Текст
А.Л.Преображенский фал и Западная Сибирь конце XVI-начале xvni в.
АКАДЕМИЯ НАУК СССР ИНСТИТУТ ИСТОРИИ СССР
А. А. ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ
Урал и Западная Сибирь
в конце XVI — начале XVIII века
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА» МОСКВА
1972
Монография, основанная на большом фактическом материале разнотипных источников, посвящена проблемам феодальных отношений и генезиса капитализма на восточных окраинах России. Автор рассматривает некоторые спорные вопросы присоединения Западной Сибири к России, прослеживает миграции русских на Урал и в Западную Сибирь в конце XVI — начале XVIII в. Освещаются процессы крестьянской колонизации этих земель и их связь с формами феодальной ренты, а также сыски беглых.
Показано развитие первичных форм буржуазных отношений в промышленности и сельском хозяйстве Урала и Западной Сибири того времени. Анализируется классовая борьба народных масс в ее различных проявлениях, в том числе сфера идеологии.
Ответственный редактор академик М. В. НЕЧКИНА
1-6-4
42-72
Светлой памяти моих родителей Людмилы Дмитриевны и Александра Васильевича П реоб раженских
— посвящаю
ВВЕДЕНИЕ
В истории родной страны и ее народа нет и не может быть маловажных или не заслуживающих внимания исследователя периодов и этапов пройденного пути. Каждая эпоха вносила нечто свое, неповторимое— будь то время бурных международных или внутренних потрясений или относительно спокойная пора, не выделявшаяся драматическими событиями.
Глубокий, всепроникающий историзм марксистско-ленинского мировоззрения, сочетающийся с творческим поиском, позволил советской исторической науке достигнуть значительных успехов в изучении минувших судеб нашего отечества. Постоянное внимание и интерес к многовековому прошлому народа необходимы для развития современной науки и культуры. Обогащение наших знаний в этой области содействует уяснению закономерностей движения от одной социально-экономической формации к другой, от эксплуататорского общества к свободному содружеству трудящихся.
В. И. Ленин в работе «Экономическое содержание народничества» с присущим ему глубоким уважением к истории России писал: «Марксизм не основывается ни на чем другом, кроме как на фактах русской истории и действительности...» 1 2 В своих трудах, несущих немеркнущий свет научного познания и твердой веры в грядущее переустройство старой, царской России на основе социалистической революции, он часто обращался к истории родной страны.
Советская историография показала, сколь плодотворно сказывается на исследовании проблем прошлого России творческое применение ленинских оценок, указаний и выводов. Но на этом пути наших ученых еще немало нерешенных задач. Не только специалистам-историкам, но и всем, кто интересуется поучительной и яркой историей отечества, известно, что В. И. Ленин в разной связи обращался к тому периоду («примерно с 17 века»), который он име-« 9
новал началом «нового периода русской истории» .
Действительно, в семнадцатом столетии страна переживает крупные перемены во всех областях жизни. Прошли времена Грозного.
1 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 1, стр. 41 1.
2 Там же, стр. 153.
5
Удельные порядки под воздействием экономического прогресса и при активной роли централизованного государства уже не имели почвы для развития. Русь справилась с иностранной интервенцией начала XVII в., постепенно изживались явления хозяйственного упадка. Дворянское сословие достигает своей заветной цели — закрепощения крестьян. В противоборстве с эксплуататорами классовая борьба трудящихся масс дважды поднимается до уровня крестьянских войн. Более четкие очертания приобретает размежевание социальных сил, хотя и сохраняющее много признаков средневековых перегородок, долгое время существовавших и позже. Еще робкие провозвестники будущих реформ Петра I сказываются в области государственного управления, военного дела, промышленности. Наконец, гигантски возрастает государственная территория России, и прежде всего на востоке. С падением Сибирского ханства, по мере первичного освоения просторов Урала и Сибири Россия становится трансконтинентальной державой, владения которой простираются на две смежные части света — Европу и Азию. Состав населения страны становится еще более многонациональным. Ведущая роль в заселении и хозяйственном освоении земель на окраинах принадлежала русскому народу. Этот выдающийся исторический подвиг привлекал и долго будет привлекать внимание исследователей.
Многообразные взаимосвязи коренной Руси и ее окраин на первых стадиях включения их в состав Русского государства — одна из интереснейших и сложнейших проблем отечественной истории. В. И. Ленин в своих трудах дал образцы как обобщающего исследования проблем на основе всероссийских материалов, так и региональной их разработки, учитывая специфику тех или иных территорий, их исторические, экономические и иные особенности.
Важность порайонного изучения прошлого столь огромной страны, как наша, вряд ли требует особых доказательств. Логика развития исторических знаний, диктуемая потребностями все более глубокого и вместе с тем разностороннего изучения прошлого, привела уже довольно давно к выделению относительно самостоятельных участков исторической науки. Среди них видное место принадлежит сибиреведению, исследованию истории Сибири, что закономерно привело к созданию специализированных научных учреждений в этой области и прежде всего Сибирского отделения АН СССР с его Институтом истории, филологии и философии. В том же направлении успешно работают кафедры истории в высших учебных заведениях Сибири (Томский, Иркутский и другие университеты, Кемеровский, Курганский, Омский и другие педагогические институты).
Изучение истории Урала также заняло видное место в научно-исследовательской деятельности историков. Ее центрами стали Пермь, Свердловск, Уфа и другие города.
В территориальном отношении предметом предлагаемого исследования избраны обширные пространства Урала и Западной Сибири.
Не задаваясь целью специального историографического обзора
А
(это задача особая), мы ограничились в этой работе характеристикой современного состояния разработки истории Урала и Западной Сибири интересующего нас периода. По мере необходимости в дальнейшем изложении историографический момент будет присутствовать при изучении важнейших вопросов темы.
Сибирская историографическая традиция восходит к летописным повестям XVII в. Ее развил выдающийся ученый-самородок Семен Ульянович Ремезов. Труды Ремезова и разыскания в архивах Сибири позволили Г. Ф. Миллеру в середине XVIII столетия создать капитальное исследование по истории Сибири, новое научное издание которого выполнено в советское время А. И. Андреевым и С. В. Бахрушиным в 1937—1941 гг. Именами П. А. Словцова, Г. И. Спасского, П. И. Небольсина, А. П. Щапова, П. Н. Бу-цинского, Н. Н. Оглоблина и других ученых представлено последующее дореволюционное изучение прошлого Сибири.
Ведущий интерес дворянско-буржуазной историографии лежал в плоскости изучения роли государственного начала, а также политической и историко-географической стороны присоединения этого края к России. История трудящихся масс лишь в малой мере была затронута ими, хотя еще от середины XIX столетия раздавались призывы к исследованию крестьянства — главного деятеля в освоении зауральских земель. Преобладающее внимание на страницах ученых трудов занимали вопросы, связанные с тем этапом продвижения русских в Сибирь, который имеет прямое отношение к походу дружины Ермака Тимофеевича. Этот несколько односторонний интерес был подогрет намерением царского правительства отметить 300-летие «завоевания» Сибири. В начале XX в. более рельефно вырисовывалась теория так называемых сибирских «областников» (П. М. Головачев и др.), отстаивавших тезис об исключительности исторических судеб Сибири и их несовместимости с историей остальной России. «Областники», будучи выразителями буржуазно-националистических умонастроений некоторых кругов сибирской буржуазии и интеллигенции, пытались доказать, что за Уралом — особый этнографический тип населения, особая сибирская нация, отличная от русской. Отсюда вытекал вывод о самостоятельном государственном существовании Сибири и переориентации ее экономических и политических связей.
Дореволюционная историография Урала главным предметом исследований избрала историю горнозаводского дела этого края, а, следовательно, ее интересы затрагивали по преимуществу время не ранее царствования Петра I. У истоков уральской историографии стояли выдающиеся деятели первых десятилетий XVIII в., много сделавшие для развития металлопромышленности на Урале,— В. Н. Татищев и В. де Геннин. Одно из направлений исторических изысканий касалось прошлого вотчин Строгановых. П. Икосов, Ф. А. Волегов, Н. Г. Устрялов и другие авторы посвятили свои работы этой теме.
Наиболее разносторонней разработке подверглась история Урала и Западносибирского края конца XVI—XVII в. в трудах
7
А. А. Дмитриева, автора восьмитомной «Пермской старины». Некоторые материалы и наблюдения А. А. Дмитриева, писавшего свои работы по интересующему нас периоду с позиций главным образом историко-географического плана, сохраняют свое значение и поныне. Неоконченный труд Н. К. Чупина «Географический и статистический словарь Пермской губернии» заключает множество исторических сведений, так же как и большое издание В. Н. Шишонко «Пермская летопись с 1263—1881 г.». Последнее скорее может быть отнесено к разряду публикаций источников.
Советская историография Урала и Западной Сибири на первых порах унаследовала тематику дореволюционного времени, однако внесла принципиально иную окраску в исследование традиционных сюжетов. Более всего историков Сибири привлекало XVII столетие, а исследователей Урала — следующий век. Как и ранее, оба эти района исследовались более или менее изолированно. В 20-х — начале 30-х годов появились труды, свидетельствующие о поисках новых тем. Стало несравненно больше внимания уделяться истории трудящихся и их классовой борьбы (работы Ю. И. Гессена, А. А. Савича и др.). Пути через Урал в Сибирь и вопросы торгово-промышленной жизни Сибири нашли отражение в глубоких, увлекательно написанных исследованиях С. В. Бахрушина. Уже в те годы А. П. Пьянков предпринял попытку комплексной характеристики уральской деревни XVII в., исходя из теории «торгового капитализма».
После восстановления истории как науки в правах гражданства заметно шагнула вперед разработка прошлого Урала и Западной Сибири. Кардинальную тему крестьянской колонизации Сибири и истории русского земледелия за Уралом плодотворно разрабатывал В. И. Шунков, автор двух широко известных монографий и других работ. Многолетние изыскания А. А. Введенского завершились изданием ценного труда по истории дома Строгановых XVI—XVII вв. По-новому, в свете проблемы генезиса капитализма в русской промышленности XVII в., рассмотрел развитие солеварения Прикамья Н. В. Устюгов, давший также несколько интересных работ по теме колонизации Западного и Южного Урала XVII — первой половины XVIII в. и о социальном строе уральской деревни. Наличие фундаментальных работ Н. В. Устюгова и В. И. Шункова на данном этапе развития науки позволяет исследователю не касаться проблем земледельческого освоения Западной Сибири XVII в. и генезиса капитализма в солеварении Урала.
Интересные очерки уральской металлургии XVII столетия, содержащие описания действовавших тогда заводов (Ницынского и др.), принадлежат Д. А. Кашинцеву. Он, в частности, по шлаковым отложениям определил примерную производительность и продолжительность работы некоторых предприятий. Относящиеся к более позднему времени (20-е годы XVIII в. и далее) исследования В. Я. Кривоногова и С. М. Томсинского вскрывают механику деятельности крестьян-предпринимателей при казенных и частных заво
я
дах. Они прослеживают те явления, которые обнаружились еще в предшествующем столетии (подряды, наемный труд на обслуживании заводского хозяйства и т. п.).
Тему западносибирского рынка и промышленности XVII в. на материалах города Тобольска основательно раскрыл в своей монографии О. Н. Вилков. Это также облегчает нашу задачу, освобождая работу от анализа торговых связей, состава товарной массы и других характеристик западносибирского рынка. Монография А. А. Кондрашенкова «Крестьяне Зауралья в XVII—XVIII вв.» и другие его труды осветили существенные стороны крестьянской колонизации бассейна среднего Тобола во второй половине XVII в., состояние сельскохозяйственного и промышленного производства в Зауралье, а также положение крестьянства этого края.
К очерченному кругу советской литературы по теме данного исследования необходимо добавить содержательные статьи В. А. Оборина по социально-экономической истории Перми Великой XVI — XVII вв. и В. И. Сергеева о первых русских городах Западной Сибири конца XVI —начала XVII в.
Некоторые итоги научной разработки прошлого Урала и Западной Сибири подведены в коллективных трудах, изданных за последние годы («История Урала», т. 1. Пермь, 1963, «История Сибири», т. II. Л., 1968).
В последние годы оживилась исследовательская работа по истории Европейского Севера, с которым тесно связано колонизационное движение русских на Урал и в Сибирь. Поэтому в монографии учтены выводы П. А. Колесникова и других исследователей этого региона.
После краткой характеристики современного состояния исследования истории Урала и Западной Сибири вообще и прежде всего русского населения этих территорий легче определить проблематику и задачи предлагаемого исследования. Автор считает своим долгом сказать, что его работа не заменяет ни одной из указанных ранее. Она построена с таким расчетом, чтобы, опираясь на положительный опыт предшествующей литературы, привлечь внимание к еще слабо или совсем не исследованным вопросам.
Нам представляется, что нужна работа, одновременно рассматривающая историческое развитие как Урала, так и Западной Сибири. Это тем более не лишено основания, что в изучаемую эпоху продвижение в Сибирь осуществлялось через Северный и Средний Урал. Владения России в Прикамском крае были воротами русской колонизации Сибири. Параллельное рассмотрение материалов по этим обширным областям позволяет охарактеризовать уровень социально-экономического развития по ту и другую сторону Урала.
Исследование охватывает территории: на западе — бассейн средней Камы и Печоры (Соликамский, Чердынский, Кунгурский уезды, частично вотчины Строгановых), на востоке — земли по Туре, Тоболу, Оби (в ее нижнем течении), т. е. уезды Верхотурский, Туринский, Тюменский, Тобольский, в меньшей мере Пелымский, Бе
9
резовский и Обдорский. Территорий восточнее Тобольска наша работа не касается.
Объектом изучения является русское население этих областей, в первую очередь крестьянство. Сопоставление районов более старого заселения с новообретенными открывает возможность лучше представить вариант феодальных отношений, утверждавшийся на окраинах. Более пристального изучения заслуживают миграции русского населения, несомненно, находившиеся в связи с изменениями социально-экономических отношений. Отсюда вытекает еще одна интересная задача — выяснение условий создания экономического и политического единства европейской и азиатской частей страны.
В существующей литературе проблема генезиса капитализма применительно к окраинам еще не получила того освещения, которого она заслуживает. За исключением работ Н. В. Устюгова, посвященных Уралу (и солеваренной промышленности прежде всего), нет исследований более широкого плана, охватывающих различные сферы и формы производства, в том числе сельскохозяйственного. Мелкое товарное производство, простая капиталистическая кооперация, мануфактура (в первую очередь частная) — эти стадии промышленного развития в буржуазном направлении имеют право на изучение независимо от отраслей производства. Поэтому автор здесь отступил от распространенного метода подачи материала по отраслям промышленности, предпочтя ему иной — по формам, стадиям ее, выражающим существо социально-экономических отношений, их зрелость на каждом историческом этапе.
Поскольку в центре внимания находятся вопросы социально-экономической истории, вполне естественной задачей является исследование классовой борьбы трудящихся масс против феодально-крепостнической эксплуатации. Определить место и роль восточных окраин в «бунташный» век русской истории, выявить характерные черты социального протеста, традиционные и новые стороны его — столь же важная задача, которую не мог обойти автор.
Источниками для данной работы послужили документы (в подавляющей своей массе неизданные) архивов и музеев Москвы, Ленинграда, Перми, Кунгура, Свердловска, Тобольска, Красноярска. Отдельные источники извлечены из фондов Госархива Челябинской области. В общей сложности для монографии привлекаются документы 36 фондов и коллекций из 10 архивохранилищ, расположенных в 8 городах СССР.
Основной источниковедческой базой исследования являются фонды ЦГАДА в Москве и Архива Ленинградского отделения Инститх -та истории СССР АН СССР. Среди материалов ЦГАДА следует назвать огромные фонды Сибирского приказа, верхотурской приказной избы, собрание грамот Коллегии экономии, делопроизводство Приказа Новгородской четверти (в сборных фондах: «Приказные дела старых лет» и «Приказные дела новой разборки»), писцовые и переписные книги, городовые книги по Новгороду и Соли Камской, документы Берг-коллегии, а также группу фондов местных учрежде
10
Ний (чердынской приказной избы, кунгурских земской избы и комендантской канцелярии).
Необходимым компонентом источниковедческой базы были документы Архива ЛОИИ СССР (бывшего архива Археографической комиссии). Здесь хранятся обширные фонды верхотурской и тюменской приказных изб (первый, к сожалению, не описан, по второму имеются хорошие описи). Верхотурский фонд — самый значительный не только по объему, но и по содержанию. Он в сочетании с его московской частью в ЦГАДА дает первоклассный материал для исследователя по самым различным вопросам.
В свое время часть документов верхотурского уездного суда, приобретенных Археографической комиссией, широко была привлечена для издания в «Актах исторических» и в «Дополнениях к актам историческим». Названные издания в известной мере включили некоторые царские грамоты и отписки воевод из других крупных фондов того же архивохранилища (Архива ЛОИИ)—приказных изб уральских уездов (чердынской, Соликамской, кунгурской). В Архиве ЛОИИ использованы также материалы поуездной коллекции и фонда Гамеля (по истории промышленности).
Документы местных учреждений XVII столетия оказались разобщенными между различными хранилищами. После упразднения старых судебных установлений в результате реформы 1864 г. их материалы поступили в Московский архив Министерства юстиции. Ныне они составляют фонды ЦГАДА. Ранее вывезенные в Петербург документы тех же уездных судов, заключавшие делопроизводство приказных и судных изб, отложились в архиве Археографической комиссии. Но не все материалы раннего времени очутились в архивах Москвы и Петербурга (Ленинграда). Часть их осталась на местах, иногда в руках коллекционеров, а позже поступила на хранение музеев и архивов Урала и Западной Сибири.
Вследствие того что автор предпочитал иметь дело с подлинными источниками, в крайнем случае с современными им списками, он счел целесообразным не обращаться к копийным материалам портфелей Миллера, не отрицая, однако, их большой ценности.
В начале XIX в. В. Н. Верх, а на исходе века А. А. Дмитриев и В. Н. Шишонко предприняли публикации источников, которые были обнаружены на территории бывшей Перми Великой и отчасти Верхотурского и Тобольского краев. Обследование Госархива Пермской области и Пермского областного краеведческого музея показало, что там на хранении имеются подлинные документы верхотурской приказной избы, а также судных изб Шадринской и Ирбитской слобод. Архивы слободских приказчиков XVII — начала XVIII в. представляют большой интерес, так как дают сведения, наиболее приближенные к жизни крестьянского населения, далеко не всегда отраженные документами не только центральных учреждений, но и приказных изб (некоторые судебные дела, крестьянские «сказки» и т.п.). В интересах точности следует сказать, что первичная документация судных изб находится также в фондах приказных изб
11
ЦГАДА и Архива ЛОИИ. Если среди источников центральных учреждений, а также приказных изб встречаются отписки слобод • ских приказчиков, то в делопроизводстве судных изб находятся черновики их, свидетельствующие о редакционной работе. А она сама по себе интересна, так как вскрывает такие оттенки описываемых событий, которые в других документах не запечатлелись.
Помимо того, в пермских хранилищах имеются частные акты, принадлежавшие крестьянам Прикамья и отражающие денежно-имущественные сделки. Аналогичный материал по Перми Великой конца XVI — начала XVIII в. до недавнего времени хранился в Госар-хиве Свердловской области и оттуда был передан в ЦГАДА.
Но самой замечательной коллекцией частных актов XVII — начала XVIII столетия следует признать ту, которая поступила в 1964 г. как дар Кунгурскому краеведческому музею. Она относится к трем фамилиям, связанным с торгово-промышленной деятельностью в Перми Великой — гостиной сотни Анофриевым, посадским богатеям Соли Камской Ростовщиковым и крестьянам Ирте-говым. Документы последних, представляющие «крестьянский архив», привлекли особое внимание автора.
Фонд Каменской конторы земских и судных дел, а также личный фонд Н. К. Чупина из Госархива Свердловской области оказались полезными для характеристики не только промышленного развития Урала, но и жизни уральской и западносибирской деревни начала XVIII в. Документы фондов тюменской воеводской канцелярии и местных монастырей использованы в Госархиве Тюменской области (в г. Тобольске). Воеводская канцелярия унаследовала часть (правда, плохо сохранившуюся) архива тюменской приказной избы конца XVII — начала XVI11 в. Из Госархива Красноярского края в наше исследование попали отдельные документы фонда Г. И. Спасского, известного собирателя сибирских древностей.
По ходу изложения нами даются источниковедческие экскурсы. Сейчас лишь перечислим разновидности привлеченных для исследования источников.
Материалы экономико-статистического характера представлены писцовыми, а также переписными, дозорными, окладными, таможенными, оброчными и приходо-расходными книгами городов и уездов изучаемых областей. Для западносибирских уездов известна также категория так называемых «крестьянских» книг (поименные списки в пределах каждого населенного пункта). Помимо источников официально-административного происхождения к группе экономико-статистических принадлежат аналогичные материалы, возникшие в монастырских владениях (прежде всего приходо-расходные книги — денежные и хлебные).
Царские грамоты из центральных приказов (указные и жалованные), отписки воевод, приказчиков, служилых людей; наказы, памяти, докладные выписки, «доезды» (отчеты по выполнению спорадически даваемых поручений), челобитные — это комплекс источников делопроизводственного характера. Сюда же относятся опи
12
сания архивов и текущего делопроизводства («росписи»), заключающие интересные данные, подчас о не дошедших до нас источниках.
Порядные и поручные записи, заемные и закладные кабалы, ме-новные, купчие, раздельные, мировые и другие акты, принадлежащие к числу частно-правовых, также использованы в данной работе, равно как несколько частных писем лиц непривилегированного круга.
Документация судопроизводства по гражданским и уголовным делам (явочные челобитья, «расспросные речи», «пыточные речи», решения суда и пр.) нашла заметное место в исследовании.
Особое внимание было обращено на выявление и изучение документов, непосредственно исходящих от крестьянских общин Поморья, Урала и Западной Сибири («сказки», «мирские» выборы и приговоры, отпускные и проезжие на право передвижения и т. п.).
Не оставлены без внимания также летописные тексты, дипломатические документы, записки иностранцев о России и некоторые другие виды источников.
В известном смысле от метода отбора и анализа источников зависит сам тип исследования. Историческая наука знает примеры серьезных трудов, построенных в основном на одном каком-либо виде источников (писцовые и переписные книги, таможенные книги, частные акты и т. п.). На этом пути есть возможность (хотя и не всегда реальная для одного человека) более или менее полного сквозного изучения этой категории источников (при использовании других в качестве вспомогательных, заранее отводя последним подчиненное место). Автор этих строк избрал другой вариант. Он попытался в максимально доступных пределах использовать как можно более широкую номенклатуру источников. Задача была поставлена таким образом, чтобы на изучаемое явление посмотреть с разных сторон, привлекая данные разнотипных источников, обращая внимание прежде всего на качественные стороны явления. Для определения меры количественного анализа первостепенное значение, имела повторяемость фактов, их однотипность. Но всевозможные отклонения и оттенки автор также старался учесть и включить в исследование. При громадном объеме архивных фондов, исчерпать которые вряд ли по силам не только одному исследователю, но и целому поколению их, такой подход автору этих строк представлялся предпочтительным. Многолетние занятия с документами убеждают, что нет источников неважных, которые бы исследователь был вправе игнорировать или обойти стороной. Эту мысль, возникшую по мере освоения историографического наследия и подкрепленную личным опытом, автор стремился провести в предлагаемом ниже исследовании. С точки зрения источниковедения и его методики это — один из главных замыслов работы. В заключение — о хронологии и структуре исследования.
Начальной гранью избран конец XVI в.— время присоединения Западной Сибири к России, конечной — первые годы XVIII столетия (губернская реформа 1708 г. и перепись 1710 г.). В необхо
13
димых случаях совершались экскурсы и в более ранние, и в оолее поздние времена.
Задачи монографии, ее источниковедческий метод определили следующую структуру работы. Первый очерк посвящен Уралу и присоединению Западной Сибири в конце XVI в. Второй имеет целью проследить миграции русского (прежде всего крестьянского) населения изучаемых областей в XVII — начале XVIII столетия. Третий очерк посвящен вопросу сыска беглых, т. е. одному из важнейших моментов правительственной политики на восточных окраинах, четвертый охватывает широкий круг проблем, имеющих отношение к особенностям феодализма на Урале и в Западной Сибири. В пятом очерке речь идет о генезисе капиталистических отношений в уральско-западносибирском районе изучаемого времени. Завершает исследование очерк о классовой борьбе трудящихся.
Очерк I
УРАЛ И ПРИСОЕДИНЕНИЕ ЗАПАДНОЙ СИБИРИ В КОНЦЕ XVI В.
1. Уральские владения России в канун похода Ермака. Отношения Русского государства и Сибирского ханства до начала 80-х годов XVI в.
К 80-м годам XVI в. восточные пределы Русского государства непосредственно соприкасались с землями Сибирского ханства. Сколько-нибудь определенной границы тогда не существовало. Возможно, в этом и не было особой необходимости, так как с 1555 г. Сибирское ханство признало власть Москвы и князь Едигер через своих послов обязался платить в царскую казну дань мехами L Помимо того, весьма слабая заселенность сопредельных территорий практически исключала возможность какой-либо демаркации границы.
Уральские владения России того времени включали обширный Камско-Печорский край, издавна известный под названием Перми Великой. Край был суровый: «Бяху же ту древеса велики и мно-говетвенны». Земледельцу, чтобы отвоевать клочок земли у природы, приходилось «труды ко трудом прилагати, лес сещи, сеяния ради хлебного» и «подсеку... огнем... попаляти». Так описывает прикамские земли «Житие» Трифона Вятского, неудачливого пустынножителя здешних мест 1 2.
Центром Перми Великой считался город Чердынь на Каме. Южнее Чердыни находилась Соль Камская — будущий центр уральского солеварения. Западнее, на путях в Поморье, располагался городской пункт, само название которого указывало на его небольшие даже по тем временам размеры — Кайгородок. Писцовые книги 1579 г. И. И. Яхонтова свидетельствовали, что в Чердыни было 290 дворов, в уезде — 1203 двора. В Соли Камской вместе с уездом писец насчитал 144 двора 3.
1 ПСРЛ, т. XIII, первая половина, стр. 248.
2 В. Я'. Струминский. Житие преподобного отца нашего Трифона Вятского чудотворца.— «Труды Пермской губернской ученой архивной комиссии», т. IX. Пермь, 1905, стр. 65,77, прим. 44.
3 А. А. Дмитриев. Пермская старина, вып. VII. Пермь, 1897, стр. 74 и далее. Формально ни в это время, ни значительно позднее самостоятельного уезда Соли Камской еще не существовало. Наместник (позднее воевода) имел резиденцией Чердынь. Однако уже Пермская уставная грамота 1553 г. (о ней см. ниже) наряду с «пермяками» и «пермичами» (т. е. чердынцами — посадскими и уездными людьми) неоднократно называет «усольцев», каковыми могли
15
Коренное население Перми Великой состояло из коми-пермяков, вогулов, остяков и переселившихся сюда из Казанского края татар. Трудно сказать хотя бы приблизительно, какова была численность этого населения в изучаемое время.
С конца 50-х годов XVI в. в жизни черносошного крестьянства этого края появляется новый элемент, значительно изменивший социальную окраску уральских владений России и сыгравший большую роль в их дальнейшем развитии. К 1558 г. относится первая жалованная грамота Ивана IV Григорию Аникиевичу Строганову на земли по рекам Каме и Лысьве. В 1568 г. сходную по содержанию грамоту выхлопотал у правительства другой сын Аники Строганова — Яков. Он добился передачи ему на тех же условиях льготного владения и административно-судебного иммунитета огромных территорий по реке Чусовой. На рубеже 70—80-х годов XVI в. здесь уже существует обширное, хотя и малонаселенное «государство в государстве» наследников Аники Строганова. Согласно писцовым книгам Яхонтова, у Строгановых числилось в уральских владениях по одним даным 203, по другим — 356 дворов 4. Южные пределы строгановских вотчин оказались в бассейне притока реки Чусовой — Сылвы, где стоял Сылвенский острожек.
Довольно скромными на Урале были позиции монастырей. Так, Пыскорский Преображенский монастырь, основанный в 60-х годах XVI в., насчитывал, кроме игумена, келаря, казначея и 4 священников, 19 человек братии. Невелики были и угодья, принадлежавшие монастырю: всего 32 четверти в поле монастырской пашни, 12 четвертей — крестьянской, 20 дес. пашенного леса и 16 четвертей перелога. Значительнее выглядело сенокосное хозяйство: 1350 копен ставил монастырь и 200 копен — крестьяне. Все это дополнялось одной соляной варницей и двумя мельницами5. Чердынский Богословский монастырь имел сходные хозяйственные показатели, судя по жалованной грамоте 10 августа 1580 г., утверждавшей неподсудность монастыря и его населения великопермскому наместнику и его должностным лицам6.
В середине XVI столетия управление Пермью Великой осуществлялось царским наместником. 30 апреля 1553 г. в Чер-дыни в церкви Варлаама-чудотворца сгорела хранившаяся там уставная грамота, данная центральной властью жителям Перми Великой и предусматривавшая порядок взаимоотношений наместника с населением. Челобитная посадских и уездных
быть лишь жители Соли Камской и ее округи. Заметим, что в источниках XVI—XVII вв. одинаково именовались «усольцами» обитатели и Соли Камской и Соли Вычегодской. В данном случае инотолкование исключено, так как уставная грамота была дана именно жителям Перми Великой.
4 А. А. Дмитриев. Пермская старина, вып. IV. Пермь, 1892, стр. 84, 97; вып. VII, стр. 74 и далее.
5 Н. В. Устюгов. Солеваренная промышленность Соли Камской в XVII веке. М., 1957, стр. 98.
6 АИ, т. I, № 207, стр. 397—399.
16
людей о возобновлении уставной грамоты была уважена в Москве, и в Чердынь отправили грамоту, датированную 26 декабря 1553 г.7 Этот документ, в частности, указывает на достаточно устойчивые экономические связи Пермского края с уездами Поморья (упоминаются «устюжана», «вычегжана» и «вятчана», приезжавшие торговать в пермские места), а также с народами Урала и Западной Сибири (грамота называет вогуличей и остяков, знает торговлю на Тюменском волоке, под которым, по-видимому, разумелся позднейший Тагильский волок) 8 9. Задолго до похода Ермака Пермь Великая выполняла роль связующего звена между Севером России и Западной Сибирью. По Печоре и ее притокам шли давние пути в Сибирь, обстоятельно описанные С. В. Бахру-Q шиным у.
Роль уральских владений России в качестве опорной базы для продвижения в Сибирь особенно возросла после падения Казанского и Астраханского ханств. Взятие Казани русской ратью имело исключительно сильное влияние на соседние восточные народы, оно уже тогда получило широкий отклик и приобрело значение события чрезвычайной международной важности. Башкирские шежере различных племен и родов запечатлели этот факт, послуживший своеобразной хронологической гранью для последующего летосчисления 10 11. К 1557 г. произошло присоединение большей части Башкирии к Русскому государству. В 1558 г. подданными русского царя стали удмурты п. Не случайно именно после 1552 г. активизировались дипломатические отношения России с народами Северного Кавказа, ставшими жертвой военного конфликта между Турцией и Ираном, а в 1557 г. был решен положительно вопрос о принятии Кабарды в подданство России 12. С того же 1557 г. могут быть отмечены от
7 «Наместничьи, губные и земские уставные грамоты Московского государствам М, 1909, № 12, стр. 32—37. Этот источник был впервые обнаружен В. Н. Верхом и опубликован им (В. Н. Верх. Путешествие в города Чердынь и Соликамск для изыскания исторических древностей. СПб., 1821, стр. 121 — 134). Издание было осуществлено по списку, полученному Верхом от чер-дынского купца Оболенского. Подлинник грамоты, хранившийся в той же церкви Варлаама, по-видимому, сгорел во время пожара Чердыни в 1792 г. («Временник» МОИДР, кн. 25. М., 1857, стр. 115—116. Государственный архив Красноярского края (далее — ГАКК), ф. Г. И. Спасского, д. 73, л. 3). Один из списков ее был позже передан П. И. Небольсиным Г. И. Спасскому, который его и напечатал («Временник» МОИДР, кн. 25, стр. 148—154).
В 1889 г. публикацию источника по имевшемуся у него списку дал А. А. Дмитриев (А. А. Дмитриев. Пермская старина, вып. I. Пермь, 1889, стр. 187—195).
8 С. В, Бахрушин. Научные труды, т. III, ч. 1. М. 1955, стр. 95.
9 Там же, стр. 77 и сл.
10 А. Н. Усманов. Присоединение Башкирии к Русскому государству. Уфа, I960,, стр. 72—73.
11 «Очерки истории Удмуртской АССР», т. I. Ижевск, 1958, стр. 37—38.
12 «Кабардино-русские отношения XVI—XVIII вв.», т. I. XVI—XVII вв. М., 1957, стр. V—VII; Е. Н. Кушева. Народы Северного Кавказа и их связи с Россией. Вторая половина XVI—30-е годы XVII века. М., 1963, стр. 202— 211 и др.
17
ношения зависимости от Русского государства орды Больших ногаев, сотрясаемой внутренними усобицами и затем распавшейся 13.
На фоне военно-дипломатических успехов России 50-х годов XVI в. вполне понятным становится обращение сибирского князя Едигера, изъявившего покорность Ивану IV в 1555 г. и в следующем году приславшего первый ясак в Москву 14. Недаром так называемая Никоновская летопись вслед за известием о поздравлении от польского короля («что бог роду христианскому покоряет бусурманьской род, и то им велми за честь, что царя и великого князя рука выситца») помещает сообщение о послах от князя Едигера, которые «здоро-вали государю... на царствах на Казаньском и на Астороханском» и «правду за князя и за всю свою землю дали» 15. Упорная борьба Едигера с претендентом на власть в Сибирском ханстве шейбани-дом Кучумом не нарушила вассальных отношений Сибири к Русскому государству. Кучуму удалось одолеть своего соперника. Но ему пришлось много лет воевать против непокорных феодалов, подавляя выступления сибирских народов. К 1570 г. Кучум более или менее упрочил свое главенствующее положение в ханстве 16. Все это время отношения России и Сибирского ханства сохраняли в основном мирный характер. Это вполне отвечало интересам Русского государства, начавшего в 1558 г. тяжелую войну на Западе за выход к берегам Балтийского моря.
Пермь Великая и тогда выполняла функции посредника в сношениях Сибирского ханства с Москвой. В марте 1569 г. из Москвы был отпущен «к сибирскому царю с грамотою» татарин Апса. Великопермский наместник князь Никита Ромодановский получил указание переправить Апсу в Сибирь. Появившийся в Москве 17 марта 1570 г. Н. Ромодановский привез с собой грамоту Кучума, написанную «татарским письмом». На приеме у земских бояр рассказ князя был записан и вместе с переводом кучумовой грамоты препровожден царю. Из рассказа Ромодановского явствует, что грамоту сибирского хана ему вручил в Перми «гогулетин из Конды Ива-ка Ивакин сын», приехавший из Пелыма. Пермский наместник уверил бояр, что Апса благополучно прибыл в Чердынь и отпущен оттуда по назначению без задержек «тогды же» (в июне 1569 г.). Характеризуя отношения с Сибирским ханством в бытность свою в Перми, Ромодановский отозвался о них в довольно успокоительном тоне. По его словам, с сибирскими людьми «задору никоторого не было». Правда, князь счел нужным сообщить об одном инциденте, когда Кучумовы люди захватили трех пермяков (Ивана Поздеева с товарищами) на Чусовой. «И был Ивашко у царя ден с десять,
13 А. А. Новосельский. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII В. М.—Л., 1948, стр. 14—15.
14 Г. Ф. Миллер. История Сибири, т. I. М.— Л., 1937, стр. 208—209.
15 ПСРЛ, т. XIII, первая половина, стр. 247—248.
16 А. А. Введенский. Дом Строгановых в XVI—XVII веках. М., 1962, стр. 76—77.
18
и отпустил его на подводах До Перми, а дву товарищев его оставил, а хотел и тех отпустить, а обиды не учинил никоторые». Излагая далее рассказ И. Поздеева, Ромодановский передает следующие слова Кучума: «Ныне деи дань господарю Вашему царю и великому князю послов пошлю; а нынеча деи мне война с казацким (т. е. казахским — А.П.) царем». Очень любопытно заключение этого монолога сибирского хана: «И одолеет деи меня царь казацкой и сядет на Сибири, ино и тот господарю дань учнет же давати» 17. Несколько забегая вперед, скажем, что Кучум в 1571 г. прислал ясак в Москву в том же размере, как присылал и коварно умерщвленный им Едигер. Но грамота Кучума Ивану IV от 1570 г. уже могла внушить некоторые опасения: «И ныне похошь миру — и мы помиримся, а похошь воеватися — и мы воюемся». Одновременно Кучум отмечал довольно спокойный характер отношений в прошлом: «люди наши в упокое были, а межь их лиха не было, а люди черные в упокое, в добре жили» 18.
Пребывавшему в Александровой слободе Грозному доложили отписку земских бояр и оптимистические вести Н. Ромодановского. Царь отнесся к сибирскому вопросу куда более настороженно и сдержанно. В указе, адресованном земским боярам, предлагалось обдумать, «пригоже ли нам с сибирским царем о том ссылатись, и почему в Сибирь тотарин к царю отпущен, и что с ним писано, и в котором году отпущен?». От бояр требовалось также прислать царю приговор о сибирских делах и, «не мешкав часа того», грамоты, посланные Кучуму с татарином Апсой 19. Отсюда следует, что Иван Грозный лично стал проявлять больше внимания к сибирскому вопросу, не передоверяя его земским боярам.
До нас дошли единичные документы, освещающие сношения России и Сибирского ханства до похода Ермака. Но не подлежит сомнению, что дипломатических документов этого рода было немало. В этом убеждает знакомство с описями Царского архива и Посольского приказа. Так, в описи Царского архива значится, что в ящике 211 наряду с грамотами и «тетратями» бухарскими, «шамохейскими» и другими были «книги сибирские», свидетельствовавшие, по-види-мому, о достаточно значительной переписке с правителями Сиби
17 АИ, т. I, № 179, стр. 340—341.
18 В. Шишонко. Пермская летопись с 1263—1881 гг., период первый. 1263— 1613 гг. Пермь, 1881, стр. 61. Впрочем, здесь скорее подразумевается время более отдаленное, так как Кучум вспоминает своего отца и отца Ивана Грозного («с нашим отцом твой отец гораздо помирился...»). О правлении своем и здравствующего русского царя он высказывается иначе: «и ныне при нашем и при твоем времени люди черные не в упокое». Однако грамота в целом носила сравнительно миролюбивый характер.
19 АИ, т. I, № 179, стр. 340—341. Сибирский хан знал о задержке в Москве одного из своих подданных. Однако это не смущало его. Напротив, как бы оправдывая свои действия, обычно сопровождавшиеся захватом русских людей, он писал в грамоте 1570 г.: «...пяти — шти человеков в поимании держать, земле в том что?» (В. Шишонко. Указ, соч., стр. 61; ср. также СГГД, ч. 2, № 42, стр. 52).
19
ри 20. Хотя эти «книги» не датированы в описи, можно думать, что они относятся ко времени до обострения отношений с Кучумом, т. е. до 1571 г. В описи архива Посольского приказа имеется такая запись: «В свяске тетрати Шемахейские, и Сибирские, и Казацкие орды, старые, розных годов; а положены с нагайскими, да с казанскими, да с астраханскими книгами вместе» 21. Архив Посольского приказа имел также «3 грамоты от бухарского Абдуллы-царя к сибирскому Кучуму-царю, да к нагайским к Нурмагметю-князю; да к Янислан-мурзе» 22. Скорее всего из этих трех грамот Кучуму была адресована одна.
С начала 70-х годов XVI в. наступает резкое ухудшение отношений между Русским государством и Сибирским ханством. Отправленный в 1571 г. Кучумом в Москву ясак оказался последним знаком вассальной зависимости сибирского «салтана» от царя. Далее следует цепь почти непрекращающихся антирусских действий Кучу-ма 23. На пограничные области России совершаются военные набеги. Хитрый и вероломный хан предпочитает загребать жар чужими руками, умело пользуясь недовольством со стороны подвластного царю нерусского населения Урала, возмущенного притеснениями царских властей и хищничеством новоявленных господ этого края — Строгановых. Так называемый «черемисский бунт» летом 1572 г., сопровождавшийся сожжением и разгромом русских поселений по Каме и Чусовой, вспыхнул не без ведома и поддержки Кучума24. Повышение агрессивности сибирского правителя-узурпатора может быть объяснено не только укреплением его положения внутри ханства. Думается, были на то и другие причины. Трудно предполагать, что сибирский хан остался в неведении относительно крупного военного успеха другого, более могущественного мусульманского владыки. Напомним, что в мае 1571 г. набег крымского хана Девлет-Гирея на Русское государство привел к осаде Москвы и сожжению города татарским войском25. Таким образом, уязвимость столицы «белого
20 «Описи Царского архива XVI века и архива Посольского приказа 1614 года».
Под ред. С. О. Шмидта. М., 1960, стр. 40.
21 Там же, стр 107.
22 Там же, стр. 94. Эта грамота более позднего времени — 90-х годов XVI в.
23 Не следует, однако, полагать, что предыдущие десятилетия и годы были вполне спокойными1 для Перми Великой. Еще в начале XVI в. тюменский царевич Кутлук-салтан приходил войной в Прикамье, разорил Соль Камскую, истребил много «русаков» («Устюжский летописный свод». М.— Л., 1950, стр. 102). В. Н. Шишонко указывает, что в 1531 г. пёлымский князь напал на Чердынь. Под 1546 и 1547 гг. он же приводит свидетельства опустошительных набегов ногайских татар (В. Шишонко. Указ, соч., период первый,, стр. 38—39). Во время осады Казани войском Ивана IV в царский стан пришли посланцы жителей Соли Камской с просьбой о помощи в связи с нападениями ногайцев (Евг. Попов. Великопермская и Пермская епархия (1379—1879). Пермь, 1879, стр. 28—29). От 1564 г. есть сведения, что Строгановы сообщили в Москву о слухе, который дошел до них: «хвалитца деи сибирской салтан Ишибаны итти в Пермь войной» (ДАИ, т. I, № 117, стр. 170).
24 А. А. Введенский. Дом Строгановых, стр. 78—79.
25 В следующем году повторилось большое вторжение Девлет-Гирея на Русь. Те
20
царя», сокрушившего некогда казанские твердыни, могла вселить сибирскому хану надежду на избавление даже от той скорее условнопризрачной, чем фактической зависимости от Москвы, которая существовала. Дело, однако, не ограничивалось простым разрывом вассальных отношений. Все поведение Кучума свидетельствовало, что он стремился к большему. Его притязания на уральские владения России стали достаточно ясны современникам. Летом 1573 г. «о Ильине дни», как доносили в Москву Яков и Григорий Строгановы, «приходил Сибирского салтана брат Маметкул, собрався с ратью, дорог проведывати, куде итти ратью в Пермь, да многих де наших данных остяков побили, а жены их и дети в полон повели» 26.
Прямым вызовом явилось убийство ехавшего к казахскому султану русского посланника Третьяка Чебукова и служилых татар, его сопровождавших 27. Сибирский «салтан» усиленно домогался, чтобы ясачные люди Урала, платившие ясак в царскую казну, приняли его сторону и отказались от подданства России. Притом употреблялись насильственные меры, чтобы поднять остяков и вогулов «на рать» против соседних русских территорий. Воспользовавшись событиями 1572 г. на Урале, Кучум подчинил своей власти («перевел... к себе») область, которую Строгановы поименовали как «Тахчеи». Со ссылкой на остяков, живших «круг Тахчеи», Строгановы писали, что «те остяки приказывают, штоб им наша дань давати, как иные наши остяки дань дают, а Сибирскому б дани и ясаков не давати и от Сибирсково б ся им боронити за одно» 28.
Один из ранних историков рода Строгановых, П. С. Икосов, знакомый, как полагают исследователи, с не дошедшими до нас документами строгановского архива (в частности, с царскими грамотами), добавил некоторые подробности о военных операциях войск Кучума и его вассалов в 1572—1573 гг. Он отмечает, что налет на вотчины Строгановых по Чусовой и Сылве совершил в 1572 г. пе-лымский князь Бегбелий Агтаков. В конечном счете он потерпел поражение, а строгановские люди в следующем, 1573 г. совершили карательный поход по Чусовой, опустошив юрты тамошних вогулов.
же годы отмечены нападениями Больших ногаев на Казанский край (А. А. Новосельский. Указ. соч. Приложение II, стр. 430). Не исключено, чго для Кочума имело ободряющее значение известие о походе турецких и крымских войск под Астрахань в 1569 г. (77. А. Садиков. Поход татар и турок на Астрахань в 1569 г. — «Исторические записки», т. 22, 1947, стр. 132—166. Ср. также: Г. Красинский. Покорение Сибири и Иван Грозный. — «Вопросы истории», 1947, № 3, стр. 86—87; «История СССР», первая серия, тт. I—VI. «С древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции», т. II. М., 1966, стр. 339, глава написана В. И. Шунковым).
26 Г. Ф. Миллер. Указ, соч., т. 1. Приложения, № 5, стр. 339.
27 Третьяк Чебуков — тот самый сын боярский, которого в 1571 г. предполагали послать к Кучуму для принятия присяги на верность царю. Текст шерти был подготовлен в Посольском приказе при участии посланцев Кучума — Таимаса и Айса (СГГД, ч. 2, № 45, стр. 63—65).
28 Г. Ф. Миллер. Указ, соч., стр. 339.
21
На этот шаг они решились только после получения ответной царской грамоты 1572 г.29
Сообщения о нападениях на уральские владения России поступили в Москву не только от Строгановых. О «черемисском бунте» уведомил центральную власть и воевода Перми Великой князь Иван Юрьевич Булгаков30. Правительство быстро откликнулось на тревожные сигналы с восточных рубежей. Уже в августе 1572 г. Якову и Григорию Строгановым отправляется царская грамота, разрешающая собрать ополчение из местных жителей, русских и ясачных, и послать его на усмирение «бунта». В ополчение дозволялось включить «охочих казаков, сколько приберетца» 31. Если следовать Строгановской летописи, собранная таким образом рать провела усмирительный поход32, но все это было в пределах русских границ. Санкции царя на перенесение военных действий в пределы Сибирского ханства тогда еще не имелось. Должно быть, на сей предмет и не было пока просьбы Строгановых, которым, как правило, правительство шло навстречу. Визит Маметкула в Пермские земли и другие агрессивные действия сибирского хана дали повод Строгановым вновь обратиться к Ивану IV с челобитьем о расширении полученных ими прав на оборону Прикамья. Однако Строгановы, помимо подтверждения данных им льгот в деле заселения и хозяйственного освоения громадных уральских вотчин, добились теперь гораздо большего. Они просили в 1574 г. (и это им было разрешено грамотой от 30 мая 1574 г.) «на Тахчее и на Тоболе-реке, и кои в Табол-реку озера падут, и до вершин, на усторож-ливом месте ослободити крепости делати, и сторожей наймовати, и вогняной наряд держати собою...». Из той же грамоты Строгановым видно, что они уже имели «своих наемных казаков», коих «не смеют» послать вдогонку рати Маметкула. Есть основания считать, что они сумели воспользоваться данной им грамотой 1572 г. возможностью прибрать «охочих казаков». Грамота предоставляла Строгановым право наряду с обороной восточных границ предпринимать наступательные действия «на Сибирского... збирая охочих людей и остяков и вогулич, и югрич и самоедь, с своими наемными казаки и с нарядом своим посылати воевати, и в полон си-бирцов имати и в дань за нас приводити» 33.
В специальной литературе указанные акции правительства Ивана IV, на наш взгляд, справедливо рассматриваются в плане осу* ществления гибкой восточной политики Русского государства. Строгановы, сохраняя значительную инициативу, выступают в роли исполнителей предначертаний правительства и, сообразуясь с ними ловко провертывают свои далеко не бескорыстные дела.
29 В. Шишонко. Указ, соч., стр. 66—*70; А. А. Введенский. Дом Строгановых, стр. 78—79.
30 Г. Ф. Миллер. Указ, соч., т. 1. Приложения, № 4, стр. 338.
31 Там же.
32 «Сибирские летописи». СПб., 1907, стр. 5.
33 Г. Ф. Миллер. Указ, соч., т. 1. Приложения, № 5, стр. 339—340.
22
Для доермаковского периода отношений России и Сибирского ханства с момента их обострения в начале 70-х годов XVI в. известен всего один (и то не вполне внушающий доверия вследствие отсутствия других подтверждающих известий) случай непосредственного военного вмешательства правительства в конфликт с Кучумом. Мы имеем в виду одиноко стоящее сообщение, опубликованное в «Древней Российской Вивлиофике» Н. И. Новикова о каком-то походе царского войска под командой князя Афанасия Лыченицына в Сибирь, приуроченном к 1572 г. Это сообщение уведомляет читателя, что «до Ермакова приходу в Сибирь за осмь лет» полковой воевода князь Аф. Лыченицын был прислан в Сибирь с ратными людьми «проведать царство Сибирское и воевать царя Кучума». Судьба русской рати, согласно рассказу данного источника, была плачевной: «...те ратные люди побиты от Кучума-царя в Сибири, а иные в полон взяты; немногие от них того приходу утекоша чрез Камень к Русе; а снаряд весь, и пушку, и ядра пушечныя и зелье, порох и свинец, царь Кучум поймал себе» 34. Сомнения вызывает прежде всего отсутствие упоминаний об этом весьма важном походе в разрядных книгах, скрупулезно фиксировавших службу царских воевод, тем более титулованных. Да и такого князя разряды не знают 35.
Источники молчат о событиях на уральско-сибирской границе Русского государства в 1574—1579 гг.36 Остается загадкой, было ли это время сравнительно спокойным в отношениях Русского государства и Сибирского ханства. Нам представляется, что некоторое затишье все же наступило. К такому заключению приводит изучение царских грамот Строгановым от 6 ноября 1581 г. и 16 ноября 1582 г. Первая, направленная Никите Григорьевичу Строганову, призывала его стоять заодно с дядей Семеном Аникиевичем и двоюродным братом Максимом Яковлевичем Строгановыми против
34 ДРВ, изд. 2-е, ч. III, стр. 104—<105. Сообщение перепечатано в кн.: «Наш край в документах и иллюстрациях». Средне-Уральское книжное издательство, 1966, стр. 24. Более кратко излагает это свидетельство так называемый Соликамский летописец, опубликованный В. Н. Верхом (В. Н. Верх. Путешествие в города Чердынь и Соликамск, стр. 204).
35 Сомнения в достоверности сообщения о походе Лыченицына высказывались и ранее (Н. М. Карамзин, Г. Красинский). К их аргументации стоит добавить, что один из источников данного известия — упомянутый выше Соликамский летописец — требует особенно осторожного отношения вследствие грубых фактических ошибок, как это по другим поводам заметил Н. В. Устюгов (Н. В. Устюгов. Солеваренная промышленность Соли Камской, стр. 31—32). Помимо позднейшего происхождения, недостаток этого летописца заключается в неудачной комбинации трех самостоятельных источников с выборочной подачей и группировкой материала в хронологической последовательности. О подобной операции сообщил его первый издатель В. Н, Берх.
36 Есть лишь глухое свидетельство насчет создания в 1576 г. правительством судовой рати под командой князя Тюфякина и головы Нарышкина для усмирения «непокорных черемис и чтобы отучить их от нападения на пермские пределы» (В. Шишонко. Указ, соч., стр. 73). Но к сибирским пограничным делам этот эпизод никакого касательства не имеет.
23
пелымского князя, который выжег и разорил несколько поселении во владениях Семена и Максима. О Кучуме здесь ни прямо, ни косвенно речи нет. Не говорится и о проведении наступательных действий против Сибирского ханства. Грамота разрешает чисто конкретный вопрос, возникший по случаю набега «Пелымского». Подчеркивается оборонительный характер предлагаемых совместных выступлений земских людей Перми Великой и ратников из строгановских вотчин. «Стояти с Семеновыми и с Максимовыми людьми против Пелымского князя сопча за один»,— такое распоряжение получил чердынский воевода37; «А ты б таково ж велел своим людем с пермскими людьми и с Семеновыми и Максимовыми вместе стояти против Пелымского князя и воевать им не давали, чтоб вам всем от войны уберечись»,— это уже было адресовано Никите Строганову 38. Нетрудно усмотреть в этих инструкциях большую осторожность. Цель их — не столько устранить источник опасности, сколько парализовать его, в максимальной мере обезвредить, не обостряя далее конфликта. Сравнив данную грамоту с грамотой 1574 г., убеждаемся, что политический курс правительства применительно к сибирскому соседу значительно смягчился.
Создается впечатление, что та обстановка, которая была до того на рубеже Урала и Сибири, не внушала особых тревог в Москве. А ведь эту тревогу всегда поднимали на месте, как только там возникал военный конфликт с сибирским ханом или его подручными. Если принять предложенную точку зрения, то вполне объяснимой и естественной становится формула другой, так называемой «опальной» грамоты Грозного Максиму и Никите Строгановым от 16 ноября 1582 г., касавшаяся взаимоотношений с Кучумом. Порицая на основе отписки чердынского воеводы Василия Пелепелицына обоих Строгановых за посылку Ермака «с товарыщи» «воевати вотяки и вогуличи и Пелынские и Сибирские места» и требуя возвращения казаков из похода для несения службы в Перми Великой, грамота выговаривала пермским вотчинникам: «...вы вогуличь и вотяков и пелынцов от нашего жалованья отвели, и их задирали и войною на них приходили, да тем задором с Сибирским салтаном ссорили нас» 39. Как бы ни относиться к достоверности сообщения В. Пелепелицына (к этому мы еще вернемся), линия двух близких по хронологии грамот выявляется четкая: всякие неосторожные шаги, направленные против Сибирского ханства и его вассалов и выходящие за пределы оборонительных мер, неодобрительно оцениваются правительством. Допустим, что Пелепелицын был недругом Строгановых (это вполне возможно) и хотел при удобном случае им покрепче «насолить», пользуясь своим служебным положением (это также не менее вероятно). Но его сообщение упало на благодатную почву и встретило поддержку центральных властей, а Строгановы
37 ДАИ, т. I, № 126/1, стр. 182—183.
38 Г. Ф. Миллер. Указ соч., т. I. Приложения, № 6, стр. 341—342.
39 Там же, № 7, стр. 342.
24
получили «опальную» грамоту. Имея инструкции из Москвы, Пеле-пелицын представлял, очевидно, какие требования предъявляли в Москве, когда дело шло о сношениях с Сибирским ханством. Особые трудности завершающего этапа Ливонской войны настолько поглотили внимание правительства Ивана IV, что оно, не упуская из виду сибирский вопрос, рассчитывало сохранить на восточных рубежах status quo. Что именно такой характер носила внешнеполитическая ориентация правительства Ивана IV на Востоке в конце 70-х —начале 80-х годов XVI в., убеждают и другие факты, касающиеся связей с восточными соседями России. В январе 1580 г. царь писал крымскому хану Магомет-Гирею, что, узнав о недовольстве хана постройкой Терского городка, он приказал «для твоей, брата нашего, любви», «Терский город отставить» — и город действительно был срыт40 41. Русские послы в Крымское ханство тогда имели строгое напутствие во время переговоров «говорить гладко по государеву наказу, а на раздор ничего не говорити» 11. Разумеется, эта уступчивость была далеко не беспредельной, но она была и учитывать ее при оценке сибирского вопроса тех лет совершенно необходимо.
Много беспокойства царским властям доставляли нападения казачьей вольницы на русские и иностранные торговые суда на Волге и Каспийском море, что вызывало конфликты международного порядка. Правительство пыталось пресечь своеволие казаков и организовывало с этой целью карательные экспедиции на Волгу42. Одним из предводителей непокорных казаков, принимавших самое деятельное участие в погромах судов на Волге и Каспии, как известно, был герой сибирского похода атаман Ермак Тимофеевич. Вот почему, когда в Москве стало известно о походе дружины Ермака из строгановских вотчин в Сибирь, на голову дотоле пригреваемых правительством уральских предпринимателей обрушился удвоенный гнев. В «опальной» грамоте в вину Строгановым ставилось и то, что они наняли «волжских атаманов... воров», причем «те атаманы и казаки преж того ссорили нас с Нагайскою ордою, послов нагайских на Волге на перевозех побивали и ордобазарцов грабили и побивали» 43. Это место грамоты перекликается с текстом царского указа 1581 г., объявленного ногайскому князю Урусу: «А ныне есмя на Волгу
40 Е. Н. Кушева. Указ, соч., стр. 259—260.
41 Там же, стр. 260.
42 Ремезовская летопись, например, сообщает об экспедиции некоего стольника Ивана Мурашкина, возглавившего большой отряд правительственных войск, относя ее к осени 1577 г. Данное известие использовал позже Г. Ф. Миллер (Г. Ф. Миллер. Указ, соч., т. I, стр. 212). Официальные источники, а также другие сибирские летописи об этом походе никаких сведений не заключают. Только Новый летописец (около 1630 г.) без указания даты говорит: «Царь же Иван, видя их (казаков. — А. П.) воровство и злое непокорство, посла на них воевод своих и повеле их там имати и вешати; многих же имающе и каз-няху, а иные же, аки волки, розбежася» (ПСРЛ, т. XIV, первая половина, стр. 33). Но этот факт мог относиться и к 1581 г. (см. ниже).
43 Г. Ф. Миллер. Указ, соч., т. 1. Приложения, № 7, стр. 342.
25
людей своих из Казани и из Астрахани многих послали, а велели им тех воров волских и донских казаков перевешати». У руса успокоили, что на «воровских» атаманов и казаков (упомянут, между прочим, Иван Кольцо, вероятно, он же Иван Юрьев, сподвижник Ермака, но имени самого Ермака здесь нет) «опалу свою положили, казнити их велели смертью перед твоим человеком»44. И в этой грамоте звучит нотка, свойственная дипломатическим документам восточной политики конца 70-х — начала 80-х годов XVI в.,— осторожность, по возможности мирное улаживание всяческих спорных вопросов.
Не ставя целью более детальный разбор данной темы, в заключение обратим внимание на еще одну общую черту, сближающую рассмотренные выше документы и подтверждающую, как нам представляется, справедливость сделанного вывода. Материалы посольства в Крым 1580 г. редактировал и правил дьяк Андрей Щелкалов 45. Его же подпись находим под «опальной» грамотой Строгановым от 16 ноября 1582 г.46 Да и грамоту 1572 г. подписал «товарищ» А. Щелкалова по Казанскому и Мещерскому дворцу, а отписки Строгановых о движениях остяков и вогулов надлежало присылать в этот приказ на имя Щелкалова и Горина. К деятельности А. Щелкалова относит П. А. Садиков также царские грамоты Строгановым от 6 ноября и 20 декабря 1581 г. 47 Короче говоря, документы восточной политики правительства находились в одних руках, а следовательно, рассматривать сибирские дела изолированно нельзя. При всем своеобразии сибирский вопрос составлял лишь звено единой внешнеполитической линии правительства во взаимоотношениях с восточными и южными соседями.
2. О начальном этапе похода Ермака в Сибирь (некоторые замечания о спорных вопросах)
Нелегко в историографии назвать проблему, породившую столь обширную литературу и множество разноречивых мнений, как проблема присоединения Сибири к России. Уточним, что речь идет о конце XVI в. и событиях, связанных с походом дружины Ермака против сибирского хана Кучума. Несмотря на огромную исследовательскую работу, выполненную в этой области учеными дореволюционной России и советскими историками разных поколений, оста
44 Н. М. Карамзин. История государства Российского, т. IX, СПб., 1821, прим.
663. Общие сведения о нападениях казаков на ногаев см.: А. А. Новосельский. Указ, соч., Приложение II, стр. 432 (запись под 1581 г.). Этот вопрос возникал в дипломатических сношениях с ногайскими князьями (ЦГАДА, Ногайские дела, кн. 10, лл. 140 об., 145—145 об., 153—153 об., 227 об.—228 и т. д.)
45 Е. Н. Кушева. Указ, соч., стр. 260, прим. 13.
Г. Ф. Миллер. Указ, соч . т. 1. Приложения, № 7, стр. 343.
47 77. А. Садиков. Московские приказы-«четверти» во время опричнины.— «Исторические записки», т. 10. 1941, стр. 157, 160—161.
26
ется и, надо думать, долго еще останется много спорных и нерешенных вопросов. То вспыхивая, то временно затухая, шли и идут оживленные дискуссии, охватывающие чрезвычайно широкий круг тем. В каком отношении друг к другу находились три силы: московское правительство, Строгановы и казачья дружина Ермака? Которой силе принадлежала инициатива похода в Сибирь? Какова хронология похода Ермака и, прежде всего, начала его? Имело ли место «призвание» Ермака и его казаков Строгановыми или нет? В чем состояла истинная роль Строгановых? Является ли поход Ермака рубежом, определяющим время присоединения Западной Сибири (и еще точнее — территории Сибирского ханства) к России? Можно назвать серию других вопросов, привлекавших внимание исследователей и возбуждавших порой чересчур жаркие и односторонние суждения — нередко диаметрально противоположные и взаимоисключающие. В той или иной мере участие в изучении многогранной проблемы присоединения Сибири принимали Г. Ф. Миллер, Н. М. Карамзин, М. П. Погодин, С. М. Соловьев, Н. И. Костомаров, С. Ф. Платонов, С. В. Бахрушин, А. И. Андреев, А. А. Введенский и многие другие. Различие методологических принципов, источниковедческого подхода, угла зрения и логики рассуждений сказалось на концепциях и конкретных наблюдениях историков, создав богатство историографической традиции, о чем свидетельствуют специальные историографические труды 48.
Конечно, есть точки зрения, более или менее преобладающие и отраженные в соответствующих справочных изданиях, обобщающих трудах, учебниках истории. Однако и они не являются бесспорными.
Наличие специальных трудов по историографии проблемы присоединения Сибири позволяет нам особо не останавливаться на характеристике литературы. Эта самостоятельная и большая задача могла бы потребовать целой книги. Цель нашего исследования применительно к вопросу присоединения Сибири заключается в том, чтобы выразить свое отношение к некоторым спорным сторонам проблемы и, насколько это оказалось под силу автору, привлечь ранее не использованные вовсе или недостаточно использованные источники, не отказываясь от попытки своего прочтения и толкования давно и хорошо известных науке исторических памятников. Учитывая значительные разногласия в литературе, будет небесполезно вернуться к проверке тех или иных построений, фактов, дат, даже тогда, когда они сделались хрестоматийными. А. А. Введенский писал: «В напряженных научных спорах историков XIX и XX вв. даны всевозможные варианты решения проблемы. Задача научного пересмотра старой темы, посколь
48 Из работ последних лет укажем книги В. Г. Мирзоева «Присоединение и освоение Сибири в исторической литературе» (М., 1960), «Историография Сибири. XVIII век» (Кемерово, 1963), «Историография Сибири. 1-я половина XIX века» (Кемерово, 1965), «Историография Сибири (домарксистский период)». М., 1970.
27
ку источниковедческая база остается неизменной, состоит не в поиске нового решения, а сводится лишь к научному аргументированию одного из ранее предложенных решений» 49.
Если не со всем, то со многим в данном заявлении большого знатока проблемы можно согласиться. Прав А. А. Введенский относительно многозначности бытующих в науке вариантов решения проблемы. А замкнулся ли круг ставших известными источников, законно усомниться. Ниже мы попробуем показать, что этот круг не только необходимо, но и можно несколько расширить. Это тем более важно, что другой видный исследователь проблемы, С. В. Бахрушин, полагал сомнительной возможность разрешения, например,, вопроса о хронологии похода Ермака «на основании одних летописей с их условными расчетами времени» 50.
Главным источником, на котором базируются исследования о походе Ермака и о присоединении Западной Сибири в это время, являются так называемые сибирские летописи. Даже самая ранняя из них, во всяком случае бесспорно датируемая, Есиповская, отстоит от описываемых событий по крайней мере на полвека. Острые и давние споры вызвало появление в свет Строгановской летописи, опубликованной в 1821 г. известным собирателем рукописей и издателем Г. И. Спасским5l. Одни настойчиво доказывали древность происхождения Строгановской летописи, полагая, что она составлена где-то не позднее 30—40-х годов XVII в. и имеет право считаться первостепенным источником. Другие с неменьшим упорством и жаром утверждали, что это произведение появилось во второй половине XVII в. и представляет собой образец литературного сочинительства, предпринятого в угоду возвысившемуся роду «именитых людей» Строгановых. Полемика сторонников и противников Строгановской летописи заняла ведущее место на страницах специальных работ о начальном этапе присоединения Сибири к России, В наши дни наиболее последовательным выразителем точки зрения о достоверности и весьма большом значении Строгановской летописи выступал в течение всей своей жизни А. А. Введенский.
Книга А. А. Введенского была последним большим трудом, основательно разобравшим вопрос о Строгановской летописи. Но она уже не могла встретить возражений его давнего и сильного в источниковедческих изысканиях оппонента А. И. Андреева, переиздание
49 А. А. Введенский. Дом Строгановых, стр. 61.
50 С. В. Бахрушин. Научные труды, т. III, ч. 1. М., 1955, стр. 39.
51 «Летопись сибирская». СПб., 1821. Г. И. Спасский, между прочим, известил о находке Строгановской летописи (ее так назвал в «Истории Государства Российского» Н. М. Карамзин — том IX, прим. 644) потомков этой знатной фамилии. В апреле 1821 г. Г. И. Спасский послал графине С. В. Строгановой экземпляр изданной им «Летописи Сибирской» (Строгановской), сопроводив книгу письмом, в котором возвеличивались заслуги рода Строгановых в присоединении Сибири, но не был забыт и Ермак (ГАКК, ф. Г. И. Спасского, д. 258, л. 1 — 1 об.). Свой «Сибирский вестник» Спасский посылал С. Г. Строганову (там же, д. 257, л. 1 — 1 об.).
28
существенно переработанного капитального труда которого «Очерки по источниковедению Сибири» (вып. первый, XVII в. М.—Л., 1960) вышло посмертно. Новое научное издание сибирских летописей, сейчас готовящееся совместными усилиями ученых Сибирского отделения АН СССР и летописной группы Института истории СССР АН СССР, и сопряженное с ним изучение старых и вновь найденных списков, можно надеяться, продвинет вперед решение векового спо ра. Автор оставляет за собой право высказать некоторые суждения по этому поводу. Одновременно подчеркнем, что тема сибирского летописания в ее полном объеме нами не затрагивается, так как она относится к числу специальных и в планы данной работы не входит.
Нам представляется, что аргументация А. И. Андреева, который подверг серьезному критическому разбору Строгановскую летопись, продолжает иметь силу. Не утратили своего значения и наблюдения С. А. Адрианова, сделанные им в рецензии на четвертый выпуск «Пермской старины» А. А. Дмитриева, хотя в распоряжении критика были немногочисленные и дефектные списки сибирских летописей 52.
Оставляя в стороне спор А. И. Андреева и А. А. Введенского о внешних признаках летописи (бумага, водяные знаки, начертание букв), обратимся к другим вызывающим разногласия моментам.
В полемике с теми исследователями, кто не признавал Строгановскую летопись одной из ранних летописей (П. И. Небольсин, С. А. Адрианов, А. М. Ставрович, А. И. Андреев), А. А. Введенский, в частности, ссылается на доводы горячего сторонника Строгановской летописи А. А. Дмитриева. Вдумчивый исследователь, чьи работы в современной литературе иной раз получают незаслуженна отрицательную оценку, А. А. Дмитриев при всей своей приверженности к точке зрения об относительно раннем происхождении Строгановской летописи не обошел молчанием ту практику обращения с официальными документами, что была свойственна Строгановым. Достаточно полная и верная передача содержания известных царских грамот Строгановым второй половины XVI в. Строгановской летописью не является определяющим критерием надежности данного источника. Когда обострились земельные споры Строгановых с окрестным населением черносошных местностей во второй половине XVII в., Г. Д. Строганов не остановился перед фальсификацией данных писцовых книг. Сделано это было на самом высоком уровне — в канцеляриях царских приказов — и утверждено авторитетом жалованной царской грамоты. Подправленные в пользу Строгановых данные писцовых книг (подлинники книг уничтожил пожар) были включены в царскую жалованную грамоту 1692 г. и скреплены подписью дьяка Михаила Волошенинова53. Возникает
52 ЖМНП, 1893, апрель, стр. 522—550.
53 А. А. Дмитриев. Пермская старина, вып. IV, стр. 86—87.
29
вопрос, почему же не мог тот же Г. Д. Строганов руками своего литературно одаренного человека проделать нечто подобное в изображении событий почти столетней давности и добиться включения заслуг своих предков в царские грамоты второй половины XVII в.? Ведь появилось же имя Семена Строганова в Строгановской летописи, хотя его имени нет в пересказываемой летописью грамоте. Остается фактом, что до 1673 г. участие Строгановых в «покорении» Сибири официальными источниками не отмечалось54. Столь блестящая с точки зрения царского правительства и государственных интересов заслуга почему-то не нашла выражения в известных науке официальных источниках. Не вспоминали об этом ни сами Строгановы, ни правительство55. Особой скромностью представители данной фамилии не отличались. Доводы А. И. Андреева в последние годы нашли поддержку прекрасного знатока истории пермских вотчин Строгановых — Н. В. Устюгова56. Сколь бы ни расходились исследователи при рассмотрении проблемы достоверности Строгановской летописи в части, трактующей вопросы «призвания» Ермака и организации сибирского похода, все они предпочитают иметь дело с документами официально-делопроизводственного происхождения, чем с позднейшими историческими повестями, каковыми по существу выступают сибирские летописи.
Отмечая наше отношение к спору о роли Строгановых, следует сказать, что мы не считаем возможным начисто отрицать участие
54 Грамота 1692 г. пересказывает содержание жалованной грамоты Г. Д. Строганову 1673 г. Здесь впервые и указано в ответ на челобитье Строганова 1672 г. (см. ДАИ, т. VI, № 67, стр. 261), что прадед Григория Дмитриевича (т. е. Семен Аникиевич), «служа предкам нашим... призвал с Волги атаманов и казаков Ермака с товарищи, ратных многих людей наймывал и всему войску помочь чинил... и Сибирское государство они взяли и под нашу... высокую руку сибирцов привели» (Н. Г. Устрялов. Именитые люди Строгановы. СПб., 1842, стр. 88). В пересказе прежних грамот акт 1692 г., долженствовавший обобщить все заслуги Строгановых и дарованные им царской властью милости, обходит молчанием все документы, относящиеся к 1581 —1582 гг., т. е. к походу Ермака. Вряд ли это сделано случайно, хотя царские грамоты этих лет в архиве Строгановых, несомненно, были (их даже знает Строгановская летопись). Расчет, видимо, был прост: о земельных пожалованиях там речи нет, а ссоры родичей из-за обороны своих владений, да к тому же царская опала 1582 г., могли застопорить дело с выдачей глобальной грамоты 1692 г. А здесь походя, между прочим, все обошлось без осложнений, и сибирские заслуги Строгановых прозвучали в полный голос.
55 Единственный раз, и то довольно глухо, упоминает Новый летописец, что бежавший от царских карателей Ермак с «товарищи» появился на Урале «по присылке Максима Строганова». Но, кроме сообщения Ермаку и его сподвижникам о соседнем Сибирском царстве, никаких иных заслуг и этот официальный летописец не знает за Строгановыми. И тем более нет в нем Семена Ани-киевича. Далее, повествуя о походе Ермака, Новый летописец даже о материальной поддержке Строгановых Ермаку прямо не высказывается: Ермак отправился в поход, «изготовя себе запасу и взяв с собою тутошных людей 50 человек» и т. д. (ПСРЛ, т. XIV, первая половина, стр. 33). Смысл этого отрывка более схож с Ремезовской летописью в оценке роли Строгановых. Раз* ница со Строгановской летописью очень заметна.
Ъ6 «Очерки истории СССР. Период феодализма. XVII век». Под ред. А. А. Новосельского и Н. В. Устюгова. М., 1955, стр. 588.
30
прикамских магнатов в отправке экспедиции Ермака. Это противо-речило бы документам, значение которых никем не отрицается а именно «опальной» грамоте 16 ноября 1582 г. Строгановым, а также свидетельствам других сибирских летописей (Ремезовской прежде всего). Здесь мы несколько расходимся с позицией А. И. Андреева и его предшественников, весьма категорично отказывавших Строгановым в какой-либо доле участия в организации похода Ермака. И все же мы не склонны принять итоговый вывод А. А. Введенского о «решающей роли Строгановых в завоевании Русским государством Западной Сибири» 57.
Кроме приведенных в пользу этого сомнения многочисленных аргументов предшествующей литературы, выскажем несколько дополнительных соображений.
При анализе сочинения Н. Витзена С. В. Бахрушин отметил, что в состав книги амстердамского бургомистра, изданной в 1692 г., вошло, «по-видимому дословно, сообщение какого-то лица, бывавшего на Урале», о походе Ермака. С. В. Бахрушин показал тесную связь данного текста с «Описанием Сибирского государства». Обширная вставка названа «Иное сообщение о роде Строгановых и о завоевании Сибири», что дает основание полагать наличие именно такого или текстуально близкого заголовка у самого документа58.
Содержание текста говорит о том, что его автор не склонен переоценивать участия Максима Строганова (других Строгановых памятник не упоминает) в подготовке экспедиции Ермака. Напротив, некоторые выражения нелестного свойства, сопровождающие имя «мужика» М. Строганова, сближают этот источник с Ремезовской летописью. Эта последняя, как известно, отводила Строгановым роль не более как кредиторов казачьего отряда. Целесообразно поставить вопрос: не потому ли это произведение именуется «Иным сообщением», что оно кое в чем по-иному оценивает факты похода ер-маковых казаков в Сибирь и в том числе участия Строгановых? Не противостоит ли оно Строгановской летописи, когда утверждает совершенно чуждую той идею недобровольного финансирования экспедиции Ермака Строгановыми («И он, мужик Строганов... убояся атамана Ермака с товарищи...» и т. д.)? Такое предположение имеет свои основания. Действительно, «Иное сообщение о роде Строгановых...» могло быть названо так в силу знакомства его автора с каким-то другим текстом о Строгановых. Таковым скорее всего следует считать Строгановскую летопись, ибо Есиповская вообще этой фамилии не знает, Ремезовская была составлена позже, Кунгурская трактует поход Ермака в первую очередь как инициативу самих казаков и Строгановым отводит подчиненное место. Таким образом, допуская мысль, что «Иное сообщение» было реакцией на Строгановскую летопись, правомерно думать о хронологической близости составления обоих памятников. «Иное сообщение» датируется време-
57 А. А. Введенский. Дом Строгановых, стр. 111.
58 С. В. Бахрушин. Научные труды, т. III, ч. 1, стр. 48—51.
31
нем не ранее 70-х годов XVII в. Для окончательного вывода по этому поводу потребуется текстологическая работа над соответствующими летописными материалами.
Версия о «призвании» Ермака с Волги Строгановыми, присутствующая в различных летописных текстах (кроме Есиповского, разумеется), всегда говорит об этом событии как о единовременном акте. Строгановы пригласили — Ермак с дружиной, спасаясь от царских карателей, согласился на предложение и появился в строгановских вотчинах. Так, вкратце, выглядит этот эпизод. Казаки плыли по рекам Волге и Каме на своих судах. Мы сейчас не подвергаем специальному анализу этот рассказ, хотя важно подчеркнуть, что в Казани должны были знать о передвижении столь значительного отряда по Волге. Как сталось, что сильный казанский гарнизон с «го сановными воеводами хладнокровно и бездеятельно взирал на проход в Каму большого числа вооруженных людей, да еще осужденных царем на казнь,— остается загадкой. Но сейчас речь о другом.
Среди сподвижников Ермака был атаман Иван Кольцо. Он, согласно летописным сообщениям, участвовал вместе с Ермаком в сибирском походе. Летописная традиция связывает призыв Ермака Строгановыми с 1579 г. (Строгановская летопись даже совершенно определенно утверждает, что письмо Строгановых Ермаку было послано 6 апреля 1579 г., а прибытие казаков к прикамским вотчинникам состоялось 28 июня 1579 г.). Та же Строгановская летопись время до 1 сентября 1581 г. отводит казакам Ермака для походов против местного нерусского населения края. Однако царская грамота 1581 г. о борьбе с разбоями на Волге среди других называет атамана Ивана Кольцо, которому грозит царская опала и смертная казнь. Из этой грамоты, данной по свежим следам событий, явствует, что по крайней мере весной 1581 г. Иван Кольцо еще был на Волге. Согласно же Строгановской летописи, он вместе с Ермаком и другими казаками уже два года должен был находиться на Урале. Подобное несоответствие свидетельств заставляет поставить под сомнение достоверность положения о прибытии дружины Ермака к Строгановым в 1579 г. 59 Едва ли верно предполагать неосведомленность московских властей относительно местонахождения Ивана Кольцо в 1581 г. Опоздание на два года санкций против известных поименно главных виновников разбоев на Волге не вяжется с тогдашней ситуацией. Упомянутые грамоты, подобные грамоте, выданной в 1581 г. по жалобе ногайского князя Уруса, обычно выходили из приказных канцелярий в сроки, близкие событиям. Конечно, царская опала, положенная на И. Кольцо и других атаманов вольных казаков в 1581 г. (посольские дела упоминают еще Ники-
b9 Н. М. Карамзин. История Государства Российского, т. IX, прим. 663. Нажим правительственных сил на казаков юга страны был в те годы постоянным и основательным, о чем можно заключить также по грамоте Ивана IV турецкому султану 1578 г. (А. П. Пронштейн. К истории возникновения казачьих поселений и образования сословия казаков на Дону.— «Новое о прошлом нашей страны. Памяти академика М. Н. Тихомирова». М., 1967, стр. 171).
32
ту Пана, Богдана Бурбошу, Савву Волдырю) 60, могла их не застать на Волге. И она их не застала, о чем прямо говорит «опальная» грамота Ивана IV Строгановым от 16 ноября 1582 г. Поход Ермака оценивается наподобие предыдущих действий казаков на Волге, только на этот раз пособниками их грамота считает Строгановых. «И они зделали с вами вместе по тому ж, как на Волге чинили и воровали»,— выговаривала грамота Строгановым. Составители этого документа рассматривают Строгановых как нарушителей царских распоряжений. Вместо обороны Перми Великой и строгановских вотчин была предпринята наступательная экспедиция, оцениваемая грамотой в качестве «воровства и измены» Строгановых61.
В «опальной» грамоте есть место, которое часто толкуется как подтверждение ею свидетельства о призыве казаков Ермака Строгановыми: «...волжских атаманов к себе призвав, воров, наняли в свои остроги без нашего указу». Привлечение казаков на службу к Строгановым, как известно, было разрешено грамотами 1572 и 1574 гг. Данная грамота в этом отношении на первый взгляд противоречит ранее выданным. Но на самом деле не совсем так. Прежние грамоты, во-первых, отстоят на 8—10 лет от опальной. Во-вторых, активные военные действия против соседей фактически были запрещены Строгановым в грамотах 1581 г. Принимая во внимание порядок сношений не только Строгановых, но и местных властей с правительством, кажется чрезвычайно проблематичным, что те и другие принимали решения, касающиеся внешнеполитических вопросов, без согласования с Москвой.
Соблюдение жесткой субординации было неукоснительным правилом, нарушение которого, особенно во времена Грозного, могло стоить очень и очень дорого. Разве не показательно, что даже перед лицом явной опасности, во время совершившегося нападения, когда требуется объединение и без того немногочисленных сил русских на Урале, воевода Перми Великой запрашивает Москву, можно ли ему выступить вместе со Строгановыми, один Строганов жалуется на другого, что не получает от того помощи и т. п.? И вся эта переписка идет под свист вражеских стрел и в зареве пожаров русских поселений на Урале. К правительству обращаются за указаниями по куда менее значительным вопросам, чем отражение набега или организация наступательного похода. Вся известная практика взаимоотношений с царским правительством делает очень уязвимой точку зрения о чрезмерно большой инициативе и самостоятельности Строгановых в сибирских делах. Да, Строгановы имели формальное право нанимать «охочих» казаков — и они это делали еще до Ермака. Но так называемый «призыв» Ермака с несколькими сотнями досадивших, неугодных правительству людей,— не слишком ли вызывающий это акт со стороны Строгановых по отношению к царю? Более чем двухлетнее (судя по летописям) пре
60 ЦГАДА, Ногайские дела, кн. 10, л. 141 об.
61 Г. Ф. Миллер. Указ, соч., т. 1. Приложения, № 7, стр. 342.
2 А. А. Преображенский
33
бывание большого казачьего отряда на Урале в вотчинах Строгановых не могло остаться незамеченным. А при наличии разрешающих грамот уже изрядной давности требовалась та или иная санкция центральной власти на пребывание, даже кратковременное, значительных военных сил, изъятых по существу из-под юрисдикции царской администрации Перми Великой. В конце концов каждый из Строгановых мог лишиться головы в тех условиях без особых трудов. Могли ли так рисковать уральские предприниматели, если к тому же вспомнить, что еще молодые Максим и Никита Строгановы лишь недавно вступили в управление вотчинами, а их многоопытный дядя Семен, по мнению А. А. Введенского, в 1581 г. даже отсутствовал в Перми Великой? Полагаем, что утвердительный ответ на этот вопрос вряд ли бы отвечал действительному положению вещей. На минуту вновь вернемся к царским грамотам Строгановым начала 70-х годов XVI столетия.
Если безоговорочно считать, будто в 1581 г. Строгановы располагали юридическими основаниями для реализации внешнеполитических шагов, предусмотренных грамотой 1574 г. (организация походов наемных «охочих» казаков против Сибирского ханства и его вассалов), то возникает дополнительный вопрос. Почему в таком случае в 1574 г. Строгановы просили дозволения прибирать «охочих» казаков, тогда как ^ще грамота 1572 г. им это разрешала?
Наконец, совсем странным выглядит обращение Строгановых в 1581 г. к правительству за помощью в связи с нападением «пе-лымского князя», происшедшим «о Семене дни» (т. е. около 1 сентября или в этот день). Строгановы писали в челобитной, что они «охочих казаков собрати, и своими людьми на вагульские улусы без... указу войной приходити не смеют». Просьба заключалась в том, чтобы правительство разрешило «прибрати охочих людей, казаков» для обороны вотчин и ответных ударов. И на этот раз в Москве пошли навстречу Строгановым и грамотой от 20 декабря 1581 г. позволили им прибрать казаков. Разрешалось оберегать остроги, деревни и починки, а также в необходимых случаях вогули-чам «войною издосадити», но это лишь в качестве ответной меры и только против тех, кто совершал набеги62. Итак, даже во время отправки экспедиции Ермака Строгановы, казалось бы, давно располагавшие санкцией правительства на содержание военных сил и организацию походов на «немирных» соседей, почему-то упорно добиваются дополнительного одобрения Москвы. Получается, что дело обороны им приходится вновь и вновь начинать чуть ли не с азов. Уместно поставить вопрос — почему?
62 А. А. Введенский. Торговый дом XVI—XVII веков. Л., 1924, стр. 62—63. Грамоты от 20 и 30 декабря 1581 г. были известны Ф. А. Волегову, но их не знал Н. Г. Устрялов. Они хранились в архиве Строгановых на Урале (в с. Ильинском) и были использованы А. А. Дмитриевым (А. А. Дмитриев. Роль Строгановых в покорении Сибири (новый пересмотр сибирского вопроса).— ЖМНП, 1894, январь, стр. 43—44). Впервые их опубликовал А. А. Введенский.
34
Ответ, как нам представляется, заключается в том, что действия внешнеполитического порядка по самой природе государственного строя России того времени не могли быть сколько-нибудь продолжительное время передоверены частным лицам. Поступиться частью своих прерогатив в данной области царь мог лишь путем единовременных распоряжений. Поэтому жалованные грамоты Строгановым целесообразно рассматривать в указанном смысле: статьи, относящиеся до вотчинных прав и других внутриполитических вопросов, имели более постоянный и долговременный характер. Что же касается внешнеполитических проблем, то их решение регулировалось верховной властью и, во всяком случае, осуществлялось не без ее ведома. Затруднительно, вследствие отсутствия достаточных документальных известий, восстановить военно-дипломатическую обстановку, предшествовавшую и непосредственно сопутствовавшую походу Ермака. Как бы то ни было, картина, изображенная в Строгановской летописи, а также в других летописях, нуждается в критической проверке и требует большой осторожности.
Итак, вернемся к вопросу о том, каким образом очутился Ермак с большим для того времени военным казачьим отрядом во владениях Строгановых. Выражая сомнения насчет обоснованности широко бытующего и, можно сказать, господствующего в литературе мнения, базирующегося на летописной традиции и главным образом на свидетельствах Строгановской летописи, рассмотрим иные варианты решения.
До революции Н. В. Шляков, а в советское время Г. Красин-ский выдвинули положение о том, что поход Ермака — реализация правительственных предначертаний и прямой результат действий центральной власти. Соображения Шлякова сводились к тому, что поход Ермака был осуществлен по приказу правительства силами отряда казаков, спешно переброшенных с театра военных действий Ливонской войны63. Взгляды Шлякова не встретили поддержки. Мнение Красинского, полагавшего государство инициатором отправки экспедиции Ермака, хотя и чаще упоминается в литературе, также не нашло убежденных сторонников. И ныне оно стоит несколько
63 Н. В. Шляков. Ермак Тимофеевич летом 1581 г.— ЖМНП, 1901, июль, стр. 33—45. В переписке 1581 —1582 гг. между военачальниками польской армии и королем Стефаном Баторием есть копия «листа» от командира могилевского гарнизона Стравинского. Здесь сообщается о попытке русских войск взять Могилев 27 июня 1581 г. (на этот документ без ссылки указал еще Н. И. Костомаров). Среди начальников русской рати четырнадцатым назван Василий Янов, «воевода Козаков донских», а завершает список пятнадцатым Ермак Тимофеевич, «атаман козацкий» («Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию (осада Пскова) и дипломатическая переписка того времени, относящаяся главным образом к заключению Запольского мира. 1581 — 1582 гг.»). Издал М. Коялович. СПб., [1867], стр. 253. Краткий русский перевод текста там же, стр. 766. Имя Ермака тут даже набрано курсивом в отличие от прочих. А. А. Введенский ошибочно относил слова «воевода Козаков донских» к Ермаку Тимофеевичу. Так назван Стравинским В. Янов, который и в русских источниках значится головой у донских казаков летом 1591 г. («Разрядная книга 1475—1598 гг.» М., 1966, стр. 445).
35
2*
особняком. Одну из причин такого положения следует усматривать в недостаточной аргументированности воззрений названных авторов, хотя общее направление их мысли нам кажется заслуживающим более пристального внимания, но при непременном условии отказа от чрезмерно идеализированного освещения личности и деятельности Ивана Грозного, что свойственно и той и другой работе. Живая действительность вносила свои поправки в планы и намерения правительства, влияла на конкретные формы их реализации. В Москве недостаточно четко представляли истинные возможности Сибирского ханства, его прочность и военные ресурсы. Исходя из сказанного ранее, можно думать, что царское правительство значительно преувеличивало силы сибирского хана Кучума. В неменьшей мере это относится и к Строгановым. Они были почти постоянными и очень заинтересованными информаторами Москвы о восточной границе России. Поэтому мы не склонны считать поход Ермака давно и тщательно подготавливаемой военной экспедицией, рассчитанной на последствия вроде разгрома Сибирского ханства. Все, что случилось потом, было, по-видимому, приятной неожиданностью как для правительства, так и для Строгановых. «Опальная» грамота Строгановым предписывала вернуть Ермака с казаками из похода на Сибирь, чтобы разместить их в Перми Великой для несения караульной службы. Но в данном случае правительство предусматривало и ответные удары казачьей дружины, усиленной местным ополчением против «пелынского князя» и «сибирских людей». Цель этих ударов была определена двоякая: «...чтоб вперед воинские люди... на наши земли войною не пришли и нашие земли не извоевали», а также, чтобы «их в нашу волю приводить». Действия против «воинских людей» Строгановым надлежало проводить «обсылася в Чердынь с Васильем с Пелепелицыным и с Воином с Оничковым». (В. Оничкова специально отрядили из Москвы в Пермь Великую для организации обороны края и походов против воинственных соседей). Следовательно, центральная власть не осталась безучастной к событиям на восточных окраинах и постаралась взять под свой контроль тамошнюю ситуацию. Местному воеводе отводилась в этом немалая роль, но все же подчиненная по отношению к правительственному посланцу В. Оничкову. Царская грамота дважды напоминает Строгановым о необходимости совместных и согласованных действий с пермским воеводой В. Пелепелицыным, тем самым, кто пожаловался в Москву на Строгановых и по чьей отписке была дана «опальная» грамота 64. Можно понять намерения правительства в данном направлении.
64 До воеводства в Перми Великой В. Пелепелицын несколько лет управлял в Арске («Разрядная книга 1475—1598 гг.», стр. 271, 291, 300). Летом 1581 г. он ездил в послах к ногайским князьям и при возвращении на Волге встретился с И. Кольцо и другими казаками. Те напали на ногайских людей и «тезиков». Встреча была неприятной и для посла, он спасся бегством, лишившись кое-какого имущества (ЦГАДА, Ногайские дела, кн. 10, лл. 141 об.— 142, 146 об.—148). Этот факт, не учтенный предыдущей литературой, дает дополнительные (притом едва ли не самые веские) основания признать свидетель-
36
Одновременная ориентация на две силы — местного воеводу и Строгановых — позволяла московским властям иметь перекрестную информацию и облегчала контроль за состоянием далекой окраины. Известному антагонизму между этими силами обязана своим происхождением эта самая «опальная» грамота. Считать сообщение В. Пе-лепелицына наветом на Строгановых можно, как мы думаем, только в определенных пределах. Главное, что оскорбило В. Пеле-пелицына как царского наместника в Перми Великой — это самочинная посылка Строгановыми отряда Ермака в поход без согласования с ним обстоятельств и времени экспедиции65. Но Строгановы, полагаем, предприняли данный шаг, имея какие-то предыдущие правительственные санкции более «молодого» происхождения, чем грамота 1574 г. Появление в их владениях значительной военной единицы, каковой была дружина казаков Ермака, в корне отличалось от разрешенного им «прибора» охочих казаков, который проводился дотоле отнюдь не в столь массированном виде. Закономерно поставить вопрос: почему правительство отнеслось более или менее терпимо к факту присутствия казаков Ермака в вотчинах Строгановых? Практически им ничто не угрожало. Лишь неисполнение царского повеления о переводе казаков Ермака после возвращения из похода («только к вам из войны пришли») в Чердынь и Соль Камскую могло повлечь за собой жестокое наказание («и нам в том на вас опала своя положить большая, а атаманов и казаков, которые слушали вас и вам служили, а нашу землю выдали, велим перевешати»). Чем же вызвана эта мягкая в общем и целом позиция правительства, когда речь идет о вчерашних «воровских» казаках, чьи нападения на суда по Волге и Каспию недавно так заботили Москву? «Опальная» грамота вспоминает с осуждением этот факт, но на основании его не делает далеко идущих выводов о поимке и наказании непокорных казаков (чего можно было бы ожидать). Два момента, думаем, сыграли здесь решающую роль. Во-первых, потребности обороны восточных рубежей и малолюдство уральских владений заставляли правительство быть менее щепетильным в подборе и использовании военных кадров на этих территориях. Приходилось закрывать глаза на прошлое людей, взявшихся за дело обороны пограничной с Сибирью полосы. Во-вторых, могло иметь место выраженное хотя бы в косвенной форме позволение царя привлечь на службу казачью вольницу Ермака. На правдоподобность этих
ства отписки В. Пелепелицына из Перми Великой о походе Ермака достаточно достоверными. Становится вполне понятной и его ссылка на предыдущие действия казаков, о которых он был хорошо осведомлен. И вряд ли Пелепелицын питал симпатии к этим своевольным людям, так что личная обида могла сыграть роль и независимо от его отношения к Строгановым, когда он отправлял свою отписку в Москву, послужившую материалом для царской «опальной» грамоты Строгановым от 16 ноября 1582 г.
65 Осложняющим обстоятельством, если следовать отписке Пелепелицына, было то, что одновременно с отправкой Ермака в Сибирь на Пермь Великую напал пелымский князь. Пострадали многие населенные пункты, в осаде оказалась Чердынь.
37
предположений указывает все та же «опальная» грамота Строгановым. В ней сразу после упоминания о прежних прегрешениях казаков на Волге говорится: «и им было вины свои покрыти тем, что было нашу Пермскую землю оберегать». Следовательно, при условии несения военной службы по охране Перми Великой (а не только вотчин Строгановых, что нужно особенно подчеркнуть) казаки получали от правительства некую амнистию. Тут Строгановы могли сыграть посредническую роль, так как царю было бы «не вме-стно» вступать в какие-либо переговоры с «воровскими» казаками. Согласие Москвы, вероятно, было дано. О нем, как обычно делалось, должны были быть поставлены в известность и Строгановы, и пермский воевода. Опять-таки, опираясь на существовавшую тогда процедуру сношений, есть резон полагать, что действовать им рекомендовалось совместно. Напомним, что год назад правительство направило аналогичные грамоты относительно обороны от пелымского князя как Строгановым, так и местным властям Перми Великой. Отписку Пелепелицына по этой причине мы не склонны оценивать только в качестве доноса на Строгановых, извращавшего факты и приписавшего им инициативу в организации похода Ермака. Этот документ — обычного служебного происхождения, правда, по совсем необычному поводу составленный. Воевода не мог не сообщить в Москву о происходящем во вверенном ему крае. А поскольку Строгановы, должно быть, поспешили с посылкой отряда Ермака, не «обослався» с воеводой, Пелепелицын счел своим долгом уведомить о случившемся Москву. Характеризовать дружину Ермака на манер «вотчинной армии» в данном случае нет достаточных оснований. Она, даже пользуясь материальной поддержкой Строгановых, все же находилась в двойном подчинении. Иначе трудно объяснить, почему «опальная» грамота так свободно распоряжается судьбой казаков и требует под угрозой репрессий, чтобы «тех казаков, Ермака с товарищи, взяв, отвести в Пермь и в Усолье в Камское, и туто им стоять велели, разделяся». Конкретизируя это указание, грамота повелевает всех казаков выслать из строгановских острожков с предписанием, чтобы Строгановы «у себя их не держали». Оставить разрешалось не более 100 человек, и то в крайнем случае («А будет для приходу вам в остроге быти нельзя», т. е. в обстановке военной угрозы). Противопоставление — упрек («слушали вас и вам служили, а нашу землю выдали») ясно показывает, что на первом плане для казаков независимо от того, чей хлеб они ели, должны стоять интересы «земли», а уже потом Строгановых. Характерный штрих: в грамоте от 7 января 1584 г., когда Ермак уже давно громил Кучума в Сибири, и это было известно в Москве (там побывало посольство от Ермака во главе с Иваном Кольцо), царское правительство ни словом не обмолвилось о заслугах Строгановых в организации похода 66.
66 Г. Ф. Миллер. Указ, соч., т. I. Приложения, № 7, стр. 342—343, № 8,
38
Правомерность выдвинутой гипотезы находит косвенное подтверждение в фактах присутствия на государевой службе по окраинам не только служилых людей и местных ополченцев, но и «вольных казаков». Г. Красинский сослался на практику обороны южной границы путем привлечения на нее казаков. Но известны и другие факты. Так, Соловецкий летописец под 1591 и 1592 гг. упоминает о военных действиях против шведов на севере, в которых 67 участвовали «вольные казаки» .
Достойно внимания и то, что этот современный источник, сообщая о походе Ермака, так изобразил его: «Того же [7093] году привели к Москве к государю казаки донские и Вольские, Ермак с товарищи, сибирского царя, и землю его со всеми сибирскими людьми взяли и к государю в повиновение привели» 68. Нас не касаются сейчас серьезные фактические ошибки данного сообщения69. Важно другое: деятельность казаков в Сибири поставлена в ряд с действиями «вольных казаков» на северных окраинах против Швеции. Какой-либо разницы здесь современники не находили.
Кратко затронем вопрос о хронологии похода Ермака. Начальной датой в литературе называли в пределах трех лет (1580—1582) практически каждый год, принимая указание «опальной» грамоты Строгановым о дне и месяце (1 сентября). За 1580 г. высказывался А. А. Дмитриев, а недавно эта дата косвенно принята в одной публикации по истории Тюменской области70. Были сторонники 1582 г. (Н. И. Костомаров, Н. В. Шляков, Г. Е. Катанаев и др.).
стр. 343—344. Наряду с указанием о помощи в отправке правительственных войск в Сибирь грамота содержит угрозу, являвшуюся, может быть, отзвуком «опальной» грамоты: «А не дадите судов под наши ратные люди вскоре со всем судовым запасом тотчас, а нашему делу учинитца поруха, и вам от нас быти в великой опале» (там же, стр. 344).
67 М. Н. Тихомиров. Малоизвестные летописные памятники.— «Исторический архив», т. VII. М., 1951, стр. 234—235.
68 Там же, стр. 228—229.
69 В опубликованном недавно В. И. Корецким летописном тексте содержатся сходные ошибки: сообщается, что в 1588—1589 гг. Ермак будто бы взял Сибирское царство, пленил Кучума и прислал его с семейством в Москву. Даже начало похода Ермака автор приурочил к Казани (В. И. Корецкий. Летописец с новыми известиями о восстании Болотникова.— «История СССР», 1968, № 4, стр. 128—129). Данный памятник (имеющий, по мнению В. И. Корецкого, поволжское происхождение) ни словом не обмолвился о Строгановых и их участии в организации экспедиции Ермака. Приписывая инициативу похода казаков Ермака царю Федору Ивановичу, «Пискаревский летописец», напечатанный О. А. Яковлевой, также ничего не знает о Строгановых («Материалы по истории СССР», т. II. М., 1955, стр. 88).
70 «Наш край в документах и иллюстрациях». Тюмень. 1966, стр. 30 (опубликована шертная запись 1580 г., данная Ермаку татарами, остяками, и вогулами). Поскольку документ представлен позднейшей копией, он требует особенно осторожного отношения, в частности к его датировке. Правда, во вступительной статье к этому разделу есть дата 1 сентября 1581 г., но она не согласу тся с публикуемым источником.
39
В 1959 г. В. И. Сергеев дал свое истолкование хронологии экспедиции Ермака, полагая ее началом 1 сентября 1578 г.71 Но наиболее распространенной считается датировка 1 сентября 1581 г. Ее принимали С. В. Бахрушин, А. И. Андреев, А. А. Введенский и другие исследователи 72. Автор поддерживает эту датировку, но считает своим долгом ее дополнительно обосновать, не прибегая к показаниям летописей и отталкиваясь от других, относительно близких событиям источников 73. К ним принадлежит челобитная тюменского конного казака Гаврилы Иванова от 1623 г., поданная им в недеж-де, что его за прежние заслуги и долголетнюю службу назначат атаманом тюменских казаков. Судя по началу царской грамоты 27 февраля 1623 г., излагающей челобитье («бил нам челом... а сказал...»), можно утверждать, что Г. Иванов обратился к верховной власти, минуя тюменских воевод, во время своего пребывания в Москве. Гаврила Иванов сказал в Приказе Казанского дворца, что «служил де он... государю царю и великому князю Ивану Васильевичи) всеа Русии» и последующим царям вплоть до Михаила Федоровича «в Сибири 42 года». Следовательно, исходной датой своей сибирской службы этот ветеран считал 1581 г. Далее челобитчик прямо связывал свою судьбу с именем Ермака: «А преже де того он служил нам на поле 20 лет у Ермака в станице и с ыными атаманы. И как с Ермаком Сибирь взяли, и Кучюма царя с куреня збили, а царство Сибирское нам взяли, и мурз и татар розорили, и он де был посылай с Ондреем с Воейковым на нашу службу на тово же Кучюма царя» 74. Г. Иванов участвовал в окончательном разгроме Кучума, строил первые сибирские города Тюмень, Тобольск, Пелым, Тару, Томск. Одним словом, он был одним из тех немногих оставшихся в живых бывалых «ермаковых казаков», которые не понаслышке, а своими глазами видели бурные события «покорения Сибири» и на всю жизнь остались верны вновь обре-
71 В. И. Сергеев. К вопросу о походе в Сибирь дружины Ермака.— «Вопросы истории», 1959, № 1, стр. 117—129.
72 Заметим, что у С. В. Бахрушина встречается и более расплывчатая датировка— «около 1580 г.» (С. В. Бахрушин. Научные труды, т. IV. М., 1959, стр. 8).
73 Сибирские летописи сами очень противоречиво толкуют о начале и продолжительности похода. Если следовать Есиповской летописи, а также «Синодику» митрополита Киприана, годом начала похода Ермака будет 1580. Строгановская летопись без околичностей называет 1 сентября 1581 г.— и т. д. Первая публикация Строгановской летописи, выполненная Г. И. Спасским, имела серьезную хронологическую ошибку в переводе даты на новое летосчисление (1582 г. вместо 1581). В ней оказался повинен издатель, в чем он признался в ответе на замечания П. А. Словцова. Спасский оправдывался тем, что исправление сделал для согласования даты отправки Ермака с упоминанием его похода в царской грамоте Строгановым («опальной») 1582 г., а также характером издания, рассчитанного на широкую публику (ГАКК, ф. Г. И. Спасского, д. 294, л.13—13 об).
74 Г. Ф. Миллер. Указ, соч., т. 1. Приложения, № 100, стр. 455—456. См. также РИБ, т. II, № 130, стб. 400—402.
40
тонному Россией краю. В Москве вняли просьбе старого служаки и определили его на должность атамана конных казаков в Тюмени 75.
Челобитная Г. Иванова является редким документом такого рода, имеющим точный расчет службы в годах. Изученные нами челобитные потомков казаков Ермака позднейших лет обычно содержат очень приблизительные данные о продолжительности службы их отцов и дедов. Поэтому они мало пригодны для рассмотрения хронологии вопроса.
