грива налево A639,
Устюжна, 137, 1, Устюг, 41, л. 79 об.), беглых салдат и стрел-
цов A672, Чаронда, 137, 1, Владимир, 13а, ч. 1, л. 279),
з девочкою A625, Ярославль, 1179, 1, 3, л. 1) и мн. др.
Написания с е на месте этимологического Ъ характерны
для разных писцов, они употребляются в памятниках разных
жанров, но чаще встречаются в отказных книгах.
Факты обратной замены, ? на Ъ отмечаются сравнительно^
редко, и это явление требует объяснения, так как А. А.
Шахматов в свое время выдвинул положение, согласно которому
говорить об утрате Ъ можно только в том случае, когда
имеется эта обратная замена [73. С. 217]. Думается, что это
положение может быть применимо только для ранней эпохи, в
период XVII в. и позднее действует тенденция к ограничению
использования буквы Ъ, т. е. речь идет не просто о
неразличении Ъ и е, а о постепенном устранении буквы Ъ из письма.
Вот почему замена е на Ъ представляет собой редкое
явление не только в ударных, но и безударных слогах. Случаи же
употребления е вместо Ъ в ударном положении являются от-

ступлением от нормы, представленной в царских грамотах и
Соборном Уложении, но они не могут быть
квалифицированы как ошибки писцов, следствие их недостаточной выучки,
эти случаи отражают факт зарождения новой нормы,
безусловно имеющей фонетическое значение. Такое существенное
изменение нормы по сравнению с предшествующим периодом
не может быть случайным, оно передает решительный сдвиг
в произношении ударного звука на месте старого Ъ в сторону
сближения его сей совпадения с ним; и если невозможно
определить, какой звук, [е] или е открытый, произносился в
данных морфемах, то тем более никак не подтверждается
фактами письменности вывод о сохранении особого качества
Ъ. Поэтому утверждение С. И. Коткова о сохранении Ъ в
московском говоре XVII в. кажется странным.
Севернорусские памятники, в которых написания сев
ударном слоге перед твердым согласным занимают заметное
место, хотя и не столь многочисленны, как в МДБП,
свидетельствуют, с одной стороны, о влиянии документов,
написанных в других районах, с другой стороны, безусловно,
отражают говоры с изменением Ъ в е. Большая же устойчивость
Ъ в деловой письменности русского Севера по сравнению с
московскими текстами говорит о сохранении Ъ в части
севернорусских говоров.
Во многих памятниках отражается широко известное в
северновеликорусском наречии изменение Ъ в и между
мягкими согласными: и оне человЪка Фетку моег били и увичили
A620, Белозерск, Ы07, 16 282, л. 3), из моег помистьица (там
же, л. 40), умысля собе бездиле (там же), на ричкЪ на Офо-
насовкЪ A628, Вологодск. отк., л. 228), прибигли в клит
A640, Вологда, Судаков, с. 22), на рожественскои недиле в
понедилник (там же), вмисте с Шиловыми A656, Котельнич,
ГКЭ, 26/5988), а мирские люди велили A674—75, Тотемский
уезд, 137, 1, Владимир, 13а, ч. I, л. 554), и за лняное симя
(Устюжский уезд, там же, л. 507 об,), за двЪ недили A675,
137, 1, Сольвычегодск, Збв, л. 15), от двух лисниц A675—76,
137, 1, Кай-город, 1, л. 27), а деоятину мирял вЪ длину
A676, Вологодск. отк., л. 38), а всего досмотрено и смирено
(там же, л. 44), в хливЪ A698, Вологда, Судаков, с. 48) и др.
Основная масса написаний с буквой и охватывает
обширную зону, включающую Белозерский, Вологодский,
Тотемский, Устюжский, Важский, Сольвычегодский уезды, а также
территорию Вятской земли. Реже это явление встречается в
костромских и ярославских памятниках: ОндрЪево помистье
A618, Костромск. отк., л. 67 об.), в ту во всю пятнатцат
лЪтъ владыт A685, Ярославль, 1179, 1, 17).
Написания и на месте Ъ наблюдается и в безударных
слогах: къ рикЪ A617, АУЕ — 1, 20), на риле на Югу A625,
Вологодск. отк., л. 78 об.), и детишка мои прибигли на повостъ
44

A640, Вологда, Судаков, с. 21—22), высияно...ржы A670,
Вологда, 196, 1, 191, л. 33), и стрилецъкие денги A675, 137, 1,
Сольвычегодск, Збв, л. 8 об.), дитеи своихъ духовныхъ A686,
АУЕ — I, 170).
Употребление и на месте Ъ как под ударением, так и в
первом пр.едударном слоге можно обнаружить у одного и
того же писца (например, в вологодских отказных книгах и в
приходо-расходной книге земского целовальника Сольвыче-
годского уезда Т. М. Стенина A675, 137. 1, Сольвычегодск,
Збв). Это свидетельствует об изменений Ъ в и в обеих
позициях в системе одного говора.
Случаи отражения процесса изменения Ъ в и между
мягкими согласными наблюдаются преимущественно в
челобитных, хозяйственных и отказных книгах, относительно
редко прослеживаясь в документах собственно актового
письма (купчих, данных, закладных и т. п.). Наблюдения над
отказными книгами и некоторыми другими текстами
позволяют предположить, что употребление и на месте старого Ъ
допускали церковные дьячки и крестьяне; служащие местных
канцелярий старались избежать таких написаний.
Таким образом, обозначение старого Ъ в положении
перед мягким согласным в деловой письменности русского
Севера XVII в. было представлено тремя вариантами, причем
первые два, являясь общерусскими, были распространены на
всей территории северновеликорусского наречия. Третье
написание использовалось наряду с остальными лишь на части
этой территории, будучи местным вариантом
орфографической нормы, отражающим яркую диалектную черту
соответствующих говоров. Однако этот вариант нормы носил
ограниченный характер, так как его употребление обнаруживает
зависимость от жанра памятника и было характерным
только для части писцов.
Те же буквы — Ъ, е и и мы находим и в написаниях
предударных слогов, но в этом случае из двух повсеместно
распространенных вариантов Ъ к е решительно преобладает
второй, написание же иу будучи также ограниченной местной
нормой, употребляется в общем на той же территории, где
отмечается его использование в ударном слоге.
В наших текстах нет написаний, которые отражали бы
изменение Ъ в и в позиции перед твердым согласным
(новгородские памятники XVII в., особенности которых уже
описаны в лингвистической литературе, к исследованию нами не
привлекались).
Большой интерес представляют наблюдения над
памятниками деловой письменности XVIII столетия. В эту эпоху,
когда осознается необходимость единых правил орфографии,
естественно встает вопрос и об упорядочении передачи на пись-

2: СОГЛАСНЫЕ
1. Процесс падения редуцированных и вызванные этим
процессом изменения обусловили возникновение огромного
количества новых написаний, конкурирующих с
традиционными, причем такая вариантность сохранялась на
протяжении многих веков, до тех пор, пока кодификационные
процессы не стали играть определяющую роль в развитии нашей
орфографии.
Так,уз^ деловой письменности позднего периода широко
отражаются процессы ассимиляции согласных по звонкости-
глухости: к Опскому морю!(\§7\—72, Пустозерский острог,
137, 1, Владимир, 13а,XT', л. 140 об.), во фторникъ A620,
Белозерск, 1107, 1, 282, л. Ill), Фетка АндрЪев A66'2,
Котельнич, ГКЭ, 30/5992), за воску глины A776, Ант, Сийск.
м-рь, 1196, 1, 1.148), денешки A745, Новая Ладога, 1145, 1,
3196, л. 15), водбое нежатого овса A722, Устьянские волости,
651, 1, 2, л. 7), за пазбу A768, Соловецк. м-рь, 1201, 4, 617,
л. 22), г делу A711, Тихвин, 1074, 1, 289, л. 6 об.).
Предлогл из-, без- пишутся в этот период чаще всего с
буквой с: ucjroe вотчины A687, Костромск. отк., л. 513), ис
тое канцелярии A773, Тихвин, 588, 1, 5, л. 6), бес третника
A676, Вологодск. отк., л. 224) и т. д.
Особенно часто отражается озвончение согласного,
представляющего собой звуковую форму предлога и приставки
с: з замками A666, Котельнич, ГКЭ 32/5994, л. 3), здЪлат то
все A674, Олонец, 137, 1, Олонец, 8, л. 149 об.), з братями
A686, Костромск, отк., л. 78), да^зъ дочерью зъ дЪвкою Ма-
рьею (там же, л. 169 об.), з детм$ A774, Тихвин, 588, 1, 11;
л. 3).jjB отказных книгах такое написание предлога и
приставки с является едва ли не единственно возможным. О том,
что обозначение предлога с буквой з представляет собой
основное и наиболее частотное написание, свидетельствуют
случаи употребления з перед буквами сонорных и глухих
согласных: з рЪчкою A648, Котельнич, ГКЭ, 21/5983, л. 1),
и з пустошми A687, Костромск. отк., л. 245), и з судовыми
снастьми A712, Новая Ладога, 1145, 1, 200, -л. 13 об.).
Нередки также случаи написания буквы д на месте
традиционно-этимологического т перед буквами гласных и
сонорных согласных; особенно часто это наблюдается в слове
сутки: на судки A695, Уна, 196, 1, 49, л. 15), трои судки
A716, Каргополь, 1048, 1, 30, л. 38 об.), в разные присудст-
венные места A774, Новгород, 615, 1, 7001, л. 3).
Иногда встречается употребление букв глухих согласных
на месте этимологических звонких перед сонорным н: да
гдЪ мошно A685, Ярославль, 1179, 1, 17), инвалитноилоты
салдату A776, Ант. Сийск. м-рь, 1196, 1, 1148, -л. 6 об.)/]
48

\ 2. Реже, чем процессы ассимиляции, отражается в текстах
оглушение конечных согласий^ и хлЪпъ всякой A698,
Кострома, 881, 1, 65), и всякой завот (та,м же), ношъ вынялъ
A704, Соловецк. м-рь, 1204, 4, 163, л. 2 об.), что де оную мою
жену привесъ A727, Новая Ладога, 540, 1, 22, л. 17), и из
ушей и глас A727, Устьянские во-лости, 651, 1, 9, л. 1 об.),
назатъ тому лЪтъ в десять A738, Вологда, 424, 2, 3, л. 1 об.),
на Красную плошать A755, Олонец, 547, 1, 382, л. 8), в лопъ
A770, Важский уезд, 468, 1, 40, л. 5).
Произношение глухого согласного в результате
ассимиляции или оглушения на конце слова могло в отдельных
случаях распространиться и на другие формы слова, что и
фиксируется в некоторых наших памятниках: полшесты тысячи
лошекъ простых A696—97, Хлынов, 1408, 1, 463), книга Юре-
ва наволока крушечног двора A671—72," Устюжский уезд,
137, 1, Владимир, 13а, ч. I, л. 120) в закрепленые тетрати
писаны A721, Каргополь, 1048, 1, 64, л. 7 об.). Такие
написания, по-видимому, отражали живое произношение, во
всяком случае это явление отмечается в современных говорах.-
/3. Сочетание дс, возникшее на стыке корня и суффикса
-с/с,"могло обозначаться следующими способами: дс, дц, тц, тс
и ц, причем самым распространенным был вариант дц:
вместо ладожанина посадского члвка A745, Новая Ладога, 1145У
1, 3196, л. 16), посадцкои жилецъ^{1666, Котельнич, ГКЭ,
32/5994, л. 1), Нерехотцкои съезжие избы под ячеи A679,
Кострома, 881, 1, 21, л. 1), да в ту Слоботцкую волость A620,
Белозерск, 1107, 1, 282, л. 55), да три двора лютских A618,
Костр. отк., л. 70), ладожениклосацкои члвЪкъ A712, Новая
Ладога, 1145, 1, 200, л. 33). Зычным соответствием
традиционному дц было написание тц: в томъ же огоротце~(\666,
Котельнич, ГКЭ, 32/5994, л. 1), тритцать четвертей A774,
Тихвин, 588, 1, 15, л. 2). Такое же написание мы наблюдаем
и в глагольных формах: не вступатца A550, Котельнич, ГКЭ,
24/5986), скитаетца меж двор A686, Костр. отк., л. 61 об.),
и кормитца работою (там же.).
^4. В памятниках представлена диссимиляция
заднеязычного к перед следующим взрывным согласным: хто A722,
Тихвин, 1074, 1, 632, л. 1, л. 1 об.), х которому A747,
Важский уезд, 468, 1, 10, л. 18), пониже лохтЖ (П72, Устюжна,
596, 1, 1728, л. 97). Другие случаи диссимиляции: анбарное
место A675, Ярославль, 807, 2, 16, л. 2), в пролубЪ A770,
Важский уезд, 468, 1, 40, л. 1), и в пролубь запеханъ (там
же, л. 5).
Сочетание чн в результате утраты взрывного элемента
изменилось в шн; соответствующие написания широко
распространились на всей русской территории, обычны они и в
севернорусской дедовой письменности XVII—XVIII вв.: с вос-
тошную CTopoHyJ(l652, Кострома, 881, 1, 8), житнишнои он-
49

2: СОГЛАСНЫЕ
1. Процесс падения редуцированных и вызванные этим
процессом изменения обусловили возникновение огромного
количества новых написаний, конкурирующих с
традиционными, причем такая вариантность сохранялась на
протяжении многих веков, до тех пор, пока кодификационные
процессы не ста-ли играть определяющую роль в развитии нашей
орфографии.
Так,уз^ деловой письменности позднего периода широко
отражаются процессы ассимиляции согласных по звонкости-
глухости: к Опскому моркПA671—72, Пустозерский острог,
137, 1, Владимир, 13а, ч^Т' л. 140 об.), во фторникъ A620,
Белозерск, 1107, 1, 282, л. 1I), Фетка АндрЪев A662,
Котельнич, ГКЭ, 30/5992), за воску глины A776, Ант. Сийск.
м-рь, 1196, 1, 1148), денешки A745, Новая Ладога, 1145, 1,
3196, л. 15), водбое нежатого овса A722, Устьянские волости,
651, 1, 2, л. 7), за пазбу A768, Соловецк. м-рь, 1201, 4, 617,
л. 22), г делу A711, Тихвин, 1074, 1, 289, л. 6 об.).
Предлогу из-, без- пишутся в этот период чаще всего с
буквой с: ucjoe вотчины A687, Костромск. отк., л. 513), ис
тое канцелярии A773, Тихвин, 588, 1, 5, л. 6), бес третника
A676, Вологодск. отк., л. 224) и т. д.
"** Особенно часто отражается озвончение согласного,
представляющего собой звуковую форму предлога и приставки
с: з замками A666, Котельнич, ГКЭ 32/5994, л. 3), здЪлат то
все A674, Олонец, 137, 1, Олонец, 8, л. 149 об.), з братями
A686, Костромск» отк., л. 78), да^зъ дочерью зъ дЪвкою Ма-
рьею (там же, л. 169 об.), з dermf A774, Тихвин, 588, 1, 11;
л. 3).[jB отказных книгах такое Написание предлога и
приставки с является едва ли не единственно возможным. О том,
что обозначение предлога с буквой з представляет собой
основное и наиболее частотное написание, свидетельствуют
случаи употребления з перед буквами сонорных и глухих
согласных: з рЪчкою A648, Котельнич, ГКЭ, 21/5983, л. 1),
и з пустошми A687, Костромск. отк., л. 245), и з судовыми
снастьми A712, Новая Ладога, 1145, 1, 200, -л. 13 об.).
Нередки также случаи написания буквы д на месте
традиционно-этимологического т перед буквами гласных и
сонорных согласных; особенно часто это наблюдается в слове
сутки: на судки A695, Уна, 196, 1, 49, л. 15), трои судки
A716, Каргополь, 1048, 1, 30, л. 38 об.), в разные присудст-
венные места A774, Новгород, 615, 1, 7001, л. 3).
Иногда встречается употребление букв глухих согласных
на месте этимологических звонких перед сонорным н: да
гдЪ мошно A685, Ярославль, 1179, 1, 17), инвалитнои $оты
салдату A776, Ант. Сийск. м-рь, 1196, 1, 1148, л. 6 o6.)..J
48

