наш Гагарин
книга о первом космонавте и земле.на которой он родился


Планета есть колыбель разума, но нельзя вечно жить в колыбели.
К. Циолковский


наш Гагарин
Автор-составитель Ярослав Голованов
Главный консультант генерал-лейтенант авиации, дважды Герой Советского Союза летчик-космонавт СССР Владимир Шаталов
издательство -прогресс


Индекс: Н
31901-621
006(01)-79
77-77
ОФОРМЛЕНИЕ КНИГИ ДМИТРИЯ БИСТИ И ИННЫ РУМЯНЦЕВОЙ
ПОДБОР ФОТОГРАФИЙ ЕВГЕНИИ МОКЛЕЦОВОЙ
На русском языке: © Наш Гагарин Издательство «Прогресс* 1978
3607000000


ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
«Наш Гагарин» - книга, являющаяся плодом труда большого коллектива.
В ней связаны в единое повествование многочисленные и разнообразные материалы: автобиография Ю. А. Гагарина «Дорога в космос», книги и статьи о первом космонавте, воспоминания его жены - Валентины Гагариной, очерки, написанные специально для этого издания литераторами и журналистами: Лидией Обуховой, Юрием Апенченко, Иваном Борисенко, Алексеем Гороховым, Николаем Денисовым, Борисом Коноваловым, Михаилом Ребровым. Многие советские люди, встречавшиеся с Юрием Гагариным, прислали в издательство интересные письма и фотографии.
В работе над книгой помощь оказали: Г. Т. Береговой, генерал-лейтенант авиации, летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза; К. Д. Бушуев, член-корреспондент АН СССР, директор советской части программы «Аполлон» — «Союз»; А. Т. Гагарина, мать Ю. Гагарина, первого космонавта; В. И. Гагарина, жена Ю. Гагарина; А. А. Леонов, генерал-майор авиации, летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза; Б. Н. Петров, академик, Герой Социалистического Труда, председатель «Интеркосмоса»; С. П. Павлов, председатель Комитета по физической культуре и спорту при Совете Министров СССР (с 1959 по 1968 год - первый секретарь Центрального Комитета ВЛКСМ); Б. В. Раушенбах, член-корреспондент АН СССР; Р. 3. Сагдеев, академик, директор Института космических исследований АН СССР; Г. С. Титов, генерал-лейтенант авиации, летчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза и многие другие.
Всем, кто участвовал в создании книги, издательство «Прогресс» выражает глубокую признательность.


Полеты в космос остановить нельзя. Это не занятие одного какого-то человека или даже группы людей. Это исторический процесс, к которому закономерно подошло человечество в своем развитии.
Ю. Гагарин


Он был первым. К этому трудно что- либо добавить. Его подвиг будут, наверное, вспоминать и через столетия. И в безмерных далях космоса, которых достигнут идущие за ним, будут жить те 108 минут истории, которые открыли новую эру. Космическую эру человечества.
Юрий Гагарин: «Конечно, любой космический полет связан с определенным риском, особенно первый испытательный полет на новом корабле. За многие достижения, способствующие прогрессу, человечеству приходится платить дорогой ценой, нередко - ценой жизни лучших своих сынов. Но движение по пути прогресса неодолимо. Эстафету научного подвига подхватывают другие и, верные памяти товарищей, идут дальше. Ведь нет большего счастья, чем служить людям».
Юрий был умным человеком, обладавшим врожденным даром мгновенно оценить ситуацию, выбрать нужную тональность разговора, найти общий язык с любым собеседником.
Очень красочно описывал Гагарин, как выглядит Земля из космоса, подчеркивал ее крохотность
Он не растрачивал свои силы впустую. Он постоянно искал и добивался большего на каждом из тех поприщ, которые предоставляли обстоятельства. Упорство, оптимизм и работоспособность - главные его черты . . .
В мае 1963 года он написал в «Комсомольской правде»: «Во все времена и эпохи для людей было высшим счастьем участвовать в новых открытиях».
Он стал родоначальником новой на земле профессии и считал, что должен быть профессионалом. Поэтому он стремился все время быть действующим, а не музейным космонавтом. Когда на смену «Востокам» должен был прийти «Союз», Гагарин стал переучиваться на новую технику. Много времени и сил отдавал тренировкам. Он был дублером Владимира Комарова, когда стартовал первый «Союз».
- Все очень похоже на то, что видят летчики, поднимающиеся в стратосферу, - говорил он. - Но только в космосе обзор шире, краски ярче, гуще, сочнее. Если смотреть на горизонт, то хорошо был виден контрастный переход от светлой поверхности Земли к совсем черному небу. Наша планета как бы плавает в ореоле голубоватого сияния. Выше голубизна, постепенно темнея, переходит в фиолетовый цвет, а потом в космическую черноту.
Какая бы новая программа ни задумывалась, Гагарин всегда принимал участие в ее разработке и подготовке. С ним часто советовались по чисто научным и техническим вопросам. Его участие в самых представительных комиссиях из ученых, конструкторов и инженеров приносило большую пользу.


Личные друзья и друзья его страны приветствовали Гагарина как героя дня, как героя года, как героя века.
Космос требует обширных знаний. Новые полеты будут сложнее прежних. Надо отдать должное: космонавты учились исключительно прилежно, а ведь они не только учатся. Государственная, общественная работа требует много времени. Кроме того, они участвуют в подготовке к полетам новых космонавтов. Оценка дипломов у всех защитившихся - «отлично».
Рокуэлл Кент: «Советские друзья, ваш Юрий не только ваш. Он принадлежит всему человечеству. И ворота в космос, которые он открыл, распахнуты для нас. Но для этого нужен мир. Мир - для того, чтобы исследовать Вселенную, которую наши советские братья открыли для нас. Мир - для того, чтобы принести домой космические богатства и распределить их между всеми. Мир - среди народов. Мир - у себя дома. Пусть человечество чтит день полета Юрия как день всеобщего мира. Пусть празднуют его по всей земле с музыкой и танцами, песнями и смехом, как всемирный праздник счастья. Пусть это будет день, когда на каждой городской площади и повсюду, где собираются люди, лица стариков и молодых засветятся такой же радостью, какой светятся лица на лежащих передо мной фотоснимках, сделанных в ликующей Москве».
«Пока это только начало, я еще молод и не собираюсь складывать крылья».
Для всех, кто знал Юру до полета, он остался прежним. А для тех, кто с ним впервые познакомился после 12 апреля 1961 года, он был точно таким, каким предстал перед всем миром в тот весенний апрельский день в первых газетных корреспонденциях, первых передачах по телевидению, на пресс-конференциях и в выступлениях, которых с каждым днем становилось все больше.


рождение Гагарина
«Мы - дети Земли. Мы обязаны ей жизнью, теплом, радостью существования».
Юрий Гагарин


Накануне 50-летия Советского государства Юрий Гагарин в приветствии, адресованном читателям журнала «Авиация и космонавтика», писал: «Именно эти полвека открыли нам путь в космос».
Крейсер Балтийского флота «Аврора» (1) холостым орудийным выстрелом дал сигнал к штурму Зимнего дворца, где заседало буржуазное Временное правительство. Так началась 25 октября (7 ноября) 1917 г. Великая Октябрьская социалистическая революция. Советский народ отстоял завоевания революции в гражданской войне против вооруженных сил внутренней контрреволюции и иностранной интервенции (1918-1920 гг.) и приступил к строительству социалистического общества.
В кратчайший исторический срок Советский Союз превратился в мощную индустриальную державу, завоевав полную экономическую независимость от развитых капиталистических стран.
Каждая советская пятилетка была шагом вперед по пути, который вывел в космос корабль Юрия Гагарина. Первые участки этой космической орбиты проходили через строительную площадку одного из первенцев социалистической индустриализации - Магнитогорского металлургического комбината (3), через стол учителя, обучавшего грамоте (2). Социалистическое строительство закономерно связано с осуществлением социалистической культурной революции. Ее главная цель - фактическое предоставление трудящимся «возможности на деле пользоваться благами культуры, цивилизации и демократии» (В. И. Ленин). Ликвидация тяжкого наследия дореволюционной эпохи - массовой неграмотности и малограмотности - первая победа этой культурной революции.


Гагарин - сын народа. Он следовал во всем морали советского общества и был убежденным ленинцем, потому что считал путь, указанный В. И. Лениным, самым верным, а его принципы - самыми справедливыми. Мы можем и должны рассматривать Гагарина не просто как одного из родоначальников звездоплавания и первого космонавта Земли, но видеть движение времени, влекущее его. Чтобы понять его, мы должны не только устремлять его имя в будущее, но и отражать в прошлое, ибо Гагарин лишь звено цепи времен.
О Гагарине написано много, на всех языках мира. Если собрать все, получится большая библиотека. И эта книга тоже не последняя. О Гагарине будут писать еще долго, поворачивая перед глазами читателей простую и прекрасную жизнь его разными гранями. В этой книге - история человека, рассказанная на фоне космонавтики, и история космонавтики, спроецированная на судьбу человека. У нее много авторов, и каждый из них кладет свой штрих в его портрет, в образ земли, на которой он вырос, в панораму жизни советского общества, которое его воспитало и прославило.
Юрий Апенченко, журналист:
Родной край Юрия Гагарина - земля Смоленская, одна из центральных областей России. Село Клушино, поблизости от Гжатска, где жили родители Юрия в 1934 году, когда он появился на свет, - место, связанное с историческими воспоминаниями об Отечественной войне 1812 г., в которой русская армия под руководством М. И. Кутузова одержала победу над Наполеоном. Последующие сто лет не были веком ускоренного развития Гжатска. Но они не были и временем прозябания. Даже беглое знакомство с материалами создает впечатление, что существовали не один Гжатск, а несколько.
Был Гжатск купеческий. Толстосумы заводили здесь мануфактуры, фабрики - кожевенные, полотняные, стекольные.
Был Гжатск дворянский, помещичий. Гжатск Голицыных, Долгоруковых, Прозоровских, Нарышкиных. Он подробно описан в мемуарах: беспощадная барщина, розги, самодурство хозяев и управляющих.
Был Гжатск крестьянский: бесправный, бедный, почти нищий.
Был и еще один Гжатск, особо дорогой советским людям, хранящий память о рабочем-революционере Петре Алексееве, чье гневное пророчество до сих пор поражает энергией и точностью: «Поднимется мускулистая рука миллионов рабочего люда, и ярмо деспотизма, огражденного солдатскими штыками, разлетится в прах».
Тут мы вплотную подходим к пограничной для всех нас эпохе - эпохе социалистической революции. Она переменила судьбу всей страны, всего народа, что, естественно, относится и к Гжатску. При этом он остался небольшим и не очень заметным городом-тружеником, не помышляющим о шумной славе, но причастным ко всем делам, заботам, надеждам народа, к его мечтам . . .
У каждого из нас было свое, докосмическое, утро 12 апреля 1961 года. Я встретил его в одном из пригородов Душанбе, Лучобе. По-весеннему синели горы, пышно доцветали сады, пряно благоухала сирень. По странной случайности в то утро разговор коснулся космических дел. Одна из преподавательниц детского интерната, расположенного в Лучобе, только что вернулась из Москвы, с какого-то семинара, и с недоверчивым удивлением говорила о том, как часто мы склонны торопить события воображением. В Москве упорно предсказывают, что скоро человек полетит в космическом корабле. «Конечно, об этом уже можно мечтать, - говорила она. - Но - скоро? Нет, вряд ли ...»
Наверное, тогда многие, кроме других чувств, испытали, может быть, не вполне осознанное, но стойкое удовлетворение от того, что этот парень, впервые спрессовавший земные сутки в 108 минут и охвативший взглядом сразу всю планету, что он - смо-
17


ленский, гжатский. О нет, речь не о каком-то местном патриотизме! Мы знаем теперь, кто готовился вместе с первым, кто мог полететь. Парни с Алтая, с Волги, с Украины. Разве мы меньше радовались бы их первенству? Нет, конечно. Ибо вся эта прекрасная земля — Советский Союз — наша до последней пяди. Но первым стал смоленский, гжатский, и, хотя место его рождения, деревня Клушино, не учитывалось при выборе, в этом все-таки была своя, ну, справедливость, что ли. Семь с половиной веков океан истории омывал тихую деревеньку, будто малую песчинку. Семь с половиной веков — страшно представить. Какие только бури не прошли над ней! А она не только выстояла, но благодарно отозвалась времени всем лучшим, что хранила и приумножала ее земля, отныне и навеки - земля Гагарина.
В городе и округе много людей, которые хорошо знали его, с которыми он был дружен. Шофер Иван Михайлович, с которым ездили в Клушине, говорит задумчиво: «Все-то мы здесь с Командиром объездили. Это я его так звал: Командир». А в школе, вдруг: «Юра был прекрасный ребенок». Я вспомнил, как итальянские школьники смешно обращались к нему: «О великий Юра!» В городе живут мать, сестра, брат, племянница. Для них он просто Юра. И для всего города - тоже. Это не формальность. Это - родство. А он здесь — всем родня. Гагарин — в самом полном смысле - народный герой. Он неотделим от людей, живущих и работающих здесь, как и они от него неотделимы. В них просвечивают его черты — талантливость, трудолюбие, упорство, душевная ясность, безоглядная преданность Родине.
Больше десяти земляков Гагарина были удостоены «Золотой Звезды» Героя Советского Союза до него. В районе несколько Героев Социалистического Труда. Это не просто созвездие ярких судеб, это живая история многих подвигов. Подвиг Гагарина стоит особняком среди них, он — один на все времена. Это так. Но он — среди них, и более того: он не был бы возможен, если бы кто-то не шел на смерть ради голубоглазого мальчика из деревни Клушино, если бы другие не растили хлеб, не теребили лен, пока паренек из Гжатска учился летать в Саратове, Оренбурге, Заполярье.
В Клушине, в совхозе имени Гагарина, мы встретились с Иваном Зерновым, трактористом. О детстве, общем с героем, он говорит сурово: «Одно название — «детство». А так — война, нужда». Подробности припоминает, не скрывая сожаления: как учились по случайным книгам, переходя из избы в избу, как на чернила расковыривали сигнальные ракеты, как по отчаянному недомыслию развинчивали артиллерийские снаряды, чтобы сдать их в качестве цветного металлолома и купить какую-нибудь малость вроде конфетки. Но это не жалость слабого к себе. Это сочувствие повзрослевшего, сильного человека к маленькому и слабому в давно избытой беде, которая не должна, не может повториться. У Зернова сын в девятом классе. Он не знает, что домотканую холстину можно окрасить ольховой корой; не знает, как жать серпом. Отец знает. Гагарин знал. А он не знает, да и не узнает, потому что ни к чему ему это. Его настоящее и будущее, его уверенность в жизни оплачены вперед, ценой трудной жизни родителей в тяжелые военные и послевоенные годы.
Мне не раз хотелось задать в Гагарине вопрос, который так и не был задан, потому, видимо, что его трудно сформулировать и еще труднее получить на него прямой ответ. Интересно осмыслить, как та волна, что вынесла на одну из вершин века Юрия Гагарина — волна технического, социального, общего прогресса, — как она коснулась города и района? Ответы, которые дает жизнь, настолько разнообразны и многопла- новы, что их впору, пожалуй, ограничить словом «например». Например: школа, где учился Гагарин, стала первой ступенькой к делу для многочисленных специалистов самых авангардных отраслей науки и техники, нынешних преподавателей институтов и университетов, в частности Московского и Ленинградского; среди ее воспитанников — адмирал, доктор физико-математических наук, лауреат Ленинской премии. Например: совхоз в Клушине возглавляет не агроном или животновод, а инженер, и
18


это, конечно, не случайно — вопросы механизации, внедрения передовой технологии на селе становятся главными. Например: на молочноконсервном комбинате рабочие управляют производством с пультов, которые, если бы их безымянно отснять в кино, можно было бы соотнести и с электронной промышленностью, и с химией, и с металлургией, и с космонавтикой, если хотите. . .
Земля Гагарина . . . Свое имя он отдал родному городу. Проходишь по улочкам, по- лугородским-полусельским, выходишь на широкую площадь, оглашенную предвесенним шумным птичьим граем, входишь в дома — и всюду встречаешь его портреты, его знакомый, веселый и открытый взгляд. Это, конечно, не только память. Это что- то гораздо большее.
На улице Гагарина, возле маленького, перевезенного из деревни домика, где он родился, под стеклянным колпаком стоит черная «Волга» № 78-78. Кажется, он приехал сюда навсегда. В свое детство, в свое бессмертие. Напротив в светло-зеленом нарядном доме живет Анна Тимофеевна, мать. Сегодня у них гости. Собрались близкие друзья ... И все, конечно, вспоминают его. Ведь здесь, в этом маленьком русском городе, начало жизненного пути депутата Верховного Совета СССР, члена Центрального Комитета ВЛКСМ, Героя Советского Союза, Героя Социалистического Труда ЧССР, Героя Социалистического Труда НРБ, Героя труда СРВ;
кавалера орденов Ленина (СССР), Карла Маркса (ГДР), Георгия Димитрова (НРБ), Грюнвальдского креста I степени (ПНР), Знамени первой степени с бриллиантами (ВНР), «Плайя-Хирон» № 1 (Куба), «Ожерелья Нила» (АРЕ), Звезды II класса (Индонезия), Африканской звезды на большой ленте (Либерия), «За заслуги в области воздухоплавания» (Бразилия), медали Колумба (Италия), золотой медали города Сен- Дени (Франция);
почетного гражданина городов:
Калуга, Новочеркасск, Сумгаит, Смоленск, Винница, Севастополь, Саратов (СССР), София, Перника (НРБ), Тренчианска-Теплице (ЧССР), Афины (Греция), Фамагуста, Лимасол (Кипр), Сан-Дени (Франция);
кавалера Золотой медали имени К. Э. Циолковского (АН СССР), медали Де Ла-Во (ФАИ), золотой медали и почетного диплома «Человек в космосе» (Итальянской ассоциации космонавтики), золотой медали «За выдающееся отличие» и почетного диплома Королевского аэроклуба Швеции, Большой золотой медали и диплома ФАИ, золотой медали Британского общества межпланетных сообщений;
президента общества советско-кубинской дружбы;
почетного члена общества «Финляндия - Советский Союз» и др.;
почетного члена Международной академии астронавтики и пр. и пр. и пр. Юрия Алексеевича Гагарина - первого космонавта планеты Земля.


Родной край Юрия Гагарина - земля Смоленская. Это одна из центральных областей России. Среди ее сел и деревень Клушино не выделялось, пожалуй, ничем особенным. Но для Юрия с ним связаны воспоминания раннего детства: «Красивым было наше село. Летом все в зелени, зимой в глубоких сугробах . . . Наш дом стоял вторым на околице у дороги на Гжатск. В небольшом саду росли яблоневые и вишневые деревья, крыжовник, смородина. За домом расстилался цветистый луг. . .« (Из книги Юрия Гагарина «Дорога в космос*.) Земля Смоленская прекрасна своей спокойной, неброской красотой (4, 5). Смоленская область имеет развитую промышленность и интенсивное сельское хозяйство. Главные отрасли индустрии - машиностроительная, металлообрабатывающая, легкая и пищевая промышленность.


5


7
Смоленск (6).
Смоленск. Крепостная стена (1596-1602 гг.). Жители Смоленска не раз доказывали, что самой надежной защитой русских городов были всегда не оборонительные сооружения, а мужество и стойкость храбрых воинов (7).


8
Прогуливаясь по улицам древних городов (а Смоленск был известен уже в IX веке), мы как будто перелистываем страницы каменной летописи (8, 9, 10).
Памятник уроженцу земли Смоленской великому композитору, основоположнику русской классической музыки М. И. Глинке в г. Смоленске (11).


13
12 14
Памятник полководцу М. И. Кутузову, под руководством которого русская армия одержала победу в войне с Наполеоном в 1812 году (12).
Памятники героям (13, 16), старинное оружие, нашедшее место на витринах городского музея (14, 15), напоминают сегодня о героическом прошлом, когда русский народ боролся против врага, вторгавшегося к нему с оружием в руках.
В минувшей войне Советский Союз потерял около 20 миллионов человек. Ко всем будущим поколениям обращена надпись на этом мемориале: «Люди! Покуда сердца стучатся - помните, какою ценой завоевано счастье, - пожалуйста, помните!» (17).
На фоне старой крепостной башни - монумент, надпись на котором гласит: «В сентябре 1943 года войсками Западного фронта Смоленская область была полностью освобождена от немецко-фашистских захватчиков» (18).
Вечный огонь - память о воинах, павших в боях, защищая свою Родину (19).


16
18
17
19


20
21
Город Гагарин (раньше - Гжатск) (20, 21).
Дом-музей Ю. А. Гагарина в г. Гагарине (22).


22


жизнь Гагарина
«Вся моя жизнь кажется мне сейчас одним прекрасным мгновением».
Юрий Гагарин


Короткая и яркая как молния жизнь Гагарина изучена в деталях. В большинстве исследований о Гагарине бьется упрямая мысль об исключительности Юрия и в то же время подчеркивается, что Гагарин вроде бы ничем не выделялся среди других, что он не «давил» окружающих своей личностью, был «как все». Как же это понять? Я много раздумывал об этом, вспоминал все свои встречи с ним, расспрашивал людей. А понял, как мне кажется, совсем недавно, зимой 1975 года, на космодроме Байконур, когда провожал в полет экипаж «Союза-17». В коридоре гостиницы встретились мы с Виктором Порохней, товарищем юности Гагарина. Мы разговорились о Юре, об этой книге. И вот тут вдруг Порохня сказал одну замечательную вещь. - Вы знаете, - сказал он, - во многих статьях и книгах пишут, что в Саратове, учась в техникуме, Юрий «заболел небом», что он отныне не мог представить себе жизни без авиации. Но ведь это не совсем так. Гагарин действительно с увлечением учился летать. Но я не помню случая, чтобы он говорил, будто хочет стать летчиком. Я убежден, что, если бы техникуму было предоставлено право послать в металлургический институт не 5, а 8 своих студентов и Гагарин попал бы в этот список, он наверняка поступил бы в институт. Ведь с металлургией у него получалось, она ему нравилась, он хотел учиться ... Я думаю, из него непременно получился бы очень толковый инженер или научный работник и, возможно, это имя мы узнали бы совсем в другой связи . . .
Как глубоко прав старый друг!
Гагарин был талантлив. В нем медленно, но упорно, разрастался и ровно горел свет ума и таланта. Этот свет озарял многие дороги, лежащие перед ним, и помогал ему не спотыкаться на пути жизни.
Он хотел стать и становился уже универсальным специалистом в области космонавтики. Он учился упорно, понимая, что прогресс науки и техники не дает ему ни одного дня передышки.
Последний раз в жизни я встретил Гагарина в гостинице, когда он приехал в Центр дальней космической связи на посадку автоматической межпланетной станции «Ве- нера-4». Потом уже я подумал: а зачем он приезжал? Какое дело ему было до этих автоматов? Я спрашивал специалистов Центра, они отвечали: его интересовала методика управления с Земли. Хотел знать, как и где проходит сигнал, как он преобразуется, дешифруется, все хотел знать до тонкостей.
Жажда знания - можем ли мы не учитывать это прекрасное качество, когда объясняем выбор именно Юрия Гагарина для первого полета в космос?
Пламя его таланта заставляло людей оборачиваться и пристально вглядываться в этого молоденького офицера, ничем, кроме улыбки, казалось бы, не примечательного с виду. Свет этого пламени лежал на его лице, и люди видели это.
Вчитайтесь в его биографию, и вы заметите, что он всегда, с самых юных лет очень много работал. Мне приходилось видеть Гагарина отдыхающим, но я не помню его праздным. Даже когда он отдыхал, он отдыхал активно, энергично, деятельно, так же как и работал. Он был постоянно чем-то занят: делом, людьми, книгами, мыслями. Труд - прочный каркас гагаринского героизма.
Он научился работать рано. В те годы, на которые выпало его детство, деревенские (да и городские тоже) мальчишки рано становились «мужичками», людьми ответственными, деловыми. Война обузила его детство и рано заставила трудиться, а потом он не останавливался уже всю жизнь.
У него было подчеркнутое уважение к любой работе, будь то новая ракета, журнальная статья или вспаханное поле. В Казанлыкской долине в Болгарии крестьянки преподнесли ему букет таких роз, которые не растут больше нигде в мире. Он увидел их руки, почти черные от солнца и работы, такие грубые, такие несоответствующие их молодым, красивым лицам ... И в этот момент одна из женщин быстро наклонилась и поцеловала его руку. Если бы вы знали, как он смутился!
31


И когда говорят о гагаринской скромности, то корни ее тоже здесь, в его постоянном трудолюбии и уважении к работе другого человека. Он был скромным не только потому, что это качество было в нем врожденным. Он был скромным еще и потому, что ясно представлял меру своего труда, меру труда множества других людей в том, что принесло ему его неслыханную славу. И слава эта с годами не испортила его потому, что он не просто принимал ее бесконечные подарки, пусть даже скромно и достойно, а продолжал и дальше много и упорно работать. Истинно большие люди потому скромны еще, что для того, чтобы стать истинно большим человеком, непременно нужен очень большой труд. Он питает их скромность.
И еще в Гагарине была человечность. Достаточно было понаблюдать его беседующим с матерью или играющим с дочками, чтобы понять это. Он был ласков. Он делал в срок то, что обещал. Он был веселый. Он помогал другим. Он верил в мужскую дружбу и в женскую любовь.
Лидия Обухова, писательница:
В пути Гагарина нет ничего мистического. Его предназначение едва ли было записано в книге судеб золотыми буквами, а добрые феи не наделили его еще в люльке талантами, способными всех изумлять. Его индивидуальность заключалась в том, что он был удивительно здоровой, гармоничной натурой. Моральные заповеди советского общества вошли в него естественно, как воздух, которым он дышал. И если другие выявляют себя в уединенном полете мысли, его душевный огонь искал своего воплощения в действии.
Конечно, нельзя предположить, что Гагарин провидел свой подвиг сквозь размытую пелену лет и шел именно к нему, к подвигу, неуклонно и целенаправленно. Что все, что он делал и говорил, - еще одна монетка в копилку судьбы. И он якобы знал, для чего копил.
Однако и наивных случайностей в жизни выпадает не так уж много. Чаще случай находит человека. Если человек достаточно к нему готов.
Юрий Гагарин:
Отец мой — Алексей Иванович Гагарин — сын смоленского крестьянина-бедняка. Образование у него было всего два класса. Но человек он был любознательный и многого добился путем самообразования; в нашем селе Клушино, что недалеко от Гжатска, слыл мастером на все руки. Он все умел делать в крестьянском хозяйстве, но больше всего плотничал и столярничал. Я до сих пор помню желтоватую пену стружек, как бы обмывающих его крупные рабочие руки, и по запахам могу различить породы дерева — сладковатого клена, горьковатого дуба, вяжущий привкус сосны, из которых отец мастерил полезные людям вещи.
Валентин Гагарин, брат Юрия:
Сызмальства и плотник, и шорник, и печник, и на все руки мастер, не одним десятком домов осчастлививший землю, отец уважительно относился к любому предмету, сработанному человеческими руками. Этому уважению и нас учил.
Алексей Иванович Гагарин:
Мы, Гагарины, народ веселый. Потому и фамилия у нас такая. Умеем мы посмеяться. Стало быть, погагарить, если говорить по-деревенски. Ну а кто людей веселит, за того весь мир стоит.
32


Юрий Гагарин:
Отец мамы, а мои дед, Тимофей Матвеевич Матвеев, работал сверловщиком на Путиловском заводе в Петрограде. По рассказам мамы, он был кряжевый человек мастер своего дела - рабочий высокой квалификации, из тех, которые могли, что называется, блоху подковать и из куска железа выковать цветок. Мне не пришлось видеть деда Тимофея, но в нашей семье хранят память о нем, о революционных традициях путиловцев.
Мама наша, так же как и отец, в молодости не смогла получить образования. Но она много читала и многое знает. Она могла правильно ответить на любой вопрос детей. А было нас в семье четверо: старший брат Валентин, родившийся в год смерти В. И. Ленина, сестра Зоя, тремя годами моложе, наконец, я и наш меньший брат Борис.
Анна Тимофеевна Гагарина:
Про Юру много пишут. Только не всегда правильно. В одной вот книжке я прочитала, что, мол, в детстве Юра очень сильно переживал из-за своего маленького роста. А я не помню такого за ним, да и сама не думала, что он у меня недоросток. Может, по писательским правилам и положено так писать про переживания, только Юра не переживал понапрасну.
Он был очень веселый, редко злился, не любил ссор, наоборот, шуткой и смехом всех мирил. И его все любили. Он общим баловнем был. Да вы посмотрите на Юрины фотографии - лицо у него всюду счастливое. Этим он и приметен . . .
Валентин Гагарин:
Вообще-то плакал Юра в детстве редко. Пожалуй, немного таких случаев могу я припомнить, да и они запали в память своей иключительностью и бывали, когда заговаривало в брате уязвленное самолюбие. . .
Лидия Обухова:
Рассказать о жизни человека, вырвав ее из всего окружения, рассматривать отдельно от семьи, товарищей, учителей - невозможно. Она немедленно теряет краски, становится ходульной и неубедительной.
Душа большой гагаринской семьи - мать, едва вошла смолоду в избу на окраине Клушина, как принесла с собою и атмосферу уважительности, терпения, трудолюбия - того, чем впоследствии отличались все ее дети. Вспыльчивый Алексей Иванович Гагарин, встречая в ответ лишь доброжелательное молчание жены, вскоре остывал, просил виновато: «Ты уж прости, мать. Я тут пошумел ...»
Он никогда не ударил ни одного из своих детей. А едва они пробовали лепетать и передвигаться по полу, держась ручонками за деревянный диванчик, со старательностью выструганный и сколоченный самим Алексеем Ивановичем, как отец начинал уже с ними разговаривать и чему-нибудь учить. Вечерами старшие, Валентин и Зоя, просили рассказать сказку, и отец, расцвечивая скудный сюжет собственной фантазией, рассказывал про медведя-липовую ногу . . . Под гагаринской крышей царили тогда лад и покой. Как ни уставала за день Анна Тимофеевна, она засыпала умиротворенной.
Пока она была в Гжатске, в родильном доме, отец сам месил и пек хлебы. Руки у него были плотницкие, не приспособленные для этой домашней работы; тогда он смастерил деревянную лопаточку и ею вымешивал тесто. Этот труд был ему тоже не в тягость.
33


Вернувшись по мартовскому снегу с новорожденным Юрием, Анна Тимофеевна развернула его и показала дочке:
- Нравится тебе новый братик?
Семилетняя Зоя, и характером, и лицом удавшаяся в мать, внимательно посмотрела на малыша:
- Очень нравится. У него пальчики, как горошинки. Ма-а-ленькие. . .
Сначала Юру нянчила бабка Таня, но, когда она чуть не упустила трехмесячного младенца с колен, Зоя сказала матери:
- Я сама буду смотреть за Юркой. Баба Таня старенькая, она его разобьет.
Любимая сестра Юрия Гагарина в самом деле заслужила его признательность: он вырос на ее руках. Так же как и самый младший в семье Борис.
Кстати, имена своим четверым детям Гагарины давали не по святцам. Поп даже не хотел было крестить Юрия, утверждая, что по-христиански его имя должно быть Георгий.
- Ну, как хотите, батюшка, - твердо сказала мать, хоть и воспитанная по-деревенски в религиозных правилах, но обладавшая смелостью суждений. - Мы его уже зарегистрировали в сельском Совете как Юрия, и он останется Юрием.
В рассказах Анны Тимофеевны Юрий никогда не выпирает на передний план; она даже вспоминает о нем, пожалуй, реже, чем о других своих детях, может быть, потому, что он доставлял ей меньше беспокойства. Раза два она обмолвилась, что он был любимцем семьи за ровный, неизменно веселый нрав, за умение, еще будучи подростком и юношей, вовремя оброненным словом, примирительной улыбкой сгладить напряженность разговора, который грозил перейти в ссору.
Оставаясь озорным и подвижным мальчишкой, Юрий обладал материнским врожденным тактом не перебарщивать, не переходить границ дозволенного. Чувство долга и ответственности было у него как бы в крови. Сверстник, товарищ детских забав Павел Дёшин вспоминает, что посреди азартной игры на лугу, когда они самозабвенно гоняли мяч и, казалось, само время переставало существовать, Юрий внезапно останавливался.
- Стоп, - говорил он. - Пора по домам, за уроки.
В гагаринской семье было не в ходу постоянное одергивание детей, те бесконечные «нельзя» да «перестань», от которых становится невмоготу и так и подмывает поступить наперекор! Детям доверяли, и дети это ценили.
Несмотря на мальчишескую подвижность, Юрий был скорее усидчив, чем непоседлив.
Еще в семье Матвеевых, в семье питерского рабочего-путиловца, отца Анны Тимофеевны, книги занимали почетное место. В трудовом листке Тимофея Матвеевича Матвеева, который хранится сейчас в мемориальном музее Гагарина, в графе об образовании помечено «грамотный», а по тем временам это была редкость. В доме Матвеевых, хоть и не помногу, книги всегда водились.
— Я и до сих пор, — признается Анна Тимофеевна, — если возьму интересную книгу, то скорее всю ночь прочитаю, чем брошу ее на половине.
Юра отличался ранним развитием: в три года он чисто выговаривал все звуки, даже трудный для малышей звук «р», не шепелявил, не картавил. Да и по виду стал запоминать буквы очень рано, так что к пяти годам уже разбирал их хорошо. Матери нравилось, что он бойко заучивает стихи и не дичится декламировать их перед чужими.
Гагаринский характер складывался, как обширный прекрасный дом, по кирпичику. На его счастье, среди тех первоначальных камней не было ни пустотелых, ни с тайной трещиной. Ведь ребенок воспринимает окружающее с полным доверием! Фальшивые чувства и его приучают к двоедушию. Но прямота и открытость взрослых создают день за днем характер монолитный, цельный, отзывчивый и чуткий.
34


Я замечала, как маленькие дети, видя Анну Тимофеевну в первый раз, безошибочным чутьем тянутся к ней. И вообще-то ровная в обращении, неизменно приветливая, с детьми она словно озаряется добавочным внутренним светом. Голос ее становится так напевен, так ласков, такое вековечное материнское терпение лучится из голубовато-серых глаз, что двухлетний каприза, шалун и упрямец, утверждающий ревом самостоятельность на земле, тотчас стихает, прибегая под ее защиту и покровительство.
- Ах, миленький, - приговаривает она. - Да какой же ты умный, какой молодец. И туфельки-то у тебя красные . . . Папа купил на праздник? Добрый у тебя папа, хороший . . .
Юрий Гагарин:
Как-то в воскресенье отец прибежал из сельсовета. Мы никогда не видали его таким встревоженным и растерянным. Словно выстрелил из дробовика, выдохнул одно слово:
— Война!
Мать, как подкошенная, опустилась на залавок, закрыла фартуком лицо и беззвучно заплакала. Все как-то сразу вдруг потускнело. Горизонт затянуло тучами. Ветер погнал по улице пыль. Умолкли в селе песни. И мы, мальчишки, притихли и прекратили свои игры. В тот же день из села в Гжатск на подводах и на колхозном грузовике с фанерными чемоданчиками уехали новобранцы. Цвет колхоза: трактористы, комбайнеры, животноводы и полеводы. Весь колхоз провожал парней, уходящих на фронт. Было сказано много напутственных слов, пролито немало горючих слез.
Валентин Гагарин:
С Юрой - и это сразу бросилось в глаза - тоже резкая произошла перемена. Обычного веселья и резвости в нем почти не осталось - он реже улыбался, стал молчалив и задумчив, целыми днями не отходил от крыльца. Он выносил на улицу и раздавал беженцам все, что находил в избе, в погребе, на огороде: хлеб, вареную картошку, сахар, молоко, огурцы.
Когда же видел в толпе беженцев очень усталых, изголодавшихся ребятишек, зазывал домой...
Лидия Обухова:
Но однажды днем прямо над крышами закружили, вернее, проволоклись по небу два советских самолета: Як и ЛаГГ. ЛаГГ был подбит и из последних сил тянулся за черту домов, на болото.
Как ни мгновенно все это произошло, быстроногое племя мальчишек успело домчаться до места падения как раз в тот момент, когда самолет разломился надвое, а летчик едва успел выскочить из-под обломков. Он прихрамывал и был очень рассержен своей аварией. Не обращая ни на что внимания, обошел искалеченную машину, осмотрел, пощупал ее. Нет, ничего поделать тут уже было невозможно. Летчик ругался и безнадежно смотрел в пустое небо. Вскоре оно наполнилось ревом «ястребка»; на выручку возвращался Як. Сумрачное лицо молодого летчика осветилось, он сорвал шлем и замахал им в воздухе.
«Мы жадно вдыхали незнакомый запах бензина, - вспоминал потом Юрий, - рассматривали рваные пробоины на крыльях машины. Летчики говорили, что дорого достался фашистам этот исковерканный ЛаГГ. Они расстегнули кожаные куртки, и на гимнастерках блеснули ордена. Это были первые ордена, которые я увидел».
35


Оба летчика выглядели деловитыми и собранными; как ни мал был тогда Юрий, он ощутил в этих людях особую сноровку, манеры, отличные от деревенских и невыразимо пленительные для него.
Те первые летчики улетели благополучно. Мальчишки притащили им четыре пустых ведра и помогли перетаскивать бензин из бака подбитого самолета. Ночь летчики провели на болоте, не отходя от машины, а утром подожгли подбитый ЛаГГ и вдвоем поднялись на «ястребке» . . .
Валентин Гагарин:
Вскоре после своего полета в космос Юра получил письмо из города Горького. Автором письма оказался бывший военный летчик Ларцев. Он писал, что хорошо помнит сентябрьский день сорок первого года, когда сделал вынужденную посадку близ села Клушина, мальчишек клушинских помнит, Юру.
Он же сообщил, что второй летчик, его товарищ, погиб в воздушных схватках с фашистами.
«Мне верилось, - так писал Ларцев, - верилось, что из мальчика по имени Юра вырастет летчик, но о космосе мы, пилоты тех лет, в сороковые годы только мечтать могли».
А я вот сейчас думаю, что среди тех людей, кто помогал Юре ступеньку за ступенькой одолевать крутую дорогу в космос, кто помогал родиться и окрепнуть его мечте, одно из первых мест по праву принадлежит двум летчикам-героям, двум товарищам, посадившим свои самолеты у нашего села тогда, в сорок первом году.
Мне не забыть, с какими жадными и восторженными глазами сидел Юра - первоклашка, перемазанный чернилами, - в кабине грозного Яка . . .
Лидия Обухова:
Пока ему восемь лет и он бродит с ребятишками по лесу. Они забираются в пустые блиндажи, собирают немецкие бумажные мешки. Режут их на дольки, складывают стопой и сшивают в тетради. Упрямы эти советские мальчишки и девчонки - хотят учиться наперекор «новому порядку»!
Иногда по землянкам и избам шла облава: искали партизан.
Но не только партизанское оружие страшило оккупантов в те дни. Против «нового порядка» фашистов в любом месте, где оставался хоть один русский, как трава из перепаханной почвы, пробивался прежний советский уклад.
Две оккупационные зимы тяжело легли на семью Гагариных. Некий рыжий фельдфебель Бруно, заплечных дел мастер при немецкой комендатуре, расправлялся с провинившимися. За отказ выйти на работу был жестоко избит и Алексей Иванович. Как-то Анна Тимофеевна вышла с косой на ржаное поле - весной его вскопали лопатами, пахать было не на чем - и хотела прогнать немецкую лошадь, которая топтала колосья. Фашистский солдат вырвал косу, полоснул лезвием по ноге, Анна Тимофеевна упала, обливаясь кровью. Юра, не помня себя, швырнул в солдата комом земли. Тот замахнулся косой и на ребенка ... В другой раз механик Альберт поддел маленького Бориску за шарфик и подвесил на сук. Мать сняла его полузадохнувше- гося . . .
Немцы уходили мартовским заморозком, в ночь с субботы на воскресенье, накануне того дня, когда Юрию исполнилось девять лет. «Отец вышел навстречу нашим и показал, где фашисты заминировали дорогу», - вспоминал потом не без гордости Юрий Гагарин.
36


Валентин Гагарин:
Мне кажется еще, что некоторые черты Юриного характера, вернее, характера будущего летчика, космонавта Юрия Гагарина - упорство в достижении цели, сострадание к горю других, готовность немедленно прийти на помощь, смелость и способность к отчаянному, но разумному риску, - намечались в то время, в дни войны.
Лидия Обухова:
Война, оккупация, страшный немецкий постой в гагаринской избе, казалось, способны были исковеркать, навеки принизить детские души. Но отец и мать и тут не сфальшивили ни в чем. Они переносили несчастье стойко. Ни одной черты приспособленчества, угодливости перед врагом не появилось в них. А следовательно, не было этого и в детях.
Ведь задача воспитания состоит не в том, чтобы оградить детей от всего злого и жестокого в жизни, но в том, чтобы дать им правильный ориентир, научить отличать зло от добра - и следовать только добру!
Добром в годы войны было, несомненно, одно: верность Родине.
Это Гагарины сохранили, упрочили в своих детях.
Когда оккупанты угнали на работы в Германию деревенскую молодежь, в том числе Валентина и Зою, девушку совсем юную, пятнадцати летнюю, полную привлекательности - такую трагически беззащитную перед превратностями, которые могли постигнуть ее на чужбине! - мать почернела от горя. Она плакала так безудержно, что муж взмолился:
- Вспомни, твоя собственная мать умерла от тоски по сыну. Так и у тебя в конце концов разорвется сердце. А у нас осталось еще двое маленьких сыновей. Ты им нужна!
Судьба оказалась милостива к Анне Тимофеевне: хоть не сразу, но дети вернулись под родительский кров.
Девятого марта 1943 года, как раз в тот день, когда Юре Гагарину исполнилось девять лет, советские войска освободили деревню Клушино.
Вскоре тетка, Мария Тимофеевна Дюкова, старшая сестра матери Гагарина, где с попутными товарными поездами, где пешком добралась до Гжатска - проведать чудом спасенную родню. Город был пуст, развалины поросли крапивой. . . По лугам и перелескам, натыкаясь еще на трупы - так близка была линия фронта! - тетка Мария дошла до окраины Клушина, постучала в гагаринское темное оконце.
- Кого вам? - раздался испуганный шепот сестры. - Леня, кто бы это?
- Да будто Марусин голос.
. . . Они проговорили всю ночь, а мальчики лежали на печи и прислушивались.
Утром Юра сказал:
- Тетя, а мы тоже немцев гнали. Набрали на мельнице пустых бутылок и побросали битые на дорогу. Первая же отступающая машина распорола шину, образовался затор. А мы сидим в сарайчике, смотрим сквозь щели, как наши строчат по фашистам. Мальчонка он был тщедушный, изголодавшийся, но шустрый.
. . . Бои отошли. Появилась новая угроза, вечное беспокойство: по берегам реки Дубны, в окрестных перелесках, в луговой вязкой почве во множестве обнаружились после таяния снега брошенные снаряды и патроны.
Матери тащили на себе плуги, учили ходить в упряжке тощих коров, засевали оскудевшую землицу горстями зерна, а сыновья, безнадзорные малолетки, собирая ранний щавель и обсасывая корешки, находили смертоносные памятки войны и играли ими.
От взрыва найденной гранаты погиб четырнадцатилетний племянник Анны Тимофе-
37


евны, сын ее брата Николая. Анна Тимофеевна жила в беспрестанной тревоге за младшеньких.
И действительно, один патрон пыхнул-таки в Юру и Бориску. Смертельно перепуганные, они прибежали домой и забились на печь.
Юра мужественно терпел боль в обожженном лице, а маленький Бориска тихонько скулил.
Мать поднялась на приступку, заглянула, напрягая зрение, в темноту лежанки и отпрянула в ужасе. Оба ее сына стали черномазы от порошинок, въевшихся в кожу! Она перепугалась: целы ли глаза, не изуродовали ли они себя на всю жизнь? Но пороховая копоть отмылась, и лишь саднило от бесчисленных мелких царапин. . . После войны в этих разоренных местах было трудно. Семья Гагариных бедствовала. Деревенский домик, который в Клушине разобрали, а на окраине Гжатска поставили своими силами, состоял из кухни и двух тесных комнат. А жило здесь восемь душ. Вернулись под родительский кров Валентин и Зоя. Зоя вышла замуж и родила дочь Тамару. Заработки у взрослых членов семьи в то тяжелое время были мизерными. Отец плотничал по найму в окрестных колхозах, часто с ним вместе надолго уходил и зять. Валентин работал монтером, но сорвался со столба и долго лежал в больнице с угрозой ампутации ноги.
Анна Тимофеевна почти уже не могла сводить концы с концами: покинув Клушино, она лишилась того собственного деревенского хозяйства, которое помогло ей растить детей и пережить войну.
Валентин Гагарин:
Юра был большой выдумщик и фантазер - и в игре, и в работе. Неугомонный, беспокойный, очень подвижный, он, кажется, никогда не знал усталости. И на любое дело у него всегда находились и время и желание.
Евгений Дербенков, друг детства:
После уроков приходилось помогать матерям в колхозе. Юра часто пас телят, а я свиней. Жили голодно, трудно, подкармливали нас на солдатской кухне, пока стояли наши войска. Но все равно мы были счастливы! . . Как Юрка учился? Все быстро схватывал. Идет контрольная, он едва вопросы переписал, как уже и сдает. По литературе тоже - раз прочел и помнит. Мать его Анна Тимофеевна бранилась: «Да сядешь ли ты заниматься, как все дети!»
. . . Гагарин стеснялся, он казался вообще очень застенчивым. Когда он вернулся в Гжатск уже героем, во время встречи в одной школе его стали звать в другую, он повел глазами на свою учительницу: «Как Елена Федоровна скажет?»
Ольга Раевская, классный руководитель, преподавательница русской литературы:
Удручающее зрелище представлял собою Гжатск в первые послевоенные годы. Гитлеровцы, отступая, уничтожили почти все каменные здания и многие деревянные дома. Было разрушено прекрасное здание средней школы, больница, вокзал, электростанция, мост через реку Гжать. В городке не было ни театра, ни настоящего кино, ни хорошей библиотеки. Поэтому нет ничего удивительного в том, что школа превратилась в значительный центр культурной жизни Гжатска. Мы давали концерты не только учащимся, но и раненым в госпитале, выступали после торжественных собраний и конференций, ставили спектакли в пользу детского дома.
38


Под классы были приспособлены комнаты двух ветхих жилых домов. Несколькими учебниками обходился целый класс, писали ребята кто на чем мог, а на черновики использовали сшитые из газет тетрадки. Зимою в классах было до того холодно, что замерзали чернила в пузырьках, а заниматься приходилось в пальто. Сидели ученики не за партами, а за самодельными, сколоченными из длинных досок столами. Чтобы выйти к доске, ученику нужно было нырнуть под стол или протиснуться за спинами товарищей.
Юра носил учебники в потертой полевой сумке. В школу он обыкновенно приходил в белой рубашке, подпоясанной широким солдатским ремнем с латунной пряжкой, на голове ладно сидела пилотка. Это был Юрин парадный костюм. Мальчик его очень берег и, возвращаясь из школы, переодевался в полосатую ситцевую рубашку, старые штанишки, снимал ботинки и до холодов бегал босиком.
Юрий Гагарин:
Писать учились на старых газетах. Если удавалось раздобыть оберточную бумагу или кусок старых обоев, то все радовались. На уроках арифметики складывали теперь не палочки, а патронные гильзы. У нас, мальчишек, все карманы были набиты ими.
Елена Лунова, учительница:
Все у нас в школе тогда было еще самодельное. Вместо парт столики, а перед ними на двух чурбаках доска-скамейка. Мальчишки иногда выдирали гвозди, которыми доска держалась на чурбаках, и вдруг посреди урока - бух на пол! Тут уж не обходилось без Юры Гагарина. Он был мальчишка подвижный, шаловливый. Но передалась ему и матвеевская деликатность, мягкость характера. Помещение у нас было маленькое, сидели по трое. Сначала Нина Васильевна посадила Юру в глубине класса, но скоро поняла: глаз с него спускать нельзя. Если и не озорничает, то достанет потихоньку из стола книгу и смотрит себе в колени, читает. Читал больше старые журналы, все, что попадалось под руку. Перевели его на ближнюю парту. И, помню, вместе с Пашей Дешиным сидела с ними третьей такая маленькая девочка Анечка, самая крошечная в классе, ее легко было обидеть. Но Юра ее оберегал, провожал до дому - им в одну сторону было идти, - и даже раза два я видела, что несет ее сумку с книгами.
Валентин Гагарин:
У Юры увлечение Пушкиным переросло в любовь к нему - и к творчеству поэта, и к личности его.
Думается мне сейчас, что это увлечение Пушкиным было вовсе не случайным. Юра по натуре своей был очень жизнелюбивым человеком, и весь строй гениальной пушкинской поэзии был созвучен его характеру, его внутреннему «я». . .
Тем летом (1947 г.) как-то неожиданно для всех, вспышкой, взрывом, что ли, пробудилась в Юре необыкновенная любознательность, необыкновенный, повышенный интерес ко всему окружающему.
Он и прежде не мог, бывало, успокоиться, пока не находил ответа на любой занимавший его вопрос, даже самый незначащий, самый пустячный.
Но теперь мир его увлечений и поисков в отличие от прежних лет обрел направление, систему.
Он ведет дневник наблюдений за природой. В общую тетрадь аккуратно записывает время восхода и захода солнца, характер облачности, силу ветра, делает зарисовки
39


деревьев, примечает, когда завязываются плоды на яблонях и вишнях, когда появляются птенцы у скворцов, когда на колхозном поле уже зеленеют всходы пшеницы. Он надолго уходит в луга и возвращается оттуда с карманами, полными камней. Коллекция этих камней находится у него в продолговатом, специально сколоченном ящике. Ящик разделен на мелкие ячейки: каждому камешку - особое гнездышко и особая этикетка. «Полевой шпат», «Кварц», «Известняк», «Кремень» - аккуратной рукой выведено на них.
- Ты что, золото хочешь найти? - поддразниваю я его.
- Да нет, Валь, какое еще золото . . . Просто это очень интересно.
Он делает гербарии из трав и цветов, собранных по берегам Гжати, и однажды показывает нам свое богатство. И мы с удивлением узнаем, что из той самой травы, по которой ходим мы ежедневно, из пропыленной, неприметной травы можно выбрать едва ли не двести самых различных видов . . .
Юра очень быстро научился самостоятельно делать летающие модели самолетов, заставил ими, к великой радости Бориса, все свободные углы в доме. Борька - он в то время учился в третьем классе - возвращался из школы раньше Юры* брал любую приглянувшуюся ему модель и убегал с ней на улицу. Сколько, при помощи своих друзей-ровесников, переломал он этих моделей - и сказать трудно.
Юра редко сердился на него. С завидным упорством он или ремонтировал старые, или строил новые модели самолетов. В доме, где плотничий инструмент был особо почитаем, еще острее запахло сосновой стружкой, столярным клеем . . .
Юрка только-только начал входить в силу: крепкий, жилистый растет парень. Много лет терпеливо ждал этого времени отец, много надежд и чаяний возлагал он на сынов. Мечтал о том, какая слаженная, дружная и талантливая будет в районе плотницкая бригада, в которой все работники одной фамилии: Гагарины . . .
На занятиях физического кружка, которым руководил преподаватель Николай Иванович Москвин, Юра выступил с докладом на тему: «Константин Эдуардович Циолковский и его учение о ракетных двигателях и межпланетных путешествиях». . .
Он начинает увлекаться научно-технической литературой и книгами фантастов, и интерес, проявляемый к ним, на какое-то время заставляет его почти совершенно забыть о литературе художественной.
Он не пропускает ни одной статьи, ни одной, даже маленькой, заметки в газетах и журналах, посвященной ракетостроению, в том числе и военному.
Он хочет понять и учится понимать теорию относительности Эйнштейна.
Тайны космоса влекут его с необыкновенной силой. В науке о космосе еще так много «белых пятен»! . . И он отдает ей все свободное время.
Юрий Гагарин:
Окончив в Гжатске шесть классов средней школы, я стал задумываться о дальнейшей судьбе. Хотелось учиться, но я знал, что отец с матерью не смогут дать мне высшее образование. Заработки у них небольшие, а в семье нас шестеро. Я всерьез подумывал о том, что сначала надо овладеть каким-то ремеслом, получить рабочую квалификацию, поступить на завод, а затем уже продолжать образование.
Лидия Обухова:
Когда после долгих размышлений и даже споров родители решили отправить Юрия после шестого класса учиться в Москву, в ремесленное училище, директор гжатской школы Ираида Дмитриевна Троицкая не хотела отдавать ему документы. «Пусть
40


придет мать», — сказала она. Ей хотелось убедить родителей Гагарина, что мальчик на редкость способный и что прерывать его учебу в средней школе им, его учителям, было бы жаль.
Ах, Анна Тимофеевна сама это знала! Но послевоенная жизнь в Гжатске, разоренном и сгоревшем почти дотла, была для их семьи так тяжела, что Алексей Иванович, часто хворавший в ту пору, видел лишь один выход: поскорее дать среднему сыну в руки профессию.
Ираида Дмитриевна выслушала мать Гагарина, вздохнула, но согласилась.
Вскоре Анна Тимофеевна попросила старшего, Валентина, довезти братишку до Москвы, к дяде Савелию Ивановичу Гагарину, просить у него пристанища и помощи для Юры.
Так началась у будущего космонавта новая полоса жизни.
Юрий Гагарин:
Конечно, и матери и отцу не хотелось расставаться со мной. Им казалось, что я еще маленький, хотя сами в моем возрасте они уже работали по-взрослому. В конце концов решили, что я поеду в Москву, к дяде, который подскажет, как поступить дальше.
Дядя посоветовал мне пойти в ремесленное училище при заводе сельскохозяйственных машин в Люберцах — Московском пригороде . . .
Владимир Горинштейн, завуч ремесленного училища:
Юра показался мне поначалу слишком хлипким, тщедушным. А вакансия оставалась единственно в литейную группу, где дым, пыль, огонь, тяжести . . . Вроде бы ему не по силам. Да и образование недостаточное: шесть классов. Мне сейчас трудно припомнить, почему я пренебрег всеми этими отрицательными моментами и что заставило все-таки принять Гагарина. Наверно, та целеустремленность, которой он отличался всю последующую жизнь; его желание учиться . . . Ну что же, раскаиваться нам не пришлось. Случайно сохранилась ведомость за первую четверть: у него прекрасные отметки. Но был ли он особенным? Нет. Просто работящим, живым, обаятельным.
Юрий Гагарин:
Дали мне первую в жизни форменную одежду - фуражку с рабочей эмблемой на околыше, аккуратную гимнастерку, брюки, ботинки, шинель, ремень со светлой пряжкой. Все это подогнали по фигуре и росту. В тот же день я на последние деньги сфотографировался. Получил карточки и не верю: я это или не я? Фотографии, конечно, тут же послал домой и друзьям: смотрите, мол, любуйтесь, какой я стал, вроде как офицер . . .
Жили мы, ремесленники, в общежитии, в деревянном домике. Наша комната, на пятнадцать человек, находилась на первом этаже. Жили мы между собой мирно, дружно. Во всем был порядок: вставали и ложились одновременно, вместе ходили в столовую — там нас кормили бесплатно, — вместе бегали в кино и на стадион, находившийся тут же под боком, в зеленой раме тополей.
Лидия Обухова:
Случалось всякое, особенно в первый год. В психологии ребят перелом происходил не сразу. Ремесленник - еще не рабочий, но уже и не школяр. Ровесники девяти-
41


классникам, так же, как и те, сидящие за партами, они, однако, каждый второй день превращались в рабочий класс — пусть пока в самую тоненькую его веточку!
Иван Ровков, преподаватель физкультуры ремесленного училища:
Юра одним из первых в училище начал крутить солнце на турнике. Он был душой баскетбольной и волейбольной команд. Трудно было друзьям угнаться за Юрой на лыжне, где он выполнил первый разряд.
Тимофей Чугунов, друг юности:
У него было много азарта, однако азарт никогда не делал его бесчувственным или злорадным. Как-то мы бегали на лыжах, шел зачетный кросс, и вдруг Юрин соперник сломал палку и так растерялся, что остановился посреди дистанции, Юра, не останавливаясь, сунул ему свою палку и все-таки обогнал его . . .
Лидия Обухова:
Все учителя Гагарина дружно твердят, что он всегда и всему учился одинаково хорошо. Трудно было даже уловить, существовали ли у него какие-нибудь особые пристрастия. Позже с одинаковым успехом он делал доклады и по физике и по истории.
Тимофей Чугунов:
В 1949 году Юра не думал ни о космосе, ни о самолетах, он усердно обучался литей- нему делу и так же, как мы, его друзья, жил заботами, радостями и огорчениями, которых всегда хоть отбавляй в повседневных буднях любого коллектива.
Анна Акулова, классный руководитель, преподаватель математики:
Товарищи очень любили Юру, а нас, преподавателей, поражала разносторонность его интересов. Он отлично знал математику, увлекался физикой и литературой, участвовал в литературных диспутах и математических олимпиадах, охотно помогал отстающим, был секретарем добровольного спортивного общества «Трудовые резервы» и комсоргом литейного отделения.
Юрий Гагарин:
До сих пор помню волнение, охватившее меня, когда я читал «Войну и мир» Льва Толстого. Больше всего в этой чудесной книге мне понравились батальные сцены и образы защитников Отечества от наполеоновского нашествия — артиллериста Тушина, командира полка князя Андрея Болконского, офицеров Ростова, Долохова, Денисова. И фельдмаршал Кутузов, словно живой, представал перед моими глазами.
В то время я прочел «Песню о Гайавате» американского поэта Лонгфелло, произведения Виктора Гюго и Чарльза Диккенса. Читал много, наверстывая то, что не успел сделать в детстве. Как и все мои сверстники, увлекался Жюлем Верном, Конан-Дойлем и Гербертом Уэллсом.
42


Лидия Обухова:
Сколько бы ни писал в тот год Юрий писем домой, ни в одном не было жалоб или ноток уныния. Он уверял мать, что у него «все хорошо», «все нормально». Анна Тимофеевна не очень верила, однако радовалась, что сын вырос не размазней, что характер у него выносливый, гагаринский. . .
На следующий год она сама собралась в Люберцы проведать сына.
Воспитатель гагаринской группы Владимир Никифоров с похвалой говорил ей о способностях и особенно о прилежании Юры.
— Он кончит в вечерней школе седьмой класс, и мы его наверняка направим учиться дальше, в техникум. Ведь он один из наших лучших учеников.
Сыну Анна Тимофеевна сказала на прощание:
- Учись спокойно. Как бы нам тяжело с отцом ни приходилось, мы скорее будем есть один сухой хлеб, чем откажем тебе в помощи.
Она вернулась в Гжатск успокоенная, хотя и грустная от их новой разлуки.
Вмешательство в судьбу Гагарина дяди Савелия и его семьи, собственно, и ограничилось помощью при поступлении в училище. Зато дом тетки Марии стал для него родным.
Старшая дочь в семье Матвеевых Мария была человеком с интересной судьбой. Шестнадцатилетней девушкой она на заре Советской власти, в 1918 году, записалась санитаркой в отряд Красной гвардии, чтобы оборонять Петроград от генерала Юденича. Отряд собирался у Смольного - резиденции первого Советского правительства. Вдруг кто-то сказал, что троих просят зайти. Мария со своей брезентовой сумкой на боку тоже пошла. В комнате за столом сидел В. И. Ленин. Он поднялся и подошел к ним, сказал несколько приветливых слов. . .
Сестры Матвеевы - Мария, Анна и Ольга, - дочери путиловского рабочего, смоленские крестьянки, всегда шли со своим веком наравне, не отставая от общего движения. Привязанность их друг к другу и с годами оставалась прежней: они продолжали ощущать себя единой семьей, семеро их детей - тоже.
Муж Марии Тимофеевны, Кирилл Георгиевич Дюков, погиб от несчастного случая. Овдовев, оставшись с двумя детьми в маленьком домике на Клязьме, она взяла к себе младшую сестру Ольгу, тоже вдову, с дочерью Лидой. Сестры опять жили вместе, сообща растили детей.
Именно сюда, в тесный домик, окруженный деревьями и кустарником, стал приезжать на выходные дни из Люберецкого училища Юра Гагарин.
Он чувствовал себя тут так хорошо, так среди своих, что понемногу улеглась тоска по дому: вначале он втихомолку даже всплакнул раза два, а тетя Маруся прижимала к себе его смешную, остриженную наголо макушку, утешая.
Но природная веселость скоро возвращалась к Юрию. Воскресный день в доме тетушек он наполнял дурашливой кутерьмой. Двоюродный брат Володя был значительно младше и скорее тянулся хвостом за старшим, чем годился в товарищи, но обе сестры - Надя и Лида, - одна годом старше, а другая младше, хотели или нет, должны были разделять Юрины увлечения то боксом, то наращиванием мускулов.
Закатывая рукав и обвязывая предплечье ниткой, Юрий напрягал затем мышцу так, чтобы нитка лопалась — и того же требовал от сестер! Он учил их боксировать по всем правилам; хук, аперкот стали ходовыми понятиями в доме.
Часто мужеству отдают предпочтение перед всеми другими добродетелями. Но в повседневном течении наших дней добродетелью постоянной и наиболее ценимой мы скорее назвали бы деликатность и такт. Ими Юрий Гагарин обладал смолоду. Это было как бы его наследие со стороны матери: протяженная во времени нить семьи Матвеевых.
43


Юрий Гагарин:
Чугунов, Петушков и я отправились к директору ремесленного училища и попросили направление в Саратовский индустриальный техникум. Он душевно отозвался на нашу просьбу. Мы получили бесплатные билеты, сели в поезд и махнули на Волгу, где из нас никто еще не был.
Саратов нам понравился . . .
Александр Шикин, учащийся Саратовского индустриального техникума:
После обеда мы отдыхаем час-два, а он бежит на спортплощадку, готовится к соревнованиям, собирает ребят. Потом прибавился аэроклуб. Мы садимся за подготовку уроков - он уходит на другие занятия. Принесет уже поздно вечером чертежи крыла самолета, показывает нам. Он ведь знал, что никто его сразу на самолет не посадит, нужна теория и теория. Другим это скучно казалось: в аэроклуб у нас поступали многие, да кончил он один. Вот и выходит, что в десять вечера мы уже спать ложимся, отдыхаем, а Юрий только за подготовку заданий на следующий день берется. Память у него была колоссальная, конечно.
Владимир Каштанов, старший инструктор Сара¬
товского аэроклуба:
Я не помню случая, чтобы Гагарин пропустил занятия. Правда, иногда мне казалось, что он меня не слушает. Смотрит отстраненно, вроде бы думая о своем. Но ни разу я не застал его врасплох.
Мария Соколова, мать курсанта аэроклуба:
Летний лагерь располагался в дубовой роще. На выходной курсантов отпускали в увольнение. У Юры родных в Саратове не было, так он ночевал у нас - на диване в ' маленькой комнате. Я спрашивала, удобно ли ему, извинялась за тесноту, а он отвечал, что привык к тесноте, что у него никогда еще не было своей комнаты.
Александр Сидоров, курсант аэроклуба:
Очень ревностно следил Юрий за тем, чтобы в палатке был полный порядок. Он терпеть не мог нерях и грязнуль. Сперва усовещивает по-дружески. Не поможет - потребует. Самым сильным выражением его недовольства был переход на «вы».
Юрий Гагарин:
Работая над дипломом, я старался не пропускать занятий в аэроклубе. Там мы тоже уже заканчивали изучение теории, сдавали экзамены. Уставали смертельно и едва добирались до коек, засыпали моментально, без сновидений. Очень хотелось поскорее начать учебные полеты. Ведь я до сих пор ни разу, даже в качестве пассажира, не поднимался в воздух. А вдруг забоюсь, закружится голова или станет тошнить? Ведь старшие товарищи рассказывали всякое о полетах . . .
Государственная экзаменационная комиссия присвоила мне квалификацию техника-литейщика. Трудный жизненный рубеж был взят. Можно идти на производство, можно продолжать учение.
Я стоял на распутье. Ничто меня не связывало. Родителям помогали старший брат и сестра, своей семьей я пока еще не обзавелся. Куда захотел, туда и поехал.
44


Знания мои везде могли пригодиться. В стране шли большие созидательные работы. Товарищи разъезжались, кто в Магнитогорск, кто в Донбасс, кто на Дальний Восток — и каждый звал с собой. Я ведь со многими дружил, привык жить в коллективе, в общежитиях, никогда еще у меня не было своей комнаты.
Товарищи уезжали, а я все никак не мог оторваться: крепкими корнями врос в землю Саратовского аэродрома . . .
Наступил день, когда наш летчик-инструктор Дмитрий Павлович Мартьянов не сел, как обычно, со мной в машину, а, стоя на земле, сказал:
- Пойдешь один. По кругу . . .
Я вырулил самолет на линию старта, дал газ, поднял хвост машины, и она плавно оторвалась от земли. Меня охватило трудно передаваемое чувство небывалого восторга! Лечу! Лечу сам! Только авиаторам понятны мгновения первого самостоятельного полета. Ведь я управлял самолетом и прежде, но никогда не был уверен, что веду его сам, что мне не помогает инструктор. Я слился с самолетом, как, наверное, сливается всадник с конем во время бешеной скачки. Все его части стали передатчиками моей воли, машина повиновалась моим желаниям и делала то, что я хотел.
Валентин Гагарин:
Тут и пришло это самое письмо с вложенной в конверт газетой. Развернули газету, смотрим - газета комсомольцев Саратовской области, «Заря молодежи» называется. А на полосе - снимок: Юрка наш в кабине самолета, и вид у него очень летчицкий: шлем, очки, рука над головой поднята. А рядом со снимком небольшая заметка под заголовком «День на аэродроме». В ней такие строки есть:
«В этот день программа разнообразна: одни будут отрабатывать взлеты, другие посадку, третьи пойдут в зону, где им предстоят различные фигуры пилотажа.
Сегодня учащийся индустриального техникума комсомолец Юрий Гагарин совершает первый самостоятельный полет. Юноша немного волнуется, но движения его четки и уверенны. Перед полетом он тщательно осматривает кабину, проверяет приборы и только после этого выводит свой Як-18 на линию старта.
Гагарин поднимает правую руку, спрашивает разрешения на взлет.
- Взлет разрешаю, - передает по рации руководитель полетов К. М. Пучик.
В воздух одна за другой взмывают машины. Инструктор, наблюдая за полетами своих питомцев, не может удержаться от похвалы».
Юрий Гагарин:
Некоторые курсанты нашего аэроклуба ушли в гражданскую авиацию. Их привлекали дальние рейсы по родной стране, полеты за границу . . . Кое-кто отправился в авиацию специального применения, работающую на сельское хозяйство, на медицину, на геологию. А я хотел стать военным летчиком-истребителем . . .
Мне дали направление в Оренбургское авиационное училище.
Валентин Палехин, летчик-инструктор Орен¬
бургского высшего военно-авиационного училища имени И. С. Полбина:
Ростом он был невысок - примерно метр шестьдесят три, самое большее - метр шестьдесят пять. Весом тоже невелик — килограммов шестьдесят. Зато коренаст, крепок, мускулист. Был заядлым спортсменом. Отстаивал честь училища в гимнастике, легкой атлетике, баскетболе, волейболе. Пел в хоре, танцевал.
45


Юрий Гагарин:
Итак, началась моя военная жизнь! Нас всех, как новобранцев, постригли под машинку, выдали обмундирование — защитные гимнастерки, синие брюки, шинели, сапоги. На плечах у нас заголубели курсантские погоны, украшенные крылышками. Я нет-нет да и скашивал глаза на них, гордясь и радуясь, что приобщился к большой семье Советской Армии. Училище жило веселой жизнью молодых, здоровых людей, стремящихся к одной цели.
Алексей Резников, преподаватель училища:
Однажды, войдя в класс, я увидел плотный табачный дым. Курить в классе, конечно, запрещалось. Еще минуту назад что-то оживленно обсуждавшие, курсанты мгновенно смолкли. У стола стоял Гагарин с зажженной папиросой и небольшим агрегатом двигателя в руках.
- Что это значит? - строго спросил я.
Гагарин покраснел. Но не от смущения. Он был похож на увлеченного чем-то человека, которого вдруг ни с того ни с сего оторвали от дела.
- Разрешите доложить, товарищ подполковник! Я изучаю топливный насос двигателя.
- Я спрашиваю не об этом . . .
- Так ведь здесь полно каналов насверлено. Они идут во все стороны, а куда и как, понять мудрено. Приходится запрещенными методами действовать, чтобы яснее было. В одно отверстие дунешь - и сразу видипть, откуда дым выходит.. .
Тон у Гагарина был явно обиженный.
Я почувствовал себя в трудном положении. С одной стороны, довод был довольно обоснованным, но с другой - формально прав был я.
Курсанты с любопытством ждали, чем кончится этот неожиданный диалог.
- Ну вот что, курсант Гагарин! - нашелся я. - Если вы уж изобрели новый способ изучения предмета, то в следующий раз отправляйтесь вместе с топливным насосом в курилку.
- Слушаюсь, товарищ подполковник! - улыбнулся Гагарин.
Гагарину вообще было свойственно любой ценой докопаться до истины, разобраться в каверзном вопросе. Над его дотошностью курсанты даже подшучивали. И вместе с тем он вовсе не был похож на зубрилу или сухаря, старающегося во что бы то ни стало выцарапать пятерку. Он любил и понимал шутку, а неудачи и промахи переносил с удивительной стойкостью.
Юрий Гагарин:
Все мне нравилось в ней: и характер, и небольшой рост, и полные света карие глаза, и косы, и маленький, чуть припудренный веснушками нос. Валя Горячева, окончив десятилетку, работала на городском телеграфе. Мы познакомились с ней, когда нас выпустили из карантина, как выражались девушки, «лысенькими» курсантами, на танцевальном вечере в училище. Она была в простеньком голубом платьице, робкая и застенчивая. Я пригласил ее на тур вальса, и с этого началась наша крепкая дружба.
Валя на год младше меня. Она родилась в Оренбурге и до встречи со мной никуда не выезжала из этого города. Отец ее — Иван Степанович — работал поваром в санатории «Красная поляна», а мама — Варвара Семеновна - домашняя хозяйка. Семья у Вали большая - три брата и три сестры; она самая младшая и поэтому самая любимая всеми родными. Вскоре после знакомства с Валей я стал бывать у Горячевых в доме. Они очень радушно отнеслись ко мне. . .
46


Многое нас связывало с Валей. И любовь к книгам, и страсть к конькам, и увлечение театром. Бывало, как только получу увольнительную, сразу же бегу к Горячевым на улицу Чичерина, да еще частенько не один, а с товарищами. А там нас уже ждут. Как в родном доме чувствовал я себя в Валиной семье. Иван Степанович был большой мастер кулинарии, но особенно удавались ему «беляши» — любимое кушанье уральских казаков. Ели мы их с огромным аппетитом. В училище хоть и кормили хорошо, но «беляшей» не готовили . . .
В день моего рождения она подарила мне две свои фотографии. На одной фотографии Валя почерком, очень похожим на мой, написала: «Юра, помни, что кузнецы нашего счастья — это мы сами. Перед судьбой не склоняй головы. Помни, что ожидание — это большое искусство. Храни это чувство для самой счастливой минуты. 9 марта 1957 года. Валя».
Валя была права — мы действительно были кузнецами своего счастья.
Валентина Гагарина:
Познакомилась я с Юрой на вечере танцев в училище. Юра вел себя очень просто: непринужденно рассказывал о себе, непринужденно расспрашивал. Уже через полчаса мне казалось, что мы давным-давно знаем друг друга.
Лидия Обухова:
Уклад семьи Горячевых напоминал Юрию собственный дом. Он искренне восхищался хлебосольством Горячевых и кулинарным мастерством отца Валентины, Ивана Степановича.
Сватовство прошло со свойственной Гагарину обстоятельностью. На побывке в Гжатске Юрий сначала обговорил все с Анной Тимофеевной, получил ее материнское одобрение и лишь затем вернулся в Оренбург, сделал предложение, а после шумно отгулял свадьбу, совпавшую и с празднованием сороковой годовщины Октября, и с производством его в офицеры. Брак Юрий заключил именно в то время, когда становился полностью самостоятельным человеком.
Юрий Гагарин:
Прямо из училища вместе с друзьями я поехал в просторную квартиру Горячевых. Там для нас, новобрачных, приготовили отдельную комнату. Валя встретила меня в белом свадебном платье. А я, сбросив шинель, явился перед нею во всей своей офицерской красе. Таким она меня еще не видела. Впервые мы расцеловались на людях, при родителях. Я стал ее мужем, она — моей женой. Мы были счастливы, и нам хотелось всем уделить частицу своего счастья.
. . . Я летал много, с увлечением.
Приближалась страдная пора выпускных экзаменов. Целые дни мы проводили на аэродроме. В это время и случилось событие, потрясшее весь мир, — был запущен первый советский искусственный спутник Земли. Как сейчас помню, прибежал к самолетам Юрий Дергунов и закричал:
— Спутник! Наш спутник в небе!
Я ощутил легкий, уже знакомый озноб . . .
Если бы за день до этого меня кто-нибудь спросил о каких-либо особенных планах на будущее, я, наверное, расценил бы этот вопрос как странный. Я заканчивал летное училище, ждал назначения в истребительную часть, чтобы там стать настоящим пилотом, осваивать новую технику, которой наши авиаконструкто-
47


ры регулярно оснащают армию. Тогда я, кажется, даже во сне видел себя в кабине моего «МиГа», слышал рев турбин и сердцем ощущал его стремительную, как молния, трассу полета над землей, и о чем же еще другом мог бы говорить? . . Тем более, что и в так называемых «земных» делах передо мною открывалась новая страница, уже был назначен день нашей с Валей свадьбы, и, наверное, я почувствовал себя самым счастливым человеком в мире.
Но я не знал, что неожиданное для меня событие вскоре вновь взбудоражит мои мысли и изменит всю мою жизнь. Оно произошло утром 5 октября 1957 года, когда мир узнал о первом советском спутнике.
Захотел ли я тогда лететь в космос?
Космические выси для меня, рядового, начинающего летчика-истребителя, казались такими далекими, что я был уверен,— еще пройдут годы и годы, прежде чем человек рискнет сделать первый шаг по тропе того Великого Неизвестного, что зовется Вселенной. И поэтому тогда, в памятную осень 1957-го, я, наверное, больше был занят заботой о том, как усадить за столом многочисленных друзей, приглашенных на наше свадебное торжество, чем проблемой Луны, добросовестно послужившей нам с Валей во время наших свиданий, как, впрочем, она служила во все века всем влюбленным.
Из документов:
«Представление к присвоению звания лейтенанта курсанту Гагарину Юрию Алексеевичу. За время обучения в училище показал себя дисциплинированным, политически грамотным курсантом. Уставы Советской Армии знает и практически их выполняет. Строевая и физическая подготовка хорошая. Теоретическая - отличная. Летную программу усваивает успешно, а приобретенные знания закрепляет прочно. Летать любит, летает смело и уверенно. Государственные экзамены по технике пилотирования и боевому применению сдал с оценкой «отлично». Материальную часть самолета эксплуатирует грамотно. Училище окончил по первому разряду. Делу Коммунистической партии Советского Союза и социалистической Родине предан».
Валентина Гагарина:
Военная служба отнимала у Юры очень много времени, но и тогда, когда мы были молодоженами, и позже, когда родилась Леночка, он старался выкроить час-другой для меня, для дома, для семьи. Придет, бывало, вечером домой и, какой бы ни был тяжелый день, весело кричит с порога:
- Принимай помощника!
И если не надо наколоть дров, сбегать за продуктами в магазин или принести воды, сразу направляется к детской кроватке. А только Леночка заснет, Юра за книгу. Читал он обычно вслух. Ему было приятно, когда я смеялась вместе с ним, слушая веселые чеховские рассказы, когда я вздыхала, узнавая его и себя в героях «Ночного полета» Антуана де Сент-Экзюпери.
Михаил Ребров, журналист, специальный корреспондент газеты «Красная звезда» на космодроме Байконур:
Самое прекрасное, что я видел, это когда Юрий играл со своими дочками.


