АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ИСТОРИИ ЛЕНИНГРАДСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
Труды • выпуск7
ИССЛЕДОВАНИЯ
ОТЕЧЕСТВЕННОМУ
ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЮ
ИЗДАТЕЛЬСТВО « НАУКА »
МОСКВА-Л ЕНИН Г РАЛ
І964


РЕДКОЛЛЕГИЯ:
С. С. Волк, А. С. Гапоненко, В. В. Мавродин, Н. £. Носов (отв. редактор), ^4. Л. Шапиро
Организационная работа и техническая подготовка рукописи к печати выполнена И. А. Баклановой


Сигизмуш) ^Натанооич BAAK
13 декабря 1962 г. исполнилось 75 лет со дня рождения и 50 лет научной и педагогической деятельности одного из крупнейших советских историков, доктора исторических наук, профессора Сигизмунда Натановича Валка.
Ученая деятельность С. Н. Валка развернулась после Великой Октябрьской социалистической революции. Питомец историкофилологического факультета Петербургского университета, прошедший выучку у таких крупных ученых, как А. С. Лаппо-Данилевский, А. Е. Пресняков, И. М. Гревс, Н. И. Кареев, Е. В. Тарле, Сиґизмунд Натанович вступил в историческую науку в канун первой мировой войны, однако его дарования раскрылись в полной мере лишь в советскую эпоху. Глубокое изучение марксистской методологии, искусство исторического исследования в сочетании с необычайным трудолюбием позволили ему внести немалый вклад в разви́тие советской исторической науки. Им напечатано свыше двухсот исследований, публикаций и рецензий по различным вопросам истории СССР. Удивительно разнообразна тематика его научных работ, необычайно широки их хронологические рамки.
С. Н. Валку принадлежат ценные этюды о древнейших русских актах, грамотах Великого Новгорода, ряд очерков по историографии Русской Правды и «Истории Российской» Татищева, по истории исторической науки и революционного движения. С момента поступления в 1918 г. в Историко-революционный архив С. Н. Валк становится не только одним из строителей архивного Дела в нашей стране, но и одним из первых' советских историков освободительного движения. Его исследования и публикации, серьезно углубившие понимание народовольческого движения, статьи из истории революционной борьбы пролетариата под руководством Коммунистической партии в конце XIX—начале XX в. вот уже долгие годы не теряют своего значения для науки. Труды С. Н. Валка являются примером критического подхода к источникам, образцом точности и глубины их истолкования.
1*
3


Интерес к вспомогательным историческим дисциплинам, обнаруженный им еще на студенческой скамье, позволил С. Н. Валку стать одним из зачинателей советского источниковедения. Характерной чертой его научного творчества является сочетание теоретической разработки проблем источниковедения и археографии с высоким мастерством практического их применения.
Итогом многолетней деятельности С. Н. Валка по созданию научных основ источниковедения явилась известная книга «Советская археография» — труд, без которого не обходится ни один историк. Настольными книгами каждого архивиста и публикатора являются разработанные при участии С. Н. Валка «Правила издания исторических документов» и «Правила издания документов советского периода». Советские историки многим обязаны виднейшему нашему археографу в благородной и кропотливой работе по изучению и изданию огромных залежей архивных документов, позволяющих глубже и полнее познать прошлое нашей родины. Он собирает и публикует «Листовки Петербургского Союза борьбы за освобождение рабочего класса», основанного Владимиром Ильичом Лениным. Общеизвестны также такие сборники документов, как «Архив „Земли и воли“ и „Народной воли 4», «Всероссийская политическая стачка в октябре 1905 г.», «Крестьянское движение в 1796—1825 гг.». Эти и другие издания, выполненные самим С. Н. Валком или под его руководством, по праву получили общее признание.
Имя С. Н. Валка тесно связано с изданием важнейших законодательных актов Советского государства. Он выпускает в начале 30-х годов сборник первых Октябрьских декретов, а в наши дни принимает самое активное участие в подготовке к печати Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС собрания декретов Советской власти. Со свойственной ему энергией и живостью он возглавляет работу нескольких авторских коллективов.
Научная общественность с интересом ожидает выхода в свет фундаментальных трудов, готовящихся при его участии, — двухтомной монографии «Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде», сборника документов «Революционное народничество 70-х—80-х годов», «Истории Российской» В. Н. Татищева (издание которой он ведет вместе с академиком М. Н. Тихомировым).
С. Н. Валк пишет главу для многотомной «Истории СССР», новые очерки по историографии Русской Правды. А впереди — новые исследования, новые документальные издания, самоотверженный, напряженный труд на благо советской исторической науки.
Бескорыстное и страстное служение науке, душевная отзывчивость С. Н. Валка заслужили не только уважение, но и любовь всех его товарищей. Благодаря богатой эрудиции, принципиальности и требовательности в научных вопросах, неизменной готовности помочь во всех затруднительных случаях, он является
4


авторитетным консультантом и желанным гостем во многих ученых учреждениях Ленинграда. Как взыскательного педагога и терпеливого наставника С. Н. Валка отличают высокое понимание учительского долга, глубокая внутренняя культура, соединенные с бережной чуткостью к молодежи. На лекциях и семинарах, которые он ведет уже более 40 лет на историческом факультете Ленинградского университета, им подготовлены целые когорты историков, работающих в университетах и институтах, архивах и музеях, в школах и в научных библиотеках.
В день 75-летия юбиляра тепло поздравили ведущие учреждения исторической науки, коллеги и ученики.
Посвящая настоящую книгу дорогому Сигизмунду Натановичу, участники сборника еще раз желают ему свершения всех его исследовательских замыслов, новых радостей творчества, доброго здоровья и бодрости духа на долгие годы.


ОПРОСЫ ИСТОРИОГРАФИИ И ОБЩЕГО ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЯ
Г. Л. СОБОЛЕВ, Ю. С. ТОКАРЕВ
ПЕТРОГРАДСКИЙ ИСТОРИКО-РЕВОЛЮЦИОННЫЙ АРХИВ В ПЕРВЫЕ ГОДЫ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ (1918—1923)
Петроградский историко-революционный архив был создан в середине 1918 г.1 Свою деятельность он начал в чрезвычайно трудных и сложных условиях. Дело в том, что Архив Департамента полиции, который должен был войти в состав историкореволюционной секции, находился в разных местах, в хаотическом состоянии. В результате нападения восставшего народа на здания полицейских учреждений во время Февральского переворота 1917 г. масса документов подверглась уничтожению. Многие дела превратились в россыпь. Вследствие того, что здание департамента в эти дни не охранялось, большое количество дел было сожжено прямо перед его воротами. * Вскоре после этого часть дел была передана в ведение Российской Академии наук. Их в спешном порядке и без всякого плана разместили в Пушкинском Доме и Библиотеке Академии наук. Другая часть материалов по-преж-
1 	См.: Исторический архив, 1919, кн. 1, стр. 449—452; Дела и дни, кн. 1, 1920, стр. 373—383; Русский исторический журнал, кн. 7, 1921, стр. 223; Главное управление архивным делом (15 июня 1918 г.—15 июня 1920 г.). Краткий очерк деятельности. Сборник декретов, циркуляров, инструкций и распоряжений по архивному делу. М., 1921; В. Максаков. 1) Архив революции и внешней политики XIX и XX вв. Архивное дело, 1927, вьш. XIII; 2) Архивное дело в первые годы советской власти. М., 1959, стр. 100—102.
6


нему оставалась в здании Департамента.2 Для разборки этих материалов в марте 1917 г. создается особая комиссия «по ликвидации дел политического характера б. Департамента полиции» под председательством П. Е. Щеголева.3 Что же касается документов, переданных Академии наук, то, по свидетельству старшего инспектора Главархива А. Ф. Изюмова, лица, участвовавшие в перевозке, получили разрешение брать дела для изучения на дом, и часть дел не была возвращена в архив.4
С собирания и перевозки материалов в здание Сената и начал свою работу Петроградский историко-революционный архив. Коллектив архива, в котором в первые годы его существования трудились П. Е. Щеголев, А. А. Шилов, С. Н. Валк, В. В. Колпенский, Ш. М. Левин, Н. Л. Сергиевский и др.,5 провел большую и трудоемкую работу по разборке, приведению в порядок и научному описанию принятых материалов.
На совещании сотрудников архива было решено сохранить разделение всех дел на те группы, которые имелись в делопроизводстве Департамента полиции к февралю 1917 г. Соответственно этому в составе Историко-революционного архива были образованы три отдела. В первый отдел вошел архив III отделения собственной е. и. в. канцелярии (до 1881 г.) со всеми делами, относящимися к этому периоду: дела особой канцелярии Министерства полиции за 1800—1816 гг., особой канцелярии Министерства внутренних дел, высочайше утвержденной Следственной комиссии (Муравьевской), Верховной распорядительной комиссии, отчеты́ и доклады по III отделению и др.
Второй отдел составил архив Департамента полиции за 1881— 1904 гг. В третий отдел вошло делопроизводство Департамента полиции за 1905—1917 гг., содержавшее ценнейшие сведения о революционном движении накануне Великой Октябрьской социалистической революции.
Несколько позднее, в 1919 г., в архив были приняты материалы канцелярии коменданта по управлению Петропавловской крепостью и Алексеевским равелином за период с XVIII в. по 1917 г., штаба корпуса жандармов, главного управления по делам милиции (1917 г.) и др. Поступивший в архив фонд особого присутствия правительственного Сената содержал ценнейшие сведения по истории революционного движения в России за 1860—
2 ГАОРСС АО, ф. 6900, оп. 3, д. 180, л. 2—2об.; Исторический архив, 1919, кн. 1, стр. 449.
3 ГАОРСС АО, ф. 6900, оп. 3, д. 180, л. 2 об. '
4 В. М а к с а к о в. Архив революции и внешней политики XIX и XX вв., стр. 36.
5 ГАОРСС АО, ф. 6900, оп. 3, д. 180, лл. 20—26. В эти годы в Петроградском историко-революционном архиве на правах сотрудников работали старые революционеры-народники О. В. Аптекман, А. Г. Дейч, Н. С. Тютчев и др.
7


1912 гг. (здесь находились материалы «процесса 193-х», «процесса 50-ти» и др.).
Кроме делопроизводственных материалов, Историко-революционный архив располагал редким собранием нелегальных изданий (книг, брошюр, журналов, газет, прокламаций и т. д.), напечатанных как за границей, так и в России.6
Налаживание учёта дел и их предварительное описание, черновая разборка материалов и установление степени их утраты при разгроме Департамента полиции в февральские дни, а также разборка поврежденных дел и документов потребовали от сотрудников архива большой и напряженной работы. К осени 1920 г. черновая разборка в основном закончилась.7 За 1918—1924 гг. в архиве было приведено в порядок более 1.5 мХн дел.8
С первых же месяцев существования Историко-революционного архива его работники приступили к научному описанию материалов и составлению справочника по архиву. Вследствие того, что особенности делопроизводства Департамента полиции, а также содержание дел не были известны сотрудникам даже в самых общих чертах, возникла необходимость выработать приемы описания и обозрения архивных фондов. С этой целью были составлены инструкции по описанию архивных фондов и документов.9
Тогда же начались и другие работы по научному описанию архивных и печатных материалов, главным образом прокламаций. Были просмотрены все дела Департамента полиции за 1881— 1904 гг., что позволило обнаружить около 4 тыс. прокламаций. Параллельно шла каталогизация прокламаций, находившихся в библиотеке нелегальных изданий. Всего удалось выявить более 4.5 тыс. прокламаций.10  11 Методы их описания разработали С. Н. Валк и А. А. Шилов.11
Одновременно Петроградский историко-революционный архив приступил к составлению библиографии по истории революционного движения в России. В 1922 г. А. А. Шилов выпустил довольно обширный указатель литературы по истории русского революционного движения.12
6 Там же, лл. 4—5, 10 об., 16; д. 138, л. 4—4 об.; Исторический архив, 1919, кн. 1, сто. 450—451.
7 Русский исторический журнал, кн. 7, 1921, стр. 223.
8 В. Максаков. Некоторые итоги (1918—1924). Архивное дело, 1925, вып. III—IV, стр. 24.
9 Итоги этой работы были подведены С. Н. Валком в докладе о составлении архивных обзоров на Первой петроградской конференции архивных деятелей в 1920 г. (см.: Архивное дело, 1923, вып. I, стр. 55).
10 ГАОРСС АО, ф. 6900, оп. 3, д. 180, л. 6.
11 Первомайские прокламации. Библиографическое описание. Составили О. И. Власова, Е. М. Орловская и И. Г. Бендер. Под ред. С. Н. Валка и А. А. Шилова. Л., 1924, стр. 3.
12 А. А. Шилов. Что читать по истории русского революционного движения. Пгр., 1922.
8


С поступлением в архив фондов высших полицейских учреждений России создалась возможность приступить к выявлению и подготовке к публикации документов по истории общественного и революционного движения во второй половине XIX—начале XX в. В дореволюционное время лишь немногие исследователи допускались к материалам III отделения. С документами же Департамента полиции, Штаба отдельного корпуса жандармов, Верховной распорядительной комиссии, столичных охранных отделений никто из русских историков не знакомился.13 В советское время эти материалы стали доступными для исследователей, причем как по содержанию, так и благодаря их полной неизученности они представляли исключительный интерес. А. А. Шилов, выступая в 1921 г. на Всероссийской конференции архивных деятелей в Москве, характеризовал архив Департамента полиции как «собрание ценнейшего историко-революционного материала, который после первоначального, примитивного ознакомления с ним производит ошеломляющее впечатление».14 Публикация этих материалов, помимо большого политического значения, имела, таким образом, и громадную научную важность.
Учитывая всю ценность принятых фондов, руководство Петроградского историко-революционного архива разработало в 1918 г. подробный план издания архивных материалов; руководствуясь им, научные сотрудники архива приступили к выявлению документов по истории революционного движения в России по нескольким направлениям: политические процессы, история рабочего движения, произведения нелегальной политической литературы и др.15
Особенно большое значение придавалось изданию памятников агитационной литературы. Как отмечалось в докладной записке от 17 сентября 1918 г., «эта серия должна вместить полное собрание всех произведений, изданных нелегально в России и за границей, агитационного характера, серия эта должна дать полное собрание всех листков, прокламаций, воззваний, обращений, протестов и т. д. на всем протяжении нашей революционной истории, начиная с прокламаций, обращавшихся во время восстания Семеновского полка (1820 г.), и кончая памятниками 1917 г.».16
Однако в условиях гражданской войны и послевоенной разрухи задуманный план удалось осуществить лишь, частично.
13 Центральный государственный исторический архив в Москве. Путеводитель. М., 1946, стр. 5.
14 Архивное дело, 1923, вып. I, стр. 115.
15 Главное управление архивным делом (15 июня 1918 г.—15 июня 1920 г.), стр. 19.
16 Из вступительной статьи А. А. Шилова к сборнику документов: Памятники агитационной литературы Российской социал-демократической рабочей партии. Т. VI (1914'—1917). Вып. 1. Прокламации 1914 г. М.—Пгр., 1923, стр. XVIII.


К 1920 г. сотрудниками архива С. Н. Валком, Ш. М. Левиным, А. А. Шиловым и другими был составлен каталог прокламаций, а также подготовлено постатейное описание нелегальных периодических изданий, выходивших в России и за границей.17
Научно-издательская деятельность Петроградского историкореволюционного архива заметно оживилась во второй половине 1920 г., когда в связи с образованием в Москве Комиссии по истории Октябрьской революции и Российской коммунистической партии (Истпарт) сотрудники архива были привлечены к собиранию всех памятников агитационной литературы, выпущенных РСДРП со времени ее основания до 1917 г. включительно. В ноябре 1920 г. при Петроградском историко-революционном архиве учреждается Историческая комиссия, возглавившая работу по подготовке к изданию памятников агитационной литературы. С образованием Петроградского бюро Истпарта, которое возглавил В. И. Невский, Комиссия готовила это издание совместно с БюроJ8 Результатом этой работы явился выход в свет в 1923 г. первого выпу́ска «Памятников агитационной литературы Ро́ссийской социал-демократической рабочей партии» под редакцией А. А. Шилова (этот выпуск, посвященный прокламациям 1914 г., оказался, к сожалению, и единственным). Большую помощь в подготовке этого издания оказали сотрудники Историко-революционного архива С. Н. Валк, Ш.М. Левин, М. Г. Карнаухова.19 Сборник прокламаций 1914 г. выгодно отличался от других изданий историко-революционных документов, опубликованных в то время, своими высокими археографическими качествами. Составители сборника выработали единый для всех (Документов принцип археографической обработки. К документам давались содержательные комментарии. Если принять во внимание, что в начале 20-х годов советская археография историко-революционных материалов находилась в зачаточном состоянии, то становится понятным большое значение выхода в свет «Памятников агитационной литературы РСДРП» для разработки приемов и методов издания исторических документов нового и новейшего времени.
В том же году Петроградское бюро Истпарта издало в серии «Памятники агитационной литературы РСДРП» текст «Черного передела» с предисловием В. И. Невского и большой вступительной статьей активного участника народнического движения О. В. Аптекмана.
Между работниками Петроградского бюро Истпарта и сотрудниками Историко-революционного архива установилось в этот период самое тесное сотрудничество. Работой архива постоянно
17 Дела и дни, кн. 1, 1920, стр. 544.
18 Памятники агитационной литературы..., стр. XVIII.
19 Там же, стр. XXIV.
10


интересовался В. И. Невский. Многие из опубликованных Петроградским бюро Истпарта книг по истории революционного дви.жения в России были написаны на основе материалов Историкореволюционного архива.
В другой публикации — «Первомайские прокламации»,20 подготовленной работниками архива в эти же годы, были подведены итоги большой работы по каталогизации и библиографическому описанию прокламаций, которая велась в архиве с момента его образования. Издание первомайских прокламаций являлось едва ли не первым в Советской России издательским опытом, в основу которого были положены единые принципы библиографического •описания. Указанное издание давало исследователю возможность не только познакомиться с содержанием прокламаций, но и установить, что данная прокламация — именно та, которая его интересует, а не сходная с ней по содержанию и иначе изданная.
Будучи в числе первых исследователей материалов полицейских учреждений, работники Петроградского историко-революционного архива подготовили многочисленные публикации и статьи, имевшие существенное значение для разработки истории революционного движения в России. Впервые в научный оборот были введены ценнейшие материалы по истории народничества, первых рабочих организаций, забастовочного движения и политической борьбы в конце XIX—начале XX в. Н. С. Тютчев в 1920 г. издал сборник документов, в который вошли листовки, выпущенные различными революционными организациями в связи с событиями 1 марта 1881 г.21 Л. Г. Дейч опубликовал письма Г. В. Плеханова П. Л. Лаврову.22
Ценные материалы подготовили сотрудники архива для «Историко-революционного сборника»: С. Н. Валк — о петербургской группе «Рабочего знамени», Н. Л. Сергиевский — о федосеевском кружке конца 80-х годов, и т. д.23
К сорокалетию возникновения группы «Освобождение труда» работниками архива был выпущен сборник статей и материалов по истории революционного движения в России в 70—90-х годах XIX в.24 .
20 Первомайские прокламации. Библиографическое описание. Составили О* И. Власова, Е. М. Орловская и И. Г. Бендер. Под ред. С. Н. Валка и А. А. Шилова. Л., 1924.
21 1 марта 18S1 г. Прокламации и воззвания, изданные после цареубийства. С предисл. Н. С. Тютчева. Пгр., 1920.
22 См.: Дела и дни, кн. 2, 1921.
23 Историко-революционный сборник, т. 1. Ред. В. И. Невский. М. Л.,
1924, стр. 67—96, 127—169, 209—236.
24 Там же, т. 2, Группа «Освобождение труда», Л., 1924. В сборник вошли содержательные статьи В. И. Невского, Н. Л. Сергиевского, интересные документы в сборнике поместили Э. А. Корольчук, Ш. М. Левин и др.
11


Работники архива приняли также активное участие в изданииг «Историко-революционной библиотеки» — серии сборников документов и воспоминаний о революционном движении в России. Многочисленные статьи и документальные извлечения были опубликованы ими на страницах журналов «Пролетарская революция», «Красная летопись», «Красный архив», «Исторический архив»,. «Каторга и ссылка», «Архив истории труда», «Русское прошлое», «Былое», «Дела и дни» и др.25 Помимо того, что все эти публикации документов служили важным источником для изучения истории революционного движения в России, они сыграли также известную роль в развитии советской археографии.
В 1920 г. в стенах Петроградского историко-революционного* архива зародилась мысль о создании биобиблиографического словаря деятелей революционного движения в России. Архив располагал необходимыми для этой работы материалами, но основная работа по созданию словаря развернулась несколько позднее.26
Развитие архивного дела и начавшаяся публикация документов по истории революционного движения настойчиво требовали разработки вопросов архивоведения и археографии. Эти вопросы стали предметом обсуждения на Первой петроградской конференции архивных деятелей в мае 1920 г., в подготовке и работе которой участвовали и сотрудники Петроградского историко-революционного архива.27 На конференции с докладами выступали А. Е. Пресняков, А. С. Николаев, И. А. Блинов, Г. А. Князев, А. И. Андреев и др. Большое внимание было уделено вопросам научной работы в архивах. Одним из основных докладов на эту тему явился доклад С. Н. Валка «Составление обзоров архивных дел», в котором докладчик остановился на задачах, методике и технике составления архивных обзоров.28
Вопросы научной и, в особенности, научно-публикаторской деятельности находились в центре внимания и Первой всероссийской конференции архивных деятелей, состоявшейся в Москве осенью 1921 г. Сотрудник Петроградского историко-революционного архива А. А. Шилов сделал на этой конференции доклад на тему: «Разработка историко-революционных материалов архивного фонда в связи с издательской деятельностью». Он предло-
25 Назовем лишь некоторые из них: А. Шилов. Последняя страница из жизни «Северного рабочего союза» в Петербурге в 1880 г. Красная летопись, 1922, № 2—3, стр. 283—292; С. Валк. 1) К документальной истории «Рабочего знамени». Красная летопись, 1922, № 2—3, стр. 333—346; 2) Материалы к истории Первого мая в России. Красная летопись, 1922, № 4, стр. 230—288.
26 В 1927—1928 гг. в московском издательстве Общества политкаторжан вышел в двух частях первый том биобиблиографического словаря «Деятели революционного движения в России», составленный А. А. Шиловым и М. Г. Карнауховой.
27 ГАОРСС АО, ф. 6900, оп. 3, д. 180а, л. 31 об.
28 С. Аннинский. Первая конференция архивных деятелей Петрограда. Дела и дни, кн. 1, 1920, стр. 373—378.
12


жил создать специальную секцию, которая занималась бы изданием документов и книг по истории революционного движения. В принятой по его докладу резолюции конференция предлагала Главархиву издание историко-революционных материалов вести по заранее намеченному плану.29
В процессе публикации историко-революционных документов сотрудники архива вырабатывали единые правила их издания, которые впоследствии нашли отражение и в составленном С. Н. Валком «Проекте правил издания трудов В. И. Ленина».
Работники Петроградского историко-революционного архива участвовали в организации и работе курсов по подготовке архивных работников, открывшихся в Москве и Петрограде. С. Н. Валку •было поручено читать курс по источниковедению революционного движения, А. А. Шилову — курс по истории революционного движения.30
Сотрудники историко-революционного архива много сделали и для популяризации архивных материалов. Они часто выступали с лекциями и докладами. Документы архива экспонировались на выставке «Декабристы» при Доме просвещения (1920 г.), «Народная воля» при Институте внешкольного образования (1921 г.), в Некрасовской выставке при Пушкинском Доме
(1921 г.), в выставках «9 января» и «Совет рабочих депутатов» при Политпросвете Петроградского военного округа (1920 и 1921 гг.), выставке политического розыска при Музее революции (1922 г.) и др.31
Организованная библиотекой архива выставка «Революционная книга» знакомила с основными этапами истории освободительного и революционного движения в России.32
Большая работа по приведению в порядок и научному описанию фондов, проделанная сотрудниками архива, имела результатом то, что исследователи, занимавшиеся изучением истории революционного движения в России, получили возможность обратиться -к материалам архива уже в первые годы Советской власти.
Документы III отделения, например, стали доступны для занимающихся с весны 1919 г.33 Если в первый год образования Историко-революционного архива его материалами пользовались только 5 сотрудников архива, которым было выдано всего 71 дело, то в 1923 г. над его документами работали около 70 исследователей, просмотревших около 4 тыс. дел. Материалы
29 В. П и ч е т а. Первая всероссийская конференция архивных деятелей. Архивное дело. 1923, вып. I, стр. 115—116, 128.
30 ГАОРСС АО, ф. 6900, оп. 3, д. 138, л. 12.
31 Там же, д. 180а, л. 36.
32 Там же, д. 180, л. 18.
33 Там же, л. 4 об.
13


архива широко использовались сотрудниками Петроградскогобюро Истпарта. В 1918—1923 гг. в Историко-революционное архиве занимались М. Горький, А. И. Ульянова-Елизарова,. В. И. Невский, М. С. Ольминский, П. Ф. Куделли, П. И. Стучка, историки Ю. И. Гессен, Б. П. Козьмин, М. К. Лемке, А. М. Панкратова, Б. А. Романов и др.34
В результате деятельности коллектива Петроградского историко-революционного архива ценнейшие материалы по истории революционного движения в России35 были введены в научный оборот уже в первые годы Советской власти. Одновременно,, в процессе работы над документами, сотрудники архива внесли значительный вклад в разработку вопросов советского архивоведения, архео́графии и источниковедения.
А. 	Л. ШАПИРО
НЕКОТОРЫЕ ИСТОЧНИКОВЕДЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ ИСТОРИИ СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА РОССИИ
(О сопоставимости описей XVII, XVIII и XIX вв.)
История сельокого хозяйства и крестьянства играет все более значительную роль в советской историографии, хотя не все стороны экономической, социальной и культурной жизни крестьянства и не все периоды развития сельского хозяйства привлекают к себе достаточное внимание исследователей. За последние годы немало усилий было затрачено для решения важной проблемы расслоения крестьянства в различных районах Московского государства и Российской империи. Хорошо известны споры, которые наши историки ведут по вопросу о характере и степени расслоения русского крестьянства в XVI, XVII и XVIII вв., по вопросу о начале буржуазного расслоения в русской деревне, по вопросу о масштабах процесса раскрестьянивания и его результатах в пореформенной России.
В ходе дискуссии все более остро чувствуется необходимость исследований, охватывающих длительные отрезки времени и позволяющих проследить за явлениями хозяйственной жизни в их динамике. При этом недостаточное количество материалов, относящихся
34 Там же, д. 138, л. 13; д. 180, лл. 15, 29—35.
35 В настоящее время эти материалы хранятся в ЦГИА СССР и ЦГАОР.
14


ко всей стране в целом, заставляет обращаться и к статистической обработке 'источников, касающихся отдельных имений и селений.
Я сделал попытку 'сопоставления данных писцовых и переписных книг XVII в., отписных книг, составленных при конфискации имений в XVIII в., данных Экономических примечаний к генеральному межеванию, хозяйственных описей XIX в. и уставных грамот и выкупных актов 60-х годов XIX в. по ряду имений Орловской губернии и доложил результаты этого сопоставления на симпозиуме по аграрной истории -стран Восточной Европы, состоявшемся в Минске в 1962 г. При этом пришлось столкнуться со столь значительными трудностями источниковедческого порядка, что даже возник вопрос о возможности сопоставления данных XVII, XVIII и XIX вв.; поскольку этот вопрос представляет общий интерес, я позволяю себе остановиться на нем в настоящей статье.
Я выбрал для обследования расположенные невдалеке от города Кромы и близко друг от друга помещичьи селения Вожево, Рассоховец, Шаблыкино с деревнями и Гостомль потому, что эволюция хозяйства помещичьих крестьян черноземной полосы представляет существенный интерес, и потому, что сравнительно хорошо сохранились данные об этих селениях. Как применительно к черноземной полосе, так и применительно к другим районам подобные исследования могут и должны быть продолжены. Соответствующие рекомендации были приняты на прошедших симпозиумах по аграрной истории стран Восточной Европы.
Описания крестьянских дворов, которые могут быть использованы при изучении экономической истории русской деревни, далеко •не однородны по содержанию. Это видно из описаний только что названных селений.
Как видим из табл. 1, переписные книги 1646, 1678 и 1707 гг. не содержат никаких данных о земледелии, скотоводстве и характере ренты. В Экономических примечаниях к генеральному межеванию и в уставных грамотах нет прямых данных о скотоводстве. В переписях крепостной эпохи сравнительно редко приводятся перечни повинностей и определяются их размеры.
По широте программы и тщательности обследования земские подворные описи значительно превосходят переписи крепостной поры. Что же касается этих последних, то наиболее полными в рассматриваемом районе оказались отписные книги, составленные при конфискации села Вожево и сельца Рассоховец у поручика И. В. Отяева в 1723 г., села Шаблыкино с деревнями у обер-президента надворного суда В. Ф. Стремоухова в 1723 г. и деревни Гостомль у воеводы Елецкой провинции В. П. Зиновьева в 1724 г., а также опись, проведенная при передаче того же Гостомля генерал-майором Бахтиным по наследству на содержание кадетского корпуса в 1838 г. Подобные описи имущества наряду с описями, дошедшими до нас о составе вотчинных фондов, представляют большую ценность. аѵ сожалению, далеко не во всех книгах, составлявшихся при кон-
15


Табл
Наличие сведений о крестьянском хозяйстве в описа
Источники
Численпость дворов
Численность душ мужского пола
Размеры запашки или пахотных угодий
Нормы высева хлебов и урожайности
Размеры сенокосных угодий
Лес
Наделенность крестьян лошадьми
Писцовая книга 1628—1630 гг.
-1-
ч-
Ч-
—
-1-
ч-
—
Переписные книги 1646, 1678
и 1707 гг
Ч-
—
—
—
—
Отписные книги 1723—1724 гг.
ч-
ч-
4—1
4-
—
—
4-і
Экономические примечания к генеральному межеванию 1778—1796 гг
ч-
ч-
4-
—
ч-
ч—
—
Описания, составленные в связи с переходом села Гостомль из частного владения Бахтина в Министерство государственных имуществ в 1838 г
-ł-
ч-
-н
ч-
4-
ч-
ч-
Уставные грамоты и выкупные акты 60-х годов XIX в.
—
ч-
ч-
—
ч-
ч-
—
Земские подворные описи 1887
и 1901 гг
-ł-
ч-
-1-
ч-
ч-
ч-
ч—
16


и ц а 1
ниях сел Вожево, Рассоховец, Гостомль и Шаблыкино
•fi о н &.
О о о «
^ и « 5 < £
fil
о S
в -
gsa
о н с & о н 5 О о
►2 о* *
Ж » о
2S
3g
н
я и
g4 X « 2 = 0 ж - Н
2»о В о О. а* :
о X 2 1« 2 £ н
g4 Я « «НО л О =
к р, в
с£ ^ я
Ссылки на источники
ЦГАДА, ф. 1209, д. 1037.
Там же, дд. 224, 1040.
Материалы по истории крестьянского и помещичьего хозяйства первой четверти XVIII в. М. 1951, стр. 144—164.
-ł- -I-
ЦГАДА, ф. 1355, Орловская губ., Кромской у., д. 46; Карачевский у., д. 37.
-I-
н-
-н
иГИАЛ, ф. 958, on. 1, д. 679, лл. 517—520; ф. 383, оп. 30, д. 513.
ЦГИАЛ, ф. 577, оп. 26, дд. 1370, 1476, 1406.
ч-
Сборник статистических сведений по Орловской губернии; Кромской уезд. Т. IV, вып. I. Орел, 1889; Карачевский уезд. Т. V, вып. I, Орел, 1889; т. V, вып. И, Орел, 1892; Материалы к оценке земель Орловской губернии. Кромской уезд. Вып. II. Орел, 1904.
17


фискации имений в XVIII в., имеются подворные описи крестьянских хозяйств. В большинстве отписных книг таких описей нет.
Вообще приведенная таблица не дает представления о составе всех вообще писцовых и переписных книг XVII в., всех отписных книг и Экономических примечаний XVIII в., всех описей XIX в. Можно «найти писцовые книги, содержащие более подробные сведения, чем книги Кромского уезда 1628—1630 гг. В некоторых писцовых и переписных книгах XVII столетия имеются данные о размерах повинностей, падавших на вотчину, деревню и даже каждый крестьянский двор в отдельности, сведения о количестве скота в селениях и отдельных дворах, данные о промыслах и торговле крестьян.1 Книги, содержащие подобные материалы, должны прежде всего привлечь к себе внимание исследователей.
Экономические примечания к генеральному межеванию не всегда содержат одинаково подробные данные о крестьянском хозяйстве. Л. В. Милов обратил мое внимание на Экономические примечания по ряду селений Орловщины, в которых имеются сведения о размерах барской запашки. В Экономических примечаниях по Вожеву,' Гостомлю и другим обследованным мною селениям таких данных не оказалось.
В. 	И. Ленин отмечал, что по полноте сведений земско-статистические сборники сильно отличались один от другого. Различались они и по группировке хозяйств (в одних губерниях и уездах хозяйства группировались по размерам посевов, в других — по количеству рабочего скота, в третьих — по количеству работников в семье и т. д.).1  2
Даже в тех случаях, когда программы описаний включают сбор данных о земледелии и скотоводстве крестьян, э1ги данные не всегда оказываются сопоставимыми. Наделенность крестьян Гостомля скотом входила в программу описаний 1724 г. и конца 30-х годов XIX в. Но в описании 1724 г. мы находим сведения о количестве скота в каждом крестьянском дворе в отдельности, а в описании 30-х годов — лишь общие сведения о количестве скота в селении. В первом случае мы можем сгруппировать дворы по количеству скота, а во втором лишены этой возможности.
В Экономических примечаниях к генеральному межеванию и в 'уставных грамотах и выкупных актах по Вожеву, Рассоховцу и Гостомлю есть данные о размерах пахотных угодий. Но в первом
1 В качестве примера можно привести обработанные Е. А. Швецовой переписные книги 70-х годов XVII в. Верхоценской волости Тамбовского уезда (об итогах своей работы Е. А. Швецова доложила на Минском симпозиуме по аграрной истории стран Восточной Европы в 1962 г.).
2 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 3, стр. 61, 83, 97, 103, 106. В опубликованном посмертно труде Н. А. Свавицкого «Земские подворные описи» (М., 1961, гл. II) подробно рассмотрены различные программы производившихся в России в пореформенный период подворных переписей.
18


случае это суммарные сведения о помещичьих и крестьянских землях, а во втором — сведения об одних крестьянских землях.
В земской подворной описи крестьянских хозяйств Кромок ого уезда 1901 г. имеются данные о распределении посевной площади по культурам, а в переписи 1887 г. таких данных нет. Подобные примеры можно было бы умножить.
В поисках сопоставимых даных мы встречаемся и со многими другими трудностями. Сюда прежде всего относятся трудности, связанные с переходом имений из рук в руки, с их дроблением, с наличием в некоторых селениях нескольких владельцев. Так, в деревне Гостомль в 1710 г. за П. Ф. Кривцовым был один помещичий и 6 крестьянских дворов, за С. И. Цыклеровым с матерью — 22 крестьянских двора и за В. П. Зиновьевым — один помещичий и 18 крестьянских дворов.3 В 1724 г. имение В. П. Зиновьева было конфисковано. Само собою разумеется, что данные Ьтписной книги, относящиеся к этой дате, можно сопоставлять лишь с теми данными переписной книги 1710 г., которые охватывают принадлежавшую Зиновьеву часть Гостомля. Во время составления Экономических примечаний сельцо Гостомль принадлежало помещику М. Ф. Каменскому, но невдалеке от него находилось второе сельцо Гостомль, Зиновьево тож,4 принадлежавшее И. В. Хрущову. Выяснить, как увеличились население и угодья Гостомля в XVIII столетии невозможно, пока мы не узнаем, отпочковалось ли Зиновьево от Гостомля или это особое село.
А ко времени реформы 1861 г. в Кромском уезде уже было три Гостомля; Гостомль, Нижний Гостомль — Зиновьево, и Средний Гостомль — Кривцовка.5 Вряд ли можно считать случайным то, что Гостомль-Кривцовка и Гостомль-Зиновьево именуются по фамилиям помещиков, владевших дворами в Гостомле еще в 1710 г. Но нужно ли пользоваться данными о населении или угодьях одного или всех трех селений, именовавшихся в середине XIX в. Гостомлями, когда эти данные сопоставляются с материалами о населении или уго́дьях Гостомля начала XVIII в.?
Село Шаблыкино, о котором уже шла речь, описывалось вместе с прилегающими деревнями. Однако не всегда это одни и те же деревни. В первой четверти XVIII в. с селом Шаблыкино объединялись деревни Савостино, Ноздрачево и Гречихино, принадлежавшие В. Ф. Стремоухову, деревни же Новоселки и Титово в то время принадлежали Ф. И. Стремоухову. А при составлении Экономических примечаний с селом Шаблыкино были объединены деревни Ноздрачево, Савостино, Г речихино и Новоселки.
3 ЦГАДА, ф. 1209, д. 1040, лл. 214—217.
4 Там же, ф. 1355, д. 46.
5 Материалы к оценке земель Орловской губернии. Кромской уезд. Вьщ. И. Орел, 1904, стр. 6.
19


Можно было бы привести десятки других примеров несопоставимости цифровых данных, которые при первом рассмотрении кажутся относящимися к одним и тем же селениям.
Эти трудности не могут заставить исследователя отказаться от сопоставления численности населения и размеров угодий селений на различных отрезках времени. Но ему придется иной раз отказываться от составления единой таблицы или единого графика. Так, для характеристики процесса увеличения населения в Рассоховце, Вожеве, Шаблыкине и Гостомле полезно составить таблицу прироста всего мужского населения между 1710 и 1778—1796 гг. (табл. 2) и особо — таблицу прироста населения в той части этих селений, которые были конфискованы петровским правительством (табл. 3).
Табл. 3 позволяет судить о темпах роста населения в первые десятилетия XVIII в., когда процесс колонизации еще продолжался.
Поскольку таблицы охватывают разные по объему материалы, их цифровые итоги нельзя сопоставлять. Но они позволяют высказать гипотетическое положение об особенно быстром росте населения в петровское время. И если эта гипотеза находит подтверждение в других материалах, ее можно принять.
Рост населения вотчин, сел и деревень интересен, между прочим, потому, что помогает изучить процесс сельскохозяйственного освоения территорий. Однако даже если 'исследование посвящено отдельным селам и деревням, рост населения целесообразно проследить и по целому району (уезду или группе уездов). Во-первых, таким образом можно обойти некоторые источниковедческие трудности,
Таблица 2
Рост населения в Вожеве, Рассоховце, Шаблыкине с деревнями и Гостомле между 1710 и 1778—1796 гг.
1710 г.
1778—1796 гг.
Наименование селений
дворов
душ
муж¬
ского
пола
дворов
душ
муж¬
ского
пола
Вожево
Рассоховец
Шаблыкино с деревнями
Гостомль
} 24
37
48
86
311
275
57 31 126 102 *
356 145 557 420 *
Итого
109
672
316
1478
Примечание. Цифры, отмеченные звездочхами, приведены без учета сельца Гостомль-Зиновьево со 100 дворами и 564 душами мужского мола.
20


Таблица З
Рост населения в кромских владениях Отяева, В. Ф. Стремоухова и Зиновьева между 1710 и 1723—1724 гг.
1710 г.
1723-1724
гг.
Наименование селений
дворов
душ
муж¬
ского
пола
душ
обоего
пола
дворов
душ
муж¬
ского
пола
душ
обоего
пола
Владения Отяева:
в с. ВржеЕо
сельцо Рассоховец
Владения В. Ф. Стремоухова:
село Шаблыкино с деревнями . . Владения Зиновьева:
в деревне Гостомль
2
6
22
18
I31
210
130
66
315
242
19
26
48
104
334
248
194
643
479
Итого
48
371
623
93
686
1316
о которых только что говорилось, а во-вторых, данные по уезду или группе уездов позволяют вскрыть особенности района, в котором расположены изучаемые селения. Так, привлечение материалов писцовых и переписных книг по Кромскому уезду позволило установить, что еще в первой половине XVII в. район был очень слабо заселен. Особенно быстро осуществлялось его сельскохозяйственное освоение во второй половине XVII и в первой четверти XVIII в.
При сопоставлении материалов, характеризующих экономическое положение крестьянства, необходимо учитывать, что в XVII и особенно в первой четверти XVIII в. в состав двора иногда входило по два, три и даже четыре самостоятельных хозяйства. Двор, как это хорошо известно историкам петровского времени, нередко являлся тогда фиктивной единицей: несколько хозяйств сводились за одни ворота в целях сокращения подворных повинностей. Даже после введения подушной подати фиктивные дворы сохранялись в течение некоторого времени. Так, в отписной книге, составленной в 1723 г. при .конфискации кромского имения В. Ф. Стремоухова, встречаются дворы, в которых было по четыре самостоятельных хозяина и по 50 человек населения.
Понятно, что фиктивные дворы первой четверти XVIII в. несопоставимы с реальными дворами последующего периода. Однако нередко источники позволяют преодолеть это затруднение* Так, в только что упомянутой отписной книге по имению В. Ф. Стремоухова всегда отмечаются хозяйства, входившие в состав общего Двора, но имевшие свою запашку, свой скот, свои дома. В отписанных в Кромском уезде в 1723—1724 гг. имениях В. Ф. Стремоухова,
21


Зиновьева и Отяева в 93 крестьянских дворах было 146 самостоятельных хозяйств, сопоставимых с хозяйствами позднейших переписей и, в частности, с дворами земских переписей по́реформенного периода.
Впрочем, мы всегда должны учитывать, что при той или иной переписи понималось под двором. Это относится и к земским переписям. До 1887 г. на этот счет у земских статистиков не было полного единства мнений, а на совещании 1887 г. они условились «под двором, или хозяйством, разуметь одно или несколько лиц, владеющих самостоятельными средствами существования и ведущих собственное домашнее хозяйство». Под семьями земские статистики условились тогда понимать те же дворы, однако с одной существенной разницей: при подсчете населения дворов они включали наемных рабочих и неусыновленных питомцев воспитательного дома, а при подсчете состава семей исключали их.6
Характеризуя развитие русской пореформенной деревни, В. И. Ленин указывал, что за единицу для сопоставлений нужно брать двор, семью, а не душу населения, как любили делать народники.7 Хозяйство-двор остается наилучшей единицей для сопоставлений и тогда, когда идет речь о крепостной деревне. Однако следует при этом учитывать, что население двора-хозяйства было различным на разных исторических отрезках времени. Так, в изученных мною деревнях двор-хозяйство8 насчитывал в XVIII в. почти в полтора раза больше мужчин (и душ обоего пола), чем во второй половине XIX в.
Таблица 4
Количество душ мужского пола на хозяйство
Наименование селений
1723— 1724 гг.
1778— 1796 гг.
1887 г.
1901 г.
Вожево
I5-2
6.3
2.7
3.0
Рассоховец
4.7
3.8
3.3
Шаблыкино с деревнями
5.1
4.3
3.1
—
Гостомль
4.0
4.1
3.3
3.4
По всем обследованным деревням
4.7
4.7
3.2
—
Из приведенной табл. 4 явствует, что здесь население хозяйствдворов не сократилось в XVIII в. В XIX в. семейные разделы
6 Н. А. С в а в и ц к и й. Земские подворные описи, стр. 69.
7 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 3, стр. 127.
8 Речь, конечнЬ, идет о реальных хозяйствах, а не о фиктивных дворах.
22


учащаются и население хозяйств-дворов значительно сокращается. Особенно это относится к пореформенному периоду.9
Сокращение всего населения хозяйства видно из табл. 5.
Таблица 5
Количество душ обоего пола на хозяйство
Наименование селений
1723— 1724 гг.
1887 г.
Вожево
1 9.7
5.8
Рассоховец
8.0
Шаблыкино с деревнями
9.9
6.5
Гостомль
7.9
7.0
В среднем
9.0
6.6
Там, где обнаруживаются различия в численном составе хозяйств-дворов дореформенного и пореформенного периодов, бывает полезно наряду с двором-хозяйством брать за единицу сопоставления и душу мужского пола. Но отказываться от двора-хозяйства как основной единицы сопоставления нельзя никоим образом.
Первостепенное значение, конечно, имеет вопрос о достоверности показаний источников. Каждому, кто изучает писцовые книги XVI и XVII вв., бросаются в глаза ничтожные размеры «пашни паханой», приходящейся на двор во многих владениях, учтенных писцами. Согласно данным писцовой книги Кромского уезда 1628— 1630 гг.,10  11 в вотчинных и поместных землях на крестьянский двор приходилось от !/іо до Vіб четверти «пашни паханой» в поле, «а в дву по тому же», или 0.15—0.9 десятины в трех полях. По материалам, обработанным Ю. В. Готье, во владениях Троице-Сергиева монастыря в 20-е годы XVII в. на крестьянский двор приходилось в Рузском уезде по 0.2, в Старицком уезде — по 0.5 десятины пашни в трех полях. Согласно итогам писцов, по всему Звенигородскому уезду на крестьянский двор приходилось 0.25, по Верейскому уезду — 0.1 десятины «пашни паханой» в трех полях.
Правда, тут же, в Замосковном крае, были уезды, в которых оказывалось по 16—18 десятин, были и такие владения, в которых числилось по 43—47 десятины пашни на крестьянский двор.11 Но такая неравномерность нисколько не устраняет сомнений в точности
9 По Гостомлю мы располагаем данными, относящимися к 1838 г. В этот момент на двор приходилось 4.5 души мужского пола, т. е. на 0.4—0.5 души больше, чем в XVIII в., а к 1887 г. на двор уже приходилось всего 3.3 души мужского пола (см.: ЦГИА СССР, ф. 958, оп. 1, д. 679, лл. 517—520).
10 ЦГАДА, ф. 1209, д. 1037.
11 Ю. В. Г о т ь е. Замосковный край в XVII в. М., 1906, стр. 507—509.
23


показаний писцовых книг 20-х годов XVII в. о размерах «пашни паханой».12
Землевладельцы были заинтересованы в том, чтобы писцы учитывали все -их земли, так как писцовые книги являлись основанием владельческих прав на землю. В то же время, землевладельцы были заитересованы в том, чтобы возможно меньшая часть их земли учитывалась как «пашня паханая» и возможно большая часть значилась как -необлагаемая пустошь. Это обстоятельство следует учитывать исследователю, так как оно приводило к завышению писцами размеров пустошей за счет «живущей» паіігни. Правительство поручало писцам переводить фактически обрабатываемую крестьянами, но числящуюся пустой землю в «живущее» тягло. Однако при этом писцы должны были руководствоваться не столько фактическими размерами крестьянской запашки, сколько платежеспособностью облагаемых крестьян («как бы им платить было возможно и чтоб их в тягле не отяжелить»).13
В зависимости от тяглоспособности крестьян, -влиятельности их владельцев, произвола писцов и многих других обстоятельств в разряд облагаемой «живущей» пашни попадала большая или меньшая часть фактической запашки.14 Пашня наездом при этом либо учитывалась как «живущая» облагаемая земля, либо приравнивалась к пустой земле.15 Мнение С. Б. Веселовского о том, что «пашня паханая» писцовых книг «становилась совершенно условным способом выражения тяглоспособности» 16, в ряде случаев оказывается верным. Во всяком случае на помещичьих землях Кромского уезда, который я обследовал, как и на частновладельческих землях многих других уездов, «пашня паханая» писцовых книг^20-х годов XVII в. была гораздо меньше фактической запашки, а на территории, обозначенной как перелог и дикое поле, были участки возделываемой земли.
Отсюда следует, что данные о запашке, заимствованные из писцовых книг, часто оказываются несопоставимыми с данными последующего времени. Но эти данные все же имеют существенное значение для историка сельского хозяйства и крестьянства. Если цифровые соотношения между «пашней паханой» и перелогом с целиной, получаемые по материалам писцовых книг, нельзя считать точными, то огромное преобладание пустой земли во многих частях государства в 20-е годы XVII в. не вызывает сомнения. Даже
12 Обзор дореволюционной источниковедческой литературы, посвященной писцовым книгам, см.: Г. Е. К о ч и н. Писцовые книги в буржуазной историографии. Проблемы источниковедения, сб. второй, 1936, стр. 143—186; Г. А. Максимович. К вопросу о степени достоверности писцовых книг. Нежин, 1914, стр. 2—6.
13 Акты писцового дела, собранные С. Б. Веселовским, т. II. М., 1913, стр. 68, 457 и др.
14 С. Б. Веселовский. Сошное письмо, т. 2. М., 1916, стр. 379.
15 Там же, стр. 403.
16 Там же, стр. 361.
24


если бы все дворы возделывали столько земли, сколько можно было ее возделать при самых благоприятных условиях, большая часть пахотных угодий многих и многих уездов оставалась бы необработанной.
Следует также учитывать, что сведения о размерах «пашни паханой», даже когда они не отражают реальной крестьянской запашки, позволяют судить об относительной экономической мощности различных деревень, а иногда и отдельных крестьянских дворов.
Наконец, данные о размерах «пашни паханой» далеко не во всех писцовых книгах XVII в. носят столь условный характер, как в книге Кромского уезда 1628—1630 гг. В описаниях дворцовых и черных земель и в описаниях 70—80-х годов XVII в. соотношение «живущей пашни» и пустошей значительно ближе к истине, чем в описаниях частновладельческих земель 10—20-х годов. Да и к писцовым книгам 20-х годов XVII в. следует подходить дифференцированно. Даже С. Б. Веселовский, который особенно настороженно относится к данным писцовых книг о мере земли, не отвергает огульно эти данные и лишь рекомендует исследователям «не забывать, что писцы работали очень различно».17
В отписных книгах, составлявшихся при конфискации имений в XVIII в., тоже не все данные верны. К. В. Сивков, который опубликовал значительную часть отписных книг петровского времени и подверг их источниковедческому разбору,18 отметил, что старосты и приказчики, со слов которых вносились сведения о размерах посевных площадей, об урожаях, об оброчных деньгах и столовых запасах, получаемых с крестьян, были заинтересованы в преуменьшении этих сведений. К. В. Сивков сообщил об отдельных фактах сокрытия хлеба и скота и справедливо отметил, что если при составлении отписных книг имела место утайка, то ничего сверх наличного в книги попасть не могло.
В этой статье нет возможности коснуться достоверности сведений всех описей XVII, XVIII и XIX вв. Скажем только, что большая часть этих сведений значительно ближе к действительности, чем показания писцовых книг 20-х годов XVII в. о размерах «пашни паханой».
Выясняя особенности каждой используемой описи, устанавливая возможно точнее пределы описызаемой территории, создавая себе отчетливое представление о том, что переписчики понимали под двором, пахотными угодьями и другими объектами учета и на ос-
17 Там же, стр. 376. Ряд соображений, заставлЯкицих проявлять большую осторожность при пользовании данными писцовых книг XVI в. о размерах лесов и лугов, высказал Г. А. Максимович (К вопросу о степени достоверности писцовых кьиг, стр. 7—19).
18 Материалы по истории крестьянского и помещичьего хозяйства первой четверти XVIII в. М., 1931; К. В. Сивков. Отписные книги начала XVIII века как исторический источник. Проблемы источниковедения, сб. третий, 1940, стр. 367—390.
25


новании каких данных они составляли описи, мы получаем материалы, которые в ряде случаев могут быть сопоставлены друг с другом. Таким образом, у нас есть надежда на получение более точных данных о динамике сельскохозяйственного развития различных районов России на протяжении XVII, XVIII и XIX вв.
В. К. ЯЦУНСКИИ
О ПРИМЕНЕНИИ СТАТИСТИЧЕСКОГО МЕТОДА В ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКЕ
Статистический метод довольно широко применяется в нашей современной исторической науке, и вряд ли можно подвергать сомнению необходимость его употребления в тех исторических работах, в которых рассматриваются явления, по самой своей природе доступные количественному учету. Вопрос заключается не в том, следует ли историкам применять статистический метод. Этот вопрос сравнительно давно и твердо решен жизнью. Вопрос состоит в том, как преодолевать те специфические трудности, с которыми сталкивается исследователь при статистической обработке находимого им в исторических источниках цифрового материала. Дать представление об этих трудностях удобнее всего путем краткого обзора статистических источников по истории России докапиталистического периода и сопоставления их со статистическими материалами новейшего времени.
Указанные трудности троякого рода. Прежде всего они заключаются в плохом качестве оставшихся нам от прошлого статистических данных. Как хорошо известно статистикам, подвергаемый статистической обработке цифровой материал, характеризующий современность, как у нас, так и в капиталистических странах собирается двояким путем. Первую группу составляют данные, собираемые не специально для их статистической обработки, а для тех или иных нужд правительства или граждан страны. Рождение ребенка регистрируется, чтобы снабдить будущего гражданина необходимым для него в жизни документом. Ввоз из-за границы каждой партии товара отмечается при взимании пошлины или разрешении беспошлинного провоза. Необходимость учета числа проданных проездных билетов связана с отчетностью железных дорог и т. д. Но эти данные обычно подвергаются потом статистической обработке не только для чисто практических нужд, но и для познания различных особенностей жизни общества и государства.
26


Благодаря своему практическому первоначальному назначению этого рода цифры отличаются в огромном большинстве случаев большой точностью.
Вторую группу статистических материалов составляют данные, собираемые специально в целях их статистической обработки. Это прежде всего переписи населения, сельскохозяйственные переписи, промышленные переписи. К этой же группе следует отнести данные текущей статистики, например сведения об урожаях. Перепись населения не представляет практической надобности для внесенных в нее лиц и не влечет за собою для них никаких обязательств. То же самое можно сказать и о других переписях. Правительства организуют этого рода статистические работы для изучения своей страны. А это изучение им нужно как руководство в проведении своей экономической и социальной политики.
Собирание и обработка статистических данных второй группы организуются обычно по правилам статистической науки. Правда, встречаются случаи, когда по тем или иным причинам опрашиваемое население дает неправильные сведения. Бывают случаи неудачной постановки вопросов в первичном статистическом бланке. Наконец, иногда при сводке собранного прекрасного материала статистические учреждения в классовых целях не отражают в сводке неприятных для правительства и правящего класса фактов. Именно на такого рода порчу при сводке первичных данных указывал В. И. Ленин, характеризуя сельскохозяйственные переписи в США.1 Иногда при сводке земские статистики портили первичный материал под влиянием народнической идеологии.1  2
Таким образом, данные переписей и других аналогичных статистических операций отнюдь нельзя считать всегда абсолютно точными и верными. Но все же в большинстве случаев их собирание и сводка организованы по правилам научной статистики и их можно считать сравнительно близкими к действительности.
Указанные достоинства обеих групп современных статистических материалов, конечно, отнюдь не освобождают исследователя от предварительного критического обзора статистических источников прежде их использо́вания в работе.
При критике этих источников всегда надо остановиться на рассмотрении обоих этапов формирования используемых статистических материалов —на получении первичных данных и на их последующей статистической обработке. Именно так поступал при критике статистических источников В. И. Ленин.3
1 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 27, стр. 182.
2 В. И. Л е н и н, Там же, т. 3, стр. 93—94; т. 24, стр. 276.
3 О приемах критики статистических данных, которые применял в. И. Ленин, см. в моей статье «Приемы научного исследования в работах В. И. Ленина по социально-экономической истории» (История СССР, -I960, Ѣ 2, стр. 187—190).
27


В России до XVIII столетия статистические материалы второй группы не собирались. Из материалов первой группы основными были писцовые переписные 'И таможенные книги, а также приходорасходные и некоторые другие категории книг.
В исторической литературе нет единодушия в оценке достоверности данных писцовых книг. Вот мнение одного из наиболее авторитетных знатоков вопроса С. Б. Веселовского; он считает, что «всякий оптимизм исследователя относительно этих данных, а тем более слепое доверие к ним недопустимы. Исследователь должен относиться очень осмотрительно к этим данным, изыскивать и употреблять всевозможные критические приемы проверки их сообразно тем целям и выводам, которые он имеет в виду, а главное не должен забывать, что писцы работали очень различно и что даже показания одной и той же писцовой книги относительно различных категорий земель и различных случаев землемерия могут иметь очень различную цену».4
* Сведения о ценах из приходо-расходных книг предпочтительнее данных таможенных книг, так как последние отражают нередко не фактическую цену при заключении сделки купли-продажи, а ту, о занесении которой в книгу для взимания пошлины пришли к соглашению приказный и участники сделки.
Далее, весьма большое значение для изучения истории и географии цен как XVI—XVII вв., так и последующего времени имеют данные метрологии.
Конечно, составители писцовых, переписных и таможенных книг не подвергали собранный материал статистической разработке. В итогах, которые иногда подводились писцами, встречаются арифметические ошибки.
В XVIII в. возникли новые источники статистических данных. Наиболее крупными источниками массовых статистических сведений с этого времени становятся ревизии и материалы Генерального межевания. Хотя ревизии назывались народными переписями, при их производстве не соблюдались важнейшие из правил, установленных научной статистикой для организации переписей.
Ревизии, как правило, охватывали только податное население. Неподатное население учитывалось лишь иногда «для одного токмо счета»- Ревизии не охватывали всей территории России. Правительство интересовалось мужским населением для исчисления обложения и рекрутской повинности. Поэтому не при всех ревизиях учитывались женщины.
Производство ревизий растягивалось на несколько лет, что ставит перед историками задачу определить для каждой ревизии год, к которому следует приурочить собранный данной ревизией материал. Наконец, весьма нередко население старалось уклониться от записи в ревизию, стремясь избегнуть связанных с этой записью
4 	С. Б. Веселовский. Сошное письмо, т. 2. М., 1916, стр. 376.
28


повинностей. Правительство боролось с этим. «Прописные» и беглые продолжали учитываться и после окончания ревизии. Поэтому более поздние по сравнению с годами производства данной ревизии сведения о численности учтенного ею населения оказываются более полными. При сопоставлении численности населения по двум или более ревизиям встает необходимость учесть изменения границ- губерний и уездов, происшедшие между ревизиями.5
Первичным документом ревизского учета была ревизская сказка. Итоги численности населения по уездам и губерниям с разбивкой по сословным группам подводились в перечневых ведомостях и окладных книгах.6 В эти итоги включалась только часть сведений ревизских сказок. Но разработка материалов ревизских сказок — дело чрезвычайно трудоемкое, посильное отдельным исследователям только применительно к небольшим территориям.7 Историкам практически приходится ограничиться использованием лишь итоговых поуездных и погубернских данных перечневых ведомостей и окладных книг. Это использование требует предварительного источниковедческого исследования.8 Генеральное межевание производилось путем измерения сельскохозяйственных угодий в натуре специально посланными для этой цели землемерами. Это является основным и́ весьма крупным достоинством названного источника. Правда, некоторые неточности, по-видимому, в нем все же встречаются. В степных губерниях с залежной системой полеводства иногда в состав пашни попадала земля, которая хотя бы один раз была распахана, и даже такая, которая никогда не была под пашней. В лесной полосе в состав пашни иногда включались расчищенные из-под леса сенокосные угодья, а также пустоши, когда-то бывшие пашней, но давно уже превращенные в сенокосы.
Данные Генерального межевания имеют два существенных недостатка. Они не охватывают всей территории даже Европейской России, и, кроме того, Генеральное межевание продолжалось очень долго — в течение нескольких десятилетий, благодаря чему его данные по различным губерниям трудно сопоставимы.9
5 Эта проблема была поставлена еще В. Э. Деном в книге «Население России по пятой ревизии» (т. I, М., 1902).
6 Форму окладной книги см.: В. К. Яцунский. О выявлении и публиковании источников по социально-экономической истории России XVIII— XIX вв. Археографический ежегодник за 1957 год, М., 1958, стр. 172.
7 Е. П. Подъяпольская. Ревизские сказки как исторический источник. В сб.: Академику Б. Д. Грекову ко дню семидесятилетия, М., 1952; Ф. Н. Л а п п о. Ревизские сказки как источник по истории русского крестьянства. Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы за 1960 г., Киев, 1962.
8 Попытка такого исследования, отсутствовавшего ранее в нашей литературе, сделана в книге В. М. Кабузана. См.: В. М. К а б у з а н. Народонаселение России в XVIII—первой половине XIX в. (По материалам ревизий).
м., 1963.
9 Попытка преодолеть эти недостатки была сделана М. А. Цветковым в книге «Изменение лесистости Европейской России с конца XVIII столетия ПО 1914 год» (М., 1957).
29


В XVIII в. было положено начало периодическому собиранию сведений по промышленной и сельскохозяйственной статистике, т. е. возникла вторая группа статистических источников. Способы собирания и обработки сведений по промышленной и сельскохозяйственной статистике, сложившиеся в XVIII в., продолжали иногда с некоторыми изменениями применяться и в первой половине XIX в., а также в течение примерно двух десятилетий после 1861 г.
Статистические сведения собирались отдельно по горнозаводской и отдельно по обрабатывающей промышленности, так как существовали различные правительственные органы надзора за каждой из них (Берг-коллегия и потом Департамент горных и соляны^ дел, с одной стороны, Мануфактур-коллегия и потом Департамент мануфактур и внутренней торговли, с другой стороны).
По горнозаводской промышленности собирание статистических сведений только частично было связано с налоговым обложением.
Сопоставление цифр погодной выплавки чугуна и выковки железа по заводам Демидова, Строгановой и Голицына за ряд лет первой половины XIX в., по данным департамента горных и соляных дел и по данным архивов названных заводчиков, показывает совпадение сведений по обоим источникам. Это внушает некоторое доверие к правительственной статистике горнозаводской промышленности. Но, конечно, из этого сопоставления отнюдь не вытекает, что заводчики никогда не утаивали от правительства никаких сведений о своем хозяйстве.
Данные правительственной статистики обрабатывающей промышленности по своему качеству были значительно ниже сведений по горнозаводскому производству. На материалах 60—80-х годов XIX в. их критический разбор был сделан В. И. Лениным, который так характеризовал их уровень: «Из обзора нашей Ф.-З. статистики следует, что данными ее в громадном большинстве случаев нельзя пользоваться без особой обработки их, и что главной целью этой обработки должно быть отделение сравнительно годного от абсолютно негодного».10  11 Первичный материал этой статистики был все же лучше его сводки, составленной правительственными чиновниками.11 Этим первичным материалом были так называемые ведомости о работе фабрично-заводских предприятий обрабатывающей промышленности, которые их владельцы обязаны были через полицию представлять правительству.12 Этот первичный материал В. И. Ленин отнес к категории сравнительно годного. Но и этот «сравнительно годный» материал прежде его использования нуждался в предварительном критическом рассмотрении.
10 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 3, стр. 468.
11 Об этой сводке см. мою статью «Отчеты Департамента мануфактур и внутренней торговли Министерства финансов как исторический источник» (Археографический ежегодник за 1938 год, М., 1960).
12 Копию такой ведомости см.: Археографический ежегодник за 1957 год, стр. 177.
30


Качество материала правительственной сельскохозяйственной статистики было гораздо хуже, чем статистики промышленности. Согласно распоряжениям правительства, губернаторы с 80-х годов XVIII в. в своих годовых отчетах сообщали сведения о посеве и сборе хлебов. Как собирались тогда и как обрабатывались статистические данные о посевах и сборе хлебов? Специальных органов для сбора этих сведений не было. Не производилось, конечно, и опроса крестьян о размерах посевов и сбора хлебов. Возможно, что в некоторых случаях помещики доставляли сведения о своих имениях. Но у нас нет никаких данных для утверждения, что это регулярно производилось, и чрезвычайно трудно себе представить, чтобы даже в пределах какой-либо одной^губернии хоть раз представили сведения все помещики. К тому же имеются заявления современников, что сведения от помещиков не поступали.
Всякий, кто хоть немного работал в области сельскохозяйственной статистики, хорошо знает, что при отсутствии многочисленного статистического персонала ежегодное собирание сведений о посевах и сборе хлебов невозможно. Это подчеркнуто во введении к первому же сборнику Центрального статистического комитета об урожаях, где сказано, что «такой возможности никогда не существовало и не могло существовать»-13 Таким образом, можно с уверенностью утверждать, что в противоположность промышленной статистике, где существовала первичная статистическая документация в виде ведомостей, представлявшихся хозяевами мануфактур и фабрик, в статистике сельского хозяйства такого рода первичной документации часто не было. Сведения губернаторских отчетов о посевах и сборах хлебов — это всецело результат канцелярского творчества губернских и отчасти уездных чиновников. Были утверждены формы, по которым губернаторы были обязаны представлять сведения о посевах и сборе хлебов. Но никаких общих для всей России точных инструкций о том, как следует определять посевную площадь, из Петербурга на места не посылалось. Естественно, что никакого единства в способах определения посевов хлебов у чиновников разных губерний не могло быть, и даже в одной и той же губернии в разные годы эти способы могли быть различными. О том, что дело обстояло именно так, свидетельствуют многочисленные несообразности в данных губернаторских отчетов по сельскохозяйственной статистике.14 В русской статистической литературе XIX в. было немало отрицательных оценок названных сведений губернаторских отчетов.15
13 Центральный статистический комитет. Урожай 1883 г. в Европейской России. СПб., 1884, стр. II.
14 В. К. Я ц у н с к и й. Генезис капитализма в сельском хозяйстве России. Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы за 1939 г., М., 1961, стр. 40—43.
15 Н. Н. Улащик, отстаивая достоверность сведений губернаторских отчетов о состоянии сельского хозяйства, не различает данных по урожайности и
31


Из двух показателей — размеров посевной площади, выраженных количеством выясненного зерна, и урожайности, второй значительно надежнее первого.
Был, однако, один участок дореформенной сельскохозяйственной статистики, где сведения отличались значительной достоверностью. Это были материалы кадастровых отрядов Министерства государственных имуществ. Эти материалы собирались экспедиционным путем. Историки статистики считают их предшественниками земской статистики.10
В капиталистическую эпоху число статистических источников сильно увеличилось и качество их значительно улучшилось. Были произведены первая и единственная в истории дореволюционной России всеобщая перепись населения 1897 г., ряд городских переписей, сельскохозяйственные переписи 1916 и 1917 гг. Сложилась земская статистика, которою могла справедливо гордиться русская статистическая наука. Но это, конечно, не значит, что отпала необходимость в критическом подходе к статистическим данным. Хорошо известно, что В. И. Ленин, который высоко ценил земскую статистику,*  * * 16 17 в то же время, в ряде случаев подвергал ее данные суровой критике.18 Но все же качество этих статистических источников создает для исследователей истории этого периода значительно меньше трудностей, чем качество тех, с которыми приходится иметь дело специалисту по истории России феодальной эпохи.
Вторая трудность, которая встает перед историком, использующим статистические источники прошлого, — это малое количество сохранившихся данных и нередко весьма неравномерное распределение их. При малом количестве сохранившихся сведений историк, помимо своего желания, вынужден вместо применения статистического метода ограничиться анализом немногих имеющихся в его распоряжении цифр. В этом случае он обязан, во-первых, не ограничиваясь примерами, исследовать весь сохранившийся материал, во-вторых, выяснить, насколько та местность (например, Поморье, по которому до нас во многих случаях дошло больше источников, чем по Центру) отражает процессы, характерные для всей страны.
Третья трудность, нередко возникающая при изучении статистических источников прошлого, — это слабое знакомство историков с методами статистики и с историей статистики в России.
Царские чиновники второй половины XVIII—первой половины XIX в. основным статистическим показателем промышленного развития считали число предприятий, а количество рабочих и размеры
сведений о размерах посевной площади. См. его статью «Отчеты губернаторов
Литвы и Западной Белоруссии как исторический источник» (Проблемы
источниковедения, IX, 1961, стр. 48).
16 Н. А. С в а в и ц к и й. Земские подворные переписи. М., 1961,
стр. 14—15.
17 В. И. Л е н и н, Полное собрание сочинений, т. 1, стр. 3; т. 24, стр. 276.
18 Там же, т. 24, стр. 276; т. 3, стр. 93—94.
32


выпускаемой продукции относили к показателям дополнительного порядка. К сожалению, некоторые историки мануфактур XVIII в. придерживаются той же точки зрения и определяют мощность промышленности изучаемой ими эпохи числом мануфактур. Между тем были мануфактуры с 15 рабочими и мануфактуры, на которых работали по нескольку сот и даже более тысячи человек. Суммировать подобные величины — это все равно, что, складывая лошадь и курицу, получать в сумме две штуки домашних животных. Ни одному статистику никогда не пришла бы в голову подобная идея, а вот некоторые исследователи русской мануфактуры XVIII в. находят подобные статистические выкладки вполне нормальными.
Царские чиновники первой половины XIX в. складывали вместе сбор зерновых хлебов и картофеля, несмотря на то, что по калорийности пуд зерна превосходит пуд картофеля не менее, чем в четыре раза. Некоторые наши историки-аграрники, «следуя источнику», также складывают пуды зерна с пудами картофеля. Равным образом, вслед за источником, они иногда складывают вместе разные виды скота без перевода на крупный, принятого в сельскохозяйственной статистике. Неумеренные поклонники данных губернаторских отчетов о посевах и сборе хлебов игнорируют или не представляют себе конкретные условия работы по собиранию статистических данных о посевах и сборе хлебов, а также конкретные условия работы землемеров. Так, Н. Л. Рубинштейн считает, что сведения губернаторских отчетов XVIII в. о посевах и сборе хлебов выгодно отличаются от аналогичных материалов последующего дореформенного времени по условиям их составления, что делает их более достоверными.
Особо благоприятными условиями для составления в XVIII в. ведомостей о посевах и сборе хлебов Н. Л. Рубинштейн считает выполнение этой работы землемерами, проводившими в это время во многих губерниях Генеральное межевание и обладавшими вследствие этого «живой связью с населением». Ссылки губернаторов на преуменьшение населением данных об урожае, по мнению Н. Л. Рубинштейна, «являются важным свидетельством того, что землемеры собирали свои сведения от населения, пользуясь данными сведущих лиц».19
Из того факта, что население преуменьшало данные об урожаях, вовсе не вытекает, что именно землемеры собирали сведения о посевах и сборах хлебов. Но если бы даже они действительно участвовали в составлении ведомостей о посевах и сборах хлебов, это отнюдь не гарантировало достоверности этих ведомостей. Ведь Генеральное межевание в каждой губернии продолжалось по нескольку лет, а иногда и более десятилетия. Например, в Новгородской гу-
19 	Н. Л. Рубинштейн. Некоторые вопросы сельскохозяйственной статистики XVIII в. В сб.: Вопросы истории сельского хозяйства, крестьянства и революционного движения в России, М., 1961, стр. 85—86.
3 Отечественное источниковедение
33


бернии оно продолжалось 17 лет.20 Каждый год землемеры обмежевывали какую-то часть губернии. Откуда у них ежегодно могли быть сведения о посевах и урожаях всей губернии?
Если от общих рассуждений об условиях составления ведомостей о посевах и сборах хлебов в XVIII в. перейти к анализу собранных іи опубликованных Н. Л. Рубинштейном конкретных материалов этих ведомостей, то мы увидим, что несообразностей и противоречий в них больше, чем в аналогичных материалах первой половины XIX в. Очевидно, говорить о лучшем качестве данйых XVIII в. не приходится.
Вследствие описанных .выше особенностей статистических ИСТОЧНИКОВ прошлого перед историком, который ими пользуется, обычно особенно часто встают две основных проблемы: проблема репрезентативности и проблема сопоставимости статистических данных прошлого. Первая из них состоит в выяснении того, какую территорию и в какой степени характеризуют сохранившиеся цифровые данные, насколько они пригодны для характеристики процессов, происходивших в стране в целом. Неполнота, часто отрывочность сохранившихся статистических источников нередко делают эту проблему очень острой. При изучении как динамики, хак и географии массовых явлений прошлого историку приходится сопоставлять между сабою данные различных статистических источников. Перед ним в этих случаях намедленно встает вопрос о сопоставимости цифр. Беру простейший пример. При определении роста населения России за пореформенный период можно сопоставить данные десятой ревизии конца 50-х годов и переписи населения 1897 г. Но если данные переписи можно считать соответствующими действительности, то данные ревизии несколько ниже действительности. Очевидно, сопоставление даст несколько преувеличенное представление о росте населения за названный период. Лучше в данном случае будет вместо материалов десятой ревизии взять цифры исчисления населения России на 1863 г. Центрального статистического комитета, который пытался восполнить недоучет населения ревизией. Нередко бывают случаи несопоставимости цифр. Например, цифры среднегодового сбора хлебов за 1857—1862 гг., опубликованные в «Объяснениях к Хозяйственно-статистическому атласу Европейской России» (СПб., 1869), несопоставимы с данными Центрального статистического комитета о среднегодовом сборе за 1883—1887 гг. вследствие существенного различия в способах собирания тех и других сведений.21
Заканчивая статью, позволю себе кратко остановиться на вопросе о применении к статистическим источникам прошлого методов математической статистики и электронных вычислительных машин.
20 И. Е. Г е р м а н. История русского межевания. Изд. 3. М., 1914, стр. 213.
21 См. сб.: Вопросы истории сельского хозяйства, крестьянства и револк>
ционного движения в России, М., 1961, стр. 121 124.
34


В начале XX в., когда применение высшей математики стало
получать распространение в статистике, многие видные статистики
22
отнеслись сдержанно к применению математических методов.
В наше время математические методы применяются статистиками широко. Но если, например, можно вычислять коэффициенты корреляции »для выяснения завиоимости между современными явлениями в жизни общества, то почему нельзя это сделать применительно к явлениям исторического прошлого? И как провести грань между современностью и /прошлым? Очевидно, методы математической статистики вполне применимы и к статистическому материалу прошлого.
Электронные счетные машины чрезвычайно облегчают вычислительный труд. Они, конечно, могут облегчить и вычисления историка. Комиссия по истории сельского хозяйства и крестьянства с успехом пользовалась их услугами при подсчете отрезков в период проведения в жизнь реформы 1861 г. в шести губерниях Черноземного центра. Не нужно только думать, что машина может заменить мысль исследователя. Больше того, для подсчета на машине надо произвести специальную предварительную подготовку материала— так называемое программирование его.22  23
Основные выводы из всего сказанного выше могут быть сформулированы следующим образом.
1. Статистический метод '(в том числе и методы математической статистики и электронно-счетные машины) вполне применим в работе над изучением статистических источников прошлого.
2. Применение этого метода к изучению статистических источников встречается с рядом специфических трудностей, связанных с качеством и количеством сохранившихся источников’ и с весьма частым отсутствием умения применять статистический метод.
3. Перед историком при анализе статистических источников прошлого нередко встают проблемы репрезентативности и сопоставимости данных этих источников.
4. Необходимым условием при использовании статистических данных прошлого является предварительный анализ степени их достоверности путем внимательного рассмотрения как способа собирания, так и способа сводки цифр в источнике. Такой анализ, нужный во всяком статистическом исследовании, особенно необходим при работе над историческим материалом. Без него совершенно невозможно не преодолеть специфические трудности, связанные с этим материалом, ни успешно разрешить названные выше проблемы.
22 См., например, лучший из дореволюционных курсов статистики: • А. А. Кауфман. Теория и методы статистики. М., 1916, гл. VI. Книга выдержала несколько изданий и была переведена на немецкий язык.
23 В. А. Устинов. Применение электронных математических машин в исторической науке. Вопросы истории, 1962, № 8.
3*
35


5. 	Для проведения указанного предварительного анализа степени достоверности статистических источников, а равным образом для последующей работы над ними историк должен обладать некоторой подготовкой в области статистики и иметь представление об основных категориях статистических источников по истории родной страны. Необходимо ввести статистику в круг вспомогательных исторических дисциплин и усилить внимание к критическому изучению статистических источников в курсе источниковедения.
П. Н. БЕРКОВ
О ПЕРЕХОДЕ СКОРОПИСИ XVIII в. В СОВРЕМЕННОЕ РУССКОЕ ПИСЬМО
В своей новейшей работе, как всегда насыщенной обширным фактическим матери́алом и обильной интересными, глубокими соображениями, С. Н. Валк, прослеживая судьбы термина «археография» на Западе и в России, пишет: «Можно отметить, что палеография по мере развития изучения письма нового времени терпит на этой (смысловой, семантической, — П. Б.) почве крушения. Одни предлагают ограничить ее предмет письмом до конца XVIII в., а потом изучение нового письма называть неографией (курс палеографии и неографии читался в Польше для архивистов» «Archeion» XI, 1952, стр. 223). Другие, как К. Ріѵес, противополагают «Paläographie des Mittelalters — Handschriftenkunde der Neuzeit» (по рец. в «Kivista Stories Italiana», 1953, t. 65, fase. I, p. 120); cp. также название палеографии у О. А. Добиаш-Рождественской: «История письма в средние века», М.—Л., 1936».1
К отмеченным С. Н. Валком терминологическим поискам для более точного обозначения «палеографии» разных периодов можно прибавить и попытку С. А. Рейсера, статья которого «Некоторые вопросы палеографии нового времени»1  2 появилась незадолго до выхода в свет «Археографического ежегодника за 1961 год».
Терминологические искания в области палеографии не случайные и не являются необоснованной языкотворческой прихотью специалистов-педантов. Эти поиски представляют вполне закономерный итог стремления ученых более точно и отчетливо опреде¬
1 С. Н. Ва л к. Судьбы «археографий». Археографический ежегодник за 1961 год, М., 1962, стр. 464.
2 С. А. Р е й с е р. Некоторые вопросы палеографии нового времени. Проблемы источниковедения, X, 1962, стр. 393—437.
36


лить предмет научного изучения, отграничить рукописный материал эпохи до изобретения книгопечатания и первого времени его существования от письменных документов последующих столетий, когда рукопись утратила свое прежнее монопольное положение.
Не так уж существенно, будем ли мы называть новую научновспомогательную дисциплину «палеографией нового времени», «неографией» или, что, может быть, точнее, «неотерографией» (ѵео T£poę —более новый, младший). Главное — то, что сам материал изменился и требует иных приемов изучения. Старая палеография имела дело с развитием письма в имманентном,, так сказать, плане, с переходом одних почерков в другие без каких-либо внешних воздействий; «неотерография» должна считаться с огромной нивелирующей ролью книгопечатания и таких его спутников, как гра* вирование, литография и пр., которые оказывают исключительное влияние на характер письма. Сейчас, когда и у нас, и на Западе пишущая машинка все более получает распространение в частном быту, заметно ухудшение почерка у большинства пишущих, и с этим «палеографу нового времени» также необходимо считаться.
Однако как быстро ни вытесняет пишущая машинка письмо от руки, все же последнее, можно думать, еще долгое время будет играть существенную роль и в школьном обучении молодых поколений, и в быту, и в человеческой культуре в целом. Такой учебный предмет, как «чистописайие» вновь занимает подобающее место в программе начальной школы. Больше того, после длительного перерыва стали издаваться для школьников «прописи»,3 положительная роль которых очень значительна: представляя некий, впрочем, сравнительно легко достижимый, идеал, школьные прописи являются своего рода ограничителем индивидуализирующих тенденций в области письма каждого грамотного человека.4
Опыт палеографических изучений рукописных текстов XVIII— XX вв. показывает, что в каждую эпоху (примерно в каждые 25— 30 лет) существует определенный каллиграфический шаблон, допускающий незначительные варианты (для довольно большого числа букв) и медленно изменяющийся. Каждый из нас знает, что почерк наших родителей по сравнению с нашим собственным уже является «старинным».
При всех возможных и встречающихся на практике колебаниях в начертании отдельных букв можно заметить, что в эволюции письма в последние полтораста—двести лет заметна определенная тенденция к упрощению, к наименьшей 'затрате сил и времени при изображении письменных знаков. Даже наличие в почерках почти
3А. И. Воскресенская и Н. И. Ткаченко. Прописи для учащихся 1-го класса. Изд. 14. М., 1962, 32 стр. (тираж 1 000 000).
4 	Ср. замечание французского филолога-классика А. Дэна: «За исключением нескольких редких личностей, пишущих почерком прописей (de l’ecriture moulće), никто из наших современников не пользуется образцовым письмом, усвоенным в начальной школе». (А. D а і n. Les manuscrits. Paris, 1949, р. 68).
37


каждого человека, т. е. в индивидуальном варианте каллиграфического шаблона эпохи, дублетов для некоторых букв оказывается не случайностью, а продиктовано тем же стремлением к бессознательной экономии сил и времени. Чаще всего дублетные варианты в почерках нового периода приходятся на «трудные буквы», требующие большей затраты энергии, чем буквы обычные (г, ж).
Оказывается, что, с соответствующими изменениями, тому же принципу экономии подчинено было употребление выносных, надстрочных букв в письме XVII—XVIII вв.5 и даже развитие русской скорописи в целом.
Несмотря на наличие большой литературы по русской палеографии, вопрос о развитии скорописи и о переходе ее в наше современное письмо почти не освещен в науке. Больше того, то немногое, что мы находим по этому поводу у нескольких авторов, останавливавшихся на данном вопросе, не вполне верно и скорее имеет характер логического построения, чем является результатом изучения конкретного материала.
В старых учебниках русской палеографии (начиная с И. И. Срезневского и кончая В. Н. Щепкиным) скорописи XVIII в. не уделялось внимания. У других палеографов в лучшем случае воспроизводились тексты документов XVIII в., составлялись таблицы различных вариантов букв и сокращений, употреблявшихся в тогдашней скорописи, и этим дело ограничивалось (И. С. Беляев, И. Ф. Колесников, Я. И. Трусевич). Первые попытки установить какие-то закономерности в судьбе скорописи ХѴІ^ІІ в. и дать связную картину ее развития были сделаны совсем недавно.
Впрочем, уже в конце XIX в. были сделаны попытки дать связную картину развития скорописи XVIII в. Преподаватель методики чистописания в Московском учительском институте И. Е. Евсеев напечатал в 1894 г. «Краткий исторический очерк обучения чистописанию в наших училищах»,6 в котором довольно сбивчиво говорил о появлении при Петре I нового, «латинского» пйсьма.7
Почти то же самое говорят и советские исследователи.8
На самом деле введение печатного гражданского шрифта в 1708 г. вовсе не сопровождалось параллельным созданием особых рукописных эквивалентов. В неоднократно воспроизводившейся азбуке
5 Очень интересные соображения по этому вопросу были высказаны К. И. Логачевым в докладе «О выносных буквах в русской письменности», сделанном в Отделе древнерусской литературы в ноябре 1962 г. Доклад принят к печати в сборнике «XVIII век».
6 И. Е. Евсеев. Краткий исторический обзор обучения чистописанию в наших училищах. Русская школа, 1894, № 3, стр. 11—12.
7 И. Е. Евсеев. Методика обучения чистописанию. Изд. 9. М., 1916, стр. 7.
8 Л. В. Черепнин. Русская палеография. М., 1956, стр. 477; С А. Р е й с е р. Некоторые вопросы палеографии..., стр. 431—432.
38


1710 г. с правкой Петра ни «латинизированных», ни каких-либо других рукописных букв нет.9
Скоропись продолжала в течение по крайней мере трех четвертей века развиваться в традициях предшествующего столетия.
Однако это не значит, что в то же время не имел место постепенный переход скорописи XVII—XVIII вв. в наше современное письмо. Процесс этот протекал медленно и в разных направлениях. Как уже сказано, он не привлекал должного внимания палеографов, и поэтому предлагаемые ниже соображения, как можно думать, представляющие одну из первых попыток разобраться в существующих источниках, имеют только предварительный характер и никак не могут претендовать на полноту -и законченность.
Ошибка тех немногих палеографов, как дореволюционных, так и советских, которые уделяли внимание скорописи XVIII в., заключается в том, что они изучали одни только рукописные документы эпохи и не учитывали значительной роли, которую играли в развитии характера начертаний букв другие формы применения письма. К числу последних относятся прежде всего так называемые «цельногравированные издания», затем печатные издания, в которых применялся курсив, наконец, азбуки-прописи.* Каждый из этих видов применения письма, являющийся сейчас одним из источников для истории скорописи, в свое время несомненно формировал каллиграфические вкусы современников и на некоторый срок являлся образцом, которому стремились подражать и профессиональные писари, и появившиеся во второй половине XVIII в. преподаватели чистописания, и просто грамотные люди.
Прежде чем мы обратимся к рассмотрению соответствующих материалов, необходимо отметить еще одну ошибку наших палеографов: для них скоропись XVIII в. — понятие целостное, недифференцированное. Между тем следует строго различать «обычную», повседневную скоропись, применявшуюся в быту и в канцеляриях при писании черновиков документов (например, протоколов, отпусков писем, ча́стных записей и т. п.), и «парадное» письмо, в разных формах употреблявшееся в прошениях (в особенности «на высочайшее имя»), в подносных экземплярах каких-либо научных и литературных произведений, а также —в более простом виде — в изготовлявшихся для продажи рукописях авантюрногалантных повестей, сборников песен и т. д. Без строгого разграничения этих двух видов скорописи переход последней в наше современное письмо не может быть понят и историко-палеографически освещен. Предваряя дальнейшее изложение, можно сказать, что естественной смертью умерла «обычная» скоропись XVIII в., а в нашу современную графику преобразовалось тогдашнее «парадное письмо».
9 	Последнее по времени полное воспроизведение этой азбуки см. в книге: А. Г. Ш и ц г а л. Графическая основа русского гражданского шрифта. М., 1947, стр. 9—13.
39


Процесе этот, как мне представляется, протекал следующим образом.
Наряду с печатными изданиями кирилловского и гражданского шрифта в начале XVIII в. существовали и «цельнографированные издания», текст которых не набирался в типографии, а вырезывался гравером на медной доске, с которой потом делались оттиски. Текст в цельногравированных изданиях встречается в форме и позднего полуустава, и более или менее парадной скорописи.
Если не считать амстердамских изданий И. Копиевского, то наиболее ранним таким изданием является «Триумф польской музы» Даниила Гурчина (1706).10 Оно состоит из двух частей, — стихотворений в честь Петра I и А. Д. Меншикова.
Хотя данное произведение написано автором — поляком, не на русском, а на польском языке, каждое из стихотворений, сначала выгравированное латинско-польскими литерами, затем было сопровождено транслитерацией русскими буквами. По-видимому, этикет заставил Д. Гурчина вырезать »русский текст стихов, посвященных Петру I, полууставом, а посвященных Меншикову — парадной скорописью.
Характерные особенности этих транслитераций (можно думать, что их гравировал не сам Д. Гурчин, а какой-то русский мастер, это можно заключить из «русифицирующих» ошибок при передаче польского текста) таковы: буквы воспроизведены неслитно, без связок, каждая в отдельности; разделение текста на слова соблюдается строго, но предлоги и союзы пишутся то слитно с существительными, то отдельно; широко используются сокращенные слова под титлами, применяются выносные буквы и «сиды» (ударения); графических дублетов немного, только в (как латинское вив виде квадратика) и т (как цифра 7 и как типографское т «об одной ноге»). Остальные буквы имеют настолько мелкие отличия, что их нельзя считать дублетами, а лишь разными написаниями одного к того же образца.
Много общего с «Триумфом польской музы», но, в то же время, и разного имеет второе цельногравированное издание, отделенное от первого всего тремя годами.
В цельногравированной книге Джакомо Бароцци да Виньола «Правило о пяти чинех архитектуры» (1709) применено «парадное письмо», во многом напоминающее наше сегодняшнее, но все же представляющее вариант тогдашней скорописи. Характерные черты графики этого издания таковы: буквы написаны раздельно, с на-
10 	Т. А. Быкова и М. М. Г у р е в и ч. Описание изданий, напечатанных кириллицей, 1689—январь 1725 г. М.—Л., стр. 138—140. Единственный экземпляр книги Гурчина, известный сейчас, находится в Б АН, в Отделе редкой книги. Образец гравированного шрифта И. Копиевского, очень существенный по использованию полууставного и парадно-скорописного письма, см.: А. Г. Ш и ц г а л. Графическая основа..., стр. 48—49.
40


клоном вправо; имеются выносные буквы, титлы и «силы»; ряд букв (в, д, тс, л, т и др.) представлен дублетами; слова написаны раздельно, но предлоги сливаются с существительным, которым они: управляют.11
Цельногравированные издания встречаются в XVIII в. и в более позднее время, и даже в начале XIX в., в особенности в лубочных картинках и книгах.11  12
В какой мере влияли цельногравированные издания на развитие «парадной скорописи», мы можем судить только гипотетически, так как никаких документальных свидетельств у нас нет. По-ви* димому, все же они если и не служили прямыми образцами для подражания (хотя не исключена и подобная возможность), то во всяком случае были одним из каллиграфических шаблонов эпохи и не представляли исключительно индивидуального явления. Тем самым определяется их значение как источника для изучения интересующего нас процесса эволюции скорописи.
Вторым источником для истории перехода скорописи в наше современное письмо является, как было указано выше, печатный курсив.
Когда впервые был применен в русской типографской практикекурсив, с полной определенностью сказать сейчас трудно. Можно, однако, думать, что он появился только в практике типографии Академии наук, и то не сразу. В так называемых «первенцах Академической типографии», т. е. в изданиях, вышедших из нее с 1728 по 1733 гг., курсив не встречается. Не было в это время напечатано ни одного каталога шрифтов, которыми* располагала Академическая типография. „
В одном из первых подобных каталогов, изданном в 1744 г., в разделе «Российские литеры» приведены образцы двух курсивов: «курсив артиллерийской» и «ведомостной курсив».13 По-видимому, первый из этих курсивов входил в состав «артиллерийской азбуки»г
11 Т. А. Быкова и М. М. Гуревич. Описание изданий гражданской печати. 1708—январь 1725 г. М.—Л., 1955, стр. 100—102; на стр. 103 воспроизведена страница из книги Бароцци, экземпляры которой имеются в ряде крупнейших библиотек СССР.
12 См.: Д. А. Ровинский. Русские народные картинки. Атлас, тт. I, чч. 1 и 2, II, III, СПб., 1881; т. IV, СПб., 1893. Ряд листов (т. I, №№ 1, 30, 43, и др.) полностью сохраняет особенности цельногравированных изданий' петровского времени; другие (например, т. I, № 60, т. II, № 321, и др.)—ужене употребляют титл и выносных знаков. Д. А. Ровинский, посвятивший в т. V своего исследования главу граверам (СПб., 1881, стр. ,1—14), не останавливается (как и советские авторы С. А. Клепиков и Д. А. Молдавский) на вопросе о почерках граверов и о возможности по этому признаку производить атрибуцию картинок, а по датированным листам и по почерку датироватьДругие картинки. Мне кажется, что применение «палеографического метода» к изучению лубочных картинок может дать много интересного.
13 Abdruck derer Schrift—Sorten, so im Jahr 1744, bey Kayser. Academischen Druckerey vorhanden sind, nebst derer Benennung. Архив АН СССР, ф. З, on. 1, A* 84, л. 82 об.
41


появившейся в академической типографии, по мнению историка ее Д. В. Юферова, в 1735 г.,14 но на самом деле раньше. Наиболее раннее применение «ведомостного курсива» в «Санкт-Летербургских ведомостях» и в «Примечаниях» к ним относится к 1734 г.15 Специальный курсивный шрифт был отлит и для «Описания коронации Елисаветы Петровны» (1792), но позже он употреблялся редко. Он очень похож на «артиллерийский» и «ведомостный» курсивы, а также на «парагон-курсив», о котором см. ниже; единственное отличие его от остальных курсивов состоит в букве у, которая в нем вырезана по образцу славянского «ука» (цифра 8 без верхней дужки). ѵ
В «Реэстре звания всем азбукам», представленном Канцелярии Академии наук фактором Розе (управляющим академической типографией) 27 августа 1746 г., приводятся другие названия курсивов: «парагон», «митель» и «цицеро».16 В «Ведомости имеющимся при императорской Академии наук в типографии разных сортов литерам» (1765) курсивные шрифты названы «секунда», «миттель» и «цицеро».17 Сравнение их со шрифтами в каталоге 1744 г. показывает, что это те же самые знакомые нам «коронационный», «артиллерийский» и «ведомостный» курсивы. Другой результат сравнения состоит в том, что все это один и тот же шрифт, но только разного кегля.
Кроме академической типографии курсивными шрифтами пользовались в XVIII в. и многие другие русские типографии, например Сухопутного и Морского кадетских корпусов, Московского университета и др.
14 Д. В. Ю ф е р о в и Г. Н. Соколовский. Академическая типография. 1728—1928. Л., 1929, стр. 13. Название «артиллерийская азбука» возникло потому, что первая ею напечатанная книга была «Мемории, или записки артиллерийские» Сюрирея де Сен-Реми в переводе В. К. Тредиаковского (СПб, 1733). Однако курсива в ней нет.
15 До 1734 г. «Санкт-Петербургские ведомости» и «Примечания» печатались более мелким шрифтом, чем с 1734 г., и курсива в них не встречается. В «Примечаниях» 1734 г. (№ 2, от 7 генваря, стр. 5) и в «Ведомостях» 1734 г. (№ 4, от 14 генваря, стр. 20об.) впервые применен, как можно полагать, новый шрифт — ведомостный курсив.
16 Архив АН СССР, ф. 3, оп. 1, д. 104, л. 246. Вероятно, по этому представлению Розе была напечатана «Пробная книга всем азбукам, знакам и типографским украшениям, которые при императорской Академии наук и типографии находятся. Печатана августа 31 дня 1748 года» (48 ненум. стр.). Сохранился, кажется, один только экземпляр ее, который мне видеть не удалось; когда-то он находился в ГИМ (см.: Д. В. Ю ф е р о в. Каталоги шрифтов в Академической типографии с 1744 г. Вестник Академии наук СССР, 1933, № 6, стб. 61). На мой запрос дирекция ГИМ ответила, что ни в фондах, ни в библиотеке музея экземпляра «Пробной книги» нет. В 1947 г. ею пользовался А. Г. Шицгал (см. на стр. 73 и 76 его книги «Графическая основа...» воспроизведения из «Пробной книги» 1748 г.; там же, на стр. 79, — курсив «коронационный» и «артиллерийский»).
17 Ведомость имеющимся при императорской Академии наук в типографии разных сортов литерам. СПб., 1765, стр. 3 (ненум.) об.
42


Наибольший интерес по своей распространенности представляют курсивы типографии Московского университета. Ими набирались в журналах, издававшихся при университете («Полезное увеселение», «Свободные часы» и т. д.), заглавия произведений (шрифтами «парагон» и «миттель»; курсив «цицеро» встречается крайне редко). К сожалению, мне не удалось познакомиться с каталогом шрифтов Московского университета, изданным в 1769 г.,18 и поэтому я не могу сказать, были ли в университетской типографии другие курсивные шрифты.
Из пространного заглавия каталога шрифтов Московского университета явствует, что какие-то шрифты для типографии были заказаны в Петербурге. Сравнение курсивных шрифтов, употреблявшихся в «Московских ведомостях» и университетских литературных журналах, показывает, что эти курсивы, несомненно, отливались в Академической типографии, притом с помощью тех же пунсонов, какими там пользовались при изготовлении курсивов «парагон», «миттель» и «цицеро» для собственных нужд.
Таким образом, единственным видом курсива (разных кеглей) с начала 30-х годов XVIII в. и по конец столетия был академический курсив (назовем его так). Важнейшей чертой его было то, что в нем не было дублетных букв, и этим он резко отличался от рассмотренных нами цельногравированных изданий и от гравированных прописей, о которых будет идти речь дальше. Кроме того, другой его существенной особенностью был наклон вправо.
Графический анализ русского курсива XVIII в. обнаруживает, что в его основе лежит «парадная скоропись». Создавая этот шрифт, художник19 отобрал наиболее красивые и, в целом, экономные варианты скорописных букв, вероятно, наиболее употребительные. Этим можно объяснить, что вместо в, соответствующего латинскому в (как в нашем современном письме и как было отчасти и в скорописи XVII—XVIII вв.), в курсивах мы находим
18 Schrift—Probe, oder kurzes Verzeichniss derjenigen Deutsch. Lateinisch, Griechisch und Russischen Schriften, welche seit 1755 bey Errichtung hiesiger Buchdruckerey, sowohl aus Deutschland verschrieben, als in St.-Petersburg gegossen, wie auch nachmals allhier in Moskau bis 1768 verfertigt worden und mehrentheils nach in der Kaiserlichen Moscowischen Universitäts-Buchdruckerey vorhanden sind, von T. S. Höjer, Factor K(aiserlichen) U(niversitäts) B(uchdruckerey). M., 1768 (В. я. Адарюков. Библиография русских типографских шрифтов. М., 1924, стр. 14—15).
19 Кто это был, прямых указаний в Истории ^Академии наук нет. Известно, что в штате академической грыдоровальной палаты в начале 30-х годов XVIII в. имелся «грыдоровальщик литер» (Материалы для истории императорской Академии наук, т. 2. СПб., 1886, стр. 81). Это был либо Иоганн Унферцагт, либо Иоганн Купи. Однако едва ли сами они выбирали рисунок букв. Скорее всего, им было поручено художественное оформление рисунка букв, выбранных кем-то Другим, скорее всего В. Е. АдоДуровым, игравшим в это время ведущую роль
n/г "іыть, некоторое участие в отборе
время поступивший на работу
43


характерное в, представляющее квадрат или ромб с незначительным наклоном вправо.
Можно полагать, что именно данное обстоятельство определила такую графическую устойчивость этого варианта буквы в в дальнейшей истории формирования русского письма XVIII—начала XIX в. Должно отметить, что к середине XIX в., после того как наше современное в — в двух вариантах: вровень со строкой іг с верхней частью над строкой — прочно вошло в употребление, у грамотных людей утратилось представление о «квадратном» в как равноправной, а тем более как предпочитавшейся букве русского алфавита. Вот что говорит Гончаров в «Обыкновенной истории» о письме, полученном П. И. Адуевым (дело происходит в начале 40-х годов XIX в.): «Он взял одно письмо, распечатал и окинул взглядом страницу. Точно крупная славянская грамота: букву в заменяли (выделено мною,—П. Б.) две перечеркнутые сверху и снизу палочки, а букву к просто две палочки; писано без знаков препинания».20
Любопытно, что, хотя буква к вошла в курсивные шрифты в близком к нынешнему виде, в скорописной практике она долго изображалась то палочкой и рядом с ней поставленной дужкой, то двумя чуть окошенными вправо палочками.
Обращает на себя внимание также и то, что ряд букв, которые мы сейчас пишем округло — ц, ш, щ, в анализируемых курсивах изображаются с острыми углами. Очевидно, одной из причин этого было то обстоятельство, что писали гусиными перьями, при пользовании которыми лучше всего получались прямые линии, а не круги и овалы.21 Впрочем, в руках умелых! людей и с помощью гусиного пера достигались замечательные графические эффекты, в особенности в период моды «рококо» (см. ниже — о прописях).
Значение курсива как некоего каллиграфического образца определяло еще одну особенность скорописи XVIII в. — раздельное написание букв. Здесь получался как бы заколдованный круг: раздельное написание букв в «парадной скорописи» подсказывало «самостоятельный», неслитный рисунок литер курсива, а обособленное изображение букв курсива в свою очередь поддерживало традицию неслитного письма. Так, удивляющая нас особенность почерка М. Горького, писавшего отдельными, несвязными буквами, в какой-то мере является поздним отголоском «парадной скорописи» XVIII в. Если же внимательно всмотреться в тексты всех без исключения писателей первой половины XVIII в., то становится несомненным, что они писали неслитно, но тесно приписывая, как бы прижимая одну букву к другой. Только выносные буквы чаще
20 И. А. Гончаров, Собрание сочинений в восьми томах, т. I, М., 1952, стр. 26. Ср.: С. А. Р е й с е р. Некоторые вопросы палеографии..., стр. 432.
21 Интересные наблюдения по этому поводу см.: С. А. Р е й с е р. Некоторые вопросы палеографии. . ., стр. 399—401.
44


всего писались без отрыва пера от связных с ними букв самого слова.
Впрочем, в некоторых почерках скорописи первой половины XVIII в. встречаются связные, слитные сочетания ряда букв, разные у разных лиц, но все же в этих лигатурах замечается некоторая закономерность: они имеют место в наиболее употребительных комбинациях букв. Согласная буква в окончании слова связана с последующим твердым знаком (ером) у А. Кантемира, Тредиаковского, Ломоносова и Сумарокова, Хераскова, Новикова и др.
Поэтому на общем фоне подобной устойчивой традиции раздельнобуквенного письма резко выделяются в середине 40-х годов XVIII в. тексты, написанные академическими переводчиками И. И. Таубертом (уроженцем Москвы) и В. И. Лебедевым, своими равными, связными буквами напоминающие скорее почерки XIX в., чем скоропись XVIII (находятся в Архиве Академии наук).
Возвращаясь к вопросу о курсиве и его месте в интересующем нас процессе, с полной определенностью можно утверждать, что рисунок букв академического курсива оказал решающее влияние на главный фактор в изменении скорописи — на гравированные прописи.
Вопрос о прописях наименее освещен в истории русской «палеографии нового времени». Исследователи в основном уделяли внимание прописям XVII в. и лишь кратко сообщали об азбукахпрописях конца XVIII в.22
Сложность изучения прописей XVIII в. заключается в том, что — как рукописные, так и гравированные — они не привлекали внимания коллекциоінеров^библиофилов, а также библиотекарей и архивоведов, комплектовавших свои хранилища. Только благодаря добросовестности старых библиографов, в особенности Сопикова, до нас дошли названия ряда азбук-прописей последней трети XVIII в.23 К сожалению, сохранились из них в библиотеках еди^ ницы,24 главным образом в Библиотеке Академии наук.
Поэтому сейчас можно только очень приблизительно представить себе историю русских гравированных прописей, хотя несомненно, что в переходе от скорописи XVIII в. к современному письму они сыграли основную роль.
22 Л. В. Черепнин. Русская палеография, стр. 30, 32 и вклейка между
стр. 32 и 33; W. S. L u b 1 i n s к у, Ober russische Schreibmeistervorlagen. Zeitschrift für Bibliothekswesen, 1937, H. 5, SS. 373—377; С. А. Рейс ер. Некоторые вопросы палеографии.. ., стр. 433—434 (здесь о прописях XVIII в. подробнее, чем в других работах). '
23 Наиболее полный список азбук и азбук-прописей XVIП—XIX вв. см. в «Русских книгах» С. А. Венгерова (вып. I, СПб., 1895, стр. 78—90). Аегче обозримы азбуки-прописи XVIII—начала XIX в. в «Опыте российской библиографии» В. С. Сопикова (ч. II, СПб., 1814, №№ 1818—1872); собственно прописей XVIII в. — около 30.
17 В «Сводном каталоге русской книги гражданской печати XVIII века, 1/25—1800» (т. I, М., 1962) нет ни одной из многочисленных азбук, упомянутых старинными библиографами.
45


Прежде чем мы обратимся к их рассмотрению, следует постараться понять, почему в противоположность первым двум третям: XVIII в. в последнюю треть столетия стали издавать азбуки-прописи в большом количестве. Одной из причин было увеличение числа учебных заведений как для дворян, так (с 1770-х годов) и для непривилегированных слоев населения. В программе всех школ, от низших народных училищ и до академической гимназии и гимназии при Московском университете, имелся предмет, называвшийся то «письмо», то «каллиграфия», то «краснописание», то «чистописание».2  * * * * 25
Другая и, по-видимому, более важная причина состояла в том,' что в течение второй половины XVIII в. чрезвычайно разросся бюрократический аппарат, в особенности в связи со стремлением Екатерины II после подавления восстания Пугачева укрепить дворянскую государственность. Для многочисленных канцелярий потребовались в большом количестве писари, и среди кандидатов на писарские должности преимущество отдавалось людям с красивым почерком. Выученики главного народного училища, где с 1782 г. преподавалось чистописание по руководству, составленному Ф. И. Янковичем-де-Мириево,26 оказались одними из наиболее подготовленных каллиграфов конца века.
Следует отметить также, что прописи издавались не только* в Петербурге, но и в Москве.
Анализ дошедших до нас заглавий азбук-прописей (в основном по Сопикову) дает основания считать, что самостоятельных «редакций» их было не так уже много и что некоторые из них представляли простые перепечатки более известных с незначительными изменениями в названии.27 і
Можно также заключить, что именно около времени появления: гравированных прописей создается слово «почерк», означавшее тогда не индивидуальную манеру письма, как сейчас, а вообще писание красиво, по образцам, не по принципам скорописи предшествующих десятилетий. Основанием для этого предположения является, во-первых, то, что слово «почерк» впервые было учтено-
2о Д. А. Толстой. 1) Городские училища в царствование императрицы
Екатерины II. СПб., 1886, стр. 2, 54—55, 63; 2) Академическая гимназия
в XVIII столетии, по рукописным документам Архива Академии наук. СПб.,.
1885, стр. 93—100.
26 Руководство к чистописанию для юношества в народных училищах
Российской империи. СПб., 1782, 15 стр.; Российский букварь для обучения: юношества чтению, изданный при учреждении народных училищ в Российской империи. СПб., 1782, 35 стр. (часть текста напечатана «рукописными буквами»);
Прописи для руководства к чистописанию. СПб., 1783.
27 См.: Описание для Архива Министерства народного просвещения, т. I. Пгр., 1917, стр. 166—167, — дело о перепечатке Новиковым «Руководства к чистописанию» Янковича-де-Мириево. Издание Новикова не было контрафакцией, а было печатано «по повелению бывшего главнокомандующего графаЧернышева для московских народных училищ» (стр. 167).
46


только в русско-немецко-французском словаре Нордстета 1782 г.,28' а известно, что старые лексикографы включали в свои труды слова, уже обращавшиеся в литературе в среднем от 10 до 50 лет. Во-вторых, в 1787 г. вышла в свет книга, в заглавии которой находится слово «почеркистый», в контексте ясно показывающем: вкладывавшийся в него автором смысл: «Азбука, или прописи .российские, служащие к научению почеркистого письма...» (М., 1787; В. С. Сопиков. Опыт российской библиографии, № 1847). Значит, с точки зрения издателя (и, вероятно, не только его одного), «письмо» могло быть «почеркистым» и, по-видимому,, простым, «непочеркистым» (старой скорописью). Возможно, что «почерком» на первых порах называли новое, каллиграфическое письмо (см. ниже «Новую азбуку» 1779 г.).
Естественно, что красота письма, его каллиграфичность, «почерк» достигались более медленным начертанием букв и, следовательно, работа писцов отличалась меньшей производительностью,, поэтому в канцелярской практике конца XVIII в. беглая скоропись употреблялась при писании черновых бумаг, и только «исходящие» писались более парадно. В дальнейшем красивый почерк писцов сделался предметом забот начальников канцелярий.
Прежде чем от анализа заглавий недошедших до нас прописей мы обратимся к анализу самих прописей, должно отметить, чта среди народных лубочных картинок сохранилось ничтожное количество азбук, и то XIX в., а пропись известна только одна.29 Таким образом, приходится предположить, что прописи, гравированные на меди, по своей цене не были доступны народным массам, и, очевидно, обращались в основном в среде столичного дворянства, и только более дешевые прописи народных училищ проникали в демократические слои городского населения.
Нам, за единственным исключением, неизвестен тираж гравированных прописей, но их отсутствие в книгохранилищах дает основание полагать, что он был невелик и что случайно дошедшие до нас сведения о прописях, заказанных типографии Морского кадетского корпуса в 1771 г. в количестве 100 экземпляров,30 отражают обычную тогдашнюю тиражную практику в отношении прописей.
28 Словарь современного русского литературного языка, т. 10. М.—Л., 1960, стб. 1709. Раньше этой даты слово «почерк» встречается в заглавии «Новой: азбуки» 1779 г. (см. ниже).
29 Д. А. Р о в и н с к и й. Русские народные картинки, т. II, стр. 510, Лз 683 (русские и польские прописи почаевской работы; исследователь датирует их концом XVIII в.).
30 По моей просьбе Д. Д. Шамрай разыскал в своих выписках и любезносообщил мне, что в архиве Морского кадетского корпуса находится «доношение» подмастерья Федора Антипьева о напечатании 100 экземпляров «Прописей российских букв и слогов», датированное 4 июля 1771 г. (ЦГАВМФ, ф. 432, Д- 50/1771, л. 147). Приношу Д. Д. Шамраю благодарность за эти сведения.
47


Из дошедших до нас прописей наибольший материал для решения вопроса о переходе скорописи XVIII в. в наше современное письмо содержат следующие.
1. Пропись показывающая основание, совершенство и красоту российских букв и слогов, в ползу любящего краснописание юношества. Напечатана в Морском кадетском корпусе (экземпляр находится в Отделе редкой книги БАН). Установить точную дату этой «Прописи» не удалось ни по библиографиям, ни по водяным знакам (ЯМСЯ и др.). Возможно, что это та самая, которая была напечатана по заказу подмастерья Федора Антипьева (см. прим. 25). (В дальнейшем упоминается как «Пропись Морского корпуса»).
2. Новая азбука, способствующая к научению юношества
чистому письму, двух почерков, то есть: академического, или косвенного, и канцеллярского, или круглого; с приобщением нужных сведений для детей. СПб., 1779, 5 лл. (экземпляр — также
в БАН). При этом экземпляре приплетена гравированная, особенно «парадной скорописью» написанная книга «Российской апофегмат, или выпись из Наказа, данного комиссии о составлении проекта Нового уложения». СПб., 1778, 16 лл. (В дальнейшем упоминается как «Азбука двух почерков»).
3. Азбука российского чистописания, расположенная на французский манер. Вырезал И. Розанов. Без места и года. Водяной знак—1788; библиотечная датировка—1789 г. Возможно, что эта «Азбука» указана у Сопикова под № 1864 — «Азбука, или прописи г. Розоновым. М.» (экземпляр — в БАН). (В дальнейшем упоминается как «Азбука на французский Іманер»).
Характерной особенностью «Пропису Морского корпуса» является ее архаичность: только в ней находятся буквы «кси», «пси» и «ижица». В ней много вариантов и прописных, и строчных букв.
«Пропись Морского корпуса», насколько можно судить по нашим скудным материалам, не пользовалась большим успехом; возможно, что причиной этого была некоторая устарелость ее.
Иначе сложилась судьба «Азбуки двух почерков». Она, напротив, имела большой успех: из библиографической литературы известно, что после петербургского издания 1779 г. в Москве с 1781 по 1787 г. вышло пять изданий ее (Сопиков, №№ 1853— 1853с). Сопоставляя с нею другие гравированные прописи, нельзя не заметить сильного влияния ее на последующие.
Однако не это самое важное: она, как мы видели, в своем заглавии сохранила обозначения «двух почерков», существовавших тогда, — академического и канцелярского. При сравнении их мы убеждаемся, что академический, или косвенный (т. е. косой), несомненно развился из академического курсива: в нем есть квадратное в, наклон вправо, неслитное написание букв. Канцеляр-
48


ский, или круглый, почерк в целом похож на академический, но вместо заметного наклона вправо имеет — и то в отдельных буквах, например прописном Е — незначительный наклон влево.
Общей характерной чертой, решительно отличающей эти почерки от академического курсива, является изобилие вариантов как больших, так и малых букв.
Оба почерка обнаруживают пристрастие к тому, что Гоголь, характеризуя детские шалости Павлуши Чичикова при переписывании прописей, называл «петлями» и «хвостами». Это — почерки «рококо», с завитушками, затейливыми росчерками, вычурными закорючками, прихотливыми «хвостиками» в ряде букв.
Правда, наряду с причудливыми, манерными буквами встречаются и более простые, например а, с, у в обоих почерках и некоторые в академическом.
Сравнивая «Пропись Морского корпуса» с «Азбукой двух почерков», мы можем заметить, что в них при ряде отличий все же много общего, — в особенности в сохранении старых начертаний (квадратное или ромбовидное строчное в, строчное к из двух палочек, прописное Д, развившееся из греческой лапидарной дельты, прописное Г, похожее на современное прописное Г).
Ряда элементов каллиграфической старины мы не находим в «Азбуке на французский манер». По обилию вариантов прописных и строчных букв она превосходит обе предыдущие. Например, прописное В представлено в ней четырьмя вариантами, строчное— тремя, но среди них нет квадратного или ромбовидного; среди шести вариантов строчного к нет старинного к из двух палочек; строчное р имеет пять вариантов, строчные д, ж, лит — по четыре, и т. д. Самое интересное в «Азбуке на французский манер» — появление прописного Д, точной копии нашего современного; оно, несомненно, взято из французских прописей, где представляет письменную форму курсивного латинского (или французского) прописного Д (путем прибавления витков слева вверху и внизу). Новостью в этой азбуке является прописное Т, представляющее в увеличенном виде обычное строчное т.
Последовательное сравнение «Азбуки двух почерков» и «Азбуки на французский манер» с прописями и азбуками-прописями 80-х и 90-х годов XVIII в., в частности с двумя азбуками 1798 г., с неопровержимостью устанавливает, что по мере приближения к концу века количество вариантов становится меньше, манерное рококо перестает оказывать влияние и происходит некий «естественный отбор» — «выживают» наиболее простые'и экономные начертания букв.
Суммируя наши наблюдения, можно сказать, что самый процесс перехода старой прописи к новому «почеркистому» письму состоял:
а) 	в постепенном сокращении и затем полном отказе от титл и выносных букв; параллельно в письме XIX—XX вв. разви-
4 Отечественное источниковедение
49


вается ряд сокращенных написаний часто употребляемых слов («и т. д.», «и др.», «и пр.»);
б) в прекращении писания отдельными буквами и в переходе к связному не к буквеннораздельному письму;
в) в отказе от старинных букв (прежде всего от в строчного в виде квадратика или ромбика, к строчного из двух палочек, строчных ей з, представляющих уменьшенные по размеру те же прописные буквы, прописных Д и Т, и др.);
г) в появлении новых, до того не встречавшихся начертаний (прописного Д, взятого из французских прописей, прописного Т в виде увеличенного строчного — переход к современному, и т. д.).
В основном процесс этот совершился в течение последней трети XVIII в. К середине следующего столетия выработался четкий и красивый образцовый почерк, которым писало большинство грамотных людей того времени.
Особенно красив был этот почерк у военных писарей. А. И. Куприн в рассказе «Царский писарь» писал: «Трудно было поверить, что человеческой рукой, а не машиной вырисованы эти ровные, твердые, чистые, как подобранные жемчужины, буквы и строки». А сам герой этого произведения, «царский писарь» Кузьма Ефимович, так характеризует, как он говорит, «наше писарское искусство»: «Учили нас всех писать единообразно, почерком крупным, ясным, чистым, круглым и весьма разборчивым, без всяких нажимов, хвостов и завитушек. Он и назывался особо: военно-писарское рондо, — чай, видели в старинных бумагах? Красота, чистота, порядок. Полковая колонна, а не страница».31
Самым важным отличием новой скорописи XIX в. от «парадной скорописи» XVIII в. и от гравированных прописей того времени было слитное написание букв — тенденция, которая, кажется, зародилась в практике канцелярии Академии наук (см. выше о почерке Тауберта и В. И. Лебедева).
Впрочем, окончательные выводы по всем этим вопросам могут быть сделаны только после внимательного изучения более обширных материалов, чем те, которые были в нашем распоряжении.
М. Н. ТИХОМИРОВ
БЕСЕРМЕНЫ В РУССКИХ ИСТОЧНИКАХ
Вопрос о происхождении казанских татар до сих пор не может считаться решенным. Татарская историография .обычно связывает казанских татар с камскими булгарами. Основные черты этой тео-
31 	А. И. К у п р и н. Избранные сочинения. Вступительная статья А. С. Мясникова. Подготовка текста П. Л. Вячеславова. М., 1.947, стр. 464, 466.
50


рии происхождения казанских татар наметил еще Ахмаров, указавший на то, что казанские татары до сих пор считают себя потомками древних булгар, что татары живут в тех же районах, где жили булгары, что татары, как и булгары, склонны к торговле и что, наконец, булгары и современные казанские татары близки друг к другу по своей материальной и духовной культуре.1
С первого взгляда эти доводы выглядят убедительно, хотя в действительности против них можно выставить решительные возражения. Так, сходство культуры и материального быта казанских татар с булгарами вовсе не означает тождества этих народов. Это сходство может быть объяснено длительной взаимосвязью казанских татар с булгарами, их общей принадлежностью к общественному строю, сложившемуся в Среднем Поволжье в XIII—XV вв. Ведь имеются же черты сходства в культуре и быте казанских и астраханских татар, хотя последних нельзя считать потомками древних булгар.
Неверно и указание на то, что казанские татары населяют ту же территорию, которую заселяли булгары. Основная территория Булгарского царства находилась к югу от Камы, территория же, населенная казанскими татарами в XV—XVI столетиях, в основном лежала к северу от Камы.
Не очень надежным является и предание о происхождении казанских татар от древних булгар. При их кажущейся достоверности такие предания не всегда являются достаточно надежным критерием для суждения о происхождении того или иного народа.
К тому же камских булгар в числе своих предков называют не только татарские, но и чувашские историки, причем они также выступают с целым арсеналом доказательств правоты своей теории. И нельзя сказать, что доводы в пользу близости камских булгар к чувашам совершенно бездоказательны.1  2
Не ставя своей задачей разрешение проблемы о происхождении казанских татар в целом, обратим внимание только на одну частность, которая поможет и в разрешении общей проблемы.
При работе над летописными текстами бросается в глаза один неясный термин, который, впрочем, до настоящего времени всем исследователям казался, наоборот, вполне понятным. Это термин «бусурманин», «бесерменин». В наиболее компетентном пособии по изучению словарного материала древнерусского языка — в словаре И. И. Срезневского, находим три варианта этого слова: «бесермен» (бесерменин), «бесурманин» (бесурменин), «бусурман».3 Для всех вариантов этого слова дано́ традиционное объяснение— магометанин. А между тем даже немногочисленные при¬
1 Доводы Ахмарова повторил и М. Худяков в «Очерках по истории Казанского ханства» (Казань, 1923, стр. 14—13).
2 История Чувашской АССР, кн. I. Чебоксары, 1962, стр. 20—21.
3 И. ^И. Срезневский. Материалы для Словаря древнерусского языка по письменным памятникам, т. I. СПб., 1893.
4*
51


меры, приведенные в словаре Срезневского, заставляют усомниться в правильности такого толкования. Так, под словом «бесермен» (бесерменин) находим ссылку на Воскресенскую летопись, где под 1346 г. читаем такое известие: «... бысть мор силен на бесермены и на татары и на ормены». Как видим, в этом известии татары отмечаются особо от бесермен, хотя татары были мусульманами.
Само слово «бесурмен» было известно уже в дотатарское время. По летописи половецкий хан Кончак нашел в 1184 г. некоего «бесурменина», который стрелял живым огнем.4 Кажется, это и есть наиболее древнее упоминание о бесерменах в наших летописях. Более подробно говорится о бесерменах в Лаврентьевской летописи, где первое же упоминание о них очень характерно. Летописец сообщает под 1262 г., что в русских городах жители собирались на вече и изгоняли бесурмен, «окупахать бо ти оканьнии бесурмене дани». Далее же говорится, что некий чернец Изосима отвергся христианства «и бысть бесурменин, вступив в прелесть лжаго пророка Махмеда». Тогда же приехал от татарского хана Кутлубий, «зол сый бесурменин».5
Читая летописные строки о Зосиме и Котлубии, легко сделать обычный вывод, что здесь бесурменами названы просто мусульмане. Так это известие и расшифровывает А. Н. Насонов, который пишет, что выступления в русских городах были направлены «против мусульман-откупщиков, появившихся с распространением откупной системы».6 Против этого положения нельзя возразить, так как под бесурменами нашей летописи в данном случае явно понимаются мусульмане, но это отнюдь не решает вопрос об этническом происхождении мусулЬман-откупщико́в, действовавших в русских городах. Ведь татары во второй половине XIII столетия не были в своей массе мусульманами. Поэтому составители указателя к изданию Лаврентьевской летописи поступили вполне правильно, когда слово «бесермены» они объяснили, как обозначение «народа».7
Какой же народ русские летописи называли бесурменами, или бесерменами? На этот вопрос в свое время ответил Карамзин. Основываясь на показаниях Плано Карпини, Карамзин так определил местоположение страны бесерменов: «Карпин называет государя бесерменов Altisoldan, так действительно назывался харазский или хивинский султан Магомет, побежденный Чингисханом. . . От имени бесерменов, которые были магометанской веры, произошло испорченное русское название бусурманов, или невер-
4 Летопись по Ипатскому списку. СПб., 1871, стр. 56.
5 Летопись по Лаврентьевскому списку. СПб., 1872, стр. 452—453.
6 А. Н. Насонов. Монголы и Русь. М.—Л., 1940, стр. 428.
7 Летопись по Лаврентьевскому списку. Указатель к изданию 1872 г., * стр. 30.
52


ных».8 Замечание Карамзина о бесерменах уже без всякого сомнения было принято П. М. Строевым, который в своем ключе к Истории Государства Российского к слову «бесермены» просто делает ссылку: см. «харазцы», под которыми понимает жителей Хорезма.9
Определение страны бесерменов, которое сделал Карамзин, кажется, не встретило особых возражений. Его придерживается А. И. Малеин в комментарии к сочинению Плано Карпини. Он прямо пишет: «Земля бисерминов — мусульманская Центральная Азия».10
В работе С. П. Толстова страна бесерменов снова отожествлена с Хорезмом, а город Орнач прямо назван Ургенчем.11 К сожалению, С. П. Толстов оставил необъясненным само название «бесирмены», или «бесермены», наших летописей. Существование такого слова вне русской среды показывает, что его нельзя произвести от испорченного русского слова, обозначавшего мусульманина.
В русских памятниках слово «бесермен» встречается неоднократно, причем мы замечаем определенную разницу в употреблег НИИ этого слова в известиях XIII—XV вв., с одной стороны, и в известиях более позднего времени, с другой.
В XVI—XVII вв. термин «бесермен» (нередко в современной его форме «басурман») встречается очень часто и в определенном значении — мусульманин, иногда иноверец. Так, это слово, например, употребляет Курбский — «град бусурманский Казань».12
В конце XV в. слово «бесерменин» в смысле «мусульманин» употребляет и Афанасий Никитин. Например, он говорит, что пасха в Индии бывает «первие бесерьменьского багрима за 9-ть день, или за 10 дни».13 Слова «бесерменский багрим» здесь обозначают мусульманский байрам. В другом месте Афанасий Никитин говорит о разных вероисповеданиях, называя их представителей— евреев, бесермен, христиан.14 Примеры отожествления бесермен, или басурман, в памятниках XVI—XVII вв. настолько многочисленны и общеизвестны, что на них не имеет смысла длительно останавливаться.
8 История Государства Российского, т. IV. СПб., 1817, стр. 304, прим. 51.*
9 Ключ алфавитный, или указатель к «Истории Государства Российского» Н. М. Карамзина, составленный и ныне дополненный, исправленный и приспособленный к Пятому ея изданию П. Строевым. СПб.,' 1844, стр. 281.
10 Иоанн де Плано Карпини. История Мангалов. СПб., 1911, стр. 184.
11 С. П. Т о л с т о в. Древний Хорезм. М., 1948} стр. 24.
„ 12 А. М. Курбский. История о великом князе московском. СПб.,
1913, стр. 22.
% 13 Хожение за три моря Афанасия Никитина 1466—1472 гг. Изд. 2.
м.—л., 1958, стр. 19.
14 	Там же, стр. 22.
53


Иное словоупотребление термина «бесермен» находим в русских летописных памятниках XIV—XV вв., хотя и тут в некоторых случаях можно говорить об отождествлении бесермен вообще с мусульманами. Однако в ряде летописных высказываний под бесерменами понимается определенный народ.
Во время войны московского великого князя Юрия Даниловича с тверским великим князем Михаилом Ярославичем в 1319 г. в числе войск Юрия указаны и бесермены. Вот этот замечательный летописный текст: «Прийде бо великий князь Юрий ратию ко Тфери, совокупив всю землю Низовскую и с кровопивцем Кавгадыем, и множество татар .и бесермен и мордвы».15 Здесь бесермены названы наравне с татарами и мордвой. Трудно предполагать, что под ними в данном случае понимаются просто мусульмане, так как к этому времени волжские татары уже приняли ислам. Упоминание бесермен рядом с мордвой заставляет сомневаться и в том, что бесермены нашего отрывка являются какимлибо среднеазиатским народом.
Участие бесермен в войсках Мамая отмечается и сказаниями о Куликовской битве. Мамай «рати ины понаймова, бесермены и армены, фрязы, черкасы и ясы, и буртасы».16 Спрашивается, кто эти бесермены, о которых говорят сказания о Мамаевом побоище? С большой натяжкой можно думать, что под ними понимается какой-либо народ Средней Азии. Между тем, перечисляя нанятых воинов, — армян, итальянцев (фрягов), черкасов, осетин (ясов), буртасов — сказания молчат об одном народе, находившемся под несомненным владычеством золотоордынских татар, именно о камских булгарах. |
Просматривая летописные известия, мы 'найдем, что такой пропуск не случаен и что слово «бесермены» тесно связано с определенным народом в Поволжье, как раз с камскими булгарами. Приведем несколько выразительных примеров подобного словоупотребления. В 1360 г. «взяша новгородци Жюкотин и много бесермен посекоша, мужий и жен».17 В этом известии жители Жюкотина (булгарского Джукетау) отождествлены с бесерменами.
Еще яснее связь бесерменов с булгарами выступает в летописном известии 1376 г. В нем говорится о походе русских войск к Великим Булгарам. Русские подошли к городу 1 марта, «поганий же бесерменове изыдоша из града, противу их, сташа на бой... и убиша их бесермен числом 70, и выела из города князь болгарский... и добиста челом князю великому».18 Здесь булгары, как и в более раннем известии, названы просто бесерменами.
Великие Булгары представлены центром бесерменов и в известии 1375 г. Ушкуйники, ограбив Нижний Новгород, дошли до
15 ПСРЛ, т. V, стр. 208.
16 С. Ш а м б и н а г о. Повести о Мамаевом побоище. СПб., 1906, стр. 4.
17 ПСРЛ, т. IV, стр. 63.
18 Там же, т. XVIII, стр. 17.
54


града Булгар и там, распродав бесерменам женщин и девиц, пошли к Сараю, «гости христианскыя грабячи, а бесермены бьючи».15
Особенно замечательно летописное свидетельство 1395 г. о походе на Булгары князя Юрия Дмитриевича. Он взял «город Болгары Великые, и град Жукотин, и град Казань, и град І£ерменчюк и всю землю их повоева, и много бесермен и тотар перебита, и всю Татарьскую землю плени».19  20 В этом известии говорится о разорении Булгарской земли, причем говорится о двух народах, подвергшихся разорению, — о татарах и бесерменах. Надо иметь очень большое воображение, чтобы под именем бесерменов в данном случае понимать народы Средней Азии. Перед нами две этнические группы — татары и не отождествляемые с ними бесермены.
Сделанный вывод принимает еще большую долю вероятия при ознакомлении с более поздними известиями XV в., в которых бесермены упоминаются наравне с татарами. Особенно показательны следующие известия. В 1429 г. летопись говорит о приходе татар к Галичу (Мерскому). Русские воеводы погнались за татарами, «побиша татар и бесермен».21 Не сомневаемся в том, что даже ярые защитники тезиса о среднеазиатском происхождении бесермен, упоминаемых в наших летописях, затруднятся объяснить участие среднеазиатских народов в татарском набеге на Галич. Что речь идет о каком-то народе, жившем в Поволжье, становится ясно и при чтении другого летописного известия. В 1469 г. русские войска напали на Казань и разорили посад. «Мнози же бесермени и татары», как пишет дальше летописец, не хотели сдаться, а больше жалели о своих богатствах и, запираясь в своих домах с женами и детьми, сгорели.22 Трудно предполагать, что «бесерменами» здесь названы какие-то пришлые народы, а не один из волжских народов, в данном случае, булгары.
Итак, по нашему предположению, слово «бесерменин» в наших источниках XIII—XV вв. имеет два значения: 1) оно обозначает мусульманина или иноверца вообще, 2) этим же словом называют определенный народ, именно камских булгар.
Происхождение самого слова «бесерменин» остается неясным, но можно сделать предположение, что оно было заимствовано булгарами из Средней Азии при принятии ислама, первоначально обозначая мусульманина в отличие от иноверцев. На это указывает Герберштейн, говоря о татарах: «Название же бесермены их рддует, а этим именем любят называть себя и турки».23
19 Там же, стр. 116.
20 Там же, т. V, стр. 247—248.
21 Там же, т. XVIII, стр. 170.
22 Там же, стр. 221.
23 Барон Сигизмунд Г ерберштейн. Записки о московитских делах. СПб., 1908, стр. 151.
55


Являясь первоначально единственным мусульманским народом в Среднем Поволжье, жившим в непосредственном соседстве с христианами и язычниками, булгары могли усвоить название «бесермены» сперва для обозначения своей принадлежности к му^ сульманам, позже — в качестве племенного названия. Последнее предположение находит подтверждение в этнографии Среднего Поволжья, где и в наше время еще живет небольшой народец, именующий себя бесерменами. Сведения о нем помещены под соответствующим словом в наших энциклопедиях, в том числе в Большой Советской Энциклопедии (статья И. Ногавицына «Бесермяне»). Об этом народе существует небольшая литература. Бесермяне, или по другому написанию бесермены, живут в Удмуртской АССР. Количество бесермен определяется в 7 тысяч с лишним человек. Живут бесермены отдельными деревнями, разбросанными среди удмуртского населения.
Происхождение этой народности загадочно, обычно ее причисляют к тюркскому племени, и считают остатком какого-то самостоятельного народа, отличного от вотяков и татар. «Бесермены отличаются матово-желтым цветом кожи, черными волосами и глазами, средним ростом, по головному указателю они брахицефалы. Говорят бесермены по-вотски, обычаи и весь уклад их жизни тоже вотские, с примесью кое-каких татарских пережитков»,— читаем мы в Новой Большой Энциклопедии Брокгауза— Эфрона (Бесермены). В науке уже были высказаны предположения, что современные бесермены — потомки камских булгар. После того, что мы знаем о летописных упоминаниях о бесерменах, это предположение начинает покоиться на более солидных основаниях. Напомним здесь же, что Казанский летописец уверяет, что булгарские князья и люди (варвари), «владеющи поганым языком черемиским»,24 т. е. говорили на особом языке, близком не к татарам, а к чувашам, мари или удмуртам.
Признание того факта, что в ряде известий XIV—XV вв. под бесерменами наши летописи понимают камских булгар, позволяет сделать несколько выводов, в первую очередь отстранить представление, что камские булгары были татаризированы уже с XIII в., как это пытаются представить некоторые националистически настроенные татарские авторы. История булгар оказывается гораздо сложнее, чем обычно представляется. Этот народ сохраняет еще в XV столетии свои этнические особенности и отличается от татар.
В XVI столетии происходит процесс ассимиляции бесермен с татарами. Однако бесермены как особый народ, не слившийся с татарами и другими народами, продолжают обособленно жить в далеких углах Поволжья. Изучение языка и быта этих совре-
24 ПСРЛ, т. XIX, стр. 3.
56


менных бесермен, возможно, объяснило бы некоторые особенности эпиграфических текстов, оставшихся от древних булгар.
Признание бесермен особым народом, происшедшим от волжских болгар, разрешает многие неясности в истории Волжской Болгарии, на культурной основе которой развивалась культура казанских татар и чувашей.
В. П. АДРИ АНО BA-ПЕР ЕТ Ц
МАТЕРИАЛЫ К ВОПРОСУ О РУССКО-УКРАИНСКИХ СВЯЗЯХ XV—XVII ВВ.
В истории русско-украинских связей особый интерес представляет тот все еще недостаточно изученный период, когда земли Украины вошли в состав великого княжества Литовского, и до воссоединения с Московским государством в середине XVII в. украинский народ жил в иной политической, экономической и культурной обстановке, чем русский (великорусский) народ. Это был период формирования украинского языка и литературы, связанной с традициями той древнерусской литературы XI— XIII вв., которая послужила основой литературы всего восточного славянства. Однако и русская литература XIV и следующих веков, несмотря на политическую оторванность украинских областей, разными путями проникала сюда.
Восстановить в более или менее полном объеме состав украинской письменности в целом и особенно литературы XV—XVII вв. мы не имеем возможности. Кроме стихийных бедствий (пожары, войны), на Украине причиной гибели многих книжных собраний были гонения на национальную культуру.
Эти гонения резко усилились, когда, после объединения в 1569 г. Польского королевства с Литовским великим княжеством, большая часть Украины оказалась под властью польской шляхты, а затем навязанная в 1656 г. церковная уния стала средством подчинения украинского народа папской курии. Католическая реакция, возглавляемая иезуитами, повела наступление на национальную украинскую культуру, всеми мерами7 стремясь помешать ее развитию и втянуть школу и литературу в русло польско-латинской культуры и языка. Поскольку общение с русской литературой поддерживало на Украине национальные устремления, ставились препятствия на пути этого общения, и привезенные русские книги и украинские списки и переработки их погибли, вероятно, в немалом количестве вместе с собраниями соб-
57


ственно украинских произведений. Вот почему необходимы самые тщательные поиски в сохранившихся рукописных собраниях книг, написанных украинскими почерками, хотя бы с небольшими следами украинского языка или русских рукописей, записи на которых свидетельствуют о том, что они бытовали на территории Украины. Эти поиски нелегки, и существующие описания рукописей не всегда их облегчают. Если даже в описании отмечается характер почерка, то определения его порою бывают неточны и не дают возможности провести грань между украинским и белорусским письмом. В описаниях XIX в. часто встречаются термины «западно-русско́е», «юго-западно-русское», «белорусское» письмо, а при проверке почерк нередко оказывается типичной украинской скорописью. Еще реже в описаниях характеризуется язык рукописи, а смешение украинского и белорусского языков в определении фонетических и лексических особенностей рукописи вынуждае́т также обращаться непосредственно к ней для установления ее происхождения. Учитывая все, что может свидетельствовать о знакомстве на Украине и с русскими произведениями XIV—XVII вв., и с переводами, сделанными в это время на Руси, следует особое внимание обратить и на сборники, в которых можно встретить лишь выписки из тех и других. Если мы имеем дело с переводным памятником, требуется проверить, восходит ли украинский текст к известному русскому переводу или это самостоятельный перевод прямо с оригина́ла (например, украинский перевод романа о Петре Златые ключи не повторяет русский перевод, а сделан непосредственно с польского оригинала).1 1
За последние десятилетия установлено, рѵавным образом в работах акад. В. Н. Перетца и его учеников, немало фактов, доказывающих, что не только общее достояние русского и украинского народов — литературное наследие Киевской Руси — бытовало на Украине в XIV—XVII вв., но и ряд произведений, созданных или переведенных в это время в северо-восточной Руси, перешел в украинскую литературу. В настоящей заметке сообщаю некоторые данные, уточняющие или дополняющие известные уже факты литературного общения Украины с Московской Русью. Исследование этих данных углубит наше представление о русско-украинских литературных связях XV—XVII вв.
1. 	Один из широко распространенных с XIV в. в северо-восточной Руси сборников — Измарагд, свод наставлений, регулировавших поведение в общественной и семейной жизни и в XVI в. перенесенных в Домострой, был известен в украинских рукописях XV—XVII вв. Однако возник спор о том, в какой мере текст этого сборника подвергся воздействию украинского языка.1  2 Обра-
1 В. Н. Пере т ц. Исследования и материалы по истории старинной украинской литературы XVI—XVIII веков. I. Л., 1926, стр. 136.
2 Там же, III, Л., 1929, стр. 1—19.
58


щаю внимание на две еще не использованные в этом споре рукописи XVI в. собрания А. Петрушевича.
Сборник № 1 этого собрания содержит на лл. 34—170, писанных полууставом начала XVI в., 164 главы Измарагда.
В описании язык этого текста определяется кратко: «Правопись — руськоі редакції»,3 однако в приведенных примерах встречаются фонетические украинизмы. Записи на сборнике указывают, что он обращался среди украинских читателей др середины XVIII в.
Сборник № 69, полуустав XVI в., на 242 лл., среди других поучений содержит и много глав из Измарагда. Хотя и этот текст в описании определен как «редакція руська»,4 однако и в нем явны фонетические украинизмы. Этот сборник имеет украинские записи до второй половины XVIII в.
2. В списках XVII в. украинского письма известна повесть о нашествии на Москву Темир-Аксака в 1395 г. По-видимому, это распространенная редакция повести, где первая часть — о перенесении Владимирской иконы в Москву — разработана в житейном стиле: оба украинских списка ее из собрания Петрушевича дошли в составе Пролога — Сборник житий № 6, в лист, 1618 г., лл. 418-—423;5 Пролог мартовская половина, полуустав, конца ^ XVII в., в четвертку, лл. 536—545.6
По замечанию И. Свенцицкого, оба списка повести, сравнительно с печатным текстом Пролога 1895 г., даны «в скороченю».
3. Заслуживает внимания рукопись собрания Тихонравова № 408, в лист, украинской скорописи XVII в., содержащая Хронограф, Александрию и Описание Иерусалима.7
4. В XVI в., видимо, на Украине превлекал внимание и ценился текст Толковой Палеи — «священноиерей Козма Васильевич. .. от богоспасаемого града Ковля» в 1549 г. подарил рукопись этого памятника «в рукы старцом честным того святого монастыря Халандаря, который в запрос приходили до нашей земли Литовское, именем священноиноку Максиму а иноку Анастасию, а мают поминати сии 4 души: Василия, Ульяну, священноиерея Козму, Татяну».8 Текст Толковой Палеи составляет большую часть этой подаренной «на помин души» рукописи, представляющей сборник № 145 (9) Венской придворной библиотеки первой половины XVI в., на 385 лл., в лист. На лл. 1—218 читается Толковая Палея, с записью на лл. 1—9 о передаче ее в Хиландарский монастырь. В описании этого сборника отмечено, что
3 I- Свенціцкий. - Опис рукописів Народного Дому з колекціі Ант. Петрушевича, ч. І. Львов, 1906, стр. 1—18.
4 Там же, ч. II. Льв<^в, 1911, стр. 1—32.
5 І. Свенціцкий. Опис рукописів..., ч. І, стр. 125.
6 Там же, стр. 94.
7Г. Георгиевский. Собрание Н. С. Тихонравова. 1. Рукописи. М.
1913, стр. 75.
8 	А. И. Я ц и м и р с к и й. Описание южнославянских и русских рукописей заграничных библиотек, т. 1. Пгр., 1921, стр. 209—211.
59


с л. 300 начинается другой почерк. Во всяком случае даритель — «священноиерей Козма», записал, что он дарит «сию книгу глаголемую Палею», но не упомянул о других частях сборника, возможно, что они приплетены были позднее. Из приведенных в описании отрывков видно, что в языке рукописи есть фонетические украинизмы. Для характеристики судьбы на Украине Толковой Палеи этот список XVI в. представляет тем больший интерес, что до сих пор исследованы были лишь киевский список XVII в. и отрывок XVIII в.9
5. Со второй половины XVI в. и в XVII в. ожесточенная борьба украинского народа с польско-шляхетской экспансией протекала под знаменем защиты православия. В это время окрепли и культурные связи Украины с Русским государством, литература и книжность которого в целом давала идеологические средства для защиты веры, неотделимой в тот период от представления о национальном лице народа. Именно в это время усиливается приток на Украину русских книг, на «простую мову» переводятся уже непонятные широкому кругу читателей произведения, изложенные славяно-русским языком. Через старца Артемия, бежавшего из Москвы, видимо, на Украине становятся известны сочинения Максима Г река и Нила Сорского. Вопрос об этом пути перехода еще не изучен, между тем в списке XVII в. сохранился «Устав о скитской жизни» Нила Сорского (рукопись Румынской Академии № 70, в восьмерку, украинским полууставом XVII в.10  11) и Толковая псалтырь в переводе Максима Грека с предисловием, объясняющим задачи переводчика и формулирующим строгие требования к нему (рукопись Венской придворной библиотеки № 31 (13), в лист, «западнорусского» письма XVII в., но с приписками, сделанными в Галиции или на Украине 11).
6. Среди памятников переводной повествовательной литературы есть немало сюжетов, известных и в русской, и в украинской литературе. Но не во всех случаях такого совпадения выяснено, имеем ли мы дело с вариантами одного перевода или в каждой из литератур перевод сделан самостоятельно, или, наконец, русский и украинский тексты, независимо один от другого, восходят к южнославянскому переводу.
а) 	Не исследован вопрос о том, какими путями в украинской литературе уже с конца XIV в. появился текст повести о Варлааме и Иоасафе: продолжает ли он только традицию древнерусского перевода Киевского периода или в это время со славянского юга передан был и другой текст. О последнем как будто свидетельствует список собрания Петрушевича № 7, в восьмерку, полу-
9 См. об этих списках: В. П. Адрианова. К литературной истории Толковой Палеи. Киев, 1910, стр. 40—63.
10 А. И Яцимирский. Славянские и русские рукописи румынских библиотек. СПб., 1905, стр. 197.
11 Там же, стр. 47.
60


устав XIV—XV вв., с выдержанной болгарской (евфимиевской) орфографией, но и с фонетическими украинизмами, В описании этой рукописи И. Свенцицкий отмечает, что местами текст повести больше приближается к греческому оригиналу, чем исследованный И. Франко список Креховского монастыря.12 Очевидно, требуется расширить сопоставление украинских списков повести, -еще не учтенных полностью (см., например, список библиотеки Народного Дома во Львове № 25/98а, полуустав конца XVI или начала XVII в.13), чтобы выяснить их отношение к древнерусскому и югославянскому переводу.
б) В русской литературе до XVII в. включительно пользовались широкой известностью повести о Соломоне — переработки апокрифических и библейских сказаний о нем. Среди этих не до конца еще исследованных повестей распространен был рассказ о Соломоне и его жене, встречающийся и в украинских списках, отношение которых к русской версии еще не выяснено. Описывая один из сборников коллекции А. Петрушевича (№ 111, начало XVIII в., лл. 1—28), И. Свенцицкий заметил, что содержащаяся в начале его «Історія о премудром Соломоне и о жене его» представляет собой перевод с польского языка.14 Судя по приведенному в описании началу этой повести, язык ее — обычный украинский литературный язык XVI—XVII вв. Необходимо проверить не только связь этой «истории» с польским текстом, но и отношение к ней других украинских текстов этой повести.
Из других сказаний о Соломоне в украинском списке (собрания Петрушевича, сборник № 193, конца XVI в., на л. 46 об.15) известна повесть о том, как Соломон заключил бесов в железную •бочку, и о том, как он нашел Марии мужа Иосифа. Оба рассказа заслуживают исследования.
в) В русской литературе XVII в. широко распространена была своеобразная обработка известного и на Западе анекдота о пьянице, попавшем в рай, — повесть о бражнике. Связь с этой русской версией украинского «Слова о бражнике славном» (сборник собрания Петрушевича № 213, первой половины XVIII в., лл. 64—67 16) еще не определена. Приведенные примеры показывают, что изучение русско-украинских литературных связей XIV—XVII вв. еще далеко не закончено, причем особенно ощущаются пробелы в исследовании тех фактов, которые свидетельствуют о том, что оторванные с середины XIV в. от северо-вос-
12• І. Свенціцкий. Опис рукописів..., ч. I, стр. 63—66. То же в сборнике № 8, XVI в., лл. 165—172 об. (там же, стр. 69).
13 И. Свенцицкий. Церковно- и русско-славянские рукописи Публичной библиотеки Народного дома во Львове. ИОРЯС, т. IX, кн. 3, 1904, ■стр. 364.
14 I. Св е н ц і ц к и й. Опис рукописів..., ч. I, стр. 181.
15 Там же, стр. 179—180.
16 Там же, ч. II, стр. 228.
61


точной Руси украинские земли продолжали поддерживать общение с ее культурой, в частности, на Украине становились известны произведения русской оригинальной и переводной литературы.
В. В. СТРУВЕ
ФРАГМЕНТЫ ТРУДА ДРЕВНЕЙШЕГО ИСТОРИКА СССР, СОХРАНИВШИЕСЯ У РАЗЛИЧНЫХ АНТИЧНЫХ ИСТОРИКОВ
Большой отрывок труда историка античного Крыма, жившего на рубеже IV и III вв. до н. э., был включен Диодором в 22— 26 главы XX книги его грандиозной компиляции и стал предметом двух моих статей.1 Настоящее исследование, которое я посвящаю моему глубокоуважаемому и дорогому университетскому товарищу, выдающемуся историку СССР С. Н. Валку, ставит своей целью выявить те мелкие отрывки труда древнего крымского историка, которые сохранились в различных произведениях античной литературы. Бесспорным критерием для выделения из дошедших до нас произведений античной литературы тех отрывков, которые могли бы быть возведены к творчеству крымского историка, надлежит считать объявление правителей Боспора басилевсами— «царями», а не тиранами, т. e.'j правителями, захватившими власть путем насилия. Дело в том,1 что громадное большинство античных авторов, писавших о Спартокидах, боспорских правителях, объявляло последних тиранами, подобно Дионисию, властелину Сицилии или тиранам Гераклеи, географически и исторически столь тесно связанной с Боспорским государством.1  2 Следуя этому течению греческой историографии, некоторые из современных историков стали сопоставлять Боспорскую державу Спартокидов с государством, созданным Дионисием в Сицилии,3 но С. А. Жебелев с полным правом отвергал подобное сопоставление.4 Действительно, Дионисий, являвшийся образцом для тирана Гераклеи Клеарха,5 опирался исключительно на наемни-
1 «Древнейший историк СССР» (в сб.: Памяти Игнатия Юлиановича Крачковского, ЛГУ, 1958, стр. 139 и сл.); «Личность автора древнейшего труда по истории СССР» (статья будет напечатана в сборнике в честь членакорреспондента АН СССР Нины Викторовны Пигулевской).
2 Об истории тирании Гераклеи см.: Н. Apel. Die Tyrannis von Heraclea. Diss. Halle a. S., 1910.
3 См.: С. А. Жебелев. Боспорские этюды. Изв. ГАИМК, № 104, 1935, стр. 21, прим. 3.
4 Там же, стр. 21.
5 Н. Apel. Die Tyrannis von Heraclea, S. 31.
62


ческую армию, ибо «охрана тиранов состоит из наемников».6" Правители же Боспора Киммерийского опирались и на гражданское ополчение,7 которое в основной своей части рекрутировалось из среды рабовладельческого класса больших городов, поддерживавшего Спартокидов. Если первоначально в городах Боспорского государства, как и в городах Сицилии, класс крупных и средних рабовладельцев состоял из греков, то впоследствии, в противоположность Сицилии, в городах державы Спартокидов господствующий класс стал пополняться представителями верхушки местных племен.8 Зажиточные слои последних, оставшиеся вне городов, также поддерживали правителей Боспорского государства,, поскольку они были заинтересованы в экспортной торговле хлебом.9 Опираясь на знать местных племен, Спартокиды должны, были считаться с нею и поэтому, называя себя «архонтами Пантикапея и Феодосии», они объявляли себя «царями» («басилевсами») тех местных племен, которые входили в состав их державы. Принятием этого двойного титула «архонта» и «царя» Спартокиды, несомненно, хотели оградить себя от обвинения в тирании. Действительно, титулом «архонт Сицилии», который был прибавлен к имени Дионисия I, афиняне пытались завуалировать тот факт, что они вступили в сношения с тираном.10  11
Что же касается титула «царя» («басилевса»), то он, как известно, обозначал единоличного правителя, ставшего таковым не путем нарушения права. Придавая такое значение двойному титулу «архонт» и «басилевс», Спартокиды сохраняли его в своей официальной титулатуре вплоть до II в. до н. э.11
Начиная с конца IV в. до н. э. мы становимся свидетелями того, что Спартокиды именуют себя наряду со старым двойным
6 Аристотель, Политика, V, 8, 6 (конец).
7 П о л и э и, VI, 9, 2. Об этом свидетельствует рассказ Полиэна о просьбе Левкона к купцам стать его телохранителями, дабы спасти его от заговора, составленного среди его друзей и граждан. Очевидно, телохранители из числа купцов должны были заменить его охрану из числа граждан.
8 В. Ф. Гайдукевич. Боспорское царство. М.—Л., 1949, стр. 63. О положении местного населения в Сицилии см. прекрасное исследование основоположника истории изучения древнего мира в России Ф. Ф. Соколова «Критические исследования, относящиеся к древнейшему периоду истории Сицилии» (СПб., 1865, стр. 227 и сл.). Этот труд Ф. Ф. Соколова и в настоящее время не является устаревшим.
9 Д. П. Каллистов. Очерки по истории Северного Причерноморья. Л., 1949, стр. 234. Ср. также определение С. А. Жебелевым (Боспорские этюды, стр. 21) Боспорского государства «аграрно-коммерческой монархией» в противоположность державе Дионисия, характеризуемой им как «военная монархия».
10 См.: С. А. Ж е б е л е в. 1) Боспорские этюды, стр. 21; 2) Народы Северного Причерноморья в античную эпоху. ВДИ, 1938, № 1, стр. 157.
11 Мы находим эти титулы у Спартока, сына Евмела (304/03—284/83 гг. До н. э.), см.: ІРЕ, II, №№ 13, 348, 349; у Перисада II, сына Спартока (умер после 250 г. до н. э.), см.: ІРЕ, II, №№ 15, 350; у Перисада IV Филометора (первая половина II в. до н. э.), см.: ІРЕ, II, № 19. Это противоречит утверждению в «Боспорском царстве» В. Ф. Гайдукевича (стр. 63), что с IV в. До н. э. двойной титул выходит из употребления.
6&


титулом только «царями» Боспорского государства. В противоположность Левкону І и Перисаду І, именовавшим себя в дошедших до нас надписях всегда «архонтом» Пантикапея и Феодосии и «царем» ряда местных племен,12 в одной из надписей Спартока, сына Евмела, ставшего правителем в 304 г. до н. э., он назван только «царем».13 3 боспорские надписи товорят о царствовании Перисада II, сына Спартока.14 И наконец, одна надпись говорит о царствовании Спартока, сына Перисада.15 Спарток, сын Евмела, назван царем не только в боспорской надписи, но и в декрете афинского народа, составленном в феврале 288 г. до н. э. в честь t него.16 Царский титул носят и Перисад IV Филометор, и Камасария, дочь царя Спартока, в дельфийском декрете в честь них, изданном около 160 г. до н. э.17 Прибавил к своему имени титул «царя» Перисад II на фиале, пожертвованной им в сокровищницу Делосского храма.18 Свои титулы «царица» и «царь» отметили Камасария, дочь Спартока, и Перисад IV в надписях на золотых фиалах, пожертвованных ими Аполлону Дидимейскому в 156 и 154 гг. до н. э.19
По мнению некоторых исследователей, Спартокиды стали именовать себя с конца IV в. «царями», следуя примеру эллинистических монархов, принимавших в это время царский титул.20 Я не могу полностью согласиться с данным предположением и полагаю, что Спарток, сын Евмела, объявляя себя царем, руководствовался не столько желанием следовать примеру соседних правителей, сколько стремлением довести до конца дело, начатое его дедом Перисадом I в последние годы жизни. Последний объявил себя «богом» и, установив в государственном ^управлении принцип абсолютного единовластия, назначил своим преемником на
12 Cp.: ІРЕ, II, №№ 6, 7, 343 (Левкои I), 8, 10, 11, 344—347 (Перисад І). В надписи ІРЕ, II, № 9, являющейся четверостишием, называется ввиду условий стихосложения лишь один из титулов. Перисада I, и этим титулом является не «царь», а «архонт»..
13 ІРЕ, II, № 14. В других надписях, перечисленных в прим. 11, Спарток, сын Евмела, назван «архонтом» и «царем».
14 ІРЕ, II, №№ 16, 17, 35. В последней из надписей назван «царем» не только сам Перисад, но и отец его Спарток.
15 ІРЕ, II, № 18. Хронологическое определение времени царствования этого Спартока и его отца Перисада является пока невозможным (см.: В. Ф. Гайдукевич. Боспорское царство, стр. 78).
16 Б. Н. Граков. Материалы по истории Скифии в греческих надписях балканского полуострова и Малой Азии. ВДИ, 1939, № 3, стр. 241 и сл. Может быть, прибавление царского титула к имени Спартока и является одним из признаков заискивания ослабевших Афин перед повелителем Боспора Киммерийского, которое устанавливает на стр. 242—243 Б. Н. Граков в своем комментарии к надписи.
17 ВДИ, 1939, № 3, стр. 250 (№ 15); см. также: В. Ф. Гайдукевич. Боспорское царство, стр. 79.
18 ВДИ, 1939, № 3, стр. 259 и сл. (№ 28).
19 Там же, стр. 266—267 (№№ 38, 39).
20 См., например: В. Ф. Г айдукевич. Боспорское царство, стр. 63.
64


престоле Боспорского государства одного лишь своего старшего сына Сатира. Победитель во вспыхнувшей затем междоусобной войне младший его сын Евмел не успел, вероятно, во время своего краткого правления довести до конца реформы Перисада I, предоставив окончательное завершение их своему сыну Спартоку.21 Завершение Спартоком, сыном Евмела, реформ Перисада I, имевших целью дальнейшее укрепление наследственной, неограниченной монархии Спартокидов, должно было зародить в нем желание доказать исконность царской власти в его династии. В данных условиях должна была появиться местная историография, излагавшая прошлое Боспорского государства в угоду тенденции закрепить царское достоинство за первыми представителями династии Спартокидов. Если же царская власть последних возводилась к моменту возникновения династии, то тем самым отвергалась всякая возможность для сопоставления их господства с господством, приобретенным путем нарушения, т. е. с тиранией.
Указанная политическая тенденция проводится и в изучаемом нами отрывке местного исторического труда, сохраненного Диодором в 22—-26 главах XX книги его «Библиотеки». Автор отрывка последовательно называет всех упоминаемых им в изложении событий представителей династии Спартокидов «царями».22
В тексте отрывка мы находим вполне определенное указание на то, что автор рассматривал титул царя исконным правом всех властителей Боспора, а не только тех, которых он упоминает в своем изложении: он утверждал, что в «Пантикапее находилась всегда резиденция (басилейон) царствующих на Боспоре».23 Данное утверждение приводится автором в рассказе о неудавшейся попытке Притана, самого младшего из братьев, захватить власть, опираясь на Пантикапей, и поэтому, очевидно, «все царствующие на Боспоре», которые «всегда» имели свой «басилейон» в Пантикапее, не могли быть никем иным, как представителями той династии, которая царствовала до сыновей Перисада I. Еще более определенное утверждение исконных прав Спартокидов на царский титул дано в «Библиотеке» Диодора в тех хронологических указаниях о времени правления отдельных Боспорских правителей, которые включены в текст XII, XIV и XVI книг труда сицилийского историка. Содержание их ограничивается по существу одним лишь перечислением имен и дат, но для решения нашей задачи они имеют значительный интерес, поскольку они называют
21 Возможно, конечно, что последующие раскопки докажут принятие царского титула уже самим Евмелом.
22 Д. П. Ка л л и с т о в. Очерки по истории Северного Причерноморья, стр. 169. Это тонкое наблюдение Д. П, Каллистова, высказанное им впервые в историографии предмета, заслуживает полного признания.
23 Д и о д о р, XX, 24, 2.
5 Отечественное источниковедение
65


«царем» и Спартока II, брата Перисада І,24 и Левкона І, отца Спартока II,25 и Сатира 1, отца Левкона І,26 и, наконец, родог начальника династии, самого Спартока І.27 В особенности же существенным для определения политической тенденции, которую преследовал автор этих хронологических «экскурсов», является первый из них, содержащий упоминание о вступлении на престол родоначальника династии Спартокидов. Он был включен Диодором в текст 31 главы XII книги его труда в качестве второго события 3 года 85 Олимпиады, т. е. 438 г. до н. э.: «В Азии исполнилось сорок два года правления на Киммерийском Боспоре царей, называемых Археанактидамй; власть получил ((нєо^.ато) Спарток и правил семь лет».
Я уже выше отметил, что Спартокиды опасались отождествления их неограниченной, наследственной монархии с тиранией. Поэтому они должны были быть заинтересованы в доказательстве того, что власть их перешла к ним от предшественников не путем насилия, а мирным путем. Это доказательство дано в только что приведенных словах Диодора о том. что власть (арХ'7)) от царей, называемых Археанактидамй, получил (8іє8єІ*ато) родоначальник династии Спартокидов. Глагол же 8іа8в^о|іаі означает «принятие», «получение» от прежнего владельца чего-нибудь, как например «власти», и притом, очевидно, в результате мирного соглашения, а не нарушения права. Поэтому тот же глагол 8ta8ś^o{xat применяется в тексте Диодора и в других хронологических заметках, посвященных истории Боспорского государства, для выражения акта наследования властиі старшего Спартокида младшим, например, в главе 93 XIV книги Імы читаем, что в 4 год 96 олимпиады (393 г. до н. э.) «умер боспорский царь Сатир, сын Спартока, правивший четырнадцать лет; 28 власть его наследовал (8іє8є?ато) сын его Левкои на сорок лет». Тот же самый термин применяется и во всех других выше перечисленных заметках по хронологии Боспорского государства для обозначения наследования власти в пределах династии Спартокидов. Поэтому я полагаю, что глагол 8ia8ś^o[xat, определяющий форму перехода власти от династии Археанактидов к династии Спартокидов, должен был со всей определенностью и решительностью указать на мирный характер этого перехода.29 Тем самым устанавли-
24 Там же, XVI. 31, 6; 52, 10.
25 Там же, XIV, 93, 1.
26 Там же. Вопроса о длительности царствования Сатира I, сына Спартока I, я коснусь ниже (стр. 84).
27 Там же, XII, 31, 1; 36, 1.
28 Там же, XIV, 93, 1.
29 Мне кажется, что Д. П. Каллистов должен был свое ценное положение о политической тенденции хронологических заметок Диодора по истории Боспорского государства (см.: Д. П. Каллистов. Очерки по истории Северного Причерноморья, стр. 169—170) подкрепить указанием на значение глагола Siaöi^opat, примененного в этих заметках.
66


вается, что автор этих хронологических «экскурсов» проводит ту же политическую тенденцию, что и автор повествования о междоусобной войне сыновей Перисада I и о событиях краткого царствования Евмела, победителя в борьбе за царский престол. И тут, и там проводится мысль, что правители Боспора Киммерийского были «царями», а не «тиранами», как это утверждало большинство греческих историков вплоть до исчезновения Спартокидов с престола Боспорского государства. Д. П. Каллистов, также установивший тождество политической тенденции и в хронологических заметках, и в повествовании о событиях во время правления Сатира и Евмела, приходит к выводу, что и заметки, и исторический рассказ Диодора породило «одно и то же местное историографическое направление».30
Я полагаю, что можно сделать еще более определенный вывод и утверждать с большой долей вероятности, что справки Диодора о времени правления царей Боспора I и IV вв. до н. э., а также и его историческое повествование о событиях, имевших место после смерти Перисада I, восходят к одному и тому же источнику. Одним из существенных аргументов в пользу моего утверждения является наблюдение Д. П. Каллистова об органической связи одной из хронологических справок Диодора с его историческим рассказом, начинающимся с 22-й главы XX книги его труда.31 Это шестая из хронологических справок Диодора по истории Боспорского царства, предваряющая рассказ о междоусобной войне между Сатиром и Евмелом: «В то же самое время32
в Понте после смерти Перисада, царя Киммерийского Боспора, сыновья его, Евмел, Сатир и Притан подняли между собою войну из-за власти (гегемонии). Старший из них, Сатир, получил власть от отца, царствовавшего тридцать восемь лет».33 За этой датировкой следует предложение, которое восходит к творчеству самого Диодора, сократившего с помощью его начало рассказа источника, посвященное изложению причин, вызвавших междоусобную войну. За этой же фразой, результатом обычного стремления Диодора к сокращению своих источников, следует обстоятельный рассказ о войне между обоими братьями. Если бы этот рассказ был самостоятельным историческим произведением,
30 Д. П. Каллистов. Очерки по истории Северного Причерноморья, стр. 170. Тем самым отвергается утверждение М. И. Ростовцева (М. И. Ростовцев. Скифия и Боспор. Пгр., 1916, стр. 23 и сл.), что у Диодора были в руках два разных источника — хронологические таблицы и местный исторический труд, который, по его мнению, был «инспирирован Евмелом или одним из его потомков». Подобный вывод М. И. Ростовцев мог сделать, так как не отметил общую политическую тенденцию в обоих указанных им источниках.
31 Д. П. Каллистов. Очерки по истории Северного Причерноморья,
стр. 169—170. о -
32 Дата— 3 год 117 Олимпиады, т. е. 310 г. до н. э. — отмечена в 3-й главе XX книги.
33 Диодор, XX, 22, 1—2.
€7


исключительно посвященным описанию событии, наступивших после смерти Перисада I, и не входил в состав более значительного исторического труда, то упоминание в хронологической справке о 38-летней длительности царствования Перисада I было бы излишним. Наличие же этого упоминания доказывает, что шестая хронологическая справка связана не только со следующим за ней историческим повествованием, но и с предшествующей ей пятой хронологической справкой Диодора (XVI, 52, 10), где сообщается, что в 348 г. до н. э. «умер понтийский царь Спарток, правивший пять лет; наследовавший же власть (гегемонию) брат его Перисад царствовал тридцать восемь лет». Сопоставляя пятую и шестую хронологические справки Диодора, мы видим, что в обеих справках Боспорские цари связаны с «Понтом» 34 и что имя «Перисад» имеет в обеих справках близкую форму Паріаа8т)<; resp. Париаа́8т]с: в противоположность формам
имени, засвидетельствованным у Страбона и Полиэна, а также на эпиграфических памятниках.35 Если же термином для «получения» (власти) служит в пятой справке глагол 8іа8е!;а(леѵоі a в шестой справке глагол *rcapeiX7jcpsi то Это, конечно, ничего не доказывает, так как оба глагола имеют одно и то же значение «получить».
Правда, казалось бы возможным и такое предположение, что шестая хронологическая справка, связанная органически с предшествующими ей хронологическими справками по истории Боспррского государства, была присоединена к следующему за ней историческому повествованию -"Диодором, который на́шел ее в другом самостоятельном источнике. Но подобное «творчество» со стороны Диодора- является вряд ли правдоподобным, если мы учтем то чрезвычайно небрежное отношение к используемым источникам, которое отличает сицилийского историка.36 Кроме того, указанное предположение требует для своего признания еще допущения наличия в руках Диодора двух самостоятельных источников по истории далекого для него Боспорского государства с ярко выраженной тождественной политической тенденцией, утверждающей, за Спартокида́ми исконное право на царское до-
34 В предшествующей хронологической справке (Диодор, XIV, 93, 1) отмечается, что Левкои умер в «Понте», а в шестой справке, ка́к мы выше видели,—что началась междоусобная война между сыновьями Перисада.
35 ВДИ, 1947, № 4, стр. 263, прим. 7. Эту же форму имеет имя и в папирусе Зеноновского архива (см.: Б. Н. Граков. Материалы по истории Скифии..., стр. 260). Здесь же дана обстоятельная грамматическая история имени ILztpiaaŚirję.
•36 См. то, что говорит о методике Диодора С. А. Жебелев в своей статье «Боспорские Археанактиды» (ЖМНП, 1902, март, стр. 137). Наконец, и сам Д. П. Каллистов указывает, что «вряд ли он (Диодор) самостоятельно соединил хронологическую заметку, заимствованную им из одного источника, с историческим повествованием, заимствованным совсем из другого» (Д. П. Каллистов, Очерки по истории Северного Причерноморья, стр. 170).