\ 2. Реже, чем процессы ассимиляции, отражается в текстах
оглушение конечных согласньК) и хлЪпъ всякой A698,
Кострома, 881, 1, 65), и всякой завот (там же), ношъ вынялъ
A704, Соловецк. м-рь, 1204, 4, 163, л. 2 об.), что де оную мою
жену привесъ A727, Новая Ладога, 540, 1, 22, л. 17), и из
ушей и глас A727, Устьянские во-лости, 651, 1, 9, л. 1 об.),
назатъ тому лЪтъ з десять A738, Вологда, 424, 2, 3, л. 1 об.),
на Красную плошать A755, Олонец, 547, 1, 382, л. 8), в лопъ
^ A770, Важский уезд, 468, 1, 40, л. 5).
I Произношение глухого согласного в результате
ассимиляции или оглушения на конце слова могло в отдельных
случаях распространиться и на другие формы слова, что и
фиксируется в некоторых наших памятниках: полшесты тысячи
лошекъ простых A696—97, Хлынов, 1408, 1, 463), книга Юре-
ва наволока крушечног двора A671—72," Устюжский уезд,
137, 1, Владимир, 13а, ч. I, л. 120) в закрепленые тетрати
писаны A721, Каргополь, 1048, 1, 64, л. 7 об.). Такие
написания, по-видимому, отражали живое произношение, во вс&т
коьцслучае это явление отмечается в современных говорах. -
/З. Сочетание дс, возникшее на стыке корня и суффикса
~ск, могло обозначаться следующими способами: дс, дц, тц, тс
и ц, причем самым распространенным был вариант дц:
вместо ладожанина посадского члвка A745, Новая Ладога, 1145,
1, 3196, л. 16), посадцкои жилецъ^1666, Котельнич, ГКЭ,
32/5994, л. 1), Нерехотцкои съезжие избы подячеи A679,
Кострома, 881, 1, 21, л. I)y да в ту Слоботцкую волость A620,
Белозерск, 1107, 1, 282, л. 55), да три двора лютских A618,
Костр. отк., л. 70), ладоженинрлосацкои члвЪкъ A712, Новая
Ладога, 1145, 1, 200, л. 33). Обычным соответствием
традиционному дц было написание тц: в томъ же огоротцё"A666,
Котельнич, ГКЭ, 32/5994, л. 1), тритцать четвертей A774,
Тихвин, 588, 1, 15, л. 2). Такое же написание мы наблюдаем
и в глагольных формах: не вступатца A550, Котельнич, ГКЭ,
24/5986), скитаетца меж двор A686, Костр. отк., л. 61 об.),
и кормитца работою (там же.).
\4. В памятниках представлена диссимиляция
заднеязычного к перед следующим взрывным согласным: хто A722,
Тихвин, 1074, 1, 632, л. 1, л. 1 об.), х которому A747,
Важский уезд, 468, 1, 10, л. 18), пониже лохт1?\ A772, Устюжна,
596, 1, 1728, л. 97). Другие случаи диссимиляции: анбарное
место A675, Ярославль, 807, 2, 16, л. 2), в пролубЪ A770,
Важский уезд, 468, 1, 40, л. 1), и в пролубъ запеханъ (там
Л\С, Л. О) .
Сочетание чн в результате утраты взрывного элемента
изменилось в шн; соответствующие написания широко
распространились на всей русской территории, обычны они и в
севернорусской деловой письменности XVII—XVIII вв.: с вое-
тошную сторонуrJA652, Кострома, 881, 1, 8), житнишнои он-
49

баръ A666, Котельнич, ГКЭ, 32/5994, л. 2), варнишным
работным людем A687—88, Вологда, 196, 1, 136, л. 14 об.), сию
мою явошную челобитную A721, Каргополь, 1048, 1, 64, л.
10), ношное время A736, Ант. Сийск. м-рь, 1196, 1, 258)
четыре подсвешника A766, Ярославль, 807, 2, 18, л. 3), молош-
никъ A772, Устюжна, 596, 1, 1728, л. 27).
В некоторых текстах встречаются написания сну
характерные только для севернорусских памятников, так как они
свидетельствуют о цокающем произношении в говоре писца: сн
могло развиться только из цн: продали мЪх муки пшенисные
A594, Вологда, 196, 1, 108, л. 6), дощанисным тесошникам
A642, там же, 68, л. 27), мукъ пшенисяых и ржаных A740,
„Худиславская и Буевская канцелярия, 693, 1, 4, л. 116).
/ 5. Хорошо отражается упрощение групп согласных здн,
стн, стц, стд, здк> стк, где утрачивается средний согласный:
позно A644, Белозерск, 1107, 1, 990, л. 13), масла поеного
A687—88, Вологда, 196, 1, 136, л. 15 об.), от ища) A761,
Ярославль, 807, 2, 18, л. 13 об.), в ушахъ бороски^белыя
A772, Устюжна, 596, 1, 1728, л. 104), невеске ево A741,
Вологда, 424, 2, 30, л. 1)ПГ сочетаниях же вств, жск утрачи-'
вается первый элемент: благополучно здравствуй A727, Усть-
янские волости, 651, 1, 10, л. 3), осмеры сапоги муские A696—
Г97, Слободской, 1408, 463, л. 3 об.)™1
1 Широко отражена утрата т в сочетании ст перед /: и с ихъ
кресяны1 A620, Белозерск, 1107, 1, 282, л. 28), в помесе
(там же), и на кресянишок моих (там же, л. 40), кресянка
моя Огрофенка1(\6251 Ярославль, 1179, 1, 3, л. 1), с того
помЪся A67б7~*Вологодск. отк., л. 224), окромЪ усья A685,
Ярославль, 1179, 1, 17), с пристрасемъ допрашиванъ и битъ
кошками A727, Новая Ладога, 540, 1, 145, л. 8 об.).
.'"~" 6. О губно-зубном характере согласного в
свидетельствуют многочисленные случаи, отражающие его оглушение
перед глухими согласными: во фторникъ A593, ЯТГ, 207), фъ
томъ A620, ЯТГ, 284), фъ ту пору (там же), ф помЪстие
A623, Костромск. отк., л. 173), ф поле (там же, л. 173 об.),
ф помЪстие (д. 175 об.), ф то заимищЪ (л. 176), въ ночЪ
на офторникъ^\1629, АУЕ — III, 68), у Фторыги Иванова
A639, Устюжна, 137, 1, Устюг, 41, л. 44), ф том помЪстье
A687, Костромск. отк., л. 138), Ефсеи Назаревъ A712, Новая
^Ладога, 1145, 1, 200, л. 4) — ср. здесь же: онъ Евсеи и др.
Как известно, оглушению может подвергаться только губно-
губной звук [в].
Однако севернорусским говорам XVII—XVIII в. был
известен и губно-губной согласный, на что указывают случаи
1 При чтении данных примеров следует иметь в виду, что в
большинстве случаев в соответствии с практикой скорописи буква с выносилась
над строкой и /, произносившийся после с, в этих случаях не обозначался
(буква ь отсутствовала).
50

его пропуска между гласными [75. С. 294]: именно в этой
позиции возникают благоприятные в артикуляционном
отношении условия для утраты его в произношении: вниз плоучи
на ТотмЪ дал пошлин A617, Вологда, 196, 1, 12, л. 5 об.),
два пауска^1639, там же, 63, л. 4—ср.: отпавусков (там же)
и л^Гй также написание ов в формах творит, пад. ед. числа
существительных, прилагательных и местоимений: под
тафтою зеленое A607—8, Вологда, 196, 1, 64, л. 10 об.). Другие
примеры и объяснение этого явления см. в главе III, I. ^
Г" 7. Судя по памятникам, севернорусским писцам не было
чуждо фрикативное произношение заднеязычного согласного
г; в текстах немало случаев написания х вместо г на конце
слова и даже перед буквами гласных: по выписЪ с кних
A627, Вологодск. отк., л. 130), с книхъ] (там же, л. 131), а
поперехъ на шестнатцеть верстъ A6937 Барсов, с. 170),
положили мы полюбовно денех по полтины A722, Тихвин, 1074,
1, 632, л. 1 об.), денехъ рубль пятьдесят копЪекъ A762, Ант.
Сийск. м-рь, 1196, 908, л. И), приховорили мирские люди
A674—75, Тотемский уезд, 137, 1, Владимир, 13а, ч. I, л. 555
об.), к симъ отписнымъ книхамъ A677, Вологодск отк., л.
370), выхребаючи ис печюрки пепел A698, Вологда, Судаков,
с. 48), а в бехах A720, Тихвин, 1074, 1, 605, л. 4 об.), ербовои
бумаги на съезжемъ дворе нЪтъ A721, Каргополь, 1048, 1,
64, л. 9 об.), купил рыбы пожбалы и сиховъ A724, Соловецк.
м-рь, 1201, 4, 281, л. 260)V Возможно, эти факты отражают
искусственное, книжное произношение; во всяком случае, в
современных севернорусских говорах звук г является взрыв-
Ь
8. После отвердения шипящих ж и ш в нашей
письменности появились написания жыч шы, широко употреблявшиеся в
памятниках XVII—XVIII вв. наряду с традиционными жи и
ши: и не дожыл до cpo/ct/)A620, Белозерск, 1107, 1, 282, л. 22),
тЪ наши пустоши (тамГже, л. 48), жытель A704, Соловецк.
м-рь, 1201^ 4, 163, л. 42), другие вашы крестьяна A762, Ант.
Сийск. м-рь, 1196, 1, 908, л. 13). В некоторых текстах первой
половины XVII в. изредка отмечаются реликтовые написания,
свидетельствующие о былой мягкости шипящих: Гришя да
Ивашко A620, Белозерск, 1107, 1, 282, л. 10), Максимко Фе-
доровъ снъ Жюков A639, Устюжна, 137, 1, Устюг, 41, л. 81).
г~~ Отвердению подверглись и долгие шипящие, представлен-
i ные в деловой письменности XVII—XVIII вв. большим
количеством вариантных написаний: у означенного щетчика A773,
Новая Ладога, 540, 1, 5760, л. 3), куплено в таможню бумаги
питчей A696—97, Слободской, 1408, 1, 463, л. 27), для роз-
щету A722, Соловецк. м-рь, 1201, 4, 272, л. 2); на городишша
(XVII в., Кострома, 881, 1, 89), два конца пестреди холшевои
A674—75, Слободской, 137, 1, Вятка, 7в, л. 4), сщетчику на
мЪшки A734, Николо-Корельск. м-рь, 1389, 419, л. 4), и со
5 Г

всЪми межыиики A649, Котельнич, ГКЭ, 23/5985), стопа
бумаги писчей A674—75, Хлынов, 137, 1, Вятка, 7в, л. 41 об.),
женщынамъ по двЪ денги A637, Ант. Сийск. м-рь, 1196, 7,
•л. 9), церковной прикащыкъ A770, Важский уезд, 468, 1, 40,
л. 44), да к ним же приежают A698, Кострома, 881, 1, 65f,
сь Яковом Дрожжачимъ A674—75, Хлынов, 137, 1, Вятка,
7в, л. 116), Яковъ Дрожьжачеи (там же, л. 36), приежъжал
отпищик A720, Белозерск, 421, 3, 39, л. 1), дровъ
приготовленных на зжЪние A772, Устюжна, 596, 1, 1728, л. 60), с до-
ежщия памЪти A657, Кострома, 881, 1, 11, л. 3), да онЪ ж
стрелец и пристав... доещали на конях A674—75, Тотемский
уезд, 137, 1, Владимир, 13а, ч. 1л. 545), от проежжые улицы
A638, Вологда ГКЭ, 178/2749)[Написания с буквой ы
(женщынамъ, прикащыкъ, проежжые^* являются бесспорным
доказательством твердости шипящих, а написания типа холше-
вои, возможно, свидетельствуют об утрате долготы бывшим
долгим шипящим [ш:]<[ш'чДГ/
В некоторых памятниках отмечаются сочетания жд, шт,
вероятно, отражающие диалектную особенность, известную в
говорах и в настоящее время: приЪждал снъ боярской Игна-
теи Микулин A623, Костромск. отк., л. 221—221 об.), за дро-
жди A672—73, Устюжна, 137, 1, Владимир, 13а, ч. 1, л. 246
об.), на сЪждемъ дворЪ A695, Ярославль, 1179, 1, 22, л. 1),
четыре ушата кислых штеи A663, Мезень, 137, 1, Мезень, 1,
•л. 11 об.), отнесены шти на воевоцкои двор (там же, л. 58).
9. Вследствие отвердения аффрикаты ц возникает
общерусское написание цы, которое в первой половине XVII в.
полностью вытесняет традиционное написание с буквой и
даже на территории северновеликорусского наречия, где ц
сохраняет свою мягкость до настоящего, времени: рыболовцы
A617, Костромск. отк., л. 10), овцы A638, Ант. Сийск. м-рь,
1196, 7, 16, л. 12), из мнстрские житницы A670, Вологда, 196,
1, 191, л. 8), дрвни Коцына крестьяня A694, Кострома, 881,
1, 44, л. 2 об.), соцкому Петру Шипицыну A770, Важский
уезд, 468, 1, 40, л. 3). Только в XVIII в. написание и после
ц вновь становится возможным: из Устюжский провинциал-
нои концелярии A729, Устюг, 463, 2, 4, л. 65i)lJ
В памятниках севернорусской деловой письменности
XVII—XVIII вв. почти совсем нет прямых указаний на
цоканье — древнейшую черту северновеликорусских говоров.
Случаи употребления ц вместо ч единичны: в ГалицЪ A677,
Галичский уезд, 881, 1, 19, л. 9), что я жив с Петрова дни и
донынЪ, а жалования нЪ полуцал A762, Ант. Сийск. м-рь,
1196, 1, 908, л. 20).
Цоканье, являющееся яркой отличительной чертой
диалектной речи, перестает отражаться в деловой письменности
русского Севера в первой половине XVI в. под воздействием
московского приказного языка. Факт последовательного раз-
$2