Юрий Гагарин:
Мне хотелось, чтобы родилась девочка. В отпуске мы даже поспорили, какое купить приданое. Валя хотела мальчика и выбирала, как полагается для мальчика, голубенькое одеяльце.
Я переживал и довольно-таки часто звонил из гарнизона в родильный дом. Надоел всем ужасно — меня узнавали по голосу и подшучивали над моим нетерпением, обнадеживали, что все, мол, обойдется благополучно. А я верил и не верил и снова звонил. Даже телефонистки стали обижаться.
Наконец на мой звонок ответили вопросом:
— Ждете мальчика?
- Нет, девочку, - быстро ответил я.
— Ну, так поздравляем с исполнением желания: родилась девочка, семь с половиной фунтов.
А что это такое семь с половиной фунтов? Много это или мало? Мне хотелось немедленно мчаться в родильный дом, но не было машины, и я смог поехать только утром. Ни к Вале, ни к дочке, конечно, не пустили, но записку и подарки передали. С появлением ребенка в доме прибавилось забот. Только молодой отец может понять, какое удовольствие купать в теплой воде своего маленького, беспомощного ребенка, пеленать его, носить на руках, нашептывать тут же придуманные колыбельные песенки. Вернувшись домой с аэродрома, я все время проводил с малышкой, помогал жене в хозяйственных делах. Ходил в магазин за продуктами, носил воду, топил печь.
Леонид Васильев, военный летчик:
У Гагарина был хороший глазомер. Расстояние до земли он определял безошибочно, но однажды погода и ему устроила ловушку.
Возвращаясь с задания, он точно рассчитал посадку и приземлился в положенном месте. Казалось, все в порядке, а самолет, вместо того чтобы остановиться, все катится да катится и не слушается тормозов. Гагарин резко нажал на тормоза. И тут- то произошло непредвиденное - машина пошла юзом, да так, что с колес сорвало покрышки. Оказалось, полосу покрыл гололед, а при гололеде резкое торможение разворачивает машину и, как правило, летят покрышки.
Гагарин, знавший об этом лишь по рассказам старых полярников, очень переживал свою неудачу.
Юрий Гагарин:
Вскоре случилось со мной неприятное происшествие. Я летал по приборам. Синоптики на целый день «дали» хорошую погоду — ничто не предвещало ненастья. Когда я выполнил последнее упражнение, неожиданно стало темнеть. Внизу исчезли островки и заливы. Я понял, приближаются снеговые заряды — самая неприятная вещь на севере, не только в небе, но и на земле. Запросил аэродром: какая погода? Ответили, пока терпимо, но с каждой минутой видимость ухудшается, запасную посадочную площадку уже захлестнули снежные волны. «Ну что ж, поспорим и поборемся с непогодой», — решительно подумал я и тут же увидел: топлива осталось в обрез. Главное в таком положении — сохранить ясность мысли и присутствие духа.
— Немедленно возвращайтесь! — приказал мне руководитель полетов. В голосе его послышались тревожные нотки.
Я быстро прикинул в уме самый короткий маршрут к аэродрому, учитывая все решающие данные, крепкий встречный ветер, высоту полета, время, запас топ-
49


лива. Пробиваясь сквозь слепящее снежное месиво, я точно исполнял приказы руководителя полетов. Я отдавал себе ясный отчет, что целость машины и собственная жизнь находятся у меня в руках и зависят от того, сколь правильно будут выполняться мною команды более опытного, чем я, авиатора — руководителя полетов. Его спокойствие передавалось мне.
Приборы показали: самолет вышел в район аэродрома. Но, не видя земли, рассчитать посадку с ходу я не смог. Пришлось, как ни напряжены были нервы, сделать еще один круг, выйти на приводную радиостанцию и снова планировать на посадку. С чувством облегчения я увидел развернувшуюся серую ленту посадочной полосы. Теперь можно было садиться.
Пожав мне руку, руководитель полетов сказал:
— Удача благоприятствует смелым.
Это была похвала, в которой так нуждаются молодые офицеры.
Евгений Карпов, врач, кандидат медицинских наук:
Совещание состоялось в начале 1959 года. Собрались видные ученые, представители различных министерств и ведомств. На повестке дня - подготовка первого полета человека в космос.
Здесь мне посчастливилось впервые увидеть Сергея Павловича Королева. Я узнал его в первого взгляда, потому что люди, знавшие его лично, не раз описывали мне колоритную внешность Главного конструктора.
Сергей Павлович живо о чем-то переговаривался с несколькими собеседниками. Голос у него был грудной, глуховатый. Речь свою он дополнял четкими и ясными жестами. Королев не курил и откровенно высказывал недовольство «курцами», которых вокруг было великое множество. Внешний облик свидетельствовал об огромной внутренней силе этого, по-видимому, и физически крепкого человека, о его воле, решимости, твердости.
Собравшиеся говорили о том, каким они представляют себе человека, который смог бы после соответствующей подготовки успешно справиться со всем, что ожидает его в космическом полете. Уже многие специалисты высказали свое мнение, когда председательствовавший на совещании академик Мстислав Всеволодович Келдыш предоставил наконец слово Сергею Павловичу.
— Все правильно говорилось здесь, — начал Королев, — создается впечатление, что из различных суждений напрашивается единственно разумный вывод. Вопрос, который Мстислав Всеволодович задал в тот день на совещании — «Готовятся ли к полету в космос летчики?», — действительно не случаен. Наиболее подходящим контингентом специалистов, годных для полетов в космос, на мой взгляд, располагает авиация. Это летчики . . .
Сергей Павлович убедительно разъяснил, почему именно на летчиков падает выбор. Дело в том, что качеств, которые вырабатываются в человеке «земными специальностями», недостаточно, чтобы в короткое время стать полноценным космонавтом. Человек, неспособный безошибочно и мгновенно ориентироваться в обстановке, не сможет управлять в полете сложной космической техникой. Для космонавта должна быть привычной работа в трудных, а порой и в аварийных условиях. Он напомнил и о том, что первые командиры космических кораблей должны быть универсальными специалистами — ведь на первых порах им придется летать в одиночку.
— Для такого дела, — развивал свою мысль Сергей Павлович, — лучше всего подготовлены летчики. И в первую очередь летчики реактивной истребительной авиации. Летчик-истребитель — это и есть требуемый универсал. Он летает в стратосфере на одноместном скоростном самолете. Он и пилот, и штурман, и связист. Немаловажно и то, что он - кадровый военный, а значит, обладает еще и такими необходимыми
50


для будущего космонавта качествами, как собранность, дисциплинированность и непреклонное стремление к достижению поставленной цели.
Точка зрения Сергея Павловича была поддержана большинством.
На том же совещании были намечены главные принципы отбора кандидатов в первую учебную группу космонавтов.
Было решено, что в первую очередь надо брать в расчет интеллектуальный кругозор и физическую выносливость тех, на кого падет выбор.
Участники совещания пришли к выводу, что самое верное - воспользоваться опытом врачебно-летных комиссий и авиационных врачей, наблюдающих за состоянием здоровья летчиков. Конкретный план было поручено разработать группе специалистов и медикам. О том, как у них движется дело, им предлагалось регулярно информировать президента Академии наук СССР и Главного конструктора «Востока», то есть Мстислава Всеволодовича Келдыша и Сергея Павловича Королева.
Георгий Шонин, летчик-космонавт:
Вспоминается один из осенних октябрьских дней далекого уже теперь 1959 года. Крайний Север. Синее чистое небо. Ни облачка. От ослепительного солнца, блеска снега жмурятся глаза. Мороз градусов под тридцать. Метет небольшая поземка. «Белое безмолвие» — так назвал Джек Лондон это величие природы.
По тропинке, проложенной среди колючих сугробов, от эскадрильского аэродромного домика гуськом, ступая след в след, плетемся мы к штабу. Мы - небольшая группа молодых летчиков.
У штаба встречаем нескольких летчиков из «братской» части. Подхожу к одному из них, с лица которого даже в такой напряженной ситуации не сходит добродушная улыбка. Это Юрий Гагарин.
- Жора, вас что, из проруби только что вынули? - встречает он меня вопросом, окинув взглядом наши унылые физиономии.
Оказалось, что нам по пути, в один и тот же кабинет. Перед дверью небольшая заминка: «Кому шагать первому?» Юрий, догадавшись, что храбреца не будет, предлагает идти гуртом.
Мы следуем его совету, вваливаемся в кабинет и бодро докладываем:
- Товарищ полковник! По вашему приказанию прибыли.
И называем свои фамилии.
Командир обводит нас взглядом.
- Да вы мне, собственно, не нужны. Зайдите в соседнюю комнату, там с вами побеседуют приехавшие товарищи.
Это уже совсем другое дело! Такое уже бывало. Залетали к нам иногда корреспонденты армейских газет, чтобы, порасспросив час, а то и два о житье-бытье, напечатать затем небольшую заметку.
Опять все вместе входим в соседнюю комнату. Однако нас выставили и вежливо попросили входить по одному.
Дожидаюсь своей очереди. Вхожу. И сразу же понимаю, что это не корреспонденты. Передо мной за столом сидят два поседевших медика. Это несколько озадачило: зачем я нужен врачам?
Предложив сесть, стали задавать вопросы. Разговор пошел на обычные, если можно так сказать, избитые темы: как идет служба, как летаю, привык ли к Заполярью, чем занимаюсь в свободное время, что читаю и так далее.
В заключение мне сказали: «Возможно, мы встретимся еще раз, и наш разговор будет продолжен». Выходя из кабинета, встретил вопросительные взгляды товарищей, но ответить что-либо толково не мог и только развел руками.
51


На беседу с медиками приглашались многие наши летчики. Весть о том, что врачи интересуются в основном молодыми, быстро распространилась по городку, и неопределенность, которой заканчивалась каждая беседа, естественно, начала рождать различные толки. Ведь городок небольшой, ничего не спрячешь, и каждый как на ладони!
Через пару дней начался второй тур бесед. Приглашено было гораздо меньше летчиков. Да и сами беседы уже носили более определенный характер. Меня подробно расспросили о летной подготовке, начиная с полетов в училище.
Ответы выслушивали с большим вниманием, хотя, как я полагал, все это им было уже хорошо известно: на столе перед ними лежала моя летная книжка.
Неожиданно меня спросили, как бы я отнесся к предложению летать на более современных самолетах. «Так вот в чем дело!» — осенила догадка. В то время авиационные части стали переходить на новые, сверхзвуковые истребители, и многие из нас завидовали этим счастливчикам.
- Что за вопрос! Конечно, хочу!
- Ну, а если речь пойдет о летательном аппарате принципиально нового типа?
Я сразу сник. Тогда многих направляли в вертолетные части. А в то время вертолет еще не пользовался особой популярностью среди летчиков. К этому воздушному «трудяге» они относились с некоторой настороженностью и недоверием. Не та скорость, не те высоты . . . «стрекоза», да и только.
- Я летчик-истребитель, специально выбрал училище, где учат летать на реактивных истребителях, а вы . . .
- Да нет! Вы не так поняли, - угадав мое смятение, успокоил тот, кто был постарше, - речь идет о дальних полетах, о полетах на ракетах, полетах вокруг Земли.
У меня от удивления приоткрылся рот. Несмотря на то, что тогда в космическом пространстве уже находился не один спутник, полеты человека в космос все еще относились к области фантастики. Даже среди нашей летающей братии о них всерьез не говорили.
К вечеру стало известно, что многие из тех, кто был-на второй беседе, не получили приглашения в Москву, на отборочную медкомиссию. Были и такие, кто сам по разным соображениям отказался от предложения работать на новой технике. Осталось шестеро кандидатов - среди них Юрий Гагарин и я.
Объединенные общим желанием, общими интересами, верой и надеждой в необычайное, веющее романтикой будущее, мы стали ждать вызова. Он пришел довольно скоро.
Первыми уехали Юрий Гагарин и еще трое ребят. Для меня потянулись томительные дни ожидания.
Юрий Гагарин:
Как этого требует порядок, я подал рапорт по команде с просьбой зачислить меня в группу кандидатов в космонавты. Мне казалось, что наступило время для комплектования такой группы. И я не ошибся. Меня вызвали на специальную медицинскую комиссию.
Комиссия оказалась придирчивой. Все было совсем не так, как при наших ежегодных летных медицинских осмотрах. К ним авиаторы привыкли и ничего «страшного» в них не видели. А тут, начиная с первого же специалиста — а им оказался врач-окулист, — я понял, насколько все серьезно. Глаза проверяли очень тщательно- Нужно было иметь «единицу» по зрению, то есть свободно и уверенно прочитывать всю таблицу букв и знаков от начала и до конца, от крупных до самых мелких. Придирчиво искали скрытое косоглазие, проверяли ночное зрение, тщательно исследовали глазное дно. Пришлось не один, как обычно, а семь раз являть-
52


ся к окулисту, и всякий раз все начиналось сызнова, опять таблицы букв и знаков, проверка цветоощущения; взгляните правым глазом, взгляните левым, посмотрите туда, посмотрите сюда . . . Одним, словом, доктор работал по формуле: «Семь раз отмерь — один раз отрежь». Искал он, искал, но ни сучка ни задоринки в моих глазах не нашел.
Проводилась проверка способности работать в усложненных условиях. Предлагалось производить арифметические действия с цифрами, которые вначале нужно было найти в специальной таблице. При этом учитывались и скорость работы, и правильность ответа. На первый взгляд, решение задачи было простым. Но неожиданно включался репродуктор, из которого монотонный голос начинал подсказывать решение. Однако вместо помощи голос сильно мешал сосредоточиться. Внимание начинало рассеиваться, и требовалось заставить себя продолжать работу, не обращая внимания на «услужливого друга». Было трудно. Впрочем, это были только цветочки — ягодки были впереди.
Врачей было много, и каждый строг, как прокурор. Приговоры обжалованию не подлежали. Браковали терапевты и невропатологи, хирурги и ларингологи. Нас обмеряли вкривь и вкось, выстукивали на всем теле «азбуку Морзе», крутили на специальных приборах, проверяя вестибулярные аппараты . . . Главным предметом исследований были наши сердца. По ним медики прочитывали всю биографию каждого. И ничего нельзя было утаить. Сложная аппаратура находила все, даже самые минимальные изъяны в нашем здоровье.
Руководил комиссией опытный авиационный врач, человек большой эрудиции и знаний. Красивый, синеглазый, остроумный, он сразу расположил к себе всю нашу группу, и даже те, кто отчислялся по здоровью, уезжали с хорошим чувством к нему.
— На медицину не сердитесь, ребята, — провожая их, шутил он, — продолжайте летать, но не выше стратосферы.
Отсев был большой. Из десяти человек оставляли одного. Но и он не был уверен, что его не спишет следующая комиссия . . .
Первый этап был пройден, и у меня появилась надежда. Я вернулся в полк, и потянулись дни ожидания.
Валентина Гагарина:
Однажды Юра пришел озабоченный:
- Вызывают в Москву.
Из командировки он возвратился воспрянувший духом:
- Знаешь, Валюша, - сказал он, - мне предлагают новую работу. - И тут же добавил: - Правда, это пока неточно . . .
Прошел еще месяц. Юру снова вызвали в Москву. А когда он вернулся, стоило ему открыть дверь, как я догадалась по его виду: пора собираться в путь-дорожку дальнюю.
Было это как раз 8 марта. Назавтра уезжать, а у Юры день рождения. 26 лет исполнялось ему.
Собрались мы быстро - нехитрую нашу мебель раздали соседям, а вечером сошлись друзья попрощаться.
- Буду летчиком-испытателем, - как бы оправдываясь, говорил товарищам Юра, - налетаюсь вволю! . .
Георгий Шонин, летчик-космонавт:
Из Москвы вернулся мой старый (еще с летного училища) закадычный друг - Алик Разумов.
53


— Забраковали. Не прошел. Допуск к полетам на самолетах без ограничений, а вот «туда» - не подхожу.
Он привез с собой некоторую информацию о программе медицинского отбора и его первых результатах. Его рассказ заставил насторожиться.
Через некоторое время вернулись еще двое летчиков. По их унылым физиономиям нетрудно было догадаться о результатах поездки. Я уже стал было подумывать, а стоит ли ехать вообще. Но вот вернулся Юрий. И по широкой улыбке, которой он еще издали встретил меня, стало ясно: все в порядке, прошел! Юра был буквально начинен всякими новостями и впечатлениями, поэтому мы договорились, что вечером встретимся и он по порядку, не торопясь все расскажет.
С нетерпением я ждал условленного часа. Забежал в гостиницу, переоделся и вот уже нетерпеливо стучу к Гагариным. Хотя я к тому времени уже два года служил на Севере и давно знал Юрия, домой к нему попал впервые. Наша холостяцкая община жила единой семьей, и визиты к «женатикам» обычно не практиковались. Там дети, нельзя громко разговаривать, курить. Мы считали, что гораздо спокойнее, если они приходят в гости к нам - холостяцкий быт проще. Но теперь случай особенный.
Я вошел, осмотрелся. Обстановка скромная и ненамного отличалась от нашей, холостяцкой. Юрий представил меня своей жене Валентине - застенчивой молодой женщине.
- А это мое потомство, - указал он на годовалую девчушку, стоявшую на диване и для устойчивости прижавшуюся к его спинке.
Юра подошел к дочке, взял ее за ножки и потянул к себе. Девочка залилась звонким смехом.
- Знакомьтесь, Елена Гагарина! - торжественно произнес радостный отец.
Мне не терпелось начать разговор, а Юра возился с дочкой. Но вот Валя пригласила нас к столу, и во время ужина Юрий начал наконец долгожданный рассказ о том, что ему пришлось узнать, испытать и прочувствовать в Москве. После разъяснения какого-либо сложного исследования, видя, как «скисает» мое лицо, он подбадривал: - Да ты не робей, Жора! Это только с виду, на первый взгляд все кажется страшным и сложным. Ты пройдешь, я уверен!
Рассказывал Юрий обо всем подробно, не упуская деталей. Но время от времени прерывался, брал Леночку на руки, подкидывал ее в воздух, а затем сажал на диван, делал ей «козу», от чего оба, и отец и дочь, заразительно смеялись. Валя с улыбкой наблюдала за их возней . . .
Вызов пришел только к концу ноября . . .
Так была сформирована первая группа молодых летчиков-истребителей для того, чтобы после тщательного и глубокого медицинского обследования отобрать несколько человек для подготовки к первым космическим стартам.
14 марта 1960 года в 9 часов утра эта группа начала подготовку к первому полету в космос.
До события, которому суждено было войти в историю человечества, оставалось год и двадцать девять дней.
Николай Каманин, Герой Советского Союза, генерал-полковник авиации:
С безукоризненными характеристиками и заключениями появился Юрий Гагарин в только что зарождавшемся Звездном городке. Здесь состоялось мое первое с ним знакомство. Мне сразу понравился этот скромный военный летчик, невысокий крепыш. Изучив его документы, личное дело, познакомившись поближе с ним, я сделал все от меня зависящее, чтобы он остался в отряде будущих космонавтов. Верилось, что этот человек именно из тех, кого мы ищем. Будущее показало, что мы не ошиблись.
54


Алексей Леонов, летчик-космонавт:
Вошел молодой парень. По внешнему виду примерно мой ровесник. Вошел до того уверенно, словно был он не новичком, а отлучившимся ненадолго старожилом. Протянув мне руку, он по-свойски представился: - Юра . . . Гагарин.
Так мы познакомились. А в скором времени и подружились. Быстрому сближению очень способствовало то, что нас направляли на прием к одним и тем же врачам. Он рассказал мне, что его жену зовут Валей и что Валя очень его ждет, что у них с Валей есть дочка Леночка, которая тоже его очень ждет, хотя ей всего девять месяцев. «И вообще, - говорил он, - мне нужно поскорее разделаться с комиссией и вернуться домой — там жена, там дочка, там самолеты».
В голосе Гагарина звучала озабоченность, однако кончики губ были у него расположены так, что даже тогда, когда он был совершенно серьезен, все равно создавалось впечатление, что он улыбается.
Николай Каманин:
Это сейчас есть на карте Подмосковья точка с символическим названием: Звездный городок. А в то время, когда мы начинали, здесь лишь ветер шумел в верхушках берез, елей и сосен. Обычный подмосковный лесной массив: с опушками в цветах, с лосиными тропами и с участками садоводов-любителей. Раскинувшийся вдали от оживленных магистралей, от промышленных предприятий и городов-спутников столицы, этот участок, наполненный свежим воздухом, запахами леса, светлый и тихий, нам сразу понравился.
Мы - это небольшая группа, которой было поручено выбрать место для основания Звездного - городка космонавтов.
И вот лесная тишь была растревожена тарахтением тракторов, рокотом бульдозеров, грохотом бетономешалок. Под сенью вековых сосен стали расти стены будущих зданий — гостиницы, столовой, учебного корпуса.
Энтузиастов создания Звездного городка нашлось предостаточно. Люди шли на новое дело с большим желанием.
Нужно было подумать о том, кто, возглавив группу будущих летчиков-космонавтов, одновременно будет и воспитателем и экспериментатором. На эту должность предлагалось несколько кандидатур. В конце концов выбор пал на хорошего специалиста в области авиационной медицины Евгения Анатольевича Карпова.
Евгений Анатольевич Карпов стал одним из самых активных участников подготовки космонавтов к полету.
В марте 1960 года в Звездный прибыла первая группа будущих космонавтов:
Юрий Гагарин, Герман Титов, Андриян Николаев, Павел Попович, Валерий Быковский, Владимир Комаров, Павел Беляев, Алексей Леонов, Борис Волынов, Евгений Хрунов, Георгий Шонин, Виктор Горбатко.
55


Евгений Карпов:
Космонавты часто ходили на экскурсии в картинные галереи, музеи, по историческим местам, посещали театры. Посетили Музей В. И. Ленина, побывали в Большом театре, в Кремле, ездили в Бородино. Слушали лекции о Древнем Риме и Греции, о титанах эпохи Возрождения, об истории русских театров, о полководческом искусстве Петра I, Суворова, Кутузова, о живописи Левитана, Айвазовского, Репина, о вокально-исполнительском мастерстве Шаляпина. Были на современных советских спектаклях, смотрели, слушали чехословацких, кубинских, американских артистов.
Андриян Николаев, летчик-космонавт:
Особенно по душе мне пришелся улыбчивый, ни при каких передрягах не терявший хорошего настроения Юрий Гагарин.
Юрий был первым во всем: и в баскетболе, и в острой, но не обидной шутке. Помню, как при первом знакомстве Юрий нагадал мне тоном заправской цыганки:
- Ждет тебя, касатик, дальняя дорога.
А когда пришел мой черед лететь в космос, Гагарин повторил свое «предсказание» . . .
Борис Волынов, летчик-космонавт:
Юрий неизменно был весел, разговорчив. Невольно складывалось впечатление, что для себя он давно все взвесил и обдумал. В автобусе Гагарин обычно пикировался с Леоновым, который был тогда в нашей группе младшим по званию, поддразнивал холостяков.
Теперь-то я понимаю, что он в силу своего характера старался взбодрить нас, отвлечь от размышлений о трудностях. На наши сетования, что, мол, в летном полку было легче и проще, он отвечал уверенным тоном: «Так и должно быть».
Герман Титов, летчик-космонавт:
Я обратил внимание на одну из самых, пожалуй, характерных черт Гагарина - на его постоянную готовность к самым трудным испытаниям. Касалось ли это упражнений в условиях невесомости, тренировок на центрифуге, длительного пребывания в сурдокамере или парашютных прыжков - всегда он предлагал: «Можно сначала я?»
Константин Феоктистов, ученый-космонавт:
Очень часто о Гагарине говорят как о каком-то рубахе-парне. На самом же деле он был не таким простым, как это могло показаться с первого взгляда. Юрий был умным человеком, обладавшим врожденным даром мгновенно оценить ситуацию, выбрать нужную тональность разговора, найти общий язык с любым собеседником. Короче говоря, он умел ладить с людьми. И не потому, что он хотел извлечь для себя какую-то выгоду из этого своего редкостного умения. Просто Гагарину, очевидно, было не по душе, когда он чувствовал, что кто-то обойден вниманием.
Михаил Васильев, профессор:
Корабль «Восток» создавался в то время, когда человечество делало самые первые шаги в космосе. Были приняты вСе меры к тому, чтобы и сам космический корабль, и все его системы были максимально надежными, чтобы обеспечивалась безопасность космонавта на различных участках полета.
56


Решение новых технических проблем, создание необычной аппаратуры, организация огромного комплекса, обеспечивающего полет, - все это потребовало участия многих крупнейших специалистов в различных областях науки и техники. К работе были привлечены десятки научно-исследовательских институтов, конструкторских бюро, промышленных предприятий. Координацию работ осуществляла группа крупнейших ученых, большую роль в которой играл академик Сергей Павлович Королев - видный конструктор ракетно-космических систем, человек, обладавший талантом ученого и инженера, огромными знаниями и незаурядными организаторскими способностями.
Ольга Апенченко, журналистка:
. . . Самолет идет на разгон. Вот уже двигатели работают на пределе. Летчик набирает высоту и плавно переводит машину в пикирование.
Снова набор высоты, и опять — пикирование. Когда смотришь с земли - впечатление, будто нет в воздухе ровного места и самолет ковыляет по ухабам. Летчик испытывает состояние невесомости.
- Космонавт Гагарин! - вызывает руководитель тренировок. - Представьте, что вы в воздухе, в состоянии невесомости. Проделаем все упражнения сначала на земле. . . Возьмите дозиметр, попробуйте создать мышечное усилие в семьсот пятьдесят граммов . . . Еще раз, еще . . .
Потом Юрию дают в руки обыкновенный карандаш и подводят к другому прибору, который похож на пчелиные соты с множеством гнезд. Это координограф.
- Попробуйте попасть карандашом точно в первое, второе и третье гнездо, - говорит руководитель.
Это простейшее на вид занятие оказалось не таким уж легким. Но надо натренироваться. Один, два, три . . . Три, два, один. . . Лучше . . . Три, два, один . . . Один, два, три . . . Еще лучше.
— И еще одно небольшое задание. - Руководитель протягивает планшет. - Напишите фамилию, имя, отчество, год и месяц рождения, место рождения. Поставьте дату, распишитесь.
— Что, без анкеты в невесомость не пускают? — засмеялся космонавт.
— Во время невесомости еще раз придется заполнить, — ответил руководитель.
Он не шутил.
10 часов 05 минут. Юрий следит за ведущим пилотом, мысленно повторяет за ним все его действия: «Плавный перевод самолета из режима разгон со снижением . . . Чувствуются перегрузки. Это знакомо». Летая на истребителе, он привык к ним.
Но вот необычная легкость. Повернул голову - и даже не почувствовал ее. Ноги как будто не свои — плавают свободно. Руки в первую секунду не слушаются. Юрий берет карандаш: «Надо попасть во что бы то ни стало. . . попасть в центр желтого круга .. .»
Трудно сказать, от этой мысли или под влиянием невесомости, но карандаш попадает точнее, чем на земле.
Все время такое чувство, что вот-вот вылетишь из кресла. Вырвался из рук и поплыл карандаш. Чуть-чуть не улетел планшет. Разные мелкие предметы «снялись с якоря» и поплыли в воздухе. Юрий старается привыкнуть к этому. Осматривается. Видит землю. И становится спокойнее.
Вот и кончился первый полет. Потом было много полетов, но об этом, первом, сохранилась запись Юрия Гагарина. Сразу после посадки он записал в журнале свое первое впечатление о невесомости:
«До выполнения горок полет проходил как обычно, нормально. При вводе в горку прижало к сиденью. Затем сиденье отошло, ноги приподняло с пола. Посмотрел на
57


прибор - показывает невесомость. Ощущение приятной легкости. Попробовал двигать руками, головой. Все получается легко, свободно. Поймал плавающий перед лицом карандаш . . .
Во второй горке после создания невесомости затянул ремни маски, подогнал ее, поправил, взял карандаш и попробовал вставлять в гнезда координографа. Получается хорошо, даже свободнее, чем на земле.
На третьей горке при невесомости при распущенных привязных ремнях попробовал поворачиваться на сиденье, двигать ногами, поднимать их, опускать. Ощущение приятное: где ногу поставишь, там и висит - забавно. Захотелось побольше подвигаться.
В общем, ощущение приятное, хорошее, ощущение легкости и свободы.
Изменений со стороны внутренних органов не было никаких. В пространстве ориентировался нормально. Все время видел землю, небо. Красивые кучевые облака. Показания приборов читались хорошо. После невесомости ощущения обычные ...» Вскоре и сами полеты на невесомость стали обычными . . .
— «Качалка-35», «Качалка-35»! Я — триста двадцать третий! Я — триста двадцать третий!
— Вас слышу отлично. Выполняйте в условиях невесомости упражнения по связи.
- «Качалка-35»! Выхожу на связь.
Сквозь волнистые туманы
Пробирается луна, На печальные поляны Льет печальный свет она, -
передавал Юрий Гагарин на землю.
Невесомость не исказила ни слова в пушкинских строчках.
На следующей горке Юрий достает планшет и авторучку - пора «заполнить анкету».
Как только его чуть приподняло с кресла, он старательно выводит: «Гагарин Юрий Алексеевич, март 1934 г.
Гжатский район, Смоленской области. Гагарин».
На земле потом его заставили еще раз «заполнить» все сначала. Вот он, листок, где трижды сделана Юрием Гагариным одна и та же запись. Против первой стоит пометка «Земля», против второй — «Невесомость», третья подпись — «После невесомости». Руководитель полета взял планшет, внимательнее, чем специалист по почерку, сравнил каждую букву и то ли в шутку, то ли всерьез сказал:
- Вот не думал, что невесомость может улучшить почерк. Мои каракули только я сам и разбираю. Придется потренироваться писать в невесомости . . . Ну, как там пишется? - спросил он Юрия.
- Как в кино: авторучки не чувствуешь, руки тоже не чувствуешь, а буквы бегут, - засмеялся Юрий.
- Ну что же, осталось нам научиться питаться. В следующий раз мы это сделаем, - сказал на прощание руководитель.
Перед полетом он долго опять консультировал. Дал каждому из космонавтов тубы с питанием, показывал, как надо снимать колпачок.
— Смотрите, чтоб он не улетел при невесомости. Уплывет, и не поймаешь, — наставлял он. — Вот здесь есть специальная нитка — привязывайте, когда снимете.
В пластмассовом колпачке виднелось едва заметное отверстие, будто его проткнули иголкой, а в нем крепкая, как леска, бесцветная нитка. Все до мелочи продумали ученые. В воздухе Юрий с опаской поглядывал на белые тубы - не улетели бы. Но они были хорошо закреплены. На всякий случай он придерживал их рукой. Вот в этой, он знает, - сливовое пюре. Как-то оно будет глотаться при невесомости? . . Чудно: он прожил на свете двадцать шесть лет и ни разу не усомнился, сможет ли
58


что-то съесть. «Было бы что ... И побольше!» — говорил он всегда, зная свой хороший аппетит.
Перегрузки и уже знакомая легкость . . .
Осторожно Юрий снимает колпачок и мигом подносит тубу ко рту, сжимает ее, как по утрам сжимает тюбик с зубной пастой, и с удовольствием, забыв про невесомость, глотает кисло-сладкое пюре . . . Жужжит киноаппарат — он фиксирует аппетит Юрия Гагарина.
В тот день ученые подвели итоги проведенным с космонавтами тренировкам в условиях невесомости. Между прочим, там была такая строчка: «Лучшие показатели при воздействии невесомости и при переходе от невесомости к перегрузке у слушателей ...» Дальше идет перечень фамилий, и где-то в середине этого списка: «Гагарин». В середине . . .
Виталий Волович, врач, кандидат медицинских наук:
Ярко освещенный зал-бассейн. В нем, как в Ледовитом океане, покачивались льдинки, отражая лучи ламп. Гагарин стоял на краю бассейна в ярко-оранжевом космическом скафандре и белом шлеме с алыми буквами «СССР».
- Ну что, начнем? - спросил ведущий инженер.
Юрий Алексеевич улыбнулся и поднял руку к шлему. Щелкнув, опустилось прозрачное забрало. Секунда - и Гагарин прыгнул в ледяную воду. Медленно взмахивая руками, он поплыл на спине, расталкивая льдинки.
Купание повторялось несколько раз.
- Как дела? - спросил ведущий. - Не замерз?
Гагарин рассмеялся:
- Разве в нем замерзнешь? В нем плавать одно удовольствие. Надежная штука. Никакое приводнение не страшно.
Юрий Гагарин:
Мне нравились и томление, охватывающее тело перед прыжком, и трепет, порыв и вихрь самого прыжка. Парашютные прыжки шлифуют характер, оттачивают волю.
Лидия Обухова:
Он обладал столь ценным в человеке сочетанием юмора и серьезности: к своей работе он относился серьезно, но делал это необременительно для других, оставаясь в обиходе шутником и балагуром. Не было такого тяжкого дела, в которое он не привносил бы чуточку фантазерства и подтрунивания. Когда, казалось бы, его должны были сломить горечь или утомление, он по-прежнему сохранял ровность в обращении.
Евгений Карпов:
Читателю это может показаться странным, но Юрий, если это нужно, умеет шутить с самим собой. Наблюдавшие за ним дежурные не раз слыхали, как он, читая какую- нибудь веселую книгу, по ходу чтения вслух задавал герою или автору книги заковыристые вопросы и тут же, смеясь, сам отвечал на них.
Гагарину «в полет» был задан «перевернутый» распорядок: днем он должен был спать, а ночью нести вахту. Быстро перестроиться не всякому удается. Однако Юрий, по существу, сразу вошел в новую колею. Испытание позволило установить у Гагарина очень важную для космонавта черту: он без труда входил в новый рабочий
59


ритм и так же легко от него отключался. Надо работать - он отдается делу всем своим существом. Наступает отдых - Юрий ложится, быстро засыпает, спит глубоко, спокойно, без сновидений. Просыпается в точно назначенное время и сразу, без промедлений приступает к делу. Это очень ценные качества. Значит, человек абсолютно здоров, значит, его организм может хорошо приспосабливаться к новым условиям. Такой человек может разумно управлять своим умственным и физическим напряжением, сумеет хорошо беречь силы.
В сурдокамере Юрий перечитал любимые произведения Пушкина, Горького, Жюля Верна. Познакомился с Ремарком.
Лидия Обухова:
Ведь от одиночества, от тишины самые здоровые люди сходят с ума, у них появляются галлюцинации . . . Но врач включает ленту записи - и раздается живой, улыбчивый голос Гагарина: «Земля! Я - космонавт. Сегодня пятое августа тысяча девятьсот шестидесятого года. Московское время - восемь часов сорок минут. Приступаю к завтраку. Та-ак . . . морковное пюре . . . По случаю вашего прибытия на Землю, Юрий Алексеевич, сегодня праздничный завтрак!». . .
Озорство не оставляло его и в этой унылой обстановке. Он начинал болтать сам, зная, что за толстыми стенами с электронной начинкой его услышат.
Он вспоминал, кто должен дежурить в тот день, и говорил, даже не требуя ответа. «Зин? А Зин? - доносилось из динамика. - Ты сегодня дежуришь ведь? - спрашивал Юрий лаборантку. - Как там моя Валя? Передай ей, что я тут обжился».
Прошло еще несколько дней. По эту сторону камеры знали, что сегодня затворничеству наступит конец, но сам Гагарин ничего не подозревал, для него бесконечное время продолжало тянуться и тянуться . . .
Неожиданно из динамика донеслось странное мурлыканье под нос.
- Вот порвались шнурки, - пел Гагарин. - Пора готовиться к записи . . .
Сколько мне дали электродов . . .
Один электрод с желтым шнурком . . .
Другой электрод с красным . . .
- Мне было непонятно все это, - вспоминает журналист Апенченко, - и врач просто объяснил: «Иссякли впечатления в камере. Вот он и ищет новых впечатлений. Поет, как кочевник, обо всем, что видит».
Юрий Гагарин:
Оставаясь в полном одиночестве, человек обычно всегда думает о прошлом, ворошит свою жизнь. А я думал о будущем, о том, что мне предстояло в полете, если мне его доверят. С детства я был наделен воображением и, сидя в этой отделенной от всего на свете камере, представлял себе, что нахожусь в летящем космическом корабле. Я закрывал глаза и в полной темноте видел, как подо мной проносятся материки и океаны, как сменяются день и ночь и где-то далеко, внизу, светится золотая россыпь огней ночных городов. И хотя я никогда не был за границей, в своем воображении я пролетал над Пекином и Лондоном, Римом и Парижем, над родным Гжатском . . . Все это помогало переносить тяготы одиночества.
Из документов:
«Реакции на «новизну» (состояние невесомости, длительная изоляция в сурдокамере, парашютные прыжки и другие воздействия) всегда были активными, отмечалась
60


быстрая ориентация в новой обстановке, умение владеть собой в различных неожиданных ситуациях. Уверенность, вдумчивость, любознательность и жизнерадостность придавали индивидуальное своеобразие выработке профессиональных навыков».
Валентина Гагарина:
Пришла весна 1961 года. 7 марта родилась Галочка. В родильный дом меня отвез Юра, а возвращалась я с дочкой без него, встретили Анна Тимофеевна и Светлана Леонова. Юра снова был в командировке. А когда прилетел, весь так и светился от радости. Я догадалась, что радует его не только встреча с нами, но и нечто другое.
Валентин Гагарин:
— Темнишь ты что-то, Юрий Алексеевич, — сказал недовольный отец. — Чего-то не договариваешь. Ну да ладно, человек военный. Ты вот только, когда на своем новом самолете над Гжатском полетишь, дай знать как-нибудь. Может, тогда и поверим. Юра весело и облегченно рассмеялся:
- Ладно, папа. Когда полечу, ты обязательно услышишь. Можешь не сомневаться. Когда я двадцать седьмого марта встретил на вокзале маму и привез домой, она с порога, освобождаясь от шали и пальто, сообщила:
- Юра-то наш в дальнюю командировку скоро отправляется.
- В какую дальнюю?
- А уж и не знаю, - вздохнула она, - не назвал адреса. Спрашиваю его, куда, мол, сынок, а он только и намекнул, что, мол, так далеко поеду, как никто не ездил.
- Куда же это? - подумал вслух отец.
- При нынешних-то возможностях хоть куда, - вставил я.
- Тогда куда же? И как это ты не выведала? - укорил маму отец.
Юрий Гагарин:
Дома Валя спросила, почему я в таком восторженном состоянии и где это я вообще все время пропадаю.
— Лечу в космос . . . Готовь чемодан с бельишком, - попытался снова отшутиться я.
— Уже приготовила, — ответила Валя, и я понял: она все уже знает.
Мы уложили в кровати наших девочек, поужинали, и тут у нас начался серьезный разговор. Я сказал, что да, первый полет человека в космос не за горами и что в этот полет, возможно, пошлют меня.
— Почему именно тебя? — спросила Валя. — Не обидятся ли твои друзья?
Я, как мог, объяснил ей, почему выбор может пасть на меня. По Валиному вдруг посерьезневшему лицу, по ее взгляду, по тому, как дрогнули ее губы и изменился голос, я видел, что она и гордится этим, и побаивается, и не хочет меня волновать. Всю ночь, не смыкая глаз, проговорили мы, вспоминая прошлое и строя планы на будущее. Мы видели перед собой своих дочерей уже взрослыми, вышедшими замуж, нянчили внуков, и вся жизнь проходила перед нами без войн и раздоров, такой, какой мы ее представляем при коммунизме.
Николай Каманин:
Ночью выпал снег, и за городом расстилался по-настоящему зимний пейзаж. Всходило багровое солнце, все меньше и меньше было в небе облаков, день обещал быть погожим и солнечным.
61


На аэродроме, готовые к взлету, стояли три Ил-14. Никто не опоздал. В Байконур летели шесть космонавтов, инженеры, врачи, кинооператоры.
Юрий Гагарин:
Под бой курантов Спасской башни пересек Красную площадь. С рукой, поднятой к козырьку, остановился у Мавзолея, посмотрел, как сменяется караул, и, умиротворенный полетом голубей и шелестом развевающегося на ветру Государственного флага над Кремлевским дворцом, медленно побрел по городу, равного которому нет в мире. Вокруг шумел, охваченный предчувствием весны, людской поток. Тысячи людей шли навстречу и обгоняли меня. Никому не было до меня дела, и никто не знал, что готовится грандиозное событие, подобного которому еще не знала история. «Как обрадуется наш народ, когда задуманное свершится!» — думал я.
В ту же ночь мы улетели на космодром.
На Красной площади всегда очень много народа. Его задевали иногда, обгоняли, и никто не интересовался этим летчиком, идущим на Красную площадь, к Мавзолею. Просто постоять. Подумать. Помечтать. Еще раз укрепить свой дух и уверовать в свои силы . . .
Прямой и ясной дорогой шел Юрий Гагарин по жизни и вот пришел сюда, на Красную площадь. Он понимал, что в его жизни начинается главное его дело. И это волновало его. Позднее он скажет: «Я никогда не жаждал приключений и опасностей ради них самих». Но он понимает, что задумано опасное «приключение». Но не опасностью своей волновало его главное дело жизни.
Оно волновало его более всего потому, что очень не личным было это дело, не он один был в ответе за него. Что многие, очень многие люди считали это дело своим. Пройдет несколько дней, и, облаченный в свой оранжевый, яркий, как апельсин, скафандр, у подножия огромной ракеты он обернется и скажет о том, о чем думал здесь, на Красной площади:
- Все, что прожито, что сделано прежде, было прожито и сделано ради этой минуты. И еще он скажет тогда же:
- Это ответственность не перед одним, не перед десятками людей, не перед коллективом. Это ответственность перед всем советским народом, перед всем человечеством, перед его настоящим и будущим. . .
У каждого из нас есть в жизни какое-то дело, которое мы считаем главным для себя и ощущаем ответственность за него. Гагарина выделяет среди нас не биография - вы видите, как проста она и бесхитростна, - а именно мера ответственности, которую брал на себя этот человек. Она определяет его биографию, славу, будущую короткую жизнь и будущее бессмертие.
Вперед, Юра! Вперед! Твой звездный корабль уже покинул стапель, он ждет тебя. Он готов пуститься в самое дерзкое путешествие, какое только задумывали люди.
Вперед, Юра!
62


23
Дом-музей Ю. А. Гагарина в селе Клушино (23, 24, 25, 26).


26


29
28
Юрий Гагарин (в центре) с друзьями юности (27).
В Оренбургском авиационном училище (28). Юрий Гагарин пишет о себе и своих товарищах курсантах: «Размеренный строй армейской жизни научил нас не терять даром ни одной минуты. Мы стали более собранными, подвижными, окрепли физически и духовно» («Дорога в космос»). У курсанта Гагарина тот же взгляд и та же улыбка, что и на фотографии, сделанной, когда Юрий еще учился в техникуме (29).


30
32
Гагарин и его товарищи по Саратовскому аэроклубу (30) читали о полетах в космос только в романах писателей- фантастов. У курсанта Гагарина были впереди все более и более сложные учебные полеты (31). Он стал сержантом, помощником командира взвода (32), он встретил и полюбил Валентину, свою будущую жену (33). Дорога в космос была еще долгой.
зз


34
Космос стал ближе, когда Гагарин был включен в первую группу будущих космонавтов. Началась учеба и тренировки (34, 35, 36, 37,


39
40


42
41 43
Космос стал еще ближе, когда о будущем космическом корабле будущим космонавтам увлекательно рассказывал Главный конструктор - Сергей Павлович Королев (39).
Дорогу в космос открывает наука, путь к науке открывает школа. Средняя школа, в которой учился первый космонавт, носит теперь имя Гагарина. Когда-то школьник Юра Гагарин выступил на занятиях физического кружка с докладом «К. Э. Циолковский и его учение о межпланетных путешествиях». Посетив школу после своего космического полета, первый космонавт сфотографировался со своими учителями и их коллегами (40).
Сегодня мы уже привыкли к фотографиям космических кораблей (41). Но имена пионеров космических полетов никогда не будут забыты.
Для всего мира он был Первым космическим путешественником. У домашнего очага он был любящий, заботливый отец и супруг. Это была обычная счастливая семья (42, 43, 44).
44


46


корзбль Гагарина
«Появление практической космонавтики было немыслимо без солидной научной, материально-технической и промышленной базы. Развернутый фронт исследований по всем направлениям науки - от астрономии, механики, физики до биологии и психологии, интенсивное развитие прикладных наук - технических, медицинских и других, высокий уровень точного машиностроения и приборостроения, электротехники и радиоэлектроники, химической индустрии и качественной металлургии - все это было необходимо для запуска первого искусственного спутника Земли, для последующих побед в космосе».
Юрий Гагарин


К. Э. Циолковский (45) выдвинул идею жидкостного реактивного двигателя и предложил использовать жидкостную многоступенчатую ракету для полетов в космосе. Он предвидел создание орбитальных космических станций.
Специалисты Группы по изучению реактивного движения (ГИРД) перед стартом одной из первых в СССР ракет на жидком топливе (46).
Очередной космический рейс недалек . . . (47)


Если не случаен, а глубоко закономерен сам Гагарин, то столь же не случайно, а глубоко закономерно и рождение его корабля.
«Вы говорите про несогласие моих работ до и после Октябрьской революции 17-го года, - писал в одном из частных писем Константин Эдуардович Циолковский. - Но всякая эпоха имеет свой язык. Надо принять в расчет еще цензурные условия царской России. Моя прямолинейность лишила бы меня возможности продуктивной деятельности ...» Именно в годы Советской власти основоположник космонавтики, уже глубокий старик, разрабатывает фундаментальные научные проблемы. В 1903 году он впервые в мире указал на ракету как на средство достижения космического пространства и иных миров. Он развивает теперь эту мысль и, придя к выводу о невозможности космического полета на одноступенчатой ракете, создает математическую теорию «ракетных поездов», теорию ракеты многоступенчатой (1929 г.). Но дело даже не в собственных его открытиях: сотни людей стали его единомышленниками, он понимает, что нужен им. По всей стране растут секции, кружки, общества энтузиастов межпланетных полетов - будущих строителей космических кораблей. «На первом организационном собрании секция постановила войти с Вами в связь и просить Вас принять участие в ее работе ... — Это пишут Циолковскому москвичи. Для них он не учитель провинциальной гимназии, не забавный чудак, запускающий с крыши змея ....... Секция обращается к Вам с просьбой прочесть в Москве публичный доклад о межпланетных сообщениях ...»
А в Новосибирске пишет книгу «Завоевания межпланетных пространств» Юрий Кондратюк, он совсем еще юноша, но как глубоки, зрелы его суждения:
«Именно в возможности в ближайшем же будущем начать по-настоящему хозяйничать на нашей планете и следует видеть основное, огромное значение для нас завоевания пространств Солнечной системы ...»
А Фридрих Цандер?! Он поистине неистов в своих трудах, его энергия неистощима, вокруг него растет много талантливейшей молодежи . . .
В декабре 1920 года в кулуарах VIII съезда Советов Ленин снова говорит о космических полетах. Е. Драбкина вспоминала, что в этой беседе Ленин убеждал своих слушателей в безграничной технической мощи людей Земли, в возможности установления межпланетных связей.
Дерзкость идей ракетоплавания, смелость в постановке научно-технических задач, которые и сегодня можно назвать сложнейшими, были сродни эпохе, самому духу нового, победившего строя. Это очень субъективно, но, когда я слышу старую песню «Мы кузнецы, и дух наш молод, куем мы счастия ключи . . .», я лучше понимаю цан- деровский лозунг: «Вперед, на Марс!» Разумеется, никто тогда не представлял и десятой доли трудностей дороги к звездам, но в этих словах я вижу оптимизм революции. Этот великий оптимизм и в лозунге Цандера, и в строчках молодого Кондратюка, и в знаменитом завещании Циолковского, и в бессонных ночах ГИРДа - Группы изучения реактивного движения.
Для историков науки и техники с каждым годом становится все яснее тот факт, что организованный в первой половине 1931 года ГИРД сыграл в советском ракетостроении огромную роль. Зная, как работали гирдовцы, мы не можем сегодня не восхищаться целеустремленностью и великой верой этих людей в свое дело. И дело не только в том, что их руками созданы первые советские ракеты, но в том, что создан был дух ГИРДа, дух, перенесенный членами этой группы в другие научные центры, институты, лаборатории, передаваемый из поколения в поколение, достигший нашего времени. Стремление к постоянному техническому и человеческому совершенствованию. Почти фанатичная преданность делу, настолько глубокая, что говорить об этом считается вроде бы даже неудобным. Полное игнорирование таких, в общем- то, объективных понятий, как отсутствие времени, утомленность, даже нездоровье. Требовательная доброта друг к другу. Отсутствие иждивенческих настроений: «А
73


нам не помогают ...» Юмор, здоровая ироничность к себе - таков в самых общих чертах дух ГИРДа 30-х годов. Таковы ракетчики вчера и сегодня. Это не журналистский прием, а итог наблюдений и раздумий: я знал начальника Московского ГИРДа - правда, он был уже академиком, когда мы встретились первый раз, - Сергея Павловича Королева.
Когда стартовал наш первый спутник, американская печать отметила, что во многих’ основных отраслях научно-исследовательской работы Советский Союз располагает первоклассными учеными и возможностями, которые иногда превосходят все, что имеется у остального мира.
Первые советские практические работы по ракетостроению имели в основании своем солидный теоретический фундамент. Русская школа ракетчиков, безусловно, была самой сильной в мире, наиболее многочисленной и плодовитой.
Опубликовав в августе 1930 года его портрет, «Юманите» писала, что К. Э. Циолковского «по справедливости следует признать отцом научной астронавтики».
Герман Оберт, один из видных немецких ракетчиков тридцатых годов, писал Циолковскому в 1929 году из Берлина:
«Я жалею, что не раньше 1925 года услышал о Вас. Тогда, зная Ваши превосходные работы (с 1903 г.), я, наверно, в моих теперешних успехах пошел бы гораздо дальше и обошелся бы без моих напрасных трудов ...»
В США, где работал неутомимый Роберт Годдард, русский приоритет также не ставился под сомнение.
В 1903 году появилось в «Научном обозрении» сочинение Циолковского о гигантской ракете, предназначенной для достижения других планет. Только в 1923 году, 20 лет спустя, была опубликована в Мюнхене, в Германии, работа немецкого ученого Германа Оберта. Приблизительно в то же время профессор Годдард выпустил работу о межпланетных ракетах. Журналисты писали, что методы профессора Годдарда весьма сходны с теми, которые Циолковский предложил на 20 лет ранее . . .
Кстати, много лет спустя сам Оберт сказал:
- Я очень рад, что сбылись мои предсказания относительно возможности полетов человека в космическое пространство. Я сделал такое предсказание в 1923 году и думал тогда, что первым будет немец.
- А когда вы пришли к убеждению, что это будет советский человек? — спросил корреспондент, который брал у него интервью.
- 4 октября 1957 года, когда Советский Союз успешно вывел на орбиту первый спутник Земли.
Цитаты можно еще приводить и приводить. Но здесь речь не только о приоритете Циолковского. Великий калужанин был, бесспорно, главной ракетной вершиной своего времени, но вершина эта не была одинокой. Она входила в целую горную цепь замечательных талантов. Из-под пера Николая Егоровича Жуковского вышли фундаментальные работы в области гидроаэродинамики, развитые затем его учеником Владимиром Петровичем Ветчинкиным. Лекции Ветчинкина в МВТУ, МГУ и Военно-воздушной академии начиная с 1924 года прослушали сотни будущих ракетчиков. Славен и велик вклад в ракетостроение выдающегося ученого-механика Ивана Всеволодовича Мещерского, автора основных уравнений движения тел переменной массы. Впервые рассмотрел условия полета при скоростях, близких к звуковым, Сергей Алексеевич Чаплыгин.
Это был прочный теоретический фундамент, отличная стартовая площадка для эксперимента. И эксперименты начались.
24 апреля 1927 года в Москве на Тверской, в доме 68, открылась Первая мировая выставка межпланетных аппаратов и механизмов. У громадной витрины постоянно стояла толпа: за стеклом расстилался лунный пейзаж с Землей на небосклоне. На гребне одного из кратеров стоял фанерный человечек в скафандре, а вдали возвы-
74


шалась серебристая ракета. Большие, хорошо оформленные стенды с многочисленными моделями, чертежами, рисунками, фотографиями, оттисками печатных работ были посвящены трудам К. Э. Циолковского, Ф. А. Цандера, Р. Годдарда, М. Валье, Г. Оберта и других пионеров космонавтики. Организаторы выставки, конечно, не представляли себе и десятой доли всех сложностей космического полета, но искренне верили в его реальность и этой верой своей заражали других. Заражали настолько, что заведена была специальная книжка, куда записывались желающие лететь в ближайшем будущем на Луну. Желающих было много.
Не знаю, сохранилась ли эта книжка, наверное, не сохранилась. Но я вспомнил о ней много лет спустя, когда читал другие письма, письма моих современников, написанные ими накануне гагаринского полета. В этих наивных и замечательных документах эпохи видится великая эстафета романтиков, и я не могу отказать в удовольствии себе и вам, читатель, привести здесь несколько таких писем.
«Я, как и все советские люди, а также люди всего земного шара, приветствую достижения нашей науки и техники. Еще больше горжусь этим, потому что это достигнуто страной, в которой я родился и вырос. Моя просьба состоит в следующем: если можно, то разрешите мне первому подняться на корабле-спутнике. Конечно, для этого нужно человека более грамотного и знакомого с аппаратурой. Но я бы изучил ее, у. меня среднее образование, так что, я думаю, разберусь в ней. Старший лейтенант Михаил Мелин».
«Обращаюсь к вам второй раз с большой просьбой взять меня на корабль-спутник. Каждый раз, когда слушаю радио и читаю газеты о том, что запускают спутники, у меня аж сердце болит - хочу лететь. Неужели у вас нет возможности удовлетворить мою просьбу? А. Юрчук, г. Баку».
«Когда очередной спутник полетит в космос, то желательно, чтобы на нем был человек. Я первый полетел бы в космос, если разрешите. Я полностью и без колебаний отдаю всего себя в пользу науке. Пора уже и человеку побывать в космосе, я на это решаюсь. Итак, попрошу не отказать в моей просьбе. Что вас интересует в моей биографии - подробно напишу. А пока сообщу о себе такие краткие данные: работаю шахтером в Сибири, в гор. Прокопьевске, работал и мастером, и грузчиком, и сплавщиком. Так что я с детства привык к трудностям и их не боюсь. Родился в 1937 г. в Кировограде. Окончил 7 классов. С 16 лет пошел работать на флот матросом. С 1958 г. работаю шахтером. Не подумайте, что я стремлюсь к славе. Пусть мое имя не будет известно никому, кроме вас. Итак, моя просьба вполне, я думаю, реальна. С уважением Борис Б.».
«Хочу обратиться к вам с просьбой. У меня есть одна мечта, которую я хочу свершить, — первым на всем земном шаре совершить полет на корабле в космос. Хочу и желаю совершить подвиг для нашей Родины. Когда будут запускать корабль с человеком в космос, то разрешите мне принять участие в этом благородном деле. От своего намерения не откажусь. Я 1939 г. рождения, работаю на заводе в литейном цехе. Глущенко Николай, г. Славянск».
75


«Дорогие товарищи ученые! Мне 21 год, рост 154 см, вес 60 кг. Я здоровая, крепкого телосложения. Дорогие товарищи, не забудьте меня, когда будет первый в мире полет в космос человека - пусть это буду я. Какой для подготовки к этому полету должен быть режим дня, какое питание и прочее? Прошу мне ответить. Харламова Валентина, г. Ульяновск».
«Заявление от Шамякина Константина Ивановича.
Убедительно прошу вас удовлетворить мою великую просьбу. Я хочу вложить свою долю в замечательное дело освоения космоса. Я - честный труженик нашей Родины, участник Отечественной войны. Пусть мне 53 года, но неужели вы откажете мне? Я бодр и здоров и могу летать не хуже молодого. Ст. Джар-Курган Узбекской ССР».
«Я, Платунов Николай Васильевич, работаю в Архангельской области, Холмогорский район, председателем сельсовета. 1937 года рождения. В 1959 году окончил службу в рядах Советской Армии. Имею права радиста, среднее образование, здоров. Сейчас, когда открыты двери в космос, на очереди полет человека. Прошу вашего разрешения сделать этот полет мне. Прошу мое заявление разобрать на собрании Академии наук и мне не отказать».
«Буду краток. После успешных полетов Белки и Стрелки, Чернушки и Звездочки вокруг Земли скоро полетит в такое путешествие человек. Для этого можете рассчитывать на меня. Студент 4-го курса Одесского университета Николай Осовитный».
Николай Осовитный, наверное, не знал, что эти же самые слова: «Можете на меня рассчитывать» - за три десятилетия до него произносили молодые, нетерпеливые люди, приходя в дом № 19 по Садово-Спасской улице в Москве, где в подвале над ракетными моторами работал ровесник Николая - Сергей Королев, самый нетерпеливый из них, который верил, что здесь, в темном, душном подвале, он построит первую советскую ракету.
Да, неподалеку от Красных ворот, в подвале дома № 19 по Садово-Спасской улице, рождались тогда первые наши ракеты.
Однажды, когда испытывали двигатель с медленно горящей смесью, в подвале произошел взрыв. Жильцы дома в испуге высыпали во двор. А когда в космос полетел Гагарин, во дворе этого дома опять было шумно: люди поздравляли друг друга. Но даже старожилы не смогли связать эти два события: работу странных и опасных соседей из подвала и триумфальный полет первого человека в космос. А связь прямая. Ведь именно московские гирдовцы построили и 17 августа 1933 года запустили ракету конструкции М. К. Тихонравова. Михаил Клавдиевич Тихонравов принимал активное участие в создании первого советского искусственного спутника Земли и гагаринского «Востока». Ракету «ГИРД-Х» с жидкостным ракетным двигателем ОР-2 везли на испытания в трамвае, завернув в брезент, и уплатили «за провоз багажа» рубль. В ракете был один-единственный прибор - манометр. Это было 25 ноября 1933 года.
76


Трудно поверить, что не пройдет и четверти века — и взлетит над Землей искусственный спутник. За четверть века воля и ум великого народа превратили мастерскую в подвале московского дома в могучую отрасль промышленности, а завернутую в брезент «трубу» — в гигантские ракеты, группу энтузиастов — в армию выдающихся конструкторов, талантливейших инженеров, искуснейших рабочих.
Помимо московского ГИРДа, сильная группа ракетчиков работала в Ленинграде. Н. И. Тихомиров, В. А. Артемьев, Б. С. Петропавловский, Г. Э. Лангемак, В. П. Глушко - родоначальники советского ракетного двигателестроения. Они экспериментировали над ракетным снарядом на твердом топливе, искали новые рецепты порохов. Их работа была чем-то сродни труду селекционеров. Пройдет еще много лет, прежде чем из этих семян родится замечательный и грозный гибрид - всемирно известная «Катюша», знаменитые ракетные двигатели, которые подняли «Луны», «Венеры», «Марсы», «Востоки» и «Восходы».
Чтобы объединить научно-технические силы для решения в первую очередь важных оборонных задач, осенью 1933 года был организован Реактивный научно-исследовательский институт (РНИИ) - первый научный центр ракетостроения в СССР.
Уже в первые три года молодой коллектив РНИИ создает несколько новых типов ракет и более двадцати вариантов жидкостных реактивных двигателей. Испытываются новые типы конструкций, камеры сгорания различных форм и объемов, разные системы подачи компонентов топлива и схемы охлаждения двигателя. Делаются первые весьма удачные попытки установить реактивные двигатели на самолетах. Нет, полет на Марс, о котором так много говорили, состоится еще не скоро. Стоят другие задачи. Они диктуются международной обстановкой. Как раковая опухоль, расползается по Европе фашизм. Красная Армия должна иметь самое мощное, самое совершенное оружие для защиты завоеваний социализма. Институт живет, опережая день сегодняшний, рождаются планы смелых конструкций будущего . . .
Война стала великим экзаменом советских ракетчиков. Они выдержали его. Уже в самом начале войны - 14 июля 1941 года - под Оршей нанесли свой первый страшный удар гвардейские реактивные орудия.
Широко применяются на боевых самолетах реактивные снаряды класса «воздух - земля». Это они подсказали немецким солдатам зловещее прозвище, которым окрестили легендарный штурмовик С. В. Ильюшина: «Черная смерть».
Призрак черной смерти загнал в охотничий замок среди баварских лесов доктора Вернера фон Брауна. Нет, он прятался не от советских Илов. Черной смертью были еще вчера такие родные для него черные мундиры «СС». Гитлеровцы начали большую охоту за «отцом Фау-2» - автором «самого грозного и самого секретного», по мнению Геббельса, оружия третьего рейха. В голове «отца» было немало ракетных секретов, и, опасаясь перспективы докладывать фюреру о том, что упомянутая голова попала в руки противника, СС считали полезным проделать в ней пулевое отверстие . . .
Немцы уже с 1929 года, когда профессор Беккер, позднее гитлеровский генерал-лейтенант артиллерии, доложил о планах своих исследований военному министру, начали разработку различных видов боевых ракет. Позднее Вальтер Дорнбергер, Вернер фон Браун и другие специалисты при полной поддержке нацистского правительства, широко используя немецкий промышленный потенциал (фирмы «Юнкере», «Вальтер», «Сименс» и др.), разработали ряд моделей ракет, лучшей из которых была модель А-4, позднее названная Фау-2.
Первый удачный запуск Фау-2 состоялся 3 октября 1942 года. Но еще почти два года ушло на отработку капризной машины. С конца 1943 года все экспериментальные пуски этой ракеты проводились в Польше на полигонах в Хейделагере и Близне. Польские партизаны подбирали части ракет, отклонившихся от заданного курса, и переправляли их в Лондон. Одну из неразорвавшихся ракет партизаны скатили в
77


реку, а завидев немцев, пригнали на водопой стадо коров. Немцы не нашли ракету в мутной воде, она была разобрана, а наиболее ценные ее части также переправлены в Лондон. Задолго до 15 июня 1944 года, когда на улицах Лондона взорвалась первая Фау-2, англичане и американцы уже знали некоторые ее секреты.
Поэтому охота на фон Брауна была двойной. Его искали: мертвого - немцы, живого — американцы. Ему повезло: он сохранил голову, но сменил хозяев. В конце сороковых годов, спешно наверстывая упущенное, США рвались вперед, мечтая о титуле если не единственной в мире атомной, то единственной в мире ракетной космической державы. И казалось, цель была уже так близка, когда вдруг над головой раздалось громоподобное: «Бип-бип-бип ...» — песня «красной звезды, сделанной в Москве». Первый в мире искусственный спутник Земли был выведен на орбиту 4 октября 1957 года с помощью ракетно-космической системы, созданной под руководством будущего дважды Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской премии академика Сергея Павловича Королева.
Узнав об этом, фон Браун сказал: «Ну, теперь в Вашингтоне разразится настоящий ад!» Он не ошибся. Ад разразился и в Белом доме, и в конгрессе, и на бирже. Главное, никто не мог понять: как же это могло случиться?! Объяснения были самые разные, вернее - никаких объяснений не находилось. Под председательством тогда еще сенатора Линдона Джонсона организовали даже комиссию, чтобы выяснить: почему отстали? Ведь менее чем за три месяца до первого космического старта на Байконуре «Нью-Йорк тайме» писала:
«Советский Союз значительно отстает от Соединенных Штатов в создании межконтинентальной баллистической ракеты ... В своей работе по созданию такой ракеты русские находятся еще на ранней ступени испытания двигателей ... и на самой ранней стадии конструирования самой ракеты».
Правда, были люди, более реально смотревшие на вещи. «Те из нас, кто занимался исследовательской работой, - писал генерал-лейтенант Джеймс Гейвин, - понимали .. . что если Советам удастся первым осуществить запуск своего спутника, то наше психологическое и техническое поражение может оказаться катастрофическим». Но в чем же катастрофа? Почему катастрофа? Чем же так опасна для огромной заокеанской страны маленькая советская «Луна»?
Не тем, конечно, что завтра Советский Союз может окружить Землю орбитальными крепостями или построить на Луне неуязвимую военную базу. Дело совсем в другом. Маленький усатый шар с ласковыми позывными действительно был с определенной точки зрения куда опаснее любой базы.
«Советская Россия, — писала газета «Вашингтон пост», — продемонстрировала одно из важнейших достижений науки . . . Результатом этого явится огромный рост советского престижа, что в свою очередь будет способствовать убедительности советских утверждений, что коммунизму принадлежит будущее».
Действительно, в факте рождения первого искусственного спутника нашей планеты проявились все преимущества советского общества, его плановой экономики, организации всех отраслей науки и индустрии.
— Все, что сделано, делается и будет сделано по созданию ракет-носителей, космических кораблей, подготовке космонавтов, — это результат усилий значительной группы ученых, конструкторов, людей подлинного таланта, целых коллективов, - говорил С. П. Королев. - Надо рассказать о многих десятках ученых, воспитанных нашим народом, нашей партией . . .
Бесспорно, создание космической ракеты представляется делом поистине всенародным, явлением социальным, имеющим общественно-политическое значение. Бесспорно и другое: использование этого достижения, мирные программы полетов, преследующие единственную цель - увеличение человеческих знаний и расширение сферы власти человека над природой, не менее характеризуют родину первого ис-
78


кусственного спутника нашей планеты. Спутник стал эмблемой не только технического прогресса, но и миролюбия, гуманизма.
Можно было бы написать толстую книгу и рассказать в ней, как день за днем создавался первый в истории космический корабль. Нужен талант многих и многих писателей, чтобы нарисовать портреты сотен замечательных людей, каждый из которых с полным правом может сказать: «В корабле Гагарина и мой труд». Мы даем лишь контуры этой эпопеи, лишь штрихи коллективного портрета создателей космического корабля «Восток».
Алексей Горохов - специальный корреспондент АПН на космодроме «Байконур», в прошлом - инженер конструкторского бюро С. П. Королева:
Через год после запуска первого советского искусственного спутника Земли на стол Главного конструктора академика Сергея Королева легли отчеты с конкретными проработками космического объекта, приспособленного для полета человека в космос. Отчеты родились в так называемом проектном отделе конструкторского бюро, своеобразном мозговом центре, где идеи Главного обретали плоть в виде компоновочных схем, расчетов и графиков. Королев собрал в проектном отделе элиту конструкторского бюро. Достаточно сказать, что руководил отделом старый соратник академика по Группе изучения реактивного движения, по Реактивному научно-исследовательскому институту Михаил Тихонравов, автор первой советской жидкостной ракеты.
Небольшая группа проектантов занималась перспективными пилотируемыми машинами. Работала здесь совсем «зеленая» молодежь, недавние выпускники московских и ленинградских технических институтов. Поэтому Королев назвал этот сектор «детским садом». Правда, в головах юных проектантов роились идеи, какие не снились даже самому Королеву. На этой почве между Главным конструктором и «детским садом» часто возникали конфликты, особенно тогда, когда какие-либо разработки «самого» забрасывались. Сектором командовал Константин Феоктистов, невысокий человек, неспособный повысить голос. Он был лет на десять постарше своих молодых подчиненных, успел защитить диссертацию по ракетной тематике. Так что пользовался Феоктистов авторитетом непререкаемым. И был он еще человеком на удивление упрямым, особенно в инженерных вопросах. Это упрямство иногда выводило Королева из себя. Тем не менее набросать эскизы пилотируемого корабля поручили сектору Феоктистова.
Отчеты, переданные на подпись Королеву, носили, скорее, характер постановки задачи. Справедливости ради отметим, что задача в целом ставилась еще пионерами ракетной техники. Но в документах, которые Королев держал в руках, просматривались уже весьма реальные черты будущего корабля. Действительно, есть же, в конце концов, достаточно хорошо отработанная ракета, способная разогнать до космических скоростей тяжелые спутники! Почему бы не прикинуть (хотя бы как вариант), как разместится в головной части носителя космический объект иного рода, например с человеком на борту? Правда, объект будет потяжелее, чем самый увесистый спутник, но и ракетчики не стоят на месте.
Все правильно. Королев — «за», он смотрит в перспективу. Но мудрость великого конструктора подсказывает: не горячись, слишком много проблем, обмозгуй все до косточки. Человек — не игрушка, а шутки с космосом плохи. Феоктистову и его «детскому саду» задача: разложить все проблемы по полочкам, найти конкретные пути их разрешения.
Феоктистов рассуждал примерно так. Запустить-то запустим, а как вернуть? Заставить корабль «спланировать» с орбиты и, используя управление, посадить в нужной
79


точке? Возможно, но сложно. Может быть, «тормознуть» объект и заставить его по баллистической кривой падать к Земле? Тогда сразу отпадают вопросы управления в плотных слоях атмосферы. Достаточно обеспечить статическую устойчивость объекта и войти в пресловутые плотные слои под каким-то определенным углом. Это уже что-то. Ясно и другое. Чтобы «сбить» корабль с орбиты, нужен импульс, нужен двигатель определенной тяги. Следовательно, не обойтись без тормозного двигателя. И еще целого комплекса обслуживающих систем. Без них нет корабля. Присутствие человека на борту означает наличие системы, обеспечивающей жизнедеятельность человека и терморегулирование на всех участках полета. Космонавт не должен дрожать от холода и изнывать от жары, перегрузки не должны причинить пилоту никакого вреда. Его живым и здоровым будут ждать на Земле. Значит, кроме всего, нужна и система приземления. А управление, радио, источники электроэнергии, измерительная аппаратура? Хоть тресни, а нужно все . . .
«Детский сад» завертелся в бешеной игре, название которой - поиск.
Игорь Молотков, инженер:
Мы приходили на работу вместе со всеми, а уходили, когда на улицы выплескивалась вторая смена с соседнего завода . . .
■
Внешний облик корабля будто бы уже проглядывается. Пока расплывчатые, еще достаточно далекие от окончательного решения контуры. Но общая схема ясна: возвращаемая часть - спускаемый аппарат, далее отсек, где разместится основная часть оборудования (позднее этот отсек назовут приборным), и тормозная двигательная установка. Прикидка показала ориентировочный вес корабля - что-то около четырех с половиной тонн. В общем-то, эта цифра была задана заранее: ее диктовала мощность ракеты-носителя. Сознательно не говорим пока о форме отсеков и общей компоновке корабля. Потому что с первых же проработок из-за внешних форм необычного объекта разгорелся страшный сыр-бор.
Ракетчики знают свои возможности и твердо держатся занимаемых позиций: «Вот вам, коллеги проектанты, зона полезного груза, вот вам головной обтекатель ракеты. Хоть в спираль скручивайте объект, а за наши границы — ни-ни!» Словом, габарит задан жестко. Но в пределах его компонуй, как хочешь.
Возьмем спускаемый аппарат. Какие исходные данные есть у проектанта для его разработки? Практически никаких. В справочник не заглянешь - никто в мире подобные штуки не строил. Какая должна быть форма аппарата? Лавина вариантов. Все чем-то хороши, в чем-то сыроваты. Королев приходил к проектантам, хмурил брови, недовольно ворчал: «Расползаетесь!» Конуса, цилиндры, полусферы. И вдруг, как прозрение, - сфера! Логичная, как куриное яйцо. Плюсы шарового спускаемого аппарата были очевидны. Суммарные тепловые потоки в этом случае меньше, чем на конусах, легко считаются аэродинамические характеристики, на всех предполагаемых скоростях сфера устойчива. И очевидное, еще Евклиду известное преимущество: при заданных габаритах сфера дает максимальный внутренний объем. А это очень и очень важно. Феоктистов расставлял своих парней на лестничных площадках и бросал в пролет шарик для настольного тенниса. Для обеспечения центровки на шарик лепили пластилин. И этот «снаряд» вполне устойчиво «приземли лея ».
Конечно, потом были продувки в аэродинамических трубах, масса необходимых расчетов. В итоге - сфера прочно заняла свое место в проекте.
На расчетчиках лежала трудоемкая и ответственная работа — математически подтвердить правильность предложенных схем. И они просчитывали сложнейшие зада-
80