Давно было обращено внимание на поиски вещественных памятников, имеющих отношение к походу Ермака. Однако значительных результатов на этом поприще наука не имеет. Даже то, что удалось найти, впоследствии оказывалось утраченным. Весьма досадно, что, по-видимому, не сохранилась пушка, будто бы подаренная Максимом Строгановым Ермаку, о чем говорила вылитая на ней надпись. Эту пушку (затинную пищаль) видел в 80-х годах XIX в. В. В. Голубцов, сообщивший о ней А. А. Дмитриеву, который со слов Голубцова эту надпись на пищали опубликовал. Хранилась эта редкость в дворце Строгановых на Невском проспекте в Петербурге. Впоследствии А. А. Введенский искал ее в собраниях Артиллерийского музея, куда перешли коллекции строгановского дворца, но безуспешно 76. В дореволюционной литературе упоминалось об иконах, якобы переданных из походной часовни Ермака в собор г. Тобольска, позже поступивших в Петербург 77.
Среди документов Г. И. Спасского автору этих строк попалась не лишенная интереса «Опись достопамятным военным древним ору-жиям в Тобольском арсенале в приличьных местах расположенных» 78. В разделе данной описи, озаглавленном «Из знамен», приводятся краткие описания хранившихся в арсенале знамен. Тут есть знамена разного времени. Некоторые из них несут на полотнищах даты и надписи, что особенно важно. Одно знамя с надписью: «Лета 7203 апреля 27. По указу великих государей и князей сибирских Андрея Федоровича Нарышкина с товарищи». Коллекция этих регалий заключает также памятники начала и середины XVIII в. Под номером третьим в реестре значится следующее описание: «На китайке со обложенными по краям кумачем бывших при завоевании Сибири Ермаком Тимофеевичем в царствование царя
75 Однако дело с поверстанием Г. Иванова в оклад хлебного и денежного жалованья затянулось. Ему опять пришлось обратиться с челобитной к царю и напомнить, что он «служил де... с Ермаком и Сибирь взял». За приписью дьяка Ивана Грязева в Тюмень была послана грамота, разрешавшая поверстать Г. Иванова жалованьем «против прежних атаманов» (СП, кн. 6, лл. 137—138 об.).
76 А. А. Дмитриев опубликовал надпись на пищали (ЖМНП, 1894, январь, стр. 32—33). См. также А. А. Введенский. Дом Строгановых, стр. 96—97.
77 Н. А. Абрамов. Ермак, покоритель Сибири.— «Чтения ОИДР», 1867, кн. 4, стр. 20.
78 Г АКК, ф. Г. И. Спасского, д. 83, лл. 18—19. Опись составлена по состоянию на 1820 г. Она выполнена каллиграфическим почерком. Это явно рука не Г. И. Спасского. Но карандашные пометки, вероятно, принадлежат ему.
41
Ивана Васильевича, со знаками льва и единорога сражающимися 7089 года, ныне 288 лет», а в графе «Щет» указано число — два зна-79 мени .
Остается открытым вопрос, каким образом была определена эта дата: имелась ли она на знамени и оттуда попала в опись (даты на знаменах не редкость) или же ее автором был Г. И. Спасский, хотя непонятно, зачем ему понадобилось в таком случае воспроизводить цифры на древнерусский манер. Во всяком случае, версия о принадлежности данных знамен к временам Ермака нашла отражение и в описаниях Оружейной палаты, куда они в конце концов поступили 80. Эта тема могла бы послужить предметом увлекательного специального исследования.
В данной работе мы не ставим задачи подробного изучения событий похода Ермака. Они обстоятельно запечатлены в летописной традиции, хороЕ-0 Есвестны, хотя и не бесспорны в некоторых аспектах. Опять-таки наибольшие затруднения вызывает хронологическая канва последующих событий. Достиг ли отряд Ермака столицы Сибирского ханства г. Искера в том же 1581 г. или в следующем 1582 г., после зимовки на перевале из Европы в Азию?
79 ГАКК, ф. Г. И. Спасского, д. 83, л. 18. Дата написана карандашом, равно как 1532
и странный расчет времени — 233 • На полях против этого текста стоит карандашная полустершаяся пометка: «Может быть, Строгановское» (о знамени, конечно). Возможно, она принадлежит Г. И. Спасскому. О «знаменах полковых с иконами, всякому сту по знамени», полученных дружиной Ермака от Строгановых, говорит Ремезовская летопись («Сибирские летописи», стр. 315). Из них было два «главных», по словам Н. Абрамова: одно с изображением спасителя, другое — святого Николая. Оба знамени «взяты были в тобольский арсенал и там хранились» (Н. А. Абрамов. Указ, соч., стр. 11, прим. 17). Отчетливо видны знамена с изображением Спаса и святых в иллюстрированной (Кунгурской) летописи. («Краткая Сибирская летопись (Кунгурская)». СПб., 1880. л. 8 и др. См. также «Сибирский вестник». СПб., 1818, ч. 1, стр. 13). Изображения на знаменах в описи Спасского указаны совсем иные. Впрочем, речь может идти о разных знаменах.
80 А. Велътман. Московская Оружейная палата. М., 1844, стр. 79. Названы два знамени 1581 —1584 гг. Ср. «Опись Московской Оружейной палаты, часть третья. Знамена, прапоры, значки, флаги и штандарты». М., 1884, стр. 78—80, где указаны три знамени 1581 —1582 гг. На табл. 327—знамя со львом и единорогом. Ю. В. Арсеньев относит эти знамена к концу XVII в. (Ю. В. Арсеньев. О знаменах с геральдическими изображениями в русском войске XVI 1-го века. Смоленск, 1911, стр. 6). К тому же мнению склоняется В. И. Маркова, хранитель фонда тканей Оружейной палаты, которой автор выражает благодарность за консультацию. На всех трех знаменах дат не обнаружено. Однако это не может еще служить абсолютно бесспорным аргументом, отрицающим возможность существования дат на знаменах. Регалии находились в ветхом состоянии, коймы были частично утрачены. Могли быть позднейшие подновления знамен.
Известия еще об одном знамени, по преданию находившемся в дружине Ермака, недавно обнаружил В. И. Сергеев, изучавший документы ЦГВИА. Он любезно сообщил мне, что в 1882—1883 гг. знамя хранилось у отставных казаков г. Березова и передано командованию Сибирского казачьего войска в Омске. Согласно сведениям художника Круссерова, на знамени была религиозная эмблематика. Дальнейшая судьба этой реликвии неизвестна.
42
Относится ли гибель Ермака к 1584 или 1585 г.? Какова была численность войска Ермака Тимофеевича? Данные разногласия отразились и на справочных изданиях81. Эти вопросы продолжают быть спорными ввиду противоречивости показаний сибирских летописей. Официальными источниками, проливающими свет на эту сторону дела, наука пока не располагает. Было бы крайне желательным археологическое обследование возможных стоянок дружины Ермака по пути в Сибирь 82. Перспективность этой работы уже имеет в литературе неплохое подтверждение 83.
Немало споров вызывали различные попытки установить биографические сведения о Ермаке до начала его похода, определить его «христианское» имя. По поводу имени Ермака стоит заметить, что поиски его христианского прототипа (Ермолай, Ермил, Герман) нс исключают другого подхода. Имя, данное при крещении, могло попросту не запечатлеться ни в источниках, ни в памяти современников, ибо прозвище — второе имя — сплошь и рядом становилось в жизни единственным. Кроме того, имя Ермак не являлось большой редкостью на Руси. Еще в начале 60-х годов XV в. в одной грамоте упоминается Ермак «дворьскои» 84. Духовная великокняжеского Подвойского Ивана Грани от 1450 г. завещает взять долг «на Ермаке на старосте в Волзе четыре алтына» 85. Ермаки встречаются в писцовых книгах XVI в.86 Среди «людей» Строгановых в их пермских владениях начала 80-х годов XVI в. это имя также встречается (Ермак Морок и Ермак Езовщик) 87. Бытовало оно и позже. Мнение А. К. Воронихина о том, что Ермак Тимофеевич — это Василий Тимофеевич Аленин, судовой работник в пермских владениях Строгановых, позже ставший казаком, род которого проис
81 СИЭ, т. 5, стб. 508—509.
82 Г. Е. К|атанаев упоминает, что в 128 верстах вверх по Тагилу от его устья стоял каменный столб с надписью: «Здесь по преданию зимовал Ермак с дружиною в 1582 году, по переходе через Урал» (Г. Е. Катанаев. Западно-Сибирское служилое казачество и его роль в обследовании и занятии русскими Сибири и Средней Азии, вып. 1. СПб., 1909, стр. 38).
83 Подразумевается работа Д. Н. Фиалкова «О месте гибели и захоронения Ермака» («Материалы по истории Сибири. Сибирь периода феодализма», вып. 2. Новосибирск, 1965, стр. 278—282), в которой применен метод аэрофотосъемки в сочетании с летописными и картографическими данными. См. также сообщение о раскопках Кокуй-городка (А. И. Россадович. Кокуй-городок. — «Ученые записки Пермского гос. университета им. А. М. Горького», № 191, вып. 4. Пермь, 1968, стр. 292—296). Г. И. Спасский еще в 1818 г. привел перечень достопамятных мест в Сибири, относящихся к действиям дружины Ермака. Недавно Л. А. Гольденберг выявил в ЦГВИА серию картографических материалов с текстовыми пояснениями. Автором этих документов, относящихся к 1806 г. и имевших целью описание мест, связанных с пребыванием Ермака в районе Тобольска, был местный губернский землемер Филимонов. Выражаю благодарность Л. А. Гольденбергу, ознакомившему меня с этими материалами.
84 АСЭИ, т. III, стр. 86.
85 Там же, стр. 473.
86 Н. Д. Чечулин. Личные имена в писцовых книгах XVI в., не встречающиеся в православных святцах. СПб., 1890, стр. 11.
87 А. А. Введенский. Дом Строгановых, стр. 89.
43
ходит из посада г. Суздаля, нашло известную поддержку в литературе последнего времени 88. Оставляя открытым вопрос о происхождении Ермака, следует заметить, что сторонники его уральского происхождения должны объяснить некоторые несообразности поведения атамана в начале похода. Летописи говорят, что Ермак с дружиной допустил ошибку: плывя по Чусовой, он принял Сылву за ее продолжение и «обмишенился», повернув в эту реку. Подобный казус для человека, знакомого с Уралом, представляется странным.
Г. Е. Катанаев считал, что в начале 80-х годов XVI в. одновременно действовали три атаманаЕрмака 89. Все эти вопросы еще ждут новых исследователей.
3. Присоединение Западной Сибири по русским дипломатическим документам второй половины XVI — начала XVII в.
Мы намеренно оставили в стороне еще одну категорию исторических источников, представляющих большой интерес для характеристики проблемы присоединения Западной Сибири в целом и похода Ермака в том числе. Речь идет о русских дипломатических документах второй половины XVI в. Эти документы в значительной своей части были опубликованы еще до революции в различных изданиях, освещающих сношения России с другими государствами. Однако они оставались вне поля зрения исследователей, занимавшихся историей Сибири. Тем менее могли привлечь внимание ученых, изучавших внешнеполитические сюжеты, разрозненные и довольно краткие известия о Сибири.
Так или иначе, остается фактом, что наказы русским дипломатам, отправляющимся за границу, посольские статейные списки, инструкции приставам, сопровождавшим иностранных дипломатических агентов во время их пребывания в России, и другие подобные источники не рассматривались под «сибирским» углом зрения.
В ходе сношений с иностранными державами царское правительство излагало свое понимание как внешнеполитических, так и внут-рених проблем. Следовательно, обращаясь к названной группе источников, мы должны ясно представлять, что будем иметь дело с сугубо официальной версией того или иного события, не говоря уже об узкоклассовой его оценке.
Перейдем к рассмотрению источников, отражающих сношения с Польско-Литовским государством, Швецией и Германской импе
88 А. К. Воронихин. К биографии Ермака.— «Вопросы истории», 1946, № 10, стр. 98—100; ср. А. А. Введенский. Дом Строгановых, стр. 89; В. В. Мухин. Ермак Тимофеевич. Пермь, 1957, стр. 6; «История Урала», т. 1. Пермь, 1963, стр. 60. Это мнение давнее (см. Н. Абрамов. Указ, соч., стр. 1—2).
49 Г. Е. Катанаев. Указ, соч., стр. 33.
44
рией 90. Они дают некоторый материал по спорному вопросу о времени и обстоятельствах присоединения Сибири к России.
После ряда зауральских походов русских войск в конце XV — начале XVI в. в титуле московского великого князя появилась формула: «князь Кондинский и Обдорский». Таким образом, даннические отношения этих княжеств к Москве были признаны достаточными для причисления их к владениям Русского государства. Однако в это время и позднее в течение нескольких десятилетий Сибирь как таковая в титуле еще не упоминается. Но вот в 1555 г., спустя три года после падения Казани, в титуле Ивана IV в грамотах к иностранным монархам появилось нечто новое: «И всеа Сибирскыа земли повелитель». Предвидя возможные вопросы на этот счет (написание титулов было тогда под ревнивым наблюдением как внутри страны, так и при дворах зарубежных монархов), проект ответа командированного в Литву С. Турпеева, составленный в Посольском приказе, гласил: «Сибирская земля поряду с Казанскою землею; и как государь наш... взял Казань, и сибирской князь Еди-герь бил челом государю нашему со всеми сибирскими людьми, чтобы царь... пожаловал, Сибирскую землю держал за собою и дань бы с них имал, а их бы с Сибирскые земли не сводил». Далее указывалось, что Иван IV положил дань по два соболя с человека в год «без перевода», а сборщику дани — по две белки «с головы». Едигер получил на этот счет царскую грамоту. «А послал к ним государь по свою дань своего данщика Дмитрея Курова сына Не-пейцына»91. В обязанность Едигера была также вменена военная служба со всеми своими «воинскими людьми, куды государь наш пошлет». В инструкции приводится цифра обложенного данью населения Сибирского ханства — 40 тыс. человек92. Документы последующих лет убеждают в том, что сибирский элемент царского титула был, действительно, тогда новым 93. Заметим: инструкция ни словом
50 В сношениях с этими странами встречаются наиболее ранние упоминания о сибирских делах. Дипломатические источники о связях с Ираном, например, сохранили прямые свидетельства не ранее 1590 г. («Памятники дипломатических и торговых сношений Московской Руси с Персией». Изданы под ред. Н. И. Веселовского, т. I. СПб., 1890, стр. 11, 94, 119, 124 и т. д.). Что касается Англии, то соответствующие данные относятся лишь к 1600 г. (Сб. РИО, т. 38, стр. 296—297).
Сб. РИО, т. 59, стр. 479—480. Этот документ вносит полную ясность в противоречиво толкуемый вопрос о времени появления в царском титуле Сибири. Г. Красинский поправил Н. М. Карамзина, который называл 1554 г., но и сам ошибся, указав 1556 г. (Г. Красинский. Покорение Сибири и Иван Грозный, стр. 88).
92 Сб. РИО, т. 59, стр. 479—480. Сопоставление этих данных с Никоновской летописью, отметившей приезд в январе 1555 г. в Москву посольства от Едигера и условия подданства Сибирского ханства, дает вполне удовлетворительный результат. Расхождения незначительны, а текст инструкции гораздо обстоятельнее летописного (Ср. ПСРЛ, т. XIII, первая половина, стр. 248).
93 Сб. РИО, Т. 59, стр. 514, 517; т. 71, стр. 73, 384 (данные 1556, 1562,1566 гг.). В 1570 г. рядом с Сибирью уже фигурирует в титуле «Северная страна» (Сб. РИО, Т. 71, стр. 724).
45
ле обмолвилась об отношениях Русского государства к Сибири в предшествующий период. Должно быть, этому не придавалось в тот момент особого значения. Что же касается географического положения Сибири, то оно отождествляется с основной территорией Сибирского ханства. Северные княжества (Кондинское и Обдорское, а равно Пелымское) в понятие «Сибирь» не включались.
Вплоть до 80-х годов XVI в. «сибирская» тема не звучит в дипломатических документах. События Ливонской войны и борьба с Крымской ордой на юге временно заслоняют ее. Но по мере получения в Москве известий о результатах похода Ермака и в связи с дальнейшими шагами по сокрушению Сибирского ханства эта тема прочно занимает свое место в дипломатической документации. Еще в 1582 г. посольские инструкции не содержат статей о Сибири94. А уже в ноябре 1584 г., т. е. при царе Федоре Ивановиче, мы встречаем довольно развернутую характеристику взаимоотношений с Сибирским ханством, заключающую сводку главных фактов, относящихся к военным действиям против Кучума. Подчеркнув, что сибирские «цари» «бывали из рук государей наших», наказ послу Лукьяну Новосильцеву и Кучума называет «посаженником» Ивана IV. Антимосковская политика Кучума рассматривается как нарушение подданства и «непослушание», сопровождавшееся изгнанием и ограблением царских данщиков. «И государя нашего отец,— говорится далее в наказе,— за это непослушанье велел на него итти из Перми казаком своим волжским и казанским и асторохан-ским с вогненным боем. И те казаки, пришед, царство Сибирское взяли, людей многих побили, а царь побежал в Казатцкую орду. И ныне государь наш послал в Сибирь воеводу своего, и сидят в Сибири государевы люди, и Сибирская земля вся, и Югра, и кон-динской князь, и пелымской князь, и вогуличи и остяки, и по Оби по великой реке все люди государю добили челом и дань давать почали. И ныне те все земли с Сибирью государю послушны, в службе учинились и дань дают государю нашему соболи и черные лисицы». На возможный вопрос о реке Оби надлежало ответить: «Обь-река ширина ей верст с пятьдесят, а городов по ней с семьдесят» 95.
Предыдущий пункт инструкции содержал ответ о Казани и Астрахани на вопрос «как ныне Казань и Астрахань государю... служит?». Новосильцеву следовало отвечать, что Казань и Астрахань «во всем в государя нашего воле». Но наказ не скрывал неспокойного положения в этом крае, потребовавшего карательных мер против непокорных туземных жителей: «А которые дальние волости луговые стороны (Волги.— А. П.) поддались к Сибири и учали были воровать, и государь наш посылал воевод своих, и... воеводы в тех волостях всех изменников, сыскав, казнили и городы поставили для укре
94 «Памятники дипломатических сношений Древней России с державами иностранными», ч. I. СПб., 1851, стб. 856—858.
95 Там же, стб. 922. Сопоставление опубликованного документа с архивным оригиналом в ЦГАДА показывает достаточно высокую точность передачи текста.
46
пленья...» 96. Наступление на Сибирское ханство являлось одновременно средством более полного подчинения Поволжья и его народов. Эта связь устанавливается и по некоторым летописным указаниям. Соловецкий летописец под 7090 г. упоминает: «Того же году завоева-лася з государем черемиса накрепко». Записи о походе Ермака предпослан такой текст: «В лето 7093-го. Добили государю челом... черемиса вековым миром» 97. Н. М. Карамзин писал о грабежах ногаев «в Камских пределах» в начале 80-х годов XVI в., которые были следствием подстрекательства со стороны крымского и сибирского ханов 98 99 100.
Итак, нужно отдать должное руководителям русской дипломатии того времени. Они достаточно оперативно откликались на все новости. Но самое главное для нас — это факты, касающиеся Сибири ". Есть основания думать, что перед нами первое исходящее от русского правительства официальное сообщение о походе дружины Ермака (хотя имя атамана ни здесь, ни в других аналогичных источниках ни разу не упоминается) и его результатах. В Посольском приказе обработали сведения, доставленные посольством от Ермака и, возможно, С. Волховским. Сибирские летописи уверяют, что Ермак из своего похода отправил в Москву «послание», «отписку» через Пермь Великую с атаманом И. Кольцо. Тот факт, что посольство было отправлено не к Строгановым, а непосредственно в Москву, также примечателен.
В приведенном выше тексте со всей отчетливостью выступает мысль о прямой государственной инициативе в организации военной экспедиции против сибирского «салтана». Документ подтверждает участие казаков в этой экспедиции, причем в данной записи наряду с «волжскими» казаками названы «казанские» и «астраханские» (в последующих документах упоминаются обычно волжские казаки). Далее, удостоверяется факт отправления экспедиции из уральских владений России («из Перми»). Не расходятся с нашими представлениями и другие свидетельства этого документа (о взятии Сибирского царства, бегстве Кучума к казахам, посылке в Сибирь царского воеводы, под которым можно подразумевать князя С. Волховского, и т. д.). Не случайно дана справка о реке Оби. В Европе проявляли повышенный интерес к отысканию Северного морского пути в дальневосточные страны, с которым связывали и реку Обь 10°.
В частности, посольство Федора Андреевича Писемского и подья
96 Там же, стб. 921.
97 М. Н. Тихомиров. Малоизвестные летописные памятники.— «Исторический архив», т. VII. М., 1951. стр. 228.
93 Н. М. Карамзин. Указ, соч., стр. 416.
99 Л. Новосильцева при имперском дворе, действительно, спросили о Сибири, на что он ответил согласно наказу («Памятники дипломатических сношений», ч. I, стб. 938—939).
100 См. Г. Красинский. Покорение Сибири и Иван Грозный.— «Вопросы истории», 1947, № 3, стр. 87—89.
47
чего Неудачи Ховралева к английской королеве Елизавете в 1587 г. обсуждало с королевскими дипломатами просьбу английских купцов о предоставлении им исключительного права торговых поездок на восток от Двины, включая Печору и «Обь-реку» 101.
Через год, в 1585 г., о Сибири встречаются записи в посольских делах со Швецией 102. Наиболее подробная запись — в наказе русским послам. Начало ее совпадает почти дословно с цитированной выше записью 1584 г. В отличие от предыдущей здесь казаки названы просто «государевыми», без уточнения их географической принадлежности (волжские или иные).
Кроме того, в этом документе несколько иной оттенок носит определение роли центральной власти в организации сибирского похода казаков. Если предыдущий текст прямо говорит, что царь «велел» идти в Сибирь, то в данной записи формулировка смягчена: «И государь наш... Иван Васильевич... поволил на Сибирь итти казаком» 103. Отсюда можно заключить, что даже у компетентных современников не было полной ясности насчет отправки экспедиции Ермака. Термин «поволил» (разрешил) 104 дает основание предполагать значительную долю инициативы самих казаков Ермака. Вспомним, что именно этот хейтмотив звучит и в Ремезовской и в Кунгурской летописях, ближе всего стоящих к народной традиции и казацкому фольклору в освещении сибирского похода Ермака.
Далее сообщались некоторые новые фактические данные: «И казаки государевы, ис Перми шод, Сибирское царство взяли, а Сибирской’ царь Кучюм убежал в поле, и ныне государь на него послал рать свою; и племянник Кучюмов Маметкул-царевич, собрався с людьми, приходил в Сибирь на государевы люди, и государевы люди тех всех людей, которые были с ним, больши десети тысечь, побили, а его самого жива взяли и к Москве ко государю привели; и ныне Сибирской царевич на Москве, а в Сибири государев воевода и дань с сибирских людей емлют на государя великую, соболи и лисицы черные, и белку, и иной всякой зверь.
А царство Сибирское великое по Оби реке верст на две тысечи и больши, а городов в ней до семидесети; и ныне Сибирское цар
101 «Путешествия русских послов XVI—XVII вв. Статейные списки». М.— Л., 1954, стр. 133-135.
102 Сб. РИО, т. 129, стр. 414—415. Ср. там же, стр. 463, 508, 515. Послы должны были непременно рассказать о Сибири даже в том случае, если их о ней и не спросят.
103 Та же клаузула встречается в посольских делах с Ираном начала 90-х годов XVI в. («Памятники дипломатических и торговых сношений Московской Руси с Персией», т. I, стр. 364).
104 См. В. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка, т. III. М., 1955, стр. 146. Ср. также: «...чтоб государь поволил ходити торговати на Русь одним англичаном...» («Путешествия русских послов XVI—XVII вв.», стр. 134—из статейного списка 1582 г. Ф. А. Писемского и Н. Ховралева). Или: «...государь меня пожаловал, поволил мне написати к тебе грамоту...» (СГГД» ч. 2, № 67, стр 131—из грамоты царевича Абулхайра Кучуму).
48
ство в государеве воле» 105. И в данном случае видим, что получаемая из Сибири информация тотчас поступает в распоряжение русских дипломатов.
Следующий, 1586 год представлен несколькими документами, характеризующими русско-польские отношения и содержащими сведения о присоединении Сибири 106 Это прежде всего наказ приставам Е. Ржевскому и Г. Васильчикову, отправленным для встречи польского посла М. Гарабурды. Запись о Сибири в наказе заслуживает более подробного разбора. Приводим ее полностью:
«А нечто спросит про Сибирь: каким обычаем Сибирское царство казаки взяли и как ныне устроена?
И Елизарью и Григорью говорить: Сибирское царство искони вечная вотчина государей наших. А взял Сибирь великий государь блаженные памяти царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии, царя и государя и великого князя Федора Ивановича прадед, тому ныне блиско ста лет, и дань положил собольми и лисицами черными. И государь наш царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии, отец государя нашего 107 царя и великого князя Федора Ивановича, казаков волжских послал, и казаки волжские царя Кочюма Сибирского побили и согнали с Сибири и Сибирь взяли, и брата Кочюмова царева Магметкула-царевича взяли жева и ко государю нашему и царю и великому князю Федору Ивановичю всеа Русии привели 108 и ныне у государя нашего служит.
А в Сибири ныне живут государевы воеводы и люди многие, и дань с Сибирские земли государю нашему идет многая — соболи и лисицы черные и иной зверь дорогой.
А ясаку положил на Сибирское царство и на Конду Большую, и на Конду Меньшую, и на Туру-реку, и на Иртышь-реку, и на Иргиское государство, и на Пегие колмаки, и на Об великую реку, и на все городки на обские на девяносто и на четыре городы з году на год има-ти на государя по 5 тысяч сороков соболей, по 10 тысяч лисиц черных, да по 500 тысяч белки еболыпие 109, сибирские и илетцкие.
А поделал государь городы в Сибирской земле в Старой Сибири и в Новой Сибири, на Тюменском городище и на Оби на усть Иртыша тут город те государевы люди поставили, и сидят по тем городам и дань со всех тех земель емлют на государя» 110.
105 Сб. РИО, т. 129, стр. 414—415. Ср. там же, стр. 508. В другом месте говорилось, что в Сибири «государя нашего воеводы и люди сидят и дань емлют» (стр. 463).
106 Выражаю благодарность Н. Б. Шеламановой, указавшей мне ряд неопублико’ ванных документов из фонда № 79 ЦГАДА.
107 Это слово вписано над строкой.
108 То же. Путаница в определении родства Маметкула и Кучума идет от тех времен. Ср. Сб. РИО, т. 38, стр. 296—297, 378—379.
109 Так в тексте.
110 ЦГАДА, Сношения с Польшей, кн. 16, лл. 26—27 об. Сведения о ясаке ср.:, Н. Карамзин. Указ, соч., т. X, прим. 44.
49
Сопоставляя эту запись с предшествующими, устанавливаем ряд существенно новых моментов. Во-первых, данный текст особенно четко выделяет роль казаков в присоединении Сибири, что сказалось и в самой постановке вопроса («каким обычаем Сибирское царство казаки взяли»). Видно, этот «обычай» имел какие-то отличия от прочих «обычных» походов царских служилых людей. Во-вторых, выраженная ранее в очень туманной форме мысль о времени подчинения Сибири Москве обретает гораздо более ясное воплощение. Документ категорически утверждает, что Сибирь взята еще при Иване III. В-третьих, определен размер ясачного обложения, который трудно расценить иначе как фантастический. В-четвертых, примечательны указания на возникновение первых русских городов в Сибири, под которыми предполагаются Тюмень, Тобольск и Обский городок. По-видимому, в первых двух, существовавших со времен сибирских ханов, были «поделаны» новые укрепления. Эти свидетельства несколько расходятся с имеющимися в литературе. Известно, что русская Тюмень возникла в 1586 г., русский Тобольск — в 1587 г. Здесь же предполагается, что эти города «поделали» раньше, ибо цитированный документ датируется примерно февралем 1586 г. Учитывая длительность времени на прохождение известий из Сибири в Москву, следует признать, что данный источник относит возникновение этих двух пунктов по крайней мере к концу 1585 г., а вероятнее, к еще более раннему времени. Не исключено, что тут желаемое выдано за действительное. Зимой 1585/86 г. из Москвы в Сибирь были отправлены новые воинские части, в задачу которых входила постройка новых городов. Не вызывает сомнений упоминание нового города у слияния Иртыша и Оби — это Обский городок, недолго просуществовавший, самый первый русский опорный пункт в Зауралье.
Подтверждается данными разрядных книг служба царевича Ма-меткула. В ноябре 1585 г. он значится среди командного состава полка «левой руки», причем он записан первым, выше воеводы князя Василия Кордануковича Черкасского и окольничего князя Федора Ивановича Хворостинина, а также князей Василия Агишевича Тюменского и Ивана Борятинского. В следующем году «сибирской царевич Маметкул» возглавлял сторожевой полк, опередив по служебной лестнице князя Ивана Ивановича Голицына 1И.
В основном содержание рассматриваемого документа повторено наказом русским послам в Польшу князю Ф. М. Троекурову «с товарищи» 111 112. Здесь лишь выправлена явная ошибка в титуле Ивана III, ранее поименованного царем, а в справке о количестве ясака вместо 10 тыс. лисиц указана 1 тыс. 113
111 «Разрядная книга 1475—1598 гг.», стр. 363, 365, 379. В 1592 г. Маметкул уже во главе передового полка (там же, стр. 419).
1,2 ЦГАДА, Сношения с Польшей, кн. 16, лл. 206—207 об.
113 Этот разнобой встречается и в других документах (см. там же, л. 140—140 об.— пять тысяч, причем слово «пять» вставлено над строкой; там же, кн. 17, лл. 257 об.— 258 об.— тысяча; там же, кн. 18, л. 113—113 об.— тысяча. В последнем случае вместо 500 тыс. белок названо только 5 тыс.).
50
При дворе польского короля поинтересовались Сибирью, на что посол дал соответствующий ответ, кое в чем дополняющий наказ. Так, русский посол счел нужным особо подчеркнуть заслуги нового правительства царя Федора и представить его деятельность и в этом направлении в самом выгодном свете. «И казаки волжские уже при нынешнем государе нашем царя Кучюма сибирского побили»,— говорил он. При Федоре Ивановиче состоялась доставка в Москву пленного Маметкула (т. е. не ранее марта 1584 г.). В противоречии с другими дипломатическими документами утверждалось, что «преж тово николи не бывало» сбора дани с Сибири 114.
Посольству Е. Ржевского в Польшу также были даны инструкции об ответах на вопросы о Сибири. Хотя инструкция относится к концу того же 1586 г., в ней улавливаются любопытные нюансы. Роль казаков вновь отступает на второй план как в самой постановке вог роса («каким обычаем Сибирское государство государевы люди взяли и как ныне устроена»), так и в тексте ответа, где говорится, что Иван IV «посылал на Сибирь воевод своих и волжских казаков». Заслугу победы над Кучумом также делят «воеводы и казаки» 115. Та же картина зафиксирована в наказе 1587 г. 116 Стремление показать государственное начало в подчинении Сибири отражено также в посольских наказах последующих лет 117. Еще более четко эта тенденция запечатлелась в инструкциях и «разговорах» с иранскими послами в 1590 г. («... его государевы ис Перми казаки взяли (Сибирское царство.— А. П.) за неправду государева изменника Кучюма царя...») 118.
Некоторым исключением остаются наказы послам к германскому императору, где продолжают фигурировать «казаки волжские и казанские» (1588 г.). «А ныне в Сибири государь наш городы поставил и церкви освятил и воевод по городам посажал с своими людьми и Сибирская земля вся... и все князи Сибирского государства и вогу-личи и остяки по Оби по великой реке все... служат и ясак государевым воеводам платят»,— добавлял наказ119.
По дипломатическим каналам сообщенные о присоединении Сибири сведения становились достоянием иностранных правителей. Небезынтересно, что в 1588 г. императору Рудольфу писал «цесарские области немчин Павлус Магнусов», бывший ранее в Москве с грамотами императора: «А сибирского царя родной брат взят в полон, и ныне у государя... а пожаловал его государь, устроил
114 Там же, кн. 16, лл. 364—365 об.
115 Там же, кн. 17, л. 140—140 об.; ср. там же, лл. 257 об.—258.
116 Там же, кн. 18, л. 113—113 об. Ср. С. А. Белокуров. Сношения России с Кавказом. вып. 1. М., 1889, стр. 27, 98, 297.
117 ЦГАДА, Сношения с Польшей, кн. 20, лл. 24 об.—25 (наказ 1589 г.).
118 «Памятники дипломатических и торговых сношений Московской Руси с Персией», т. I, стр. 11. Ср. там же, стр. 94: «...государь наш послал на него (Кучума.— А. П.) ратью с Перми казаков своих...». То же отмечается в посольских делах с Кахетией под 1601 г. (С. А. Белокуров. Указ, соч., стр. 341).
119 «Памятники дипломатических сношений», ч. I, стб. 1042—1043.
51
в своем государстве; а их землю Сибирскую всю государь обладал, и дань с нее емлет многую, и городы поставляли, а в городех церкви поставляли, и многих людей в христьянскую веру к тем городом привели, и жильцов многих, детей боярских, и стрельцов, и казаков в тех городех на житье устроили; а ратных людей сбирается в Сибирском государстве со сто тысяч» 120, Следовательно, информация о Сибири все более и более обогащается, в ней появляются совершенно новые моменты (христианизация коренных жителей, создание постоянного служилого населения и пр.).
В марте того же 1588 г. в Москву приехал «цесарской посол Миколай Варкач». Направленный для его встречи Федор Писемский получил наказ, в коем были строки о Сибири. На случай, если посол поинтересуется Сибирью, нужно было дать такой ответ: «А Сибирская земля вся, по великой Оби, и по Иртышу, и по Конде и по Туре, есть ее вдаль до пяти тысячь верст, все те князи и царевы дети добили челом государю нашему и укрепилися крепко, и Ураз-Магмат царевич 121 и Сейтяк князь приехали ко государю нашему: и ныне... в Сибирской земле государевы воеводы со многими людьми городы многие поставили, и утвердили накрепко и дани многие положили на все на те земли, на Сибирское государство» 122. Частые преувеличения сочетаются в данном документе, как и в других документах этого рода, с подлинными фактами, достоверность которых неоспорима. Переход на царскую службу сибирского князя Сейдяка, племянника убитого Кучумом Едигера, действительно имел место, хотя и не в столь идиллической обстановке (его схватили во время пира у начальника гарнизона молодого города Тобольска Данилы Чулкова) 123.
В 1596 г. при дворе императора Рудольфа пришли в восторг от царских подарков — соболиных и лисьих шкурок, добытых «в Конде, и Печере, и в Угре, и в Сибирском царстве близко Оби реки великой, от Москвы больши пяти тысяч верст» 124.
Дипломатические инструкции 1597 г., кроме приводимого ранее рассказа об истории присоединения Сибири начиная с Ивана III и повторения главнейших фактов, отмечают на первом месте царских воевод, а потом уж «волжских казаков» в борьбе против Кучума. Свежим событием было пленение одного из сыновей Кучума («к государю в языцех привели») 125.
120 «Памятники дипломатических сношений», ч. I, стб. 1073.
121 В издании «Разрядная книга 1475—1598 гг.» (стр. 419 и др,) ошибочно назван царевичем «Казанские орды» — надо «Казатцкие».
122 «Памятники дипломатических сношений», ч. I, стб. 1121—1122.
123 «Г. Ф. Миллер. Указ. соч., т. I, стр. 275—276. О Сейдяке, что он после Кучума «жил на Сибири», говорят документы 1589 г. (ЦГАДА, Сношения с Польшей, кн. 20, лл. 24—24 об.).
124 «Памятники дипломатических сношений», ч. 2, СПб., 1852, стб. 292. Ср. там же, стб. 338.
525 Там же, стб. 466.
52
С воцарением Бориса Годунова верные славословиям каждому новому монарху авторы посольских документов приписали вчерашнему царскому шурину заслуги расширения страны. Это распространялось и на Сибирь, где он «городы... многие устроил» 126.
Грамота императора Рудольфа от 1600 г., откликаясь на доставленные из Москвы вести, выражала удовлетворение по случаю окончательного разгрома Сибирского ханства: «Да похваляем и радуемся о том, что Ваша Любовь победили Тотарское Сибирское царство...»127.
В дальнейшем дипломатические документы вспоминают о Сибири все реже и реже. Но важно, что эти упоминания всегда связаны с представлением о Сибири как неотъемлемой части России 128.
При Михаиле Романове потребовалось обосновать права новой династии на русский престол. Исторический материал препарировался в соответствующем направлении и им наполнялись посольские инструкции и другие дипломатические документы. Так, посольство 1613 г. к императору Матфею в наказе имело статью о Сибири. Здесь кратко излагалась уже известная нам история, но с некоторыми поправками и дополнениями. Составители документа уже ни словом не упоминают об участии казаков в походе против Кучума. Честь сокрушения сибирского «царя» здесь принадлежит исключительно царским воеводам и их ратным людям: «...царь Иван Васильевич... посылал на Сибирь воевод своих со многою ратью; и воеводы, шед с государевою ратью, сибирского Кучюма царя побили и с Сибири согнали, а брата Кучюмова Магмет-Кула царевича взяли жива, а после и Кучюма царя убили и детей его всех и царей поймали и к Москве привели» 129 *.
Поскольку в эти годы с европейскими державами велись переговоры о возможности совместных военных действий против Турции, неоднократно в инструкциях русским послам поднимался вопрос о людских ресурсах Сибири. Возможное количество ратных людей, которых якобы могло выставить присоединенное к России Сибирское ханство, определено этими документами, как мы видели, в 100 тыс. человек 13°. Достаточно ясно, что составители назвали здесь неправдоподобно завышенную цифру, благо их никто не мог проверить.
Итак, «Сибирский вопрос» занимает прочное место в посольских делах России с другими государствами Европы в конце XVI в. Эти документы шли по горячим следам событий, относящихся к походу дружины Ермака и первых правительственных отрядов. Они дают основания признать значительную долю участия центральной власти
126 Там же, стб. 664. К 1601 г. якобы уже построено было 20 новых городов (С. А. Белокуров. Указ, соч., стр. 341).
127 «Памятники дипломатических сношений», ч. 2, стб. 781.
128 Там же, стб. 929, 942 и др.
129 Там же, стб. 989.
1?0 В другом случае говорится, что «людей збираетца в Сибирском царстве и в Пегой орде по Оби реке больши ста тысяч» (ЦГАДА, Сношения с Польшей, кн. 20, лл. 24 об.—25). Ср. «Памятники дипломатических и торговых сношений Московской Руси с Персией», т. I, стр. 265.
53
в осуществлении похода казаков Ермака на Сибирь. Если даже и не было такой стройной правительственной программы присоединения Сибири, какой она обрисована в работе Г. Красинского 131, то сама постановка вопроса представляется нам в свете изложенного достаточно оправданной.
В 1597 г., незадолго до своего окончательного поражения, Кучум вынужден был признать крах Сибирского юрта и бесперспективность дальнейшего вооруженного сопротивления. «А от Ермакова приходу и по ся места пытался есмя встречно стояти,— писал он воеводам г. Тары,— а Сибирь не яз отдал, сами естя взяли» 132.
Соприкосновения с дипломатическими материалами второй половины XVI в., а равно и другими, рассмотренными ранее источниками, не выдерживает, как мы полагаем, высказанная недавно точка зрения о характере политики Русского государства по отношению к Сибири в это время. Ее выразил В. И. Сергеев, считающий, что «до 1592 г. включительно московское правительство не преследовало цели завоевания Сибирского ханства и его присоединения к России подобно Казанскому ханству» 133. Мнению В. И. Сергеева нельзя отказать в оригинальности, но согласиться с ним трудно. Гораздо убедительнее выводы других советских исследователей проблемы. Среди прочих мотивов, руководивших царским правительством в разрешении сибирского вопроса, были соображения внешнеполитические, ориентация на страны Западной Европы. Не допустить иностранцев в Сибирь было одной из забот Ивана IV, на что указывали в наши дни Г. Красинский и О. Н. Вилков 134. Богатую пищу всевозможным предположениям дает приводимый Д. Горсеем рассказ 135. Несмотря на разногласия по некоторым существенным вопросам, 3. Я. Бояршинова 136 и В. И. Дулов 137 сходились в оценке
131 Г. Красинский. Покорение Сибири и Иван Грозный, стр. 80—99.
132 СГГД, ч. 2, № 66, стр. 150.
133 В. И. Сергеев. Правительственная политика в Сибири накануне и в период основания первых русских городов.— «Новое о прошлом нашей страны. Памяти академика М. Н. Тихомирова». М., 1967, стр. 179.
134 Г. Красинский. Покорение Сибири и Иван Грозный; он же. О «путешествиях» Оливера Брюнеля на реку Обь (Об одном историческом мифе).— «Вопросы истории», 1950, № 2, стр. 93—98; О. Н. Вилков. О некоторых причинах присоединения Сибири к России в конце XVI—начале XVII в.— «Известия Сибирского отделения АН СССР, серия общественных наук», 1967, вып. 2, стр. 92—98.
135 Ссылаясь на беседы с «сибирским царем» в Москве (в литературе не без оснований под «сибирским царем» подразумевается Маметкул), Горсей рассказывает о гибели какого-то европейского судна в Оби (М. П. Алексеев. Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и писателей, изд. 2-е. Иркутск, 1941, стр. 167—168; ср. там же, стр. 191).
136 3. Я. Бояршинова. К вопросу о присоединении Западной Сибири к Русскому государству.— «Труды Томского университета», т. 128. Томск, 1954, стр. 61 — 82. (Ср. «Труды Томского университета», т. 136. Томск, 1957, стр. 147—156). В кратком уточненном изложении это мнение см. в работе 3. Я. Бояршиновой «Западная Сибирь накануне присоединения к России. Сельскохозяйственное освоение Западной Сибири русскими в феодальную эпоху» (Томск, 1967, стр. 38-49).
137 В. И. Дулов. Когда началось присоединение Сибири к России? — «Известия
54
характера и целей сибирской политики России до 90-х годов XVI в.
В преддверии первой Крестьянской войны начала XVII в., в обстановке хозяйственного кризиса и усиления крепостнических тенденций события сибирского похода казачьей дружины Ермака приобретали особый смысл. Отлив населения на окраины выявился в эти годы достаточно отчетливо. Уход на территории, недосягаемые для царских властей, осуществленный отрядом поставленных вне закона казаков, был одной из вспышек острых социальных конфликтов эпохи. Правительству, однако, удалось в конечном счете воспользоваться результатами похода Ермака, на какой-то стадии подчинив его общегосударственным целям. Сложное, глубоко противоречивое, во многом чисто внешнее, это единство государственного и вольно-народного начала имело далеко идущие последствия, сказавшиеся на судьбах вновь осваиваемых пространств за Уралом. Поход Ермака явился важной вехой на путях русского освоения окраин, как бы указав направления и характер дальнейшего движения русского народа на восток. Поэтому К. Маркс резюмировал свои заметки о походе Ермака следующими словами: «Так была заложена основа азиатской России» 138.
Присоединение Западной Сибири было продолжением процесса освоения русским народом обширных территорий Евразийского континента и не имело принципиальных отличий от предыдущей эпохи, когда осуществлялась народная колонизация других районов.
Сибирского отделения АН СССР, серия общественных наук», 1964, вып. 2, стр. 112—116.
138 «Архив Маркса и Энгельса», т. VIII, стр. 166.
Очерк II
МИГРАЦИИ НАСЕЛЕНИЯ НА УРАЛЕ И В ЗАПАДНОЙ СИБИРИ XVII -НАЧАЛА XVIII В.
В течение XVII и в начале XVIII столетия Урал и Западная Сибирь с их обширным колонизационным фондом земель привлекали переселенцев из других местностей Русского государства. Как установлено в литературе, преобладающей выступала крестьянская колонизация, а главной фигурой ее являлся черносошный крестьянин русского Севера.
Вместе с тем существует необходимость освещения некоторых сторон миграционных процессов, остававшихся пока вне поля зрения наших исследователей или слабо затронутых в научной литературе. Так, интересно проследить заселение Урала и Западной Сибири параллельно (до сих пор эти смежные районы изучались более или менее изолированно), выявить перемещения населения с учетом различий в социальном типе осваиваемых земель (частновладельческие, государственные, монастырские). Одна из самых значительных задач, по нашему мнению, состоит в том, чтобы рассмотреть миграционные явления, принимая в расчет формы феодальной эксплуатации трудящихся, и определить взаимные отношения переселенческого движения с эволюцией ренты в этих районах. Назрела потребность также специально затронуть тему о том, как оформлялся уход населения из обжитых районов страны, каково было соотношение легального и нехегального путей народной колонизации. Наконец, трудно обойтись без изучения вопроса о так называемых «гулящих людях» —• очень интересной социальной категории русского общества XVII столетия.
Уточняя задачи данной работы, заметим, что автора меньше всего интересуют правительственные мероприятия по заселению уральских и западносибирских уездов, включая массовые переводы и ссылку. По той же причине мы оставляем в стороне перемещения военных отрядов на изучаемой территории, изменения численности гарнизонов, а также не касаемся городов, ясачных волостей и поселений специального назначения (ямские слободы).
В интересах большей целеустремленности работы нами намеренно не рассматриваются такие существенные факторы, влиявшие на миграции, как внешняя опасность, стихийные бедствия, чрезвычайные налоги, наборы «даточных» людей в армию и некоторые другие. При всей их значимости они имели все же преходящий характер.
56
1. Бегство и легальный отход крестьян Поморья. Изменения в размещении крестьянского населения
на Урале и в Западной Сибири
Советская историография установила, что заселение Урала и Западной Сибири, особенно во второй половине XVII в., осуществлялось главным образом за счет самовольного ухода («бегства») крестьянства обжитых районов \ Но это в целом верное и обоснованное заключение, которое можно было бы подтвердить значительным свежим фактическим материалом, не обнимает всего многообразия постоянных или временных перемещений населения на восточные окраины 1 2.
В самом деле, почему так «легко» сотни и тысячи поморских крестьян снимались со своих насиженных мест и искали лучшей доли в далеких краях? Да, жестокий феодальный гнет, налоговый пресс, бесчинства властей — все это заставляло крестьян пускаться в тысячеверстные странствия. Но были и другие весьма важные обстоятельства, вынуждавшие крестьян уходить на новые земли Урала и Западной Сибири. Явственно обозначившееся социальное расслоение поморской деревни в XVII в. привело к серьезному подрыву так называемой «мирской» организации, несколько ослабило влияние общины на хозяйственную жизнь крестьянина 3. Зажиточной верхушке деревни порой было даже выгодно избавиться от разорившихся односельчан. Подходящим средством такого избавления, как бы устраивавшим обе стороны, было «бегство». Уходил крестьянин-бедняк на Урал или в Сибирь — с мирских властей, которые обычно принадлежали к зажиточному крестьянству, снималась ответственность за него. С точки зрения уплаты тягла «маломочный» крестьянин или бобыль котировался весьма невысоко, его потеря была не столь ощутимой для «мира». Более ревниво наблюдал крестьянский «мир» за теми, кто обладал достаточно устойчивой тяглоспособно-стью. Органы крестьянского самоуправления стремились добиться такого положения, когда вместо ушедшего оставался кто-либо из родственников и продолжал нести установленные повинности. Во время проведения переписей податного населения на Урале и в Западной Сибири не раз возникал вопрос о судьбе оставленного на прежнем месте обитания тягла. Некоторые опрошенные прямо заявляли, что ушли, «покиня тягло». Однако чаще были ответы о передаче тягла
1 В. И. Шунков. Очерки по истории колонизации Сибири в XVII—начале XVIII века. М.— Л., 1946, и др. работы.
2 В предыдущих своих работах автор и сам допускал преувеличения в оценке «бегства» как единственной формы вольно-народной колонизации.
3 М. М. Богословский. Земское самоуправление на русском Севере в XVII в., т. I. М., 1909, стр. 152, 189—190, т. II. М., 1912, стр. 289—296; Н. В. Устюгов. К вопросу о социальном расслоении русской черносошной деревни XVII в.— «История СССР», 1961, № 6, стр. 60—79.
57
другим лицам, включая людей со стороны. При этом распространенным явлением была продажа земельного участка и прочих угодий (а равно двора, если таковой имелся) одновременно со сдачей тягла.
Если бы крестьянская община Севера была однородна, она не допустила бы «утечки» тяглецов.
Поэтому требуется более дифференцированный подход к категории «беглых». Было бы серьезной ошибкой всех пришлых из других мест безоговорочно относить к разряду беглых. Кроме тех крестьян, кто действительно самовольно ушел из общины, существовала (и, по-видимому, в численном отношении немалая) группа легально отпущенных «мирскими» властями людей4. Что дело обстояло именно так, нас убеждает наличие в приказном делопроизводстве особых документов — отпускных писем, а также подорожных или проезжих памятей, которые выдавались на руки крестьянам, покидавшим родные места. Насколько нам известно, для XVII в. подобные документы в научном обороте — большая редкость, потому позволим себе несколько подробнее остановиться на данном предмете. Если существование «проезжих» у сибирских крестьян, отправлявшихся в Европейскую Россию за семьями, было для исследователей фактом бесспорным, то в отношении аналогичных документов «встречного» порядка дело обстояло иначе. Например, такой вдумчивый исследователь, как П. Н. Буцинский, сомневался, выдавались ли такие грамоты тяглым людям по ту сторону Урала5. Привлеченный в данной работе материал снимает это сомнение.
В нашем распоряжении более 50 документов такого рода, относящихся к 1677 и 1678 гг. 6 Они были отобраны у владельцев в верхотурской приказной избе. Все отпускные и проезжие принадлежали людям, поводом для ухода которых служила обычно «хлебная скудость», поиски заработка на стороне. Рассмотрим наиболее типичные акты этой группы.
Пятидесятник Лябельской волости Устюжского уезда Михей Ильин Юрьев в 1678 г. отпустил той же волости крестьянина Фе-доса Анисимова Лутковых «в Пермь Великую для черной работы головы своея кормить», скрепив подорожную своей печатью 7. Из Ля-
4 Веским аргументом в пользу данной точки зрения служат наблюдения над миграциями поморского населения XVII—начала XVIII в. (77. А. Колесников. Миграция северного крестьянства в XVI—начале XVIII в.— «Материалы по истории европейского Севера СССР. Северный археографический сборник», вып. 1. Вологда, 1970, стр. 372—373.)
5 П. Н. Буцинский. Заселение Сибири и быт первых ее насельников. Харьков, 1889, стр. 217.
6 ВПИ, оп. 1, стб. 214, ч. 2, оп. 2, д. 249. Это не значит, что ранее не было подобных документов. В 1671 г. на Юксеевской заставе Чердынского уезда скопилось до 500 человек поморских жителей, которые держали путь в Сибирь: «А едут те крестьяне в сибирские [города] по проезжим отпускным памятем от судеек и от земских старост, и от таможенных голов, и от сотников» (СП, стб. 878, лл. 36—37).
7 ВПИ, ОП. 1, стб. 214, Ч. 2, Л. 249.
58
бельской волости тогда же ушел крестьянин Яков Максимов Чижов «в Пермь Великую для черной работы и прокормления, головы своея кормить ради хлебные скудости» 8 9. 14 февраля 1678 г. сотский Пермо-горской волости Устюжского уезда Федор Стефанов «с товарищи» «отпустил из своей сотни бобылька Микитку Еремеева сына Лутсо-вых». Маршрут этого «бобылька» — Соль Вычегодская, Пермь Великая, Соль Камская; цель ухода — «для черной работы головы своея кормити и в миру и скитатца, где мочно голова своя кормить»э, т. е. география здесь весьма расплывчата, вследствие чего обладатель этой «отпускной памяти» мог перемещаться практически где угодно. В августе 1677 г. из Белослудского стана Устюжского уезда отправились с отпускной от сотского Артемия Григорьева Короли-хина двое пашенных крестьян — Аврам Панкратьев Шестаков и Иван Артемьев Кутюгин с женами и детьми. В данном случае даже не указано, куда идут эти люди, ибо цель их изложена так: «А пошли они в мир христовым имянем и для всякой черной работы, где б мочно работою головы свои кормить». Документ отмечает, что в тягле на их участках остались братья 10 11. Другой крестьянин Устюжского уезда (из Черевковской волости) «идет... в мир межу дворы и скитатца нищенским образом и христовым именем хлебной ради скудости и в Пермь Великую до Соли Камской для ради всякие черные работы, где б ему мошно голова своя кормити» п. И здесь по сути дела крестьянин идет без точно указанного адреса, бродить по всей Руси в поисках заработка.
Не оставляет сомнений материальное положение «бобылька» Лавра Федорова Жеребцовых из Юрьева наволока того же уезда, отпущенного сотским «к Соли Камской и в Пермь Великую и в поволские городы ради черные работы головы своей кормить» 12.
«Для черные работы и где мошно голова кормить» пошел в Пермь Великую и к Соли Камской крестьянин Подвинской четверти Важ-ского уезда Емельян Степанов, которого в декабре 1677 г. снабдил отпускной с печатью «губных дел» Тимофей Матфиев 13. По зимнему пути 1677 г. из Великой слободы Важского уезда двинулся с семейством «сам четверт» к Соли Камской «для черной работы и для кормления» Михей Тимофеев, о котором в отпускной губных дел сотник записал, что он «не тяглова жеребья человек, безъюртной бобыль» 14. Туда же и с той же целью направились из Устьянских
8 Там же, л. 247.
9 Там же, л. 248. Этот и другие документы (см. ниже) вновь подтверждают вывод Н. В. Устюгова о притоке рабочей силы из Поморья на Соликамские промыслы в XVII в. (Н. В. Устюгов. Солеваренная промышленность Соли Камской в XVII веке. М., 1957, стр. 188—192).
10 ВПИ, оп. 1, стб. 214, ч. 2, л. 251 («...и в описех не бывали»,— замечает документ).
11 Там же, л. 253.
12 Там же, л. 258.
и Там же, л. 252.
14 Там же, л. 255.
59
волостей Михаил Михайлов и Алексей Денисов, «люди работные», как они названы в документе, являющемся таможенной выписью 15. Таможенными же властями были выданы проездные документы шедшим на заработки и в «мир» крестьянам: Устюжского уезда — братьям Харламьевым 16, Важского уезда — братьям Михайловым 17.
Лишь в одном случае мы имеем дело с отпуском крестьян, которые по своему экономическому положению могут быть причислены к зажиточным, хотя мотив их ухода — «для ради хлебные нужи» и цель — та же «черная работа» и скитание по миру «христовым именем». Речь идет об упомянутых ранее крестьянах Авраме Панкратьеве Шестакове и Иване Артемьеве Кутюгине. Они плыли из Устюга на собственном судне, имея наемных «деловцов» — гулящих людей Филиппа Васильева и его сына 18.
Необходимой частью текста отпускных и подорожных является указание на то, что ее владелец не крепостной («не боярский», «не боярской человек»), не солдат или стрелец. Иногда встречается уверение, что такой-то «не беглой человек» или «добрый человек» 19. Ни один акт не определяет срока отлучки. Трудно предполагать, что это оплошность, скорее, это сделано намеренно.
Схожесть формуляра названных актов, выданных примерно в одно время в разных местностях Поморья, позволяет предполагать наличие какого-то правительственного указа, состоявшегося в начале царствования Федора Алексеевича и посвященного регулированию передвижения крестьян, по крайней мере северных уездов.
Возможность существования такого указа подтверждается ссылкой, заключенной в подорожной, которую выдал 9 декабря 1677 г. губных дел сотник из слободы Великой Важского уезда Иван Федоров Песяков20. Под 1682 г. упоминаются «кормежные памяти», по которым крепостные крестьяне могли жить в наймах21. В коллективной челобитной помещиков и вотчинников, согласно докладной выписке от 20 декабря 1682 г., содержалось сетование на то, что «люди и крестьяне их, покиня жен своих и детей, и холостые бе-гаючи живут в разных городех... будто из найму в работе, многие без кормежных памятей и без поручных записей и в городех без записки». Челобитчики просили об указе: «Велели б государи всяких
15 ВПИ, оп. 1, стб. 214, ч. 2, л. 254.
16 Там же, л. 256.
17 Там же, л. 257. Помимо таможенных выписей (их особенно много из Яренска) и отпускных-проезжих, выданных местными властями, видом на право передвижения служили челобитные с соответствующими резолюциями об отпуске (ВПИ, оп. 2, д. 249, лл. 107—107 об. 123—123 об.— документы Пежемской Устьянской волости).
18 Там же, оп. 1, стб. 214, ч. 2, л. 250.
19 Там же, л. 258. О «бобыльке» Никите Лутсовых в отпускной сказано, что он не солдат, не стрелец «и в-ыных службах и описех не бывал» (там же, л. 248).
20 Там же, л. 255.
21 А. Г. Манъков. Развитие крепостного права в России во второй половине XVII века. М.— Л., 1962, стр. 58.
60
чинов людям принимать в работу с кормежными их памятьми, проведав подлинно, или с поручными записьми, и в городех записывать в приказех» 22. Покормежные или проезжие памяти крепостных крестьян центральных районов существовали и ранее, о чем красноречиво говорит сохранившийся в делопроизводстве тюменской приказной избы «список с проезжие памяти русских иконников Федки Иванова с товарищи слово в слово». Учитывая особый интерес данного источника, приведем его полностью: «Лета 7152-го году майя в 21 день. Владимирского уезду Боголюбовского стану стольника Самсона Омельяновича Буторлина приказной человек Богдан Сидоров вотчины села Палеха по приказу государя моево отпустил крестьян иконников с-ыконами на промен, иконы менять: Федку Иванова, Федку ж Мики-тина да с ними работных людей Данилко Иванова, Федку Тихонова, Якунку Семенова, Гришку Иванова — всех семь человек с подводчиком в поволские городы и по Каме великого государя в поволских городах в Нижней и в Кузьмедемьянском и в Чабаюсарах, и на Василе и в Свияском, в Казани и в сибирских городах по городом воеводам и по дворцовым селам, и по баярским вотчинам, и по княженецким и по митропольим, и по архиепискуплим, и по манастырским приказным людем и по заставам тех государя моего крестьян пропущати, потому что они не стрельцы и не салдаты и ни в какой великого государя службе не бывали и не беглые, отпущены с чистым путем, неложно. В том им память проезжая дана для ради проходу.
К сей проезжей памяти приказной человек Богдан Сидоров печать приложил. Память писал села...» (текст далее утрачен) 23.
Для самого конца XVII в. аналогичные документы обнаружены С. И. Сакович 24 25. В Москве у пришлых и гулящих людей требовали поручные записи и ввели обязательную регистрацию в соответствую-щем приказе .
Отпускные и приравненные к ним подорожные (проезжие) крестьянам явственно обнаруживают черты сходства с позднейшими паспортами и покормежными письмами, будучи их прототипами 26.
Наличие того или иного документа, удостоверяющего право на передвижение крестьянина и его семьи, служило мерилом легальности
22 ПСЗ, т.П, № 985, стр. 491.
23 ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 325, л. 1.
24 С. И. Сакович. Памяти кормежные, наемные и жилые крестьян-отходников конца XVII века.— «Археографический ежегодник за 1962 год». М., 1963, стр. 166—173.
25 ПСЗ, т. II, № 1181, стр. 760—765. Ср. Е. И. Индова, А. А. Преображенский, Ю. А. Тихонов. Классовая борьба крестьянства и становление буржуазных отношений в России (вторая половина XVII—XVIII в.) — «Вопросы истории», 1964, № 12, стр. 31—34; Б. Н. Казанцев. Законодательство русского царизма по регулированию крестьянского отхода в XVII—XIX вв.— «Вопросы истории», 1970, № 6, стр. 22.
26 Рассмотренные акты выгодно отличаются от записей таможенных книг северных городов, регистрировавших взимание пошлин за передвижение людей и товаров, так как содержат более обстоятельные сведения о цели и направлении ухода (Ср. А. Ц. Мерзон, Ю. А. Тихонов. Рынок Устюга Великого в период складывания всероссийского рынка (XVII век). М., 1960, стр. 610).
61
и без особых на то причин не вызывало подозрений у представителей царской администрации. Лишь в экстренных случаях отменялся этот порядок, действовавший даже во время сысков беглых27. Отпускное письмо или проезжая память воспринимались в качестве подтверждения благонадежности подателя и отличали его от беглого, не имевшего, естественно, каких-либо документов такого свойства. Пришедшие в Аятскую слободу для поселения гулящие люди были приняты «сатчиком» Фролом Араповым, но верхотурский воевода велел их выслать «на Русь», так как «пришли они из русских городов без отпуску» 28. Некоторые отпускные и проезжие помимо подписей скреплялись печатями выборных людей крестьянского мира или таможенных властей 29.
В наказной памяти, выданной верхотурским воеводой целовальнику Фоме Павлову, направленному на Лялинскую заставу для сбора пошлин и наблюдения за проезжими людьми, говорилось о неукоснительности проверки проезжих грамот. Это диктовалось соображениями не только финансового характера, но и чисто полицейскими: «И гулящие б и всякие люди и ярыжки и беглые никакие люди из сибирских городов в руские городы без проезжих грамот и великих государей без печатей не проходили» 30 31. О том же писал верхотур-ский воевода приказчику Чусовской слободы в мае 1670 г. Всех, кто не имел проезжих грамот из сибирских городов, надлежало задерживать и представлять в приказную избу в Верхотурье. Здесь есть чрезвычайно важное указание, как быть, если задержанный без проезжей станет приводить различные доводы: «А будет какие люди учнут отговариваться, что они люди вольные, проезжих грамот в го родех у воевод, не чаючи себе нигде прицепки, не имали или учнут сказывать, что у них проезжие грамоты были да коими мерами утерялись: и таким людем речам их не верить, присылать тех людей с приставы на Верхотурье», ибо «...без проезжих грамот из Сибир-« з 1
ских городов никаких людей просто никуды не отпускают» . Эти предосторожности усугублялись обстановкой Крестьянской войны 1670—1671 гг. 32 Отлучившиеся на заработки двое крестьян Кунгурского уезда имели в 1668 г. серьезные неприятности в канцелярии местного воеводы, так как, возвращаясь домой, они были задержаны на заставе и не предъявили проезжих или отпускных памятей, чем навлекли подозрение в связях с камскими разбойниками 33.
Проездные документы были обязательны и в тех случаях, когда
27 ВПИ, оп. 1, стб. 152, л. 127 об. Мы исключаем из поля зрения поездки с торговыми целями. Они оформлялись особым образом.
28 В. И. Шунков. Указ, соч., стр. 54.
29 ВПИ, оп. 1, стб. 214, ч. 2, лл. 248—250, 255, 258 (печати мирских властей) 251, 254. 356 (таможенные печати). Ср. там же, оп. 2, д. 249, лл. 97, 101, 113, 115, 124, 129 И др.
30 ДАИ, т. V, № 95, стр. 427.
31 ДАИ, т. VI, № 7, стр. 49.
32 См. очерк VI о классовой борьбе.
33 Архив ЛОИИ, Соликамские акты, карт. 3, № 940.
62
из Сибири «на Русь» отправлялись обосновавшиеся в новом крае жители. Подорожные и проезжие выдавали царские власти в лице слободских приказчиков, а иногда и уездных воевод. В 1665 г. проезжую грамоту получил невьянский крестьянин Степан Прохоров до Тотьмы «по матерь и по жену иво, и по братей, и по братних жен, и по детей, и по племянников». Обычность этого дела подчеркнута следующей формулой: «против прежнего, каковы даны тагильским крестьянам» 34. Тогда же были выданы проезжие «на Русь» крестьянам Подгородной волости и Ирбитской слободы в разные пункты Поморья (в Чердынь, на Вагу, в Устюг Великий) 35. Церковные крестьяне и вкладчики пользовались проезжими, полученными у настоятелей монастырей.
Встречались коллективные отпускные и проезжие для отправлявшихся «на Русь» за семьями («по 10 семей», «по 15 семей» и т. п.) 36. В 1609 г., очутившись перед фактом бегства прибранных на государеву десятинную пашню крестьян из Сибири, правительство издало строгий указ, известный по грамоте в Пермь Великую: «И вперед бы есте в Перми, на посаде и во всем Пермьском уезде, велели заказ учинити крепкой: кто поедет или пеш пойдет из сибирских городов, служивой или пашенной, какой человек ни буди, миме Перми, или в уезде на торжках, в селах и в деревнях объявитца, а от сибирских воевод проезжих грамот... за воеводцкими печатьми у них не будет; и вы б тех людей велели, имая, приводити к себе ж и роспрашивали их накрепко, а роспрося, велели сажати в тюрьму до нашего указу» 37. Появление в Поморье вчерашних черносошных крестьян, имевших проезжие памяти на десятки людей из числа близкой и дальней (а то и мнимой) родни для препровождения ее за Урал, далеко не сразу вызвало тревогу царских властей. Достаточно сказать, что за 178 (1669/70) г. через Верхотурье вполне законно, по тобольским и тюменским проезжим, проследовало 69 крестьянских семей из Европейской России, «а поголовно всех з женами и з детьми и с маленькими робяты 1533 человека, а на Тюмень 17 семей, а поголовно... 518 человек»38. Но это и послужило одним из сигналов для проведения сыска беглых в Западной Сибири.
Со временем нарастали полицейские рогатки даже для временных перемещений населения в пределах не столь отдаленной округи. Отлучки по торговым делам, ради «долговой взятки», «для искания лошадей» и т. д. регистрировались в Тюмени, например, по состоянию на 1720 г. специальной отпускной книгой с указанием срока поездки (впрочем, не всегда точного) и поручителей 39.
34 ВПИ, оп. 1, стб. 6, л. 1.
Там же, л. 10; стб. 8, лл. 312—314.
36 СП, стб. 878, лл. 45—55, 56, 76 и далее.
37 АИ, Т. II, № 250, стр. 297.
38 СП, стб. 878, лл. 11 —12. Не приходится сомневаться, что в состав этих многолюдных семей входили не только родичи.
39 ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 1318, лл. 2—8 об.
63
Письменного свидетельства требовало также пребывание на положении перемещающегося с места на место гулящего человека. В Сибири такими удостоверениями служили платежные отписи в уплате годового «гулящего» оброка, выдаваемые таможенными властями в городах и на заставах по дорогам из европейской части страны в Сибирь. Утеря или хищение платежной отписи воспринимались как серьезное бедствие, и гулящие люди заботливо оберегали эти «квитки».
Делопроизводство верхотурской приказной избы сохранило от 60—80-х годов XVII в. большое количество таможенных отписей, выданных гулящим людям в уплате годового оброка40. Фискальный характер этого вида документа не меняет вывода о том, что письменное начало уже тогда очень глубоко проникло в гущу народной жизни. Отсутствие какого-либо документального удостоверения личности скорее могло быть исключением, но не общим правилом. Желавшие пройти в Сибирь без соответствующих документов не раз терпели неудачу, если натыкались на заставу.
Об одной из неудач мы узнали из-за ограбления по дороге со стороны проводников. Оно заставило потерпевших четырех строгановских крестьян (Агапита Обарина и др.) в 1675 г. обратиться с жалобой на грабителей к властям. В челобитной они показали, что собирались идти в Сибирь, но «в Сибирь не угодили, на заставех не пропустили». На обратном пути крестьян и ограбили татары-про-водники 41.
На заставах Соликамского и Чердынского уездов в 1671 г. (год сыска беглых на Урале и в Западной Сибири) было отобрано у поморских крестьян, стремившихся достигнуть Сибири, так много проезжих памятей, что их накопился целый мешок. Его запечатали и отправили в Москву 42. Тобольские воеводы и позже получали неоднократные указания у поморских крестьян «проезжия памяти на заставах имать и присылать в Тобольск» 43.
Немаловажно рассмотреть еще одну сторону затронутой темы: как оценивали переселения сами крестьяне-переселенцы, если переселение совершилось без указаний свыше. Не менее важно знать, какую позицию занимали в данном случае оставшиеся на месте земляки новоселов. И здесь приходится отличать весьма и весьма различные оттенки в определении самого характера ухода. Официальная терминология («беглый», «бежал» и пр.) отнюдь не господствует даже в тех документах, которые призваны обратить внимание правитель
40 См. Архив ЛОИИ, Верхотурская воеводская изба (далее — ВВИ), карт. 28, № 38, лл. 1—128; карт. 30, № 15, лл. 1—146. По-видимому, в целях усиления контроля за перемещениями гулящих людей власти стремились пропустить через административный фильтр этот беспокойный элемент. Каждая отпись, выданная в таможне, имеет непременную клаузулу: «отнесть в приказную избу». Этим и объясняется наличие значительного числа данных документов в делопроизводстве приказной избы (ВПИ, оп. 2, д. 171, лл. 1—299).
41 «Кунгурские акты XVII в. (1668—1699)». СПб., 1888, стр. 32—34.
42 СП, стб. 878, л. 40.
43 ПСЗ, т. III, № 1594, стр. 360—361.
64
ства на убыль тяглецов из черносошной деревни вследствие ухода на восточные окраины (например, в коллективных челобитных крестьянских миров). Здесь наряду с узаконенными (и единственно приемлемыми для царских властей) понятиями «беглый», «бегство» употребляются иные. О тех, кого власти назвали бы без обиняков беглыми, говорится, что они «сошли» туда-то. На допросах в Сибирском приказе такой крестьянин старался не употреблять слова «бежал». Обычно о себе крестьянин сообщал, что он «пришел» или «сошел» в Сибирь тогда-то. В 1632 г. тагильские и невьянские крестьяне наотрез отказались помогать властям в сыске беглых, заявив при этом: «Сыскивать де у них про беглых крестьян не про кого и нечего, беглых де крестьян у них нет» 44.
Приведем такой характерный случай. В 1695 г. администрация Верхотурского уезда возбудила преследование крестьянина Невьянской слободы Симона Селиванова Розшептаева, который без дозволения властей переселился в Шадринскую слободу. На допросе в шад-ринской судной избе Розшептаев дал убедительное, с его точки зрения, объяснение своего поступка, расцененного властями как нарушение установленного порядка. Он сказал, что из Невьянской слободы «выехал ради того, потому что кормитца не у чево». И себя он назвал отнюдь не беглым, а «пришлой семейной человек», что и зафиксировал в протоколе допроса писчий дьячек 45. Возможно, родственник или однофамилец Розшептаева — Иван Розшептаев — в 1648 г. был возвращен с Чусовой, как беглый. При допросе он, как и его спутники, оценили свои действия так: «сходил на Чусовую»46. Не менее отчетливо такую же оценку своих действий, т. е. как законных, обнаружил поселившийся в Киргинской слободе крестьянин Дмитрий Леонтьев Пантелеев. Он в 1635 г. подал челобитную, в которой писал: «Мать моя и женишко и сеструшка живут ныне на Осе». Первая его поездка за семьей окончилась неудачей, несмотря на то, что он имел проезжую грамоту «за тобольской печатью». Суть причиненной ему обиды Пантелеев изложил в следующих словах: «И на Осе твоего, государева, указу и тобольской проезжей грамоты не послушали, женишка моего и детишек и племяннишка моего мне не отдали. А семьи, государь, моей на Осе 13 человек». Челобитчик вновь просит грамоту, чтобы с Осы его семью отпустили в Сибирь. Интересна мотивировка этой просьбы: «А в ту твою, государеву, новую слободу на новое место прибирали всяких семьянистых людей, чей хто ни буди, чтоб в дальней твоей, государеве, вотчине твоя, государева, пашня роспахатъ» (подчеркнуто нами.— А. П.). В защиту своей позиции крестьянин приводит аргумент государственной целесообразности. Но Леонтьев явно заблуждался в своих
44 77. Н. Буцинский. Заселение Сибири и быт первых ее насельников. Харьков, 1889, стр. 223.
45 Пермский областной краеведческий музей (далее — ПОКМ). Коллекция 11101, № 31.
46 ВВП, карт. 4, №70, Л. 31.
3 А. А. Преображенский
65
оптимистических упованиях. Его заявление, прокламирующее беспрепятственный уход крестьян — «чей хто ни буди»,— насторожило дельцов Приказа Казанского дворца. Там челобитчика допросили, «в каких людех он жил». На этот вопрос Леонтьев ответил, что на Осе он был «в пашенных же крестьянех», а тягло сдал. В приказе предпочли сначала разобраться, снесшись с казанским воеводой, и только в случае нетяглого положения членов семьи Леонтьева, а также благополучного исхода с тяглым жеребьем не только самого челобитчика, но и отца — удовлетворить просьбу 47.
В 1649/50 г. правительственный сыщик Михаил Борисович Бороздин, который должен был провести обследование земель и населения Перми Великой на предмет реализации решений Соборного Уложения 1649 г. о возвращении в тягло беломестных слобод и дворов, отпиской доложил свои соображения правительству. У него перед глазами были мирские «заручные» челобитные местных жителей, в которых они жаловались на монастыри, Строгановых и посадских богатеев Соли Камской Елисеевых и Суровцевых, что те населили свои владения покинувшими тягло посадскими людьми и крестьянами. И как-то незаметно для самого себя сыщик заговорил языком этих самых «заручных» челобитных, а он, в свою очередь, попал в царскую грамоту Соликамскому воеводе Петру Семеновичу Прозоровскому: «А живут наших розных городов пришлые люди з женами и з детьми в-ызбылых и ни х которому городу не приписаны (во владениях Пискорского монастыря.— А. 77.)». В тех же выражениях говорится о слободах и деревнях Елисеевых и Суровцевых: «...живут наши прихожие люди... и тягла не платят». Притом имеются в виду не какие-то гулящие, вольные люди, а «из наших городов тяглые пришлые люди», которые «избегали от тягла от оскудения» 48.
Объяснение приведенных фактов только желанием крестьян замаскировать бегство будет и поспешным и не вполне справедливым. Возвращение на старое место жительства, конечно же, не входило в намерения переселенцев. Это бесспорно. Однако в расчет необходимо принимать и другой момент — разницу, принципиальную разницу в подходе к проблеме перемены места жительства у крестьян, с одной стороны, и у правительства с его разветвленным аппаратом власти — с другой. Крепостнический курс правительственной политики, рельефно выраженный в законодательстве и практической деятельности царизма после Соборного Уложения 1649 г., встретил отрицательную реакцию у крестьян Поморья и Сибири. То, что в глазах властей было криминалом и оценивалось как бегство, для черносошных крестьян обозначало довольно естественное и жизненно важное состояние и вместе с тем право. Признание незыблемости
47 СП, стб. 60, лл. 153—163.
48 ЦГАДА, ф. ГК|Э, оп. 17, Соликамский уезд, № 11 336, лл. 1—2; ср.
П. П. Смирнов. Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII века, т. II. М.— Л., 1948, стр. 637; А. А. Дмитриев. Пермская старина, вып. II. Пермь, 1890, стр. 107.
66
права сравнительно свободных перемещений было характерно для представлений черносошных крестьян о своем положении, отличном от положения помещичьих крепостных или холопов. Различный подход к оценке самовольных передвижений крестьян со стороны самих крестьян и официального законодательства наблюдался и в первой половине XVIII столетия 49.
Признание законности перемены места жительства крестьянами было присуще не только черносошной деревне Поморья, Урала и Западной Сибири. С таким пониманием мы сталкиваемся и тогда, когда в Сибирь переселяются крестьяне из вотчин Строгановых.
В 1678 г. из чусовской вотчины Агафьи Строгановой ушла в Сибирь большая группа крестьян с семьями и имуществом. В Краснопольской слободе Верхотурского уезда приказчик Иван Лукашевский, по его словам, стал спрашивать у крестьян проезжие памяти. Ответ крестьян он изобразил так: «Они идут в государеву вотчину в Сибирь. А кому будет до нас дело, и они де их и сами станут имать. А тебе де до нас какое дело?» 50. Здесь явно сквозит мысль о Сибири как такой области государства, где само появление крестьянина из-за Урала делает его свободным, точнее, государственным крестьянином.
Более чем на полвека раньше, в 1624 г., на десятинную пашню в Табаринскую волость Пелымского уезда устроились гулящие «прихожие» люди Григорий Полуектов и Тимофей Иванов (прозвище Крытко). Воеводе они подали челобитные с просьбой позволить им привезти свои семьи. «А жены их и дети тех пашенных крестьян в Оникиевых слободах живут в простых людех, а не кабальные: Гришки Полуехтова жена и дети на Чюсовой у Петра Семенова сына Строганова, а Тимошки Иванова жена и дети живут Микиты Строганова в слободе на Каме реке на Очере. И тех жон и детей Петр Строганов из слобод не выпустит, держит у себя насильст-вом»,— излагала содержание просьбы грамота из Москвы тобольскому воеводе Ю. Я. Сулешеву. Рассмотренные в Приказе Казанского дворца челобитные этих крестьян получили ход. Сулешев} предписывалось послать к Строгановым «кого пригоже» и выяснить на месте, являются ли челобитчики и их семьи крепостными людьми. Если да, то поездка семейств за Урал сама собою отпадала. В этом случае, видимо, грозила опасность и самим челобитчикам, так как в Москву затребовали списки с крепостей на крестьян 51. О немедленной выдаче их Строгановым речи не было, но только потому, что сами Строгановы в это дело еще не вмешались.
В источниках крайне трудно найти факты, свидетельствующие о прошлой жизни появившихся на уральских и западносибирских
49 Е. И. Заозерская. Бегство и отход крестьян в первой половине XVIII в.— «К вопросу о первоначальном накоплении в России (XVII—XVIII вв.)». Сб. статей. М., 1958, стр. 158—159.
50 ВПИ, оп. 1, стб. 214, ч. 2, л. 246.
51 СП, кн. 6, лл. 235—236.
67
3*
землях частновладельческих крепостных крестьян. Нельзя отрицать естественного стремления вчерашних крепостных скрыть все, что связывало их с незавидным, полурабским состоянием на родине, чтобы избегнуть насильственного возвращения к помещику. Однако не только удачной конспирацией следует объяснять недостаток таких сведений52. Более вероятным является другое объяснение, отчасти вытекающее из всего предыдущего изложения. В Сибирь и на Урал в изучаемое время приток жителей из крепостной деревни Европейской России (если не считать уральских вотчин Строгановых) был еще крайне мал. Его многократно перекрывала волна сходцев из районов черносошного крестьянства. Новейшие исследования по демографии Поморья XVII — начала XVIII в. показывают огромную убыль населения за счет оттока на восточные окраины 53.
В XVII столетии произошло любопытное социально-географическое размежевание сфер колонизации между государственной и крепостной деревней. Черносошные крестьяне, основная масса которых обитала в Поморье, заселяли Урал и Сибирь, крепостные светских и духовных феодалов центральной полосы России уходили на территории южных уездов, Поволжья и Дона. Тем самым представляется недостаточно обоснованным встречающееся в литературе заключение, что «Московская Русь в целом поставляла контингенты поселенцев для Сибири» 54. Оно верно, если иметь в виду правительственные мероприятия по заселению Сибири, когда туда действительно попадали люди из различных местностей государства, а не только из Поморья. Но применительно к стихийной народной колонизации XVII — начала XVIII в. это мнение неприемлемо. Между тем безоговорочное причисление если не всех, то подавляющей массы появившихся по своей инициативе в Сибири людей к разряду беглых, к тому же бежавших «из феодального поместья или вотчины» Европейской России, сомнительно и, как мы показали выше, не вполне отвечает истине55. Тенденция во что бы то ни стало видеть Сибирь XVII — начала XVIII в. в качестве места укрытия именно крепостных крестьян соблазнительна, однако она страдает серьезными преувеличениями 56. Думается, они присущи и В. И. Шункову. Он писал, что беглые раньше уходили на юго-за
52 Кстати, не стоит ее преувеличивать. Человеку XVII столетия было нелегко выдумать новую биографию, когда его допрашивали, взывая к религиозным чувствам. Перед «евангельской заповедью» и крестоцелованием не всякий решался говорить заведомую неправду о своем прошлом. Это необходимо принимать в расчет при оценке достоверности сообщаемых крестьянами сведений.
53 См. работы П. А. Колесникова, В. П. Червякова и других в «Северном археографическом сборнике» (вып. 1. Вологда, 1970).
54 В. В. Покшишевский. Заселение Сибири (историко-географические очерки). Иркутск, 1951, стр. 53—56. Основанием для подобного вывода автору послужил подсчет по именным указателям к «Истории Сибири» Г. Ф. Миллера —-основание не очень надежное.
55 3. Я. Бояршинова. Крестьянская семья Западной Сибири феодального периода.— «Вопросы истории Сибири», вып. 3. Томск, 1967, стр. 5.
56 А. А. Кондрашенков пишет, что «наряду с государственными в Зауралье и
68
пад, Дон и Волгу, а в XVII в. «обетованной землей для них становилась Сибирь» 57. Этой темы нам придется еще касаться в связи с освещением вопроса о гулящих людях, из которых в значительной мере, как известно, рекрутировались завтрашние крестьяне. Не предвосхищая всех наблюдений этого раздела, заметим, что изучение мест выхода гулящих людей также не расходится с только что выраженным положением. Центральная полоса России дает крайне слабую, еле заметную струю гулящих.
Даже тогда, когда мы встречаем в документах упоминания о прежних местах жительства сибирских крестьян, где основательно уже внедрилось крепостническое землевладение, довольно редки данные о бывших крепостных. Куда чаще известия, что и до прихода в Сибирь крестьянин был «государевым» (черносошным или дворцовым).
Перед нами обстоятельная опись крупных населенных пунктов Западной Сибири 1695 г.--Катайского и Колчеданского острогов, а также Арамильской и Камышевской слобод. На ее основе В. И. Шунков установил весьма высокую для Сибири долю выходцев из Поволжья (более 10% крестьянского населения) 58. Как известно, Поволжье к исходу XVII в. было краем, где успешно шло расхищение земель помещиками-крепостниками. Однако, как правило, помещичьих крестьян Казанского и Симбирского уездов среди опрошенных не оказывалось. Это или «государевы» крестьяне названных уездов, или монастырские (реже), или посадские люди.
Встречается также следующий ответ на вопрос, кем был крестьянин до прихода в Сибирь: такого-то села (деревни) «крестьянской сын» 59. Возможно, в данных случаях не без умысла умалчивается имя помещика. Тогда есть основания для определения отношения крестьян к установлению крепостного права. Называя себя крестьянскими сыновьями (иные из них жили в Сибири по 20 и более лет, имели семьи, взрослых детей), они давали понять, что крепостное право — мера временная, не распространяющаяся на потомство крепостного человека. Право перехода ими рассматривается как нечто само собой разумеющееся. Эта категория населения нуждается в дополнительном исследовании.
Анализ движения населения в Соликамском уезде с 1647 по 1678 г. (между дв>мя переписями) привех Н. В. Устюгова к выводу о незначительности доли пришлых людей из районов служилого землевладения. Она составляла всего 8,1% (77 человек), тогда как
Поморье дало 89,8% (850 человек) 60.
Западной Сибири оседали в большом количестве и крепостные крестьяне» (А. А. Кондратенко в. Указ, соч., стр. 48).
57 «История СССР с древнейших времен до наших дней», т. II. М., 1966, стр. 341. 58 В. И. Шунков. Указ, соч., стр. 48—51.
59 СП, КН. 1444, ЛЛ. 247—247 об., 253, 263, 264 об., 321 об.
60 Н. В. Устюгов. Солеваренная промышленность Соли Камской в XVII веке, стр. 188. Ср. там же, стр. 209.
69
Известная легализация крестьянского отхода (и даже переселения) из Поморья находилась в вопиющем противоречии с многочисленными челобитными земских «миров» русского Севера на массовый отлив населения в восточные районы страны, а также трудно увязывалась с политикой широких сысков беглых, которую проводило правительство во второй половине XVII в. Но такова была жизнь, чьи многообразные и противоречивые проявления не всегда удается втиснуть в некие застывшие формы, требующие однозначной характеристики.
Показательно, что, несмотря на значительные масштабы ухода жителей из Поморья и «оскудение» его крестьянства, на рынках важнейших городских центров этого района (например, Устюга Великого) во второй половине XVII в. неуклонно увеличивается объем хлебной торговли, растет роль скупщика из посадских и крестьянских богатеев61 62. Иначе говоря, товарность сельского хозяйства растет, а следовательно, растет его продуктивность.
Отсюда вытекает вывод, что процесс «выталкивания» части сельского населения из деревни происходил не без влияния внедряющихся товарно-денежных отношений и в обстановке социального расслоения поморского крестьянства. Данные обстоятельства помогают глубже уяснить внутренние пружины миграционных явлений и на восточных окраинах Русского государства — на Урале и в Сибири. Там наряду с оседанием на пашне наблюдается приток ищущего заработка люда, доставляющего рабочую силу для различных сфер хозяйства .
* * *
После уточнения некоторых исходных положений переключим внимание на изменения в размещении русского населения на территории Урала и Западной Сибири за XVII — начало XVIII столетия. В первую очередь нас интересует процесс формирования постоянного населения в этом регионе, т. е. главным образом крестьянского. Поэтому север Евразийского континента в междуречье Печоры и Оби нас пока не привлекает. К здешним территориям придется вернуться в другой связи — при рассмотрении миграций гулящих людей. Предметом исследования сейчас являются уезды, имевшие крестьянское население: на западном склоне Уральского хребта—• Чердынский, Соликамский и Кунгурский; на востоке — Верхотурско-Тобольский земледельческий район (Верхотурский, Тобольский, Туринский, Тюменский уезды). В Зауралье наибольшее число крестьян осело в Верхотурском и Тобольском уездах. По неполным данным окладной книги Сибири 1697 г. (относящимся только к пашенным,
61 А. Ц. Мерзон, Ю. А. Тихонов. Указ, соч., стр. 657—658.
62 Н. В. Устюгов. Солеваренная промышленность Соли Камской в XVII в., стр. 313; А. А. Преображенский. Работные люди на Урале в XVII—начале XVIII века.— «Из истории рабочего класса Урала». Сб. статей. Пермь, 1961, стр. 47—64.
70
т. е. находившимся на десятинной пашне крестьянам), на территории Верхотурского и Тобольского уездов их числилось соответственнс 1197 и 2888 дворов, тогда как в Тюменском было 222, в Туринском — 333 двора 63.
Для сравнения достаточно привести такой факт. В Невьянской волости (слобода с деревнями) в 1669 г., задолго до составления окладной книги, по данным «дворовых переписных книг», было 454 двора крестьян, бобылей и захребетников, т. е. почти столько же, сколько в конце века насчитывалось пашенных крестьян в Туринском и Тюменском уездах вместе взятых 64.
Возникновение городов Верхотурья (1598 г.) и Кунгура (1648 г.), а также Далматова монастыря (1644 г.) и других поселений на Исети обозначило те районы, которые в XVII столетии приняли наибольшее число переселенцев на Урал и в Западную Сибирь. Если из десятилетия в десятилетие в Чердынском65 и Соликамском уездах довольно заметными темпами росло население, главным образом благодаря развитию солеваренной промышленности, то в еще больших размерах колонизационная волна затронула упомянутые ранее районы. На Западном Урале быстро шло заселение черносошного Кунгурского уезда. Плодородные почвы этого края, сравнительная близость к обжитым уездам способствовали тому, что в 1678 г. здешнее население составило 1209 дворов и изб, а к началу XVIII в. (1703 г.) возросло более чем в 12 раз по сравнению с первым годом поселения (1648) и достигло 4277 дворов. Значительный приток населения отмечен в Обвенском и Инвенском поречьях, наиболее благоприятных для земледелия местностях южной части Соликамского уезда. Так, в течение 40 — 70-х годов XVII в. число крестьянских и бобыльских дворов здесь выросло до 2315 и вдвое превышало количество дворов остальной части Соликамского уезда. К 1700 г. (когда Инзенский и Обвенский станы перешли в руки Г. Д. Строганова) в этом районе значилось уже 3443 двора и изб с населением в 14 003 души муж. пола. 66 * * 69 За Уралом интенсивно заселялся Верхотурский уезд, к 1680 г. имевший уже 1980 дворов против 278 в
63 М. И. Наврот. Окладная книга Сибири 1697 г.— «Проблемы источниковедения», вып. V. М., 1956, стр. 209.
64 ВПИ, оп. 1, стб. 166, ч. 1, л. 118.
бо Однако в последней четверти XVII — начале XVIII в. крестьянское население
Чердынского уезда резко сократилось, и к 1707 г. по сравнению с переписными
книгами 1678 г. число дворов снизилось здесь на 1251 (/7. А. Колесников. Северная Русь (архивные источники по истории крестьянства и сельского хо-
зяйства XVII в.). Вологда, 1971, стр. 205).
69 Н. В. Устюгов. Инструкция вотчинному приказчику первой четверти XVIII в1.— «Исторический архив», т. IV. М.— Л., 1949, стр. 151 —152. По данным челобитной крестьян Окологородного стана Соликамского уезда 1686 г., со времен сошного письма (т. е. от книг Кайсарова) «прибыло у них (в поречьях.— А. П.) 2055 дворов». Общее количество крестьянского населения здесь по переписным книгам 1678 г. они определяли в 2395 дворов (ПОКМ, Коллекция 11101, № 115).
71
1624 г. (увеличение более чем в 7 раз). В 1710 г. здесь было около 3 тыс. крестьянских и бобыльских дворов 67.
Скромнее выглядели темпы колонизации Туринского уезда. В 1624 г. туринских крестьян числилось 152 двора, в 1697 г.— 333 двора68, но к 1710 г. их число более чем удвоилось и составило 742 двора69. В Тюменском уезде соответственно — 43, 222 и 743 двора 67 68 69 70 71.
Прирост числа жителей фиксировался царской администрацией. Когда в 1632 г. понадобилось увеличить крестьянское население Томского разряда, правительство нашло выход за счет перевода туда большой группы крестьян Верхотурского уезда (до 100 семей). В ответ на протесты верхотурского воеводы, жаловавшегося на столь серьезную убыль подведомственных ему крестьян, из Москвы дали понять, что тревога поднята напрасно. Грамота разъясняла воеводе: «И в Томской розряд крестьян указано послати для того, что и без тех крестьян в Тобольском розряде пашенных крестьян и хлеба пахоты их много, а в Томском розряде крестьян и хлеба тамошние пахоты мало». Дабы окончательно выбить козыри из рук вздумавшего перечить воеводы, московские приказные дельцы писали без обиняков: «А тем, что на их (выбранных для посылки в Томский разряд крестьян.— А. П.) место иных крестьян вскоре прибрати не мочно и не из кого, не отписываться, хотя будет в тех крестьян место... новых крестьян вскоре и всех вдруг прибрати не мочно» и. Центральная власть не сомневалась, что в Тобольском разряде приток извне с лихвой покроет частичную убыль крестьян. И в дальнейшем правительство прибегало к переводам крестьян в восточные районы Сибири из лучше заселенных западных. После переписных работ, выполненных в 1680 г. специальным посланцем из центра стряпчим Львом Поскочиным (до того составление писцовых, переписных и дозорных книг осуществлялось в Сибири местными лицами, что вызвало в конце концов подозрения правительства) 72, была предпринята попытка вновь перевести часть западносибирских крестьян в уезды Восточной Сибири. Согласно указу 1688 г. тобольский воевода должен был отправить на поселение в Енисейск и Иркутск тех новоприходцев, которые объявились в Тобольском разряде после переписи Поскочина. В следующем году воевода
67 М. В. Клочков. Население России при Петре Великом по переписям того времени, т. I. СПб., 1911, стр. 66.
68 П. Н. Кубинский. Указ, соч., стр. 70; М. И. Наврот. Указ, соч., стр. 209.
69 М. В. Клочков. Указ, соч., стр. 66.
70 П. Н. Буцинский. Указ, соч., стр. 95; М. И. Наврот. Указ, соч., стр. 209; М. В< Клочков. Указ, соч., стр. 66. По другим сведениям, в Тюменском уезде в 1624 г. насчитывалось 90 крестьян-дворохозяев («Наш край в документах и иллюстрациях». Тюмень, 1966, стр. 55).
71 ВВП, карт. 27, № 2, ЛЛ. 6—18.
72 АИ, T. III, № 172, стр. 317—318.
72
А. П. Головин послал из Тобольска на 14 дощаниках 423 человека женатых и 160 холостых новоприходцев 73 74.
В 1670 г. тобольский воевода писал верхотурскому, что в пределах Верхотурского уезда «ныне в слободах почало быть много-74 ЛЮДНО» .
Проехавший через Западную Сибирь уроженец Шлезвиг-Голш-тинии Избрант Идее, посол в Китай от русского правительства, в начале 90-х годов писал: «Выехав 10 июня из Утки на телегах и лошадях, проехали мы мимо слободы Аятской и пересекли огибающую ее реку Нейву. Далее мы последовали вдоль реки Режи до слободы Арамашевой и оттуда до Невьянского острога... Это путешествие сухим путем до Невьянска доставило мне величайшее наслаждение, так как по пути встречались прекраснейшие луга, леса, реки, озера и самые плодородные и прекрасно обработанные поля, какие только можно себе представить, все хорошо заселенные русскими; здесь можно было достать всякие припасы по сходной цене». И далее И. Идее в этих краях встречал по пути местности «с густозаселенными русскими деревнями и слободками и с хорошо обработанными полями». Вся область по дороге от Урала до Тобольска произвела на Идеса впечатление густонаселенной 75 *.
Правительство в 1699 г. указало провести новую перепись населения Верхотурского уезда, сославшись на то, что «с 200 году и после того как учинилось в Поморских и в иных русских многих городех и уездех хлебу недород, и из тех городов и уездов многие кре-стьяня, оставя свои жеребьи и тягла, с женами и с детьми сошли в сибирские городы... и в слободах и в деревнях новых поселились на заимках и к прежним крестьяном пристали, и, захвати многие земли, владеют, а... никаких доходов не платят». При этом грамота обвиняла слободских приказчиков в укрывательстве таких 76 людей .
Колонизация охватила в основном склоны Уральских гор, почти не затрагивая центральных районов. Наметилось некоторое продвижение населения в южном направлении. Но пределы этого продвижения ограничивались лесной и отчасти лесо-степной зонами.
Все же успехи колонизации здешних мест далеко еще не соответствовали огромным земельным пространствам.
Обращаясь к владениям феодалов на Урале и в Западной Сибири, можно также констатировать заметный рост их населения, в частности вследствие притока извне. Но темпы притока в вотчины Строгановых и монастырей со временем убывали. В первой
73 О. И. Кашик. Из истории заселения Иркутского уезда в XVII — начале XVIII в.— «Ученые записки Иркутского государственного педагогического института», вып. XVI. Благовещенск, 1958, стр. 241—242.
74 ВВИ, карт. 16, № 12, лл. 3—4.
75 И. Идее и А. Бранд. Записки о русском посольстве в Китай (1692—1695). М., 1967, стр.78—79, 80.
78 АИ, т V, № 286, стр. 518.
73
половине XVII столетия колонизация строгановских и монастырских земель почти не уступала по интенсивности той, которую мы наблюдаем на государственных землях. Со второй половины века заселение государственных земель идет значительно быстрее, чем частновладельческих. Переписные книги отмечают рост населения владений Строгановых за 40—70-е годы с 1602 до 2855 дворов (всего лишь в 1,8 раза). Между тем за 1579—1623/24 гг. здесь население росло чрезвычайно быстро и увеличилось более чем в четыре раза (с 203 до 933 дворов крестьян) 77 и это несмотря на то, что солеваренные промыслы уральских магнатов имели большую притягательную силу для всех, кто искал стороннего заработка. В то же время число дворов в Инвенском, Обвенском и Косьвенском поречьях Соликамского уезда возросло за 1646/47—1678/79 гг. почти в три раза (с 803 до 2316) 78, в Кунгурском уезде — в тех же пределах 79, в Верхотурском уезде только за 1666—1680 гг. оно более чем удвоилось (соответственно 953 и 1980 дворов) 80.
Приуральские монастыри (Пискорский Преображенский и Соликамский Вознесенский) даже потеряли подавляющую часть своих крестьян после образования Кунгурского уезда. А до середины XVII в. в их владения шел интенсивный приток переселенцев-крестьян. Пыскорский монастырь по писцовым книгам И. И. Яхонтова имел только 23 крестьянских двора, в книгах 1623/24 г. М. Кайсарова отмечено 36 дворов, а в 1646/47 г. при составлении переписных книг П. К. Елизарова в вотчинах монастыря оказалось 365 дворов с 1136 душами м. п. крестьян. Несколько менее (220 дворов и 754 души муж. пола) имел в это время Вознесенский монастырь. К моменту переписи Ф. Ф. Бельского (1678 г.) у Вознесенского монастыря осталось всего 73 двора (215 душ муж. пола). Писец отметил: «На великого государя взята деревня, да запустело 14 деревень, да починок, 11 дворов, да 136 дворовых мест, людей из них вышло и выведено и померло 419 человек» 81. Резко сократилось число крестьян и у Пыскорского монастыря, хотя он продолжал развивать свое солеваренное хозяйство.
В итоге за 1623/24— 1678 гг. население церковных владений Соликамского уезда претерпело следующие изменения: в 1623/24 г.
77 А. А. Дмитриев. Пермская старина, вып. II. Пермь, 1890. А. А. Введенский неправомерно рассматривает общее количество дворов строгановских вотчин по переписным книгам 1646/47 и 1678/79 гг. в качестве «вновь поселенных» (см. А. А. Введенский. Дом Строгановых в XVI—XVII веках. М., 1962, стр. 149).
78 Н. В. Устюгов. Крестьянская колонизация южной части Соликамского уезда во второй половине XVII в.— «Материалы по истории сельского хозяйства и крестьянства СССР», Сб. V. М., 1962, стр. 80—81.
79 А. А. Преображенский. Очерки колонизации Западного Урала в XVII — начале XVIII В. М., 1956, стр. 58, 80.
80 А. А. Дмитриев. Указ, соч., вып. VII. Пермь, 1897, стр. 95—101 и др. Ср. с положением в первой половине XVII в. (77. Н. Буцинский. Указ, соч., стр. 71 и далее).
81 А. А. Дмитриев. Указ, соч., вып. II, стр. 217—218.
74
оно составляло 4% общего дворового числа, к 1647 г. возросло до 16%, а в 1678 г. упало до 6%. За те же годы доля населения вотчин Строгановых снизилась почти наполовину — с 71 до 44% 82.
Монастыри Зауралья (Далматов Успенский, Верхотурский Николаевский, Невьянский Богоявленский и др.) привлекали население и во второй половине XVII в., но также не могли идти в сравнение с «государевой» деревней по масштабам колонизации. Так, Невьянский Богоявленский монастырь к переписи 1680 г. владел 96 дворами крестьян, т. е. более чем вдвое превосходя уровень 1659 г. 83 Книги этого монастыря за 1701 г. указывают ту же цифру — 96 дворов84. Следующий, 1702 г., дает резкий скачок числа крестьянских дворов за монастырем — их уже 149 85. Но он легко объясним. В этом году монастырские владения описывал сын боярский Григорий Загурский, выявивший много утаенных дворов в деревнях монастыря. Ту же картину обнаружил переписчик в Верхотурском Николаевском монастыре, число крестьян которого сразу увеличилось до 58, вместо 24 по предыдущим описаниям 86. Поскольку об утаенных «душах» известно, что они жили «своими дворами», совершенно ясно; появление их в монастырских вотчинах происходило не в один год, а исподволь. По сведениям тюменского воеводы И. И. Ладыгина, за 1662—1668 гг. возросло за счет новоприходцев население Тюменского Преображенского монастыря87. Но в 1713 г. он вследствие бегства (главным образом) лишился почти половины крестьян 88. Тобольский Знаменский монастырь к началу 60-х годов XVII в. также принял в свои владения гулящих и прихожих людей сверх книг 1643 г. (почти исключительно выходцев из Поморья) 89.
Активно действовала на поприще приобретения земель и крестьян архиепископская (позже митрополичья) кафедра в Тобольске. Но и она во второй половине века больше теряет, чем получает. В 70-х годах XVII столетия из вотчин Софийского дома бегут крестьяне в Мурзинскую и другие слободы 90.
В 1680/81 г. сибирский владыка лишился Новопышминской заимки: ее отписали «на государя». Прежний владелец получил, однако, право вывезти из этого места своих старинных крестьян. Но не тут-то было. Ни власти духовные, ни гражданские не могли этого сделать. В верхотурскую приказную избу поступило уведомление, что «старые митропльи крестьяне ссыланы, и те крестьяне учи-82 М. М. Богословский. Указ, соч., т. I. М., 1909. Приложения, стр. 65.
83 А. А. Дмитриев. Указ, соч., вып. VII. Приложения, стр 204—205. Ср.
ДАИ, т. VIII, № 48/Ш, стр. 198; Б. Б. Кафенгауз. Из истории колонизации Урала в XVII столетии.— «Доклады и сообщения исторического факультета Московского гос. ун-та», вып. 7, 1948, стр. 33—45.
84 СП, кн. 853, лл. 153 06.-154.
85 Там же, л. 246.
86 Там же, ЛЛ. 91 об., 189 об.—190; ср. ДАИ, т. VIII, № 48/II, стр.194—19&
87 СП, стб. 794, ЛЛ. 82—85, 86—87.
88 ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 528, лл. 1—3.
89 ГАТОТ, Тобольский Знаменский монастырь, д. 1, л. 23—23 об.
90 ВВИ, карт. 23, № 20, ЛЛ. 17—18.
75
нились ослушны, из слободы не поехали» 91. Происшедшая перемена их, видимо, устраивала больше, чем пребывание на положении крестьян всесибирского пастыря.
Главная причина, почему феодальные владения отставали от государственной деревни в смысле притока крестьян, кроется, как мы полагаем, в том, что произошли серьезные изменения в отношении крестьянства к феодально-крепостническому землевладению после Уложения 1649 г. Так как главную массу переселенцев составляли крестьяне черносошной деревни, они после Уложения 1649 г., утвердившего крепостную зависимость крестьян от землевладельцев, стали менее охотно оседать в частных феодальных вотчинах, предпочитая им государственные слободы и волости. Этому не приходится удивляться, ибо феодально-крепостнический гнет особо наглядно и остро проявлялся во владениях светских и духовных феодалов, хотя те и другие предпринимали немало усилий для привлечения населения.