личения ч и ц практически всеми севернорусскими писцами
•лишний раз свидетельствует о достаточно высоком уровне их
грамотности.
III. ФОРМЫ СКЛОНЕНИЯ В СЕВЕРНОРУССКОЙ
ДЕЛОВОЙ ПИСЬМЕННОСТИ XVII—XVIII ВВ.
1. СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫЕ
Деловая письменность XVII—XVIII вв. отражает систему
именного склонения, включающую три сложившихся к
этому времени типа, внутри которых по особенностям отдельных
форм могут быть выделены разновидности. При этом
наблюдались территориальные различия парадигм всех трех
типов.
Первый тип объединил имена мужского и среднего рода,
характеризовавшиеся в памятниках следующими
окончаниями: И. нулевое, -о(-е), Р. -а(-я), -у(-ю), Д. -у(-ю), В.
нулевое, -а(-я)> -о(-е), Т.-ом(-ем), П.-е(-Ъ), -у(-ю), и.
По этому типу сконялись все существительные с
уменьшительно-уничижительными суффиксами -ишк(о), -ушк(о) и
-к(о), образованные от имел любой родовой принадлежности:
братишко, дедушко, домишко, конишко, сынишко, банишко,
кляченко, лошадишко, меришко, семьишко, скотинишко
и др. Все они относились к среднему роду, на что указывают
формы согласуемых слов: и сынишко мое ходил въ мнстыр
A684, Белозерский уезд, Судаков, с. 37), въ домишко мое
A695, АУЕ — 1, 252), женишко мое A620, Белозерск, 1107,
1, 282, л. 15), на клеченкЪ на своемъ A641, ЯТГ, 337), отдал
я сирота дочеришко свое Иринку A687, АУЕ-1, 183), дерев-
нишко мое A695, АУЕ-1, 252).
К этому же типу относились собирательные
существительные среднего рода на ье, широко употреблявшиеся в се-
вернарусской деловой письменности XVII—XVIII вв.: брусье,
вичье, волосье, гвоздье, гребенье, дубье, желобье, жердье,
каменье, кнутье, колье, коренье, лоскутье, лубье, плошье, по-
яенье, простынье, прутьеу хомутье, черенье, щепье и др.
Примеры из памятников: и волосье на голове выдралъ A632,
АУЕ—111, 104), паошя триста ставцов A639, Устюжна, 137,
1, Устюг, 41, л, 73 об.), бочка гвоздья (там же, л. 74), бЪлог
яоскутя на полтину (там же), и билъ батожем A729,
Архангельск, 403, 2, 4, л. 52), з дубемъ и рогатинами A743,
Кострома, 431, 3, 80, л. 1), подрядился поставить про мнстрскои
обиходъ полозья дровенного A768, Соловецк. м-рь, 1201, 4,
617, л. 24 об.). Параллельно (обычно после числительных)
использовались формы множественного числа: не болЪе
четырех гвоздей A774, Новгород, 615, 7001, л. 5) — ср.: прибить
железным гвоздьемъ (там же, л. 24).
53

Касаясь употребления собирательных существительных на
родине М. В. Ломоносова, А. Грандилевский в 1907 г. писал,
что они «так излюблены в говоре холмогорского населения,,
что в некоторых случаях вытесняют собою обыкновенную
форму и даже совсем почти исключают ее», причем «замена
-ья на -ьё, -ье встречается нередко и почти всегда
принимается за форму ед. ч. ср. р.» [18. С. 43].
В род. пад. флексия -а(-я) в соответствии с общерусской
нормой характеризовала все имена среднего рода,
одушевленные существительные мужского рода, некоторую часть
неодушевленных существительных, например, названия
месяцев, слова овес, хлеб и др. Большая же часть
неодушевленных существительных имела вариантные формы на -у(-ю) и
на а (-я).
Окончание -у(-ю), как известно, было характерно для
вещественных и собирательных существительных, а также для
имен с местным значением. Большой процент среди слов,
принимающих флексию -у, составляют отглагольные
образования — особенность, указанная еще М. В. Ломоносовым [32.
С. 457]. Акцентологический признак, как отмечалось
исследователями, не играл существенной роли. Так, в памятниках
севернорусской письменности количество слов с ударенным
окончанием -у довольно значительно: валеж, волочок,
грабеж, жеребей, киндяк, кирпич, крутик, лед, лен, ложок, мост,
мосток, мышьяк, назем, неплатеж, песок, перец, платеж,
пост, полк, рядок, свинец, сырец, скот, сосняг, станок, та-
бак, тройник, харч, холм, хрящ, целик, чертеж, чеснок, язык,
ячмень.
Соотношение вариантных форм на -у(-ю) и -а-(я) у
разных имен существительных неодинаково, причем оно
исторически меняется: если в первой половине XVII в. флексия -у
в кругу вещественных, а также и большей части
собирательных существительных была едва ли не единственно
возможной, то к концу столетия заметно возрастает
употребительность варианта -а. Так, в книге Вятской таможни 1696—
1697 гг. (фонд 1403, оп. 1, № 463) по г. Хлынову наряду с
формами на -у(-ю) нередко отмечаются и формы на
-а(-я): гаруса дватцать пять пудъ (л. 21), дватцать два
фунта инберя (л. 37 об.), шестнатцать фунтъ бисера (л. 61), два
фунта перца (л. 61 об.), два фунта шелку (л. 61 об.), десять
батманъ меду патоки (л. 64), пять фунтъ сурику (л. 65 об.),
триста аршин тканцу шелкового (л. 66 об.), фунтъ бисеру
фунтъ ладану росного (л. 67), полфунта пороха (л. 67), двЪс-
те галунца нитного (л. 67 об.), фунтъ купоросу турского (л.
68), фунт мышьяку (л. 68), восмь фунтъ пороху (л. 68 об.),
три фунта бакану (л. 69 об.), три фунта анису (л. 70 об.),
пять пудъ жиру (л. 74), пять пудъ ладана три пуда ягодъ
изюма пять пудъ ягодъ чернослива (л. 78 об.), три пуда са-
54

хару головного («л. 78 об.), пуд сандалу (л. 78 об.), пудъ
свинца (л. 80 об.), дватцат два фунта сандала (л. 80 об.), с
хмЪлю и с сЪна и с продажного всякого лЪсу (л. 86) и т.д.
Однако флексия -у(-ю) остается весьма продуктивной и
на протяжении всего XVIII столетия, особенно в конструкциях
с родительным партитивным.
Следует отметить, что употребление вариантных форм род.
пад. в деловой письменности не обнаруживает
сколько-нибудь существенной стилистической обусловленности.
В памятниках южновеликорусского наречия окончание -у
возможно, правда, в сравнительно редких случаях, в кругу
одушевленных существительных и у имен среднего рода. В
севернорусской письменности формы на -у отмечаются
иногда у слов на -ко, образованных от существительных
мужского рода и относившихся, как уже говорилось, к среднему
роду: а въ покупке того товаренку A658, АУЕ—III, 217),
ют малова поземишку A684, 0<ВС, 9, с. 103), из домишку
<1686, Судаков, с. 40).
Сходная картина наблюдается и в предл. пад., только
круг имен, принимающих флексию -у, здесь более ограничен.
Формы на -у могли.употребляться не только после предлогов
е и на, но в отдельных случаях также и после предлогов о и
при: о сыску A600, ЯТГ, 209а), о соляном торгу A638 РИБ,
35, 470), при смертномъ часу A615, АЮ, 27, 1).
Употребление форм на -у среди имен среднего рода и
одушевленных существительных мужского рода характерно
для памятников южновеликорусского наречия, причем
флексия -у в предл. пад. распространена там шире, чем в
севернорусской деловой письменности. В севернорусских
памятниках формы на -у имен среднего рода возможны только у
существительных на -ко: у себя въ домишку ее держу A687,
АУЕ—I, 183). Эти существительные получали в тектах
флексию -у в род. и предл. пад. потому, что в сознании пишущих
они ассоциировались со словами мужского рода, от которых
были образованы.
В памятниках, написанных на территории
северно-западных говоров, прослеживается еще один вариант формы предл.
пад. существительных мужского рода — на -и. Такие
написания, отражающие процесс объединения мягкого и твердого
вариантов, многочисленны в ранних памятниках
Новгородской земли. В XVII веке они встречаются заметно реже, но
все еще носят характер нормы: в томъ же мЪхи A613—18,
АХЕ—I, 6), при игумени КалистратЪ A618, Двинский уезд,
Сб. ГКЭ, I, 489), на своемъ участки A626, Тихвин, АЮ, 4046,
1), в кусти A655, Лод., 353), в монастыри A691, Барсов, с.
168), на колодязи A695, Уна, 196, 1, 49, л. 35 об.) и др.
Формы на -и иногда отмечаются и в текстах XVIII в.: у
подлинной в концы пишетъ A720, Тихвин, 1074, 1, 605, *л. 4 об.), при
55

иеромонахЪ АлексЪи A742, Ант. Сийск. м-рь, 1196, 1, 349, л.
4 об.).
Флексия -и наблюдается и у существительных среднего
рода: на томъ мЪсти A617, Барсов, с. 128), на Мураканскомъ
озера A695, Уна, 196, 1, 49, л. 35 об.), былъ я на игрищы
A704, Соловецк. м-рь, 1201, 4, 163, л. 39), въ урочшци на
НижмЪ рЪки в пороги A757, Барсов, с. 138).
Формы на -и в предл. пад. имен мужского и среднего
рода являются весьма устойчивой диалектной чертой, они
сохранились в говорах до нашего времени [51. С. 194).
По формам вин. пад. можно выделить три группы имен
мужского рода: неодушевленные существительные,
характеризовавшиеся нулевой флексией, имена, обозначавшие лиц,,
последовательно употреблявшиеся с окончанием -а(-я), и
остальные одушевленные существительные (названия
животных и птиц), имевшие вариантные формы (гусь — гуся,
баран—барана и т. п.), причем новые формы (В.-Р.)
встречаются в текстах чаще: купил боран на носников и на кормь-
щиков A617, Вологда, 196, 1, 12, л. 10), подковывали
мерина A639, Вологда, 196, 1, 116, л. 35 об.), коня да кобылу да
две коровы A680, Соловецк. м-рь, 1201, 4, 32, л. 3).
Второй тип склонения включал все существительные
женского (и отчасти мужского) рода, оканчивающиеся в
исходной форме на а(-я), и обладавший следующими флексиями:
И. -а(-я), В. -у{-ю), Р. — Д. — П. -ы(-и) или -е(-ъ). Т. -о/о
(-ею), -ои(-еи).
Приинфинитивные формы существительных этого типа,
имевшие объектное значение, оканчивались на -а(-я), т. е.
совпадали с формами им. пад.: а промышляти ему красная
рыба семга A635, Ант. Сийск. м-рь, 1196, 7, 15), а вода носит
съ рЪки A695, Уна, 196, 1, 49, л. 10), записка учинит A745,
Важский уезд, 468, 1, 9, л. 5), въ казенной кельи съ поду
пенька перекласть A800, Ант. Сийск. м-рь, 1196, 1, 68).
Кроме того, в памятниках XVII и XVIII вв. отмечены следующие
конструкции: корова дати, корова купит, бумага клеить,
служба служить, земля пахати, деревня пахати, рыба ловити,
хороминка поставити, лавка снести, варница ставити, Черная
гора держать, изба из двора вынести, земля оцыщати, трава
снимать, земля продати и заложити, кабала выдать.
Подобные конструкции являются в настоящее время
отличительной чертой северновеликорусского наречия. В XVII в.
они употреблялись и в южнорусских деловых документах [30.
С. 139—144].
В памятниках всей севернорусской территории дат. и
предл. пад. ед. числа существительных на -а(-я)
представлены написаниями на -е(-Ъ), которые являлись в XVII—
XVIII вв. общерусской нормой и могли соответствовать или
противоречить реальному произношению писца. Однако в
56

деловых документах ряда районов широкой
употребительностью отличаются и формы на -ы(-и)9 сосуществующие с
общерусскими написаниями, а иногда даже превышающие их в
количественном отношении. Вот ряд примеров из текстов
XVII в.:
Мезень: в бани A663, 137, 1, Мезень, 1, лл. 16, 22 об.),
в поварни (там же, л. 23), къ съезжей избы (л. 40 об.), в
подызбицы (л. 49).; Олонец: по отписки A674, 137, 1, Олонец,
8, л. 9 об.), в кузницы (там же, л. 53), на городовой стороны
(л. 72), и по какой цены (л. 91 об.); Соловецк. м-рь: на
сей страницы A614, 1201, 4, 6, л. 8), и что слуги дано A684—
85, там же, 59, л. 7 об.); Тарнажский городок (Важ-
ский уезд): и по ево научки A623, АХЕ — II, 292), въ другой
избы A625, АХЕ — II, 298); Тихвин: по Сяси рЪки A624,
АЮ, 132), и брату моему Козмы A636, РИБ, 35, 452).
Написания на -ы, -и, отражающие яркую и устойчивую
диалектную особенность писцов, представляют собой местную
норму деловой письменности XVII в. Непоколебленной эта
норма остается и на протяжении всего XVIII столетия.
Ант. Сийск м-рь: к сей подписки A746, 1196, 1, 569, л.
5), ей мастерицы вдовЪ попади A776, там же, 1148, л. 4);
Архангельск: и по выправки A780, 403, 2, 232); Новая
Ладога: на дворовой ее дЪвки Агрипины A712, 1145, 1, 200,
•л. 26 об.), и по вышепредложеннои помЪты A727, 540, 1, 145,
л. 17), по своей дачи A745, 1145, 1, 3196, л. 44 об.), в той
усадбы (там же); Новгород: по первой полой вешнЪи
воды A730, 1208, 2, 27, л. 1 об.), в Загородной улицы A736Г
615, 6762, л. 1), в той деревни (там же), к сей записки A759У
там же, 6923, л. 6 об.), мнЪ Ильи A770, там же, 6975, л. 1),
на реки Олонки A774, там же, 7001, л. 21 об.); Олонец:
в тое дрвни A735, 547, 1, ч. 1, 15, л. 5), ударить по спины
(там же, л. 5 об.), на земли (л. 13), дяди своему (л. 25), к
сей скаски A751, там же, 263, л. 29), по справки A771, там
же, 1860, л. 2); Соловецк. м-рь: на Николскои стороны
A767, 1201, 4, 617, л. 1), в Сумской дворовой службы A788.
там же, 679, лл. 8, 8 об.); Тихвин: на девки Катерины
A711, 1074, 1, 289, л. 1), при вдовы (там же, л. 12), на ма-
настырскои крестьянки A720, 588, 1, 15, л. 2 об.). Несколько
примеров самого конца XVIII в.: по самой первой осеннои
дороги A795, Ант. Сийск. м-рь, 1196, 1, 1249, л. 5), в
поваренной кельи A800, там же, 1369 л. I), и по той же самой
цены (там же, л. 4 об.), в слободки A800, Новгород, 1208, 2,
75, л. 2 об.).
Границы распространения этих написаний
обрисовываются достаточно четко: формы на -ы, -и свойственны
письменности северо-западных и прилегающих к Белому морю
земель, говоры которых не испытали сколько-нибудь
существенного ростово-суздальского влияния. Эта территория по*л-
57