стоинство. Такое же допущение является весьма мало реальным, поскольку большинство из греческих историков, касавшихся истории Боспорского государства, считало, как я выше указывал, Спартокидов «тиранами», а не «царями». Строго говоря, один лишь Хрисипп, историк III в. до н. э., называет Спартокидов «царями»,37 но тот же самый Хрисипп назвал в другом месте Спартокидов «тиранами».38 Что же касается представителей так называемой «пестрой» литературы, таких, как Полиэн или Афиней, в отдельных отрывках из сочинений которых мы встречаем название Спартокидов «царями», то есть основание полагать, как мы увидим ниже, что эти их «удивительные рассказы» восходят к труду нашего крымского историка.39 Если же представители историографического направления, объявлявшего Спартокидов «царями», а не «тиранами», были столь редким явлением среди греческих историков, то предположение, что Диодор, уроженец Сицилии, мог располагать двумя самостоятельными источниками подобного рода, должно встретить на пути своего признания большие затруднения. Стало быть, я имею право с большой долей вероятности утверждать, что хронологические справки Диодора о времени царствования Спартокидов V и IV вв. до н. э., а также и его историческое повествование о событиях во время царство-- вания Сатира II и Евмела восходят к одному и тому же источнику, к труду крымского историка.
Допуская возможность указанного предположения, мы должны поставить вопрос о наличии в дошедших до нас античных исторических сочинениях тех отрывков изучаемого нами труда крымского историка, повествующих о державе Спартокидов V и IV вв. до н. э., которые были отброшены Диодором как мало интересные для него. Мы имеем, действительно, среди греческих историков автора, сохранившего нам сравнительно обильные данные по истории Боспорского государства, а именно Полиэна, посвятившего в 162 г. н. э. императорам Марку Аврелию и Луцию Веру свое сочинение «Стратегемата» в восьми книгах, содержащее. 900 примеров военных хитростей. Ряд из них связан с правителями Боспора Киммерийского, но два повествуют о стратегемах, творцами которых являлись не властители Боспорской державы, а их противники. В первом из них (V, 23) выступает действующим лицом наварх Гераклеи Понтийской Тинних, который своей военной хитростью освободил Феодосию Понтийскую, «осажден-
37 Страбон, VII, 3, 8; «Смотри также, что говорит Хрисипп о царях Боспора, ©возглавленных Левконом», т. е. о Левконе и его преемниках.
38 См.: ВДИ, 1947, № 3, стр. 276.
39 Что же касается пролога к XXXVII книге труда Помпея Трога, в котором говорится о «царях» (reges) Боспора, то, очевидно, в этой суммарной передаче содержания XXXVII книги римского историка правители Боспора Киммерийского были охвачены титулом «царя», поскольку в число их входил и Фарнак, признанный римской традицией «царем».
69


ную соседними тиранами».40 Героем второго рассказа (V, 44) был известный полководец второй половины IV в. до н. э. Мемнон, который «во время войны с боспорским тираном Левконом 141 хитроумным приемом разузнал о величине неприятельских городов и о числе их жителей». В пяти других рассказах Полиэна, упоминающих властелинов Боспорской державьі, последние выступают творцами примененных против врагов стратегем, причем роль действующего лица в четырех из них (VI, 9, 1—4) играет Левкои I, названный в тексте просто по имени, а в пятом (VII, 37)—Перисад I,42 названный «понтийским царем». Особняком от этих рассказов стоит 55-я глава VIII книги Полиэна4, в которой роль героини играет мэотянка Тиргатао, но творцом военной хитрости, resp. подлости, является не она,* а ее враг, «боспорский тиран Сатир».43 Все эти восемь рассказов Полиэна, упоминающих боспорских властителей, заслуживают нашего внимания. Изучая их под указанным углом зрения, мы сможем тот или другой из рассказов определить как фрагмент повествования по истории Спартокидов V и IV вв. до н. э., который был Диодором опущен в качестве ненужного элемента для создания его «Библиотеки». Конечно, могут быть включены в восстанавливаемый нами источник Диодора лишь те из рассказов Полиэна, в которых можно предположить наличие той политической тенденции, которая была выше установлена и в хронологических справках, и в замечательном повествовании о бурных собы́тиях царствований Сатира и Евмела, сохраненных в «Библиотеке» Диодора.
В следующих разделах сочинения Полиэна, как я уже выше указывал, правители Боспора Киммерийского йазваны «тиранами»: в рассказах о военных хи́тростях Тинниха і Мемнона и в повестях о героических деяниях Тиргатао. При изучении же их содержания становится очевидным, что они и по характеру, и́ по стилю не могут восходить к творчеству древнейшего историка СССР.
40 См.: В ДИ, 1948, № 2, стр. 216 и сл. В примечаниях к переводу дан соответствующий комментарий.
41 К отождествлению Левкона в рассказе Полиэна с Левконом I (388— 348 гг. до и. э.) см.: ВДИ, 1948, № 2, стр. 216, прим. 7; М. И. Ростовцев. Скифия и Боспор, стр. 129; В. Ф. Гайдукевич. Боспорское царство, стр. 161. Надлежит отождествить с Левконом I и Левкона, героя четырех рассказов Полиэна, о которых я говорю непосредственно за данной стратегемой Мемнона (см.: В. Ф. Гайдукевич. Боспорское царство, стр. 59, 63, 498, и т. д.).
42 См.: ВДИ, 1948, № 2, стр. 217, прим. 3; М. И. Ростовцев. Скифия и Боспор, стр. 130.
43 Сатир этого рассказа Полиэна отождествляется с отцом Левкона I Сатиром I (433 (?)—388 гг. до н. э.) (см.: ВДИ, 1948, № 2, стр. 218, прим. 7; М. И. Ростовцев. Скифия и Боспор, стр. 132 и сл.; В. Ф. Г а й д у к е в и ч. Боспорское царство, стр. 60 и др.). Следует еще упомянуть, что Полиэн в оглавлении V книги упоминает некоего Сатира, которому посвящена 49-я глава книги, от которой сохранилось только 48 глав.
70


Действительно, рассказ о стратегеме наварха Тинниха составлен не с точки зрения истории древней Тавриды, а с точки зрения истории Гераклеи Понтийской, которая до захвата власти тираном Клеархом в 364 г. до н. э. вела неоднократные войны и с Сатиром I, и с Левконом I в целях защиты Феодосии,44 в самостоятельности которой этот город на южном побережьи Понта был заинтересован.45 Также и рассказ о стратегеме Мемнона является не эпизодом из истории войн Левкона I, а эпизодом из многочисленных войн, которые вел полководец Мемнон, со стратегическим талантом которого должен был считаться даже Александр Великий. В противоположность рассказам о Тиннихе и Мемноне рассказ о Тиргатао тесно связан с Боопором Киммерийским и содержит ряд моментов, свидетельствующих о некотором знакомстве подлинного автора этого рассказа с местной исторической обстановкой и бытовыми подробностями.46 Зато по своему стилю эффектный рассказ Полиэна о подвигах Тиргатао, несомненно, резко отличается от исторического повествования о событиях царствования Сатира и Евмела. Действительно, последнее было почти лишено каких-либо риторических приемов, в то время как,драматический рассказ о героической мэотянке полон исторического риторизма.47
Стало быть, определение характера власти правителей Боспорской державы как власти тирани́ческой соответствует иным направлениям в историографии, нежели то, которому было свойственно утверждение за Спартокидамй права на царский титул. Я выше отметил среди рассказов Полйэна, связанных с боспорскими правителями, один расказ, в котором Спартокид Перисад I назван «понтийским царем». Его военной хитрости посвящена глава 37 книги VII, в которой перечислены стратегеМы различных царей Персии, Египта и других стран. По мнению М. И. Ростовцева, в рассказе Полйэна «Перисад назван неточи́о Поѵтоо ßaSiXeo«; и самый рассказ вырван из реальной исторической обстановки».48 Я полагаю, что ни с тем, ни с другим утверждением М. И. Ростовцева нельзя безоговорочно согласиться, поскольку и для названия Перисада I «понтийским царем», и для самого содержания рассказа о нем можно найти свое соответствие в тексте Диодора, посвященном Боспорскому царству. Действительно, в историческом повествовании
44 Я полностью присоединяюсь к остроумному предположению В. Ф. Гайдукевича, что тирания Клеарха поддерживала с помощью Гераклеи Феодосию против посягательства со стороны боспорских правителей (см.: В. Ф. Гайдукевич. Боспорское царство, стр. 59, прим.).
45 См.: Д. П. Каллистов, Очерки по истории Северного Причерноморья, стр. 214.
46 См.: М. И. Ростовцев. Амага и Тиргатао. Отдельный оттиск из ЗОО, т. XXXII, 1915, стр. 9—10.
47 Там же, стр. 9. Очевидно, рассказ о Тиргатао восходит к одному из историков царствования Митридата Евпатора, для которого Спартокиды были тиранами.
48 М. И. Р о с т о в ц е в. Скифия и Боспор, стр. 130.
71


о событиях, имевших место после смерти Перисада I, «Понт» называется в качестве той большой области, в состав которой входил и Боспор Киммерийский — «в Понте после смерти Перисада, ,царя Киммерийского Боспора, сыновья его Евмел, Сатир и Притаи подняли между собой войну из-за власти». Следовательно, театром военных действий названа здесь область Понта, обнимающая собой и Боспорское царство, а в четвертой хронологической справке (XVI, 31, 6) сама смерть боспорского царя Левкона I локализуется в Понте — «умер в Понте боспорский царь Левкои после сорокалетнего царствования». Наконец, в пятой хронологической справке (XVI, 52, 10) локализуется не только смерть Спартока II в Понте, но и само царствование его в том же Понте — «в Понте умер Спарток, царь Понта (о 'соо Поѵтои ßaaiXeuc), царствовавший пять лет».
Стало быть, мы находим в труде древнейшего историка СССР то же название правителя Боспорской державы, что и в рассказе о военной хитрости Перисада I в сочинении Полиэна.
Подобную же замену термина «Боспор Киммерийский» термином «Понт» мы находим и у знаменитых афинских ораторов, современников Спартокидов IV в. до н. э. Действительно, в так называемой, «трапезитской речи» Исократа истец указывает: Сатир I «поручил находящимся здесь (в Афинах) лицам из Понта отобрать у меня деньги и приказать самому вернуться».49 Несомненно, «Понт» в данном месте речи означает здесь Боспорскую державу. В дальнейшем истец рассказывает о том, что он некоему лицу предложил взятые у того в Афинах деньги «получить в Понте» от его отца, который тем временем снова попал в мило|сть к боспорскому правителю.50 Очевидно, и здесь «Понт» заменя́ет собой державу Сатира. О таком же применении термина «Понт» свидетельствует и Демосфен в своей «речи против Лептина о беспошлинности», когда он объясняет, почему хлеб, привозимый водою из Понта, по количеству равняется хлебу, привозимому из прочих рынков — «это происходит не только оттого, что эта земля производит огромное количество хлеба, но и потому, что ее правитель Левкои даровал беспошлинность (купцам), везущим (хлеб) в Афины, и обнародовал приказ, чтобы отплывающие к вам грузились первыми».51 По контексту судя, Демосфен отождествлял «Понт» с Боспорской державой. Что же касается термина «Боспор», то он им здесь обозначал «Пантикапей».52 Отождествление Демосфеном Боспорского государства с «Понтом», а «Боспора» с «I Іантикапеем» мы находим
49 Трапезитик, 5 (см.: ВДИ, 1947, № 2, стр. 302).
50 Трапезитик, 35 (см.: ВДИ, 1947, № 2, стр. 303).
51 Трапезитик, 31 (см.: ВДИ, 1947, № 3, стр. 236).
52 Трапезитик, 33: «...устроив новый торговый порт Феодосию, которая, по словам моряков, ничуть не хуже Боспора», т. е. Пантикапея (ВДИ, 1947, № 3, стр. 236). См. также указание Демосфена (Трапезитик, 36), что афиняне и Левкои «поставили плиты с копиями декретов — одну в Боспоре, другую в Пирее, третью в Гиере» (ВДИ, 1947, № 3, стр. 236).
72


также в его речи «против Формиона о займе», в которой он отмечает, что «Перисад в Понте объявил всенародно», что «желающий вывозить хлеб в Афины, в аттическую гавань, (имеет право) вывозить его беспошлинно; находившийся (тогда) в Боспоре Лампид предпринял вывоз хлеба» и т. д.53 В таком же, казалось бы, значении использует термин «Понт» и противник Демосфена Динарх, когда он говорит о предложении Демосфена «поставить на площади медные статуи Перисада, Сатира и Горгиппа, тиранов с Понта».54 Такая замена термина «Боспорское царство» более широким географическим термином «Понт» могла иметь место лишь в IV—начале III в. до н. э., когда среди государств, сложившихся на побережьи Черного моря, Боснорская держава после присоединения Феодосии играла наиважнейшую роль во ввозе хлеба в Грецию, и особенно в Афины. Лишь в тот отрезок времени упоминание в каком-либо тексте термина «Понт» вызывало у всякого читателя представление о Боспорской державе, ибо последняя затмила собой все прочие соседние государства. В более позднее время, когда стали постепенно усиливаться государства на южном побережье Понта — Вифиния, и в особенности Понтийское государство,55 название боспорского царя «царем Понта» в историческом труде того времени было бы не только «неточным», говоря словами М. И. Ростовцева, но было бы и -невозможным. Поэтому название Спартока II в пятой хронологической справке Диодора (XVI, 52, 10) и Перисада I у Полиэна (VII, 37) «царем Понта» дает историку ценное хронологическое указание: названные тексты восходят к историческому труду, который был составлен не позже середины III в. до н. э. Стало быть, древнейший труд по истории СССР должен быть датирован этим временем, так как хронологические справки Диодора восходят с большой долей вероятности, как мы выше видели (стр. 79 и сл.), к тому же автору, что и историческое повествование Диодора о событиях конца IV в. до н. э. на Боспоре, т. е. к тому же крымскому историку.
Надо полагать, в этот труд должен быть включен и рассказ Полиэна о Перисаде I, поскольку последний удостоен здесь титула «царя». Правда, как мы выше видели, М. И. Ростовцев указал на то, что данный рассказ Полиэна «вырван из реальной исторической обстановки» и был поэтому, по его мнению, взят Полиэном из какого-нибудь сборника анекдотов.56 Но я полагаю, что это утверждение М. И. Ростовцева не находит достаточного подтверждения в самом содержании рассказа Полиэна. Здесь (VII, 37) повествуется, что «Перисад в одной одежде строил войско, в другой — вступал в битву с врагами, в третьей — обращался в бегство в слу¬
53 Трапезитик, 36 (см.: ВДИ, 1947, № 3, стр. 237).
54 Речь против Демосфена, 43 (см.: ВДИ, 1947, № 3, стр. 253).
55 К истории последних см.: А. Б. Ранович. Эллинизм и его историческая роль. М.—Л., 1950, стр. 95, 113, 117, 127.
56 См.: М. И. Р о с т о в ц е в. Скифия и Боспор, стр. 130. (
73


чае надобности: ставя войско в строй, он хотел быть видным для всех, в опасности (не хотел) быть видным никому из врагов, (наконец) во время бегства он (не желал) быть узнанным ни своими, ни врагами».
Этот рассказ Полиэна о перемене Перисадом I одежды своей в соответствии с отдельными фазами или исходом сражения можно столь же удобно включить в изложение древнейшего историка СССР, как и рассказ о прорицаниях, существовавших относительно смерти Евмела и Сатира.
Данный рассказ Диодора (XX, 26) заканчивал повествование историка о деяниях обоих названных правителей Боопорского госу-. дарства, а рассказ Полиэна о военной хитрости Перисада I, наверное, служил заключением не дошедшего до нас рассказа, посвященного истории военных удач и неудач Перисада.
На основании сказанного я и пришел к выводу, что рассказ о Перисаде I был взят Полиэном из сочинения, включившего в свое изложение некоторую часть изучаемого нами труда древнейшего историка СССР. В связи с этим выводом надлежит отметить, что первоначальный текст нашего историка у Полиэна был передан несколько более точно, нежели у Диодора, поскольку имя Перисада передавалось не в форме Паріаа8т]<;, как у Диодора, а в форме Паіріа<х8тіс, засвидетельствованной на боспорских эпиграфических памятниках.57
Я уже выше указал, что Полиэн сохранил нам четыре рассказа о стратегемах Левкона I, в которых последний назван лишь по имени. Все эти рассказы включены в главу 9^ книш VI сочинения Полиэна, в первых 12 главах которой были перечислены стратегемы ряда полководцев, не укладывавшихся в систему классификации предшествующих и последующих книг труда. Дело .в том, что VI книга является переходом от главной части труда Полиэна (книги I—V), посвященной в основном повествованию о военных хитростях греческих полководцев, к дополнительной части (книги VII—VIII), перечислявшей стратегемы негреческих полководцев и целых негреческих народностей, а также подвиги ряда героических женщин.58 Причину же включения четырех стратегем Левкона в VI книгу я усматриваю в действенном отношении греческих историков к Спартокидам, рассматривавших, как например Страбон, последних то в качестве греков,59 то в качестве варваров.60
57 См. прим. 37.
58 См.: М. И. Ростовцев. Скифия и Боспор, стр. 128 и сл. Здесь дан М. И. Ростовцевым обстоятельный историко-критический анализ сочинения Полиэна, учитывающий предшествующую литературу.
59 Страбон (VII, 4, 4) указывает на то, что последний представитель династии Спартокидов, «будучи не в состоянии борються с варварами, требовавшими большей дани, чем прежде, уступил власть Мйтрйдату Евпатору». Очевидно, он здесь противопоставляет Перисада V варварам.
60 Страбон (VII, 3, 8) отмечает добродетели, свойственные варварам, и называет наряду с представителями различных негреческих народов, со ссылкой
74


В VII книге своего труда Полиэн по́местил, как мы только что видели, Спартокида с негреческим именем «Перисад», а в VI книгу, повествующую о стратегемах таких греческих полководцев, как Филопемен и Арат, он включил рассказ о военных хитростях Спартокида с греческим именем «Левкои». Из этих же соображений он ввел в VI книгу Пирра, царя Эпира, население которого еще в эпоху персидских войн считалось варварским.
Как я уже сказал, Левкои во всех четырех рассказах, посвященных его стратегемам, назван лишь по имени, вне связи с титулом царя, и поэтому могут возникнуть сомнения в возможности включения данной главы Полиэна в древнейший труд по истории СССР. Но я полагаю, что это обстоятельство само по себе не может еще служить аргументом для доказательства невозможности включить рассказы о Левконе в восстанавливаемый нами труд по истории Боопорокого царства.
Дело в том, что и Пирр,61 и ряд других исторических деятелей, которые заведомо имели право на титул «царя», названы Полиэном в посвященных им рассказах одним лишь их именем: царь Египта Амасис, цари Лидии Алиат и Крез, персидский царь Камбис62 и др. Надо полагать, что отсутствие соответствующего титула у тех или других героев рассказов Полиэна было обусловлено его весьма примитивной методой составления своего собрания стратегом: он выписывал свои эксцерпты почти без изменения и без каких-нибудь пояснительных замечаний. В любом же историческом труде действующие лица, представленные читателю в начале изложения, называются в дальнейшем уже по одному лишь имени с опущением царского титула. Даже в изучаемом нами местном труде по истории Боспорского царства Сатир и Евмел лишены в самом изложении событий их правления царского титула, несмотря на преследуемую автором политическую тенденцию доказать исконное право Спартокидов на титул «царя». Поэтому и Полиэн выводил героев своих рассказов лишенными присущего им титула «царя» во всех тех случаях, когда он находил нужный для себя эксцерпт не в начале или заключении изло́жения, а в середине повествования используемого им исторического труда. Так обстояло, наверное, дело и с четырьмя эксцерптами о стратегемах Левкона. Они по характеру своего содержания не могут быть локализованы в начальной или заключительной части труда, посвященного крупным событиям правления Левкона, так как они́ не содержат в себе ни элементов введения, ни какого-либо обобщения. Все описанные в них мероприятия Лев-
на Хрисиппа (III в. до н. э.), и Левкона (см.: В. Ф. Гайдукевич. Боспорское цаоство, стр. 55).
61 Пирр называется по имени и в тех рассказах Полиэна, где он не выступает действующим лицом (VIII, 49, 62 и 68).
62 Даже Кир только в одном из 10 рассказов, посвященных его стратегемам, связан с титулом царя (см.: Полиэн, VII, 6, 7).
75


кона I являлись однократными, так как были связаны с одним каким-нибудь конкретным фактом, имевшим место во время его правления. Первое из них имело целью обогатить его казну путем ухудшения монеты. Вторым мероприятием Левкон стремился обезопасить себя от заговора со стороны «друзей» и части граждан с помощью теснейшего союза с торговыми кругами своего государства. В двух последних рассказах описаны мероприятия, которые были вызваны войной с Гераклеей Понтийской, препятствовавшей наступлению Левкона на Феодосию.
В пользу моей локализации эксцерптов о Левконе говорит и отсутствие общей характеристики Левкона и каких-нибудь хронологических указаний,63 поскольку общая характеристика исторического деятеля дается в заключении изложения его деяний, а хронологические сведения излагаются в самом начале.
Стало быть, на основании приведенных мною доводов, можно допустить, что четыре эксцерпта Полиэна о Левконе были выписаны из основной части изложения исторического сочинения, в которой уже не было надобности снова и снова отмечать царский титул того или другого деятеля, поскольку последний был назван «царем» в вводной части текста.64 Правда, имеется, казалось бы, еще возможность предположить, что в вводной части эксцерптируемого текста Левкон был назван не «царем», а «тираном», подобно тому, как он был назван «тираном» в вышеприведенном рассказе того же Полиэна (V, 44) о стратегеме Мемнона. Но этому предположению противоречит то обстоятельство, что Полиэн обычно отмечает тираническую власть правителя, которого он вводит в свое повествование, например Писистрата у( I, 2), Поликрата (I, 23), Архина (III, 8), Дионисия (V, 2), Агафокла (V, 3), Гиппиха (V, 14), Кипсела (В, 31), Аполлодора (VI, 7), Фрасибула (V, 47), Гегесия (VI, 49) и т. д.65 Подобный прием Полиэна был обусловлен, надо думать, желанием писателя дать уже в самом на¬
63 Это наблюдение сделал уже М. И. Ростовцев (Скифия и Боспорг стр. 135), но из этого правильного наблюдения он делает неправильный вывод, что «заметки о Левконе взяты Иолиэном не непосредственно из первоисточника, а из какого-либо сборника рассказов, где они уже утратили свою историческую индивидуальность». С данным выводом М. И.. Ростовцева уже и потому нельзя согласиться, что он противоречит той весьма положительной оценке, которую дает М. И. Ростовцев непосредственно затем этим четырем рассказам о Левконе как историческому источнику.
64 Ср., например, рассказы Полиэна о Кире (VII, 6, 6 и 8) и соответствующее повествование у Геродота (I, 80, 190 и сл.). Я не хочу утверждать, что Полиэн брал упомянутые рассказы непосредственно у Геродота, ко и используемый им историк в основной части своего изложения деяний Кира не назвал последнего снова и снова «царем».
65 Если же Полиэн Ясона и его племянника Александра, обоих ферейских тиранов, не называет тиранами, то это было обусловлено тем, что ему, уроженцу Македонии, названных два фессалийских тирана были слишком хорошо известны.
76


чале своего рассказа представление, и притом отрицательное, о вводимом в его повествование историческом деятеле.66
. Возможно еще и то предположение, что Левкои в главе, посвященной его стратегемам, не назывался «тираном», так как его власть была определена тиранией в предшествующем тексте, в главе, посвященной военным хитростям полководца Мемнона (VI, 44, 1). Но и это предположение является мало вероятным, ибо Полиэн имел обыкновение называть «тиранами» соответствующих исторических деятелей не только в главах, посвященных их стратегемам, но и часто и вне их, например сицилийских тиранов Дионисия67 и Агафокла68 или тирана Касандреи.69 Поэтому мы имеем право предположить, что рассказ Полиэна (V, 44, 1), называющий Левкона «тираном», и четыре примера стратегем самого Левкона, не называющих его «тираном», а лишь по имени, являются выдержками македонского писателя из двух различных источников. Данное предположение в сильнейшей степени подкрепляет тот факт, что по своему содержанию оба эксцерпта Полиэна весьма резко отличаются друг от друга. Первый из эксцерптов, упоминающий Левкона, входит в состав главы сочинения Полиэна, посвященной, как мы выше видели (стр. 84), стратегемам родосца Мемнона, и является поэтому рассказом об эпизоде одной из многочисленных войн Мемнона, а не рассказом об эпизоде из истории войн Левкона I.
Второй же из эксцерптов заполняет собой главу сочинения Полиэна, посвященную стратегемам, примененным самим Левконом, и поэтому связан с историей Боопорского государства. Содержание его по своей насыщенности и конкретности изложения не отличается от выше исследованного нами исторического повествования о междоусобной войне' сыновей Перисада I, восходящего к творчеству древнейшего историка СССР. М. И. Ростовцев, давая оценку •главе Полиэна о стратегемах Левкона, утверждает, что ее «сведения сами по себе носят характер полной исторической достоверности и дают богатую и яркую картину особенностей строя Боспора».70 Очень близки рассказы Полиэна о Левконе к повествованию о борьбе сыновей Перисада I за власть по тому́ эпически спокойному отношению к описываемым актам коварства и жестокости, которое мы наблюдаем: и тут, и там. Случай коварства бе? какого-либо слова осуждения приводится Поливном во втором из
66 Об отрицательном отношении Полиэна к тирании свидетельствует его замечание в рассказе об Эриксо (VIII, 41), что царь Кире́ны Лаарх «превратился из царя в тирана, пользуясь всяким беззаконием'против граждан».
67 В посвященных ему главах 2 и 9 книги V.
68 В главе 3 (посвященной его стратегемам) V книги и в главах 15 и 37 той же книги.
69 В главе 7 (посвященной ему) VI книги и в главах 6, 18 книги IV, посвященной стратегемам Антигона.
70 М. И. Ростовцев. Скифия и Боспѳр, стр. 134.
77


примеров стратегом Левкона. Последний, узнав во время войны с Гераклеей о подготовляемой некоторыми триерархами измене, схватывает их, но заявляет им, что не верит слухам об их преступлении, и одновременно с этим показывает их родственникам свою «благосклонность». Когда же война кончилась и опасность для Левкона миновала, он призвал их всех на суд, «чтобы его недоверие к ним не казалось неосновательным. Когда же пришли в здание суда вместе со (своими) родственниками, Левкои окружил их вооруженной силой и приказал всех их перебить».71 Автор рассказа, отметив без каких-либо прикрас коварство и вероломство Левкона, столь же безоговорочно повествует о жестокой расправе его не' только с изменившими ему триерархами, но и с их родственниками. Крымский историк в своем повествовании о деяниях сыновей Перисада I столь же беспристрастно увековечил беспощадную резню, учиненную Евмелом после победы в борьбе за престол среди родственников и приверженцев своих погибших братьев. Стиль изложения и в повествовании о «подвигах» Левкона, и в повествовании о «подвигах» Евмела настолько близок, что невольно зарождается мысль о тождестве автора и того, и другого рассказов. За это же говорит и один общий обоим рассказам момент, а именно интерес к торговым кругам, которые в значительной своей части рекрутировались из метеков.
Интерес к последним нашел свое отражение в повествовании о деяниях Евмела в рассказе о его борьбе с пиратами.72 У Полиэна интерес автора к торговым кругам надлежит отметить и в рассказе (VI, 9, 2) о привлечении купцов для ликвидации заговора среди «друзей» и части граждан, а также, я полагаір, и в рассказе (VI, 9, 1) об ухудшении Левконом боопорской монеты.73
Я завершил исследование тех рассказов Полиэна, которые упоминают боспорских правителей, и пришел в результате его к выводу, что пять из них — четыре рассказа о Левконе I и один о Перисаде I — могут быть с большой долей вероятности включены в восстанавливаемый местный труд по истории Боспора Киммерийского.
Но у Полиэна имеются еще несколько рассказов, относительно которых может быть поставлен вопрос о включении их в указанный труд. Это три рассказа, »которые имеют отношение к северному Причерноморью, хотя и не содержат эпизодов из истории Боспорского царства. Первый из них (VII, 44, 1)—рассказ о военной хитрости скифов, примененной ими в сражении с трибаллами,74
71 П о л и э н, VI, 9, 3.
72 Диодор, XX, 23, 2.
73 Это была одна из первых попыток введения своеобразной «кредитной» монеты, которая должна была привлечь внимание боспорских торговых кругов, а также и заграничных купцов.
' - 74 Другой рассказ (VII, 44, 2) о военной хитрости скифов, используемой
ими в войне с их собственными рабами, я не привлекаю для моего исследования, так как он явно восходит к Геродоту (IV, 3).
78/


второй (VII, 46) посвящен описанию приема тавров лишать себя возможности бегства в случае поражения и, наконец, третий (VIII, 56) повествует о подвигах Амаги, жены Медосакка,75 * царя сарматов.
Военная хитрость скифов, описанная в первом из только что перечисленных рассказов у Полиэна, сводится к тому, что «скифы перед сражением с трибаллами приказали земледельцам и коневодам показаться вдали с табунами лошадей, когда узнают, что они вступили в сражение с врагами». Трибаллы, увидев приближавшееся громадное количество людей и лошадей, окутанных облаками пыли, решили, что большое войско идет на помощь их врагам, и обратились в бегство. Рассказ Полиэна, несмотря на свою краткость, содержит ряд интересных исторических сведений и сообщает, между прочим, о весьма существенном факте наличия в скифском обществе некоторого количества людей, не имевших, очевидно, права носить оружие.76 Стало быть, по характеру своего содержания данная стратегема Полиэна может быть в конечном счете возведена к восстанавливаемому нами историческому труду, созданному в древней Тавриде. Автора последнего история скифского народа должна была интересовать. По датировке упомянутого в стратегеме сражения рассказ Полиэна может быть включен в древнейший труд по истории СССР, который был составлен, как мы выше видели (стр. 92), не позже середины III в. до н. э. Датировка сражения скифов с трибаллами не сохранилась, правда, в рассказе Полиэна, не называвшего имя скифского царя, но имя последнего мы находим в собрании стратегем, составленных Юлием Фронтином, писателем второй половины I в. н. э. Здесь (II, IV, 20) мы находим ту же стратегему, примененную в сражении между скифами и трибаллами, но творцом ее является в противоположность рассказу Полиэна не вся скифская народность, а царь ее Атей.77 Царь же Атей, объединивший большинство скифских племен,78  79 был современником царя Македонии Филиппа II, с которым он вел ожесточенную войну.79. Стало быть, войну скифов с трибаллами надлежит датировать примерно серединой IV в. до н. э., а событие этого времени могло быть описано древнейшим историком СССР, жившим, надо по-
75 Т. е. имя-гибрид «мидянин-сак» (скиф). Ср. утверждение Юстина (XI, 2, 3): «Язык у них (парфян) — средний между скифским и мидийским,. помесь того и другого».
76 Полиэн, VI, 14, 19. (см.: ВДИ, 1948, № 2, стр. 218, прим. 1, со ссылкой на исследование А. П. Смирнова «Рабовладельческий строй у скифовкочевников», М., 1933).
77 К переводу этого места Фронтина см.: ВДИ, 1946, № 1, стр. 246; 1949, № 2, стр. 356. Оба перевода весьма существенно отлича́ются друг от друга в интерпретации текста, определяющего состав той толпы, которая должна была представить приближающееся вспомогательное войско скифов. Текст Полиэна и текст Фронтина не восходят к какому-то общему источнику.
78 См.: Б. Н. Г р а к о в. Скіфи. Киів, 1947, стр. 32.
79 Страбон, VII, 3, 18; Юстин, IX, 2.
79


лагать, в конце IV и в первой половине III в. до н. э. За возведение стратегемы скифского царя Атея к труду нашего историка говорит и то обстоятельство, что в данной стратегеме мы встречаем благожелательное или во всяком случае безразличное отношение к скифам, столь резко отличающееся от того чувства жгучей ненависти, которой дышит Диофантова надпись, заявляющая о «рожденном вероломстве скифов».80 Эта ненависть была обусловлена стремлением скифов, перенесших к концу III в. до н. э. под давлением сарматов и кельтов свой центр в Крым, завладеть опорными пунктами на побережыи, что привело их к столкновениям и с Херсонесом, и с Боспорским царством.81 Поэтому отсутствие неприязненного отношения к скифам в стратегеме царя Атея и предоставляет мне лишний довод в пользу возведения рассказа о ней Фронтина и Полиэна к труду нашего историка, датируемому мной концом IV в. и первой половиной III в. до н. э. Этот же довод лишает меня возможности включить рассказ Полиэна о доблестных деяниях Амаги, жены царя сарматов, в восстанавливаемый труд по истории Боспорского царства. Рассказ о подвигах Амаги пронизан такой ненавистью /к скифам, нападавшим на область Херсонеса, что М. И. Ростовцев был вполне прав, когда он видел автора рассказа о славной царице сарматов в одном из представителей школы херсонесского историка Сириска.82
Остается рассмотреть еще последний из рассказов Полиэна, связанных с северным Причерноморьем, а именно его краткую заметку о таврах: «Тавры, скифское племя, предпринимая войну, всегда перекапывают дорогу в тылу и, сделав^ их непроходимыми, вступают в бой, чтобы, не имея возможности бежать, победить или умереть».83 Подобный прием подготовления себя к сражению прекрасно согласуется с неукротимым мужеством этого воинственного племени, которое своим упорным сопротивлением отодвинуло оседание греков на Таврском побережьи к концу V в. до н. э.84 Если же тавры названы здесь «скифским племенем», что противоречит указанию Геродота (IV, 99), отличавшего тавров от скифов, то это этническою определение тавров, надо полагать, было внесено одним из последую́щих эксцерптаторов, использовавшим утверждение Страбона (VII, 4, 2), что тавры были «скифским
80 Строки 15—16 надписи (см.: В. В. Струве. Восстание Савмака. ВДИ, 1950, № 3, стр. 34).
81 См.: В. Ф._ Г а й д у к е в и ч. Боспорское царство, стр. 299, 529 и сл.
82 М. И. Ростовцев. Амага и Тиргатао, стр. 8. В «Скифии и Боспоре» {стр. 137) М. И. Ростовцев готов возвести рассказ об Амаге к самому Сириску.
83 Полиэн, VII, 46.
84 Г. Д. Белов. Херсонес Таврический. Л., 1948, стр. 33—34, со ссылкой на ценное исследование акад. А. И. Тюменева «Херсонесские этюды» (ВДИ, 1938, № 2). Ср. также: А. А. И е с с е н. Греческая колонизация северного Причерноморья. Л., 1947, стр. 75.
80


племенем». Если можно согласиться с подобным предположением, то устраняется препятствие, мешающее включить рассказ Полиэна о таврах в восстанавливаемый труд нашего историка.
Я полагаю, что не только у Полиэна сохранились фрагменты восстанавливаемого большого труда по истории Боспора Киммерийского. Крошечный фрагмент из труда нашего историка с намеком на его традицию я готов найти в 309-м стихе памфлета Овидия «Ибис» и в объяснении схолиаста названного стиха великого римского поэта. Овидий желает своему недругу: «... пусть будет признана невинной за твое убийство прелюбодейка, подобно тому, как признана была невинной та, от мести которой пал Левкон».85 По мнению Эллиса, одного из издателей указанного сочинения Овидия, названный поэтом «Левкои» является легендарным персонажем — сыном Атамента и Темпето, которая по ошибке убивает его, своего сына.86 Но этому предположению противоречит схолиаст к Овидию, который видит в упомянутом Левконе историческое лицо, а именно «одного из понтийских царей», убившего своего брата Спартока, любовника своей жены Алкатои, и убитого затем последней.87 По мнению некоторых исследователей, отвергающих вполне закономерное отождествление Левкона Овидия с Левконом I, частица исторической традиции о Левконе II 88 сохранилась в приведенном стихе римского поэта и его схолиаста, который датируется теперь третьей четвертью III в. до н. э. Я полагаю, что датировка Левкона, упоминаемого Овидием, столь поздним временем является неприемлемой, поскольку схолиаст говорит не о боспорских царях, а о «понтийских царях», а последнее название могло применяться лишь к тем представителям династии Спартокидов, которые правили не позже первой половины III в. до н. э., когда Боспорское царство еще занимало первенствующее место среди государственных образований в припонтийской области. Со второй половины III в. до н. э. условия изменились, как мы выше видели (стр. 87), так как наряду с Боспорским царством появились другие, не менее сильные государства и поэтому название боспорских правителей «понтийскими царями» было бы уже невозможным. В эпоху господства Рима, следившего за сохранением равновесия сил в припонтийских областях, подобное название для правителей Боспора Киммерийского было столь же недопустимым. Они, властвовавшие тогда над всей Тавридой, назывались «боспорскими царями», согласно свидетельству Страбона (VII, 4, 7): «Теперь "вся эта страна состоит под властью боспорских царей, которых по усмотрению на-
85 К переводу см.: М. И. Ростовцев. Скифия и Боспор, стр. 139 (сfi.: ВДИ, 1949, № 1, стр. 243).
86 См.: ВДИ, 1949, № 1, стр. 243, прим. 4.
87 Там же, стр. 244.
88 ІРЕ, II, стр. XVI; М. И Ростовцев. Скифия и Боспор, стр. 139.
() Отечественное источниковедение
81


значают сюда римляне».89 Если и в римское время правители Боспора Киммерийского не назывались «понтийскими царями», то, стало быть, схолиаст Овидия мог почерпнуть свои сведения об «одном из понтийских царей» Левконе лишь из сочинения, восходящего в конечном итоге к источнику, датируемому временем не позже III в. до н. э. В таком случае упоминаемый Овидием Левкон должен быть отнесен не к третьей четверти III в. до н. э., а к более ранним десятилетиям этого века. Я поэтому готов видеть в Левконе и его брате Спартоке, увековеченных схолиастом Овидия в качестве представителей «понтийского» царского дома, царя Спартока, сына Евмела, и неизвестного нам* до сих пор младшего брата его Левкона. Мое объяснение не опровергается тем фактом, что схолиаст не назвал Спартока «царем», ибо это можно легко объяснить предельной краткостью его комментария, интересующегося не порядком следования «понтийских царей», а лишь той любовной трагедией, которая имела место при их дворе и привела к гибели двух братьев, мужа и любовника женщины по имени «Алкатоя». Соглашаясь с моим предположением, надлежит представить себе историю Спартокидов рубежа IV и III вв. до н. э. следующим образом: Евмел, умерший рано, после пятилетнего царствования, в 304 г. до н. э., оставил двух сыновей, вероятно, еще очень молодых — Спартока и Левкона. Жена Левкона Алкатоя стала любовницей царствующего Спартока, и ее муж из ревности убил своего старшего брата после двадцатилетнего царствования.90 Став царюєм, Левкон оставался на престоле, наверное, недолго вследствие мести своей жены Алкатои.91 Убийство Левкона и вступление* на престол Перисада, сына Спартока, пришлись, вероятно, на 281 г. до н. э.
На основании сказанного можно с некоторой долей вероятности предположить, что Овидий ,и его схолиаст вырвали из бездны забвения частицу исторической традиции Боспора Киммерийского, сохранившую нам, правда, к великому сожалению, сведения не о судьбах боспорского народа, а лишь о «тайнах Боспорского двора». Но и о последних мог сообщать древнейший историк СССР, ибо и они входили в сложный состав процесса развития общества, историю которого он стремился, говоря словами херсонесского историка Сириска, «описать трудолюбиво». Другую частицу его трудолюбивого описания я надеюсь с неменьшей долей вероятности установить в том громадном материале, который
89 О «боспорских царях» говорит и новелла Лукиана «Токсарис или дружба», восходящая к поздним источникам (см.: ВДИ, 1948, № 1, стр. 310; В. Ф. Г айдукевич. Боспорское царство, стр. 496—97).
90 Диодор (XX, 100, 7) свидетельствует о двадцатилетием царствовании Спартока, сына Евмела.
91 Алкатоя убила своего мужа Левкона, если верить свидетельству Овидия, таким образом, что «была признана невинной».
82


собрал египтянин Афиней, писатель рубежа II—III вв. н. э. Среди эксцерптов, заполнивших 15 книг его сочинения «Обед софистов», имеются два рассказа, связанные с именами двух боспорских правителей, Левкона и Перисада. Правда, первый из них, посвященный Левкону, и надо полагать Левкону I, восходит не к труду древнейшего историка СССР, поскольку Левкои I здесь назван «понтийским тираном», а не «понтийским царем». В дальнейшем развитии рассказа Левкои подчеркивает тиранический характер своей власти, указывая льстецу, клеветавшему на других: «... я убил бы тебя, клянусь богами, если бы тирания не нуждалась в негодяях».92 Такая резко определенная оценка поступков тех персонажей, которые выступали действующими лицами в описываемом историческом процессе, является несвойственной, как мы выше видели, характеру повествования нашего историка. Поэтому и по определению власти, носителем которой был Левкои, и по характеру своего изложения рассказ Афинея о Левконе не может быть включен в восстанавливаемый мной древнейший труд по истории СССР. Зато в него может быть включен второй из рассказов Афинея, связанных с именами боспорских правителей, а именно с Перисадом, и несомненно с Перисадом I, поскольку этот рассказ восходит к сочинению Махона, писателя первой половины III в. до н. э.93 Рассказ повествует о том, что знаменитый «кифарист Стратоник отплыл к Перисаду94 в Понт, когда тот царствовал», и об остроумном ответе музыканта, когда царь его никак не хотел отпускать обратно в Грецию. Коль скоро Перисад назван здесь «царем Понта», то мы имеем веское основание связать этот рассказ Афинея до некоторой степени с трудом нашего историка. Конечно, данная крохотная частица подлинной исторической традиции древней Тавриды дошла до нас в сильно переработанном виде, так как главную роль в ней играет не царь Понта Перисад, а кифарист Стратоник. Очевидно, выше названный Махон весьма значительно видоизменил дошедший* до него из какого-то источника рассказ о царе Перисаде I и музыканте Стратонике, чтобы включить его в свое сочинение, посвященное ’Атгосрйт]ур.ата знаменитых музыкантов Греции. М. И. Ростовцев указывает, что Махон брал у Линкея, брата известного
92 Афиней, VI, 71 (ср.: ВДИ, 1948, № 2, стр. 289). Поскольку Левкои назван не «боспорским», а «понтийским» тираном,' надо полагать, что сочинение, из которого черпал Афиней, восходило к источнику, датируемому рубежом IV—III вв. до н. э. Во всяком случае он относился‘ко времени, когда Феодосия была включена в державу Спартокидов и та на десятилетия стала наиболее мощным понтийским государством.
93 Афиней, VIII, 51 (см.: М. И. Ростовцев. Скифия и Боспор, стр. 126, прим. 2, стр. 129).
94 Имя Перисада передается здесь в форме, тождественной с именем одного из представителей фракийской династии Одрисов, правившего в 359— 356 гг. до н. э. (см.: В. Ф. Гайдукевич. Боспорское царство, стр. 495, прим. 5).
6*
83


историка Дуриса, материал для своего сборника, и высказывает поэтому предположение, что он у Линкея же взял рассказ о пребывании кифариста Стратоника при дворе Перисада.95 Если это действительно было так, то вполне возможным является предположение, что Аинкей, а также и брат его Дурис имели в своем распоряжении источник по истории Боспора Киммерийского, из которого Линкей черпал материал для своей истории музыки, а Дурис — для мировой истории эпохи раннего эллинизма. Таковым источником мог быть восстанавливаемый мной труд по истории СССР, и я попытался это мое предположение сделать максимально вероятным в одном из моих последних исследований.96
Я пришел к концу моего исследования, посвященного выделению в дошедшей до нас античной литературе тех мелких отрывков, которые восходили к труду древнейшего историка нашей родины, жившего в Херсонесе в качестве метэка97 на рубеже IV—III вв. до н. э. Собранные мной membra disjecta труда крымского историка обогащают наши знания об объеме и о характере этого замечательного произведения нашей отечественной историографии. Они доказывают, что исторический труд метэка из Херсонеса обнимал собой историю Спартокидов начиная с того момента, когда они заменили собой Археанактидов, правивших до них на Боспоре. Вместе с тем надлежит отметить, что эти отрывки подчеркивают отсутствие насилия при переходе власти от Археанактидов к Спартокидам, ибо тем самым доказывается, что последние имели законное право на престол в боспорском государстве, а поэтому должны были называться «царями» («басилевсами»), а не «тиранами». Один из отрывков, восходивший к труду крымского историка, сообщает нам о вхождении в войско царей Боспора и граждан, а не только наемников, вместе с тем он свидетельствует о включении в иных случаях в боспорское войско и торгового люда. Данное сообщение, а также и упоминание в другом отрывке факта порчи монеты одним из Спартокидов свидетельствует об интересе метэка из Херсонеса к торговым кругам Боспорского царства. Он не оставлял без внимания и такие явления культуры, как пребывание знаменитого музыканта при дворе Боспорского царя. Наш историк не остановился, как мы видели, и перед включением в свой труд повествования о любовной интриге при царском дворе. Для характеристики древнейшего историка нашей родины надлежит отметить, что он сделал объектом своего повествования не только полисы Боспорского царства, но также и скифов и тавров.
95 М. И. Р о с т о в ц е в. Скифия и Боспор, стр. 129.
96 Я сделал попытку доказать это положение в исследовании, которое должно быть опубликовано в юбилейном сборнике в честь Н. В. Пигулевской.
97 Я высказал предположение, что древнейший историк СССР был метэком из Херсонеса в том же моем исследовании, которое было посвящено юбилею Н. В. Пигулевской.
84


Подобный интерес к негреческому населению древнего Крыма у нашего историка, я полагаю, был обусловлен его положением в качестве метэка, отсюда близость к торговым кругам, которые были заинтересованы в сношениях не только с греческим, но и с негреческим населением полуострова. Торговый люд принадлежал к тем mesoi (средним), следуя терминологіи Аристотеля, которые занимали среднее положение между знатью и народной массой.
Если на самом деле древнейший историк СССР принадлежал к слою «средних», то можно высказать следующее предположение: возможно, что отсутствие у нашего историка осуждения жестокостей, свершенных некоторыми из Спартокидов, было обусловлено тем обстоятельством, что жертвами этих жестокостей были представители знати, а не «средние», которые являлись для Спартокидов опорой власти.
В. И. МАЛЫШЕВ
ОБ УЧЕТЕ И ОБСЛЕДОВАНИИ ЧАСТНЫХ СОБРАНИЙ СТАРИННЫХ РУКОПИСЕЙ И КНИГ
За последние годы заметно оживилось собирание старинного рукописного и печатного материала на периферии. Если еще 10—12 лет тому назад археографические экспедиции на периферию направлял лишь Пушкинский Дом Академии наук СССР, то теперь розысками письменной и печатной старины на местах занимается ряд наших центральных книгохранилищ, некоторые университеты и музеи страны. Экспедиции за рукописями полностью оправдали себя и получили признание среди ученых. Собран большой и ценный материал.
Однако, выезжая на поиски в отдаленные сельские районы, мы иногда забываем про города. А здесь до сих пор еще встречаются собиратели письменной и печатной старины, родственники умерших коллекционеров, сохраняющие полностью или частично материалы своих предков. Эти городские любители и держатели рукописей и старопечатных книг представляют также большой и ценный резерв для пополнения наших государственных архивов и библиотек. Чаще всего такие люди живут в старинных русских городах и в населенных пунктах, соседствующих с бывшими центрами старообрядчества.
Большинство материала, находящегося в частных собраниях, неизвестно ученым. Вовлечение его возможно скорее в научный
85


оборот — одна из важных задач, стоящих перед археографами. В этих частных коллекциях содержится немало совсем еще неисследованного, нового литературного, исторического, бытового и документального материала, ценного для науки. Перечисляю фамилии известных мне городских держателей письменной и печатной старины.
Аверкиев С. С. (Горький); Аленичев В. К. (деревня Большие Держали Прейльского района Латвийской ССР); Арбат Ю. А. (Москва); Бирюков В. П. (Шадринск); Богословский П. С. (Москва); Богоявленский Л. П. (Москва); Быков К. М. (теперь коллекция у наследников в Ленинграде); Вальтер Ю. М. (Коломна Московской области); Виноградов В. В. (Москва); Витт В. О. (Москва); ГемпК. П. (Архангельск); Гранков А. П. (Москва); Груздев В. Ф. (Ленинград); Евсеев С. Г. (Ленинград); Жадаев П. А. (Вязники Владимирской области); С. В. Жданов (Казань); Зубов И. Е. (Даугавпилс); Зуев А. Н. (Москва); Зяблицкий В. Н. (Горький); Каликин Ф. А. (Ленинград); Киселев С. Е. (Даугавпилс); Кокорев А. В. (Москва); Коничев К. И. (Ленинград); Корин П. Д. (Москва); Красовский П. К. (Даугавпилс); Крылов В. А. (Ленинград); Кузьмицкий Е. К. (Рига); Левин А. Д. (Москва); Лесман М. С. (Ленинград); Лукьянов В. В. (Ярославль); Марков В. М. (Горький); Маркушев'ич А. И. (Москва); Маслов Н. М. (Белый городок Калининской области); Маслов В. В. (Калуга); Мезенцев Н. А. (Ленинград); Михайлов Д. Д. (Даугавпилс); Михайлов Л. С. (Рига); Мурников А. Л. (Тарту); Мишуков Ф. Я. (Москва); Николаев Т. В.] (станция Угольная Приморского края); Носов С. А. (Нарьян-Мар); Павлов К. А. (Рига); Павлушков Л. С. (Москва); Плотников Н. С. (Ленинград); Попов В. В. (поселок Каменка Архангельской области); Попов П. Н. (Киев); Пуцко В. Г. (Глухов Сумской области); Рождественский В. А. (Ленинград); Саянов В. М. (теперь коллекция у наследников в Ленинграде); Семенов В. Я. (Горький); Сергеев М. С(Москва); Синявский А. Д. (Москва); Смирнов Н. П. (Городец); Соловьев А. Н. (Ленинград); Степанов А. Л. (Рига); Сузина А. И. (Москва); Сухотеплов Н. А. (Городец); Тарасов В. С. (Ленинград); Тимофеев С. Г. (Ленинград); Тихомиров М. Н. (Москва); Толстой Н. И. (Москва); Тумилевич Ф. В. (Ростов-на-Дону); Фадеев П. Ф. (Рига); Хвальковский В. Н. (теперь коллекция у наследников в Москве); Чуванов М. И. (Люберцы-1).
Собиратели А. П. Гранков, А. В. Кокорев, В. А. Крылов, В. В. Лукьянов, В. М. Марков, П. Н. Попов, М. И. Чуванов и некоторые другие имеют по-настоящему ценные собрания. Им
86


принадлежит немало редких старинных произведений и материалов по истории и литературе XVIII—XIX вв. Интересными коллекциями старопечатных книг XV—XVIII вв. владеют А. И. Маркушевич и В. О. Витт. А собрание академика М. Н. Тихомирова (оно насчитывает сейчас более 800 рукописей и несколько десятков старопечатных книг XV—XVIII вв.) составило бы честь любому нашему крупному архиву.
Часть владельцев коллекций — работники науки, и ввод в научный оборот принадлежащих им материалов ничем не затруднен: некоторые из этих материалов исследуются самими владельцами, другие предоставляются заинтересованным ученым. И все же желательно было бы иметь хотя бы краткие описи рукописей этой группы коллекций в крупных архивохранилищах или опубликовать их в соответствующих историко-археографических или литературоведческих изданиях. Таким путем о составе этих коллекций были бы оповещены широкие круги научных работников.
Другая группа частных собраний принадлежит коллекционерам-любителям, которые иногда сами не могут должным образом определить научную ценность своих собраний.1 Учесть принадлежащие им рукописи иногда бывает чрезвычайно трудно, и нужен большой такт со стороны археографа, стремящегося выяснить состав коллекций.. Впрочем, большинство собирателей если и отказывали в продаже своих рукописных и старопечатных книг, зато всегда охотно предоставляли их для изучения. Они позволяли делать любые выписки и нередко разрешали брать рукописи домой. Отдельные коллекционеры делились адресами собирателей, указывали места для поисков рукописей. Видно было, что они понимали задачу археографа и, насколько могли, шли навстречу.
Однако никто до сих пор учетом частных собраний не занимается. Имена собирателей поэтому открываются случайно: через газету или по слухам. Нельзя даже по таким городам как Москва, Ленинград, Киев и Казань сказать более или менее точно — сколько их, что они хранят. Про другие города нечего уже и спрашивать. В секциях коллекционеров рукописники не выделены в отдельную группу, и их обычно заслоняют более многочисленные собиратели других материалов. Кроме того, в секциях взяты на учет только крупные собрания, да и то не все. Мелкие же собрания почти все остаются неизвестными.
Между тем сделанные в свое время пробные шаги по выявлению частных собраний 1 2 открыли ученым немало нового и ценного материала. В частном собрании, например, В„ Ф. Груздева (ныне оно принадлежит академику М. Н. Тихомирову) оказался редкий
1 В настоящий список, охватывающий далеко не всех собирателей древнерусских рукописей, вошло лишь несколько владельцев из старообрядцев, поскольку это уже совсем другая категория собирателей.
2 См.: ТОДРЛ, т. VII, 1949, стр. 457—460; т. X., 1954, стр. 449—458; И. Л. Андроников. Личная собственность. М., 1960.
87


и неизвестный татищевский список Русской Правды, исследованный потом С. Н. Валком.3
Как же практически осуществить учет частных собирателей письменной и печатной старины ?»
Прежде всего при помощи секций коллекционеров. Они имеются при домах ученых Москвы, Ленинграда, Киева, Новосибирска, Свердловска и других научных центров страны, а также при некоторых краеведческих музеях. Секции через своих членов поддерживают связи с коллекционерами многих городов, знают содержание их собраний. Эти секции могут оказать большую помощь в знакомстве с частными собраниями не только своего города.
Второй источник сведений о коллекционерах — букинистические магазины. С ними должна быть установлена самая тесная связь, особенно в тех городах, в которых отсутствуют секции коллекционеров. Около таких магазинов обычно группируются люди, которые много знают по части приобретения всякой старины, в том числе и письменной. Да и сами собиратели ходят в эти магазины «на промысел» и тем самым уже как-то объявляют себя.
Третий источник — это сами уже известные ученым коллекционеры, с которыми следует установить сразу же непосредственную письменную или живую связь. Через них всегда можно будет потом узнать адреса других владельцев рукописей и книг. Прямое письменное общение с коллекционерами почти всегда бывает очень полезным. 1
Большую помощь могут оказать краеведческие Імузеи; они нередко поддерж'ивают контакты с собирателями своих городов и сел.
Придется, по-видимому, также чаще, шире и разнообразнее прибегать к помощи центральной и местной печати, радио и телевидения. Надо найти такие формы массовой агитации, которые бы дошли до собирателя, заинтересовали его и вызвали отклик. В этом плане следует внимательно изучить положительный опыт выступлений И. Л. Андроникова перед широкой аудиторией.
Коллекционеров, сдавших свои рукописи в государственные хранилища, следует всячески поощрять. Надо сохранять их имена за коллекциями и сообщать о них в печати.
Необходимо по примеру прежних лет подготовить и напечатать возможно скорее справочник о собирателях рукописей, хотя бы только на основе уже имеющихся в секциях сведений, поручив его создание наиболее крупным секциям коллекционеров, например московской и ленинградской. Такой справочник, несомненно, оказал бы большую помощь исследователям: он расширил бы круг привлекаемых ими источников и, самое главное, помог бы ввести
3 	С. Н. В а л к. Татищевские списки Русской Правды. Материалы по истории СССР, вып. V, 1957, стр. 609—627.
88


в научный оборот много нового и интересного материала. Все прежние справочники и библиографические сводки о коллекционерах, сыграівшие в свое время положительную роль, теперь устарели. Сейчас они могут лишь иногда навести на следы.4
Ощущается острая потребность в специальном библиофильском журнале, который объединил бы вокруг себя всех коллекционеров и позволил бы исследователям более широко пользоваться их собраниями.
Требуется также изменить установленный порядок приобретения рукописного материала от частного лица в системе Академии наук СССР, в частности, например, в Библиотеке Академии наук СССР, Пушкинском Доме, Институте мировой литературы им. А. М. Горького и в некоторых других учреждениях. Эти правила покупки рукописного материала настолько неудобны и негибки. что в настоящее время скорее тормозят, чем способствуют развертыванию собирательской работы среди коллекционеров.5
4 Н. В. Белозерский. Справочная книга для коллекционеров памятни¬
ков старины. СПб., 1903; М. Я. П а р а д е л о в. Адресная книга русских библиофилов. М., 1904; Е. А. Шума некий. Справочная книга для русских библиофилов. Одесса, 1905; К. Г. И в а с к. Частные библиотеки в России. Ч. I. Русский библиофил, 1911, №№ 3, 4, 6—8; ч. II. СПб., 1912; Из записной книжки А. П. Бахрушина. Кто что собирает. М., 1916, и др. См. также: [И. А. Кубасов]. Судьбы некоторых библиотек в связи с событиями революционного времени. Библиотечное обозрение, 1919, КН. 1, стр. 152 156 г
Ф. Г. Шилов. Судьбы некоторых книжных собраний за последние 10 лет (опыт обзора). Альманах библиофила. Л., 1929, стр. 165—200; И. А. Д руга н о в. Библиотеки ведомственные, общественные и частные и судьба их в советскую эпоху. Советская библиография, I—III, 1933, стр. 185—214; И, 1934, стр. 48—78; III—IV, 1934, стр. 127—167; Ф. Шилов. Записки старого книжника. М., 1959, и др.
5 В дополнение к приведенному выше списку коллекционеров сообщаем фамилии еще пяти владельцев письменной и печатной старины в Ленинграде (Карпов И. М., Лавров Н. Д., Мирошниченко Г. И., Онуфриев В. В. и Студенцов П. Н.) и одного в Даугавпилсе — Кудряшов А. И.


Источники ПЕРИОДА подготовки
И ПРОВЕДЕНИЯ ВЕЛИКОЙ ОКТЯБРЬСКОЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
М. П. И РОШНИКО в
О ТЕКСТЕ ЛЕНИНСКОГО ДЕКРЕТА «О ЗЕМЛЕ»
Главная трудность, которая встает перед исследователем при изучении истории создания и опубликования декрета «О земле», состоит в полном отсутствии каких-либо рукописных источников его текста. Ни подлинник декрета, ни изготовленные, по-видимому, с него копии, предназначавшиеся для напечатания текста декрета в газетах, а также для передачи его по радио и телеграфу,1 до нас не дошли. Между тем именно эти документы могли бы неоспоримо засвидетельствовать, каким образом происходило создание текста этого декрета, справедливо названного его автором, В. И. Лениным, законом мировой важности.
Единственными сохранившимися источниками текста декрета «О земле» являются его публикации 28 октября (10 ноября) 1917 г. в издававшихся в Петрограде советских официальных газетных изданиях: «Известиях Центрального Исполнительного комитета и Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов», «Газете Временного Рабочего и Крестьянского Правительства», центральном печатном органе большевистской партии — «Правде», и некоторых других газетах,1  2 а также в «Собрании Узаконений и Распоряжений Рабочего и Крестьянского Правительства», в сборнике № 1 которого немного позднее, 1 декабря 1917 г., был перепечатан текст декрета, ранее опубликованный в «Газете».3 Этим определяется исключительное значение центральной советской и
1 См.: В. Д. Бонч-Бруевич. На боевых постах Февральской и
Октябрьской революций. М., 1931, стр. 120.
2 См., например, газеты: «Рабочий и солдат», 1917, 28 октября; «Деревенская беднота», 1917, 28 октября и 8 ноября; «Солдатская правда», 1917, 28 октября; «Знамя труда», 1917, 29 октября.
3 «Газета», 28 октября и 23 ноября, №№ 1 и 18; «Известия ЦИК», 28 октября, № 209; «Правда», 28 октября, № 171; «Собрание Узаконений», 1 декабря 1917 г., № 1, ст. 3. Издания текста декрета «О земле» последующего
90


партийной периодической печати как первоисточника текста декрета «О земле».
Сопоставление первых публикаций декрета «О земле» установило, что в разных изданиях он передан по-разному, хотя и был опубликован в одно и то же время. На это было указано редакцией вышедшего в свет в 1928 г. издания «Второй Всероссийский съезд Советов Р. и С. Д.», которая сочла необходимым отметить некоторые разночтения текстов декрета «О земле», опубликованных в «Известиях ЦИК» и «Собрании Узаконений».4
В подготовленном С. Н. Валком к печати документальном сборнике «Декреты Октябрьской революции», опубликованном в 1933 г. и явившимся крупным достижением советского источниковедения, было впервые осуществлено критическое издание текстов первых советских декретов, и в том числе текста ленинского декрета «О земле».5 На основании тщательного исследования всех известных публикаций его текста и имеющихся между ними разночтений в этом сборнике (а также в напечатанном впоследствии в 1957 г. томе 1 «Декретов Советской власти») декрет «О земле» издан таким образом, что наряду с выделением конечного абзаца («Земли рядовых крестьян и рядовых казаков не конфискуются») в особый 5-й пункт (как это имеет место в «Правде», «Газете» и «Собрании Узаконений») этот абзац одновременно оставлен в самом конце декрета, после текста крестьянского наказа (как это имеет место в «Известиях ЦИК»).6
Последующие публикации декрета «О земле» не имеют критического характера и являются перепечаткой в одних случаях текста «Собрания Узаконений», а в других — текста 4-го издания собрания сочинений В. И. Ленина. При ближайшем рассмотрении текста декрета, напечатанного на стр. 226—228 26-го тома сочинений В. И. Ленина выясняется, однако, одно обстоятельство, которое необходимо отметить особо. Дело в том, что этот текст не соответствует точно источнику, на который редакция и составители 26-го тома ссылаются, т. е. тексту газеты «Известия ЦИК». А именно, слова «Земли рядовых крестьян и рядовых казаков не конфискуются», напечатанные в 26-м томе в виде особого 5-го пункта декрета, расположенного после 4-го пункта и перед крестьянским наказом, в «Известиях ЦИК» находятся после этого
времени (в виде листовок и брошюр, в различных систематических и ведомственных сборниках первых советских декретов и постановлений) не имеют такого значения и могут служить лишь дополнительными источниками (см.: И. И. В а р ж о. К вопросу об источниках по истории советской аграрной политики. 1917—1918 гг. Проблемы источниковедения, V, 195'6, стр. 10 12).
4 Второй Всероссийский съезд Советов Р. и С. Д. (далее: Второй Всероссийский съезд Советов...). Под ред. М. Н. Покровского и Я. А. Яковлева. М.—Л., 1928, стр. 172.
5 Декреты Октябрьской революции, т. I. М., 1933, стр. 7 14.
г Там же, стр. 8, сноска 1; Декреты Советской власти, т. 1. М., 1957, стр. 18, сноска 1.
91


наказа и являются заключительным абзацем 4-го пункта декрета. Ошибка эта, по-видимому, связана с тем, что в 4-м издании сочинений В. И. Ленина опущено имевшееся во 2-м и 3-м изданиях примечание редакции к приведенному выше тексту, гласившее: «В печатном тексте 5 пункт помещен в конце Крестьянского наказа о земле».7
В осуществляемом в настоящее время 5-м издании полного собрания сочинений В. И. Ленина эта ошибка в основном исправлена. Указанный выше текст декрета помещен на том месте, где он напечатан в «Известиях ЦИК». Однако выделив его в самостоятельный 5-й пункт декрета, редакция и составители т. 35 не сочли нужным .оговорить, что в «Известиях ЦИК» (легенда к опубликованному в томе тексту декрета по-прежнему отсылает читателя к этой газете) этот текст напечатан не в качестве отдельного пункта декрета, а как заключительный абзац всего его текста.8
Очевидно, таким образом, что все9 имеющиеся в различных публикациях декрета «О земле» разночтения относятся к находящемуся после 4-го пункта одному -и тому же тексту, который уже в первых публикациях декрета был напечатан в двух разных редакциях.
«...4) Для руководства по осуществлению великих земельных преобразований, впредь до окончательного их решения Учредительным собранием, должен повсюду служить следующий крестьянский наказ, составленный на основании 242 местных крестьянских наказов редакцией „Известий Всероссийского Совета Крестьянских Депутатов“ и опубликованный в номере 88 этих „Известий“ (Петроград, номер 88, 19 августа
1917 г.)».'
«... 4) Для руководства по осуществлению великих земельных преобразований, впредь до окончательного их решения Учредительным собранием, должен повсюду служить следующий крестьянский наказ, составленный на основании 242 местных крестьянских накаізов редакцией „Известий Всероссийского Совета Крестьянских Депутатов“ и опубликованный в номере 88 этих „Известий“ (Петроград, номер 88, 19 августа
1917 г.).
5) Земли рядовых крестьян и рядовых казаков не конфискуются».10
' Ср.: В. И. Л е н и н, Сочинения, т. 26 (изд. 4), стр. 226; т. XXII (изд. 2, испр. и доп.), стр. 21. Необходимо при этом указать на одну неточность приведенного выше примечания редакции т. XXII, состоящую в том, что интересующий нас текст напечатан в «Известиях ЦИК» после крестьянского наказа не в виде особого пункта под номером 5, а как заключительный абзац в составе 4-го пункта декрета.
8 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 35, стр. 26.
9 Имеются в виду разночтения текста, принадлежащего В. И. Ленину. О некоторых вариантах и ошибках при передаче заголовков и текста крестьянского наказа см.: Декреты Октябрьской революции, стр. 8, 12.
10 В т. I издания «Декретов Советской власти» сделан обоснованный вывод о том, что «при таком печатании весь дальнейший текст является наказом („Правда“ напечатала его даже под чертой); однако на самом деле, кроме крестьянского наказа, здесь имеется еще написанный В. И. Лениным конец четвертого пункта (он начинается со слов „Все содержащееся“)». См.: Декреты Советской власти, стр. 18. В связи с этим небезынтересно отметить, что газета «Деревенская правда» как раз и допустила ошибку такого рода. В напечатанном
92


Далее следует крестьянский наказ о земле.
«Все содержащееся в этом наказе, как выражение безусловной воли огромного большинства сознательных крестьян всей России, объявляется временным законом, который впредь до Учредительного собрания проводится в жизнь по возможности немедленно, а в известных своих частях с той необходимой постепенностью, которая должна определяться уездными Советами крестьянских депутатов.
Земли рядовых крестьян и рядовых казаков не конфискуются». (В «Известиях ЦИК»).
Далее следует крестьянский наказ о земле.
«Все содержащееся в этом наказе, как выражение безусловной воли огромного большинства сознательных крестьян всей России, объявляется временным законом, который впредь до Учредительного собрания проводится в жизнь по возможности немедленно, а в известных своих частях с той необходимой постепенностью, которая должна определяться уездными Советами крестьянских депутатов».
(В «Газете», «Правде» и «Собрании Узаконений»).
В дополнение к приведенным разночтениям текста декрета «О земле» обратим также внимание на разночтения, не отмеченные почему-то́ в указанных выше изданиях, а именно: один и тот же текст декрета, являющийся в одних случаях его 5-м пунктом, а в другом случае заключительным абзацем 4-го пункта передан к тому же в различных газетах по-разному: «Земли рядовых крестьян и рядовых казаков не конфискуются» (в «Известиях ЦИК»); «5) Земля рядовых крестьян и рядовых казаков не конфискуется» (в «Газете»); «5) Земля рядовых казаков и крестьян не конфискуется» (в «Правде»).
Каким образом все это могло случиться?
Высказывания В. И. Ленина, сведения по истории создания и опубликования декрета «О земле», приведенные в газетах интересующего нас времени и в воспоминаниях очевидцев, и наконец, некоторые сохранившиеся архивные материалы позволяют попытаться ответить на поставленный вопрос.
Составление тезисов по вопросу о земле, равно как и по вопросам о войне и об организации власти, было поручено В. И. Ленину специальным решением Центрального Комитета РСДРП(б) незадолго до начала работы Второго Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов 21 октября.11 Но, как вспоминала Н. К. Крупская, декрет «О земле» был уже давно со всех сторон продуман В. И. Лениным.*  11 12
Главное положение аграрной программы большевистской партии в Октябрьской революции — требование немедленной отмены
в этой газете 9 ноября 1917 г. отдельно от всего декрета «О земле» крестьянском наказе фактически, кроме текста самого наказа, имелся также и ленинский текст, который без какого бы то ни было выделения или оговорки был набран тем же шрифтом, что и текст крестьянского наказа. См.: Деревенская правда, 1917, 9 ноября.
11 Протоколы Центрального Комитета РСДРП(б). М., 1958, стр. 118.
12 Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине. М., 1957, стр. 318.
93


помещичьей собственности на землю и передачи ее крестьянству— было сформулировано В. И. Лениным еще в его знаменитых Апрельских тезисах, на основе которых была принята резолюция по аграрному вопросу Седьмой (апрельской) Всероссийской конференции РСДРП(б), а также в известном выступлении В. И. Ленина на I Всероссийском съезде Советов крестьянских депутатов, состоявшемся в мае 1917 г.13
Наряду с этим в опубликованной в августе 1917 г. статье «Из дневника публициста. Крестьяне и рабочие» В. И. Ленин обратил внимание на «Примерный наказ, составленный на основании 242 наказов, доставленных с мест депутатами на I Всероссийский съезд Советов крестьянских депутатов в Петрограде в 1917 г.».14 Тщательно проанализировав обобщенные в «Примерном наказе» требования крестьян, В. И. Ленин пришел к выводу о необходимости использования этого важного документа при выработке революционного закона о земле в целях укрепления союза рабочего класса и трудящегося крестьянства и обеспечения успеха социалистической революции. Обращаясь к крестьянам, В. И. Ленин подчеркивал: «Только в тесном союзе с рабочими вы можете начать осуществлять на деле программу 242-х наказов».15 По свидетельству М. В. Фофановой,16 которая по специальной просьбе В. И. Ленина достала ему № 88 «Известий Всероссийского Совета крестьянских депутатов», В. И. Ленин, указывая на помещенный в этой газете текст «Примерного наказа», воскликнул: «Нет, вы только посмотрите, чего хотят мужички: конфискации всей помещичьей земли с живым и мертвым инвентарем без выкупа! А мы вот что сделаем: положим наказ в основу декрета о земле и посмотрим тогда, как левые эсеры посмеют отказаться».17 Впослед-
13 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 31, стр. 113; т. 32, стр. 165—189; КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК, ч. I. Изд. 7. М., 1954, стр. 341.
14 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 34, стр. 108—116. «Примерный наказ» являлся, по выражению В. И. Ленина, «сводкой наказов», составленной редакцией газеты «Известия Всероссийского Совета крестьянских депутатов» и был помещен в №№ 88 и 89 этой газеты. В № 88 были опубликованы I—III разделы наказа (I. Общие политические положения; II. О земле; III. Меры переходного времени), в № 89 — IV—VIII разделы (IV. О земстве; V. Земельные комитеты; VI. Экономические мероприятия; VII. Продовольственное дело; VIII. О войне); см.: Известия Всероссийского Совета крестьянских депутатов, 1917, 19 и 20 августа.
15 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 34, стр. 116.
16 На квартире старого члена большевистской партии М. В. Фофановой В. И. Ленин поселился, нелегально возвратившись в Петроград из Выборга. См.: Владимир Ильич Ленин. Биография. М., 1960, стр. 343; М. В. Фофанова. Как рождался декрет о земле. Новый мир, I960, № 4, стр. 144.
17 М. В. Фофанова. Как рождался декрет о земле, стр. 145; см. также: Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине, стр. 316. Представляется небезынтересным то обстоятельство, что оказались выделенными (их текст набран в разрядку) в опубликованном в «Известиях ЦИК» тексте именно те положения крестьянского наказа, которыми, по словам М. В. Фофановой, В. И. Ленин
94


ствии, уже после победы Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде, выступая 29 октября на совещании полковых представителей Петроградского гарнизона, В. И. Ленин вновь подчеркнул: «... в земельном вопросе наша программа взята целиком из крестьянских наказов».18
Возглавляя действия ЦК РСДРП(б) и Военно-революционного комитета по руководству подготовкой и проведением Октябрьского вооруженного восстания, В. И. Ленин одновременно с этим продолжал обдумывать и готовить проекты первых важнейших советских декретов, и в том числе проект декрета «О земле». По свидетельству В. П. Милютина, первого народного комиссара земледелия, В. И. Ленин занимался этим и в ночь с 24 на 25 октября.19 В Смольном В. И. Ленин оставался вплоть до получения ночью 26 октября известия о взятии Зимнего дворца и ареста Временного правительства. Н. И. Подвойский, сообщивший В. И. Ленину об этом, пишет в своих воспоминаниях, что он застал Владимира Ильича «чрезвычайно, сосредоточенным. Он сидел за столом, на котором лежали листки бумаги, и писал. Ленин был настолько углублен в работу, что не заметил моего появления. Он готовил проекты новых декретов о мире, о земле, о Советском правительстве. Выслушав мой рассказ, Ленин продолжал работать».20 Лишь когда не осталось уже никаких сомнений в одержанной победе, В. И. Ленин ушел из Смольного на несколько часов к Бонч-Бруевичам, квартира которых находилась поблизости, на Херсонской улице. Именно здесь глубокой ночью В. И. Ленин закончил написание декрета «О земле».21
Думается, можно с уверенностью сказать, что при написании проекта декрета «О земле» В. И. Ленин не стал переписывать включенный им в состав 4-го пункта текст раздела II «Примерного наказа», напечатанный в № 88 газеты «Известия Всероссийского Совета крестьянских депутатов». Необходимость включения
был особенно доволен. Между тем текст крестьянского наказа, помещенный в «Известиях Всероссийского Совета крестьянских депутатов», напечатан одним шрифтом, без каких-либо выделений. Следовательно, при подготовке проекта декрета «О земле» В. И. Ленин, по-видимому, как-то подчеркнул ту часть текста §§ 1 и 3 крестьянского наказа, которая впоследствии была напечатана в «Известиях ЦИК» в разрядку (ср.: Известия ЦИК, 1917, 28 октября; Декреты Советской власти, стр. 18; Известия Всероссийского Совета крестьянских депутатов, 1917, 19 августа; М. В. Фофанова. Как рождался декрет о земле, стр.. 145).
18 В. И. Л е н и н, Полное собрание сочинений, т. 35, стр. 36.
19 В. П. Милютин. Первые шаги. Сельскохозя́йственная жизнь, 1922, № 7, стр. 29; см. также: М. В. Фо ф а н о в а. Как рождался декрет о земле, стр. 147.
20 Н. И. Подвойский. Ленин в 1917 году. Октябрь, 195-7, № 5, стр. 158; см. также: Летопись Великого Октября. М., 1958, стр. 290.
21 Н. К. К р у п с к а я. Воспоминания о Ленине, стр. 317—318; Д. БончБруевич. На боевых постах..., стр. 118; М. В. Фофанова. Как рождался декрет о земле, стр. 147; Владимир Ильич Ленин. Биография, стр. 351; Летопись Великого Октября, стр. 292.
95


крестьянского наказа в качестве неотъемлемой части в 4-й пункт декрета со всей очевидностью вытекала из ленинской формулировки этого пункта: «4) Для руководства по осуществлению великих земельных преобразований, впредь до окончательного их решения Учредительным собранием, должен служить следующий крестьянский наказ, составленный на основании 242 местных крестьянских наказов редакцией „Известий Всероссийского Совета крестьянских депутатов“ и опубликованный в номере 88 этих „Известий“ (Петроград, номер 88, 19 августа 1917 г.)».22 Включением в приведенный выше текст слова «следующий» В. И. Ленин совершенно недвусмысленно указал, что напечатанный в газете текст крестьянского наказа должен следовать именно за данным рукописным текстом. Впоследствии, докладывая на Втором съезде Советов проект декрета «О земле», В. И. Ленин счел необходимым подчеркнуть, что крестьянский наказ помещен в качестве неотъемлемой части «в одном из пунктов (курсив наш, — М. И.) этого декрета».23 Это подтверждается свидетельством М. В. Фофановой, которая пишет в своих воспоминаниях, что для доклада на Втором Всероссийском съезде Советов проекта декрета «О земле» В. И. Ленину, помимо его рукописи проекта, понадобился также и известный нам уже номер газеты, по которой и был зачитан текст раздела II «Примерного наказа».24  25Очевидно, таким образом, что текст проекта декрета «О земле» не содержался весь в одном рукописном документе, а состоял из ленинского автографа и текста столь памятного для М. В. Фофановой № 88 «Известий Всероссийского Совета крестьянских де-
25 '
путатов», с имевшимися на нем в разных местах синими карандашными пометками В. И. Ленина. Уже это обстоятельство дает определенное основание для предположения о том, что при изготовлении с текста проекта декрета «О земле» после принятия его Вторым съездом Советов копий для печати, телеграфа и радио содержавшийся в указанной газете текст крестьянского наказа ошибочно мог быть помещен после различных абзацев ленинского автографа. Имеются, однако, дополнительные сведения, которые позволяют, на наш взгляд, попытаться восстановить дальнейшую историю создания текста декрета «О земле».
22 Декреты Советской власти, стр. 17—18.
23 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 35, стр. 24. Именно поэтому, по-видимому, редакция «Правды» сочла необходимым при публикации текста декрета «О земле» поместить в 4-м его пункте после слов «следующий крестьянский наказ» специальное, набранное иным шрифтом, примечание — «(печатаемый ниже, — Ред.)». См.: Правда, 1*917, 28 октября.
24 Газета была передана В. И. Ленину в момент, когда он уже докладывал съезду проект декрета «О земле». «Он взял ее у меня, продолжая говорить, — пишет далее М. В. Фофанова, — и так и остался с газетой в правой руке. Потом он прочитал по газете второй раздел Примерного наказа о земле, состоящий из восьми параграфов, а затем огласил пятый пункт декрета» (М. В. Фофанова. Как рождался декрет о земле, стр. 147).
25 См.: Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине, стр. 316.
96


Днем 26 октября, накануне заседания Второго съезда Советов, под председательством В. И. Ленина происходило совещание ЦК РСДРП(б), на котором после отказа представителей левых эсеров от участия в правительстве было решено составить первое Рабочее и Крестьянское правительство из одних большевиков и одновременно был окончательно подготовлен список кандидатов на посты народных комиссаров.26
В предисловии к т. XV 1-го издания собрания сочинений В. И. Ленина, вышедшему в свет в 1925 г., указывается, что тогда же в течение дня 26 октября В. И. Ленин предложил Центральному Комитету большевистской партии написанные им проекты декретов о мире и о земле.27 Достоверность этого сообщения очевидна. Действительно, трудно предположить, что В. И. Ленин не ознакомил с текстами первых важнейших советских декретов Центральный Комитет РСДРП (б), который, как известно, и поручил ему написать тезисы по вопросам о войне, о земле и об организации власти. Вполне вероятным представляется и то, что ряд представителей большевистской фракции Второго съезда Советов принял участие в этом заседании ЦК РСДРП(б)28 и, следовательно, в обсуждении проекта декрета «О земле». Это подтверждается сохранившимися в ЦПА ИМЛ воспоминаниями И. X. Бодякшина «Из недавнего прошлого».29 В этих воспоминаниях приводятся сведения, имеющие немаловажное значение для решения интересующего нас вопроса. Подробно рассказывая о том, как во время Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде начал и осуществлял свою работу Второй Всероссийский съезд Советов, И. X. Бодякшин описывает также и заседание большевистской фракции съезда, на котором обсуждался ленинский проект декрета
26 Владимир Ильич Ленин. Биография, стр. 351; Н. К. Крупская. Воспоминания о Ленине, стр. 319.
27 В. Ленин (В. Ульянов), Собрание сочинений, т. XV, М., 1925, стр. 5.
28 Активная деятельность фракции большевистской партии в дни подготовки и проведения Второго съезда Советов и, в частности 26 октября, отмен чена как в сборнике «Второй Всероссийский съезд Советов», так и в содержащей более или менее подробный отчет о работе съезда книге Д. Рида «10 дней, которые потрясли мир», автор которой свидетельствует о том, что представители большевистской фракции и члены Центрального Комитета партии большевиков 26 октября совместно обсуждали стоявшие в повестке дня работы съезда вопросы (Второй Всероссийский съезд Советов..., стр. LIV, 163; Д. Рид. 10 дней, которые потрясли мир. М., 1959, стр. 114—115); см. также: Воля народа, 1917, 28 октября; О Владимире Ильиче Ленйне, М., 1963, стр. 270.
29 И. X. Бодякшин. Из недавнего прошлого (ЦПА ИМЛ, ф. 70, оп. 3, д. 552). Воспоминания являются автографом И. X. Бодякшина, написаны карандашом и чернилами на 15 полулистах в восьмерку (по общей нумерации листов дела это лл. 3—17). В сопроводительном письме от 23 сентября 1922 г. Бодякшин обратился к заведующему агитпропом ЦК РКП(б) А. С. Бубнову с просьбой напечатать воспоминания в каком-либо издании. Бубнов направил рукопись Лепешинскому, но последний не счел ее готовой для печати (там же, л. 2).
7 Отечественное источниковедение
97


«О земле» вместе с включенным в него в качестве неотъемлемой части разделом II крестьянского наказа. «Я вношу три поправки,— пишет далее Бодякшин, — а) вставить слово „рядовых крестьян“, где говорилось „земля крестьян и казаков не конфискуется и не отбирается“; б) выбросить пункт, где говорится о том, что дезертиров лишать земли ив) выбросить пункт об отдаче под суд за растаскивание имущества помещиков крестьянами]. .. Владимир Ильич против моих поправок не возражал. Поправки мои приняты». Затем И. X. Бодякшин рассказывает о своем выступлении на пленуме съезда «против слова дезертиры в наказе», отметив при этом, что вокруг его предложения развернулась полемика, в результате которой было решено вопрос о дезертирах передать для окончательного решения президиуму съезда.30
Прежде чем рассматривать приводимые в воспоминаниях И. X. Бодякшина сведения, предварительно выясним, насколько достоверен этот источник в целом. Сначала о личности автора воспоминаний. Сообщаемые им о себе сведения31 подтверждаются как печатными,32 так и архивными материалами.33 Подтверждаются другими источниками и описываемый И. X. Бодякшиным факт его выступления на втором пленарном заседании Второго Всероссийского съезда Советов,34 и приводимые им сведения
30 Там же, лл. 8(10)—9(11).
31 В предшествовавшие Октябрьской революции дни Иван Харитонович Бодякшин, член партии большевиков, служил младшим офицером 9-й роты 70-го пехотного полка в г. Ржеве (Тверского уезда Московской области), где одновременно был членом Горсовета и его Исполнительного комитета. И. X. Бодякшин и Ш. С. Иоффе (тоже большевик) являлись двумя делегатами, направленными от г. Ржева на Второй Всероссийский съезд Советов. И. X. Бодякшин активно участвовал в подготовке и работе съезда и в деятельности его большевистской фракции. Впоследствии И.'Х. Бодякшин был на партийной и советской работе, участвовал (в качестве гостя) в работе III Всероссийского съезда Советов, был делегатом V, VII и VIII Всероссийских съездов Советов (там же, лл. 1 (3)—15 (17)).
32 Второй Всероссийский съезд Советов..., стр. 116, 122; Второй Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. М., 1957, стр. 334—335.
33 ЦГАОР, ф. 1235, оп. 1, д. 22, л. 6; д. 25, л. 19; д. 27, лл. 2, 9; д. 28, лл. 10, 19.
34 В помещенном в сборнике «Второй Всероссийский съезд Советов.. .» сводном отчете об этом заседании съезда указывается, что после проведения голосования и принятия проекта декрета «О земле» съезд перешел к рассмотрению и обсуждению поправок по принятому закону. «Прапорщик с места (его фамилия, как и фамилии многих других выступавших на съезде, что было специально оговорено редакцией сборника, осталась невыясненной,— М. И.) предлагает вычеркнуть из принятого закона пункт о дезертирах, — говорится далее в сводном отчете, — так как таких в русской армии не было, а были лишь солдаты, которые в силу обстоятельств должны были покидать фронт для обработки полей. Дезертирами оратор считает тех, кто отказался от воинской повинности, монахов, попов, и пр.» (Второй Всероссийский съезд Советов.. стр. 77). Это же выступление подробно описывается Д. Ридом: «На трибуну поднялся изможденный, оборванный, красноречивый солдат. Он протестовал против той статьи наказа, в которой говорится, что дезертиры лишаются зе¬
98


о последовавших затем выступлениях другого делегата съезда, противника предложения Бодякшина, и заявлении от президиума съезда о необходимости специального рассмотрения вопроса о дезертирах.35 Достоверность воспоминаний И. X. Бодякшина, таким образом, несомненна.
В интересующей нас части воспоминаний И. X. Бодякшин рассказывает, собственно, о двух своих выступлениях—на заседании большевистской фракции и на пленуме Второго съезда Советов. Как мы уже убедились выше, приведенные Бодякшиным сведения о последнем из этих выступлений полностью подтверждаются данными других источников. При несомненной достоверности воспоминаний в целом можно, как нам представляется, полагать о достоверности и той части текста, в которой автор рассказывает о внесении им на заседании большевистской фракции съезда трех поправок к ленинскому проекту декрета «О земле». Две из поправок И. X. Бодякшина («б» и «в») относились к крестьянскому наказу, в текст которого (так как он был включен В. И. Лениным в декрет «О земле» в том виде, в каком.он был ранее напечатан в газете), естественно, не могли быть уже внесены изменения. Первая поправка И. X. Бодякшина («а»), по-видимому, была учтена В. И. Лениным при окончательном редактировании текста проекта декрета «О земле». Внесение указанной выше поправки в текст проекта декрета и послужило, по-видимому, причиной того, что при изготовлении после принятия декрета Вторым: съездом Советов копий для печати, телеграфа и радио именно’ этот текст оказался, во-первых, в трех различных редакциях,36 а также и того, во-вторых, что именно по отношению к этому тексту крестьянский наказ в разных случаях был помещен на различных местах.37
Окончательное решение рассматривавшегося в настоящей статье вопроса — дело будущих исследований. В любом случае, однако, приведенные в ней некоторые новые сведения будут, как нам представляется, способствовать дальнейшему успешному изучению истории создания и опубликования ленинского декрета «О земле».38
мельного надела... „Солдат сидел в окопах голый и босый. Кто заставил его дезертировать? Правительство Керенского, которое вы свергли!“ Под конец ему даже аплодировали» (Д. Рид. 10 дней..., стр. 125).
35 Второй Всероссийский съезд Советов..., стр. 78; Д'. Рид. 10 дней..., стр. 125.
36 См. стр. 107 настоящей статьи.
37 См. стр. 106—107 настоящей статьи.
38 Во время нахождения настоящей статьи в производстве была опубликована содержательная работа Е. А. Луцкого «Воспроизведение текста декрета „О земле“ в советских публикациях» (См. проблемы источниковедения, XI, М., 1963, стр. 3—45). Сделанное Е. А. Луцким по интересующему нас вопросу предположение подтверждается и одновременно существенно уточняется обнаруженными нами воспоминаниями И. X. Бодякшина.
99


А. 	Л. ФРАЙМАН
ЛЕНИНСКИЙ ДЕКРЕТ ОБ ОРГАНИЗАЦИИ КРАСНОЙ АРМИИ
(К истории издания и публикации)
Создание Советских Вооруженных сил неразрывно связано с именем В. И. Ленина — основателя Коммунистической партии и Советского государства. Творчески развивая учение Маркса и Энгельса, В. И. Ленин теоретически обосновал необходимость военной защиты социалистического государства и разработал основные принципы строительства его вооруженных сил. Эти принципы легли в основу Декрета об организации Красной Армии, принятого на заседании Совета Народных Комиссаров 15 (28) января 1918 г.
В условиях культа личности выдающаяся роль Ленина как создателя Красной Армии была умалена. Этому немало способствовали статьи К. Е. Ворошилова, в которых без всяких оснований все заслуги в создании Красной Армии и руководстве ее боевой деятельностью приписывались Сталину. Эта же версия нашла отражение в Кратком курсе истории ВКП(б), в краткой биографии И. В. Сталина и во многих трудах военных и гражданских историков. Сам Сталин, вопреки истине, в ответе на письмо полковника Разина заявил, что В. И. Ленин будто бы не интересовался военной наукой и не занимался ею. С момента опубликования этого письма изучение военной деятельности В', И. Ленина фактически прекратилось. '
После исторического XX съезда КПСС проделана значительная работа по изучению военного наследия В. И. Ленина. Изданы новые документы, характеризующие военную деятельность Ленина, в частности XXXVI Ленинский сборник, в котором опубликованы материалы, охватывающие период 1917—1923 гг.,1 переизданы ранее вышедшие произведения В. И. Ленина,1  2 появился ряд оригинальных работ, в которых исследована многогранная деятельность Ленина по строительству Советскйх Вооруженных Сил и обороне Советского государства.3
Декрет об организации Красной Армии был первым законодательным документом, на основе которого было приступлено к формированию армии нового типа, армии социалистического государства. Его изданию предшествовала большая подготовительная работа, начавшаяся почти сразу после победы Великой Октябрьской
1 Ленинский сборник, XXXVI, 1959.
2 В. И. Ленин. Военная переписка (1917—1920). М., 1957.
3 Подробный обзор литературы по данному вопросу дан в сб.: Советская историческая наука от XX к XXII съезду КПСС, М., 1962, стр. 350—352, 373—394.
100


социалистической революции. В ноябре—декабре 1917 г. были осуществлены мероприятия по демократизации старой армии, которые В. И. Ленин расценивал как главное звено в решении задачи слома старой армии, являвшейся орудием в руках эксплуататорских классов.4
Если слом старой армии удалось осуществить относительно быстро и легко, то создание вооруженных сил социалистического государства было связано с большими трудностями, которые были обусловлены как чрезвычайной напряженностью внутреннего и международного положения Советской страны, так и отсутствием опыта строительства вооруженных сил социалистического государства. «Мы шли от опыта к опыту, — говорил В. И. Ленин, — мы пробовали создать добровольческую армию, идя ощупью, нащупывая, пробуя, каким путем при данной обстановке может быть решена задача. А задача стояла ясно. Без вооруженной защиты социалистической республики мы существовать не могли».5
Большевистская партия руководствовалась марксистским положением, сформулированным в программе партии, принятой на II съезде РСДРП, о замене постоянной армии вооруженным народом.6 На совещании полковых представителей петроградского гарнизона 29 октября 1917 г. В. И. Ленин заявил: «Наша задача, которую мы ни на минуту не должны упускать из виду, — всеобщее вооружение народа и отмена постоянной армии».7 Однако гражданская война, развязанная свергнутыми эксплуататорскими классами, угроза иностранной военной интервенции, вся обстановка, сложившаяся в первые месяцы Советской власти, настоятельно требовали искать такие формы военного строительства, которые обеспечили бы эффективную военную защиту Советской Республики. Именно поэтому, по инициативе В. И. Ленина, партийные, советские и военные организации приступили к всестороннему обсуждению вопроса о создании новой социалистической армии.
Определяя эти формы, В. И. Ленин исходил из того, что Коммунистическая партия, не снимая вопрос о замене в будущем постоянной армии вооруженным народом, должна создать боеспособную армию и всемерно укреплять ее до тех пор, пока будет существовать угроза агрессии со стороны империалистических государств. Это ленинское положение воплощено и ныне в принятой на XXII съезде КПСС Программе Коммунистической партии Советского Союза. В Программе подчеркнуто, что в настоящее время, когда Советский Союз вступил в 'период развернутого строительства коммунизма, он с точки зрения внутренних условий
4 См.: В. И. Лен и н, Полное собрание сочинений, т. 35, стр. 269.
5 Там же, т. 38, стр. 138.
6 См.: КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК, ч. I. Изд. 7. М., 1954, стр. 41.
7 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 35, стр. 40.
101


уже не нуждается в армии. «Но поскольку остается военная опасность, исходящая от империалистического лагеря, не достигнуто полное и всеобщее разоружение, КПСС считает необходимым поддерживать оборонную мощь Советского государства, боевую готовность его Вооруженных Сил на уровне, обеспечивающем решительный и полный разгром любого врага, который осмелится посягнуть на Советскую Родину».8
До создания Красной Армии защиту завоеваний Октябрьской революции осуществляла главным образом рабочая Красная гвардия. Красногвардейские отряды, созданные во всех крупных городах, укомплектованные исключительно рабочими, поддерживали революционный порядок и сыграли решающую роль в ликвидации контрреволюционных мятежей в различных районах страны. Но эти отряды были разрознены, находились, как правило, в ведении местных Советов и не могли защитить Советскую власть от нападения объединенных сил внутренней контрреволюции и 'иностранных интервентов. Не могла решить эту задачу и старая армия, которая еще до Октябрьской революции стала разлагаться и потеряла боеспособность. Солдаты, измученные войной, развязанной империалистами, рвались домой, целыми соединениями уходили с позиций. Учитывая состояние старой армии, Советское правительство приступило к ее планомерной демобилизации.
Все эти обстоятельства особенно остро ставили вопрос О необходимости организации Красной Армии. Этот вопрос в конце 1917—начале 1918 г. обсуждался на ряде совещаний, созванных Народным комиссариатом по военным делам, военной организацией при ЦК РСДРП(б), на общеармейском съезде по демобилизации старой армии, на совещании военных делегатов III Всероссийского съезда Советов. В работе некоторых этих совещаний принял участие В. И. Ленин.9
Первым документом, в котором была сделана попытка определить некоторые принципы строительства новой армии, были «Общие соображения по сформированию армии на началах добровольчества», разработанные Ставкой верховного главнокомандующего в конце декабря 1917 г.10  11 На основе этого документа была выработана «Инструкция по формированию революционных батальонов народно-социалистической гвардии в районе дивизионных резервов и в частях, расположенных в прифронтовой полосе».11
Эта инструкция, подписанная верховным главнокомандующим Н. В. Крыленко, определяла добровольческий принцип комплектования «народно-социалистической гвардии». В ней указывалось, что «народно-социалистическая гвардия формируется из солдат
8 Материалы XXII съезда КПСС. М., 1962, стр. 404.
9 Подробно см.: С. М. К л я ц к и н. Начальный период строительства армии Советского государства. История СССР, 1962, № 2, стр. 97—104.
10 Там же, стр. 101—102.
11 ЦГВИА, ф. 2003/с, оп. 1, д. 37, лл. 90-91.
102


действующей армии, запасных частей и всех добровольцев, желающих вступить в ее ряды для защиты завоеваний революции и борьбы за демократический мир и торжество социалистической революции на Западе и в России». В инструкции подчеркивалось, что «народно-социалистическая гвардия должна послужить материальной опорой Советской власти и зародышем образования армии и вооруженного народа до проведения в жизнь реформы по введению всеобщего вооружения народа».
Инструкция устанавливала порядок вступления добровольцев в новую армию. Лица, вступавшие индивидуально, должны были представить рекомендации общественно-демократических организаций или двух ее членов, а при вступлении целыми частями требовалась круговая порука и поименное голосование. Характерно, что этот пункт инструкции был впоследствии с уточненной формулировкой включен в Декрет об организации Красной Армии.12
Инструкция Н. В. Крыленко была разослана по всем фронтовым и тыловым частям армии, однако тяга солдат к демобилизации была настолько сильна, что массового вступления во вновь формируемые части не было. На Северном фронте, например, по поступившим к 17 января 1918 г. сведениям, в «народно-социалистическую красную гвардию» записалось всего лишь 7500 человек.13
Было очевидно, что строительство социалистической армии нельзя было осуществить на базе старой, преимущественно крестьянской армии. В. И. Ленин неоднократно подчеркивал, что костяком новой армии должен быть рабочий класс.
3 января 1918 г. ВЦИК принял написанную В. И. Лениным «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», один из пунктов которой гласил: «В интересах обеспечения всей полноты власти за трудящимися массами и устранения всякой возможности восстановления власти эксплуататоров, декретируется вооружение трудящихся, образование социалистической красной армии рабочих и крестьян, и полное разоружение имущих классов».14
В это время подготовка проекта декрета о Красной Армии шла уже полным ходом. Этот вопрос был в центре внимания Первого общеармейского съезда по демобилизации старой армии, состоявшегося в Петрограде в конце 1917—начале 1918 г. В. И. Ленин в приветствии съезду писал: «Я горячо приветствую уверенность, что великая задача создания социалистической армии, в связи со
12 В Декрете было конкретизировано, что рекомендации должны быть представлены от войсковых комитетов или общественных демократических организаций, стоящих на платформе Советской власти, партийных или профессиональных организаций или по крайней мере двух членов этих организаций (см.: Декреты Советской власти, т. 1. М., 1957, стр. 356).
13 ЦГВИА, ф. 2003/с, оп. 1, д. 30, л. 2; ф. 20031, оп. 1, д. 215, лл. 86, 104, 106.
14 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 35, стр. 222.
108


всеми трудностями переживаемого момента, и несмотря на эти трудности, будет решена вами успешно».15
Общеармейский съезд по демобилизации армии выработал «Положение об организации социалистической армии», которое было опубликовано в газетах 3 января 1918 г.16
В «Положении» указывалось, что Советское правительство «ставит на место постоянной прежней армии всеобщее вооружение народа», но, исходя из условий, в которых находится Советская страна, съезд признал необходимым немедленно приступить к организации социалистической армии, которая формируется путем вступления в ее ряды граждан по рекомендации революционно-социалистических партий и рабочих, солдатских, крестьянских организаций. Далее, в «Положении» определялся порядок формирования корпусов новой армии на фронте и в тылу, рассматривались вопросы материального обеспечения солдат социалистической армии и членов их семей, снабжения армии и принципа ее управления.
После издания «Положения» Агитаторская коллегия, выделенная Общеармейским съездом, выработала проекты декретов Совета Народных Комиссаров об организации Красной Армии и об учреждении Всероссийской коллегии по организации РККА. Оба эти проекта были рассмотрены 14—15 января* на совещании военных делегатов III Всероссийского съезда Советов и 15 января представлены в Совет Народных Комиссаров.17
Сравнивая проект декрета об организации Красной Армии с «Положением об организации социалистической армии», можно убедиться, что в проекте были использованы не только отдельные фразы из «Положения», но и ряд важных пунктов.
Положение об организации социалистической Армии
Постоянная армия служила материальным орудием классового могущества буржуазии...
Солдаты социалистической армии стоят на полком государственном довольствии и на расходы получают 15 рублей в месяц.
Проект декрета об организации Красной Армии
Старая армия служила орудием классовой борьбы в руках буржуазии.
Воины Рабоче-Крестьянской Красной Армии состоят на полном государственном довольствии и сверх того получают 50 руб. в месяц.
‘Малолетние дети, жены, нетрудоспособные члены семьи солдат социалистической армии, находившиеся ранее на их иждивении, получают натурой квартиру с отоплением и освещением, одежду, обувь, хлеб, жиры, крупу, соль, приварок, сахар, чай по местным
Малолетние дети, жены и нетрудоспособные члены семей добровольцев Красной Армии, находившиеся ранее на их иждивении, получают натурой квартиру с отоплением и освещением, одежду, обувь, жиры и другие продукты по местным потре-
15 Там же, стр. 224.
16 См.: Известия, 1918, 3 января.
17 См,; С- М. К л я ц к и н. Начальный период..., стр, 104—105,
104


потребительным нормам, а где таковых нет — по местным нормам довольствия армии. В деревнях взамен имеющихся в натуре перечисленных видов довольствия выдаются металлические изделия, необходимые для хозяйства, и мануфактура.
Семьи солдат социалистической армии пользуются бесплатной государственной медико-санитарной помощью.
Принципы управления социалистической армии установлены декретами народных комиссаров по военному ведомству.
Верховным руководящим органом социалистической армии является Совет Народных Комиссаров.
бительным нормам, а где таковых нет — по местным нормам довольствия армии, в тех деревнях, где население [не] нуждается в пищевых продуктах, взамен видов довольствия продуктами выдаются металлические изделия, необходимые для хозяйства, и мануфактура.
Семьи солдат Красной Армии пользуются бесплатной медицинской санитарной помощью.
Верховным руководящим органом Рабоче-Крестьянской Красной Армии является Совет Народных Комиссаров. Непосредственное руководство и управление армией сосредоточено в Комиссариате по военным делам, в созданной при нем особой Всероссийской коллегии.
В проекте Декрета в отличие от «Положения» новая армия именуется Красной Армией, а не «социалистической», более четко определились ее цели и задачи. Тем не менее, когда 28 (15) января 1918 г. Совет Народных Комиссаров приступил к рассмотрению представленного проекта об организации Красной Армии, В. И. Ленин, как явствует из воспоминаний участника этого заседания
В. 	П. Затонского, не был удовлетворен текстом. В то же время он считал необходимым не откладывать принятие этого важного документа. «Он заявил, — писал В. П. Затонский, — что не закроет собрания, пока этот декрет не будет принят, вооружился пером и начал тут же выправлять декрет, вычеркивать целые параграфы, изменяя редакцию, внося существенные изменения».18
Изменения и поправки, внесенные В. И. Лениным в проект Декре́та, носили принципиальный характер.
Коренным образом была переработана Лениным вводная часть декрета. В представленном проекте не давалось четкого классового определения старой армии; она характеризовалась как орудие «классовой борьбы в руках буржуазии». В. И. Ленин дал формулировку, точно определяющую сущность старой армии как орудия «классового угнетения трудящихся буржуазией». Далее, во вводной части’ было указано, что после Октябрьской революции власть перешла к пролетариату и беднейшему крестьянству. В. И. Ленин вместо «пролетариату и беднейшему крестьянству» написал «трудящимся и эксплуатируемым классам», что ярко подчеркивало всенародный характер Великой Октябрьской социалистической революции и ее решающее значение для судеб всех трудящихся. В проекте было на-
18 	Гражданская война 1918—1920 гг., т. I. Под общ. ред. А. С. Бубнова, С. С. Каменева, Н. М. Тухачевского, Р. П. Эйдемана. М., 1928, стр. 41.
105


писано, что Красная Армия будет фундаментом для замены регулярных войск всенародным вооружением. В. И. Ленин вместо «регулярных войск» написал «постоянной армии».
В первом разделе проекта указывалось, что «Рабоче-Крестьянская Красная Армия создается без принуждения и насилия: она составляется только из добровольцев». Такая формулировка не раскрывала классовую 'сущность новой армии. В. И. Ленин сформулировал этот пункт так: «Рабоче-Крестьянская Красная Армия создается из наиболее сознательных и организованных элементов трудящихся масс». Ленинская формулировка, таким образом, четко определяла классовый принцип строительства Красной Армии как армии, состоящей только из трудящихся, знающей, во имя чего онаѵ борется. Тот факт, что В. И. Ленин опустил положение проекта о том, что Красная Армия формируется исключительно из добровольцев, дает полное основание полагать, что он уже тогда считал добровольческий принцип комплектования армии временным явлением и допускал возможность перехода к обязательной военной службе трудящихся.
Существенное значение имеют поправки, внесенные Лениным в ту часть первого раздела проекта, где говорится о целях и задачах Красной Армии. В проекте было сказано, что в Красную Армию поступает «каждый, кто готов отдать свои силы, свою жизнь для защиты завоеванной Октябрьской революции и власти Советов». В. И. Ленин вместо «завоеванной Октябрьской революции» написал «завоеваний Октябрьской революции», подчеркнув этим всемирноисторическое значение не только завоевания власти пролетариатом и трудящимся крестьянством в октябре 1917 г., но и тех преобразований, которые были осуществлены и осуществлялись Советской властью.
После слов «власти Советов» В. И. Ленин добавил «и социализма». Это ярко определяло задачи Красной Армии, стоящей на страже социализма. Защита социализма в нашей стране и братская помощь любой социалистической стране от агрессии со стороны капиталистических стран является обязанностью и долгом вооруженных сил Советского государства. Напомним, что В. И. Ленин, разрабатывая теорию социалистической революции, еще в 1916 г. указывал, что после победы социалистической революции в одной или в нескольких странах в случае попыток буржуазии других стран разгромить победоносный пролетариат социалистического государства «война с нашей стороны была бы законной и справедливой. Это была бы война за социализм, за освобождение других народов от буржуазии».19
Значительные изменения внес В. И. Ленин и во второй раздел проекта. В этом разделе предусматривалось такое материальное обеспечение красноармейцев и их семей, которое не соответствовало
19 	В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 30, стр. 133.
106


возможностям Советской страны, переживавшей тогда голод и хозяйственную разруху. В проекте было указано, что красноармейцы состоят на полном государственном довольствии и сверх того получают не менее 50 рублей в месяц. Слова «не менее» давали основания произвольно увеличивать эту сумму или по крайней мере требовать ее увеличения, очевидно, поэтому они были вычеркнуты Лениным,
В Декрете, далее, провозглашалось, что малолетние дети, жены и нетрудоспособные члены семей красноармейцев, находившиеся ранее на их иждивении, получают натурой квартиру с отоплением и освещением, одежду, обувь, хлеб, жиры и! другие продукты, бесплатную медицинскую помощь ит. п. В. И. Ленин кардинально изменил этот пункт. В ленинской редакции Декрет устанавливал, что право на материальное обеспечение имеют только нетрудоспособные члены семей красноармейцев,20 ранее находившиеся на их иждивении. Перечисленные в проекте виды довольствия были также изъяты. Исходя из реальных возможностей того времени, Ленин кратко и четко определял, что «нетрудоспособные члены семей солдат Красной Армии, находившиеся ранее на их иждивении, обеспечиваются всем необходимым по местным потребительным нормам, согласно постановлениям местных органов Советской власти».
Совет Народных комиссаров на своем заседании 15 (28) января 1918 г. утвердил декрет о Красной Армии с изменениями, внесенными В. И. Лениным. Через несколько дней текст Декрета был опубликован в газетах.21
Следует, однако, отметить, что в тексте Декрета, опубликованном в различных газетах, имеются разночтения; не совсем совпадают они и с подлинником. В качестве примера возьмем текст газеты «Правда», так как он получил широкое распространение в литературе. Так, в ленинской формулировке указано, что Красная Армия создается из наиболее сознательных и организованных элементов трудящихся масс, а в газете вместо «масс» написано «классов». Имеются неточности и во втором разделе Декрета.22
Если в газетах допущены отдельные неточности, то в «Собрании Узаконений и Распоряжений Рабочего и Крестьянского Правительства» Декрет был помещен с явными искажениями. Вводная часть Декрета была редакцией совершенно изъята, а в первом и втором разделах были опущены важнейшие ленинские положения, в частности положение о том, что в Красную Армию «поступает каждый, кто готов отдать свои силы, свою жизнь для защиты завоеваний Октябрьской революции, власти Советов и социализма».23
20 Проект декрета, например, не разграничивал трудоспособных и нетрудоспособных жен красноармейцев.
21 Правда, 1918, 19 января; Известия, 1918, 19 и 23 января; Газета Временного Рабочего и Крестьянского Правительства, 1918, 20 января.
22 См.: Правда, 1918, 19 января (1 февраля).
23 См.: Собрание Узаконений и Распоряжений Рабочего и Крестьянского Правительства, № 17, 23 января 1918 г.
107


Исследователи располагали если не подлинником Декрета, то фотомеханическим воспроизведением его текста с поправками, внесенными Лениным. Впервые фотоснимок Декрета был опубликован в «Правде» в 1919 г., в день празднования годовщины Красной Армии.24 Впоследствии ин был помещен в других изданиях. Тем не менее вплоть до последнего времени текст Декрета воспроизводился в археографических сборниках и в исследованиях по текстам газет «ли «Собрания Узаконений».
В 1938 г. журнал «Красный архив» в специальной подборке документов к 20-й годовщине Красной Армии опубликовал декрет о Красной Армии, перепечатав его из «Собрания Узаконений» со всеми допущенными в его тексте искажениями.25 С. Н. Валк обратил тогда внимание на это вопиющее нарушение элементарных правил публикации документального материала и в своей статье, опубликованной в 1939 г. в журнале «Архивное дело», сравнил помещенный в «Красном архиве» текст с подписанным Лениным подлинником, известным по фотомеханическому воспроизведению. В статье С. Н. Валка был дан детальный анализ многих ленинских формулировок и показано их значение. Автор статьи с большой научной аргументацией поставил вопрос о необходимости издания декретов Великой Октябрьской'социалистической революции, тексты которых были бы избавлены от искажений и неточностей/6
Статья С. Н. Валка должна была послужить предостережением для исследователей. Однако и впоследствии декрет о Красной Армии продолжал публиковаться не по подлиннику. Так, например, в изданном в 1940 г. археографическом сборнике «Профсоюзы СССР в создании Красной Армии» текст декрета был опубликован по «Собранию Узаконений». В том же году в' «Военно-историческом журнале» был помещен текст Декрета, перепечатанный из «Газеты Временного Рабочего и Крестьянского правительства» и содержащий ряд неточностей.27 В «Документах по истории гражданской войны в СССР», изданных в 1941 г., был помещен фотоснимок Декрета с поправками В. И. Ленина, но текст Декрета был заимствован из газеты «Правда» за 19 января 1918 г.
Научное издание ленинского Декрета о Красной Армии было впервые осуществлено в т. 1 «Декретов Советской власти», вышедшем в 1957 г. под редакцией Г. Д. Обичкина, С. Н. Валка, Л. С. Гапоненко, А. А. Новосельского и М. Д. Стучебниковой. В томе помещен подлинник Декрета с правкой В. И. Ленина, текст Декрета, а в подстрочных примечаниях отмечены разночтения, со¬
24 Правда, 1919, 23 февраля.
25 Красный архив, 1938, № 1 (86), стр. 32—33.
26 С. Валк. О тексте декретов Октябрьской социалистической революции и необходимости их издания. Архивное дело, 1939, № 3 (51), стр. 2■—14.
2‘ Из истории формирования Красной Армии, Военно-исторический журнал, 1940, № 2, стр. 120.
108


держащиеся в текстах, опубликованных в различных газетах и в «Собрании Узаконений».28 Этой единственной научной публикацией Декрета и должны пользоваться исследователи.
И. В. ЗАГОСКИНА
В. И. ЛЕНИН И ПРИНЯТИЕ СОВЕТОМ НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ «ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОГО ДЕКРЕТА»
(март 1918 г.)
После заключения Брестского мира Коммунистическая партия и Советское правительство получили возможность приступить к созданию основ социалистической экономики. Главной, решающей задачей диктатуры пролетариата, указывал В. И. Ленин, была задача организовать управление социалистическим производством, наладить производство и распределение продуктов. Вопросы организации управления социалистической экономикой были разработаны в ряде произведений В. И. Ленина, особенно в знаменитой работе «Очередные задачи Советской власти». В. И. Ленин учил, что в основе хозяйственного управления должен лежать принцип демократического централизма, позволяющий сочетать централизованное плановое руководство экономикой со стороны социалистического государства с инициативой масс, с их активным участием в обсуждении и решении коренных вопросов управления производством.
В первые недели и месяцы Советской власти не было условий для всестороннего проведения в жизнь принципа демократического централизма. Непосредственно после победы социалистической революции Советская страна пережила целую историческую полосу митингования, обсуждения самими трудящимися новых условий жизни, новых задач. Характерным для этого периода было создание широких выборных коллегий для руководства хозяйственной работой. В. И. Ленин придавал важное значение митингованию, означавшему пробуждение к новой жизни многомиллионных масс трудящихся, почувствовавших себя хозяевами страны.
Однако к весне 1918 г. в связи с усложни́вшимися задачами социалистического строительства, в частности в связи с развертыванием национализации основных отраслей экономики, безбрежная коллегиальность стала тормозом хозяйственного развития. Крупная машинная индустрия, учил В. И. Ленин, являющаяся произ-
28 Декреты Советской власти, стр. 352—357.
109


водственным фундаментом социализма, и процессы работы, организованные по типу такой индустрии, требуют безусловного и строжайшего единства воли, направляющей совместную работу сотен и тысяч людей. «Надо научиться соединять вместе бурный, бьющий весенним половодьем, выходящий из всех берегов, митинговый демократизм трудящихся масс с железной дисциплиной во время труда, с беспрекословным повиновением — воле одного лица, советского руководителя, во время труда».1
Осуществляя ленинские указания, Коммунистическая партия и Советское правительство перешли к централизации управления народным хозяйством, к введению железной дисциплины и единоначали́я во всех звеньях социалистического производства. Одной из первоочередных задач было введение централизованного управления на железнодорожном транспорте. «... для восстановления транспорта в стране, отличающейся такими громадными расстояниями, как Россия, — указывал В. И. Ленин, — всего более нужна стройная, крепкая организация. . .».1  2
Между тем железнодорожный транспорт находился в особенно тяжелом состоянии вследствие империалистической войны, бездарного управления царских чиновников и чиновников Временного правительства, саботажа служащих после победы Октября, захвата части железных дорог интервентами, недостатка топлива и т. д. Дезорганизация транспорта усугублялась попытками различных центральных и местных организаций вмешиваться в техническое управление транспортом, подчиняя его своим ведомственным интересам. ,
В связи с таким положением 18 марта 1918 г. на заседании СНК был поставлен вопрос «о невмешательстве различных организаций в дела железнодорожного ведомства».3 Проект декрета по этому вопросу внес народный комиссар путей сообщения большевик А. Г. Рогов. 18 марта СНК не утвердил проекта, а поручил специальной комиссии под председательством А. Г. Рогова переработать его и представить на следующее заседание. СНК принял предложенные В. И. Лениным основные установки, которыми комиссия должна была руководствоваться при пересмотре проекта: «1. Большая централизация. 2. Назначение ответственных лиц — исполнителей в каждом местном центре по выбору железнодорожных организаций. 3. Беспрекословное исполнение их приказании́. 4. Диктаторские права отрядов военной охраны по обеспечению порядка. 5. Меры к немедленному учету подвижного состава и его размещения. 6. Меры к созданию технического отдела. 7. Топливо».4 Эти ленинские положения развивали и конкретизировали
1 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, Т. 36, стр. 203о
2 Там же, стр. 135.
3 ЦП А ИМЛ, ф. 19, оп. 1, д. 77.
4 Ленинский сборник, XXI, стр. 198.
110


принцип демократического централизма применительно к железнодорожному транспорту.
Проект, представленный комиссией на заседание СНК, состоявшееся 21 марта, в основных своих чертах был подготовлен в соответствии с указаниями В. И. Ленина. Основным проводником линии ВЦИК и СНК в деле наведения порядка на транспорте должен был быть народный комиссар путей сообщения, облеченный неограниченными полномочиями. Коллегия НКПС превращалась в совещательный орган, не имевший права вмешиваться в распоряжения комиссара. Местные коллегии распускались. Вся полнота власти в управлении железными дорогами на местах переходила к руководителям районных или областных железнодорожных центров, которые утверждались народным комиссаром путей сообщения и ему же подчинялись. Местные советские организации не могли вмешиваться в дела транспорта и должны были всемерно, вплоть до вооруженной помощи, оказывать содействие железнодорожникам в случае попыток каких-либо организаций не подчиниться декрету СНК.
Однако в этом проекте содержались некоторые формулировки, требовавшие уточнения. Поэтому В. И. Ленин, просматривая проект перед заседанием СНК (или, возможно, на самом заседании), внес в него ряд изменений, шедших по линии еще большего подчинения коллегии НКПС ВЦИК и СНК.5 Так, первоначально в проекте было сказано, что в случае расхождения коллегии НКПС с народным комиссаром путей сообщения она может «апеллировать через Всероссийский* железнодорожный съезд Всероссийскому съезду рабоче-крестьянских депутатов». В. И. Ленин предложил свою формулировку, из которой следовало, что члены коллегии НКПС должны утверждаться СНК и ВЦИК и к этим же организациям должна обращаться коллегия в случае расхождения ее с комиссаром.
Согласно § 11 проекта учреждалась военная охрана железных дорог из отрядов, организуемых преимущественно из железнодорожников и подчиняющихся лицам, назначаемым или утверждаемым комиссаром путей сообщения. В. И. Ленин предложил, чтобы эти же отряды военной охраны выполняли функции контроля как по борьбе с безбилетным проездом и беспорядочным провозом грузов, так и по борьбе с простоем вагонов и паровозов.
По-видимому, при обсуждении декрета в СНК в него был включен также пункт о том, что народный комиссар путей сообщения ответствен перед СНК и ВЦИК (вместо первоначальной формулировки проекта, зачеркнутой В. И. Лениным, по которой комиссар путей сообщения ответствен перед Всероссийским рабочекрестьян'ским съездом). Эта поправка была вызвана стремлением еще в большей степени сосредоточить управление железнодорож-
5 	См.: Декреты Советской власти, т. 2. М., 1959, стр. 12—15.
111


ным транспортом в руках органов Советской власти — СНК и ВЦИК. 21 марта СНК принял декрет с поправкам« В. И. Ленина.
В своей работе по централизации управления народным хозяйством Коммунистическая партия, В. И. Ленин столкнулись с ожесточенным сопротивлением мелкобуржуазных партий меньшевиков и левых эсеров. Защитниками мелкобуржуазной стихии выступила внутри партии группа «левых коммунистов» во главе с Бухариным. «Представители мелкобуржуазной распущенности хотели видеть отступление от начала коллегиальности и от демократизма и от принципов Советской власти в предоставлении отдельным лицам „неограниченных“ (т. е. диктаторских) полномочий», — писал В. И. Ленин.6
Особенно упорная борьба между большевиками и представителями мелкобуржуазных партий разгорелась по вопросу о введении твердой пролетарской дисциплины на железнодорожном транспорте. Находившийся под сильным влиянием левых эсеров Всероссийский исполнительный комитет железнодорожников (Викжедор) встретил декрет СНК крайне враждебно. Получив копию декрета, принятого СНК 21 марта, члены Викжедора подвергли ее правке. В частности, в пункте 3, где говорилось о диктаторских полномочиях народного комиссара путей сообщения в области транспорта, слово «диктаторскими» было заменено словом «чрезвычайными». Копия затем попала к В. И. Ленину, который вычеркнул «чрезвычайными» и заменил их на «неограниченными», восстановив тем самым смысл первоначальной* редакции пункта З.7
В связи с позицией Викжедора народный ^комиссар путей сообщения А. Г. Рогов снова поставил на заседании СНК 23 марта вопрос о декрете.8 Представители Викжедора, присутствовавшие на заседании, выступили с ожесточенными нападками на декрет, усматривая в нем уничтожение руководящей роли Викжедора на железнодорожном транспорте и замену его единоличной властью народного комиссара путей сообщения. Они предложили свой контрпроект, сущность которого сводилась к ограничению власти комиссара и предоставлению широких полномочий коллегии
НКПС.9
В. И. Ленин выступил на заседании СНК с горячей речью в защиту декрета, указав на необходимость принятия самых решительных мер к устранению на железных дорогах саботажа и расхлябанности. В. И. Ленина поддержал член коллегии НКПС В. И. Невский и другие большевики. Большевикам во главе с В. И. Лениным удалось отстоять все основные, принципиальные положения декрета.
6 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 36, стр. 198
7 См.: ЦПА НМЛ, ф. 2, оп. 1, д. 3511.
8 См.: там же, ф. 19, оп. 1, д. 80.
9 См.: Знамя труда, 1918, 28 марта.
112


Вместе с тем, учитывая, что Викжедор опирается на поддержку известной части железнодорожников, СНК принял некоторые второстепенные поправки, предложенные представителями Викжедора. Так, в пункте 2 было указано*^что члены коллегии путей сообщения избираются Викжедором (раньше было — «Всероссийским железнодорожным съездом»), а в к<шце этого же пункта, где первоначально говорилось о случаях расхождения коллегии НКПС с комиссаром, добавлено: «коллегии или Викжедора».10  1126 марта 1918 г. «Известия ВЦИК» опубликовали текст декрета, содержавший ряд искажений. Этот текст был получен «Известиями ВЦИК» не из Бюро печати при СНК, а из НКПС. Вероятно, в связи с этим обстоятельством В. И. Ленин дал указание потребовать письменных объяснений от секретаря «Известий ВЦИК». 28 марта декрет был перепечатан, в «Известиях ВЦИК» вторично. Однако в «Собрании Узаконений и Распоряжений Рдбочего и Крестьянского правительства», № 30, 5 апреля 1918 г. по невыясненным причинам был напечатан текст декрета, принятого СНК не 23 марта, а 21. Следовательно, из всех имеющихся источников того времени единственным правильным текстом декрета является текст, опубликованный в «Известиях ВЦИК» 28 марта.
Декрет о введении единоначалия на железнодорожном транспорте явился сильным ударом по мелкобуржуазной распущенности, анархо-синдикализму и местничеству на транспорте. В. И. Ленин придавал огромное значение декрету и неоднократно возвращался к оценке его в своих последующих работах. В работе «Очередные задачи Советской власти» он говорил о борьбе вокруг декрета как о борьбе «мелкобуржуазной стихии распущенности с пролетарской организованностью».11
Однако и после принятия декрета нападки меньшевиков, левых эсеров и «левых коммунистов» на декрет не прекратились. На заседании ВЦИК 29 апреля 1918 г. они снова выступили с осуждением декрета, демагогически противопоставляя централизм демократизму. В докладе на этом заседании В. И. Ленин разоблачил неустойчивость и шатания мелкобуржуазных элементов, указав, что «железнодорожный декрет правильный», «вводя диктатуру, он встречает сочувствие всех масс и сознательных тружеников железнодорожного дела», «с колебанием к нему относятся все те, кто колеблется между Советской властью и ее врагами».12 В заключительном слове по докладу, отвечая своим противникам, В. И. Ленин еще раз подчеркнул, что железнодорожный декрет «ухватил самую сущность того, что нужно; он опирается на ту массу рабочих, которая верна самой строгой дисциплине», «это шаг, который показывает, что мы стали на правильный путь, что мы вышли на дорогу».13
10 См.: Декреты Советской власти, т. 2, стр. 18—19.
11 В. И. А е н и н, Полное собрание сочинений, т. 36, стр. 198.
12 Там же, стр. 267.
13 Там же, стр. 273.
113


После заседания ВЦИК В. И. Ленин обобщил основные положения своего доклада и мысли, развитые им в работе «Очередные задачи Советской власти», в 6 тезисах, которые были утверждены на заседании ЦК партии и 4 мая разосланы радиограммой всем Советам. В этих тезисах В. И. Ленин снова ссылается на «железнодорожный декрет» как на пример правильной постановки вопроса о пролетарской дисциплинированности в противовес влиянию мелкобуржуазной стихии, «стихий" мелкособственнических привычек, стремлений и настроений».14
Осуществляя задачи, поставленные В. И. Лениным, Коммунистическая партия в дальнейшем предприняла новые шаги по линии усиления централизации управления на железнодорожном транспорте. Содержание «железнодорожного декрета» было развито в «Положениях об управлении железнодорожными путями сообщения РСФСР», принятых ВЦИК 31 мая 1918 г.15 В частности, в «Положениях» было указано, что народный комиссар путей сообщения назначается ВЦИК (в декрете от 23 марта этого не было), а кандидаты в члены коллегии НКПС намечаются Викжедором и народным комиссаром путей сообщения (по декрету 23 марта кандидаты в члены коллегии избирались Викжедором).
На конкретном примере выработки «железнодорожного декрета» ярко проявился государственный и организаторский гений В. И. Ленина. В. И. Ленин непосредственно руководил всем процессом создания декрета, боролся за последовательное отражение в нем основных принципов хозяйственной политики Советской власти, пресекал все попытки мелкобуржуазных элементов сорвать осуществление намеченного партией курса. Борьба.Коммунистической партии, Советского правительства во главе с В. И. Лениным за проведение принципа демократического централизма на железнодорожном транспорте в первые месяцы Советской власти является яркой страницей в истории строительства Советского государства.
Ю. С. АФАНАСЬЕВ, А. Ф. ШЕВЦОВА
К ИСТОРИИ ИЗДАНИЯ ПЕРВЫХ ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫХ АКТОВ СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА
Для изучения законодательной деятельности Советского государства в первые месяцы его истории значительный интерес представляет вопрос о распространении декретов Советской власти, в частности об издании их в виде листовок. В таком капитальном,
14 Там же, стр. 280.
15 См.: Декреты Советской власти, т. 2, стр. 365—367.
114


представляющем большую ценность издании, как «Декреты Советской власти», предпринимаемом Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС и Институтом истории Академии наук СССР при ближайшем участии С. Н. Валка, листовки учитываются как одна из форм публикации того или иного законодательного акта.1 Увидевший свет в 1962 г. хронологический указатель произведений В. И. Ленина тщательно учитывает известные листовочные издания, в том числе издания декретов, принадлежащих его перу.1  2 И тем не менее сегодня нет оснований утверждать, что листовки первых лет Советской власти вообще, а среди них и листовки, с помощью которых публиковались декреты й другие акты Советского правительства, изучены и даже учтены в полной мере.
В коллекции листовок ГПБ выявлен ряд изданий работ В. И. Ленина в виде листовок, относящихся к первым дням Октябрьской революции и не учтенных в упомянутом выше Хронологическом указателе: обращение петроградского Ёоенно-революционного комитета— «К гражданам России»,3 обращение II Всероссийского съезда Советов — «Рабочим, солдатам « крестьянам»,4 а также широко издававшиеся в виде листовок знаменитые декреты о мире, о земле, об образовании Советского правительства.
Декрет о мире представлен четырьмя различными изданиями. Из них два издания на русском языке,5 одно — на болгарском, под заглавием «Декрет за мир»,6 и одно на татарском языке, но под русским заглавием «Декрет о мире, принятый единогласно на заседании Всероссийского съезда Советов».7
Приступая к характеристике неизвестных листовочных изданий декрета о земле, следует отметить такую интересную деталь: декрет о земле издавался также под названием «Закон о земле». Под таким заглавием вышли три из шести вновь выявленных листовок. В их числе киевская листовка «Закон о земле съезда Советов рабочих и солдатских депутатов»,8 вышедшая в 1918 г., листовка на болгарском языке под заглавием «Закон за землята»,9 вышедшая
1 См., например: Декреты Советской власти, т. 1. М., 1957, стр. 21, 45, и др.
2 Хронологический указатель произведений В. И. Ленина. Ч. 2. Книги, статьи, выступления, письма и другие документы. Март 1917—март 1923 г. М.* 1962, стр. 94, 105, 111, 342, 352, и др.
3 ГПБ, Фонд листовок, 2/107.
4 Там же, 3/50.
5 Там же, 2/83; 3/150.
6 Там же, 2/197. Листовка издана в Петрограде в 1918 г. (см.: Книжная летопись, 1918, № 4035).
7 ГПБ, Фонд листовок, 2/198. Листовка напечатана в Петрограде в 1918 г. тиражом 100 тыс. экз. (см.: Книжная летопись, 1918, № 4054).
8 ГПБ, Фонд листовок, 2/96. Датировка по изд.: Книжная летопись, 1918, № 1604.
9 ГПБ, Фонд листовок, 2/70. Выходные данные установлены по изд.: Книжная летопись, 1917, № 13030.
8*
Ш


в Петрограде в 1917 г., и листовка на русском языке под заглавием «Закон о земле съезда Советов рабочих и солдатских депутатов (принят на заседании 26-го октября в 2 часа ночи» 10  *), не .имеющая выходных данных.
Следует отметить, что текстуально и по полиграфическому оформлению (декрет напечатан на двух страницах одного развернутого листа) последняя листовка совершенно совпадает с другой, опубликованной под заглавием «Декрет о земле съезда Советов рабочих и солдатских депутатов (принят на заседании 26-го октября в 2 часа ночи» и). Можно предположить, что обе листовки были напечатаны с одного набора в Петрограде.
Пятая листовка, под заглавием «Декрет о земле съезда Советов»,12 напечатанная в 16-й государственной типографии Москвы (место и год издания на листовке не обозначены), отличается неполнотой текста. В ней опущен крестьянский наказ о земле, в конце листовки отсутствует дата «26 октября 1917 г.» и подпись В. И. Ленина.
Листовка под заглавием «Декрет о земле съезда Советов рабочих и солдатских депутатов, принятый на заседании 26-го октября в 2 часа ночи»,13 не имеющая выходных данных, является, по всей вероятности, одним из местных переизданий декрета. Об этом свидетельствует характерная для переизданий подпись в конце текста: «Подлинный подписал председатель Совета Народных Комиссаров Владимир Ульянов-Ленин».
Тремя различными листовками представлен декрет II Всероссийского съезда Советов об образовании Советского правительства. Первая листовка 14 вышла в Петрограде, в типографии «Труд» товарищества «Рабочая печать». Две другие листовки, не имеющие выходных данных, являются самостоятельными изданиями, так как различно оформлены в полиграфическом отношении: в одной листовке текст напечатан на одной странице,15 в другой — на одной странице в 3 столбца.16 Во всех трех изданиях перед текстом декрета в качестве заглавия выделены слова: «Совет Народных Комиссаров». Текстуально листовки совпадают с публикацией декрета в газетах «Рабочий и солдат» (№ 10 от 27 октября 1917 г.) и «Правда» (№ 171 от 28 октября 1917 г.).
Общеизвестно, какую огромную роль в реализации на местах исторических декретов II Всероссийского съезда Советов сыграл написанный В. И. Лениным 5(18) ноября 1917 г. «Ответ на запросы крестьян». Известен и факт издания этого документа в виде
10 ГПБ, Фонд ЛИСТОВОК, 2/85.
» Там же, 2/84.
12 Там же, 2/92.
13 Там же, 2/91.
14 Там же, 2/101.
15 Там же, 2/102.
16 Там же, 2/108.
116


листовки.17 Отметим только своеобразное заглавие этой листовки— «Инструкция крестьянам»,18 н тираж — 300 тыс. экз.,19 свидетельствующий об ее подлинно массовом распространении.
Среди законодательных актов, изданных и распространенных в виде листовок в первые недели после победы Октябрьской революции в Петрограде и в Москве, могут быть названы: «Декрет о рабочем времени», «Положение о страховании на случай безработицы» и «Положение о рабочем контроле». Все эти документы опубликованы в одной листовке,20 но этим не исчерпываются особенности издания. В нем объединены как действующие законодательные акты — «Декрет о восьмичасовом дне» от 29 октября 1917 г, и «Положение о рабочем контроле», принятое ВЦИК 14 ноября 1917 г., так и проект «Положения о страховании на случай безработицы».
Как известно, проект «Положения о страховании на случай безработицы» был опубликован в газетах «Правда» (№ 194, 19 ноября) и «Известия» (№ 225, 14 ноября 1917 г.). Сличение газетных текстов и текста листовки показывает, что эти публикации и были, очевидно, источником при издании листовки. Следует, однако, отметить существенную деталь. Если в «Правде» проект «Положения» приводится только за подписью народного комиссара труда Шляпникова, то рассматриваемая листовка имеет две подписи: «Председатель Совета Народных Комиссаров В. Ульянов (Ленин). Народный комиссар труда А. Шляпников».21 Кроме того, 28-й пункт проекта «Положения» разбит на две части и, таким образом, текст листовки состоит из 29 пунктов.
Тексты декрета СНК о рабочем времени и положения ВЦИК и СНК о рабочем контроле не имеют существенных отличий от известных нам публикаций.22 Но сам факт их издания в виде листовки (как и факт издания в виде листовки проекта «Положения о страховании на случай безработицы») не отражен в научных изданиях.
Одним из напряженных моментов в жизни молодой Советской страны явились февральские дни 1918 г., когда войска германских империалистов, вероломно нарушив перемирие, перешли в наступление по всему фронту. Листовки тех дней дают некоторые дополнительные сведения для характеристики действий партии и Советского правительства по организации отпора врагу.
17 Разночтения ее текста с другими печатными источниками отмечены в издании «Декреты Советской власти» (т. 1, стр. 46).
18 ГПБ, Фонд листовок, 2/54.
19 См.: Книжная летопись, 1918, № 1606.
20 ГПБ, Фонд листовок, 2/58. Листовка издана в Петрограде (см.: Книжная летопись, 1917, № 11156).
21 ГПБ, Фонд листовок, 2/58.
22 Директивы КПСС и Советского правительства по хозяйственным вопросам. Сборник документов. Т. 1. М., 1957, стр. 18—22; Декреты Советской власти, т. 1, стр. 83—85.
117


Интересным представляется факт выхода листовок с текстом воззвания СНК «К трудящемуся населению всей России»,23 принятого 21 февраля 1918 г. в 2 часа ночи в таких городах, как Петроград, Новгород и Тула. Каждая из этих листовок имеет некоторые незначительные особенности.
Ленинский декрет от 21 февраля 1918 г. «Социалистическое отечество в опасности» представлен в коллекции двумя листовками: одна из них вышла в Петрограде,24 другая — в Туле.25 Остановимся на характеристике некоторых особенностей тульского издания. Прежде всего листовка имеет другое заглавие — «Воззвание Совета Народных Комиссаров». Настоящее же заглавие декрета — «Социалистическое отечество в опасности» — включено в первые слова текста. В листовке допущены искажение и пропуск ряда слов, а также введена другая пунктуация, часто изменяющая смысл отдельных фраз декрета. Учет этих особенностей, а также тот факт, что в местной газете «Революционный Вестник»26 декрет был напечатан в сокращенном виде (пропущено начало и первые 4 пункта), приводит к выводу, что текст листовки ввиду крайне напряженной обстановки печатался с телеграфного сообщения.
Нет необходимости доказывать, какое значение для показа работы партии и органов Советской власти по мобилизации всех сил на борьбу за хлеб летом 1918 г. имеет учет и изучение обстоятельств издания листовок с текстами декретов и других директивных документов по вопросам продовольственной диктатуры.
Интересные результаты дает изучение листовки с текстом широко известного воззвания к петроградским рабочим об организации продотрядов от 21 мая 1918 г., подписанного В. И. Лениным и Цюрупой.27 В. И. Ленин придавал большое значение быстрой и широкой публикации этого обращения в Петрограде. «Опубликуйте следующее воззвание на всех заводах и фабриках, — гласила его телеграмма, — и примите меры к немедленной организации записи в продовольственные отряды».28 Известно, что обращение было напечатано в петроградской «Красной газете» (№ 95 от 22 мая 1918 г.). Факт издания листовки является дополнительным свидетельством реализации петроградскими большевиками указаний В. И. Ленина.
Сопоставление текста листоаки с опубликованным в т. 2 «Декретов Советской власти» подлинником воззвания показывает следующее: текст листовки в основном совпадает с текстом подлин¬
23 ГПБ, Фонд листовок, 2/129; 3/148; 2/165.
24 Там же, 2/126. Место издания установлено по «Книжной летописи» (1918, № 881).
25 ГПБ, Фонд листовок, 2/168.
26 См.: Революционный Вестник — орган Тульского губисполкома Советов красноармейских, рабочих и солдатских депутатов и Тульского Совета рабочих и солдатских депутатов, № 31, 23 февраля 1918 г.
27 ГПБ, Фонд листовок, 5/138.
28 Декреты Советской власти, т. 2. М., 1959, стр. 298.
118


ника. Не совпадает разбивка его на фразы. Форма издания свидетельствует о срочности набора и не исключает предположения, что он производился с телеграфного бланка.
Большим числом публикаций в виде листовок в ГПБ представлен декрет ВЦИК от 11 июня 1918 г. «Об организации и снабжении деревенской бедноты».29 Из имеющихся пяти листовок две не содержат указания на место их издания, а остальные изданы в Костроме, Самаре, Сапожке, но источником для всех листовок, по-видимому, явилась публикация декрета в газете «Известия» (№ 119 от 12 июня 1918 г.). Прямое указание на это содержится только в самарской листовке.
Таким образом, даже первичный анализ листовочных публикаций декретов Советской власти выявляет интересные особенности этих изданий, мимо которых не может пройти исследователь.
Библиографическая редкость многих из них наводит на мысль о необходимости максимально полного учета листовок, воспроизводящих тексты декретов первых лет Советской власти, для использования их в научных публикациях и специальных работах.
В. И. СТАРЦЕВ
ОБ ОДНОЙ РЕЗОЛЮЦИИ СЪЕЗДА СОВЕТОВ СЕВЕРНОЙ ОБЛАСТИ
Съезд Советов Северной области, проходивший в Петрограде 11—13 октября 1917 г., занимает особое место в истории подготовки Октябрьского вооруженного восстания. С его созывом были связаны первые планы организации выступления против Временного правительства. Об этом прямо говорилось в написанной В. И. Лениным резолюции ЦК РСДРП(б) о восстании от 10 октября 1917 г.*  1
В данной заметке автор хотел бы обратить внимание исследователей на несомненный факт использования ленинских высказываний в одной из главных резолюций съезда — о положении в стране и о необходимости передачи власти в руки Советов.
Источники не сохранили материалов об авторах этого документа, скорее всего его готовила коллегия руководителей съезда, среди которых видное место занимали Антонов-Овсеенко, Кры-
29 	ГПБ, Фонд листовок, 4/101; 5/178; 5/112,^9/8; 9/94.
1 	В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 35, стр. 4—5.
119


ленко, Бреслав.2 На втором заседании съезда, 12 октября, проект этой резолюции был оглашен от имени большевистской фракции. Левый эсер Калегаев, поддержав проект, предложил к нему несколько поправок, которые так же, как и первоначальный текст проекта, до нас не дошли. В заседании был сделан перерыв, и обе фракции договорились об окончательном тексте. Перед этим представитель фракции меньшевиков-интернационалистов Копелянский также заявил о своей поддержке резолюции. При голосовании она была принята всеми делегатами при трех воздержавшихся. 13—14 октября резолюция и ее изложение были напечатаны во многих газетах. Она заняла свое место в ряду важнейших агитационных документов большевиков накануне восстания.
Резолюция — мы берем за основу текст, напечатанный в «Рабочем пути» 13 октября 1917 г., — отчетливо распадается на две части: первая дает характеристику текущего момента и разоблачает антинародную политику Временного правительства, вторая, несколько меньшая по объему, содержит требование о передаче власти Советам и намечает программу мероприятий Советской власти. При анализе этой второй части и обнаруживается, что она составлена на основе ленинских высказываний. Изложение программы будущего Советского правительства совпадает почти буквально с основными положениями ленинской статьи «Задачи революции». Эта статья была написана В. И. Лениным в первой половине сентября, предположительно 6—10 сентября 1917 г., когда он признавал еще возможным мирное развитие революции и заключение известного компромисса между большевиками и партиями меньшевиков и эсеров. Однако содержание статьи было значительно шире, чем обоснование возможности компромисса. Статья содержала сводку большевистских требований развития революции, заключенную в форму программы действительно революционной власти. На это обратил внимание всех читателей своей статьи сам Ленин. Он писал, что эта программа «пригодится и для совещания (демократического совещания, — В. С.), и для выборов в Учредительное собрание, и для всякой политической деятельности вообще».3 Вот эта особенность статьи «Задачи революции» и была использована при подготовке резолюции Северного съезда Советов. Ленинская статья была опубликована в «Рабочем пути» за две недели до открытия съезда —
2 Подлинные протоколы съезда не сохранились. Историки располагают следующими материалами о съезде: 1) краткими отчетами в газетах «Рабочий путь», «Знамя труда», «Известия»; 2) публикацией первого протокола съезда от 11 октября 1917 г. с небольшими комментариями бывшего секретаря съезда Б. Бреслава (см.: Каторга и ссылка, 1932, № 11—12, стр. 46—39); 3) книгой Б. Бреслава «Канун Октября 1917 г., Съезд Советов Северной области, 11—12 октября 1917 г.» (М., 1934), имеющийся там отчет о всех заседаниях съезда скомпанован автором из газетных отчетов 8 различных газет.
3 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 34, стр. 230.
120


26 и 27 сентября 1917 г., и была в памяти у всех делегатов. Она содержала введение и семь главок: «Гибельность соглашательства с капиталистами», «Власть Советам», «Мир народам», «Земля трудящимся», «Борьба с голодом и разрухой», «Борьба с контрреволюцией помещиков и капиталистов», «Мирное развитие революции». Третья, четвертая и пятая главки начинаются с одной и той же фразы о необходимости неотложных мер: «Советское правительство должно немедленно...» (заметим, что это одно из самых первых употреблений В. И. Лениным термина «Советское правительство» еще до взятия Советами власти). И резолюция Северного областного съезда Советов повторяет как последовательность изложения программы Советского правительства, так и само это выражение. Так, в ней говорится: «Советское правительство немедленно предложит от имени России перемирие на всех фронтах и честный демократический мир всем народам». У В. И. Ленина в главке «Мир народам» — «Советское правительство должно немедленно предложить всем воюющим народам. .. заключить сейчас же общий мир на демократических условиях, а равно заключить немедленно перемирие (хотя бы на три месяца)».4 Далее в резолюции говорится: «Советское правительство немедленно и без выкупа передаст помещичьи земли в руки крестьян», а в статье «Задачи революции», в разделе «Земля трудящимся», указывается: «Советское правительство
должно немедленно объявить частную собственность на помещичьи земли отмененною без выкупа и передать эти земли в заведование крестьянских комитетов, впредь до разрешения Учредительного собрания. В заведование тех же крестьянских комитетов должен быть передан и помещичий инвентарь с тем, чтобы он предоставлялся безусловно в первую голову и бесплатно для пользования беднейших крестьян».5 Причем следует подчеркнуть, что текст данного пункта резолюции, напечатанный в газете «Рабочий путь», по-видимому, сокращен, так как в газете «Знамя труда» он дается в более расширенной редакции и еще ближе к ленинскому тексту: «... немедленно передаст все земли и живой инвентарь земельным комитетам до Учредительного собрания».6
В соответствии с пятой главкой статьи «Задачи революции» следующий пункт программы Советского правительства был посвящен экономическим вопросам: «Советское правительство
немедленно приступит к демобилизации промышленности и к обеспечению крестьян».7 Текстуальных совпадений с ленинской статьей, на первый взгляд, здесь не обнаруживается. Но в тексте резолюции, приведенной в «Знамени труда», более
4 Там же, стр. 232.
5 Там же, стр. 234.
6 Знамя труда, 1917, 14 октября.
7 Рабочий путь, 1917, 13 октября.
121


полно говорится об «обеспечении крестьян». Оказывается, речь идет об обеспечении «сельскохозяйственными орудиями, чтобы в обмен на них получить хлеб».8 Это находит известную параллель в следующем месте из пятой главки статьи «Задачи революции» о том, что необходимо добиться «правильного обмена хлеба на продукты промышленности».9 Таким образом, и в этом пункте прослеживается влияние ленинской статьи.
Что касается писем В. И. Ленина, прямо адресованных большевикам, участвующим в работе съезда, то они носили конспиративный характер и содержали аргументацию в пользу проведения восстания и практические советы по его проведению.10  11 Поэтому в открытой, предназначавшейся для печати политической резолюции по текущему моменту они, естественно, использованы быть не могли. Кроме того, каких-либо сведений о том, были ли они получены руководством съезда, не имеется.11
Итак, ленинская программа неотложных действий Советского правительства, изложенная в его статье «Задачи революции», вошла в резолюцию Северного областного съезда, была единодушно одобрена его делегатами, а через две недели Советское правительство было уже создано и в качестве первого наказа получило декреты о мире и о земле, воплощавшие в себе эту же программу.
Л. Е. ШЕПЕЛЕВ
ПРОЕКТ ОРГАНИЗАЦИИ В РОССИИ АКЦИОНЕРНЫХ КОМПАНИЙ С УЧАСТИЕМ РАБОЧИХ И СЛУЖАЩИХ
(апрель 1917 г.)
Через полтора месяца после прихода русской буржуазии к власти, 14 и 15 апреля 1917 г., на страницах газет появилось краткое сообщение о том, что «министр торговли и промышленности А. И. Коновалов предложил Отделу торговли разработать
8 Знамя труда, 1917, 14 октября.
9 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 34, стр. 233.
10 Там же, стр. 362—390.
11 Б. Бреслав пишет, например, что он узнал о ленинских письмах от 8 октября 1917 г., адресованных участникам съезда — большевикам, только в советское время, когда они и были первый раз опубликованы («Советы постороннего»— «Правда», 1920, 7 ноября; «Письмо к товарищам большевикам, участвующим на областном съезде Советов Северной области», — «Правда», 1925, 7 ноября).
122


вопрос о допущении по уставам акционерных обществ участия служащих и рабочих как в прибылях предприятий, так и в управлении ими. Отделу даны указания и о способах осуществления такого участия».1 26 апреля газеты сообщили, что в этот день «под председательством товарища министра торговли и промышленности В. В. Прилежаева состоится частное совещание по вопросу о дополнении действующих законов об акционерных компаниях постановлением о допущении.. . рабочих и служащих компаний к учреждению, к участию в прибылях и управлению».1  2 Никакой информации о результатах совещания ни на следующий день, ни позднее не появилось. Не было издано и каких-либо дополнений к действующим законам, определявшим порядок акционерного учредительства. Среди десятков других важнейших событий того времени появление этих двух сообщений прошло, казалось бы, незамеченным. Лишь журнал Совета съездов представителей промышленности и торговли откликнулся краткой заметкой, почти дословно повторявшей первое сообщение от 14 апреля,3 и статьей, озаглавленной «К вопросу об участии рабочих в прибылях и управлении предприятия». С сожалением отмечая, что «подробности проекта в печати пока не оглашались», автор справедливо относит предложения Министерства торговли и промышленности к числу тех мер, в которых Временное правительство ищет средство «для установления прочного внутреннего социального мира».4
Обстоятельства появления проекта Министерства торговли и промышленности, его содержание и его судьба не привлекли, насколько нам известно, внимания и позднейших исследователей и оставались невыясненными. Между тем история этого проекта представляет большой интерес, особенно при изучении политики буржуазии в рабочем вопросе и развития акционерного дела в России.
Единственным источником для изучения проекта Министерства торговли и промышленности, если не считать упоминавшиеся выше краткие сообщения прессы, являются архивные материалы, хранящиеся в фонде этого министерства в Центральном государственном историческом архиве СССР в Ленинграде. В последние годы с этими материалами неоднократно знакомились исследователи. И то обстоятельство, что они все же до сих пор не были введены в научный оборот, в значительной степени объясняется рядом особенностей этих материалов, делающих невозможным их использование без специального предварительного источниковедческого изучения. Материалы включают две группы отпечатанных на машинке документов, отдельные экземпляры которых оказа-
1 Коммерческий телеграф, 1917, 14 апреля, № 1167.
2 Торгово-промышленная газета, 1917, 26 апреля, № 85.
3 Промышленность и торговля, 1917, № 14—15, стр. 292.
4 Там же, стр. 270.
123


лись перепутанными. Одну из них составляют шесть вариантов проекта образования акционерных компаний с участием рабочих и служащих в прибылях и управлении, не датированных и, за исключением одного, не подписанных. Другая группа состоит всего из двух документов» Оба они не датированы и не подписаны.
Один из документов второй группы5 совпадает по содержанию с сообщением газет от 14—15 апреля 1917 г., хотя и отличается от него по редакции. Вероятно, этот документ представляет собой первоначальный текст сообщения Министерства торговли и промышленности для прессы. Помимо процитированной нами начальной части этого сообщения, и в нем, и в архивном экземпляре указываются две возможные формы участия рабочих и служащих в прибылях и управлении акционерными предприятиями. Первая из них предусматривала, что часть акций компании передается служащим и рабочим, которые освобождаются от какой-либо оплаты этих акций, но имеют право на получение соответствующего дивиденда и на представительство в правлении компании. В соответствии с другой формой служащие и рабочие постепенно оплачивают полученные акции за счет причитающегося по ним дивиденда. В обоих случаях рабочие и служащие объединяются в особые товарищества, уставы которых должны предусматривать порядок распределения получаемой прибыли между членами и избрания представителей в правление компании. «Согласно преподанным А. И. Коноваловым указаниям, — сообщалось в заключение, — любую из этих форм участия рабочих и служащих в прибылях и управлении обществами следовало бы уже теперь допускать по уставам акционерных предприятий». Таким образом, как и опубликованное в газетах сообщение, архивный экземпляр сообщения для прессы, определяя основные формы участия рабочих и служащих в прибылях и управлении акционерных компаний, оставляет невыясненными конкретные условия этого участия и особенности организации компаний. Однако создание акционерных компаний с участием рабочих и служащих ставилось на практическую почву. Датировка указанного документа не вызывает затруднений: очевидно, он был составлен
незадолго до опубликования первого сообщения в «Коммерческом телеграфе», т. е. до 14 апреля 1917 г.
Содержание второго документа, названного «Справкой по Отделу торговли»,6 примерно соответствует содержанию сообщения газет от 26 апреля 1917 г. Но в отличие от него предстоящее совещание в «справке» назначается «на среду 26 мая»; так как ни в 1917, ни в 1915—1916 гг. (когда Прилежаев, под председательством которого намечалось совещание, занимал пост това-
5 ЦГИА СССР, ф. 23, оп. 26, д. 86, лл. 15, 11, 16.
6 Там же, л. 3.
124


рища министра торговли и промышленности) 26 мая не приходилось на среду, остается предположить, что в документе допущена ошибка и речь идет о том же совещании 26 апреля, которое действительно приходилось на этот день недели.
Наибольший интерес представляет, конечно, проект образования акционерных компаний с участием рабочих и служащих (сохранившиеся 6 его вариантов в дальнейшем изложении мы будем называть условными номерами). 4 первых варианта имеют много общего. Причем первый вариант занимает среди них особое место.7 В отличие от трех других этот вариант имеет правку по тексту и пометы по содержанию документа, частично учтенные в других вариантах. Первый вариант — единственный, имеющий подпись составителя — В. К. Чечулина, который в 1917 г. занимал пост столоначальника акционерного отделения Отдела торговли. Чечулин являлся составителем и других вариантов проекта. На полях второго и пятого вариантов карандашом проставлена его подпись; на шестом варианте его рукой сделана приписка. На первом, втором и пятом вариантах имеются пометы с обращением к нему: «В. К.» или «В. К. Ч.». Все пометы сделаны карандашом, одной рукой; три из них подписаны: «Б». Анализ почерка убеждает, что они принадлежат С. В. Бородаевскому, исполнявшему обязанности управляющего Отделом торговли.8 Одна из помет, имеющая характер резолюции («Прошу В. К. принять во внимание эти замечания»), датирована Бородаевским 19 апреля. Второй 9 и третий 10  11 варианты озаглавлены: «Проект построения нового
типа акционерных обществ с участием рабочих и служащих в предприятиях обществ, в прибылях обществ и в управлении ими». В редакционном отношении третий вариант полностью повторяет второй, но из него исключены некоторые второстепенные положения. Второй вариант имеет отчеркивания по тексту и на полях карандашом, а также помету: «25 IV». Четвертый вариант (неозаглавленный) сохранился в двух экземплярах: один имеет не¬
значительные исправления по тексту, второй составлен с учетом этой правки.11
Основные положения первых четырех вариантов проекта сводятся к следующему.
Рабочие и служащие являются коллективным владельцем части акций компании. Для этой цели они объединяются в особое товарищество, устав которого утверждается Министерством торговли и промышленности. По первому варианту предварительно устав должен быть одобрен общими собраниями рабочих и служащих, с одной стороны, и акционеров — с другой; по четвер¬
7 Там же, лл. 10, 17.
8 Там же, оп. 23, д. 134, л. 9; д. 135, лл. 11, 26, 32.
9 Там же, оп. 26, д. 86, лл. 6—8.
10 Там же, лл. 13, 23.
11 Там же, лл. 24, 14, 25.
125


тому варианту — только собранием акционеров. Порядок утверждения устава во втором и третьем вариантах не оговаривается.
Основной капитал акционерной компании в первом варианте устанавливается в 1 млн руб. (по-видимому, условно), из которых четверть числится принадлежащей товариществу. Во втором и третьем вариантах размер основного капитала не фиксируется^ а его часть, принадлежащая рабочим и служащим, определяется примерно равной годовому фонду заработной платы. В четвертом варианте в 1 млн руб. устанавливается лишь та часть основного капитала, которая принадлежит товариществу. Согласно первому—третьему вариантам, акции делятся на акции капитала и акции труда (или трудовые). В первом варианте устанавливается размер акций: 100 руб. — акция капитала и 10 руб. — трудовая акция. Относительно несвойственного русской акционерной практике мелкого размера акций труда Бородаевский сделал помету: «Совершенно нежелательный размер акций». Видимо, по¬
этому в других вариантах размер акций не определяется вообще.
Наиболее существенным вопросом является порядок оплаты акций. Акции капитала подлежат оплате владельцами в срок не более 2 лет (третий вариант срок оплаты этих акций не устанавливает). Трудовые акции по первым трем вариантам оплачиваются постепенно, за счет «излишков прибылей». После обязательных отчислений в запасный капитал и уплаты процентов по выпущенным компанией облигациям из годовой прибыли «прежде всего» уплачивается «нормальный» процент (по первому варианту 8—10%), или дивиденд (по второму и третьему вариантам), размер которого устанавливается учредителями ^ «в зависимости от размеров предпринимательского риска, связанного с организацией данного предприятия». На первом варианте против этого места помета Бородаевского: «Это мои предположения, которые
для Вашей схемы не подходят и вообще отпадут». Затем выдается «нормальный» процент (или дивиденд) по акциям труда. Его размер по первому варианту определяется в «зависимости от степени изнашивания сил рабочей массы в данной отрасли производства». Бородаевский замечает на полях: «Это неопреде¬
ленно». По второму и третьему вариантам размер «нормального» дивиденда по акциям труда определяется Министерством торговли и промышленности, но также «в зависимости от степени изнашивания. .. рабочих сил». И эта редакция вызывает у Бородаевского карандашные отчеркивания. Возможный остаток прибыли после этих отчислений распределяется между всеми акциями пропорционально их фактической оплате. Бородаевский помечает это место первого варианта вопросительным и восклицательным знаками. В отличие от акций капитала трудовые акции при выплате дивиденда считаются сполна оплаченными с момента открытия компанией своих действий. «Нормальный» дивиденд по трудовым акциям и их доля в остатках прибыли идут на оп-
126


лату этих акций. После того как акции труда полностью оплачены, причитающаяся на них прибыль целиком поступает в распоряжение товарищества рабочих и служащих, которое либо распределяет ее между членами товарищества, либо употребляет на покупку новых трудовых акций (первый вариант) или акций капитала (второй и третий варианты). В последнем случае товарищество имеет преимущественное право приобретения акций капитала и получает все права, связанные с владением ими. Порядок распределения прибыли между членами товарищества устанавливается только вторым и третьим вариантами — в зависимости от отношения получаемой рабочим зарплаты к общей ее сумме. Согласно четвертому варианту, порядок оплаты трудовых акций определяется общим собранием акционеров. Но вместе с тем предусматривается, что до полной оплаты этих акций причитающаяся на них часть дивиденда распределяется поровну: одна
половина идет на оплату стоимости этих акций, другая половина поступает в распоряжение товарищества. При этом размеры дивидендов заранее не устанавливаются, а общая сумма дивиденда распределяется пропорционально номинальной стоимости акций капитала и труда (вне зависимости от их фактической оплаты).
В случае ликвидации акционерной компании сначала оплачиваются акции капитала по номиналу и лишь затем — акции труда в размере их фактической оплаты к моменту ликвидации. Остальная часть капитала компании распределяется между теми и другими акциями. По первому варианту это распределение производится пропорционально номиналу акций. Здесь Бородаевский делает помету: «Ведь этот капитал образован за счет средств акционеров, а не рабочих!». Во втором и третьем вариантах соответствующее место изменено: остаток капитала делится в соответствии с фактической оплатой акций обоих видов (второй вариант) или только между акциями капитала (третий вариант). По четвертому варианту при ликвидации компании сначала оплачиваются акции капитала в размере .их номинала, затем — акции труда в соответствии со сделанными по ним взносами и, наконец, остаток делится пропорционально между всеми акциями. При увольнении рабочий получает стоимость его доли акций труда в соответствии с их фактической оплатой.12 Как поясняется ва втором варианте, эта доля определяется, исходя из отношения получаемой рабочим заработной платы к общей ее сумме. В том же варианте оговаривается минимальная продолжительность работы в компании увольняющегося рабочего — 3 го́да. Третий и четвертый варианты вообще не предусматривают порядка расчета с рабочими в случае их увольнения.
12 	На первом варианте против этого положения Бородаевский помечает: «Это в уставе товарищества должно быть, но основное рассуждение должно быть в уставе общества».
127


Другим важным вопросом, предусматривающимся проектом, является участие рабочих и служащих в управлении делами акционерной компании. В первом варианте намечалось, что общее собрание рабочих и служащих избирает своих представителей в правление и ревизионную комиссию компании. По этому поводу Бородаевский замечает: «Этого недостаточно: надо и в общее
собрание пустить представителей рабочих». По второму варианту общее собрание рабочих и служащих избирает представителей в правление компании с правом совещательного голоса и в общее собрание акционеров, ревизионную и ликвидационную комиссии — с решающим голосом. Число представителей устанавливается пропорционально принадлежащей товариществу рабочих и служащих части основного капитала. Два других варианта (третий и четвертый) порядок участия рабочих в управлении делами компании никак не определяют. Четвертый вариант, как можно понять, исходит из того, что этот вопрос должен быть решен в уставе товарищества.
Пятый вариант проекта как по форме, так и по содержанию отличается от всех остальных. Он составлен в виде двух вставок, предназначавшихся, по-видимому, для включения в обычный устав акционерных компаний.13 В отличие от четырех первых вариантов пятый не требует какого-либо утверждения устава товарищества рабочих и служащих, а предусматривает просто его регистрацию окружным судом на основании постановления Временного правительства от 20 марта 1917 г. «О кооперативных товариществах и их союзах».14 Наиболее важной особенностью пятого варианта является то, что он не предполагает фиксацию суммы основного капитала или, что то же самое, количества акций, которые должны принадлежать рабочим и служащим, а ставит это в зависимость от усмотрения товарищества. Поэтому варианту излишек прибыли после обязательных отчислений и выплаты определенного минимума дивиденда акционерам (размер которого устанавливается уставом компании) отчисляется в пользу товарищества рабочих и служащих. Товариществу предоставляется решить вопрос, распределить ли прибыль между его участниками или использовать ее на приобретение акций компании. В последнем случае компания обязывается предоставить товариществу рабочих и служащих возможность приобрести необходимое количество акций. Распределение прибыли между членами товарищества производится пропорционально времени работы в компании (но не менее 1 года) и размеру заработка каждого рабочего. Первоначально при составлении пятого варианта Чечулин исходил из возможности его применения как для ком-
13 ЦГИА СССР, ф. 23, оп. 26, д.^86, лл. 20, 9, 22, 21, 18—19.
14 Сборник указов и постановлений Временного правительства, вып. 1. Игр., 1917, Отд. II, Nq 33, стр. 49—63.


паний, в которых приобретение акций рабочими и служащими ставится в зависимость от решения товарищества, так и для компаний, выделивших рабочим и служащим определенную часть акций с оплатой или без оплаты их. Но при редактировании этого варианта Бородаевским была предусмотрена лишь первая возможность.
В случае ликвидации компании товарищество рабочих и служащих пользуется теми же правами на ее капиталы, как и другие акционеры, пропорционально количеству принадлежащих товариществу акций.
На тех же основаниях товарищество принимает участие в общих собраниях акционеров и осуществляет другие права по управлению делами компании.
Последний, шестой вариант проекта предусматривает организацию акционерных компаний с участием рабочих и служащих без оплаты ими акций.15 Вариант озаглавлен: «Участие рабочих и служащих предприятий общества в управлении и прибылях последнего». Документ помечен рукой Чечулина: «Проект I».
По форме этот вариант построен аналогично первым четырем; по содержанию он имеет много общего с четвертым и пятым вариантами.
Шестой вариант предусматривает простую регистрацию устава товарищества рабочих и служащих в окружном суде на основании закона от 20 марта 1917 г. Общая сумма основного капитала, принадлежащая товариществу, определяется в 1 млн руб. Так же как и акции капитала, трудовые акции подлежат оплате в течение двух лет акционерами компании пропорционально количеству принадлежащих им акций капитала. Члены товарищества от каких-либо платежей освобождаются. Вся прибыль, остающаяся после обязательных отчислений, распределяется пропорционально между всеми акциями вне зависимости от их фактической оплаты. Вместе с тем в случае ликвидации компании товарищество рабочих и служащих не имеет права на ее капиталы. Часть прибыли, приходящаяся на акции труда, распределяется между членами товарищества пропорционально времени работы в компании и получаемой заработной плате. Товарищество рабочих и служащих выделяет 10 уполномоченных для участия в общих собраниях акционеров, которые пользуются числом голосов, соответствующим доле принадлежащего товариществу капитала. В соответствии с уставом товарищества по одному представителю назначается в правление, совет, ревизионную и ликвидационную комиссии.
Редакционные особенности всех шести вариантов проекта, а также сорт бумаги, на которой они напечатаны, шрифт машинки и примененная копировальная бумага свидетельствуют об
15 	ЦГИА СССР, ф. 23, оп. 26, д. 86, л. 12.
9 Отечественное источниковедение
129


одновременности их составления. Даты помет на первом и втором вариантах позволяют считать временем составления проектов краткий период между 14 и 26 апреля 1917 г., от распоряжения Коновалова Отделу торговли о возможности учреждения акционерных компаний с участием рабочих и служащих и до проведения частного совещания под председательством Прилежаева, предметом которого про́екты могли быть. О поспешности, с которой разрабатывались проекты, говорят многочисленные редакционные погрешности в тексте, отсутствие его юридической обработки. Более законченный характер имеют лишь пятый и шестой варианты; последний — единственный четко разделенный на отдельные пункты.
В источниках отсутствуют сведения о том, состоялось ли намечаемое на 26 апреля частное совещание в Министерстве торговли и промышленности, и если да, то каков был состав его участников и каковы были его решения. Бесспорно, однако, что идея учреждения в России акционерных компаний при участии рабочих и служащих в прибылях и управлении ими фактически не получила практического осуществления (хотя мы и не исключаем возможности возникновения в 1917 г. нескольких таких компаний среди сотен учрежденных или изменивших уставы в этом году). Эта идея глубоко чужда рабочему классу вообще, тем более она была чужда пролетариату России, руководимому большевистской партией, в период его наивысшей революционной активности. Целевая направленность проектов образования акционерных компаний с участием рабочих и служащих была вполне > очевидна: связать экономические, а «вместе с тем и политические ^ интересы рабочих с интересами буржуазии, ценой незначительны́х (как это видно при ближайшем рассмотрении проектов Министерства торговли и промышленности) материальных подачек отвлечь пролетариат от борьбы за решение коренных задач революции. Что касается предпринимателей, то они, понимая отрицательное отношение пролетариата к идее участия рабочих в акционерных компаниях, просто не верили, что намечаемая мера будет иметь желательные результаты — даст «социальный мир» или просто экономический эффект.16 Однако идея использования акционерных компаний с участием рабочих и служащих для достижения «социального мира» не была оставлена Министерством торговли и промышленности, которое продолжало ее пропагандировать.17
В сентябре 1917 г. в Министерстве торговли и промышленности вновь, по-видимому, обратились к апрельским проектам образования в России акционерных компаний с участием рабо́чих
16 Промышленность и торговля, 1917, № 14—15, стр. 273—274.
17 В августе в еженедельнике министерства были опубликованы два сообщения, посвященные деятельности акционерных компаний с участием рабочих и служащих во Франции и Америке (Вестник финансов, промышленности и торговли, 1917, № 31, стр. 134—135; № 32, стр. 166—168).
130


и служащих. Во всяком случае на втором варианте проекта имеются две, помимо уже названных, пометы Бородаевского. Одна из них, обращенная к Чечулину («Прошу В. К. Ч. переговорить»), датирована 13 сентября. Другая (того же времени) относится к пункту о выплате увольняющемуся рабочему его части в капитале акций труда; «А если рабочие уйдут?» — беспокоится автор. Возможно, что обращение к апрельским проектам было связано с предстоявшим возвращением Коновалова на пост министра.
Все сказанное позволяет отнести разработанный Министерством торговли и промышленности проект организации акционерных компаний с участием рабочих и служащих к числу важных исторических источников для изучения социально-экономической истории России в заключительный период ее капиталистического развития.
3. В. СТ ЕПАНО В
К ВОПРОСУ ОБ ИСТОРИИ «СКОБЕЛЕВСКИХ ЦИРКУЛЯРОВ»
В литературе по истории Великой Октябрьской социалистической революции вопрос о «скобелевских циркулярах» рассматривается лишь в самом общем виде, причем освещение проблемы ограничивается главным образом изложением существа циркуляров и резолюций рабочих собраний с протестом против их издания.
Не изучены вопрос о месте циркуляров в общем направлении рабочей политики Временного правительства и их связь с документами предпринимательских организаций, почти не освещены борьба рабочих организаций против попыток ввести циркуляры в действие и исход этой борьбы.1
Появлению циркуляра министра труда от 23 августа о лишении фабрично-заводских комитетов права контроля за наймом и увольнением рабочих и служащих и циркуляра Министерства труда о запрещении работы фабзавкомов в рабочее время от
1 	А. Г. Е г о р о в а. Профсоюзы и фабзавкомы в борьбе за победу Октября. [MJ, 1960; А. А. С в и ридов. Из истории рабочего движения в Петрограде в период организации штурма буржуазной власти (сентябрь—октябрь 1917 г.). Ученые записки ЛГПИ им. А. И. Герцена, т. 152, 1958; Рабочий контроль и национализация промышленных предприятий Петрограда в 1917—1919 гг., т. I. Сборник документов. Л., 1947.
131


28 августа, подписанных «социалистом» М. Скобелевым, предшествовали события, завершающей страницей которых и явилось издание этих циркуляров.
Положение рабочих организаций на промышленных предприятиях определялось после Февральской революции рядом соглашений, и прежде всего соглашением Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов и Петроградского общества заводчиков и фабрикантов от 10 марта.2 Но уже 23 апреля появилось постановление Временного правительства, значительно урезывавшее права, которыми фактически располагали фабзавкомы: вопросы найма и увольнения объявлялись вне их компетенции, запрещалось вмешательство фабзавкомов в производственную жизнь предприятий.3 Однако рабочие организации игнорировали это постановление, равно как и принятый меньшевистско-эсеровским отделом труда при Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов «Устав заводского (фабричного) комитета», аналогичный по смыслу правительственному постановлению.4
Вопрос об оплате труда членов выборных пролетарских организаций — фабзавкомов, примирительных камер, различных комиссий, и др. — в общем виде был разрешен соглашением с Обществом заводчиков и фабрикантов 20 марта,5 практически же нормы и порядок оплаты устанавливались рабочими организациями в соответствии с условиями работы и загрузкой выборных лиц. Фабрично-заводские комитеты чрезвычайно бережно относились к расходованию средств на оплату членов выборных рабочих организаций, устанавливая не только размер оплаты и точное количество лиц, ее получавших, но и тщательно контролируя — как это показывают финансовые отчетные документы фабзавкомов — фактическое исполнение порученных обязанностей выборными, затрачиваемое ими для этого время.
Предприниматели и администрация казенных заводов вынуждены были считаться с решениями фабрично-заводских комитетов и рабочих собраний и оплачивать выборных, но пользовались любым случаем для уклонения от таких оплат или их сокращения. Поэтому фабзавкомам вместе с другими рабочими организациями приходилось вести постоянную и напряженную борьбу против попыток ущемить их права, сталкиваясь с организованным сопротивлением предпринимателей, действовавших при поддержке Временного правительства.
Бешеную ярость предпринимателей вызывало вмешательство фабрично-заводских комитетов в вопросы найма и увольнения. На большинстве заводов и фабрик Петрограда эти вопросы с весны 1917 г. находились под полным контролем фабзавкомов,
2 Правда, 1917, 12 марта.
3 ЦГИА СССР, ф. 150, оп. 1, д. 450, лл. 4, 5.
4 А. Г. Егорова. Профсоюзы и фабзавкомы..., стр. 17.
5 ЦГИА СССР, ф. 150, оп. 1, д. 27, л. 58.
132


и администрация, как-правило, могла их решать только с санкции рабочих комитетов. В конфликтных случаях, как показывали факты, решающее слово оставалось за рабочими. К лету 1917 г. рабочими организациями Петрограда был накоплен богатый опыт контроля за наймом и увольнением, нашедший обобщение в Уставе фабрично-заводских комитетов, принятом 12 августа II конференцией фабзавкомов Петрограда.
Поход против пролетарских организаций, активно развернувшийся после июльских дней, включал и попытку нанести удар путем аннулирования военных отсрочек их членам. 4 августа Главный комитет по отсрочкам установил нормы предоставления таких отсрочек работникам профсоюзов, фабзавкомов, причем по этим нормам возможность получения отсрочек на мелких предприятиях почти исключалась.6
Предпринимательские организации в августе стали настойчиво добиваться от Временного правительства ограничения прав фабрично-заводских организаций. В этом отношении интересно обсуждение на заседании Комиссии по внутреннему распорядку Общества заводчиков и фабрикантов 7 августа инструкции Исполнительному комитету Совета старост Металлического завода. Комиссия отвергла основные положения инструкции, заявив, что она выходит за рамки постановления от 23 апреля в таких важнейших вопросах, как наем и увольнение, порядок оплаты и работы рабочих комитетов и рекомендовала оставить до решения Общества заводчиков и фабрикантов открытым вопрос об оплате членов фабзавкомов.7 Еще более определенно позиция предпринимателей обнаружилась при рассмотрении 21 августа на совместном заседании упомянутой комиссии и секции предпринимателей в Центральной примирительной камере проекта устава фабрично-заводских комитетов, выработанного Центральным советом фабзавкомов. Проект был единодушно отклонен, предпринимателям рекомендовано воздержаться от принятия каких бы то ни было инструкций, вырабатываемых рабочими; большинство присутствовавших высказалось за полную отмену оплаты выборных и членов фабзавкомов. Секция предпринимателей представила свой проект устава фабзавкомов, ограничивавший их права в самых существенных вопросах.8 На следующий день Совет объединенной промышленности специальным циркуляром указал, что исключительное право решать вопросы найма и увольнения принадлежит хозяевам, их обязанности в отношении фабзавкомов ограничиваются предоставлением помещения, никаких других расходов владельцы нести не должны. Политическая направленность этого циркуляра обнаруживалась в указании о непризнании
6 ГАОРСС АО, ф. 6276, оп. 1, д. 27, л. 1.
7 ЦГИА СССР, ф. 150, оп. 1, д. 501, л. 3.
8 Там же, д. 683, лл. 69—70.
133


предпринимателями других рабочих организац'ий, прежде всего Советов рабочих и солдатских депутатов, в решении вопросов профессионального характера.9
Опубликование циркуляров Скобелева от 23 и 28 августа явилось, таким образом, как бы итогом широкого и общего похода на права рабочих организаций, с особенной силой развернувшегося в июле — августе, в обстановке подготовки контрреволюционного мятежа и планов разгрома революции в Петрограде.
Уже 28 августа Общество заводчиков и фабрикантов разослало циркуляр, предписывавший предпринимателям категорически отказываться от принятия предлагавшихся рабочими инструкций о деятельности фабрично-заводских комитетов.10  11 Вслед за этим Всероссийский союз заводчиков и фабрикантов в циркуляре от 4 сентября указал своим членам на необходимость ограничивать деятельность фабзавкомов рамками постановления Временного правительства от 23 апреля.11
Циркуляры Скобелева, совпавшие с началом корниловского мятежа, были расценены рабочими как поход Временного правительства и стоявшей за его спиной буржуазии против главнейших завоеваний русской революции и вызвали бурю негодования и мощные протесты петроградского пролетариата. Многолюдные митинги протеста прошли на Путиловском, Адмиралтейском, Кабельном заводах, на заводах Лебедева, Л. Нобель, Лангензиппен и многих других.12 Настроение питерских рабочих с большой силой было выражено в резолюции собрания многотысячного рабочего коллектива Обуховского завода: «Мы считаем существование фабрично-заводских комитетов вопросом жизни иі смерти для рабочего класса. Мы считаем проведение в жизнь циркуляра Скобелева гибелью всех завоеваний рабочего класса. Мы будем всеми силами и средствами, вплоть до всеобщей забастовки, бороться за существование наших фабрично-заводских комитетов».13 Эта резолюция показывала, что произошел еще один важный сдвиг в сознании той части петроградского пролетариата, которая продолжала доверять меньшевистско-эсеровским соглашателям. Об этом же свидетельствовала и резолюция общего собрания рабочих завода Рейхеля, в которой было заявлено: «...считаем долгом отвернуться от издателей такового циркуляра, именующих себя министрами-социалистами, циркуляры которых наносят вред и ставят преграды рабочему движению».14
Решительный протест против циркуляров Скобелева выразил на совместном заседании с представителями районных советов
9 Рабочий контроль и национализация..., стр. 159—161.
10 Там же, стр. 164.
11 ЦГИА СССР, ф. 126, оп. 1, д. 3, лл. 19, 20.
12 Рабочий путь, 1917, 8 сентября.
13 Там же, 9 сентября.
14 ЦГАОР, ф. 472, оп. 1, д. 14, л. 34.
134


фабрично-заводских комитетов 7 сентября Центральный совет фабзавкомов, потребовав их немедленной отмены и законодательного утверждения прав рабочих комитетов; фабзавкомам было рекомендовано продолжать работу на прежних основаниях, игнорируя циркулярні.15
III конференция фабзавкомов Петрограда обсудила вопрос о циркулярах Скобелева в качестве первоочередного. Были признаны совершенно неудовлетворительными объяснения товарища министра труда, меньшевика Колокольникова, пустившегося в туманные рассуждения о том, что представители рабочих якобы смешивают понятия о праве контроля над наймом и увольнением с самим правом на наем и увольнение рабочих и служащих. Представитель завода Лангензиппен, разоблачая увертки Колокольникова, заявил: «Кто же будет устанавливать, где начинается одно право и кончается другое.. . Толкование закона должно быть ясно и определенно».16 Делегат Путиловского завода твердо и спокойно заявил: «Пусть Министерство труда знает, что рабочие не сдадут своих позиций и отметут самое Министерство труда, если оно станет им на пути».17 Конференция решительно высказалась против попыток прекратить оплату членов фабзавкомов, лишить их отсрочек по мобилизации в армию, потребовала установления на предприятиях действенного рабочего контроля.18
Владельцы петроградских заводов и фабрик поспешили воспользоваться циркулярами Скобелева. На Скороходе, Невской фабрике механической обуви, заводе «Айваз» уже через несколько дней после появления циркуляров администрация заявила об отказе от оплаты членов фабзавкомов и потребовала прекратить вмешательство рабочих в 'вопросы найма и увольнения.19 Правление завода «Вулкан» 1 сентября постановило сократить оплату членов завкома и других выборных организаций вдвое. В ответ на это заводской комитет на заседании 4 сентября потребовал сохранения прежней оплаты. В ходе возникшего конфликта рабочие твердо и настойчиво поддерживали позицию завкома, поставив перед правлением даже вопрос об увольнении директора, препятствовавшего деятельности рабочих организаций. Общее собрание рабочих 22 сентября, требуя восстановления оплаты всех выборных, подчеркнуло в резолюции, что «именно комитет, перегруженный работой, ведет борьбу за существование завода в финансовом, техническом отношениях..., от существования и деятельности комитета зависит и деятельность завода»; действия заводоуправления рабочее собрание расценило как саботаж. В результате администрация вынуждена была восстановить оплату всех рабочих организаций, отказаться от намеченных
15 Рабочий путь, 1917, 10 сентября.
16 ЦГАОР, ф. 472, оп. 1, д. 1, л. 160.
17 Там же, ф. 4591, оп. 1, д. 3, лл. 20, 21.
18 Рабочий контроль и национализация..., стр. 164.
19 ЦГАОР, ф. 472, оп. 1, д. 14, л. 28.
135


массовых увольнений.20 Подобные же конфликты возникли и на многих других предприятиях города. Газета «Солдат» сообщала 26 сентября, что этот вопрос составляет «злобу дня» и указывала, что конфликты произошли на Скороходе, где администрация отказалась оплачивать рабочую милицию, охранявшую фабрику, на заводе Зигеля и Невской фабрике механической обуви — в связи с прекращением оплаты членов фабзавкомов и депутатов Советов рабочих и солдатских депутатов.21 Особенно упорствовали владельцы небольших предприятий: используя слабость рабочих организаций и опираясь на поддержку Министерства труда, отказывались оплачивать членов завкомов на заводах Рейхеля, Платонова, Боровичного, и др.22
Полной победы в борьбе против циркуляров Скобелева добились рабочие Треугольника. По решению общего собрания от 19 октября оплата членов Совета старост должна была производиться поставке, соответствующей категории рабочих, членов других выборных организаций,— по среднему заработку; с 1 октября была повышена зарплата рабочих-милиционеров.23 Подобные же порядок и нормы были приняты на заводе П. Барановского, где администрация вынуждена была все эти оплаты произвести.24
Организованное выступление пролетарских организаций и широких масс рабочих Петрограда заставило предпринимателей пойти на попятный. 12 сентября Общество заводчиков и фабрикантов вынуждено было разослать своим членам циркуляр, рекомендуя оплачивать рабочее время членов фабзавкомов по среднему заработку «в связи с исключительными условиями переживаемого периода», т. е. перед лицом сопротивления столичного пролетариата.25
Под давлением рабочих вынуждена была отступить и администрация казенных заводов Петрограда. Ведомости заработной платы по Трубочному заводу за сентябрь—октябрь показывают, что дирекция подчинилась решениям рабочих организаций об оплате их членов. Труд выборных оплачивался по часам и дням, в соответствии с затраченным временем; помимо членов заводского комитета заработная плата за выполнение общественных обязанностей была выплачена членам продовольственной, расценочной, дровяной, кожевенной, финансовой, страховой комиссий, районной думы, районной литературной комиссии, представителям от завода у мирового судьи, членам комиссии по учету военнообязанных, а также рабочим-милиционерам, членам заводской и городской милиции.26 Проходившая 9—22 сентября конференция заводов Морского ведомства потребо¬
20 ГНАЛО, ф. 1264, оп. 1, д. 82, л. 30; д. 85, л. 21; д. 955, лл. 2, 3; Рабочий путь, 1917, 8 октября.
21 Солдат, 1917, 26 сентября.
22 Рабочий путь, 1917, 8 сентября.
23 ГНАЛО, ф. 1179, оп. 35, д. 1135, л. 313; оп. 41, д. 7, лл. 105, 347.
24 Там же, ф. 1307, оп. 1, д. 789а, л. 35; д. 842, л. 201.
25 Там же, ф. 1307, он. 1, д. 905, л. 101.
26 Там же, ф. 1173, оп. 1, д. 616, лл. 1—11; оп. 5, д. 12, лл. 1 —10.
136


вала оплаты рабочих представителей во всех выборных организациях по среднему заработку.27 17 октября Совет управления делами заводов и портов Морского ведомства принужден был заявить о признании оплаты труда членов заводских комитетов.28
Провалились и попытки лишить на основе скобелевских циркуляров фабзавкомы права контроля за приемом и увольнением. Попытки игнорировать мнение рабочих организаций по этим вопросам имели место на Скороходе, Тентелевском химическом, Франко-русском заводах и на других предприятиях, но получили резкий отпор со стороны рабочих, и важнейшее завоевание — право контроля за наймом и увольнением — было 'сохранено за фабрично-заводскими комитетами.29 Когда на Треугольнике администрацией самовольно были приняты рабочие, объединенное заседание Совета рабочих депутатов и заводского комитета потребовало от управляющего извещать заводской комитет о наборе рабочей силы.30 В связи с начавшимся сокращением заказов фабзавкомы Охтинского завода, Ижорского, Невского заводов, Монетного двора в сентябре и октябре стали осуществлять организованное перемещение рабочих внутри предприятия, направляя рабочих в цеха, обеспеченные заказами.31 Заводской комитет Сестрорецкого завода 18 сентября вынес специальное постановление об упорядочении дела найма и увольнения, поручив бухгалтеру завода выработать совместно с конторщиками необходимые предложения.32 Фабрично-заводские комитеты стремились выполнять рекомендации профсоюзов об учете освобождавшихся рабочих мест и приеме рабочих через профессиональные союзы, пресекая таким способом попытки хозяев без их участия набирать рабочую силу.
Игнорируя скобелевские циркуляры, фабрично-заводские комитеты перед угрозой массовой безработицы и саботажа капиталистов принимали деятельные меры по сохранению кадров рабочих и с этой целью настойчиво боролись за увольнение с предприятий проникших с целью уклонения от мобилизации нетрудовых элементов, добивались расширения своего контроля за учетом военнообязанных. Особенно энергичную работу в этом направлении развернули рабочие комитеты заводов «Феникс», Франко-русского, Путиловского.33 Завком Невского завода помешал администра-
27 ЦГАВМФ, ф. 441, оп. 1, д. 698, лл. 1—5.
28 Там же.
29 ГАОРСС АО, ф. 1776, оп. 2, д. 165, лл. 81, 126; ГНАЛО, ф. 1521, оп. 7, д. 62, лл. 4—24; ЦГВИА, ф. 369, оп. 9, д. 40, л. 509.
30 ГНАЛО, ф. 1179, оп. 41, д. 7, л. 75.
31 ГАОРСС ЛО, ф. 1575, оп. 3, д. 57, л. 34; ф. 2130, оп. 2, д. 36, лл. 123,
124; ф. 4596, оп. 1, д. 1, л. 30; ГНАЛО, ф. 1349, оп. 1, д. 3191, лл. 30, 31.
32 ЦГВНА, ф. 504, оп. 32, д. 600, л. 96.
33 ГАОРСС ЛО, ф. 4602, оп. 1, д. 5, лл. 204, 213; ф. 4592, оп. 1, д. 5,
л. 67; ф. 4601, оп. 1, д. 4, лл. 138—143; ЦГВИА, ф. 11л, оп. 1, д. 1938,
лл. 797—805.
137


ции уволить и отправить на фронт революционных рабочих.34 На общем собрании рабочих Треугольника по докладу председателя исполнительного комитета Совета старост об учете военнообязанных было указано в резолюции, что комиссия Главного штаба «открыла поход против рабочей организации», снимая с учета ее членов; собрание постановило не считаться с требованиями этой комиссии и признавать лишь решения аналогичной комиссии при Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов.35
Провал скобелевских циркуляров и в части прав фабзавкомов на контроль за наймом и увольнением вынуждена была признать «Торгово-промышленная газета», констатировавшая, что «невзирая на разъяснения Министерства труда, комитеты во многих случаях продолжают настаивать на требовании, чтобы наем и увольнение рабочих и служащих происходили обязательно через комитеты».36
Отступив перед сплоченностью и организованностью петроградского пролетариата, капиталисты не собирались, однако, отказываться от планов похода на права рабочих организаций. В этом отношении особенно характерно решение уже упоминавшейся комиссии внутреннего распорядка Общества заводчиков и фабрикантов от 10 октября, в котором заявлялось, что должно быть пересмотрено даже постановление Временного правительства от 23 апреля — в сторону еще большего ущемления прав рабочих комитетов.37 Но этому проекту, как и всем другим, создававшимся в кабинетах предпринимательских организаций и канцелярий Временного правительства, была суждена судьба еще более плачевная, чем скобелевским циркулярам: все они были сметены Октябрьской революцией. Вплоть до дня победы вооруженного восстания петроградские рабочие твердо и настойчиво отражали многочисленные попытки капиталистов ввести в действие циркуляры «министра-социалиста» Скобелева, вошедшие в историю как один из позорных документов, свидетельствующих о предательстве соглашательских мелкобуржуазных партий.
34 Большой путь. Л., 1957, стр. 82.
35 ГНАЛО, ф. 1179, оп. 41, д. 7, л. 12.
36 Торгово-промышленная газета, 1917, 15 октября.
37 ЦГИА СССР, ф. 150, оп. 1, д. 683, л. 86.