Во второй половине XVII в. определяется другая существенная особенность миграционных процессов на изучаемых территориях. Она состояла в том, что резко усиливаются перемещения населения в пределах собственно уральско-западносибирского района, причем преобладают восточное и южное направления колонизации. Обратные переселения из-за Урала «на Русь» хотя и присутствуют во второй половине столетия, но не являются сколько-нибудь значительными. До середины века они были заметнее. Приходилось даже сибирским воеводам посылать в Поморье своих людей для сыска бежавших крестьян92. В мае 1626 г. из Кузнецкого острога бежала группа служилых людей и пашенных крестьян числом около 15 человек. Пойманные на устье Томи, они были допрошены с пристрастием. Крестьяне в своих ответах объясняли свое бегство тем, что им «государева пашня не за обычай». Они хотели «прониматца» в различные местности Европейской России. Вероятно, все они были ссыльными93. «К Русе» бежали десятки верхотурских крестьян в начале 30-х годов XVII в., не желавшие, чтобы их переселяли в Томский разряд. На соляных промыслах Западного Урала выходцы из Сибири были крайне редки, как об этом свидетельствуют переписные книги 1678 г.
Анализ состава жителей слобод Верхотурского уезда в конце XVII в. показывает, что подавляющее большинство населения назвало предыдущим местом своего обитания ближайшие уральские и сибирские уезды. По переписи 1695 г. Арамильской и Камышевской слобод, а также острогов Катайского и Колчеданского вместе с деревнями Далматова монастыря получается интересная картина. Из 872 учтенных переписью по местам выхода крестьян 460 человек,
91 ВВИ, карт. 29, № 12, лл. 50—52. Ср. АИ, т. V„ № 59, стр. 87—90.
92 77. Н. Буцинский. Указ, соч., стр. 278.
93 РИБ, т. VIII, № 11/XXXVI, стб. 477—489.
76
или почти 53%, сказались выходцами из уездов Урала и Сибири. Больше всего оказалось кунгурцев—108 человек (12,4%) и соли-камцев — 91 человек (10,4%). Далее следуют выходцы из соседних сибирских уездов — 76 (8,8%), из вотчин Строгановых — 71 (8,1%), чердынцы — 42 (4,8% ), уфимцы — 38 (4,4% ) и т. д. 94
Согласно переписным книгам 1710 г., среди населения слобод на берегах Тобола и его притоков население уральского происхождения решительно преобладало, как это было, например, в Усть-Суерской слободе (одних кунгурцев там было 50 человек из 81 пришлого, т. е. около 62%) 95, а также в Царевом городище96.
В Приуралье южная часть Соликамского уезда (Обвенское, Ин-венское и Косьвенское поречья) заселялась по преимуществу выходцами из соседних местностей. По подсчетам Н. В. Устюгова на основе переписных книг 1678—1679 гг., в поречьях осели выходцы почти двух десятков поморских уездов, но подавляющее большинство появилось здесь из Чердыни (32%), Кайгородка (13,3%), Соли Камской (10,1%) и Кунгура (6,5%), т. е. урахьцы здесь составляют более половины (61,9% )97.
Недавние изыскания В. П. Червякова рисуют сходную картину по всему Соликамскому уезду. За 1647—1710 гг. пришлое мужское население из Восточного Поморья в черносошных станах составляло здесь 38%, притом больше всего было чердынцев (29,1%). А изучение причин запустения крестьянских дворов уезда свидетельствует, что 21,5% падает на внутриуездные перемещения, 20,5% —на выселение в другие местности, главным образом в Сибирь и на Кунгур 98.
Много выходцев в соседние районы дал за первую половину XVII столетия Чердынский уезд, в котором по переписным книгам 1647 г. значилось пустых 1059 дворов и 158 дворовых мест. В. А. Оборин подсчитал, что 55% крестьян, ушедших за пределы уезда, перебрались в южные местности Прикамья — на Сылву, Инву, Обву и т. д.99 100 При составлении переписных книг Кунгурского уезда 1703—1704 гг. в этом районе было обнаружено более 300 выходцев из Чердынского уезда 10°.
94 Выборка данных и процентные исчисления проведены на основе составленной В. И. Шукковык: таблицы (см. Ь‘. И. Шунков. Очерки по истории колонизации Сибири, стр. 49—50).
9) Н. В. Устюгов. К вопросу о социальном расслоении русской черносошной деревни XVII в., стр. 64.
86 А. А. Кондрашенков. Крестьяне Зауралья в XVII—XVIII веках, ч. 1. Южно-Уральское книжное издательство, 1966, стр. 47.
97 Н. В. Устюгов. Крестьянская колонизация южной части Соликамского уезда во второй половине XVII в., стр. 85—86.
98 «Северный археографический сборник», вып. 1. Вологда, 1970, стр. 95—96, 97, 107—108.
99 В. А. Оборин. К истории крестьянской колонизации Верхнего Прикамья в XVI — первой половине XVII в.— «Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1964 год». Кишинев, 1966, стр. 108—109.
100 СП, оп. 5, д. 903, лл. 1—2, 4-21.
77
В целом данный вывод справедлив и для колонизации Кунгурского уезда. Выходцы только четырех уездов (Осинского, Чердын-ского, Кайгородского, Соликамского), по сведениям переписных книг 1703—1704 гг. дают примерно половину пришлого населения здешних мест 101.
Колонизация южных местностей Тобольского уезда осуществлялась в очень большой мере за счет передвижений населения из ранее возникших слобод Верхотурского уезда. Еще в 1647 г., судя по глухому упоминанию в росписи отписок («о пышминском и о исецком месте и о русских прихожих людех поморских городов»), производилось какое-то обследование мест по Исети 102. В 1669 г. на Исети существовали отъезжие сенокосы десятков ирбитских крестьян 103. Шли длительные тяжбы между верхотурскими и тобольскими властями из-за непрекращающегося отлива населения из старых пунктов Верхотурского уезда на плодородные земли южных районов Тобольского уезда. Иногда «в бегах» значилось от 20 до 50% жителей того или иного пункта, подчиненного верхотурским администраторам 104.
Переписка между воеводами и приказчиками Верхотурского уезда начала 90-х годов XVII в. выявляет хитроумные уловки крестьян, желавших самовольно переселиться в Тобольский уезд. Было замечено, что родичи сбежавших крестьян, оставшиеся пока на старых местах, якобы продают скот в Тобольский и Тюменский уезды. В 15 слобод Верхотурского уезда были посланы распоряжения, запрещавшие такие торговые поездки крестьян без верхотурских памятей. Эта мера объяснялась следующим образом: «...для того, что де и ныне многие крестьяне бежать хотят и скотину свою высылают продажею ж ложною в те места, куда хотять бежать» 105.
Составлялись обширные «росписи» беглых на предмет их возвращения. Однако практический результат был, как правило, весьма и весьма скромным. Разрядные воеводы в Тобольске, пользуясь своим более высоким служебным положением, ограничивались обычно затяжной перепиской, не упуская случая упрекнуть верхотурских в нерадивости и на них сваливая вину за уход населения в пределы Тобольского уезда 106. Беглые верхотурские крестьяне, даже будучи сысканными в Тобольском уезде, не поддавались возвращению, если не было санкции Тобольска 107.
В 1678 г. тюменский воевода Михаил Квашнин отпиской в То
101 А. А. Преображенский. Очерки колонизации Западного Урала в XVII—начале XVIII в., стр. 87.
102 СП, стб. 260, Л. 213.
103 ВПИ, оп. 1, стб. 159, л. 70.
104 В. И. Шунков. Указ, соч., стр. 216.
105 ВПИ, ОП. 1, стб. 12, Л. 109.
106 Там же, стб. 214, ч. 2, лл. 1 —16, 17—18, 26—27 и далее; стб. 24, лл. 60—61, 132—160, 170—188. «Роспись» 1666 г. включала около 150 человек, 1670 г.— 97 человек.
107 ВВИ, карт. 12, № 16, ЛЛ. 53—54.
78
больск известил, что в прошлые лета из Тюменского уезда бежали на территорию Тобольского уезда (Бешкильская, Красногорская и другие слободы) пашенные и оброчные крестьяне. Причиненный ежегодным казенным сборам в Тюмени ущерб Квашнин определял так: недопашка почти 12 дес. государевой пашни, недобор 3 руб. 8 алт. 4 ден. оброка и 74 чети хлебного оброка (ржи и овса поровну) i08 109. Отрывок росписи на сбор денежного оброка и провар-ных денег по Тюменскому уезду начала XVIII в. упоминает 61 бе**
Арамильская 2 — — ’36 6 1 6 4 — 1 56
Багаряцкая 9 — 3 6 2 817 — — — 45
Суерская — — — — — — — — —-14 — 14
Окуневская 8 — 1 — — — — — 1 — 1 11
Белоярская 8 — — — — 1 — — — 1 — 10
Крутихинская — 5 — — — — — — — — — 5
Юрмыцкая — —• — — — — — — 1 2 — 3
Всего 27 5 4 42 8 10 23 4 2 17 2 144
* Таблица составлена по данным книг стольника князя Семена Васильевича Шахаева от октября 1694 г. (ЦГАДА, Разрядный приказ, Денежный сто\, кн. 253, лл. 84—141 об.).
Просматривая росписи беглых из Верхотурского уезда, можно заметить, как нарастает по годам отток населения. Согласно росписи 1666 г. выходит, что за 1643—1652 гг. отмечено 5 случаев бегства крестьян, за 1653—1660 гг.— 16, а за 1661 —1666 гг.— 123 случая. Правда, последнее шестилетие характеризовалось некоторыми обстоятельствами чрезвычайного порядка (неурожаи, разорение в ходе башкирского восстания 1662—1664 гг., расквартирование по слободам военных отрядов на случай повторения нападений извне). Но и в дальнейшем сохраняется высокая доля ухода крестьян за пределы Верхотурского уезда (как уже говорилось выше, от 20 до 50% наличного числа крестьян). Для конца XVII в. можно привести табл. 1,
108 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, карт. 4, № 578, л- 1. Есть и более ранние известия об уходе населения из Тюменского уезда на Исеть, относящиеся к 1659 г., но они слишком общего характера (там же, карт. 1, № 160).
109 ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 513, лл. 1—6.
79
характеризующую уход населения из Верхотурского уезда в южные местности Тобольского края»
Данные таблицы отчетливо свидетельствуют, что слободы юга Тобольского уезда привлекали выходцев из районов старого заселения. Наблюдаются, несомненно, кустовые землячества: переселенцы какого-либо пункта Верхотурского уезда устраиваются более или менее компактными группами в определенных слободах Тобольского уезда. Так, в Арамильскую слободу шли в подавляющем большинстве жители Чусовской слободы (их почти две трети всех выходцев). Свыше половины крестьян Багаряцкой слободы выходцы из Аятской и Краснопольской слобод. Ирбитские крестьяне предпочитают Суер-скую слободу, невьянские — Окуневскую, Белоярскую и Багаряцкую. Только тагильцами представлены в этих книгах новоприходцы Кру-тихинской слободы.
Кроме обнаруженных в Тобольском уезде беглых крестьян Верхотурского уезда, С. В. Шахаев отметил неотысканных 276 человек дворохозяев, в том числе крестьян Невьянской слободы — 54 человека, Ницынской — 47, Чусовской — 47, Пышминской — 26, Аятской — 23 человека и т. д. Сыск Шахаева охватывал время с 1686 по 1694 г.
Судьба выявленных в тобольских слободах «сходцев» не была решена. Их переписали, но жить оставили в пунктах сыска «до указу».
В «росписях» чаще всего довольно точно указано местонахождение того или иного беглого. Так, согласно «росписи» 1666 г., из 146 семей беглых верхотурских крестьян, которых не вернули на старые места, на 129 эти сведения имелись. Едва около двух десятков считались живущими в Туринском и Тюменском уездах, остальные значились в пределах поселений Тобольского уезда. Ясно выступает наиболее быстро заселяемый район — бассейн Исети. Вслед за Киргинской слободой, где значится 30 человек беглых, по их численности идут местности на Исети: Урюмская слобода (15 чел.) и Мехонина Курья (14 чел.) и0. Уход на Исеть отмечен из Пышминской слободы в 1675 г. 110 111 Быстро увеличивалось население возникшей на этой реке в 1662 г. Шадринской слободы, к 1686 г. составлявшее 137 дворов пашенных крестьян, не считая служилых людей, а к 1710 г. выросшее едва ли не в 70 раз по отношению к первому году существования слободы 112. С 1686 по 1710 г. по четырем пунктам Исетского края (слободам: Царево Городище, Суерской, Усть-Суерской, Белозерской) отмечено девятикратное (в среднем) увеличение населения 113. Кроме Исети новые русские поселения ста
110 ВВИ, карт. 12, № 16, лл. 37—50; В. И. Шунков, изучавший другой вариант данной «росписи», отмечает, что в Мехонину Курью и на Урюм ушло 35 человек (В. И. Шунков. Указ, соч., стр. 219).
111 ВПИ, оп. 1, стб. 11, л. 17.
112 А. А. Кондрашенков. Крестьяне Зауралья в XVII—XVIII веках, ч. 1, стр. 37.
113 Там же, стр. 46.
80
ли возникать на Миясе. Здешние слободы (Усть-Миясская, Окуневская, Чумляцкая и др.) довольно быстро стали обрастать деревнями 114.
При межеваний земель Верхотурского и Туринского уездов среди деревень, возникших в ясачных волостях Туринского уезда, была отмечена «деревня Чусовлян», имевшая 7 дворов 115. Близ Багаряц-кой слободы была деревня Кунгурская 116.
Основная масса русского населения Кузнецкого уезда в XVII в.— выходцы из более северных сибирских уездов и Приуралья. Об этом свидетельствуют и названия старых сел (Чусовитино, Пермяково й др.) 117. Среди старожилов тобольских крестьян был Яков Редикор-цев, выходец из Чердынского уезда (погост Редикор) 118.
На рубеже XVII—XVIII вв., и особенно в первые годы нового столетия, добавляется еще один существенный фактор, влиявший на миграции населения. Мы имеем в виду возникновение крупной мануфактурной промышленности на Урале. Разработка рудных месторождений, постройка мощных по тем временам железоделательных и чугуноплавильных заводов (Каменского, Невьянского, Алапаевского и др.) оказали глубокое воздействие на жизнь этого края, тем более, что в широких масштабах стала применяться приписка крестьян уральских и западносибирских уездов к новым предприятиям. Обременительная повинность по обслуживанию заводов, рудников и транспорта вместе с усилением налогового пресса вызвала возрастание отлива крестьян из Кунгурского и Верхотурского уездов 119 120. Но направления этого отлива были в основном прежними.
Итак, перемещения населения в XVII—начале XVIII в. свидетельствуют об усилившихся миграциях жителей уральско-западносибирского района. Новые поселения за Уралом имеют высокий процент выходцев из уездов Приуралья и старых слобод Верхотурского уезда. В этом усматривается существенное отличие колонизации здешних мест от заселения обстоятельно изученного В. А. Александровым и А. Н. Копыловым Енисейского края. Там выходцы уральско-верхотурского происхождения имели довольно' скромный удельный вес в составе крестьянского населения 12°. Жи
114 Н. В. Устюгов. Из истории русской крестьянской колонизации Южного Зауралья в XVIII в.— «Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы.. 1958 г.» Таллин, 1959, стр. 34—36.
115 СП, кн. 731, л. 161 об. Рядом была «деревня Пиняжан».
116 В. Н. Шишонко. Пермская летопись, период пятый, ч. 3, стр. 442.
117 «История Кузбасса», ч. I—II. Кемерово, 1967, стр. 42.
118 СП, кн. 367, л. 804 об. Значение связей с Уралом подчеркивалось и тем, что одни из главных ворот стольного сибирского города Тобольска назывались. «Пермскими» («Наш край в документах и иллюстрациях», стр. 49).
119 В челобитной 1711 г. крестьяне Верхотурского уезда уверяли, что бежало из. 3187 дворов 1260 человек, «а осталось нас... только ныне налицо 1927 человек» (СП, оп. 5, д. 2133, лл. 1 об.—2). О бегстве из Кунгурского уезда в эти годы см. А. А. Преображенский. Очерки колонизации Западного Урала в XVII—начале XVIII в., стр. 247—248.
120 В. А. Александров. Русское население Сибири XVII—начала XVIII в. (Ени-
81
вые, органические связи населения Урала и Западной Сибири в период начального освоения зауральских территорий русским народом сыграли большую роль в этом процессе. Уральские владения России были, таким образом, опорной базой для продвижения в Сибирь, отдали большую долю своего населения при колонизации земель «за Камнем».
В рамках очерченного района мы наблюдаем создание к началу XVIII в. костяка крестьянского населения во вновь заселяемых местностях. Именно возникновение крестьянских поселений во многом создает условия для государственного единства уральско-западносибирского региона с остальной территорией России.
Изменения в размещении населения показывают, что на Урале и в Западной Сибири наиболее распространенной формой колонизации было почти одновременное волнообразное перемещение в южном и восточном направлениях из смежных районов. Дальние переселения (в дореволюционной литературе они назывались иногда «перелетами») также занимают видное место, но уступают передвижению населения в пределах смежных районов. Те уезды, которые привлекают наибольшее число крестьян, вместе с тем сами выделяются в качестве преобладающих мест выхода при заселении новых земель (Соликамский и Кунгурский уезды на Урале, Верхотурский — в Сибири).
2. Формы ренты и их связь с миграциями крестьян на Урале и в Западной Сибири
Уральские и западносибирские уезды в изучаемое время наряду с общностью социально-экономического развития имели некоторые существенные различия. К их числу относится разница в формах эксплуатации крестьян.
В Поморье и на территории уральских уездов черносошная деревня находилась по преимуществу на денежном оброке. Натуральные повинности и службы также составляли неотъемлемую часть крестьянского тягла, но ведущими все же оставались денежные сборы.
За Уралом с первых лет русской колонизации царское правительство настойчиво проводило курс на утверждение казенного хлебопашества с использованием труда крестьян при обработке «государевой пашни». Отработочная рента на десятинной пашне Сибири сохранялась в течение всего XVII и большей части XVIII в. Это была нелегкая повинность, имевшая тенденцию к возрастанию, так как власти время от времени оценивающим взглядом окидывали
сейский край). М., 1964, стр. 151; А. Н. Копылов. Русские на Енисее в XVII в. Земледелие, промышленность и торговые связи Енисейского уезда, Новосибирск, 1965, стр. 44.
82
крестьянское достояние и не раз добавляли «новонакладную» десятинную пашню, принимая в расчет и приток населения и изменения к лучшему в «прожиточное™» и «семьянистости» крестьян. Увеличение оклада десятинной пашни в Западной Сибири имело место в 1631 —1632, 1659—1660, 1668, 1680 и других годах, не считая частных случаев (по отдельным слободам) 121. Новонакладная пашня отпугивала желавших устроиться в слободах. В 1628 г. тагильский приказчик Яков Шульгин доказывал воеводе нецелесообразность предписанного из Верхотурья увеличения числа государевых десятин. Он предупреждал, что «всякие люди учнут отбегать от пашни», новоприходцы, узнав о надбавке, «почали врознь розбредатца» 122.
Как показал В. И. Шунков, увеличение десятинной пашни далеко не всегда соответствовало тяглоспособности крестьян и вызывало с их стороны недовольство, протесты и побеги. С верхотурской пашни побеги отмечены уже в 1602 г. 123
Оставаясь основной повинностью, десятинная пашня под влиянием не зависящих от властей причин постепенно трансформировалась.
Колонизация Западной Сибири позволила крестьянам-старожилам несколько облегчить свое положение. Практика сдачи части тягла по обработке десятинной пашни новоприходцам получила широкое распространение и, несмотря на запреты, время от времени издаваемые, действовала фактически на протяжении всего XVII в. «Поставленники», «порядчики», «съемщики», как их называли, получали по договору с тяглецом часть его «собинных» земель, хозяйственных и жилых построек, инвентаря, скота и прочего крестьянского «завода» 124 (эта операция бытовала и между старожилами). Так было в старинных районах десятинной пашни (Невьянская, Тагильская и другие слободы Верхотурского уезда), так было и на новых землях, заселявшихся по берегам среднего Тобола, Исети, Мияса во второй половине XVII в. (например, в Шадринской слободе Тобольского уезда) 125.
Приведенные в известность факты сдачи тягла своими «стат-ками» у западносибирских крестьян относятся к середине XVII в. Но встречаются и гораздо более ранние свидетельства. Одно из них датируется 1607 г. (и пока оно самое древнее). Ушедшие с десятинной пашни из Туринска трое крестьян вернулись на свою родину — в Чердынский уезд. Их по отписке из Сибири сыскали и стали допрашивать о причинах оставления государственной пашни, они дали, с их точки зрения, вполне удовлетворительный ответ. Крестьяне подтвердили, что жили в Туринске, «и как им стало жить не мочно, и они в свое место на твою государеву пашню посадили иных крестьян, на подмог им дали лошадь и животину и хлеб стоя
121 В. И. Шунков. Указ, соч., стр. 177—181.
122 ВПИ, ОП. 2, д. 14, ЛЛ. 5—8.
123 Там же, д. 3, лл. 1—2.
124 В. И. Шунков. Указ, соч., стр. 33—42.
125 ПОКМ, Коллекция 11101, № 11, 69 и др.
83
чей и молоченой и всякой живот. А сами съехали в Пермь и живут в тяглых крестьянах» 126.
Крестьяне не без оснований жаловались на обременительность обработки десятинной пашни. Особенно это касалось малообеспеченных дворов, имевших одного или двух работников и недостаточное количество лошадей. Необходимость отрываться от своего хозяйства в самую «деловую» пору, чтобы ехать на десятинную пашню, отрицательно сказывалась на благосостоянии крестьянского двора. Отдаленность и разбросанность участков десятинной пашни усугубляли тяготы по ее возделыванию, уходу за посевами, уборке и обмолоту урожая. И, наконец, здесь с особой остротой чувствовалось повседневное вмешательство царской администрации в крестьянские дела. Наказы воеводам пашенных уездов и приказчикам слобод Западной Сибири неизменно предписывают строго следить за исправным ведением работ на десятинной пашне. Уборка хлеба, возка снопов и обмолот производились под неусыпным наблюдением детей боярских, выделенных для этой цели воеводой 127. Приоритет «государевой пашни» перед «собинной» крестьянской в глазах администрации не подлежал сомнению. Потому и встречаются в источниках упоминания, что крестьян не просто высылают на казенную барщину, а «выбивают», применяя самую что ни на есть грубую силу, особенно в тех случаях, когда грозила прибавка оклада десятинной пашни. В 1628 г. приказчик Невьянской слободы «одва принудил» крестьян к работе на пашне 128. С невьянской десятинной пашни в начале 30-х годов бежали десятки крестьян129. Та же картина имела место на туринской десятинной пашне. Требования воеводы Михаила Темкина в 1634 г. пахать новонакладные десятины вместо беглых и умерших крестьян сопровождались правежом и «метанием к ночи в тюрьму» 13°. Насколько это все отличалось от широковещательных обещаний правительства, когда оно санкционировало набор «охочих» людей на сибирскую десятинную пашню из поморских и уральских уездов, соблазняя льготами, ссудой — и что немаловажно — договорной формой отношений с казной. В 1609 г., например, при наборе «охочих» на территории Перми Великой для поселения в Пелым-ском уезде было дано обещание «сажати в Тоборах на пашню по уговору, на которой доле кто похочет сести», т. е. гарантировалась посильность тягла 131. С другой стороны, администрация стремилась усилить ответственность крестьянских «миров» за исправное отбывание повинностей на десятинной пашне. Одной из таких мер было указание укрепить круговую поруку и писать в поручную запись по 10 человек, не меньше 132.
126 Архив ЛОИИ, Соликамские акты, карт. 8, № 20.
127 ДАИ, Т. VI, № 115, стр. 354—355.
128 ВПИ, оп. 2, д. 14, л. 10.
129 ВВИ, карт. 2, № 7, л. 4.
130 В. И. Шунков. Указ, соч., стр. 213.
131 АИ, т. II, № 251, стр. 297—298.
132 ПОКМ. Коллекция 11101, № 41.
84
Благодаря сдаче тягла новоприходцам норма десятинной пашни, приходящейся в среднем на один крестьянский двор, к началу XVIII в. сократилась133. Но кроме этого пути уменьшения тягот по обработке десятинной пашни, существовал другой, которым довольно часто пользовались крестьяне-старожилы. Этот путь — уход в новые поселения, где можно было рассчитывать на льготные годы и казенную, хотя и не щедрую, помощь для обзаведения. Впрочем, оба пути довольно часто сочетались, ибо сдача тягла частично или целиком была нередко предварительным шагом к переселению.
Чтобы избавиться от десятинной пашни, крестьяне рано стали добиваться перевода на оброк. В 1630—1631 гг. группа крестьян Тагильской слободы обратилась к воеводе с челобитьем о том, чтобы царь «поволил им пахать свою государеву десятинную пашню у себя в деревнях». Это было не чем иным, как просьбой о переводе на хлебный оброк. Власти ее удовлетворили 134. Аналогичные челобитные поступали от крестьян в последующие годы (1634—1641 )135. Просьбу «выставить» из десятинной пашни адресовали в приказную избу подгородные крестьяне Верхотурского уезда Василий Матвеев Кутькин с братом. Они пахали 1 дес. с осьминой государевой пашни. «И по государеву указу,— говорилось в резолюции по их челобитной 1631 г.,— велено им в своей деревне пахать на оброке». Оброк был установлен высокий — в 22 чети без четверика ржи и 40 четей с осьминой и четвериком овса ежегодно 136. Тогда же добились перевода на оброк верхотурские крестьяне Семен Тимофеев Удим-цов, Федор Васильев Вахрушев, Степан Яковлев Лаптев, Третьяк и Григорий Васильевы Пинежанины, Иван Васильев Додон, Аксен и Григорий Артемьевы Загайновы 137.
В 1643 г. крестьяне, находившиеся на десятинной пашне в Тагильской и Невьянской слободах, жаловались, что «лутчие» крестьяне вышли в новые оброчные слободы Ирбитскую и Мурзин-скую 138. Имеет место в 30—40-е годы XVII в. в Верхотурье снятие части десятинной пашни за «наделок», но расчеты с казной производятся уже на основе хлебного оброка 139 140.
Одно время и в Сибирском приказе считали, что при замене десятинной пашни хлебным оброком крестьянам «против десятинной пашни было бы безволокитно и лехче, что по всяк день будут по домам, а на государеву пашню их не спросят к пашне и к мо-лодьбе» 14°. Однако за десятинную пашню, как наиболее привычную и гарантированную форму получения хлеба, усиленно цеплялось руководство Сибирского приказа и соответственно той же линии дер
133 В. И. Шунков. Указ, соч., стр. 193—194.
134 ВПИ, оп. 2, д. 23, лл. 58—60.
135 Там же, лл. 61, 64, 67, 71, 73.
136 Там же, лл. 24—25.
137 Там же, лл. 26—39.
138 ВВИ, карт. 4, № 1, л. 1.
139 ВПИ, ОП. 2, Д. 23, ЛЛ. 41—57.
140 В. И. Шунков. Указ, соч., стр. 185—186.
85
жались местные воеводы. Все же хотя и медленно хлебный оброк прокладывал себе дорогу в Западной Сибири.
При заведении десятинной пашни вверх по Тоболу и его притокам в середине и второй половине XVII в. администрация столкнулась с уже знакомой нам тенденцией. Крестьяне и здесь через некоторое время после обзаведения хозяйством начинают досаждать просьбами об отмене десятинной пашни. Зная настроения властей на этот счет, крестьяне прямо не говорят в своих челобитных о переводе на оброк, но весь смысл предлагаемых ими мер клонится к этому.
В 1690 г. шадринский приказчик получил из Тобольска грамо* ту, в которой содержалось решение по челобитью 18 крестьян Шад-ринской слободы. Крестьяне (Томило Ерасимов и др.) просили «великих государей десятинную пашню свои жеребьи пахать на своих собинных пашнях для их скудости и дальнего расстояния, а семена б им имать из государевых житниц против их братьи, как давано на десятину преж сего, и с той их пахоты хлеб имать против опыту... десятинной пашни». Соглашаясь в принципе на такую замену, разрядный воевода внес одну поправку. «Отсыпной хлеб» надлежало взимать с крестьян «против лутчего опыту государевы десятинные пашни зимним путем» 141. Тогда же шадринские крестьяне Лазарь Коростин и его товарищи (всего 6 чел.) подали челобитную в слободской судной избе. Они писали, что живут от Шадринской слободы далеко (25 верст). Поэтому во время работ на десятинной пашне «по вся годы они пахотами и севами своими опаздывают, и от того они разорились до конца». Их просьба состояла в том, чтобы вместо пашни они платили бы в казну «отсыпной хлеб», получая семена из государевых амбаров 142. И эта просьба была удовлетворена.
Третья и самая большая группа крестьян Шадринской слободы: Андрей Клещев, Евсей Бисеров и другие (всего 26 чел.), в марте 1690 г. добилась такого же ответа на свою просьбу о платеже «отсыпного хлеба» взамен десятинной пашни на тех же условиях 143.
Итак, за один год почти полсотни пашенных крестьян Шадринской слободы сделали важный шаг к освобождению от казенной барщины. Этому примеру решили последовать крестьяне соседней Масленской слободы. В отписке масленского приказчика Ивана Вы-ходцова шадринскому — Гавриле Буткееву — сообщается, что маслен-ские крестьяне перед лицом «новонакладной» десятинной пашни ходатайствовали, чтобы им разрешили «посеять яровой государев хлеб овес всякому на своих роспашных землях к нынешнему ко 191-му году, а на осень принять у мирских людей в государеву казну овес против опыту» 144.
141 ПОКМ, Коллекция 11101, № 61.
142 Там же.
143 Там же, № 70.
144 Там же, № 15.
86
Единственной ниточкой, еще связывавшей измененную повинность с десятинной пашней, были семена, отпускаемые на посев казной. В остальном «отсыпной хлеб» носил все черты хлебного оброка. Достаточно ясно, что новый порядок являлся переходной ступенью к фиксированному натуральному оброку. Даже в терминологии власти не всегда четко отличали «отсыпной» и оброчный хлеб. В решении по челобитью 26 крестьян упоминается, что хлеб с них брать «против... отсыпного оброчного хлеба, против опыту доброва хлеба».
Не менее любопытна судьба участков десятинной пашни тех крестьян, которых обязали вносить «отсыпной хлеб». Обычная практика была проста: запустевшие участки заставляли обрабатывать оставшихся крестьян. В данной ситуации власти поступили иначе: ведь челобитчики были не беглыми, их, как тяглецов, казна не теряла. Переложить обработку освободившихся участков государевой пашни на других крестьян администраторы Тобольска, где рассмотрели челобитную, не решились. Слишком хорошо было известно резкое недовольство при введении «накладной» десятинной пашни. Все эти соображения, видимо, были учтены. Решение относительно второй группы из шести крестьян выглядело так: «Отдать на оброк по вся годы, чтоб однолично та земля впусте не лежала. И те оброчные деньги по вся годы присылать в Тоболеск» 14 * 145. Заметим: даже не хлебный, а денежный оброк рекомендовано брать с этих участков, изымаемых из государевых десятин. В той же Шадринской слободе, как писали крестьяне-челобитчики в 1696 г., на денежном оброке «с прошлых де лет» жили бобыли, которые «пашни пашут на себя большие и сена косят» 146. К тому времени денежная рента в западносибирских уездах получила широкое распространение. О первой группе мы сведений не имеем. Десятинную пашню 26 крестьян рекомендовалось передать на льготных основаниях желающим ее обрабатывать. В Тюменском уезде добавочная десятинная пашня осенью 1670 г. выглядела так, что семена выдавали из казны, а посев крестьяне производили на «собинных» землях. Из урожая в государевы житницы забирали «приполовный хлеб» 147.
Поучительна история подгородной десятинной пашни близ Тобольска. До появления здесь воеводы Ю. Я. Сулешева тобольские крестьяне были обязаны пахать около 60 десятин государевой пашни. Их было в 1623/24 г. 85 дворохозяев при 90 родственниках (мужского пола).
Крестьяне обратились к Ю. Я. Сулешеву с челобитьем, в котором просили об изменении порядка отбывания повинности. Сославшись на то, что их деревни расположены далеко от полей десятинной пашни, вследствие чего они испытывают большие затруднения с обработкой «собинных» участков, крестьяне убеждали воеводу «отставить» десятинную пашню. Взамен они соглашались
14э Там же, № 61.
146 Там же, № 65.
147 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, оп. 1, карт. 2, № 285, лл. 1—2.
87
уплачивать в казну пятый сноп со своих полей (т. е. 20% урожая). Сулешев после «высмотра», взвесив все обстоятельства, решил удовлетворить ходатайство крестьян. Чтобы успокоить Москву, воевода сообщил туда, что новый порядок не только не нанесет ущерба казне, но, наоборот, сулит значительный выигрыш. Свое мнение он аргументировал так: «А выдельной хлеб имать с них государю будет прибыльнее, а крестьяном легче, потому что они все станут пахать на себя» 148. Сулешев понял смысл крестьянского предложения правильно, хотя те не могли его мотивировать столь прямо. Таким образом, в основе начинаний тобольского реформатора лежали не столько его собственные наблюдения, сколько крестьянский опыт и трезвый подход хлебопашцев к возникшей проблеме дальноземелья в условиях разбросанности деревень и заимок. В 1623—1625 гг. «в пашни место» с тобольских крестьян взимали пятый сноп пока что из урожая яровых хлебов. Опыт вполне оправдал себя. Поступление хлеба с ярового клина при новом порядке выросло более чем в 2,5 раза «перед лутчим годом». Сулешев распорядился в дальнейшем практиковать выдел пятого снопа вместо десятинной пашни. Крестьяне в новых челобитьях уже просили распространить новый порядок и на озимые хлеба.
Такое положение существовало до 1631/32 г., когда воевода князь Федор Андреевич Телятевский заменил выдельную пятину хлебным оброком, «хто чего стоит, смотря по животом и по прожитком» 149. Действительно, по хлебным окладным книгам последующих лет прослеживаются очень дифференцированные ставки оброка от 6 четвертей до 67 четвертей озимого и ярового урожая, а также круп и толокна с двора 15°. В течение 35 лет крестьяне Тобольска состояли на хлебном оброке. Энергичный искатель «государевой прибыли» воевода Петр Иванович Годунов вознамерился возродить тобольскую десятинную пашню 151. Неизвестно, вполне ли добровольно поступился архиепископ Корнилий пашенной землей под Тобольском, принадлежавшей Софийскому дому, для заведения государевых десятин. Сибирский архипастырь получил обещание земельных пожалований в других местах, на что и согласился.
Участок десятинной пашни имел площадь 50 десятин в поле, «а в дву по тому ж». Впредь до прибора на льготные годы необходимого количества крестьян для обслуживания этого государева поля все работы возлагались на пашенных и оброчных крестьян Тобольского уезда. Они получили разнарядку на выделение 150 сох, борон, а также работных людей. Как будто бы все было предусмотрено. Не предусмотрели только одну «мелочь»: как отнесутся к этому делу крестьяне, коих принуждали работать на казенной барщине.
148 СП, кн. 367, лл. 790 об., 794.
149 Там же, л. 794—794 об.
150 Там же, кн. 131, лл. 179—191.
151 Перечень «прибылей» см. ДАИ, т. V, № 63, стр. 331—333.
88
В первых числах июля 1667 г. начали прибывать обязанные новой повинностью крестьяне из слобод. Явившись в приказную избу, они стали один за другим заявлять, что вместо них на казенной пашне будут работать нанятые ими люди. Тобольские площадные подьячие не имели недостатка в клиентах, желавших оформить письменно, соответствующей «памятью» эту замену. Иначе власти не отпускали крестьян обратно в слободы. О содержании и форме таких памятей можно судить по примеру с тремя киргинскими крестьянами, нанявшими вместо себя для обработки десятинной пашни тобольского оброчного крестьянина Ивана Макидонова. Документ, составленный площадным подьячим Максимом Степановым, гласил: «Память мне, тобольскому оброчному пашенному крестьянину Ивашку Макидонову. В нынешнем во 175-м году июля в 2 день нанялся я, Ивашка, у киргинских пашенных крестьян у Федьки Дементьева, да у Онтонка Васильева, да у Проньки Морева, что мне, Ивашку, их жеребей государевы десятинные новые подгородные пашни в нынешнем во 175-м году в Тобольску вспахать и посеять и заборонить наготово рожью. И вперед ко 176-му году их ж жеребей десятину ж спахать и заборонить под пар, под яровой хлеб. А взял я, Ивашко, у них, у Федьки с товарищи, за тое пахоту денег полтретья рубли. Деньги взял все сполна наперед». Послухом при этой сделке выступил другой площадной подьячий — Борис Уразов 1о2.
5 июля такую же память оформил Авдей Овдокимов, нанявшийся вместо двух ялуторовских крестьян «спахать... ко 176-му году ораную и бороненую землю зорать и рожью насеять и заборонить десятина без трети. Да под пар другую перемену десятина ж без трети зорать вновь и заборонить». Наемная плата в этом случае составила 1 руб. 50 коп. 152 153
В тот же день сын боярский Федор Михалевский и приказчик пашенных крестьян Лука Выходцев доложили воеводе, что крестьяне разных слобод, привлеченные к обработке новой десятинной пашни, «в свое место наняли свою братью пашенных крестьян тех же слобод». В подтверждение своих слов они выложили на стол П. И. Годунова роспись крестьян и их наймитов. Роспись поименовала до 80 крестьян-работодателей и около 60 наемных людей 154. Составители документа допустили одну неточность, говоря воеводе о том, будто вместо себя крестьяне нанимали только «свою братью» крестьян же. В действительности нередко среди наемщиков были также стрельцы, казаки и другие служилые люди.
В результате лишь небольшая часть крестьян вышла на обработку новой десятинной пашни. Подавляющее большинство прибегло к найму односельчан или сторонних лиц, только бы освободиться от этой повинности. Даже по неполным ведомостям (в них отсут
152 СП, кн. 367, л. 826—826 об.
ьз Там же, л. 827—827 об.
154 Там же, ЛЛ. 829—833.
89
ствуют, например, Ялуторовская, Исетская, Куярская и другие слободы) получается, что 66 человек из 123 крестьян взяли наймитов 155. Наиболее распространенная расценка — 1 руб. 10 коп. с десятины пашни.
Не менее интересно дальнейшее развитие событий, относящихся к вновь заведенной десятинной пашне под Тобольском. П. И. Годунов отрапортовал в Москву о «прибыли», учиненной им по части десятинной пашни 156. Летне-осенние работы 1667 г. на новых «государевых» десятинах были проведены. А в следующем году четверо тобольских служилых людей, в том числе знакомый нам Михалевский, ударили челом в приказной избе и попросили отдать им в счет хлебного жалованья насеянные поля десятинной пашни. И «прибыльщик» Годунов без колебаний удовлетворил ходатайство. Просители получили 135 десятин в трех полях, т. е. почти всю вновь устроенную «государеву» пашню. Урожай с оставшихся участков собирали уже не слободские крестьяне или их наймиты: «А жали на тое пашне рожь отставленные салдаты и гулящие люди» 157. К уборке урожая привлекли также ссыльных. Снопы возили нанятые извозчики 158. Так бесславно окончился этот опыт распространения десятинной пашни под Тобольском 159 160.
Выразительным показателем кризисных явлений, связанных с внедрением десятинной пашни, является дробность ее участков, которые берут новопоселенцы. В 1679 г. на территории Тюменского уезда отмечены факты сдачи лоскутов десятинной пашни по 10— 20 сажен в поле 16°.
Мало помогало и казенное попечительство о крестьянах в тех ситуациях, когда под угрозу ставилось само существование крестьянских хозяйств перед лицом стихийных бедствий. При неурожаях на собинных пашнях крестьяне могли обращаться за семенными и продовольственными ссудами. Выдача хлеба из государевых житниц оформлялась заемными кабалами, данными отдельными тяглецами или целыми сельскими обществами. Власти строго следили за исправным возвращением долгов по кабалам и по усмотрению применяли для взыскания просроченных взносов хорошо известный тогда «немерный правеж».
Воеводская администрация отнюдь не спешила с помощью бедствующим крестьянам, продолжая настаивать на выполнении повинностей на десятинной пашне. В мае 1653 г. тагильские хлеборобы
155 СП. кн. 367, лл. 840—852 об.
156 Там же, лл. 862 об.—863.
157 Там же, л. 879.
158 Там же, л. 883.
159 На это же указывает и перечень «прибылей», где (с учетом уже несостоявше-гося привлечения слободских крестьян к работам на десятинной пашне) возвещалось, что «собрано кем та пашня пахать 10 человек й под их земли». Здесь размер десятинной пашни определен в 106 дес. в одном поле (ДАИ, т. V, № 63, стр. 332).
160 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, оп. 1, карт. 4, № 631—632.
90
обратились к воеводе с челобитьем, из которого явствует, что они получили год назад из казенных житниц ссуду — овес «на семяна и на ежу». Но с них требовали поставки круп и толокна «в тобольский отпуск» (300 четей). На изготовление этих продуктов и пошел в основном выданный овес, который крестьяне собирали «по миру христовым имянем и продаваючи всякой скот и живот». «А ныне,— продолжали челобитчики,— ...у нас... на свои пашни вешнево севу сеять семян ни одново зерна нет и есть нечево, помираем голодною смертью» 161.
Тогда же с просьбой о ссуде «для нашей скудости и хлебно-во недороду» обратились подгородные верхотурские крестьяне, а также арамашевские. Характерно, что в решениях по этим ходатайст-зам речь идет о выдаче ссуды только на семена по принятой норме высева (4 чети овса и 2 чети ржи на десятину) 162. В 1658 г. к займу семенного материала у казны прибегли ницынские и подгородные хлебопашцы 163.
Крестьяне жаловались неоднократно, что им приходится за беглых пахать десятинную пашню «миром», «наймуюя дорогою ценою» 164. Факты добровольного возвращения крестьян из бегов на десятинную пашню — крайняя редкость. Известно, что в 1678 г. среди тагильских землепашцев объявился один крестьянин, лет 30 назад покинувший свой участок и живший в Тобольском уезде. Но ему не вернули его «собинных» земель, отданных другому, вместо того посаженному на десятинную пашню 165. Столь же единичны переходы оброчных крестьян в пашенные по собственной инициативе. Один новоприходец, поселившийся в Чусовской слободе, попросил перевести его в Арамашевскую на том основании, что Чусовская «пашнею не изошла» 166.
В принципах налогообложения западносибирских крестьян на протяжении XVII в. отмечаются некоторые отклонения от безусловного внедрения десятинной пашни в тех местностях, где она издавна была господствующей повинностью. Это мы видели. Однако правительство не всегда было последовательным и в другом. Оно вместо «накладной» десятинной пашни прибегало к изъятию у крестьян «выдельного» хлеба с так называемых «лишних» пашен. Как известно, исходным пунктом исчисления налогов с западносибирского крестьянства в XVII в. была более или менее соблюдаемая определенная пропорциональность между размерами десятинных и собинных площадей. Например, в Верхотурском уезде этот коэффициент составлял отношение 1 : 6, т. е. за одну десятину казенной пашни крестьянин мог рассчитывать на получение собинной запашки в
161 ВВИ, карт. 5, №1,л. 177.
162 Там же, ЛЛ. 178, 182—183, 184, 216.
163 ВПИ, оп. 1, стб. 144, ч. 2, лл. 211—212 об., 217.
164 ВВИ, карт. 46, № 23.
160 Там же, карт. 25, №16, лл. 1—2; № 45, лл. 4—5.
166 ВПИ, оп. 2, д. 355, л. 16. Ср. там же, д. 356, л. 19.
91
шесть десятин. Попыткой регулирования являлась «новонакладная» пашня. Но в том-то и суть, что власти едва ли не чаще обращались к практике «выдельного» хлеба с увеличивавшихся крестьянских собинных посевов. В этом случае казна забирала у крестьянина (а также у других землепашцев) четвертый, пятый или шестой сноп урожая в зависимости от его качества («добрый», «середний» или «худой» хлеб). В 1624/25 г. некоторым невьянским крестьянам разрешили посеять свой хлеб на десятинной пашне и уплатить из урожая «выдельной» хлеб. Никита Гольцев платил «выдел» с четырех десятин, Иван Ловушкин — с шести и т. д. 167
Следовательно, рядом с отработочной рентой существовала продуктовая, по сути, оброчная ее форма. «Выдельной» хлеб продержался все XVII столетие и лишь в конце века был заменен денежным эквивалентом, слившись с денежной рентой.
Не следует думать, что десятинная пашня была всепоглощающей повинностью. С годами увеличивались различные денежные поборы. Хозяйственные объекты типа мельниц, кузниц, рыболовных снастей и пр. облагались денежным оброком в селениях всех разрядов. Насколько это было значительной поправкой к натуральным повинностям, свидетельствуют данные конца XVII в. В Невьянской слободе в 1696 г. было 68 мельниц (многие находились в совладении), 9 кузниц, 1 лавка и 18 объектов рыбной л( зли, т. е. почти 100 оброчных статей индивидуального пользования, обложенных денежным оброком. Та же картина была в Арамашевской и Тагильской слободах168. Этот процесс затронул и более «молодые» слободы, населенные крестьянами, обязанными пахать десятинную пашню. С Шадринской слободы в начале XVIII в. сходило в год более 50 руб. оброчных денег 169. Монетой получала казна доход и от коллективных оброчных статей — сенокосов, например. Отдавая крестьянам отходы после уборки урожая на десятинной пашне (солому, мякину, «ухоботье»), власти и за эти «блага» требовали от крестьянских миров соответствующих денежных взносов. Короче говоря, подрыв десятинной пашни шел и с этой стороны.
* л*
Выше было сказано, что один из путей избавления от повинности по возделыванию десятинной пашни состоял в уходе крестьян для поселения в другие западносибирские районы. Поэтому весьма важно выяснить, в какой зависимости находились миграционные процессы западносибирских крестьян от форм ренты.
Возьмем для начала Верхотурский уезд, где в первой четверти XVII в. было наибольшее число крестьян, посаженных на десятинную пашню. Крестьяне-первопоселенцы Подгородной волости. Та
167 ВПИ, оп. 4, кн. 5, лл. 472 и сл.
168 Там же, оп. 1, стб. 19, лл. 66—88.
169 ПОКМ, Коллекция 11101, № 79.
92
гильской и Невьянской слобод были водворены путем перевода из поволжских и поморских местностей. Среди них была большая группа так называемых «казанских переведенцев». На первых порах тут совершенно отсутствовали крестьяне, состоящие на хлебном или денежном оброке. Отработочная рента — казенная барщина — распространялась на все поселения этих мест. Но вот в 1632 г. возникает Ирбитская слобода, крестьяне которой с момента основания становятся хлебооброчными. Несмотря на тяжесть хлебного оброка (расчет его оклада осуществлялся применительно к соответствующим размерам участков десятинной пашни и по уровню наиболее урожайных годов), в ближайшие последующие годы обнаруживается тяга крестьян, живших в селениях, где была повинность по десятинной пашне, к переходу в эту слободу. В 1643 г. верхотурскому воеводе князю Никифору Федоровичу Мещерскому поступило челобитье от невьянских и тагильских крестьян (Юрия Берсенева, Ивана Кузьмина «во всех место» крестьян этих слобод). Челобитчики указывали, что некоторые их односельчане «вышли» в Ирбитскую слободу на оброк 170. Надо полагать, ницынские крестьяне, находившиеся на десятинной пашне, имели основания кивать на оброчных ирбитских, что те «жывоты прожиточны и хлебны и скотны и в твоей госу-дареве пашне лехки» 171.
Создание Мурзинской денежнооброчной слободы вызвало тревогу у приказчиков уже существовавших слобод. Тобольский сын боярский Андрей Буженинов, получивший поручение строить Мурзин-скую слободу, имел разрешение, помимо гулящих людей, призывать на поселение как нетяглых родичей крестьян соседних селений (детей, братьев, племянников), так и самих крестьян-старожилов, если они вместо себя смогут «в свои дворы и в тягло призывать новых крестьян и сажать своими пожитки, безо льготы» 172. Прибывший в Верхотурье А. Буженинов попросил у воеводы Воина Лукьяновича Корсакова бирюча для призыва желающих поселиться в Мурзинской слободе. Воевода отказал на том основании, что в тобольской памяти о бирюче ничего не говорилось, указав также на опасность ухода крестьян-старожилов. Буженинов вспылил и обрушился на Корсакова с бранью, «лаял всякою лаею» воеводу и демонстративно не желал более иметь какие-либо дела с правителем уезда. Тот пожаловался в Москву и вздохнул облегченно, так как оттуда пришел указ, воспрещавший выпускать в новую слободу старых пашенных крестьян Верхотурского уезда 173. Буженинова было указано посадить в тюрьму на два дня, но от должности его не отстранили.
Справившись с буйным сыном боярским, верхотурский воевода развел руками, когда, вопреки строгим указам, из уезда стали ухо
170 АИ, т. III, № 222, стр. 380—381.
171 ВПИ, оп. 1, стб. 151,ч. 3, л. 207.
172 АИ, т. III, № 211, стр. 367—368. Ср. ВВИ, карт. 2, № 47, л. 1.
173 АИ, т. III, № 211, стр. 368—369; Г. Ф. Миллер. История Сибири, т. II. М.— Л., 1941. Приложения, № 386, стр. 468—469.
93
дить крестьяне с десятинной пашни в оброчную Мурзинскую слободу, бывшую «под тобольским присудом». Корсаков узнал, что «ныне на то новое место, на Мурзину Ялань, старые крестьяне многие подрежаютца, покиня свои старые пашни, на льготные годы, на 6 лет». По его сведениям, 30 крестьян, присланных в свое время из Казани, притом «прожиточных», ушли в оброчные слободы. На прежних тяглых участках они оставили вновь прибранных крестьян, однако, по мнению воеводы, этих последних «с ту пашню не станет». Запрещения выхода старожилов-крестьян с десятинной пашни на оброк, последовавшие из Москвы, сопровождались рекомендациями прибавить им десятинной пашни 174. В 1652/53 г. из Тагильской слободы самочинно переселились в Мурзинскую крестьяне Яким Филиппов со взрослым сыном (оба с семьями), Андрей Иванов Усынин, Иван Большаков Гаев 175. С возникновением Краснопольской слободы и в ней ввели денежный оброк. Туда стали переселяться крестьяне Тагильской и Невьянской слобод, сдавая десятинную пашню гулящим людям 176.
Во второй половине и в конце XVII в. ходатайства крестьян о переводе с десятинной пашни на денежный оброк учащаются. Они поступают от жителей Арамашевской, Ницынской, Невьянской и других слобод Верхотурского уезда 177. Семен и Алексей Савины с детьми, старинные землепашцы Невьянской слободы, «казанские переведенцы», сибирский стаж которых уже превышал 70 лет, ударили челом, чтобы их «выпустили» на денежный оброк в Новопышмин-скую слободу. Свою просьбу они обосновывали выпаханностью собинных земель 178.
Крестьяне подчас играли на слабой струне царских администраторов — «государевой прибыли», добиваясь уменьшения опеки со стороны слободских приказчиков. Они недвусмысленно предлагали откупиться повышенной ставкой денежного оброка от вмешательства в их дела со стороны блюстителей порядка. В сентябре 1694 г. в челобитье группы оброчных крестьян Камышевской слободы (Ивана Падеры и др.) говорилось: «В прошлом... во 202-м году здали мы... тягла свои в той Камышевской слойоде крестьяном и били челом... чтоб нам платить вновь денежной оброк..., а жить нам на речке Суварыше. И та деревнишко наше от Камышевской слободы удалело верст з 20 и больши». Пожаловавшись на притеснения приказчика, крестьяне попросили освободить их от его управления и разрешить самим собирать оброк и доставлять его в Верхотурье. Поскольку сумма оброка была солидной (почти 2 руб. в год), в Верхотурье пошли навстречу челобитчикам. Ивану Падере дали память, дозволяющую призывать в оброк новых крестьян с оговоркой
174 Г. Ф. Миллер. История Сибири, т. II. Приложения, № 478, стр. 468—469.
175 Там же. стр. 453.
176 ВВИ, карт. 15, № 5, ЛЛ. 25, 30.
177 ВПИ, ОП. 1, стб. 13, ЛЛ. 128, 130-131, 134-135, 140, 144, 153-154, 167 и др.
178 Там же, лл. 170—173.
94
«лишних пришлых людей не принимать и не держать» во избежание «воровства» 179.
Глубокую озабоченность состоянием десятинной пашни выказал и тюменский воевода Иван Тургенев. В отписке 1647 г. он доносил Сибирскому приказу об убыли крестьян, пахавших государевы десятины. «А в их место,— писал он,— охочих гулящих вольных людей на ту... десятинную пашню прибрать не мошно, и нихто не бьет челом». Воевода полагал, что тут повинны «изделья большие», которые падают на тюменских крестьян. «А у которых, государь,— продолжал он,— старых пашенных крестьян братья и дети и племянники, а не похотя быть в твоей, государеве, пашне, ставились, льготя себе, в службу, в конные и в пешие стрельцы, и в казаки, и в ямские охотники, и в оброчные крестьяне. И от тово... десятинная пашня пустеет, потому нарочитые которые люди, и те все ис пашни выстали» 18°. Как видим, и здесь та же тенденция «избыть» десятинной пашни, перейти или в служилое состояние или в оброчные крестьяне.
По данным Сибирского приказа 1640/41 г., в Верхотурском уезде было 612 дворохозяев из числа крестьян, обрабатывавших десятинную пашню (включая льготчиков, еще не выполнявших этой повинности). Оброчных, поверстанных в хлебный оброк, насчитывалось 104 крестьянина (также с льготчиками) 181. Следовательно, безусловное преобладание отработочной ренты налицо (86% и 14%). С годами соотношение меняется. Это видно по хлебным поступлениям с десятинной пашни и оброчных. В 1662 г., согласно сметному списку, хлеба с десятинной пашни значилось около 6900 четей ржи и овса, оброчного — около 4700 четей 182. Но вернемся к сведениям о населении.
Перепись 1666 г. Г. Черткова и А. Бернацкого зафиксировала крестьян, плативших хлебный и денежный оброк в таких старых слободах, как Тагильская. Начиная с Ирбитской слободы, новые поселения слободского типа возникают в Верхотурском уезде, чаще всего как оброчные (Усть-Ирбитская, Пышминская, Катайский острог, Краснопольская и др.). Названные пункты по перепись 1666 г. находились на оброке, преимущественно хлебном. Краснопольская слобода возникла в 1644 г. сразу как денежнооброчная 183. В 1670 г. на денежный оброк велено было призывать крестьян во вновь учреждаемую Красноярскую слободу, а в 1673 г.— в Новопышмин-скую 184. Та же форма ренты существовала в Аятской, Сулемской,
179 Там же, стб. 147, ч. 2, лл. 338—340.
180 СП, стб. 260, лл. 453-454.
181 Там же, стб. 88, лл. 519—523.
182 ВПИ, ОП. 1, стб. 15, ЛЛ. 9-10.
183 В. И. Старцев. Крестьянское хозяйство Зауралья в XVII в. (Краснопольская и другие слободы Верхотурского уезда).— «Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы, 1965 г.» М.. 1970, стр. 164—176.
184 ДАИ, Т. VI, № 1, стр. 1—4; № 89, стр. 308—310; т. VIII, № 71, стр. 271 — 272 и др.
95
Уткинской и Чусовской слободах. Распоряжение из Москвы завести десятинную пашню на землях, ранее отданных воеводой Ф. Г. Хрущевым Софийскому дому, относящееся к 1679 г., стоит особняком 185.
В 1700 г. находившийся не у дел подьяческий сын Борис Мещеряков ходатайствовал перед верхотурским воеводой о разрешении ему выступить основателем новой слободы. Он писал, что в «русских городех хлеб не дородился», вследствие чего «для той своей всякой скудости и хлебного недороду из русских и поморских городов через Чюсовскую слободу в сибирские городы прошло вольных людей с семьями многое число. А живут многие по верхотурским слободам, скитаютца меж дворы, а ни в какое тягло они не поверстаны». Мещеряков добивался, чтобы ему позволили «завести вновь сЛободу у Ирбитцкого Шайганского и Светлого озера и по ирбитцким вершинам», а также по притокам реки Ирбит. О заведении десятинной пашни и даже о хлебном оброке тут нет в помине. Кандидат в слободчики заявляет, что его намерение — «прибирать... в тое новую слободу вольных и приезжих всяких людей во крестьяне на денежный оброк» 186. Разрешение было дано.
В 1666 г. из 953 крестьянских дворов уезда на пашне был 681 двор, на оброке — 272 двора (71,5% и 28,5% )187. Как видим, выявилась тенденция к возрастанию доли оброчных дворов — за четверть века их стало больше в 2,7 раза.
Переписные книги Льва Поскочина дают по Верхотурскому уезду уже такую картину: находящихся на десятинной пашне (пашенных) крестьян 1099 дворов (55,6%), хлебооброчных — 401 двор (20,3%) и денежнооброчных — 454 двора (24,1%) 188.
Эти серьезные сдвиги находятся в прямой зависимости от колонизационной волны из-за Урала. Населенные пункты, где существует оброчная система, во второй половине XVII в. растут быстрее, чем пашенные, привлекая наибольшее число новоприходцев. Еще сыск беглых 1671 г. обнаружил, что из 14 пунктов, включавших многолюдные поселения Верхотурского и Тобольского уездов (слободы: Тагильская, Невьянская, Ирбитская, Пышминская, Ялуторовская и др.), наивысший приток беглых наблюдается в слободах с оброчной (притом денежной) формой эксплуатации. Даже в Ирбитской слободе, населенной хлебооброчными крестьянами, новопри-ходцы обязываются по истечении льготного срока вносить в счет податей деньги. На первом месте по числу сысканных беглых идут денежнооброчные Мурзинская и Чусовская слободы. Вместе с Ирбитской слободой они дают почти 40% выявленных беглых 189.
185 ДАИ, т. VII, № 74/VI 11, стр. 353.
186 ВВИ, карт. 49, № 9, л. 1.
187 А. А. Дмитриев. Пермская старина, вып. VII. Пермь, 1897, стр. 95 и сл.
188 Там же, стр. 101 и сл.
489 А. А. Преображенский. Сыск беглых на Урале в 1671 г.— «Из истории Урала». Сб. статей. Свердловск, 1960. стр. 98.
96
По словам властей Чусовской слободы, все пришлые становились на денежный оброк 190.
В «Росписи прибылям, сколько на Верхотурье каких прибылей учинено в казну великого государя при воеводе Федоре (Большом) Григорьевиче Хрущеве» значится, что «вновь во крестьяне прибрано из вольных пришлых гулящих нетяглых людей... 150 человек». Из-за плохой сохранности документа трудно сказать, отражены ли здесь итоги деятельности Хрущова за все время воеводства или только за 1668—1669 гг. (о крестьянах речь идет в записях 177 года). Но это и не так существенно для нас. Куда важнее указания, в какое тягло посажены вновь прибранные крестьяне. Оказывается, на 150 человек приходится 2 десятины без получети в поле казенной пашни, 40 четей ржи и 56 четей овса хлебного оброка и 56 руб. 26 алт. 4 ден. в год оброка денежного 191. Следовательно, самый интенсивный наплыв новопоселенцев опять-таки отмечается и этим источником в оброчных и главным образом денежнооброчных пунктах Верхотурского уезда. О том же говорит отписка приказчика Ара-машевской слободы от 1669 г. в Верхотурье. По его словам, новопри-ходцы просят определить их в денежный оброк, «а в десятинную де пашню за бедностью селитца не хотят» 192.
Столь же показательны данные переписи Л. Поскочина. В момент составления переписных книг Поскочин отметил «новоприборных» крестьян только в оброчных слободах, причем на хлебный оброк вновь порядилось 3,3% от общего числа хлебооброчных крестьян, а на денежный — соответственно 17,7%. Темпы прироста симптоматичны, если учесть, что для пашенных слобод случаев поселения в год переписи Поскочин почему-то не указывает и, видимо, не случайно. Приток населения туда резко упал во второй половине XVII в. В сопоставлении с итогами переписи 1666 г. книги Поскочина 1680 г. свидетельствуют о том, что при удвоении общего количества крестьянских дворов в уезде число дворов пашенных крестьян возросло чуть более чем на 50%, тогда как оброчных— в 3,2 раза. Тенденция вполне очевидна: пашенные слободы уже не поспевают за средним приростом населения, притекавшего извне (мы не касаемся здесь темы о естественном приросте населения, полагая, что он в это время еще не может оказать существенного влияния на подсчеты).
Отдаточные книги 1701 г., составленные сыщиком К. Цызыревым для возвращения беглых крестьян их прежним господам Строгановым, целиком подтверждают сделанный выше вывод. Из 11 слобод и других пунктов Верхотурского уезда было выведено более 120 семей крестьян. Они платили в царскую казну оброка 31 руб. 2 алт., около 6 четвертей ржи и овса, пахали «на государя» всего-навсего
190 ВПИ, оп. 1, стб. 3, л. 172.
191 Там же, стб. 147, ч. 1, л. 196.
192 ВВИ, карт. 16, № 14, лл. 1—2.
4 А. А. Преображенский
97
четь с осьмухой десятины 193. Надо сказать, что даже прирост хлебооброчных дворов в Верхотурском уезде во второй половине XVII в. замедлился вследствие предпочтительного поселения пришлого люда с условием платежа денежного оброка, а также потому, что часть старожилов превратилась в денежнооброчных крестьян 194.
Переписные книги Л. М. Поскочина по Тюменскому уезду 1685 г. свидетельствуют о том, что здесь было 125 дворов крестьян на десятинной пашне и 90 дворов хлебооброчных крестьян, т. е. соотношение 58,3% и 41,7% 195.
На юге Тобольского уезда и во второй половине XVII в. администрацией усиленно внедрялась в новых пунктах десятинная пашня. Более плодородные и привольные для хлебопашца земли манили его сюда. Однако стихийная волна крестьянской колонизации вносила свои поправки в планы центральных и местных властей. Естественно поэтому, что новые слободы и здесь нередко возникали на основе прибора крестьян на хлебный и денежный оброк. Еще в 1667 г. Тобольский уезд, по данным составленной в приказной избе выписки, имел 79 дворов хлебооброчных крестьян, тогда как находившихся на десятинной пашне (ее считалось 486 дес. в поле) было 890 дворов 196 (т. е. соответственно 8,2 и 91,8%). К сожалению, не сохранились переписные книги Поскочина по Тобольскому уезду за 1680 г. Этот существенный пробел источников в значительной мере восполняет изучение именных крестьянских книг Тобольского уезда за 1681 г. Эти книги сохранились почти от двух десятков волостей и слобод (Подгородной, «Верх-тобольной» и «Вниз-иртышской» волостей, слобод: Липовской, Верхней и Нижней Ницынских, Чубаров-ской, Куларовской, Беляковской, Ялуторовской, Шадринской, Беш-кильской, Куярской, Мехонинской, Мурзинской, Ашлыцкой и Исет-ского острога) 197. В них занесено около 2100 дворов крестьян, плативших оброк хлебом или отрабатывавших повинность на десятинной пашне. Хлебооброчных был 501 двор (23, 8%), обрабатывающих десятинную пашню—1591 двор (76,2%). Таким образом, за 14 лет
193 ВПИ, оп. 3, д. 39, лл. 95 об—96.
194 По окладной книге 1697 г., где не отмечены дворы денежнооброчных крестьян, прирост хлебооброчных дворов сравнительно с переписью Л. Поскочина был значительно скромнее, хотя и превосходил по-прежнему прирост пашенных дворов (см. М. И. Наврот. Окладная книга Сибири 1697 г.— «Проблемы источниковедения», вып. V. М., 1956, стр. 194). К 1741 г. в Верхотурском уезде пашенные крестьяне составляли всего 321 ревизскую душу, тогда как оброчников и «разночинцев» здесь было свыше 3700 душ муж. пола (см. М. М. Громыко. Соотношение видов феодальной ренты в Западной Сибири в первой половине XVIII в.— «Известия Сибирского отделения АН СССР, серия общественных наук», 1964, вып. 3, стр. 105).
195 СП, кн. 968, лл. 327—329 об.
196 Там же, кн. 367, лл. 806—807 об. Документ, видимо, не принимает во внимание денежнооброчные дворы.
197 Там же, кн. 705, лл. 216—505. Как и в отношении выписки 1667 г., об именных книгах крестьян 1681 г. можно сказать, что они не учитывают денежнооброчные дворы, которые, несомненно, имелись, следовательно, доля оброчного крестьянства фактически выше.
98
процент хлебооброчных дворов здесь вырос почти втрое, численность оброчных крестьян Тобольского уезда продолжала в дальнейшем довольно быстро расти, и опять-таки в первую голову за счет распространения денежного оброка. Если в 1681 г. крестьяне Ялуторовской слободы пахали десятинную пашню, то вскоре мы их видим на оброке. По данным 1686 г., в Ялуторовской слободе было 169 оброчных крестьянских дворов. Оброчными были также Царево Городище, Суерская слобода, Белозерская, Белоярская; в качестве оброчной возникла и Утяцкая слобода 198. То же можно сказать о Тамакульской слободе.
Проведенный в 1694 г. сыск беглых верхотурских крестьян, поселившихся на территории южных слобод Тобольского уезда, также интересен в этом плане. Из 144 семей крестьян Верхотурского уезда только 9 человек состояли на десятинной пашне, остальные платили денежный оброк — такие сведения можно почерпнуть из книг С. В. Шахаева, представленных в Сибирский приказ 199.
В итоге к началу XVIII в. крестьяне почти 40% слобод Тобольского уезда (22 из 58) платили денежный оброк 20°. Непосредственная связь миграций населения с эволюцией форм ренты в Западной Сибири выявляет направление развития. А это развитие крайне тормозилось крепостнической политикой правительства, лихорадочно цеплявшегося за отработочную ренту. В. И. Шунков привел факты, свидетельствующие о реставрации десятинной пашни в некоторых пунктах Тобольского уезда начала XVIII в., когда вместо денежного оброка крестьян принуждали к «государевой» пашне201. Однако подобное попятное движение не делало погоды и не меняло того положения, что переселенческое движение в Западную Сибирь, к тому же из районов с решительным преобладанием денежной ренты (Поморье и Урал), создавало условия для отмены наиболее грубой формы феодальной эксплуатации на колонизуемых окраинах — государевой десятинной пашни. Десятинная пашня стойко удерживалась здесь вплоть до середины XVIII в., хотя экономически она изжила себя задолго до этого.
Любая форма ренты, однако, сохраняет эксплуатацию, и потому было бы ошибочным считать, будто в хлебооброчных и денежнооброчных селениях Западной Сибири крестьяне обретали некие идеальные условия для успешного хозяйствования. Свидетельством этого
198 А. А. Кондратенко в. Крестьяне Зауралья в XVII—XVIII вв*., ч. 1, стр. 44
Возникновение Белоярской слободы чрезвычайно любопытно в этом плане. Ее первоначальные жители — пашенные крестьяне Невьянской и других слобод Верхотурского уезда, добившиеся возможности переселения и перевода на денежный оброк. За 1694—1710 гг. население Белоярской слободы возросло свыше чем в 10 раз: со 140 человек до 1600 (см. В. Ф. Сажин. Из истории крестьянства Среднего Урала конца XVII — начала XIX в. (на материалах Белоярской слободы).— «Из истории крестьянства и аграрных отношений на Урале». Свердловск, 1963, стр. 12—13).
199 ЦГДДД, разрядный приказ, Денежный стол, кн. 253, лл. 84—141 об.
200 В. И. Шунков. Указ, соч., стр. 93-^94, 188.
201 Там же, стр. 186.
99
4*
служит непрекращавшееся во второй половине XVII — начале XVIII в. бегство крестьян из селений всех разрядов. Преимущественная тяга крестьян в селения, где оброк взимался деньгами, находит объяснение в значительно шагнувшем вперед развитии товарных отношений, а также в налоговой политике правительства. Все более нуждавшееся в звонкой монете государство вводило новые и новые денежные поборы с западносибирских крестьян (например, в конце века — «подымные», или «полуполтинные», деньги на содержание военных сил). Поскольку крестьянину приходится волей-неволей добывать деньги для уплаты податей, он, естественно, стремится к известной интеграции повинностей в денежной форме.
3. «Гулящие люди» на Урале и в Западной Сибири
В предыдущих разделах этого очерка речь шла о формировании постоянного крестьянского населения на изучаемых территориях (независимо от «стажа» крестьянского бытия). Но до того, как стать земледельцами в соответствующем населенном пункте, многие ново-приходцы (об этом упоминалось) были «гулящими людьми». При изучении темы о миграциях населения специальное внимание к этой категории людей, само наименование которой указывает на возможности перемещений («гулянья»), является оправданным и даже необходимым.
Вопрос о «гулящих людях» не нов в советской историографии. Ему посвящены ценные исследования Н. В. Устюгова (Север, частично Урал), И. В. Степанова и Н. Б. Голиковой (Поволжье) 202. Обобщив наблюдения дореволюционных исследователей (И. Д. Беляева, М. А. Дьяконова, Н. И. Костомарова и др.), А. М. Панкратова затронула эту тему в своем труде, опубликованном уже после ее смерти 203.
Но в уральско-сибирском аспекте данная тема разработана еще далеко не достаточно. С. В. Бахрушин ярко обрисовал организацию «покрути» на соболиных промыслах — но это лишь одна сфера приложения труда гулящих людей в Сибири 204. В. И. Шунков констатирует приток гулящих людей на пашню, однако более пристальное рассмотрение данной социальной группы в его задачу не вхо
202 Н. В. Устюгов. Работные люди на Сухоно-Двинском водном пути в XVII веке.— «Исторические записки», т. 6, 1940, стр. 167—194; он же. Солеваренная промышленность Соли Камской в XVII веке. М., 1957, стр. 144—201; И. В. Степанов. Гулящие — работные люди в Поволжье в XVII в.— «Исторические записки», т. 36, 1951, стр. 142—164; Н. Б. Голикова. Наемный труд в городах Поволжья в первой четверти XVIII века. М., 1965.
203 А. М. Панкратова. Формирование пролетариата в России (XVII—XVIII вв.). М., 1963, стр. 65—69 и др.
201 С. В. Бахрушин. Научные труды, т. III, ч. 1. М., 1955, стр. 198—211.
100
дило 205. Статистические данные о появлении гулящих на тобольском рынке в XVII в., а также о движении гулящих и промышленных людей «с Руси» в Тобольск привел О. Н. Вилков 206. С точки зрения использования наемного труда на Урале и в Западной Сибири вопрос о гулящих людях был рассмотрен автором этих строк, но также попутно 207.
Возникает потребность разобраться в том, кого на протяжении XVII — начала XVIII столетия называли гулящими и имеют ли гулящие люди данного района существенные отличия от своих коллег в других местностях государства.
Уральско-сибирские гулящие люди столь же беспрепятственно могли передвигаться и выбирать занятия по собственному усмотрению. Тем самым они на какое-то время выпадали из орбиты стационарных феодально-крепостнических отношений, хотя очень часто со временем вновь оказывались в их власти. Но это было, как увидим, не всегда и не всюду. Юридически гулящих людей рассматривали как вольных, незакрепощенных, оказавшихся за пределами своего сословия. Их знает Соборное Уложение 1649 г., хотя и не посвящает им специальных статей, определяющих место лиц этой категории в социальной структуре тогдашнего русского общества 208. Прежнее общественное положение гулящих людей могло быть весьма различным. Но самой прочной питательной средой, за счет которой рекрутировались на восточных окраинах гулящие, были крестьянские общины русского Севера и посады. Некоторую долю давали холопы-вольноотпущенники, но она была невелика 209.
Далеко не всегда гулящий человек на Урале и в Сибири — это вчерашний крестьянин-тяглец. В тех случаях, когда удается проследить судьбу гулящего до прихода на восточные окраины (а этих случаев, увы, не так уж много), наиболее распространенным является указание, что гулящий на родине был крестьянским или посадским сыном. Правительственные грамоты, предписывавшие прибирать «охочих» людей на сибирскую пашню, недаром всегда содержат напоминание, чтобы прибор осуществлялся из «нетяглых», «неписьмен-ных», «вольных» людей. И как разъяснение следует формула, кого можно считать таковыми: от отцов детей, от братьев «братью», «от дядьи племянников», «от сусед суседов», т. е. определяется
205 В. И. Шунков. Очерки по истории колонизации Сибири в XVII — начале XVIII века. М.— Л., 1946.
206 О. Н. Вилков. Ремесло и торговля Западной Сибири в XVII веке. М., 1967.
207 А. А. Преображенский, О наемном труде в крестьянском хозяйстве на Урале в конце XVII—начале XVIII в.— «К вопросу о первоначальном накоплении в России (XVII—XVIII вв.)» Сб. статей. М., 1958, стр. 38-—52; он же. Работные люди на Урале в XVII—начале XVIII века (К вопросу о рынке рабочей силы).— «Из истории рабочего класса Урала». Сб. статей. Пермь, 1961, стр. 47—64.
208 «Соборное Уложение 1649 г.», гл. XXV, ст. 14, 16.
209 ВВИ, карт. 10, № 3, ЛЛ. 79—80.
101
круг узаконенных «вольных» людей 2i0. Не приходится сомневаться, что жизнь ломала подобные ограничения и в числе гулящих на востоке страны часто встречались тяглецы. Но источники все же проводят различие между гулящими и ушедшими на новые места крестьянами, особенно, если последние имели семьи. Гулящий чаще всего появлялся на новом месте одиноким, холостым человеком. В отличие от него крестьянина, поселившегося или готовящегося поселиться на пашню и привезшего с собой семью, называли «семей-щиком». Излагая челобитье чусовского оброчного крестьянина Якова Соколова, изъявившего желание строить слободу на реке Бисерти, адресованная ему память верхотурского воеводы от 16 марта 1680 г. не смешивала гулящих и «семейщиков». В ней говорилось: «А ныне де из русских городов в Сибирь всякие торговые и промышленные, и гулящие люди, и семейщики ездят по тому месту, не хватая Чюсовской слободы»21 Не путают их и верхотурские таможенные книги. В записи от 1682 г. читаем: «Шли пеши с Руси для покормленья семейщики тотьмянин Силка Лазарев, устюжанин Ярофейко Филиппов з женами и з детьми, всего осьмнатцать человек». С них явчую головщину взяли по 4 ден. (а не по 3 ден., как с гулящих) 212. На следующий день «шол пеш в Сибирь для по-кормления семейщик устюжанин Сенька Коршунов з женою да с тещею» 213. 3 марта книги таможни отметили «семейщиков» из Важ-ского уезда Анику Лукина и Семена Терентьева «з женами и з детьми, всего 22 человека»214. Группы «семейщиков» из Поморья, очутившиеся в Сибири «для покормления», указаны в записях таможни от 4, 6, 8, 9, 11 и 12 марта (книги сохранились только до 14 марта 1682 г.). Всего за первую половину марта отмечено 127 «семейщиков» обоего пола и всех возрастов215. Хотя гулящие, по сути дела, идут тоже в поисках заработка, таможенные книги четко отделяют их от «семейщиков».
Конечно, при неустойчивости терминологии, что само служило следствием постоянно изменяющихся внешних условий, нелегко добиться приемлемой дефиниции. Однако наши наблюдения позволяют выявить отмеченную тенденцию.
Гулящий мог быть «прописан» в данной местности и даже многие годы, но не являлся членом тяглой общины. Более того, он мог стать обладателем земельного участка на относительно продолжительный срок — и это не превращало его в крестьянина. Не только
210 Одна из самых ранних грамот этого рода относится к началу XVII в. (ВПИ, on. 1, стб. 147, ч. 1, л. 23). Ср. также: АИ, т. II, № 251, стр. 297—298 (грамота 1609 г. в Пермь Великую); АИ, т. III, № 121, стр. 186—187 (грамота в Верхотурье 1623 г.).
211 ДАИ, т. VIII, № 70, стр. 271—272. Ср. ВВИ, карт. 21, № 16, л. 24 (документ 1673 г..).
212 СП, кн. 731, л. 30—30 об.
213 Там же, л. 33 об
214 Там же, л. 34.
215 Там же, лл. 41—41 об., 44, 52—52 об., 55 об., 60 об., 63—63 об., 67.
102
царские власти, но и крестьянские миры противились включению гулящих людей в писцовые и переписные книги. Решительно опротестовали верхотурские администраторы действия переписчика, который занес в книги гулящих людей, видимо, из тех соображений, что они «пашни небольшие на себя припахивали» 216.
Столь же резко протестовали крестьяне Кунгурского уезда, когда писец Григорий Анненков в 1686 г. учел на правах тяглецов несколько сот гулящих людей, проживавших там, а затем «съехавших» в Сибирь 217.
Не изменяло статуса гулящего и наличие собственного двора, о чем свидетельствует перепись начала XVIII в., проведенная в Тюменском уезде 218.
Интересен следующий факт того же плана. В апреле 1676 г. верхотурскому воеводе поступила челобитная от Якова Осколкова, назвавшегося так: «Косьвинской волости промышленный человек». О себе он сообщил, что в 1670—1671 гг. пришел «из русских городов гулящим бытом в Косьвинскую волость и жил... в той волосте гулящим бытом», платя оброк 18 алт. 2 ден. в год219. Пребывание в одной местности на протяжении 10 и более лет для гулящих не являлось редкостью. Находившиеся во владениях Софийского дома крестьяне села Ивановского, Усть-Ницынской слободы и прилегающих к ним деревень, как правило, называли свое прежнее состояние— «гулящий человек». Жительство они имели в тех же селениях митрополичьей кафедры, затем женились и определялись в крестьяне 220. А вот Мирон Агапитов сказал, что он уже лет 20 находится в Усть-Ницынской слободе, оставаясь гулящим. В Верхотурье окладные книги из года в год упоминают одних и тех же гулящих людей, платящих оброк в казну221. Долгое пребывание в пределах одной местности давало повод администрации различать «тутошних» и «прохожих» гулящих людей, на что указывает воеводская память из Верхотурья приказчику Ирбитской слободы в апреле 1655 г.222 Иногда в «тутошние» зачислялись лица, не несшие тягла (дети беломестных казаков, например) или потерявшие тяглоспособность, как один тюменский крестьянин, записанный в переписной книге по дер. Багандинской гулящим человеком 223.
Ревниво наблюдали крестьянские общины за теми гулящими, которые обзавелись семьями и укоренились в каком-либо пункте, оставаясь вне тягла. В 1664 г. ирбитские крестьяне пожаловались верхотурскому воеводе, что «живут де в-Ырбитцкой слободе гулящие люди
216 АИ, т. III, № 172, стр. 315.
217 А. А. Преображенский. Очерки колонизации Западного Урала в XVII—на* чале XVIII в., стр. 83.
218 ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 750, лл. 2—22; д. 578, л. 18 об.
219 ВПИ, on. 1, стб. 151,ч. 3, л. 386.
220 СП, КН. 434, лл. 1—74.
221 Там же, лл. 75—79; кн. 66 и др.
222 ВВИ, карт. 5, № 47, ЛЛ. 20—21 об.
223 ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 518, л. 18.
103
женатые, а ни в каком тягле», требуя зачисления их в крестьяне 224.
Длительность проживания гулящих в той или иной местности бок о бок с крестьянами нередко была чревата для первых большими неприятностями. Очень остро это почувствовали те гулящие, которые обосновались в Тюменском уезде. В начале XVIII в. при рекрутских наборах здесь было взято в армию множество гулящих, если только сбежавших со службы значилось, по неполным данным, более 130 человек 225.
На немалые трудности оседания гулящих в качестве землепашцев указывает история невьянского крестьянина Шестака Григорьева. Когда он умер, стали выяснять степень состоятельности вчерашнего тяглеца. В сказке группы крестьян отмечалось, что Шестак Григорьев «пришел в Невьянскую слободу гулящим человеком, а живота де у нево и никакова заводу не было и робил де многое время по нашей братье по крестьянем всякую работу». Женитьба на вдове с двумя сыновьями сделала его крестьянином слободы, но жил он у своих пасынков на подворье. Пасынки Калина и Якуня добавили: «А своего де двора у него... не было, только де осталось от него... избные струбы, и те де струбишка и ныне стоят гнилы» 226.
Государственная власть свои отношения с гулящими регулировала довольно просто. В Сибири с гулящих людей взимали два вида налогов — явчую головщину и годовой оброк. Размеры этих сборов менялись во времени и были неодинаковы в различных областях. Если гулящие люди шли через северные края, старинным «Чрезка-менным» путем с Печоры на Обь (Обдорская и Кыртасская заставы), с них брали в казну явчей головщины по алтыну. В те же годы проходившие через заставы Верхотурского уезда (Чусовскую, Лялин-ский караул и т. д.) платили явчего по 3 ден. с человека. Явчая головщина в середине XVII в., взимаемая тюменской таможней с гулящих людей, составляла 4 ден. против 8 ден. с промышленных и торговых людей 227. Более устойчивым и единообразным оказался годовой оброк с гулящих, обычно составлявший четверть рубля (8 алт. 2 ден.). В таможенных книгах западносибирских городов поступление доходов от годовых оброков гулящих людей записывалось особой статьей. Приходная часть бюджета каждой приказной избы («помета») неизменно включала пункт об ожидаемом (обычно по уровню предыдущего года) сборе этих пошлинных денег. В Тюмени, например, практиковался также сбор авансом, «за предбудущий год» (по третям года) 228.
Обращает на себя внимание разница в ставках явчей головщины, а также годового оброка с гулящих и с промышленных людей. Последние вносили более высокие налоги. Например, в Верхотурском
224 ВВИ, карт. 10, № 3, л. 79.
225 Г АТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 528, лл. 5 об.— 12.
226 ВПИ, оп. 1, стб. 15, л. 96.
227 ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 384, лл. 1—3.
228 Там же, д. 741, ЛЛ. 315—318 об.
104
уезде годовой оброк с них был вдвое больше и составлял полтину на душу 229. С той же картиной встречаемся в Тюменском уезде 230. Этим подчеркивалась социальная градация: «чин» промышленного стоял по меньшей мере ступенью выше и в некоторых отношениях сливался с торговым231. Не удивительно, что документы той поры очень часто ставят рядом промышленных и торговых людей. Конечно, абсолютизировать данное положение не следует. Выше был приведен пример, когда промышленный человек о себе говорит, что жил он «гулящим бытом». Хотя и здесь различие налицо, ибо жить «гулящим бытом» может означать чисто внешнее, так сказать, холостяцкое, бездворное существование.
Более отчетливо усматривается зыбкость граней между названными группами в «росписи» гулящих людей, составленной по Невьянской волости. В нее занесен «пришлый гулящий промышленный человек» Иван Матвеев Базаров, живший «переходя» и плативший оброк 16 алт. 4 ден. в год — обычный оброк промышленного человека 232.
Гулящие люди могли иногда подниматься до уровня высокого материального достатка, успешно приторговывая или прирабатывая каким-либо мастерством. Летом 1641 г. на Обдорской заставе гулящих Кузьма Омельянов явил на продажу 4 лодки, оцененные в 40 руб. Поголовную пошлину с него взяли как с торгово-промышленного человека — 10 коп., а находившийся с ним гулящий Артемий Парфенов уплатил 1 алт.233 Но чаще их уделом была тяжелая «черная работа», не требовавшая определенной квалификации. Потому источники так часто отождествляют гулящего человека с наемным ярыжкой (но и здесь есть тонкость: пока гулящий не определился к кому-либо в работники, он остается гулящим. «Ярыжкой» его делает взятая на себя работа).
Годовой оброк взыскивали с гулящих независимо от занятости на какой-либо работе. Помимо того, они вносили «рублевую» пошли ну в размере 5% (во второй половине века—10%) уговорной платы за работу. В Верхотурском уезде велись специальные книги, где
229 СП, кн. 66; ДАИ, т. VI, № 7, стр. 47. В литературе встречается утверждение, что указной оброк, т. е. ежегодный сбор, взимался в Сибири не только с гулящих и промышленных людей, но и с торговых (А. Н. Копылов. Таможенная политика в Сибири в XVII в.— «Русское государство в XVII в.». Сб. статей. М., 1961, стр. 345). Материалы западносибирских таможен первой половины XVII в. этого порядка еще не знают. (Ср. ПСЗ, т. III, № 1654, стр. 512— 513). Оброчные годовые деньги тут были в это время и даже позже специфическим налогом с гулящих и промышленных людей.
230 ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 741, лл. 299—314.
231 В обложении поголовным оброком и в Устюге 30—50-х годов XVII в. была для гулящих работных самая низкая ставка, но выше, чем в Верхотурье,—4— 6 ден. (А. Ц. Мерзон. Устюжские таможенные книги XVII в.— «Проблемы источниковедения», вып. VI. М., 1957, стр. 85—86). Размер оброчного платежа с гулящих в Таре зависел в начале 20-х годов XVII в. от семейного положения: холостые платили 8 алт. 2 ден., женатые—10 алт. (СП, кн. 11, л. 360).
232 ВПИ, оп. 1, стб. 292, л. 24.
233 СП, кн. 142, л. 118.
105
регистрировались «наймы» ярыжных. К сожалению, они сохранились лишь за 1623—1625 гг. 234 Возможно, позднее их отменили. Наказ таможенному голове 1669 г. (Верхотурье), определяя таксу годового оброка, говорит и о гулящих людях и о ярыжках 235.
Незавидное положение таких «наемных ярыжек» метко, хотя и довольно цинично, выразил один крестьянин Верхотурского уезда. Он бросил в лицо поспорившему с ним гулящему человеку: «Твоя де ярыжнова голова недорога, что собачья» 236.
Перед судом, однако, гулящий человек выступал как равноправная, дееспособная сторона. Правда, это не избавляло его (как, впрочем, и крестьян и посадских людей) от привлечения к различным казенным работам, не всегда добровольным, но небезвозмездным. Порядки феодального государства в любой момент могли обернуться своей насильственной, принудительной стороной для каждого непривилегированного человека. Известны факты использования приезжих торговых и промышленных людей для строительных работ в сибирских городах 237. Этой участи не могла избегнуть и служилая мелкота.
С некоторыми перебоями движение гулящих людей из Европейской России за Урал продолжалось сравнительно равномерно на протяжении XVII — начала XVIII в. Гулящий стал постоянной, привычной фигурой любого уральского или западносибирского уезда. Мы видели, что нельзя во всех случаях рассматривать гулящего как некое перекати-поле. Но это не снимает задачи проследить за миграциями гулящих.
Пути через Урал в XVII — начале XVIII в. превосходно описал С. В. Бахрушин — как основные, так и их варианты 238. Для нашей работы достаточно указать, что узаконенное передвижение гулящих людей в Сибирь и из Сибири осуществлялось по двум главным путям — северным «Чрезкаменным» (Чердынским) и более южным — через Верхотурье. Со временем движение через Обдорскую заставу значительно спало, Верхотурский путь приобрел главенствующее значение. Но Печорский волок не угасал даже во время расцвета дороги через Соль Камскую— Верхотурье, названную Бабиновской по имени ее первооткрывателя, посадского человека Артемия Бабинова. Оживление торгово-промышленной деятельности в Европейской России не дало захиреть северному участку соединения Европы и Азии. Иначе вряд ли стали бы так упорно и небеззлобно бороться между собой претенденты на право оброчного содержания Печорского волока. На этой почве возник острый и длительный конфликт между
234 ВПИ. оп. 4, кн, 2, ЛЛ, 440а—457; кн. 5, лл. 316—350.
235 Там же оп. 1, стб. 3, л. 23.
236 ВВИ, карт. 4, № 69, лл. 23.
137 В 1641 г. обдорские таможенные головы Дмитрий Котельников и Шумило Степанов записали в книгах, что поставлено «на Обдори» два амбара для «государевы проезжие всякие казны и для приезду всяких торговых и промышленных людей. И те анбары поставлены теми ж торговыми и промышленными людьми» (СП, кн. 142, л. 261—261 об.).
238 С. В. Бахрушин. Научные труды, т. 1П, ч. 1, стр. 72—110.
106
чердынскими посадскими людьми. Из царской грамоты 1677 г. воеводе Перми Великой Дмитрию Никитичу Наумову видно, что еще в правление Алексея Михайловича чердынец посадский человек Иван Горохов бил челом «о Печерском волоку, что ему... на нем стоять с коньми для перевозу проезжих людей из оброку, из новой наддачи, пять лет бес перекупки на Волотькино место с товарыщи». «Наддав» 15 алт. сверх прежней оброчной суммы, теперь составившей 8 руб., Горохов добился своего. Ему разрешили владеть волоком «на старых их волоковых заводах». Два года для Горохова прошли спокойно. И вдруг объявился новый кандидат на его место. Не дождавшись обусловленного пятилетия и воспользовавшись сменой царя (грамота была от имени прежнего), земляк Горохова Кузьма Пономарев заявил претензии на Печорский волок. Свои притязания он подкрепил ссылкой, что «тот волок заводил собою, заломы по рекам просекал и мосты мостил». Горохов парировал это заявление указанием на его ложность, так как «через тот де волок ходят из Чердыни и из иных городов для рыбной ловли и по брусье исстари. А преж сего за тот волок волочились собою». Пионерами организации извозного промысла на Печорском волоке Горохов назвал крестьян Вильгортского стана Чердынского уезда Богдана Лиханова «с товарыщи». Это они «с коньми на том волоку стоять преж завели... а не он, Коземка». Пономареву не удалось на сей раз оттягать волок, ибо Горохову разрешили держать эту оброчную статью до истечения указного срока, после чего предполагалось дать торги «из наддачи» 239 240. Борьба желающих взять волок на откуп «из наддачи» продолжалась и позже 24°.
В этой истории знаменательно стремление положить ключ от волока в свой карман и, конечно, не остаться в накладе. Оборудование перевалочного пункта, обеспеченного лошадьми и повозками, взамен ранее бытовавшей практики самодеятельного преодоления волока свидетельствует об интенсивности движения и его постоянстве. Надо полагать, это предприятие было для того времени не шуточным по своему размаху. Здесь определенно нельзя было обойтись без применения наемной рабочей силы. Значительной была и оброчная сумма (8 руб.).
Плохая сохранность таможенных книг Обдорской заставы серьезно затрудняет ответ на вопрос о численности гулящих людей, проходивших этим путем в Сибирь и из Сибири. Ранняя неполная книга этой заставы за 1637 г. (с 21 июля по 14 августа) отмечает 81 гулящего человека, из которых более 25% не имели в записях указаний на места выхода. О 20 гулящих сказано, что они устюжане, о 12 — важане; были'тут вычегжане (6 человек), пине-жане (6 человек), по 3 человека с Сысолы и из Яренского уезда
239 Архив ЛОИИ, Соликамские акты, переплет 4, № 996.
240 В. Н. Верх. Путешествие в города Чердынь и Соликамск для изыскания исторических древностей. СПб., 1821, стр. 175—177.
107
а др.241 Летом 1641 г. (датированные записи есть за 12 июня — 17 июля) Обдорская таможня зарегистрировала 379 гулящих. Большая их часть шла в гребцах на судах в Мангазею. На некоторых кочах насчитывалось от 20 до 40 и более гребцов-ярыжных 242. Отпочковавшаяся от Обдорской Кыртасская застава также вела свой учет, но движение через нее было гораздо слабее 243. Ярыжные в тех или иных количествах присутствовали всюду, где обретались торговые и промышленные люди со своими товарами. За июль 1632 г. таможенные книги Березова (плохо сохранившиеся) отметили около 40 ярыжных, сопровождавших торговых и промышленных людей 244.
Очень рано движение через Верхотурье приняло широкий размах Для самого начала XVII в. мы не имеем цифровых данных, но сохранились общие сведения о нем в переписке центральных и местных властей. В 1623 г. верхотурскими воеводами были князь Никита Борисович Борятинский и Максим Семенович Языков. 17 августа им была отправлена из Москвы разносная грамота за нерадивое отношение к распространению десятинной пашни, а также вследствие докучливых запросов насчет «указа» о подробностях устройства новоселов в крестьяне: «А книги тому пашенному заводу всех годов на Верхотурье есть и примериться вам есть к чему, а пересылаться вам о том к нам к Москве далеко» 245. Через три дня приказные дельцы заготовили в тот же адрес куда более ядовитую грамоту. Верхотурские правители растерянно запрашивали в своей отписке, как быть с местным кабаком. Живописуя пристрастие всех чинов людей к хмельному, воеводы кивали на Тобольск, где кабак прикрыли. Грамота от 20 августа 1623 г. разъясняла, что пример Тобольска «вам не образец», так как там это заведение было новым. В Верхотурье же «кабак заведен... давно, до московского разоренья задолго». Ни один предыдущий воевода из этого города в своих отписках не затрагивал темы о «сведении» кабака — это тоже грамота припомнила. А в Верхотурье не только местные пьют, поучали государственной мудрости московские финансисты, тут людей «ежегод живет, больши всех сибирских городов, потому верхотурской кабак и заведен в прежних в давных летех». С издевкой передразнивала грамота развиваемый в отписке воевод мотив о «государевой прибыли» на этой почве: «А вам где было нам искати перед прежним во всем прибыли, а вы и старое хотите ростерять» 246. В Москве были хорошо осведомлены об оживленном движении через Верхотурье с давних пор. Вряд ли будет преувеличением сказать о вы
241 СП, оп. 5, д- 32, лл. 13 об.—264. В описи книга ошибочно отнесена к Верхотурью.
£42 Там же, кн. 142, лл. 1—253.
243 Там же, лл. 262—309 об.
м Там же, оп. 5, д. 14, лл. 1—40.
245 АИ, т. III, № 121, стр. 186.
246 Там же, № 122, стр. 187—188
108
годном для Верхотурья сравнении с другими сибирскими городами по численности приезжих людей. Не подлежит сомнению, что значительную их часть составляли гулящие люди. В этом нетрудно убедиться на основании соответствующих статей таможенных сборов,
Так, в 1622/23 г. было собрано «с проезжих и з гулящих и со всяких людей... от проезжих печатей» 16 руб. 27 алт. 4 ден., по алтыну с человека, что дает 561 проезжего. В следующем году тот же сбор резко поднялся и составил уже 60 руб. 22 алт., т. е. число проезжих достигало 2022 человека 247 248. За 1626/27 г. тот же сбор с Лялинского караула выразился в 74 руб. 27 алт. 5 ден. (почти 2500 человек), в 1627/28 г. — 71 руб. 4 алт. (более 2370 человек)218, 1631/32 г.— 97 руб. 16 алт. 3 ден. (3250 человек) 249. Здесь учтены, разумеется, не только гулящие, но и все проезжавшие через Верхотурье. Однако гулящие составляли не просто значительную, но временами подавляющую часть проезжих через Верхотурье и заставы Верхотурского уезда. Специальная разработка данных таможенных книг Верхотурья за 1635/36 г. применительно к сбору годового оброка с гулящих людей показывает, что в этом году верхотурская таможня зарегистрировала 1171 гулящего человека (не считая промышленных людей и безымянных извозчиков, с последних брали только явчую годовщину как и с гулящих) 25°. Дополнительным подтверждением этого наблюдения служат сведения о наличии гулящих на протяжении года в пределах отдельных слобод. 15 мая 1628 г. только из Невьянской слободы поступило текущего (но не оконченного) сбора оброка со 128 промышленных людей и 585 «гулящих ярыжек»251. Во время приведения населения Верхотурья и уезда к присяге новому царю Алексею Михайловичу в 1645/46 гг. этой процедурой было охвачено 617 гулящих людей 252. Предыдущие два случая касаются опять-таки не всех гулящих, а только более или менее надолго задержавшихся в Верхотурском уезде. С учетом проследовавших далее их оказалось бы намного больше.
Что этот поток проезжего, и в том числе гулящего люда, был в течение изучаемого периода достаточно силен, говорят сведения, почерпнутые из других источников и за более поздние годы. В 1655 г. по Арамашевской слободе числилось 35 гулящих, по Ирбитской — 50 253. Возьмем нетипичный пункт с точки зрения прохода мимо
247 ВПИ, оп. 4, кн. 2.
248 Там же, кн. 8, лл. 107—108.
249 Там же, кн. 11, л. 9.
250 СП, кн. 66. Контрольная проверка по другому показателю — явчей головщине — дает очень близкие цифры. И это при условии, что они и не должны вполне совпадать. Явчая головщина, как правило, взималась сразу, «гулящий годовой оброк» — в течение года и иногда в текущем году его платили недоимщики прошлого года, если они оставались на территории уезда.
251 ВПИ, оп. 4, кн. 8, лл. 113—113 об.
252 П. Н. Буцинский. Указ, соч., стр. 231.
253 ВВИ, карт. 5, № 48, л. 3.
109
него гулящих людей — находящуюся в стороне от главных дорог Мурзинскую слободу Согласно подсчету платежных отписей в уплате гулящего оброка, здесь в 1666 г. прошло 68 человек. Через восемь лет эта цифра почти повторилась (69 человек) 254. Гулящие люди обретались и в местностях по Исети, только еще заселявшимся в середине XVII столетия 255. В первый же год существования Ялуторовской слободы в ней стали собирать оброк с гулящих 256.
С ноября 1681 по апрель 1682 г. в верхотурскую приказную избу, по неполным данным, было предъявлено 184 отписи в уплате «гулящего» оброка 257, в 1683 г. с февраля по май — 211 258. На самом рубеже XVIII в., с 25 декабря 1698 по 31 августа 1699 г., только через Чусовскую заставу в Сибирь прошел 401 гулящий 259. В это время действовало правило составления отдельных поименных книг проезжающих через заставы, как можно судить по распоряжению, полученному в Верхотурье (1697/98 гг.) относительно Уткинской заставы 260. За 1705 г. в Шадринской слободе было собрано 8 руб. 9 алт. 4 ден. «з гулящих людей, которые наймуютца в работу» 261.
Общая интенсивность движения через Урал не спала и к исходу XVII в. С. В. Бахрушин приводит цифру 1186 человек прохожих и проезжих через Верхотурье в 1692/93 г. из Европейской России в Сибирь, в обратном направлении — 284 человека, извозчиков в обоих направлениях — 711, гулящих — 315. Не считая еще торговых поездок местных жителей в Соль Камскую с возами рыбы, за тот год таможней зафиксировано 2496 человек 262. Наши изыскания вполне подтверждают ту характеристику Верхотурья, которую дал С. В. Бахрушин, отметивший особое место этого пункта в торгово-промышленной жизни того времени и наличие там сотен гулящих людей 263.
Их в больших количествах обнаруживают документы начала XVIII в. и по Тюменскому уезду. «Книга переписная пришлым и гулящим людем нынешнего 717 году» зафиксировала в Тюмени 33, а в уезде 110 гулящих, причем более трети значатся пришедшими в 1716 г. 264 За XVII в., по наблюдениям О. Н. Вилкова, резко упало число прибывавших гулящих в Тобольск (свыше тысячи человек в 1639/40 г. и менее 150 человек в 1669/70 г.) 265. Однако
254 ВПИ, оп. 1, стб. 166, ч. 1, лл. 1—69.
255 ВВИ, карт. 20, № 30, л. 1.
256 СП, кн. 367, лл. 1043—1044.
257 ВВИ, карт. 28, № 38, лл. 1—128.
258 Там же, карт. 30, № 15, лл. 1 —146.
259 СП, КН. 853, ЛЛ. 12—39 Об.
260 ВПИ, оп. 1, стб. 6, лл. 82—83.
261 ПОКМ, Коллекция 11101, № 78.
262 С. В. Бахрушин. Научные труды, т. III, ч. 1, стр. 108.
2ГЗ Там же, стр. 109.
264 ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 750, лл. 2—22 об.
265 О. Н. Вилков. Торговые пути и динамика торгово-промышленного движения в Сибири XVII в.— «Сибирь периода феодализма», вып. 3. Новосибирск, 1968, стр. 63.
110
это явление связано с изменением роли Тобольска в системе торгово-промышленных отношений той поры и премещением миграционных потоков.
Косвенным Свидетельством интенсивности движения по Бабинов-ской дороге служат данные о продаже вина в Верхотурье. Так, в 1662 г. здешние власти не удовлетворили заявки Тобольска на поставку этого зелья, сославшись на то, что «в продажу вина рос-ходитца много» — винокурня не поспевала за спросом 266.
Принимая во внимание устойчивую периодичность движения через Верхотурье в зависимости от сезона, нет нужды приводить сводные данные за несколько лет. Вполне достаточно ограничиться анализом материалов одного «нормального» года для определения притока гу-
лящих по месяцам. Он произведен по 1635/36 г. и представлен сле-
дующими показателями 267:
Сентябрь 1635 г. —24 человека Март 1636 г. —333 человека
Октябрь —20 " Апрель -202
Ноябрь — 13 " Май —74
Декабрь —18 " Июнь — 9
Январь 1636 г. Июль — 4 "
Февраль —390 " Август - 9
В течение января — мая сюда приходило более 90% годового
числа гулящих людей. Но как бы ни сокращался, по этим данным,
приток гулящих, он все же был и в месяцы летне-осеннего цикла. Но как раз в этот сезон происходила активизация деятельности гулящих, находящихся на территории Верхотурского уезда, так как наступала «деловая» пора для сельского хозяйства, и тут находили применение своему труду не только десятки, но и сотни ярыжек. Поэтому положение С. В. Бахрушина, что «с июня наступало на Верхотурье полное затишье, которое продолжалось до декабря, или даже января» 268, нуждается в уточнении. Например, 31 августа 1628 г. из Невьянской слободы в приказную избу выслали собранного там оброка с гулящих людей 5 руб. 8 алт. 2 ден., с Тагила — 4 руб., а это должно означать, что его уплатили 37 человек 269, а в сентябре 1627 г.— 12 руб. 13 алт. 2 ден. (до 50 чел.) 27°. Самым же красноречивым указанием служит тот факт, что преимущественно за август 1624 г. (записи не все датированы, но можно полагать этот месяц как наиболее вероятный по аналогии со следующим годом, более счастливым на даты) в Верхотурском уезде отмечено около 300 ярыжных людей у крестьян, ямщиков и других хлеборобов271. Недаром существовала большая категория «летних
266 ВПИ, оп. 1, стб. 15, л. 69.
267 СП, кн. 66, лл. 1—600.
268 С. В. Бахрушин. Научные труды, т. III, ч. 1, стр. 109.
269 ВПИ, оп. 4, кн. 8, лл. 120—121.
270 Там же, лл. 110—111.
271 Там же, кн. 2, лл. 440а—457.
111
ярыжек», имело хождение также широко распространенное понятие «летний наем». С 12 августа по 18 сентября 1625 г. в Верхотурье таможенный голова Пахом Васильев взыскал оброк с 60 ярыжных; за август на Тагиле оброк уплатили 270 ярыжных 272.
Следовательно, нужно помимо торгово-промысловой сферы, которая, действительно, поглощала большие контингенты гулящих людей, учитывать сельскохозяйственный отход из Европейской России в Западную Сибирь, начиная по крайней мере с 20-х годов XVII в.