ностью соответствует современному ареалу распространения
форм на -ы, -и в севернорусском наречии [44. Карта 70].
В род. пад. имен существительных на -а(-я), наряду с
более обычными окончаниями ~ы, -и, в памятниках
указанных районов нередко употребляется флексия -е(-Ъ). Она
встречается в текстах как XVII в., так и XVIII в.
Ант. Сийск. м-рь: из избЪ A736, 1196, 1, 258), послЪ
отставкЪ от службы из мнстрскои вашей казнЪ от воинской
службЪ A762, там же, 908, л. 3), вмЪсто солдатской женЪ
(там же, л. 4); Мезень: от избЪ A663, 137, 1, Мезень, 1,
л. 37 об.), до Кладникове слоботке (там же, л. 40); Новая
Ладога: из Ладоге ис приказной избЪ A712, 1145, 1, 200,
л. 22), для продаже A727, 540, 1, 22, л. 14), и платье мое и
женЪ моей (там же, л. 26 об.), послЪ заутренЪ A745, 1145, 1,
3196, л. 5), ис деревнЪ Мурашевшины (там же, л. 71),
Новгородского уезду Воцкои и Обонежскои пятинЪ A763, 540, 1,
5448, л. 1); Новгород: от записке A770, 615, 6975, л. 1);
Тихвин: отъ ОндрюшкЪ A642, АЮ, 275), изъ монастырь-
скои вотчинЪ A664, АЮ, 64, 11), съ очной ставкЪ A693, АЮ,
307, VII).
По памятникам невозможно установить
соотносительность форм род. и дат. — предл. пад. в каждом конкретном
случае. Иногда писец употребляет одинаковые окончания:
у кабацкой стоики A720, Тихвин, 1074, 1, 629), в той стоики
(там же); из Ладоге, после росписке A712, Новая Ладога,
1145, 1, 200, л. 64 об.) — ср.: в Ладоге (там же).
Наблюдения, однако, показывают, что писцы совершенно
безразлично используют общерусский и местный варианты нормы,
употребляя зачастую в одном и том же тексте разные формы
как род., так и дат. — предл. пад.: с Ладоге A712, 1145, 1,
200, лл. 36 об., 37)—ср.: в приказной избЪ, в Ладоге (там
же, л. 37), но: по какой цены (там же), из Ладоги ис приказ'
ной избЪ (л. 68) — ср.: из Ладоги ис приказной избы (там
же).
В целом же можно полагать, что в соответствующих
говорах основными были парадигмы с двумя типами
синкретизма форм род., дат. и предл. пад.: на -ы, -и и -е(-Ъ).
Последний тип встречался реже и постепенно уступал место
первому [21. С. 44; 38. С. 14]. В настоящее время формы род. —
дат. — предл. пад на ~е представлены «мелкими
разрозненными ареалами» [44. С. 78].
В памятниках остальной части территории севернорусских
говоров (в устюжненских, каргопольских, белозерских,
вологодских, тотемских, великоустюжских, сольвычегодских,
вятских, ярославских, костромских документах) формы род.,
дат. и предл. пад. существительных на -а(-я) лишены
диалектно обусловленной вариантности: они, за редчайшими ис-
58

ключениями, соответствуют общерусской норме: Р. -ы, 'и,
Д. — П. -е(-Ъ). Отсутствие местного варианта при его
наличии на другой территории свидетельствует о том, что
общерусские написания в этом случае полностью отражают
факты живой речи.
Односложная флексия творит, пад. ед. числа
существительных, прилагательных и местоимений -ои(-еи), еще очень
редкая в памятниках первой половины XVII в., со середины
столетия становится все более употребительной; в текстах
XVIII в. она является уже обычной, хотя старые формы на
-ою(-ею) все еще преобладают.
В ряде вологодских и вятских памятников часто встречав
ется в данной форме написание ~ов, не характерное для
других территорий; под тафтою зеленое A607, Вологда, 196, 1,
64, л. 10 об.), под тов же деревнею A615, Котельнич, ГКЭ,
4/5966, л. 1), надъ моевъ дочерию Наталиевъ A627, АУЕ —
III, 34), з деревнями Ворипаиховъ и зъ Булычиховъ A627,
АУЕ—III, 57), с тов Ильинсков деревнею A666, Котельнич^
ГКЭ 32/5994, я. 1) и др. На подобные формы как
свойственные Вологодскому краю обратил внимание А. И.
Соболевский [61. С. 931 Их появление в памятниках связано с
переходом двусложной формы творит, пад. в односложную [76. С.
3401 В этой ф'лексии, видимо, происходила утрата
интервокального /, а ставший после гласного неслоговым у
передавался писцами, в говоре которых согласный [в] был губно-
губным, буквой в: [ojy]>[oy]>{oy].
Другой женский тип склонения, объединивший имена с
основой на мягкий согласный и с нулевым окончанием в
исходной форме, имел следующие флексии: И. — В. нулевое
окончание, Р. — и, реже -е(-Ъ), Д.—П. -и или-в(Ъ), Т. -ью.
К этому типу склонения относились и существительные
мать и дочь, сохранявшие, судя по памятникам, исконные
формы им. и вин пад.: отецъ ея и мати и братья A629, АУЕ—
111,68), дочи моя Анютка A644, АУЕ—III, 183), дочери
свою Иринку A687, АУЕ—I, 183), а сыскали его Иванову
матерь A716, 1048, 1, 30, л. 8)". Новые формы отмечены
только у существительного дочь: Овдотьица Иванова дочь
A626—27, АУЕ—III, 15), да на жену ево Анну Иванову
дочь A665, АУЕ—III, 244).
Некоторые писцы употребляют слово матка,
склоняющееся по II типу: да матку нишу ФетЪнию A581, Двинский уездг
Сб. ГКЭ, I, 244). Формы мати, дочиг матерь, дочеРь, матка,
дочка свойственны современным говорам северновеликорус-
ского наречия [44. С. 69 и 71].
Синкретическая форма род. — дат. — предл. пад. этого
типа склонения на -и(-ы) употреблялась на всей
севернорусской территории, но на большей ее части очень широко был
распространен вариант флексии дат. — предл. пад. -е(-Ъ).
59

Ант. С и иск. м-рь: в Троецкои влстЪ A618, 1196, 7, 11),
во всей ржЪ (там же), по записЪ A627, там же, л. 12), по
записе A620, Белозерск, 1107, 1, 282, л. 21), на площидЪ
(там же, л. 47); Важский уезд: на кроватЪ A612, АХЕ—
11,106а), въ той ржЪ A693, АХЕ—II, 200); Великий
Устюг: по сажене дровъ A622, АУЕ — II, 25), цена скатер-
те A636, АУЕ —III, 136), въ матерной бране A676, АУЕ— II,
52), въ той болЪзнЪ (там же), и дочерЪ моей A691, АУЕ—I,
246), къ постелЪ A698, АУЕ—II, 79); Вологда: въ
Емскои влете A676, Вологодск. отк., л. 163), по росписЪ
A688, 196, 1, 136, л. 13), к цркве (там же), Каргополь:
по выписе A668—69, 137, 1, Каргополь, 7, лл. 307, 335 об.,
377 и др.); Котельнич: по сей дЪловои росписЪ A650,
ГКЭ, 22/5984, л. 2), а межа той третЪ A652, ГКЭ, 25/5987,
л. 1), по своей любове (там же), в отводе и в очищене той
четвертЪ A673, ГКЭ, 38/6000); Мезень: в пене гнилой
{1663, 137, 1, Мезень, 1, л. 49); Новгород: по порядн&и за*
писЪ A648. Дьяконов, 47); Олонец: в уговорной зиписЪ
A674, 137, 1, Олонец, 8, л. 38); Со львы чего дек: к Соле
A675, 137, 1, Сольвычегодск, 366, л. 4 об.); Тарнажский
городок: въ ноче A608; АХЕ — И, 255); Тихин: въ кровЪ
A678, АЮ, 70); Устюжна: в прибылЪ A630, 137, 1, Ус-
тюжна, 2, л. 34 об.); Хлынов: сЪна куплено лоишдЪ
A674—75, 137, 1, Вятка, 7в, л. 115 об.).
Эти написания, в одинаковой степени свойственные как
профессионалам, так и непрофессиональным писцам,
являются местной нормой деловой письменности, признающей
формы на -и, ~ы п-е(-Ъ) одинаково правильными. В этой
связи обращает внимание широкое употребление окончаний
-е('Ъ) у существительных, обозначающих виды документов:
выпись, запись, опись, память, роспись, и у таких
характерных для деловой письменности слов, как волость, выть, при*
быль, сажень, треть, четверть и др.
В документах XVIII в. формы на -е(-Ъ) употребляются
реже, но тем не менее они сохраняют характер нормы. Ант.
С и иск. м-рь: в той же клЪтЪ A726, 1196, 1, 123, л. 5), в
ноче A742, там же» 349, л. 1); Важская воеводс1йая
канцелярия: в ноче A770, 468, 1, 40, л. 1 об.), «я ЛошадЪ
(там же, л. 3), къ той лошадЪ (там же), в кровЪ (там же),
по матере (там же, л. 12); Великий Устюг: к Солё Выче-
годцкои A729, 403, 2, 4, л. 70); Вологда: в пустоте Мор-
щихе A741, 424, 2, 30, л. 1 об.), в той влете A773, там же,
47, л. 2 об.); Каргополь: на торговой площадЪ A718,
1048, 1, 43, л. 10), по той записе A721, там же, 64, л. 5), в
крЪпосте (там же, л. 21 об.); Новая Ладога: по описе
A745, 1145, 1, 3196, л. 7); Олонец: на правой брове A755,
547, 1, 382, л. 5); Тихвин: а в крепосте A711, 1074, Ь 289,
60

я. 2 об.), в пустоте A774, 588, 1, 15, л. 1); Устгожна:
жене ево Прасковье Ивановой дочере (там же, л. 90 об.).
Приведенный материал показывает, что установление
четырехчленной парадигмы склонения (с различением род. и
дат. — предл. пад.), происходившее под влиянием
существительных на -а(-я), было возможно почти во всех говорах
севернорусского наречия. Однако тексты свидетельствуют о
весьма неравномерном распространении форм дат. и предл.
пад. на -е(-Ъ). Наиболее характерными они являются для тех
районов, где отсутствуют формы на ~ы, -и этих падежей у
существительных другого женского склонения, за
исключением территории костромских и ярославских говоров, в
памятниках которой формы на -е(-Ъ) исключительно редки:
к соборной цркве A652, Кострома, 881, 1, 7, л. 2), к соборной
цркве (там же), к сей ведомосте A740, Судиславская и Буев-
ская канцелярия, 693, 4, л. 76) и др.
В некоторых памятниках, отражающих синкретизм род.—
дат.— предл. пад. существительных на *а(~я), вс*речаются
формы род. пад. имен типа кровь с окончанием -е: без при-
шее A631, Крестный Онежский м-рь; 1195, 3, 6, л. 1), а
крове невде кромЪ носовой нЪтъ A711, Новая Ладога, 1145,
.1, 188, л. 7), и с нашей Климентовской цркве A712, там
же, 200, л. 15 об.), и нижайший раби бгомолцы тое цркве
(там же), до крове (там же, л. 25 об.). Здесь мы
сталкиваемся, за исключением одного слова, не с новообразованием, а
с фактом сохранения старых форм именами с бывшей
основой на и (кровь, церковь)* чему способствовала, разумеется,
форма род. пад. на -е(-Ъ) существительных типа жена, земля.
Наблюдения над памятниками севернорусской деловой
письменности XVII—XVIII вв. позволяют установить три
диалектные зоны, различавшиеся в отношении форм род., дат.
и предл. пад. имен существительных женского рода.
Северозападные и поморские говоры характеризовались
синкретическими формами обоих типов склонения чаще всего с общей
флексией -ы, -и. В говорах северо-восточной зоны (вологодско-
вятской территории) в формах этих падежей
существительные женского рода, относящиеся к .разным типам
склонения, также не различались, но парадигмы женских
склонений являются здесь более сложными: род. пад*
противопоставлен дат. — предл. пад. Если в северо-западных говорах
сохранилось количество форм в парадигме существительных
на -й(~я), то в северо-восточных, напротив, увеличилось
число форм у имен с нулевой флексией. Различия парадигм
женских склонений в этих двух группах севернорусских
говоров обусловлены неодинаковыми результатами процесса
объединения мягкой и твердой разновидностей, общим для
обеих групп является дальнейшее развитие тенденции к
61

унификации форм разных типов склонения по родовому
признаку, установлению единого типа для имен женского рода.
Особое место занимали костромские и ярославские
говоры. В отношении форм род., дат. и предл. пад. они в
основном не отличались от тех говоров, на базе которых
формировался литературный язык. В этих говорах сближения двух
женских типов склонения не происходило.
Окончания III типа могли принимать существительные
мужского рода день, камень, корень, пень, ремень, рубль,
ячмень: на первомъ часу дни A722, Тихвин, 1074, 1, 605, л.
3) — ср.: сего марта девятого дня A720, там же, 605, л. 3),
блиско того камени A671—72, Пустозерский острог, 137, 1,
Владимир, 13а, ч. I, л. 142), и корени ржаного A664,
Двинский уезд, Сб. ГКЭ, 11, 37), ото пни от осиново A625, Воло-
годск. отк., л. 58), полчетверта ремени A624—25, ААЕ — I,
14), два рубли A611—12, Белозерск, 1107, 1, 7, л. 2) — ср.:
два рубли A620, там же, 282, л. 22), и чтоб купить у него
Митрофана ячмени A747,, Важский уезд, 468, 1, 10, л. 20) —
ср.: давалъ хлЪба ячменя (там же, л. 25).
В некоторых памятниках отмечается сохранение старых
форм существительных с древней основой на */: да кобылу
рыжу с жеребятем с лонским A625, Ярославль, 1179, 1, 3, л.
1), Семейка Юрьевъ с теляти снималъ кожу A636, Ант. Сий-
ск. м-рь, 1196, 7, 16, л. 3 об.), и стала чревата и робя
принесла A699, Вологда, ОВС — 9, с. 161).
Парадигмы множественного числа в XVII—XVIII вв. вы-
выступают обособленно от парадигм всех типов склонения в
единственном числе: унификационные процессы привели к
полному совпадению одних падежных форм и к
перераспределению древнерусских флексий в других падежных формах.
В памятниках севернорусский деловой письменности
XVII—XVIII вв. употребляются три окончания им. пад. мн.
числа: -а(-я), -ы(~и)у -е(-Ъ). Флексия -а(-я) была
свойственна большинству существительных среднего рода, а
также некоторой части имен мужского рода. Широкое
распространение в севернорусских деловых текстах этого
времени получили написания на -а, -я форм существительных с
суффиксами -ин, -анин(-янин), употреблявшихся наряду с
традиционными написаниями на -е(-Ъ). Формы типа бояря,
крестьяня встречаются в памятниках всей территории
севернорусских говоров: все крстьяня A664, Кострома, 881, 1, 15,
л. 1), и всЪ блговЪщенские слободы крстьяня A680,
Ярославль, 1179, л. 16), хлыновцы и слобожаня A696—97, 1408,
1, 463, Орлов, л. 2 об.), в той канцелярии дворяня A727,
Новая Ладога, 540, 1, 22, л. 13), ладожаня посадцкия люди
A745, Новая Ладога, 1145, 1, 3196, я. 57), да дрвни Борисов-
ки крестьяня A772, Устюжна, 596, 1, 1728, л. 46) и др.
62