чи, искали оптимальные варианты. Без сна и отдыха. Как и весь коллектив проектантов.
- У нас была одна цель и твердая вера в успех, - говорил много лет спустя Феоктистов. — И кроме того, мы верили в Королева. Мы знали, что он мог найти производственные, и материальные, и, если хотите, политические формы, чтобы обеспечить успешное окончание работ . . .
Итак, спускаемый аппарат - сфера диаметром 2,3 метра. Настала очередь приборного отсека. Здесь нужно разместить все, что не требуется возвращать на Землю. Опять поиск формы, споры до хрипоты. Максимальный диаметр ограничивается зоной, очерченной ракетчиками. В длину тоже не размахнешься. Снизу подпирает конструкция последней ступени ракеты, сверху - головной обтекатель. Нужно еще учесть место, занимаемое спускаемым аппаратом. Не густо. И вот появляется конструкция из двух усеченных конусов, скрепленных своими большими основаниями. Уплотнение, установленное в этих основаниях, обеспечило герметичность приборного отсека, стянутого болтами по центральному составному шпангоуту.
На малое основание нижнего конуса проектанты поставили тормозную двигательную установку. На верхний — «посадили» спускаемый аппарат. Легко сказать: «посадили» шар на конус. Как механически соединить два отсека в одно жесткое целое, учитывая, что оба отсека, значит, и место стыка должны быть герметичными? Сначала крепко соединить, а потом, перед спуском, расстыковать? Проблема? Еще какая! Посыпались предложения, одно экзотичнее другого.
Решение подсказали конструкторы. Что-то похожее на то, как тащишь арбуз, если пришел за ним без сумки. Обхватив двумя руками драгоценный груз, прижимаешь его к животу. Только здесь четыре «руки», и стягивать их нужно покрепче.
После команды на разделение сработает замок, ленты разлетятся в стороны, пироножи в основании лент отсекут их от шпангоута и спускаемый аппарат, сопровождаемый четырьмя стальными вымпелами, спокойно отойдет от ставшего ненужным приборного отсека.
Ну что же, корабль внешне прорисован. Теперь снова засучивай рукава и компонуй системы и агрегаты. Не хватает рабочего дня. В опустевшем к вечеру конструкторском бюро работают энтузиасты из «детского сада».
Валерий Любимов, инженер:
Мы никогда не уходили домой со звонком. Если случалось уйти немного раньше других, всегда было стыдно перед ребятами, корпевшими над чертежами. А уж про отпуск и говорить нечего. Когда кто-нибудь, до предела уставший, тащил к начальству заявление на отпуск, он чувствовал себя жуликом или шкурником, как хотите . . .
Корабль определился: спускаемый аппарат, приборный отсек и тормозной двигатель. Есть и внешний вид. Теперь «голые» отсеки нужно «одеть». Внешняя одежда спускаемого аппарата оказалась тяжелой и в прямом, и в переносном смысле. Проблема формулировалась так: предохранить шар и находящегося в нем пилота от губительного воздействия внешних тепловых потоков на участке спуска.
Итак, теплозащита. Способы проглядываются разные. Принудительное охлаждение не годится из-за неимоверной сложности. Тогда принимается решение использовать так называемые сублимирующие материалы, способные сохранять механическую прочность при интенсивном высокотемпературном воздействии.
81


• Специалисты, отвечающие за прочность конструкции.
Спускаемый аппарат оброс тяжеленной шубой. Тяжело, но зато надежно. А если не сработает автоматика спуска? В этом случае корабль, постепенно затормаживаясь атмосферой, должен самостоятельно совершить спуск, но этот спуск будет происходить в течение нескольких дней. Характер теплового воздействия в этом случае меняется, вместо кратковременной тепловой атаки возникнут явления иного свойства: защитное покрытие корабля в течение длительного времени будет аккумулировать тепло и в конечном счете передавать его внутрь. Следовательно, нужен еще один, дополнительный барьер между защитным покрытием и окружающим пространством. Материал этого слоя должен обладать малой теплопроводностью и малым удельным весом. И спускаемый аппарат обклеили еще одним слоем теплоизоляции. Эти ячейки из блестящей металлизированной пленки сразу сделали корабль нарядным.
Заглянем в спускаемый аппарат. Разумеется, центральное место занимает космонавт, располагающийся в специальном кресле пилота. Кресло покоится на мощных направляющих рельсах, упирающихся в опорную плиту. Под креслом проектанты нашли место для многочисленных блоков системы приземления, телеметрии, оборудования систем кондиционирования.
Сейчас мы считаем естественным, что космонавт при старте лежит в кресле лицом вверх. А тогда вопрос размещения космонавта, вверх или вниз лицом, стал предметом яростных споров. Причем у каждой стороны были свои положительные аргументы.
На левом борту машины сделали «сапог». Так проектанты окрестили парашютный контейнер, формой своей действительно напоминающий сапог.
Нужны люки. Без них, как бы ни ворчали прочнисты*, не обойтись. Установка кресла, посадка космонавта в корабль, катапультирование пилота на последнем этапе спуска должны были проходить через первый люк. Второй закрывал парашютный контейнер. Оба люка - быстрооткрывающиеся. Прямо перед космонавтом смонтировали еще один люк, технологический, для выполнения всякого рода монтажных работ. На этом люке установили один из трех иллюминаторов спускаемого аппарата. Трудно дались эти «окна в мир». Как защитить их от всепожирающего огня на спуске? Одни настаивали: закроем крышками перед посадкой. Другие резонно возражали: если ваша крышка не сработает, стекло опять же останется один на один с огнем. Лучше стекло подходящее найти. Поиск шел по всей стране. Помогло личное вмешательство Королева: нашлись и стекло, и завод-изготовитель.
Группа проектантов компоновала приборный отсек. Трудно найти подходящие сравнения для этой каторжной работы. Даже наряжая новогоднюю елку, впадаешь в постоянные противоречия с окружающими. А здесь далеко не елка, и развешивать нужно не игрушки, а целые системы. В маленьком объеме разместили источники питания, аппаратуру управления и спуска, телеметрическую систему, телевидение, связь, часть системы терморегулирования и целиком тормозную двигательную установку, со всеми баками, агрегатами и баллонами. Снаружи приборный отсек по верхнему конусу опоясала цепочка шаров-баллонов с запасами топлива для двигателей системы ориентации. А как связать в одну функциональную цепь все отсеки? На внешней поверхности спускаемого аппарата поставили большую панель с десятками электрических, воздушных и жидкостных разъемов. Сгусток кабелей и трубопроводов, прикрытых кожухом, сбегал по спускаемому аппарату и растекался по приборному отсеку. После выхода на орбиту корабль должен ощетиниться двумя десятками антенн. Обилие радиосистем означало такое же обилие и антенных устройств. Раз в неделю антенщики приходили к разработчикам. Рассаживались вместе за столом и рисовали варианты. Потом антенщики брались за линейки, ставили у себя в лаборатории эксперименты. Через неделю снова собирались за одним большим столом, чтобы отклонить или принять то или иное предложение.
82


Непрерывный поиск компромиссов характерен для всего процесса разработки. Многое, сверхмногое хотел бы поставить на борт машины проектант. Но как мало возможностей ему отпущено! И над всеми проблемами главенствовала одна — надежность. Абсолютно надежных машин и устройств человек еще не научился делать. В данном же случае речь идет о полете в космос человека.
Проектантам и конструкторам пришлось тяжело. Теории, на какую бы можно опереться, нет. Опыта разработки пилотируемых кораблей — тем более.
Решили так: в основу обеспечения надежности закладываем некоторый (пусть небольшой, но все же) опыт, накопленный при разработке спутников и автоматических станций. И второе, главное - разработку корабля и его систем нужно вести, исходя из здравого смысла. Логичный и простой корабль не может быть ненадежным. Надежность конструктивных элементов обеспечить сравнительно просто. Нужен максимальный запас прочности. Правда, повышенная прочность дается увеличением веса. Остается только не перейти отведенные весовые границы.
С аппаратурой гораздо сложнее. Условно разбили все оборудование на три группы. Первая — отработанные, проверенные системы. Мало таких систем, но все-таки подобрать подходящие можно. Смело ставим их на борт. Например, телеметрические системы, оборудование радиоконтроля орбиты. Но и это все дублируем.
Вторая группа — такие системы, теоретический принцип работы которых не вызывал сомнения, но экспериментальной проверки в реальных полетах системы эти не проходили. К этой группе отнесли всевозможные насосы, пиротехнические устройства, программно-временные механизмы и подобные им штуки. Системы второй группы не только дублировались, но и троировались.
А как быть с третьей группой — с теми системами, сами принципы работы которых вызывали сомнение, т. к. нигде раньше они не проверялись? Проектанты пошли на так называемое функциональное дублирование. На борт корабля решили поставить системы с теми же задачами, но основанные на проверенных принципах работы.
И даже присутствие человека на борту корабля озабочивало проектантов. Каким образом перегрузки и невесомость подействуют на космонавта? Будет ли он в состоянии активно работать в космосе? Остановились на следующем: если космонавт будет чувствовать себя достаточно хорошо, нужно предоставить ему возможность работать.
Нашлось на борту корабля и такое оборудование, которое дублировать никак не удавалось. От работы этого оборудования зависело едва ли не самое главное. Первая заминка — с тормозной двигательной установкой. Для второго двигателя, во всяком случае, места не было.
- Что будете делать в случае отказа двигателя? - спрашивал Королев у Феоктистова.
- А почему бы не выбрать такую орбиту, чтобы объект сам приземлился через несколько суток?
Проектанты гордо поглядывали на Главного конструктора. Задачка вроде бы решена.
- Ну а парашютная система? У любого парашютиста два парашюта - основной и запасной. А у нас космический объект. И с одним парашютом? - не унимался Королев. Действительно, объемистый парашютный контейнер занимал много места. Второй такой же поставить было некуда. И создатели корабля целиком положились на наземные эксперименты, скрупулезные, тщательно подготовленные. Модели кораблей с их парашютами продували в аэродинамических трубах, с самолетов сбрасывали грузы с парашютами разных конструкций.
83


Небольшое совещание у Феоктистова. Вспомнили, что у корабля до сих пор нет имени. Правда, в проектном отделе как-то проводился «спецконкурс» на лучшее название корабля. Но ничего подходящего так и не выбрали. Нужно нести исходные данные на подпись Главному конструктору. Вдруг кто-то (сейчас никто и не припомнит, кто именно) сказал:
- А может, назовем наш корабль так - «Восток»?!
Феоктистов встрепенулся:
— Что-то новое! «Восток»? А ведь здорово! Пошли к Королеву . . .
Так родилось название корабля.
Алексей Иванов, ведущий конструктор космиче¬
ского корабля «Восток»:
В кабине собрались все руководители конструкторского бюро и завода.
Сергей Павлович Королев был в черном костюме с золотой звездой Героя Социалистического Труда: это значило, что он приехал откуда-то «сверху».
- Здравствуйте, товарищи! Так экстренно собрал я вас вот по какому вопросу. Я только что вернулся из Центрального Комитета партии. Там очень интересуются ходом создания космического аппарата для полета человека. Все мы должны ясно себе представить, какое доверие нам оказывается. Для внесения окончательных предложений я прошу всех заместителей, всех руководителей отделов и завода самым тщательным образом продумать, как нам организовать эту работу. Мы еще соберемся через некоторое время и подробно обсудим все мероприятия. А сейчас я прошу остаться моих заместителей и директора завода. Остальные свободны . . .
Через несколько дней был обсужден и утвержден план окончания проекта, получившего условное название «Восток». Вначале несколько странно было писать в технических документах это слово, но привычка есть привычка. «Восток» быстро завоевал себе право на жизнь, пока, правда, в кругу проектантов и конструкторов.
Когда однажды зашел разговор о том, кто
же создал космический корабль,
Сергей Павлович Королев сказал:
- Все мы участники. Бывает так, что ни один капитально не видит, ни другой. Спорят. Ощупью идут. И приходят в конце концов к единому мнению. Ну бывают же в нашей практике случаи, когда мы спорим и не приходим к определенному мнению. Мы не решаем приказом и никогда не давим: «Нет, ты подпиши вот такое решение или такую инструкцию!» Надо, чтобы люди разобрались, были убеждены! Разве может один руководитель все предусмотреть? Не может! Космический корабль - плод коллективного труда. Одному человеку, как бы он ни был талантлив, все задачи решить не под силу. Так что все мы - участники.
Алексей Иванов:
Все знают, что «Восток» проектировался для орбитального полета с человеком на борту, но все также понимают, что на первом же корабле посылать человека в космос нельзя . . .
На первом корабле должны быть проверены все его основные системы. В полете кораблю необходимо ориентироваться, а это значит, что в невесомости, где нет понятий «верх» и «низ», где нет поддерживающего аппарат воздуха, где громадная скорость в 28 тысяч километров в час не оказывает на динамику движения никакого влияния, — в этих условиях корабль должен самостоятельно «понять» свое положение в про-
84


странстве, а поняв, суметь изменить его на такое, какое ему предпишут. Теоретические принципы стабилизации и ориентации в подобных условиях нам были известны, но только теоретически. Для их проверки нужно послать корабль в космическое пространство, ибо в наземных условиях проверить систему ориентации невозможно. Такова сущность одной из главных задач первого пуска . . .
В плане, изложенном Сергеем Павловичем, предлагалось при первом пуске проверить основные задачи. Но чтобы исключить неприятности, которые возникли бы при выходе из строя системы ориентации или тормозного двигателя, решено было пока корабль на Землю не спускать. Случись авария, и весьма тяжелый спускаемый аппарат может приземлиться на любой населенный пункт планеты, вызвав жертвы и разрушения. Предлагалось также не покрывать кабину теплозащитным слоем: пусть она сгорит при входе в атмосферу. Кроме теплозащиты, было решено не ставить в кабине приборы, «заведующие» последним участком приземления. Все же остальное корабль должен захватить с собой, включая и системы жизнеобеспечения будущих пассажиров или космонавтов.
Такие задачи были поставлены перед первым пуском космического корабля.
Ответив на вопросы по программе ближайшего пуска, Сергей Павлович рассказал и о плане дальнейших работ.
Последующие корабли, уже с животными, намечалось возвратить на Землю.
При успешном завершении этого этапа планировались два пуска с манекенами вместо космонавта и с полной проверкой всех систем корабля в пилотируемом варианте.
И только после этого - человек.
- Так вот, товарищи, если вы поддерживаете предложения по отработке «Востока», так же как всеми нами вместе на прошлой неделе был одобрен проект корабля, то позвольте мне от вашего имени доложить их Центральному Комитету и правительству и просить одобрить все наши наметки. Я думаю, что здесь не надо говорить о той громадной ответственности, которую мы все берем на себя.
Совещание кончилось поздно вечером.
Алексей Горохов:
Апогеем работ над посадочным снаряжением корабля стали испытания всего комплекса средств приземления на натурных макетах спускаемого аппарата. Аэродинамики высчитали, что если сбросить спускаемый аппарат с одиннадцатикилометровой высоты, то уже к семи-восьми километрам он наберет скорость, примерно равную той, какая будет при реальном возвращении с орбиты.
Королев вызвал к себе Петра Флерова. Среди проектантов Флеров считался «дедом». Как и Королеву, ему было пятьдесят с небольшим. Давным-давно они вместе бродили по выжженным склонам Крымских гор, привозили в Крым длиннокрылых деревянных птиц, чтобы попытать счастья во Всесоюзных планерных испытаниях. Своему старинному другу Флерову, умудренному громадным производственным и житейским опытом, Королев поручил организацию и проведение ключевых испытаний.
— Только помни одно. Самое главное — никаких несчастий с людьми. Безопасность летчиков - наша забота, - наставлял друга Королев.
Предполагалось сбрасывать макет спускаемого аппарата с транспортного турбовинтового самолета Ан-12. Причины для волнения были. Одиннадцатикилометровая высота для транспортной машины — потолковый режим, где запасы устойчивости и управляемости ничтожны. Да еще на борту шар весом в две с половиной тонны, который нужно сбросить. Центровка самолета после сброса менялась столь существенно, что справиться с управлением было чрезвычайно трудно.
85


Алексей Иванов:
Самолет широкими кругами набирает высоту. Он кажется уже маленьким серебристым крестиком. Белый инверсионный шлейф помогает глазу не потерять его в голубизне чистого неба. По рации с самолетом поддерживается связь. Экипаж его знает, что под фюзеляжем укреплен спускаемый аппарат, и если с высоты 10—11 километров его сбросить, то, как показывают расчеты, при свободном падении на высоте 7-8 километров он наберет скорость, близкую к той, какую имел бы он на этой же высоте при возвращении из космического пространства. А это значит, что созданы условия, близкие к реальным, и можно испытывать всю систему приземления: отброс «люка № 1», катапультирование капсулы с животными, отброс «люка № 2» и ввод парашютной системы кабины.
Самолет выходит в заданную зону. Сброс. В окуляр кинотеодолита видна точка, оторвавшаяся от самолета и стремительно несущаяся к земле. Сейчас, вот-вот сейчас от шара, раскрашенного черными и белыми квадратами, отделится комочек и тут же расцветет оранжевым зонтом парашютного купола.
- Катапультирование прошло! - докладывают наблюдатели.
Все внимание теперь обращено на стремительно падающий шар. Подведет или не подведет «люк № 2»? Не должен подвести! Ведь не раз все это проделывалось на земле, в цехе завода! Через мгновение громадный шатер, раскрывшись с характерным хлопком, подхватывает падающий шар и, опираясь на тугой воздух, плавно опускает его к земле.
Первое испытание прошло нормально. Все системы сработали так, как было задумано. Так же удачно прошло второе испытание, затем третье, четвертое . . .
Юрий Гагарин:
В эти счастливые для меня дни у нас произошло долгожданное знакомство с Главным конструктором космического корабля.
Святослав Гаврилов, инженер-испытатель:
Быть свидетелем первой встречи выдающегося конструктора космической техники с будущими первооткрывателями звездных трасс - большая радость. Я внимательно следил за всем, ожидал чего-то необыкновенного, а она, эта встреча, была, как на грех, очень обыденной, даже какой-то домашней.
Гагарин смотрел на Сергея Павловича не отрываясь, впитывая в себя как губка все, что говорилось. Его скулы обострились, глазницы стали еще более глубокими и темными.
Много снимков, портретов и изваяний Гагарина я видел впоследствии, но ни один из них не смог передать того устремления, внутреннего волнения и готовности пойти навстречу грозному космосу, которыми был полон в те минуты Юрий Гагарин. Я не думаю, чтобы Сергей Павлович не отметил его с первого знакомства, но он ни одной черточкой, ни одной морщинкой из веера многочисленных морщинок около глаз не выдал своих чувств.
Евгений Карпов, врач, кандидат медицинских наук:
Космонавтов вместе с руководителями их подготовки провели в большой светлый кабинет.
Длинный, затянутый светло-шоколадного цвета сукном стол, по обеим сторонам несколько десятков полумягких стульев такого же цвета, а между окон - диван и два
86


кресла. В одном углу - огромных размеров глобус на откатываемой подставке, в другом - веерная пальма в деревянной кадке. У дальнего окна - небольшой рабочий стол. Рядом с ним — компактный пульт с несколькими телефонными аппаратами, множеством кнопок и тумблеров. Над столом - портрет К. Э. Циолковского.
Точно в назначенное время из дверей, ведущих в рядом расположенную рабочую комнату, в кабинет вошел Сергей Павлович. Знакомясь, он крепко пожимал руку, повторяя фамилию, имя и отчество каждого из представлявшихся ему молодых офицеров, внимательно вглядывался в лицо гостя и говорил: «Очень рад вам. Будем знакомы. Королев».
Усадив всех за большой стол, Сергей Павлович обратился к космонавтам:
- Сегодня знаменательный день. Вы прибыли к нам, чтобы увидеть, а затем полностью освоить первый пилотируемый космический корабль. Мы же впервые принимаем у себя главных испытателей нашей пилотируемой продукции. . . Но прежде чем вы увидите корабль, давайте немного помечтаем вслух . . . Скоро вы сами почувствуете, как это помогает нашему делу.
Просто и очень увлекательно рассказывал академик о том, что уже достигнуто в ракетостроении, и его мысль уносилась в будущее. Гигантские ракеты доставляют на орбиты блоки звездолетов, которые то превращаются в громадные космические станции, то со второй космической скоростью улетают к планетам Солнечной системы. На всех этих космических объектах созданы комфортабельные условия жизни и работы большого числа людей, которым К. Э. Циолковский завещал «завоевать вселенную для блага человечества, завоевать пространство и энергию, испускаемую Солнцем».
— Ну, а пока, — продолжал Королев, — все очень скромно: полетит только один человек, и только на трехсоткилометровую орбиту, и только с первой космической скоростью. Зато полетит кто-то из вас — первым может стать любой. Поэтому готовьтесь! Машина для первой серии полетов, можно считать, уже есть. Уверен, что летать можно, но подтвердить это предстоит все-таки вам. Мы делаем, - добавил Королев, лукаво улыбаясь, — пожалуй, самое простое и легкое — кое-что выдумываем, пытаемся найти хороших исполнителей и размещаем множество заказов на лучших предприятиях страны. А когда они в конце концов выполняют заказы, мы у себя лишь собираем все вместе. . . Такова несложная технологическая схема.
Разумеется, все понимали, что дело обстоит совсем не так легко и просто, что развитие космонавтики требует огромного труда и творческого напряжения большого числа лучших предприятий и научных коллективов страны.
Как бы подводя итог сказанному, Королев произнес:
— Завидую вам, молодежь! Сколько интереснейших дел предстоит выполнить непосредственно вам!
Потом все направились в цех.
Святослав Гаврилов:
Цех встретил будущих космонавтов морем света и чистоты, цветущими газонами и мягкой теплотой.
Мы подошли к макетному образцу корабля «Восток», который стоял немного в стороне от выстроившихся в ряд, как на старте перед началом больших состязаний, космических кораблей. Ребята сразу притихли. Глаза не успевали схватить сразу всего, и головы вертелись во все стороны.
В цехе шла обычная сборка объектов. Вокруг частей корабля-спутника, опутанного проводами и кабельными подводами, стояли люди. Там велись испытания, и космонавты невольно поворачивались в ту сторону.
87


- Сейчас подойдет ведущий конструктор корабля. Он и расскажет вам о его устройстве и назначении каждой системы.
Алексей Иванов любил говорить длинно и красиво, я украдкой показал ему на часы и указательным пальцем нарисовал в воздухе круг. Он кивком головы показал, что понял, и начал рассказывать о составе и компоновке корабля. Космонавты стояли полукругом около Иванова, а я встал немного сбоку и сзади Алексея. Теперь я мог рассмотреть каждого космонавта как следует и наблюдать за их реакциями.
- Мне кажется, что следует начать с общего ознакомления с кораблем, а потом при желании можно будет посмотреть, как работают отдельные системы, - немного торжественно начал Иванов.
Я увидел, как сдвинулись и застыли у переносицы черные длинные брови на худом лице Быковского, как с лица Гагарина медленно сошла улыбка. И только один Николаев остался таким, как был. Его глаза смотрели на говорящего не моргая. Титов слушал, опустив голову, и что-то теребил в руках . . .
Юрий Гагарин:
Как зачарованные, разглядывали мы никогда еще не виданный летательный аппарат. Главный конструктор объяснил, что корабль-спутник монтируется на мощную многоступенчатую ракету-носитель и после выхода на орбиту отделится от ее последней ступени. Он сказал нам то, чего мы еще не знали, — что программа первого полета человека рассчитана на один виток вокруг Земли.
Евгений Карпов:
По знаку Сергея Павловича под стеклянной крышей цеха бесшумно заскользил мощный кран-балка, и через несколько минут в кабину космического корабля установили кресло пилота.
Валерий Быковский, летчик-космонавт:
Главный конструктор улыбнулся:
- Думаю, желающие посидеть найдутся?
Мы переглянулись. Никто не решался первым подняться в кабину и сесть в настоящее кресло настоящего космического корабля.
Молчание прервал Гагарин.
- Разрешите? - обернулся он к Сергею Павловичу и, почему-то сняв ботинки, оставшись в одних носках, первым забрался в кабину. «Так вот разуваются, входя в дом, в русских деревнях», - подумалось мне.
Евгений Васильев, инженер:
Главный подтолкнул меня локтем и чуть слышно шепнул:
- Вот этот, пожалуй, пойдет первым и в полет . . .
Я пристально вгляделся в молодого летчика, которому до этой минуты уделял ровно столько же внимания, сколько и остальным.
А Гагарин молча сидел в кресле, не подозревая, что сказал мне Сергей Павлович Королев - человек, никогда не бросавший слов на ветер.
Алексей Леонов, летчик-космонавт:
Я почувствовал, что Главный, хотя и держится со всеми вроде бы одинаково, к Гагарину присматривается внимательнее, чем к нам.
88


- Ну, Юра, по-моему, выбор пал на тебя! - порадовал я Гагарина, когда мы возвращались в Звездный.
Он отшутился. Но время подтвердило правильность моей догадки.
Алексей Иванов:
Академику явно нравился этот жизнерадостный юноша. Все с интересом наблюдали, как он быстро сел на расстеленный рядом брезент, снял ботинки и ловко поднялся по стремянке к входному люку корабля. Ухватившись за скобу и легко подтянувшись на руках, Гагарин по-гимнастически перебросил тело через люк и оказался в кресле пилота. По всему было видно - спортсмен.
Вслед за ним к входному люку поднялся лейтенант Титов. Будущие космонавты 1 и 2 обстоятельно рассматривали и даже ощупывали оборудование кабины.
- Очень интересно, хотя и не все еще понятно, - заметил Герман Титов.
- Постигнем, - уверенно произнес Гагарин, - Сергей Павлович ведь сказал, что эти «горшки» нам обжигать . . .
Когда первое знакомство группы космонавтов с кораблем состоялось, довольный Сергей Павлович вновь пригласил своих гостей в кабинет и на память о встрече подарил им сувениры - шкатулки с медалями, подлинники которых находятся на советском вымпеле, покоящемся на лунной поверхности, на западной окраине Моря Дождей.
Юрий Гагарин:
Переживая и обдумывая про себя все, что мы увидели и узнали сейчас, мы вдруг поняли, что в этот корабль вложены большие средства и силы всего народа, что для него надо было создать и металл, какого еще не знали наши мартены, и необыкновенное стекло, и пластмассы, и сверхпрочные ткани, и стойкие лаки, и разумные приборы. Вся металлургия и вся химия со всеми своими достижениями работали на это чудо из чудес.
Мы не находили слов, чтобы передать всю торжественную музыку, гудящую у нас в крови. Хотелось сказать, что лучше один раз видеть, чем тысячу раз слышать, но никто этого не сказал.
Евгений Карпов:
На заводе космонавты крепко подружились с рабочими, техниками, инженерами, хороший контакт у них установился с молодыми учеными. Довольно быстро освоили космический корабль и не только хорошо уяснили то, чему их учили инженеры-преподаватели, но теперь и сами позволяли себе высказывать интересные мысли. Теперь уже и космонавты думали над тем, как сделать корабль еще лучше, еще совершеннее. Правда, поначалу кто-то из конструкторов встревожился:
— Доверься этим дотошным парням, они весь корабль переделают.
Но Главный конструктор решил так:
— Пусть предлагают все, что сочтут нужным. Лишь бы шло на пользу.
И летчики старались. В деталях осваивали технику, много думали над ее усовершенствованием.
Однажды за этой работой застал их Главный конструктор. Пожал всем руки и сразу осведомился:
- Как идет учеба? Не трудно?
- Все хорошо, - в один голос ответили космонавты.
После обстоятельной беседы Главный конструктор сказал:
89


- Ну что же, мне думается, время начинать и экзаменационную сессию. Соберем широкую комиссию, которая и определит, чему и как вы научились. Согласны? Космонавты с волнением ждали предстоящего экзамена. В назначенный день все собрались у корабля без сигнала и напоминаний - минута в минуту. Но комиссия почему-то задерживалась. Летчиками овладело знакомое по школьным годам предэкзаменационное волнение. Чтобы снять тревожное ожидание, Гагарин предложил: - А что нам зря время терять? Давайте я буду отвечать, а вы все, - обратился он к космонавтам, - если где навру, поправляйте.
Юрий занял место в кабине и повел рассказ о конструкции «Востока», его оборудовании, общих особенностях работы пилота, а также о том, что, как и когда должен делать космонавт при прохождении плотных слоев атмосферы и там, на орбите. Юрий еще не окончил рассказ, когда дежурный сообщил:
- Комиссия прибыла.
Гагарин не успел покинуть кабину, как вошел Главный маршал авиации К. А. Вершинин, а за ним и все остальные члены комиссии. Как старший группы экзаменовавшихся, Гагарин собрался докладывать, но маршал повел ладонью - мол, обойдется на этот раз и без доклада.
- Вы что, повторяете или консультируете? - спросил он.
- Репетирую, товарищ Главный маршал, а главное - пытаюсь отвлечь товарищей да и себя от экзаменационного волнения.
- Ну что ж, может быть, тогда с вас и начнем? - предложил маршал. - Вы-то сами, товарищ Гагарин, не возражаете?
- Готов отвечать, товарищ Главный маршал.
Все притихли. Несколько минут полного молчания. И наконец Юрий начал:
- Советский космический корабль-спутник «Восток» предназначен для орбитальных полетов. Силовая установка . . . мощность . . . способен развивать скорость . . .
Он повел спокойный и обстоятельный рассказ о чуде науки и техники, которому в недалеком будущем предстояло впервые поднять человека в космическую высь.
Он говорил о корабле, как о родном доме, как о своем рабочем кабинете. Мысленно он вел сработанную соотечественниками машину по космической орбите. Членов комиссии поражало не столько детальное знание и хорошие профессиональные навыки космонавта, сколько смелость и дерзновенная устремленность его мечты, широта аргументаций и суждений, стирающих грань между фантастикой и явью. Чувствовалось умение строить логически прочные мосты, соединяющие берега нынешнего и грядущего. Это шло от Главного конструктора и его коллег, от молодых ученых, инженеров, практиков, которые, передав свои знания космонавтам, теперь стояли рядом, слушали ответ и волновались больше самого экзаменовавшегося.
Ни дополнительных вопросов, ни уточнений не потребовалось. Все было изложено очень обстоятельно и верно. Похоже было на то, что речь велась не о сложнейших научных и технических вопросах, а о легких, фантастических, приключенческих делах. Казалось, будто все собравшиеся в зале вместе с рассказчиком совершили на стоявшем здесь корабле «Восток» интереснейшее путешествие в близкое завтра. Один из членов комиссии так и сказал:
- Спасибо вам, товарищ Гагарин, за интересный совместный полет. Отлично провезли вы нас по своей будущей трассе.
Потом экзамен держали и другие космонавты. И все они оказались также основательно подготовлены, все верили в могущество советской техники, все были готовы первыми испытать неизведанное.
Провожая космонавтов до проходной, члены экзаменационной комиссии, учителя - инженеры и техники пожелали им доброго пути и просили не забывать завод, корабль и тех, кто его снаряжает в дальний путь.
- Не забудем. Дорогу к вам теперь хорошо знаем, - заверили космонавты.
90


Константин Давыдов, профессор:
Не все проходило гладко, не всегда получалось сразу так, как было задумано, как хотелось. При одном из первых запусков нам не удалось вернуть на Землю корабль. На его борт по радио передали команду на включение программы спуска. Такая команда подается на витке, предшествующем спуску. С нетерпением ждем конца спускового витка, узнаем, что команда на включение тормозной двигательной установки прошла. Остается получить известие о прекращении сигнала и сообщение с наземных станций о том, что пеленгуется спускающийся на Землю корабль. И тут выясняется, что корабль проходит над нами и наземные измерительные пункты замеряют параметры его новой орбиты вокруг Земли. Корабль не слушает команд и не желает расставаться с орбитой искусственного спутника Земли и переходить в режим спуска.
Когда разобрались в данных телеметрии, стало ясно, что из-за неисправности в системе ориентации и бортовой автоматики, в результате работы тормозной двигательной установки корабль вместо торможения, наоборот, получил некоторую дополнительную скорость и перешел на другую орбиту.
Это случилось на исходе ночи; все мы, утомленные длительным напряжением, были удручены неудачей. Только Сергей Павлович с жадным любопытством первооткрывателя выслушивал доклады о результатах телеизмерений, торопил обработку результатов вычислений новой орбиты спутника.
Мы возвращались с работы вместе с С. П. Королевым на машине. Не доезжая квартала до его дома, Сергей Павлович предложил пройти пешком. Было раннее московское утро. Он возбужденно, с каким-то восторженным удивлением вспоминал подробности ночной работы. Признаюсь, с недоумением и некоторым раздражением слушал я его, так как воспринял итоги работы как явно неудачные. Ведь мы не достигли того, к чему стремились, не смогли вернуть на Землю наш корабль. А Сергей Павлович без всяких признаков огорчения увлеченно рассуждал о том, что это первый опыт маневрирования в космосе, перехода с одной орбиты на другую, что это важный эксперимент и в дальнейшем необходимо овладеть техникой маневрирования космических кораблей и какое это большое значение имеет для будущего. Заметив мой удрученный вид, он со свойственным ему оптимизмом уверенно заявил: «А спускаться на Землю корабли когда надо и куда надо у нас будут! Как миленькие будут. В следующий раз посадим обязательно».
Следующий экспериментальный корабль «Восток», запущенный вскоре с подопытными собаками на борту, благополучно приземлился в заданном районе с неплохой для того времени точностью.
Евгений Карпов:
Программа запусков, предварявших старт корабля с человеком на борту, выполнялась без сучка без задоринки. И вдруг в декабре 1960 года, когда на орбиту был выведен очередной обитаемый корабль-спутник с двумя дворняжками - Пчелкой и Мушкой, — случилось непредвиденное: снижаясь по очень крутой траектории, при входе в плотные слои атмосферы аппарат прекратил свое существование. Это прискорбное известие всех нас очень огорчило, потому что сгоревший спутник был из серии запускавшихся на ту самую космическую орбиту, которая подготавливалась для полета человека.
На душе у Сергея Павловича было тяжело. Понимая его состояние, космонавты решили навестить Главного конструктора. Они просили его не огорчаться: ведь даже с хорошо освоенными самолетами случаются иногда «чепе».
- Откажут автоматы, - говорил Гагарин, - перейдем на ручное управление.
91


- Спасибо вам, - ответил Сергей Павлович и, помолчав, добавил: - Не столько за моральную поддержку, сколько за преданность нашему общему делу, за веру в успех.
Юрий Гагарин:
В воздухе чувствовалось дыхание весны. И у нас в семье царило весеннее настроение: родилась вторая дочка, и мы дали ей весеннее имя — Галочка. А я ходил по комнате, держа ее на руках, и напевал:
- Галя, Галинка.
Милая картинка . . .
Но с маленькой мне понянчиться не пришлось — надо было ехать на космодром.
Иван Борисенко, спортивный комиссар:
В феврале 1961 г. меня вызвал генерал Н. П. Каманин, который сообщил, что намечается запуск в космическое пространство корабля-спутника с человеком на борту. Он спросил меня, существуют ли правила или положения спортивного кодекса о регистрации космических рекордов. Я ему ответил, что в октябре 1960 г. в Барселоне состоялась 53-я Генеральная конференция ФАИ, которая утвердила правила регистрации рекордно-космических достижений, устанавливаемых человеком при полете на ракетах в космическое пространство. О всех этих решениях позже я рассказал академику С. П. Королеву и сообщил Государственной комиссии, которой было предоставлено право принимать решение о запуске в космическое пространство первого в мире человека.
Алексей Иванов:
На космодроме, в правом коридоре первого этажа громадного монтажного корпуса, слышался стук молотков, пахло свежей краской. Взволнованные хозяйственники и рабочие сновали взад и вперед. Пришли машины с мебелью и прочей бытовой утварью. Оборудовались комнаты для космонавтов: комната отдыха; «кресловая», где предстояло готовить к полету кресло пилота; «скафандровая» - для подготовки скафандра; «испытательная», где все это должно еще и еще раз испытываться; «медицинская» - для предполетных врачебных освидетельствований и установки на теле пилота миниатюрных датчиков-сигнализаторов и, наконец, «гардеробная», где пилот облачится в свой космический костюм - скафандр.
Еще не успела высохнуть краска, как комнаты стали заполняться «обстановкой». Расставлялось оборудование - приборы, самописцы, манометры, баллоны с кислородом, подставки, тележки, колбы, пробирочки, микроскопы . . .
Прилетел самолет с «Востоком», и за стеной, в монтажном зале, началась его подготовка. Первые сутки испытаний прошли нормально.
Евгений Карпов:
Результаты полета убедительно подтвердили надежность как ракетно-космического комплекса, так и систем управления посадкой. Самые нетерпеливые — летчики из Центра подготовки космонавтов, а также ученые и инженеры из тех, кто помоложе, — начали настаивать: пора запускать в космос человека. Однако более опытные специалисты, и прежде всего члены Государственной комиссии, оставались непреклонными: они считали, что нужно провести еще один — «чистовой» — запуск ко-
92


рабля-спутника. В числе самых неуступчивых были академики Мстислав Всеволодович Келдыш и Сергей Павлович Королев.
За ними было последнее слово, и оно было произнесено: прежде чем в космос отправится человек, надо провести последний пристрелочный запуск, в котором должны участвовать и будущие космонавты . . .
Алексей Иванов:
Вся наша группа вылетает на космодром и приступает к завершающим испытаниям. Вся работа была расписана по дням, часам, минутам. Назначены ответственные за каждый этап испытаний, которые начались на следующее утро. Настроение у всех приподнятое, разговоры только о том, что с космодрома по домам не уедем, не запустив корабль с космонавтом. Все шло без срывов. Закончена проверка кресла, всех его механизмов и приборов. Инженеры подготовили манекен и одели его в настоящий летный скафандр, так как в этом полете проверялось все - хоть и без человека, но так, как с человеком.
Когда ярко-оранжевую фигуру уложили в кресло, застегнули замки привязной системы и подсоединили электрические разъемы от микрофонов, телефонов и телеметрических датчиков, подошел Сергей Павлович, а с ним несколько человек.
— Заканчиваем подготовку кресла с манекеном к установке в корабль! - доложил инженер. Подошедшие стали рассматривать лежащего в кресле «человека».
- Сергей Павлович, а знаете, увидев такую фигуру где-нибудь в поле или в лесу, я принял бы ее за покойника! - заметил один из вошедших.
- Да, пожалуй, вы правы, мне как-то это до сих пор' в голову не приходило. Перестарались чуть-чуть наши товарищи: не надо бы придавать манекену такого человеческого подобия. А вдруг после приземления подойдет к манекену кто-нибудь из местных жителей — пожалуй, и недоразумение может произойти. Что же делать?
— Сергей Павлович, подготовка уже закончена, герметичность проверена, и все электрические испытания прошли . . .
Как всегда в таких острых ситуациях, быстро родилось вполне приемлемое предложение. Решили на спине скафандра краской написать «МАНЕКЕН», а лицо под шлемом закрыть куском белого поролона и на нем сделать такую же надпись.
Все это было сделано в течение получаса, и кресло передано для установки в корабль.
Евгений Карпов:
В обычной жизни мы привыкаем к сравнительно небольшим строениям и вещам, а они не идут в сравнение с космодромовскими масштабами. Там все намного внушительнее. На все смотришь с поднятой головой. Огромная, нацеленная в небо ракета, громадные монтажные корпуса, большие и многочисленные, уходящие за горизонт, шоссейные дороги . . . Космодром Байконур — это очень большое «хозяйство». Кажется, ему нет конца и края ...
С первых же минут чувствуешь и понимаешь, что находишься во власти не только масштабных вещей, но и масштабных дел. Никто не говорит об этом — здесь не приняты громкие, восторженные слова, но сам проникаешься величественностью совершаемых дел и как бы настраиваешься на большую «волну». Тут зарождаются и происходят не рядовые, будничные события. Отзвук от них прокатывается потом по всему миру.
Космонавты смотрели на все восторженными глазами и часто приговаривали: «Вот это да!» Я хорошо их понимал, так как и сам переживал то же самое. Особенное, конечно, впечатление на всех произвела ракета-носитель вместе с космическим ко-
93


раблем. Космонавты впервые видели все собранным в один агрегат. Слово «агрегат», пожалуй, не очень подходит — сухое слово. Лучше сказать — звездолет. Он стоял наготове и, казалось, дышал, излучая дивный, таинственный свет.
Юрий Гагарин:
С каким-то смешанным чувством благоговения и восхищения смотрел я на гигантское сооружение, подобно башне возвышающееся на космодроме. Вокруг него хлопотали люди, выглядевшие совсем маленькими. С интересом я наблюдал за их последними приготовлениями к старту.
Святослав Гаврилов:
Вывоз ракеты-носителя на стартовую площадку проходил торжественно: в присутствии всех испытателей, руководства космодрома, космонавтов и членов Государственной комиссии. Космонавтам этот обряд понравился. Они вместе с нами пошли провожать ее до самого стартового сооружения. Юрия усадили за стереотру- бу-
Космонавты живо обменивались впечатлениями от наблюдений за ракетой-носителем. А она парила, одевалась в снежную, блестящую на солнце рубашку и готовилась к прыжку в яркую предвесеннюю синеву неба.
Лица Юрия я не видел: он уткнулся в стереотрубу, но, когда прошла пятиминутная готовность, встал у барьера видеоплощадки и ни на секунду не отрывал взгляда от стоящей вдали ракеты. Я увидел, как заострилось его лицо, глаза потемнели.
Мне подумалось, что он уже представляет себя сидящим в кабине космического корабля. Оказывается, я был недалек от истины. Вечером он признался мне, что так и было.
- Пуск! - доносят до нас команду громкоговорители. Юрий резко подается вперед, прижимается к перилам видовой площадки и, мне кажется, приподнимается на носках. Но до подъема ракеты еще есть время. Медленно бегут секунды, а на лице Гагарина я вижу недоумение. Он резко поворачивает ко мне голову, и в его глазах немой вопрос . . . Но тут же, боясь пропустить события на старте, опять «вцепляется» в стартовое сооружение.
— Сейчас ... - говорю ему спокойно и вижу, что он выдохнул из груди воздух.
- Зажигание!
Юра еще раз бросает взгляд в мою сторону, но в эту секунду скорее по земле, чем по воздуху, доносится неясный шум. Из газоотвода мгновенно вырастает туча дыма, смешанного с паром и пылью, и рокочущий гром потрясает землю и воздух.
- Подъем!
Юрий застывает как изваяние, боясь пропустить мельчайшую подробность этой картины. Лицо его настолько просто и открыто, что по нему можно увидеть все. И когда ракета нехотя вылезает из огневого облака и, словно освободившись от земной тяжести, с победным рокотом уходит ввысь, оно постепенно смягчается. Юрий не выдерживает, расплывается в улыбке и начинает ожесточенно аплодировать. Ребята его поддерживают. Мы тоже. Все аплодируют.
Когда возбуждение улеглось, я сказал Юре:
- Вот так и тебя будем провожать, Юра!
- Хорошо бы так! Без сучка без задоринки пошла. Ох, и здорово же пошла!
Мне было приятно смотреть на озаренное улыбкой й счастьем лицо Юрия Гагарина. Видно, впечатление, которое произвела на него стартующая ракета, было огромно. Оно вселило в него уверенность в полном успехе предстоящего космического полета и надежду на скорый старт.
94


Через два часа стало известно о посадке корабля на Землю, о том, что Звездочка чувствует себя отлично, а манекен, одетый в скафандр, приземлился на парашюте в полной сохранности.
Космонавты улетели, а мы начали готовить аппаратуру, пульты, стенды, просматривать все кабельное хозяйство, чтобы достойно принять первый обитаемый космический корабль «Восток».
Корабль прибыл через пару дней, и мы приступили к его испытаниям. Не нужно говорить, с какой скрупулезностью испытывался этот корабль, как придирчиво и ревностно относились испытатели к каждому агрегату, к каждой системе корабля.
Евгений Карпов:
Потрясенные невиданным зрелищем, ошеломленные шквалом огня и оглушенные грохотом, будущие космонавты восторженно обменивались впечатлениями.
Незаметно подошел Сергей Павлович.
- Ну, как запуск? - с лукавой усмешкой спросил он.
Молодые офицеры возбужденно наперебой превозносили до небес ракету.
- Совсем скоро, друзья, мы вот так же будем провожать в космос одного из вас, - покачивая головой, сказал Сергей Павлович. И обнадежил: - Не беспокойтесь, дела хватит всем. Полеты только начинаются, и все вы будете первыми, каждый в чем-то принципиально новом, в своем.
Юрий Гагарин:
. . . Приближалось время старта. Вот-вот нас должны были отправить на космодром Байконур ... И все же я томился нетерпением, редко, когда ожидание бывало так тягостно . . .
Николай Каманин, Герой Советского Союза, генерал-полковник авиации:
Солнцем проводила нас столица, солнцем приветствовал Казахстан. Тепло было и от душевной встречи, которую устроили нам Главный конструктор ракетно-космических систем Сергей Павлович Королев и его помощники.
Сергей Павлович нашел что сказать каждому из прибывших. Он шутил, вспоминал, как в Москве обсуждался вопрос о запуске «Востока». Говорил он веселым тоном, но лицо выдавало его большую озабоченность.
Сергей Павлович информировал нас, как идет работа по отлаживанию отдельных систем корабля, высказал пожелание, чтобы космонавты тщательно повторили несколько раз порядок ручного спуска, провели занятия по связи, отшлифовали навыки работы в скафандрах.
Потом он ознакомил нас с ориентировочным распорядком работ. Сергей Павлович считал, что 8 апреля ракету можно вывозить на старт, а 10—12 апреля — совершить полет.
— Как видите, в вашем распоряжении еще есть время, — закончил Сергей Павлович.
Евгений Карпов:
Королев уведомил меня, что члены Государственной комиссии согласились с нашим предложением разместить командира корабля и его дублера на предстартовый день и предстартовую ночь в домике, находящемся неподалеку как от монтажного корпу-
95


са, где испытываются ракета-носитель и космический корабль, так и от стартовой площадки, на которую надо будет доставить полностью экипированных космонавтов. Королев попросил меня составить поминутный график занятости командира и его дублера на весь предстартовый период и напомнил мне, что я несу персональную ответственность перед Государственной комиссией за готовность космонавтов к полету и за прибытие их на место старта за два часа до пуска.
Все это было высказано четко, ясно, с большим доверием и уважением, но требовательно.
Алексей Иванов:
Утром следующего дня в «скафандровой» появились Юрий Гагарин и Герман Титов. На столах лежали два подготовленных для них технологических скафандра, двойники тех, в которых им предстояло летать. Чтобы случайно не повредить «настоящие», решено было все тренировочные работы проводить в скафандрах технологических.
Первым одевается Гагарин. Сначала он надевает тонкое белое шелковое белье, затем герметичный костюм со сложной системой вшитых в него трубок для вентиляции, следующая деталь туалета — капроновый ярко-оранжевый маск-чехол. Кожаные высокие ботинки и, наконец, специальные перчатки на металлических герметизирующих манжетах.
Здесь каждый этап тщательно продуман и предварительно оттренирован: только нужные движения, только нужные вещи под рукой - ведь все надо делать быстро. Таков закон.
Посмотрев, как облачается космонавт в свои доспехи, я вышел в монтажный корпус проверить, все ли готово к тренировочной посадке.
«Восток» во всем своем величии стоял на специальной подставке, освещенный юпитерами (этот этап подготовки, как и все предыдущие, снимался кинооператорами). Чтобы космонавт в скафандре не лез по стремянке, был специально изготовлен легкий передвижной лифт. Только-только мы успели проверить работу этого сооружения, прокатившись на нем раза три вверх и вниз, как в дверях корпуса показались две неуклюжие ярко-оранжевые фигуры. За ними в белых халатах целая свита медиков и инженеров.
Сергей Королев шел рядом с Юрием Гагариным, поддерживая его под руку и, очевидно, рассказывая что-то смешное, так как и они, и идущий рядом Герман Титов улыбались, едва удерживая смех.
Я подошел.
- Так вот что, порядок принимаем следующий, - заметил Королев. - Первым садится Юрий Гагарин. Вы ему помогаете. Больше никого не надо. Ясно? Потом, когда космонавт сядет, можно будет поднять медика, и связиста, и телевизионщика, и вообще всех, кого сочтете нужным. Только не злоупотребляйте. Понятно? После Юрия Гагарина будет садиться Герман Титов. У вас все готово?
- Готово.
- Ну добро! Все их замечания запишите. Потом разберем. Действуйте!
Мы подошли к площадке подъемника.
В зале корпуса собралось довольно много зрителей. (Смотреть можно, мешать нельзя!) Прутики-стойки с белой ленточкой из стеклоткани отгораживали площадку, где стоял «Восток».
Десять секунд подъема - и Гагарин перед открытым люком. В кабине пока полумрак: свет он включит, когда начнет проверять приборы управления и связи. Сев в кресло, Гагарин начинает проверку, и тут, явно нарушая установленный порядок, на площадке появляется кинооператор и нацеливается своей камерой.
96


Юрий Гагарин заканчивает проверку приборов управления.
Затем все то же самое от начала и до конца проделывает Герман Титов.
Нам было известно, что американцы при подготовке своих космонавтов рассчитывали, что перед стартом человек будет находиться в кабине чуть ли не 4-5 часов.
Мы стремились это время сократить до минимума.
Евгений Карпов:
В те дни он искренне восхищался буквально всем, что видел, — и восходом солнца, и утренней свежестью, и полигонными порядками, и спортивным костюмом, и своим космическим одеянием, и шутками товарищей, и музыкой... У него было чудесное настроение. Весь он как бы излучал добрый свет.
Несколько слов о музыке. Мы взяли с собой магнитофон. На ленту предусмотрительно были записаны приятные, нежные и бодрящие мелодии. Как это оказалось кстати! В нашем домике музыка струилась целыми часами, и она создавала хорошее настроение. Кто-то из ученых заметил: «У вас и мелодия на службе...»
Все дни, проведенные на космодроме, были очень напряженными. Весь день всей группой космонавтов велась серьезная работа. Отдыхали только поздними вечерами да ночью. Я все время, стараясь не спешить, поторапливал ребят: график времени был жестким. Счет велся буквально по минутам.
Я изредка спрашивал Юрия:
- Не устал?
- Я-то что, - отвечал он. - Лишь бы нужные нам специалисты не уставали, с нами занимаясь . . . Для нас это не нагрузка после всех ранее проведенных занятий и тренировок . . .
В дни перед стартом Юрий особенно внимательно и чутко относился к товарищам- космонавтам и ко всем нам, окружавшим его. Он всех одаривал своей чудесной улыбкой. И для всех находил теплое слово. При встрече с Гагариным светлело лицо даже сурового начальника одной из служб космодрома. Он признался нам:
- Черт подери, к этому парню как магнитом тянет. . .
И космонавтов в предстартовые дни тянуло к Гагарину: они появлялись и подолгу задерживались в нашем домике. Мне и Герману не раз приходилось всю компанию провожать до автобуса. Характерно, что о предстоящем полете никто не произносил ни слова. Будто ни Гагарин, никто другой никуда и не собирался.
И все же однажды у Юрия буквально на миг промелькнула тень некоторого замешательства. Произошло это так. Несколько человек из обслуживающего технического состава неожиданно попросили Гагарина дать им автографы. Один из них сказал: — Подпишите мне, Юрий Алексеевич, книгу. Пусть будет мне памятью о вас.
Эти слова резанули слух присутствующих. Прозвучали они как-то неудачно, неуместно. Так обычно говорят человеку, с которым не надеются больше встретиться. На лице Юрия я уловил секундную нерешительность. За все время нашего пребывания на космодроме он впервые не нашелся, не сумел сразу ответить собеседнику. Затем несколько тише обычного спросил:
- Надо ли это?
— Ничего, подпиши, — подчеркнуто решительным тоном посоветовал я. — И вообще привыкай, Юра. После полета тебе предстоит сделать по меньшей мере миллион автографов. Пусть это будут первые.
Гагарин снова заулыбался и сделал пару автографов: на книге одного техника и на фотографии сына — другого. Тогда еще не существовало ни одной открытки первого космонавта мира Юрия Гагарина.
97


Из дневника
Николая Каманина:
Во второй половине дня - после занятий - космонавты играли в волейбол, играли с увлечением все. Они еще не знали, кто из них полетит. А меня неотступно преследовала одна и та же мысль: кто же - Гагарин или Титов?
6 апреля 1961 года.
Утром прилетел председатель Государственной комиссии по пуску корабля «Восток». В 11 часов 30 минут Сергей Павлович начал техническое совещание. На него собрались конструкторы двигателей, систем связи и управления. Каждый представлял большой коллектив ученых, конструкторов, инженеров, техников, рабочих.
Первым обсудили доклад о системе регенерации воздуха в кабине корабля. Сергей Павлович докладывал обстоятельно, аргументированно, четко формулируя свои мысли, которые, если говорить вкратце, сводились к тому, что нужно так отладить регенерационную систему, чтобы она работала несколько суток, хотя полет будет продолжаться менее двух часов.
Каковы результаты испытания скафандра, опробования кресла космонавта, проверки парашютной системы и блока автоматики, управляющего приземлением? На эти вопросы ответил следующий докладчик. Специалисты признали, что все системы работают удовлетворительно.
Затем было рассмотрено полетное задание космонавту. В нем указывалось, что космический корабль сделает всего один виток вокруг Земли, но оговаривалось, что возможны изменения условий полета. Задание подписали С. П. Королев, М. В. Келдыш и другие члены Государственной комиссии. Мне тоже выпала честь поставить подпись под этим историческим документом.
Вечером Гагарин, Титов и их товарищи примеряли индивидуальные скафандры, подгоняли подвесную систему парашюта, а затем по очереди «проигрывали» положение космонавта в кресле в момент катапультирования. Вернулись в гостиницу около одиннадцати ночи.
Весь день я наблюдал за Гагариным. Спокойствие, уверенность, хорошие знания — вот самое характерное из того, на что я обратил внимание.
7 апреля 1961 года.
Ездили на стартовую площадку. Занятия продолжались три часа. Отрабатывали действия космонавта при ручном спуске.
Один из кандидатов в космонавты будто невзначай обронил фразу:
- Трата времени . . . Автоматика сработает как часы.
Это насторожило меня. Попросил высказаться Гагарина.
- Автоматика не подведет, - сказал Гагарин, - но если я буду уверен, что в случае аварии смогу приземлиться сам, с помощью ручного управления, то веры в благополучный исход полета у меня прибавится вдесятеро. А лететь надо только с безграничной верой в успех.
Вечером были в кино. Ребята с большим вниманием посмотрели короткометражку о полете космического корабля с манекенами и животными. Съемки удались, особенно натурные. Поразила четкость работы стартовой команды и пунктов управления полетом.
8 апреля 1961 года.
Состоялось заседание Государственной комиссии. В работе участвовали видные специалисты — стартовики, конструкторы, ученые. Было рассмотрено и утверждено полетное задание.
Суть задания: «Одновитковый полет вокруг Земли на высоте 180-230 километров продолжительностью 1 час 30 минут с посадкой в заданном районе. Цель полета — проверить возможность пребывания человека в космосе на специально оборудован-
98


ном корабле, проверить оборудование корабля в полете, проверить связь корабля с Землей, убедиться в надежности средств приземления корабля и космонавта ...» Затем были заслушаны доклады о готовности средств поиска корабля и космонавта после приземления.
Повестка дня заседания исчерпана. Остаются только члены комиссии. Им предстоит обсудить еще три вопроса.
Вопрос первый: кому лететь?
Я внес предложение назначить командиром первого пилотируемого космического корабля старшего лейтенанта Гагарина Юрия Алексеевича, а его дублером старшего лейтенанта Титова Германа Степановича.
Государственная комиссия единогласно приняла это предложение. Тут же было принято решение провести 10 апреля торжественное заседание комиссии, на котором и утвердить постановление о командире космического корабля и его дублере.
Вопрос второй: о регистрации полета как мирового рекорда и о присутствии спортивных комиссаров на старте и в районе приземления.
Вопрос третий, последний: об аварийном катапультировании космонавта на старте. Решили: до 40-й секунды полета команду о катапультировании подают с Земли. После 40-й секунды космонавт катапультируется только автоматически.
Святослав Гаврилов:
Юра не улыбался. Он серьезно расспрашивал о тонкостях функционирования той или иной системы. А кто, как не испытатели, знает все нюансы и особенности работы аппаратуры! Юрий был внимателен и предельно собран. Это его последние «уроки» по космической подготовке, скорее своеобразные испытания для самого себя, чем «занятия» на какую-нибудь, пусть даже очень необходимую тему.
Наши объяснения только углубляли те познания, которые космонавты получили при подготовке к полету. Мы старались быть предельно лаконичными и ясно излагать суть того или иного процесса, происходящего в недрах аппаратуры. . . *
Из дневника
Николая Каманина:
Пригласил к себе Юрия Гагарина и Германа Титова, побеседовал о ходе подготовки и сказал просто, как можно более ровным голосом:
— Комиссия решила: летит Гагарин. Запасным готовить Титова.
Не скрою, Гагарин сразу расцвел улыбкой, не в силах сдержать радости. По лицу Титова пробежала тень сожаления, что не он первый, но это только на какое-то мгновение. Герман с улыбкой крепко пожал руку Юрию, а тот не преминул подбодрить товарища:
- Скоро, Герман, и твой старт.
— Рад за тебя, Юра. Поздравляю, — ответил Титов.
10 апреля 1961 года.
В одиннадцать часов в павильоне на берегу речки члены Государственной комиссии, ученые, конструкторы, стартовики встретились с летчиками из отряда космонавтов. Это было официальное представление будущих капитанов космических кораблей тем, кто готовит полеты . . .
А вечером было торжественное заседание Государственной комиссии.
Святослав Гаврилов:
В большом зале все подготовлено к заседанию Государственной комиссии, которая должна подвести итог нашей работы и утвердить кандидатуру космонавта на первый
99


исторический полет человека в космическом пространстве. Заводские испытатели тоже получили приглашение на заседание Государственной комиссии. Мы приехали раньше всех. Потом начали подъезжать члены Государственной комиссии: видные конструкторы, заслуженные деятели науки и техники, академики, общественные деятели.
Появляются космонавты: Гагарин, Титов, Попович, Николаев, Быковский. Они уже сбросили шинели, в летней парадной форме офицеров Военно-Воздушных Сил они выглядят юношами, особенно Гагарин да Быковский. Ребята идут спокойно и уверенно. Юрий о чем-то разговаривает с Поповичем. Потом к ним подходит генерал Каманин, они оба вытягиваются и слушают его. Гагарин коротко отвечает. Затем все идут к столу. Все немного возбуждены и взволнованы. Королев здоровается с каждым за руку и приветливо улыбается.
В центре напротив Королева сидит Гагарин. Мы усаживаемся немного поодаль, левее его. Мне трудно следить за Гагариным, но хорошо видно, что делает Сергей Павлович, что выражают его глаза и как «ведут себя» его руки. Королев мог «железно» владеть своими чувствами и своим лицом, но ничего не мог поделать со своими руками. По ним можно было определенно сказать, волнуется ли Королев в данное мгновение или нет, и безошибочно определить его реакцию на любое слово, любой поступок.
Правая рука Королева, зажимавшая в кулаке подбородок, медленно распрямилась и легла рядом с левой на стол. Пальцы непроизвольно нащупали неровности смятой локтем скатерти и стали осторожно их разглаживать. Вот они наткнулись на толстый цветной карандаш, повертели его и поставили острием на бумагу. Королев опустил голову и большими печатными буквами что-то написал. Посмотрел в сторону Гагарина, улыбнулся ему и трижды подчеркнул написанное.
У меня почти не осталось никакого сомнения, что на листе бумаги было написано:
ГАГАРИН
Генерал Каманин тем временем продолжал: «... в качестве кандидата для полета на космическом корабле «Восток» Государственной комиссии представляется старший лейтенант ГАГАРИН Юрий Алексеевич».
Я так напряженно ждал этого мгновения, что совершенно непроизвольно начал аплодировать. Зааплодировали все — космонавты, испытатели, конструкторы, все те, кто воспитал и обучил этого человека. Затем Главный конструктор, врачи, руководитель подготовки космонавтов коротко охарактеризовали Гагарина и степень его подготовленности к полету.
Когда председатель комиссии поставил предложение на голосование, снова с еще большей энергией раздались аплодисменты. Все присутствующие долго аплодируют, а члены Государственной комиссии единогласно утверждают Юрия Гагарина командиром космического корабля «Восток».
Итак, первым летит Юрий Гагарин!
Гагарин встает. Взволнованность, смущение, благодарность на его побледневшем лице, в его до синевы потемневших глазах . . .
Гагарина и Титова уже поместили в специальный домик, в котором перед полетом будут отдыхать все последующие космонавты. Центр притяжения разделился. Вер-
100


нее, их стало два - монтажно-испытательный корпус и этот домик. Туда тоже потянулись люди.
Вечером того же дня испытатели гурьбой «завалились» в домик. У порога под неодобрительными взглядами врачей долго вытирали ноги и по одному входили в маленькую прихожую. Встретил нас Юрий. Он был одет в легкий спортивный костюм небесного цвета, гармонирующий с его улыбкой. На правах старого знакомого, больше для врачей, чем для него, я объяснил цель нашего прихода.
Юрий посмотрел в сторону врача и примирительно сказал:
- Сегодня у нас день открытых дверей, так что можно и без объяснений. Вот завтра, видно, я лишусь собственного «я».
Ребята разговорились. Один за другим «выплывали» смешные случаи из нашей «испытательной» жизни. Юра заразительно смеялся, и его обаятельная улыбка как-то успокаивающе действовала на всех. Разговор шел о чем угодно, но не о предстоящем полете.
Высокий грузный человек, затянутый в медицинский халат, приоткрыл дверь в комнату и показал мне указательным пальцем на свои наручные часы. Ничего не оставалось, как подняться.
- Ну, ребята, пора и честь знать.
Юра поднялся вместе с нами, набросил на себя меховую авиационную куртку и пошел провожать нас до гостиницы. Это было совсем рядом, через бетонку.
Из гостиницы вышел и направился навстречу нам Сергей Павлович.
- Ну, все мировые проблемы решены? - спросил он, еще не доходя нескольких шагов.
- Почти все, Сергей Павлович, - ответил Гагарин, - вот Святослава уговаривал лететь вместе, говорит, места маловато.
Королев был занят своими мыслями, и, видимо, до него не сразу дошел смысл сказанного Гагариным. Потом он резко повернулся к Юрию, внимательно всмотрелся в него. Глаза его непроизвольно сощурились, голова склонилась несколько вправо. Гагарин не отвел взгляда.
Мгновение - и я решил разрядить эту обстановку:
- Я хочу попрощаться, Сергей Павлович, уже поздно. Да и врачи в домике беспокоятся.
— Нет, подожди. Так тебе скучновато одному лететь, Юрий Алексеевич?
Юра почувствовал, что Королев всерьез принял вызов, и решил смягчить разговор, переведя все в шутку:
— Я просто Святослава агитировал, чтобы он не закис, настроение у него что-то неважное.
— Его агитировать не надо, у него столько обязанностей, что скучать не придется. А вот насчет группового полета — я вам обещаю в недалеком будущем полет сразу двух кораблей, а затем запуск и целого экипажа в одном корабле. Не знаю точно, сколько это получится человек, но думаю, что не меньше двух. А пока, Юрий Алексеевич, полетите один. Кстати, я доложил, что все к полету подготовлено, и получил разрешение на запуск.
Евгений Карпов:
Уверенность в успехе предстоящего полета и в человеке, которому поручалось его выполнение, все-таки перемежалась с некоторым беспокойством. Все может быть в столь неизведанном деле. Однако Гагарин не из тех, кто в трудный момент утратит самообладание.
У него зоркий глаз, природное любопытство — значит, он заметит все, и даже мелочь, которую другие могут и пропустить.
101


Все эти надежды оправдались. Тому, кто впервые встречается с Гагариным, может порой показаться, что он несколько легкий, бесшабашный человек, пробавляющийся шутками-прибаутками. Однако, узнав Юрия побольше, вы убеждаетесь, что это природный юмор, за которым у него стоят собранность, твердый характер, сильная воля. Для нас не явился удивительным четкий, спокойный гагаринский рапорт Главе правительства при встрече на Внуковском аэродроме.
Итак, Государственная комиссия устами председателя внесла решение - первым полетит в космос Гагарин. Дублером его был назначен Герман Титов. Мне довелось быть свидетелем незабываемой сцены, когда избраннику объявили это решение. Десятки глаз были устремлены на него. Его лицо озарила счастливая улыбка. Юрий глотнул воздух, задыхаясь от прилива чувств. Веки его задрожали. Он не стеснялся этой «чувствительности». В такую минуту никто не осудит его за это. Все понимали: человек переживает наивысший душевный восторг. На лицах присутствующих появились улыбки, теплые, счастливые. Казалось, что вот сейчас кто-то из находившихся здесь седовласых ученых, конструкторов, врачей, инженеров, генералов и офицеров не сдержит чувств, подойдет к Гагарину, обнимет молодого космонавта и по-отечески напутственно скажет: «Лети, сынок. Благословляем». Сдерживало всех одно: никому не хотелось показаться сентиментальным. Гагарин твердым голосом отчеканил:
- Спасибо за большое доверие. Задание будет выполнено.
Да, Гагарин знал, на что идет. Впереди - неизвестность. Он шел без малейшего внутреннего колебания. Он был уверен, что выполнит задание и вырвется за пределы земного тяготения.
Титов был очень рад за своего друга, похлопывал его по плечу, жал ему руку и в шутку осведомился, не уступит ли Юрий первый полет дублеру.
Для меня было очень важным как можно скорее выяснить: как же отнесутся к сделанному Государственной комиссией выбору товарищи Юрия? Каждый в душе надеялся: я полечу. А теперь ясно, что не он избран. Не проскользнет ли у кого-то зависть, обида?
Выйдя из здания, мы увидели ребят. Они стояли группой, ждали нашего возвращения. Узнав о выборе, все сразу бросились к Юрию, заключили его в объятия. Кто-то мял его, кто-то трепал ему волосы, кто-то совал ему прихваченные «на всякий случай» яблоки и конфеты . . . Все это происходило как-то особенно, по-мужски, без громких слов и пышных фраз - просто и естественно. В глазах друзей не было ни тени, ни облачка обиды или зависти.
В автобусе Гагарина не отвлекали расспросами, лишними разговорами: надо же человеку успокоиться, подумать о том, что произошло . . . Не так все просто. А Гагарин не хотел молчать: он вспомнил и тут же рассказал одну смешную историю. Взрыв веселья захлестнул космонавтов. Автобус, казалось, сотрясался от здорового, молодого смеха. Тот, кто посмотрел бы со стороны, наверняка подумал: веселая, бесшабашная компания. И трудно было бы поверить, что один из них и есть тот самый первый космонавт, которому завтра предстоит открыть дорогу к звездам.
Из дневника
Николая Каманина:
11 апреля 1961 года.
В 5.00 ракету вывезли на старт. Полный комплекс проверок ракеты и корабля прошел без замечаний.
В 13.00 на стартовой площадке состоялась встреча Гагарина с обслуживающим персоналом ракеты и стартовиками.
102


Борис Викторов, профессор:
Встреча со стартовиками, готовившими «Восток», была одним из элементов церемониала, который был детально разработан при непосредственном участии Сергея Павловича. Главный конструктор со всей тщательностью следил за тем, чтобы проводы первого космонавта прошли красиво и торжественно.
— Это очень важно, — говорил он, — чтобы космонавт не почувствовал себя пассажиром, которого впопыхах впихнули в купе отходящего поезда.
Я, честно говоря, тогда пожимал плечами - мол, к чему все это? Мне казалось, что главное - сделать дело, а остальное - мудрежка. Но сейчас я понимаю, что Сергей Павлович просто был дальновиднее многих из нас. Он предвидел будущие полеты, и для него было яснее ясного, что всех следующих космонавтов будут провожать с оглядкой на проводы Юрия Гагарина, что разработанный для него церемониал станет традиционным и обязательным, как армейская присяга . . .
Николай Каманин:
Я вместе с Юрой попробовал сытный, но не особенно вкусный обед космонавта: на первое - пюре щавелевое с мясом, на второе - мясной паштет, на третье - шоколадный соус. Все это в тюбиках по 160 граммов.
Могу заверить, что гурманам эти блюда большого удовольствия не доставят, но, во всяком случае, питательно.
Константин Феоктистов, ученый-космонавт:
Вскоре после обеда я и профессор Раушенбах по поручению Королева встретились с Гагариным, чтобы провести с ним последний инструктаж и проверить, насколько твердо космонавт усвоил свое полетное задание.
Сидел перед нами молоденький летчик, и мы обсуждали с ним всевозможные детали и всякие варианты, проигрывали в уме последовательность полета.
Нам было ясно, что Гагарин не хуже нас все понимает и знает, но полагалось еще раз убедиться, что все в порядке, что он ничего не забыл, что он все умеет делать. Короче говоря, инструктаж есть инструктаж,, и мы полтора часа демонстрировали Гагарину свою ракетно-космическую эрудицию.
Николай Каманин:
Королев попросил почаще информировать его о состоянии космонавтов, об их самочувствии, настроении.
- Волнуетесь за них?
На мой вопрос он ответил не сразу. Видимо, сказывается привычка не бросать пустых, необдуманных фраз.
- А как вы думаете? Ведь в космос летит человек. Наш, советский, Юрий. - Помолчав немного, добавил: — Ведь я его знаю давно. Привык. Он мне как сын.
Такой сердечной откровенности Сергея Павловича, обычно сосредоточенно-сдержанного, делового человека, я еще не видел.
Борис Викторов, профессор:
Было очень любопытно наблюдать за Гагариным со стороны. Чувствовалось, как радостно он настроен, как приятно ему, что он летит первым. Но это не мешало Гагарину быть серьезным, спокойным, сосредоточенным.
103


Я смотрел на него и умом понимал, что завтра этот парень взбудоражит весь мир. И в то же время в душе никак не мог я окончательно поверить, что завтра произойдет то, чего никогда еще не было, что старший лейтенант, сидящий перед нами, завтра станет символом новой эпохи. Начинаю говорить: «Включите то, не забудьте переключить это» - все нормально, буднично, даже скучновато, а замолкну, и словно какой-то чертик начинает нашептывать: «Чепуха, ничего такого завтра не будет ...» Вот такой психологический трюк.
Николай Каманин:
Мы сели уточнить распорядок завтрашнего дня начиная с подъема - 5.30. Все было расписано по минутам: физзарядка, туалет, завтрак, медицинский осмотр, надевание скафандра, проверка его, выезд на старт и даже проводы на старте.
Уточнили регламент.
Юрий помолчал, а потом вдруг сказал:
- Знаете, Николай Петрович, я, наверное, не совсем нормальный человек.
- Почему?
- Очень просто. Завтра полет! Такой полет! А я совсем не волнуюсь. Ну, ни капли не волнуюсь. Разве так можно?
- Это отлично, Юра! Рад за тебя. Желаю спокойной ночи.
Когда закончил эти записи, на часах было 21 час 30 минут.
Юрий Гагарин:
Зашел Главный конструктор. Как всегда внимательный, добрый. Ничего не спрашивая, сказал:
— Через пять лет можно будет по профсоюзной путевке летать в космос.
Мы расхохотались. Наше самочувствие понравилось ему, и он, мельком взглянув на ручные часы, быстро ушел. Я не уловил в нем и тени тревоги. Он был уверен во мне так же, как был уверен в себе.
Врач наклеил на мое тело семь датчиков, регистрирующих физиологические функции. Довольно долгая, не особенно приятная процедура, но я к ней привык: ее проделывали с нами не один раз во время тренировок.
В 21 час 50 минут врач проверил кровяное давление, температуру, пульс. Все нормально — давление 115 на 75, температура 36,7, пульс 64.
- Теперь спать, - сказал он.
— Спать? Пожалуйста, - покорно ответил я и лег в постель . . . Минут через семь я уснул . . .
В домике Гагарин и Титов спали в одной комнате. Рядом врачи следили за показаниями датчиков. Ночью, уже часа в три, еще раз заходил Королев. Вид у него был довольно усталый. Он шепотом спросил у врача, хорошо ли спят космонавты, и утттел успокоенный.
День отдыха для космонавтов был, наверное, самым трудным рабочим днем для тех, кто готовил к полету космический корабль и ракету-носитель.
Алексей Горохов:
В ночь с десятого на одиннадцатое апреля Анатолию Семенову спать практически не пришлось. Часа в четыре утра он проснулся, наскоро перекусил, вызвал машину и
104


уехал в монтажно-испытательный корпус, где завершалась подготовка к вывозу ракеты-носителя с «Востоком» на стартовую площадку.
Семенов, опытный ракетчик, считался главным испытателем космодрома. Он руководил всей подготовкой ракетно-космического комплекса и должен был осуществить пуск «Востока». Именно он должен был нажать решающие кнопки. Человека, выполняющего эту ответственную миссию, космодромный люд называл «стреляющим ».
Задержка с вывозом недопустима, думал Семенов под монотонное урчание мотора. Дело чести испытателей - пунктуально и точно исполнить приказ Государственной комиссии. За своих людей Семенов был спокоен, они сделают все, что в их силах, и даже сверх того. А вот техника! Все предыдущие испытания прошли успешно. Волноваться вроде бы нечего. Но ведь существует «закон бутерброда»? Бутерброд падает всегда маслом вниз, размышлял Семенов, а дефекты выявляются тогда, когда на их устранение совсем нет времени.
У входа в монтажный корпус Семенова встретил помощник. По его усталому, расстроенному лицу Семенов понял, что «бутерброд» сработал.
- Что случилось?
- Сборка ракеты с кораблем прошла нормально, без замечаний, - ответил помощник. - Нам нужно ставить чехол на обтекатель корабля, убирать площадки обслуживания, а у телеметристов задержка. Все еще возятся . . .
Телеметристы работали грамотно и четко. Семенов понял, что торопить их бесполезно.
Минут через пятнадцать в корпусе появляется Королев, сопровождаемый заместителем по летным испытаниям Леонидом Воскресенским. Главный конструктор недоволен, смотрит исподлобья. Видно: о задержке ему известно и это его сильно беспокоит.
Королев молча пожал Семенову руку, подошел к испытателям-телеметристам, потом посмотрел на часы. Семенов почувствовал, что Главный едва сдерживается, чтобы не сорваться. А стрелки бегут себе и бегут. Десять минут до назначенного на семь часов утра вывоза.
Наконец монтажники начали отводить от хвоста ракеты площадки обслуживания.
Ни слова не говоря Королеву, Семенов громко командует:
— Тепловоз к установщику! Приготовиться к вывозу!
Потом выждал мгновение, пока щелкнула автосцепка между тепловозом и установщиком, и спокойно повернулся к Королеву:
— Прошу к выходу! До вывоза — около минуты!
Задрав рукав, Семенов озорно показал Главному часы. Оба рассмеялись. Конструктор обнял испытателя, на мгновение прижал к себе и пошел вдоль установщика с ракетой к широко распахнутым воротам монтажно-испытательного корпуса, за которыми занимался яркий весенний день.
В мятттину сели втроем. Королев с Воскресенским сзади, Семенов впереди. Взяв небольшой подъем, машина вырывается на прямую ленту шоссе, ведущего к старту. Трое молчат, погруженные в свои мысли. Волнение от утренней неприятности еще не улеглось.
— Меня все время тревожит одно, — говорит Королев. — Нет ли такой штуки в ракете или корабле, которую не обнаружить никакими проверками, но которая может преподнести сюрприз в самое неподходящее время? Не торопимся ли мы с пилотируемым пуском? Достаточен ли объем предстартовых испытаний, может быть, имеет смысл его расширить?
105


Казалось, что Королев рассуждал вслух. Поэтому Семенов с Воскресенским молчали. Конечно, все трое прекрасно понимали, что ракетно-космический комплекс был хорошо проверен и отработан при предыдущих экспериментальных запусках. Ракета проявила себя с самой лучшей стороны. Системы корабля работали нормально. Оснований для беспокойства, казалось бы, нет.
- Что будет, если мы не сумеем выявить скрытый дефект в какой-либо жизненно важной системе ракеты или корабля? - Щеки Королева покрылись нервным румянцем. - Мы не имеем права не обнаружить или пропустить такой скрытый дефект! Сомнения могут быть всегда. Даже тогда, когда все проверено и перепроверено. Без риска не может быть движения вперед, нельзя быть первым. Но риск нужно обосновать и свести к минимуму . . .
Складывалось впечатление, что Главный конструктор еще и еще проверяет самого себя, все ли он учел, приняв решение и взяв на себя всю полноту ответственности за великий эксперимент, предпринимаемый впервые в истории человечества.
Погромыхивая на стрелках, установщик с ракетой медленно подъезжал к старту. Семенов смотрел на эту величественную картину, мысленно подгоняя неторопливый тепловоз. Ну, наконец-то остановка. Ракета с «Востоком» прибыла на старт!
Жесткий предстартовый график работ вихрем закрутил Семенова и заставил на время забыть о Главном конструкторе и беседе в автомобиле. Крепко схваченная фермами, ракета нацелилась в зенит. Вой сирены извещает всех о начале заключительных испытаний носителя. К вечеру работы на ракете закончились. Семенов выслушал доклады ракетчиков и отпустил их отдыхать. Пора бросать в «бой» испытателей корабля.
Ночь укутала космодром. Последняя ночь. Завтра весь мир услышит грандиозную новость из Советского Союза. А пока на выхваченной мощными прожекторами из непроглядной тьмы ракете работают испытатели. Через пару часов Семенов с Воскресенским докладывают Королеву о благополучном завершении заключительных испытаний носителя и корабля.
Новая группа специалистов появляется на стартовой площадке. Это электрики, дви- гателисты, заправщики.
- Всем службам космодрома! - Динамики громкой связи чуть искажают голос Семенова. - Объявляется готовность семь часов!
Время летит, как курьерский поезд. В дело вступают заправщики. Сотни тонн топлива ринулись в горловины баков.
Просветлело небо, будто ночь наконец-то выдохлась, окончательно изнемогла. Красноватый диск солнца нехотя поднимался над горизонтом.
На рассвете Королев и Семенов поднялись на лифте к верхушке ракеты, к «Востоку». Им помогли открыть люк, и они заглянули внутрь. Мирно тикали часы, мягкий свет заливал корабль. Прямо под люком - кресло пилота. Пока пустое. . .
Константин Эдуардович Циолковский (48).