Становление русского земледелия и втягивание сельскохозяйственного производства в рыночные отношения стимулировали приток наемной рабочей силы за Урал.
Теперь познакомимся ближе с гулящими людьми, очутившимися в Верхотурье, имея в виду места выхода их из Европейской России. Сообщенные гулящими на сей счет в 1635/36 г. сведения по служили материалом для табл. 2.
Таблица 2 *
Гулящие люди Численность Гулящие люди Численность
абс. % абс. %'
Устюжане 269 23,0 Важане 150 12,8 Вычегжане 135 11,5 Сольвычегодцы 129 11,0 Пинежане 106 9,04 Холмогорцы 45 3,84 Вымичи 41 3,5 Сысоличи 35 3,0 Мезенцы 34 2,9 Лаличи 31 2,64 Яренчане 27 2,3 Архангельцы 19 1,64 Пермичи 18 1,53 Устьянцы 16 1 ,37 Двиняне 14 1,2 Кайгородцы 13 1,11 Вилежане 12 1,05 Из Чарондской Ю 0,85 округи Каргопольцы 9 0,77 Вологжане 9 0,77 Вятчане 8 0,68 Соликамцы 8 0,68 Верхотурцы 6 0,51 Прочие** 30 2,6 Итого 114 100,0
* СП, кн. 66, лл. 1—600.
** В графу «прочие» включены: кокшары (4), лузяне (4), по 3 человека пежемцев, кеврольцев и «московитов», ярославцы (2), осинец (1), «корелянин» (1); новгородцы, кашинцы, казанцы, балахонцы, галичане, белозерцы, топсяне, тобольчане и др.— также по одному человеку. Наименования даны по источнику. Поэтому при сопоставлении с другими таблицами будут попадаться разночтения (например, лалетины и лаличи, вымитины и вымичи и др.).
272 ВПИ, оп. 4, кн. 5, лл. 316—318. О наемном труде в сельском хозяйстве изучаемого края см. специальной раздел в очерке V.
112
Здесь представлены выходцы из 40 местностей. Но резкая разница цифр показывает неравномерный выход из различных мест. И первое, что надлежит сказать,— это крайне слабая струя выходцев из центральных и поволжских районов. Она еле теплится, не поднимается выше 1 %, хотя охватывает огромную территорию от Москвы, Казани и Балахны до Новгорода, Белоозера и Ярославля. Абсолютно преобладающей является волна гулящих из поморских уездов. Среди них, в свою очередь, выделяется пять групп, далеко обогнавших другие: устюжане, важане, вычегжане, сольвычегодцы и пинежане. Они дают около 70% всех гулящих. Почти каждый четвертый — устюжанин или выходец с Вычегды и из Сольвычегодского уезда, почти каждый восьмой — важанин. Пока еще незначителен удельный вес уральско-западносибирских жителей (примерно 4%). Их далеко оставляют позади люди с берегов Северной Двины — архангельцы, холмогорцы, двиняне (около 7%).
Большой отток устюжан на восточные окраины был отмечен в дореволюционной и советской литературе. П. Н. Буцинский указал^ что из 617 присягнувших в 1645/46 г. Алексею Михайловичу гулящих людей половина назвала верхотурским властям местом выхода Устюг Великий и его уезд 273. Ю. А. Тихонов, специально исследовавший вопрос об отходе на заработки крестьян и посадских людей Устюга Великого в 50—70-х годах XVII в., наблюдает довольно регулярный отлив части устюжан в Сибирь 274. Наши материалы, подтверждая этот вывод, еще более его усиливают. По данным устюжской таможни за 1650—1670 гг., в Сибирь отправилось 77 посадских и 30 крестьян. Между тем в январе — июне 1666 г. через Мурзинскую слободу прошло, уплатив годовые оброки, 35 устюжан — гулящих людей — больше половины всех гулящих 275. Это всего за один год и по одному не самому оживленному пункту. Совершенно ясно, что масштабы ухода гулящих из Устюжского уезда в Сибирь были значительнее. Не думаем, чтобы они намного уступали отходу устюжан в Соль Камскую, о чем убедительно говорится в исследовании Н. В. Устюгова. Даже в этом «срезе» материала проступает выявленная выше почти пропорциональная зависимость между местами выхода и численностью гулящих. Она подчеркивается данными подсчета отписей верхотурской таможни за 1669 г., относящихся к 341 гулящему 276. Картина будет такая: устюжане — 62 человека (18,2%), важане — 70 (20,5%), сольвычегодцы — 33 (9,4%), вычегжане — 18 (5,3% ), яренчане — 37 (10,9% ), сысольцы — 31 (9,1 % ), пинежане— 20 (5,9%). Как видим, первые четыре места почти в той же последовательности занимают представители тех местностей, кои главенствуют и в 1635/36 г., давая более 80% выходцев. На непоморские районы приходится всего около 1,5%.
273 П. Н. Буцинский. Указ, соч., стр. 231.
274 А. Ц. Мерзон, Ю. А. Тихонов. Рынок Устюга Великого в период складывания всероссийского рынка (XVII век). М., 1960, стр. 500—501, 612—613.
257 ВПИ, оп. 1, стб. 166, ч. 1, лл. 1—69.
276 ВПИ, ОП. 2, Д. 171, лл. 1—299.
113
Таблица 3*
Гулящие люди Численность Гулящие люди Численность
абс. % абс. %
Устюжане 41 20,5 Важане 28 14,0 Яренчане 24 12,0 Сольвычегодцы 20 10,0 Пинежане 16 8,0 Кеврольцы 14 / ,0 Сысолятины 12 6,0 Мезенцы 11 5,5 Холмогорцы 5 2,5 Косьвинцы (Соли- 3 1,5 камский уезд) Вычегжане 3 1,5 Лалетины 3 1,5 Ярославцы 3 1,5 * СП, кн. 638, лл. 1—449. Казанцы 2 1,0 Архангельцы 2 1,0 Чусовитины 2 1,0 Устьянцы 1 0,5 Вымитины 1 0,5 Соликамцы 1 0,5 Пежемцы 1 0,5 Каргопольцы 1 0,5 Вятчане 1 0,5 Из Можайского 1 0,5 уезда Вологжане 1 0,5 Без указания мест 4 2,0 выхода Итого 200 1С0.0
Таможенные книги по Верхотурью 1678 г. рисуют такую картину (см. табл. 3).
Устюжане и важане сохраняют свои первые места, но в ведущую пятерку входят яренчане, занимающие уже третье место, обогнав сольвычегодцев и пинежан. Более плавное распределение по местам выхода, без очень резких колебаний в убывающем ряду показателей, как бы подготавливает к тому, что монопольное положение устюжан не является уже столь абсолютным. Подсчет таможенных отписей за 1682 и 1683 гг. и дает такие показатели — см. табл. 4.
В сравнении с 30-ми годами сохранили высокое место кроме устюжан также вычегжане, сольвычегодцы и важане. Однако всем пришлось потесниться перед яренчанами, которые сейчас намного обгоняют остальных 277. Поскольку мы в дальнейшем не встречаемся с первенствующей ролью выходцев из Яренского уезда, то приходится предполагать, что на этой территории в начале 80-х годов XVII столетия произошли какие-то особые события, заставившие большую * группу людей искать стороннего заработка за Уралом. Как увидим ниже, данное обстоятельство нельзя принимать за единственное объяснение происходящих сдвигов, лежащих, полагаем, глубже. Н. В. Устюгов в одной из своих последних работ проанализировал данные писцовых и
577 Уже в 1679 г., по отрывочным данным сохранившихся отписей, яренчане преобладают над устюжанами (ВВИ, карт. 26, № 15, лл. 1—36; № 17, лл. 1—5; № 29, лл. 1—4).
114
Таблица 4*
Гулящие люди Численность СО СО VO чо Итого % Гулящие люди Численность «- и eg Итого %
Яренчане 61 102 163 41,3 Устюжане 31 53 84 21,3 Сольвычегодцы 15 19 34 8,7 Устьянцы 23 3 26 6,6 Важане 8 10 18 4,6 Вычегжане 15 2 17 4,4 Соликамцы 7 2 9 2,3 Сысолятины 2 7 9 2,3 Мезенцы 2 7 9 2.3 Пинежане 3 1 4 1,02 Тотьмяне 3 — 3 0,76 Вятчане 3 — 3 0,76 * ВВИ, карт. 28, № 38, лл. 1—128; карт. 30, № Кеврольцы — 3 3 0,76 Галичане 2 — 2 0,51 Каргопольцы 1 1 2 0,51 Двиняне 1 — 1 0,26 Холмогорцы — 1 1 0,26 Пежемцы 1 — 1 0,26 Чердынцы 1 — 1 0,26 Костромитины 1 — 1 0,26 Из Юрьевца- 1 — 1 0,26 Повольского Нижегородцы 1 — 1 0,26 Унжане 1 — 1 0,26 Итого 184 211 395 100.0 15, лл. 1—146.
переписных книг XVII в. по Яренскому уезду и пришел к выводу, что уход жителей в Сибирь (постоянный и временный) являлся давним и довольно интенсивным. За 1631/32—1646 гг. в уезде отмечено 762 случая ухода в Сибирь. По переписным книгам 1678 г.г учитывавшим лишь постоянный отход, в Сибирь отправилось 73 человека (18,9% отходников) 278.
Выдвинулись, кроме того, Устьянские волости. Чуть выше здесь доля центральных уездов, но все же она очень мала (около 1,5%).
Обратимся теперь к материалам Чусовской таможни самого конца XVII в. (1698/99 г.) и попытаемся рассмотреть вопрос о местах выхода гулящих в Западную Сибирь применительно к этому пункту (табл. 5).
Как видно из табл. 5, здесь совершенно отсутствуют гулящие из центральных уездов. Наряду с традиционными поморскими местами выхода обозначается повышение роли уральских жителей. Особенна много (почти треть) кунгурцев. Расплывчатое название «поморцы» несколько нарушает более дифференцированный подход к сведениям таблицы. Но прослеживаемая тенденция постепенного смещения на восток географии пунктов наиболее интенсивного выхода и здесь налицо (Устюг Великий — Яренск — Кунгур). Одновременно весьма
2/8 Н. В. Устюгов. К вопросу о социальном расслоении русской черносошной де*
ревни XVII в.— «История СССР», 1961, № 6, стр. 75—76.
115
Таблица 5 *
Гулящие люди Численность Г улящие люди Численность
абс. % абс. %
Кунгурцы ^24 30,8 Устюжане 20 1 ,4 Поморцы 50 12,4 Мезенцы 20 4,97 Важане 20 4,97 Устьянцы 15 3,7 Вологжане 13 3,22 Пинежане 12 3,0 Яренчане 3 1,99 Вятчане 7 1,74 Сысольцы 7 1,4 Каргопольцы 7 1,74 Тотемцы 7 1,74 Холмогорцы 7 1,74 Из Чарондской окру- 4 0,99 ги Обвенцы (Соликам- 4 0,99 ский уезд) Сарапульцы 4 0,99 Усольцы (Соликамский уезд) 4 0,99 Вычегжане 3 0,75 Зюздинцы (Кайгород-ский уезд) 3 0,75 Осинцы 3 .0,75 Соликамцы 2 0,49 Чердынцы 2 0,49 Сольвычегодцы 1 0,25 Без указания мест- 4 0,99 ности
Итого 40I 100,0
* СП, кн. 853, лл. 12—39 об.
высокие показатели одной какой-либо местности, резко противостоящие другим, заставляют выдвинуть мысль о каких-то стихийных бедствиях или других чрезвычайных обстоятельствах, разразившихся там. Думается, однако, что альтернативная постановка вопроса была бы здесь несправедливой. Ведь в таком случае для Устюжского уезда мы должны на протяжении десятков лет признать положение довольно напряженным, несмотря на сравнительную многочисленность его населения.
Для проверки мы располагаем еще одним существенным показанием источников — о движении подвод через Верхотурье. За март — август 1625 г. верхотурская таможня пропустила 691 подводу торговых и промышленных людей 279. В 1635/36 г. «полозовое» взыскали с 965 подвод 28°.
Оживление движения по дороге от Соли Камской к Верхотурью, вызванное, в частности, активизацией торгово-промышленной деятельности в Русском государстве, не прошло бесследно для уральского и западносибирского населения, что наложило свой отпечаток и на миграционные процессы. В августе 1671 г. по дороге в Сибирь князю И. Ф. Щербатову встретились «извощики Соли Камской боль-
279 ВПИ, оп. 4, кн. 5, лл. 74—194.
280 СП, кн. 66.
116
ши 30 человек»281. В 1709 г. через Верхотурье по делам торгово-промышленного характера прошло около 1500 подвод, чаще всего на Ирбитскую ярмарку и обратно. Из них почти половина (722) принадлежала жителям Верхотурского, Соликамского и Кунгурского уездов, а также вотчин Строгановых 282. Существенно, что на первом месте по числу прошедших подвод стоят уральские и сибирские крестьяне (340); им уступают даже посадские (226 подвод). В 1692— 1693 гг. таможня пропустила всего 966 подвод с разными товарами, в том числе 255 — с местной рыбой, принадлежавшей, надо полагать, жителям уральских и западносибирских уездов 283. За истекшие годы произошло почти утроение числа подвод, отпущенных уральско-сибирскими жителями. Вполне логично полагать, что это явление не стояло особняком, имея связь с усилением миграций внутри данного района.
Крупным центром притяжения гулящих людей из Поморья был район солеваренных промыслов Соли Камской и вотчин Строгановых. Исследование Н. В. Устюгова с исчерпывающей полнотой показало размах и постоянство этого явления в XVII в., главным образом во второй его половине. Рост соледобычи в 70—80-х годах этого столетия благоприятствовал отходу поморских жителей на заработки, что часто приводило к оседанию новоприходцев на промыслах. В количественном отношении приток гулящих людей к Соли Камской на посад и в уезд характеризуется следующими цифрами (мы не берем сейчас прочно обосновавшихся жителей, ставших таковыми между переписными работами 40 и 70-х годов XVII в.): по крестоприводной книге 1682 ь «гулящих людей розных городов» тут было 993 человека 284. Когда были отняты у Шустовых и Филатьевых их Ленвенские промыслы, оказалось, что там работные люди разных городов занимали 150 дворов 285.
Самый многочисленный контингент пришлого люда был занят на обслуживании водного транспорта на Чусовой — Каме — Волге. На судах, ходивших с грузом соли, работали многие сотни ярыжных. При взимании в Нижнем Новгороде пошлинных денег их называли «пермскими ярыжными» независимо от первоначального места выхода 286. Здесь поток ищущих заработка поморских крестьян и посадских приходил в соприкосновение, а порой и сливался с другим потоком, шедшим из центральных и поволжских уездов на крупнейшую водную артерию Европейской России — Волгу.
Согласно данным нижегородской таможни (очень неполным, так как не всегда указывается число ярыжных на судах), только на стро
281 ВПИ, on. 1, стб. 152, ч. 1,л. 198.
282 СП, кн. 1509, лл. 2-90 об.
283 С. В. Бахрушин. Научные труды, т. III, ч. 1, стр. 108.
284 Н. В. Устюгов. Солеваренная промышленность Соли Камской в XVII веке, стр. 194.
285 Там же, стр. 215.
286 А. А. Введенский. Торговый дом XVI—XVII веков. Л., 1924, стр. 129.
117
гановских лодьях было: в 1648/49 г.— 1113 человек работных, в 1652/53 г. — 660, в 1653/54 г. — около 1200 человек 287. Обобщение отрывочных сведений за 1649—1653 гг. по строгановским судам (числом 13) дает 1787 человек 288. Принимая расчет по 2,7— 4,3 человека работных людей на 1 тыс. пудов груза, приведенный Н. В. Устюговым, легко определить примерное число ярыжных на соляных караванах. Соль из Перми Великой шла не только сотнями тысяч, а и миллионами пудов.
В гораздо меньших масштабах, но все же немалых, гулящие люди шли на речной путь Сылва — Чусовая — Кама, исходным пунктом которого был Кунгур. Отсюда в начале XVIII в. отправлялось в солеваренные районы до 150 судов, главным образом с хлебом 289.
Рассмотренный в этом разделе материал дает основания для обобщения сделанных наблюдений.
На Урале и в Западной Сибири XVII — начала XVIII в. происходили миграции гулящих людей, многочисленной категории населения этих краев, на какое-то время выпадавших из русла феодально-крепостнических отношений. Тысячи гулящих одновременно находились на территории изучаемого района. Со второй половины XVII столетия численность гулящих, проходивших через таможенные заставы в Сибирь, несколько уменьшается, по-видимому, в связи с сокращением пушных промыслов за Уралом. Однако приток из Европейской России ищущих заработка крестьян и посадских наблюдается постоянно. За редкими исключениями гулящие люди — выходцы из поморских уездов. Среди мест выхода доля районов служилого землевладения остается очень незначительной, но она выше на Урале, чем за Уралом. Далеко не все гулящие люди оседают на пашню в западносибирских уездах. Многие остаются на положении гулящих долгие годы. Временность пребывания гулящих на той или иной территории весьма относительна. Формируется слой почти постоянного населения из гулящих, остающихся вне крестьянских и посадских общин. Они размещаются не только в городах, но и в сельских местностях, подчас вдали от важнейших путей сообщения Европейской и Азиатской России. Нет достаточных оснований связывать существование и перемещения данного разряда населения только с торгово-промышленной жизнью страны, точнее, с пушными промыслами. В это время имеет место также отход на заработки в сельское хозяйство Урала и Сибири, что особенно важно подчеркнуть.
287 Подсчеты сделаны на основании сведений о взыскании «казачьих денег» (по алтыну с рубля наемной платы) — см. А. А. Введенский. Торговый дом XVI— XVII веков, стр. 129—133. Для 1648/49 г. А. А. Введенский приводит цифру 1523 человека (он же. Дом Строгановых, стр. 282).
258 Н. В. Устюгов. Солеваренная промышленность Соли Камской в XVII веке, стр. 302.
289 А. А. Преображенский. Очерки колонизации Западного Урала в XVII—начале XVIII в., стр. 124, 202—203.
118
* *
Каждый параграф этого очерка завершался подведением крепких итогов. Тем самым заключение к очерку будет нецелесообразно строить в плане еще более кратких, суммирующих обобщений изложенного материала. Взамен этого попытаемся определить место изученных миграционных явлений в социально-экономическом развитии не только территорий Урала и Западной Сибири, но и всей России.
Колонизационные процессы были свойственны русской истории с незапамятных времен. Расселение русского народа по равнинам Восточной Европы происходило на протяжении многих веков. В. О. Ключевский с наибольшей четкостью определил роль данного фактора в развитии России, возведя его в ранг вершителя исторических судеб страны. Как известно, периодизацию истории России в своем «Курсе» Ключевский сформулировал на основе теории исключительной, определяющей роли колонизации 290. Эта теория встретила много приверженцев среди ученых. Она давала себя знать и в начале советской эпохи. Гипертрофированная оценка колонизационных процессов возникла в условиях кризисных явлений буржуазно-дворянской методологии истории. Она оказалась созвучной правительственной политике конца XIX — начала XX в., когда вынашивались и осуществлялись планы за счет переселений ослабить остроту социальных противоречий в русской деревне и сохранить полукрепостнические дворянские латифундии.
В. И. Ленину принадлежит заслуга подлинно научного, историкоматериалистического, классового анализа проблем русской колонизации и их места в поступательном развитии русского общества. Он показал, что только путем аграрного переворота в центре страны и ликвидации векового господства дворянских латифундий — носителей остатков крепостнического угнетения — может быть разрешена проблема колонизации окраин. «Русскую колонизацию,— писал В. И. Ленин,— тормозят остатки крепостничества в центре России. Иначе как аграрным переворотом в Европейской России, иначе как освобождением крестьян от гнета крепостнических латифундий нельзя освободить и урегулировать русской колонизации» 291. Между тем одно официальное издание Комитета министров уверяло своих читателей, что переселенческое движение — это «стремление населения империи к более правильному и равномерному самораспределению по всей государственной территории России» 292. Об истинных пружинах этого движения, об узле острых классовых противоречий здесь умалчивалось вполне в духе пресловутой теории «единения царя с народом».
Освоение Урала и Сибири русским народом было естественным продолжением колонизационных процессов предыдущих эпох. Оно
J9° В. О. Ключевский. Сочинения, т. I. М., 1956, стр. 30—34.
291 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 17, стр. 68, 70.
292 «Колонизация Сибири в связи с общим переселенческим вопросом». СПб., 1900, стр. 1.
119
началось в тот период истории, который характеризовался явлениями складывания единого всероссийского рынка и генезиса буржуазных отношений в условиях позднего феодализма и одновременного усиления крепостнических тенденций. Развитие феодализма «вширь» до XVII столетия приводило к поглощению общинных земель и их крестьянского населения боярами, помещиками, монастырями. Сокращалось черное землевладение, и последним крупным его оплотом осталось русское Поморье. Потенциально и восточные окраины России не были гарантированы от превращения их в имения дворян и церковных феодалов, от внедрения здесь крепостнических порядков наподобие центра страны и смежных колонизуемых районов (территории внутри «черты», на юге, в Поволжье). И хотя «крепостнические традиции» в колонизационном вопросе (применяя ленинское определение) не обошли стороной ни Урал, ни Сибирь XVII—начала XVIII в., все же они не стали определяющими. По преимуществу эти края приобрели социальную окраску, сходную с Поморьем, и стали областью не частного, а государственного феодализма. В немалой мере это явилось результатом миграционных процессов, которые здесь протекали при самой тесной связи с уездами Поморья, которое служило одновременно их базой и питательной средой.
Поэтому частнофеодальный сектор при освоении новых земель на востоке не получил там сколько-нибудь значительного развития. Кроме того, Сибирь рано была поставлена в особые условия «государевой вотчины», обеспечивавшей казне поступление ценных мехов. Государство признавало за собой право эксплуатации «сибирской ук-раины», не способствуя (по крайней мере тогда) распространению за Уралом крупного феодального землевладения. Мощные по тем временам струи стихийной крестьянской колонизации создавали на новых территориях тот оптимальный вариант феодальных отношений, который был ближе поморскому. Следовательно, сфера действия смягченной формы зависимости непосредственных производителей территориально расширилась. В свою очередь, это могло произойти лишь при определенной ситуации, вызванной генезисом буржуазных отношений. Перемещения населения на Урал и в Западную Сибирь не только воспроизводили социальные отношения старого, феодального порядка, но и вызывали развитие новых, по природе своей раннебуржуазных. Здесь уже налицо элементы той подвижности населения, которую В. И. Ленин считал одним из признаков капитализма 293.
293 См. В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 3, стр. 600.
Очерк III
СЫСКИ БЕГЛЫХ КРЕСТЬЯН НА УРАЛЕ И В ЗАПАДНОЙ СИБИРИ XVII —НАЧАЛА XVIII В.
До сих пор шла речь о миграциях крестьянского населения уральско-западносибирского региона в их разнообразных проявлениях. В какой-то степени мы должны были затрагивать тему об отношении государства к миграционным явлениям. Но она столь значительна, что требует особого разговора. Прежде всего, возникает необходимость изучить правительственную политику сыска беглых в преломлении к далеким восточным окраинам. Наша историография располагает основательными работами, освещающими дело сыска беглых и соответствующее законодательство крепостнического государства. Достаточно вспомнить исследования А. А. Новосельского, касающиеся преимущественно южных районов России XVII в. Он был первым советским историком, обратившим серьезное внимание на данную проблему. Сравнительно недавно вышла в свет содержательная монография А. Г. Манькова, где дан историографический обзор литературы о сысках беглых и детально прослежены перипетии правительственного законодательства второй половины XVII в. Это значительно облегчает ту часть нашей работы, которая соприкасается с общими вопросами законотворчества, его порождавшей и сопровождавшей обстановкой. Однако рисуя общую картину правительственных и частных сысков беглых в Русском государстве после Соборного Уложения 1649 г., А. Г. Маньков совершенно справедливо выделяет не только хронологические рубежи, но и особенности территорий, где осуществлялась поимка беглых крепостных. Что касается специальной литературы, имеющей отношение к интересующей нас территории, то на сегодня, к сожалению, нельзя что-либо добавить к уже названным в исследовании А. Г. Манькова работам. В. И. Шункову принадлежат краткие общие сведения о сыске беглых в Сибири XVII в. \ автору этоих строк — статья о сыске 1671 г. 1 2
В последние годы получила распространение декларативная, не-доказываемая точка зрения, согласно которой восточные окраины особенно интенсивно стали заселяться крепостными крестьянами по-
1 В. И. Шунков. Очерки по истории колонизации Сибири в XVII—начале XVIII века. М.— Л, 1946, стр. 51—55.
2 А. А. Преображенский. Сыск беглых на Урале в 1671 г.— «Из истории Урала». Сб. статей. Свердловск, 1961.
121
еле поражения первой Крестьянской войны начала XVII столетия3. Бегство крепостных крестьян в Сибирь трактуется как реакция на неблагоприятный исход народного восстания и последующее оформление крепостного права в Соборном Уложении 1649 г. Материалы предыдущего очерка, как мы полагаем, дают основания куда более осторожно рассматривать Сибирь в качестве убежища для спасавшихся от усиления крепостнического гнета крестьян. Повторяем: в XVII в. приток туда выходцев из крепостной деревни был еще очень и очень невелик. На это указывает, кроме всего прочего, само правительственное законодательство. Ведь оно было вызвано к жизни настойчивыми домогательствами служилого дворянства упорядочить и централизовать дело сыска беглых. В коллективных челобитных дворян ясно обозначены места, куда главным образом уходили от них зависимые люди. Это южная окраина, Дон, Поволжье. На Юге и в Поволжье проводились массовые сыски. Потому и в Уложении, и в Новоуказных статьях и в наказах сыщикам 1683 г., и в серии специальных указов о беглых Сибирь и Урал не фигурируют. К этим территориям имели претензии воеводы и крестьянские общины Поморья, да еще Строгановы, чьи владения страдали от побегов крестьян за Урал. Феодалы Европейской России интересовались вопросами сыска беглых на восточных окраинах, как правило, в индивидуальном порядке. Нам неизвестно ни одного коллективного челобитья служилых людей, где бы называлась Сибирь. Притом ни от первой, ни от второй половины XVII в. При всем своем огромном значении в судьбах крестьянства России Соборное Уложение 1649 г. меньше всего затрагивало черносошную деревню. И все же волна сысков беглых докатилась до Урала и Западной Сибири, но тут едва ли не захлебнулась, как увидим ниже.
Крепостническая сущность политики царского правительства вступала в противоборство с общегосударственными задачами заселения и обороны окраин. Центральная и местная власть упорно добивалась такого положения, чтобы все перемещения населения были под контролем, а беглым всюду встречался кордон. Эту политику можно проследить также в отношении Урала и Западной Сибири.
1. Правительственные запрещения «неуказных» путей через Урал
Официальной дорогой из Европейской России в Сибирь на протяжении всего XVII столетия считалась Бабиновская (Соль Камская— Верхотурье). По этой дороге учредили ямскую гоньбу, поставили таможенные заставы для взимания пошлин с товаров и проезжих людей. Кроме финансовых заставы преследовали полицейские
3 См., например, главу седьмую второго тома «Истории СССР с древнейших времен» (М., 1966, стр. 268).
122
цели, будучи призванными не пропускать через Урал людей, не имевших проездных документов, т. е. беглых по принятой терминологии. Однако уже в 1654 г. верхотурский воевода получил сигнал, что помимо установленной дороги для проезда в Сибирь существует другая, «неуказная»— на слободы, минуя Верхотурье. Этим путем ездили не только торговые и промышленные, но также служилые люди. Последние особо свирепствовали, насильно забирая подводы у слободских крестьян. В числе нарушителей оказался «даурской посол» Дмитрий Зиновьев, которому понадобилось 35 подвод. Но не эти факты встревожили власти. Гораздо беспокойнее они отнеслись к тому, что неуказной дорогой пользовались торговцы, не платя пошлин; проходили ею и все прочие, кому нужно было пробраться в Сибирь или выбраться из Сибири. Донося обо всем этом в Сибирский приказ, верхотурский воевода писал: «Да степными же объезжими дорогами с Руси и с Казани и с Сылвы в Сибирь [и] к Русе... ездят торговые и промышленные и всякие люди и иноземцы, бухарцы и тотаровя с русскими и с сибирскими со многими товары и с лошадьми, а на Верхотурье и Верхотурского уезду в слободах не являютца и заставы объезжают и твоих, государевых, никаких проезжих пошлин не платят». Такого рода вести в Верхотурье получали с Исетской и Чусовской застав, из Краснопольской слободы 4.
В 1659 г. тобольский воевода князь Иван Андреевич Хилков наказывал туринскому воеводе, чтобы тот запретил выдачу подорожных до Москвы минуя Верхотурье. Основанием послужила царская грамота от 16 декабря 1659 г., выданная в ответ на отписку верхотурского воеводы. Этот последний сообщал в Москву, что «наложена де из Сибири мимо Верхотурскую заставу вновь окольная дорога по слободам через Утку и Кунгур на Каму реку в разные города». По ней ездят «летним и зимним путем беспрестанно». В Сибирском приказе отнеслись к данному известию не слишком встревоженно. Решительного пресечения поездок новой дорогой царская грамота не предусматривала, так как в ней кроме указания пользоваться дорогой на Верхотурье была оговорка, разрешающая ездить новой дорогой по особо срочным служебным делам (при наличии «самых их, великих государей, нужных дел и скорых гонцов») 5. С большой строгостью стало относиться правительство к запрещению недозволенных дорог в Сибирь позже, в годы второй Крестьянской войны и после нее. Резко усилился надзор за движением через Уральские горы в 1671 г. 6 В июле 1673 г. вновь зазвучала тревожная нота, которую можно почувствовать по грамоте, полученной аятским «ссадчиком» Фролом Араповым из Верхотурья, и распоряжению в Чусовскую слободу 7. Через два года приказчик Чусовской слободы Прокопий Тонков прислал под отпиской сказку оброчного крестьянина Федота
4 ВПИ, оп. 1, стб. 146, ч. 1, лл. 33—36.
5 ДАИ, т. IV, № 70, стр. 185—186.
6 Подробнее см. об этом раздел 3 данного очерка.
1 ВВИ, карт. 21, № 6, л. 24; № 12, лл. 1—3.
123
Алексеева. «Был де я сего лета,— рассказывал Алексеев,— в Тобольском уезде в новой слободе на Сыгранском городище. И видал де я: проложена де новая русская дорога с Кунгура в Сибирь полем в но* вую слободу на Сыгранское городище. И ездядь де всяких чинов люди верхами и телегами. А мимо Чюсовскую заставу с Кунгура в Сибирь с такова числа люди не пошли». Вследствие этого приказчик счел удобным оправдаться перед начальством за недобор таможенных пошлин: «...и таможенного збору мало и государева казна не копит-ца и собирать не с ково». Верхотурский воевода известия о новой дороге велел сообщить в Сибирский приказ8. Неоднократные напоминания последовали насчет закрытия неуказных дорог в 1679 г. Их получали верхотурские правители, наставляя в этом же духе слободских приказчиков. Понятно, что по-прежнему больше всех тревожились приказчики Чусовской слободы. Иван Крюков, сидевший тогда в судной избе этой слободы, доложил по команде в канцелярию воеводы, что «проложили с Руси, с Кунгура зимную дорогу вновь, окольную, не хватая Чюсовской слободы из Верхотурского уезда сверх Бисерт-ских татарских юрт». Отмечая оживленное движение по этой дороге, Крюков так определял ее дальнейшее направление: «А та де новая окольная дорога проложена в тобольские в новую Арамашевскую (вероятно, надо Арамильскую — А. /7.) и Колчеданскую и в Катай-скую слободы», причем она расположена от Чусовской «верст за 40 и больши» 9. Через четыре месяца, в марте 1680 г., крестьянин Чусовской слободы Яков Соколов стал добиваться разрешения на заведение новой слободы на реке Бисерть. Его аргументация заинтересовала верхотурские власти, так как прямо касалась докучливой темы о запретной дороге. Убеждая начальника уезда в целесообразности своего предложения, Соколов писал: «А ныне де из русских городов в Сибирь всякие торговые и промышленные и гулящие люди и семейщики ездят по тому месту, не хватая Чюсовской слободы, Тобольского уезду в Арамильскую слободу, из сибирских городов с товары и с рыбою на Кунгур ездят». Доводы ходатая возымели действие, он получил разрешение стать слободчиком10 11. Не далее как в октябре 1681 г. по отписке из Верхотурья была дана грамота Сибирского приказа, повелевавшая закрыть дорогу на Арамильскую слободу и Ка-тайский острог и. Опираясь на ранее полученные указания из Москвы, тобольский воевода князь Алексей Андреевич Голицын послал в Верхотурье распоряжение ввести самый строгий режим на всех путях, ведущих в Утяцкую слободу. Эта слобода прославилась тем, что в нее устремились отовсюду раскольники. По сведениям тобольского «иге-мона», там «заводитца де пустыня такая ж, что и преж сего збиры-валась вверх по Тоболу реке на Березовке речке, на прелесть православным христианом». Сомнительно, чтобы такая изоляция от внеш
8 ВВИ, катр. 23, № 1, лл. 1—2 об.
9 ДАИ, т. VIII, № 65, стр. 257—258.
10 Там же, № 70, стр. 271—272.
11 ВВИ, карт. 28, № 25, ЛЛ. 13—18.
124
него мира имела эффект, но на дорогах усилили караулы и с особым пристрастием допрашивали всех, кто проезжал через Утяцкую слободу или ехал туда. Суть этого тобольского указа, как тогда водилось, была почти дословно передана слободским приказчикам (в данном случае краснопольскому) 12.
Пожалуй, самым «урожайным» по части издания указов о запрещении иных дорог кроме верхотурской был 1683 год. Это не удивительно, так как в 1683 г. принимались широкие меры по сыску беглых, и усиление внимания к дорогам в Сибирь составляло одно из звеньев разработанной тогда системы борьбы с бегством. Выяснилось, что дорога через Кунгур была далеко не единственной, которой пользовались для проезда и прохода, минуя заставы. Правительству «ведомо учинилось, что из Усольского уезду с Обвы и с Инвы, также из Чердынского уезду и из иных розных поморских городов... многие тяглые крестьяне, покиня свои тяглые жеребья, с женами и с детьми бегут в Сибирь, не займуя Соли Камской и Кунгура, мимо Чусовские вотчины нашего имянитого человека Григорья Строганова новою дорогою, которую дорогу проложили». Верхотурский воевода получил указание провести расследование, что это за дорога, и позаботиться о задержке беглых 13.
Одновременно был усилен контроль на Кошайской заставе, по дороге из Верхотурья в Пелым 14. Тогда же кроме Верхотурья повеление о заставах и непропуске беглых получили власти Чердыни 15, Наказная память приказчику Аятской слободы предусматривала «смотреть и беречь накрепко, чтоб торговые и промышленные и гулящие и беглые никакие люди из сибирских городов в русские городы лесными и степными дорогами, около Аятской слободы, украдом, не проходили и лесных и степных дорог не прокладывали». Русским и ясачным людям запрещалось указывать новые дороги проезжим 16.
С неудовольствием и даже тревогой в Сибирском приказе в 1683 г. узнали, что «на верхотурском волоку поселились многие деревни, а какова чину люди и по какому указу селятца, того в Сибирском приказе неведомо». В связи с этим верхотурский воевода получил выговор, так как ранее «по сибирской дороге на верхотурском волоку, опричы Ростесу, иных никаких русских деревень не было и из русских городов в Сибирь, также и из сибирских городов в русские городы беглым и никаким прохожим людем проходить было нельзя, потому что... было все пусто и нигде тем прохожим и беглым людем пристанища не было» 17. Воевода вынужден был оправдываться тем, что «на верхотурском... волоку русские деревни и в них люди поселились до нашего... на Верхотурье приезду в прошлых давних годех» 18.
12 Там же, карт. 29, № 20, лл. 1—2.
13 АИ, Т. V, № 113, стр. 181—182.
14 ВВИ, карт. 30, № 7, Л. 111.
15 АИ, т. V, № 108, стр. 175—177.
16 Там же, № 133, стр. 230.
17 СП, стб. 878, ЛЛ. 149—150.
18 Там же, лл. 151—152.
125
Шло время, а практический результат запретительных мер на неуказных дорогах был, по-видимому, не очень заметен. Нечто членораздельное смог сообщить в Москву отпиской 1690 г. верхотурский воевода Григорий Нарышкин. Он писал, что в 1685/86 г. по указу из Москвы «велено засечь дорогу, которая на Строгановы вотчины, чтоб конным проезду, а пешим проходу не было, для беглых людей и заповедных товаров поставить заставы. И по тому... указу и по грамотам та дорога засечена и застава на той дороге в Копчиковых юртах поставлена, с Верхотурья сын боярской и стрельцы посланы» 19. Усилия властей в конечном счете не принесли успеха. «Неуказные» дороги продолжали существовать, их роль росла. В середине XVIII в. путь в Сибирь через Кунгур — Екатеринбург был, наконец, узаконен, что вполне отвечало изменениям в размещении населения по обоим склонам Уральского хребта и успехам хозяйственного освоения этих краев.
2. Сыски беглых крепостных крестьян и холопов
Обращаясь к вопросу о практической деятельности правительства и его местных агентов по сыску беглых на территории Урала и Западной Сибири, нужно иметь в виду социальную принадлежность тех, кого искали.
Беглых крестьян и холопов можно разделить на две группы — частновладельческие и черносошные. Их численность на восточных окраинах была очень различной. О сысках черносошных крестьян известно больше, так как они носили характер единовременных массовых кампаний. Сложнее обстоит дело с выявлением и обобщением сведений, говорящих о беглых крепостных людях. Выше указывалось, что широких сыскных работ по розыску и возвращению помещичьих крепостных на Урале и в Западной Сибири не проводилось. Частные иски о беглых настолько распылены в делопроизводстве центральных и местных учреждений, что их крайне трудно найти и собрать воедино. Причем нет уверенности, что привлечено все наиболее существенное. Но тем более заманчивой рисуется эта задача. С нее мы и начнем освещение темы о сысках беглых.
Челобитные представителей служилого класса о розыске бежавших от них крепостных с ориентировкой (иногда гадательной, а порой уверенной) на Урал и Сибирь стали поступать в государственные учреждения очень рано. Хотелось бы тотчас оговориться, что не все иски такого рода с полной безусловностью свидетельствуют, будто разыскиваемый беглый действительно находится в Сибири. Только тогда, когда документы прямо говорят, что пойман такой-то беглый
19 ВПИ, оп. 1, стб. 19, л. 54. По всей вероятности, здесь разумелась отписка, отправленная воеводой Сибирскому приказу в ноябре 1685 г., об устройстве засек на дорогах к строгановским вотчинам (там же, стб. 257, ч. 3, лл. 314— 323).
126
такого-то владельца, можно быть уверенным в правильности первоначального определения района поисков. Подобно тому, как незадолга до крушения российского самодержавия по всей империи от столиц до захолустья по рукам чинов полиции ходили пачки листов с описанием примет разыскиваемых «политических», в старину аналогичные документы могли осесть в той местности, где отыскиваемого лица не было и в помине. Эти веером рассылаемые розыскные грамоты (они назывались «заказными») достигали уральских и сибирских уездов, по ним принимались меры сыска. Но не всегда они имели последствия. Да и число их в делопроизводстве Сибирского приказа (до 1637 г. Приказа Казанского дворца) и местных канцелярий было невелико.
Примером такой безадресной передачи сведений о беглом служит одна из самых ранних грамот о сыске в Сибири. 22 сентября 1600 г. она была составлена на имя головы Г. Салманова в Верхотурье и получена там поздно, только 22 декабря этого года.
Поверенный окольничьего Семена Никитича Годунова Демид Лисин (документ имеет повреждения, затрудняющие чтение) бил челом коронованному родичу своего хозяина о том, что 15 сентября 1600 г. «побежали де от государя его... люди... Власьев, ростом высок, при-сутул, вислоплеч [в ли]це полон, смугол, волос рус, очи серые, бороду стрижет, косоног; Иван ...сын Строшник, ростом середней, лицем смугол, волосом черн, борода середняя черная с сединою, сухощек... у левой руки палец отсечен по [другой] сустав». Грамота завершалась указанием, чтобы по получении ее «будет на Верхотурье таковы люди объявятца, и ты б их велел переимать, а, переимав, посадить их в тюрьму до нашего указу, да о том отписав... к нам к Москве с-ыными нашими делы». Голове надлежало также внимательно смотреть, чтобы беглые не прошли мимо Верхотурья дальше в Сибирь 20 21.
Вряд ли больше знал о местонахождении своего сбежавшего холопа Гурия Иванова думный дворянин Гаврила Григорьевич Пушкин. Владелец рассказал, что в 131 (1622/23) г. Гурий Иванов «про-пився на кабаке, пропал безвестно... а чаять де ево в сибирских городех». Приметы беглеца были описаны так: «Ростом середней, волосы на голове черны, борода руса, кругла, бреет, глаза серы, на правой или на левой брови язва — бывало зашибено» (тут хозяин проявил недостаточное знание своего холопа «в рожай». И не есть ли это след господского гнева?). Но самыми выразительными признаками Гурия, за которые думный дворянин, вероятно, и особенно ценил безвестно сгинувшего слугу, были следующие: «Грамоте умеет, петь и писать и в речи поспешен». Г. Г. Пушкин подозревал Иванова в 21 том, что тот изготовил какую-то «воровскую печать» .
Немало приключений пережил «кабальный человек» дьяка Андрея Вареева Савва Иванов. По словам дьяка, Савва бежал в Сибирь
20 Там же, оп. 2, д. 1, л. 4.
21 СП, кн. 6, л. 63.
127
в 128 (1619/20) г., «пократчи денег и платья и книг» на 180 руО. Беглец добрался до Пелыма, где его «звали Неустройком». Но здесь его в том же году изловили и выслали в Москву. Тут Савку-Неуст-ройку отдали «держать неделыцику». «И у неделыцика,— жаловался Бареев,— на Москве тот ево человек Савка ушел». На этом, однако, не кончилась данная история. Дошлый дьяк продолжал искать беглого и в октябре 1625 г. заявил в челобитной царю: «И ныне он тово своего беглово человека Савку проведал в Сибири же, в Тобольском городе: кормитца письмом у церкви в дьячках и учит петь». Челобитье о сыске было уважено, в Тобольск дали распоряжение задержать Савву Иванова и вернуть хозяину 22. Потеря грамотного и, по-видимому, одаренного холопа не давала покоя хозяину. Как знать, может быть, он и силен-то был умом и сметкой этого человека.
Удивительная вещь, но это так: в Сибири разыскивают помещики своих беглых, о которых не так уж редко известно, что они грамотны. И не просто грамотны, о чем свидетельствуют не только вышеприведенные, но и другие факты.
На этот раз речь идет о целой семье беглых. В 1625 г. Никита Бестужев ударил царю челом. Содержание челобитья царская грамота излагает в следующих словах: «Бежали от него с Москвы люди ево старинные и крепостные с ево животы: Данилко Васюков сын Безменова Кривцов з женою своею Марфицею Олашкиной дочерью з детьми своими: с Сенькою, с-Ывашком, прозвище Крюк, да со Станком, да с Познячком». Беглецы были уроженцами смоленского поместья челобитчика. Отец этого семейства был уже далеко не молод. Ему было около 60 лет, хотя он выглядел, по описанию примет, крепким, широкоплечим; на лице выделялась борода — «велика, широка, руса». И вновь встречаем знакомую примету: «Грамоте писать и петь умеет». Русоголовые, не выше среднего роста, дети пошли в отца не только внешностью. О 23-летнем Семене помещик Бестужев сообщил, что «грамоте умеет, в цимбалы играть горазд». Иван был тремя годами моложе — и тоже «грамоте умеет». Юноша Останок (около 16 лет) «грамоте умеет, пишет книжное», т. е. не просто грамотен, а еще и обладает каллиграфическим почерком и художественным вкусом. И самый младший — Поздняк, которому было едва 12 лет, «грамоте учился». Документ ничего не говорит о матери. Она. Марфица, присутствует безмолвная, безликая. Но вряд ли она была заурядной женщиной, если в ее семье выросло четыре грамотных сына — целая плеяда крепостных интеллигентов.
Истец добился, что ему пошли навстречу и в Сибирь послали «заказную» грамоту о розыске и поимке всего семейства, которое рекомендовалось до указа держать в тюрьме 23.
Челобитчики-дворяне обращались к верховной власти по поводу сыска беглых на восточных окраинах, иногда предварительно проведя
22 СП, кн. 6, лл. 609—612.
23 Там же, лл. 340 об.—342. Эта грамота достигла Верхотурья и осталась в делах приказной избы (ВВИ, карт. 1, № 42, лл. 1—2).
128
частное расследование. Один случай такого рода мы привели выше. Наверняка действовал боярин князь Дмитрий Михайлович Пожарский, когда от него в 142 (1633/34) г. бежали кабальные холопы Иван Хлыстов и Федор Часовник. «И ныне, государь,— писал Пожарский в челобитной 1636 г.,— я тех своих беглых людишак проведал в Сибири, в Тюменском городе в стрельцах». Он даже смог установить, каким образом произошло поверстание холопов в службу: «А сваровал... пристав Прохор Данилов, без твоево, государева, указу старых стрельцов выкидывал да новых ставил». Пожарский просил послать в Тюмень грамоту о выдаче «беглых людишак». На его челобитной 5 февраля 1636 г. наложили резолюции: «Дать судимая грамота». Это означало, что в Сибирь отправится специальный уполномоченный Д. М. Пожарского для участия в судебном разбирательстве. Посланная в Тюмень царская грамота предусматривала возвращение беглых в том случае, если на месте документально и при ставке «с очей на очи» будет установлен факт холопства Хлыстова и Часовника. Тюменскому воеводе князю Ивану Андреевичу Львову было велено, чтобы он «по суду своему и по сыску меж ими управу учинил безволокитно, до чево доведетца по нашему указу» 24. Неизвестно, чем завершилось это дело. А дворянин Федор Шишкин до-бился-таки своего, хотя поиски беглого крепостного Афанасия Логинова продолжались 12 лет — с 1628 по 1640 г. Логинова обнаружили в Верхотурье 25.
Рассмотренные факты, как видим, немногочисленны. Трудно сказать, случайность это или нет, но все они затрагивают судьбу холопов, а не крепостных крестьян.
Зато от второй половины XVII в. столь же немногочисленные данные о сыске зависимых людей феодалов относятся за одним исключением к крепостным крестьянам. По-видимому, несколько повышается эффективность розысков, ибо имеющиеся в источниках факты говорят о поимке беглых, а не о безадресных пересылках бумаг по поводу сыска. В 1682 г. по челобитью помещика Казанского уезда В. Львова, в деревне Неволине Кунгурского уезда были задержаны его беглые крестьяне.
Один из них, Захар Бусыгин, сказал во время допроса в съезжей избе: «Съехал де он, Захар, из-за него, Василья, з женою и з детьми годов з десять и жил де на Кунгуре, в деревне Неволине, своим дворенком, а скота де у него никакова нет»26 27. Не повезло беглому «человеку» князя Григория Волконского Льву Андрееву. Его изловили в Туринске и препроводили через Верхотурье в 1690 г.
Весьма интересна с точки зрения способов проведывания, где скрываются беглые крепостные, история с поимкой семьи крестьянина Филиппа Афанасьева из села Ватрас Нижегородского уезда, при
24 СП, стб. 60, ЛЛ. 272—273.
25 ВВИ, карт. 2, № 48, лл. 1—2.
26 «Кунгурские акты XVII в. (1668-^1699)». СПб., 1888, № 27, стр. 50—51.
27 ВПИ, on. 1, стб. 19, л. 23.
5 А. А. Преображенский
129
надлежавшего князю Якову Никитичу Одоевскому. «А ныне де,— значилось в царской грамоте, излагавшей челобитье Одоевского,— тот ево беглой крестьянин явился в бегах и, бегая, живет в городе Кунгуре на посаде». Установить это удалось нелегко: «А житье того его беглова крестьянина в городе Кунгуре, на посаде, явилось по тому, как били челом нам, великим государем, а на Москве в Новгородцком приказе кунгурские посадцкие люди в прошлом во 200-м году подали челобитную на бывшего воеводу на Дмитрия Бахметьева. И в той челобитной тот ево крестьянин Филька написался». Для вящего подкрепления своей позиции князь привел еще один аргумент: «Да и потому тот ево беглой крестьянин на Кунгуре явился, что написан он в переписных новых книгах, на посаде, которые книги присланы с Кунгура к Москве в Новгородцкой приказ в недавних годех». Кроме Афанасьева в Кунгуре был обнаружен другой сбежавший от Одоевского крестьянин — Григорий Васильев. Данный пример ясно свидетельствует, насколько внимательно следили душевладельцы и их поверенные за прохождением документов через московские приказы. По всей вероятности, существовали прямые контакты между помещиками и служителями приказных ведомств. Последние за соответствующую мзду могли «фильтровать» получаемые о населении окраин сведения, имея перед глазами «росписи» беглых. В том же Кунгурском уезде были обнаружены в 1703 г. беглые крестьяне князя А. Мустафина—• Калина Максимов и Кузьма Иевлев. Они сбежали из поместья Мустафина в Арзамасском уезде 28. В 1704 г. там обнаружили беглых из галицкого поместья А. А. Демьянова 29.
Во второй половине XVII столетия имели место попытки частичных сысков беглых крепостных крестьян на территории Кунгурского и Уфимского уездов. Нам неизвестны итоги этих мероприятий. Вряд ли они были значительны. В 1681 г. подобную миссию выполнял князь А. И. Коркодинов, в 1682 г.— стольник И. Г. Словцов 30.
Больше других землевладельцев страдали от побегов своих крестьян уральские полумужики-полумагнаты Строгановы.
В 1614 г. они жаловались царю, что от них, кроме крестьян и кабальных служилых людей, бегают в Верхотурский уезд и вообще «в сибирские города» их «наемные должные казаки» (в другом случае они названы «наемными должными ярыжными казаками»). Подразумевалось, что по отношению к казакам иск будет касаться денежных расчетов без предъявления претензий на личность должников 31. Значительно больше известий о бегстве строгановских крестьян и холопов
28 А. А. Преображенский. Очерки колонизации Западного Урала в XVII—начале XVIII в., стр. 74—75.
29 ЦГАДА, Кунгурская земская изба, д. 2. лл. 675 об.—677.
30 ДАН, т. IX, № 119, стр. 348—349; ЦГАДА, Татарские дела, 1683 г., д. 1, л. 14. В перечне сысков, составленном А. Г. Маньковым, первый учтен, второй нет (А. Г. Маньков. Развитие крепостного права в России во второй половине XVII века. М—Л., 1962, стр. 87).
81 А. А. Введенский. Торговый дом XVI—XVII веков. Л., 1924, стр. 75—77; ВВИ, карт. 1, № 10, л. 1 и сл.
130
имеется от последующего времени. Прикамские феодалы упорно добивались сыска своих крестьян в соседних уездах. В 1642 г. были выведены беглые строгановские крестьяне, ушедшие из их владений за 1636—1642 гг. Тобольский воевода потребовал, чтобы сысканные беглецы рассчитались с казной, так как они получили ссуду и подмогу. На сей раз Строгановы отступили 32.
Первый известный нам крупный сыск был организован в Западной Сибири в 1660—1661 гг.
Весной 1660 г. тюменский воевода Андрей Кафтырев получил распоряжение из Тобольска выделить восемь конных казаков в распоряжение сына боярского Иуды Семенова. Последнего командировали из Тобольска для сыска беглых крестьян Данилы Строганова на Исети, в Далматовом монастыре 33. От сентября 1661 г. сохранились известия, что на территории Верхотурского уезда нарядили сыск беглых крестьян Федора Строганова. Верхотурская приказная изба разослала по слободам памяти с предложением оказать содействие двум посланцам Ф. Строганова, прибывшим для опознания беглых. Верхотурский стрелец Иван Желваков имел задание сопровождать строгановских уполномоченных. Но эта миссия в самом начале натолкнулась на не совсем предвиденную задержку. Близ села Покровского во время ночлега на них сонных напали неизвестные люди. Сыщиков избили, ограбили — и что особенно важно — отняли у них документы. Пришлось все начинать сначала, так как найти причастных к ночному налету не удалось, следствие по делу не дало результатов. Опрошенные в данной связи окольные крестьяне отговорились незнанием 34. Тем не менее сыск все же состоялся. Об этом мы узнаем из спорного дела, возникшего по иску Федора Строганова в том же году к некоторым крестьянам Верхотурского уезда, названным им «старинными крепостными». Допрошенный в приказной избе невьянский крестьянин Михаил Васильев Сизиков изложил свою версию того, как он очутился в Сибири. По его словам, он родом соль-вычегодец, откуда отец привез Михаила с братом Григорием в Невьянскую слободу. Они были в числе первых ее поселенцев, более 40 лет состоявшими на десятинной пашне этой слободы. Потап Иванов также отрицал, что он из чусовских владений Строгановых, назвавшись соликамцем. «И от Соли де ево, Потапку, свели Федора Елисеева в слободу на Кишерть. И жил де он... у Федора в срочных работниках лет з десять и больши». Затем Потап отправился в Верхотурский уезд и обосновался здесь на десятинной пашне, что совершилось, по его воспоминаниям, лет 40 назад. В бытность князя Петра Пронского тобольским воеводой Потапа хотели Строгановы забрать к себе, но воевода не позволил. Чтобы укрепить свои позиции, Потап добавил, что у него есть семья в Верхотурском уезде и пашню государеву он пашет исправно. Но Федор Строганов не
32 В. И. Шунков. Указ, соч., стр. 52.
33 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, карт. 1, № 201, л. 1.
34 ВПИ, оп. 1, стб. 159, лл. 73—84.
131
думал отступаться от своих притязаний. Его челобитная, предъявленная в Верхотурье посланцем, доказывала, что братья Сизиковы и Потап Иванов — старинные его вотчинные чусовские крестьяне, а потому подлежат возврату владельцу.
Судебный процесс по этому делу, протекавший в Верхотурье, был своеобразной дуэлью изобретательности, с одной стороны, и крепостнических поползновений — с другой. Трудность положения ответчиков состояла в том, что их поставили с самого начала к Суду как «опознанных» крепостных Федора Строганова, на что особенно упирал посланец вотчинника. На вопрос об отце, был ли он строгановским крестьянином, Михаил Сизиков (его брат Григорий не присутствовал на суде, так как в то время «страдовал») отозвался незнанием вследствие того, что его малолеткой привезли в Верхотурский уезд. Потап Иванов повторил прежние свои речи, отрицая принадлежность к строгановским крестьянам. Истец, «человек» Ф. Строганова, выложил главный козырь: он стал уличать Потапа Иванова в том, что его братья записаны в писцовых книгах Михаила Кайсарова и один из них до сих пор живет в строгановской деревне Лобанове. Столь сильный удар ответчик парировал не совсем удачно, а по сути дела признал поражение. Он заявил, что расстался с братьями, будучи мал и поэтому ничего сказать не может.
На суде фигурировали представленные строгановским человеком выписки из книг Кайсарова. В них, действительно, значилась фамилия Сизиковых в деревне Камасине, однако Михаила там не было. Следовательно, для Михаила Сизикова еще не все было потеряно. При желании верхотурская администрация могла, встав на формальную точку зрения, отказать в иске. Незавершенность дела лишает нас возможности судить, что было дальше 35. Но некоторые результаты сыска 1661/62 г. с неудовольствием отметили невьянские крестьяне в своем челобитье. Для них сыск обернулся тем, что запустела часть участков десятинной пашни: «Многие крестьяне розбре-лися врознь з женами и з детьми. А в нынешнем... во 170-м году многих крестьян розогнали Строгановы и збрели безвестно» 36.
Вести тяжбы из-за каждого беглого Строгановых заставляла не только природная жадность, но и постоянный в их вотчинах уход крестьян в соседние районы — в Кунгурский уезд и Сибирь.
В 1677 г. по челобитью Г. Д. Строганова было велено провести сыск его беглых крестьян в Кунгурском уезде с обязательным документальным обоснованием крепостного положения сыскиваемых37.
Как справедливо заметил А. А. Введенский, бегство крестьян от Строгановых «не всегда проходило секретно и тихо». Он приводит интересные свидетельства коллективного ухода крепостных с применением оружия против администрации в 1652 и 1655 гг. В первом случае 12 семейств и 9 холостых чусовских крестьян бежали за
35 ВПИ, оп. 1, стб. 159, лл. 86—107.
36 ВВИ, карт. 9, №3, л. 61.
37 ДАИ, т. IX, № 18, стр. 69—70.
132
Урал. По дороге они избили приказчика Еремея Антипина и забрали из господского стада 45 лошадей. Через три года появившийся из Сибири на Чусовой старинный крепостной Строгановых Карп Порошин увел на восток 9 семей крестьян 38. Наши материалы позволяют продолжить эту тему на не менее выразительных примерах. 20 августа 1678 г. в Верхотурье была получена отписка приказчика Краснопольской слободы Ивана Лукашевского. В ней сообщалось, что «августа в 6 день прошли с Чюсовые в Сибирь, в слободы, Строгановых Даниловские беглые крестьяне семей за 80, душ за полтретьяста». Лукашевский уверял, что крестьяне шли со скотом, вооруженные пищалями, луками и стрелами. Попытка приказчика «добром» уговорить беглых хотя бы уплатить гулящий оброк, практически сорвалась. Для принуждения у Лукашевского не было служилых людей и он утихомирился. Впрочем, ему удалось у некоторых крестьян изъять оружие и запечатать в амбаре. Но вскоре возмутившиеся беглые «скопом» пришли к Лукашевскому и вынудили его вернуть взятое. Он жаловался, что «меня мало не били, одва ушел в-ызбу, заперся». Крестьяне говорили приказчику: «И лутче де тебя видали, и тут де не побоялись, а ты де нам не диковина, и со слободой де разорим». И в самом деле, как свидетельствовали посланные в погоню за беглецами люди Строгановых, крестьяне, предводительствуемые Семеном Федосеевым Порошиным, представителем одной из самых мятежных семей строгановских подданных, учинили вооруженный налет на господские хоромы и расправу над вотчинными приказчиками. «И подговоря с собою окологородных и калинских многих крестьян,— писали они,— и собрать ими скопом, приходил он, Сенька с товарищи, со многими крестьяны и с воровским оружьем, с пищали и с луками на Калине в дому государыни нашей Агафьи и ворота выломали, и деревенских калинских приказчиков связали, и жен их в подполье пересажали, и наругательство чинили, и у них казенного ружья взяли две пищали — винтовки да турки казачьи...». Гулящий человек с Чусовой Иван Аксенов сообщил, что по дороге в Сибирь беглые строгановские крестьяне «бунтовали и осоветовали... Краснопольскую слободу мимо протьти хотели самовольством и оброку великому государю платить не хотели, и под суд де не дадимся». Миновав Краснопольскую слободу, крестьяне сочли дальнейшее движение большой массой опасным. Они не могли не знать, что уже всюду поднята тревога. Недалеко от Мурзинской слободы они разбежались по лесам. Кое-кого из них все же тогда изловили, так, как на территории Верхотурского и Тобольского уездов организовали облаву на беглых. Краснопольского приказчика, отнюдь не кристальной чистоты администратора, по наветам строгановских уполномоченных обвинили в потачке беглым и долго таскали по допросам 39.
38 А. А. Введенский. Дом Строгановых в XVI—XVII веках. М., 1962, стр. 153.
39 ВПИ, on. 1, стб. 214, ч. 2, лл. 216—246, 263—293. Ср. также: В. И. Шунков. Указ, соч., стр. 51—52.
133
Факты массового бегства крепостных из владений Строгановых не прекращались и позднее. В 1700 г. около 100 семей снялись со своих жилищ на Чусовой и двинулись в Сибирь, причем у них с приказчиком «был бой» 40. Данные о больших групповых побегах крепостных крестьян из вотчин Черкасских, сообщенные К. Н. Щепе-товым, подчеркивают распространенность этого явления 41.
В 1701 г. на землях зауральских слобод был проведен большой сыск беглых строгановских крестьян. Его осуществлял при содействии властей западносибирских уездов стряпчий Кузьма Фомич Цы-зырев. Сведения об этом сыске имеются в работе В. И. Шункова 42. Но важность этого правительственного мероприятия требует несколько подробнее рассмотреть вопрос. Цызырев прибыл, вооруженный писцовыми и переписными книгами Прикамья 1623/24, 1646/47, 1678/79 гг. Для справок были привлечены также дозорные и переписные книги Верхотурского уезда начиная с 1620/21 и кончая 1680 г. Сопоставление записей тех и других наряду со сказками крестьян служило критерием определения принадлежности крестьян к строгановским или «государевым». Решающим являлось наличие записи крестьянина в документах владений Строгановых. К тому времени единоличным главой этого рода, предприимчивость и мертвая хватка которого могли соперничать лишь с его алчностью и жестокостью, был Григорий Дмитриевич. В том, что сыщик будет верой и правдой служить Строгановым, они могли быть уверены вполне. Ведь Цызырев был шурином Г. Д. Строганова и не раз ранее оказывал им существенные услуги 43.
К сыску был привлечен целый сонм прислужников Г. Д. Строганова. Помогал вотчиннику также московский подьячий Лука Артемьев. Он хозяйничал в ящиках с документацией верхотурской приказной избы, срывал с них печати без ведома местных должностных лиц, спеша угодить именитому истцу. Его заподозрили (проявили «неверку») в хищении части писцовых документов, переданных им «списывать Строганову пищику Мишке» 44.
В отличие от беглых черносошных крестьян к строгановским предъявлялись более жесткие требования. От возвращения господину их не избавляла запись в книгах Л. Поскочина 1680 г., если ей хронологически предшествовали записи строгановских документов. Единственное исключение было сделано для «замужних дочерей, которые выданы замуж великого государя за крестьян» 45. Такого ограничения не существовало для тех беглых крестьянок Строгановых, которых сыскали во владениях зауральских монастырей. В этих
40 ЦГАДА, Дела о Строгановых, 1700 г. д. 28, л. 93 об.
41 К. Н. Щепетов. Беглые крестьяне князя А. М. Черкасского в первой половине XVIII в.— «История СССР», 1963, № 6, стр. 130-
42 В. И. Шунков. Указ, соч., стр. 51—53.
43 Н. В. Устюгов. Солеваренная промышленность Соли Камской в XVII веке. М., 1957, стр. 117.
44 ВПИ, ОП. 3, д. 39, л. 111 об.
45 Там же, лл. 95 об.—96.
134
случаях передаче в руки Строганова подлежали как сами крестьянки, так и их мужья из числа монастырских людей. Так случилось, например, с крестьянином Невьянского Богоявленского монастыря Кузьмой Дмитриевым по прозванию Каюк. За два года до сыска Цызыре* ва он имел неосторожность жениться на беглой строгановской вдове — крестьянке Дуньке Доскиной. В переписных книгах князя Ф. Ф. Бельского 1678 г. по вотчинам Г. Д. Строганова значился ее отец Артемий Ерофеев, а также муж Афанасий. Этого оказалось вполне достаточным для того, чтобы решение их судьбы гласило: «Отдан он, Коземка Каюк з женою Дунькою для того, что он, Ко-земка, женат на беглой..., и сын ево Митька отдан же» 46.
Сыск Цызырева охватил уже обосновавшихся (иногда очень давно) в Верхотурском уезде беглых крестьян Строгановых и только-только появившихся там, главным образом в 1700 г., «гулящих людей» — также вчерашних строгановских крестьян. Что это не типичные гулящие люди — говорит их семейный состав.
Чтобы получить наглядное представление о записях отдаточных книг, приведем несколько типичных примеров, относящихся к Арама-шевской слободе, открывающей книги. Каждая запись состоит из следующих частей: 1) сказка крестьянина о месте и времени выхода из вотчин Строганова, составе семьи, размере тягла; 2) справки из писцовых документов Верхотурского уезда (есть в книгах или отсутствует); 3) справки по писцовым и переписным книгам владений Строганова с указанием, в котором году и где именно сам допрошенный или его отец отмечены как строгановские крестьяне; 4) решение, совместно принятое сыщиком и представителями правительственной администрации (иногда приводится мотивировка более развернутая — один случай такого рода был приведен выше).
Осип Тимофеев Контырин о себе сказал, что он из деревни Шипицины близ Чусовского городка, 5 лет назад бежал в Сибирь с семьей и поселился в Арамашевской слободе. Платил денежный оброк по 10 алт. в год. В писцовых материалах Верхотурского уезда его не обнаружили. По данным пермских переписных книг 1678 г., в починке Контырине строгановских вотчин жил Тимофей Потапов Контырин — его отец. Допрошенного было решено передать Г. Д. Строганову вместе с сыном, женой и тремя дочерьми.
Из деревни Субботиной той же вотчины происходил Наум Яковлев Субботин, уже 25 лет живущий в Арамашевской слободе. Его имени не обнаружили в книгах Л. Поскочина. Зато в пермских переписных книгах 1647 г. значится его отец, крестьянин Яков Ларионов Субботин. Его с женой, двумя сыновьями и двумя дочерьми вернули Г. Д. Строганову. Дмитрий Семенов Сылвенец был найден в писцовых книгах Л. Поскочина, однако его тоже отдали с семьей вотчиннику, так как в книгах 1647 г. выявлен его отец Семен Тимофеев Мальцов-Сылвенец 47. Тот же исход ожидал семью из семи человек
46 Там же, л. 107—107 об.
47 Там же, лл. 2—3 об.
135
Перши Логинова Бабинова, который в 1700 г. пришел как гулящий в Сибирь. Он оказался крестьянином деревни Камасины по переписным книгам 1678 г.48 «Имянно» внесены были в эти книги крестьяне Логин Яковлев Кириллов, Василий Павлов Прохоров и другие, сысканные в Краснопольской слободе беглые крестьяне. В семье Прохорова было 20 человек 49.
Итоги сыска Цызырева представлены в табл. 6, позволяющей судить о масштабах одного из самых значительных сысков беглых на Урале и в Западной Сибири XVII — начала XVIII в.
Таблица 6*
Пункты сыска Крестьяне Гулящие люди Итога
число глав семей душ м. п. душ Ж. п. ’ИС АО лав семей душ п. м. душ ж. и. число лав семей душ м. П. душ ж. п.
Арамашевская слобода 7 15 16 27 38 51 34 53 67
Аятская » 10 26 28 10 7 14 20 33 42
Краснопольская » 14 29 43 6 4 12 20 33 55
Камышловская » 13 20 26 — — — 13 20 26
Пышминская и Новопышминская 12 8 19 — — — 12 8 19
Невьянский монастырь 12 14 17 —. —. — 12 14 17
Красноярская слобода 6 5 7 —— —. — 6 5 7
Чусовская » 2 3 4 4 5 9 6 8 13
Николаевский монастырь 5 9 13 — — — 5 9 14
Белослудская слобода — — — 2 — 2 2 — 2
Ирбитская » 2 2 3 — — 2 2 3
Белоярская » 1 — 2 — —. — 1 — 2
Всего 84 131 178 49 54 88 133 185 266
* Источником для таблицы послужили упомянутые выше отдаточные книги 1701 г. (ВПИ , оп. 3,
д. 39, лл. 1—109). Подсчеты произведены нами. Он; с итогами книг, но общие цифры совпадают. И (ТО 1 отдельным пунктам часто не < сходятся
Сыск протекал в обстановке полицейских репрессий, пыток и избиений крестьян. Вволю поживились тогда и сыщики и местные власти. «От мученья» с крестьян брали взятки. Тюрьма была забита до отказа. После окончания сыскных работ посыпались челобитные от крестьянских «миров» с жалобами на причиненный ущерб и издевательства 50.
Итак, почти 600 человек было сыскано и возвращено Г. Д. Строганову из бегов: 84 семьи крестьян и 49 семей гулящих людей.
48 ВПИ, оп. 3, д. 39, л. 6—6 об.
49 Там же, лл. 27 об.—30 и сл.
50 Там же, лл. 110—111.
136
Характерен семейный состав сысканных. Он говорит за то, что перед нами устойчиво осевшее население независимо от того, как поздно эти люди пришли в Сибирь. Они шли туда в надежде на прочное обзаведение хозяйством. Но властная рука царского правопорядка была метко направлена «имянитым человеком» на удовлетворение своих «законных» крепостнических притязаний.
Вероятно, сыск беглых строгановских крестьян был продолжен и в других слободах за Уралом, так как от 1704 г. сохранилось упоминание, что с шадринских крестьян взыскивали поворотные деньги (3 руб. 25 алт.) «за 15 дворов, которые выведены за имянитого человека Григорья Дмитриевича Строганова» 51. Шадринская слобода в отдаточных книгах 1701 г., как мы видели, не значится.
Но никакие сыски, проводимые крепостниками, не могли пресечь бегства крестьян от Строгановых в Западную Сибирь. Спустя четверть века после Цызырева на зауральских территориях был вновь назначен и проведен еще более крупный сыск беглых строгановских крестьян. «Вывод подьячего Федора Шаврина 1725 году»—так озаглавлены представленные в орловскую канцелярию Строгановых книги, включавшие именные росписи возвращенных господам беглых. По этим книгам «всего в Сибири в отдаче Сибирской губернии ис канцелярии свидетельства мужеска полу душ беглых крестьян 1186, жен-ска—1021 человек». Последующие записи вносят существенные поправки в общие итоги. Выясняется, что в том числе было 165 умерших в Сибири (обоего пола), 329 человек бежало «из сибирских слобод и с пути», были также погибшие «от татар» и плененные ими. Сверх отдачи «при оных явилось» жен, детей и прочих родственников 101 человек, да из архиерейского села Воскресенского вывели за Строгановых 25 душ. На этом не кончилась сложная бухгалтерия «крещенной собственности». Уже после водворения в Чусовских и Орловских вотчинах в Сибирь и другие места бежало 329 душ52. Одним словом, все как бы началось сначала. Крестьяне упорно «голосовали ногами» против крепостнических порядков на землях новоявленных баронов Российской империи.
Перед нами прошли эпизоды напряженной борьбы феодалов и защищавшего их интересы государства с устойчивым явлением — бегством крепостных крестьян в пределах Уральско-Западносибирского района. Эта картина не была исключительной для тогдашней российской действительности. Неукоснительная линия правительственной политики, выраженной указами о частичных или более широких сысках частновладельческих крестьян, вновь и вновь демонстрирует ее крепостническую устремленность. Несмотря на то что эффективность сыска беглых повышается с течением времени, гребень этой волны социального протеста поднимается все более. Задача удержать в подчинении эксплуатируемые массы крестьянства неизбежно влече!
51 ПОКМ, Коллекции 11 101, №78. Из этой слободы какое-то число крестьян вдовы Федора Строганова Анны возвратили в 1681 г. (там же, № 13).
52 Госархив Пермской области. Коллекция документов XVII в., кн. 10, лл. 1—98.
137
перемены в государственном строе России. На сцену выступают новые государственные атрибуты абсолютистского режима, призванные поддержать грозящую расползтись храмину феодально-крепостнического общества.
3. Сыски беглых черносошных крестьян
Относительно розыска и возвращения «сходцев» на Урал и в Западную Сибирь из «государевых волостей» правительственная политика носила несколько иной характер. Перемещения, даже недозволенные законом, черносошных крестьян из уезда в уезд не столь остро воспринимались властями московских приказов. С точки зрения государственной важно было, чтобы тяглец оставался таковым и на новом месте. Это в первую очередь интересовало администраторов всех рангов. Все остальное было тоже важным, но тем не менее второстепенным.
Усиление крепостнического запретительного курса государственного законодательства второй половины XVII в. не подлежит сомнению. Оно коснулось и восточных окраин, где организуются значительные по размаху сыски выходцев из черносошных районов Поморья. В этом смысле отличие данного времени от предыдущего налицо, на что было обращено внимание в литературе53. Но, по нашему мнению, нельзя преувеличивать отличия той и другой половины XVII столетия. Первая не была столь «либеральной» к черносошным крестьянам, уходившим на восток, вторая не являлась безоговорочно запретительной, испытывая заметные колебания и отступления от идеально-крепостнического направления. В 1606/07 г. возник спор между туринским и пермским воеводами на почве ухода трех бывших чердынских крестьян с десятинной пашни в Туринске. Пермский воевода Семен Вяземский отказался вернуть беглецов, как ни просил о том его туринский коллега Иван Годунов. Докладывая царю суть конфликта, Вяземский ссылался на авторитет полученной из Москвы грамоты, по которой «ис Перми, ис Чердыни и от Усолья Камского, и из Кайгородка посацких людей и деревенских крестьян тяглых людей в твои, государевы, ни в которые городы выпускать не велено» 54. Несколько позднее создалась сложная ситуация с переводом семей поморских крестьян, поселившихся в Сибири. Обосновавшиеся за Уралом землепашцы просили, чтобы к ним отпустили жен, детей и других родственников. В противном случае челобитчики требовали своего возвращения на старые места. Решение было вынесено такого свойства: отпустить в Верхотурье дозволялось семьи, если выходу срок десять лет. При меньшем сроке просьбы подлежали отклонению. Более того, и семейных крестьян из Сибири приказывалось вернуть в Поморье на прежние их жеребьи. Резолюция по челобитной
63 В. И. Шунков. Указ, соч., стр. 53—56.
54 Архив ЛОИИ, Соликамские акты, карт. 8, № 20, лл. 1—2.
138
не останавливалась перед разрушением семей, когда глава находился в Сибири, а родичи — в Поморье55. В ноябре 1625 г. по ходатайству приказа Устюжской четверти было велено вернуть выехавшего из Лальской волости Богдана Исакова, который поселился в Тобольске. Исакова надлежало сыскать и за крепкими поруками выслать «на Лальской погост на житье по-прежнему, чтоб жеребей ево впусте не был» 56.
К 1629 г. приурочен сыск беглых посадских и крестьян Вятских уездов в Перми Великой. Вятский воевода Алексей Борзецов «стращал» правительство запустением вверенного ему края вследствие бегства на восток. В Москве удовлетворили просьбу вятского воеводы и послали воеводе Перми Великой Сарычу Линеву грамоту, в которой содержались указания о порядке проведения розыска и возвращения беглых вятчан. По именной росписи, что пришлет Борзецов Леневу, последний должен был организовать сыск. Если выявленные беглые из вятских уездов (посадские и крестьяне) «вышли меньши десяти лет, а не больши десяти лет, и в писцовых книгах Михайла Кайсарова не написаны, и ты б тех крестьян по нашему указу велел подавати на крепкия поруки с записьми, что им жити Слобоцкого и Шестакова города на посадех и в уездех, на своих прежних крестьянских жеребьях, по-прежнему». Сысканных надо «тот час» выслать в вятские уезды под наблюдение старост и целовальников местностей, заинтересованных в их возвращении. Кроме того, грамота наказывала предостеречь жителей Перми Великой, чтобы они не принимали беглых из Слободского и Шестаковского уездов под угрозой царской опалы 57. Указ умалчивал, как быть с теми, кто попал в книги М. Кайсарова, не прожив на территории Перми Великой указных десяти лет. Такие случаи могли быть, так как писцовые книги Кайсарова относятся к 1623/24 г. Царская грамота 1630 г. в ответ на челобитье крестьян Чердынского уезда предлагала вернуть беглых тяглецов, поселившихся на землях Богословского монастыря, Никольской Ныробской церкви и у посадского богатея Могильникова 58. Несколько аналогичных фактов приведено П. Н. Буцинским по Западной Сибири за первую половину XVII столетия 59.
Предыдущий очерк содержал материал, свидетельствующий о затруднениях сыска беглых крестьян в пределах Западной Сибири. Реальные результаты возвращения ушедших из старых слобод крестьян были весьма скромными, если не сказать больше. Данной темы касаться более не станем, но не потому, что она незначительна или слабо представлена источниками. И в первом и во втором отноше
55 М. Островская. Земельный быт сельского населения русского Севера в XVI— XVIII веках. СПб., 1913, стр. 109.
56 СП, кн. 6, ЛЛ. 378—381 об.
57 АИ, Т. III, № 160, стр. 288—289.
58 Архив ЛОИИ, Соликамские акты, переплет 2, № 616. Ср. АИ, т. III, № 286, стр. 457—458.
59 77. Н. Буцинский. Заселение Сибири и быт первых ее насельников. Харьков, 1889, стр. 219—223, 229—231.
139
ниях она заслуживает внимания. Но нас больше интересуют вопросы сыска беглых из поморских уездов на Урале и в Западной Сибири.
В конце 40-х — начале 50-х годов XVII в. беглых черносошных крестьян сыскивали во владениях прикамских светских и духовных феодалов (Строгановых, Пыскорского и Соликамского Вознесенского монастырей), а также на землях посадских богатеев Соликамского уезда Елисеевых и Суровцева. Итогом этого явилось возвращение более сотни семей крестьян на их старые места и одновременно создание на отобранных у названных владельцев землях нового уезда черносошного крестьянства на Урале — Кунгурского60. По челобитью тяглых крестьян был наряжен сыск беглых из Яренского уезда во владениях монастырей (1657 г.) 61.
За Уралом в эти годы наблюдается попытка правительства воспользоваться притоком «прихожих людей» из Поморья, чтобы «в Сибири теми прихожими людьми посады и пашенные слободы наполнить». Грамота тобольского воеводы Ивана Салтыкова туринскому— Петру Борятинскому (1646/47 г.)—поручала провести сыск на территории Туринского уезда специально для этой цели присланному из Тобольска служилому человеку Андрею Секерину и Постнику Дементьеву, подьячему. Сыску подлежали те прихожие люди из поморских городов и уездов, которые находились на правах закладчиков у монастырей, крестьян и дворовых у детей боярских и других служилых, а также в качестве половников, захребетников и наймитов как у феодалов, так и у тяглых посадских, крестьян и у ямских охотников. Несмотря на то, что изложение царского указа на этот счет содержит упоминание о «многих» выходцах из Поморья, покинувших родину «в прошлых годех», о возвращении «на Русь» здесь речи нет. Напротив, имеется даже извиняющая формула: «Сошли в Сибирь по-садцкие люди и многие пашенные крестьяне с тяглых своих жеребьев, от хлебного недороду и от бедности, з женами и с детьми» 62. Поскольку Салтыков ссылается на царский указ, можно с уверенностью сказать, что подобного содержания распоряжения поступили и в другие уезды Тобольского разряда, и прежде всего в Верхотурский и Тюменский. Дальнейшее течение дел не отражено в имеющихся у нас источниках.
Забота о выявлении ускользающих от полноценного государева тягла новоприходцев присутствует и в позднейших правительственных актах. Так, в декабре 1663 г., надо полагать, во исполнение указа свыше, в Верхотурском уезде по слободам и деревням был послан стрелецкий десятник для выявления захребетников у пашенных и оброчных крестьян, так как крестьяне прихожих людей «меж
60 См. подробнее: А. А. Преображенский. Очерки колонизации Западного Урала в XVII— начале XVIII в., стр. 41—42, 45—51, 63.
«1 РИБ, т. XIV, стр. 971—975.
62 ДАИ, г. Ш, № 14, стб. 65—68. Колеблющуюся позицию занимала грамота по отношению к владениям сибирского архиепископа. Переписные книги на пришлых людей там было указано составить, но без распоряжения из Москвы отбирать людей не рекомендовалось.
140
себя для своей легости укрывают» 63. Но все это были не более как предвестники грядущих сысков черносошных крестьян за Уралом, на которые решилось правительство к исходу 60-х годов XVII в.
Упоминания с краткими сведениями о сыске 1671 г. имеются в монографии В. И. Шункова, который рассматривает его как первое широкое мероприятие правительства по пресечению бегства в Сибирь, что знаменовало определенный поворот в сторону более жесткого курса по отношению к уходу населения за Урал во второй половине XVII века64. До середины XVII в. государственная власть не принимала столь широкого значения мер к тому, чтобы возвращать черносошных крестьян из Сибири на прежние места обитания. Теперь правительство ставит вопрос таким образом, что, кроме строгого запрета бегства в Сибирь, сысканные там беглые должны подлежать выдворению в те районы страны, откуда они ушли. В этом плане сыск 1671 г. является показательным.
Судя по отписке верхотурского воеводы Хрущева от 18 марта 1671 г., в октябре 1669 г. состоялся царский указ и приговор Боярской думы относительно запрещения светским и духовным землевладельцам держать у себя беглых и о безусловном возвращении обнаруженных беглецов на их прежние места65. Одним из предметов рассмотрения царя и бояр были всеуездные челобитья, поступившие из Устюжского и Соликамского уездов. В этих челобитьях, как они изложены в правительственной грамоте верхотурскому воеводе, речь шла о том, что «из Устюжского и Усольского уездов па-хатные многие крестьяня, в прошлых годех, покиня свои деревенские жеребьи впусте, выехали сибирских городов в уезды и ныне едут. И учинилась де в Устюжском и в Усольском уездах великая пустота, и с тех их пустых жеребьев четвертных денежных доходов и хлебных запасов взять не на ком...» 66.
Челобитчики обвиняли администрацию сибирских городов, слобод и уездов в переманивании крестьян за Урал, так как воеводы и приказчики выдавали проезжие грамоты, по которым обосновавшиеся за Уралом сходцы могли, забрав на родине близких и знакомых, вернуться безнаказанно в Сибирь. Это паломничество на Русь, о котором говорилось во втором очерке, приняло столь широкие размеры, что внушило тревогу даже верхотурским воеводам. Не будучи заинтересованными в ограничении передвижения через Урал (особенно, если это приводило к оседанию беглых в слободах уезда), они все же решились сигнализировать о происходившем в Москву. Полагаем, что не только служебная ревность толкнула их на этот шаг, суливший им дополнительные хлопоты и заботы. Воеводами были дворяне-кре
63 ВПИ, оп. 1, стб. 125, ч. 1, лл. 10—11.
64 В. И. Шунков. Указ, соч., стр. 53—54.
*5 АИ, Т. IV, № 220, стр. 474—475; ср. СП. стб. 878, лл. 13—17, 18—19 и далее.
До указа 1669 г. документы упоминают также указ 18 октября 1661 г., сообщенный тогдашнему тобольскому воеводе князю И. А. Хилкову. Уже тогда наказывалось не принимать беглых крестьян.
€6 ДЛИ, т. VI, № 19, стр. 111.
141
постники, усвоившие после Уложения 1649 г. ту истину, что крестьяне их вечная собственность. Могли ли они равнодушно взирать на большое, не слишком поддающееся регулированию извне, движение переселенцев (легально отпущенных и беглых) в Сибирь? Перед их глазами возникали картины бегства собственных крепостных.
Если верить сообщению воеводы Хрущева, в 178 (1669/70) г. через Верхотурье проехало из поморских городов и уездов по сибирским проезжим грамотам «тяглых людей с женами и с детьми 2051 человек» 67. В ответ воевода получил строгое предписание «учинить заказ и заставы крепкие, чтоб впредь из русских городов и уездов в сибирские городы беглых крестьян однолично не пропускать, чтобы от того в поморских городех... денежные и хлебные и всякие подати не стали». Грамота заканчивалась уведомлением, что по поводу инструкций о высылке беглых крестьян из Сибири обратно в Поморье отправлен специальный указ разрядному воеводе в Тобольске боярину Ивану Борисовичу Репнину 68.
Наряду с грамотами сибирским воеводам правительство послало указания воеводам поморских уездов принять меры к пресечению бегства оттуда. Правителям, нарушавшим это распоряжение, грозило тюремное трехдневное заключение, а мелкой сошке административного аппарата — битье батогами.
Действительно, И. Б. Репнин получил указ и в марте 1671 г. отправил Хрущеву предписание о неуклонном исполнении полученного повеления. Обязывая верхотурского воеводу не принимать беглых из Поморья ни в крестьяне, ни в посадские, ни в служилые люди, а также не допускать поселения их в монастырских владениях, Репнин требовал задерживать в Верхотурье всех сходцев из Поморья, независимо от того, имеют ли они сибирские проезжие грамоты или нет. Изъятые проезжие грамоты вместе со сведениями о численности задержанных на заставах и пришедших в Верхотурский уезд до настоящего распоряжения подлежали отправке в канцелярию тобольского воеводы69. Поставленные перед Хрущевым задачи не могли быть реализованы без организации массового сыска беглых на территории уезда. По-видимому, понадобились дополнительные разъясне
67 ДАИ, т. VI, № 19, стр. 111. Отписку получили в Москве в июне1670 г.
68 Там же. Приказы принять меры к задержанию беглых из поморских уездов на путях, ведущих в Сибирь, поступили в 1670—1671 гг. воеводам Чердыни, Соли Камской и Кунгура, т. е. основных пунктов, которые стояли на перевалах через «Камень» (ЦГАДА, Приказные дела новой разборки, д. 2077, л. 153; Городовые книги по Новгороду Великому, кн. 82, л. 159—159 об.: ср. там же, лл. 167—168, 173—174 об.; ВПИ, оп. 2, д. 337, лл. 7—12).
69 АИ, т. IV, № 220, стр. 474—476. Еще ранее, 15 ноября 1670 г., грамота непосредственно из Москвы о непропуске беглых и организации сыска их в Верхотурском уезде была направлена Ф. Г. Хрущеву. Вероятно, в пути разминулось это указание с другой отпиской Хрущева, в коей воевода опять запрашивал, как быть с крестьянами, которые имеют проезжие и направляются в Сибирь. До 29 января 1671 г. указа он еще не получал (СП, стб. 878, лл. 25— 26, 34). 2 февраля 1671 г. царская грамота поступила в Верхотурье, так что здешний воевода имел самые общие инструкции ранее отписки Репнина (ВВИ, карт. 17, № 14, лл. 1—5).
142
ния из Тобольска, чтобы высказанное в слишком общей форме правительственное задание было облечено в какую-то определенную форму и подверглось более детальной разработке. Во всяком случае, к лету 1671 г. мы уже встречаемся с достаточно ясной программой задуманного сыска, которая стала рьяно проводиться в жизнь. Сущность сыска, как она вырисовывается из документов, заключалась в следующем. На территории Верхотурского уезда предполагалось по слободам произвести перепись новоприходцев 178—179 (1669— 1671) гг., а затем выслать сысканных с семьями в Верхотурье, откуда их должны направить в те местности, из которых они попали в Сибирь. На пришлое население 170—177 (1661 —август 1669) гг. включительно было указано составить переписные книги, но возвращению «на Русь» эти люди не подлежали 70. Им разрешалось остаться на месте, где кто живет в Верхотурском уезде.
Наряду с хронологическим сыск имел и территориальное ограничение. Оно выражалось в том, что сыск распространялся только на выходцев из Поморья. С тех крестьян, которые были включены сыщиками в «росписи» для высылки из Верхотурского уезда, намечалось взыскать полученные ими у казны ссудные деньги, если речь шла об успевших «сесть» на десятинную пашню. Исполнение сыскных работ возлагалось на тобольских детей боярских, которых для этой цели отрядил разрядный воевода. Не допускалось поручение обязанностей сыщиков приказчикам слобод и выборным «мирским» властям, выступавшим в данном случае как заинтересованная сторона, вряд ли способная содействовать успеху сыска по очень понятным причинам.
Следовательно, организаторы сыска с самого начала внесли существенные поправки в первоначальный правительственный проект, ограничив одиозную давность только двумя последними годами. Отправить восвояси людей, недавно появившихся в уезде, многие из которых еще не определили, где и чем они будут заниматься, оставить на месте более или менее обосновавшихся на пашне и представлявших ценность в качестве тяглецов — подобное решение вопроса в какой-то мере устраивало верхотурских и тобольских администраторов. Сохраняя все пришлое население до 177 г. включительно и тем самым как бы юридически закрепляя его легальное положение в Сибири, они одновременно имели достаточно оснований рапортовать правительству о том, что его указ не остался на бумаге.
В ходе сыска возникло немало затруднений и вопросов, требовавших незамедлительного решения. Поэтому уже первые шаги деятельности сыщиков заставили в свою очередь и тобольского воеводу внести ряд поправок и уточнений в организацию сыскных работ. Но об этом речь будет ниже. Сейчас обратимся к фактам, показывающим, как на практике проводилось это сложное и трудное мероприятие царского правительства.
70 Не исключено, что хронологическое ограничение сыска может быть поставлено в связь с событиями Крестьянской войны 1670—1671 гг., когда правительство решило не трогать беглых до 178 (1669/70) г.
143
Еще в январе 1670 г. в Верхотурском уезде все было более или менее спокойно. Воевода и приказчики без дальних раздумий и сомнений принимали и селили беглых крестьян, а канцелярия воеводы это санкционировала. Так, 11 человек гулящих, бивших челом о принятии в крестьяне, были направлены для поселения в Красноярскую слободу71. На Пышме, в соседнем Тобольском уезде, в 1669 г. сдавали тягло новоприходцам72. Но к весне 1671 г. положение изменилось.
Известие о том, что новоприходцам 178—179 гг. из поморских уездов грозит высылка «на Русь», подтвердившееся вскоре приездом тобольских служилых людей в верхотурские слободы, вызвало большое смятение населения. Естественно, что переселявшиеся за Урал крестьяне и посадские меньше всего стремились вернуться в оставленные ими края. Некоторым и не к чему было возвращаться, ибо они распродали свое имущество, чтобы проделать длинный путь «за Камень». К тому же надежда на случайный заработок по дороге вряд ли всегда оправдывалась, хотя «кормившихся черной работой» переселенцев было немало во многих пунктах по пути в Сибирь. Меньшой Выходцев в отписке из Уткинской слободы, полученной приказной избой 12 мая 1671 г., уведомлял, что туда пришли 10 семей крестьян с Мезени. По условиям сыска их надо было выслать обратно «на Русь». Новоприходцы Иван Онциферов, Андрей Карпов и другие обратились к воеводе с челобитьем, где указывали, что «приволоклись» для селитьбы в текущем году. Горько сетуя по поводу предстоящего возвращения на старые места, они писали: «Последние кро-шишка и платьишко испроели на хлебы». Некоторые занедужили, вследствие чего им трудно тронуться в путь из Верхотурья. Их просьба состояла в том, чтобы «отпустить с Утки вниз по Чусовой к Соле Камской водяным путем, чтоб нам, бедным, вконец не погинуть». Разрешение было дано73. В июне 1671 г. в Чусовскую слободу пришло пять беглых крестьян «из Строгановщины». Их было велено «выгнать» обратно (в Муллы) 74. Казачий атаман Меньшой Выходцев, находившийся на Чусовской заставе, распорядился, чтобы группа кунгурских крестьян, появившихся здесь, была выслана в Верхотурье как беглые. Крестьяне Чусовской слободы и ее мирские власти убеждали атамана в том, что эти крестьяне местные. Жаркие споры вокруг этой темы выяснили, что пришедшие люди предполагали не только навестить своих родственников, но и самим тут остаться на житье. Выходцев все же выслал этих людей в Верхотурье 75.
Самой непосредственной реакцией подлежавших сыску и выдворению новоприходцев было бегство. Как только смутные слухи о сыске обрели реальность, а в Верхотурье потянулись первые партии вы
71 ВПИ, оп. 1, стб. 4, лл. 166—167.
72 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, on. 1, карт. 2, № 276, лл. 1—2.
73 ВПИ, оп. 2, д. 341, лл. 49—50. В июне они опять подали челобитье и добились отсрочки высылки.
74 Там же, д. 340, лл. 38—40.
75 Там же, д. 341, лл. 19—22.
144
ловленных в слободах крестьян, начались побеги из Верхотурского уезда. Попытки укрыться от сыщиков были обычным явлением. Беспокойство овладело не только теми, на кого распространялось распоряжение о возврате на родину. Не меньше были встревожены крестьяне, которые пришли в Сибирь до 178 г. и которых намеревались переписывать, хотя и оставляя как будто бы в покое. Из Аятской слободы сообщали, что по случаю сыска «все оброчные крестьяне (новоприходцы.— А. П.) пашни на себя пахать и дворов ставить не стали, боятца выводу, и никакого заводу не заводят»76. Чрезвычайно характерен следующий факт, наглядно рисующий отношение населения из числа новоприходцев до 178 г. к вопросу о возвращении на старые места. Крестьяне Чусовской слободы Евсей Алексеев Будрев «с товарищи» (всего 20 чел.), которые поселились в этой слободе со 170 по 177 г. включительно, не подпадали под действие указа о возвращении на родину в поморские уезды. Тем не менее они, чтобы еще более обезопасить себя и закрепить свое положение в качестве тяглецов на новом месте, не остановились перед очень нелегким для них шагом. Они сами изъявили согласие увеличить оклад их оброчных платежей, что можно расценивать как явление исключительное. Семнадцать крестьян прибавили к оброку по 10 ден. каждый, двое — по гривне и один крестьянин — 5 алт. 77 Таким же образом поступила группа крестьян Краснопольской слободы. Причем в глазах администрации эти действия имели не меньшее значение, чем давность проживания. Когда возник вопрос, почему сын боярский Степан Астраханцев не выслал упомянутых крестьян в Верхотурье для отправки «на Русь», то верхотурский воевода разъяснял: «Потому он, Степан, и не выслал, что они пришли с Руси до 178 году, да оне ж... прибавили на себя к прежнему окладу вновь» 78 79. Надбавку к окладу оброка произвели 79
также шесть человек пышминских крестьян .
В связи с хронологией сыска возник спор у некоторых пышминских крестьян с администрацией и сыщиками. Они утверждали, что не подлежат возвращению «на Русь», так как пришли в 176 г. Возможно, крестьяне были правы, однако власти подошли к этому делу с чисто формальной стороны. Поскольку поручные записи на челобитчиков датированы 178 годом, решение вынесли не в их пользу80.
Местные власти (приказчики и старосты), как мы уже отмечали, фактически были устранены от сыска. Однако они не всегда довольствовались отведенной им ролью пассивных наблюдателей или беспрекословных исполнителей воли сыщиков. В ряде случаев представители этого низшего звена управления пытались вмешаться в дело, прежде всего, когда под угрозой высылки оказывались люди, от кото
76 Там же, оп. 1, стб. 340, лл. 19—21.
77 Там же, л. 69 и сл.
78 Там же, лл. 52—55.
79 Там же, л. 112.
80 Там же, лл. 121—122.
145
рых в большой мере зависела нормальная деятельность казенных мельниц, кузниц и других предприятий, дававших доход. Неся ответственность за исправное поступление сборов с казенных «оброчных статей», приказчики и старосты прилагали усилия к тому, чтобы сохранить специалистов, которых следовало по условиям сыска отправлять на родину. Однако не всегда им удавалось добиться успеха. Приказчик Ирбитской слободы Федор Каменский в отписке верхотурскому воеводе указывал, что из слободы как беглого высылают по сыску в Устюг Великий мельника ирбитских казенных мельниц Григория Устюжанина. Ссылаясь на неотложность починки мельниц, Каменский намекнул, что «буде ево, Гришку, ныне в русские городы вышлют, и за починкою государева ирбитская мельница станет» 81. Воевода Хрущев сделал вид, что не понял столь прозрачного намека и ответил в самой общей форме: если «доведется» выслать Г. Устюжанина, то нужно это исполнить. Приказчик все же не унимался и обратился к воеводе с новой отпиской. На этот раз он хлопотал за кузнеца Ивана Иванова Затыкина (Матюкова), которого также высылали в «русские города». Каменский опять напомнил, что приспевает время для починки мельницы, а, лишаясь кузнеца, он не знает как быть дальше 82. И на сей раз воевода не поддержал Каменского. Он рекомендовал ему или найти прежнего кузнеца, который был там до 178 г., или отыскать нового в соседних слободах. Приказчику было дано понять, что при проведении сыска верхотурский воевода не желает брать на себя фунцкии заступника, очевидно, опасаясь нагоняя из Тобольска.
В довольно затруднительном положении оказались заводчики братья Тумашевы, так как сыск не миновал и принадлежавшего им Нейвинского завода. В апреле 1671 г. к Ивану и Петру Тумашевым нанялись на работу на завод шесть человек «гулящих людей» из Важского уезда — Григорий Варламов и др. Они поступили к заводчикам на началах «срочного» найма, дав согласие проработать на заводе с «Вербного воскресения» 1671 г. до «Филиппова заговейна» того же года. Тумашевы, по их словам, нашли этих работников в Соли Камской83 и привезли с собой на завод, предварительно «объявив» их в верхотурской приказной избе. Дело было оформлено составлением записей, которыми Г. Варламов с товарищами удостоверяли, что поступают на завод Тумашевых в «срочные» работники на установленный срок за плату по 4 руб. человеку. Получив задаток в размере 10 алт. каждый, «срочные» проработали на заводе немногим более семи недель, после чего сын боярский Степан Астраханцев, проводя сыск, выслал их с завода в Верхотурье. Тумашевы всполо
81 ВПИ, оп. 1, стб. 340, л. 126. Ср. там же, оп. 2, д. 343, л. 1.
82 Там же, оп. 1, стб. 340, л. 157. Переписка о нем продолжалась и далее. Его все же выслали (там же, оп. 2, д. 30, лл. 5—6, 37).
88 Данный факт вновь подтвержает вывод Н. В. Устюгова о том, что Соль Камская в XVII в. была крупным рынком рабочей силы для промышленности, привлекая «гулящих людей» из Поморья (см. Н. В. Устюгов. Солеваренная промышленность Соли Камской в XVII в., стр. 144—193).
146
шились и стали упрашивать верхотурские власти, чтобы они разрешили оставить работников на заводе до тех пор, пока не истечет условленное при договоре время. Тумашевы жаловались на недостаток рабочей силы и уверяли, что в связи с «выводом» нанятых работных людей «железной промысел стал». Воевода в специальной «памяти» на имя Тумашевых оправдывал действия сыщика и внушал, что Варламов «с товарищи» являются беглыми и их следует возвратить «на Русь». Воевода счел нужным «утешить» братьев, заметив, что «не своею охотою» работники ушли с завода, а вернуть этих людей Ту маше вым нельзя, так как «их высылают ныне в поморские городы вскоре» 84. Заводчикам, по-видимому, пришлось примириться. Они даже попытались воспользоваться сложившейся ситуацией и «забыли» уплатить своим работникам причитающуюся им за проработанное время сумму. Варламов «с товарищи», очутившись в Верхотурье, возбудили вопрос о расчете с заводчиками. Остается неизвестным, удалось ли «срочным» добиться своего. Кроме названных шести важан завод Тумашевых лишился еще одного работника — гулящего человека Федора Иванова, который пришел в 178 г. и год работал «черную работу» у Дмитрия Тумашева. Отслужив срок, он обретался «в из-быльцах», поселившись на территории Краснопольской слободы. Его было велено выслать «на Русь» 85.
Основная работа сыщиков и переписчиков проводилась в летнее время. Ответственный за составление росписей на сысканных беглецов 178—179 гг. и остающихся на месте новоприходцев 170—177 гг. тобольский сын боярский Степан Астраханцев сообщил в Верхотурье, что он к 30 июня закончил составление этих документов 86. Но сыск проходил далеко не гладко. Порой власти становились в тупик, не зная, как решать возникавшие вопросы. Во всяком: случае, заявление верхотурского воеводы Тумашевым о том, что беглых будут высылать «вскоре», вызывает большие сомнения. Эти сомнения законно возникают при знакомстве с источниками. Тот простой факт, что насильственное возвращение «на Русь» новоприходцев из Верхотурского уезда и соседних с ним районов вызывало скрытый и явный протест крестьян, во многом сказывалось на осуществлении задуманного правительством мероприятия. Добавлялись к этому и объективные трудности, вызванные целым рядом обстоятельств. Так. например, группа крестьян, высланных как беглые из Краснопольской слободы в Верхотурье для последующей отправки в Европейскую Россию, обратилась с челобитной к воеводе. В челобитной крестьяне охарактеризовали положение, в каком они оказались, будучи обязанными покинуть слободу. Указав, что они в 177 г. пришли в Краснопольскую слободу и были приняты в оброчные крестьяне, челобитчики писали: «И мы... домишками завелись, и пашни роспахали, и хлебы У нас... насеяны. А ныне нас... по... указу ис Краснопольские слобо
84 ВПИ, оп. 1, стб. 340, лл. 58—60.
85 Там же, оп. 2, д. 341, л. 31.
86 Там же, д. 340, л. 33.
147
ды высылают к Руси на прежние наши жилища з женишками и детиш* ками. И нам... нынешним летним путем с семьишками поднятца невмочь, детишка маленькие, идти не могут». Крестьяне просили разрешения «в той Краснопольской слободе побыть до зимнего пути-дороги, чтоб нам... хлебы пострадовать и вконец не разоритца» 87. В канцелярии воеводы не вняли просьбе крестьян, предложив переписчикам разобраться, откуда родом челобитчики. Если же «они не поморских городов, и их высылать не доведетца»,— гласила резолюция воеводы. Данный вопрос был не праздным. Дело в том, что достаточно четкого представления о территориальных границах Поморья ни у сыщиков, ни у воеводской администрации не было. Возникали споры, относится тот или иной уезд к Поморью или нет. Так, слободчик Фрол Арапов в отписке воеводе утверждал, что «поморских городов и сел и слобод никаких беглых крестьян в Аятцкой слободе нет». Арапов отмечал, что новоприходцы Аятской слободы есть «с Камы реки Осинские слободы бобыльки и крестьянские дети, а иные — и Строгановых слобод с Чусовые и с Очеру, а не поморских городов» 88. Но и в данном случае воевода не дал вразумительного ответа, ограничившись общим указанием высылать лишь тех, кого «доведется», оставляя прочих на месте. Через несколько дней, в середине июня, воевода более или менее определил свою позицию в вопросе о «географии» Поморья или, точнее сказать, сыска. В памяти, направленной в Ара-машевскую слободу, он дает распоряжение сысканных в ней осинцев и Сарапульцев выслать в Осу и Сарапул 89. Соликамцев и чердынцев, т. е. жителей уездов Перми Великой, также было предписано возвращать из Верхотурского уезда на прежние места. Вообще перечень местностей, уроженцы которых подлежали высылке из Верхотурского уезда, в процессе сыска был расширен. Разыскивали, например, беглецов из Вологодского уезда. Сначала было проявлено колебание: ведь Вологодский уезд к Поморью не относился. Сысканный в июле 1671 г. крестьянин Ермолай Евдокимов, крепостной помещиков Хрущевых из Вологодского уезда, получил позволение остаться на новом месте «до государева указа» 90. Но через недолгое время сыну боярскому Михаилу Тыркову дали память, согласно которой следовало сыскать беглых крестьян Вологодского уезда на территории верхотурских слобод91. Затем перед верхотурским воеводой явилась целая группа выходцев из Вологодского уезда (Викула Еремеев, Семен Романов, Яков Осипов, Терентий Филиппов). Они назвались крестьянами помещиков Данилы и Степана Хрущевых «и от них пошли было они селитца в Сибирь». Устроились эти люди в Красноярской и
87 ВПИ, оп. 2, д. 340, л. 15.