Формы типа бояра (с твердым конечным согласным
основы) употреблялись на большей части территории, однако они
не были свойственным ярославским и костромским деловым
документам: порожана A641, Кр. Онежск. м-рь, 1195, 3, 6,
л. 5), в ней крстьяна A658, Котельнич, 28/5991, л. 9), угово-
рилися крстьяна A674, 137, 1, Олонец, 8, л. 146 об.), котель-
ничана A696—97, 1408, 1, 463, Котельнич, л. 1), ветлужана
(там же, Орлов, л. 8), каринские татара и бесермяна (там
же, Хлынов, л. 60), дворцовых крестьяна A712, Новая
Ладога, 1145, 1, 200, л. 27), онЪ крестьяна (там же), гсдрвы
крстьяна A718, Николо-Корельский м-рь, 1389, 198, л. 6).
В отдельных памятниках отмечается окончание -и: во
крестЬяни A590, Новгородский уезд, АЮ, 186), государевы
крестьяни A639, Барсов, с. 210).
> Формы типа крестьяна, возникшие под влиянием
собирательных существительных [6. С. 143], сохраняются в
современных говорах северновеликорусского наречия [44. С. 276].
Памятники хорошо отражают процесс переосмысления
собирательных существительных женского рода типа братия,
результатом чего явилось возникновение парадигм
множественного числа с / в конце основы. В текстах представлены
как формы собирательных существительных,
употреблявшихся в единственном числе, так и новые синонимичные им
формы множественного числа: а язъ Клементеи в братьи
своей мЪсто продалъ по отступной грамоте, что мнЪ ступи-
лись братья мои A606, ЯТГ, 243), с своею братьею кузнецами
A712, Новая Ладога, 1145, 1, 200, л. 4 об.), дядевья A751,
Олонец, 547, 1, 263, л. 28).
В документах севернорусской деловой письменности очень
слабо отражается поздний процесс распространения
ударенной флексии -а в кругу существительных мужского рода.
Кроме слова колокол, очевидно, относившегося к среднему роду
{43. С. 36], и существительного лес, употребление которого с
окончанием -а обычно для деловой письменности XVII в. [71.
С. 264], с новым окончанием отмечено только слово остров:
и другие острова A745, Новая Ладога, 1145, 1, 3196, л. 33
об.), в те жъ острова (там же, л. 40).
Флексия -ы -и была свойственна именам женского рода,
отдельным словам среднего рода и большинству
существительных мужского рода: церковные мастеры A627, АУЕ —
III, 31), еще в полях снЪги по заразом A643, Вологда,
Судаков, с. 23), обратно в домы поехала A745, Новая
Ладога, 1145, 1, 3196, л. 13) и др.
В род. пад. мн. числа широкое распространение получила
флексия -ов, которая первоначально была свойственна
сравнительно небольшой группе имен с древней основой на й. В
-памятниках XVII—XVIII вв. эта флексия характерна для
существительных мужского рода с основой на твердый соглас-
63

ный и /, ее получают иногда также существительные с
основой на мягкий согласный или шипящий и даже имена
женского рода: да въ отпускъ государьскыхъ пуштревъ
A585, Лод., 176), на себя и на товарышов своихъ
A622, Двинский уезд, Об. ГКЭ, 1, 518), да у них пршмышев
трое члвкъ A658, Котельнич, ГКЭ, 29/5991, л. 5), купил цмъ
харчовъ на 2 алтна A674—75, Хлынов, 137, 1, Вятка, 7в, л.
125 об.), поплавных 58 кряжев A678, ОВС—9, с. 76), у кенев
A682—83, АУЕ—2, 57), пятдесят ножев лыкорезов A696—
97, 1408, 1, 463, Слободской, л. 5 об.), и с полных
четвертных кулев A711, Новая Ладога, 1145, 1, 188, л. 12 об-); от
дюоюжевъ A712, там же, 200, лл. 46, 70), сто шестьдесят аз-
буков учебных (И696—97, 1408, 1, 463, Хлынов, л. 38).
Окончание -ов могли иметь слова теленок (с сохранением
суффикса), крестьянин и др.: да лонских семеро телемковъ
A658, Котельнич, ГКЭ 29/5991, л. 13), а въ ней воет крес-
тияниновъ A626, Ярославль, АЮ, 425) — ср.: и всЪхъ один-
надцеть крестьянъ (там же).
•С другой сторомы, многие слова мужского рода е
основой .на тверый (а иногда и мягкий) согласный могад
употребляться с нулевым окончанием: у нЪмецъ A554, Лод.,.
60), опроче хоромъ A612, Двинский уезд, Сб. ГКЭ, 1, 432),
иному никому дела до техъ наволокъ нетъ A615, там же,
453), вологодцких черкас A635, Вологда, Судаков^ с. 23),
на всЪх сосЪд A654, ОВС — 9, с. 7), пара медных писто-
летъ A729, Кострома, 431, 1, 278, л. 1). С нулевой
флексией обычно встречаются слова с метрологическим значением:
батман, безмен, аршин, локоть, сажень, пуд, фунт и др.;
некоторые из них имеют вариантные формы: с осми фунтъ
воску A696—97, 1408, 1, 463, Котельнич, л. 5 об.)? с семи
фунтовъ ладану (там же).
Нулевую флексию сохраняют существительные среднего
рода с основой на твердый согласный и женского рода на
-а(-я). Окончание -ей было свойственно большинству имен
мужского и среднего рода с основой на мягкий согласный и
словам, склонявшимся по третьему типу.
Колебания ;в употреблении флексий -ов и -ей
обнаруживают существительные мужского рода с основой на ц, что
естественно для тех говоров, где сохранялась мягкость
аффрикаты: 1080 огурцеи A605—6, Вологда, 196, 1,141, л.
69), наняли матегорцеи Николског приходу A642, Вологда,
196, 1, 68, л. 23 об.) — ср.: купил огурцов на четыре алтна
A623, Вологда, 196, 1, 23, л. 12), десять фунтъ квасцей
A696—97, 1408, 1, 463, Слободской, л. 20 об.)—ср.: пудъ
тритцат фунтъ квасцовъ (там же, Хлынов, л. 57 об.).
Таким образом, в род. над. мн. числа различались три
флексии, в то время как в им. пад. после замены -е на
-а(я) у существительных типа боярин в большей части се-
64

вердаруоских говоров противопоставлялось только два грам-
матцческих показателя.
Наблюдения над текстами показывают, что в XVII в.
категория одушевленности во множествен/ном числе в том
виде, в каком она известна в современном языке, еще не
сложилась. Существительные, обозначающие животных и птиц,
как правило, употребляются в форме В.—И.: овцы стригла
Матрена Минина A638, Ант. Сийск. м-рь, 1196, 7, 16, л. 12),
покрали гсдрь лошади мЪрина гнЪда черногрива A644,
Еелозерск, 1107, 1, 990, л. 1), и показанные лошади с ним в
Ладогу привести A745, Новая Ладога, 1145, 1, 3196, л. 27).
ГСолббания в употреблении старых и новых форм после
предлогов испытывают даже названия лиц: и на осначи и на
кормщики и на носники и на присадщики A614, Вологда,
196, 1, 51, л. 1 об.) — ср.: на носников и на кормъщиков
(там же, л. 8 об.). Окончательное формирование категории
одушевленности во множественном числе относится,
по-видимому, к первой половине XVIII столетия.
Цодаая унификация грамматических показателей
произошла, как известно, в дат. — творит. — иредл. пад. мн.
числа- именно в этих падежных формах легче всего могли ус-
танзвдться единые окончания: в Д. и П. существительные
вдех древних типов склонения оканчивались на один и тот
же согласный, а в Т. закрепление единой флексии могло
быть поддержано влиянием согласуемых с
существительными Других частей речи, а также наличием флексии -ми у
бдощих основ на *t и на согласный (кстати, именно эти
формы оказались в истории русского языка наиболее
«консервативными»).
Формы на -ам, -ами} -ах довольно рано отражаются
памятниками севернорусской письменности. Они отмечены в
новгородских грамотах XIII—XIV вв. [73. С. 1961 в двинских
грамотах XV в. данные формы являются уже обычными
[74. С. 111—1121 Много новых форм отмечается в деловых
памятниках Двинской земли XVI в. В то же время в
московской деловой письменности этого периода унифицированные
'окончания редки [62. С. 122; 41. с. 63]. И только в XVII в.
они начинают свободно употребляться (нарду со старыми) в
деловых документах всего Русского государства. Картина
соотношения старых и новых окончаний в формах каждого из
падежей у существительных рааных групп оказывается в это
в$емя исключительно сложной, противоречивой, так что по
памятникам XVII в. выяснить все вопросы, связанные с
завершением процесса унификации, очень трудно. Важно в
первую очередь иметь в виду, что употребление новых флексий в
формах всех трех падежей было общерусским явлением,
следовательно, во всех русских говорах унифицированные фор-
65

мы уже были фактом. Что касается старых форм, широко
представленных в текстах, то по крайней мере часть из них
(если не все) является традиционными написаниями.
В памятниках XVI—XVII вв. немало случаев
употребления форм творит, пад. мн. числа существительных на ~а(-я)
с окончанием -ы(-и), тогда как флексия -ами(-ями) была для
них исконной. Особенно часто это явление наблюдается . в
тех случаях, когда данные слова употреблены в ряду других
существительных: съ краски A608, АХЕ — I, 15), и съ
прежними старосты A696, АХЕ —I, 218), з женами и з детми з
братьями и с племяники и со внучаты и з зятьи и съ -приЪ-
мыши и з захребетники... и с хлЪбом стоячим с лошадми и с
коровы A699, Кострома, 881, 1, 72, л. 5) и др. Подобные
факты отмечаются многими исследователями делового языка
XVII в. .*А
Искусственные написания наблюдаются, правда, реже, и
в формах других падежей: да сына моего Мишка почалъ би-
ти полЪномЪ по хребту и по ногомъ A611, ЯТГ, 262), цена
сергомъ полтина A626, АХЕ—III, 5), на ихъ пашнехъ A605,
ЯТГ, 234), и въ улицЪхъ A631, ЯТГ, 318), въ таможнехъ
(после 1658, ААЕ—II, 175).
Старые формы Д. — Т. — П., наряду с новыми,
употребляются в севернорусской деловой письменности и на
протяжении всего XVIII века, причем они многочисленны и
выступают как равноправные варианты даже во многих текстах
середины и второй половины столетия: в домЪхъ A704, Соло-
вецк. м-рь, 1201, 4, 163, л. 32), с ыными мастроскими отцы и
з братьями A716, Каргополь, 1048, 1, 30, л. 35), да нам же
порутчиком (там же, л. 46), и со крестьяны A727, Новая
Ладога, 540, 1, 22, л. 26), в прошлых годех (там же, л. 24), роз-
далъ работнымъ людемъ (л. 37), в драгунЪхъ A729,
Архангельск, 403, 2, л. 43 об.), и в тЪх наказех A729, Устюг, там
же, л. 67), всякому хлебу и протъчим вещем A740, Судислав-
ская и Буевская канцелярия, 693, 1, 4, л. 20), и со крестьяны
с лесы и сенными покосы A745, Новая Ладога, 1145, 1, 3196,
л. 26), в городех (там же, л. 31 об.), под жестокими штрафы
A748, Олонец, 547, 1, ч. 1, 263, л. 4), и то мЪсто охотником
продаетъ A755, Соловецк. м-рь, 1201, 4, 519, л. 1), жене моей
и детем и наследником моим A759, Новгород, 615, 6923, л. 2
об.), не в совершенных летех (там же, л. 9 об.), при
случившихся в томъ домЪ свидЪтелях крестьянех A772, Устюжна,
596, 1, 1728, л. 68), со кресты A773, Тихвин, 588, 1, 5, л.З);
вышеписаннымъ крестьяном A776, Олонец, 547, 1, ч. 1, 1860,
л. 15), во крестьянех A780, Вологда, 403, 2, 232, л. 2).
В «Российской грамматике» М. В. Ломоносова указаны
только окончания -ам(-ям), -ами(-ями), -ми, -ах(-ях) [32. С.
449, 451] и нет никаких упоминаний о следах старых флексий,
хотя сам автор употребляет старую форму творит., пад.;
66

«Буква е выговаривается пятью разными образы» [Там же,
С. 425].
Таким образом, многочисленные написания форм Д. —
Т. —П. в деловой письменности XVIII в. были, за
исключением форм на -ми полностью традиционными, не
соответствовавшими реальному произношению носителей
севернорусских говоров. Это же можно предположить и для
предшествующего периода: в XVII в. в черте севернорусского
наречия уже закрепились унифицированные флексии.
Исключение составляют формы творит, пад. на -ми,
которые в XVII—XVIII вв, были свойственны
существительным не только III, но и I типа склонения с основой на
мягкий, а иногда и твердый согласный: за тЪми же полми
A641, ААЕ—II, 154), съ сосЪдми же вмЪстЪ A676, АУЕ—I,
111), и з заступми A684, Белозерский уезд, Судаков, с. 36),
двЪсти кружив с пит ми A696—97, 1408, 1, 463, Хлынов, л.
66 об.), с иными гостьми A704, Соловецк. м-рь, 1201, 4, 163,.
л. 18), с теми же по немъ поручателми A750, Олонец, 547,
1,ч. 1, 263, л. 13), и под биениемъ плетми A755, там же, 382,
л. 12 об.), такими жъ речъми (Судиславская и Буевская
канцелярия, 693, 1, 19, л. 1 об.), с описьми A780 Архангельск,
403, 2, 232, л. 3).
В ряде памятников отражены диалектные
новообразования форм творит, над., возникшие под воздействием
двойственного числа: съ топорыма A606, ЯТГ, 242), под дворыма
A616—19, АУЕ,—II, 10), • и топтуныма ея топтал A626,
АУЕ—III, 23).
2. ПРИЛАГАТЕЛЬНЫЕ
1. В памятниках деловой письменности не только XVII в.,
но и XVIII в. довольно широко употребляются именные
формы прилагательных в атрибутивной функции. В текстах
встречаются им., род. и вин. пад. ед. числа, причем формы
вин. пад. преобладают, что объясняется характером
документов: и подстрЪлили у насъ мерина каря A603, ЯТГ, 225),
кобылу гнеду A639, Устюжна, 137, 1, Устюг, 41, л. 79), кон
сЪр (там же), звездинка бела на губе (там же, л. 85), въ
вечерню пору A644, ЯТГ, 341), от лесу река Песщанца
велика и рыбна падет в море в Болванскую губу A671—72, Пус-
тоЗерский острог, 137, I, Владимир, 13а, ч. I, л. 139 об.), с
пуста доходу (*1694, Кострома, Разр., Новг., 235, л. 1), по
праву сторону A718, Николо-Корельский м-рь, 1389, 198. л.
4), да лошед меринъ из голуба ворона A729, Кострома, 431,
1, 278, л. 15), детей мужеска и женска полу A740, там жег
881, л. 1), взяли лошед мерина савраса A743, Кострома, 431,
3, 80, л. 1)—ср.: увел лошед кобылу карею (там же, л. 1 об.),
отказано мужеска пятдесятъ пять женска сорокъ восемь душъ
67