СТОЧНИКИ ПО ИСТОРИИ СССР ПЕРИОДА КАПИТАЛИЗМА
А. 	Л. СИДОРОВ
МАТЕРИАЛЫ О СВЕРЖЕНИИ ЦАРИЗМА В ФОНДЕ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ СЛЕДСТВЕННОЙ КОМИССИИ ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА
Советская историческая наука располагает огромным фондом источников, содержащих материалы о политической эволюции царизма и позиции различных классов за последнее десятилетие перед февральской революцией 1917 г. Многие из этих источников до сих пор не изданы. Вполне естественно и понятно, что страна, пережившая на протяжении 12 лет (1905—1917 гг.) три революции, в которых поднялись на борьбу против царизма и капитализма и одержали решительную победу широчайшие народные массы, уделяет преимущественное внимание изучению этой борьбы. Это — генеральная линия исторического развития нашей Родины, которая объясняет все решающие перемены в ее исторических судьбах. Значительно меньше внимания уделяется эволюции господствующих классов — либеральной буржуазии и помещиков, наконец, эволюции царизма и придворного окружения.
Кроме некоторых личных фондов, а также фондов таких учреждений, как Дума и Государственный совет, историки располагают одним источником, который является незаменимым для истории самодержавия периода первой мировой войны. Этим ценнейшим и своеобразным источником является публикация материалов и архив Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства.1
1 	Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, тт. I—VII. Редакция П. Е. Щеголева. М.—Л., 1924—1927. Фонд Комиссии хранится ныне в ЦГАОР (ф. 1467).
139


Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства была создана в начале марта 1917 г.2 .«для рассмотрения противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и других высших должностных лиц».3
Председателем Комиссии был известный московский адвокат Н. К. Муравьев,4 а членами — лица судебного ведомства и буржуазные общественные деятели.
Коренной недостаток, можно сказать, порок деятельности Комиссии состоял в том, что она вела свою работу, основываясь не на каких-либо новых, революционных принципах, а на основе «Свода законов» царского правительства. Для Комиссии «оказалось совершенно возможным целиком встать на точку зрения того закона, который существовал в последние дни и месяцы старого режима».5 Комиссия очень боялась отступить от этого принципа, чтобы бывшие министры и сторонники монархии не сказали, что «их судят за то, что не было запретным в их времена и что стало запретным только с того момента, когда Вы вышли на арену мировой истории».6
Хотя многие министры и были арестованы, содержались в Петропавловской крепости и находились под следствием, но постепенно их освобождали. Министры же, пытавшиеся работать вместе с буржуазными общественными организациями, совсем не арестовывались. В Комиссии их встречали с почетом и, после стенографической записи показаний, обычно отпускали.
Хотя Муравьев и заявлял торжественно, что вся деятельность правительственной власти старого режима, с точки зрения существовавших тогда законов, оказывается нарушавшей эти законы,7 что были такие ведомства, как Департамент полиции, которые «ни одного дня не могли прожить без преступления»,8 но эти громкие слова служили только для обмана революционной демократии. Комиссия установила, что правительство со времени образования Государственной думы приняло и применяло в жизни
2 Сообщение о ее создании было напечатано в «Вестнике Временного правительства» 5 марта 1917 г. Но прошло некоторое время, пока она была сформирована и начала работать.
3 Падение царского режима, т. I, стр. V.
4 Согласно положению, Комиссия состояла из председателя, двух его товарищей и четырех членов. Состав Комиссии несколько раз изменялся. Ее членами являлись академик С. Ф. Ольденбург, историк П. Е. Щеголев и юристмеждународник Д. Д. Гримм. Представителем Временного комитета Государственной думы в составе Комиссии был Ф. И. Родичев — один из видных лидеров кадетской партии, от Исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов — меньшевик Н. Д. Соколов.
5 Падение царского режима, т. I, стр. X.
6 Там же.
7 Там же, стр. XI.
8 Там же.
140


«384 закона помимо Думы».9 В этом, пожалуй, Комиссия и видела основное преступление старой власти.
Комиссия не организовала и не хотела организовать ни одного революционного процесса, она не пожелала продемонстрировать перед революционными массами преступные действия представителей царского режима.
Комиссия ограничивалась допросами преимущественно высокопоставленных должностных лиц. Кроме того, были организованы специальные комиссии для расследования преступлений в морском и военном ведомствах. Так, Комиссия по морским делам собрала очень ценный материал, остававшийся до последнего времени неизвестным для историков (первый его исследователь — К. Ф. Шацилло). Помимо показаний чинов морского ведомства, там собраны свидетельские показания деятелей банков и инженеров, имевших отношение к строительству военного флота России. В качестве подсобного органа Чрезвычайной комиссии действовала особая комиссия для обследования деятельности Департамента полиции.10  11 К деятельности Департамента полиции, его агентуре, к системе политической провокации Комиссия проявила особый интерес. Чрезвычайная комиссия допросила 59 человек, закончив их допрос незадолго до Октябрьской социалистической революции.
Стенографическим записям бесед с бывшими министрами Комиссия придавала большое значение. Беседы проводились в Зимнем дворце, с явным расчетом оставить материал для возвеличивания роли либеральной буржуазии, которая сыграла-де решающую роль в Февральской революции (Государственная дума). Всего Комиссия произвела 88 допросов.11 Некоторые лица допрашивались дважды, и даже по нескольку раз. Среди допрошенных лиц одну треть составляли министры — 20 из 59. Из них 4 бывших председателя Совета министров: И. Л. Горемыкин, В. Н. Коковцов, Б. В. Штюрмер и последний председатель Совета министров царского правительства князь Н. Л. Голицын; 10 человек— люди рангом ниже — товарищи министров и сенаторы; 2 генерала: Н. И. Иванов, посланный из Ставки для подавления революции в Петрограде, и бывший командующий Петроградским военным округом С. С. Хабалов; 11. человек — чинов полицейских и жандармских органов. Комиссия допросила 10 «общественных» деятелей — от черносотенца Н. Е. Маркова 2-го до социал-демократа меньшевика Н. Е. Чхеидзе. К этой же категории относились два министра Временного правительства — А. И. Гучков и П. Н. Милюков.
9 Там же, стр. XIII.
10 Эта комиссия изучала дела Департамента полиции и состав секретной агентуры. Ее председатель — П. Е. Щеголев — входил в состав Чрезвычайной комиссии в качестве члена.
11 Падение царского режима, т. 1, стр. XVII—XIX.
141


Через Комиссию прошла разнообразная группа лиц, давшая довольно интересные показания о политике правительства после революций 1905—1917 гг., о методах действий «темных сил», окружавших трон, и о поведении лидеров буржуазных организаций. У Комиссии не хватило смелости не только посадить на скамью подсудимых Николая II и его жену, но хотя бы их допросить. Недопрошенными оказались и представители высшего духовенства, в том числе пресловутый митрополит Питирим, принадлежавший к распутинской шайке.
Кроме перечисленных, были допрошены: дворцовый комендант В. Н. Воейков, А. А. Вырубова и О. Н. Лахтина, князь М. М. Андронников и И. Ф. Манасевич-Мануйлов. Многие из допрошенных лиц предпочитали сдержанность, даже скупость в выражениях (Горемыкин, Вырубова), особенно когда речь шла об императоре и императрице, некоторые упорно отказывались отвечать (А. Д. Хвостов). Другие, вроде министра внутренних дел Протопопова или его товарища С. Белецкого, наоборот, помимо устных показаний представили обширные и подробные собственноручные письменные показания, в которых со скрупулезной детальностью описываются недавние события, связанные с деятельностью Распутина, Вырубовой и влиянием императрицы на течение государственных дел. Писания последних двух лиц составили почти целый том печатных материалов.
«Падение царского режима» представляет собою прежде всего публикацию стенограмм допрошенных Комиссией указанных выше 59 лиц и частично — свидетельские показания, написанные некоторыми лицами собственноручно.12 ^
Судя по тексту стенограмм, в распоряжении! Комиссии были уникальные документы, которые иногда предъявлялись допрашиваемым лицам, чтобы побудить их к признанию (Макаров). Можно пожалеть, что эти документы не прилагались к опубликованным стенограммам. Изредка в тексте приводятся лишь небольшие выдержки из этих документов. Некоторые из документов, упоминаемых в стенограмме, сохранились. Мы имеем в виду три всеподданнейших доклада Родзянко царю на протяжении 1915—1916 гг.
Редактор «Падения царского режима» П. Е. Щеголев указывает, что публикация стенограмм допросов произведена «с научной точностью».13 Наша проверка подтвердила это заявление.14
12 Редактор П. Е. Щеголев сообщает, что им напечатаны все стенограммы, кроме одной, утерянной — второй записи показаний В. Н. Коковцова. На деле оказалось, что утеряны были две стенограммы показаний Коковцова от 10 сентября 1917 г. Эти стенограммы в настоящее время найдены. Они содержат интересный материал об обстоятельствах отставки Коковцова с поста председателя Совета министров в 1914 г. Стенограммы заслуживают того, чтобы быть опубликованными.
13 Падение царского режима, т. I, стр. XXV.
14 Известно, однако, что Щеголев и его сотрудник Н. П. Ашешов весьма небрежно «переделали» в мемуары стенограммы допросов С. П. Белецкого
142


Главным литературным редактором стенограмм во время работы Комиссии являлся выдающийся поэт А. А. Блок.15 Некоторые стенограммы редактировались им лично, другие — под его руководством. Во всех случаях редактирование было чрезвычайно квалифицированным и осторожным. Редактор освобождал текст от излишних повторений, придавал ему большую стройность и ясность, ставя на первый план затерявшуюся в длинных оборотах и отступлениях устной речи главную мысль автора.
Опубликованные стенограммы безусловно представляют большую историческую ценность, хотя они и дают одностороннее изображение событий.
Борьба буржуазных либеральных общественных сил с царизмом — лейтмотив многих стенограмм. Отношение рабочих и крестьянских масс к царизму, к проводившейся войне, мало интересовало Комиссию. В стенограммах нет никаких данных о работе большевистских организаций в качестве идейных и организационных руководителей народа в период подготовки Февральской революции. Героями дня становятся либеральные элементы и буржуазные организации, вроде Центрального военно-промышленного комитета, Земского и Городского союзов и Государственной думы. Если некритически отнестись к опубликованным материалам, особенно к показаниям 'лидеров буржуазно-помещичьей оппозиции и представителей полицейских органов, то у читателя может создаться впечатление, что центром подготовки революции являлась Государственная дума, а выступавшие в ней представители «прогрессивного блока» действовали в несвойственной им в действительности роли революционеров. И тем не менее стенограммы, представляющие изложение событий, сделанное по свежим впечатлениям, имеют большую ценность по сравнению с позднейшими воспоминаниями многих лиц (Гучкова, Милюкова, Родзянко, и др.) о тех же событиях, написанными после Октябрьской социалистической революции и гражданской войны, в которых появляются новые нотки и сознательное извращение событий.
Собственно, все, что до сих пор читатель и специалист-историк знали о работе Чрезвычайной следственной комиссии, ограничивалось изданными семью томами материалов.
В последнее время, изучая фонд Комиссии, мы убедились, что, помимо опубликованного, сохранились журналы и протоколы Ко¬
(С. П. Белецкий. Григорий Распутин. Из записок. Пгр., 1923) и М. В. Родзянко (Из воспоминаний М. В. Родзянко. Былое, 1923, кн. 21). Достаточно сравнить эти «воспоминания» с подлинными мемуарами Родзянко (М. В. Родзянко. Крушение империи. Л., 1927).
15 	Вопрос о А. А. Блоке как редакторе этих материалов заслуживает специального внимания литературоведов.
143


миссии. Они дают возможность судить о круге вопросов, рассматривавшихся Комиссией, и о направлении принимаемых ею решений. Кроме того, сохранились юридические заключения Комиссии.
В фонде Комиссии сохранились все стенограммы допросов в невыправленном виде и с правкой литературной редакции.
Литературной редакции принадлежат краткие оглавления, раскрывающие содержание допросов. В печатном издании они поставлены в начале допроса того или иного лица и представляют собой как бы краткое оглавление содержания стенограммы. В рукописи стенограмм заголовки даны по ходу показаний, написаны чернилами сбоку, на полях. Эти заголовки — «фонарики» — сбычно очень четко формулируют содержание следующей затем части показания.
В фонде Комиссии (всего в нем свыше 700 дел) сохранились также материалы о работе 27 следователей, ведших следствие о преступлениях представителей царского режима. Работа следователей проводилась параллельно с допросами тех же лиц на заседаниях Комиссии. Стенограммы этих заседаний резко отличаются от следственного материала. Члены Комиссии в большинстве случаев не добивались признания допрашиваемого в совершенных лично им преступлениях, их интересовали более общие вопросы о политике данного лица и учреждения, возглавляемого им. Это не значит, конечно, что председательствовавшие на заседаниях никогда не оказывали нажима на того или иного из бывших министров, чтобы заставить его признать, что он поступил неправильно, противозаконно или попросту крал деньги. Так было во время допроса А. Д. Хвостова в сірязи с получением им полутора миллионов рублей «на известные царю нужды», большую часть которых Хвостов украл. На эти деньги родственник Хвостова купил ему имение размером около 5 000 десятин. Естественно, что следователям пришлось распутывать этот вопрос, вести допрос большого круга лиц, в том числе и представителей банковского мира. Неудивительно, что материал следствия по некоторым' вопросам представлен многими томами, в то время как в стенограммах этим же вопросам отводится иногда несколько строк.
Среди следственных дел есть несколько, посвященных Распутину. Комиссия занималась сбором записок, которые он выдавал своим посетителям на имя министров и других высокопоставленных лиц. Один из членов Комиссии, бывший харьковский прокурор Стимсон, написал очерк жизни и похождений Распутина, в котором на основе многочисленных свидетельств доказано, что широко распространившиеся сведения о большом влиянии Распутина на государственные дела, особенно на назначения министров, полностью соответствовали действительности.
Около десятка дел составил следственный материал о бывшем председателе Совета министров Б. В. Штюрмере. Следствие
144


не было доведено до конца, так как Штюрмер умер в августе 1917 г. •
Следствием собран неопровержимый материал, показывающий Штюрмера как ставленника митрополита Питирима, Распутина, Вырубовой, а окружение Штюрмера — как состоявшее из проходимцев, охранников и преступников.
Назовем еще некоторые дела из архива Комиссии. Сохранился интересный материал о Ленском расстреле, образовавшийся в связи со следствием против Макарова. Хотя о Ленских событиях напечатан известный отчет сенатора Манухина, который вел следствие на месте, собранные Комиссией сведения, в том числе интереснейшие показания самого Манухина, убеждают в том, что расстрел был произведен с ведома и согласия министра Макарова и при ближайшем участии Департамента полиции.
Представляет большой интерес и материал, собранный Комиссией в связи с убийством Столыпина, в частности объяснительная записка товарища министра внутренних дел генерала Курлова на имя министра А. Н. Макарова.
Совершенно неожиданно наличие в архиве Комиссии материалов расследования сенатора Нейгардта о мостостроительном синдикате.
Морской министр адмирал Григорович свел на нет все результаты сенаторской ревизии по 32 переданным морскому министру делам о злоупотреблениях и вымогательствах в аппарате Морского министерства. Григорович не дал хода этим делам, так как, пожалуй, самым крупным преступником был товарищ министра Бубнов.
В фонде имеется ряд интересных подлинных документов по морскому ведомству, в том числе доклад Григоровича царю от 12 апреля 1912 г. о состоянии работ по пятилетней программе судостроения.
Из других военных вопросов Комиссия занималась делами генерала Ренненкампфа, бывших военных министров Беляева и Сухомлинова. Пожалуй, наиболее интересны дела о Ренненкампфе (дд. 485—487 и 713), особенно д. 713. Оно содержит переписку Ставки и позволяет проследить всю историю с отчислением генерала Ренненкампфа от должности генералом Рузским. Кроме известного заключения генерал-адъютанта Баранова16 по делу Ренненкампфа, несомненный интерес представляет резко отрица-
16 	ЦГАОР, ф. 1467, оп. 1, д. 713. Всеподданнейший доклад генераладъютанта Баранова по высочайше возложенной командировке в действующую армию для расследования действий бывшего командира 1-й армии генераладъютанта Ренненкампфа. Доклад представляет собой печатный документ с оценкой оперативной и хозяйственной деятельности Ренненкампфа как до войны, так и во время военных действий в Восточной Пруссии, с большими приложениями (74 стр.) ко второй части. Комиссия допросила 55 лиц, в том числе многих руководящих генералов русской армии.
145


тельное заключение о Ренненкампфе военного министра Поливанова. Несмотря на это, Ренненкампф делал судорожные усилия остаться в армии. Ему помогали приближенные Николая II — князь Орлов и барон Фредерикс. Но в обстановке роста революционного подъема в стране — летом и осенью 1915 г. — Николай II не рискнул пойти на удовлетворение их домогательств. Однако вместо того чтобы попасть на скамью подсудимых, Ренненкампф вышел в отставку «с мундиром и пенсией». Чрезвычайная комиссия также не осудила Ренненкампфа, и незадолго до Октябрьской революции он был освобожден под небольшой залог.
Дело Сухомлинова представляет значительный интерес для историка, и его следует рассмотреть специально. Оно было вполне подготовлено к судебному разбирательству еще в 1916 г., и только упорство Николая II помешало организовать процесс. Процесс был организован при Временном правительстве, которое специальным решением утвердило обвинительное заключение. Новых материалов по этому вопросу Чрезвычайная комиссия собрала немного.
Перейдем к материалам, непосредственно относящимся к событиям Февральской революции 1917 г. Необходимо обратить внимание на небольшую группу документов, которые оказались в фонде Чрезвычайной комиссии в результате ареста, по инициативе народных масс, таких придворных служак, как Воейков, Фредерикс. После отречения от престола и возвращения царя из Пскова в Ставку они стали разъезжаться: одни — по предложению царя (Фредерикс), другие — по предложению М. В. Алексеева (Воейков), но вскоре были арестованы. ^Находившиеся при арестованных портфели с бумагами были изъяты. Арестованные были немедленно подвергнуты допросам различными комиссиями, материалы которых сохранились и представляют несомненный научный интерес.
Показания Воейкова 17 посвящены последним дням пребывания царя в Царском селе, в Ставке и отречению царя от власти. Эти показания перекликаются и отчасти совпадают со стенограммой допроса его Чрезвычайной комиссией. Заслуживает внимания рассказ Воейкова о попытке наладить во Пскове сношения с Родзянко, парализованной генералом Рузским, через которого осуществлялась связь со Ставкой и Петербургом.
Несколько интересных бумаг отобрано было у Фредерикса. Среди этих бумаг выделим придворные записи — нечто вроде журнала о распорядке дня Николая II и приеме им разных лиц в по-
17 	ЦГАОР, ф. 1467, оп. 1, д. 41. Показания Воейкова давались комиссии в составе 6 лиц, председателем комиссии был генерал, князь Друцкий, а секретарем комиссии — товарищ прокурора Петроградского окружного суда М. Фитцтум.
146 *


следние 5 дней, с 28 февраля по 4 марта включительно. Так, например, 1 марта, 3 часа ночи, у царя — Воейков; в 11 ч. 15 м. утра — он же; в 7 ч. 5 м. вечера царский поезд прибыл на станцию Псков; в 7 ч. 10 м. был принят генерал Рузский, потом обед, после обеда Николай II принимал Рузского дважды: в 9 ч. 45 м. вечера ,и в 12 ч. 5 м. ночи.
2 марта Рузский был принят царем в 10 ч. 45 м. утра совместно с Воейковым и в 2 ч. 30 м. дня — совместно с генералами Даниловым и Савичем.18 Эти записи позволяют сравнить разные данные о поведении Николая II перед отречением его от престола.
Несомненный исторический интерес представляет собственноручная запись генерала Рузского о событиях 2 марта, торопливо набросанная чернилами на большом листе бумаги. Приведем эту запись целиком.
«Псков. 2 марта 1917 года. Сегодня после завтрака (2 ч. 30 м.,—А. С.) его величество изволили вызвать меня, генерал-адъютанта Рузского, начальника штаба Северного фронта генерала Данилова, генерала Савича. Его величество изволил объявить, как ему не тяжко, но в данный момент для спасения родины — России, он решил отречься от престола в пользу своего сына. Регентом же назначает своего брата Михаила Александровича. На мой вопрос, кто же будет назначен верховным главнокомандующим, и не следует ли назначить великого князя Николая Николаевича, государь император согласился с этим. По окончании совещания государь император отправил телеграмму председателю Государственной думы Родзянко для всенародного объявления об отречении от престола в пользу своего сына и назначении великих князей Михаила Александровича и Николая Николаевича. Телеграмма была передана генерал-адъютантом Рузским для отправки».19
Этот документ дает возможность исправить мнение, что решение об отречении Николай II объявил только вечером 2 марта, когда он принимал члена Государственного совета Гучкова, члена Государственной думы Шульгина, генерала Рузского и генерал-майора Нарышкина.
К этому времени во Пскове был уже напечатан манифест об отречении царя. Экземпляр этого манифеста имеется в том же деле, с указанием: «2-го марта 1917 г. 15 часов. Псков».20 До приезда представителей Думы было несколько часов, во время которых под воздействием свиты, видимо, у Николая II возникли некоторые
18 Эти записи дают возможность проверить данные рассказа Данилова о пребывании Николая II в штабе Северного фронта.
19 ЦГАОР, ф. 1467, оп. 1, д. 728.
20 Там же, л. 16.
147


колебания. Интересна позиция Рузского, стремившегося сохранить во главе армии одного из Романовых.
Есть еще два вопроса, непосредственно связанных с изучением Февральской революции 1917 г. Первый из них — восстание в Петрограде и использование пулеметов представителями старой власти в борьбе с восставшим народом; второй — отношение Ставки к событиям в Петрограде и попытка Ставки задушить революционный переворот путем посылки с фронта верных войск под руководством генерала Иванова.
По первому из этих вопросов Комиссия в результате переписки с воинскими частями и учреждениями, где имелись пулеметы, пришла к заключению, что нет данных о получении пулеметов полицией и жандармерией.21 Выводы Комиссии по этому вопросу были примерно те же, что выводы других комиссий, занимавшихся им сразу после Февральской революции (комиссия Владимирова, и др.).
Второй вопрос касается посылки карательной экспедиции генерала Иванова во главе батальона георгиевских кавалеров.
Многие документы, показывающие роль Ставки в организации этой миссии, уже опубликованы.22 Стенограмма допроса Иванова Следственной комиссией также опубликована в «Падении царского режима».23 Но в этих материалах содержится версия генерала Иванова о том, что его миссия не имела никаких карательных целей.
Между тем в собранных Комиссией материалах эта версия убедительно разоблачается. Мы опубликовали только часть этого материала,24 но никак не исчерпали ее. В д. 467 имеется много интересных документов, уточняющих многие вопросы, связанные с характером миссии, и особенно с причинами ее провала. В деле имеются интересные материалы ротных совещаний, проведенных после возвращения батальона в Ставку, показания А. А. Ладыженского и офицеров Генерального штаба. ^
В деле содержатся показания комиссара путей сообщения Бубликова, отдавшего распоряжение, чтобы железнодорожники не пропускали поезд' Иванова далее Царского села. В результате поезд Иванова задержался на станции Выр'ица, Иванов вернулся в Ставку, а затем перебрался в Киев, где его арестовали и доставили в Петроград.
В июне 1917 г. Комиссией был представлен итоговый доклад по делу генерала Иванова. В его действиях Комиссия не нашла ничего предосудительного, и дело было прекращено. Чрезвычайная комиссия торопилась с выдачей индульгенций от грехов слугам царского режима. Буржуазия стремилась к консолидации всех
21 Там же, дд. 465, 471.
22 Красный архив, т. II (21), 1927.
23 Падение царского режима, т. I, стр. 313—335.
24 Вопросы архивоведения, 1962, № 2.
148


контрреволюционных сил для борьбы с надвигавшейся пролетарской революцией.
Мы остановились лишь на некоторых источниковедческих вопросах, связанных с политической эволюцией царизма и победой буржуазно-демократической революции в 1917 г. Документы Чрезвычайной следственной комиссии немало способствуют разоблачению мифа о «революционной» роли буржуазии в дни свержения царизма. Да и сама деятельность Комиссии служит ярким примером того, что буржуазные лидеры и после свержения царизма не изменили своей приверженности ему. Наша цель заключалась в том, чтобы обратить внимание на специфический характер материалов, вышедших из Чрезвычайной следственной комиссии, как опубликованных, так и оставшихся в течение 45 лет еще не использованными наукой. Необходимо критически освоить и включить в исторический оборот эти источники, содержащие важные и интересные сведения, нужные для создания марксистской истории Февральской революции.
А. 	А. ФУРСЕНКО
МАТЕРИАЛЫ О КОРРУПЦИИ ЦАРСКОЙ БЮРОКРАТИИ
(По бумагам К. А. С калькованого)
Настоящая заметка базируется на материалах личного архива одного из высокопоставленных царских чиновников — К. А. Скальковского, в частности на его переписке с парижским банком Ротшильдов.1
Как известно, банк Ротшильдов являлся одной из крупнейших монополий, претендовавших на командную роль в нефтяной промышленности России — важной отрасли русской экономики. Для достижения своих целей Ротшильды использовали различные средства воздействия на царское правительство, в том числе прямой подкуп высокопоставленных чиновников, от которых зависело получение тех или иных концессий или уступок. Примером того, как это делалось, и могут служить отношения парижских банкиров со Скальковским — одним из руководителей Горного департамента Министерства государственных имуществ, которому была подведомственна нефтяная промышленность.
1 	Часть переписки К. А. Скальковского хранится в рукописном собрании ЛОНИ, другая часть — в архиве ИРАН (Пушкинского Дома).
149


В 1886 г. Ротшильды основали свое первое крупное предприятие в России — Каспийско-Черноморское нефтепромышленное и торговое общество. Этим же временем, судя по архивной переписке, датируется и установление контакта со Скальковским, который уже тогда занимал руководящий пост в Горном департаменте. Поступив на службу в департамент в 1863 г., он в 1885 г. был назначен помощником директора, а спустя 6 лет, в апреле 1891 г., — директором департамента, пробыв на этом посту вплоть до ухода в отставку в мае 1896 г.2
Как следует из переписки Скальковского с директорами фирмы Ротшильдов, уже с середины 80-х годов он находился на содержании парижских банкиров, взамен этого оказывая им необходимую поддержку и снабжая различного рода информацией, а также «консультируя» Ротшильдов по вопросам, связанным с деятельностью их предприятий в России. Переписка содержит многочисленные свидетельства этому. Так, например, в марте 1890 г. в Петербурге было созвано совещание по вопросу о правилах распределения вагонов-цистерн для перевозки нефти по Закавказской железной дороге. Правила эти были в июне 1889 г. изменены под давлением и в интересах Нобеля, в связи с чем большая группа нефтепромышленников выступила с протестом, к которому присоединились Ротшильды.3 Вследствие этого и было созвано указанное совещание, накануне открытия которого один из директоров фирмы Ротшильдов — Бэр — просил Скальковского «сделать так, чтобы не было принято никакого решения, которое могло бы противоречить нашим интересам». «Это будет тем более легко, — писал он, — что наши интересы те же самые, что и интересы других промышленников (исключая Н[обеля])».4 К Скальковскому обращались также для того, чтобы узнать заранее условия торгов нефтеносных земель и изменения железнодорожных тарифов на перевозку нефти.5 Он «консультировал» французских дельцов, приезжавших в Петербург в поисках легкой наживы.6 Благодаря содействию Скальковского Ротшильды сумели значительно расширить Каспийско-Черноморское общество, увеличив в несколько раз его первоначальный капитал (с 1.5 до 6 млн руб.).
2 Послужной список К. А. Скальковского (ЦГИА СССР, ф. 37, оп. 52, д. 633, лл. 27—63).
3 Монополистический капитал в нефтяной промышленности России. М.—Л., 1961, стр. 126—128, 674.
4 Бэр — Скальковскому, 13(25) марта 1890 г. (ЛОНИ, ф. 202, д. 21, карт. 3, л. 167).
5 См.: Бэр — Скальковскому, 18(30) января, 25 июня (7 июля) 1890 г.; 24 августа (5 сентября) 1891 г.; 10(22) июля 1892 г.; 22 мая (3 июня) 1893 г.; 5 (17) октября 1894 г.; 28 декабря 1895 г. (9 января 1896 г.) (там же, лл. 164, 173—174, 201, 211—212, 220—221, 240—241, 252—253).
6 Бэр — Скальковскому, 23 мая (4 июня) 1890 г.; 26 марта (7 апреля) 1891 г. (там же, лл. 72-73, 184—185).
150


По условиям царского законодательства увеличение капитала акционерных предприятий могло состояться только при налички правительственной санкции. В конце 80-х годов Ротшильды неоднократно пытались добиться такой санкции, но осуществить это удалось только в начале 90-х годов при содействии Скальковского. Выражая ему по этому поводу признательность, Бэр писал: «Наш вопрос об увеличении капитала фактически урегулирован. Я благодарен Вам за это. Ваш заказ будет выполнен после 1 января будущего года».7
Это письмо, как, впрочем, и вся переписка, не оставляет сомнений в том, что старания Скальковского не были бескорыстными. Хотя завуалированные выражения писем Бэра не позволяют с абсолютной точностью установить, как именно расплачивались Ротшильды за услугу Скальковского, даже и то, чем мы располагаем, в сопоставлении с практикой отношений Скальковского в других аналогичных случаях дает представление об этой стороне дела.
Общий тон переписки, составленные в повелительной манере запросы, самый характер поручений едва ли оставляют сомнение в том, что так можно было обращаться только к лицу, получающему за свои услуги соответствующее вознаграждение и связанному, таким образом, определенными обязательствами. Как можно заключить из переписки с Бэром, Скальковский получал ежегодно какое-то регулярное вознаграждение. Не исключено также, что ему был выделен небольшой пакет акций ротшильдовских предприятий, подобно тому, как это имело место в отношении Международного банка.8 Но даже и это, видимо, было не самым существенным. А главное, что благодаря своим отношениям с деловыми кругами и при их посредничестве Скальковский, хорошо ориентируясь %в биржевых курсах акций, вел игру на бирже,9 доходы от которой во много раз превышали любой гонорар. Это была настоящая взятка, но в замаскированной форме. Впрочем, наряду с этим Скальковский не пренебрегал взятками и в самом элементарном виде, будь то деньгами или чем иным.
Скудные данные, которые содержат на этот счет письма Ротшильдов, полностью подтверждаются перепиской Скальковского с другими корреспондентами, существенно дополняющей картину его отношений с представителями делового мира. Если в письмах
7 Бэр — Скальковскому, 28 декабря 1895 г. (9 января 1896 г.) (там же, лл. 252—253).
8 Согласно спискам акционеров Петербургского международного коммерческого банка, Скальковский в апреле 1893 г. владел 25 акциями, в апреле 1894 Г. —40, В мае 1898 г. — 99 (ЦГИА СССР, ф. 626, оп. 1, д. 1, лл. 35, 37; д. 5, л. 17).
9 Об этом свидетельствует переписка с директорами Петербургского международного коммерческого банка А. Кохом, Учетного и Ссудного — Д. Петрококино, бакинским нефтепромышленником А. И. Манташевььм и другими, с которыми Скальковский, подобно Ротшильдам, поддерживал близкие отношения.
151


Бэра, составленных в изящной французской манере, можно лишь по косвенным данным и намекам установить, что Скальковский получал от Ротшильдов за свои услуги вознаграждение, то в грубоватых, пестрящих грамматическими ошибками посланиях одного из нефтяных королей Баку — А. И. Манташева — все выглядело много проще. То, что Ротшильды скрывали за изысканными выражениями, Манташев называл своими именами. Со свойственной ему грубой прямолинейностью Манташев без обиняков благодарил Скальковского «за внимание, что вы не забываете меня при выгодных предприятиях», а отправляя подношения, всякий раз прямо писал об этом («Прошу принять присылаемую икру» или «Прш сылаю при сем, многоуважаемый Константин Аполлонович, два ковра. При первой встрече расскажу я вам о причинах неполучения вами присланного мною в прошлом году ковра» и т. п.).10  11 Не менее распространенной формой взятки были подарки «приятельницам» Скальковского — непременным персонажам его переписки — «знатным» парижским кокоткам Фуфу, Марго, Манон и др.11
Как и многие представители русской знати, Скальковский ежегодно ездил за границу и проводил свой отпуск во Франции. Здесь образовался своеобразный кружок, состоявший из завсегдатаев французской Ривьеры и регулярно посещавших Париж царских сановников, а также директоров ряда русских банков и промышленных компаний, связанных, кроме чисто деловых отношений, совместным участием в развлечениях, которыми так славилась французская столица. Чтобы сделать приятным пребывание царских сановников в Париже, не скупились на средства и\ Ротшильды. Они предоставляли в распоряжение Скальковского свою ложу в опере, устраивали в его честь приемы и вскоре после назначения Скальковского директором Горного департамента выхлопотали для него высшую французскую награду — орден Почетного легиона.
Все это едва ли представляло бы интерес, если бы не характеризовало обстановки, в которой принимались решения, затрагивавшие национальные судьбы России, и не свидетельствовало о глубочайшем разложении, которое переживала царская бюро-
10 Манташев — Скальковскому, 11(23) марта 1886 г.; 13(25) октября 1892 г.; 28 января (9 февраля) 1894 г.; 24 января (5 февраля) 1895 г. (ЛОИИ, ф. 202, д. 21, карт. 5, лл. 58, 60, 64, 66).
11 Специально для этой цели Скальковскому периодически посылались крупные чеки на многие сотни и тысячи франков. «А вы один приехали в Петербург, — писал Манташев в одном из своих писем, — или с Манон? Если оставили ее в Париже, то каковы были отношения и как расстались? .. . по прилагаемой при сем карточке прошу получить из Русского банка 2000 фр., мой долг вам на подарок Манон, о котором написал вам в Париж, и другие 1000 фр. примите на подарок ей же, когда поедете в Париж» (Манташев— Скальковскому, 7 (20) марта 1902 г., ИРАН, ф. К. А. Скальковского, д. 8467 — XIX 64, л. 1). Можно было бы привести не одну подобную цитату, если бы корреспонденты Скальковского не пренебрегали в своих письмах соображениями элементарной пристойности и письма не были испещрены нецензурными выражениями.
152


кратия. Лощеный аристократ, реакционер по убеждению, чиновник,, добравшийся до вершин бюрократической лестницы, многократно отмеченный царскими орденами и титулами, Скальковский в полном смысле слова был пособником иностранного капитала, в угоду которому он жертвовал интересами своей страны.
Справедливость, правда, требует отметить, что Скальковский не обходил при этом и отечественных капиталистов, наглядным примером чему были его связи с Манташевым. Отношения Скальковского с деловым миром были тщательно законспирированы. Однако со временем поползли слухи, и под угрозой разоблачения, в коррупции он вынужден был оставить государственную службу.
Выйдя в отставку, этот бывший царский чиновник с головой ушел в деловые предприятия, занимая директорские посты в ряде русских и иностранных компаний. В одной из газетных статей он откровенно признавал теперь: «Я довольно близко стоял и стою* к промышленным кругам, помещающим свои капиталы в России».12
В. 	И. Ленин указывал, что для эпохи империализма характерна «личная уния» банков с промышленностью, которая «дополняется „личной унией“ тех и других обществ с правительством», и далее, цитируя Ейдельса, отмечал, что банки обращаются*к услугам бывших чиновников по государственной службе, «которые могут доставить немало облегчений (!!) при сношениях с властями». С этой целью они подбирают людей, «хорошо знакомых с промышленностью. .. особенно служивших по железнодорожному, горному ведомству».13 Типичным образцом такого рода отставного чиновника и был Скальковский.
Выйдя в отставку, Скальковский по-прежнему держал в центре, внимания свои отношения с Ротшильдами. При этом едва ли требуется разъяснять, что успех того или иного ходатайства зависел не от одних личных связей Скальковокого, но и от того, за кого он просил. Когда речь шла о Ротшильдах, царское правительство вынуждено было учитывать всю совокупность своих отношений, с парижскими банкирами, через которых шло размещение русских государственных займов во Франции. Можно привести характерный факт, который относится, правда, к более позднему времени (началу русско-японской войны), когда вследствие ходатайства Скальковского Министерство финансов заявило даже о своей готовности провалить уже единогласно одобренное Особым совещанием решение о торгах Биби-Эйбатеких нефтяных участков только потому, что это противоречило интересам Ротшильдов (совещание решило оставить участки за прежними владельцами, а Ротшильды пожелали присоединить их к своим владениям).14 И только
12 Новое время, 1898, 1 ноября.
13 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 27, стр. 337—339.
14 См.: Тимирязев — Скальковскому, 13(26) февраля 1904 г. (ЛОИИ,. ф. 202, д. 21, карт. 6, лл. 260—261).
153.


последующий отказ парижских банкиров, заявивших, что они «не придают особого значения биби-эйбатскому делу»,15 снял с повестки дня этот вопрос и сохранил в силе прежнее решение.16
Деятельность Скальковского и его пособничество иностранному капиталу находили в царской России тем более благоприятн>ю почву, что в 90-е годы в составе правительства произошли изменения, в результате чего два важнейших экономических ведомства — Министерство финансов и Министерство земледелия и государственных имуществ— оказались в руках сторонников привлечения иностранных капиталов в Россию. Во главе первого из них в конце 1892 г. стал С. Ю. Витте, помощником и правой рукой которого являлся назначенный им директором Департамента торговли и мануфактур В. И. Ковалевский, полностью разделявший взгляды министра. Во главе второго в 1895 г. был поставлен единомышленник Витте А. С. Ермолов.
В своих письмах Скальковскому представители Ротшильдов выражали удовлетворение по поводу происшедших перемен.17 Более того, они вскоре сделали попытку привлечь Ковалевского на то же амплуа, что и Скальковского, зондируя через последнего, не со-~ гласился ли бы директор Департамента торговли и мануфактур «помочь Вам».18
Оценивая значение его связей в правительстве, Скальковского буквально осаждали различными просьбами о содействии, обращаясь как непосредственно к нему самому, так и через проживавшего в Париже его компаньона и представителя Б. Спиро, который затем пересылал эти обращения в Петербург. «Нельзя ли чтонибудь сделать для нашей финансовой группы в Министерстве финансов,— спрашивал Спиро.—Поговорите с Витте», «Французы наши очень и очень расположены что-либо предпринять... Может быть, вы что-нибудь сделаете через Министерство финансов?».19
Действуя через Витте и Ковалевского, с которыми у Скальковского были прочно налаженные отношения, он действительно, пользуясь выражением В. И. Ленина, доставлял «немало облегчений (!!) при сношениях с властями». Его переписка с Ковалевским свидетельствует о том, что последний вполне оправдал высказанное Ротшильдами предположение и проявил готовность «помочь». «С особенным удовлетворением исполняю Ваше желание», «С. Ю. [Витте] согласился на удовлетворение... дела.. .»,20 «Ваше
15 Там же.
16 См.: Монополистический капитал в нефтяной промышленности России, стр. 698.
17 Бэ́р — Скальковскому, 8(20) августа 1892 г.; 28 декабря 1895 г. (9 января 1896 г.) (ЛОИИ, Ф. 202, д. 21, карт. 3, лл. 209, 252—253).
18 Бэр — Скальковскому, 28 декабря 1895 г. (9 января 1896 г.) (там же, лл. 252—253).
19 Спиро — Скальковскому, 12(24) и 15(27) октября 1897 г. (ИРЛИ, ф. К. А. Скальковского, д. 8660 — XLIX 641, лл. 18, 21).
20 Пропущенное не поддается расшифровке.
154


письмо ко мне я покажу... [председателю комиссии о тарифе на нефть Д. Ф. Кобеко] и прошу исполнить Ваше желание».21  22 Эти строки, взятые из писем Ковалевского, едва ли оставляют сомнение в -их подлинном смысле.
Что же касается Витте, то с ним у Скальковского были давние отношения/ получившие дополнительный стимул в тех услугах, которые Скальковский оказывал министру своими выступлениями в печати. Дело в том, что Скальковский был известен не только как государственный деятель, но и как видный журналист реакционного толка, в течение нескольких десятилетий сотрудничавший в суворинском «Новом времени». На страницах этой газеты он в конце 90-х годов поместил ряд статей, защищая проводимую Витте политику привлечения иностранных капиталов.23 А затем, в 1901 г., принял участие в начатой «Новым временем» полемике по поводу возможности англо-русского соглашения, выступив и на этот раз едва ли не по прямой просьбе Витте.24 Поэтому-то министр финансов и «осыпал милостями нововременца Скальковского», как об этом писал один из ближайших сотрудников Витте.25
При всем этом едва ли требуется разъяснять, что личные отношения в аппарате правительства и построенное на этих отношениях персональное воздействие на того или иного, даже самого высокопоставленного, чиновника отнюдь не исчерпывали приемов, которыми иностранный капитал пробивал себе дорогу в Россию. Наряду с элементарным подкупом, как это было со Скальковским, широко использовались и самоновейшие методы финансового капитала, наглядной иллюстрацией чему были связи Ротшильдов с Петербургским международным коммерческим банком — одним из крупнейших русских банков того времени, деятельность которого была тесно связана с виттевским Министерством финансов.26 Тем не менее именно личные связи и отношения, подобные тем, которые Ротшильды поддерживали со Скальковским, всегда сохраняли свое значение. Поэтому, когда в конце 90-х годов парижские банкиры добивались через Международный банк разрешения цар-
21 Ковалевский — Скальковскому, 22 октября (3 ноября) 1896 г.; 29 марта (10 апреля) и 25 ноября (7 декабря) 1898 г. (ИРЛИ, ф. К. А. Скальковского, д. 8360 — XLVIII 673, лл. 1, 3, 5).
22 Сохранившаяся в личном архиве Скальковского его переписка с Витте за 1880—1887 гг. не оставляет на этот счет никаких сомнений (ИРЛИ, ф. К. А. Скальковского, д. 8207 — XLVIII б21).
23 Ю. Б. Соловьев. Противоречия в правящем лагере России по вопросу об иностранных капиталах в годы первого промышленного подъема. В кн.: Из истории империализма в России, М.—Л., 1959, стр. 377—378, 383.
24 Б. В. А н а н ь и ч. Из истории англо-русского соперничества в Персии накануне русско-японской войны (Персидский залив). Ученые записки ЛГПИ им. А. И. Герцена, т. 194, 1958, стр. 242.
25 Баян [И. И. Колышко]. Ложь Витте. Ящик Пандоры. Берлин, стр. 9.
26 См.: А. А. Фурсенко. Парижские Ротшильды и русская нефть. Вопросы истории, 1962, № 8, стр. 31—42.
155


ских властей на создание нового предприятия в России —нефгеторговой компании «Мазут»—и когда в этом встретились серьезные трудности, решено было и на этот раз обратиться к содействию Скальковского.27 Как видно из переписки, вплоть до самой смерти (в 1906 г.) Скальковский оставался агентом Ротшильдов и получал от них регулярное вознаграждение.28 К этому следует добавить, что в правящих верхах прекрасно отдавали себе отчет в той роли, которую играл Скальковский, и только опасаясь нежелательных разоблачений, уволили его в отставку. Комитет министров, воздавая должное «заслугам» Скальковского, назначил ему «усиленную пенсию».29
Если бы сведения о взаимоотношениях Скальковского с Ротшильдами стали в свое время достоянием гласности, они повлекли бы за собой неминуемый скандал, и Скальковского пришлось бы предать суду. Однако его преступление не было преступлением одного лица. Это был порок всей системы. Поэтому царские власти сознательно покрывали действия Скальковского, фактическими соучастниками которых они являлись. Только спустя много десятилетий при разборе бумаг личного архива Скальковского удалось раскрыть неприглядную роль, которую играл этот представитель царской бюрократии, являвшийся в буквальном смысле слова платным агентом іиностранного капитала.
Ф. М. СУСЛОВА
НОВЫЕ МАТЕРИАЛЫ О ВЛИЯНИИ ПЕТЕРБУРГСКИХ СТАЧЕК НА РАБОЧЕЕ ДВИЖЕНИЕ ЛИТВЫ 1897 г.
Петербургские стачки 1895—1897 гг., проходившие под руководством «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», открыли новый пролетарский этап в истории освободительного движения России. Они оказали огромное влияние на развитие рабочего движения, на превращение его в массовое. По всей России прошла волна забастовок, явившаяся непосредственным откликом на стачку
27 См.: Арон — Ротштейну, 30 июля (11 августа) 1897 г. (ЦГИА, СССР, ф. 626, оп. 1, д. 286, лл. 65—66).
28 См.: Арон—Скальковскому, 27 июля (8 августа) и 26 января (7 февраля) 1899 г.; 4(17) августа 1902 г.; По́ляк — Скальковскому, 6(18) января 1904 г. (ЛОНИ, ф. 202, д. 21, карт. 1, лл. 87—88, 78—79, 91—92; д. 19, карт. 3, л. 126).
29 См.: Аттестат о службе К. А. Скальковского (ИРАН, ф. К. А. Скальковского, д. 7806 —XVII 614; ЦГИА СССР, ф. 37, оп. 52, д. 633, л. 63).
156


зо тысяч текстильщиков 1896 г., названную В. И. Лениным «знаменитой петербургской промышленной войной».1
Под влиянием петербургских стачек усиливается и рабочее движение в Литве. Если в 1895 г. в Вильно — центре революционного движения Литвы — стачки были разрозненными и малочисленными, то во второй половине 90-х годов рабочее движение приобрело массовый характер. Оно особенно усилилось в промышленных губерниях Литвы — Ковенской и Виленской. Уже в 1896 г. большинство стачек проходит под руководством социал-демократии.1  2
В этот период начинает складываться Литовская социал-демократическая партия. Одним из видных деятелей ее революционного крыла являлся девятнадцатилетний Ф. Э. Дзержинский. Он развернул кипучую агитационную работу среди ковенских рабочих и стал во главе их стачечной борьбы. Наряду с Литовской социалдемократической партией в мае 1897 г. был создан «Рабочий союз Литвы», объединивший революционных социал-демократов, активно выступавших против буржуазного национализма. Возглавил эту организацию Станислав Трусевич (литературный псевдоним — Казимир Залевский). Когда в январе 1900 г. состоялся съезд, объединивший «Рабочий союз Литвы» и Социал-демократическую партию Польши в Объединенную социал-демократическую партию Королевства Польского и Литвы, в ее правление были избраны Ф. Э. Дзержинский и С. Трусевич.3
«Рабочий союз Литвы» стремился к объединению литовского и русского рабочего движения. Своими воззваниями он познакомил виленских рабочих с борьбой рабочих Петербурга. Вопрос о питерских стачках в январе 1897 г. обсуждался на рабочих собраниях. Тогда же из Вильно был послан «Адрес литовских рабочих петербургским рабочим» в связи с январской забастовкой 1897 г. Известно, что под руководством «Рабочего союза Литвы», и в частности С. Трусевича, в начале февраля прошли забастовки рабочих железнодорожных ремонтных мастерских.
В деле «О дворянине С. Трусевиче и др.» 4 нами обнаружены три гектографированных воззвания, ранее нигде не публиковавшиеся и обращенные к рабочим железнодорожных мастерских.
Проходившие под руководством «Рабочего союза Литвы» в январе—феврале 1897 г. забастовки в железнодорожных мастерских явились непосредственным откликом на январскую стачку на Але-
1 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 6, стр. 29.
2 В. Ю. М е р к и с. Революционное движение вильнюсских рабочих в 1895—1900 гг. Автореф. канд. дисс. Вильнюс, 1957, стр. 12.
3 С. Трусевич, одно время примыкавший к меньшевикам, в 1917 г. вступил в .большевистскую партию, был членом редколлегии «Известий», умер в 1918 г. (Известия, 1918, 27 августа).
* ЦГАОР, ф. 124, МЮ Временной канцелярии,4 оп. 6, ч. II, 1897 г., д. 11650.
157


ксандровском механическом заводе в Петербурге, в результате которой рабочий день по субботам был сокращен до 8 часов.5
В одном из воззваний, которое, как видно из донесения прокурора Виленской, судебной палаты, было обнаружено в железнодорожных мастерских г. Вильно 1 февраля 1897 г., отмечалось, что рабочим этих мастерских администрация обещала заплатить за два часа работы, как за половину рабочего дня, и возвратить деньги за две прошлые субботы, «однако начальство вас обмануло», — говорилось в листовке. «Новый фабричный закон не будет введен, пока вы этого не потребуете сами. А потому бросайте работать в субботу в 4 часа, не верьте больше обещаниям начальства и требуйте, чтобы вам заплатили за прошедшие субботы».
Другое воззвание гласило: «Товарищи рабочие! Поздравляем вас с победой. В субботу вы все дружно бросили работу в 4 часа и начальство вам уступило, платя за два часа, как за полдня, и умоляя работать за повышенную плату». Листовка разъясняла пользу совместных выступлений и ссылалась на успешность стачечной борьбы петербургских пролетариев в январе 1897 г. «Петербургские рабочие своей забастовкой не только улучшили свое положение, но заставили высшее начальство позаботиться о рабочих всей России». Эта листовка датируется также 1 февраля.
Третья листовка в железнодорожных мастерских появилась, очевидно, 7 февраля. «Товарищи рабочие! Прошлые две субботы вы показали начальству, что с вами нельзя обращаться, как со скотом, для которого не существуют законы. У петербургских рабочих не отнимают раз изданного, а вас здешнее начальство все-таки думает надуть. Не дайтесь в обиду! Не удались 'подобные попытки начальству в Петербурге, Пинске, Минске — не удастся и вашему начальству обойти закон. Держитесь дружно, везде, где рабочие держались солидарно, всегда побеждали. Требуйте законного. Бросайте работать в 4 часа. Рабочие».6
Уже упомянутое донесение прокурора Виленской судебной палаты позволяет выяснить обстоятельства возникновения забастовок в .железнодорожных мастерских и прокомментировать листовки. Вопреки общему распоряжению министра путей сообщения от 9 января 1897 г. рабочий день в железнодорожных мастерских г. Вильно в предпраздничные дни не был сокращен. «Рабочий союз Литвы» разъяснял рабочим железнодорожных мастерских, что от них скрыли распоряжение о сокращении рабочего времени по субботам, завоеванное петербургскими стачками, и призвал рабочих к стачке. В субботу 25 января в 4 часа дня — на два часа раньше обычного времени, железнодорожные мастерские прекратили работу и потребовали сокращения рабочего дня до 8 часов. Администрация обе-
5 Листовки Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Сост. С. Н. Валк. М., 1934, стр. 154—155.
6 ЦГАОР, ф. 124, МЮ Временной канцелярии, оп. 6, ч. II, 1897 г. д. 11650, лл. 3—4.
158


щала плату за два часа работы, как за половину Дня, и возвращения денег за две прошлые субботы. Это обязательство возымело действие, и рабочие продолжали работать. Когда же через неделю после волнений, 25 января, стало очевидно, что без борьбы невозможно добиться выполнения обещаний начальства, в мастерских появилось воззвание, явившееся сигналом к стачке. 1 февраля в 4 часа рабочие прекратили работу и разошлись по домам. Вскоре, вероятно, появилось и второе воззвание, содержание которого свидетельствует о том, что рабочим оплатили за два часа работы, как за четвертую часть дня. А 4 февраля появился служебный приказ начальника дороги о применении правила о предпраздничных работах к виленским паровозным мастерским. Вероятно, этот приказ не сразу был обнародован, и в очередную субботу, 7 февраля, в мастерской появилось третье воззвание.
Текст приведенных нами листовок свидетельствует о том, что «Рабочий союз Литвы» настойчиво пропагандировал опыт стачечной борьбы́ петербургских рабочих, призывал виленских рабочих следовать их примеру, разъяснял рабочим принцип пролетарской солидарности, необходимость совместной классовой борьбы лиговского и русского рабочего класса, нес в рабочее движение идеи пролетарского интернационализма. Полиции удалось установить имена рабочих — «зачинщиков» забастовки: Михаила Шутовича, Василия Войткевича и др. Войткевич и Трусевич были арестованы.7 Повидимому, Трусевич, возглавлявший «Рабочий союз Литвы» и известный как журналист, был автором прокламаций, а через рабочего Войткевича они распространялись в паровозных мастерских. Однако и после их ареста гектографированные листовки продолжали появляться в железнодорожных мастерских.
Стачки в железнодорожных мастерских проходили в обстановке общего роста рабочего движения и оживления социал-демократической агитации в Литве в 1897 г. В Ковно 1 апреля 1897 г. Ф. Э. Дзержинским был выпущен гектографированный листок «Ковенский Рабочий». Из трех помещенных в нем статей одна, под названием «16 апреля», была посвящена петербургским стачкам 1896—1897 гг.8 Небывалое оживление в рабочем движении Литвы 1897 г. Ф. Э. Дзержинский, как и другие литовские социал-демократы,9 связывал с петербургскими стачками.
Как и в Петербурге, летом 1896 и в январе 1897 г. бастующие выдвигали главное требование — сокращение рабочего дня. Со-
7 	Ходатайство тяжело больного Трусевича об'освобождении было отклонено прокурором судебной палаты, отметившим, что Трусевич был не только руководителем движения рабочих г. Вильно, но и создал это движение (там же, л. 24).
8Ф. Э. Дзержинский, Избранные произведения, т. I, М., 1957, стр. 14.
9 ЦГАОР, ф. МЮ Временной канцелярии, оп. 6, ч. И, 1897 г., д. 11650, лл. 59—61; Рабочее движение в России в XIX в., т. IV, ч. 1. М., 1961, стр. 862, 780.
159'


циал-демократические группы и организации, возглавившие борьбу литовских рабочих, в прокламациях призывали следовать примеру петербургских собратьев, широко разъясняли опыт питерских пролетариев.
Я. Я. КУРБАТОВА
К ВОПРОСУ О ДАТИРОВКЕ ДВУХ ПРОЕКТОВ ПРОГРАММЫ ГРУППЫ «ОСВОБОЖДЕНИЕ ТРУДА»
Проекты программы группы «Освобождение труда» сыграли важную роль в формировании мировоззрения первого поколения социал-демократов России.
Однако по вопросу о датах написания и публикации проектов программы в научной литературе существуют различные точки зрения, часто противоречивые. Не может быть двух мнений о времени написания первого проекта «Программы социал-демократической группы „Освобождение труда“». Он был написан Г. В. Плехановым осенью 1883 г. (август—не позднее 6 октября).1
В июле 1884 г. эта программа вышла отдельным изданием в типографии группы «Освобождение труда». Существует также гектографированное .издание в виде листовки, о времени и месте издания которой единого мнения нет. Известно, что во время печатания программы в июле 1884 г. в нее были внесены некоторые изменения,1  2 а так как гектографированный текст программы совершенно идентичен печатному, он появился не ранее середины 1884 г. Поэтому более обоснованной представляется датировка Г. Жуйкова (1884 г.),3 чем Ю. Полевого (конец 1883 г.).4
Г. Жуйков выдвигает гипотезу о существовании трех проектов программы.5 Первым проектом программы он считает найденные полицией в Москве и Казани- рукописные экземпляры «Программы социально-революционной группы „Освобождение труда“».6 Эти документы, известные ранее, истолковывались поразному.
1 Ср.: Литературное наследие Г. В. Плеханова, сб. VIII, ч. 1. М., 1940, стр. 48; Г. В. П л е X а н о в, Сочинения, т. I, стр. 26.
2 Из архива П. Б. Аксельрода. Берлин, 1924, стр. 94.
3 Г. С. Жуйков. Группа «Освобождение труда». М., 1962, стр. 65.
Ą Ю. 3. Полевой. Распространение марксизма в России. Вопросы истории, 1956, № 7, стр. 102.
5 Г. С. Жуйков. Группа «Освобождение труда», стр. 63—64.
6 См.: Н. Л. Сергиевский. Группа «Освобождение труда» и марксистские кружки. Историко-революционный сборник, т. II. Л., 1924, стр. 95—96.
160


Н. Сергиевский считает, что московская »программа была составлена Л. Яновичем под влиянием группы «Освобождение труда». Выдержка из этой программы, на которую ссылается Г. Жуйков, похожа на фразу из работы Плеханова «Социализм и политическая борьба», что только подтверждает предположение Сергиевского, так как Янович, как известно, был знаком с этой брошюрой. Можно предположить, что Янович, который сознался на допросе в написании этой программы, заимствовал название группы «Освобождение труда».7 Кстати сказать, Г. Жуйков ссылается на то, что в Казани в 1891 г. был отобран «аналогичный экземпляр» программы. Но на самом деле он назывался: «Программа социал-революционной партии „Освобождение труда“».8 Возможно, что здесь речь идет о другой группе под названием «Партия „Освобождение труда“», и программа с этим названием представляет собой совершенно другой документ.
Л. Дейч считает, что «взятая Яновичем на себя „программа“ была, вероятно, не больше, как переписанное им чье-либо из наших, — скорее всего плехановское или аксельродовское. . . „Письмо к товарищам“».9
Такое объяснение Л. Дейча весьма правдоподобно. Но тогда гипотеза Г. Жуйкова нам кажется несостоятельной.
Во-первых, при переписке программы Яновичем и другими революционными деятелями могли быть внесены изменения и в текст, и в заглавие по тем же мотивам, по каким было выбрано название группы «Освобождение труда», т. е. чтобы не оттолкнуть на первых же порах революционную молодежь.
Во-вторых, если следовать Г. Жуйкову, и не только первую, так сказать черновую, редакцию, но и последующий вариант считать самостоятельным документом, то тогда у группы «Освобождение труда» мы сможем насчитать пять-шесть проектов программы. Вряд ли поэтому гипотезу о трех проектах можно считать прочно обоснованной.
Вопрос о времени написания и публикации второго проекта представляет несколько большие трудности.
До наших дней дошел экземпляр «Проекта программы русских социал-демократов», изданный в 1888 г. в виде приложения к брошюре Ж. Геда и П. Лафарга «Чего хотят социал-демократы?». Поэтому еще до недавнего времени принималось мнение Д. Рязанова о том, что второй проект выработан только
7 Создание в разных местах самостоятельных групп с одним и тем же наименованием было нередким явлением (например, «Союзы борьбы за освобождение рабочего класса»).
8 Историко-революционный сборник, т. II, стр. 96.
9 Л. Г. Д е й ч. Вместо библиографии. Группа «Освобождение труда», сб. 3, М., 1925, стр. 361.
11 Отечественное источниковедение
161


в 1887 г.;10  11 1885 год, как год написания второго проекта, впервые назвал Н. Сергиевский, который, однако, ошибочно считал, что второй проект является согласительным проектом двух групп — «Освобождение труда» и «Партия русских социал-демократов».11 Взгляды Н. Сергиевского вызвали критику со стороны многих исследователей, и его датировка не получила признания.
Вновь пересмотрел этот вопрос Ю. Полевой,12  13 подтвердивший дату 1885 г. ссылкой на воспоминания Д. Благоева, который писал: «К концу июля или в начале августа 1885 г. я получил от Плеханова проект-программу женевской группы „Освобождение труда ». 4
Если утверждение Д. Рязанова о дате написания второго проекта (1887 г.) сейчас почти утратило силу, то вопрос о времени издания этого проекта до последнего времени решался неверно. Большинство исследователей считает, что второй проект программы был опубликован лишь в 1888 г.14 Между тем П. Аксельрод в примечании к проекту программы, переизданному в 1898 г., сделал примечание: «Программа эта была издана в 1885 г.».15 Плеханов, просматривая тогда брошюру Аксельрода и делая многочисленные пометы, даты не исправил.16 Позже, в 1902 г., Плеханов прямо писал о втором проекте, что он был опубликован в 1885 г.17 Эту же дату называли Д. Кольцов 18 и В. И. Засулич.19
В. И. Ленин считал, что «Проект программы русских социалдемократов» был издан группой «Освобождение труда» в 1885 г.20 Свидетельства членов группы «Освобождение труда» и современников достаточно убедительны. Видимо, второй проект программы группы «Освобождение труда» был издан в 1885 г. в небольшом количестве экземпляров (возможно, гектографически или литографически) и поэтому пока не разыскан. В настоящее время мы
10 Д. Рязанов. Проект программы «Искры» и задачи русских социалдемократов. Материалы для выработки партийной программы, вып. II, Изд. гр. «Борьба», Женева, 1903, стр. 4—12.
11 Н. Сергиевский. Когда и по какому поводу был написан Плехановым «Проект программы русских социал-демократов». Пролетарская революция, 1928, № 1 (72), стр. 93 и др.
12 Вопросы истории, 1956, № 6, стр. 102.
13 Д. Б л а г о е в. Мои воспоминания. М., 1928, стр. 55.
14 К). 3. Полевой. Зарождение марксизма в России. М., 1959, стр. 207,* Г. С. Ж у й к о в. Группа «Освобождение труда», стр. 67.
15 П. Аксельрод. К вопросу о современных задачах и тактике русских социал-демократов. Издатель «Союз русских социал-демократов», Женева, 1898, стр. 29.
16 ГПБ, Дом Плеханова, А 2495.
17 См.: Г. В. П л е X а н о в, Сочинения, т. XII, стр. 213.
18 Д. Кольцов. Восьмидесятые годы (приложение к книге: А. Тун. История революционных движений в России, Перевод с нем. с предисл. Г. Плеханова, Женева, 1903, стр. 242).
19 ЦПА ИМЛ, ф. 283, оп. 1у, дд. 29726—29734.
20 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 4, стр. 216.
162


можем только утверждать, что первая известная нам публикация этого документа относится к 1888 г.
Подведем итоги. Можно, по нашему мнению, более или менее обоснованно утверждать, что первый проект — «Программа социал-демократической группы „Освобождение труда“» — был написан осенью 1883 г., издан типографским способом в Женеве в июле 1884 г. и вскоре переиздан на гектографе.
Второй проект — «Проект программы русских социал-демократов» был написан в 1885 г., издан, очевидно, на гектографе в 1888 г.
Б. В. АНАНЬИЧ, Р. Ш. ГАНЕЛИН
С. Ю. ВИТТЕ, М. П. ДРАГОМАНОВ И «ВОЛЬНОЕ СЛОВО»
(По поводу одного документа из архива М. К. Лемке)
В 1912—1914 гг. в литературе по истории русского революционного движения и в периодической печати («Русская мысль», «Современник», «Русское богатство», «Вестник Европы», «Современный мир») развернулась полемика вокруг деятельности «Святой Дружины» — конспиративного сообщества для борьбы с революционерами, существовавшего в 1881—1882 гг. Предметом этой полемики оказалась деятельность «Дружины» в сфере литературной провокации, в частности характер издававшейся «Дружиной» в Женеве газеты «Вольное слово» и роль в этом издании различных лиц (провокационный характер другого женевского издания «Дружины», носившего название «Правда», был тогда уже несомненен). Полемика велась в сущности вокруг двух вопросов: имел ли М. П. Драгоманов, сначала фактический, а затем и официальный редактор «Вольного слова», исти́нное представление об "этом ~ и́здании и существовал ли в действительности Земский союз, органом которого оно себя объявляло. Оба эти вопроса были тесно связаны между собою: если Земский союз на самом деле существовал и «Вольное слово» было его органом, то позиция Драгоманова не нуждалась в оправданиях. Если же Земский союз признавался фиктивным, то поведение Драгоманова могло быть оправдано лишь добросовестным заблуждением. Когда известный историк народничества В. Я. Богучарский, появление книги которого «Из истории % политической борьбы в 70-х и 80-х годах XIX в.» (М., 1912) и послужило причиной
11*
163


полемики, заявил, что Драгоманов де был заведен в «дремучий лес», то даже эта осторожная формула вызвала резкие возражения со стороны Б. Кистяковского, утверждавшего, что Земский союз был реально существовавшей организацией.1 В полемике высказывалось даже предположение, что Земский союз был связан с «Дружиной» через якобы существовавшее в ней конституционалистское течение в лице одного из ее руководителей П. П. Шувалова. Эта легенда приводилась в оправдание установленной в литературе на основании свидетельств очевидцев связи Драгоманова с Шуваловым и человеком по кличке «Антихрист», посещавшим Драгоманова в Женеве и финансировавшим издание «Вольного слова» (существовало мнение, что эта кличка принадлежала самому Шувалову).1  2
В самый разгар этой полемики в газете «Русское слово» появилась статья, в которой в качестве инициатора создания «Дружины» был назван человек, прежде вообще никогда и никем не упоминавшийся в связи с «Дружиной», — С. Ю. Витте. Статья эта называлась «„Священная дружина“ и газета „Правда“», под ней стояла подпись «А. Р-ов». В двух местах своей статьи А. Р-ов заявлял, что пользуется не изданными еще материалами. Факты, приведенные А. Р-овым на основании этих материалов, относились только к роли Витте в организации «Дружины» и его деятельности в качестве дружинника.3 С изданиями «Дружины» имя Витте никак не связывалось. Источника своих сведений А. Р-ов не назвал. Но после смерти Витте в марте 1915 г. в одной из посвященных ему статей в этой же газете «Русское слово» появилось указание на то, что сведения о Витте автор статьи получал от него самого.4 О деятельности Витте в «Дружине» в этой статье сообщалось то же, что было напечатано в 1913 г. Подписал эту статью на сей раз своим полным именем А. В. Руманов, петербургский корреспондент «Русского слова», услугами которого Витте систематически пользовался для помещения различных инспирированных статей. Появившиеся же в 1921—1922 гг. «Воспоминания» Витте дают возможность установить, что Руманов воспользовался относящейся к «Дружине» частью «стенографических диктантов» Витте, которые были к 1913 г. как раз окончены и о существовании которых Руманов сообщил в своей статье в 1915 г.5
1 Б. Кистяковский. Страницы прошлого. М., 1912.
2 В. Богучарский. Земский союз или Священная Дружина? Русская мысль, 1912, № 9, стр. 85—86. На самом деле этой кличкой пользовались несколько человек. В одном из писем к Драгоманову, сохранившихся в копиях в его архиве, первый официальный редактор «Вольного слова» А. П. Мальшинский писал: «Когда Вы получите это письмо, то, вероятно, уже будете видеться с кем-либо из антихристов» (ЦГАЛИ, ф. 1065, оп. 4, д. 5, л. 128).
3 Русское слово, 1913, 20 июня (3 июля).
4 Русское слово, 1915, 1 (14) марта.
5 С. Ю. Витте. Воспоминания, т. I. М., 1960. стр. 523, коммент. 30.
164


Посвященный «Дружине» текст Витте составил главу восьмую первого тома — «О сообществе Святая Дружина и моем участии в нем». Участие Витте в «Дружине» представлено им в мемуарах как случайный и даже курьезный эпизод в карьере начальника эксплуатации Юго-западных железных дорог.6 Всячески афишируя свою инициативу в создании «Дружины», Витте рассматривал вопрос об ее организации вне всякой связи с борьбой в придворных кругах накануне 1 марта 1881 г. и с их реакцией на убийство Александра II, хотя несомненно, что он был об этом весьма осведомлен. Достаточно обратиться к письму, полученному Витте от генерала Р. А. Фадеева и содержавшему извещение о том, что предложение Витте о создании «Дружины» передано Александру III.7 Как видно из этого письма, убийство Александра II было наруку той группе его приближенных, которая противо- * стояла влиянию княгини Юрьевской и ее сторонников. «Я спрашивал людей, самых близких покойному государю, — писал Фадеев, — постигают ли они продление прошлоґо царствования на 10 лет и что из нас вышло бы в таком случае? Они ответили в один голос, что не постигают». Для людей этой группы 1 марта означало прежде всего предотвращение висевшей над ними угрозы назначенного на авгу́ст коронования княгини Юрьевской. «Об этом не нужно говорить, чтобы не ослабить сокрушающего впечатления, которое может в текущее время объединить и скрепить нравственно Россию,—.'Предостерегал Витте Фадеев. — Но там, свыше, где управляют участью земной, лучше знают, что и для чего делается».8 Что касается происхождения «Дружины», то не ясно ли в этом свете, что возникла она из стремления утвердившихся у власти крайних реакционеров воспользоваться событием 1 марта, чтобы «скрепить нравственно Россию», т. е. поставить борьбу с революционным движением на широкую ногу.
Итак, Витте хорошо усвоил предостережение Фадеева и даже много лет спустя в своих мемуарах свел всю историю происхождения «Дружины» к собственной верноподданнической инициативе.9
Рассказ о своей деятельности в «Дружине» Витте в сущности ограничивает поездкой в Париж для убийства по заданию «Дружины» народовольца Гартмана, да и этот эпизод изложен так, что достоверность его сомнительна.
Между тем деятельность Витте была значительно шире и многообразнее. Являясь в «Дружине» главным цо Киевскому району, Витте числился «братом» под № 113 и непосредственно возглав-
6 Там же, стр. 134.
7 Там же, стр. 321—322, коммент. 28.
8 Там же.
9 О том, что он сам понимал смысл сообщенного ему Фадеевым, свидетельствуют его нарочито отвлеченные рассуждения о княгине Юрьевской в связи с 1 марта (там же, стр. 93).
165


лял «пятерку» «братьев» под №№ 146—150.10  * Сразу же после вступления в «Дружину» Витте занялся в Киеве агентурной деятельностью, о результатах которой доносил «наболыиому» «Дружины» И. И. Воронцову-Дашкову. Одно из донесений Витте от 25 августа 1881 г., сохранившееся в архиве «Дружины», полностью привел в своей оставшейся неизданной книге о «Святой Дружине» известный публикатор и исследователь М. К. Лемке.11 Витте сообщал агентурные сведения об общем политическом положении на юге России, описывая происходившие там события в таком же махрово реакционном духе, в котором позже выступали черносотенцы. Сделав донос на газету «Одесский листок» («в ней между строк пропагандировались нигилистические воззрения»), Витте сообщал о своих неудачах в вербовке «дружинников» ввиду того, что существование тайного сообщества получило довольно широкую огласку. В частности, разразился скандал, вызванный неким дружинником, содержателем конторы в Киеве, пытавшимся завербовать в «Дружину» киевского полицмейстера.12
Но об одной из сторон своей деятельности в «Дру́жине» Витте вовсе умолчал в мемуарах, намеренно сведя функции «Дружины» к дублированию полицейского сыска. Получалось так, что ни он сам, ни «Дружина» в целом к литературно-провокационной деятельности вообще не были прикосновенны. Между тем Витте, обладавший определенными связями в литературно-общественных кругах Одессы и Киева,13 известный на юге своим участием в славянском движении, оказался, как мы сейчас увидим, в гуще литературной провокации «Дружины». Поскольку он не выступал на страницах провокационных изданий, по крайней мере под собственным именем, Витте был уверен в невозможности для кого бы то ни было обнаружить его роль в этом деле. Доказательств на этот счет, действительно, ни у кого не было. Даже М. К. Лемке, специально для написания своей книги о «Дружине» тщательно обследовавший несколько архивов, ни в одном из них не нашел никаких следов участия Витте в литературной провокации. Несли бы не случайное обстоятельство, роль Витте в издании «Вольного
10 	В архиве Витте сохранилась копия присяги со следующими записями: «Воронцов 110. Мой № 113. Вяземский—111. Зограф—112. Моя пятерка №№ 146—150—5, последующая 311—355—25, 1136—1260—125, 5259— 5883» (ЦГИА СССР, ф. 1622, оп. 1, д. 461).
1 Рукопись Лемке хранится„в..ИР АИ.(-Ф*—661^п. 1, д. 16).
М. К. Лемке. Рукопись «Святая Дружина»7*с?р. 255 и сл.; донесение Витте см.: ЦГАОР, ф. 1766, оп. 1, д. 1, лл. 38—40. Описание этого эпизода дает возможность понять смысл двух совершенно неясных упоминаний о нем, содержащихся в «Воспоминаниях» Витте (т. I, стр. 130, 134).
13 	Судя по воспоминаниям А. Е. Кауфмана, Витте писал в 70-х годах передовые статьи и фельетоны под псевдонимом «Зеленый попугай» в одесской газете «Правда», сотрудничал в газете «Новороссийский телеграф» (Биржевые ведомости, 1909, 19 июня (2 июля); Исторический вестник, 1915, апрель, стр. 226).
166


слова» осталась бы тайной и для Лемке. Завершив работу над рукописью о «Дружине», Лемке выступил в Доме книги в Петрограде (очевидно, в 1920 или 1921 г.) с авторефератом на эту тему. Один из слушателей, Я. И. Пашковский, предложил ему для ознакомления собрание писем различных лиц к С. Ю. Витте._ Это была «большая толстая тетрадь», куплённая“ів на́чале 1919 г. в Петрограде на одном из толкучих рынков. На ее корешке стояли инициалы «С. В. ;и цифра „17“».14Среди прочих писем в этой тетради находилось письмо М.П. Ді^агомановГПЕ́ГТЗитае!_ої11Т5Гмая^ 1882 г., которое мы приводим полностью по копии, снятой М. К. Лемке собственноручно, с раскрытыми им сокращениями.15
«Глубокоуважаемый Сергей Юлиевич,
Вы довольно настойчиво бомбардируете меня последнее время Вашими как всегда интересными письмами,16 а я довольно неучтиво отмалчиваюсь — видно Вы думаете; нет, просто не успеваю так присесть, чтобы никто не помешал. В нашем деле личные друзья, получившие право неожиданно приходить на дом, не очень-то способствуют спокойной деловой корреспонденции.
Сегодня отпечатан первый полностью мною редактируемый №, — событие в жизни др. (Дружины, — М. Л.), моей личной и А. П. (Малыиинский, — М. Л.). Конечно, что не то важно, что я отдал себя еще и этому предприятию, а то, что теперь следует быть постоянно и без перерыва настороже, надо всю свою память и даже частью личную
14 Я. И. Пашковский сообщил Лемке, что он намерен передать свое приобретение в польский музей в Рапперсвиле (Швейцария). Музей этот, перевезенный в конце 20-х годов в Польшу, погиб во время Второй мировой войны. Отметим, ЧТО при обработке В 1924 Г. поступившего В ЦеНТрарХИВ ЛИЧНОГО фонда С. Ю. Витте среди прочих видов единиц хранения, содержавших преимущественно документы служебного или официального характера («папка», «картон», «дело»), были описаны два «регистратора» — № 3 (Письма Витте жене и ей же от других лиц) и № 5 (Письма к Витте), а также специальное дело с копиями писем из «регистратора» № 6 (Опись фонда С. Ю. Витте — 1622, в ЦГИА СССР). Описание этого фонда, недавно переведенного из ЦГИАМа в ЦГИА СССР, см. в нашей статье «Опыт критики мемуаров С. Ю. Витте» (в сб.: Вопросы историографии и источниковедения истории СССР, М.—Л., 1963). Не представляла ли собой купленная на толкучем рынке «большая толстая тетрадь» с цифрой «17» и инициалами «С. В.» один из отсутствующих в фонде Витте «регистраторов»? Кстати сказать, переписка Витте за 70—80-е годы, в частности связанная с его железнодорожной деятельностью, в нынешнем его фонде фактически отсутствует.
15 М. К. Лемке. Рукопись «Святая Дружина», лл. 882—885. В примечании к письму Лемке отметил: «Почерк Драгоманова вне всяких сомнений».
16 По свидетельству болгарского литературоведа и историка Шишманова, который был зятем Драгоманова и унаследовал его архив, большое количество документов этих лет было уничтожено самим Драгомановым (И. Д. Шишман о в. Конституционная записка графа Шувалова. Вестник Европы, 1913, кн. 8, стр. 137). В дошедших до нас частях этого архива (ЦГАЛИ, ГБЛ) писем Витте не обнаружено. Судьба бумаг Драгоманова, попавших в 1930 г. в Варшаву («Архів М. Драгоманова», т. I, Варшава, 1938), неизвестна.
167


жизнь перестраивать или — как бы это сказать — подгонять к постоянной „роли“, не переборщить, ни недоговорить с людьми и здешними и нападающими на Женеву, как горная тучка. 3. С. (Земский союз, — М. Л.) может быть ширмой очень прочной и надежной, только при такой же подгонке (не найду слова!) и со стороны А. П., Вашей и П. П. (Шувалов,—М. Л.), главное же — и вот это-то больше всего меня сверлит — небольшого (звание Воронцова-Дашкова в Св. Дружине, — М. Л.). Извините мне мою откровенность: я не слишком уверен в его способности молчать в разных сложных положениях, создаваемых ежечасно его официальным положением.
Вести журнал мне нетрудно — травленый волк, привык, ведь и доныне ни одна строка не печаталась без моего согласия. Воздаю дань глубокой признательности А. П.: он ни одной мною забракованной строчки (даже самого П. П.) не тиснул, ни одного нарушения наших соглашений за все время не дозволил себе. Дело не [в] трудности редактирования и не в ответственности, а в той „роли“, которая теперь будет ко многому обязывать, многому мешать. Один наш (чигиринский) клоповник чего-схоит! Прощай теперь и моя научная работа — публицист, газетчик иначе ко всему подходит, иначе все оценивает.
Я знаю, Вы повторите Ваше успокоение: „. . . и во многом облегчит, устраняя нерешительность, двойственность, очень нежелательную именно теперь, когда правительство] нуждается в общей атаке“. Я понимаю, что др. взяла на себя тяжелое бремя, готов быть всячески полезным, но пусть поймут же и меня, а затем внушат это понимание П. П.
Сам человек очень ловкий, практикальный, он не понимает, что прочим при меньшей от природы ловкости надо все время напрягаться и опять, как сказал, подгоняться.
3. С. касательно правдоподобности меня не беспокоит — уж Вы то там сумеете его раздуть, но, между прочим, и здесь случиться могут неожиданные осложнения. Представить только, что я скажу южанам, которые сами хитры, как бесы. Давайте побольше начинки, тогда пирог можно подать к столу, не краснея. В. С. («Вольное Слово», — М. Л.) должно быть за П. П., как за стеной. Правда — ложь во спасение, но до тех пор, пока она имеет все шансы походить на правду.
Пишу, а сам все еще бросаюсь по шкапам и столам и вот уже второй день ищу затерявшийся куда-то шифр. Из дома не выходил, спокоен, но, однако, я и жена обили все руки, а найти его не можем.
Ну, значит, кое-что принужден отложить пока — так писать не рискую.


Сейчас принял решение: это письмо Вам доставит N (?,— М. Л.). Если бы я даже потом нашел шифр, то всетаки пользоваться им больше не буду и жду от Вас другой:,, не очень только мудреный. Прошу Вас верной оказией уведомить о том и П. П.
А. П. имеет шифр, но я ему ничего не скажу — по своей пугливости он создаст большой переполох. Да теперь нам и неудобно писать по одному рецепту.
Пишу, а сам все прислушиваюсь. Ведь, кроме А. П., так доныне никто и не догадывается, что я делаю. . . Вот судьба, о которой так любит философствовать Ю. М. (?, — М. Л.), что она откалывает! Ä сам вижу, что „наше место свято“, что наше дело государственно важно, славянски велико, что истина никогда не бывает ясна многим, постоянно оставаясьв умах немногих. Позвольте на этом пока поставить точку. Я.знаю, что Вы уже улыбаетесь, Вы — милейший из реалистов нашего времени. Примите же за это мой поклон.
Искренно Ваш Михманов.17
Р. S. небольшой, мужской: N получает не шифр, а „фотографию какую-то“, которую, впрочем, можно при надобности перегнуть пополам (сак небольшой). Вы для N то лицо, которое значится на конверте. Чтобы н„е сбиться, сохраните последний до выезда N. Главнейше не забудьте, что на этот раз Вы не „Антихрист“, а именно „Вольтман“».
Итак, одним из таинственных «антихристов» был, оказывается,. Витте, который, если судить по его воспоминаниям, занимался в это время за границей сочинением своей книги о теории железнодорожных тарифов, публиковавшейся в течение 1883 г. в киевском журнале «Инженер».
Но каково же значение этого письма в имеющем столь длительную историю споре о характере деятельности Драгоманова. в «Вольном слове»? 18
Обоснованность подозрений насчет того, что «Вольное слово» в действительности было органом «Дружины», стала очевидной, после опубликования в 1916 г. дневника одного из «дружинников»— В. Н. Смельского.19 Опубликованная П. А. Садиковым в 1927 г. «Отчетная записка» о деятельности «Дружины» за 1881—1882 гг.20 не только подтвердила это своими сведениями
17 Михманов — имя искусственное, составное: Михаил Драгоманов^
(прим. М. К. Лемке); после «Р. S.» в копии, очевидно, пропущено слово «сак»..
18 Надо сказать, что Лемке отвергал версию о заблуждениях Драгоманова, и не располагая его письмом к Витте. Включив это письмо в уже законченную рукопись, он лишь придал бо́льшую определенность своим утверждениям относительно Драгоманова в различных ее местах.
19 24 ноября 1881 г. Смельский записал рассказ Шувалова о происхождении «Вольного слова» (см.: Голос минувшего, 1916, № 2, стр. 157).
20 Красный архив, т. 2 (21), 1927, стр. 200—217.
169*


обо всей литературной деятельности «Дружины», но и засвидетельствовала фиктивный характер Земского союза. Однако роль Драгоманова в «Вольном слове» оставалась по-прежнему до конца неясной несмотря на то, что Д. И. Заславский, который занимался и историей «Дружины» и биографией Драгоманова, прямо писал по поводу этого эпизода из жизни Драгоманова, что «перейдя в либеральный лагерь», он «докатился до прямой связи с придворными провокаторами».21 Но и~ДГТІ. Заславский склонялся к той точке зрения, что Драгоманов «был только игрушкой и не понимал, как играет его именем провокаторская братия». Д. И. Заславский считал, в частности, что Драгоманов «верил в существование Земского союза», и упрекал его лишь в том, что он не проявил «необходимой политической и общественно-моральной бдительности».22 Приведенное выше письмо Драгоманова содержит, как нам кажется, некоторый новый материал для понимания его роли в этих событиях (разумеется, отсутствие подлинника осложняет положение исследователя). Однако и оно до конца не раскрывает мотивы поведения Драгоманова, и последнее слово в решении этого вопроса остается за исследователями, специально занимающимися изучением его общественно-политических взглядов. Но как бы то ни было, письмо Драгоманова не оставляет места для иллюзий насчет его заблуждений. Судя по письму, его автор — один из активных соучастников сокрытия «Дружины» за «ширмой» Земского союза, не только не обманывался относительно истинного характера этой мифической земской организации, но и был заинтересован в максимальной ее ^«правдоподобности». Ведь «Вольное слово» объявило себя в № 37 органом Земского союза. Этим и можно объяснить требование «раздуть» фиктивный союз и с помощью «подгонки» сделать «ширму» «прочной и надежной». Из письма явствует, что в издании «Вольного слова» с самого его начала Драгоманов играл не меньшую, если не большую, роль, чем А. П. Малыиинский, связь которого с Третьим отделением была хорошо известна («и доныне ни одна строка не печаталась без моего согласия»). Упоминаемый Драгомановым первый номер, вышедший «полностью» под его редакцией, — № 37, означал некоторое изменение в задачах, которые ставила «Дружина» перед этим изданием. Весной и в начале лета 1882 г. «Дружина» решила в связи с подъемом земского движения перепробовать наиболее активных земцев^ «на оселке благонадежности». К этому времени «Вольное слово» уже разошлось с революционной эмиграцией и легко могло быть для этого использовано.23 То обстоятельство, что он был фактическим редак-
г' - - -
21 Д. И. Заславский. М. П. Драгоманов. М., 1934, стр. 214.
22 Там же, стр. 212—214.
23 М. К. Лемке. Рукопись «Святая Дружина», стр. 826 (л. 872). Представление о планах «Дружины» в издательской сфере и о месте, которое занимало «Вольное слово» в системе ее изданий, дает черновая запись Шувалова
170


тором этого издания, Драгоманов скрывал вплоть до ликвидации «Дружины»,/зато в № 5t, появившемся 23 декабря 1882 г. (н. ст.) сейчас же после роспуска этой организации, было помещено ложное объявление о том, что «с 1 января 1883 г. редактирование „Вольного слова“ переходит к Михаилу Петровичу Драгоманову».
Несмотря на широко известные попытки разоблачения его деятельности со стороны различных представителей эмигрантских кругов, в том числе и связанных с «Дружиной» (Шувалов считал в интересах маскировки выгодными взаимные нападки своей газетной агентуры), Драгоманову в общем удалось сохранить свою репутацию в среде революционной эмиграции почти незапятнанной. Но перед теми очень немногими представителями «Дружины», которые были посвящены в дело (по-видимому, лишь Воронцов, Шувалов, Витте и Малыігинский), Драгоманов свою деятельность в «Вольном слове» объявлял делом не только «государственно важным», но и «славянски великим». В такой причудливой форме «украинофильство» Драгоманова соприкоснулось с реакционным панславизмом Фадеевых, Витте и пр. Фигура «милейшего из реалистов нашего времени», как называл Драгоманов Витте, как нельзя более подходила для роли одного из опекунов «Вольного -слова».24 Дело было не в «начинке» для газеты: она изготовлялась собственными руками Шувалова, который с такой ловкостью имитировал различные дзгляды, в том числе и «левые», народнического толка, что Драгоманов мог «по-  * 1о способах влияния на общественное мнение. «Переходя засим к вопросу о практическом осуществлении предполагаемого воздействия на настроение общества помощью журналистики, — писал Шувалов, — необходимо установить предварительно следующие несомненные начала:
1) что газета, пользующаяся славою официального органа правительства (хотя бы в положении «Нового времени» по отношению к гр. Игнатьеву), тем самым лишена всякого влияния;
2) что газета, хотя и не пользующаяся таковою славою, но издающаяся по программе, вполне совпадающей с политическою программою правительства, не в состоянии оказать требуемого давления на общественное мнение;
3) что газета, робко и неопределенно подлаживающаяся 'под увлечения большинства, ищущая и популярности и благоволения начальства или же уснащенная канцелярскими изделиями благонамеренно-либерального оттенка, не только не принесет пользы, но, напротив того," послужит к умалению обаяния правительства, и без того достаточно затронутого двумя последними министрами внутренних дел;
4) что одна газета, даже весьма умело издаваемая честными, убежденными и безбоязненными людьми, может влиять лишь на некоторую часть общества, склонную и без того думать в духе означенной газеты. Иными словами, для действительного воздействия на общественное мнение требуется целая система газет, из коих одна служила бы к сплочению охранителей, а прочие к разъединению противоправительственных партий. Понятно, что при умелом ведении дела нетрудно поднять первую газету рядом удачных литературных побед над последними» (там же, стр. 594і, л. 628).
24 	Заметим кстати, что в числе других представителей «Дружины» опекал «Вольное слово» А. М. Безобразов, впоследствии главный конкурент Витте — министра финансов — из-за влияния на дальневосточную политику России.
171


дать к столу» свой «пирог», действительно, «не краснея».25 Подделки Шувалова имели «все шансы походить на правду», и «Вольное слово» было за ним «как за стеной». Что же касается Витте, то его задача состояла в том, чтобы «раздуть» фиктивный Земский союз «там», в России, в частности, в глазах «южан», т. е. сторонников Драгоманова — «украинофилов» маскировка Драгоманова перед которыми как раз и имела наибольшее значение для «Дружины» и внушала наибольшие опасения самому Драгоманову («Представить только, что я скажу южанам, которые сами хитры как бесы»). Между тем «отделение украинофилов» от «Народной воли» представляло собой едва ли не главную цель, поставленную перед «Вольным словом», и им, по мнению «Дружины», достигнутую.26 Для этого-то всего и требовались «славянские взгляды» Витте, уполномоченного «Дружины» по южному району, который был к тому же еще и «земец». Это последнее его качество было не менее подходящим для «шефства» над «Вольным словом», нежели первое. Здесь мы должны еще раз коснуться вопроса о фиктивном характере Земского союза и о том, почему «Вольное слово» объявило себя его органом не ра́ньше и не позже 15 мая 1882 г. До сих пор мы объясняли это лишь ясно обозначившимся к этрму времени разрывом «Вольного слова» с революционными элементами и желанием «Дружины» перепробовать земцев «на оселке благонадежности». Но существовала еще одна сторона дела. Земский союз был фикцией, имевшей, однако, все основания походить на правду на фоне начавшегося с конца́ 70-х годов оживления земского движения. Даже в консервативно-реакционном лагере в это время были в большой моде земские проекты. Разумеется, эти проекты и земские программы либералов преследовали разные цели. Все дело заключалось в том, в чьих руках быть земству. Один из земских проектов был выдвинут в 1879— 1880 гг. теми самыми кругами, в которых зародилась идея создания «Дружины». Автором его явился уже упоминавшийся нами генерал Р. А. Фадеев, издавший в 1881 г. в Лейпциге на русском языке «Письма о современном состоянии России».27 Действуя в соавторстве с остававшимся неназванным Воронцовым-Дашковым, Фадеев выразил в «Письмах» взгляды определенной политической группы, боровшейся против «конституционных» проектов Лорис-Меликова и влияния сторонников княгини Юрьевской. Как и в своей книге 1874 г. «Русское общество^ в настоящем и буду-
25 Шувалов, как установил М. К. Лемке, регулярно посылал в «Вольные слово» свои статьи. Помещались они без подписи или под псевдонимами как получаемые от подпольной земской организации.
26 См. «Отчетную записку» «Дружины», опубликованную П. А. Садиковым в «Красном архиве» (т. 2 (21), 1927, стр. 210).
27 Первое из этих писем было датировано 11 апреля 1879 г., последнее,, двенадцатое, — 6 апреля 1880 г. Как видно из предисловия к книге, письма были изданы с изъятиями.
172


щем (Чем нам быть?)», Фадеев рассматривал земство, отданное всецело в руки «цензового дворянства», в качестве самой надежной опоры самодержавия. Резко осуждая бюрократию как препятствующую эффективной борьбе с революционным движением, Фадеев предлагал расширить права земств с последующим образованием всероссийского совещательного земского собора.28 А пока он выдвигал идею добровольного «охранительного общества» для борьбы с «нигилистами».29 Таким образом, эти земские проекты и замысел образования «Дружины» имели общие идейные истоки. Это, кстати сказать, придавало правдоподобность возникшей позднее версии о связи между «Дружиной», и Земским союзом или даже о том, что он суще́ствовал чуть ли не в ее составе.
«Святая Дружина» — сообщество «взволнованных лоботрясов», как назвал ее членов М. Е. Салтыков-Щедрин, оказалась единственным средством для расширения социальной базы самодержавия, которое самые ревностные его сторонники и охранители смогли не только предложить, но и испытать на деле. Что же касается проектов созыва Земского собора, то они потерпели крах. И произошло это, как нам представляется, не без участия руководителей «Дружины».
Известно, что весной 1882 г. министр внутренних дел граф Н. П. Игнатьев выступил со своим проектом созыва Земского собора. В начале мая план этот, казалось, был совсем близок к осуществлению, но 4 или 5 мая в настроении Александра III, раньше соглашавшегося с Игнатьевым, произошел перелом, и к концу этого месяца при активном участии Победоносцева план созыва Земского собора был провален,' а сам Игнатьев уволен в отставку.30 Как бы ни были сложны и многообразны причины провала этого плана, нельзя не поставить его в хронологическую связь с некоторыми действиями «Дружины». Как известно, между ее руководством и Министерством внутренних дел происходила постоянная борьба. 4 мая Игнатьев встретился с ВоронцовымДашковым и Шуваловым и, по-видимому, получил от них за свое согласие на сохранение «Дружины» обещание поддержки выдвинутого им проекта.31 Но вступая в это соглашение, не вела ли «Дружина» с Игнатьевым двойную игру? 2 мая, всего за два дня до встречи с министром внутренних дел, Воронцов-Дашков в специальном письме к Александру III отозвался об Игнатьеве, как о человеке, «окончательно» утратившем свой престиж и потому
28 Р. А. Фадеев, Собрание сочинений, т. 3, Письма о современном состоянии России, СПб., 1889, стр. 81.
29 Там же, стр. 15.
30 См.: П. А. Зайончковский. Попытка созыва Земского собора и
ладение министерства Н. П. Игнатьева. История СССР, 1960, № 5,
стр. 126—139.
31 Там же, стр. 136.
173


ухватившемся «за последнее в запасе оставшееся средство, которое может воскресить или окончательно отравить историческую самодержавную Россию — это созыв всероссийского Земского собора». Воронцов и сам выразил убеждение, что если «самодержавию суждено уцелеть, конечным его выражением будет всероссийский совещательный Земский собор, созываемый в особых случаях для большего единегіия царя с землей». Но тюлько не тот собор, с проектом которого выступает Игнатьев. И тут Воронцов не пожалел красок, чтобы совершенно дискредитировать в глазах Александра III политику министра внутренних дел. «Созватьтот театральный собор, о котором ныне мечтает гр. Игнатьев,— .писал Воронцов-Дашков царю, — без твердо определенного, государственного плана действий, без подготовления почвы, безучреждения правительственной власти на местах, — значит свалить те последние шаткие основания, на которых еще держится русское самодержавие и столкнуть в бездну, из которой не подняться. Театральными представлениями граф Игнатьев никого больше не надует, Россия в нем изуверилась совершенно... политика гр. Игнатьева основана на изворотах и на лжи».32 Написанное с нарочито «смелой» откровенностью и резкостью и рассчитанное на то, чтобы запугать царя, письмо Воронцова-Дашкова, разумеется, было только одним из средств высадить ненавистного» дружинникам Игнатьева из министерского кресла. А не использовала ли «Дружина» для достижения этой же цели в числе других средств и фальшивый голос «Вольного слова»? Ведь № 36 «Вольного слова», вышедший в Женеве 1 мая (н. с^.), в передовой статье которого Александру III в вызывающей манере давался совет отказаться от абсолютизма, сопровождавшийся рассуждениями насчет слабости умственных способностей самодержца, наверное, попал в Петербург за несколько дней до падения Игнатьева. А 15 мая (н. ст.), т. е. накануне встречи Воронцова-Дашкова и Шувалова с Игнатьевым, в Женеве вышел уже № 37 газеты, в передовой статье которого «Вольное слово» объявляло себя органом «Земского союза», или, как он был полностью назван,. «Общества Земского Союза и самоуправления». Статья была выдержана в самых «революционных» выражениях («освобождение от гнета абсолютизма», «перейдем прямо к начертанию системы борьбы с правительством»). Опубликованная ранее «Вольным словом» (№ 20, 20 декабря/8 декабря 1881 г.) без точного указания ее принадлежности программа была теперь объявлена программой Земского союза, который де «будет готов и к побуждению силой». Нам представляется, что эти номера «Вольного слова» могли сыграть в провале Игнатьева некоторую роль. В самом деле, не мог же царь показать себя настолько слабым, чтобы пойти навстречу требованиям земцев, какая-то часть которых
32 ЦГАОР, ф. 677, оп. 1, д. 741, лл. 106—107.
174


только что была открыто объявлена от ее собственного имени подпольной группой в России, издающей революционный орган в эмиграции. Ведь истинный характер «Вольного слова» был известен в России лишь самому узкому кругу лиц.
Если, таким образом, руководство «Дружины» приложило руку к устранению Игнатьева, то в конечном итоге оно просчиталось. Дни «Дружины» были сочтены, и вскоре после отставки Игнатьева она была распущена. Оставила ли «Дружина» какойлибо след в политической жизни России — сказать трудно, но для карьеры таких своих членов, как например Витте, она имела немалое значение. Несомненно, что своей деятельностью в «Дружине» Витте обратил на себя внимание и установил связи, которые в конечном итоге привели его на министерский пост. Связи эти долго не порывались. С одной стороны, Витте продолжал пользоваться поддержкой Воронцова-Дашкова даже и после того, как тот в 1897 г. перестал быть министром двора.33 С другой стороны, издававшаяся Малыыинским в 1896—1900 гг. в Петербурге газета «Народ» регулярно получала от Витте — министра финансов— скрытые субсидии. Это разоблачил в своем журнале «Русский труд» (№№ 39 и 42) С. Ф. Шарапов,34 который был связан с Витте со времени их совместного сотрудничества у Аксакова в «Руси», бы́л взят Витте на службу в Министерство финансов, но затем, уйдя со службы, выступал в печати против политики Витте. Малыыинский же в своей газете, как бы продолжая литературное сотрудничество времен «Дружины», наоборот, отстаивал политику Витте как «верную и чисто русскую».35
Сам Витте уже в отставке охотно и часто упоминал о влиянии на свои взгляды Фадеева, о своем былом увлечении славянофильством, словно забывая при этом основные устои экономической политики, проводившейся им в течение 10 лет на посту министра финансов.36 Впрочем, эволюция «взглядов» и «убеждений» вообще давалась Витте 'без особого труда. Это ярко проявилось, в частности, и тогда, когда он обратился к земской теме, находясь на вершине власти.
Может быть, в 1882 г. высказывания на земскую тему в провокационной газете и не сыграли своей роли в провале земской программы Игнатьева, но что спустя 17 лет Витте использовал их
33 См. письма Витте Воронцову-Дашкову в ГБЛ (ф. 58, раздел II, папка 45, д. 1 и др.).
34 См. изложение этого , дела в газете «Народ» 17(29) октября 1899 г.
35 Народ, 1899, 1 (13) июля.
36 Интересно, что в 80-х годах Витте выступал в печати как противник капитализма в России. 19 января 1885 г. он опубликовал в № 3 аксаковской «Руси» статью «Мануфактурное крепостничество», в которой, в частности, писал: «Неужели необходимость увеличения отвлеченного „богатства страны44 посредством развития русских мануфактур поведет и у нас к ломке нашего исконного строя, к обращению хотя бы части русского народа в фабричных автоматов, несчастных рабов капитала и машин?» (стр. 18).
175


для дискредитации земских проектов И. Л. Горемыкина, — несомненный факт. В 1899 г., продолжая полемику с министром внутренних дел Горемыкиным по вопросу о введении земских учреждений в Западном крае, Витте предпринял составление обширной записки о земстве, имея в виду доказать несовместимость его с самодержавием. Записка эта была им составлена с помощью А. И. Путилова и Н. Н. Кутлера. Участвовал в этом и профессор П. П. Цитович, издававший в 1880 г. реакционную газету «Берег», в которой сотрудничал пресловутый Малыиинский.
В. И. Ленин, посвятив этой записке специальную статью «Гонители земства и аннибалы либерализма», показал сущность затеянной Витте и Горемыкиным домашней ссоры «в пределах одной шайки»37 и особые цели, которые преследовал в этом деле Витте. Как писал В. И. Ленин, Витте «решил особенно выставить свою проницательность и преданность самодержавию составлением обвинительного акта против земства».38
В нашу задачу не входит подробный разбор записки Витте и обстоятельств ее появления. Как известно, эта секретная ведомственная записка39 попала заграницу и была там опубликована.40 Мы не располагаем никакими доказательствами того, что к проникновению записки за пределы официальных кругов был причастен сам Витте, как это оказывалось во многих аналогичных случаях. Но стоило ей появиться в свет за границей, как П. Б. Струве, написавшему под псевдонимом Р. Н. С. предисловие к заграничному изданию, стало известно (не от самого ли Витте?) О беседе, которую имел об ЭТОЙ записке С' Витте и с другими министрами И. П. Шипов. Сущность сказанного Витте в этой беседе сводилась к тому, что он де не враг земства, а подкреплялось это ссылкой на столь враждебный самому Витте источник, как Плеве, который уверял Шипова, что Витте «расположен к земству» в большей мере, нежели все остальные министры.41
Как впоследствии при освещении в различных инспирированных произведениях своих действий по вопросу о манифесте 17 октября Витте, всячески афишируя свою преданность самодержа-
37 В. И. Л е н и н, Полное собрание сочинений, т. 5, стр. 51.
38 Там же, стр. 25—26.
39 Отпечатанная типографским способом под грифом «Совершенно секретно» (каждый экземпляр нумеровался), записка носила название «Объяснения министра финансов на записку министра внутренних дел о политическом значении земских учреждений» (ЦГИА СССР, Коллекция печатных записок, № 219).
40 Самодержавие и земство. Конфиденциальная записка министра финансов статс-секретаря С. Ю. Витте (1899) с предисловием и примечаниями Р. Н. С. Печатано «Зарей». Stuttgart, 1901.
41 Самодержавие и земство. Конфиденциальная записка министра финансов статс-секретаря С. Ю. Витте. 2-е изд. [редакции «Освобождения»]. Stuttgart, 1903, Предисловие ко второму изданию, стр. LIII—LIV.
176


вию, одновременно пытался выставить себя в глазах буржуазии «конституционалистом», так и теперь в записке о земстве, предназначенной прежде всего к тому, чтобы засвидетельствовать свою преданность самодержавию, Витте допустил известную двусмысленность. Выдвинутый им тезис о не́совместимости самодержавия и земства был так сформулирован, что оставлял ему возможность при случае выдавать себя и за сторонника ограничения самодержавия. И Струве был, пожалуй, первым, клюнувшим на эту удочку. В своем предисловии он расценил записку Витте как подрывающую основы самодержавия, за что и был подвергнут В. И. Лениным сокрушительной критике, которой он ничего не мог противопоставить, кроме утверждения о «просветительном и аги-
u / 42
тационном значении» виттевскои записки.
Двусмысленность, которую Витте придал записке, прикрывалась наукообразными рассуждениями, большим количеством цитат из различных источников, научных сочинений и ссылок на них.42  43 В историческом очерке земского движения большое место занимали земские взгляды Драгоманова, земская «программа» «Вольного слова», а также история пресловутого Земского союза. В записке Витте, конечно, утверждалось, что Земский союз не только реально существовал, но и сумел организовать в земской среде «довольно дружное движение в пользу введений конституционного образа правления» и что его заграничный печатный орган «Вольное слово» проникал в Россию «контрабандным путем».44 Драгоманов же был представлен не только как «умеренный революционер», но и человек «до тонкости совестливый».45 , Весь этот исторический камуфляж бывший деятель «Дружины» наводил с совершенно невозмутимым видом, словно его секретная записка предназначалась для неосведомленной публики, а не для нескольких читателей, которые не могли не знать о литературной деятельности «Дружины». А как же эти читатели, Горемыкин, Плеве, наконец, сам Николай II?
Мало того, Витте без тени смущения переиздал записку о земстве под собственным именем и со своим предисловием в 1914 г., уже после того, как он сам через посредство А. Руманова предал
42 Там же, предисловие к первому изданию, стр. XII (примечание, сделанное для второго издания).
43 Двусмысленность этой записки выступает особенно ярко, если сопоставить ее с первой запиской Витте на ту же тему, составленной в 1898 г. (ЦГИА СССР, Коллекция печатных записок, № 219). В ней Витте с большой определенностью и в оголенной форме (безо всяких ссылок /на ученые авторитеты) высказывался за ограничение прав земства.
44 С. Ю. Витте. Самодержавие и земство, СПБ, 1908, стр. 99—101.
45 Эти выражения были процитированы из известной полицейской записки «О противоправительственных сообществах не столь вредных», опубликованной в 1883 г. в эмигрантском издании «Общее дело». Как считал Лемке, предназначение этой записки состояло в том, чтобы засвидетельствовать реальность существования и нелегальность Земского союза (М. К. Лемке. Рукопись «Святая Дружина», стр. 1016, л. 1073).
'J 2 Отечественное источниковедение
177


гласности свое участие в «Дружине», а провокационный характер «Вольного слова» стал широко известен в литературе.46 Правда, Драгоманов оставался в сущности вне подозрений, а собственную причастность к литературно-провокационной деятельности «Дружины» Витте, разумеется, держал в тайне, как и свои связи с Драгомановым.
С. С. ВОЛК
ПИСЬМО ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО КОМИТЕТА «НАРОДНОЙ ВОЛИ» К ЗАГРАНИЧНЫМ ТОВАРИЩАМ
В 1923 г. был упомянут, а в 1925 г. в печати появился интересный народовольческий документ — «Письмо Исполнительного Комитета „Народной воли“ заграничным товарищам».1 Это «Письмо ИК» очень важно для изучения народовольческой идеологии, особенно в послемартовский период. Между тем исследователи революционного движения 80-х годов XIX в., как правило, избегают использовать этот источник.
Случилось это, видимо, потому, что первое же сообщение об этом письме с его идеей «захвата власти» с негодованием встретила группа старых народовольцев, отказавшихся поверить, что «Народная воля» когда-то защищала этот бланкиетско-ткачевский принцип. В своих заявлениях в редакцию «Былого» А. Корба, В. Фигнер, А. Прибылев и Г. Чернявская-Бохановская выразили крайнее возмущение этим якобы безответственным сообщением.*  1 2
Публикация «Письма ИК» в сопровождении довольно оскорбительного ответа Дейча 3 вызвала новый взрыв негодования народовольцев.4 Внесение в полемику личных предубеждений и резких
46 	С. Ю. Витте. По поводу непреложности законов государственной жизни. СПб., 1914. Что в этом издании за «сказками» Витте о «Вольном слове» и Земском союзе торчат ослиные уши дружинника, сейчас же после выхода
книги в рецензии на нее отметил В. Я. Богучарский (Голо́с минувшего, 1914,
Nq 8, стр. 249—256).
1 Л. Г. Дейч. О сближении и разрыве с народовольцами. Пролетарская революция, 1923, № 8 (20), стр. 15—16; Письмо Исполнительно́го Комитета «Народной воли» заграничным товарищам. Группа «Освобождение труда», сб. 3. М., 1925 (далее: Письмо ИК), стр. 143—151.
2 Л. Г. Дейч и «Народная воля». Былое, 1924, № 25, стр. 281 и сл.
3 Л. Г. Д е й ч. Основательно ли нападение? (По поводу протеста народо¬
вольцев). Группа «Освобождение труда», сб. 3, стр. 260—277.
4 А. П. Корба. Мнимое письмо Исполнительного Комитета «Народной воли». Былое, 1925, № 6. Этот ответ Л. Г. Дейчу был перепечатан в сборнике воспоминаний А. П. Корбы (А. П. Прибылева-Корба. «Народная воля». М., 1926, стр. 215).
178


выражений не помогло разысканию истины. Народовольцы заявили, что считают «спор решенным» и прекращают с Дейчем всякие разговоры.5 Решающего аргумента — подлинника письма — разыскать Дейчу тогда не удалось, а возражения народовольцев показались многим читателям, видимо, не только убедительными, но порой и неопровержимыми.
Между тем строгий приговор народовольцев указанному «Письму ИК» (они называли его «мнимым», «подложным», «фальшивым», «облыжным», и т. д.),6 верный, казалось бы, во многих исходных положениях, являлся, как будет показано ниже, ошибочным.
Аргументация народовольцев сводилась к следующим положениям:
1) в конце 1881 г., уже обессиленный многими арестами, Исполнительный Комитет не мог выдвинуть лозунга «захвата власти»;
2) никто из тогдашних членов Исполнительного Комитета, обладавших высокими нравственными качествами, не мог написать столь «аморальное» письмо;
. 3) никто из старых народовольцев никогда не слышал о таком письме.
На наш взгляд, сомнения в подлинности документа отпадут, если будет опровергнут хотя бы первый пункт «обвинения». Между тем ответить на него не так уж и трудно.
Вопрос о том, мог или не мог Исполнительный Комитет провозгласить лозунг «захвата власти» по существу не следовало бы и поднимать, ибо ответ на него известен давным давно. Ведь именно борьбе против этого народовольческого принципа посвящены первые марксистские работы Г. В. Плеханова: «Социализм и политическая борьба» и «Наши разногласия» (правда, Плеханов не считал возможным публично упоминать о конфиденциальном письме «Народной воли»), возражения против этого принципа имеются также в первом проекте программы группы «Освобождение труда».7
В. И. Ленин, который всегда связывал надежды революции не с заговором кучек интеллигентов, а с выступлением масс, отмечал, что политическая деятельность народовольцев была оторвана от рабочего движения и суживалась «до одной только заговорщической борьбы».8 Указывая, что народовольцы «стремились к захвату власти революционной партией», он одобрял беспощадную критику этой теории Плехановым и подчеркивал,, что «этот захват власти
5 А. П. Прибылева-Корба. «Народная воля», стр. 220.
6 Там же, стр. 211—212, 219—220.
7 Литературное наследие Г. В. Плеханова, сб. VIII, ч. 1. М., 1940, стр. 32—53. Ср.: объявление «Об издании Библиотеки современного социализма», примечание (там же, стр. 29).
8 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 4, стр. 372.
12*
179


русские социал-демократы никогда не ставили ближайшей задачей русских рабочих».9
Выступление Г. В. Плеханова, а затем В. И. Ленина против этого принципа «Народной воли» убедительно свидетельствуют о необоснованности протеста старых народовольцев.
Нельзя же рассматривать настойчивую борьбу русских марксистов против этого лозунга как борьбу с ветряными мельницами!
Как известно, идея «захвата власти» обсуждалась уже на Липецком съезде. По утверждению некоторых мемуаристов (С. Иванов, О. Любатович), этот принцип вошел .и в «Программу Исполнительного Комитета». Возможно, что этот принцип излагался в том самом месте «Программы», которое по конспиративным соображениям было пропущено при публикации. Однако в «Программе ИК» остался почти равноценный термин — «заговор». В связи с террором, а затем попыткой Желябова наладить революционную работу в массах идея заговора до 1 марта не выдвигалась на первый план. Иначе сложилась обстановка внутри партии во второй половине 1881 г. Теперь тактические установки и политические цели партии толковались Исполнительным Комитетом несколько по-другому. Хотя брожение в среде крестьянского и рабочего населения не прекращалось, силы Исполнительного Комитета были подорваны. Рабочая организация в Петербурге, проваленная Рысаковым, уже не могла восстановить своих сил. Вместе с тем в правительственных кругах еще страшились новых покушений Исполнительного Комитета. В определенных придворных кругах готовы были даже пойти на соглашение с ним. этих условиях бланкистская идея «захвата власти» получала известное, хотя к очень непрочное, основание. Большую роль сыграло в перемене тактических принципов и изменение состава Исполнительного Комитета, в котором уже не было таких крупных организаторов рабочих кружков, как Желябов и Перовская, а главную роль стали играть сторонники бланкистско-заговорщической тактики Л. А. Тихомиров и М. Н. Оловенникова (Ошанина).
Заговорщическая тактика, с которой прежде главным образом теоретически соглашалось выбывшее теперь из строя большинство организации, в этот период открыто провозглашается основой всех действий партии. «При своем образовании все члены Комитета (за исключением меня) были народниками, — заявляла М. Н. Полонская (она же Оловенникова и Ошанина). — Под конец все стали более или менее якобинцами, сохраняя, разумеется, веру в народ [в том смысле, что он примет с восторгом то, что сделаем для него мы|».
В конце 1881 г. народовольцы мало верили «в способность народа добиться чего-нибудь собственными силами и все больше и больше придавали значения инициативе революционеров. Отсюда и изменение взгляда на захват власти. Под конец деятельности Коми-
Там же, стр. 253.
180


тета я не припомню ни одного человека, кто относился бы к захвату власти отрицательно, и в № 9 „Народной воли" должна быть статья, где на этот счет высказались совсем недвусмысленно».10  11Если эта статья — передовая № 8—9 «Народной воли» и не была написана самой М. Н. Ошаниной, что на основании некоторых свидетельств доказывается Е. Колосовым,11 то она во всяком случае отражала бланкистские взгляды того сравнительно узкого кружка народовольцев, в который входила Ошанина и который считался в то время центром, преемственно называя себя Исполнительным Комитетом.
В указанной передовой № 8—9 (февраль ‘1882 г.) настойчиво повторялось: «Теперь наша непосредственная задача — организация заговора с целью ниспровержения существующего государственного строя».12
Итак, в конце 1881—начале 1882 г. народовольческий центр вновь ставит задачу организации заговора, поставленную в общем плане еще Липецким съездом. Предпринимаются и некоторые практические меры для осуществления идеи «захвата власти». Организационная работа сосредоточилась в среде офицерства. Нельзя не вспомнить, что М. Н. Оловенникова, стоявшая во главе народовольческого центра наряду с Тихомировым зимой 1881/82 г., еще при создании «Народной воли» доказывала, что «сто решительных офицеров, при условии нахождения среди них начальника дворцового караула, могли бы арестовать царскую семью и захватить в свои руки власть».13
Неудивительно, что в «Программу Военно-революционной организации», разработанную в конце 1881 г., вносится и самый термин «захват власти».14
Новую политическую ориентацию Исполнительного Комитета приняло большинство народовольческих кружков. Есть, в частности, и свидетельство о том, что на юге новый лозунг пропагандировала В. Н. Фигнер, которая рекомендовала «для попыток восстания» набирать лиц из военной среды.15 Впрочем, во время следствия В. Н. Фишер признала, что деятельность партии заключалась в подготовлении «заговора против верховной власти с целью захвата ее в свои руки и передачи народу».16
Таким образом, позднейшее замечание старых народовольцев о том, что проектов захвата власти у Исполнительного Комитета
10 Из истории партии «Народной воли» («Показания» М. Н. Полонской). Былое, 1907, № 6, стр. 6. В квадратных скобках — дополнение, имеющееся в копии С. Н. Валка.
11 Д. Кузьмин [Е. Колосов]. Народовольческая журналистика. М., 1930, стр. 114—118.
12 Литература партии «Народной воли». Париж, 1905, стр. 489, 493.
13 В. И. И о X е л ь с о н. Первые дни «Народной воли». Пгр., 1922, стр. 17.
14 Литература партии «Народной воли», стр. 887.
15 ЦГАОР, ф. Департамента полиции, 1883 г., Еженедельные записки.
1е Из автобиографии В. Н. Фигнер. Былое, 1917, № 3, стр. 184.
181


зимой 1881/82 г. «не было и не могло быть»,17 опровергается свидетельством самой же Фигнер, которая о принципе «захвата власти» была осведомлена и в своей деятельности им руководствовалась.
Первый тезис старых народовольцев можно считать опровергнутым. «Захват власти» тогдашний состав Исполнительного Комитета принял в качестве официального курса партии и вознамерился объяснить его революционным эмигрантам, с которыми в это время наметилось сближение.
«Письмо ИК» в основном и посвящалось обоснованию и защите этого курса; оно буквально пестрит выражениями, вроде: «Итак, наша цель — государственный переворот», «Весь смысл нашего существования — в захвате власти»,18 и т. д.
Уже одно совпадение основных идей «Письма ИК» и руководящих статей № 7 и 8—9 «Народной воли» свидетельствует в пользу его подлинности. Однако обратимся к более детальному рассмотрению этого сходства.
На несколько «странных совпадений» указала еще А. П. Корба,19 но таких совпадений гораздо больше. Так, по вопросу о задачах партии в народе в «Письме ИК» говорится: «...наиболее экономно и скоро подготовить содействие перевороту».20 Соответствующее место в передовой № 7 гласит: «... наиболее экономная и целесообразная трата силы с целью произведения переворота».21 В «Письме ИК» утверждается, что «с начала до конца народовольство было направлением немедленного действия, государственного переворота».22 В передовой № 7 заявлялось: «.. . народовольцы выступили на свет как партия действия по преимуществу... Мы не могли не включить задачу политического переворота в число своих ближайших целей».23 Эти «странные совпадения» можно было бы объяснить, как и Корба, тем, что Стефанович списывал с передовой і«Народной воли». Однако естественнее было допустить, что автором и в том и в другом случае является одно и то же и притом наиболее влиятельное в этот момент лицо. Невольно напрашивается вывод, что этим лицом мог быть, скорее всего, Л. А. Тихомиров. Ведь по свидетельству П. Б. Аксельрода и В. Н. Фигнер, именно он являлся автором передовой статьи в № 7 «Народной воли».24
17 А. П. Прибылева-Корба. «Народная воля», стр. 210.
18 Письмо ИК, стр. 144.
19 А. П. П рибылева-Корба. «Народная воля», стр. 212—214.
20 Письмо ИК, стр. 148.
21 Литература партии «Народной воли», стр. 462.
22 Письмо ИК, стр. 144.
23 Литература партии «Народной воли», стр. 460.
24 Д. Кузьмин [Е. Колосов]. Народовольческая журналистика, стр. 273; П. Б. Аксельрод. Передуманное и пережитое. Берлин, 1923, стр. 400.
182


По лриезде за границу не кто иной, ясак Тихомиров развивал мысль о том, что «захват власти интеллигенцией», «государственный переворот не представляет ничего невозможного и даже особенно трудного».25
Установление официозного характера «Письма ИК» 26 не •исключало, конечно, возможности того, что по заданию того же Тихомирова и Оловенниковой (Ошаниной) «Письмо ИК» могло написать и другое лицо, которое могло использовать передовые «Народной воли».
Архивные поиски, іпр-едпринятые в связи с подготовкой Институтом истории АН СССР документального сборника «Революционное народничество 70-х—начала 80-х годов», помогли точно установить автора «Письма ИК».
Среди копийных материалов, предоставленных для этого сборника проф. С. Н. Валком, в течение многих лет изучавшим документы «Народной воли», нашлось сопроводительное послание к «Письму ЙК». Однако новый документ принес новую загадку: «центральное» происхождение «Письма ИК» подтверждалось в нем каким-то «Василием Кондратовичем», а подпись этого неизвестного заверял «Дмитро», тѵ е., несомненно, Я. В. Стефанович. Известно, что Стефанович одобрял идею «захвата власти»,27 и именно его старые народовольцы в середине 20-х годов называли автором «Письма ИК». Но тогда при чем здесь «Василий Кондратович»?
Для решения вопроса об авторстве следовало прежде всего найти подлинники обоих писем. Обращение сопроводительного письма к «Петру Лавровичу», т. е. Лаврову, подсказывало направление поисков. Действительно, сохранившиеся у С. Н. Валка копии «Письма ИК» (письмо № 1) и сопровождавшего его послания (письмо № 2) были сняты с бумаг, принадлежавших П. Л. Лаврову. Бумаги эти в виде особого фонда П. Л. Лаврова находятся ныне в ЦГАОР. При подборе материалов для сборника документов «Революционное народничество 70-х—начала 80-х годов» их обнаружила научный сотрудник ЦГАОР К. Г. Ляшенко. В одной из папок Лаврова с надписью «Документы Красного Креста Народной воли» она нашла другую папку, под именами: «Тихомиров, Грачевский, Стефанович».28 Здесь и нашлось несколько листков особо
25 Л. Тихомиров. Чего нам ждать от революции. Вестник «Народной воли», 1884, № 2, стр. 255. Кстати, Тихомиров, который прежде, в 1880 г., отмежевался от Ткачева, в 1882 г. настаивал на приглашении редакторов «Набата» — Ткачева и Турского, — сторонников «захва́та власти», в члены редакции «Вестника „Народной воли“». (Л. Дейч. Я. В. Стефанович среди народовольцев. Группа «Освобождение труда», сб. 3, стр. 110; ср.: Я. В. Стефанович. Дневник карийца. СПб., 1906, стр. 59).
26 Ср.: С. Волк. Программные документы «Народной воли». В сб.: Вопросы историографии и источниковедения истории СССР, М.—Л., 1963,
стр. 460—461.
27 Группа «Освобождение труда», сб. 3, стр. 327.
28 ЦГАОР, Ф. 1762 (П. Л. Лаврова), оп. 4, д. 529.
183


тонкой (конспиративной) бумаги, исписанных мелким убористым почерком — оригиналы обоих писем, помеченные номерами (№ 1 и № 2).29
Сначала о подписи на сопроводительном письме (№ 2). О том, что «Василий Кондратович» — М. Ф. Грачевский, до сих пор по существу не было известно.30 Сопоставление почерка «Василия Кондратовича» с почерком Грачевского убеждает в тождестве этих лиц. Наконец, почерк неподписанного письма № 1, т. е. изучаемого нами «Письма ИК заграничным товарищам», совпадает с почерком Тихомирова, что было подтверждено графологической экспертизой (эксперт — Е. Г. Штемпель). Кто первый сделал это наблюдение, установить трудно, но вопрос о происхождении и авторстве «Письма ИК» можно считать решенным.
Уточним лишь дату «Письма ИК». Л. Г. Дейч предположительно обозначил ее «началом февраля 1882 г.».31 Однако в тексте сопроводительного письма (№ 2), датированного «14 декабря» (1881 г.), есть фраза: «См. письмо № 1, при сем прилагаемое». Очевидно, оба письма были отправлены П. Л. Лаврову одновременно в середине декабря 1881 г., т. е. на полтора месяца раньше указанной Дейчем даты. Эмигранты в Швейцарии получили их в конце февраля 1882 г.32
По своему содержанию «Письмо ИК» представляет настоящий символ веры народовольцев-бланкистов. Лозунгу «захвата власти», подготовке заговора, переворота посвящается вся деятельность партии. Письмо защищало и другие сомнительные принципы народовольческой идеологии. Оно, например, весьма путано излагало отношение партии к правам наций. Вместе с тем «Письмо» приглашало эмигрантов присоединиться к «Народной воле», разумеется, на условиях принятия народовольческой программы.
«Письмо ИК» предназначалось, кроме Лаврова, для прочтения Крапоткину, Кравчинскому, а также Плеханову его друзьям — чернопередельцам. Однако Тихомиров и его сторонники не сообщали о «Письме» тем членам Исполнительного Комитета, которые с ними не соглашались. Так, видимо, обстояло с А. П. Корбой,
29 Разумеется, в оригинале нет обоих заголовков, данных при печати Л. Г. Дейчем: «Письмо Исполнительного Комитета „Народной воли“ заграничным товарищам» и «Коллективное письмо народовольцев».
30 В подлиннике другого письма с подписями: «Василий Кондратович —
Дмитро», хранящемся в архиве Дома Плеханова в Ленинграде, этот псевдоним раскрывается надписью Л. Г. Дейча иначе: «Ю. Н. Богданович»
(АД 2/61.1). К. Г. Ляшенко обратила внимание на. то, что при публикации этого письма Л. Г. Дейч расшифровал «Василий Кондратовский» (очевидно, опечатка, — С. В.) как «М. Ф. Грачевский». (Л. Г. Дейч. К возникновению группы «Освобождение труда». Пролетарская революция, 1923, № 4(16), стр. 199).
31 Письмо ИК, стр. 143.
32 Группа «Освобождение труда», сб. 1. М., 1925, стр. 149.
184


которая продолжала осенью 1881 г. защищать идею «массового, народного восстания».33
Установление официозного характера «Письма ИК заграничным товарищам» помогает понять содержание ответа Плеханова и его товарищей народовольцам. Это ответное послание, написанное в марте 1882 г. и содержавшее критику главных догматов народовольчества, свидетельствовало об отходе его авторов и от народнических традиций вообще.34 Несомненно, что этот коллективный документ явился значительным, но, к сожалению, потом забытым шагом на пути идейного самоопределения будущей группы «Освобождение труда».
Положения, впервые высказанные в коллективном ответе на «Письмо ИК», вошли затем в виде более точных формулировок в первые программные заявления группы «Освобождение труда» — объявление «Об издании Библиотеки современного социализма», а также в брошюру Плеханова «Социализм и политическая борьба», которая, по выражению В. И. Ленина, явилась первым «profession de foi русского социал-демократизма».35
В. 	Н. ГЛ HEB
ОБ ОДНОМ ИСТОЧНИКЕ ПО ИСТОРИИ РЕВОЛЮЦИОННОЙ ПРОПАГАНДЫ 70-х ГОДОВ
Редкий революционер-народник первой половины 70-х годов отправлялся «в народ», не захватив с собой несколько запрещенных книжек. Народнические типографии стремились удовлетворить все возраставший спрос на такого рода «крамольную» литературу. В течение 1873—1875 гг. было издано, по подсчетам В. Ф. Захариной, 23 популярных брошюры.1
Однако революционеры не ограничивались одними нелегальными изданиями. В своей пропаганде они использовали также целый ряд легальных произведений. В большом ходу были стихи Н. А. Некрасова, рассказы Н. И. Наумова, М. К. Цебриковой, А. П. Голицынского, Ф. Д. Нефедова и др.
33 ЦГАОР, ф. ОППС, оп. 1, д. 528, лл. 356—356 об. (копия письма А. Д. Михайлову).
34 ЦГАОР, ф. 1762, оп. 5, д. 35.
35 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 4, стр. 311.
1 	В. Ф. Захарина. Революционная пропагандистская литература 70-х годов XIX в. Исторические записки, т. 71, 1962, стр. 76.
185


Использовавшиеся народниками легальные сочинения не были написаны специально для пропаганды. Поэтому исследователь может только предполагать, на каких эпизодах и деталях заострялось внимание слушателей, как строилась сама беседа, какие конкретные выводы следовали в итоге.2
Хранящаяся в фонде вещественных доказательств Особого присутствия Сената по «процессу 193-х» в бумагах руководителя казанского народнического кружка 1872—1874 гг. Е. Овчинникова рукопись в известной степени восполняет отмеченный пробел в наших знаниях. Рукопись эта — на трех с половиной тетрадных листах — заключает в себе вопросы по содержанию четырех легальных рассказов: «Дедушки Егора» М. К. Цебриковой, «Очерков фабричной жизни» А. П. Голицынского, «Крестьянских выборов» и «Юровой» Н. И. Наумова.3 Очевидно, после чтения пропагандист должен был по этим вопросам вести беседу с крестьянами или рабочими.
Подобные вопросники составлялись не только в Казани. А. Корнилова-Мороз в своих воспоминаниях пишет, что и в Петербурге, в кружке М. Натансона, для пропагандистских занятий с рабочими «при чтении даже легальных рассказов, как „Дедушка Егор“, „История одного крестьянина“ Эркмана-Шатриана и др., был выработан длинный ряд вопросов, неизменно приводивший к выводу о необходимости социальной революции для освобождения народа от нищеты, невежества я эксплоатации его труда».4
По-видимому, чтение легальных книжек .и следующая за тем беседа о прочитанном по заранее подготовленному письменному плану были одной из распространенных форм пропаганды в народе в первой половине 70-х годов.
Не имея возможности в равной степени говорить о всех рассказах, к которым сохранились вопросы, остановимся более подробно на «Крестьянских выборах» Н. И. Наумова.
2 До последнего времени народническая пропагандистская литература почти не привлекала внимание исследователей. В 1962 г. появилась большая статья В. Ф. Захариной (см. предыдущую сноску). В статье анализируются народнические книги и брошюры, написанные с определенной практической целью самими революционерами. Поэтому по их содержанию можно непосредственно судить о содержании народнической пропаганды. Иное дело — легальные сочинения, которые народники читали крестьянам и рабочим. Анализ их содержания позволяет делать лишь предположительные выводы о том, что именно и в какой степени интересовало революционеров в том или ином рассказе. Примером такого гипотетического исследования является статья М. Клевенского «Художественная литература 70-х годов на службе революции (Сказки КотаМурлыки)» (Литература и марксизм, 1931, № 4).
3 Рукопись содержит еще несколько вопросов к рассказу «Безоброчный» Ф. Д. Нефедова и на этом обрывается. Перечисленные рассказы были широко распространены в 70-х годах. Они много раз упоминаются в обвинительном акте по «процессу 193-х» при перечислении обнаруженной во время обысков литературы. Рукопись см. ЦГАОР, ф. ОППС, оп. 2, д. 1759, лл. 1—4.
4 А. Корнилова-Мороз. Перовская и кружок чайковцев. М., 1929, стр. 47—48.
186


В 70-х годах Н. И. Наумов пользовался большой популярностью в кругах народнической интеллигенции. В 1874 г. по заказу «чайковцев» (кружок М. Натансона и др.) в одной из легальных типографий был издан большой сборник его произведений под названием «Сила солому ломит», куда вошли и «Крестьянские выборы». Основное содержание этого рассказа сводится к следующему.
Кулак Данила Ираклиевич (Еракыч) Безсомыкин вместе с доверенным своим Трофимом Кирилловичем Шебалиным берут казенный подряд на поставку хлеба. Чтобы диктовать крестьянам свои цены на хлеб, они привлекают к участию в подряде еще несколько местных кулаков. Но их планам может помешать известный своей честностью и заботой о мирских интересах крестьянин Егор Семенович Бычков, которого крестьяне хотят выбрать волостным старшиной. Стремясь не допустить избрание Бычкова, кулаки пускают в ход клевету и подкуп. Кррме того, Данила Ираклиевич заручается поддержкой мирового посредника Клементия Ивановича Шлепфельда и волостного писаря.
Во время выборов мировой посредник открыто заявляет крестьянскому сходу, что не утвердит Бычкова в должности старшины. Уступая нажиму со стороны кулаков и начальства, сход в конце концов выбирает старшиной кулацкого ставленника Т. К. Шебалина. Бычков же в скором времени по приказу мирового посредника арестовывается без предъявления обвинения. Крестьяне сочувствуют Бычкову, но одним сочувствием и ограничиваются. Только через несколько месяцев ему удается освободиться благодаря случайному заступничеству проезжего судебного заседателя. В итоге Бычков был вынужден переехать в другую волость, бросив разоренное хозяйство.
Какие идеи хотели внушить слушателям члены казанского кружка при чтении данного рассказа? Это видно из составленных к нему вопросов. Воспроизведем их полностью.
«КРЕСТЬЯНСКИЕ ВЫБОРЫ» (НАУМОВА)
Какое влияние имеет сбор податей на поддержку кулачества? Какие выгоды предстоят Данил[е] Ер[акычу] и другим кулакам во взаимной поддержке? Для разъяснения: 1) могли ли бы они спустить так низко цену на хлеб если бы [не] сговорились между собой? 2) Оказали ли бы они такое сильное влияние на крестьян, если б действовали порознь?
Почему кулакам было нужно, чтоб в старшинах сидел свой человек? Какие средства употребляли они, чтобы не дать Бычкову быть старшиной? Какое влияние имели эти средства на свободный выбор старшины? Почему писарь боялся выбора Б[ычкова] в старшины? Как смотрел К[лементий] Ив[анович] на крестьян? Для чего писарь распространял слухи о Б[ычкове]? Каким образом мог К[лементий]
187


Ив[анович] получать выгоду от крестьян? Почему же посредник смотрел на Б[ычкова], как на врага? Может ли действительно посредник знать лучше крестьян, кто способен быть старшиной? Могут ли крестьяне свободно выбирать своих выборных, когда посредник имеет такую власть? Как пользуется посредник своею властью, когда встречается с такими людьми, как Б[ычков]? Почему посредник может безнаказанно [злоупотреблять своею властью? Не у всех ли чиновников, больших и малых, одна и та же выгода? Случай с Б[ычковым] встречается часто или редко? Для чего чиновникам необходимо утверждать крестьянские выборы?
Какие отношения между писарем и посредником? Какую силу придают эти отношения писарю? Чем помогают эти отношения посреднику? Не сходны ли выгоды кулаков и волостного начальства? Какую же помощь оказывает волостное начальство кулакам? Не схожи ли выгоды кулаков и посредника, т. е. чиновников? Какую же поддержку оказывает посредник кулакам?
Мог ли бы мир своим единодушным заступничеством облегчить участь Б[ычкова]? Так ли легко справиться с целым миром, как с одним человеком]? Мог ли бы писарь так жестоко поступать с Б[ычковым], если б мир за него заступился?
Что за человек Д[анила] Ер[акыч]? Вследствие ли своего ума он разбогател? Верен ли взгляд крестьян, что богатый и умный одно и то же? Что за человек Тр[офим]? Как он нашел свое богатство? Зачем Тр[офим] добивался места старшины? Можно ли уважать человека, когда он добывает богатство такими путями?
Вывод. Какие отношения между крестьянами, кулаками и начальством? Как влияет связь кулаков и (слово пропущено) на свободу управления крестьян?».
Судя по вопросам, казанские народники хотели в данном случае прежде всего сосредоточить внимание слушателей на проблеме отношений между крестьянами и кулаками. Этой теме посвящено наибольшее количество вопросов и итоговый вывод из всей беседы. Разоблачению кулачества революционеры-семидесятники придавали важное значение. Считая кулаков случайным явлением в русской деревне, плодом неблагоприятных внешних обстоятельств, они не упускали возможности наглядно показать крестьянам полную противоположность их интересов выгодам «мироедов». Очень подходящим для этой цели был также другой рассказ Н. И. Наумова — «Юровая». «Возможно ли крестьянам жить в довольстве при кулачестве?» — спрашивал в заключение пропагандист. Отрицательный ответ предрешался всем предшествующим ходом беседы.
Хотя основное содержание беседы определялось сюжетом того или иного рассказа, пропагандист-народник во всех четырех изве-
188


стных нам рассказах старался найти возможность убедить крестьян в необходимости объединения для защиты своих интересов.
В вопросах к «Крестьянским выборам» организованность кулаков явно противопоставляется неорганизованности крестьян. Пропагандист постепенно старается подвести слушателей к выводу о том, что пассивность односельчан Бычкова явилась главной причиной всех их бед. «Так ли легко справиться с целым миром, как с одним человеком?», «Мог ли мир хоть немного помочь себе, если бы все крепко стояли друг за друга?», «Что считал важнее дедушка Егор, свои ли собственные цели или дела целого мира?» — вот примеры вопросов к различным рассказам, которые должны были пробуждать в крестьянской аудитории сознание важности взаимной поддержки в борьбе с многочисленными покусителями на мужицкое благосостояние.
Народники использовали легальные произведения также для разоблачения властей. При помощи специально подобранных вопросов они завязывали разговор об эксплуатации на фабриках, о притеснениях со стороны помещиков, о бесправии крестьян, об их тяжелом экономическом положении и на многие другие, более частные темы.
Для того, чтобы было легче разъяснить крестьянам ту или иную мысль, пропагандист строил беседу на материале конкретных событий, развивавшихся в данном рассказе. Но иногда он считал возможным задать 'вопрос обобщающий. Так, после серии узких, конкретных вопросов на тему злоупотребления властью со стороны мирового посредника во время крестьянских выборов (в одноименном рассказе) он спрашивал: «Не у всех ли чиновников, больших и малых, одна и та же выгода?», «Случай с Бычковым встречается часто или редко?», «Для чего чиновникам необходимо утверждать крестьянские выборы?». Или еще примеры: «Чем же отличается мужик от князя, что должен так страдать?» («Дедушка Егор»), «Что же поддерживает кулачество?» («Юровая») и т. д.
Легальную литературу можно было использовать по-разному. Нетрудно заметить, что вопросы к рассказу «Крестьянские выборы» не ставят прямо проблему неизбежности революции (то же можно сказать, и о вопросах к другим рассказам). Ведя беседы по такому плану, пропагандист мог все время оставаться в рамках легальности, агитируя крестьян лишь на «законный» протест против злоупотреблений властью или призывая их объединиться для борьбы с кулацким засильем. В то же время, читая литературу нелегальную, обойти вопрос о революции было совершенно невозможно. Может быть, для членов казанского кружка (как, впрочем, и для других кружков) чтение легальных рассказов было первой ступенью в пропагандистской работе с крестьянами, когда они еще опасались говорить о бунтах с незнакомыми пока людьми. В дальнейшем они могли перейти к чтению уже настоящих «бун-
189


товских» брошюр или при желании на материале того же «Дедушки Егора», как пишет А. Корнилова-Мороз, прийти к выводу «о необходимости социальной революции».
Архивы сохранили очень мало документов, современных движению и исходящих из революционных народнических кругов, в которых говорилось бы о том, как на практике велась пропаганда в народе, в частности, как для этой цели использовалась легальная литература. Этим и определяется значение той маленькой рукописи, которой посвящено настоящее сообщение.
Э. Ю. ГАЛЬПЕРИН
КРЕСТЬЯНСКИЕ ЖАЛОБЫ ПЕРИОДА ВТОРОЙ РЕВОЛЮЦИОННОЙ СИТУАЦИИ В РОССИИ КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК
Для изучен,ия положения крестьянства и причин крестьянского движения особо важными источниками являются крестьянские жалобы и прошения. Этим документам придают большое значение и составители многотомной истории крестьянского движения XIX— XX вв. под руководством акад. М. Н. Дружинина,1 и ряд исследователей.1  2 При этом совершенно справедливо -историки разграничивают подачу жалоб крестьянами в дореформенный период (когда они представляли собой широкую форму антикрепостнического протеста, форму крестьянского движения) от пореформенного (когда крестьяне получили право подачи жалоб и прошений по всем вопросам).3 Значит ли это, что крестьянские жалобы по-
1 См. сб. документов: Крестьянское движение в России в 1796—1825 гг. Под ред. проф. С. Н. Валка. М., 1961, стр., 18. Ср. рецензию С. С. Дмитриева (Вопросы архивоведения, 1962, № 2, стр. 109—110). В следующих томах также представлены коллективные прошения и жалобы крестьян.
2 Л. Б. Генкин. Крестьянские жалобы первой половины XIX века как исторический источник (по материалам Государственного архива Ярославской области). В сб. статей к 75-летию академика М. Н. Дружинина: Вопросы сельского хозяйства, крестьянства и революционного движения в России, М., 1961; на Рижской сессии симпозиума по аграрной истории стран Восточной Европы в сентябре 1961 г. с докладом на тему: «Крестьянские прошения и жалобы первой половины XIX века как исторический источник» выступила ст. научн. сотр. ЦГИА СССР Э. С. Пайна.
3 По «Общему положению о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости» крестьянам были предоставлены определенные права по искам, жалобам, ходатайству и суду (2ПСЗ, т. XXVI, № 36657, ст. 24, 51, 64, 78, 80, 103, 127; № 36660, ст. 1, 23, 24). Подача прошений и жалоб не являлась уголовным преступлением. Это обстоятельство не учитывает С. Эвенчик, безоговорочно
190


реформенного периода не представляют научного интереса? Отнюдь нет. Крестьянские документы представляют собой важнейший исторический источник по изучению истории крестьянства, характера крестьянского движения и выяснению его причин. Наибольшую ценность эти документы имеют для периода второй революционной ситуации, когда происходил дальнейший процесс усиления эксплуатации крестьянства помещиками, углубления капиталистической эксплуатации в деревне — закабаления бедноты кулаками. Как известно, в числе важнейших признаков революционной ситуации В. И. Ленин указывал на «обострение, выше обычного, нужды и бедствий угнетенных классов», «значительное повышение. . . активности масс».4 Раскрытие этих признаков и причин революционной ситуации предполагает глубокое изучение положения народных масс, выяснение подлинных причин революционности крестьянства. «Революцию,—писал Ленин, — могут делать только массы, двигаемые глубокими экономическими нуждами».5 “Тысячи крестьянских документов—писем, прошений, жалоб, коллективных и индивидуальных ходатайств, приговоров волостных и сельских сходов, являются яркими источниками, раскрывающими глубинные причины революционности крестьянства.6
Эти документы нашли некоторое отражение в исторической литературе.7 С>днако огромное количество жалоб и прошений до сих пор не введено в научный оборот, не показана особенность документов рассматриваемого периода. В рамках данной небольшой статьи ставится ограниченная задача: дать представление о характере и масштабах крестьянских жалоб и прошений периода второй революционной ситуации, показать -их значение как исторического источника.8
рассматривая крестьянские жалобы и прошения 80-х годов XIX в. как форму крестьянского движения (см. предисл. к сб. документов: Крестьянское движение в России в 1881—1889 гг., М., 1960, стр. 21). На это правильно указал Д. П. Пойда (см.: Вопросы истории, 1963, № 1, стр. 120).
4 В. И. Л е и и н, Полное собрание сочинений, т. 26, стр. 218.
5 Там же, т. 14, стр. 238.
6 Нельзя согласиться с положением С. Эвенчик о том, что в 80-е годы подача жалоб и прошений, по сравнению с дореформенным периодом, резко сократилась (за 1881 —1889 гг. в сборнике приведено только 8 прошений и одна жалоба, в том числе за 1881 г. нет ни одного документа, за 1882 — один). См.: С. Эвенчик. Предисл.'к сб.: Крестьянское движение..., стр. 31—32. Например, только в Латвии за 1882—І'88’3 гг. в связи с ревизией сенатора Манасеина было подано 20 000 прошений и жалоб программного характера (см.: И. Грейтьянис. Крестьянское движение 80-х- годов XIX века в Латвии. Автореф. канд. дисс. Рига, 1961, стр. 15).
7 Е. И. Батова. Крестьянское движение в великорусских губерниях России в период революционной ситуации 1879—1880 гг. Ученые записки ЛГПИ им. А. И. Герцена, т. 13, вып. II, 1956 (на стр. 68—69 говорится о крестьянских документах 1874 г.); М. М. Хейфиц. Вторая революционная ситуация в России. Вопросы истории, 1962, № 2, стр. 47.
8 Статья написана на основании фондов ЦГИА СССР: Министерства внутренних дел (особенно Земского отдела, ф. 1291, и Департамента полиции
191


На рубеже 70-х—80-х годов XIX в. нужда и бедствия угнетенного крестьянства все увеличивались. Этому способствовала война 1877—1878 гг., рост налогов и неурожаи 1877 и 1879 гг., а также катастрофический недород 1880 г. Основным противоречием в пореформенное время было противоречие между классом помещиков-крепостников и крестьянством в целом. Крестьянские жалобы и прошения, так же как и крестьянское движение, направлены против крепостнического землевладения — за возвращение отрезков, против податного гнета. Такую направленность имеют примерно 90% жалоб изучаемого периода.
Наиболее типичными мотивами прошений, направленных про-ѵ тив крепостнического землевладения и землепользования, были следующие: незаконное отобрание земли; отобрание земли, за ко торую выплачивались выкупные платежи; изъятие земельного участка за невзнос выкупных платежей. Крестьяне ходатайствуют об' исправлении уставных грамот, просят их пересмотреть в сторону понижения оброка, указывают на неправильное составление грамот и наделение землей.*  об * * 9
Мизерные наделы, полученные крестьянами после реформы, че обеспечивали им даже нищенского существования. Отсюда жалобы на недостаточность земель и пастбищ, их неудобство, неправильную нарезку и наделение землей, на отрезки (в том числе сеноко́сов и пастбищ), на чересполосицу — лишение прав пользования прогонами и дорогами, на потравы посевов помещичьим скотом и порубки леса помещиками.10  11Крестьяне жалуются на непризнание или лишение права на выкупленную землю, на нарушение помещиками права владения землей, пастбищами и выгонами, сенокосами, ходатайствуют об увеличении земельных наделов, о предоставлении дарственных земель; о праве пастьбы скота на помещичьих землях.11
Крестьянские документы разоблачают мошенничество помещиков при продаже земли, рассказывают о составлении помещиками подложных приговоров сельских сходов.12
исполнительной, ф. 1286); Сената (особенно 2-го крестьянского департамента, ф. 1344, оп. 2); Комиссии по принятию прошений (ф. 1412); Главного комитета
об устройстве сельского состояния (ф. 1181, т. XV); а также материалов
сенатора А. А. Половцева о ревизии Киевской и Черниговской губерний
в 1880 г. (ГПБ, ф. 600). Большое количество жалрб сохранилось также в местных архивах.
9 ЦГИА СССР, ф. 1291, 1-е дел., 1878 г., д. 31; 3-є дел., 1877 г., д. 133;
ф. 1344, оп. 2, 1881 г., дд. 123, 231, 440; ф. 1412, оп. 42, литер К, д. 996;
ГПБ, ф. 600, д. 340, л. 132.
10 ЦГИА СССР, ф. 1291, 1-е дел., 1877 г., дд. 8, 56, 71, 204; 1878 г.,
дд. 143, 152; ф. 1181, т. XV, 1880 г., дд. 6, 9; ф. 1344, оп. 2, 1881 г.,
д. 118; 1882 г., дд. 551, 2166, 2408, 2676; ГПБ, ф. 600, д. 340, лл. 215—216.
11 ЦГИА СССР. ф. 1291, 1-е дел., 1878 г., дд. 4, 189; ф. 1412, оп. 33, литер А, д. 88; ф. 1181, т. XV, 1881 г., дд. 7, 12; ф. 1344, оп. 2, 1881 г., дд. 128, 144; 1882 г., дд. 546, 551, 553, 557, 568, 593.
12 ГПБ, ф. 600, д. 340, лл. 139—140, 190—191.
192


Крестьяне ходатайствуют о разрешении перечислиться в мещане, переселиться в другие губернии, отказываются от земли.13
Жалобы раскрывают всю катастрофическую картину упадка крестьянского хозяйства, его разорения и обнищания, показывают коренные причины такого положения: несостоятельность во взносе выкупных платежей и окладных сборов, несправедливое взыскание оброчных и других податей, продажа последнего хлеба для уплаты податей и недоимок, опись, отобрание и продажа имущества и скота за недоимки, подушная и земская подать, уплата долгов за родителей, расхищение крестьянского урожая помещиками.14  15Много жалоб на непосильные повинности отработочного характера — кабальные условия труда, дорожные повинности, и др. Крестьяне ходатайствуют о предоставлении льгот во взносе окладных сборов, уменьшении оброка, понижении и снятии недоимок.13
Крестьяне ряда западных губерний Украины и Белоруссии в своих жалобах и* прошениях ходатайствовали о сохранении чиншевого права на используемые наделы и права на сервитуты, о праве пастьбы скота по всем помещичьим лесам и болотам, о праве рыбной ловли в помещичьем пруду, о праве владения садами.16
Крестьянские жалобы и прошения направлены против чудовищного произвола чиновничьего аппарата, проводившего в жизнь крепостническую аграрную политику. Документы отражают стихийный протест против всех звеньев правительственного аппарата на местах. Из жалоб мы узнаем о фактах зверского обращения старост с крестьянами. Крестьяне деревни Вапнярка Подольской губернии Николай Сеныка и Филимон Коренной по произволу сельского старосты были закованы в железное путо и наказаны розгами, Сеныка получил 322 удара, а Коренной— 100.17
Старосты занимались взяточничеством, самовольно продавали крестьянское имущество, отбирали скот в счет уплаты оброчной недоимки, незаконно взыскивали недоимки, растрачивали общественные деньги, избивали крестьян, выселяли крестьян с арендованной земли, отбирали усадебную землю, за которую выплачивались выкупные платежи.18 Злоупотребление и произвол волост-
13 ЦГИА СССР, ф. 1181, т. XV, 1879 г., дд. 26—28, 39; ф. 1344, оп. 2, 1881 г., дд. 241, 248.
,14 Там же, ф. 1181, т. XV, 1879 г., дд. 38, 84; 1880 г., дд. 4, 25, 36, 56; ф. 1291, 3-є дел., 1877 г., д. 193; 1878 г., д. 178; ф. 1344, оп. 2, 1881 г., дд. 123, 124, 126, 151, 266, 371; 1882 г., д. 982; ГПБ, ф. 600, д. 340.
15 ЦГИА СССР, ф. 1291, 1-е дел., 1878 г., д. 16, лл. 1—2; ф. 1344, оп. 2, 1881 г., д. 250; ф. 1181, т. XV, 1879 г., д. 17, лл. 2—5; дд. 22, 121. См. также: Путеводитель по Государственному архиву Рязанской области. Рязань, 1959, стр. 72.
16 ЦГИА СССР, ф. 1181, т. XV, 1880 г., дд. 68, 70; ф. 1344, оп. 2, 1881 г., д. 295; 1882 г., д. 561, 714, 1097, 1108, 1374.
17 Там же, ф. 1291, 3-є дел., 1877 г., д. 84, л. 1—2.
18 Там же, ф. 1344, оп. 2, 1881 г., дд. 101, 114, 195, 205, 352, 410, 412, 446, 448.
13 Отечественное источниковедение
193


ных старшин носил еще более злостный характер. Из документов видно, что волостные старшины узаконили систему взяточничества, притесняли крестьян, растрачивали общественные деньги, пьянствовали, незаконно продавали крестьянское имущество, наказывали и арестовывали крестьян, составляли подложные приговоры сельских сходов, неправильно раздавали ссудные деньги, несправедливо делили землю.19
Крестьяне также жалуются на сборщиков податей, которые часто не сдавали собранные деньги, а за крестьянами по-прежнему продолжала числиться недоимка, которая все более возрастала. Сборщик податей Лавринайтис утаил только в одной деревне 269 рублей (Теныневский уезд, Ковенская губерния),20 а волостной старшина Сопрыкин сдал в уездное казначейство из собранных 300 рублей податных денег только 3 рубля 15 копеек, присвоив остальные.21 За малейшие проступки крестьян жестоко секли розгами и подвергали другим тяжелым наказаниям! Расправам подвергались даже несовершеннолетние.22 Все эти факты ярко иллюстрируют ленинское положение о том, что «Крестьяне остались и после освобождения „низшим“ сословием, податным быдлом, черной костью, над которой измывалось поставленное помещиками начальство, выколачивало подати, пороло розгами, рукоприкладствовало и охальничало».23
Крестьянские жалобы и прошения, направленные против злоупотребления волостных старшин или старост, в известной степени отражают процесс нарастания в деревне «второй социальной войны», как ее называл В. И. Ленин, — борьбы беднейшего крестьянства против кулачества. Из документов видно, что кулаки с помощью сельского начальства жестоко притесняли бедноту. В Речицком уезде (Минская губерния) кулак Иван Игнатьев силой отнял землю у нескольких бедняков; жалобы крестьян в «высокие» инстанции были оставлены без внимания.24 В Сквирском уезде (Киевская губерния) волостной старшина отобрал у крестьян несколько десяти́н земли и передал за взятки кулакам; для закрепления насилия «законным» путем был составлен подложный приговор сельского схода.
Кулаки захватывали общинные земли, старались прибрать к рукам мельницы, водопои, прогоны и т. д., чтобы еще сильнее закабалить беднейших крестьян.25
Яркие материалы о внутриобщинной борьбе приводит в своем прошении на имя министра внутренних дел поверенный крестьян
19 Там же, ф. 1344, оп. 2, 1881 г., дд. 38, 49, 52, 101, 119, 229, 237, 247, 353, 356, 419, 428, 465.
20 Там же, ф. 1291, 3-є дел., 1877 г., д. 76, л. 1.
21 Там же, д. 20, л. 8.
22 Там же, д. 26, л. 1.
23 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 20, стр. 140.
24 ЦГИА СССР, ф. 1291, 3-є дел., 1877 г., д. 42, лл. 1—2.
25 Там же, д. 44, л. 1.
194


деревни Клинов ка Иван Бронсков (Наровчатский уезд Пензенской губернии). Из документа видно, что последний передел земли в этой деревне производился в 1858 г. «С тех пор, — пишет он,— численный состав в семействах настолько изменился, что размер пользования землею по старому разделу нисколько не соответствует наличному в семействах числу душ. . . Вместо 281 души мужского пола стало 420 душ мужского пола. . . По разделу земли 1858 г., с одной стороны, у 15 домохозяев на 79 душ мужского и 82 души женского населения имеется только 28 наделов (на 161 едока), а с другой стороны, у 10 домохозяев на 26 душ мужского іпола и 22 — женского (48 едоков) имеется 47 душевых наделов.. .».26
В этой деревне было 40 безлошадных домохозяев, имевших ничтожные земельные наделы; с другой стороны, отдельные крестьяне захватили крупные участки земли и стали закабалять крестьян. Кулак Синельников, пользуясь разными происками, родственными связями с волостным старшиной, знакомствомс уездным начальством и положением гласного в земском собрании, захватил 16 душевых наделов. Кроме того, без приговора сельского общества, он завладел 70 десятинами общественной земли, построил поташный и кирпичный заводы на крестьянской земле. За все это Синельников расплачивался преимущественно водкой.
Однако, как сообщает Пензенский губернатор министру внутренних дел, обстановка в деревне настолько накалилась, что крестьяне стали силой производить передел земли по наличным душам, избивать кулаков и отбирать у них имущество; была поделена паровая и яровая земля, а также луга.
Крестьяне оказали сопротивление прибывшей для подавления волнений полиции; вожаки и наиболее активные крестьяне были подвергнуты наказанию розгами, было предано суду 66 крестьян.27
Характерно, что правительство, по общему правилу, становилось при столкновениях среди крестьян на сторону кулаков, широко применяя для подавления волнений телесные наказания и административные высылки.
Крестьяне, так же как и в своей борьбе против помещиков, стремятся вначале оставаться на «законной» почве, обращаются с жалобами и ходатайствами в правительственные учреждения. Лишь после того, как они получают отказы в своих просьбах, крестьяне начинают делить землю, отбирать *у кулаков имущество, 'производят самовольные запашки.
Анализ жалоб и прошений крестьян показывает, что эти жалобы и прошения зачастую предшествуют или сопутствуют фактам
26 Там же, 1882 г., д. 4, лл. 2—2 об., 22—22 об.
27 Там же, лл. 48—49 об.
195


открытой крестьянской борьбы. Это видно из многочисленных донесений губернаторов и прокуроров, а также из других документов.28
Переписка по отдельным жалобам тянулась годами. В этом отношении большой интерес представляет прошение крестьянина Кузьмы Егорова на имя царя. Его дело велось с 1877 по 1887 г. Егоров перечисляет десятки обид, которые он перенес от сельского начальства: кража инвентаря из кузницы, кража сенного покоса, избиение и увечье его лошади, в результате чего земля осталась непаханной и он лишился всех доходов. «Поэтому, — пишет он, — я пришел в бедное положение, лишился пользования надела, не мог заплатить повинности и предоставил сельскому начальству для пополнения недоимки даже весь свой полевой надел».29 Из жалобы видно, что земля была захвачена кулаками, а крестьянин был жестоко наказан: посажен под арест и высечен. В одном этом деле содержится несколько жалоб и прошений крестьянина; в каждом из документов содержится ссылка на другие его же жалобы. И таких жалоб в изучаемый период сотни. Жалоба Егорова пронизана наивной верой в царя, это характерно для большинства крестьянских жалоб. Одним из важнейших мотивов этих жалоб является также протест против жестокой эксплуатации и злоупотреблений духовенства.30
В крестьянских жалобах, несмотря на наличие царистских иллюзий, выражался протест против феодально-крепостнического строя в целом и зарождающихся капиталистических отношений в деревне. Эти документы с большой силой подтверждают ленинское положение о том, что «ни в одной стркне в мире крестьянство не переживало и после „освобождения“ такого разорения, такой нищеты, таких унижений и такого надругательства, как в России».31
Таким образом, протесты крестьян, как показывает анализ крестьянских жалоб, прошений, приговоров, были направлены против следующих типичных для пореформенной деревни явлений: кабальных условий аренды земли, чересполосицы, насильственного захвата у них земель помещиками, кулаками, должностными лицами, непосильных повинностей отработочного характера, высоких выкупных и оброчных платежей, грабительской системы взимания недоимок, телесных наказаний. Эти моменты и были основными мотивами крестьянских выступлений в изучаемое время.
28 См.: Крестьянское движение в России в 1881—1889 гг., стр. 39, 61—69, 85—89, 93—97, 104—107, 109, 120.
29 ЦГИА СССР, ф. 1412, оп. 38, литер Е, д. 22, л. 2, см. также лл. 1—5.
30 Там же, ф. 1344і, 1881 г., д. 242; ГПБ. ф. 600, д. 317, л. 318. См. также: Д. П. П о й д а. Крестьянское движение на Правобережной Украине в пореформенный период (1866—1900 гг.). Днепропетровск, 1960, стр. 252—254, 258.
31 В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 20, стр. 140—141.
196


Крестьянские жалобы и прошения являются одним из важнейших источников для изучения экономического положения крестьян, характера эксплуатации, дают богатые материалы для характеристики беззаконий и произвола властей. Они служат достоверными и яркими источниками для изучения истории крестьянства в период второй революционной ситуации в России.
Н. Г. СИМИНА
ИСТОРИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ НА СТРАНИЦАХ «РУССКОЙ СТАРИНЫ» В 70—80-х ГОДАХ XIX в.
Журнал «Русская старина» начал выходить с 1870 г. Основатель и первый редактор «Русской старины» (до 1892 г.), историк и публицист М. И. Семевский приложил немало усилий к тому, чтобы разыскать и опубликовать на страницах журнала значительное число интересных документов, дневников, воспоминаний, относившихся главным образом к XVIII—XIX вв. Не разделяя демократических настроений, столь характерных для его брата, народнического историка В. И. Семевского, М. И. Семевский вместе с тем придерживался либеральной тенденции, что, в частности, сказалось в его особом интересе к материалам по истории народных выступлений и истории революционного движения в России.
В журнале «Русская старина» (1870—1918 гг.) было опубликовано много документов и мемуаров по русской истории XVIII—XIX вв., многие из которых представляют интерес и в настоящее время. Однако цензурные условия середины XIX в. обусловили значительные сокращения, а часто и существенные искажения текстов, предназначенных к напечатанию в «Русской старине».
Нередко в роли главного цензора «Русской старины» выступал сам царь. Когда в 1889 г. Семевский, представляясь «государю императору», упомянул, что «постоянными читателями» журнала являются «почти все особы» царской фамилии, царь Александр III заметил: «Да, это издание весьма интересно, но в нем иногда появляются материалы и сведения не вполне исторической давности».1 В следующем году царь по поводу одного из изданий наложил резолюцию: «Вообще надо обратить внимание на все
1 	В. В. Тимощук. М. И. Семевский. СПб., 1895, стр. 143.
197


теперешние исто́рические журналы, которые постоянно печатают совершенно лишние подробности и факты и слишком рано печатают различные мемуары и записки».2 Поэтому бывало, что даже министр внутренних дел не решался дать согласие на печатание того или иного материала в «Русской старине» без предварительного доклада царю. Так было, например, с опубликованием записок Н. В. Берга «Польское восстание в 1863 г.». Министр внутренних дел Маков, после доклада о них Александру II, передал Семевскому, что «государь император изволил сказать, что в настоящее время неудобны такие публикации, т. к. Польша совершенно спокойна во всех шумных событиях и тревожить ее воспоминаниями прошедшего не следует».3 То же было и при Александре III: * когда в 1882 г. Семевский обратился к Д. А. Толстому по поводу печатания той части записок де Санглена, где речь шла об убийстве Павла I, то Толстой ответил: «Не вижу ни малейшего повода скрывать то, что знает каждый гимназист и, быть может, в совершенно искаженном виде».4 Но относительно разрешения их напечатать заявил, что не может его дать без доклада царю. Царского же разрешения на опубликование этой части записок так и не последовало.
Указания царя носили иной раз характер прямого выговора цензуре за допущенные ею промахи. Так, Толстой писал начальнику главного управления по делам печати Феоктистову (6 февраля 1886 г.), что царь «недоволен помещением в „Русской старине“ записок генерала Зотова, так как в «йх говорится о лицах еще живых, и о некоторых из них весьма ^ нелестно, и желает, чтобы историческим журналам не дозволялось печатать о слишком близких событиях и о находящихся в живых деятелях».5 Печатание записок Зотова было прекращено.
Примером министерского давления на содержание «Русской старины» может послужить инцидент с попыткой Семевсікого в 1882 г. опубликовать «Проекты об устройстве полиции 1820— 1821 гг.» генерал-адъютанта Васильчикова. На настоятельные просьбы Семевского пропустить этот документ раздраженный министр внутренних дел Игнатьев ответил: «Послушайте, Михаил Иванович! Этот документ секретной полиции 1821 года совершенно то же, что теперь Священная Дружина!».6
Вслед за случаями прямого или косвенного воздействия на «Русскую старину» царя или министра шло повседневное наблю-
2 ЦГИА СССР, ф. 777, оп. 2, д. 65 (Дело по изданию журнала «Русская старина», ч. I), л. 83.
3 ИРЛИ, ф. 274, М. И. Семевский, Материалы к запискам, оп. 1, д. 16, л. 66 об.
4 Там же, л. 501 об.
5 ЦГИА СССР, ф. 776, оп. 4, д. 342, л. 140.
6 ИРЛИ, ф. 274, М. И. Семевский, Материалы к запискам, оп. 1, д. 16, л. 493.
198


денне за ее содержанием и постоянное давление на ее редактора цензурного ведомства. «Русская старина» была разрешена только при условии предварительной цензуры. Это означало, по воспоминаниям ее редактора, что «изданию заранее дана веревочная петля, в которую оно могло в весьма короткий срок с полным удобством затянуться и помереть».7 Используя свои большие личные связи в высших бюрократических кругах, Семевскому в 1878 г. удалось освободить «Русскую старину» от предварительной цензуры. Однако почти ни одна книжка «Русской старины» не выходила в положенный срок «вследствие, — как обычно формулировалось, — предположения редакции сделать в книжке изменения». Обычно в таких случаях председатель Цензурного комитета «просил», а иногда и «покорнейше просил» пожаловать Михаила Ивановича для объяснений. Результатом их являлись исключения то бо́льших, то меньших частей публикуемого материала.8 Особое внимание цензуры привлекали материалы, связанные с историей общественных движений. Прежде всего это относится к воспоминаниям декабристов и статьям о них. Например, из сентябрьской книжки «Русской старины» 1872 г. исключается «совершенно невинный», по выражению самого цензора, дневник Кюхельбекера,9 затем главы из записок Д. И. Завалишина 10  11
с рассуждениями о революционном движении, глава из статьи об А. М. Булатове,11 где цензор нашел «восхваление декабристов».12 В 1879 г. не были допущены к опубликованию воспоминания петрашевца Д. Д. Ахшарумова, так как, по заключению цензора, эти воспоминания «производят тягостное впечатление на молодежь, видящую гнет правительства на лучшие их идеи и действия».13 Из-за упоминания имен Герцена, Огарева, Бакунина трижды запрещались воспоминания Т. П. Пассек.14 Не допущена была к напечатанию биография Н. Г. Чернышевского, охватывающая время его юности. Примером крайнего цензурного произвола может служить запрещение напечатания непосредственно
7 Там же, л. 48.
8 В ГПБ ныне хранятся два объемистых тома, которые обозначены: «М. И. Семевский. Вырезки цензурные. Годы 1870—1886». В эти тома сотрудником редакции «Русской старины» А. Г. Петровым собраны корректуры статей или части из них, не пропущенные цензурой за указанные годы. Использование их дает возможность исследователям восполнить большинство тех пропусков текста, которые сделала цензура.
9 Напечатан в 1875 (август—сентябрь), 1883 (июль, август), 1884 (январь—февраль), 1891 гг. (октябрь).
10 Напечатано в «Русской старине», 1882, январь, стр. 11—16.
11 Напечатано там же, 1887, январь, стр. 203—222.
12 ЦГИА СССР, ф. 776, оп. 4, д. 342, л. 157.
13 Там же, лл. 152—153.
14 Они были изъяты из «Русской старины» в 1875 (май), 1876 гг. (апрель, ноябрь); появились, наконец, в неполном виде в 1877 (апрель, июль, октябрь), 1878 (февраль, июль), 1879 (октябрь), 1882 (июнь), 1886 (февраль, октябрь—декабрь^, 1887 гг. (октябрь).
199