38 Там же, л. 19.
89 Там же, л. 39. Заметим, что в XVII в. Оса и Сарапул были причислены к «пригородам Казани» и не считались поморскими (ЦГАДА, Писцовые и переписные книги, кн. 6445).
90 ВПИ, оп. 2, д. 340, лл. 7—9.
91 Там же, оп. 1, стб. 340, л. 36.
148
Пышминской слободах. «И ныне де они, крестьяне, послышав государев указ, что их велено высылать в русские городы, хто где жил, потому они на Верхотурье и объявились». Ими были названы еще две семьи крестьян Хрущевых, поселившихся в слободах Верхотурского уезда 92.
Однако затруднение с географией являлось второстепенным. Гораздо больше забот доставили властям многочисленные челобитья сысканных крестьян, в которых так или иначе ставился вопрос об отсрочке отъезда «на Русь». Одно из таких челобитий мы привели выше, но оно не принесло успеха его подателям. Это не смутило других, и в скором времени приказная изба была засыпана подобными просьбами.
Приведенные в Верхотурье из Чусовской слободы беглые крестьяне Антип Кондратьев «с товарищи» доказывали в челобитной, что «нынешним летним путем с женишками и з детишками пешим итти невмочь: женишка стары, а детишка наши малы». Чтобы «з женишками и з детишками не разлучитца и вконец не разоритца», крестьяне просили «для высылки дать сроку» до зимнего пути, имея в виду вернуться в Чусовскую слободу и «хлебы пострадовать» 93. Сопровождавший беглецов беломестный казак подтвердил, что у крестьян «жены и дети, идучи дорогою, незамогли и остались де в Ара-машеве слободе, и вести де ему... их не мочно, итти не могут». Поэтому он привел в Верхотурье только 11 человек без жен и детей 94. Другая группа крестьян из Чусовской-Уткинской слободы также заявила, что их жены и дети «от путного шествия, бредучи пеши по каменю, ноги отбили и пристали, а иных жен и детей наших скорбь застигла — неведомо живы, неведомо нет» 95. О высланных из Камышловской слободы 16 крестьянах стало известно, что они задержались в Невьянской слободе, так как не могут идти. Они тоже подали челобитную с просьбой оставить их до зимы 96. Конвоир пышмин-цев беломестный казак Тимофей Филин доложил воеводе, что он не смог привести беглых, сысканных в этой слободе, и оставил их на дороге, так как «итти не могут»: «...дети у них малы и жены больны, а у иных череваты» 97. С ирбитскими, красноярскими, арамашевски-ми, аятскими и камышевскими крестьянами наблюдалась та же картина98. Те крестьяне, которые все-таки приходили в Верхотурье (как правило, без жен и детей), обращались с просьбами отпустить их в слободы до зимы. Высланные из Пышминской слободы ходатайствовали, чтобы от семьи по одному человеку отпустили «хлеб стра-
92 Там же, лл. 40—42.
93 Там же, лл. 83—84.
94 Там же, л. 75.
9j Там же, л. 86.
96 Там же, лл. 89, 96—97; см. там же, оп. 2, д. 341, л. 33. Камышловцы пишут, что им в Верхотурье «пити и ясти нечево».
97 Там же, оп. 1, стб. 340, л. 118,
98 Там же, ЛЛ. 124, 149—150, 151; оп. 2, д. 341, лл. 35, 54.
149
довать» «на Руси», посеянный к 179 г., а жен и родичей оставить в слободе до зимнего пути ".
Воевода, осаждаемый челобитчиками, не мог не понимать, что, кроме нежелания выполнить указ, у крестьян были достаточно серьезные основания просить отсрочки. Пора летних полевых работ, отсутствие необходимого транспорта и продовольствия для длительной поездки обратно через «Камень» — все это внушало серьезные опасения в реальности немедленного выполнения указа о высылке беглых. Поэтому Ф. Г. Хрущев после некоторых колебаний (отказав сначала по нескольким челобитным), решил удовлетворить поданные ему ходатайства об отсрочке выезда до зимы.
Только в одном случае нам встретился факт добровольного согла* сия возвратиться на родину. Это была группа крестьян Вологодского уезда, которые, будучи высланы из слободы в Верхотурье, просили, чтобы их поскорее отпустили «на Русь». Они пришли, видимо, в начале 1671 г. и спешили успеть вернуться в Вологодский уезд до начала уборки, так как у них «на Русе... пашни попаханы и хлебы насеяны». Однако семьи они вынуждены были оставить временно в Верхотурском уезде до зимы 10°. Вполне возможно, что их добровольный уход являлся уловкой. Семьи оставались в Сибири, они могли к ним вернуться по истечении беспокойного времени сыска.
О массовой подаче челобитных Хрущев информировал тобольского воеводу в отписке от 9 июня 1671 г. Князь И. Б. Репнин остался недоволен действиями верхотурского воеводы. «А что они (крестьяне— А. П.), — писал он,— бьют челом., бутто у них отцы и матери больны и жены и дети в слободах, и хлеб с поль не снят, и то, чаять, что бьют челом... ложно, не хотя итти из Сибири» 101. Тобольское начальство не желало считаться с возникшими затруднениями и требовало неукоснительного выполнения указа.
По мере сыска беглых встал вопрос о судьбе принадлежащего им имущества. Из переписки верхотурского воеводы со слободской администрацией выясняется, что выводимым из слобод крестьянам разрешалось продавать дома, скот, посевы и пр., но вместе с тем они должны были вернуть выданные им из казны ссудные деньги.
Сыск сопровождался всевозможными злоупотреблениями. Крестьян подвергали истязаниям, сажали «в колоды», брали с них взятки за невключение в «роспись» беглых и т. п.102 Переписчики часто нарушали полученные ими инструкции и пользовались своей властью, чтобы при удобном случае поживиться за счет крестьян. С позиций стороннего наблюдателя слободчик Фрол Арапов не без злорадства доносил верхотурскому воеводе, что переписчик Степан Астраханцев включил нескольких крестьян в «роспись» беглых только потому, что они «ему, Степану, с поминки и с гостинцы не били челом за бед-
93 ВПИ, оп. 2, д. 341, л. 28.
100 Там же, оп. 1, стб. 340, лл. 43—48-
101 Там же, лл. 129—130.
102 Там же, л. 102.
150
костью своею» 103. Все мероприятия сыска легли дополнительным бременем на крестьян и во многом дезорганизовали жизнь уезда.
Каковы же были количественные результаты сыска? О них мы можем составить некоторое представление на основании именных «росписей» беглых, которых предполагалось выслать на их старые места жительства. Эти «росписи» присылались в верхотурскую приказную избу из слобод и из некоторых других пунктов соседних уездов, откуда группы сысканных были направлены в Верхотурье. Заранее оговоримся, что мы располагаем далеко не полными сведениями на этот счет, относящимися к 15 пунктам. Эти сведения обобщены в виде табл. 7, показывающей результаты сыска.
Таблица 7 *
Пункты сыска Число сысканных крестьян У них членов семей (об. пола) Примерный итог Пункты сыска Число сысканных крестьян У них членов семей (об. пола) Примерный итог
Арамашевская 13 25 ** 28 слобода Аятская слобода 7 12** 19 Завод Тумашевых 6 2 8 Ирбитская слобода 18 *** 27 45 Исетская » 5 — 5 Краснопольская » 10 21 ** 31 Красноярская » 4 18 22 Мурзинская » 29**** .2 101 Невьянская » 14 21 35 Пышминская » 10 20 * 30 Тагильская » 13 6* 19 г. Тюмень 10 3 13 Чубаровская слобода 2 — 2 Чусовская » 21 65 86 Ялуторовская » 9 — 9
Всего 171 292 463
* См. ВПИ, оп. 1, стб. 340. Дело о сыске не имеет окончания.
** Из-за глухих упоминаний отдельных источников о составе семьи («с женой и детьми») не всегда удается указать точное число родственников. В таких случаях мы брали минимальную цифру — три человека.
*** Из них — 4 человека по дороге в Верхотурье сбежали.
"**** Имеются сведения, что мурзинские крестьяне по дороге в Верхотурье сбежали.
Материалы таблицы свидетельствуют о довольно значительных масштабах сыска и одновременно подкрепляют указания других источников о непрерывном притоке населения на Урал и в западные районы Сибири. Заслуживает внимания и тот факт, что среди новоприходцев 178—179 гг. много крестьян, имеющих семьи. На этот момент указывалось в предыдущем очерке. Все это правомерно расценить, как стремление прочно обосноваться на новом месте, чтобы заняться земледельческим трудом. Наконец, цифры говорят и о том, какие слободы в последнее время перед сыском наиболее интенсивно
103 Там же, лл. 19—21.
151
заселялись: Мурзинская, Чусовская, Ирбитская и Тагильская. Они же и сильнее других пострадали от «крестьянского вывода» 1671 г. Кроме того, таблица показывает, что сыском был охвачен не один Верхотурский уезд. Встречаются селения Тобольского уезда (Исет-ская и Чубаровская слободы), а также Тюмень.
Данные о пунктах выхода беглых не меняют уже высказанного мнения о безусловном преобладании среди переселенцев черносошных крестьян уездов Севера — здесь кайгородцы, мезенцы, важане, устюжане, вятчане, а также чердынцы, соликамцы и др. Выше отмечалось, что строгого ограничения сыска выходцами из Поморья на практике не всегда придерживались. И это действительно так, ибо в числе сысканных встречаются осинцы (восемь человек), вологжане (девять человек), галичане (два человека), по одному человеку из Новгорода и Юрьевца Повольского и т. д.
Из-за отсутствия документальных данных затруднительно сказать, много ли беглых было фактически возвращено в Европейскую Россию. Известно, например, что в Сольвычегодский уезд были посланы обнаруженные в Верхотурском уезде беглые крестьяне Алексей Тихонов и Тимофей Семенов в сопровождении сольвычегодского посадского человека Петра Мишарина. В сопроводительном письме, полученном на руки Мишариным, верхотурский воевода просил сольвычегодского «принять» беглых и сообщить об этом в Верхотурье 104. Верхотурский воевода воспользовался тем, что в Верхотурье находилось несколько человек устюжских стрельцов и целовальников и отправил с ними до Устюга Великого девять сысканных устюжан, двух сольвы-чегодцев, одного яренчанина, одного холмогорца и одного пинежа-нина 105. Оказался все-таки высланным и упомянутый выше кузнец Ирбитской слободы Иван Матюков. Однако он в мае 1672 г. вернулся в Верхотурский уезд с отпускной от земских властей Красноборского стана Устюжского уезда и просил о разрешении опять занять должность казенного кузнеца 106.
В мае 1672 г. ирбитский приказчик на запрос из Верхотурья ответил, что беглые высланы еще зимой. По «зимнему пути» 1671/72 г. из Ирбитской слободы отправили «на Русь» 17 беглых крестьян, в том числе 8 человек с семьями 107. Других известий о высылке беглых в источниках не удалось обнаружить.
Проезжую грамоту «на Русь» получили вологжане Викула Еремеев «с товарищи» 108. Некоторые беглые, выяснив сложившуюся обстановку, решили не связывать себя с официальной процедурой высылки на родину.
Сыск привел к усилению бегства из Верхотурского уезда. Своего рода бегством можно считать и самовольный уход «на Русь».
104 ВПИ, оп. 1, стб. 340, л. 99.
10э Там же, оп. 2, д. 340, лл. 12—13, 28—29.
106 Там же, оп. 1, стб. 41, лл. 142—145.
107 Там же, стб. 53, ч. 5, лл. 114, 161.
108 Там же, стб. 340, лл. 44—45.
152
В июне 1671 г. беломестные казаки, в обязанность которых было вменено конвоировать сысканных мурзинских крестьян в Верхотурье, подали сказку воеводе. В сказке они сообщали, что 25 семей беглых крестьян «з женами и з детьми», «отошед от Мурзинские слободы верст с шесть, у них, Тихонка с товарищем, з дороги бежали». Крестьяне заявили казакам следующее: «Велено де нас в русские городы выслать, и мы де и пошли в русские городы, а на Верхотурье де нам итти не за чем» 109. Верхотурские власти, однако, расценили этот факт как бегство с дороги. Куда направились крестьяне, неизвестно. Узнав об этом, кн. И. Б. Репнин послал приказ в Верхотурье о наказании казаков, которые «распустили» мурзинских крестьян. Последних было велено сыскать и отправить в Поморье 110 111.
Приходится сильно сомневаться в том, что сыск дал желаемые результаты. В отписке кн. И. Б. Репнину верхотурский воевода Ф. Г. Хрущев рисует очень безотрадную для администрации картину, подводящую как бы итог всем действиям по сыску и связанным с ним затруднениям. Отметив, что в Верхотурье из слобод переписчики присылают беглых, он жалуется: «И те, господине, люди, объявясь на Верхотурье, и с Верхотурья многие разбежались назад в те же слободы. А поруки по них нихто не держит, а в тюрьму их сажать и за приставом отдавать некому, а в тюрьму их посадить негде. А порознь их посылать с Верхотурья в русские дальные городы... не собрав всех вдруг, не с кем потому, господине, что служилых людей на Верхотурье мало» ш. Это была не первая по счету аналогичная жалоба воеводы тобольскому начальству. Следовательно, власти расписывались в своей несостоятельности по выполнению царского указа. Можно согласиться с доводами, приведенными в отписке. Они, как мы видели, вполне отвечают фактам. Нельзя также признать удачным выбор времени для проведения сыска. Даже при добровольном согласии вернуться на старые места (что почти исключалось на деле) крестьянам трудно было, не сняв урожая и не запасшись продовольствием, тронуться в дальний путь.
Было ясно, что столь широко задуманное мероприятие правительства оказалось малоэффективным. Более того, оно причинило заметный ущерб населению, отрывая его от обычных занятий. Отголоски сыска 1671 г. чувствуются еще и в 1672 г., однако это уже затихающее дело, продолжающееся скорее по инерции 112. От слободских приказчиков Хрущев для перестраховки затребовал собственноручно написанные ими сказки о наличии или отсутствии беглых поморских крестьян 113. Воевода упрекал приказчиков за не-присылку этих сказок. Сохранилась сказка, написанная Самойлом Вистицким из Ницынской слободы. «И в Ницынской слободе и в
109 Там же, лл. 31—32.
110 Там же, л. 26.
111 Там же, л. 3.
112 Там же, стб. 40, лл. 31—32, 72, 97, 108—109.
1,3 Там же, л. 72.
153
деревнях русских поморских беглых крестьян нет ни одново человека, послать к вам на Верхотурье неково»,— так отрапортовал он в приказную избу 114.
И строгие запрещения самовольных переселений в Сибирь не смогли остановить притока беглых. В том же 1671 г. в Верхотурском уезде появились «сходцы» из Поморья. Хотя воевода метал громы и молнии на голову приказчика Краснопольской слободы, который в разгар сыска невинно запрашивал мнение воеводы, как быть с только что пришедшими «с Руси» тремя крестьянами и их семьями 115, вполне очевидна беспомощность властей перед этим стихийным движением населения на окраины. Более результативными, как показала последующая практика, были частичные сыски беглыл. с возвращением в соседние районы. Тюменские власти в июле 1672 г., ничтоже сумняшеся, взяли поручную запись по гулящем человеке Павле Антонове Пирогове, обязавшемся взять небольшой участок десятинной пашни. На недавние тревоги, может быть, указывает оговорка в поручной, что поселение совершается с ведома тобольского сына боярского Лариона Борисовича Толбузина, тогда вкушавшего власть на посту временного правителя Тюменского уезда 116. Ничто не изменилось и в Краснопольской слободе Верхотурского уезда. Сюда приходили беглые крестьяне из местностей Европейской России, шли оттуда гулящие, прикачик пропускал беглых, давая «ложные.подорожные» (отнюдь не безвозмездно), как о нем доносили в Верхотурье в 1673 г. 117 118. И одновременно в том же году из верхотурской приказной избы выходили наказы, запрещавшие при заведении новых слобод принимать тяглых и пришлых, «ко-
1 1 Я торые приходят из верховых поморских городов» .
Сменялись воеводы, но воз оставался на месте. Верхотурский воевода Иван Пушкин в 1678 г. писал в Тобольск после ознакомления с делопроизводством предшественников о сыске 1671 г., подробно пересказывая полученные тогда Хрущевым распоряжения из Москвы и от разрядного воеводы. Уведомив начальство относительно беглых строгановских крестьян, очутившихся в Верхотурском уезде, он испрашивал инструкций, так как, по его словам, «многие де крестьяне впредь в сибирские слободы итти хотят же» 119.
Следовательно, если продолжать несколько лет назад принятую линию, требовалось начинать все едва ли не сначала. И в Москве пошли на это. Обстановка подготовки наказа сыщикам 1683 г. подогрела остывший было пыл в отношении восточных окраин. В течение 1683—1684 гг. наблюдается новый прилив интереса к сыску беглых черносошных крестьян в уездах Западной Сибири.
114 ВПИ, оп. 1, стб. 13, л. 33.
115 Там же, стб. 340, лл. 160—162. Это делалось во исполнение настойчивых распоряжений из Тобольска (там же, стб. 152, ч. 1, лл. 120—121).
116 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, оп. 1, карт. 2, № 368, лл. 1—2.
117 ВПИ, ОП. 1, стб. 152, ч. 1, ЛЛ. 224—226.
118 ДАИ, Т. VI, № 89, стр. 308.
119 ВПИ, оп. 1, стб. 214, ч. 2, лл. 219—223.
154
Он не был односторонним, исходящим только из центра. Действительность, с которой столкнулись за Уралом дворяне-воеводы, была столь далека от получаемых ими инструкций и строгих указов, покоившихся в «столпах» прошлых лет приказных изб, что они поневоле начинали бить тревогу. Так. в отписке, полученной Сибирским приказом 29 марта 1683 г., верхотурский воевода Михаил Андреевич Толстой напоминал о сыске 1671 г. при воеводе Хрущеве и высылке беглых крестьян в Поморье. Далее он сообщал, что «в прошлых... во 188 и во 189 и во 190 годех мимо Верхотурья и Верхотурского и Тобольского уездов через слободы из русских поморских городов беглых крестьян з женами и з детьми шло многое число, и в нынешнем... во 191 году... идут крестьян многое же число». В казну «с тех крестьян оброков и никаких денежных и хлебных доходов не идет», сообщал воевода и спрашивал: «И впредь... поморских городов беглых крестьян мимо Верхотурья и Верхотурского уезду слободы пропускать ли или по-прежнему их в русские городы отсылать?» 12°. Аналогичная отписка Толстого поступила в Тобольск. Распоряжения присылались воеводе и из Москвы и из канцелярии разрядного воеводы князя Ивана Борисовича Репнина. В царской грамоте от 5 июня 1683 г. подтверждалась прежняя линия на запрещение пропуска беглых черносошных крестьян Поморья в Сибирь: «А которые беглые крестьяне из русских и из поморских городов в Сибирь ныне в Тобольской и в Верхотурской и в Тюменской и Туринской уезды пришли после письма Льва Поскочина, и тех выслать в те места, кто откуда бежал». Предусматривалось также, что это правило распространяется на владения сибирского архиепископа и монастырей. Беглых крестьян запрещалось держать и на правах работников 120 121 122. Вскоре чердынский воевода был поставлен в известность об отписке Толстого и ему наказывалось усилить контроль за проезжими и прохожими в Сибирь, возвращая на преж-1 29 ние места всех, кто не имеет «государевых проезжих грамот» . Из отписки И. Б. Репнина в Верхотурье узнаем, что существовали еще распоряжения правительства, направленные в «Казанской и Новгородской приказы», а также в Кайгородок, Соль Камскую, Казань, Уфу и Кунгур относительно непропуска в Сибирь кого бы то ни было без проезжих грамот 123. В Москве не ограничились указаниями тобольскому воеводе: Сибирский приказ разослал грамоты и в подведомственные Тобольску города 124.
Как и в 1671 г., перед воеводами сибирских уездов опять встал вопрос: как быть с теми пришлыми людьми, которые появились после письма Л. Поскочина и поселились в крестьяне, платят оброк в казну? Имеет ли изданный закон обратную силу, или он вступает в действие
120 СП, стб. 878, лл. 109—112.
121 АИ, т. V. № 108/1, стр. 175—176.
122 Там же, № 108/11, стр. 176—177.
123 СП, стб. 878, лл. 113, 121—126.
124 Там же, лл. 114—116, 120.
155
только с момента получения? Данную тему затронул в своей июльской отписке Толстой из Верхотурья. Он же коснулся другого сюжета — о гулящих людях. Сообщив, что через Верхотурье регулярно проходит большое число гулящих людей «без жен и без детей для работы», тут же воевода присовокупил, что гулящие люди платят денежный оброк, т. е. приносят казне доход 125. Сибирский приказ, где тогда судействовал Яков Никитич Одоевский, подготовил докладную выписку из полученных документов, на которую была положена 1 января 1684 г. резолюция: «О гулящих людех выписать, сколько с них идет оброков и по скольку их наперед сего пропускано, и гостей и торговых людей в Сибирском приказе допросить, для чего они их, гулящих, с собою возят в Сибирь» 126. Выполняя это распоряжение, канцеляристы приказа представили требуемый материал, за исключением сведений о числе гулящих, «потому что ис Сибири к Москве о том не писано, а в сметных списках пишут те поголовные пошлины с-ыными неокладными росходы вместе, а не порознь» 127.
В Сибирском приказе 19 февраля 1684 г. состоялось очень важное совещание с представителями торгово-промышленных кругов столицы и оказавшихся в Москве иногородних торговцев. Эти дельцы сразу сметили, к чему клонилось дело: крепостнический пресс готов был раздавить наемный труд в области торговли и промыслов, связанных с Сибирью. Взятая у них сказка очень интересна. Торговцы единодушно и решительно высказались против запрещения пропуска в Сибирь гулящих людей. Они засвидетельствовали, что кроме родственников берут в Сибирь гулящих наемных людей для обслуживания своих торгов и промыслов: «Бездомовных и безженных людей наймуем для судовых поделок и для работы в проезде в сибирские понизовые городы». Коммерсанты даже утверждали, что за гулящих людей, пока они у них работают, оброчные деньги в казну платят хозяева. Настойчивая просьба встревоженных торговых людей состояла в том, чтобы правительство сохранило прежний порядок и послало в сибирские города соответствующие распоряжения, «чтоб нам без них, гулящих работных людей, в том сибирском дальном и нужном пути, которые посланы товаришка, в задержанье и в остановке и в разоренье не быть, потому что бес тех гулящих нужных промыслишку нашему работных людей собою ...итти невозможно и впредь торжишков и про-мыслишков своих не отбыть и вконец не разоритца». К сказке приложили свои руки Алексей Филатьев, Гаврила Никитин и другие крупные воротилы торгового мира тех лет 128. Столкновение двух подходов к проблеме наемного труда в торгах и промыслах, ориентированных на Сибирь, завершилось в пользу представителей нарождающейся русской буржуазии. Решение позволяло пропуск в Сибирь одиноких
125 СП, стб. 878, лл. 129—130.
126 Там же, л. 137.
127 Там же, л. 138.
128 Там же, лл. 139—141.
156
гулящих людей, но вновь повторяло запрет на семейных крестьян и беглых людей 129.
Вряд ли верхотурский воевода испытал особое разочарование, получив из Москвы грамоту в ответ на свою отписку с недоуменными вопросами. В грамоте добросовестно излагались его собственные слова, но в резолютивной части не было решения по поводу возвращения крестьян Поморья, поселившихся после письма Л. Поско-чина, т. е. после 1680 г. Сомнительно, чтобы это было простой недоработкой составителей документа. Вернее предположить, что «забывчивость» здесь сознательная.
Сыск в Верхотурском уезде состоялся в конце 1683 — начале 1684 г. О нем донес в Москву Толстой отпиской, доставленной 1 мая 1684 г. Толстой докладывал, что в марте он отправил «русских поморских беглых крестьян, которые по переписке объявились на Верхотурье после письма Льва Поскочина... в русские ж поморские городы, хто откуды бежал, з женами и з детьми 93 человека» 13°. Как видим, итог сыска был явно незначителен и уж абсолютно ясно, что розыску не подвергались приходцы отдаленных лет. По-видимому, взяли кого попало из пришедших после указа и поспешили отрапортовать об ис полнении. В Москве, получив это уведомление, были озабочена отнюдь не степенью полноты сыска. Воеводе предъявили формально^ бюрократическую претензию: почему он не сообщил более обстоятельные сведения — куда, кого и в каком сопровождении выслали. «А что они отписали глухо, и за то их осудить»,— такими словами заканчивалась помета на отписке Толстого 131.
Как протекал розыск в слободах, мы не имеем достаточно четких данных. Только известно, что какое-то число «семейщиков» и гулящих людей было выслано из Аятской слободы 132. В июле 1683 г, память верхотурской приказной избы о непропуске беглых и возвращении их «на Русь» направили приказчику Тагильской слободы 133. Крестьяне южноуральских слобод и деревень еще в середине XVIII в., помнили, что существовали запреты селиться беглым поморским крестьянам, появившимся после переписных работ Л. Поскочина и других писцов 134.
Из памяти, адресованной тобольской приказной избой шадрин-скому приказчику Гавриле Буткееву от 1683 г., узнаем, что сыск был наряжен и в пределах Тобольского уезда. Однако специальных уполномоченных (в отличие от сыска 1671 г.) для проведения этой операции назначено не было. Ее осуществляли приказчики слобод. И хотя
129 Там же, Л. 142. Ср. ВВИ, карт. 31, № 35, лл. 1—4.
130 СП, стб. 878, л. 146.
131 Там же, л. 146 об. Соответствующую грамоту см. там же, лл. 147—148 (отпуск) и ВВИ, карт. 31, № 35, лл. 5—6 (беловой подлинник).
132 ВВИ, карт. 31, № 1, л. 3. Ср. там же, карт. 32, № 57, лл. 1—2.
133 Архив ЛОИИ, Коллекция 110, № 90.
134 Г. А. Турбин. К истории русских крестьянских переселений на Южный Урал в XVII—первой половине XVIII в.— «Сборник статей по краеведению и истории географии». Челябинск, 1963, стр. 31—32.
157
им писали с жестоким «подкрепленьем», грозя за нарушение указа всеми карами, вплоть до смертной казни, передача дела сыска в их руки не содействовала успеху задуманной меры. Буткееву повелевалось сыскать и выслать на прежние места поморских крестьян, поселившихся со времени письма Л. Поскочина 135. Децентрализация дела сыска, передоверенного заинтересованным в сохранении тяглецов низшим чинам административного аппарата, лишила новую правительственную акцию даже тех скромных результатов, которыми был отмечен сыск 1671 г.
В ноябре 1685 г. из Тобольска прибыли в Верхотурье высланные по указам 1683—1684 гг. беглые поморские крестьяне Сидор Иванов Курдюков и другие (всего пять чел.). Их сопровождали два стрельца. Незамедлительно этих людей переправили к Соли Камской. Через два месяца, в январе 1686 г., оттуда же препроводили еще шесть семей и отправили туда, «хто откуда бежал» 136. Но все это было, разумеется, не то, что предусматривалось царскими указами. Недаром в 1687 г. вновь последовало повторение распоряжения о запрете принимать беглых поморцев. Грамота весьма уныло отмечала, что из поморских городов продолжают бежать крестьяне и «всяких чинов» люди в Сибирь 137. Обстановку неблагополучия в смысле выполнения правительственных предначертаний о возвращении беглых крестьян Поморья из-за Урала констатировала не только центральная власть. Яков Шульгин, приказчик Шадринской слободы, только что принявший дела от Ивана Выходцева, сообщал в Тобольск: «А преж ево, Ивана Выходцова, и при нем в Шадринской острог пришли многие люди ис поморских городов. И он, Иван, забыв страх божей и великих государей указ, тех людей укрывал для своих бездельных корыстей и к вам в Тоболеск о том не писал». Шульгин приводил в отписке выдержки из данного ему наказа, откуда явствовало, что формула о неприеме беглых поморских крестьян с обязательным возвращением восвояси присутствовала в инструкциях конца 80-х годов 138.
Специальная сибиреведческая литература имеет упоминания о беспокойстве царских властей, узнавших в 1690 г., что по слободам крестьяне устраивают самовольные сходы, составляют какие-то «письма» и с этими письмами «бегают» 139. В данной связи нас интересуют принятые администрацией меры, которые сводились к розыскам и поимке всех местных жителей, причастных к составлению этих неведомых «писем». Распоряжение было доведено до приказчиков слобод. Князь Петр Семенович Пелымский, управлявший Тагильской слободой, имел предписание ловить всех подозрительных лиц, а верхотурскую отписку хранить в строгом секрете 140. Без ого
135 ПОКМ, Коллекция 11101, № 55.
136 ВПИ, оп. 1, стб. 257, ч. 3, лл. 327—328, 347—348, 417.
137 АИ, т. V, № 159, стр. 276.
138 ПОКМ, Коллекция 11101, стб. 195 года.
139 В. И. Шунков. Указ, соч., стр. 215, 224.
140 ВПИ, ОП. 1, стб. 19, ЛЛ. 32—33.
158
ворки о секретности такую же память получил туринскии воевода \ К тому же 1690 г. относятся новые распоряжения из Москвы о старом запрещении селить беглых крестьян Поморья в Сибири. Это повлекло за собой и стеснение передвижений внутри западносибирских уездов. Тобольская приказная палата повелела подчиненным администраторам не выпускать крестьян из слобод куда-либо без «тобольских указных памятей». Предлагалось это распоряжение сообщить населению141 142. Подтверждение этого курса встречается в 1695 г.143
Усиление административно-полицейского надзора за населением и его передвижениями не могло не затронуть звена выборного крестьянского самоуправления, которое государство все энергичнее пыталось включить в систему своих органов на местах. В 1699 г. был издан указ, распространенный и на Сибирь. Как он излагается в памяти, разосланной по слободам Тобольского уезда, суть его заключалась в следующем: «...впредь учинить заказ крепкой и устав в слободах и в деревнях десяцких, чтоб всякой десяцкой в своей десятне жилецких (т. е. здешних. — А. П.) и прихожих всяких людей ведал и пересматривал почасту, и чтоб у всякого десяцкого люди были все в ведомости». Особое внимание обращалось на контроль за уходом крестьян из пределов населенного пункта: «А буде кому ис крестьян доведетца для какова промыслу лучитца или куда отъехать на время, велеть о том сказыватца десяцкому, а без ево ведома нихто никуды не ездил. А буде хто, не явясь, без десятничья ведома куды съедет и быв где дней 5 или 6 или неделю приедет, з десяцким тех людей взяв, розпрашивать всяким свидетельством, против их сыскивать» 144.
Практическое осуществление этого распоряжения несколько повысило информированность администрации, о побегах стали узнавать в более короткие сроки. Так, 6 марта 1701 г. десятник деревни Сунгуровы Тюменского уезда Микишка Петрихин подал извет в приказную избу, в котором писал: «Марта против 5-го числа, в ночи бежал де с тоя Сунгуровы деревни житель, бобыль Оничка Прокопьев з женою и з детьми неведомо куды». Десятник (сам он был посадским человеком) перечислял далее оставшиеся от беглого более чем скромные пожитки. Скот (3 лошади, 2 коровы и 3 овцы) Петрихин «увел с собою» 145. Исчезновение из деревни даже ночью целой семьи с имуществом и скотом не могло остаться незамеченным. И десятник спешил уведомить власти о случившемся, но это уведомление было скорее формальным актом, действенность которого сомнительна. Подобные факты известны и по другим районам изу-
141 Там же, лл. 34—35.
142 ПОКМ, Коллекция 11101, № 61. Впрочем, еще в 1682 г. был наложен запрет на выход крестьян в другие слободы на основе сдачи тягла (там же, № 51). Но эта мера была и неэффективной и недолговечной. В 1696 г. сдача тягла опять отмечается источниками на легальных основаниях (там же, № 69).
143 Там же, № 65.
144 Там же, № 43.
И5 Г АТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 1637, л. 1—1 об.
159
чаемого края. Пока спущенная сверху директива доходила до мест, она нередко трансформировалась до неузнаваемости. А в конечном счете такая практика влияла на правительственную политику, придавая последней черты противоречивости.
Показная последовательность и фактическая неустойчивость политики правительства по вопросу о сыске беглых черносошных крестьян вполне подтверждается также известным нам материалом о положении дел на западном склоне Уральского хребта. В момент составления переписных книг 1678 г. по Кунгурскому уезду было обнаружено недавно прибывших сюда главным образом из Поморья 76 душ муж. пола (31 семья). Переписчики оставили их жить «до указу» в Кунгуре. Об отправке на родину ничего сказано не было. Пятью годами ранее кунгурский воевода Дмитрий Гладышев отказался выслать сыщику С. Салтыкову без особого на то указа из Москвы беглых сыновей московских стрельцов. Свой отказ он мотивировал тем, что «велено... на Кунгуре прихожих людей переписать и жить им до указу на Кунгуре, а высылать де их не велено». А в 1681/82 г. сюда направили сыщиков для поимки беглых. В 1684 г. издали запрещение кого-либо возвращать из этого уезда на прежние места, впредь ежегодно переписывая новоприходцев. И вместе с тем в 1697 г. кунгурский воевода Алексей Иванович Калитин имел указание из Москвы «беглых крестьян, которые... явятца, принимать и дворами селить не велеть... а буде... явятца... высылать на старые их жеребьи, откуду они пришли» 146.
На рубеже XVII—XVIII вв. кунгурские бурмистры отказались сыскивать беглых осинцев без послушной грамоты из Сибирского приказа, оговорив свою позицию тем, что «опасны» поступить иначе 147.
Наказ тобольскому воеводе 1697 г. имеет особую статью, где прямо говорится: «Которые беглые крестьяне из русских городов объявятся в Тобольску или в Тобольском приказе сверх писцовых книг писца Льва Поскочина; и тех крестьян велеть распрашивать, которых они городов или уездов, а распрося оставить их на тех местах, где они пришли» 148. Такой подход проявился и в начале XVIII В.
Начало XVIII столетия ознаменовалось в деле сыска крестьян на территориях Западной Сибири определенными переменами. Уральским уездам в этом смысле уделялось меньшее внимание.
Непосредственным поводом для организации нового сыска послужили тревожные отписки из Казани и Кунгура от местных воевод. Казанская отписка сигнализировала о бегстве крестьян края в Кунгурский уезд. В то же время из Кунгура власти сообщали в Москву, что «через Кунгур многие бегут в сибирские городы». В этой связи
146 А. А. Преображенский. Очерки колонизации Западного Урала в XVII — начале XVIII в., стр. 75—76.
147 В. Н. Шишонко. Пермская летопись, период пятый, ч. 3. Пермь, 1889, стр. 342.
48 ПСЗ, Т. III, № 1594, стр. 373.
160
«из военного походу за рукой сиятельнейшего князя Александра Даниловича Меншикова» был прислан 31 марта 1706 г. указ в Сибирский приказ князю Матвею Петровичу Гагарину, позднее печально прославившемуся первому сибирскому губернатору, авантюры которого для него самого имели печальный конец. Указ походной канцелярии Петра I предписывал нарядить тщательное расследование в западносибирских уездах о беглых крестьянах, выяснить количество беглецов, места их выхода и поселения, составить именные книги «с отцы и с прозвищи, и кто которого города и уезду и чьих сел и деревень». Предлагалось также разведать причины бегства пашенных и оброчных крестьян: «...отчего ныне бегут и в которые городы и уезды или в степь, и буде в степь — в которых местех строятца и по се число сколько дворов построили». Исходный документ возлагал на Сибирский приказ выполнение этого дела.
Предусматривалось выделение правительственного сыщика, которого должны были снабдить наказными статьями и обеспечить ему контакт с местными властями Тюмени, Туринска и Пелыма (другие пункты не назывались). Розыску подлежали крестьяне всех категорий 149. Никаких указаний о дальнейшей судьбе сысканных беглых распоряжение «сиятельнейшего князя» не заключало. Во всяком случае, прежние сентенции правительственных грамот о срочной и безусловной высылке беглых тут отсутствуют. На данной стадии предполагалось провести учет беглых и основанных ими поселений. Как ни странно, указ весьма спокойно принимает факт народной колонизации и не объявляет ей беспощадой войны. В этом отношении он скорее напоминает задание провести ревизию, но не сыск в прямом понимании слова.
Еще больше убеждают в справедливости данного замечания разработанные Сибирским приказом статьи сыскного наказа, утвержденные только 17 июля 1707 г. Исполнителем правительственного поручения избрали стольника Василия Елисеевича Лутовинова. Наказ конкретизировал первоначальные задачи намеченной операции. От Лутовинова требовалось ни много ни мало по приезде в Сибирь «в тех городех и в уездах, и в острогах, и в слободах, по заимкам пашенных и оброчных крестьян пересмотреть всех налицо и переписать по имяном с отцы и с прозвищи», включая членов семей, а также «соседей и приимышев». Описанию подлежали хозяйственные угодья и повинности крестьян. Составленные таким способом списки нужно было сопоставить с именными списками, которые должны дать в распоряжение сыщика местные власти. Требовалось определить причины отсутствия «не объявившихся» крестьян: временная ли это отлучка по торговым или иным делам или имеет место факт бегства. В последнем случае сыщику был подсказан вопрос о причинах побега: «не от воевоцких ли и прикащиковых каких обид и налог». Такой вопрос заключал и вероятный ответ опрашиваемого.
149 СП, оп. 5, д. 902, л. 1—1об.
6 А. А. Преображенский
161
Попутно Лутовинову вменялось в обязанность расследовать «сколько где дворов десятинной пашни запустело и что чего с кого порознь оброку по окладу убыло».
Под страхом смертной казни Лутовинов должен был взять сказки у всех беглых об их родине и прежнем состоянии, о причинах побега, составив именные списки. Особо оговаривалась задача личной проверки вновь возникших селений, «буде учинитца о беглецах ведомость, что они, построясь, от вышеписанных городов живут не в дальних местех, тех же вышеписанных городов в уездах, в степях от городов верстах во сте или чем малым и больши».
Но самыми необычными пунктами наказа были четвертый и особенно пятый, идущие как бы вразрез со всей политикой сыска беглых прошлых лет. Четвертый пункт рекомендует взять у «новопоселенных скаски за руками, с подкреплением, кто из них на себя что оброку положит и на великого государя десятинную пашню пахать будут ли и сколько десятин». Здесь еще сказывается давний трафарет сыскных инструкций, равно как и в указании стремиться выяснить, «что на них сверьх их сказок еще какова оброку и десятинной пашни прибавить». Так действовали предшественники Лутовинова-Поско-чин и др. Не слишком оригинальна и концовка этого пункта, запрещающая крестьянам под страхом смертной казни куда-либо выезжать без царского указа. Все эти традиционные меры, однако, приобретают особый смысл, когда знакомишься с пятым пунктом наказа. После предписания информировать Сибирский приказ о ходей результатах своей деятельности следует, с нашей точки зрения, кульминационное положение наказа, сразу же выделяющее данный документ из других, ему подобных. «А тех беглецов, где кто сыскан будет, до его, великого государя, указу ведать ему, Василью, и меж ими всякая расправа чинить... до чего доведетца... А воеводам тех крестьян податьми, которые по ево, Васильеве, переписи явятца, а в городах тех крестьян имяны в списках не явятца; до указу их не ведать». Лутовинов получал право ведения окладных книг налогов и сбора податей с этих крестьян 15°. Итак, сыщик Сибирского приказа имел прерогативы, далеко выходящие за рамки исполнителя обычных сыскных работ. По сути дела он назначался управителем территорий, где возникли поселения крестьян, не учтенных приказными избами западносибирских уездов. Стеснение прав местных воевод, не исключая тобольского, изъятие из их компетенции выявленных сверх официальных документов крестьян выглядит, на первый взгляд, несколько неожиданно. Создается некая «опричнина», вносящая разлад в административно-финансовые и судебные дела края. И это делается в канун губернской реформы и в обстановке дальнейшей централизации управления страной. Но при более внимательном рассмотрении данного вопроса высказанные выше недоумения и противоречия находят свое объяснение и даже оправдание. Во-первых, суть миссии Лутовинова
150 СП, оп. 5, д. 902, лл. 5 об.—8 об. Ср. с общим указом от 5 апреля 1707 г., предусматривавшим безусловное возвращение беглецов на старые места (ПСЗ, Т. IV, № 2147, стр. 378—379).
162
состояла не столько в пресечении бегства за Урал и тем более не в возвращении беглых на старые места. Центральная власть решила воспользоваться сигналами о непрекращающемся бегстве крестьян в Сибирь для того, чтобы не из сообщений с мест, а на основе материалов собственного представителя получить достоверную картину состояния зауральских областей. Оставляя за местными воеводами только содействие Лутовинову в осуществлении его задания, правительство рассчитывало получить данные о числе и местах поселения беглых крестьян. Эти вновь взятые на учет людские резервы могли быть использованы по усмотрению правительства. Широкая и разносторонняя преобразовательная деятельность Петра I в условиях решающего этапа Северной войны делала такую возможность вполне реальной. Жаль, что в нашем распоряжении нет сведений о практических результатах сыска Лутовинова. Наиболее вероятный его исход — оставление обнаруженных беглых на территории Западной Сибири, где их застали переписные работы 1710 г., закрепившие легальность проживания в новых краях.
¥ * «
Подведем некоторые общие итоги данного очерка.
На протяжении XVII—начала XVIII в. царское правительство ведет упорную борьбу с бегством крестьян из обжитых районов на земли Урала и Западной Сибири. Со временем вводится все более строгий режим проверки людей, идущих и едущих в Сибирь. Усиливается сторожевая и таможенная служба на дорогах, ведущих через Урал. Более того, власти настойчиво добиваются закрытия «неуказных» дорог, пролагаемых помимо официального пути через Соль Камскую — Верхотурье. Эта линия политики постепенно приходила в противоречие с изменениями в размещении населения по обоим склонам Уральского хребта и укреплением экономических связей Европейской России с Сибирью. «Неуказные» дороги продолжали существовать и, в конечном счете, были признаны правительством, хотя и с большим опозданием.
Сыск беглых на Урале и в Западной Сибири находился в прямой зависимости от усиления крепостнических тенденций правительственной политики правительства. Однако здесь наблюдались и существенные особенности. Более определенно выражена линия на безусловный сыск с последующим возвращением «восвояси» крепостных крестьян и холопов. Сыски носят здесь в основном индивидуальный характер, ибо беглых частновладельческих крестьян еще немного. Исключение составляют владения Строгановых, откуда значительно бегство в Сибирь. И столь же значительны сыски беглых строгановских крестьян за Уралом. Они более результативны в сопоставлении с попытками вернуть на старые места сходцев — крестьян из черносошных уездов Поморья. Активную позицию защиты свободы передвижения гулящих людей заняли торгово-промышленные круги, заинтересованные
163
6*
в сибирском рынке. Это возымело действие и в данном вопросе умерило крепостнические поползновения, обнаружившиеся особенно ярко в 1683—1684 гг.
Массовые сыски беглых поморских крестьян, как правило, не дают желаемых результатов, наталкиваясь на активное и пассивное сопротивление последних. Колеблющаяся политика в отношении сыска черносошных крестьян имела свои глубоко укоренившиеся основания. Задачи заселения и хозяйственного освоения восточных окраин заставляли царизм время от времени отступать от бескомпромисснокрепостнического духа своего законодательства. Беглых искали, находили, переписывали, но очень редко возвращали в районы Поморья. Очередные переписи населения в уездах Урала и Западной Сибири юридически закрепляли положение вчерашних беглых в качестве тяглецов на государственных землях. В правительственной политике сыска беглых черносошных крестьян не выделяется столь резко разница между временами до Соборного Уложения 1649 г. и после него.
Речь может идти, главным образом, о масштабах сыска, но не о принципиальных переменах правительственного курса в этом вопросе.
Очерк IV
ФЕОДАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ НА УРАЛЕ И В ЗАПАДНОЙ СИБИРИ XVII — НАЧАЛА XVIII СТОЛЕТИЯ
Территории, которым посвящено данное исследование, принадлежали к окраинам России. Этим определялись немаловажные особенности социально-экономического развития, что оказало серьезное влияние на характер феодальных отношений в этих краях.
При характеристике специфических условий исторического процесса в России В. И. Ленин отмечал наличие огромного колонизационного фонда земель, расположенных на ее окраинах. Разрешая запутанные народниками и буржуазными учеными проблемы капиталистического развития России, он указывал, что следует различать «в вопросе о капитализме в России земледельческий центр, с обильными остатками крепостничества,— и окраины, с отсутствием или слабостью этих остатков, с чертами свободно-крестьянской капиталистической эволюции». В. И. Ленин в данном случае не касался национальной проблемы и рассматривал окраинные территории в экономическом аспекте. Отсюда понятно то определение, которое дано им применительно к окраинам. «Что же следует понимать под окраинами? — Очевидно, незаселенные, или не вполне заселенные, не вполне вовлеченные в земледельческую культуру земли» 1 2. В тех местностях, «где не было крепостного права, где за земледелие брался всецело или главным образом свободный крестьянин (напр., в заселявшихся после реформы степях Заволжья, Новороссии, Северного Кавказа), развитие производительных сил и развитие капитализма шло несравненно быстрее, чем в обремененном пережитками крепостничества центре»,— писал В. И. Ленин в той же работе «Аграрная программа социал-демократии в первой русской революции»3. Хотя здесь и не названы восточные окраины России (в частности, Сибирь), можно с уверенностью сказать, что эти ленинские высказывания имеют силу и для них. Уроки революции 1905 г. и предшествующего ей хода истории подтвердили верность сделанного В. И. Лениным на рубеже двух веков наблюдения, что «именно на наших окраинах, где крепостное право либо вовсе не было известно, либо было всего слабее, где крестьяне всего менее страдают от малоземелья, отработков, тяжести податей, там всего больше раз*
1 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 16, стр. 224.
2 Там же.
3 Там же, стр. 217.
вился капитализм в земледелии» 4. В том же плане идет замечание В. И. Ленина, что царское правительство, задумав насадить за Уралом крупное частное землевладение полукрепостнического толка на основе закона 8 июня 1901 г., уподобилось администрации крепостнических вотчин: «А когда крестьяне, несмотря на все затруднения, волокиту и даже прямые запрещения, стали продолжать сотнями тысяч выселяться в Сибирь,— тогда царское правительство, точно бурмистр старого барина, побежало за ними вдогонку, чтобы донять их и на новом месте»5. Такой рецидив крепостнических поползновений реакционных кругов землевладельцев-латифундистов Европейской России грозил сибирскому крестьянству дальнейшим ухудшением его положения. «Как ни быстро растет народная нужда в Сибири,— указывал В. И. Ленин,— все же тамошний крестьянин несравненно самостоятельнее «российского» и к работе из-под палки мало приучен» 6.
Эти и другие ленинские мысли имеют большое методологическое и конкретно-историческое значение для изучения нашей темы. Они указывают пути поисков и дают перспективу развития, что облегчает изучение исторических корней отмеченных им явлений. Конечно же, относительная свобода крестьянства на окраинах в пореформенное время имела глубокую основу в предшествующем развитии окраин. Она и составляла одну из отличительных особенностей складывавшихся там социально-экономических отношений.
1. Взаимоотношения коренного и русского населения
Наша работа не преследует цели специального изучения темы о коренном населении Урала и Западной Сибири — о башкирах, татарах, хантах, манси, коми, удмуртах и др. Если мы ее сейчас частично затрагиваем, то лишь в разрезе взаимоотношений аборигенов с пришлым русским населением. Эта тема сама по себе очень многогранна, вследствие чего, сообразно логике данного исследования,, она нуждается в уточнении. В кратком, обобщенном виде стоящую сейчас перед нами задачу можно сформулировать примерно так: изучение взаимоотношений социальных структур туземного и русского населения. Нет необходимости доказывать, насколько это важно для понимания особенностей феодализма на окраинах.
Советской исторической наукой сделано немало на этом поприще. Преодолевая националистические и великодержавно-шовинистические концепции дореволюционной и современной буржуазной историографии, советские ученые разработали важные вопросы развития народов Урала и Западной Сибири в прошлом. Создана обобщающая работа по дореволюционной истории Удмуртии («Очерки истории
4 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 3, стр. 628.
5 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 5, стр. 89.
6 Там же.
166
Удмуртской АССР», т. I. Ижевск, 1958). Значительны успехи по изучению хозяйственного и общественного строя Башкирии XVII— XVIII вв., итог которого нашел отражение в «Очерках истории Башкирской АССР» (т. I, ч. I. Уфа, 1956). Судьбы народов Западной Сибири органически вплетены в изложение второго тома «Истории Сибири». Труды В. И. Шункова, Б. О. Долгих и других авторов убедительно показали жизнестойкость ясачных волостей Западной Сибири и Урала на протяжении XVII в. Сосуществование их с поселениями русских трудовых людей, увеличение общей численности нерусского населения за это время — факты, доныне никем не опровергнутые. Одного этого достаточно для того, чтобы сделать вывод о неантагонистичности встретившихся на восточных окраинах социальных отношений русского и местного населения. Автор далек от мысли представлять эти отношения в идиллическом свете, лишенными внутренних противоречий и внешних их проявлений, не всегда бескровных и мирных. Можно было бы привести в дополнение к известным немало новых фактов, свидетельствующих о захватах ясачных угодий русскими новопоселенцами, о жалобах местных жителей на сокращение возможностей охотничье-промыслового хозяйства в связи с этим. Такое хозяйство, как известно, требовало во много раз больших площадей, чем земледельческое. Но малочисленность и разбросанность аборигенов на огромных, крайне слабо заселенных пространствах сводила до минимума всевозможные коллизии на хозяйственной почве. Не думаем, чтобы приукрашивали действительность крестьяне Краснопольской слободы в одной из своих челобитных, когда писали, что после поселения окрестные вогуличи «на озера и на истоки рыбу ловить пускали и в лесе тетерь ловить пускали же, спон и запреку с ними не бывало, жили в совете»7. В середине XVIII в. коренные жители южных районов Енисейского края, по словам русских переселенцев-крестьян, «не спорят, дают селиться спокоем» 8. Острота противоречий притуплялась и другими обстоятельствами, содействовавшими развитию скорее центростремительных, нежели центробежных, сил даже в той исторической обстановке.
Многоукладность экономического быта пришлого русского населения, преимущественно крестьянский характер колонизации, в общем и целом довольно последовательно проводимая царским правительством охранительная политика по отношению к ясачным людям — эти и другие факторы облегчали совместную жизнь русского и нерусского народов в рамках единой государственности. Перечисленные моменты, по нашему убеждению, создавали ту историческую среду, в которую более или менее безболезненно «вписывались» бытовавшие у коренных жителей социальные отношения.
Общность угнетенного положения русского и туземного населения
7 ВВИ, карт. 26, № 14, лл. 14—17.
8 А. А. Ярилов. Былое и настоящее сибирских инородцев, вып. III. Юрьев, 1899. Приложение I, стр. 349.
167
проявлялась в различных областях жизни. Одним из самых ярких свидетельств можно считать единую линию политики правительства в смысле сыска беглых. В предыдущем очерке мы видели, как это выглядело по отношению к русским крестьянам. Самовольные переселения не поощрялись и в среде ясачных людей. Так, в 1640 г. власти провели следствие о группе башкир, перебравшихся из Уфимского уезда в Тюменский. Указ тюменскому воеводе по этому делу предусматривал «тех уфинских башкирцов... за порукою отослать на Уфу з женами и детьми и со всеми их животы на прежние их ясаки, чтоб те ясаки вперед на Уфе в доимке не были и иные б башкирцы, на то смотря, с ясаков в сибирские городы не ходили» 9.
Следует также учесть, что в изучаемую пору центральная и местная власть очень редко вмешивалась в дела ясачных волостей, где продолжали действовать местные феодалы или представители патриархальной родо-племенной верхушки.
Проводя политику угнетения народов Урала и Западной Сибири на почве главным образом ясачных поборов, царизм вместе с тем осуществлял меры, которые не отталкивали бы местные народы от «государевой милости». В литературе хорошо знакома формула царских грамот и наказов действовать, имея дело с ясачными людьми, «лаской, а не жесточью». Запрещая аборигенам и русским торговать в ясачных волостях до внесения ясака, правительство, с другой стороны, освобождало нерусских жителей от уплаты наиболее обременительных таможенных пошлин при торговых операциях. Долгое время существовал запрет на продажу «иноземцам» оружия, а порой и металлических изделий вообще. И одновременно в откупных операциях наряду с русскими участвуют, например, манси 10. Если крестьянина или посадского за неуплату налогов обычно ставили на правеж и «вымучивали» долг прямым физическим воздействием, то есть указания источников, что к ясачным людям правеж не применялся.
Привыкшие не церемониться со своими подчиненными, будь то на службе или в собственном имении, дворяне-воеводы с трудом усваивали соответствующие статьи наказов, где предписывалось ясак взыскивать «ласкою, а не жесточью и не правежом». Крепостники, правя воеводские должности на восточных окраинах, были недовольны таким положением и недвусмысленно намекали правительству, что без правежа нельзя добиться исправной уплаты ясака. Очень интересна мотивировка, предложенная верхотурским воеводой Иваном Еропкиным. В изложении ответной (к сожалению, не имеющей окончания) грамоты из Москвы она выглядит так: «И верхотурские многие ясачные люди живут промеж русских людей и русскому обычаю навычны. И то им ведомо, что по нашему указу правежем на них нашего ясаку править не велено. И они на то наше жалованье надежны и наш ясак платят оплошно». Сомнительно, чтобы правительство удовлетворило эту воеводскую тоску по палке.
9 СП, стб. 88, лл. 96—99.
10 ВПИ, ОП. 4, кн. 10, л. 34.
168
Сохранившаяся часть грамоты запрещает игру в зернь среди ясачных людей и. По поводу увлечения азартными играми и высказал воевода свои соображения.
Аборигены могли продавать, закладывать, отдавать на оброк («в кортом») свои ясачные угодья сторонним лицам. В Верхотурском уезде образовалась даже категория русских ясачных людей, насчитывавшая по переписным книгам 1710 г. 24 двора, а в них 167 человек12. В Башкирии увеличивалось число «припущенников».
В русском суде не существовало дискриминации для туземных жителей. Иногда они обращались туда, чтобы опротестовать действия своих «лучших» людей. Так, в 1669 г. поступил извет на одного из «лучших» людей Лялинской волости Катыша, что он «испродает» своих соплеменников в рабство. Его обвинили в продаже семи «девок» и «парней» 13. Известны факты, когда по жалобам ясачных запрещалось строительство новых слобод, если оно чересчур стесняло их. В 1681 г. по челобитью ясачных Чусовской волости Верхотурского уезда была наложена резолюция «по сыску и по досмотру на усть-Сулема речки вновь слобод не заводить и крестьян не селить» 14. Новоприборных крестьян рекомендовалось селить на «диких полях». При межевании земель Верхотурского и Туринского уездов в середине 40-х годов XVII в. со вниманием отнеслись к «граням», обозначавшим пределы владений ясакоплательщиков этих уездов, и подкрепили их соответствующими русскими надписями 15. Получив жалобы чусовских манси на вторжения в их владения посылаемых Максимом Строгановым людей, правительство грамотой 1622 г. дало предписание верхотурским воеводам оградить ясачных от притеснений 16. В октябре 1701 г. тобольский воевода послал распоряжение тюменскому, чтобы тот воздержался от взыскания денежных сборов с захребетных татар впредь до разбирательства их челобитья 17.
9 марта 1705 г. был издан указ, адресованный кунгурским бурмистрам, который предусматривал отмену некоторых нововведенных сборов «с-ыноверных иноземцев», а также предписывал возвратить ясачным людям «по-прежнему» те угодья, которые были отданы на откуп «посторонним людям» 18.
Работорговля была распространенным явлением на восточных окраинах. «Живым товаром» были как туземные, так и русские жители, хотя продажа последних законом запрещалась. В данном случае мало что изменилось с появлением тут русских людей и царской юрисдикции. Суд стоял на чисто формальной точке зрения в разбирательстве такого рода дел. Наличие «крепости» или свидетельских
и АИ, т. III, № 193, стр. 348.
12 СП, кн. 1539, лл. 530—532 об.
13 ВВИ, карт. 15, № 8, лл. 1—4.
14 Там же, карт. 27, № 9, л. 14.
15 СП, КН. 731, ЛЛ. 157—161 Об.
АИ. Т. III, № 112, стр. 165—166.
ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 36, л. 1.
18 СП, оп. 5, д. 845, л. 8.
169
показаний обеспечивало права владельца. Приведем следующий случай из судебной практики верхотурских воевод. В 1669 г. лялин-ский ясачный мансиец Софрыш Чулков потребовал возвращения ему «купленной женки» Дарьи Дмитриевой, которая, как он писал в исковом челобитье, от него сбежала и не желает возвращаться. На допросе Дарья сказала: «Он де мне не муж, а я ему не жена. А жила де я с ним из воли, хотел де меня з детьми з двемя сыновьями да з дочерью поить и кормить. А жила де с ним год. И он де меня ни поить, ни кормить, ни обувать, ни одевать не стал. И она от него и пошла прочь. И хочет де у меня детей продавать... И впредь де она с ним жить не хочет». Истец заявил, что «купчие де по нашей вере не имеет» на эту женщину. Тем не менее решение было в его пользу 19. Более благоприятным оказалось решение верхотурского суда для мансийки Талки Меленковой. Она, овдовев, покинула дом сотника Сосьвинской волости Якова Палкина, родственника ее покойного мужа. Палкин возбудил иск через суд и стал доказывать, что половину калыма за Талку помогал вносить он, а потому-де Талка должна остаться в его доме. Проведенный «повальный» обыск обернулся не в пользу истца. При разбирательстве учитывались и местные обычаи и нормы Соборного Уложения 20.
Как бы стыдясь чего-то, правительство издало указ, согласно которому строго воспрещалось вывозить в Европейскую Россию из Сибири «ясырь»: «...сибирских татар и остяков и их жон и детей и иных иноземцов». Действие указа, вошедшего в наказ верхотурскому таможенному и заставному голове Данилу Обросьеву 1635 г., распространялось на все социальные круги населения, включая воевод и служилых людей. У нарушителей предписывалось изымать «ясырь» на заставах и отсылать в Тобольск, не останавливаясь перед применением силы к ослушникам21. Наказ верхотурским воеводам 1638/39 г. не разрешал насильственного крещения, обращения в холопы и продажи ясачных людей 22. Соборное Уложение отменило эту норму и разрешило «татар и татарченков в Астрахани и в Сибири покупати всяким людем по-прежнему». Ограничение касалось только должностных лиц воеводского управления названных местностей23. Среди «иноземцев» купля-продажа людей была в ходу постоянно. Согласно записи мартовской таможенной книги Верхотурья за 1625 г., ясачный «вогулетин» Табын Кечиков продал казанскому татарину Степану Аразлыеву «сестру свою девку Яльей Камышник Кечикова. Волосом черна, на правом глазу бельмо. Взял 5 рублев. Пошлин взято полтина». Рядом идут столь же сухие записи о продаже рыбы, лошадей (с описанием примет) и другие 24.
J3 ВВИ, карт. 15, № 8. лл^ 35-43.
20 Там же. карт. 23, j\? С лл. 1--2O.
21 АИ, т. III, № 184, стр. 339.
22 ВПИ, оп. 2, д. 26, л. 32.
23 «Соборное Уложение 1649 г.» гл. XX, ст. 117.
24 ВПИ, оп. 4, кн. 5, л. 93.
170
Говоря о продаже людей на Урале и в Сибири, следует, однако, помнить, что с отношениями, напоминающими классическое рабство, это не имело почти ничего общего. Это было внешней оболочкой, за которой скрывалось нередко совсем уж не такое одиозное содержание. От XVII столетия сохранилось не одно свидетельство, как «купленные» люди сливались в социальном отношении с тяглым населением посадов и уездов, а среди торговцев нередко выбивались в крупные предприниматели (пример Турчанинова, приведенный Н. В. Устюговым) 25.
С другой стороны, общность социального положения рядовой массы населения независимо от национальности подчеркивалась, в частности, едиными пошлинами, взимаемыми как с русских, так и нерусских, «пришлых» и гулящих людей в Сибири 26. Известно также, что торговые сборы был едиными д^я всех, независимо от принадлежности к различным народам России.
Идя на Урал и далее в Сибирь, трудовой русский человек не искал столкновений с местным населением, он не преследовал цели истребления коренных жителей. Не имело таких целей и царское правительство, поскольку оно пеклось о приобретении новых «землиц», способных поставлять меха в государеву казну. Меха добывали природные насельники края, и потому правительство должно было проводить политику более гибкую, чем не сулившее «прибыли» уничтожение туземного населения.
Таким путем сложилась обстановка, благоприятствовавшая хозяйственному и культурному сближению русского и нерусского населения. Национальная рознь, религиозные различия, эксплуататорская политика царизма, злоупотребления властей всех рангов, подстрекательство «кучумовых внучат», скитавшихся в южносибирских степях, пропаганда воинствующего ислама — ничто не смогло разрушить прочных корней взаимообогащающего общения населяющих Урал и Западную Сибирь народов. Трудолюбие, терпимость русского человека встречали в конечном счете не всегда еще осознанные проблески понимания у аборигенов. Остается историческим парадоксом, что «цивилизованные» западноевропейские державы того времени уже вовсю вели истребительные войны, очищая от «дикарей» целые континенты, загоняя в резервации уцелевших туземных жителей. А варварски-азиатский российский царизм в отсталой стране к присоединенным народам старался не применять насильственных методов. Просторы Сибири давали возможность и местным народам и пришлому населению удовлетворять «пушной азарт», манивший за Урал сотни искателей наживы и приключений. Мирный, земледельческий характер колонизации восточных окраин, повторяем, во многом объясняет эти кажущиеся почти невероятными в условиях жестокого, крепостнического века явления.
25 Н. В. Устюгов. Солеваренная промышленность Соли Камской в XVII веке. М.,
2б 1957, стр. 205—206.
ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 741, лл. 299—314.
171
2. Ограничения частнофеодального землевладения и сословная политика правительства на восточных окраинах
Присоединение восточных окраин к России, хозяйственное их освоение русским народом влекли за собой включение новых территорий в орбиту феодально-крепостнических отношений. Распространение феодализма «вширь» имело, однако, значительные особенности, на что частично указывалось выше. Теперь попытаемся изложить этот сюжет более систематически, с прицелом на основные факторы, оказавшие определяющее влияние на возникновение особых признаков феодализма.
По социально-экономическому строю Урал и Западная Сибирь изучаемого времени ближе всего стояли к черносошным районам севера Европейской России. Эти земли стали краем крестьянским, краем с преобладанием отношений государственного феодализма. За исключением Строгановых здесь не было крупных светских феодальных собственников земли и крепостных. Колонизационные процессы, как мы видели, также не способствовали увеличению частнофеодального сектора на восточных окраинах.
Царское правительство своей политикой в общем не давало простора аппетитам крепостников. Раздачи поместий и вотчин, особенно в Сибири, правительство, как правило, не проводило. И это несмотря на то, что, по словам В. И. Ленина, «Азиатскому правительству нужна опора в азиатском крупном землевладении, в крепостнической системе «раздачи имений»» 27. Не думаем, что это объяснялось полным отсутствием интереса господствующего класса к земельным бо* гатствам на Востоке. Хорошо известно, насколько активны были дво ряне, добиваясь воеводских должностей на Урале и в Сибири. Но туда они везли с собой крепостных людей, а там приобретать таковых им запрещалось. Еще в 20-х годах XVII в. через подставных лиц сибирские воеводы оформляли служилые кабалы на холопов. Затем эта практика, по-видимому, пресекается. Показательно в данном отношении дело, возникшее на исходе 40-х годов по челобитью двух москвичей, на которых претендовал подьячий верхотурской приказной избы Федор Посников. Этот подьячий, отправляясь из Москвы на сибирскую службу, уговорил поехать с ним Филиппа Савинова и Никиту Хохлова (возможно, гулящих людей). Он посулил им содействие в Сибири для определения «х какому-нибудь... государеву делу». Те согласились, но, зная, что имеют дело с влиятельным человеком, обставили свой отъезд вместе с ним некоторыми условиями. Филипп и Никита поехали «за племянников место» и заручились обещанием Посникова «не бить их и не увечить напрасно». Одновременно (в словесной форме) они приняли на себя обязательство временно, до устройства в Сибири, работать у подьячего («чем бы им для ево, Федорова, безлюдства нужа своя исполнить»). Когда
87 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 5, стр. 91.
172
Посников принял должность помощника воеводы в Верхотурье, он круто изменил свое отношение к приехавшим с ним людям. Подьячий не стал их содержать, заставляя тем не менее работать. Вместе с тем он уже не скрывал, что намерен их закабалить, похваляясь, по словам челобитной: «ныне на него суда нет и ведет де их в холопство». Разумеется, ни к какому делу Посников их не пристроил. Тогда Савинов и Хохлов стали требовать у Посникова выполнения другого условия: отпустить их обратно в Москву, выдав каждому по 10 руб. Но подьячий и не думал отступать. Челобитчики обратились к верхотурскому воеводе, прося заступничества. Тот уклонился от решения вопроса и переадресовал челобитье в Тобольск. И тут боярин Иван Иванович Салтыков «их... от Федора Посникова освободил и велел им дать волю»28. С точностью почти до деталей подобную передрягу испытал «вольный человек» Стенька, приехавший в Верхотурье с подьячим Богданом Софоновым. В 1673 г. он пытался избавиться от ловушки хозяина, но неизвестно, чем кончилось дело 29.
Щедрое на земельные пожалования в Европейской России, правительство за Уралом проявляет поразительную скаредность. И эта линия выявилась очень рано. В феврале 1625 г. тобольские воеводы были уведомлены специальной грамотой о порядке службы своих ближайших помощников — дьяков. Назначенным в Тобольск дьякам Ивану Федорову и Степану Угодцкому повелевалось «дати в Тобольску для тамошнево житья» 15 дес. пашни и 500 копен сена первому, 10 дес. пашни и 300 копен покосов — второму. Этой нормой пользовались и их предшественники — Герасим Мартемьянов и Никита Леонтьев. «А больши того,— наказывала грамота,— пашни и сенных покосов... отводить не велели». Так же обошлись с письменным головой Богданом Лупандиным, заменившим Григория Зловидо-ва (он получил 12 дес. пашни и 300 копен сенокосов) 30. Не удалась в конечном счете затея Булыгина похолопить тобольского служилого литвина Романа Коренькова, которого в 1617/18 г. дьяк «взял к себе во двор из нашие службы», и, отслужив сибирский срок, увез того с собой в Москву. Служилые люди Тобольска не оставили это дело и обратились к царю с челобитьем, в котором ссылались на царский указ, что в Сибири «из службы никому никаких людей в двор себе имать не велено». Правительство вняло челобитью. Коренькова отобрали у Булыгина и из Москвы отослали обратно в Тобольск 31.
Верхушка служилых людей Западной Сибири обращалась с находившимися в их владении дворовыми согласно крепостническим канонам. В конце XVII в . тюменские власти разбирали челобитье «дворового приданого человека» Алексея Дмитриева Капустина,
28 ВПИ, оп. 2. д. 46, лл. 23—24, 107—109.
29 Там же, оп. 1, стб. 62, лл. 50—54.
30 СП, кн. 6, ЛЛ. 214—215.
31 Там же, лл. 248—249 об.
173
принадлежавшего татарскому голове Ивану Алтуфьеву. Из этого неоконченного дела явствует, что И. Алтуфьев еще в 1671/72 г. получил в приданое за своей женой, дочерью сына боярского Никиты Фефилова, семью дворовых людей, главой которой был отец челобитчика. Помимо того, И. Алтуфьев имел «природную дворовую старинную вдову» Алену, на которой и женил Алексея Капустина. Намерение Алтуфьева закрепить этих людей вызвало с их стороны протест, чему способствовала гибель при пожаре крепостных актов 32.
Ярко Васильев, сольвычегодец, придя в Сибирь, стал холопом тобольского сына боярского Петра Кибирева и длительное время находился на этом положении, пока не попал в Тобольский Знаменский монастырь, куда был хозяином «отдан [во] вклад»33. Эти и другие факты говорят, что за Уралом у частных лиц были главным образом дворовые люди, а не посаженные на землю крепостные крестьяне, о чем прямо свидетельствуют итоги переписи 1710 г.34 В этом состояла одна из особых черт феодального строя данного региона.
Казалось бы, на окраинах должен был наблюдаться процесс феодализации в своих первичных формах «самозарождения», сопутствующий переносу туда более развитых феодально-крепостнических отношений из обжитых местностей государства. Однако на поверку это было далеко не так. При иных обстоятельствах, например, открытие Артемием Бабиновым кратчайшей дороги через Урал в Сибирь могло принести этому человеку не просто благосостояние, но включение в состав привилегированных сословий. Заслуги Бабинова, посадского человека Соли Камской, были отмечены. Его «обелили» в налоговом отношении, назвали «вожем сибирской дороги», поручали ему руководство работами на ней. Даже земельные пожалования он получил довольно значительные. Но феодалом так и не стал. Не стали ими и крупные Соликамские посадские богатеи — солевары и землевладельцы Суровцевы. При основании Кунгурского уезда у них отняли обширные земли в Сылвенско-Иренском поречье; поселившихся там крестьян взяли «на государя». В конце XVII в. Иван Суровцев получил данную на «порозжие» земли, площадь которых измерялась сотнями десятин, но это также не приблизило его к феодалам35. Другой Соликамский «лучший» человек, Федор Елисеев, купил большие участки земли по р. Кишерти у местного ясачного татарина Турсунбая Терегулова. При продаже половины этих владений Данилу Строганову его дети получили в 1668 г. круглую сумму в 640 руб. 36 Правдами и неправдами богатый посадский
32 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, карт. 6, № 1029, л. 1.
33 СП, КН. 434, Л. 121.
34 Н. М. Шепукова. Подворная перепись 1710 г. и численность русского крестьянства в Сибири.— «Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы 1966 года». Таллин, 1971, стр. 232 (таблица).
35 Архив ЛОИИ, Коллекция 110, № 84/3.
36 В. Н. Шишонко. Пермская летопись, период третий. Пермь, 1883, стр. 866— 867.
174
человек Иван Шавкунов из Кунгура, выбившись в подьячие приказной избы, сумел обеспечить себе скорее самозванное, чем юридически оформленное, причисление к нетяглому сословию. И хотя он имел дворовых людей 6 семей (15 душ муж. пола), называл принадлежащие ему деревни «поместьем», в начале XVIII в. его едва не вывели на чистую воду. Местные крестьяне и посадские не желали его почитать за дворянина и требовали с Шавкунова уплаты тягла. С ними согласился переписчик Иван Текутьев, который включил Шавкунова в разряд тяглых людей и обложил его налогами 37.
Даже поистине исключительные дела, имевшие большое госу дарственное значение и совершенные простыми людьми, не влекли за собой перевода их в «благородное сословие». Редко поднимались они, даже будучи служилыми, выше чина сына боярского, что за Уралом звучало совсем по-другому, чем в Европейской России. Сибирский сын боярский имел гораздо более скромные права в сравнении со своим собратом по эту сторону Урала. Землей он владел только «по даче» властей, она не считалась поместной. Крепостных крестьян сибирские дети боярские в подавляющем большинстве не имели. Правда, у них были холопы во дворах, часто за счет взятого на войне «ясыря» 38. Но их имели порой и некоторые крестьяне и посадские. Недаром в начале XVIII в. сибирские дворяне добивались зачисления их в «московский список», т. е. уравнения в правах с дворянами центра39. Не удивительно, что в середине XVIII столетия появился острый стихотворный памфлет о незавидном чине сына боярского, сочиненный в Красноярске 40.
И к тому сибирская действительность подавала немало поводов. 14 ноября 1720 г. в записной книге отпуска людей с Тюмени указывалось, что сын боярский Иван Черноярский и крестьянин отправились до Терсяцкой слободы «для искания лошадей». Хотя срок отлучки был кратким (до 25 ноября), их отпустили с поруками, не делая исключения для Черноярского 41. А в росписи беглых рекрутов того же года числилось четыре тюменских сына боярских, в том числе Лев Стрекаловский42 43. Несколько лет продолжалось разбирательство дела о незаконном зачислении 10 детей боярских, одного казачьего поручика и других служилых людей Тюмени в по-° ' 43
душный оклад, о чем свидетельствует соответствующая ведомость .
Очень наглядно выразил отношение дворян Европейской России к сибирским детям боярским туринский воевода. Отвечая на отписку
37 СП, оп. 5, д. 743, лл. 87 об.— 89 об.
38 Неясно, кто такие «бобыли» у детей боярских, встречающиеся, правда, крайне редко (ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 529, лл. 11 об.— 17).
39 СП, оп. 5, д. 862, л. 1.
40 Е. К. Ромодановская. Новые материалы по истории сибирской литературы XVIII в.— «Сибирь периода феодализма». Сб. статей, вып. 2. Новосибирск, 1965, стр. 310.
41 ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 1318, л. 5—5 об.
42 Там же, д. 528, л. 5 об.
43 Там же, д. 712, лл. 1—6.
175
приказчика Ирбитской слободы Григория Барыбина, который не слишком почтительно высказался насчет своей неподведомственности туринскому воеводе, этот последний с убийственным сарказмом и высокомерием писал: «А ты сынчишко боярское обычное, а хотя бы ты и не таков был, и вы пишетесь прикащиками». С издевкой подметил чванный воевода оплошность Барыбина, когда тот допустил ошибку в привычной формуле «холоп государя». «Да в своей отписке ко мне пишешь и называешься ахлопцем государевым. И у государя я никаких ахлопцев не видал, а пишутца холопи государевы, ахлопцы пишутца в Польше». Блеснув политической грамотностью, туринский правитель нанес решающий удар худородному корреспонденту, которого он, вероятно, с удовольствием бы выпорол батогами, будь на то подходящий случай: «И я тебе себя слушать не велю. А ты сынчишко боярское недорогой, в стрельцах и в ярыжных таков же сын боярский, что ты. А меня ты тем бесчестишь, что мимо меня туринских ясачных татар судишь»44. Как увидим ниже, воспитанный на традициях тупоумного, кондового местничества туринский воевода, характеризуя социальный состав служилых людей Сибири, был не столь уж далек от истины. Не менее характерен документ 1711 г., сочиненный управителем Уктусского завода Андреем Бурмистровым и отправленный приказчику Юрмыцкой слободы в ответ на его отписку, не понравившуюся Бурмистрову. Отчитывая приказчика за невысылку крестьян для работы на заводах, управитель, между прочим, писал: «Напрасно ты бездельную свою спесь в остановке государева дела являешь. Будет тебе спесивиться! Все знают, что ты подьячий, и спесивиться тебе передо мною не для чего» 45.
Сословные перегородки на восточных окраинах были куда слабее, чем в Европейской России, не говоря о том, что вследствие недостатка людей в служилые (включая детей боярских) верстали, не слишком вдаваясь в изучение социальной принадлежности желавшего нести службу. На этой почве соперничавшие воеводы сводили счеты, наперебой стараясь очернить в глазах правительства своих недругов. С. В. Бахрушин колоритно изобразил вражду тобольского воеводы Петра Ивановича Годунова и верхотурского Ивана Васильевича Кол-товского. К известному материалу добавим один штрих, прямо касающийся затронутого вопроса. Колтовский получил от Годунова в 1668 г. распоряжение поверстать на «выбылой оклад» в дети боярские Федула Лисицына и его сына Савву. Верхотурский воевода ответствовал, что без разрешения из Москвы он этого сделать не может. В своей отписке Сибирскому приказу Колтовский развернул аргументацию, предвосхитившую последовавшую через несколько лет серию правительственных указаний. Он писал, что Лисицын — «мужи-чей сын», был таможенным подьячим, его сын Савва — посадский тяглец Тобольска, серебряник, да сверх того привлекался к суду за
44 ПОКМ. Коллекция 11101, Ирбитский столбец 158 г.
В. Н. Шишонко. Пермская летопись, период пятый, ч. 3, 1889, стр. 514—515.
176
«воровство» и был пытан. О Годунове Колтовский отозвался презрительно, обвинив его в том, что он «в дети боярские верстает и 46 из ярыжек» .
Только под воздействием второй Крестьянской войны, которая показала социальную опасность «засорения» служилого сословия людьми «низкой породы», в Сибири было велено вернуть в прежнее состояние всех посадских, крестьян и прочих тяглых людей, поверстанных в служилые без царского указа. Этот «разбор» проходил всюду в городах Тобольского разряда. В станице тюменских конных казаков атамана Федора Васильевича таких оказалось 13 человек. В роте Петра Олтуфева — 5 человек (по «разбору» 1676 года)46 47. В 1679 г. составляли росписи поверстанных на службу после 1663 г. верхотурских детей боярских и стрельцов и не являющихся потомственными служилыми людьми, т. е. тех, кто «из чину в чин переведен» 48. Эта проверка продолжалась и в следующем году, причем одним из пунктов расследования времени и обстоятельств устройства на службу было выяснение принадлежности к пришлым крестьянам 49. Короче говоря, проступала тенденция сыска беглых и в среде мелкого служилого люда.
Среди служилых людей и ранее была своеобразная иерархия, а в 70-х годах XVII в. она в Западной Сибири получила подкрепление со стороны правительства. В одной из царских грамот прямо говорилось: «... а верстать на Тюмени в пешие казаки и стрельцы их казачьих и стрелецких детей, а в дети боярские и в литовской список и в конные казаки не верстать» 50. Эта линия в правительственной политике за Уралом дает о себе знать и позже. Так, в 1702 г. тюменские администраторы вспомнили о царской грамоте 12 октября 1678 г., и по ней была сделана обширная выписка для руководства при решении текущих дел. В выписке напоминалось о запрещении верстать на выбылые оклады служилых людей тяглецов, а также пришлых и гулящих. Предпочтение отдавалось приему на службу «тутошных природных» родичей казаков, стрельцов и пр. Притом верстание в службу могло производиться «и в неволю» 51
Не вовремя явился со своим челобитьем о поверстании в пушкари на Тюмени попович Герасим Михайлов Попов. На его челобитной 18 июля 1678 г. была начертана резолюция: «От службы ево, Гера-
46 ВВИ, карт. 13, № 19, лл. 1—4. Ср. ДАИ, т. VII, № 74/IX, стр. 354—355.
47 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, оп. 1, карт. 3, № 481, лл. 1—11-Раньше такие акции тоже встречались, но были еще редки. Так в 1647 г. был возвращен в крестьяне верхотурский стрелец Юшка Вагин. Однако по челобитью верхотурских стрельцов, доказывавших умение Вагина чинить оружие, решение это было отменено (СП, стб. 260, лл. 244—248).
48 ВВИ, карт. 26, № 22, ЛЛ. 4—14.
49 Там же, карт. 27, № 10, лл. 1—34; № 18, лл. 1 —12; № 24, лл. 1—4; № 31, л. 1; № 40, л. 1.
50 ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 157, л. 1.
51 Там же, д. 2998, л. 1—1 об.
177
симку, отставить, потому что он попов сын. А поповым детем в службе быть не велено» 52.
Характерно, что в то самое время, когда проводилась чистка служилых людей в Тюмени, там и в других западносибирских местностях без осложнений осуществлялся перевод из посада в оброчные и пашенные крестьяне53. Еще в 1626 г. тобольский посадский человек Иван Новоселов обратился в Приказ Казанского дворца с челобитьем о переводе из посада в пашенные крестьяне, «потому что он обнищал и задолжал великими долги». В Москве удовлетворили его просьбу: «...в посадцких ему людех в Тобольску быть не велели» 54. Известен факт единовременного зачисления в посадские люди Тюмени свыше 50 отставленных от службы ямских охотников. По ходатайству заложившихся за сибирского архиепископа торговых людей их в числе более 10 человек перевели в 1640 г. на посад Тобольска 55. При выяснении состояния оброчных платежей в Аятской слободе в 1674 г. о крестьянине Игнате Иванове было записано, что он «сошел жить на Верхотурье» 56. Аналогичные факты известны по Тюмени в самом начале XVIII в. 57
Отмеченные выше явления не были чужды и другим районам России. И там наблюдался переход из сословия в сословие, в некоторых уездах на южных окраинах существовал (правда, временный) запрет внедрения крупного феодального землевладения и т. д.
Однако в уральско-западносибирском регионе названные черты проявлялись отчетливее и в более свободной обстановке.
3. Церковно-монастырское землевладение« Черты феодального режима и их особенности
В предыдущем очерке было показано, что на протяжении второй половины XVII — начала XVIII в. приток населения во владения церковных феодалов Урала и Западной Сибири продолжался, но значительно спал. Чтобы не отпугнуть окончательно крестьян-новоприходцев, здешние монастыри пытаются приспособиться к меняющимся условиям, проводя довольно гибкую политику в области ренты. В колонизуемом крае скоро обнаружились изъяны привычного крепостнического курса. На первых порах местные монастыри эксплуатировали труд половников 58. Но по мере возникновения кресть
52 ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 130, л. 1.
53 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, on. 1, карт. 3, № 481, л. 4.
54 СП, кн. 6, ЛЛ. 531—532.
55 СП, стб. 88, лл. 527—530, 531—538. Встречную челобитную подали о том же тобольские посадские люди (там же, л. 511—511 об.).
56 ВПИ, оп. 1, стб. 11, л. 48.
57 ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 147, л. 1. Ср. ВПИ, оп. 2, д. 352, лл. 16—18 — перевод в 1671 г. беломестного казака Ирбитской слободы в крестьяне по его просьбе.
53 Н. Н. Омоблин. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа (1592—
178
янских поселений на оброчном принципе Невьянский Богоявленский^ Верхотурский Николаевский и другие монастыри не смогли удержать своих половников — те уходили от них59. Тогда старцы перестраиваются и уменьшают норму эксплуатации, взимая со своих крестьян «пятый сноп», т. е. переходя к натуральному оброку (встречается на грани XVIII в. и денежный оброк). Монастырские поля они теперь обрабатывают посредством привлечения наемных работников. И эта практика укореняется достаточно прочно 60.
Натуральный оброк в виде «пятого снопа» был преобладающей повинностью крестьян Пискорского Преображенского и Соликамского Вознесенского монастырей. Во второй половине XVII в. в этих хозяйствах уже не встречается более высокая норма хлебного оброка предыдущего времени — «третной хлеб». Привлекая крестьян в свои владения, монастыри проявляют поразительную изобретательность, принимают в расчет самые разнообразные обстоятельства, ведя переговоры с новопорядчиками. Условия поряда в каждом случае очень индивидуальны и носят след упорной, настойчивой борьбы старцев за рабочие руки. Перед нами 17 сохранившихся порядных (в списках того времени) Невьянского Богоявленского монастыря за 1653— 1657 гг.61 Стоит их рассмотреть подробнее, чтобы представить практику вербовки крестьян в условиях отдаленной «Сибирской украины».
Важанин Григорий Федоров заключил порядную с монастырем «жити... во крестьянех» на таких условиях. Срок действия документа— 10 лет (с марта 1653 г. по март 1663 г.). Поселившись на монастырской земле, поставив двор (это обязательный пункт порядных), крестьянин обязывался в монастырь «давать... выдел пятой сноп» из урожая хлебов (молотьба и доставка в монастырские житницы возлагаются на порядчика). «А семенами строителю с братьею меня, Григорья, ссужати»,— отмечается в порядной. После клаузулы о житье «без ослушания и без огурства и никаким воровством не воровать» и угрозы наказания за нарушение уговора («смирять монастырским смирением, смотря по вине») идет очень существенный для юридической стороны отношений пункт. «А не дожив до сроку,— говорится далее,— не похощу за монастырем жить, и на мне строителю з братьею взять ряды пять рублев в казну. А после сроку не похощу за монастырем жить, и строителю з братьею двор мой со всеми хоромы по сей записе взять в монастырь, изба, и клеть, и овин». Документ был составлен в монастыре, писал его церковный дьячок Яков Гаврилов62.
1768 гг.), ч. 1. М., 1895, стр. 294, 304. Ср. ГАТОТ, Тобольский мужской Знаменский монастырь, д. 1, л. 17.
59 АИ, т. III, № 148, стр. 239—240.
60 СП, кн. 487, лл. 127, 130 об., 143, 148 об. (здесь упомянуты также половники), 185—186 и др.; кн. 853, лл. 88 об.—91 об., 151 об.—154 и др.
61 ВПИ, оп. 1, стб. 14, лл. 11 и далее. См. также ВВИ, карт. 5, № 10, л* 1 (запись 1652 г.); карт. 11, № 16, л. 13 (список с порядной 1647 г.).
62 ВПИ, оп. 1, стб. 14, л. 11-11 об.
179
Ерофей Никифоров и Федор Филиппов Суховерховы, «родом двиняна», в порядной обязались жить за монастырем в крестьянах 13 лет (с 1 марта 1653 г. по 1 марта 1666 г.). Указано место, где они должны «жить двором своим» («на Калмацком броду... над рекою Бобровкою»). У них были жены и дети. Им надлежало «пахать земля монастырская добрая на своих конях ис пятого снопа». Дальнейшее знакомство с документом показывает, что первые 3 года поряд-чики будут на льготе и с них пятый сноп взимать не должны. Затем вступает в силу оброчный платеж, причем оговорено, что хлеб сдавать «измолотя, не стравя гадине и не оброня колосу». Семена для посева оба двинянина будут брать в монастыре, затем покрывая их «ис своего хлеба». Указаны размеры двора («изба трех сажен печатных») и овина («дву сажен печатных»). Если крестьяне в течение всего срока договора не поставят двора и не возведут других построек, они должны уплатить 10 руб. в казну монастыря. В данном случае монастырь сумел добиться включения в порядную очень важного пункта, коим Суховерховы обязывались «не дожив, не вбежать». Кроме того, старцы выговорили в течение 10 лет право требовать с крестьян барщинной работы, правда, ограниченной жатвой 1 дес. монастырского хлеба ежегодно. Но и в этой записи обусловлена возможность досрочного ухода порядчиков из монастыря с уплатой огромной неустойки в 30 руб. Ясно, что практически досрочный разрыв с монастырем был едва ли реален. Оставление монастыря после 13 лет крестьянства, как и в других порядных, лишало лиц, их давших, права пользоваться недвижимостью (двором и прочими постройками) 63
Формуляр третьей порядной очень сходен с предыдущими, и условия те же. Более тщательно, чем раньше, здесь описаны обязанности по сооружению двора: поставить «изба, против избы клеть и овин поставить же, а в избе нутро зделать наготово, двери и окна затворить». Монастырь взыскивает с порядчика — чердынца Тараса Петрова — 5 руб., если он в положенный срок не поставит двора. Вероятно, обстоятельность этой части договора обусловлена тем, что Тарас Петров был хорошим плотником, коими славился Чердынский уезд. На эту мысль наталкивает и другое соображение: монастырь во что бы то ни стало добивается сооружения двора. Этот пункт фигурирует дважды. Неустойка при досрочном уходе или бегстве определена в 15 руб. Возврат выданных монастырских семян должен быть регулярным «из своего хлеба, а не свопча и до сроку своего» 64.
Четвертую порядную дал соликамец Афанасий Титов. В отличие от предыдущих записей тут нигде не упомянуто, что Титов поряжа-ется в крестьяне. Сказано просто: «жить... за Богоявленским монастырем двором своим, пахать земля монастырская добрая ис пятаго снопа 10 лет с нынешнего 161-го году апреля з 25 числа». Более короткий срок (совпадающий с первой порядной) объясняется тем,
63 ВПИ, оп. 1, стб. 14, лл. 12—13.
64 Там же, лл. 14—15.
180
что в том и в другом случае уже были поставлены дворы «наготове». Старцы всюду следят, чтобы непременно говорилось, что двор стоит или будет поставлен на монастырской земле. Сумма, идущая в пользу монастыря, если порядчик «не похощет» жить у старцев до названного срока, здесь более умеренная — 5 руб. Новым является в этом документе заключительное условие: «А где ся запись выляжет, тут по ней суд и правеж, а хто с сею записью станет, тот по ней и истец»65. Рассмотренные выше 4 порядные относятся к 1653 г.
В следующем году монастырь продолжал заключать порядные договоры. Жить в Ощепкову слободу на курье «пониже Ключевской деревни» пошел на 14 лет Трофим Викулов Лузянин. Льготы он получил 4 года. Сверх обычного условия безоброчного владения пашнями и сенокосами, в эти годы он имел разрешение на ловлю рыбы в курье. Здесь присутствует тот же пятый сноп, но добавлена еще ежегодная повинность ставить «на монастырь» 30 копен сена. Кроме того, в льготное время порядчик должен был жить на монастырском дворе, а затем поставить свой двор. Неустойка в этой порядной — 7 руб. 66
«До смерти своей» порядился в крестьяне монастыря Филипп Кириллов, «родом сысолец», обязавшись без всякой льготы платить с 1654 г. пятый сноп. Возможно, этот крестьянин уже какой-то срок был за монастырем и теперь решил остаться тут навсегда (в этой записи отсутствует пункт о дворе). Со своей стороны монастырь ооещает порядчику, что будет его «семенами ссужати и от всяких государевых зделей и от оброков и от всяких сторонних людей... оберегати»67. Такое же обещание дали старцы двум пинежанам — братьям Артемьевым (Леонтию и Петру), которые назвались «прежними половниками» Богоявленского монастыря, а ныне порядились в крестьяне на 15 лет с апреля 1654 г. при трехлетней льготе. Штраф «за дворовое поставление» (точнее, «непоставление» в указанный срок) — 5 руб., неустойка — 20 руб. 68 Уроженец важских мест Иван Афанасьев дал запись в том же году на 13 лет. Помимо пятого снопа, по истечении трехгодичного льготного срока он был обязан возить на своих конях хлеб с монастырской заимки «по силе своей». Порядчик получил от монастыря «мякотной земли под яровой хлеб две десятина да полдесятины озими в земле. И та полдесятины озими пахать на своих конях и рожь посеять своя» 69. Прочие условия совпадали. В 1655 г. двое соликамцев с Зырянки — Кирилл Кондратьев Козлов и Семен Дементьев Кропачев — с женами и детьми стали крестьянами монастыря на 13 лет с обычной льготой в первые 3 года и на известной уже основе уплаты пятого снопа «и поборы монастырские давать с крестьяны вместе ж». Поряд со
65 Там же, лл. 16—17.
61 Там же, л. 20.
67 Там же, лл. 21—22.
68 Там же, лл. 23—24.
69 Там же, лл. 26—27.
181
провождала такая текущая сделка: крестьяне получали в 1655 г. «озими две десятины да две десятины мякотной земли под яровой хлеб» с условием сеять своими семенами. «А в то место нам, Кириллу и Семену,— писали крестьяне,— две десятины поднять и посеять своею рожью на своих конех и впредь нам до той земли дела нет». Старцы, таким образом, обеспечивали себе поднятие целинного участка силами порядчиков. Штраф за непоставку двора был установлен в 10 руб., досрочный уход оценен в ту же сумму 70.
К августу 1656 г. относится десятый акт. Он примечателен тем, что в монастырь порядился бобыль-устюжанин («монастырской бобыль») Леонтий Петров на 20 лет (льгота 3 года). После льготы Петров будет платить в монастырь «на всякой год оброку по полуполтине и всякие монастырские зделья делать без ослушанья и без огурства и никаким бесчинством не бесчиновать». Неустойка в случае ухода ранее означенного времени указана в 15 руб. Другой монастырский бобыль, Леонтий Лукьянов с Сысолы, дал запись на тех же условиях, что и его предшественник Петров.
Вообще 1656 г. оказался урожайным на порядные с денежным оброком. Савва Кондратьев Брагин в своей записи указал, что идет «пахать земля монастырская». Льгота ему была назначена трехлетняя, после чего «давати мне, Савве, в монастырскую казну своей пахоты з десятины по полтине, по скольку десятин учну пахать в перемену, а в дву по тому ж, и сколько годов учну я жити за Богоявленским монастырем». Здесь отношения феодала и крестьянина максимально упрощены, будучи сведены к своеобразной «сдельщине» в определении общей суммы оброка. Порядчик не связан обусловленным сроком житья за монастырем. В данном случае нет и речи о какой-либо неустойке. Оставление владений монастыря крестьянином грозит лишь потерей двора и прочих построек. На тех же основаниях порядился Иван Яковлев «родом вычегжанин». По полтине за десятину пахоты согласился платить монастырю в течение 10 лет (плюс трехлетняя льгота) давший запись в бобыли двинянин Стефан Дементьев Носко. Но его вариант устройства менее благоприятен в смысле иных условий. Тут вновь мы встречаемся с клаузулой о штрафе за непоставку в срок двора и 15-рублевой неустойке 71.
Выделяется из всех пятнадцатый акт. Его дал монастырской братии во главе со строителем Давыдом (кстати, все списки порядных заверены им) Остафий Васильев, «Богоявленского монастыря Невьянской пустыни прежней оброчной крестьянин». Он с семейством (жена и дети), вероятно, возобновляет прежний договор «пахать земля монастырская из оброку 12 годов на монастырской заимке Колмацкий брод» по р. Бобровке и жить «двором своим». Льготный срок установлен в 2 года. Определен размер запашки — по 2 десятины озимого и столько же ярового посева. Оброк назван в размере полтины с десятины ржи. И это сделано со смыслом, чтобы
70 ВПИ, оп. 1, стб. 14, лл. 28—29.
71 Там же, лл. 31—36.
182
понудить крестьянина к выполнению, хотя бы частичному, барщинных повинностей: «А буде заставят монастырской хлеб за оброк, и мне, Остафью, жать безо всякова прекословья». Обратимость оброчной повинности все же ограничена только самой горячей порой — жатвой. Но этим не исчерпаны еще обязательства порядчика. «А буде я,— говорится далее в акте,— ...учну сиять ярового хлеба в лишке, и с лишново севу оброк давать з десятины по полтине же илижатиже». Подробно описано, что должен построить крестьянин во время льготного двухлетия: двор, избу 3 саженей печатных, «против избы клеть и забор по обе стороны, а от избы до клети забрать сарай, драницы покрыть и овин поставить дву сажен ручных». Крестьянин берет на себя также обязательство «как повестят, заплота мельничная починивать, и мне робить с крестьяны вместе». Эта порядная не обошла и жену Остафия: «А жене моей престь на монастырской обиход по два десятка конопля на всякой год». Кроме того, порядчик обязан огород городить вместе с крестьянами (эта формула во всех порядных встречается), а также «всякие подати, хлеб с Калмацково броду из монастырских житниц с оброчными крестьяны возить в монастырь вместе на своих конех по вся годы». Непоставка двора грозит порядчику 10-рублевым штрафом, а уход ранее срока — 15-рублевой неустойкой. Присутствует распространенное условие о послушании монастырским властям. Уход после срока предусмотрен также на уже известных основаниях 72. В рассмотренной порядной, можно полагать, наиболее подробно перечислены повинности старожильческих крестьян монастыря. Сама дифференцированность их в записи (не всегда, впрочем, четкая) указывает на то, что условия вырабатывались нелегко. Одновременно заметно, как монастырская братия стремится прижать крестьянина, привязать его покрепче к хозяйству святой обители.
Последние две порядные датируются 1657 г. Обе они даны пришлыми людьми (один пинежанин, другой вычегжанин) на 13 лет с условиями, уже нам знакомыми, включая платеж «пятого снопа» после льготных лет 73.
Итак, знакомство с порядными Невьянского Богоявленского монастыря за четыре смежных года показывает, что закрепостительные тенденции в условиях призыва крестьян присутствуют. Они прослеживаются и по материалам порядных записей в крестьяне Тобольского Знаменского монастыря74. В 1668 г. гулящий человек Филипп Развалихин порядился в крестьяне Далматова монастыря с условием после договора «идти на волю», оставив монастырю часть имущества 75. Более заметны эти тенденции, когда на новый срок договари
72 Там же. лл. 37—38.
73 Там же, лл. 39—41.
74 Ср. В. И. Шунков. Очерки по истории земледелия Сибири (XVII век). М., 1956, стр. 386—389.
7э А. А. Кондрашенков. Крестьяне Зауралья в XVII—XVIII веках, ч. 1. Южно-Уральское книжное изд-во, 1966, стр. 78.
183
вается уже работавший ранее на тех или иных условиях у старцев по-рядчик. Хлебный оброк составляет главную повинность крестьян. Приобретает значение и оброк деньгами. Там, где только возможно, монастырь стремится выговорить право привлекать крестьян на барщинные работы. Однако делается это довольно осторожно и осмотрительно. Ни одна порядная не имеет перечня полного цикла барщинных работ на монастырь — они как бы распылены между отдельными порядчиками. Это также характерная черта рассмотренных источников, свидетельствующая о трудностях в монастырском хозяйстве. Настойчивые усилия братии монастыря направлены к тому, чтобы тр>-дом новопорядчиков обеспечить условия для их возможных преемни ков в случае ухода до или после договорного срока (статья об оставлении монастырю двора и прочих построек).
Общий вывод, как мы полагаем, вытекает такой: в монастырском владении мы не наблюдаем классического типа крепостной зависимости. Право ухода, хотя и обставленное разными рогатками, остается неотъемлемой частью прибора в крестьяне. Обусловленный срок житья и форма документа тоже говорят в пользу этого вывода. Все это составляло специфику феодальных отношений в изучаемом районе — в районе, подвергавшемся усиленной крестьянской колонизации. Вот почему трудно согласиться с теми исследователями, которые склонны слишком сближать положение монастырских крестьян Западной Сибири с крепостным состоянием их в монастырских и помещичьих имениях Европейской России.
Сопоставление рассмотренных выше актов с порядными в крестьяне к помещикам в Европейской России со всей убедительностью о том свидетельствует. В этих последних непременно присутствует варьирующаяся бессрочная формула «крепок... во крестьянстве»76. Не составляет исключения и поступление в крестьяне к монастырям — тут также имеется условие о крестьянской «крепости» 77. Например, «вольный человек» Лука Юрьев порядился в Спасо-Преображенский Мирожский монастырь (март 1629 г.) и дал обязательство: «впредь я, Лучка, по сей записи Мирожскому монастырю во крестьянстве крепок, вольно им меня, где сыщут (в случае побега.— А. П.), в ту свою вотчину взяти по сей записи изо крестьянства и из бобыльства»78. Знакомство с порядными в монастырские крестьяне Европейской России за вторую половину XVII столетия вполне согласуется с данным наблюдением 79. В еще большей степени это отно
76 М. Дьяконов. Акты, относящиеся к истории тяглого населения в Московском государстве, вып. 1. Крестьянские порядные. Юрьев. 1895, стр. 5, 10—11 и др.
77 Там же, стр. 12, 13 и др.
78 Там же, стр. 15.
79 Там же. стр. 54—55, 59, 62 и др. Ср. Г. Н. Образцов. Оброчные и порядные записи Анг:опЕево-Сийскому монастырю.— «Исторический архив», т. VIII. М., 1953, стр. 80—197. На бессрочный характер порядно-поручных записей в крестьяне Спасо-Прилуцкого монастыря указывает Л. С. Прокофьева (Л. С. Прокофьева. Вотчинное хозяйство в XVII веке. По материалам Спасо-Прилуцкого монастыря. М.— Л., 1959, стр. 155—156).
184
сится к оформлявшим ссудные записи в крестьяне у светских феодалов 80.
Оброчная форма эксплуатации крестьян была свойственна и другим сибирским монастырям (Верхотурскому Николаевскому, Тобольскому Знаменскому, Троицкой Рафаиловой пустыни и др.) 81, а также владениям Тобольского Софийского дома 82. Ниже мы будем иметь возможность затронуть тему о применении наемного труда в феодальных вотчинах Западной Сибири. Сейчас же важно заметить, что барщинные, отработочные повинности не получили широкого распространения в сибирских монастырях. Причина этого явления кроется в социальном облике западносибирской деревни, в которую лишь были вкраплены владения монастырей. Воздействие внешней среды, не способствовавшей глубокому проникновению крепостнических отношений, в свою очередь влияло на миграционные процессы. Таким образом, жизнь «редактировала» формы ренты в направлении, более благоприятствующем оброчной системе или привлечению наемной рабочей силы для обслуживания собственно монастырского хозяйства, прежде всего полевого.
Похожая картина нарисована А. Н. Сахаровым, изучавшим патриаршее хозяйство XVII в. в различных районах Европейской России 83.
Кроме более или менее типичных, свойственных всем феодалам приемов привлечения рабочей силы в свои владения, духовные феодалы имели только им присущие специфические пути. Надежда на относительно спокойную старость приводила за монастырские стены так называемых вкладчиков. Их труд широко эксплуатировался монастырями. В свою очередь, они несли определенные обязательства по отношению к вкладчикам, так как те уже вложили нечто материальное в монастырскую казну. Но не об этой группе лиц сейчас будет разговор. Ее положение освещено в литературе достаточно обстоятельно. Нас интересует другая категория монастырского населения, которую называли «трудниками». На каких началах эти люди появлялись в монастырских хозяйствах и что их там привлекало? Проверка населения западносибирских монастырей с допросами, кто когда и как оказался крестьянином или «трудником», позволяет выяснить кое-что любопытное в смысле способов привлечения работников. Рассказы «трудников» Далматова Успенского монастыря (их было в 1670 г. 20 чел.) вскрывают подоплеку прихода в эту обитель. Не все опрошенные дали исчерпывающие ответы. Тогда же, когда рассказ более подробен, он убеждает в том, что главная при
80 А. Г. Маньков. Развитие крепостного права в России во второй половине
XVII века. М.—Л., 1962, стр. 231—232 и др.
81 В. И. Шунков. Очерки по истории земледелия в Сибири, стр. 384.
82 СП, кн. 434, лл. 23 об.— 24, 70—70 об. и др.; Н. Н. Оглоблин. Указ, соч., ч. 1, стр. 85, 263.
83 А. Н. Сахаров. Русская деревня XVII в. По материалам патриаршего хозяйства. М. 1966, стр. 48—72, 73—87, 88—115 и др.