A774, Тихвин, 588, 1, 15, л. 5). Отмечен случай употребления
краткого прилагательного в форме второго вин. пад.: почему,
они обявленную дЪвку чревату признаваютъ A749, Ант.
Сийск. м-рь, 1196, 1, 569, л. 1).
Столь широкое употребление подобных написаний в
текстах XVII в. (при явном, однако, преобладании
местоименных форм) говорит о довольно поздней утрате именных форм
в функции атрибута в севернорусском наречии, хотя уже в
XVII столетии они, возможно, использовались писцами в
основном по традиции в строго определенных случаях (так,
особенно часто они наблюдаются в записях, фиксирующих
акт купли-продажи лошадей). В документах XVIII в. такие
написания встречаются уже заметно реже.
Притяжательные и относительно-притяжательные
прилагательные в деловых текстах XVI—XVIII вв. имеют, как
правило, именные формы: от попова земли A536—37, Сб.
ГКЭ, 1, 77), по митрополичьи грамотЪ A600, Лод., 253),
против Василковы слободы A648, Котельнич, ГКЭ, 21/5983,
л. 1), с шерсти овечьи A668—69, 137, 1, Каргополь, 7, л. 65),
у Селиверстовы жены A669, Котельнич, ГКЭ, 34/5996, «л. 2),
а дЪвкину родному брату A676, Вол. отк., л. 107 об.), по еЪ
Улянини поступке A687, Костр. отк., л. 224 об.), а в том
помЪщикове дворЪ (там же, л. 535 об.), ево Васкины руки
нЪт A704, Соловецк. м-рь, 1201, 4, 163, л. 11), сороки чюлки
вязеные овечьи шерсти A721, Каргополь, 1048, 1, 64, л. 3),
при том коровье дворЪ A749; Ант. Сийск. м-рь, 1196, 1, 569,
л. 1), к целовалничье стоике A757, Белозерск, 421, 3, 564, л.
4), от несмотрения моего Пастухова A767, Соловецк. м-рь,
1201, 4, 617, л. 1).
Членные формы изредка употребляются в памятниках
XVIII столетия, причем их использование возможно наряду
с нечленными в одном и том же документе у одного и того
же писца: при том коровье дворЪ A749, Ант. Сийск. м-рь,
1196, 1, 569, л. 1) — ср.: на коровемъ дворЪ (там же, л. 2
об.).
2. В им. — вин. пад. ед. числа мужского рода полных
прилагательных нормальным окончанием в деловой
письменности XVII в. была флексия -ои(-еи), отражавшая живое
произношение: въдовои поп Иван A&20, Белозерск, 1107, 1, 282,
л. 29 об.), кабалнои долгъ A635, Ант. Сийск. м-рь, 1196, 7,
15), да куплен желЪзнои дверной маленкои крючекъ A663,
137, 1, Мезень, 1, л. 11), ржаной и житнеи сЪвъ A664,
Двинский уезд, Сб. ГКЭ, 11, 37), житнишнои анбар A666,
Котельнич, ГКЭ, 32/5994, л. 2), стрелецкой сотенои дьячекъ A674,
137, 1, Олонец, 8, л. 64 об.), Николскои црковнои дьячек
A676, Вологодск. отк., л. 221), а дЪдушко мои не послЪднеи
члвкъ A681, Ант. Сийск. м-рь, 1196, 7, 27), и домовой всякой
завот A698, Кострома, 881, 1, 65).
№

Флексия -ыи (-ии) в деловой письменности XVII в.
используется писцами очень редко, причем в строго определенных
случаях: 1) в формах порядковых числительных при
обозначении дат: в двадесят четвертый днь A685, Ярославль, 1179,
1, 17); 2) в названиях титулов: и великий святитель преос-
вященныи Иона митрополитъ Ростовский и Ярославский
A662, АУЕ—I, 92); 3) в конструкциях с религиозной
семантикой, штампах: по великий постъ A674, Галич, 137, 1,
Владимир, 13а, ч. I, л. 382).
Написания -ои(-еи) для обозначения флексии им. — вин.
пад. ед. числа мужкого рода прилагательных и неличных
местоимений остаются нормой и для деловой письменности
XVIII в.: галстук бЪлои A711, Кострома, 881, 1, 95, л. 4),
кафтан суконной сЪрои (там же), и оной бРатъ мои Насонъ
A727, Новая Ладога, 540, 1, 22, л. 24), лежачей кол A735;
Олонец, 547, 1, ч. I, 15, л. 12 об.), а нашли вынятои у меня
ножикъ A750, Архангельск, 403, 2, 45, л. 1), на предписанной
срочной терминъ A769, Соловецк, м-рь, 1201, 4, 617, я. 28
об.), каждой день A773, Тихвин, 588, 1, 5, л. 9); весь мате-
риалъ ставить мне годной а кирпичь железной красной алой
и белой A774, Новгород, 615, 7001, л. 8), каждой годъ A794,
Новгородский Юрьев м-рь, 1208, 2, 53), крестьянской сынъ
A802, там же, 75, л. 6). То же в документах южнорусской
письменности: крепоснои онъ крестьянинъ A754, Курск, 1094,
1, 102, л. 2 об.), правой глазъ (там же), про брацкои и
мнстрьскои столовой общей обиход A763, Солотчинский м-рь,
1202,2, 255, л. 16).
Написания с -ыи, -ии в памятниках XVIII в. наблюдаются
редко, но, по сравнению с текстами XVII столетия, число их
несколько возрастает: эта флексия отмечается в
обозначениях дат, титулов, должностей: въ десятый день A720,
Тихвин, 1074, 1, 605, л. 3), а штрафу что великий гсдрь укажетъ
A718, Каргополь, 1048, 1, 43, л. 41), тайный совЪтник и
ковалер (там же, л. 17), штатный служитель A800,
Новгород, 1208, 2, 75, л. 2 об.). Иногда эти написания встречаются
в наименованиях канцелярских учреждений, в словах,
характерных для канцелярского стиля того времени, особенно
в прилагательных нижайший, нижеименованныи1
объявленный и т. п. Но даже в составе канцелярских штампов формы
с -ои(-еи) более употребительным: вышеупоминаемои
незнаемой человек A773, Тихвин, 588, 1, 5, л. 2), а будучи на по-
гостЪ реченнои Григорьевъ пьяной A774, там же, 11, л. 10).
В других случаях написания -ыи, -ии единичны:
деревянный уголокъ A773, Тихвин, 588, 1, 5, л. 3) — ср.: немалой
деревянной уголокъ (там же, л. 9), безсемЪиныи A802,
Новгородский Юрьев м-рь, 1208, 2, 75, л. 6).
69

Таким образом, норма обозначения флексии им. — вин.
пад. ед. числа мужского рода на протяжении XVII—XVIII вв.
остается практически неизменной. Она отражает живое
произношение этих форм; в говорах они, как известно,
сохранились до наших дней.
Между тем, А. Д. Барсов в своей «Российской
грамматике», написанной в конце XVIII столетия, отмечал как
правильные окончания -ый и -ий [52. С. 466], хотя и указывал,
что «въ обыкновенномъ слогЪ, (и въ именах въ просторечии
употребляемыхъ), особливо же и не прЪменно в разговорахъ,
перемЪняется... ый на ой... и ий на ей» [там же}.
3. Сложной и многочленной является норма передачи в
деловой письменности XVII—XVIII вв. окончания род. пад.
ед. числа мужского рода прилагательных и других
аналогично склоняющихся частей речи. Она представлена в
памятниках написаниями -ого, -его (полностью или с выносным г: ог,
ег), -ово(-ево), -ова(-ева). Кроме того, встречается
церковнославянское окончание -аго(-яго).
В памятниках XVII столетия написания с г в целом
преобладают, но и флексия -ово является обычной, при этом
она, как правило, употребляется наряду с -его, что
свидетельствует о том, что вариантность допускалась писцами
сознательно: на брата своево двоюродново A617, Ярославль, 1179,,
lj 1617, л. 1), и Повенецково рядку A621, Новгород, Барсов,
с. 116), опрично ржы и яровово хлЪба A628, Котельнич,
ГКЭ, 5/5967, л. 1), от того ихъ ложново челобитья A629,
АУЕ—III, 72), на себя иново супостата никого не вЪдаемъ
A631, АУЕ—III, 86), самово доброво человЪка A648, АУЕ—
ill, 194) — ср.: съ Пятницкого селца, (там же), вмЪсто
брата своево A674, 137, 1, Олонец, 8, л. 102 об.); лЪсу па-
шенново A675, Вологодск. отк., л. 12 об.), пожня сенново
покосу A677, там же, л. 453 об.)—ср.: да непашенного лЪсу
и болота и бору две десятины (л. 455), вмЪсто брата своево
A694, Кострома, Разр., Новг. 235, л. 21) и др.
Особенно употребительны написания с -ово в
ярославских, костромских, а также вологодских, устюжских и
вятских текстах. С другой стороны, вариацт -ого(-его)
решительно преобладает в документах, написанных на территории
Поморья. В данном случае можно предположить, что
соотношение вариантов нормы носит неслучайный характер и
отражает сохранение или лишь недавнюю утрату заднеязычного
согласного в поморских говорах.
Написания с конечным -а в текстах XVII в. наблюдаются
относительно редко: с первова урочища A642, Кострома,
ГКЭ, 285/5252, л. 1), место дворовова помещикова A678,
Кострома, 881, 1, 20, л. 4—4 об.), сорок пасмъ лнянова прядена
A698, Вологда, Судаков, с. 50). Большинство таких
написаний относится к костромским текстам.
70

Формы на -аго(-яго) в деловых памятниках XVII в.
встречаются довольно редко: из помеснаго приказу A679,
Кострома, 881, 1, 21, л. 1), отставнаго стряпчаго Ивана (там же).
В деловых текстах XVIII в. наблюдается то же
колебание в использовании вариантов -ого (-его) и -ова(-ева),
сохраняется и примерное соотношение традиционных и новых
написаний. Довольно многочисленны в документах XVIII в.
написания с -ова(-ева): взявъ ево Никиту пьянова A711,
Кострома, 881. 1, 95, л. 5), мяс свинова и говяжя A740, Су-
диславская и Буевская канцелярия, 693, 1,4, л. 20), а
кормовых денег ему и другова питомства не даетъ A751, Олонец,
547, 1, 263, л. 32 об.), жилова двора A765, Ярославль, 807,
2, 16, л, 16 об.). Почти исключительно с окончанием -ова
пишутся в текстах XVII—XVIII вв. местоимения такой,
таков, никакой, сякой.
В документах XVIII в. по-прежнему слабо представлены
книжные формы на -аго(-яго), хотя число их незначительно?
возрастает: без меня нижаишаго A721, Каргополь, 1048, 1,
64, л. 13), не дослушав вечерняго пЪния A729, Архангельск,
403, 2, 4, л. 52), до послЪдняго рощету A768, Соловецк. м-рь,
1201, 4, 519, л. 5 об.) и некот. др.
4. В период XVII—XVIII вв. происходит закрепление
окончания -ои(-еи) в род. пад. женского рода. Формы с этой
флексией довольно рано отражаются памятниками
севернорусской письменности. В двинских грамотах XV в. они
являются единственно возможными, двусложные формы, по
свидетельству А. А. Шахматова, сохранились только в
местоимениях [74. С. 1091. В деловых памятниках XVI в.,
относящихся к Двинскому уезду, наряду с флексией -ои(еи) в род.
пад. прилагательных отмечаются и окончания -ые(-ие), -ое:
грет деревни Петрушинские Болшои A528, Сб. ГКЭ — I,
62), от манастырские кельи A554—55, там же, 143), у сЪи
духовное седели мужи A562, там же, 162).
Однако в других памятниках (вологодских, белозерских,
устюжских, костромских, ярославских и др.) еще в первой
половине XVII в. господствовали двусложные формы, и лишь
во второй половине столетия оба варианта становятся
одинаково употребительными: с устья старой реки A652, Ко-
тельнич, ГКЭ, 25/5987, л. 1), выше мнстрскои прости A676,
Вологодск. отк., л. 180), для изселения тяжелые раны A676,
Ярославль, Разр., Иовг., 266, л. 13), у сестры моей родные
(там же, л. 28).
Формы на -ые(-ие) встречаются в деловых текстах
приблизительно до 20-х годов XVIII в.: тоя ж Шурецкие влети
крестьянина A702, Соловецк. м-рь, 1201, 4, 163, л. 3), да
бумаги пищие куплено A720, Белозерский уезд, 421, 3, 39, л. 2
об.), из мнетрские казны A729, Новгородский Юрьев м-рь,
1208, 2, 27, л. 1). В поздних памятниках случаи их употреб-
71

ления уже единичны, хотя двусложные формы сохраняются
в ряде севернорусских говоров до настоящего времени.
Сравнительно невысокой частотностью отличаются в
деловых текстах формы на -ыя(-ия): пашни паханыя... худые
земли двЪнатцет четей A675, Волотодск. отк., л. 12), Кост-
ромския приказныя избы подячеи A686, Костромск. отк.,
л. 55 об.), Шурецкия волости жители A705, Соловецк. м-рь,
1201, 4, 163, л. 47).
5. В деловой письменности русского Севера XVII—
XVIII вв. отмечаются три общие для всех родов флексии
им.—вин. пад. мн. Числа: -ые(-ие), -ыя(ия) и ыи(ии).
Наиболее употребительной является флексия -ые(-ие),
книжное окончание -ыя(-ия) используется значительно реже:<
мЪста дворовыя A676, Вологодск. отк., л. 38 об.), двою
чюлки немЪцкие сЪрыя A711, Кострома, 881, 1, л. 3 об.),
четыре шубки женския A729, Кострома, 431, 1, 278, (л. 6),
носки шерстяныя A772, Устюжна, 596, 1, 1728, л. 34).
Употребление варианта -ыи(-ии) территориально
ограничено: он встречается в новгородских, тихвинских,
новоладожских и двинских памятниках: и увисочныи деньги A595,
Л од., 245), и мосты мостити старый и новый A598,
Новгородский уезд, АЮ, 188, II), и на сЪнныи покосы A694, Л од.,
369), и крестьяне лутчии A689, Барсов, 153), а по него де
священника домашний ево послали малого A700, ААЕ—II,
206), сторонии люди. A712, Новая Ладога, 1145, 1, 200, л. 63
об.) и др. Много таких написаний в грамотах Коллегии
экономии по Двинскому уезду, в актах Холмогорской епархии.
3. МЕСТОИМЕНИЯ
1. В севернорусских памятниках XVII—XVIII вв.
представлены три формы им. пад. ед. числа местоимения 1-го
лица: азЪу язъ и я, причем старославянская форма азъ
встречается очень редко; вторая, являясь в XVII в.
обязательной в начальной формуле се яз, в других случаях
малоупотребительна. В XVIII столетия эта давно уже искусственная
форма совсем не используется писцами.
2. Род. — вин. пад. личных и возвратного местоимений в
деловой письменности XVII в. представлен написаниями на
-я и -е, отражающими соответствующие диалектные
различия. Формы меня, тебя, себя, возникшие, по-видимому, под
влиянием исчезнувших затем местоимений мя, тя, ея [78. С.
50; 76. С. 157; 60. С. 186; 55. С. 36], окончательно закрепились
к этому времени в большинстве говоров русского языка, в
связи с чем в памятниках, отражающих эти говоры,
написания с конечным -я являются единственно возможными.
Приобретя характер общерусской нормы, они проникли и в
письменность тех районов, где сохраняются древние формы
мене, тебе, себе [27. С. 201].
72