48


Сергей Павлович Королев и Михаил Клавдиевич Тихонравов на праздновании 90-летия со дня рождения К. Э. Циолковского (1947 г.) (49).


Ракета уходит в небо (50).
50


52
53
Бортовой журнал космического корабля «Восток» (51).
Ю. А. Гагарин и С. П. Королев (52).


54
Юрий Гагарин входит в лифт-подъемник, который доставит его к вершине ракеты (53). Последний взмах рукой - прощание с теми, кто остается на Земле (54).


57
Франция. XXVI Международный салон аэронавтики и космоса. Юрий Гагарин рассказывает об устройстве корабля «Восток» (55).
Москва. Павильон «Космос» на ВДНХ СССР. Гагарин консультирует кинематографистов, снимающих фильм о полете в космос (56, 57).


день Гагарина
«Надо сберечь этот день. Сохранить его на будущее таким, каким он был. Надо сохранить в сейфах записи радостных возгласов и песен, раздававшихся на улицах городов, киноленты стихийных демонстраций, тексты интервью с людьми всех профессий, высказывания всех газет обоих полушарий .. .
Ведь этот день - один из величайших в истории человечества».
Борис Агапов, советский писатель


Ну вот, читатель, мы и подошли с тобой к этому дню - звездному дню Юрия Гагарина. Мы знаем теперь: он должен был настать; и он настал - среда, 12 апреля 1961 года. Никто не выбирал заранее этот день, никто не стремился именно к этой дате приурочить первый полет в космос. История выбрала его. Событие величайшего исторического значения окрасило листок календаря в торжественно-радостный цвет и превратило этот день в праздник, который отмечает с тех пор ежегодно все человечество.
Писали и говорили, что полет человека в космос близок. Те, кто внимательно следил за космическими стартами, понимали, что полеты животных на кораблях, способных благополучно приземляться, - это генеральные репетиции близкой героической премьеры. Но ни точной даты, ни фамилии будущего звездного пилота никто не знал. Поэтому дня 12 апреля с нетерпением ожидали вообще сравнительно немногие люди, и, наверное, самым нетерпеливым был сам Гагарин.
После его старта мне доводилось беседовать со многими участниками этой воистину эпохальной работы, и все они в один голос отмечают: праздничный день 12 апреля начинался на космодроме совсем не празднично, а буднично, даже подчеркнуто буднично. Прекрасный и тонкий знаток людей, Сергей Павлович Королев ясно представлял две опасности, возможные при подготовке гагаринского полета. С одной стороны, подчеркивание его историчности. Медь оркестров, знамена и торжественные речи могли нарушить привычный и проверенный многократно ритм работы. С другой стороны, Королев старался снять с людей, в том числе и с самого Юрия Гагарина, всякую скованность, чрезмерное напряжение и волнение. Королев категорически возражал против какого бы то ни было подчеркивания исключительности предстоящего события. Всем своим поведением, каждым жестом и словом он как бы говорил своим соратникам: «Мы спокойно делаем дело, которое с успехом делали уже много раз, и сделать его надо так же хорошо, как и раньше. Ну, может быть, чуточку получше ...» Стартовая команда, инженеры-испытатели и все другие специалисты, наблюдая Главного конструктора, быстро поняли и приняли условия предложенной им психологической игры и работали очень спокойно, без нервных срывов.
Столь же спокойны были и космонавты. Они рассматривали полет как своеобразный экзамен, проверку своих знаний, сил, нервов. Люди молодые, они не раз сдавали разные экзамены, и этот психологический настрой для них тоже не был чем-то совершенно непривычным. Они не могли представить себе, какую бурю восторгов на всех континентах планеты вызовет первый старт человека в космос. Знай они о том, что произойдет в мире буквально через несколько часов, они, безусловно, волновались бы больше.
Гагарина всегда отличало исключительное самообладание, и никто не помнит, чтобы до самого момента старта он как-то выдал свое волнение. Впервые встретившись с ним в Крыму летом 1961 года, я, как хорошо помню, первым делом спросил его, действительно ли он спокойно спал всю ночь перед стартом. Я допускал, что у него не было сомнений в совершенстве техники. Допускал, что он чувствовал себя хорошо подготовленным к полету. Пусть это был просто экзамен, но ведь экзамен высшей трудности, а все знают, что перед трудным экзаменом нелегко заснуть. Гагарин задумался, потом пожал плечами и сказал с улыбкой:
- Так ведь надо было обязательно выспаться. Ведь предстоял трудный день . . . Да, этот день был трудным для Юрия Гагарина. Впрочем, не только для него . . .
Алексей Иванов, ведущий конструктор корабля
«Восток»:
В ночь с 11 на 12 апреля мы не спали. В 3 часа начались заключительные проверки всех систем корабля. Одна за другой подаются команды. Еще раз электрики и ради-
121


сты, специалисты по системам управления и двигателям проверяют свои «хозяйства». Все приборы, все механизмы, словно понимая, для чего они предназначены, работают безотказно. Каждый новый доклад усиливает уверенность в том, что все будет в порядке.
В 5 часов 30 минут должны проснуться Юрий Гагарин и Герман Титов и после обычных утренних процедур начать одеваться.
Смотрю на часы. Вот-вот должна появиться машина с медиками. Они привезут «космический гастроном» - тубы и пакеты с космической пищей. Действительно, через полминуты на сереющей в рассвете ленте дороги появляются фары. «Газик» подкатывает к подножию ракеты. Зашумел лифт, хлопнула его дверца, и улыбающийся медик появился на площадке. В руках у него коробки с припасами.
Укладка заняла несколько минут. Все в порядке.
Это последняя операция перед посадкой космонавта. Теперь можно немного и отдохнуть.
Евгений Карпов, врач, кандидат медицинских наук:
В третьем часу ночи, когда мои подопечные уже пятый час спали безмятежным сном, в домик вновь заглянул Сергей Павлович. Приложив указательный палец к губам и издавая чуть слышное «тсс», он тихонько прошел по коридору и открыл дверь в комнату, где находились Юрий и Герман. Удостоверившись, что они спят, Сергей Павлович бесшумно удалился, показав жестами, что у него все идет хорошо. Как я узнал позже, прямо от нас он отправился на стартовую площадку, где в три часа ночи начались заключительные проверки.
Юрий Гагарин:
Ночью доктор еще несколько раз заглядывал к нам, но мы этого не слышали и, как он говорил, ни разу не переменили позы. Спал я крепко, ничто, ничто меня не тревожило, и ничто не приснилось . . .
Евгений Карпов:
Ранним утром, при восходе солнца, к нашему домику пришла пожилая женщина, Клавдия Акимовна, с букетом ранних полевых цветов - тюльпанов. Она села на ступеньку крыльца у входа, поджидая, когда проснется Юрий Гагарин. Я сел рядом с ней: мне не спалось.
Начиналось доброе утро 12 апреля 1961 года. Клавдия Акимовна обычно хозяйничала в этом домике. Теперь она на некоторое время сдала его нам и знала, кто в нем расположился.
- Сынок-то мой тоже был летчиком . . . Как и Юрочка, - говорила женщина. - Похож даже на него . . . тоже лобастенький, курносый. Погиб мой сынок на войне. Только не говорите об этом Юре. Не тревожьте его. Он ведь вон на какое дело идет. Всякая тревога для него теперь - сущий яд.
Юрий Гагарин:
В 5.30 Евгений Анатольевич Карпов вошел в спальню и легонько потряс меня за плечо.
— Юра, пора вставать, — услышал я.
- Вставать? Пожалуйста . . .
122


Я моментально поднялся, встал и космонавт-два, напевая сочиненную нами шутливую песенку о ландышах.
— Как спалось? - спросил доктор.
— Как учили, — ответил я.
Георгий Шонин, летчик-космонавт:
За четыре часа до старта мы все на рабочих местах. Во время проверки связи я слышал возбужденные голоса своих друзей, находившихся и недалеко от меня, и за тысячи километров. Напряжение с каждым часом возрастало.
Евгений Карпов:
Разбудив Юрия и Германа, я передал им весенний букет, который тут же поставили в вазу. Гагарин искренне радовался и благодарил добрую женщину:
- Какие замечательные цветы! Спасибо вам за такое внимание. Нам очень дорого оно, и особенно дорого сегодня.
Когда мы покидали гостеприимный домик, Юрий снова остановился у столика, он кивнул цветам, как близким знакомым. Потом, после полета, было много цветов, но эти - были первые цветы в его космической эпопее.
Все утро меня подмывало поговорить с Юрием о чем-то очень важном . . . Человек отправляется на такое ответственное и большое дело . . . Как же при этом не сказать ему чего-то особенно теплого, хорошего. . . Или, может быть, я обязан дать ему какой-то важный совет? . . Вместо советов, напутствий я только, как и другие, шутил, рассказывал веселые историйки и небылицы. Юрий смеялся, тоже что-то рассказывал. Приходил Главный конструктор. Я видел: он тоже хочет что-то сказать, но сдерживается и вместо этого шутит, смеется.
За столом, во время завтрака, мы выдавливали из туб космическую пищу и делали вид, что она удивительно вкусная. Даже Герман, который любому блюду предпочитает натуральное мясо, делал попытку похвалить еду. Юрий особенно превозносил космический провиант:
- Давно не ел такой вкусноты. Чудо, а не паштет. Домой бы захватить десяточек таких туб. Валя обрадуется. Все уже готово, и не надо возиться, стряпать.
Юрий Гагарин:
Начались предполетный медицинский осмотр и проверка записей приборов, контролирующих физиологические функции. Все оказалось в норме, о чем и был составлен медицинский протокол. Подошла пора облачаться в космическое снаряжение. Я надел на себя теплый, мягкий и легкий комбинезон лазоревого цвета. Затем товарищи принялись надевать на меня защитный ярко-оранжевый скафандр, обеспечивающий сохранение работоспособности даже в случае разгерметизации кабины корабля.
Тут же были проверены все приборы и аппаратура, которыми оснащен скафандр. Эта процедура заняла довольно продолжительное время. На голову я надел белый шлемофон, сверху — гермошлем, на котором красовались крупные буквы: «СССР».
Андрей Стученко, генерал армии:
Резкий звонок оторвал меня от карты.
- Слушаю. Стученко.
— Здравствуйте, Андрей Трофимович! Малиновский! — Слышу в трубке знакомый
123


голос министра обороны. - В ближайшее время в космос полетит человек. Это - са- бытие историческое, всемирного значения. Космонавт приземлится на территории вашего округа. Вы должны организовать его встречу, обеспечив и обезопасив его приземление. За его Сохранность отвечаете головой. Время пуска и приземления будет, когда нужно, сообщено. К подготовке приступайте немедленно. Дополнительные указания получит ваш командующий Военно-Воздушными силами округа генерал Цедрик от маршала Вершинина и доложит вам. Задача ясна?
- Все понятно, задача будет выполнена! Постараюсь и свою голову оставить на плечах, - ответил я.
Составили план подготовки встречи космонавта. Небезынтересно познакомить читателя с некоторыми деталями этой подготовки.
Несмотря на то что район приземления был известен, мы его разбили на участки. На каждом из них были организованы круглосуточные наблюдательные посты, имевшие в своем распоряжении, кроме визуальных средств, локаторы и другие технические средства наблюдения. Определили средства наземной разведки на тот случай, если космонавт приземлится на покрытом лесами, кустарником или болотами участке местности. В целях немедленного розыска приземлившегося или приводнившегося космонавта и оказания ему необходимой, в том числе и медицинской, помощи, доставки его к месту отдыха были сформированы специальные аварийно-спасательные отряды. Они в зависимости от характера местности каждого конкретного участка располагали самолетами, вертолетами, автомашинами высокой проходимости, лодками всех видов, повозками на конной тяге, инженерно-медицинскими группами и т. д.
Волнений и хлопот было немало. Больше всего я беспокоился, как бы космонавт при спуске не попал в реку или в болото, не повис бы на дереве в чаще леса, не угодил в какое-нибудь опасное место.
Наконец после неоднократной проверки всех средств встречи я доложил министру о готовности.
Начались напряженные дни ожидания. И вот 12 апреля, около 6 часов утра, из Москвы пришла команда: «Привести все средства встречи космонавта в ,,готовность № 1“ ».
Алексей Горохов, специальный корреспондент АПН на космодроме Байконур:
Королев позвонил в лабораторию, где готовили Юрия Гагарина и Германа Титова - дублера. Главному конструктору сообщили, что космонавты уже одеты в скафандры, специальный автобус ждет их у корпуса, остались кое-какие мелочи, на устранение которых потребуется минут десять . . .
Сергей Королев, дважды Герой Социалистического Труда, академик, Главный конструктор:
В своей жизни я повидал немало интереснейших людей. Гагарин - особо значительная, неповторимая личность. В дни подготовки к старту, когда у всех хватало и забот, и тревог, и волнений, он один, казалось, оставался спокойным, даже веселым. Сиял как солнышко . . . «Что ты все улыбаешься?» - спросил я его. «Не знаю. Видимо, несерьезный человек». А я подумал: побольше бы на нашей земле таких «несерьезных» людей . . . Один случай меня особенно изумил. В то утро, перед полетом, когда Юрий одевался в свои космические доспехи, я заглянул в «костюмерную» и спросил: «Как настроение?» — «Отличное, — ответил он и, как обычно, с ласковой
124


улыбкой произнес: - А у вас?» Он пристально вглядывался в мое сероватое, уставшее лицо — не спал я ночь перед стартом, — и его улыбка разом погасла. «Сергей Павлович, вы не беспокойтесь, все будет хорошо», — сказал он тихо, но как-то «по- свойски».
Юрий Гагарин:
Пришел Главный конструктор. Впервые я видел его озабоченным и усталым — видимо, сказалась бессонная ночь . . . Мне хотелось обнять его, словно отца. Он дал мне несколько рекомендаций и советов, которые я еще никогда не слышал и которые могли пригодиться в полете. Мне показалось, что, увидев космонавтов и поговорив с ними, он стал более бодрым.
Люди, надевавшие на меня скафандр, стали протягивать листки бумаги, кто-то подал служебное удостоверение - каждый просил оставить на память автограф. Я не мог отказать и несколько раз расписался.
Подошел специально оборудованный автобус. Я занял место в «космическом» кресле, напоминавшем удобное кресло кабины космического корабля. В скафандре есть устройства для вентиляции, к ним подаются электроэнергия и кислород. Вентиляционное устройство было подключено к источникам питания, установленным в автобусе. Все работало хорошо.
Автобус быстро мчался по шоссе. Я еще издали увидел устремленный ввысь серебристый корпус ракеты.. . Чем ближе мы подъезжали к стартовой площадке, тем ракета становилась все больше и больше, словно вырастая в размерах. Она напоминала гигантский маяк, и первый луч восходящего солнца горел на ее острой вершине.
Герман Титов, летчик-космонавт, дублер Юрия
Гагарина:
Меня одевали первым, Юрия - вторым, чтобы ему поменьше париться - вентиляционное устройство можно было подключить к источнику питания лишь в автобусе.
Алексей Горохов:
- Едут! - раздался громкий голос с фермы обслуживания.
Вдали показался бело-голубой автобус. Сразу стало тихо, прекратились разговоры. Пройдя десятка полтора метров от автобуса, Гагарин останавливается напротив председателя Государственной комиссии. Секунда молчания. Гагарин начинает доклад.
Провожающие обнимают космонавта.
Андриян Николаев, летчик-космонавт:
Я забыл от волнения, что он в шлеме, хотел поцеловать и стукнулся лбом о козырек так, что шишка появилась . . .
- Ребята, один за всех и все за одного! - крикнул нам Юра и направился к стартовой площадке.
Герман Титов:
Особых эмоций, как говорят телеметристы, память не зарегистрировала. Но перед глазами, словно это было вчера, Юрий у входа в кабину. Помахал он нам со словами
125


«до скорой встречи!», и тут я вдруг понял, что это не тренировка, что наступил тот заветный и долгожданный час.
Михаил Васильев, профессор:
Все было как всегда, и в то же время не покидало чувство ожидания необычного. И когда говорят, что «все на космодроме были спокойны, занимались обычными делами», - это, по-моему, не совсем так. Человек есть человек, и он не может быть абсолютно спокойным, когда знает, что скоро на его глазах произойдет нечто такое, чего еще не видало человечество. Спокоен может быть только тот, кто равнодушен к происходящему.
Алексей Иванов:
Здесь, на площадке, Юрий Гагарин задержался, повернулся к провожающим, поднял в приветствии руки. До свидания, Земля, до свидания, друзья!
И вот мы в кабине лифта. Две-три минуты подъема - и верхняя площадка. Прямо в лицо - яркий свет ламп: уже и сюда успели проникнуть кинооператоры! Снимают, снимают все, знают, конечно, что снять нужно как можно больше. Ведь дубля не сделаешь: такое не повторяется.
Подходим к люку корабля. Юрий осматривается.
- Ну как? - с улыбкой спрашивает он.
- Все в порядке, «первый сорт», - отвечает ему монтажник.
- Раз так, садимся.
Инженер помогает Гагарину подняться, закинуть ноги на обрез люка и лечь в кресло. Так, все в порядке.
Отхожу немного в сторону, чтоб не мешать им колдовать с привязной системой и проверкой кресла.
Сейчас Гагарин начнет проверку систем корабля, включит радиосвязь.
Алексей Горохов:
Вот и все! Проводы кончились, нужно работать.
Семенов взял в руки микрофон:
- Всем присутствующим на старте, не занятым в работе, покинуть площадку!
Старт опустел. Около командного пункта взад и вперед, как маятник, ходит Королев. На нем черное пальто и такого же цвета велюровая шляпа.
Все ответственные операции позади. Нет ничего, что могло бы задержать пуск. Тем более что в предстартовом графике заложены небольшие резервы времени. Теперь - только ждать и ждать. Время будто остановилось.
Юрий Гагарин:
Я вошел в кабину, пахнущую полевым ветром, меня усадили в кресло, бесшумно захлопнули люк. Я остался наедине с приборами, освещенными уже не дневным, солнечным светом, а искусственным. Мне было слышно все, что делалось за бортом корабля на такой милой, ставшей еще дороже Земле.
Сохранилась пленка, беспристрастно и точно зафиксировавшая переговоры командира «Востока» с Землей. Гагарин включил связь в 7.10, сразу, как только сел в кресло. Без малого два часа, которые провел он в корабле на Земле в то утро, шла эта
126


воистину историческая беседа. Его собеседниками были академик С. П. Королев, генерал-полковник авиации Н. П. Каманин, будущие космонавты капитан П. Р. Попович и старший лейтенант А. А. Леонов, представители управления полетом на различных пунктах связи. Я не назвал бы эту беседу разнообразной по тематике. Нет, она интересна другим - напряжением, сдержанностью эмоций, внутренним нервом, огромным желанием всех людей помочь и ободрить одного-единственного человека, сидящего там, на вершине ракеты под куполом обтекателя, спокойствием этого человека, которое передавалось Земле. Полная стенограмма переговоров - это более 25 машинописных страниц. Мы приведем лишь часть ее.
7.10 Кедр (Гагарин). Как слышите меня?
Заря (Каманин). Слышу хорошо. Как
слышите меня? 4
Кедр. Вас слышу хорошо.
7.12 Заря (Каманин). Приступайте к проверке
скафандра. Как поняли меня?
Кедр. Вас понял: приступать к проверке
скафандра. Через 3 минуты. Сейчас занят...
7.24 заря. Как меня слышите? Передача
музыки идет через 2-й канал.
Кедр. Все сделано. Слышу вас хорошо.
Заря. Я понял вас. По каналу 2 прием хороший, слышу вас хорошо.
7.25 Кедр. Работаю на ДЭМШ (ДЭМШ -
динамический электромагнитный микрофон шлема) ...
7.28 Заря (Королев). Как чувствуете себя, Юрий Алексеевич?
Кедр. Чувствую себя превосходно.
Проверка телефонов и динамиков прошла нормально, перехожу на телефон.
Заря (Королев). Понял вас. Дела у нас идут нормально, машина готовится нормально, все хорошо.
Кедр. Понял. Я так и знал.
7.32 Заря (Королев). Как слышите меня? Мне
нужно вам передать.
Кедр. Вас слышу хорошо.
Заря (Королев). Юрий Алексеевич, я хочу вам просто напомнить, что после минутной готовности пройдет минуток шесть, прежде чем начнется полет. Так что вы не волнуйтесь.
Кедр. Вас понял. Совершенно спокоен.
Заря (Королев). Ну отлично, прекрасно.
После минутной готовности шесть минуток будет, так сказать, всяких дел.
7.34 Заря (Попович). Юра, как дела?
Кедр. Как учили (смех).
Заря (Попович). Ну добро, добро, давай.
127


Ты понял, кто с тобой говорит?
Кедр. Понял: Ландыш (смех, Ландышем назван космонавт Попович).
7.54 Заря (Попович). Юра, тебе привет коллективный от всех ребят. Сейчас был у них. Как понял? Кедр. Понял вас. Большое спасибо. Передайте им самый горячий от меня. Заря (Попович). Добро. Заря (Королев). Юрий Алексеевич, я хочу вам напомнить, что я не буду давать слово «секунды», а просто давать цифры примерно каждые полчаса, примерно 50, 100, 150 и дальше. Понятно? Кедр. Понял, так и думал.
Заря (Королев). Хорошо.
7.58 Заря (Королев). Юрий Алексеевич, у нас так получилось: после закрытия люка вроде один контактик не показал, что он прижался, поэтому мы, наверное, сейчас будем снимать люк и потом его поставим снова. Как поняли меня?
Кедр. Понял вас правильно. Люк открыт, проверяют сигнализаторы. Заря (Королев). Ну отлично, хорошо.
Юрий Гагарин:
Конечно, я волновался - только робот не волновался бы в такие минуты и в такой обстановке. Но вместе с тем был уверен, что полет завершится успешно, что ничего такого, что не предвидели бы наши ученые и техники, не случится. Был уверен в совершенстве ракеты, скафандра, приборов, связи с Землей, качестве пищи. Очевидно, и во мне были уверены. Все это, вместе взятое, и называлось «готовностью к космическому полету».
О чем я думал, сидя в кресле космического корабля перед стартом? Уже была проверена техника связи. Слышалась музыка: друзья позаботились, чтобы я не чувствовал одиночества. Оставалось шестьдесят минут «свободного времени».
Еще Яе подсчитана скорость человеческой мысли, а какое расстояние может она преодолеть за час! Вспомнил о далеком-далеком дне, когда я вступил в пионерскую организацию и мне повязали красный пионерский галстук. Я узнал, что слово «пионер» означает «разведчик», «исследователь», «первый, пролагающий дорогу». Замечательное слово! Жаль, что не все мы храним до конца дней своих, как самую дорогую память, первый пионерский галстук . . .
Павел Попович, летчик-космонавт:
Я дал знать Юре, что объявлена часовая готовность. Он подтвердил, что понял меня, что все у него нормально - самочувствие хорошее, цастроение бодрое.
Это был, пожалуй, один из самых бесконечно длинных часов в моей жизни. Ход времени относителен не только по закону Эйнштейна, но и по закону человеческого сердца.
128


Алексей Иванов:
Ну, а теперь самое последнее и по-человечески самое трудное: надо прощаться с Юрием Алексеевичем и закрывать люк.
Мгновение - и тяжелая крышка поднята на руки.
Протискиваюсь в кабину, Юрий улыбается, подмигивает. Обнимаю его, жму крепко руку и, похлопав по шлему, отхожу в сторону.
Мгновение — и крышка накинута на замки. Четыре пары рук, словно автоматы, перехватывая пальцами, быстро навинчивают гайки. Тут же специальным ключом начинают подтягивать их: 1-я, 15-я, 7-я, 23-я . . .
Некогда смотреть на часы. Секунды отстукиваются в висках только толчками крови. Последняя, 30-я гайка.
Как по команде, все облегченно вздохнули и на мгновение опустили, расслабив, руки.
Тревожный, настойчивый сигнал телефонного зуммера, голос взволнованный:
- Почему не докладываете? Как дела у вас?
- Сергей Павлович, тридцать секунд назад закончил установку крышки люка. Приступаем к проверке герметичности.
- Правильно ли установлена крышка? Нет ли перекосов?
- Нет, Сергей Павлович. Все нормально . . .
- Вот в том-то и дело, что не нормально! Нет КП-3 . . .
Я похолодел. КП-3 - это специальный электрический контакт прижима крышки, сигнализирующий о ее нормальном закрытии.
- Крышка установлена нормально.
- Что можно сделать для проверки контакта? Успеете снять и снова установить крышку?
- Успеем. Только передайте Юрию Алексеевичу, что мы открываем люк.
- Все передадим. Спокойно делайте дело, не спешите!
Да, ему хорошо говорить «не спешите»! Мы-то понимали, что времени почти совсем нет. Четыре человека слились воедино.
Со стороны могло показаться, что это один организм о восьми руках и четырех горящих и стучащих сердцах: не помню, кто и что делал. Казалось, что все делается само.
Гайки сняты. Снята крышка люка. Юрий Гагарин лежит в кресле, через зеркальце, пришитое к рукаву скафандра, следит за тем, что происходит, тихонько насвистывает мотив любимой песенки:
Родина слышит, Родина знает, где в облаках ее сын пролетает . . .
Несколько секунд потребовалось, чтобы чуть-чуть переместить кронштейн с контактом. Подсознательно чувствую, что ни контакт, ни кронштейн здесь не виноваты. Наверное, это наши электроколдуны-испытатели там, внизу, на пункте управления, что-то проморгали.
На часы не смотрим. Некогда, да и без толку. Все равно быстрее сделать то, что делаем, невозможно. Прощаться с Юрием еще раз уже некогда, успеваю только махнуть ему рукой и поймать в зеркальце хитрющий взгляд! Крышка опять поставлена на замки. Снова гайки: 1-я, 15-я, 7-я, 23-я . . . Есть последняя!
В телефоне голос Сергея Королева:
- КП-3 в порядке! Приступайте к проверке герметичности.
- Есть!
Теперь надо установить «присоску». Поясню немножко, что это такое. Люк должен быть закрыт настолько плотно, чтобы из кабины в окружающее пространство не мог
129


просочиться даже малейший пузырек воздуха. Иными словами, должна быть обеспечена полная герметичность. Для проверки сверху на люк, по месту его соединения с бортом кабины, накладывается прочная круглая чашка и из-под нее насосом выкачивается воздух. При этом атмосферным давлением ее прижимает к борту кабины. Если теперь проследить за изменением давления под чашкой, то можно судить о герметичности соединения люка. Эта чашка и называлась у нас присоской.
Окончена откачка. Четыре пары глаз впились в стрелку вакуумметра. Не дрогнет ли? Не поползет ли по шкале? Положенные минуты истекли. Стрелка неподвижна. - Есть герметичность, - произносят вслух все четверо, а я - в трубку телефона.
Опять голос Сергея Павловича:
- Хорошо. Вас понял. Заканчивайте ваши дела. Сейчас мы объявим тридцатиминутную готовность.
Собираем инструмент. Сейчас надо в лифт. Рука невольно тянется к шарику-кабине, хочется похлопать ее по круглому холодному боку. Там, внутри, Юрий Алексеевич. Кажется, что-то ему не сообщено, надо еще о чем-то напомнить, подсказать. Но все сказано, и все известно. Просто сердце тянется к нему - увидеть, поговорить . . .
Виктор Иванов, слесарь-монтажник:
Ставим присоску на люк, выдерживаем пять минут - все герметично. Я отверткой Юрию Алексеевичу стучу: мол, порядок. Он открыл шторку и навел зеркало. Я вижу, что попал ему в объектив. Помахал рукой. Он мне в ответ тоже помахал и закрыл шторку.
Только на этом наши приключения не кончились. Мы уже закруглялись, как вдруг смотрим - стала отходить правая створка фермы. Ферма составная, на две половинки расходится. Мы стояли на левой, а правая поползла в сторону. Стартовики-то действуют по своему расписанию - после сорокаминутной готовности они разводят . . .
Ну тут, значит, связист наш мгновенно сообщил вниз, что стартовики поспешили, и ферма снова сдвинулась. Мы быстро доделали, что требовалось, собрали инструмент, я постучал напоследок Юрию Алексеевичу. Но в иллюминатор заглядывать было уже некогда, потому что нам нужно было поскорее спускаться на землю.
Только мы успели съехать вниз, как объявили тридцатиминутную готовность. Нас - в автобус и на наблюдательный пункт, хотя, по штатному расписанию, на всякий случай мы должны были находиться в бункере.
Евгений Карпов:
Минут за сорок до старта Сергей Павлович жестом подозвал меня к себе, а когда я подошел, похвалил Юрия и, сказав, что все идет хорошо, напомнил, что после того, как будет объявлена тридцатиминутная готовность, Титов может снять скафандр и ехать на пункт наблюдения, где уже собрались все специалисты.
- После пуска я буду в узле связи, приводите космонавтов туда, - бросил на ходу Сергей Павлович и направился в бункер, куда стекалась вся информация, все донесения о ходе работ.
8.13 Заря (Королев). Только что справлялись
из Москвы о вашем самочувствии. Мы туда передали, что все нормально.
Кедр. Понял вас. Передали правильно.
8.14 Заря (Попович). Юра, ну не скучаешь
там?
130


Кедр. Если есть музыка, можно немножко пустить.
Заря (Попович). Одну минутку.
8.15 Заря (Королев). Вы, наверное, сейчас слышите шум. Это опускают площадки обслуживания. На фермах работы все окончены. Как поняли?
Кедр. Вас понял: опускают площадки обслуживания, но я шума не слышу. Некоторые колебания ощущаю.
Заря (Королев). Понятно, понятно. Все нормально.
Заря (Королев). Станция «Заря», выполните просьбу «Кедра». Дайте ему музычку, дайте ему музычку!
Заря (Попович). Вы слышали? Отвечает «Заря»: постараюсь выполнить вашу просьбу. Вот давайте музыку, а то скучно.
8.17 Заря (Попович). Ну как? Музыка есть? Кедр. Пока музыки нет, но, надеюсь, сейчас будет.
Заря (Попович). Ну ты слышал, как пообещали?
Заря (Королев). Ну как, музыку дали вам, нет?
Кедр. Пока не дали.
8.19 Заря (Королев). Понятно, это же музыканты: пока туда, пока сюда, не так-то быстро дело делается, как сказка сказывается, Юрий Алексеевич.
Кедр. Дали про любовь.
Заря (Королев). Дали музыку про любовь? Это толково, Юрий Алексеевич, я считаю.
Заря (Попович). Юра, ну что, дали музыку?
Кедр. Музыку дали, все нормально. Заря (Попович). Ну добро, значит, те§@ будет не так скучно.
8.20 Заря (Попович). Юра, ребята все довольны очень тем, что у тебя все хорошо и все нормально. Понял?
Кедр. Понял. Сердечный привет им. Слушаю Утесова . ..
8.32 Заря (Попович). Юра, тебе тут все желают, все подходят и говорят, чтобы передать тебе всего, счастливого пути и всего, всего. Все понял? Всего хорошего. Все желают тебе только добра. Кедр. Понял. Большое спасибо, сердечное спасибо.
131


8.40 Заря (Королев). Юрий Алексеевич, мы сейчас вот эту переговорную точку переносим отсюда, со старта, в бункер. Так что у вас будет пятиминутная пауза, в бункер переходят Николай Петрович Каманин и Павел Романович Попович. Я остаюсь пока здесь - до пятиминутной готовности. Но они будут транслировать, что я им буду говорить. Поняли меня? Кедр. Понял вас: сейчас со старта переходят в бункер, пятиминутный перерыв, затем передачу будете осуществлять через них.
Заря (Королев). Ну вот, все нормально: сейчас отводим фермы, все идет по графику, на машине все идет хорошо. Кедр. Тоже все превосходно. Как по данным медицины - сердце бьется?
8.41 Заря (Каманин). Как меня слышите? Кедр. Вас слышу хорошо, как меня? Заря (Каманин). Вас слышу отлично. Пульс у вас 64, дыхание - 24. Все идет нормально.
Кедр. Понял. Значит, сердце бьется.
За 3 минуты до старта частота пульса Ю. А. Гагарина поднялась до 109 ударов в минуту, а на активном участке полета — до 140—150 ударов в минуту, при частоте дыхания в пределах 25-26 в минуту.
- По этим показаниям, - замечает спортивный комиссар И. Г. Борисенко, - видно, что космонавт волновался. И, пожалуй, вряд ли нашелся бы на Земле человек, который отправился бы в первое космическое путешествие абсолютно спокойным.
8.55 Заря (Каманин). Объявлена 10-минутная
готовность. Как у вас гермошлем, закрыт?
Закройте гермошлем, доложите.
Кедр. Вас понял: объявлена
10-минутная готовность. Гермошлем
закрыл. Все нормально, самочувствие хорошее, к старту готов.
Алексей Горохов:
— Готовность десять минут!
Королев, Семенов и Воскресенский быстро спускаются в бункер, расположенный в непосредственной близости от стартовой площадки. Раздается глухой металлический стук бронированной двери. Наверху больше никого нет. Эти трое спустились в бункер последними.
Они вошли в центральную пультовую. Здесь только операторы-стартовики. Семенов
132


посмотрел на сидящих за пультами людей и поднялся на свое рабочее место, к ближнему от входа перископу - перископу «стреляющего». Место у второго, дальнего перископа занимает Воскресенский. Он тоже наблюдает за ракетой и может вмешаться в случае необходимости в действия Семенова. Королев занимает место за столиком, покрытым зеленым сукном. Столик рядом с возвышением - «эшафотом», как его называют стартовики. Семенов с Воскресенским - как раз на «эшафоте». - Пятиминутная готовность!
На столике Королева - радиопереговорное устройство для связи с космонавтом и один-единственный телефон с красной трубкой. Он нужен для подачи команды на аварийное катапультирование космонавта из корабля. Только трое - Королев, Семенов и Воскресенский - знают пароль, по которому будет подана команда на катапультирование, если создастся ситуация, опасная для жизни космонавта.
Семенов осмотрел свое «хозяйство». Установил увеличение перископа, подобрал светофильтр, проверил связь. На тумбе между перископами громко тикает морской хронометр. Около него - карточка «стреляющего» с расписанием времени выдачи необходимых команд.
Воскресенский тоже отладил свой перископ и теперь нетерпеливо поглядывал на Семенова.
- В пультовой соблюдать полную тишину! - вдруг громко объявил Семенов. - Прекратить всякие разговоры!
А про себя подумал: черт знает что говорю. И так все молчат.
- Минутная готовность! - Это уже вслух.
Сейчас самое главное. И всё в твоих руках. От этой мысли похолодело в груди.
9.02 Заря (Королев). Минутная готовность, как вы слышите?
Кедр. Вас понял: минутная готовность. Занимал исходное положение, занял, поэтому несколько задержался с ответом. Заря (Королев). Понял вас.
9.03 Заря (Королев). Во время запуска можете мне не отвечать. Ответьте, как у вас появится возможность, потому что я буду транслировать подробности.
Кедр. Вас понял.
Заря (Королев). Ключ на старт! Дается продувка.
Кедр. Понял вас.
9.04 Заря (Королев). Ключ поставлен в дренаж.
Кедр. Понял вас.
9.05 Заря (Королев). У нас все нормально: дренажные клапаны закрылись.
Кедр. Понял вас. Настроение бодрое, самочувствие хорошее, к старту готов. Заря (Королев). Отлично.
9.06 Заря (Королев). Идут наддувы, отошла кабель-мачта, все нормально.
Кедр. Понял вас, почувствовал: слышу работу клапанов.,
133


Заря (Королев). Понял вас, хорошо.
9.07 Заря (Королев). Дается зажигание, «Кедр».
Кедр. Понял: дается зажигание.
Заря (Королев). Предварительная ступень . .. Промежуточная ... Главная ... подъем!
Кедр. Поехали! Шум в кабине слабо слышен. Все проходит нормально, самочувствие хорошее, настроение бодрое, все нормально.
Заря (Королев). Мы все желаем вам доброго полета, все нормально.
Кедр. До свидания, до скорой встречи, дорогие друзья!
Доносится нарастающий грохот двигателей. В пламени, выбивающемся из сопел, корпус ракеты как бы нехотя приподнимается над стартовым устройством. Словно живое существо, она в каком-то раздумье, чуть подрагивая, на секунду-другую зависает у земли и вдруг, оставляя за собой бушующий вихрь огня, исчезает. Только виден в небе яркий огненный след.
Спортивный комиссар фиксирует на секундомере время отрыва ракеты-носителя от стартового устройства: «12 апреля 1961 года 9 часов 07 минут московского времени, космодром Байконур».
Королев положил микрофон и не спеша вытер платком лицо. Кто-то протягивает сигареты. Королев не курит, но сейчас он жадно затягивается. Потом Главный встал, подошел к Семенову и поцеловал, затем обнял Воскресенского. В пультовой молчание. Королев повернулся к операторам и испытателям и, будто сбросив с плеч тяжелую ношу, сказал:
- Спасибо вам, большое спасибо! . .
Один из тех немногих счастливцев, которые находились в это время в командном бункере, профессор
Константин Давыдов, свидетельствует:
В дни непосредственной подготовки на космодроме корабля к полету как-то мало оставалось времени на раздумья о величии события, к которому мы приближались. И только в день пуска стало нарастать тревожное напряжение, особенно в последние часы, когда только члены стартовой команды еще не прекратили своей работы. Тревога не вызывалась какими-либо сомнениями в технике: корабль готовился долго и тщательно и за это время у нас, участников разработки и подготовки корабля, укрепилась вера в него. Было глубокое убеждение, что Юрий Алексеевич сумеет сделать все, на что способен человек, чтобы выполнить возложенную на него задачу. И все- таки до сих пор подобное происходило лишь в сказках. Должен был совершиться «прыжок в неизвестное». Нервное напряжение охватило всех, и никто не старался его скрывать, оно дошло до своего апогея к моменту команды «ключ на старт».
Далее шел отсчет секундам, и, только когда на фоне грохочущей симфонии ракетных двигателей, проникающей снаружи в бункер, прозвучал по радиосвязи спокой-
134


ный, уверенный, торжествующий голос Юрия Алексеевича: «Поехали!» - это напряжение сменилось радостью и гордостью за человека, который покидал Землю и устремлялся в космос на корабле, созданном советскими людьми.
Итак, его путешествие началось! Отсчитываются первые из 108 минут его полета. Как ни важен успешный старт, напряжение тех, кто послал его в космос, не улеглось. Как сработают все ступени ракеты? Точно ли по программе произойдет их разделение? Выйдет ли корабль на заданную орбиту? И наконец, как чувствует себя космонавт? Как перенесет он переход из мира перегрузок в мир невесомости?
Юрий Гагарин:
Я услышал свист и все нарастающий гул, почувствовал, как гигантский корабль задрожал всем своим корпусом и медленно, очень медленно оторвался от стартового устройства. Гул был не сильнее того, который слышишь в кабине реактивного самолета, но в нем было множество новых музыкальных оттенков и тембров, не записанных ни одним композитором на ноты и которые, видимо, не сможет пока воспроизвести никакой музыкальный инструмент, ни один человеческий голос. Могучие двигатели ракеты создавали музыку будущего, наверное еще более волнующую и прекрасную, чем величайшие творения прошлого.
Начали расти перегрузки. Я почувствовал, как непреоборимая сила все больше и больше вдавливает меня в кресло. И хотя оно было расположено так, чтобы до предела сократить влияние огромной тяжести, наваливающейся на мое тело, было трудно пошевелить рукой и ногой. Я знал, что состояние это продлится недолго, пока корабль, набирая скорость, выйдет на орбиту.
Кедр. Вибрация учащается, шум несколько растет, самочувствие хорошее, перегрузка растет дальше.
9.08 Заря (Королев). Время - 70 (70 секунд от начала старта).
Кедр. Понял вас. 70. Самочувствие отличное, продолжаю полет, растут перегрузки, все хорошо.
Заря (Королев). 100. «Кедр», как себя чувствуете?
Кедр. Самочувствие хорошее.
Заря (Королев). По скорости и времени все нормально. Как чувствуете себя? Кедр. Чувствую себя хорошо. Вибрация, перегрузки нормальные. Продолжаю полет. Все отлично.
Заря (Королев). Все в порядке, машина идет хорошо.
Кедр. Кончила работу первая ступень. Спали перегрузки, вибрация. Полет продолжается нормально. Слышу вас хорошо. Разделение почувствовал.
Работает вторая ступень. Все нормально.
135


9.10 Заря (Королев). Сброшен конус, все нормально. Как самочувствие?
Кедр. Произошел сброс головного обтекателя. Во «Взор» вижу Землю. Хорошо различима Земля. Несколько растут перегрузки, самочувствие отличное, настроение бодрое.
9.11 Заря (Королев). Молодец, отлично! Все идет хорошо.
Кедр. Понял вас. Вижу реки. Складки местности различимы хорошо. Видимость хорошая. Отлично все во «Взор» видно. Видимость отличная. Хорошая видимость. Самочувствие отличное. Продолжаю полет. Несколько растет перегрузка, вибрация. Все переношу нормально. Самочувствие отличное, настроение бодрое. В иллюминатор «Взор» наблюдаю Землю. Различаю складки местности, снег, лес. Самочувствие отличное. Как у вас дела? Наблюдаю облака над Землей, мелкие кучевые, и тени от них. Красиво. Красота!
9.12 Кедр. Произошло выключение второй ступени.
Заря (Королев). Работает то, что нужно. Последний этап. Все нормально.
Кедр. Вас понял. Слышал включение, чувствую работу. Самочувствие отличное. Видимость хорошая.
Заря. Вас понял.
Кедр. Полет продолжается хорошо. Работает третья ступень. Работает телевидение. Самочувствие отличное, настроение бодрое. Все проходит хорошо. Вижу Землю. Вижу горизонт во «Взоре». Горизонт несколько сдвинут к ногам. Заря (Королев). Понял вас.
9.13 Заря (Каманин). Все идет хорошо. Как слышите? Как самочувствие? Кедр. Слышу вас отлично. Самочувствие отличное, полет продолжается хорошо. Наблюдаю Землю, видимость хорошая, различить можно все, некоторое пространство покрыто кучевой облачностью, полет продолжается, все нормально.
Заря (Каманин). Вас понял, молодец! Связь отлично держите. Продолжайте в том же духе.
Алексей Иванов:
Застрекотал телеграфный аппарат. Телеграфист произносит четко: — Пять . . . пять . . . пять . . .
Это означает, что следующий, расположенный по трассе полета наземный измери-
136


тельный пункт вошел в связь с космонавтом, принимает с борта телеметрическую информацию. Все в порядке . . .
- Пять . . . пять . . .
И вдруг уже с тревогой:
- Три . . . три . . .
Все притихли, насторожились. Что это? Отказ двигателя? Стучит кровь в висках. Сергей Павлович, стиснув в ниточку губы, почти вплотную придвинулся к телеграфисту:
- Ну?!
- Три...
И вдруг радостно:
— Пять . . . пять . . . пять!
Как потом оказалось, это был какой-то сбой на линии связи. Как-то, вспоминая об этом сбое, Константин Петрович Феоктистов справедливо сказал: «Такие сбои намного укорачивают жизнь конструктора!» Ракета идет. Не может не идти. Казалось, что не миллионы лошадиных сил, а миллионы рук и сердец человеческих, дрожащих от чудовищного напряжения, выносят корабль на орбиту.
И «Восток» вышел на нее.
Мы срываемся со своих мест. Сидеть сил нет. Нет сил выдерживать установленный порядок. Самые разные лица: веселые, суровые, сосредоточенные, несколько растерянные - самые разные . . . Но одно у всех - слезы на глазах. И у седовласых, и у юных. И никто не стесняется слез.
Объятия, поцелуи, взаимные поздравления.
В проходе Сергея Павловича окружают друзья-соратники. Наверное, по доброй старой традиции подняли бы на руки, но негде. В коридоре тесно.
Из документов:
«Ю. А. Гагарин на протяжении подготовки и тренировки к полету показал высокую точность при выполнении различных экспериментально-психологических заданий. Показал высокую помехоустойчивость при воздействии внезапных и сильных раздражителей. Реакции на «новизну» (состояние невесомости, длительная изоляция в сурдокамере, парашютные прыжки и другие воздействия) всегда были активными: отмечались быстрая ориентация в новой обстановке, умение владеть собой в различных неожиданных ситуациях . . .
Как одну из особенностей характера можно отметить чувство юмора, склонность к добродушию, шутке.
При тренировках на учебном космическом корабле для него был характерен спокойный, уверенный стиль работы с четкими, лаконичными докладами после проведенного упражнения.
Уверенность, вдумчивость, любознательность и жизнерадостность придавали индивидуальное своеобразие выработке профессиональных навыков».
9.14 к е д р. Все работает отлично, все отлично работает. Идем дальше.
9.15 Заря (Королев). Как самочувствие? Кедр. Слышу вас очень слабо, настроение бодрое, самочувствие хорошее, продолжаю полет, все идет хорошо, машина работает нормально. Вот сейчас
137


Земля покрывается все больше облачностью. Кучевая облачность покрывается слоисто-дождевой облачностью. Такая пленка над Землей, даже земной поверхности практически становится не видно. Интересно. Да, вот сейчас открылись складки гор, леса. 9.17 Заря Как самочувствие?
Кедр. Вас слышу хорошо, самочувствие отличное, машина работает нормально. В иллюминатор «Взор» наблюдаю Землю. Все нормально. Привет. Как поняли меня? Заря. Вас поняли.
Кедр. Понял. Знаю, с кем связь имею.
п пРивет-
9.21 Заря. Как ваше самочувствие? Кедр. Самочувствие отличное, продолжаю полет. Машина работает отлично. В иллюминаторы наблюдаю Землю, небо, горизонт. Полет проходит нормально. Как поняли меня? Заря. Поняли вас.
Кедр. Произошло разделение, наступило состояние невесомости. В баллонах ТДУ - 320 атмосфер. Самочувствие хорошее. Настроение бодрое. Продолжаю полет. Чувствую, не чувствую - наблюдаю некоторое вращение корабля вокруг осей. Сейчас Земля ушла из иллюминатора «Взор». Самочувствие отличное. Чувство невесомости благоприятно влияет. Никаких таких не вызывает явлений. Вот сейчас через иллюминатор «Взор» проходит Солнце, немножко резковат его свет. Вот Солнце уходит из зеркала. Небо, небо, черное, черное небо, но звезд на небе не видно. Может, мешает освещение. Переключаю освещение на рабочее. Мешает свет телевидения. Из-за него не видно ничего.
Валерий Быковский, летчик-космонавт:
«Восток» вышел на орбиту. Мы понимали: это победа - и все-таки не верили сами себе. Юрий бодро докладывал, что чувствует он себя хорошо, и я ни на миг не усомнился, что самочувствие его в самом деле на уровне, что невесомость Юрий в самом деле переносит нормально, но в душе звучало: «Лишь бы ничего не случилось . . . лишь бы ничего не случилось ...» Рядом, волнуясь, что-то напевал Павел Попович, а чуть поодаль, сцепив пальцы, сосредоточенно молчал Андриян Николаев.
Юрий Гагарин:
Невесомость, к которой я быстро привык, сыграла со мной злую шутку. После одной из записей в бортовой журнал я отпустил карандаш, и он свободно поплыл по
138


кабине вместе с планшетом. Но неожиданно развязался узелок шнурка, на котором был закреплен карандаш, и он нырнул куда-то под сиденье. С этого момента я его больше не видел. Дальнейшие свои наблюдения пришлось передавать по радио и записывать на магнитофон.
9.26 Кедр. Полет проходит успешно. Чувство невесомости нормальное. Самочувствие хорошее. Все приборы, вся система работает хорошо. Вот объект продолжает вращаться. Вращение объекта можно определить по земной поверхности. Земная поверхность все уходит влево. Объект несколько вращается вправо. Хорошо! Красота! Самочувствие хорошее. Продолжаю полет. Все отлично проходит. Все проходит отлично. Что-то по «Заре» * Одна из систем связи. связи нет, по «Весне»*, по «Весне». С «Весной» связи нет. Что можете мне сообщить?..
9.47 Кедр. «Весна», как слышите? Передаю очередное отчетное сообщение: 9 часов 48 минут, полет проходит успешно, «Спуск-1» работает нормально. Подвижный индекс ПКРС движется. Давление в кабине - единица, влажность - 65, температура - 20, давление в отсеке - 1,2. Давление в ручной - 150, первая автоматическая - 155, вторая автоматическая - 155, в баллонах ТДУ - 320 атмосфер. Самочувствие хорошее, настроение бодрое.
9.49 Кедр. Землю не слышу. Нахожусь в тени.
Борис Волынов, летчик-космонавт:
Мы слышим родной голос Юры и чувствуем: все в порядке. Хотя здорово волновались, например из-за того, что несколько слов прозвучали неразборчиво. Всех мучило: что же Юрий сказал? Он сказал, оказалось впоследствии: «В тени Земли». Для нас это выражение было совершенно непривычным понятием.
9.57 Кедр. Настроение бодрое, продолжаю полет, нахожусь над Америкой.
Весна. Вас понял, находитесь над Америкой.
Юрий Гагарин:
Подумав об Америке, я не мог не вспомнить парней, намеревавшихся ринуться следом за нами в космос. Почему-то я предполагал, что это сделает Алан Шепард . . .
139


Алексей Иванов:
Все выходят наверх. На первой подвернувшейся машине, еле-еле втиснувшись в нее, удалось уехать на пункт управления и связи. Туда теперь будет поступать вся информация о полете.
По дороге на очень большой скорости нас обгоняет «Волга» Сергея Павловича. Около пункта связи на площадке много народу. Все возбуждены, радостны. . .
Протиснувшись сквозь большую группу стоящих около здания людей, я вхожу в помещение пункта связи.
В небольшой комнатке перед кинозалом Сергей Павлович разговаривает с кем-то по специальному телефону. Рядом председатель Государственной комиссии, главные конструкторы. Молча, стараясь не мешать, стою у стены.
Сергей Павлович, очевидно, заканчивал доклад о ходе полета. Замолчал. В комнатке тихо-тихо. Несколько мгновений слушает.
- Спасибо, спасибо вам большое. Нет, нет, рано еще, все основное, пожалуй, еще впереди. Спасибо. Передам, передам обязательно. Да, да, все в порядке. Пока мне к тому, что доложил вам председатель комиссии, добавить нечего. Всего доброго вам. Да, будем докладывать.
Он положил трубку. Председатель комиссии, Королев и другие руководители проходят в зал. Сидящие затихают.
- Товарищи! Сейчас звонил секретарь Центрального Комитета. Центральный Комитет и Правительство внимательно следят за полетом и волнуются вместе с нами. Секретарь ЦК просил передать всем большое спасибо за подготовку ракеты и корабля.
Юрий Гагарин:
. . . Корабль вышел на орбиту — широкую космическую магистраль. Наступила невесомость — то самое состояние, о котором еще в детстве я читал в книгах К. Э. Циолковского. Сначала это чувство было необычным, но я вскоре привык к нему, освоился и продолжал выполнять программу, заданную на полет. «Интересно, что скажут люди на Земле, когда им сообщат о моем полете», — подумалось мне:
Евгений Велтистов, радиожурналист:
- Внимание! Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза . . .
Это случилось в 9 часов 58 минут по московскому времени. Торжественный тон, помимо слов, говорил сам за себя: свершилось!
Словно открылся невидимый шлюз: лавина телефонных звонков, телеграмм-молний, новостей хлынула в многоэтажный Дом радио. Москвичи хотели срочно знать, когда будет приземление. Колхозники из Калмыкии просили передавать состояние здоровья Гагарина ежечасно. Геологи назвали новый минерал гагаринитом. Звонили из Ханоя, Варшавы, Дубны, Афин. Стенографистки заполняли сотни листков.
10.06 к е д р . Внимание! Вижу горизонт Земли. Очень такой красивый ореол. Сначала радуга от самой поверхности Земли вниз. Очень красиво. Все шло через правый иллюминатор. Вижу звезды через «Взор»,
140


как проходят звезды. Очень красивое зрелище. Продолжается полет в тени Земли. В правый иллюминатор сейчас наблюдаю звезду. Она проходит слева направо по иллюминатору. Ушла звездочка. Уходит, уходит. «Весна». Вас понял.
10.09 Кедр Внимание, внимание! 10 часов 09 минут 15 секунд. Вышел из тени Земли. Через правый иллюминатор «Взор» видно, как появилось Солнце, объект вращается. Очевидно, работает солнечная система ориентации. Вот сейчас во «Взор» наблюдаю Землю. Наблюдаю Землю. Пролетаю над морем. Направление движения над морем определить вполне можно. Сейчас я примерно движусь правым боком. Направление над морем определить можно. Сориентировать объект вполне можно.
Александр Романов, специальный корреспондент ТАСС на космодроме Байконур:
Радостная, полная удивления, даже неверия, пауза. Я снова и снова молча смотрю на два белых листка бумаги и не в состоянии что-нибудь выговорить.
- Идите же, - услышал я чуть иронический голос генерального директора ТАСС. - Немедленно всем, всем.
Прыгая через три ступеньки лестницы, ставшей почему-то бесконечно длинной, я оказался наконец на втором этаже, в телетайпном зале: - Человек в космосе!
Но, вероятно, не хватило мне воздуха, и я, вместо того чтобы крикнуть, произнес это до того тихо, что никто меня не услышал, кроме дежурной телетайпистки.
- Девочки! Человек в космосе! - пробежав глазами первые строки сообщения, крикнула Галя Новожилова и бросилась к аппарату.
Секунда - пальцы девушек побежали - нет, полетели! - по клавиатуре телетайпов.
Валентина Гагарина:
12 апреля началось как обычно. Лену отвела утром в ясли, занялась с Галочкой. Потом пришла Светлана Леонова. Она ждала ребенка и ко мне, «двухдетной» матери, приходила перенимать опыт.
Неожиданно - стук в дверь. Открываю - соседка. Раскраснелась, захлебывается словами:
- Валюша, включай радио! Юра - в космосе!
У меня голова пошла кругом - смотрю на соседку и никак не могу вспомнить ее имени, метнулась к приемнику и не могу вспомнить, как его включают.
А потом началось в нашей квартире невообразимое, неописуемое. Прибежал Владимир Комаров, нагрянули друзья, сослуживцы, соседи. Спрашивают, советуют, поздравляют. Сразу же понаехали журналисты. Первым, помню, Василий Песков.
141


Василий Песков, журналист, лауреат Ленинской премии, специальный корреспондент «Комсомольской правды» на космодроме Байконур:
Читатели могут понять волнение, которое испытывали мы на пороге этого дома. Здесь живет ОН . . . Две комнаты, кухня. Обои с цветочками, занавески, полки с книгами, круглый стол. Телевизор, приемник. Приемник и телевизор не выключаются в этой квартире.
Весь мир слушает сейчас Гагарина. Весь мир считает его своим. Он - сын Земли, Земля слушает и ждет его. В этой комнате жена и двое ребятишек: Лена и Галя. Жену зовут Валей. Мы поздравляем ее. Она и смущается, и радуется, и тревожится. Десятки сложных чувств в душе этой женщины, и все они отражаются на ее лице. Он в космосе! Он говорит, что все хорошо . . . Дрожащей рукой она записывает в ученическую тетрадку часы, минуты. Она ждет, она не может разговаривать. Полная комната соседей, тоже слушают.
- Папка ... - говорит маленькая Лена и перестает жевать яблоко.
- Полет продолжается! Пилот-космонавт Юрий Гагарин чувствует себя хорошо. - Жена крутит ручку приемника, ладонью вытирает слезы и улыбается . . .
Ходжа Ахмад Аббас, индийский писатель:
Через пятнадцать минут после запуска радиосигналы советского космического корабля запеленговали наблюдатели с американской радарной станции, расположенной на Алеутских островах. Пятью минутами позже в Пентагон ушла шифровка. Ночной дежурный, приняв ее, тотчас же позвонил домой доктору Джерому Визнеру - главному научному советнику президента Кеннеди.
Заспанный доктор Визнер взглянул на часы. Было 1 час 30 минут по вашингтонскому времени. С момента старта «Востока» прошло ровно 23 минуты.
Лидия Обухова, писательница:
Услышав о полете майора Гагарина, родные не сразу поняли, что речь идет об их Юрии. Да что там! Даже вездесущие газетные репортеры и те в растерянности поначалу барабанили в квартиру какого-то московского профессора-однофамильца . . . Однако на место все встало тоже быстро. Не так быстро, разумеется, как летела космическая ракета, но все-таки с темпом, доступным землянам.
Юрий Гагарин:
Вспомнилась мама, как она в детстве целовала меня на сон грядущий в спину между лопаток. Знает ли она, где я сейчас? Сказала ли ей Валя о моем полете?
Олег Куденко, журналист:
В то утро Анна Тимофеевна убирала в доме. Внук Юра делал уроки. Тихо шелестели страницы, старательно поскрипывало перо, да веник деловито шуршал по полу . . . Неожиданно входная дверь отворилась настежь, потянуло весенней свежестью. На пороге стояла Мария - жена старшего сына, простоволосая, бледная.
- Что же радио у вас выключено? Про Юрку же передают!!!
У Анны Тимофеевны сердце упало: «Разбился . . . Двое детей». Она побледнела.
- Вы что, мама? Юрка жив. Он - в космосе.
Не слушая, о чем еще говорила Мария, мать начала поспешно собираться. Накинула новую стеганку, сунула в карман десять рублей - и на улицу. Она и сама не замети-
142


ла, как сперва лугом, а потом по грязной ухабистой дороге пробежала длинный путь от дома до вокзала.
Было около половины одиннадцатого.
Ближайший поезд отходил через несколько минут. Анна Тимофеевна взяла билет и, не думая о сдаче, кинулась к вагону. Кто-то догнал ее, отдал деньги. Она бежала, не разбирая дороги, проталкивалась среди людей с непостижимой настойчивостью, не видя ничего, кроме зияющей двери, которая вот-вот могла захлопнуться перед ней. Непонятная сила несла ее вперед, и она не чувствовала усталости. «Только бы успеть! Надо к Вале. Валя все знает!»
Едва она оказалась в вагоне и присела на скамейку, поезд тронулся.
Казалось, сознание вот-вот оставит ее. Она забилась в угол и сидела молча, как встревоженная, нахохлившаяся птица. Странное напряженное оцепенение владело всем ее существом. Из этого оцепенения ее вывела хриплая музыка, донесшаяся из дальнего конца вагона. А потом голос . . . Знакомый голос диктора:
- Говорит Москва! Говорит Москва! Передаем новое сообщение ТАСС о полете космического корабля-спутника «Восток» с человеком на борту!
В 10 часов 15 минут по московскому времени пилот-космонавт майор Гагарин, пролетая над Африкой, передал с борта космического корабля «Восток»: «Полет протекает нормально, состояние невесомости переношу хорошо».
Разгладились сосредоточенные морщины широкого доброго лица Анны Тимофеевны, надеждой затеплились глаза: «Но почему майор? Может, это не он? Не напутала ли Мария?» А в вагоне все снова притихли: радио повторяло сообщение. И только вместе с музыкой заклокотали, загудели людские голоса . . .
За хмурыми облаками начало просвечивать солнце. Казалось, состав побежал веселее, словно его подгоняла эта общая неудержимая радость. «А вдруг верно, наш Юрка? Что же тогда? Как непривычно и странно все это ...»
Еще несколько раз передавали о том, как идет и завершается полет.
И вот разбиты, стерты все сомнения - короткая биография. «Его, Юркина, биография! Вот он, оказывается, какими делами был так занят в последнее время! Вот он к чему готовился! Приезжал прошлый год, и ни слова ...» «Летаю ...» Мать с жадностью вслушивалась в слова, в которых изложена была его жизнь, такая короткая и такая родная. Потом она поняла, что сказано было все и все сказанное было самым главным. «И про Валю написали, и про дочек ... И нас с отцом не забыли. Молодцы, кто писал. . . Отец, поди, ничего и не ведает» . . . Как ей захотелось сейчас, чтобы и он, и все эти люди узнали о ее материнской радости! Она долго сдерживала себя, но, переполненная необъяснимыми чувствами, которые еще никогда не были ей знако- ■мы, она вымолвила, скорее, просто машинально шевельнула губами:
- Значит, мой сынка!
Соседи услышали ее слова. Какой-то парень крикнул на весь вагон:
- Здесь едет мать Гагарина!
Кто-то предложил стоп-краном остановить поезд, качать ее. Она утихомирила их, как могла. Люди обступили ее, смотрели на нее с таким восторгом и недоверием, что она, почувствовав на себе их взгляды, снова стала рассудительной и спокойной. . .
Мариэтта Шагинян, писательница, лауреат Ленинской премии:
Какими словами рассказать о том, что сейчас волнует весь мир? Ультразвук не слышен человеческому уху. Ни громовыми воклицаниями, ни криком восторга нельзя передать свершившегося. Первые отклики были безмолвны и действенны: люди обнимали друг друга на улицах, из сияющих человеческих глаз, старых и молодых, текли слезы.
143


В. С. Лащенко, рабочий механического цеха за¬
вода «Знамя труда»:
Мы, встревоженные, полные ожиданием чего-то серьезного, один за другим выключили моторы наших станков, как только в цеху раздались позывные Родины. «Летчик-космонавт Юрий Алексеевич Гагарин!»
Мы ликовали. Чумазые, в промасленных робах, в металлической пыли и со стружкой в волосах. Мы аплодировали, обнимались, целовались, жали друг другу руки и хлопали по плечам своих товарищей. Глаза наши были счастливыми. Мы орали: «Ура!»
Никто не уходил, и мы прослушали еще раз с начала до конца. Во второй раз слушали молча, но в глазах у всех было столько радости, столько доброжелательства, что цех как бы озарился вторым солнцем. Когда кто-то в дальней мастерской случайно включил станок, сразу же на него закричали, а электрик моментально отключил линию.
Юрий Алексеевич Гагарин. Какое русское имя. И фамилия птичья. Летящая.
Я заметил, что все говорят какими-то хриплыми, притихшими, глухими голосами. У всех от радости спазмы сжали горло, и если бы кто-нибудь захотел говорить громко, то это бы получилось звонко и пронзительно.
Всех этот день радовал. Он нам подарил удачу. В цехе не было ни одного хмурого лица. Во мне все пело. Даже когда стали включаться станки, послышались звуки резания и сверления металла — мне показалось, что наш цех стал будто симфоническим оркестром и на своих станках и инструментах исполняет великую симфонию труда в честь Первого полета в Космос!
Я уже жил в Космическом Веке. В Космическом!
Василий Парии, академик Академии медицин¬
ских наук СССР:
Когда развертывались исследования в области космической медицины и космической физиологии, каждый из нас, ученых, знал, какова замечательная перспектива этих работ. Мне думалось, что я узнаю много интересного, но до полета человека вряд ли доживу. Около года назад, когда приземлились первые животные, летавшие в космос, я понял, что ошибся.
А теперь мне кажется, что, если бы на моем веку не было ни одного хорошего события, жизнь все равно бы стоило прожить ради одного этого великолепного дня.
Хорст Рихтер, немецкий журналист:
В Дрездене на Постплац, когда через громкоговорители городского радио стало передаваться сообщение из Москвы, остановились трамваи. Водители и пассажиры с огромным вниманием слушали голос диктора. Студенты стенографировали сообщения, чтобы затем рассказать их другим. Люди крепко пожимали друг другу руки, обнимались.
Дмитрий Налбандян, народный художник СССР:
В тот день с раннего утра я работал над картиной о В. И. Ленине и А. М. Горьком в Италии. В одиннадцатом часу — вдруг телефонный звонок. Авиационный конструктор Артем Микоян, мой большой друг, первый сообщил мне о полете Юрия Гагарина. Не скрою, в первый момент я растерялся. Человек в космосе! Наш человек! Чувства, знаете, похожие на те, которые вызывает первая любовь или рождение ребенка. И радость, и какая-то ошеломленность.
144


Гордон Шаффер, английский публицист:
Лондонцы отбросили все свои дела и провели первую половину дня у радиоприемников. Члены парламента раньше обычного «стихийно» собрались в палате общин Мнение представителей обеих партий — и лейбористской, и консервативной — одно: «12 апреля положено начало новой эпохе в истории человечества».
Юрий Антипов, Герой Советского Союза, заслуженный летчик-испытатель СССР:
В тот день, как всегда, с раннего утра у нас шли полеты. Помню, слетать даже успел - минут на тридцать. В летной комнате много народу. Здесь мы и услышали сообщение ТАСС.
Включили телевизор. Восхищение, удивление и, честно говоря, какая-то зависть. Ведь полетел не маститый, например известный испытатель самолетов, а никому не ведомый, совсем молодой человек.
Виктор Клюев, Герой Социалистического Труда, депутат Верховного Совета СССР, сталевар Московского металлургического завода «Серп и Молот»:
12 апреля с утра я был дома: работал в тот день во вторую смену. Услышал позывные Всесоюзного радио и насторожился. На всякий случай включил телевизор. И вдруг - такое . . .
Конечно, все догадывались, что вслед за спутниками полетит и человек. Но кто? Когда? Не думали, что это произойдет всего через три с половиной года после запуска первого спутника.
Леонид Петров, председатель Московского городского совета профсоюзов:
Было это во время какого-то большого совещания. Услышали сообщение о запуске «Востока» и, поверьте, в течение часа не могли продолжать работу. Что тут скажешь о чувствах! И радость, и восхищение, и мысль о сбывшихся мечтах. По образованию я авиационный инженер. И хотя я не был готов к такому известию, смог представить всю сложность проделанной работы.
Чарльз П. Сноу, английский писатель:
Я очень бы хотел быть сейчас в Москве, чтобы обнять всех моих дорогих друзей и сказать им, что я так же рад и горд, как и они.
Каждый из нас вырастает на голову, когда свершаются великие дела. Поэтому я посылаю не только поздравления, но и благодарность моим советским друзьям и всему советскому народу.
Николай Денисов, журналист, специальный корреспондент «Правды» на космодроме Байконур:
Вооружившись блокнотами и фотоаппаратами, поспешили на командный пункт группы встречи. Ее специалистам поручено на самолетах, вертолетах, автомашинах, а, если нужно, то и опускаясь на парашютах, первыми прибыть к месту приземления космического корабля, встретить космонавта.
145


В небольшом помещении тесновато. Еще и еще раз проверялись средства связи. Возле планшетов воздушной обстановки, у большой карты, пересеченной широкой красной чертой оси полета «Востока», у телефонных аппаратов и радиостанции — дежурные. Все, кто находился тут, на командном пункте, мысленно переносились туда, в степь, на космодром Байконур, где в готовящийся к старту корабль уже вошел космонавт. Но больше всего, пожалуй, хотелось быть там, возле ракеты, нам, журналистам, чтобы взглянуть в глаза советского парня, отправлявшегося в звездный океан, перекинуться с ним парой слов. Но сразу быть везде - нельзя. Зато мы скоро встретим его тут, на приволжских берегах, и первыми, узнав о том, что им увидено и пережито в полете вокруг Земли, тотчас расскажем это миллионам читателей наших газет.
- Старт дан! - громко сообщил радист. И каждый из нас торопливо записал в блокнот первые данные: «9 часов 7 минут». В наступившей тишине слышалось только биение наших сердец.
- Наверное, волнуемся больше, чем космонавт, - шепнул Георгий Остроумов.
Еще бы! Ведь время начало отсчет исторических минут первого в мире полета человека в космос. И это наш, советский парень! «Вижу Землю, покрытую дымкой. Кра- сота-то какая!» - передали только что принятые радиостанцией его взволнованные слова.
Мы уже кое-что знаем о нем: Гагарину двадцать семь лет. Родом со Смоленщины - из-под Гжатска. Женат на девушке из Оренбурга - Вале. У них две дочери - Леночка и Галинка. Товарищи рассказали, каким полным оптимизма было его выступление на партийном собрании, происходившем незадолго до старта. Но мы еще не представляем себе его лица, фигуры, глаз, незнакомы с тембром его голоса, манерой разговора, особенностями характера, мышления, взглядов на жизнь . . .
Специалисты по часто передаваемым координатным засечкам все время отмечали на карте местонахождение космического корабля. Несколько минут назад он проходил над дальневосточной тайгой. Взяв в руки глобус, мы попытались наглядно представить путь «Востока». В наших блокнотах множество цифр - координаты его движения. Они убедительно подтверждали - полет проходит нормально, по графику. Еще и еще отметки. Только что корабль находился над Южной Америкой, а на стол руководителя группы встречи дежурные уже положили бланк очередного сообщения: «Восток» — над Африкой; космонавт радировал - состояние невесомости переносится хорошо.
Невесомость! - совсем новое понятие. Пока мы знали о нем лишь по научно-фантастическим романам, возможную картину состояния невесомости красочно описал в одной из своих работ великий провидец космической эры К. Э. Циолковский. Теперь оно стало известным, испытанным. А хронометры продолжали отсчитывать время. Оно, казалось, приобрело ту же скорость — 28 000 километров в час! - с которой «Восток» прорезал подзвездное пространство. Уже был близок момент, когда за тысячи километров от нас придут в действие устройства, обеспечивающие торможение космического корабля, и он, сойдя с орбиты, направится к Земле, в район, намеченный для посадки.
Все звенья группы встречи получили последние распоряжения: самолеты и вертолеты поднялись в воздух, направились в тот район, где ожидалась посадка «Востока». А мы, журналисты, пока остались на командном пункте. Не надо суетиться. Но внутри все же червячок сомнения - не опоздать бы с информацией в газету!
Наступили самые волнующие минуты. Все притихло на командном пункте. Это не тревога за Юрия Гагарина, за судьбу «Востока» - всем было ясно: рейс удался. Но каждый все же переживал особую, неповторимую торжественность момента. Такого ведь еще никогда не было! Человек облетел земной шар в космосе и скоро — теперь совсем скоро — расскажет, что видел, что пережил там, на орбите.
146