185
чина появления в монастыре — это обещание «тружатца». Человек заболел, стал сомневаться в своих силах. В старину один из путей «лечения» — обращение к богу и святым. Надежда на исцеление сопровождалась добровольным или вынужденным обещанием работать в той обители, где возносил молитвы скорбящий. Если, на счастье, болезнь отступала, в силу вступало обещание — и человек становился «трудником» монастыря. Надо полагать, не только обращение к небесным силам, но и какие-то способы врачевания применялись старцами. Отсюда понятны ответы «трудников»: «за скорбью» обещал «тружатца» и т. д.84 Это — эксплуатация религиозных чувств и одновременно свидетельство нравственного долга людей, которым ничего не составляло, выздоровев, куда-либо уйти. Но они оставались и работали многие годы. Трудно предполагать, что тут речь идет о скрытой форме холопства.
Ранее говорилось, что церковно-монастырское землевладение завоевало на Урале и в Западной Сибири определенные позиции, но они не были столь значительными в сравнении с другими местностями России. Запрещение земельных вкладов тормозящим образом сказалось на росте владений церквей и монастырей. Только отдельным феодальным хозяйствам удалось сохранить в XVII в. относительно крупную земельную собственность (Пыскорский монастырь в Перми Великой, Тобольский архиерейский дом и Далматов монастырь за Уралом). Но следует помнить, что Пыскорский монастырь был силен не столько своими земельными владениями, сколько солеваренным промыслом. Особое положение митрополичьей кафедры также не вызывает сомнений. В большинстве своем все «молодые» церковные учреждения редко достигали на восточных окраинах большого успеха в приобретении земель и зависимых крестьян. Даже в пору «медового месяца» романовской монархии, когда щедрой рукой раздавались земли светским и духовным феодалам, на долю церковников Урала и Западной Сибири перепало совсем немного. В 1614 г. церковный староста Покчинского прихода Перми Великой пожаловался на захват пожни игуменом соседнего монастыря. Эту пожню крестьяне «приложили» к церкви Благовещенья, но вовсе не собирались передавать ее монастырю. В Москве дело пошло наперекор игумену, и на место поступила грамота о возвращении участка 85.
Энергичный преосвященник Сибири, первый ее архиепископ Киприан, ратуя за обеспечение вновь создаваемых монастырей своей епархии земельными пожалованиями, добился не того, на что рассчитывал. Царская грамота, выданная из Приказа Казанского дворца 28 июля 1621 г., хотя и санкционировала мероприятия Киприана по церковному «строению» в Сибири, повелевала впредь наделять монастыри пашней и сенокосом «из порозжих земель» 86. Не приняло правительство и ясного намека стариц Покровского девичьего монастыря
84 СП, кн. 434, лл. 154—169 об.
85 Такие запрещения в законодательстве встречаются за XVII в. нередко (см.
СГГД, Ч. IV, № 110, стр. 352—357; ПСЗ, т. II, № 731, стр. 175—178 и др.).
86 АИ, т. III, № 103, стр. 140—143.
186
в Верхотурье. Они в 1645 г., послав челобитную в своих нуждах, сетовали, что им устроить крестьян «нечем», явно напрашиваясь на дополнительное пожалование земельных угодий 87. Когда в 1632 г. возник, видно, не новый спор между Гаенской черной волостью и Троицкой Варламовой пустынью, что «меж Чердыни и Кайгородка, что над Камою рекою», в Москве отнеслись весьма прохладно к слезным жалобам старцев на крестьянские притеснения. Воеводе Перми Великой поручалось разобраться в этом деле и на суд «поставить с очей на очи» чернеца Иону и выборных крестьянских представителей, решив спор «до чего доведется» 88.
От 1700 г. имеется список со сказки, данной архимандритом Богословского монастыря Дионисием и строителем Плесинской Варламовой пустыни Андрианом чердынскому воеводе в связи со сбором даточных людей по случаю войны с Турцией. Нарисованная ими картина, пусть даже сгустившая несколько краски, дает представление о довольно жалком состоянии хозяйства этих обителей. Из 12 дворов монастыря запустело 4. В жилых дворах были не крестьяне, а погодные половники из тяглых «государевых» крестьян («нищие, нужные, пристарелые»). Из 6 половничьих дворов Варламовой пустыни жилых было только 3. Вследствие этого в обеих обителях «работают старцы собою малое число и наемными тяглыми людьми». Что особенно прискорбно, с точки зрения старцев, так это отсутствие крепостного населения: «И крестьянских дворов и крестьян и бобылей за теми монастырями нет и не бывало» 89.
В течение всего XVII в. причт Ныробской церкви Николая Чудотворца домогался, чтобы правительство уделило внимание материальному обеспечению священнослужителей. По разным поводам подавались челобитные царю. Их в Москве не оставляли втуне. И то только потому, что Ныробская церковь была не совсем обычной. На ее погосте покоился прах боярина Михаила Никитича Романова, брата всесильного Филарета. Тем самым Ныробская церковь, как одна из патрональных, могла рассчитывать на особое покровительство династии Романовых. Оно время от времени оказывалось ей. Небольшая деревня около церкви (менее десятка жилых дворов) была «обелена» царской грамотой. Однако при составлении писцовых книг М. Кайсарова в них не отметили ее особого положения, почему налоги с крестьян продолжали взыскивать. Удовлетворяя челобитья служителей Ныробской церкви, правительство не проявляло особой щедрости. Число дворов на погосте тем временем не прибывало 90.
С неудовольствием в Москве узнали о самочинных действиях верхотурского воеводы Ф. Г. Хрущева, который без правительственной санкции «пожаловал» земли по р. Пышме тобольскому митропо
87 Там же, № 247, стр. 407—408.
88 Там же, № 202, стр. 356—357.
89 Архив ЛОИИ, Соликамские акты, карт. 6, № 1512.
so АИ, т. III, № 149, стр. 241—243; В. Н. Верх. Путешествие в города Чердынь и Соликамск для изыскания исторических древностей. СПб., 1821, стр. 152— 157, 173—175.
187
литу. Центральная власть отменила воеводское решение в 1676 г. и предписала отобрать угодья в казну, а митрополичьих крестьян выселить в законные владения кафедры. Более того, распоряжение Сибирского приказа приобрело характер более широкой акции по проверке владельческих прав церковных феодалов Западной Сибири. Воеводам уездов поручалось провести расследование о земельных приобретениях сверх писцовых книг 1659 г. Софийского дома и монастырей. Обнаруженные лишние земли предусматривалось отписать «на государя» 91. В 1659 г. состоялся вывод крестьян из-за Тобольского Знаменского монастыря, поселившихся на его землях за время с 1621 г. 92 Не смог в конечном итоге вклиниться на тяглые земли Кунгурского уезда в конце XVII в. другой духовный феодал — Иона, епископ вятский и великопермский. Окрестное население воспротивилось переводу туда крепостных крестьян Ионы и стало добиваться у царя отмены епископской затеи 93.
В 1678 г. было дано указание выявить прирост земельных площадей и населения во владениях Софийского дома и монастырей. Крестьян, бобылей и других лиц, поселившихся за время, прошедшее после переписных книг 1659 г., предполагалось выслать в пределы Томского разряда и определить в государственные крестьяне 94. Не отрицалась идея приписки «новоприбылых» крестьян к слободам западносибирских уездов 95. Получение в Сибирском приказе в 1668 г. отписки тюменского воеводы И. И. Ладыгина о новопришлых людях в Тюменском Преображенском монастыре послужило основанием для напоминания насчет непозволительности призывать жителей в монастырские владения сверх переписных книг 1662 г. письменного головы Кирилла Дохтурова96 97. В 1710г. за монастырем значилось всего 55 97 дворов .
Игумен Туринского Николаевского монастыря в 1681 г. просил, чтобы ему разрешили прибирать «охочих» людей в крестьяне на монастырские земли, доказывая, что братия состоит из старых и увечных людей и сама прокормиться не может. Ответ из Москвы последовал примечательный: разрешалось прибрать не более 10 семей крестьян. Воевода Туринска Иван Федорович Погожево получил указание проследить, чтобы это ограничение было соблюдено 98 99.
В этом смысле особенно выделялось царствование Петра I. На грани XVIII в. Петр I запрещает строительство новых монастырей за Уралом ". Часть западносибирских монастырских владе
91 ВПИ, on. 1, стб. 7, лл. 106—112.
92 А. А. Савич. Из истории монастырской колонизации и хозяйства на Урале XVI—XVII вв’.— «Пермский краеведческий сборник», вып. 4. Пермь, 1928, стр. 166 и сл.
93 В. Н. Шишонко. Пермская летопись, период пятый, ч. 2. Пермь, 1887, стр. 73.
94 ДАИ, Т. VIII, № 48, стр. 192—194.
95 Там же, стр. 195, 199, 210.
96 СП. стб. 794, лл. 82 об. и далее.
97 ГАТОТ, Тюменский Преображенский монастырь, д. 153, ч. 2, лл. 3 об. и далее.
98 ДАИ, Т. VIII, № 48, стр. 211.
99 АИ, т. V, № 275, стр. 501—502.
188
ний в начале XVIII в. отписывается в казну, а крестьяне превращаются в приписных к заводам 10°. Эти меры вызвали острое недовольство тобольского митрополита Филофея. Он не рисковал перечить верховной власти, но чувствовалось, что у него накипело на душе, когда речь заходила о положении церковнослужителей в его епархии. Верхотурский воевода А. И. Калитин в 1703 г. обратился к митрополиту по совершенно рядовому вопросу — о благословении на постройку церкви при Алапаевских заводах. Ответ Филофея был исполнен в духе еле сдерживаемого негодования властей духовных на власти светские. Митрополит ехидно вопрошал воеводу: «...на чем при той церкви священнику и причетникам церковным питатися, о том, господине, нам не извещаешь в своем писании нималого». «И твоя милость первие повели известити нам, смиренным,— продолжает святитель,— откуду священник с причетники сыты будут? Довольно свя-щенницы в нашей епархии нищету терпят, великого государя руги давать им не велено, а земель в дачех церквам нет» 100 101. Это письмо отразило невеселые умонастроения церковников.
Землевладение духовных феодалов клонилось к упадку, как бы ни старались его поддержать «святые отцы». Данное обстоятельство также могло иметь влияние на затруднения с приобретением новых рабочих рук для монастырского хозяйства, а в свою очередь и на характер вотчинного режима монастырских владений. Сколь бы ни стремились старцы и пастыри этих краев подражать своим собратьям в районах давнего заселения, это им удавалось в очень ограниченных пределах. Тем самым выявляется еще одна характерная черта феодальных отношений на изучаемых территориях.
4. Земельные сделки крестьян
В исторической литературе давно установлено, что черносошные крестьяне русского Севера довольно свободно распоряжались находившимися в их пользовании земельными угодьями. По сути Дела землевладение черносошного крестьянства практически граничило с правом частной собственности, ибо купля, продажа, заклад, передача в наследство, а также другие частные сделки были широко распространены среди крестьян и не встречали серьезных препятствий со стороны правительственного законодательства. Эти порядки в значительной мере унаследовала сибирская деревня, где также распоряжение крестьян «собинными» пашнями и сенокосами, вопреки потугам администрации установить ограничения, существовало в течение всего XVII столетия 102.
100 Б. Б. Кафенгауз. История хозяйства Демидовых в XVIII—XIX вв., т. I.
М.— Л., 1949, стр. 123 и далее.
101 ПОКМ, Коллекция 11101, № 76.
102 В. И. Шунков. Очерки по истории колонизации Сибири в XVII — начале XVIII века. М.—Л., 1946, стр. 34—43, 77, 88.
189
При всей очевидности и бесспорности данного положения мы не всегда должным образом оцениваем его влияние на социальный строй черносошной деревни позднефеодальной эпохи. Возможно, именно потому, что данный тезис не вызывает разноречий в литературе, им нередко оперируют в слишком общей форме. Между тем, пока явление не вполне изучено в конкретно-историческом плане, оно не может занять достойного места в социологическом обобщении. В числе недостаточно разработанных вопросов этой большой темы следует упомянуть о разнообразных проявлениях мобилизации земельных угодий крестьян.
Правительство всегда стремилось контролировать земельные отношения в среде крестьян, а также других групп населения. Однако регулирование земплепользования на восточных окраинах было задачей не из легких. Наряду с официальным отводом земель властями действовал принцип свободно-захватного права. Он отчетливо прослеживается с первых шагов русской колонизации. 31 октября 1625 г. в отписке правительству верхотурские воеводы князь Дмитрий Петрович Пожарский и Игнатий Андреевич Уваров сообщали: «А у иных де у служилых и у посадских людей и у пашенных крестьян и у ямских охотников пашенных земель и сенных покосов занято много, не одни заимки. И те де свои лишние земли продают и закладывают, а иные де дают за вклад по душам в монастырь». Такое вольготное положение воеводы объясняли тем, что «заимовали де те лишние земли те люди в те поры, как было на Верхотурье людей мало, а земель было порозжих впусте много». Не привыкшие излишне утруждать себя царские наместники для устройства новоселов пошли по легчайшему пути. Они надеялись, исходя из более или менее постоянных официальных отношений собинных крестьянских земель и десятинной пашни, изъять некоторые площади у хорошо обеспеченных угодьями крестьян. В этих целях была проведена ревизия владельческих прав с представлением в приказную избу соответствующих документов. Тогда-то затея воевод фактически рухнула, так как обладатели «лишних» земель стали предъявлять купчие, закладные и другие акты; иные доказывали, что подняли эти земли «собою». Озадаченные воеводы запросили указа, как им быть. В Москве их рвение несколько охладили. Изымать разрешалось только те «лишние» земли, которые не использовались и представляли собой «дикое поле». К роспашам и сенокосам это не относилось 103.
Администрация проводила курс на то, чтобы крестьяне владели землями по отводу властей, оформляя свои права через приказные избы с получением на руки соответствующих документов («данных», «владенных памятей» и т. п.). Однако право свободного захвата «порозжих» земель существовало, и с ним в конце концов мирились власти. Так, при обследовании «лишних» пашен у крестьян Красно-польской слободы во второй половине XVII в. для обложения «вы-дельным» хлебом выяснилось, что некоторые жители сеяли хлеб «не
103 АИ, т. III, № 138, стр. 225—226.
190
на данной земле». Кроме выяснения, сколько «сыскано» таких земель и какой размер выдельного сбора, иных последствий эта ситуация для крестьян не имела 104 105.
Нельзя, однако, сказать, что правительство равнодушно взирало на факты отчуждения земель крестьянами посредством различных сделок. Оно не раз в XVII в. пыталось вмешаться в поземельные отношения как Западного, так и Восточного Поморья. М. М. Богословский отмечает разницу в отношении к вопросу об отчуждении крестьянских земель в Западном и Восточном Поморье. Для первого характерно в XVII в. запрещение отчуждать тяглые угодья не только беломестцам, но и в самой крестьянской среде. Для Восточного Поморья, несмотря на некоторые отступления, сохранялась большая свобода распоряжения земельными участками крестьян 1С5. Имеются сведения об указах, запрещающих продажу и заклад тяглых участков на Урале.
Ограничение роста землевладения «беломестцев» Соборным Уложением 1649 г. было продолжено во второй половине столетия и коснулось восточных окраин. В 1688 г. на территории уездов Новгородского приказа, судя по грамоте кунгурскому воеводе Ивану Кологри-вову, было запрещено посадским и крестьянам продавать или закладывать тяглые земли, а также соляные варницы и другие промышленные и торговые заведения беломестцам. Через два года указ этот был повторен в более строгой и развернутой редакции. В нем расшифровывалось понятие беломестцы, к числу которых отнесли церковных феодалов, монастыри, Строгановых, а также гостей. Запрет сопровождался назиданием площадным подьячим, чтобы те со своей стороны не писали крепостей на тяглые земли, переходящие к беломестцам, и не выступали послухами при таких незаконных сделках. Аналогичные распоряжения были адресованы в Вятку в 1697 г. 106 Иногда эти указания толковались в плане запрета каких-либо земельных сделок вообще. Влияние такого понимания чуствуется и в акциях западносибирских властей. В тексте данной грамоты 1684 г. на владение землей одному крестьянину Ницынской слободы содержался пункт: <<А тех земель и сенных покосов ему, Лучке, не продавать и не заложить, и в монастырь и к церкви не отдать, владеть за десятинное тягло» 107. Твердая политика в этом направлении, однако, не прослеживается. Рост денежных и товарных отношений неизбежно вызывал к жизни акты купли-продажи земельных угодий. И власть отступала, де-факто признавая возможность и законность сделок на участки земли и следя лишь за тем, чтобы по мере возможности они не выбывали из тягла. Напомним, что во время сыска беглых
104 Государственный архив Челябинской области, ф. 627 (Музея местного края), оп. 1, д. 187, лл. 1—6.
105 М. М. Богословский. Земское самоуправление на русском Севере в XVII в., т. I. М., 1909, стр. 58—61.
106 ЛИ, т. V, № 174, стр. 305—306; № 198, стр. 345—346; № 264, стр. 481 — 486.
107 ВПИ, оп. 1,стб. 15, л. 118.
191
поморских крестьян 1671 г. предназначенным к отправке восвояси разрешалось вполне официально продавать собинные пашни, сенокосы и дворы. Наряду с продажей как таковой встречались едва завуалированные сделки, суть которых была той же.
Вполне правомерно рассматривать сдачу тягла западносибирскими крестьянами за «наделок» новоприходцам как одну из форм отчуждения недвижимых имуществ, так как в состав «наделка» часто входили земельные угодья из фонда собинных крестьянских пашен и сенокосов.
Факты говорят, что крестьяне Кунгурского уезда довольно беспрепятственно продавали земельные участки друг другу. В 1703 г. крестьянин села Троицкого Филипп Фефилов продал крестьянину д. Опа-чевки Федоту Павлову «свое посилье» роспашных земель и «чертежей» за 50 коп. 108 У односельчанина Аврама Трапезникова купил два переезда «насевной озими на заложной земли» за 18 алт. крестьянин с. Никольского-Медянки Федор Яковлев 109. Большой земельный участок площадью 10 переездов «да чертеж и подскотинный огород» приобрел в 1706 г. крестьянин Иван Богомягких, уплатив за него и двор «со всем строением» 4 руб. 20 алт. 110 Тогда же состоялась сделка между крестьянами с. Ильинского, объектом которой были 3 переезда «насевного хлеба озими», а также роспашные земли, чертеж и сенокосы. Сумма сделки составила 70 коп.111 В августе 1711 г. крестьянин Торговишского острожка продал крестьянину с. Златоустовского двор, амбар, баню, треть овина, 3 переезда роспаши на Долгом поле, 2 переезда — на Сутяжном поле, 3 переезда — на Малом поле, 7 переездов в скотном выпуске и еще сенокосы. За все это продавец получил 2 руб. 112 Земельные сделки в этом районе имели место и во втором десятилетии XVIII в. 113
Во время составления переписных книг Кунгурского уезда 1703—1704 гг. крестьян опрашивали, на каких основаниях они владеют двором и землей. Очень высоким был процент ответов с указанием на купчие 114. В более обжитых уездах Поморья доля покупных земель, находившихся у крестьян, была также значительной и составляла в волости Лузской Пермцы на рубеже 70—80-х годов XVII в. 20,5% 115.
Знакомство с документами фонда Грамот Коллегии экономии в ЦГАДА выявляет обилие частных актов, оформлявших продажу и
108 ЦГАДА, Кунгурская земская изба, д. 2, лл. 651 об.— 652.
109 Там же, д. 3, л. 82 об.
110 СП, оп. 5, д. 893, л. 13.
111 ЦГАДА, Кунгурская земская изба, д. 4, л. 371 об. За 3 руб. продал в том же году свой участок в дер. Таз крестьянин Никита Черепанов (СП, оп. 5, д. 893, л. 10).
112 В. Н. Шишонко. Пермская летопись, период пятый, ч. 3, стр. 516—517.
113 ЦГАДА, Кунгурская комендантская канцелярия, д. 10, лл. 71—72 об.
114 СП, оп. 5, кн. 805 и др.
115 3. А. Огризко. К вопросу о собственности черносошных крестьян на землю (XVI—XVII вв.).— «Ежегодник Государственного исторического музея. 1962 год». М, 1964, стр. 212—213.
192
заклад земельных участков крестьян Соликамского, Чердынского и других уездов.
Наличие крестьянских актов в названном фонде чаще всего обозначало, что зафиксированными в них земельными сделками оформлялся переход земель в руки монастырей и церквей (вклады, пожертвования и т. п.). Вмешательство духовенства в поземельные дела крестьянских общин и отдельных семей, о чем будет речь ниже, оказывало тормозящее воздействие на развитие земельной мобилизации у крестьян. Отрицательно сказывалось это и на возможностях накопления для богатой деревенской верхушки. Денежные и земельные вклады «на помин души» — весьма распространенная форма выкачивания соков из крестьянской массы, применявшаяся церковниками. Из сказанного очевидно, что для изучения вопроса о земельных сделках крестьян материалы фонда Грамот Коллегии экономии должны быть сопоставлены с теми частными актами, которые оставались на руках у крестьян, переходя из поколения в поколение, и позже частично попали в архивохранилища. Такие акты — большая редкость, а потому вполне оправданно исследование каждой подобной находки. Не только стихийные бедствия и неумолимое время приводили к исчезновению той части актового материала, которая оставалась на руках у крестьян. Заемные и закладные документы, гарантировавшие интересы заимодавца, условия передачи ему тех или иных земельных угодий, исчезали и другим путем. Их, согласно бытовавшему правилу, уничтожали в момент погашения долга. На этот счет есть прямые ссылки документов. В 1660 г. посадский человек Верхотурья Иван Васильев Панов, торговец и скупщик, стал требовать уплаты долга у крестьянина Ивана Павлова Долгушина. Долгушин возмутился, так как, по его словам, деньги (4 руб.) были уплачены Панову полностью. Заемная кабала, которую дал Долгушин, была «изодрана» Пановым в его присутствии после погашения долга. Однако, жаловался Долгушин, заимодавец эту «плаченую драную кабалу» починил, «драные места... подклеил» и предъявил по ней иск 116. Можно полагать, что такой порядок «расправы» с юридически обесцененными частными актами был распространен и в других местностях.
Одним из наиболее верных, но крайне трудных и хлопотливых путей к решению данной задачи является реконструкция частных крестьянских архивов, изучение которых может дать в руки историка богатый по содержанию, динамичный по времени материал. Несомненно, это задача во много раз более сложная, чем выявление документов дворянских и купеческих фамилий. Современный исследователь может воспользоваться «Актами хозяйства боярина Б. И. Морозова», многотомным изданием «Архива князя Воронцова» и другими аналогичными сборниками документов из дворянских частных архивов дореволюционной России.
В конце XIX — начале XX в. некоторыми представителями класса буржуазии предпринимались попытки издания фамильных докумен
116 ВВИ, карт. 6, № 4, лл. 1—2 об.
7 А. А. Преображенский
193
7*
тов, родословных материалов, что сопровождалось временами специальными разысканиями в государственных архивах. К этим изданиям (обычно малотиражным и имевшим ограниченный круг потребителей из числа родственников и близких) относились издания Крестовниковых, Юдиных и др.
В государственных хранилищах СССР сосредоточено большое количество и неопубликованных документов личных фондов представителей дворянского класса и буржуазии. К ним все чаще обращаются историки. Плодотворность изучения этих компактных собраний документов общеизвестна. В тех случаях, когда исследователю приходится прибегать к восстановлению частного архива того или иного деятеля соответствующей исторической эпохи, по крупицам собирая разрозненные материалы, его труд благодарно окупается достигнутыми результатами. Сошлемся на пример восстановления Н. А. Баклановой архива гостиной сотни К. П. Калмыкова.
Вот почему крайне важно не упускать из виду и возможность собирания воедино письменных источников, относящихся к отдельным крестьянским семьям русского Севера. Эта мысль не является утопичной. В 1901 г. В. И. Срезневский приобрел для Рукописного отдела Библиотеки Академии наук (в Петербурге) коллекцию актов крестьян Цыренниковых, родственников Строгановых. А. А. Введенский в 1927—1928 гг. изучал другую часть этого крестьянского архива в деревне Циренниково, у потомков крестьян XVJ—XVII ° 117 столетии 1 .
Особый интерес представляют частные акты, отражающие имущественные и поземельные отношения. Как будет показано ниже, иногда удается собрать подобный материал, относящийся к одной и той же крестьянской фамилии, за довольно длительное время 117 118.
117 А. А. Введенский. Дом Строгановых в XVI—XVII веках. М., 1962, стр. 13— 14.
118 На это обстоятельство автор обратил внимание в статье «О земельных сделках уральских крестьян в XVII в.» («Проблемы общественно-политической истории России и славянских стран». Сб. статей к 70-летию академика М. Н. Тихомирова. М., 1963, стр. 219—224). Но тогда он, естественно, не мог знать, что спустя год в фонды Кунгурского краеведческого музея поступит богатая коллекция частных актов XVII — начала XVIII в., среди которых находился целый архив крестьянской семьи Иртеговых. Только летом 1967 г. нам удалось познакомиться с этим интереснейшим комплексом документов. Недавно появилась в печати первая специальная публикация крестьянского архива, принадлежавшего семье жителей Яренского уезда Артемьевых-Хлызовых (Н. П. Во-скобойникова. Родовой архив крестьянской семьи Артемьевых-Хлызовых.— «Археографический ежегодник за 1966 год». М., 1968, стр. 384—406. Подборка включает 25 документов). Чрезвычайно интересную источниковедческую работу в историко-генеалогическом направлении выполнил Н. Е. Носов, который проследил судьбу отдельных крестьянских династий на протяжении XVI— XVIII вв. (Н. Е. Носов. Опыт генеалогических изысканий по истории зарождения крестьянских торгово-промышленных капиталов в России («Лучшие люди» и «торговые мужики» двинских актов XVI в.).— «Вспомогательные исторические дисциплины», т. I. Л., 1968, стр. 227—269); он же. Становление сословно-представительных учреждений в России. Л., 1969, стр. 240—284.
194
В нашем распоряжении имеется ряд частных актов XVII — начала XVIII в., выявленных нами в архивохранилищах Перми, Кунгура и Москвы (ЦГАДА, Госархив Пермской области, фонды Пермского областного краеведческого музея и Кунгурского краеведческого музея). Эти акты, касающиеся крестьян главным образом Соликамского уезда, представлены в большинстве закладными крепостями на земельные участки.
Существенный недостаток их как источников заключается в том, что они редко содержат сведения количественно сопоставимого характера и отражают разнообразие земельных мер той поры («жеребьи», «гоны», «полосы», «переезды»).
Перейдем к рассмотрению этого материала, отражающего чрезвычайно важные для понимания социальной жизни черносошной деревни молекулярные процессы землевладения. Три акта касаются семьи крестьян Шуковых. Эти документы говорят прежде всего о том, что Родион Семенов Шуков в 40—50-х годах XVII в. владел несколькими земельными участками по рекам Вильве и Инве, обладал свободными денежными средствами, ссужая их под заклад земли, а также покупая пашни и покосы у соседних крестьян.
23 августа 1641 г. крестьяне братья Баяндины заняли у Р. С. Шу-кова 4 руб., в вере подписав «кошебные места» над р. Вильвой 119. Два обстоятельства заставляют серьезно сомневаться в том, что Баяндины уплатили долг. Во-первых, срок займа был весьма коротким — до Покрова дня, 1 октября, т. е. менее двух месяцев, во-вторых, цитированный акт был подарен в 1889 г. Пермской археографической комиссии 12°, по-видимому, кем-то из потомков Шукова, ибо его контрагентам вряд ли понадобилось хранить этот документ почти двухсотпятидесятилетней давности. В крестьянской среде потерявшие силу частные акты, как мы об этом упоминали, уничтожались, чтобы не быть в дальнейшем предметом судебных тяжб.
Спустя почти 12 лет, в июне 1653 г., Р. С. Шуков покупает «пашенные земли 6 переезд на Инве» (примерно 3 дес.) за 1 руб. 10 алт. у крестьянина Осипа Ярафеева Голева из деревни Зяны-мой 121. Получив деньги сполна при заключении сделки, Голев даже не стал связывать себя условием о выкупе. Земельная покупка здесь предстает в своем чистом виде. Заметим, что земли по Инве считались в то время не из худших по плодородию, а цена десятины едва приближалась в этой сделке к 44 коп. 122 Обращает на себя внимание и тот факт, что вновь приобретенный пашенный участок располагался смежно с ранее принадлежавшим здесь Шукову земельным участком, размер которого, к сожалению, не указан.
119 Госархив Пермской области, Коллекция документов XVII в.
120 Такие отметки встречаются и на некоторых других привлеченных нами актах из архивохранилищ Перми.
121 Госархив Пермской обл., Коллекция документов XVII в.
122 В 1688 г. упоминается продажа на Егве 3 переездов пахотной земли за 3 руб., т. е. цена десятины— 1,5 руб. (там же).
195
7*
Еще через пять лет, в июне 1658 г., Р. С. Шуков снова выступает в роли покупателя земли. Правда, это приобретение гораздо более скромное по своим размерам. Крестьянин Яков Артемьев Кетов за 2 гривны продал ему две полосы заброшенной пашни, используемой под сенокос. Надо думать, Кетов решился на этот шаг не от хорошей жизни. Об этом свидетельствуют скупые, но выразительные слова купчей о том, что Я. А. Кетов продал «отца своего благословение статков шутемного места двои гоны» 123. И в этом акте мы видим, что
покупается земля, соседствующая с участком покупателя. Сельский богатей, которым несомненно можно считать Р. С. Шукова, обладая деньгами (вероятно, он торговал или брал подряды на соляных промыслах), оказывается господином положения в деревне.
Всего два акта, но зато за один 1637 г. мы имеем от Романа
Дементьева Немятого. Ему продал за 5 руб. без выкупа «свою половину дубровы своего чертежу» Лука Андреев Самарин. Упоминается, что сам Самарин владел этими пашнями и сенокосами, чисты-
ми и новорасчистными, по купчей. Продавец владел этой землей вместе с другим крестьянином — Ульяном Коньковым 124. В том же году к Немятого перешел за 5 руб. земельный участок упомянутого Конькова на тех же условиях и за ту же цену 125. «Деловая» на иму-
щество, составленная крестьянами-родственниками в вает покупные покосы 126.
1647 г., назы-
В. А. Оборин приводит факты сосредоточения значительных земельных богатств на протяжении XVII в. в руках семейства крестьян Чердынского уезда Могильниковых. Одним из средств для достижения этой цели служила покупка. Писцовые и переписные книги неизменно отмечают у Могильниковых деревни и починки с большим числом половников и подворников 127. В дополнение к нашим ранее
опубликованным данным о земельных сделках крестьян им же указаны отдельные акты из фондов Чердынского краеведческого музея. Возможно, это и есть те самые «Цыдвинские акты», которые напечатал В. А. Удинцев еще в 1908 г. 128
Есть частные акты, показывающие, что для некоторых крестьян
земля была всего лишь платежным средством в предпринимательских делах, а главное составляли деньги, которые можно было с барышом поместить в какое-либо предприятие. По самому характеру частные акты этого вида в еще меньшей степени сохранились в наших архивах, тем более если дело идет о последовательном рассмотрении ма-
123 Госархив1 Пермской области, Коллекция документов XVII в.
124 ЦГАДА, ГКЭ, оп. 17. Соликамский уезд, № 11286, л. 1.
125 Там же, № 11287, л. 1.
126 Там же, № 11330, л. 1.
127 В. А. Оборин. К истории крестьянской колонизации Верхнего Прикамья в XVI — первой половине XVII в.— «Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1964 год». Кишинев, 1966, стр. 109—ИО.
128 Вс. Удинцев. История займа в России. Киев, 1908, Приложения. Еще один акт цыдвинской группы выявлен в ЦГАДА (Чердынская приказная изба, д. 4, л. 1).
196
териала, касающегося одной и той же крестьянской «династии». Выгодной сферой приложения денежных средств в изучаемом районе была поставка дров к соляным варницам. Действительно, это занятие привлекало предприимчивых крестьян, которые не останавливались перед ликвидацией своего земледельческого хозяйства, почти целиком переключаясь на торгово-промышленную деятельность.
Среди находящихся в нашем распоряжении источников эта линия наиболее наглядно выявляется применительно к фамилии крестьян Сапегиных. За XVII столетие о них сохранилось не менее десятка актов, причем все эти акты, на первый взгляд, как будто свидетельствуют о неуклонном упадке благосостояния Сапегиных, ибо в них говорится о займах денег и закладе имущества, в том числе земельных угодий. В самом деле, в июле 1647 г. Нефед Семенов Сапегин занял у городищенского крестьянина Спиридона Максимова Плясу-нова 10 руб. на весьма короткий срок — до Ильина дня (20 июля) того же года, подписав «в вере» доставшиеся ему после отца по закладной кабале «двор со всеми хоромы и с местом дворным», а также «полосу земли своей пашенную» 129. В 1650, 1651, 1664 и других годах Сапегиных мы видим опять в роли заимщиков, берущих под заклад земель деньги у крестьянина Кирилла Иванова Иртего-ва 13°. Для каких нужд требовались деньги, показывает документ от 19 июня 1653 г., представляющий собой подрядную запись И. С. Са-пегина, согласно которой он должен был поставить варничные дрова гостиной сотни торговому человеку А. И. Анофриеву на сумму 15 руб. 131
Сопоставление частных актов указывает на то, что упоминаемые ими контрагенты в конечном счете оказываются связанными сложной системой поземельных и денежных отношений, ставших для тамошней деревни нормальным, повседневным явлением. Постепенный подрыв патриархально-натуральных устоев крестьянства чувствуется и в других областях жизни. Получала широкое развитие практика семейных разделов. Более того, близкие родственные связи не мешают в поземельно-имущественных делах блюсти прежде всего денежный интерес.
Один из наиболее ранних актов такого рода по изучаемому краю — раздельная запись крестьян Редикорского погоста Перми Великой братьев Максимовых, датируемая 15 ноября 1573 г. Тимофей Максимов отделился от остальных четырех братьев «полюбовна и по своей по охоте». Родственники на будущее условились, что с выделившимся Тимофеем «вперед нам опять не делитца и ссудою бескабальна не ссужатца». Пожалуй, самым ярким свидетельством решительного размежевания всех имущественных дел было окончание только что цитированного пункта раздельной записи: «...и поклажея братоу брата без опаси не класти, и в том нам
129 Госархив Пермской области, Коллекция документов XVII в.
130 Об Иртеговых и их контрагентах см. ниже.
131 ПОКМ, Коллекция 11101, № 123.
197
Межу собою каверз не чинить никоторых». Если кто из братьев «взотчнет опять делитца, и на том пеннаго 30 рублев денег». Должно быть, эта семья была не из бедняков, так как упоминаются «слободы», доставшиеся братьям от отца; кроме того, она рассчитывала получить какие-то долги (не указано, денежные или натуральные) 132.
Не далее как в январе 1603 г. Иван Козьмин Речкин продал за 8 руб. своим братьям Степану и Мелентию доставшийся ему после раздела имущества покойного отца «жеребий» пашенных и сенокосных угодий, включая долю «во всех хоромах и с овином с гуменником» 133.
К 1607 г. относится новая земельная сделка этих родственников, в которой участвовал в качестве продавца земли Мелентий Речкин, а покупателя — Степан. Цена фигурировавших в данном акте угодий была гораздо значительнее (20 руб.). Примерно в эти же годы Мелентий купил вместе со Степаном земельный участок у другого брата — Третьяка 134. А спустя четыре года (в 1611 г.) мы являемся свидетелями того, как Степан Речкин покупает за «полчетверта рубли без гривны» (т. е. за 3 руб. 40 коп.) пашенную землю и «чертеж» у брата Семена в пределах принадлежавшего тому починка 135. Все перечисленные сделки заключены между братьями без условия выкупа. Постепенно земля (наследственная и покупная) концентрируется в руках Степана Речкина (известно, что какие-то земли он еще купил у брата Ивана).
Обстоятельно расписано подлежащее разделу имущество в записи 1628 г., составленной крестьянами Богданом и Иваном Корсаковыми 136. С условием «не всчинать» новый передел при неустойке в 30 руб. договорились о долях «статков» покойного отца его двое сыновей и дочь, о чем повествует неполностью сохранившаяся запись 1635 г. Здесь же стороны распределили уплату оставшихся от отца долгов 137.
Отмечая факты земельной мобилизации у крестьян Соликамского уезда, мы не можем не остановиться и на тех препятствиях, которые мешали этому процессу. Одним из них, как уже говорилось, было вмешательство со стороны церковных феодалов. Расположенные на территории уезда монастыри (Пыскорский Преображенский и Соликамский Вознесенский) проявляли в этом направлении наибольшую активность. Только что мы говорили о земельных приобретениях Степана Козьмина Речкина. Однако, видимо, под старость он значительную часть своих земельных приобретений, а также наследствен-
132 ЦГАДА, Государственные и частные акты поместно-вотчинных архивов XVI— XIX вв., оп. 2, разд. Разные акты, 1573 г., № 1, л. 1.
133 ЦГАДА. ГКЭ. оп. 17. Соликамский уезд, № 11154, л. 1.
134 Там же. № 11160, лл. 1—2.
135 Там же, № 11178, л. 1.
136 ПОКМ. Коллекция 11101, № 143.
137 Госархив Пермской области, Коллекция документов XVII в.
198
них угодий пожертвовал в Соликамский Вознесенский монастырь за два вклада (за себя и жену Татьяну), что состоялось в 1628 г. 138 Уже упоминавшийся ранее крестьянин Роман Немятого в 1639/40 г. под заем 20 руб. заложил купчие земли Вознесенскому монастырю 139 140.
В течение 70 — 80-х годов XVII в. по частным актам прослеживается, как старожилы этих мест, крестьяне деревни Рубцовой (Зачер-новской) Влас и Никита Родионовы Рубцовы и Поликарп Архипов Рубцов (каждый порознь), занимали деньги под заклад пашен, сенокосов и «причистей» по речке Суходойке у посадских людей Соли Камской Терентия и Антона Петелиных. В результате эти земли, оцененные закладными в 48 руб. 10 алт., оказались во владении Петелиных 14С. Но в 1687 и 1688 гг. наследники братьев Петелиных поступились землями, приобретенными у Рубцовых, Вознесенскому монастырю, передав ему вместе с закладными кабалами Рубцовых также закладную крестьянина той же деревни Матфея Мартемьянова Минеева. Тем самым наследники Петелиных обеспечили в монастыре пять вкладов и запись на поминовение и в синодик Терентия Петелина 141. Секуляризация церковных имуществ в XVIII в. не могла не отразиться и на земельной мобилизации в среде крестьян черносошных районов, облегчив ее развитие. Но данная тема заслуживает особого внимания и требует специальных изысканий. Здесь лишь сошлемся на пример хорошо изученного Илимского уезда в Сибири, свидетельствующий об ускорении расслоения деревни после проведения секуляризации 142.
В Поморье тем временем вводятся законодательные ограничения земельных сделок крестьян.
ж ж ж
Рассмотрение темы о земельных сделках крестьян, приводивших к выделению зажиточного слоя черносошной деревни, мы завершим анализом собранного автором фактического материала о роде крестьян Соликамского уезда Иртеговых. Удалось реконструировать архив Иртеговых почти на протяжении полутора веков (с 20-х годов XVII в. до середины XVIII столетия). В его состав входят частные денежноземельные акты, на сегодня насчитывающие около 60 документов. 4 акта выявлены в ЦГАДА, 4 — в Пермском областном краеведческом музее, 11 — в Госархиве Пермской области, 4 — в Пермской областной библиотеке и самое большое число их (33) хранится в Кунгурском краеведческом музее 143. Отличие иртеговского архива от опуб
138 ЦГАДА, ГКЭ, оп. 17. Соликамский уезд, № 11243, лл. 1—3.
139 Там же, № 11310, лл. 1—2.
140 Там же, № 11399, 11401, 11402, 11404, 11407, 11416.
141 Там же, № 11435, 11437.
142 В. Н. Шерстобоев. Илимская пашня, т. II. Иркутск, 1957.
143 С копийными материалами Иртеговых из фонда А. А. Дмитриева в Г ос архиве Пермской области, а также из фонда редкой книги Пермской областной би-
199
ликованного Н. П. Воскобойниковой материала яренских крестьян Артемьевых-Хлызовых заключается не только в количестве актов, которых от Соликамских крестьян сохранилось вдвое больше (соответственно 25 и 56). Артемьевы-Хлызовы, будучи избираемы на мир* ские должности, сохранили в своих бумагах некоторые документы, относящиеся к волостному управлению 144.
Переплетение лично-имущественных (притом немногочисленных) документов с материалами волостного или церковного управления присуще также частным архивам других крестьян русского Севера.
В «Путеводителе» по фондам Архива ЛОИИ отмечены архивы Максима Филиппова Боковникова, крестьянина Пежемской Устьинской волости, земского бурмистра начала XVIII в.145; Чемакиных — крестьян Кушкопольской волости Кеврольского уезда, занимавших разные земские должности в XVII—XVIII вв. 146 Церковными приказчиками и сборщиками денег были крестьяне того же уезда Ряхины147. Все эти архивы весьма интересны и заслуживают издания.
Преобладающее место в них занимают материалы служебной деятельности; частные акты встречаются гораздо реже. Напротив, служебных документов нет в архиве Иртеговых совсем. Он в еще более чистом виде представляет поземельно-имущественные отношения черносошных крестьян. Земельные сделки Артемьевых-Хлызовых по преимуществу состоят из купчих. У Иртеговых преобладают заемные кабалы под заклад угодий.
По времени материалы архива Иртеговых распределяются так:
20-е годы XVII в. —4 70-е ” —9
30-е " —5 80-е " -10
40-е " -1 90-е " -11
50-е ” -3 1700-1703 ГГ. —7
60-е " —4 1730—1740 гг. —2
Как видим, наибольшее число актов относится ко второй половине XVII —началу XVIII столетия.
блиотеки им. А. М. Горького меня любезно познакомил В. А. Оборин, которому выражаю свою признательность. Подробнее о судьбе архива Иртеговых см. статьи В. А. Оборина и автора этих строк в «Уральском археографическом ежегоднике за 1970 г.» (Пермь, 1971). В том же издании Е. Н. Полякова опубликовала пять актов Иртеговых из коллекции Кунгурского краеведческого музея. Ей же принадлежит палеографическое описание документов XVII— XVIII вв. этого музея («Ученые записки Пермского университета», т. 137, вып. 1. Пермь, 1965).
144 Н. П. Воскобойникова. Родовой архив крестьянской семьи Артемьевых-Хлызовых, стр. 384—406.
145 «Путеводитель по Архиву Ленинградского отделения Института истории». М.—Л., 1958, стр. 260—261.
146 Там же, стр. 333—334.
147 'Там же, стр. 320—321.
200
По видам документов архив Иртеговых представляет следующую картину:
Челобитных —1 Вкладных -1
Межевых выписей -1 Данных -1
Отписей (в уплате нало- -1 Закладных -2
гов) Меновных —1
Раздельных записей -3 Купчих —7
Расписок -1 Подрядных -3
Поступных —1 Заемных закладных -33,
Итак, свыше половины документов представлено заемными кабалами. Притом в подавляющем большинстве не Иртеговы занимают, а у них берут деньги в долг под заклад имущества.
Иртеговы обосновались в Родниковском селении Соликамского уезда. В 20—30-х годах XVII в. здесь проживали братья Сила и Иван Андреевы Иртеговы. Наиболее заметный след оставило в документах потомство Ивана Иртегова. Оно более других ветвей этого рода преуспевало в земельно-денежных делах. О Силе Иртегове известно немного. В 1633 г. он получил под заклад 2 руб. от Евдокии Алексеевой Тупицыной «четвертой жеребей пожни Пичугинские» с правом в том же году пользоваться этим участком по его собственному усмотрению (пахать или косить). Хотя выкуп был предусмотрен на Семенов день (1 сентября) 1633 г., закладная не исключала и продления действия сделки вплоть до фактической расплаты (Евдокия писала на этот счет: «по коих мест деньгами владею») 148. Насколько проблематичным было на практике право выкупа заложенного участка, ясно свидетельствует дальнейшая судьба «пожни» Е. А. Тупициной. Выкуп не состоялся ни в условленном 1633 г., ни в следующие годы. А в апреле 1640 г. один из наследников к тому времени уже умершего С. А. Иртегова — Илья Иртегов — эту закладную вместе с пожней передал Соликамскому Вознесенскому монастырю, причем условие выкупа сохранилось и здесь, но уже за Иртеговым 149. Ясно одно — к прежнему владельцу этот земельный участок не вернулся. В 1637 г. сыновья Силы — Илья и Иван — заняли у церковного старосты на Городище 7 руб. до Филиппова поста, оговорив право выкупа заложенной пожни «в Усольском уезде подле Глотиху» 15°. Это колено ир-теговского рода, судя по актам, едва ли не больше теряло, чем приобретало, чего нельзя сказать о другой ветви рода Иртеговых. Еще был жив Сила, когда на горизонте появился его родной брат Иван Андреев Иртегов. Первый акт, датируемый 1620 г., свидетельствует, что Иван Андреев Иртегов стал владельцем «чертежа» пашенных земель и «шутем» городищенского крестьянина Вахромея Леонтьева Бердюги-на, уплатив ему по купчей 10 руб. 151 И. А. Иртегов (он был грамотен) верховодил над своими братьями. В декабре 1622 г. соб
148 ЦГАДА, ГКЭ, оп. 17. Соликамский уезд, № 11266, л. 1.
149 Там же, № 11304, л. 1.
489 Там же, № 11314, л. 1.
Госархив Пермской обл., ф. А. А. Дмитриева, д. 33, л 22 об.
201
ственной рукой он составил заемную кабалу «на себя и на свою братью» в том, что крестьяне Соликамского уезда Дементий, Мо-кей и Иван Никифоровы Булычевы заняли у Иртеговых 5 руб «без росту». «Для веры» они подписали сенные покосы на р. Вильве Иван Иртегов «за рост» получил право косить сено на заложенных землях до уплаты долга (срок истекал на Рождество 1623 г.) 152.
Несколько ранее, в апреле того же года, Иван Иртегов приобрел за 5 руб. сенокосный участок у Прокопия Козьмина Жданова, которым тот владел по купчей 153. Спустя пять лет И. А. Иртегов оформляет закладную крепость 154.
С середины 30-х годов на первый план выдвигается сын И. А. Иртегова Кирилл. Впервые мы с ним как самостоятельным хозяином встречаемся в 1636 г., когда он со своим дядей Дмитрием Андреевым Иртеговым делил наследство И. А. Иртегова. Кирилл получил земельные угодья (пашни и покосы) в разных частях Соликамского уезда, причем основанием владения служили купчие крепости. Не исключено, что покойный Иртегов занимался поставкой дров к соляным варницам (после него осталось 40 саж. дров на 6 руб.) 155. Через три года Кирилл Иртегов совершает крупную сделку с Дмитрием Козьминым Широносовым, уездным жителем «с Попова». Ши-роносов занял у Иртегова 30 руб. Гарантией уплаты долга к сроку на Вознесенье 147 г. служили подписанные «в вере» «на Родниках по Своим по купчим» деревня, «одворная» земля, а также две полосы Пашни в другом месте и третий пай в поскотине. Сверх того Кириллу Иртегову была отдана закладная брата заимщика Козьмы «для очищенья, по чему я, Дмитрей, владел». Большая сумма денег предполагает значительные земельные угодья, заложенные Иртегову.
От 40-х годов сохранился лишь один акт — межевая запись, указывавшая грани владений К. И. Иртегова и его соседа Тараса Авдеева Козьмина 156. В следующем десятилетии контрагентом Кирилла выступает во всех трех случаях знакомая нам из предыдущего изложения семья крестьян Сапегиных. Под 1650 г. значится продажа Нефедом Семеновым Сапегиным за 1 руб. дворового места «на Попове», которым он владел по купчей от Спиридона Плясунова. В документе оговорено, что участок переходит Иртегову «с назьмом», что был на этом месте 157. Спустя два года брат предыдущего Сапегина — Иван — занял у Кирилла Иртегова 2 руб. с 15 ноября до Николина дня осеннего 160 г., согласившись в случае просрочки уплаты долга передать во владение Иртегова участок пашенной земли 158. В 1658 г.
152 Кунгурский краеведческий музей (далее — ККМ), Коллекция рукописей, № 52. «Уральский археографический ежегодник за 1970 г.», стр. 244.
153 Госархив Пермской обл., ф. А. А. Дмитриева, д. 33, л. 11 об.
454 ЦГАДА, ГКЭ, ОП. 20, № 14403, л. 1.
455 ПОКМ, Коллекция 11101, № 131.
156 ККМ, Коллекция рукописей, № 66 (далее указания на эту коллекцию в ссылках опускаются, приводится только номер единицы хранения).
157 ККМ, №67.
158 Там же, № 61.
202
он же позаимствовал на полгода более значительную сумму —6 руб.« подписав «в вере» полосу пахотной земли 159.
Не обошлись в семье Кирилла без денежно-земельных сделок и в 60-е годы XVII столетия. В 1664 г. хорошо знакомый нам Иван Семенов Сапегин одолжил у Кирилла Иртегова 3 руб. 50 коп. с 3 мая до Рождества этого года. Заклад был представлен двумя паями сенных покосов, которыми заимодавец мог пользоваться до уплаты долга уже в летнее время 1664 г.160 И он им пользовался, как явствует из челобитной К. И. Иртегова 1664/65 г., притом ущерб от своза сена был им оценен в 4 руб. 161 Любопытно, что этот акт сохранился также в списке XVIII в., по-видимому, будучи юридическим основанием владения невыкупленным сенокосом 162. Через два года Кирилл Иртегов оформил в Соли Камской заемную кабалу, которую ему дал посадский человек Петр Давыдов Пинегин. Последний писал, что занял у «уездного крестьянина» Кирилла Иванова Иртегова 5 руб. с 4 января 1666 г., обязавшись уплатить долг в том же году. Пинегин подписал «в вере» «землю пашенную и сенные покосы и с причистью». Данный документ интересен в том отношении, что он содержит сжатую, но выразительную справку о предыдущей судьбе подписанных Иртегову земельных угодий. Пинегин получил их от крестьянина Афанасия Иванова Елтышева по закладной. Но и Елтышев не был старинным хозяином этих участков. Оказывается, он стал владеть ими по закладной от городищенского крестьянина Якова Аверкиева Ярасимова. В свою очередь этот последний являлся обладателем земель «по прибытковской купчей» 163. Следовательно, угодья уже давно переходят из рук в руки путем покупки и заклада. Как обычно водилось в таких случаях, Иртегов получил последний по времени акт, удостоверяющий права владения — закладную Елтышева. В том же году Иван Семенов Сапегин одолжил у Кирилла Иртегова круглую сумму — 30 руб., заложив пашни и покосы с причистью «на Попове, против дворов за речкою» 164.
На сумму, превышавшую 100 руб., совершил кредитно-ссудные операции (преимущественно под заклад земель) Кирилл Иртегов на протяжении 70-х годов XVII столетия. Из семи актов этого рода четыре касаются земельных дел и связаны с крупными денежными суммами. Чувствуется, что родниковский крестьянин развернулся вовсю, деятельно участвуя в торгово-промышленной жизни края. О состоятельности К. И. Иртегова говорит отпись, выданная ему в 1675/76 г. в уплате «ево дани три рубля на сибирские ямские отпуски и на земские мирские росходы» 165.
159 Там же, № 49.
160 ПОКМ, Коллекция 11101, № 123.
161 Госархив Пермской обл., ф. А. А. Дмитриева, д. 33, л. 24.
162 ККМ, № 55.
163 Там же, № 80.
164 Госархив Пермской обл., ф. А. А. Дмитриева, д. 33, л. 19.
165 Там же, л. 25.
203
К его мошне прибегают не только местные крестьяне. Он порой ссужает деньгами очень видных дельцов своего времени. Так, в 1671 г. у Кирилла Иртегова занял 40 руб. гостиной сотни торговый человек Андрей Иванов Анофриев. Тот самый Анофриев, который имел соляные промыслы и считался видным предпринимателем 166. Заем был краткосрочным: с 6 февраля по «Великое заговенье» того же года, т. е. не более полутора месяцев. Но и вступая в контакт с человеком, чьи возможности и богатство гарантировала принадлежность к привилегированной корпорации, Кирилл не изменил себе. Все было оформлено в соответствии с бытовавшими порядками посредством закладной кабалы. Анофриев подписал «в вере» третий жребий принадлежавшей ему по купчей деревни. Кстати, он купил эту треть у небезызвестного Нефеда Сапегина, «что ему, Нефеду, от братей с делу досталось» 167. К слову заметим, что через два года представитель какой-то боковой ветви рода Сапегиных (Яким Зиновьев) взял в долг у Кирилла Иртегова внушительную сумму — 20 руб., подписав пашни и сенокосы, коими владел по закладной 168. Обратились за ссудой к Иртегову также братья Игнатий и Павел Алексеевы Мельковы. Первый занял в июне 1679 г. 10 руб. 169, второй ту же сумму в августе следующего года 17°. Оба займа имели короткий срок уплаты, исчислявшийся неделями. Тот и другой закладывали пашенные земли, но с той разницей, что Игнатий ставил на карту угодья, которые достались ему «с делу» от братьев после смерти отца, тогда как Павел мог лишиться приобретенного по закладной участка. В 1673 г. к Кириллу Иртегову с партнером по купчей перешел двор Василия Григорьева Уросова в Соли Камской, проданный за 10 руб. 171 Тогда же сестра Уросова передала К. И. Иртегову закладную кабалу в 7 руб. «за свой долг» (в подписке был двор на посаде) 172.
Гостиной сотни Анофриев и в последующие годы на тех же условиях кредитовался у Кирилла Иртегова. В 1677 г. он занял 10 руб. сроком на месяц и подписал поскотину, что он получил по закладной. Участок был в межах с Елтышевыми и Плясуновыми 173. Обращаем внимание на этот факт потому, что имена их нам хорошо известны в числе участников земельных сделок. Круговорот денежно-земельных дел захватывает соседей Иртеговых. Они занимают место как бы концентра этих сделок. Но вернемся к Анофриеву, ибо его отношения с Кириллом Иртеговым прослеживаются также в 80-х годах. 26 июля 1681 г. он берет у последнего 30 руб. под заклад
iG6 Н. В. Устюгов. Солеваренная промышленность Соли Камской в XVII веке, стр. 65 и др.
167 ККМ, № 65.
168 ККМ, № 19.
169 Там же, № 17.
170 Там же, № 82.
171 Пермская обл. библиотека им. А. М. Горького, фонд редкой книги, д. 61593, л. 45—45 об.
172 Там же, л. 46 об.
173 ККМ, № 57.
204
«шутемного» поля, названного, видимо, по имени прежнего владельца «Баженовским Поповым» 174. В этом десятилетии активность Кирилла Иртегова не падает, о чем говорят 10 актов на сумму, превышающую 100 руб. Опять-таки средством обеспечения получаемых у Кирилла Иртегова кредитов служит первым долгом земля — пашни, сенные покосы. В одном случае это мельничный амбар «и с местом и з берегами и наволоками», что заложил под заем 10 руб. по указанию хозяина «человек» гостиной сотни Федора Федорова Черкасова — Борис Трофимов 175.
Потомки знаменитого «вожа» Сибирской дороги Артемия Бабинова — Матвей и Федор Семеновы Бабиновы — вместе и порознь занимали деньги у крепких родниковских мужиков Иртеговых. В одном случае за 10-рублевый долг Кириллу Иртегову Матвей отдал лошадь 176. К 1684 г. относится сделка, вновь показывающая, насколько проблематичным был для крестьян выкуп заложенных земель. Кирилл Иртегов ссудил односельчанина Афанасия Тимофеева Перминова 9 рублями с 21 апреля по «Николин день вешний» того же года. Перминов заложил «в вере» третий пай доставшихся ему «с делу» от братьев пашенных земель и сенных покосов. Присутствовала тут обычная формула о переходе угодий к заимодавцу, если платеж просрочен. На обороте этого акта имеется следующая запись, не требующая пояснений и датированная 2 июня 1684 г.: стольник и воевода Назарий Петрович Мельницкий «велел по сей закладной кабале и по допросным речам заимщика Афоньки Перминова подписку ево, Афонькину, что в сей закладной кабале написано, у Соли Камской в приказной избе в книги записать за Кирюшкою Иртеговым, потому что он, Афонька, тое свою подписку прострочил» 177. Итак, публичная власть утвердила переход земель к Иртегову. К нему же перешли угодья Якима Зиновьева Сапегина, что тот подтвердил особой «памятью» 178. Заняв 4 руб., подписал Кириллу Иртегову в 1687 г. 5 переездов «сороковых» пахотной земли Афанасий Иванов Елтышев, который промышлял поставкой дров к варницам 179 *. Один из самых крупных займов 80-х годов XVII в. у К. И. Иртегова сделал Корнил Григорьев Неклюдов (14 руб.). Залогом служила как земля (пашни, поскотина), так и двор, а кроме того — гумно 18°.
В эту постоянно звучащую мелодию неусыпного стяжания, идущего по восходящей линии, диссонирующей нотой врывается акт 1686 г. Он принадлежит брату Кирилла — Конону Иванову Иртегову. Документ напоминает, что, пока идет накопление земельных участков в руках Кирилла и звенят отсчитываемые при сделках монеты, его род
174 Там же, № 8; «Уральский археографический ежегодник за 1970 г.», стр. 245.
175 ККМ, № 82.
176 Там же, № 51.
177 Там же, № 73.
178 Там же, № 36. Ср. Госархив Пермской обл., ф. А. А. Дмитриева, д. 33, л. 17 об.— закладная Я. 3. Сапегина в 20 руб.
479 ККМ, JNb 29, 76. Он занимал деньги также у крестьянина Петра Анисимова Мелькова (там же, № 54).
480 Госархив Пермской обл., ф. А. А. Дмитриева, д. 33, л. 19 об.
205
ной брат не слишком преуспевает. Конон занял у крестьянина тех же мест Ивана Ефремова Резвухина 40 руб. и «в вере» подписал большой сенной покос, примыкающий к владениям Кирилла 181. От 1677 г. сохранилась купчая, согласно которой некие Тимофей Семенов и Андрей Иевлев Иртеговы-Зыряновы продали за 2 руб. Ивану Сергееву Суровцеву «место варнишное и с росолом в меньшем колодезе» у Соли Камской 182. Степень их родства с Кириллом Иртеговым остается неясной.
Свыше полувека подвизался этот предприимчивый крестьянин на поприще операций с деньгами и землей. Но позже 1687 г. мы уже не встречаемся с ним. Точно неизвестно, когда он умер. Должно быть, в 1692 г., так как раздельная запись 11 июня 1692 г. его сыновей упоминает о «статках и благословенье» отца. Детям он оставил крепкое хозяйство, в котором значились многочисленные «полосы» пашенной земли, «чертежи», «займища», огородцы, сенные покосы в разных местах. Каждому из трех сыновей (Василию, Ивану и Леонтию) достались также и жилые постройки, и житницы. Поделили братья и заемные кабалы 183. Богатство покойного Кирилла Иртегова делили в присутствии пяти площадных подьячих Соли Камской в качестве послухов, что само по себе указывает на значимость и особый вес имени Иртеговых не только в сельской округе.
Первым выделился брат Василий. Но до выдела, еще в 1690 г., он и Леонтий провели небезвыгодную операцию с полученным по закладной В. Уросова двором (вернее, дворовым местом) на посаде Соли Камской. Братья продали дворовое место известному солепромышленнику Ивану Иванову Суровцеву за 15 руб. 184 Леонтий и Иван вели дела на первых порах сообща. Уже в следующем году они показали, что дух наживы они от отца усвоили неплохо. 4 апреля 1693 г. Леонтий и Иван ссудили братьев Бабиновых 8 рублями, приняв в заклад сенокос на р. Яйве с лесом и причистью («пожня словет Остров») 185. Но постепенно первое положение в семье переходит к Леонтию. В том же 1693 г. он один предоставил недельный заем (с 24 мая по 1 июня) на сумму 6 руб. 24 алт. 2 ден. половодовскому попу Иоакиму Стефанову Чечулину. Совершая мирскую сделку, церковнослужитель принимал на себя и все вытекающие из нее обязательства. Они сводились к тому, что в случае просрочки уплаты долга поп отдавал во владение Леонтию Иртегову «сено, свой покос», которым сам владел по закладной Афанасия Елтышева 186. В июле 1694 г. Леонтий Иртегов получает поступную гостиной сотни Ивана Андреева Анофриева на закладную кабалу Нефеда Сапегина 187. О
181 ККМ, № 74.
182 Пермская областная библиотека, фонд редкой книги, д. 61593, лл. 5 об.— 6.
183 ККМ, № 31; «Уральский археографический ежегодник за 1970 г.»,
стр. 247—250.
184 Пермская областная библиотека, фонд редкой книги, д. 61593, лл. 42—43 об.
185 ККМ, № 48.
186 Там же, № 60.
187 Госархив Пермской обл., ф. А. А- Дмитриева, д. 33, л. 17.
206
самостоятельных действиях Ивана Кириллова Иртегова свидетельствует лишь один акт 1695 г., когда он выдал Зотию Иванову Мелко-зерову 14 руб. под заклад пашен, сенокоса и двора 188. Следующую сделку от 4 ноября 1697 г. он осуществил уже после раздела, купив за 5 руб. пахотный участок родниковского крестьянина Парфена Зиновьева Сапегина 189.
Последний раз выступили вместе Леонтий и Иван в 1696 г. по двум очень важным поводам. Во-первых, 12 мая 1696 г. они произвели обмен части своих земель с братьями Иваном и Артемием Никифоровыми Шерстобитовыми. Обмен касался приобретенной еще Кириллом Иртеговым земли под названием «Бердюгинское селище», вместо которой Иртеговы получали «вотчину» Шерстобитовых — сенокосы-наволоки по сибирской дороге на верхотурском волоке по речке Сурмугу «вверх и вниз и поперег всего на версту». Кроме того, им переходил стоявший там двор Шерстобитовых. Сверх обмена Иртеговы заплатили Шерстобитовым 13 руб. 190 Смысл данной операции можно разгадать. Через верхотурский волок шло оживленное движение. Потребности в лошадях и в корме для них всегда были велики. Надо полагать, Иртеговы решили заняться поставкой сена, делом совсем небезвыгодным.
А 3 сентября 1696 г. состоялся раздел имущества между Леонтием и Иваном. На этот раз документ составили при Покровской церкви. Отец их Кирилл был грамотен, сам прикладывал руку. Здесь за Леонтия подпись поставил поп Михаил 191.
Разумеется, дробление хозяйства путем разделов понижает его мощность, до известной степени подрывает десятилетиями протекавший процесс накопления земельных и денежных богатств. Но в данном случае Леонтий продолжал играть ту же роль, что и его отец. Сменялись поколения, уходили из жизни вчерашние должники Иртеговых, но оставались завязанные ими отношения. За полгода до оформления раздела с Иваном Леонтий провел весьма крупную операцию, которая выразилась в ссуде 25 руб. крестьянину Данилу Игнатьеву Мелькову. В заклад пошла полоса пашенной земли, «что словет Онохинская». «Ся кабала и купчая» — такое условие содержалось в ней на случай просрочки платежа 192. Давний заимщик Кирилла Иртегова — Афанасий Тимофеев Перминов — осенью 1699 г. обратился за кредитом к Леонтию, заняв 1 руб. 2 гривны. «В вере» он подписал пашенную землю «з озимью» 193. Если этот акт был совершен на площади в Соликамске, то заемную кабалу 1700 г. на братьев Федора и Тимофея Рогальниковых, крестьян Половодовско-го прихода, писал местный церковный дьячок. Взяв взаймы 15 руб.
188 Там же, л. 21—21 об.
181 Там же, л. 25.
190 ККМ, № 72. Ср. «Уральский археографический ежегодник за 1970 г.», стр. 251.
191 ПОКМ, Коллекция 11101, № 127.
192 ККМ, № 59.
193 Там же, № 69.
207
13 алт., они подписали вместо поруки свои пашни, сенокосы а также «двор с местом дворовым и поскотину» 194. Причетники Покровской церкви участвовали также в составлении закладной на землю под заем 5 руб. Заимщиками у Леонтия Иртегова в январе 1700 г. выступили супруги Бартевы — Василий Андреев и Марина Сафронова 195.
1 апреля 1701 г. Рогальниковы упоминаются в несколько иной связи. Они получают от Леонтия Иртегова 15 руб. с обязательством заготовить 50 сажен дров «своих варнишных еловых дубровных большого лесу». Заготовка дров предусматривала их сушку «в кострах» установленного размера, последующий «сгон» их по речке Не-рестовице до Усолки. Сделка была заключена в Половодове 196. Это прямое свидетельство причастности Иртеговых к обслуживанию солеваренного производства поставкой дров подтверждается другими подрядными документами. В апреле 1702 г. половодовский крестьянин Григорий Петров Зубков нанялся у Леонтия Иртегова на таких условиях: «Высетчи мне, наемщику, своими топорами и наемными людьми в Усольском уезде, в лесе, ему, Леонтью, 100 сажен дров варнишных». Доставка была также возложена на Зубкова. «А найма себе рядил я, наемщик,— говорится в акте об условиях сделки,— у него, Леонтья, от той дровяной сечки и от воски на своем хлебе и харчю со всякой сажени по 3 алтына». Условленную плату (9 руб.) Зубков полностью получил «вперед» 197. Здесь можно предполагать явление, которое позже называли «обзадатчиванием». Насколько увязал в долгах Зубков, показывает другой акт, составленный 28 июня того же года. До 1 сентября 1703 г. он занял у Леонтия Иртегова 10 руб. Гарантией тут служила уже не работа. Зубков заложил Ир-тегову «двор с хоромы», огордцы (капустник и конопляник), пашни, сенокосы — одним словом, как записано в заемной, «все без остатку» 198. Кажется, нелегко более красноречиво выразить положение Зубкова, стоявшего на грани лишения каких-либо средств производства.
Леонтий Иртегов, участвуя в поставке дров к варницам (в этом теперь сомнений нет), не забывает и полевого хозяйства. Своих должников он превращает в полуполовников-полунаймитов. Разобранный выше случай тому наглядное свидетельство. Григорий Зубков на своих лошадях должен был пахать «исполу» те земли, которые подписал Иртегову. Семена предоставлял заимодавец — «меру ржы, а весною к вешнему севу посеять ярового хлеба две меры овса да четверик ячмени» 199. Годом ранее испольную запись Леонтию Иртегову дал крестьянин Верхурольского погоста Василий Андреев. В этом случае земля и семена — Иртегова, лошади и работа — Андреева. По
194 ККМ, № 26.
195 Госархив Пермской обл., ф. А. А. Дмитриева, д. 33, л 21.
196 ККМ, № 44.
197 Там же, № 53.
198 Там же, № 68.
199 Там же.
208
следний обязался хлеб с поля снимать «своими работными людьми». При дележе хлеба хозяин получал преимущество «взять любая половина». Срок работы был установлен в 3 года. О прежних отношениях Андреева с Иртеговым говорит следующий пункт акта: «А что заложил я, Василей, ему, Леонтью, селышко шудем, и с тово селышка трава снимать мне, Василью, на себя, по коих мест на него, Леонтья, пополам пашу» 200.
Последовательный и почти непрерывный ряд актов архива Иртеговых обрывается на 1703 г. Верхусольский крестьянин Петр Герасимов Мельков занял у Леонтия Иртегова 3 руб. с 4 апреля до Ильина дня 1703 г., заложив до срока огородец-конопляник201. Однако традиции этого крестьянского рода, по-видимому, продолжались и в последующее время. Под 1740 г. значится заемная кабала, которую дала Василию Никонову Иртегову крестьянка деревни Родников Агриппина Степанова Трифановых. Она заложила за 6 руб. «огородец два-ровое место свою треть». Безнадежность выкупа выражена одной, как бы между прочим оброненной фразой акта, где огородец вдруг назван «продажным» 202. Агриппина имела земли в межах с другими Иртеговыми — Кононом и Павлом. Еще убедительнее в этом смысле звучит другой документ — расписка от 8 февраля 1737 г., которую дал Емельян Леонтьев Иртегов (по всей видимости, сын известного нам Леонтия) своему племяннику Леонтию Алексееву Иртегову. В ней упомянуто семь крепостей, по которым дядя владел различными угодьями 203. Как видим, все повторяется, вплоть до имен.
Итак, знакомство с материалами архива крестьян Иртеговых позволяет сказать, что товарно-денежные отношения в деревне Соликамского уезда в XVII — первой половине XVIII в.— обычное явление. Продажа, заклад и другие формы отчуждения земельных угодий в среде крестьян имеют глубокие корни. Влияние крупного солеваренного центра вовлекает в орбиту денежно-земельных сделок различные слои деревни, содействуя выделению предпринимательской верхушки и разоряющейся части сельских жителей. Вряд ли можно сомневаться, сколь был значителен реальный вес таких крепких, прижимистых и оборотистых мужиков, как Иртеговы. Они выступали хозяевами положения в деревне, подчиняя ее своему влиянию. Иртеговы пользуются теми средствами, которые считают вполне приемлемыми для достижения целей наживы. Раздачу денег в долг, ссудные операции они сочетают с приобретением земельных угодий, обеспечением рабочей силой своих подрядных дел и полевого хозяйства. Всюду они пытаются извлечь выгоду, барыш, сколь бы архаичны ни были их методы. Иртеговы являют собой пример того вируса раннебуржуазных отношений, который плодится на ниве патриархально-натурального уклада жизни крестьянства, разлагая его и создавая
200 Там же, № 37.
201 Там же, № 45.
202 Там же, № 18.
203 ПОКМ, Коллекция 11101, № 129.
209
условия для новых социальных отношений. Сказать об Иртеговых, что они всего-навсего ростовщики, было бы не совсем верно. Ведь эти крестьяне, используя рычаги ростовщического капитала, не ограничиваются данной сферой. Ссудные операции являются необходимым звеном в их предпринимательской деятельности, имеющей прямое отношение к производству. Хотя концентрируют они в своих руках землю и в немалых для мелкого крестьянского хозяйства масштабах, главный интерес их лежит в другой области. Деньги, деньги и еще раз деньги — вот главное. Иначе говоря, приобретение земли при наличии денег, своего рода «тяга к земле» как наиболее гарантированному от всяких превратностей судьбы приложению капитала, не было единственной тенденцией у зажиточной верхушки черносошной деревни. Характеризуя историческую эволюцию частного землевладения в России, В. И. Ленин кратко резюмировал ее следующими словами: «Убывает власть земли, растет власть денег» 204.
Для сравнения положения черносошных и частновладельческих крестьян с точки зрения возможности распоряжения земельными угодьями возьмем более близкий пример — строгановских крестьян. Согласно раздельной записи 1629 г., Андрея, Петра и Ивана Строгановых, братья условились, что «крестьяном нашим дворов своих и лавок, и земли, из трети в треть не продавать в чужую отчину, а кто будет и купит у чюжего крестьянина, и та купля не в куплю» 205. Судя по контексту, внутри каждой трети запрещение имущественнопоземельных сделок для крестьян не оговорено. Возможно, они имели место, что отвечало бы до некоторой степени всему социальному окружению строгановских вотчин — черносошной деревне, где свободнее решались такие дела.
Возможность реконструкции архивов родов недворянского происхождения становится вполне реальной, если вспомнить, что еще Г. И. Спасский в середине прошлого века издал «Чердынские юридические памятники с 1606 по 1718 год», среди которых было до двух десятков документов (купчих, закладных, вкладных, платежных отписей, челобитных и др.) семейства Углетцких (Углечанино-вых)-Поповых 206. Недавние генеалогические разыскания Н. Е. Носова о крестьянских династиях Двинского края XVI—XVIII вв. еще более укрепляют уверенность в плодотворности собирания воедино материалов отдельных семей крестьян Поморья 207. И, наконец, самый свежий пример: В. А. Оборин обнаружил в фондах Чердынского краеведческого музея документы, относящиеся к двум крестьянским родам конца XVI—XIX столетий — десятки различного рода актов. В дальнейшем было бы целесообразно подготовить издание материалов таких родовых архивов крестьян русского Севера.
204 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 17, стр. 61.
205 ДАИ, т. II, № 56, стр. 95—96.
206 «Временник МОИДР», кн. 25. М., 1857, отд. II, стр. 113—118 (предисловие), 119—154 (тексты).
207 Н. Е. Носов. Становление сословно-представительных учреждений в России. Л., 1969, стр. 240—284.
210
* * *
Общий вывод, который можно сделать на основе рассмотрения особенностей феодализма на Урале и в Западной Сибири XVII—начала XVIII в., состоит в следующем. При сохранении зависимости черносошного крестьянина от крепостнического государства феодальные отношения на восточных окраинах имели смягченный характер. Здесь были слабы позиции крупного феодального землевладения. Оно в это время не поощрялось здесь центральной властью. Крепостничество, захлестнувшее центр Европейской России, прививалось на востоке далеко не в таких масштабах. Сосуществование укладов жизни русского и аборигенного населения открывало возможности для мирного хозяйственного и культурного общения.
Крупными землевладельцами здесь были из частных лиц только Строгановы. Церковно-монастырское землевладение не успело развиться до значительных пределов. Сословные перегородки в этих краях были слабее, чем в других районах страны.
Земельная мобилизация в среде мелких землевладельцев (крестьян и посадских) ускорилась вследствие роста товарно-денежных отношений, приводя к поляризации уральской и западносибирской деревни и возникновению раннебуржуазных отношений. Разорение части крестьян, выделение зажиточного слоя «хозяев деревни» чувствуется сильнее вблизи крупных промышленных центров (например, Соли Камской).
В заключение считаем целесообразным высказаться относительно сути феодальных отношений с того момента, как они включили крепостное право в качестве общегосударственной узаконенной нормы. Автор этих строк не считает возможным рассматривать вторую половину XVII и большую часть XVIII столетий порой высшего расцвета феодальной формации в России, эпохой ее особой прочности и всемогущества. Граничащая с рабством крепостная зависимость крестьян позволила феодальной формации найти новые рычаги выжимания прибавочного труда и прибавочного продукта из крестьянской массы. Но по существу апогей крепостничества выразил глубокие и резко обострившиеся противоречия в феодальном обществе, а следовательно, как справедливо заметила М. В. Нечкина, обозначил «нисходящую» стадию феодализма. Как общественно-экономический организм феодальный строй той эпохи уже не прогрессировал. Развивались отдельные стороны его, лучше приспособившиеся к изменяющимся условиям. Так, горнозаводская промышленность Урала в течение XVIII в. сделала большие успехи на базе в значительной мере крепостного труда. Однако следует напомнить, что продукция уральских заводов охотно приобреталась казной и в широких размерах шла на экспорт. Ей был обеспечен емкий рынок сбыта.
Отмечая особенности феодальных отношений на окраинах, автор не склонен их абсолютизировать. Речь идет не столько о принципиальных различиях, сколько о степени развития, глубине и оттенках изучаемых процессов, общих для России в целом.
Очерк V
ГЕНЕЗИС КАПИТАЛИСТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ НА УРАЛЕ И В ЗАПАДНОЙ СИБИРИ XVII —НАЧАЛА XVIII В.
Заслуга научной разработки вопросов генезиса капитализма в России целиком принадлежит советской историографии. Начиная с трудов М. Н. Покровского, в профессиональной исторической науке эта проблематика заняла прочное место, как важная исследовательская задача. Овладение марксистско-ленинским учением содействовало выработке основных концепций, проведению дискуссий, появлению специальных исследований. В данной работе не место для самостоятельного историографического обзора названной проблематики во всем ее объеме. Это потребовало бы не параграфа и даже не главы, а целой книги — настолько обширен круг имеющейся литературы. Отметим лишь, что в последние два десятилетия интерес к ней нисколько не ослаб, даже возрос. Принципиально значимы выводы Н. М. Дружинина о процессе генезиса капитализма в России, начало которого им датируется XVII столетием, исходя из ленинской концепции исторического развития нашей страны *. С обобщающими работами выступили также Е. И. Заозерская, Б. Б. Кафенгауз, Н. Л. Рубинштейн, В. К. Яцунский и другие авторы.
Одним из зачинателей дискуссии о сущности и этапах генезиса капитализма в России был С. Г. Струмилин, уделивший данной проблеме большое внимание в своих ярких работах 1 2. Свежую струю в постановку и обсуждение проблемы внесли работы М. В. Нечкиной. Развернувшаяся по ее инициативе дискуссия о «восходящей» и «нисходящей» стадиях феодальной формации была плодотворной3. Обсуждение показало необходимость более комплексного изучения выдвинутых проблем, сосредоточения усилий на теоретическом и кон
1 Н. М. Дружинин. Генезис капитализма в России.— «Десятый международный конгресс историков в Риме. Сентябрь 1955 г. Доклады советской делегации». М., 1956; ср. он же. Социально-экономические условия образования русской буржуазной нации.— «Вопросы формирования русской народности и нации». Сб. статей. М.— Л., 1958; он же. О периодизации капиталистических отношений в России.— «Вопросы истории», 1949, № 11.
2 С. Г. Струмилин. История черной металлургии в СССР. М., 1967; он же. Очерки экономической истории России. М., 1960 (особенно раздел IV — «Очерки мануфактурного периода»); он же. К вопросу о генезисе капитализма в России.— «Вопросы истории», 1961, № 9, стр. 56—69.
3 М. В. Нечкина. О «восходящей» и «нисходящей» стадиях феодальной формации (к постановке вопроса).— «Вопросы истории», 1958, № 7, стр. 86—108; она же. К итогам дискуссии о «восходящей» и «нисходящей» стадиях феодализма.— «Вопросы истории», 1963, № 12, стр. 31—51.
212
кретно-историческом анализе противоречивого процесса становления буржуазных отношений в толще феодально-крепостнических.
Тщательно выполненные на большом материале труды Н. В. Устюгова главной целью имели разработку темы генезиса капитализма в уральской промышленности XVII — начала XVIII в., будучи посвящены крупнейшему району солеварения тогдашней России — Соли Камской и ее уезду. Блестящий знаток черносошной деревни XVII столетия. Н. В. Устюгов опубликовал также обобщающую статью о расслоении поморской деревни, повлекшую за собой дискуссию на страницах журнала «История СССР» 4.
Последней по времени большой дискуссией, которая отразила существующие мнения на поздний феодализм и генезис капитализма, явилась сессия Научного совета «Закономерности исторического развития общества и перехода от одной социально-экономической формации к другой» в июне 1965 г. На ней был обсужден коллективный доклад группы ученых, возглавляемых Н. И. Павленко 5. Выявившиеся тогда разногласия вновь обнаружились в дискуссии об абсолютизме в России на страницах журнала «История СССР» в 1968— 1971 гг. Помимо дискуссионных обсуждений, указанный Научный совет в лице его секции «Генезис капитализма», возглавляемой акад. С. Д. Сказкиным, наладил выпуск в свет сборников статей, посвященных странам Европы, Азии и Америки.
Чтобы получить представление о нынешнем состоянии разработки указанных проблем применительно к Уралу и Западной Сибири, достаточно познакомиться с выпущенными за последние годы обобщающими трудами.
В 1963 г. Пермский университет издал первый том «Истории Урала». Авторы соответствующих глав (В. А. Оборин и С. М. Томсин-ский) уделили внимание отдельным сторонам вопроса, но характер книги (популярные очерки) и ее малый объем не дали возможности широкой и обоснованной постановки данной проблематики. В 1968 г. вышел из печати второй том академического издания «Истории Сибири», подготовленного Сибирским отделением АН СССР. Отдавая должное этому солидному труду, где впервые дана обобщенная марксистско-ленинская концепция развития Сибири в составе России, приходится отметить, что явления генезиса капитализма XVII — начала XVIII в. отражены здесь в довольно малой степени. Это связано не только с недостаточно полным учетом имеющейся литературы вопроса, но и с потребностью новых изысканий, пока еще не проведенных. Частичное выполнение этой задачи и принял на себя автор этих строк.
4 «История СССР», 1961, № 6, стр. 60—79. На протяжении 1962—1965 гг. продолжалась эта дискуссия, итоги которой подведены в начале 1966 г. («История СССР», 1966, № 1, стр. 70—81). Ср. А. И. Комиссаренко. Вопрос о сущности социального расслоения крестьянства России в XVII—XVIII веках в советской исторической литературе.—«Труды МГИАИ», т. 22. М., 1965,
стр. 133—149.
5 «Переход от феодализма к капитализму в России. Материалы Всесоюзной дискуссии». М., 1969.
213
1. Некоторые теоретические вопросы начальной фазы генезиса капиталистических отношений в России
Многогранность проблемы генезиса капитализма требует внесения уточнений в задачи данной работы. Из комплекса вопросов, выражающих суть явлений зарождения и первичных стадий существования буржуазных отношений в различных сферах жизни тогдашнего общества, мы избираем предметом исследования далеко не все, но, с нашей точки зрения, наиболее важные, относящиеся к сфере производства: различные формы простой кооперации, первые частные мануфактуры, применение наемного труда в промышленности, сельском хозяйстве и на транспорте.
Ориентировка предлагаемого исследования на производство и производственные отношения понятна и объяснима. Именно здесь скрещиваются копья научной полемики при обсуждении проблемы генезиса капитализма. Сфера обращения не вызывает резких расхождений, так как никто из исследователей не отрицает в этом плане складывания рыночных связей всероссийского масштаба, широкого распространения торгового капитала и обмена. Признание наличия буржуазных связей в этой сфере, кажется, является пунктом, по которому совпадают столь разнящиеся в других отношениях мнения наших историков. Но на одной тенденции в характеристике проблемы всероссийского рынка остановиться следует. Речь идет о высказанном не так давно мнении, что создание всероссийского рынка предшествовало генезису капитализма и, следовательно, является целиком порождением феодальной эпохи. В оборот пущено понятие «всероссийский рынок феодальной эпохи». Автор считает эту точку зрения несовместимой с теоретической и конкретно-исторической постановкой вопроса. Напомним, что В. И. Ленин для книги «Развитие капитализма в России» написал специальный раздел «Несколько замечаний о докапиталистической экономике нашей деревни». Здесь В. И. Ленин подчеркивает, что докапиталистическая деревня с экономической стороны представляла собой «сеть мелких местных рынков, связывающих крохотные группы мелких производителей, раздробленных и своим обособленным хозяйничаньем, и массой средневековых перегородок между ними и остатками средневековой зависимости»6. Завершая характеристику вопроса, В. И. Ленин писал: «Подобно тому, как нельзя себе представить развитого капитализма без крупного товарно-торгового и денежно-торгового капитала, точно так же немыслима и докапиталистическая деревня без мелких торговцев и скупщиков, являющихся «хозяевами» мелких местных рынков. Капитализм стягивает вместе эти рынки, соединяет их в крупный национальный, а затем и всемирный рынок, разрушает первобытные формы кабалы и личной зависимости, развивает вглубь и вширь
6 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 3, стр. 381.
214
те противоречия, которые в зачаточном виде наблюдаются и в общинном крестьянстве,— таким образом подготовляет разрешение их» 7. Пусть не посетует читатель на приведение этих пространных выдержек. Они необходимы, как мы убедимся сейчас, для уяснения возникшего спора. Из работ последнего времени, в которых дана наиболее приемлемая, с нашей точки зрения, трактовка ленинских взглядов на проблему всероссийского рынка, отметим статьи О. Н. Вилкова 8 и Ю. А. Тихонова 9.
Первым долгом оговоримся, что, по нашему мнению, в данном разделе В. И. Ленин говорит о докапиталистической деревне и дореформенной и пореформенной поры. Вообще о той деревне, которая не затронута буржуазным развитием. Мелкое, раздробленное, стесненное средневековыми институтами производство, крайне слабая связь его с рынком (притом узким, местным) — примечательные свойства докапиталистической экономики. «Хозяевами» мелких местных рынков являются мелкие торговцы и скупщики. Заметим: нигде В. И. Ленин не говорит даже о крупном торговом капитале применительно к докапиталистической деревне. Данное место «Развития капитализма в России» как бы дополняет и продолжает высказанную В. И. Лениным в «Друзьях народа» мысль о складывании всероссийского национального рынка в качестве принципиально важного, действительно «нового» периода истории России. Если в докапиталистической экономике «хозяевами» местных рынков выступают мелкие торговцы и скупщики, то хозяева формирующегося всероссийского — «капиталисты-купцы». Как видим, для «единого всероссийского рынка феодальной эпохи» тут не остается места.
Следуя ленинской концепции, правомерно сказать, что генезис капитализма идет рука об руку с процессом созидания единого национального рынка. Эволюция страны в буржуазном направлении разрушает замкнутость феодальных вотчин и территориальных крестьянских союзов на государственных землях. Эти явления со своей стороны указывают на глубинные, подчас едва заметные, замаскированные или придавленные феодальными отношениями сдвиги в области производства. В работах историков нередко приводится известное положение Маркса о том, что экономическая структура капиталистического общества выросла из экономической структуры феодального. И тем не менее часто ищут в позднефеодальную эпоху непременно «чистых», «законченных» форм капиталистических отношений. Обнаружив слабость их, такие исследователи с торжеством объявляют несостоятельными и бесперспективными взгляды сторон
7 Там же, стр. 383
8 О. Н. Вилков. Проблема всероссийского рынка и сибирская торговля и промышленность XVII в.— «Итоги и задачи изучения истории Сибири досоветского периода». Новосибирск, 1971.
9 Ю. А. Тихонов. Проблема формирования всероссийского рынка в современной советской историографии.— «Актуальные проблемы истории России эпохи феодализма. Сб. статей». М., 1970.
215
ников, условно говоря, «раннего» генезиса капитализма в России (до середины XVIII в.).
Устойчивым заблуждением, по нашему мнению, является требование непременной династической преемственности как обладателей капитала, так и наемных рабочих. Ссылаясь на известные в литературе факты краха некоторых торговых и промышленных предприятий^ не перешагнувших из XVII в следующее столетие, эти ученые говорят насчет обратимости процесса и спорадичности буржуазных элементов10. Во-первых, условия товарного, а тем более капиталистического хозяйства каждодневно ставят вопрос перед любым (крупным и мелким) предпринимателем — быть ему или не быть. Прибавив к этому деспотическую власть самодержавия и его чиновного аппарата, мы получим отнюдь не тепличную обстановку для выращивания будущих потомственных капиталистов. Абсолютизм одной рукой давал привилегии нарождающейся буржуазии, а другой обирал ее иногда до нитки. Во-вторых, для ранних стадий генезиса капитализма это требование представляется чрезмерным. И, в-третьих, положение с преемственностью капиталов до середины XVIII в. не так уж безнадежно, если взять фактическую сторону дела, еще слабо изученную.
Можно сослаться на нсколько выразительных примеров, относящихся к изучаемым территориям и свидетельствующих о преемственности капиталов и занятий «лучших» людей XVII в. и их потомков в XIX столетии. К их числу относятся Алины— «хозяева Печорского края»11, кунгурские посадские Кузнецовы12, крупные промышленники Шустовы, чухломские жители, позже сибиряки Юдины 13, чер-дынцы Могильниковы 14. Убедительные данные по Двинскому краю приведены Н. Е. Носовым 15.
В последние 10—12 лет обнаружились существенные разногласия между советскими историками по вопросу о понимании ленинского положения относительно складывания всероссийского рынка «примерно с 17 века» и о характере возникших вследствие этого «буржуазных связей». Здесь вряд ли уместно повторять то, что не раз было предметом обсуждения на страницах научной печати. Автор и сей
10 См. сб. «Переход от феодализма к капитализму в России», стр. 27—28 и др.
11 М. Г. Курдюмов. Описание актов, хранящихся в архиве императорской Археографической комиссии, II. Акты Соликамские.— «Летопись занятий Археографической комиссии», вып. 21, СПб., 1909, стр. 54, 217 и др.; Э. В. Андерсон. Чердынские купцы на Печоре.— «На Западном Урале». Сб. статей, вып. 4. Пермь, 1964, стр. 82—98.
12 «Кунгурские акты XVII в. (1668—1699)». СПб., 1888.
13 Г. В. Юдин. Материалы для истории города Чухломы и рода костромичей Ию-диных (1613—1895), т. I—II. Красноярск, 1902; И. С. Беляев. Купеческие родословные как исторический источник. Чухломцы посадские люди Юдины. М., 1900.
14 В. А. Оборин. К истории крестьянской колонизации Верхнего Прикамья в XVI — первой половине XVII в.— «Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1964 г.». Кишинев, 1966, стр. 109—110.
15 Н. Е. Носов. Становление сословно-представительных учреждений в России. Л., 1969.
216
час не отказывается от той позиции, которую он занимал в этом споре, выступая совместно с другими исследователями или индивидуально. Он не разделяет мнения С. Д. Сказкина, В. К. Яцунского, Н. И. Павленко и других историков, согласно которому высказывание В. И. Ленина будто бы не имеет в виду зарождения капиталистических отношений. По сути дела они отрицают возможность истолкования этого ленинского текста в том плане, как это имело место в предшествующей историографии, т. е. «новый период» русской истории ими не связывается с генезисом капиталистических отношений в области производства. Указывалось также и на то, что данное ленинское высказывание имеет прежде всего социологическое, а не конкретно-историческое назначение.
Отсылая читателя к прошедшим по этому поводу дискуссиям, остановимся на таком вопросе: какое место занимает названное выше положение В. И. Ленина в его трудах, затрагивающих судьбы российского капитализма? Ведь только в связи с другими оценками В. И. Ленина ранних стадий буржуазной эволюции, принимая во внимание развитие ленинской исторической концепции во времени, возможна приближающаяся к истине трактовка данной проблемы. Поэтому обратимся вновь к трудам В. И. Ленина и проследим за его характеристиками капиталистических тенденций в экономике России дореформенного времени. Последнее обстоятельство поможет нам избежать модернизации понятий и представлений, поскольку известно, что В. И. Ленин главное внимание обращал на изучение развития России по буржуазному пути после реформы 1861 г.
Непреоборимая сила В. И. Ленина как теоретика состояла в том, что он с поразительной глубиной и последовательностью сочетал в своих трудах общие положения К. Маркса и Ф. Энгельса о возникновении капитализма с всесторонним, творческим анализом и синтезом конкретных проявлений этого процесса в истории России. В. И. Ленин видел одну из заслуг К. Маркса в историзме его концепции рождения, развития и упадка буржуазной общественно-экономической формации: «...он проследил развитие товарного хозяйства с первых его шагов, он анализировал капитализм в его примитивных формах простой кооперации и мануфактуры, — формах, на целые века отстоящих от концентрации производства машинами» 16. «Значение научной теории в том и состоит, что она выяснила настоящее место машинной индустрии, как одной стадии капитализма»,— возражал В. И. Ленин Н. Даниельсону, который отождествлял капитализм с машинной индустрией, совершая тем самым грубую ошибку 17. Естественно, что, касаясь истории России, В. И. Ленин усматривал глубокие корни капитализма в экономике страны задолго до падения крепостного права, применяя к российским условиям учение Маркса — Энгельса о стадиях развития буржуазного строя. Россия представляет из себя буржуазное общество, выросшее из крепостного
46 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 520.
17 В. И . Ленин. Полн. собр. соч., т. 2, стр. 181.
217
уклада, подчеркивал В. И. Ленин, давая понять органичность и противоречивость процесса возникновения капитализма в недрах феодально-крепостнической формации. Поэтому чрезвычайно важна мысль В. И. Ленина, выраженная им в полемике с «Русским Богатством», когда этот народнический официоз тщился объявить «...наш капитализм не естественным и необходимым процессом, завершающим вековое развитие товарного хозяйства в России, а случайностью, не имеющей прочных корней, означающей лишь уклонение с пути, предписываемого всей исторической жизнью нации» 18. Значительно позднее, в лекции «О государстве», В. И. Ленин дал обобщенную, чрезвычайно выразительную характеристику феодально-крепостнической формации вообще и в ее российском варианте. «Крепостное общество,— писал В. И. Ленин,— всегда было более сложным, чем общество рабовладельческое. В нем был большой элемент развития торговли, промышленности, что вело еще в то время к капитализму» 19. В отличие от завершающей, высшей формы капитализма — машинной индустрии, создающей наиболее «чистые» буржуазные отношения, предыдущие стадии В. И. Ленин именует как «средневековые, полукрепостнические формы капитала» 20, когда «эксплуатация массы производителей мелка, раздроблена, неразвита», «еще опутана средневековыми формами, разными политическими, юридическими и бытовыми привесками, уловками и ухищрениями...» 2I.
Поскольку порабощение труда капиталом проходит очень длинные и различные стадии от торгового капитала до «английской формы» 22, В. И. Ленин обращается к исходному пункту капитализма, к его исторической «почве», каковой он считает «то общественное отношение, которое, в разных формах, царит в капиталистическом обществе и которое Маркс выразил формулой: деньги — товар — деньги с плюсом», причем высшее развитие этого отношения при индустриальном капитализме является «квинтэссенцией всех остальных форм» 23.
На первичных, ранних ступенях развития буржуазные отношения еще трудно различимы, ибо тысячью нитей связаны со старыми формами производства и той или иной степенью личной зависимости непосредственного производителя от владельца капитала. Призывая к разработке марксистского понимания «русской истории и действительности», В. И. Ленин ставил задачу проследить «конкретнее все формы классовой борьбы и эксплуатации, которые особенно запутаны и прикрыты в России» 24.
До того момента, когда крупная машинная индустрия утвержда
18 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 2, стр. 61.
19 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 39, стр. 76.
20 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 396.
21 Там же, стр. 310. Ср. там же, стр. 221.
22 Там же, стр. 521—522.
23 Там же, стр. 396 (прим.).
24 Там же, стр. 333.
218
ет господство капиталистического способа производства и буржуазной формации, происходят глубинные изменения в экономике страны. Для трудящихся города и деревни подчинение капиталу начинается «торговым и ростовщическим капиталом, затем переходит в индустриальный капитализм, который в свою очередь сначала является технически совершенно примитивным и ничем не отличается от старых систем производства, затем организует мануфактуру,— которая все еще основывается на ручном труде, покоится на преобладающих кустарных промыслах, не нарушая связи наемного рабочего с землей,— и завершает развитие крупной машинной индустрией» 25. Эта характеристика стадий капиталистических отношений многократно повторяется в ленинских трудах. Ранние стадии характерны тем, что здесь подчинение труда капиталу прикрыто обломками средневековых отношений.
Для нас наибольший интерес представляет выяснение ленинских воззрений на технически примитивные, но уже отмеченные буржуазными формами эксплуатации явления производственного порядка. В. И. Ленин совершенно четко указывает, что в данном случае мы должны обратиться к сфере мелкого производства, становящегося производством на рынок, т. е. товарным: «Капитализм родился и постоянно рождается из мелкого производства»26. Мелкое товарное производство имеет тенденцию к употреблению наемного труда, что уже само по себе фиксирует ранние проявления антагонизма между трудящимся и обладателем капитала не только в облети рыночных отношений (эксплуатация со стороны торговца), но и в самом производстве. Знаменательно следующее указание В. И. Ленина: «...там, где господствует товарное производство и наемный труд употребляется не случайно, а систематически, налицо есть все признака капитализма». «Можно говорить о его неразвитости, зачаточности, об особых формах его»,— продолжает В. И. Ленин, но отрицать данное явление нельзя 27.
При освещении вопроса о формах так называемого «соединения промысла и земледелия» в русской пореформенной экономике В. И. Ленин, по сути дела, выделил исторически обусловленные типы крестьянских хозяйств, начиная от времен «средневекового хозяйственного режима» и кончая развитыми капиталистическими формами. Если первые две вполне укладываются в рамки патриархально-натуральных отношений, то начиная с третьей («патриархальное земледелие соединяется с мелким производством промышленных продуктов на рынок, т. е. с товарным производством в промышленности») можно говорить о тяготении к применению наемного труда и капиталистическому производству. С этого пункта В. И. Ленин считает возможным также признать известную степень «разложения крестьянства» как необходимое условие такого превращения28. 2 * * *
2о Там же, стр. 459—460.
26 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 17, стр. 25.
27 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 2, стр. 329—330.
28 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 3, стр. 378—379.
219
Без мелкого товарного производства и скупщика немыслимо широкое развитие торгового капитала и складывание рыночных связей, выходящих за рамки местной ограниченности. Оно составляет пита* тельную среду для деятельности «капиталистов-купцов». Неразрывная связь этих явлений раннебуржуазных отношений установлена В. И. Лениным для России вообще и деревни в особенности. В. И. Ленин согласен с тем, что «...капиталистическое производство наступает с того момента, когда между производителем становится капиталист, хотя бы он только покупал у самостоятельного (по виду) производителя готовый товар». «Когда «крестьянин» в пресловутой «общине» раскалывается на голяка и богатея, на представителей пролетариата и капитала (особенно торгового),— тогда тут не хотят видеть зачаточного, средневекового капитализма», — писал в адрес народников В. И. Ленин 29. В другом месте, возвращаясь к этой мысли, В. И. Ленин критиковал народников: «Они забывают, что первичной формой капитала всегда и везде был капитал торговый, денежный, что капитал всегда берет технический процесс производства таким, каким он его застает, и лишь впоследствии подвергает его техническому преобразованию». И здесь эти формы капитала В. И. Ленин называет «средневековыми»30. С этим положением перекликается ленинское высказывание о том, что «капитал овладевает сначала производством на старом основании, подчиняет производителя, технически отсталого» 31.
С полной отчетливостью В. И. Ленин показал, что народники идеализировали те послереформенные порядки, которые отражали самые отсталые проявления капитализма (особенно в земледелии), несущие на себе груз феодально-крепостнических наслоений. Двойную эксплуатацию крестьянина («отчасти со стороны помещика — по «наделу», отчасти со стороны капиталиста — по «заработкам»») он рассматривал как «полусредневековое положение», характеризовавшее устой старой России — «патриархальное, полукрепостное крестьянство», которое вырывается из «средневековой, полуфеодальной обстановки» развитием более высоких форм капитализма в послере-форменное время 32. По поводу неудачной формулы П. Струве: «Надо доказать, что разложение старого экономического строя неизбежно», В. И. Ленин заметил: «Вероятно, автор имел в виду ту стадию развития капитализма, когда он не вполне еще выпутался из средневековых учреждений, когда силен еще торговый капитал и мелкое производство еще держится для большой части производителей»33.
Вскрывая исторические корни развития капитализма в России, В. И. Ленин указывал, что «этот процесс сказался с полной силой в пореформенную эпоху, когда старинные формы труда рушились с
29 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 333.
30 Там же, стр. 490.
31 Там же, стр. 510.
32 Там же, стр. 251. Ср. там же, стр. 510—511.
33 Там же, стр. 443.
220
громадной быстротой и первое место заняла купля-продажа рабочей силы», когда прибавочный продукт был заменен буржуазной прибавочной стоимостью 34 35.
До того ранние формы буржуазной эксплуатации проявлялись главным образом через сферу обмена, посредством покупки продуктов труда. После отмены крепостного права на первое место все более уверенно стала выходить товарная форма рабочей силы, которая прежде была до крайности стеснена старым строем.
Одновременно под влиянием развитого индустриального капитализма происходило вытеснение полуфеодальных, средневековых форм капиталистических отношений. Особенность российской экономики пореформенной поры заключалась, однако, в том, что это вытеснение не исключало воспроизводства отживающих проявлений примитивного капитализма главным образом в захолустных местностях и отсталых отраслях хозяйства.
Для В. И. Ленина, когда он писал свои классические труды, излагавшие марксистское освещение развития капитализма в России, вопрос о времени начала процесса не был главным, что он специально подчеркивал. И все же можно утверждать, что заключенные в произведениях В. И. Ленина высказывания дают критерии для выяснения времени, с которого обозначились признаки развития буржуазных отношений.
В данной связи есть необходимость вновь вернуться к известному положению В. И. Ленина о «новом периоде» русской истории, начале складывания всероссийского рынка и создании «связей буржуазных», что датируется им временем «примерно с 17 века».
Мы видели, что еще в эпоху средневекового режима В. И. Ленин считал возможным усматривать явления примитивного «индустриального капитализма», не говоря о широкой сфере деятельности капитала торгового. Понятие «средних веков» отождествляется с эпохой «московского царства» в частности. Если государство распадалось в то время «на отдельные «земли», частью даже княжества, сохранявшие живые следы прежней автономии, особенности в управлении, иногда свои особые войска (местные бояре ходили на войну со своими полками), особые таможенные границы и т. д.» то не ясно ли, что большинство перечисленных признаков к XVII столетию не относится? Это знала историческая наука конца XIX в. Очерченные В. И. Лениным на основе известной ему тогда исторической литературы контуры отличий начала «нового периода» от предыдущего времени настолько емки и глубоки, что развитие науки в последующие три четверти века не внесло принципиальных изменений в наши представления. В. И. Ленин взял то главное, определяющее, что, можно сказать, составляет фундамент исторических представлений об эпохе, без чего нет подлинной науки познания прошлого.
34 Там же, стр. 433.
35 Там же, стр. 153.
221
Поэтому не будет неожиданностью признание В. И. Лениным начала «нового периода» «примерно с 17 века». Трудно согласиться с Н. И. Павленко, полагающим, что «В. И. Ленин использует исторический материал для иллюстрации социологического построения, которое у него стоит на первом плане», чем и объясняется осторожная формула «примерно» 36. Мы полагаем, что ни первого, ни второго плана у В. И. Ленина здесь нет, есть единый план историко-социологического исследования, где в равной мере важно и теоретическое положение и сочетающийся с ним исторический материал.