Севернорусская деловая письменность XVII—XVIII вв,
отражает почти исключительно формы на -я. Колебания в
употреблении форм на -я и -е отмечены в новоладожских
документах XVIII в., при этом частотность старых и новых
написаний приблизительно одинакова: били меня раба твоего
A710, 1145, 1, 147, л. 6), от меня ра&а твоего A712, 145,
200, л. 4), без меня (там же, л. 10 об.), от тебе великаго
гсдря ('Л. 17), от тебе (л. 30 об.), У меня раба твоего (л. 36
об.), до мене (л. 39 об.), без мене (л. 46—дважды), у меня
(л. 57 об.), за себе замуж (л. 60), за мене (л. 60), за себя
A727, 540, 1, 22, л. 24), от себе (там же, л. 24), у себя (л.
48), от мене нижаишаго A745, 540, 1, 3196, л. 4), от меня
(там же, л. 56).
Данные лингвистической географии указывают на
реликтовое сохранение форм мене, тебе, себе в отдельных ладого-
тихвинских говорах, причем формы на -е наблюдаются
только в ©дном из двух падежей: родительном или винительном
{44. С. 252]. Памятники письменности^ позволяют сделать
вывод о довольно широком распространении старых форм в
новоладожских говорах еще в XVII столетии. Можно
предполагать, что формы мене, тебе, себе в тот период были
общими для обоих падежей. Об этом свидетельствуют наблюдения
над употреблением форм с конечным -е в документе,
написанном одним писцом: мене свободить A745, 540, 1, 3196, л,
4), о посылке мене нижаишаго (л. 6), от себе изволил
приказать мене в строители опредЪлить (л. 6 об.), на мене (л. 6
об.), от мене (л. 6 об.), на мене (л. 7).
3. В дат. — предл. пад. местоимений 2-го лица и возврат-
го, наряду с обычными формами тебЪ(-е), себЪ(-е), в
памятниках разных районов севернорусской территории
конца XVI—XVII вв. довольно широко употребляются формы с
корневым о: собЪ и своимъ детемъ A597, Новгород, РИБ, 17,
59), умысля собЪ бездиле A620, Белозерск, 1107, 1, 282, «л.
40), и язъ де тобЪ и руки и ноги переломаю A628, ЯТГ,
306а), щпил старец Алимпии собЪ... кошулку A632,
Вологда, 196/ 1, 67, л. 9), к собе A648, Ярославль, 1179, 1,
7, л. 1) и др. Формы с о получили значительное
распространение и в род. — вин. пад., причем они также не имели
локального ограничения: меою собя A596, Ант. Сийск. м-рь,
1196, 7, 7, л. 1), меж собя A607, Вологда, Г.КЭ, 70/2641, л.2);
за собя A620, Белозерск, 1107, 1, 282, л. 19), отъ тобя A630,
АУЕ—III, 184), за собя A674, 137, 1, Олонец, 8, л. 50 об.),
на собя, A687, АУЕ—1, 184). В памятниках XVIII в.
написания с о становятся редкими: за собя A716, Каргополь, 1048,
1, 30 л. 46 об.), ис кармана собЪ A727, Новая Ладога, 540,
1, 145, л. 33).
В новгородских документах отмечена форма дат. пад.
возвратного местоимения на -и: соби и своимъ детемъ A598,
73

РИБ, 17, 534). Подобные написания встречаются в
памятниках очень редко [55. С. 22].
Как известно, в древнерусской письменности светского
характера преобладают формы тобЪ собЪ ]75. С. 27; 13. С.
64—65]. С XVII в. в московских и севернорусских памятник
ках закрепляются написания с корневым -е. В современных
северновеликорусских говорах формы дат. — предл. пад.
местоимений 2-го лица и возвратного в целом совпадают с
литературными, для южновеликорусского наречия характерны
формы табе, сабе [56. С. 265].
Данные памятников деловой письменности, если даже
учесть традиционный характер определенной части
написаний, показывают, что в XVII—XVIII вв. формы тобе, собе в
северновеликорусских говорах были распространены шире,
чем в настоящее время.
4. Памятники хорошо отражают развитие парадигм
лично-указательных местоимений 3-го лица. Особый интерес
представляет форма род. — вин. пад. ед. числа женского
рода, выступающая также и в роли притяжательного
местоимения. Самым употребительным вариантом, представленным на
всей территории северновеликорусского наречия, была форма
ее (еЪ): и дочерей ее A676, Вологодск. отк., л. 68), ис по-
местЬя мужа еЪ A678, Кострома, 881, 1, 20, л. 4), по еЪ
велению A712, Новая Ладога, 1145, 1, 200, л. 51 об.), по ее
прошению A772, Устюжна, 596, 1, 1728, л. 34) и т. д.
Значительно реже используется форма ея: за братом ея A687,
Костромск. отк., л. 202), по объявленнию ея A800, Новгород,
1208, 2, 75, л. 3). Оба варианта употребляются в деловой
письменности чаще всего без стилистических различий. Лишь
в отдельных случаях, например, в наименовании
императорского титула, обязательной становится форма ея.
В памятниках северо-западных районов, наряду с
указанными написаниями, отмечается отражающий диалектную
особенность вариант -еи(неи) [44. С. 88, 251] отличающийся
высокой употребительностью и устойчиво сохраняющийся на
протяжении всего XVIII Столетия: вместо ей A736, Новгород,
615, 6762, л. 6), вместо ней (там же), от ней (там же), у ней
вдовы A742, Ант. Сийск. м-рь, 1196, 1, 349, л. 1), нашед на
ней вдову (там же), д0 ней Василисы A745, Новая Ладога,
1145, 1, 3196, л. 24), от ней A770, Новгород, 615, 6975, л. 10
об.), у ней A774, Тихвин, 588, , 15, л. 4 об.). Таким образом,
в деловой письменности указанной территории после
изменения формы творит, пад.-ею е- ей (см., например: а он за ней
гонился до двора—1726, Ант. Сийск. м-рь, 1196, 1, .123, л. 5)
возникло единое написание для всех форм косвенных
падежей.
Кроме того, в ряде новоладожских и новгородских текстов
отмечена форма вин. пад. ею: да ею жъ дочь свою Феодору
74

,A736, Новгород, 615, 6762, л. 7), ею Феодору (там же), и за
вышеписаняую просрочку'винить ею истицу A769, Новая
Ладога, 540, 1, 5603,,Лч 1 обГ). Эта диалектная черта сохраняется
в ладого-тихвинских говорах: и в настоящее время [44. С. 88].
5* Характерной особенностью- ^памятников русской пись-
меййостй является широкое • употребление форм местоимений
3-го лица в сочетаниях с предлогам без я. Эта особенность,
отражающая живое произношение^: хорошо представлена и в
рёвер^усскйх^^ вв.; да меж их*
Ладога,
,у eeo f 1772, Устюжна, 596, 1, 1828] л. 61), а вместо ихъ
4О6) !
йамяйний^х
f универба Л
ffife
местоимением
было местоимение тот,
фед^;-;^^|Ша[й на ранее
^ ДШ11ГБ в }№llff столетии в дело-
г^ йисьм^нности-йврййу. "Л ним закрепляется местоимение
Ш 6йш^ё Ш1ШШЁй кнйжш^лйтературных
ёд.
йа-
t;|OT ^представлен в
рмятниках двумя рядами фй|Ш: 0Ьт^Щщ то и той, тая,
Ч1ервый ряд форм" отмечается "йа всей, сев.ер нору сской терри-
|шрии: и носит харякгёр ббДеруеской нормыг в то время как
||©р;Мы той, тая, тоё^ имеющие' ежоЩадйя членных прилага-
рз5рльда!х и представляю!ци^ч, сдфй^? .результат уйифияации
|жестбименного склонения ?ШГЙ?} 26% те^шюриально
ограду. Они наблйдвются в текста,Х| написанных на северо-
\ ;i; отсутстйуш; в; вологрдск&^аяй1:их, костромских и
|йрославсзшх документах. Эта ^ййписания; немногочисленны,
Щт об^сняется^.ло-видимому;;отрйЩМльной их оценкой с
рйчкй зрения ^орфографической но^мш м той свои монастыре
0ши искъ A674, БарсЬЁ, с.; U17J/вжтоё усадище A727, Но-
Р'^vi Ладога,^540, 1, J4S, л. 40), а тая вертеика во мху A691,
крерв, с. 157) и,некотор.-др. ., - , '
g#* 7. Особый- интерес представшяет отражение формы" род.
Щ$$&*-ед.,' числа женского- роща. В ^деловой письменности
" в; преобладает написание т(Щ новая односложная фор-
распространение мш1Ь со второй половины
спорадические случи ее употребления известны
з: съ той пожни A598, Каргоношь^ЖЮ, 96), t той же
ч^ г j[jy620^.AAE^—I, 10)^ тёЫ^шщ гШуШфевы службы
Щ„ АУЕ—111Г;202)^ с^шшаде^Шг^шав^и A671, Кострома^
_ той четверти (ШЩг^штшт 1?КЗ» 38/6000),
работы О674г 137, 1, ©лонец, "8;"ж 149 об,), тЬи Бори-
ЩщЪбскои слободы A699, Ярославль/ 1179, 1, 23), от той

раны A738, Вологда, 403, 2, И, л. 4 об.), У той скаски A776,
Новая Ладога, 540, 1, 5888, л. 5) и др.
Форма тое, будучи нормой деловой письменности XVII в.,
о чем свидетельствуют рукописные азбуки-пропйси (см.
главу I, 2), широко употребляется и даже преобладает в
деловой письменности русского Севера и на протяжении всего
XVIII столетия: от тое езды A704, Соловецк. м-рь, 1201, 4,
163, л. 10), цела тое лотки A711, Новая Ладога, 1145, 1,
118, л. 10 об.), тое цркви священникъ A729, Архангельск*
403, 2,4, л. 4), тое нашей дрена A745, Новгород, 1208, 2, 40,
л. 1), тое жъ волсти A757, Белозерск, 421, 3, 546, л. 1), кре-
поеной крестьянин тое о/с усадбы A772, Устюжйа, 596, 1,
1782. л. 38).
Более раннее закрепление односложного окончания в
формах прилагательных хорошо иллюстрируется случаями,
когда местоимение и прилагательное употреблены*жри
одном существительном: тое Чадромскои волсти A726, Усть-
янские волости, 651, 2, л. 1). Таких случаев в памятниках
много.
Можно полагать, что написания тое в памятниках
севернорусской деловой письменности были в определенной
степени поддержаны фактами живой речи: двусложные формы
известны современным севернбруёскйм гбвбрам, а в XVIII в.
они, разумеется, были распространены на их территории
шире.
Сравнительно редко употребляется в памятниках
церковнославянская форма тол: тоя жъ волости A628, АУЕ—Ш,
54), тоя жъ канцелярии п&дканцёляриетъ A77Й, Усткйкна,.
596, 1, 1728, л. 96 об.).
8. Широкое употребление формы тое било характерйо
и для вин. пад.: тое свою купчую A669, Котельник, ГКЭ,
34/5996, л. 2), в тое закурешную избу A704$ Сбловёцк. м-рь,
1201, 4, 163, л. 8), в тое дрвню A745, Новгород, 1208, 2, 40,
л. 1 об.), в тое канцелярию A777, Новая Ладога, 540, 1,
5888, 'л. 12). В отдельных документах, написанных ни
северо-западе, встречается форма тую: в тую ель A691, Барсив,
с. 158), в тую треть мельницы A702, Барсов, с. 131).
Вариант ту получает распространение во вторбй
половине XVII столетия, а в XVIII в. становится равноправным:
ту вотчину A687, Костромск. отк., л. 110 об.), защ остйлдн*
соль A695, Уна, 196, 1, 49, л. 8 об.), в ту волсть {1716,
Каргополь, 1048, 1, 30, л. 24 об.), в ту вину A776; Олонец, 547,
1, ч. 1, 1860, л. 15) и др.
В текстах северо-западного происхождения наблюдается
написание тое и в формах дат., творит, и предл; над.: по тое
улицы A746, Новгород, 615, 6823, я. 21 об. и др.), 'и тое
подпискою A777, Новая Ладога, 540, 1, 5888, л. 12), ё тое Оба-
кумовской дрвни A761, Кр. Онежск. м-рь, 1195, 3, 548, л. 1).
76

Написания toe в формах разных падежей часто отмечаются
у одного и того же писца: ис тое улицы A704, Соловецк.
м-рь, 1201, 4, 163, л. 40), в тое ж избу (там же, л. 38), в тое
драки (л. 40), тое ж канцелярии копеистъ A745, Новая
Ладога, 1145, 1, 3196, л. 43), к тое пустоши (л. 42), в тое пустоши
(л. 42). Таким образом, все косвенные падежи в этих
памятниках выступают в единой форме, противопоставленной
форме им. пад.
& Склонение
числе харайтерй^етс^
чий, причем во '^
Щ^Ь и'т. д.
жншъ A1609;
зати перевозные
родрйых
разли0<?Щ\: тЪ,
";пёмят-
с гласными; на тихъ
Щдр
Шты¦ скалы
} 1, 632,
формы
^^Щ/ш. 84 об.).
пись-
на стан-
пис-
является
|^^ хотя
Йй
отк
в
I-
1б
ражения в локальных тщ
М§ш|е Ш(^ШтШ$шт^Щ
систем.
ШЦ ущ диалектные двоения в оба^еш словОйзме-
йШ, в том Шсле й^в па^^Ш^АмШШгсгй^м^оим
:, остаются усшйчивнми. и.сохраняются иногда до
Й1 ФШй^
во-первых,
йроследить тенденции развития' язьтйовйх процессов в
ранений период русского национальнрт ^языка, во-вторых,
уточнить наши представления о характере отражения
фонетических и мо|?фшщгическ1ш^изменений в письменности
предшествующего периода.
ЛИТЕРАТОРА
1, Аванесав Ж И. Очерки диаяефгологии¦ рязанской мещеры //
гриалы и исследования О9||усЬкому:>лзмку. Т. 1: JVL.— Л., 1949.
2. А в & ш е сш в Щ., М. ВшфШьг ~ лингвистической географии русских
центральных:^ластё1^ШГ АИ ОССР. ОШ, 1952. Т.. XI.
Ш' г' й,. '. . ...".,.. - . _ „] ".. „..,..... ' , .
1а|щческйй и лингвис-
книга в Рос-
А. Е; -'
бов1тская еК f I . „
p^ 'If, Об- особенностях в языке жителей Вологод-
, Варшава, Ш7. • >- ,-'
77