10.18 Кедр. «Весна», я «Кедр», «Весна», я «Кедр». 10 часов 18 минут. Прошла вторая команда. Давление в системе ориентации - 120 атмосфер. Давление в баллоне ТДУ - 320 атмосфер. Самочувствие хорошее, полет проходит успешно. Как поняли? Прием. Все системы работают хорошо. Весна. Вас понял. Вторая команда прошла, все нормально.
10.24 Кедр. «Весна», я «Кедр». Полет проходит успешно. Самочувствие отличное. Все системы работают хорошо. В 10 часов 23 минуты давление в кабине - единица. Влажность - 65. Температура - 20 градусов. Давление в отсеке - 1,2. В ручной системе - 150. В первой автоматической - 110. Во второй автоматической - 115. В баллоне ТДУ - 320 атмосфер. Самочувствие хорошее. Продолжаю полет. Как поняли? *
Алексей Иванов:
Стрелка часов приближается к двадцати пяти минутам одиннадцатого. Сейчас должна включиться тормозная двигательная установка.
Сергей Павлович вышел из зала, прошел опять в комнату связи:
- Когда теперь у нас должны быть пеленги?
- Через двадцать две минуты.
- Ну хорошо, все идет нормально, надо следить за «Сигналом».
Должно повториться то, чего уже несколько раз ждали и что происходило на предыдущих пусках.
Корабль входит в плотные слои атмосферы, мечется пламя за бортом, покрываются темным налетом стекла иллюминаторов, температура - тысячи градусов. Внутри - человек... Да, теперь уже не Стрелка с Белкой, не безмолвный манекен, а живой человек, Юрий Гагарин . . .
- Есть «Сигнал»! - докладывает дежурный радист. - Принимают три наземных пункта!
Проходит несколько долгих минут. Вот-вот, сейчас, если все в порядке, «Сигнал» должен пропасть. Это будет означать, что кабина корабля - спускаемый аппарат - отделилась от ненужного больше приборного отсека и по траектории спуска, влекомая извечной силой земного притяжения, падает на Землю.
- «Сигнал» пропал!
Голос того же радиста. И его слова, подхваченные за окном пункта связи, многократно повторяют десятки голосов на улице. Смотрю на часы. Это невольно делают почти все. Очень хорошо. Точно по расписанию!
Теперь еще несколько минут, и, пожалуй, последнее и самое долгожданное: «пеленги». Если эти сигналы услышат дежурящие у приемников во многих пунктах нашей страны, то . . .
Минута, две... И радостный, очень, очень желанный голос:
- Пеленги есть!
- Ура-а! Ура-а!
Сразу снялось напряжение. Сразу - другие лица. Все кричат, хлопают друг друга по
147


плечам, торопливо закуривают и выливаются на улицу, на солнце. А оно светит приветливо и радостно, светит оттуда, из таинственных глубин вселенной.
Кончился космос. Теперь хозяином корабля вновь является Земля. Ее посланец, советский парень, возвращается на Землю, его родившую, воспитавшую, давшую ему крылья.
Юрий Гагарин:
В 10 часов 25 минут произошло автоматическое включение тормозного устройства. Оно сработало отлично в заданное время . . . Началась заключительная часть полета. Корабль стал входить в плотные слои атмосферы. Его наружная оболочка быстро накалялась, и сквозь шторки, прикрывающие иллюминаторы, я видел жутковатый багровый отсвет пламени, бушующего вокруг корабля. Но в кабине было всего двадцать градусов тепла.
Невесомость исчезла, нарастающие перегрузки прижали меня к креслу. Они все увеличивались и были значительнее, чем при взлете. Корабль начало вращать, и я сообщил об этом «Земле». Но вращение, обеспокоившее меня, быстро прекратилось, и дальнейший спуск протекал нормально . . .
Высота полета все время уменьшалась. Убедившись, что корабль благополучно достигнет Земли, я приготовился к посадке.
Иван Борисенко, спортивный комиссар:
До приземления оставалось 20 минут. Скорость снижения 220 метров в секунду. Высота 7000 метров. Гагарин почувствовал резкий толчок. Его сильно прижало к сиденью. Это раскрылся тормозной парашют. Скорость снижения уменьшилась. В это время произошел отстрел крышки люка, а через две секунды была автоматически введена парашютная система приземления летчика-космонавта. На высоте 4 километров катапультное кресло отделилось от космонавта, и Ю. А. Гагарин вместе с аварийным запасом продолжал спуск на парашюте. На этой же высоте раскрылся основной парашют спускаемого аппарата.
И вот наступило долгожданное мгновение: в 10 часов 55 минут летчик-космонавт СССР Ю. А. Гагарин, облетев земной шар на космическом корабле «Восток» и выполнив программу полета, приземлился в заданном районе, в 26 километрах юго- западнее города Энгельса Саратовской области, вблизи деревни Смеловка . . .
Юрий Гагарин:
Ступив на твердую почву, я увидел женщину с девочкой, стоявших возле пятнистого теленка и с любопытством наблюдавших за мной. Пошел к ним. Они направились навстречу. Но чем ближе они подходили, шаги их становились медленнее. Я ведь все еще был в своем ярко-оранжевом скафандре, и его необычный вид немножечко их пугал. Ничего подобного они еще не видели.
— Свой, товарищи, свой, — ощущая холодок волнения, крикнул я, сняв гермошлем. Это была жена лесника Анна Тимофеевна Тахтарова со своей шестилетней внучкой Ритой.
— Неужели из космоса? — не совсем уверенно спросила женщина.
— Представьте себе, да, — сказал я.
— Юрий Гагарин! Юрий Гагарин! — закричали подбежавшие с полевого стана механизаторы.
Это были первые люди, которых я встретил на Земле после полета. Мы обнялись и расцеловались, как родные . . .
148


. . . «Восток» спустился в нескольких десятках метров от глубокого оврага, в котором шумели весенние воды. Корабль почернел, обгорел, но именно поэтому казался мне еще более красивым и родным, чем до полета.
Виктор Горбатко, летчик-космонавт:
Что началось на командном пункте, трудно представить, а еще труднее передать словами. Взрослые, солидные люди вели себя, как дети. И только потому, что я был единственным представителем отряда космонавтов, только потому, что был знаком с Юрой, меня начали неистово подбрасывать в воздух.
Константин Феоктистов, ученый-космонавт:
Когда расчетное время истекло и «Восток», по нашим сведениям, приземлился, мною овладело какое-то странное чувство: не было четкого понимания, что же делать дальше.
Было тяжело, было трудно, было напряженное ожидание, были волнение и нетерпение - вдруг все разом кончилось. По инерции хотелось продолжать работу, а ра- боты-то и не было.
Но это состояние растерянности длилось недолго. «Ага, - мелькнуло в мозгу, - раз все кончилось, значит, надо бежать в гостиницу, собрать вещички, захватить место в первой подвернувшейся машине и жать на аэродром».
Так я и поступил.
Олег Григорьев, инженер поисковой группы:
У цели мы были в предписанный графиком срок. «Удачно приземлился парень!» - порадовались мы за Гагарина, которого уже и след простыл.
А порадовались вот почему: левый берег Волги, как правило, низменный. Но Гагарину повезло: место, где спустился «Восток», приподнято над поймой. Мы прямо поразились, как это он не вмазал в воду. Метрах в десяти-двадцати начиналась вязкая после половодья низина, а дальше - Волга. Правда, ничего страшного не произошло бы, потому что был предусмотрительно отработан и вариант с приводнением. Но разве не забавно сесть в воду, когда вокруг так много суши?
Демьян Смилевец, генерал-майор инженерно- технической службы, бывший начальник Энгельского зенитноракетного училища:
Гагарин на месте своего приземления, увидев подъехавшего к нему на машине офицера майора Гасиева, четко, по-военному начал ему представляться: «Товарищ майор! Космонавт Советского Союза старший лейтенант Гагарин выполнил ...» - Да ты уже майор! - прервал его Гасиев . . .
Но, видимо, Гагарин не понял этого замечания (во время полета ему было присвоено воинское звание «майор») и вторично пытался представиться: «Товарищ майор! . .» — Да ты знаешь?! Пока ты летал, тебе присвоили звание «майор».
Тут начались дружеские объятия, вопросы и расспросы, объяснения.
Офицер Гасиев снял свою фуражку и подарил ее Гагарину как сувенир, в знак первой встречи космонавта с военнослужащими.
С этой фуражкой Гагарин не расставался, пока находился в Энгельсе, и увез ее с собою.
149


В тот же день, 12 апреля, Гасиев на месте приземления первого космонавта Юрия Гагарина установил столб-отметку с надписью: «Не трогать! 12.04.61 10 ч. 55 мин. московского времени». А через пару дней солдаты его подразделения сложили небольшой каменный обелиск, где под стеклом было написано: «Здесь 12.04.61 г. в 10 час.
55 мин. приземлился Ю. А. Гагарин».
Валентин Гагарин, брат Юрия:
- Вот вам, ребятки, каждому по персональному кабинету. И по телефону, тоже персональному. Садитесь и отвечайте на звонки. Вопросы задают такие, что только вы в состоянии ответить на них.
Мы с братом Борисом сели к аппаратам.
Звонили беспрерывно, звонили из Москвы, Ленинграда, Киева, Владивостока, звонили из городов, названий которых я прежде никогда и не слыхивал. Звонили из-за границы. Расспрашивали о Юре, родителях, или просто поздравляли, или высказывали восхищение. Пытаясь как-то справиться с этим потоком телефонных звонков, работницы узла связи ввели жесткий регламент на время и предупреждали вызывающих Гжатск:
- Даю вам три минуты.
- Даю вам две минуты.
- Даю вам пять минут . . .
В четыре часа дня с телеграфа принесли сразу восемьдесят телеграмм - наших, советских, и зарубежных, и почти в каждой из них можно было встретить одни и те же слова: «восхищены» . . . «потрясены» . . . «гордимся»! Работница телеграфа предупредила, что принимать и обрабатывать телеграммы едва успевают и что приносить их будут вот так, пачками, через каждые полтора часа, потому что, в самом деле, невозможно же бегать с каждой отдельной телеграммой.
Корреспонденты штурмовали Гжатск весь день, поток их не уменьшился - наоборот, увеличился к вечеру. Они приезжали в машинах и поездах, прилетали на вертолетах. Здание райкома весь день гудело, как взбудораженный улей. Корреспонденты, перебивая друг друга, задавали нам - Зое, Борису, мне - бесчисленное множество вопросов. Мы едва успевали отвечать, расписываться в блокнотах, снова отвечать. Вспышки блицев слепили нас то и дело . . .
Иван Борисенко:
В это время над ними появился вертолет со специалистами из группы встречи, спортивным комиссаром, кинооператорами. Все бросились к космическому кораблю, у которого стоял улыбающийся первооткрыватель космических полетов, гражданин Советского Союза Юрий Гагарин. Горячие объятия, поздравления. . . Это были счастливые минуты.
Хотя я знал, что передо мной именно он, космонавт-один Юрий Гагарин, все же, как этого требует спортивный Кодекс, попросил его показать удостоверение, записал номер и дату выдачи, зарегистрировал в специальном бланке фамилию, имя, отчество, дату и время приземления, проверил опознавательные знаки космического корабля, на котором была надпись «Восток - СССР».
Здесь же на месте приземления были зарегистрированы три первых абсолютных мировых космических рекорда, установленных в легендарном полете Юрием Алексеевичем Гагариным: рекорд продолжительности полета (108 минут), рекорд высоты полета (327 километров) и рекорд максимального груза, поднятого на эту высоту (4725 килограммов). Юрий Гагарин установил два всесоюзных рекорда по радиосвязи. Они также явились и международным достижением: осуществление впервые в
150


мире двухсторонней радиосвязи «Земля-Космос», «Космос-Земля» в диапазоне коротких волн (9,0919 мегагерца и 20,006 мегагерца) и в диапазоне ультракоротких волн (143,625 мегагерца).
. . . Мы вернулись к космическому кораблю, окруженному местными жителями, забрали скафандр, бортовой журнал, некоторые приборы, вещи и возвратились на вертолет. По выражению лица космонавта было видно, что он устал. Ю. А. Гагарин на вопросы отвечал не так, как он обычно это делал до старта. Видно было, что он еще не пришел в себя после этого необычного полета. Мы хорошо знаем, что летчику в первом самостоятельном полете на самолете, а парашютисту в первом прыжке с парашютом приходится изрядно волноваться. Но полет на самолете и прыжок с парашютом не может быть сравним с первым полетом человека на космическом корабле. Все понимали состояние Гагарина. Ведь в первом космическом полете никто не мог дать гарантию полной безопасности. И, только снова очутившись на родной Земле, он в полной мере осознал происшедшее . . . Несколько минут полета - и мы на аэродроме. В районе города Энгельса. С вертолета Гагарин и мы вместе с ним направляемся в сопровождении большой толпы людей в здание, где он должен был пройти предварительный медицинский осмотр. Врач Виталий Волович тщательно осматривает космонавта. Проверяет его кровяное давление, пульс. Генерал (ныне маршал авиации) А. Ф. Агальцов приглашает Юрия Гагарина перейти в другое здание, где установлены телефоны. На аэродроме тысячи людей. И снова Юрий Гагарин оказался в объятиях летчиков, техников, рабочих. Тут же ему преподносят цветы. Пройти практически невозможно. Чувствуется, что космонавт волнуется от этой неожиданной сердечной встречи. Он улыбается и машет руками. Живое людское море все сжимается и сжимается. Мы берем Юру за руки и вместе с ним медленно протискиваемся через толпу к зданию. Люди на деревьях, крышах домов, заборах. Каждому хочется увидеть космонавта. По аэродрому раздается: «Ура! Первому космонавту мира - слава!» Гагарин в ответ на приветствия поднимает руки, улыбается.
- Ты видишь, как тебя встречает народ! - сказал я ему.
Юрий ответил мне:
- Я этого, по правде сказать, не ожидал.
С большим трудом заходим в здание. Усаживаем космонавта в кресло. Кто-то приносит стакан русского квасу, потом на столе появляются ваза с яблоками и графин с водой. Кто-то приглашает Гагарина к телефону. Космонавт докладывает в Москву о завершении своего полета и благополучном приземлении на родной Земле. Он волнуется. После телефонного разговора Гагарина с Москвой - вновь на аэродром. У выхода перед зданием сотни людей. Очень медленно пробиваемся к автомашине. Крики «ура», цветы. Ведем под руки космонавта. Неожиданно выбежала старушка. Она крепко поцеловала Гагарина и сказала: «Спасибо тебе, сынок, молодец ты!» С большим трудом открываем дверцу автомашины и втискиваем в нее Юрия Гагарина, потом садимся сами. Кругом люди. Сигналы водителя об освобождении пути для проезда к самолету Ил-14, который стоит в ожидании взлета, ни на кого не действуют. С большим усилием открываем дверь, и я прошу всех освободить дорогу для проезда. Народ нехотя, медленно отступает. В сопровождении сотни людей машина еле продвигается. Вот и самолет. Гагарин выходит из машины. Опять цветы, приветствия! Гагарин поднимает руки, улыбается, сердечно прощается со всеми, заходит в самолет и вдруг останавливается и спрашивает:
— А где часы, те, что были со мной в космосе, они пришиты к левому рукаву скафандра7
Принесли скафандр, отрезали часы, которые Юрий бережно положил в карман. Здесь же мы сфотографировались с космонавтом. В самолете Гагарин охотно поел фруктов и выпил виноградный сок. В самолете врач снова осмотрел космонавта. Потом Гагарин рассказывал нам о невесомости.
151


- Счастливый ты, - сказал я, выслушав Гагарина. - У тебя две дочери. Вырастут, будут гордиться тобой . . .
Он улыбается в ответ:
- Ну, чего там . . . Ничего особенного нет. . .
Конечно, в эти первые минуты и часы он еще не понимал до конца всего значения того, что он совершил.
Алексей Иванов:
Приземляемся на берегу Волги. Чуть поодаль, на гребне довольно крутого откоса, стоит спускаемый аппарат. Он обугленный, растрепанный, но победивший в жесточайшем бою с вибрациями, атмосферой, перегрузками, огнем.
Королев с руководителями и главными конструкторами подходит к кабине. Прилетевшие к месту посадки немного раньше, в составе специальной группы, наперебой рассказывают: «Жив, жив, здоров! Никаких повреждений! Ни у Юрия, ни у корабля. Оба в полном порядке. Тому и другому чуточку отдохнуть - и можно опять в космос! »
Все с большим вниманием осматривают аппарат и кабину. Улучив минутку, залезаю в люк. Действительно, все в порядке. Заглядываю в маленький шкафчик, где были уложены съестные припасы. Аркадий Владимирович стоит рядом и, облокотясь на люк, со смехом рассказывает:
- Ты знаешь, мы еще из окна вертолета увидели, что все в порядке, но чуть только сели - помчались со всех ног. В кабине еще работали приборы, и, представь себе, в ней уже успел побывать механик местного колхоза. Он отрекомендовался нам, сказав, что во всем полностью разобрался и что впечатление у него от космической техники осталось хорошее! Тубу с пищей, правда, отдавал со слезами на глазах. Тут вообще пришлось провести по части сувениров большую воспитательную работу. Куски обгоревшей фольги и поролоновую обшивку внутри кабины ощипали! Ну что здесь можно поделать!
Конец разговора, очевидно, слышал Сергей Королев.
- Так воспитательную работу, говоришь, старина, провести пришлось? «Восток» чуть на сувениры не разобрали? Это безобразие. Это черт знает что такое!
Но глаза смеются, да и сам смеется, легко и счастливо!
- Ну ладно, механику сувенира вы не дали, ну а мне, товарищам вот, может быть, что-нибудь дадите, а?
Кто-то говорит:
- Сергей Павлович! Вам дарим весь спускаемый аппарат на добрую память!
- Нет, дорогие товарищи. - Глаза стали серьезным^ - Это теперь достояние истории! Достояние всего человечества. Пройдет немного времени, и «Восток» будет установлен на высоком пьедестале на международной выставке, и люди будут шапки перед ним снимать! Теперь он не наш, теперь, друзья мои, он - история.
Виталий Волович, врач, кандидат медицинских
наук:
Держим курс на Куйбышев. Все вокруг было привычным - освещенный солнцем салон с рядами кресел, занавески из белого парашютного шелка на иллюминаторах. И вся эта до мелочей знакомая обстановка никак не вязалась с тем, что здесь же, в соседнем кресле, сидит человек, только что совершивший фантастический полет. Человек, за сто восемь минут облетевший Землю.
Все, кто находился в салоне, собрались возле Гагарина.
Открытая улыбка, блеск синих глаз и какая-то особенная простота и обаяние - все в нем привлекало людей. В салоне было тепло, и Гагарин, сняв голубой комбинезон,
152


остался в рубашке. Там и тут из нее торчали белые хвостики проводов от датчиков, прикрепленных к телу космонавта. Я раскрыл сумку и извлек все необходимое для медицинского осмотра. Затем снял колпачок с авторучки и выжидающе посмотрел на Гагарина.
- Ну что ж, работа есть работа. Будем обследоваться, - сказал он, подставляя руку. Я наложил манжетку, накачал в нее воздух и, прижав мембрану фонендоскопа к локтевому сгибу, начал слушать. Стрелка тонометра медленно поползла по циферблату.
- Ну, как давление?
- Отличное, 125 на 70. Как будто не летал.
- То-то. - И Гагарин весело подмигнул.
Осмотр продолжался. Подержав градусник под мышкой, Гагарин сначала сам посмотрел - 36,6, только после этого вернул его мне. Теперь надо подсчитать пульс и дыхание. Я шепотом считаю, искоса поглядывая на секундомер: один, два, три, четыре, пять . . . Все нормально. Пульс - 68 ударов в минуту, грудь вздымается мерно, спокойно.
И после каждого моего «отлично» все улыбались: «Вот он какой, наш космонавт!» Наконец осмотр окончен. Поднялся шум, посыпались вопросы.
- Давайте по очереди, - попросил космонавт.
- Про невесомость расскажите, Юрий Алексеевич. Вот во сне бывает - взмахнешь руками и летишь. Похоже?!
- Очень похоже. Когда корабль вышел на орбиту, я оторвался от кресла, насколько позволяли ремни, и повис между потолком и полом. Руки и ноги оказались чужими, тело как будто потеряло вес. Это было необычайное ощущение. А тут еще перед самым лицом парят планшет и карандаш. Даже вода, пролившаяся из шланга, превратилась в маленькие сверкающие шарики и тоже медленно плывет по кабине.
- А как Земля? Какая она с той высоты?
- Пожалуй, такая же, как при полете на реактивном самолете, конечно на большой высоте. Все отлично видно - и горы, и леса. Когда пролетал над океаном, внизу различал острова. Красивая наша Земля. Вся в нежно-голубом ореоле.
Гагарин задумался, а потом добавил:
- А вот Луну так и не удалось посмотреть. Но это не беда - посмотрю в следующий раз.
Неожиданно беседа прервалась. Гагарин откинулся на спинку кресла, закрыв глаза. Мне казалось, что в эти мгновения он мысленно вновь возвращается в кабину «Востока». В салоне воцарилось молчание. Все думали, что он задремал. Но Гагарин открыл глаза:
- Что это все замолчали? Это я так — задумался на минуту.
Чингиз Айтматов, писатель, лауреат Ленинской
премии:
На улице гремит громкоговоритель: только что приземлился корабль-спутник «Восток» с майором Гагариным на борту. На какую-то секунду сердце замерло, переполненное хлынувшим горячим потоком радости. Я еще не все осознал, да это и невозможно — так сразу понять то, что совершилось. Я не могу идти, я прикрываю глаза и мысленно бегу куда-то за черту города, туда, где просторней, где пробуждается весенняя степь . . .
Неужели все великое происходит так просто?! Разве мы не пережили сейчас гениальную минуту человеческого рода? Ведь с этой минуты человек — не просто разумное земное существо, но и, если позволено так выразиться, разумное вселенское, космическое существо — могучий повелитель миров и пространств! Человек вырвался из вековечно необоримого земного тяготения!
153


Георгий Шонин, летчик-космонавт:
Чтобы немножко «разрядиться» и посмотреть, как на свершившееся реагируют люди, я вышел из машины, не доезжая до гостиницы, и пошел пешком через центр большого сибирского города. Помнится, меня обескуражило хладнокровие, с которым встретили сообщение ТАСС окружающие. Жизнь города текла по обычному руслу: ходили трамваи и автобусы, куда-то сосредоточенно спешили люди ... И только яркий апрельский день радовался и салютовал происшедшему событию всеми своими весенними красками. Как же так? Почему? Мне захотелось останавливать каждого встречного, тормошить его за плечи и кричать: «Понимаете, что произошло! Полтора часа назад человек покорил космос! Люди, очнитесь!» Но это было не равнодушие и не хладнокровие. Это был массовый шок. В первые минуты и часы большинству людей действительно было трудно разобраться и оценить это событие. Фантастика! Сказка! Как в нее поверить? Ведь ни в печати, ни по радио, ни по телевидению о предстоящем старте заранее не говорили. А когда разобрались, всех захлестнул единый патриотический порыв.
Люди шли по улицам Москвы с импровизированными, наспех написанными плакатами, из которых особенно запомнился один: «Все в космос!» И никто не сказал: «Ну зачем же всем?!»
Было понятно, что так проявилась первая, молниеносная реакция на событие, открывшее новую эру в истории обитателей нашей планеты.
Андрей Стученко:
. . . Наше напряженное ожидание наконец получило разрядку.
- Летит! Летит! - послышались радостные возгласы.
Да, верно! Мы увидели маленькую точку в небе, разраставшуюся по мере приближения к нам. Это был самолет Ил-14.
Самолет сел. Мы заторопились к трапу. Открылась дверца.
Приветственно помахивая рукой, улыбаясь, Гагарин спустился по трапу. Слова официального приветствия как-то сразу выпали у меня из головы. Я его просто обнял и от имени министра обороны поздравил с новым воинским званием, счастливым полетом и благополучным приземлением. Во время завтрака космонавт поделился впечатлениями о полете. Для нас всех это было необычайно интересно, беседа осталась в памяти на всю жизнь.
Алексей Иванов:
И вот в гостиную вместе с Сергеем Павловичем Королевым и Германом Титовым входит он. Вот он! Такой же, как и вчера, но только уже не в скафандре, а в новенькой военной летной форме с майорскими погонами.
Не помню, что тогда было, кто и что говорил: для меня существовал только он один. Гагарина сразу же окружают, и каждый стремится задать по нескольку вопросов. Характер вопросов почти одинаков: «Как ты себя чувствуешь?» и «Какие замечания по работе моей системы?» Вот и мне удается подойти поближе к Юрию. Он увидел меня, с улыбкой протягивает обе руки:
- Ну, здравствуй, ведущий! Как себя чувствуешь?
— Здравствуй, дорогой Юрий Алексеевич, здравствуй! А почему ты меня спрашиваешь о самочувствии? Ведь сегодня этот вопрос задают только тебе, меня он не касается?
154


- Положим, касается! Посмотрел бы ты на себя, когда крышку люка открывал; у тебя тогда по лицу цвета побежалости ходили!
Протягиваю ему «Известия», сегодняшние, купленные только что, перед встречей. Гагарин вынимает ручку и рядом со своим портретом, где он снят в летном шлеме, пишет: «На память добрую и долгую». И ставит подпись, которую многие впервые увидели в те дни, а теперь знают во многих странах мира.
Василий Песков:
По скрипучей деревянной лесенке сверху молодым шагом сбежал невысокого роста майор. Он был один, и в первый момент мы решили, что это посыльный, - еще раз сказать, чтобы мы подождали. Но майор протянул руку:
- Здравствуйте. Это вы из «Комсомолки»?
Батюшки, да это же он! Ну конечно, это Гагарин ...
Худенький, невысокий майор сразу же оценил ситуацию и так хорошо, так дружески улыбнулся, что мы сказали:
- Юра . . .
Мы просто иначе и не могли его назвать.
Куда улетели из головы старательно заготовленные «глубокие и серьезные» вопросы? Я мучительно думал: о чем же спросить? О самочувствии? О здоровье? Но подтянутый вид и эта улыбка исключали подобные вопросы.
Мы достали из сумки газеты . . .
Это был хороший подарок.
Гагарин внимательно, с задумчивой улыбкой рассматривал снимки жены и старшей из своих дочерей. Просто сказал:
- Спасибо . . .
Нужен снимок! Не портрет. Портрет все уже видели. Надо в каком-нибудь действии его снять. Лихорадочно соображаю: что же может делать космонавт в этом зале?
- Юрий, играете в бильярд? . .
- Давайте . . .
И опять улыбка.
Игры-то, понятное дело, не было. Минуты две потолкали шары. Потом, схватив камеру, я принялся снимать, совсем не уверенный, что снимки получатся: в люстре горели три слабенькие лампочки. Уже имея опыт фотографа, из бильярдного стола я «выжимал» все, что возможно. Крупно — шар. Он как Земля . . .
Мою творческую фантазию прервали два медика:
— Ну, наверно, довольно? . . Пойдем, Юра, пойдем . . .
И они пошли наверх.
На середине лестницы майор оглянулся и подмигнул двум пьяным от радости журналистам: дескать, мы еще встретимся . . .
Агентство «Ассошиэйтед Пресс»:
Москва, 12 апреля — Советский Союз объявил, что он запустил в космос человека и вернул его после облета вокруг Земли.
Агентство «Рейтер» (из Нью-Йорка):
Два американца русского происхождения заявили, что космонавт Юрий Гагарин не пролетарского происхождения.
Профессор Алексис Щербатов из Университета Ферлея Диккинсона, штат Нью- Джерси, заявил корреспондентам, что, по наведенным им справкам, Юрий — внук
155


князя Михаила Гагарина, владельца огромных имений под Москвой и Смоленском, который был расстрелян большевиками.
63-летний Грегори Гагарин, отставной преподаватель верховой езды в Университете штата Пенсильвания, некогда служивший в царской кавалерии, сказал, что, по его мнению, он дядя Юрия.
«Таймс»:
Для Жюля Верна это было 80 дней, для майора Гагарина — 108 минут. Промежуток между утренним кофе и поздним завтраком. За время, которое ежедневно многие из служащих Сити проводят в пути между домом и местом работы, он облетел вокруг Земли.
«Дейли миррор»:
Сегодня «Миррор» празднует величайшее событие в нашей жизни, величайшее событие нашего века . . . Кто может оставаться не взволнованным таким могучим достижением? «Миррор» салютует русским и «Дикой утке» (так здесь переводят фамилию Гагарина).
Юрий Гагарин:
Мы все поехали на берег Волги, в стоявший на отлете домик. Там я принял душ, пообедал и поужинал сразу — на этот раз по-земному, с хорошим земным аппетитом.
После небольшой прогулки вдоль Волги, полюбовавшись золотисто-светлым небом заката, мы сыграли с Космонавтом-два на бильярде и, закончив этот удивительный в жизни день - двенадцатое апреля тысяча девятьсот шестьдесят первого года, улеглись в постели и через несколько минут уже спали так же безмятежно, как накануне полета.
Счастливый майор Гагарин спал после этого невероятного - ведь и не приснится такое! - самого длинного дня своей жизни. Он еще не понимал до конца, что же это такое он сделал сегодня. Он устал и был счастлив. Он не знал в тот день, что мама уже в Москве и что его наплакавшаяся, изволновавшаяся сверх всякой меры любимая Валя, устав от слов и людской ласки, слез и тостов, уснула наконец и улыбается во сне оттого, что он жив, а больше ей сегодня ничего от него не нужно.
Первый и единственный в истории человек, совершивший кругосветное путешествие меньше чем за два часа, спал на берегу Волги. Он родился сегодня второй раз. Обычно в России так говорят о том, кто перенес смертельную опасность и остался жив. Но дело не только в опасности. Конечно, много всяких опасностей подстерегало его на его звездной дороге, но, повторяю, не в этом дело. Он родился заново, чтобы прожить свою вторую жизнь, такую горько короткую и такую прекрасную, так нерасторжимо соединенную, спаянную с его первой жизнью, из нее родившуюся, и все- таки вторую.
На 14 апреля 1961 года в одесском Доме атеизма была назначена научно-популярная лекция «Когда человек полетит в космос». Накануне на афише появилась размашистая надпись из одного слова — «уже» (58).
156


58


59
60
12 апреля 1961 года Валентина Гагарина слушает очередное сообщение о полете космического корабля, на борту' которого находится ее муж (59).
«Человек в космосе» - новость, переданная Московским радио, быстро облетела Земной шар. Передачу, посвященную этому событию, слушают жители Софии (60).


61
62
64
63
Работники Московского телеграфа ликуют (61). В часы обеденных перерывов рабочие и работницы собирались в комнатах отдыха, чтобы послушать очередное сообщение о полете и комментарии (62). Друзья принесли Валентине Гагариной газету с портретом Юрия и его биографией (63). В эти дни счастливчиками были те, кто смог купить номер газеты, поэтому новости читались тут же, вслух (64).


В центре Москвы. Крики ликования, шутки. Студенты- медики писали лозунги на своих халатах, на листах бумаги: «Гагарин, ура!», «Москва-космос-Москва. Ура!» (65).


По улице Горького идут москвичи с плакатом: «Слава первому советскому космонавту! < (66).


67
70
68
Когда закончился рабочий день, толпы радостно возбужденных людей превратились в подлинные праздничные демонстрации - с красными флагами, плакатами и транспарантами. Возникали стихийные митинги. Штурмовали киоски, продававшие вечернюю газету (67, 68, 69).
А жизнь текла, как обычно. Рождались на свет новые люди (70). В одном из родильных домов появился плакат: «Сегодня, 12 апреля 1961 года, в нашем доме родились 4 мальчика. Всем им в честь покорителя космоса Ю. Гагарина родители дали имя Юрий.
С будущими покорителями космоса, товарищи родители!!!»
69


71
Специальные выпуски газет, посвященные полету Гагарина, раскупались в несколько минут в Будапеште (71), Берлине (72) и других городах мира.


72


73
74
Космический рейс закончен (73). «Случилось, как в хорошем романе: мое возвращение из космоса произошло в тех самых местах, где я впервые в жизни летал на самолетах» (Юрий Гагарин, «Дорога в космос»).
«В эти волнующие первые часы возвращения на Землю из космоса произошло много радостных встреч со знакомыми и незнакомыми друзьями. Все были для меня близкими и родными» (Юрий Гагарин, «Дорога в космос») (74, 75).
75


76
Первые минуты после приземления (76).


77


78
Прибытие в Куйбышев на отдых (77).
Встреча с дублером - Германом Титовым (78).


79
Чувство огромной радости переполняло меня» (Юрий Гагарин, «Дорога в космос») (79).


80
В Москву (80)


83
82
Самолет Ил-18 приземлился на аэродроме Внуково. Здесь первый космонавт рапортовал руководителям Коммунистической партии и Советского государства об успешном выполнении задания (81). Из Внукова кортеж автомашин направился в Москву. На улицах города по всему пути следования стоял народ (82).
«И вот она, наша Красная площадь, на которой совсем недавно, собираясь в полет, я стоял перед Мавзолеем. От края до края ее заполнили трудящиеся Москвы» (Юрий Гагарин, «Дорога в космос») (83).
В тот же день вечером, в Кремле. От имени ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета СССР и Совета Министров СССР Л. И. Брежнев поздравляет Юрия Гагарина, прикрепляет к его мундиру орден Ленина, «Золотую Звезду» Героя Советского Союза и знак летчика-космонавта СССР (84).


84


86
87
85
На пресс-конференции в Доме ученых, устроенной Академией наук СССР и Министерством иностранных дел, Юрию Гагарину была вручена золотая медаль К. Э. Циолковского. Космонавт рассказал, как проходил полет, и ответил на вопросы журналистов (85, 86, 87, 89).
88


89
Пилотское свидетельство № 1, выданное 14 апреля 1961 г. Центральным аэроклубом СССР имени В. П. Чкалова, удостоверяет, что Ю. А. Гагарин имеет звание пилота- космонавта (88).
Гагарин дает автографы советским ученым (90).
90


ранта татарина
- А что для Вас лично самое трудное? - спросил Гагарина М. П. Черный - редактор газеты «Труд» города Клинцы Брянской области.
- Носить славу ...


Работа Гагарина после космического полета - это поездки по СССР, встречи с советскими людьми (91), зарубежные поездки (92), учеба в академии им. Жуковского и работа в космонавтике (93), большая общественная деятельность (94).


108 минут, даже самых фантастических, не могут изменить суть, природу человека. Гагарин был на земле работником. Всегда - дома, в ремесленном училище, в техникуме, в военном городке и на космодроме. Он всегда, как говорят в народе, находился «при деле». В этом смысле короткая жизнь Гагарина, прожитая им после 12 апреля, находится в неотрывном единстве со всей прежней его жизнью. Можно говорить лишь о том, что изменился характер его работы, ее формы. Гагарин становится - и очень быстро - государственным деятелем, членом Центрального Комитета Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи, депутатом Верховного Совета СССР. Он ведет активнейшую работу в комсомоле, возглавляет Общество дружбы с народом Кубы, круг его общественных обязанностей неохватен. Наконец, он продолжает учебу в Военно-воздушной инженерной академии и академию эту заканчивает. Обо всем этом мы вспоминаем в первую очередь, потому что как раз эта работа у всех на виду. С ней связано большинство его публикаций, о ней рассказывали журналисты и кинохроникеры. И как-то отодвигается, становится как бы фоном главное дело, то, чему он всего себя отдал навсегда, - космонавтика. Гагарин-политик, Гагарин-трибун, общественный деятель заслонил в какой-то степени Гагарина-космонавта.
Эта деятельность его, так сказать профессиональная, продолжавшаяся и после полета, известна меньше. Это была ровная, повседневная, обычная работа. Как и у каждого из нас, она не часто баловала праздниками, и неожиданных радостей в ней было, очевидно, все-таки меньше, чем непредвиденных сложностей. Но он очень любил эту работу, можно даже сказать - больше всего в жизни любил эту работу.
И вот, первый день его второго рождения начинался с работы. С доклада перед Государственной комиссией. Здесь, после непривычных, непонятных восторгов встречи, которые невольно вызывали у него какую-то скованность, Гагарин почувствовал себя уверенно. Он точно знал, чего ждут от него теперь, и не волновался. Вот воспоминания двух слушателей этого исторического доклада.
Борис Викторов, профессор:
Гагарин докладывал очень обстоятельно, очень спокойно, очень выпукло, и было отрадно видеть, что он нисколько не изменился после полета, что это все тот же Гагарин, каким он был сутки назад. Да и само заседание комиссии напоминало дружескую беседу, а не торжество, посвященное чествованию героя.
Мы, ублаготворенные тем, что напряжение, волнения, переживания остались позади, тихо, мирно разговаривали по душам, и только журналисты со страшной скоростью носились внизу и ждали, когда же кончится заседание, когда же им будет дозволено взять в оборот героя космоса.
Виталий Севастьянов, летчик-космонавт:
Захватывающе рассказывал Гагарин о полете, о поведении корабля, о невесомости, о своем самочувствии. Но особенно мне запомнился его рассказ о нашей планете. Очень красочно описывал Гагарин, как выглядит Земля из космоса, подчеркивал ее крохотность.
- Все очень похоже на то, что видят летчики, поднимающиеся в стратосферу, - говорил он. - Но только в космосе обзор шире, краски ярче, гуще, сочнее. Если смотреть на горизонт, то хорошо виден контрастный переход от светлой поверхности Земли к совсем черному небу. Наша планета как бы плавает в ореоле голубоватого сияния. Выше голубизна, постепенно темнея, переходит в фиолетовый цвет, а потом в космическую черноту. Картина по своей цветовой гамме необыкновенная. Как на полотнах Рериха. Солнце удивительно яркое. Я даже прикрывал иллюминатор, что-
185


бы ослабить яркость лучей. Звезды ясные, четкие. Они выпукло выделяются на черном фоне.
Юрий говорил очень выразительно, но еще выразительнее были его глаза - они так и светились. Я помню эти светящиеся радостью глаза. Я помню глаза его слушателей - маститых ученых, инженеров, друзей-космонавтов. В их глазах была восторженность.
Журналисты, как справедливо заметил профессор Викторов, действительно умирали от нетерпения и готовы были отдать все за каждую минуту с Гагариным, за один фотокадр. Для журналистов первое интервью с первым космонавтом Земли было высшей профессиональной доблестью.
Николай Денисов, специальный корреспондент «Правды», начинает воспоминания об этом дне с восклицания:
- Первое космическое интервью!
Готовясь к нему, мы с Георгием Остроумовым набросали десятка два вопросов, на которые, как нам казалось, читателям «Правды» и «Известий» было бы интересно услышать ответы космонавта. И хотя этими вопросами, разумеется, нельзя было исчерпать все, что хотелось узнать о полете, они все же представляли некую ось беседы.
Он сидел перед нами, улыбающийся, энергичный - в военной форме. На офицерском кителе значки: крылатый, летчика первого класса, и другой - парашютиста- инструктора; на ромбике, подвешенном к изображению парашюта, - число совершенных прыжков. Под левым лацканом кителя скромно алела ленточка военной медали. Больше наград у молодого офицера не было. Юрий Гагарин настроен преотлично. Вся беседа проходила в жизнерадостно-полушутливом тоне. Но когда это было нужно, космонавт сразу становился серьезным, говорил уверенно, весомо - чувствовалось незаурядное знание техники, солидная теоретическая подготовка.
Нет, думается, нужды приводить здесь содержание этой беседы. Увлекательная, совершенно необычная — речь-то шла не только о жизненном пути космонавта, о впечатлениях человека, впервые побывавшего в космосе, - эта беседа достаточно представлена в различных изданиях по космонавтике. Хочется лишь заметить, что весь наш разговор оказался очень доверительным, его пронизывала врожденная гагаринская застенчивость, скромность. Когда интервью подошло к концу, мы спросили: - Что передать через газеты родным и близким?
Взрослым Гагарин пожелал здоровья и успехов в труде, а ребятам обещал привезти «космические» сувениры.
В заключение беседы космонавт набросал в наших блокнотах несколько приветственных слов читателям «Правды» и «Известий».
Счастливец Николай Денисов вместе с тремя другими журналистами-счастливцами: Георгием Остроумовым, Василием Песковым и Павлом Барашевым - сопровождал Гагарина в Москву, где Космонавту-один уготовлена была небывалая встреча.
Николай Денисов:
На аэродроме Юрия Гагарина уже ждал специально прилетевший за ним из Москвы Ил-18 № 75717. На его борту и родилась новая добрая традиция Аэрофлота: летчики,
186


которые доставляют космонавтов в столицу, вручают им сувениры - модели своих самолетов с выгравированными памятными надписями.
Командир отряда воздушных кораблей - ныне министр гражданской авиации - Б. П. Бугаев вместе с экипажем торжественно передал Юрию Гагарину первый такой сувенир. Хорошо запомнилось, как растрогала его церемония вручения подарка, происходившая в пассажирском салоне самолета, с какой искренней благодарностью пожимал он руки всем членам экипажа . . .
Едва самолет оторвался от земли, его радиостанция начала работать с предельной нагрузкой. На борт шли депеши в адрес Юрия Гагарина. А он, подсев к иллюминатору, еще и еще раз рассказывал нам, журналистам, которых стало побольше - присоединились прилетевшие накануне репортеры «Комсомольской правды» Павел Бара- шев и Василий Песков, фотокорреспонденты, кинооператоры, - о космическом полете.
- Видите нежно-голубую дымку над горизонтом? Примерно так же выглядела она и с орбиты . . . Такой ореол окружает нашу планету . . .
Жадно прильнув к иллюминаторам, мы старались хоть чуточку представить себе картину космического полета.
Время за беседой текло быстро. Вот и приспела пора готовиться к посадке. Экипаж повел самолет на снижение, под кромку пухлых, весенних облаков. Справа и слева к Ил-18 пристроился почетный эскорт - эскадрилья МиГов. Ее вел подполковник А. Ардатьев. Истребители прижимались к лайнеру, в иллюминаторы были ясно видны лица летчиков; белозубо сверкали их приветственные улыбки - отлично, мол, Юрий Гагарин!
Тень Ил-18 пересекла сероватую трассу кольцевой автострады, промелькнул взметнувшийся ввысь золотистый шпиль Университета на Ленинских горах, проплыла лента Москвы-реки. Совсем близко - словно их можно достать рукой - алели звезды Кремля, к которому текли человеческие реки. Всюду флаги и плакаты. Я взглянул на Юрия Гагарина: губы плотно сжаты, голубые глаза приобрели стальной отблеск. Он весь как-то подобрался, словно бы возмужал - наверное, вот таким и был там, в космосе.
- О такой счастливой минуте, - вдруг вырвалось у него, - никогда не думал . . .
Еще много раз довелось летать с Юрием Гагариным по родной стране и в зарубежных рейсах. Но тот, первый полет, из Куйбышева в столицу, особенно мне запомнился. Все мы, находившиеся тогда в самолете, летевшем над праздничной Москвой, волновались. Волновался и Юрий Гагарин. Но усилием воли он сдерживал свои чувства.
Юрий Гагарин:
Наверное, ни один человек в мире не переживал то, что пришлось в этот праздничный день пережить мне.
Но радио, бесконечно повторявшее мое имя, и газеты с моими портретами и статьями о полете в космос были только началом . . . Впереди ждали еще большие переживания, которых не могла представить никакая, самая богатая фантазия и о которых я даже не догадывался.
На подлете к столице нашей Родины к нам пристроился почетный эскорт истребителей. Это были красавцы «МиГи», на которых в свое время летал и я. Они прижались к нашему воздушному кораблю настолько близко, что я отчетливо видел лица летчиков. Они широко улыбались, и я улыбался им. Я посмотрел вниз и ахнул. Улицы Москвы были запружены потоками народа. Со всех концов столицы живые человеческие реки, над которыми, как паруса, надувались алые знамена, стекались к стенам Кремля.
187


Самолет низко прошел над главными магистралями города и направился на Внуковский аэродром . . .
Николай Денисов:
Машина, мягко коснувшись бетонных плит посадочной полосы Внуковского аэродрома, подрулила к полыхавшей кумачом и цветами правительственной трибуне. Юрий Гагарин неторопливо надел светло-серую шинель и парадную фуражку, поправил белый шарф и, бросив взгляд в зеркало, спросил:
- Все в порядке?
- Хорош!
К самолету, остановившемуся против трибуны, окруженной плотной толпой, подкатили трап. В машину ворвались звуки старого авиационного марша - «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». Глубоко вздохнув, Юрий Гагарин ступил на трап и, быстро спустившись с него, стал печатать широкий армейский шаг по красной ковровой дорожке.
Юрий Гагарин:
Еще из самолета я увидел вдали трибуну, переполненную людьми и окруженную горами цветов. К ней от самолета пролегала ярко-красная ковровая дорожка.
Надо было идти, и идти одному. И я пошел. Никогда, даже там, в космическом корабле, я не волновался так, как в эту минуту. Дорожка была длинная-предлинная. И пока я шел по ней, смог взять себя в руки. Под объективами телевизионных глаз, кинокамер и фотоаппаратов иду вперед. Знаю, все глядят на меня. И вдруг чувствую то, чего никто не заметил, - развязался шнурок ботинка. Вот сейчас наступлю на него и при всем честном народе растянусь на красном ковре. То-то будет конфузу и смеху - в космосе не упал, а на ровной земле свалился . . .
Под звуки оркестра, исполняющего старинный авиационный марш «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», делаю еще пять, десять, пятнадцать шагов, узнаю лица членов Президиума ЦК, вижу отца, маму, Валю.
Ходжа Ахмад Аббас, индийский писатель:
Он шел четким военным шагом посредине церемониальной дорожки и в сравнении с огромным притихшим аэродромом казался таким маленьким, таким необыкновенно хрупким, а путь, пролегший по красному ковру, был бесконечно длинным, как линия судьбы, вычерченная на ладони Земли.
Александр Майский, журналист:
Для Анны Тимофеевны эти три дня ожидания были, наверное, самыми длинными в жизни. На аэродроме она то и дело спрашивала: «Почему не летят?» А увидела самолет, забеспокоилась: «Зачем там истребители, еще врежутся ...» Но вот самолет застыл перед трибуной, подан трап. Юра вышел, стал спускаться по трапу - такой родной и вроде бы какой-то иной . . . Повзрослевший, что ли? Рапортует - и к ней. Обнял, вытер своим платком материнские слезы и сказал, как в детстве: «Не надо, больше не буду ...»
Лидия Обухова, писательница:
Вся гагаринская семья - Алексей Иванович с Анной Тимофеевной и их детьми, тетка Мария Тимофеевна Дюкова и даже двоюродная сестра Лидия Николаевна Иванова,
188


- все очутились на трибуне рядышком с членами правительства. Не успели друг другу рук пожать, перемолвиться словечком, как общее внимание привлек уже спускавшийся самолет, а затем и сам Юрий. Он шел по красной ковровой дорожке от самолетного трапа все ближе, ближе к трибуне. Остановился, громко и ясно отрапортовал, поднялся наверх, переходя из объятий в объятия, — и вдруг шепнул на ухо Лиде: - Поздравляю тебя.
Она искренне изумилась:
- Меня? С чем?
- Да сегодня же твой день рождения. Разве ты забыла?
Она забыла. Все забыли, и ее мать, и муж. А Юрий вспомнил.
И в этом Гагарин весь.
■
Я никогда не забуду этого апрельского утра и двухэтажную, собранную из каких-то зыбких труб этажерку, на которой висели мы, журналисты, стараясь не упустить ни жеста, ни слова.
Огромный город гудел, как улей. Вертолет шел над Ленинским проспектом, оставляя за собой пестрый шлейф листовок. В десять часов к перрону Ярославского вокзала подошел пассажирский скорый из Владивостока. Весть о запуске человека в космос застала пассажиров в пути. На остановках весь поезд простаивал в очередях за свежими газетами. Люди считали часы и минуты, оставшиеся до столицы. Но поезда, к сожалению, не обладают космическими скоростями.
У привокзального киоска «Мосгорсправки» с самого раннего утра очередь. Сотни приезжих. Один вопрос: «Как побыстрее проехать до Красной площади?»
На Ленинском проспекте, улице Димитрова, улице Серафимовича стояли долгие часы, чтобы не пропустить волнующего момента, когда проследует машина с тем, кого так нетерпеливо ждала столица. Напряженное ожидание. Тишина, готовая вот-вот взорваться. Казалось, этот взрыв ликования неминуем. При появлении вдали торжественного кортежа улицы ухали, будто сотни людей вздохнули разом. Но когда машина с Гагариным приближалась, все как будто замирало на секунду. Эта тишина была величественна. Люди снимали шапки.
Как замечательно он ехал по Москве! От него шли какие-то волны жизнерадостного мироощущения, какого-то творческого оптимизма: «Вот он - живой, здоровый, едет, машет, а ведь где был! Вон, оказывается, что мы можем!» Люди становились увереннее в себе. Мы все стали более гордыми в то утро за свою принадлежность к человеческому званию, к своей стране и к народу, такое дело грандиозное совершившему. Хотелось работать, работать непременно талантливо, делать обязательно значительное. «Братцы, надо быть и нам теперь получше, нынче уже нельзя, как вчера» - вот какой подтекст чудился в том апрельском ликовании. И может быть, именно от него и получился Праздник.
Мариэтта Шагинян, писательница:
Митинг показался мне своеобразным призывом к лучшему, что есть в людях, к большой человеческой дружбе, большому миру на Земле. Он начался речью Юрия Алексеевича Гагарина. Его пришли встречать с огромными полотнищами, на которых улыбалось, бесконечно размноженное, его молодое лицо; с повторениями без конца его имени на сотнях плакатов. А в речи Первого Космонавта совсем не оказалось местоимения первого лица, - не было «я». Вот это глубоко всенародное ощущение своего подвига, как не только своего, но и всеобщего, прошло через всю простую и скромную речь Гагарина, человека, проложившего для нас новый путь к звездам и открывшего новую страницу истории.
189


Анна Тимофеевна Гагарина:
Стоим вот на трибуне у Мавзолея. Кто бы мог подумать, что сюда попадем?! А Юра на главной трибуне. Сколько демонстрация шла, он все с поднятой рукой стоял. И к нам не забывал повернуться. С улыбкой повернется, а у меня слезы . . .
Николай Денисов:
Три часа шумно текла живая человеческая река через Красную площадь. Когда прошли последние восторженные колонны, товарищи, разгадав желание Юрия Гагарина, провели его в Мавзолей, к В. И. Ленину. Молча, в глубоком раздумье, постоял он у саркофага . . .
А вечером всей многочисленной семьей - в Кремль, на правительственный прием. Светились тяжелые гроздья люстр. Звучали фанфары. Сводный хор и симфонический оркестр исполняли «Славься». Никто из Гагариных до этого не был в Кремле, не видел сверкающего белизной мрамора Георгиевского зала. И вот наступает еще одна торжественная, незабываемая минута. От имени Центрального Комитета партии, Президиума Верховного Совета СССР и Совета Министров СССР Леонид Ильич Брежнев поздравляет Юрия Гагарина с высокой правительственной наградой, прикрепляет к его груди орден Ленина и Золотую Звезду Героя Советского Союза. Леонид Ильич Брежнев, по-отечески обнимая первого в мире космонавта, сказал, что свершенный им необычный, великий подвиг является символом всего того светлого, возвышенного, что несет людям коммунизм.
- Служу Советскому Союзу, - ответил Юрий Гагарин . . .
Валентина Гагарина:
Тот день был ослепительно радостным. Промелькнул он, как одно мгновение. Вечером, когда мы наконец остались вдвоем, Юра, помню, подошел к зеркалу, окинул себя быстрым взглядом, дотронулся пальцами до золотой звездочки и смущенно сказал:
- Понимаешь, Валюша, я даже не предполагал, что будет такая встреча. Думал, ну, слетаю, ну, вернусь ... А чтобы вот так . . . Не думал.
Но очень скоро жизнь заставляет его думать об этом.
Инструктор парашютного спорта Максимов, который занимался с Юрием Гагариным, сказал однажды очень точные слова:
- Мне самым главным кажется не то, что Юрий выдержал испытание как космонавт - когда надо, мы, летчики, все выдержим! - а вот что испытание славой достойно вынес, остался прежним, это, по-моему, важнее. И все космонавты потом держались так скромно, может быть, именно потому, что Юра задал им тон. Нет, народ его любит не зря . . .
Удивительно и прекрасно то, что Гагарин не был готов к своей славе, не воспитал себя заранее надлежащим образом, а сразу, с 13 апреля, действовал, повинуясь ясному внутреннему голосу своей чести, жил по нормам, не вдруг возникшим в связи с невероятной этой ситуацией, а давно и глубоко в нем существовавшим.
Гагарин не очень любил беседовать на эту тему, поскольку не видел в ней предмета
190


для разговора. Свое отношение к ней он сформулировал раз и навсегда и с годами каких-либо изменений и коррективов в тему эту не вносил. Вот что он написал о славе.
Юрий Гагарин:
Газеты и радовали и смущали меня. Оказаться в центре внимания не только всей страны, но и всего мира довольно-таки обременительная штука. Мне хотелось тут же сесть и написать, что дело вовсе не во мне одном, что десятки тысяч ученых, специалистов и рабочих готовили этот полет, который мог осуществить каждый из моих товарищей-космонавтов. Я знал, что многие советские летчики способны отправиться в космос, и физически и морально подготовлены к этому. Знал и то, что мне повезло — вовремя родился. Появись я на свет на несколько лет раньше - и не прошел бы по возрасту, родись позже - кто-то бы уже побывал там, куда стремилось все мое существо.
Вообще говоря, всякие разговоры об этом несколько его сердили. Он ясно представлял себе опасность завязнуть в потоке восхвалений и славословий и сопротивлялся решительно.
Юрий Гагарин:
Вот сейчас что происходит? Пишется очень много статей, очерков о космическом полете. И пишут все обо мне. Читаешь такой материал, и неудобно становится. Неудобно потому, что я выгляжу каким-то сверхидеальным человеком. Все у меня обязательно хорошо получалось. А у меня, как и у других людей, много ошибок. Есть у меня и свои слабости. Не надо идеализировать человека. Надо брать его таким, как он есть в жизни. А то неприятно получается, как будто бы я такой паинька, такой хорошенький, что, простите меня за такое выражение, тошно становится.
Ходжа Ахмад Аббас, индийский писатель:
Специалисты, изучающие общественное мнение, пришли к единодушному выводу, что в мире нет более известного человека, чем двадцатисеми летний советский летчик Юрий Алексеевич Гагарин.
Личные друзья и друзья его страны приветствовали Гагарина как героя дня, как героя года, как героя века. Но, когда я встретился наконец с ним в одном из домов культуры под Москвой, знакомство было неожиданно простым.
В 12 часов дня, точно в назначенное для беседы время, дверь отворилась, и вошел человек, хорошо всем известный по миллионам фотографий. Однако я не узнал его. Здороваясь, я все еще не догадывался, что этот коренастый юноша и есть прославленный герой космического века. Даже в своей щегольской авиационной форме он выглядел таким обычным, таким мальчишески молодым, что на какой-то миг мне подумалось: «Наверное, этот офицер пришел сообщить, что герой сейчас прибудет ...» Но майор, очевидно заметив мое смущение, улыбнулся. И тут я сразу узнал задорную гагаринскую улыбку, которая сверкала в эти дни на страницах газет всего мира, размноженная миллионными тиражами. Это был именно тот молодой человек, ради встречи с которым я приехал в Советский Союз.
191


Теперь этот необыкновенный парень сидел напротив меня и говорил о своих ощущениях скромно, почти буднично, словно рассказывал о воскресной прогулке на пароходе по Волге.
Поясняя, почему он не пролетал над Индией, Гагарин поискал глазами глобус и, не найдя его, взял из вазы апельсин. Вынув из кармана авторучку, он прочертил на нем экватор и нанес точный путь своего корабля. Это выглядело очень символично: сын простого колхозника, родившийся в деревянной сельской избе, в глухом уголке России, внук крепостного мужика держал в руках земной шар.
Юрий Гагарин:
Меня в те дни, в мае шестьдесят первого, все время почему-то преследовала одна мысль, один вопрос: «А что дальше?» Примерную программу полетов я знал. Знал, что «ландыши» рвутся в космос. Чем буду заниматься я? Решил посоветоваться с Королевым . . .
Сидели мы в саду возле дома.
— А что мне делать дальше? - спросил я.
- А как ты думаешь?
- Когда ты летчик - все ясно. Сегодня полет, завтра полет, и так каждый день. Работа.
- Ясно. Но это только констатация факта, - заключил Королев, — а где предложения?
- Еще раз слетать в космос, - неуверенно сказал я.
— Согласен, но только с более сложным заданием, чем первое. Потребуются новые знания, время.
- Надо учиться - я правильно вас понял?
Лидия Обухова, писательница:
Гагарин впитывал в себя окружающее: жадность его мозга была удивительна, голова вмещала все. А впрочем, почему удивительна! Не является ли он просто примером здоровой, гармоничной натуры, без того «перекоса», который создает гениев, но и без ограниченности, когда богатства мира воспринимаются лишь мимоходом?
Он не растрачивал свои силы впустую. Он постоянно искал и добивался большего на каждом из тех поприщ, которые предоставляли обстоятельства. Упорство, оптимизм и работоспособность - главные его черты . . .
По разным поводам применительно к Гагарину обильно употребляются эпитеты «скромный», «застенчивый», «смущенный». Сложившись в некую сумму, они могут вызвать образ тихони и паиньки, что никак не соответствовало действительности. Напротив. Юрия отличала внутренняя уверенность в себе, словно он всегда был убежден в счастливом исходе любого дела, за которое брался. А смущенным, ошарашенным, растерянным он вообще бывал чрезвычайно редко.
Прошло лишь несколько месяцев после полета; все страны мира ждали его в гости - и что же? Где застаем мы его первого сентября 1961 года?
Представьте старинный замок с зубчатыми крепостными стенами. Некогда на этом месте посреди липовой рощи стояли праздничные балаганы и шумели народные гулянья в честь побед русского оружия над турками. Позже императрица Екатерина Вторая приказала здесь же, в нескольких верстах от Москвы, воздвигнуть дворец как более долговременное напоминание о событии, лестном для ее царствования.
Прошли столетия, отодвинулись в далекое прошлое прежние брани. На широком внутреннем дворе построены новые владельцы замка — слушатели Военно-воздушной инженерной академии, которая сегодня, как и все учебные заведения страны,
192


начинает очередной учебный год. Справа от трибуны, вблизи оркестра, ничем не выделенный из общего ряда, кроме жадно устремленных к нему глаз, - Юрий Гагарин, первокурсник академии. Взгляды равнодушно обходят остальных, еще не летавших космонавтов.
День выдался сухой, пронизанный свободно летящими в воздухе золотинками.
Не столько нарушая, сколько дополняя традицию, после вступительной речи начальника академии на трибуну поднялся Гагарин. Офицеры застыли в строю неподвижно, как предписывает воинский устав. Но зато вовсю волновалась за крепостными стенами перегородившая Ленинградский проспект человеческая толпа. Ее притянул слух, что здесь находится Первый Космонавт. Звонкий тенористый голос, усиленный микрофоном, обыкновенные слова Юрия преображались в нечто бесконечно значительное. Внимая ему, люди сами словно прикасались кончиками пальцев к подвигу века . . .
В отличие от слабых, тщеславных натур Гагарина не захлестнула волна всеобщего внимания. Он не стал ни высокомерен, ни равнодушен. Рискую предположить, что, напротив, человеческая доброжелательность вливала в него новые душевные силы, подобно электрическому заряду передаваясь на расстояние.
Распорядок в академии ни на полшага не отступил от заведенного. Тотчас после торжественного построения Гагарин очутился в роли старательного слушателя, а профессор Виктор Александрович Михайлов начал свою первую лекцию для космонавтов . . .
— Знаете, что обидно? — говорил спустя тринадцать лет Виталий Алексеевич Шитов, руководивший в гагаринские времена лабораторией аэродинамики (а именно на этой кафедре Гагарин писал свой диплом). — Вся его послеполетная жизнь была связана с нашей академией, он приезжал сюда изо дня в день; возвратясь из дальних поездок, спешил в свою аудиторию, и замечу к слову, что, как бы долго он ни отсутствовал, конспекты были аккуратно им переписаны у товарищей, лекции проработаны самостоятельно и он ни в чем не отставал от других! Так вот, академия была для него в течение почти семи лет поистине родным домом. А знают об этом очень мало и как- то вскользь. Между тем Гагарин без углубленной работы над чертежами или расчетами, Гагарин, не склоненный над книгами, по-моему, просто не Гагарин! Его работоспособность, цепкий, ясный ум вызывали всегдашнее уважение.
Как и все, кто сталкивался с Юрием, особенно в последние годы, когда его характер уже окончательно сформировался, Шитов не может вспоминать о нем без душевной приподнятости. Словно отсвет гагаринской личности все еще продолжает трепетать живым солнечным пятнышком не только в памяти, но и на сегодняшнем дне. Ощущение глубоко личное, выразить его словами не так-то просто.
Генерал Белоцерковский, бывший руководитель дипломной работы Гагарина, который знал его более, чем другие, вообще уклонился от разговора на эту тему - так интимно-дороги казались ему его воспоминания!
Виталий Алексеевич Шитов согласился рассказать о Гагарине. Два вечера я держал на коленях его альбом с гагаринскими снимками. Гагарин в зимней папахе в дверях кабинетика, который на время подготовки диплома уступил ему Шитов. И Гагарин за столом с телефонной трубкой возле уха. Гагарин в учебной аудитории у доски, испещренной математическими значками, - лоб его наморщен, рот полуоткрыт, в руке зажат мел. И Гагарин внутри аэродинамической трубы - ее великанский зев занимает чуть не половину этажа!
Шитов смотрит на фотографии с нежностью, вспоминает беглые разговоры, гагаринские остроты на ходу, те бытовые мелочи, которые в его памяти сложились как единый образ.
Занятия на кафедре аэродинамики Юрий начал с 1964 года. Он приходил, садился за один из передних столов, раскрывал записи, начиналась лекция - и вдруг звонок де-
193


журного. Гагарина вызывают. Никогда нельзя было сказать с уверенностью, вернется ли он через полчаса или лишь спустя месяц, после поездки куда-нибудь в Индию. Он ничем не выражал досады на эти перерывы, хотя учиться было для него наибольшим наслаждением. Гагарин понимал, что не принадлежит полностью самому себе, и уважал права других.
Шитов оказывался сопричастен ежедневному быту Гагарина с той минуты, как гагаринская машина въезжала в ворота.
Зима 1967/68 года была для автомобилистов тяжелой: постоянные оттепели, гололедица.
Едва Гагарин отворял высокую дверь с верхним окном, крашенную масляной краской, Шитов уже ворчал с беспокойством, что по такой дороге лучше ездить не самому, а чтобы за рулем сидел профессиональный водитель. Тем более что ему, Гагарину, положена служебная машина.
Юрий улыбался и энергично отряхивал с папахи снеговые капли.
- Знаете, Виталий Алексеевич, тысячу раз проедешь - и ничего. А в тысячу первый кто-то обязательно скажет: вот, мол, на казенном транспорте по своим делам разъездился !
- По каким же своим? Ведь в академию!
- Нет, нет. Лучше уж самому. Да я осторожно, честное слово. В Москве ездить по правилам - и то, того гляди, попадешь в аварию. А уж лихачить и вовсе невозможно. Действительно, он был гораздо более собран и осмотрителен, чем это казалось на первый взгляд. Шитов не раз сиживал с Гагариным за дружеским застольем; у него и от этих встреч сохранилось впечатление отнюдь не разухабистости, а умеренности и такта. После тоста Юрий обычно не спешил выпить, подолгу ходил с той же одной налитой рюмкой между гостями, шутил, смеялся.
Гагаринское утро начиналось с чтения газеты; он приезжал рано и не успевал просмотреть ее за завтраком. Стол, который ему уступил Шитов, был обычный канцелярский, двухтумбовый, покрыт толстым стеклом, под которым хранилось расписание занятий. Кроме мраморной карандашницы с трогательным тюльпанчиком, перекидного календаря да телефонного аппарата, на нем не было ничего лишнего.
Угловая комната с двумя окнами в сад производила впечатление слишком узкой и тесной от чрезмерно высокого, четырехметрового потолка. С него спускались дешевые светильники из белой пластмассы. Даже зимой здесь было темновато: в рамы торкался клен висящими «носиками» обмерзлых стручков и густые снежные липы. Кроме двустворчатого стеклянного шкафа, набитого книгами - теми, которые должны находиться под рукой у начальника лаборатории, а некоторые могли понадобиться и Гагарину для работы над дипломом, — в комнату были втиснуты четыре деревянных стула с клеенчатыми спинками, изрядно пообтертое мягкое кресло у двери, а также второй маленький столик, за которым попеременно работали то Титов, то Шитов. Частенько в эту крошечную комнатенку набивалось до шести человек: Юрий Гагарин, Герман Титов, Виталий Шитов, Сергей Белоцерковский, рецензенты... Случалось, Юрий просил Шитова прочесть страницы, написанные им вчерне за предыдущий день. Все три главы его диплома были так углубленно серьезны, что, по мнению Шитова, смело могли считаться тремя отдельными работами.
Наконец настал день шестнадцатого февраля 1968 года, когда Гагарин в последний раз переступил порог и кабинетика, с которым успел сжиться, и учебного класса, где обычно занимались космонавты, с его старым паркетом, маленькой кафедрой ла возвышении и рыже-коричневой доской во всю стену.
С видимым сожалением он взбегал по каменным ступеням узкой крутой лестницы/и прощался со всеми сотрудниками лаборатории: препараторами, техниками, лаборантами, слесарями, — никого не пропуская и не обходя своим вниманием и благодарностью.
194


Следующий день прошел целиком в Звездном городке. Это был день защиты дипломов, и он, наверное, показался Гагарину бесконечно длинным, потому что начался для него в восемь утра, а закончился после двух часов пополуночи!
Вооружившись неизменной фотокамерой, Виталий Шитов собирался запечатлеть все перипетии торжественного акта, но строгая экзаменационная комиссия, восседавшая за длинным столом, этому воспротивилась. Шитов, обуреваемый своей страстью, попробовал было навести аппарат сквозь окно, и тут неудача: полоса дневного света слепила изображение. Гагарин успел лишь ему шепнуть, чтоб не расстраивался: он обещает непременно выбрать время и попозировать столько, сколько Шитову захочется. Юрий органически не мог видеть подле себя огорченных лиц, первое движение души у него было всегда вмешаться и поправить.
Само чтение дипломной работы перед комиссией заняло у Гагарина двадцать минут. Он ответил на вопросы и сошел с кафедры непривычно неулыбчивым и напряженным. Эти полчаса достались ему нелегко, слишком много было в них вложено!
Когда уже все осталось позади, перед концертом, венчавшим праздник, Шитов снова столкнулся с Юрием, уже совершенно иным - охваченным веселой непоседливостью, даже проказливым. Он всем был нужен, со всех сторон его окликали и разыскивали.
- Пожалуйста, побудьте с моей Валентиной, чтобы она не скучала, - доверительно шепнул он своему бывшему профессору.
И тотчас юркнул куда-то в боковую дверь. Виталий Алексеевич и Валентина Ивановна остались на месте, тихо переговариваясь.
- Гагарина не видели? Куда Гагарин пошел?
Шитов сказал, а потом Валентина Ивановна грустно попеняла ему:
— Зачем вы показали? Теперь они его утащат на весь вечер.
Спустя несколько часов Юрий мелькнул поблизости от Шитова еще раз. Оборвав фразу, обращенную к кому-то другому, он беззаботно воскликнул:
- Вот Виталий Алексеевич не верит, а я сказал, что буду целый вечер у него фотографироваться, значит, буду!
Обещание осталось невыполненным. Спустя несколько недель Гагарина не стало. Он подошел к порогу новой, такой интересной для него жизни - и не успел переступить этого порога.
Александр Романов, журналист:
17 февраля 1968 г. защищали дипломы космонавты второй группы, куда входили Юрий Гагарин и Герман Титов.
На этот раз «на экзаменационной орбите» Космонавт-1 и Космонавт-2 летали вместе, в один и тот же день и час.
В экзаменационном зале развешаны чертежи, схемы.
«Поболеть» пришли друзья, уже получившие дипломы . . .
Накануне защиты дипломов мы беседовали с генералом Каманиным.
— У вас завтра новый старт?
- Да. К нему готовились пять лет. Учебная программа очень насыщенна. Космос требует обширных знаний. Новые полеты будут сложнее прежних. Надо отдать должное: космонавты учились исключительно прилежно, а ведь они не только учатся. Государственная, общественная работа требует много времени. Кроме того, они участвуют в подготовке к полетам новых космонавтов. Оценка дипломов у всех защитившихся - «отлично».
- И все-таки, наверное, волнуетесь?
- Пожалуй, нет. У космонавтов прекрасные педагоги. Мы благодарны профессорам Белоцерковскому, Мелькумову, Тарасенкову, Чайкину, Покровскому и другим.
195


. . . Зачитываются рецензии оппонентов. Их написали видные специалисты. Особо отмечается, что выпускники Гагарин и Титов самостоятельно провели сложные расчеты, лабораторные исследования, разработали схемы, модели.
Все мнения сходятся на том, что представленные работы свидетельствуют о глубоких инженерных знаниях их авторов, об умении применить их на практике.
. . . Гагарин. Отлично, отлично.
. . . Титов. Отлично, отлично.
В этот же день всем космонавтам, окончившим академию, были вручены дипломы и нагрудные значки. От имени Главнокомандующего ВВС начальник академии профессор В. И. Волков поздравил выпускников, пожелал им новых успехов . . .
Совершив в космосе самую быструю в истории кругосветку, Юрий, вернувшись, начал второе кругосветное путешествие. Гагарин превратился в дипломата. Он не ждал сессий и ассамблей. Его появление само по себе было ассамблеей. Его ранг и положение позволяли ему говорить с королями и с крестьянами, с президентами и рабочими.
Память людей, которые были рядом с ним, на наше счастье, сохранила живые картины его второго кругосветного путешествия.
Николай Денисов:
. . . Знойным днем на высоченной Каирской башне Юрия Гагарина, приехавшего с дружественным визитом в страны Африки, окружили египетские журналисты.
- Был ли у вас при полете на «Востоке» какой-либо талисман? — спросили они космонавта.
- Я - оптимист и в талисманы не верю, — усмехнувшись, ответил Юрий Гагарин, - но в кармане скафандра лежало удостоверение, что командир «Востока» - гражданин Советского Союза. Самый надежный талисман.
Хорошо помнится, как тут же, на смотровой площадке, откуда открывался прекрасный вид на затянутые дымкой древние пирамиды, журналисты показали дружеский шарж, опубликованный в каирской газете. Художник изобразил советского космонавта взобравшимся на эту башню с пальмовой ветвью — символом мира — в руках. Именно как посланца мира встречали Юрия Гагарина миллионы людей многих стран. Эта, вторая гагаринская орбита, справедливо названная орбитой мира и дружбы, замысловатым узором пролегла по Европе и Западному полушарию, протянулась за Гималаи и Гиндукуш, к берегам Индийского и Тихого океанов, пересекла Африканский континент.
Превеликое множество встреч, превеликое множество впечатлений. О некоторых из них эти странички из моей записной книжки.
. . . Теплое, предмайское утро. Аэропорт Шереметьево. Отсюда, из воздушных ворот советской столицы, ежедневно стартуют десятки самолетов. Наш Ту-104 № 42389 уже подрулил к зданию аэровокзала. Но пассажиры толпятся у трапа — никому не хочется забираться в самолет до тех пор, пока не появится Юрий Гагарин. И здесь, в небольшой служебной комнатке, тоже многолюдно. К Юрию Алексеевичу, имя которого начиная с памятного дня 12 апреля уже две недели у всех на устах, один за другим подходят и работники аэропорта, и пассажиры с других рейсов. Каждому хочется пожать руку советскому космонавту, получить автограф, сказать два-три приветственных слова. Начальник аэропорта озабочен: того и гляди рейс на Прагу, куда по
196