Для выяснения вопроса о хронологической «привязке» начала генезиса капитализма в России важно учесть историко-экономические экскурсы В. И. Ленина в связи с проблемой «кустарничества» как ранней формы капиталистических отношений. Весьма показательно, что при анализе отдельных отраслей «кустарного производства» он обращал внимание на время их возникновения. Мануфактуры, специализировавшиеся на выпуске того или иного вида продукции, возникали нередко в тех местностях, где веками формировались в мелком производстве искусные рабочие 37. В. И. Ленин одобрительно цитирует работу А. К. Корсака, где говорится, что «оптовые ремесла» стали заметнее развиваться в сельской местности с XVII в., причем жители одних селений сделались кожевниками, других — ткачами, третьих — красильщиками, тележниками, кузнецами и т. п. 38 Следовательно, В. И. Ленин констатирует факт, что с XVII в. выразительно обнаружилось общественное разделение труда в мелком товарном производстве, что и составляет базу складывания буржуазного по своему существу всероссийского рынка на том историческом этапе. Когда В. И. Ленин описывает кожевничество села Богородского Горбатовского уезда и характеризует его как мануфактуру, он упоминает, что «существует этот промысел очень давно, с XVII века...» Он указывает также на «давным-давно образовавшийся здесь пролетариат» 39, значительно ранее начала XIX в. «Особенно замечательный пример капиталистической мануфактуры» — так называет В. И. Ленин сапожный промысел села Кимры Корчевского уезда Тверской губернии и его окрестностей. И тут же замечает: «Промысел этот исконный, существующий с 16-го века. В пореформенную эпоху он продолжает расти и развиваться» 40. Не преминул вспомнить В. И. Ленин и о том, что знаменитые павловские сталеслесарные промыслы имеют происхождение «очень древнее», ссылаясь при этом на писцовую книгу 1621 г. 41 ««Кустарные» промыслы Тульского рай
36 Н. И. Павленко. Спорные вопросы генезиса капитализма в России.— «Вопросы истории», 1966, № 11, стр. 83. Интересную попытку выявить круг известных В. И. Ленину источников по русской истории предприняли А. М. Сахаров («Вопросы истории», 1970, № 4, стр. 152—164) и Ю. 3. Полевой («Историографический ежегодник 1970 г.» М., 1972, стр. 164—191).
37 См. В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 3, стр. 429—430.
38 Там же, стр. 430.
39 Там же, стр. 403.
40 Там же, стр. 409.
41 См. там же, стр. 414—415.
222
она, как пишет В. И. Ленин, «отличаются большой древностью: начало их восходит к XV веку. Особенное развитие они получили с половины 17 века...» 42. Касаясь рыболовных промыслов Мурманского берега, В. И. Ленин констатирует, что ставший анахронизмом в конце XIX в. вид полукабальной эксплуатации наемных работников — «покрут» — «вполне сложился уже в XVII веке» 43.
Таким образом, приведенные примеры историко-экономических экскурсов В. И. Ленина показывают, что далеко не случайно им выделен «новый период» истории «примерно с XVII в.». Надо полагать, осторожная формулировка «примерно» указывает на XVII столетие как на более отчетливо выраженный хронологический этап, до которого могли быть (и были) те или иные моменты буржуазного развития, но которые еще не оказывали заметного влияния на «средневековый хозяйственный режим» «эпохи московского царства». Ясно, что указание на «связи буржуазные» — не обмолвка, не полемический прием, а точная социально-экономическая квалификация определенного качественно важного этапа, знаменующего начало генезиса капитализма в России. Все сказанное свидетельствует о теоретической обоснованности так называемой «ранней» датировки начала генезиса капитализма в России (до середины XVIII в.). Не только возможность, а и необходимость одновременного изучения формирования внутреннего рынка вытекает также из прямого указания Ленина о том, что «вопрос о внутреннем рынке, как отдельный самостоятельный вопрос, не зависящий от вопроса о степени развития капитализма, вовсе не существует» 44.
В свете всего сказанного выше автору этих строк не представляется достаточно плодотворной та переоценка ценностей, которая имела место за последние годы в историографии проблемы генезиса капитализма и складывания всероссийского рынка. Разрыв с предыдущей традицией подчас необходим в интересах движения науки вперед. Но он должен иметь не просто веские, а фундаментальные основания, чтобы не превратиться в зряшное отрицание или легковесное теоретизирование, граничащее с эпигонством. Полагаем, что любой пересмотр историографической концепции должен отвечать, по меньшей мере, двум совершенно необходимым требованиям. Во-первых, должна быть доказана несостоятельность распространенных взглядов, тормозящая прогресс данной отрасли науки, когда исчерпаны творческие возможности соответствующей концепции. Очень существенно знать, была ли последняя изначально ошибочной или перед лицом новых исследований, фактов, размышлений попросту устарела, стала неплодотворной. Во-вторых, требуется, чтобы новая концепция дала конструктивное решение вопросов, перед которыми прежняя оказалась бессильной. Попыток ниспровергнуть разработанную в общих чертах до середины 50-х годов концепцию генезиса капитализма и
42 Там же, стр. 423.
43 Там же, стр. 600, прим.
44 Там же, стр. 60.
223
начальной стадии складывания всероссийского рынка в конце 50— 60-х годов предпринято немало. Но они, по нашему убеждению, не отвечают в полной мере названным критериям. Последняя наиболее массированная попытка предпринята группой авторов, подготовивших коллективный доклад для июньской сессии 1965 г. Она встретила обоснованные возражения ряда историков во время обсуждения, а затем и в научной печати.
Из комплекса существующих разногласий выделим два момента. Прежде всего, наши оппоненты ссылаются на якобы догматическое толкование известного ленинского высказывания о всероссийском рынке и «буржуазных связях», которое-де многие исследователи только «иллюстрировали». Так, Н. И. Павленко прямо пишет, что «некоторые специалисты встали на путь не изучения проблемы, а механического иллюстрирования высказывания В. И. Ленина». Более того, Н. И. Павленко полагает, будто «капиталисты-купцы XVII в., как и предшествовавшего времени, являлись представителями торгового капитала, обслуживавшего феодальное хозяйство. Промыслы таких купцов занимали подчиненное положение в хозяйственном комплексе. Отсюда и «буржуазные связи» ограничиваются сферой обращения» 45. Ограничение изучения становления всероссийского рынка и характера «буржуазных связей» областью обращения Н. И. Павленко вслед за С. Д. Сказкиным признает, должно быть, единственным плодотворным путем дальнейших исследований. Нам представляется такая постановка вопроса не сулящей успешного продвижения науки. Ведь уверять, что изучение рынка предполагает анализ торгового обращения — значит повторять азбучную истину. Но в том-то и суть, что закономерное развитие исследовательских работ в данной области, которое шло рука об руку с осмыслением ленинских взглядов на исторический процесс в России, привело советских ученых к задаче изучения проблемы производства, прежде всего, товарного производства. Внимание исследователей к этой ранее незатронутой стороне изучаемой проблемы явилось крупным творческим шагом вперед в советской исторической науке. Это направление дало немало ценных конкретно-исторических исследований, обогативших наше представление о той эпохе.
Наконец, до сих пор (а времени прошло достаточно) на базе той концепции, которую защищают наши оппоненты, не создано ни одного специального исследования по проблеме ранних стадий всероссийского рынка. Только с их появлением дискуссия может получить стимул к серьезному развитию.
Итак, наше мнение сводится к тому, что в основных своих чертах направление исследований С. В. Бахрушина, Н. В. Устюгова и других ученых не исчерпало своих возможностей и может служить делу дальнейшего развития данной отрасли науки. Автор далек от мысли считать все вопросы проблемы решенными или решенными всегда удачно. Мы благодарны нашим оппонентам за предостере
45 Н. И. Павленко. Спорные вопросы генезиса капитализма в России, стр. 91.
224
жения против чрезмерного увлечения поисками «новых явлений», за указания на некоторые слабости и пробелы существующих воззрений (сравнительное изучение сферы производства и обращения XVI—XVII вв., продолжение конкретного исследования торговых фирм XVII в., выявление степени обратимости новых буржуазных явлений и др.). Но принципиальных изъянов распространенной концепции генезиса капитализма им доказать не удалось.
2. Простая капиталистическая кооперация
Первой формой крупного производства, своего рода средостением между мелким товарным производством и мануфактурой, является простая кооперация. Долгое время эта тема по сути дела не привлекала внимания историков. Едва ли не со времен народников, для которых «артельное начало» играло особую роль, как подтверждение концепции исконно социалистического духа крестьянства и общинной организации деревни.
На важность конкретно-исторического исследования вопроса о простой капиталистической кооперации справедливо указывалось в монографии А. М. Панкратовой46, а также при обсуждении коллективного доклада группы историков «Переход от феодализма к капитализму в России» 47. Некоторый материал в этом направлении был под углом зрения генезиса капитализма обобщен другой группой исследователей48. Но совершенно очевидно, что это лишь начало большой работы по сбору и изучению материала, относящегося к простой кооперации в XVII столетии. Для избранного предметом изучения района мы также попытаемся рассмотреть данную тему.
Понятно, что генетическая связь очагов мелкого товарного производства 49 с простой кооперацией почти безошибочно может указать географию и отрасли хозяйства, где эта форма получила распространение.
Если взять металлургию, то здесь обнаруживается, что мелкие предприятия типа кузниц, домниц и плавильных горнов не исчерпывали всех видов производства. Там, где существовали вододействующие устройства, они требовали для своего обслуживания нескольких человек, равным образом, как и укрупненная мастерская с однородным оборудованием. Водяное колесо, пест «для тянутия железа» и
46 А. М. Панкратова. Формирование пролетариата в России (XVII—XVIII вв.). М., 1963, стр. 204—238.
47 «Переход от феодализма к капитализму в России». М., 1969.
48 «Вопросы истории», 1966, № 10, стр. 72—73.
4Э Характеристику очагов мелкого товарного производства см.: О. Н. Вилков. Ремесло и торговля Западной Сибири в XVII в*. М., 1967; В. А. Оборин. Крестьянское ремесло и промыслы в Перми Великой в XVI—XVII вв.— «Исследования по истории Урала», вып. 1. Пермь, '1970, стр. 5—22; А. А. Кондратенко в. Крестьяне Зауралья в XVII—XVIII веках, ч. II. Челябинск, 1969. стр. 134—169.
8 А. А. Преображенским 225
прочие железоделательные снасти были у крестьянина Ивана Порошина в начале XVIII в. 50 Предполагать здесь непременно семейную кооперацию (хотя она в определенных условиях может быть зародышем кооперации капиталистической) вовсе необязательно.
Семейная кооперация, без сомнения, была у посадского человека Соли Камской Андрея Простокиши. Как доносили в приказную избу зимой 1659 г. власти Пыскорского монастыря, Простокиша с детьми «вверх по Лысьве речке на левой стороне на монастырской земле руду железную крадом копали и леса секли и жгли, и вотчину монастырскую пустошили» 51. В следствии по этому делу ответчик нигде не назван кузнецом, что позволяет думать о специализации Простокиши на выплавке железа без обработки его в кузнице. О наемных людях источники в данном случае ничего не говорят. Но вот крестьянин уральской деревни Советной Иван Немтиных нанимал работников для рудокопного дела и углежжения. Сам он торговал железом собственного производства 52.
Раскопки Орла-городка в вотчинах Строгановых показали, что там существовала довольно крупная мастерская по выработке глиняной посуды, изразцов, игрушек, черепицы, где было занято не менее 4 мастеров 53.
В строительном деле практика подрядных работ внедрилась во второй половине XVII — начале XVIII столетия почти повсюду. Наемных работников при возведении церковных зданий использовал подрядчик — ярославский крестьянин князя С. Ф. Борятинского. Он заключил письменные договоры с четырьмя работными — «кирпищика-ми», обязавшись поставить 300 тыс. штук кирпича. Кроме того, подрядчик должен был нанять людей для заготовки дров и землекопов 54. В 1698 г. наряду с большими казенными работами по строительству каменных сооружений в Верхотурье, к которому привлекли каменщиков и кирпичников из Москвы и местных жителей (стрелецких и крестьянских детей), действовали частные кирпичные подрядчики В. Резанцев и Лев Петелин. От них казна получила 200 тыс. штук кирпича 55.
Впрочем, и московские мастера (их было 23 человека) прибыли в Верхотурье не совсем на правах записных ремесленников. Их старший— Тимофей Гусев — назван так: «Каменного, известного, кир-пишного и черепишного дела подрятчик и подмастерье». В Сибир
50 ЦГАДА, Кунгурская комендантская канцелярия, д. 33.
51 ЦГАДА ГКЭ, оп. 17, Соликамский уезд, № 11350, лл. 1—3.
52 «Из истории рабочего класса Урала». Сб. статей. Пермь, 1961, стр. 49.
53 «История Урала», т. I. Пермь, 1963, стр. 82; В. А. Оборин. Раскопки Орла-городка на реке Каме.— КСИИМК, вып. 55. М., 1954, стр. 129—138; он же, Орел-городок.— «Советская археология», 1957. № 4, стр. 140—152.
54 «Кунгурские акты XVII в. (1668—1699)». СПб., 1888, № 77. стр. 287—291.
55 ВВИ, карт. 46, № 17, л. 1. В литературе высказано мнение о существовании здесь школы каменщиков (А. С. Терехин, Г. Д. Конторович. Памятники каменной архитектуры XVII—XVIII веков в Соликамске.— «Уральский археографический ежегодник за 1970 год». Пермь, 1971, стр. 49).
226
ском приказе с ними заключили договор, условия которого не всегда выполнялись на месте. Гусев «с товарищи» не раз бил челом о выплате денег за работу. Уговорное жалованье составляло в год на человека 15 руб. денег, 4 чети муки ржаной; круп, толокна и солода по осьмине, по пуду соли и по 200 язей. Наверное, московские мастера прокляли этих самых язей, так как деньги им в Верхотурье кое-как выплачивали, а за отсутствием в казне язей и прочей рыбы долгое время тянули с денежной компенсацией.
Для работ по выделке кирпича, извести, а также в кузницах использовались кроме крестьянских и стрелецких детей заключенные в тюрьме колодники — «посидельцы», в том числе двое присланных из Москвы. По уровню оплаты они не отличались от стрелецких и крестьянских детей — в среднем 3 ден. человеку в день. Для поощрения «прилежания» власти имели право платить «смотря по работе». Для не вышедших на работу по болезни, при отлучке без спроса и т. п. (уважительность причины во внимание не принималась) существовали вычеты за прогульные дни 5б. 8 октября 1699 г. поступила жалоба, которую подали «верхотурские работные люди наемщики» Петр Сибиркин и другие от имени всех работных людей на сына боярского Максима Чернышева. Помимо злоупотреблений должностных его упрекали в том, что он «пил и ел их, работных людей, хлеб и соль, а в артиль в харч ничего не клал» 57.
В том же году крестьянин Арамашевской слободы Малыгин взялся за подряд на поставку извести-«кипелки». Он привлек «известного подмастерья» — жителя Невьянского Богоявленского монастыря Андрея Васильева, который должен был «скласть вверх Туры-реки каменную известную печь... И зделав тое каменную печь ...выжечь из моего (Малыгина.— А. П) готового камени. А выжечь тое известную печь наготово добрую, кипелку, чтоб на каменное строение та известь была годна» 58. Видимо, Васильев являлся субподрядчиком. Нет данных о числе наемных работников на этом предприятии, но по аналогии с казенным «известным делом», где было 30 работных, также можно предполагать наличие не одного десятка людей 59.
В феврале 1697 г. конный казак Дмитрий Иванов Ожегин и ямской охотник Федор Павлов Соколов приняли на себя подряд, связанный с переустройством торговых помещений в Тюмени. За крупную сумму 120 руб. они обязались построить 21 лавку и починить 9 погребов. Казна снимала с себя заботы о материале и его доставке. Аванс составил 70 руб. 60
Согласно подрядным записям начала XVIII в. по Тюмени, можно сказать, что некоторые работы по значительности объема и краткости сроков, без сомнения, требовали кооперированного труда.
56 ВПИ. оп. 1. стб. 9, лл. 159—204. Ср. там же, стб. 151, лл. 211—215.
57 ВВИ, карт.32, № 47, л. 10.
58 Там же, л. 9.
59 Там же, лл. 6—8, 10—11.
60 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, карт. 6, № 976.
227
8*
С 18 июня по 1 августа 1712 г. для приказной избы должны были изготовить «своею работою, из своего лесу и лубья 60 саней-пошевней добрым мастерством» посадский Никифор Галкин и оброчные крестьяне Максим Шмурыгин с Антипой Паутовым (сумма подряда, взятая вперед,— 12 руб.) б1. В еще более краткие сроки (с 24 июня по 1 августа 1712 г.) обязались трое тюменских жителей изготовить 1200 веревок по 10 аршин каждая62. Достойно внимания, что указанные подряды заключаются в самое горячее для сельского хозяйства время.
Строительство речных судов (дощаников, каюков, лодок, паузков и пр.) привлекало множество плотников и других специалистов на Каме, ее притоках и на Туре. Казна во второй половине XVII в. переходит к подрядному способу организации работ в Верхотурском уезде; повинность по присылке плотников из Поморья отменяется. Теперь администрация ограничивается денежными расчетами с подрядчиками и приемом готовых судов. В договорах равнение идет на суда-дощаники, которые делают для торговых людей; их берут за образец 63. В Туринске, согласно отписке тамошнего воеводы, «торговых дощаников не делают»64. Масштабы строительства судов в Верхотурском уезде можно проиллюстрировать следующими показателями. В 1624/25 г. здесь было изготовлено 26 лодей, 21 дощаник, 2 струга, 25 лодок 65.
«Судовой отпуск» 1640 г. свидетельствует, что на верхотурском плотбище строили 66 дощаников и 3 лодьи, в Тагильской слободе — 2 дощаника, в Невьянской — 9 дощаников, в Ницынской — 2 и в Ирбитской — 1 дощаник. «А взято... с Верхотурья и из Верхотурского уезду для гребли с торговых людей в прибавку к-ыногородным и верхотурским служивым людем гулящих и ярыжек 287 человек» 66. За 178 (1669/70) г. в расходе было на судовое дело 32 325 штук гвоздей четвертных (в остатке 32 500), скоб — 51 320 (в остатке — 5500), 1270 листов белого железа (остаток 307). На следующий год предполагалось закупить для тех же нужд 67 тыс. скоб судовых и 1300 листов белого железа67.
«Дощаничные уставщики» встречаются в Тюмени как организаторы постройки судов для казны. Они нанимают людей, добывают материалы, ведут денежные расчеты. Власти в целях перестраховки стремятся связать «уставщиков» и дощаничных работников круговой порукой. Такие записи сохранились в делопроизводстве тюменской приказной избы конца XVII в. От 10 до 15 человек включалось в
61 ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 3592, л. 6. Ср. там же, л. 7— подряд на поделку 30 саней.
62 Там же, л. 8. Они же подрядились сделать 1200 ужищ (там же, л. 9).
63 ВПИ, on. 1, стб. 10, л. 57.
64 Там же, л. 52.
65 Там же, оп. 4, кн. 5, л. 485.
66 СП, стб. 88, лл. 507—510.
67 ВПИ, оп. 1, стб. 5, л. 23.
228
каждую такую запись — один «уставщик», остальные — работники 68. Наем плотников для поделки казенных кочей «с карбасами» (каждый из кочей оценивался в 36 руб.), а также дощаников отмечен в Тюмени уже в 1636 г. Тогда здесь строили 12 судов. Лес возили издалека — с Исети 69. В 1690 г. уставщики (почти все крестьяне) предъявили к приемке 8 дощаников 70.
На Исети в 1693 г. у «барошных плотников», подряжавшихся строить суда казны и частных лиц, были, по их словам, «барошники», «которые у нас в наймах». Между казенным ведомством и частными заказчиками существовала конкуренция, которую власти пытались подавить весьма просто. Распоряжение тобольского разрядного воеводы предписывало «у старост крестьянских подряжатца наперед делать государьские дощаники... и после того подряжались у всяких чинов охочих людей»71. В тюменской книге записи подорожных за 1708 г. есть данные о поездке в слободы дощаничных подрядчиков из Тобольска «для подряду государевых дощаников и лодок в ямы-шевской отпуск» 72.
Ранее упоминалось о значительном судостроении в Прикамье. Занятые здесь на изготовлении казенных судов под соль артели плотников и наемных лодейных работников получали отсрочку от явки в суд по предъявленным им искам 73. Коль скоро зашла речь об этом районе, уместно сказать, что вербовка наемных работников для обеспечения строительства судов, заготовки леса, дров для варниц осуществлялась здесь различными путями. Один из них — публичное оглашение через «бирюча». Так поступил в 1685 г. гостиной сотни Владимир Черкасов. Он добился содействия приказной избы «велеть в Чердыни бирючю клич кликать по многие дни, чтоб чердынцы по-садцкие и уездные люди ехали в Зырянские усолья к промышленному гостиные сотни к Володимеру Черкасову подряжатца из лесов к варнишным промыслом дров возить». Бирюч должен был объявлять, между прочим, что «о наймех договор с ними (желающими.— А. П.) будет в Зырянских усольях повольными ценами». Для вящего впечатления соответствующее распоряжение приказной избы было закреплено печатью воеводы Назария Петровича Мельницкого 74. Что наем совершался не только индивидуальный, на это указывает память Соликамской приказной избы от февраля 1699 г., в которой поименованы должники посадского человека Федора Тру-фанина, не выполнившие дровопоставок 75. Их было 14 человек чер-дынских крестьян.
68 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, карт. 6, № 977, лл. 1—2, а также № 979, 980, 981, 983, 988; карт. 7, № 1124, лл. 7—8.
69 Там же, карт. 1, № 51, лл. 1—3; № 66, лл. 1—2.
70 ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 249, лл. 1—4.
71 Там же, д. 1329, л. 1 об.
72 ПОКМ, Коллекция 11101, № 33.
73 Архив ЛОИИ, Соликамские акты, карт. 5, № 1389.
74 Там же, карт. 6, № 1419.
75 Там же, № 1463.
229
До сих пор в литературе главное внимание обращалось на организуемые казной почти ежегодные экспедиции «по соль» к Ямышев-скому озеру, в которых участвовали десятки и сотни служилых людей 7б 77. Добытая соль поступала в распоряжение тобольской приказной избы. Но очень рано (в 1624 г.) упоминаются экспедиции торгово-промышленных людей для добычи самосадочной соли на этом озере. В этом году кроме 19 казенных судов там было 4 судна торговых людей. С них взыскали десятой пошлины 291 пуд соли. Служилые люди кроме нагрузки «государевых» судов урывали время нагрести кое-что и для себя. Это хотя и не поощрялось, но и не преследовалось. Из экспедиций некоторые служилые привозили «собинную 77 соль» .
К слову сказать, нельзя начисто исключать из поля зрения казенное предпринимательство, ибо и в нем имели место элементы как простой кооперации, так и мануфактуры с применением наемной рабочей силы. Столь же очевидно, что для нас это предпринимательство представляет второстепенный интерес. Но уловить достаточно четкий рубеж, где кончается казенное дело и где начинается частное предпринимательство, не всегда удается. Это и понятно, ибо жизнь вырабатывала некие переходно-смешанные формы, в которых причудливо переплетались крепостнически-принудительные начала с явлениями другого свойства и происхождения. Мы до некоторой степени с подобным положением вещей уже познакомились, когда говорили о строительном деле и сооружении судов. Но и в других отраслях производства это имело место.
Расходные книги верхотурской приказной избы за март — апрель 1628 г. отразили выдачу денег на проведение изыскательских работ по разведке месторождений слюды. К этой операции имело причастность немало людей, связанных на какое-то время одной задачей. Жерноковы Михаил Пряничников и Завьял Кулаков, а также гулящий человек Дунайка Иванов получили «корму» на 7 дней по 6 ден. каждый (в сутки) за то, что «посыланы с Ондреем Перху-ровым для слюдново сыску». Казенный четвертак (8 алт. 2 ден.) пошел на сапоги, «что куплены вагулятину Тилянку за то, что он указывал слюду». 8 апреля, тогда же, что и «вагулятину», гулящему человеку Ивану Семенову Двинянину выдали 8 ден.— «что делал в кузнице слудную снасть» 78.
А в 1663 г. из Москвы послали в верхотурские края группу стрельцов под началом Ивана Блинова для сыска серебряной руды, по слухам имеющейся близ озера Вагран. С ними из Чердыни был снаряжен серебряник Андрей Вятчанин в сопровождении других «знающих людей», а также шесть человек «работников чердынцов
76 С. В. Бахрушин. Научные труды, т. III, ч. 1, стр. 256, 270; т. III, ч. 2, стр. 79, 119, 124, 130—131, 166.
77 СП, кн. 6, л. 280.
78 ВПИ, оп. 4, кн. 5, лл. 257-258.
230
наемных людей» (Мокей Свирепов и др.) 79. На иных основаниях приступил к разведке медной руды верхотурский воевода, энтузиаст рудознатного дела Максим Стрешнев в 1645—1646 гг. Не дожидаясь, когда к нему прибудут мастера с Пыскорского медеплавильного завода, Стрешнев нарядил поиски медной руды своими силами. С ним был только «подплавильщик» Пыскорского завода Данила Володимеров Кашинец, на которого возлагал надежды воевода как на эксперта. Кроме подплавильщика Стрешнев отправил своих сыновей, Григория и Петра, подьячего приказной избы и др. В горе над рекой Тагилом, где ранее были обнаружены признаки медной руды, стали «копать и итти вглубь шахтою». Прошли две сажени «печатных» — наткнулись на «камень крепкой с продушинами, а в продушинах зелень и тот камень с зеленью ж». Однако вследствие отсутствия горных мастеров и малолюдства «пробить того камени было некем». Одновременно велись крепежные работы — шахту «забирали... дранью». Этим занимались мельник казенной мельницы Клим Михайлов и винокур Антон Зиновьев. «А шахту копали люди воеводы Максима Федоровича Стрешнева Офонька Лукьянов да Васька Татарин с то-варыщи 10 человек»,— докладывали участники экспедиции. Попытка зайти с другой стороны, где прошли шахту глубиной 3 сажени, окончилась также неудачей: «Дошли до диково камени». Но «опыт» медной руды в приказную избу был привезен для пробы80. В этом случае ни слова о привлечении наемных работников нет. Воевода не пожалел своих «людей», нарядив их на работу. Но, видимо, такой путь «крепостной кооперации» в рудознатном деле был скорее исключением, чем правилом. В 1654/55 г. последовали новые правительственные распоряжения о поисках руд в Сибири. К этому времени относится начало казенного железоделательного производства в Ара-машевской слободе, куда высылали для работы десятки гулящих людей, а также кузнецов из слобод, выплачивая им дневное вознаграждение по 8—10 ден. 81
Конец 60-х — начало 70-х годов ознаменовались одной из самых внушительных поисково-разведочных экспедиций на Урал, имевшей целью выявление и начало разработки месторождений серебра. Первоначально дело вел московский подьячий Михаил Петрович Селин, которому придали рудознатного мастера Христиана Дробыша «с товарищи». Руководители экспедиции не поладили. Селин обвинял иностранного мастера в нерадении и задержке работ. Рудознатец, погубив в болоте на волоке лошадь, сослался на повреждение ноги и не желал из Верхотурья ехать сухим путем. Чтобы не «сердить» мастера, изрядно художничавшего со своей свитой в русских деревнях (стреляли не только в кур, но и в людей из пищалей, били извозчиков и т. п.), Селин отпустил его в Тобольск, чего тот и доби
79 В. Н. Верх. Путешествие в города Чердынь и Соликамск. СПб., 1821, стр. 185: Архив ЛОИИ, Соликамские акты, переплет 3, № 937.
80 ВПИ, ОП. 2, Д. 36, ЛЛ. 7—8, 9—11.
81 Там же, д. 79, лл. 1—3, 27—29, 52.
231
вался 82. В 1670/71 г. московский подьячий руководил работами на Уральских горах (кстати, здесь едва ли не раннее название этих гор «Урал-камнем») 83. С ним дела правил небезызвестный сын боярский Сергей Кубасов. На недоуменно-надменный вопрос верхотурского воеводы Федора Григорьевича Хрущева, почему сам Селин не поехал за получением денег для экспедиции, Кубасов ответствовал, что тот «грамоте не умеет» 84. Позже во главе экспедиции поставили думного дворянина Якова Тимофеевича Хитрово, наделив его широкими полномочиями. Он одновременно получил воеводский чин, и местные воеводы, не говоря о приказчиках, были обязаны всемерно способствовать рудокопному делу и выполнять связанные с ним требования Хитрово. При нем был подьячий с приписью Еремей Полянский из Приказа Тайных дел, что подчеркивало особую значимость и ответственность порученного экспедиции дела. Работа продолжалась и в 1672—1673 гг. Ее размах иллюстрирует хотя бы тот факт, что в мае 1673 г. только из Верхотурского уезда «к Уральским горам» было наряжено 90 крестьян. Туда же отправили подводы 85. В то же время из одной Тюмени в распоряжение Хитрово послали 31 служилого человека. Среди них было несколько детей боярских, неотлучно находившихся у промысла и в 1674 г. 86 Среди своих служб тюменские рейтары (66 человек) упомянули о посылке «в слободе вверх по Исете реке и на Уральские горы, для серебряные руды» 87. Как обычно водилось в то время, обеспечение этой экспедиции рабочей силой осуществлялось за счет привлечения крестьян по разнарядке. Деньги и продовольствие на содержание работников предоставляли крестьянские «миры». Земские старосты, уполномоченные на то крестьянами, производили поборы на оплату новой повинности, следили за периодичностью смены работников на Уральских горах. Денежные расходы «мира» на одного работника выражались в 6—10 руб. за полгода. Кроме выбранных в порядке отбывания повинностей, существовала категория «наемщиков», которые добровольно за уговорное вознаграждение соглашались работать в экспедиции Хитрово. Их было немало. 25 ноября 1672 г. в ирбитской судной избе приказчику Илье Будакову подали сказку тамошние крестьяне Алфер Мелентьев, Павел Кириллов, Иван Никитин и др. «В прошлом в 180-м году,— значилось в сказке,— наймовались они... у прошлово старосты у Онтипы Петрова и у всех ирбитцких крестьян в подводы на Уральские горы на 19 лошадях»—всего 19 че
82 ВПИ, оп. 1, стб. 152, ч. 1, лл. 180—196.
83 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, карт. 2, № 288, л. 1. Со ссылкой на документы верхотурской приказной избы из ЦГАДА, относящиеся к 1673 г.; на это обстоятельство обратил внимание также Е. В. Ястребов (Е. В. Ястребов. История названия «Урал».— «Известия АН СССР. Серия географическая», 1967, № 3, стр. 100—101).
84 ВПИ, оп. 1, стб. 5, лл. 4—5.
85 Там же, стб. 7, лл. 44—47.
86 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, карт. 3, № 412, л. 1; № 429, л. 1.
87ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 239, л. 1.
232
ловек. Из той же слободы на срок с 20 марта по 20 сентября 1673 г. отправились к Уральским горам 11 крестьян — «а наняты те работники от ирбитцких крестьян ото всего миру...» 88
Расходы крестьянских общин, предназначенные на оплату работников, были огромными. В июне 1673 г. крестьяне восьми волостей Верхотурского уезда выплатили работникам 802 руб. 50 коп. «подмоги и найму» (но не за весь год) 89. Работа в экспедиции была нелегкой, почему работники часто бегали; их ловили, наказывали и опять посылали к Уральским горам90 91. Должно быть, понимая это, правительство приняло некоторые успокоительные меры. 5 апреля 1673 г. пришла в Верхотурье грамота Сибирского приказа, в которой, согласно изложению воеводы, говорилось: «Велено верхотурским и Верхотурского уезду слобод работником, которые были у рудных гор, давать из... великого государя казны корм, как дают иным работником, не описываясь о том к тебе, великому государю, ничем, чтоб им в том оскорбления не было». Однако местные власти оказались более правоверными крепостниками, чем центральное правительство. Воевода Хрущев отписал в Москву, что «с Верхотурья... и Верхотурского уезду из слобод работники в нынешнем во 181-м году посланы ис пашенных и оброчных крестьян выборные, а иные наемные». Работникам «давали подмог крестьяне меж собою по договору, а наемщиком наем», вследствие чего им всем «из ...казны кормовых 91 денег дать не доведетца» .
Одновременное пребывание множества людей близ Уральских гор на рудных разработках дало повод рассматривать возникшие там временные поселения как «новой Уральской городок» 92. Подробное изучение деятельности экспедиции Хитрово могло бы составить предмет особой работы, тем более, что сохранилось большое число документов, относящихся к ней 93, а в литературе об экспедиции имеются лишь беглые упоминания.
В конце XVII в. на рынках центральных уездов страны, включая столицу, появилась «многая сибирская слюда... в привозе и в продаже» 94. Это вызвало тревогу, так как Сибирский приказ отдал добычу слюды на территории Тобольского разряда подьячему приказной палаты Якову Лапину в монопольное содержание. Предписывалось, чтобы «отнюдь утайкою слюды нихто не промышлял». Лапин жаловался, что в 1694/95 г. крестьяне Новопышминской слободы и прежде всего Роман Хайдуков «с товарищи» «на приискных ево
88 ВПИ, оп. 1, стб. 5, лл. 124—125.
89 Там же, стб. 7, лл. 32—33.
90 Там же, стб. 5, лл. 58—60.
91 Там же, стб. 7, лл. 30—31.
92 ВВИ, карт. 20, № 23, л. 14 и далее.
93 Н. Н. Оглоблин. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа, ч. 3. М., 1900, стр. 350—351—краткое обозрение столбца 881, содержащего материалы по этому вопросу. Кроме того, есть многочисленные данные в делопроизводстве верхотурской приказной избы, лишь частично затронутые нами.
94 ВПИ, ОП. 1, стб. 146, Ч. 2, ЛЛ. 262—263.
233
слюдных местех утайкою слюду промышляли и на Ирбитцкой ярман-ге продавали». Подьячий уведомлял, что и осенью 1696 г. ожидается повторение самоуправных действий крестьян, прося наложить запрет на продажу и вывоз слюды помимо его промысла. Власти пошли навстречу Лапину и «учинили заказ» в соответствующем духе с угрозой конфискации обнаруженной слюды 95.
Промысел Лапина, существовавший с 1691/92 г., был расположен по рекам Ую и Увелке. Он представлял собой крупное предприятие, находившееся на оброчном содержании. Казна получала от Лапина восьмой пуд продукции промысла. В декабре 1695 г. Лапин получил проезжую грамоту до Верхотурья и Соли Камской «для найму к слюдному промыслу промышленников и работных людей» 96. Предприниматель имел дозволение эксплуатировать месторождение слюды, где ранее «промышляли слюду на великих государей» и кроме того «вновь слюдных мест приискивать и промышлять своими про-торьми и работными людьми». В челобитной 1693 г. Лапин указывал, что «к тем промыслом послал он, Яков, племянника своего Ивашка Коляева да свойственных и работных людей 100 человек». Кроме того, Лапин получил на оброк соседствовавшие с промыслом угожие рыбные и хмелевые места97. Остается неясным, как долго владел Яков Лапин разработками слюды. Возможно, что не позже сентября 1697 г. он по каким-то причинам лишился их. На эту мысль наводит память тобольской приказной палаты в Шадринскую, Барневскую, Окуневскую, Чумляцкую и Красномысскую слободы, в которой заключено предписание старожилам этих слобод ехать «на оброчные угодья, что даны были... подьячему Якову Лапину» и провести под началом сына боярского Ивана Иевлева досмотр, измерение и описание тамошних рыбных и хмелевых мест 98. О слюдяных промыслах прямо здесь речи нет, но можно полагать, что их он лишился одновременно с прочими угодьями.
Добыча и обработка точильного камня на Печоре давала на рынки многих пунктов XVII — начала XVIII в. большие партии брусов и точил «печерских». В нашем распоряжении нет прямых сведений об организации труда на этом трудоемком производстве. Однако предположение о наличии здесь кооперации, возможно, возглавляемой представителями торгового капитала, вполне допустимо.
Рыболовецкие и охотничьи артели, как известно, явление давнее. И в условиях патриархально-натурального хозяйства они существовали как его необходимая составная часть. Но вследствие развития товарно-денежных отношений и рынка стародавние формы простой кооперации приобретают черты кооперации капиталистической. К их числу правомерно отнести крупные рыболовные и охотничьи хозяйства изучаемого района, работавшие на рынок.
95 ВПИ, оп. 1, стб. 146, ч. 2, лл. 262—263.
96 Там же л. 265.
97 ПОКМ, Коллекция 11101, № 66.
98 Там же, № 71.
234
Источники знают рыболовные неводы очень больших размеров, требующие одновременной занятости немалого числа людей. Так, невод, имеющий в длину 26 сажен (более 50 метров), могла тянуть только целая рыболовецкая артель. Эти факты не единичны. В 1669 г. верхотурский пушкарь пожаловался, что от его невода отрезали 15 сажен «новой дели» ".
Челобитные крестьян и других жителей, ходатайствовавших об отдаче на оброк рыбных ловель, свидетельствуют о товарном характере промысла и о коллективном владении оброчными статьями. В 70-х годах XVII в. шадринский крестьянин Лука Семенов с драгуном Иваном Перфильевым просили на оброк Мыльникову курью, чтобы «промышлять» рыбу. Оброчная сумма была высокой — 2 руб. 1 алт. в год. Через некоторое время Лука Семенов «с товарищем» добивается разрешения «запором рыбы промышлять» выше Мыльниковой курьи, обязуясь платить оброк 10 алт. 4 ден. в год. Крестьяне той же слободы Пахом Казаков и Андрей Клещев получили рыбную ловлю за оброчную плату 4 руб. 19 алт. в год. В компании еще с шестью крестьянами А. Клещев претендовал на другие рыбные угодья. Изрядную сумму (2 руб. 10 алт.) обещал платить в казну поп Далма-товского монастыря за дозволение на облюбованном им месте «неводом неводить». Коллективные просьбы об отдаче на оброк рыбных угодий поступали от других местных крестьян и даже из дальней Невьянской слободы 10°. Известны многие факты широкой промысловой деятельности некоторых верхотурских рыболовов, плативших высокие ставки оброчных сборов, что также выражает наличие кооперации в торговом рыболовстве. Крупные рыболовные хозяйства в Тобольске отметил О. Н. Вилков, указавший также, что в зимнее время промысел в «юровых» («ировых») местах — ямах и глубоких быстринах — производился коллективно, собирая по 7—15 человек 99 100 101. Без сомнения, такие хозяйства были в Тюмени и ее уезде, а также в других местностях, откуда вывозились огромные партии рыбы на рынки уральско-западносибирского района. Приведем лишь один, может быть, самый выразительный факт: в конце XVII в. три тюменских жителя платили откупные «пролубные деньги»— 46 руб. 8 алт. 2 ден. 102 В начале XVIII столетия на кунгурский рынок поступали многие тысячи пудов разнообразной рыбы из западносибирских пунктов. Обозы, насчитывавшие десятки возов, доставляли свежую, просольную и сушеную рыбу в Соль Камскую, Верхотурье
99 ВПИ, оп. 1, стб. 159, л. 68. О предпринимателях-рыболовах в Верхотурье, связанных с артельной формой работы, см. там же, оп. 4, кн. 2, л. 242—242 об., кн. 5, лл. 66 об., 106, 113 об.; кн. 8, лл. 83, 86 об.
100 Госархив Пермской области, Коллекция документов XVII в., № 7. Ср. П- С. Бо~ гословский. Верхотурские царские грамоты (нач. XVII века). Пермь, 1912.
101 О. Н. Вилков. Ремесло и торговля Западной Сибири в XVII веке. М., 1967, стр. 304—309; он же. Рыбная торговля Тобольска XVII в.— «Вопросы истории социально-экономической и культурной жизни Сибири и Дальнего Востока», вып. 1. Новосибирск, 1968, стр. 5—14.
102 ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 741, л. 272.
235
и другие города. Широкое вовлечение продукции рыболовства в товарный оборот связано с распространением простой капиталистической кооперации в этой отрасли производства.
На пушных промыслах Сибири торговыми людьми и другими предпринимателями организовывались артели «покрученников». Недавно напечатанная П. Н. Павловым покрутная запись 1641 г. подтверждает выводы и наблюдения С. В. Бахрушина об условиях деятельности ватаг покручеников и характере взаимоотношений их с нанимателями. В данном случае нанимателем выступает торговый человек Соли Камской Матвей Федоров Ануфриев103. Несмотря на черты личной зависимости, свойственные архаичным формам договора найма, здесь налицо простая капиталистическая кооперация. Предприниматель ссужает покрученика необходимым охотничьим и иным снаряжением, получает свою долю (две трети) добытой пушнины и сам, видимо, в промысле не участвует (в записи отмечено, что во время промысла хозяин будет «жить в зимовье») 104.
Сведения таможенных явок Обдорской заставы лета 1637 г. дают право утверждать, что «на Русь» вывозятся многочисленные партии пушнины «своего промыслу». Обращает на себя внимание тот факт, что среди явок этого рода преобладают партии, включающие от 2 со-роков и более соболей (не считая прочих мехов). Имеются явки по 5—10 и даже более сороков соболей «своего промыслу», что должно свидетельствовать об участии сторонних лиц в добыче зверя, так как одному даже самому удачливому охотнику такой результат был явно не по силам105.
Итак, на основе приведенного выше фактического материала можно заключить, что на Урале и в Западной Сибири XVII — начала XVIII в. некоторые отрасли производства имели своей составной частью различные формы кооперации, в том числе и простую капиталистическую кооперацию. Последняя встречалась в трех основных формах. Первая в наиболее чистом виде являет собой ростки буржуазных отношений — это кооперация, во главе которой стоит предприниматель, эксплуатирующий труд наемных работников и поставляющий продукцию на рынок. Форма вторая представлена теми предприятиями, где наличествует совместное дело на паевых, складни-ческих началах более или менее самостоятельных в хозяйственном отношении лиц (объединения мелких товаропроизводителей). Однако это не исключает главенства в таких объединениях наиболее зажиточных людей. Третья не имеет прямого выхода на рынок, она не носит самостоятельного характера, будучи придатком того или иного казенного предприятия, нередко спорадически возникающего для решения текущих задач (поиски и опытная разработка полезных ископаемых, например). Но, поскольку и тут мы встречаемся с наемным
103 77. Н. Павлов. Покрутная запись на соболиный промысел в XVII веке.— «Советские архивы», 1968, № 5, стр. 55—58.
104 Там же, стр. 57.
405 СП, кн. 142, лл. 120—247. Этот вопрос детально разработан в докторской диссертации П. Н. Павлова.
236
трудом сторонних лиц, получающих заработную плату, выполняющих однородную работу, можно говорить о своеобразной «фальсифицированной» форме кооперации, подчас смыкающейся с крепостническим промышленным предпринимательством.
3. Первые частные мануфактуры на Урале и в Западной Сибири
В исторической литературе (правда, с неодинаковой степенью полноты) нашли отражение вопросы строительства и деятельности казенных заводов изучаемого края (Ницынский железоделательный, Пыскорский медеплавильный; предприятия конца XVII — начала XVIII столетия — Невьянский, Каменский, Алапаевский, Уктусский и др.). Относительно лучше исследована последняя группа мануфактур, а Невьянский завод, позже ставший владением Демидовых, на протяжении всего XVIII в. был в поле зрения большого труда Б. Б. Кафенгауза. Мы не считаем, что все перечисленные выше заводы не нуждаются в дальнейшем изучении со стороны историков. Но задача данной работы заключается несколько в другом. Наше особое внимание привлекают те мануфактуры, которые были созданы частными лицами и являлись первыми ласточками деятельности на восточных окраинах приватного капитала. До недавнего времени в историографии эта тема затрагивалась явно недостаточно, что имеет свое объяснение. Прежде всего, не были выявлены источники, характеризующие возникновение и условия деятельности первых частных мануфактур на Урале и в Западной Сибири XVII —начала XVIII в. В свою очередь, это было следствием слабой изученности фондов местных учреждений, к тому же плохо описанных или вовсе не описанных. Это не упрек архивистам, а всего лишь констатация факта. Имело значение и то обстоятельство, что первые частные мануфактурные заведения были небольшими в сравнении с заводами начала XVIII в., сооруженными казной, и действовали непродолжительное время. Однако на этом основании сбрасывать их со счетов было бы неправильно, а специальное внимание к ним совершенно закономерно и необходимо.
Случайность сохранившихся документов, их разобщенность, отрывочный характер заключенных в них сведений зачастую не дают возможности воссоздать полную картину, в одинаковой мере осветить все интересующие нас вопросы. Но тем более драгоценны те немногие дошедшие до нас документальные свидетельства, которые относятся к истории отдельных предприятий XVII — начала XVIII в.
Вот почему автор предпринял работу по выявлению источников об этих ранних предприятиях. Результаты изысканий являются предметом данного раздела монографии и относятся, прежде всего, к двум металлургическим заводам. Первый принадлежал братьям Тумашевым, действовавшим в середине XVII в., второй — Федору Ивановичу Молодому, предпринимателю петровского времени. Завод
237
Тумашевых располагался на восточном склоне Уральских гор в пределах Западной Сибири. Молодой развернул свою деятельность на Западном Урале. Собранный по крохам документальный материал о заводах Тумашевых и Молодого, а также о самих заводчиках и их судьбе был ранее опубликован автором в виде статей 107. К настоящему времени он несколько пополнен за счет новых находок.
Изложение начнем с хронологически более раннего предприятия братьев Тумашевых. Естественно, что автор не ограничил свою задачу только судьбой предприятий. С неизбежностью возникла задача, насколько это возможно по источникам, показать ранних представителей нарождающейся русской буржуазии во всех проявлениях их деятельности. До известной степени автор стремился и к «портретной» характеристике этих предпринимателей.
Деятельность Тумашевых хотя и привлекала внимание историков 108, но не была предметом специального исследования. Отдельные документы о них были напечатаны еще до революции 109.
Впервые с Тумашевыми мы встречаемся в середине 40-х годов XVII в., когда на Урале близ Соликамска действовал Пыскор-ский медеплавильный завод, построенный казной. Здесь работал в качестве плавильщика Александр Иванов Тумашев. Дмитрий Тума-шев позже писал, что медную руду на Григорове горе «отыскал» его отец еще в 1634 г., за что был пожалован «полным жалованьем
107 А. А. Преображенский. Предприниматели Тумашевы в XVII в.— «Русское государство в XVII веке». М., 1961; он же. Из истории первых частных заводов на Урале в начале XVIII в.— «Исторические записки», т. 63, 1958.
108 М. Д. Хмыров. Металлы, металлические изделия и минералы в древней России (материалы для истории русского горного промысла). СПб., 1875, стр. 176, 219—220, 241—245; Н. Н. Оглоблин. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа, ч. 3. М., 1900, стр. 83; Д. А. Кашинцев. История металлургии Урала, т. 1. Первобытная эпоха XVII и XVIII вв. М.— Л., 1939, стр. 38, 40. 42; П. Г. Любомиров. Очерки по истории русской промышленности. XVII, XVIII и начало XIX в. М., 1947. стр. 291—293; «Очерки истории СССР, XVII век», под ред. А. А. Новосельского и Н. В. Устюгова. М., 1955, стр. 87; Н. В. Устюгов. Из истории металлургии Поморья в первой половине XVII в.— «Вопросы истории», 1946, № 2-3, стр. 131; Н. И. Павленко. Развитие металлургической промышленности в России первой половины XVIII в. М., 1953, стр. 40— 41, 94; В. Я. Кривоногое. Наемный труд в горнозаводской промышленности Урала в XVIII веке. Свердловск, 1959, стр. 25; Е. И. Заозерская. У истоков крупного производства в русской промышленности XVI—XVII веков. М., 1970, стр. 345—348. О значении поисковых работ Тумашевых в обследовании природных ресурсов Урала и Западной Сибири см. также: В. В. Данилевский. Русская техника, изд. 2-е. Л., 1948, стр. 32—34, 50, 478; В. Н. Скалон. Русские землепроходцы — исследователи Сибири XVII в. М., 1951, стр. 54—55; Н. Я. Новомбергский, Л. А. Голъденберг, В. В. Тихомиров. Материалы к истории разведки и поисков полезных ископаемых в Русском государстве XVII в. (Документы Сибирского приказа).— «Очерки по истории геологических знаний», сб. 8. М., 1959, стр. 18—19, 44—45; А. А. Кузин. История открытия рудных месторождений в России до середины XIX в., М., 1961, стр. 33, 37— 40, 43, 59, 61, 103, 258, 315. В последнее время этим вопросом занимается Е. В. Ястребов.
109 См. ДАИ, т. V, № 10, стр. 61—68. Здесь напечатаны списки грамот «Верхотурской архивы», находившиеся у Г. Ф. Миллера. Некоторые из этих документов имеются в подлинниках среди просмотренных нами архивных материалов.
238
и месячным кормом» 110 111. После закрытия завода вследствие истощения месторождения медной руды и пожара 1648 г. А. И. Тума-шев со своими сыновьями не покинул этих мест и пытался (уже как частный предприниматель) продолжить начатое казной дело. Оказалось, что примерно до 1656—1657 гг. рудные залежи Григоровой горы и Кужгорта могли иметь некоторый интерес для промышленной эксплуатации. Позже Дмитрий Тумашев вспоминал, что «промышляли отец наш Александр и мы... в Усольском уезде на Григорове горе и на Пыскоре и на Кужгорте медным промыслом после немец и после дворянина Юрья Телепнева, пометную руду плавили по договору» ш. Связь медного промысла Тумашевых с денежной реформой 50-х годов, когда на чеканку новой монеты требовалось все больше металла, вряд ли необходимо доказывать. Вначале Александр Тумашев состоял на государственной службе при казенном заводе, лишь затем он переходит к «своекоштному» промыслу. Кстати, с Пискорским заводом кроме известного по литературе Надей Светешникова позже имели дело также крупные дельцы своего времени — Василий Шорин и гостиной сотни Иван Ануфриев. В январе 1643 г. состоялась передача завода Шориным Ануфриеву. Выясняется, что работали на нем русские мастера и «ссылочные». Но к рудному делу и к «угольникам» рекомендовалось «наймовать деловцов охочих», выдавая им деньги из казны помесячно или понедельно— по усмотрению управителей112. Из челобитных Тумашевых от 1666 г. можно установить, что их медный промысел действовал сравнительно неплохо. Выплавленная медь поступала в государственную казну и принималась целовальниками в Соли Камской. Непосредственно на рынок, минуя казну, продукция тумашевских промыслов тогда не попадала. Казна принимала медь, выплачивая предпринимателям по 2 руб. за пуд, что было значительно ниже рыночной цены. В качестве поощрения правительство удовлетворило ходатайства Тумашевых и объявило их неподсудными Соликамскому воеводе, указав также, что Тумашевых и заводской персонал «оберегать и обидить никому не велено» 113. Если верить Дмитрию Тумашеву, по этой таксе они продали государству 574 пуда меди. Затем такса была повышена до 3 руб. за пуд. Продолжая «в горах медную руду копать и плавить по договору ж», А. И. Тумашев с сыновьями поставил и казну еще 315 пудов. При всей невыгодности такого полупринудительного сбыта готовой продукции вряд ли Тумашевы оставались в накладе. Об их «прожиточности» говорит хотя бы тот факт, что они платили высокий оклад оброчных денег, в начале 50-х годов достигавший 44 руб. 30 алт. 1 ден., который покрывали дополнительной
110 СП, стб. 837, л. 12. При описании слободки Пыскорского монастыря в 1647 г. переписчик П. К. Елизаров отметил: «двор, а в нем живет рудознатец Алек-сандрик Иванов» (Госархив Пермской обл., Коллекция документов XVII в., № 22, л. 8 об.).
111 ВВИ, карт. 11, № 3, лл. 6—7.
112 Архив ЛОИИ, Соликамские акты, карт. 3, № 765, лл. 1—8.
113 ЦГАДА, Приказные дела новой разборки, № 1000, лл. 152, 214.
239
поставкой меди 114. Ссылаясь на разницу казенной подрядной и рыночной цены меди, достигавшую 1 руб. 25 коп. за пуд, Тумашевы считали, что за время действия своего медеплавильного предприятия они «своим радением и промыслишком учинили... казне прибыли больши полуторы тысячи» 115. Однако «со 165 году медного промыслу не стало..., потому что на Григоровой горе и на Кужгорах медные руды вынялись». Этот факт позднее был подтвержден довольно широко проведенным обследованием, в котором принимали участие кроме Тумашевых также окрестные жители. Разумеется, показаниям Ту-машевых как специалистов придавалось особое значение. Тумашевы заявили, что «руд медных в том месте не стало и впредь не будет» 116. Тем не менее далеко не сразу Тумашевым было разрешено покинуть Соликамский уезд. Правительство распорядилось возобновить поиски руд в этом районе. Выполнение указа не на шутку затянулось, а результаты оказались самыми безотрадными. В начале 1666 г. Дмитрий Тумашев, подводя итог многолетним поискам, вновь подтвердил, что «у Соли Камской в уездех руд искали, а обыскать не можем и теперича живем на Пыскоре без промыслу» 117. Оставшиеся не у дел братья-плавилыцики (их отец А. И. Тумашев с этого времени в документах не упоминается) обратились к правительству с челобитьем о разрешении им перенести поисковые работы за Урал, в Верхотурский уезд. Д. А. Тумашев просил позволения «в сибирских городех, на Верхотурье и в Верхотурском уезде, по рекам и по горам и по лесам ездить искать всяких руд безпенно, на ваших, великих государей, счастие, либо бог откроет, и опыт чинить». Он ходатайствовал также о разрешении привезти в Верхотурье «всяких рудокопных и опытных снастей беспенно нынешней зимы 174 году» 118. Следует заметить, что Верхотурский уезд был выбран Тумашевыми не случайно. А. И. Тумашев еще в 1647 г. бывал там и по заданию правительства разведывал месторождения руд. Именно тогда ему сказал пашенный крестьянин Влас Осипов, что «есть де на Тагиле рудная признака» 119. Разумеется, отец не имел производственных секретов от сыновей, которых обучил весьма редкому в те времена мастерству плавки медной руды. Такие специалисты насчитывались единицами. Авторитет «медной руды плавильщика» А. И. Тумашева был значительным. Недаром верхотурский воевода еще в 1646 г. настаивал на присылке к нему с Пыскорского завода не кого иного, как «Александрика» Тумашева, обосновывая свой вы
114 ЦГАДА, Приказные дела новой разборки, № 1000, лл. 152,162.
115 ДАИ, т. V. № 10/1, стр. 61—62. Ср. ВВИ, карт. 11, № 3, лл. 6—7.
116 ЦГАДА, ГКЭ, оп. 17, Соликамский уезд, № 11378, лл. 2—3. К тому времени А. Тумашева уже не было на Урале. Его по указу из Москвы послали в Казань «для рудного и медного дела» (ЦГАДА, Приказные дела новой разборки, № 1000, л. 189). Туда же направили часть его помощников. Вероятно, он работал на том самом промысле в Казани, где за 1652—1665 гг. был выплавлен 4641 пуд меди (см. ПСЗ, т. III, № 1579, стр. 291).
117 ДАИ, t.V, № 10/1, стр. 62.
118 Там же.
119 ВПИ, оп. 1, стб. 257, ч. 1, лл. 2—4.
240
бор тем, что «за ним де, Александром, государево медное рудное дело стало» 120. При этом воевода отдавал А. И. Тумашеву явное предпочтение перед ранее прибывшими плавильщиком Семеном Коло-кольником и «подплавильщиком» Данилом Кашинцем, так как С. Ко-локольник оказался несведущим в проведении опытной плавки. В грамоте верхотурскому воеводе М. Ф. Стрешневу правительство определило А. И. Тумашеву самый высокий месячный корм по сравнениях с другими плавильщиками (4 руб.) 121.
«Охота к перемене мест» была вызвана у Тумашевых, надо полагать, не только соображениями чисто формального свойства (истощение руд в Соликамском уезде), на которые они указывали в своих челобитных. Этих предприимчивых людей не устраивало положение подневольных, хотя и более или менее обеспеченных материально, «государевых плавильщиков». Каково было это положение, легко усматривается из одного любопытного свидетельства. В ответ на упоминавшуюся выше просьбу верхотурского воеводы об откомандировании с Пискорского завода А. И. Тумашева заводской управитель Юрий Телепнев ответил отказом. Причиной отказа послужило то, что плавильщик А. И. Тумашев и целовальник Василий Саломатов стоят на правеже. Выясняется, что оба они не представили в срок оправдательные документы об израсходовании на нужды завода 87 руб. 50 коп. казенных денег. Было ли здесь налицо злоупотребление или просто несвоевременное представление отчетности — трудно сказать. Во всяком случае карающая рука правительства сразу же опустилась на А. И. Тумашева и целовальника. Последовало распоряжение о взыскании этой суммы с виновных правежом 122. Как лицо материально ответственное перед казной предстает Александр Тумашев в 1643— 1644 гг., когда составили «роспись григоровским снастям», находившимся у него под отчетом 123. Власти бдительно следили за каждым шагом работников завода и всегда готовы были прибегнуть к самым суровым мерам, если подозревали в их действиях какую-либо поруху государевой казне.
Вполне естественно думать, что А. И. Тумашев стремился как-то изменить свою участь, избегнуть повседневной мелочной опеки властей. Если этого почти не удалось достигнуть отцу, то сыновья больше преуспели. Действительно, если проследить на основании имеющихся источников судьбу этой семьи в 40—70-е годы XVII в., нельзя не заметить постепенного ухода Тумашевых с государственной службы и превращения их в частных промышленников. После закрытия казенного Пискорского завода Тумашевы сделали первый шаг в этом направлении, став казенными подрядчиками. Следующий шаг относится к 1666 г., когда Д. А. Тумашев, прикрываясь высокими словами о «государевой прибыли», просится в Верхотурский.
120 Там же, оп. 1, стб. 198, лл. 25—26. Ср. там же, лл. 3—6.
121 АН, т. IV, jVe 7, стр. 32.
122 ВПИ, ОП. 1, стб. 198, ЛЛ. 25—26.
123 Архив ЛОИИ, ф. Гамеля. № 55.
241
уезд. Это ходатайство было удовлетворено в январе 1666 г. 124 Если вспомнить, что во второй половине XVII в. правительство проявляет повышенный интерес к освоению природных богатств Урала и Сибири, готовит к отправлению большую экспедицию во главе с подьячим Селиным, позже — с думным дворянином Я. Т. Хитрово, то станет понятно, что челобитье Д. А. Тумашева было подано в благоприятное время. Получив дозволение поехать в Верхотурский уезд, Д. А. Ту-машев больше года пробыл там, осуществляя разведку месторождений. Он действовал на собственные средства. В декабре 1667 г. он явился в Сибирский приказ и подал челобитье о найденных им «признаках» слюды в Верхотурском уезде, прося отдать ему добычу слюды с обязательством сдавать в казну 10% продукции («десятый пуд») 125. Д. Тумашев добился согласия приказа и вновь двинулся за Урал. Однако его надежды на возможность открыть значительные месторождения слюды не оправдались. Он обратил внимание на разведку других более ценных ископаемых, учитывая большой интерес государства к выявлению отечественных ресурсов благородных и цветных металлов, а также драгоценных камней. Летом 1668 г. он опять появляется в Москве, на сей раз с образцами обнаруженных им «узорочных каменьев». Он ставит правительство в известность о том, что в Сибири близ Мурзинской слободы «обыскал цветное ка-менье, в горах хрустали белые, фатисы вишневые, и юги зеленые, и тунпасы желтые» 126. На этом основании он просил отпустить его до Верхотурья «для подлинного прииску золотые и серебряные и медные руды и всякого цветного узорочного каменья на своих проторях, и ездить бы ему в Тобольском и Верхотурском уездах повольно». Почти полгода провел Д. Тумашев в столице, «волочась» по приказам и добиваясь разрешения возвратиться в Верхотурский уезд. Одновременно он засыпает Сибирский приказ челобитьями о выдаче ему «жалованья» за поисковые работы, выполненные на свой счет. Д. Тумашев жалуется, что сильно задолжал и находится в бедственном положении. С грехом пополам ему разрешили выдать из казны Сибирского приказа мягкой рухляди на 146 руб. 50 коп., в соответствии с тем счетом издержек, который он представил. Добиваясь компенсации расходов, связанных с соблюдением казенного интереса в рудных поисках, Д. Тумашев рвется поскорее выбраться из Москвы 127. Он имел свои планы за Уралом.
124 ВВИ, карт. 11, № 3, ЛЛ. 6 об., 8—11.
125 СП, стб. 837, лл. 1—36.
126 Здесь уместно внести поправку в сведения, сообщаемые специальной литературой (см., например. Н. Я. Новомбергский. Л. А. Гольденберг, В. В. Тихомиров. Указ, соч., стр. 18; В. Н. Скалон. Указ, соч.), о том, что будто бы первооткрывателем цветных камней был некий Михаил Тумашев. Ни один источник Михаила не знает. Речь должна идти о Дмитрии Тумашеве, который в челобитных писался уменьшительно — «Митка». Отсюда, можно думать, и пошла эта ошибка, явившаяся результатом неточного прочтения имени («Мишка» вместо «Митка»).
127 СП, стб. 837, лл. 1—36. Д. Тумашев, действительно, задолжал казанскому ямскому охотнику Ивану Трофимову 100 руб. и принял в компаньоны казан-
242
Д. А. Тумашев только 21 декабря 1668 г. получил грамоту с прочетом за приписью дьяка Григория Порошина, адресованную сибирским воеводам и приказным людям 128. Местным властям рекомендовалось «его, Дмитрея, оберегать и налог и обид ему никаких не чинить». Но реальная помощь деньгами и людьми могла быть оказана Тумашеву только в том случае, если «подлинно будет про то знатно», что он обнаружил золото, серебро или драгоценные камни. Правда, не щедрое на авансы правительство разрешило Д. Тумашеву проезд до Верхотурья на казенный счет. В случае успеха поисков ему гарантировали казенные прогоны для поездки из Сибири до Москвы с докладом правительству.
Едва успели высохнуть чернила на этой грамоте, как Д. Тумашев обратился к царю с новым челобитьем. Ознакомившись с врученной ему грамотой от 21 декабря 1668 г., он обнаружил, что в ней «о железной руде не описано». В этой связи Д. Тумашев ударил челом,, чтобы ему позволили, «буде в Сибири где обыщет железную руду и опыт учинит и железо будет годно во всякое дело, и ему б в тех местех железо плавить на своих проторях», с условием сдачи в казну десятого пуда и предоставления заводчику права остальное железо «продавать безпенно» 129. И это ходатайство было уважено. 22 декабря 1668 г. Тумашев получил вторую грамоту с прочетом. В ней, между прочим, содержался не совсем благоприятный для Д. Тумашева пункт: заведение железного промысла обусловливалось тем, чтобы, заводчик не причинял «утеснения» русскому и ясачному населению. «А буде где чаять утеснения и налог ясачным и руским людям, и в таких местех ему железа плавить не велеть»,— предостерегала царская грамота сибирских воевод 13°. Как видно из подорожной Д. Тумашева, он должен был ехать в Верхотурье через Владимир, Муром, Нижний Новгород, Козьмодемьянск и Казань. В Казани предполагалось погрузить на подводы «снасти железные и укладные» (т. е. инструменты и оборудование для промысла) весом 50 пудов. Возможно, это было наследство отца, который, как указывалось, уехал в Казань. С этим городом Тумашевы были связаны и позже. Подорожная содержала указание на срочность поездки («не издержав ни часу» предписывалось Тумашеву давать подводы) 131.
Весной 1669 г. мы видим Д. Тумашева, благополучно прибывшего в Верхотурский уезд, занятым поисками полезных ископаемых. Весть о появлении плавильщика в соседнем и тем более подведомственном Тобольскому разряду уезде дошла до тобольского воеводы князя И. Б. Репнина. Памятуя, что поиски руд вменены в обязанность си-
ца же якорного мастера Дмитрия Иванова, который ссудил Д. Тумашеву 140 руб. (ВПИ, ОП. 2, Д. 243, лл. 10—11).
128 ДАИ, т. V, № 10/Ш. стр. 62—63.
129 Поставка десятого пуда железа была распространенным явлением в среде сибирских кузнецов и рудоплавилыциков (Н. Н. Оглоблин. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа, ч. I, М., 1895, стр. 242).
130 ДАИ, Т. V, № 10/IV, стр. 63—64. Ср. ЦГАДА, СП, стб. 837, лл. 40—42. 131 ВПИ, оп. 1, стб. 47, л. 77.
243
бирских воевод, И. Б. Репнин решил не упустить удобного случая и послал распоряжение верхотурскому воеводе Ф. Г. Хрущеву отправить Тумашева в Тобольск для производства опытной плавки руд. С этой целью он отрядил за Тумашевым сына боярского Бориса Чер-ницына 132.
Вызванный в канцелярию верхотурского воеводы, Д. Тумашев дерзнул ослушаться указания из Тобольска. Он подал сказку, в которой объяснял, почему не сможет поехать в столицу Сибири. Тумашев писал: «Обыскал я великому государю в Верхотурском уезде каменье, а то каменье великому государю годно, и с тем каменьем еду ныне к великому государю к Москве наскоро, а в Тоболеск ехать мне не успеть» 133. Ф. Г. Хрущев, наверное, не без удовольствия сообщил об этом И. Б. Репнину. В одном из челобитий верхотурскому воеводе Д. Тумашев, действительно, перечисляет обнаруженные им ископаемые, в числе которых «камень наждак», пригодный «ко всякому алмазному делу», близ Мурзинской слободы «два изумруды камени да три камени с лаловыми искры, да три камени тунпа-сы» 134. Поездка в Москву состоялась. Тумашев представил в Сибирском приказе свои находки. Пока шла переписка между приказами о проверке ценности образцов, о Тумашеве забыли. Он на практике познал, что приказная волокита может засосать его надолго и оторвет от задуманного и уже начатого дела по созданию «железного завода» в Верхотурском уезде. Для Тумашева стало также ясно, что на сей раз он не получит из казны возмещения своих «проторей» на поиски «узорочного каменья». Его челобитье на этот счет было оставлено без внимания. Тогда он решается на довольно рискованный шаг, который в дальнейшем ему припомнили. Д. Тумашев без официального отпуска покидает Москву и спешит к своему «железному заводу». В Москве не скоро спохватились и обнаружили это непозволительное своеволие 135.
Примечательно, что с 1669 г. Д. Тумашев и его братья больше нигде и никогда по своей инициативе не поминают о других находках, кроме железной руды. Создается впечатление, что под флагом поисков драгоценных металлов и минералов Тумашевы в действитель
132 ВПИ, оп. 1, стб. 47, лл. 72—75. И в дальнейшем Д. Тумашев часто отвлекался от своих дел различными вызовами по приказам центральных и местных властей, что, разумеется, отрицательно сказывалось на практическом осуществлении его предпринимательских планов. Он, в частности, был привлечен для помощи в плавке руды во время экспедиции Я. Т. Хитрово в 1672—1674 гг. Причем дело у него шло лучше, чем у иностранных мастеров, которые «не выплавили ничего» (Н. Н. Оглоблин. Указ, соч., ч. III, стр. 351).
133 ДАИ, Т. V, № 10/VI, стр. 64. Ср. ЦГАДА,ВПИ, оп. 1, стб. 47, л. 75—список сказки Д. Тумашева с его собственноручной подписью.
134 ДАИ, т. V, № 10/VII, стр. 64—65. Ср. ВПИ. оп. 1, стб. 305, лл. 92—94— названы крестьяне-рудознатцы.
-35 СП, стб. 837, лл. 51, 57, 81. Мы намеренно не останавливаемся на всех перипетиях Д. Тумашева обрисованных в данном архивном деле, так как это отвлечет от главной цели нашей работы.
244
ности главное внимание сосредоточили на другом, более прозаическом ископаемом — на железной руде. В этом нас убеждает поразительная «забывчивость» Д. Тумашева, заставившая подьячих и дьяков московских приказов вновь скрипеть перьями, чтобы исправить оплошность рудоискателя и выдать ему отдельную грамоту на право разработки железной -руды. Об этом свидетельствуют и первые практические шаги Д. Тумашева по прибытии за Урал. Он начал с того, что в июне 1669 г. «объявил» в верхотурской приказной избе воеводе Ф. Г’. Хрущеву «железной руды опыт, а сказал, что де из той руды железо учнут плавить... нынешнего 177 году» 136.
Следовательно, уже в этом году Д. Тумашев намеревался пустить в ход свое предприятие. Между тем более или менее членораздельные сведения о драгоценных камнях он сообщил только 21 июля 1669 г., не преминув и в этом случае упомянуть о найденной им железной руде и подтвердив, что «железо годитца ьо всякое дело» 137.
Промышленник подчеркивал как в этой, так и в других своих челобитных, что обнаруженная руда в районе Краснопольской слободы на берегу реки Нейвы находится «на пустом месте, от людей верст с 30 и больши». Иногда он указывает расстояние в 60 верст. Верхотурские власти дали разрешение на устройство железоделательного завода и предложили приказчику Краснопольской слободы позаботиться о выборе из числа краснопольских крестьян целовальника к заводу для приемки в казну железа в счет десятого пуда 138. Целовальник должен был находиться «у железного промыслу с ним, Дмит-реем, вместе безотступно», «смотреть и беречь накрепко, чтоб он, Дмитрей, лишнего доброго железа себе не имал». Разумеется, в казну предписывалось брать железо только «доброе». У нас нет оснований сомневаться в том, что Д. Тумашев уже в 1669 г. управился с делами и его «железный промысел» стал выдавать продукцию. Из челобитной, поданной Тумашевым в марте 1670 г., с полной ясностью можно установить, что завод уже действует. Промышленник сообщал, что «завод заведен к железному плавленью, и ныне у меня... к тому железному делу кузнецы и работные люди наняты и посланы к железному заводу» 139.
Согласно росписи подвод, отпущенных в 1671 г., на завод Тумашевых ездили посланцы властей — сын боярский Илья Будаков со служилыми людьми (на трех подводах туда и обратно), отмечена туда же одна поездка стрельца. И, что самое важное, с промысла Тумашева было доставлено предназначенное для казны железо, на
136 ДАИ, т. V, № 10/V, стр. 64.
137 Там же, № 10/VII, стр. 64—65.
138 Это была дополнительная повинность, ложившаяся на крестьян зауральских слобод. Оброчные крестьяне Уткинской слободы отказались дать своего целовальника к заводу, сославшись на бедность и «новую селидьбу» (ВПИ, оп. 1, стб. 4, л. 152).
139 ВПИ, оп. 1, стб. 283, л. 181. Ср. ДАИ, т. V, № 10/VIII, стр. 65. Приведенные выше свидетельства не позволяют согласиться с тем, что завод был построен в 1667—1668 гг., как об этом пишет П. Г. Любомиров (Указ, соч., стр. 292).
245
званное «государевым» (видимо, десятый пуд по уговору) на шести подводах в три приема: сначала на одной подводе, затем — на трех и наконец на двух 140.
Хотя заводчик и пытался уверить власти в том, что он обосновался на «пустом» месте, а построенное им предприятие находится «от людей далече», его промысел возник вовсе не в пустынной местности. Спустя три года, в мае 1672 г., отыскался претендент на эти земли, крещеный вогулич Степан Иванов. Он заявил, что земли, на которых Д. Тумашев построил свой завод, в прошлом были вотчиной его умершего отца. Оставшись малолетним после смерти отца, С. Иванов долго скитался «меж двор» по чужим людям. Войдя в возраст, он обратился к властям с челобитьем об устройстве в какую-либо службу и о возвращении ему вотчины отца. «А отцовскою вотчиною вверх Невьи,— писал С. Иванов,— владеют рудные плавильщики Дмитрей Александров з братьею». Розыск по этому челобитью и наведение справок в ясачных книгах, по-видимому, были не в пользу Тумановых. Однако они остались на захваченном ими участке, а С. Иванов несколько позже все же промышлял охотой и рыбной ловлей в этих местах 141. Иван Тумашев, жаловался С. Иванов, «самосильством своим с работники своими» продолжал хозяйничать на этих землях, уничтожал рыболовные снасти челобитчика, грозил ему «смертным убойством». В это и без того запутанное дело вмешались краснопольские крестьяне, но Тумашевы доказывали свои права, ссылаясь на верхотурскую память 142.
Вспомним, что и население зауральских слобод благодаря возросшему притоку из-за «Камня» значительно увеличивалось во второй половине XVII в. Давало себя знать и своеобразие земельных порядков за Уралом, суть которых заключалась в монопольной собственности государства на все угодья и относительно равной возможности их эксплуатации.
Вскоре на Д. Тумашева с братьями стали поступать жалобы окрестного населения. Краснопольские крестьяне обвинили его в том, что он препятствует им в рыбной ловле, охоте и заготовке леса, а также «на старых наших заимках на роспашных землях и вново селиться не пущает». Когда крестьянин Павел Романов выбрал место для поселения и уже заготовил лес, то Д. Тумашев оставшиеся там от «татарского разоренья» (т. е. после башкирского восстания 1662— 1664 гг. — А. П.) избные срубы и банища крестьянские на заимках «огнем прижег». Челобитчики указывали также, что Д. Тумашев «сбил» с заимок марийцев, являвшихся оброчными крестьянами. Жалобщики недоумевали, по какому «указу» Д. Тумашев распоряжается в окрестностях Краснопольской слободы, и просили управы на заводчика. Воевода при разборе этой челобитной принял сторону
140 ВПИ, оп. 1, стб. 5, лл. 1—3. Документ сохранился неполностью.
141 ВВИ, карт. 18, № 20, лл. 4—5; там же, карт. 19, № 21, л. 2.
142 Там же, карт. 21, № 18, лл. 1—26; № 39, лл. 1—2.
246
крестьян и внушительно писал заводчику: «И тебе впредь так не плутать, краснопольским крестьяном в лесных промыслах и в селитьбе и в пашне тесноты не чинить; слободы и земля и лес во всех местех государевы, хто где хочет, тут лес на дворовое строенье и сечет или птицу и зверя ловит...» 143 Внушение мало подействовало. Но все же Д. Тумашев, сознавая неудобство своего положения и уязвимость произведенных им земельных захватов, обратился к властям с просьбой о проведении межевых работ, чтобы разграничить заводские земли с землями соседних крестьян. При постановке вопроса о межеванье промышленник сделал заявку на отвод ему в оброчное содержание близлежащих к заводу двух озер «с истоки» (Шигирского и Шайтанского). Тумашев представил в приказную избу «чертеж» предполагаемых к межеванью земель. Приказчик Арамашевской слободы получил указание организовать межевые работы и доложить о результатах в приказную избу 144.
Стремление заводчика как-то упорядочить земельный вопрос было вызвано и другим обстоятельством. Тумашев задался целью добиться разрешения властей на постройку острога вокруг своего завода. Доводом служило то, что «от изменников башкирцов опасно». Несомненно, были и иные основания для того, чтобы отгородиться от внешнего мира стеной. Тумашев должен был знать, что власти не пойдут ему навстречу, если разговор будет касаться лишь его завода. Поэтому он соединил просьбу об остроге с предложением своих услуг в качестве новоявленного слободчика. Он так и поставил вопрос в своей челобитной, прося дозволения «у тово железново заводу острог поставить л на ваш, великих государей, на денежной оброк крестьян прибирать». Заводчик в случае удовлетворения своей просьбы достигал по меньшей мере двух целей. Во-первых, укрепления завода от нападений извне. Во-вторых, прибор крестьян сулил ему резерв рабочей силы для предприятия.
Ответ верхотурского воеводы не вполне удовлетворил заводчика, ибо постройка острога была отложена до того времени, когда Д. Тумашев «призовет» в денежный оброк достаточно новопришлых вольных «охочих людей». Только тогда Тумашеву обещано, что «в то время об остроге указ будет» 145. Мы так и не знаем, преуспел ли Тумашев на поприще слободчика и удалось ли ему добиться постройки острога. Но он в 1671 г. добился разрешения построиться двором в самой Краснопольской слободе146. В росписи судных дел 179 (1670/71) г., составленной верхотурской приказной избой, есть любопытная запись, имеющая отношение к Тумашевым и свидетельствующая о заботе заводчиков насчет заселения полученных ими
143 ВВИ, карт. 14, д. 1670 г., лл. 12—15.
144 Там же, № 17, ЛЛ. 1—5; ср. ДАИ, т. V, № 10/Х, стр. 66—67; № 10/XI, стр. Ы-—68.
145 ВПИ, оп. 1, стб. 283, лл. 181—183. Ср. ДАИ, т. V, № 10/VIII, стр. 65; № 10/IX, стр. 66.
146 ВПИ, оп. 1, стб. 52, л. 32.
247
земель. Там значится «записка, что вез с собою крестьян з женами и з детьми медной руды плавильщик Иван Тумашев» 147. Основные заводские строения, находившиеся вверх по Нейве, видимо, так и остались без острога.
В апреле 1671 г. брат Д. Тумашева Иван записал в Краснопольской слободе явочное челобитье, в котором запечатлена острая тревога за судьбу завода в связи с одним несколько комичным на первый взгляд происшествием. В ночь на 11 апреля 1671 г. в его отсутствие, как пишет И. Тумашев, «подходили к железному моему заводишку неведомо какие воровские люди». Заводские собаки подняли лай. «И те воровские люди собак моих из луков стреляли стрелами..., а напуском на заводишко мое и на работных людей не напустилися». Как будто все обошлось благополучно. Но И. Тумашев решил, что это только разведка, за которой со временем последует нападение на завод.
Свой страх И. Тумашев объяснил следующим образом: «А собак моих те воровские люди изпортили, что с того числа собаки лаять ни на кого не стали. А потому... знатное дело, что те воры и впредь воровать над заводишком моим умышляют, что собак моих испортили». Инцидент дал повод И. Тумашеву испросить у властей права самому заводчику и его работным людям при повторении подобных случаев «таких воровских людей беспенно стрелять» 148.
Тумашевы умели ладить с верхотурской воеводской администрацией, чем очевидно, и следует обяснить тот факт, что по существу ни одна жалоба на их действия не имела полного успеха. Что же касается властей низшего ранга вроде приказчика Краснопольской слободы, то здесь заводчики далеко не всегда проявляли кротость нравов. Не приходится говорить, что с работными людьми своего предприятия, как увидим ниже, они тем более не церемонились.
В 1672 г. И. Кунциев, приказчик Краснопольской слободы, жаловался верхотурскому воеводе, что он подвергается «изгоне» со стороны Дмитрия и Василия Тумашевых, которые нисколько не считаются с ним и якобы замешаны в бунте работных людей завода и крестьян против местных властей. В. Тумашев выдвинул против приказчика контробвинение в «корыстовании» от пропуска беглых из русских уездов. Следует заметить, что из обстоятельств возникшего по этим взаимным доносам дела не вытекает вывод о причастности Тумашевых к «бунту». Они лишь воспользовались непопулярностью приказчика и его «ушцика» земского старосты слободы в глазах крестьянской массы 149. Но рукоприкладства одного из Тумашевых (Василия) приказчик не избежал, что ему удалось доказать суду. С В. Тумашева взыскали пошлину как с виновного. Но обычное в та
147 ВВИ, карт. 49, № 8, л. 2.
148 ВПИ, оп. 1, стб. 285, л. 21.
149 ВВИ, карт. 19, № 7, лл. 1 и далее.
248
ком деле поручительство было с Тумашева снято, и его отпустили в Краснопольскую слободу 15°.
При случае Тумашевы были непрочь повеличаться перед слободскими властями, хвастаясь тем, что о них и их заводе знает «сам» тобольский воевода. Это было близко к истине, так как в переписке Тобольска с Верхотурьем поднимался вопрос о заводе Тумашевых, а Дмитрий Тумашев лично рассказывал о работе предприятия тобольскому воеводе.
Служилые люди-тоболяне, приехавшие в Москву летом 1670 г., на вопрос, знают ли они что-либо о Д. Тумашеве, ответили в Сибирском приказе: «Едучи они мимо Верхотурья слышали от людей, что медные руды плавильщик Митька Тумашев живет ныне в Сибири, в Верхотурском уезде, в слободе на Красном поле и плавит железо и с того места переезжает к Соли Камской и в Казань» 150 151.
И, действительно, какие-то промыслы и торги (возможно, даже более крупные, чем за Уралом) Тумашевы имели в этих городах. 20 февраля 1671 г. во время раскладки и сбора пятнадцатой деньги с населения Верхотурского уезда дошла очередь и до Тумашевых. Окладчикам Дмитрий Тумашев «з братьями» сам написал и подал сказку следующего содержания: «В Сибире Верхотурском уезде на Красном поле никаких торгов нет. А что по указу великих государей железо плавим, и с того промыслишку емлют в... казну десятой пуд. А в русских городех, в Казани и у Соли Камской с домишков и с пожитков наших в... казну всякие деньги пятую и десятую и пятнадцатую емлют. А здеся нам пятнадцатая деньга в ...казну [платить] не из чево» 152.
Пока можно только гадать, имели тамошние «заводы» Тумашевых связи с их предприятием за Уралом или нет. Но сам факт столь разветвленного хозяйства, восходящего к одной фамилии, представляется не лишенным значения симптомом времени.
Постройка завода и деятельность Тумашевых были, несомненно, событием в жизни тех краев. Об этом знали, этим интересовались.
Что же собой представлял завод Тумашевых, какова была его продукция? По всей вероятности, можно согласиться с П. Г. Любомировым, когда он говорит, что завод был невелик и работал недолго 153. В этом нас убеждает и знакомство с сохранившимся описанием завода. Побывавший на заводе драгунского строя «маэор» Степан Астраханцев в 1670 г. сообщал, что Д. Тумашев с братом Петром и работными людьми живет в 30 верстах от Краснопольской слободы, «не дошед Павдинского камени за полднищи над Невьею рекою
150 Там же, карт. 49, № 8, л. 9.
151 СП, стб. 837, л. 51.
152 ВПИ, оп. 1, стб. 16, л. 120—120 об. На этот факт указывают и кредитные операции Тумашевых в Казани. В Казань перенес из Верхотурья в 1677 г. Д. Иванов разбирательство своей тяжбы с Тумашевыми из-за завода (ВПИ, оп. 2, д. 243, лл. 14—32).
153 77. Г. Любомиров. Указ, соч., стр. 292.
249
в бору». Здесь был двор заводчика, «а во дворе изба». Против избы располагалась «домница рублена, а в ней три горна». Позади домницы стояла кузница с двумя горнами и двумя наковальнями. В описании значится различный инструментарий (7 молотов больших и малых, 9 клещей, 4 мехов, клещи «большие домнишние», ножницы «большие, чем режут железо и медь», тиски, кирки, топоры и проч.). Завод имел три рудника на расстоянии от полуверсты до полутора верст154. В сентябре 1671 г. Д. Тумашев подал челобитье в верхотурскую приказную избу, из которого видно, что у него было намерение «поставитца» еще одной домницей, на сей раз в непосредственной близости от Краснопольской слободы. Разрешение он получил, но сумел ли им воспользоваться — неизвестно 155.
Источники ничего не говорят даже мимоходом о вододействующих устройствах. Нам представляется, что завод Тумашевых был «ручным». В техническом отношении он не блистал новшествами 156. О количестве и видах вырабатываемой продукции судить нелегко, так как сведения на этот счет довольно отрывочны. Кроме кричного железа завод выпускал некоторое количество раскованного, или «битого», т. е. более чистого и высококачественного, железа. В расспросе перед тобольским воеводой кн. И. Б. Репниным Д. Тумашев 29 декабря 1670 г. сказал: «Выплавлено де при нем, Митьке, во 178-м году битого железа 145 пуд... Да в нынешнем во 179-м году сентября с 1-го числа декабря по 4-е число выплавлено у него железа кричного 223 крицы, а весом в них будет столько ж пуд» 157.
Следовательно, за три с небольшим месяца 1670 г. завод выдал около 223 пудов кричного железа, что дает годовую производительность примерно в 900 пудов. Должно быть, кричное железо, предназначенное к обработке в «битое», учитывалось особо. Тогда можно принять производительность завода достигающей около 1100— 1200 пудов полуфабриката в год. Выше отмечалось, что с завода Тумашевых в 1671 г. казна получила железо, доставленное на шести подводах (видимо, по неполным данным). Если на подводу грузили по 20 пудов, то «десятый пуд» с промысла составил около 120 пудов, а продукция, следовательно, выразится опять-таки цифрой, близкой к 1200 пудам.
154 СП, стб. 837, лл. 75—77.
155 ВПИ, оп. 1, стб. 52, л. 32—32 об.
156 В литературе было высказано мнение о наличии домны на заводе Тумашевых (Д. А. Кашинцев. Указ, соч., стр. 40—42; ср. В. Я. Кривоногое. Указ, соч., стр. 25). Правда, Д. Кашинцев и сам сомневался в справедливости этого положения. Более определенно высказался М. Ф. Злотников, который считал, что домны на заводе Тумашевых не было (М. Ф. Злотников. Первое описание уральских и сибирских заводов.— В кн. В. де Геннин. Описание уральских и сибирских заводов, 1735. М., 1937, стр. 20). Наши материалы подтверждают вывод М. Ф. Злотникова.
157 ВПИ, оп. 1, стб. 283, л. 216. В начале апреля 1673 г. Д. Тумашев, по словам заводского целовальника, отказался платить десятый пуд с выработанных 84,5 пудов и 5 фунтов «кованного чистого железа», сославшись на то, что уплатит этот сбор «как де будет сто пуд» (там же, стб. 47, л. 100). По-видимому, указанное количество «чистого» железа было выдано с сентября по март.
250
Есть основания думать, что Д. Тумашев преуменьшал производительность своего завода по выработке кричного железа, так как оно фактически не учитывалось целовальниками. Такое предположение тем более вероятно, что работные люди предприятия (в том числе «затворщик», кузнец и другие, непосредственно занятые на основных операциях) в расспросе сказали С. Астраханцеву в 1670 г., что «выходит де из горну на сутки кришного железа по 3 крицы, а весом по пуду с лишком в крице» 158. Поскольку домница имела 3 горна, то суточный выход кричного железа составлял примерно 9 пудов, что уже дает значительно более высокую цифру годовой выработки полуфабриката 159.
Заметное место, судя по описанию, занимали в продукции завода кузнечные изделия, в частности сельскохозяйственные орудия. С. Астраханцев отметил в момент описания на заводе «150 лемехов сошных, весом 20 пуд». Вполне понятны причины, почему предприниматели занялись производством предметов этого рода. Им хорошо был известен усиленный приток переселенцев, оседавших на пашне в Зауралье. Потребность новоселов в сельскохозяйственных орудиях была значительной, чем и воспользовались Тумашевы.
На первых порах с завода Тумашевых в казну принимали только обработанное железо. Но после указания из Тобольска верхотурский воевода распорядился брать десятый пуд и с кричного. Дело в том, что «битое» железо было довольно дорого (в начале 70-х годов XVII в. оно стоило в зауральских слободах 25 алт. пуд) и его с трудом сбывали. В марте 1672 г. с краснопольским выборным крестьянином Данилом Осиповым было послано на продажу «железо, что принято на великих государей з Дмитриева промыслу Тумашева 10 пуд» в слободы Верхотурского и Тобольского уездов. Д. Осипов ездил до Киргинской слободы «и того железа продал один пуд, а болыпи продать не мог. А взял за пуд 25 алтын» 16°. Население, видимо, охотнее покупало полуфабрикат, предпочитая отдавать его на переработку местным кузнецам. На рынке более расторопно и энергично, чем казна, действовали Тумашевы. Василий Тумашев выполнял функции разъездного торгового агента. Так, в 179 (1670/71) г. он, по его словам, ездил «з железом в Тобольской и в Верхотурской уезд в слободы и до Тюмени», не жалуясь при этом на трудности сбыта 161.
Но затруднения приходили для Тумашевых с другой стороны. 18 марта 1672 г. Дмитрий Тумашев подал челобитную, в которой упо
158 СП. стб. 837, л. 78.
159 Все сказанное выше не позволяет принять поправку Е. И. Заозерской, считающей, что продукция завода Тумашевых у меня сильно преувеличена (см. Е. И. Заозерская. У истоков крупного производства в русской промышленности XV I—XVII вв., стр. 345). Совершенно ясно, что завод работал не три месяца в году, как многие крестьянские промыслы. К тому же наличие специального целовальника при заводе указывает на необычные для мелкого производства размеры предприятия, а сведения о «десятом пуде», без сомнения, занижены.
160 ВПИ, оп. 1, стб. 41, л. 47.
а61 Там же, л. 49. О покупке железа тумашевского промысла в казну см. ВПИ, оп. 1, стб. 257, л. 143.
251
мянул о сборе с его завода десятого пуда железа и продаже остальной продукции «безпенно». Однако приказные люди Верхотурского и Тобольского уездов «тем отписям (в приеме целовальниками десятого пуда. — А. П.) не верят». Для преодоления этого (небескорыстного, вероятно) барьера заводчик просил, чтобы ему выдавали в Краснопольской слободе памяти об «остаточном» железе с печатями. В приказной избе уважили представление Тумашева162. Должно быть, более или менее регулярное поступление железа Ту-машевского завода на ближайшие рынки содействовало тому, что в «нижних де слободах (Тобольского уезда.—А, П.) продажного железа много», как сообщал в марте 1673 г. упоминавшийся выше Д. Осипов 163.
Главную роль на заводе играл Дмитрий Тумашев, по-видимому, старший и наиболее опытный из братьев 164. Строгого разделения функций в своем совместном деле братья не имели. Управляли заводом и всем хозяйством совместно (любопытно, что все четверо братьев были грамотными людьми). Но некоторую «специализацию» все же наметить можно.
Непосредственное наблюдение за производством и работными людьми осуществлял Иван Тумашев, торговые дела лежали на Василии. Четвертый брат — Петр — обычно упоминается в связи с заводской пашней. Он как бы заведовал «подсобным хозяйством» завода. В документах встречаются указания на то, что Петр Тумашев в различных местах имел пашню, на которой работали наемные люди. В сентябре 1672 г. крестьяне Краснопольской слободы потребовали, чтобы он был положен в денежный оброк, поскольку завел свою пашню и на землях, тянувших к этой слободе. Они заявили приказчику слободы: «Пашет де Петрушка Тумашев опричь гусевских земель в Краснопольской слободе на краснопольских полях 3 десятины и с той пашни в казну великих государей льзя ему платить денежного оброку по 4 гривны на год» 165. Встречается указание, что близ завода Тумашевых была «деревнишка». Интересно заметить, что Тумашевы в той части своего хозяйства, что непосредственно не касалась завода, работа которого была целиком подчинена рынку, стремились сохранить его натуральный характер. Действительно, мы видим, что они предпочитают иметь свою пашню и сенокос, откармливают свиней 166 и т. п. Ранее говорилось, что они добивались передачи им в оброчное содержание двух озер, рассчитывая там наладить рыболовство. Известно, что по договоренности с местными ясачными людьми Тумашевы имели речные заграждения для ловли рыбы (езы). В 1672 г.
162 ВПИ, оп. 1, стб. 257, ч. 3, лл. 306—307.
163 Там же, стб. 48, л. 126.
164 Он недаром с гордостью заявлял, что «плавить де он серебряную руду умеет и какова она цвету видел» (СП, стб. 837, л. 83). В судном деле Тумашевых и Д. Иванова есть список «припускной» записи Д. Тумашева его братьям Ивану и Петру на участие в общем деле (ВПИ, оп. 2, д. 243, лл. 7—8).
165 ВПИ, оп. 1, стб. 48, л. 128.
166 ВВИ, карт. 18, № 12, лл. 11-12.
252
Д. Тумашев принес жалобу на ямских охотников, которые «высекли» у него 3 еза. «А те езы,— писал он,— деланы у меня наемными людьми». Где-то недалеко от нарушенных езов у Тумашевых находились «стан дранишной» и три воза сена, которые были сожжены теми же ямскими охотниками 167. Но без рынка они не могли обойтись и здесь. Из отрывка тюменской таможенной книги начала 70-х годов известно, что Петр Тумашев покупал в Тюмени соленую рыбу, икру, рыбий жир, соль (25 пудов), зендени, истратив на это более 25 руб. 168
Сочетание товарности основного производства с натуральностью подсобного хозяйства представляет любопытную черту предприятия Тумашевых. Но и на данном участке они не обходятся без применения наемного труда.
Рассмотрим вопрос о рабочей силе завода. Она была исключительно наемной. К работе на заводе обращались как местные крестьяне, так и «гулящие люди», приходившие в Сибирь из Европейской России. Вербовали Тумашевы работников и в Соли Камской, которая привлекала значительное число людей, ищущих заработка. Количество работников С. Астраханцев определил в 15—17 человек. Но сюда, видно, не вошли подсобные работники 169.
Какое-то количество кузнецов и работных людей было нанято на завод Д. Тумашевым еще в 1669 г. Но первая вербовка, вероятно, еще не обеспечивала полностью нужду в рабочих руках.
Из документов известно, что в 1671 г. И. Тумашев нанял у Соли Камской 6 человек «гулящих людей» из Важского уезда, Григория Варламова «с товарищи», для работы на заводе. Наем был зарегистрирован в верхотурской приказной избе и оформлен особыми записями. Условия договора были следующими. «Гулящие люди» шли на завод в «срочные» работники с «Вербного воскресенья» 1671 г. до «Филиппова заговейна» того же года. Условились, что каждый работник получит за это время по 4 рубля. Аванс составил по 10 алт. человеку 17°. Однако через месяц после того, как «срочные» начали работу, их насильно выслали с завода в Верхотурье. По царскому указу их, как беглых из поморских уездов, должны были возвратить на прежнее место жительства вместе с другими беглыми, сысканными в слободах Верхотурского уезда 171. Как ни упрашивали Тумашевы верхотурского воеводу, чтобы тот разрешил оставить работников на заводе до обусловленного договором срока, доказывая, что «без работных де людей железной промысел... стал», тот не решился нарушить указа. В утешение он писал И. Тумашеву о взятых у него работниках, что «не своею охотою они от тебя отошли» 172. В даль
167 Там же, карт. 19, № 21, л. 3.
168 ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 919, л. 3—3 об.
169 СП, стб. 837, л. 78. Разумеется, Астраханцев не мог учесть и спорадически нанимаемых работников.
170 ВПИ, оп. 1, стб. 340, л. 57 и сл.
ш См. очерк ill, раздел 3.
172 ВПИ, оп. 1, стб. 340, лл. 58—60. Ср. там же, лл. 61—63.
253
нейшем Тумашевы не прекратили приема беглых на завод. В следующем, 1672 г. приказчик Краснопольской слободы И. Кунциев доносил воеводе: «Да у него ж, Дмитрея, живут гулящие люди в работе, а годовых оброков не платят, а он, Дмитрей, называет своими людьми» 173. А еще через год возникло дело в высылке с завода беглого поморского крестьянина Федора Лычагова 174.
Наряду с прихожим людом в работу на завод шли местные оброчные крестьяне, особенно малосостоятельные. Довольно тесно в течение ряда лет были связаны с заводом крестьяне Василий и Тарас Сажины, выполняя те или иные подсобные работы. В 1676 г. Василий Сажин, этот любопытный тип околозаводского человека, бравшегося за любое дело, порядился, наконец, в сторожа к заводу, обязавшись одновременно пахать пашню. Дело кончилось, однако, разрывом, так как, по уверению И. Тумашева, В. Сажин отказался работать и не возвратил выданную ему ссуду. Оброчные крестьяне Матвей Драгунов, Афанасий Соловьев и др. также выступали в качестве работных людей на заводе. Явление это было настолько обычным, что приказчик Краснопольской слободы, сообщая о бунте, не проводил различия между крестьянами и работными людьми 175.
Мы говорили преимущественно о работниках, занятых на подсобных операциях или поступавших на завод для выполнения спорадической работы. Главной фигурой у домницы был «затворщик», наблюдавший за ходом плавки. Он имел двух подручных. От подручных требовались также известные навыки в плавильном деле. Нарушение указаний «затворщика» Андрея Чингиря одним из его подручных привело к тому, что «железо крица не вышла» 176.
Наличие кузнецов предполагает и молотобойцев. Последних, однако, документы не упоминают. Поскольку предприятие соединяло весь цикл работ от добычи руды до ее плавки и получения кузнечных изделий, несомненно наличие, хотя и примитивного, разделения труда. Тем самым есть основания признать завод Тумашевых небольшим мануфактурным предприятием 177.
Положение работных людей завода было незавидным. Предприниматели не стеснялись в обращении с ними. Обсчет, побои, брань — такова обычная обстановка, с которой приходилось сталкиваться работникам завода. Довольно яркую картину произвола заводчиков (особенно этим отличался И. Тумашев) рисует одно судебное дело, возникшее по его челобитью. В феврале 1671 г. Иван Тумашев заявил воеводе в своем челобитье: «Бежал у меня, холопа, от железного промыслишку домнишной работник Тараско Оксенов и живет ныне в Краснопольской слободе. А сроку, что иво не доробил, 11 недель,
173 ВВИ, карт. 19, № 7, Л. 1.
174 ВПИ, оп. 1, стб. 48, л. 124.
175 ВВИ, карт. 19, № 7, л. 1 и далее.
176 ВПИ, оп. 1, стб. 283, л. 199.
177 Е. И. Заозерская (в работе «У истоков крупного производства в русской промышленности XVI—XVII веков», стр. 347, 348) относит завод Тумашевых к форме переходной от кооперации к мануфактуре.
254
да прогульных дней на нем того ж сроку три недели». Заводчик утверждал, что «за все те недели деньги он, Тараско, наперед у братей моих взял». Иск за недоработанное время и прогульные дни И. Тумашев предъявил в 1 руб. 18 алт. 2 ден. и еще 3 руб. 50 коп. убытка, причиненного якобы «в простое железного плавленья» 178. Вызванный в приказную избу Т. Оксенов опроверг обвинение в том, что он получил деньги вперед, и согласился лишь на 13 прогульных дней. Обясняя, почему он покинул завод ранее договорного срока, Т. Оксенов сказал: «Ушел де он, Тараско, от железново промыслу от иво, Ивановых, побой, что он, Иван, бил иво, Тараска, черемшиною, заветчи в избу и за волосы де драл, и от того де ушел». Работник добавил еще, что И. Тумашев за ним «гнался с луком». И. Тумашев вынужден был признаться, что хотел бить Оксенова батогами за «порчу горна», отрицая все остальное. Очная ставка, а также показания целовальника и семи работных людей завода (в том числе «за-творщика» и кузнеца) свидетельствуют, что И. Тумашев, действительно, драл Т. Оксенова за волосы, пытался бить его «черемшиной», но тот «не дался». Вооружившись луком, стрелами и бердышом, И. Тумашев на лошади бросился в погоню, чтобы «след перенять» Т. Оксенова, когда тот ушел с завода. Работный Зот Левонтьевг вместе с Т. Оксеновым стоявший в подручных у «затворщика»^ прямо заявил, что Т. Оксенов ушел от «изгони» И. Тумашева. Несмотря на то, что хозяин божился и целовал крест в справедливости своих показаний и претензий к Т. Оксенову, следствие шло явно не в его пользу. Было установлено, что простой домницы продолжался всего одну ночь 179 180. Выборный целовальник Афанасий Соловьев даже сказал, что «простою де железново плавления не бывала и убытков никаких не бывало ж». Допрошенные работные люди явно сочувствовали своему товарищу. Примечательно: ни один из них не назвал уход Т. Оксенова побегом, как это квалифицировал заводчик. Воспользовавшись случаем, И. Тумашев решил предъявить Т. Оксенову явно завышенную сумму иска. И все же воевода встал на сторону заводчика. Т. Оксенов получил распоряжение возвратиться на завод и отработать положенный срок 18°. В аналогичных случаях наймита обычно не понуждали к продолжению работы. Дело ограничивалось проведением публичного расчета между сторонами за проработанное время. Здесь же воевода вынес решение, вполне благоприятствовавшее заводчикам, чем известным образом нарушил установившуюся практику в отношении вольнонаемной работы. Жестокость обращения хозяина с наймитом даже не была замечена и не встретила никакого осуждения со стороны властей. На факты обсчета работников Тумашевыми указывали названные ранее «гулящие люди» — важане, вынужденные оставить завод вследствие высылки
178 ВПИ, оп. 1, стб. 283, лл. 192—193.
179 Это указание дает право думать, что плавка руды проходила круглые суткиг по-видимому, в две смены. Ср. стр. 265.
180 ВПИ, оп. 1, стб. 283, лл. 194—203.
255
их на родину. Они писали в челобитной: «И они, Иван и Петр, нам по розчету против записей денег за работу, что доведетца, не дают, и записей нам, сиротам вашим, не выдают же неведомо за что» 181.
Заводчики действовали, однако, не только кнутом, но и пряником, стремясь порой задобрить работных людей. Дмитрий Тумашев в марте 1673 г. уплатил подьячему приказной избы И. Истомину 7 гривен, которые задолжал ему Т. Сажин 182. Это тем не менее не избавило заводчиков от неприязни и прямой вражды работных. Тот же Т. Сажин вместе с братом Василием в челобитной И. Тумашева 1676 г. названы «супостатами», угрожающими хозяину убийством и ограблением 183. Были и другие случаи «непослушания».
Завод Тумашевых слыл у местных властей беспокойным местом, пристанищем беглых и своего рода рассадником неповиновения. Работные люди предприятия не оставались равнодушными к происходившему вокруг них, тем более, что некоторые краснопольские крестьяне сами работали у Тумашевых. Весной 1672 г. на заводе Тумашевых и в Краснопольской слободе произошли крупные волнения, направленные против слободского приказчика И. Кунциева и земского старосты. Группа работных людей и крестьян (Петр Рублев, Матвей Драгунов, Василий и Тарас Сажины и др.), вооруженных кто чем попало, с «бунтовством» ворвалась в судную избу и учинила расправу над заседавшими там приказчиком и его подручными. Слободское начальство подверглось основательной выволочке. Староста и пострадавшие вместе с ним немногочисленные «ушники» жаловались верхотурскому воеводе, что работные люди и крестьяне приходили в судную избу «с бунтовством и приказчику с отказом от всяких дел, и из избы вон выгнали, а нас... к себе в бунт звали» 184 185. Земский староста с помощниками были избиты за отказ присоединиться к выступлению. В доносе они подчеркивали, что работные и крестьяне не в первый раз «бунтуют», о чем предыдущие приказчики неоднократно писали в Верхотурье. Резкое недовольство населения приказчиком и мирскими властями выражено и в коллективной челобитной краснопольских крестьян, поступившей в канцелярию верхотурского воеводы. Обстановка сложилась весьма напряженная. Воевода встревожился, получив известия о бунте, организовал широкое расследование 18°. Ведь это событие происходило всего лишь год спустя после восстания С. Т. Разина, а в делах воеводской канцелярии лежали строгие предписания из Москвы о поисках и уничтожении «прелестных писем», о немедленном пресечении «воровства» ра-зинцев, которые окажутся за Уралом. На основе этих распоряжений в Верхотурье была разработана инструкция слободским приказчикам,
181 ВПИ, оп. 1, стб. 340, л. 57.
182 Там же, стб. 48, л. 101.
183 ВВИ, карт. 18, № 12, лл. 11 —12. Еще в 1671 г.Т. Сажин извещал на И. Тумашева в Краснопольской слободе, обвинив его в тайном винокурении (ВПИ, оп. 2, д. 189, лл. 164—166).