после смерти Н. А. Некрасова, вслед за небольшим некрологом, двух его стихотворений.15
В «Русской старине» было напечатано много материалов, связанных с крестьянской реформой. Но как только заходила речь о крестьянских волнениях, давала себя знать, как назвал ее редактор, «железная лапа цензуры».16 Так было, например, с воспоминаниями мирового посредника Крылова о восстании в селе Бездне.17 Не меньшую чувствительность проявляла цензура ко всем историческим материалам по вопросам внутренней политики. Так, были исключены части из записок Н. И. Пирогова,18 в которых будто бы «проповедывался представительный образ правления» и приводились «доказательства необходимости государственного переустройства в России».19 Запрещена была, например, вызванная смертью Лорис-Меликова статья, будто бы «восхваляющая» его политику. Накладывая на нее запрет, начальник Главного управления по делам печати ссылался на то, что «эта система осуждена самим государем».20 По злой иронии из одного и того же номера «Русской старины» 21 цензура изъяла не только раннюю биографию Чернышевского времени его юности, но и дневник его сановного палача П. А. Валуева.
Гораздо большую ценность для .исследователей представляли бы в «Русской старине» и материалы по истории польских восстаний, если бы цензура не исключала некоторых из них полностью, многих — частично. Так, например, запрещены были в 1884 г. записки Сераковского «Вопрос польский» и Мохнацкого «Польское восстание 1830—1831 гг.» с мотивировкою, что «они могут возбуждать к сопротивлению во всякое врёмя».22 Самым тщательным образом следила цензура, чтобы на страницы «Русской старины» не проникали сведения о придворной жизни, дворцовых переворотах, в особенности о смерти Петра III и Павла I. Цензурных исключений из мемуарной литературы, помещенной в «Русской старине», освещающей эти темы, очень много.23 Некоторые цензоры отличались особым усердием, произвол их превос¬
15 «Смолкли честные, доблестно павшие» и «Не говори, забыл он осторожность». Вследствие упорных настояний Семевского цензор в виде уступки согласился не исключать из номера ряд других материалов, которые обратили на себя его внимание (поэма «Вечный жид» Кюхельбекера, письмо пастора Зайдера о его ссылке, и др.). «Русская старина», 1878, март, стр. 403—462.
16 ИРЛИ, ф. 274, М. И. Семевский, Материалы к запискам, оп. 1, д. 16, л. 498.
17 Опубликованы в «Красном архиве» (1929, т. 4(35), стр. 176—208).
18 Русская старина, 1884, сентябрь—декабрь.
19 ЦГИА СССР, ф. 776, оп. 4, д. 342, л. 139.
20 Там же, ф. 777, оп. 2, д. 65, л. 182.
21 Из «Русской старины» за 1882 г. (январь).
22 ЦГИА СССР, ф. 777, оп. 2, д. 65, ч. I, л. 303 об.
23 Например, исключены части из записок Лафермийера, Дашковой, из книги Гельбига «Russische Günstlinge», из сочинения Щербатова «О повреждении нравов в России», и т. д.
200


ходил все писанные цензурные уставы. Неудивительно, что Семевский, жалуясь в 1891 г. председателю Комитета министров Н. X. Бунге на «невозможное положение редактора», с горечью писал: «Над литературою русскою нависла смрадная туча, напоминающая время 1848 и 1849 гг.».24
Все давления на Семевского — со стороны царствующих монархов, высокопоставленных лиц, Цензурного комитета — не могли не сказаться в работе самого редактора над рукописями, намеченными к напечатанию в «Русской старине». Тенденциозная обработка рукописей хорошо прослеживается по сохранившемуся архиву «Русской старины» (42 тома по 200 и более листов каждый). Во избежание возможных цензурных препон и неприятностей Семевский сам вычеркивал те сведения, которые, как он полагал, могли вызвать длительные объяснения или запрет. Так, из мемуарной литературы Семевский опускал все нелестные отзывы о членах царской фамилии, подробности придворной жизни, сведения о дворцовых переворотах и т. д.25 Например, из записок Миниха Семевским вычеркнуто несколько глав о событиях, предшествующих воцарению Елизаветы Петровны, причем пропуск оговорен Семевским одной фразой: «Подробности восшествия на престол Елизаветы Петровны общеизвестны».26 Рассказы о перевороте 11 марта 1801 г. Семевский зачеркивает в записках де Санглена, А. М. Тургенева, Н. Огаревой-Тучковой.27 Читатели, пользующиеся этими и другими мемуарами, помещенными в «Русской старине», не догадываются о пропусках в тексте, сделанных редакцией, так как эти купюры большей частью никак не оговорены и не обозначены. Иногда Семевский прямо переписывал некоторые фразы и целые абзацы, не только сокращая их, но и подгоняя к прокрустову ложу цензуры мысли автора. При этом редактор никак не оговаривал своего авторства. В тексте «Дневника» А. В. Никитенко М. И. Семевский «произвел, по разным соображениям, множество сокращений, сплошь да рядом заменяя отдельные слова и целые выражения; он вычеркнул из представленной ему рукописи многие эпизоды». Вероятно, по еп> же совету подобные операции во множестве были произведены в процессе подготовки «Дневника» к печати дочерью мемуариста.28
Особенно пострадали под рукою Семевского материалы по
24 ИРАН, ф. 274, М. И. Семевский, Материалы к запискам, оп. 1, д. 16, л. 510 об.
25 Сокращены редактором записки придворного брильянтщика Позы, дневник путешествия по России в 1839 г. Фридриха Гогерна, и др.
26 ИРАН, ф. 265, оп. 1, д. 13, л. 44.
27 Например, воспоминания А. А. Шаховского «О разорении Москвы» очень во многом сокращены и написаны самим Семевским (там же, 1889 г., д. 40, лл. 43—102).
28 И. Я. А й 3 е н ш т о к. Дневник А. В. Никитенко. В книге: А. В. Н ик и т е н к о, Дневник, т. I. М., 1955, стр. XXXVI.
201


истории революционных движений, в особенности движения декабристов. С удивительной настойчивостью старался Семевский провести мемуары декабристов сквозь цензурные заслоны, но достигал этого ценою ослабления и приглушения их революционного звучания. Так поступает Семевский с записками декабриста А. Беляева, вычеркивая лист с рассуждениями о политическом устройстве России.29 Произвольные и весьма значительные сокращения, даже без точек в тексте, были произведены в «Дневнике» В. К. Кюхельбекера.30 Очень существенным искажениям под рукою Семевского подверглись записки декабриста М. А. Бестужева. Вычеркивая одни наиболее революционные по содержанию выражения, смягчая другие, Семевский придал -запискам характер горестного повествования, исказив их смысл. Из воспоминаний Т. П. Пассек редактор вычеркивает абзацы, касавшиеся Герцена и Огарева, из приложенной к воспоминаниям поэмы Огарева «Радаев» — отрывок, где рассказывается о восстании и казни декабристов.31 Автобиография Н. И. Костомарова пострадала в части, повествующей об участии Костомарова в КириллоМефодиевском обществе.32 Зная настороженность цензуры при пропуске в печать материалов, касающихся крестьянского вопроса и польских восстаний, Семевский вычеркивает большие отрывки из записок сенатора^ Я. И. Соловьева33 о крестьянской реформе, из записок Д. И. Кипиани.34 Некоторые источники по истории польских восстаний искажены Семевским, так как он вставляет целые фразы, смягчающие их первоначальный смысл. Вот пример работы Семевского над воспоминаниями Теобальда «Из последней польской смуты 1862 г.», где вставка редактора заключена нами в прямые скобки: «В глубине России [в некоторых хотя и в немногих местах, но к величайшему сожалению здравого смысла] встречали ссыльных поляков овациями».35
Неудивительно, что многие последующие издатели опубликованных в «Русской старине» источников резко обвиняли Семевского в недобросовестном редактировании рукописей и намеренном искажении их смысла.36
29 В «Воспоминания декабриста о пережитом и перечувствованном 1805— 1850 гг.» А. Беляева (СПб., 1882) этот текст также не вошел (см.: ИРЛИ, ф. 265, оп. 1, 1880 г., д. 25, л. 32).
30 Дневник В. К. Кюхельбекера. Л., 1929, стр. 17—18.
31 ИРЛИ, ф. 265, оп. 1, д. 14, лл. 117—125; д. 18, лл. 183—203; д. 33, лл. 205—220; д. 37, лл. 51—204.
32 Там же, д. 25, лл. 178—185.
33 Там же, д. 34, лл. 85—146.
34 Там же, д. 35, лл. 157—158.
35 Там же, д. 40, л. 128.
36 К чести Семевского надо сказать, что порою им вычеркивались и махрово реакционные строки некоторых авторов, опубликование которых снискало бы благосклонность к журналу в правящих кругах. Так, из записки генералмайора В. И. Фолькнера «14 декабря» была выброшена ругань в адрес декабристов, из записок И. П. Колзакова «Русские в царстве Польском» Семевский
202


Хотя Семевский не раз подчеркивал, что «Русская старина» «прежде всего имеет целью историческую истину»,37 этому девизу он следовал далеко не всегда. Однако преднамеренная правка текстов во имя цензурных правил совершалась им как будто только по отношению к мемуарам. Видимо, источниками, которыми с доверием могут пользоваться и современные исследователи, являются в «Русской старине» разного рода официальные документы. Семевский, сам собиравший для личной библиотеки старинные акты и увлекавшийся дипломатикой, старался точно воспроизвести их на страницах своего журнала. После одного из столкновений с начальником Главного управления по делам печати по поводу издания одних мемуаров, Семевский, уступив, отметил в. своих записках: «Если бы это был документ, то я бы не поступился, а прошел бы все инстанции и старался бы его отстоять».38
Все вышесказанное может служить, как кажется, некоторым критерием при пользовании историческими материалами, помещенными в «Русской старине».
М. В. КУКУШКИНА
ИЗ ИСТОРИИ БОРЬБЫ ЦАРИЗМА С ГЕРЦЕНОВСКИМИ
ИЗДАНИЯМИ
Среди архивных документов, сохранивших сведения о поступлениях в XIX в. в императорскую Библиотеку Академии наук книг из-за границы, находится небольшой документ — копия письма, адресованного непременным секретарем К. С. Веселовским известному книготорговцу в Лейпциге Л. Фоссу.1 Европейская фирма Фосса на протяжении почти столетия являлась основным книжным поставщиком иностранной литературы по заказам Библиотеки. Движимый интересами дела, книготорговец Л. Фосс присылал, по-видимому, книги в Академию не только по заказам последней, но и по собственному усмотрению, если научная ценность книги была очевидна. Именно последним предположением можно объяснить тот факт, что в 1858 г. от фирмы Л. Фосса поступило в Академию наук лондонское и́здание А. И. Герцена «14 декабря 1825 и император Николай». Присылка Л. Фоссом
изъял лист с восхвалением политики русского правительства в Польше (ИРАН, ф. 265', оп. 1, д. 9, лл. 270—271).
37 Там же, ф. 274, М. И. Семевский, Материалы к запискам, оп. 1, д. 16, л. 87.
38 Там же, лл. 512 об.—513.
1 	Архив АН СССР, ф. 158, оп. 2, д. 136, л. 473.
203


запрещенного в России издания и послужила причиной письма к нему непременного секретаря Академии наук К. С. Веселовского следующего содержания.
Kaiserliche
Akademie der Wissenschaften №.532,
St. Petersburg, den 13/25 Merz 1858,
Vom beständigen Secretär Herrn. L Voss, Buchhändler in Leipzig.
Das Werk «14 декабря 1825 и император Николай» sende ich Ihnen durch Kreslawsky im Postpacken № 523 zurück und bitte Sie ferner keine in London in russischer Sprache gedruckten Werke der Akademie zuzuschicken».2
Перевод:
Императорская Академия наук
№ 532,
С.-Петербург, 13/25 марта 1858,
От непременного секретаря господину Фоссу, книготорговцу в Лейпциге.
Произведение «14 декабря 1825 и император Николай» высылаю я Вам обратно через Креславского в пакете под № 523 и прошу Вас в дальнейшем изданные в Лондоне произведения на русском языке в Академию не присылать.
Напомним, что содержание издания А. И. Герцена посвящено составленному Н. П. Огаревым критическому анализу книги М. Корфа «Восшествие на престол императора Николая I» и публикации официальных материалов следствия по делу декабристов. (В нем публикуются: донесение следственной комиссии 30 мая 1826 г., всеподданнейший доклад Верховного уголовного суда, а также письмо А. И. Герцена к Александру И). С присущей А. И. Герцену принципиальностью и беспощадной откровенностью в этом издании он разоблачает «бедность мыслей», «узкий горизонт» барона Корфа, его «тяжелую подьяческую вульгарную лесть».3 Обращаясь во введении к новому правительству Але-
2 «ferner... zuzuschicken» написано другими чернилами и почерком над зачеркнутым текстом: «...alle in London in der Trübnerschen Druckerei gedeckten (далее вставлено и зачеркнуто „russische“) Werke der Akademie nicht zuzuschicken». Далее следует список изданий (пять книг на французском и немецком языках), которые Фосс должен был прислать со́ следующей посылкой газет.
3 14 декабря 1825 и император Николай. Издано ред. «Полярной звезды» по поводу книги барона Корфа. London, 1858, стр. XI. Как болезненно воспринял сам Корф критику А. И. Герцена, см.: М. Корф в полемике с Герценом. Сообщил Б. Е. Сыроечковский. Красный архив, т. 3 (10), 1925, стр. 308—317.
204


ксандра II, решившему переиздать книгу Корфа, А. И. Герцен пишет, что «оно жестоко ошибается, если думает, что расход книги Корфа основан на сочувствии публики». Книги, издаваемые по распоряжению правительства, распространяются среди лиц «власть имущих» и их подчиненных чиновников, которые покупают эти книги «из опасения подпасть под надзор III отделения».4
Критике А. И. Герцена подверглось третье издание «Восшествия»; для публики оно было первым. Два более ранних издания этой книги были опубликованы всего в 25 экземплярах каждое и предназначались только для царской семьи и лиц высокопоставленных.5 Для русской подцензурной печати объективная оценка этой книги была невозможна, ведь ее редактором был сам царь Николай. Кроме того, чтобы обезопасить себя от проникновения в печать неугодных рецензий уже после смерти Николая, правительство Александра II 15 августа 1858 г., т. е. одновременно с выходом в свет книги «Восшествие» для публики, издало распоряжение по Санкт-Петербургскому и Московскому цензурным комитетам, в котором говорилось: «Все поступающие на рассмотрение статьи о книге барона Корфа „Восшествие на престол императора Николая“ должны быть представляемы на рассмотрение в Главное управление цензуры».6
Избежать этого правила могла лишь вольная русская печать, выходившая за границей, но ее проникновение в Россию было затруднено. По указу 8 мая 1850 г. даже такое «первенствующее» научное учреждение страны, как Академия наук была лишена права (каким она пользовалась до 1850 г. и после 2 сентября* 1859 г.) 7 выписки из-за границы без цензурного рассмотрения книг и периодических изданий. Книги, которые цензурой «будут признаны подлежащими безусловному запрещению, — говорилось в этом указе, — запечатьтаютсія и по распоряжению Главного управления цензуры отправляются обратно в таможни, для хранения до отсылки за границу». Правда, примечание к этому параграфу допускало возможность передачи «запрещенных книг» из таможен в полное распоряжение императорской Публичной библио¬
4 14 декабря 1825 и император Николай, стр. VI.
5 М. Корф в полемике с Герценом, стр. 308.
6 Сборники постановлений и распоряжений по цензуре с 1720 по 1862. СПб., 1865, стр. 415.
7 В Уставе Академии наук от 8 января 1836 г., в § 33, говорилось: «Ученые книги и журналы, выписываемые Академиею или кем-либо из действительных членов чрез книгопродавцев или по почте, не подлежат рассмотрению цензуры» (Устав и штат императорской Академии наук 8 января. СПб., 1836, стр. 20). «Высочайше утвержденным» указом 2 сентября 1859 г. были восстановлены права ученых и высших учебных заведений на выписку из-за границы книг «ученого содержания» без цензурного рассмотрения, но с тем, однако, что «заведения сии обязаны были всякий раз предуведомлять Комитет цензуры иностранной, какие книги, сколько числом, когда и каким путем ими выписаны» (2 ПСЗ, т. XXXIV, № 34862).
205


теки, но только в том случае, если они «по каким-либо причинам не будут вывезены или (Высланы обратно за границу».8
Основание А. И. Герценом Вольной русской типографии серьезно взволновало III отделение. Особым секретным отношением от 6 июля 1853 г. чиновникам на таможнях строго предписывалось отсылать «в цензуру все русские книги и листы, привозимые из-за границы, исключая лишь книги религиозного содержания».9
После смерти Николая I, крымского поражения, оживления общественной жизни в России сила этих цензурных запретов, несомненно, стала ослабевать. В свете этих событий допустимо предположение, что некоторое «свободомыслие», а не только простой недосмотр цензора на таможне были причиной поступления в числе других книг из-за границы в Академию наук запрещенного в России издания А. И. Герцена «14 декабря 1825 и император Николай». Однако это .«свободомыслие» не коснулось руководства Академии наук. Как справедливо замечают авторы Истории Академии наук, в эти годы «нет следов того, что в академическую среду ворвался свежий ветер».10  11 И некогда в молодости «не чуждый либерализма» 11 непременный секретарь К. С. Веселовский совершает весьма реакционный поступок, трусливо поспешив отправить обратно присланное в Академию наук и проскочившее по пути все цензурные кордоны издание А. И. Герцена, сопроводив его вышеприведенным письмом.
Анализ текста письма, составленного,, по-видимому, делопроизводителем, на бланке непременного секретаря, но с поправками, сделанными рукой К. С. Веселовского, подтверждает в полной мере реакционность последнего. Издательской базой вольной герценовской печати в Лондоне была типография Николая Трюбнера. В первоначальном варианте письма было сказано, чтобы Фосс не присылал больше книг, изданных в типографии Трюбнера. К. С. Веселовский, подписывая этот документ, дважды исправлял его текст. Сначала он дополнил текст письма уточнением— не присылать из типографии Трюбнера изданий на русском языке; затем, в полном соответствии с цензурным указом 1853 г., расширил этот запрет и отказался от всех лондонских изданий на русском языке, опасаясь, чтобы правдивое герценовское слово не проникло в Академию под маркой другой типографии. Так реакционер в науке Веселовски́й, занимавший в течение
8 Материалы, собранные особою комиссиею, высочайше учрежденною
9 ноября 1869 года для пересмотра действующих постановлений о цензуре и печати, ч. 5. СПб., 1870, стр. 46.
9 Герцен и царская цензура. Сообщил И. Ковалев. Красный архив, 1940, т. 1 (98), стр. 245.
10 История Академии наук СССР. Т. II (1803—1917). Макет. М.—Л., 1961, стр. 640.
11 Г. А. К н я з е в, А. В. Кольцов. Краткий очерк истории Академии наук СССР. М.—Л, 1957, стр. 36.
206


32 лет в Академии наук должность непременного секретаря, помогал царскому правительству бороться с прогрессивной русской мыслью. Не случайно поэтому, что самые ранние сведения о поступлении в Библиотеку Академии наук изданий вольной русской печати, по словам А. Я. Кривенко, относятся к 1896 г.12 С этого года «пополнение Библиотеки Академии наук изданиями зарубежной русской печати за границей, — как пишет А. Я. Кривенко,— через фирму „Фосс сортимент" становится регулярным, а в период 1902—1906 гг. довольно интенсивным».
Л. М. ДОБРОВОЛЬСКИЙ
И. А. ГОНЧАРОВ О ПУБЛИКАЦИИ РУССКИХ ПОЛИТИЧЕСКИХ МАТЕРИАЛОВ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII В.
В делах различных ведомств царской России, занимавшихся надзором за печатью, еще много почти неизвестных дел, открытие которых приносит историку все новые и новые факты для характеристики цензурных гонений на литературу и, в частности, историческую. Даже сравнительно лучше обследованные дела 60-х годов XIX в. таят в себе важные и для историка, и для литературоведа факты. Небезынтересно и любопытно в этой связи дело об одной из не вышедших в свет исторических публикаций, связанное также с именем писателя И. А. Гончарова, занимавшего видную должность «по цензурной части».
В начале 1862 г. в Санкт-Петербургский цензурный комитет был представлен рукописный «Сборник материалов, относящихся к состоянию России и российского войска при Екатерине II», составленный бывшим профессором Академии генерального штаба П. С. Лебедевым, автором ряда исторических работ по русской истории XVIII и XIX вв.
По ознакомлении с рукописью Цензурный комитет нашел, «что сборник этот составлен добросовестно из точных копий официальных актов, докладов, резолюций, приказов, мемуаров, писем государственных людей и тому подобных документов». Обратив внимание на целый ряд мест в сборнике, не допустимых для
12 	А. Я. Кривенко. Собрание русской зарубежкой и подпольной печати Библиотеки Академии наук СССР. Труды БАН и ФБОН АН СССР, т. IV, М.—Л., 1959, стр. 96.
207


печати с цензурной точки зрения, Комитет, однако считал, что «исключить что-либо из этого сборника — значило бы нарушить его полноту, т. е. исказить главные достоинства этого полезного исторического труда». '
Поэтому Цензурный комитет пришел к такому заключению: «В отношении подобной рукописи может быть один только вопрос: дозволить ли напечатание ее теперь же или отложить издание до времени».1
В июне 1862 года Александр II по докладу министра народного просвещения вынес решение повременить с изданием этой рукописи.
В апреле 1865 г., в связи с опубликованием нового цензурного устава, П. С. Лебедев вновь обратился в Санкт-Петербургский цензурный комитет с ходатайством о разрешении ему напечатать в периодических изданиях собранные им материалы. Цензурный комитет довел об этом до сведения совета министра внутренних дел по делам книгопечатания, который решил вновь пересмотреть рукопись Лебедева, поручив отзыв о ней Ивану Александровичу Гончарову, бывшему в то время членом совета министра внутренних дел по делам книгопечатания.
В отличие от Цензурного комитета, заключение И. А. Гончарова о «Сборнике» довольно благожелательно.1  2
Цензурный комитет смущали, как объяснял Гончаров, некоторые материалы, «мало относящиеся или вовсе не касающиеся до военного дела, например, заметки о делах церкви, намеки на политические отношения к Польше и разным дворам Европы, мнения и рассуждения императора Павла о делах правления и т. п.».
Как видим, очень большой круг тем для цензуры представлялся подозрительным. Еще больше цензурное ведомство смущалось намерением печатать собранные материалы в периодических изданиях, где «они будут попадаться на глаза не одних только специалистов по военной части, но и множества других любопытных читателей».
Гончаров, рассмотрев замечания Цензурного комитета, полагал «возможным без вреда допустить в печать некоторые страницы, указанные Комитетом как сомнительные». В общем Гончаров выражал надежду, чтобы цензура отнеслась к рукописи «с возможною пощадою, отвергая лишь то, что заключает в себе ©опиющий разлад с цензурными правилами».
Гончаров не согласился, например, с мнениями Цензурного комитета об исключении из «Сборника» некоторых документов по делам Польши, резких отзывов Потемкина о солдатской форме, заимствованной из Прусской армии, порицаний, высказанных Пав-
1 ЦГИА СССР, Дело Совета МВД по делам книгопечатания, 1865 г. (д. 34).
2 Там же, д. 34/141, лл. 4—9.
20


лом 1 в адрес Елизаветы и Петра III. Вопреки Цензурному комитету Гончаров полагал также, что «никакого вредного впечатления в печати не произведут и краткие заметки Павла I о том, что от частых наборов земля обессиливает и люди беднеют: эта аксиома так всем известна, что слишком наивно бы было со стороны цензуры не давать ей хода в печати».
В чем же Гончаров соглашался с Цензурным Комитетом? Он подтверждал необходимость исключения «выражений нежности», вырывающихся по временам у Екатерины в переписке с Потемкиным, а также «крутых слов» последнего относительно Бибикова к других представителей вельможной знати — «это опять неудобно по отношению к живым ближайшим потомкам». Однако Гончарова тревожат больше выражения и факты, задевающие престиж власти, религии или социального порядка. Так, он предлагает убрать неуважительный отзыв Баженова в письме к Бецкому о высочайших указах, «столько же разумных, как тридцатилетние бревна».
Очень знаменательно для правительственных и дворянских настроений 1862 г. предложение Гончарова исключить документ, видимо, весьма злободневно звучавший не только в XVIII, но и в XIX в.
В-третьем томе «Сборника» Лебедева, как писал Гончаров, «на стр. 537 приведен, в переводе с польского языка, „Глас крестьянина к чинам сеймующим“, заключающий в себе горькие жалобы на притеснения, обиды, терпимые от господ. Документ этот служит приложением к одной из реляций Потемкина. Хотя все сказанное в нем относится до польских помещиков и крестьян и хотя вопли и жалобы выражают всю тягость уже отжившего и в Польше и у нас крепостного права, но в этом „Гласе“, на приведенной странице, есть несколько фраз, которые дурно звучат для цензурного уха, например: „Видно так провидению угодно, чтобы одни рождались господствовать, а другие работать“ и т. д. Или: „Почитая невероятным делом, чтобы когда-нибудь человеки были столь свирепы, что на равных себе налагали иго, или столь гнусные и подлые, чтоб оное наложить на себя дозволили. Мы подобные вам люди, работаем в государстве больше, нежели вы...“ и еще несколько в том же роде.
«Это самое сильное и резкое место во всем документе, и если оно будет исключено, то это нисколько не повредит сущности этого исторического свидетельства о безвыходно тяжком состоянии крестьян при сеймах».
И хотя это единственное место, где Гончаров выступил с охранительно^дворянской точки зрения, его цензорская позиция в отношении публикации исторического документа весьма и весьма характерна,.
По рассмотрении представления Санкт-Петербургского цензурного комитета и отзыва И. А. Гончарова совет министра внутрен¬
14 Отечественное источниковедение
209


них дел по делам книгопечатания предложил Цензурному комитету «отложить разрешение ходатайства Лебедева впредь до дополнения новых законоположений о печати».
Утвердив такое решение совета по делам книгопечатания, министр внутренних дел П. А. Валуев 24 июня 1865 г. обратился к управляющему II отделением собственной е. и. в. канцелярии графу В. Н. Панину за разрешением вопроса о возможности дополнить цензурный устав рядом постановлений по вопросу «об издании книг, для составления коих само правительство дало материалы или открыло свои архивы». Но ходатайство Валуева не встретило поддержки Панина, хорошо известного своими ретроградными взглядами. Панин в отношении от 8 ноября 1865 г. под предлогом защиты только что проведенной цензурной реформы сослался на то, что дополнительные постановления «могли бы значительно поколебать доверие к твердости и обдуманности действий правительства».3
Таким образом, дополнения к цензурному уставу 1865 г., предложенные советом по делам книгопечатания, не получили утверждения, и «Сборник» П. С. Лебедева не был разрешен к печати.
Несколько слов о судьбе «Сборника».
Вскоре после смерти П. С. Лебедева (2 марта 1875 г,) его рукопись была приобретена М. И. Семевским, который кое-что опубликовал в «Русской старине» (в частности, переписку Екатерины II с князем Потемкиным).
В настоящее время все три тома «Сборника материалов», составленные П. С. Лебедевым, находятся в( Рукописном отделе ИРЛИ, в фонде журнала «Русская старина». Для историка XVIII в. эти материалы и сейчас не. утратили значения.
А. Н. Ц АМУ Т АЛИ
НЕИЗДАННАЯ КНИГА И. Г. ПРЫЖОВА «ГРАЖДАНЕ НА РУСИ»
Среди деятелей русского революционного движения 60-х годов XIX в. видное место занимает Иван Гаврилович Прыжов (1827—1885). Он известен не только как участник нечаевской «Народной расправы», но и как автор ряда работ по этнографии,
3 	Там же, д. 50 («по вопросу об издании книг, для составления коих само правительство дало материалы или открыло свои архивы»).
210


фольклору и истории России. Из-за жестокого преследования цензуры далеко не все, написанное Прыжовым, в особенности на темы русской истории, увидело свет. Что же касается работ, которые ему удалось напечатать, то они были выдержаны в духе демократического направления в русской историографии и были встречены читателями с большим интересом. Стремясь, подобно другим историкам-демократам, изучать историю России прежде всего как историю русского народа, Прыжов избрал для своих исторических сочинений темы, связанные с историей народного быта, главным образом ее теневые стороны, «неожиданные» для академической науки того времени: «Нищие на святой Руси»,1 «26 московских лжепророков, лжеюродивых, дур и дураков»,1  2 «История кабаков в России в связи с историей русского народа».3 Изложение историко-бытовых сюжетов Прыжов старался давать в связи с политической историей, описание прошлого он перемежал с рассуждениями о современных ему проблемах, направленными * в основном на обличение русского самодержавия. Книги Прыжова, написанные своеобразным, несколько витиеватым, вместе с тем образным и ярким языком, привлекали к себе внимание не только специалистов, но и широкого круга читателей. Вместе с тем их отличало тщательное и всестороннее изучение материала по исследуемому предмету. Благодаря этому «История кабаков» и в наши дни не только сочинение, интересное с чисто историографической точки зрения, но и не потерявшее своего значения собрание сведений, относящихся к истории питейного дела в России, почерпнутых из разнообразных источников и исследований.
Сравнительно недавно, в 1948 г., был обнаружен считавшийся утраченным архив И. Г. Прыжова, содержащий материалы, позволяющие значительно более полно представить литературную и научную деятельность Прыжова, в частности, в области русской истории.
Из материалов, составляющих хранящийся в ЦГАЛИ фонд И. Г. Прыжова, наибольший интерес представляет его неизданная книга «Граждане на Руси».4 Рукопись книги насчитывает 474 листа конторской бумаги, исписанной убористым почерком с обеих сторон. По упоминанию в тексте событий, происходивших
1 И. Г. П р ы ж о в. Нищие на святой Руси. М., 1862«
2 [И. Г. Прыжо в]. 26 московских лжепророков, лжеюродивых, дур и дураков. М., 1865.
3 И. Г. Прыжов. История кабаков в России в связи с историей русского народа. СПб., 1868.
4 ЦГАЛИ, ф. 1227, оп. 1, ед. хр. 5, лл. 1—474 (далее ссылки на указанную единицу хранения даются в тексте). Л. Н. Пушкарев в обзоре фонда Прыжова лишь очень кратко хара́ктеризует книгу «Граждане на Руси» (см.: Л. Н. Пушкарев. Рукописный фонд И. Г. Прыжова, считавшийся утерянным. Советская этнография, 1950, № 1, стр. 186).
14*
211


в 1881 г. (лл. З об., 54 об.), и по имеющимся ссылкам на статьи из русских журналов и газет 80-х годов XIX в. (лл. 7 об.—8) можно судить, что Прыжов работал над ней в последние годы своей жизни.
Книга состоит из 13 глав. Уже названия глав позволяют получить представление как о содержании книги, так и о ее идейной направленности.
Глава 1. Русские граждане, их участь. Адмирал Мордвинов.
Глава 2. «Попович» на месте русского гражданина. Дьяки и подьячие Московского царства. «Приказная тварь». Грабеж казны и народа. «Птенцы» гнезда Петрова, Екатерины, Александра I, Николая. Немолчный протест общества и народа.
Глава 3. Всеобщий упадок права и правды. Донос, как государственное учреждение. Тайный советник Катков.
Глава 4. Происхождение «чиновника». Появление мундиров и канцелярий. Борьба Сперанского с поповичами. Полячки и малороссы на службе у России.
Глава 5. Бюрократия. Помпадуры. Камарилья. Сыщики и мандарины.
Глава 6. Протесты и проклятия русской литературы. Грибоедов, Гоголь, Салтыков.
Глава 7. Прогулка в дантовский ад. Официальные и психологические чиновники на Руси. Табло русской истории с бенгальским огнем.
Глава 8. История и быт московской гражданской палаты. Первый наезд на «духовные консистории». ^Общественное и государственное значение чиновника. !
Глава 9. Чиновница с загаженным хвостом. Аристократка. Заключение.
Глава 10. Администрация в период реформ. Исправники. Урядники. Чиновники в Сибири. Наша «военщина», плодящая градодержателей и воров.
Глава 11. Земства. Мировые. Судебная реформа.
Глава 12. Сколько грабят ежегодно все чиновники империи?
Глава 13. Повальный грабеж последнего времени. Дележка русской земли. Новые проклятия.
В главе 1 повествуется о горькой доле, постигшей граждан в самодержавной России, которая, по словам Прыжова, была страной, «погрязшей в поголовном рабстве», где само «понятие о гражданине» было «запрещено, загнано и, по всей вероятности, подведено под какой-нибудь пункт уложения о наказаниях» (л. 3 об.). Столь плачевную участь русских граждан Прыжов объяснял существованием самодержавной власти, которая с момента своего возникновения была олицетворением «азиатского деспотизма», «закоренелого татарско-византийского порядка», при котором народ никогда не имел свободы, жил под вечным ярмом, не зная самого слова «гражданин» (л. 2 об.). Невольно
212


автору приходится вместо истории граждан излагать историю притеснения и постепенного уничтожения граждан в России. Свободные граждане, по его мнению, существовали лишь в Киевской Руси, общественное устройство которой представлялось Прыжову основанным на народных, самобытных началах (л. 4).
С перемещением же русского государства на северо-восток начинается тянущийся до XIX в. непрерывный процесс преследования граждан, приведший к тому, что в России, как замечает Прыжов, не оказалось «ни граждан в частности, ни русского народа вообще, и последний в Своде законов только подразумевается в слове „никто“: „никто не может отговариваться незнанием закона“». Истребив граждан, самодержавное государство плодило обывателей, чуждых каких бы то ни было народных и общественных интересов. «Гражданин, — писал Прыжов, — был изгнан, стерт с лица русской земли, . . .стал каким-то бродягой, не знающим отчизны и носящим имя обывателя», кто «пропитал смрадом все, что носило какую-то видимость общественного дела, кто сумел обездушить все общественные учреждения, кто изъял из них всякую тень мысли». Правительство же не только уничтожило граждан, но, преследуя и самое слово «гражданин», добилось того, что «гражданская честь была низведена до такого унижения, что слово почетный гражданин стало не именем свободного гражданина, а „чином“, радушно даваемым всякому прохвосту, кулаку, хищнику и отъявленному варвару» (л. 7 об.). Рисуя современную ему Россию как страну, в которой «была власть и больше ничего», где народ не имел настоящего отечества, Прыжов ополчался против «кощунственной троицы, — „православие, самодержавие, народность“», срывал -маску с официального лжепатриотизма и славянофильства, замечая, что они скрывают за собой «эгоизм и хищничество» (лл. 4—4 об.). Бросая взгляд на окружавших его верноподданных обывателей, он восклицал: «Граждан на Руси нет! Так называемые граждане — тигры и пантеры, воры и негодяи. . .». И, не находя среди них людей, достойных имени граждан, заключал: «Как ни странно будет услышать, лучшим из русских граждан последнего времени по праву мог считаться никто русский, а Гарибальди» (лл. 7 об.—8).
Говоря о том, что глубоко враждебная народу самодержавная власть всячески сковывала его развитие, Прыжов одновременно обращает внимание на то, что несмотря на все притеснения, вопреки им из среды народа вышло немало людей, действительно достойных имени истинно великих граждан. К их числу он относил открыто выступивших против самодержавия декабристов (л. 7), протестовавшего против крепостничества В. Г. Белинского (л. 4), находившего в себе смелость говорить правду царю А. Л. Ордын-Нащокина и отравившегося в ожидании царской немилости талантливого математика XVII в. Романчикова (л. 3 об.), Григория Котошихина и последователя секты «жидов-
213


ствующих» Ивана Волка Курицына (л. 3), выдвигавшего планы обширных преобразований Н. С. Мордвинова (лл. 11—16).
Прыжов писал, что судьба большинства этих лучших граждан складывалась трагически: их не признавали великими гражданами, а считали врагами существующего порядка (л. 2 об.). Многие из них попали в Сибирь, некоторые были казнены, другим приходилось бежать за границу, скрываться по монастырям или принимать яд (л. 3 об.). Однако само правительство невольно признавало именно их достойными имени граждан, поскольку, как замечает Прыжов, столь попираемое и гонимое слово «гражданин» вспоминалось и произносилось «при казнях политических деятелей, как декабристы, осуждаемых на гражданскую смерть». «Гражданская смерть людей, никогда не считавшихся гражданами, только и виновных в том, что они не хотели быть ничем другим, как гражданами, — восклицал Прыжов, — какой абсурд, какая царюющая дичь!» (л. 7).
Горькая правда о судьбе русских граждан уместилась на страницах главы 1, и уже в главе 2 начинается рассказ о тех, кто занял в России место граждан, и вниманию читателя предлагается, по существу, история российского чиновничества с древнейших времен. В главах 2—4 Прыжов излагает свою теорию происхождения русского чиновника. Рассматривая государство в России как порождение и олицетворение враждебных народу антинациональных начал, он и возникновение чиновничества тесно связывает с принятой им теорией проникновения в Россию византийского, татарского, немецкого и польского влияний. Самыми ранними предшественниками русского чиновника П)рыжов считал византийских греков, появившихся на Руси еще в древние времена и благодаря своей грамотности ставших церковнослужителями, переписчиками бумаг и получивших в народе название дьяков, дьячков, «поповичей». Употребляя по отношению к ним наиболее подходящее по его мнению слово «поповичи», автор представляет их как людей, постепенно составивших своего рода касту не желавших трудиться. Постепенно, «еще при первых шагах русской государственной жизни», дьячок становится дьяком, т. е. писцом судебных решений, потом настоящим производителем судебных дел, и наконец, полновластным представителем суда светского и духовного (л. 24 об.).
Не получившие, по мнению Прыжова, большой власти в Киевской Руси «поповичи» заметно усиливаются во Владимиро-Суздальском княжестве, где, по принятой автором теории, в результате слияния византийского и татарского элементов зарождается самодержавие (л. 20). В подтверждение своих рассуждений Прыжов ссылается на то, что именно в Северо-Западной Руси народное творчество создает, в противоположность мужественному Илье Муромцу, олицетворявшему народ, образ лукавого и хитрого Алеши Поповича, ничего общего с народом не имевшего (л. 21).
214


С еще большей неприязнью, собирая различные примеры злоупотреблений, описывает Прыжов администрацию русского централизованного государства, называемого им страной «рабов, упражнявшихся в ябеде и клевете, не знавшей ни умственного, ни социального прогресса» (л. 18 об.). Описывая беспорядки и злоупотребления, процветавшие при московских князьях и царях, он обращает внимание на то, что произвол и беззаконие, порожденные самодержавной властью, еще более усугублялись вследствие злоупотреблений, творимых в учреждениях того времени, где из-за неграмотности воевод «и счетоводство и суд были в руках дьяка» (л. 28). Показывая неприглядный облик царской администрации, Прыжов писал, что дьяки, которые с внешней стороны должны были изображать из себя служителей правосудия и справедливости, одновременно были запутаны в паутине злоупотреблений и представляли собою существа, у которых «рядом с грубейшими инстинктами, не имевшими в себе ничего «духовного», уживалось неслыханное лицемерие, целиком перешедшее на подьячих, а потом чиновников из поповичей, якобы сберегателей государства, права и закона и даже нравственности» (л. 24). Описание злоупотреблений подьячих завершается в книге рассуждениями о том, что они, являя собою «детище московского царства», стали «настоящей язвой, безжалостно разъедающей общественную и народную жизнь, и под крылом московских царей, известных своим великим почитанием всего „духовного“, спокойно торгуют казной, как они по-татарски называют свое государство, плодятся неимоверно и завоевывают всю русскую страну, стараясь довести ее до полного придушення, что они усердно продолжают и потом, переодевшись в „чиновника“» (л. 28). Излагая события XVI в., Прыжов почти не останавливается на описании личности русских царей. Встречается лишь несколько высказываний об Иване IV, в котором Прыжов видел олицетворение насилия (л. 16 об.).
Также не привлекают внимания Прыжова и личности первых Романовых, он обращает главное внимание на то, что с воцарением этой династии положение народа не улучшилось, беззаконие и произвол еще более усилились, способствуя дальнейшему падению нравов (л. 35 об.).
При рассмотрении реформ первой четверти XVIII в. Прыжов, характеризуя их как значительное событие, как шаг по пути превращения России из азиатского государства в европейское, главное внимание обращает на то, чтобы показать, что положение народа -по-прежнему оставалось тяжелым, самодержавная власть еще более усилилась, вследствие чего «пропала и самая тень свободы» (л. 40). Признавая заслугу Петра I в стремлении преобразовать русскую администрацию, Прыжов замечает, что он не в состоянии был положить конец злоупотреблениям, что пороки, присущие приказным XVII в., унаследовали чиновники XVIII в.,
215


произошло лишь «переодевание» бояр в дворян и приказных в чиновников. В книге говорится о наплыве иностранцев в Россию в XVIII в., причем этому обстоятельству придается большое значение, ему приписывается большое влияние на дальнейшее развитие страны, в частности, на окончательное формирование русской бюрократии (л. 96 об.), которая, по словам Прыжова, была татарского происхождения и немецкого воспитания (л. 161). Злоупотребления приближенных Петра I дополняются в книге описанием разнузданного грабежа русской земли, продолженного елизаветинскими и екатерининскими вельможами (л. 50). Русское чиновничество XIX в. показано наследником огромного числа пороков своих предшественников. В главах 5, 7, 8, 12, 13 приводятся многочисленные примеры беспросветного взяточничества и казнокрадства, процветавших в царствования Александра I, Николая I, Александра II. Прыжов приоткрывает завесу над самыми неприглядными поступками русской администрации, вроде ограбления погибавшей под Севастополем армии (л. 54 об.), произвола, творившегося на окраинах, в Сибири, на Украине, в Польше (л. 72). Прыжов описывает не только служебную деятельность чиновников, но и их быт. Главу 9 он посвящает описанию русской чиновницы, жизнь которой, по его словам, была «крайне паскудна» (л. 328).
Рассматривая в главах 10 и 11 реформы 60-х годов XIX в., Прыжов характеризует их, и прежде всего крестьянскую реформу, как проведенные в интересах дворянства и і не улучшившие положения народа, не принесшие ему свободы 341 об.).
Рисуя тяжелое положение пореформенной России, по-прежнему обкрадывавшейся чиновными ворами, Прыжов замечал, что к началу 80-х годов оіна представляла собою государство, оказавшееся «обнищалым, глубоко падшим внутри и вне и чуть не опозоренным» (л. 54 об.).
Прыжов, нарисовавший яркую картину злоупотреблений царской администрации, показавший русское самодержавие злейшим врагом и угнетателем народных масс, касается и того протеста, который встречала грабительная политика всероссийских деспотов. Главу 6 он посвящает тем русским писателям, которые разоблачали злоупотребления русской администрации, называя произведения А. Н. Нахимова, А. С. Грибоедова, Н. В. Гоголя, М. Е. Салтыкова-Щедрина.
В книге говорится и о более грозной форме протеста — открытых выступлениях против русского самодержавия, упоминаются волнения времен Алексея Михайловича (л. 67 об.), восстания Степана Разина и Емельяна Пугачева (л. 40), «прогрессивное движение начала XIX столетия, создавшее 14 декабря» (л. 73).
Книга «Граждане на Руси» представляет собой не только оригинальную попытку изложить историю русского чиновничества,
216


по мысли Прыжова вытеснившего русских граждан. Она представляет собой сочетание исторического сочинения со страстным обличением самодержавного строя. Поскольку рукопись «Граждан на Руси» не подверглась цензурной правке, антиправительственная направленность книги выступает несравненно более выпукло* чем в изданных книгах Прыжова, изуродованных цензурой. Благодаря этому она позволяет более ярко представить Прыжоваг историка. В целом книга «Граждане на Руси» написана Прыжовым в том же духе, что и его работы 60-х годов. Знакомство с ней не только расширяет наше представление о Прыжове как историке, но и позволяет более полно представить демократическое направление в русской историографии XIX в., перу представителей которого принадлежат и работы, имеющие назначение не только рассмотреть ту или иную проблему, но и служить средством прямой антиправительственной пропаганды. По понятным причинам таких книг мало. Примером может служить изданная в обход цензуры книга И. А. Худякова, успешно использовавшаяся народниками в пропагандистских целях. Таким же средством действенной пропаганды могла бы стать и книга Прыжова «Граждане на Руси».
В. Г. ЧЕРНУХА
ВАЖНОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО О ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКОМ АСПЕКТЕ ПОЛЬСКОГО ВОССТАНИЯ 1863 г.
В ЦГИА СССР, в фонде Сабуровых, хранятся черновики записок (более тридцати) 1 известного русского дипломата П. А. Сабурова.1  2 Записки эти представляют весьма значительный интерес для изучения европейской политики России в 60-х годах и затрагивают такие важные вопросы, как вопрос о политике Франции и Англии в Америке, о восточной политике России, о внутреннем положении Англии, о Канаде, Дании, Ирландии, и т. д. До сих пор исследователи к этим запискам не обращались. В этих записках П. А. Сабуров показал себя умным и проницательным дипломатом. Примером его проницательности может служить документ, касающийся дипломатической стороны польского восстания 1863 г.
1 ЦГИА СССР, ф. 1044, оп. 1, д. 158, лл. 1—255.
2 Сабуров Петр Александрович (1835—1918) — дипломат и государственный деятель. В 1859—1869 гг. служил в русском посольстве в Лондоне, в 1880—1884 гг. — чрезвычайный и полномочный посол в Берлине; с 1884 г.— сенатор; в 1900—1917 гг. — член Государственного совета.
217


На полях документа, помимо обычных для этих бумаг П. А. Сабурова обозначений темы и даты, стоит пометка «письмо Северину». Документ озаглавлен «Польша» и датирован 16 (28) апреля 1863 г.3 Это, очевидно, тот самый Д. П. Северин, с которым П. А. Сабуров был связан теплыми дружескими отношениями и вел довольно регулярную переписку.4
В 1863 г. Д. П. Северин был чрезвычайным посланником и полномочным министром при Баварском дворе, а Сабуров являлся первым секретарем посольства в Лондоне.
Текст письма занимает 19 страниц. Написано оно на французском языке. Неизбежные для каждого письма обращение, вводная и заключительная части отсутствуют. Это, скорее всего, черновик именно той части письма, которая посвящена польскому вопросу, должно быть, части наиболее важной и ответственной. Остальной текст, видимо, не нуждался в черновике.
Письмо (точнее, часть письма, но назовем его так для краткости) посвящено анализу интересов и позиций ведущих европейских держав — Англии, Франции и Австрии, в связи с восстанием 1863 г. и прогнозам относительно возможности открытого военного выступления названных государств против России.
Взгляды П. А. Сабурова высказаны в письме с большой ясностью, иногда даже и категоричностью, а частный характер письма и дружеские отношения отправителя и адресата дают основания считать изложенные им положения вполне соответствующими его собственной точке зрения.
Начав письмо с констатации факта необыкновенного возбуждения европейского общественного мнения в связи с революционными событиями в Польше и вспышки негодования против России, Сабуров сразу же переходит к рассмотрению деятельности европейской дипломатии в феврале—марте 1863 г., итогом которой явилось одновременное вручение 5 (17) апреля 1863 г. представителями Англии, Австрии и Франции в Петербурге А. М. Горчакову депеш по польскому вопросу.5
Письмо Сабурова написано через 10 дней после тройного демарша. Поэтому большая часть рассуждений Сабурова посвящена рассмотрению вопросов о возможности военного выступления против России, которое Сабуров считал «вероятным».
Возможную войну он представлял себе как войну Франции против России. Вероятность выступления Австрии вместе с Францией он не рассматривает, участие же Англии в военной интервенции кажется ему весьма сомнительным.
3 ЦГИА СССР, ф. 1044, оп. 1, д. 158, лл. 70—79.
4 Там же, д. 438.
5 Подробно вопросы, связанные с политикой европейских государств по отношению к восстанию 1863 г., рассмотрены в книге: В. Г. Р е в у н е н к о в. Польское восстание 1863 г. и европейская дипломатия. М., 1957.
218


Говоря о войне как об одном из исходов происходящих событий, он заявляет: «Однако я считаю, что с небольшой ловкостью мы могли бы уберечь Россию от несчастья второй коалиции. То, что происходит здесь, позволяет мне думать, что Англия может быть легко удержана на этот раз у наклонной плоскости, куда Наполеон снова пытается увлечь ее. В случае войны ее нейтралитет кажется мне вероятным».
Свое мнение Сабуров аргументирует тремя положениями. В качестве первого из них он выдвигает «нынешнее настроение тори». «Многие влиятельные члены этой партии, — пишет он, — отправлялись в Париж во время пасхальных каникул, чтобы попытаться постичь истинные намерения Наполеона. Они вернулись с убеждением, что в Париже война за независимость Польши решена. Придя к этому заключению, они приняли решение строго контролировать каждый шаг, который делает кабинет Пальмерстона. .. Я часто слышал, как произносились слова: „Мы не позволим снова втянуть Англию в войну с вами против нашей воли“».
Оппозиция, на которую все время должно было оглядываться правительство вигов, чтобы не выпустить власти из рук, оказывала определенное влияние на политику английского кабинета, но гораздо более важным в решении вопроса о войне с Россией было обстоятельство, которое Сабуров рассматривал в качестве второго довода в пользу английского нейтралитета, — «отсутствие достаточно сильного интереса, чтобы заставить ее (Англию,—В.Ч.) взяться за оружие». Молодой дипломат понимал, что «английский интерес в польском вопросе... — это прежде всего ослабление России», а с этой точки зрения Англии вовсе нет необходимости воевать с Россией и настаивать на создании самостоятельного польского государства. «В глазах Англии этот результат (ослабление России, — В. Ч.) был достигнут с момента, когда близкие отношения между Россией и Францией были разорваны, — пишет он. — Кроме того, Англия убеждена, что владение Польшей для России, как Венецией для Австрии, постоянная причина ослабления в том смысле, что она парализует нашу внешнюю политику. Стало быть, для Англии незачем менять такого положения вещей».
Наконец, в качестве третьего и последнего аргумента в защиту английского нейтралитета автор приводит англо-американские отношения, оказывающие «в настоящий момент большое влияние на ее (Англии, — В. Ч.) континентальную политику». Развивая эту мысль, Сабуров указывает, что Англии нет смысла связывать себе руки «любительской войной в Европе, когда'напряженные отношения с Северными штатами ежедневно могут вылиться в военные действия».
Подводя итог сказанному, он категорически заявляет: «. . .если бы меня спросили, что сделает Англия, если вспыхнет война между Францией и Россией, то я ответил бы с глубоким убеждением: „Англия останется нейтральной“».
219


Важно отметить, что русский посол в Лондоне Ф. И. Бруннов придерживался тогда точки зрения прямо противоположной. В заключительных строках Сабуров замечает по поводу развиваемых им взглядов: «Это мнение, базирующееся на моих личных наблюдениях, не является мнением посла. Действующее лицо событий, которые вызвали восточный кризис, он считает, что те же факты повторяются сегодня, и он рассматривает новую англо-французскую коалицию как достоверную». Сабуров же видел коренное различие между двумя ситуациями: «Крымская война была предпринята в защиту жизненного интереса Англии, война за Польшу не будет носить того же характера», — говорит он. И далее: «Одним словом, мне кажется, что Польша будет для Англии самое большее предлогом, но никогда целью. Англия воспользуется поляками, но не будет бороться за них».
Интересно, что это проницательное суждение было высказано Сабуровым в самый разгар событий, когда их дальнейшее развитие весьма тревожило русских государственных деятелей. Так, например, министр внутренних дел П. Ä. Валуев отмечал в своем дневнике после визита к нему английского посла Нэпира: «Не разгадаешь, предвидит ли он или не предвидит войну. Но пахнет не миром».6
Письмо Сабурова свидетельствует о том, что он во многом верно понимал и оценивал международную обстановку, а его прогнозы относительно действий Англии оказались справедливыми. Следует, однако, отметить, что в его письме совершенно не нашла отражения провокационная роль Англии и ее известного своей беспринципностью премьера Пальмерстона, который подталкивал Францию к обострению отношений с Россией.
При том большом значении, которое имели международные отношения государств в связи с восстанием 1863 г., а также важности поведения европейских держав для судеб восстания письмо русского дипломата Сабурова, посвященное дипломатической стороне событий, представляет большой интерес. Ждут исследователей и другие внешнеполитические материалы интересного собрания П. А. Сабурова.
А. С. НИФОНТОВ
СТАТИСТИКА УРОЖАЕВ ПО ВЕДОМСТВУ МВД В ОЦЕНКЕ СОВРЕМЕННИКОВ И ЭКОНОМИСТОВ XIX в.
Экономика России в XIX в. как аграрной страны определялась состоянием основных отраслей сельского хозяйства и в первую очередь земледелия. Однако история земледелия в нашей стране
6 Дневник П. А. Валуева. Т. I. 1861—1864. М., 1961, стр. 224.
220


в целом на протяжении всего прошлого столетия изучена слабо. Разработка ее невозможна без привлечения статистики ежегодных урожаев хлеба по губерниям, которой ведало Министерство внутренних дел. Использование же материалов этой статистики наталкивается на распространенное предубеждение о якобы заведомой их неполноценности.
Таким образом, казалось бы, частный вопрос о степени достоверности официальной статистики урожаев в XIX в. оказывается существенным препятствием дальнейшего изучения основного процесса социально-экономического развития дореволюционной России. Настоящий очерк и преследует задачу проверить основательность распространенного мнения о безоговорочно критическом отношении к правительственной статистике урожаев со стороны современников и экономистов XIX в.
Официальная статистика урожаев в крепостной России издавна вызывала горячие споры. В оценке ее практического значения расходились еще современники. Однако в позднейшей литературе, до наших дней включительно, чаще всего приводились лишь отрицательные мнения об этой статистике.
Следует также отметить, что эти пристрастные оценки подчас заимствуются из вторых рук, чаще всего из монографии А. Фортунатова «Урожаи ржи в Европейской России», изданной в 1893 г. Автор этой весьма ценной работы касается и дореформенной статистики урожаев. Уже на первых ее страницах им приводится яркая подборка самых отрицательных отзывов об этой статистике в виде кратких цитат вне общего текста. Исследование самого Фортунатова по сути дела опровергает эти ходовые мнения о несостоятельности определения урожаев в дореформенной России, и в итоге он приходит к иным выводам.
Неосторожность поспешных выводов из подобных свидетельств, переданных Фортунатовым весьма схематично, очевидна. В этом нетрудно убедиться при более внимательном рассмотрении тех же самых мнений, исходя из текста первоисточников.
Начнем с жалоб на недостоверность дореформенной статистики урожаев самих чиновников МВД. Для подтверждения этого Фортунатов приводит изолированно взятую фразу из годового отчета министра за 1834 г.: «Я уже имел случай неоднократно докладывать в. и. в., что сии сведения (о количестве посева и урожая,—А. Н.) весьма неверны, что оные даже не могут быть верны по образу получения их».1 На первый взгляд сам глава ведомства МВД высказывает здесь решительное сомнение в возможности получения достоверных сведений об урожаях в царской России того времени.
Обратимся к тексту этого отчета, в извлечениях напечатанного в «журнале МВД» за 1835 г. Оказывается, назначенный в 1832 г.
1 А. Фортунатов. Урожаи ржи в Европейской России. М., 1 $93, •стр. 13, прим.
221


министром внутренних дел Д. Н. Блудов (Фортунатов ошибочно приписывает эти слова Перовскому) в своих первых годовых отчетах озабочен был в основном тем, чтобы смягчить впечатление от бедственного неурожая 1833 г. Отметив, что сбор хлебов в отчетном году «был вообще удовлетворительнее», он тут же спешит указать на ненадежность подобных исчислений, допуская тем самым возможность не столь разорительных последствий неурожая. В этой связи министр и обрушивается на существовавший до него порядок определения урожаев. Он выражает уверенность, что разработанные в его ведомстве новые «Правила для статистического отделения при Совете МВД и статистических комитетов в губерниях», утвержденные 20 декабря 1834 г., сразу обеспечат «достовернейшие сведения и по сей важной статье народного хозяйства».2
Как же можно после этого считать, что министр внутренних дел опорочивал всю дореформенную статистику урожаев? Блудов попросту занимал типичную для сановного бюрократа позицию: критиковал порядки, существовавшие при его предшественнике, и стремился в выгодном свете представить свою собственную деятельность. Как видим, ссылка в данном случае на свидетельствосоставителей отчета по МВД за 1834 г. явно несостоятельна.
А. Ф. Фортунатов называет и других видных чиновников разных ведомств, которые в 40—50-х годах XIX в. также высказывали сомнения в надежности исчисления урожаев хлеба в крепостной России. Количество их может быть при желании умножено. Однако, критикуя такие данные, и эти лица исходили обычно из предвзятых и подчас весьма произвольных предположений.
Так, Д. П. Журавский в брошюре «Об' источниках и употреблении статистических сведений», увидевшей свет в 1846 г., все сведения о посеве и сборе хлебов в помещичьих имениях объявляет заведомо неполными. Он безоговорочно утверждает, что крепостные крестьяне и масса мелкопоместных дворян как правило скрывают действительную доходность своих хозяйств. К тому же он считает, что вся крепостная челядь систематически обкрадывает своих помещиков. Исходя из таких огульных предположений, он приходит к выводу: «Нынешнее знание нашей отечественной земли и ее производительности есть только примерное, как и самые сведения, от которых они происходят».3
Другими причинами объясняет недостаточность официальных сведений об урожаях Л. В. Тенгоборский в своем известном сочинении «О производительных силах России». В первой его части,, изданной в 1854 г., заниженность таких сведений признается типичным недостатком земледельческой статистики всех стран того времени. Правда, Тенгоборский предполагает большую неточность.
2 Журкал МВД, ч. XVII, 1835, стр. 244.
3Д. П. Журавский. Об источниках и употреблении статистических. сведений. Киев, 1846, стр. 120.
222


при определении размера урожаев хлеба в России. Но причину того он усматривает в трудностях получения верных данных об урожае в столь обширной стране. По его мнению, цифра официально устанавливаемого у нас сбора хлебов должна быть повышена примерно на 10%.4
Исходя из иных соображений критикует правительственные сведения об урожаях К. С. Веселовский в статье «Несколько данных для статистики урожаев и неурожаев в России», напечатанной в 1857 г. Он утверждает, что такого рода сведения не могут быть обоснованными, поскольку не только крестьяне, но и рядовые помещики не учитывают точного количества ни посева, ни сбора зерна. Для доказательства этого он приводит совершенно различные показатели средних урожаев за 1842—1853 гг. по17 губерниям на основании кадастровых сведений и по отчетам палат МГИ. Наиболее надежными он признает данные об урожаях по многолетним записям в отдельных имениях. Но тут же оговаривается, что в силу ряда обстоятельств эти частные случаи «могут быть совершенно иные, чем у соседей, или в целом уезде или губернии».5
Особые мотивы для доказательства несостоятельности существовавшей тогда в России статистики урожаев выдвинул в 1860 г. князь Н. С. Голицын в статье «О мерах к устройству статистических источников и работ в России». Исходный порок такой статистики он усматривал в получении первичных сведений об урожаях при помощи земской полиции. Полицейские власти, по его мнению, рассматривали эту обязанность как второстепенную и относились к ней крайне халатно: заполняли бланки готовых форм «сплеча... большею частью наугад, примерно, приблизительно». По словам Голицына, губернские статистические комитеты также «в неудовлетворительном состоянии» и иногда существуют «только по имени». В итоге он приходил к выводу: «... что бы ни говорили, как бы ни смягчали горькой правды, а нельзя не сознаться, что состояние статистики у нас, в настоящее время, самое плачевное».6
Наконец, к числу чиновных критиков дореформенной статистики урожаев можно отнести и П. А. Валуева. В самом начале 1861 г., еще будучи управляющим делами Комитета министров, он издевался над косностью мышления графа Гурьева, который де может не сомневаться «в верности цифр посевов и урожаев, заимствованных из официальных отчетов».7 Через несколько лет, уже как министр внутренних дел, в сводном отчете за 1861— 1863 гг. по МВД он осторожно оговаривалс'я, что данные о посевах «имеют у нас весьма условное значение». Но тут же, на осно-
4 Л. В. Тенгоборский. О производительных силах России, ч. I. М., 1854, стр. 198—199.
5 Журнал МГИ, ч. LXII (кн. 1), 1857, стр. 26—37.
6 Журнал МВД, 1860, кн. 3, стр. 9—15.
7 Дневник П. А. Валуева. Т. I. 1861—1864. М., 1961, стр. 58.
223


вании официальных данных за три отчетных года, отмечал увеличение сбора хлеба благодаря хорошим урожаям, несмотря на значительное сокращение посевов помещиками.8
Нетрудно заметить, что приведенные суждения о дореформенной статистике урожаев основаны на самых общих утверждениях, нередко противоречивы и едва ли могут быть признаны доказательными. Оба министра внутренних дел, считая официальные цифры урожаев в крепостной России условными, ограничивались указанием на нечеткость работы ведомственного аппарата. Отличие между ними состояло лишь в том, что Блудов выражал уверенность в исправлении этих недостатков с середины 30-х годов * XIX в. путем очередных административных распоряжений, Валуев же не видел улучшений и в начале 60-х годов. Журавский и Тенгоборский единодушно утверждали, что сведения об урожаях хлебов в России занижены. Но первый объяснял это повсеместным утаиванием помещиками и крестьянами их действительных доходов. А второй усматривал в этом обычный недостаток земледельческой статистики того времени, признавая его лишь несколько большим для России. Веселовский и Голицын ставили под сомнение обоснованность исходных данных об урожаях, но также расходились при объяснении порождавших это причин. Веселовский указывал на отсутствие точных данных о посеве и сборе хлебов не только в крестьянских, но и в помещичьих хозяйствах. Голицын в свою очередь считал несостоятельным порядок сбора первичных данных об урожае через полицию.
Для доказательства неполноценности определения урожаев в крепостной России нередко ссылаются на обследования хозяйственного положения губерний в середине XIX в. офицерами Генерального штаба. Эти данные также используются в таких случаях недостаточно полно и толкуются односторонне. Тот же А. Ф. Фортунатов в упомянутой выше работе отмечает в них только «неблагоприятный отзыв о статистической деятельности русских становых». Он ограничивается крайне лапидарным цитированием подобранных под этим углом зрения отдельных фраз по отношению к некоторой части губерний.9 Ни общей характеристики этого источника, ни контекста приведенных из него цитат при этом не дается.
Результаты экспедиционных исследований, предпринятых Генеральным штабом царской России в 50-х—60-х годах XIX в., опубликованы в серии «Материалы для географии и статистики России». Она состоит почти из 30 книг, вышедших в свет в период 1860—1868 гг. и содержащих довольно подробное освещение природных условий, состава населения и хозяйственных ресурсов 21 губернии Европейской России. Однако в них нет сведений по
8 ЦГИА СССР, Ф. 908, д. 21, лл. 289—290.
9 А. Фортунатов. Урожаи ржи в Европейской России, стр. 28.
224


пяти центрально промышленным губерниям, по четырем центрально черноземным губерниям, ' по пяти коренным губерниям Украины и т. д. Ограниченность основанных на них выводов очевидна.
Тем более, конечно, недопустимы обобщающие заключения, подкрепленные выхваченными из текста фразами, относящимися к произвольно взятым губерниям. При использовании данной серии для суждения о статистике дореформенных урожаев необходимо: 1) учитывать свидетельства обследователей по всем 21 губерниям, 2) брать в расчет их соображения о степени точности такой статистики и об определяющих ее причинах.
И вот получается, что по Архангельской, Казанской, Калужской, Ковенской, Лифляндской и Пермской губерниям материалы официальной статистики урожаев принимаются безоговорочно.10  11
По Курляндской и Рязанской, а также по области войска Донского в них вносятся лишь некоторые уточнения.11 По Гродненской, Екатеринославской, Костромской, Пензенской и Херсонской губерниям отношение к этим данным противоречиво.12
По сути дела только по семи губерниям из двадцати одной (Воронежская, Виленская, _ Минская, Симбирская, Смоленская, Черниговская и Бессарабская) в тексте обзоров по Генеральному штабу более или менее последовательно отрицается достоверность общепринятых цифр по статистике урожаев,13 но считать мнение составителей лишь последних семи обзоров в этом отношении типичным нет никаких оснований.
Еще более важно, что исходные положения критических отзывов в упомянутых обзорах вызывают серьезные сомнения. При всей пестроте приводимых при этом мотивов в них различаются две основные тенденции. Одна из них характерна для черноземных губерний, средние урожаи в которых, по материалам МВД, объяв-
10 Н. Козлов. Архангельская губерния. СПб., 1865, стр. 142—143; М. Лаптев. Казанская губерния. СПб., 1861, стр. 270—272; М. П о п р и цк ий. Калужская губерния. СПб.. 1864, стр. 460; Д. Афанасьев. Ковенская губерния. СПб., 1861, стр. 376; Ф. В е й м а р н. Лифляндская губерния. СПб., 1864, стр. 365, 461; А. Мозель. Пермская губерния, ч. 2. СПб., 1864, стр. 40, 43.
11 А. О р а н о в с к и й. Курляндская губерния. СПб., 1862, стр. 227; М. Баранович. Рязанская губерния. СПб., 1860, стр. 188—189; Н. Краснов. Земля войска Донского. СПб., 1863, стр. 165.
12 П. Бобровский. Гродненская губерния, ч. 2. СПб., 1863, стр. 44, 59; В. Павлович. Екатеринославская губерния. СПб., 1862, стр. 60, 73, 134; Я. Крживоблоцкий. Костромская губерния. СПб., 1861, стр. 217, 220; Сталь. Пензенская губерния, ч. 1. СПб., 1867, стр. 427, 430; А. Шмидт. Херсонская губерния, ч. 2. СПб., 1863, стр. 12—14, 63.
13 В. Ми хале вич. Воронежская губерния. СПб., 1862, стр. 77, 196; А. К о р е в а. Виленская губерния. СПб., 1860, стр. 443; И. Зеленский. Минская губерния, ч. 2. СПб., 1864, стр. 14; Липинский. Симбирская губерния. СПб., 1868, стр. 336, 400; М. Ц е б р и к о в. Смоленская губерния. СПб., 1862, стр. 193; М. Домонтович. Черниговская губерния. СПб., 1865, стр. 184; А. Защук. Бессарабская область. СПб., 1862, стр. 230.
'І 5 Отечественное источниковедение
225


ляются неправдоподобно низкими, исходя из потенциально ВЫСОКОГО плодородия местных почв, могущих давать высокие сборы хлебов. Но только отдельные авторы упоминают, что повышенные урожаи там весьма нерегулярны и обязательно требуют благоприятных погодных условий. При этом они не замечают шаткости своего основного утверждения.14 Вторая тенденция, обычно в обзорах по нечерноземным губерниям, считает средние урожаи преуменьшенными по соображениям несоответствия их потребностям губернии в хлебе, обычно покрываемым за счет его местного производства. Спорность подобных утверждений иногда становится ясной из тут же приведенных цифровых нечисленний. Так, например, норма душевого потребления картофеля автором обзора по Виленской губернии принимается в два раза большей, чем такая же норма в обзоре по смежной Гродненской губернии.15
Касаясь причин неточности сведений об урожаях по отдельным губерниям, составители обзоров обычно лишь повторяют сказанное их современниками. Автор обзора по Минской губернии подполковник И. Зеленский прямо ссылается на брошюру Д. П. Журавского.16 Другие офицеры Генерального штаба пишут о формальных донесениях об урожаях местной полиции, о голословных сообщениях на эту тему предводителей дворянства, о плохой организации работ в губернских статистических комитетах и т. д.17
Итак, представление о том, что свидетельства современников о недостоверности статистики урожаев в крепостной России якобы обоснованы и должны иметь серьезное значение, оказывается крайне сомнительным. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что они носят чрезмерно общий характер, исходят из произвольных утверждений, отличаются противоречивостью и шаткостью итоговых заключений. К тому же подобные суждения и в свое время были далеко не столь единодушны, как то склонны представлять иногда сейчас. Наглядным подтверждением того может служить расхождение в оценке официальной статистики урожаев среди офицеров Генерального штаба.
Далеко не всегда точно изла́гаются мнения по данному вопросу экономистов и статистиков второй половины XIX в. Нередко они также выставляются противниками использования дореформенной статистики урожаев. Искажение их точки зрения особенно опасно, так как подкрепляет одностороннюю оценку материалов об урожайности авторитетом известных ученых того времени — П. П. Семе¬
14 Н. Краснов. Земля войска Донского, стр. 250, 263; В. Павлович. Екатеринославская губерния, стр. 73, 60; А. Шмидт. Херсонская губерния, ч. 2, стр. 14; В. Михалевич. Воронежская губерния, стр. 196.
15 А. К о р е в а. Виленская губерния, стр. 450; П. Бобровский. Гродненская губерния, ч. 2, стр. 54.
16 И. Зеленский. Минская губерния, ч. 2, стр. 120, 126.
17 М. Цебриков. Смоленская губерния, стр. 193; А. 3 а щ у к. Бессарабская область, стр. 203—233; М. Домонтович, Черниговская губерния, стр. 183; И. Зеленский. Минская губерния, ч. 2, стр. 14.
226


нова, И. И. Вильсона, Ю. Э. Янсона и др. Кстати, и в данном случае взгляды этих ученых нередко передаются со слов того же А. Фортунатова.18
Но Фортунатов умалчивает, например, что П. П. Семенов, отвергая данные МВД, был весьма далек от огульного отрицания всех материалов по статистике урожаев в современной ему России. Он признавал объективную вероятность исчисления как посева, так и сбора хлебов на землях, подведомственных МГИ.19
Крайне схематично и односторонне изложена у А. Фортунатова также точка зрения на статистику урожаев в России И. И. Вильсона, автора «Объяснений к хозяйственно-статистическому атласу Европейской России», выдержавших в 50-х—60-х годах XIX в. несколько изданий. Фортунатов лишь бегло упомянул имя этого видного в свое время экономиста в ряду тех лиц, которые «считали волостные сведения на 10—15% ниже истины».20 Ограничиться, говоря о Вильсоне, этим в лучшем случае равносильно умолчанию. В последних изданиях названного труда имеется специальный раздел, посвященный разбору официальных данных о средних урожаях за 1857—1863 гг. В нем рассматривается достоверность этих показателей для разных губерний, предлагаются к ним в отдельных случаях существенные поправки, определяется круг вопросов, которые могут быть решены на основании средних показателей урожайности за 50-е—60-е годы XIX в. и дается итоговая оценка их соответствия действительности.
Начинает Вильсон с' указания на недостатки исчисления на местах средних урожаев (неизвестны размеры запашки, нет точных приемов сбора первичных данных) и замечает, что официальные сведения об урожаях «можно принимать только с крайнею осторожностью». Но вслед за тем он сразу оговаривается, что в основе таких сведений все же лежат конкретные показатели — «комиссии народного продовольствия соображали свои показания. . . по крайней мере с пространством пахотной земли вообще, с показаниями некоторых землевладельцев, со степенью урожая каждого года и т. п.». И Вильсон приходит к заключению, что «при одинаковости приемов собирания сведений об урожаях в одной и той же губернии в продолжение нескольких лет, в этих сведениях должны непременно заключаться элементы для сравнения степени урожайности по отдельным годам». Он признает имеющиеся сведения об урожаях по губерниям за семилетний период вполне достаточными «для средних ВЫВОДОВ». '
Абсолютные цифры посева и сбора хлебов Вильсон ставит под сомнение. Он исключает также сопоставление средних урожаев по разным губерниям, считая их несоизмеримыми. В частности, ему
18 А. Фортунатов. Урожаи ржи в Европейской России, стр. 13, 28.
19 Статистический временник Российской империи, сер. I, т. 1. СПб., 1866, предисл., стр. XXIII.
20 А. Фортунатов. Урожаи ржи в Европейской России, стр. 29.
15*
227


кажется, что эти показатели сильно преуменьшены для всех черноземных местностей. Ссылаясь на доводы некоторых авторов военно-хозяйственных описаний губерний в «Материалах для географии и статистики России», Вильсон совершенно произвольно повышает средние урожаи в черноземных губерниях центра, Поволжья, Украины и Причерноморья в пределах от сам-5 до сам-7. Не касаясь сейчас спорности столь смелых «исправлений» статистики урожаев, можно отметить, что они решительно противоречат конечной итоговой оценке самого Вильсона: «Официальные данные об урожаях при всех их недостатках не сочиняются наобум, как некоторые думают, а соображаются с действительностью, иначе не могло быть такого совпадения показаний по отдельным годам по разным губерниям.21
Суждения о статистике урожаев Ю. Э. Янсона, известного ученого статистика последних десятилетий XIX в., А. Фортунатов передает не столь тенденциозно. Но все же создается впечатление, что и он (Янсон) обращает внимание преимущественно на недостоверность исходных данных об урожаях.22  23Однако точка зрения Янсона очень определенна. «Мы держимся вообще того мнения, — писал он, — которое найдет себе подтверждение в последующем изложении, — что наши материалы о посевах и даже сборах вовсе не так худы, т. е. не точны, как обыкновенно думают те, которые вообще нашу официальную статистику считают никуда непригодной». Янсон, как видим, выступает против огульного отрицания точности официальных данных не только́ о посевах, но и о сборах хлебов и считает^ их вполне пригодными для обоснованных заключений. И действительно, в последующем за этим исходным положением он с успехом пользуется данными официальной статистики урожаев, в частности для сравнительного исчисления чистого сбора хлеба на одного человека в России и в других европейских государствах. При этом еще раз отмечается достаточная точность абсолютных показателей статистики урожаев в России. Вычислив душевое потребление хлеба в России, во Франции, Швеции, .Англии и Норвегии, Янсон пишет: «Сопоставления эти приводят к тому заключению, что если наши официальные цифры сборов ниже действительных, то на величину сравнительно незначительную, могущую делать разницу в дробях
оо
гектолитра на одного человека».
Особое место в литературе вопроса занимает малоизвестная среди историков работа Л. И. Грасса «Записка об учреждении Общества для страхования сельскохозяйственных посевов от неурожаев», опубликованная в 1890 г. Она была написана с приклад¬
21 И. Вильсон. Объяснения к хозяйственно-статистическому атласу Европейской России. Изд. 4, СПб., 1869, стр. 75, 76, 80—85, 95і.
22 А. Фортунатов. Урожаи ржи в Европейской России, стр. 5, 29.
23 Ю. Э. Янсон. Сравнительная статистика России и Западноевропейских государств, т. II, отд. I. СПб., 1880, стр. 413—414, 416.
228


ной целью — установить возможность страхования посевов хлеба в России на основании официальных данных об урожаях с середины 50-х годов до конца 80-х годов XIX в. Для этого автор использовал за 1857—1866 гг. сведения по МВД, основанные на ежегодных губернаторских отчетах, за 1870—1877 гг. — материалы Центрального статистического комитета и за 1883—1889 гг. — Департамента земледелия.
Специально останавливаясь на разборе сообщений об урожаях в губернаторских отчетах за 50-е—60-е годы, Грасс признает их вполне пригодными для суждения о динамике урожайности в Европейской России за эти годы и пишет: «Проверенные более точными наблюдениями последующих лет, выводы эти приобретают еще большую цену». По его мнению, вполне закономерно по этим материалам официальной статистики урожаев решение следующих вопросов: 1) в скольких губерниях в каждом году данного десятилетия урожаи озимых и яровых хлебов были хорошими, средними и плохими; 2) сколько было за это десятилетие в каждой губернии годов с урожаями озимых и яровых хлебов хорошими, средними и плохими; 3) как велики пределы колебаний средних урожаев за отдельные годы по каждой губернии.
После сравнительного изучения материалов об урожаях в России за три названных периода по трем разным источникам Грасс находил все основания использовать для решения поставленной им задачи также сведения о том по ведомству МВД. «Для отдельных губерний, — считает он, — мы можем ввести в эти ряды и данные за десятилетие 1857—1866 гг. (в общей форме колебаний урожая «озимых» и «яровых»), так как данные о степени урожая в форме „сам-сколько“ имеются и за этот период».
Подводя итоги рассмотренной им официальной статистики урожаев на протяжении 50-х—80-х годов, Грасс считает периодичность смены урожайных и неурожайных лет в России вполне обоснованной: «Настоящим исследованием мы сделали первый опыт, чтобы доказать возможность страхования посевов, несмотря на то, что мы, как видно из „Записки“, относились весьма критически к тем материалам, на которых имеющиеся в приложении таблицы построены».24
Наиболее обстоятельно статистика урожаев в России за прошлое столетие рассмотрена в специальном исследовании А. Ф. Фортунатова «Урожаи ржи ів Европейской России». В нем большое место отведено изучению методики и техники исчисления урожаев на протяжении всего XIX в. и дана развернутая оценка степени надежности средних урожаев хлеба (на примере озимого) в материалах губернаторских отчетов.
24 	Л. И. Грасс. Записка об учреждении Общества для страхования сельскохозяйственных посевов от неурожаев. Казань, 1890, стр. 10, 25, 48, 55.
229


Вслед за Грассом Фортунатов изучает вопрос об урожаях ржи за XIX в. на основании разных источников: 1) ежегодных губернаторских отчетов, 2) сводок Центрального статистического комитета, 3) данных Департамента земледелия, 4) конкретных многолетних записей по отдельным имениям. Касаясь материалов комиссий народного продовольствия, лежащих в основе показателей об урожаях в губернаторских отчетах и в сводках МВД, он отмечает их «незаслуженно низкую репутацию».
Видимо, для подтверждения того,. насколько широко это предубеждение распространено, Фортунатов сразу же, в начале своего труда, и приводит сводку в основном отрицательных суждений о правительственной статистике урожаев. Не разделяя их по существу, он передает их не всегда точно, в нарочито заостренной форме, как бы ярче формулируя тезис, опровергаемый затем последующим содержанием его исследования.
Официальные сведения об урожаях озимого по материалам МВД Фортунатов подвергает детальному разбору. В конечном счете он приходит к следующему заключению: «Таким образом, при грубых хронологических сравнениях все четыре источника дают результаты, согласные между собою; три источника (в том числе губернаторские отчеты,— А. Н.) сходятся при несколько более тонких сравнениях. Особенно любопытна взаимная близость наименее конкретного источника—губернаторских отчетов, опирающихся на догадки волостных правлений, с наиболее конкретными, с действительными погодными записями об урожаях в частных хозяйствах. Закон больших чисел оказывается настолько могущественным, что относительное выражение громадной массы догадок сближается с относительным выражением сравнительно небольшого числа точных наблюдений».25
Итоговый вывод крупнейшего специалиста по данному вопросу о фактическом совпадении данных официальной статистики урожаев с конкретными многолетними записями об урожаях крайне убедителен. Он, в частности, решительно противоречит мнению тех исследователей, которые отрицают как раз практическую пригодность казенной статистики урожаев и опираются притом, по явному недоразумению на авторитет Фортунатова.
Как видим, экономисты и ученые статистики также были далеки от того, чтобы отрицать всякую достоверность официальной статистики урожаев в России по ведомству МВД. Относясь к ним критически после сравнения их с такого же рода позднейшими данными (Центрального статистического комитета и Департамента земледелия), а также с конкретными многолетними записями посева и сбора хлебов по отдельным хозяйствам, они приходили к выводу, что сведения об урожаях из губернаторских отчетов вполне
25 	А. Фортунатов. Урожаи ржи в Европейской России, стр. 48, 62.
230


могут быть использованы для изучения общего направления развития сельского хозяйства России в XIX в.
Свидетельства современников, как и суждения экономистов и статистиков XIX в., не дают достаточных оснований игнорировать материалы официальной статистики урожаев МВД как исторический источник. Ходовые ссылки на специально подобранные отрицательные о ней мнения, которые обычно цитируются в литературе в первую очередь, явно тенденциозны. Они не могут считаться убедительными.
Степень точности материалов официальной статистики урожаев по МВД не должна, разумеется, переоцениваться. Как любой исторический источник, они подлежат тщательной критической проверке. При этом могут быть использованы подобного рода материалы об урожаях на землях других ведомств (МГИ и уделов), а также свежие архивные данные об урожаях, хранящиеся не только в центральных, но и в местных архивах. Такое изучение может явиться предметом специального исследования.
Г. М. ДЕЙЧ
ОБ УСТАВНЫХ ГРАМОТАХ КАК ИСТОРИЧЕСКОМ ИСТОЧНИКЕ
(По материалам Псковской губернии)
Важнейшим источником по истории реформы 1861 г. являются уставные грамоты.
Основная масса уставных грамот сосредоточена в фонде Главного Выкупного учреждения Министерства финансов, хранящемся в ЦГИА СССР. В этом фонде имеется не менее 100 000 уставных грамот всех тех губерний России, в которых была проведена реформа. В ЦГИА СССР, как правило, хранятся копии грамот, а оригиналы их хранятся в соответствующих областных архивах. В фонде Главного Выкупного учреждения уставные грамоты систематизированы по отдельным губерниям, а в каждой губернии — по фамилиям помещиков (в алфавитном порядке). В большинстве случаев данные всех уставных грамот одного помещика сведены в Главном Выкупном учреждении в общей Докладной записке. Это облегчает работы тем исследователям, которых интересуют суммарные данные. Сохранившаяся в деле каждого помещика переписка (в копии или оригинале) дает возможность проследить
231


многочисленные важные детали, связанные с проведением реформы и ее последствиями.
Но уставные грамоты позволяют исследовать не только те вопросы, которые связаны с последствиями реформы. Они дают материал и по ряду вопросов дореформенного периода. Так, изучение грамот позволяет внести существенные коррективы в данные о количестве и положении помещичьих крестьян и самих помещиков накануне реформы. Такие сведения обычно находят в Трудах Редакционных комиссий и приложениях к ним, где имеются сведения о помещиках, имевших более 100 душ, и об их крестьянах. Между тем изучение уставных грамот показывает, что их данные более полны и точны. Кроме того, в уставных грамотах имеются материалы о помещиках, владевших менее, чем 100 крестьянами. Насколько это существенно, можно видеть из следующего: по данным А. Тройницкого, накануне реформы 1861 г. только в европейской части России было около 106 780 помещиков, владевших 10694445 крепостными, из них 82768 помещиков имели менее 100 крепостных каждый.1 Это значит, что, пользуясь только данными Редакционных комиссий, мы не получаем сведений не только о подавляющей массе помещиков, но и о более, чем двух миллионах помещичьих крестьян, что особенно важно. Уставные грамоты дают возможность в значительной степени заполнить этот пробел.
При сравнении уставных грамот и Трудов Редакционных комиссий часто обнаруживаются довольно существенные расхождения. Так, например, в приложениях к Трудам сказано, что у крестьян помещика Холмского уезда П. П. Гаевского 1509 десятин, а по грамотам — более 2000.1  2 і
Каким из этих данных следует отдать предпочтение? Несомненно, данным уставных грамот. Важно учесть, что Редакционным комиссиям сведения были представлены губернскими дворянскими комитетами, которые в свою очередь получили их от помещиков, а последние, как свидетельствовал Н. А. Милютин, во многих случаях уменьшали данные о крестьянском наделе.3
Иначе обстояло с уставными грамотами, которые проверялись мировыми посредниками в присутствии свидетелей и представлялись крестьянам для подписи. Это заставляло помещиков давать, как правило, точные сведения. Если же в уставных грамотах оказывались ошибки или искажения, то они исправлялись в дополнениях и приложениях.
1 А. Тройницкий. Крепостное население в России по 10-й народной переписи. СПб., 1861, стр. 45.
2 Приложение к Трудам Редакционных комиссий для составления положений о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости. Сведения о помещичьих имениях, т. 3. СПб., 1860, стр. 42—43; ЦГИА СССР, ф. 577, оп. 31, дд. 2283, 2301, 680, 1552, и др.
3 См.: П. А. Зайончковский. Отмена крепостного права в России. М., 1954, стр. 208.
232


Значение уставных грамот как исторического источника еще более увеличивается при исследовании вопросов о проведении реформы и ее последствиях.
Начнем с вопроса о наделах помещичьих крестьян до реформы 1861 г. В литературе на этот счет имеются разные данные. П. Семенов считал, что крестьяне Псковской губернии имели до реформы 912000 десятин, а по данным В. И. Анисимова земли у них было 885 500 десятин.4 Данные уставных грамот заставляют усомниться в правильности как одной, так и другой цифры. В 2693 уставных грамотах всех восьми уездов Псковской губернии числится 150 474 ревизских души, у которых до реформы было 928097 десятин земли.
Неправильные данные в литературе о размерах дореформенных наделов помещичьих крестьян приводили исследователей к неправильным выводам о размерах отрезков в губернии. П. Семенов считал, что у крестьян Псковской губернии было отрезано 112000 десятин из 912000, т. е. 12%. В. И. Анисимов считал, что у крестьян было отрезано 80200 из 885 500 десятин, т. е. 9.1%. Исследование уставных грамот дает основание опровергнуть и первую, и вторую цифры.
Данные уставных грамот могут быть представлены в виде габл. 1.
Таблица 1
Уезд .
Число
грамот
Количе¬
ство
крестьян
Было земли до реформы, в дес.
Получено после реформы, в дес.
Отрезано
в дес.
в процентах
Великолукский ....
395
20026
102121
86226
17873
17.5
Новоржевский
278
20797
121168
100977
16506
14.0
Опочецкий
189
14168
80506
68877
11572
14.4
Островский
202
15613
86867
74875
12682
14.6
Порховский
462
35602
213313
152498
47344
22
Псковский
203
13022
66192
53917
12740
19.2
Торопецкий
501
15390
137372
85028
43085
31.4
Холмский
463
15856
120558
97476
26352
21.9
Итого по губернии
2693
150474
928097
719874
188154
20
Данные табл. 1 нельзя считать абсолютно точными по ряду причин. Во-первых, уставные грамоты сохранились не полностью; во-вторых, во многих случаях в уставных грамотах указано лишь, что крестьяне получили полную норму, а остальная земля у них отрезана, при этом размер отрезков в грамоте не указан.
4 	В. И. Анисимов. Наделы. В сб.: Великая реформа, т. VI, М., 1911, стр. 92—93.


Говоря об отрезках, в литературе обычно обращают внимание на размер этих отрезков, не касаясь вопроса о том, какую массу людей они затронули. Между тем для понимания настроения крестьян, их ненависти к грабительской реформе необходимо учесть, что грабеж этот коснулся не отдельных крестьян, а большей части крестьянства. Подсчет данных уставных грамот показывает, что •отрезки в Псковской губернии были сделаны более чем у 60% всех помещичьих крестьян, у каждого из которых было отрезано в среднем не менее 1 десятины от дореформенного надела.
Уставные грамоты показывают, что хотя в подавляющем большинстве случаев отрезки делались по требованию помещиков, но' во всех уездах бывали случаи, когда отрезки совершались по настоянию крестьян. Делалось это в тех случаях, когда крестьянам стремились дать полный надел за счет неудобных, непригодных земель с тем, чтобы заставить их платить максимальную сумму оброка и выкупных платежей.
Из уставных грамот видно, что в ряде случаев крестьяне были вынуждены брать отрезные земли в аренду на самых кабальных условиях.5
Исследование уставных грамот заставляет обратить внимание на малоизученный в исторической литературе вопрос о практическом значении 20-й статьи Местного положения.
Статья эта предоставляла помещику право снижать крестьянские наделы в черноземной и нечерноземной полосах в случае, если после наделения крестьян у него оставалось меньше одной трети удобной земли.
Насколько широко помещики Псковской губернии* пользовались этой статьей, можно видеть из табл. 2.
Применение 20-й статьи, помимо значительного уменьшения крестьянских наделов, имело еще одно важное последствие: оно механически вводило в действие положение о градации и приводило к заметному увеличению цены на те неполные наделы, которые крестьяне получали. Результатом же применения в Псковской губернии положения о градации было то, что крестьяне, на которых распространялось это положение, платили на 6—8 рублей за каждую десятину больше, чем крестьяне, получившие полный надел. Если учесть, что в Псковской губернии одной трети крестьян было недодано 37 157 десятин земли на основании 20-й статьи, то ока*- жется, что этим крестьянам пришлось еще при этом переплатить громадну́ю сумму на основании закона о градации.
В уставных грамотах имеются важные сведения о крестьянских, усадьбах. Насколько нам известно, в литературе нет специальных работ, посвященных исследованию крестьянских усадеб по реформе 1861 г. Между тем ближайшее знакомство с этим вопросом показывает, что он имеет первостепенное значение.
5 	ГАПО, ф. 80, дд. 1711, 1716, 1710, и др.
234


Таблица 2
Уезд
Число
условных
грамот
Недодан» земли н 20-й
в дес.
э крестьянам а основании [ статьи
в процентах к причитающемуся количеству земли по реформе
Великолукский
395
3846
4.2
Новоржевский
278
6086
5.5
Опочецкий
189
5223
7.3
Островский
202
4675
6.0
Порховский
462
10156
5.7
Псковский
203
4454
■ 7.5
Торопецкий
501
289
0.3
Холмский
463
2428
2.4
Итого по губернии . .
2693
37157
4.9
В губернских дворянских комитетах и редакционных комиссиях вопрос об усадьбе вызвал весьма оживленные споры. В отдельных губернских комитетах предпринимались попытки сделать крестьянские усадьбы главным рычагом, при помощи которого можно будет заставить «освобожденных» крестьян насильно брать в аренду помещичьи земли. Так, в частности, обстояло дело в Псковской губернии, где один из местных помещиков — М. Бижеич, доказывал, что если крестьянам отдадут их усадьбы, то помещики будут совершенно разорены: «По всем этим причинам, — писал Бижеич, — крестьянам Псковской губернии не следует оставлять в собственность их усадебной оседлости, а должно оставить оную в полном владении помещиков, дабы они имели возможность понудить крестьян к арендованию господской земли».6 Правительство не решалось принять эти проекты, боясь, что такое решение вопроса об усадьбе вызовет всеобщее возмущение. Однако решение вопроса об усадьбе по Положению 19 февраля 1861 г. было немногим лучше того, что предлагали самые реакционные помещики. В этом можно убедиться из анализа данных уставных грамот о величине и стоимости усадьбы в Псковской губернии. Данные эти сведены в табл. 3.
Анализ данных уставных грамот о выкупе усадебной земли дает основание сказать, что, установив строгую обязательность выкупа усадебной земли, авторы реформы определили такие тяжелые условия ее выкупа, которые совершенно закабаляли крестьянина и подчиняли его помещику независимо от того, получит ли он полевой надел или не получит его.
6 	ЦГИА СССР, ф. 1291, 2-е дел., 1857 г., оп. 33, д. 1, лл. 151—157.
235


Таблица З
Уезд
Число
крестьян
Всего усадьбы, в дес.
Приходилось усадьбы на человека
Стоимость одной дес. усадьбы, в руб.
Великолукский
20026
2342
0.11
265
Новоржевский
20797
2151
0.1
232
Опочецкий
14168
1501
0.1
248
Порховский
35602
4354
0.12
375
Островский
15613
1396
0.09
500
Псковский
13022
1181
0.09
277
Торопецкий
15390
1946
0.12
197
ХоЛмский
15856
1815
0.11
217
Итого по губернии
150474
16686
0.11
288
Тяжелым бременем на плечи крестьян легли выкупные платежи. Выкупные платежи носили феодальный характер и являлись типичным пережитком крепостного строя: крестьяне должны были уплатить4 помещикам не только за землю, но и за свое юридическое освобождение.
Какова же была величина той платы, которую крестьяне Псковской губернии должны были внести за свое юридическое освобождение? Для ответа на этот вопрос необходимо в первую очередь установить, какова была цена земли в губернии накануне реформы и сколько крестьяне должны были за эту землю уплатить по выкупу.
В Псковской губернии цены на землю колебались накануне реформы 1861 года в пределах 5 р.—14 р. 25 к. за десятину, а в среднем стоимость десятины составляла 9 р. 41 к.
Для того чтобы установить выкупную стоимость десятины земли, были взяты соответствующие данные уставных грамот. Суммируя эти данные, получаем табл. 4.
Из этой таблицы видно, что цена десятины земли по выкупу колебалась от 21 р. до 33 р. 84 к. и составляла в среднем 27 р. 10 к. за десятину. Следовательно, крестьянин, выкупая 5-десятинный надел земли, должен был переплачивать за него, в среднем по губернии, 88 р. 45 к. по сравнению с действительной стоимостью этой земли накануне реформы.
88 р. 45 к. с души — такова была минимальная цена юридического освобождения крестьян Псковской губернии. Мы говорим «минимальная» потому, что в действительности крестьяне не должны были платить помещику и те 9 р. 41 к. за́ десятину земли, которые она стоила, так как надельная земля была давно уже крестьянской собственностью, а не собственностью помещика. Говоря о выкупных платежах, следует, правда, иметь в виду, что факти-
236


Таблица 4
Уезд
Проверено
грамот
Количество полученной земли, в дес.
Причиталось за всю землю, в руб.
Стоимость десятины, в руб.
Великолукский
395
86226
2522700
29.27
Новоржевский
278
100977
2435600
24
Опочецкий
189
68877
1829150
26.55
Островский
202
74875
2007318
26.8
Порховский
462
152498
5173951
33.84
Псковский
203
53917
1589216
29.64
Торопецкий
501
85028
1942950
24.50
Холмский
463
97.476
2033550
21
Итого по губернии
2693
719874
19534435
27.10
чески крестьяне Псковской губернии выплатили меньшую сумму, чем это полагалось по реформе. Объясняется это тем, что подавляющее их большинство (96%) отказалось от дополнительного платежа в размере Ѵб выкупной суммы.
В уставных грамотах имеются подробные данные о выплате помещикам дополнительных платежей в размере Ѵ12 выкупной суммы, согласно закону 15 мая 1883 г., о применении 170-й ст. Положения, согласно которой крестьянам предоставлялось право в отдельных случаях требовать уменьшения оброка, о переселении крестьян, о разверстании угодий и др.
Исключительное значение имеют уставные грамоты для изучения истории местного края. Во многих уставных грамотах и документации, связанной с их составлением, встречаются ценные сведения о выдающихся деятелях культуры (например, о М. П. Мусоргском).7 Уставные грамоты дают возможность составить исторические справки о подавляющем большинстве населенных пунктов многих областей и тем самым могут лечь в основу летописи (если, конечно, нет других документов) деревень, поселков, исторической карты края.
7 	Там же, ф. 577, оп. 31, дд. 1795—1797, 778, и др.
237


И. А. БАКЛАНОВА
СОБРАНИЯ МОРСКИХ УЗАКОНЕНИЙ КАК ИСТОЧНИК ДЛЯ ХАРАКТЕРИСТИКИ ПОЛОЖЕНИЯ РАБОЧИХ МОРСКОГО ВЕДОМСТВА (1825—1917 гг.)
Целью настоящей заметки является рассмотреть сборники морских узаконений в плане выявления материала лишь по одному из разнообразных вопросов, нашедших в них отражение, — по вопросу о составе и положении рабочих Морского ведомства.
Издание систематических сборников морских узаконений Морское министерство начало в 1825 г. и продолжало до 1917 г. включительно.1 Ряд постановлений и распоряжений по Морскому ведомству, издаваемых до этого времени, — регламенты, уставы, положения и указы — вошли в первое Полное собрание законов, другие опубликованы не были и сохранились в архивах.
Сборники включают высочайшие повеления и указы, положения, доклады, правила, штаты, табели, указы Сената, выписки из журналов Адмиралтейств-Совета, циркуляры Инспекторского и Кораблестроительного департаментов и Главного управления кораблестроения и снабжения, приказы морского министра, начальника Главного морского штаба по разным вопросам управления Морским ведомством.
Структура и наименования сборников морских узаконений, в соответствии с преобразованием в управлении Морским министерством, претерпели ряд изменений.1  2
Издание сборников морских узаконений осуществлялось Морским министерством, вначале Инспекторским департаментом, а с 1873 г. Кодификационным управлением Морского министерства, образованным в 1870 г. для составления и издания Свода постановлений по Морскому ведомству.3
1 Всего с 1825 по 1917 г. насчитывается около 200 томов. В настоящее время наиболее полный комплект собраний морских узаконений хранится в библиотеке ЦГАВМФ. Этот комплект и использован автором.
2 Первые сборники морских узаконений — «Собрание законов и постановлений, до части морского управления относящихся», выходили с 1825 до 1860 г. С 1860 до 1884 г. морские узаконения выходили под названием: «Собрание узаконений, постановлений и других распоряжений по Морскому ведомству». С 1884 г. наименование сборников узаконений было изменено. Они стали называться: «Указатели правительственных распоряжений по Морскому ведомству».
3 Составление Свода морских постановлений было окончено в 1888 г., в него вошли постановления, изданные до 1 января 1886 г. Впоследствии было издано несколько продолжений Свода морских постановлений.
Для характеристики положения рабочих целесообразнее использовать не Свод морских постановлений, а сборники морских узаконений, так как в них приводится значительно больше справочного материала. Использование собраний морских узаконений при изучении истории рабочих казенной судостроительной промышленности России в XIX в. ,было проведено автором данной заметки в книге «Рабочие судостроители России в XIX веке» (М.—Л., 1959)~
238


До 1875 г. морские узаконения опубликовывались без специальных правил или программы. Только в 1875 г., в связи с тем, что был обнаружен ряд недостатков, приказом управляющего Морским министерством были объявлены к руководству по Морскому ведомству правила опубликования узаконений и постановлений.4 По этой программе морские узаконения выходили до 1917 г.
Справочным аппаратом к собраниям морских узаконений служит «Хронологический указатель Морских постановлений за время с 1700 по 1875 г.»,5 составленный в Кодификационном управлении в процессе подготовки Свода морских постановлений. За последующие годы не было издано сводного указателя, а к каждой книге было предпослано оглавление.
Несмотря на то что сборники морских узаконений были далеко не совершенными, они являлись ценнейшим изданием, так как долгое время служили единственным руководством для флота и его администрации.6 Они содержат большой официальный материал по многим вопросам строительства военного флота в России, в том числе дают немало сведений о формировании и положении рабочих Морского ведомства.
В сборниках морских узаконений отражены различные стороны положения рабочих. Ряд постановлений, прежде чем они были опубликованы, предварительно разрабатывались в соответствующих учреждениях Морского министерства и в архивных делах, в связи с этим отложился большой материал (это можно проследить, например, при ознакомлении с вопросами, связанными с отменой крепостного труда в Морском ведомстве и др.).
Интересно отметить, что примерно половина узаконений приходится на 1827—1862 гг., т. е. на период существования крепостного труда в Морском ведомстве. В связи с образованием рабочих экипажей7 было издано ряд положений и штатов рабочих экипажей, а также отдельных рот и распоряжений о зачислении рядовых в рабочие экипажи. В распоряжениях этого периода много внимания уделялось вопросам обмундирования, в них подробно регламен-
4 Собрание узаконений, постановлений и других распоряжений по Морскому ведомству за 1875 г., стр. 51—8.
5 Первая часть этого справочника составляет указатель морских постановлений, помещенных в 1ПСЗ (1700—1825 гг.). Вторая часть является указателем к сборникам морских узаконений с 1825 до 1875 г.
6 Количество сборников, находившихся в пользовании, было весьма незначительным. Так, по сведениям Кодификационного управления, в 80-е годы во всем русском флоте и его учреждениях имелось только 9 полных экземпляров собраний морских узаконений (Морской сборник, 1883, № 4, Отчет контрадмирала Свешникова по Кодификационному управлению, стр. 2).
7 Мастеровые рабочих экипажей являлись в тот период основной постоянной рабочей силой в портовых мастерских и заводах Морского ведомства. В них «нижние чины при судостроении» отбывали свой срок военной службы. Рабочие экипажи для Балтийского и Черноморского флотов были образованы в 1826— 1827 гг. Всего было образовано 18 рабочих экипажей, в которых состояло 13 840 человек.
239


тировалась одежда нижних чинов рабочих экипажей (публиковались ведомости и табели о количестве мундирных и амуничных вещей, распоряжения о форме фуражек, цвете воротников, выпушек, рисунки образцов погонов и т. п.). Печатались распоряжения о заготовке рабочей одежды, о дополнительной зимней одежде. Были также специальные постановления о плате мастеровым, выдаче им продовольствия.
В сборниках морских узаконений за эти годы нашел отражение и ряд предварительных мероприятий, проведенных Морским министерством в 1860 г., которые должны были содействовать переходу к вольнонаемному труду в адмиралтействах и на заводах Морского ведомства. К ним относятся «Правила о порядке и условиях найма временных мастеровых и рабочих для адмиралтейств и заводов Морского ведомства», распоряжения о найме мастеровых и рабочих без посредства подрядчиков, о сокращении продолжительности рабочего дня (установление 10-часового рабочего дня), о приеме учеников в адмиралтейские мастерские Петербургского, Кронштадтского, Архангельского, Астраханского и Николаевского портов и в мастерские Адмиралтейских Ижорских заводов:
В сборниках морских узаконений были опубликованы также постановления, отменившие крепостной труд в адмиралтействах и на заводах Морского ведомства. В 1862 г. было объявлено Положение о постоянных мастеровых и рабочих Кронштадтского пароходного завода, явившееся первым положением о мастеровых и рабочих завода Морского ведомства, деятельность которого основывалась исключительно на вольнонаемном труде, оно превратилось впоследствии в общее положение о всех постоянный мастеровых и рабочих Морского ведомства, которые должны были заменить собой рабочие экипажи. Несколько позднее, в том же 1862 г., был опубликован приказ управляющего Морским министерством об упразднении морских рабочих экипажей и образовании в портах «кадров» постоянных мастеровых и рабочих.8 Упразднение рабочих экипажей вызвало ряд дополнительных постановлений, связанных с этим мероприятием правительства: об упразднении управления Черноморскими адмиралтейскими селениями, о мерах относительно находящихся в рабочих экипажах питомцев Петербургского воспитательного дома, и др.
После ликвидации крепостного труда встали новые задачи, связанные с некоторой спецификой формирования и положения рабочих кадров в адмиралтействах и на заводах Морского ведомства. Морские узаконения пореформенного периода отражают изменения, происшедшие в положении рабочих, изменился и характер самих
8 	Часть рабочей силы Морского ведомства. Входившие в «кадры» постоянные мастеровые и рабочие обязаны были отработать определенный срок. «Кадры» были образованы в Петербургском, Кронштадтском, Ревельском, Свеаборгском, Николаевском, Астраханском портах, в Николаевске-на-Амуре и на Адмиралтейских Ижорских заводах, всего численностью 4595 человек.
240


постановлений. Это объясняется тем, что, с одной стороны, после ликвидации крепостного труда в Морском ведомстве отпала и необходимость в той мелочной регламентации, которая характерна была для рабочих экипажей, с другой стороны, тем, что на рабочих Морского ведомства, особенно после ликвидации «кадров» (1897 г.), все больше имеют распространение общие постановления правительства, касающиеся рабочих вообще.
Новая организация труда в Морском ведомстве коренным образом изменила систему оплаты труда рабочих. В связи с этим был издан ряд постановлений Морского министерства, касающихся заработной платы: об увеличении числа рабочих, состоявших на сдельных работах (1897 г.), об установлении сроков для представлений об увеличении платы Мастеровым и рабочим (1897 г.), об установлении премий для мастеровых отдельных цехов Адмиралтейских Ижорских заводов (1899, 1900, 1903, 1904 гг.), ведомости средней поденной платы чернорабочим (1911, 1913, 1916 гг.), и др.
В морских узаконениях нашло также отражение проявившееся в пореформенный период стремление к подготовке квалифицированных кадров для судостроительной промышленности — были изданы распоряжения о создании школы при «кадре» постоянных мастеровых и рабочих Петербургского порта (1863 г.), положения о портовых ремесленных школах в Николаеве и Кронштадте (1880, 1887, 1895 гг.), программа курса портовой школы в Кронштадте (1890 г.), постановление об изменении правил о приеме учеников в портовые адмиралтейские мастерские (1894 г.).
Морское министерство в связи с тем, что к 90-м годам XIX столетия подавляющую часть рабочих в адмиралтействах и на заводах составляли рабочие, не входившие в «кадры», решило предоставить им некоторые льготы и таким образом стереть последнюю грань между «кадровыми» и «некадровыми» мастеровыми и рабочими. В 1891 г. было опубликовано (в связи с упразднением «кадра» Петербургского порта) распоряжение о распространении на всех наемных мастеровых и рабочих некоторых льгот по выдаче заработной платы и прав на получение в известных случаях пенсий.
В следующем году был издан приказ о причислении штрафных денег, взыскиваемых с мастеровых и рабочих «за проступки, ущерба казне не причинившие», к специальным средствам порта или завода с образованием особого капитала для выдачи пособий мастеровым и рабочим, были изданы также правила для выдачи пособий из этого капитала. В 1894 г., также за счет средств, взысканных с самих же рабочих, было издано ра́споряжение о причислении капитала, образовавшегося путем вычетов на лечение с вольнонаемных мастеровых и рабочих Николаевского порта, к специальным средствам порта для выдачи пособий мастеровым и рабочим за счет процентов с этого капитала.
В 1906 и 1907 гг. были введены в действие правила и инструкция о вознаграждении мастеровых, рабочих и вольнонаемных слу-
Отечественное источниковедение
241


жащих за утрату трудоспособности. В 1917 г. правила о пособиях мастеровым и рабочим были изменены и дополнены.
В конце XIX и в начале XX в. был издан ряд постановлений об организации сберегательно-вспомогательных касс. В создании этих касс Морское министерство видело одно из средств привлечения и закрепления рабочих за адмиралтействами и заводами. В 1896 г. было издано Положение о сберегательно-вспомогательных кассах портов и заводов Морского ведомства, в 1903, 1905 и 1906 гг. — о сберегательно-вспомогательных кассах работающих и служащих по найму в местных учреждениях Морского ведомства. В 1912 г. был издан приказ по Морскому ведомству о состоянии обязательными участниками морской сберегательно-вспомогательной кассы вновь принимаемых на службу и работу в местные учреждения и заводы Морского ведомства.
В связи с переходом Балтийского и Обуховского заводов в полную собственность Морского министерства были опубликованы положения об управлении этими заводами (1886, 1894 гг.). В 1908 г. Приказом по Морскому ведомству было объявлено о выделении из состава петербургского порта судостроительных верфей с присвоением им наименования Адмиралтейского судостроительного завода, о преобразовании Адмиралтейских Ижорских заводов и об утверждении Положения об управлении заводами Морского ведомства; в 1917 г. было объявлено об установлении новых штатов заводов Морского ведомства.
В морских узаконениях нашли некоторое отражение мероприятия Морского министерства, направленные на усиление надзора за рабочими, а также публиковались специальные постановления правительства, вызванные ростом революционного движения в стране. Так, в 1862 г. был введен институт старшин-надзирателей в «кадрах», в 1894 г. было издано положение о портовой полиции в военных портах. В 1906 г. были опубликованы Временные правила о наказаниях за участие в забастовках на предприятиях, имеющих общественное или государственное значение. В 1907 г. было объявлено об образовании Особого совещания по рабочим вопросам, созданного для принятия мер против забастовочного движения на заводах Морского ведомства.9
Отдельные стороны положения рабочих нашли весьма слабое отражение или совсем не освещены. Это вопросы охраны труда рабочих, медицинского обслуживания, жилищных условий рабочих и др.
Рассмотрение официальных материалов о рабочих Морского ведомства, заключающихся в сборниках морских узаконений, дают ряд дополнительных сведений и являются необходимым источником при изучении этой категории рабочих.
9 	Вначале это — Совещание для установления единообразных условий работ в портах и на заводах Морского ведомства, оно было образовано в 1905 г., в связи: с январско-февральскими событиями.
242


^Источники ПО ИСТОРИИ СССР ПЕРИОДА ПОЗДНЕГО ФЕОДАЛИЗМА
М. П. АЛЕКСЕЕВ
АНГЛИЙСКИЕ МЕМУАРЫ О ДЕКАБРИСТАХ
В многочисленных библиографических пособиях по истории движения декабристов материалы на иностранных языках доныне еще не учтены с достаточной тщательностью. Несмотря на то что ряд подобных источников назван был уже в «Сибирской библиографии» В. И. Межова (т. II, СПб., 1891, стр. 95 и сл.), широко привлечен в указателе Н. М. Ченцова (Восстание декабристов. Библиография. М.—Л., 1929), пополнен в книге Р. Г. Эймонтовой (Движение декабристов. Указатель литературы 1928—1959. М., 1960) и других справочных изданиях, существует еще немало иностранных книг и статей о декабристах, неизвестных исследователям и еще не отмечавшихся в библиографических сводках. Таковы, в частности, довольно многочисленные английские печатные издания.
Еще в 1909 г. Д. К. Петров, напоминая слова Н. И. Тургенева,1 обратившего внимание на сдержанный тон английской и французской печати в сообщениях о 14 декабря, писал: «Слова Н. И. Тургенева о французских и английских журналах нуждаются в некоторой проверке. Ее можно было бы соединить с работой, в которую вошел бы свод английских, французских и т. п., по преимуществу современных отзывов о декабристах в прозе и в стихах. Стоит занятье я вопросом, как в передовых странах Запада оценили кровное русское дело, в чем выразились симпатии к нему или осуждение».1  2 Эта задача, в сущности, до сих пор не решена до конца. На значение английских известий о декабристах указал И. Звавич в статье «Декабристы и английское
1 La Russie et les Russes, t. I. Paris, 1847, p. 192.
2 Д. К. Петров. Россия и Николай I в стихотворениях Эспронседы и Россетти. СПб., 1909, стр. 81—82, прим. .
243


общественное мнение»3 и в публикации «Дело о выдаче декабриста Н. И. Тургенева английским правительством».4 Основным материалом для этих работ послужили газеты и журналы 1826— 1827 гг.; частично использована также дипломатическая переписка и бумаги из английского министерства иностранных дел, кстати сказать, и ранее уже обследованные В. Н. Александренко.5 И. Звавич воспользовался лишь несколькими печатными источниками: перепиской княгини Ливен с графом Греем,
Веллингтона с Каннингом, воспоминаниями Гревилля и дневником Роберта Ли.
В 1824—1826 гг. Р. Ли состоял домашним врачом графа' М. С. Воронцова, был знаком с некоторыми членами Южного общества и приехал в Белую Церковь через несколько недель после выступления С. И. Муравьева-Апостола. Дневник Р. Ли, опубликованный в 1854 г., между прочим, рассказывает о восстании Черниговского полка (вероятнее всего, со слов А. Н. Раевского) и содержит в себе хотя и небольшой, но довольно ценный исторический материал.6 Из этого примера явствует, что историку декабристов иностранная книга может иногда доставить неожиданные фактические сведения. Следует поэтому подчеркнуть, что даже самое событие 14 декабря на Сенатской площади, не говоря уже об его отзвуках и следствиях, рассказано было английскими очевидцами полнее и подробнее, чем это обычно представляется. Недаром осведомленность английских газет 1826—1827 гг. обо всем, что касалось декабристов, приводила в недоумение и даже несколько тревожила русское правительство. В письме к Каннингу (от 6 марта 1826 г.) Веллингтон сообщал из Петербурга о явном неудовольствии, какое встречало здесь поведение английской печати: «Русское правительство недоумевает, откуда черпают свои сведения английские газеты (в частности, „Morning Post“), и полагает, что дело не обходится без участия какого-либо загра́ничного агента декабристов, объединяющего их с английскими и французскими тайными обществами».7
3 Печать и революция, 1*925, кн. 8, стр. 31—52.
4 В сб.: Тайные общества в России в начале XIX ст., М., 1926,
стр. 88—102.
5 В. Александренко. Россия и Англия в начале царствования императора Николая I. (По донесениям английского посла лорда Странгфорда). Русская старина, 1907, № 9, стр. 529—536; в этой статье дается перечень документов о восстании декабристов, хранящихся в Лондонском государственном архиве (стр. 530).
6 R. Lee. The last days of Alexander and the first days of Nicholas, Emperors of Russia. London, 1854. Подробную характеристику и оценку этого источника дал Ю. Г. Оксман в книге: Восстание декабристов. Материалы, т. VI (М., 1929, стр. XXIII—XXIV).
7 К этому письму см.: С. М. Чернов. Поиски сношений декабристов с Западом. В сб.: Из эпохи борьбы с царизмом, Киев, 1926. Дополнительно отметим любопытный документ, опубликованный в заметке «Английский министр Каннинг под надзором русской полиции» (Минувшие годы, 1908,
244


Несомненно, что англичане, жившие в России, — а в 1825 и последующих годах их находилось не мало в Петербурге и Москве * 8 — со вниманием следили за ходом, восстания и последующей расправы с декабристами. Все это отражено в довольно многочисленных книгах о России, записках путешественников, документальных публикациях и т. д. Среди них есть также и воспоминания очевидцев.
Заслуживают внимания, например, письма леди Дисбрау, жены британского дипломата сэра Эдуарда Кромуэлла Дисбрау (замещавшего некоторое время английского посла в Петербурге лорда Странгфорда). Письма леди Дисбрау напечатаны ее дочерью в чрезвычайно редкой книге, изданной в Лондоне в марте 1878 г. не для продажи (£ew copies for private circulation), под заглавием «Подлинные письма из России 1825—1828 годов».9 Лишь некоторые из них в кратких извлечениях были воспроизведены двадцать лет спустя в журнале Англо-русского литературного общества, но без всякого указания на книгу 1878 г.10  11Леди Дисбрау имела широкие связи и знакомства в Петербургском высшем свете середины 20-х годов. Ближе всего, по-видимому, она находилась к семье князя П. М. Волконского; в письмах ее постоянно упоминается его жена, Софья Григорьевна (сестра декабриста С. Г. Волконского, умершего в 1868 г.), дочь Алина (Александра Петровна), с которой Дисбрау состояла в особой, интимной дружбе. Но в письмах упоминаются также и многие другие лица,11 приводятся записи рассказов и слухов, распространявшихся в Петербурге. В одном из документов дается, например, подробное описание 14 декабря по собственным впечатлениям и со слов Британского консула в Петербурге — Бейли (Daniel Bayley), который первым принес в великобританское посольство известие о волнениях, начавшихся в городе.
Можно упомянуть также о книге английского пастора Джона Патерсона, совершавшего поездку по северу Европы и России и в декабре 1825 г. как раз находившегося в Петербурге. Мемуары
октябрь, стр. 198). Речь идет о рапорте великого князя Константина Павловича из Варшавы, в котором отрицается достоверность «показания подполковника Черниговского пехотного полка Муравьева-Апостола», что будто бы «лорд Стратфорд-Каннингі будучи в Варшаве, имел сношение с членами тайного общества и обещал оным содействие Англии».
8 С. L. J о h n s t о п. The British Colony in Russia. Westminster, (s. a.), ch. IV.
9 Lady Disbrowe. Original letters from Russia/ 1825—1828. Printed at the ladies’ Printing Press, London, 1878. Экземпляр, которым я пользовался, хранится в ГПВ.
10 Alice G а u s s е n. Lady Disbrowe’s Russian Letters. The Anglo-Russian Literary Society, Proceedings, № 17, [1897], pp. 18—32; cp. заметку об этой публикации в «Историческом вестнике» (1897, № 7, стр. 295).
11 В письме Дисбрау от 1 (13) августа 1826 г. дается, например, интересное описание вечера, проведенного ею в салоне княгини Зинаиды Волконской (Lady Disbrowe. Original letters from Russia, pp. 78—85).
245


Патерсона, изданные в Лондоне в 1858 г.,12 заключают в себе довольно подробный рассказ о восстании 14 декабря, сделанный на основании собственных .впечатлений. «Я хочу ограничиться только тем, что сам видел и что узнал от моего друга, графа Ливена, который в то время был хорошо осведомлен обо всех обстоятельствах, связанных с памятными событиями в ноябре и декабре 1825 г.», — замечает автор. Он сам видел колонны восставших, наблюдал толпы людей на соседних улицах; уже из дома Ливена он слышал два артиллерийских выстрела. Любопытно, что общее число восставших исчислено им «в тысячу, примерно, человек».
Патерсон пытается встать в позу совершенно беспристрастного наблюдателя и уклоняется от оценки того события, свидетелем которого ему случилось быть. В длинном его повествовании, однако, проглядывает порою недоброжелательный холодок в отношении к декабристам, внушенный ему прежде всего первым интерпретатором происшедшего, «другом» его графом Ливеном. Но в рассказе Патерсона есть живые и точные подробности (например, топографического характера), занесенные в дневник в тот же день, и они могут быть учтены для сопоставления с другими свидетельскими показаниями.
Рассказ Патерсона, впоследствии неоднократно цитировавшийся в английской литературе в качестве исторического документа,13 представляется, впрочем, мало типичным для англичанина его времени. В английской печати декабристов в то время чаще всего изображали как просвещенных офицеров из дворян, воодушевленных идеями западного конституционализма; в стране, достигшей более высокой ступени политической зрелости, полагали английские публицисты, выступление декабристов носило бы характер не вооруженного восстания, но скорее парламентской петиции или обращения к монарху. Необычный характер декабристского движения, в понимании английских буржуазных его наблюдателей, осложнялся тем обстоятельством, что во главе восстания находились представители высшего русского дворянства. Довольно долгое время интерес к участникам восстания связывался в Англии именно с этим обстоятельством. О судьбе изгнанников из известных дворянских семей, влачивших существование в тяжелых сибирских условиях, в Англии вспоминали и рассказывали очень охотно. Характерной в этом смысле является книга Эдуарда Мортона, изданная в 1830 г.14 Э. Мортон был врачом по профес-
12 The Book for every Land. Reminiscences of Labour and Adventure in the Work of Bibie Girculation in the North of Europę and in Russia by the late John Paterson. London, 1858, pp. 395—405.
13 См., например: F. K. G r a h а m e. The Progress of Science, Art and Literaturę in Russia. London, 1865, pp. 242—261 (подробный рассказ о декабристах); Thomas М і 1 n е г. Russia, its Rise and Progress, Tragedies and Revolutions. London, 1856, pp. 406—500.
14 E. M o r t о n. Travels in Russia and а resistence at St.-Petersbourg and Odessa in the 1827—1829. London, 1830.
246


сии и провел в России два года по приглашению графа М. С. Воронцова. В указанной книге его (стр. 339—341) мы находим рассказ о С. Г. и М. Н. Волконских с особым заглавием: «Замечательный пример супружеской преданности», являющийся самой ранней записью в зарубежной печати истории «подвига жены декабриста», последовавшей за мужем в Сибирь. Э. Мортон едва ли ошибался, утверждая, что его рассказ будет интересен английским читателям: культ семейных добродетелей, насаждавшийся
в Англии в эту эпоху, должен был обеспечить ему популярность и сделать назидательным независимо от его достоверности.
Интереснее весьма точные известия о восстании 14 декабря, опубликованные в английском журнале 1832 г., в статье «Пушкин и Рылеев».15 Эта анонимная статья давно уже привлекает к себе внимание как советских, так и зарубежных исследователей. К гипотезам об ее авторе, высказывавшимся ранее,16 в последнее время прибавились новые: ныне автором ее считается У. Г. Лидс
(William-Henry Leeds, 1786—1866), архитектор-англичанин, живший в Петербурге в пушкинское время, а впоследствии издававший в Англии специальные архитектурные журналы; 17 как бы мы ни отнеслись к этому отождествлению, несомненно то, что статья о Пушкине и Рылееве основана на хорошем знакомстве и с историей декабризма, и с русской литературой тех лет.
В 30-е—40-е годы имена декабристов реже встречаются в английской печати; однако стоит отметить, в частности, чрезвычайно высокую оценку декабристов среди чартистов; чартистылитераторы упоминали их неоднократно в своих изданиях, распространявшихся среди английских рабочих.18
15 Foreign Quarterly Review, 1832, v. IX, pp. 398—418; характерно, что, говоря о Рылееве, который «лишился жизни за участие в петербургском заговоре», автор высказывает предположение, что это «известно некоторым из наших читателей».
16 См.: М. П. Алексеев. Пушкин на Западе. Временник Пушкинской комиссии, т. III, М.—Л., 1937, стр. 114; Б. Казанский. Западноевропейская критика о Пушкине. Литературный критик, 1937, № 4, стр. 118—122; S. Cross. Pouchkine en Angleterre. Revue de Litterature Comparee, 1937,
№ 1, p. 166.
17 Эту догадку высказал впервые Г. Струве (G. S t г u ѵ е. Pushkin in early English criticism. The American Slavic and East-European Review, 1949, v. VIII, № 4, p. 309) на основании записи^ сделанной в экземпляре журнала, хранящемся в Британском музее. В недавнее время эта идентификация получила новое обоснование в статье: Еііееп М. С u г г а n. The Foreign Quarterly Review on Russian and Polish Literaturę (The Slavonic and East-European Review, 1961, V. XL, Nq 94, pp. 206—219).
18 Чартист T. Фрост в 1851 г. в журнале «Chambers Papers for the People», по собственному свидетельству, напечатал статью о декабристах под заглавием «United Slavonians» (Th. Frost. Reminiscences of a Country Journalist. London, 1888, p. 81); он же ссылается на мнение Д. Эркарта (D. Urquart), цитированное в «Northern Star», о культе декабристов у чартистов, признававших будто бы воздействие на них русских дворянских революционеров (Th. Frost. Reminiscences. .., р. 32) и допускавших даже неслучайное совпадение названий чартистской газеты и декабристского альманаха (Полярная звезда). Известный чартист-
247


Ряд любопытных и плохо учтенных рассказов о декабристах встречается в английских книгах о Сибири. Чиновник генералгубернатора Восточной Сибири Б. В. Струве в своих воспоминаниях рассказывает о целом ряде англичан-туристов, посетивших этот край в конце 40-х годов, и упоминает, в частности, «англичанина Гиль», который жил в Иркутске несколько месяцев, «был вхож во все дома, встречался постоянно с ссыльным польским элементом, составлявшим довольно значительный контингент, целые вечера проводил в домах Волконских и Трубецких».19 Речь, несомненно, идет об англичанине С. Хилле, выпустившем в 1854 г. в Лондоне свое «Путешествие по Сибири» в двух томах.20 В этой книге мы, действительно, находим ряд записей о встречах с декабристами, жившими на поселении; так, Хилл провел целый вечер «в убогом домике», заваленном сугробами снега, «на расстоянии около двух верст от Красноярска» у декабриста, имя которого хотя и не названо, но несомненно, что имелся в виду В. Л. Давыдов (1792—1855), к которому его привел живший в Красноярске архитектор Дантю. Хилл рассказал, со слов Давыдова, историю его жизни в изгнании начиная от 1812 г. Весь эпизод о встрече с Давыдовым заслуживает внимания как живая бытовая картинка, тем более, что о жизни его под Красноярском сохранилось сравнительно мало данных. Более подробно Хилл рассказывает о домах Волконских и Трубецких (также не называя их), которых он посещал весьма часто.
Во втором томе своего «Путешествия» Хилл,' между прочим, кратко рассказывает о своей поездке в Забайкалье (рр. 91—95) и посещении К. П. Торсона.
Рассказы Хилла о ссыльных декабристах должны быть учтены как в биографиях встреченных им людей, так и в общей характеристике сибирского периода жизни декабристов.
Значительно интереснее сведения, которые можно почерпнуть в другом английском путешествии по Сибири, совершенном почти в те же годы (1848—1853).
В 1848 г. в Петербург приехал английский архитектор и художник Томас Уитлем Аткинсон (1799—1861). По совету А. Гумбольдта он решил отправиться на русский Восток ' в качестве
ский деятель и поэт Э. Джонс восторженно отзывается о декабристах в своем историческом романе «Роман а народе» (Е. Jones. The Romance of the People), печатавшемся в журнале «Рабочий» (The Labourer, ѵ. І, 1647, pp. 110—111), а в своей статье о Пушкине (1848) рассказывает о тайном обществе, председателем которого был «доблестный Пестель» (см.: Е. Догель. Неизвестная статья о Пушкине в чартистском журнале «Рабочий». Доклады и сообщения Филологического института ЛГУ, 1951, вып. 3, стр. 192, 196). Позднейшая статья о декабристах В. Линтона — «Пестель и русские республиканцы» (W. L i n t о п. The European Republicans, London, 1892), была основана уже на тех данных, которые он получил от своего друга А. И. Герцена.
19 Б. В. Струве. Воспоминания о Сибири 1848—1849. СПб., 1899, стр. 33—34, 42—46.
20 S. S. Н і 1 1. Travels in Siberia. London, 1854.
248


странствующего художника-натуралиста. Ему удалось сравнительно быстро исхлопотать необходимое разрешение на поездку, и в феврале 1848 г. он отправился в Сибирь вместе со своей второй женой, свадьбу с которой он только что отпраздновал в Петербурге. Семь лет спустя Аткинсон вернулся в Англию, привезя с собой путевые записи и несколько сот акварелей (некоторые из них были большого размера, достигая 5—6 кв. футов). Эти картины были с большим интересом приняты в художественных и научных кругах Лондона. Аткинсон выпустил о своем путешествии также две книги.21
Впрочем, путешествие Аткинсона по Сибири изложено еще в одном сочинении, во многих отношениях более интересном, чем его собственные. Оно написано его женой, сопровождавшей его в путешествии, и называется «Воспоминания о татарских степях и их обитателях».22 Книга вышла через два года после смерти Т. Аткинсона. Вместо суховатого и несколько тяжелого повествования Аткинсона здесь дан подробный, хорошо изложенный рассказ о проделанном пути; вся интимная, житейская сторона их странствований, естественно-исторические или этнографические наблюдения, цифровые выкладки или исторические справки, чему так много места отвел сам Аткинсон, тут отсутствуют полностью; вместо них даны описания дорожных встреч, столкновений с администрацией, ряда затруднений, которые путешественникам пришлось встретить на пути. Кроме того, Аткинсон, несомненно, связан был посвящением своей книги Александру II, на что разрешение не без труда испрошено было им через посредство английского посла в Петербурге; поэтому он воздерживался от какой бы то ни было критики русской власти и ее распоряжений, от замечаний о русских порядках, условиях быта и т. д. Все это вместо него сделала его жена. Живая и словоохотливая, она весело болтала обо всем в своей книге, не опуская ничего из тех подробностей, какие показались ей достойными упоминания или оценки; предоставляя мужа его научным изысканиям и живописным занятиям, она первая заводила знакомства, разузнавала все необходимое для дальнейшего пути, устраивала их быт и рассказала обо всем этом живо, интересно, с тонкой наблюдательностью. Известную роль в этом отношении сыграло то обстоятельство, что миссис Аткинсон раньше приехала в Россию и, конечно, много лучше своего мужа освоилась с русским языком. В книге миссис Аткинсон собраны подлинные ее письма к друзьям из России, лишь слегка под-
21 Thomas William А t k i n s о n. Oriental and Western Siberia. А Narrative of Seven years #xplorations and adventures in Siberia, Mongolia, the Kirghis Steppes, Chinese Tartary and Part of Central Asia, With а Map and numerous illustrations. London, 1858; T.-W. Atkinson. Travels in Regions of the Upper and Lower Amoor. London, 1860.
22 Mrs. Atkinson. Recollections of Tartar Steppes and their inhabitants. London, 1863.
249


новленные и обработанные на основании дорожных заметок и впечатлений, сохранившихся в памяти.
Одно обстоятельство придает рассказам миссис Аткинсон особый интерес. «Во время моего короткого пребывания в Москве,— пишет она, — я познакомилась с семьями многих изгнанников и узнала, что мне придется посетить те местности, где их мужья, отцы и братья провели более двадцати лет своей жизни». Речь идет о ссыльных декабристах. Из дальнейших рассказов выясняется, что Аткинсон взя́лась выполнить ряд поручений в Сибири и устанавливала дорожный маршрут таким образом, чтобы не пропустить ни одной более или менее значительной колонии декабристов. Так, находясь в Западной Сибири, она с мужем едет в Ялуторовск — хотя этот городок лежал в стороне от их маршрута — для того, чтобы (посетить М. И. Муіравьева-Апостола и других живших здесь же декабристов; из Минусинска она специально едет в глухое селение этого округа Шушь, чтобы повидать П. И. Фаленберга. В Иркутске она видится с Волконскими и Трубецкими, в Селенгинске — с семьей Бестужевых. Все ее рассказы о посещениях декабристов, записи веденных с ними бесед не только обстоятельны, но и чрезвычайно точны; имена не названных ею лиц раскрываются без труда; все ее даты могут иметь документальные подтверждения. В итоге «Воспоминания о татарских степях» превращаются для нас в целую портретную галерею декабристов на поселении с множеством интересных фактических сведений, попутных характеристик окружавших их лиц, условий их существования и т. д. \
Приведем лишь несколько примеров. В начале книги помещен рассказ о приезде путешественников в Ялуторовск 23 марта 1848 г. для свидания с М. И. Муравьевым-Апостолом и другими ссыльными. «Мы прямо подъехали к дому одного из ссыльных, которому привезли ружье... Он сейчас же послал за одним из своих товарищей, с семьей которого я также была знакома (вероятно, И. Д. Якушкин, — М. А.), и за женой одного из ссыльных, простой крестьянкой, мужа которой уже не было в живых... Ей я должна была передать просьбу родных расстаться с детьми, чтобы они могли получить надлежащее образование». Едва ли подлежит сомнению, что речь идет здесь о вдове В. К. Кюхельбекера Дросиде Ивановне (1847—1886), баргузинской мещанке, дочери почтмейстера И. И. Артенова.23 Кюхельбекер имел от нее двух детей, упоминаемых и далее в рассказе Аткинсона, — сына Михаила (р. 1840) и дочь Юстину (р. 1843). Знакомство ялуторовских декабристов с семьей Кюхельбекера состоялось в начале 1845 г. при проезде его через Ялуторовск на новое место поселения, в Смоленскую слободу близ города Кургана той же Тоболь-
23 	Русская старина, 1873, июль, стр. 353.
250


ской губернии.24 После смерти Кюхельбекера (11 марта 1846 г.) сестра его Ю. К. Глинка, всегда принимавшая близкое участие в делах брата, начала хлопоты о его детях; в конце концов ей было разрешено (8 апреля 1847 г.) взять их себе на воспитание с тем, чтобы они именовались Васильевыми.25 Таким образом, «Воспоминания» Аткинсон устанавливают, что 25 марта 1848 г. Дросида Ивановна с детьми находилась в Ялуторовске и что именно Аткинсон привезла ей первую весть о разрешении, полученном Ю. К. Глинкой, взять их к себе на воспитание.
«В Ялуторовске проживают некоторые из политических ссыльных 1825 года, — продолжает Аткинсон. — Они составляют нечто вроде маленькой колонии и живут в полном согласии, так что радости и горести одного становятся радостями и горестями всех остальных; они составляют как бы одну семью».26 Аткинсон характеризует почти каждого из них, сопровождая свой рассказ записью всего того, что она здесь слышала. Так, М. И. МуравьевАпостол, подробно рассказал ей о своем брате Сергее, который был повешен (судьба была к нему безжалостна: веревка оборвалась, когда жизнь еще не совсем угасла в нем, — и пришлось доставать другую; в это время сознание вернулось к нему и, поняв, в чем дело, он произнес кротким голосом: «Как тяжело, когда человеку приходится умирать дважды»), историю собственного водворения в Сибири, различные истории из его долголетней жизни в этой стране. «В Ялуторовске еще ничего не знали о революции во Франции, — замечает Аткинсон, — слух о ней достиг Москвы в самый день нашего отъезда, и мы первые привезли им эту весть. Это чрезвычайно взволновало их; было много толков о том, чем все это кончится. По-видимому, наше сообщение напомнило им о тех событиях и сценах, в которых много лет тому назад они сами играли такую видную роль» (стр. 22—27).
Не лишен интереса рассказ о посещении Аткинсонами П. И. Фаленберга (который, однако, не назван по имени); ему они также привезли письма, и с бытом и семьей его хорошо
24 С. Я. Штрайх. И. И. Пущин. М., 1925; И. И. Пущин. Записки о Пушкине. М., 1937, стр. 167 (письмо Пущина к Е. А. Энгельгардту из Ялуторовска от 21 марта 1845 г.).
25 Об их дальнейшей судьбе см.: Б. Л. Модзалевский. З листування декабристів. Юбилейній Збірник на пошану акад. Д. І. Багалія, Київ, 1927, стр. 888; Летопись Государственного Литературного музея. Кн. III. Декабристы. Ред. Н. П. Чулкова. М., 1938, стр. 526; здесь -же на стр. 186 напечатано письмо Дросиды Ивановны к Ю. К. Глинке о детях и переезде с ними из Тобольска в Ялуторовск.
26 В Ялуторовске, кроме М. И. Муравьева-Апостола, жили И. Д. Якушкин, В. К. Тизенгаузен, Е. П. Оболенский, И. И. Пущин, Н. В. Басаргин (с 1847 г.). Аткинсон рассказывает также о жене Муравьева-Апостола Марии Константиновне и воспитаннице их А. П. Созонович (ср.: Декабрист М. И. МуравьевАпостол. Воспоминания и письма. Ред. и прим. С. Я. Штрайха. Пгр., 1922, стр. 93; К. Голодников. Декабристы в Тобольской губернии. Тюмень, 1899, стр. 3).
251


познакомились. Фаленберг рассказал им, что до переезда своего в Шушь он жил некоторое время в Минусинске и устроил там школу, чтобы зарабатывать себе средства к жизни, но местные власти закрыли ее; тогда он принужден был удалиться в деревню и зарабатывал себе на пропитание разведением табака (стр. 224—225, 229).27 Краткий рассказ о горестной жизни декабристов в Минусинске имеет в виду братьев А. А. и Н. А. Крюковых, также не названных, членов Южного общества, приговоренных к каторжным работам в Нерчинских рудниках, а с 1836 г. переведенных на поселение в Минусинск (стр. 224).28
В главе о пребывании в Иркутске Аткинсон, цитируя собственное письмо, замечает: «Чаще всего мы бываем у Трубецких и Волконских, и у них-то главным образом и встречаем их товарищей по несчастью». Записи бесед с С. Г. Волконским и его женой Марией Николаевной заключают в себе немало таких интересных подробностей, как характеристика их житейского быта. «Князь часто заходит к нам и однажды попросил разрешения привести с собой своего товарища по ссылке, который очень недурно рисует и своим рисованием добывает средства к жизни для себя и для своего брата (брат этот, к несчастью, страдает расстройством умственных способностей, так как горе помутило его рассудок). Он рисует цветы и птиц, и делает это превосходно, но, к сожалению, у него очень плохие краски: по прошествии нескольких лет они совершенно выцветают. Мой муж подарил ему коробку английских красок...». Речь идет, конечно, о декабристах братьях А. И. и П. И. Борисовых, членах Общества соединенных славян, живших в деревне Малой Разводной, в пяти верстах от Иркутска, где они и умерли в 1854 г.29 (стр. 240—244).
Дважды и подробно в книге говорится о Трубецких (стр. 310— 311, 339—340). Полон колоритных подробностей рассказ о посещении Бестужевых в Селенгинске (стр. 302—305). Аткинсоны уже застали здесь сестер Бестужевых, получивших разрешение на поездку в Сибирь к братьям в 1847 г.; все хозяйство сосредоточивалось в руках старшей, Елены Александровны, от которой миссис Аткинсон была в полном восхищении: она сравнивает ее с Бетси Тротвуд, героиней незадолго перед тем вышедшего романа Диккенса «Давид Копперфильд» (1850), подчеркивая исключительную прямоту Е. А. Бестужевой, некоторую ее эксцентричность и внешнюю резкость при замечательной доброте, и это, действительно, напоминает известную героиню Диккенса, тетку
27 Ср.: А. К. Кузьмин. Минусинские ссыльные. Декабристы. Сборник материалов, М., 1926, стр. 42, 54.
28 Ср.: А. Косоваков. Новые страницы из жизни Минусинских декабристов. В сб.: Декабристы в Минусинском округе (Ежегодник Государственного музея им. Н. М. Мартьянова, т. III, вып. 2), Минусинск, 1925, стр. 74—76.
29 Воспоминания бр. Бестужевых. М., 1931, стр. 361—362; письме
С. Г. Волконского к М. М. Мешалкиной в книге: Декабристы (Сборник Госу* дарственного Литературного музея). М., 1938, стр. 101—102.
252


Копперфильда, которая приютила его у себя и вывела в люди после горестей и неудач. Характеризован Николай Бестужев (при вторичном заезде в Селенгинск Аткинсоны уже его не застали в живых и рассказывают об обстоятельствах его смерти), М. А. Бестужев и его жена (М. А. Селиванова), «природная сибирячка», «отличавшаяся природным умом и сметливостью». Существенны подробности о школе в Ялуторовске, устроенной декабристами, которую Аткинсоны посетили на обратном пути (стр. 341—342),30 о В. К. Тизенгаузене, об И. Д. Якушкине и др. Разумеется, «Воспоминания о татарских степях» дают в основном бытовые впечатления: англичанка-путешественница не могла рассказать многое об интеллектуальной жизни декабристов, вдуматься в их суждения об общественно-политической жизни тех лет; но она и не ставила себе такой задачи; в ее бесхитростном повествовании, однако, рассыпано много метких наблюдений, схваченных на лету, которые дополняют картину жизни декабристов в изгнании, известную нам по русским источникам.
«Воспоминания» Аткинсон не прошли незамеченными в английской литературе; вскоре ими стали пользоваться для характеристики деятелей декабристского движения. Так, например, в книге Ф. Греэма «Успехи науки, искусства и литературы в России», в которой много говорится о декабристах, из книги Аткинсон приведены большие извлечения: мы находим здесь ее рассказы о знакомстве с семьями Волконских и Т рубецких в Иркутске* о посещении Н. Бестужева в Селенгинске, И. Д. Якушкина — в Ялуторовске.31 А. Е. Розен, рассказывая в письме к Н. А. Некрасову историю опубликования первых написанных им «декабристских» мемуаров, вышедших в свет первоначально в Германии, упомянул, что и «в Лондоне Evelyn St. John Mildmay перевел ее отлично и роскошно ее издал».32 Эта книга встречена была похвалами в английских журналах,33 но характерно, что она не потребовала наведения особых исторических справок: о том, кто такие «декабристы», в Англии хорошо знали уже в течение почти полувека.
30 Ср.: Воспоминания о декабристах в Сибири, записанные со слов их ученицы В. Н. Балакшиной. Сибирские огни, 1924, июль—август, стр. 179.
31 F. R. Gr ah а me. The Progress of Science..., ch. IV, pp. 242—261; еще ранее вышла книга С. Эдвардса «Русские у себя дома» (Sutherland Edwards. The Russians at Home. Unpolitical sketches. London, 1862), вся четвертая глава которой посвящена русской «потаенной литературе» (рр. 66—71); здесь также приводится много данных о декабристах, собранных при помощи упомянутого в тексте А. И. Герцена.
32 Архив села Карабихи. М., 1916, стр. 162—167; речь идет о книге: Russian conspirators in Siberia. А personal narrative By Baron R., a Russian Decabrist. (Translated from the German by Evelyn St. John Mildmay). London, 1872.
33 The Athenaeum, 1873, Jan. 18, № 2360, pp. 77—78; предшествовавшее ей немецкое издание тех же мемуаров вызвало большую и очень сочувственную статью в журнале «Edinbourgh Review» (1870, v. CXXII, № 270, pp. 363—381).
253


Н. М. ДРУЖИН ин
КРЕСТЬЯНСКИЙ ВОПРОС В РАННИХ ЗАПИСКАХ М. М. СПЕРАНСКОГО
Выход в свет политических записок и проектов М. М. Сперанского за 1802—1809 гг., критически отобранных, сопоставленных: и датированных под руководством С. Н. Валка, помогает историку правильнее понять эволюцию и содержание взглядов этого крупного государственного деятеля начала XIX в.1 Подробный источниковедческий анализ напечатанных текстов, сопровождаемый обзором литературы, дает возможность не только установить хронологическую последовательность сочинений Сперанского в годы его наибольшего влияния, но и постараться решить важный вопрос, выдвинутый редактором: какие записки отражают собственные взгляды автора, а какие написаны по заказу его сановных начальников и должны быть отброшены при изучении его личного мировоззрения?
В научной литературе, затрагивавшей историю политических идей в России, существует два подхода к литературному наследию Сперанского: одни из авторов безоговорочно приписывают ему все мысли, которые выходили из-под его пера, другие не менее безоговорочно считают его только талантливым, но пассивным передатчиком чужих мыслей.1  2 Внимательное знакомство с вышедшей публикацией показывает, насколько односторонни и, следовательно, не верны обе точки зрения.
В составе материала, отредактированного С. Н. Валком, мы можем без труда отличить три категории источников: 1) черновые наброски на разные темы, занесенные Сперанским на бумагу для самого себя и не предназначенные для опубликования; 2) черновые записки, нередко с исправлениями автора, служившие основою для будущих докладов и проектов на заданные темы; 3) окончательно отредактированные записки, поданные Александру I или в государственные учреждения и в силу этого получившие значение официальных документов. С. Н. Валк вполне прав, когда считает первую категорию, несмотря на всю отрывочность сохранившихся записей, «некоторым критерием... для определения идей
1 М. М. Сперанский. Проекты и записки. Подгот. к печати А. И. Копакев и М. В. Кукушкина. Под ред. С. Н. Валка. М.—Л., 1961. Ср.: С. Н. В а л к. Законодательные проекты М. М. Сперанского в печати и в рукописях. Исторические записки, т. 54, 1955, стр. 464—472.
2 Примером первого метода может служить изложение проектов Сперанского в книге В. И. Семевского «Политические и общественные идеи декабристов» (СПб., 1909, стр. 37—48); примером второго — статья М. Н. Покровского «Сперанский» в Энциклопедии, словаре изд. Гранат (изд. 7), т. 41, ч. ІѴ„ стб. 111—117.
254


Сперанского раннего периода.3 Эта группа источников аналогична высказываниям Сперанского на философские и политические темы, напечатанным 90 лет назад под редакцией А. Ф. Бычкова (к сожалению, без всякой попытки их датировать).4 Именно здесь непосредственно и наиболее точно отразились личные взгляды Сперанского на основные вопросы государственной жизни и на политику самодержавной власти. Все эти наброски относятся к 1802—1804 гг., когда Сперанский был близок к членам Негласного комитета, участвовал в разработке их либеральных замыслов, а позднее, в качестве главного помощника В. П. Кочубея, составлял разнообразные бумаги от лица министра внутренних дел. Это был период, когда Сперанский, который хорошо узнал российскую действительность служа при четырех павловских генерал-прокурорах, окончательно оформил свои политические взгляды, в основном определившиеся еще в семинарские годы.5
Несколько иной характер носит вторая категория источников — черновики будущих докладных записок, составленных Сперанским как статс-секретарем по поручению лиц, занимавших бые́окие посты, особенно В. П. Кочубея, а также по личному заданию Александра I. Конечно, получая подобные поручения, послушный статс-секретарь не мог не' считаться с данными инструкциями и,, искушенный в нравах бюрократической иерархии, обязан был ответить требованиям своих заказчиков. Но, поскольку Сперанский представлял первоначальный проект задуманной записки, он мог проявлять личную инициативу, высказывать собственные взгляды, особенно, если был уверен в сочувственном отношении своих покровителей и в известной мере единомышленников (например,, министра Кочубея — при подготовке «Записки об устройстве судебных и правительственных учреждений в России» 1803 г. или незавершенного «Проекта Уложения государственных законов Российской империи» 1809 г. — после многократных интимных бесед наедине с самим императором). По-видимому, такой же характер носят «Отрывок о Комиссии Уложения» 1802 г. (вероятно, начатый по предложению председателя Комиссии графа П. В. Завадовского), известная записка 1802 г. «О коренных законах государства», составленная для Кочубея и в сильно измененном виде поданная им Александру I,6 и «Общее обозрение всех пре¬
3 М. М. Сперанский. Проекты и записки, стр. 14 (там же приведены заглавия выделенных набросков).
4 В память графа Михаила Михайловича Сперанского. 1772—1872. СПб., 1872, стр. 773—855.
5 См. публичную проповедь Сперанского, произнесенную в 1791 г., с выступлениями против тиранов и «цепей рабства» в защиту «понятия свободы» (В. С емевскиЗ. Первый политический трактат Сперанского. Русское богатство, 1907, январь, отд. 1, стр. 47).
6 Размышления о государственном устройстве империи (М. М. Сперанский. Проекты и записки, стр. 56—67).
255


образований и распределение их по времянам», подготовленное для Александра I в связи с планом реализации конституции 1809 г.7 Чтобы извлечь из этих подготовительных материалов личные взгляды Сперанского, необходимо тщательно сопоставить их содержание не только с черновыми набросками первой категории и с высказываниями самого Сперанского в тех же и в других записках, но также с идеями его заказчиков, наконец, с обстоятельствами возникновения и дальнейшего продвижения анализируемых работ. Например, разбирая «Отрывок о Комиссии Уложения», мы не станем приписывать Сперанскому мыслей о бесполезности понятия конституции и «неосновательности Монтескиев, Блакстонов и прочих сего рода поверхностных умов», тем более, что эта же самая записка построена на учении Монтескье о разных видах правления и о наличии конституции в каждом государстве.8 Очевидно, эти противоречивые мысли представляют собою или вставку заказчика, или написаны под его давлением.
Такой же сравнительный метод необходимо применить к третьей категории источников — к перебеленным экземплярам записок, сохранившимся в фондах Воронцовых и Комитета 6 декабря 1826 г. Производя соответствующие сопоставления, мы убеждаемся, что «Примечания» о Сенате, представленные
A. Р. Воронцовым в заседании Государственного совета 5 мая 1802 г., являются изложением его личных мнений, а «Размышления о государственном устройстве империи» 1802 г. окончательно отредактированы по указаниям осторожного Кочубея.9 Иной характер носят «Введение к Уложению государственных законов 1809 г.» и связанное с ним «Краткое начертание государственного образования», разработанные Сперанским после многократных бесед с Александром I. Все, что мы знаем об образе мышления этого царя и об его склонности к неопределенным и общим формулировкам конституционных планов, заставляет приписать творческую инициативу и конкретное развитие основных идей проекта 1809 г. не Александру I, а именно Сперанскому, хотя отдельные поправки могли вноситься в трактат под давлением самого самодержца.10
Исходя из данных наблюдений над ранними записками Сперанского, мы вправе поставить вопрос, в свое время освещенный
B. И. Семевским: как расценивал Сперанский положение российского крестьянства и какие меры он предлагал для улучшения его жизни? Излагая соответствующие места в трактатах 1802 и 1809 гг., Семевский не знал некоторых материалов, опубликованных теперь С. Н. Валком, и не всегда правильно приписывал Спе-
7 Там же, стр. 231—237.
8 Там же, стр. 19, 20.
9 Там же, стр. 56—75.
10 Там же, стр. 143—221, 225—231.
256


райскому те или иные суждения.11 Поэтому вполне уместно дополнить и уточнить его выводы в свете недавно изданной публикации.
Вопреки мнению С. Середонина,11  12 Сперанский хорошо знал политическую литературу своего времени задолго до составления Плана всеобщего государственного образования: его записки либерального периода 1802—1804 г. пестрят ссылками на труды Монтескье, которому он следовал в своих основных предпосылках, философов шотландской школы Стюарта и Фергюсона, знатоков английского права Блэкстона и Бентама, итальянских публицистов Беккария и Филанджиери. Уже тогда Сперанскому были хорошо известны конституции Англии и Франции, так же, как Прусское уложение Фридриха II и австрийские реформы Иосифа II. В своих аргументах он свободно оперировал сочинениями древних и новых философов, фактами античной и новой истории, явлениями русской действительности XVIII и начала XIX в. Сперанский вполне разделял политическое евангелие передовой европейской буржуазии — ее учение о договорном происхождении государства, о народе как источнике власти, о необходимости политической свободы и гражданского равенства.13 Он сосредоточенно размышлял над очередными проблемами российской действительности, стараясь понять политику последних царствований и реальные возможности ее изменения. Сперанский был убежден, что несмотря на философскую оправу екатерининских законов, Россия XVIII—начала XIX в. оставалась азиатской деспотией и что либеральные планы Александра I не имеют под собой прочной опоры ни в «общем мнении», ни в нравах народа, ни в навыках управления.14 Моментами он приходил к безрадостному выводу, что любая форма правления неизбежно приводит к деспотизму и сопровождается страхом заговора или будущим осуждением истории.15 Однако философия религиозного квиетизма, воспринятая Сперанским в молодые годы, и быстро удавшаяся карьера, поднявшая скромного поповича до положения бюрократического светила империи, внесли успокоение и надежду в его смятенные мысли. Попав в среду либерально настроенной аристократии, осыпанный чинами и материальными наградами, Сперанский сделался неотъемлемой частицей действующей системы и органически слился с правящими верхами. Если в юности он отразил в своем выступлении некоторое влияние революционного протеста Радищева,16 то в годы Негласного комитета он стал
11 В. И. Семевский. 1) Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX века. т. I. СПб., 1888, стр. 340—351; 2) Первый политический трактат Сперанского, стр. 80—81.
12 С. С е р е д о н и н. Сперанский, граф, Михаил Михайлович (Русский биографический словарь, т. Смеловский-Суворина, СПб., 1909, стр. 197).
13 М. М. Сперанский. Проекты и записки, стр. 28—36, 77—85.
14 Там же, стр. 140—142.
15 Там же, стр. 142—143.
16 В. И. С е м е в с к и й. Первый политический трактат Сперанского, стр. 47.
"17 Отечественное источниковедение 257


решительным противником «жестоких возмущений» и «воспаления страстей». Сохранив свои либеральные взгляды, он утвердился в успокоительном выводе «о постепенности усовершения общественного», и о зависимости «духа народного» «от долговремянной привычки или от предрассудка, или от постоянного действия климата, правительства и законов». Скептически расценивая перспективы конституционной реформы в политически отсталой стране и не питая больших иллюзий относительно Александра I, Сперанский поставил себе ограниченную задачу: приблизить российскую деспотию к состоянию «истинной монархии», основанной на непререкаемых законах, т. е. к будущему введению конституционного правления.17
Таковы были руководящие предпосылки, из которых исходил Сперанский в постановке и разрешении центрального вопроса своей эпохи — о ликвидации отжившего института крепостного права. Уже давно опровергнуто ошибочное мнение декабриста Н. И. Тургенева, упрекавшего Сперанского в равнодушном отношении к этому вопросу. «Проекты и записки» окончательно хоронят эту неправильную версию. Уже в «Отрывке о Комиссии Уложения» Сперанский упоминает в числе «высших предметов», которые должны быть урегулированы в основных законах России, вопрос «об отношении крестьян к помещикам, то есть об отношении миллионов, составляющих полезнейшую часть империи, к горсти тунеядцев, захвативших бог знает почему и для чего все права и преимущества».18 Такая характеристика крепостного права интересна в двух отношениях: она показывает, с одной стороны, тогдашние радикальные взгляды Сперанского, с другой — его незнакомство в 1802 г. с историей возникновения и развития крепостных отношений.
Пока ему оставалось ясным одно: наряду с рабством политическим существует рабство гражданское, «когда один класс народа в повинностях личных или вещественных зависит от воли другого»; политическая свобода может совмещаться с рабством гражданским, но не может возникнуть гражданской свободы, т. е. «независимости каждого класса от произвола другого», если государство останется во власти деспотических учреждений.19 Чтобы изыскать способы покончить с тем и другим видами рабства, необходимо предварительно изучить историю российского законодательства, поручив эту задачу Радищеву (в то время члену комиссии по состоянию законов), который — как прибавляет Сперанский— в силу своих способностей и познаний «может много пролить свету на тьму, нас облежащую»: по мнению Сперанского, следует дать Радищеву «особенно заметить, чтоб углубился он
17 М. М. Сперанский. Проекты и записки, стр. 34, 46, 73—82.
18 Сперанский, исправляя текст записки, несколько смягчил свою формулировку, заменив слово «тунеядцев» словом «людей» (там же, стр. 24).
19 Там же, стр. 83^-85.
258


разысканием, каким образом обычай укреплять крестьян превратился в право и в каком положении сей род людей был в России при различных ее превращениях».20
Однако Комиссия скоро лишилась Радищева, трагически оборвавшего свою жизнь, и Сперанскому пришлось самостоятельно разбираться в существе крестьянского вопроса.
Прежде чем установить исторические причины происхождения крепостного права, Сперанский, исходя из рационалистических предпосылок и учитывая опыт Западной Европы, высказался за постепенную ликвидацию отжившего крепостничества. В подготовительной записке «О коренных законах государства» (1802) он установил, что «право владеть крестьянами в крепость... столько противно разуму общему, что должно рассуждать о нем, яко времянном и прейти долженствующем».21 Ему становилось ясно, что если гражданская свобода невозможна без политического освобождения, то не может быть и законной монархии «в стране, где половина населения находится в совершенном рабстве».22 В противовес некоторым либеральным помещикам Сперанский был глубоко убежден, что не просвещение должно быть предварительным условием свободы, а наоборот, освобождение — предпосылкой духовного подъема народа. «В самом деле, что такое есть просвещение для народа в рабстве, как не способ живее чувствовать горесть своего положения и как не повод к волнениям, кои должны кончиться или вящим его порабощением, или ужасами безначалия».23 В поисках точки опоры он обращается к Наказу Екатерины и к действующему праву о государственных крестьянах. Он предлагает в качестве первоначальных мер для смягчения рабства законодательное регулирование крепостных повинностей, образование волостного суда для разрешения взаимных споров между́ крестьянами и помещиками и превращение подушной подати в поземельный налог, устраняющий всякое представление о «крепостных душах».24 В другой подготовительной записке 1803 г., — может быть, под давлением осторожного Кочубея — Сперанский несколько видоизменяет свои предложения: на выборные волостные управления, образованные в помещичьих имениях по аналогии с волостными управлениями на казенных землях, он возлагает только разбор взаимных споров между крестьянами и определение наказаний за проступки против помещиков. Теперь Сперанский воздерживается от вмешательства в хозяйственные взаимоотношения между дворянами и их крепостными, ссылаясь на необхо* димость «приуготовительных распоряжений»; цитируя Бентама; он высказывает надежду на добровольную инициативу разумныя
20 Там же, стр. 23—24.
21 Там же, стр. 54.
22 Там же, стр. 119.
23 Там же, стр. 44.
24 Там же, стр. 54—55.
259


помещиков, которая будет расширяться по мере успехов цивилизации и общественного достатка. «Доброе крестьянское уложение (code rural)» — вот основа «рождающейся свободы», которая со временем превратит крестьянское рабство в крепость земле, а еще позднее — в полную свободу перехода.25
Таковы первые зародыши того социального плана, который восходит своими истоками к австрийским урбариям XVIII в., будет развит Сперанским в 1809 г. и 30 лет спустя ляжет в основание двусторонней реформы П. Д. Киселева. На этой первой стадии возникновения проекта он предусматривает в виде конечной цели личное освобождение крепостных рабов и уравнение их в правах с юридически свободными государственными крестьянами. Сперанского в 1803 г. не беспокоила мысль об опасности безземельного освобождения: ему казалось, что логика экономического развития урегулирует сложные взаимоотношения между землевладельцами и земледельцами, если будут приняты необходимые меры против «кочевой жизни» свободных арендаторов. Идеал английского фермерства казался не только ему, но и другим авторам проектов начала XIX в. наиболее выгодным для дворянского сословия и для всего государства.
Таков был итог первых размышлений Сперанского над крестьянским вопросом. Он сам мотивировал ограниченные масштабы предлагаемых мероприятий необходимостью избежать внезапного подрыва земледелия, но скрытым мотивом его осторожной тактики, по-видимому, была боязнь возбудить сопротивление консервативных сановников, разделявших «предрассудки класса, к которому они принадлежат и коего духом они напоены».26 Нападки влиятельного министра Г. Р. Державина и его многочисленных единомышленников на тайный «триумвират» молодых друзей Александра и на их пособника Сперанского заставляли держаться настороже и воздерживаться от слишком радикальных проектов.27
Как известно, после Тильзитского мира 1807 г., в обстановке сильной дворянской оппозиции, Сперанский стал могущественным сановником и ближайшим политическим консультантом императора. Перед ним открылась заманчивая перспектива — превратить вековую деспотию в «истинную монархию», установив народное представительство, правда, лишенное законодательной инициативы и потому .зависимое от императорской власти. Результатом личных усилий Сперанского были «Введение к Уложению государственных законов» и «Проект Уложения государственных законов Российской империи» 1809 г. с черновыми и перебеленными приложениями. Подробно развивая государственноправовые нормы своего проекта, Сперанский не мог миновать
25 Там же, стр. 138—139.
26 Там же, стр. 27.
2f [М. А. К о р ф]. Жизнь графа Сперанского, т. 1. СПб., 1861, стр. 101—104.
260


основной социальной проблемы своего времени — положения различных разрядов российского крестьянства. К этому моменту ему стали яснее и существо, и происхождение крепостного права. На страницах «Введения» он уточняет определение гражданского рабства, при котором «подданные не только не имеют никакого участия в силах государственных, но и сверх того не имеют и свободы располагать лицом их и собственностью в связи их с другими».28 Буржуазное понятие собственности становится для Сперанского определяющим критерием буржуазных прав не только гражданских, но и политических. Когда-то, — как рассуждает он на страницах «Введения» — крепостные люди имели собственность й располагали личной свободой: закон отличал их от кабальных людей и холопов. Прикрепление крестьян к земле и последующее слияние их с рабами было результатом вознаграждения бывших удельных владельцев за утрату ими политических прав, а также следствием организации военных сил, т. е. введения поместной системы.
Этому ненормальному состоянию гражданского рабства Сперанский, в соответствии с идеями рационализма, противопоставляет естественное право личности на свободу и собственность: «Права гражданские, то есть безопасность лица и имущества, суть первое и неотъемлемое достояние всякого человека, входящего в общество».29 Но как же восстановить неестественно утраченные гражданские права? Отвечая на этот вопрос, Сперанский снова ищет опоры в действующем законодательстве. Он выдвигает на первый план павловский закон 1797 г., который трактует как законодательное ограничение барщины тремя днями в неделю — «постановление весьма примечательное, потому что оно со времяни укрепления крестьян помещикам есть в сем роде первое», и ссылается на недавно изданные меры: на Лифляндское положение 1804 г. как опыт ограничения крестьянских повинностей, на закон 1803 г., разрешавший увольнение крепостных в свободные хлебопашцы и на закон 1801 г., дававший право свободным сословиям приобретать ненаселенные земли.30 Сперанский считает, что необходимо сделать следующий шаг в том же направлении: уравнять помещичьих крестьян с казенными в гражданских правах, предоставить им право приобретать движимую и недвижимую собственность (кроме «населенных» земель), определить законом их повинности и дать им возможность вступать в договоры с помещиками относительно размеров этих повинностей: организовать в помещичьих имениях крестьянский суд, «отъемля его от помещиков», и лишить помещиков права отдавать крестьян на военную службу «без очереди», по личному произволу. В противоположность проектам 1802—1803 гг. Сперанский требует введения этих
28 М. М. Сперанский. Проекты и записки, стр. 147.
29 Там же, стр. 179.
30 Там же, стр. 159.
261


прав в основные законы империи, т. е. немедленного восстановления личной и экономической свободы помещичьих крестьян.31 Однако он не решается распространить на эту категорию земледельцев политические права, т. е. право участвовать в государственной жизни избранием народных представителей и выполнением их функций в законодательных и исполнительных органах государства: такие права, по его мнению, должны принадлежать исключительно владельцам недвижимой собственности.32  33 Поэтому все поместные крестьяне зачисляются Сперанским, наряду с мастеровыми, работниками и домашними слугами, в низший класс «народа рабочего». Впрочем, Сперанский тут же оговаривается, что всякий, кто приобрел недвижимую собственность и выполнил повинности по своему прежнему состоянию, может свободно перейти в следующий класс и, следовательно, пользоваться всей полнотой политических прав. Таким образом, создавались условия для уравнения помещичьих крестьян с крестьянами государственными.
Что касается некрепостных, т. е. государственных крестьян, то политические права приобретали из них все, «имеющие недвижимую собственность в известном количестве», т. е. не только поземельные владельцы, но и все домохозяева, владевшие строениями. Вместе с другими собственниками, т. е. дворянами, купцами, мещанами и старшинами казенных селений, они составляли волостную думу, эту «первую, так сказать, стихию законодательного порядка», которая пользовалась правом избирать депутатов окружной думы, волостных судей для разбора маловажных споров и проступков, а также членов волостного совета как низшего исполнительного органа. Через посредство окружной и губернской дум волостные депутаты приобщались к законодательной деятельности высшего представительного органа в стране — Государственнои думы. °
Освобождение крепостных крестьян, проектированное в 1809 г. Сперанским, не ликвидировало феодальной зависимости земледельца от дворянина-помещика: бывший крепостной, имея право юридически свободного договора, должен был отбывать повинности за предоставленный ему земельный надел, но эти повинности регулировались законом или заключенным соглашением. Если в 1803—1804 гг. Сперанский считал конечной целью реформы восстановление свободного перехода крестьянина с одной земли на другую, то теперь, раздумывая над судьбами западноевропейского и американского пролетариата, он занял другую, более консервативную позицию. «Участь крестьянина, отправляющего повинно-
31 Там же, стр. 180—182.
32 Там же, стр. 188—192; предоставление политических прав владельцам промышленного капитала (упоминаемое на стр. 185) не получило развития у Сперанского при определении прав различных классов.
33 Там же, стр. 188, 192—193, 197, 216, 229—231.
262


сти по закону и имеющего в возмездие свой участок земли, — говорил Сперанский во „Введении к Уложению государственных законов“ — несравненно выгоднее, нежели положение бобылей, каковы суть все рабочие люди в Англии, во Франции и в Соединенных Штатах».34 Как многие передовые современники, Сперанский не отважился посягать на дворянскую собственность; предоставляя крепостным гражданские права, он оставлял их в экономическом подчинении дворянству, сохранявшему привилегию владеть населенными землями.
Такое разрешение крестьянского вопроса, несмотря на торжественное провозглашение гражданского равенства, должно было неизбежно повлечь за собой определенную степень внеэкономического принуждения.
Крушение конституционного проекта 1809 г. не было окончательной и полной ликвидацией планов крестьянской реформы Сперанского. Его руководящая идея сближения, а затем уравнения помещичьих крепостных с государственными крестьянами воскресла в официальных проектах 1835 г. и с некоторыми видоизменениями легла в основу первого варианта крестьянской реформы 1861 г.35 Несмотря на ясно выраженные буржуазные тенденции, социальные планы Сперанского и их последующие модификации сохраняли феодально-сословные основы дворянского государства.
А. В. П РЕДТ ЕЧЕНСКИЙ
БРОШЮРА М. М. СПЕРАНСКОГО «О ВОЕННЫХ ПОСЕЛЕНИЯХ»
19 ноября 1822 г. граф Аракчеев отправил Александру I от своего имени и имени М. М. Сперанского доклад, в котором писал, что, согласно желанию императора, работа над составлением проекта «Учреждения для военных поселений» ведется им, Аракчеевым, Сперанским и начальником Штаба военных поселений.
Они предполагают рассматривать отдельные части проекта по мере их готовности, после чего посылать на утверждение императору.1 В тот же день Аракчеев в частном письме Сперанскому
34 Там же, стр. 184.
35 Н. М. Дружинин. Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева. Т. I. М.—Л., 1946, стр. 280—298, 611—628; т. II, М., 1958, стр. 551—566.
1 	ГПБ, ф. 731, д. 116. Выписки из копий всеподданнейшего доклада Аракчеева и Сперанского. Копия сделана Старцевым. Назначение Сперанского 24 января 1823 г. членом Комитета о проекте Учреждения для военных поселений занесено в его послужной список (ЦГИА СССР, ф. 1343, оп. 29, д. 5935, л. 7).
263


писал: «Из личных моих объяснений Вам давно уже известна воля государя императора, чтобы мы вместе занялись сим приятным его величеству делом (военными поселениями, — А. П.). Почему и счел я должным приступить к оному».2
По должности члена комитета для составления общих положений проекта о военных поселениях Сперанский начал работу над проектом. Не сохранилось следов участия в ней других членов комитета. Вероятнее всего, они к ней и не приступали, справедливо рассудив, что коль скоро членом комитета назначен Сперанский, то никто лучше его не справится с задачей изложить самую суть вопроса о военных поселениях. 3 апреля 1824 г. Сперанский написал Аракчееву письмо, в котором извещал его об окончании работы над проектом. В письме было сказано, что Сперанский посылает только «первое начертание» «Введения к учреждению военных поселений». Он называет его первым потому, что оно, вероятно, потребует изменений и исправлений, когда будет рассмотрено Аракчеевым.3
Проект Сперанского, получивший окончательное название «О военных поселениях», вышел из печати в виде брошюры в 1825 г. На титульном листе обозначено: «Печатано в типографии Штаба военных поселений. Санктпетербург. 1825». Этим обозначением ограничиваются все выходные данные. Цензурного разрешения нет. Имя автора отсутствует. Но принадлежность брошюры Сперанскому бесспорна. О Сперанском, как об авторе ее, говорят М. А. Корф4 и Н. Богословский, редактор Новгородского сборника,5 в котором она была перепечатана. Ни тот, ни другой не привели никаких доказательств в польіу этой атрибуции. Но в Архиве Сперанского в ГПБ (д. 115) имеется автограф Сперанского с его многочисленными вставками и исправлениями, представляющий собой черновой набросок брошюры; он озаглавлен: «Введение к учреждению о военных поселениях». Таким образом, всякие сомнения в принадлежности ее Сперанскому отпадают.
Изучение вопросов, связанных с напечатанием брошюры Сперанского, сталкивает исследователя с одним важным документом, хотя и не во всем ясным по своему назначению.
Среди опубликованных записок Александра Аракчееву привлекает внимание одна, датированная 25 февраля 1825 г. Полный текст ее таков: «1. Причины, побудившие правительство приступить к установлению военных поселений. 2. Пользы, которые правительство старалось соединить в сем установлении. 3. Правила,
2 ГПБ, ф. 731, д. 2013 (Письма Аракчеева Сперанскому), лл. 30—31.
3 Н. Ф. Дубровин. Письма главнейших деятелей в царствование императора Александра I. СПб., 1883, стр. 382.
* [М. А. К о р ф]. Жизнь графа Сперанского, т. 2. СПб., 1861, стр. 281—282.
5 Новгородский сборник. Вып. 1. Под ред. Н. Богословского. Новгород, 1865, отд. II, стр. 1.