6. Б у л а х о в с к и й Л., А. Курс русского литературного языка. Том II
(Исторический комментарий). Киев, 1953. '
7. Васильев Л. Л. К истории звука-Ъ в Московском говоре
XIV—XVII вв. // Известия ОРЯС Т. X. Кн. 2/1905.
8. «Вести-Куранты». 1600—1639 гг. М., 1972. , г .:-!
9. «Вести-Куранты». 1642—-1644*. М.,-1976. ; . л
10. Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного
языка XVII—XIX веков. Изд. 3-е^ М., 1982.
11. Винокур Г. О. Избранные:работы по*русскому языку. М., 1959.
12. Волков С. С. Лексика русских челобитных XVII века: Изд-во
Ленинградского ун-та, Л.* 1974. > -
13. Гадолина М. А. К истории, некоторых форм личных и
возвратного местоимений в русском языке XIII—ХГ$ вв. /у Тру$ьГ Йнсйтара
языкознания АН СССР. ТГ'У; М.; Г954. • .'-'•-: < г\.
14. Горшкова К.: В: Историческая диалектология русского; языка.
М., 1972. . . .. -• ¦ .... . ^ чч',
15. Го р щ ков а К. А, Ха бур гаев Г. А. Историческая
грамматика.русского языка*^М„: Высшая !пкола^ 1981. ' " ш'^'
161 Г оть е Ю:* Историй областШго управления Ъ России: от iMpFl
до Екатерины II, Ш ¦1.<Мч1'Ш&13Х-*'-'с'+нл: Г. - и'- '*-. >: г ' ' s t'V К'
17. Грамотки ХУ1Шзачала; ХУШ#ка4М.^1969^ . . ., ,, и ;. CJ
18. Г р & ид и л е вс к и и A. JBpiiiiHja:, Михаила., Васильевича. Лом
сова. Областной крестьянский гбвор ^/:Сб. ЮЙЯСг ^* 83. У№ 5. "Ё
1907. ' ' -.-:***"¦'ж '- -- 'Л,— --- У J--ХК -
19. Г р о т Я. К €йорнь# воЩроШ I^cckopo лзравбписания. (
20. Дерягин В. Я. ЛексйкШгемантическйй анализ группы^ деловых
текстов Ц Памятники русского ,^яжка* Вопросы исследования и издания.
М.: Наука, 197|> / .- „:]Г;^У • ; "'.'" ; ;'; '*"'-. . " '. \. Г >:-
21. Е л и з а р о в с к й й И/Щ Язык. ёеяоморскЙс актов ^Ь—ШШвщ
Грамматика»:А|ха11г%лвск^1958; " : \ .**' ' .: > ;^г.^-|
22. Жуковская Л; П; Из ждарии языка Северо-Восточной^ Руси|*к
середине. ЩWbl {фонетика галичского гйвора по материалам 'Щличского
евангелия 1357 г.) //Труды Щститута языкознания АН СССР. 31^Ш*;
1957. " //' -. " '•'- r: -,:V- ." •- ¦ ^ ->: '^\'"у\-
23: К а л а чо ё Ш. Шбукп-ЩдМит ^(Выписки Ш ру^ШШс
и прописей конца XVI 1-го и начала XVIII века)";¦//1 Архивг кртфщ
дических сведений* относящихся: ШРоетщ\издаваемый Никола^:^
човым. Кн^з» От^ а. Шб—М.38В1. "-..; , „У*1',~ .„ •_, :'.,,'?'. V*•.
24. К а ч а л к и н А* Н. Щамятяккп местной!' тййьйнностй ^XVIf й.л
как источник исторической лексиколоШй Ц В5п|)осы ТязыкознУяия, 1972.
25. К л ю ч е в с it и й "В/ О^^очиненид е> давяй томах: ~Я> |Ш %
26. К о п а н е в А.: И.: Из истории ^бытованиячкйш: в,; северных
Деревнях XVI в. //Памятники культуры. Новые открытияГ Письменность'.
Искусство. Археология: Ежегодник 1973, М., 1976.
27» Котков С PL Южновеликорусское наречие в XVII столетии.
(Фонетика и морфология). М., Ш|2к ^ ?
28. Котков С. И. О памятниках Народно-разговорного ^/
Вопросы языкознания, 1972. Щ1:- ,.
29. Котков С, И. Моск^схая Цечв&^в началВнйй 1 иернод¦?
ния русского. национальног&^Шык^ .,''". л " ' . :l ^
30. К о t к о в G. Й. Линйястйче^^^очни^ков€1ен«е;" # история»
русского языка. М., 1Ш0 • -iM " * '-". *-у - ^ _
31. Кузнецов П> G. К исторической; * фонетике ростово^узр^^^й^«
говоров // Доклады и сообщения ^ИнётЩута |усского языка;" Выгь 2t H.~r
Л.. 1948: •¦ -" - : ;'--^.-*\/? ? ^':- ' '" * ч*-*'
32. Л о м о н ос о й*1«Г'В> Рбсёийе^я Ьрамматйк# 7/ Йолйое. 'собрание
сочинений. М. — Л:, 1952. Т. 7; : , "- :f ; :\J :v ^. \ \
33. М а г н и ц к и й М. Краткое руководство к деловой и госу1арст*
венной словесности. М., 1835. -^' г'* ^ ' ч ."--
78 •*..-,

"8.^ ToBdp-Грязовецкого уезда Вологодской
губер// , * ^шаватде!1 '*.°f :" ^
35. Марков В. М. Историческая лр^матйка русского языка.
Именсклоненй$!'Ж; 1Щ.''" *<'- " г- ...'-.
36 М НКб^ XVlt б А И
буке Г6#
. * 34. '
ноёч _... _
. „V36; М;я-рДё<Н^Д:^^ И.
Успенского, йз^ннЪЙ^ЭДодЙбй^киЙ ар»^ёо^бгйч%екйм институтом. М., 1909.
JMLagKcrH. Аз}бука-пропись XVII века [с Александрией). К аз-
аезг ^^-*&^~^^^ г?^^^ и Румян-
археологическим институтом» М.,
вития ^системы
i. Мате-
книгах" XVII века. М:,
Ъ' XVII века. М.,
ШгМ^сковсШ'ШшШт
языков к «Домостроя» по
Учен.л заа / МГВД им. В. И. Ленина, XLII, ка-
№ 1ад орфографией и фоне-
^ Илй1Йкой. воеводской канцелярий
«6>> после твердых
Ш*:& XXL Вып. 1 И
в современном русском
I,средйергусских Говоров.
фош^тку фуАсцийС история: язы-
}ыка XVII столетия.
8русског^яа^чия, ^Отказные книги. М.,
;;;„ „48, Йамятники русской письменности JCV-%XVI вв. Рязанский край.
*/ '^Ш ftaмятник^ московской деловой писькенности XVIII века. М.,
теринского
51. П
"Ш. Пайк^а^тов^а5 Щ"П,: Лкубовныё письма йодьячего Аферы Ма-
I/ Ж ЙЙёанйе говора шести пунктов Холмогорско-
л|>ско!|^^расй.ДП^ экспедиций 1952 и
| годов) // Мйтё^ШалЙ:Ш исследования^ по :|)^:ской диалектологии: Изд.
|рЩ1И.гим. В. И: Шюш1Ш$Ш!-'^ъ-~-~ с, .
:^"";^2. Российская грамЙшМ / Под ред. и
Щ предисловием Б. А. Усйежкого: чйзд^в| .Московского ун-та, М., 1981/
W 5зГРусинов Й- Ш'Очерки"'УШЩ^ЩШ^Ш Шрфологии древней уг-
|дачской письменности в связи^^с ^твМ|йШ|^и%|^^ Верхне-
||флжьяг Автореферат жш^^щз^^^з^^^^^^:'^^^^-!^!.
Щ\_%4. Русская дйалек^Ьлот!^^^ J
fev1 55. С ам о й л eHi^il'-S'^^.S^-SSS^^^bi^&^c^iBiBXHCKHx местоиме-
рй^й: Автореферат дис. ... доктд.фйо^на^^й54960^"
Щ/: 56. СкобликО:В,a„:IjkJ,?;|Йот^а^и§ёскйе; распространение диалект-
Щкх форм личных мест61йменйи ^^ Шчён.Шщ f Куйбышевский пед. ин-т.
Ц&п.is; 1955. ',Л;?..^'У-: *'^гл- " v /;.
" 57.; Око г о рев Е. А. ПатляЙшки деловой;1 письменности XVI—
Ш1 вв. в ГЪсударстаетшом архивё^ам1бовскЬй области // Русский язык,
^очники* его изучения. М," 1971.
79

58. Смирнов А. В. Из истории просвещения Вологодского края
в XIV—XVIII вв. // Материалы по истории местного края: Учен. зап. /
Вологодский пед. ин-т. Т. 35. Вологда, 1967.
59. С о б о л е в с к и й А. И. Образованность Московской Руси
XVI—XVII вв. Изд. 2-е, СПб, 1894.
60. Соболевский А. И. Лекции по истории русского язцка. Изд*
4-е, М., 1907.
61. Соболевский А. И. Славяно-русская палеография. Изд. 2-ei
СПб., 1908.
62. Соколова М. А. Очерки по языку деловых памятников XVI
века: Изд-во Ленинградского ун:та, Л., 1957.
63. Судаков Г. В. Грамотность и книжная культура вологжан в
XVII в. // Материалы по истории Европейского Севера СССР. Северный
археографический сборник. Вып. III. Вологда, 1973.
64. С у щ е в а М. В. Орфографические нормы и возможности
отражения диалектных особенностей в деловой письменности первой половины
XVII в. (На материале документов г. Великого Устюга): Автореферат
дис. ... канд. филол. наук. Mi., 1974.
' 65. Успенский Б. А. Первая русская грамматика на родном
языке. М., 1975.
66. X а б у р г а е в Г. А. Формы склонения имен существительных в
курских памятниках деловой письменности первой половины XVII века:
Автореферат дис. ... канд. филол. наук. М., 1956.
67. Хабургаев Г. А. Заметки по исторической фонетике, вржнове-
ликорусского наречия (Введение. Вокализм) //Учгн. зап. /МрПИ им.
Н. К. Крупской. Т. 163. Русский язык. Вып. 12, М., 1966.
68. Хабургаев Г. А. Локальная, письменность XVI-t-XVJI вв. и
историческая диалектология /./¦ Изучение русского языка и исдоияикове-
дение. М., 1969.
69. Хитрова В. И. Воронежские ревизские сказки XVIII в. //
Источники по истории русского языка. Mi., 1976,
70. Чередниченко А. П. Памятники деловой письменн-ости XVIII
в. в Челябинском областном архиве // Восточнославянские языки.
Источники для их .изучения. М,. 1973.
71. Черных П. Я. Язык Уложения 1649.года, М, 1953.
72: Чичерин Б. Областные учреждения России в XVII веке. М.„
1856. '
73. Шахматов А. А. Исследование о языке новгородских грамот
XIII и XIV века. // Исследования русскому языку. Т. I, СПб., 1885—
1895.
74. Шахматов А. А. Исследование о двинских грамотах XV века //
Исследования по русскому языку. Т. IL, СПб» 1903:
75. Шахматов А. А. Очерк древнейшего периода истории русского
языка // Энциклопедия славянской филологии. Пг., 1915:
76^ Шахматов А. А. Историческая морфология русского языка.
М., 1957:"
77. Швейцер А. Д. Современная социолингвистика. Теория,
проблемы, методы. М., 1976.
78. Ягич И. В. Критические заметки по истории русского языка//
Сб. ОРЯС, Т. 46. № 4. СПб, 1889.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
Ант. Сийск. м-рь — Антониев Сийский монастырь. \
АУЕ — Акты Устюжской епархии: I — РИБ; т. 12, СПб., 1890; П—
РИБ: т. 14, СПб, 1894; III — РИВ: т. 25. СДб., 1908.
АХЕ — Акты Холмогорской епархии: I — РИБ: т. 12, СПб., 1890;
II — РИБ: г. 14, СПб., 1894.
80

АЮ — Акты юридические, или собрание фо.рм старинного
делопроизводства. Изданы Археографическою комиссиею. СПб., 1838.
Барсов — Барсов Е. В. Палеостров, его судьба и значение в Обо-
нежском крае // Чт. ОИДР, М„ 1868, кн. I (смесь).
Вологодск. отк. — Отказные книги по Вологодскому уезду: фонд
120.9, опись 162, № Н821 A620—29 гг.), № 14841 A675—77 гг.).
ГКЭ — Грамоты- Коллегии экономии (фонд 281).
Дьяконов — Дьяконов М Акты, относящиеся к истории тяглого
населения в Московском государстве: вып. I, Юрьев, 1895Г
Костромск. отк. — Отказные книги по Костромскому уезду: фонд
1209, опись 183, № 11085 A617—1628 гг.), № 11129 A686—87 гг.).
Кр. Онежск. м-рь — Крестный Онежский монастырь.
,л. лист.
Лод. —-Акты Лодомской церкви Холмогорской епархии // РИБ; т.
25, GO6;, 1908.
'? : Ш. — оборотный.
&/ 5 ОВС — 9 — Описание свитков, находящихся в Вологодском епар-
| древнехранилище: вып. 9, Вологда, 1910:
рэд XVIII — Памятники московской деловой письменности XVIII
KaC M., 1981.
* * Разр., Новг. — фонд 210 (Разрядный приказ), Новгородский стол.
РИБ — Русская историческая библиотека: т. 17, СПб., 1898; т. 32,
.ГО., 1915; т. 35, Пг., 1917.
Об. ГКЭ — Сборник грамот Коллегии экономии: т. I, Пг., 1922;
т. II, Л„ 1929.
Соловецк. м-рь — Соловецский монастырь.
Судаков — Судаков Г. В. Хрестоматия по истории вологодских
говоров. Вологда, 1978. А -
ЯТГ — Явки Тарнажского городка // РИБ: т, 14, СПб;, .1894.
При цитировании рукописных источников в скобках указываются дата
и место написания памятника, номер фонда ЦГАДА и описи (дела фонда
137 сгруппированы по городам), номер единицы хранения и номер лис-
$га. Ссылки на опубликованные тексты оформляются следующим
образом: после даты (а иногда и места написания памятника) приводится
сокращенное наименование издания, затем указывается номер документа
pi л и страницы. „ . i

ОГЛАВЛЕНИЕ
I. Памятники деловой письменности как один из важнейших ис-
^ точников изучения истории русского языка .......
>« 1. Актуальные проблемы изучения памятников деловой
письменности . .... . . . '. ;, • ... . -
^ 2. Понятие о нормах деловой письменности . .... .,. . .
"*' 3. Особенности деловой письменности XVIII в/ ......
^ 4. Проблема классификации" памятников деловой письменности
П. Фонетические явления и их отражение в севернорусской
деловой письменности XVII—XVIII вв, . . ,* '•. . . . . ., ,,
1. Гласные . . . . . . . . . . к . ¦. .... . . [
f* 2. Согласные ... х ............ ;л ....',
III. Формы склонения в севернорусской деловой письменности
. XVII-t-XVIII вв. : ,..;..
1. Существительные . ...,././. . . .
2. Прилагательные , . 1" ... ^ ..,,.. :. _.<.,.
3: Местоимения .- .... . > . .....
Литература ........;..
Сдисок сокращений ...................

Лев Феодосьевич КОЛОСОВ
ИЗУЧЕНИЕ ИСТОРИИ РУССКОГО ЯЗЫКА
ПО ПАМЯТНИКАМ ДЕЛОВОЙ ПИСЬМЕННОСТИ
Учебное пособие к спецкурсу
Темплан 1991 г., поз. 175
Редактор Васильева Т. Е.
набор 18.01.91. Подписано к печати 15.04.91.
>а литературная. Формат 60X90Vi6-
высокая. , Ус4 печ. л. 5,25. Уч-изд. л. 5,0.
00. Цена 1 руб.
рпуховская типография Упрполиграфиздата Мособлисполкома