приглашению Чехословацкого правительства отправляется в свою первую зарубежную поездку советский космонавт, задержится.
- Пора, пора, - напоминает он, - нельзя ломать график.
И вот Ту-104 - в воздухе. Юрию Гагарину, согласно аэрофлотскому билету, досталось место № 2а по левому борту. Рядом с ним - генерал Каманин, один из первых Героев Советского Союза.
В салоне воздушного корабля шумно. Соседи - студенты из Сибири - интересуются, было ли холодно в космосе. Девушка, летящая в Италию, собирается побывать в редакции газеты «Унита» - газеты итальянских коммунистов, и хотела бы привезти им несколько слов от Гагарина. И конечно же, эти теплые слова появляются на открытке с изображением Кремля. Получает памятный автограф на аэрофлотском билете и самый молодой из семидесяти пассажиров - четырехмесячный Иван Масягин.
Известный летчик гражданской авиации Герой Советского Союза Павел Михайлов, возглавлявший экипаж Ту-104, пригласил космонавта в пилотскую кабину.
Павел Михайлов, летчик, Герой Советского Союза:
В те дни я собирался в очередной авиарейс в Прагу. Вечером слышу сообщение по радио о том, что Юрий Гагарин по приглашению Чехословацкого правительства завтра летит в Прагу.
- Может быть, с тобой? - спросила жена.
Хотя я и не надеялся на встречу, но все-таки в душе думал: а вдруг?
Утром на аэродроме заметно необычное оживление. Среди собравшихся узнаю знакомого генерала, одного из первой семерки Героев Советского Союза - Николая Петровича Каманина. Слыхал, что он руководит отрядом космонавтов.
И тут меня как командира экипажа самолета Ту-104 вдруг приглашают познакомиться с Юрием Гагариным. Я жму ему руку и смотрю на его молодое русское лицо. Таким я его представлял - Гагарин оказался необычайно славным парнем!
Шум, гам, все сгрудились в первом салоне, где занимал место «2а», возле иллюминатора, Гагарин. Как бы не нарушилась центровка самолета. Пришлось в целях безопасности наводить порядок - настойчиво просить пассажиров занять свои места. Вот пробивается вперед коренастый корреспондент чехословацкой газеты «Руде право». Он спешит сделать снимки: ведь рейс, соединяющий две столицы - Москву и Прагу, длится немногим больше двух часов.
Надо что-то предпринять. Приглашаю Гагарина в пилотскую кабину и закрываю дверь. Но и здесь ему нет покоя. Молодой летчик Владимир Нефедов не то в шутку, не то всерьез спрашивает, как ему попасть в отряд космонавтов.
- Сколько вам лет?
- Тридцать два.
- Парень вы вроде крепкий и ростом подходящий, не выше меня . . . Пишите заявление! - в тон ему ответил Юрий Алексеевич. Экипаж с завистью смотрит на «будущего» космонавта.
Штурман допытывается, не нарушал ли воздушное пространство разных государств космический корабль «Восток», пересекая земные границы мира.
— Думаю, что нет, - улыбается Гагарин. - Мне посчастливилось облететь земной шар без всяких разрешений и виз, но за границу по приглашению направляюсь впервые. И, представьте себе, волнуюсь больше, чем во время космического полета . . .
Николай Денисов:
Десятками тысяч улыбок встретила Злата Прага советского космонавта. На всем пути от аэродрома до города сплошной стеной стояли люди, забрасывая машину с
197


Юрием Гагариным букетами сирени. В эту пору она всегда цветет в Праге. Кто-то из нас заметил, что, пожалуй, на первомайские праздники не останется ни одной веточки сирени.
- Не только цветы, - подхватив шутку, сказали чехословацкие друзья, — сердца свои отдали пражане Юрию Гагарину.
На Вацлавской площади, чуточку приотстав от праздничного кортежа машин, мы, правдисты, смешались с толпой. Надо было видеть возбужденные лица пражан, слышать их восторженные восклицания, чтобы до глубины души ощутить, чем жил город в эти минуты.
— Словно в сорок пятом, - припоминали пражане, что годами постарше, те майские дни конца Великой Отечественной, когда, громыхая гусеницами, в город победно ворвались советские танки, принесшие чехословацкому народу освобождение от гитлеровцев. И разумеется, одним из первых мест поездки Юрия Гагарина по городу был иссеченный осколками танк-памятник с цифрой 23 на башне — его экипаж первым появился на улицах восставшей Праги.
. . . Просторный двор машиностроительного завода до предела заполнили рабочие. На встречу с советским космонавтом сюда приехали делегации многих пражских промышленных предприятий. На трибуне - Юрий Гагарин. Это его первое зарубежное выступление. Он говорил со свойственным ему юморком, и среди участников многотысячного митинга то и дело пробегал теплый смешок. Многие хорошо понимали русскую речь. Юрий Алексеевич, заканчивая выступление, сказал:
- В космосе было так же хорошо, как у вас в гостях.
Сквозь стену людей, скандировавших чехословацкие приветствия, протолкались несколько рабочих в кожаных фартуках. Они несли что-то тяжелое, прикрытое красной материей. Поднявшись на трибуну, рабочие раскрыли сверток, и на солнце золотисто сверкнула большая, в полчеловеческого роста статуя литейщика.
Заводские металлурги, зная, что в юности советский космонавт был рабочим-литейщиком, отлили эту статую нынешней ночью. Надо было видеть, с какой взволнованностью Юрий Гагарин благодарил их. Это был самый первый из многочисленных зарубежных подарков. И растрогал он его, конечно, еще и потому, что напомнил о начале трудовой жизни.
- Куда бы ни довелось мне еще полететь на космическом корабле, - чуть дрогнувшим голосом сказал Юрий Алексеевич, — я в душе всегда останусь рабочим . . .
И эти слова, сказанные с неподдельной искренностью, так же искренне были восприняты всеми собравшимися на заводском дворе. Это был скорее не митинг, а сердечная беседа товарищей по классу.
Старинный, с зубчатыми стенами и острыми шпилями башен Пражский град. Сюда Юрий Гагарин приехал прямо из редакции журнала «Проблемы мира и социализма». Сотрудники этого международного издания преподнесли ему еще пахнущий типографской краской последний номер журнала с автографами представителей многих коммунистических и рабочих партий мира. В ответ Юрий Алексеевич написал: «Полет в космос — это не личный подвиг. Это — достижение коммунизма. Горжусь тем, что я — коммунист. Горячий привет единомышленникам — товарищам по партиям на всем земном шаре».
В светлом и высоком Испанском зале, сиявшем блеском хрустальных люстр, собрались представители трудящихся, приехавшие из многих городов страны. Под гром аплодисментов в зал вошли члены Чехословацкого правительства. И вот Юрию Гагарину торжественно вручают Золотую Звезду и заключенную в красный футляр Грамоту о присвоении звания Героя Социалистического Труда Чехословакии. Оза-
198


ренный вспышками «блицев» фотосъемки, он стоит лицом к залу. На кителе рядом со звездой Героя Советского Союза - пятиконечная звезда Героя Социалистического Труда братской страны. Такой награды гражданин другой страны удостаивался впервые. Весь зал стоя скандировал: «С Советским Союзом - на вечные времена». Волнующие минуты!
Как любимого сына, встречали космонавта жители Софии, Пловдива, Плевена, Варны, Стары-3 агоры и других городов Болгарии. По местному обычаю, они устилали перед ним дорогу лепестками роз, кропили гостя ароматной розовой водой. У подножия легендарной Шипки кооператоры Казанлыкской долины передали Юрию Алексеевичу листок из тетрадки в косую линейку, на котором были написаны такие строки: «Мы смотрим на Вас и радуемся, что по дороге, где много лет назад прошли русские богатыри и разгромили векового врага болгарского народа - турецких захватчиков, теперь идет простой советский человек, сокол коммунизма, совершивший самый большой подвиг нашего времени ...»
Правительство Болгарии удостоило Юрия Гагарина звания Героя Социалистического Труда, наградило орденом Георгия Димитрова. На следующий день после торжественного вручения ему наград сотни тысяч жителей Софии вышли на красочную демонстрацию, посвященную традиционному празднику «Кириллицы» - Дню просвещения, культуры и славянской письменности. Над трибуной Мавзолея Георгия Димитрова, где рядом с руководителями Болгарской коммунистической партии и правительства республики стоял Юрий Гагарин - улыбающийся, взволнованный, - вились стайки голубей, выпускаемых из колонн демонстрантов.
Эта картина навела на мысль одного из наших коллег-журналистов, Павла Бараше- ва, сделать оригинальный снимок. И вот после демонстрации он подвел к Юрию Гагарину нескольких болгарских пионеров. В руках у них - белые голуби. Юрий Алексеевич взял одного из них.
- Люблю голубей, - признался он, - в Клушине многие парнишки держали их . . .
А голубь, прижавшись к его груди, широко раскрыл крылья. Так и сфотографировал космонавта Павел Барашев. Снимок был опубликован в «Правде», а затем размножен на открытках, обошедших чуть ли не полмира. Мы видели эту фотографию на листовках, выпускаемых к приезду Юрия Гагарина, в Индии, Японии, на острове Кипр, в Австрии и многих других странах.
Вихрастый мальчишка, подаривший своего голубя, не по-детски серьезно беседуя с Юрием Алексеевичем, заявил, что праздник «Кириллицы» теперь среди болгарских подростков будет связан с полетом «Востока».
- Почему?
- Свои записи в бортовом журнале «Востока» другарь Гагарин делал славянскими буквами. . . Значит, наша «Кириллица» должна быть и праздником космонавтики.. .
В край тысячи озер, красивой, но суровой природы и таких же суровых, мужественных людей - Финляндию - Юрий Гагарин был приглашен обществом «Финляндия - СССР», но, по сути дела, с первых же часов приезда явился гостем всего финского народа, радушно принявшего его в Хельсинки, Тампере, Кеми, Турку и других городах. Финны - люди молчаливые, и, признаться, на первых порах, после шумных восторгов болгарских другарей, кое-кого из сопровождавших космонавта удивляла природная сдержанность жителей Суоми.
199


- Погодите, - отвечали им те, кому довелось раньше бывать в Финляндии, - сердца людей еще раскроются . . .
И они раскрылись! Так же широко, как сердца народов многих других стран. Помню, как вручали финские рабочие свой подарок Гагарину: «тоссут» - пару старинной национальной обуви, сплетенной из бересты.
- Когда полетите к звездам снова, - шутливо сказали Юрию Алексеевичу финские друзья, - возьмите их с собой.
Поблагодарив за символический подарок, космонавт так же шутливо заметил: - На советском ракетном ковре-самолете, да еще в таких чудесных «тоссут», до любой планеты можно добраться . . .
А в заполярной Кеми участники традиционного молодежного праздника дружбы, ежегодно устраиваемого обществом «Финляндия - СССР», встретили Юрия Гагарина на вокзале, подняли его на руки и, как говорят финны, в «золотом стуле» долго несли под звуки девичьего хора. «Золотой стул» - одна из высших народных почестей, оказываемых иностранному гостю.
Многие из нас там, в Кеми, обратили внимание на далеко не молодую, крупную женщину, с сильно обветренным лицом, одетую в яркий грубошерстный костюм. Это была восьмидесятитрехлетняя лапландка-оленеводка, которая проскакала на оленях чуть ли не две сотни километров, чтобы повидать и услышать человека, совершившего небывалый подвиг. Заметил ее и зоркий глаз Юрия Гагарина. После того как все речи были закончены, он подошел к ней.
- Будешь моим десятым сыном, - сказала лапландка Юрию Гагарину, показывая на окруживших ее рослых, с такими же обветренными и суровыми, как у нее, лицами, мужчин-оленеводов. И они чинно поклонились, словно бы принимая советского космонавта в свою семью.
«Дейли миррор»:
Сегодня утром в 10 часов 30 минут майор Юрий Гагарин прибывает в Лондон. Гагарин - храбрый человек. Он символ величайшей победы науки, которая когда-либо была достигнута. Стало известно еще в пятницу, что он приедет в Англию. Вчера, после сомнений в том, какой должна быть процедура встречи, Британское правительство наконец решило, кто будет приветствовать героя с мировым именем, кого мы пошлем приветствовать от имени всего британского народа Гагарина, когда он сойдет с самолета. Его встретит не премьер-министр Макмиллан, не министр иностранных дел лорд Хьюм, не министр по вопросам науки лорд Хейлшем, а Френсис Ф. Тэрн-Булл (секретарь канцелярии министра). Объяснения, которые дают этому, заключаются в том, что Юрий Гагарин не глава государства. Однако остается фактом, что он совершил подвиг, перед которым меркнет все, что когда-либо сделали Макмиллан или кто-нибудь из его министров . . .
Английскому народу нет никакого дела до протокола, он придает большое значение первому человеку, завоевавшему космос, и хочет, чтобы этого человека должным образом встретили от его имени. Первый космонавт мира заслуживает, чтобы его с честью встретила вся страна.
Николай Денисов:
С открытым сердцем и доброй улыбкой встретила Юрия Гагарина и туманная, дождливая Англия. В «Лондон мы прилетели на рейсовом Ту-104 в середине июля шестьдесят первого года. Интерес к советскому космонавту здесь был столь велик, что лондонцы всех возрастов и сословий, как бы отбросив в сторону сложившиеся веками условности и правила «хорошего тона», все дни толпами теснились на тех улицах,
200


по которым в сопровождении мотоциклистов проезжала машина со специальным номером «ЮГ-1», что означало - «Юрий Гагарин - первый космонавт». Они энергично штурмовали здание «Эрлз корт», в котором Юрий Алексеевич выступал перед учащейся молодежью, встречался с группой общественных и политических деятелей, проводил пресс-конференцию с двумя тысячами журналистов. Жители Лондона буквально осадили крепостные стены Тауэра в тот день, когда Юрий Гагарин осматривал хранящиеся здесь исторические ценности. Чуть ли не круглыми сутками возле здания Советского посольства толпились тысячи людей, чтобы хоть краешком глаза повидать советского космонавта, а, может, если повезет, дотронуться до него рукой. Ведь, по старинному британскому поверью, человек, прикоснувшийся к знаменитости, как бы берет себе частичку его успеха и вместе с тем передает ему свое счастье.
Просторный двор машиностроительного завода фирмы «Метро-Виккерс». Тысячи людей тесно обступили импровизированную трибуну - грузовик с опущенными бортами, на который легко вспрыгнул советский космонавт. На его кителе рядом со звездой Героя Советского Союза - большая золотая медаль. Ее только что вручили Юрию Гагарину представители манчестерских литейщиков. Рисунок на медали изображает руки, сплетенные в крепком, дружеском пожатии, а по краю вычеканено: «Вместе мы отольем лучший мир».
Какая овация поднялась, когда ведущий митинг представил собравшимся Юрия Гагарина! Люди пришли сюда прямо из цехов, во время обеденного перерыва. Нам объяснили: другого времени для встречи с советским космонавтом администрация завода, на котором трудится свыше двадцати тысяч человек, предоставить не смогла. И разумеется, ни о каких длинных речах, как говорится, не могло быть и речи. Хорошо понимая это, Юрий Алексеевич говорил легко, свободно. Пожалуй, это было одно из его самых ярких выступлений. Тысячи людей внимательно вслушивались в звонкий, взволнованный голос космонавта, стараясь без переводчика уловить смысл его слов. Во взглядах рабочих можно было увидеть неподдельную приветливость. Юрий Алексеевич закончил свое выступление так:
- Мне бесконечно радостно пожать здесь, в Манчестере, ваши мозолистые руки, которые, как и во всех странах, создают самое прекрасное на Земле!
Когда эти слова были переведены на английский язык, все бурно зааплодировали. К Юрию Гагарину, ко всем нам, сопровождавшим его, потянулись руки машиностроителей. И хотя трижды прогудел гудок, возвещавший, что обеденный перерыв закончился, никто не ушел, пока наши машины, проехав мимо цепочки «бобби», не оказались за заводскими воротами. Кстати сказать, речь Юрия Гагарина, горячий прием, устроенный ему рабочими, видимо, затронули и души полисменов. Один из «бобби», рослый парень, поднял вверх большой палец - хорошо понятный жест одобрения.
Николай Каманин, Герой Советского Союза, ге¬
нерал-полковник авиации:
Помню, как в Манчестере к нашей группе с трудом пробился пожилой англичанин и задал вопрос, который, очевидно, его очень интересовал.
- Сэр, у вас все такие? - Он кивнул в сторону Гагарина. - Какие?
- Как этот? - И добавил: - Красив, умен, обаятелен, скромен . . .
Ответ был утвердительный, но кто-то из наших товарищей не удержался и добавил: - Он коммунист . . .
Пожилой англичанин улыбнулся:
- Судя по нему, коммунисты - замечательные люди. Во всяком случае, лучших на этой земле я не встречал. Ваша партия знает, кого она растит. Спасибо, сэр.
201


Николай Денисов:
Встречи, встречи, встречи. . . В министерстве британской авиации, в британском адмиралтействе, в Британской академии наук. Вчера - с рабочими-машиностроителями, литейщиками и текстильщиками Манчестера, а завтра - в Букингемском дворце с королевой Елизаветой II. Это неожиданное приглашение, не входившее в программу, означало, что правительственные круги, увидев, как народ Англии душевно принял советского космонавта, постарались не остаться в стороне и тем самым как бы подчеркнуть, что в приеме зарубежного гостя активно участвуют и они.
- Ну что же, к королеве так к королеве, - согласился Юрий Алексеевич. - Придется задержаться на денек.
Сказано это было так, словно бывший вихрастый паренек из-под Гжатска чуть ли не ежедневно ездит в гости в королевские семьи.
Завтрак был назначен в Букингемском дворце, возле которого еще с утра собрались толпы народа.
С первых минут визита в Букингемском дворце создалась непринужденная обстановка. Одной из главных причин тому было умение Юрия Гагарина свободно и с достоинством держаться с любыми людьми. Эта непринужденность царила и за столом, накрытым в так называемом Белом зале. Вместе с советскими гостями тут было только шестнадцать человек. Юрий Алексеевич сидел рядом с королевой, напротив - ее муж, дюк Филипп Эдинбургский, много летавший на самолетах в качестве пилота и хорошо разбирающийся в технике. Он быстро нашел с Юрием Гагариным общий профессиональный язык.
Все участвовали в оживленной беседе. Говорили не только о космических делах - затрагивали вопросы политики, литературы, искусства, спорта. Высказывались о прошлом и будущем наших стран; вспоминали выдающихся ученых - Михаила Ломоносова и Исаака Ньютона. Юрий Алексеевич весьма к месту заметил, что вчера ученые Королевского общества - Британской академии наук - преподнесли ему в подарок два переплетенных кожей тома научной переписки Исаака Ньютона.
- Мне они особенно дороги, - сказал он, - потому что полет в космос совершался по закону всемирного тяготения, впервые открытому корифеем британской науки. . . Англичане в оживленном разговоре сверкали остроумием, но душой беседы оставался Юрий Гагарин. Его удачные ответы и шутки то и дело вызывали дружелюбный смех. В общей сложности мы пробыли в Букингемском дворце свыше двух часов. Прощаясь с Гагариным, королева с женским любопытством спросила:
- Полетит ли в Советском Союзе в космос девушка?
- Обязательно, - ответил Юрий Алексеевич.
. . . Многотысячеголосым традиционным «Сто лят» встретила Гагарина красавица Варшава. Возрожденная после войны из руин и пепла, она раскрыла широкие объятия советскому космонавту, приезд которого в братскую народную Польшу совпал с национальным праздником - Днем Освобождения.
Повсюду варшавяне восторженно приветствовали советского космонавта. Неподалеку от Бельведера, где Юрию Алексеевичу был торжественно вручен орден Грюн- вальдского креста, группа рослых юношей, подбежав к машине, в которой он ехал, хотела поднять ее на руки и пронести вместе с ним по улице.
- Они так решительно атаковали автомобиль, - шутил Юрий Алексеевич, - что показалось: мы находимся на «качающемся столе» — специальном тренажере, где космонавты проходят тренировку . . .
202


В апрельские дни шестьдесят первого, когда «Восток» только что совершил легендарный полет, героический народ Кубы победно отразил вооруженное нападение контрреволюционеров. Проходя послеполетные медицинские обследования, Юрий Гагарин нетерпеливо спрашивал нас, журналистов, приезжавших к нему в госпиталь:
- Ну, как там на Плая-Хирон?
— «Бородачи» отразили врага, — отвечали мы.
И вот спустя сто дней после памятных событий в районе Плая-Хирон Юрий Гагарин летит с дружеским визитом на Кубу.
Из переданной на борт Ил-18 метеосводки явствовало — в Гаване свыше тридцати градусов тепла. Все стали переодеваться в легкое платье. Юрий Гагарин и генерал Каманин облачились в белоснежные костюмы - специальную форму, сшитую в предвидении рейса в Латинскую Америку. Оглядев белые кители, такие же белые, отлично выутюженные брюки, светлую обувь и легкие фуражки, мы решили, что вид у обоих - блестящий.
- Страшной силы, - засмеялся Юрий Алексеевич.
За приготовлениями не заметили, что, пока самолет терял высоту, к Гаване подплыла грозовая туча, закрывшая чуть ли не полгоризонта. И едва Ил-18, прорулив вдоль почетного строя голубоблузых «милисианос», остановился около здания аэропорта, грянули раскаты грома, засверкали молнии. Тропический ливень сплошным потоком низвергся с потемневшего неба. В открытую дверцу самолета было видно, что собравшиеся для встречи советского космонавта - и члены правительства Республики Кубы во главе с Фиделем Кастро, и весь дипломатический корпус, и многотысячная толпа гаванцев, - несмотря на разбушевавшуюся стихию, спокойно стоят под потоками дождя и ждут появления Юрия Гагарина. А как же гагаринская форма «страшной силы»? Под таким бешеным ливнем она в момент потеряет свежесть и красоту.
- Пошли, - решительно, словно перед прыжком с парашютом, сказал Гагарин, шагнув к дверце самолета.
Вслед за ним спустились с трапа на кубинскую землю и мы. Она была залита водой. Теплый ливень хлестал по лицам. В считанные секунды промокли до костей. Так необычно - громом небесной артиллерии, феерическими вспышками молний, от которых клич тысяч гаванцев «Вива, Гагарин!» казался еще более могучим, - встретила Куба советского космонавта.
26 июля все газеты Кубы опубликовали пространные отчеты, многочисленные фотографии, рассказывающие о встрече Юрия Гагарина в Гаване, его беседах с Фиделем Кастро. Всеобщий интерес вызывала фотография, сделанная в президентском дворце, - расставаясь после приема в честь советских гостей, Фидель Кастро и Юрий Гагарин обменялись головными уборами. Они так и сняты: Фидель Кастро в белоснежной фуражке с крылатой авиационной эмблемой и Юрий Гагарин в защитного цвета «горре» - фуражке, в которой сражались герои кубинской революции.
Дважды в> дни торжеств мы побывали на залитой людским морем площади Революции, над которой, словно гигантская ракета, возвышается обелиск национальному герою Кубы - Хосе Марти. Один раз - на спортивном празднике, другой - на многолюдном митинге, где присутствовало более миллиона жителей Гаваны и трудящихся соседних провинций, приехавших на машинах, крытых навесами из пальмовых листьев.
203


Еще ни разу Юрию Гагарину не приходилось выступать на таком безмерном многолюдье. Как никогда, он был взволнован всем происходящим. Только что мы вернулись со встречи с ранеными участниками боев на Плая-Хирон. Юрий Алексеевич ездил к ним в военный госпиталь, чтобы от имени советских людей поздравить с праздником, пожелать скорейшего выздоровления. Он обходил палату за палатой, душевно беседовал с бойцами кубинской армии и народной милиции.
— Я не мог и мечтать пожать вам руку, — озарившись улыбкой, говорил космонавту участник боев на Плая-Хирон Фонсека Санчес.
Встреча в госпитале с рядовыми революционной Кубы по-новому осветила все увиденное в стране, возбудила чувства еще большей симпатии и уважения к ее свободолюбивому народу.
- Таких людей, глубоко верящих в правоту своего дела, - сказал Юрий Алексеевич, покидая госпиталь, - поставить на колени нельзя!
И вот теперь, на площади Революции, под гул приветственных возгласов миллионного митинга к груди советского космонавта прикрепляется орден «Плая-Хирон». Юрий Гагарин - первый кавалер этого ордена! А затем на площади воцаряется тишина. Кубинцы, затаив дыхание, слушают его взволнованную речь, транслируемую всеми радио- и телестудиями Кубы. Взрывом аплодисментов встречаются его слова о том, что награждение орденом «Плая-Хирон» - это проявление нерушимой советско-кубинской дружбы.
- Все двести двадцать миллионов советских людей, - проникновенно восклицает Юрий Алексеевич, - искренние и преданные друзья кубинского народа.
И снова - овация. Долгая, не затихающая, как океанский прибой.
. . . Многоэтажное здание ассоциации бразильских издательств. В просторном холле, на самом верху, собралось около двухсот журналистов. Юрий Гагарин приехал на эту пресс-конференцию прямо со встречи в рабочем клубе металлургов и, переполненный впечатлениями, именно с них и начал свой рассказ. А потом — все о полете, все, что хотели журналисты: о себе, о семье, товарищах по Звездному городку. Вопросы, вопросы, вопросы . . .
- Чем объяснить вашу жизнерадостность?
- Тем, что люблю жизнь, - весело ответил Юрий Алексеевич. — Я молод, мне всего двадцать семь лет. Жизнь в Советском Союзе хороша и будет еще лучше. Почему же не быть жизнерадостным?
- Вы рассматриваете свой полет в космос как победу только своей страны?
- Начало освоения космоса, - сказал Юрий Гагарин, - конечно, прежде всего успех советской науки и техники. Но этого успеха мы добились в интересах всего человечества.
Бурными аплодисментами был встречен ответ на вопрос о том, как он лично может способствовать делу мира.
- Один человек, - сказал Юрий Алексеевич, - ничего не сможет добиться в столь важном деле, как борьба за мир. В ней должны участвовать народные массы всех стран. Только тогда тучи войны будут развеяны навсегда.
На корме быстроходного катера, пересекающего бухту Гуанабар, рядом с Юрием Гагариным - коренастый, сильный человек с живыми глазами. Это видный общественный деятель, лауреат Ленинской премии «За укрепление мира между народами», бразильский писатель Жоржи Амаду.
204


- Наш народ, - горячо говорит он, - в вашем героическом подвиге, Юрий, видит человека будущего - человека, свободного от угнетения, радостного, вооруженного знаниями и культурой, человека завтрашнего дня. Ваш полет в космос открыл новые перспективы для народов всего мира.
- Миллионы бразильцев, - продолжал писатель, - искренне любят Советский Союз. Окружая вас своим восторгом, объявляя героем нашего времени, мы, бразильцы, тем самым приветствуем весь советский народ!
- Как у нас, на Смоленщине, - заметил Юрий Алексеевич, разглядывая из окна автомашины проносящийся мимо типичный для Канады пейзаж: хвойные леса, березовые рощи, поросшие осокой речушки, поля со снопами сжатого хлеба.
Сюда, на восточное побережье Канады, Юрий Гагарин прибыл по приглашению видного американского промышленника и финансиста, лауреата Ленинской премии «За укрепление мира между народами» - Сайруса Итона. На его родину - в местечко Па- гуош, находящееся в двухстах километрах от Галифакса, - выехали сразу, как только Ил-18 приземлился на местном аэродроме. Там, в стоящем на пригорке в окружении разлапистых дубов старом доме Сайруса Итона, где несколько лет назад происходила Первая Пагуошская конференция сторонников запрещения ядерного оружия и всеобщего разоружения, Юрия Гагарина ожидали многочисленные представители канадской общественности.
Они встретили советского космонавта канадским гимном. А затем любительский духовой оркестр заиграл «Интернационал». Это было так неожиданно, что Юрий Алексеевич даже оглянулся на нас - в чем, мол, дело, ведь все, что происходило на залитой солнцем лужайке, транслировалось по радио и телевидению. Но тут же принял положение «смирно» и по-строевому прижал руку к козырьку фуражки.
Митинг в Пагуоше длился около двух часов. В конце предоставили слово Юрию Гагарину. Он, как всегда, рассказал о полете в космос - и вновь совсем не так, как прежде: надо было только удивляться, откуда у него находились новые слова, яркие сравнения, чтобы всякий раз по-иному поведать об увиденном и пережитом на орбите. Мы, журналисты, выслушавшие десятки его выступлений, в любом из них встречали нечто новое для себя; полет «Востока» в нашем представлении обогащался все более выразительными красками.
Поздней ночью на лесную ферму Сайруса Итона, расположенную возле живописного озера, где разместилась на отдых вся группа советских гостей после Пагуошского митинга, позвонили из Галифакса: по радио принято сенсационное сообщение: русские направили в космос корабль «Восток-2», на его борту - космонавт Герман Титов. Хозяин фермы, человек, хорошо понимавший, что с таким сообщением медлить нельзя, разбудил генерала Каманина. Поднялись и мы, журналисты. Услышав, как в доме хлопают двери и раздаются громкие голоса, быстро вышел из своей комнаты и Юрий Алексеевич. Надо ли говорить, сколько было у всех радости! Всей душой разделила ее с нами и семья Сайруса Итона. Первой мыслью Юрия Гагарина было как можно скорее передать радиограмму в адрес Германа Титова.
- Пиши, - сказал я, передавая ему авторучку и блокнот: - «Космос. Титову».
- Может быть, «майору Титову»? - подсказал кто-то.
- Дойдет и так, - возразил Каманин, - в космосе один Титов.
«Дорогой Герман, - быстро писал Юрий Алексеевич, - всем сердцем с тобой. Обнимаю тебя, дружище. Крепко целую. С волнением слежу за твоим полетом. Уверен в
205


успешном завершении твоего полета, который еще раз прославит нашу Родину, наш советский народ. До скорого свидания».
Как потом стало известно, на борт «Востока-2» эта радиограмма пришла в то время, когда Герман Титов, пролетев более двухсот тысяч километров, пошел на шестой виток вокруг Земли. А пока составлялась депеша в космос, на ферме шли приготовления к отъезду на аэродром. И сам Сайрус Итон и все окружающие хорошо понимали, что вся душа их гостя сейчас рвется на Родину, в те края, где должен приземлиться «Восток-2».
Погода стояла плохая. Туман закрывал землю, низко нависли дождевые облака. Но командир Ил-18 Иван Груба виртуозно пробил облака, и над воздушным лайнером засияло солнце. Ил-18 достиг Внуковского аэродрома почти в то же время, когда «Восток-2» приземлился в тех самых местах, куда немногим больше ста дней тому назад вернулся из космоса Юрий Гагарин. Через два часа он вылетел на Волгу, чтобы обнять Германа Титова и горячо поздравить его с новой космической победой.
Август шестьдесят первого. На берега голубого Дуная Юрий Алексеевич на сей раз вылетел вместе с женой Валентиной Ивановной и младшей дочуркой Галей - то есть почти всей семьей (дома осталась только старшая Леночка). И это придало всей поездке какую-то теплоту. С первых же минут пребывания на будапештской земле, да и во всех других городах страны, Гагарины были окружены исключительным вниманием венгерских друзей.
. . . Солнечным декабрьским днем шестьдесят первого Ил-18, борт которого Юрий Гагарин шутя стал называть родным домом, перевалив заснеженные вершины Гималаев, приземлился на аэродроме Палам, вблизи от столицы Республики Индии. Началась еще одна зарубежная поездка - по странам Азии, - новые встречи с миллионами жителей Дели, Лакнау, Бомбея, Калькутты, Хайдарабада, Коломбо, Джафны, Кабула и других городов Индии, Цейлона, Афганистана. И всюду - яркие проявления дружественных чувств к советскому народу. И как всегда — строго расписан каждый час: на отдых - минимум времени.
Рамлила-граунд - большая площадь неподалеку от Красного форта - сплошное людское море. После митинга, когда Юрий Гагарин стал спускаться с трибуны, тысячи людей буквально атаковали космонавта. Всем хотелось пожать ему руку, сказать доброе слово. Запомнился высокий, седобородый старик в чалме, с маленькой девочкой на руках. Он пришел на Рамлила-граунд откуда-то издалека и принес для Юрия Гагарина сплетенную им самим гирлянду цветов. Люди расступились перед ним, пропуская к дорожке, по которой шел Юрий Гагарин. Заметив старика, он направился ему навстречу и, почтительно склонив голову, принял цветы. Это вызвало живейшее одобрение — в Индии к престарелым людям относятся уважительно, и то, что советский гость первым приветствовал седобородого старика, пришлось по душе всем делийцам.
■
«Красный ковер Гагарину» - с такими заголовками вышли цейлонские газеты, описывавшие приезд советского космонавта в столицу нынешней Республики Шри Ланка - Коломбо. И действительно, буквально весь Цейлон оделся в красные флаги и
206


транспаранты. Когда следующим утром Юрий Алексеевич и все мы выехали в южную провинцию - Галле, по дороге, пролегшей вдоль океана, справа и слева нескончаемой стеной стояли жители рыбацких поселков. Всюду возникали летучие митинги.
Эта поездка на южное побережье пышно-зеленого Цейлона, продолжавшаяся с раннего утра до ночи, явилась своего рода испытанием выносливости Юрия и Валентины Гагариных. Под палящим солнцем пришлось проехать около полутысячи километров, присутствовать на массовых митингах в Панадуре, Калутаре, Алутгаме, Ам- балангоде, Галле, Велигаме, Матаре, Дондре и Тангалле. В общей сложности Юрий Алексеевич выступил более пятнадцати раз.
Всего за один день перенесясь с экваториальных широт к Гиндукушу, попав в прохладную, разреженную атмосферу высокогорного Кабула - столицы Афганистана, иные из нас, сопровождавших Гагарина, чувствовали себя неважно: fc* хватало воздуха. Но Юрий Алексеевич с его закаленным организмом, приученным к резким температурным колебаниям и изменениям атмосферного давления, вроде бы и не ощущал никаких перемен. Как всегда, он был общителен, весел; жизнедеятелен и с готовностью выполнял всю программу поездок по Кабулу, встреч с представителями афганской общественности.
Юрия Гагарина - офицера Советских Вооруженных Сил - пригласили побывать в военной академии. Пару учебных часов мы провели в классе, где слушатели академии решали тактическую задачу. Юрий Алексеевич внимательно следил за тем, как слушатели реагировали на «вводные» преподавателя, и с его разрешения задал несколько вопросов. И это сразу придало занятию тон непосредственного участия в нем почетного гостя.
Вылетев из Москвы морозным утром и пройдя над двумя морями - Черным и Средиземным, в тот же день без промежуточных посадок Ил-18 достиг Каира.
Египет, если смотреть с воздуха, кажется безжизненной пустыней, в которой, словно холмы, возвышаются затянутые дымкой пирамиды. И только вдоль Нила тянется зеленая полоса рисовых и хлопковых плантаций.
Полетать над ними Юрию Гагарину в этой поездке довелось немало. Сначала из Каира в Бильбейс, где расположен авиаколледж. Здесь, на воздушном параде, авиаторы крыльями самолетов вписали в небо Египта инициалы космонавта: «ЮГ». Две буквы, составленные истребителями, летевшими в плотном строю, проплыли над аэродромом и скрылись в голубоватой дымке.
Из Бильбейса - на север, в Александрию, в Порт-Саид, на Суэцкий канал, затем - на юг страны, в Луксор - один из старинных городов Верхнего Египта, изобилующий древнейшими нубийскими памятниками, и знаменитую «Долину фараонов», а оттуда — на строительство Асуанской плотины.
Обходя цеха Хелуанской государственной фабрики в Египте, беседуя с директором и рабочими-текстильщиками, Гагарин восхищался необыкновенными расцветками вырабатываемых тканей. Директор фабрики сказал, что эти ткани делают по эскизам молодых художников, и повел нас на второй этаж. Тут, в просторном, светлом помещении, за длинными столами, они и трудились. Юрий Гагарин остановился у рабочего места одной девушки. Перед нею лежало несколько плотных листов ватманской и александрийской бумаги с замысловатыми рисунками, выполненными цветной тушью и акварелью.
- Хуррия — выпускница факультета изобразительного искусства, - представил де-
207


вушку директор. - Работает над рисунками для шелка. Ее первая самостоятельная работа - ткань «космос».
Взяв в руки один из набросков, Гагарин внимательно рассмотрел -рисунок.
- Удачно схвачено, - одобрил он, - только фиолетовый тон должен быть темнее, гуще . . .
Хуррия, застенчиво потупив миндалевидные глаза, протянула космонавту кисточку и тюбик с краской. Гагарин, несколько растерявшись, взял кисточку - он ведь не художник, - но тут же нашелся и с помощью девушки добился нужного сочетания оттенков. Хуррия примерила к себе рисунок, точно это была уже готовая ткань, и все, кто был в мастерской, зааплодировали. Она попросила Юрия Гагарина расписаться на рисунке. Успех новой ткани был обеспечен!
В канун нашего отлета каирские газеты вышли с крупно набранными шапками: «Гагарин избирается в Советское правительство», а ниже публиковалось сообщение, что земляки космонавта со Смоленщины выдвинули его кандидатуру для выборов в Верховный Совет СССР. Естественно, что об этом не мог не зайти разговор на встрече с каирской интеллигенцией - учеными, писателями, инженерами, врачами, педагогами, - происходившей в украшенном гирляндами цветов Советском культурном центре.
- В нашей стране, - отвечая на поздравления, сказал собравшимся Юрий Гагарин, - депутат советского парламента - слуга народа. Я постараюсь оправдать доверие своих земляков и отдам все силы борьбе, в которой участвуют все советские люди, - за мир, труд, свободу, равенство, братство и счастье народов нашей планеты.
Снова Юрию Алексеевичу тут были вручены различные сувениры. В числе их папирус со стихами, только что сложенными арабским поэтом Абделем эль Хамисеи. В переводе на русский язык они звучали примерно так:
- В моей деревне спросили: Гагарин такой же, как мы? Да, он такой же, как все люди, - с двумя руками, с двумя ногами и хорошей улыбкой на открытом лице. Он такой же, как мы, но только храбрости у него хватает на два мира - на нашу Землю и на всю Вселенную.
■
В Аккре, столице Ганы, мы приземлились затемно и сразу оказались в центре большого, всенародного праздника. Над городом горела иллюминация - сотни пятиконечных звезд. Во влажном, тропическом воздухе мерцали тысячи огоньков - почти каждый, кто стоял вдоль пути, по которому ехал Юрий Гагарин, держал в руках зажженную свечу: таков народный обычай - освещать гостям дорогу. На перекрестках группы девушек и юношей исполняли национальные танцы. На главной площади в свете прожекторов выделялся плакат, на котором русскими буквами было написано: «Ура! Человек из космоса среди нас!»
- Вот и приехали «из варяг в греки», - пошутил Юрий Алексеевич, когда Ил-18 коснулся бетонной полосы аэродрома под Афинами. Улицы столицы Греции - легендарного города с колоннами Акрополя - заполнило кипящее людское море. К машине, на которой ехал Юрий Гагарин, отовсюду неслись возгласы:
- Филия, ирини, Россия! (Дружба, мир, Россия!)
На прием, устроенный Греко-советским обществом, пришло по меньшей мере около трех тысяч человек. Выстроившись длинной очередью, они подходили к Юрию Гагарину - пожать руку, обменяться приветствиями. Чтобы его видели все, мы помогли Юрию Алексеевичу взобраться на диванчик, а сами, встав цепочкой, пытались регулировать нескончаемый людской поток. Иные, как удалось заметить, подходили к Юрию Гагарину дважды и трижды. Достаточно было взглянуть в их горящие глаза, услышать сбивчивые фразы, чтобы понять - это не просто любопытство, а желание выразить свои искренние чувства к Советскому Союзу.
208


Молодая Республика Кипр была еще одним островным государством, в котором за короткое время довелось побывать Юрию Гагарину. Киприоты радушной встречей с первых же минут прилета в столицу страны, Никозию, чем-то напомнили пламенных кубинцев, сердечных сингалов и тамилов с пышно-зеленого Цейлона - такие же открытые улыбки, горячие сердца!
Ил-18 приземлился на Кипре затемно. Всю десятикилометровую дорогу от аэродрома до города нашу колонну машин эскортировали сотни парней на мотоциклах и мотороллерах. Так было и во время поездки по городам Кипра. Всюду навстречу выезжали группы добровольцев мотоциклистов и сопровождали до места митинга или собрания.
Так, в сплошном потоке мотоциклов, мотороллеров и людей, бегущих рядом с медленно движущимися машинами, мы и въехали в город. Здесь человеческая река вновь как бы подхватила машину с Юрием Гагариным и понесла ее на центральную площадь, где собралась вся Никозия. Звучал гимн Советского Союза, в лучах прожекторов вились стайки голубей. Над толпой колыхались плакаты с надписями о мире. Встреча советского космонавта вылилась в народную демонстрацию.
Каждый город Кипра встречал советского космонавта по-своему: в Фамагусте, где сохранился «замок Отелло», в парк эвкалиптовых деревьев пришло все население города. Было приятно увидеть висевшие между эвкалиптами гирлянды с портретами Юрия Гагарина.
■
На Кипре Юрия Гагарина многие называли Икаром космоса. Так же назвал его и мэр Лимасолы - небольшого прибрежного городка, возле которого, по преданию, из морской пены впервые вышла богиня красоты Афродита. Девушки, каждая из которых своей красотой могла бы поспорить с мифологической красавицей, вручили Юрию Алексеевичу ключи от ворот города - как почетному гражданину Лимасолы. Благодаря за это и за сравнение с героем древней мифологии, дерзнувшим подняться в небо, Юрий Гагарин заметил:
- У Икара были крылья, слепленные из воска - материала не очень-то стойкого. Космические корабли делаются из прочнейших металлов. Именно такие металлы производятся руками наших рабочих и инженеров. Советский народ - вот кого по праву надо называть Икаром космоса!
Переведенные с русского, эти слова Юрия Гагарина вызвали живейшее одобрение митинга.
Вскоре после первого Дня космонавтики, торжественно отмеченного советским народом, еще одна зарубежная поездка Юрия Гагарина - в Австрию: красавица Вена, «железоград» Линц, гордый Грац, десятки городов и сел.
Металлургический комбинат на берегу Дуная - в Линце. Вот какой диалог развернулся у Юрия Гагарина с пожилым литейщиком Гуго Кисслером, отцом четырех детей.
Гагарин: Давно работаете на заводе?
Кисслер: Пятнадцать лет.
Гагарин: Преклоняюсь перед вашим трудом.
Кисслер: Что вы, геноссе Гагарин! Это я преклоняюсь перед вами, героем мира.
Гагарин: Спасибо, но вы сказали слишком громко. Вы знакомы с жизнью людей нашей страны?
209


Кисслер: Раньше ваша страна для меня выглядела, видимо, так же, как для вас космос перед полетом. Теперь знаю больше: слышал кое-что от товарищей, которые были у вас, и кое-что сам читал в книгах, журналах.
Гагарин: Придет время, и из вашей стали будут делать космические корабли.
Кисслер: Наша сталь, видимо, подойдет для них. Она хорошей марки. Мы, австрийские рабочие, мечтаем вместе с вашими металлургами отливать мирные корабли. Это было бы для нас счастьем.
Гагарин: Ну что ж, я передам нашим рабочим ваше желание.
Кисслер: Мне хочется спросить вас как космонавта: какое чувство вы испытывали в полете?
Гагарин: Видимо, такое же, как и вы, когда стоите у мартеновской печи, - чувство ответственности за порученное дело. Работа есть работа.
Кисслер: Мы так и думали.
Гагарин: Мы немного отвлекли вас от дела. Прошу извинить.
Кисслер: Не за что. Я очень рад встрече и простоте братской беседы. Спасибо.
Обсаженная фруктовыми деревьями дорога привела нас в небольшой городок Маутхаузен. Поблизости, на высоком холме, в мрачное время гитлеризма находился фашистский застенок - «лагерь смерти». Тут погибли десятки тысяч советских людей. Нельзя без волнения читать выбитый серебристыми буквами на мраморной доске перечень уничтоженных тут заключенных многих национальностей. Свыше 120 000 человек! А внизу приписка: «В это число не входят десятки тысяч тех, кто без всякой регистрации был убит вскоре после доставки в лагерь». Молча, стиснув зубы, Юрий Гагарин обходил один «цех убийства» за другим. . . Делясь потом впечатлениями, он рассказывал, что в эти минуты ему невольно припомнились те дни, когда он в детстве оказался на территории, захваченной гитлеровцами. Припомнил родное Клушино, братишку Борю, которого чуть не задушил фашистский солдат, старшего брата Валентина и сестру Зою, которых эсэсовцы угнали в неволю и которые, к счастью, убежали из-под охраны.
Первой зарубежной страной, которую Юрию Гагарину довелось увидеть с борта «Востока», была Япония. Он рассказывал, что ее зеленые, покрытые лесами острова на какое-то время проглянули сквозь разрывы облаков далеко внизу, и тут же, двигаясь по орбите, «Восток» пошел над синеватыми водами Тихого океана. Может быть, именно поэтому, подлетая к Токио, мы с особенным интересом любовались панорамой острова Хонсю, окаймленного кружевной полосой океанского прибоя, искали снеговую шапку Фудзиямы.
С первых минут приземления Ил-18 на аэродроме Хапеда, где для встречи советского космонавта собралось около десяти тысяч представителей японской общественности, Юрий Гагарин, Валентина Гагарина, все мы, сопровождавшие их в этой поездке, были словно бы подхвачены мощным цунами народного энтузиазма, со всевозрастающей силой катившегося по Японии.
Запомнился один из разговоров с учеными за завтраком, устроенным в традиционном национальном стиле. В домике, устланном циновками, все сидели на полу за низенькими столиками, уставленными мисочками и тарелочками с кушаньями
210


японской кухни. Берясь за гладко выструганные деревянные палочки, заменявшие ложку, и нож, и вилку, Юрий Алексеевич пошутил:
- Самое лучшее оружие в мире!
Шутка послужила своеобразным эпиграфом всей беседы, которая касалась проблем использования последних достижений науки в мирных, созидательных целях, тех задач, которые стоят перед молодым поколением.
- В нашем народе, - сказал один из японских ученых, - приняты напутствия отцов своим детям. Какие заповеди, Юрий Алексеевич, вы, побывавший там, где еще никто не был, высказали бы своим дочерям, когда они подрастут?
Юрий Гагарин на минутку задумался.
- Таких заповедей, - ответил он, - может быть много. Пожалуй, три из них были бы главнейшими. Во-первых, пусть мои дети будут, как и весь советский народ, активными борцами за мир. Во-вторых, надо, чтобы они выросли людьми честными, самоотверженными, любящими Родину. И, в-третьих, пусть они будут хорошими коммунистами.
С лицом, опаленным зноем и ветрами космодрома Байконур, где он недавно провожал в полет своих друзей Андрияна Николаева и Павла Поповича на кораблях «Восток-3» и «Восток-4», теплым осенним днем сошел Юрий Гагарин с борта Ил-18, приземлившегося на копенгагенском аэродроме. «Дания снимает шапку перед советским Героем космоса» - таким рисунком Херлуфа Бидструпа приветствовала Юрия Алексеевича газета «Ланг ог фольк» - центральный орган Компартии Дании.
Примерно полтораста дней провел Юрий Гагарин в зарубежных поездках. Эпизодами, подобными рассказанным здесь, изобиловало его пребывание в Германской Демократической Республике, во Франции, Швеции и Норвегии, в Соединенных Штатах Америки, в Мексике, на Кубе - во время еще одного визита в эту страну, вместе с первой в мире женщиной-космонавтом Валентиной Терешковой. Жители десятков городов Европы, Азии, Африки, Южной и Северной Америки в лице Юрия Гагарина горячо приветствовали замечательнейшие достижения Советского Союза в развитии космонавтики. Миллионы и миллионы людей видели его, слышали взволнованные рассказы о полетах в космос, о благородном труде советского народа, строящего коммунизм. Взволнованно, горячо, убедительно советский космонавт выступил более чем на сотне массовых митингов; прочитал десятки лекций о советской космонавтике; провел свыше пятидесяти официальных пресс-конференций, которые транслировались по радио, передавались по телевидению; побывал на многих заводах, рудниках, строительных площадках и сельскохозяйственных участках; много раз беседовал с государственными и общественными деятелями, учеными, писателями, студентами, рабочими, крестьянами, школьниками. Каждая поездка была заполнена напряженным трудом, ярко раскрывала все новые и новые черты благородного характера Юрия Гагарина - человека большой души, пламенного патриота Родины.
Юрий Гагарин:
Иногда закрою глаза и все равно вижу бесконечные вереницы людей, они с горящими глазами кричат приветствия на различных языках мира . . .
211


Надеюсь, что у читателя этой главы не возникнет глубоко превратное представление о том, что 108 минут отваги подарили Гагарину пожизненный праздник. Это было бы совершенно не верно. Конечно, праздники запоминаются лучше будней, так уж мы устроены. Но будни - трудовые будни - были главным временем первого космонавта, он говорил о своем полете: «Пока это только начало, я еще молод и не собираюсь складывать крылья».
Иван Борисенко, спортивный комиссар:
На космодроме и в Москве в предстартовые дни перед полетами в космос других космонавтов на кораблях «Восток», «Восход» и «Союз» я часто встречался с Гагариным. На Байконуре мы жили в одной гостинице. В это время Юрий Гагарин был не просто летчик-космонавт СССР, но уже руководитель отряда космонавтов, и это налагало на него большую ответственность. Одно дело - самому готовиться в космический полет, а тут приходилось готовить не только себя, но и целую группу летчиков по очень большой и обширной программе. С этой новой ролью он справлялся успешно. Ю. Гагарин умело сочетал дружеские взаимоотношения со своими коллегами по этой новой профессии с высокими требованиями руководителя. Я помню наш полет в 1962 году из Москвы на космодром вместе с Андрияном Николаевым, Павлом Поповичем, их дублерами, врачами и инженерами. В августе месяце стояла сильная жара. Дышать было нечем. Днем температура в тени доходила до 45°. Несмотря на эти условия, сразу же после прилета Гагарин вместе с генералом Каманиным собрали всех, кто прибыл с ними на космодром, и начали проводить тренировки по программе группового полета двух кораблей - «Восток-3» и «Восток-4».
— Наш рабочий день будет начинаться в 7 часов утра с физической зарядки, потом после завтрака выезд в МИК (монтажно-испытательный корпус) космонавтов А. Николаева и П. Поповича и их дублеров для тренировок непосредственно в кораблях, - объявил Гагарин. - Вас, Иван Григорьевич, - обращаясь ко мне, сказал космонавт, - прошу к концу рабочего дня организовать соревнования в волейбол и бег на 100 метров.
Юрий Гагарин вставал рано и первым в установленное время появлялся на спортивной площадке. Занимался он серьезно, усердно и увлекал всех своим большим желанием точно выполнять весь комплекс физических упражнений. И это ему удавалось. Таким же образом он относился и к занятиям по специальной подготовке.
В июне месяце 1963 года мне довелось присутствовать на космодроме во время подготовки к старту Валерия Быковского и Валентины Терешковой. Занятия по астрономии с космонавтами проводил молодой ученый, но одно занятие, я помню, провел Гагарин. Подойдя к доске, без конспекта, просто, доходчиво и увлекательно начал объяснять значение небесных тел в определении местонахождения космических объектов в процессе полета, восстановления ориентировки и проведении необходимых навигационных расчетов. Через некоторое время я спросил ученого о том, как, на его взгляд, Гагарин справился с этой задачей. «Я считаю, что неплохо, ведь он имеет достаточный опыт соединения теории с практикой», - ответил мой собеседник.
Герман Титов, летчик-космонавт:
Итогом учебы и работы Юрия Гагарина был исторический полет 12 апреля, утром, которое народы всей Земли назвали утром космической эры. Но за утром у нас на Земле следует большой трудовой день. Так и в жизни Юрия наступили новые трудовые будни.
Давно известна истина: чтобы не отстать от бурной жизни нашего времени, надо по-
212


стоянно учиться самому. А для того, чтобы учить других да еще и руководить ими, надо знать и уметь больше. Юрий руководил летной подготовкой космонавтов, сам готовился к будущим космическим стартам и летал на современных самолетах . . .
Алексей Леонов, летчик-космонавт:
Юра был горяч. Горяч в деле. Все, что касалось нашей работы, волновало и трогало его. Он с детской непосредственностью радовался каждому нашему успеху, тяжело переживал, если возникали какие-либо препятствия.
Нет, он не боялся трудностей. Он очень болел за дело. Очень! Своей страстностью, добросовестностью, исключительным чувством ответственности он заражал всех нас. Мы учились у него.
О нем можно много рассказывать. Юра - открытая душа, без хитростей, без подвоха. Он весь на виду ...
Но вот одного я, пожалуй, понять не могу. Не смогу объяснить, как он успевал переделать уйму дел, которые постоянно сваливались на его плечи. Депутат Верховного Совета СССР, член ЦК ВЛКСМ, президент общества «СССР - Куба», представитель многих комиссий ... Он находил время и на встречи с писателями и учеными, бывал у пионеров и воинов; он очень много ездил по стране и часто выезжал за рубеж . . . Но это лишь часть его дел. Подготовка к полетам, тренировки экипажей, совещания в конструкторском бюро, посещения заводов, учеба. Да разве перечислишь все, с чем он был связан!
Борис Коновалов, журналист, специальный корреспондент «Известий» на космодроме Байконур:
Говорят, что высокая должность быстро научает высокий ум. А может быть, просто у него был природный дар руководителя, но он очень удачно и точно выбрал линию поведения, когда в Звездном стал не один отряд космонавтов, а несколько. Возникли, естественно, и сложности. Вроде бы право приоритета на полет было за «старичками», но они готовились по программе «Востоков» и понимали, что скоро она себя исчерпает, а новички сразу были ориентированы на более перспективную и долговременную программу «Союзов». Для всех полеты в космос были смыслом жизни, и, конечно, каждому было небезразлично, когда он пересядет с учебных кораблей на настоящий.
Сознательно или инстинктивно, сейчас уже трудно судить, Гагарин вел себя со всеми ровно, не выделяя «любимчиков». Это не было приспособленческой позицией — «и нашим и вашим», а просто подлинным товарищеским отношением и к «старичкам» и к «молодежи». И все это чувствовали.
Он сам был твердо уверен, что все его товарищи по первому набору космонавтов обязательно полетят в космос, и в них вселял эту уверенность. И в то же время отдавал должное качествам нового пополнения, где многие уже пришли в отряд зрелыми, сложившимися людьми, с богатым опытом, знаниями. Старшим среди летчиков во втором отряде был Владимир Шаталов, который, как известно, сейчас стал руководителем подготовки наших космонавтов. Со многими из них Гагарин стал так же дружен, как и с ребятами первого набора, - частенько заглядывал к ним домой, старался помочь, если требовалось.
В Музее Звездного городка есть комната, которую не минует ни один посетитель, - это рабочий кабинет Гагарина. Всю обстановку, вещи, документы сюда бережно переносили со служебной территории, чтобы люди могли посмотреть своими глазами на комнату, где прошли последние годы его жизни.
213


Кто-то точно подметил, что вещи говорят. И если они не случайны, а прочно вошли в обиход, то могут рассказать о своем хозяине не меньше, чем он сам. Первое впечатление от кабинета Гагарина - скромность. Простая сосновая мебель, покрытая светлым лаком, незатейливые стулья, никаких ковров, пышных штор, ослепительно белых телефонов, убаюкивающих кресел и прочих атрибутов начальственных апартаментов, хотя это кабинет полковника Гагарина - заместителя начальника Центра подготовки космонавтов.
Коричневая доска на стене с мелками, похожая на обычную школьную, ненавязчиво подчеркивает, что в этом кабинете спорили, обсуждали детали конструкций, возникали и стирались варианты - здесь работали.
В углу на ниточке табличка с черными буквами: «Идут занятия». Все знали, как Гагарину было трудно учиться при его занятости, и уважали священные часы занятий. Как человек находчивый, он частенько использовал это обстоятельство. Секретаря, ординарца, никакого «стража» у кабинета Гагарина никогда не было - двери были открыты для всех. И когда проводилось какое-нибудь ответственное совещание, вывешивалась эта скромная табличка: «Идут занятия».
Прямо напротив письменного стола Юрия Алексеевича - панорама древнего Смоленска. Достигнув космических высот, Гагарин никогда не забывал, что «корни» его в родной смоленской земле.
В кабинете - портреты Кибальчича, Циолковского, Королева. В книжном шкафу - много книг классиков космонавтики. Гагарин прекрасно понимал, что он, его полет - лишь часть их замыслов, титанической работы этих корифеев и целой армии ученых, конструкторов, работников многочисленных институтов и космических предприятий. Он никогда не склонен был преувеличивать свое подлинное значение в общей грандиозной эпопее освоения космоса. Осознавал свое место. И эта армия ученых, к которой он относился с таким уважением, платила ему горячей любовью, признательностью за то, что не подвел, оправдал их доверие не только в полете, но и в его земном продолжении. Как вещественное доказательство этой любви в его кабинете стоял лунный глобус, подаренный ему академиком В. П. Глушко 4 октября 1967 года - в день десятилетия запуска первого спутника.
Другой глобус - земной шар, подаренный ему в Норвегии, - был единственным предметом в кабинете Гагарина, который напоминал о его многочисленных зарубежных поездках. Все сувениры и подарки хранились здесь же в музее или дома. А на работе - ничего лишнего.
Как и при Гагарине, вся комната прибрана чисто. В платяном шкафу шинель, шарфик, фуражка и, конечно, неизменные щетки . . . Вообще кабинет Гагарина какой-то не очень музейный. Все время тебя не покидает ощущение, что хозяин просто вышел ненадолго и вот-вот вернется. На письменном столе под зеленой лампой — приглашения на 40-летие Центрального Дома Советской Армии, на вернисаж Алексея Леонова и Андрея Соколова. Наброски выступления на торжественном заседании, посвященном 100-летию со дня рождения Горького. Письма. Депутатская почта. На перекидном календаре несколько торопливых заметок, что нужно сделать после обеда. Листки этого календаря уже не перелистываются - они навсегда застыли на 27 марта 1968 года. А стрелки больших круглых часов над дверью теперь всегда показывают одно и то же время в этом кабинете — 10 часов 30 минут . . .
Если Гагарин должен был проявить командирскую власть, старался не прибегать к приказному тону. Если его в чем-то по-дружески упрекали, не чванился, был самокритичен: «Извините, я перегнул».
Он быстро понял, что для командира очень мало быть хорошим парнем. Если он для товарищей «свой начальник», значит, он должен стать и выразителем их идей, должен помогать претворять в жизнь то, о чем они не раз говорили в дружеском кругу, прекрасно зная сильные и слабые стороны своей подготовки.
214


Гагарин стал одним из главных инициаторов «движения» в Военно-воздушную инженерную академию имени Жуковского. Как ни трудно было, считал своим долгом учиться только на пятерки-четверки, прекрасно понимая, что не может дать себе поблажку.
Все они были летчиками. Стремление летать было у всех в крови. Но, увы, летать приходилось гораздо меньше, чем раньше. Получалось нескладно: с одной стороны, все в один голос твердили, что профессия летчика необходима для космонавта, что она развивает реакцию, чувство пространственной ориентации, тренирует вестибулярный аппарат и т. д. и т. п. А с другой - летные часы в подготовке стали сокращаться . . .
Когда Гагарин стал заместителем начальника Центра подготовки космонавтов, он твердо взял курс на полеты. Посовещался с товарищами. Тогда уже пришло пополнение, и среди новых космонавтов были опытные летчики. Владимир Шаталов, например, был уже инспектором воздушной армии, летал на истребителях самых последних марок. А здесь, в Звездном, по правилам ему положено было летать только с инструктором на учебном самолете. Абсурд. Человек ведь должен в процессе учебы совершенствоваться, а не скатываться назад. Гагарин добился, чтобы Шаталову разрешили самостоятельные полеты. Горячо поддержал идею, чтобы бортинженеры летали не с инструкторами, а со своими командирами. Действительно, по общему мнению, такие полеты немало способствовали возникновению той самой психологической совместимости.
Он был прирожденным лидером, который в трудных ситуациях старается взять на себя главную тяжесть, подбодрить товарищей. И конечно, это его качество проявлялось задолго до того, как он стал официальным руководителем. Он первым входил в термокамеру и после испытания — похудевший, осунувшийся - улыбался своей обаятельной гагаринской улыбкой: «Ничего страшного, ребята». Когда группа космонавтов-новичков впервые попала на испытания в барокамеру, то скоро все почувствовали, что не хватает кислорода, становится трудно дышать. И вдруг Гагарин запел, все подхватили и уже не думали о кислородном голодании, и никто уже не боялся грозного испытания, хотя по всем законам физиологии в разреженном воздухе лучше всего, конечно, молча экономно дышать, а не петь залихватские песни . . .
Про таких, как Гагарин, на Руси говорят - самородок. Он умел все буквально схватывать на лету. И даже в незнакомой обстановке очень быстро ориентировался. Поэты восхищались, что он за полтора часа проделал путь, на который у Магеллана ушло три года. А специалисты и товарищи, летавшие после него в космос, удивлялись, как много он сумел за эти полтора часа заметить и как точно передал свои ощущения. Он умел впитывать новую информацию как губка.
Гагарин для тех, кто уходил в очередной полет, был тем, кому оставляют, как выражаются альпинисты, «конец веревки». На космодроме, в Центре управления, он обязательно участвовал в переговорах «с бортом», а в наиболее ответственные моменты сам был всегда на связи.
Гагарин говорил: мы все отвечаем друг за друга, и наши победы и наши беды - дело всех. Им был организован совет космонавтов, своего рода «суд чести», и там, если в этом была необходимость, как говорится, невзирая на лица, выдавали по первое число. Суд товарищей и осуждение - это не выговор начальства. Здесь говорят откровенно, жестко, геройские звездочки не в счет - и у других такие же. И Гагарин умел быть жестким, бескомпромиссным и не боялся испортить отношения. Да и не всегда портил - как правило, ощущали, что это от повышенного чувства ответственности, от небезразлиния, от тревоги за всех.
Но гораздо чаще он пользовался шуткой, считал, что осмеянное уже не опасно. Умел это сделать здорово, не обидно, но чувствительно, так, что запоминалось.
Движущей силой очень многих его поступков было стремление ни в чем не отстать
215


от товарищей. Сам он, видимо, считал в какой-то мере, что счастливый случай сделал его первым космонавтом. И не хотел жить «на ренту» от этого случая. Он считал, что потеряет моральное право быть командиром своих товарищей, если будет уметь меньше их, знать меньше. И уж никак он не хотел летать меньше других, как бы его ни опекали.
- Что же, они будут летать, а я - только руководить?
Он стал родоначальником новой на земле профессии и считал, что должен быть профессионалом. Поэтому он стремился все время быть действующим, а не музейным космонавтом. Когда на смену «Бостокам» должен был прийти «Союз», Гагарин стал переучиваться на новую технику. Много времени и сил отдавал тренировкам. Он был дублером Владимира Комарова, когда стартовал первый «Союз».
Гагарин сродни тем фронтовым командирам, которые первыми поднимались в атаку, первыми шли под вражеский огонь. Руководить личным примером, ни в чем не давать себе поблажек было его жизненным принципом, и он оставался верен ему до последнего вздоха.
Юрий Гагарин:
Предстоит создать большую космическую станцию на орбите вокруг Земли, научно-исследовательскую станцию, чтобы можно было изучить космическое пространство. Там можно будет проводить различные исследования, изучать космическое пространство, ставить опыты, ибо те условия, которые созданы в космическом пространстве, в земных условиях создать невозможно.
Иосиф Давыдов, инженер:
После гибели Владимира Комарова Юрий Гагарин сказал: «Мы научим летать «Союз». В этом я вижу наш долг - долг друзей перед памятью Володи. Это отличный, умный корабль. Он будет летать. Мы сядем в кабины новых кораблей и выйдем на новые орбиты».
И это были не просто слова. Гагарин начал интенсивную подготовку к полету на корабле серии «Союз». Он в совершенстве изучил корабль, освоил на тренажере все элементы управления системами и технику пилотирования. Гагарин всерьез готовился к полету. Когда группа специалистов во главе с Главным конструктором проверяла у космонавтов знание «Союза», Юрий Гагарин получил оценку «отлично».
Борис Олесюк, военный летчик:
В последний раз я видел Гагарина примерно за неделю до его трагической кончины. Мы ехали на его «Волге» из Звездного городка в Москву. Постовые милиционеры, узнав его, как-то особенно четко отдавали ему честь, а он в ответ на это одаривал каждого из них своей светлой улыбкой. Юрий спешил на заседание в ЦК ВЛКСМ и вел машину на хорошей скорости. Я опять спросил его, когда же он полетит. Глаза Юрия тронула чуть заметная улыбка, и он, немного помедлив, ответил: «Теперь, видимо, скоро ...»
В день гибели Юрия Алексеевича мы вместе с ним и группой других летчиков-космонавтов поехали на аэродром. Автобус уходил в 8.15 утра. Один товарищ, помню, опоздал минут на пять, мы его ждали. Я думал, что Гагарин сделает ему замечание. Когда тот прибежал наконец, он ничего не сказал, только кивнул шоферу: «Поехали».
216


Погода была неважная - то солнышко выглядывало, то опять холодный дождь. Юра был веселый, шутил, в дороге, помню, экзаменовал одного летчика по правилам уличного движения - тот как раз зубрил эти правила.
Когда говорят о дурных предчувствиях, я всегда спорю и вспоминаю Гагарина и наш автобус в то утро. Ни у кого не было абсолютно никаких предчувствий, а сам Юра был такой веселый, смеялся так хорошо . . .
Алексей Леонов:
. . . Утро было хмурое, промозглое, ветреное. Я отправился с группой товарищей в тренировочный полет - отрабатывать парашютные прыжки. Все мои подопечные выбросились из самолета при первом же заходе, а второго решили не делать, потому что погода портилась на глазах - по небу сплошняком пошла низкая облачность, прикрывая землю как бы рыхлой, свалявшейся ватой.
- Поворачиваем домой! - крикнул я пилоту. И тут над нами пронесся реактивный самолет. Прогремел, промелькнул и скрылся из виду. Потом вдалеке грянул взрыв . . .
Очень тревожно стало на душе, хотя я еще не знал, что случилось.
Когда мы приземлились на аэродроме, инженер доложил мне:
- Владимир Серегин и Юрий Гагарин не вернулись из полета. Горючее у них кончилось двадцать минут назад . . .
Герман Титов:
Проходят годы, но я по-прежнему пытаюсь во что бы то ни стало представить себе, как же все это было.
Крутится магнитная лента, и сквозь безобидные, мирные потрескивания эфира, сквозь раскатистое громыхание двигателя, работающего в нормальном режиме, слышится:
- Я 625-й. Полет в зоне закончил. Беру обратный курс.
В голосе Юры ни нотки встревоженности. Сдержанный голос человека, занятого делом. Кто на командном пункте мог подумать, что это последние Юрины слова? «Беру обратный курс» означало, что Серегин и Гагарин возвращаются на аэродром.
Но напрасно вглядывался в серое небо руководитель полетов - машина не появлялась.
Но впустую - на ветер - бросал оператор призывные слова:
- 625-й! 625-й! Сообщите свои координаты! 625-й! Отвечайте! . . 625-й! . . 625-й! . . 625-й не отзывался . . .
Закрываю глаза и снова вижу исковерканные взрывом деревья. Напрягаю слух и слышу: в мартовские шорохи леса ввинчивается пронзительно тонкий свист, а через мгновение - хруст и треск ломающихся берез и короткий взрыв, сокрушительный, гулкий, отдающийся эхом в лесной чаще. Потом тишина. Все . . . Только намного светлее стало на поляне, раздавшейся вширь . . .
А оператор повторяет и повторяет позывные - трехзначное число, похожее на номер пропуска, дающего право на небо. Этот пропуск уже просрочен, но оператор заставляет себя на верить в то, что случилось непоправимое, и продолжает взывать: - 625-й!.. 625-й!..
Такая картина представляется мне.
Но о чем думал Юра в последние свои секунды?
Не расскажут об этом березы.
Не расскажет об этом и пригоршня сыпучего подзола, привезенного Валей Гагариной оттуда, где расступились березы, чтобы в чистой, как слеза, воде свободно отра-
217


жалось небо. Переменчивое - что ни миг, то иное - Юрино небо. Небо, которое Юра любил больше жизни.
Засыпанная в стеклянную шкатулку горсточка дорогой нам земли хранится в рабочем кабинете Юры.
Среда — трагическое 27 марта 1968 года. На календарном листке записано:
10.00 - тренировочные полеты.
19.00 - к Вале.
19.30 - встреча с иностранными делегациями. ЦК ВЛКСМ. Запись «к Вале» перечеркнута, и поверх нее идет другая - «редакция журнала «Огонек», «круглый стол», надо выступать».
Валентина Ивановна лежала тогда в больнице. По всей видимости, был приказ обязательно встретиться с «огоньковцами», и поэтому Юрию Алексеевичу волей-неволей пришлось отложить поездку к жене до следующего утра. «К Вале» - повторено на листке на четверг. Но Юрий Алексеевич не дожил до четверга . . .
Рано, очень рано ушел от нас Юрий. Этот человек с ясной головой и огромным авторитетом мог бы сделать для космонавтики (я имею в виду организацию подготовки космонавтов) неизмеримо больше того, что он сделал. Он только выходил на большую дорогу своей профессиональной работы.
Мир потерял своего героя, потерял неожиданно, и потому наша печаль, печаль всех людей на планете, непомерно велика. Плакали люди в разных уголках мира, плакали женщины и дети, плакали мужчины, молодые, пожилые и старики. Плакали, не стыдясь своих человеческих чувств, слезами отдавая дань любви и уважения человеку Вселенной, человеку, который осуществил их мечты, который продемонстрировал перед всей планетой, чего мы достигли в своем развитии, подвигом которого мысли и дела ученых мира с древних времен и до наших дней воплотились в реальность - 108 минут космического полета, один оборот вокруг планеты Земля!
Борис Коновалов:
Перед каждым новым полетом космонавты обязательно приходят в его рабочий кабинет, оставляют запись в памятной книге, клянутся, что они помнят его завет: «Главное — выполнить задание». А когда оно выполнено, как безмолвный рапорт — цветы у подножия его памятника в Звездном. А это ведь главное для любого руководителя - знать, что дело движется и без него и всегда будет жить.
Полета человека в космос ждали, и все-таки Гагарин был великой, радостной неожиданностью. Такой же великой, но трагической неожиданностью явилась его смерть. Он был воплощением жизни, и в смерть эту поверить было трудно. Плакали люди, никогда его не видевшие, скорбел весь свет. В официальных правительственных телеграммах соболезнования, пришедших буквально из всех стран мира, отмечалось, что с именем Гагарина навечно связано одно из самых выдающихся проявлений мощи нашего общества, открытие новой эры в стремлении человечества к познанию мира. Американский президент Л. Джонсон называл его полет блестящим примером для космонавтов США. Генеральный секретарь ООН У Тан писал, какое глубокое впечатление произвели на него гагаринская скромность и преданность делу. А борец за мир, человек большого мужества генерал Хосе Рафаэль Габальдон признавался, что он чувствует себя так, будто умер кто-то из его близких.
Да, мы все потеряли близкого человека в то мартовское утро. Память о нем светла, как его улыбка. И в памяти нашей Гагарин всегда живой, как вечно жив его подвиг, как бесконечно устремлено в будущее его дело . . .
Я хорошо помню одно выступление Юрия Гагарина перед молодежью. Он говорил просто, доверительно, с какими-то домашними, задушевными интонациями. Говорил, что надо работать. Работать еще больше, чем работали.
218


96
97
95
- Здравствуйте, друзья! (95).
Юрий Гагарин среди детей на Выставке достижений народного хозяйства СССР: «Кто хочет стать космонавтом?» (96).
Молдавские школьники приняли Гагарина в почетные пионеры (97).
Космонавты Юрий Гагарин и Герман Титов во Всесоюзном пионерском лагере Артек - крупнейшей детской здравнице, расположенной в Крыму (98).
98


99
В гостях у текстильщиц. Вышний Волочек (99).


100
Среди строителей Красноярской ГЭС (101).
В г. Гжатске (ныне - Гагарин), через несколько месяцев после полета. Юрий Гагарин выступает на митинге, устроенном в его честь (Ю2).
Первый космонавт в Калуге закладывает первый камень Музея истории космонавтики (103).
101
Ю. Гагарин и внук К. Э. Циолковского А. В. Костин (104).


102
103
104


105
106
107
Для всех он - родной, близкий человек (105, 106, 107).


108
Среди курсантов военного училища (108).


109
НО
В кают-компании атомного ледокола «Ленин» (109).
На митинге в Мурманске. Оленеводы Заполярья подарили космонавту теплую меховую шапку (НО).
Космонавты в гостях у военных моряков (111).


112
По русскому народному обычаю, дорогому гостю - хлеб и соль (112).
В очередной поездке. Короткий отдых (113).
113


На встрече советской и японской молодежи в Казани, где открылся международный молодежный лагерь «Волга» (И4).


115
Приезд в Прагу. Столица Чехословацкой Социалистической Республики встречает Юрия Гагарина (115).


116
Так встречали Юрия Гагарина в Болгарии (116).


118
Юрия Гагарина приветствуют жители Турку (Финляндия) (117).
Хельсинки. VIII Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Гагарин в гостях у советских делегатов на теплоходе «Грузия» (118).