на которых сие установление учреждено. 4. Выгоды, предоставляемые поселянам взамен обращения их в военную службу».6
Вряд ли можно сомневаться, что эта записка — план какого-то сочинения о военных поселениях. Сравнение ее с текстом брошюры Сперанского наводит на мысль о связи между брошюрой и запиской. Хотя письмо Сперанского Аракчееву об окончании, сочинения о военных поселениях написано почти на год раньше записки Александра, содержание обоих документов настолько’ совпадает, что можно с уверенностью говорить о какой-то степени соавторства Сперанского и Александра. Изложение и отбор материала принадлежат, по-видимому, только Сперанскому: в этом убеждает не только черновой автограф Сперанского, но и анализ стиля. Сочинение написано рукою Сперанского: так ясно, точно,, лаконично, геометрически стройно в России в первой половине XIX в., кроме Сперанского, из государственных деятелей не писал никто.
Какова была цель издания брошюры Сперанского? Если справедливо предположение об участии Александра в ее создании, та Сперанский просто выполнял просьбу или приказание царя. Что же касается соображений, руководивших Александром, когда он заказывал Сперанскому брошюру, то по этому поводу можно сказать следующее.
Брошюра написана в столь апологетическом тоне, что не может возникнуть сомнения в пропагандистских целях, преследовавшихся императором. Брошюра была напечатана в малом количестве экземпляров, о чем свидетельствует Корф в своей биографии Сперанского.7 Несоответствие пропагандистского характера брошюры ограниченному ее тиражу может быть объяснено тем, что Александр хотел приобрести союзников в деле реализации идеивоенных поселений отнюдь не в широких кругах, а только среди руководящих деятелей армии и гражданского управления. А для людей этой категории незначительного тиража брошюры было вполне достаточно.
Сперанский начинает свою брошюру с тезиса о непригодности рекрутчины. Она распространяется только на часть населения, так как люди, не подлежащие сдаче в рекруты, остаются вне военной службы. Рекрутчина отрывает рабочие руки от производительного труда, заставляет государство тратить громадные деньги на содержание армии. Рекрутчина разлучает солдата с семьей и тем самым сеет в нем нелюбовь к военной службе.-'
Чтобы ликвидировать зло рекрутчины, надо заменить ее военными поселениями. Это потребует значительных усилий. Нужна неколебимая твердость в проведении столь важной реформы, ну¬
6 Великий князь Николай Михайлович. Император Александр I. Опыт исторического исследования, т. 2. СПб., 1912, стр. 653—654.
7 [М. А. К о р ф]. Жизнь графа Сперанского, т. 2, стр. 282.
265


жен «твердый, ничем несовратимый взор на будущее, взор, непрерывно устремленный на важные государственные пользы».8
Это высказывание похоже на предупреждение, исходящее от человека, который предвидит будущее. Призывы Сперанского к твердости в деле ликвидации рекрутчины наводят на мысль, что он имел в виду угрозу крестьянских волнений, когда говорил о выгодах военных поселений. Это предположение приобретает тем большую обоснованность, что рекрутчина, по словам Сперанского, встречает в народе дружную ненависть. Правительство, уничтожив рекрутчину, уничтожит тем самым источник народного недовольства.
Далее Сперанский в сжатой форме излагает основы устройства военных поселений. Эти основы он извлек из отдельных положений, правил, инструкций, указов, распоряжений и других правительственных актов, в изобилии появившихся ко времени прихода Сперанского к управлению военными поселениями. Он извлек из великого множества отдельных распоряжений, касавшихся военных поселений, только то, что заключало в себе их основу. До появления брошюры Сперанского такой сводной работы не существовало. Она явилась первым и, заметим попутно, последним опытом изложения принципиальных основ устройства военных поселений.
В жизни военных поселений, как утверждает Сперанский, нужно различать два периода. В первом жители всего поселения делятся на две не смешивающиеся одна с другой \ категории: коренных жителей казенных сел и деревень, отведенных под военные поселения, и солдат тех воинских частей, которые переселялись в эти села и деревни из мест их постоянного расквартирования. Во втором периоде эти две категории смешиваются, и создается единое войско поселенное (длительность каждого периода не определяется Сперанским даже приблизительно).
Это не значит, что во втором периоде жизни военных поселений перестают существовать всякие различия среди военных поселян. Старые различия исчезают, но возникают новые, и при этом- весьма существенные. В едином войске поселенном все входящие в него лица только юридически равны, реальное же неравенство остается.
Жители военного поселения во втором периоде разделяются на две части: «неподвижную» и «подвижную». В первую входят все, кто ни в мирное, ни в военное время не покидает своего постоянного места жительства, ко второй относятся участвующие в военных походах. Первая состоит из так называемых хозяев (ниже будет разъяснено значение этого термина), детей всех военных поселян (они получали название кантонистов), инвалидов,
О военных поселениях, стр. 11—12.
266


лиц старше 45 лет, членов семей тех поселян, которые участвуют в походах.
Наибольшее внимание привлекает к себе категория хозяев, входящая в «неподвижную» часть поселян; ей и в брошюре Сперанского отведено больше места, чем другим категориям. Этим словом обозначены коренные жители поселения (старожилы). Еще тогда, когда коренные жители составляют отдельную и самостоятельную категорию поселян, заботы поселенных властей устремлены на улучшение материального положения хозяев: нуждающиеся получают добавочные земельные участки, старые и увечные переходят на казенное обеспечение, все поселяне освобождаются от всяких оброков, податей и повинностей, собственность их сохраняется в неприкосновенности.
В дальнейшем, когда развитие военного поселения вступает во второй период, положение хозяев еще более укрепляется, и они становятся явно привилегированной частью военных поселян. Им, как написано в брошюре, вверяется земельный участок со всем живым и мертвым инвентарем. Они берут на себя заботу о продовольствии семей солдат, ушедших в поход. Они «приготовляют на службу людей, кои к ней поступят». В чем заключается эта подготовка, брошюра не сообщает. Хозяйство (т. е. имущество хозяина) переходит от одного хозяина к другому по наследству и «по особенным постановлениям, в Учреждении подробно изображенным» (этот пункт не разъяснен).
Что касается людей, составляющих «подвижную» часть населения, то им в брошюре места отведено немного. Они с их семьями распределяются между хозяевами, участвуют в сельскохозяйственных работах и пользуются «произведением общих их трудов».
Во втором периоде существования военного поселения, когда процесс его конструирования закончен, административной единицей становится полковой округ, т. е. территория, на которой расположен полк. В каждом полковом округе имеются следующие общие для всего округа материальные ценности и учреждения: хозяйственные заведения (в брошюре не приведено ни одного примера), заемный денежный капитал, предназначенный для расширения хозяйственной деятельности поселян, артельные деньги, принадлежащие подвижной части населения, запасный хлебный магазин, хозяйственные и служебные помещения, почта и пути сообщения, школа, больница, инвалидный дом.
Подводя итоги всему сказанному о военных поселениях, Сперанский еще раз кратко перечисляет выгоды их по сравнению с рекрутчиной и делает общий вывод, написанный, в отличие от холодной деловитости тона всей брошюры, даже с некоторым пафосом. «В военных поселениях, — пишет он, — имущества частных лиц могут быть неравные — трудолюбие и промышленность будут всегда и везде иметь свои права и преимущества. Но соединением всех средств, выше сего изложенных, в военных поселе-
267


ниях не может и не должно быть ни сирот бесприютных, ни старости беспомощной, ни дряхлости оставленной, ни нищеты праздной, ни разврата нравов, терпимого без средств исправления».*
Суждения Сперанского о военных поселениях и изложенный: им фактический материал о них дают основание говорить о некоторых принципах, лежавших в основе самого учреждения военных поселений, и, видимо, сознававшихся инициаторами поселений — Александром, Аракчеевым и Сперанским.
При учреждении военных поселений не предполагалось создавать какую-либо новую форму казарм, хотя бы и вовсе непохожую на существующие. Брошюра Сперанского говорит об этом совершенно ясно. Военным поселянам предполагалось предоставить полную свободу хозяйственной деятельности, немыслимую при казарменном режиме. Государство брало на себя обеспечение прожиточного минимума для нетрудоспособных и трудоспособных поселян. Возможность перехода поселян из подвижной части в неподвижную, т. е. возможность достижения зажиточности или даже богатства, ставилась целиком в зависимость от личных качеств поселянина. В числе этих «личных качеств» не была забыта и возможность эксплуатации одних поселян другими. Эта возможность обеспечивалась самой структурой военного поселения.
Структура утверждала разделение поселян на две группы, находившиеся в неравном экономическом и социальном положении — хозяев и всех других. Хозяева являлись руководителями и организаторами экономической жизни поселения. Им «вверялся»- земельный участок с рабочим и домашним скотом,1 сельскохозяйственными орудиями, домашней утварью и хлебны́ми запасами. Хозяйство, т. е. все перечисленное, кроме земельного участка, переходило от одного хозяина к другому либо по наследству, либо на основании особых распоряжений.
Таким образом, хозяева в поселении являлись распорядителями материальных ценностей поселения. Право наследования делало их фактическими собственниками движимого имущества.
Лица, входившие в подвижную часть поселения, «распределяются в хозяйствах с их семействами». Распределение поселян, принадлежащих к подвижной части, ставило их в зависимость от хозяев и позволяло хозяевам эксплуатировать подвижную часть.
Некоторые вопросы, касающиеся военных поселений и имеющие прямую связь с тем, что изложено в брошюре Сперанского, либо вовсе не освещены, либо только намечены. Сперанский не затронул вопроса о принципах отнесения поселян к подвижной или неподвижной частям. В брошюре нет никаких намеков на обстоятельства, при которых возможен переход из одной группы в другую. А что такой переход совершался, и притом довольно часто, в этом не может быть сомнения.  *Там же, стр. 28.
268


Не отвечает Сперанский на вопрос, по каким постановлениям, ікроме наследования, хозяева получают в собственность принадлежащее им имущество.
Указанные вопросы неизбежно возникают при изучении брошюры Сперанского. Трудно представить себе, что они не вставали .перед Сперанским, человеком с последовательной системой мышления, обладавшим искусством доводить мысль до ее логического предела. Но по каким-то соображениям он обошел их в брошюре молчанием. Очевидно, материал для ответа на эти вопросы находится вне боршюры Сперанского.
К каким же выводам приводит изучение вопроса об отношении Сперанского к военным поселениям? Они могут быть выражены в следующих положениях.
Сперанский ни словом не упомянул о тех серьезнейших препятствиях, какие стояли на пути реализации намерения Александра и которые внесли бы много новых штрихов в нарисованную Сперанским картину. Его сочинение не было отражением реальной действительности. Он писал не о том, что было, а о том, что могло бы быть. Он рисовал картину идеального военного поселения.
Мышление Сперанского всегда было несколько схематичным. Он предпочитал построение логических конструкций реалистическому анализу тех условий, в которых родились и жили исследуемые им явления. Он не замечал тех тысяч людей, которые были засечены за протест против чудовищной регламентации, установленной в военных поселениях Аракчеевым и Александром. В поле «го зрения не попали те многочисленные поселяне, которые не только не благоденствовали, а попросту нищенствовали. Показать все это Сперанский и не стремился. Он старался раскрыть только ту идею, которая лежала в основе задуманной императором реформы, и указать на тенденции, определяющие ее — не реформы, а идеи — развитие.
Причины, вызвавшие появление военных поселений, не могут быть сведены к какой-нибудь одной. Они были многообразны. Но вряд ли можно сомневаться в том, что среди этого комплекса причин существовала ведущая. Думается, что она раскрыта брошюрой Сперанского. Если принять во внимание внутреннюю и международную обстановку, сложившуюся в России во втором десятилетии XIX в., и лихорадочную деятельность правительства по подготовке разнообразных социально-политических реформ (до нас дошло не менее пятнадцати проектов' по крестьянскому вопросу, возникших в правительственных кругах между 1816 и 1824 гг.10), то становится ясным, что задуманная реформа стоит в одном ряду со всеми другими.
10 	А. В. Предтеченский. Очерки общественной политической истории России в первой четверти XIX в. М.—Л., 1957, стр. 339—358.
269


С самого возникновения военных поселений основная забота Александра и Аракчеева была направлена на зажиточную часть крестьянства. В этом убеждают те мероприятия по отношению к хозяевам, которые укрепляли их материальное положение (казенное обеспечение, добавочные земельные участки и т. д.). В результате реализации этих мероприятий в военных поселениях уже создавалась группа поселян, находившихся в лучших, по сравнению с другими, материальных условиях. В дальнейшем материальное положение этой группы продолжало бы улучшаться. Этому способствовали бы ссуды из заемного денежного капитала, выдававшиеся для расширения хозяйственной деятельности поселян. Что в данном случае имелась в виду именно зажиточная часть поселян, явствует из замечания Сперанского по поводу всегдашних прав и преимуществ «трудолюбия и промышленности». Предоставление полной свободы экономической деятельности хозяевам, неприкосновенность их личной собственности, право распоряжаться собственностью поселения' и, что едва ли не самое важное, право эксплуатировать подвижную часть поселян — все это позволяло бы хозяевам значительно преумножать свое имущество и тем самым влекло бы за собой все более резкую дифференциацию поселян.
Эта дифференциация могла, естественно, происходить только при обеспечении свободы экономической деятельности хозяев. И если бы такая свобода действительно существовала, то имелись бы все основания ожидать ускорения буржуазной эволюции аграрных отношений в стране. Часть поселян превратилась бы в свободных собственников. Таким мог быть путь хотя бы к частичному разрешению крестьянского вопроса. Эта возможность не являлась для Александра неожиданной и нежелательной.
Но все дело заключалось в том, что реально существовавший в поселениях крепостнический режим с подробно разработанной регламентацией (о нем Сперанский не проронил ни слова) находился в непримиримом противоречии с идеей свободы экономической деятельности хозяев. На пути буржуазной эволюции военных поселений стоял созданный Александром и Аракчеевым режим, заковывавший жизнь военных поселений в цепи бесчисленных и скрупулезно-мелочных постановлений. Это обрекло военные поселения на провал, постигший их еще в царствование Александра. Воля царя искусственно поддерживала в них жизнь. После его смерти они начали быстро приходить в упадок и в 1831 г. были ликвидированы почти без остатка.


А. В. КОЛЬЦОВ
МАТЕРИАЛЫ О Т. Г. ШЕВЧЕНКО В АРХИВЕ АКАДЕМИИ НАУК СССР
В Архиве Академии наук СССР хранится рукопись статьи о Т. Г. Шевченко, принадлежащая перу известного юриста, социолога и историка, академика М. М. Ковалевского.1 Рукопись, озаглавленная автором «Шевченко», занимает 53 листа в двух тетрадях. Написана она в 1911 г., когда исполнилось 50 лет со дня смерти поэта.
В начале рукописи М. М. Ковалевский рассказывает об обстоятельствах опубликования в 1840 г. «Кобзаря». «Дата 12-го февраля 40-го года,1  2 — подчеркивал М. М. Ковалевский, — навсегда сохранится в памяти ревнителей украинской литературы. Не потому, конечно, чтобы стихотворениями Шевченко положено было самое начало малороссийской словесности, — оно восходит в глубь веков, ко времени „Слова о полку Игореве", если не раньше, и богато народным творчеством, теми песнями и думами, которые не раз питали музу самого Шевченко. Сороковой год потому может считаться поворотным моментом, что им создана или по меньшей мере возобновлена связь писанного и устного творчества — поэм и. дум Шевченко, с теми народными песнями, какие доселе поют на Украйне, или по крайней мере распевали в мое детство странствующие кобзари».3
Многие страницы рукописи М. М. Ковалевского посвящены характеристике Т. Г. Шевченко как поэта подлинно народного. М. М. Ковалевский отмечал, что на долю Т. Г. Шевченко выпало счастье «слышать собственные песни и думы из народных уст».4 Упомянув об отзывах современников относительно того, что стихи поэта «читали с увлечением, многие, чтобы понять Шевченко, учились украинскому языку», ученый подчеркивал: «Это последнее обстоятельство само уже наводит на мысль о том, что муза Шевченко подымала на почве украинского народничества (так в тексте, — А. К.) общечеловеческие вопросы, притом вопросы, над решением которых останавливалась в тогдашнее время мысль того, что можно назвать „солью земли"». И, действительно, знакомясь с содержанием первых литературных произведений Шевченко, мы находим, что в них центральное место занимает тот
1 М. М. Ковалевский (1851—1916) был избран членом-корреспондентом Академии наук в 1899 г., академиком — в 1914 г. Обстоятельный анализ взглядов М. М. Ковалевского в области социологии дал Б. Г. Сафронов (см.: Б. Г. Сафронов. М. М. Ковалевский как социолог. М., 1960).
2 В этот день, как писал М. М. Ковалевский, цензура дала разрешение на опубликование стихов Т. Г. Шевченко, объединенных в сборнике «Кобзарь».
3 Архив АН СССР, ф. 103, оп. 1, д. 480, лл. 3—4.
4 Там же, л. 17.
271


жестокий вопрос крестьянской неволи, до решения которого в желательном смысле ему не пришлось дожить лишь несколько дней».5
В рукописи М. М. Ковалевского читатель найдет анализ поэм Т. Г. Шевченко «Гайдамаки» и «Катерина», стихотворения «Не спится мне, а ночь — как море» и других произведений, при этом ученый все время напоминает об антикрепостническом характере творчества поэта. «...Шевченко с 40-х годов, — отмечал М. М. Ковалевский, — подымает в своих стихах вопросы, тесно связанные с крепостной несвободой». По мнению Ковалевского, «„Гайдамаки“ свидетельствуют не об увлечении романтизмом, какое приписывается ранней музе Шевченко». Это произведение пронизано «живым интересом к попыткам закрепощенного крестьянства сбросить с себя иго неволи.6 Воспоминания о временах гетманщины нужны поэту не для иной цели, как для того, чтобы своим противуположением (так в тексте, — А. К.) польскому засилию ярче представить мрачную картину крестьянских судеб, объясняющую, если не оправдывающую, ужасы гайдаматчины».7
Характеризуя поэму «Катерина», М. М. Ковалевский писал, что в ней «трудно найти воспроизведение чего-либо, кроме неприглядной действительности. Изображаемые типы вполне жизненны, а описания природы так просты в своей очаровательности, что ни о каких поэтических преувеличениях и речи быть не может».8
Рукопись М. М. Ковалевского проникнута глубокой симпатией автора к Т. Г. Шевченко. С горечью и сожалением говорит учетный о том, насколько трудной и тяжелой была жизнь поэта. «По сделанному подсчету оказывается, — замечал М. М. Ковалевский, — что из сорока семи лет жизни Шевченко провел на свободе только четырнадцать».9 Заканчивается рукопись следующими словами: «Так как для судеб нашего отечества нет более важного вопроса, как сообщение элементов культуры массам русского трудящегося люда, одинаково в селах и городах, то создание школы народной на языке Шевченко, там, где еще господствует этот язык, не только не идет вразрез, но, наоборот, содействует поступательному ходу нашего обширного и многоязычного отечества. Осуществление этой простой мысли и было бы лучшим памятником многострадальному, народному и потому бессмертному поэту».10
5 Там же, л. 21.
6 Советские исследователи А. Белецкий и А. Дейч отмечают, что «„Гайдамаки“ — вершина революционного романтизма Шевченко и вместе с тем его прощание с романтизмом» (см.: А. Белецкий, А. Дейч. Жизнь и творчество Т. Г. Шевченко. В кн.: Т. Г. Шевченко, Собрание сочинений, т. I, Стихотворения и поэмы 1837—1847, М., 1955, стр. 93).
7 Архив АН СССР, ф. 103, оп. 1, д. 480, лл. 23—24.
8 Там же, л. 28.
9 Там же, л. 47.
10 Там же. л. 52—53.
272


Приведенные высказывания М. М. Ковалевского о великом украинском поэте представляют определенный интерес для исследователей, изучающих творчество Т. Г. Шевченко.
Обращают на себя внимание и те малоизвестные материалы Архива АН СССР, которые связаны с подготовкой Академии наук к празднованию исполнявшейся в феврале 1914 г. 100-летней годовщины со дня рождения Т. Г. Шевченко.
30 января 1914 г. почетный академик Д. Н. Овсянико-Куликовский писал академику А. А. Шахматову: «Как будет с чествованием 100-летия Шевченко? Если угодно, в „Разряде“ 11 я не откажусь возбудить вопросы».11  12
17 февраля 1914 г. на заседании Разряда изящной словесности специально обсуждался вопрос о праздновании 100-летней годовщины со дня рождения Т. Г. Шевченко. Председательствовал на этом заседании академик А. А. Шахматов. Присутствовали на нем академики Ф. Ф. Фортунатов, А. И. Соболевский, почетные академики А. Ф. Кони, К. К. Арсеньев, Н. А. Котляревский и Д. Н. Овсянико-Куликовский. В протоколе заседания сказано: «Положено устроить 16 марта публичное заседание, посвященное памяти Т. Г. Шевченко, по случаю столетней годовщины со дня рождения (25 февраля 1914 г.).13 Принять участие в этом заседании своими докладами выразили согласие академик А. И. Соболевский и почетный академик Д. Н. Овсянико-Куликовский. Кроме того, предположено пригласить к участию Д. И. Багалея, И. Е. Репина и В. В. Матэ».14
100-летнюю годовщину со дня рождения Т. Г. Шевченко Академия наук предполагала отметить совместно с Академией художеств. В ответ на письмо А. А. Шахматова от 20 февраля 1914 г. по этому поводу секретарь Академии художеств сообщал, что собрание Академии художеств, «заслушав предложение действительного члена имп. Академии художеств В. В. Матэ о совместном чествовании памяти Т. Г. Шевченко имп. Дкадемиею художеств и имп. Академиею наук, постановило просить В. В. Матэ (имп. Академия художеств) и И. Е. Репина (ст. Куоккала Финляндской железной дороги, дача „ Пенаты “)т в случае обращения по настоящему делу имп. Академии наук в имп. Академию художеств принять участие в означенном чествовании».15
О том, как реагировал И. Е. Репин на предложение Академии наук принять участие в праздновании 100-летнего юбилея со дня рождения Т. Г. Шевченко, свидетельствует письмо художника
11 Речь идет о Разряде изящной словесности, учрежденном в Академии наук в 1899 г. в ознаменование 100-летней годовщины со дня рождения А. С. Пушкина.
12 Архив АН СССР, ф. 134, оп. 3, д. 1080, л. 26.
13 Все даты в документах приводятся по старому стилю.
14 Протокол заседания Разряда изящной словесности от 17 февраля 1914 г. Архив АН СССР, ф. 1, оп. 1а, д. 161.
15 Там же, ф. 9, оп. 5, д. 8, л. 106.
18 Отечественное источниковедение
27S


в Академию наук от 22 февраля 1914 г., сохранившееся в Архиве АН СССР. Приведем текст этого письма полностью.
«1914 г., В Императорскую Академию наук.
22 февраля, В Отделение русского языка и
Куоккала, словесности от Ильи Репина.
„Пенаты“.
Приношу свою благодарность за лестное приглашение принять участие в заседании 16-го марта, посвященном памяти Т. Г. Шевченко. Очень сожалею, что должен отказаться от чтения сообщения, т. к. не имею его.
Не знаю, включен ли в программу академических докладов недавно написанный критический очерк о Шевченко Корнеем Ивановичем Чуковским? Очень извиняюсь за эту, может быть, нетактичную приписку. Но трактат Чуковского достоин быть сообщенным в почтенном заседании.
С совершенным почтением Илья Репин».16
Как известно, царское правительство запретило празднование 100-летнего юбилея со дня рождения Т. Г. Шевченко. «Запрещение чествования Шевченко, — писал В. И. Ленин в апреле 1914 г. в статье „К вопросу о национальной политике“, — было такой превосходной, великолепной, на редкость счастливой и удачной мерой с точки зрения агитации против правительства, что лучшей агитации и представить себе нельзя».17
Запрет царского правительства не дал возможности Академии наук провести заседание, посвященное памяти Т. Г. Шевченко. То, что это заседание тщательно готовилось, убедительно свидетельствует о большом уважении, которым пользовалось имя великого украинского поэта в кругах ученых Академии в начале XX в.
Н. Г. СЛАДКЕВИЧ
О СОСЛОВНЫХ ПРОЕКТАХ КОМИТЕТА 6 ДЕКАБРЯ 1826 г.
Среди материалов, освещающих сословную политику царизма во второй четверти XIX в., важное место занимают документы Комитета 6 декабря 1826 г., значительная часть которых до сих пор еще мало привлекала внимание исследователей.
16 Там же, л. 105.
17 В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 25, стр. 66.
274


Как известно, сословный вопрос являлся оборотной сторо́ной вопроса о крепостном праве. Рост капиталистических отношений подтачивал устои помещичьего хозяйства. Прежняя почва уходила у дворян из-под ног. Росла их задолженность. Дробились поместья. Утрачивали прежнее значение наследственные привилегии. Изживали себя многие традиции, вскормленные феодальной эпохой. Однако первенствующее сословие не собиралось уступить свое место на исторической сцене.
Еще в годы, непосредственно следовавшие за подавлением восстания декабристов, представители дворянства направляют Николаю I записки, проекты, заполненные пространными рассуждениями о мерах ограждения высшего сословия от упадка. В ряде записок обращается внимание монарха на несовершенство существующих законоположений о наследстве, не оберегающих имения родовитых дворян от дробления. В своей всеподданнейшей записке 1830 г. граф В. Гурьев сетует по поводу того, что дворянство оскудевает, «наследники продолжают делить недвижимые имения, как часы, на их составные части, из коих пружины и стрелки достаются одному, а колеса другому».1 Он требует издания закона, предохраняющего дворянские гнезда от «ужасной секиры мелкопоместности».2
Все большее распространение получают в кругах дворянской аристократии России 20-х—40-х годов XIX в. проекты создания института майоратов. Горячим поборником этих планов выступил князь И. В. Васильчиков, под председательством которого был учрежден в 1829 г. специальный комитет по ограничению дроблений дворянских имений (один из филиалов Комитета 6 декабря 1826 г.). Видя в перспективе неизбежность отмены крепостного права и сознавая, что это приведет к большим потрясениям для дворянства, он обращает свои взоры к майоратам. «Я позволю себе думать, — заявил И. В. Васильчиков, — что учреждение майоратов есть единственный способ к удержанию в родах дворянства значительной части недвижимых имений и что вне сего учреждения я не вижу возможности никакими законами предупредить сказанное мною выше, т. е. переход недвижимых имений в руки промышленности и торговли. . .».3
Несмотря на известные колебания, правительственные круги все более склонялись к удовлетворению ряда требований дворянской аристократии. С целью укрепления крепостнического землевладения, поддержания дворянско-аристократических фамилий правительство Николая I с начала 30-х годов берет курс на организацию в России майоратов. Если до 1830 г. в России было
1 ЦГИА СССР, ф. 1261 II отделения собственной его императорского величества канцелярии, оп. 1, 1830 г., д. 41і, л. 5 об., Проекты частных лиц.
2 Там же, л. 10 об.
3 Там же, ф. 1169 Комитета по определению делимости дворянских имений, 1829 г., д. 1,лл. 22—22 об.
18*
275


учреждено всего два майората (графа С. И. Чернышева и графа
С. 	Г. Строганова),4 то с 1831 по 1845 г. было создано 14 майоратов.5 В угоду дворянской знати в 1845 г. утверждено было «Положение о заповедных наследственных владениях» — узаконение, идущее вразрез с потребностями капиталистического развития, противодействующее процессу раздворянивания крупной земельной собственности.
Закон 1845 г. о майоратах, насаждавший в России средневековые, феодально-аристократические учреждения, являлся одним из самых реакционных мероприятий николаевского царствования., Он широко использовался высшими слоями первенствующего сословия до самого последнего времени существования самодержавной власти.6
Наряду с требованиями издания закона, обеспечивающего сохранение земельной собственности в руках дворянства, помещичья реакция, высоко поднявшая голову после расправы, учиненной царизмом над декабристами, носилась с планами пересмотра петровской табели о рангах. Ополчаясь против петровского сословного законодательства, открывшего, как известно, ряду лиц недворянского происхождения доступ в высшее сословие, идеологи реакции стремились отгородить дворянство от других сословий, превратить его в замкнутую касту.
Ответив на восстание 14 декабря 1825 г. тесным сплочением вокруг престола и активной поддержкой правительственных мероприятий, направленных к искоренению «крамолы», подавляющее большинство дворянского общества устами своих идеологов настоятельно требует от правительства установления прочных плотин, которые обезопасили бы дворянство от засорения «мутными несвойственными ему потоками».7
В консолидации рядов высшего сословия, в стремлении отгородиться от выходцев из других социальных слоев идеологи дворянской реакции видят залог будущего спокойствия России.
Ясное представление о политических мотивах, которыми окрашены были сословные требования, выдвинутые представителями дворянства в первые годы царствования Николая I, дает нам записка штабс-капитана Щербачева, написанная в декабре 1826 г., упрекавшая правительство в слишком щедрой раздаче орденов и чинов, дающих право на потомственное дворянство, и в недоста-
4 2 ПСЗ, т. XIX, № 14117; т. XXXIV, № 26995.
5 А. Романович-Славатинский. Дворянство в России. СПб., 1912, стр. 555—556.
6 См.: А. М. Анфимов. Майоратное землевладение в царской России. История СССР, 1962, № 5, стр. 155—158. По данным, приведенны́м А. М. Анфимовым, в состав майоратных владений входила к началу первой мировой войны площадь свыше 3.5 млн десятин дворянской земли (там же, стр. 154).
7 ЦГИА СССР, ф. 1169 Комитета 6 декабря 1826 г., д. 57, л. 3 об.. Записка сенатора П. Сумарокова, апрель 1826 г.
276*


точной охране им чистоты дворянского сословия.8 Под свежим .впечатлением недавних событий на Сенатской площади Щербачев пытается даже установить прямую связь между увеличением количества дворян и ростом духа неповиновения в стране, в результате чего создалась благоприятная почва для образования в стране тайных организаций, открыто выступивших 14 декабря 1825 г. против существующего строя.9
В 1826 г. вопрос о необходимости пересмотра петровской табели о рангах был поднят в Государственном совете князем И. В. Васильчиковым. Васильчиков указывал, что петровская табель о рангах устарела, что она не соответствует требованиям времени. При Петре I дворянство было малочисленно и уклонялось от государственной службы. Государство было вынуждено привлекать к службе лиц недворянского происхождения и возводить их в высшее сословие. Иным стало положение, по мнению Васильчикова, в XIX в. Дворянство охотно идет на государственную службу. Количество дворян умножилось, их вполне достаточно, чтобы занять все места государственной службы. Васильчиков приходит к выводу, что настало время поставить преграду умножению дворянства и прочнее изолировать высшее сословие от других сословий в государстве. По мнению Васильчикова, нужно отказаться от возведения в дворянское достоинство лиц, приобретающих чины и ордена, оставив лишь один путь вхождения в дворянство— пожалований монархом. В крайнем случае, «если бы сия перемена показалась неудобною», Васильчиков согласен на то, чтобы по военной службе возводить в дворянство лиц, получивших штаб-офицерские чины, а по гражданской — генералитетские чины (т. е. чины IV класса).10  11Мнение Васильчикова направлено было на заключение министру юстиции Д. И. Лобанову-Ростовскому, военному министру А. И. Татищеву и начальнику морского штаба А. В. Моллеру. В августе 1826 г. они представили свое заключение. ЛобановРостовский, Татищев, Моллер в принципе согласны с Васильчиковым: «Неоспоримо, что число новых дворян год от году умножается и что злу сему время положить преграду».11 Но они не согласны на полную отмену правил приобретения дворянства, установленных петровской табелью о рангах. Во-первых, наличие возможности путем производства в чины получить дворянство поощряет чиновников к продолжительной и ревностной службе:
8 Там же, д. 114, лл. 7—8. Как известно, по петровской табели о рангах лица, получившие на военной службе обер-офицерский чин, а на гражданской — чин К-го класса, становились потомственными дворянами (2 ПСЗ, т. VI, -Nb 3890). Жалованная грамота 1785 г. способом приобретения дворянского достоинства признала и награждение орденом.
9 UГИА СССР, ф. 1169, д. 114, лл. 7—8.
10 Архив Государственного Совета, т. V, ч. 1, Журн. по дел. Деп. гос. экон., засел. 14 мая и 5 июня 1826 г. СПб., 1904, стр. 197—198.
11 ЦГИА СССР, ф. 1169, д. 96, л. 2.
277


«.. . отнять же надежду в достижении службой дворянства значило бы ослабить лучшую пружину».12 Во-вторых, высказывалось опасение, что полное прекращение доступа в дворянство, отмена достижения службой дворянского достоинства вызовет сильное озлобление у многочисленного слоя чиновничества, создаст большие затруднения для правительства в управлении страной.13 Все это приводит их к мысли, что целесообразно сузить доступ в дворянство, но не следует его полностью закрыть.
Рассмотренная нами записка Лобанова-РостовскогоГ Татищева и Моллера свидетельствует о том, что авторы ее учитывали роль бюрократии, чиновничества в системе дворянской монархии и в отличие от многих представителей дворянства того времени понимали, что полное преграждение доступа в высшее сословие из чиновничьих слоев не отвечает коренным интересам помещичьего класса, интересам дворянского государства в целом.
Известно, что с XVIII в. в государственном аппарате России все большую роль начинает играть чиновничество. Сопоставляя монархию XVII в. с монархией XVIII в., В. И. Ленин указывал: «Монархия XVII века с боярской думой не похожа на чиновничьи-дворянскую монархию XVIII века».14
Дворянская монархия Николая I должна была считаться и с запросами чиновничьих кругов, интересами которых она не могла совершенно пренебречь в угоду пожеланиям отдельных групп дворянства, настаивавших на полнбм закрытии доступа в высшее сословие. Интересы помещичьего государства в целом требовали одворянивания определенных слоев чиновничества, тех слоев, которые играли захметную роль в механизме государственного управления. Николаевская монархия шла по пути сужения доступа в дворянство, но не была заинтересована в полном его закрытии.
Острие многих дворянских проектов ревизии петровской табели о рангах направлялось прежде всего против растущей в стране буржуазии. Ее представители почти не сознавали тогда своих особых политических задач. Главное, чего добивались они от правительства, — открытия им доступа в высшее сословие. Но стремление их войти в дворянство встречало сильный отпор со стороны дворянских кругов, отдававших себе ясный отчет в своих классовых интересах и ревниво оберегавших свои сословные привилегии.
Автор анонимной записки, переданной в Комитет 6 декабря, обращает внимание правительства на «вредное» стремление купечества к вхождению в дворянство, что неизбежно приводит высшее сословие к потере своего веса и достоинства в стране.15 Де-
12 Там же, л. 3.
13 Там же, лл. 6—7.
14 В. И. Л е н и н, Полное собрание сочинений, т. 20, стр. 121.
15 ЦГИА СССР, ф. 1169, д. 18, лл. 65—66.
278


партамент законов Государственного Совета в заседаниях от 26 января и 4 февраля 1826 г., обсуждая вопрос о наградах купечеству, пришел к выводу, что в целях охраны неприкосновенности дворянских родов награждение купцов чинами, дающими дворянство, и орденами должно быть отменено. За заслуги их следует награждать званиями коммерц- и мануфактур-советников.
После получения замечаний, сделанных Николаем I по журналу Департамента законов, смысл которых заключается в том, что хотя и следует ограничить возможность приобретения купцами дворянского достоинства, но неудобно закрывать им доступ к личному дворянству,16 Государственный совет в октябре 1826 г. перередактировал проект закона в соответствии с мнением монарха. Плодом обсуждения в Государственном совете этого вопроса и было издание положения 30 октября 1826 г., по которому чины и ордена, пожалованные лицам купеческого сословия, давали право только на личное дворянство.17
Положение 30 октября 1826 г., преградившее купечеству возможность вхождения в дворянство (за отдельными исключениями), было с удовлетворением встречено в дворянских кругах.
С изданием положения 30 октября 1826 г., показавшего, что николаевское правительство берет курс на сужение доступа в высшее сословие, началась разработка ряда узаконений по охране дворянства от притока посторонних элементов.
Сквозь призму сословных дворянских интересов рассматривался в 1826—1832 гг. и вопрос об устройстве так называемого «среднего сословия». Устройство среднего сословия интересовало представителей дворянства главным образом с точки зрения сохранения существующих сословных перегородок.
Предложение министра финансов графа Канкрина издать по случаю коронации Николая I (1826) манифест об учреждении в России временного и наследственного гражданства с целью возвышения в правах купцов и фабрикантов и их потомства и ограждения их при неуспехе коммерческих дел от возможности слияния с «городской чернью» встретило сильные возражения со стороны членов Государственного совета. Возражения эти свидетельствовали о том, что неустойчивость положения торгово-промышленных слоев, отдельным представителям которых приходилось опускаться в разряд «городской черни», мало беспокоила членов Государственного совета. Зато они высказывали опасение, что наследственные граждане постепенно начнут вытеснять дворян и что по мере усиления первых к ним* будет переходить и управление страной. Эти опасения нашли яркое выражение в записке члена Государственного совета Пашкова, разбиравшейся на заседании соединенных департаментов законов, гражданских дел
16-Там же, ф. 1149, оп. 1, 1826 г., д. 13.
17 2 ПСЗ, т. I, № 640.
279


и государственной экономии 5 июня 1826 г. Пашков писал, что «предположение дать гражданству в России такие права, которые едва ли не равняются с правами высшего в государстве сословия, требует в настоящих обстоятельствах строгой осторожности и тщательного рассмотрения, дабы введением новых оснований не поколебать существующих, столь полезных в благодетельном для России монархическом правлении».18 Большинство Государственного совета всецело согласилось с соображениями, высказанными князем А. Б. Куракиным, указавшим на несвоевременность издания манифеста об учреждении наследственного гражданства в тот момент, когда в стране еще далеко не наступило успокоение после событий 14 декабря 1825 г.: «Лучше отсрочить издание такого закона, который столь важное содержит в себе преимущество, свободу от рекрутства и телесного наказания и который, сближая нижний класс людей с высшим, сам по себе родит в первых сперва желание, а потом решительное намерение употребления всех возможных средств быть с последними равными, несмотря ни на какие последствия. Франция более всего примером служить тут может».19 Эти аргументы были настолько убедительны, что на общем собрании Государственного совета 28 июня 1827 г. большинство его членов единодушно пришло к выводу, что не следует торопиться с изданием закона о наследственном гражданстве. Это мнение было утверждено Николаем I.20
С образованием Комитета 6 декабря проект об устройстве среднего сословия в России был передан на тщательное рассмотрение Комитета, где он в течение 6 лет (по 1832 г.) подвергался изменениям.
Ряд заседаний Комитета 6 декабря (заседания 7, 18 и 25 сентября, 4 и 12 октября, 2, 5 и 9 ноября 1827 г.) в значительной степени был посвящен терминологической дискуссии, связанной с обсуждением вопроса об устройстве гражданства. Члены Комитета, совместно с Николаем I, изыскивали «приличнейшие» названия для отдельных разрядов гражданства.
После длительного обсуждения вопроса о наименовании отдельных разрядов гражданства Комитет решил назвать высший разряд не «именитым гражданством», как первоначально намечалось, а «чиновным гражданством». Для второго разряда было установлено название «именитое гражданство», для третьего — «почетное гражданство», для четвертого — «мещанство».21 Имеющие по выслуге чина или по получению ордена право на потомственное дворянство должны были войти в состав чиновного гражданства — высшей степени гражданства; имеющие по чинам
18 Архив Государственного Совета, т. V, ч. 1, Журн. по дел. Деп. гос. экой., стр. 193.
19 Там же, стр. 194—196.
20 Там же, стр. 195.
21 Сб. РИО, т. 74, стр. 193.
280


право на личное дворянство (от 14 до 8 класса)—в состав именитого гражданства.22 Из разрядов гражданства создавались барьеры, которые должны были преградить посторонним доступ в дворянское сословие.
Проект Комитета 6 декабря об учреждении чиновного, именитого, почетного гражданства являлся одним из звеньев общей цепи мероприятий, намеченных Комитетом в целях консервирования сословных перегородок. Установление высших разрядов гражданства, наделенных особыми́ правами, передающимися потомству (свобода от подушного оклада, от рекрутского набора, от телесного наказания, право на поступление на государственную службу и др.), являлось своеобразной компенсацией для лиц, которым закрывался доступ в высшее сословие. Результатом обсуждения в Комитете 6 декабря проектов устройства среднего состояния явилось и учреждение 10 апреля 1832 г. института почетных граждан.23
Окончательно редактируя проект закона о почетном гражданстве, Комитет 6 декабря особо подчеркнул, что «одною из главнейших целей учреждения гражданства должно быть удержание городских обывателей в первобытном их состоянии»,24 т. е. недопущение их в дворянство.
В деятельности Комитета 6 декабря 1826 г. наиболее ярко проявилась реакция против петровской табели о рангах. Комитет настаивал на сохранении лишь одного пути к возведению в дворянство из других сословий — пожалования монархом: «...дворянство долженствует быть отныне приобретаемо не чинами и не званиями, но действием особенной монаршей милости».25 В проекте манифеста к закону о состояниях говорилось: «. . . дво¬
рянское достоинство, переставая быть принадлежностью чинов, как гражданских, так и воинских, будет особою наградой за отличные заслуги, даруемою по усмотрению верховной власти».26 Аргументация, развернутая деятелями Комитета 6 декабря, о необходимости установления прочных преград, отделяющих каждое сословие друг от друга, почти ничем не отличается от известных уже нам высказываний князя И. В. Васильчикова: те же мысли о вреде чрезмерного увеличения численности дворянства,27 об
22 Там же, т. 90, стр. 373—374.
23 2 ПСЗ, т. VII, Кя 5284.
24 Сб. РИО, т. 74, стр. 486.
25 Там же, стр. 164.
26 Там же, т. 90, стр. 364.
27 Рассматривая высказывания представителей дворянства 20-х годов XIX в. о чрезмерном увеличении численности дворянства, не следует упускать из виду, что идеологи дворянской реакции, добиваясь отмены петровской табели о рангах, старались сгустить краски и рисовали преувеличенную картину роста численности дворянства в стране. Удельный вес дворянства в стране в количественном отношении (по сравнению со всем населением России) был ничтожен. Дворянство составляло менее 1 % населения страны.
281


устарелости петровской табели о рангах, о необходимости отвлечь лиц средних сословий от стремления войти в высшее сословие и т. п.28 Вопрос об отмене порядка приобретения дворянства посредством чинов, как и весь проект о состояниях, рассматривался в 1830 г. в Государственном совете. Опять наряду со сторонниками полного закрытия доступа в дворянство выступили и сторонники сужения, но не полного закрытия путей к достижению дворянского достоинства. Был момент, когда в Государственном совете уже пришли к единодушному выводу о целесообразности отмены приобретения дворянства военными и гражданскими чинами (см. Журн. засед. Гос. Сов. 13 марта 1830 г.).29 Но уже 12 апреля 1830 г. Канкрин в осторожной форме высказал опасения, что отмена чинов, «к коим привыкли в России» создаст большие трудности.30
Заслуживает внимания позиция, занятая в вопросе о приобретении дворянства посредством чинов Николаем Семеновичем Мордвиновым. Суждения Мордвинова страдают противоречивостью и двойственностью. Взвесив все доводы за и против принятия нового закона, Н. С. Мордвинов соглашается на издание его, но согласие свое обусловливает серьезными оговорками. По мнению Мордвинова, намечаемые изменения в законах о чинопроизводстве вообще несвоевременны: «... сердце российского
народа не о том болит, потребны для него другие предварительные постановлений».31 Мордвинов находит, что не проблемы чинопроизводства, а вопросы о путях развития промышленности и торговли должны стать в центре внимания русского общества.32 Мордвинов не согласен с теми, кто заявлял, что в России дворянство чрезмерно умножилось. «В России в дворянском сословии не находится излишества, но напротив того, по числу народонаселения, оказывается в сословии сем недостаток».33 Мордвинов остался на позициях той группы дворянства, которая, охраняя незыблемость «древних установлений» и учитывая в целом интересы помещичьего государства, считала необходимым сузить, но не закрыть доступ в дворянство.
Голоса в Государственном совете при рассмотрении последней редакции вопроса о приобретении дворянства посредством чинов разошлись: 7 членов Совета, в том числе и Мордвинов, высказались за предоставление права с 4 класса возводить в потомственное дворянство; 13 членов Совета, среди них граф Кочубей, князь Васильчиков, граф Блудов, Дашков и др., предлагали дополнить манифест указанием, что при достижении чиновниками 4 класса
28 Сб. РИО, т. 74, стр. 159, 160.
29 Там же, т. 90, стр. 395.
30 Там же, стр. 419.
31 Архив графов Мордвиновых, т. 8. СПб., 1902, стр. 216.
32 Там же.
33 Там же, стр. 189.
282


лм предоставляется право ходатайствовать о пожаловании потомственного дворянства, и, наконец, остальные 7 членов — князь Волконский, князь Голицын, Балашев и др. — предлагали оставить проект в том виде, в каком он был внесен Комитетом 6 декабря. В окончательной редакции, утвержденной Николаем I, право на потомственное дворянство признавалось за достигшими
4 класса, а на личное дворянство — за достигшими 12 класса по военной службе и 8 класса по гражданской.34
Табель о рангах была, таким образом, пересмотрена в сторону сужения доступа в дворянство. Однако разработанный проект нового закона о чинах был все же признан николаевским правительством, после долгого раздумья и значительных колебаний, несвоевременным к изданию. Общая тревожная обстановка 1830 г., и в связи с этим особая боязнь нарушения «древних установлений», сыграли тогда значительную роль в отказе правительства от издания подобного закона.
Труды Комитета 6 декабря не оказались все же напрасными. Стремление к сужению доступа в дворянство, тенденция к превращению дворянства в замкнутое сословие, так ярко сказавшиеся в 1826—1830 гг., оставили глубокий отпечаток на всей последующей деятельности николаевского правительства. Закон 1845 г., повысивший чины, дающие право на потомственное дворянство (первый штаб-офицерский чин по военной службе, чин
5 класса — по гражданской),35 как и ряд других сословных узаконений второй четверти XIX в. (закон 6 декабря 1831 г. о дворянских выборах, положение 1845 г. о заповедных наследственных имениях, и др.)» служат одним из ярких показателей общей направленности политики николаевской монархии. При всех колебаниях и балансировании между различными группировками николаевское правительство более всего склонялось в сторону крепостнической реакции, уступая ее домогательствам. Упираясь в стену феодальных отношений, идя по пути усиления сословной реакции, оно вело страну к поражению в Крымской войне.
С. Б. ОКУНЬ, Э. С.НАИН А УКАЗ ОТ 5 АПРЕЛЯ 1797 г. И ЕГО ЭВОЛЮЦИЯ
(К истории указа о трехдневной'барщине)
До определенного момента одной из специфических особенностей крепостного права в России следует признать противоречивость законодательных актов, его устанавливающих, равно как и
34 Сб. РИО, т. 9, стр. 427—428.
35 2 ПСЗ, т. X, отд. 1, № 19086.
283


отсутствие соответствующих указов, его регламентирующих. Но если в плане юридического оформления прав дворянства на внеэкономическое принуждение крестьян в течение XVIII и первой половины XIX в. сделано было очень много, то второй вопрос — о регламентации того же внеэкономического принуждения, хотя в эти годы и ставился, но практически реализовался в весьма слабой степени. Впервые в правительственных кругах заговорили о необходимости регулирования обязанностей помещичьих крестьян в явном расчете на возможность затем распространить эти правила и на другие категории закрепощенного населения в связи с крестьянским движением 50-х—60-х годов XVIII в. и столь усилившимися в это время побегами крепостных. В 1763 г. в записке, посвященной крестьянским побегам, Н. И. Панин прямо указывал, что регламентация обязательств крепостных может послужить могучим средством для удержания их на старом местожительстве. «Помещики,—писал Панин, — не должны требовать от крестьян более четырех рабочих дней в неделю, и в сутки взыскивать с крестьянина, чтоб он или вспахал доброй земли десятину, или накосил сена три копны, или нарубил однополенных дров полторы сажени— не более, величина же оброка не должна превышать двух рублей».1 При этом следует иметь в »иду, что предложения Панина вовсе не предусматривают снижения крестьянских повинностей, а желаемый результат он считает возможным достигнуть уже фактом регламентации даже в максимальных размерах принятых в те годы барщинных и оброчных повинностей.1  2 В общей форме этот же вопрос — об определении крестьянских повинностей — поднимался в первоначальном варианте Наказа Екатерины II Уложенной комиссии, а в конкретном выражении был определен в речах и мнениях Якова Козельского, Григория Коробьина и др.э Однако записки, подаваемые в Сенат виднейшими царедворцами, советы, даваемые самой императрицей в Наказе, равно как и мнения, высказываемые депутатами в Уложенной комиссии, практически не имели в эти годы никакого значения. Более того, законодательство по крестьянскому вопросу этих лет, совершенно не затрагивая вопроса о фиксации барщинных обязанностей крепостных, вместе с тем значительно расширяло права помещиков. Таковы указы от 17 января 1765 г. о предоставлении помещикам возможности ссылать своих крепостных в каторжные работы в Сибирь без суда, от 22 августа 1767 г. — о категорическом запреще-
1 С. Соловьев. История России с древнейших времен, КН. 5. Изд. 2. СПб., 1895-, стр. 1477.
2 По данным К. Н. Щепетова, преобладающей в эти годы была трехдневная барщина, хотя в ряде мест была барщина по четыре и даже больше дней в неделю. Оброчные повинности в это время колебались от 1 до 2 рублей с ревизской души. См.: Очерки истории России во второй половине XVIII в. М., 1956, сто. 54—55.
3 См.: Сб. РИО, т. 32, стр. 406—410, 494—502.
284


нии крестьянам подавать жалобы на своих владельцев, и др.4 И лишь значительно позднее, уже в конце столетия, имели место осторожные попытки вмешательства государства во взаимоотношения помещиков и крестьян (указ 1797 г.). Столь запоздалое обращение к вопросам, которые поднимались еще в начале 60-х годов XVIII в., как и в 90-х годах, преимущественно лишь в отношении барщины, можно объяснить рядом обстоятельств. Прежде всего к концу XVIII в. в связи с начавшимся процессом разложения крепостной системы наблюдается заметный рост числа барщинных хозяйств, поскольку теперь барщина выступает уже «как форма более интенсивной и многообразной эксплуатации крестьянской массы и как основа порождаемого этими же условиями своеобразного вотчинного предпринимательства, при отсутствии у помещиков соответствующих денежных капиталов, заменяемых „капиталом орудий“, как любили говорить в начале XIX в.».5 Во второй половине XVIII в. и в дальнейшем, как справедливо отмечает Н. Л. Рубинштейн, барщина уже была призвана «обслуживать не потребительские нужды замкнутого феодального хозяйства, а новые рыночные отношения товарного хозяйства, и это новое экономическое содержание определило глубокие внутренние противоречия барщинного хозяйства».6 Это новое качество старой феодальной ренты явилось одним из важнейших факторов, определивших мощный взрыв крестьянского движения в 1796—1797 гг., который и толкнул правительство на своеобразно осуществленную попытку регламентации барщинных обязательств. Крестьянские волнения, ознаменовавшие начало царствования Павла I, в отличие от событий 1773—1775 гг. развернулись не на окраинных районах империи, а охватили свыше 30 губерний, преимущественно центральных: Владимирскую, Калужскую, Курскую, Орловскую и др. Это были уже исключительно выступления помещичьих крестьян, вызванные увеличением барщинных и оброчных повинностей и усилением деятельности вотчинных предприятий, т. е. порожденные процессом разложения помещичьего хозяйства и его ориентацией на производство для рынка. Первой и непосредственной реакцией на полученные сведения о крестьянских волнениях, вспыхнувших в Орловской губернии в конце ноября 1796 г. в имениях М. М. Андреева и в начале января 1797 г. в имениях Н. П. Голицыной и С. С. Апраксина, явились три, непосредственно, как нам представляется, связанных друг с другом царских указа. 12 декабря 1796 г. появился указ, фактически отменивший екатерининское запрещение крестьянам жаловаться на своих помещиков и разрешавший подавать прошения, но лишь за одной подписью, 14 января 1797 г. — указ о предании суду распространителей слухов «об от¬
4 1 ПСЗ, т. XVII, № 12311; т. XVIII, №12966.
5 Н. А. Рубинштейн. Сельское хозяйство в России во второй полови́не XVIII В. М., 1957, стр. 95.
6 Там же, стр. 96.
285


ложен,ии крестьян от должного повиновения своим помещикам» и, наконец, 29 января 1797 г. — указ, предписывавший крепостные «спокойно пребывать в прежнем их звании, быть послушными помещикам своим в оброках, работах и, словом, всякого рода крестьянских повинностях, под опасением за преслушание и своевольство неизбежного по строгости законной наказания».7 Вне всякого сомнения, указы 1797 г. имели своею целью устрашение крепостных крестьян и были призваны покончить со всеми теми иллюзиями, которые обычно возникали в крестьянской среде при вступлении на престол нового монарха. Однако связанный с ними общей целью указ 1796 г., разрешавший крестьянам жаловаться на владельца, призван был иным методом помочь в борьбе с крестьянским движением. Это было своеобразным предупреждением, что отныне «государево око» будет взирать на взаимоотношения помещика и крестьянина; это было, в сущности, и косвенным требованием некоторой регламентации крестьянских повинностей. О целенаправленности этого указа ярко свидетельствует павловская резолюция на шести крестьянских жалобах, которые были ему доложены генерал-прокурором 31 марта 1797 г. Предписав призвать жаловавшихся крестьян с целью «кротким образом внушить им дерзость поступка их противу помещиков своих», а затем «снисходительно наклонить их к раскаянию и должному повиновению помещикам», Павел в то же время приказывает сообщить шести владельцам этих крестьян, что «собственная неумеренность в образе их домоправления, или слабый присмотр за приказчиками, суть следствия как для их, так и для правительства к заботам и беспокойствам и что единая умеренность в поступках противу их крестьян и собственную их пользу, и успокоение правительству доставить может, о чем всемерно стараться должны».8 А через несколько дней требование регламентации крестьянских повинностей было предъявлено уже ко всему дворянству весьма своеобразным, как мы отмечали, образом в манифесте от 5 апреля 1797 г.
В исторической литературе этот документ, именуемый обычно указом о трехдневной барщине, неоднократно был предметом длительных споров. Суммируя мнения, высказывавшиеся по поводу этого указа до 1904 г., Е. П. Трифильев отмечал, что хотя почти все исследователи расценивали его как попытку правительства ограничить барщину, однако все они в то же время приходили к заключению, что «этот закон остался на бумаге и никакого практического значения не имел».9 Такова точка зрения В. И. Семевского, Н. К. Шильдера, В. О. Ключевского, С. Ф. Платонова и др. Сам же Трифильев стремится на основе конкретного мате-
7 1 ПСЗ, т. XXIV, № 17636, 17730, 17769.
8 М. В. Клочков. Очерки правительственной деятельности времени Павла I. Пгр., 1916, стр. 533.
9Е. П. Трифильев. Очерки из истории крепостного права в РоссииХарьков, 1904, стр. 293.
286


риала показать, что указ от 5 апреля соблюдался и имел большое практическое значение.10  11 В 1911 г. М. В. Клочков выступил не только против концепции Трифильева, но и против точки зрения его предшественников, считавших, что этот указ, хотя и не был реализован, все же имел своею целью ограничить барщину тремя днями в неделю.11 Анализируя указ от 5 апреля, Клочков справедливо отмечает, что в нем содержатся «две главные мысли»: первая — «о принуждении крестьян к работам в воскресные дни* и вторая — «о разделении недели поровну между помещиками и крестьянами, короче — о трехдневной барщине».12 Первая мысль выражена столь четко и определенно, что никаких сомнений вызвать не может. В этой части указ от 5 апреля повторял статьи Уложения Алексея Михайловича, которые, действительно, в категорической форме запрещали использование крестьян на барских работах в воскресные дни. Что же касается второй мысли, то ее изложение в указе, по мнению Клочкова, дает возможность поразному трактовать эту часть документа, поскольку о регламентации крестьянских обязанностей говорится в придаточной фразе к основному законодательному положению и при этом не в императивной форме: «Повелевая всем и каждому наблюдать, дабы никто и ни под каким видом не дерзал в воскресные дни принуждать крестьян к работам,—Павел, как бы разъясняя это положение, добавлял,—тем более, что для сельских издельев остающиеся в неделе шесть дней, по равному числу оных вообще разделяемые как для крестьян собственно, так и для работ их, в пользу помещиков следующих, при добром распоряжении достаточным будут на удовлетворение всяким хозяйственным надобностям».13 Окончательный вывод, к которому пришел Клочков, сводился к тому, что и Сенат, и местные органы расценили этот документ только как указ о запрещении работать в воскресные дни и что отдельные случаи требования со стороны верховной власти ограничения барщины тремя днями, о которых сообщает Трифильев, не меняют общей картины. Однако не соглашаясь полностью с утверждением Трифильева о большом практическом значении указа 1797 г., которым, по его мнению, повсеместно и в обязательном порядке вводилась трехдневная барщина, мы в то же время не можем согласиться и с Клочковым, усматривающим в этом документе лишь доброе пожелание, к тому же никого и ни к чему не обязывающее. Павловский манифест от 5 апреля 1797 г., на наш взгляд, нельзя рассматривать лишь как указ о запрещении работ в воскресные дни и в то же время нельзя считать и указом о трехдневной барщине.
10 Там же, стр. 293—309.
11 Сборник статей, посвященных С. Ф. Платонову. СПб., 1911, стр. 127—175. Переиздано: М. В. Клочков. Очерки правительственной деятельности Павла I. Пгр., 1916, стр. 528—569.
12 Там же, стр. 534—535.
13 1 ПСЗ, Т. XXIV, № 17909.
Ш


И дело здесь не в плохой редакции этой второй части указа, о чем в свое время писали В. И. Семевский, Е. С. Шумигорский, и др. Наоборот, если уже касаться редакционной стороны, то придется отметить, что здесь мы имеем блестящий образец законодательного искусства, поскольку трехдневная барщина диктуется помещикам без формального нарушения традиционного принципа невмешательства правительства во взаимоотношения крепостного со своим владельцем. Сенат в сопроводительном документе к указу от 5 апреля, как это справедливо отметил Клочков, ограничивал его содержание запрещением работ в воскресные дни, ни словом не упоминая о трехдневной барщине. Действительно, ни в одном из 91 рапортов, изученных Клочковым, нет ни малейшего намека, чтобы местные власти восприняли этот документ как указ, касающийся не только запрещения работ в воскресные дни, но и работ на барщине свыше трех дней в неделю.14  15 Между тем этот указ, не будучи законом о трехдневной барщине, вполне реально подготавливал фиксацию повинностей крестьян в помещичьем хозяйстве. И основным для понимания значения указа 1797 г. является отнюдь не формулировка, какой сопровождался он сенатским чиновником при рассылке на места, и не трафаретное повторение этой же формулировки в ответах местной администрации. Впрочем, если уже идти по этому пути, то следует отметить, что в рапортах архиепископов и митрополитов в Синод, подтверждающих получение указа о распубликовании манифеста от 5 апреля, содержание его излагалось более пространно, — «чтоб помещики не принуждали крестьян своих к работам по воскресным дням и о протчем».15 1
Вся сила этого манифеста как документа, ограничивающего барщину, заключалась, как нам представляется, в первую очередь, в том, что он подлежал «всенародному» распубликованию. По распоряжению Сената, указ от 5 апреля должен был быть разослан «для объявления как помещикам, так и всенародно», что и было выполнено по решению Синода местными священниками.16 Совершенно естественно, что отныне после того как крестьянам становилось известно, что сам царь считает три дня в неделю работы на помещика «при добром распоряжении достаточны будут на удовлетворение всяким хозяйственным потребностям», превышение этой нормы должно было восприниматься крепостными как нарушение царского если не указа, то мнения. Это особенно было опасно в павловские времена в связи с предоставлением крестьянам права подачи жалоб. В том, что этот документ был воспринят крестьянами как царская санкция на трехдневную барщину, сомне-
' *4 См.: М. В. Клочков. Очерки правительственной деятельности...,
стр. 546—547.
15 ЦГИА СССР, ф. 796 Канцелярии Синода, оп. 78, 1797 г., д. 223, лл. 12, 18, 44, 45.
16 Там же, оп. 209, д. 344, л. 451.
288"


ний быть не может. Порой в своей трактовке указа от 5 апреля крестьяне даже шли еще дальше. Так, в сентябре 1797 г. в Кумоловской волости Петербургского уезда «крестьянские жены отказались ходить в работу для вымолачивания хлеба, отзываясь, что единственно надлежит их мужьям три дни в неделе работать, а не им». В конечном счете пришлось отправить в Кумоловскую мызу исправника «исследовать о упорстве крестьян и их жен в исправлении на основании высочайшего именного манифеста, в 5-й день апреля 797 г. изданного, господских работ», поскольку «сила сего манифеста равномерно исполнима должна быть крестьянами и их женами».17 Убедительной иллюстрацией создавшегося в деревне положения является тот факт, что в те годы помещики или их управители в тех случаях, когда приходилось давать объяснения в связи с жалобами крестьян, прежде всего стремились уверить начальство, что барщина в их имениях не превышает установленных трех дней в неделю. Так, помещик Владимирской губернии Н. В. Соляников, сообщая во второй половине апреля 1797 г. генерал-прокурору А. Б. Куракину о волнении в его имениях, писал, что крестьяне им «сельскими изделиями» не отягощаются и «во всех летних работах», заняты «в неделе три дня».18 Любопытная формулировка содержится и в экстракте по делу управителя имением графа Н. П. Румянцева, которое велось в Алатырском уездном суде. В 1799 г. крестьяне обратились к своему владельцу с просьбой перевести их с барщины на оброк. Но Румянцев отказал крестьянам в их ходатайстве, сообщив при этом, что он «вотчин, особливо многоземельных, на оброке иметь не желает и не требует более, как три дня на себя работы в неделю, как положено законами».19 Более того, распубликовав указ, который, по существу, не содержал и себе обязательного, «указного» начала, Павел в дальнейшем стремится на его основе регламентировать применение крепостного труда не только в помещичьем имении, но и приписных крестьян. В именном указе Сенату от 16 марта 1798 г. «О дозволении покупать к заводам и фабрикам крестьян» Павел в § 4 специально оговаривал, чтобы «в распределении крестьянам при заводах и фабриках работ поступать согласно манифесту,... в 5 день апреля 1797 г. о разделении вообще крестьянских работ изданному, т. е. чтоб из количества годных в работу половина всегда в работе заводской находилась».20 Не исключено, что в общий замысел Павла о регулировании взаимоотношений помещика с крестьянами входило и намерение ограничить оброчные повинности. Во всяком случае некоторым основанием для подобных предположений может служить эпизод, произошедший во время проезда Павла по
17 ЦГИА СССР, ф. 1345 V департамента Сената, оп. 98, д. 184, л. 2 об.
18 Крестьянское движение в России в 1796—1825 гг. М., 1961, стр. 81.
19 ЦГИА СССР, ф. 1345 V департамента Сената, оп. 98, д. 547, лл. 9 об.—11.
20 1 ПСЗ, т. XXV, № 18442.
19 Отечественное источниковедение
289


Смоленской губернии в мае 1797 г. Помещица Козловская в конце 1800 г., а затем уже после убийства Павла и ее сын стали усиленно ходатайствовать о снятии опеки с их .имения. Когда навели справки,, почему это имение попало в опеку, обнаружились следующие подробности. Переменяя лошадей в деревне Теплуха, Павел «изволил взойти в избу к крестьянину Даниле Семенову и у жены того крестьянина Неолиды Евстратовой опрашивал, сколько они платят госпоже своей в год оброку, которая и объявила, что платят они деньгами по двадцати семи рублей, после чего вскоре и последовало о взятьи деревень в опеку высочайшее повеление».21 В Смоленской же губернии оброк колебался от 2 до 8 рублей серебром. Таким образом, взимаемый с крестьян оброк значительно превосходил общепринятую высшую норму.
Итак, может создаться представление, что у Павла в конце XVIII в. все же наличествовал определенный замысел регулирования взаимоотношений помещика и крестьянина, что «указ без указа» о трехдневной барщине не только был распубликован, но, если основываться на материалах судебной практики, со всей строгостью проводился в жизнь. А таких фактов можно привести немало. Упомянем и мы о них, ограничиваясь лишь двумя случаями, с целью проиллюстрировать однотипность подхода к указу от 5 апреля как в высших, так и в низших инстанциях. В ноябре— декабре 1797 г. в Санкт-Петербургской палате суда и расправы рассматривалось дело арендатора имения помещика Опица капитана Теренберха, обвиняемого в том, что он «в противность публикованного сего 797 г. апреля в 5-й день указа постоянно держал крестьян на работе в неделе более трех дней». Признав Теренберха «неисполнителем высочайшего указа», Петербургская палата постановила лишить его капитанского чина и впредь, «яко оказавшегося в притеснении крестьян, ни до какой аренды не допускать, и о том и публиковать в ведомостях». В свою очередь с помещика Опица была отобрана подписка, что он не будет принуждать крестьян к работам «в неделю более трех дней».22 В 1800 г. крестьяне воскресенского помещика Татаринова обратились с жалобой к московскому главнокомандующему, что помещик отягощает их «чрезмерными работами». Воскресенский уездный суд определил, что действительно здесь имеет место «излишняя» работа, превышающая трехдневную барщину, поскольку во время покоса и уборки хлеба все крестьяне на десять дней посылаются на барскую работу, а в другое время также имеет место превышение норм, ибо два дня работают на помещика, два дня на себя, а остальные три дня половина работает на себя, а половина на владельца. Таким обра-
21 ЦГИА СССР, ф. 1374 Канцелярии генерал-прокурора Сената, оп. 3, д. 2743, л. 25 об.
22 Там же, ф. 1345 V департамента Сената, оп. 98, д. 184, лл. 1—12; см.: Е. П. Трифильев. Очерки из истории..., стр. 137—142; М. В. К л о чк о в. Очерки правительственной деятельности..., стр. 556—558.
290


зом, и здесь имеет место не трехдневная барщина, а работа по три с половиной дня в неделю.23
Однако оперируя даже такими фактами, мы не имеем достаточных оснований, чтобы утверждать, что указом от 5 апреля в России была введена трехдневная барщина. Много лет спустя, вспоминая в связи с обстоятельствами, о которых мы будем говорить ниже, о павловском указе, М. С. Воронцов охарактеризовал его как «регулирование» крепостного права «из страха» перед крестьянским движением. В этом, собственно, и заключается расшифровка всего того, что имело место в конце XVIII в. Мысль о необходимости регулирования взаимоотношений помещика и крестьянина безусловно и не раз возникала у Павла I. Но было это обусловлено отнюдь не стремлением ограничить крепостное право и улучшить положение крестьян, а исключительно убеждением, что этим путем можно ограничить поводы к массовым крестьянским выступлениям. Отсюда сочетание часто внешней широты общего замысла с ограниченностью мероприятий, предпринимаемых для его реализации, которые всецело определялись лишь силою ударов, обрушивавшихся в эти годы на господствующий класс со стороны бунтующих крестьян. Туманная формулировка о трехдневной барщине в указе от 5 апреля, призывая, с одной стороны, помещиков к ограничению своих требований, давала в то же время крестьянам определенное основание рассчитывать на поддержку в этом вопросе со стороны правительства при условии точного соблюдения указа от 29 января 1797 г., т. е. полного подчинения крепостных помещикам и выполнения до разбора дела всех возложенных на них повинностей. В тех же случаях, когда крестьяне не протестовали и не возникала опасность «возмущения», никого не интересовало, что творилось в имениях, и помещик мог использовать труд крепостных в таких размерах, в каких ему это заблагорассудится.
Переходя к рассмотрению судьбы указа от 5 апреля 1797 г. уже на протяжении первой четверти XIX в., т. е. в царствование Александра I, можно прийти к заключению, что и тогда, как и в павловское царствование, этот указ и был и не был. М. М. Сперанский во «Введении к уложению государственных законов» 1809 г. характеризует этот указ не только как первую попытку регулирования взаимоотношений помещика и крестьянина, но и как поныне действующий законодательный акт: «Постановление о разделе поселянских работ, с ограничением их тремя днями,;— писал Сперанский, — постановление весьма примечательное, потому что оно со времени укрепления крестьян помещикам есть в сем роде первое».24 Об этом же свидетельствует, как и в павловские вре¬
23 ЦГИА СССР, ф. 1345 V департамента Сената, оп. 98, д. 601, лл. 11 об.—12.
24 М. М. Сперанский. Проекты и записки. Подгот. к печати А. И. Копанев и М. В. Кукушкина. Под ред. С. Н. Валка. М.—Л., 1961, стр. 159.
291


мена, правительственная практика. Так, в 1809 г. министр внутренних дел А. Б. Куракин, сообщая Комитету министров об отказе крестьян в Могилевской губернии работать по инвентарям и доказывая «ослушность» этих крестьян, ссылаясь при этом на полную «законность» возложенных на них повинностей, писал: «Распределение работ сделано в надлежащем порядке и с великой умеренностью, ибо малосемейные вовсе уволены от работ, имеющие в семействе по одной рабочей душе мужеска и женска пола обязаны служить по половину дня в неделю, а имеющие 2 души по 1 дню и так далее; самые большие семейства не работают более как три дня в неделю на помещика».25 В 1825 г., опять-таки министр ‘внутренних дел, теперь уже В. С. Ланской, в своем представлении в Комитет министров об отказе крестьян в Гродненекой губернии работать по инвентарям, уже прямо апеллирует к павловскому указу о трехдневной барщине. Указывая на отсутствие специального законодательства по этому вопросу, Ланской писал, что «все инвентари, не превышающие повинностей, назначенных высочайшим манифестом 5 апреля 1797 г. по три дня в неделю, были правильны и оных держаться должно».26 Если теперь мы обратимся к деятельности губернаторов, то и здесь мы неоднократно столкнемся с обращением к указу от 5 апреля как к закону, полностью сохранившему свою силу в плане ограничения барщинных работ. Та*к, в начале 1818 г. крестьяне помещиков Алексеевых обратились с жалобой к тамбовскому губернатору на притеснение их приказчиком. Рассмотрев эту жалобу, губернатор, «поставив» владельцам «на вид» «беспорядки», происходящие в их имении, потребовал, в первую очередь, чтобы «на работы господские определены были три дня».27 Этого же закона придерживались и дворянские представители в тех случаях, когда им надлежало разработать положение об управлении тем или иным имением, когда оно передавалось владельцу на определенных условиях. Именно так обстояло дело с имением помещиков Кафтыревых, которым оно в 1821 г. возвращалось из опеки при условии, что они будут управлять им, руководствуясь положением, выработанным представителями дворянства Ярославской губернии. В этом положении указывалось, что следует вести «обработку вообще барских полей уравнительно и для обоюдных польз помещика и крестьян производить брат на брата, то есть половина должна находиться на барщине, а другая заниматься домашним своим хозяйством. В сем по́ложении барщины само собою разумеется, что одинокие крестьяне обязаны быть три дня на барщине, а три дня дома».28 Аналогичное положение было выработано представителями дво-
25 Крестьянское движение в России в 1796—1825 гг., стр. 251.
26 Там же, стр. 575.
27 ЦГИА СССР, ф. 1409 Собственной е. и. в. канцелярии, оп. 1, д. 2806, лл. 38—38 об.
28 Крестьянское движение в России в 1796—1825 гг., стр. 694.
292


рянства той же губернии и в 1824 г. для помещицы Носковой, на которую поступила жалоба от крестьян на «обременение» их господскими работами.29 Порой вспоминали о законах от 5 апреля 1797 г. и 16 марта 1798 г. и в связи с «отягощением» приписанных к фабрикам и заводам крестьян. В 1816 г. рязанский губернатор в связи с жалобой на неповиновение рабочих на фабрике Козлова приказал, чтобы приписные «не были бы отягощены» и не работали «свыше мер, предписанных в высочайших указах 5 апреля 1797 г. и 16 марта 1798 годов».30 Да ,и крестьяне помнили об указе 1797 г. как о законе, ограничивающем барщину. «В рассуждении господских работ, — доносит симбирский губернатор Александру I в 1818 г., — все крестьяне помещицы Наумовой единогласно утвердили», что в то время как им «положено работать три дня на господина и три дня на себя», это правило не соблюдалось и их заставляли работать даже по воскресным дням.31
Итак, все вышеприведенное весьма убедительно, на первый взгляд, свидетельствует, что закон о трехдневной барщине действительно существовал и за его реализацией строго наблюдали соответствующие органы. Но почему же в таком случае столь блестящий знаток крестьянского вопроса, как Н. И. Тургенев, именно в эти годы отмечал, что хотя «закон императора Павла» и существует, но «сила сего закона остается для крестьян недействительною... Известно, — пишет далее Тургенев, — что не все помещики довольствуются тремя днями работы крестьян своих, вопреки существующему и никем не отмененному закону. Известно, что многие помещики, сверх трех дней работы, берут с крестьян другие подати в натуре и деньгами. Известно, что некоторые заставляют крестьян своих работать не 3, а 4, 5 и даже 6 дней в неделю».32 П. И. Пестель в «Русской Правде», исходя, из существующего положения, не считает нужным даже упомянуть о формально существующих регламентациях и прямо заявляет, что в России «участь крепостных людей в полной мере зависит единственно от мысли и воли их господ и что никакого не существует определительного постановления, взаимные их отношения, обязанности и права устанавливающего и положения крестьянского состояния, ясно определяющего».33 И действительно, многочисленные крестьянские жалобы александровского времени наглядно свидетельствуют, насколько справедливы утверждения Тургенева и сколь, в конечном счете, обоснованно заключение Пестеля.
29 ЦГИА СССР, ф. 1286 Департамента полиции исполнительной, оп. 3, 1824 г., д. 251, лл. 1—2.
30 Рабочее движение в России в XIX веке. Т. I, ч. 1. 1800—1823. М., 1955, стр. 382.
31 Крестьянское движение в России в 1796—1825 гг., стр. 634.
32 Архив братьев Тургеневых, т. III, вып. 5. Пгр., 1921, стр. 419.
33 Восстание декабристов, т. VII. М., 1958, стр. 173.
293


Единственно* что в законодательном плане в годы царствования Александра I было связано с манифестом от 5 апреля 1797 г., это указы от 14 февраля и 30 сентября 1818 г. Первый из них возлагал на духовных лиц обязанность следить за выполнением закона, запрещающего господские работы в воскресные дни и, в случае нарушения такового, предписывал доносить об этом министру духовных дел и народного просвещения.34 Но уже через семь месяцев духовенство было освобождено от этой обязанности, которая возложена была на губернскую администрацию. При этом действие указа от 5 апреля, помимо воскресных дней, было распространено на двунадесятые и храмовые праздники.35 Однако в этих указах никаких упоминаний о трехдневной барщине не содержалось.
Правительственная политика в крестьянском вопросе во второй четверти XIX в. определялась, в первую очередь, двумя моментами: во-первых, прогрессирующим кризисом крепостного хозяйства и, во-вторых, неуклонным ростом крестьянского сопротивления. Оба эти обстоятельства при том условии, что правительство имело своею целью сохранить, по возможности, крепостное право, все же должны были усилить стремление к регламентации взаимоотношений помещика и крестьянина. Но в этом случае возникала другая проблема: каким путем осуществить эту регламентацию, чтобы не вызвать нареканий со стороны дворянства, что особенно казалось опасным в свете событий 1825 г.
И выход был найден в модернизации старого законодательства, за которое ответ несут «предки», но за выполнением которого следить должны «потомки». Именно так и получилось с указом 5 апреля 1797 г., который в ПСЗ в 1830 г. был наименован манифестом «О трехдневной работе помещичьих крестьян в пользу помещика и о непринуждении к работе в дни воскресные».36 Дальнейшей трансформации подвергся текст этого документа при составлении Свода законов. Судя по материалам II Отделения Собственной е. в. канцелярии, составлением первой книги Свода гражданских узаконений — «О состояниях» — и, в частности, «изложением узаконений главы о крепостных людях», вошедшей в IX т. Свода законов, занимался М. А. Корф.37 Статья 589 этого Свода38 указывала, что «владелец может налагать на крепостных своих всякие работы, взимать с них оброк и требовать исправления личных повинностей, с тем только, чтобы они не претерпевали чрез сие разорения и чтоб положенное законом число дней оставляемо было на исправлении собственных работ». В сущности, указанный здесь рубеж эксплуатации крестьян не до полного «разорения» ничего не менял по сравнению с существовавшим положением и никого
34 1 ПСЗ, т. XXXV, № 27270.
35 Там же, № 27549.
36 Там же, т. XXIV, № 17909.
37 ЦГИА СССР, ф. 1251—Сперанский, оп. 1, д. 86б, лл. 27, 72.
38 СПб., 1835.
294


и ни в чем не ограничивал. Однако упоминаемое в этой статье ^«положенное законом» число барщинных дней подготавливало переход к следующей, 590-й статье названного Свода, которая уже не на практике, а законодательным путем превращала манифест 5 апреля 1797 г. в закон о трехдневной барщине. «Крестьяне,— гласила эта статья, — обязаны работать на своего помещика три дня в неделю». Запрещение же принуждать крестьян к работам в воскресные и праздничные дни составило уже вторую часть данной статьи IX т. Свода законов. Законодательным основанием как для первой, так и для второй части статьи послужил павловский указ 1797 г. В этой же неизменной формулировке, но под другими номерами, названная статья вошла в последующие издания Свода законов 1842 и 1857 гг. Таков путь превращения придаточного предложения павловского манифеста в императив и включения его в Свод законов.
Однако и после всего этого судьба незаконнорож денного павловского отпрыска мало изменилась. Более того, в практической деятельности о нем, в сущности, вспоминали так же редко, как и прежде. Характерно, что в Общем наказе гражданским губернаторам в 1837 г., где гражданским властям предписывалось строго следить, дабы крестьяне «не употреблялись в работы в воскресные и праздничные дни», о наблюдении за ограничением барщины напомнить не сочли возможным.39 Изредка о трехдневной барщине вспоминал какой-либо помещик, жалуясь на крестьян, отказавшихся выполнять «узаконенной 3-дневной по вотчине повинности».40 Фигурировала она и при составлении инвентарей для юго-западных губерний, т. е. Правобережной Украины. Но в целом, в масштабе империи, к этому указу, в сущности, не обращались в течение 20 лет. Однако крестьянские волнения конца 40-х и начала 50-х годов XIX в. вновь заставили обратиться, но уже в несколько иной форме, к попытке регулирования обязанностей, возлагаемых на крепостных крестьян. Настроение правящих кругов и их новое отношение к старому павловскому указу очень ярко раскрывает переписка П. Д. Киселева и М. С. Воронцова 1851—1852 гг. В письме к Воронцову Киселев указывал, что павловский закон может явиться исходным моментом для регламентации крестьянских обязанностей, которые теперь должны уже включать не только число дней, но и нормы выработки с учетом всех специфических особенностей района. В своем ответе Воронцов поддержал идею Киселева об использовании павловского указа, но трактовал его, однако, как путь к решительному повороту в крестьянском вопросе. «Закон императора Павла не довольно ясен, — писал Воронцов, — и редко где исполняется по намерению законодателя. Поправить это, по моему мнению, нетрудно и не может иметь никаких
39 2 ПСЗ, т. XII, отд. 2, № 10303, § 34.
40 Крестьянское движение в России в 1826—1849 гг. М., 1961, стр. 120.
295


дурных последствий, ни произвесть каких-нибудь опасных слухов. Не нужно нового узаконения — одно подтверждение указом из Сената, а когда этого не хотят, то и один циркуляр с высочайшего соизволения от министра внутренних дел, был бы достаточен, чтобы привести это важное дело в порядок. Довольно объявить, что император Павел, выдавая этот указ, имел в виду поставить границы для употребления крестьян на сельские работы в пользу помещика так, чтобы было справедливо для крестьян и достаточно для владетеля, ибо никто не может сказать, чтобы трех дней в пользу помещика не было довольно».41 Прошло немного времени, и в начале 1853 г. проблема регулирования крестьянских повинностей приобрела еще большую остроту. «Вы говорите почти все, что я осмелился сказать в своем ответе, — писал 24 апреля 1853 г. Воронцов Киселеву, — вы сознаете, что мы стоим на волкане, вы боитесь восстания крестьян, которое грозит стране и существованию дворянства; вы говорите, что желаете регулирования крепостного права даже из страха тех последствий, которые угрожают нам. Вы совершенно правы; я разделяю этот страх и, подобно вам, желаю регулирования из страха, но также по чувству справедливости и по правилам нашей святой религии».42 Это письмо Воронцова, равно как и связанные с его обращением к Николаю мероприятия по воскрешению закона о трех дневной- барщине, непосредственно были вызваны событиями, развернувшимися в январе 1853 г. в селе Маслов Кут Пятигорского уезда Ставропольской губернии. Восстание крепостных, которое удалось подавить лишь с помощью артиллерии и где толпу, кричавшую «мы хотим воли», разогнали лишь после того, как было убито и ранено свыше 300 человек, т. е. более 15% неподчинявшихся крестьян, естественно, не йогло не заставить правительство вновь заняться вопросом о возможности предотвращения таких выступлений. Тем более приходилось обо всем этом думать, что 1853 г., в начале которого и произошло восстание в Масловом Куте, ознаменовался значительным числом крестьянских выступлений, убийств помещиков и представителей вотчинной администрации.43 А в довершение всего, когда следственное дело о событиях в Масловом Куте попало в руки Николая I, уже началась Восточная война, которая еще больше обострила внутреннее положение страны. При том условии, что решительные акции, направленные против крепостного права, для правительства в этот момент были невозможны, естественно, приходилось ограничиваться лишь новой попыткой регулирования взаимоотношений крестьян и помещиков. Но так как всякий новый акт в этом плане мог вызвать тревогу и недовольство дворянского
41 А. П. Заблоцкий-Десятовский. Граф П. Д. Киселев и его время, т. IV. СПб., 1882, стр. 249.
42 А. П. Заблоцкий-Десятовский. Граф П. Д. Киселев и его время, т. II. СПб., 1882, стр. 327—328.
43 Крестьянское движение в России в 1850—1856 гг. М., 1962, стр. 732.
296


сословия, решено было внешне действовать, как это и советовал Воронцов, в пределах старых законодательных актов, в то же время пытаясь как-то их модернизировать. В изложении следственного дела «о возмущении крестьян в с. Маслов Кут помещиков Калантаровых» среди причин, вызвавших это событие, в качестве «второго предмета» фигурировал подробный раздел «об обременительных оброках и работах». И хотя здесь и указывалось, что на барщине крестьяне заняты «по три дня в неделю», но одновременно с этим сообщалось, что «по особому согласию крестьян» они трудились «понедельно» и «без зачета ненастных дней и прихода к месту помещичьих работ».44 И уже 22 октября того же 1853 г. председатель Комитета министров А. И. Чернышев обратился с секретным письмом к министру внутренних дел Д. Г. Бибикову, в котором, ссылаясь на материалы следствия по делу владельца села Маслов Кут Калантарова, указывал, что этот помещик «заставлял крестьян, вместо определенных по закону в пользу владельца три дня в неделю, работать в течение нескольких недель сряду, предоставляя равное число дней в пользу крестьянина, но тогда уже, когда удобное для работ время прошло, а также посылал крестьян для господских работ в дальние места, не считая в их пользу те дни, которые они провели в следовании туда и обратно».45 Сообщив Николаю I об опасениях, что подобные случаи «злоупотребления помещичьей властью «могут быть и в других местах», Чернышев доводил до сведения Бибикова, что «государь... изволил признать необходимым циркулярно подтвердить гг. предводителям дворянства, чтобы они сами наблюдали и при всех случаях внушали помещикам о непременном соблюдении закона, по коему крестьяне обязаны работать в пользу помещика только 3 дня в каждую неделю».46 Проект этого циркуляра, составленный по подсказке Воронцова и «по непосредственным указаниям» царя и им же утвержденный, одновременно с этим письмом пересылался Чернышевым Бибикову, и при этом особо оговаривалось, что «его величеству угодно, дабы сей циркуляр, в предупреждение разных толков, был сообщен секретно, и чтобы ему вообще не было дано гласности».47 Через два дня, 24 октября 1853 г., Бибиков уже разослал этот циркуляр не только всем губернским предводителям дворянства, но и губернаторам, особо при этом подчеркивая необходимость сохранения строжайшей тайны и даже предписывая всю переписку по этому вопросу с предводителями вести в пакетах с надписью «в собственные руки».48 Специфической особенностью этого циркуляра было указание, чтобы обязанности крестьян были
44 ЦГИА СССР, ф. 126в Кавказского комитета, оп. 6, 1853 г., д. 46, л. 67 об.
45 Крестьянское движение в России в 1850—1856 гг., стр. 385'.
46 Там же, стр. 385.
47 Там же.
48 Там же, стр. 386, 650.
297


не просто ограничены тремя днями в неделю, но тремя днями в каждую неделю. При такой формулировке нельзя было, как это делалось почти повсеместно, использовать труд крестьян в течение всего уборочного или посевного времени, возвращая им переработанные дни в период, уже непригодный для сельскохозяйственных работ. В циркуляре было также оговорено, что «при отсылке крестьян для господских работ в места, отдаленные от их жительства, время, употребленное ими на переход туда и обратно, непременно должно быть зачитаємо в число следующих в пользу владельца рабочих дней».49 Однако то обстоятельство, что в отличие от манифеста от 5 апреля 1797 г. этот циркуляр не только не оглашался «всенародно», но держался в строжайшем секрете, в конечном счете свело на нет и его требования. Кое-где местная администрация вначале весьма ретиво взялась за его реализацию. Так, тверской губернатор, исполняя циркуляр министра внутренних дел от 24 октября 1853 г., сообщил губернскому предводителю дворянства, что в имении помещика Неронова в Калязинском уезде крестьяне чрезвычайно обременены различными повинностями, а барщину выполняют «нередко по 6 дней в неделю», и потому необходимо принять меры к «облегчению крестьян от обременительных для них распоряжений помещика».50 Но очень скоро эта администрация успокоилась, поняв, что, если не произойдет чрезвычайных событий, никто за неисполнение этой инструкции взыскивать не будет, как и не взыскивали с помещиков за невыполнение соответствующих статей Свода законов.
Таков был путь, пройденный указом от 5 апреля 1797 г. в годы крепостного права. Возникнув «из страха» в связи с крестьянским движением 1796—1797 гг. в Орловской губернии, он после долгих мытарств воскрес, опять-таки «из страха», в связи с крестьянским движением 1853 г. в Ставропольской губернии. Не выполняясь систематически и повсеместно, это «локальное» регулирование, естественно, не могло дать какого бы то ни было эффекта ни в период разложения, ни в момент глубокого кризиса крепостной системы. Вместе с тем следует отметить, что при составлении Местного положения 1861 г. по великороссийским, новороссийским и белорусским губерниям указ от 5 апреля 1797 г. и секретный циркуляр министра внутренних дел от 24 октября 1853 г. в опосредствованном виде нашли свое отражение в гл. III «О повинности издельной (барщине)». Мы имеем в виду статью 196, гласившую, что «рабочие дни, в счет повинности отбываемые, не могут быть переносимы помещиком с одной недели на другую иначе, как по взаимному соглашению с крестьянами», и статью 197, согласно которой «причитающиеся на каждую неделю с целого общества, от¬
49 Там же. стр. 386.
50 ЦГИА СССР, ф. 1286 Департамента полиции исполнительной, оп. 14, 1833 г., д. 820, лл. 91 об.—92 об.
298


бывающего издельную повинность, число рабочих помещик может требовать на работу в те дни недели, какие он сам назначит, с тем, однако же, чтобы в один день не было требуемо более одной трети общего числа всех рабочих дней, причитающихся со всего общества на целую неделю».51
И только тогда, после официальной ликвидации крепостного права, трехдневная барщина впервые в общероссийском масштабе была введена в имениях, где крестьяне переведены были в разряд временнообязанных.
Л. С. ПРОКОФЬЕВА
ОБ ОДНОМ СЛЕДСТВЕННОМ ПОКАЗАНИИ ПО ДЕЛУ ПУГАЧЕВА
Среди многообразных источников по истории крестьянской войны 1773—1775 гг. одно из первых мест по численности и значимости содержащихся в них сведений занимают следственные показания лиц, привлеченных по делу Пугачева. Показания составляют значительную часть как опубликованных,*  1 так и неопубликованных материалов и позволяют исследователю осветить основные этапы и проблемы крестьянской войны. В истории крестьянской войны 1773—1775 гг., пожалуй, трудно найти такой вопрос, при исследовании которого можно было бы обойтись без следственных показаний как исторического источника.
Признавая значимость показаний, следует, однако, учитывать специфический характер этого документа, определяющийся теми условиями, в которых появился данный вид источника. При отборе и анализе сведений, содержащихся в показаниях, необходимо принимать во внимание, что показания часто давались под пытками. Это приводило к тому, что обвиняемый на допросе мог дать сведения, не имеющие ничего общего с исторической действитель-
51 	2 ПСЗ, т. XXXVI, отд. 1, № 36662.
1 Допросы Пугачеву. Чтения ОИДР, 1858, кн. 2, отд. 2, стр. 1—36; Пугачевщина. Т. 2, М.—Л., 1929; т. З, М.—Л., 1931; Восстание Емельяна Пугачева. Подгот. к печати М. Мартыновым. Л., 1935; Допрос пугачевского атамана А. Хлопуши. Красный архив, 1935, № 1 (68), стр. 162—170; Допрос Пугачева в Москве в 1774—1775 гг. Красный архив, 1935, № 2—3 (69—70), стр. 159— 237; Емельян Пугачев в Нижнем Поволжье. Сталинград, 1937; Пугачев в Среднем Поволжье. Куйбышев, 1947; Дон и Нижнее Поволжье в период крестьянской войны 1773—1775 гг. Под ред. А. П. Пронштейна. Ростов-наДону, 1961'.
299


ностью, ввести в заблуждение допрашивающих его лиц, привлечь* к следствию людей, которые к восстанию не имели никакого отношения, значительно преуменьшить свою роль в восстании или* отвергнуть ее вообще. Сама обстановка, в которой давалось следственное показание, способствовала тому, что наряду с показаниями, достоверность которых не вызывает сомнений, хотя и нуждается в проверке, появлялись показания, которые относятся к категории ложных (имеем в виду сведения, содержащиеся в показании). Показание, поэтому, как ни один другой источник нуждается в тщательной проверке тех сведений, которые содержатся в нем, а также в ответе на вопрос, содержат ли показания сведения, соответствующие действительности, или они содержат те сведения, которые нужно было получить от обвиняемого лицу, заинтересованному в получении необходимых ему данных.
Некритическое отношение к показанию как историческому источнику приводит порой к искажению исторической действительности.
Сравнительно недавно В. И. НеДосекиным в фонде Воронежской губернской канцелярии было обнаружено следственное показание Федора Неструева,2 использованное им в статье «Попытка Е. И. Пугачева поднять восстание на Дону, Украине и в Черноземном Центре России в июле—сентябре 1774 г.».
Показание Неструева, как следует из текста, дано вторично,, «с пристрастием под плетьми», в Слободской губернской канцелярии. При знакомстве с показанием обращает на себя внимание необыкновенная логичность и последовательность излагаемых в нем событий. Содержание показания кратко сводится к следующему. Федор Неструев, крепостной человек однодворца Киреевского, проживающего в селе Долгих Ливенско'го уезда, в июне 1774 г. бежал в армию Пугачева и достиг ее под Казанью, где был принят в казаки. Получив от Пугачева два пистолета, саблю, казачье платье и 21 рубль жалованья, обучившись стрельбе, Неструев* вместе с вождем крестьянской войны от Казани следовал по территории Правобережья через Саранск, Пензу вплоть до Царицына.
Особый интерес представляет вторая часть показания, в которой Неструев говорит о попытке Пугачева поднять на борьбу крестьянство Украины и Черноземного Центра в период, последовавший после поражения под Царицыном, т. е. в момент, когда крестьянская война фактически уже угасла. Как следует из показания Неструева, после поражения под Царицыном Пугачев, переправившись через Волгу, в слободе Катериновке, расположенной на расстоянии 100 км от Волги, собрал своих ближайших сподвижников.’ Семерым из них бы́ли вручены письма и дано указание следовать на Украину и в центральные районы России с целью-
2 ЦГАДА, ф. 406, д. 863, лл. 1—6.
300


поднять народ на борьбу. В числе посланных были следующие лица: Парамон Богданов, который должен был следовать в Малороссию, Макар Поляков — в Тамбов, в деревню помещика Исакова, Астафий Переверзев — к однодворцам Воронежского уезда, крестьянин Гур — в Орловский уезд, в деревню прапорщика Скоратина, Денис Ярков — в Рыльский уезд, Василий Чугуевский — •в слободу Гвилую и, інаконец, сам Федор Неструев, который должен был следовать на Украину, в такие города как Полтава, Харьков. Все семеро получили от Пугачева письма, запечатанные в пакеты. Достигли ли цели перечисленные посланцы, агитаторы Пугачёва, из показания Неструева неизвестно. О себе же Неструев говорит, что он побывал у полковника Дьякова, поручиков Евдокимова и Алексея Гринева, майора Ярыгина, капитана Черемисинова. Конечное намерение Неструева — пробраться в Азовский полк, однако, не было осуществлено, так как под Полтавой он был пойман.
Автор названной статьи интерпретировал данные показания Неструева «как новый материал о планах вождя восставшего крестьянства, пытавшегося поднять на борьбу с феодальным строем вольницу Дона, крестьян Черноземного Центра и Украины».3 В. И. Недосекин подробно, вплоть до описания внешности и оде.жды, останавливается на деятельности перечисленных выше пугачевских агитаторов. По мнению автора, Неструев, исполняя указание Пугачева, «проехал по Европейской России и Украине около 1 000 верст». Переверзев, достигнув Воронежского уезда, «подговаривает народ к бунту», попытка же воронежского губернатора Шетнева сыскать и арестовать «смутьяна» не удалась, так как, пиніет В. И. Недосекин, «народные массы не выдавали своих друзей по борьбе». В итоге автор говорит о замыслах Пугачева «перенести пожар крестьянской войны на территорию Европейской России».
Внимательное изучение следственного дела Неструева, однако, показывает, что выводы В. И. Недосекина сделаны хотя и на «новом», но весьма ненадежном материале, ибо показание Неструева не является документом, характеризующим замыслы Пугачева в самый последний период восстания, а представляет собой один из образцов ложного показания, содержание которого не может быть использовано при освещении вопроса о планах Пугачева летом и •осенью 1774 г.
Ложность этого источника обнаруживается прежде всего посредством сравнительного анализа данных, содержащихся в показании Неструева, с данными показаний тех лиц, на́ которых ссылается Неструев. Так, один из якобы пугачевских агитаторов, Переверзев, на допросе показал, что «подлинно сего года (1774 г., — Л. П.)
3 	В. И. Недосекин. Попытка Е. И. Пугачева поднять восстание на Дону, Украине и в Черноземном Центре России в июле—сентябре 1774 г. В сб.: Из истории Воронежского края, Воронеж, 1961, стр. 97.
301


в летнее время никогда ни с кем в толпе извесново государствен - ново злодея Пугачева он, Переверзев, не бывал... Почему и с письмом от Пугачева и Савенкова в Воронежской уезд к однодворцам посылать ево неможно и посылай от них и ни от ково никуда не был, и что он, Переверзев, был в своем доме во все лето неотлучным».4 Ливенский помещик Савенков, который, судя по показанию Неструева, якобы находился при Пугачеве и принимал участие в рассылке агитаторов с письмами, утверждал, что он «.. .ево, Неструева, каков он лицом и ростом и подлинно ль однодворца Киреевского крестьянин не знает, .. .а сам он, Савенков, не только к изменнику и извергу рода человесково Пугачеву не ездил и никакой к сообществу мысли не имел, а имеет верность императрице. ..». Вопреки показанию Неструева, Савенков с 18 июня находился дома, а в тот период, когда Пугачев потерпел поражение и собрал своих агитаторов, он «з данным от частного смотрителя порутчика Емельяна Глухова билетом (который предъявлен при: допросе, — Л. Я.) с женою и з детьми и нескольким числом дворовых людей ездил для богомолья в город Ахтырку».5 Таким- образом, из показаний помещика Савенкова следует, что он как па своей классовой принадлежности и идеологии, так и действительному пребыванию летом 1774 г. никак не мог находиться в лагере восставших.
Далее, майор Ярыгин и поручик Гринев, которым, как утверждает В. И. Недооекин, «Неструев вручил личные послания Пугачева» при допросе их «во оном на них от оного Неструева показании не признались»,6 точно так же как и крестьяне подьячего Решетова, которые, судя по показанию Неструева, якобы хотели уехать с поручиком Алексеем Гриневым к Пугачеву. Наконец,. Тамбовская провинциальная канцелярия на запрос воронежского губернатора Шетнева о сыске и присылке помещика Исакова* к которому якобы был послан Макар Поляков, ответила, что по наведении справок «означенного помещика Исакова по Танбовскому уезду в жительстве и деревень ево Исакова не имеется.. .»,7 а майор Ливенского уезда Черемисов, которому было предложено доставить крепостного человека Макара Полякова, ответил: «.. .хотя и есть у меня Макар, только не Поляков, а Павлов».8
Подобные сведения, заимствованные из других показаний, на наш взгляд, являются убедительным доказательством ложности показания Неструева. Они подтверждают, что лица, на которых ссылается Неструев как на причастных к восстанию Пугачева, в действительности не имели к крестьянской войне 1773—1775 гг. никакого отношения, а некоторые из них (как, например, помещик
4 ЦГАДА, ф. 406, д. 863, л. 29.
5 Там же, лл. 36'—37.
6 Там же, ф. 1274, д. 190, лл. 402-403.
7 Там же, ф. 406, д. 863, л. 12.
8 Там же, л. 24.
302


Исаков, Макар Поляков) были просто вымышленными, точно так же как и действия самого Неструева.
Вымышленными являются не только люди и события, с которыми приходится иметь дело в показании Неструева, но и географические названия. Весьма подозрительным, например, является указание на слободу Катериновку, где Пугачев собрал агитаторов, указанных Неструевым, ибо в показаниях как самого Пугачева,, так и его ближайших сподвижников отсутствует всякое упоминание о ней.9 Обращение же к справочной литературе конца XVIII— XIX в. с целью выяснить существование слободы Катериновки в данном районе Поволжья не дало положительных результатов.10  11Далее, сама логичность и последовательность излагаемых в показании Неструева событий заставляет подойти к данному показанию с большой осторожностью. Если исходить из показания Неструева, то весьма неправдоподобным фактом, например, является то обстоятельство, что Пугачев посылает своих агитаторов не только в гущу простого народа, но адресует их и к представителям правящего класса. Так, Неструев должен был доставить письмо Пугачева отставному поручику Гриневу, отставному майору Ярыгину, капитану Черемисинову, полковнику Дьякову, поручику Ивану Евдокимову сыну.11 Совершенно очевидно, что представленный Неструевым круг лиц, на который пытался опереться Пугачев в последний период своей деятельности, не мог соответствовать ни тактическим планам Пугачева, ни той социальной базе, на которую, опирался Пугачев летом 1774 г. Правдивость показания Неструева,. следовательно, опровергается не только показаниями лиц, на которых ссылается допрашиваемый, но и самим характером изложения якобы происходящих событий. Аппеляция к представителям,, находящимся вне лагеря восставших, является еще одним доказательством ложности следственного показания Неструева.
Кому же были нужны такие показания? Показание Неструева наводит нас на мысль о существовании лиц, которые в целях выслужиться перед правительством были заинтересованы в получении подобного рода ложных, провокационных показаний. К сожалению, выяснить, кто эти лица, пока не удалось.
Рассмотренное же нами показание наглядно свидетельствует о существовіании среди источников по истории крестьянской войны
9 См. допрос И. А. Творогова (Пугачевщина, т. II, стр. 141—162); а также допрос Е. И. Пугачева в Москве в 1774—1775 гг.
10 X. Чеботарев. Географическое методическое описание Российской империи. М., 1776; Л. Максимович. Новый и полный географический словарь Российского государства. М., 1788; А. Щекатов. Географический словарь Российского государства, т. III, М., 1804. Списки населенных мест Российской империи. Астраханская губерния, т. II. СПб., 1861; Саратовская губерния, т. XXXVIII. СПб., 1862; П. Семенов. Словарь Российской империи, т. II. СПб., 1865.
11 ЦГАДА, ф. 406, д. 863, л. 5 об.
303


1773—1775 гг. следственных показаний, которые содержат сведения, искажающие действительный ход событий.
В определении достоверности содержащихся в следственном показании сведений заключается одна из важнейших задач исследователя.
Р. Я. КОЗИНЦЕВА
ПРЕДЛОЖЕНИЯ «РОССИЙСКИХ КУПЦОВ, САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИХ ЖИТЕЛЕЙ» — ИСТОЧНИК ДЛЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XVIII в.
В советской исторической литературе уже отмечалось, что во второй четверти XVIII в. из среды русского купечества вышло гораздо меньше экономических проектов и предложений, чем в первой четверти.1 Это в основном справедливое утверждение нуждается в дополнении: проекты второй четверти XVIII в. значительно меньше изучены, многие источники еще не выявлены и не введены в научный оборот. Довольно много различных доношений, проектов, предложений и мнений от широкого круга лиц поступило в Комиссию о коммерции, созданную Верховным тайным советом в марте 1727 г. Часть их сохранилась в фонде этой Комиссии, часть известна только по экстракту, составленному из них в 1732 г.,1  2 некоторые опубликованы М. Чулковым.3
Доношений русских купцов и промышленников, представляющих для исследователей наибольший интерес, среди них очень немного; в связи с этим особое внимание заслуживают Предложения «российских купцов, санкт-петербургских жителей», обнаруженные (в подлиннике и копии) в фонде Воронцовых.4 Подлинник предложений вместе с протоколами Комиссии о коммерции, посвященными их обсуждению и справкам по затронутым ими вопросам, находится в деле, бесспорно относящемся к дело-
1 М. А. Горловский, Н. И. Павленко. Материалы совещания уральских промышленников 1734—1736 гг. Исторический архив, т. IX, 1953, стр. 5.
2 ЦГАДА, ф. Комиссии о коммерции (далее — ф. 397), оп. 1, д. 2.
3 М. Ч у л к о в. Историческое описание российской коммерции. . . Т. I, КН. 2, СПб., 1782, стр. 119—125; т. V, кн. 2, СПб., 1785, стр. 29—33; т. VI, кн. 3, СПб., 1786, стр. 231—235.
4 ЦГАДА, ф. Воронцовых, оп. 6, ч. I, д. 34 (подлинник) и д. 39 (копия); поступление из Владимирского областного архива.
304


производству Комиссии о коммерции 1727 г., которое хранилось в архиве Коммерц-коллегии. В 1764 г. из архива во вновь созданную Комиссию о коммерции были затребованы некоторые представлявшие интерес материалы первой Комиссии; среди них находились и Предложения. После снятия копий дела были возвращены в архив Коммерц-коллегии, но, видимо, по ошибке оригинал Предложений возвращен не был. Так как грань, отделявшая делопроизводство Комиссии от личного архива А. Р. Воронцова (члена Комиссии в 1774—1793 гг.), являлась весьма условней, то неудивительно, что копия и подлинник Предложений очутились в его архиве, хранившемся, как это видно из описей XVIII в., в селе Андреевском Владимирской губернии.5 Вследствие этого источник, по важности и многообразию затронутых в нем проблем занимающий весьма заметное место среди проектов второй четверти XVIII в., оставался—совершенно незаслуженно — вне поля зрения исследователей.
Предложения состоят из 25 пунктов, написанных тремя разными почерками, из которых два писарские; подписи отсутствуют. Палеографический анализ дошедших до нас доношений петербургских купцов 1727—1729 гг. дает основание предполагать, что почерком Я. ; Медовщикова (петербургского бурмистра в 1728 г.) приписан последний пункт, затрагивающий вопросы петербургской торговли. Возможно, приписан позже, хотя и переписан писарем, пункт 24, с незначительными видоизменениями повторяющий подробно изложенные в пункте 5 обиды и «нахальства», чинимые русскому купечеству иностранными купцами. Предложения не датированы; затронутые в них вопросы обсуждались Комиссией о коммерции 22 июня и 3 июля* 1727 г.
Изучаемые Предложения являются не единственным обращением петербургского купечества в Комиссию о коммерции. Оно направляло в Комиссию доношения по конкретным вопросам, касающимся местных петербургских интересов: отдачи в компанию варения пива и меда в Петербурге (сентябрь 1727 г.),6 разрешения отпускать своих приказчиков в Москву и другие города «для лавочного торга» (июнь 1729 г.),7 порядка застройки, отмены «квадратных денег», восстановления некоторых привилегий, которыми при шведском владычестве пользовался город Канцы, и др. (доношение 1727 г., известное нам только в позднейшем изложении).8 В последнем документе затронуты и более общие вопросы: организация кредита, ограничение торговли иностранцев, разрешение покупки людей «в услужение», упорядочение постоев, подсудность купечества только Ратуше.
5 ЛОИИ, ф. Воронцовых, оп. 1, д. 550, л. 413; д. 990, л. 107.
6 ЦГАДА, ф. 397, оп. 1, д. 421, лл. 1—2.
7 Там же, л. 33.
8 Там же, д. 430, лл. 18—22.
305


Изучаемый нами источник отличается от этих доношений тем, что в нем основное внимание уделено экономическим вопросам общерусского значения и только три пункта (4, 9, 25) посвящены локальным петербургским интересам.
Общесословные интересы купечества отражают пункты 1, 2 и 3, в которых поставлены вопросы об освобождении от государственных служб, офицерских постоев и об оставлении купечества в ведении Главного магистрата, «которым все купцы довольны, и от нападок тяжких от воевод свободны стали быть по малу... А что же слухом проноситца, якобы Магистратом кто был недоволен, и то может быть, что в Главном магистрате из высоких министров по \ многому времени не имеется, от чего в голосе он не имеет силы, и тако он уничтожаетца. А ежели бы по силе его регламента весь был исполнен, из высоких персон один какой человек при нем бы был, то бы мог действительно исполнятца и купечество охранять и к лучшему производить». В четырех пунктах (16, 19, 20, 23) подняты вопросы об организации кредита, смягчении законодательства о банкротах, о невзыскании исков без крепостных писем и «не даче веры» ложным доносам приказчиков, принятых купцами на службу «из подлых, по записям с малыми поруками».
В пунктах 10, 12 и 14 выдвинуты требования уничтожить казенные торги — китайский и сибирский, — отдать «в народ свободно» казенные рыбные промыслы «в Астрахани и в прочих местах», отменить соляную монополию. От вольной торговли солью «не токмо купечество, но и крестьянство многие тысячи довольствовались и приобретали пищу, а имянно: преж сего крестьянство соли на деньги не покупали, а привозя в городні пеньку, лен, холст, масло и протчее, как хлебные, так и рукодельные крестьянские всякие товары, на соль со обыкновенною пошлиною меняли, и оную соль с платежем ж.е пошлин по уездам развозили, меняя на всякия крестьянские товары, от чего имело крестьянство немалой способ или исправление, а и пошлинам было пополнение. А не так как ныне — крестьянство, покупая на деньги и для полупуда или десяти фунтов, покиня свое дело, волочатца до городов...». Мысль о необходимости борьбы с монополиями проводится также в пунктах, посвященных проблемам промышленного развития страны (пп. 17, 18, п. 8, § 11). Казенные заводы «в Сибири... и в Олонце. ..ив Украине» необходимо, «размножив» за счет казны, отдавать в «вольную компанию охочим людям..., а не в одни руки... или в какую одну фамилию». Как показала деятельность Нарышкина и Меллера, получивших «немалые заводы и к ним для работы крестьян», и особенно Н. Демидова, от «тех отдаточных заводов, а имянно от железных... в России явилося самой знатной государственной прибыток». Деньги, уходившие за рубеж на покупку металлов, теперь остаются в стране; заграницу вывозится ежегодно по 200—300 тысяч пудов железа, качество которого лучше шведского, а будет вывозиться «по миллиону или по два».
306


«Кольми же паче в Росин от железных и протчих заводов скореє прибыль умножитца, когда во многих руках, а не в одних оные содержаны будут, чего ради каждой для своей пользы при том будет иметь старание о размножении железных, и медных, и свинцовых, и протчих руд». «А паче Сибирь бог благословил, что нигде таких металей и мест хороших ни в коем государстве могут выискать; и из других краев будет сумма денег к на*м приходить великая, как от юфти и пеньки, и полотен олляных и парусных, и других росийских фабрик, которыя ныне уже в дество произведены и явной имеется в народе прибыток...». Суконные фабрики также необходимо поддерживать своевременным приемом сукон в казну и своевременной выплатой денег по контрактам, прекратив прием у иностранных поставщиков сукон — Прусской компании. Вопросу о взаимоотношениях с иностранным купечеством в Предложениях уделено большое внимание; он затрагивается в связи с проблемами финансовой и торговой политики (пп. 5, 6, 7, 8, 15). Самые решительные возражения встречает предоставление иностранцам казенных подрядов, отдача им на откуп казенных товаров, а также сосредоточение всех финансовых операций казны в руках одного иноземца.9
Охарактеризовав торговлю с иноземцами разных национальностей, составители Предложений решительно высказываются в пользу русско-английской торговли, так как ее баланс благоприятен для России: англичане «купят вдвое на коликое число сами привезут», они предоставляют русским купцам кредит, покупают «пряжу олляную и пеньковую, парусные полотна», которые «ни которой нации не покупают». Уравнению в правах русских купцов с Армянской компанией и предоставлению им льгот в транзитной торговле с Персией посвящен пункт 13; запрещению русским купцам с оборотом менее тысячи рублей торговать в портах с ино́странцами— пункт 11. В пунктах 21 и 22 поставлен вопрос об облегчении внутренней торговли — отмене поворотного сбора в Москве, мостовых и перевозов.
Выраженные в Предложениях требования крупного русского купечества, заинтересованного в развитии торговли с западно-европейскими и восточными странами, в промышленном предпринимательстве, в освобождении внутреннего рынка от стесняющих его пут, не могли в какой-то мере не учитываться правительством. Вопрос о влиянии Предложений на практическую деятельность Комиссии о коммерции и на законодательство конца 20-х—начала 30-х годов XVIII в. в рамках данной статьи разрешить нельзя. Укажем только, что отмена поворотного сбора в Москве была осу-
9 	Имеется в виду Еремей Меэр, голландец, перешедший в английское подданство. В 1725 г. Сенат указал: «Вексель, как внутренний, так и иностранный, содержать иноземцу Еремею Меэру и, для того, казенных денег кроме его никому на вексель давать не велено» (ЦГАДА, ф. 276, оп. 1, д. 1212, л. 1).
20*
307


ществлена Верховным тайным советом на основании доношения Комиссии о‘ коммерции, текстуально повторившего аргументацию Предложений.10
Л. Н. СЕМ ЕНО BA
«ПРОЭКТЫ О ДОЛЖНОСТЯХ» (1725 г.)
КАК ИСТОЧНИК ДЛЯ ИЗУЧЕНИЯ ПОЛОЖЕНИЯ РАБОЧИХ ЗАВОДОВ АРТИЛЛЕРИЙСКОГО ВЕДОМСТВА
Для изучения положения рабочих в первой половине XVIII в. необходимо расширение круга используемых источников. В связи с этим рассмотрим весьма своеобразный, не использованный в литературе источник — «іпроэкты о должностях» служителей артиллерийского ведомства.1 Ценность «проектов» определяется наличием в них сведений, не известных по другим источникам. «Проэкты» представляют собой подготовительные материалы для выработки первого артиллерийского устава. Это — документ, типичный для петровского периода с его стремлением к регламентации всех сторон государственной и общественной жизни. Во исполнение указа Петра I о составлении каждой коллегией для себя регламента,*  1 2 Военная коллегия начиная с 1723 г. стала требовать от подчиненных ей ведомств составления ведомственных регламентов для выработки на их основе регламента коллегиального. Вследствие этого ведомство Главной артиллерии 29 апреля 1725 г. затребовало от всех своих команд представления «проэктов... о должности всех чинов служителей всякого звания».3 «Проэкты» должны были быть составлены «вышними командирами» «со общего согласия своих товарищей». Ведомство Главной артиллерии приказало составить «проэкты» срочно, в течение двух недель, однако они поступили
10 	Сб. РИО, т. 69, стр. 82—89; 1 ПСЗ, т. VII. № 5125.
1 Документ хранится в АВИМ (ф. сборный, ОП. 13, СВ. 5847, д. 1). К этому источнику дважды обращались военные историки, которые взяли из него данные о технических качествах русской артиллерии и сведения об обязанностях и знаниях артиллеристов разных чинов (История отечественной артиллерии, т. I, кн. 2. М., 1960, стр. 74—76; Е. Е. Колосов. Реорганизация русской артиллерии в связи с военными реформами первой четверти XVIII века. Дисс. Л., 1961, стр. 224, 229, и др.). Однако исследования источника названными авторами проделано не было, а та часть его, в которой имеются сведения о положении рабочих, вовсе не привлекла к себе их внимания.
2 Указ от 11і мая 1722 г. (1 ПСЗ, т. VI, л. 678).^
3 Выписки из протоколов заседания Главной Артиллерии (АВИМ, ф. сборный, оп. 13, св. 5847, д. 1, лл. 258, 58, 84).
308


в соответствующую канцелярию лишь во второй половине 1725— начале 1726 г.
Предметом нашего изучения будут служить «проэкты о должностях», составленные на заводах артиллерийского ведомства. Сохранились «проэкты», поступившие с Охтенского порохового, СанктПетербургского порохового, Сергиевского и Самарского серных заводов, Красноярского селитренного, Московского арсенала и Санкт-Петербургского пушечного литейного двора. Все это подлинники, скрепленные подписями заводских комиссаров. «Проэкты» различны по объему. По внешнему виду они сходны: написаны на больших листах в десть, разбиты на разделы, которые в свою очередь поделены на параграфы. И разделы, и параграфы имеют заголовки. «Проэкты» были не только подписаны комиссарами, но и составлены ими.4 Комиссары были наиболее сведущими людьми во всех заводских делах, поэтому составленный ими документ безусловно представляет интерес.
Поскольку «проэкты» должны были послужить материалом для составления регламента Военной коллегии, который надлежало составить по типу адмиралтейского регламента, постольку и комиссары обязаны были при составлении «проэктов» руководствоваться прежде всего адмиралтейским регламентом. Помимо него, Главная артиллерия предлагала использовать при их составлении воинский сухопутный и морской уставы, портовую книгу и «прочие права».5 Сравнение наших источников с вышеназванными документами убеждает в том, что адмиралтейский, воинский, морской и портовый уставы оказали на составителей весьма значительное влияние: «проэкты» написаны в уставной форме; их внешний вид (деление на разделы и параграфы) соответствует делению адмиралтейского регламента; из уставов заимствованы и общие положения. Главная артиллерия требовала от комиссаров составить «проэкты о должности всех чинов служителей всякого звания, на тех заводах обретающихся, ясно со отписанном подробных всех обстоятельств о каждом чине порознь, что кому в службе ее императорского величества исправляти и каким-образом в своей должности поступати подобает».6 Следовательно, комиссары должны были на основании тех порядков, которые действительно существовали на заводах (иначе зачем было и обращаться к руководителям заводов!), составить документ, в котором в идеальном, образцовом, с точки зрения правительственных лиц того времени, виде были бы зафиксированы нормы поведения всех работавших на заводе людей. Итак, «проэкты» — документ, отразивший прежде всего правительственную политику первой четверти XVIII в. по отношению к военным заводам. Составляя «проэкты», комиссары знали, что проекты эти
4 	Доношения Лионтиева и Гинтера (там же, лл. 88, 67).
6 Выписка из протоколов заседания Главной артиллерии (там же, лл. 58, 84).
6 Из указа Главной артиллерии комиссару Бахтеярову (там же, л. 85).
309


послужат основой составлявшегося устава, т. е. вернутся к ним же в качестве документа, обязательного для исполнения. Это, надо думать, заставляло их при сочинении того, чему «подобает» быть, держаться ближе к тому, что «было», записывать такие нормы жизни, которые приближались к существующим и легко могли быть введены в жизнь. Некоторые пункты «проектов» служат несомненным подтверждением того, что, составляя их, комиссары исходили из положения дел на заводах: комиссар Сергиевских и Самарских серных заводов, например, кончал свой «проект» разделом «В добавку надобно», в котором просил Главную артиллерию прислать ему 12 человек, «бес которых оных заводов править не кем»; комиссар Санкт-Петербургского порохового завода приводил целый ряд бытовых деталей. Различие «проектов» по содержанию тоже является доказательством того, что каждый «проект» отразил жизнь определенного завода. Наконец, проверка ряда положений «проекта» более достоверными источниками, предпринятая нами по материалам Санкт-Петербургского порохового завода,7 также убеждает в том, что рассматриваемый источник верно отразил действительную жизнь заводов.
Структура заводов артиллерийского ведомства в 1725 г. представляется по «проектам» в следующем виде: во главе завода стоял комиссар, которому подчинялись все работавшие на заводе люди. Ему непосредственно были подчинены мастера (пушечные, плавильные, котельные, инструментальные и др.). Под начальством каждого мастера имелись подмастерья и ученики. Термин «ученик» представляет собой специфическое название работных людей на изучаемых предприятиях. Однако употребление этого термина не лишено смысла, так как большая часть работных людей на изучаемых заводах должна была обладать определенной квалификацией и в их работе иногда присутствовал элемент ученичества. Мастера и подмастерья имелись лишь по наиболее важным на каждом заводе специальностям. Те работники, специальность которых была представлена на заводе небольшим числом людей, подчинялись непосредственно комиссару. Назывались они либо ремесленниками («о меховых ремесленниках», «о паникадильных и медного дела ремесленниках»), либо просто по названию своей профессии (печники, слесари и др.). Мастера, подмастерья, ученики, ремесленники вместе назывались мастеровыми людьми, или служителями.
Проекты уставов дают картину жизни рабочих военных предприятий. Именно военным характером заводов объясняется существовавшая на них строгая система охраны. «Везде» и днем и
7 Перечисление профессий служителей, даваемое «проэктом», совпадает с именными списками; положение «проэкта» о повышении жалованья ученикам или повышении их чином подтверждается формулярными списками и челобитными; положение «проэкта» о работе учеников под наблюдением мастеров подтверждается записками о дневной выработке, и т. д.
310


ночью несли караульную службу солдаты под командованием специального унтер-офицера. Проверка добросовестности караулов вменялась и в обязанность комиссару. Наблюдение за рабочими было не менее важной задачей охраны, чем оберегание заводов от посторонних людей, которые «украдкою явятся на завод». Из 13 пунктов проекта Санкт-Петербургского порохового завода о караульной службе 8 пунктов посвящены надзору за рабочими. Комиссар и унтер-офицер бдительно следили за тем, чтобы между учениками и солдатами не устанавливалось «сообщества». При уходе с заводов в обеденный перерыв или по окончании рабочего дня учеников и подмастерьев обыскивали сначала мастера, потом охрана. Охрана не выпускала мастеровых людей с территории завода до шабашного колокола. Солдаты’ охраны арестовывали тех учеников и мастеров, которые являлись виновными в каких-либо проступках. Таким образом, охрана была постоянно находившейся на заводах военной силой, готовой выполнять приказы заводского начальства.
Жизнь мастеровых людей была подчинена строжайшей дисциплине, имевшей сходство с дисциплиной военной. Рабочий день начинался рано. Первыми на территорию завода приходили ученики, собирались на определенном месте и ждали подмастерьев, которые приходили «прежде мастера». Ученики отдавали подмастерью «должную честь», подмастерье перекликал их по именам, после чего отдавал приказ «ко отправлению работ». Обычно до прихода мастера ученики чистили дороги, обметали снег. К концу этой работы приходил мастер, принимавший у подмастерья рапорт «о учениках, что все оне в зборе или нет». Мастер распечатывал мельницы и амбары (в редких случаях это по его особому приказу делал подмастерье) и определял учеников по работам. Производственные процессы на каждом заводе и в каждой мастерской были различны. Уставы содержат подробные перечисления того, что делали мастера, подмастерья и ученики каждой профессии. Обычно наиболее подробно излагаются обязанности мастера. Подмастерье должен быть послушен мастеру, «а в небытность мастера надлежит оному подмастерью то ево дело править по ево приказу». Ученикам следовало у мастера учиться «неленосно и во всем оному помогать». Обучение происходило в процессе работы, от учеников требовалось «смотреть и примечать, чтоб можно и самим знать». «Проэкты» запечатлели имевшееся в первой четверти XVIII в. стремление к тому, чтобы мастеровые люди были грамотными. Знание грамоты — одно из постоянно повторяющихся предъявляемых к ученику требований. «Безграмотных» учеников запрещалось не только «переменять чином», но даже повышать им жалованье. Главной обязанностью учеников являлось беспрекословное повиновение мастеру и подмастерьям. Каждый ученик выполнял определенную работу, но если ему приказывали «ради скорости и нужного случая» делать другую работу, то он должен был «без
311


всякой отговорки изправлять ее». Ученика разрешалось заставлять работать дополнительно, он не имел права «огрызаться против мастера или подмастерья, ежели что он заставит сделать в нужном времени, хотя и не его череда». Мастеровые люди были обязаны «для внезапного какова дела» работать в праздничные и воскресные дни. Они должны были «отправлять свою работу со всякой прилежностью». Работа должна была идти «безостановочно и порядочно», «без всякого праздненства». Ученик не имел права отлучаться с работы по своим делам даже с позволения мастера, для этого требовалось разрешение комиссара. Обед не прерывал работы, сперва уходила обедать половина учеников, по ее возвращении и пересчете — другая половина. Кончали работу на петербургских заводах «как солнце зайдет, а в субботу в вечеру в благовест вечеренной, а накануне праздника болшаго за час до вечерни». Для характеристики заводских порядков во время работы следует остановиться также на правилах использования инструментов. Обычно инструменты и припасы получали мастера. Каждое утро они выдавали их ученикам, а каждый вечер собирали, осматривая, вое ли цело. При таком порядке сразу обнаруживался ученик, виновный в поломке инструмента. Испорченный инструмент иногда осматривал даже сам комиссар — «от чего повреждено или изломано». Если инструмент было возможно починить, то его отдавали кузнецу; если же инструмент был изломан так, что его починить было невозможно или был утерян, то стоимость его надлежало вычесть из жалованья ученика. В тех, пунктах «проэкта», где речь идет об использовании сырья и инструментов проглядьь вает постоянное настороженное отношение заводской администрации к работным людям. По мнению комиссаров, только строгий надзор мог спасти от того, чтобы работные люди сознательно не портили сырье или инструменты: в «проэкте» Сергиевских и Самарских заводов, например, записано, что необходимо строго следить за тем, чтобы работные люди, найдя серу, не уничтожили бы ее.
Элемент военизации сказался в том, что являться к комиссару мастеровые люди должны были в определенной одежде, она должна была быть не просто опрятной, но приближалась к форменной (позднее на заводах были введены мундиры). За явку к комиссару «в работном платье худом» мастеровых штрафовали, «несмотря ни на что». Самым ценным в «проектах» является то, что они дают возможность рассмотреть положение мастеровых людей после окончания работы на заводе. После выхода ученика с территории завода его подчиненность мастеру и комиссару отнюдь не прекращалась. Мастеровые люди не имели права без разрешения комиссара на Сергиевских и Самарских, мастера на Петербургских заводах отлучиться из слободы, где они жили, ни в праздничные дни, ни вечером в работные дни. Запрещалось не только самим сходить со двора, но и принимать у себя гостей или постояльцев,
312


запрещалось пускать бродячих торговцев на завод или в слободу. Лишь в определенные часы в пределах слободы разрешалось идти в кабак или шинок, в гости или играть в карты. Все другое время мастеровые люди были обязаны находиться на своем дворе. Мастер должен был смотреть «в слободе над учениками пороховыми по дважды в ночь, то есть с вечера и в полночь, чтобы оне все в урочные часы были и ночевали дома». Если кто сходил со двора без спросу или не ночевал в своем доме, о таком мастер поутру рапортовал комиссару. По приказу ходили в церковь. Мастеровые люди были подсудны комиссару по всем делам, кроме тех, «которые явятца к гражданскому наказанию на площади публично, о.таких доносить ему, комиссару, в Главную артиллерию». Наказывать мастеровых людей имел право только комиссар, мастеру и подмастерью запрещалось наказывать учеников. Обычным наказанием для учеников было битье батогами, реже штраф. Мастеров, как правило, наказывали по военному артикулу. В «проэктах» отразилось стремление заводского начальства поддерживать существование социального неравенства между комиссаром, мастерами, учениками. Комиссару запрещалось вести себя «фамилиарно» с мастерами, «чтоб не потерять своего почтения у них». Мастер должен был держать себя перед учениками и подмастерьями так, чтобы вызвать у них почтение, а для этого ему запрещалось играть с ними в карты, ходить вместе в кабак или шинок.
Мастеровые люди получали хлебное и денежное жалованье. Оно являлось единственным средством их существования. Но в использовании жалованья они вольны не были. Они не имели права продать или заложить свою личную вещь, купленную на жалованье. Каждую вновь купленную вещь полагалось объявлять комиссару, «дабы он знал, что у кого платья есть новаго и обувей». Регламентировалось даже количество водки, которое разрешалось выпить в день получения жалованья — «ради веселья позволяется женатому с женою и з детми на весь его дом пропить гривна», «позволяется один алтын пропить каждому холостому». Судя по тому, что речь об уплате учениками долгов идет несколько раз, можно заключить, что одалживание было постоянным явлением. По получении жалованья ученики обязаны были сразу же уплачивать свои долги, чтобы не потерять «впредь своего кредита». Отдельные пункты проектов, видимо, прямо направлены против случаев, имевших место в жизни. В частности, запрещение продавать еще не полученный хлеб или перепродавать его «ко,му в своей команде» или посторонним людям показывает, что среди рабочих шла торговля еще не полученным «хлебным жалованьем». Мастеровые люди не имели права покинуть завод, хотя бы и заменив себя другим человеком.
Итак, «проэкты о должностях» правильно отразили заводскую действительность. Положение мастеровых людей на заводах артиллерийского ведомства характеризуется, согласно этому источнику,
313


их полным подчинением начальству как в рабочее время, так и по окончании его, строжайшей, близкой к военной, дисциплиной, обязательной пожизненной работой. Лучше всего его выражают слова самого «проэкта» — «не давать воли им ни в чем».
Е. П. ПОДЪЯПОЛЬСКАЯ
К ВОПРОСУ О ДОСТОВЕРНОСТИ ПИСЬМА ПЕТРА I С БЕРЕГОВ ПРУТА
Во второй іполовине XIX столетия на страницах исторической печати разгорелся ученый спор о подлинности или подложности письма Петра I с берегов Прута.1
Подлинник этого письма не сохранился. Напомню текст его в переводе, сделанном Т. П. Кириаком в 1786 г.
«Сим извещаю вам, что я со всем своим войском без вины или погрешности со стороны нашей, но единственно только по полученным ложным известиям, в четыре краты сильнейшею турецкою силою так окружен, что все пути к получению провианта пресечены, и что я, без особливыя божия помощи, ничего иного предвидеть не могу, кроме совершенного поражения, или что я впаду в турецкой плен. Если слупится сие последнее, то вы не должны меня почитать своим царем и государем и ничего не исполнять, что мною, хотя бы то по собственноручному повелению, от вас было требуемо, покамест я сам не явлюся между вами в лице своем. Но если я погибну и вы верныя известия получите о моей смерти, то выберите между собою достойнейшаго мне в наследники».2
Письмо Петра I с берегов Прута появилось впервые на немецком языке в «Анекдотах» Я. Я. Штелина.3
В 1830 г. письмо появилось в Полном Собрании Законов с датой 10 июля, с обращением: «Господа Сенат!»; оно было напечатано в подстрочном примечании со следующею оговоркой: «В тексте и
1 Месяцослов на 1859 г., стр. 371—375; С. М. Соловьев. История России с древнейших времен, т. 16 (4). М., 1866, стр. 94і—96; П. К. Щебальс к и й. Чтения из русской истории с начала XVII в., вып. II. СПб., 1861, стр. 163—164; Древняя и новая Россия, 1875, т. III, стр. 256—268; 1876. т. I, стр. 403*—406.
2 Любопытные и достопамятные сказания о имп. Петре Великом,. .. собранные в течение 40 лет.. . Яковом Штелиным. СПб., 1786, стр. 54.
3 Original Anekdoten vom Peter dem Großen. Von Jacob von Stählin. Leipzig, 1785, S. 53.
314


под особым номером указ сей потому не помещается, что подлинного в рукописях императора Петра I не отыскано».4
Публикация письма Петра I в ПСЗ замечательна: редактор М. М. Сперанский не высказал сомнения в существовании письма; напротив, согласно содержанию документа, была установлена точная его дата; вставка слов: «Господа Сенат!» подтверждала бесспорность адресата. Однако правила издания ПСЗ не позволили Сперанскому поместить письмо Петра I в основном тексте.
По-видимому, тогда же (30-е годы XIX в.) Пушкин заметил о письме Петра I: «Штелин уверяет, что славное письмо в Сенат хранится в Кабинете его величества при императорском дворе. Но к сожалению анекдот, кажется, выдуман и чуть ли не им самим. По крайней мере письмо не отыскано».5 В обоих случаях (ПСЗ, записи А. С. Пушкина) до нас не дошел источниковедческий анализ письма Петра I.
Первым проделал такой анализ Н. Г. Устрялов. Однако основной огонь критики он направил на рассказанную Штелиным историю доставки письма с берегов Прута в Сенат, а именно: письмо не могло быть адресовано в Санкт-Петербург, так как Сенат до апреля 1712 г. находился в Москве; нельзя было проехать с берегов Прута за 9 дней ни в Москву, ни тем более в Петербург. Анализируя1 содержание письма, Устрялов особенно возражал против фразы: «Если я погибну,... изберите между собою достойнейшего мне в наследники». Устрялов утверждал, что Петр I, заключивший незадолго до Прутского похода трактат с Вольфенбюттельским домом о браке царевича Алексея, признавал сына своим наследником и что Петр не мог писать таких строк Сенату, так как в составе сенаторов не находились первые вельможи и сподвижники царя. Наконец, Устрялов считал первым письмом Петра I в Сенат после прутского сражения письмо от 15 июля, с начальными словами: «Хотя я николи б не хотел к вам писать о такой материи. . .».6 Признав письмо подложным, Н. Г. Устрялов не поставил вопроса о том, какова была цель подлога.
С. М. Соловьев, признавая доводы Устрялова «сильными», возражал против тезиса о подложности письма. «Мы не считаем себя вправе решительно отвергать эту достоверность», — писал Соловьев; он приходил к выводу, что письмо могло принадлежать Петру I не только по взгляду на свои отношения к государству
4 1 ПСЗ, т. IV, стр. 712; т. I, ст#. XX—XXIX. ^
5 А. С. Пушкин, Полное собрание сочинений в десяти томах, т. IX, Изд. 2, М., 1958, стр. 271. Мысль о прутском письме занимала Пушкина в его художественных замыслах. Так, в плане повести о стрельце мы находим следующие строки: «При Пруте ему Петр поручает свое письмо» (там же, т. VI, М., 1957, стр. 627).
6 Н. Г. Устрялов искал доказательства подлогу также в том, что разысканный им перечень указов, посланных к сенаторам из прутского похода, не включал письмо от 10 июля; этот аргумент разбил Ф. А. Витберг, заметивший, что письмо Петра I от 15 июля также не попало в перечень.
315


и к своему семейству, но также по языку и слогу. Соловьев находил, что побуждений для сочинения подобного письма не было, так как «ничье право не утверждалось на этом акте»; точно также до самого конца XVIII в. не существовало, по мнению Соловьева, побуждений к его уничтожению; могла быть утрата письма, возбуждавшего любопытство и переходившего из рук в руки.7  8Ф. А. Витберг не согласился с мнением С. М. Соловьева о языке и слоге письма, указав, что русский его текст являлся слогом переводчика. Лаконичную запись Штелина под письмом «от князя М. М. Щербатова» Витберг толковал так, будто Я. Я. Штелин не видал подлинника, не имел копии с него и, следовательно, передал содержание письма по памяти. Возражения Ф. Я. Витберга не убедительны. Письмо Петра I, независимо от того, на каком языке его читаешь (немецком, французском или русском), поражает близостью к краткому, точному и выразительному языку Петра: в одиннадцати строках обрисовано катастрофическое положение русской армии, сжатой кольцом турецких войск, и дана точная инструкция Сенату, как поступать в случае плена и даже гибели царя. Толкование Ф. А. Витбергом слов «от князя М. М. Щербатова» является односторонним и бездоказательным. Также бездоказательно можно утверждать, что Я. Я. Штелин получил «от князя М. М. Щербатова» копию автографа.
М. М. Щербатов (1733—1790), при жизни которого вышло несколько изданий «Анекдотов» Штелина на трех языках, не опровергнул ссылки Штелина на свое имя и тем самым подтвердил свою причастность к анекдоту о прутском письме. Щербатов не мог не знать «Анекдотов»: рекомендуя книгу Штелина к печати в 1780 г., он считал одним из ее достоинств то, что «. . .все эти анекдоты подтверждены свидетельскими показаниями очевидцев, от которых вы получили эти анекдоты».^
Блестящий анализ анекдота Штелина проделал Е. А. Белов, который отделил историю письма от его текста, доказал, что вымышленная история о доставке письма не может служить аргументом в пользу его подложности и предложил текст письма рассматривать как самостоятельный источник.
Вопрос о достоверности письма с берегов Прута от 10 июля поставлен в советской исторической литературе в издании «Письма и бумаги Петра Великого», где дан анализ содержания в сопоставлении с ближайшим к нему письмом Петра I от 11 июля, а также с другими документами 1711 г. и^ свидетельствами современников.9 Задачей такого сопоставления являлось установить достоверность или недостоверность фактов, упоминаемых в письме. В письме
7 С. М. Соловьев. История России с древнейших времен, КН. VIII. М., 1962, стр. 388—389.
8 Original Anecdoten.. ., стр. 382.
9 См.: Письма и бумаги Петра Великого, т. XI, в. I, М., 1962, стр. 573—575
316


не удалось найти противоречий с известной нам исторической обстановкой на Пруте. Этот вывод не только подчеркивает резкое противоречие между содержанием письма, соответствующего исторической обстановке, и историей доставки письма, не соответствующей таковой, но и дает право заметить, что это противоречие является одним из аргументов против подложности письма. В самом деле, по мере того, как расширяются наши знания об исторической обстановке на Пруте, мы находим все больше сопоставлений содержания письма со свидетельствами участников прутского похода, его очевидцев и современников, что разбивает аргументы Устрялова и Витберга. Совершенно очевидно, что автор текста письма и автор рассказа о письме — разные лица. А. С. Пушкин, Н. Г. Устрялов, Ф. А. Витберг 10  11 подозревали Штелина в качестве сочинителя анекдота о прутском письме. Более вероятно предположить, что Штелин придал литературное обрамление тексту, полученному им от Щербатова и, таким образом, явился автором только первой части анекдота (рассказа о письме). Другая часть анекдота (текст письма) была получена им «от князя М. М. Щербатова», как записал Штелин под анекдотом, не обозначив четко, получил или услышал он этот текст.
Остается разрешить вопрос, мог ли быть Щербатов автором письма? Щербатов мог знать обстановку на Пруте из рассказов своего отца М. Ю. Щербатова, участника прутского похода. Но, хотя М. М. Щербатов и пробовал свои силы в жанре пародий, он, судя по его литературным опытам,11 не был в силах «сочинить» письмо с берегов Прута. Сам Щербатов сообщил, что нашел письмо в бумагах Кабинета Петра I. Такая находка могла произойти в 1768 г., когда ему было поручено разобрать бумаги царя, или позже. Это обстоятельство поясняет, отчего Вольтер не располагал анекдотом о прутском письме.12 Приведу еще один аргумент против подложности письма с берегов Прута. В нем говорилось, что русская армия была окружена «в четыре краты... сильнейшею турецкою силою». Первая реляция о прутском сражении, составленная 25—28 июля 1711 г., уже называла цифру турецкой армии, превосходящую русское войско почти в пять раз. Цифры войск, выставленных Россией и Турцией, продолжали уточняться и позже. В 1720 г., при составлении Истории Свейской войны, записали, что турки превосходили русских «в семь крат». Эта цифра нередко проникала в позднейшие издания письма, по-видимому, как редакционная фактическая поправка. Если бы письмо было сфальцифи-
10 Ф. А. Витберг подозревал в авторстве также и М. М. Щербатова.
11 М. М. Щербатов. Неизданные сочинения. М., 1935, стр. 121—127, 135—138.
12 Материалы о Петре I посылались Вольтеру в 50-е годы XVIII «в. Ср.: П. П. Пекарский. О переписке академика Штелина, хранящейся в императорской Публичной библиотеке. Записки Академии наук, т. 7, 1865, стр. 15—16.
317


цировано в последние годы царствования Петра I или позже, в его текст неизбежно попала бы цифра «в семь крат».
Итак, мы должны признать, что содержание письма находится в полном соответствии с исторической обстановкой, что рассказ о доставке письма в Петербург является литературным вымыслом, вероятно, самого Штелина и что, по-видимому, письмо Петра I находилось в 1768 г. и позже, при Екатерине II, в Кабинете Петра Великого, а затем в бумагах других Романовых, где и следует, на наш взгляд, искать этот интереснейший документ.
В. И. БУГАНОВ
НОВЫЙ ИСТОЧНИК О МОСКОВСКОМ ВОССТАНИИ 1682 г.
Круг источников о Московском восстании 1682 г. довольно обширен, он включает многие современные акты (переписка властей, разрядные записи и др.), воспоминания русских авторов (С. Медведев, А. А. Матвеев, И. А. Желябужский и др.) и иностранцев (Розенбуш, дневник анонимного польского автора и др.).1 Особое место занимают среди них летописные повести, своеобразные записки, принадлежащие современникам восстания. Две подобные повести опубликовал М. Н. Тихомиров; первая, небольшая по размеру, написана, вероятно, земским дьячком Аверкием с Ваги. Он использовал официальные документы, именно грамоту о действиях стрельцов, разосланную из Москвы по городам в июне 1682 г. Его повесть представляет интерес сочувствием, которое испытывал автор к восставшим стрельцам.1  2 С иных позиций написана вторая повесть, автор которой, современник и участник событий, враждебно настроен к восставшим. Впрочем, по содержанию она намного богаче первой, написана живым и красочным языком.3 Подобными же чертами отличается повесть, найденная автором настоящей работы в составе летописца 1624— 1691 гг.4 В целом исследователи имеют в своем распоряжении
1 См.: М. П. Погодин. Об источниках по истории первого стрелецкого бунта. В кн.: Семнадцать первых лет в жизни императора Петра Великого. 1672—1689. М., 1875; А. П. Станевич. Московское восстание 1682 г. Канд. дисс., стр. 3—50.
2 М. Н. Т и X о м и р о в. Заметки земского дьячка второй половины XVII в. Исторический архив, т. II, 1939, стр. 93—100.
3 М. Н. Т и X о м и р о в. Записки приказных людей конца XVII в. ТОДРЛ, т. XII, 1956, стр. 442—457.
4 В. И. Буганов, В. А. К у ч к и н. Новые материалы о московских восстаниях XVII в. Исторический архив, 1961, № 1, стр. 151—153; Хрестоматия по истории СССР XVI—XVII вв. Под ред. А. А. Зимина. М., 1962, стр. 471, 509—513.
318


немалый комплекс сведений о восстании 1682 г. в Москве, основные события которого довольно подробно освещены в исторической литературе. Тем не менее до сих пор бытует представление о нем как о реакционном «стрелецком бунте», спровоцированном Софьей, Милославскими и их сторонниками. Немалую роль в этом сыграли состояние разработки источниковедческой базы по истории восстания и характер самих источников, исходивших, как правило, из враждебного восставшим лагеря. Достаточно в этой связи упомянуть злобные высказывания А. А. Матвеева, оказавшие огромное влияние на историков не только XVIII— XIX вв., но даже и на совремейных исследователей. После этого становятся понятными утверждения многих поколений историков о «разнузданности», «варварстве» стрельцов, «жестоких» расправах 15—17 мая 1682 г. и т. д. Ведь большинство источников и высказываний, исходивших от современников (в том числе от самого Петра I, трон которого колебался во время выступлений стрельцов и их сподвижников), проникнуты нескрываемой враждебностью к взбунтовавшейся стрелецкой массе и московской «черни». Правда, сохранились источники, написанные с иных, более объективных позиций (С. Медведев, С. Романов, Розенбуш, повесть Аверкия); кроме того, весь комплекс источников при его внимательном сравнительном анализе давал возможность нарисовать более правильную картину этого народного движения.
Серьезные работы подобного рода появились в середине — второй половине XIX в. (Н. А. Добролюбов, Н. Аристов, Е. А. Белов, и др.), в 20-е годы XX в. (А. Н. Штраух и др.), однако в последние десятилетия наметился своеобразный рецидив в оценке Московского восстания 1682 г. как реакционного «бунта».
Одной из задач советских историков является углубленное исследование истории народных движений в СССР, истории революционных традиций, складывавшихся в народе в течение многих поколений. Для дополнительного исследования истории Московского восстания 1682 г., помимо мобилизации уже известных науке источников, большую роль может сыграть привлечение новых материалов с новыми данными и оценками его хода и смысла.
В этом плане представляет исключительный интерес Повесть о Московском восстании 1682 г., сохранившаяся в составе сборника богословского содержания XVII в.5 Повесть составлена человеком, с явным сочувствием писавшим о стрелецких невзгодах и обидах, виновниками которых автор без обиняков называет их начальников и бояр. Так, описывая историю с челобитной стрельцов полка С. Грибоедова на своего начальника, автор отмечает, что «привести того полковника бояре снаровили и пред царя не поставили, а того челобитчика стрельца велели свести в Стрелец¬
5 	ГИМ, Барсовское собрание, д. 1578, лл. 336—341 об.; текст повести см. в приложении. На лл. 1—335 помещены слова и поучения «отцов церкви», на лл. 342—348— записи о заговоре И. Цыклера 1697 г.
319


кой приказ и сковать в железа немилостивно». Когда стрельцы хотели побить «до смерти» своих полковников после их ареста по стрелецкому челобитью новому царю — Петру I, то «бояра за них стали и взяли в Розрядной приказ и стали у них (стрельцов.— В. Б.) упрашивать, чтобы не бить никого насмерть».
Автор, как и все вообще восставшие, стоит на царистских позициях, верит или хочет верить, что слух об убийстве царевича Ивана Алексеевича, послуживший поводом к восстанию, имел под собой почву. Более того, он вкладывает в уста Ивану слова, будто бы сказанные им стрельцам, пришедшим в Кремль: «Меня хотели задавить до смерти Кирила Нарышкина дети» (Иван и' Афанасий Кирилловичи Нарышкины), далее он будто бы сказал им, что он и его младший брат — царь Петр — выдадут им «изменников», т. е. ни много, ни мало как обратился к ним от своего имени и от имени Петра, представлявшего партию Нарышкиных, с призывом истребить этих Нарышкиных и других «изменников»! Ничего подобного не было в действительности, как свидетельствуют все другие источники; наш автор, приписывая царевичу Ивану (с которым-де молча соглашался и Петр) подобные слова, попросту хотел верить, что они были произнесены, так как по всей Москве стоустая молва разносила слух об убийстве царевича Нарышкиными, за что они и их сторонники понесли расплату, которую автор Повести и обосновывает задним числом. Замечательно, что этот своеобразный адвокат-писатель горячо сочувствует восставшим, знает их тяжелую жизнь в условиях боярского и начальнического произвола, одобряет их классовую месть по отношению к угнетателям. Его Повесть написана эмоциональным народным языком. Хотя не все речи действующих лиц переданы, вероятно, с точностью, тем не менее они довольно близки к действительности, к разговорам и слухам, ходившим в народе.
Содержание Повести довольно несложно, она невелика по объему и охватывает события, начиная с подачи челобитной на
С. 	Грибоедова и кончая 15—17 мая (список убитых). К сожалению, не сохранилось начало Повести; первые ее слова приписываются автором стрельцу, подавшему челобитную на стрелецких начальников царю Федору Алексеевичу. Царь велел «распросить накрепко» С. Грибоедова, что подтверждает С. Медведев («по тому их челобитью велено государским повелением вскоре розыск и указ учинить»).6 Наибольший интерес представляет пересказ стрелецкой челобитной, дополняющий известные по другим источникам сведения.
Интересно указание Повести на то, что стрельцы, «отбившие» от наказания своего товарища — челобитчика на Грибоедова, решили на общем совете стоять заодно «и написали роспись за
6 	С. Медведев. Созерцание краткое лет 7190, 7191 и 7192, в них же что содеяся во гражданстве. Чтения ОИДР, 1894, кн. 4, отд. II, стр. 42.
320


своими руками (т. е. со своими подписями, — В. Б,)у— кольке на полковниках взять государевы казны». Кроме того, оказывается, что стрельцы решили бить челом не только на полковников, но и на других командиров (сотных, пятидесятников и десятников) за то, что они «ушничали с ними, полковниками, заедино, нас изгоняли; и тех бити насмерть и с роскату бросать». Здесь же называется фамилия одного из пятидесятников (Морозов), с которым расправились стрельцы, бросившие его с роската. Столь же ново и интересно сообщение о том, что стрельцы решили взыскивать «начетные деньги» (за недоданное им жалованье, поборы, взятки с них и т. д.) не только с полковников, но и с бояр, сидевших в Стрелецком приказе. Это известие делает понятным расправу в середине мая с начальником этого учреждения боярином князем Ю. А. Долгоруким, хотя до последнего времени имеет хождение легенда о том, что стрельцы убили его только за угрозы в их адрес.7
Таким образом, Повесть, несмотря^ на ее скромный размер, сообщает ряд новых подробностей о восстании, дополняющих сообщения других источников. Можно думать, что ее автор если и не был участником событий 1682 г., то во всяком случае наблюдал за ними с явным сочувствием и одобрением по отношению к стрельцам. На них и сосредоточено его внимание, он не говорит об участии в движении других слоев московского населения (солдаты, пушкари, посадские люди, холопы) и не упоминает о событиях, происходивших после 15—17 мая. Цель его рассказа — обоснование стрелецкого выступления; с этой целью с явной натяжкой используются мнимые «речи» царевича Ивана Алексеевича.
Это как будто говорит о том, что автор, принадлежавший, вероятно, к московским низам (об этом говорит простонародный слог его сочинения), был близок восставшим стрельцам. Он сам был, возможно, стрельцом, из которых нередко выходили площадные подьячие, обладавшие бойким стилем письма, или же каким-нибудь мелким приказным служащим — подьячим, писцом. Повесть, вероятно, была составлена вскоре после майских событий, в том же 1682 г., во всяком случае до середины сентября этого года, когда после казни Хованских (17 сентября) и принесения повинной восставшими стрельцами и их союзниками не могло быть и речи о подобных прострелецких высказываниях.
ПРИЛОЖЕНИЕ
ПОВЕСТЬ О МОСКОВСКОМ ВОССТАНИИ 1682 г.
* • • и слезами великими: «Братцы, вы, молодцы, холопи госуда- л. ззб Ревы стрельцы, не куйте и не мучите меня, бедного холопа государева, что мне будет одному, то и всем. Поведите вы меня вверх
7 	См.: С. К. Богоявленский. Хованщина. Исторические записки, т- Ю, 1941, стр. 187.
321


в государевы полаты к ц. г. и в. к. Феодору Алексеевичю в. В. и М. и Б. Р. с., за мною есть слово ево царево». И те стрельцы послушал ево стрелецкого умоления и обещания и вопля многа и приведоша его пред царя. И той стрелец со страхом многим и ужасом исполнися, едва во слезах проглагола: «Свет ты наш, л. ззб об. в. г. ц. и в. к. //Феодор Алексеевич в. В. и М. и Б. Р. с., пожаловал ты полковников за их многия выслуги, дал им по сороку крестьян сверх прежнего твоего государева жалованья, а нас ты, свет великий государь, бедных своих холопей, от них, полковников, разореных, пожаловал, не велел им имать никаких денежных поборов и всякого зделиа и работы на их, полковнико́в, не роботать. А ныне нас, твоих государевых холопей, емлют К себе на ВСЯКИЯ зделия И велят робить неотступно у себя И ПОA. 337 сылают нас, твоих государевых холопей, человеков по двесте // и болши грабить и красти из твоей великого государя казны кирпичь и камение и известь. И мы, их бояся, ходили и у тебя, великого государя, из казны кирпич и камение и известь имали и ка ним, полковником, привозили. И тем оне у себя во дворех строили каменныя полаты, а нас поработали и вконец разорили. И в страстную пятницу и в воскресныя дни работать посылали. И от того их великого6 налога и натуги нам, холопем твоим, пить и ясть нечего; и женишка наши и детишка сиротают и многие глал. 337 об. дом измирают. И от твоего8 государева жалованья // к нам, твоим холопем, не выдавали, и тем оне корыстовалися промеж себя». И великий государь, слушая того стрелецкого челобитья, и послал по полковника Грибоедова1 и велел его привести и о том роспросить накрепко. И привести того полковника бояре снаровили и пред царя не поставили, а того челобитчика стрелца велели свести в Стрелецкой приказ и сковать в железа немилостивно. А сами удумали и послали двух дьяков и велели того челобитл. 338 чика бити кнутом до смерти у Стрелецкого приказу // и по стрелецким слободам водить. И того стрелца разболокли, и с казни он учал вопити и кричати гласом великим и воплем крепким: «Братцы мои, холопи государевы, что вы меня бедного́ выдали одного и обещание свое и заповедь ни во что положили?!» И тогда прибежали четыре человека и его, стрелца, из круга всенароднаго множества взяли в стрелецкие слободы, а сами говорили: «У нас, у всех холопей государевых, одне речи, что заоднем». И стрелцы меж собою совет учиниша и сотвориша обещание л. 338 об. крепкое: кто в слове не постоит, // и того казнию смертною казнить. И написали роспись за своими руками, — кольке на полковниках взять государевы казны.
а Ошибочно с.
6 	Далее повторено великого. ® Ошибочно втвоего. г Ошибочно Гривоедова.
322


И тогда грех ради наших апреля в 27 день во царских полатах учинилосе сетование и плачь мног, что в. г. ц. и в. к. Феодор Алексеевич преставися в вечную жизнь, ко господу отъиде Б 3-М часу дни и в третие четверти. И того же дни в 14 часу в первой четверти воцарился г. ц. и в. к. Петр Алексеевич в. В. и М. и ß. Р. с. И в соборной церкви крест за него целовали // во царствую- л* 339 щем граде Москве майя в 25 день.
И того же майя вд того же приказу стрельцы собралися и меж собою совет учинили, что бити челом великому государю на полковников и сотных и пятидесятников и десятников, которые ушничали с ними, полковниками, заедино, нас изгоняли; и тех бити насмерть и с роскату бросать. И во всех приказех стрельцы тако усоветовали и в первые Морозова пятидесятника били и с роскату бросили и иных тако же, которые неистово творили. Того же месяца били челом великому государю стрелцы и подали челобитную за своими руками в начетных денгах. И тех начетных денег л. 339 об. довелося взять на всяком полковнике тысячь по десяти и болши.
А нае боярех довелося взять по четверти денег, а числом тысячь по пятидесят и болыпи, которые были в Стрелецком приказе и которые государевою казною владели. И полковники были скованы и сидели в Стрелецком приказе. И стрелцы полковников хотели бити до смерти, и бояра за них стали и взяли в Розрядной приказ, и стали у них упрашивать, чтобы не бить никого насмерть.
И великий государь указал II и бояре приговорили доходити на л. 340 полковниках денег судом и верою, а полковников бити батогами вместо кнута, а полуполковников и пятидесятников и десятников бити кнутом, а самим силним не чинитися. И полковников били батогами пред всеми стрельцами, и деньги доправили все сполна.
Майя в 15 день в осмом часу дни в набат ударили, и прииде вестник из государевых царских полат ко стрелцам: «Вы, стрелцы государевы, не знаете, что во царских полатах учинилася, утухла У нас звезда поднебесная, не стало болшаго брата государева царевича Ивана Алексеевича». // И тогда собравшеся стрелцы со зна- л. 340 об. менами и со оружием, пришли в Кремль к полатам государевым, и шли в полаты безобшибочно, и учали вопить и кричать со слезами великими умильними гласы жалостно: «Свет ты наш, в. г. ц. и в. к. Петр Алексеевич в. В. и М. и Б. Р. с., объяви ты нам своего государева брата царевича и великого князя Иоанна Алексеевича, жив ли есть или мертв!» И тогда царь и царевичь, и царевны все вышли на Златое крыльце, царевичь Иоанн Алексеевичь стал говорить: // «Меня хотели задавить до смерти Кирила На- л* 341 Рьішкина дети». И стрелцы учали просить у царя и у царевича, н У царевен бояр изменников. Царевичь Иоанн Алексеевич стал говорить: «Вы, стрелцы государевы, и мое правое крыло и царево,
д Далее оставлено чистое место. е Ошибочно но.
323


и аз вас пожалую, стойте вы верою и правдою, а изменников вам всех выдадим, кто вам надобеть и кого вы знаете сами». Тогда стрельцы в первые взяли к казни боярина Артемона Матвеева * и за ним взяли вместо Кирилова сына Ивана неведением Салтыкова3 сына Петра Федоровича, и Кирилова сына после его взяли л. 341 об. Афонасья, и после лекаря Ивана, // и после ево боярина Михаила Юрьевича Долгорукова, и после полковника, и после лекарева сына жидовина, и после его боярина Ивана Максимовича Языкова, и после думного дьяка Лариона, и после боярина Григорья Ромодановского. И пришли на двор стрельцы к боярину кн^зю Юрью Алексеевичу Долгорукову и взяли ево ис полаты и выволокли из двора и тут его присекли в мелкие части. Того же месяца в 16“ день в 3-м часу дни взяли думного дьяка Аверкия и после его товарища лекарева. И всех их бросали с роскатного крыльца к на копья приимали.
А. Г. МАНЬКОВ
ЗАПИСНЫЕ КНИГИ КРЕПОСТЕЙ НА КРЕСТЬЯН ПОМЕСТНОГО ПРИКАЗА ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVII в.
В развитии крепостного права второй половины XVII в. существенное значение имел вопрос о государственной регистрации сделочных (поступных, данных, рядных, раздельных, закладных, купчих и пр.) записей на крестьян.1 Этот процесс получил определенное законодательное выражение. Наиболее важное значение имел указ 30 марта 1688 г., который санкционировал все виды сделок на крестьян, включая продажу вотчинных крестьян, и сосредоточил регистрацию крепостных актов в Поместном приказе, предписав в связи с этим завести специальные записные книги крепостей на крестьян.2 Такие книги действительно имеются в фонде Поместного приказа, начиная как раз с 1688 г., и за каждый год, до 1720 г., т. е. до времени ликвидации Поместного приказа. Для
ж Ошибочно Нарышкина.
3 	Повторено дважды.
и Ошибочно 14, исправлено по С. Медведеву, сообщающему, что думный дьяк Аверкий Кириллов был убит 16 мая (Чтения ОИДР, 1894, кн. 4, отд. Н* стр. 56).
1 А. Г. М а н ь к о в. Развитие крепостного права в России во второй половине XVII в. М.—Л., 1962, стр. 215—218.
2 1 ПСЗ, II, № 1293.
324


того, чтобы показать огромное значение этих книг как источника по истории крестьян, мы остановим некоторое внимание лишь на книгах, относящихся к 1688—1700 гг.3 Рука историка еще не касалась этих книг, хотя в них только за указанные тринадцать лет зарегистрировано свыше 3800 крепостных актов, из которых более 70% падает на постудные записи в связи с приемом беглых крестьян, свыше 10% —на прочие поступные записи (за долг, под заклад, за убитых крестьян и т. п.) и примерно столько же (т. е. 10%) составляют купчие на крестьян без земли.4
Помимо истории вотчинного и поместного землевладения, прямое отношение к истории крестьян имеют и записные книги Поместного приказа, содержащие акты сделок (поступные, купчие) на вотчины и поместья с крестьянами. Всего за 1678—1700 гг. в этих книгах5 имеется около 8700 записей. Учитывая, что по одному челобитью заинтересованного лица, купившего или получившего иным путем вотчину или поместье, в ряде случаев в одну и ту же запись включалось два, а иногда и более актов сделок (поступных, купчих), число зарегистрированных актов на вотчины и поместья в книгах 1678—1700 гг. по нашим приблизительным расчетам достигает десяти—десяти с лишним тысяч.
Значение, этих книг для истории крестьян определяется, вопервых, тем, что в них имеются отдельные сделочные записи на крестьян без земли, что особенно важно для периода до 1688 г., т. е. до времени составления специальных записных книг крепостных актов на »крестьян, и во-вторых, тем, что в купчих и поступных записях на вотчины крестьяне выступали наряду с землей и строениями ів качестве одного из объектов продажи или уступки. Одна из этих книг, наконец, содержит регистрацию сделочных записей на крестьян боярина А. С. Матвеева, осуществленную по его челобитной и последовавшему в ответ на челобитную указу 13 октября 1675 г.6
'Уже одни общие статистические данные о количестве крепостных актов на крестьян без земли и на вотчины с крестьянами показывают, что записные книги Поместного приказа являются весьма ценным источником для истории крестьян и развития крепостных отношений. В самом деле, ни по' какому другому виду
3 ЦГАДА, ф. Поместного приказа, Записные книги крепостей на крестьян,
№№ 2896—2909.
4 О поступных записях на крестьян за приемо-держание беглых
см.: А. А. Шилов. Поступные записи. Сборник статей, посвященных
А. С. Лаппо-Данилевскому, Пгр., 1916, стр. 262—311; А. Г. М а н ь к о в. Развитие крепостного права. . ., стр. 199—202; о прочих поступных записях и купчих на крестьян см.: А. Г. М а н ь к о в. Развитие крепостного права.. .,
стр. 202—213.
5 ЦГАДА, ф. Поместного приказа, Записные книги крепостей на вотчины с крестьянами, №№ 2796—2833.
6 Там же, № 2810, лл. 1—18.
325


актов феодального хозяйства второй половины XVII в. не имеется столь массовых статистических данных. В литературе известен ценный и наиболее крупный опыт статистической обработки записных книг Новгородской приказной палаты. Учтя более ста новгородских записных книг с 1637 г. по конец XVII в., Е. И. Каменцева установила наличие 790 порядных и ссудных записей,7 140 поступных и 5 купчих на крестьян без земли.8 Как видим, ни по одному из указанных видов актов данные по Новгородской приказной палате не могут идти в сравнение с данными книг Поместного приказа. И это совершенно естественно, так как Поместный приказ принадлежал к числу главных, ведущих приказов, компетенция которого распространялась на бо́льшую и прежде всего центральную часть Русского государства. Изучение процесса развития крепостного права на основной территории России представляет особую ценность. Если учесть к тому же, что с 1688 г. регистрация крепостных актов на крестьян была централизована в Поместном приказе в отношении бо́льшей части территории Русского государства конца XVII в., то можно признать, что статистические данные, получаемые на основе книг приказа, приобретают в известном смысле абсолютное значение. В пользу этого говорит и то обстоятельство, что регистрация актов была обязательной по закону. Прямое подтверждение находим в челобитных самих помещиков. Так, в челобитной 1691 г. подьячего И. И. Торопова, поданной в Поместный приказ о регистрации поступной на крестьян, сказано: «По их великих государей указу (имеется в виду указ 30 марта 1688 г., — А. М.) велено поместных и вотчинных крестьян и крестьянских детей по поступным и по всяким крепостям справливать, крепости на них записывать в Поместном приказе».9 Заинтересованность помещиков в регистрации актов сделок на крестьян была вызвана тем обстоятельством, что официальную силу имел только зарегистрированный акт, в связи с чем при спорах о крестьянах суд решал дело в пользу той стороны, у которой при прочих равных условиях акты сделок были зарегистрированы в Поместном приказе.10 Наконец, статистическая обработка записных книг крепостей на крестьян без земли в хронологическом разрезе и по видам крепостных актов дает возможность установить характер, темп и размах крепостных отношений в государстве, а также удельный вес каждого вида крепостного акта и каждого вида сделки (уступка, заклад, продажа) относительно крепостных крестьян. Покажем это на примере стаг
7 Е. И. Каменцева. Условия закрепощения новопорядчиков. Труды МГИАИ, вып. VII, 1954, стр. 130 и сл.
8 А. Г. М а и ь к о в. Развитие крепостного права.. ., стр. 205, 212 (сноска).
9 ЦГАДА, ф. Поместного приказа, Записные книги крепостей на вотчины с крестьянами, № 2897, л. 340.
10 А. Г. М а н ь к о в. Развитие крепостного права..., стр. 218—219.
326


тистической обработки лишь нескольких книг первых четырех лет регистрации и двух последних лет XVII столетия.11
Количество
актов
я
о
н
Состав актов на крестьян без земли
1688-1689 гг.
1690-1691 гг.
В процентах зі 1690-1691 гг.
Количество ак 1699—1700 гг.
В процентах зt 1699—1700 гг.
Поступные в связи с приемом беглых крестьян
88
218
68
541
72
Поступные, связанные с возмещением за убитых крестьян
9
9
3
37
5
Поступные за долг
10
16
5
54
7
Закладные
2
9
3
14
2
Данные
1
6
2
7
1
Рядные
2
6
2
12
1.5
Раздельные
1
2
0.5
4
0.5
Купчие
12
54
16.5
86
11
Всего актов
125
320
100
755
100
Из таблицы видно, что уже за короткий промежуток времени от начала записных книг крепостей на крестьян (1688 г.) до конца XVII в., т. е. всего за 12—13 лет, имел место интенсивный рост различного рода сделок между помещиками относительно крепостных крестьян. Довольно устойчивым был удельный вес каждого вида сделок. Но это объясняется тем, что для заметных сдвигов в данном отношении нужен более значительный срок. Известно, например, что продажа крестьян без земли, возникшая во второй половине XVII в. и занимавшая относительно скромное место в ряду других форм отчуждения крестьян, становится господствующей формой отчуждения крестьян во второй половине XVIII в. Наконец, из тех же записных книг историк почерпнет сведения о распределении крепостных актов по уездам, по категориям землевладельцев, по видам землевладения (поместье, вотчина) и по категориям крестьян (вотчинные, поместные, крестьяне, бобыли), и т. п. Легко представить себе, сколь интересные и ценные сведения для истории крестьян и крепостного права могут дать записные книги крепостей на крестьян за весь перирд их составления в Поместном приказе (1688—1720 гг.).
11 	Регистрация актов за 1688—1689 и 1690—1691 гг. составила две книги (№№ 2896, 2897), в то время как регистрация таких же актов за 1699— 1700 гг. потребовала пяти книг (№№ 2905, 2906, 2907, 2908, 2909).
327


Рассматриваемый источник представляет собою рукописные книги большого формата, в лист, объемом от 370 до 900 листов двусторонней записи, в кожаных гладких переплетах. Написаны они разными почерками второй половины XVII в. Первая книга озаглавлена: «Книга записная крепостям, что записывают крестьян по купчим и по закладным и по данным нынешняго 196-го и 197-го году стола вотчинные записки». В последующих книгах имеются различные варианты того же заглавия. Например, в четвертой книге (№ 2899) читаем: «Стола вотчинной записки книга записная, что поступных крестьян записывают по разным крепостям 201 году».
Основанием регистрации сделочных записей на крестьян в книгах Поместного приказа служила челобитная лица, к которому переходили права на крестьян в результате сделки. Челобитчик, указывая, кто, когда и где поступился, продал или заложил ему крестьян и на каких условиях, просил записать за ним крестьян по поступной, купчей и тому подобным актам. К челобитной прилагается сам акт сделки, с которого в приказе описывали копию, а подлинник с пометой дьяка о занесении сделки в записные книги приказа возвращали подателю челобитной. Помета делалась и на копии акта сделки. Приказные судьи выносили решение о записи крестьян в книги за новым владельцем только на основании его челобитной и самого акта сделки, который составлялся от лица другой (отчуждающей) стороны с обязательным рукоприкладством этого лица и послухов. В составе записей этих материалов в книгах приказа можно выделить следующие элементы: 1) запись о подаче челобитной в приказ таким-то лицом такого-то числа;
2) «А в челобитной пишет:» (следует полный список челобитной);
3) запись о предъявлении в приказ тем же лицом крепостнбго акта на крестьян, о снятии с него копии и возвращении подлинника подателю челобитной; 4) запись о помете дьяка на списке крепостного акта, заверяющей его соответствие подлиннику; 5) список крепостного акта (поступной, купчей и т. п.); 6) запись пометы дьяка на деле о решении приказных судей записать крестьян в книги за новым владельцем; 7) помета о взыскании пошлинных денег с указанием даты занесения их в приходную книгу; 8) подпись лица, произведшего запись в книге («Писал Андрюшка Степанов»).
В случае если податель челобитной регистрировал два и более актов сделки с разными лицами или с одним и тем же лицом, но разновременных, то он указывал все такие случаи в своей челобитной. В книгу же приказа вслед за челобитной заносился каждый из этих крепостных актов в порядке их последовательности («А в первой поступной пишет»; «А во второй поступной пишет» и т. д.).
Такой порядок регистрации актов сделки относительно крестьян в записных книгах крепостей Поместного приказа продержался до
328


конца XVII в. Однако в конце его, в 1700 г., в связи с некоторыми изменениями в делопроизводстве, произошли изменения и в характере регистрации сделочных записей на крестьян. Известно, что в соответствии с Уложением 1649 г. во второй половине XVII в. частно-правовые акты, главным образом по поместновотчинным делам, оформлялись подьячими Ивановской площади.12 Петр I предпринял попытку реорганизации нотариального дела, одним из проявлений которой была передача по указу 9 декабря 1699 г. оформления частно-правовых актов по поместновотчинным делам «добрым подьячим» Поместного приказа. Этот же указ менял порядок записи актов по поместно-вотчинным и крестьянским делам в книгах Поместного приказа. Указ предписывал впредь: а) купчие, закладные, поступные и другие сделочные записи оформлять не подьячим Ивановской площади, как было прежде, а «добрым подьячим» в Поместном приказе с ведома судей этого приказа, б) вместо послухов «писать свидетелей, людей добрых и знатных», в больших делах (свыше 100—200 руб.) по 3—5 человек, а в меньших делах — по 2—3 человека. Свидетелям ставить подписи под актами, указывая чин и характер свидетельствуемой сделки; в) сторонам сделки расписываться в записных книгах крепостных актов; г) в приказе вести книги крепостей, в записях указывать, кто, с кем и какую сделку учинил; д) подлинные крепости отдавать кому надлежит, предупредив, что их должны предъявлять в Москве в приказы «к записке по приказной обыкности», а в городах воеводам, в течение двух месяцев; е) в иных приказах, где надлежит регистрировать крепости, поступать по тому 'же указу и боярскому приговору.13 Записная книга крепостей Поместного приказа за 1700 г. (№ 2908) открывается указом 9 декабря 1699 г., за которым следуют записи крепостных актов по новой системе. Челобитных здесь нет. Есть только краткое изложение самого акта сделки (поступной, купчей) с указанием, что подлинную крепость писал Поместного приказа подьячий такой-то и при таких-то свидетелях. За этим следуют подлинные рукоприкладства сторон, участвующих в сделке.14
В целом запись актов стала значительно короче, экономнее, а по стилю приближалась к деловому казенному языку петровского времени. При новой системе регистрации крепостных актов сделочные записи на крестьян без земли стали записывать наряду с актами на вотчины и поместья в одной книге.
Предпринятая Петром I первая мера замены площадных подьячих приказными подьячими не удалась. Год спустя был уч-
12 М. Ф. Злотников. Подьячие Ивановской площади. Сборник статей,, посвященных А. С. Лаппо-Данилевскому, стр. 124—129.
13 1 ПСЗ, III, № 1732.
14 Например: «Михайла Челищев такову запись дал и руку приложил. Андрей Сиверцов такову запись рзял и руку приложил» (л. 10).
32*


режден новый институт подьячих.15 Оказался недолговечным и новый порядок регистрации актов в книгах Поместного приказа. В следующей записной книге за 1700 г. почти полностью восстанавливается прежний тип записи: челобитная лица, получившего крестьян в результате сделки, список акта сделки. Вместо послухов названы свидетели, но собственноручных подписей свидетелей и сторон нет.
Итак, достаточно краткого ознакомления с содержанием и формуляром записных книг крепостей на крестьян Поместного приказа, чтобы стало очевидным, что эти книги представляют собою весьма ценный источник, еще не затронутый историками, но содержащий важные материалы, без которых невозможно изучение истории крестьянства второй половины XVII—первой четверти XVIII в.
Д. И. ПЕТ РИКЕЕВ
О НЕКОТОРЫХ МАТЕРИАЛАХ ПО ИСТОРИИ ВОТЧИНЫ БОЯРИНА Б. И. МОРОЗОВА
Среди исторических источников, относящихся к эпохе феодализма в России, особое место занимают документы вотчинных архивов, позволяющие исследователю воссоздать живую картину социально-экономического развития страны. Сохранилось таких архивов, к сожалению, немного, но тем большую ценность представляют они для историка.
К числу наиболее значительных вотчинных материалов относятся широко известные акты хозяйства боярина Б. И. Морозова. Их значение определяется прежде всего тем, что в жизни этого самого крупного (после царской вотчины) феодального хозяйства середины XVII в. отчетливо проявились характерные черты того исторического этапа в развитии нашей страны, который В. И. Ленин относил к началу нового периода русской истории.*  1
Многочисленные документы, связанные с морозовской вотчиной, отражают основные явления этого периода: влияние формирующегося всероссийского рынка на экономику и социальные от¬
15 	М. Ф. Злотников. Подьячие Ивановской площади, стр. 129—130; 1 ПСЗ, IV, № 1833, 1838, 1848, 1953, 2102.
1 	В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 1, стр. 153.
330


ношения, рост феодального землевладения, усиление крепостного гнета, борьбу крестьянства против феодальной эксплуатации.
Весьма существенным является и то обстоятельство, что из сохранившихся частных вотчинных архивов XVII в. архив боярина Б. И. Морозова оказался наиболее обширным,2 он включает разнообразные материалы, являющиеся ценными источниками для изучения хозяйственной и социальной жизни. Без преувеличения его можно назвать уникальным собранием вотчинных документов. Вполне естественно, что к нему снова и снова обращаются исследователи социально-экономической истории России XVII в. Интерес к этим документам особенно возрос за последние годы в связи с дискуссией о генезисе капитализма в России и в связи с пристальным вниманием ученых к изучению аграрной истории Восточной Европы, нашедшим свое выражение в проведении ежегодных межреспубликанских симпозиумов, посвященных этой проблеме.3
Издание материалов вотчинного архива боярина Б. И. Морозова ведет свое начало еще с 30-х годов XIX в. Однако в дореволюционные годы публиковались лишь отдельные, хотя и довольно многочисленные документы.4
Выпуск специальных сборников морозовских актов был осуществлен советскими историками. Основная работа по их выявлению и подготовке к изданию была проведена А. И. Яковлевым и А. А. Новосельским, которыми был создан в 1928 г. машинописный сборник, составивший основу для двух больших изданий материалов морозовскЪго вотчинного архива, вышедших в свет
2 Имеются в виду все дошедшие до нас материалы.
3 См., например, отдельные статьи в изданиях: Очерки истории СССР. Период феодализма. XVII в. М., 1955, гл. I—II; сб.: К вопросу о первоначальном накоплении в России (XVII—XVIII вв.). М., 1958; сб.: Вопросы генезиса капитализма в России. Л., 1960; Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. Вып. I, Таллин, 1959; вып. II, М., 1961; вып. III, Киев, 1962; вып. IV, Рига, 1963. В той или иной степени используют материалы морозовского архива авторы монографических исследований и дискуссионных и обобщающих статей: С. Г. С т р у м и л и н. История черной металлургии в СССР. Феодальный период (1500—1860 гг.). Т. I. М., 1954; С. И. Архангельский. Очерки по истории промышленного пролетариата Нижнего Новгорода и Нижегородской области XVII—XIX вв. Горький. 1950; А. А. Преображенский, Ю. А. Т и X о н о в. Итоги изучения начального этапа складывания всероссийского рынка (XVII в.). Вопросы истории, 1961, № 4; Н. Л. Рубинштейн. О разложении крестьянства и так называемом первоначальном накоплении в России. Вопросы истории, 1961, № 8; Л. М. Милов. К постановке вопроса о расслоении крестьянства в России XVII в. История СССР, 1963, № 3, и др. Анализу экономической жизни вотчины Морозова посвящена статья П. Ф. Баканова «Товарное производство в феодальной вотчине XVII в.» (Вопросы истории, 1953', № 5).
4 См. «Библиографический указатель литературы и источников о боярине Б.. И. Морозове и его вотчинном хозяйстве», составленный В. А. Петровым, в книге: Хозяйство крупного феодала-крепостника XVII в., ч. I. Л., 1933.
331


в ЗО 40-х годах.5 Эти издания несомненно имеют большую
научную ценность, они предоставляют в распоряжение исследователя собранный воедино богатейший материал по истории социально-экономических отношений в России XVII в.6
Нельзя, однако, пройти мимо того обстоятельства, что при подготовке указанных сборников часть важных документов, относящихся к вотчине боярина Б. И. Морозова, осталась невыявленной. Составители сборников оказались в заблуждении, полагая, что работа по выявлению морозовских материалов проделана «исчерпывающим образом», как сказано в археографическом введении к части I сборника «Хозяйство крупного феодала-крепостника XVII в.» (стр. 3), и что теперь перед глазами исследователя имеется «безусловно весь (разрядка составителя,— Д. П.) сохранившийся материал», как утверждает А. И. Яковлев в археографическом введении к части I сборника «Акты хозяйства боярина Б. И. Морозова» (стр. 4). Изучение архивных фондов ЦГАДА показало, что это утверждение является ошибочным. Оно в известной степени дезориентирует исследователей. И мы видим, что в работах советских историков, привлекающих вотчинные документы Б. И. Морозова, редко встречаются попытки обратиться к архивным материалам, вероятно,, в силу того, что их авторы с полным доверием относятся к категорическому заявлению А. И. Яковлева о том, что опубликовано безусловно все.
Между тем положение с дошедшими до нас источниками, относящимися к вотчинному хозяйству Б. И. Морозова, таково, ч?о при изучении его истории ограничиться опубликованными материалами совершенно невозможно, так как в фондах ЦГАДА имеются довольно многочисленные до сих пор не опубликованные документы, отражающие различные стороны жизни вотчины.
Одну из групп этих источников составляют писцовые книги 20-х годов, переписные книги 40-х годов и отказные книги за 30—60-е годы по тем уездам, в которых Морозов имел свои
5 Первое из этих изданий, «Хозяйство крупного феодала-крепостника XVII в.», было подготовлено В. Г. Гейманом с участием Р. Б. Мюллер, К. Н. Сербиной и Н. С. Чаева. Часть I вышла в 1933 г., часть II — в 1'936 г. Общая редакция принадлежит Б. Д. Грекову. Часть документов машинописного сборника, признанных второстепенными, в это издание не вошла. Второе издание «Акты хозяйства боярина Б. И. Морозова» осуществлено А. И. Яковлевым. Часть I вышла в 1940 г., часть II—в 1943 г. Оно включает все материалы машинописного сборника.
6 В рецензиях В. В. Мавродина (Проблемы истории докапиталистических обществ, 1934, № 3) и К. В. Базилевича (Историк-марксист, 1937, кн. 2) на сборник «Хозяйство крупного феодала-крепостника XVII в.» и Л. В. Черепнина (Вопросы истории, 1946, № 10) на сборник «Акты хозяйства боярина Б. И. Морозова» подчеркивается научное значение того и другого изданий, отвечаются и некоторые недостатки в их подготовке, относящиеся главным образом к археографическим приемам, применяемым составителями.
332


земельные владения. В них представлены почти все населенные пункты, принадлежавшие Морозову.
Без этих документов невозможно проследить динамику роста вотчины, определить те особенности, которыми отличается процесс формирования этого знаменитого феодального хозяйства, конкретно вскрыть проявление стяжательской деятельности самого крепостника, не умевшего, по выражению Мейерберга, «ограничивать свое корыстолюбие».7
Достаточно сказать, что анализ сведений, содержащихся в писцовых, переписных и отказных книгах, позволил установить, что уже за первые 10 лет придворной службы (ко времени составления писцовых книг в 20-х годах) Морозов увеличил свЪи первоначальные земельные владения более, чем в два раза, за последующие 20 лет (до составления переписных книг в 40-х годах) его вотчина по числу тяглых дворов увеличилась почти в 20 раз, а по количеству крепостного населения — больше, чем в 30 раз, и наконец, после составления переписных книг до последних дней жизни боярина (1661 г.) число тяглых дворов еще выросло примерно на 30%. Всесильный и жадный к наживе крепостник, получивший в наследство в трех уездах несколько сел и деревень, насчитывающих 150 крестьянских и бобыльских дворов с населением около 470 человек, пользуясь царскими пожалованиями, широко практикуя покупку земель у казны и у других землевладельцев, к 60-м годам сосредоточил в своих руках более 320 населенных пунктов в 19 уездах Русского государства. Число крестьянских и бобыльских дворов в них составляло 9100, население ОКОЛО 55 'ТЫС', человек.8
Но не только количественные данные черпаем мы из рассматриваемой группы источников. Они дают также возможность раскрыть экономические и социальные черты, свойственные той или другой части вотчины.
Кроме того, в отказных книгах встречаются известия о земельных спорах и столкновениях между отдельными феодалами, отражающие острую борьбу за землю в XVII в. Приведем для примера одно из таких известий. При отказе Морозову купленной им в 1654 г. в Арзамасском уезде пустой мордовской деревни Палачино (Дураково) староста соседнего села Никитина,
7 Путешествие в Московию барона А. Мейерберга... в 1661 г. М., 1874, стр. 167. *
8 Для выяснения этих данных необходимо было суммировать сведения, содержащиеся в писцовых, переписных и отказных книгах, а также в ряде опубликованных документов. См.: Д. И. Петрикеев. Земельные владения боярина Б. И. Морозова. Исторические записки, т. 21, 1947, стр. 54—65, табл. 1—4. Материалы о земельных владениях Морозова хотя и находятся в большом количестве писцовых, переписных и отказных книг, но при подготовке издания актов морозовского хозяйства можно было бы произвести извлечения и опубликовать эти материалы.
333


принадлежавшего князю Ф. С. Куракину, Прокофий Денисов «с товарыщи и со многими людми межевать той дураковские земли не дали и, вышед на дураковское поле с луки и пищалми и рогатинами, до писцовой межи, до речки Каргаспалки не допустили, государева указу не послушали».9
Еще более важное значение имеет другая группа источников — материалы фонда Московской Оружейной палаты, в составе которого содержатся документы вотчинной переписки Б. И. Морозова. Эта переписка является основным материалом двух названных выше сборников морозовского архива. При обследовании этого фонда выяснилось, что в нем находится довольно большое число еще не опубликованных документов, относящихся к хозяйству Б. И. Морозова. Среди них встречаются материалы первостепенной важности. Так, например, столбцы 42070 и 42160 содержат сведения о беглых крестьянах, относящиеся к 1648 и 1649 гг.10  11 Первый из этих столбцов включает челобитные дворян и детей боярских, обращенные к Морозову с просьбами о выдаче из его владений их беглых крестьян, а также грамоты Морозова на имя своих приказчиков по этим челобитным.
Второй столбец содержит роспись крестьян, выданных челобитчикам в 1648 и в начале 1649 г. Здесь мы находим отражение острой борьбы внутри класса феодалов по вопросу о беглых крестьянах, разыгравшейся в 30—40-х годах XVII в. и проявившейся с особой силой во время июньских событий 1648 г. П. П. Смирнов убедительно показал, что под влиянием этих событий Морозов пошел на уступки дворянству.11 В документах двух названных столбцов мы находим красноречивое подтверждение этого вывода. Они рисуют картину массовой выдачи крестьян: за один год из различных морозовских сел и деревень было выдано прежним владельцам более 300 семей. Таким образом, мы получаем весьма существенный дополнительный материал по вопросу о беглых крестьянах к тому, что дают нам опубликованные документы переписки Морозова с приказчиками, где имеются инструктивные указания боярина представителям вотчинной администрации по этому вопросу, существо которых сводится к поискам способов удержать у себя крестьян, подлежащих выдаче.12 Подобные требования нашли свое отражение и в грамотах, содержащихся в столбце 42070.13
9 ЦГАДА, ф. Поместного приказа, Отказная книга по Арзамасскому уезду, № 11, док. 63. Ср. также: там же, книга по Арзамасскому уезду, №7, док. 113, лл. 809—811.
10 Там же, ф. Оружейной палаты, стб. 42070, 42160.
11 П. П. С м и р н о в. О начале Уложения и Земского собора 1648—1649 гг. ЖМНП, 1913, сентябрь, стр. 46—48.
12 Хозяйство крупного феодала. .., ч. I, стр. 16.
13 В грамоте приказчикам села Рождественского о выдаче беглых крестьян алатырскому помещику Сувору Срезневу Морозов предписывает выдаватькрестьян, которые числятся за помещиком по писцовым книгам, «а которые не
334


Неоценимое значение для характеристики положения крестьян имеют материалы столбца 42615. В нем представлены на 117 листах многочисленные показания (сказки) крестьян морозовских сел и деревень Нижегородского и Арзамасского уездов, записанные представителем боярина Алексеем Дементьевым, специально присланным сюда в 1655 г. для проведения опроса крестьян, жаловавшихся на невыносимую тяжесть крепостной повинности по изготовлению и доставке золы на поташные майданы и на злоупотребления приказчиков, поливочей и целовальников, наблюдающих за выполнением этой повинности.
Выясняется картина массовых обманов и вымогательств со стороны представителей морозовской администрации на майданах. Но главное состоит в том, что из крестьянских показаний выясняются общие условия крестьянского барщинного труда на майданах. Приведу один пример. Крестьяне села Кошкарова рассказали следующее: «Платили мы в прошлом в 160-м году на Сергацком на середнем майдане 450 чети золы, а Корнило Шанской дал за четь по 6 денег, а зола была добра, а той золы выбили нас женъ в яровые жнитва (курсив мой, — Д. П.), у иных крестьян был яровой хлеб пожат, а в гумна не свезен, а у иных и не жат, и тот яровой хлеб животина съела, и весь хлеб пропал в поле, и о том мы Корнилу Шанскому били челом, и он нас стал бранить: мне де зола лутче вашева хлеба, у меня де есть боярский указ, хотя вы и все разбежитесь, и я де стану юрты ваши жечь, а майданнова дела не поставлю. И от той золы разошлось десет семей и ныне те дворы пусты».14 Итак, отмеченные столбцы фонда Оружейной пал.аты содержат богатый материал для изучения многих важных вопросов: о беглых крестьянах, о формах и методах феодальной эксплуатации, о росте классовых противоречий, вызвавших активное участие крестьян морозовской вотчины в борьбе против феодального гнета.
Большой интерес представляют источники, которые отражают вотчинную политику правительства. Царских грамот, относящихся к вотчине Морозова, сохранилось немного. Они почти все изданы. Но имеются документы, содержащие регистрацию царских грамот, которые направлялись воеводам по челобитьям Морозова. Нахо-
написаны в писцовых книгах, за тех крестьян постоять будет мочно, а ему, Сувору, говорить, чтоб он два крестьянинов взял, которые в писцовых, книгах написаны за ним, а которые за ним не написаны́ и он бы мне двух бы поступился, а будет так не поступитца, и он себе двух имал, а мне б поступился третьего и будет ково поступитца и вам бы с ним Сувором укрепиться записьми» (ЦГАДА, ф. Оружейной палаты, стб. 42070, лл. 68—69).
14 	Там же, стб. 42615, лл. 51'—52. Любопытно отметить, что в одном изпоказаний (л. 49) встречается термин «сустуг» (поливоч в качестве «посулы» принимает от мордовского крестьянина «сустуг серебряной»). Упоминание о сустугах, как известно, имеется в Повести временных лет. Таким образом, термин этот живет на протяжении многих; столетий.
335-


дим мы их в так называемых беспошлинных книгах Печатного приказа. Регистрационные записи этих книг передают краткое содержание царских грамот, что позволяет судить о грамотах, до нас не дошедших. Особенно важны сведения о тех грамотах, которые были связаны с крестьянскими волнениями. Вот одна из таких записей о грамоте, посланной 12 сентября 1648 г. в Нижний Новгород: «... по челобитью боярина Б. И. Морозова из Нижново велено послать в Нижегородской уезд в мордовские деревни, про их мордовское воровство сыскать и сыск к Москве прислать..., велено отписать имянно тое мордвы про воровство, как они приходили боярина Бориса Ивановича к вотчинной ево деревне Сергач разорять».15 Здесь налицо свидетельство о выступлении мордовских крестьян, явившемся, по-видимому, откликом на бурные события 1648 г. в Москве. В беспошлинных книгах Печатного приказа встречаются также и другие интересные записи — регистрация царских грамот воеводам различных городов о сыске и возвращении Морозову его беглых крестьян, о правительственных льготах Морозову по государственным «оброкам»; имеются записи о регистрации купчих Морозова на проданные ему земли из казны, дополняющие сведения о землевладении, имеющиеся в опубликованных источниках.16
Среди документов, оставшихся неопубликованными, имеются и полные тексты некоторых царских грамот, связанных с вотчинными делами Морозова и но своему содержанию относящихся к источникам первостепенного значения.
Нельзя не отметить представляющую совершенно исключительный интерес царскую грамоту, посланную в 1661 г. нижегородскому воеводе князю Сизову-Засекину по челобитной Морозова, которая также сохранилась.17 В челобитной боярина и в самой царской грамоте говорится о выступлении крестьян нескольких деревень Нижегородского уезда против барщинных работ на сооружении «земляного города» в селе Мурашкино. Морозов пишет, что крестьяне «учинились непослушны, города не делают и человека моего, кому приказано (т. е. приказчика, — Д. /7.), хотели убить». В царской грамоте предлагается воеводе послать из Нижнего Новгорода в село Мурашкино «губного старосту или кого пригоже, а с ним стрельцов и пушкарей и затинщиков и велети ему тех крестьян и бобылей за непослушанье, что они городового дела не делали и приказново его человека хотели убить учинить им за то наказанье, бить кнутом». Примечательно, что упомянутую челобитную Морозов сопровождает такой припиской: «А преж сего, государь, их крестьян воровство было, и по твоему государеву указу посыланы твои государевы грамоты, велено им
15 Там же, ф. Печатного приказа, беспошлинная книга 24, л. 4.
16 Там же, кн. 21, лл. 612, 615, 659, 661 и др., а также кн. 22, 25.
17 Опубликована в АМГ, III, № 446.
336


наказанье учинить».18 Перед нами свидетельство о серьезных, очевидно, не раз повторявшихся событиях классовой борьбы в вотчине боярина Б. И. Морозова.
Краткий обзор материалов, оставшихся вне поля зрения составителей сборников вотчинного архива боярина Б. И. Морозова, показывает, что привлечение этих материалов при изучении истории вотчинного хозяйства является, безусловно, необходимым.
К. Н. СЕРБИНА
УКАЗНЫЕ КНИГИ ЗЕМСКОГО ПРИКАЗА ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVI И ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XVII В.
Земский приказ, или Земский двор, был центральным учреждением, созданным при Иване IV для наблюдения за порядком и благоустройством столицы Русского государства — Москвы.
Появление такого специального учреждения было вызвано ростом Москвы и развитием в ней городской жизни. В начале XVII в. в Москве существовало два Земских приказа — Земский двор старый, находившийся на месте нынешнего Государственного Исторического музея на Красной площади, и Земский двор новый, построенный в 1599 г. за рекою Неглинной против старого опричного двора Ивана Грозного на месте Манежа на Моховой улице.1 Функции старого и нового дворов делились по территориальному признаку: первый ведал одной частью Москвы — Китай-городом, а другой — Белым ^городом. О круге деятельности Земского приказа говорит само его название — он ведал земскими, а не государственными делами.2 Ему были подведомственны и посадские люди Москвы. Его функции носили прежде всего поли-
18 	Там же, ф. Разрядного приказа, Московский стол, стб. 318, лл. 106—107; АМГ, III, № 446.
Отмечу также не менее интересную послушную грамоту царя, посланную 10 июля 1648 г. старосте, целовальникам, выборным людям и всем крестьянами бобылям сел Мурашкино и Лысково с приселками и деревнями. Царь требовал, чтобы они боярина и людей его «слушали во всем по-прежнему и заводу никакова не заводили безо всякого сумленья, пашню нашего пахали и оброк и всякие доходы платили». Крестьян и бобылей, которые «не учнут слушать», было приказано «отдавать на крепкие поруки». В этой грамоте упоминается Другая подобная царская грамота, данная 10 июня 1648 г., т. е. в разгар московских событий, за 2 дня до ссылки Б. И. Морозова (там же, ф. Оружейной палаты, стб. 42741, л. 1).
1 История Москвы, т. I. М., 1952, стр. 242, 431, 500, и др.
2 М. Владимирский-Буданов. Хрестоматия по истории русского права, вып. III. Киев. 1885, стр. 113, прим. 1.
22 Отечественное источниковедение
337


цейский характер: наблюдение за порядком и безопасностью на московских улицах; борьба с пожарами и организация противопожарных мер; наблюдение за мощением московских улиц и содержанием их в чистоте; борьба с корчемством, пьянством и отчасти финансовый характер — сбор налогов на городские нужды (мощение улиц и т. п.); ведал Земский приказ и судом в делах, касающихся незаконной продажи спиртных напитков, нарушения противопожарных мер и т. д. Кроме того, Земский приказ ведал земельными делами внутри Москвы, так, он должен был следить за тем, чтобы «черные» посадские дворы и дворовые места не продавались, не закладывались и не дарились «беломесцам», чтобы соблюдались границы между земельными владениями отдельных лиц и учреждений, и т. п.
В Земском приказе, как и в других приказах, должны были вестись книги,3 в том числе и специальные для записи в них получаемых в приказе правительственных распоряжений — указов, приговоров и т. п. Ведение таких книг предписывалось 98-й статьей Судебника 1550 г., в которой говорилось: «А которые будут дела новые, а в сем Судебнике не написаны, и как те дела с государева докладу и со всех бояр приговору вершатся, и те дела в сем Судебнике приписывати».4 О необходимости заіішсьгвать в Земском приказе в книги присылаемые туда указы неоднократно напоминалось в течение всей первой половины XVII в.5 О наличии таких книг в Земском приказе сохранился ряд указаний в документах XVII в., так, например, в документе, относящемся к 1643 г., написано, что установить размеры дворовых мест в Деревянном городе нельзя, ибо «в Земском приказе того неведомо, потому что после Московского разорения старых книг не осталось».6 Начало составления таких книг по Земскому приказу следует отнести к 50-м годам XVI в., ко времени между 1550 г. (Судебником Ивана IV) и 1557 г., к которому относится указ об аннулировании духовных, в которых душеприказчиком являлся муж завещательницы, сохранившийся в указной книге Земского приказа, а ранее, в XVI в., находившейся в «старой книге» того же приказа.7 Возможно, что в этой книге были и более ранние указы, упоминания о которых не сохранились.
3 Так, например, в Земском приказе велись «приходные книги», одна из них датируется 1638 г. и упоминается в документе 1645 г. о сборе денег С «черных» слобод и сотен в Москве (ГПБ, Q И, № 16, ЛЛ. 286—289).
4 Судебники XV—XVI вв. М.—Л., 1952, стр. 176.
5 Так, в двух указах 1635 г. сказано, что «государь, царь и великий князь Михаил Федорович всеа Русии велел свой государев указ (в одном случае от 7 июля об отказе давать суд по безкабальным деньгам, а в другом — от 17 октября о запрещении продажи дворов в Китай-городе иноземцам и другим «мелким людям», — К. С.) записать в Земском приказе» (ГПБ, Q II, № 16, лл. 223 об.—224, и др.).
6 ГПБ, Q II, № 16, лл. 228-231.
7 Там же, лл. 57 об.—60.
338


Указная книга XVI в., называвшаяся в первой половине XVII в. «старыми книгами», считалась погибшей в «Московское разорение» начала XVII в., как об этом сказано в упомянутом выше указе 1643 г. о размерах дворовых мест в Деревянном городе. Однако позднее эти «старые книги» были «сысканы в Земском приказе» и уже в 1646 г. использованы для наведения справок о том, как следует «править» деньги по заемным кабалам.
В 20-х годах XVII в., когда приводилось в порядок «после Московского разорения» делопроизводство приказов, в Земском приказе вместо утраченных и еще не найденных «старых» указных книг, были заведены новые указные книги. Но и этим новым книгам Земского приказа также не повезло, ибо Земский приказ несколько раз горел и архив его погибал в огне. Так, в указе царей Ивана и Петра Алексеевичей от 22 января 1686 г. говорится о том, что уже в 1649 г. нельзя было навести справки в Земском приказе за 20-е годы XVII в. из-за того, что приказ за это время «. . .горел дважды 8 и книги многие в те пожары сгорели». В этом же 1686 г. оказались не сысканными в Земском приказе и более поздние документы о беломесцах вплоть до 1680 г. И только начиная с 1680 г. документы оказались записанными в Земском приказе «в записных книгах особою статьею».9
Таким образом, и в XVI, и в XVII вв. в Земском приказе велись указные или записные книги. Причем «старые книги» —
XVI в,, считались погибшими «в Московское разорение» начала
XVII в., а новые — в пожары 20-х годов XVII в.
Подлинные «старая» и новая указные книги Земского приказа не сохранились. Они дошли в трех списках. Основной из них сделан в 80-х годах XVII в. со «старого Судебника, сысканного в Земском приказе».10  11 Весь текст этого списка — и Судебника 1550 г., и приписанных к нему позднейших указов, вплоть до 1648 г., писан двумя чередующимися почерками принадлежавшими, как сказано в самом списке, Василию Матвееву и Митрофану Ослаповскому, вероятно подьячим Земского приказа. Наличие двух почерков последней четверти XVII в. для всего текста (и Судебника, и позднейших указов) не может не свидетельствовать о том, что эта рукопись является не подлинником, а копией.
Два других сохранившихся списка являются копиями — один XVII в.,11 а другой XIX в.12 со списка, сделанного в Земском приказе в 80-х годах XVII в., когда проводился ряд мероприятий по упорядочению деятельности приказов.
8 Имеются в виду большой пожар 3 мая 1626 г., часто называемый в документах «китайским», потому что в этот пожар особенно пострадали Кремль и Китай-город, и пожар 10 апреля 1629 г., когда сгорел Белый город.
9 1 ПСЗ, т. II, № 1157.
10 ГПБ, Q II, № 16, л. 1.
11 ГБЛ, РО, Музейное собрание, № 6689.
12 ЦГАДА. архив МИД, № 529/1011.
339


«Судебник, сысканный в Земском приказе» и скопированный в 80-х годах XVII в. в том же приказе, является, по свидетельству самого списка, «Судебной книгой государя, царя и великого князя Ивана Васильевича», т. е. Судебником 1550 г., утраченным в «Московское разорение» и найденным в 40-х годах XVII в. Таким образом, этот Судебник и до «Московского разорения», и после него принадлежал Земскому приказу, и в 80-х годах XVII в., так же как и в 20-х годах того же века, он назывался «старым Судебником».13
Основу указных книг Земского приказа, как и указных книг других приказов,14 составлял Судебник Ивана IV. Об этом свидетельствуют не только приводимая 98-я статья Судебника 1550 г., но и ряд документов XVII в. Так, в приводимой выше выписи 1646 г. сказано, что «в Земском приказе после Московского разорения сыскан Судебник», пополненный более поздними указами XVI в., в том числе и приводимым выше указом 1557 г.15 Об этом же свидетельствует и тот список книги Земского приказа, который был сделан в 80-х годах XVII в. и хранится в ГПБ; 16 в нем сказано: «Книга, старый Судебник, боярина Михаила Петровича Головина».17 Списана в Земском приказе с судебной книги государя, царя и великого князя Иоанна Васильевича»,18 которая ^сыскана в Земском приказе после Московского разорения»,19 где на лл. 1—85 помещен текст Судебника 1550 г., а на лл. 86—307 — текст указов XVI—XVII вв.20 Указы приписывались к Судебнику в момент получения !ихі—отсюда нарушение хронологической последовательности в книге — и в том виде, в каком они были получены в Земском приказе, т. е. чаще всего вместе с сопровождающей их памятью, отсюда различная датировка одних и тех же указов.21 В литературе с легкой руки В. Н. Тати-
13 В 80-х годах XVII в. Судебник 1550 г. мог быть «старым» по отношению к «новому Судебнику» — Уложению 1649 г., но он мог быть «старым» и по отношению к указной книге Земского приказа, составленной в 20-х годах XVII в. взамен той, которая была начата во второй половине XVI в. и была утрачена в «Московское разорение» начала XVII в.
14 См. указные книги Холопьего, Поместного и других приказов, опубликованные Владимирским-Будановым в «Хрестоматии по истории русского права» и в последнее время в ПРП (вып. 4, М., 1956; вып. 5, М., 1959).
15 ГПБ, Q II, № 16, лл. 57 об.—60.
16 Там же, № 16.
17 Михаил Петрович Головин возглавлял Земский приказ в 1676—1677 и 1682—1688 гг. (С. К. Богоявленский. Приказные судьи XVII в. М;—Л.. 1946, стр. 246), боярином он стал в 1683 г. (ПРП, вып. 5, стр. 327).
18 ГПБ, Q II, № 16, л. 1.
19 Там же, л. 289.
20 ПРП, вып. 5, стр. 422—424. Указы, помещенные в рукописи на лл. 87— 156, составляют книгу Холопьего приказа, а указы, находящиеся на лл. 157- 307 — указную книгу Земского приказа. Обе книги опубликованы у Владимирского-Буданова и в ПРП, (вып. 4 и 5).
21 М. Владимирский-Буданов. Хрестоматия..., стр. 126—128, 143—147, и др.
340


щева, подготовившего к печати Судебник 1550 г. с дополнениями,22 следующие за Судебником указы часто называют «дополнительными статьями» Судебника, что совершенно неверно, ибо никакими статьями Судебника они не были, а являются копиями указов, направлявшихся в Земский приказ, равно как и в другие приказы. Поэтому и состав указных книг отдельных приказов, имеющих в своей основе Судебник, различный, зависящий от компетенции данного приказа. Против названия, данного В. Н. Татищевым, совершенно справедливо возражал Владимирский-Буданов, который считал указы, приписанные к Судебнику, совершенно самостоятельным памятником. Его он назвал «указной книгой».23 Название, предложенное Владимирским-Будановым, взятое им из самого документа, из книги Поместного приказа,24  25 вошло в советскую историографию.
Следующие в рассмотренном выше списке № 16 за текстом Судебника 1550 г. указы, относящиеся к указной книге Земского приказа, можно разделить на две группы по хронологическому признаку. Первый комплекс их целиком относится к XVI в., а второй охватывает время с 1622 по 1648 г. Это совершенно самостоятельные группы указов, не связанные друг с другом ничем, кроме нахождения в одной рукописи. Указов, относящихся ко времени с 1589 по 1620 г. в это́й рукописи нет. Большой интерес представляет рассмотрение каждой из отмеченных выше групп указов с точки зрения их хронологии. К первой группе указов относится только лишь 6 указов, все они XVI в. Самый ранний из них — 2 февраля 1557 г., об аннулировании духовных, в которых душеприказчиком является муж завещательницы; 26 второй — 25 февраля 1557 г., об отмене на 5 лет взимания процентов с долгов служилых людей; 27 третий—1 сентября 1558 г., о суде земских людей в Москве; 28 четвертый—17 июня 1560 г., об отсрочке на 5 лет взимания долгов с погорельцев; 29 пятый — 14 марта 1561 г., о непризнании законными духовных, в которых душеприказчиком является муж завещательницы; 30 шестой — 8 февраля 1588 г., о правеже денег по заемным кабалам «за 15 лет».
22 Судебник государя, царя и великого князя Иоанна Васильевича и некоторые сего государя и ближних его преемников указы, собранные и примечаниями изъясненные покойным тайным советником и астраханским губернатором Василием Никитичем Татищевым. Изд. 1, М., 1768; Изд. 2, М., 1786. Позднее это название указанных книг было повторено и издателями АИ (Дополнительные указы к Судебнику. АИ, тт. I—IV).
23 М. Владимирский- Б у дано в. Хрестоматия..., стр. 1.
24 Там же, стр. 189, 197, 199, 200, и др.
25 ГПБ, Q II, № 16, лл. 157—307 об.
26 Там же, лл. 57 об.—60.
27 Там же, л. 68.
28 Там же, лл. 68 об.—69 об.
29 АИ, т. III, № 92, XXXVIII.
30 ГПБ, Q II, № 16, л. 63 об.
341


Во второй группе указов на 20-е годы XVII в. приходится 16 указов, из них 8 относится к одному только 1629 г., причем все указы 1629 г. относятся ко времени после пожара 10 апреля 1629 г.,31 когда, вероятно, велась работа по восстановлению сгоревшего архива Земского приказа. На 30-е годы падает 7 указов и на 40-е— 12 указов, причем верхней гранью 40-х годо'В является 1648 г., т. е. время, непосредственно предшествующее появлению нового свода законов — Соборного Уложения 1649 г. Исходя из показаний документов, говорящих о двух книгах Земского приказа — старой, XVI в., и новой, от 20-х годов XVII в., и состава (хронологического) указов, приписанных к Судебнику 1550 г. в списке № 16, можно сделать предположение о том, что существовало несколько книг Земского приказа: первая, «старая», книга, содержащая Судебник 1550 г. и списки указов XVI в. и считавшаяся в 1643 г. утраченной в «Московское разорение», но впоследствии (между 1643 и 1646 гг.) найденная и упоминаемая в документе 1646 г.; вторая, содержавшая копии указов за 1589—1629 гг., составленная в 20-х годах XVII в. взамен утраченной в «Московское разорение» и погибшая в пожарах 20-х годов XVII в., вероятнее всего, в пожар 10 апреля 1629 г.; третья, заведенная в 1629 г. после пожара 10 апреля 1629 г. и доведенная до 1648 г., т. е. до Уложения.32
Таким образом, исходя из наличия в списке № 16 копий Судебника 1550 г., указов 1557—1588 гг. и указов за 1622— 1648 гг. и отсутствия в нем указов за время с 1589 по 1629 г., не считая 7 случайных указов за 1622—1628 гг., следует признать, что в списке № 16 сохранились в копии 80-х годов XVII в. первая и третья указные книги Земского приказа.
Сохранившиеся списки первой и третьей указных книг Земского приказа содержат 52 указа, относящихся только к Москве, и охватывают время с 1557 по 1588 г. и с 1620 по 1648 г.33 Такое сравнительно небольшое количество указов, содержащихся в двух книгах, охватывающих почти целое столетие существования Земского приказа, с одной стороны, и наличие некоторого, правда, небольшого количества (8) указов, не вошедших в книги,
31 Это указы от апреля— 15, 19, 28; от мая — 21, 29; два за июнь и один за июль. Причем четыре из них, от 19 и 28 апреля, 1 июня и 24 июля, посвящены противопожарным мероприятиям по Москве.
32 Последний указ, внесенный в эту книгу, датируется 1 июля 1648 г. Весьма вероятно, что указные книги велись в Земском приказе и после составления Соборного Уложения 1649 г. (см.: А. Г. М а н ь к о в. Развитие крепости ного права в России во второй половине XVII в. М.—Л., 1962, стр. 277, прим. 108), как это было в Поместном приказе (см.: Путеводитель по ЦГАДА, т. II. М., 1947, стр. 11, 13), но они не являются предметом изучения в настоящей статье.
33 В том числе и указ от 19 декабря 1627 г. о запрещении закладывать и продавать «черные» тяглые дворы беломесцам в Москве. Его в списке JMs 16 нет, он взят из списка № 6689.
342


но имеющих прямое отношение к компетенции Земского приказа,34 с другой стороны, не могут не свидетельствовать либо о неполноте сохранившихся книг, а следовательно и о том, что запись указов, поступающих в Земский приказ, велась не систематически, либо о том, что некоторые книги и отдельные документы не сохранились из-за того, что Земский приказ несколько раз горел и архив его погибал в огне, а при составлении каждой новой книги не всегда удавалось восстановить указы, полученные в разное время в Земском приказе.35 Аналогичную картину можно наблюдать и по другим, более важным приказам. Так, архив Поместного приказа сгорел в пожар 3 мая 1626 г. и был восстановлен по специальному решению правительства путем присылки из различных приказов копий и выписок из дел, относящихся к компетенции Поместного приказа.36 Всего во вновь заведенной в 1626 г. указной книге Поместного приказа записано 65 указов, причем за XVI в. — только один, за первое десятилетие XVII в. — ни одного, за второе—10.37 То же можно видеть и в Холопьем приказе, в указной книге которого записано всего лишь 10 указов, охватывающих время с 1597 по 1620 г., с той лишь разницей, что в ней сохранилось 9 указов и за первое десятилетие XVII в.38 *
По содержанию указы, записанные в указные книги Земского приказа, распределялись следующим образом: 15 из 52 посвящены городскому землевладению и отражают борьбу за землю между тяглыми посадскими людьми и «беломесцами», это прежде всего указы, запрещающие продавать, дарить и закладывать «черные» тяглые дворы в Москве «беломесцам», затем идут указы об «испомещении» в Москве представителей отдельных профессий, указы, устанавливающие границы земельных владений отдель-
34 См. указы: от 9 марта 1558 г. о привлечении по искам о цепных собаках; 1626 г. о новом размещении торговых рядов в Москве после большого «китайского» пожара 3 мая 1626 г. (М. Ч у л к о в. Словарь юридический, или свод российских узаконений, времянных учреждений, суда и расправы, ч. I. М., 1793, стр. 258; М. А. Максимович, Собрание сочинений, т. I, Киев, 1876— 1877, стр. 132); от 13 июля 1627 г. о запрещении иноземцам приезжать для торга в Москву (ПДСЛ, 1627 г., № 25; П. Смирнов. Новое челобитье московских торговых людей о высылке иноземцев. Киев, 1912, стр. 17); 1627 г. о запрещении продавать и закладывать дворы в Белом городе; 1636 г. о переводе в тяглые слободы торговых и ремесленных людей Москвы с земель духовенства (АМГ, II, № 52); от 5 августа 1640 г. о мерах против распространения морового поветрия на скот в Москве и уезде, а также в других городах и уездах (М. А. Максимович, Собрание сочинений, т. I, стр. 150); два указа 1648 г. об отписке на государя в Москве и других'городах владельческих слобод, заведенных после 121 г. (ААЭ, IV, № 32, І, III). Три из не вошедших в книгу указов относятся ко времени ведения второй утраченной книги.
35 В упоминавшемся выше указе 1686 г. говорится не только о гибели книг в пожары 20-х годов XVII в., но и документов о беломесцах, вплоть до 1680 г. (1 ПСЗ, т. II, № 1157).
36 М. Владимирский - Б у д а н о в. Хрестоматия. . ., сто. 188—207.
37 Там же, стр. 187—253.
38 Там же, стр. 86—112.
343


ных учреждений и лиц; 4 указа посвящены организации противопожарных мероприятий, 2 указа связаны с ликвидацией последствий большого московского пожара 10 апреля 1629 г.; 5 указав — о порядке взыскания долгов с посадских людей; 3 — о мощении московских улиц; остальные (іпо одному) связаны с регистрацией московских извозчиков, порядком торговли в праздничные дни и т. п.; кроме того, в указной книге Земского приказа содержится еще 15 указов и памятей Разбойного приказа, касающихся судопроизводства.
Сохранившиеся в списках две указные книги Земского приказа представляют собой своебразную подборку документов, которая является ценным источником для изучения истории русского города конца XVI—первой половины XVII в.
Указы, записанные в указные книги Земского приказа, равно как и в книги других приказов, дают не только представление об интенсивной законодательной деятельности правительства на протяжении 100 лет, между Судебником 1550 г. и Уложением 1649 г., но и чрезвычайно важны по своему содержанию, поэтому они так широко используются исследователями. Вместе с тем до сих пор нет надлежащего учета и издания законодательных актов, появившихся между Судебником 1550 г. и Уложением 1649 г., хотя Судебник Ивана IV с «некоторыми сего государя и ближних его преемников указами» был введен в научный оборот 200 лет тому назад В. Н. Татищевым.39
А. И. КОПАНЕВ
ОЦЕНИАЯ КНИГА КЕМСКОЙ ВОЛОСТИ С ВОЛОСТКАМИ КАК ИСТОЧНИК ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ ПОМОРСКОЙ ДЕРЕВНИ XVII в.
Оценка экономического состояния волостных крестьян составляла одну из важнейших и по значению, и по трудности задач крестьянского мира. Дело в том, что в зависимости от этой оценки
39 	Судебник государя, царя и великого князя Иоанна Васильевича (Изд. 1 и 2). Изученный нами список первой и третьей указных книг Земского приказа был издан в Актах Исторических под названием «Дополнительные статьи к Судебнику» (АИ, тт. I—IV). Затем этот же список под названием «Указная книга Земского приказа» был издан с комментариями М. Владимирским-Будановым в 1885 г. (М. Владимирский-Буданов. Хрестоматия. . ., -стр. 113—186). Этим изданием обычно и пользуются исследователи, хотя оно и сделано недостаточно удовлетворительно (см.: Р. Б. Мюллер* Некоторые замечания об издании законодательных актов второй половины XVI в. Проблемы источниковедения, IX, 1961; ПРП, вып. 5, стр. 328). Последнее комментированное издание списка (ГПБ. Q II, № 16) относится к 1959 г. (ПРП, вып. 5, стр. 328—424).
344


определялась доля каждого хозяйства в платеже как государственных налогов, так и других поборов, взимаемых с крестьян.
В литературе достаточно хорошо выяснено, что на волостные миры подати и повинности вычислялись по писцовым податным единицам, обозначаемым для каждого хозяйства «сообразно с рабочими силами, основным и оборотным капиталом» его. Выражались ли эти мирские единицы в виде «ВЫТИ»; «белки» или в денежном счете — в основе их лежала мирская оценка состоятельности каждого хозяйства.1 Отсюда учет происходивших изменений в каждом крестьянском дворе (обогащение или обнищание его) представлял большую важность для волости в целом и для каждого ее члена. Вполне возможно предположить, что подобного рода оценки производились регулярно 1 2 и Оценных книг в архиве каждой волости было много, однако они не сохранились.
Изучаемая здесь Оценная книга крестьянских хозяйств Кемской волости с волостками Подужемье, Пебозеро и Маслоозеро, составленная в 30-х годах XVII в. в результате работы мирских оценщиков, представляет собой пока единственное исключение.
Рукопись находится в Рукописном отделе БАН под шифром 16.5.16. Она поступила в Библиотеку в 1842 г. из Российской академии и упомянута под названием «Книга сошная» в «Росписи» В. М.' Перевощикова.3 Все 49 листов Рукописи писаны одним почерком, на л. 13 в конце текста — собственноручная подпись одного из крестьян Кемской волости Никифора Иванова, по «велению» которого была повышена на 10 рублей оценка одного крестьянского хозяйства. Первые два листа рукописи утрачены и с ними, вероятно, и датированная вступительная запись, обычная для такого рода книг. Датировать книгу 30-ми годами XVII в. возможно по бумаге: рукопись имеет филигрань (домик с крестом, крест обвит змеей), аналогичную с филигранью, имеющейся на бумаге «Трефолоя», изданного в Москве в 1638 г.4
Изучение Кемской книги дает некоторые сведения о том, как происходила мирская оценка. Прежде всего волость выбирала оценщиков — в данном случае были выбраны четверо: Степан Дружинин, Степан Внуков, Иван Дуракин и Никита Киршин. Как
1 М. М. Богословский. Земское самоуправление на русском Севере в XVII в., т. II. М., 1912, стр. 142—143; А. С. Лаппо-Данилевский. Организация прямого обложения в Московском государстве. СПб., 1890, стр. 291—299.
2 В волостных документах упоминаются Оценные 'книги, составлявшиеся через 4 года, через 2 года, и т. д.; см.: А. И. К о п а н е в. Куростровская волость во второй половине XVI в. Сборник академику Б. Д. Грекову ко дню семидесятилетия, М., 1952, стр. 149—150; М. М. Богословский. Земское самоуправление..., т. II. стр. 142—143.
3 Роспись книгам и рукописям императорской Российской академии. СПб.,
1840, стр. 155, № 24.
4 К. Т р о м о н и н. Изъяснение знаков, видимых в писчей бумаге. М.,
1844, № 1127.
345


показывает оценка их хозяйств,5 первый член комиссии принадлежал к богатой верхушке волости (оценка 137 руб.), один был крестьянином среднего достатка (оценка 35 руб.), остальные двое имели хозяйства незначительные, оцениваемые в 15 и 10 рублей. Какова была процедура оценки — ходили ли оценщики по дворам, пользовались ли лишь показаниями домохозяев или основывались на каких-либо документах — из книги неясно. Книга позволяет лишь установить, что подлежало оценке и в какую сумму ценилось. Прежде, чем перечислить эти статьи, отметим, что как в волости, так и в волостках оценка производилась по двум группам: первую группу представляли крестьяне-луковики — они занесены в первую часть книги (лл. 1—29), вторую — бобыли (лл. 30—48).6 По каждой группе по волостям и в целом подведены итоги, в конце книги (л. 49) дан общий итог суммы оценки по обеим группам. Всего в книге оценено 136 хозяйств луковиков и 153 — бобылей. Главное отличие крестьянина-луковика от бобыля состояло в том, что первый владел известными земельными угодьями (в условиях той местности — рыбными ловлями, покосами, иногда небольшими пашнями), второй был лишен их. Все остальные элементы хозяйства бобыля в общем соответствовали хозяйству крестьянина-луковика.
Итак, из чего же складывалась общая оценка каждого двора, т. е. какие элементы отдельного хозяйства подлежали оценке со стороны выборных оценщиков? Все описания, а их почти 300, начинаются с указания имени хозяина и обозначения количества «голов», т. е. работоспособных мужчин, проживающих в данном дворе.7 Каждая «голова» оценивалась условно в 1 рубль, т. е. к сумме оценки каждого хозяйства добавлялось столько рублей, сколько указано было в нем «голов». Далее только в группе крестья'н-луковикоів указывалось, сколько луков или долей луков было во владении двора, причем 1 лук оценивался в 6 рублей, из этого расчета проставлялась цена и для долей лука. Следующим предметом оценки был скот: коровы — по полтине и лошади — от полтины до 4 рублей. Причем деньги, вырученные от продажи лошадей, также включались в оценку.8 После этого производилась оценка промысловых судов, орудий лова и охоты, а также промыслов и торгов. Из судов названы: судно весновское, оценивав-
5 Оценка хозяйств самих выборных производилась миром. На это прямо указывается в книге: «Выборных считали мирскими людьми, а выборные — мирских людей» (л. 1).
6 Записи о бобыльских хозяйствах озаглавлены: «Кемские волости бобыльские хрестьяне».
7 Что имелись в виду именно работоспособные мужчины, очевидно из
таких записей: «Третей выборной Иван Дуракин з братом — 2 головы»
(л. 1 об.), «Яким Ермаков з братом — 2 головы» (л. 10), «Козьма и Данила Горбачевы — 2 головы» (л. 16), «Староста Лукиан Андреев з зятем — 2 головы» (л. 30).
8 Например, «на четыре лошади, что в усолья продал пол 19 рубля» (л. 14).
:346


шееся от полтины до 2 рублей, ладья — от 12 до 25 рублей, иногда отдельно оценивалась ладейная снасть целиком или какаянибудь доля ее, сойма — около 10—15 рублей, судно мурманское — 6 рублей. Определенной суммой оценивалась кортома, платимая хозяином ладьи, обычно такой формулой — «на лодейную кортому» или «на соемную кортому» столько-то. Из орудий производства, необходимых в мороком промысле, оценивались: не¬
вод — по рублю, нерпьи сети — по рублю, хавры — по полтине. Некоторые хозяйства вываривали соль, в таких случаях оценивался црен (7—10 рублей) и вываренная соль, а также заготовленные дрова. Кузницы «со снастью» оценивались по рублю, их было особенно много у Маслозерских луковиков, что объясняется развитием здесь «укладного промысла» почти в каждом хозяйстве.
У многих крестьян были самострелы, оценивавшиеся по полтине. Самую значительную часть оценки в крупных хозяйствах составляли суммы, определяемые в Оценной книге формулой «на торг», на «торг годовой весь и на рожь».9 При оценке средних и мелких хозяйств обычна формула «на торг и на промысел» или просто «на промысел». Здесь же при оценке некоторых хозяйств небольшие суммы (ів полтину» рубль) определялись «за рожь».10 В заключение по каждому хозяйству подводился итог, обозначавший общую оценку его. Некоторые частности, отмеченные в книге, позволяют предполагать, что волостной мир оставался небезучастным к результатам работы выборной комиссии. Вероятно, оценка комиссии докладывалась на волостном сходе и в некоторых случаях изменялась. Так, Фаддею Трофимову к 60 рублям «миром положили 10 рублей» (л. 12 об.), оценка Григория Дружинина изменена, так как «миром накричали» (л. 15 об.), на Ивана Семенова к оценке 230 рублей «по Никифорову доводу миром положили 70 рублей сверх всего» (л. 15), не без согласия мира, конечно, тот же Никифор «велел положить на стоялую соль на 700 пудов 10 рублей» к оценке хозяйства луковика Илариона Иевлева (л. 13). Наконец, как сказано выше, мир оценивал сам и хозяйства трех членов оценочной комиссии (л. 1). Отмеченные факты позволяют сделать вывод, что размер оценки каждого волощанина получал своего рода утверждение со стороны мира, иногда и не без споров, а это позволяет признать оценку, с полным основанием, объективной. Из сказанного ясно, что данные Оценной книги заслуживают доверия и могут быть привлечены к изучению
9 В этом случае подразумевается, что хозяин ведет торговлю и рожью. Что торговля рожью как основной для севера хлебной культурой была распространена здесь, свидетельствует ст. 52 Судебника 1589 г., накладывающая повышенный штраф за бесчестье крестьянина, «который торгует, или деньги и рожь взаймы дает» (Судебники XV—XVI веков. М.—Л., 1952, стр. 383, 465).
10 При небольшой сумме, определяемой формулой, «за рожь», вероятно, оценивались лишь запасы ржи в хозяйстве.
347


социально-экономических процессов внутри поморской волости: XVII В.
Общее экономическое развитие волости по данным Оценной книги идет вполне успешно. Разгром некогда процветавшей местности (в середине XVI в. в Кемской волости с волостками не было пустых дворов, в ней насчитывалось 128 луков, 50 четвертей пашни, 800 копен сена),11 произведенный шведами в 1578 и
1590 гг., уже был преодолен. Если по дозору Семена Юренева
1591 г. в Кемской волости и в волостках Подужемье, Пебозеро и Маслоозеро насчитывался 91 двор (в большинстве случаев это «избенцо», «ослон», «шалаш», поставленные на пепелище), а людей в них 99 человек и 62 лука,11  12 то по Оценной книге дворов уже 284, а людей (голов) в них 471 и 623Аі лука.13 Значительный рост населения волости говорит об ее экономическом развитии. Тот факт, что при росте населения число луков в волости остается на уровне конца XVI в., показывает, что развитие волости идет главным образом в отношении промыслов. Именно промыслы притягивали сюда основную массу населения. Они являлись объективным условием процветающей здесь торговли.
Интереснейшим явлением экономического развития волости, нашедшим отражение в Оценной книге, является имущественное расслоение крестьянства.
В исторической науке установлено, что в XVII в., несмотря: на тормозящее действие развивающегося крепостничества, происходил процесс имущественной дифференциации крестьянства.14 Выделение зажиточной крестьянской верхушки, занятой торговлей: и ростовщичеством, владеющей значительными земельными участками, с одной стороны, и постоянное возрастание обезземеленного' крестьянства, с другой, — явление обычное как в среде закрепощенного, так и незакрепощенного крестьянства. Одним из показателей экономической дифференциации крестьянства является рост бобыльства, отмечающийся повсеместно источниками XVII в.
Особенно глубоко зашел процесс дифференциации крестьянства в промысловом Поморье. В самом производстве поморских крестьян (морские промыслы, солеварение, охота) были налицо благоприятные условия к возникновению крупных хозяйств, ведущихся с применением наемного труда. Характер производства обусловил и развитие здесь торговли, крестьяне через посредников-тор-
11 Итоговые данные писцовых книг Пятого Корташева, Василья Морева и подьячева Дея Подосенова 1552/53 г. приведены в Отдельной записи Семена Юренева Соловецкому монастырю на земли в Кемской и Подужемской волостях 1591 г. (Материалы по истории Карелии XII—XVI вв. Под. ред. В. Г. Геймана. Петрозаводск, 1941, № 260).
12 Там же, стр. 323—325.
13 При подсчетах количества дворов мы полагали, что 5 бобылей, про* которых сказано, что они «живут» у таких-то, своих дворов не имели.
14 Очерки истории СССР. Период феодализма. XVII в. М., 1955,.
стр. 181—182.
348


товцев, выделившихся из их же среды, сбывали продукты своих промыслов и получали необходимые им продукты сельского хозяйства. Как торгующие крестьяне, так и крестьяне промышленники представляли собой экономически состоятельную верхушку волости, стоящую над остальной массой крестьянства и бобылей.
Оценная книга Кемской волости с волостками содержит значительный материал, иллюстрирующий имущественную дифференциацию внутри поморской іволости как среди крестьян-луковихов, так и среди бобылей.
Наглядное представление об этом дает табл. 1, группирующая хозяйства в зависимости от их оценки.
Из табл. 1 видно, что имущественная дифференциация имела разную степень интенсивности в самой волости и в волостках. Если в Кемской волости при средней оценке примерно в 40 рублей, устанавливающейся с помощью деления общей суммы оценки в волости на количество оцененных хозяйств, были хозяйства выше этого уровня в 3—4 и даже в 7 с лишком раз, то в волостках Подужемьи, Маслоозере и Пебозере оценка самых крупных хозяйств превосходила среднюю оценку (около 8 рублей) лишь в 2—3 раза. Соответственные отклонения от среднего уровня там и тут наблюдались и в сторону мелких хозяйств. Еще больше отклонения от среднего уровня (около 8 рублей) наблюдаются в оценке бобыльских хозяйств. Так, каждое из двух самых крупных бобыльских хозяйств превосходило по мирской оценке средний уровень почти в 15 раз, а каждое из двух следующих — в 5 раз.
В волостках же средняя оценка бобыльского двора (около 5 рублей) превышалась лишь в 2—3 раза. Огромные различия в экономическом положении крестьян волости могут быть проиллюстрированы такими примерами: хозяйство крестьянина-луковика, имеющее высшую оценку 300 рублей, равнялось оценке 42 мелких хозяйств с оценкой от 1 до 14 рублей, а оценка двух бобыльских хозяйств в 360 рублей далеко превосходила общую сумму оценки 91 мелкого бобыльского хозяйства с оценкой от 1 до 5 рублей.
Ничего подобного в волостках не наблюдалось. Здесь оценка самых крупных хозяйств равнялась обычно оценке 5—7 мелких хозяйств. Разный уровень дифференциации среди крестьян в волости и в волостках объяснялся особенностями производства. Волости Подужемье, Пебозеро, Маслоозеро.'были удалены от моря километров на 40—60, здесь не было крупных морских промыслов, торговлей, и то незначительной, занимались лишь 2—3 человека. «Укладный промысел» (выделка железа и стали), которым занимались на Маслоозере, не выходил, вероятно, за рамки крестьянского хозяйства. Об этом можно заключить из того, что необходимые для укладного промысла кузницы имелись более, чем у половины хозяйства, и оценивались незначи-
349


Хозяйства крестьян-луковиков Хозяйства бобылей
« о а Pu S ®
5 «
Ы|
?с|
c0-S
S |s
н я
о о іа
о <
< 2
О Ö
«S
«й 5 S
seg
2 °
я п
< f*
О о
Ö S S
|Sg
§|Ł
w о и
2 ° Я И < н о о
і і і о> і—і со
І І I г—I гН СО Ю
о
см
І І I
г—I т—I LH LTi
І І
О VO ŁO vo О vo
CO Os Г- 00 U-> 00 0\
CM *■"* rH r—I
o
CM CM ѴП CM m r-t
CM o\
o o < cu
O V
dno
So cu
Ю V M u n
gc g
i 8*
5 o
«t 5 S
seg
І І I ł—I LO ^ см
1 1 1 co 00 O m
CM
r-
CM
2 °
я n
< b* O o
І І I *4 r* £2 3
a я S S И g 5 В D
к, ® ►»
o CS CU ° о (*
I I *5* &\ Ш , Л VO
1 1 CM co 00 00 CM
o
CM
IIIі
S В g
i g в
»?£.
OOr-iCMCMi—I0OCO
O VO ^ U*> * Ш O r-t 1—1
COCOO^CMrHr-tr-H
s
o
00
CM
CMCOI>C^VOOunr>
uo
о и и к o < к \o •5 ►» < CU O
и
Sg
et H
к 2 к »я o « ai «
os
ir>
CM
o
o
ГН
00
CM
rH
o
T—t
uo
o
o
o
O
o
o
4
4
4
O
o
o
co
00 1—1
3
г—1
rH
CM
CM
m
T—1
1—4 і—1
4
ѴО
T—1
Eh
Eh
Eh
Eh
Eh
H
o
O
O
O
O
O
o
o
ca


тельной суммой в полтину или рубль. Во владении большинства крестьян здесь были самострелы, что предполагало развитие охоты.
Другой экономический облик имела Кемская волость, расположенная на берегу моря. Солеварение, морской промысел и торговля были здесь ведущими. Разбогатевшие крестьяне, заводившие соляные варницы и владеющие морскими судами, выступали здесь в качестве организаторов-промышленников, а некоторые из них сочетали с этим и занятие посреднической торговлей. Хозяйства этих именно крестьян и оценивались выборными оценщиками довольно крупными суммами.
Чтобы дать конкретное представление о такого рода хозяйствах, приведем описания некоторых из них по Оценной книге. Так, хозяйство Ивана Семенова Лопинова, получившее самую высокую оценку — 300 рублей, имело 17з лука земли, 2 коровы, 1 лошадь, 72 ладьи, все это, вместе с двухрублевой ладейной кортомой, оценивалось в 20 рублей, тогда как «на торг его весы годовой» пала оценка 210 рублей. Не указано, за что ему еще «положили миром» 70 рублей, но, вероятно, также за какие-нибудь статьи торговли.15
Из двух хозяйств, оцененных в 180 рублей, первое — Наума Беззубцова, имело торговый характер, второе — Никифора Иванова, преимущественно промысловый. У Беззубцова во владении были: 1 лук, 2 коровы, 2 лошади, 1 ладья и lU ладьи, что оценивалось в 37 рублей, остальные 143 рубля его оценочной суммы падали «на торг его Смоленский и на соль». Хозяйство Иванова состояло из 27з луков, 4 коров, 9 лошадей (4 в момент оценки были проданы), в нем имелись 1 ладья, судно весновское, 2 невода, црен, все это оценивалось в 83 рубля. «Своей выварки» соль — 3300 пудов, оценивалась в 55 рублей и 42-рублевая оценка пала «на торг их рыбной вологодской и на стоялую рожь». Точно так же промысловый характер имело хозяйство Илариона Горлова. В 80 рублей были оценены у него 1 лук, 5 коров, 9 лошадей и жеребенок, ладья, 7з соймы, судно весновское, 2 невода и ладейная кортома, в 577г рублей — 3500 пудов вываренной соли, 10 рублей было положено на дрова, «стоялые от весны», и на «рожь оставежную и на мурманский торг». Хозяйство Игнатия Ушакова, оцененное в 155 рублей, выварило 300 пудов соли и вело торговлю, которая оценена в 115 рублей. Торговля составила основную часть оценочной суммы хозяйств: Степана Дружинина (из 137 рублей—100 рублей), Максима ЧеуСова (из 104 рублей— 80 рублей), Семена Данилова (из 130 рублей—100 рублей),16 Алексея Солякина (из 120 рублей—109 рублей), Якима Ермакова (из 125 рублей — 92 рубля), Леонтия Белоусова
15 Оценная книга, л. 15.
16 Там же, лл. 1, 12—14 об.
351


(60 рублей из 115 рублей) и бобылей Федора Федорова (из 107 рублей — 80 рублей) и Тараса Давыдова (из 123 рублей — 110 рублей).17 Итак, промыслы и торговля явились основой экономической мощи указанных выше 13 крестьянских и бобыльских хозяйств (4%). На их долю приходилось 52% общей волостной оценочной суммы. Эта небольшая группа крестьян представляла собой зажиточную верхушку волости.
Теперь попытаемся охарактеризовать экономику мелких крестьянских хозяйств. Так как бобыльство является в известной мере результатом и показателем дифференциации крестьянства, то мы и начнем с бобылей. Представим данные Оценной книги о бобыльских хозяйствах Кемской волости, іполучивших низшую оценку, в табл. 2, которая со всей очевидностью показывает мизерность хозяйства бобыля Кемской волости. В группе хозяйств с оценкой от 1 до 5 рублей, составляющих 70% от общего числа бобылей волости, 49 хозяйств не имели коров, 82 — лошадей, лишь единицы владели судами и рыболовной снастью; почти 2/з хозяйств и в более состоятельной группе бобылей, с оценкой от 6 рублей до 10 рублей, не имели судов и орудий лова. Следовательно, подавляющая часть бобылей не могла вести самостоятельного морского промысла и не имела никаких других источников существования, кроме лишь труда по найму или в Соловецкой вотчине, или у богатых крестьян волости.18
Данные об экономическом положении мелких хозяйств крестьян-луковиков, по данным Оценной книги, представлены в табл. 3.
Из этой таблицы видно, что хозяйства кре́стьян-луковиков, оцененные низшей оценкой (скажем, от 1 до 10 рублей), стояли в экономическом отношении на том же уровне, что и бобыльские хозяйства. Во многих из них не было коров и лошадей, а также судов и промысловых орудий. Собственные их промыслы были также ничтожны, о чем свидетельствует мизерность оценочной суммы — для 32 хозяйств всего В 13 72 рублей. И стоило этим луковикам лишиться своих ничтожных луковых владений, как они превращались в бобылей чистой воды.
17 Там же, лл. 7, 10, 42, 40.
18 Для сравнения приведем данные Оценной книги о 5 хозяйствах бобылей
Кемской волости (3.7% от общего числа бобылей волости), получивших высшую оценку (42% общей оценки всех бобыльских хозяйств волости) мирских оценщиков: 1) хозяйство Тараса Давыдова — оценка 123 рубля: 1 лошадь, 2 коровы, 1 судно весновское, 1/4 ладейной снасти, торг 113 рублей; 2) хозяйство Федора Федорова — оценка 107 рублей: 1 лошадь, 1 корова, снасть судна весновского, 2/3 ладьи, соемный парус, торг 80 рублей; 3) Василий Пименов — оценка 55 рублей: 1 корова, 1 судно весновское, 1/3 ладьи, торг 42 рубля: 4) Аникей Михайлов — оценка 50 рублей: 1 лошадь, 2 коровы, невод,
1 	судно весновское, 1/3 соймы со снастью, торг 25 рублей; 5) Яков и Петр Кивруевы — оценка 41 рубль: 2 лошади и жеребенок, 1/2 судна весновского, торг 30 рублей.
352


Таблица
Общая оценка промыслов группы, в рублях
<М СО
со 0\ см ^
Число хозяйств, имевших
нерпьих сетей
доли
1 1
S
о
со см
неводов 1
1 три
два
СМ Г-н
один
0\ 00
судов весновских J
доли
\п г-
полностью
со со
cd
а*
лошадей 1
три
а
I- £
cd
две
н
І-Н г-н
одну
і> со
г—t
коров
три
1 ^
две
о ю
Г—ł r—ł
одну
і-н f»
со
Количество хозяйств
г-н ѵп
0\ см
Оценка отдельного хозяйства, в рублях
От 1 до 5 От 6 ДО 10
54
XHYQ^d Я ‘MUUÜdj
aoYOMwodu вмнэйо ввйдо
1 N
І CM r-f О О О
к
S «
Л 0)
иѵоУ
I-III
А « О о
Lvüto
1 г-н со VO ^
HYOtf
1 гН 1 1 1
о
*t
о
а
о
а
' вяі?
1 1 1 <мсо
НИІТЧ)
СМ со СО І-н со
к
3
а а́ о с X
St а в
ИѴОІ/*
і-н СМ і-н г-н 1
в
о
Я
К
о а ° а °
OI4XOOHYOII
і-н ^ СО
н
о
«
а
п
с
odiqxoh
1 1 И 1
о
1 < о S
«
о
К
а
udx
1 1 1 1 1
а*
Э
о
<
эяР
1 І-н 1 г-н СМ
йяѴо
| 40 40 40
OdNXOh
1 1 1 1«
а
о
udx
1 1 і-н 1 СО
о
а
эяР
О С"- ^ 4Л ^
jChFo
ІЛ со І-н 1
яом£ѵ
ояхоикєох X «н woHtfodo g
^ ю п п
Со" сч" со'1-"'
ЯХОЦКБОХ ОЯХОЭЬИѴО^І
t^movoo\
т-Н І-Н гН
Оценка отдельного хозяйства, в рублях
От 1 ДО 5 От 6 до 10 От 11 до 14 От 15 до 20 От 22 до 40


Экономическая близость мелкого крестьянина и бобыля — это яркое свидетельство далеко зашедшей имущественной дифференциации среди волостных крестьян, выявляющейся на материалах одной из волостей Поморья.
Дальнейший процесс дифференциации крестьян Кемской волости имел следствием уменьшение числа крестьян и возрастание бобыльского населения. Это становится очевидным при сравнении данных нашей Оценной книги, относящейся к 30-м годам XVII в., с данными писцовой книги Сумской волости «и иных монастырских волостей» .1646—1647 гг. Леонтия Азарьева. Если по Оценной книге в Кемской волости и волостках числилось 136 крестьянских и 153 бобыльских дворов, то в писцовой книге, относящейся к более широкому району поморских волостей Соловецкого монастыря (где, кроме Кемской волости, описан Сумпосад, Кереть и др.)» названо лишь 40 крестьян, 256 бобылей и 8 торговых людей, пятеро из которых жили в Кеми.19
Я. В. УСТЮГОВ
«СКОЛОК» — РАЗНОВИДНОСТЬ ПЛАТЕЖНОГО ДОКУМЕНТА XVII в.
Основным документом, удостоверяющим получение денег или вещей, являлось в XVII в. так называемая платежная отпись, или просто отпись. Отпись — это расписка в получении. В подавляющем большинстве случаев отписью называлась расписка в получении как всей причитающейся суммы, так и той или иной ее части.
Вот несколько примеров из сохранившегося архива мирского целовальника Великорецкого оброчного стана Хлыновского уезда Петра Иванова Вилегжанина за 1665/66 (7174) г. Крестьянин Великорецкого стана Прокопий Ильин Г ришев порядился у П. И. Вилегжанина отвезти 4 воза оброчного хлеба из Великорецкого стана в Ношульскую пристань на реке Лузе с платой по 23 алтына 4 деньги за воз, всего, следовательно, полагалось уплатить 2 рубля 28 алтын. Эта сумма и была уплачена в один прием 4 мая 1666 г. Платежный документ, выданный П. И. Гришевым, заканчивался следующим образом: «И впредь мне, Про-
19 	Р. Б. Мюллер. Очерки по истории Карелии XVI—XVII вв. Петрозаводск, 1947, стр. 113—-114.
354


копью, на нем, целовальнике, того своего найму не спрашивать. В том ему, целовальнику, сию и отпись дал».1 Расписка в одновременном получении всей суммы найма названа отписью.
Отписями же называются в делопроизводстве мирского целовальника Великорецкого оброчного стана и документы, свидетельствующие о получении части причитающихся денег и об окончательном расчете.
Хлыновский посадский человек плотник Абрам Лукин Бакулин порядился у П. И. Вилегжанина выполнить ту работу по ремонту городских башен города Хлынова, какая приходилась на долю Великорецкого оброчного стана. Первая уплата денег за эту работу была произведена 29 июля 1666 г. жене плотника Евфимии (Офимье) Федоровой. Е. Ф. Бакулина взяла «за башенную работу мужа своего Обрама наемных денег в уплату рубль. А впредь с ним, целовальником, счет. В том ему сию отпись дала».1  2
Была уплачена лишь часть причитающихся денег («в уплату») и прямо указано, что об остальных деньгах будет особый счет. Документ, свидетельствующий о получении части денег, назван отписью.
Окончательный расчет за эту работу был произведен 22 октября 1667 г. уже с самим А. Л. Бакулиным. Плотник назвал причитающуюся ему сумму и напомнил о более раннем платеже. В окончательный расчет он получил «достальных 2 рубли 10 алтын денег. А преж сего дана в уплате отпись в рубле. .. И впредь дела нет и найму не спрашивать. В том ему (т. е. целовальнику,— Н. У.) сию отпись дал».3 Документ, фиксирующий окончательный расчет, тоже назван отписью.
Делопроизводство мирского целовальника Великорецкого оброчного стана П. И. Вилегжанина характеризует обычный порядок оформления платежных документов. Аналогичных примеров можно привести любое количество, причем относящихся к разным уездам.
Тем не менее автору настоящей небольшой заметки встретилось весьма любопытное отступление от этого прочно установившегося порядка, причем это отступление касается не существа вопроса, а наименования отдельных разновидностей платежных отписей.
В делопроизводстве земского целовальника Сученгской волости Тотемского уезда Стефана Иванова за 1666/67 (7175) г. сохранилось два платежных документа, названных «сколками». Вот эти документы.
1. 	1666 г. ноября 8. — Сколок тотемского приемного целовальника стрелецких денег Павла Дмитриева в получении части стре-
1 ЦГАДА, Приказные дела старых лет, 1666 г., д. 99, л. 76.
2 Там же, л. 61.
3 Там же, л. 117.
355


лсцких денег с Сученгской волости Тотемского уезда за 7175 (1666/67) г.4  5«175-го ноября в 8 день. Приемной целовальник Павел Дмитреев взял с волости Сученги великого государя казну — стрелецких денег 35 рублев. Платил посыльщик Яков Онтонов. Сколок писал Мишка Кикин».
Под текстом рукоприкладство: «Приемной целовальник Панька Дмитриев руку приложил».
2. 	1666 г. декабря 4. — Сколок тотемского приемного целовальника стрелецких денег Павла Дмитриева в получении отвозных денег с Сученгской волости Тотемского уезда за 7175 (1666/67) г?
175-го декабря в 4 день. Тотемской приемной целовальник Павел Дмитреев государевых стрелецких денег взял отвозу Сученские волости с их платежев на нынешной на 175-й год, что платил посыльщик Яков Онтонов — 35 Рублев, да Яков Кусков — 5 рублев, да Григорий Гаврюшев — 12 рублев 24 алтына 2 деньги, всего с 50-ти з дву рублев, з 20-ти с 4-х алтын з дву денег. Да на прошлой на 174-й год с получетверты деньги. Итого взял по полутретье деньге с рубля, итого взял 22 алтына 2 деньги. И сколки им даны для ведома платежу до казенные отписи. А отвозные деньги платил Сученские ж волости посыльщик Григорей Гаврюшев. А сколок писал Агейко Третьяков».
На обороте рукоприкладство: «Пашка Дмитреев руку приложил». і
Содержание понятия «сколок» раскрывается во втором из приведенных докуімбитов: «И сколки им даны для ведома платежу до казенные отписи». Сколок, следовательно, временная отпись, которая свидетельствует об уплате части причитающейся суммы. Каково содержание такого сколка, показывает документ, приведенный под № 1. В нем указаны получатель, плательщик, сумма и ее назначение. Правда, из документа № 1 неясно, что уплачена часть причитающейся суммы. Но это легко устанавливается из документа № 2, где сказано, что общая сумма стрелецких денег с Сученгской волости на 7175 (1666/67 г.) составляет 52 рубля 24 алтына 2 деньги и уплачена она в три приема.
Такие сколки подлежат обмену на казенную отпись, т. е. на отпись, выданную местным воеводским управлением приемному целовальнику в получении всей суммы стрелецких денег по каждой из волостей уезда.
Второй документ тоже назван сколком. Он представляет собой платежную отпись в получении так называемых отвозных
4 Там же, 1667 г., д. 104, л. 10.
5 Там же, л. І 4.
356


денег, т. е. денег на оплату путевых расходов по доставке стрелецких денег в Москву.
В самом тексте этого сколка нет указаний, что приемный целовальник получил только часть причитающейся суммы. В документе лишь сказано, что Павел Дмитриев взыскал по «полутретье деньге», т. е. по 2.5 деньги, с каждого рубля внесенных стрелецких денег. Но название платежного документа сколком позволяет предполагать, что сбор по 2.5 деньги с рубля был лишь предварительным и произведен он был тогда, когда приемный целовальник еще не знал, в какую сумму выльется стоимость доставки стрелецких денег в Москву. Это предположение подтверждается. В том же архиве земского целовальника имеется и третий документ — отпись в получении дополнительного сбора отвозных денег.
3. 	1667 г. марта 21. — Отписъ тотемского приемного целовалъ-■ ника стрелецких денег Павла Дмитриева в получении дополнительных отвозных денег с Сученгской волости Тотемского уезда за 7175 (1666/67) г.6
«175-го марта в 21 день. Тотемской приемной целовальник государевых стрелецких денег Павел Дмитреев взял отвозу, по мирскому уговору, к прежнему платежу с волости с Сученги с их розных платежев в доимку к прежнему платежу по деньге с рубля, итого взял в алтын 5 денег. Платил деньги тое ж волости посыльщик Яков Онтонов. В том и отпись дал. А писал брат его Агейко Третьяков».
На обороте рукоприкладство: «Пашка Дмитреев руку при¬
ложил».
О чем свидетельствует этот документ? Прежде всего о том, что собранных «отвозных денег» не хватило и понадобился дополнительный сбор. Это выяснилось тогда, когда стрелецкие деньги уже были доставлены в Москву. Об этом недвусмысленно говорит дата платежного документа — 21 марта. Известно, что поморские посадские и уездные миры обязаны были доставлять всякого рода казенные сборы в Москву ежегодно на определенный срок — на Сретеньев день, т. е. на 2 февраля. Так, очевидно, поступили и тотемские посадские и уездные люди в 1667 г. Когда мирские целовальники вернулись в Тотьму, то выяснилось, что поездка в Москву обошлась дороже по сравнению с первоначальными предположениями, и понадобился дополнительный сбор. Этот сбор был произведен, деньги получены,^ и тотемский приемный целовальник выдал земскому миру Сученгской волости платежную отпись, завершающую его расчеты с этой волостью по отвозным деньгам.
6 	Там же, л. 19.
357


В этом же документе содержится ответ и на вопрос, почему документ, удостоверяющий получение первого сбора 0ТВ03НЫХ денег, назван сколком, а не отписью.
Первый сбор был произведен в начале декабря 1666 г., т. е. тогда, когда еще не была точно известна сумма расходов на поездку в Москву. Учитывая опыт предыдущих лет, приемный целовальник взыскал по 2.5 деньги с рубля. Но он не был уверен, что этих денег хватит на поездку. Желая подчеркнуть, что расчет произведен лишь предварительно, Павел Дмитриев назвал свой платежный документ сколком. Когда же выяснилось, что для окончательного расчета нужен дополнительный сбор, и деньги были собраны, тогда он выдал не сколок, а отпись и тем самым подчеркнул, что расчет произведен окончательно.
Отсюда совершенно ясно, что сколок — предварительный платежный документ, временная расписка в получении денег, отражающая начальный этап расчетов между контрагентами сделки, разновидность платежной отписи.
Трудно сказать, как широко была распространена практика пользования сколками. Изученные документы не дают оснований для широких обобщений. Они лишь показывают, что необходимо дальнейшее собирание и исследование разновидностей тех документов, какие бытовали в деловой практике русских людей XVII в. Скромную попытку в этом направлении и представляет собой настоящая небольшая заметка.
И. П. Ш АС КО ЛѢСКИ Я
ЖАЛОВАННАЯ ГРАМОТА МИХАИЛА ФЕДОРОВИЧА ЛЮБЕКСКЙМ КУПЦАМ 1636 г.
Торговля Руси с ганзейскими городами и, в частности, с крупнейшим из этих городов — Любеком, велась со времени возникновения Ганзейского союза, с XIII в., и на протяжении нескольких столетий составляла основную часть русской торговли с Западной Европой через Балтийское море. Документы русско-ганзейской торговли периода ее расцвета — XIII—XV вв. — давно уже хорошо известны и опубликованы; достаточно назвать последнее советское издание этих документов в составе широко известного сборника грамот Новгорода и Пскова, подготовленного группой ленинградских историков под руководством С. Н. Валка.1 %Пе-
1 Грамоты Великого Новгорода и Пскова. Под ред. С. Н. Валка. ML—Л., 1949.
358


риоду расцвета руоско^ганзейсжой торговли посвящена богатая научная литература на нескольких языках.2 Напротив, последний период русско-ганзейских торговых отношений — XVI и XVII вв. {время упадка и распадения Ганзейского союза), по существу, русскими историками до сих пор совершенно не изучался. Из нерусских историков изучением этого периода занимался лишь финляндский ученый К. Р. Меландер, издавший в предреволюционные годы работу о русско-ганзейских отношениях второй четверти XVII в. по материалам любекского городского архива.3 Необходимость изучения русских документов русско-ганзейских отношений XVI—XVII вв., в том числе жалованных грамот, давно назрела.
Жалованная грамота купечеству ганзейских городов была впервые дана русским правительством, по-видимому, при Иване Г розном.4 Самая ранняя из сохранившихся до настоящего времени жалованных грамот ганзейским купцам была дана царем Федором Ивановичем в 1593 г.,5 следующая — царем Борисом Годуновым в 1603 г.6 Настоящая работа посвящена третьей по времени (из известных нам грамот) жалованной грамоте 1636 г.;7 следующая и последняя жалованная грамота была дана в 1652 г.8 В связи с происходившим в XVII в. распадом Ганзейского союза грамота 1603 г. испрашивалась объединенным ганзейским посольством (при ведущей роли Любека),9 но была дана только любекским купцам; в переговорах 1636 и 1652 гг. другие ганзейские города уже не участвовали, и грамоты 1636 и 1652 гг. также были даны только купцам города Любека.
При анализе грамоты 1636 г. для сравнения будут использованы действовавшие в то время в России жалованные грамоты купцам Шведского государства 1618 г.,10  11 купцам английской компании 1628 г.11 (и ранее выданные грамоты английской компании
2 Из советских исследователей изучением русско-ганзейской торговли XIII—XV вв. занимались в последние годы ученица проф. С. Н. Валка Н. А. Казакова, а также Л. П. Лесников, А. Л. Хорошкевич и др.
3 К. R. М е 1 а n d е г. Die Beziehungen und Unterhandlungen betreffend der Handel zwischen Lübeck und Russland während der Jahre 1631—1652. Historiallinen Arkisto, XVIII, Helsinki, 1903, SS. 82—190.
4 ЦГАДА, ф. 61, д. 25, л. 40.
5 Supplementum ad Historica Russiae Monumenta. Изд. А. И. Тургеневым. СПб., 1848, № XXXVIII.
6 ЦГАДА, ф. 61, д. 25, лл. 53—64, 71—76; немецкий перевод грамоты 1603 г. см.: I. Р. W і 11 е b г а n d t. Hansische Chronik. Lübeck, 1748, III Abtheilung, SS. 171—173.
7 ЦГАДА, ф. 61, д. 25, лл. 77—92.
8 1 ПСЗ, т. I, № 80. Немецкий перевод грамоты 1652 г. см.: К. R. Mela n d е г. Die Beziehungen..., SS. 184—187.
9 ЦГАДА, ф. 61, д. 18.
10 Sverges traktater med främmande magter, V delen, 1 Hälft. Utg. af O. S. Rydberg och C. Hallendorf, Stockholm, 1903, № 24c.
11 А. С. Мулюкин. Очерки по истории юридического положения иностранных купцов в Московском государстве. Одесса, 1912, Приложения, № 1.
359


1614, 1617, 1621, 1625 гг.),12 а также отдельным голландским купцам,13 будут использованы также уже цитировавшиеся более ранние и более поздние грамоты ганзейскому (любекскому) купечеству.
Необходимость издания в 1636 г. жалованной грамоты любекскому купечеству была обусловлена обстановкой, сложившейся в России во время и после польско-шведской интервенции. Ранее выданная Борисом Годуновым жалованная грамота любекским купцам 1603 г. за годы польско-шведской интервенции ввиду многократной смены властей, по существу, утратила законную силу; гостиные дворы любекских купцов во Пскове и Новгороде прекратили свое существование. В первые годы после Столбовского мира восстановлению балтийской торговли Любека с Россией препятствовали шведские власти, установившие чрезмерные пошлины на товары, ввозимые через подвластную шведам Прибалтику в Россию; мешала восстановлению торговли и шведскопольская война, происходившая в Прибалтике и на море с 1617 (с перерывами) до 1629 г., а также развернувшаяся на территории северной Германии 30-летняя война; поэтому в первые годы после Столбова любекские купцы вели лишь в небольшом размере торговлю с Россией через Архангельск.14
С начала 30-х годов в связи с окончанием польско-шведской войны и с перенесением основных операций 30-летней войны в центральные и южные области Германии создались, возможности для восстановления и развития торговли Любека с Россией через Балтийское море. И тогда городские власти Любека решили обратиться к русскому правительству с{ просьбой дать любекским купцам жалованную грамоту — гарантировать в официальном правительственном документе условия торговли любекских купцов на территории России. С этим поручением осенью 1635 г. в Москву был отправлен городскими властями Любека гонец Антони фон Эрпен, который с января до июля 1636 г. вел в Москве переговоры с русским правительством.15 Результатом переговоров явилась жалованная грамота царя Михаила Федоровича любекским купцам от 30 июня 1636 г.16
12 А. С. М у л ю к и н. Приезд иностранцев в Московское государство. СПб., 1909, Приложения, № 6 (грамота 1614 г.); ЦГАДА, ф. 35, 1617 г., д. 4; 1621 г., д. 1; 1625 г., д. 1, лл. 188—208.
13 Жалованные грамоты от 1613 г. (Сб. РИО, т. 116, №№ 5, 7), 1614 г. (РИБ, т. 8, № 10-ѴІІІ, 2), 1629 г. (Сб. РИО, т. 116, №№ 13, 14), 1631 г. (там же, № 15).
14 ЦГАДА, ф. 61, д. 25, лл. 44—45.
15 Материалы этих переговоров см.: ЦГАДА, ф. 61, д. 25. См. также: К. R. М е 1 а n d е г. Die Beziehungen..., SS. 97—105.
16 ЦГАДА, ф. 61, д. 25, лл. 77—92; К. Р. Меландер привел немецкий перевод 1636 г. этой грамоты (Die Beziehungen..., SS. 113—116), но не стал заниматься ее исследованием.
360


Во вводной части этого документа вкратце излагается привезенная гонцом Антони Эрпеном грамота любекских «бурмистрон и ратманов» от 28 сентября 1635 г., в которой содержалась просьба об урегулировании условий торговли любекских купцов в Русском государстве.17 Основная часть документа начинается с обычной, имеющейся в большинстве жалованных грамот, общей статьи о разрешении купцам (в данном случае любекским) приезжать в Московское государство «со всякими товары» и торговать «повольною торговлею».18
Наибольшее значение во время переговоров, предшествовавших составлению грамоты, имел дипломатический спор по вопросу о пошлинах; 19 суть этого спора вкратце изложена в тексте следующей статьи грамоты. Любекские власти домогались от русского правительства предоставления их купцам права беспошлинной торговли и ссылались на то, что это право было* гарантировано жалованной грамотой 1603 г. Тогда в Посольском приказе были допрошены новгородские и псковские торговые люди, которые подтвердили, что при Борисе Годунове любекским купцам было дано (по грамоте 1603 г.) право беспошлинной торговли, однако «любские немцы» стали под видом своих сограждан провозить с собой в Россию и помещать на своих гостиных дворах голландских, гамбургских и других иноземных купцов, утаивавших таким способом свои товары от уплаты пошлин, и тогда правительство Годунова отменило данную любекским купцам привилегию и вновь ввело полное взимание пошлин с их товаров.20 Основываясь на этих сведениях, русское правительство отказалось дать испрашиваемую привилегию и в тексте жалованной грамоты пояснило, что любекские купцы сами виноваты в утрате права беспошлинной торговли, поскольку они в свое время стали использовать это право в ущерб русской казне.21
Таким образом, любекские купцы не получили в 1636 г. наиболее важной привилегии — права беспошлинной торговли,— лишь в самых исключительных случаях предоставлявшейся русским правительством,22 и обязаны были платить пошлины в полном объеме.
Отрицательный ответ был дан в жалованной грамоте и на другое домогательство любекских властей—позволить любекским купцам производить по приезде в Новгород и Псков обмен своей
17 ЦГАДА, ф. 61, д. 25, лл. 22—37.
18 Там же, л. 82. Подобная статья имеется во всех, жалованных грамотах английским, голландским, любекским купцам и в грамоте шведским купцам.
19 Там же, лл. 47—70; К. R. М е 1 а п d е г. Die Beziehungen..., SS. 100—105.
20 Восстановление Борисом Годуновым полного сбора пошлин с товаров любекских купцов произошло в пределах 1604—начала 1605 г. (до смерти Годунова весной 1605 г.).
21 ЦГАДА, ф. 61, д. 25, лл. 82—86.
22 Право беспошлинной торговли в России постоянно имели (с 1554 до 1649 г.) только купцы английской компании.
361


монеты — ефимков — на русские деньги не по существующему на рынке курсу, а по более высокому официальному курсу, по которому ефимки принимались в русскую казну; любекским купцам было дано лишь право обменивать ефимки на русские деньги по рыночному курсу.23
Третья из претензий, выдвинутых любекскими властями во время переговоров 1636 г., касалась восстановления любекских гостиных дворов в Новгороде и Пскове и создания необходимых условий для их деятельности. В отличие от первых двух домогательств эта претензия в жалованной грамоте была полностью удовлетворена, ибо она (опять же в отличие от первых двух претензий) отвечала интересам не только любекских купцов, но и русской стороны, стремившейся к развитию торговли с Любеком (но не за счет ущемления своих собственных интересов). В грамоте было обещано вернуть любекским купцам в Новгороде и Пскове земельные участки, на которых ранее находились гостиные дворы, и взять эти дворы под правительственную охрану (под охрану «дворян добрых»); подразумевалось, что восстановление дворов (дворовых построек) будет произведено силами и средствами самих любекских купцов.24
Жалованная грамота 1636 г. предоставляла любекским купцам право торговать в трех городах России: в Новгороде, Пскове и Москве; аналогичное право имели купцы Шведского государства. Только купцам английской компании и нескольким голландским купцам было разрешено торговать в большем числе русских городов. Право торговли в Москве любекские t купцы получали впервые.
В грамоте любекским купцам гарантировались правительством справедливый суд и охрана их личных и имущественных интересов. Однако эти условия в отличие от большинства других жалованных грамот были изложены в самой общей форме, без конкретизации.25
Особый пункт, имеющийся лишь в очень немногих жалованных грамотах, касался казенных закупок у любекских купцов «узорочных товаров» (особо ценных тканей, изделий художественного ремесла и т. п.) и серебряных денег — ефимков.26 После Столбовского мира, отрезавшего Россию от Балтики, было весьма важно обеспечить постоянное поступление «узорочных» товаров, шедших в значительной мере из Германии (через Любек) и не¬
23 ЦГАДА, ф. 61, д. 25, лл. 88—90.
24 Там же, лл. 90—92.
25 Там же, л. 92. Почти во всех жалованных грамотах в этом пункте подробно рассказывается, что иноземные купцы неподсудны местным властям и судить их могут лишь Посольский приказ в Москве и высшие представители власти — воеводы — в больших городах.
26 Там же, л. 88. Этот пункт есть только в двух (из шестнадцати) грамотах английской компании, в грамоте купечеству Швеции и в некоторых грамотах голландским купцам.
362


обходимых для царского двора и правительственных нужд; любекским купцам в грамоте гарантировались выгодные условия продажи этих товаров и ефимков в казну.
Рассмотренный документ отличается по своей форме от большинства жалованных грамот XVI—XVII вв.: большую часть текста здесь занимает изложение претензий любекских властей и мотивированных ответов на эти претензии, а другие условия торговли, предоставляемые любекским купцам, изложены весьма кратко и в. самых общих словах.27 Правда, эта краткость не означала никакого умаления прав любекских купцов по сравнению с купцами других стран; в четырех местах повторяется, что царь повелел любекских купцов «іво всем оберегати», т. е. обеспечить им все необходимые условия для беспрепятственной торговли (в пределах, оговоренных в жалованной грамоте).
Русскому правительству в 30-е годы XVII в. было важно наладить и укрепить торговлю с Любеком (и через него со всей Германией), чтобы ослабить установившееся после Столбовского мира монопольное положение подвластных Швеции прибалтийсконемецких (нарвских, ревельских, рижских) купцов в балтийской торговле России; эта цель достигалась жалованной грамотой 1636 г. Для купечества Любека была тоже важна закрепленная грамотой 1636 г. возможность развернуть прямые торговые операции внутри России без обременительного посредничества прибалтийско-немецких купцов. Поэтому жалованная грамота 1636 г. имела немаловажное значение для развития русской балтийской торговли.28
Е. Н. КУШЕВА
РУССКИЕ ДОКУМЕНТЫ XVI—XVII вв.
КАК ИСТОЧНИК ДЛЯ ИЗУЧЕНИЯ ОБЫЧНОГО ПРАВА КАБАРДИНЦЕВ
Изучение общественных отношений у народов Советского Союза, не имевших в прошлом письменности, встречает большие трудности. В исторической и этнографической литературе уже обращено внимание на ценность русских архивных материалов
27 В такой же форме и по некоторым статьям с дословным совпадением составлена и следующая жалованная грамота любекским купцам, данная в 1652 г.
28 По данным последующих лет известно, что на основе грамоты 1636 г. стала успешно восстанавливаться и развиваться русская торговля с Любеком, крупнейшим в то время портом Германии на Балтийском море (К. R. М е 1 а пd е г. Die Beziehungen..., SS. 114—122).
363


для исследования социально-экономического развития этих народов. Для XVI—XVII вв. нужно прежде всего назвать фонды Посольского и Сибирского приказов Русского государства, которые по роду деятельности сосредоточивали в своих архивах сведения о народностях и племенах, уже включенных в состав государства или входивших в сферу его влияния. Архив приказа Казанского дворца погиб, как известно, во время московских пожаров.
В фондах двух названных приказов можно найти материалы и по обычному праву — одному из важнейших источников для изучения общественного строя народностей, не имевших письменности. Русские воеводы, действовавшие среди нерусского населения, сталкивались с местными «обычаями» и должны были в какой-то степени с ними считаться, что и отражалось в их переписке с московскими приказами. Вот почему архивы центральных учреждений XVI—XVII вв. содержат ценные сведения об обычном праве нерусских народностей, сведения более ранние, чем наблюдения путешественников XVIII—XIX вв. и чем те записи адатов на русском языке, которые сохранились от XIX в. Аналогичные материалы можно обнаружить и в архивных фондах -некоторых русских местных учреждений XVI—XVII вв. Замечательным и пока уникальным источником является бурятская «правда» XVII в. — найденная С. А. Токаревым в делах Сибирского приказа запись обычного права балаганских бурят, сделанная в 1693 г. в Балаганском остроге со слов бурятских нойонов.1
К числу народностей, не имевших или почти не имевших в XVI—XVII вв., да и позднее, письменности, надо отнести большинство народов Северного Кавказа, среди них и кабардинцев.1  2 Кабардинские адаты были записаны лишь в первой половине XIX в. в нескольких редакциях, опубликованных тогда же и позднее.3 Записи были сделаны на русском языке русскими чиновниками, первоначально для контроля над деятельностью учрежденного в 1822 г. в Нальчике Кабардинского временного суда, эта чисто практическая цель должна была повлиять на подбор правовых норм, а иногда и на их изложение.4 Описание
1 С. А. Токарев. Памятник обычного права бурят XVII в. Исторический архив, т. II, 1939.
2 Обращаясь с челобитными в русские учреждения, кабардинские князья и уздени пользовались услугами или русских подьячих, или татарских абызов.
3 И. Радожицкий. Законы и обычаи кабардинцев. Литературная газета, 1846, №№ 1, 2; Ш.-Б. Ног мов. История адыхейского народа, составленная по преданиям кабардинцев. Тифлис, 1861 (имеются и позднейшие издания); Ф. И. Л е о н т о в и ч. Адаты кавказских горцев, вып. 1. Одесса, 1882; М. О. Косвен. Материалы по истории этнографического изучения Кавказа в русской науке. Кавказский этнографический сборник, I, М., 1953, стр. 299, 308, 328—329, 340—345; III, М., 1962, стр. 184—186.
4 Деятельность Кабардинского временного суда в первой половине XIX в. отражена в сборнике документов «Материалы по обычному праву кабардинцев. Первая половина XIX века» (Собрал и- подготовил к печати Б. А. Гарданов.
364


тех или иных обычаев адыгов можно найти в сочинениях путешественников XVIII—XIX вв., побывавших на Северном Кавказе, в трудах авторов-адыгов Ш.-Б. Ногмова, Султана Хан-Гирея, Султана Адиль-Гирея, в тех записках о «кабардинском народе», которые составлялись в течение XVIII в. для Коллегии иностранных дел.*  5
Настоящая статья имеет целью показать возможность пойти вглубь в изучении кабардинского обычного права, привлекая русские документы второй половины XVI, и главным образом XVII в. Эти материалы значительно пополняют те отрывочные сведения об адыгских обычаях, которые встречаются в трудах иностранных путешественников по Кавказу XVI—XVII вв.
Построенная в 1589 г. в устье реки Терека русская крепость— Терский город — являлась центром сношений центрального правительства и местной администрации с Северным Кавказом и с Закавказьем. Рядом с крепостью возникло несколько слобод с нерусским населением, управление которыми было поручено выехавшим из Кабарды князьям Сунчалеевичам Черкасским. Их общение с терскими воеводами и приказной избой крепости было повседневным. В приказную избу подавались по разным поводам челобитные, воеводы нередко вмешивались в конфликты, возникавшие среди нерусского населения. Архив Терской крепости, ликвидированной в первой четверти XVIII в., почти весь погиб, но в ф. Посольского приказа (в ЦГАДА) сохранилась переписка с терскими воеводами, восходящая к 80-м годам XVI в.; в Москве постоянно появлялись посольства с Северного Кавказа, на каждое из них заводилось особое «дело». Фонд Астраханской приказной палаты (в ЛОИИ) дополняет эти материалы, частью дублируя их сведения. Они наиболее обильны и конкретны по Кабарде. В дальнейшем на нескольких примерах показываются возможные приемы изучения норм обычного права Северного Кавказа, преимущественно кабардинского, по русским документам XVI—XVII вв.
В одних случаях документы содержат прямые ссылки на кабардинское (или шире — на адыгское) обычное право. Указания эти даются в разной форме: при передаче слов кабардинцев как ссылка на «наш обычай», на поступки, совершенные «по своей вере», «по своему закону», или, в отрицательной форме, на то, «чего в Черкасах... не ведетца»; в сообщениях русских людей о кабардинцах упоминаются «их обычай», поступки, совершенные «по черкасски» (черкасами на Руси называли как адыгов вообще, так и кабардинцев). Русская администрация Терской крепости
Нальчик, 1956). В судебном делопроизводстве нередко встречаются ссылки на адаты и выдержки из них.
5 	Кавказский этнографический сборник, I, стр. 326, 328, 329; II, М., 1958, стр. 207, 209, 210; III, стр. 262, 263; Кабардино-русские отношения в XVI— -XVIII вв. Т. II. XVIII век. М., 1957, №№ 119,: 221, .256, и др.
365


присматривалась к обычному праву нерусского населения. В 1589 г. с Терека в Москву был послан стрелецкий сотник Микита Зиновьев; терский воевода сообщал, что Микита жил в Кабарде всю зиму и весну и «обычен их все ведает».6
Сравнение выявленных, благодаря прямым ссылкам, норм обычного права XVI—XVII вв. с позднейшими данными показывает в одних случаях устойчивость обычно-правовых традиций, в других — их медленную трансформацию.
При отсутствии прямых ссылок выявление того или иного «обычая», той или иной правовой нормы идет более сложным путем. В документах отражены факты внутренней жизни кабардинцев, нередко повторяющиеся; сопоставление с более поздними 'источниками разъясняет некоторые из них как результат обязательного выполнения обычаев, ставших неписаным законом. Понятно, что случаи нарушения той или иной обычно-правовой нормы, если они отражены источниками, заслуживают особого внимания.
Известен широко распространенный на Северном Кавказе и доживший в пережиточной форме до XX в. обычай кровной мести, возникший еще при господстве родового строя. Русские документы XVI—XVII вв. содержат множество известий о кровомщении на Северном Кавказе. В 1648 г., находясь в Посольском приказе в Москве, кабардинский князь Муцал Сунчалеевич разъяснил этот обычай в таких словах: «А по их де свычаю по та места миру не бывает, покаместа кровь за кровь отомстят, и они де им за кровь убойца отдадут» (для кровной мести).7  8 В другом случае находим такое выражение: «Отлить'кровь за кровь».5 Вот один из ярких примеров кровомщения, переходившего из поколения в поколение. Кабардинский мурза Пышта Тапсаруков в конце XVI или в начале XVII в. был убит родным племянником Хорошаем Шолоховым; «по прошению Пыштовых детей» дальние родственники Пышты Мудар Алкасов и Охлов Айтеков убили Хорошая и его двух братьев «за отомщение крови» Пышты; это в свою очередь вызвало убийство сына Пышты Саурбека «дядькой», т. е. аталыком Хорошая, «за Хорошаеву кровь»; сын Хорошая Енбулат был вынужден жить «в бегах», вне Кабарды, в Кумыкском селении Эндери, очевидно, спасаясь от мще́ния со стороны родственников Пышты.9 Для изучения этой нормы обычного права и ее применения в ХѴі—XVII вв. необходим подбор подобных случаев, выяснение родственных отношений мстителей и жертв. В приведенном примере существенно-
6 С. А. Белокуров. Сношения России с Кавказом, вып. I. М., 1889 стр. 121.
7 ЦГАДА, ф. Посольского приказа, Кабардинские дела, 1648 г.,.
№ 3, л. 373.
8 Кабардино-русские отношения в XVI—XVIII вв. Т. I. М., 1957, стр. 204.
9 Там же, стр. 386і—387*
366


отметить участие дальних родственников, а также аталыка — воспитателя, который считался связанным со своим воспитанником как бы родственными узами.
По источникам XIX в. известно, что в это время у адыгон был возможен «выкуп» крови вещами или деньгами, причем плата за кровь была различной, в зависимости от социального положения убитого.10  11 В документах XVI—XVII вв. мне не встретилось ни одного указания на «выкуп» кроен. Но иногда возможно было «примирение» кровников. Ш.-Б. Ногмов говорит в своем труде об одном из обычаев примирения, несомненно чрезвычайно древнем: виновный мог «прекратить родовое кровомщение, украв сам илн при содействии другого лица из семьи обиженного дитя мужского пола, воспитав его со всем рачением, как сына, и потом, наградив его лошадью, оружием и одеждой, доставить его с большой церемонней) обратно. В этом случае мальчика называли тлечежипкан,. т. е. „за кровь воспитанный“».11 В свете этого рассказа становится понятным известие родословной кабардинских князей, составленной около середины XVII в. и внесенной в русскую родословную книгу: мурза Безрука Янхотов из Большой Кабарды был убит «своими же Алегукины Кабарды» (по родословной Алегуко — троюродный брат Безруко); а у Безруки мурзы Енхотова «один сын маленек, кормят его в Олегукине Кабарде»,. т. е., очевидно, в семье убийцы.12 К вопросу о примирении кровников вернемся ниже.
В первой половине XIX в. в своей политике на Северном Кавказе русское правительство столкнулось с одним институтом кабардинского обычного права, который оказался весьма неудобным: кабардинский князь считался неприкосновенным для лиц низших сословий. В 1822 г. в своей прокламации к кабардинцам генерал Ермолов писал: «Узденям и простому народу повелеваю при всякой встрече с изменниками (князьями, — Е. /С.)... действовать оружием и забыть глупое обыкновение не стрелять на князей, когда они стреляют».13 Об этом обычае сообщают и русские источники XVIII в. Так, в 1744 г. в Коллегии иностранных дел отмечалось, что во время междоусобных столкновений кабардинский князь рубил узденей и «подданных» своего врага, которые «на противного им владельца, по древним их обычаям, и рук
10 Г. Ст[егеман]. Журнал путешествия по земле Донских казаков, к Кавказу и в Астрахань. Северный архив, 1824 г., №№ 21—22, ноябрь; Л. Я. Л ю л ь е. Черкессия. Историко-этнографические статьи. Краснодар, 1927, стр. 41 и сл.; К. Ф. Сталь. Этнографический очерк черкесского народа. Кавказский сборник, т. XXI, Тифлис, 1900, стр. 120; Материалы по обычному праву кабардинцев, стр. 262, 273, 35'7, 404; В. К. Гард ано в. Обычное права как источник для изучения социальных отношений у народов Северного Кавказа в XVIII—начале XIX в. Советская этнография, 1960, № 5, стр. 27.
11 Ш.-Б. Ногмов. История адыхейского народа..., стр. 34.
12 Кабардино-русские отношения..., т. I, стр. 386.
13 Ф. И. Лео нто вич. Адаты кавказских горцев, стр. 261.
367


своих поднять не могут, и только сами от них ретируются и спасают живот свой».14 О том же в 1728 г. писал Гербер.15
По-кабардински князь именовался «пши», в первоначальном значении — глава рода, старейшина; следовательно, описанный обычай также шел из глубокой старины. Исследуя кабардинское обычное право XVIII—начала XIX в., В. К. Гарданов указывает на то, что многие институты родового строя северокавказских горцев с развитием феодальных отношений полностью трансформировались и были приспособлены к интересам господствующего класса; к числу таких институтов автор относит и обычай неприкосновенности кабардинских князей для лиц, не имевших княжеского звания.16 Известия русских источников XVII в. об этой норме обычного права весьма любопытны.
В 20-е годы XVII в. Плишука, уздень мурзы Большой Кабарды Ходожука Казыева, убил, очевидно, по приказанию своего сеньора, мурзу Чеужея Янсохова, двоюродного дядю Ходожука, на которого племянник ранее неудачно покушался. Плишука бежал из Кабарды в Терский город, где нашел приют у князей Сунчалеевичей Черкасских. В 1634 г. князь Келмамет Куденекович Черкасский, на дочери которого был женат брат убитого, подал в Москве челобитную о выдаче ему Плишуки. Посольский приказ предписал терскому воеводе отыскать Плишуку и отдать его Келмамету и брату Чеужея (конечно, для кровной мести), «чтоб вперед неповадно было иным узденям мурз побивать; а у них тово в обычаех не ведетца, чтоб узденям мурз побивать». Келмамет ссылался на то, что Чеужий был убит за сношения с русским Терским городом.17 Предание о смерти старика Чеужия (Шужия), записанное Ногмовым, называет иную причину его смерти: племянники Шужия были погублены по приказанию Ходожука; Шужий из мести заколол любимого борца Ходожука Созирахо, за что и был убит Ходожукой и «его слугою».18
В том же году мурза Келмамет подал в Посольский приказ жалобу на узденя князя Шолоха Сунчалеевича Бикшу, который, поссорясь с Келмаметом, пригрозил ему в присутствии свидетелей: «Будет де ты меня ударишь, и я де тебе и самому голову отрублю». Келмамет сослался на кабардинский обычай: «А в нашем обычае такова слова никак узденю мурзе не можно молыть» и пояснил, что он не убил Бикшу на месте только потому, что ссора произошла в «государеве городе». Посольский приказ рас-
14 АВПР, ф. Коллегии иностранных дел, Кабардинские дела, 1744 г., № 4.
15 Известие о находящихся с западной стороны Каспийского моря, между Астраханью и рекою Куром народах и землях и об их состоянии в 1728 г. Сочинения и переводы, к пользе и увеселению служащие, 1760, июль, стр. 21—31.
16 В. К. Г а р д а н о в. Обычное право..., стр. 27.
17 ЦГАДА, ф. Посольского приказа, Кабардинские дела, 1634 г., № 2, лл. 125. 330; Кабардино-русские отношения..., т. I, стр. 110, 155, 386, 411.
18 Ш.-Б. Н о г м о в. История адыхейского народа..., стр. 124—125.
368


порядился сыскать о поступке Бикши и, если жалоба подтвердится, бить его кнутом и сослать в Сибирь. Сунчалеевичам, занимавшим в Терском городе видное положение, удалось защитить Бикшу, являвшегося их аталыком, он продолжал служить Сунчалеевичам и в последующие годы.19
Приведенные известия убеждают в том, что в XVII в. патриархальный обычай особого уважения к пши уже использовался верхушкой феодального класса Кабарды для укрепления своей власти; в это время русское правительство, в случаях нарушения обычая, энергично его поддерживало, между тем как в первой половине XIX в., при изменившихся обстоятельствах, пыталось с ним бороться.
Если князья и мурзы были неприкосновенны для лиц низшего социального положения, следовательно, в случаях убийства ими узденя (т. е. дворянина), крестьянина, а тем более раба, кровная месть со стороны родственников убитого была исключена. Записанные в первой половине XIX в. адаты содержат указания на применявшиеся в таких случаях нормы обычного права.
Убийство князем в ссоре своего узденя вело к обычаю примирения, сходному с описанным выше: князь был обязан, взять к себе малолетнего сына или брата убитого, воспитать его до совершеннолетия, а затем отпустить домой, одарив лошадью ć конским прибором, шашкой и ружьем.
В случае убийства узденем в ссоре своего чагара (крепостного крестьянина) убийца был обязан или освободить на волю брата убитого, или дать его семейству человека (очевидно, раба). Повидимому, та же норма применялась в случае убийства чагара князем.
Если крестьянин был убит посторонними, за убитого полагалось платить двух человек, из которых один давался семье убитого, а другой — его господину.20
Сообщений о подобных случаях в источниках XVI—XVII вв. мною не встречено. Предполагаю, что первая из трех приведенных норм в это время действовала.
Материалы Посольского приказа и Астраханской приказной палаты позволяют изучать такие обычаи народов Северного Кавказа, как примирение при обидах, барантование, аталычество, гостеприимство, куначество, побратимство, следы матриархата, предписание равных браков, калым, левират, порядок службы узденей-дворян, их права. Записи адатов XIX в. содержат очень подробные сведения о крестьянских повинностях. К сожалению, русские документы XVI—XVII вв. дают мало сведений о положении феодальнозависимых слоев населения. Это объясняется
19 Кабардино-русские отношения. .., т. I, стр. 154, 409, и др.
20 Ш.-Б. Н о г м о в. История адыхейского народа..., стр. 159, 165;
И. Радожицкий. Законы и обычаи кабардинцев. Литературная газета, 1846, № 1, стр. 5, 6.
24 Отечественное источннховедевие
369


тем, что и центральное правительство, и местная администрация вели сношения преимущественно с феодалами различных северокавказских народностей, но не с трудовым их населением. Однако отдельные указания на обычаи, которые определяли зависимое положение крестьянства, в документах встречаются и заслуживают внимания.
Так, в 1616 г. в Посольский приказ была прислана из Терского города челобитная так называемых служилых окочан, жителей Окоцкой слободы, населенной чечено-ингушами. Они жаловались на притеснения со стороны управлявшего ими кабардинского князя Сунчалея Черкасского. Одна из жалоб заключалась в следующем: «Да у нас же, государь, у 8 человек,
у Уракчея с товарыщи, тот Сунчалей князь, выбрав у нас насильством ис табуна 8 конев добрых, и послал в Кабарду в кабаки свои с человеком своим з Блишукою».21 Несомненно, здесь отражена та обычно-правовая норма, по которой крестьяне обязаны были давать господину для поездок лошадей; адаты XIX в. оговаривали, что господа могут брать лошадей, когда они не надобны самим хозяевам, без насилия, и что если лошадь будет украдена или падет, крестьянину нужно оплатить потерю.
В описанном случае или со стороны Сунчалея имело место прямое насилие, или окочане не были знакомы с кабардинским, обычаем и не желали ему подчиняться.
В. К. Гарданов напомнил записанное Ногмовым предание, по которому князь Берслан Кайтукович Джанкутов «ввел между кабардинцами разные обряды», «разделил народ ра пять классов», учредил суды и «установил разные штрафы за неисполнение данных им указаний и обрядов».22
Сведения родословных о князе Берслане Кайтуковиче сбивчивы; по одной из них, составленной в первой половине XVIII в., он был на одно поколение старше Идара, отца Темрюка Идаровича, современника Ивана Грозного.23 В документах при ссылках на кабардинские обычаи имя Берслана не упоминается; предание, записанное Ногмовым в первой половине XIX в. и говорившее о старине едва ли не XV в., не вызывает доверия. Нет сомнений в том, что у кабардинцев писаного свода законов не было, что их обычное право было записано лишь в XIX в. Отсюда большая ценность русских документов XVI—XVII вв., которые позволяют восстановить ряд действовавших тогда обычно-правовых норм.
21 С. А. Белокуров. Сношения России с Кавказом, стр. 560.
22 В. К. Гарданов. Обычное право..., стр. 17; Ш.-Б. Ногмов. История адыхейского народа.. ., стр. 111—114.
23 Г. А. К о к и е в. К истории междоусобной борьбы кабардинских феодалов в XVIII в. Ученые записки Института этнических и национальных культур народов Востока, II, 1930, стр. 88—89.
370


И. С. ШАРКОВА
ПЕРВЫЙ РУССКИЙ ПЕРЕВОД «ПОЛИТИЧЕСКОГО ЗАВЕЩАНИЯ» КАРДИНАЛА РИШЕЛЬЕ
«Политическое завещание» кардинала Ришелье было издано впервые в 1688 г. в Амстердаме.1 Это издание сразу же поставило вопрос о подлинности завещания, вопрос, долго дискутировавшийся в науке.1  2 Поэтому весьма примечателен голос, поднятый в защиту авторства Ришелье из далекой России в 1725 г.
Первое и единственное в литературе упоминание о переводе 1725 г. «Политического завещания» кардинала Ришелье мы встречаем у А. И. Соболевского,3 давшего краткие библиографические сведения о двух известных ему списках перевода: Румянцевского музея (ныне рукопись ГБЛ) 4 и Церковно-археологического музея при Киевской духовной академии.5 Между тем имеются еще два списка перевода. Один из них хранится в Рукописном отделе ГПБ,6 другой — в Архиве ЛОИИ в составе фонда Воронцовых.7 Обе рукописи на титульном листе имеют заголовок: «Тестамент политический кардинала дюка Деришелио первого министра французского при короле Люи третьем на десять. Переведена со французского языка 1725 года. Санкт. П. Б.». Список ГПБ снят с оригинала8 или какой-то иной рукописи перевода, сделанного в Кронштадте в 1734 г.,9 воронцовский список —
1 Testament politique d’Armand du Plessis, Cardinal duc de Richelieu. H. Desbordes, Amsterdam, 1688.
2 Об этом см. введение Луи Андре к критическому изданию «Политического завещания»: Cardinal de Richelieu. Testament politique. Edition critique publiee avec une introduction et des notes par Louis Andre et une preface de Leon Noel. Paris, 1947.
3 А. И. Соболевский. Из переводной литературы петровской эпохи. Библиографические материалы. СПб., 1908, стр. 10—11.
4 А. X. В о с т о к о в. Описание русских и славянских рукописей Румянцевского музеума. СПб., 1842, № ССССХХХІІ. См. также: Описание музейного собрания Рукописного отдела Государственной библиотеки им. В. И. Ленина.
М., 1961, № 432.
5 Местонахождение этого списка нам неизвестно.
6 ГПБ, Q II, 93.
7 ЛОИИ, ф. 36 (Воронцовых), оп. 1, дд. 796, 797.
8 Им является, по-видимому, рукопись ГБЛ, в конце которой имеется дата: «Санкт-Питербург июля 17го 1725 году».
9 «Кронштадт 1734 г. октября 1 дня», — написано на л. 223 теми же чернилами, что и вся рукопись. Кроме того, другими чернилами и другой рукой в XVIII в. на лл. 2, 3 была сделана владельческая подпись: «Михайла Философова». В XVIII в. известны два Михаила Философова: Михаил Иванович Философов (ум. 1748) — сенатор, ревельский обер-комендант, и его сын Михаил Михайлович Философов (1732—1811)—русский посланник в Дании (Русский биографический словарь. Т. Фабер—Цявловский. СПб., 1901, стр. 130).
24*
371


в 50-х годах XVIII в. За исключением небольших разночтений, связанных с ошибками переписчика, все списки идентичны.
Замечателен уже сам факт перевода в России петровского времени сочинения крупнейшего французского государственного деятеля XVII в., а наличие четырех рукописей перевода свидетельствует о несомненном к нему интересе. Ведь «Завещание» Ришелье — документ огромного значения, подводящий ИТОГИ erG государственного опыта, был переведен лишь в Испании (1694) и Англии (1695), в Германии перевод был сделан только в 1926 г.10  11
В России же, кроме первого, оставшегося в рукописи перевода 1725 г., «Завещание» издано дважды на протяжении XVIII в. (в 1766 и 1788 гг.) в совершенно новом переводе; 11 впрочем, издание 1788 г. было и последним.
Перевод 1725 г. был сделан с 6-го издания «Политического завещания» 12 с небольшими сокращениями, не искажающими, однако, мысли автора «Завещания».
Особого внимания заслуживает предисловие, сделанное анонимным автором перевода, необходимость которого он объясняет так: «Прежде описания книги мнится мне предъявить хотя краткую историю о дюке Деришелио, дабы о нем нечто зная, возможно было рассуждать о его министерстве и читаючи его тестамент можно б было знать, какой ум то писал; а потом предложим небольшое описание его завета, дабы прежде читання сей книги можно б было знать: чего ради такой завет писан, и какое завещание и прожэкт в себе содержит».13 И автор предисловия в точности выполняет свое намерение.
После изложения краткой биографии кардинала, которая является почти точным переводом из «Исторического словаря» Морери14 (этот источник своих биографических сведений о Ришелье переводчик называет сам15), дается «патрет кардинальский» согласно историям, которые «писаны о его житии от разных авторов», а именно: «господина Клерка»,16 «аббота Ришара»,17
10 См.: Cardinal de Richelieu, стр. 74.
11 Политическое завещание кардинала дюка де Ришелье французскому королю. Часть первая, М., 1766; часть вторая, М., 1766; 2-е изд., М., 1788. Луи Андре, автору введения к критическому изданию «Политического завещания» Ришелье, русские переводы этого произведения были неизвестны.
12 Richelieu. Testament politique d’Armand du Plessis, Cardinal duc de Richelieu. Ed. 6. H. Desbordes, Amsterdam, 1708; переиздано: H. Shelte, Amsterdam, 1709; переводчик отмечает: «...завет уже шесть раз печатан» (ЛОНИ, ф. 36, оп. 1, д. 796, л. 15 об.).
13 Там же, л. 3.
14 L. М о г е г і. Le Grand Dictionnaire historique..., t. V. Paris, 1932, стр. 261—262.
15 «... так о нем пишет Морери в своем историческом дикционере» (ЛОНИ, ф. 36, оп. 1, д. 796, л. 5).
16 J. Le С 1 er с. Vie du Cardinal duc de Richelieu. 1693.
17 R. Richard. Parallele du Cardinal de Richelieu et du Cardinal Mazarin. Paris, 1716.
372


«Михаила Вальсора»,18 т. е. переводчику известны основные сочинення о жизни кардинала, в которых трактуется вопрос о «Политическом завещании». Не соглашаясь с данной в этих произведениях отрицательной характеристикой Ришелье, автор перевода выступает в его защиту: «Хотя так его описуют, надобно сказать о нем правду. Франция сему министру должна, он государство успокоил, королевское величество выставил, королевскую фамилию примирил, великих господ гордых смирил, Академию основал, ереси искоренил, флот сделал, купечество распространил, может ли оной человек быть пьяница, игрец и любитель дамской компании, великим быть политиком и толикие страстные дела в государстве при короле повелевать самовластно, разум сего министра всему свету известен, многие дела его во Франции по его прожэктам и предложению делаются и доныне».19  20Дав изложение основных положений «Политического завещания», переводчик встает на сторону тех, кто признает авторство Ришелье, «потому что никто так рассуждать не может.. . и можно
о 20
сказать, что оной завет трудов его достоин».
Предисловие к переводу «Политического завещания» дает нам право сказать, что в России в первой четверти XVIII в. не только знали историю Франции и были знакомы с «литературой вопроса», но и имели собственный взгляд на то, что в ней излагалось.
Перевод «Политического завещания» кардинала Ришелье был сделан, по-видимому, по заказу Д. М. Голицына,21 чей интерес к Ришелье несомненен. В описи его библиотеки 1722 г. имеются французский экземпляр «Политического завещания»22 и несколько французских сочинений о Ришелье, в том числе и биография кардинала, написанная Ле Клерком, которая была использована нашим переводчиком.23 Известен перевод, относящийся к правлению кардинала и сделанный по заказу Д. М. Голицына: «Министерство или правительство кардинала Рихилия и Мазарина, с политическими рассмотрении, от году 1624 до 1651. Перевод с франкфуртского издания 1652 года, учиненный в 1712 году старанием киевского губернатора князя Дмитрия Михайловича Голицына, в тамошней Академии».24 В реестре книг из его библиотеки, составленном А. Богдановым по поручению и для
18 М. Le V а s s о г. Histoire de Louis XIII. 2 ćd. Amsterdam, 1712.
19 ЛОИИ, ф. 36, on. 1, д. 796, л. 8.
20 Там же, л. 15.
21 Сочинения политических мыслителей XVI—XVIII вв. составляли целый раздел в его библиотеке; см.: Н. В. Голицын. Новые данные о библиотеке Д. М. Голицына (верховника). М., 1900, стр. 8.
22 Там же, стр. 10.
23 Там же.
24 Теперь находится в составе собрания Ф. А. Толстова в ГПБ (F II, 58); см.: К. Калайдович и П. Строев. Описание рукописей Ф. А. Толстова. СПб., 1825, стр. 722—723.
373


передачи в Академию наук, имеется и русский перевод «Политического завещания».25 Не является ли эта рукопись одним из известных нам списков?
Можно предположить, что перевод был заказан Петром I, который делал через Голицына подобные поручения.26 Деятельность же Ришелье была Петру хорошо известна. Ведь недаром существовала легенда о том, будто Петр, увидев во Франции статую кардинала, поспешил обнять ее и воскликнул: «Великий муж, если бы ты был еще жив, я бы отдал тебе половину моего царства, чтобы ты научил меня управлять другою половиной».27
Как бы то ни было, перевод «Политического завещания» является не только одним из подтверждений мысли, высказанной еще П. Пекарским, что переводы подобных сочинений делались с целью ознакомления с теми результатами, которых достигла наука на Западе по части политического устройства государств и законодательства,28  29 но имел значение и для практического руководства, о чем можно сказать словами самого переводчика: «Наконец желаю, дабы мои труды, хотя невеликие, были благоприятные и угодны, а наипаче желаю, дабы государственные правители кардинальским советам следовали, сколько возможно и при-
29
ЛИЧНО».
М. И. БЕЛОВ
ПИСЬМА ИОГАННА ФАН КЕЛЛЕРА В СОБРАНИИ НИДЕРЛАНДСКИХ ДИПЛОМАТИЧЕСКИХ
ДОКУМЕНТОВ
В нашей литературе давно разрешен вопрос о сочинениях иностранцев как источнике по истории России.1 Речь шла о сочинениях западноевропейских дипломатов и частных лиц, наблюдения
25 Материалы для истории императорской Академии наук. Т. 4 (1739— 1741). СПб., 1887, стр. 181.
26 В. С. Иконников. Опыт русской историографии, т. I. Киев, 1892, стр. 1078.
27 Э. де Б а р т е л е м и. Петр Великий во Франции. Еженедельное приложение к «Русскому инвалиду», 1863, № 3, стр. 4.
28 П. Пекарский. Наука и литература в России при Петре Великом, т. I. СПб., 1862, стр. 236.
29 ЛОИИ, ф. 36, оп. 1, д. 796, л. 15 об.
1 	Ф. А д е л у н г. Критико-литературное обозрение путешественников по России до 1700 г. и их сочинения, чч. І, II. М., 1864; Е. Замысловский. Герберштейн и его историко-географические известия о России. СПб., 1884; В. О. Ключевский. Сказание иностранцев о Московском государстве. Мм 1928; С. М. Середонин. Сочинения Дж. Флетчера как исторический источник. СПб., 1891, и др.
374


которых за русской жизнью и русскими событиями ограничивались сравнительно небольшим отрезком времени. Но есть еще одна довольно обширная группа иностранных источников, остающаяся вне поля зрения исследователей. Это дипломатические донесения и письма XVII в. аккредитованных при царском дворе постоянных агентов западных держав. Отличие этих дипломатических документов от сочинений иностранцев о России заключается в том, что они написаны іпо горячим следам событий, чаще всего в ходе событий, и представляют собой как бы моментальную фотографию. К числу источников подобного рода следует отнести и донесения голландских резидентов в Москве своему правительству — Генеральным штатам Нидерландов. Письма, донесения, журналы и отчеты голландских резидентов и посольств с 1614 по 1795 г. ныне составляют отдельное собрание дипломатических документов в архиве ЛОИИ.2
Здесь — донесения голландского торгового агента Исаака Массы (1614—1618 гг.), материалы посольства Бредероде, Басса и Иоакими (1615—1616 гг.), Фельтдриля и А. Бурха (1630— 1631 гг.),3 Якова Бореля (1665 г.), Николая Гейнса (1669 г.), Кунраада Кленка (1675—1676 гг.), первого постоянного дипломатического представителя Голландии в России 'барона Иоганна фан Келлера (1676—1696 гг.), резидента Гульста (1697—
1705 гг.) и др.
Заслуживают особого внимания письма (briefs) Келлера, которые он писал в Гаагу в целях информации своего правительства о текущих делах царского двора и в качестве отчетов о своей деятельности. Сейчас копии этих донесений на французском языке хранятся в четырех объемистых папках (№№ 55—58).4 Хотя они дошли до нас в более полном виде, чем депеши других резидентов, значение их не только в этом. В письмах Келлера нашли освещение знаменательные, драматические и вместе с тем слабо изученные события русской истории последней четверти XVII в. Келлер был свидетелем царствования Федора Алексеевича и падения выдающегося дипломата А. С. Матвеева, безрезультатности
2 ЛОИИ, колл. 40. Это собрание прибыло в Россию в 1843 г. в виде точных копий с донесений и отчетов голландских дипломатов, пребывавших при русском дворе в XVII—XVIII вв. Копии сняты по просьбе Николая I сотрудниками Гаагского государственного архива, где хранятся сами оригиналы. Сотрудники этого архива и русской миссии в Нидерландах тогда же выполнили точные их переводы на французский и русский языки (на русский язык переведены материалы с 1614 по 1676 г., на французский—все остальные документы собрания).
3 В небольшой части это собрание опубликовано в «Вестнике Европы» за 1868 г., №№ 1, 4, 8, а также в Сб. РИО, т. 116, 1902.
4 Голландская копия писем Келлера утрачена. Она находилась в делах В. А. Кордта, автора «Очерка сношений Московского государства с Республикою Соединенных Нидерландов по 1631 год», опубликованного в Сб. РИО, т. 116, 1902, до настоящего времени не найдена. Кордт собирался издавать письма Келлера.
375


кровопролитных Чигиринских походов и отмены местничества, стрелецких восстаний, возвышения царевны Софьи и князя Голицына, Крымских походов и установления единодержавия Петра I.
Несколько слов об авторе писем — Келлере. Биографических данных о нем очень немного. Известно, что до своего приезда в Россию он занимал должность каноника в Утрехте.5 О нем главным образом мы знаем по его письмам. Когда мы читаем их, нас поражают прежде всего его огромная эрудиция и знание языков. Он в совершенстве знал античную историю, древних авторов, современные ему ученые трактаты и в особенности сочинения по общему и международному праву, на которые не раз ссылался.
Письма позволяют кое-что сказать и о его мировоззрении. Протестант, враг иезуитов и католиков, он все-таки из осторожности не ввязывался в церковные дела, хотя поводов к этому было больше чем достаточно. Он разделял взгляды тех русских, которые, как он однажды сказал, не очень стремились входить в тонкости святого евангелия. К числу таких веротерпимых и материалистически настроенных людей он относил многих руководителей московской дипломатии, как думный дьяк Ларион Иванов, князь В. В, Голицын и др. Он рассматривал все с точки зрения выгоды и наживы и утверждал, что в обществе и природе все идет своим порядком.6 Нередко он обращался к богу, но это обращение носило оттенок рационалистического t мировоззрения. С его точки зрения, бог — разумное существо в том смысле, как понимали его средневековые рационалисты. Главным двигателем политики он считал материальную выгоду. Поэтому он часто цитировал знаменитую латинскую пословицу: Optimi amici, qui divites faciunt (лучшие друзья те, которые приносят больше денег).
Для представителя голландской торговой буржуазии это довольно естественная и последовательная точка зрения. Крайне осмотрительный и осторожный, терпеливый и хладнокровный, он выгодно отличался от своих товарищей по работе, от таких, как Гэ, датский посланник Габель, английский посланник Гебдон, датский посланник Горн и др., которые забрасывали свои дворы самыми вычурными по языку и самыми фантастическими по содержанию донесениями.
Первым, кто обратил внимание на историческую ценность писем резидента Келлера, был голландский историк Я. Схелтема * (J. Scheltema). Главы о голландско-русской торговле в последней четверти XVII в. его книги «Rusland en de Nederlanden beschauwd um derzelver Wederkeeiigen betrekkingen», w. I—IV (Amsterdam,
5 J. Scheltema. Rusland en de Nederlanden beschouwd in derzelver wederkeerige betrekkingen, geel. I. Amsterdam, 1817, bl. 294, 348.
6 ЛОИИ, колл. 40, № 139.
376


1817—1819) написаны почти исключительно на основании келлеровских писем. В силу ограниченных задач своего труда Схелтема даже не пытался поставить вопрос о критической оценке писем* Это ему было тем более трудно сделать потому, что оригиналом их он не располагал. Изучая голландско-русские отношения, он интересовался письмами лишь с этой точки зрения. Использование писем ограничилось извлечением данных о торговле и реже — о наличии политических связей между двумя странами.
С других позиций подошел к письмам М. Поссельт.7 Собственно, М. Поссельт келлеровскими письмами не занимался, а просто привлек их для освещения внутренней и внешней политики России, без какой-либо критической оценки. Ничего не говорилось и о самом главном, о том, что донесения иностранных дипломатических агентов дают много ценного для изучения внутренних событий в России, что эти события рассматривались ими сквозь призму их внешнеполитических интересов, возможного и предполагаемого влияния на внешнеполитическую ориентацию царского двора. Письма Келлера являются образцом именно такого подхода к освещению внутренних русских событий.
Политическая позиция Келлера ясна и понятна: представляя при русском дворе господствующий класс Голландии (Келлер занимал видное место на иерархической лестнице, носил титул барона), он был солидарен по всем главным вопросам с той внутренней политикой, которую проводила боярско-дворянская верхушка Русского государства. Вместе с тем в тревожные для нее дни политических кризисов, народных выступлений он невредно осуждал действия тех или иных ее представителей, неумелые, а иногда опрометчивые решения которых могли повлечь за собой нежелательные последствия, вызвать в стране, как он любил выражаться, еще больший хаос. Однако объясняется это' опять же страхом резидента за состояние голландской торговли, могущей понести убытки в результате неустойчивости внутригосударственных дел.
Всего имеется 247 писем Келлера. Вместе с теми, которые позднее были найдены при разборе документов, хранящихся в сейфе Генеральных штатов, и теми, которые привез в Россию в 1893 г. В. .А. Кордт,8 известно 294 письма, следовательно, в нашем распоряжении находится около 82% келлеровских писем.
Донесения голландских дипломатов XVI—XVII вв. носили публичный характер, т. е. они были доступны для всех членов Генеральных штатов и штатов нидерландских провинций. С 1651 г. нидерландские агенты об особо важных фактах доносили
7 М. Р о s s е 11. Der General und Admiral Frenz Lefort, sein Leben und seine Zeit. СПб., 1886. Сокращенный перевод книги Поссельта напечатан в «Военном сборнике» (тт. 74—78, ,1870—1871).
8 В. А. Кордт. Отчет о поездке в Голландию. Известия Академии наук, 1893, июнь, стр. 97.
377


секретно. В таком случае письма адресовались на имя гриффера, заведующего секретным делопроизводством Генеральных штатов, и пересылались со специальными нарочными. Секретные письма Келлера, которые он направлял грифферу Фогелю, — это отчеты по денежным делам. Все остальные его донесения, посланные по почте, лопали в общую массу публичных документов. С конца XVII в. Генеральные штаты приказали своим дипломатам засекречивать корреспонденцию. Уже преемник Келлера Гульст засекречивал свои депеши.
Сообщения Келлера можно грубо разбить на три группы. Первая и самая обширная группа сведений — это новости о придворных делах и наиболее крупных изменениях в стране. Сведения о внутренней жизни Келлер собирал тщательно чере́з тайных, оплачиваемых агентов, работавших в самых различных учреждениях Москвы, вплоть до царских покоев, а также путем знакомства с официальными документами, обнародованными в столице. Немалое значение имели и его личные наблюдения. Относительно последних следует заметить, что, хотя резидент как дипломатическое лицо имел право свободного передвижения, он был стеснен в своих действиях. Ему строжайше запрещалось без разрешения Посольского приказа сноситься с прибывавшими в Москву послами. В Посольский приказ он, кажется, имел свободный доступ и знакомился там с новостями из-за рубежа по курьерским ведомостям, регулярно прибывавшим в высшее русское дипломатическое ведомство. Реже Келлер писал, основываясь на непроверенных слухах. Такие случаи обязательно оговаривались.
Вторая группа фактов — это сообщения о дипломатической жизни русской столицы. Келлер делал все, чтобы находиться в курсе текущих дипломатических дел. С этой целью он пошел на подкуп трех толмачей Посольского приказа: Леонтия Гросса,
Ефима Мейснера и Ивана Енина. Трудно было найти более подходящие кандидатуры в качестве осведомителей. На подкупы, конечно, уходило много .денег, но с расходами не приходилось считаться. Как правило, Келлер имел все нужные ему документы приезжавших в Россию дипломатов через несколько дней после вручения их Посольскому приказу. Кроме того, он вел постоянную переписку с бранденбургским дипломатом Гессом, приезжавшим в Москву в 1676 г., со шведским дипломатом Фабрициусом, с голландским резидентом в Стокгольме Румпфом9 и др. Эта переписка позволяла ему следить за изменениями в политике государств Центральной и Северной Европы.
Третья группа сообщений — это известия о состоянии русскоголландских отношений.
Основную ценность для нас представляет первая группа известий — сообщения Келлера о внутренних событиях в Московском
ЛОИИ, колл. 40, №№ 42, 106, 107, 137, 193, 246, и др.
:378


государстве. В небольшой статье невозможно рассмотреть все такие сведения, определить их значение и достоверность.10  11 Остановимся на одном из них или, точнее, на одной группе событий, которые всегда вызывали повышенный интерес исследователей — ка стрелецко-холопском восстании 1682 г. в Москве. Восстание крестьян — холопов 1682 г. в Русском государстве, достигшее своей высшей точки в майском возмущении холопов и посада Москвы, явилось самым крупным антифеодальным выступлением после крестьянской войны под руководством С. Т. Разина.
Известно несколько сочинений о майском стрелецком восстании, авторы которых — иностранцы случайно оказались в те дни в русской столице. Это донесения датского комиссара А. Бутенанта,11 сочинение неизвестного польского автора, письма польского кардинала Цибо (Cybo) в Рим 12 и др.13 Наиболее значительные русские источники — это «Созерцание краткое» С. Медведева,14 записки А. А. Матвеева, И. Желябужского и Крекшина15 и Саввы Романова.16
Донесения Келлера еще не привлекались к освещению событий майского восстания стрельцов. А вместе с тем в них есть такие сведения, которых нет не только в упомянутых иностранных, но и в русских источниках. Самое ценное в письмах голландского резидента, жителя Москвы, то, что новости при русском дворе и в столице — избрание Петра I в обход старшего брата Ивана, борьба Нарышкиных и Милославских, стрелецкое возмущение и другие факты — в них рассматриваются на фоне событий, происходящих во всей стране, а также как следствие царской политики, проводимой господствующим феодальным классом на протяжении ряда лет. Недовольство трудящегося люда, доведенного до нищеты боярами и дворянами, готового подняться на защиту попранных прав — это то, о чем Келлер говорит скупо, со страхом, но постоянно. Так, избрание царем Петра 29 апреля, по смыслу ■его писем, дано как заранее подготовленное решение ввиду неизбежности стрелецкого восстания.
За девять с половиной месяцев до кончины царя Федора, в связи с его болезнью, Келлер сообщил в Гаагу о том, что молодой
10 Более полно письма Келлера как исторический источник рассмотрены нами в диссертации «Нидерландский резидент в Москве И. Келлер и его письма», защищенной в ЛГУ в 1947 г.
11 Донесения Бутенанта опубликованы А. Устряловым: История Петра Великого, т. 1. СПб., 1858, прилож. VI.
12 А. Т h е i п е г. Monuments Historiques relatifs , aux regnes cT Alexis Michaelowithc, Fedor III et Pierre le Grand, czars de Russie. Rome, 1859, pp. 236—242.
13 Это более поздние и компилятивные сочинения о стрелецком восстании Бовэ, Шлейзинга, Невиля и Авриля.
14 Сильвестра Медведева созерцание краткое лет 7190, 91 и 92 в них же что содеется во гражданстве. М., 1894.
15 Записки русских людей. СПб., 1841.
16 Летописи истории русской литературы и древностей, т. V. М., 1863.
379


и способный царевич Петр является кандидатом на русский престол и что он очень любим царем. В таком случае неизбежно — добавил он — вернется в Москву Артамон Матвеев, попавший в опалу в конце царствования Алексея Михайловича и сосланный на Север. В письме от 21 февраля 1682 г. снова и более определенно резидент указывает на права Петра занять престол. Артамон Матвеев к тому времени получил приказ вернуться ко двору, ему были возвращены все его поместья и имущество. Матвеев ожидался в Москве с надеждой на то, что он мог употребить все свои таланты «для предупреждения и устранения смятений и волнений, угроза которых налицо».17 Заявление Келлера о том, что Петр займет престол в случае смерти царя Федора и что это вопрос решенный, проливает определенный свет на приписываемые последнему слова, которым раньше не придавали должного значения: «Отец мой (Алексей Михайлович, — М. Б.) имел намерение царевича Петра нарещи на царский престол; но юных ради лет его нарече мя, его же и аз хощу нарещи царя».18 В письме от 25 апреля, отправленном из Москвы за четыре дня до кончины Федора, не вызывавшей сомнений у лечащих его докторов, Келлер еще раз говорит о смятении и беспорядках в стране и о призыве Артамона Матвеева, прибывшего из Холмогор в Лух, ко двору; ежедневно курьеры доставляли Матвееву известия о том, что делалось в столице. Резидент высказал также опасение относительно возможности вспышки династических распрей. 2 мая в новом письме, в опровержение своего беспокойства, он отметил, что избрание Петра происходило относительно спокойно, при общем согласии всех чинов государства, 1 за исключением стрельцов, которые противятся этому выбору.19 Письмо, отправленное 2 мая, написано 29 апреля, сразу же после поступления сведений о восшествии на престол нового царя и восстании стрельцов. Царевич Иван, сообщал Келлер, признан неспособным править из-за слабоумия и других душевных и телесных недостатков.
Письма голландского резидента не оставляют сомнений в том, что господствующая верхушка, расколотая на два лагеря, пошла на компромиссное соглашение перед лицом начавшегося восстания 40-тысячного войска стрельцов.
Но это была не единственная угроза для нее. В июле 1681 г. царский двор занялся обменом медных денег, что вызвало падение их стоимости на 15%.20 Эта неразумная, с точки зрения резидента, мера серьезно подорвала благосостояние народа и могла стать причиной восстания «черни», которая была доведена» до крайности. «Упаси бог от этого эту страну!» — восклицал он. В феврале он сообщил о восстании киргизов и башкир, о возмож¬
17 ЛОИИ, колл. 40, №№ 135, 148.
18 ДРВ, т. VII, Изд. 2, М., 1788, стр. 373.
19 ЛОИИ, колл. 40, №№ 151, 152.
20 Там же, № 137.
380


ном восстании в столице и междоусобице при дворе. На фоне растущего возмущения народа осмелели стрельцы. Их первая челобитная на полковников подана как раз в февральские дни, когда их хотели направить на подавление восстания в Казани. В апреле вспыхнуло казачье восстание на Дону.21 Последним в ряду грозных для господствующего класса событий явилось восстание стрельцов в Москве, начавшееся в апреле. В такой обстановке произошло «с удивительной тихостью» избрание царя Петра I.
Не менее важны письма Келлера о вооруженном восстании стрельцов 15—17 мая и выступлении холопов. В отличие от русских источников (А. А. Матвеев, G. Медведев, и др.) Келлер в письме от 2 мая сообщает такой любопытный факт: восставшие в апреле стрельцы поднялись не только против своих начальников, но и против бояр. «Стрельцы нападают на кареты бояр, бегущих из столицы, и боярских холопов», — пишет он.22  23А. А. Матвеев, сын пострадавшего в восстании 15—17 мая Артамона Сергеевича, пытался представить дело так, что после избрания Петра I, после 29 апреля, стрельцы успокоились, но их стали поднимать и разжигать Милославские, и довели их до выступления. 8—14 мая с помощью Милославских, как утверждал А. А. Матвеев, стрельцы организовались в тайные и явные кружки (своего рода органы восстания). Келлер не подтверждает этот основной тезис А. А. Матвеева, направленный против своих династических противников Милославских. Еще в письме 29 апреля—2 мая он сообщал о стрелецких кружках (кругах). Восставшие стрельцы, как писал Келлер, не только не усмирились, но захватили в свои руки всю столицу. Именно в период между 29 апреля и 14 мая Келлер наблюдал бегство бояр из столицы и вывоз ими наиболее ценного имущества. Резидент беседовал со стрельцами и выяснил, что они добивались удовлетворения их законных требований к правительству об уплате жалованья и на-
OQ
казаний виновных полковников.
В письме от 15 мая от отметил неудачное, роковое распоряжение Нарышкиных об отправлении 6 стрелецких полков на подавление волнений татар и башкир и о том, что стрельцы, боясь разъединения, отказались повиноваться правительству. При чтении писем Келлера создается ясная картина того, как протекало восстание стрельцов. Нарышкины, помимо своей воли и без участия Милославских, сделали все, чтобы довести стрельцов до вооруженного выступления 15—17 мая.
В письмах 23 и 30 мая Келлер подробно освещает это вооруженное восстание, сомкнувшееся с выступлением холопов.24 Наиболее интересны его сведения о поведении стрельцов • после
21 ДАЙ, Т. X, № 6.
22 ЛОИИ, колл. 40, № 152.
23 Там же, № 153 (от 15 мая 1682 г.).
24 Там же, №№ 154, 155.
3S1


расправы с боярами и убийства Артамона Матвеева, который, как это теперь становится ясно из писем резидента, фактическіг руководил Нарышкиными и, еще будучи в Духе, возглавлял правительство.
Стрельцов, которым Келлер симпатизировал как «государеву войску», он отделял от ненавистных ему холопов. 23 мая он предсказывал, что, как только стрельцы получат жалованье, они тотчас же изменят холопам и подавят их выступление. «История нас учит, — писал он, — что у римлян подобные возмущения рабов происходили часто, но что они обыкновенно подавлялись силой оружия». Келлер не ошибся. Через несколько дней после выдачиг жалованья стрельцам восстание холопов, испугавшее не только Келлера, было подавлено стрелецким войском.
На основании данных писем голландского резидента можно по-новому подойти к вопросу об избрании 26 мая на престол царя Ивана. Келлер отмечает равнодушие стрельцов к династическим: распрям господствующей верхушки бояр. Это также вносит известный и важный корректив к версии А. А. Матвеева и С. Медведева о якобы активном участии стрельцов в возведении на престол Ивана Алексеевича. Резидент отмечает единодушие при избрании Ивана, единодушие бояр, которые испугались восстания холопов и объединились перед лицом этой смертельной для них угрозы. Господствующая верхушка русского феодального класса, отложив распри, объединилась путем компромиссного решения об оставлении на русском престоле двух царей.
Таким образом, изучение писем Келлера позволяет по-новомуподойти к пониманию главных причин восстания стрельцов и холопов в мае 1682 г., более правильно оценить поведение придворных группировок перед лицом восстания народа. Бесспорно, письма Келлера о событиях 1682 г. — это важный, ценный источник.
Не приходится говорить о значении писем Келлера и подобных им донесений для освещения внешнеполитических отношений России, в частности, для более правильного понимания замыслов русского командования во время Крымских походов (1687— 1689 гг.) 25 и изучения русско-голландских торговых и политических связей последней четверти XVII в.26
Введение в научный оборот переписки постоянных дипломатических агентов, появившихся на политической сцене Европы в XVII в., — это существенное расширение документальной базы исторических исследований.
25 М. И. Белов. К истории дипломатических отношений России во времяКрымских походов (1687—1689). Ученые записки ЛГУ, серия историческая, № 112, 1949.
26 Имеется в виду моя, подготовленная к печати, статья «Россия и Голландия в последней четверти XVII в.» для сборника Института истории' АН СССР «Международные связи России в XVII—XVIII вв.».
382


'ИСТОЧНИКИ ПО ИСТОРИИ СССР ПЕРИОДА РАННЕГО ФЕОДАЛИЗМА
А. А. П РЕО БРА ЖЕНС КИ Й
РУССКИЕ ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ ДОКУМЕНТЫ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVI В.
О ПРИСОЕДИНЕНИИ СИБИРИ
О присоединении Сибири к России существует обширная историческая литература. Между тем круг источников, на которые опирались и опираются исследователи этой весьма интересной и во многом вызывающей разноречивые суждения проблемы, довольно узок. Основной материал обычно извлекают из так называемых сибирских летописей — сложных по своему составу и происхождению исторических памятников. Самая ранняя из сибирских летописей восходит к 30-м годам XVII в. (Есиповская летопись), т. е. ко времени, которое отделено от похода Ермака примерно полустолетием. Признавая за этими источниками чрезвычайно важную роль, исследователи, однако, уже давно обратили внимание на известные слабости и недочеты данной категории исторических известий. Даже углубленный анализ содержания сибирских летописей, которые иногда не без основания именуют историческими повестями, до сих пор оставляет много «белых пятен» и спорных положений в истории присоединения Сибири к России.
Трудности усугубляются тем, что до наших дней сохранилось крайне малое число современных официальных документов, отражающих события, непосредственно относящиеся к интересующей нас теме. За исключением царских грамот Строгановым да излагаемой в одной из них отписки чердынского воеводы Василия Пелепелицына мы не можем назвать других, введенных в научный оборот, официальных материалов.1
ГДАИ, т. I, стр. 168—170, 172—176, 183—185 и др.; Г. Ф. Миллер. История Сибири, т. I. М.—Л., 1937, Приложения.
383


Данная статья ставит целью обратить внимание на один вид источников, который до сих пор не привлекался для исследований о присоединении Сибири. Речь идет о русских дипломатических документах второй половины XVI в. Эти документы в значительной своей части были опубликованы еще до революции в различных изданиях, освещающих сношения России с другими государствами.
Однако они оставались вне поля зрения исследователей, занимающихся историей Сибири. Тем менее могли привлечь внимание разрозненные и довольно краткие известия о Сибири со стороны ученых, которые изучали внешнеполитические сюжеты. Так или иначе, остается фактом, что наказы русским дипломатам, отправляющимся за границу, посольские статейные списки, инструкции приставам, сопровождавшим иностранных дипломатических агентов во время их пребывания в России, и другие подобные источники не рассматривались под «сибирским» углом зрения. Попутно заметим, что вообще такие документы могут иметь исключительно большое значение для исследования многих внутриполитических вопросов.
В ходе сношений с иностранными державами царское правительство излагало свое понимание как внешнеполитических, так и внутренних проблем. Следовательно, обращаясь к названной группе источников, мы должны ясно представлять, что будем иметь дело с сугубо официальной версией того или иного события, не говоря уже об узкоклассовой его оценке.
Перейдем к рассмотрению источников, отражающих сношения с Польско-Литовским государством, Швецией и Германской империей. Они, в частности, дают некоторый материал по спорному вопросу о времени присоединения Сибири к России.
После ряда зауральских походов русских войск в конце XV— начале ХѴі в. в титуле московского великого князя появилась формула «князь Кондинский и Обдорский». Таким образом, даннические отношения этих княжеств к Москве были признаны достаточными для причисления их к владениям Русского государства. Однако в это время и позднее в течение нескольких десятилетий в титуле Сибирь как таковая еще не упоминается. Но вот в 1555 г., спустя три года после падения Казани, царские грамоты к иностранным монархам стали содержать в составе титула нечто новое. В титуле Ивана IV появилось «и всеа Сибирскыа земли повелитель». Предвидя возможные вопросы на этот счет (написание титулов было тогда под ревнивым наблюдением как внутри страны, так и при дворах зарубежных монархов), проект ответа командированного в Литву С. Турпеева, составленный в Посольском приказе, гласил: «... Сибирская земля поряду
с Казанскою землею; и как государь наш... взял Казань, и сибирской князь Едигерь бил челом государю нашему со всеми сибирскими людьми, чтобы царь... пожаловал, Сибирскую землю
384


держал за собою и дань бы с них имал, а их бы с Сибирскые земли не сводил». Далее указывалось, что Иван IV положил дань из расчета 2 соболя с человека в год «без перевода», а сборщику дани — по 2 белки «с головы». Едигер получил на этот счет царскую грамоту. «А послал к ним государь по свою дань своего данщика Дмитрея Курова сына Непейцына».2 В обязанность Едигера также вменена военная служба со всеми своими «воинскими людьми, куды государь наш пошлет». В инструкции приводится цифра обложенного данью населения Сибирского ханства— 40 тыс. человек.3 Документы последующих лет убеждают в том, что сибирский элемент царского титула был действительно тогда новым.4 Заметим: инструкция ни словом не обмолвилась об отношениях Русского государства к Сибири в предшествующий период. Должно быть, этому не придавалось в тот момент особого значения. Что же касается географического положения Сибири, то оно отождествляется с основной территорией бывшего Сибирского ханства. Северные княжества (Кондинское и Обдорское, а равно Пелымское) в понятие «Сибирь» не включались.
Вплоть до 80-х годов XVI в. «сибирская» тема не звучит в дипломатических документах. События Ливонской войны и борьба с Крымской ордой на юге временно заслоняют ее. Но по мере получения в Москве известий о результатах похода Ермака и в связи с дальнейшими шагами по сокрушению Сибирского ханства эта тема прочно занимает свое место в дипломатической документации. Еще в 1582 г. посольские инструкции не содержат статьи о Сибири.5 А уже в 1584 г. мы встречаем довольно развернутую характеристику взаимоотношений с Сибирским ханством, заключающую сводку главных фактов, относящихся к военным действиям против Кучума. Подчеркнув, что сибирские «цари» «бывали из рук государей наших», наказ послу Лукьяну Новосильцеву и Кучума называет «посаженником» Ивана IV. Антимосковская политика Кучума рассматривается как нарушение подданства и «непослушание», сопровождавшееся изгнанием и ограблением царских данщиков. «И государя нашего отец, — говорится далее в наказе, — за это непослушанье велел на него итти из Перми казаком своим волжским и казанским и астороханским с вогненным боем. И те казаки, пришед, царство Сибирское взяли, людей многих побили, а царь побежал в Казатцкую
2 По другим источникам он проходит как Дмитрий Куров (Г. Ф. Миллер. История Сибири, т. I, стр. 208—209).
3 Сб. РИО, т. 59, стр. 479—480.
4 Там же, стр. 514. 517; т. 73, стр. 73, 384 (данные 1556, 1562, 1566 гг.). В 1570 г. рядом с Сибирью уже фигурирует в титуле «Северная страна» (там же, стр. 724).
5 См.: Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными, ч. I. СПб., 1851, стб. 856—858.
25 Отечественное источниковедение
385


орду. И ныне государь наш послал в Сибирь воеводу своего, и сидят в Сибири государевы люди, и Сибирская земля вся, и Югра, и Кондинской князь, и Пелымской князь, и вогуличи и остяки, и по Оби по великой реке все люди государю добили челом и дань давать почали. И ныне те все земли с Сибирью государю послушны, в службе учинились и дань дают государю нашему соболи и черные лисицы». На возможный вопрос о реке Оби надлежало ответить: «Обь река ширина ей верст с пятьдесят, а городов по ней с семьдесят».6
Итак, нужно отдать должное руководителям русской дипломатии того времени: они достаточно оперативно откликались на все новости. Но самое главное для нас — это факты, касающиеся Сибири.7 Мы не допустим серьезной ошибки, если скажем, что перед нами — первое, исходящее от русского правительства, официальное сообщение о походе дружины Ермака (хотя имя атамана ни здесь, ни в других аналогичных источниках ни разу не упоминается) и его результатах. В приведенном выше тексте со всей отчетливостью выступает мысль о прямой государственной инициативе в организации военной экспедиции против сибирского «салтана». Документ подтверждает участие казаков в этой экспедиции, причем в данной записи наряду с волжскими казаками названы казанские и астраханские (в последующих документах упоминаются только волжские казаки). Далее, удостоверяется факт отправления экспедиции из уральских владений России (из Перми). Не расходятся с нашими представлениями и другие свидетельства этого документа (о взятии Сибирского царства, бегстве Кучума к казахам, посылке в Сибирь царского воеводы, под которым можно разуметь князя С. Волховского, и т. д.). Не случайно дана справка о реке Оби. В Европе проявляли повышенный интерес к отысканию Северного морского пути в дальневосточные страны, с которым связывали и реку Обь.8
Через год, в 1585 г., о Сибири встречаются записи в посольских делах со Швецией. Наиболее подробная запись — в наказе русским послам. Начало ее совпадает почти дословно с цитированной выше записью 1584 г. В отличие от предыдущей здесь казаки названы просто «государевыми», без уточнения их географической принадлежности.
Кроме того, в этом документе несколько иной оттенок носит определение роли центральной власти в организации сибирского похода казаков. Если предыдущий текст прямо говорит, что царь «велел» идти на Сибирь, то в данной записи формулировка
6 Там же, стб. 922. Сопоставление опубликованного документа с архивным оригиналом показывает достаточно высокую точность передачи текста.
7 Л. Новосильцев, будучи при имперском дворе, действительно встретил вопрос о Сибири, на что и ответил согласно наказу (там же, стб. 938—939).
8 См.: Г. Красинский. Покорение Сибири и Иван Грозный. Вопросы истории, 1947, № 3, стр. 87—89.
386


смягчена — «и государь наш. . . Иван Васильевич. . . поволил на Сибирь итти казаком». Далее сообщались некоторые новые фактические данные: «И казаки государевы, ис Перми шод, Сибирское царство взяли, а Сибирской царь Кучюм убежал в поле, и ныне государь на него послал рать свою; а племянник Кучюмов Маметкул царевич, собрався с людьми, приходил в Сибирь на государевы люди, и государевы люди тех всех людей, которые были с ним, болыии десети тысечь, побили, а его самого жива взяли и к Москве ко государю привели; и ныне Сибирской царевич на Москве, а в Сибири государев воевода и дань с сибирских людей емлют на государя великую соболи и лисицы черные, и белку, и иной всякой зверь.
А царство Сибирское великое по Оби реке верст на две тысечи и больши, а городов в ней до семидесети; и ныне Сибирское царство в государеве воле».9
Следующий, 1586 г., представлен несколькими документами, характеризующими русско-польские отношения и содержащими сведения о присоединении Сибири.10  11 Это прежде всего наказ приставам Е. Ржевскому и Г. Васильчикову, отправленным для встречи польского посла М. Гарабурды. Запись о Сибири в наказе заслуживает более подробного разбора. Приводим ее полностью. І
«А нечто спросит про Сибирь: каким обычаем Сибирское царство казаки взяли и как ныне устроена.
И Елизарью и Григорью говорить: Сибирское царство искони вечная вотчина государей наших. А взял Сибирь, великий государь блаженные памяти царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии, царя и государя и великого князя Федора Ивановича прадед тому ныне блиско ста лет, и дань положил собольми и лисицами черными. И государь наш царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии отец государя нашего 11 царя и великого князя Федора Ивановича казаков волжских послал, и казаки волжские царя Кочюма Сибирского побили и согнали с Сибири и Сибирь взяли, и брата Кочюмова царева Магметкула царевича взяли жева и ко государю нашему и царю и великому князю Федору Ивановичю всеа Русии привели12 и ныне у государя нашего служит.
А в Сибири ныне живут государевы воеводы и люди многие и дань с Сибирские земли государю нашему идет многая, соболи и лисицы черные и ин0Й зверь дорогой.
9 Сб. РИО, т. 129, стр. 414—415; ср.: там же, стр. 463, 50в, 515.
10 Выражаю благодарность Н. Б. Шеламановой, указавшей мне ряд неопубликованных документов из фонда № 79 ЦГАДА.
11 Это слово вписано над строкой.
12 То же. Путаница в определении родства Маметкула и Кучума идет от тех времен (ср. выше).
387


А ясаку положил на Сибирское царство и на Конду Большую, и на Конду Меньшую, и на Туру реку, и’на Иртышь реку, и на Иргиское государство, и на пегие колмаки, и на Об великую реку и на все городки на обские на девяносто и на четыре городы з году на год имати на государя по 5 тысяч сороков соболей, по 10 тысяч лисиц черных да по 500 тысяч белки еболыпие 13 сибирские и илетцкие.
А поделал государь городы в Сибирской земле в Старой Сибири и в Новой Сибири, на Тюменском городище и на Оби на усть Иртыша тут город те государевы люди поставили, и сидят по тем городам и дань со всех тех земель емлют на государя».14 *
Сопоставляя эту запись с предшествующими, устанавливаем ряд существенно новых моментов. Во-первых, данный текст особенно четко выделяет роль казаков в присоединении Сибири, что сказалось и в самой постановке вопроса («каким обычаем Сибирское царство казаки взяли»). Во-вторых, выраженная ранее в очень туманной форме мысль о времени подчинения Сибири Москве обретает гораздо более ясное воплощение. Документ категорически утверждает, что Сибирь взята еще при Иване III. В-третьих, определен размер ясачного обложения, который трудно расценить иначе, как фантастический. В-четвертых, примечательны указания на возникновение первых русских городов в Сибири, под которыми предполагаются Тюмень, Тобольск и Обский городок. По-видимому, в первых двух, существовавших со времен сибирских ханов, были «поделаны» новые укрепления. Эти свидетельства несколько расходятся с имеющимися в литературе. Известно, что русская Тюмень возникла в 1586 г., русский Тобольск — в 1587 г. Здесь же предполагается, что эти города «поделали» раньше, ибо цитированный документ датируется примерно февралем 1586 г. Учитывая длительность времени на прохождение известий из Сибири в Москву, следует признать, что данный источник относит возникновение этих двух пунктов по крайней мере к концу 1585 г., а вероятнее, к еще более раннему времени. Не исключено, что тут желаемое выдано за действительное. Зимой 1585—1586 гг. из Москвы в Сибирь были отправлены новые воинские части, в задачу которых входила постройка новых городов. Не вызывает сомнений упоминание нового города у слияния Иртыша и Оби — это Обский городок, недолго просуществовавший, самый первый русский опорный пункт в Зауралье.
В основном содержание рассматриваемого документа повторено наказом русским послам в Польшу князю Ф. М. Троекурову «с товарищи». Здесь лишь выправлена явная ошибка в титуле
13 Так в тексте.
14 ЦГАДА, ф. 79, Сношения с Польшей, КН. 1'6, лл. 26—27 об. Сведения о ясаке ср.: Н. Карамзин. История государства Российского, т. X. СПб, 1852, стр. 25 и прим. 44.
388


Ивана III, ранее поименованного царем, а в справке о количестве ясака лисиц указана одна тысяча.15
При дворе польского короля поинтересовались Сибирью, на что посол дал соответствующий ответ, кое в чем дополняющий наказ. Так, русский посол счел нужным особо подчеркнуть заслуги нового правительства царя Федора и представить его деятельность и в этом направлении в самом выгодном свете. «И казаки волжские уже при нынешнем государе нашем царя Кучюма сибирского побили», — говорил он. При Федоре Ивановиче состоялась доставка в Москву пленного Маметкула (т. е. не ранее марта 1584 г>). В противоречие с другими дипломатическими документами утверждалось, что «преж тово николи не бывало» сбора дани с Сибири.16
ііосольству Е. Ржевского в Польшу также были даны инструкции об ответах на вопросы о Сибири. Хотя инструкция относится к концу того же 1586 г., в ней улавливаются любопытные нюансы. Роль казаков вновь отступает на второй план как в самой постановке вопроса («каким обычаем Сибирское государство государевы люди взяли и как ныне устроена»), так и в тексте ответа, где говорится, что Иван IV «посылал на Сибирь воевод своих и волжских казаков». Заслугу победы над Кучумом также делят «воеводы и казаки».17 Та же картина зафиксирована в наказе 1587 г.18 Стремление показать государственное начало в подчинении Сибири отражено также в посольских наказах последующих лет.19
Некоторым исключением остаются наказы послам к германскому императору, где продолжают фигурировать «волжские казаки» (1588 г.).20
Поскольку в эти годы с европейскими державами велись переговоры о возможности совместных военных действий против Турции, неоднократно в инструкциях русским послам поднимался вопрос о людских ресурсах Сибири. Возможное количество ратных людей, которых якобы могло выставить присоединенное к России Сибирское ханство, определено в 100 тыс. человек.21 Достаточно ясно, что составители документа хватили здесь через край, благо их никто не мог проверить.
15 ЦГАДА, ф. 79, Сношения с Польшей, кн. 16, лл. 206—207 об. Этот разнобой встречается и в других документах (см.: там же, л. 140—140 об. — пять тысяч, причем слово «пять» вставлено над строкой; там же, кн. 17, лл. 257 об.—258 об. — тысяча; там же, кн. 18, л. 113—113 об. — опять тысяча; в последнем случае вместо пятисот тысяч белок названо только пять тысяч).
16 Там же, кн. 16, лл. 364—365 об.
17 Там же, кн. 17, л. 140—140 об. Ср.: там же, лл. 257 об.—258.
18 Там же, кн. 18, Л; 113—113 об.
19 Там же, кн. 20, лл. 24 об.—25 (наказ 1589 г.).
20 Памятники дипломатических скошений..., ч. I, стб. 1042—1043.
21 Там же, стб. 1073. В другом случае говорится, что «людей збираетца в Сибирском царстве и в Пегой орде по Оби реке больши ста тысяч» (ЦГАДА, ф. 79. Сношения с Польшей, кн. 20, лл. 24 об.—25).
3S9


Итак, «сибирский вопрос» занимает прочное место в посольских делах России с другими государствами Европы. Размеры статьи не позволяют рассмотреть последующие документы, относящиеся к 90-м годам XVI в. и началу XVII столетия. Наша задача заключалась в том, чтобы остановиться на тех документах, которые шли но горячим следам событий, относящихся к походу дружины Ермака и первых правительственных отрядов. По той же причине нам пришлось отказаться от сравнительного анализа рассмотренных выше источников и сибирских летописей. Но, как бы то ни было, дипломатические документы второй половины XVI в. дают основания признать значительную долю участия центральной власти в осуществлении похода казаков Ермака на Сибирь. Если даже и не было такой стройной правительственной программы присоединения Сибири, какой она обрисована в работе Г. Красинского,22 то сама постановка вопроса представляется нам в свете изложенного достаточно оправданной.
В. М. ПАНЕЯХ
ОБ ОДНОМ НЕСОХРАНИВШЕМСЯ УКАЗЕ XVI в.
В известном уложении 1 февраля 1597 г. о холопстве1 упоминаются два указа— 1586 и 1593 гг., — тексты которых не сохранились. Если содержание первого из них можно воссоздать, привлекая и другие материалы,*  1 2 то о втором никаких сведений, кроме одного только упоминания в уложении 1597 г., пока не обнаружено. Однако и это упоминание дает некоторое представление о несохранившемся указе 1593 г.: «А у ково на холопа или на рабу была полная или докладная, или у ково по рядным и по докладным и по духовным грамотам и по иным старинным крепостям холопи служили, а те будет у них полные и докладные, и рядные, и данные, и духовные и всякие старые крепости в московской пожар
22 	Г. Красинский. Покорение Сибири и Иван Г розный, стр. 80—99.
1 ПРП, бып. 4, М., 1956, стр. 370—374.
2 Новгородские записные кабальные книги 100—104 и 111 годов. Под ред. проф. А. И. Яковлева. М.—Л., 1938, стб. 80, 84, 167—168, 168—169, 366—367; Новгородские кабальные книги 1708 (1599—1600) года. РИБ, т. 15, стр. 34; ЦГАДА, ф. 1144, кн. 14/8, л. 94; ЛОИИ, колл. 115, кн. 93, л. 694 об.; БАН, Собрание текущих поступлений, № 98, лл. 63—64, 85 об.—86 об. Предложенную нами реконструкцию указа 1586 г. см. в статье: В. М. П а н е я х. Из истории кабального холопства в XVI в. Труды ЛОИИ. Вып. 2. Вопросы экономики и классовых отношений в Русском государстве XVI—XVII веков. М.—Л., 1960, стр. 101—128.
390


в прошлом во 79-м году и после того в ыные пожары погорели, или будет иным каким обычаем те у них крепости утерялись и в том у них даваны явки, и явки сыщут, а крепостей на тех людей нет, и тем людем, на тех своих крепостных и на всяких старинных людей по прежнему государеву цареву и великого князя Федора Ивановича всеа Русии приговору сто первого году с марта имати в службе новые крепости».3
Еще И. Новомбергский обратил внимание на термин «имати в службе», оценивая его как предписание в случае утраты старых крепостей и сделанной об этом своевременной явки оформлять новые крепости на тех же холопов исключительно и только в форме служилой кабалы.4
A. И. Яковлев полагал, что пока невозможно «разъединить содержание. .. двух указов» — 1586 и 1593 гг.5 По его мнению, в этих «исчезнувших указах содержалось именно разрешение ликвидировать зависимость по кабале».6
Е. Н. Кушева признает вероятность предположения И. Новомбергского о предписании указом 1593 г. восстанавливать старые крепости в форме служилой кабалы; впрочем, Е. Н. Кушева отказывается от категорических суждений на этот счет.7
Также вслед за И. Новомбергским А. А. Зимин определенно считает, что «при утрате старых полных и докладных грамот... вместо них выдавались служилые кабалы».8
B. И. Корецкому принадлежит наиболее развернутый комментарий к указу 1593 г. Он обратил внимание на то, что в уложении 1597 г., содержащем ссылку на указ 1593 г., «говорится только о старинных крепостях и ничего не сказано о восстановлении утерянных служилых каба л», «ибо служилая кабала должна была быть восстановлена jb той же форме — служилой кабалы, и это в силу существования записных кабальных книг не так уж трудно было сделать». Относительно же полных, докладных, рядных и других старых крепостей В. И. Корецкий, отметив формулировку в уложении 1597 г. предписания указа 1593 г. именно «в прошедшем времени» («в том у них даваны явки, и явки сыщут»), «т. е. таким образом, как будто в 1597 г. и последующее время явок
3 ПРП, ьып. 4, стр. 372.
4 И. Новомбергский. Вымученные кабалы в Московской Руси XVII столетия. ЖМЮ, 1915, № 5, стр. 303.
5 А. И. Яковлев. Холопство и холопы в Московском государстве XVII В., Т. 1. М.—Л., 1943, стр. 53.
6 Там же, стр. 50. Реконструкция указов 1586 и 1593 гг., предложенная
А. И. Яковлевым, с полным основанием была отвергнута Е. Н. Кушевой (Е. Н. Кушева. К истории холопства в конце XVI—начале XVII века. Исторические записки, т. 15, 1947, стр. 83 и сл.) и Б. Д. Грековым
(Б. Д. Греков. Крестьяне на Руси с древнейших времен до ХѴіІ в., кн. 2, М.—Л., 1954, стр. 313).
7 Е. Н. Кушева. К истории холопства. .., стр. 88.
8 А. А. Зимин. Историко-правовой обзор [к Уставной книге приказа Холопьего суда]. ПРП, вып. 4, стр. 401.
391


подавать было уже нельзя», предположил, что «по указу 1593 г. при подаче явки в определенный срок предписывалось восстанавливать прежние владельческие права, а тогда, когда таких явок своевременно сделано не было — восстанавливать их уже в форме служилых кабал».9 Отсутствие ссылок на явки в так называемых ретроспективных книгах10  11 В. И. Корецкий объясняет* тем, что «основная масса дел подобного рода за 4 года (1593—1597) уже прошла, и после 1597 г. утерянные документы восстанавливались, как правило, в форме служилой кабалы». Но «указ 1593 г. не ограничивался лишь установлением процедуры восстановления утерянных документов», а, по мнению В. И. Корецкого, «ставил вопрос об удостоверении владельческих прав на холопов в общем плане»: «установление общего срока в подаче явочных челобитных, применение принципа старины в тяжбах не только к полным и докладным, но и к служилым кабалам, запрещение выплаты денег по кабалам, взятым на полных холопов или служивших прежде до побега по кабалам, более старым по сроку их заключения, и так называемые процедурные вопросы».11
Три вопроса, таким образом, возникали в литературе в связи с реконструкцией указа 1593 г.: а) восстанавливались ли утраченные документы в прежней форме или в форме служилых кабал: б) являлось ли разрешение восстанавливать утраченные холопьи крепости бессрочным или был установлен определенный срок для этого, сверх которого утраченные крепости либо вовсе не восстанавливались, либо менялась форма их восстановления; в) имелись ли в указе 1593 г. еще какие-нибудь постановления. Нетрудно убедиться, что подавляющее большинство исследователей, занимавшихся изучением указа 1593 г. (за исключением разве что А. И. Яковлева), в большей или меньшей мере исходило из той оценки, какую дал этому законодательному акту И. Новомбергский.
Однако несомненно достоверными являются лишь те сведения об указе 1593 г., которые содержатся в уложении 1597 г. Эти сведения ограничиваются тем, что указ 1593 г. разрешил восстанавливать утраченные документы, подтверждающие права холоповладельцев на холопов, и ввел для этого определенную процедуру. Что же касается мнения И. Новомбергского о восстановлении по указу 1593 г. утраченных документов именно и только в форме служилой кабалы, то оно едва ли имеет серьезные основания. Единственным аргументом в пользу этого мнения является формула «имати в службе новые крепости», в которой подчеркнутый*
9 В. И. Корецкий. Очерки пр истории закрепощения крестьян в России в конце XVI—начале XVII в. Канд. дисс. М., 1957, стр. 254—256.
10 Из текста работы В. И. Корецкого не вполне ясно, какие именно книги автор называет в данном случае ретроспективными.
11 В. И. Корецкий. Очерки по истории закрепощения крестьян..., стр. 256—257.
392


нами термин мог бы быть понятым как имеющий в виду служилую кабалу. Однако и этот аргумент сразу же отпадает, если приведенную формулу сопоставить с началом той же фразы, излагающей указ 1593 г.: «А у ково на холопа или на рабу была полная или докладная, или у ково по рядным и по докладным и по духовным грамотам и по иным старинным крепостям холопи служил и».12 Такое сопоставление дает основание полагать, что термин «служити» имеет в виду не одну только зависимость по служилой кабале. Более того, в данном случае законодатель применил этот термин не к кабальному холопству, а к холопству по полной, докладной, данной и духовной грамотам, т. е. к полному, докладному или старинному холопству. Но тогда вполне очевидной становится мысль составителя указа, предписывающего восстанавливать (при определенных условиях) утраченные холопьи крепости в их первоначальной форме.
Кроме этого, вытекающего из самого текста указа, аргумента,, следует добавить еще и следующее. В 1597—1598 гг., после уложения 1597 г. и, очевидно, в порядке его реализации в городах и уездах составлялись специальные книги, в которые записывались новые служилые кабалы, взятые на так называемых добровольных холопов, прослуживших у господина более полугода,, а также на старинных людей, если документы, оформлявшие их зависимость, почему-либо отсутствовали.13 Не вызывает никакого сомнения, что среди этих последних могли быть холопы, крепостные акты на которых были утрачены в условиях, не отличавшихся от условий, зафиксированных указом 1593 г. Таким образом, именно как следствие уложения 1597 г. происходил перевод утраченных холопьих крепостей в форму служилых кабал, причем процедура такого перевода была облегченной по сравнению с процедурой указа 1593 г., ибо в нее не включалось требование о непременном наличии ранее поданных явок, тогда как в указе 1593 г. такое требование имелось.
Если все же при этом предположить, что еще указ 1593 г. предписал переводить утраченные холопьи документы в служилые кабалы, то возникает явное противоречие: правительство царя Федора Ивановича в 1597 г. одним уложением, во-первых, подтверждает нормы указа 1593 г., предусматривающего якобы замену утраченных холопьих крепостей (об утрате которых должны были быть обязательно поданы предварительно явки) непременно служилыми кабалами, а во-вторых, предоставило возможность холоповладельцам восстанавливать отсутствующие' холопьи крепости в форме тех же служилых кабал, но без обязательной предвари-
12 ПРП, вып. 4, стр. 372 (Разрядка наша, — В. П.).
13 Сохранились лишь новгородские кабальные книги этого типа: .Новгородская кабальная книга 7106 (1397) года. РИБ, т. 13, стр. 1—35; ЛЗАК за 1909 г., вып. 22, стр. 2—6; ЦГАДА, ф. 1144, кн. 12/6, лл. 1—237 об.
39а


тельной подачи явок (в нарушение здесь же подтвержденного указа 1593 г.)* Неразрешимость этого противоречия наталкивает на мысль о правильности сделанного выше предположения (на основе анализа текста уложения 1597 г.) о содержании указа 1593 г., предписывавшего, по нашему мнению, восстанавливать утраченные холопьи крепости не обязательно в форме служилой кабалы, а в их первоначальной форме с соблюдением введенной процедуры.
Обязательным элементом этой процедуры была подача явок об Исчезновении холопьих крепостей. Однако следует отметить, что не указ 1593 г. ввел подачу явок. Этот указ определенно име́л в виду именно восстановление холопьих крепостей, утраченных до марта 1593 г., лишь в том случае, если такие явки, поданные до указа, оказались бы в наличии. О том свидетельствует последовательность изложения процедуры восстановления крепостей: если крепости сгорели или утерялись «и в том у них даваны явки» и «явки сыщут», то «по прежнему. . . приговору сто первого году с марта имати в службе новые крепости». Следовательно, подача явок об утрате крепостных холопьих документов существовала и до 1593 г., а новелла указа 1593 г. состояла в разрешении при наличии таких явок выдавать крепостные документы взамен старых. Предполагать поэтому, как сделал В. И. Корецкий, что в уложении 1597 г. мысль сформулирована таким образом, будто после 1597 г. нельзя было давать явки, очевидно, неправомерно, поскольку по точному смыслу уложения 1597 г. ни указ 1593 г., ни уложение 1597 г. не устанавливали и не прекращали их подачу, а только регламентировали практику восстановления утраченных документов.
Что же касается явок об утрате холопьих крепостей, то их подача и в первых десятилетиях XVII в. свидетельствуется документально. Сохранился даже указ, который установил ограниченный двумя годами (1612/1613 и 1613/1614 гг.) срок подачи явок на исчезнувшие во время так называемого московского разорения 1611 —1612 гг. холопьи крепости.14
14 	«Великий государь указал: у которых людей старинные крепости утерялися в Московское разорение в прошлых годех до 7121 года и тем людем в 7121 и в 712*2 годех на те старинные крепости давати явки; и будет которые люди учнут на кого искати стариннаго холопства, а старинных крепостей на тех людей в суде не положат, а скажут, что у них на тех людей старинныя крепости пропали в Московское разорение, и в том учнут они слатися на явки, которые даваны в указные годы, и в те явки будет сыщутся, и по тем явкам таких старинных холопей отдавати тем людем, которые на них те явки подавали. А будет кто учнет искати старинного холопства, а в суде крепостей никаких на спорных холопей не положит, а скажет, что у него на тех людей крепости в разоренье пропали, а явок он на те крепости в указные годы не давал, и учнет он про старину тех людей слатися в обыске, и по той ссылке тех людей про старинное холопство сыскивати всякими сыски накрепко, и отдавати таких старинных холопей по обыском тем людям, у кого обыскные люди в старинном холопстве кого знали» (Указатель Российских законов, временных учреждений, суда и расправы, изданный Львом Максимовичем, ч. I. М., 1803, стр. 153).
394


Но если понадобилось почему-либо ограничить срок подачи явок на холопьи крепости, утраченные в определенное время и в связи с определенными событиями, то, следовательно, такие явки делались до введения ограничений и должны были даваться после проведения этого мероприятия — в тех случаях, когда утрата холопьих крепостей не была связана с данным московским разорением. И действительно, в декабре 1620 г. в Приказе холопьего суда рассматривалось дело о беглом кабальном холопе Федоре Шемякине, который бежал от своего господина Михаила Кирилловича Бутурлина в 1615/1616 г. В процессе слушания дела оказалось, что служилая кабала на Федора Шемякина (вместе с другими крепостными документами) сгорела, после чего холоповладельцем были сделаны явки: «И Михайло сказал: была де у него на тово Федьку кабала, и te де крепости у нево в Суздоле погорели, и на те де крепости давал он явки в Суздоле в 125-м году».15 Таким образом, явка была сделана в следующем (1616/1617) году, после бегства холопа. Представляет интерес и утверждение Петра Еремеева, судившегося из-за холопа Вахрушки Семанова с Дан. Коробьиным, о том, что у него была на Вахрушку полная, которая пропала в 1620 г., когда сам Еремеев «сидел в разбойном приказе за приставом», в связи с чем он не сумел подать явку о пропаже холопьей крепости.16
Однако наличные материалы не дают, по нашему мнению, оснований даже для предположительных ответов на вопрос, должна ли была быть прекращена, согласно указу 1593 г., и если должна, то когда, выдача (на основе ранее поданных явок) холопьих крепостей взамен утраченных и должны ли были впредь (после 1597 г.) утраченные холопьи документы восстанавливаться в своей прежней форме, т. е. в соответствии с нормами этого указа, или в форме служилых кабал. Поэтому мы не можем принять утверждения В. И. Корецкого о том, что «по указу 1593 г. при подаче явки в определенный срок предписывалось восстанавливать прежние владельческие права, а тогда, когда таких явок своевременно сделано не было — восстанавливать их уже в форме служилых кабал» и что «основная масса дел подобного рода за 4 года (1593— 1597) уже прошла, и после 1597 г. утерянные документы восстанавливались, как правило, в форме служилой кабалы»,17 как не опирающиеся на документальные данные либо анализ текста самого указа. И действительно, выше мы пытались показать, что явочные челобитные об утрате холопьих крепостей подавались как до, так и после указов 1593 и 1597 гг. и практика их подачи никоим образом не была связана с этими указами. Но если указы
15 Документы (тяжбы по холопьим делам). В кн.: А. И. Яковлев. Холопство и холопы..., стр. 328—329.
16 Там же, стр. 86.
17 В. И. Корецкий. Очерки по истории закрепощения крестьян.... стр. 255—256.
395


не отменяли практики подачи явочных челобитий, то, следуя мысли В. И. Корецкого, явки, которые были поданы до 1597 г., служили основанием для восстановления холопьих крепостей в прежней форме, а явки, предъявленные начиная с 1597 г., не принимались во внимание и утраченные холопьи крепости восстанавливались лишь в форме служилой кабалы даже и тогда, когда явок вовсе не было сделано, о чем свидетельствуют, по мнению В. И. Корецкого, так называемые ретроспективные книги, не упоминающие о них. Возникает, однако, недоумение, для чего явочные челобитные подавались и после 1597 г., если вне зависимости от их наличия или отсутствия все без исключения утраченные холопьи крепости заменялись с этого времени служилыми кабалами.
Не представляется нам убедительной и попытка В. И. Корецкого слишком расширительно оценивать указ 1593 г. как постановление, ставившее вопрос об удостоверении владельческих прав на холопов в общем плане.18 Основанием для того послужила всего только одна правая грамота, данная 24 июля 1593 г., т. е. вскоре после появления указа 1593 г. В этом документе излагается тяжба, происходившая 7 июня 1593 г. между И. П. Оболняниновым и двумя беглыми холопами, один из которых (Силка Оверкиев) был признан полным холопом Оболнянинова и возвращен ему, несмотря на то что Силка, находясь в бегах, дал на себя служилую кабалу другому господину (князю Федору Кривоберокому).19 Справедливо отметив, что «при решении дела был применен принцип старины», с которым мы встречаемся в статьях 78, 79 Судебника 1550 г., В. И. Корецкий, однако, не ограничивается этим, а высказывает предположение, что указ 1597 г. в той части, в какой в нем излагается принцип старины для решения дел о холопах, «не оригинален» не только потому, что «воспроизводит в основных чертах ст. 78 Судебника 1550 г.», но также и потому, что излагает, «возможно, какое-то предшествующее ему (уложению 1597 г., — S. П.) законодательство о холопах царя Федора Ивановича (указ 1593 г., а возможно, даже указ 1586 г.)».20 Нам представляется сомнительным все это построение В. И. Корецкого, но даже если стать на его точку зрения и признать, что указ 1593 г. повторял нормы ст. 78 Судебника 1550 г. по поводу принципа старины, то все же и тогда нет оснований для оценки указа 1593 г. как постановления, ставившего вопрос об установлении владельческих прав на холопов в общем плане.
Отмеченные противоречия устранимы лишь путем отказа от предложенной В. И. Корецким реконструкции указа 1593 г. Мы придерживаемся той точки зрения, что указ 1593 г. разрешил вос-
18 Там же, стр. 256—257.
19 РИБ, т. 17, № 421. в
20 В. И. Корецкий. Очерки по истории закрепощения крестьян.. стр. 256—257.