119
121
120
Юрий Гагарин в Англии (119).
«Пять дней, проведенных в Англии, признаться, значительно изменили мое прежнее представление о британском народе, почерпнутое главным образом из художественной литературы. Куда девались описанные в ней чопорность и строгость людей?» (Юрий Гагарин, «Дорога в космос») (120).
Пребывание в Пдлыие. Первого космонавта приветствуют жители Силезии (122), города Катовице (121).
122


123


124
Тепло и сердечно встретила Гагарина Куба. Сотни тысяч людей тёсно обступили дорогу, ведущую от аэродрома до центра Гаваны (124).
Фотография, подаренная Фиделем Кастро Юрию Гагарину (123).
Слева направо: Фидель Кастро, Юрий Гагарин, Эрнесто Че Гевара (125).
125


126
127
129
128
Гагарин - гость Венгрии (126, 127).
В Бразилии (128).
Дружеское рукопожатие. Юрий Гагарин и премьер- министр Республики Индии Джавахарлал Неру (129).


130
131
132
В Либерии (Африка). Юрий Гагарин - почетный вождь племени кпелле (130).
Первого космонавта встречает Республика Кипр (131).
Встреча с президентом Республики Кипр архиепископом Макариосом (132).
Япония. Массовый митинг в честь советского космонавта в Токио (133).
Гагарин в Японии (134).
Юрий Гагарин и Валентина Гагарина на митинге в японском г. Осака (135).


133
134
135


136
Пионеры ГДР с Юрием Гагариным в Берлин-Нидершён- хаузен (136).
Юрий Гагарин и Валентина Терешкова отвечают на приветствия гостеприимных жителей ГДР (137).
137


138
Юрий Гагарин и руководители французских коммунистов Морис Торез и Вальдек Роше (138).
Советские космонавты Юрий Гагарин, Андриян Николаев, Герман Титов, Павел Попович в Москве, на стадионе (139).
139


|140
1 141
142


143
Космонавты Ю. Гагарин, В. Быковский на приеме в ратуше Осло (Норвегия) (140).
Во всех странах маленьким гражданам доставляет удовольствие встретиться с советскими гостями-космонавтами (141, 142).
Юрий Гагарин беседует с рабочими завода «Гетаверкен» в Гётеборге (Швеция) (143).
На стадионе в Гётеборге. Космонавта приветствуют спортсмены (144).
144


145
148
146
12 апреля 1967 года. Торжественное собрание в Кремлевском Дворце съездов, посвященное Дню космонавтики. Автографы на память (145).
Москва. Сессия Верховного Совета СССР. В зале заседаний - депутаты: композиторы Дмитрий Шостакович, Дмитрий Кабалевский, летчик-космонавт Юрий Гагарин (146).
На праздновании 25-летия Смоленского сражения 1941 года, явившегося важным этапом срыва гитлеровского плана молниеносной войны против СССР. Герои Советского Союза Ю. Гагарин и М. Егоров, водрузивший над рейхстагом Знамя Победы (147).
На XXIII съезде КПСС. Юрий Гагарин дает автографы делегатам (148).
Москва. Кремлевский Дворец съездов. Открытие XIV съезда комсомола. Ю. Гагарин вносит в зал знамя ВЛКСМ (149).
Летчики-космонавты Алексей Леонов, Юрий Гагарин, Валентина Николаева-Терешкова (150).
147
Президент Общества советско-кубинской дружбы Ю. Гагарин проводит заседание Общества (151).


149
150
151


152


153
Юрий Гагарин баллотировался в Верховный Совет СССР по Смоленскому избирательному округу № 27 по выборам в Совет Национальностей. Гагарин выступает перед избирателями (152).
Ю. Гагарин окончил Военно-воздушную инженерную академию имени Жуковского, с блеском защитив дипломный проект (153, 154, 155, 156).


154
135
156


157
158
159
160
После своего космического полета Гагарин продолжал работать в космонавтике, помогая своим товарищам космонавтам. Сам он тоже не прекращал тренировок (157).
Гагарин и космонавт Алексей Елисеев (158).
Гагарин и космонавт Борис Волынов (159).
Гагарин и космонавт Алексей Леонов (160).


161
Друзья. Юрий Гагарин и его дублер Герман Титов (161).


162
Юрия нет с нами. И все-таки он по-прежнему участвует в каждом полете (космонавт Герман Титов) (162, 163).
163


164
166
«Да, он любил жизнь, людей, умел порадоваться от души, был удивительно чутким. Но в работе - а это большая, главная часть его жизни - Гагарин был необычайно сосредоточенным, когда надо - требовательным и строгим. И к себе, и к людям» (космонавт Евгений Хрунов). (164).
П. Попович, А. Леонов, Ю. Гагарин (165).
165
Золотая медаль ФАИ, врученная Ю. Гагарину (166).


167
168
- Авиация и космос - неразделимы, - говорил Гагарин (167. 168).


за что я его люблю...
«За что я люблю его? За то внимание, доброту, с которыми он относился к каждому, кто его окружал. И за то, как он сумел сохранить себя после лавины славы. Я единственный раз в жизни встретил такого человека!»
Виталий Шитов, начальник лаборатории ВВИА им. Н. Е. Жуковского


Ну разве можно ответить, за что любишь! Любишь, потому что любишь, потому что не можешь не любить, и все тут . . .
Гагарина все любили. Среди наших современников не было человека, которого так хорошо знали бы и так искренне любили народы нашей планеты. Когда в 1961 году в городе Уджда на границе Марокко у торговца Мохаммеда Эт-Таджа родился мальчик, он назвал его Гагарин. Сейчас он совсем уже большой - Гагарин Эт-Таджа. В Шотландии, на окраине Эдинбурга, в мясной лавчонке, я видел маленький гагаринский портрет.
Фрэнк Борман, командир «Аполлона-8», впервые облетевшего Луну, сказал:
- Не надо говорить больше о Гагарине. Он слишком много сделал для меня, для всех нас, - и положил руку на сердце, словно ему было больно.
Нет, любовь к нему иногда все-таки пробовали объяснить, говорили: «Он молод, красив, у него такая улыбка ...» Это так, но этого было бы недостаточно. Все-таки немало людей есть с прекрасной улыбкой. Люди любили его как предвозвестника будущего. Он, годившийся во внуки солдатам Октября, олицетворял для планеты реальность победившей Революции, ее продолжение, ее будущее. Он, мальчонкой изгнанный гитлеровцем из родного дома, олицетворял Победу над фашизмом. Он, первым поднявшийся в космос, олицетворял и овеществлял Мир, Знание, Прогресс. Он, наверное, всех нас олицетворял, и крупицы любви, предназначавшиеся многим, собрались в большую любовь к нему.
Гагарина очень любила его страна. Для соотечественников это был родной человек. Даже ни разу не видевшие его, незнакомые люди называли его Юра. И в этом не было фамильярности. В нем каждый находил чуть-чуть себя. Мальчишки видели босоногого сорванца, таскавшего пескарей из деревенской речки. Студенты — совсем недавнего однокашника, корпящего над дипломом. Рабочие — своего товарища, литейщика. Военные - работягу-лейтенанта с северного аэродрома, который делил с ними соленый ратный хлеб.
Он изведал и военную голодуху, и тесноту студенческих общежитий, и бессонные ночи счастливого отцовства. Рыбалку любил. Есть фотография: в осоке с прилипшими к телу трусами, радостный, замерзший, поднял кукан с рыбинами. Он, сын крестьянина, пришел из космоса на Землю весной, опустился на поле, и первые люди, которые встретили его, были крестьянами, колхозниками. Они сеяли, исполняли древнейшую на земле работу, когда увидели человека в оранжевом скафандре - человека самой молодой земной профессии. Он очень торопился тогда, спешил к телефону, стремясь успокоить человечество благополучным своим приземлением, но все-таки спросил:
- А вы уже сеете?
Прежде чем стать Героем, для того чтобы стать им, он жил, как мы, рядом с нами, среди нас. А став Героем, не изменился, в общем-то. Просто жил теперь на виду. Поэтому он родной для нас человек. Поэтому его любили.
Я увидел его первый раз в ту секунду, когда он во Внукове вышел из самолета и, быстро сбежав по трапу, зашагал к трибуне ровно, бодро, точно в ритме марша «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью . . .». Он шагал, а я думал: «Так вот он какой, этот майор, который стал бессмертным за 108 минут ...» И тут я увидел, что шнурок на его ботинке развязался, и все увидели это, и все мы замерли, не дыша, беззвучно молясь всем богам: «Не упади!» А он шел и шел. Остановился, отрапортовал. Начались объятия. Он как-то смущенно подошел к жене, обнял, ткнулся носом в шею . . . Я вспомнил его на космодроме перед запуском «Союза». Он проводил Владимира Комарова до люка. И дело не в том, что он был его дублером. Он понимал - проводить нужно, нужно набросить на плечи меховую куртку: стояла зябкая апрельская ночь. Нужно тронуть за плечо в лифте. Пожать руку, прежде чем закроют люк . . . Потом он дежурил на связи. Утром у него были красные от бессонницы глаза.
259


- Ты спал?
- Да, меня Леонов сменил . . .
Леонов сменил, но он, наверное, не спал. Уточнять эти «мелочи» было неудобно: говорить о таких вещах не принято на космодроме, когда в небе корабль с твоим товарищем.
Когда саратовская газета «Заря молодежи» опубликовала снимок курсанта аэроклуба и назвала его фамилию, курсант послал газету родителям. Мама написала ему в ответном письме: «Мы гордимся, сынок . . . Но ты, смотри, не зазнавайся ...» Через несколько лет в мире не было ни одной газеты, которая бы не опубликовала его портрета и не назвала бы его имени: Юрий Гагарин.
Гагарина любила молодежь. Ребята считали его своим парнем, и не было, наверное, девушки, которая не была бы влюблена в Гагарина.
В 1961 году Гагарину вручили значок «За отличную работу в комсомоле». Он улыбался тогда и говорил как бы в шутку: «Надо оправдывать теперь . . . Хлопот прибавится ...» Но он не шутил.
Более всех других наших космонавтов, даже тех, кто моложе его, был он связан с молодежью, с комсомолом. Только события чрезвычайные, только дела неотложные могли помешать ему выполнить просьбу комсомола. В здании ЦК ВЛКСМ он не был просто «частым и желанным гостем». Он был здесь частым и нужным другом, советчиком, помощником, членом ЦК. Сейчас трудно точно сказать, на скольких комсомольских съездах, конференциях, слетах, встречах он был. Надо поднимать протоколы, считать ... А надо ли? Разве забудут его парни и девчата Москвы, Ленинграда, Ташкента, Киева, Комсомольска-на-Амуре? Он не был «свадебным генералом» на этих собраниях, почетным дарителем автографов. Он был учителем, наставником, товарищем. Ему верили. Понимали: когда он говорит о работе — это серьезно, он всю жизнь в труде. Когда он говорит о смелости - он имеет на это право, первый, взглянувший в глаза бездне. Если он говорит об учебе - значит, это нужно: даже он, во всем ореоле своей вселенской славы, корпит над учебниками, волнуется перед экзаменами и после экзаменов, когда протягивает зачетку своим профессорам.
Он напитывал своих слушателей энергией и оптимизмом, не скрывая трудностей, пресекал нытье, учил бороться, верил в успех и заражал этой верой всех вокруг себя. Он преподавал трудный предмет — активное отношение к жизни. Поэтому его можно назвать учителем. Поэтому его любили . . .
Год 1962-й. Всемирный фестиваль молодежи в Хельсинки. Сотни встреч, десятки речей. Он говорил о мире на Земле, потому что он видел, как она красива вся, все ее океаны и материки. Оттуда, из космоса, неразличимы государственные границы, оттуда планета видится просто большим и прекрасным человеческим домом, и все честные люди ответственны за мир и порядок в нем.
Одна из последних поездок с делегацией ЦК ВЛКСМ - в Париж. Полчаса бушует в зале радостный ураган, полчаса, скандируя его имя, не дают ему говорить французские ребята и девчата. Он успокаивает зал и рассказывает о своей стране, о молодежи, о комсомоле. Слушают. Тихо совсем. Он хорошо умел рассказывать. И за это тоже любили его . . .
Не раз иностранные журналисты старались сбить его вопросом, поставить в неловкое положение, припереть к стене. Не знаю ни одного случая, когда бы это удавалось сделать. Потому что он был прежде всего убежденным, знающим человеком. И он был поразительно находчив, развивал всячески в себе это качество, понимая его не только как средство защиты, но и как оружие нападения. И часто именно те, кто хотел посадить его в лужу, «намокали» сами.
В Японии — прелестные игрушки. Гагарин пошел в магазин и купил подарки своим дочкам. Вечером - пресс-конференция. Среди множества вопросов — совсем неожиданный, с «подковыркой»:
260


— Нам известно, мистер Гагарин, что вы везете домой детские игрушки. Неужели даже ваши дети, дети первого в мире космонавта, не могут иметь в Советском Союзе хорошие игрушки?
В вопросе уже не скрытый, совсем явный подтекст: вот, мол, в Советском Союзе даже игрушек нет. Кукла приобретает густую политическую окраску.
- Я всегда привожу подарки моим дочкам, - сказал с улыбкой Гагарин. - Мне очень хотелось сделать им на этот раз сюрприз: привезти японских кукол, которые славятся на весь мир. Очень жаль, что вы заговорили о моей покупке. Завтра об этом напишут в газетах и, возможно, даже узнают в Москве. Сюрприза не будет. Вы испортили радость двум маленьким девочкам.
Гул в зале. Тот одобрительный журналистский гул, когда ответ попадает точно в цель. На таких дуэлях он был снайпером. Его любили за дерзость, за находчивость, за быструю русскую смекалку . . .
Я вспоминаю тот трагический мартовский день . . . Люди все идут и идут к его бюсту на аллее Космонавтов, все растет и растет яркая горка цветов у его подножия, и застыл в ушах тихий шепот старушки: «Что же ты наделал, сынок ...» Много людей стоит вокруг. Просто стоят и смотрят в его каменное лицо. Прощаются. Такой живой, энергичный, улыбчивый был человек, столько было в нем солнца, света, так несовместим был он со смертью, что казалось — Гагарин будет всегда, всегда рядом. Ведь мы все очень привыкли к нему. Я стою, смотрю на каменного Гагарина и стараюсь вспомнить все встречи с ним, с живым. А мысли бегут, рассыпаются, никак не можешь сосредоточиться. Где-то далеко пронзительно звенит - погиб . . .
И вспоминаются какие-то неважные пустяки, какие-то малюсенькие камешки из мозаики его портрета . . .
Крым, Форос, сентябрь 1961 года. Я спускался к морю и из-за деревьев еще издали заметил теннисный корт и быстрые фигурки на нем. Он, помню, играл без майки, в коротких белых трусиках. Крепкий, ладненький, какой-то хорошо подогнанный весь. Он играл с большим азартом и при всяком ударе издавал резкий звук, как бы быстро выдыхал воздух. Так дышат фехтовальщики во время боя. И удары, оттого что он так помогал себе, тоже становились резче. Он очень старался, как говорят, выкладывался, носился по площадке со всех ног, но проиграл. Крутя в руках ракетку, подошел, весь еще в азарте игры, еще не отдышавшийся, с дорожками пота на блестящей спине, и предложил: - Сыграем?
Он хотел победы.
Потом мы ездили в Севастополь: Гагарина пригласили к себе моряки-черноморцы. На обратном пути он, веселый, сидел в автобусе сзади, рядом с летчиком-испытателем Георгием Мосоловым, и они пели шуточную космодромную:
- Заправлены ракеты, конечно, не водою . . .
Рядом со мной тихо, для себя, подпевал Герман Титов. Много тогда пропели разных веселых песен, и все - с посвистом, с озорной удалью.
Автобус неожиданно повернул, и все увидели за окнами Сапун-гору, где лежит в могиле целая наша армия. Мы вышли из машины, пошли к мемориалу. Вся веселость Гагарина разом исчезла, лицо стало вдруг очень серьезным, непохожим даже, а глаза - темными, скорбными. Он молча осмотрел мемориал и не задавал никаких вопросов экскурсоводу. Потом подсел к столику с памятной книгой, быстро стал писать. Герман стоял над ним, смотрел через плечо, когда он писал. Опять сели в автобус. Всю дорогу до самого Фороса Гагарин молчал.
В Крыму у Гагарина была лодка «Восток», а у Титова - «Восток-2». Гагарин поехал кататься, поплыл в море, а тут ветер с берега. Его стало сносить. Греб что есть силы, выбрался на берег в двух километрах от пристани, мокрый, веселый, с волдырями на ладонях. Герман промолчал тогда, но взглядом осудил . . .
261


Вечером ужинали в новой квартире, по-домашнему, на кухне. Вдруг он сорвался, побежал, закричал уже откуда-то из дальней комнаты:
- Забыл! Ведь сегодня такой хоккей!
И уже тащил на кухню телевизор, торопливо устанавливал, вытягивал стебель антенны. Успокоился только тогда, когда всплыли на экране квадратные фигурки в шлемах. Смотрел долго, потом, не отрывая от телевизора глаз, сказал восхищенно: - Замечательная игра!
Хоккей не мог ему не нравиться. Эта игра в его духе: напор, смекалка, быстрота. Он играл в баскетбол, даже был капитаном - самый низенький во всей команде. Раз выбрали капитаном - значит, был ловчее высоких.
И последняя наша встреча. Центр дальней космической связи. Финиш знаменитой «Венеры-4». Передал в газету репортаж, выхожу на улицу. У «Волги» стоит Гагарин. — И ты тут! Привет. Говорил с Москвой? Я тут читал тебя ... — Заговорил о новых книгах, о фильмах. (Что он говорил? Не записал, а теперь не помню . . .) - Я в 305-м. Заходи вечером . . .
Сел в «Волгу».
Вечером я постучался в 305-й номер.
- Их нет, - сказала коридорная проникновенно, - не приехали . . .
Я заметил у нее на столике приготовленные для автографов открытки.
Мог ли думать я тогда, что никогда не увижу больше Гагарина . . .
В мае 1963 года он написал в «Комсомольской правде»: «Во все времена и эпохи для людей было высшим счастьем участвовать в новых открытиях». Разве можно лишить человека счастья? Ведь не памятник - живой человек. Не хотел быть памятником.
Только вернулся из космоса, сразу сказал:
— Летать мне понравилось.
В первом уже интервью, накануне торжественной московской встречи, говорил журналистам совсем серьезно, твердо веря сам себе:
- Мои планы на будущее такие: я хочу посвятить свою жизнь, свою работу, свои мысли и чувства новой науке, занимающейся завоеванием космического пространства. Мне хочется побывать на Венере, увидеть, что находится под ее облаками, увидеть Марс и самому убедиться, есть ли на нем каналы.
Просто ждать он не хотел. Он хотел работать ежедневно, пусть помалу, но непрерывно превращать будущее в настоящее, приближать сроки своих планов, подгонять историю. Иначе он не мог.
Я вспоминал все встречи с ним, одну за другой, а народ все шел к бюсту, несли цветы и стояли, глядя на него. Он навсегда оставался теперь молодым. И для современников, и для потомков. Его любили за его всепобеждающую молодость. Любили за то, что он был.
Ведь так и любят — просто потому, что был. А раз любят, значит, он остался среди нас . . .
Слово Валентине Гагариной:
Я смотрю на его лицо. На чуть сощуренные, искрящиеся глаза. На улыбчивые припухлые губы, на едва заметные морщинки у смеющихся глаз ... В ответ тишина. А что бы он сказал сейчас? . .
Если бы кто-нибудь, пытаясь узнать, что люди думают сами о себе, о прожитых годах, распространил анкету, в которой был бы один-единственный вопрос: «Что в вашей жизни было самым главным, самым важным, самым значительным?» — то Юрий наверняка бы ответил, что самого главного, важного и значительного у него еще не было, что оно — впереди. Иначе зачем тогда наступит завтра?
262


Жизнь — это долг, хотя б она была мгновением. Эти слова, прочитанные однажды, глубоко запали в Юрино сердце. Свое назначение он понимал так: быть человеком ответственно, быть первым - ответственно вдвойне. Вот в чем фундамент его натуры. Не сразу он открылся таким. Не сразу таким стал. Но было в нем что-то такое, что крепло и росло с годами. Я не знаю, как точнее это назвать. Наверное, строгость. Строгость к себе. Строгость в большом и малом . . .
Память сохранила многое. И пусть годы затушевали и спутали детали минувшего, оно все равно живет, будит воспоминания, воссоздает прошлое. И тот вечер в авиационном училище, кружащиеся в танце пары, музыку и вдруг появившуюся группу курсантов-первогодков, стриженых, суетливых, возбужденных своим первым выходом «в свет» после карантина.
Тогда мы встретились впервые. Он пригласил меня танцевать. Вел легко, уверенно и сыпал бесконечными вопросами: «Как вас зовут? Откуда вы? Учитесь или работаете? Часто ли бываете на вечерах в училище? Нравится ли это танго? . .»
Потом был другой танец, третий ... В десять часов музыка смолкла. Он проводил меня до выхода и, словно мы уже обо всем договорились, сказал:
— Итак, до следующего воскресенья.
Я промолчала. Уже дома подумала: «А почему я должна встречаться с этим «лысым»? И вообще, почему он держится так уверенно? Знакомы мы всего один день ...»
В следующее воскресенье мы пошли в кино. Не помню, какой фильм мы смотрели, но в отношении к нему наши взгляды разошлись. Сначала спорили, доказывали друг другу свою точку зрения, но потом разговор стал совсем скучным. Долго шли молча. Около нашего дома он так же, как и в тот первый вечер, сказал:
- Итак, до следующего воскресенья. Пойдем ... - Вот тут он замолчал и посмотрел на меня. Посмотрел и добавил: - Пойдем в гости.
- Это к кому же, - удивилась я, - к нам, что ли? - К вам.
Сказал он это просто, непринужденно, словно я сама пригласила его, словно мы давным-давно знаем друг друга.
Позднее, когда я лучше узнала Юру, мне стало ясно, что это одно из самых примечательных свойств его характера. Юра легко и свободно сходился с людьми, быстро осваивался в любой обстановке, и, какое бы общество ни собиралось, он сразу же становился в нем своим, чувствовал себя как рыба в воде.
В ту пору нам было по двадцать. Далеко идущих планов мы не строили, чувства свои скрывали, немного стеснялись друг друга. Сказать, что я полюбила его сразу, - значит, сказать неправду. Внешне он не выделялся среди других. Напротив, ребята старшекурсники выглядели более степенно, прически их делали более привлекательными, девчонкам они нравились больше. Ну а мой кавалер? Мой «лысый»?
Не сразу я поняла, что этот человек если уж станет другом, то станет на всю жизнь. Но когда поняла . . .
Много было у нас встреч, много разговоров по душам, долго мы приглядывались друг к другу, прежде чем приняли решение связать навсегда свои жизни и судьбы. - Любовь с первого взгляда - это прекрасно, - говорил Юра, - но еще прекраснее - любовь до последнего взгляда. А для такой любви мало одного сердечного влечения. Валя, — продолжал он, — давай действовать по пословице «семь раз отмерь, один раз отрежь».
Я понимала, что такое его серьезное отношение к решающему жизненному шагу не имеет ничего общего с осмотрительной расчетливостью. Юре был чужд эгоизм. Он думал обо мне: не пожалею ли я, не спохвачусь ли, когда будет уже поздно передумывать?
263


Юра вообще больше думал о других, чем о себе. Это его душевное качество открылось мне еще задолго до того, как мы стали мужем и женой.
В нашем семейном альбоме есть фотокарточка, которую я подарила когда-то Юре. Многие журналисты цитировали слова, написанные на ее обороте. Слова о том, что кузнецы своего счастья мы сами и что перед судьбою не надо склонять головы. Только почти никто не обмолвился, почему появилась такая надпись.
А случилось так: Юра пожалел, что поступил в училище.
Родителям его жилось тяжело, они с трудом сводили концы с концами. Но чем им мог помочь Юра, получавший небольшое курсантское жалованье? Лучше бы, говорил он, после техникума вернуться к родителям в Гжатск, поступить там работать по специальности.
Юру утешали товарищи. Юру утешала и я. Мы убеждали его, что время учебы пролетит быстро, а там он станет офицером и тогда сможет помогать родителям. Убедили мы его с трудом. Вот так появилась надпись на фотографии, которую я подарила Юре в день его рождения, 9 марта 1957 года. Юра очень хотел стать летчиком, но ради близких ему людей он готов был пожертвовать даже любимым делом.
Никогда не забуду я жизнь в заполярном далеком гарнизоне.
Помню, очень сильно переживал Юра смерть своего тезки - Юрия Дергунова. Они подружились еще в училище и, когда пришло время распределения, настояли, чтобы их направили в один и тот же авиационный истребительный полк. И вот Юра лишился ближайшего друга. Несколько недель он ходил как потерянный, не спал целыми ночами напролет. Я понимала, что ему не помогут ни валерьянка, ни снотворное, и если предлагала ему лекарства, то лишь для того, чтобы хоть на минуту отвлечь его от тяжелых мыслей.
Потом он сказал мне о том, что его вызывают в Москву, предлагают новую испытательную работу.
Я знала: это его давняя мечта - как можно больше летать. И не только на серийных машинах. Самолеты Юра очень любил. Он не мог равнодушно смотреть на пролетающий над головой самолет. Одно только упоминание о предстоящем полете всегда приводило его в состояние возбуждения.
В Подмосковье для нас началась новая жизнь. Юра был очень доволен, что в поликлинике Звездного нашлась работа и для меня. По утрам мы выходили из дому втроем. Отводили Леночку в ясли и шли каждый к себе на службу.
Юра приходил домой поздно, часто уезжал в командировки. О своих делах он не очень-то распространялся, а если я проявляла женское любопытство, отшучивался. Так и прошел год. В работе, в тренировках, в домашних заботах.
Из командировок Юра писал не реже чем раз в неделю. Я нет-нет да и перечитываю его давние письма, в которых что ни строка, то напоминание о Юриной заботливости: «Если тебе нравится платье, купи его. Вернусь домой — рассчитаемся с долгом . . .», «Больше учи Ленку быть самостоятельной», «К одному из наших товарищей приехала жена. Я с Лешкой Леоновым ездил на их встречу. А вообще-то, лучше бы не ездил. Только расстроился, завидуя. Ну ничего, наша встреча будет лучше, правда?» И под каждым письмом неизменное: «Ваш папа и Юра».
Временами мне начинало казаться, что служебные дела в Звездном все больше и больше отнимают у меня Юрия. Я старалась делать вид, что не замечаю этого. И все же странная тревога порою овладевала мной, особенно когда он на недели совершенно неожиданно уезжал в командировки. Удивляло и то, что иногда он возвращался с работы неожиданно рано, в середине дня, но настолько усталый и вымотанный, что тут же валился на диван и мгновенно засыпал.
Сначала я не понимала всей сути его новой работы, не понимала, чтд скрывается за словами, которые слышала в его разговорах с другими ребятами, и очень уж абстрактными казались эти самые «сурдо», «невесомость», «вестибулярный», «ша-
264


рик» . . . Но постепенно стало ясно, что все это имеет самое непосредственное отношение к нему, а стало быть, и ко мне, и к Лене.
Однажды совершенно случайно у него вырвалась фраза:
- Белка и Стрелка слетали неплохо. Скоро кому-то из нас . . .
Он не продолжал, но я поняла: значит, скоро пошлют человека. На мгновение мне стало страшно: «Может быть, его, Юру?»
Мне не хотелось расспрашивать его об этом. Не знаю почему, но я чувствовала каким-то шестым чувством, что и он не расположен к многословным разговорам о том, кто, когда, зачем. У него была работа. Напряженная. Трудная. И, наверное, он просто не имел права рассказывать о ней в семье.
И все-таки я не сдержалась и однажды прямо спросила:
- В космос собрался . . . Когда?
Юра сперва отшучивался, а потом так же с улыбкой сказал:
- Считай, что ты сообразила . . . Ну, собираюсь в космос. Когда? Если хочешь, хоть сегодня готовь сухари и вещички. И не забудь положить лыжные ботинки и шерстяные носки. Как бы там не простудиться . . .
Меня его тон стал злить. Я никак не могла понять, где тут шутка, а где правда. Но тревога не прошла. «Не хочет говорить - не надо, - подумала я про себя. - Может быть, все это лишь отдаленные планы». Само сочетание «человек и космос» в те годы представлялось далеким и фантастическим.
Все шло своим чередом. Он больше бывал на работе и меньше дома. В свободное время мы ходили гулять в лесопарк или смотреть кино, пристроив Ленку кому- нибудь из знакомых или соседей. Вечерами Юра нянчил дочку, иногда, взяв спортивный чемоданчик, ходил на баскетбол. Был он спокойный, ровный, веселый. Как и прежде, предпочитал книги телевизору. По праздникам любил принимать гостей. Слушая веселые истории, смеялся звонко и заразительно. Ребята тянулись к нему и добродушно звали «Гагарой».
Однажды (не помню сейчас, какой это был день и по какому поводу собрались у нас Юрины товарищи по работе) я невольно стала свидетелем вот такого разговора: - Теперь уже скоро . . . Пойдет, наверное, Юра. А может, Гера или кто другой . . .
Это говорил один из ребят, кажется Борис Волынов. Отвечал Юра:
— Ну и что же? Кого пошлют, тот и полетит . . .
Дрогнуло мое сердце. Молнией сверкнула мысль: «Что-то уж очень спокойно он об этом говорит. Наверное, уже все решено».
Нет, я больше не спрашивала его ни о чем. С работы он приходил поздно, когда мы с Леночкой уже спали. Он тихонько открывал дверь, бесшумно раздевался, умывался холодной водой, с нежностью прислушивался к посапыванию дочурки, поправлял одеяльце и садился за учебники. Он готовился к государственным экзаменам. Я не мешала ему. В последнее время я заметно уставала: ждала второго ребенка. Лежала тихо и слышала, как шуршат страницы его конспектов . . .
Ночью он подходил к холодильнику, доставал что-нибудь поесть, закручивал кран на кухне, из которого капала вода и который он все время собирался починить, но . . . Время его, мысли его были заняты другим.
Родилась Галочка, и очень скоро и очень неожиданно пришел тот последний вечер. Он должен был прийти. Юра его ждал. Подсознательно и тревожно ждала его я.
Тот вечер . . . Мы пораньше уложили спать девчонок и после ужина долго разговаривали. О чем? Обо всем, но только не о полете. Вспоминали. Строили планы. Говорили о наших девчонках. Я понимала, точнее, чувствовала, куда и зачем он едет, но не спрашивала его. Он шутил, болтал о разном, но тоже сознавал всю нелепость этой игры «в прятки». Ему трудно было скрывать свое причастие к надвигающимся событиям.
Странное дело, когда решалась его судьба о переводе в Звездный, о включении в от-
265


ряд так называемых испытателей, он волновался и переживал значительно больше. А тут был спокоен, хотя и немножко рассеян.
— Береги девчонок, Валюша, — сказал он тихо и вдруг как-то очень по-доброму посмотрел на меня.
Я поняла: все уже предрешено и отвратить этого нельзя. Ком подступил к горлу. Казалось, я не смогу сдержаться и расплачусь. Но я сдержалась. Даже улыбнулась, хотя улыбка получилась, наверное, очень грустной. Юра это уловил и быстро перевел разговор на другую тему.
В ту ночь мы говорили о разном и не могли наговориться.
Не помню, звонил будильник или мы встали без него. Утром он еще раз осмотрел свои вещи - не забыл ли что? - щелкнул замком своего маленького чемоданчика и стал перелистывать альбом с фотографиями, лежащий на столе. В них была наша молодость, наши первые встречи, наша любовь.
В соседней комнате проснулась и заплакала Галка. Юра закрыл альбом и пошел к детям. Он осторожно и нежно перепеленал крохотное розовое существо с маленьким вздернутым носиком, и Галка опять безмятежно заснула. Я подумала: «А ведь неплохо у него это получается. Научился. Когда родилась Леночка, он долго не решался взять ее на руки. Боялся уронить. Теперь осмелел».
Мои мысли прервал сигнал машины, которая остановилась под окном. Пора! Сердце сжалось и вдруг забилось сильно-сильно. Стало даже больно. Скрыть волнения я уже не могла. Это было выше моих сил.
Юра поцеловал девчонок. Крепко обнял меня. На столе лежала вынутая из альбома фотография «северного периода» с надписью: «Моей дорогой, моей родной Валечке от крепко любящего Юры. Пусть эта фотография в дни разлуки чаще напоминает обо мне и заменит меня. Пусть она хоть немного поможет тебе в трудную минуту». Снова загудела машина. Я вдруг почувствовала какую-то слабость и торопливо заговорила:
- Пожалуйста, будь внимателен, не горячись, помни о нас . . .
И еще что-то несвязное, что сейчас трудно вспомнить.
Юра успокаивал:
- Все будет хорошо, не волнуйся . . .
И тут меня словно обожгло. Не знаю, как это получилось, но я спросила о том, о чем, наверное, не должна была спрашивать тогда:
- Кто?
- Может быть, я, а может быть, и кто-нибудь другой . . .
- Когда?
Он на секунду задержался с ответом. Всего на одну секунду:
- Четырнадцатого.
Это уже потом я поняла, что он назвал это число только для того, чтобы я не волновалась и не ждала в канун действительной даты.
Юра шагнул к двери и остановился. На меня смотрели его чистые-чистые глаза. Смотрели очень ласково, очень тепло. В них не было ни отчаяния, ни смятения, ни сомнений.
Я приподняла его фуражку и легонько провела ладонью по высокому Юриному лбу: - Все будет хорошо, Юрок! Ведь верно? Ты мне обещаешь?
Глаза молчаливо ответили: «Обещаю».
. . . Как-то дети меня спросили: «Мама, почему именно наш папа первым полетел в космос?» Вопрос естественный. Почему он, а не другой, когда их была целая группа, подготовленных, тренированных? Были и одинокие, а он — женат, двое маленьких детей, мало ли что может случиться . . .
— Не знаю, девчонки, — ответила им. — Наверное, так было надо.
Ответила и подумала: «А ведь я так ничего и не сказала им, и вопрос остался вопро-
266


сом. Впрочем, вопросом не только для них, но и для меня. В самом деле, почему именно он?»
Признаюсь, не сразу я поняла, что же сделал наш Юра, наш папа в тот день 12 апреля. «Впервые в мире», - писали в газетах. «Впервые в мире», — говорили по радио. И всюду называли его имя.
Впервые в мире . . . Стоит вдуматься в эти слова. Не всегда встреча с неведомым кончается благополучно для первопроходцев. Как бы тщательно ни готовились люди к сложному и опасному опыту, ему сопутствует риск, на который всегда идут «впередсмотрящие». Многое было неизвестно. Его полет должен был ответить на уйму вопросов. Конструкторы и ученые не скрывали от него трудностей. Да и сам он понимал их. «Но кто-то же должен начать» - это его слова.
Я вновь увидела его четырнадцатого апреля. Как мы встретились? Что он говорил? Каким он был в тот день? Не помню. Все в тумане.
И уже потом, когда все сбылось и успело отодвинуться в прошлое, когда самый первый, а потому, наверное, и самый трудный космический маршрут был пройден, Юрий вдруг как-то остро почувствовал, что ему будет очень не хватать этого делового напряжения, постоянной готовности к чему-то очень важному.
Награды, которых удостоили его, коммуниста, многие государства, были данью его подвигу. Ведь подвиг века — он и подвиг будущих веков. Но того, кто стал первым, постоянно удручало чувство какой-то несправедливости: не слишком ли много славы и почета досталось ему одному за содеянное многими?
Каким он стал потом, после полета?
Для меня таким же, каким и был: добрым, чутким, непоседливым, веселым, обязательным. Именно обязательным. Не знаю почему, но от знакомых и близких, от сослуживцев и однокашников, от товарищей детства и даже совершенно незнакомых людей ему часто приходилось слышать не то напутствие, не то пожелание: «Не зазнайся! Не поддайся славе!»
Вначале он воспринимал это с улыбкой, простодушно и спокойно. Потом стал недоумевать: «Почему слава и зазнайство обязательно должны идти рядом? Или уж так свойственно зазнайство всем людям, которых слава коснулась своим крылом?» У меня есть право судить об этом человеке. Поверьте, я очень много наблюдала его со стороны, в обращении к другим, на приемах правительственного ранга и за маленьким столом в сельской избенке, во время вручения наград и в задушевных беседах с самыми простыми людьми. Для него не было этих разделений. Всюду, где бы он ни бывал, он старательно контролировал свои слова и поступки, все свое поведение. Он не допускал и мысли, чтобы кто-то действительно мог упрекнуть его в зазнайстве.
Для всех, кто знал Юру до полета, он оставался прежним. А для тех, кто с ним впервые познакомился после 12 апреля 1961 года, он был точно таким, каким предстал перед всем миром в тот весенний апрельский день в первых газетных корреспонденциях, первых передачах по телевидению, на пресс-конференциях и в выступлениях, которых с каждым днем становилось все больше.
Поездки по стране, поездки за рубеж . . . Мне не всегда удавалось ездить вместе с ним: оставить Лену и Галю на долгий срок было нельзя. Вот и ждали нашего папу, следили за его маршрутами по газетам. В эти дни я часто размышляла о его полете: что же все-таки было с ним там? Что ощутил и пережил он на орбите?
- А страшно было, Юра? - спросила я как-то чисто по-женски.
- Страшно? . . Не знаю. Не думал об этом. Времени не хватило. Ведь всего 108 минут . . .
Не знаю, не могу объяснить, как он успевал переделать все то, за что считал себя в ответе. Он был членом школьного родительского совета и возглавлял техническую комиссию Федерации воднолыжного спорта, он был членом ЦК ВЛКСМ и руководил
267


Обществом советско-кубинской дружбы, он писал книги и выступал по радио, выполнял нелегкие депутатские и партийные поручения.
Из-за работы, из-за общественных дел, которых было невпроворот, Юра часто пропускал занятия в академии, и, чтобы наверстать упущенное, ему приходилось засиживаться за полночь. Он был на зависть многим трудолюбив и упорен. Если какая- нибудь задача не давалась с налета, мог биться над нею часами. Отдохнет минуту- другую — карандаш в руки и опять за стол.
Он много читал ... У него на все хватало времени, но не было этого — «от» и «до». Юра очень любил детей. Для них у него было время, было терпение, свой подход. Разными росли наши Лена и Галя. Старшую, когда она пошла в первый класс и врачи прописали ей носить очки (одно время считали, что у нее дальнозоркость), он называл Профессором, младшую - Чижиком. Однажды, наблюдая, как Леночка делает домашнее задание, Галя взобралась Юрию на колени и очень нежно попросила:
— Папочка, я тоже хочу учиться. Научи меня читать.
- А буквы ты знаешь? - серьезно спросил Юра.
- Не знаю. Ты меня учи без букв.
- Как это так, без букв? - с той же серьезностью удивился отец.
- Вот так, без букв. По слогам учи.
Юра достал Леночкин букварь, раскрыл его на первой страничке и стал показывать «Чижику» сочетания букв:
- Смотри: эти две буквы читаются как «ма». Ясно? Это тоже «ма». Прочитаем их вместе: «Ма-ма». Ну, что у нас получилось?
- Кошка.
- Как, кошка?
- Мама у нас уже есть, папочка, а кошки нет. Давай читать про кошку.
Юра расхохотался.
. . . Летело время. Росли девчонки. Взрослели понемножку. А мы - старели. Это чувствовалось и по их учебе в школе. Бедные мы, родители! . . Над иной задачкой бьешься и то решишь не сразу!
А каково им, детям? В подъезде нашем сорок семей живет, чуть ли не каждый отец инженер, математик. Если надо, моментально решают школьные задачи. И все не тем способом! А у нашего папы и сразу, и правильно все получалось . . .
Ну, да они у меня обе хорошо учатся. Но с Галей проще. Пока. Одно только меня смущает. Который уж раз соседи говорят:
- Скажите, Валентина Ивановна, Гале, что так не годится. Всех собак в городке девчонка перецеловала. Разве же так можно?
Я опасаюсь даже, как бы квартиру в зоопарк не превратила. Каких только зверюшек не приносит . . . Это у нее от него ... От Юры . . .
Доброта от Юры, любовь к природе от Юры, привязанность к животным от Юры. ... Я помню, он бывал грустным, чертовски усталым, расстроенным и даже злым. Но я не помню его равнодушным, безразличным, бесстрастным.
Самый тяжелый для него день? Пожалуй, это была смерть С. П. Королева. Они очень любили друг друга. Юра собирал фотографии Сергея Павловича, относящиеся к периоду его юности, годам авиации и планеризма, берег письма и записки академика. «Ты знаешь, он очень строгий, - говорил мне Юра, - но с ним легко». Даже со стороны было заметно, что они тонко понимали друг друга. Как-то Сергей Павлович был у нас дома, играл с девчонками и слушал музыку.
— Хочу приобрести хороший магнитофон, Юра. Ты, я вижу, понимаешь толк в таких вещах. Посоветуй, помоги . . .
Юра пообещал. Обещание помнил, хотел «раздобыть» особый экземпляр. Но не успел и долго терзался потом.
268


Однажды меня спросили: кого Юра не любил? Вопрос меня поставил в тупик. Искала, думала, но не назвала. Он был принципиален, прост и открыт. Он ни от чего не уклонялся, не ограничивал себя необходимостью быть, как все, или быть не как все; когда ему было трудно, он делал вид, что ему легко, когда ему было весело, он не притворялся, что сейчас не до веселья. Он открыто говорил, с чем не согласен, и высказывал в глаза знакомым и друзьям все, что о них думал. И делал это не для того, чтобы обидеть или унизить человека, - чтобы поправить или исправить. Чтобы помочь.
Большим праздником был для Юрия день 18 февраля 1968 года. В канун 50-летия Советских Вооруженных Сил он защитил диплом в академии имени Жуковского. Защитил на «отлично». Помню, с какой радостью и гордостью принес он домой синюю книжечку с гербом СССР. «Если все будет хорошо, - сказал он, - через годик продолжу учебу. Пойду в адъюнктуру».
Трудным, очень трудным периодом было для него время, когда решался вопрос, запретят ему летать или нет. «А нужно ли вообще ему было летать?» — спрашивают иные. Рассуждают и так: если бы предугадать, уберечь, не пускать . . . Надо знать Юру. Спорить с ним было бесполезно: он всегда доводил до конца все, что задумывал. Беречься, щадить себя для него значило не жить. Небом он «болел» неизлечимо. - Не расстраивайся, - пыталась я успокоить его.
- Как я могу руководить и готовить к полетам других, если не летаю сам? - обижался он на меня.
- Ну ладно, упрямец, - соглашалась с ним. - Хочешь, я тоже пойду за тебя просить? «Сам добьюсь!» - были его слова. И добился. После изрядного перерыва в плановой таблице занятий вновь появилась его фамилия. Он летал, прыгал с парашютом, много занимался на тренажерах. Он мечтал полетать на «Союзе». Когда на этом корабле стартовал Володя Комаров, Юра был у него дублером.
И еще я хочу сказать о нем. Своим опытом космического полета Гагарин щедро делился как со своими будущими коллегами-космонавтами, так и с учеными, занимающимися их подготовкой, созданием новой техники. Его живой ум, наблюдательность, склонность к анализу, умение даже в мелочах находить важное и главное помогли работе конструкторов, медиков, инженеров, инструкторов.
Он был первым. К этому трудно что-либо добавить. Его подвиг будут, наверное, вспоминать и через столетия. И в безмерных далях космоса, которых достигнут идущие за ним, будут жить те 108 минут истории, которые открыли новую эру. Космическую эру человечества. Ведь с его знаменитым: «Поехали!» - весь мир как бы взошел на новую свою ступень.
Пусть не покажется странным, что в этих, казалось бы, чисто личных воспоминаниях о Юрии как бы перемежаются две тональности: общественная и личная. Для Гагарина нельзя было быть просто женой и матерью его детей. Для него было очень важным, чтобы рядом был друг, с которым он мог бы быть предельно откровенным. Мне кажется, что у нас была такая дружба. Она делала нашу любовь еще сильнее. Ну, а что касается «общественного», то оно никогда не отделялось у него от личного. Наступил 1968 год. Кто мог подумать, что он станет для нашей семьи черным годом. Кто мог подумать, что . . . Что все так неожиданно и нелепо обернется.
Он приезжал ко мне в больницу, рассказывал, как дела дома, как девчонки. В этот день, 26 марта, в 16.00 у него должна была быть предполетная подготовка. Он посматривал на часы. «Поезжай, опоздаешь», - сказала ему. «Успею». На следующий день, вечером, он должен был приехать снова. Но не приехал. В 10 часов 19 минут он ушел в свое небо. В 10 часов 31 минуту перестало биться его сердце.
Я смотрю на его портрет. Кажется, что он здесь, с нами. Просто ушел куда-то, уехал и скоро вернется . . .
Для меня, Ленки и Галки он был и есть - жизнь.
269


Когда старшая дочь Гагариных Лена начинала школьную жизнь, отец снял о ней фильм: пусть будет память о том дне, когда дочь пришла в первый класс. Фильм о Галочке-первокласснице по просьбе Валентины Ивановны снимал Валерий Быковский.
Вечером накануне начала учебного года Валентина Ивановна показала дочке книгу для первоклассников - «Звездочка»:
- Прочти. Все это папа написал, когда ты еще читать не умела. Написал таким, как ты, ребятам . . .
И Галя прочитала: «Мой дорогой друг! Поздравляю тебя, вот и ты стал совсем большим, вот и ты стал школьником. Задачи перед тобой стоят важные, трудные: научиться читать, писать и считать. Все люди на земле: летчики и агрономы, рабочие и моряки, колхозники и артисты - начинали учиться с такой же палочки, как в твоей тетради, с первой буквы на доске, с первого слова в букваре. В школе ты станешь не только грамотным человеком, но и научишься дружить. Стать дружными вам помогут учителя, пионеры, октябрятская «звездочка», у которой важное правило: октябрята - дружные ребята. Тогда класс будет не просто классом, а коллективом. Коллектив может многое сделать. В коллективе все болеют за общее дело, заботятся друг о друге: один за всех, а все за одного. Есть такое хорошее правило у советских людей.
Дорогой друг! Если у тебя будут трудности, даже неудачи, тебе всегда поможет коллектив. Будь и сам хорошим товарищем, добрым, честным и справедливым.
Дорогой друг! Желаю тебе счастья, здоровья, успехов в учебе. Твой друг Юрий Гагарин».
Галя Гагарина:
Сколько я помню себя, у нас всегда жили птицы и животные. То папа маленькую лань привезет, то белочку. Иногда проснешься, а в ванной полощутся утки. Раз мама подошла воды набрать, а утка ее в руку клюнула. Папа долго смеялся, вспоминая, как мама испугалась утки.
Но больше всего мне запомнился случай, когда мы с папой привезли цыпленка. Он сидел в банке и пищал. Мы его пытались попоить и покормить, но он от всего отказался. Пришлось вернуть его наседке.
За всеми животными и птицами приходилось ухаживать маме. Она раздавала их соседям, а папа привозил новых.
В. П. Чепуров, заслуженный учитель РСФСР:
Было это 4 марта 1962 года.
Наш самодеятельный оперный детский театр «Гуси-лебеди» школы № 12 г. Щелково ставил новую чехословацкую оперу «Юрочкин сон». На премьеру ребята пригласили Юрия Алексеевича Гагарина.
Признаться, мы мало надеялись, что он, такой занятой человек, найдет время приехать к нам в гости.
Но, получив пригласительный билет, Юрий Алексеевич пошутил: «Опера «Юрочкин сон»?! Это как раз для меня».
Приехал Юрий Алексеевич с трехлетней дочкой Леночкой. Гагарин так просто держался, так весело смеялся и шутил, что буквально очаровал всех ребят. Они никак не хотели отпускать Юрия Алексеевича . . .
270


Слово тем, кто были его наставниками.
Сергей Королев, академик, Главный конструктор космической техники:
В Юре сочетаются природные мужество, аналитический ум, исключительное трудолюбие. Я думаю, что если он получит надежное образование, то мы услышим его имя среди самых громких имен наших ученых.
Мстислав Келдыш, академик:
Сын колхозника, рабочий, ставший летчиком, а затем и космонавтом, Гагарин прошел славный путь советского человека нашей эпохи. Весь его жизненный опыт, знания, накопленные годами упорного труда, целеустремленность и стойкость воспитанника коммунистической партии сконцентрировались в ста восьми минутах космического полета.
Борис Петров, академик:
Какая бы новая программа ни задумывалась, Гагарин всегда принимал участие в ее разработке и подготовке. С ним часто советовались по чисто научным и техническим вопросам. Его участие в самых представительных комиссиях из ученых, конструкторов и инженеров приносило большую пользу.
Счастливое сочетание опыта летчика, космонавта, исследователя позволяло Ю. А. Гагарину разбираться в самых сложных вопросах и давать советы, порой поражавшие нас своей глубиной. В частности, благодаря активному участию Ю. А. Гагарина была решена проблема рационального сочетания ручного и автоматического управления на советских космических кораблях.
Крупнейший конструктор ракетно-космических систем академик С. П. Королев необычайно высоко ценил Ю. А. Гагарина и по-отечески любил его. Провожая в космос новых космонавтов, Королев и Гагарин работали рядом, советовались, когда приходилось принимать ответственные решения.
Я глубоко убежден: пройдет не одно десятилетие, пройдут века, в памяти человечества многое сотрется или утратит свою первозданную ценность, но имя Гагарина Юрия в анналах истории земной цивилизации останется навсегда.
Михаил Васильев, профессор:
Да, Юрий Гагарин был настоящим русским парнем - честным, добросовестным, дорожащим своим добрым именем. Главным в его характере, по-моему, были жизнерадостность и жизнелюбие.
Но видел я его и по-человечески грустным.
Помню, как, прилетев на место катастрофы Комарова, я увидел Гагарина плачущим. Он переживал, как переживает человек, который потерял самого близкого друга.
Николай Каманин, Герой Советского Союза, генерал-полковник авиации:
В выходные и праздничные дни космонавты часто выезжали на охоту, на рыбалку, за грибами или просто для отдыха с семьями в прекрасные леса Подмосковья.
Один такой выезд на охоту мне запомнился на всю жизнь. В начале октября 1964 года мы выехали на озера, которые находятся недалеко от города Спас-Клепики. На
271


вечернюю зорю мы опоздали и поэтому решили пораньше лечь спать. В четыре часа все были на ногах. Было еще совсем темно. В лодку со мной сели Юрий Гагарин, Андриян Николаев и егерь. В трех других лодках по два-три человека разместились остальные космонавты.
В темноте лодки разошлись по разным направлениям, смолкли голоса охотников, и только легкий скрип весел в уключинах и всплески воды напоминали нам, что мы движемся. Движение лодки было незаметным, не было видно никаких ориентиров, и казалось, что темноте не будет конца. Но вот мы вышли на середину озера: видимо, тучи разошлись, и мы увидели небо.
- Смотрите, сколько звезд! - заговорил Юрий Гагарин, - кажется, в жизни не видел такого звездного неба! А сколько падающих звезд!
Я осмотрелся кругом. «Падающих» звезд действительно было необычно много. Мы едва успевали поворачивать головы, следя за яркими вспышками то в одной, то в другой части горизонта. Егерь перестал грести, лодка остановилась. Над нами, впереди, сзади, справа, слева и даже рядом с нами в воде - везде были звезды. Земля пропала, исчезла вода, возникло реальное ощущение беспредельного простора космоса.
Открылась бездна звезд полна,
Звездам числа мет, бездне дна, — взволнованно продекламировал Юрий Гагарин. Более удачной обстановки для чтения этих стихов Ломоносова, наверное, никогда не было . . .
Евгений Карпов, врач, кандидат медицинских наук, первый руководитель отряда советских космонавтов:
Для первого полета нужен был человек, в характере которого переплеталось бы как можно больше положительных качеств. И тут были приняты во внимание такие неоспоримые гагаринские достоинства:
Беззаветный патриотизм.
Непреклонная вера в успех полета.
Отличное здоровье.
Неистощимый оптимизм.
Гибкость ума и любознательность.
Смелость и решительность.
Аккуратность.
Трудолюбие.
Выдержка.
Простота.
Скромность.
Большая человеческая теплота и внимательность к окружающим людям.
Таким он был до полета. Таким он встретил свою заслуженную славу. Таким он остался до конца.
■
Слово тем, кто готовил его к полету, специалистам
«Звездного городка»:
Убежден, что выбор Гагарина на первый полет — не случайный выбор. Я никак не хочу умалять достоинства моих друзей-космонавтов, но должен сказать, что Юрий Алексеевич заметно отличался своей энергией, стремлением учиться, человечностью и чем-то необъяснимым, что мы называем человеческим обаянием. Я не знаю друго-
272


го человека, который бы умел так быстро находить общий язык с малознакомыми людьми. Не знаю я и человека, который бы так нравился другим, очень разным людям.
В отряде космонавтов были летчики гораздо более опытные, чем Гагарин. Он понимал это и относился к ним с большим уважением. На звания и регалии он внимания не обращал. И от этого авторитет его в отряде только увеличивался.
Гагарин был человек аккуратный, даже пунктуальный. Помню его во время первых занятий на макете космического корабля «Союз». Он тщательно примерял скафандр, последовательно, во всех подробностях знакомился с кораблем, вел подробные конспекты на занятиях. Если что-то было ему неясно, он не стеснялся спрашивать и переспрашивать.
Гагарин очень хорошо умел поднимать настроение окружающих. Лучше него никто этого делать не умел. Если он приходил навещать больного, это было лучшее лекарство.
Говорят: Гагарин спокойный, уравновешенный . . . Он, когда в хоккей играл, так раскалялся, куда там! . . Бывало, кричит: «Ну погоди, я тебе это припомню!» Но был необыкновенно отходчив . . .
Гагарин обладал очень ценным человеческим качеством: он никогда не опаздывал. И в нас он воспитывал точность. Очень скоро точность стала его нормой не только на работе, но и дома, в дружеских встречах. Если мы собирались вместе у кого- нибудь дома, то ждали 15 минут. После этого опоздавший наказывался: его окунали по пояс в налитую до краев ванну. ■
Гагарин ежедневно решал множество вопросов. К нему в кабинет приходили десятки людей. Но вот что удивительно: я не помню, чтобы перед кабинетом кто-то ждал приема, чтобы к нему была очередь. Он умел очень быстро решать вопросы, ненавидел бюрократизм. ■
Когда строился Звездный городок, встал вопрос: что построить для космонавтов — отдельные коттеджи или большой многоквартирный дом. Гагарин горячо ратовал за дом:
- Зачем коттеджи? Давайте жить все вместе. Ведь так веселей!
В Юре было очень много от озорного мальчишки. Он обожал на досуге устраивать разные розыгрыши и проказничать. Однажды вечером он узнал, что один его сосед по дому купил машину и пирует с родственниками по этому поводу, а назавтра — по-
273


скольку сейчас было уже темно — готовится демонстрировать покупку всему дому. Гагарин решил машину «украсть». Ему помогали Георгий Добровольский и Андриян Николаев с женами. Два часа буквально на себе новую машину тащили до гаража, где и заперли. Гагарин был доволен чрезвычайно и наутро давал советы по организации розыска пропажи.
Вечером 14 января в КБ за моим столом сидел Гагарин, напротив — Быковский . . . Или Беляев? Не помню. Мы спорили о некоторых пунктах инструкции по управлению полетами. Вдруг открылась дверь, и вошла секретарша со странным лицом. Вошла и сказала:
- Сергей Павлович умер.
Юрий вскочил, и я увидел, что он бледный как мел. Шли какие-то неестественные минуты. Потом Гагарин сказал хрипло:
- Еду сейчас к нему . . . Позвоните и скажите, чтобы все ребята, которых он знал, ехали к нему.
Слово тем, кто полетел в космос после него.
Герман Титов:
Гагарин успешно перенес воздействие факторов космического полета, а после возвращения на Землю - буквально всемирную популярность. Второе необычное испытание, не предусмотренное программой подготовки космонавтов, он выдержал блестяще. Все мы еще раз убедились, какая огромная энергия, разносторонние способности и одаренность были скрыты в нем. Он рос день ото дня, сумел аккумулировать собственную славу на пользу общему делу. Он готовился к новому полету так же, как и все. Летал на самолетах, прыгал с парашютом, систематически участвовал в тренировках и испытаниях. Это именно тот, не столь уж часто встречающийся случай абсолютного совпадения человека и роли, которую он сыграл. Можно было сетовать о другом. О том, что мы в группе космонавтов не сразу поняли значение Гагарина как исторической личности, что, видимо, вполне естественно и легко объяснимо. Для нас он был и остался просто Юрой.
Он был хорошим другом. Любил охоту, спорт, веселую компанию. Любил жизнь. С ним было просто и легко работать и весело отдыхать. Я не знал никого, кто с такой легкостью и свободой входил бы в контакт с любым человеком. Он мог с азартом третьеклассника играть с мальчишками в баскетбол или гонять шайбу, а через несколько минут серьезно обсуждать вопросы с учеными. Со всеми он был на равных. Это тоже относилось к числу его талантов . . .
Он с молоком матери воспринял широту русской души, от древней и героической смоленской земли получил твердость и убежденность в мыслях своих, от «смоленских мужиков» взял усердие и увлеченность в делах.
И еще он воспринял черты поколения, родившегося при социализме, получившего образование в советской школе. Поколения, которое в детстве прикоснулось к нужде и ужасам войны. Мне кажется, что трудные годы войны и первые послевоенные сыграли большую роль в формировании характера этого поколения. Я не хочу этим сказать, что только в нужде и лишениях можно воспитать характер, нет. Но тем не менее благосостояние расхолаживает неопытный и незрелый ум юноши. «Нужда учит, счастье портит» — это надпись на бокале К. Э. Циолковского . . .
И еще я вспоминаю, как накануне 50-летия Советской власти Юрий готовил по просьбе журнала «Авиация и космонавтика» приветствие его читателям, друзьям-
274


авиаторам. Он пробовал на слух почти готовый текст. «Именно эти полвека, — читал он, - открыли нам путь в космос. Первыми проложили его советские люди. Уверен, что будущее принесет нам новые победы в покорении высот и орбит. Пусть каждый из нас сделает для этого все возможное. - Юрий остановился, подумал и дописал: - И даже то, что порой кажется невозможным». И подписал размашисто: «Гагарин», закончив подпись обычной волнистой линией и характерным тире.
Мы пришли в космонавтику не за звездами и чинами, а ради большого, важного, нужного людям дела. И Юра стал космонавтом не ради одного витка вокруг Земли, принесшего ему заслуженную славу, но все-таки всего лишь одного витка. «Космонавтика — моя профессия, и я выбрал ее не для того, чтобы выполнить первый полет и потом уйти ...» - писал он. И в свой последний, трагически оборвавшийся полет на тренировочной машине Юра уходил с мыслью о будущих космических стартах.
Андриян Николаев:
Тревожным и радостным был для меня и моих товарищей апрель шестьдесят первого года. В нашем Звездном городке уже вовсю хозяйничала весна.
Нас ждал свой космический «ледоход». Мы уже знали о нем. Верили, волновались. Жили предчувствием той новизны, которую можно по-настоящему осмыслить только после ее свершения. Правда, мы пока еще не услыхали окончательного решения: кто же первым лоцманом отправится в первую космическую навигацию? Но помогли опять-таки предчувствия: по всему видно было, что таким навигатором суждено стать нашему коллеге - Юрию Гагарину. Почему именно ему? Об этом много говорилось и писалось. Повторяться не стану.
А когда в космос полетел я, он очень радовался. Уже на орбите я приступаю к проверке систем, беру в руки бортовой журнал, открываю новую страницу и немею от неожиданности: в моем бортовом журнале лежит листок с пестрыми дорожными знаками. Откуда он? И при чем тут, в космосе, правила вождения автомашин? Присматриваюсь. О, да тут что-то от руки дописано. Читаю. И сразу догадываюсь о шутке Юрия Гагарина. Это его рука. Значит, и его затея. Он когда-то сдавал экзамены на водителя. Вот и подсунул мне листки со знаками для потехи в бортжурнал. Видать, не один выдумывал. На всех знаках поставил уточнение: железнодорожный переезд без шлагбаума — «береги хвост»; переезд через шлагбаум - «не сшиби»; пересечение со второстепенной дорогой — «не разменивайся на мелочи»; крутой спуск — «не торопись»; неровная дорога - «больше газу!». На многочисленных стрелках - имена друзей, знакомых. От руки нарисована орбита. Рядом слова: «Даешь третьи сутки!» Ниже напутствие:
«Учи дорожные знаки!
Космос - это не земля и не пруд с карасями. Здесь нужно хорошо знать правила движения. Не теряй времени. Всем сердцем с тобой. Ландыши».
На одном знаке, стрелке, слова: «К Любушке».
Павел Попович:
Есть такое понятие — «гражданская зрелость». Когда человек вступит в пору своей гражданской зрелости, зависит не от того, сколько лет он уже прожил на свете, а от того, в каком возрасте он осознал себя гражданином. Созревает раньше тот, кто раньше начинает самостоятельную жизнь. Иначе говоря, надо как можно раньше, как можно смелее вступать в жизнь.
Мы знаем, как мужали юные командиры времен гражданской войны, как росли люди на стройках пятилеток. Мы знаем молодых профессоров, докторов наук. Мы знаем и молодых конструкторов космических кораблей. Знаем мы и Юрия Гагарина.
275


Скажите, мог бы он сформироваться как личность, обрести гражданскую зрелость к двадцати пяти годам, если бы он свои молодые годы провел не на ветру жизни, а под крылышком у папаши с мамашей? Вы знаете его биографию? С пятнадцати лет он начал сам распоряжаться своей судьбой . . .
С Юрой познакомились мы, еще когда проходили первую медицинскую комиссию. Я сразу отметил этого веселого заводилу. Он был веселый, но в то же время сразу чувствовалось: парень не пустой, смекалистый, «себе на уме». Из первой группы космонавтов был в конце концов сформирован отряд «самых первых». Но кто полетит первым, мы не знали. Я был парторгом отряда. Мне Юрий казался самым подходящим для первого полета. Как видно, не только мне: он и стал первым.
Мне бы очень хотелось, чтобы наши дети и наши внуки воспринимали Гагарина не как исключительную личность, а как живого человека. Когда-то Маркс повторил вслед за римским писателем Теренцием: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо». Именно «человеческое», то есть гуманное, возвышенное, одухотворенное, свойственное только разумному существу. В отличие от животного, низменного, бездушного, недостойного человека. Я верю, такими будут все люди коммунистического общества, которым Юрий посвятил свой полет. Таким был и Юра. Однажды с друзьями мы завели речь о времени, когда победит коммунизм. И кто-то спросил: - А плакать тогда будут?
А я подумал: ведь это ужасно, если люди разучатся плакать. Как же тогда они оценят в полной мере радость жизни под ничем не омраченным небом? Нет, они будут плакать, потому что и в самом счастливом мире останется неразделенная любовь, болезнь ребенка, смерть друга.
Валерий Быковский:
Юрий Гагарин - это прежде всего труженик, любознательнейший и упорный, неистощимый в своем стремлении к познанию мира, достойный сын своего народа, активный, убежденный борец за дело коммунизма.
Помню, как во время совместной поездки в Швецию мы посетили один из заводов фирмы «Эриксон». И вот на завтраке, устроенном в нашу честь, представитель фирмы возьми и похвастайся, что до революции предприятия Эриксона были и в России. Гагарин тут же ответил ему:
- Да, я читал, что в Петрограде был когда-то завод фирмы «Эриксон». Рабочие этого завода активно участвовали в революции. Тем самым ваша фирма вошла в историю.
Валентина Николаева-Терешкова:
На первых витках, проводя заданную планом полета работу, ведя наблюдение в иллюминаторы корабля, я ловила себя на мысли о том, что многое из увиденного и ощущаемого мне уже знакомо. Откуда? И тут мне припомнились рассказы друзей- космонавтов. Прав был Юрий Гагарин, когда однажды в Звездном городке, делясь впечатлениями о своем полете, говорил нам, что при взгляде из космоса чувствуется шарообразность Земли. Он красочно описывал Землю, окруженную ореолом нежноголубого цвета. Теперь я любовалась этим ореолом, видела, как он плавно темнеет, становится бирюзовым, темно-синим, фиолетовым и переходит в аспидно-черный цвет. Природа не поскупилась, окутав Землю в одежду богатейших расцветок, отороченную голубой каймой. Мне подумалось: хорошо бы наряжать наших девушек в шелка такой цветовой гаммы! А подумав так, припомнила еще один рассказ Гагарина — о том, как в Египте, не Хелуанской текстильной фабрике, его познакомили с мо-
276


лодой художницей, которая пыталась создать рисунок новой ткани под названием «космос». Она показала ему лист ватманской бумаги, расцвеченный акварельными красками, и Юрий Алексеевич внес в этот рисунок свои поправки.
Константин Феоктистов:
Гагарин никогда не играл и не пытался играть роль человека-уникума. Он отдавал себе ясный отчет в том, что является обыкновенным человеком, попавшим в необыкновенные обстоятельства.
Это очень редко встречающийся дар - при любых обстоятельствах оставаться самим собой. У Гагарина имелся такой дар. Он был естественным на космодроме, он был естественным после полета, когда все его носили на руках, чествовали, приветствовали. Все для него было естественным и обычным.
Спокойно, рассудительно относился Гагарин к своей головокружительной славе, оправдывая репутацию простого русского парня, которому выпало на долю первым оказаться в космосе.
Борис Егоров:
Популярность смущала Юру. Он всячески старался избегать бурных встреч. Особенно сразу же после полета, когда восторг и ажиотаж вызывало одно только упоминание его имени, а уж о том, какое начиналось столпотворение, стоило ему выйти на люди, словами не рассказать . . .
Я помню, как, попадая по делам в Москву, Юра старался вести машину так, чтобы от светофора до светофора проскочить на зеленый свет. Если же случалось, что регулировщик путал вдруг его расчеты и красный свет загорался, когда он был у перехода, Юра прятал голову под руль, делая вид, что ему надо устранить какую-то неполадку. Кстати сказать, машину Юра водил мастерски, виртуозно и не по-лихачески, а как классный спортсмен-гонщик.
Алексей Леонов:
Он обладал удивительной способностью в каждом своем товарище подмечать лучшее, обращать внимание других на это лучшее. Причем делал он это очень тонко и деликатно, так, что человек от его похвалы чувствовал себя окрыленным.
Поначалу я знал лишь его имя и фамилию, знал, что он, как и я, летчик, окончил Оренбургское училище, прибыл с Севера . . . Вот, пожалуй, и все.
Мы проходили отборочную комиссию, с тревогой и нетерпением ждали заключения врачей. «Каким оно будет? И что потом?» Тогда никто не мог с уверенностью сказать: «Я пройду» или «Меня не забракуют». Оттого и настроение было каким-то неопределенным: молодость рождала ухарский задор - проскочим-де как-нибудь, а где-то в глубине души таились сомнения: а вдруг . . . Но если пройдем, то наверняка нас ждет необычная, интересная работа.
Он относился к этому так же, как и все мы, но всякий раз старался не показать виду, что тревожится. С невозмутимым видом шел он на каждое обследование, но за его улыбкой, простой и доброй, скрывалась не мальчишеская удаль, а желание победить. Он побеждал.
Он никогда и никому не бросался в глаза. Но не заметить его было нельзя. Он был обычным человеком, но во всем его облике, манере держаться, в его рассуждениях присутствовало что-то неуловимое, доброе. . .
От его слов, бодрящих и спокойных, чаще шутливых: «Зажмем сомнения в кулак», всем нам было легче и веселее. И так уж сложилось с самых первых дней, что мы
277


«болели» друг за друга. За него - особенно. Знали: если все сложится нормально и придется вместе работать, с таким не пропадешь.
Уже потом, в отряде, эти надежды оправдались, оправдались во всем, даже в мелочах ... У Экзюпери есть слова о том, что быть человеком — это значит чувствовать, что ты за все в ответе. Таким и был наш Юра - человек с красивым, самобытным характером.
Трудно припомнить хотя бы один день из нашей жизни, который бы не был связан с именем этого человека: участник всех космических полетов, руководитель тренировок, организатор отдыха . . .
«Тот, кто перестал слышать внутренний голос, зовущий вперед, пусть остановится на мгновение, пусть задумается над своей жизнью, пока его не засосало болото рутины». Это его слова. Говорил он их себе. И не только говорил. Он так жил.
Георгий Береговой:
При всей своей требовательности Юрий Алексеевич был в то же время ласковым, заботливым отцом. Часами играл он с девочками, веселил их, загадывал загадки, читал книги.
Я не могу спокойно смотреть телевизионный фильм о Юрии Алексеевиче. Особенно на меня действуют кадры, в которых он запечатлен вместе с дочками.
Юрий Алексеевич спрашивает Галю:
- Ног нет, а хожу, рта нет, а скажу, когда обедать, когда спать, когда уроки начинать. Что это такое?
- Часы, - отвечает сообразительная Галя.
- Все она знает! - хвалит дочку отец и обращается к Леночке: - Давай, Лена, такую загадку загадаем, чтобы она не знала.
Леночка задумывается.
- Какую?
Юрий Алексеевич листает книжку, приговаривая:
- Сейчас найдем . . . Вот! - радостно восклицает он и лукаво поглядывает на Галочку: - Это ты не знаешь: белая скатерть все поле покрыла. Что это такое?
Но Галю не так-то просто загнать в тупик.
- Снег, - угадывает она.
Юрий Алексеевич притворно сокрушается:
- Тоже знает . . .
Владимир Шаталов:
Это произошло в день, когда впервые проводилась стыковка двух автоматических спутников. Мы должны были как можно скорее попасть на пункт управления, но возле гостиницы нас задержала толпа. Люди набросились на Гагарина, протягивая ему открытки, книжки, блокноты. Каждому во что бы то ни стало хотелось заполучить автограф. Сначала, стоя в сторонке, я спокойно наблюдал, как Юра добросовестно расписывается направо и налево. Потом вижу, конца этому не будет — люди все подходят и подходят. Я начал поторапливать Гагарина:
- Давай, давай, по-быстрому, опаздываем же! . .
— Сейчас, сейчас ... — успокаивал меня Юра, а сам продолжал раздавать автографы. Потом нам пришлось на дикой скорости мчаться к автобусу, потому что времени оставалось в обрез.
Для меня нет ничего более глупого, чем опаздывать, и, разумеется, я не удержался — попрекнул Юрия:
278


— Несерьезно это — автографы. Ну что за мода? Разве можно так транжирить время? Гагарин ответил:
— Нужно. Ведь люди же просят. Как же отказать им в просьбах?
Я продолжал свое:
— А зачем они суют всякие клочки бумаги?
— Ты не прав, - возразил Гагарин, - не беда, что человек не припас заранее фотографию или книгу. Он вообще не готовился к встрече, вот и дает на подпись то, что имел под рукой. Автографы люди просят не для того, чтобы похвастаться перед соседями и сослуживцами, а на память об этих годах. О самом начале космической эпохи. Может быть, человеку приятно будет передать мой автограф детям, рассказать им, как встречался с людьми, которые работают в космосе . . . Словом, слетаешь - сам почувствуешь. Это пока не подходят к тебе люди, не просят тебя ни о чем, ты думаешь, что сможешь отмахнуться хотя бы от мелочей. А вот когда слетаешь . . .
Слетав, я понял, насколько прав был Юрий.
Алексей Елисеев:
Насколько я мог подметить со стороны, чувствовалось, что Гагарин и жену и дочерей своих очень любил. Но есть люди, которые рады первому встречному прожужжать все уши о своих детях, о своей жене, о своей семье. Гагарин же и с хорошими знакомыми не откровенничал на эту деликатную тему. Однако я много раз видел, как, возвращаясь из очередной командировки, он покупал девочкам игрушки, а жене - цветы. Короче говоря, было очевидно, что Гагарин постоянно помнит о них, но навязывать друзьям личные, семейные интересы не хотел. Он просто любил, просто заботился о своих близких, и афишировать эти глубоко интимные чувства было не в его характере.
Евгений Хрунов:
Там, где я провел весь день 12 апреля, была чудная морозная погода. Наш пункт обеспечивал связь с «Востоком» на начальном этапе выхода корабля на орбиту.
Утром 13 апреля, еще не видя газет, я прилетел на Внуковский аэродром. И первый, кто меня встретил, был Гагарин. Его огромный портрет закрывал чуть ли не все здание аэровокзала. Вот уж не ожидал!
- Слушайте, - поинтересовался я у работника порта, - а зачем здесь портрет? Аэропортовец как-то странно посмотрел на меня.
- Да ведь это же Гагарин! Юра! Вы что, ничего не знаете? Откуда вы, извините, свалились? Завтра здесь ему готовят всенародную встречу.
Всенародная встреча . . . Честное слово, не ожидал я ни портретов, ни празднеств. Когда нас зачислили в отряд, когда готовился первый полет, мы не думали ни о наградах, ни о славе . . .
Юрий Гагарин уже при жизни стал легендой, символом того, на что способен человек. Именно поэтому я считаю своим долгом сказать, что нельзя - так еще бывает! - изображать Гагарина как этакого развеселого ухаря-парня с вечной улыбкой на лице.
Да, он любил жизнь, людей, умел порадоваться от души, был удивительно чутким. Но в работе - а это большая, главная часть его жизни - Гагарин был необычайно сосредоточенным, когда надо - требовательным, строгим. И к себе, и к людям. Поэтому вспоминать впопад и невпопад об улыбке Гагарина - этого великого труженика - значит заведомо обеднять его образ.
279