станавливать (при наличии явочных челобитий) утраченные холопьи крепости в их первоначальной форме. Вопрос же о том, подлежали ли восстановлению холопьи крепости, утраченные после 1593 или после 1597 г., остается открытым, и ответить на него можно будет лишь в результате дальнейших архивных разысканий.
Н. Е. НОСОВ
ГУБНЫЕ НАКАЗЫ СЕЛАМ КИРИЛЛО-БЕЛОЗЕРСКОГО МОНАСТЫРЯ 1549—1550 гг.
Губной наказ селам Кирилло-Белозерского монастыря от 27 сентября 1549 г. уже давно занимал особое место среди дошедших до нас губных грамот XVI в.1 Это был единственный из имеющихся в руках исследователей губных наказов, который столь хронологически близок к Судебнику 1550 г., утвержденному Боярской думой, как явствует из его заголовка, в июне. Недавно нам стало известно, что П. А. Садиковым были найдены еще два белозерских губных наказа — Судской волости от 9 октября 1549 г. и селам КириллоБелозерского монастыря от сентября 1550 г. Оказалось, что первый сохранился в копии XIX в. в сборнике актов К. М. Бороздина, второй — в одной из копийных книг Кирилло-Белозерского монастыря XVII в.1  2
ß Белозерской земле губное самоуправление было введено в конце 1539 г. Согласно Белозерской уставной губной грамоте от 23 октября 1539 г., во всех ее волостях были созданы губные органы для сыска и казни «ведомых разбойников». На каждую волость выбиралось по три-четыре «выборных головы», или, как позднее их стали называть, губных старосты. В таком или несколько
1 ААЭ, т. I, № 224. Общий обзор губных грамот первой половины XVI в. см.: Н. Е. Носов. Очерки по истории местного управления Русского государства первой половины XVI в. М.—Л., 1957. Губная грамота Устюжского уезда 1540 г. опубликована А. К. Леонтьевым в № 4 журнала «Исторический архив» за I960 г.
2 Наказ 1549 г. —ЛОИИ, 11 к., сб. № 112, отд. IV, № 22. Наказ 1550 г. — ГПБ, СПб. дух акад., А 11/47, № 104. В оглавлении последнего сборника (на л. 29) его переписчик упоминает еще о каком-то губном наказе 1550/51 г.: «Две грамоты о губном деле. Грамота царя и великого князя Ивана Васильевича всея Русии о губном деле лета 7059-го сентября (№ 104, — Н. Н.). Другая грамота царя и великого князя Ивана Васильевича всея Русии о том же Деле лета 7059-го. Обе на листех. Несписана. В казне». Об этих находках п. А. Садикова мы уже говорили в предисловии к своей публикации «Губной наказ Новгородской земле 1559 г.» (Исторический архив, 1959, № 4, стр. 212).
397


отличном виде губные органы были учреждены в конце 30-х—начале 40-х годов и в других районах страны.3 Одновременно ли с Троице-Сергиевым монастырем (в 1541 г.) или позднее, что более вероятно, получил право иметь свои особые губные органы Кирилло-Белозерский монастырь, сказать пока нельзя. Но к 1549 г. они у него уже были, так как губной наказ Кириллова монастыря от 27 сентября 1549 г. отнюдь не дает оснований считать, что до него монастырь не имел своих губных органов.
Так, если в уставных губных грамотах Троице-Сергиева монастыря от 25 октября и 25 ноября 1541 г. прямо указывалось, что они выданы по челобитью троицкого игумена Алексея «с братией», то губной наказ 1549 г. (адресованный «всем крестьянам» кирилловских белозерских сел) настолько трафаретно, следуя формуляру Белозерской губной грамоты 1539 г., излагает причины его выдачи (повсеместные разбои и татьбы), что не остается сомнений в том, что содержащееся в нем указание о великокняжеском «пожаловании» «по их (монастырских властей и крестьян,—Н. Н.) челобитью» — лишь переходящая из грамоты в грамоту стандартная формула, а не свидетельство о впервые предоставляемом монастырю в 1549 г. праве иметь на Белоозере своих губных старост. Да и по существу наказ 1549 г. отнюдь не учреждает особое губное самоуправление в кирилловской вотчине (в поименованных в нем пяти монастырских селах: Романовском, Товском, Рукинском, Колкачь и сельце Вашкей), а лишь утверждает монастырскими губными старостами, по челобитью кирилловских властей и крестьян, детей боярских Терентия Матвеева сына Монастырева и Давыда Григорьева сына Сапогова, а также пятерых целовальников, «тех же сел крестьян» (видимо, по одному от каждого села), перечисленных в наказе поименно, так же как губной наказ Кирилло-Белозерскому монастырю от сентября 1550 г. (почти дословно повторяющий наказ 1549 г.), сохраняя тех же губных целовальников (тоже перечисляемых поименно), утверждает уже човым монастырским губным старостой сына боярского Мясоеда Семенова сына Вислова, бывшего до этого губным старостой Судской волости.
Сказанным, по существу, определяется и различие в самой организации монастырского губного самоуправления по троицким губным грамотам 1541 г. и кирилло-белозерским наказам 1549— 1550 гг. По первым во главе губного самоуправления в троицкой вотчине стояли сами монастырские слуги (по грамоте 23 октября — специальные сотские, пятидесятские и десятские, подконтрольные монастырским приказчикам, а по грамоте 25 ноября — особые «головы» из монастырских приказчиков, наделенные правами губных старост), а по вторым кирилловскими губными старостами избираются уже обычные уездные дети боярские.
Н. Е. Носов. Очерки по истории местного управления..стр. 236—288.
398


Действительно, и Д. Г. Сапогов, и особенно Т. М. Монаетырев, хотя и находились, видимо, в весьма близких отношениях с монастырскими властями (именно поэтому они и были ими избраны в качестве своих губных старост), но отнюдь не состояли на службе у Кирилло-Белозерского монастыря, а принадлежали к довольно известным старым родам белозерских вотчинников, многие представители которых записаны в Дворовой тетради.4 Что касается Мясоеда Вислова, тоже принадлежавшего к местным вотчинникам, то до избрания его 9 октября 1549 г. губным старостой Суды он в 1536—1549 гг. был белозерским городовым приказчиком (кстати, в 1536 г. вторым приказчиком был Афанасий Сапогов).5 Числится Мясоед Вислов по Белоозеру и в Дворовой тетради, но записан там уже дьяком.6 Если же учесть, что Дворовая тетрадь была составлена, как указывается в одном из ее списков, в «7060 г.»,7 т. е. в период с сентября 1551 по сентябрь 1552 г., то, следовательно, и Мясоед Вислов был губным старостой Кирилло-Белозерского монастыря только один год, иначе говоря, тот же срок, что и его предшественники. Не объясняется ли это каким-то не дошедшим до нас правилом об ежегодной перевыборное™ губных старост? Правда, позднее, возможно в связи с царским приговором 1555/56 г. об отмене кормлений, потребовавшим большей стабильности в местном управлении, это правило утратило силу.8
4 Тысячная книга 1550 г. и Дворовая тетрадь 50-х годов XVI в. М.—Л., 1950, Дворовая тетрадь, лл. 110 об., 111 (далее: Дворовая тетрадь). Среди детей боярских по Белоозеру записан, в частности, «Гаврило Давыдов сын Сапогов. Убит» (л. 110 об.). Всего вероятнее, что это сын губного старосты. Что касается положения Терентия Матвеева сына Монастырева, то следует указать, что в архиве Кирилло-Белозерского монастыря сохранилась его данная монастырю как раз от 1549/50 г. на его родовую вотчину — сельцо Пантелеймоново. Из данной видно, что Т. М. Монаетырев уже был должен монастырю 100 рублей, вотчина же была им оценена в 140 рублей (ЦГАДА, ГКЭ, Белозерский уезд, № 799/98). Любопытно также, что среди лиц, «сидевших» у данной, названы, в частности, Мясоед Вислов и Яков Михайлов сын Гневашев (Стогинин), тоже будущий белозерский губной староста, но, правда, уже общеуездный (Н. Е. Носов. Очерки по истории местного управления..., стр. ЗЗ'З*—334). Родственник последнего, Федор Гневашев сын Стогинин, был, кстати, в 1530—1534 гг. белозерским городовым приказчиком (ГПБ, СанктПетербургская духовная академия, № А 1/16, Копийная книга Кирилло-Белозерского монастыря, лл. 15 об.—16; АЮ, № 20).
5 РИБ, т. 2, №№ 31, 32; Архив Строева, т. I, № 176.
3 	Дворовая тетрадь, лл. 89 об., 110 об. В 1556 г. Мясоед Вислов был Дьяком Большого дворца, в 60-х годах — Разбойного приказа. Вообще подробно о служебной карьере этого крупного приказного дельца времени Ивана Грозного см.: П. А. Садиков. Очерки по истории опричнины. М.—Л., 1950, стр. 131—134, 153, 266.
7 ГИМ, Музейное собр., № 3417, л. 42 об.
8 О сроке пребывания губных старост на должности см.: К. Р е т в и х. Органы губного управления XVI—XVII вв. (Сборник правоведения и общественных знаний, кн. IV, СПб., 1896, прилож.).
399


Но что представляли собой села Кирилло-Белозерского монастыря, перечисленные в его губных наказах 1549—1550 гг., как обладающие правом иметь свое губное самоуправление? Иначе говоря, что представлял собой монастырский губной округ — монастырская губа? Первым и наиболее крупным из них является село или слобода Романовская. Это большая монастырская вотчина, протяженностью около 20 км, расположенная к северу от Череповца в верховьях рек Арбуя и Кономы. По письму Ф. Хидырщикова и Г. Лукина 1543/44 г., к селу Романовскому тянуло 74 деревни и 22 починка. До перехода в руки монахов это были, в основном, земли бояр Монастыревых и других вотчинников Белозерского края.9
Примерно в 20—25 км к, востоку от Романовской вотчины по реке Уломке располагался второй крупный массив монастырских земель, тянущих к селу Товскому. Это были монастырские владения в волостях Това, Чуровская, Чаромская и в Судбицах. В самой Тове, по письму 1543/44 г., Кириллов монастырь владел 13 деревнями и 2 починками, всего же в этих волостях монахам принадлежало 33 деревни и 60 починков. Земли в прошлом были как вотчинные, так и черные.10  11На север от села Товского (километрах в 25 от него) находились монастырские деревни на Колкаче, которыми и начинался основной костяк монастырских земель, раскинувшихся широкой полосой почти на 40 км длиной на восток и юго-восток от самого Кирилловского монастыря и охватывающих волости: Волочек
Словенский (земли у села Великого), Рукинскую и Колкач. Центральным из этих владений и было село, Тили слобода, Рукинская. Всего по письму 1543/44 г. монахи владели здесь 3 селами, 61 деревней и 42 починками. Из них в Рукинской слободе 1 село, 36 деревень, 14 починков, на Колкаче — соответственно 1, 17, 15, в селе Великом—1, 8, 13.11
До перехода в монастырь это были преимущественно черные земли, хотя было среди них немало и вотчинных, особенно на Колкаче.
Что касается села (сельца) Вашкей, то оно находилось в стороне от перечисленных основных монастырских владений (примерно в 90—100 км от самого Кириллова монастыря), на северном берегу Белого озера. Это была небольшая монастырская волость, непосредственно примыкающая тоже к небольшой и тоже
9 Данные письма 1543/44 г. приводятся в жалованной грамоте КириллоБелозерского монастыря 1556 г. (АСЭИ, т. II, № 316; см. также: А. И. Копа н е в. История землевладения Белозерского края XV—XVI вв. М.—Л., 1951, стр. 121—124, карта № 2 —К9, К10).
10 АСЭИ, т. II, № 316; А. И. Ко па не в. История землевладения...» стр. 117—121, карта № 2 — М10.
11 АСЭИ, т. И, № 316; А. И. Копан ев. История землевладения..., карта № 2 — М7, М8, Н7, Н8.
400


принадлежащей Кириллову монастырю Кивуйской волости. По письму 1543/44 г. на Кивуе у монастыря было 1 село и 12 деревень. Село же Вашкей почему-то не упоминается в жалованной грамоте Кирилло-Белозерскому монастырю 1556 г., хотя по другим актам похоже, что именно оно, а не Кивуй было административным центром этой монастырской вотчины. Во всяком случае, село Вашкей было не только крупнее села Кивуй, но уже к 40-м годам XVI в. в нем имелось две монастырские церкви — Троицы и Николы Чудотворца (упоминаний же о существовании церкви в Кивуе в источниках нет).12
Таким образом, мы видим, что перечисленные в губных наказах 1549—1550 гг. села представляли собой центры крупных монастырских владений, охватывающих, как правило, целые волости или значительные части их. По письму 1543/44 г. Кирилло-Белозерский монастырь всего владел на Белоозере 7 селами, 241 деревней и 145 починками, действие же губных наказов распространялось на 5 сел (не считая сел Великого и Кивуй), 170 деревень и 120 починков. По существу, только одно крупное кирилловское владение на Белоозере — околомонастырская волость Федосьин городок — не названо в губных наказах.13 Но невозможно допустить, что как раз на нее, как и на другие околомонастырские земли, не распространялась власть монастырских губных старост. Не правильнее ли другое: околомонастырские земли (включая Федосьин городок) не были специально оговорены в губных наказах, поскольку это само собой разумелось. Если это так, то тогда мы уже вполне определенно можем утверждать, что наказы 1549 и 1550 гг. имели в виду, по существу, всю белозерскую вотчину монастыря, выделенную в особую губу. Что же касается мелких монастырских владений, разбросанных вперемежку с Другими землями вдали от основных монастырских вотчин, то, хотя на них, как мы увидим ниже, и распространялась власть обычных волостных губных старост, но только по мелким делам, крупные же разбойные дела и в них решались с обязательным участием монастырских губных старост.
Но наличием особой монастырской губы, по существу, и исчерпывается своеобразие монастырского губного самоуправления по губным наказам 1549—1550 гг. Во всем остальном — и в организации губного управления, и в особенности в его деятельности — составители наказов полностью руководствуются теми же общими правилами, которые, как видно из Судского губного наказа 1549 г., приложимы и для обычных волостных губных институтов. Новое же
12 По письму 1601 г. на Вашкее у Кириллова монастыря было 1 село и 14 деревень (АСЭИ, т. И, № 316; А. И. Копанев. История землевладения. .стр. 130—134, карта № 2 — И5).
13 По письму 1543/44 г. здесь было у монастыря 1 сельцо, 54 деревни и 21 починок (АСЭИ, ч. II, № 316; А. И. Копанев. История землевладения. .., стр. 100—108, карта № 2 — К7).
26 Отечественное источниковедение
401


во всех этих наказах, по сравнению с губными грамотами 1539— 1541 гг., состоит в явно выраженном в них стремлении укрепить общеуездную систему губного управления, придать ей более действенный и в то же время общеземский характер.
В тексте наказов настойчиво проводится мысль об единстве и корпоративности всей губной организации в уезде, равноправными и однородными звеньями которой являются в равной степени и волостные, и монастырские губные старосты. Так, все три наказа 1549 г. исходят из правила (применяемого, видимо, уже повсеместно), что сыск и расправа над «ведомыми» разбойниками и татями осуществляются в уезде губными старостами различных волостей, включая монастырских, совместно. Только в порядке исключения, когда «в станех и в волостях розбойничьи и татины дела невеликие», наказы допускают, что эти дела «мочно делати и не всем вмести», но даже и в этом случае обязательно «меж себя поговоря» и когда «в котором деле меж вами (губными старостами,— Н. Н.) спору не будет». Делали же «однолично» эти мелкие дела те губные старосты, которые «живут... ближе» к тому или иному стану или волости, т. е. не обязательно на монастырских землях только монастырские губные старосты, а на волостных землях только волостные. В равной степени сказанное относится и к посаду. Что же касается «великих» «розбойных и татебных дел», то в этих случаях и монастырские, и волостные губные старосты обязаны были «съезжаться» «изо всех станов и из волостей в город на Белоозеро», да «великие дела» «делать и управу чинить и вершить их все вместе, по нашему указу», о всех же нерешенных делах («невозможно управы учинити») писали в Розбойной приказ, который «в тех делех указ учинит». И даже более того, если какие-либо губные старосты, как специально разъяснялось в наказах, находились на государевой службе и «от службы их отставить не мочно», то они бы «нашу службу служили», но их товарищи, хотя и обязаны были без них вести сыск и расправу над ведомыми разбойниками и татями, выносить решения имели право лишь по мелким делам, «а которые розбойники доведутся до смертные казни, и им тех разбойников без тех старост, которые будут на службе, казнити не велети и дел их вершити». Как мы видим, вопрос о соблюдении коллегиальности в деятельности губных старост настолько беспокоил правительство, что оно, хотя и допускало исключения из него, но только по мелким делам. Кстати, последнее разъяснение ясно говорит о том, что первоначально избрание того или иного сына боярского губным старостой не освобождало его на это время от ратной государевой службы. Боярская книга 1556 г., как известно, сообщает уже о другом.14
14 	Боярская книга 1556 г. Архив историко-юридических сведений, относящихся до России, кн. 3, отд. 2, 1861, стр. 51—53, 74 (лл. 79, 831, 152).
402


Итак, как мы видим, проводимая наказами 1549—1550 гг. нивелировка в обязанностях и деятельности монастырских и волостных губных старост, по существу, не только полностью уравнивала их, но создавала базу для окончательного упразднения волостного губного управления и превращения его в общеуездное, что и произошло в 1555—1556 гг. в связи с отменой системы кормлений и сосредоточением в руках губных старост основной судебно-административной власти на местах.
Именно в этой связи и надо рассматривать констатируемый наказами 1549—1550 гг. факт расширения компетенции губных старост путем активного привлечения их к рассмотрению, помимо дел о разбоях, дел о татях (и не только ведомых) и установлению новой процедуры и новых правовых норм их рассмотрения. Как справедливо отмечал еще И. И. Смирнов, этот специальный раздел о татях, включенный в кирилловский губной наказ 1549 (И. И. Смирнову был известен лишь этот наказ), и имелся в виду в 60-й статье Судебника, разъясняющей взаимоотношения между наместниками и губными старостами: 15 «А старостам губным, опричь ведомых разбойников, у наместников не вступатись ни во что. А татей им судити по царевым великого князя грамотам, как в них написано».16
Содержание этого раздела о татях идентично в монастырских и Судском наказах. Суд над татями на местах осуществляется совместно губными старостами и наместниками или волостелями, причем расправа над татями лежала на губных старостах, а наместники и волостели ограничивались более пассивной ролью — «на тате продажу свою учинити», т. е. взыскать в свою пользу судебные пошлины. Нормы же расправы над татями были весьма суровы. За первую татьбу полагалось битье кнутом и изгнание «из земли вон»; за вторую — битье кнутом, отсечение руки и изгнание; за третью — смертная казнь через повешение «в тех местах, где которого татя поймают с татбою». Эти нормы и легли в основу 60-й статьи Судебника 1550 г. Теперь это бесспорно.
И, наконец, последнее. Обращает на себя внимание, что все дошедшие до нас губные наказы Белозерской земле от первой половины XVI в. датированы сентябрем или октябрем месяцем: Белозерская губная грамота 23 октября 1539 г., губные наказы Кирилло-Белозерскому монастырю от 27 сентября 1549 г. и сентября 1550 г., Судской волости от 9 октября 1549 г. Случайно ли это обстоятельство? Не объясняется ли это тем, что в Белозерской земле (как, возможно, и в Карпольской) смена губных старост ('видимо, погодная) производилась в то время именно в эти месяцы? В других же уездах были, видимо, свои сроки. Этот факт, сам по себе казалось бы малозначительный, в то же время является
15 И. И. Смирнов. Очерки политической истории Русского государства 30-Х—50-х годов XVI века. М.—Л., 1958, стр. 330—333.
16 Судебники XV—XVI веков. М.—Л., 1952, стр. 160.
26*
403


наглядной иллюстрацией строго продуманной, четкой системы организации губного управления как внутри одного уезда, так и в масштабах всей страны. То же, что губные наказы Кирилло-Белозерского монастыря 1549—1550 гг., выданные — один за восемь месяцев до Судебника, а другой через три месяца после него — и оба по одному образцу с наказом Судской волости 1549 г., лишь подтверждает наш вывод, что перед нами обычный тип общепринятого губного наказа, узаконенного Судебником 1550 г., действие
которого в полной мере было применимо и к обычной волости
губе, какой была белозерская волость Суда, и к монастырскому губному округу. Именно это и делает губные наказы Кирилло-Белозерского монастыря 1549—1550 гг. особо ценными источниками в руках исследователей, занимающихся изучением как непосредственно губного управления, так и вообще истории местного управления в России XVI в. в целом.
А. А. ЗИМИН
ОТГОЛОСКИ СОБЫТИЙ XVI В. В ФОЛЬКЛОРЕ
В XVI в. былину из русского эпоса начала вытеснять историческая песня. В это время складывается уже мало новых былин. Зато старые былины постепенно переосмысливаются и приспосабливаются к иным историческим условиям. В поздних редакциях старых, как и в новых былинах, отражались те же характерные черты народного миросозерцания, что и в исторических песнях.
В былине о Даниле Ловчанине, сюжет которой, возможно, навеян событиями опричных лет, одним из героев, приближенных князя Владимира, является Мишата Путятин.1 Историческим прототипом этого образа исследователи считают дьяка Меньшого Путятина, советника Василия III.1  2 В другой былине,- о премудром царе Саламане и Ваоилие Окуловиче, сложившейся под влиянием книжного рассказа о Соломоне, также отразились некоторые факты из русской истории первой половины XVI в. В Царьграде у царя Василия Окуловича на пиру в присутствии его могучих богатырей «поленіиц удалых», татар и уланов, «гость заморянин» Таракашка сообщил, что в Иерусалиме есть прекрасная Саламанида — жена царя Саламана. Царь Василий поручил ему привезти эту царицу. Используя всевозможные уловки, Таракашка исполняет
1 Былины, т. II. М., 1919, стр. 193.
2 Б. М. Соколов. Исторический элемент в былинах о Даниле Ловчанине. Русский филологический вестник, 1910, № 3—4, стр. 221.
404


царский приказ. Тогда премудрый царь Саламан отправляется в Царьіград за своею женою, возвращает ее обратно, пленит Царьград и казнит Василия Окуловича и гостя Таракашку.3 Еще В. Ф. Миллер сблизил гостя Таракашку (в других списках Василия Таракана) с гостем Василием Таракановым, упоминавшимся в летописи под 1519 г.,4 а Саламаниду — с первой женой Василия пі,5 указав на то, что былина, очевидно, сложилась в северорусских землях, где сохранилась недобрая память об этом великом князе6 (см., например, повесть о разводе Василия III7). Былина о Саламане связана с книжной литературой и резко отличается от других памятников устной словесности по своей антимосковской тенденции. «Таракашка» задержался в народной памяти потому, что еще в конце XVI в. был гость Василий Тараканов, ведший заморскую торговлю (с англичанами),8 а в первые годы после смуты—гость Томило Тараканов. Это, очевидно, не единственный случай проникновения нового героя из торговой среды в русскую былину.
В. Ф. Ржига обратил внимание на то, что во вкладной книге 50-х годов XVI в. Иосифо-Волоколамского монастыря упомянут некий Иоан Пятой Чурилов, сын Суровцев. Он далее предположил, что Чурилов Суровцев, или Сурожцев, живший, очевидно, в конце XV в., принадлежал к числу сурожан и являлся историческим прототипом былинного Чурилы Пленковича, именующегося иногда «Сароженным».9 Чурилу Борисова, сына Суровцева, встречаем в одном из актов первой четверти XVI в. (во всяком случае до 1530—1531 гг.).10  11 Интересно, что там же упомянут его брат с характерным прозвищем «Скатерть», что, возможно, подтверждает торговое происхождение Суровцевых.11
3 См.: Былины, т. II, стр. 215—225.
4 ПСРЛ, т. VI, стр. 281.
5 В. Ф. Миллер. Очерки русской народной словесности, т. III. М., 1924,
стр. 197, 199 (в дальнейшем: В. Ф. Миллер. Очерки). См. также:
А. В. Марков. Обзор трудов В. Ф. Миллера. ИОРЯС, 1915, т. XX, кн. 1, стр. 323.
6 В. Ф. М и л л е р. Очерки, т. III, стр. 202.
7 См.: М. Н. Тихомиров. К вопросу о выписи о втором браке царя Василия III. Сборник статей в честь акад. Ä. И. Соболевского, М.—Л., 1928, стр. 91—94.
8 Статейный список Флетчера. Временник Общества истории и древности российския, 1850, кн. 8, стр. 37.
9 В. Ф. Ржига. О Чуриле Пленковиче. ИОРЯС, 1923, т. XXVIII, стр. 75—83.
10 АФЗХ, ч. II, № 98.
11 Впрочем, все это остается лишь одним из возможных предположений. В духовной книге Андрея Голенина (до 1482 г.) упоминается некий холоп Суровец Васильев, сын Митцков (там же, № 15). Имел ли он отношение к Суровцевым, появляющимся уже в актах 1507—1515 гг. (там же, № 40), остается неясным. В грамоте 1518 г. встречаем Суровца Федорова, сына Чебунова, с детьми Иваном и Василием (ЦГАДА, ф. Калязина монастыря, кн. 1, д. 45, л. 58).
405


Несомненные следы событий конца XV в. имеются в былине о Добрыне Никитиче и Василие Казимировиче. Образ последнего навеян посадником Василием Казимиром, упорным врагом Москвы в 1471 г. В былине, сложившейся, очевидно, в первой половине XVI в., отразился факт прекращения уплаты татарам дани в конце XV в.12
Память о борьбе Руси с литовскими нападениями XVI в. на пограничные земли сохранилась в былине о литовском наезде13 в одном из вариантов (в былине об Илье Муромце и Соловье-разбойнике), где наименование города Чернигова, который освобождал Илья Муромец, было заменено Себежем.14 Основанный в 1535 г., Себеж сразу же подвергся нападениям литовских воевод.15 В той же былине говорится, что казна Соловья-разбойника находилась в «селах Кутузовых». Кутузовы — известная в конце XV—XVI в. дворянская фамилия.16
В XVI в., как свидетельствует оршанский староста Кмита Чернобыльский в своем письме 1574 г. троицкому каштеляну Воловичу, особенной популярностью пользовались старший русский богатырь Илья Моровленин (Муромец) и Соловей Будимирович.17
К этому времени относится сложение былины об Илье Муромце как освободителе Царьграда от Идолища Поганого.18 В. Ф. Миллер указывает, что в XVI в. резко возросла роль Ильи Муромца, бо-гатыря-крестьянина, среди всего пантеона русских богатырей. В этом исследователь прежде всего видит своеобразный протест народных масс «против гнета высших классов, поддерживаемых правительством».19 Можно спорить с В. Ф. Миллером, утверждавшим, что в XVI в. Илья превратился из дружинника в крестьянина, но рост значения Ильи как богатыри-крестьянина в вариантах былин, восходящих к XVI в., представляется нам весьма вероятным.
12 В. Ф. Миллер. Очерки, т. II, М., 1910, стр. 204—206, 210.
13 В. Я. Пропп. Русский героический эпос. Л., 1955, стр. 394.
14 В. Ф. Миллер. Очерки, т. I, М., 1897, стр. 391 и сл.; А. В. М а р к о в. К былине о бое Ильи Муромца с сыном. Этнографическое обозрение, XIV, стр. 92; А. Н. Веселовский. Русские и вильтины в саге о Тидреке Бернском. ИОРЯС, 1906, т. XI, кн. 3, стр. 26.
15 ПОРА, т. IV, стр. 299, 300.
16 См., например, АФЗХ, ч. II, №№ 8—11, 71, 94, 112, 135, 156, 162, 282, 284, 286, 288, 290, 291, 302, 307, 342, 347, 355, 365.
17 А. Н. Веселовский. Южнорусские былины, т. II. СПб., 1881, стр. 64.
18 В. Ф. Миллер. Очерки, т. II, стр. 162; В. Я. Пропп считает, что цареградская версия былины об Илье и идолище поганом «представляет собой попытку использовать эпос в церковных интересах» (В. Я. Пропп. Русский героический эпос, стр. 255).
19 В. Ф. Миллер. Очерки, т. II, стр. 163. В. Я. Пропп также раскрывает социальную борьбу как ведущую идею исторических песен периода образования централизованного государства (В. Я. Пропп. Русский героический эпос, стр. 361).
406


Интересно, наконец, наблюдение В. Ф. Миллера над тем, что «отношения Ильи к князю Владимиру в XVI в. были далеко не верноподданническими».20 Особенно наглядно это можно проследить на былине о ссоре «старого казака» Ильи с князем Владимиром. Обидевшись, что Владимир не пригласил его на пир, где присутствовала вся «поляница удалая» богатырей, Илья «натянул тугий лук» и «стрелил он тут по божьим церквам». Затем вместе с голью кабацкою Илья продает «маковки золоченыя» от церквей и начинает «пить зелена вина». Тогда князь Владимир, увидев, что «пришла беда неминучая», устроил другой пир, на который Добрыне удалось доставить Илью. На этом пиру Илья признается, что у него было намерение «убить тебя, князя Владимира».21 В. Ф. Миллер, М. Н. Сперанский и другие относят составление этой былины к началу XVII в.22 При этом они исходят из упоминания о «казачестве» Ильи и из связи бы́лины с событиями «смутного времени». Трудно отрицать возможности того, что былина о ссоре Владимира с Ильей подверглась каким-то изменениям в начале XVII в. Однако сейчас еще нельзя со всей определенностью сказать о времени ее происхождения. Во всяком случае «святотатство» Ильи и его буйство вместе с голью кабацкой могли быть своеобразными откликами на городские и крестьянские движения середины XVI в., сочетавшиеся с развитием среди народных масс «ересей». Илья Муромец иногда в былинах действует совместно с Соловьем-разбойником (он вместе с ним, например, освобождает город Краков), известным «ослушником» князя Владимира. Это также противоречит «исконней» вражде Ильи к Соловью-разбойнику, о которой столь образно повествуют более ранние былины.23
Мотивы социального протеста слышатся и в некоторых вариантах былины о Сухмане, появившихся в XVI в.24 Эта былина, посвященная борьбе Сухмана с татарами в XVI в., как полагают, подверглась некоторому влиянию Сказания о Мамаевом побоище (во главе татар выступает здесь Мамай). Интерес к событиям Куликовской битвы особенно возрос после присоединения Казани в 1552 г., явившегося в народном представлении как бы завершением дела Дмитрия Донского. В былине интересно усиление социальных моментов и, в частности, конфликт между Сухманом и князем Владимиром. Сухман был посажен в «погреба во глубокий»,
20 В. Ф. М и л л е р. Очерки, т. II, стр. 165.
21 Былины, т. I. М., 1916, стр. 181—183.
22 В. Ф. Миллер. Очерки, т. II, стр. 315—316; Былины, т. I, стр. 130.
23 В. Ф. М и л л е р. Очерки, т. I, стр. 397—401.
24 Связь былины с историческими фактами XVI в. была обстоятельно рассмотрена В. Ф. Миллером и С. К. Шамбинаго (В. Ф. Миллер. Очерки, т. III, стр. 168—170; С. К. Шамбинаго. Исторические переживания в старинах о Сухане. Сборник статей, посвященных В. О. Ключевскому, М., 1909, стр. 503—511).
407


ибо князь Владимир не поверил его рассказу о разгроме им врагов. Когда, однако, выяснилась правота Сухмана, то оскорбленный богатырь не согласился на примирение с князем: открыв свои раны, он кончил жизнь самоубийством.25 Смерть Сухмана представлена как своеобразное моральное унижение князя Владимира.26
Так в лучших памятниках устно-поэтического творчества XVI в. отражалась напряженная борьба русского народа против феодального гнета.
Одним из путей проникновения общественно-политических идей господствующего класса в устное творчество было использование составителями былин, песен и сказок памятников письменной литературы.
Особый интерес в этом отношении представляет легенда о Федоре Борме, а также основанные на ней сказки о Борме-ярыжке. В легенде рассказывается, что «вышние» люди Царьграда выбрали Федора Борму, чтоб тот добыл из Вавилона царскую порфиру, корону и скипетр. Почти все население Вавилона, как сообщил Федору один встретившийся ему человек, назвавшийся Правдой, было истреблено змеями. Оставалась в церкви Егория Храброго и Дмитрия Солунского только одна девица, которая и помогла* Борме на ковре-самолете выбраться из Вавилона с царскими регалиями. В Царьграде тем временем произошло великое кровопролитие: изрушилась вера православная, и не стало царя православного. Тогда Борма направился на Русь и, придя в Казань, отдал регалии Ивану IV, разгромившему царя Проходима Казанского. «И улегла тут порфира и корона с града Вавилона на голову Грозного царя, правоверного Ивана царя Васильевича».27
Сказки о Борме-ярыжке, лучшие из которых представлены самарским вариантом,28 уже не знают имени героя поездки в Вавилон и называют его Ярыжкой, усиливая, таким образом, народное звучание сюжета. Ярыжку в Вавилон отправлял сам Иван Васильевич.29 Там Ярыжка встречает Царь-девицу, полузмею, полудевку, которая напускает на него змей. Только поджегши порох, Ярыжка истребляет змей и после ряда приключений попадает с регалиями на родину.
25 Один из вариантов былины см.: А. Ф. Гильфердинг. Онежские былины, т. I. Изд. 2. СПб., 1894, стр. 469—472.
26 См. об этом в сб.: Русское народное поэтическое творчество, т. I, Л., 1953, стр. 339 и сл., а также В. Я. Пропп. Русский героический эпос, стр. 384, и особенно В. И. Малышев. Повесть о Сухане. М.—Л., 1956.
27 Е. В. Барсов. Исторический очерк чина венчания на царство. Чтения ОИДР, 1881, кн. 1, стр. XXIV—XXV.
28 Сказки и предания Самарского края. Собраны и записаны Д. Н. Садовниковым. Записки Русского географического общества по Отделению этнографии, т. XII, 1884, стр. 22—27.
29 «Царь Иван Васильевич кликал клич: „Кто мне достанет из Вавилонского царства корону, скипетр, рук державу, и книжку про них**» (там же, стр. 22).
408


Уже И. Н. Жданов установил несомненную близость легенд и сказок о Борме с книжной Повестью о Вавилоне-граде.30 В этой повести, созданной в XV в., говорится о посылке в Вавилон греческим царем Львом трех благочестивых мужей (грека, обежанина и русского), чтобы добыть знаки царского достоинства, сделанные еще Навуходоносором. Посланники добывают из Вавилона находившиеся во власти змеев багряницу и венцы и благополучно возвращаются в Царьград.31
Признавая бесспорное влияние Повести о Вавилоне на сложение легенд о Борме, следует связать их появление прежде всего с венчанием на царство Ивана IV и присоединением Казани. Даже имя самого героя — Федор Борма, как справедливо предполагал В. Ф. Миллер, восходит к Федору Бармину, который в год венчания Ивана IV на царство был протопопом придворного благовещенского собора и поэтому, очевидно, участвовал в коронационной церемонии.32 Прозвище «Борма», а не «Бармин», укрепилось в народной памяти, возможно, еще и потому, что строителями собора Василия Блаженного, созданного в честь взятия Казани, были Барма и Постник.
С Казанским взятием перекликается и эпизод о воспламенении пороха как о средстве разгрома врагов, и представление о Вавилоне как о городе змей (сходное с популярным в середине XVI в. наименованием Казани Змеиным царством33), и, наконец, появление Федора Бормы в Казани. В народном представлении конец Казанского царства был в то же время началом царства Московского.34 Мотив о переходе регалий из Царьграда глухо звучит в легенде о Федоре Борме, а уже в сказке о Борме-ярыжке он вовсе отсутствует.
Весьма показательно, что из памятников книжной письменности на народную легенду и сказку оказала влияние не церковно-публицистическая повесть о Белом клобуке или официальное сказание о великих князьях Владимирских, а поэтическое произведение русской художественной литературы — Повесть о Вавилоне-граде. Героем в сказке о Борме выступает бедняк-ярыжка, чем как бы подчеркивалась важнейшая мысль о роли народа в укреплении могущества Русского государства. Эта передовая идея, родившаяся в недрах русского народа, отличается значительно более верным пониманием исторической обусловленности процесса централиза-
30 И. Н. Жданов. Русский былевой эпос. Исследования и материалы. СПб., 1895, стр. 21 и сл.
31 См.: М. О. С к р и п и л ь. Повесть о Вавилоне-граде. ТОДРЛ, т. IX,. 1953, стр. 119—144.
32 ПСРЛ, т. XIII, стр. 4'56; В. Ф. Миллер. Очерки, т. II, стр. 367.
33 «Глаголют мнози нецыи, преже место быти издавна гнездо змиево» (Казанская история. М.—Л., 1954, стр. 47).
34 Бытовавшее в XVI в. представление о связи царского титула с ордынскими, а затем татарскими ханами отмечал еще И. Н. Жданов (Русский былевой эпос, стр. 13—14).
409


ции на Руси, чем теория идеологов самодержавия, приписывавших заслуги в создании мощного государства божьему промыслу, царям и полководцам.
Глубокий отпечаток на народное творчество наложила опричнина. Если трудно согласиться полностью с С. К. Шамбинаго, связывавшим сложение былин о Василии Буслаеве со временем Ивана Грозного,35 то все же следы влияния разгрома Новгорода в 1570 г. в этой былине обнаружить можно.36
События опричных лет звучат и в былине о Даниле Ловчанине. Уже Б. Соколов, вслед за О. Ф. Миллером, отметил, что в ней князь Владимир выступает совсем в ином облике, т. е. не как ласковый и добрый, а как жестокий правитель.37 Мотив сватовства князя к «мужатой жене» («где это видано, где это слыхано— от живого мужа жону отнять») также мог быть навеян слухами о стремлении Ивана IV заполучить себе в супруги жену Юхана III Екатерину Ягеллонку. Возможно, что мотив смерти невесты князя навеян неожиданной кончиной «царской невесты» Марфы Собакиной. Наконец, приготовленный для Мишаты (угодливого слуги типа Малюты Скуратова) «смолы котел» напоминает тот котел с «варом» (кипятком), который водрузили на помост во время варварских казней 1570 г. Только один пункт в рассуждениях Б. Соколова вызывает возражения. Он считает, что былинный сюжет связан с неудачным браком царя с Василисой Мелентьевной («Василиса Микулишна» трех из восьми вариантов былины). Однако сама Василиса Ме́лентьевна — досужий плод сочинителя А. Сулакадзева, появившийся едва ли не под влиянием былины.38
Взаимосвязь устного творчества с письменной литературой проявлялась не только во влиянии литературно-публицистических памятников на сюжеты и идейную направленность произведений русского фольклора, но и в использовании богатой сокровищницы народно-поэтического творчества в письменной литературе.
Памятником переходным, отразившим как черты произведений устного творчества, так и письменной литературы, является «Сказание о киевских богатырях». В «Сказании» рассказывается о подвиге семи киевских богатырей во главе -с Ильей Муромцем, которые, несмотря на запрещение князя Владимира, отправились в Царьград, победили царьградских витязей, двух из которых —
35 С. К. Шамбинаго. Песни времени царя Ивана Грозного. М., 1914, стр. 98—752.
36 См. рецензию В. Миллера на работу С. Шамбинаго «Песни-памфлеты XVI в.» (Вестник Европы, 1913, кн. 5, стр. 370—380).
37 Б. Соколов. Исторический элемент в былинах о Даниле Ловчанине. Русский филологический вестник, 1910, № 3—4, стр. 201—206.
38 Она упоминается только в сборнике (ГПБ, Q XVII, № 17), который •составлен в интересующей нас части Сулакадзевым (М. Н. Сперанский. Русские подделки рукописей в начале XIX в. Проблемы источниковедения, V, 1956, стр. 100).
410


Идола Скоропиина и Тугарина Змиева привезли в качестве «языков» в Киев. «Сказание» уже давно привлекало к себе внимание исследователей: им занимались О. Ф. Миллер, А. Н. Веселовский, В. Ф. Миллер и другие видные буржуазные литературоведы и фольклористы.39 Еще О. Ф. Миллер предположил, что перед нами — книжная переделка старинной былины.40 Его вывод позднее был воспринят почти всеми исследователями, занимавшимися «Сказанием». До недавнего времени при разборе этого памятника приходилось пользоваться всего двумя списками: на¬
чала XVII в., или во всяком случае не позднее 1642 г. (Барсовским),41 и XVIII в. (Буслаевским).42
Наиболее обстоятельная работа о «Сказании», принадлежащая А. В. Позднееву, опубликована сравнительно недавно — в 1941 г.;43 находка автором третьего списка XVIII в. (ИМЛИ) позволила ему установить, что краткая редакция памятника (по списку Буслаевскому и ИМЛИ) jb целом первоначальное пространной (Барсовский список).44
Основной вывод автора сводится к тому, что «Сказание» является переработкой былины, произведенной рядовым книжником. Наличие польской терминологии (слово «шкапа») дает основание А. В. Позднееву датировать сказание 1610—1620 гг. В произведении он усматривает отклики на события, связанные с покорением Сибири.45
Традиционный взгляд на «Сказание» как на памятник книжный пересмотрен А. П. Евгеньевой на материалах стиля и языка этого произведения. Основной вывод автора, на основании анализа Барсовского списка (написанного турчасовцем), сводится к тому, что «Сказание» является устным произведением, записанным во Псковской земле.46
39 См. библиографию у А. В. Позднеева (Сказание о хождении киевских богатырей в Царьграде. В сб.: Старинная русская повесть, М.—Л., 1941, стр. 135 и сл.).
40 О. Миллер. Илья Муромец и богатырство киевское. СПб., 1869, стр. 760.
41 Е. В. Барсов. Богатырское слово в списке начала XVII в. Сб. ОРЯС, т. XXVIII, Ия 3, 1881, стр. 1 и сл.
42 Памятники старинной русской литературы, изданные Г. КушелевымБезбородко, вып. 1. СПб., 1860, стр. 311—318; ср.: Русские былины старой и новой записи. М., 1894, отд. I, стр. 47—53. Оба списка переизда́ны П. К. Симони (Памятники старинного русского языка и словесности XV—XVIII вв.. вып. 1. Сб. ОРЯС, т. С, No 1, 1922).
43 А. В. Поз дне ев. Сказание о хождении..., стр. 135—196.
44 Там же, стр. 140. Список ИМЛИ опубликован А. В. Позднеевым там же, стр. 191—195.
45 Там же, стр. 189.
46 А. П. Евгеньева. Сказание о киевских богатырях, како ходили во ІДарьград и как победили цареградцких богатырей, учинили себе честь, по списку XVII века. ТОДРЛ, т. V, 1947, стр. 108 и сл. Критику взглядов Евгеньевой см. в книге: Н. К. Гудзий. История древней русской литературы. Изд. VI. М., 1956, стр. 3, 45.
411


Автором этих строк был найден новый (Музейский) список Сказания (конца XVII в.), который был опубликован Л. Н. Пушкаревым.47 Музейский список вносит ряд уточнений, помогающих расшифровать темные места произведения. Так, например, седьмой богатырь имеет прозвище «Поляница», а не «Палица» или «Пьяница», как в других списках. Термин «Поляница», встречающийся и в сочинениях И. С. Пересветова, связан со сторожевой службой в степи и соответствует всему духу произведения, рисующего подвиги в южных степях.48
Позднее В. И. Малышев обнаружил пятый (к сожалению, дефектный) список «Сказания» (Архивский) также конца XVII в.ѵ весьма близкий к Музейскому.49
Сказание, как это было отмечено Н. К. Гудзием, рисует обстановку после Казанского взятия.50 В нем уже отчетливо проскальзывает мотив о наступательных действиях русского войска против татарских феодалов. Семь богатырей при дворе князя Владимира в Киеве выполняли сторожевую службу ввиду реальной опасности нападения цареградских богатырей. Илья Муромец и его сотоварищи просили у Владимира разрешения отправиться «на поле»: «. . . вести прямые отведаем и языка к тебе приведем».51 Семь киевских богатырей-сторожей — это, конечно, та самая богатырская «застава», которая хорошо известна русским былинам. Имена троих из богатырей «Сказания» (Илья Муромец, Добрыня и Алеша Попович) постоянно встречаются среди воинов этой заставы.52 Связаны со службой в поле, и дворяне — Белая Поляница и Залешании.53  54 Наконец, Сухан — один из самых популярных богатырей героического эпоса XVI B.5f
47 Л. Н. Пушкарев. Новый список «Сказания о киевских богатырях». ТОДРЛ, т. IX, 1953, стр. 351—370.
48 О богатырской полянице см. также в былине «На той ли дороге на широкия была застава великая, крепость была крепкая — семь было богатырей, поляниц было удалых» (Песни, собранные П. В. Рыбниковым. Изд. 2. М., 1910, №3).
49 В. И. Малышев. Новый список «Сказания о киевских богатырях». ТОДРЛ, т. XI, 1955, стр. 387—390. В списке отсутствует начало: «Каличное богатырем, а богатыри дают каликам».
50 Н. К. Гудзий. История древней русской литературы, стр. 345.
51 Л. Нї Пушкарев. Новый список «Сказания»..., сто. 365; Е. В. Барсов. Богатырское слово..., стр. 12; А. В. Позднее в. Сказание о хождении. .., стр. 191.
52 С. К. Ш а м б и н а г о. Застава богатырская. Сборник статей в честь М. К. Любавского. Пгр., 1917, стр. 359.
53 Кстати, «мужики-залешане» также входят в «заставу великую» (Песни, собранные П. В. Рыбниковым, № 199).
54 Его имя использовано в качестве имени героя одной из повестей XVII в., основанных на былинных мотивах, в так называемой «Повести о Сухане», обнаруженной В. И. Малышевым (см.: В. И. Малышев. Повесть о Сухане. Известия Отделения литературы и языка Академии наук СССР, 1954, т. XIII, № 3, стр. 282 и сл.).
412


«Сказание» перекликается с московской былиной об Илье Муромце и Чудище проклятом в Цареграде.55 Былина начинается с рассказа о том, как Чудище проклятое «наехало» на Царьград56 и заковало «ноги резвые» «железами немецкими»57  58 (ноги царя Константина Атаульевича). При этом весть о Чудище достигла Киева, «перепорхнув за реку Москву». Узнав о случившемся, Илья направился в Царьград; по дороге он встречает калику перехожего и освобождает царя Константина. Эта былина об Илье представляет собою поэтический отклик на взятие Царьграда турками и связана своими корнями со «Сказанием о киевских богатырях»: совпадает и идейный замысел (поход к Царьграду для борьбы с Чудищем), и ряд деталей (например, эпизод с каликой).
А. В. Позднеев связывает «Сказание» с событиями покорения Сибири Ермаком. Однако в произведении мы прямых данных для этого не находим.53 Странно уже отсутствие в нем главного героя Сибирской эпопеи Ермака; неубедительно и сопоставление Искера татарского с Царьградом, Никиты Залешанина с Никитой Строгановым, и т. д.59
Бросается в глаза одна деталь: богатыри нарушают княжеское запрещение покинуть стольный город Киев. Противоборство князя и богатырей характерно для ряда былин, относящихся к XVI в. Оно было отображением усилившейся классовой борьбы народа против господствующего класса, которым ознаменована была вторая половина века.
В этом произведении нашел поэтическое отображение рост могущества Русского государства в середине XVI в. Книжное представление о Руси как наследнице Византии преломилось в поэтическом сознании народа в виде победы русских богатырей над царьградскими. Горячим патриотизмом русского народа, грудью вставшего на защиту своей родины во время опустошительных набегов полчищ крымских татар, пропитано все «Сказание о киевских богатырях».
Нам представляется гораздо более вероятным сопоставление «Сказания» с походами в степь конца 50-х годов XVI в. князя Дмитрия Вишневецкого, и особенно Даниила Адашева, высадившегося в 1559 г. со своими отрядами в Крыму.60 Эти события
55 См., например: Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым, т. I. М., 1904, стр. 344—350.
56 «Было у нас во Царегради, наехало проклятое чюдишшо» (там же, стр. 344).
57 «Железо немецкое» являлось одним из товаров, ввозившихся на Русь в XVI в. (см.: С. В. Бахрушин, Научные труды, т. I, М., 1952, стр. 174).
58 Н. К. Гудзий. История древней русской литературы, стр. 340—345.
59 А. В. Позднеев. Сказание о хождении..., стр. 186, 188 и др. Его датировка 1610—1620 гг. также не подтверждается, ибо Музейский список лишен полонизмов, на основании которых Позднеев определяет время составления «Сказания».
60 ПСРЛ, Т. XIII, ч. 2, стр. 315, 316, 318-320.
413


могли поразить современников как широтой замысла, так и смелостью их исполнения и найти отражение в устно-поэтическом^ творчестве. Вся обстановка, в которой происходит развертывани́е сюжета «Сказания», говорит о борьбе богатырей с южными татарскими витязями.
В апреле 1578 г. в Крым к Менгли-Гирею был отправлен русский посол Федор Залешанин Волохов.61 Прозвище этого посла напоминает одного из героев похода на Царьград (дворянин-залешанин) из разбираемого нами «Сказания».
Находит историческую основу и запрет князя Владимира отпустить богатырей в «чисто поле»: исторический прототип этого' князя — Иван Васильевич Грозный, был решительным противником неравной борьбы с Крымом, которую предлагали деятели Избранной рады. Опасение за безопасность стольного града Киева, конечно, связано с опасностью татарских набегов на Москву, которая во второй половине XVI в. была совершенно явственной (см., например, набеги Девлет-Гирея 1571 и 1572 гг.).
Уже тогда началось продвижение русских «станиц» и «сторож» в глубь страны, когда из центральных районов страны на юг устремились массы задавленных гнетом крестьян, пытавшихся там найти спасение от крепостного ига. Имена царей Константина и Елены, очевидно, навеяны литературной традицией середины XVI в. Повесть об основании и взятии Царьграда была сравнительно широко распространена (ее внесли в Никоновский летописный свод; использовал ее и И. С. Пересветов).
Не решая в целом вопроса о том, когда й где записано было «Сказание» (это требует специальных дополнительных разысканий), можно полагать, что в основных чертах оно сложилось еще в третьей четверти XVI в.
С. О. ШМИДТ
«СЛОВО О ДАРИАНЕ-ЦАРЕ»
В РУКОПИСНОЙ КНИГЕ XVI в.
Слово, или повесть, о Дариане, гордом царе, уподобившем себя богу, давно уже известно филологам и литературоведам. Памятник опуб\икован в таком распространенном издании, как «Русская хрестоматия» Ф. И. Буслаева. Издания и рукописные тексты повести указаны в сводных библиографиях древнерусской повести
61 	ЦГАДА, ф. Крымские дела, кн. 15, л. 321.
414


В. П. Адриановой-Перетц и В. Ф. Покровской и А. И. Назаревского.1 (В обоих библиографических трудах не отмечена публикация повести в третьем выпуске «Памятников старинной русской литературы»1  2). Содержание повести подробно изложено в первом томе «Истории русской литературы», издаваемой Академией наук СССР. Повесть, по мнению автора этого параграфа М. А. Яковлева, «направлена против царского высокомерия».3 Повесть признается переводом с греческого оригинала, сделанным,, вероятно, в XI—XII вв. Греческий подлинник этого сочинения до нас не дошел. Древнейший русский список — XV в. Однако в трудах историков, даже историков общественной мысли, повесть о Дариане до сих пор остается обойденной.
Цель сообщения: привлечь внимание историков к этому любопытному памятнику, ознакомить с неизвестным ранним списком «Слова о Дариане царе» и поделиться некоторыми предположениями о причинах интереса к этому сочинению в определенных общественных кругах.
Новый список повести о царе Дариане находится в рукописном сборнике XVI в. в коллекции рукописей Государственного архива Ярославской области (№ 1265).4 Сочинение имеет киноварный заголовок «Слово о Дарияни царе, како ся велел звать богом».
При сравнительном изучении известных списков повести о Дариане (как напечатанных прежде, так и публикуемого в приложении) обнаруживаются заметные разночтения. Можно предполагать даже, что существовали две редакции повести: краткая (вероятно, более ранняя) и пространная (повесть этой редакции опубликована на стр. 343—344 вып. II «Памятников старинной русской литературы», СПб., 1860). Повести краткой редакции также заметно разнятся между собой. Так, в опубликованных ранее списках царица обращается к царю со словами: «философи изблазниша тя». В публикуемом тексте царь говорит царице: «философи мя соблазниша». Эти и многие другие разночтения, свидетельствующие о постепенном отходе текстов повести от протографа, — показатель достаточно широкого распространения повести.
Интерес к повести возникал, очевидно, в тех общественных кругах, где поддерживалась мысль о том, что священство выше царства, и где старались противостоять росту политической власти
1 Древнерусская повесть. Библиография истории древнерусской литературы. Вып. I. Составили В. П. Адрианова-Перетц и В. Ф. Покровская. М.—Л., 1940, стр. 74^75; Библиография древнерусской повести. Состави́л А. И. Назаревский. М.—Л., 1955, стр. 92.
2 Памятники старинной русской литературы, изданные Г. КушелевымБезбородко, вып. 3. СПб., 1862, стр. 58.
3 История русской литературы, т. I. М.—Л., 1941, стр. 167—169.
4 Сборник кратко описан В. В. Лукьяновым в машинописном дополнении к его книге «Описание коллекций рукописей Государственного архива Ярославской области XIV—XX веков» (Ярославль, 1957).
415


московского государя. Характерно, что рукопись, по которой прежде опубликовали повесть, была составлена в Пскове в 1494 г.5 А это был период острой борьбы против наступательных действий Москвы.
Не случайно и включение повести о Дариане в состав сборника Ярославской коллекции. Сборник был составлен в Новгороде в то время, когда архиепископом был Пимен. Об этом узнаем из записи 1558 г. вкладчика Сковородского монастыря Григория Никифорова.6
Первые 326 листов сборника имеют схожие палеографические особенности. На этих листах помещена «Пчела» (лл. 190, 123— 257 об.) и другие религиозно-назидательные сочинения, в том числе предания о постройке новгородских церквей и монастырей и о чуде Варлаама Хутынского.7 Во всех этих преданиях проводится мысль о руководящей роли церковных деятелей в политической жизни Великого Новгорода. Повесть о царе Дариане также рассматривалась составителем как религиозно-назидательное произведение. Характерно, что в заголовке повесть названа «Словом», а «Слово» в понимании древнерусских книжников должно было содержать обращение к читателю и проповедь на конкретную тему.
В «Слове о Дариане-царе» читатели могли увидеть намек на хорошо известные им обстоятельства современной политической истории. Конец 50-х годов XVI в. — годы удаления от дел руководителей «Избранной рады» священника Сильвестра и митрополита Макария, тесно связанных с новгородцами, время ослабления влияния церковников на правительственную деятельность. Интересно, что в посланиях Ивану Г розному Курбский (также близко связанный с церковными деятелями Северо-Западной Руси) 8 отмечает «гордость» царя;9 особенно подчеркивается это во втором послании: «...от преизлишняго надмения и гордости, мнящеся о собе мудр всеа вселенныя учитель быти».10 «Слово о Дариане-царе» могло использоваться, таким образом, определенными кругами в общественно-политической борьбе.
5 А. X. Востоков. Описание русских и словенских рукописей Румянцевского музеума. СПб., 1842, № CCCCLIII.
6 С. О. Шмидт. Малоизвестная запись новгородского книжника XVI в. Сб. «Лингвистическое источниковедение», М., 1963, стр. 148—152.
7 Некоторые из подобных преданий опубликованы по другой рукописи в издании: Памятники старинной русской литературы, изданные Г. Кушелевым-Безбородко, вып. 1. СПб., 1860, стр. 251—256, 273—274. Повесть о постройке новгородской ропаты опубликована по этой рукописи в приложении к статье С. О. Шмидта «Предания о чудесах при постройке новгородской ропаты» (Историко-археологический сборник. К 60-летию А. В. Арциховского. М., 1962, стр. 319—325).
8 Р. Г. С к р ы н н и к о в. Курбский и его письма в Псково-Печерский монастырь. ТОДРЛ, т. XVIII, 1962, стр. 99—116.
9 РИБ, т. 31, стб. 6.
10 Там же, стб. 153.
416


Задача дальнейшего исследования — определить, какие изменения и под воздействием каких обстоятельств появлялись в тексте повести; каково соотношение повести и памятников публицистики (особенно новгородской и псковской) XV—XVI вв.; каков состав рукописных сборников, включающих повесть.
Наши представления об общественно-политической борьбе в России в годы образования и оформления централизованного государства, несомненно, только углубятся с изучением круга чтения участников и современников этой борьбы и изменений, вносимых под ее влиянием в памятники публицистики.
СЛОВО О ДАРИЯНИ ЦАРЕ, КАКО СЯ ВЕЛЕЛ ЗВАТЬ БОГОМ
Бысть некий царь Дариян. Повели бояром своим звати ся богом, и не восхотеша бояре его звати богом. И отвеща царю: «мниши в сердце своем, яко не было бога преже тебе. Аще призовем тя вышним царем в царех, егда же приимеши вышний Ерусалим и святая святых». Он же причинив ся и собра воя многи и шед взя Ерусалим и возвратися воспять. И рече им: «яко же бог велит рече теи тако створих; возовете мя богом».
Имеюще же у себе У философы и вопроси перваго и отвеща ему первый и рече: «аще хощеши зватися богом, да несть боярину возвратися в царевы полаты, а не выступить ис полаты, яко тако и ты. Яко хощеши зватися богом, да выступиши ли от всея вселенныа и тако возовешись богом».
И рече ему другий философ: «не можеши ты, царю, зватись богом», и рече ему царь: «о чем?». Он же рече ему: «глаголет Еремея пророк, — бози не сотвориша ни на небесе, ни на земле, да погибнут, аще ты царю хощеши зватися богом, то погибнеши взовися богом».
И рече ему 3-й*  6 философ: «господине мой, царю, помози ми в час сий в борзе». И рече ему царь: «что ти есть?» — и рече ему философ: «яко лодья моа хощет погрязнути за треми верстами, и все имение мое в ней». И рече ему царь: «не бойся послю люди приведут ю». И рече ему философ: «чему царю трудиши люди своя, посли ветр тих, да спасет ю».
Царь же, поразумив и помолчав нелюбовию, и иде ко царици своей в полату, и рече к ней: «фолософы мя соблазниша и рькоша ми, яко ты не можеши зватися богом». Слышав же сия царица, хотя ему подати утешение от печали той, и рече ему: «ты еси царь, ты еси богат всем, еси достоин чти великой». И рече ему царица: «сотвори еще едино и тогда взовешись богом». И рече: «Которое?». И рече ему царица: «поклад божий, еже имаши у себе, возврати ему». Он же рече ей: «который поклад?». Царица же
а В рукописи 300.
6 В рукописи 300-й.
27 Отечественное источниковедение
417


рече ему: «возврати душу свою, яже бог положи в тело твое и тогда взовешись богом». Царь же рече ей: «аще не будет души во мне ни в тели моем, како взовуся богом?». Царица же рече ему: «да аще царю душею своею не въладееши, то како ты можеши зватися богом».
(Государственный архив Ярославской области.
Коллекция рукописей, № 1265, лл. 305 об. — 306 об.)
Н. А. КАЗАКОВА
«ЕВРОПЕЙСКОЙ СТРАНЫ КОРОЛИ»
В числе дополнительных статей летописей XVI в., а также в составе сборников встречается статья под названием «Европейской страны короли» (словами «Европейская страна» обозначена Европа). Несмотря на то, что статья упоминалась в описаниях рукописей и трижды была издана,1 она до сих пор не привлекала внимания исследователей. А между тем эта небольшая статья, представляющая собой перечень европейских монархов, довольно любопытна. Анализ ее проливает свет на состояние представлений в России о системе европейских государств в период, к которому относится возникновение статьи. Вместе с тем, поскольку большинство списков статьи находится в составе устойчивых комплексов дополнительных статей, являвшихся органической частью летописных сводов,1  2 постольку изучение ее позволяет уточнить некоторые вопросы истории летописания.
Нам известны 14 списков статьи, из которых 11 находятся в составе летописей и 3 — в сборниках. Статья читается в числе дополнительных статей летописей: Уваровской, Воскресенской,
Никоновской, «Летописца вкратце Русской земли», Владимирского летописца. Списки этих летописей, включающие текст ста-
1 ПСРЛ, т. VII, стр. 239—240 (по Воскресенскому списку; краткое описание списков статьи см. ниже, стр. 433—434); т. XXIII, стр. 168 (по списку Уваровскому № 188; при транскрипции текста в этом издании допущены ошибки); А. И. Соболевский. Переводная литература Московской Руси XIV— XVII веков. СПб., 1903, стр. 393 (по списку Уидольского № 1226).
2 Мысль о связи дополнительных статей с основным текстом летописей высказали, применительно к Воскресенской летописи, еще ее издатели, отметившие, что в летописи, в рассказе о литовских князьях, имеется ссылка на их «Родословие», находящееся в числе дополнительных статей в начале рукописи: «... а подлинно писаны литовские великие князи и род их в начале от доскы» (ПСРЛ, т. VII, стр. V, 166, 253—256).
418


тьи, следующие: списки Уваровской летописи — Уваровский
№ 188 (л. 55 об.)3 30-х годов XVI в. (ГИМ) и Синодальный № 645 (л. 57 об.) 40-х годов XVI в. (ГИМ);4 списки Воскресенской летописи — Библиотечный І (лл. 22—22 об.) третьей четверти XVI в. (ГПБ, F IV. 239),5 Библиотечный II (лл. 20 об.— 21) третьей четверти XVI в. (ГПБ, F IV. 585),6 Воскресенский (л. 31) конца XVI в. (БАН, 34.5.24),7 Мазуринский (л. 24) конца XVI в. (ЦГАДА, ф. 196, № 1530),8 Музейный № 1509 (л. 16) первой половины XVII в. (ГБЛ);9 списки Никоновской летописи — Патриарший (л. 21 об.) третьей четверти XVI в. (БАН, 32.14.8); 10  11 списки «Летописца вкратце Русской земли» — Синодальный № 939 (л. 12 об.) второй четверти XVI в. (ГИМ) и Синодальный № 940 (лл. 24 об.—25) третьей четверти XVI в. (ГИМ); 11 списки Владимирского летописца — Синодальный № 793 (л. 260) третьей четверти XVI в. (ГИМ).12 Сборники с текстом статьи следующие: собрания У идольского № 1226 (л. 368) второй четверти XVI в. (ГБЛ),13 Софийского собрания № 1464 (лл. 502—502 об.) 30-х годов XVI в. (ГПБ),14 Софий-
3 Здесь и далее в скобках обозначены листы рукописей, на которых находится текст статьи.
В примечаниях 4—16 даются основания датировки списков статьи (указываются соответствующие исследования), в случае их отсутствия приводятся водяные знаки рукописей.
4 М. Н. Тихомиров. Летописные памятники б. Синодального (патриаршего) собрания. Исторические записки, т. 13, 1942, стр. 272, 274; К. Н. Сербина. Летописный свод 1318 г. В сб.: Вопросы историографии и источниковедения истории СССР, М.—Л., 1963, стр. 387—588.
5 Водяной знак: кораблик с флагом на мачте; у Н. П. Лихачева похожий № 2999— 1562 г. (Н. П. Лихачев. Палеографическое описание бумажных водяных знаков, ч. I. СПб., 1899).
6 В. В. Лаптев. Воскресенская летопись. Ученые записки ЛГПИ им. А. И. Герцена, т. 102, 1955, стр. 171.
‘ Описание рукописного отдела Библиотеки Академии наук СССР, т. III, вып. 1. М.—Л., 1959, стр. 336.
8 С. А. Левина. К изучению Воскресенской летописи. ТОДРЛ, т. XIII, 1957, стр. 691.
9 Там же, стр. 690. Статья имелась также в Алатырском списке Воскресенской летописи конца XVI в., о чем свидетельствует оглавление рукописи, включающее сокращенное название статьи: «О королех» (БАН, 16.3.1, л. 3). В настоящее время ввиду утери части листов статья в Алатырском списке отсутствует.
10 Описание Рукописного отдела Библиотеки Академии наук СССР, стр. 344.
11 М. Н. Тихомиров. Краткие заметки о летописных произведениях в рукописных собраниях Москвы. М., 1962, стр. 53—57.
12 Там же, стр. 20—21.
13 Водяные знаки: кувшинчики двух типов. Один из них, с короной на крышке, близок к №№ 12660—12661 у Брике, датируемым 1534—1537 гг. (С. М. В г i q u е t. Les filigranes. Paris, 1907). Аналогий второму нам найти не удалось.
14 Водяные знаки: рука в рукавчике с розеткой над пальцами (у Брике № 11426— 1514—1524 гг.); единорог (там же. № 10178 — 1474 г.).
419


ского собрания № 1465 (л. 242 об.) 20-х годов XVI в. (ГПБ).15 Оба Софийских сборника принадлежали Кирилло-Белозерскому монастырю.16
Все списки статьи представляют одну редакцию. Приведем ее текст по списку Синодальному № 645: 17
«Европьскиа страны крали. Цесарь — царь римский.18 А под тем король немецкый, иже наследник Римскому царству. А под тем король францеский. А под тем король угорскый. А под тем король испанскый. А под тем король неглитерьскый. А под тем король портогальский. А под тем король анаполитанский. А под тем король ческий. А под тем король съкотский. А под тем король дацкий, иже и съфедскый именуется.19 А под тем король польскый».20
Ориентирами, определяющими датировку статьи, являются упоминания королей испанского, венгерского и датского. Статья
15 Водяные знаки: готическое р (у Брике № 8539— 1509—1516 гг.);
голова быка двух типов — один с шестом, заканчивающимся короной с розеткой (там же, № 14576 — 1474—1477 гг.), другой с крестом, поверх которого звез* дочка (у Н. П. Лихачева №№ 1084—1085—1465 г.); тиара (у Брике № 4899 — 1501—1503 гг.).
16 Помета о принадлежности Кирилло-Белозерскому монастырю имеется только на сборнике № 1465 (л. 1). Но поскольку сборник № 1465 представляет собой конволют, написанный разными почерками, а сборник № 1464, почти совпадающий с ним по содержанию (см. ниже, прим. 34) и датировке, написан одним почерком, постольку очевидно, что сборник № 1465 является прототипом сборника № 1464 и последний был составлен также ^в Кирилло-Белозерском монастыре.
17 Мы избрали для издания текст списка Синодального № 645, поскольку этот список принадлежит к группе ранних и дает целый ряд правильных чтений как орфографических (их отмечать мы не будем), так и смысловых (см. след, примечание).
18 Чтение «Цесарь — царь римский», встречающееся помимо списка Синодального № 645 только в Библиотечном I списке, является, несомненно, первоначальным: оно представляет собой очень лаконичное и вместе с тем правильное разъяснение для русского читателя титула императора Священной римской империи. Такое же разъяснение, но уже в более распространенной форме, читается в списке Уидольского № 1226: «Цесарь — той римский царь». Все остальные списки дают искаженное чтение: «Цесарь и царь римский», представляющее собой бессмыслицу.
19 В списке Синодальном № 645, так же как и во всех других списках, после слов «король съкотский» читается «иже и съфедскый именуется. А под тем король дацкий». При таком порядке слов получается, что шотландский король назывался и шведским. Эта нелепость устраняется, если предположить, что в архетипе сохранившихся списков статьи после слов «король съкотский» следовали с новой строки слова «А под тем король дацкий», над которыми между строками было вписано дополнение к упоминанию датского короля «иже и съфедскый именуется». При переписке дополнительная строка вошла в- текст, нарушив его последовательность и исказив мысль. В нашем издании восстанов лен первоначальный порядок слов (приношу благодарность Я. С. Лурье, пред ложившему это исправление).
20 В списках Софийском № 1464 и Софийском № 1465 добавлено «и литовский».
420


возникла не ранее 1506 г., когда Фердинанд Арагонский стал единоличным правителем Испании (и Арагона, и Кастилии). Она возникла и не позднее 1526 г.: в этом году венгры были разбиты турками при Мохаче, следствием чего явились распад Венгрии и частичное подчинение ее завоевателям; естественно, что после этих событий венгерский король не мог считаться в числе первых монархов Европы, как это было, например, в конце XV— начале XVI в. при Матвее Корвине и его преемниках. В еще большей степени уточняет верхнюю грань датировки дополнение к упоминанию датского короля «иже и съфедскый именуется». Оно показывает, что статья была составлена в период Кальмарской унии, до 1523 г., когда Густав Ваза, разорвав унию, стал королем Швеции. Датировка статьи—1506—1523 гг. Эта датировка подтверждается датировкой списков статьи и памятников, в составе которых она встречается: самый ранний список статьи — из Софийского сборника № 1465, датируется 20-ми годами XVI в., а первым летописным сводом, в составе которого встречается статья, является Уваровская летопись, представляющая собой свод 1518 г., составление которого исследователи относят ко времени между 1525 и 1530 гг.21 Следовательно, в 20-х годах XVI в. статья уже была распространена в русской письменности.
Несомненно, что статья восходит к иностранному источнику. На каком языке он был написан, позволяют установить наблюдения над фонетическими особенностями некоторых встречающихся в статье слов, а также последовательность перечня королей.
По своей фонетике, необычайной для русского языка, выделяются три слова: «неглитерьскый», «анаполитанский» и «съкотский». Совершенно очевидно, что прилагательное «неглитерьскый» является производным либо от французского названия Англии — «Angleterre», либо от итальянского — i« Inghilterra». В фонетических особенностях этих языков находит свое объяснение и прилагательное «анаполитанский»: Неаполь по-французски — «Naples»,
по-итальянски — «Napoli». Прилагательное же «съкотекий» могло быть образовано либо от латинского «Scotia» — Шотландия, либо от итальянского «Scozia» — Шотландия, «scoto»-«scotto»-«scozzese» — шотландец. Таким образом, единственным языком, с которым можно связать все три слова, является итальянский. Это обстоятельство и заставляет думать, что источник статьи был итальянского происхождения.
Итальянским происхождением прототипа статьи может быть объяснена и последовательность перечня королей. Перечень начинается с императора, который, несмотря на упадок империи в конце XV—начале XVI в., продолжал считаться первым монархом Европы. За ним следует его будущий преемник — немец-
21 	См. ниже, стр. 438.
421


кий король; 22 далее — сильнейшие короли: французский, венгерский, испанский, английский. Отметим, что хотя венгерский король в рассматриваемое время действительно был одним из значительных монархов Европы, тем не менее выдвижение его на четвертое место, впереди королей испанского и английского, является несколько необычным. Но с итальянской точки зрения это понятно: для Италии, находившейся под турецкой угрозой, Венгрия, ведущая активную борьбу с турками, была важнее, нежели Испания или Англия. Этой же точкой зрения можно объяснить и нахождение в конце перечня, после королей португальского, неаполитанского, чешского и шотландского, короля датского и короля польского: и Дания, являвшаяся сильнейшей державой Северной Европы, и Польша, игравшая большую роль в средней Европе, находились далеко от Италии, и ее жизненные интересы не были с ними связаны.
Что представлял собой итальянский прототип статьи и в чем заключалась переработка его русским редактором — сказать трудно. По этому поводу можно высказать лишь предположения. Думается, что прототипом статьи был политический трактат, посвященный сравнительному описанию европейских монархий. В Москве трактат подвергся сокращению и превратился в краткую статью справочного характера о европейских королях. Следом такой переработки являются, как нам кажется, слова «а под тем», связывающие упоминания королей («.. .а под тем король францеский. А под тем король угорскый.. .» и т. д.). Если понимать эти слова буквально, как обозначение подчинения одного короля другому, то получится бессмыслица, та,к как такого подчинения никогда не было. Но если предположить, что словами «а под тем» редактор русской статьи хотел в лаконичной форме передать рассуждения итальянского автора о роли и значении европейских монархов в международной жизни, то эти слова приобретают определенный смысл: в сочетании с порядковым местом, занимаемым каждым королем в перечне, они характеризуют степень его значимости и весомости в политической жизни Европы.
Перерабатывая итальянский политический трактат в краткую статью — перечень европейских королей, русский редактор включил в нее несколько лаконичных замечаний, разъясняющих трудные для понимания титулы и пределы власти некоторых монархов. Так, титул «цесарь» разъяснялся словами «царь римский»..К упоминанию немецкого короля было сделано пояснение «иже наследник Римскому царству». Этой фразой составитель статьи хотел, очевидно, передать то место итальянского источника, в котором речь шла о довольно запутанном соотношении между королевской и императорской властью (и, соответственно, титулами), суще-
22 	См. ниже, стр. 437.
422


ствовавшем в Германии. Со времени Генриха IV и Генриха V немецкий король с момента своего избрания и до коронации императорской короной носил титул «римского короля».23 Но иногда «римский король» избирался еще при жизни императора, и тогда он являлся его прямым наследником; так было, в частности, в конце XV в., когда при жизни императора Фридриха III «римским королем» был избран его сын Максимилиан. Составитель статьи, передавая, по-видимому, подобную ситуацию, сложный для понимания русского читателя титул «римский король» заменил титулом «немецкий король», добавив к нему разъяснение «иже наследник Римскому царству». Очевидно, русскому редактору принадлежит и пояснение к упоминанию датского короля «иже и съфедскый именуется». Это пояснение очень метко отражает реальное содержание власти датского короля над Швецией в рассматриваемое время: вследствие борьбы Швеции, возглавляемой правителями из рода Стуре, за свою национальную независимость власть датского короля над Швецией в конце XV— начале XVI в. была лишь номинальной.
Благодаря отмеченным пояснениям и принципу, положенному в основу- перечня монархов, статья «Европейской страны короли», несмотря на свою краткость, давала сведения не только о политической карте Европы, но и о силе и значении европейских государств (последние лишь в отдельных случаях отклонялись от действительных).24 Возникла статья, вероятно, в Посольском приказе. Здесь имелись переводчики, знавшие европейские языки. Кроме того, по своему характеру — краткая справка о европейских монархах — она могла быть нужна в первую очередь работникам Посольского приказа.
Из Посольского .приказа статья очень скоро, уже в 20-е годы XVI в., попала в русскую письменность. Распространение ее происходило двумя путями: посредством присоединения к числу дополнительных статей летописей и путем включения в состав сборников.
Первым летописным сводом, в котором встречается наша статья, является, как мы уже упоминали, Уваровская летопись. Дополнительные статьи Уваровской летописи гораздо многочисленнее и разнообразнее, нежели дополнительные статьи более ранних летописных сводов. Наряду с обычными для последних родословиями русских князей, списками митрополитов, новгородских посадников и другими материалами по русской истории они включают материалы и по иностранной истории. К'ним, помимо статьи о европейских королях, относятся список ордынских царей, выписки из Хронографа и др. Значительную группу дополнитель-
23 R. S с h г о g е г. Lehrbuch der. deutschen Rechtsgeschichte. Leipzig, 1907, S. 480.
24 См. выше, стр. 435—436.
423


ных статей Уваровской летописи составляют также статьи церковного характера: «От слова, иже на возвижение честнаго креста господня», «Правило о церковном строении», «Притча от еуангелиа» и др.25 Такой состав дополнительных статей Уваровской летописи находится, как нам кажется, в связи с ее содержанием и направленностью. К. Н. Сербина определяет Уваровскую летопись как общерусский свод, составленный между 1525 и 1530 гг. в церковных кругах и проводящий в ряде случаев церковную точку зрения.26 Но время составления свода, время усиления позиций России в международной политической жизни, наложило отпечаток на работу его составителя: наряду с вниманием к вопросам церковной истории для него характерно стремление к изложению русской истории на широком внешнеполитическом фоне (по наблюдениям К. Н. Сербиной, более одной трети всех известий Уваровской летописи касается внешнеполитических событий27). Мировоззрением составителя свода, его интересом к вопросам церковной и внешнеполитической истории и обусловлено наличие в составе дополнительных статей Уваровской летописи значительной группы статей, посвященных вопросам церковным и внешнеполитическим. Возможно, что материал для освещения внешнеполитических сюжетов составитель свода черпал из дел Посольского приказа (отсюда, в частности, могла быть заимствована им статья «Европейской страны короли»28).
Следующим летописным сводом, в составе которого находится статья о европейских королях, является Воскресенская летопись, дошедшая до нас в редакции 1541 г. В литературе отмечено, что Воскресенская летопись генетически связана со сводом 1518 г.29 Возможно, что именно из Уваровской летописи статья о европейских королях попала в число дополнительных статей Воскресенской летописи. Но дополнительные статьи Воскресенской летописи по своему составу значительно отличаются от дополнительных статей Уваровской летописи: мы не найдем среди них некоторых характерных для последних статей сугубо церковного характера, но зато в их числе читается «Начало православных государей и великих князей русских», включающее сведения из «Сказания о великих князьях Владимирских» о происхождении русских великих князей от римского императора Августа. Изменение состава дополнительных статей Воскресенской летописи определялось ее идеологической направленностью — обоснованием исто-
25 Перечень дополнительных статей Уваровской летописи см.: М. Н. Т и - X о м и р о в. Краткие заметки..., стр. 143—144.
26 К. Н. Сербина. Летописный свод 1518 г., стр. 606—608.
27 Там же, стр. 601.
28 Это предположение совпадает с выводом Д. С. Лихачева о связях русского летописания конца XV—XVI в. с Посольским приказом (Д. С. Лихачев. Русские летописи. М.—Л., 1947, стр. 355).
29 К. Н. Сербина. Летописный свод 1518 г., стр. 597, 608.
424


рической роли Московского государства и власти великих князей московских.30 Замысел летописца требовал наличия в его труде разнообразных приложений сравнительно-исторического и справочного характера. Отсюда сохранение в составе дополнительных статей Воскресенской летописи целого ряда статей, имеющихся в Уваровской летописи (списков митрополитов, архиепископов^ городов русских, ордынских царей, европейских королей и т. д.), и в то же время пополнение их новыми статьями, непосредственно1 отвечающими основной идеологической задаче свода.
Из Воскресенской летописи статья «Европейской страны короли» попала в самый грандиозный свод XVI в. — Никоновскую летопись. Дополнительные статьи одного из наиболее ранних списков -Никоновской летописи — Патриаршего — полностью повторяют дополнительные статьи Воскресенской летописи.31
Помимо важнейших летописных сводов XVI в., статья о европейских королях встречается и в их переработках. Так, она читается в составе дополнительных статей «Летописца вкратце Русской земли», представляющего собой, как полагают исследователи, относящееся к началу царствования Грозного извлечение из Воскресенской летописи или очень близкого к ней летописного свода.32 Читается она и во Владимирском летописце, составленном, по мнению М. Н. Тихомирова, во второй четверти XVI в. во Владимире путем сокращения какого-то большого московского свода.33
Во всех названных летописных сводах статья «Европейской страны короли» играла роль справки — приложения к основному ТРУДУ» повествующему о русской истории. Несколько иным было ее назначение в сборниках.
Сборники, в которых встречается статья, тематические. Оба Софийских сборника (бывшие Кирилло-Белозерские) включают материалы преимущественно географического характера: хождения русских путешественников, сказания о заморских странах и городах, дорожники и т. д.34 Помещенная в окружении этих статей статья «Европейской страны короли» должна была удовлетворять любознательность древнерусского читателя, интересующегося зарубежными странами. Вторая часть сборника Ундольского № 1226 также тематическая, в ней подобраны статьи переводные или считавшиеся таковыми: «И Галиново Ипакратово»,
30 В. В. Л а п т е в. Воскресенская летопись, стр. 227—239; С. А. Л е в и н а. К изучению Воскресенской летописи, стр. 702—703.
31 Н. Ф. Лавров. Заметки о Никоновской летописи. Летопись занятий постоянной историко-археографической комиссии, вып. 1 (34), 1927, стр. 56.
32 М. Н. Т и X о м и р о в. Краткие заметки..., стр. 5'3'—57; С. А. Л е в и н а* К изучению Воскресенской летописи, стр. 694—695, 702—704.
33 М. Н. Тихомиров. Краткие заметки..., стр. 13—21.
34 Д. И. Абрамович. Софийская библиотека, вып. III. СПб., 1910, стр. 268—276.
425


«Написание Ипократово к пречестному царю Птоломею, книголюбцу», «Европейской страны короли» и др.35 Очевидно, эта часть сборника была рассчитана на любителя переводной литературы.
Пути распространения статьи «Европейской страны короли» в русской письменности XVI в. свидетельствуют о расширении внешнеполитического горизонта не только составителей летописных сводов, но и составителей сборников, и их читателей. В основе этого явления лежало в конечном счете развитие и укрепление международных связей Русского государства.
В XVII в. статья «Европейской страны короли» исчезает из русской письменности. И это естественно. Политическая карта Европы за истекшее столетие была перекроена, изменились роль и значение отдельных государств в международной жизни. К тому же в XVII в. в России широко распространяются космографии, дающие гораздо более полные и разнообразные сведения о системе европейских государств, нежели наша статья.
Л. В. ЧЕРЕПНИН
ПСКОВСКИЕ ГРАМОТЫ КОНЦ^ XV в.
КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК
Осуществленное под редакцией С. Н. Валка издание «Грамоты Великого Новгорода и Пскова» представляет собой выдающийся в области советской археографии труд. Это издание служит и будет служить основой для целого ряда исследований. Мне хотелось бы поделиться лишь некоторыми соображениями по поводу отдельных опубликованных в нем документов, относящихся к истории Пскова.
Среди псковских актов конца XV в. наибольший интерес представляет правая грамота 11 июня 1483 г. псковского князя Ярослава Васильевича Оболенского, псковских посадников Левонтия Тимофеевича и Степана Максимовича и сотских игумену Тарасию и старцам Снетогорского монастыря на шестую часть реки Перервы, бывшую у них в споре с сотским Юрием, — егорьевским старостой, с Ортемом, Ильей и «со всеми их сябры», игуменом Лаврентием и старцами Козьмодемьянского монастыря с Гремячей горы.*  1
35 	Каталог славяно-русских рукописей В. М. Ундольского. М., 1870, стр. 41.
1 ГВНП, № 340, стр. 326—328.
426


Прежде всего возникает вопрос: кто выступает в судебном споре? Б. Д. Греков полагает, что егорьевский староста Юрий, Ортем и Илья — это крестьяне (слово «сябр» Б. Д. Греков считает равнозначным «смерду») монастыря святого Егория (Георгия), находившегося в Пскове, в Среднем городе, на Болоте. Заключает это Б. Д. Греков из того, что по позднейшим данным описания Псковской земли 1585—1587 гг. в Пецкой губе (а именно ее территории касалась тяжба 1483 г.) значились деревня и пустоши «Егорья святого з Болота из Середнево города».2 Права этих крестьян на проезд по реке Перерве столкнулись с правами Снетогорского монастыря.3
Понимание Б. Д. Грековым термина «сябры» как «смерды» основано на предпосылке, что этим термином обозначаются в грамоте 1483 г. крестьяне, выступавшие вместе с Юрием, Ортемом, Ильей, но поименно не перечисленные. Между тем анализ текста показывает, что в пяти случаях грамота 1483 г. называет в качестве «сябров» Юрия, Ортема и Илью, а также игумена и старцев Козьмодемьянского монастыря, выступавших на суде вместе с ними против братьи монастыря Снетогорского. О Козьмодемьянском монастыре Б. Д. Греков почему-то вообще не упоминает, хотя в правой грамоте говорится: «Юрьи, и Ортем, и Илья, и все сябры их, игумен Лаврентей и старцы Кузмодемьянские. . .».4 Лишь в трех случаях в тексте правой грамоты 1483 г. перед словами «игумен Лаврентей» имеется союз «и», что является некоторым основанием для предложенного Б. Д. Грековым толкования «А Юрьи, да Ортем, да Илья, и все сябры их, и игумен Лаврентей, и старцы Кузмодемьянские. . .».
Но с Б. Д. Грековым нельзя согласиться потому, что Юрий, Ортем, Илья действуют на суде самостоятельно, предъявляют в суд «свои» грамо́ты, свидетельствующие о правах собственности на спорную «воду». Это было бы невозможно, если бы речь шла о монастырских крестьянах. Был бы обязательно указан их владелец. Поэтому гораздо правильнее допустить, что Юрий, Ортем, Илья и другие не упомянутые их товарищи — это крестьяне государственные (черные), зависимые непосредственно от Псковского господарства, а их «сябры» (т. е. совладельцы рекою Перервою)— это игумен Лаврентий и старцы Козьмодемьянского монастыря. Наименование Юрия соцкого «старостой егорьевским» указывает не на то, что он являлся крестьянином псковского мо-
2 Писцовые книги г. Пскова с уездом 1585—1587 гг. (Сборник Московского архива Министерства юстиции, т. V, М., 1913, стр. 143).
3 Б. Д. Г р е к о в. Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII века, кн. 1. Изд. 2. М., 1952, стр. 460—463.
4 М. Н. Тихомиров неправильно передает содержание судебного дела 1483 г., говоря, что оно представляет собой «тяжбу монахов Кузьмодемьянского монастыря с соседними сябрами» (М. Н. Тихомиров. Крестьянские и городские восстания на Руси XI—XIII вв. М., 1955, стр. 36—37).
427


настыря святого Егория, владевшего землями в Пецкой губе (кстати, в Пскове с этим именем была церковь, а не монастырь, как пишет Б. Д. Греков), а на то, что Юрий и его товарищи принадлежали к числу черного крестьянства, жившего «в Печках на погосте», где также имелась церковь святого Егория.5 Сотский— староста Юрий, был представителем сельской администрации.
Каким образом монастырские Козьмодемьянские старцы оказались «сябрами» черных крестьян? Очевидно, в процессе феодализации, когда они захватили в свои руки часть владений, считавшихся ранее государственными.
На разных стадиях этого процесса, очевидно, и термин «сябры» менял свое значение. Сначала под ним, вероятно, имелись в виду совладельцы из числа крестьян, не попавших в частную феодальную зависимость, живших на государственных землях.6 Сохранилась «ободная» (т. е. межевая) грамота на Вастечскую землю, представлявшую собой «роспашь» сябров.7 Кто эти сябры — неизвестно. По имени они не названы. Надо думать, что имеются в виду черные крестьяне (которые сами пашут землю). Но на то, что среди сябров появились церковные феодалы, указаний нет.
Данные об этом дает другая грамота — раздельная на земельные владения между Семенам Жаворонком «со всеми сябры» (некоторые из них названы по имени), с одной стороны, и «чернцами» Спасо-Мирожского монастыря — с другой. Земли обеих сторон разграничиваются межой. Некоторые пожни (сенокосы) делятся на доли (из расчета: Семену Жаворонку с его сябрами — треть, монастырю—две трети). Воды являются объектом общего пользования. Обе стороны могут пользоваться «городским путем». Ходить на «полесье» в «чернеческий лес» Семену’Жаворонку с сябрами запрещается. Право охоты для них вообще сильно ограничивается. Так, особо оговаривается, что они не будут нести ответственности по суду, если подстрелят белку, поднятую их собакой в стороне от дороги: «А с пути ускочив псе узгонит векшу, а то Жаваранку с сябры без тяжи убити».8
Семен Жаворонок со «всеми сябрами» принадлежал, по-видимому, к числу таких же черных крестьян, как и вастечские сябры. Но в сябренное землевладение Семена Жаворонка и его товарищей вклинивается Спасо-Мирожский монастырь. «Чернцы» последнего не только стеснили владения сябров, добившись строгого земельного обмежевания, но в отношении некоторых видов соб-
5 Писцовые книги г. Пскова..., стр. 143.
6 О новгородских сябрах см.: Л. В. Данилова. Очерки по историк землевладения и хозяйства в Новгородской земле в XIV—XV вв. М., 1935, стр. 79, 82, 220, 263, 264, 268, 269, 272, 274, 279.
7 ГВНП, № 346, стр. 331.
8 Там же, № 345, стр. 330.
428


ственности (например, сенокосов) сами превратились в совладельцев (оябров) Семена и др.
Очевидно, сходную картину сябренного землевладения рисует и судебное дело 1483 г., которое является основным документом, рассматриваемым в настоящем очерке. Рост псковского Козьмодемьянского монастыря как феодала-вотчинника привел к ущемлению интересов сельских жителей Егорьевского погоста Пецкой губы. Узурпировав некоторые из их прав (завладев частью реки Перервы), Козьмодемьянские старцы стали «Сябрами» егорьевского старосты Юрья и его товарищей. Но у Козьмодемьянского монастыря оказался конкурент — псковский монастырь Рождества богородицы на Снетной горе, который со своей стороны повел наступление на население Егорьевского погоста. Это, естественно, било по интересам Козьмодемьянских монахов. Они старались дать отпор снетогорским старцам и в силу этого на суде выступили в качестве «сябров» Юрия и др., отстаивая общие с ними владельческие права на реку Перерву.
Снетогорский монастырь, поднявший в 1483 г. тяжбу, известен по летописям уже с XIII в.9 Впоследствии это была богатая феодальная организация, владевшая земельными угодьями, рыбными промыслами, торговавшая рыбой, располагавшая денежными средствами для каменного строительства. В монастырь постригались лица, принадлежавшие к состоятельным общественным слоям.10 Они жили «не по чернечьекы», пили «до пияна», богато одевались, носили платье из «немечьскых сукон», шубы на пуху, заводили собственное имущество (стяжание).
Снетогорский монастырь пользовался и политическим влиянием в Пскове. Чернцы были связаны со светским населением, причем в ряде случаев с его верхушкой, с местными властями (князем, посадниками и пр.). Бывали случаи, когда чернцы, покинув монастырь («из манастыря вышедше вон»), начинали судебные дела против его братьи («да подъимают мирьскыя люди и мирьскыя судья, на игумена и на старьцев»). Родственники умерших монахов требовали по суду возврата их имущества, особенно вкладов, которые те при пострижении делали в монастырь. Все это вело к «которам» (ссорам).
Представляли ли собой эти «которы» простые распри в социально однородной (в основном феодальной) среде или же .в них проявлялась и социальная рознь? Вероятно, было и то, и другое. Имеются сведения об идейных разногласиях среди монахов, в какой-то мере отражавших классовые противоречия в Пскове.
9 Псковские летописи. Пригот. к печати А. Н. Насонов. Вып. 1, М.—Л., 194*1, стр. 14; вып. 2, М.—Л., 19*55, стр. 18, 86.
10 Н. С. С у в о р о в. Псковское церковное землевладение в XVI и XVII вв. ЖМНП, 1905, декабрь, стр. 227—228; Н. И. Серебрянский. Очерки по истории монастырской жизни в Псковской земле. Чтения ОИДР, 1908, кн. 3, стр. 224—235.
429


Так, в монастырь проникали какие-то отголоски стригольничества. Были такие «непотребные иноки», которые «от многокозньства плетеных сетей. . . диавола» отказывались принимать причастие, не имели духовников.11
-Но в целом, конечно, Снетогорский монастырь имел феодальный облик, и в земельном вопросе против крестьян чернцы выступали достаточно крепким фронтом. Формой же их наступления на крестьянское сябренное землевладение было тоже «сябренничество», но на иной классовой основе. По-видимому, создавался общий денежный фонд (на земельные операции, на ведение судебных тяжб). Этот фонд мог образоваться из вкладов отдельных чернцоів.11  12 В сябренное владение чернцов поступали, следовательно, и захваченные у крестьян земли. Сделки на основе «сябренного серебра», т. е. капитала, составленного из долей отдельных его участников, были распространены в Пскове. О них говорит Псковская судная грамота (статья 92).13 Но социальная природа чернеческого землевладения, создаваемого на «сябренное серебро», была иная, чем сябренных владений крестьянства. В первом случае это землевладение чисто феодальное, во втором — в основе общинное, крестьянское, принявшее своеобразную форму в условиях феодализма. Правая грамота 1483 г. рисует столкновение этих двух форм.
Дело Снетоігорского монастыря с егорьевским старостой Юрием и Козьмодемьянскими старцами разбиралось с соблюдением юридических норм, зафиксированных в основном законодательном памятнике Псковской республики — Псковской судной грамоте. Суд производился, согласно последней, в палатах («на сенех») у князя. Судила‘«господа», т. е. князь, посадники, сотские. Судьи при разборе дела руководствовались статьями 9, 10 и 106 Псковской судной грамоты.14 В соответствии с названными статьями на суде рассматривались документы, которые представляли стороны на спорное владение. Снетогорский игумен предъявил купчие грамоты, а о старосте Юрии и о Козьмодемьянских старцах сказано глухо, что они принесли грамоты, без уточнения, какие именно. Поскольку показания документов расходились, т. е. имел место случай, указанный в статье 10 Псковской судной грамоты («а зайдут грамоты за грамоты»), на месте был составлен чертеж спорного владения. Этот чертеж судьи предъявили, как и требовала Псковская судная грамота, сторонам, спросив их, нет ли у них претензий к межевщикам — «снимаете ль с межников межничьства?». Наконец, руководствуясь нормами Псковской судной грамоты, судьи допросили старожильца — «старика», на котором, как на свидетеле,
11 РИБ, т. 6, № 46, стб. 207, 209^389-392, 399.
12 Н. И. Серебрянский. Очерки по истории монастырской жизни.. • Чтения ОИДР, 1908, кн. 3, стр. 234. Автор называет такое складничество «общинным принципом», что, конечно, неверно.
13 ПРП, вып. 2, 1953, стр. 298, 319, 369, 370.
14 Там же, стр. 303; 322, 337, 338. 374.
430


сошлись обе стороны. Только после этого суд вынес решение в пользу Снетіогіорского монастыря. Почти все требования процессуального порядка, предъявляемые Псковской судной грамотой к судопроизводству по земельным делам, были соблюдены. В судебном деле 1483 г. из норм Псковской судной грамоты не были использованы лишь процедура крестоцелования и «поле» (судебный поединок).
Но за оболочкой 'внешней законности скрываются серьезные социальные противоречия. Тяжба Снетогорского монастыря с егорьевскими и Козьмодемьянскими сябрами возникла в тот момент, когда во Пскове произошли крупные народные волнения. Дело Снетогорского монастыря разбиралось в июне 1483 г., к за месяц до этого, в мае, по сообщению Псковской I летописи, в Пскове были разгромлены дворы ряда посадников («посекоша псковичи дворы у посадников»). Среди пострадавших от движения черных людей летопись называет «и посадника Стефана Максимовича, вершившего суд по тяжбе, поднятой Снетогорским монастырем.
Народное движение в Пскове продолжалось ряд лет. В 1484 г. был убит посадник Гавриил. Другие посадники (в их числе Стефан Максимович и Левонтий Тимофеевич—также судья по делу Снетогорского монастыря) убежали (очевидно, желая скрыться от расправы) в Москву. Там они принесли жалобу на псковичей великому князю Ивану III. Черные люди Пскова объявили беглецов вне закона («из заповеди закликаша»), опечатали их имущество («животы»), вынесли им заочный смертный приговор и, оформив соответствующий письменный документ («мертвую грамоту»), положили его в государственный архив (ларь).15
Восстание продолжалось до 1486 г. Оно подробно изучено в литературе» Ввиду лаконичности и неясности летописных сведений исследователями высказываются разные мнения о его характере, движущих силах, лозунгах.16
Сейчас нет надобности подробно рассматривать ход псковского восстания, а также разбирать выдвинутые точки зрения. Отметим лишь основные моменты. Народное́ движение охватило и Псков и Псковский уезд. Против бояр и боярской администрации высту¬
15 Псковские летописи, вып. 1, стр. 79—80; вып. 2, стр. 65—66.
16 С. В. Ю ш к о в. Псковская «аграрная» революция в конце XV в. Записки научного общества марксистов, 1928, № 3, стр. 25—41; С. Н. Чернов. Заметки о псковских смердах и о волнениях 80-х годов XV века. В порядке обсуждения. Труды Горьковского педагогического института имени М. Горького, т. 3, Исторический сборник, 1939, стр. 5—55; Б. Д. Греков. Движение псковских смердов 1483—1486 гг. и «смердьи» грамоты. Исторические записки, т. 20, 1946, ’стр. 3—23; Б. Б. Кафенгауз. Восстание в Пскове в 1483— 1486 гг. (К пересмотру вопроса). Исторические записки, т. 5'5, 1955, стр. 297— 308; Л. В. Черепнин. Социально-политическая борьба в Псковской феодальной республике в конце 70-х—начале 80-х годов XV в. История СССР, 1958, № 3, стр. 145—171.
431


пили как горожане, так и смерды. В ходе классовой борьбы поднимались вопросы как социальные ((касающиеся взаимоотношений феодалов с городскими черными людьми и крестьянами), так и политические »(о правах в Пскове московского великокняжеского наместника).
Псковская II летопись приводит глухие сведения о выступлении смердов и его подавлении господствующим классом: шла «брань о смердах», «.. .о смердах... много напасти учинилося... и о том вся земля мятяшеся по два года». Смерды отказались выполнять трудовые повинности — «не лотягнуша на своя работы». Характерными' чертами, движения смердов являются борьба с феодальным произволом, в силу которого повышались их повинности, и требование вернуться к тому объему повинностей, который повелся исстари и зафиксирован документально. Отсюда поиски старинных «смердьих грамот», в которых записано «како смердам из веков вечных князю дань даяти и Пскову и всякий работы урочный... им знати». Приведенная івыдержка из летописи достаточно ясно свидетельствует о том, что под восставшими смердами псковский летописец подразумевал государственных (черных) крестьян.
Псковские летописи ничего не говорят о том лозунге борьбы, которому в крестьянских выступлениях принадлежит ведущее место,— о борьбе за землю. В этом отношении летописный материал пополняется данными, содержащимися в правой грамоте 1483 г. Егорьевский староста Юрий с товарищами, которые, вероятно, были черными крестьянами и уча́ствовали в движении смердов, защищали свои владения от інатйска Снетогорского монастыря. Снетогорские старцы жаловались, что Юрий и «все сябры» их «шестой части в Перерве реки лишают, а проезду... не дадут». Снетогорский игумен Тарасий подал об этом жалобу в суд. Князь и посадники поддержали его, защитили его интересы, не посчитавшись с «грамотами» Юрия с товарищами. За эту и подобные ей акции против посадников поднялся народ, и они спаслись лишь (бегством в Москву.
Во Псковской II летописи имеется интересное сообщение OTOM, что на последнем этапе народного движения в 1486 г. из псковских пригородов и волостей двинулась во Псков масса обиженных князем Ярославом и его наместниками людей («обидных людий»).17 Материал, содержащийся в правой грамоте 1483 г., является как бы иллюстрацией к этому летописному рассказу, показывая, в чем заключались крестьянские «обиды».
Другой такой иллюстрацией, может быть, допустимо считать упоминавшуюся выше раздельную грамоту Сп ас о *^М и р ож ск о го монастыря и Семена Жаворонка с оябрами. Это документ недатированный. Но в числе послухов в нем назван («посадник Иван». Из
17 	Псковские летописи, вып. 2, стр. 68—69.
432


летописи известен посадник Иван, у которого, как и у посадника Стефана Максимовича, псковичи в 1‘483 г. «посекли» двор.18 Если в летописи и ів раздельной грамоте речь идет об одном лице, то, очевидно, последний документ, как и правая грамота Онетогорскому монастырю, относится к 80-м годам XV в., ко времени движения смердов. Акт земельного раздела между «чернцами» СпасоМ'Ирожского монастыря и Семеном Жаворонком с сябрами (бывшими, очевидно, черными крестьянами) формально носит характер добровольной сделки. Но, по существу, в этой сделке оказываются обиженными Семен Жаворонок е сябрами, на землю которых наступает сильный сосед, духовный феодал, а его действия находят поддержку со стороны посадника Ивана. Тем самым разбираемая грамота проливает какой-то, пусть слабый, свет на причины народного недовольства политикой этого представителя вер* ховной власти в Псковском господарстве.
В Псковской I летописи, в рассказе о народных волнениях 80-х годов XV в., содержится обвинение наместника князя Ярослава Васильевича Оболенского с посадниками в том, что они «грамоту новую списали и в ларь вложили на сенех».19 Возможно, что речь идет о каких-то изменениях, самовольно, без ведома веча, внесенных князем и наместниками в текст Псковской судной грамоты.20 Мы не имеем возможности разбирать здесь этот вопрос подробно. Важно лишь отметить, что и в борьбе за землю, и в борьбе за «старину» в отношении характера и объема* повинностей черные крестьяне ищут источника своих прав в «старой» документации и не доверяют «новой». Летопись говорит о «івсеи земли смятенье», последовавшем от того, что «некий поп» прочел норовским смердам грамоту, перечислявшую повинности «како от начала бысть» 21 (конечно, о характере этой грамоты можно строить разные предположения). «Обод» земли ваетечоких сябров списан со «старых грамот».22 Юрий, егорьевский староста, с сябрами проиграли дело Снетогорокому монастырю потому, что их грамотам (по-видимому, старым) суд противопоставил монастырские купчие (вероятно, новые документы). Очевидно, желая решить дело в пользу Снетогорского монастыря, судьи сознательно применили к нему статью 10 Псковской судной грамоты, а не статью 13, по которой в земельных делах предпочтение отдавалось «старым грамотам».
Возврат к «старине» в области поземельных и социальных отношений и апелляция к старинной документации — это то, что характерно для движения смердов данного времени.
18 Там же, вып. 1, стр. 79.
19 Там же, стр. 79.
20 Л. В. Черепнин. Русские феодальные архивы XIV—XV веков, ч. 1. м.~Л., 1948, стр. 423—436.
21 Псковские летописи, вып. 2, стр. 68 69.
22 ГВНП, № 346, стр. 331.
433


В .этой связи интересно рассмотреть еще один акт — грамоту, составленную от имени великого князя Александра и посадника Твердила.23 Она относится к той же территории, что и правая грамота 1483 г.,—Снетогорскому монастырю. Речь в ней идет о тяжбе смердов Лочка, Ивана «іи всех рожитчан» (крестьян, занимавшихся рыбным промыслом на Рожитцком исаде) с Радишею, Кузьмою и «с черньцы спасовскими» (возможно, монахами СпасоМирожского монастыря) 24 «про мох» (т. е. поросшее мохом место, болото). Поводом послужило то, что «чернцы» стали «лишати мха» рожитчан, т. е. присваивать этот промысловый участок. Рожитчане представили «смердью грамоту», свидетельствующую об их правах на спорный «мох». Доказательство это было признано убедительным, и на его основании от имени князя Александра и посадника Твердила было вынесено решение: «И не посудихом грамоте, но велехом им ходити но мху и по смердьей грамоте... А Радишу и Кузме и спасовских черньцов мха лишихом».
Рассмотренный документ не имеет даты. В различных изданиях он датируется то XIII,25 то XIV,26 то XV в.27 В издании
С. 	Н. Валка он помещен вообще без даты. Расхождения в датировке объясняются тем, что во Пскове в разное время княжили различные Александры. Имя великого князя — Александр — в сочетании с именем посадника — Твердило — указывает как будто на XIII в. и на князя Александра Невского. Но, в то же время, выдача »грамоты Александром Невским совместно с посадником Твердилом мало вероятна, так как последний, став на путь измены, в 1240 г. помог немцам овладеть Псковом, а Александр Невский в 1242 г. освободил Псков.28  29 Других псковских посадников с именем Твердило летописи не знают.
'Возможно, что разбираемый документ в дошедшей до нас редакции составлен уже в XV в. на основе каких-то письменных актов или устных сведений, относящихся ко времени Александра Невского. В конце XV в., когда шло наступление на смердов со стороны феодалов и суд поддерживал последних, смерды, как указывалось, хотели опереться на официальную документацию, заверенную властями. Они были заинтересованы в том, чтобы найти
OQ
старинные «смердьи грамоты», и им помогали ів этих поисках
23 Там же, № 348, стр. 337—338.
24 Б. Д. Греков. Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII века, кн. 1, стр. 396.
25 А. X. Востоков. Описание русских и словенских рукописей Румянцевского музеума. СПб., 1842, стр. 86, № LIV.
26 Н. И. Серебрянский. Очерки по истории монастырской жизни.. • Чтения ОИДР, 1908, кн. 4, стр. 398.
27 Сборник Псковской губернской ученой архивной комиссии, вып. 1. Псков, 1917, стр. 43.
28 ГВНП, стр. 338; Псковские летописи, вып. 2, стр. 81—82.
29 С. В. Юшков упоминает грамоту рожитчан в своем исследовании о волнениях в Пскове (С. В. Юшков. Псковская «аграрная» революция..., стр. 38).
434


грамотные люди из близкого по своим интересам к крестьянству сельского духовенства.
Помещенные в одном сборнике рядом друг с другом списки с грамот рожитцким смердам и Снетогорскому монастырю как бы противопоставляются друг другу. Первое дело выигрывают смерды, и судьи говорят им: «Не повинихом». Вторая тяжба решена не в пользу крестьян, и суд выносит им приговор: «Повинихом».
Время Александра Невского рассматривалось как «старина», которая стала меняться в XV в. Уже в 1417 г. митрополит Фотий в послании в Псков говорил, со слов псковских посланцев, о нарушении «старины» князем Константином Дмитриевичем и о том, что из-за этих нарушений «христианом ставится пакостно и душевредно».30 Конечно, «старину» псковские феодалы и смерды понимали по-разному. Для первых это было время большей политической независимости (от Новгорода, от Москвы), для последних — время, когда было больше земли, легче был феодальный гнет. Именно этого искали крестьяне в «емердьих грамотах», из-за которых в 80-х годах XV в. «всей земли смятенье бысть».
Ю. Г. А ЛЕКС ЕЕВ
ХОЛОП НА ПАШНЕ В СВЕТЕ ДАННЫХ ТОПОНИМИКИ
Проблема холопа на пашне — одна из основных в истории феодально зависимого населения. Факт привлечения «несвободных» людей — холопов, к сельскохозяйственному труду с древнейших времен существования феодальной вотчины, по-<видимому, не вызывает никаких сомнений.
Не вызывает сомнений и общий характер эволюции холопа на пашне — от классического «раба» в узком смысле слова до средневекового серва, крепостного крестьянина, наделенного орудиями и средствами производства и прежде всего земельным участком в вотчине господина.
На данном этапе развития исторической науки сущность проблемы холопа на пашне — в определении конкретных этапов указанной выше эволюции.
Одним из основных моментов этой эволюции является переселение пашенного холопа из «казармы» на господском дворе, «где помещалась обрабатывающая господское поле челядь, в отдельный
30 РИБ, т. 6, № 44, стб. 385—386.
435


двор с особым земельным участком и земледельческим инвентарем».1
Это переселенье холопа не только важнейший момент в его биографии, но и существенный шаг ш сторону превращения его в крестьянина. По данным новейшей историографии можно наметить три этапа эволюции холопа в сторону серва: 1) холоп-челядин в казарме; 2) холоп, посаженный волей господина в отдельный двор и снабженный господским инвентарем; 3) холоп, длительно «'владеющий» «своим» участком («приросший» к нему) и своим инвентарем.1  2
С какого же времени можно проследить в источниках второй и третий 'этапы?
В новейшей историографии не существует единого ответа на этот вопрос.3
Сложность изучаемого вопроса не позволяет надеяться, что он может быть решен сразу, путем обнаружения и привлечения единичных новых ‘источников. Однако такое привлечение, обогащая наши конкретные знания, способствует постепенному продвижению вперед в изучении этой /важной проблемы.
Два документа, связанных с историей землевладения в Переяславском уезде, показывают интересные, как мне кажется, конкретные черты́ положения холопов XV и XVI вв.
Деловая грамота 1516—1517 гг. братьев Пересветовых перечисляет их земли и «людей».4
Один -из братьев, Василий, получает по разделу две деревни, Синцово и Олексино, с тянущими к -ним землями и угодьями, лугами Долгим и Тарутиным ь Казаковой Кулигой «от поля от сельского осека по ручей по Студенец, .. .да ручьем на низ к Бол~ тинской кулизе, да возле кулигу к Семенове пожне Максимова» (курсив мой, — Ю. А.). Ему же достались отцовские холопы: «Сенка Максимов, да сын его Максимец, да Семенец Болтин, да его жена Овдотья. д£ Офоница Кривой Анюшин сын, да Настя Московка, да сын ее Селиванец, да девка Машка Болтина» (курсив мой, — Ю. А.). Таким образом, В. Пересветову досталось фактически три семьи: отец с сыном, муж с женою и взрослая (?) дочь, мать с сыном и еще один холоп отдельно.
1 В. О. Ключевский. Подушная подать и отмена холопства в России. Сочинения, т. VII, М.,"1959, стр. 363.
2 С. В. Юшков. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. Мм 1939, стр. 61, 67; Б. Д. Г р е к о в. Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII века, 1. Изд. 2. М., 1952, стр. 525.
3 Ср., например: С. В. Юшков. Очерки по истории феодализма...; Б. Д. Греков. Крестьяне на Руси...; Черепнин. Образование Русского Централизованного государства. М., 1960, стр. 255; В. М. П а н е я х. Холопыстрадники в XVI в. Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы за 1960 г., 1962, стр. 78—80.
4 ЦГАДА, ф. 283; ГКЭ, № 8779; в сокращенном виде см.: С. А. Ш у ма' ков. Обзор грамот Коллегии экономии, вып. IV. 1917, № 949.
436


Как видно, именам обоих глав холопьих семей соответствуют н-азвания урочищ, тянущих к вотчинным землям В. Пересветова.
Такая зависимость топонимики* ют личных 'имен может образоваться, мне кажется, только при двух условиях: 1) индивидуальном характере использования данных участков земли (в нашем случае сенокосных угодий); 2) длительных связей данного лица с данным участком (угодьем).
По-видимому, в переоветоівской вотчине были налицо оба условия. А это значит, что в вотчине начала XVI в. есть холопы, переживающие третий из намеченных выше этапов своего «окрестьянивания», длительно и прочно (и бытовом смысле) связанные с землей.
Но не является ли этот «третий этап», этот холоп-деревенщик, атрибутом XVI в., того нового, что принесло образование централизованного государства?
Ответ на этот вопрос дает духовная некоей Марии (по предположениям издателей АСЭИ, Петелиной), относящаяся, по-видимому, к первой половине XV в.5
Мария завещает внуку своему Михаилу три переяславских села с деревнями (села Новое, Скнятиново и Ратковщина), половину деревни в Московском уезде и половину «двора переяславского». Он же получает «людей», т. е. холопов, которые перечислены поименно. Отвод земель села Нового, приводимый в духовной, дает возможность сопоставить топонимику части владений Марии с именами ее людей. При этом можно .использовать несколько более поздний (50—60-х годов XV в.) документ, посвященный тем же землям,6
«Люди» М. Петелиной
Данные топонимики по №№ 228 и 347
Коков
Кожух
Козел
Сырье 7
Батый
Меленица
Тебенек
Молот
Литвин
Денис
Г рибец
Олюница
Пигиль
с женою и детьми
Рылова деревня Тебенково плужище (Осочливый) луг Кожухов овраг Трясилово болото Иванцева деревня (Совье) болото Кожухово селище «Другое» Кожухово селище Коковинское селище Молотово селище
«.. .селишки, что над Осочливым лугом»
5 АСЭИ, т. I, 1932, № 228. Селом Скнятиновым, которое Мария завещала своему внуку Михаилу, в 1450 г. владеет уже другое лицо — Иван Петелин (там же, № 236), что и служит основанием для датировки рассматриваемого акта.
6 Там же, № 347. Это меновная и отводная запись Алферия Едигея на село Новленское, т. е. Новое.
7 В акте № 466 (70—80-х годов XV в.; развод земель села Скнятинова) упоминаются Пырьевское болото и Пырьевский путь. В описании конца XVI в. в тех же местах фигурирует деревня Сырьево (ПКМГ, отд. 1, 1872, стр. 815).
437


}:
Ондреец Повозников Ондреец Власьев Москат
Чюприянова с детьми Позденова жена с детьми Дмитроковых двое детей Апышка
Дешев )
Бузлица Дешевов сын Тимоница )
Ориница с детьми Маурица с детьми Оксентиец с женою и детьми
женою
детьми
с женою и детьми
Григорово селище Сувырово селище (Завражное) поле Дерибово селище Слинково болото
В ‘приведенных данных перед нами два ряда собственных имен: личных имен (прозвищ) «людей» и географических названий. Имена «людей», передаваемых Михаилу, приведены, по-видимому, полностью (однако, возможно, были «люди», отпущенные на свободу и в перечень не попавшие). Географические названия упомянуты не все, а только такие, которые лежат на (или близ) линии отвода, т. е. на границе владения. Но и эти названия приведены не полностью — см. стб. 2, «.. .селишки, что над Осочливым лугом».
Из шестнадцати прочих топонимических названий можно выделить группу таких, которые имеют, видимо, чисто «топографическое» происхождение и не связаны е собственными именами каких-либо людей (холопов и нехолопов) (эти трй названия заключены в скобки). Остаются 13 названий, которые могут быть так или иначе связаны с личными именами. Из этих 13 названий 6, т. е. около половины, восходят к именам «людей» Марии, перечисленных в духовной. Из девяти деревень и селищ, упомянутых в актах, четыре имеют названия, происходящие от имени (прозвищ) холопов. От имени холопа произошло также единственное в актах название «плужища», т. е. пашенной земли, связанной, (вероятно, с поселением — деревней.
Таким образом, мы видим, что зависимость топонимики от имен холопов была (количественно) весьма значительной, охватывая почти до половины всех названий поселений и культурных участков. При этом надо иметь в виду, что по вышеуказанным свойствам материала 'составленная таблица может отразить только минимальное число реально существовавших связей между топонимикой и именами холопов.
Опыт Петелинской вотчины отнюдь не должен интерпретиро" ваться расширительно. Конкретная роль и конкретное состояние холопа на пашне могли быть различными в разных владениях. Ознакомление с Петелинской вотчиной только показывает1, что холопдворовладелец и даже владелец деревни — реальные фигуры уже в первых десятилетиях XV ів. Процесс превращения холопа в!«серва» продвинулся к этому времени далеко вперед.
438


Г. £. КОЧИН
ДВА ИСТОЧНИКА О ХОЗЯЙСТВЕННОМ СТРОЕ И СУДЬБЕ ОДНОЙ НОВГОРОДСКОЙ БОЯРСКОЙ
ВОТЧИНЫ
В сборнике грамот Великого Новгорода и Пскова напечатана рядная Федора Акинфовича и его домочадцев с Матвеем Ивановичем в отношении наследуемой ими земли. Грамота подлинная, издателями она датирована неопределенно — XV івек.1 Сопоставление имен основных участников сделки и некоторых других лиц, упоминаемых в рядной,1  2 с именами бывших новгородских землевладельцев, отмеченных в НПК, а также сопоставление названий селений, приведенных в рядной, с названиями селений в НПК позволяет установить тесную связь между ними: оба документа рассказывают об одних и тех же селениях и хозяйствах.
Участники рядной: с одной стороны, новгородский землевладелец (боярин) Федор Акинфович (Федор Окинфович, Онтифович), его жена Аграфена Федоровна (Огруфена) и их сыновья Яков и Александр, а с другой — тоже новгородский землевладелец, Матвей Иванович. Совместность их владений явилась результатом того, что Матвей Иванович вместе со своей теткой были наследниками земельных владений общих дедов и прадедов (по отношению к Матвею Ивановичу). Вероятно, в детские годы Матвея Ивановича доля последнего не была выделена, и все оставалось в руках боярина Федора Акинфовича.3 Владения Федора Акинфовича и его жены Аграфены, полученные по наследству от предков (главным образом, от деда Аграфены Максима и его брата Дмитрия), весьма обширны и разбросаны в четырех пятинах: а) ів Деревской пятине в Сытинском погосте (10 обеж) и в Оксочском погосте (21 обжа),4 б) в Шелонской пятине в Илеменском погосте (7 обеж)5 и в Оф-
1 ГВНП, № 122 (XV в.), стр. 179—181; издана раньше в «Сборнике Муханова» (2-е изд. М., 1866, стр. 605—607) под заголовком: «Рядная грамота о землях, оставшихся по смерти Федора Максимовича между наследниками его» (без даты).
2 Указаны соседи рядцев — бывшие новгородские землевладельцы Босоволковы (ГВНП, № 122, стр. 180; НПК, II, стр. 483).
3 Среди новгородских бояр 1460—1470 гг. называется Федор Акинфович, сын Глазоемцев, бывший новгородским посадником в 70-е годы XV в., но у нас нет уверенности, что он был составителем нашей рядной, так как нигде в НПК он Глазоемцевым и посадником не назван, между тем землевладельцы с фамилией Глазоемцевы отмечены в НПК; см.: В. Л. Янин. Новгородские посадники, М., 1962, стр. 35, 301—302.
4 ГВНП; № 122, стр. 180—181; НПК, II, стр. 315—318, 489—494.
5 ГВНП, № 122, стр. 181 (Дорогожицы); А. М. Андрияшев. Материалы по исторической географии Новгородской земли, I. М., 1914, стр. 202, 208; НПК, V, стр. 181, 42.
439


ремовском погосте (23 обжи),6 в) в Бежецкой пятине (Защижье и Хомутка), г) в Обонежской пятине в Болотовском и, вероятно, Мытнинском погостах.7 Большинство указанных владений было расположено невдалеке (до 50 км) от Великого Новгорода. Матвей Иванович іи Федор Акинфович имели также дворы в Новгороде на Рогатице-улице, у Федора Акинфовича было еще дворовое владение на посаде в г. Руса. Делится наследство после Федора Максимовича (отчина) и после его дяди Дмитрия (дядевщина).
У Федора Акинфовича были еще владения, полученные от своего отца по «Окинфову рукописанию». Еще раньше, до составления нашей рядной, в связи с заключением брака Федора Акинфовича и Аграфены Федоровны была составлена «приговорная грамота Матфея з дедом Федором и з зятем Федором», упомянутая в нашем документе. Старшие родственники выделяют Матвею Ивановичу из общих владений немного, как «бедному» родственнику, при этом, чтобы у него не оставалось оснований для претензий, записывается: «А что была приговорная грамота Матфею з дедом с Федором и з зятем Федором, а тую грамоту подраша».
Основа делимых владений — земли в Сытинском погосте.8 Судьба указанных участников ряда и их земель различна. Федор Акинфович — крупный землевладелец, боярин, лишился своих владений и, вероятно, был выслан из Новгородской земли. Его земельные владения частью пошли в поместную раздачу, а частью записаны в оброчные земли великого князя. Матвей Иванович сохранил свои «села» и отмечен писцовою книгою в качестве своеземца, живущего в этих «селах». Эти села названы в писцовых книгах деревнями. Есть возможность датировать этот документ. Федор Акинфович — последний старый новгородский владелец земель, указанных в рядной, а Матвей Иванович жил в момент присоединения Новгорода к Московскому государству, он современник составления НПК 1496—1501 гг. Рядная может датироваться концом 60-х годов, не раньше, и не позднее 70-х годов XV в. Из владений Федора Акинфовича и его жены Аграфены в рядной грамоте подробнее описаны селения Сытинского погоста: «А не вступатся Матфею в Федоровы и Огруфешшы и их детей... села; в Лодыгино село и в Березнек и Овинчево село, и в Зарецьи, ни
6 А. М. А н д р и я ш е в. Материалы..., стр. 237, 239, 247; НПК, IV, стр. 336—358.
7 ГВНП, № 122, стр. 180: «Да... в Обонежской пятине в Боло¬
товском погосте Федоровские Онкифова 2 деревни, а в них 2 обжи с полутретью, а земля в них добрая»; НПК, IV, стр. 560.
8 ГВНП, № 122, стр. 180 и 181. Сытинский погост прилегает к юговосточному берегу озера Ильмень; до нашего времени сохранились наименования селений и рек, указанных в рядной и в НПК. На картах значится река Хохулька, впадающая в Ситецкой залив озера Ильмень, по этой реке были расположены владения Акинфова, на реке указаны селения Сытино, Хохуль и Студенец; южнее этой реки протекает речка Велькасинка, соответствующая Велькасье-реке, упоминаемой в рядной.
440


за Хохулеи и на Студеньски село, и Фомкино село и Пепелниково село, и Падишино село и половина Тылова села и Ушаково село по реку.. .».9
В писцовой книге Деревской пятины есть описание бывшей боярщины Федора Акинфоіва в Сытинском погосте.10  11 Описанная здесь деревня Хохол с (большим) помещичьим двором и двумя крестьянскими дворами соответствует указанному в рядной селу Хохулеи с большим двором, деревня Лодыгино (два крестьянских двора)—селу Лодыгино, деревня Ушаково (один двор)—селу Ушаково, деревня Овинцево (два двора) —селу Овинчево, деревня Студенець (один двор)—селу «на Студеньски», деревня Фомкино (два двора)—селу Фомкино, деревня Падишино (один двор) — селу Падишино, а взамен Пепелникова села оказался починок Пепелниково с одним двором, положенный в пол-обжи. Недостающее здесь село Березнек описано дальше за другим помещиком (за Алексейкой Вьюковым), это деревня Березник с двумя кре́стьянскими дворами.
Из рядной мы знаем, что Федор Окинфович с женой Аграфеной выделили своему племяннику Матвею Ивановичу находившиеся в том же Сытинском погосте: «Фенютиньское село и Кеиковьское село, а тых сел (и тех же сел, — Г. К.) полевыи земле, и лешии, и ловища, и хмелища и бортища. . .».ІГ
Среди описанных в Сытинском погосте своеземцевых деревень есть деревни и знакомого нам Матвея Ивановича. Теперь в качестве своеземца его назвали в писцовой книге уничижительно Матюк Иванов: «Деревни Матюковы Иванова. Д. Кийков: дв. Степанко Нестерков, дв. Ивашко Онанкин, сын его Ивашко ж, сеют ржи пол-6 коробьи, а сена косят пол-40 копен, 2 обжи. Д. Панине: дв. Гридка Парфейков, дв. Фомка Михалев, сеют ржы 4 коробьи, а сена косят 20 копен, пол-2 обжы. А в вопчей деревне в Заполье, на Матюкове четверти: дв. сам Матюк, сеет ржы 7 коробей, а сена косит 100 копен, 2 обжы; а тринадцать жеребьев в той деревне великого князя, что была владычня. Д. Ушаково, пуста; писана была обжею, а земли под нею на пол-обжи. Д. Фенютино, пуста, писана была 2 обжами, а земли под нею на обжу. И по старому* писму четыре деревни, а дворов в них и с теми, что в вопчей деревне, семь; а людей десят человек, а обеж семь. И убыло два двора, а людей четыре человека».12
О владениях Федора Акинфова в Оксочском погосте в рядной грамоте сказано немного: «... в Деревах на Ксоци болший двор и околныи села: в Зялядиньи, и на Руке,.и на Горке, и на Новенке,
9 ГВНП, Кя 122, стр. 180.
10 НПК, И, стр. 489—492.
11 ГВНП, № 122, стр. 180.
12 НПК, II, стр. 492—493.
441


где ни есть в Ксочком погосте, а то Федору и его жене и его детям, а з тось Матфею не вступается».13
В НПК эта волость Оксочского погоста, бывшая боярщина Федора Акинфова, описана более подробно; отдельно описано каждое селение. Таковы село Заксочье с двором помещика (с «большим двором») и деревни: Новинка, Залядинье, две деревни Городища, две деревни Луки, Заполье, две деревни Горушки, Зачеренье, Новина и Туромичи; в каждой деревне указаны дворы с поименованном их хозяев — крестьян, указан размер посева хлебов в этих хозяйствах, размер сенного покоса, во сколько обеж обложена деревня, а также перечислен шедший с крестьян землевладельцу «старый доход» — основной «мелкий доход» и ключнич, а также и «новый доход».
В рядной, как мы уже видели, все эти деревни описаны очень глухо: это окольные села в Залядинье, на Руке, на Горке и на Новинке. А дальше в НПК подведен итог: «по старому письму» (т. е. в старое время, когда все принадлежало боярину Федору Акинфовичу) в этой волости было «с сельцом 13 деревень... а дворов в них 20, а людей в них 20 человек, а обеж 21». Указана общая сумма старого дохода с волости. Приведен итог по волости по новому письму: число деревень старое, дворов больше на 7 и людей (крестьян) 28 человек, обеж старое число; указан и размер нового дохода.14 Сопоставление этих двух выписей из рядной грамоты и писцовой книги Деревской пятины — документов, близких по времени составления и рассказывающих об одном и том же явлении, показывает нам, ів каком отношении находятся села, указываемые в актах Новгородской земли XIV—XV вв. к деревням, упоминающимся в документах Северо-Восточной Руси этого же периода. Мы видим, что есе села, указанные в рядной Федора Акинфова с племянником, описаны московским составителем писцовой книги под наименованием деревень. Писцы не увидели никакой разницы между новгородскими селами и знакомыми им по московской практике деревнями Северо-Восточной Руси и потому назвали почти все села деревнями. Столь же естественной и оправданной была с сочтена эта замена наименования сел деревнями и сельским населением. Писцы работали в постоянном контакте с местным сельским населением; пользуясь их показаниями, «сказками», и с их слов определялись названия деревень; надо полагать, различия в языке писцов и местных крестьян не было. Привычное же для новгородских актов наименование всех сельских поселений селами ©плоть до конца XV в. следует объяснять архаичностью языка новгородских актов, с запозданием отражавшего перемены в облике сельских поселений. Сведения об этих селах-деревнях, сообщаемые писцом, даются для двух моментов: «по старому письму», т. е. для времени,
13 ГВНП, № 122 (XV в.), стр. 181.
14 НПК, II, стр. 318—319.
442


непосредственно примыкающего к конфискации земель у новгородских феодалов, и «по новому письму», т. е. ко времени составления данной писцовой книги, около 1498 г.
В подробном описании НПК всех бывших владений боярина Федора Акинфовича жизнь сел и деревень этой большой, сложной по составу вотчины выглядит совсем по-иному, нежели в описании рядной.
Жизнь крестьянских хозяйств протекала независимо от боярской вотчины. Все в них было собственное: дворы и постройки, живой и мертвый инвентарь. Боярин владел этими селами и деревнями на основе права феодала. Конкретно это выливалось в право на получение феодальной земельной ренты. В рядной нет никаких намеков на это. Составители рядной, называя села своим владением, не считали необходимым ни одним намеком указать на наличие крестьянских хозяйств в этих селах и на их крестьянское население. Такое описание боярских владений вотчин обычно для частных актов; так по воле землевладельцев-феодалов составлялись эти акты. Совершенно по-иному все выглядит в описании писцовых книг. Подводя итог описанию боярской волости Сытинского погоста, писцы указывают, что по «старому письму», т. е. при Федоре Акинфове, в 'этой волости было семь деревень, а в них одиннадцать крестьянских дворов-хозяйств, и поименованы одиннадцать крестьян, их хозяев, а по окладу 10 обеж; и ко времени составления НПК прибыло (за 15—20 лет) две деревни да починок, а дворов прибыло четыре.15 А в волости Оксочекого погоста по старому письму (т. е. при Федоре Акинфове) было с сельцом 13 деревень, «а дворов в них (крестьянских) 20, а людей в них (т. е. поименно указанных хозяев-крестьян) 20 человек, а по новому письму деревень столько же», крестьянских хозяйств стало больше на семь.
Как видим в действительности, жизнь в вотчинах, значащихся боярскими, выглядит совершенно отличной от того, как она представлена в рядной или в другом частном акте: в основе это жизнь крестьянского трудового мира. И историк, конечно, не может в своей работе полагаться на такой источник, как наша рядная. НПК не просто дополняют, а коренным образом исправляют ее данные. Конечно, когда нас интересует только боярское землевладение и жизнь боярской вотчины, то документ, подобный рядной, удобен: в нем сразу дается единая цельная ее картина. Рядная Федора Акинфовича— типичный частный акт и по общему содержанию, и по тому, как в нем рассказано о хозяйстве землевладельца-феодала и вообще о хозяйственной и социальной жизни той вотчины, владельцем которой считается указанный боярин. Рядная — акт, тождественный большинству других частных актов рядных, духовных, купчих, меновных и т. п., притом не только новгородских актов, но и актов Северо-Восточной Руси XIV—XVI вв. Сопоставление ее содержа-
15 Там же, стр. 492.
443


ния с материалами НПК указывает на необходимость внимательной переоценки ее как исторического источника, и этот вывод приложим для всех частных актов.
Ю. А. ЛИМОНОВ
ПРОИСХОЖДЕНИЕ СЕВЕРО-ВОСТОЧНОГО ИСТОЧНИКА МОСКОВСКОГО ЛЕТОПИСНОГО СВОДА 1480 г.
Текст Московского летописного овода 1480 г. за период XII— первая половина XIV в. содержит известия особого северо-восточного памятника. Разложение овода 1480 г. на его источники: Софийскую I, Новгородскую IV, Лаврентьевскую, Троицкую, Суздальскую летописи, Южный источник («Киевскую летопись»), и позволяет выделить этот памятник. Состав последнего за XII и начало XIII в. близок к Радзивилловской летописи. Его 'текст XIII в. содержит значительное число оригинальных известий, посвященных Владимиро-Суздальской земле. Известия источника конца XIII и начала XIV в. относятся также к северо-востоку Руси, преимущественно к Москве. Большинство сообщений совершенно неизвестны другим летописям. Анализ ринодального списка Новгородской I летописи, где читаются известия, аналогичные северо-восточному источнику свода 1480 г., подтверждает самостоятельное существование реконструированного источника и датирует его окончание приблизительно 1330 г.1
Рассмотрим вопрос о происхождении северо-восточного памятника. А. А. Шахматов указывал, что комплекс известий до 30-х годов XIII в. попал в Московский летописный свод 1480 г. из Ростовского (владычного свода епископа Ефрема 1425—1453 гг.1  2 Подобной концепции придерживался и М. Д. Приселков.3 Использование ростовских памятников рядом других летописей позволяет проверить это построение и дать ответ на вопрос о происхождении интересующего нас источника. Исследуя состав новгородского свода 1448 г., отраженного в Софийской I и Новгородской IV летописях, А. А. Шахматов пришел к выводу, что в этом памятнике, помимо Ростовского (владычного свода и Полихрона 1423 г., отразился нов-
1 А. А. Шахматов полагал, что указанный источник заканчивался 30-ми годами XIII в.; см.: А. А. Шахматов. Обозрение русских летописных сводов XIV—XVI вв. М.—Л., 1938, стр. 272.
2 Там же, стр. 272—274.
3М. Д. Приселков. История русского летописания X—XV вв. Л., 1940, стр. 182.
444


городский свод 1421 г. В основе последнего памятника лежит новгородская летопись, оконченная в 1421 г., которая если не идентична по своему составу, то весьма близка к Новгородской I летописи Комиссионного списка или, точнее, к их общему протографу. Кроме того, составитель новгородского свода заимствовал некоторые известия из другого древнейшего летописного памятника — Синодального описка Новгородской I летописи. Подобное построение А. А. Шахматова вытекало из несомненной близости обоих памятников. Он нисал: «Эта близость должна послужить одним из руководящих начал при восстановлении свода 1421 года или, точнее, при разложении овода 1448 года на оба его первоисточника, каковыми, согласно предыдущему, были: во-первых, общерусский свод (Полихрон 1423 г., — Ю. Л.), во-вторых, но́вгородский свод 1421 г.».4 Следовательно, если из состава свода 1448 г. выделить Новгородскую I летопись Комиссионного списка и Новгородскую I Синодального списка, то можно будет определить известия Полихрона 1423 г. и Ростовского владычного свода, в составе которого, по мнению А. А. Шахматова, северо-восточный источник попал в Московский летописный свод 1480 г. С этой целью необходимо произвести анализ Софийской I и Новгородской IV летописей — памятников, в которых отразился новгородский свод 1448 г. Из их текста XII—начала XIV в. выделим известия южной летописи и летописи, близкой к Суздальской по Московскому академическому списку.5 Последние также являются источниками Новгородской IV и Софийской I. Оставшийся комплекс сообщений необходимо сравнить с тем северо-восточным памятником, который определен в составе Московского летописного свода 1480 г. Это позволит точно определить происхождение интересующего нас источника.
Рассмотрим состав Новгородской IV летописи за время от 50-х годов XII в. до 30-х годов XIV в., ибо именно этим периодом ограничивается изложение северо-восточного источника Московского летописного свода 1480 г. При анализе новгородского памятника обнаруживаем, что он содержит целый ряд статей и сообщений Комиссионного и Синодального списков Новгородской I летописи, «Киевской летописи», близкой к Ипатьевской, Суздальской, Лаврентьевско-Троицкого источника (Полихрона XV в.) и, наконец, не отмеченных А. А. Шахматовым псковских известий. Помимо сообщений указанных источников в Новгородской IV летописи содержатся следующие «лишние» известия: сообщение 1152 г.
о градостроительной деятельности Юрия Долгорукого; известие 1154 г. о рождении Всеволода Юрьевича; ф'раза «И бысть число на всю землю Рускую царства Батыева в 21 лето» в сообщении 1258 г.; в известии 1273 г. фраза: «Бысть число 2-е из Орды от царя»; в сообщении 1288 г. к словам «Преставися Игнатеи» до-
4 А. А. Шахматов. Обозрение русских летописных сводов..., стр. 156.
5 Там же, стр. 212, 213, 224.
445


бавлено «великий чюдотворец»; «известие 1305 г. содержит лишний фрагмент от слов «Михайлова княжения...» до слов «.. .изби вечников»; известия 1315 г. о том, что князь Юрий «приеха в Ростов», что этот город пострадал при набеге татар и новгородские бояре пришли на переговоры в Торжек «бес черных людей»; в сообщении 1316 г. фраза «много зла сотвори в Ростове»; в известии 1318 г. фраза «ноября 22, княжив 14 лет»; в сообщении 1325 г. слова «а княжил Юрьи 3 лета»; известие 1327 г. о строительстве церкви св. Богородицы на Десятине.6 Отметим, что все эти известия и фрагменты не имеют ни малейшего сходства с северо-восточным источником Московского летопиового свода 1480 г. Часть указанных дополнений непосредственно касается событий в Ростовской земле (сообщения 1152, 1154, 1288, 1315, 1316 гг., возможно и 1327 г.). Видимо, эти известия и являются результатом ростовской редакции (Ростовского владычного . свода архиепископа Ефрема* по определению А. А. Шахматова).
Новгородская IV не использовала, как известно, непосредственно северо-восточные летописи, а включила в свой состав источник, общий с Суздальской летописью, и источник, близкий к Лаврентьевской и Троицкой. Этим и надо объяснить некоторые разночтения, сокращения и дополнения текста новгородского памятника при сравнении с летописями, по которым была произведена сверка.
Подводя общие итоги анализа, необходимо придти к выводу* что ни Новгородской IV, ни ее источникам не был известен северо-восточный памятник, который содержит свод 1480 г. Это позволяет заключить, что Ростовский владычный свод архиепископа Ефрема (1427—1453 гг.), использованный, по мнению А. А. Шахматова, Новгородской IV летописью, также не содержал северовосточного источника.
Новгородский свод 1448 г. отразился не только в Новгородской IV летописи, но и в Софийской I, составленной не ранее 1448, но не позднее 1462 г. Последняя летопись, как отмечал А. А. Шахматов, использовала также Ростовский владычный свод, но не редакции Ефрема, как Новгородская IV, а другой, совершенный при епископе Григории (1396—1416 гг.).7 Следовательно, можно, просмотрев состав Софийской I, установить, содержат ли ее источники и в первую очередь Ростовский владычный свод тот северо-восточный памятник, который находится в Московском летописном своде 1480 г. Использование свода 1448 г. Софийской I и Новгородской IV позволяет утверждать, что состав новгородских летописей основывается на одних и тех же источниках: Действительно, Софийская I содержит сообщения Комиссионного, Синодального списка и южного источника. Она дает также сообщения
6 ПСРЛ, т. IV, стр. 153, 232, 243, 244, 253, 256, 257, 260.
7 А. А. Шахматов. Обозрение русских летописных сводов.. .і стр. 149, 160, 213, 215, 225, и др.


источника, общего с Суздальской летописью, сообщения памятника, близкого с Лаврентьевской и Троицкой летописями, и, наконец, псковские известия. Ни один из перечисленных источников Софийской I летописи не имеет северо-восточных сообщений свода 1480 г. Новгородская летопись содержит также следующие известия, которые не находят себе параллелей в тех памятниках, которые были использованы Софийской I: сообщение 1152 г. о строительстве Юрием Долгоруким городов в Суздальской земле (в списке Оболенского Софийской I летописи пропущено); сообщения 1157 г. о рождении Всеволода Юрьевича и о строительстве города Дмитрова; несколько отличен по своей редакции от аналогичных фрагментов отрывок, посвященный смерти великого князя Всеволода в 1212 г.; обширное повествование 1245 г. об убиении Михаила Черниговского; в сообщении 1282 г. о смерти епископа ростовского Игнатия прибавлены слова «великий чудотворец»; известие 1305 г. о восстании «черных людей» в Нижнем Новгороде; большой рассказ 1319 г. о смерти Михаила Тверского.8 Как видим, и эти известия, сходные с аналогичными отрывками Новгородской IV летописи, не совпадают с северо-восточными сообщениями Московского свода 1480 г. и, следовательно, можно сделать вывод, что ни один из источников Софи́йской I летописи, в том числе и Ростовский владычный свод епископа Григория, не знает памятника, обнаруженного нами в составе Московского летописного свода 1480 г.9 Итак, ни Новгородская IV, ни Софийская I, ни Новгородский свод 1448 г. интересующего нас северо-восточного источника не знали. Когда же он попал в состав Московского летописного свода? Видимо, только анализ памятников московского летописания может дать ответ на этот вопрос.
Необходимо прежде всего вкратце рассмотреть состав Никаноровской летописи. Как было указано А. А. Шахматовым, этот памятник сохранил Московский свод 1472 г., предшествующий своду 1480 г. Действительно, Никаноровская летопись, помимо Софийской I старшей и младшей редакций, содержит на всем своем протяжении известия, близкие к сообщениям Московского летописного свода 1480 г. Однако при анализе состава летописи в Никаноровской не обнаруживается известий северо-восточного памятника, так же как южного, близкого к Ипатьевской, находящихся в Московском своде 1480 г. Следовательно, ни сама Никаноровская летопись, ни ее источники не использовали указанных памятников. Тем самым надо полагать, что и Московский летописный свод 1472 г. не знал северо-восточного источника свода 1480 г. Все это заставляет предположить, что северо-восточный источник был привлечен Московским сводом 1480 г. непосредственно. Последнее
8 ПСРЛ, т. V, вып. 1. стр. 165 (примеч.), 166, 192, 230—235; т. VI, стр. 201, 202, 204, 207—215.
9 Эти выводы распространяются на Софийскую I летопись и старшей, и младшей редакций.
447


предположение 'подтверждается и структурой сокращенных летописных сводов 1493 іи 1495 гг. Рассмотрение состава этих памятников приводит к выводу, что в их основу положен Московский свод 1480 г. Это удается установить, несмотря на значительные сокращения текста XII—XIV вв. поздних московских сводов.10  11 Известия 50—80-х годов XV в. всех трех сводов в основном совпадают. Подобную близость текстов наблюдаем и в тексте более раннего периода. Несмотря на сокращения известий, московские своды 90-х годов XV в. дают ряд сообщений и чтений, характерных только лишь для свода 1480 г. Последний заимствовал их, как было установлено выше, из своего северо-восточного источника. Эти сообщения отсутствуют в других источниках овода 1480 г.— в северо-восточных и новгородских летописях. Например, в известии 20-х годов XIV в. о смерти митрополита Петра своды 1493 и 1495 гг. указывают, что это событие произошло «в 3 час нощи», в Московском своде 1480 г. находим: «.. .в нощи той». Троицкая, Софийская I, Новгородская IV, а также и Никаноровская летописи этой подробности не знают. В известии 1327 г. Московского свода 1480 г. есть фраза, которой нет в указанных выше летописях: «.. .князь Александр Васильевич Суждальскии с предреченными князи Татарьскими по .повелению цареву поидоша». Характерно, что своды 1493 и 1495 гг. также упоминают о суздальском князе, но путают его имя и отчество, называя его Василием Александров вичем. Видимо, в протографе сводов имя указывалось правильно, так как буквально через две статьи памятники сообщают о смерти Александра Васильевича Суздальского. Известие 1330 г. Московского свода 1480 г. сообщает, что князь Иван Данилович заложил храм «во имя Преображения». В сводках 90-х годов XV в. эта церковь также названа Спаса Преображения.11 Настоящие примеры показывают, что своды 1493 и 1495 гг. знали северо-восточный источник, использованный ими посредством Московского свода 1480 г.
Приведенный выше анализ новгородских и московских памятников позволяет сделать следующие выводы. Во-первых, ни ростовские владычные своды (Григория, Ефрема, возможно Вассиана), ни Владимирский полихрон начала XV *в., отраженный во всех исследованных летописях, ни Новгородский свод 1448 г. (Нов-
10 Так, вполне определенно, что статьи летописных сводов 1158, 1159, 1175, 1185, 1186 гг., и др., сокращающие аналогичные статьи свода 1480 г., имели своим источником Лаврентьевско-Троицкий памятник. Далее, весьма характерным является упоминание сводами 90-х годов XV в. в известии 20-х годов XIV в. о походе татар с Иваном Даниловичем на Тверь имени темника Федорчука. Оно читается лишь в Троицкой летописи и могло быть заимствовано этими памятниками только через свод 1480 г. (ПСРЛ, т. XXVII, стр. 238, 323; ср.: ПСРЛ, т. XXV, стр. 168).
11 Там же, т. XXV, стр. 168—169; т. XXVII, стр. 238—239. В новгородских летописях названа церковь Спаса, в Никаноровской этого известия вообще нет. См.: там же, т. IV, стр. 262; т. VI, стр. 218; т. XXVII, стр. 63.
448


городская IV, Софийская I старшей и младшей редакций), ни Московский свод 1472 г. северо-восточного источника не знали. Во-вторых, Московский летописный свод 1480 г. привлек северовосточный памятник самостоятельно (а не из Ростовского свода Ефрема, как полагал А. А. Шахматов). Северо-восточный источник был использован непосредственно в период составления свода, т. е. в 1479—1480 гг., что подтверждается анализом сводов 1472, 1493 и 1495 гг.
Я. С. ЛУРЬЕ
0 НЕИЗДАННОЙ ХОЛМОГОРСКОЙ ЛЕТОПИСИ
Летопись, содержащаяся в рукописи ГПБ собрания Погодина № 1405, до сих пор не привлекала внимания исследователей летописания. Нам известно лишь одно, да и то косвенное, упоминание об этой летописи — в «Истории России» С. М. Соловьева. В примечании к т. IV, говоря об обручении юного Ивана III в 1446 г.,
С. 	М. Соловьев привел цитату из («одной летописи рукоп. Импер. Публ. Библ. XVII века»: «Князь же великий поиде ко Твери, и обручал тогды князь великий за большого сына своего за князя Ивана Горбатого, тако бо зва его отец».1 Поскольку приведенная фраза, как мы покажем ниже, читается именно в исследуемой летописи, а в других летописях, по-видимому, не встречается, можно думать, что Соловьев был знаком с летописью собрания Погодина № 1405, поступившей в Публичную библиотеку уже в 1852 г., вместе со всем собранием М. П. Погодина.1  2
Но в научной литературе последующего времени мы не находим упоминания о летописи Погод. 1405. Рукопись, содержавшая ее, не попала в число сборников, описанных А. Ф. Бычковым; 3 не упоминается она и в обзоре летописных памятников ленинградских хранилищ, составленном А. Н. Насоновым.4
Рукопись Погод. 1405 относится к середине XVII в.; формат в четвертку, на 454 лл. Основную часть рукописи (лл. 13—445) со-
1 С. М. С о л о в ь е в. История России с древнейших-бремен, т. IV. Изд. 1. М., 1854, стр. VIII, прим. 83; ср.: С. М. С о л о в ь е в. История России с древнейших времен, кн. II (тт. 3—4). Изд. 2. М., 1960, стр. 666.
2 Отчет императорской Публичной библиотеки за 1852 г. СПб., 1853, стр. 21.
3 А. Ф. Бы ч к о в. Описание церковнославянских и русских рукописных сборников императорской Публичной библиотеки, ч. I. СПб., 1882.
4 А. Н. Насонов. Материалы и исследования по истории русского летописания. Проблемы источниковедения, VI, 1958, стр. 234—264.
29 Отечественное источниковедение
449


ставляет исследуемая летопись; кроме нее, в рукописи помещены только три памятника: в начале (лл. 1 —12 об.)—известный хронографический текст XVII в. (без заголовка) о Словене, Русе, городе Словенске, близкий к так называемой Иоакимовской летописи; 5 в конце ее (лл. 446—453; более крупным почерком, чем предшествующий текст)—летописец двинских воевод за 7061 (1553)—7167 (1659) гг. и на лл. 454—454 об. — отрывок о страшных знамениях в ноябре 7161 (1652) г. в «славянской земле», «на полпути -меж сербом и Царяграда». Отделенная от предшествующего текста чистым листом (л. 12—12 об.; текст летописи размечен по верхнему полю листов особой славянской пагинацией), летопись имеет заголовок: «Книга летописец Киевский и Володимерский и Московский всех руских князей от лета [6] 360-го и родстве литовских князей в начале слово». Это последнее указание заголовка оправдывается, как мы увидим, дальнейшим текстом, где, действительно, содержится специальная статья о происхождении литовских князей. Текст летописи написан несколькими беглыми полууставными, переходящими в скоропись почерками; начиная с л. 341 (с л. 340 об. начинается последний почерк рукописи) вместо киноварных дат в рукописи оставлены пробелы, так что даты после 6954 (1446) г. приходится восстанавливать по содержанию и порядку известий.
Судя по первой части летописи Погод. 1405, она относится к той группе летописей, которые можно назвать летописями Софийской традиции (понимая под этим не только Софийскую I и Софийскую II, но и такие летописи, как Никаноровская, Вологодско-Пермская, Сокращенные своды конца XV в. и т. д.).6 Как и все летописи этой традиции, летопись Погод. 1405 имеет (л. 301 об.) характерный пробел в известиях между 6926 (1418) и 6930 (1422) гг., после окончания текста старшей редакции Софийской I летописи. В соответствии с традицией Софийской летописи в начальной части здесь читается (л. 16) известие о том, что пришедшие с Дуная «словене», поселившись у озера Ильмень, /«посадиша старейшину Гостомысла». Однако читающегося в большинстве летописей этой традиции введения к «Софийскому временнику» и обращения к «стаду христову» о «древних князьях» мы тут не обнару" живаем <(ср. л. 23 об.).
Не разбирая здесь эту часть летописи (до 1418 г.) подробно, отметим ряд известий, не читающихся в летописях Софийской традиции и в других летописях. Так, под 6728 (1220) г. здесь пове-
5 А. Н. Попов. Изборник славянских и русских сочинений, внесенных в хронографы русской редакции. М., 1869, стр. 442—447; аналогичный текст содержится и в Ленинградском списке Никаноровской летописи (ПСРЛ, т. XXVII, стр. 137—141).
6 М. Д. Приселков. История русского летописания XI—XV вв. Л.» 1940, стр. 131—133, 165; А. Н. Насонов. Летописные памятники хранилищ Москвы (новые материалы). Проблемы источниковедения, IV, 1955, стр. 246.
450


ствуется о 'посылке князем Юрием Всеволодовичем своего брата Святослава на болгар и о взятии им города Ошела, «иже бе создан Александром Макидонским» (л. 189).7 Другое известие, чуждое Со-, фийской I летописи и вообще русскому летописанию, читается под 6829 (1321) г. (лл. 247 об.—248). Это — рассказ о происхождении литовских князей от конюха московского князя Гедиманика (и связанное с ним известие о литовском князе Витенце.на л. 237 об.). Рассказ этот близок к преданиям, содержащимся в «Сказании о князьях Владимирских» и связанных с ним памятниках.8 Отметим также, что как в этой, так и в последующей части летописи содержится ряд вставных статей и повестей: «О князи Александре Невском» (лл. 208—210), «Убиение князя Михаила Черниговского» (лл. 213 об. — 218), .«О убиении царя Батыя» (лл. 218 об. — 220), «О князе Доманте» (лл. 224 об. — 226), «Рукописание Магнуша короля Свескаго» (лл. 257 об. — 259), «Сий ярлык жаловалный дала Тайбула царица Ченебекова Алексею митрополиту» (лл. 260—261), «О Темирь-Аксаце цари» (лл. 284 об. — 288 об.), «О собрании патриарх к папе римскому» — сказание Симеона Суздальца (лл. 311 об. — 326), «О взятии Царяграда» (лл. 344— 370 об.), рассказ о еретиках («Сказание о новоявившейся ереси» без заголовка) из «Просветителя» (лл. 395 об.—404 об.) и послание старца Филофея Мисюрю Мунехину (лл. 428 об. — 437, без начала и конца; по-видимому, в протографе летописи был какой-то дефект).9
Наибольший интерес в качестве исторического источника представляет вторая часть летописи, содержащая известия, относящиеся к XV :и к первой половине XVI в. Мы не можем отожествить этот летописный текст ни с одним из известных пам летописных сводов. Наиболее близка к Погод. 1405, по-видимому, Вологодско-Пермская летопись, но сходство между ними доходит лишь до 7000 (1492) г., дальше можно говорить лишь об отдельных Со́впадениях; текст летописи Погод. 1405 за XV—первую половину XVI в. содержит множество совершенно своеобразных известий, не находящих соответствия в других летописях. К числу таких известий
7 Пространный рассказ о походе 1220 г., близкий к рассказу Погод. 1405, читается только в Воскресенской летописи (ПСРЛ, т. VII, стр. 126—128), но упоминания об основании Ошела Александром Македонским там нет.
8 Ср.: Р. П. Дмитриева. Сказание о князьях Владимирских. М.—Л., 1955, стр. 86—88, 166—168, 179—180, а также ПСРЛ, т. XVII, стб. 589, 602—603. Иван Грозный отвергал это предание (Послания Ивана Грозного. М.—Л., 1950, стр. 260), и в официальном летописании оно не отразилось.
9 В. Малинин. Старец Елеазарова монастыря Филофей и его послания. Киев, 1901, прилож., стр. 38—47; в Погод. 1405 (л. 428 об.) фраза о попытке бегства в Литву (в 1511 г.) брата Василия II — «тое же зимы князь Семен Иванович советом...» (ср.: ПСРЛ, т. XXVI, стр. 302) непосредственно переходит во фразу из послания Филофея: «.. .Шестокрылу считает дробные часы»; текст послания Филофея обрывается (л. 437) на словах: «... и слышати сладкый, и блаженный, и вожделенный глас его...»; далее снова следуют летописные известия (за 1525 г.).
29*
451


принадлежит, например, заинтересовавшее С. М. Соловьева упоминание о прозвище Ивана III, данном ему отцом, «Иван Горбатый»; об этом прозвище сообщается под 6954 (1446) г. (л. 339 об.) и вновь, когда речь идет о внуке Ивана III Дмитрии, — «тоя же зимы преставися благоверный князь велики Дмитрей Иванович, внук великаго ^нязія Ивана Горбатого» і(л. 427 об.).10  11 Заслуживает всяческого внимания известие Погод. 1405 об отложении Махмед Аминя Казанского от Москвы после назначения великим князем Василия Ивановича: «Аз есми целовал роту за великого князя Дмитрея Ивановича, за внука великого князя, братство и любовь имети до дни живота нашего, и не хочю быти за великим князем Васильем Ивановичем. Велики князь Василей изменил братаничю своему великому князю Дмитрею, поймал его через крестное целованье. А яз, Магмет Амин, казанский царь, не рек ся быти за великим князем Васильем Ивановичем, ни роты есми пил, ни быти с ним не хощу» (л. 424).11 Весьма своеобразный характер имеет текст летописи за XVI в.: этот текст резко отличается от Воскресенской, Никоновской и других официальных летописных сводов XVI в. Он значительно короче, чем в этих сводах; некоторые важные факты совсем не отмечены, но, лишенная официозности, летопись Погод. 1405 зато сообщает такие факты, о которых Никоновская и другие летописи умалчивали. Мы читаем здесь, например, о нападении на епископа Крутицкого Досифея Забелу, совершенном (;в 1530—1533 гг.) каким-то неизвестным «разбойником»: «Того же лета розбойник розбил монастырь и владыку на Крутици» (л. 438), о нападении татар на Зарайск в момент смерти Василия III и вокняжения Ивана IV (л. 438—438 об.). Очень интересно описаны 'в летописи Погод. 1405 события казанской войны 1552 г. Летописец рассказывает о нападении на Тулу, предпринятом крымским ханом іво время похода Ивана IV на Казань: «А пришел под Тулу безвестно, и вскоре послал царь князь велики бояр своих и воевод, князя Петра Михайловича Щенятева, да князя Ивана Ивановича Пронскаго-Турунтая, да князь Юрья Ивановича ПронскогсиШемякина, да Федора Игнатьевича Салтыкова-Морозова, да князя Михаила Петровича Репнина, да с ними воевод своих многих с силою великою. . . И стоял царь Крымской под Тулою 4 дни, а велел бити во град Тулу из снаряду ис пушек великих. И как пришли воеводы великого князя под град Тулу и крымски царь побежал. И туто татар многих побили и языков
10 В остальном (кроме прозвища Ивана III) известие Погод. 1405 о смерти Дмитрия (определение «благоверный», слова «в нужды», «в тюрьме») совпадает с известием Вологодско-Пермской летописи (ПСРЛ, т. XXVI, стр. 300—301).
11 Начало этого известия (о рассылке русских пленных в «Астрахань и в Нагаи») совпадает с Вологодско-Пермской летописью (там же, стр. 297). Приведенное известие Погод. 1405 было опубликовано нами в 1948 г. в статье «Первые идеологи Московского самодержавия» (Ученые записки ЛГПИ им. А. И. Герцена, т. 78, 1948, стр. 105).
452


многих поймали и полон отполонили и вельблюды крымского царя многи поймали, и наряд Крымского царя́ поймавше, пушки и пищали и зелья. Да воротились воеводы ко царю великому князю, и весь наряд привезли. И тут их царь и велики князь, воевод своих, пожаловал, которые ходили против крымского царя» (лл. 440 об.— 441). Никоноівская летопись, расходясь с Погод. 1405 в именах воевод, участвовавших в походе под Тулу (не назван И. И. Пронский-Шемякин, но упоминаются А. М. Курбский, Д. И. Хилков и М. И. Воротынский),12 совершенно иначе объясняет исход событий. Согласно этой летописи, обороняли Тулу сами горожане, а воеводы опоздали — «воеводы пришли на Тулу, а царь побежал за три часы до них»; ни о каком «пожаловании» воевод здесь ничего не говорится.13 Такое изложение в Никоновской летописи полностью соответствует позиции Ивана Г розного, ставившего в 1564 г. в послании Курбскому в вину Курбскому и другим боярам их мешкание и опоздание во время нападения хана на Тулу в 1552 г.14
Своеобразие летописного текста Погод. 1405 затрудняет определение его источников. Но некоторые предположения по этому вопросу могут быть высказаны. Мы уже отметили выше близость летописи Погод. 1405 »(особенно ив известиях второй половины XV в.) к Вологодско-Пермской летописи. Особенно важно наличие в летописи Погод. 1405 ряда известий, характерных только для Вологодско-Пермской и относящихся к русскому Северу (в особенности к Приуралью). Это известие о походе на «агульского князя Асыку (в 6991 —1483 г.) и о посольстве от Юмшана (лл. 392 об. — 393 об.), о мире (6993— 1485 г.) с кодскими князьями (лл. 393 об. — 394), о взятии Вятки (л. 395), о делах пермского владыки Филофея (л. 405 об.) 15 и др. Совпадают с ВологодскоПермской летописью и некоторые специфические известия общерусского характера, например, известие об аресте Андрея Углицкого (без упоминания о снятии крестного целования) в 7000 (1491) г. и о вызове и поездке в Москву «в велице тузе» Бориса Волоцкого (лл. 404 об.—405), об опале на Ромодановского и Коробова (л. 419).16
Летопись Погод. 1405, несомненно, восходила к общему источнику с Вологодско-Пермской летописью, но передавала этот источник иначе и в некоторых случаях полнее, чем Вологодско-Пермская
12 ПСРЛ, т. XIII, первая половина, стр. 188, 190. ,
13 Там же, стр. 190; ср.: там же, вторая половина, стр. 487.
14 Послания Ивана Грозного, стр. 56. Курбский, напротив, считал свое
выступление под Тулой «светлым одолением» (А. М. Курбскии. История о великом князе Московском. СПб., 1913, ОТТИСК ИЗ РИБ, т. 13, стб. 15 17).
15 ПСРЛ, т. XXVI, стр. 275—277, 279, 288.
16 Там же, стр. 287, 291 (в Вологодско-Пермской известие об опале на Ромодановского помещено ниже известия об опале на Ряполовского и Патрикеевых, в Погод. 1405 — выше).
453


летопись. Об этом свидетельствуют известия Погод. 1405, отсутствующие в Вологодско-Пермской, но также относящиеся к русскому Северу, например, известие о смерти Паівла Обнорского в 6937 (1429) г. (л. 302 об.), известие об основании Григорием «Лопотом» в 6934 (1426) г. общежительного монастыря на р. Пельшме (л. 326), об обстоятельствах посылки в 1491 г. экспедиции за серебряной рудой на Печеру и Цильму: « .. а делавцов с ними с Устюга 60 человек, з Двины 1Ö0 человек, с Пенеги 80 человек, а пермичь и вымич и вычегжан 100 человек, тем ужи напровадити, а не делати» (л. 404 об.), о строительстве «города» на Вологде в 1525 г. (л. 437 об.) и т. д.
По мере приближения к концу северные известия Погод. 1405 становятся все более частыми и приобретают конкретную локализацию: речь идет о городе Холмогорах и примыкающей к нему области Двины. В этих случаях летопись Погод. 1405 часто оказывается сходной с летописным памятником начала XVIII в.— так называемым Двинским летописцем. С Двинским летописцем, как и с Вологодско-Пермской летописью, совпадает известие 6999 г. о возвращейии с Печары рудознатцев (лл. 405 об.—406); далее мы читаем в Погод. 1405 целую серию совпадающих с Двинским летописцем известий: о пожарах в Холмоігорах в 1530 (л. 438) и в 1534 г. (л. 438 об.), о солнечном затмении и запоздалом вскрытии Двины в 1541 г. (л. 438 об.), о ранней весне в 1546 г. (л. 429), о пожарах в Холмогорах в 1546, 1547 и 1549 гг. (лл. 439 об.— 440), о дороговизне хлеба и о приезде на Двину писцов Заболоцкого и Темирева в 1550 г. и, наконец, ряд известий о приезде первых английских путешественников в 1555—1556 гг. (лл. 442 об.—444).17 *
Обилие и систематичность известий о Холмогорах. и Двинской земле в последней части летописи (она и заканчивается двинскими известиями) позволяют сделать вывод, что она бы́ла, вероятнее всего, (составлена в Холмогорах. Но, несмотря на сходство Холмогорской летописи (как мы предлагаем именовать новый летописный памятник) с Двинским летописцем XVIII в., ее нельзя считать источником этого летописца. Не говоря уже о том, что Холмогорская летопись до конца своего изложения сохраняет общерусский, а не местный характер, даже двинские известия в обоих источниках не всегда совпадают. Холмогорская летопись менее систематически сообщает о двинских наместниках (более подробные сведения об этих наместниках читаются в кратком летописце двинских воевод, помещенном в рукописи Погод. 1405 на лл. 446—
17 	ДРВ, ч. XVIII, М., 1791, стр. 9—14; А. А. Титов. Летопись Двинская. М., 1889, стр. 8—13. Ср. рассказ о приезде англичан в отрывке XVII в. в сборнике ГПБ, собрания Погодина № 1573, лл. 11—15 (А. Ф. Бычков. Описание церковнославянских и русских рукописных сборников императорской Публичной библиотеки, стр. 139).
454


453, отдельно от Холмогорской летоишси) 18 и о «выборных холмогорских головах».19 С другой стороны, в Холмогорской летописи содержатся и такие двинские известия, которых не знает Двинский летописец. Так, под 7061,(1553) г. (дата сохранилась внутри текста) здесь читается: «Того же году на весну прислал царь князь велики Ивана Федоровича Шишкина на Двину, а здесь людей взем итти на Цилму руды копати. Он же шед и руду копал и недобра бысть» (442 об.). Отсутствует в Двинском летописце и известие, которым заканчивается Холмогорская летопись: «Того же году (судя но предыдущему известию, это 1559 г.) писец был на Двине Василей Ивановичь Молчанов и был от августа до февраля. И царь князь велики спалился на него и велел его поймав к Москве свести, тако и привезоша его и пограбиша живот его весь. Того же лета послал царь князь велики на Двину другаго писца Василья Михайловича Гагина» (л. 445 об.).
Доведенная до 1559 г., Холмогорская летопись может, по нашему мнению, рассматриваться как памятник летописания XVI в., созданный на севере Русского государства, но имевший общерусский характер и использовавший не только местные, но и многие другие источники. Среди этих источников наряду с протографом Вологодско-Пермской летописи может быть названа некая летопись (или летописное предание), специально следившая за делами Западной Руси, но враждебная династии Гедимина, а также какой-то источник, интересовавшийся казанско-русскими отношениями. К этому источнику может быть возведено известие о взятии болгарского города Ошела и о дальнейшей борьбе за Казань, которую летопись даже под 1552 г. (л. 441) именует «юртом болгар».
Своеобразие Холмогорской летописи, наличие в ней ряда известий, отсутствующих в других источниках, — все это делает весьма желательным ее скорейшее опубликование.
В. И. РУТ ЕНБУРГ
ИТАЛЬЯНСКИЕ ИСТОЧНИКИ О СВЯЗЯХ РОССИИ И ИТАЛИИ В XV В.
Круг опубликованных у нас источников по русско-итальянским отношениям хронологически ограничен: как правило, они относятся к XVI и более поздним столетиям, когда свйзи России с Италией
18 Этот летописец (написанный, как мы уже отметили, иным почерком, чем текст летописи) не продолжает Холмогорскую летопись, а вновь начинает изложение с 7061 (1553) г., дублируя рассказ о приезде англичан. Мы полагаем поэтому, что он не является органическим завершением Холмогорской летописи, а лишь соединен с нею в сборнике XVII в. (краткий летописец доведен до 1659 г.).
19 ДРВ, стр. 22, 13; А. А. Титов. Летопись Двинская, стр. 10—11.
455


стали более широкими и систематическими. Так, в сборнике документов, характеризующем дипломатические связи этих двух стран и вышедшем в 1911 г.,1 лишь незначительная часть материалов (бумаги папской канцелярии) относится к XIV—XV вв. и охватывает 1361 —1496 гг.; остальная масса документов относится к XVI .в. (наиболее ранняя дата—1566 г.). В другом сборнике подобных источников, изданном уже в советское время,1  2 наиболее ранней датой является 1578 г. Возможно, какие-либо источники более раннего периода находятся в составе фонда Е. Ф. Шмурло, недавно переданного нам Чехословакией и хранящегося ныне в Москве.3
Таким состоянием источников в значительной степени можно объяснить крайне незначительное количество трудов, посвященных в русской и советской историографии периоду более раннему: из работ, специально посвященных международным связям России в XV в., можно отметить лишь небольшое исследование Е. Ф. Шмурло,4 опубликованное в 1911 г., и монографию К. В. Базилевича, вышедшую в 1952 г.5 Отдельные факты из истории этих связей или их общая краткая характеристика встречаются, конечно, во многих работах по истории нашей страны. Не всегда эти характеристики верны: так, например, В. О. Ключевский считал, что до 80-х годов XV в. на Западе «многие даже не подозревали существования Руси́ Московской».6 Это положение еще в .1925 г. было опровергнуто С. Ф. Платоновым,7 несмотря на это оно очень долго имело хождение и еще в 1941 г. его повторил С. В. Бахрушин.8 Колоритную и убедительную картину оживленных связей с западными странами, в частности с Италией второй половины XV в., рисует в своей книге М. Н. Тихомиров.9
Появившиеся за последние годы в Италии новые источники и исследования могут способствовать выяснению и уточнению истории русско-итальянских связей в XV в.
1 Памятники дипломатических сношений древней России с папским двором и с итальянскими государствами. Россия и Италия. Сборник исторических материалов и исследований, касающихся сношений России с Италией, тт. I—III.
СПб., 1911.
2 Памятники культурных и дипломатических сношений России с Италией, т. I, вып. 1.Л., 1925.
3 Б. Б. Кафенгауз. Новые .материалы иностранных архивов о международных отношениях России. В сб.: Международные связи России до XVII в., М., 1961.
4 Е. Ф. Шмурло. Научный отчет 1907—1908 гг. В книге: Памятники дипломатических сношений.. ., т. III, стр. 22—27.
5 К. В. Базилевич. Внешняя политика Русского централизованного государства. Вторая половина XV в. М., 1952.
6 В. Ключевский. Курс русской истории, ч. II. М., 1916, стр. 161.
7 С. Ф. Платонов. Москва и Запад в XVI—XVII веках. Л., 1925, стр. 7—8.
8 История дипломатии, т. I. М., 1941, стр. 197.
9М. Н. Тихомиров. Средневековая Москва в XIV—XV веках. М., 1957, стр. 205, 211—214.
456


Первый документ, имеющий отношение к русско-итальянским связям в XV в., представляет 'собой описание границ Русского государства, которое опубликовавший его Джино Барбьери относит ко времени около 1450 г.; оно было подготовлено по требованию основателя новой династии Милана кондотьера Франческо Сфорца, который уже успел стать наследственным герцогом Миланским. Энергичный и дальновидный правитель обладал достаточно тонким чутьем для того, чтобы понять значение молодого и крепнущего Русского государства. Интерес к нему со стороны Миланских герцогов объясняется усиленным их вниманием к проблемам Средиземноморья и Восточной Европы, где в этот период расширялась турецкая агрессия. Западные правители надеялись, что Русское государство поможет им остановить или затормозить ее. И если они ошибались в своих расчетах использовать Россию как важную шахматную фигуру на доске своих политических комбинаций, то их оценка серьезной политической роли России на международной арене в XV в. была безошибочной.
Достаточно обратиться к материалам итальянских архивов, чтобы убедиться, насколько турецкая проблема волновала в XV в. умы современников: например, в неизданном списке одной из хроник, хранящемся во Флоренции, описываются битвы с турками, приводятся тексты дипломатической переписки с турецким султаном 1463 г. и т. п.10  11Миланский документ достаточно лаконичен, чтобы мы могли разрешить себе полностью привести его в переводе:
«Вот страны, окружающие Россию (La Rusią): во-первых, к востоку от нее идет Татария (La Tartaria), страна огромнейшая; одну ее часть держит русский король (el Re de Rusią); другую часть — польский король, и остальное держат сами татары. Затем идет Литва, которая граничит с Татарией и с Россией, и владеет ею польский король. Затем идет Пруссия, которая граничит с Литвой, и владеет ею польский король. Затем идет Ливония, которой владеют крестоносцы и которая является их сеньорией. Затем идет Дания, которая простирается к морю».11
В общих чертах верное, это описание дает, однако, возможность предполагать, что оно было составлено не в начале, а в конце правления Франческо Сфо'рца: об этом говорит сообщение о Пруссии, которой, по словам описания, владеет польский король; Пруссия сделалась польским вассалом с 1466 г.
10 Archivio di Stato di Firenze, Manoscritti, 119, pp. 571 seg. В венецианском архиве хранятся материалы, касающиеся экономических связей Венеции с Таной, наиболее ценными из которых являются донесения консула Леонардо Вольпе 1424 г. и черновые записи нотариуса Николая Варсиса 1435—1436 гг. (Archivio di State di Venezia, Senato misti, cas. VIII, 1, f. 14, и др.).
11 Archivio di Stato di Milano, Archivio Sforcesco, P. E. cart. 640; публикацию см.: G. В a r b i e r і. Milano е Mosca nella politica del Rinascimento. Bari,
1957, p. 12.
457


Документы Миланского архива повествуют о первом русском посольстве, о котором нет указаний в русской литературе. Оно было отправлено в Италию в последний год княжения Василия Темного. В качестве посла был направлен один из греков, покинувший свою родину' пбсле захвата ее турками и обосновавшийся в Москве. Это был Николай Ралли (Nikolao Raili), прибывший в Милан весной 1461 г.12 Он был благосклонно принят Франческо Сфорца, которому он импонировал своими познаниями в области военного искусства. Приезд представителя Русского государства миланский герцог стремился использовать для организации совместных мероприятий, направленных против турецкой экспансии. Эти его стремления, как считает Барбьери, совпадали с задачами русского посла, который был выразителем «инициативы молодой московской нации» ів этом вопросе (iniziativa della giovane nazione moscovita).13 Франческо Сфорца снабдил Николая Ралли рекомендательными письмами к своему представителю в Риме Оттону дель Карретто и другим лицам.14 О результатах поездки московского представителя в Рим не сохранилось никаких данных.
Опубликованное Барбьери письмо Франческо Сфорца дает любопытнейшую 'картину русско-итальянских связей..
В 1463 г. из Москвы было направлено послание миланскому герцогу, также -неизвестное в нашей литературе. Причиной его явилось подложное письмо, якобы направленное Франческо Сфорца влиятельному в Москве лицу Якову (Jacobo), ведавшему княжеским монетным двором. Это письмо еще в годы княжения Василия Темного привез в Москву некий ломбардец по имени Джованни да Чернуоко. В подлинности письма не было причин усомниться, так как связи Москвы с Миланом были уже установлены до приезда Чернуеко. Поэтому последний был вскоре представлен великому князю и щедро одарен. Помимо этого ловкий авантюрист получил солидную ссуду в размере 300 золотых дукатов в итальянском исчислении. Все это стало известно миланскому герцогу лишь в январе 1463 г., когда в ответ на мнимое письмо Франческо Сфорца последнему были присланы Яковом как главой монетного двора три изготовленных на нем «золотых флорина», привезенные специально направленным для этого в Италию человеком; правда, вручены герцогу были лишь две золотые монеты, одна была утеряна в пути. Миланская герцогиня также не была забыта; ей тот же посланец привез около 300 жемчужин. Франческо Сфорца ответил на эти дары письмом, в котором благодарил «белого императора» (Bianco imperatore), как он называет московского великого князя, и его любезного '«министра», которого он именует «достослав-
12 G. В а г b і е г і. Milano е Mosca..р. 19.
13 Archivio de Stato di Milano, Archivio Sforzesco, Registro Ducale, № 3, ff. 21—22 (2. V. 1461); G. Barbieri. Milano e Mosca..., pp. 19—21.
14 G. В а г b і e г і. Milano е Mosca..., р. 20.
458


ным другом «аши*м» (magnifico amico nostro), за прием и помощь, предоставленную Джованни да Чернуско из-за уважения к его (Франческо) имени, однако выражает свое .возмущение по отношению к этому ломбардскому авантюристу, который объявил себя в Москве представителем миланского герцога. За это, как писал герцог, Чернуско заслуживал бы смертной казни, «о в страхе перед таким финалом он укрылся ів одном из картезианских монастырей Папской области. Франческо сообщает, что он отдал распоряжение о возвращении Якову 300 золотых дукатов, которые Чернуско получил, пользуясь его добрым именем, благодарит за дары, присланные ему и герцогине, объявляет Якову о том, что он при случае может рассчитывать на его, Франческо, доброе расположение в миланских землях и просит передать его почтительные поклоны «белому императору», а также сообщает, что он был бы рад получать информацию о всех делах, .происходящих в его великом государстве.15
Итальянские источники дают также интересный материал об участии некоторых итальянских государств XV в. в политической кампании, организованной вокруг Зои Палеолог. Как известно, 21 мая 1472 г. на торжественном приеме послов у Сикста IV, посвященном будущему бракосочетанию Зои Палеолог, были представители Венеции, Милана, Флоренции и герцог Феррарский. Деньги, выделенные на расходы по переезду «королевы русской Зои» из Италии в Россию, хранились в банке Медичи во Флоренции; 4000 дукатов были оттуда получены их высокими римскими вкладчиками. Свадебный кортеж Зои Палеолог проехал через несколько итальянских городов: он побывал в Витербо, Сиене, Флоренции, Болонье и Виченце. Во всех городах этот свадебный кортеж встречали торжественно, однако наиболее пышно он был отмечен в Сиене. 29 июня 1472 г. Совет народа города Сиены постановил «принять достославную госпожу Зою (illustrissimam dominam Zoe), племянницу светлейшего греческого императора, в кафедральном соборе» и на ее торжественный прием выделить «сумму в 50 флоринов из расчета 4 ливров в каждом», т. е. 200 лир.16
К этому же периоду относятся итальянские материалы, касающиеся знаменитого зодчего Родольфо Альберти Фьораванти, известного под именем Аристотеля, который прибыл в Москву весной 1475 г. Фьораванти служил делу русско-итальянских связей не только в области искусства, но по линии непосредственных связей с Италией. Уже в 1476 г. он посылает миланскому герцогу Галеаццо Мариа в качестве своего дара двух кречетов. Их везет в Италию сын архитектора Андреа Фьораіванти, который не только выполняет там, при самом энергичном покровительстве герцога,
15 Там же, стр. 22—26, 82—84.
16 Archivio di Stato di Siena, Concistoro, № 634, cc. 31—53; G. В а г b i e г i. Milano e Mosca..., pp. 27—29, 85—89.
459


частные поручения отца, но и сообщает миланскому двору интересные сведения о тех сдвигах, которые происходят в России. Понимая, что дар Фьораванти был небезызвестен московскому правителю, Галеаццо Мариа направляет Ивану III дары «в знак любви и расположения» (in sigrio de amore et benivolentia). В конце письма миланский герцог писал, что он надеется сделать Ивану III презенты, как только пути к Москве будут ближе изучены его посланцами, и что он готов за посылку ему охотничьих птиц, которых он просит, оказать содействие людям, направленным московским князем в Италию по любым другим его делам (alcuno de vostri in Italia per altre vostre faccende).17 Своих обещаний ему не суждено было выполнить; через полгода деспотичный миланский правитель был убит республиканскими заговорщиками.
Итальянские источники содержат интересные данные о посольстве в Милан и Венецию в I486 г. грека Георгия Перкамота. К. В. Базилевич называет его «Перканкот» и сообщает, что некоторые данные об этом посольстве находятся в миланском архиве.18 Джино Барбьери именует его «Джорджо Перкамота» и приводит интересные архивные материалы об этом посольстве.19
Следует уточнить фамилию посланца Ивана III, не только в связи с различным ее написанием, но и для выяснения личности этого дипломата. Е. Ф. Шмурло еще в начале нашего столетия обратился к решению этой загадки, однако весьма доказательное исследование Шмурло фактически осталось незамеченным. Фамилия «Перканкот» исходит из Пирлинга (un grec du nom de Georges Percancotes). Для проверки Шмурло обратился к документам миланского архива, в реестре (оригинал не сохранился) на оборотной стороне листа 213 документа № 165 коллекции дипломатических посланий (Registro Missive) он обнаружил следующее написание его фамилии — «Percaneotes» (Перканеот); первый слог (Per) появился в результате описки копииста, поставившего при перенесении фамилии с оригинала «П» вместо «Т» (латинское «Р» вместо «Т»). Таким образом, «Перканеот» — это не что иное, как «Терканеот» (латинское Tercaneotes), что соответствует Тарханиоту (или Траханиоту). В качестве дополнительного аргумента Е. Ф. Шмурло приводит сообщение Бантыш-Каменского о посылке в 1485 г. в Италию «ближнего государева человека Юрия». К рассуждениям Е. Ф. Шмурло следует добавить предположение о том, что если ошибочное написание первого слога фамилии Траханиота привело к путанице («Per» вместо «Тег»), то она была усилена в связи с неправильным прочтением, очевидно, неясно написанного третьего слога (пе), который Пирлинг читал как «пс» (отсюда Percancotes вместо Percaneotes). Почти бесоомненно, что Юрий Тра-
17 G. В а г b і е г і. Milano е Mosca..., pp. 34—42.
18 К. В. Б а з и л е в и ч. Внешняя политика..., стр. 82.
19 G. В а г b і е г і. Milano е Mosca..., pp. 43—44, 90—93.
460


ханиот 1472 іг. и Перканиот 1486 г. — одно и то же лицо, хотя в нашей литературе они до сих пор рассматриваются как разные лица: например, Базилевич говорит о Юрии Траханиоте, обращаясь к 1472 г., но о Георгии Перканиоте, описывая посольство 1486 г. В «Очерках истории СССР» Юрий Траханиот появляется в роли посла лишь в 1489 г.20 Остается открытым вопрос о Юрии Греке 1468 г.21 Джино Барбьери сомневается в возможности утверждать, что Юрий Грек »(Giorgio ii Greco), посланный в 1468 г. в Рим русским правителем, и Юрий Траханиот — одно и то же лицо.22 Написание (в тексте итальянской записи о речи этого посла) его фамилии «Перкамота» не дает оснований к отказу от утверждения, что это Траханиот; скорее оно даже подтверждает это (Georgio Percanioto) естественным упрощением сложных для итальянского произношения имен и названий. Таким образом, .Новгород в этом документе превращен в «Новоградиа», Псков—в «Пасковиа» и т. п. Подобно этому и немецкое іВайблинген 'было превращено в свое время в «гибеллин», а Вельф — в «гвельф».
Таким образом, сфинкс с сомнительным наименованием «Перканкот» превратился в реальную и хорошо известную личность — грека Юрия Траханиота. В 1472 г. он іприсутствсвал на торжественном приеме у Сикста IV в Риме, в 1486 г. преставлял русского правителя в Италии, а в 1489 г. возглавлял посольство в Германию, к габсбургскому императору. Установление личности русского посла, посетившего Италию в 1486 г., дает представление о деятельности одного из наиболее образованных и интересных русских дипломатов иностранного происхождения. О его деятельности свидетельствует интереснейший документ, сохранившийся в Миланском архйве и опубликованный Джино Барбьери. Он возник при следующих обстоятельствах. Выехав из Москвы в октябре 1485 г. в качестве великокняжеского посла, с дарами и грамотой, Юрий Траханиот прибыл в Милан в июне следующего, 1486 г.
24 июня 1486 г. в письме к Ивану III миланский герцог Джан Галеаццо Мариа благодарил московского правителя за дары и ценную информацию о России, доставленную его послом. Эта информация, записанная представителями герцогской канцелярии со слов посла 28 июня 1486 г., носит название «Заметки, содержащие [рассказ] о делах и о правителе России».23
Итальянские источники повествуют о том, как 30 июня 1486 г. Джан Галеаццо снабдил русского посла письмом к своему дяде
20 Очерки истории СССР. Период феодализма. Ч. II! М., 1953, стр. 328.
21 К. В. Базилевич. Внешняя политика.. ., стр. 77.
22 G. В а г b і е г і. Milano е Mosca..., pp. 46—47.
23 Nota et continentia de le cose et signore de Rossia. Archivio di Stato di Milano, Archivio Sforzesco, Registro Ducale, № 214, ff. 17Ot—172t; публикацию см.: G. В а г b i e r i. Milano et Mosca..., pp. 90—95. Полный перевод сделан M. А. Гуковским в работе «Сообщение о России московского посла в Милан (I486)», в сб.: Вопросы историографии и источниковедения истории СССР (Труды ЛОИИ, вып. 5), 1962, стр. 652—655.
461


Асканио Сфорца, что облегчало Юрию Траханиоту ведение переговоров в Риме. Вскоре, 11 июля того же года, мы видим его в Венеции, где при содействии миланского посланника Шипионе Барбавара он ведет переговоры с венецианской Синьорией.24 Джино Барбарьери считает, что предметом переговоров в Риме, Милане и Венеции была турецкая опасность, в ослаблении которой были, заинтересованы все договаривающиеся стороны.25
Интересные детали содержатся в итальянских материалах о посольстве Данила Мамырева и Мануила Ангелова (Докса). В Милане послы были приняты с большим почетом: 9 декабря 1493 г., после завтрака, в Валле дель Тичино состоялась большая охота в честь русских послов е участием Лодовико Моро и Беатриче д’Эсте. Хранящаяся в Миланском архиве переписка первого се* кретаря миланской канцелярии Бартоломео Калько со своим сыном Агостино свидетельствует о том, что правитель Милана пытался всячески использовать приезд московских послов в целях укрепления своего политического престижа. В Венецию оба московских посла отправились в сопровождении славившегося своим тонким дипломатическим чутьем сенешала миланского двора Иеронимо Висмара, а в самой Венеции им всяческую поддержку оказывал миланский посол Таддео Вимеркати. Русские послы были приняты венецианской Синьорией и приглашены дожем на торжественную новогоднюю мессу в храм св. Марка. Здесь произошел известный эпизод: посол неаполитанского короля решил занять место впереди русских послов, они в знак протеста покинули храм, рассматривая действия неаполитанского посла как оскорбление, нанесенное русскому монарху.26
Итальянские источники позволяют установи́ть наличие систематических и достаточно широких культурно-дипломатических связей России и Италии їв XV в.: в течение второй половины этого столетия в Италии побывало 11 русских посольств. Первая яркая страница истории этих связей относится к знаменательному #для обеих стран периоду, который для России был эпохой рождения единого Русского государства, а для Италии — эпохой Возрождения.
24 G. В а г b і е г і. Milano et Mosca..., pp. 47—49.
25 Там же, стр. 49.
26 Там же, стр. 51—55. В итальянском написании московские послы именовались Даниэле Мамурево (Daniele Mamurevo) и Мануэле Докса (Manuele Doxa).
462


В. Г. ПА ШУТ О
ПОСЛАНИЯ ГЕДИМИНА КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ
ИСТОЧНИК
Среди других источников XIV в. грамоты Гедимина и связанные с ними документы выделяются ценными особенностями, они хранят реальные черты истории литовской раннефеодальной монархии, последнего языческого государства средневековой Европы.
Нами рассматриваются послание короля Гедимина папе Иоанну XXII (1322 г.),1 его же две грамоты 1323 г. ганзейским городам,1  2 а также орденам доминиканцев3 и францисканцев,4 наконец, ответное письмо города Риги литовскому королю.5 Все эти источники имеют прямое отношение к мирному договору 1323 г. Литвы с Орденом, Ригой и их союзниками.6
Договор не привел к решению 'вероисповедных вопросов и к христианизации Литвы, что явствует из ответного послания 1324 г. папы Иоанна XXII Гедимину7 и отчета посланцев папских легатов о переговорах с литовским правительством.8 Осуществление договора встретило сопротивление подписавшего его Ордена, в связи с чем возникло письмо Гедимина Риге9 и оказались необходимыми меры, принятые королевским и рижским правительствами в подкрепление действенности договора, в частности, письмо рижан главе ганзейцев Любеку 10  11 и рижское заявление 1326 г. литовского посла Лессе; 11 последний подробно изложил факты, о которых и ранее в общей форме писал рижанам его король.12
Мы попытаемся рассмотреть эти источники в нескольких аспектах, чтобы определить их значение для истории, во-первых, народного хозяйства, во-вторых, общественного строя, в-третьих, политической структуры и, наконец, внешней политики Литвы.
В довольно обширной историографии этих памятников (в работах В. Г. Васильевского, А. Прохаски, Ю. Якштаса, К. Форштрейтера, Г. Шплита и др.) в интересующем нас плане они почти не изучались.
1 LUB, t. II, № 687.
2 РЛА, № 54; LUB, t. II, № 690.
3 LUB, t. II, № 688 (от 26 мая 1323 г.).
4 Там же, № 689 (от 26 мая 1323 г.).
5 РЛА, № 53.
6 О содержании этого договора см.: В. Т. П а ш у т о. Образование Литовского государства. М., 1959, стр. 155 и сл.
7 LUB, t. II, № 703.
8 РЛА, № 67.
9 Там же, № 69.
10 Там же, № 62.
11 Там же, №71.
12 Документы цитируются в переводе по сборнику «Грамоты древней Литвы», подготовленному к печати И. В. Шталь и мною.
463


Понятно, однако, что эти источники, будучи актами международного права, как таковые с разной степенью полноты могут ответить на вопросы, которые мы собираемся с их помощью осветить.
I
Историк народного хозяйства может почерпнуть из этих источников немало полезных сведений.
Прежде всего бросается в глаза, что литовская государственная власть — верховный собственник основы благосостояния страны (земли). Гедимин предполагает сам пожаловать землю приглашенным переселенцам: «...мы желаем наделить землей (здесь и далее курсив мой, — В. П.) каждого, сообразно его положению».13 Это, конечно, не новость; то же, по словам Гедимина, делал и его «предшественник» король Витень, который обращался в Ригу «с просьбой прислать ему двух братьев Ордена миноритов, предоставляя им землю и уже воздвигнутую церковь».14
Можно проследить и более глубокие корни этого явления: в единственной достоверной грамоте Миндовга — жалованной грамоте 1254 г. епископу Христиану, мы видим ту же верховную юрисдикцию королевской власти, которая может предоставить «в дар» и ввести «во владение» 15 этого епископа. Причем, что очень важно, земли уже тогда имели ясно очерченные границы, поэтому в пожалованьи можно было довольно точно обозначить даруемые участки (Христиану даны половины трех земель).
Из грамот зримо выступает прогрессивное значение нового государства для хозяйства страны. Королевское правительство настойчиво приглашает переселенцев-ремесленников: кузнецов,
серебряников, оружейников (баллистариев), плотников, каменотесов, соледобытчиков, кожевников, сапожников, мельников, пекарей, рыбаков и лекарей, т. е. представителей железоделательного, древодельного, кожевенного и других производств. В одной из грамот говорится, что они могут приходить «с женами, детьми и домашним скотом»,16 т. е. предполагается, что они поселятся здесь навсегда.
Значительное внимание обращало правительство на развитие торговли как внутренней, так и внешней: Гедимин звал в страну купцов 17 и лавочников,18 т. е., видимо, «гостей», ведших международную торговлю, и просто купцов. Переселенцам предлагался путь через свободную от блокады Мазовию. Реализация планов
13 РЛА, № 54.
14 LUB, t. II, № 687.
15 Там же, t. II, № 263.
16 РЛА, № 54.
17 LUB, t. II, №№ 690, 688, 689.
18 РЛА, № 54.
464


правительства относительно свободы торговли и безопасности ее путей ясно видна из договоров 1323 и 1338 гг.
Торговля с Литвой весьма интересовала Орден, который хотел сосредоточить ее в своих руках, минуя Ригу, о чем рижане прямо писали Любеку, обвиняя Орден в нарушении договора 1323 г.; Орден хочет лишить союзников возможности торговать с Литвой, делает он это «из-за товаров, которые находятся в его крепостях Дюнабург, Митава, Розитен и в других укрепленных местах, смежных с литовцами и их соседями», где рыцари «тайно, ради торговли, соблюдают особый мирный договор» с Литвой, не согласованный с союзниками.19 Заявление литовского посла Лессе подтверждает широкие размеры литовской торговли по суше — на Ашераден, Дюнабург, и по воде — іна Дюнабург и Митаву.
Лессе, обвиняя Орден в нарушении договора, упоминал о судьбе «кораблей с товаром, именуемых ладьями, державших путь в сторону Руси, которые, как нас известили, были задержаны теми же братьями в их крепости Дюнабург и к тяжкому убытку для дел их [владельцев] не были пропущены далее туда, куда они направлялись».
Говорил посол и о «примере купеческого каравана», который рыцари «недавно захватили, ограбили [и] даже некоторых [из бывших на судах] эти же братья увели в оковах с собой в крепость свою Митаву, подвергнув [их] на время тяжелому плену, и вынудили после этого вернуться домой, не закончив дела».20
Наконец, в Ашерадене были захвачены в плен и ограблены сам Лессе и его русские спутники, которых «братья снова ограбили в своей крепости Дюнабург, когда те, вернув себе добро, после плена возвращались домой».
Из грамот очевидно стремление государственной власти твердо определить политические границы страны21 («При нашем покровительстве»,— писал Гедимин,—каждый «может иметь свободный доступ» в страну22), охранять их, а также жизнь и собственность подданных за рубежом. Литовское правительство защищает права феодалов на бежавшую в Орден челядь, права короля на охотников (видимо, королевского домена) из Упите, права Войната (может быть, полоцкого князя, известного в летописи под именем Воина) на захваченных у него рыцарями коней, наконец, права полочан, десятки которых были убиты или ограблены тевтонами.23
II
Немало важного содержат интересующие нас документы для оценки общественного строя. Гедимин в качестве верховного юри-
19 Там же, № 62.
20 Там же, № 71.
21 LUB, t. II, Nq 703.
22 Там же. № 690.
23 РЛА, N° 69.
465


дического собственника земли, приглашая в страну христиан (за исключением тевтонов), обещал всем благомыслящим предоставить «собственность и власть» (dominum et regnum24) — выражение не очень ясное. Но есть основания видеть здесь феодальное владение. В таком толковании нас укрепляет и тот факт, что король сулил наделить землей воинов (рыцарей и их оруженосцев), купцов и ремесленников, «каждого сообразно его положению»,25 т. е. в соответствии с нормами существующей в Литве общественной иерархии.
В другой грамоте Гедимин писал об этом так: «Если пожелают остаться воины (milites, т. е. рыцари) и оруженосцы (armigeri, т. е. вассалы рыцарей; это толкование справедливо, ибо в одной из грамот читаем — „milites, vasales“ 26), то мы, как подобает [обеспечим] их доходом и наделим владением» (dotabo eos rebus et possessione, prout decet27).
Это пожалованье не на полном иммунитете, а на срочном: нет речи о независимости от королевского суда, но есть — об освобождении от налогов и пошлин.
Любопытно, что налоги и пошлины — тоже дело не новое. По словам Гедимина, уже его предки отправляли послов с грамотами в города Ганзы и «предоставили» горожанам-переселенцам «землю», но тогда дело сорвалось, ибо никто из них не пришел «и [даже] собака из владений их не принесла благодарности за [это] пожалованье».2* Уже и тогда в Литве существовали налоги, пошлины и торговые сборы, но от них переселенцев еще не освобождали, Гедимин же идет дальше: «превосходя [пожалованья] всех наших предшественников, мы уже в настоящем послании объявляем, что отныне по королевскому пожалованью наша земля свободна от торговых пошлин (sine theoloneo) и дорожных повинностей» (ехаctione angariarum et oerangariarum 29). Налицо — иммунитет.
Земледельцы, которых зовет в страну Гедимин, именуются то колонами (соіопі),30 то земледельцами (agricolae).31 Первый термин известен документам и Польши, и Чехии того времени для обозначения феодальнозависимых крестьян вообще.32
Земледельцы грамот Гедимина — это не рыцари и не вассалы, и земля дается им с освобождением от налога на десять лет с тем, что позднее они будут платить королю десятину. Они люди
24 Там же, № 54.
25 Там же.
26 LUB, t. II, № 690.
27 РЛА, № 54.
28 LUB, t. II, № 690.
29 Там же.
30 РЛА, № 54.
31 LUB, t. II, № 690.
32 См.: Л. В. Разумовская. Очерки по истории польских крестьян от древних времен до XV века. М.—Л., 1958, стр. 184; cp.: F. Graus. Dejiny venkovskeho lidu od 10. stoi. do prvm poloviuy 13. stoi. Praha, 1953, str. 246—247.
466


феодальнозависимые. Вот эта важная статья. «Земледельцам, желающим прийти в наше королевство и остаться [в нем], мы даем землю и разрешаем в течение десяти лет свободно и без налога (absque censu) обрабатывать ее и половину этого времени [т. е. в течение пяти лет] быть свободными от любой королевской повинности (ab omni opere regio). По истечении же вышеупомянутого срока и, конечно, в зависимости'от плодородия земли, они будут давать десятину, как заведено в других королевствах.. . , однако, с таким расчетом, чтобы у нас доход их возрастал сильнее, чем обыкновенно бывает в других королевствах».33 Последнее замечание можно понять так, что уровень жизни крестьян в Литве был пока еще выше, чем в соседних странах. Еще полнее общественный строй Литвы отражен в договорах 1323 и 1338 гг.
III
Значительно больше данных содержат грамоты для характеристики государственно^ структуры страны. Уже Миндовг оформлял акты государственного значения от имени «нашего королевства» при участии совета, в который входили двое его сыновей (третий — Войшелк — был тогда во вражде с отцом) и приближенный советник: грамота епископу Христиану дана «в присутствии и при согласии сыновей наших Реплена и Герстухена,34  35 [а также] верного нам Парбсена», видимо, выполнявшего обязанности канцлера.
Совет был и при Витене, и при Гедимине, который ставил возможность пожалования переселенцам иного, лучшего, чем рижское, права в зависимость от решения, «исходящего от совета благородных»35 (от мудрого совета благородных36); договор 1323 г. был им заключен «по совету и при одобрении наших мудрейших»; второе письмо к папе Иоанну XXII (о нем папа упоминает в своем ответе37) король писал не только от своего имени, но и от имени «остальных князей и баронов», т. е. княжеской семьи и боярской знати.
В донесении посланцев папских легатов ярко, с натуры, описана дея́тельность государственного совета: Гедимин принимал их «вместе со своими советниками, в своих палатах». Советников было около двадцати. Затем литовские представители «от [имени] совета» вели переговоры с посланцами на подворье, где те остановились; наконец, на подворье миноритов переговоры вел член совета — королевский тиун (судья), вначале один, потом совместно с некоторыми другими советниками. В совет входили и некоторые монахи. В донесении ясно представлена роль таких советников —
33 LUB, t. II, Ѣ 690.
34 Их знает и наша летопись; см.: ПСРЛ, т. II, Изд. 2, стб. 860.
35 РЛА, Nq 54.
36 LUB, t. II, № 690.
37 Там же, № 703.
467


фрзнц'исканцев и доминиканцев, которые посвятили посланцев в политические тайны королевского двора, выведанные ими у приближенных короля — его переводчика (монаха Геннекина) и слуг королевы.
Было в Литве и налаженное правительственное делопроизводство. Государственные акты скреплялись королевской печатью. Уже в грамоте Миндовга читаем: «Мы распорядились скрепить настоящую грамоту нашей печатью».38 Печати имели и преемники Миндовга, ибо Гедимин сообщал, что его «предки» отправляли «послов и грамоты».39 Все документы самого Гедимина скреплялись, помимо его подписи (т. е. он — человек грамотный), еще и королевской печатью.40
Юридическую силу такой печати признавали и враги Литвы: рыцари сумели уничтожить печать на одной из отправленных им папе грамот, думая подорвать доверие к высказанной королем мысли о христианизации Литвы. Тогда Гедимин отправил новую грамоту, скрепленную печатью, подтверждая ею то, что говорил в перехваченном и испорченном рыцарями документе.41
Приглашая в страну францисканцев, знающих польский, земгальский и русский языки,42 Гедимин имел в виду использовать их не как проповедников, а для дипломатических нужд латинско-русского делопроизводства государственной канцелярии.
Государство охраняло привилегии людей свободных и их права на угнетение несвободных. Защищая права холоповладельцев, королевское правительство карало холопов, «подлежащих наказанию», а в случае их протеста в форме бегства за рубеж, в Орден, требовало у последнего выдачи непокорных подданных: Гедимин протестовал, когда Орден укрыл 300 беглых холопов.43
Государство укрепляло вооруженные силы, приглашая на службу рыцарей и вассалов, ремесленников-оружейников. Литовские партизаны (latrunculi), ведшие борьбу на литовско-немецком пограничье, стали заметным фактором политики и объектом международных переговоров: если уж Рига жаловалась на них королю за «огромный ущерб», нанесенный окрестностям города, то Ордену, вероятно, и подавно от них доставалось. Важно отметить, что они были подчинены королю, и потому Рига именно его просила «укротить» их.44
Развивалась и королевская титулатура. Если Миндовг именовался «милостью божьей король Литвы», то Гедимин считал своим полным титулом «милостью божьей король литовцев и русских,
38 Там же, і. I, № 263.
39 Там же, t. II, № 690.
40 Там же; РЛА, № 53
41 LUB, t. II, № 688.
42 Там же, № 689.
43 РЛА, № 69.
44 Там же, № 53
468


пра́витель и князь Земгалии».45 За этим устойчивым, титулом скрывается хорошо известная политическая гибкость литовского правительства, оставившего за Земгалией право иметь собственного правителя (haubtmann), упомянутого и источниками XIII в. Титул короля варьировался в зависимости от того, кому адресовались грамоты: папе он писал как «король литовцев и многих русских и проч[их]»,46 ливонским епископам и Риге как «король литовцев и русских».47 Это делалось, вероятно, чтобы не раздражать их упоминанием Земгалии. В свою очередь папа признает в нем «короля литовцев и многих русских»,48 рижане тоже не включали в титул земгалов,49 а Орден называл его «королем Литвы», отрицая, следовательно, и его право на русские земли.
Из документов четко выступает столица страны Вильно, пришедшая на смену Новогородку,50 остававшемуся, впрочем, центром православной церкви.
Литовское государство имело устойчивую систему внутреннего упра́вления и, в частности, такие его важные элементы, как налоги с земли и пошлинь^с торговли. О том, что это так, свидетельствует освобождение правительством земледельцев-переселенцев от налога ,(в форме десятины), притом «ів зависимости от плодородие земли»; освобождались они и от других повинностей. Не менее ясно представлены и пошлины с торговли: «Купцы пусть въезжают [в нашу землю] и выезжают [из нее] без побора и пошлины» (sine exatione et teloneo51); в другой грамоте эта формула полнее: «sine theoloneo, exatione angariarum et perangariarum»,52 т. e. она предусматривает освобождение купцов-переселенцев и от дорожных повинностей. Трудно сказать, несли ли эти повинности собственно литовские купцы-старожилы.53 Это тем более затруднительно сделать, что в другой грамоте речь идет не об отмене дорожных повинностей, а лишь об устранении их «несправедливого» применения (omni exactione, ' theoloneo, infestatione iniusta angariarum et perangariarum 54 ).
45 Там же, № 54; LUB, t. И, M 688—690.
46 LUB, t. II, № 687.
47 РЛА, № 69.
48 LUB, t. II, № 703.
49 РЛА, №53. .
50 Там же, № 54; см. также: J. J u г g i n i s. Vilniaus miesto ikurimo klausimu [К вопросу об основании города Вильнюса]. Lietuvos TSR Moksl4 Akademijos Darbai, ser. A, t. 1 (6), 1959, pp. 103—113.
51 РЛА, № 54.
52 LUB, t. II, № 690.
53 Новый материал, подтверждающий развитие собственно литовской торговли, см.: I. Sadauskaite. XII—XIII атііц pirklio kapas Sargenuose Щогребение купца в Сергенай XII—XIII вв.]. Lietuvos TSR Moksl4 Akademijos Darbai, ser. A, t. 2 (7), 1959, pp. 57—76; cp. также: M. ГІ. Сотникова. Рязанский клад серебряных литовских слитков из собрания Эрмитажа. Сообщения Государственного Эрмитажа, т. XII, 1957, стр. 15—18.
54 LUB, t. II, № 689.
469


Правительство обещало всем этим людям немецкое рижское право. Следовательно, оно поступало осмотрительно, допуская у себя в стране существование, помимо литовского, русского и польского, также одной из форм немецкого права. Со свойственной ему политической гибкостью́ правительство не исключало возможного изменения этого права на иное: «Пусть же весь [этот] народ пользуется гражданским правом города Риги, если только затем не будет найдено лучшее [решение], исходящее от совета благородных».55 Надо иметь в виду, что формулы грамот Гедимина (как, впрочем, и Риги) не чеканные, они отражают мысли, возникавшие у составителей в момент написания документа, а также содержат приписки, сделанные в конце текста, при его последнем чтении королем. Тем дороже они как источник.
Но все же о характере власти короля по этим грамотам судить надо очень осторожно. Сам Гедимин не сомневался в своей силе, когда писал ганзейским городам: «В своих землях, где предписываем и повелеваем, казним и милуем, открываем и закрываем [доступ в наши владения], мы самое могущественное лицо».56 Он справедливо подчеркнул устойчивость прерогатив законодательной и исполнительной, судебной и административной власти; это — «право земли», упомянутое в договоре 1323 г. Но сам он — выразитель воли феодального класса (господ земли) и его правящей группы, а не абсолютный монарх.
Достаточно развит был и внешнеполитический аппарат государства. Уже Миндовг имел дипломатические связи и договоры с разными частями Руси, с Ригой, Орденом, папством. Это — не случайность. Витень — брат и предшественник Гедимина, имел с Ригой мир — перемирие,57 сам Гедимин писал папе о своих «предшественниках», которые «неоднократно направляли для заключения мира к господам рижским архиепископам своих послов».58 Кроме того, в письме к Гедимину рижане свидетельствовали, что «исстари повелось» заключать с Литвой договоры трем партнерам (архиепископ с капитулом, магистр тевтонский и город Рига) одновременно; 59 значит, при Витене это во всяком случае практиковалось. Источникам известны Парнус — посол Миндовга к папе, и Лессе — посол Гедимина в Ригу. Речь последнего, произнесенная в Риге, свидетельствует о зрелости литовской дипломатической мысли (в его посольстве участвовали и русские дипломаты и купцы). Сам Гедимин, как явствует не только из его политики, но и из речей, сохраненных в записи посланцев папских легатов, был умным дипломатом и пропагандистом своих политических идей.
55 Там же, № 688.
56 Там же, № 690.
57 РЛА, № 53.
58 LUB, t. II, Nq 687.
59 РЛА, № 53.
470


Например, заявив посланцам о решительном отказе от принятия христианства — «если у меня было когда-нибудь [такое] намерение, то пусть меня крестит дьявол», Гедимин сказал, что вообще «хотел бы, чтобы христиане почитали и славили бога своего по-своему, русские — по-своему, поляки — по-своему, а мы славим по нашему обычаю, и у всех [нас] один бог». Эта веротерпимость язычника представляется особенно человечной рядом с воинствующим разбоем крестоносцев. «Что вы мне говорите о христианах!— продолжал король. — Где больше несправедливости, насилия, жестокости, бесчестия и излишества, чем у христиан, особенно у тех, которые кажутся благочестивыми, как, например, крестоносцы, которые совершают всякое зло; они захватывали епископов, бросали их в темницу и содержали в тяжелых условиях до тех пор, пока те не соглашались на все их желания, а других они отправляли в изгнание. Они убивали клириков и священнослужителей, нанесли огромный ущерб городу Риге и не выполнили ничего из того, что в первое время насаждения этой христианской веры клятвенно обещали».60
IV
Понятно, что особенно ценны грамоты Гедимина и смежные с ними источники для изучения международного положения Литвы. По ним можно получить представление о борьбе литовского правительства за осуществление двух внешнеполитических задач, тесно связанных между собой: во-первых, за прорыв экономической блокады, осуществляемой Орденом и Ганзой, и, во-вторых, за устранение идеологической изоляции; в сущности Литве пришлось, как некогда и Руси, завоевывать свое право на христианизацию.
Правительство Литвы имело давние связи с некоторыми городами Ганзы и использовало влияние Риги и других дружественных городов 61 для подготовки мирного договора. Чтобы облегчить действия городов, правительство Гедимина (через посредство Риги, а также саксонских францисканцев и доминиканцев) одновременно завязало сношения с папой Иоанном XXII. Папе король направил два послания, одно из которых (первое) сохранилось.
Дошел до нас и ответ папы на второе послание короля, в котором говорится, что папа получил два послания, одно, где Гедимин перечисляет проступки Ордена, вспоминает политику Миндовга и говорит, что воевал не против христианской веры, 'а против нарушителей права, и просит прислать архиепископа рижского Фридриха и легата «для установления мира и определения границ». Позже, «по прошествии некоторого времени», папа получил и второе письмо короля, написанное не только от его имени, но и от имени князей
60 Там же, № 67.
61 Там же, № 54.
471


и бояр (principes et barones), которые подтвердили точку зрения Гедимина на крещение, выраженную в его первом письме.
Мы не знаем всего, о чем писал Гедимин во втором письме, где он, возможно, нашел и золотой ключ к сердцу папы, сидевшего без денег в Авиньоне. Сам папа выражается глухо, что послание короля «содержало много благоприятного нашим намерениям», но упоминание об этом он, папа, не включил в текст своего ответа «вследствие краткости последнего».62
Папство охотно воспользовалось случаем вступить в сношения с виленским двором, видя в этом если не возможность расширения сферы своей власти на Востоке, то средство давления на Орден. Папа обещал королю послать после крещения Литвы особый мандат «магистру и братьям» и сделать так, чтобы они не чинили королю «неприятности, убытки и несправедливости» и постарались жить с ним «по-братски и в мире».
Успех правительства Гедимина можно видеть в том, что папа издал свое бреве до крещения: он предписал своим легатам, епископу Бартоломею и аббату Бернарду, ехать в Литву и в «указанных областях» между нею и Орденом «все уладить и примирить».63 Любопытно, что от короля папа требовал лишь согласия с легатами, разрешения им и другим католикам свободы проповеди и отеческого отношения к католикам.
Легаты прибыли уже после заключения договора 1323 г. Это дает основание думать, что переписка с папой была использована литовским правительством для создания церковно-политических возможностей союза с городами. Подобная' тенденция сквозит и в письмах городам, которым король сообщал,' что вступил в сношения с папой («ответ его мы получили» 64) и ожидает легатов. Из позднейшего письма рижан Любеку мы узнаем, что уже тогда Гедимин был склонен к раздельному рассмотрению вопросов торговли и веры: «Пусть ко мне придут послы господина папы, которых я ожидаю с величайшим нетерпением, [а] что на сердце у меня, то один бог знает и я».65
Влияние Литвы на Ганзейские города в немалой степени объяснялось их заинтересованностью в литовских торговых путях на Новгород и Псков. Об этом Гедимин напоминал во втором послании городам,66 о том же писали королю рижане, признавая, что их сограждане «многократно проезжают» через псковские земли, находящиеся под покровительством Литвы.67 Словом, справедливо сообщали рижане Любеку, что договор 1323 г. был заключен с немецкой стороны по «непреложной необходимости».68
62 LUB, t. II, № 703.
63 Там же.
64 РЛА, № 54.
65 Там же, № 62.
66 LUB, t. II, № 690.
67 РЛА, № 53.
68 Там же. № 62.
472


Интересующие нас документы характеризуют и обстановку, сложившуюся после подписания договора 1323 г. Когда стало ясно, что Орден не собирается соблюдать договор, правительство Гедимина решило выяснить, с кем из подписавших его оно может надеяться сохранить мир. В письме к ливонским епископам, Риге и Ревелю король добивался ответа «с кем поддерживать мир» Литве, ибо мир, предусмотренный договором, «долго сохраняться не сможет, если вы не найдете для этого иного пути».69 Ответ ему от имени ливонских епископов и Риги (Ревель в деле не участвует) привезли уже посланцы папских легатов, которых, как видно из их отчета, король тоже спрашивал, кто будет поддерживать с ним мир, нарушенный Орденом.70
Нарушение Орденом договора 1323 г. давало Гедимину формальную возможность отказаться от христианизации Литвы. Королю было ясно, что папские буллы его от Ордена не защитят,71 кроме того (и это главное), соглашение с папством встретило решительное противодействие в Жемайтии и Белоруссии. Даже советники-францисканцы считали, что королю следует подумать о союзе с Чехией и Венгрией. Ясно одно, что правительству Гедимина удалось сделать первый шаг в международной компрометации Ордена; позднее Ягайло и Витовт продолжат это дело.
Правда, Орден предпринял ответные меры и развернул пропаганду против договора 1323 г., используя для этого епископа вармийского Эбергарда и его капитул и Николая, стража прусских францисканцев. Они выступили с посланиями в защиту Ордена и с обвинениями Литвы.72 Они утверждали, что Орден не мешает христианизации Литвы, но что путь к ней закрывает литовский король, воюя с католическими державами. Посла́ния духовных отцов не блещут логикой: христианизация не устраняла войн, они же отрицали за язычниками право на самооборону.
Как бы то ни было, экономические интересы сделали свое, и через недолгий срок сам Орден оказался вынужденным подписать с Литвой торговый договор 1338 г.
Стало очевидно, что ни Ганза, ни Орден не могли экономически преуспевать без торговли с Литовским великим княжеством, в частности, с подвластными ему городами Белоруссии и связанными с ним Смоленском и Псковом.
69 Там же, № 69.
70 Там же, № 67.
71 Трудно согласиться с К. Форштрейтером, который отводит обвинение Ордена в срыве договора на том основании, что Гедимин не собирался принимать христианство (см.: К. Forstreuter. Die Bekehrung des Litauerkönigs Gedimin. Jahrbuch der Albertus—Universität, Bd. 6, 1955, S. 157—158). Но Гедимин потому и не мог его принять, что Орден продолжал штурмовать границы Литвы.
72 LUB, t. II, №№ 695, 698.
473


Д. С. ЛИХАЧЕВ
О НАЗВАНИИ «ЗАДОНЩИНА»
Как известно, слово «Задонщина» 'имеется только в одном из пяти списков этого произведения — Кирилло-Белозерском № 9/1086 (ГПБ). Слово это стоит в заголовке: «...писание Софониа старца рязанца, благослови отче. Задонщина великого князя господина Димитрия Ивановича и брата его князя Володимера Ондреевича».1 Как видно из этого заголовка, слово «Задонщина» отнюдь не является «вторым названием этого произведения», как то думает Я. С. Лурье.1  2 Оно только находится в составе названия и означает не само произведение, а те события, которым оно посвящено, — то, что произошло с князем Дмитрием Ивановичем и «братом его» князем Владимиром Андреевичем «за Доном».
В. П. Адрианова-Перетц обратила внимание, что по своему словообразованию «Задонщина» должна быть связана с имеющимися в той же Кирилло-Белозерской рукописи, но в других ее частях, словами «Мамаевчина», «Задончина», «Задонщина», «Тактамышевщина» (лл. 129—129 об.).3 Я. С. Лурье дополнил эти наблюдения В. П. Адриановой-Перетц следующим примером из другого сборника того же Ефросина (Кирилло-Белозерское собрание № 22, ГПБ) — «за Доном Моматяковщина» (л. 164 об.).4
Возникает вопрос: является ли это словообразование на -щина для обозначения некоторых исторических событий специфической чертой языка Ефросина как редактора переписываемых им текстов?
Для решения этого вопроса интерес представляет следующее явление. Память об исторических событиях, как известно, сохранялась не только в письменном виде, но и в устном.5 В устной же памяти народа исторические события получали наименования, исследование которых может дать очень интересный материал. В частности, в Рогожском летописце (близком по происхождению к циклу произведений о Куликовской битве) говорится о «рослой ржи» («сию же дороговь неции глаголють: рослую рожь» 6), о «великом море» («увы мне! како могу сказати беду ту грозную и тугу страшную, бывшую в великый мор»7), о «великом пожаре» («то ти словеть великы по¬
1 П. С и м о н и. Памятники старинного русского языка и словесности XV—XVIII столетий. Вып. III. Задонщина. Пгр., 1922, стр. 19.
2 Я. С. Лурье. Литературная и культурно-просветительная деятельность Ефросина в конце XV в. ТОДРЛ, т. XVII, 1961, стр. 138.
3В. П. Адрианова-Перетц. Задонщина. Текст и примечания. ТОДРЛ, т. V, 1947, стр. 196.
4 Я. С. Л у р ь е. Литературная и культурно-просветительная деятельность.. •. стр. 138.
5 См.: Д. Лихачев. Исторический и политический кругозор автора «Слова о полку Игореве». В кн.: Слово о полку Игореве. Под ред. В. П. Адриановой-Перетц. Л., 1950, стр. 5—7.
6 Рогожский летописец (ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стр. 46).
7 Там же, стр. 76—77.
474


жар, еже от всех святых» 8), о «Федорчуковой рати» и об «Олгердовой рати».9 В том же Рогожском летописце говорится «о первой Литовьщине» и «О другой Литовщине».10  11 Обе эти «Литовщины» введены в заголовки летописных статей.
Итак, мне представляется, что слово «Задонщина» означает группу исторических событий, связанных с походом Дмитрия Ивановича и Владимира Андреевича «за Дон», и не является «вторым» или «первым» наименованием литературного произведения старца Софония, которое удобнее именовать, согласно другим спискам, «Словом Софония рязанца о великом князе Дмитрии Ивановиче и брате его Владимире Андреевиче». Слово «Задонщина» представляет собой народное обозначение событий «за Доном» 1380 г. и проникло в Кирилло-Белозерский список потому, что весь этот список представляет собой запись по памяти, сделанную Ефросином — любителем народных произведений.11
Д. Н. АЛЫІІИЦ
ЧТО ОЗНАЧАЕТ «ПИРОГОЩАЯ» РУССКИХ ЛЕТОПИСЕЙ И СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ
В Лаврентьевской летописи под 1131 г. записано: «В то же лето заложил церковь Мстислав святые Богородицы Пирогощюю».1 Это же известие в Ипатьевской летописи читается под 1132г.: «Все же лето заложена бысть церкви камена святая Богородица, рекомая Пирогоща».2
8 Там же, стр. 80.
9 Там же, стр. 90.
10 Там же, стр. 88, 94. Ср. другие образования на -ище в той же летописи: «боище» (стр. 134), «побоище» (стр. 135, 139, 140, 152, и др.).
11 См. о связи текста «Слова Софония-рязанца» в Кирилло-Белозерском списке с устными народными произведениями: И. И. Срезневский. Задонщина великого князя господина Дмитрия Ивановича и брата его Володимера Андреевича. Известия Академии наук по Отделению русского языка и словесности, т. VI, 1858, стб. 339—341; В. П. Адрианова-Перетц. Задонщина. (Опыт реконструкции авторского текста). ТОДРЛ, ,т. VI, 1948, стр. 206; Воинские повести древней Руси. По́д ред. В. П. Адриановой-Перетц. М.—Л., 1949, стр. 256; В. Ф. Ржига. Слово Софония-рязанца о Куликовской битве (Задогщика) как литературный памятник 80-х годов XIV в. В сб.: Повести о Куликовской битве, М., 1959, стр. 398—400; Я. С. Лурье. Литературная и. культурно-просветительная деятельность..., стр. 164.
1 ПСРЛ, т. I, вып. 1, стб. 301.
2 ПСРЛ,. т. II, изд. 2, стб. 294. В Ипатьевской летописи под 1136 г. указывается также: «Том же лете, церкви Пирогоща совершена бысть».
475


В обоих случаях «Пирогоща» — название церкви. В этих же летописях под 1155 г., в рассказе об уходе Андрея Боголюбского из Вышгорода в Суздальскую землю, слово «Пирогощая» встречается в ином значении.
«Того же лета иде Андрей от отца своего Суздалю и принесе ида икону святую Богородицю, юже принесоша в едином корабли с Пирогощею из Царяграда.. .».3
Отсюда можно заключить, что «Пирогощая» — какой-то предмет, скорее всего тоже икона, привезенная из Царьграда в одном корабле с Вышеградской (позднее Владимирской) иконой божьей матери. Такое толкование легко сочетается с наименованием церкви «Пирогоща», которая могла быть названа этим именем по иконе, в ней находящейся.
Есть, однако, совершенно иная редакция известия о принесении из Царьграда Вышеградской (Владимирской) иконы божьей матери, где «Пирогоща» превращается в собственное имя купца. В Никоновской летописи и в Степенной книге говорится, что к Юрию Долгорукому в Киеве «.. .принесен бысть от Царяграда Пирогощею купьцем Пречистыя Богоматери чюдотворный образ.. .».4
Встает вопрос: что же такое «Пирогощая» — купец или икона? Если икона, то откуда же взялся этот купец? Трудно допустить, чтобы составители Никоновской летописи и вслед за ней Степенной книги в XVI в. без всяких к тому оснований припутали к истории святого образа Владимирской божьей матери какого-то купчину. Появление загадочного «купца» тоже, следовательно, подлежит объяснению.
До настоящего времени по вопросу о том, і что такое «Пирогощая», в литературе имелись две точки зрения. В конце прошлого века И. Малышевский высказал предположение, что слово «Пирогощая» состоит из двух слов: «пиро» и «гоща», где «пиро» происходит от греческого тсирос — пшеница, а «гоща» — от русского слова гость — купец. Таким образом, церковь «Пирогощая» может означать церковь хлеботорговцев, купцов хлебного рынка.5
Эта точка зрения представляется неубедительной: торговля хлебом была в те времена и вообще в течение веков основным видом торговли. Если бы хлеботорговцы назывались пирогощами, и это их наименование было настолько распространенным, что церковь, выстроенную для (или на средства) хлеботорговцев, окрестили по их наименованию «Пирогощей», то, несомненно, это слово было бы зафиксировано в источниках и не только в связи с иконой и церковью,
3 ПСРЛ, т. I, стб. 346. Соответствующий текст Ипатьевской летописи не дает никаких смысловых разночтений.
4 ПСРЛ, т. XI, Приложение, стр. 243; Степенная книга, Шестая степень, глава 12 (там же, т. XXI, ч. 1, стр. 230).
5 И. Малышевский. О церкви и иконе святой богородицы под названием «Пирогощи», упоминаемых в летописях и в Слове о полку Игореве. Чтения в Историческом обществе Нестора летописца, Киев, 1891, стр. 125.
476


но и в связи с какими-либо хлеботорговыми делами. Однако этого нет, и ни в одном источнике торговцы хлебом не называются пирогощами. Да и вообще, если бы от русского слова «гость» была образована форма «г.оща», она прилагалась бы не только к торговцам хлебом. Мы, несомненно, встречали бы наименования «мясогоща», «виногоща», «маслогоща» и т. д. «Гоща» при таком его понимании является уже не составной частью исчезнувшего собственного имени лица или предмета, а языковой формой, которая не может быть ни столь единичной в употреблении, ни столь бесследно исчезнувшей.
Другая, более распространенная точка зрения на значение слова «Пирогощая» возводит его к греческому слову 'пируфтіс; (пирготис), что означает «Снабженная башней». Развивавший эту точку зрения В. Завитневич рассуждал так: в Царьграде была церковь, похожая на башню, возле этой церкви была часовня богородицы. Эта часовня могла, поскольку она находилась по соседству с башней, называться «Снабженная башней», следовательно, если икона принадлежала этой часовне, то и она могла быть названа «Снабженная башней».6
Однако нет ни малейших оснований считать, что так называемая икона «Пирогощая» находилась именно в этой часовне, около башни, а не в одной из сотен других церквей и часовен Царьграда. Нет также никаких оснований судить о том, как называлась та часовня, о которой говорит Завитневич. Церковь, около которой она стояла, хоть и была похожа на башню, несомненно имела какое-то название, и уж если соседняя часовня была названа по этой церкви, то скорее по ее имени, а не по виду ее архитектуры.
И вообще все это рассуждение имело бы смысл лишь при условии сомнительного лингвистического сближения «пирготис» — «пирогощая».
Учитывая все это, можно решительно сказать, что и эта точка зрения на происхождение слова «Пирогощая» неубедительна. Отметим, что такое толкование оставляет загадочного «купца» Пирогощу вне всякого объяснения.7
Как видно из сказанного, вопрос о значении слова «Пирогощая», упоминаемого в летописях и в «Слове о полку Игореве», не может считаться решенным.
6 В. Завитневич. К вопросу о происхождении названия и о местоположении киевской церкви святой богородицы Пирогощей. Труды Киевской духовной академии, 1891, № 1, стр. 157—164.
7 В качестве курьеза привожу мнение, сообщаемое В. Завитневичем без
ссылки на автора: «Греки называли боевых слонов (снабженных боевыми
башнями) тсор'усоті? єХєашс. Ввиду этого тсир^іото? в переносном смысле, в применении к иконе, могло означать то же, что „Взбранная Воевода“» (там же, стр. 161).
Автор этого мнения видел связь между слоном, или боевой башней, на нем укрепленной, и богородичной иконой, привезенной в Киев, в том, что боевые слоны участвовали в боях и икону иногда брали в походы как заступницу и покровительницу православных.
477


Рассмотрение источников показывает, что слово «Пирогощая» было понятно далеко не всем древним переписчикам. Для одних оно обозначало название церкви́ и иконы,8 для других — имя собственное,9 для третьих — географическое название,10  11 четвертые, не поняв смысла этого слова, пропускали его.11
Это дает основания сделать одно простое предположение, странным образом до сих пор не возникавшее у исследователей: если слово «Пирогоща» целиком, как думают одни, или частично, как думают другие, восходит к иностранному, греческому корню, то вполне естественно предположить, что в дошедших до нас текстах оно записано в несколько видоизмененной форме, как это сплошь и рядом бывает с иностранными или полуиностранными словами, чужими для данного языка.
Весьма вероятно, что в дошедших до нас текстах слово «Пирогощая» подверглось какому-то искажению. Скорее всего, в этих текстах оно записано не в первоначальном своем виде, а в том, в каком оно было усвоено народным говором, который очень часто, подобно течению воды, сглаживающему острые углы камней, округляет, сглаживает, делает более удобопроизносимыми, более близкими своему языку слова новые, трудные по смыслу и по выговариванию.
Если это предположение правильно, то задача состоит в том, чтобы найти первоначальный вид слова, из которого образовалась «Пирогощая». При этом более вероятно, что в своем первоначальном виде слово было длиннее, чем в измененном, упрощенном, сглаженном.
В Радзивиловском списке Радзивиловской 'летописи, в рассказе о принесении в Киев Вышеградской (Владимирской) иконы, вместо «с Пирогощею» написано «с Пироговищею».12 Лишний слог — «ви» — в средине этого слова ничего не дает для лучшего понимания смысла. Однако такое написание позволяет сделать предположение, что перед писцом данного списка был текст, где слово «Пирогощая» было длиннее на один, стоящий именно в данном месте, слог, и что писец либо неправильно разобрал две буквы этого слога, либо заменил их в результате переосмысления всего слова, бывшего ему непонятным.
В этом случае первоначальный вид слова «Пирогощая» может быть условно изображен так: «Пирого[ ]щая». Идя путем подбора двух букв, составляющих выпавший слог, и исчерпав все комбина-
8 Лаврентьевская, Ипатьевская, Софийская I, Воскресенская летописи.
9 Степенная книга, Шестая степень, глава 12 (ПСРЛ, т. XXI, ч. 1» стр. 230).
19 Хлебниковский, Погодинский и Ермолаевский списки Ипатьевской летописи.
11 Густинская, Новгородская IV летописи, Московский летописный свод XV века и Повесть о зачале Москвы (Публикация Л. Н. Пушкарева в «Материалах по истории СССР», т. 2, М., 1955, стр. 231).
12 ПСРЛ, т. I, вып. 2, стр. 346, под 1155 г., примеч. 12.
478


ции, мы подошли к ответу на поставленный вопрос. Нет сомнения, что полученный таким способом результат, независимо от очевидного характера, был бы встречен научной критикой с недоверием, как добытый чисто умозрительным путем. Поэтому прежде чем выступить с предложением полученного результата в качестве решения вопроса, следовало сделать все возможное в области поисков подтверждения этого решения в источнике.
Поиски себя оправдали.
Нами исследована повесть о Владимирской иконе божьей матери, находящаяся в составе сборника житий, сказаний, повестей, поучений и слов религиозно-учительного характера, составленного в 1642 г.13 Повесть эта дошла до нас в списке XVII в. В конце ее упоминаются события 1395 г. Тем не менее в описании древних событий сохранился в хорошем виде текст XII в. В. О. Ключевский в предисловии к печатному изданию «Сказания о чудесах Владимирской иконы божией матери»14 с полной убедительностью показал, что «Сказание», также публикуемое по списку XVII в., сохранило даже особенности языка и орфографии древнего оригинала XII в.
Близость исследованной нами рукописи к оригиналу XII в. неоспорима. «Сказание», изданное ОЛДП с предисловием В. О. Ключевского, является не чем иным, как не всегда точным видоизменением и перекомпоновкой нашего текста. Некоторые неясные места памятника, изданного ОЛДП, — например, о Золотых воротах города Владимира — хорошо разъясняются более сохранным изложением исследованной нами рукописи. Рассматриваемая повесть легла также в основу повести, помещенной в Лицевом своде XVI в. и в Степенной книге о чудесах Владимирской божьей матери.15
Древнее сказание о Владимирской иконе божьей матери возникло в XII в. в связи с установлением в день 1 августа совместного празднования в Византии и на Руси Спаса и Богоматери по случаю одновременной победы в 1164 г. Андрея Боголюбского над
13 ГПБ, собрание ОЛДП, СІХ (3119). Сборник 1642 г., на 540 лл., принадлежащий Афанасию Каркину. Рукопись написана одним каллиграфическим почерком, богато украшена заставками, все листы орнаментированы. На многих листах оставлены заключенные в разноцветные рамки белые прямоугольники, в которых должны были быть написаны миниатюры. Переплет — доски в тисненой коже с медными застежками. На переплете вверху и внизу тиснение: «Книга глаголемая». Заглавия всех статей выписаны киноварной вязью. На лл. 2—6 об. — оглавление. Данная повесть находится на лл. 324—326 об. Полный перечень 200 статей сборника имеется в описании рукописей ОЛДП, составленном Хр. Лопаревым (ч. 2, Рукописи в четвертку. СПб., 1893, стр. 155-179).
14 В «Нумерных изданиях ОЛДП» (т. XXX, 1878, стр. 10—15).
15 Степенная книга, Шестая степень, глава 12 (ПСРЛ, т. XXI, ч. 1, стр. 230—235). Составители лицевого свода дополнили и переосмыслили некоторые места, согласно представлениям XVI в., кое-что сократили; см.: ПСРЛ, т. IX, стр. 204.
479


болгарами и греческого царя Мануила над сарацинами.16 Древность «Сказания» видна также из того, что оно отразилось в летописях XII в.17
Посмотрим теперь, как отвечает этот ценный источник на интересующий нас вопрос.
О принесении из Царьграда Вышеградской (Владимирской) иконы Богородицы там говорится: «.. .и сей целбоносный образ владычицы Богородицы некогда от Палестин принесен бысть в царствующий град и ту пребысть неколико время и от царствующего Константина града, во едином корабли с Пирогорящею купцем в нашу Русскую землю во град Киев принесен бысть. ..».
Итак: «.. .с Пирого[ря]щею». Интересующее нас слово* впервые предстало перед нами в виде, вполне осмысляемом без каких бы то ни было подтягиваний к отдаленно схожим по звучанию греческим словам. Оно состоит из двух слов: греческого слова
«пир» (тсир) — «огонь» и русского слова «горящая», с соединительным звуком «о» посредине. «Пирогорящая», таким образом, означает «огнемгорящая».
Иконографии хорошо известна икона Богородицы «огнемгорящей», но, как и пристало божьей матери, при этом не сгорающей. В более поздних источниках она называется: «неопалимая купина». «Неопалимая»—это наилучшее, совершенно русское и совершенно адекватное выражение нужного понятия. «Пирогорящая» — это начальное, еще не очищенное от греческой скорлупы название привезенной из Греции на Рур> иконы.18
Теперь становится ясным и происхождение загадочного «купца», начисто отсутствующего во всех ранних источниках и впервые появляющегося в источниках XVI в. «.. .с Пирогорящею купцем» есть не что иное,» как иёпорченное «...с Пирогорящею купиной». ^
На каком-то этапе переписывания Сказания писец, не понявший странного для него словосочетания «с Пирогорящею купиной», осмыслил «Пирогорящею» как имя собственное какого-то
16 Сергий, архиепископ. Полный месяцеслов Востока, т. 2. Владимир, 1901, стр. 294—298.
17 См., например, Лаврентьевскую летопись под 1177 г.
18 Сочетание «неопалимая купина» в древней русской письменности зафиксировано всего один раз в переводной минее 1097 г.: «Коупину та неопальноу... достойно славим». Возможно, что именно отсюда и было позднее позаимствовано богословами это словосочетание для названия иконы. Во всех же других случаях для описания видения Моисеем горящих, но не сгорающих кустов — купины, слово «неопалимая» не встречается. Вместо него употребляются слова: «горяаше», «в коупине огнемь», «жьжаше». Отсюда совершенно ясно, что наименование новой иконы в те времена и произошло обычным, наиболее распространенным образом: купина, как и во всех других случаях (кроме одного), была названа горящей огнем. Ср.: И. И. Срезневский. Материалы для Словаря древнерусского языка по письменным памятникам, т. I. СПб., 1893, стб. 1369.
480


куп[ч]ины и написал: «С Пирогорящею купцем».19 Нечего и говорить, что появление купчины из купины гораздо более вероятно, чем выдумывание его заново, целиком, безо всякого к тому основания.
История вопроса в целом представляется нам в таком виде: в XII в. из Царьграда в Киев одновременно, в «едином корабле» были привезены две иконы богородицы: одна, написанная, по преданию, евангелистом Лукой, — будущая Владимирская, и другая, Пирогорящая, — будущая неопалимая купина. Последняя была помещена в церкви, заложенной Мстиславом в 1131 г.
Трудное и неясное народу словосочетание «Пирогорящая купина» было усвоено народным говором в форме «Пирогощая».20 Именем богородицы Пирогощей называлась и церковь, где находилась икона.
В этой распространенной форме название «Пирогоща» попало в летописи. При эуом важно заметить, что древнейшая из них — Ипатьевская, специально оговаривает, что Мстислав заложил церковь, «рекомую», т. е. называемую, «Пирогоща», подчеркивая этим, что «Пирогощая» — это не точное ее название, а то, которое установилось.
Общепринятым названием церкви пользуется и автор Слова о полку Игореве, посылающий своего героя к «Святей Богородици Пирогощей». Однако, если летописцы и автор Слова, естественно, предпочитали для обозначения описываемой ими церкви ее общеизвестное, городское название, то церковные книжники, составлявшие специальное сказание об иконах, не менее естественно должны были употреблять подлинное тогдашнее название иконы. В древнем церковном «Сказании» поэтому икона была названа своим полным именем — «Пирогорящею купиной». Поздний переписчик «Сказания» (XIV, XV или начала XVI в.), не понявший этого словосочетания, решил, что слово «купина» — испорченное пропуском буквы «ч» «купчина» по имени Пирогоряща, и написал: «... во едином корабли с Пирогорящею купцем ...». Эту же редакцию сохранил и список «Сказания» XVII в., дошедший до нас.21
19 «Купчина» — слово, распространенное в древности, зафиксированное еще Русской Правдой; см.: И. И. Срезневский. Материалы для Словаря древнерусского языка..., стб. 1375—1376.
20 Полугреческие, полурусские слова типа «Пирогорящая» в русском языке того времени встречались; вспомним, например, слово «Порфирородный». Что касается народного освоения «Пирогорящая», как «Пирогощая», подобных примеров как в те, так и в более поздние времена было бесконечное количество. Вспомним знаменитое «бурмистр» из «бургомистр» и т. п.
21 В Лицевом своде текст о привезений иконы сопровождается миниатюрой: на корабле везут икону, вокруг нее бородатые лю́ди и один безбородый, молодой. Он ближе всех к иконе. Из-за нее видны его голова и рука. Это изображенной художником молодой купец Пирогоща — «подпоручик Киже» XVI века (БАН, 31.7.30, л. 932.).
31 Отечественное источниковедение
481


Составители Степенной книги в XVI в., поместившие «Сказание», как известно, сверялись при создании своего изложения с древними летописями. Вполне понятно, что, встречая во всех древних летописях написание «Пирогощая», они «поправили» имя «купца», привезшего, согласно имеющемуся у них списку «Сказания», икону божьей матери. «Купец Пирогоряща» стал «купцо́м Пирогощей».
Так в XVI в. древнее слово «Пирогорящая», жившее всегда только в церковно-книжной традиции, встретилось со своей народной формой. Эта встреча привела к победе народной формы, на этот раз уже и на бумаге.
В отличие от прежних точек зрения на происхождение и значение слова «Пирогощая» высказанная выше гипотеза находит себе прямое подтверждение в источнике и объясняет все без исключения известные нам данные простейшим способом.
В задачу настоящей статьи не входит проследить дальнейшую судьбу самой иконы «Пирогорящей (неопалимой) купины», привезенной в Киев в XII в. Напомним некоторые имеющиеся об этом данные.
Культ иконы «неопалимая купина» установился на Руси поздно — в 80-х годах XVII в. Позднее установление культа иконы и способствовало утрате преемственной связи между поздней и ранней ее историей, что создало возможность происшедших недоумений.
Об этой иконе «інешіалимая купина» известно следующее: икона эта древнего греческого письма, в 80-х годах XVII в. оказалась в Грановитой палате в Москве. Путь ее из Византии до Москвы совершенно неизвестен.22 Важно, что она древнее Грановитой палаты и самой Москвы, а значит, прибыла сюда из другого места.
Возможно, этих данных недостаточно, чтобы считать икону «неопалимая купина», находившуюся в Москве в XVII в., той самой, которая была привезена в Киев «во едином корабли» с Владимирской. Важно, что имеющиеся данные об этой иконе нисколько не противоречат сказанному и скорее тяготеют к тому, чтобы нашу точку зрения подтвердить.
22 	Благодеяния богоматери роду христианскому через ея св. иконы. М., 1892, стр. 582.
482


В. В. М АВРО ДИН
«ТУР», «ЛЮТЫЙ ЗВЕРЬ» И «ПАРДУС» ДРЕВНЕРУССКИХ ИСТОЧНИКОВ
(К вопросу об охотничьей терминологии в Киевской Руси)
Многочисленные археологические раскопки последних лет заставляют пересмотреть ставшее традиционным наше представление о роли охоты в Киевской Руси.
Из этого, конечно, не следует делать вывод о необходимости возрождения концепции Ключевского, Рожкова и других исследователей, видевших в восточных славянах IX—XI вв. охотниковпромышленников, которым «ловы» доставляли средства существования.
Но во всяком случае охота имела большее значение в жизни русских людей той поры, нежели считалось последнее время.
Настала пора пересмотреть наше отношение к данной проблеме и создать новые обобщающие работы, посвященные охоте в Киевской Руси/В этой связи заслуживает внимания вопрос о некоторых объектах и способах охоты тех времен.
В летописях и Русской Правде (Краткой и Пространной), в житиях и древнейших грамотах встречаются названия многих животных и птиц, являвшихся объектами охоты. Среди них медведь, тур, лось, олень, серна (косуля, дикая коза), вепрь, волк, белый волк, соболь, куница, горностай, белка (веверица, векша), рысь, бобр, заяц, хомяк, суслик, песец, дикая лошадь, лисица черная (чернобурая лисица).
В источниках времен Киевской Руси не упоминается зубр, и поэтому нередко полагают, что летописный и былинный тур и является не кем иным, как зубром.1
Но это неверно.
Тур древнерусских летописей и былин — это «Bos primigenius Bojan», дикий бык, родоначальник наших домашних быков, и в частности так называемого украинского «серого» скота, в наше время исчезнувший. Последняя турица пала в заповедном Якторовом лесу под Варшавой в 1627 г.
Скелеты тура были обнаружены близ села Чаусово Одесской области (1932 г.) и у села Березани Киевской области (1936 г.).1  2
Зубр (Bison europeaus, Bison bonasus L.),, сохранившийся до наших дней в заповедниках и зоопарках Европы, является бли-
1 Нельзя не отметить, что иллюстраторы былин в тех местах, где в тексте былины речь идет о туре, помещают изображение... закавказского тура, ничего общего с былинным туром не имеющего.
2 Н. Бурчак-Абрамович. Из глубин веков. Охота и охотничье хозяйство, 1959, № 1, стр. 23—25.
483


жайшим родичем североамериканского бизона, никакого отношения к домашнему скоту не имеющим.3
Еще Блез де Виженер (1537 г.) обратил внимание на то, что зубра и тура путают. Он пишет: «Urus, называемый туземцами туром, есть собственно порода дикого быка, но он несравненно крупнее домашнего... Вся его шерсть черного цвета, и только вдоль хребта пролегает беловатая полоса». В XVI в. туры водились «на границах Мазовии и Литвы, и то лишь в некоторых селах».
Далее Блез де Виженер сообщает: «Бизон, которого литовцы называют зубром, животное дикое и свирепое, внешние покровы зубра напоминают льва, но в отличие он имеет у подбородка большую длинную бороду; голова его невелика, глаза большие, огненные, взгляд косой и свирепый, лоб широкий, рога огромные и так раскинуты, что в промежутке между их концами могли бы усесться три полновесных человека. На спине помещается высокий горб, как у дромадера или верблюда, покрытый длинной, волнистой шерстью».
Автор подчеркивает, что в отличие от не поддающегося приручению зубра тура можно приручить. Туры охотно смешиваются с домашним ‘скотом, но потомство туров и коров недолговечно, и гибридов в свое стадо туры не допускают. Уже тогда, в XVI столетии, туры вымирали. Как сообщает Блез де Виженер, они водятся лишь кое-где в пущах и жители окрестных сел обязаны их охранять. Пущи, где водились туры, были обнесены деревянными оградами.4 (
Вскоре тур вымер. Забыт был внешний облик его, а название перешло на другое животное. Что же касается причин отсутствия наименования зубра в перечне диких животных, встречающихся в древнерусских источниках, то надо сказать, что перечень этот далеко не полный и ряд довольно широко распростра-
3 С. Усов. Зубр. М., 1865; М. Рузский. Зубр как вымирающий представитель нашей фауны. Ученые записки Казанского ветеринарного Института, т. 15, вып. 1—2, 5—6, 1898; В. И. Громова. Первобытный бык, или тур (Bos primigenius Bojan) в СССР. Ежегодник Зоологического музея АН СССР, т. 32, 1931; Е. А. Богданов. Происхождение домашних животных. М., 1937; еб.: Кавказский зубр, М., 1939; М. А. Заблоцкий. Современные зубры Беловежской пущи. Научно-методические записки Гла-вного управления по заповедникам Совета Министров РСФСР, вып. IX, 1947; С. Н. Боголюбский. Происхождение и эволюция домашних животных. М., 1940; Л. В. Крайнова. Восстановление зубра на Кавказе. В сб.: Двадцать лет Кавказского государственного заповедника, М., 1947.
4 Извлечение из записок Блез де Виженера. Мемуары, относящиеся к истории Южной Руси, вып. 1, Киев, 1890, стр. 69, 71—73. Сообщение Блез де Виженера подтверждается легендой, записанной Н. Бурчак-Абрамовичем в Волынском Полесье. Легенда связана с лесным урочищем «Турова загорода». Легенда рассказывает о том, что когда-то, очень давно, здесь, в загороженном участке леса, княгиня занималась приручением диких туров, которых ловили в окрестных лесах (см.: Н. Бурчак-Абрамович. Из глубин' веков, стр. 24).
484


ненных животных и птиц в нем отсутствует. Мы не найдем, например, барсука и выдры, глухаря и рябчика, что объясняется скудностью дошедших до нас источников. В то же самое время из византийских источников мы знаем, что на Руси в XIГ в. существовал и термин «зубр» (греки произносили «зумпр»). Н. В. Шарлемань обратил внимание на то, что в русском описании охоты на туров, устроенной в Галицком княжестве для византийского царевича Андроника Комнена, речь идет именно о турах, а византийский источник говорит, что царевич охотился на «зумпров». Видимо, в те времена в Киевской Руси тур исчезал, а название его перешло на зубра, хотя этот последний уже тогда именовался так, как теперь («зубр», «зумпр»). Вряд ли можно утверждать вслед за Н. В. Шарлеманем, что «зубра от тура как будто не отличали».5 Внешние признаки тура и зубра столь отличны, что хорошо знавший окружающую его фауну русский человек той поры не мог их путать. Очевидно, путаницу эту внесли «книжные люди», плохо представлявшие себе обитателей той дикой европейской тайги, слабое представление о которой наш современник может себе составить по Беловежской пуще — реликту древней лиственно-хвоййой тайги. Блез де Виженер указывает: «.. . описание тура, сделанное Геснером, крайне ошибочно; он смешал тура с зубром и отличительные черты одного приписал другому». В то же самое время он подчеркивает, что «туземцы», «литовцы» (т. е. белорусы и украинцы, потомки русских киевских времен) в XVI в. еще совершенно отчетливо отличают тура от зубра, и дает правильное описание и того, и другого.6 Можно согласиться с Н. В. Шарлеманем, что путаница эта имела место «в древних источниках».
Нельзя не отметить, что на Правобережной Украине еще не так давно больших серых быков, являющихся далекими потомками туров, называли по старой памяти турами («погнав турів», «треба напувати турів»).7
Как известно, незадолго до Великой Отечественной войны в заповеднике «Аскания Нова» в нашей стране имела место попытка путем сложного скрещивания, руководствуясь старинными рисунками, гравюрами и описаниями, возродить исчезнувшего тура.8
В источниках встречаются названия зверей, которые трудно безошибочно связать с каким-либо известным нам диким животным. Так, например, страстный охотник князь Владимир Всеволодович Мономах, рассказывая о своих охотах в черниговских пущах и в степях, где он ловил и бил, не раз рискуя жизнью, диких ко¬
5 Н. В. Шарлемань. Из реального комментария к «Слову о полку Игореве». ТОДРЛ, т. VI, 1948, стр. 116—117.
6 Извлечение из записок Блез де Виженера, стр. 72.
7 Н. В. Шарлемань. Из реального комментария..., стр. 116.
8 Лесник. Лесной шум. Л., 1933, стр. 333—338.
485


ней, лосей, оленей, туров, вепрей, медведей, говорит и о том, как «лютый зверь» вскочил ему на бедра и коня вместе с ним повалил. «Лютый зверь» упоминается и в замечательном произведении древнерусской литературы «Слово о полку Игореве», где говорится о том, как Всеслав Полоцкий бежал («скочи») ночью из Белгорода в Полоцк «лютым зверем».9
«Лютый зверь» — не волк. «Серого волка» знает «Слово о полку Игореве» и отличает его от «лютого зверя».10  11 Да и вряд ли волк мог наброситься на человека и сбросить на землю и лошадь, и всадника, как это произошло с Владимиром Мономахом в черниговских пущах. Нет на это у «серого волка» ни смелости, ни силы. Иногда «лютым зверем» называли медведя.11 Но в «Поучении» Владимир Мономах говорит одновременно и о медведе, и о «лютом звере». Значит, «лютый зверь» — не медведь и не волк. Кто же он? Скорее всего, под «лютым зверем» скрывается какой-то хищник из породы кошачьих. Но какой? Рысь? Леопард? Сказать трудно. Косвенным свидетельством является упоминание известного нам уже византийского источника об охоте на Руси Андроника Комнена, в котором говорится о том, что «зумпры» сильней и больше, чем медведи и леопарды. Видимо, ,речь идет именно о* леопарде (Felis pardus L.). Можно считать достоверным то, что «лютый зверь» силен, отважен и очень быстр (Всеслав стремительно бежит, как «лютый зверь»). А эти черты характерны для леопарда, или барса, которого знают былины о Вольге (Волхе Всеславиче). Следует иметь в виду, что область распространения леопардов даже в не так давно прошедшие времена была значительно обширней, нежели теперь. Еще в XVIII в. леопарды встречались на северных склонах Кавказского хребта. Когда-то они доходили до Кубани, Подонья и Приднепровья, а ископаемые останки леопардов обнаружены в Южной Европе почти повсеместно. На Дальнем Востоке леопард, как и уссурийский тигр, и сейчас еще обитает далеко на севере. Если бы не особые охранительные меры, и тот, и другой были бы уже давно истреблены, как истребили леопарда—«лютого зверя», в сравнительно густо населенной Восточной Европе еще в эпоху Киевской Руси.12
Встречается в источниках и «пардус». Летопись подчеркивает характерную для «пардуса» стремительность и силу. Так, говоря о князе Святославе Игоревиче, летопись подчеркивает,
9 Слово о полку Игореве. М.—Л., 1950, стр. 25.
10 Там же, стр. 9, 12, 14. Правда, кое-где на Украине «лютым зверем» сейчас называют волка.
11 Н. Н. В о р о н и н. Медвежий культ в Верхнем Поволжье в XI в. МИА, №6, 1941, стр. 153—156.
12 Жизнь животных Брэма. Под ред. А. С. Догеля и П. Ф. Лесгафта. Т. I. СПб., 1904, стр. 176—183; Атлас охотничьих и промысловых птиц и зверей СССР, т. II. М., 1953, стр. 188—189.
486


что он в походах быстро передвигался («легко ходя») «аки пардус».13
«Пардусы» выступали в роли ловчих зверей. С ними охотились князья. Были специальные люди — «пардусники», подобные «псарям», «сокольникам», «борзятникам» и т. п. Князья дарили «пардусов» друг другу в качестве ценного подарка. Так, например, в 1147 г. Олег подарил «пардуса» Юрию Долгорукому.14 В 1160 г. такой же подарок («пардуса») сделал Святослав Ольгович Ростиславу.15 Говоря о половцах, ворвавшихся на Русь, автор «Слова о полку Игореве» называет их «пардужьим гнездом».16 Но с каким животным кошачьей породы охотились? Известна лишь охота с гепардами (Acinonyx jubatus Sehr). За то, что «пардусами» могли называться гепарды, говорит сходство их названий. Говорит об этом и то обстоятельство, что гепард — одно из самых быстрых на бегу животных, а именно этим качеством отличаются «пардусы» древнерусских источников.17 Охота с гепардами могла прийти на Русь с востока. На фресках Киевского Софийского собора изображены сцены охоты с гепардами.
Следовательно, русские знали и «пардусов» — гепардов, ловчих зверей, применяемых для охоты, и «пардусов» — леопардов, «лютых зверей», являвшихся объектом охоты. Очевидно, в данном случае имело место то же, что и с «туром», под которым в древней Руси подразумевали и зубра, и собственно тура.
Судя по фрескам Киевского Софийского собора, с гепардами охотились главным образом на быстроногих животных степи и лесостепи: диких лошадей (тарпанов) и диких ослов (куланов). Такого рода охота давала возможность использовать все преимущества быстроногих «пардусов».
Как, когда и почему перевелась на Руси охота с «пардусами», сказать трудно. Еще в конце XIII в., при хане Менгу-Темире, упоминаются княжеские «пардусники».18 Позже об охоте с «пардусами» источники не говорят. Видимо, ее постигла та же участь, которая грозит охоте с борзыми и с ловчими птицами.
13 Повесть временных лет, ч. 1. М.—Л., 1950, стр. 46.
14 Летопись по Ипатскому списку. СПб., 1871, ęTp. 240.
15 ПСРЛ, т. II, изд. 2, стр. 86.
16 Слово о полку Игореве, стр. 20.
17 Спидометры автомашин, шедших параллельно со стремительно несущимися гепардами, на отдельных участках показывали свыше 100 километров в час. (Охота и охотничье хозяйство, 1961, № 6, стр. 24; А. Г. Банников. Бадхыз. Природа, 1962, № 9, стр. 97).
18 Ярлык Менгу-Темира русским митрополитам датируется 1270—1273 гг. (СГГД, ч. 2, № 2, стр. 5).
487


И. И. СМИРНОВ
УСТАВЛЕНЬЕ ТАТЬБЫ
В «Курсе русской истории», в лекции о Русской Правде, Ключевский привлек внимание к своему, как он его назвал, «библиографическому наблюдению», заключающемуся в том, что «в древнерусской юридической, преимущественно церковно-юридической письменности встречаем одинокие статьи русского происхождения, как будто случайно попавшие в то место, где мы их находим, не имеющие органической связи с памятником, к которому они прицеплены».1 В качестве примера такого рода статьи Ключевский указал на одну «русскую статью, находящуюся среди статей Эклоги в одном древнем списке Мерила Праведного и носящую заглавие „О уставленьи татьбы“».1  2 Отметив, что указанная им статья «не попала в Правду», Ключевский вместе с тем подчеркнул важное значение такого рода статей, заключающееся в том, что «они вскрывают процесс, бросающий свет на составление Русской Правды». Ключевский же изложил и содержание статьи «О уставленьи татьбы»: «Здесь устанавливается подсудность дел о краже, когда поличное и сам вор окажутся в другом округе .(волости), не в том, где совершена кража».3
При всем интересе открытия Ключевского оно почему-то не привлекло внимания ни историков древнерусского права, ни историков Русской Правды. Может быть, это следует объяснить тем, что сделанное в обычной для Ключевского манере — в форме глухой ссылки на «один древний список» Мерила Праведного (без указания, какой именно!) и в пересказе, а не в цитате — оно затерялось среди огромного материала «Курса», оставшись незамеченным.4 Как бы то ни было, ни до Ключевского (Розенкампф, Калачов), ни после него ни один исследователь не касался статьи «О уставленьи татьбы», а сама эта статья не была опубликована.5
Поразительно, что статья «О уставленьи татьбы» осталась вне внимания и при работах по подготовке академического издания Русской Правды. Она не только не была опубликована в приложениях к тексту Русской Правды (в отличие от таких статей, как статья «Володимера князя суд о послушьстве» в Троицком
1 В. О. Ключевский, Сочинения, т. 1, Курс русской истории, ч. 1, М., 1956 (в дальнейшем: В. О. Ключевский. Курс), стр. 226—227.
2 Там же, стр. 227.
3 Там же, стр. 227—228.
4 Этим, по-видимому, объясняется отсутствие комментария к данному месту в новом издании «Курса русской истории» Ключевского (В. О. Ключевский. Курс, стр. 227).
5 Г. А. Розенкампф. Обозоение Коомчей книги в историческом виде.
М., 1829; Н. В. Калачов. Предварительные юридические сведения для по\- ного объяснения Русской Правды, вып. 1. Изд. 2. СПб., 1880. /
488


I списке Мерила Праведного6 или статья «О мужи кроваве» в Розенкампфовском списке Кормчей7)' но даже осталось не отмеченной в описании того списка Мерила Праведного (Троицкий I список), в котором она находится.8
Мне представляется, однако, что открытая Ключевским статья «О уставленьи татьбы» должна быть, наконец, введена в научный оборот. Это сделать тем более необходимо, что фототипическое издание М. Н. Тихомировым рукописи Троицкого I списка Мерила Праведного, в составе которой находится статья «О уставленьи татьбы», делает доступным для всех исследование данного памятника.
Приведем прежде всего текст статьи.
«О оуставленьи татбы.
Аще будетъ лице татбы коея страны, и обрящется во инои вси, от лица же татбы дадуть достойное той вси властелю, рекше пошлины, татьба же и продажа пои деть к первой страны властелю, в ней же бѣ лице татбы преже было; тотъ властель вѣдает всю продажю татьбы и приставници его, иныи же никто тоя страны татю лица продажи не творит. “
Аще ли в ыную страну татба придетъ от тоя страны, и властель тоя страны тому татю продажю створить, придеть же первыя страны властель и оувѣсть продажю, все проданое и грабленое възвратится к первому и надъ покрадшимъ татемъ первый властель волю иматъ, или продажи достоинъ будетъ, или муки.
Се же оуправленье да держится всякому властелю — и градьскому, и весьскому».9
6 Правда Русская, т. 1. Под ред. Б. Д. Грекова. М.—Л., 1940, стр. 117.
7 Там же, стр. 231.
8 Троицкий I список Мерила Праведного четырежды описывался советскими исследователями: С. В. Юшковым (Русская Правда. Под ред. С. В. Юшкова. Киев, 1935; С. В. Юшков. Русская Правда. Происхождение, источники, ее значение. М., 1950, стр. 34—35), В. П. Любимовым (Правда Русская, т. 1. Под ред. Б. Д. Грекова, стр. 89—99) и дважды М. Н. Тихомировым (Мерило Праведное по рукописи XIV в. Издано под наблюдением и со вступительной статьей акад. М. Н. Тихомирова. М., 1961, стр. V—XIV; в дальнейшем: Мерило Праведное; Закон Судный людем краткой редакции. Под ред. М. Н. Тихомирова. М., 1961, стр. 14—18). Не коснулся статьи «О уставленьи татьбы» М. Н. Тихомиров и в своем «Исследовании о Русской Правде», хотя он уделил большое внимание анализу Троицкого списка Мерила Праведного, посвятив ему специальную главу (М. Н. Т и х о м и р о в. Исследование о Русской Правде. М., 1941, стр. 88—99). Не отмечена статья «О уставленьи татьбы» и в дореволюционных описаниях Калачова Троицкого I списка Мерила Праведного (Н. В. Калачов. Мерило Праведное. Архив историко-юридических сведений, относящихся до России. СПб., 1876, стр. 29—42) и Арсения (Арсений. Описание славянских рукописей библиотеки Троице-Сергиевой лавры. Чтения ОИДР, 1878, кн. II, стр. 28—33).
9 Мерило Праведное, стр. 380.
489


Как это и указал Ключевский, статья «О уставленьи татьбы» находится «среди статей Эклоги», после главы первой 17-го зачала (титула) Эклоги «О разделеньи користи».10  11 Ни по содержанию, ни по форме статья «О уставленьи татьбы» никак не связана со статьями Эклоги. Обращение к тексту Эклоги в печатной Кормчей подтверждает отсутствие данной статьи в Эклоге (как нет ее ни в Законе Градском, т. е. Прохироне, ни в Законе Судном людем).11 Все это целиком отвечает заключению Ключевского об отсутствии «органической связи» такого рода статей с памятником, к которому они «прицеплены».
Обращение к рукописи Мерила Праведного (пользуясь фототипическим воспроизведением ее в издании М. Н. Тихомирова) дает возможность высказать некоторые соображения о том, как статья «О уставленьи татьбы» оказалась «прицепленной» к статьям Эклоги.
Статья «О уставлений татьбы» помещается на оборотной стороне л. 188 и занимает ее всю целиком. На лицевой стороне л. 188 начинается текст 17-го зачала Эклоги. Однако этот текст содержит лишь самое начало главы первой. Продолжение же текста 17-го зачала Эклоги находится уже на л. 189. Но продолжение это начинается лишь с последней строки лицевой стороны л. 189, причем с главы пятой 17-го зачала «О оударившемь кого мечемь». Текст же окончания главы первой и целиком глав второй—четвер¬
10 В этом зачале в славянском переводе Эклоги объединены 17-й (о наказаниях) и 18-й (о разделении военной добычи) титулы византийской Эклоги. При этом «о разделении корысти говорится только в одной главе, составляющей в греческой Эклоге восемнадцатый титул, а все 'прочее есть семнадцатый титул Эклоги — о казнях... Однако порядок в расположении статей уголовного характера... в русской редакции совсем особенный: он не сходится ни с одним из изданных доселе изводов греческой Эклоги» (В. Г. Васильевский. Законодательство иконоборцев. В издании: Труды В. Г. Васильевского, т. IV, Л., 1930, стр. 170, 185—186).
11 В византийской Эклоге, как мне сообщила Е. Э. Липшиц, также нет статьи, содержание которой соответствовало бы статье «О уставленьи татьбы». Правда, одна из статей XVII титула византийской Эклоги рассматривает вопрос о краже «в другом месте государства». Но ее содержание совершенно
• отлично от статьи «О уставленьи татьбы».
С любезного разрешения Е. Э. Липшиц привожу текст этой статьи — в переводе Е. Э. Липшиц и в оригинале
«Ворующий в другом месте государства, сделавший это в первый раз, если он свободный человек и состоятельный, вместе с украденным возвратит владельцу двойную стоимость украденного. Если же он неимущий, то да будет высечен и изгнан. Во второй раз да будет отсечена рука его».
(Эклога, XVII, 11).
Текст повторяется с незначительным стилистическим изменением в Частной Эклоге (Ecloga privata aucta, XVII, 50). Вполне аналогичный текст имеется и в Эклоге, измененной по Прохирону (Ecloga ad Prochiron mutata, XVIII, 10).
*0 ъХіктшѵ £V ете́ра) то́тш Tiję -reo^iTetaę, ev TCpwTotę piv тоото “icotoW, eav ІХєи&єpóę єаті хаі єотсорєї, itpoę tyj aicoSóaet toü у.Хатсеѵто? р.єта тобто ÖitcXyjv tyjv too %Xa7CŚVToę Ttp/yjv тсарєуєтй). et <5e aizopóę єаті, титсте́а&й) xal l|opi£eaO(d. Ьеитероѵ 5є, ^єіро'х.о'гсєіа&й).
490


той вообще отсутствует. Основная же часть лицевой стороны л. 189 занята следующим текстом.
«Шестая грань. О обрученьихъ.
Иже по закону вручивыся перваго брака по благодѣянью сужитья ходатайством написания о дарѣх даемыхъ оутверженое обрученье святыми молитвами изглаголано во оуслышание сущимъ тогда ту се тако творится всегда честьно и непорочно наше ©управленье полагають; тако же и вторыи бракъ по апостольскому повелѣнию тако же святыми молитвами оутвержаемъ безъ разлучения.
Аще же кии бракъ не тако съставися кромѣ писанаго или распускъное обручение не имать бесчинья по господьскому словеси: богъ совокупи и человекъ не разлучаетъ, иже бо пущеную поймаетъ прелюбодѣіяние творит. Ищи правила святаго Василья къ Аньфилофью епископу Икониискому, правило девятое того же великого святаго собора изложение».12
Что собой представляет приведенный текст? К сожалению, мне не удалось выяснить его происхождение. Слова «Шестая грань», которыми он начинается, ведут к Закону Градскому (т. е. Прохирону). К нему же ведет и содержание рассматриваемого текста, посвященного вопросам, связанным с браком. Наконец, и терминология данного текста — такие термины, как «обрученье», «написанье», «дары», «распускное», — также указывает как на источник этого текста на Закон Градский, в котором содержатся все перечисленные термины. « *
Однако обращение к Закону Градскому, составляющему 26-ю главу второй части Мерила Праведного, не обнаруживает в нем ничего похожего или хотя бы близкого к данному тексту. В частности, шестая грань Закона Градского посвящена совсем другому вопросу: «О прежебрачнемь даре».13 Не удалось найти данный текст и в Кормчей: ни в Законе Градском, ни в Эклоге, ни в Послании Василия Великого к Амфилофию. Наконец, его нет (и в памятниках древнерусского канонического права.14
Такая безрезультатность поисков источников данного текста, однако, сама по себе уже является некоторым результатом, создавая предпосылки для несколько иной постановки вопроса о происхождении рассматриваемого текста. Указания на это мы находим опять-таки у Ключевского. В связи с своей теорией церковного происхождения Русской Правды Ключевский характеризует процесс выработки отдельных норм права в «сфере церков¬
12 Мерило Праведное́, стр. 381.
13 Там же, стр. 480.
14 РИБ, т. 6. Ничего не дало для выяснения данного вопроса и обращение к литературе по каноническому праву (М. И. Горчаков. О тайне супружества. СПб., 1880; А. С. Павлов. 1) 30-я глава Кормчей книги как исторический и практический источник русского брачного права. М., 1887; 2) Курс церковного права. Сергиев посад, 1902).
491


ной юрисдикции», т. е. в сфере церковного управления и суда. Ключевский следующим образом рисует этапы этого процесса: «Подчиненные церковные правители, судьи, духовники, обращались к епископам с вопросами по делам своей компетенции, возбуждавшей недоумения, и получали от владык руководительные ответы. Вопросы относились большею частью к церковной практике, но касались нередко и чисто юридических предметов, роста и лихоимства, церковных наказаний за убийство и другие уголовные преступления, брака, развода и внебрачного сожительства, крестоцелования как судебного доказательства, холопства и отношения к нему церковного суда... Пастырские правила применялись к судебной практике, становились юридическими нормами и находили себе письменное изложение в виде отдельных статей, которые записывались, где приходилось».15
Мне представляется, что рассматриваемый текст и представляет собой такого рода отдельную статью, записанную, где пришлось,, и являющуюся результатом применения к «судебной практике» как норм византийского права (Закон Градский, Правила Василия Великого), так и норм, формулируемых самими церковными властями Руси по вопросам «брака, развода и внебрачного сожительства».
Такой характер данного текста выступает в словах о том, что в случаях, когда брак совершается с соблюдением всех правил и процедур, тогда «творится всегда честно и непорочно наше управленье полагають», — словах, в которых особый интерес представляет термин «наше управленье».
Еще показательнее содержащаяся в нем форма ссылки на правила Василия Великого: «Ищи правила святаго Василья... правило девятое», представляющая собой прямое указание судье на то, чем надо руководствоваться при рассмотрении дел о незаконном браке с разведенным. Это указание на «правило девятое Василия Великого» особенно замечательно тем, что в знаменитом «Вопрошаиии Кирикове» (1130—1156 гг.) новгородский епископ Нифонт в ответ на вопрос Кирика: «А иже-то распоустилася малжена, и перед тобою, владыко, тягавшася, что тем опитемья?», давая свои указания, как вести такого рода тяжбы, прямо ссылается на каноны (правила) Василия Великого (лепо же есть и то припсати от канон святого Василья) и воспроизводит текст 9-го канона.16
Итак, в тексте, помещенном на лицевой стороне л. 189, можно видеть запись судебной практики по делам о браке или, точнее говоря, пособие для судей по делам такого рода.17
15 В. О. Ключевский. Курс, стр. 228—229.
16 РИБ, т. 6, стб. 48—-49.
17 Напомню, что, по определению́ М. Н. Тихомирова, «основное назначение „Мерила Праведного“ — дать пособие для судей» (Мерило Праведное, стр. VI).
492


Этот вывод (высказываемый хотя бы и в предварительной форме) важен не только в плане выяснения характера рассматриваемого текста, но и в том отношении, что он может быть использован и при рассмотрении вопроса о происхождении и характере статьи «О уставленьи татьбы».
Возвращаясь к данной Ключевским (и приведенной выше) характеристике процесса складывания правовых норм в сфере церковной юрисдикции, следует обратить внимание на содержащиеся в характеристике Ключевского указания на то, что этот процесс охватывал не только непосредственно относящиеся к церковной юрисдикции вопросы канонического права, но и чисто светские юридические вопросы уголовного и гражданского права.
Наиболее замечательным и важным по своему значению памятником права, вышедшим из сферы церковной юрисдикции, является знаменитое «Правосудие митрополичье», связанное своим происхождением с «практикой митрополичьего суда».18
К практике церковного — митрополичьего или епископского—г суда ведет и происхождение статьи «О уставленьи татьбы».
В пользу такого ее происхождения говорит прежде всего ее словарный состав. Основные и решающие термины статьи «О уставленьи татьбы», начиная с самого ее заглавия, такие, как «лице», «татьба», «продажа», «мука», «грабленое», прямо и непосредственно ведут к Русской Правде и ее терминологии. Бросается в глаза и сходство грамматической конструкции (в ней же бе лице татбы преже было) с конструкцией в ст. 20 Краткой Правды (в ней же ви. р. и голова начнеть лежати). К этой же группе терминов следует отнести слово «пошлина»,19 имеющееся в Уставной грамоте князя Всеволода новгородской церкви Ивана на Опоках.20
Вместе с тем, однако, в статье «О уставленьи татьбы» имеется ряд слов и терминов, в Русской Правде отсутствующих: «страна», «весь», «весьский», «градский», «властель», «приставницы», «управленье». Общей чертой, объединяющей эту вторую группу слов и терминов, является то, что все они так или иначе связаны с церковью: частью непосредственно с памятниками церковного права, такими, как Церковный устав Владимира (слово «управленье»21) и Церковный устав Ярослава (слово «воло-
18 С. В. Ю ш к о в. Правосудие митрополичье. АЗАК, вып. XXXV (в дальнейшем: С. В. Юшков. Правосудие митрополичье), стр. 118.
19 Это место статьи «О уставленьи татьбы» представляет интерес и по употребленной здесь грамматической конструкции — «дадуть достойное... рекше пошлины», одинаковой с конструкцией в знаменитой фразе из «Вопрошания Кирикова» «найм. .. рекше лихвы» (РИБ, т. 6, стб. 24). С другой стороны, в ст. 15 Краткой Правды имеется выражение «вдал... достойно».
20 «Дал есмя пошлины попом святого великого Ивана» (НПЛ, стр. 560).
21 «Кто преступить сиа правила, якоже есми управили по святых отець правилом и по первых царей управлению» (РИБ, т. 36, вып. 1, стр. 25).
493


стель»22), Правило митрополита Кирила, 1274 г. (слово «властель церковный»23), послание митрополита Киприана игумену Афанасию 1390 г. (слова «град» и «весь»24), частью с памятниками церковной литературы, такими, как Несторовы «Житие Феодосия» (слова «страна», «приставьникы»25) и «Житие Бориса и Глеба» (слово «властелин градный»26), сочинения Кирилла Туровского (слова «град», «весь»27), Печерский Патерик (слово «градский властелин»28).
Итак, можно говорить о двуслойности словарного состава статьи «О уставленьи татьбы». При этом первый слой — слова и термины, носящие светский характер и не имеющие церковной окраски, — используется для обозначения самого казуса, которому посвящена статья («татьба», «лице», «грабленое»), и санкций, относящихся к данному казусу («продажа», «мука», «пошлины»).
Второй же слой слов — слова и термины, связанные с памятниками церковного права или произведениями церковной литературы,— используется для определения места, где свершается данный казус («страна», «весь»), и для обозначения лиц, к компетенции которых он относится («градский» и «весьский»,. «властели», «приставницы» властеля).
В таком соотношении словарно-терминологических слоев в тексте статьи «О уставленьи татьбы» в сущности заложена и ее характеристика как памятника, содержащего общеправовые нормы, относящиеся к казусу с «лицем» и «татьбой», но вышедшего из сферы церковной юрисдикции и предназначенного для нужд церковного — митрополичьего и епископского — суда.
Такое происхождение статьи «О уставленьи татьбы» особенноотчетливо выступает в ее заключительной формуле: «Се же управленье да держится всякому властелю: и градьскому и весьскому». Содержащиеся в этой формуле термины «управленье» и «властель» прямо ведут к церковным уставам Владимира (в котором,
22 «А что ся дееть в манастырьскых людех и в церковных и в самех макастырех, да не въступается князь ни волостель в то, да ведають их митрополичи волостели, а безъзадщина их поидеть к волостелю митрополичю» (НПЛ, стр. 484).
23 «От властель церковных» (РИБ, т. 6, стб. 92).
24 «Аще послан будеть чернець игуменом на службу, в град или в весь некоторую» (там ж, стб. 247).
25 «И тако поиде на коних в страну свою»; «... начат казати тиуны и приставьникы и слугы» (Чтения ОИДР, 1879, кн. I, стр. 16, 37).
26 «Властелин градный» (Жития Бориса и Глеба. Приготовил к печати Д. И. Абрамович. Пгр., 1916, стр. 18).
27 «Аще случить ти ся во граде быти, или в народе, или в веси, или на торгу» (письмо Кирилла Туровского Василию, игумену Печерскому. Прибавления к изданию творений святых отцов, т. X. М., 1831, стр. 354).
28 «Се уведав градский властелин, и повеле мучити татии» (Патерик Киевского Печерского монастыря. СПб., 1911, стр. 97).
494


как отмечено выше, также есть термин «управленье») и Ярослава (в котором фигурируют митрополичьи и епископские 29 волостели)►
С другой стороны, термин «управленье» (наше управленье) содержится и в следующей за статьей «О уставленьи татьбы» записи о брачных делах на л. 189 Мерила Праведного.
Все это вряд ли оставляет сомнение в том, что статья «О уставленьи татьбы», подобно записи о брачных делах, представляет собой «уставленье», вышедшее из сферы церковной юрисдикции, из «практики митрополичьего суда».30
В наиболее полной степени как с практикой митрополичьего суда, так и с выросшими из практики митрополичьего правосудия правовыми нормами знакомит Правосудие митрополичье,, представляющее собой, по определению его первого исследователя С. В. Юшкова, «анонимный юридический сборник», составителем которого было «лицо, прикосновенное к митрополичьему суду и в достаточной степени знакомое с практикой митрополичьего суда».31
В этой связи особый интерес и значение представляет сопоставление статьи «О уставленьи татьбы» с «Правосудием Митрополичьим». •
Это сопоставление обнаруживает прежде всего общность источников для обоих памятников: «Одним из основных источников» Правосудия митрополичья «является Устав князя Ярослава. .. Другим источником Правосудия митрополичья является Русская Правда».32
Однако еще более важной, чем общность использования источников, является общность содержащихся в статье «О уставленьи татьбы» и в Правосудии митрополичьем казусов и норм. Так, в ст. 19 Правосудия митрополичья «А холопа своего ли татя с поличным изымав в чужи отчине, вести его к своему судьи да судити»33 в сущности рассматривается тот самый казус, который составляет содержание статьи «О уставленьи татьбы»: поличное татьбы, совершенной в одном районе, вместе с татем, совершившим эту татьбу, обнаружено в другом районе. Тождественно и решение этого казуса: суд над татем производится в том районе, где совершена татьба.
Второе, что роднит статью «О уставленьи татьбы» и Правосудие митрополичье, — это «волостель».
Термин «волостель» (властелин) находится в трех статьях Правосудия митрополичья.
29 Термин «епискупли волостели» см. в краткой группе восточнорусской редакции Устава Ярослава (ПСРЛ, т. V, вып. 1, стр. 122).
30 Ср. термин «суд митрополичь» в церковном уставе Ярослава (НПЛ, стр. 484).
31 С. В. Ю ш к о в. Правосудие митрополичье, стр. 118.
32 Там же, стр. 117.
33 Там же.
495


Ст. 15. «А вина властелина противу поличного, а исцю тако же».
Ст. 20. «А то ся деяло за 3 годы, того не искати судом, ли что деялося при ином князи ли властелине, того не искати».
Ст. 36. «Что ся дееть в монастырех ли в монастырьскых людех, да не вступається князь ли властелин: то ведает их епископ».34
Что касается ст. 36, то она представляет собой сокращенное воспроизведение статьи Церковного устава Ярослава (см. выше); но она важна в том отношении, что позволяет установить, что «властелин» в Правосудии митрополичьем — это транскрипция именно термина «волостель».
Ст. 15 и 20 носят самостоятельный и оригинальный характер. В плане сопоставления со статьей «О уставленьи татьбы» особенно интересна ст. 15. Формула ст. 15: «А вина властелина противу поличного» относится к тому самому казусу с «лицем» и «татьбой», который и составляет содержание статьи «О уставленьи татьбы». Причем в обоих памятниках этот казус относится к компетенции волостеля.
Не менее показательна для характеристики «волостеля» и ст. 20 с ее параллелью — «князь» и «властелин».
Общий вывод из наблюдений за термином «властелин» — «волостель» в Правосудии митрополичьем заключается в том, что «волостель», отсутствующий в Русской Правде, выступает, можно сказать, как центральная фигура Правосудия митрополичья. И это, пожалуй, самый важный вывод для статьи «О уставленьи татьбы», представляющей собой «уставленье», предназначенное именно для «властелей» — «волостелей».
Сопоставление статьи «О уставленьи татьбы» с Правосудием митрополичьим позволяет решить и еще «один существенный для ее понимания вопрос: о каких волостелях идет в ней речь, о княжеских или митрополичьих и епископских? Правосудие митрополичье, в котором фигурируют именно княжеские волостели, с не оставляющей сомнения определенностью решает этот вопрос в пользу княжеских волостелей и для статьи «О уставленьи татьбы», так как княжеским волостелем является и «градский властель» Печерского Патерика, и «властелин градный» Несторова «Жития Бориса и Глеба».
Итак, сопоставление статьи «О уставленьи татьбы» с Правосудием митрополичьим свидетельствует о близости между собой этих памятников, подкрепляя тем самым выводы, полученные на основании анализа словарно-терминологического состава статьи «О уставленьи татьбы», о ее возникновении в сфере церковной юрисдикции, о связи ее происхождения с практикой митрополичьего суда.
34 	Там же, стр. 116—117.
496


ß заключение необходимо попытаться ответить на вопрос, каким образом статья «О уставленьи татьбы» оказалась «среди статей Эклоги». Ответ на него, мне кажется, следует искать в особенностях рукописи Троицкого I списка Мерила Праведного.
Статья «О уставленьи татьбы» вместе с следующей за ней записью о брачных делах находится в рукописи Троицкого I списка Мерила Праведного как раз в том месте, где в тексте Эклоги имеется дефект: отсутствие конца текста главы первой и целиком текста глав второй, третьей и четвертой 17-го зачала (титула) Эклоги. Таким образом, статьи о татьбе и о брачных делах- как бы восполняют этот дефект. Это заключение, однако, нуждается в некотором уточнении. Как сказано выше, ни статья «О уставленьи татьбы», ни запись о брачных делах никак не связаны ни по происхождению, ни по содержанию с 17-м или с каким-либо иным титулами Эклоги. Поэтому они, естественно, не могли восполнять дефектный текст в 17-м титуле Эклоги. Но тем не менее такое намерение у писцов Троицкого I списка было. Свидетельством этого является то, что, обнаружив дефект — пропуск текста в 17-м зачале Эклоги, писец оставил для восполнения этого прогГуска почти целый лист рукописи, оборот л. 188 и лицевую сторону л. 189,35 и лишь на последней строке л. 189 вновь вернулся к тексту Эклоги, именно к тексту главы пятой зачала 17-го.36
Однако по каким-то обстоятельствам это намерение не было осуществлено, и текст Эклоги в Троицком I списке Мерила Праведного так и остался дефектным. Предусмотренное же для восполнения этого дефекта место — лл. 188 об.—189 — оказалось пустым.
Вот эти-то пустые листы и были позднее использованы как подходящее свободное место для записи статьи «О уставленьи татьбы» и записи о брачных делах. Такое заключение вытекает из того, что обе названные статьи написаны одним почерком, причем почерком, отличным от почерков, которыми написан основной текст рукописи Троицкого I списка Мерила Праведного.37
35 В рукописи лл. 188 об. и 189 представляют собой внутренний разворот тетради, начинающейся с л. 186 и кончающейся на л. 192.
36 В том, что писец начал писать текст главы пятой с последней строки лицевой стороны л. 189, а не с начала оборота л. 189, можно видеть сознательное стремление писца сигнализировать этим необходимость восполнить пропуск в тексте Эклоги.
37 Что касается чернил, которыми написаны лл. 188 об. и 189, то И. А. Голубцов любезно сообщил мне по этому поводу следующее: страницы лл. 188 об. и 189 — это оборот листа пергамента, другая сторона его более гладко отполирована, а эти страницы как бы замшевые, более шершавые. На фоне этой шершавости чернила обеих страниц более рыжие или такими кажутся; но думается, что они действительно слабее тех чернил, которыми писаны обороты названных листов.
1/2 32 Отечественное источниковедение
497


Признаком, объединяющим почерк на л. 188 об. и на л. 189 и вместе с тем выделяющим его из остальных почерков, которыми написана рукопись Троицкого I списка Мерила Праведного,38 является написание букв м и у, резко отличное от написания во всех остальных почерках этих букв и бросающееся в глаза даже не палеографу.39
Другим доказательством в пользу вставного и позднейшего характера происхождения текста статьи «О уставленьи татьбы» и записи о брачных делах является то, что обе они отсутствуют в Кирилло-Белозерском III списке Мерила Праведного. Принадлежа, по заключению М. Н. Тихомирова, к Троицкому изводу Мерила Праведного и имея «вполне сходный состав с Троицким I списком Мерила Праведного»,40 Кирилло-Белозерский III список содержит полный текст 17-го зачала Эклоги, в том числе и отсутствующий в Троицком I списке текст второй—четвертой статей.41
Итак, статья «О уставленьи татьбы» (вместе с записью
0 брачных делах) является принадлежностью лишь Троицкого
1 списка и была внесена в его текст одним из его владельцев.
К какому времени относится это внесение? И общий характер почерка — устав, близкий по типу к почеркам основного текста,— и наличие как в статье «О уставленьи татьбы», так и в записи, о брачных делах так называемого якорного (см. л. 188 об.,
38 В. П. Любимов и М. Н. Тихомиров расходятся в определении числа почерков. По мнению В. П. Любимова, «по детальным различиям написания следует заключить, что рукопись написана двумя писцами. Одним писцом написаны лл. 1—69 и 331 об.—348, т. е. начало и конец рукописи, заключающие первую часть рукописи (введение) вместе с оглавлением ко второй части, и текст последних четырех глав второй части... Остальная, большая часть рукописи, лл. 70—331, написана другим писцом» (Правда Русская, т. 1, Под ред. Б. Д. Грекова, стр. 90—91). По мнению М. Н. Тихомирова, рукопись написана «по крайней мере восемью различными почерками. Бо́льшая часть рукописи (лл. 1—10, 36—65 об., 70—'208, 239—274, 332—348, 220—225, 219)
написана одним писцом. Листы, написанные другими почерками, перемешаны с основным почерком» (Закон Судный людем..., стр. 56).
39 Это особенно заметно на лицевой стороне л. 189, последняя строка которого, принадлежащая к основному тексту, содержит и м и у обычного для данной рукописи написания и отличного от написания этих букв на основной части лл. 189 и 188 об. Буква м встречается на л. 188 об. 9 раз, на л. 189 (не считая последней строки, а также одного м над строкой) — 14 раз; буква у, соответственно,— 14 и 22 раза.
40 М. Н. Тихомиров. Исследование о Русской Правде, стр. 89.
41 ГПБ, ф. Кирилло-Белозерского монастыря, д. 145/1222, лл. 258 об.—259. Другие две рукописи Мерила Праведного, сходные по составу с Троицким I списком, — Синодальная II (ГИМ, Синодальное собрание, № 25) и Синодальная III (там же, № 524)—дают ту же картину, что и Кирилло-Белозерская III: полный текст 17-го зачала Эклоги и отсутствие вставок «О уставленьи татьбы» и о брачных делах (ГИМ, Синодальное собрание, № 525, лл. 214 об.—215; № 524, лл. 234—234 об.).
За просмотр рукописей Синодального собрания, а также рукописи Троицкого I списка Мерила Праведного приношу благодарность Ю. Г. Алексееву.
498


слово «оуправленье»; л. 189, слова «даемых» и «оуслышание»), считающегося характерным признаком устава второй половины XIV в.,42 датирует эти вставки временем, близким ко времени написания Троицкого I списка в целом, т. е. второй половиной XIV в.
Все вышеизложенные соображения позволяют, как мне кажется, видеть (вслед за В. О. Ключевским) в статье «О оуставленьи татбы» запись норм древнерусского права, близкую ко временам Русской Правды.
Этим определяется ее значение как источника для изучения истории Руси XIV в.43
С. М. КАШТАНОВ
ГРАМОТЫ МОСКОВСКОГО СИМОНОВА МОНАСТЫРЯ КАК ИСТОЧНИК ДЛЯ ИЗУЧЕНИЯ ВОПРОСА ОБ ОТМЕНЕ ТАРХАНОВ В 1575/76 г.
Поставленный недавно В. И. Корецким важный вопрос об отмене тарханов при Симеоне Бекбулатовиче (согласно известиям Горсея и Флетчера) нуждается в тщательном изучении. В. И. Корецкий в подтверждение правильности английской версии об отмене жалованных грамот в 1575/76 г. сослался на показания грамот конца 1576—1578 гг. Владимирскому Рождественскому, Никольскому Мокрому, Кирилло-Белозерскому и Троице-Сергиеву монастырям.1 Не разбирая здесь степень доказательности этих ссылок, попытаемся расширить круг источников для изучения поставленной проблемы. Остановимся на грамотах 1577—1578 гг. крупному духовному феодалу — Московскому Симонову монастырю. Эти грамоты интересны тем, что содержат жалобы на тяжелое состояние монастырского иммунитета. Следует выяснить, какое отношение имеют упомянутые жалобы к возможной отмене тарханов
В 1575/76 Г.,
Грамота, датируемая 3 ноября 1577 г.,*  1 2 запрещала городовому
42 Н. С. Чаев и Л. В. Черепнин. Русская палеография. М., 1947, стр. 140.
43 К аналогичным выводам в отношении статьи «О уставленьи татьбы» пришел Л. В. Милов. (Л. В. Милов. «К истории древнерусского права XIII— XIV вВ.» Археографический ежегодник за 1962 г., ML, 1963). Со статьей Л. В. Милова я смог познакомиться, когда моя статья уже находилась в печати.
1 В. И. Корецкий. Земский собор 1373 г. и поставление Симеона Бекбулатовича «великим князем всеа Руси». Исторический архив, 1959, № 2, стр. 149—151.
2 М. А. Дьяконов. Акты, относящиеся к истории тяглого населения, вып. II, Юрьев, 1897, № 20. У Дьяконова эта грамота ошибочно датирована
32*
499


приказчику и царским посланникам взимать «ямские денги и всякие наши подати, и посоху» с запустевшей части симоновского сельца Едомы с деревнями в Надпорожском стану Белозерского уезда. Сборщики брали подати и посоху, считая в живущем четь сохи, но еще «в 85-м году (между сентябрем 1576 и августом 1577 г., — С. К.) мы в тое симоновскую вотчину посылали писати и досматривати живущего и пустого Василья Старого», который установил, что «в том селце Едоме с деревнями живущего полчетверти сохи, а в пусте соха без получети сохи», т. е. в живущем по сыску 1576/77 г. было в два раза меньше, чем считали сборщики, тенденциозно руководствовавшиеся какими-то устаревшими данными. Рассматриваемая грамота 1577 г. предписывала взимать подати и посоху «с живущего» — не с чети сохи, а с полчети сохи, согласно показаниям сыска 1576/77 г.
О чем свидетельствует эта грамота? Только о том, что в конце 1576—1577 гг. принимались меры по приведению́ налоговых сборов в соответствие с реальной платежеспособностью монастырских вотчин. Сколько времени длилось несоответствие между сборами и платежеспособностью, неизвестно. Вероятно, в 1576 г. это несоответствие было, но вполне возможно, что оно было и раньше. Нарушалась ли подобным несоответствием какая-нибудь прежняя жалованная грамота? Грамота 1577 г. отвечает на этот вопрос отрицательно, не давая никаких ссылок на старые жалованные грамоты. Отрицательно отвечаем и мы, обследовав симоновский архив. Монастырь обладал одной действующей грамотой на Едому — грамотой Василия III 1507 г., подписанной на имя Ивана IV 25 февраля 1534 г. и 17 мая 1551 г.*  3 Грамота 1507 г.—несудимая и заповедная — не содержала налоговых освобождений, _так что крестьяне Едомы платили государству подати перед 1577 г. не менее 70 лет, несоответствие же между податным окладом и платежеспособностью этого владения возникло по мере запустения монастырской вотчины вряд ли именно в 1576 г. Нарушение, на которое жаловались монастырские власти в 1577 г., не имело ничего общего с предполагаемой отменой тарханов при Симеоне, ибо в грамоте речь шла о несоблюдении нормы налогообложения, установленной сыском, состоявшимся в 7085 г., между сентябрем 1576 и августом 1577 г., т. е. после отставки Симеона.
Указная грамота от 5 ноября 1577 г. в Юрьев-Польский 4 ана-
1572 г. В подлиннике (ЦГАДА, ГКЭ, № 154/855) и списке XVII в. (ГИМ, собр. Симонова монастыря, кн. 58, л. S27—S27 об.)-г-«7086 г. ноября 3» (3 ноября 1577 г.). В подлиннике цифра S (6) написана сходно с а (1), поэтому Дьяконов и прочел, вероятно, 7081 вместо 7036. Датировке Дьяконова противоречила ссылка на сыск 7085 г. Издатель поставил после нее вопросительный знак, хотя в действительности никакого недоразумения здесь нет.
3 ЦГАДА, ГКЭ, № 51/752. С. А. Шумаков неверно называет эту грамоту тарханной (С. Шумаков. Обзор ГКЭ, вып. II. М., 1900, № 3).
4 ЦГАДА ГКЭ, № 35/14585; ГИМ, собр. Симонова монастыря, кн. 5о, л. 579.
500


логична по содержанию только что рассмотренной грамоте на Белоозеро. В Шуткине стану Юрьев-Польского уезда у Симонова монастыря запустело село Кузьминское. «А наши деи ямские деньги и всякие наши подати, и посоху, — говорилось в грамоте, — вы, городовые приказщики и наши посланники, емлете с тое вотчины з живущей с трети сохи без полполполчети сохи». Сыском и дозором все того же Василия Старого 7085 (1576/77) г. было установлено, что «в том селе Кузьминском з деревнями пашня вся в пусте». Царь запретил взимать с Кузьминского подати и посоху «до нашего указу». Выводы, которые можно сделать из этой грамоты, ничем не отличаются от уже высказанных соображений по поводу предшествующей грамоты. Села Кузьминское и Едома имели почти одинаковый иммунитетный статус. Если иммунитет Едомы определялся несудимой и заповедной грамотой Василия III 1507 г., то иммунитет Кузьминского фиксировался в несудимой, двусрочной и заповедной грамоте 1548 г.,5 не содержавшей, как и грамота 1507 г., налоговых освобождений и даже не подтвержденной, в отличие от грамоты 1507 г., в 1551 г.
Третья грамота, посвященная Симонову монастырю, была послана в-Соль Галицкую 30 марта 1578 г.6 Она начиналась со ссылки на прежнюю грамоту Ивана IV, разрешавшую с пяти монастырских варниц «с пуда и с помытни нашей тамги не давать». Далее отмечалось, что из этих пяти варниц три запустели «лет з двенадцати», однако «ныне» двое посадских людей йредложили монастырскому начальству отдать им пустые варницы на оброк, чтобы «поставить варницу на монастырской земле, а засол к той варнице. . . привести с нашей земли. . .». Вероятно, сделка была взаимовыгодной, и монастырю потребовалась гарантия правительства от возможных нарушений старой жалованной грамоты на солигаличские варницы. Архимандрит просил царя «с тех варниц с пуда и с помытни тамги имати не велети». Челобитная архимандрита в изложении грамоты выглядит именно как просьба о гарантиях на будущее, а не как жалоба на нару́шения в настоящем. Видимо, эти нарушения и не имели места: во-первых, ничего не сказано насчет нарушения старой привилегии в отношении двух действующих монастырских варниц (как и в отношении трех запустевших), во-вторых, сама просьба обусловливалась предстоявшим переходом варниц из рук привилегированного феодала, пользовавшегося жалованной грамотой, в руки непривилегированных посадских людей. Что касается запустения варниц, то оно было длительным и началось не в 1576 г., а, судя по грамоте 1578 г., примерно в1566 г. (1578—12 = 1566 ). Выдача жалованной грамоты на пять солигаличских варниц Симонова монастыря состоялась
5 ГПБ, Собрание актов и грамот, № 120; ГИМ, собр. Симонова монастыря, кн. 58, лл. 577—579.
6 П. А. С а д и к о в. Очерки по истории опричнины. М.—Л., 1950, стр. 487, № 25.
501


ровно за 13 лет до посылки указной грамоты в Соль Галицкую в 1578 г. — 30 марта 1565 г.7 В грамоте 1565 г. царь «пудовые и таможные, и замытные, и отвозные, и рублевых и всяких пошлин имати не велел».8
Если объяснять запустение трех варниц нарушением грамоты 1565 г., то придется отнести это нарушение к первому году действия грамоты 1565 г., ибо уже в 1566 г. варницы запустели. Подобное предположение маловероятно,9 скорее здесь сыграли роль экономические условия развития солигаличского соляного промысла. Возможно также и то, что* монастырь неверно определил длительность запустения, отождествив ее с временем, прошедшим с момента выдачи грамоты 1565 г. Во всяком случае никаких данных о нарушении грамоты 1565 г. вообще и о нарушении ее в 1576 г., в частности, в грамоте 1578 г. мы не находим.
Этот вывод свидетельствует против английской версии относительно отмены тарханов в 1575/76 г. Против нее говорит и отсутствие каких-либо сведений 1577—1578 гг., которые касались бы нарушения целого ряда иммунитетных грамот, полученных Симоновым монастырем в период опричнины, в 1565—1569 гг.10 (в большинстве из них содержались весьма щедрые податные освобождения). Таким образом, если дальнейшая задача исследования
7 ЦГАДА, ГКЭ, № 34/3364; ГИМ, собр. Симонова монастыря, кн. 58, лл. 662—663 об.; С. Шумаков. Обзор ГКЭ, *вып. IV. М., 1917, № 585.
8 В ссылке грамоты 1578 г. эта формула передается неточно («с пуда и с помытни нашей тамги не давать»). Однако нет сомнений в том, что в грамоте 1578 г. подразумевается грамота 1565 г. На солигаличские варницы Симонов монастырь имел еще три грамоты XVI в.: 1535 (ЦГАДА, ГКЭ, № 19/3349), 1538 (ЦГАДА, № 22/3352) и 1545 (ЦГАДА, ГКЭ, № 26/3356). В этих
грамотах фигурируют всего две варницы, работавшие на базе половины торгового колодца, в то время как в грамотах 1565 и 1578 гг. — пять варниц, работавших, судя по грамоте 1565 г., на базе двух колодцев. Грамоты 1535, 1538 и 1545 гг. называют две варницы наряду с некоторыми другими симоновскими владениями и никаких специальных постановлений о варничных пошлинах не содержат. Грамоты 1538 и 1545 гг. были льготными, и срок их действия прекратился: одной в 1543, другой *з 1546 г. Грамота 1535 г. фиксировала освобождение от пошлин, «оприч ямских денег и примету, и посошные службы, и городового дела». О тамге в грамоте не говорилось, зато в подписи на ней 1551 г. подтверждалось ограничение в отношении ямских денег и посошной службы и прибавлялось ограничение в отношении тамги, т. е. тамгу официально монастырские люди должны были платить. Неудивительно поэтому, что в грамоте 1565 г. челобитная архимандрита изложена без ссылок на предыдущие грамоты, а взимание верными целовальниками и различными пошлинниками с монастырской соли таможной, замытной, отвозной и пудовой пошлин констатируется как факт, не связанный с нарушением прежних грамот.
9 Грамота 1565 г. указывает на взимание пошлин с монастырской промысловой соли и отменяет его. Едва ли грамота не имела никакого действия и пошлины продожали взиматься. О сборе пошлин ведь не сообщает даже грамота
1578 г.
10 С. М. Каштанов. Хронологический перечень иммунитетных грамот XVI в., №№ 854, 862, 871, 872, 910, 911, 913, 926 (Археографический ежегодник за 1960 год, М., 1962).
502


этой проблемы и не сводится к полному отрицанию английской версии, то по крайней мере настоятельно необходимым является отыскание ограничительных рамок, суживающих возможность толкования данных Горсея и Флетчера как достоверного свидетельства о всеобщей отмене тарханов в 1575/76 г. и восстановлении их «в урезанном виде» 11 после сведения Симеона с великокняжеского престола.
11 	В. И. Корецкий. Земский собор 1575 г. ...» стр. 151.


СПИСОК НАУЧНЫХ ТРУДОВ С. Н. ВАЛКА1
1914
Из истории англо-русских отношений в XVI в. — Голос минувшего, 1914, № 10, стр. 271—275.
Рецензия
Henryk Mościcki. Dzieje porozbiorowe Litwy i Rusi. Tom I. 1772—1800. Wilno, 1913. — Голос минувшего, 1914, № 1, стр. 311—315.
1915
Рецензии
М. Н. Карамзин. Записка о древней и новой России. СПб., 1914. — Голос минувшего, 1915, № 10, стр. 306—310. і
Jean de la Tour, commandant. Les premices de l'alliance franco-russe. Deux missions de Barthelemy de Lesseps а́ Saint-Petersbourg, 1806—1807. Paris. — Голос минувшего, 1915, № 3, стр. 263—266.
1916 Рецензия
А. 	А. Корнилов. Русская политика в Польше со времени разделов до начала XX века. Пгр., 1915. — Голос минувшего, 1916, № 4, стр. 246—248.
1920
Воспоминание ученика. — Русский исторический журнал, 1920, кн. 6, стр. 189—199.
Рецензии
Историко-революционная библиотека. Пгр., 1919—1920. — Дела и люди, 1920, кн. 1, стр. 490—493.
А. 	С. Лаппо-Данилевский. Очерк русской дипломатики частных актов. Пгр., 1920. — Книга и революция, 1920, № 2, стр. 39—40.
Андрей Немоевский. Люди революции. Пер. с польск. Е. и И. Леонтьевых. Изд. 3. Пгр., 1920. — Книга и революция, 1920, № 3—4, стр. 39—40.
1 Список составлен И. А. Баклановой. В список не включены статьи из газет. Из энциклопедических словарей приведены статьи, имеющие подпись.
504


Описание дел бывшего архива Министерства народного просвещения. Казенные еврейские училища. Т. I. Игр., 1920. — Книга и революция, 1920, № 7, стр. 68—69.
В. 	Пичета. Аграрная реформа Сигизмунда-Августа в Литовско-Русском государстве. Ч. 1. Подготовка и производство реформы. М., 1917. — Книга и революция, 1920, № 3—4, стр. 43—45.
А. И. Спиридович. Партия социалистов-революционеров и ее предшественники, 1886—1916. Изд. 2, доп. Пгр., 1918. — Дела и дни, 1920, кн. 1, стр. 463—469.
1921
К истории Морозовской стачки 1885 г. — Сборник материалов и статей, вып. 1, Изд. ред. журнала «Исторический архив», М., 1921, стр. 80—92.
. Рецензия
Казанский библиофил, № 1, 1921. — Книга и революция, 1921, Ня 12, стр. 92—93.
1922
Грамоты полные. — Сборник статей по русской истории, посвященных
С. 	Ф. Платонову, Пгр., 1922, стр. 113—132.
Материалы к истории Первого мая в России. — Красная летопись, 1922, Ня 4, стр. 250—288.
К документальной истории «Рабочего знамени». [Сообщение]. — Красная летопись, 1922, № 2—3, стр. 333—346.
Рецензии
Историко-революционная библиотека. Пгр., 1920—1921. — Дела и дни, 1922, кн. 3, стр. 190—202.
А. С. Лаппо-Данилевский. Очерк русской дипломатики частных актав. Пгр., 1918. — Русский исторический журнал, 1922, кн. 8, стр. 244—258.
Історично-Революційна Библіотека. В. Міяковський. Революційні відозві до украінсьского народу 1850—1870 рр. Киів, 1920. — Красная летопись, 1922, Ня 2—3, стр. 438-440.
1 923
Архивные обзоры. — Архивное дело, 1923, вып. 1, стр. 54—62.
Рецензия
Морозовская стачка 7—13(19—25) января 1885 г. М., 1923. — Красная летопись, 1923, Ня 9, стр. 209—211.
1 924
Первомайская хрестоматия. Л., 1924, VIII, 219 стр. [Совместно с А. А. Шиловым].
Об одной классификации историко-революционных документов. — Историкореволюционный сборник, 1924, т. I, стр. 237—247.
Сборник грамот Коллегии экономии (историографические заметки).— Борьба классов, 1924, Ня 1—2, стр. 228—245.
Адрес рабочих Н. В. Шелгунову. [Сообщение]. — Красный архив, 1924, т. 6, стр. 260—261.
Июльские волнения 1914 г. в Петербурге. [Сообщение]. — Пролетарская революция, 1924, Ня 7(30), стр. 181—214; Ня 8—9(31—32), стр. 306—322.
Петербургская группа «Рабочего знамени». [Сообщение]. — Историко-революционный сборник, 1924, т. I, стр. 127—169.
505


Г. В. Плеханов и «шпионские забавы». [Сообщение]. — Красный архив, 1924, т. 5, стр. 263—266.
Н. Н. Сапожников. Из истории ижевской соц.-дем. группы (1902— 1910 гг.). [Примечания]. — Пролетарская революция, 1924, № 1 (24),
стр. 91—101.
Ред.: Первомайские прокламации. Библиографическое описание. [Совместно с А. А. Шиловым]. Л., 1924, стр. 96.
Рецензии
Из эпохи «Звезды» и «Правды» (1911—1914 гг.), вып. III, М., 1924.— Красная летопись, 1924, № 2 (11), стр. 237—259.
Материалы по истории профессионального движения в России, сб. 1. М., 1924. — Каторга и ссылка, 1924, № 4(11), стр. 283—286.
И. И. Попов. Минувшее и пережитое. Ч. 1. Детство и годы борьбы. Л., 1924. — Красная летопись. 1924, №2(11), стр. 268—270.
Памятники агитационной литературы Российской социал-демократической рабочей партии. Т. VI (1914—1917). Период войны. Вып. 1. М., 1923. -— Былое, 1924, № 23, стр. 299—306.
Сборник грамот Коллегии экономии. Т. I. Грамоты Двинского уезда. Пгр., 1922; Правила издания Сборника грамот Коллегии экономии. Пгр., 1922; Исторический сборник, 1924, № 1, стр. 166і—169.
Труд и борьба. Исторический сборник. Кн. 1. Киев, 1924. — Красная летопись, 1924, №2(11), стр. 260—262.
1925
О приемах издания историко-революционных документов. — Архивное дело, 1925, вып. III—IV, стр. 60—81.
Первое мая. Книга для чтения. Изд. 2, доп. Л., 1925. [Совместно с А. А. Шиловым]. '
1905 год в Петербурге. Вып. 1. Социал-демократические листовки. Л.—М., 1925. 446 стр. [Совместно с Ф. Г. Матасовой, К. К. Соколовой и В. Н. Федоровой].
Листок «Искры», написанный В. И. Лениным в 1901 г. [Сообщение].— Красная летопись, 1925, № 2 (13), стр. 165.
Петербургское градоначальство и 9 января. [Сообщение]. — Красная летопись, 1925, № 1 (12), стр. 37.
Рецензии
Материалы по истории профессионального движения >з России, сб. 2. М.,
1924. — Красная летопись, 1925, № 1 (12), стр. 270—272.
Лев Зотов. Саратовская охранка. (Опись и содержание дел и документов Саратовского губернского жандармского управления). Вып. 1. 1838—1874. Саратов, 1924. — Красная летопись, 1925, № 3(14), стр. 292—293.
На пути к победе. (Из революционной истории Горного института). Л.,
1925. — Красная летопись, 1925, № 4(15), стр. 279—280.
1926
Обзор документальных публикаций (январь—март 1926 г.). — Архивное дело, 1926, вып. VIII—IX, стр. 148—156.
Проект правил издания трудов В. И. Ленина. М.—Л., 1926, 72 стр.
А. И. Желябов в Александровске. [Сообщение]. — Красный архив, 1926, № 5 (18), стр. 195—197.
Из правительственных настроений в эпоху I Государственной думы. [Сообщение]. — Красный архив, 1926, № 2 (15), стр. 214.
К истории аграрных мероприятий 1906 г. (Великие князья и удельные земли). [Сообщение]. — Красный архив, 1926, № 2(15), стр. 214—216.
506


Автобиографические показания М. Ф. Грачевского. [Сообщение]. — Красный архив, 1926, № 5 (18), стр. 149—162.
Автобиографическое заявление А. А. Квятковского. [Сообщение]. — Красный архив, 1926, № 1 (14), стр. 159—175.
К истории ареста и суда над социал-демократической фракцией II Государственной думы. [Сообщение]. — Красный архив, 1926, № 3(16), стр. 76—117.
Из показаний Н. И. Рысакова. [Сообщение]. — Красный архив, 1926, № 6 (19), стр. 178—194.
Первомайские речи в Одессе в 1895 г. [Сообщение]. — Красный архив, 1926, №6(19), стр. 203—204.
Рецензия
Н. Kantorowicz. Einführung in die Textkritik. Leipzig, 1921. — Архивное дело, 1926, вып. VIII—IX, стр. 178—180.
1927
Из «Введений в историю». (Обзор работ.)—Историк-марксист, 1927, № 5, стр. 224—226.
К биографии Людвига Варынского. — Каторга и ссылка, 1927, № 3(32), стр. 98—102.
1) Лев Тихомиров и С. С. Синегуб. 2) Смерть Д. И. Гамова. — Каторга и ссылка, 1927, № 2 (31), стр. 95—100.
Самоубийство К. А. Иванайнена. — Каторга и ссылка, 1927, № 6 (35), стр. 105—109.
Обзор документальных публикаций (январь—июнь 1926 г.).—Архивное дело, 1927, вып. X, стр. 98—108.
Обзор документальных публикаций (июль—декабрь 1926 г.). — Архивное дело, 1927, вып. XI—XII, стр. 171—180.
Студенческий союз и казнь 8 мая 1887 года. [Сообщение]. — Красный архив, 1927, № 2 (21), стр. 226—231.
Из народовольческих автобиографических документов. [Сообщение]. — Красный архив, 1927, № 1 (20), стр. 205—209.
Рецензии
Воспоминания Льва Тихомирова. М.—Л., 1927. — Пролетарская революция, 1927, № 8—9 (67—68), стр. 429—434.
Z pola walki. Organ polskiej komisyi Histpartu CK WKP(b). Moskwa, 1926, № 1. — Пролетарская революция, 1927, № 6 (65), стр. 298—301.
Z pola walki, 1927, № 2. — Пролетарская революция, 1927, № 12 (71), стр. 277—280.
1928
Обзор документальных публикаций (январь—апрель 1927 г.). — Архивное дело, 1928, вып. 1 (14), стр. 100—107; вып. 3 (16), стр. 86—95.
Побег Сергея Дегаева. [Сообщение]. — Красный архив, 1928, №6(31), стр. 219—222.
Г. Г. Романенко. (Из истории «Народной воли»).-т-Каторга и ссылка, 1928, № 2 (49), стр. 36—59.
П. Л. Антонов в Петропавловской крепости. [Сообщение]. — Красный архив* 1928, № 6 (31), стр. 103—117.
Рецензии
Л. Меньщиков. Охрана и революция. К истории тайных политических организаций, существовавших во время самодержавия. Ч. II, вып. 1. 1898— 1903 гг. М., 1928. — Пролетарская революция, 1928, № 10 (81), стр. 213—215.
33*
507


Народовольцы после 1 марта 1881 года, вып. 1. М., 1928. — Историкмарксист, 1928, № 8, стр. 227—230.
Teodor Wierzbowski. Vademecum. Podręcznik dla studjów archiwalnych. Wyd. 2. Lwów—Warszawa, 1926. — Архивное дело, 1928, вып. 2(15), *тр. 91—92.
St. Heltman. Robotnik polski w rewolucji październikowej na Białorusi. Minsk, 1927. — Пролетарская революция, 1928, № 10 (81), стр. 209—211.
Materiały do dziejów ruchu socyalistycznego w Polsce, тт. І, II. M., 1927.— Пролетарская революция, 1928, № 2 (73). стр. 191—195.
J. Marchlewski. Szkice literackie Wspomnienia z dzieciństwa. Listy z Japonii. M., 1928. — Каторга и ссылка, 1928, № 8—9(45—46), стр. 264—266.
Polska podziemna. Tadeusz Rechniewski (1862—1916). Opracował Besem. Warszawa, 1927. — Каторга и ссылка, 1928, № 3 (40), стр. 194—198.
1929
Малоизвестная страница народовольческой «Рабочей газеты». — Каторга и ссылка, 1929, № 4 (53), стр. 87—94.
Неизданный некролог Н. А. Желвакова.— Каторга и ссылка, 1929, № 12(61), стр. 172—179.
Обзор документальных публикаций (октябрь 1927 — июнь 1928). — Архивное дело, 1929, вып. 1 (18), стр. 125—134.
О приемах описания нелегальной листовки. — Библиография, 1929, № 2—3, стр. 15—26.
«Социалист», орган юго-западной группы партии «Народной воли». {Сообщение]. — Красный архив. 1929, № 2(33), стр. 204—211.
К истории процесса 21. [Сообщение]. — Красный архив, 1929, № 5 (36), стр. 122—179; № 6 (37), стр. 102—137; 1930, № 1 (38), стр. 70—108.
Стихотворная пародия на обвинительную речь Желиховского по делу 193-х. [Сообщение]. — Красный архив, 1929, № 3 (34), стр. 228—230.
Рецензии
Народовольцы 80-х и 90-х годов. Труды кружка народовольцев при Всесоюзном обществе политкаторжан и ссыльно-поселенцев. М., 1929.—Историкмарксист, 1929, № 12, стр. 290—292.
Archivalische Zeitschrift. Dritte Folge, Vierter Band. Der ganzen Reihe 37 Band. München, 1928. — Архивное дело, 1929, вып. 3(20), стр. 78—80.
Minerva-Zeitschrift. Nachrichten für die gelehrte Welt. 4 Jahrgang, 1928.— Архивное дело, 1929, вып. 2 (19), стр. 129—131.
1930
Молодая партия Народной воли (80-е годы). — Проблемы марксизма, 1930, №1(3), стр. 95—119.
Вокруг 1 марта. [Сообщение]. — Красный архив, 1930, № 3(40),
стр. 176—184.
В. 	К. Дебагорий-Мокриевич. От бунтарства к терроризму, кн. I—II М.—Л., 1930. (Предисловие).
К истории Белостокской конференции 1902 г. [Сообщение]. — Пролетарская революция, 1930, № 6 (101), стр. 132—138.
О воспоминаниях О. С. Любатович. В кн.: О. С. Любатович. Далекое и недавнее. М., 1930, стр. 5—16.
Рецензии
Литература партии «Народная воля». М., 1930. — Историк-марксист, 1930, № 20, стр. 190—192.
Archivalische Zeitschrift, Bd. 39; Archeion, tt. IV—VIII; Le Bibliographe moderne, V. 34. — Архивное дело, 1930, № 3—4 (24—25), стр. 114—118.
508


D-г Wacław Lipiński. Archiwa formacyi polskich z wojny światowej. Warszawa, 1929, 24 str. — Архивное дело, 1930, вып. 1—2 (22—23), стр. 117—119'.
1931
Новые труды по архивоведению на Западе. — Архивное дело, 1931’, вып. 1—2 (26—27), стр. 140—144.
Распорядительная комиссия и «Молодая партия народной воли».— Катоога и ссылка, 1931, № 2 (75), стр. 98—137.
После первого марта 1881 г. [Сообщение].—Красный архив, 193 t, № 2 (45), стр. 147—164.
«Периодические листки» Н. П. Гончаоова. Предисловие к пѵбликацииг «Виселипа» — революционные листовки о Парижской Коммуне. Подпольная печать 70-х годов. — Литературное наследство, 1931, № 1, сто. 157—1611.
Рѵководство изданием: Социал-демократические листовки 1894—1917 гг. Т. I. Библиографический указатель. Л., 1931, 483 стр.
1932
Архив «Земли и воли» и «Народной воли». М., 1932, 455 стр. (Редактирование и предисловие).
Журнал ростовских рабочих. Послесловие к публикации: «Рабочий» — ростовский журнал 1883 года. — Литературное наследство, 1932, № 2,
стр. 93—100.
1933
Декреты Октябоьской революции. (Правительственные акты, подписанные или утвержденные Лениным как председателем Совнаркома). 1. От Октябрьского переворота до роспуска Учредительного собрания. М., 1933, 463 стр. (Подготовка к печати).
1934
Исторический источник в русской историографии XVIII в. — Проблемы истории докапиталистических обществ, 1934, № 7—8, стр. 33—55.
Листовки П’тербуогского «Союза бооьбы за освобождение рабочегокласса». 1895—1897 гг. М., 1934, 172 стр. (Подготовка к печати).
Основные проблемы генезиса и развития феодального общества. М.—Л., 1934, стр. 295—301. (Выступление на Пленуме Гос. академии истории материальной культуры).
По поводу отзывов на «Декреты Октябрьской революции». — Пролетарская революция, 1934, № 4. стр. 133—134.
1935
Ред.: Русская подпольная и зарубежная печать. Библиографический указатель. Донародовольческий период. 1831—1879. Вып. 1. Сост. М. М. Клевенский. Е. Н. Кушева и О. П. Маркова. М., 1935, 223 стр. [Совместно
с Б1 П. Козьминым].
1937
Древнейшие новгородские акты (XIV—XV вв.). — Новгородский исторический сборник, 1937, № 2, стр. 48—52.
Начальная история древнерусского частного акта. — Вспомогательные исторические дисциплины. М.—Л., 1937, стр. 285—318.
О пѵбликапиях материалов по феодально-коепостническому периоду истории СССР. — Историк-марксист, 1937, № 4(62), стр. 219—227.
509


1939
О тексте декретов Октябрьской социалистической революции и о необходимости научного их издания. — Архивное дело, 1939, 3 (31), стр. 1—22.
1940
История СССР. Т. II. Россия в XIX веке. Под ред. М. В. Нечкиной. Гл. XXXI. Монархия Александра III. Политическая реакция 80-х годов. М., 1940, стр. 599—617.
Рецензия
А. А. Шилов. Руководство по публикации документов XIX и начала XX в. М., 1939. — Архивное дело, 1940, 3 (55), стр. 85—94.
194 1
Проф. М. Д. Приселков (1881—1941). (Некролог). — Историк-марксист, 1941, № 4, стр. 156.
1942
Советские документальные публикации по истории СССР XIX—XX веков.— Двадцать пять лет исторической науки в СССР, М.—Л., 1942,
стр. 115—156.
1944
И. А. Бычков (1858—1944). (Некролог). — Известия АН СССР, Серия истории и философии, 1944, № 5, стр. 222—224.
Сектор вспомогательных исторических дисциплин Института истории АН СССР. — Исторический журнал, 1944, № 5—6, стр. 93—94.
Советские издания документов по истории СССР до XIX века. — Исторический журнал, 1944, № 4, стр. 89—96.
1945
Новгородская проезжая грамота 1269 года. — Исторические записки, т. 16, 1945, стр. 198—202.
1946 Рецензия
С. 	К. Богоявленский. Приказные судьи XVIІГ века. М.—Л., 1946.— Вестник Академии наук СССР, 1946, № 8—9, стр. 182—183.
1947 Рецензия
Архив Академии наук СССР. Обозрение архивных материалов, т. II. М.—Л., 1946. — Вестник Академии наук СССР, 1947, № 6, стр. 114—115.
1948
Историческая наука в Ленинградском университете за 125 лет.—Труды юбилейной научной сессии. Лен. Гос. университет, секция истор. наук, 1948, стр. 3—79.
Советская археография. М.—Л., 1948, 289 стр.
510


1949
История СССР. Т. II. Россия в XIX веке. Под ред. М. В. Нечкиной. Гл. XXVII. Политическая реакция 1880-х годов * и контрреформы Александра III. Изд. 2. М., 1949, стр. 677—692.
Ред.: Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.—Л., 1949, 408 стр.
1950
Ред.; Отмена крепостного права. Доклады министров внутренних дел о проведении крестьянской реформы 1861—1862. М.—Л., 1950, 312 стр.
1951
История СССР. Россия в период победы и утверждения капитализма (1856—1894). Ч. 1. Социально-экономическая и политическая история. Гл. XIII. Внутренняя политика царизма в 80-х—начале 90-х годов. М., 1951, стр. 910—994.
Ред.: Дело петрашевцев, т. 3. М.—Л., 1951, 519 стр.
Ред.; Архив Д. И. Менделеева, т. I. Л., 1951. [Совместно с С. А. Щукаревым].
1952
«Суд о крестьянех» в Палате об Уложении 1700 г. — В сб.: Академику Б. Д. Грекову ко дню 70-летия. М., 1952, стр. 232—240.
1 9 54
История СССР, т. II. Россия в XIX веке. Под ред. М. В. Нечкиной. Гл. XXII. Политическая реакция 80-х годов и контрреформы Александра III. Изд. 3. М., 1954, стр. 654—669.
1955
Законодательные проекты М. М. Сперанского в печати и в рукописях. — Исторические записки, т. 54, 1955, стр. 462—472.
Правила издания исторических документов. М., 1955, 72 стр. [Совместно с А. А. Новосельским, А. И. Логиновой, Т. В. Ивницкой, и др.].
Ред.: Революция 1905—1907 гг. в России. Документы и материалы. Всероссийская политическая стачка в октябре 1905 года. Ч. 1—2. М.—Л., 1955, 777, 609 стр. [Совместно с Л. М. Ивановым, А. М. Панкратовой, Н. А. Мальцевой, И. С. Смолиным].
Ред.: Описание собрания рукописных материалов А. В. Суворова. (Государственная публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина). Л., 1955, 303 стр.
1956
Новые грамоты о новгородо-псковских отношениях с Прибалтикой в XV в. [Сообщение]. — Исторический архив, 1956, № 1, стр. 232—234.
Очерки истории Ленинграда. Т. 3. Пе́риод империализма и буржуазнодемократической революции. 1895—1917. Гл. 4. Общественное движение в Петербурге в 90-х и начале 900-х годов. Ленинский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». М.—Л., 1956, стр. 147—222.
Ред.: Центральный государственный исторический архив в Ленинграде. Путеводитель. Л., 1956, 607 стр. [Совместно с В. В. Бединым].
511


1 9 57
Подготовка к печати и ред.: Декреты Советской власти. Т. 1. 25 октября 1917 г.—16 марта 1918 г. М., 1957, стр. 626. [Совместно с Г. Д. Обичкиным, Л. С. Гапоненко, А. А. Новосельским, М. Д. Стучебниковой].
Очерки истории Ленинграда. Т. 2. Период капитализма. Вторая половина XIX века. Гл. 7. Рабочее движение в Петербурге в 80-х и начале 90-х годов и первые социал-демократические группы. М.—Л., 1957, стр. 359—401.
Татищевские списки Русской Правды. — Материалы по истории СССР, вып. V, 1957, стр. 607—657.
Ред.: Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде. Сборник статей. Л., 1957, 444 стр. [Совместно с С. И. Аввакумовым, Б. М. Кочаковым, М. П. Вяткиным].
1958
Документы 25 октября 1917 года. — Проблемы источниковедения, т. VI, 1958, стр. 3—17.
И. Н. Болтин и его работа над Русской Правдой. — ТОДРЛ, т. XIV, 1958, стр. 650—656.
Борис Александрович Романов. — Исторические записки, т. 62, 1958, стр. 269—282.
С. Н. Кривенко в нелегальной литературе. Из истории рабочего класса ’и революционного движения, — Сборник статей памяти академика Анны Михайловны Панкратовой, М., 1958, стр. 253—26-1.
Рецензия
Правила издания источников новейшей истории. Archivni casopis, Прага, 1957, № 2. — Информационный бюллетень, Главное архивное управление МВД СССР, 1958, № 7, стр. 106—108.
1959
Подготовка к печати и ред.: Декреты Советской власти. Т. 2. 17 марта— 10 июля 1918 г. М., 1959, 686 стр. [Совместно с Г. Д. Обичкиным, Л. С. Гапоненко, А. А. Новосельским, М. Д. Стучебниковой, Д. А. Чугаевым].
История СССР. Т. II. Период капитализма (1861—1917). Гл. VIII. Внутренняя политика царизма в 80-х—90-х годах. М., 1959, стр. 233і—248.
1960
Русская Правда в изданиях и изучениях 20-х—40-х годов XIX в. — Археографический ежегодник за 1959 год, М., 1960, стр. 194—255.
Русская Правда в изданиях и изучениях XVIII—начала XIX века.-- Археографический ежегодник за 1958 год, М., 1960, стр. 124—160.
Б. Д. Греков как деятель археографии. — Археографический ежегодник за 1958 год, М., 1960, стр. 223—232.
Инна Ивановна Любименко. — Вопросы экономики и классовых отношений в русском государстве XII—XVII веков. Труды ЛОИИ, вып. 2, 1960,
стр. 483—493.
Ред.: Вопросы экономики и классовых отношений в Русском государстве XII—XVII веков, Труды ЛОИИ, вып. 2, 1960, 496 стр. [Совместно
с И. И. Смирновым, Г. Е. Кочиным и Н. Е. Носовым].
Ред.: Правила издания документов Советского периода. М., 1960, 42 стр.
1961
Псковская данная (XV в.?). — Вопросы социально-экономической истории и источниковедения периода феодализма в России. М., 1961, стр. 214—217,
512


Вступительная статья и ред.: М. М. Сперанский. Проекты и записки.
М.—Л., 1961, 240 стр.
Ред.: Крестьянское движение в России в 1796—1825 гг. М., 1961, 1048 стр.
Ред.: Материалы по истории Ленинградского университета. 1819—1917 гг. Обзор архивных документов. Л., 1961, 124 стр.
1962
Судьбы «археографии». — Археографический ежегодник за 1961 год, М., 1962, стр. 453—465.
Un memoire de Pierre Charles Levesque sur la Russkaja Pravda. — Revue des Etudes Slaves, t. 41, 1962, pp. 7—25.
Польская историческая литература о выработке правил издания документов.— Вопросы архивоведения, 1962, № 1, стр. 115—117.
Вступительная статья (О рукописях первой части «Истории Российской» В. Н. Татищева) и ред.: В. Н. Татищев. История Российская, т. I. М.—Л., 1962, 500 стр. [Совместно с А. И. Андреевым и М. Н. Тихомировым].
Археографическая деятельность академика М. Н. Тихомирова. — Археографический ежегодник за 1962 год. М., 1962, стр. 5—20.
1963
Вступительная лекция Н. П. Павлова-Сильванского. — Вопросы историографии и источниковедения истории СССР, Труды ЛОИИ, вып. 5, 1963,- стр. 617—626.
Ред.: Вопросы историографии и источниковедения истории СССР, Труды ЛОИИ, вып. 5, 1963, 655 стр. [Совместно с Н. Е. Носовым и В. А. Петровым].
Вступительная статья (О рукописях второй редакции второй части «Истории Российской» В. Н. Татищева) и ред.: В. Н. Татищев. История Российская,, т. II. М.—Л., 1963, 350 стр. [Совместно с М. Н. Тихомировым].
Статьи в Новом энциклопедическом словаре, изд. Ф. А. Брокгауз и И. А. Ефрон: Даниил Романович — король галицкий, и др. (тт. 11—29).
Статьи в Энциклопедическом словаре Русского библиографического института Гранат: Архивы, Багалей Д. И., Баранников А. И., Кавелин К. Д., Каченовский М. Т., Колонии иностранные в России, Кочубей В. П., Курбатов А. А.,, Курбский А. М., Курицын Ф. В., Куторга М. С., Кутузов А. М., Лабзин А. Ф., Лагарп Ф. Ц., Латкин В. Н., Лунин М. М., Марфа (К. И. Романова), Мейерберг А., Никитский А. И., Панин Н. И., Панин П. И., Паррот Г. Ф., Петр* св. митрополит, Пнин И. П., Поджио А. В., Поздеев О. А., Полоцкое княжество, Попов А. Н., Попов Н. А., Порошин В. С., Порошин С. А., Поселения: военные, Поссевин А., Поццо ди Борго Карл Андрей, Раевский В. Ф., Родзянко М. В., Розен А. Е., Розенкрейцеры, Российско-американская компания,. Ростовцев Я. И., Спешнев Н. А., Сухинов И. И., Тизенгаузен В. К., Тихано-
вич А. П., Тихонов Я. Т., Толль Ф. Г., Треповы, Третье отделение, Трубецкой С. П., Тун А., Тургенев А. И., Тургенев Н. И., Тютчев А. И., Шевы-
рев П. Я., Шильдер Н. К., Шиман Т., Шмурло Е. Ф., Шубинский С. Н.„
Шувалов П. П., Щебальский П. К., Эварницкий Д. И., и др. (тт. Первый дополнительный, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 30, 31, 32, 33, 35, 36, ч. VI, 41, чч. ІѴ„ V, VIII, IX, X, 49, 50).


ААЭ
АВИМ
АВПР
АН
АМГ
АСЭИ
АФЗХ
АЮ
БАН ВДИ ГАИМК ГАОРСС АО
ГАПО
ГБЛ
гвнп
ГНАЛО
ГИМ
гкэ
ГПБ
ДАН
ДРВ
ЖМВД
жмги
жмнп
жмю
зоо
имли
ИОРЯС
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
— Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографической экспедицией Академии наук. СПб., 1836
— Архив Военно-исторического музея артиллерии и инженерных войск
— Архив внешней политики России
— Акты исторические, собранные.и изданные Археографической комиссией. СПб., 1841—1842
— Акты Московского государства
— Акты социа́льно-экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV—начала XVI в. М., 1952—1958
— Акты феодального землевладения и хозяйства XIV—XVI вв. М., 1951—1961
— Акты юридические, или собрание форм старинного делопроизводства, изданные Археографической комиссией. СПб.,
1838
— Библиотека Академии наук СССР
— Вестник древней истории
— Государственная академия истории материальной культуры
— Г осу дарственный архив Октябрьской революции и социалистического строительства Ленинградской области
— Государственный архив Псковской области
— Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина
— Грамоты Великого Новгорода и Пскова. Под ред. С. Н. Валка. М.—Л., 1949
— Государственный исторический архив Ленинградской области
— Государственный Исторический музей
— Г рамоты Коллегии экономии
— Государственная Публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина
— Дополнения к актам историческим, собранные и изданные Археографической комиссией. СПб., 1846—1875
— Древняя российская вифлиофика
— Журнал Министерства внутренних дел
— Журнал Министерства государственных имуществ
— Журнал Министерства народного просвещения
— Журнал Министерства юстиции
— Записки Одесского общества истории и древностей
— Институт мировой литературы им. А. М. Горького
— Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук
SU


ИРАН
КСИИМК
АГПИ
АЗЛК
АОИИ
МГИАИ
МИА
НПК
НПА
ОАДП
ПДСА
ПКМГ.
— Институт русской литературы Академии наук СССР
— Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института истории материальной культуры Академии наук
— Аенинградский государственный педагогический институт им. А. И. Герцена
— Аетопись занятий Археографической комиссии
— Аенинградское отделение Института истории Академии наук СССР
— Московский государственный историко-архивный институт
— Материалы и исследования по археологии СССР
— Новгородские писцовые книги, изданные Археографической комиссией. СПб., 1859—1915
— Новгородская первая летопись старшего и младшего извода.
М.—А., 1950
— Общество любителей древней письменности
— Приказные дела старых лет
— Писцовые книги Московского государства, ч. I. СПб., 1872—1877
ПРП
ПСЗ
ПСРА
РИБ
РАА
Сб. ОРЯС Сб. РИО СГГД
— Памятники русского права
— Полное собрание законов Российской империи
— Полное собрание русских летописей
— Русская историческая библиотека, издаваемая Археографической комиссией
— Русско-ливонские акты, собранные К. Е. Напьерским. СПб., 1868
— Сборник Отделения русского языка и словесности
— Сборник императорского Русского исторического общества
— Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной коллегии иностранных дел. М., 1813— 1894
ТОДРА —Труды Отдела древнерусской литературы Института русской
литературы Академии наук СССР
ЦГАВМФ —Центральный государственный архив военно-морского флота
ЦГАДА — Центральный государственный архив древних актов
ЦГААИ —Центральный государственный архив литературы и искусства
ЦГАОР —Центральный государственный архив Октябрьской революции
ЦГВИА — Центральный государственный военно-исторический архив
ЦГИА СССР — Центральный государственный исторический архив СССР
ЦПА ИМА — Центральный партийный архив Института марксизма-
ленинизма
Чтения ОИДР — Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете
ІРЕ — V. Latyschev. Inscriptiones antiquae orae septentrionalis
Ponti Euxini graecae et latinae, w. I—II, IV. Petropoli, 1890—1916
LUB — Liv-, Esth- und Curländisches Urkundenbuch nebst Begesten,
tt. І, II. Reval, 1853—1855


СОДЕРЖАНИЕ
Стр.
Сигизмунд Натанович Валк 3
Вопросы историографии и общего источниковедения
Г. Л. Соболев, Ю. С. Токарев. Петроградский историко-революционный архив в первые годы Советской власти (1918—1923) 6
A. Л. Шапиро. Некоторые источниковедческие вопросы истории сель¬
ского хозяйства России. (О сопоставимости описей XVII, XVIII и XIX вв.) 1S
B. К. Я ц у н с к и й. О применении статистического метода в исторической
науке 26
П. Н. Берков. О переходе скорописи XVIII в. в современное русское
письмо 36
М. Н. Тихомиров. Бесермены в русских источниках і 50
В. П. Адрианова-Перетц. Материалы к вопросу о русско-украинских связях XV—XVII вв 57
В. В. Струве. Фрагменты труда древнейшего историка СССР, сохранившиеся у различных античных историков w . . 62
В. И. Малышев. Об учете и обследовании частных собраний старинных рукописей и книг 85
Источники периода подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции
М. П. И р ошников. О тексте ленинского декрета «О земле» .... 90
A. Л. Ф р а й м а н. Ленинский декрет об организации Красной Армии.
(К истории издания и публикации) 100
И. В. 3 а г о с к и н а. В. И. Ленин и принятие Советом Народных Комиссаров «железнодорожного декрета» (март 1918 г.) 109
Ю. С. Афанасьев, А. Ф. Ш е в ц о в а. К истории издания первых
законодательных актов Советского государства 114
B. И. Ста р ц е в. Об одной резолюции съезда Советов Северной области 119
Л. Е. Шепелев. Проект организации в России акционерных компаний
с участием рабочих и служащих (апрель 1917 г.) 122
516-


Стр.
3. В. Степанов. К вопросу об истории «скобелевских циркуляров» 131
Источники по истории СССР периода капитализма
А. Л. Сидоров. Материалы о свержении царизма в фонде Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства .... 139
A. А. Фурсенко. Материалы о коррупции царской бюрократии. (По
бумагам К. А. Скальковского) 149
Ф. М. Суслова. Новые материалы о влиянии петербургских стачек на
рабочее движение Литвы 1897 г 156
И. Н. Курбатова. К вопросу о датировке двух проектов программы
группы «Освобождение труда» 160
Б. В. А н а її ь и ч, Р. Ш. Ганелин. С. Ю. Витте, М. П. Драгоманов и «Вольное слово». (По поводу одного документа из архива М. К. Лемке) 163
С. С. Волк. Письмо Исполнительного Комитета «Народной воли»
к заграничным товарищам • » * 178
B. Н. Г и н е в. Об одном источнике по истории революционной пропа¬
ганды 70-х годов 185
3. Ю. Г альперин. Крестьянские жалобы периода второй революционной ситуации в России как исторический источник .... 190
Н. Г. Симина. Исторические документы на страницах «Русской старины» в 70—80-х годах XIX в 197
М. В. Кукушкина. Из истории борьбы царизма с герценовскими
изданиями 203
Л. М. Добровольский. И. А. Гончаров о публикации русских политических материалов второй половины XVIII в • 207
A. Н. Цамутали. Неизданная книга И. Г. Прыжова «Граждане
на Руси» 210
B. Г. Чернуха. Важное свидетельство о внешнеполитическом аспекте
польского восстания 1863 г 217
А. С. Нифонтов. Статистика урожаев по ведомству МВД д оценке
современников и экономистов XIX в 220
Г. М. Дейч. Об уставных грамотах как историческом источнике.
(По материалам Псковской губернии) 231
И. А. Бакланова. Собрания морских узаконений как источник для характеристики положения рабочих Морского ведомства (1825—
1917 гг.) 238
Источники по истории СССР периода позднего феодализма М. П. Алексеев. Английские мемуары о декабристах 243
Н. М. Дружинин. Крестьянский вопрос в ранних записках
М. М. Сперанского 264
А. В. Предтеченский. Брошюра М. М. Сперанского «О военных
поселениях» 263
А. В. Кольцов. Материалы о Т. Г. Шевченко в Архиве Академии
наук СССР 271
517


Стр_
Н. Г. С л а д к е в и ч. О сословных проектах Комитета 6 декабря 1826 г. 274
С. Б. Окунь, Э. С. Пайна. Указ от 5 апреля 1797 г. и его эволюция. (К истории указа о трехдневной барщине) 283
Л. С. Прокофьева. Об одном следственном показании по делу Пугачева ...» 299
Р. И. Козинцева. Предложения «российских купцов, санкт-петербургских жителей» — источник для экономической истории второй четверти XVIII в 304
Л. Н. Семенова. «Проэкты о должностях» (1725 г.) как источник для изучения положения рабочих заводов артиллерийского ведомства 308
Е. П. Подъяпольская. К вопросу о достоверности письма Петра I
с берегов Прута 314
В. И. Буганов. Новый источник о Московском восстании 1682 г. . . 318
А. Г. Маньков. Записные книги крепостей на крестьян Поместного
приказа второй половины XVII в 324
Д. И. Петрикеев. О некоторых материалах по истории вотчины
боярина Б. И. Морозова 330
К. Н. Сербина. Указные книги Земского приказа второй половины
XVI и первой половины XVII в ЗЗТ
А. И. К о п а н е в. Оценная книга Кемской волости с волостками как
источник экономической истории поморской деревни XVII в. . . 344
Н. В. Устюгов. «Сколок» — разновидность платежного документа
XVII в. . 354
И. П. Шаскольский. Жалованная грамота Михаила Федоровича
любекским купцам 1636 г 358
Е. Н. Кушева. Русские документы XVI—XVII вв. как источник для
изучения обычного права кабардинцев 363
И. С. Шаркова. Первый русский перевод «Политического завещания» кардинала Ришелье 371
М. И. Б*е лов. Письма Иоганна фан Келлера в собрании нидерландских дипломатических документов 374
Источники по истории СССР периода раннего феодализма
A. А. Преображенский. Русские дипломатические документы
второй половины XVI в. о присоединении Сибири 383
B. М. П а н е я X. Об одном несохранившемся указе XVI в 390
Н. Е. Носов. Губные наказы селам Кирилло-Белозерского монастыря
1549—1550 гг 397
А. А. Зимин. Отголоски событий XVI в. в фольклоре 404
C. О. Шмидт. «Слово о Дариане-царе» в рукописной книге XVI в. 414
Н. А. Казакова. «Европейской страны короли» 418
Л. В. Черепнин. Псковские грамоты конца XV в. как исторический
источник 426
Ю. Г. Алексеев. Холоп на пашне в свете данных топонимики . . . 435


Г. Е. К о ч и н. Два источника о хозяйственном строе и судьбе одной
новгородской боярской вотчины 439
Ю. А. Лимонов. Происхождение северо-восточного источника Московского летописного свода 1480 г 444
Я. С. Л у р ь е. О неизданной Холмогорской летописи 449
В. И. Р у т е н б у р г. Итальянские источники о связях России и Италии в XV в • 455
В. Т. Паш у то. Послания Гедимина как исторический источник . . . 463
Д. С. Л и X а ч е в. О названии «Задонщина» 474
Д. Н. А л ь ш и ц. Что означает «Пирогощая» русских летописей и
Слова о полку Игореве 475
B. В. Мав родин. «Тур», «лютый зверь» и «пардус» древнерусских
источников. (К вопросу об охотничьей терминологии в Киевской Руси) 483
И. И. Смирнов. Уставленье татьбы 488
C. М. Каштанов. Грамоты Московского Симонова монастыря как
источник для изучения вопроса об отмене тарханов в 1575/76 г. . 499
Список научных трудов С. Н. Валка 504
Список сокращений 514


ИССЛЕДОВАНИЯ
ПО ОТЕЧЕСТВЕННОМУ ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЮ
Утверждено к печати
Ленинградским отделением Института истории Академии наук СССР
Редактор издательства И, Б. Марморштеин Художник М. И. Разулевич Технический редактор Н. Ф. Виноградова Корректоры Л. Б. Данилова, О. М. Лаушкина и Ф. Я. Петрова
Сдано в набор 15/11 1964 г. Подписано к печати 29/ѴІІІ 1964 г. РИСО АН СССР №56а—132В. Формат бумаги 60х907го. Бум. л. 167<. Печ. л. 327г = 32.5 уел. иеч. л. -+• 1 вкл. Уч.-изд. л. 36.64+1 вкл. (0.05). Изд., № 2178. Тип. зак. № 620. М-23253. Тираж 1300. БЗ 1963 г. № 95.
Цена 2 р. 41 к.
Ленинградское отделение издательства • «Наука» Ленинград, В-164, Менделеевская лин., д. 1
1-я тип. издательства «Наука» Ленинград, В-34, 9 линия, д. 12


ИСПРАВЛЕНИЯ И ОПЕЧАТКИ
Стра¬
ница
Строка
Напечатано
Должно быть
79
23 сверху
(стр. 92),
(стр. 78),
86
22 снизу
Маслов В. В.
Маслов Н. М.
86
23 „
Маслов Н. М.
Маслов В. В.
99
8 „
См. стр. 107
См. стр. 93
99
7 „
См. стр. 106—107
См. стр. 92—93
214
4 „
Северо-Западной
Северо-Восточной
517
5 „
264
254
Исследования по отечественному источниковедению.