Георгий Шонин:
Я прикрываю глаза — и передо мной мелькают картины, как кадры документальной ленты. В них Юрий в разное время и в разной обстановке. Везде разный, и вместе с тем везде он остается одним и тем же — самим собой . . .
. . . Первый космический тренажер. Его облепила со всех сторон небольшая группа старших лейтенантов во главе с седеющим подполковником. Он — летчик первого класса и наш первый «космический» инструктор. Его фамилия Целикин. Евстафий Евсеевич. Первые тренировки по отработке навыков в управлении космическим кораблем. Потому и наши лица, и лицо инструктора внимательны и сосредоточенны, и мы почти не шевелимся вот уже несколько часов. В тренажере - Юрий. Неторопливый рассказ, четкие команды, скудные и словно выверенные движения рук . . .
. . . Баскетбольная площадка. Вновь в движении, словно сгусток энергии, он ведет за собой нас - «моряков» — на штурм щитка «пехоты» (так в шутку названы наши команды). И сколько радости, сколько возгласов и жестикуляции, если мяч в корзине! И опять вперед, на штурм, в атаку . . .
. . . Первая встреча с Юрием в Центре подготовки после его возвращения из космоса. Смущенно улыбаясь, Юрий рассказывает о своем полете. Вид у него несколько растерянный. Чувствуется, что он еще не привык к вниманию, к славе, которая так неожиданно легла на его плечи. Никто из нас не предполагал от его полета такого «резонанса», и потому мы все чувствуем себя «не в своей тарелке». Потом все станет на свои места и Юрий будет для нас и примером поведения и безоговорочным авторитетом. Но эта встреча запомнилась мне сдержанной радостью, смущенными улыбками ' и какой-то непонятной всем неловкой растерянностью . . .
. . . Лаборатория аэродинамики в авиационной инженерной академии им. проф. Н. Е. Жуковского. Идет продувка сверхзвукового профиля. Мы с Юрием, приникнув к маленькому окошечку, смотрим на маленькую модель космического аппарата, и она для нас в этот момент - центр мироздания. Юрий внимательно слушает объяснения профессора Белоцерковского, время от времени делая короткие, энергичные заметки в журнале наблюдения. Он весь внимание и сосредоточенность . . .
... В центре идет напряженная подготовка к первому пилотируемому пуску «Союза». Среди космонавтов, готовящихся к этому полету, Юрий Гагарин. Добился своего: пусть пока дублер, но все же занят живым, любимым делом. Он с головой уходит в занятия, тренировки, испытания, полеты . . .
. . . Весна. Нас пригласили на воскресенье поохотиться. Выдался чудесный солнечный день. И хоть еще везде полно снега, по всему чувствуется, что весна решительно вступает в свои права.
Мы встали спозаранку и без устали бродили по лесу, по полянам, хмельные от весенних запахов и птичьих перезвонов. Мы ни капельки не огорчены тем, что наши ягдташи и ружья на этот раз оказались декоративными атрибутами. Только Юрий вернулся из лесу с трофеем. Он и Алексей Леонов долго «скрадывали» глухаря, подкрадываясь к нему во время его любовной песни, и надолго застывали в неудобных позах, когда птица, умолкая, озиралась вокруг.
Когда мы приехали домой и стали прощаться у автобуса, Юрий, единственный с добычей и от этого чувствующий себя неловко, запротестовал:
— Так, ребята, не пойдет! Вот что: через полтора часа жду вас с женами у себя дома. К этому времени Валя успеет зажарить этого красавца. Я думаю, попробовать на всех хватит.
И мы пришли. И всем хватило. И всем понравился жареный глухарь. И все еще раз (в который!) слушали сначала Юрия, а затем Алексея, как они подбирались к этой ужасно хитрой птице . . .
... И опять весна. Весна 1968 года. Серый, неприветливый мартовский день. Я сижу
280


в летной столовой перед полной тарелкой и смотрю в окно на сырые свинцовые тучи, закрывающие небо. Настроение под стать погоде. Входит Павел Беляев. Лицо его словно окаменело. Подойдя ко мне, тихо говорит:
— Жора, час назад из полета должен был вернуться Юрий. Его до сих пор нет.
— Как нет? - до меня еще не доходит ужасный смысл слов Беляева. - Как не вернулся? - уже вскакиваю я. - Они, наверное, сели на запасной аэродром. Ведь они сообщили что-нибудь по радио?
— Ни слова, — глухо отвечает Павел.
— А может... - начал было он и не закончил. Мы оба уже ясно представляем всю трагедию, постигшую нас . . .
. . . Он жил в нашем доме на шестом этаже. Там и сейчас живет его семья. Вон там, внизу, на дорожках маленького скверика, он играл со своими дочерьми и со всеми другими милыми его сердцу маленькими обитателями нашего большого дома. В этот лесок, примкнувший вплотную к правому крылу здания, он каждое утро бегал на физзарядку. Здесь он везде. И все напоминает его.
Владислав Волков:
Гагарин постоянно находился в движении, в росте, как и космические события, от которых он не отделял себя. Он непрерывно учился и все крепче связывал себя с наукой. Он говорил, что дальнейшее освоение космоса не обойдется без космонавтов- ученых, и ставил себе в пример Константина Феоктистова.
Виталий Севастьянов:
Я должен подчеркнуть, что Юрий не был прост, как это могло показаться поверхностному взгляду. На самом деле он был очень сложным человеком. По-хорошему сложным. Он как губка впитывал в себя все хорошее. Причем это непрекращающее- ся накопление духовных ценностей и знаний шло как-то непроизвольно. От встречи к встрече я убеждался, насколько разумно, перспективно понимал он стратегию многих космических кораблей. Он рос буквально на глазах. И это в условиях постоянной занятости, когда человек может просто не найти времени на то, чтобы углублять свои познания и духовно совершенствоваться.
И еще я должен сказать, что бремя славы Юрий пронес на редкость скромно. При всех огромных возможностях он не делал ни шагу для того, чтобы упрочить и увеличить свою славу.
Я ездил в Гжатск, был у мамы Юрия, заезжал в Клушино, где он родился. Я смотрел на окружающие поля и леса и думал, что трудно себе представить землю более русскую. Я вспоминал историю, нашествия завоевателей, осаду Смоленска. Годы, десятилетия, века формировался, выкристаллизовывался здесь человеческий характер. И вот родился Гагарин.
Юрий стал для всех нас олицетворением целого поколения советских людей, того поколения, чье детство опалила война. Он проучился всего два месяца, пришли фашисты. А потом не до учебы было, живым бы остаться. Когда пришло освобождение, он снова пошел в школу. Было голодно, холодно. У него было очень трудное детство, ранняя самостоятельность, ранняя ответственность. Мне Анна Тимофеевна сказала: — Я за него не беспокоилась. Он маленьким, в 7-м классе, уже был парнем самостоятельным.
У нас есть определенный стереотип: герой — в детстве чаще всего заводила, шалопай, хоть и талант, но учится кое-как . . .
281


Анна Тимофеевна вспоминала:
- Он был тихий. Учился очень хорошо. Отличник. Любил читать стихи. И потом, когда учился в Люберцах, приедет, бывало, домой и сидит с книжкой. Я смотрю — стихи читает . . .
Я иду по Звездному городку. Вот его дом. В нем и сейчас живет семья Гагарина: жена Валентина и дочки Леночка и Галочка.
Перед домом растет дерево, посаженное Юрием. Помню, как ранней весной космонавты с семьями вышли привести в порядок и озеленить территорию городка. Шутки и смех, постоянные спутники космонавтов в труде и отдыхе, не прерывались. И как всегда, звонко и задорно звучал голос Юрия. Я и сейчас слышу его заразительный, веселый смех . . . Слышу его голос . . . Вижу его в голубом спортивном костюме и кожаной летной куртке, с лопатой в руках. Вижу, как заботливо и бережно сажает он это дерево, а Валентина Ивановна поливает его. Слышу:
- На, расти . . . Неси радость людям! . .
Я смотрю на это дерево и вспоминаю магнолию, посаженную Юрием Гагариным в мае 1961 года в парке «Ривьера» в моем родном городе Сочи. Каждый раз, когда бываю там, прихожу к этому деревцу и приношу цветы. Около него постоянно свежие цветы. Их приносят люди, свято чтящие героический подвиг первого космонавта, любящие его.
Я иду по Звездному городку. Захожу в Музей космонавтики. Одна из комнат музея - рабочий кабинет Юрия Алексеевича Гагарина. Раньше он был в другом здании. Помню, как после гибели Юрия кабинет месяц стоял закрытым. И нам было трудно проходить мимо двери с табличкой «Полковник Гагарин Ю. А.»: хотелось войти, прикоснуться к вещам, ощутить его присутствие среди них . . . Потом всю мебель, книги и вещи перенесли в музей и восстановили кабинет с полной точностью.
Вхожу в комнату. Все стоит так, как при его жизни. Все вещи лежат так, как он их оставил. На столе - корреспонденция и деловые бумаги, которые Юрий Алексеевич, наверное, просматривал рано утром перед отъездом на аэродром в последний день своей жизни . . . Здесь все родное. Все напоминает о нем.
У космонавтов есть традиция. Перед очередным полетом накануне отъезда на космодром они приходят сюда, к Юрию. Приходят космонавты, которые должны идти в очередной полет, и их дублеры. В «Книге памяти» они пишут, что с честью выполнят новое ответственное задание Родины, что они идут продолжать дело, начатое Юрием Гагариным.
Да, мы шли, и мы идем продолжать его дело.
Первое, что я отметил в этом человеке, когда познакомился с ним, и что потом всегда ощущал, - это его ум, жизнелюбие, оптимизм.
Помню, как в Звездном городке на встрече с советскими космонавтами американский астронавт Фрэнк Борман заявил, что полет Юрия Гагарина побудил его стать космонавтом. А когда ему в подарок преподнесли макет космического корабля «Восток», он сказал:
— Я посетил десятки стран и получил много подарков. Но этот подарок для меня самый дорогой. Потому что это - макет корабля, на котором летал Гагарин.
Когда мы с Андрияном Николаевым были в США, американские астронавты Нейл Армстронг, Эдвин Олдрин и другие высказывали свое восхищение полетом Юрия Гагарина и говорили, что его полет проложил и им дорогу в космос.
В каждом человеке, я в этом уверен, заложено больше, чем ему дано совершить. Юрию повезло прежде всего потому, что он смог показать все то прекрасное, что было заложено в нем природой, воспитанием, нашей жизнью. Полет раскрыл его характер. Я наблюдал его потом. Как стремительно он взрослел! Как жадно впитывал знания! Талант, любознательность, трудолюбие, доброта — вот черты поколения Гагарина.
282


Николай Рукавишников:
Конечно, второго Гагарина быть не может, он неповторим, как всякая яркая индивидуальность. Но были в его характере черты, которые обязательно нужны каждому космонавту. Это - спокойствие и невозмутимость. Прежде всего спокойствие. Затем еще - и это очень важно - способность переносить без раздражения неприятные ситуации - монотонные, длительные. Гагарин в любой ситуации умел оставаться человеком реально мыслящим и ни при каких обстоятельствах не теряющим чувства юмора. И в этом он был образцом для каждого из нас.
Василий Лазарев:
Среди многих замечательных черт Юрия Алексеевича Гагарина мне бы хотелось особенно подчеркнуть его обязательность. Она проявлялась и в большом, и в малом. Он никогда не обещал того, чего не мог выполнить. Вроде бы и отказываться неловко, и никто потом не упрекнет, «войдут в положение», если не сделаешь, но он предпочитал или отказываться сразу, или обязательно делать. И это было уже чертой характера, потому что проявлялось, я повторяю, в мелочах.
Вот я помню, был однажды день моего рождения. Я пригласил Юрия Алексеевича: мы с ним были соседями по дому. Он говорит:
- Я бы с удовольствием пришел, но у меня в Москве неотложное дело, освобожусь очень поздно.
— Приходи поздно.
- А если я приеду часа в два?
— Приходи в два.
- Хорошо, я приду обязательно.
В два часа ночи уже гости мои начали расходиться, звонок в дверь - пришел Гагарин . . .
Он очень любил дружеские встречи, горячо поддерживал нашу традицию: всем вместе, летавшим и нелетавшим, встречать Новый год. Сколько тут было смеха, шуток, веселья! Хорошим партнером Гагарину был Жора Добровольский. Он сочинял пьесы, пел, сам выпускал новогоднюю газету . . .
Гагарин оставил след в душе каждого из нас.
Петр Климук:
Помню, мы тренировались в прыжках с парашютом. Было нас человек десять, а Гагарин был руководителем нашей группы. Местное население, узнав о том, что здесь Гагарин, взволновалось. Юрия Алексеевича стали приглашать на различные встречи. Он никогда не ездил один. Всегда брал с собой нас, представлял, знакомил. И хотя мы понимали, что встреча организована только ради Гагарина, мы не чувствовали себя лишними.
Слово тем, кто писал о нем.
Василий Песков, специальный корреспондент «Комсомольской правды», лауреат Ленинской премии:
Он был русским человеком. И каждый русский гордился, видя в нем лучшие черты своей нации. Но он был сыном всех людей. Грузин, латыш, француз, араб, узбек одинаково гордились им потому, что он был Человек и представлял все человече-
283


ство, делая первый шаг в неизвестное. Мы, живущие в СССР, имели право на особую гордость - он был советским человеком, соединяя в себе лучшие качества советского человека. По сложным законам познания, мир, вглядываясь в его лицо, по-настоящему хорошо разглядел всех нас. Разглядел и лучше понял. За его улыбкой стоял дух народа. За его делом стояло дело народное. Вот почему имя Гагарина в один час покорило планету . . .
Это латинское изречение, древняя матросская поговорка: «Плавать по морю необходимо ...» Некогда море для человека было бесконечным, безбрежным, неясным и потому постоянно манящим - а что там дальше, за горизонтом? В далекие времена, когда никто еще не знал, что Земля - это шар, была отлита строка человеческой мудрости. Полностью поговорка пишется так: «Плавать по морю необходимо, жить не так уж необходимо». Глубина мысли состоит в том, что люди всегда дороже самой жизни ценили познание окружающего мира. Открывать неизведанное всегда рискованно. Но человек с колыбели своей истории сознательно рисковал. Иначе мы не знали бы очертаний материков, глубин океана, пространства пустынь, высоты гор и толщи снегов. Все добыто дерзанием. Каждый шаг отмечен смелостью, вызовом опасностям и лишениям.
Всех, кто по крохам и лоскутам собрал нынешний образ Земли, перечислить немыслимо, имя им - Человечество. Но самые яркие имена память наша хранит и хранить будет вечно: Колумб, Магеллан . . . Наш век этот список пополнил двумя именами: Гагарин, Армстронг . . .
Плавать по морю необходимо . . . На долю Гагарина и Армстронга выпало счастье утвердить философскую широту этой мысли, ибо речь уже шла не о море, не о Земле в целом - люди шагнули в пространство, лежащее вне Земли.
Все, что бывает после первого шага, всегда превышает размеры первого шага. Но идущие торной тропой и широкой дорогой непременно помнят о первом усилии, о впервые дерзнувшем. В космосе люди живут теперь неделями, месяцами. Но нужны были сто с лишним минут, прожитых Гагариным, чтобы стало возможным все остальное.
У Гагарина два дня рождения. Первый, тихий и незаметный, - в крестьянском доме. Второй - на виду всей Земли. Второе рождение вызвало множество чувств: «Он человек — посланец Земли», «Он наш, советский». И, может быть, самое главное чувство: «Он такой же, как все», родился в крестьянском доме, мальчишкой бегал босым, знал нужду . . . Высшая гордость людей - видеть человека своей среды на вершине успеха. Это дает человеку надежду, силы и веру. Вот почему смоленский парень в один час стал гражданином и любимцем Земли. Мы помним: в родильных домах в те дни большинству мальчиков давали имя Юрий. Гагарин для них - уже история. Живой облик понемногу уже заслонен монументами, песнями и стихами, названиями пароходов, поселков, станций и площадей - обычный и естественный путь от жизни к легенде. И потому очень важно вспомнить его живым человеком.
Я знал Гагарина близко. Встречался с ним на космодроме, на свадьбе, на рыбалке, на собрании ученых, в почетном президиуме, в веселой толкучке среди молодежи и дома в окружении ребятишек. Я видел Гагарина в одеждах, увешанных почетными орденами многих государств. И видел его в сатиновых трусах, когда космонавт шлепал себя ладонями по ногам, отбиваясь от комаров. Есть люди, знавшие Гагарина ближе и глубже . . . Мать, друзья детства, конструктор космических кораблей, государственный деятель, жена Гагарина, ракетчик на старте, космонавты, человек, отправлявший его в последний полет . . . Каждый по слову — и мы получим живое свидетельство об очень дорогом для нас человеке.
284


Георгий Остроумов, специальный корреспондент
«Известий»:
Мне приходилось видеть его каждый раз на космодроме, когда собирался в путь очередной космонавт. Он ходил в стайке кандидатов на полет и их дублеров. Смеялся, шутил, любил добродушно подтрунить над новичком. Веселился, если кто-нибудь сумеет его самого разыграть. Никто никогда не видел границы, которая могла бы отделить его от людей . . .
Борис Коновалов, специальный корреспондент «Известий»:
Как руководитель, воспитатель, волею судьбы занявший старшее положение среди своих товарищей, Гагарин, может быть, и не осознанно, а повинуясь душевным своим порывам, ставил перед собой далеко не простую сверхзадачу. Ему хотелось, чтобы советские космонавты жили единой семьей и отношения между ними определялись не только и не столько чинами и званиями, сколько подлинным мужским товариществом.
Он очень много сделал для этого, и многие из традиций, заложенных им, живут до сих пор и свято передаются от одного поколения космонавтов к другому.
Веселой традицией стало посвящение в космонавты. Каждый новый набор космонавтов в течение двух лет проходит общетеоретическую подготовку, а потом уже государственные экзамены, но этого мало. Надо еще пройти экзамен в бассейне и ответить на каверзные вопросы Нептуна. И когда перед новобранцами появляется Гагарин в образе Морского царя, а Стройную русалку изображает Николай Некирясов, весящий килограммов сто, то тут уже поблажек не жди. Если не сумеешь мгновенно перевести на английский «У лукоморья дуб зеленый ...» или быстро сообразить, что можно сделать из утюга и электрогитары, так, чтобы все от хохота за животы держались, то расправа неминуема - черти или прямо с бортика в воду скинут, или сначала на вышку затащат под одобрительные крики всей Нептуновой свиты, а уж потом смахнут вниз.
Зато вечером за общим дружеским столом вручают заслуженный шуточный диплом:
«Выдан гражданину Вселенной в том, что волею царя морей, океанов, рек, Прудов и прочих водных ресурсов космического пространства ему предоставляется возможность надеяться на преодоление земного притяжения. Пройдя сквозь огонь, и воду, и медицинские трубки, ты заслужил это доверие, трудись, сынок!»
Эта добрая традиция живет. Один из первых посвященных Гагариным в космонавты в купели бассейна — Геннадий Сарафанов слетал в космос на корабле «Союз-15». Прошли посвящение в бассейне командиры третьего и четвертого советских экипажей, готовившихся по программе «Союз» - «Аполлон», - Владимир Джанибеков и Юрий Романенко. В них «Нептуном» был уже Павел Попович.
Одна из самых популярных традиций, заложенных Гагариным в Звездном, - «камера повышенной влажности», а попросту - русская баня. Вот тут уж было раздолье шуткам и подначкам. И теперь каждую пятницу по вечерам все космонавты собираются в рубленом домике в лесу. Иногда бывают и гости и, конечно, тоже становятся приверженцами этой традиции.
Гагарин был человеком дела — не деловитым, а деловым человеком, заражавшим своей энергией, энтузиазмом всех окружающих, поэтому он так много успел сделать в жизни. В Звездном практически все связано с его именем: дом-башня, где живут космонавты сейчас, школа, тренажеры, спортивная площадка, озеро . . . Поэтому в Звездном с большим основанием и с большей гордостью, чем в любом месте земного шара, говорят: «Наш Гагарин».
285


Юрий Васильков, Виталий Головачев, специальные корреспонденты «Труда»:
Где-то в середине шестидесятых годов ехали мы в Звездный и неожиданно догнали черную «Волгу», за рулем которой сидел Гагарин. Было это десятого ноября, в праздник советской милиции. У поворота шоссе Гагарин вышел из машины и направился в небольшой домик, где помещался пост «ОРУД—ГАИ». Оказывается, он остановился специально, чтобы поздравить инспекторов, которых часто встречал на трассе. Эту доброжелательность и внимание ощущали все, кто знал Юрия Гагарина. В одной из витрин музея Звездного городка мы видим служебный пропуск под номером 10 на имя Юрия Алексеевича с крупной надписью по диагонали: «Везде». Надо ли говорить, что и без этой надписи Гагарин мог при желании свободно передвигаться по объектам своего подразделения. Однако однажды, вспомнив далеко от дома, что забыл пропуск, он, несмотря на уговоры товарищей, вернулся.
Целых три книги заняли соболезнования, присланные со всего мира в связи с трагическим происшествием. Очень многие знали Гагарина лично. Строители Красноярской ГЭС писали из Дивногорска: «Многие помнят пожатие его руки, первая лопата бетона в основании плотины - его».
Мы решились спросить у Валентины Ивановны, какое главное качество она выделила бы в характере своего мужа. Она ответила:
- Он был обычный - простой и веселый . . .
«Он был великим при жизни и стал еще величественнее после гибели». Это слова известного индийского актера Раджа Капура.
Лидия Обухова, писательница:
У Гагарина на всех этапах его жизни была удивительная особенность: он постоянно был на виду, но никогда не выделялся. С ним не случалось ни каких-нибудь скандальных оплошек, ни чрезвычайных событий. В те минуты, когда нужна была помощь, требовались сочувствие или хлопоты за кого-то, неизменно и ненавязчиво возникала его невысокая фигурка. Опять же не одиноко, а в окружении товарищей. Великолепное чувство коллективизма - или, иначе, товарищества, дружества — было ему присуще в каждом возрасте.
По обыкновенному же, человеческому счету Юрий продолжал, как и в детстве, оставаться отзывчивым и добрым малым. Неблагодарность не была ему свойственна ни в коей мере, и потом уже, став так необыкновенно знаменитым, он помнил всех своих старых учительниц, находил слова, чтобы их порадовать, и вообще был прекрасно щедр в течение всей своей короткой жизни на добрые движения души . . . Был двадцатилетний юбилей техникума. Его бывшим воспитанникам разослали приглашения. От Гагарина ответа не было, и на это, собственно, даже не обиделись: мало ли у него дел!
А между тем Гагарин, напротив, очень хотел приехать. Только сделать это незаметно, по-мальчишески увернувшись от собственной славы.
Когда он покупал билеты для себя и для жены, он даже взял честное слово с железнодорожного служащего, что тот никому не проболтается о поездке.
Служащий томился неимоверно! И поделился новостью лишь с помощником. Помощник оказался человеком хитроумным: «Ну с меня-то он слова не брал? . .» Полетели звонки по инстанциям. И когда поезд Москва — Саратов достиг места назначения - увы! — Юрия ожидала торжественная встреча . . .
Ребята, которые вращали его на центрифуге и с которыми Юрий был очень дружен, рассказывали мне, как вдруг призадумались, когда Гагарин приехал к ним после полета.
— Как теперь Юру называть? — спросил всех девятнадцатилетний механик Алик. — Юрий Алексеевич - как-то непривычно . . . Юра . . . Вроде теперь неудобно . . .
Призадумалась и веселая лаборантка Валя. Столько раз она надевала Гагарину датчики, столько раз шутила с ним . . .
286


Сомнения разрешились неожиданно просто. Вошел Юрий: - Ребята! Привет! Алик! Валя!
Бросился всех обнимать. И, как раньше, запросто закружил Валю по комнате. Герой остался таким же простым и веселым - Юрой.
Ольга Апенченко, журналистка:
Сколько лабораторий и цехов прошел Юрий во время тренировок и в каждую дверь входил с доброй, хорошей шуткой. Люди настраивались на его «волну». Он приносил им хорошее настроение, от которого лучше работалось.
Как мальчишка, радовался он удачному мячу в баскетболе, радовался даже просто хорошей погоде, метко сказанному слову, хорошему человеку. Он мог после удачной тренировки на центрифуге подхватить лаборантку вместе со стулом и закружить ее по комнате.
А что с ним делалось, когда слышал сообщение о запуске очередного космического корабля! . . Он радовался безудержно и весело комментировал, изображая все в жестах, копировал радистов-поисковиков:
— Т-т-т-т-т-т-т . . . Сейчас там самая работа, - добавлял он.
Виль Дорофеев, специальный корреспондент «Литературной России»:
Я знал, что он любил ромашки, неприхотливые цветы смоленских полей, цветы из его детства. Но весной ромашек не бывает. Я знал, что в космос его проводили с тюльпанами, сорванными в расцветающей казахстанской степи. И мне хотелось принести ему в тот мартовский день шестьдесят восьмого года именно такие цветы. Я попросил пожилого мужчину, продававшего тюльпаны, выбрать мне самые яркие, я сказал ему, для кого эти цветы. Он вернул мне мою десятку, достал ящик, в котором привез это хрупкое и вянущее дыхание весенней степи, вынул все тюльпаны и молча отдал их мне.
Юрий Нагибин, писатель:
Попал я к космонавту Герману Титову в связи с предполагавшейся постановкой большого художественного фильма о Юрии Гагарине. Эту дерзкую мысль вынашивала киностудия имени Горького, а мне предстояло писать сценарий.
Титов читал мне из своих записных книжек. Большинство записей касалось, естественно, космонавтики, но были и сжатые, острые характеристики разных людей и событий, оценки прочитанных книг, увиденных фильмов и спектаклей, отзывы на явления международной жизни. Особенно интересны записи, посвященные Гагарину. Едва ли где найдешь такую широкую и многогранную характеристику Космонавта-1, как у Германа Титова. Он открыл мне глаза на громадную общественную деятельность Гагарина. Каюсь, я воспринимал его бесчисленные поездки по белу свету как затянувшееся праздничное турне. Всем хотелось взглянуть на человека, первым вырвавшегося в мировое пространство, и Юрий Гагарин с присущим ему добродушием давал полюбоваться на себя. Какая чепуха! Ему не путешествовать, а летать хотелось, осваивать новую технику, двигаться дальше в своей трудной профессии, не терпящей остановки, застоя. Но он знал, как веско сейчас его слово, как верят ему люди, а в мире столько жгучих проблем, столько больных вопросов, розни, жестких противоречий, и надо делать все возможное для человеческого объединения.
Как хорошо пишет Титов о товарище!
В утро полета - 12 апреля - они проснулись бок о бок в номере гостиницы космонавтов. Минута в минуту открыли глаза, приподнялись, повернулись и столкнулись взглядом. Уловив синхронность их движений, Титов со смехом сказал:
танцевальный дуэт. — Мы с тобой как чечеточники братья Гусаковы*.
287


Эта синхронность оборвалась лишь на стартовой площадке, куда они прибыли в полном облачении космонавтов. Гагарин летел, а Титов оставался.
- Тебя берегут для большего, - сказал Гагарин, прощаясь с другом. - Второй полет будет куда сложнее.
Это было сказано от доброго сердца. Гагарин не знал, насколько точно угодил в цель. Титов стал Космонавтом-2, но он оказался первым, ощутившим на своей плоти и психике космические перегрузки, которые за один виток Гагарин почувствовать не мог.
Известный голливудский кинематографист Темкин, прослышав, что у нас собираются делать фильм о Гагарине, сказал мне:
— Тут тема поистине трагического звучания. Тема человека, оставшегося вторым. Признаться, я и тогда не поверил в правдоподобность этой темы применительно к моим соотечественникам. Но после знакомства с замечательными записями Германа Титова окончательно убедился в ее смехотворной абсурдности. Я рассказал космонавту о соображениях кинематографиста.
— Старо, старо, — спокойно сказал Титов. — Конечно, каждому хочется быть первым. Это в природе человека. Но у меня, действительно, не было ни зависти, ни ревности к Гагарину, ни обиды на судьбу, ничего похожего. Уж больно серьезное дело затевалось, тут не до игры самолюбия и мелочных счетов . . . Да, он был первым. И я могу только повторить вслед за Королевым: в решительные минуты жизнь находит наилучшего исполнителя своих замыслов . . .
Все же финал нашей встречи оказался обескураживающим для меня как сценариста. Я спросил, будет ли Герман Титов поддерживать нашу картину.
- Вам откуда-то известна фраза Королева об улыбке Гагарина: мол, слетал бы не хуже и другой космонавт, но поди улыбнись так миру и людям, как это сделал Гагарин. Шутка? Нет, это очень серьезно. Не надо понимать слова Королева буквально, хотя никто не может поспорить в улыбке с Гагариным ... В ней открылась миру наша душа, и мир был покорен. А когда улыбка Гагарина погасла, то плакали все: и бедные и богатые, и верующие и неверующие, и белые и черные. Вы хотите сделать художественный фильм о Гагарине. Честь и хвала вашей отваге. Но понимаете ли вы, что люди слишком хорошо помнят Гагарина, несут его в себе, и если актер, предназначенный на его роль, уступит ему в обаянии, не сможет улыбнуться по-гагарински, то ваш фильм и полушки не стоит! Потому что принесет не выигрыш, а ущерб. И уж лучше сделать большой, обстоятельный документальный фильм, где Гагарина будет «играть» он сам. Поймите, я т<ам друг, но только при одном условии: если найдут улыбку Гагарина. Иначе не только я, но и все мои товарищи-космонавты будут против.
Михаил Ребров, специальный корреспондент
«Красной звезды»:
Художественный фильм о Юрии Гагарине так и не запущен в производство . . .
«Человек полетит к звездам! . .» Нам, пожалуй, никогда не узнать, кому из землян впервые пришла в голову мысль покинуть свою планету, дерзнуть на полет среди звезд. Все поиски очень затеряются в тумане мифов и легенд древности. Но суть не в этом. Когда стремительный бег времени ввел нас в двадцатый век, людей волновало другое: когда?
Циолковский уверял, что это время придет. Мы ждали его. Сначала из года в год, потом изо дня в день, из часа в час . . . Нет, изо дня в день и из часа в час, пожалуй, не ждали. Уж очень фантастически звучала сама идея: «Человек полетит в космос, в суровый, загадочный, недоступный нам мир ...»
Не ждали такого и в Одессе. Весна 1961-го пришла в приморский город, как и в бы-
288


лые годы — в цветении садов, шуме бульваров, ласковом шепоте моря. Огромные афиши вещали о предстоящих матчах «Черноморца» на очередном футбольном первенстве СССР, о фортепианных вечерах в зале филармонии, о премьере в знаменитом Одесском театре оперы и балета. Город жил своей обычной жизнью, размеренно и спокойно, занимаясь большими и малыми делами.
Из всех реклам-афиш, которые облепили его заборы, стены домов и парковые тумбы, одна была не совсем обычна. Огромные черные буквы звали желающих на лекцию. Ее организаторы обещали ответить на самый волнующий вопрос современности: «Когда человек полетит в космос?» Об этом, как сообщала реклама, можно будет услышать в доме № 38 по улице Жуковского 14 апреля 1961 года. Четырнадцатого! Не знаю, о чем шла речь на лекции. Не знаю, состоялась ли она вообще. Знаю другое. Накануне Одесса бурлила и ликовала. Сломался размеренный и спокойный ритм малых и больших дел. Всюду звучало: «Вы слышали? Свершилось! Такое свершилось!» И уже с первыми сообщениями ТАСС стали меняться афиши на тумбах взбудораженного города. Уверенная рука торопливо выводила углем: «УЖЕ!» И рядом: «Сегодня полетел Юрий Гагарин!»
Неизвестный фотограф запечатлел эту афишу, вложил карточку в конверт, написал: «Москва, Гагарину» - и опустил в почтовый ящик. Тот, кому было адресовано письмо, весело смеялся, разглядывая фотографию . . .
Все-таки быстро летит время! Казалось бы, совсем недавно вот таким же, как этот, солнечным весенним днем ошарашенные и потрясенные стояли мы у репродукторов, слушали торжественно-праздничный голос Левитана и повторяли имя первого из первых, дерзнувшего на черное безбрежье космоса, поднявшегося над планетой: «Га-га-рин! Га-га-рин! . .»
И вот уже мальчишки, родившиеся в тот памятный день и названные в его честь Юрами, стали юношами, уже человек Земли побывал на Луне, его автоматические посланцы достигли Венеры и Марса, на околоземных орбитах созданы «Эфирные поселения» . . .
Для нынешних мальчишек его подвиг - страница истории. Они спокойно воспринимают куда более сложные космические эксперименты. А мы, свидетели того апрельского дня весны 1961-го, всегда будем хранить в своей памяти его задорное «Поехали!», позывной «Кедр» и счастливую улыбку, покорившую весь мир. Никогда не изгладится наша любовь к этому замечательному и очень простому русскому парню - нашему Юре.
Только ли нашему?
Я хочу рассказать вам о необыкновенной почте Юрия Гагарина . . .
«Советские друзья, ваш Юрий не только ваш. Он принадлежит всему человечеству. И ворота в космос, которые он открыл, распахнуты для всех нас. Но для этого нужен мир. Мир - для того, чтобы исследовать Вселенную, которую наши советские братья открыли для нас. Мир - для того, чтобы принести домой космические богатства и распределить их между всеми. Мир - среди народов. Мир - у себя дома. Пусть человечество чтит день полета Юрия как день всеобщего мира. Пусть празднуют его по всей земле с музыкой и танцами, песнями и смехом, как всемирный праздник счастья. Пусть это будет день, когда на каждой городской площади и повсюду, где собираются люди, лица стариков и молодых засветятся такой же радостью, какой светятся лица на лежащих передо мной фотоснимках, сделанных в ликующей Москве».
Эти строки принадлежат американскому художнику Рокуэллу Кенту. Смысл, который в них заложен, не имеет авторского приоритета. Он звучал на всех языках и наречиях планеты. Он звучал в устных выступлениях, звучал в письмах. Их поток захлестнул все почтовые отделения и конторы. Многие делились своими впечатлениями от случившегося. Разные почерки. Разные люди из различных уголков Земли.
289


Разные возрасты, профессии. И, естественно, разные чувства. Но ... в этом закономерном многообразии и различии взглядов, впечатлений угадывалось нечто единое, сфокусированное в понимании всего величия сделанного.
Каждый день, в интервале с трех до пяти, в комнату с табличкой «Почта космонавта» приносили мешки писем, открыток, телеграмм. Голубые и синие, белые и розовые, с яркими видовыми картинками и просто листки, торопливо вырванные из тетради или блокнота. Штемпели Нью-Йорка и Вены, Мадрида и Сиднея, Парижа и Лондона, Астурии и Бар-ле-Дюка, Эстели и Юона, Коямы и Литл-Рока, Бонна и Сантоса . . . Писали взрослые и дети, католики и лютеране, писали те, кто мог писать сам и кого просили сделать это безрукие, незрячие, безграмотные. Сотни тысяч. Нет, многие сотни тысяч человеческих документов, бесхитростно адресованные: «Москва, Кремль, Гагарину», стекались в эту комнату и огромными стопками ложились на столы, подоконники, а то и просто на пол. Объем корреспонденции был настолько внушительным, что министерство связи вынуждено было ввести для почты Гагарина специальный индекс, как для целого почтового отделения: «Москва — 705». Два раза в неделю, иногда чаще, а иногда реже, приезжал сюда тот, кому адресовался этот нескончаемый поток.
Приезжал и. . . замирал в оцепенении. На лице его были и удивление, и растерянность, и восторг. Потом все это сменялось смущением и озабоченностью: как ответить на все эти послания? Где взять время? Да и мыслимо ли это?
■
В ту пору мне довелось работать в редакции журнала «Вестник Воздушного Флота» и заниматься почтой космонавта. Я часто встречался с Юрием. Вместе мы разбирали его корреспонденцию. Помню, он снимал тужурку с Золотой Звездой, вешал ее на спинку стула и садился читать письма. Читал часами. Смеялся и грустил. Молчал в задумчивости.
- Надо же, - вырвалось у него однажды. - Жюль Верн . . .
В его руках была телеграмма:
«Мсье, я племянница Жюля Верна и в этом качестве хочу выразить Вам восхищение Вашим подвигом. Вы осуществили мечту Жюля Верна. Если бы он был жив, он, конечно, находился бы сейчас возле Вас, разделяя радость Вашей страны. Браво! — от всего сердца. Желаю Вам всего счастья, какое только возможно.
Кристин Алл от де ла Гюйе».
Ему писали все: простые люди и аристократы, рабочие и студенты, служа тт тир и ученые, бизнесмены и безработные, солдаты и кинозвезды, власть имущие и обездоленные. Одни подписывались полным титулом, другие ставили только инициалы. Одни посылали письма открыто, другие вынуждены были делать это тайком. Но все были откровенны. В каждом по-своему, в них было восхищение его подвигом, признание могущества Советской России.
«Товарищу Юрию Алексеевичу Гагарину.
Я вынужден был проехать 300 километров и переправиться в соседнюю страну, Францию, чтобы получить возможность послать тебе это письмо с поздравлениями от имени Леридской организации Коммунистической партии Испании.
Я уверен, товарищ Юрий, что если бы испанские рабочие смогли воспользоваться тою же возможностью, что и я, то ты получил бы 10 000 000 таких писем Да здравствует Коммунистическая партия!
Да здравствует СССР!
М.П.С., Лерида, Испания».
290


Или вот такое письмо:
«Браво, Советы! Я не коммунист и не приверженец коммунистических взглядов. Но я верю и знаю, что эта великая победа сотворена во имя Мира, во имя человечества. Только слепые могут не видеть ваших 'успехов в самых различных областях. Искренне ваш
А. Ширинг, США».
Он был гостем многих стран Европы, Америки, Азии, Африки. И всюду рукоплескали ему — герою космоса, посланцу Страны Советов, простому русскому парню со Смоленщины, сыну рабочего, члену ленинской партии коммунистов. Рукоплескали и награждали высшими орденами больших и малых государств. Он стал символом смелости и отваги, примером дерзновеннейших деяний современного человека.
«Товарищ Юрий!
Обнимаю тебя, и вместе со мной тебя обнимают миллионы людей моей страны. Мы обнимаем не только тебя, но и весь славный народ России.
Лусиферо Маццеу, Бразилия».
«Друг Гагарин!
Простые люди Италии гордятся тобой. Русский человек всегда был силен духом, мудр, свободолюбив и талантлив. Ты - сын своего народа.
Л. Кольчини, Болонья».
«Мистер Гагарин Юрий!
Вы покорили все небо, Вы возвеличили всю Землю. Кто после этого поверит, что Россия отсталая страна? Кто поверит, что коммунисты - хитрецы и обманщики? Ваша далекая северная страна подарила миру великого Ленина. Вы запустили первый спутник. Вы послали ракету на Луну. И вот теперь этот космический полет.
Л. С., Лиссабон».
Некоторые письма он перечитывал по нескольку раз и потом увозил с собой в Звездный, чтобы показать товарищам-космонавтам. Многие из посланий хранятся сейчас в музее Звездного. Это он передал их туда. Передал по убеждению и велению своего доброго сердца. Разве мог он, познавший в детские годы ужасы войны, оставаться равнодушным, читая такие строки:
«Дорогой Юрий Алексеевич! Много Вы получаете писем, но я уверен, что у Вас еще нет письма, написанного человеком, у которого отсутствуют руки. У меня нет обеих кистей рук. К тому же у меня нет и ног. Всего на моем теле 14 ран. Свою инвалидность я получил, защищая Родину от фашизма. В 1942 году зимой на полях Сталинградской области я в последний раз пошел в бой на своих ногах, держа винтовку в руках, которые у меня тогда еще были. И вот сейчас я инвалид, но это письмо пишу сам, без чьей-либо помощи, пишу Вам, человеку, открывшему эру полетов в космос. Спасибо Вам, Юрий Алексеевич, Вы прославили нашу Родину навечно. Такое не забывается . . .
А. Пусторезов, город Пермь».
И еще выдержка из одного письма, которое он перечитывал несколько раз, нервно постукивая пальцами по столу:
«. . . Я полз по мерзлой земле от деревни Большая Береза — один километр — восемь
291


часов. И за это время я стал седым. Это нужно было для Родины, для победы. Я склоняю свою седую голову перед тобой, Юрий!
Майор Дубровин Валентин Иванович, пенсионер, город Львов».
. . . Письма-поздравления, письма-просьбы, письма-приглашения, письма-вопросы ... За каждым он видел человека с его радостями и горестями, с его заботами и думами. Его отзывчивость несла людям тепло и успокоение. Вот два письма, которые не нуждаются в комментариях:
«Дорогой Юрий Алексеевич!
Вот по какому делу я вынуждена написать Вам. Три года назад я взяла из детского дома и усыновила прелестного мальчугана. Зовут его Вова. В шумной ребячьей ватаге его всегда выбирали «космическим начальником». А недавно мальчишки хвалились друг перед дружкой своими отцами.
- У меня папа - шофер.
- А у меня - инженер.
- А у меня . . .
Дошла очередь до Вовки, он возьми и выпали:
- А у меня - космонавт!
Все, конечно, засмеялись. Не поверили Вовке. Домой он прибежал в слезах. Уткнулся мне в колени. Жаловался:
- Женька Семичев дразнится, что у меня отца нет, а у него есть - летчик. Мам, ведь у меня есть отец космонавт, да?
Кое-как я успокоила Вовку. Но как ответить на его вопрос, так и не придумала. Помогите мне, дорогой Юрий Алексеевич.
Марфа Котова».
Ответное письмо:
«Дорогой Вовка!
Мне рассказали, какой ты славный парень и как отважно водишь к самым звездам космические корабли. Вот еще немного подрастешь — вместе полетим к Марсу на взаправдашнем звездолете. Не возражаешь?
А Женьке Семичеву, который дразнит тебя, скажи, что я на него в страшной обиде. Если тебя еще кто будет обижать или тебе придется в жизни очень туго — напиши мне. Всегда охотно приду на помощь.
Считай меня своим верным другом, а если хочешь, то и своим отцом.
Твой Юрий Гагарин».
. . . Как-то он позвонил по телефону и сообщил, что завтра улетает за рубеж, но постарается заскочить к нам на часок. «И только?» - спросил я его. «К сожалению, - последовал ответ. - Отбери, пожалуйста, самое важное и срочное».
Трудно было сортировать его почту по принципу «важное» и «неважное», «срочное» и «несрочное», хотя были в ней письма и такого рода: «Многоуважаемый господин Гагарин!
Разрешите поздравить Вас с крупнейшим успехом, который был достигнут Вами впервые в мире.
Теперь разрешите мне по поручению фирмы «Рихтер и компания», изготовляющей ликеры, обратиться к Вам с большой просьбой быть настолько любезным и позволить нам прославлять Ваше дорогое имя на этикетках: «Астронавт Гагарин — водка» с Вашим дорогим образом.
Франц Гросс, ФРГ».
292


Подобные письма вызывали у Юрия не столько иронию, сколько откровенное раздражение.
- Зачем ты мне его показал? - спросил он в упор и разорвал листок. - Потерял три минуты, а у меня всего час . . .
Я протянул ему другой конверт, в который были вложены оригинал и перевод. Он стал читать:
«Уважаемый Юрий Гагарин!
Что бы Вы посоветовали пятнадцатилетнему человеку, находящемуся на жизненном перепутье и готовящемуся принять важное для себя решение? Мне бы очень хотелось получить Ваш совет, совет опытного человека, живущего в новой стране.
Вот мой первый вопрос:
Если личные интересы требуют солгать - предположим, что сложились такие обстоятельства, — нужно ли лгать вопреки принципам или нужно говорить правду?
Далее. Я считаю, что способных людей больше, чем мест, на которых они могут проявить свои способности. Выходит, для того, чтобы добиться успеха, нужно «перерезать горло другому». Считаете ли Вы это правильным, и если да, то справедливо ли это?
И наконец, как по Вашему мнению, можно ли добиться успеха, если поставить перед собой цель и упорно к ней стремиться, или человеку должна еще сопутствовать удача?
Мне неудобно отнимать у Вас время, но хотелось бы еще узнать, что Вы считаете успехом ...»
— Откуда это? - спросил Юрий.
- Из Канады, - отвечаю. - Ирвинг Лазар, пятнадцать лет.
Гагарин забрал письмо с собой. Спустя некоторое время в Канаду ушел такой ответ: «Мой молодой канадский друг!
Я немало думал над твоим письмом. Мне нравится, что ты ставишь перед собой такие серьезные вопросы. От того, как ты сам на них ответишь, мне кажется, во многом будет зависеть твоя судьба.
Ты, может быть, знаешь, что в моей стране мы обращаемся друг к другу со словом «товарищ». И с детства я привык к тому, что меня окружали товарищи. Когда мне было восемь лет, я вступил в организацию юных пионеров. В этой организации мы занимались спортом, ходили в первые походы, спали в палатках в лесу, учились зажигать костер одной спичкой. И одна из главных заповедей, которую я на всю жизнь усвоил в эти годы, - товарищество. Прошли годы, я вступил в молодежную организацию — комсомол, а затем и в коммунистическую партию. И в этих организациях заповедь товарищества является основным принципом.
Это вступление я написал, Ирвинг, чтобы ты лучше мог понять мои ответы.
Ты спрашиваешь, нужно ли лгать, когда этого требуют личные интересы? Нет, Ирвинг, я думаю, нужно быть честным и всегда говорить то, что ты действительно думаешь. Тогда ты будешь уважать себя сам и заслужишь уважение других.
Я думаю, что смелым и сильным человеком, настоящим мужчиной может быть лишь правдивый человек. Тот, кто лжет, не станет настоящим другом, ему никогда нельзя будет довериться. И если мне суждено когда-нибудь стартовать на ракете в космос вдвоем, то мой товарищ будет человеком, который никогда не солжет ради личной выгоды.
И на второй вопрос я отвечу отрицательно. Неправда, что мест, на которых человек может проявить свои способности, меньше, чем способных людей. По крайней мере в моей стране это так. Мы ценим человека по тому, насколько он инициативен, насколько энергично он трудится. Главное, по-моему, в каждом труде — это творчество, умение внести в него новое, свое . . .
А насчет «перерезать другому горло», то в таком случае победителем всегда будет
293


тот, у кого больше кулак или больше денег. Но тогда, как ты сам понимаешь, хорошее место займут люди, которые всегда недостойны его. Принцип «резать другому горло» бесчеловечен.
Я верю в удачу, Ирвинг, так же как я верю и в разумный риск. Удача будет способствовать тому, кто упорно трудится, добиваясь своей цели.
Но мне хотелось бы подчеркнуть две вещи. Цель, которую ты ставишь себе, должна быть достойной того, чтобы ее добиваться. И второе - вокруг обязательно должны быть товарищи. Они помогут тебе, если у тебя вдруг опустятся руки и ты будешь готов отказаться от своей цели. Они разделят с тобой и радость победы, ибо если ты один, то никакой успех не сделает тебя счастливым.
Скоро наступит новый, 1964 год. В этом году тебе, Ирвинг, исполнится 16 лет. В моей стране такой возраст считается совершеннолетием. И я хочу, чтобы в твоей будущей, уже недетской жизни, Ирвинг, тебе никогда не пришлось лгать и всегда сопутствовала удача.
Юрий Гагарин, летчик-космонавт СССР».
Сейчас, когда я перелистываю свой журналистский блокнот с записями того времени, заново вспыхивают в памяти истории, которые связаны с полетом Гагарина и самим космонавтом, истории о стремительном беге времени, о великой мечте и отношении к ее свершению людей планеты Земля . . .
Тот весенний день 12 апреля 1961 года ничем не отличался от многих предшествовавших ему. Так по крайней мере казалось четырем офицерам, представляющим армии четырех государств. Утром, когда освободилась очередная дежурная смена, за огромным столом, устланным картами и заставленным телефонными аппаратами, заняли свои места четыре человека. Каждый в отдельности представлял свою страну: Советский Союз, Соединенные Штаты Америки, Великобританию и Францию, — а все вместе они входили в состав объединенного органа, учрежденного вскоре после войны в Западном Берлине для обеспечения безопасности полетов самолетов, пролетающих в этой зоне. В функции «четырех» входил обмен полетной информацией с указанием в специальных, карточках типа самолета, его государственной принадлежности, позывных экипажа, маршрута и высоты полета.
Итак, утро 12 апреля. Стрелки часов отсчитывали часы привычной работы. И вдруг...
«Сообщение ТАСС. В Советском Союзе выведен на орбиту вокруг Земли первый в мире космический корабль-спутник «Восток» с человеком на борту. Пилотом-космонавтом космического корабля-спутника «Восток» является гражданин Союза Советских Социалистических Республик, летчик майор Гагарин Юрий Алексеевич ...» Голос Московского радио о первом полете человека в космос мгновенно разнесся по всему миру. Услышали его и четверо сидевших в дежурной комнате. Пауза длилась какие-то секунды, и вот помещение наполнилось необычным шумом. В сложном переплетении английских и французских фраз отчетливо звучало: «Колоссально!» Это француз, англичанин и американец наперебой выражали свои чувства по поводу случившегося, поздравляли советского представителя и непрерывно повторяли: «Га- га-рин, Га-га-рин!»
И лишь один из находящихся в комнате сосредоточенно молчал. Им был английский курьер. Он скромно стоял в углу и чего-то ждал, потом вдруг рванулся к двери и исчез. Появился он тоже неожиданно и вопреки сложившемуся порядку решительно направился к советскому представителю. Все насторожились. Здесь привыкли к то-
294


му, что курьер молча вручал пакет своему шефу и, осторожно ступая по ковру, удалялся. Скороговоркой, сбиваясь и краснея, курьер что-то взволнованно говорил и тряс руку советского представителя.
Скоро все поняли, что речь идет о маленьком подарке, который он купил в ближайшем магазине и хотел бы передать первому в мире космонавту, гражданину Страны Советов, передать в знак уважения и признательности к его подвигу. Англичанин протянул бутылку шампанского и добавил:
— Я бедный человек, и заработок мой невелик, но мистер Гагарин не осудит меня. Юрий Алексеевич собирался поднять бокал этого шампанского за завершение своего второго полета в космос, о котором он мечтал.
У Валентины Гагариной хранятся четыре французские медали, подаренные Юрию Алексеевичу. Получил он их в разное время, при разных обстоятельствах, но каждая связана с важным событием и имеет свою историю.
. . . Вскоре после апрельского старта в адрес Гагарина пришел пакет из Франции. В толстом, тщательно заклеенном конверте лежали медаль и коротенькая записка. Ее текст гласил: «Прошу принять от меня в подарок вещь, которой я больше всего дорожу. Это медаль, которой я награжден за участие во французском движении Сопротивления нашему общему врагу ...»
Вторую медаль первому космонавту мира прислали из французского города Сен- Дени. Она была специально учреждена муниципальным советом в честь Юрия Гагарина и отлита в единственном экземпляре из чистого золота. «Золотая Звезда города Сен-Дени» - так назвали ее французы.
Третью медаль Космонавту-1 вручили в Париже на XIV конгрессе Международной астронавтической федерации вместе с премией Галабера. Эта международная премия по астронавтике учреждена французским промышленником Анри Галабером еще в 1957 году и присуждается за выдающийся вклад в развитие космонавтики.
И наконец, четвертая медаль. Ее, пожалуй, можно считать самым дорогим, самым памятным подарком. Это медаль коммунара. Вручил ее Юрию Гагарину в Центральном Комитете Французской коммунистической партии Генеральный секретарь товарищ Морис Торез.
У этой уникальной медали интересная история. В 1871 году рабочие и ремесленники осажденного прусскими войсками Парижа вооружились и влились в ряды Национальной гвардии. 18 марта началось народное восстание, а 28 марта была торжественно провозглашена Парижская коммуна — первое в истории правительство рабочего класса.
Руководство Национальной гвардии изготовило тогда несколько десятков медалей, которые были вручены героям-коммунарам. До наших дней сохранилась лишь одна из них. Она, как священная реликвия, как память о героических битвах французского пролетариата, хранилась в Центральном Комитете ФКП. И вот в 1963 году ее вручили советскому первооткрывателю космоса — коммунисту Юрию Гагарину.
. . . Он аккуратно вырезал его со ствола израненной березки - этот кусочек коры, расправил на твердой шершавой ладони и написал: «Слезы выступают и сердце ще- мит, когда смотришь на эти тонкие березки, искалеченные, израненные снарядами, порубленные шашками, потоптанные сапогами. Да и они сами, полуобнаженные, роняют на землю свои листья-слезы . . . Но к ним вернется жизнь, обязательно вернется, зашумит молодая листва. И мы повяжем на их стволы красные ленточки ...» Он писал о березах, а думал о России, многострадальной и измученной. Подполь-
295


щик-революционер, он оставался им и в действующей армии, когда ушел на русско- германский фронт в 1915 году. В письмах товарищам в иносказательной форме писал о настроениях солдат, о растущем недовольстве войной, о ропоте против царизма.
Эта открытка была последним его письмом. Не все солдаты возвращаются с войны. Более пятидесяти лет хранилась берестинка в семье Юлия Юдковича Гиссера, ныне пенсионера, почетного железнодорожника, как память о тревожной молодости, память о брате Борисе.
Время стерло нацарапанные на коре слова, иссушило и покоробило берестинку. Но вот снова лежит она на ладони человека, теперь уже иссеченной морщинами и чуть дрожащей. Утратившие былую зоркость глаза пытаются восстановить в памяти старый текст, а рука выводит новый: «Юрию Гагарину, Колумбу Космоса, герою коммунисту, сотворившему прекрасную песню, которая никогда не умрет».
Ныне берестинка хранится в музее Звездного городка . . .
И еще одна история. Я прочитал ее в газете, выходящей в конструкторском бюро, где проектируются космические корабли. Написал ее один из основоположников советского ракетостроения. Вот ее содержание.
«Этого случая никто не знает, кроме двух человек - участников разговора. Разговор происходил между двумя мечтателями, оказавшимися в будущем трезвыми реалистами.
. . . Начало весны 1934 года. Быть может, именно 9 марта — в день, когда родился Юрий, - в воротах дома № 19, по Садово-Спасской улице в Москве, задержались два человека, два инженера из ГИРДа . . . Они собирались поехать за город, где организовывался институт, который должен был объединить усилия в изучении реактивного движения различных инициативных групп нашей страны.
- Хотел бы я знать, - сказал один, - кто будет проектировать и строить корабль для полета человека в космос?
- Конечно, это будет коллектив, обязательно коллектив, - ответил другой. — Знаю, и ты и я войдем в этот коллектив. И если ни одна наша ракета еще не летала в космос, то это не значит, что мы не доживем до межпланетного полета человека. Обязательно доживем!
— Обязательно доживем и увидим, как люди, а может и мы, полетят в космос. Придут замечательные дни!
Я уже говорил - оба собеседника любили помечтать, заглянуть в будущее, мечты помогали работать и отчетливо видеть завтрашний день.
Знали ли тогда они, эти два инженера, что их предвидение осуществится через 27 лет? Ведь многие относили первый полет человека в космическое пространство на конец нашего века или даже на двухтысячные годы!
12 апреля 1961 года в первый полет за атмосферу Земли, в космос, стартовал Ю. А. Гагарин ... Он родился 9 марта 1934 года. В тот незаметный день, когда происходил разговор двух конструкторов ...»
Назову имена тех, о ком здесь идет речь. Автор заметки Михаил Тихонравов - пионер советского ракетостроения. Его собеседник - Сергей Королев, будущий академик, будущий Главный конструктор «Востока».
Письмо, написанное торопливо и не очень разборчиво, начиналось несколько странно:
«Простите, мсье, возможно, все это показалось Вам странным и даже обидело Вас,
296


но поверьте искренности моего поступка и верности слову, которое я дала женщинам Реймса ...»
А произошло вот что. 15 июня 1965 года на XXVI Международном салоне авиации и космонавтики, проходившем на парижском аэродроме Ле Бурже, проводился «День Космоса». Тысячные толпы стекались на аэродром, чтобы увидеть корабль «Восток» и его отважного командира.
Неожиданно через плотные ряды к космонавту пробилась женщина средних лет. Пробираясь через толпу, она твердила: «Мне не нужен автограф, я должна его поблагодарить». Приблизившись к Гагарину, женщина сказала:
— Я из Реймса, я обещала нашим женщинам поцеловать вас от их имени и пожелать вам всего хорошего.
Трижды поцеловав Гагарина, она незаметно исчезла.
В конце письма, которое пришло из далекого Реймса, была приписка: «Это была действительно наша просьба», - и стояло огромное множество подписей, удостоверявших правильность действий француженки из Реймса . . .
— Смотрите, на что способны коммунисты. Будущее человечества за ними! . .
Эти слова бросил в лицо тюремщикам японский коммунист Мураками. В руках он держал газетную вырезку с сообщением о полете Юрия Гагарина.
Мураками осудили только за то, что он коммунист. Стойкого бойца упрятали в тюрьму «Одори котидзе», что в городе Саппоро. Многие годы от томился в застенке, но не отступил от своих убеждений.
В аккуратной картонной папке Мураками собирал газетные вырезки о запусках советских спутников. Собирал и перечитывал. Перечитывал и размышлял. Он верил, что настанет день и час первого полета человека к звездам, верил, что первым Колумбом космоса будет коммунист. Тюремщики смеялись над ним. Он молчал.
И вот этот день настал. Товарищи Мураками нашли способ переправить в тюрьму газету с волнующей новостью. Вот тогда и прозвучали слова японского узника: «Смотрите, на что способны коммунисты!»
Юрия Гагарина назвали «Космонавтом-Один». Герман Титов получил титул «Космо- навт-Два», Андриян Николаев — «Космонавт-'хри» . . .
- Интересно, кто же будет тринадцатым? - не раз говорил Гагарин. - А ведь будет. Из песни слова не выкинешь, из ряда цифры не уберешь.
И вот январь 1969-го. На космодроме, за день до старта космического корабля «Союз-4», журналисты встречались с экипажем. Когда ехали в гостиницу, где живут космонавты, вдруг возник разговор о том, что сегодня понедельник, 13-е число и беседовать нам предстоит с тем, кого завтра объявят как Космонавта-13. Казалось бы, «роковое», «несчастливое» число, «чертова дюжина». Жди сюрпризов, неожиданностей разных, каверз. А ведь «космическая» работа не терпит вольностей. Малейшая оплошность, неточность - все пойдет насмарку, начинай сначала.
Космонавтом-13 стал Владимир Шаталов.
Годы идут, но Гагарин остается с нами. Космонавт-Один всегда будет с нами. И там, в Копейске, где на шахте номер четыре-дробь-шесть бригада горняков, носящая его имя, выдает сверхплановый уголь. И в академии имени Ю. А. Гагарина, где куются командные кадры Военно-Воздушных Сил СССР. И на флагмане экспедиционного научного флота Академии наук СССР «Космонавт Юрий Гагарин», который несет свою исследовательскую вахту в просторах Мирового Океана . . .
297


На предприятии «Гант» в Будапеште есть рабочая бригада имени первого космонавта планеты. Его имя с гордостью носят трудовые коллективы - текстильной фабрики в болгарском городе Силистра и на Кремиковском металлургическом комбинате. В списках частей Национальной народной армии ГДР есть эскадрилья имени Юрия Гагарина. В далекой солнечной Мексике живет белокурая девушка Юрина. На карте Луны вы найдете большой кратер Юрия Гагарина.
Американское национальное управление по аэронавтике и исследованию космоса передало Советскому Союзу памятную мемориальную доску в честь первого космонавта мира Юрия Гагарина. На ней подписи тех, кто уже вслед за ним начинал полеты на кораблях «Меркурий», «Джемини» и «Аполлон».
В Швейцарии, не берегу Женевского озера, в честь десятилетия его старта поставлен величественный монумент. Есть город Гагарин, площадь Гагарина в Москве, улицы его имени в Калуге и Париже, Софии и Браззавиле . . .
Перебирая все это в памяти, я вспоминаю слова Сергея Коненкова:
«О Юрии Гагарине никто не скажет: он был . . . Улыбка Гагарина, голос Гагарина, мысли Гагарина, сердце Гагарина навсегда останутся с нами».
И самое последнее письмо уже не Гагарину, нам от маленькой рижской школьницы
Эммы Чупраковой:
Скажите, пожалуйста, инженерам, космонавтам, что они не имеют права разбиваться! Перед всеми нами. Потому что провожать очень трудно . . .
Можно сказать, что Гагарина знали все. Все люди земного шара, я думаю, хотя бы однажды слышали это имя. Сотни миллионов людей видели его на экранах теле- .визоров. Десятки тысяч встречались с ним на митингах и собраниях. Сотни беседовали с ним, чувствовали теплоту его рукопожатия. Лишь немногие были его друзьями, людьми, для которых прежде существовал просто Юра Гагарин, а уж потом Любимец Века. Пройдут годы, и этих людей будет становиться все меньше и меньше - все мы подвластны времени. Память о Гагарине времени неподвластна. Образ его будет символом. Наши далекие потомки будут относиться к Гагарину так же, как мы относимся сегодня к Колумбу. Нам трудно представить себе, как двигался, говорил, смеялся великий генуэзец, как играл со своим маленьким сыном Диего на острове Порто-Санто, как радовался золотому песку в устье реки Верагуа, надеясь вернуть себе милость испанских монархов ... В нашем сознании нет человека Христофора Колумба, есть Первооткрыватель Нового Света. Наверное, это правильно и справедливо.
Книги часто живут дольше людей. Хочется верить, что и эта книга адресована не только нам, современникам Гагарина, но и потомкам. И очень хочется, чтобы эта книга, написанная очень многими людьми, знавшими Гагарина-человека, живого Гагарина, унесла в будущее частицы этого трепетного знания. Оно сделает наших детей и внуков мудрее, еще теснее приблизит их к нашему трудному и прекрасному времени. Живой Гагарин поможет им узнать еще лучше всех нас, вернее, то лучшее, что есть в нас. Живой Гагарин непременно заставит потомков наших завидовать нам, он поможет им понять наш труд и нашу жизнь, раскроет перед ними наши мечты и, может быть, поможет полюбить нас сильнее.
Только живой образ способен сделать это. Символ можно глубоко уважать и высоко ценить. А любить - человека.
298


169


170
171
Гагарин и дети. В пионерском лагере имени Гагарина в г. Евпатория, на берегу Черного моря (169), среди школьников (170), в Японии (171), с юными москвичами (172), с внучатами писателя Михаила Шолохова (173).


172
173


174


176
175
177
Семейная фотография: Юрий Гагарин, Валентина Гагарина, их дочери Галя и Лена (174).
Музыка (175).
Маленькая Галя сопровождала папу в его поздке в Севастополь (176).
- Полетели! (177).
Он очень любил своих дочерей (178).
178


179
180
182
Юрий Гагарин с родителями Анной Тимофеевной и Алексеем Ивановичем (179).
Юрий и Валентина (180).
В машине (181).
На Новогоднем балу (182).
181


183
Давно ли эта девочка играла в куклы? . . (183). И вот Елена Гагарина уже получает паспорт (184).
184


185
Герман Титов, Юрий Гагарин и Любовь Космодемьянская, мать двух Героев Советского Союза, Зои и Александра Космодемьянских, погибших в годы Великой Отечественной войны (185).


186
Гагарин в гостях у Михаила Шолохова (186).


187
188
На водных лыжах - Гагарин (187).
Среди спортсменов-волейболистов Сочи (188).
На рыбалке (189).


189


190


191
Родился в одном городе мальчик. Родители назвали его Юрием. Так появился еще один Юрий Алексеевич Гагарин. Узнав, что у него есть тезка, космонавт послал малышу в подарок свою фотографию (190, 191).


192
193
194


Бессмертие Гагарина
«Он всех нас позвал в космос».
Нейл Армстронг, первый человек на Луне


Освоение космоса продолжается. Сегодня советские космонавты работают под руководством соратников Гагарина, пионеров космоса. За плечами летчиков-космонавтов В. А. Шаталова и Г. Т. Берегового большой опыт работы в авиации и космонавтике (192).
Имя Гагарина носит один из районов Москвы (193).
Служит науке корабль научного флота АН СССР «Космонавт Юрий Гагарин» (194).


После гибели Гагарина в его бумагах нашли наброски будущего доклада, который он собирался прочесть с трибуны конференции ООН по исследованию и использованию космического пространства в мирных целях. В набросках этих есть такие слова:
«Конечно, космические полеты требуют немалых затрат, и было бы наивным думать, что эти затраты окупятся немедленно, сегодня же.
Как известно, открытие Колумбом Америки не обошлось без издержек для человечества. Однако не надо быть ученым-историком, чтобы осознать, что без великих географических открытий, необычайно ускоривших общественный прогресс и вовлекших в его орбиту народы всех континентов, история человечества за истекшие столетия выглядела бы несравненно бледнее.
Проникновение в космос, как и другие великие мероприятия человечества, нельзя рассматривать только сквозь призму повседневных интересов и текущей практики. Если бы люди на протяжении истории руководствовались лишь удовлетворением своих повседневных нужд, то, наверное, человечество до сих пор вело бы пещерный образ жизни.
Для объективной оценки крупных поворотных событий, меняющих курс истории, которые Стефан Цвейг столь выразительно назвал «звездными часами человечества», необходимо хотя бы мысленно выйти за пределы забот и надежд лишь одного поколения людей.
Конечно, любой космический полет связан с определенным риском, особенно первый испытательный полет на новом корабле. За многие достижения, способствующие прогрессу, человечеству приходится платить дорогой ценой, нередко ценой жизни лучших своих сынов. Но движение по пути прогресса неодолимо. Эстафету научного подвига подхватывают другие и, верные памяти товарищей, идут дальше. Ведь нет большего счастья, чем служить людям».
Он написал эти пророческие слова, не думая, что это завещание. Для него «служить людям» было программой жизни.
Довольно часто мне приходилось встречаться с Гагариным после его полета. Особенно запомнилась мне одна из наших бесед. Юрий Алексеевич сказал тогда:
«Я никак не хочу подчеркивать исключительность моей профессии. Эта исключительность временная. В начале века профессия летчика тоже была исключительной, редкой профессией, а теперь ее такой не назовешь. То же самое будет и с космонавтикой. По мере ее развития число людей, которые будут принимать непосредственное участие в космических полетах, будет резко возрастать. Думаю, что уже на нашем веку станут известны имена сотен космонавтов. И все-таки до момента освоения Луны, строительства на Луне и ближайших планетах, которое невозможно без регулярной транспланетной связи, эта профессия массовой на станет. И еще мне хотелось бы уточнить само понятие «космонавт» . . .
Существо понятия «космонавт» то же, что и понятия «полярник». Вот «летчик-космонавт» - это профессия, которой надо учиться, которая предъявляет определенные требования к здоровью и физическим данным человека. Немыслимо освоение космоса без летчиков-космонавтов. Это главная космическая профессия. Но обратимся опять к авиации. Вначале летали только летчики. Летчиком называли всякого, летавшего над землей. Появились многоместные самолеты, и появились штурманы, радисты, бортинженеры. Наконец, появились пассажиры. То же будет и в космонавтике. Уже первый советский многоместный космический корабль «Восход», пилотируемый летчиком-космонавтом Владимиром Комаровым, имел в составе своего экипажа космонавта-ученого и космонавта-врача. Будут со временем космонавты-инженеры, космонавты-физики, космонавты-строители, сварщики, астрономы . . .
- А журналисты? - перебил я.
315


- Журналисты обязательно! - засмеялся Юрий Алексеевич. - Без журналистов никак нельзя. Хотя я с ужасом думаю о том времени, когда даже в космосе нельзя будет спрятаться от журналистов . . .
Космос - лишь место приложения труда и таланта людей самых разных земных специальностей ...»
Так говорил Гагарин. Он хорошо понимал, что в грядущем освоении космического пространства будет время бурных наступлений и время затишья, время накапливания знаний и опыта и время их осмысления. Но важен самый общий итог.
- Полеты в космос остановить нельзя, - говорил Гагарин. - Это не занятие одного какого-то человека или даже группы людей. Это исторический процесс, к которому закономерно подошло человечество в своем развитии.
Тогда же разговор зашел об опасности его работы и неизбежности будущих жертв. - Ничего не дается людям даром, - говорил Юрий Алексеевич. - Ни одна победа над природой не была бескровной. Мы начали узнавать околоземный мир. А разве земные наши открытия не оплачены жизнями замечательнейших людей, героев разных стран, отважных сынов человечества? Норвежец Амундсен и англичанин Скотт, американец Де-Лонг и француз Лаперуз, наш ледовый герой Георгий Седов и неутомимый путешественник Алексей Федченко - как длинен этот драматический список открывателей нашей планеты. Люди погибали, но новые корабли уходили со стапелей, новые самолеты выруливали на взлетную полосу, новые отряды уходили в леса и пустыни. Но разве это судьба только путешественников? Разве не отдавали во имя знаний своих жизней физики? Разве не жертвовали собой ради других врачи? А летчики-испытатели? . .
Да, конечно, Гагарин понимал, что его работа опасна. Но он не считал опасность достаточно серьезным основанием, чтобы не заниматься этой работой. Он любил ее и знал, что она нужна людям.
Это понимал и К. Э. Циолковский. Юра Гагарин еще учился ходить, когда Циолковский писал одному из сотрудников ГИРДа: «Нет более новой и трудной техники в мире, чем дело реактивного движения». Юрий Гагарин был уже легендарным человеком, когда С. П. Королев писал жене: «Мы стараемся все делать не торопясь, основательно. Наш девиз: беречь людей. Дай-то бог нам сил и умения достигать этого всегда, что, впрочем, противно закону познания жизни. И все же я верю в лучшее, хотя все мои усилия, и мой разум, и опыт направлены на то, чтобы предусмотреть, предугадать как раз то худшее, что подстерегает нас на каждом шагу в неизведанное ...» Эти три замечательных человека, принадлежащие трем разным поколениям (Циолковскому было 49 лет, когда родился Королев, а Королеву 27, когда родился Гагарин), понимали, сколь тернист путь, по которому они идут, но, кроме того, они понимали, что это их путь, и не могли свернуть с него на обочину жизни. Они не задумывались тогда о том, что шагают в бессмертие. И пришли в него.
Гагарин любил говорить о прошлом, о гении Циолковского, обогнавшего свой век, о первых работах Цандера, Королева, Глушко. Он знал настоящее - был в курсе современных гипотез и теорий, сам принимал участие в разработке насущных планов, готовил в полет и готовился к полету. Он мечтал о будущем. Он был настоящим мечтателем, хотел непременно побывать на Луне, слетать на Марс, вообще хотел летать много и долго. Превратив фантастику в факт, он, наверное, менее благоговейно относился к фантастике, чем другие, просто лучше других знал относительность ее жизни.
Он писал о многомесячных полетах к другим мирам, об опасностях, которые ждут звездоплавателей в океане большого космоса. В его записях всегда было много оптимизма и серьезной бодрости. Не бодрячества, а именно серьезной бодрости, идущей от знания, веры в предначертание человека и представления о том месте в нашем мире, которое он достоин занимать.
316


Когда говорят о бессмертии Гагарина, то чаще всего связывают это с фактом его полета - эпохальным событием, яркость которого не ослабнет, через какую бы толщу лет ни шел к нашим потомкам этот свет. Армстронг и Олдрин оставили на Луне металлический вымпел с его именем. Его вспомнят счастливцы первой марсианской экспедиции. Когда-нибудь о нем будут говорить первопроходцы Венеры и далекие жители космопортов на спутниках Юпитера. Все это будет. Но бессмертие Гагарина не замыкается лишь историческим фактом события 12 апреля 1961 года.
Бессмертие Гагарина - это две дочки, две маленькие женщины, счастливо способные отпечатать его улыбку в грядущих поколениях.
Бессмертие Гагарина - это его верность. Любви. Друзьям. Идеалам. Призванию. Родине и ее великому пути. Это - вера в человеческое совершенство, в то, что бодрость и веселье нужны обязательно, что надо много знать, много уметь, надо быть щедрым и правдивым, надо не уставать делать добро, любить людей, бороться за их счастье. Это - вера в жизнь, которую никогда не могла одолеть смерть. И потому Гагарин - бессмертен.
Москва - Байконур - Москва


Юрий Алексеевич ГАГАРИН - первый космонавт планеты Земля


195
Летчики-космонавты Павел Попович, Юрий Гагарин, Валентина Николаева-Терешкова, Андриян Николаев, Валерий Быковский, Герман Титов (195).


196
Гагарин и его друзья-космонавты (196).


197
198
200
Гагарин и Андриян Николаев (197).
Гагарин и Константин Феоктистов (198).
Гагарин и Евгений Хрунов (199).
Гагарин и Валентина Николаева-Терешкова (200).
199


201


Москва, Красная площадь. 30 марта 1968 года. Похороны летчика-космонавта СССР, Героя Советского Союза полковника Ю. А. Гагарина и Героя Советского Союза инженер-подполковни- ка В. С. Серегина (201). Вдова Ю. А. Гагарина у Кремлевской стены. Последнее прощание (202).
Мемориал на месте гибели Ю. А. Гагарина и В. С. Серегина (203).
203


ОГЛАВЛЕНИЕ
Рождение Гагарина 15
Жизнь Гагарина 29
Корабль Гагарина 71
День Гагарина 119
Работа Гагарина 183
За что я его люблю 257
Бессмертие Гагарина 313


ИБ № 2111
Редакторы М. В. Лобанова, В. Ф. Фвльский Художественный редактор Я. А. Маликов Технический редактор Н. С. Андрианова Корректор С. А. Галкине
Сдано в набор 1. 8.1977 г.
Формат 70x108'/»
Гарнитура экселсиор
Услоен. печ. л. 58,08
Тираж 36230 экз. Заказ № 00539
Изд. № 22018
Подписано в печать 3. 4.1979 г.
Бумага мелованная матовая для офсетн. печати
Печать офсетная
Уч. -изд. л. 39,4
Цена с футляром 5 руб. 80 коп.
Издательство «Прогресс» Государственного комитета СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли.
Москва, 119021, Зубовский бульвар, 17
Типография Кустаннусосакеюхтиэ Юхтейстюэ Хельсинки, Финляндия