84 ВВИ, карт. 19, № 7, лл. 35 и след.
185 Там же, лл. 35—80. См. 2-й раздел очерка VI.
256
в которой, между прочим, предусматривался и порядок конвоирования пойманных «воров» 186. В данной связи выступление работных людей и крестьян Краснопольской слободы выглядело особенно одиозно. Нам неизвестны последствия этого розыска.
Мы рассмотрели на основе известных нам источников предпринимательскую деятельность «медной руды плавильщиков» Тумашевых в 40—70-х годах XVII в. Наши сведения обрываются на 1677 г. Дальнейшая судьба этой фамилии промышленников и их «железного завода» на р. Невье не представлена имеющимися в распоряжении автора документами. До XVIII столетия предприятие Тумашевых не дотянуло. Как отмечает П. Г. Любомиров, во время постройки казенного Невьянского завода, который располагался недалеко от места, где стоял завод Тумашевых, о последнем даже не упоминалось187.
Появление Тумашевых на горизонте торгово-промышленной жизни России XVII в.— характерный симптом времени. Их более чем тридцатилетние попытки выбиться на дорогу самостоятельных промышленников в конечном счете дали свои результаты. Тумашевы создают на Урале небольшие металлургические предприятия мануфактурного типа с применением вольнонаемного труда, работавшие на рынок. Если целый ряд предприятий XVII в. возник благодаря тому, что к промышленной деятельности обращались, как правило, представители купечества, то история Тумашевых служит примером другого рода. Здесь мастер казенного завода, находившийся на государственной службе, со временем становится частным заводчиком. Не останавливаясь ни перед какими преградами, используя всевозможные средства, Тумашевы освобождаются от государственной службы для того, чтобы приложить свою энергию и знания для личного обогащения. Они превращаются во владельцев железоделательного предприятия, принимая на себя все выгоды и все неудобства этого нового дела. Тумашевы — представители нарождающейся русской буржуазии, отдаленные прототипы позднейших дельцов капиталистической эпохи. Алчные, не брезгующие никакими средствами, они жестоко эксплуатируют работных людей своих предприятий. Железоделательный завод Тумашевых как бы указал место, на котором через два десятилетия возникнет один из крупнейших металлургических заводов России — Невьянский.
* * *
Из литературы известно, что в самом начале XVIII в. на Урале возникают и действуют металлургические заводы двух частных промышленников — Н. Демидова и Ф. Молодого. О Демидовых и их за-
186 ВВИ, карт. 17, № 21, лл. 1—5; № 22, лл. 1—5.
187 77. Г. Любомиров. Указ, соч., стр. 292. Без указания источника М. Ф. Злотников утверждал, что завод Тумашевых был «остановлен» в 1680 г. (М. Ф. Злот~ никое. Указ, соч., стр. 20). Между прочим, в 1701 г. упоминается в качестве челобитчика от имени группы мастеровых и работных людей некий Аверкий Тумашев, «Верхотурского уезду железных заводов выборной молотовой ма-
9 А. А. Преображенский 257
водах на Урале в советской историографии мы имеем большое, богато документированное исследование Б. Б. Кафенгауза. След, оставленный в истории металлургии Урала «рудным промышленником» Федором Ивановичем Молодым, разумеется, менее заметен, чем его современника Никиты Демидова, родоначальника фамилии крупнейших заводчиков Урала и всей России. Не идут в сравнение с демидовскими и его «заводы» (к тому же недолговечные). Тем не менее Ф. Молодой и его деятельность заслуживают внимания, и не только потому, что он является одним из пионеров частной металлургии на Урале (Молодой всего на два года позже Н. Демидова стал владельцем собственного завода). Привлеченный нами архивный материал, в большей своей части не использовавшийся ранее, раскрывает перед исследователем, как на практике осуществлялись начинания первых промышленников на Урале; в какие отношения вступали эти заводчики с мелким товарным производством крестьян-металлургов. Если Н. Демидов был поставлен правительством в особо привилегированное положение, то Ф. Молодой принадлежал к тем частным предпринимателям, которые больше полагались в своей деятельности на свой страх и риск, чем на поддержку государства. Все это заставляет признать правомерность сделанного нами выбора, тем более что специальных работ на данную тему нет, а в существующей историографии по интересующему нас вопросу содержатся лишь краткие упоминания с не всегда достоверными сведениями 188.
Очень скупы биографические данные о Молодом. Было известно, что он «уфимец», «уфимский житель», построивший в 1704 г. завод на Урале, а позже некоторое время состоявший управителем казенного медеплавильного завода. Вот, в сущности, и все, что на этот счет сообщалось в литературе. Имеющиеся в нашем распоряжении источники позволяют добавить несколько небезынтересных данных об этом человеке, прожившем бурную, со многими превратностями судьбы жизнь. В ходе следствия 1707 г. (о котором речь будет ниже) Ф. Молодой сказал, что он лет десять назад был в Астрахани, где
стер». Возможно, перед нами один из представителей младшего поколения заводчиков Тумашевых, оказавшийся мобилизованным на государственную службу в годы создания крупных казенных горнометаллургических предприятий на Урале. Фамилия Тумашевых встречалась и среди верхотурских- жителей.
188 Н. К. Чупин. Сборник статей, касающихся Пермской губернии, вып. 1. Пермь, 1882, стр. 155; 77. Г. Любомиров. Указ, соч., стр. 340, 344; М. Ф. Злотников. Указ, соч., стр. 23 (автор не прав, относя к числу казенных построенный в 1704 г. Молодым завод); Д. А. Кашинцев. Указ, соч., стр. 24 (речь идет о заводе Молодого, но имя заводчика не упоминается); М. Н. Мартынов. Горнозаводская промышленность на Урале при Петре I. Свердловск, 1948, стр. 23— 24, 28; Б. Б. Кафенгауз. История хозяйства Демидовых, стр. 155; Н. И. Павленко. Развитие металлургической промышленности России в первой половине XVIII в. М., 1953, стр. 146, 296 (о Молодом как управителе медеплавильного завода); Е.И. Заозерская. Список мануфактур, возникших при Петре I.— «Исторические записки», т. 19, 1946, стр. 263 (Краткие сведения о судьбе завода Молодого до 1725 г.); В. Я. Кривоногое. Указ, соч., стр. 25—27 (завод в 30—40-х годах XVIII в.); А. А. Кузин. Указ, соч., стр. 119, 182—184, 212, 275.
258
общался с «гулящими людьми». Возможно, Молодой имел какое-то отношение к работе на астраханских селитренных заводах, так как в «расспросных речах» упоминает о них, полагая, что на Урале можно было бы развернуть промысел селитры «против Астраханского сели-тренного заводу», а выработанный из нее порох «ценою меньши астраханского станет» 189. При осмотре Молодого в Сибирском приказе в том же году было обнаружено, что «он, Федор, пытан и запятнан в левую щоку» 19°. Эта недобровольная татуировка находит свое объяснение, хотя и недостаточно подробное. Из отписки 1707 г. кунгурского воеводы Михаила Сергеевича Трусова своему коллеге в Уфе выясняется, что в 1701 г. по царскому указу «присланы с Москвы на Уфу в Соловарной городок по розыскному делу в ссылку Федор Иванов сын Молодов да нижегородец Роман Захарьев». Что за «розыскное дело» — уфимский воевода (прежнюю отписку которого перелагал в своем послании Трусов) не уточнял. Но в Уфе оба сосланных долго не задержались. «И в прошлых же годех,— говорится далее в отписке,— они, Федор и Роман, ис того де городка бежали неведомо куды» 191. В 1704 г. Молодой с царской грамотой уже строит завод на Урале; под предыдущим годом (февраль) он упоминается одной записной книгой крепостей столицы занимающим 100 руб. у «горных дел надзорщика» Ивана Патрушева с обязательством «зделать в нынешнем году в Тобольском или Кунгурском уездах к железным заводам припасы железного запаса» 192. Следовательно, уфимское бытие Молодого было кратковременным. Как беглого преступника, его всюду ждала кара. Но, должно быть, карающие органы еще не слишком согласованной системы учреждений первых лет XVIII в. вряд ли предполагали, что ссыльный, да еще «запятнанный», беглец может рискнуть появиться в Москве. Молодой же не только там появился, но скоро добился разрешения на строительство заводов.
Молодой был грамотным человеком. Сохранились челобитные, написанные его рукой. У него при обыске нашли «тетради» и столбцы, которые были собственноручно исписаны им разного рода «приворотными» и заговорными словами, назначение которых было, по его объяснению, в том, чтобы «люди к нему добры были» и женщины отвечали взаимностью в любви. Вероятно, для обучения своих детей (а может быть, и кого-нибудь из управителей созданного им завода — грамотные люди были очень нужны заводчику) у Молодого находились «псалтирь учебная», «доска каменная учебная» и «счетная доска». При обыске у него изъяли несколько частных писем.
Молодой оказался довольно восприимчивым к новым веяниям
189 СП, оп. 5, д. 1065 лл. 37 об.—38. Некий Федор Иванов Молодой («синбире-нин») упоминается под 1694 г. среди поручителей по судовым работникам в Астрахани (Н. А. Бакланова. Торгово-промышленная деятельность Калмыко-вых во второй половине XVII в. М., 1959. Приложения, стр. 227).
Д90 СП, оп. 5, д. 1065, л. 39 об.
Архив ЛОИИ, Кунгурские акты, карт. 2,№ 167.
2 ЦГАДА, Юстиц-коллегия, записная кн. 1032, л. 447. Документ любезно указан автору Г. Д. Капустиной.
259
9*
в области культуры и быта петровского времени. Став заводчиком, он обзавелся одеждой заграничного покроя и некоторыми предметами западноевропейского обихода. В гардеробе Молодого имелись кафтаны французские суконные, зеленого и василькового цвета, кафтан венгерский, «кунтыши» польские, атласный камзол «вишневый, пуговицы обшиты серебром пряденым», штаны атласные немецкие, чулки гарусные гвоздичные немецкие, сапоги тоже немецкие и т. п. Из Москвы на Урал он привез также зрительную трубу, шведскую шпагу и даже «органы пятиголосные с мехами». У Молодого нашли такой деликатес того времени, как сахар 193. Точно нельзя сказать, из какой среды происходил Молодой. Его, как отмечалось, называют «уфимцем», «уфимским жителем». Вероятнее всего, он был выходцем из посадских людей. Не имеем мы данных и о том, каким образом ему удалось скопить средства, чтобы стать предпринимателем.
В 1704 г. Федору Ивановичу Молодому были даны именной указ Петра I и распоряжение Приказа рудокопных дел о разрешении вести поиски полезных ископаемых (золота, серебра, меди, железа и др.) в Галицком, Вятском, Кунгурском уездах и в сибирских городах. В случае находки «рудных мест» Молодой получал право «заводы заводить и из руд товары делать своими проторьми и работными людьми», поставив обо всем в известность Приказ рудных дел 194. Из челобитных Ф. Молодого узнаем некоторые более подробные сведения относительно условий, на которых промышленник должен был строить завод. «А те руды и рудные места,— писал Молодой в августе 1707 г.,— отданы мне с 704-го [году] впредь на 30 лет, а в тех урочных годех владеть мне, какой завод ни заведу, безоброчно и без-пошлинно 4 года, а железной 6 лет» 195. Острая потребность в отечественном металле, которая особенно стала ощущаться в первые годы Северной войны, заставила правительство более внимательно отнестись к инициативе частных лиц, предлагавших свои услуги в этом важном деле. По-видимому, Ф. Молодой уже имел на примете определенные «рудные места», так как довольно быстро (в том же 1704 г.) сумел построить железоделательный завод на р. Мазуевке в Кунгурском уезде, в 45 верстах от города Кунгура. Как он сам говорил в одной из челобитных, там ему удалось «обыскать» «место с рудными угодьи, а руда в тех местах есть железная, а иных мед
193 СП, оп. 5, д. 1065, лл. 17—18.
194 Там же, лл. 5, 42 об. и др. Царский указ был датирован 23 января 1704 г. (Государственный архив Свердловской области, ф. Н. К. Чупина, д. 193, л. 43).
195 СП, оп. 5, д. 1065, л. 42 об. Встречается указание, что Ф. Молодой, как и ряд других промышленников, получил разрешение на откуп руды из «десятого пуда», т. е. с обязательством поставлять государству 10% продукции своих заводов («Доклады и приговоры, состоявшиеся в Правительствующем Сенате в царствование Петра Великого», т. I. СПб., 1880, стр. 125). Согласно списку со списка грамоты, выданной заводчику в 1704 г., Молодому было поставлено также условие «как урочные годы его владения выдут, и у него те заводы взять на нас, великого государя, по оценке» (Государственный архив Свердловской области, ф. Н. К. Чупина, д. 193, л. 46).
260
ных, свинцовых, серных [руд] признаки самые добрые» 196. При помощи местных «рудознатцев», которых Молодой всячески привлекал на свою сторону, промышленник «обыскал» признаки меди и даже, как он уверял, серебра в вотчинах Г. Д. Строганова. Но «приказные люди» прикамского магната не позволили проводить разработки руды в вотчинах Г. Д. Строганова, применив силу. Молодой вынужден был уступить, невзирая на то, что правительственным указом ему разрешалось искать руды и на частновладельческих землях. Но противостоять могущественному «именитому человеку» он, разумеется, не мог.
Принимаясь за постройку завода, Молодой встретился с не менее серьезными затруднениями. Местное население отнеслось к нему весьма неодобрительно, а в ряде случаев и прямо враждебно. В представлениях крестьян и посадских людей постройка завода связывалась с увеличением повинностей, тяжесть которых они уже испытали незадолго перед тем и против которых столь энергично восстали в 1703 г. 197 Подобная реакция жителей на промышленное строительство начала XVIII в. была почти повсюду в России 198. Надо сказать, что и местные власти также нередко намеренно чинили препятствия постройке заводов, ибо это было связано с большими хлопотами и серьезной ответственностью. К тому же местная администрация прекрасно знала отрицательное отношение к данному вопросу со стороны населения и, естественно, вольно или невольно «норовила» саботажу правительственных мероприятий. Когда Молодой обратился к кунгурским земским бурмистрам с просьбой отвести земельный участок под завод, они, вопреки указу из Москвы, всячески затягивали исполнение распоряжения. Убедившись, что официального отвода он может и не дождаться, Ф. Молодой решил действовать иным путем. Воспользовавшись известной свободой отчуждения земельных угодий, которая была свойственна всем черносошным уездам, он купил участок земли с мельницей на берегу р. Мазуевки, недалеко от рудных месторождений, и начал строительство. В июле 1705 г. Ф. Молодой не без гордости заявил приехавшему в Кунгур подьячему Приказа рудных дел: «И с прошлого 704 году августа с 1-го числа около реки Мазуевки на заводы лесов почал промышлять на лари, брусье, тес, бревна на хоромное строение и на угольное зжение дрова, и уголье, и железная руда в припасе есть» 199. Из частного письма промышленника узнаем, что осень помешала полностью завершить возведение плотины в 1704 г. Однако к тому времени успели построить довольно большую кузницу (5X5 сажен) «и в ней 6 печек каменных на железную руду и 3 горна ковальных каменных зделали». Срубили также избу работным людям, заложили «покой» владельцу
196 СП, оп. 5, д. 1065.
197 А. А. Преображенский. Очерки колонизации Западного Урала в XVII — начале XVIII В. М., 1956, стр. 252—275.
198 Ю. И. Гессен. История горнорабочих СССР т. I. М.— Л., 1926, стр. 11 —13.
199 СП, оп. 5, Д. 1065, лл. 5, 10.
261
завода, «хоромы» столярам и мастеровым людям 200. Несмотря на незавершенность строительных работ, Ф. Молодой спешил с пуском завода. Так или иначе ему удалось с 30 декабря 1704 г. наладить производство железа и уклада. Судя по собственному признанию заводчика, на первых порах деятельности предприятия особенно ощущалась нехватка людей. «А железо худо делается для того, что мы угольными мастерами скудны зело: только делают 20 человек»,— сообщал Молодой. Но не только недостаток угольных мастеров тормозил работу завода. «Скудость людьми» сказалась и в том, что «некому наряжать и розряду чинить», т. е. недоставало и опытных администраторов, знакомых с организацией производства201. Эти затруднения усугубились сложным финансовым положением завода. Нам неизвестно, каков был первоначальный капитал Молодого, вложенный им в дело. По его собственным словам, завод ему встал «во многие деньги» 202. Заводчик изрядно поистратился. Этим, вероятно, объясняется тот факт, что какие-то пожитки Молодого, находившиеся в Москве, были им заложены, а выкупить их он смог только в 1706 г., когда более или менее пошли на лад его дела с заводом.
Чтобы не погубить задуманного предприятия, Молодой был вынужден искать себе компаньонов. Несколько позже, в 1707 г., Молодой в челобитной, поданной в Сибирский приказ, указывал, что «от того рудного прииску и от железного заводу одолжал я многими долгами... И к тому вышеописанному железному заводу и к ыным промыслам принял я к себе ради скудости в таварыщи для таких заводов гостиной сотни Петра Федорова сына Мялицына да устюжской полусотни Алексея Родионова сына Пороховщикова» 203. Уже в 1705 г. между Молодым и его «товарищами» завязывается деловая переписка, свидетельствующая, что соглашение о заводе было в основном достигнуто. Сам факт привлечения к участию в создании промышленного предприятия крупных торговых людей является знаменательным. Он лишний раз свидетельствует, что денежные средства, накопленные в торговле, начинают все активнее перемещаться в сферу производства. Что касается А. Р. Пороховщикова, то он не был новичком в промышленном предпринимательстве. В Москве он имел пороховые заводы, о чем не раз упоминается в источниках 204. Судя по
200 СП, оп. 5, д. 1065, л. 6.
201 Там же, л. 6 об.
202 По данным тульских заводчиков, постройка одного ручного горна в первой половине XVIII в. обходилась в 67—125 руб. (С. Г. Струмилин. История черной металлургии в СССР, т. I. М., 1954, стр. 42). Завод о 8 ручных горнах, расположенный около Торжка, стоил в 1725 г. около 5 тыс. руб. (там же, стр. 43). Из этих данных можно приблизительно заключить, что Молодой должен был нести значительные расходы, строя свой завод; они выражались не менее чем в 2 тыс. руб.
203 СП, оп. 5, д. 1065, л. 42 Об.
204 Там же, лл. 12 об., 27, 30. Кроме «малого завода» на Б. Дмитровке он владел большим пороховым заводом, «что на Черной Грязе», совместно с А. Ростовцевым и Герасимом Игнатьевым. О размерах этого предприятия говорит хотя бы тот факт, что в 1706 г. компаньоны купили для порохового завода 6800 пуд. селитры у кадашевца Андрея Турки и «Черкашенина» Захара Яки-
262
письму, адресованному А. Р. Пороховщикову гостиной сотни Андреем Ростовцевым, этот последний также имел какое-то отношение к реализации замысла «рудного промышленника» Ф. Молодого и вместе с тем был связан с производством пороха 205. Важно подчеркнуть и другое. Стремление обладателей торгового капитала и промышленных предпринимателей центральной России расширить свою деятельность и распространить ее на окраины страны — явление знаменательное. Нет сомнений в том, что, например, А. Р. Пороховщиков, сам отправившись в 1707 г. на Урал, имел надежду заняться там добычей селитры, известия о которой он получил от Ф. Молодого. Эксплуатация сырьевых ресурсов Урала манила частных промышленников. Пороховщиков и Ростовцев хорошо понимали, что если «подале в сибирския городы ехать, там ценою продают больши» 206. Поэтому постройка селитренного или порохового завода на Урале обеспечила бы повышение доходов промышленников, в значительной мере избавив их от больших транспортных издержек.
Правда, названные выше компаньоны не без опаски приняли предложение Молодого. Они очень боялись понести убытки, вступая в соглашение. Для большей надежности один из «товарищей» Молодого — А. Р. Пороховщиков — послал на Мазуевский завод своего двоюродного брата Сидора Семенова, который должен был познакомиться с состоянием завода и определить, какие выгоды от него можно ожидать «и есть ли путь в том деле». Молодой согласился назначить Сидора Семенова приказчиком завода и все заботы по организации работ фактически возложил на него, так как сам часто находился в отлучках, добывая различные «снасти» для завода и подбирая мастеровых людей. Другой компаньон — П. Ф. Мяли-цын — счел для себя более безопасным также иметь на Мазуевском заводе своего человека. С этой целью он отправил в качестве помощника Молодого своего подручного Никифора Ильина (Огнева). Поставленную перед ним задачу Н. Огнев определил в следующих словах: «Послан он с Москвы от хозяина своего Петра Мялицына Меныпево на Кунгур, в деревню Мазуевку с Федором Молодым для досмотру заводов и промыслу рудных дел, буде те иво Федоровы заводы годны, ...и велено де ему от хозяина промышлять с Федором Молодым на заводах вместе» 207. Затем Никифор Огнев делает шаги к собственному предпринимательству и надолго остается на Урале.
Мазуевский завод вырабатывал железо и сталь («уклад»). Железо производилось как кричное, так и «обжатое», когда крицы подвергались расковке с целью удаления шлака. Готовая продукция про-мова. «Большой завод» работал «на великого государя», поставляя порох в казну. Но малый завод (Пороховщиков его называет «двором») производил продукцию на рынок. По словам его владельца, порох продавался на Макарь-евской и других ярмарках.
205 СП, оп. 5, д. 1065, л. 2 об. Ср. там же, лл. 22—22 об., 28 об.
206 Там же, л. 2 об. Недаром Пороховщиков привез с собой на Урал 3 больших медных котла для варения селитры (там же, л. 15).
207 Там же, л. 15 об.
263
давалась на месте, а также поступала на более отдаленные рынки. Значительные партии железа шли, например, на Макарьевскую ярмарку. В 1705 г. А. Р. Пороховщиков писал С. Семенову на Мазуев-ский завод: «Привези тысечу или другую пуд, а стали привези коль-ко-нибудь пудов, а ценою спроси, по чему железо пуд такожде и стали. А с тем железом и сталью приезжай сам к Макарью». В другом письме он вновь напоминает: «И ты к Макарьевской яр-монке приезжай с товаром, колько выделаете, а без товару не езди» 208. Одновременно Молодой не отказывался от поставок железа по подрядам, особенно в тех случаях, когда ощущалась острая нужда в деньгах. Так, вскоре после пуска завода он сообщил какому-то Федору Давыдовичу (вероятно, своему кредитору), что «подрядился, нужды ради денежной, в 1 тысячу пуд, взял 100 рублей и у людей в долг набрали 50 рублей и боле, а за пуд взяли по 2 гривны, и теми деньгами снабдеваемся» 209 210 211.
Завод обслуживался целиком вольнонаемным трудом 21°. Надо полагать, количество работных людей достигало нескольких десятков. Кроме «угольных мастеров», которых было минимум 20 человек, в источниках упоминаются меховой мастер, которому надлежало «мехи... делать скоро», плотинные мастера, ученик «рудных дел». На заводе работало несколько человек кузнецов. Одного из них Молодой завербовал в селе Павлове Нижегородского уезда. В качестве рудокопов и заготовщиков леса на дрова и уголь выступали чаще всего местные крестьяне. Известно, что в 1706 г. С. Семенов порядил крестьян Кунгурского уезда Мокея Чердынца, Артемия Кобелева, Григория Казанцева и Ивана Константинова «копать железную руду в оброчных местах на Советинской горе, а рядили де они с пуда по 2 деньги» 21Ч Расценка 2 ден. с пуда руды была установившейся на заводе 212. Молодой использовал на заводе своего «человека», находившегося у него в «работе». В январе 1707 г. заводчик привез с собой из Москвы «для прокормления» сироту Максима Стригина. Молодой привлек к себе на работу известного в тех местах «рудозная» татарина Боляка Русаева. Всех сколько-нибудь сведущих в поисках руд жителей он приглашал приносить ему на завод образцы и указывать расположение новых месторождений. За оказанные услуги он наделял табаком, который специально для этой цели покупал. Одним словом, Молодой пытался всеми доступными ему средствами вербовать людей для завода.
Чрезвычайно интересно отметить, что ближайшим помощником заводчика по части опробования руд являлась его жена, причем она выполняла эту работу вполне самостоятельно. Когда Федора Ильина (жена Молодого) «чинила опыт» селитры, найденной в Кунгурском
208 СП, оп. 5, д. 1065, лл. 7, 8.
209 Там же, л. 6 об.
210 Там же, л. 25 об.; д. 1355, л. 1 об.
211 ЦГАДА, Кунгурская земская изба, д. 4, лл. 569 об.— 570 об.
212 СП, оп. 5, д. 1065, л. 29.
264
уезде, то воевода потребовал с нее сказку за ее рукой о результатах опыта 213.
Мы не имеем достаточных данных, чтобы судить об объеме продукции, выпускавшейся Мазуевским заводом. Разумеется, завод Молодого значительно уступал в этом отношении предприятиям Демидова или казенным заводам Урала начала XVIII в. Но тем не менее предприятие Молодого было довольно крупным по тем временам и по количеству занятых на нем людей, и по своим размерам, и по продукции. С заводом трудно было соперничать мелким крестьянским предпринимателям. Годовую производительность такого крестьянского «завода» определяли примерно в 50 пудов 214 *.
В первые дни работы завода, жалуясь на нехватку угля, Молодой утверждал, что «естли б довольно было уголья, и нашим заводом мочно в сутки делать по 50 пуд железа, а укладу в прибавку делать мочно» 21а. На допросе в Сибирском приказе в апреле 1707 г. Молодой сказал, что «естли де воевода Михайло Трусов припасов, которые у него на тех заводах были изготовлены, не отписал на государя, и он бы де в сутки теми припасы поставил пуд по 50 тульского, которое каракульное (?) продают на Москве ценою против прошлого 706-го году пуд по 8 гривен за готовым угольем и рудою» 216. Таким образом, он определял «проектную» годовую выработку примерно в 15 тыс. пудов, притом не кричного, а обработанного железа. По аналогии с действиями заводчика в последующие годы можно полагать, что, кроме собственной выплавки железа, Молодой прибегал к покупке полуфабриката у местных рудоплавильщиков, который затем подвергался переработке. В нашем распоряжении нет сколько-нибудь полных сведений, чтобы проверить, достигал ли Мазуевский завод названной Молодым годовой выработки. Если учесть, что условия для работы завода складывались весьма неблагоприятно по целому ряду причин, то вряд ли можно говорить о достижении названного выше уровня. В какой-то мере о производительности завода можно составить представление по «расспросным речам» приказчика С. Семенова. Давая показания перед воеводой М. С. Трусовым 8 марта 1707 г., он таким образом охарактеризовал работу завода: «А в сутки де в печках железо плавил он [Сидор.— А. 77.] по дважды, а руды де клал в печку по 4 пуда, а железа де выходило ис тех печек не-обжатого из печки пуда по полтора и по пуду с четвертью и по пуду, а в обжимке по пуду с четью и по пуду, и без чети по пуду» 217. По расчетам С. Семенова получается, что в два приема в течение суток должно было выходить из одной печки от 2 до 3 пудов кричного железа или соответственно 1,5—2,5 пуда «обжатого». За неделю, следовательно, можно было выплавить по 12—18 пудов кричного железа
213 Там же, л. 37 об.
2,1 М. Д. Белоусов. Исторический очерк медного производства на Урале.— «Пермский край», т. III. Пермь, 1895, стр. 233—234.
2:5 СП, оп. 5, д. 1065, л. 37 об.
216 Там же, л. 29.
217 Там же, л. 29 об.
265
на печь. Если же учесть, что завод Молодого к 1707 г. располагал 10 плавильными печами, то недельная продукция предприятия при всех прочих благоприятных условиях в среднем должна определяться примерно в 150 пудов полуфабриката (кричного железа). Данный расчет подтверждается и другими сведениями, сообщенными тем же С. Семеновым. Приказчик указал, что за две недели он выплавил на Мазуевском заводе 100 пудов кричного железа в 5 печах 218. При условии своевременной и достаточной заготовки руды и угля, при должной обеспеченности рабочей силой Мазуевский завод мог работать круглый год, тем более что сначала он не имел вододействующих устройств и являлся «ручным заводом». Приняв рабочий год примерно в 40 недель, получим годовую продукцию завода в первом случае 6 тыс., а во втором — 4 тыс. пудов кричного железа. Но это преуменьшенные сведения. Здесь, несомненно, не учтена другая сторона производства — обработка кричного железа в «обжатое», а также изготовление «уклада». Семенов говорил лишь о плавке железа. Невозможно также учесть покупку кричного железа у местных промышленников для передела.
Оборудование завода было несложным и не отличалось сколько-нибудь существенно от других металлургических предприятий подобного типа. Основу предприятия на первых порах составляла кузница площадью около 100 кв. м, в которой располагалось 10 плавильных печей (напомним, что первоначально было 6 печей), 3 горна «кирпишных» и 1 ручной, 8 пар мехов кузнечных и в отдельной избе — большой мех в «дереве». Значительно позже, уже в 1722 г., в одном из челобитий Ф. Молодой утверждал даже, что на его заводе было «готовых трои мехи деревянные» 219 220. Имелось также три наковальни, в том числе две малые «со стулами» и одна большая «чю-гунная», восемь ручных молотов, больших и малых, а также еще один большой молот у названной выше чугунной наковальни (возможно, его предполагали превратить в механический, действующий при помощи воды). При кузнице имелся «прируб» для хранения руды и угля. На берегу реки Мазуевки стоял мельничный амбар 22°. Последнее указание можно расценить как свидетельство наличия вододействующих механизмов на заводе Молодого в момент описания (1707 г.). Кроме хозяйской горницы о четырех «жильях» при заводе стояли две жилые избы для мастеровых и работных людей.
Мы не вдаемся в перечисление более мелких предметов оборудования, но скажем, что набор их был довольно разнообразен. Здесь мы видим различного рода клещи, тиски, буравы, резцы, большое Количество топоров, пил и т. п. Предприняв в 1706 г. длительную поездку в Москву, Вятский уезд и другие места, Ф. Молодой на
218 СП, оп. 5, д. 1065, л. 29 об.
219 ЦГАДА, Берг-коллегия, кн. 627, л. 191 —191 об.
220 Описание завода см. СП, оп. 5, д. 1065, лл. 14—14 об., 19—20. Краткие описания завода, содержащиеся в источниках, составлены были по случаю ареста Молодого с «заповедным» товаром, привезенным им в январе 1707 г. в Кунгурский уезд (об этом мы расскажем ниже).
266
деялся не только найти нужных ему людей, но и приобрести кое-что из инструментов и материалов, необходимых для работы завода. Ему очень хотелось расширить предприятие, пристроить к нему дополнительно молотовой цех с вододействующим двигателем. Заводчик хорошо знал, что в Кунгурском уезде и близлежащих к нему районах достигла значительного развития мелкая крестьянская железоделательная промышленность, что крестьян можно было бы постараться заставить работать на себя. Но для этого требовалось как усовершенствование оборудования завода, так и расширение самого производства. Для Молодого важно было настолько обогнать крестьян по выработке железа, чтобы вытеснить их с местного рынка и заставить продавать крицы на переработку на его заводе. Другого выхода он не имел. Вряд ли можно сомневаться, что некоторый опыт скупки кричного железа у населения для передела на Мазуевском заводе у Молодого уже был. Необходимо особо учесть, что себестоимость продукции на заводе Молодого была высокой и, по свидетельству С. Семе-нова, достигала 6 алт. 2 ден. за пуд обжатого железа, тогда как на рынке можно было купить пуд не дороже 6 алт. 4 ден. Вот почему Молодой предпринимает лихорадочные попытки улучшить свое производство, расширить его. Так, чтобы повысить эффективность добычи руды, он решает прибегнуть к подрыву породы порохом. Разумеется, для мелкого крестьянского промысла порох являлся слишком дорогим. Как можно заключить из перечня привезенных Молодым в январе 1707 г. «припасов», значительная их часть имела вполне определенное производственное назначение. Основной груз обоза, состоявшего из 18 подвод, составлял порох, которого насчитывалось 30 бочонков общим весом не менее 160 пудов. Даже если принять во внимание, что часть этого пороха должна была пойти на продажу (это, в частности, имел в виду его владелец и компаньон Молодого А. Р. Пороховщиков), то и в данном случае следует признать , что завод получал серьезное облегчение в добыче руды. Кроме того, в возах находилось 11 кузнечных мехов, 11 клещей (в том числе 2«полу-кришных»), большое количество канатов и бечевы, котлы и тигли для опробования руд и выварки селитры и т. п. О том, что владелец завода и его компаньоны считали первоочередным делом расширить и усовершенствовать предприятие, с полной очевидностью свидетельствуют как их собственные заявления, так и значительная сумма денег (1050 руб.), которую вез «человек» П. Ф. Мялицына — Н. Огнев— «на достройку завода» 221. Наконец, возведение плотины (правда, затянувшееся на длительное время) имело целью обеспечить расширяющийся завод водяным двигателем и превратить его из «ручного» в механический. Большие надежды возлагал Молодой на молотовой цех, который он намеревался строить в 1707 г. Однако в силу ряда обстоятельств планам заводчика не суждено было сбыться, в чем немалая роль принадлежала местным крестьянам, занимавшимся добычей руды и выработкой железа, представителям власти, косо
221 СП, оп. 5, д. 1065, л. 15 об.
267
смотревшим на мероприятия Молодого, и, наконец, чувствовалась рука новоявленных магнатов Урала — Демидовых, не желавших иметь по соседству какие-либо чужие частные заводы.
В нашей литературе отмечалось, что развитие заводской металлопромышленности в начале XVIII в. влекло за собой проведение запретительной политики правительства в отношении мелкого металлургического производства в тех районах, где возникали заводы. Данное положение выводилось обычно из анализа деятельности казенных предприятий. Что же касается первых частных заводов, то влияние их на взаимоотношения с мелкими товаропроизводителями-металлургами того или иного района требует еще дополнительных разысканий. Некоторый материал для суждения по этому вопросу имеется применительно к интересующему нас предприятию Ф. Молодого.
Известно, что на Западном Урале к началу XVIII в. сложился значительный район мелкого товарного железоделательного производства с центром в Кунгуре. Возникновение здесь Мазуевского завода Ф. Молодого не могло не отразиться на крестьянской промышленности. Для многих крестьян плавка железной руды и выработка железа были очень важным источником существования, превратились в основную профессию. В. де Геннин в письме Петру I от 25 ноября 1722 г. о крестьянах, делавших кричное железо, между прочим, заметил: «...из оных многие тем малое число кормилися» 222. Появление завода Ф. Молодого грозило лишить мелких производителей их промысла, тем более что Мазуевский завод находился неподалеку от железорудных месторождений знаменитой в тех местах Советинской горы. Не удивительно, что крестьяне весьма недоброжелательно встретили известие о постройке Молодым завода. Предприниматель вскоре должен был убедиться, что сила, с которой он вступал в борьбу, являлась очень серьезной. К тому же он не мог рассчитывать на поддержку местной администрации. Более того, под влиянием недовольства со стороны населения власти на местах нередко противились разработкам рудных месторождений и не принимали энергичных мер к пресечению действий жителей против заводчиков. Администрация чинила препятствия заводскому строительству еще и потому, что хотела уберечь себя от излишних хлопот, связанных с организацией «рудокопных промыслов» и заводов. Необходимо также помнить, что деятельность Молодого в Кунгурском уезде развертывается непосредственно после крупного крестьянского восстания 1703 г., вызванного введением повинностей по транспортировке продукции первых уральских заводов и по добыче медной руды
222 «Горный журнал, или собрание сведений о горном и соляном деле...», кн. IV.
СПб., 1826, стр. 105. Новые интересные данные о судьбе мелкого крестьянского железоделательного производства и влиянии заводского строительства на него содержит монография К. Н. Сербиной (К. Н. Сербина, Крестьянская железоделательная промышленность Северо-Западной России XVI — первой половины XIX в. Л., 1971, стр. 233—234 и др.).
268
на территории уезда. Бегство стольника А. И. Калитина с крупным отрядом служилых людей от восставших крестьян ободряюще подействовало на жителей уезда, и они не раз высказывались за то, чтобы подобным же образом поступить и с Ф. Молодым. Уже в январе 1705 г. он был вынужден обратиться к земским бурмистрам с челобитьем, в котором сообщал о намерении некоторых крестьян «не дать берега» его плотинщикам. Прося вызвать на допрос крестьянина Ерофея Сарапулова, Молодой заключал свое челобитье опасением, чтобы «от тех крестьян в похвальных словах не пострадать, вконец не разоритца и заводов не отстать» 223. В одном частном письме примерно того же времени Молодой жаловался, что до него доходят такие разговоры: «Алексей де Калитин и со многими людьми приезжал, и тот де насилу ушел, а ево де (Федора Молодого.— А. П.) должно убить» 224. И действительно, почти на каждом шагу заводчик встречал скрытое или явное противодействие. Молодой в челобитной писал, что с его рудника увозят заготовленную там руду, «многие воры выжигают рубленные угольные дрова и угольные ямы», жгут брусья, тес, бревна и другие материалы, «угольный лес рубят бездельно для траты, чтобы тот завод отнюдь не был» 225. Недовольство населения деятельностью Молодого было на руку выделявшейся из среды крестьян-рудопромышленников группе наиболее состоятельных «граждян», которые держали на оброке этот промысел, благодаря чему подчиняли своему влиянию всех им занимавшихся. Превращаясь в местных эксплуататоров, «лучшие люди» видели в Молодом противника, посягающего на их почти безраздельное господство над местными рудоплавильщиками и кузнецами и подрывающего столь важный для них источник дохода.
Нельзя представлять дело таким образом, будто Молодой был лишь страдающей стороной. В ноябре 1706 г. крестьянин деревни Мазуевки Иван Немтиных, сам занимавшийся промыслом железной руды и выплавкой железа и принадлежавший к состоятельным предпринимателям, пожаловался на людей Ф. Молодого, которые, угрожая оружием, прогнали работников Немтиных с заготовок дров для выжигания угля. Через несколько дней у Немтиных «неведомыми воровскими людьми» была разломана мельница на р. Мазуевке и спущена «спрудная вода», в чем он не без основания подозревал козни приказчика Мазуевского завода С. Семенова 226. В том же году на Советинской горе произошло столкновение группы рудокопов Мазуевского завода с Иваном Немтиных, который приехал «с поем» и стал прогонять их, заявив, что те места являются «нашим» оброчным промыслом, имея в виду, вероятно, местных плательщиков оброка с «железной руды». Немтиных схватили и привезли к С. Семенову. Несмотря на это, он продолжал кричать, ругал «государев
223 СП, оп 5, д. 842, лл. 1-2 об.
224 Там же, д. 1065, л. 6.
225 Там же, лл. 7—8.
22в ЦГДДД Кунгурская земская изба, д. 4, лл. 615 об.— 616.
269
указ», данный Молодому, и самого С. Семенова. Последний приказал избить Немтиных батогами. Хотя это дело кончилось мировой, противоречия между заводчиком и крестьянами-рудоплавилыциками не уменьшались, тем более что Молодой питал надежду монополизировать в своих руках добычу руды и производство железа в здешнем районе. С этой целью он просил местные власти отдать ему на оброк железорудные промыслы Кунгурского уезда. Владея этой оброчной статьей, Молодой поставил бы в зависимость от себя мелкое металлургическое производство крестьян. Однако эта попытка не удалась. В письме к некому Федору Давыдовичу заводчик сетовал: «А которые иные железные руды в Кунгурском уезде до нас промышляли, и с тое железные руды платили оброку по полтора рубли с гривною. И я оброк с них сымал, и они отказали: опричь де граждян (т. е. местных жителей.— А. П.) на оброк отдавать не будем» 227. Обращаясь к своему корреспонденту, Молодой уговаривал его: «Пожалуй, посоветовав, будет мочно, хоть возьми на оброк железную руду в Сибирском приказе, чтоб нам одним промышлять». Заводчик подчеркивал, что идти следует именно в Сибирский приказ, так как в Приказе рудных дел может встретиться серьезный соперник в лице промышленника Данилы Воронова, который «на железную руду зело охотник» 228. Тревожно был настроен Молодой и в связи с тем, что «Миките Демидову туляку дан указ, чтоб железной завод на Кунгуре делать» 229. Со своей стороны Демидов столь же неодобрительно смотрел на мероприятия Молодого, так как сам рассчитывал со временем и здесь стать хозяином положения. Демидов руководствовался желанием не допустить упрочения позиций Молодого на Урале. В январе 1705 г. он обратился к правительству с челобитной, в которой просил разрешить вести разработку месторождений меди в Кунгурском уезде и строить здесь заводы с условием поставки меди в казну по 4 руб. за пуд. Демидову было хорошо известно, что незадолго перед тем царскую грамоту на право разведки и разработки разных руд в этом уезде получил Ф. Молодой. Но это нимало не смутило сноровистого «тулени-
227 СП, оп. 5, д. 1065, л. 60 об. Отметим, что притязания Молодого позволили местным властям повысить оброчную сумму местных держателей до 2 руб. К 1708 г. она возросла до 5 руб. в год.
228 Данила Воронов представляет собой любопытную фигуру из мира предпринимателей начала XVIII в. Он являлся владельцем ряда заводов («Доклады и приговоры Сената», т. I. СПб., 1880, стр. 125; Н. И. Павленко. Развитие металлургической промышленности России в первой половине XVIII в., стр. 92, 98 и сл.). О широком размахе его деятельности как промышленника говорит крупная сумма денег, помещенных им в различные предприятия и превышавшая, по его словам, к 1720 г. 12 тыс. руб. (ЦГАДА, Берг-коллегия, кн. 611, лл. 297—298).
229 СП, оп. 5, д. 1065, л. 6 об. Проезжая через Кунгурский уезд, Н. Демидов обратил внимание на железорудное месторождение Советинской горы, которым пользовались местные крестьяне. Это послужило ему основанием для возбуждения ходатайства перед правительством о разрешении строить тут «железный» завод, чего и опасался Ф. Молодой.
270
на», который осмелился сам вмешаться в это дело и просил правительство: «А Федору бы Молодому в близости тех урочищ, отколе мне .возможно руды возить и где места медной руды вновь приищу, никаких своих заводов не заводить и помешки ни в чем мне не чинить» 230. В Москве благожелательно отнеслись к челобитью Демидова и послали на место соответствующий указ 231. Но, как известно, Демидовы лишь в конце 20-х годов XVIII в. построили свой первый завод в Кунгурском уезде 232.
Борьба за рудные места и монопольное право их эксплуатации в среде частных предпринимателей на Урале начала XVIII в. не ограничивается указанными формами.
Примеру Молодого последовали другие претенденты на устройство металлургических заводов в этом районе. В 1708 г. «горохов-лянин» посадский человек Петр Расторгуев, который вел торговлю на Урале, обратился в Сибирский приказ с просьбой об отдаче ему сроком на 5 лет в оброчное содержание добычи железной руды в Кунгурском уезде. Челобитная Расторгуева и резолюция по ней Сибирского приказа заслуживают того, чтобы на них специально остановиться, так как эти документы очень характерны для выяснения промышленной политики правительства в те годы. «Есть, государь, в Кунгурском уезде железная руда,— писал Расторгуев,— и тою рудою владеют кунгурцы и Кунгурского уезду крестьяня пять человек из малого оброку многие годы, а оброку они платят по пяти рублев в год. А они збирают з железных усолонов с человека по полтине и больши и тем пожитки свои пополняют. Да в Кунгурском же уезде делал железо Федор Молодой с товарыщи безоброчно, а от того иво дела твоей государеве казне пополнения не было». Представив в глазах правительства своих предшественников в столь невыгодном свете, П. Расторгуев просил царя «вышеозначенную руду отдать мне, рабу твоему, на оброк семьсот девятого [года] генваря с первого числа впредь на пять лет, а иным, государь, никому руды рыть и железо делать, кроме меня, ...в Кунгурском уезде и вышеописанному Федору Молодому не вели, государь, делать с 709 году генваря с 1-го числа. А оброку стану я, раб твой, платить по вся годы без доимки... по 30 рублев в год сверх старого оброку пяти рублев». Челобитчик одновременно испрашивал разрешения на отвод ему земельного участка для всякого «строенья», «что к тому промыслу какое строенье прилично», а также ходатайствовал о позволении «железному делу на уголья и на всякое хоромное строение... в Кунгурском уезде лес рубить, где погодитца, своими наемными работными людьми и у крестьян покупать повольною ценою» 233. Расторгуев предусмотрел в своем челобитье и тот случай, когда ему по тем или иным причинам будет невозможно держать эту оброчную статью
230 СП, оп. 5, д. 816, л. 1.
231 Там же, лл. 1 об.— 2. Этот указ неоднократно подтверждался и позже.
232 Б. Б. Кафенгауз. История хозяйства Демидовых, стр. 157.
233 СП, оп. 5, д. 682, л. 43.
271
после условленного срока, если не окажется перекупщиков. При такой ситуации он смиренно выражал пожелание, чтобы царь «в неволю» не заставил его и впредь содержать на оброке это предприятие. Резолюция Сибирского приказа во всем пошла навстречу Расторгуеву. В ней было предусмотрено, что «тот завод (имеется в виду промысел железной руды.— А. П.), который отдавай кунгурским крестьяном на откуп по 5 рублев, отдать ему на 5 лет, а платить ему на год по 35 рублев, и о том послать великого государя грамота к воеводе и чтоб под тот завод дал место из пороз-жих мест. А леса на уголья к тому заводу велеть ему купить по-вольною ценою». В резолюции выражалось согласие не принуждать Расторгуева владеть промыслом сверх пяти лет. Весьма круто подошла администрация Сибирского приказа к Федору Молодому, которому предписывалось «в Кунгурском уезде промышлять отнюдь не велеть». Более того, было предусмотрено, что, «естли за чем явитца в Кунгурском уезде, велеть его изловить и держать скована в тюрьме и о том писать к Москве» 234 (о причинах столь резкой позиции приказа в отношении Молодого мы скажем ниже). Решение Сибирского приказа наносило удар мелкой железоделательной промышленности местных крестьян, которые лишались возможности промышлять руду на давно знакомых местах. Им предписывалось, если они «похотят в иных местах приискивать руду, и им, приискав место, где руда, о том бить челом великому государю, и промышлять по указу, а без указу промышлять никому не велеть» 235. Без сомнения, запретительная политика по отношению к традиционному местному железоделательному промыслу крестьян в данном случае была продиктована чисто фискальными соображениями. На это и бил П. Расторгуев. Характерно, что для достижения своей цели он не остановился перед семикратным увеличением первоначальной суммы оброка.
Таким образом, курс на ограничение, подчинение и даже ликвидацию мелкого производства там, где на арену выступает более крупный частный предприниматель или казна, в области железоделательной промышленности наметился значительно ранее, чем в начале 20-х годов XVIII в. Правда, подобная правительственная политика при ее осуществлении на практике подчас оказывалась бессильной воспрепятствовать мелкой крестьянской промышленности, которая продолжала развиваться вопреки всяким запретительным указам. Расторгуев не смог воспользоваться предоставленным ему правом в такой мере, чтобы оттеснить крестьян от промысла железной руды. Спустя 10 лет в несколько ином плане попытку Расторгуева повторил гостиной сотни торговый человек Сергей Яковлев (Бабушкин). В отличие от Расторгуева он не имел намерения добиться запрещения крестьянской железоделательной промышленности. Яковлев стал хлопотать о разрешении взять откуп на сбор оброка с мелких то
234 СП, оп. 5, д. 682, л. 43 об.
235 Там же.
272
варопроизводителей «железного дела». Однако его расчеты на доходность этого предприятия не оправдались. Получив соответствующее разрешение властей, С. Яковлев убедился, что мало кто из предпринимателей-крестьян признал себя обязанным вносить ему оброчные деньги, большинство их уклонялось от платежа. Откупщик в поданных им челобитных был вынужден расписаться в своей беспомощности перед массой мелких товаропроизводителей, боровшихся против увеличения поборов с их промыслов. По его словам, крестьяне «тою железною рудою и укладом промышляют, а оброку мне не платят неведомо для чего» 236. В начале 20-х годов XVIII в. с организацией Берг-коллегии правительством были приняты более радикальные меры по запрещению крестьянской промышленности на Урале в связи со строительством здесь новых казенных заводов. Что же касается частных предпринимателей, то им в общем и целом не посчастливилось взять верх над крестьянским «железным промыслом» в первые два десятилетия XVIII в., а со стороны правительства они не встретили той действенной поддержки, которая была им нужна. Предприниматели сами нередко попадали под пресс бюрократической машины формирующегося абсолютистского государства, их собственность не имела прочных гарантий и постоянно была подвержена угрозе конфискации по тому или иному поводу. При царившем в стране произволе помещиков, воевод и чиновников очень немного нужно было, чтобы состояние купца или заводчика оказалось пущенным по ветру. Поэтому в известной степени политика абсолютистского правительства приходила в противоречие со складывавшейся на почве торгового или промышленного предпринимательства собственностью, которая уже в ряде случаев развивалась в буржуазном направлении. Судьба предприятий Ф. Молодого, к которым мы сейчас вновь возвращаемся, является тому наглядным подтверждением.
Мы оставили Молодого в тот момент, когда он строил планы расширения своего завода и добивался ведущего положения в железоделательной промышленности на Западном Урале. Из длительной деловой поездки в Москву, на Вятку и в другие места он возвращался в январе 1707 г. Опередив свой обоз, состоявший из 18 саней, груженных разными инструментами, порохом и всяким добром, он торопился на завод, куда несколькими днями раньше приехал его компаньон А. Р. Пороховщиков. Но тут-то и произошли события, которые оказались губительными как для самого Ф. Молодого, так и для его предприятия. 15 января 1707 г. откупщик таможенных сборов Сергей Губин, известный среди местного населения как чрезвычайно придирчивый и строгий блюститель взятой им на себя должности, подал воеводе М. С. Трусову сказку. В сказке Губин извещал, что по дороге в город он обратил внимание, как, минуя Кунгур, «неведомо какие люди в покрытых санях проехали». Губину показалось подозрительным, что путники «не явились» в таможне.
236 ЦГАДА, Кунгурская комендантская канцелярия, д. 35, л. 142. Ср. Taw же, лл. 143—147.
273
Воевода тотчас распорядился послать погоню. Ходоки, вернувшись, сообщили, что «в проезде явился рудной промышленник Федор Молодой», причем от них он «отбился». Трусов отправил для задержания Молодого подьячего таможни, целовальника и стрельцов. 17 января Молодой и его спутники — «рудный ученик» Перфилий Семенов, тяглец Овчинной слободы Максим Стригин, кузнец села Павлова Яков Васильев и уфимский житель Василий Лутохин были задержаны. Из допросов выяснилось, что за Молодым следует обоз, оставленный им «в Вятских уездах в чепецких вотяках». Среди грузов Молодой назвал порох («пуд со сто в вопче с товарищем иво с Алексеем Родионовым»), припасы «к рудному заводу» (кузнечные мехи, «верви» и пр.), а также «домовную рухлядь». Было установлено, что у Молодого и его «товарищей» отсутствовала таможенная выпись на порох, считавшийся «заповедным» товаром. Этого оказалось вполне достаточным, чтобы засадить «рудного промышленника» в тюрьму вместе со спутниками и нарядить следствие, что воевода М. С. Трусов и не замедлил сделать. По его приказанию навстречу обозу Молодого выехали воеводские посланцы для ареста и описания всех товаров. Кроме названных ранее заводских «снастей», у него в возах находилось немало тканей (300 аршин холста «средней руки», 188 аршин сукна белого «абинского»), табак (1 пуд «немецкого» и бадья «черкасского»), различные предметы одежды и домашнего обихода и пр. Молодой вез с собой и оружие: 2 фузеи со штыками, одну турку и одну шпагу. Кроме того, у Молодого дома на заводе были обнаружены «полторы пары пистолетов, 3 фузеи, одна турка з замками, лук костяной, да сайдак со стрелами», а также «сабля булатная старинного дела, оправа серебряная золоченая» и «полоса сабельная булатная, насечена золотом». Наличие кубов, труб и прочих принадлежностей свидетельствовало о намерении Молодого наладить винокуренное производство, чего он и не скрывал во время допросов. Мы не говорим уже о больших медных котлах, предназначенных для «селитряного дела» (у Молодого находилось три кулька «соли селитренной», привезенной им, видимо, из Москвы в качестве образца). Все это подтверждает мысль о серьезных планах Молодого и его «товарищей» укрепить свои позиции на Урале организацией, если так можно сказать, «многоотраслевого» хозяйства, поставленного на широкую ногу.
Мазуевский завод и все его имущество также были описаны (правда, менее подробно). Горница дома, где жил Молодой, была опечатана «перснем приказной избы подьячего Ивана Костромина». На заводе у двора учредили постоянные караулы с предписанием никого не пускать и ничего не касаться 237. Над головой заводчика нависла опасность полного разорения. С таким трудом налаженное дело оказалось на волосок от гибели. На заводе было заготовлено достаточное количество руды, угля и дров, он мог бы продолжать работу. Но в силу сложившихся обстоятельств он был обречен на длитель
237 Архив ЛОИИ, Кунгурские акты, карт. 2, № 171, 172, 190.
274
ное бездействие. Следствие продолжалось до конца марта 1707 г.238, после чего Молодого под конвоем отправили в Москву «для подлинного розыска» в Сибирский приказ. А 20 апреля его уже подвергли допросу в Сибирском приказе. Особый интерес здесь проявили к показаниям Ф. Молодого о полезных ископаемых, обнаруженных им в Кунгурском уезде и в вотчинах Г. Д. Строганова. По поводу провоза «безвыписного» товара обвиняемый утверждал, что порох предназначался «для опасения воровских людей и для розрыву в рудной горе каменных мест и для сыску медной руды, а достальной хотели продавать на Кунгуре и в Верхотурском, и Тобольском уездах, и на Ирбицкой ярмонке». При этом он сослался на С. Губина, который, по его словам, сам торговал в Сибири порохом и разъяснял Молодому, что в Сибирь разрешается провозить безвыписной порох при условии уплаты пошлины. Тем не менее история с порохом, хотя и повлекла за собой много неприятностей для Молодого, не явилась главным мотивом обвинения со стороны Сибирского приказа. Это был не единственный в то время случай 239. При описании «животов» заводчика были обнаружены «воровские заговорные письма», которые вместе с другими личными бумагами Молодого и следственным делом из Кунгура отправили в Москву. Расценив «заговорные письма» как «еретические», в Сибирском приказе на этом основании вынесли приговор Молодому. Еще находясь в тюрьме Сибирского приказа, Моло-
238 Материалы следствия (см. СП, оп. 5, д. 1065, лл. 50—72) дали ряд сведений для правительства о наличии полезных ископаемых. Молодой рассказал, что в Кунгурском уезде кроме железа и меди есть «селитренная земля», которой «по Сылве и по Ирене рекам по разным чюцким местам много» (СП, оп. 5, д. 1064, л. 1 об.). Срочным порядком воевода известил об этом правительство. Со своей стороны он также принял некоторые меры к устройству селитренного и медеплавильного заводов в Кунгурском уезде. Трусов в поисках специалистов медеплавильного дела обращался через нарочных в Казань, где тогда подобными делами ведал Лаврентий Нейдгардт. Однако местные власти не отпустили мастеров — котельников и плавильщиков в Кунгур, хотя последние изъявляли согласие поехать на новое место. В Симбирске, где посланец М. Трусова пытался «приговорить» мастеров селитренного дела, также ожидала неудача: симбирский воевода Никита Кудрявцев, сославшись на то, что «се-литренных мастеров они сами промыслили у черкасских городов», отказал в помощи. У Трусова, желавшего отличиться в глазах правительства своим усердием, особенно после получения похвальной грамоты и денежной награды за поимку Молодого с «заповедным» товаром, не оставалось другого выхода, как обратиться за содействием непосредственно к центральным властям. По его отпискам в Кунгур были направлены из Сибирского приказа селитренный мастер Михайло Петров с 3 учениками, но селитры они в Кунгурском уезде «не сказали» (там же, лл. 1 об.— 10 об.). В августе того же 1707 г. «рудоплавные медных дел мастера» романовцы посадские люди Иван Захаров и Федор Андреев, а также «ученик» Алексей Захаров получили приказ правительства «на Кунгуре быть у рудного медного дела для сплавки медных и для прииску иных руд» (там же, д. 1063, лл. 1—2). Кроме того, Молодой в допросах указал на наличие в бассейне Сылвы соляных источников, пригодных Для промышленной эксплуатации. И, действительно, позже здесь были построены «соляные заводы», отмеченные в академическом атласе 1745 г.
239 Н. И. Па вленко. Развитие металлургической промышленности в России, стр. 96.
275
дой подал в августе 1707 г. челобитье с просьбой вернуть ему конфискованный завод и все пожитки. Он отдавал на волю судей решение вопроса о «заговорных письмах», признавая себя виновным и выражая готовность принять соответствующее наказание. Со своей стороны Молодой клялся ревностно «чинить прибыль» в рудном деле «без народного отягощения» и упрекал воеводу М. С. Трусова в « 240
противодействии поискам селитры и других ископаемых .
Почти восемь месяцев держали рудного промышленника в Сибирском приказе, прежде чем он узнал, что его ждет. 13 декабря 1707 г. князь М. П. Гагарин, впоследствии первый сибирский губернатор, распорядился «Федору Молодому за воровские заговорные письма учинить наказание, велеть ево вместо кнута бить батоги нещадно и те письма у него на спине сжечь, и ево ис приказу свободить и собрать по нем поручную запись, что ему впредь так не делать», в противном случае ему угрожала смертная казнь 240 241. На следующий день приговор привели в исполнение: Молодой «вместо кнута бит батоги нагой и волшебные письма созжены на его, Федора, на спине» 242 . В решении по делу Молодого был обойден вопрос о его заводе и имуществе, поднятый им в августовской челобитной. Вполне понятно, что Молодой вновь стал ходатайствовать о возвращении конфискованного завода и изъятого имущества. В марте 1708 г. повторная челобитная заводчика поступила в Сибирский приказ. В ней, между прочим, сообщалось, что схваченные вместе с Молодым люди более года содержались за поруками в Кунгуре. К своей просьбе о возвращении завода и «животов» незадачливый челобитчик присовокупил пожелание, чтобы этих людей «всех с порук свободить и промышлять мне с ними». Для Молодого не было секретом, что по возвращении в Кунгур он опять встретит всевозможные рогатки местных властей. Поэтому он осмелился беспокоить правительство и другой просьбой — изъять его вместе с «товарищами» из подсудности местного воеводы и ведать их «во всем» непосредственно в Сибирском приказе. Рассмотрение челобитья Молодого и составление докладной выписки затянулось на много месяцев. Только 7 сентября 1708 г. М. П. Гагарин отдал распоряжение о том, чтобы Молодому вернули завод и пожитки, за исключением пороха, табака, а также котлов и других принадлежностей для винокурения. Соответствующие распоряжения (в декабре 1708 г.) последовали воеводе в Кунгур с предложением подробно информировать Сибирский приказ о выполнении данного указа 243. Однако просьба Молодого об изъятии его из ведения местных властей осталась без последствий. Казалось бы, Молодой довольно удачно выпутался из всей этой истории, хотя и понес большие убытки. Заводчик возвратился на Урал (в июле 1709 г. мы его уже видим в Кунгуре) и начал вновь налажи
240 СП, оп. 5, д. 1065, лл. 42 об.— 43.
241 Там же, л. 41 об.
242 Там же, д. 1355, лл. 1—2 об.
243 Там же, лл. 10—13.
276
вать свое пошатнувшееся предприятие. Насколько это ему удалось, трудно сказать с достаточной определенностью из-за отсутствия документальных данных. Вполне очевидно лишь одно — «рудный промышленник» ревностно старался по части разведки месторождений селитры, чтобы заслужить милость правительства и выполнить обещание «искать во всем прибыли» государю. Проявленная им при этом поспешность не пошла ему на пользу. 29 июля 1709 г. он «объявил» кунгурскому воеводе Ионе Новосильцеву «мелкого белого каменья, а при нем (Федоре Молодом.— А. П.) видом, что селитра, весом золотника з два или с три, а сказал, что де то самородная селитра». Нетерпение Молодого показать свою находку было столь велико, что он не стал дожидаться окончания богослужения в церкви и побеспокоил воеводу «во время литоргии» 244. Затем последовала обычная в таких случаях процедура. Воевода нарядил на место находки подьячего с понятыми из окрестных селений и предписал представить подробный «доезд». Осмотр горы над речкой Кишертью близ деревни Седы, где, по словам Молодого, он обнаружил признаки селитры, оказался не особенно утешительным. В горе участники осмотра (в том числе 23 местных крестьянина) нашли «тех признаков самое малое число», причем там, где были эти селитренные признаки, они «прорастали самыми малыми крапинами, а не жилою». Так как гора была «вельми крута и высока», не удалось произвести ее детального обследования. Добытые «признаки» селитры вместе с образцами породы, в которой они были найдены, воевода в октябре 1709 г. отправил в Москву 245. В Сибирском приказе дело приняло очень неприятный для Ф. Молодого оборот, ибо там решили, что вместо селитры из Кунгура прислали простой «белый камень». «Сибирских провинций судия» князь М. П. Гагарин «с товарищи», выслушав отписку Новосильцева и осмотрев присланные образцы, высказался резко неодобрительно в адрес самого Ф. Молодого и воеводы. Он приказал послать в Кунгур к воеводе грамоту «с осудом», а Федора Молодого «за такое ево неправое доношение, знатно, что воровски своим вымыслом хотел учинить в сыску той названной неправой селитры великому государю убыток, а себе прибыль», выслать из Кунгура «за крепким караулом и за провожатыми з женою ево и з детьми в Сибирь в Мангазею... А в каком ему чине быть, прислан будет в Мангазею... указ» 246. Сам по себе проступок Молодого был совершенно незначителен. В Приказ рудных дел и в Сибирский приказ поступало более чем достаточно негодных образцов руд и минералов, и это не влекло, как правило, за собой сколько-нибудь серьезного наказания. Жестокость приговора в данном случае была усугублена тем, что Молодому припомнили его прежние «воровства» — провоз «заповедных» и «неявленных товаров», а также держание при себе «заговорных» и «приворотных» писем. Воеводы Кунгура, Манга-
244 Там же, д. 1666, л. 1 об.
245 Там же, лл. 1 об.— 2 об.
246 Там же, л. 1.
277
зеи и Тобольска были оповещены о принятом решении специальными 247
грамотами
Итак, прошло немногим более года, как Молодой был освобожден из тюрьмы Сибирского приказа,— и он опять подвергся опале. В документах на некоторое время исчезают сведения о злополучном «рудном промышленнике», в связи с чем не представляется возможным проследить реализацию названного выше решения Сибирского приказа. Заметим, что в Приказе рудных дел, с благословения которого Молодой начал свою карьеру частного заводчика на Урале, к 1711 г. ничего не было известно ни о состоянии завода Молодого, ни о самом хозяине, так как «по многим посылкам он, Федор, не сыскан» 247 248.
Но след Молодого не потерялся, как об этом думали в Приказе рудных дел. Не далее как в том же 1711г. мы вновь встречаемся с Молодым в весьма неожиданной обстановке. Вместо опального ссыльного, прозябающего где-то в Мангазее (что можно было предполагать по ходу предыдущих событий), мы видим человека, облеченного большими полномочиями по строительству завода на Урале и готовящегося к отъезду из Москвы. Остается только гадать, каким образом Молодому удалось избежать наказания. Вполне правдоподобно, что крутая перемена в отношении Молодого была вызвана особым оживлением интереса государства к разведке полезных ископаемых и строительству металлургических и горнодобывающих предприятий в связи с обострением внешнеполитической обстановки, вызванной войной с Турцией. Потребность в опытных или мало-мальски знающих кадрах специалистов «рудного дела» была исключительно велика, и правительство не могло не считаться с этим положением. Немалым козырем в руках Молодого было знание им новых месторождений меди на Урале. А это в глазах правительства приобретало исключительное значение, поскольку медь считалась тогда крайне редким и дефицитным металлом, нужда государства в котором всегда была самой острой. Видимо, данным обстоятельством и объясняется такой резкий поворот в судьбе Молодого, происшедший в 1711г. К этой общей причине можно добавить и более конкретную, не противоречащую ей, а скорее дополняющую и уточняющую. В. Н. Ши-шонко со ссылкой на дела Екатеринбургского горного архива 1746 г. приводит прошение Ф. Молодого, поданное им в генерал-бергдирек-ториум. В нем основатель Мазуевского завода вспоминает эпизод 1710 г., который проливает свет на крутой перелом к лучшему в его судьбе: «По указу блаженные и вечнодостойные памяти Петра Великого, самодержца всероссийского, прошлого 710 года пробовал я руду при его императорском величестве. И раздроблял его величество своими десницами туттень и усмотрел кениг, и увеселился
247 СП, оп. 5, д. 1666, лл. 3—8 об.
248 «Доклады и приговоры, состоявшиеся в Правительствующем Сенате в царствование Петра Великого», т. I, 1711 г. СПб., 1880, стр. 125.
278
зело, и обощал пожаловать и записал в памятную свою книгу имя наше» 249. Этот счастливый случай и спас Молодого.
8 марта 1711г. по приказу князя М. П. Гагарина Федора Молодого обязали «искать руд золотых, и серебряных, медных, оло-вяных и иных всяких руд» в Кунгурском, Соликамском, Верхотурском и Тобольском уездах, строить в «пристойных местах» заводы. В отличие от указа 1704 г. на сей раз Молодой рассматривается в качестве уполномоченного правительства по строительству казенных заводов («промышлять ему те руды и плавить на великого государя»), что подтверждается и назначением ему довольно высокого денежного жалованья — 200 руб. в год 25°. Наряду с этим Молодой получил и более конкретное задание: к моменту приезда М. П. Гагарина в Кунгур «на ево Федорове заводе сплавить ему сутошною плавильною печью меди, которую он сыскал в Кунгурском уезде... 10 пуд». Разумеется, возник вопрос и о рабочей силе для вновь организуемого казенного медеплавильного завода, который был решен в том духе, что «у той работы при нем, Федоре, быть кунгурским крестьяном и зарабатывать за всякую доимку по договору, повольною ценою всякому человеку». Следовательно, это распоряжение можно рассматривать как попытку обеспечить новый медеплавильный завод трудом приписных крестьян. Дело не требовало отлагательств, и Молодому было предписано «заводы те заводить нынешней весною без всякого медления» 251. Заготовили наказ Молодому и послушные памяти местным властям 252. Перед отъездом из Москвы воспрянувший духом промышленник подал «роспись, что надобно к рудокопному и к пробирному, и к плавильному делам», в которой перечислил нужных ему специалистов (кузнеца «мастера доброго», плотника «искусного», мехового мастера), указав, что лучше нанять «российских людей, а не тамошних жителей». В перечне инструментов и материалов (предназначенных преимущественно для «пробирного» дела), который Молодой составлял по памяти, насчитывалось свыше 50 наименований — от извести, кирпича, гончарной глины и смольчуга до антимония, мышьяка, «аурипурменту» и «глац-галя» включительно, всего на 241 руб. 26 алт. 4 ден.253 Молодой тем самым показал известное знание дела, которое ему поручило правительство, обнаружил себя далеко не новичком в организации производства и знакомстве с ценами на весьма дефицитные предметы. Это заставляет более осторожно отнестись к той оценке Молодого, которая с легкой руки В. Н. Татищева стала встречаться в нашей литературе 254.
249 В. Н. Шишонко. Пермская летопись, период пятый, ч. 3. Пермь, 1889, стр. 474—475. Ср. Н. К. Чупин. Сборник статей, касающихся Пермской губернии, вып. 1. Пермь, 1882, стр. 156—157.
250 СП, ОП. 5, д. 2157, Л. 1.
251 Там же, лл. 1 об.— 2.
252 Там же, лл. 3—6.
253 Там же, лл. 7 об.— 10 об.
254 Татищев, со слов кунгурских подьячих, сообщил в Берг-коллегию в 1720 г., что Молодой на вновь построенный казенный медеплавильный завод, который обошелся не менее чем в 4 тыс. руб., «навозил вместо руды песку несколько сот
279
Смета, составленная Молодым, получила утверждение Сибирского приказа, и часть требуемой суммы (100 руб.) была выдана из бюджета приказа, остальные деньги должен был выдать по приезде Молодого в Кунгур воевода из местных средств.
Наделив Молодого немалыми полномочиями, власти Сибирского приказа, однако, не отрешились от недоверчивого, настороженного отношения к нему. В наказе содержалось недвусмысленное распоряжение: «...и до указу плавить ему всякие руды на Кунгуре, а ис Кунгурского уезду до указу не выезжать» 255. «Прикрепляя» Молодого к предполагаемому медеплавильному казенному заводу, правительство ставило деятельность управителя под контроль местного воеводы. Прямые сношения с центром, минуя воеводу, для Молодого фактически были запрещены. Документы о новом назначении Молодого прямо не касаются вопроса о судьбе Мазуевского железоделательного завода, но, судя по упоминанию в цитированной выше резолюции М. П. Гагарина, можно заключить, что завод возвращался владельцу и последнему как будто бы не возбранялось осуществлять производство на прежних основаниях. Именно так истолковал полученные им инструкции сам Ф. Молодой. Двойственное положение частного предпринимателя и управителя казенного завода оказалось для Молодого чреватым самыми серьезными последствиями, в чем нас убеждает знакомство с дальнейшим ходом событий.
«Рудный промышленник» (или «рудных дел промышленник»), как его официально именовали, не терял времени даром. Водворившись опять в Кунгуре, Молодой воспользовался предоставленным ему правом привлечения даровых работников из числа местных крестьян и построил плавильные печи для медной руды, оборудовал производственные и вспомогательные помещения, заготовил сырье и уголь. В этом же году начали опытные плавки меди на вновь построенном заводе, который находился в непосредственном соседстве с железоделательным заводом Ф. Молодого на р. Мазуевке. Неугомонный заводчик не оставил своего давнего намерения расширить Мазуев-
тысяч (пудов) на крестьянских подводах, ис которой руды, чаю, ни одного фунта из центнера не выйдет» (ЦГАДА, Берг-коллегия, кн. 611, л. 175). Следует, однако, усомниться в том, что Молодой не мог отличить песок от медной руды. Факты говорят обратное. Присланная из Кунгурского уезда медная руда двух образцов с месторождений, которые раньше эксплуатировал Молодой, на Монетном дворе дала удовлетворительные показатели: в одном случае из фунта руды получился 31 золотник меди с небольшой примесью серебра, в другом— 15 золотников (ЦГАДА, Кунгурская комендантская канцелярия, д. 9, лл. 76 об.—77). Нельзя и преувеличивать познаний Молодого в области металлургии. Его попытка плавить медную руду в домне на Уктусском заводе в 1720 г. привела к тому, что домна, по словам Татищева, оказалась выведенной из строя, «стоит пуста» (М. Ф. Злотников. Указ, соч., стр. 60). А. А. Кузин сослался на документ, упоминающий, что Молодой умел плавить оловянную руду (А. А. Кузин. Указ, соч., стр. 275).
255 СП, оп. 5, д. 2157, л. 3 об. Впрочем, в такие же условия были поставлены и другие специалисты этого завода, которые работали на нем несколько позже. Местные власти получили указ «воли не давать» мастерам, во всем их ведать, никуда не отпускать.
280
ский железоделательный завод и счел сложившуюся в 1711г. ситуацию наиболее благоприятной для постройки молотового цеха. В его распоряжении находились рабочие руки, которых так ему не хватало несколько лет тому назад, притом это были бесплатные рабочие руки, и Молодой не устоял перед соблазном. Параллельно с устройством медеплавильного завода он спешно стал строить молотовые, но уже для себя, преступив данные ему права. В том же году молотовое производство было введено в строй. По описанию несколько более позднего времени (1715 г.), молотовой цех представлял собой амбар, забранный «заплотом в столбы бревнами», «мерою по 7 сажен» (т. е. 49 кв. сажен); в нем были установлены молот «большой железной в дереве», «которым водяным колесом тянут железо». Системой передаточных валов с «обручами», «обоймами» и «шипами» молот соединялся с водяным колесом. У молотового амбара находилась плотина через р. Мазуевку, «засыпанная землею и хрящом с хворостом», поблизости располагались караульная изба и другие постройки 256 257. По оценке 1712 г. (вероятно, значительно заниженной, так как она производилась при конфискации завода Молодого) стоимость молотового цеха определялась в 151 руб. 23 алт. 3 ден. 25/ Став владельцем «молотового завода», Молодой занялся скупкой у местных крестьян кричного железа, которое направлял на переделку. По-видимому, такая организация работы по принципу рассеянной мануфактуры казалась ему выгодней, чем выполнение у себя на заводе всех этапов производственного процесса, от добычи руды до получения готовой продукции в виде полосового и прутового железа. В связи с развитием мелкого крестьянского промысла увеличилось предложение на рынке кричного железа, что приводило к снижению цен на предметы железоделательного производства. Этим воспользовались скупщики и предприниматели вроде Молодого 258.
Однако недолго заводчик пожинал плоды своего ловкого обмана. Уже в следующем 1712 г. сначала местным властям, а затем и Сибирскому приказу стало известно, что Молодой «кроме рудного промыслу (имеется в виду казенный медеплавильный завод.— А. П.) построил же собою без указу... анбар молотовой з большим молотом, в котором делал на себя водяным колесом, покупая, ис кричного полосное железо» 259. Из Сибирского приказа был отряжен для специального розыска по этому делу стольник Петр Коноплин. В задачу Коноплина входило установить, «по какому указу излишное за-воцкое [строение] государевыми людьми теми кунгурскими жительми,
256 ЦГАДА, Кунгурская комендантская канцелярия, д. 4, л. 8 об.
257 Там же, л. 1 об.
258 Укажем, что за 15 с небольшим лет (с 1704 по 1720—1722 гг.) цена пуда кричного железа уменьшилась вдвое. В 1714 г., например, пуд кричного железа можно было купить за 2 алт. 2 ден.— 2 алт. 3 ден. В самом начале 20-х годов XVIII в. здешние крестьяне продавали продукцию своего «железного» промысла на 30% дешевле, если получали деньги вперед. Это было выгодно промышленникам-предпринимателям и скупщикам (М. Ф. Злотников. Указ, соч., стр. 43).
259 ЦГАДА, Кунгурская комендантская канцелярия, д. 4, л. 1 об.
281
кроме своих всяких проторей, строил». На месте Коноплин убедился в том, что «особливой завод, тот молотовой анбар» Молодой построил без указа, «для своих прихотей». Молотовой завод был отнят у Молодого и «отписан на государя», причем было дано распоряжение не прекращать работу на заводе и «велено на том заводе, покупая из казны на Кунгуре кричное железо, делать полосное на великого государя». Это распоряжение нашло подтверждение и в 1713 г.260 Из местных жителей для управления заводом стали выбирать целовальников. На таком положении новоявленный казенный Мазуевский молотовой завод работал до 3 декабря 1714 г. На нем, между прочим, изготовлялись «снасти» для медеплавильного завода и вновь созданного крупного Мечкинского винокуренного завода. Рабочая сила была наемной, насколько можно судить по упоминанию о том, что мастерам и работникам деньги выдавались из казны по 6 ден. с пуда готового полосного железа. К концу 1714 г. работа на заводе прекратилась, в чем немалую роль, надо полагать, сыграли высокие издержки производства261. Молотовой амбар, как значилось в справке по делу, «стоит впусте».
Это обстоятельство встревожило кунгурскую администрацию, и она решила отдать молотовой амбар в оброчное содержание, тем более что находились охотники, предлагавшие свои услуги. Одним из них был Сергей Яковлев (Бабушкин), который в марте 1715 г. подал челобитную, чтобы ему разрешили «в том молотовом анбаре своим наймом и мастеры и работники тем молотом делать про себя ис кричного моего железа в полосное». Соглашаясь уплачивать оброк за пользование молотовым амбаром «со снастями» по 6 алт. 4 ден. с каждых ста пудов «передельного» железа, Яковлев действовал осторожно и просил установить срок оброчного договора до 1 июля 1715 г., т. е. всего на три месяца 262. При решении этого вопроса у местных властей были колебания, отдать ли молотовой завод опять Ф. Молодому на оброк с приценкой или объявить торги и по их результатам сделать окончательный выбор. Однако Ф. Молодого в те дни уже не было в Кунгуре, и кунгурский комендант склонился на сторону С. Яковлева. Последний получил молотовой завод до «указного срока», но оброчная плата была несколько повышена (8 алт. 4 ден. с пуда «передельного» железа). Яковлеву продали также заготовленный при заводе уголь. Не теряя времени, он пустил молотовые в ход, и со 2 апреля по 1 июля 1715 г. из 900 пудов кричного же
260 ЦГАДА, Кунгурская комендантская канцелярия, д. 4, лл. 1 об.— 2.
261 В нашем распоряжении имеется расчет целовальника завода Андрея Суханова от 1714 г., согласно которому он на получение 184,5 пуда полосного железа израсходовал 43 руб. 30 алт. 4 ден., в том числе на покупку кричного железа (448 пудов) — 30 руб., на уголь (420 четвертей) — 8 руб. 13 алт. 3 ден., на жалованье мастеру с работниками—5 руб. 17 алт. 2 ден, по 6 ден. за пуд полосного железа. Таким образом, себестоимость одного пуда полосного железа составила почти 8 алт., тогда как на местном рынке она не превышала 2 гривен.
262 ЦГАДА, Кунгурская комендантская канцелярия, д. 4, л. 1.
282
леза завод выдал 400 пудов полосного, за которое откупщик уплатил 1 руб. оброка 263. Опыт, предпринятый Яковлевым, казался ему довольно удачным, и он по истечении договорного срока вновь обратился с челобитьем в комендантскую канцелярию. На этот раз Яковлев заявил, что если ему отдадут молотовой завод вместе с плотиной и «снастями» на 5 лет, то он будет уплачивать оброчных денег 7 руб. в год. Из этого можно заключить, что годовую производительность завода он определял не менее чем в 3 тыс. пудов полосного железа. Но здесь в дело вмешался другой претендент— разбогатевший на торговле крестьянин из вотчин Г. Д. Строганова Сидор Белоусов. Он предложил свою сумму оброка и сказал, что будет платить «против Сергея Бабушкина с прибавкою и дает на год 10 рублев». К этому Белоусов выдвинул условие, чтобы ему «в те урочные годы для того железного промыслу уголье промышлять ис тутошних лесов и жечь, и подряжать повольною ценою было б свободно». Яковлев надбавил еще 2 руб., повторив условие Белоусова относительно использования местных лесов. В свою очередь строгановский крестьянин назвал сумму в 15 руб. Гостиной сотни торговый человек не захотел отстать от крестьянина и «наддал» еще 5 руб., но Белоусов был готов и к этому, подняв оброчную сумму до 25 руб. Сославшись на то, что «стал быть с торгу оброк немалое число», Белоусов внес дополнительное условие о возмещении ему расходов на ремонт оборудования завода после окончания оброчного договора и о беспрепятственной покупке кричного железа и леса по своему усмотрению. Яковлев не выдержал торга и заявил, что больше, чем последняя сумма Белоусова, он дать не может. Однако вопрос еще на этом не решился. Присутствовавшие при торге местные администраторы, наблюдавшие всю эту картину, вдруг спохватились и застопорили решение. Они понадеялись, что если более широко оповестить население, то, возможно, появятся желающие взять молотовой завод на оброк за более высокую цену. Но их надежды не оправдались. Несмотря на неоднократные объявления, не нашлось конкурентов Белоусову. Сделали предложение находившимся в Кунгуре «рудным промышленникам» Никифору Огневу и Федору Инютину, но они к торгу не пошли. Тогда С. Белоусов, повторив все прежние свои условия, назвал свою последнюю цифру — 30 руб., добавив, что больше он дать не может, так как плотина и оборудование завода нуждаются в починке и требуют также немалых расходов. Строгановский крестьянин выиграл торг и стал обладателем завода, но не на 5 лет, как ранее говорилось, а только на 3 года. Ему отдали завод со всеми «снастями» и плотиной, 2 амбара под складские помещения, 2 избы для житья работным людям. Удовлетворили и его пожелания насчет покупки «повольной ценой» кричного и «роз-сечного» железа и расширения завода, если владелец сочтет это необходимым. Оброчный договор вступал в силу после санкции губернато
263 Там же, лл. 3—4 об.
283
ра Сибири 264. Что было дальше, мы не знаем. В литературе встречается упоминание, что в 1715 г. данный завод был передан Бело-пашинцеву 265.
Но мы должны вернуться к главному виновнику всей этой истории — к незадачливому авантюристу-промышленнику Федору Молодому. Что сталось с ним после конфискации завода, мы можем судить лишь на основании весьма отрывочных сведений. По словам одного из «товарищей» Молодого по Мазуевскому заводу — Никифора Огнева, который так и остался на Урале, Ф. Молодой в 1712 г. «взят в Тобольск скован за караулом и был сослан в ссылку на Березов» 266. Огнев отговорился незнанием причины ссылки Молодого. Несколько подробнее поведал о судьбе Молодого допрошенный в 1720 г. пробирный мастер Уктусского завода Галактион Беляев. Оказывается, «з год и больши» Молодого держали в Тобольске скованного и под караулом, прежде чем отправить в Березов 267. Долго ли Молодой был в ссылке — неизвестно. Через некоторое время его переводят в Тобольск, где используют на работах в качестве рудоплавного мастера. В марте 1718 г. его перемещают на Уктусские заводы. Здесь он состоял по 1720 г. «у рудоплавного медного дела» наряду с другими мастерами. Комиссар Уктусских заводов Бурцев пытается уверить правительство, что Молодому была дана во всем «свободная воля». Однако у правительства были другие сведения, из которых можно усмотреть, что он и некоторые другие мастера на Уктусских заводах какое-то время содержались под караулом. Именным указом Петра I от 23 февраля 1720 г. было отдано распоряжение немедленно выслать в Петербург в Мануфактур-коллегию содержащихся под караулом в Верхотурье и на Уктусских заводах мастеров Ф. Молодого, Г. Беляева и других, что и было исполнено губернской канцелярией в Тобольске 268.
Вновь мы встречаемся с Ф. Молодым в 1722 г., когда он подает в Берг-коллегию челобитную с просьбой вернуть ему конфискованный Мазуевский завод. В своих злоключениях Молодой обвинил первого губернатора Сибири князя М. П. Гагарина, к тому времени казненного за многочисленные преступления по должности. Аналогичную челобитную Молодой (по-видимому, совместно с Н. Огневым) подавал в 1720 г., но в связи с отстранением Татищева от горного ведомства продвижение дела затормозилось, хотя Молодой уверял, что он уже тогда выхлопотал указ о возвращении завода. Жалуясь на Гагарина, который его «мучил... многие годы и раззорил без остатку», Молодой указывал: «И тем заводом и поныне я не владею, а скитаюсь меж двор» 269. Берг-коллегия не сразу пошла на удовлет
264 Сведения о торге см. Кунгурская комендантская канцелярия, д. 4, лл. 5 об.-*— 8.
265 Е. И. Заозерская. Список мануфактур, возникших при Петре I.— «Исторические записки», т. 19, 1946, стр. 236.
266 ЦГАДА, Берг-коллегия, кн. 611, л. 168 об.
267 Там же, лл. 162—163, 165—165 об.
266 Там же, л. 164 об.
269 Там же, кн. 627, л. 191—191 об.
284
ворение ходатайства Молодого. Справки, наведенные по материалам делопроизводства Берг-коллегии, подтвердили, что действительно, указ о передаче Мазуевского завода Молодому и его «товарищу» Н. Огневу состоялся по прежде поданной челобитной. Но возвращение завода предусматривалось при соблюдении ряда условий. А они состояли в том, чтобы: 1) удостоверить факт постройки Мазуевского завода именно Молодым и его компаньонами; 2) подтвердить убедительными доказательствами, что завод был изъят у владельцев незаконно; 3) выяснить, не стесняет ли Мазуевский завод Молодого работы расположенного тут же казенного медеплавильного завода (по части лесов и в «протчем»). Только при положительном ответе на эти три вопроса Берг-коллегия соглашалась выполнить просьбу Молодого. Свое предыдущее решение по этому делу Берг-коллегия повторила и на сей раз 27°. Компаньон Молодого Н. Огнев не стал дожидаться своего партнера и начал действовать самостоятельно. В сентябре 1722 г. советник Михайлик сообщил Берг-коллегии, что Огнев «обещает на Молодова заводах еще обретающейся молотовой завод до тех пор управлять, пока домны устроены или все управления того завода пока произведены будут». Огнев счел нужным упомянуть о «тайном» производстве уральскими крестьянами чугуна в «малых печах», похваляясь использовать на уголь деревья, которые «мужики» нарубили «неисчислительно»271. Руководители Берг-коллегии высказались за возможность удовлетворения челобитья Огнева, но до особого распоряжения, ибо им было известно, что Молодой сам просит ввести его во владение заводом.
Легко заметить, что выдвинутые Берг-коллегией условия, при которых могла состояться отдача завода Молодому, открывали перед чиновниками — исполнителями указа самое безбрежное поле своеволия и самоуправства. Без преувеличения можно сказать, что Молодой со своим заводом буквально увяз в сетях бюрократического аппарата тогдашней России. Некоторые гарантии частного предпринимательства в законодательстве петровского времени, в частности известная Берг-привилегия, были еще недостаточны, чтобы создать вполне безопасную обстановку для удовлетворения жажды наживы у нарождавшихся заводчиков и мануфактуристов.
Небезынтересно посмотреть, что собой представлял Мазуевский завод к началу 20-х годов XVIII в., когда Молодой обивал пороги коллегий и канцелярий, чтобы восстановить свои владельческие права. До известной степени в этом нам помогает сохранившийся чертеж завода, составленный в июне 1722 г. 272 На этом чертеже изображены два комплекса основных заводских сооружений 273. Один из 270
270 Там же, лл. 191 об., 201—206.
2И Там же, л. 203.
Там же, оп. 6 (планы и чертежи), д. 9.
Есть еще один чертеж Мазуевского завода того времени, но на нем заводские постройки воспроизведены слишком схематично, так что невозможно составить представление о предприятии. Зато неплохо показана окружающая завод местность. Любопытно, что на обоих берегах Мазуевки этот чертеж указывает по
285
них — медеплавильный завод, принадлежавший казне. На нем мы здесь останавливаться не будем. Другой комплекс — интересующий нас частный завод Молодого. Если при самом начале работы (1704— 1705 гг.) завод выглядел скорее как большая мастерская, а его оборудование составляли небольшие плавильные печи, горны, ручные молоты и пр., то к рассматриваемому моменту он сильно изменился. Перед нами предприятие, хотя и небольшое по размерам, но уже имеющее почти все основные атрибуты металлургического вододействующего завода той поры. Кроме плотины, перегораживающей р. Мазуевку, на плане указаны молотовой и доменный цехи, две кузницы, меховая мастерская, амбары для «припасов», две караульные избы, «работничья изба», дома, где жили Молодой, его приказчик и кузнецы (три строения), а также другие постройки (скотный двор, бани и пр.). О молотовом цехе мы говорили ранее. Но вот появление на заводе домны представляется большой новостью. Наши источники ни словом не обмолвились о времени и обстоятельствах постройки домны на Мазуевском заводе. Достоверные факты не позволяют принять указание В. Н. Шишонко о сооружении здесь домны в 1713—1714 гг. Но, по-видимому, когда составлялся план завода, домна еще не действовала. Недаром Н. Огнев в челобитной, поступившей в Берг-коллегию 12 сентября 1722 г., просил отдать ему Мазуевский завод «пока домны устроены или все управления того завода пока произведены будут» 274.
Завод Молодого работал и в последующие годы, как об этом свидетельствует исследование В. Я. Кривоногова. В 1737—1743 гг. там не действовала доменная печь, производство велось в молотовом цехе. Переделу подвергалось купленное у местных крестьян кричное железо и приобретенное у заводчика Осокина. Предприятие обслуживало рынок и выполняло заказы казны. Тут же делали воздуходувные меха на продажу. Мазуевский завод участвовал в изготовлении оборудования для Ягошихинского медеплавильного завода 275. Сам Федор Молодой был жив еще в 1746 г. Но в 30—40-е годы Федор Иванович Молодой был, видно, далеко уже не молод. Заводом управлял его внук Михаил Ярышкин 276. А через 25—30 лет на плане 1773 г. Мазуевский завод отмечен как «старый завод Федора Молодова» 277.
караульной башне и на расстоянии одной-двух верст от завода помечены рудники («железная руда»). На притоке Мазуевки р. Пиличевке обозначено, что «на оной реке камень семент» (ЦГАДА, Берг-коллегия, оп. 6, д. 365).
274 ЦГАДА, Берг-коллегия, кн. 627, л. 203. Огнев упоминает о «домнах». Но на чертеже изображена только одна доменная печь (ср. также «Жизнеописание... В. де Геннина», в кн.: «Горный журнал», 1826, кн. 4, стр. 105).
275 В. Я. Кривоногое. Указ, соч., стр. 26—27.
276 Там же, стр. 26.
277 ЦГАДА, Берг-коллегия, оп. 6, д. 2556. Судя по записи В. Геннина в его дневнике, можно полагать, что Огнев какое-то время являлся обладателем завода. Общее состояние этого предприятия в 1722 г. Геннин охарактеризовал довольно мрачно: завод «весь прогнил и провалился» (М. Ф. Злотников. Указ, соч., стр. 23).
286
ж * *
О Тумашевых и Молодом сохранилось некоторое количество источников, что позволило их деятельность обрисовать более или менее подробно. Дальнейшие разыскания могут дать новые имена и новые материалы, ибо эти предприниматели не были исключением. Жаль, что автор не располагает сколько-нибудь полными сведениями о современнике Ф. Молодого — «москвитине» Ларионе Игнатьеве, который в 1704 г. построил на Урале Шувакинский завод (близ одноименного озера). По данным Н. К. Чупина (он ссылается на «столпы» Уктусского завода), на Шувакинском заводе имелось 4 молота больших, 2 молота малых, 4 мехов ручных. Уже в 1706 г. предприятие было взято за долги и по оценке в 300 руб. передано гостиной сотни торговому человеку Степану Болотову. Когда разгорелось башкирское восстание, завод в 1710 г. оказался разоренным дотла. Его сожгли восставшие, и, видимо, он не возобновлялся. Часть работников была истреблена, других угнали в плен. На заводе рабо-« 278
тали арамильские крестьяне, надо полагать, по найму .
Кроме металлургии, частные мануфактуры возникали в других отраслях производства. Относительно солеварения Прикамья это показано Н. В. Устюговым, причем попытка Е. И. Заозерской пересмотреть вопрос о типе солеваренных предприятий не представляется нам сколько-нибудь убедительной 278 279. О. Н. Вилков среди массы мелких кожевен типа мелкотоварного производства и семейной кооперации Тобольска в конце XVII — начале XVIII в. выявляет и капиталистические предприятия, выдававшие до половины товарной продукции 28°. Аналогичные процессы наблюдались в Тюменском уезде, где в начале XVIII в. действовало, по неполным данным, свыше трех десятков кожевен, в том числе имевших по 4—10 чанов 281 (почти исключительно у служилых людей). О том же свидетельствуют крупные явки денег на покупку сырья для кожевенного промысла 282 и упоминания о работниках — «дворовых людях» и наемных 283. Здесь же работали и мыльные избы 284.
278 Госархив Свердловской области, ф. Н. К. Чупина, д. 115, л. 13. Ср. В. Н. Шишонко. Пермская летопись с 1263—1881 гг., период пятый, ч. 3. Пермь, 1889, стр. 305.
2/9 Е. И. Заозерская. У истоков крупного производства в русской промышленности XVI—XVII веков. М.. 1970, стр. 152—198, 446—447. Об этом свидетельствует исследование уральского солеварения XVIII в., недавно выполненное Е. Д. Харитоновой.
280 О. Н. Вилков. К вопросу о зарождении капиталистических отношений в кожевенной промышленности Западной Сибири XVII—начала XVIII в.— «Известия СО АН СССР. Серия общественных наук», 1964, № 9, вып. 3, стр. 110—118.
281 ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 1697, лл. 8—12; д. 244, л. 1 — 1 об.; д. 869, лл. 1 —12.
282 Там же, д. 2731, лл. 18—18 об.. 19—20.
283 Там же, д. 244, л. 1 об. Ср. д. 750, л. 16 об.
284 Там же, д. 1697, лл. 12 об.—14.
287
Итак, привлеченный нами материал с достаточной очевидностью свидетельствует о появлении на восточных окраинах страны частного капитала, который ищет производственного применения, организует мануфактурные промышленные предприятия с эксплуатацией наемного труда. Эти частные непривилегированные заводы вступают в борьбу с мелким товарным производством уральских и западносибирских крестьян-металлургов. Но на данном этапе они не могут еще одолеть его. Правительственная политика и законодательство явно отстают от запросов частных промышленников. Несмотря на некоторые поощрительные меры, государство помещиков-крепостников не в состоянии обеспечить благоприятные условия для формирующейся частной капиталистической собственности. Пример с заводчиками Тумашевыми и Молодым говорит о шатком, неустойчивом положении частного предпринимателя тех лет. В известной мере судьба этих людей являлась типичной, а их затруднения — общими затруднениями промышленников. Но, как совершенно справедливо писал С. Г. Струмилин, на смену разорявшимся предпринимателям приходили другие, т. е. процесс вызревания буржуазии продолжался вопреки всяческим феодальным препонам 285. Опыт частного предпринимательства XVII — начала XVIII в., во многом неудачного, содействовал выработке новых законодательных норм и более четкому определению правительственной политики по отношению к заводчикам и мануфактуристам, что нашло отражение в Берг-привилегии и других государственных актах.
4. Наемный труд в сельском хозяйстве
Очередная задача заключается в том, чтобы проследить формирование рынка рабочей силы для сельского хозяйства Урала и Западной Сибири в изучаемую эпоху. Область сельскохозяйственного производства вообще и земледелие прежде всего отличается наиболее медленным внедрением технических усовершенствований, застойным характером общественных форм.
В. И. Ленин отмечал, что «на земледелии вообще и на крестьянстве в особенности тяготеют с наибольшей силой традиции старины, традиции патриархального быта, а вследствие этого — преобразующее действие капитализма (развитие производительных сил, изменение всех общественных отношений и т. д.) проявляется здесь с наибольшей медленностью и постепенностью» 286. Тем более интересно и поучительно заглянуть в эту сферу жизни русского сельского населения с точки зрения характера и степени распространения наемного труда.
Система отношений купли-продажи рабочей силы не была характерным явлением классического феодализма, хотя спорадическое при
285 С. Г. Струмилин. История черной металлургии в СССР, стр. 39.
286 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 3, стр. 165.
288
менение наемного труда, притом в ограниченных пределах, имело место и тогда. Только товарное хозяйство, становящееся на путь капиталистического, знает наемный труд не в качестве неустойчивого и редкого спутника производства, а как необходимый компонент своего развития.
Данная проблема была самой острой и спорной в дискуссиях о генезисе аграрного капитализма, прошедших на страницах научных журналов последних лет и на сессиях симпозиума по аграрной истории Восточной Европы с момента начала его деятельности (1958 г.). Поэтому вполне очевидно, что обойти ее в нашей работе было бы грубой ошибкой или, по крайней мере, отказом от разделяемых автором этих строк наряду с другими исследователями положений, суть которых известна специалистам и нашла отражение в печати. Кроме того, при любом течении дискуссии соответствующий конкретно-исторический материал, ныне находящийся в арсенале науки, далек от того, чтобы его признать достаточным. Впрочем, нельзя закрывать глаза на то, что состояние источников XVII — начала XVIII в. не рисует особо радужных перспектив на отыскание массового материала о наемном труде в сельском хозяйстве. Исследователю, как правило, приходится довольствоваться очень случайными и разрозненными сведениями, подчас нелегко сопоставимыми во времени. Но это не значит, что нужно отказаться от попыток разысканий в названном направлении.
В этой связи возникает вопрос принципиального значения о методике оценки добытого материала, о критериях, которыми надлежит руководствоваться при исследовании места и роли данного явления в социально-экономическом облике эпохи. Мы полагаем, что многозначность критериев здесь не обязательна, принимая во внимание и первичные формы буржуазных отношений, и отмеченные источниковедческие особенности. Даже если не удается построить столь желаемый динамический ряд по методам статистики, мы вправе взять за основу два ведущих признака: 1) устойчивость применения наемного труда в сельском хозяйстве как общественной категории; 2) связь хозяйств нанимателей с поставкой продукции на рынок, т. е. наличие товарного производства. При всей важности остальные показатели будут иметь подчиненное значение.
Вполне понятно, что особый интерес имеет задача выяснения применения наемного труда в хозяйствах непосредственных производителей материальных благ и в первую голову крестьян.
Для изложения темы изберем порайонно-хронологический принцип и попытаемся пронаблюдать за исследуемыми явлениями по мере возникновения административно-территориальных единиц изучаемого района.
Следовательно, речь должна сначала идти об уездах Перми Великой — территории сравнительно давнего русского заселения (Чер-дынский и Соликамский уезды). Но, как известно, здешние места были в большинстве своем малопригодны для хлебопашества по почвен-
10 А. А. Преображенский
289
но-климатическим условиям. И материал по этим уездам очень скуден. По-видимому, более характерен для здешних нехлебородных мест был наемный труд в промышленности (солеварение, деревообработка и т. д.). Однако распространенность наемного труда в сельском хозяйстве крестьян и посадских людей Перми Великой нашла все же отражение в источниках.
Еще А. П. Пьянков в 20-х годах нашего столетия обратил внимание, привлекая изданные документы, на факты применения наемного труда у крестьян этого района 287.
В Соликамском уезде один частный акт 1628 г. упоминает «паш-ников», обрабатывавших земельные участки достаточно зажиточного крестьянина 288. Согласно писцовым книгам М. Кайсарова (1623— 1624 гг.), в селе Камасине значился двор, в котором «Гаврилко Антонов сын Кополин да Семейка Гладкая, поденьщики» 289.
Крестьянин Пянтежского стана Чердынского уезда Никита Сы-сольцев предстал перед судом в 1681 г., будучи обвинен со стороны «пянтежанина ж» Трофима Тирякова в неотдаче денежного долга. Ответчик «не лживил» заемной кабалы, но заявил, что действительно не доплатил 8 руб. 13 алт. «А за те деньги он, Никитка, в прошлых годех заработал, а отписей де у него в тех деньгах нет» 29°.
«Срочные» работники были в сылвенских владениях посадского человека Соли Камской Томилы Елисеева в середине XVII столетия. По переписным книгам 1647 г., в деревне Чувашевой, принадлежавшей Ивану Суровцеву, жил «наемный ярышка» Дементий Иванов Вятчанин 291. У приказчика Суровцева Агея Константинова Килькина в деревне Мыс было 4 «наймита» 292. В вотчинах Строгановых известны от 1614 г. «наемные должные казаки», убегавшие от владельцев за Урал (в другом случае они названы «наемными должными ярыжными казаками») 293. Остается не вполне ясным, всегда ли эти казаки использовались на сельскохозяйственных работах.
Трудно сказать, оформлялась ли в Перми Великой наемная работа у сельских хозяев какими-либо документами. Правда, известен случай, когда приказчик Ивана Строганова Василий Кукшин «нанял на срок по записе жыти, ноября месяца [1624 г.] с первово на десять числа да по июнь месяц по первое число [1625 г.]» бывшего холопа Максима Строганова Афанасия Русинова. Последний указал, что «по той записе найму я взял денег и сукнами 16 Рублев... и по той... записе... отжил» 294.
287 А. П. Пьянков. Хозяйство уральской деревни в эпоху торгового капитала. Пермь, 1926.
288 ПОКМ, Коллекция 11101, № 143. Впрочем, под «пашниками» здесь можно также подразумевать крестьян-издольщиков, которые подряжались сеять на чужих землях «из снопа'».
289 А. А. Дмитриев. Пермская старина, вып. VI. Пермь, 1892, стр. 118.
290 Архив ЛОЙИ, Соликамские акты, карт. 4, № 1156, л. 1 об.
291 ЦГАДА, Писцовые и переписные книги, № 474, л. 121.
292 Там же, лл. 326—327.
293 А. А. Введенский. Торговый дом XVI—XVII веков. Л., 1924, стр. 75—-77.
291 Там же, стр. 51—55.
290
* * *
Теперь переходим за Урал, в пределы Верхотурско-Тобольского земледельческого района, основы которого были заложены к концу первой четверти XVII в.
Сведения о наемном труде в сельском хозяйстве этих территорий имеются очень ранние. Так, в челобитной царю Борису Годунову 1605 г. жители Верхотурского уезда (служилые, ямщики, крестьяне) писали: «Держат де они, наймуючи, для своей нужи и для пашни и для гоньбы у себя ярыжных казаков, а найму им дают по 3 рубли с полтиною и по 4 рубли на лето, опричь того, что они едят и пьют их...» 295
Если верить челобитчикам, то выходит, что упоминаемый ими «найм» — особого рода, не имеющий прямого отношения к становлению наемного труда как такового. В том же духе выдержана челобитная 1625 г. пашенных крестьян соседнего Туринского уезда. «А которые де крестьяне прибраны на государеву пашню в прошлых го-дех... и у тех де крестьян дворов, и жон, и детей, и лошадей, и никакой животины нет, и многие де живут в наймех у всяких туринских жилецких людей. А государеву десятинную пашню пашут они с великою нужею, тем наймом, что выработают...»,— жаловались они 296. Здесь также «найм» — дело вынужденное. Он выглядит скорее средством обеспечения тяглоспособности крестьянского двора, чем источником существования. Разумеется, для контрагентов мог иметь место предпринимательский интерес. Данное явление можно рассматривать на правах уснащенной феодальными атрибутами еще не выкристаллизовавшейся формы купли-продажи рабочей силы, а в качестве такового — ступенью генезиса наемного труда в сельском хозяйстве. Аналогичный характер носит сообщение приказчика Тагильской слободы Якова Шульгина о том, что в 1628 г. некоторые подведомственные ему крестьяне «бродят многие меж двор и работают на всяких людей из лошадей, чем бы им государева пашня попахать и ис хлеба, чем бы им впредь сытым быть...» 297 Подобные факты известны и для более позднего времени. В конце 40-х годов чусовской крестьянин Иван Григорьев вследствие отсутствия брата, которого хотел приневолить «во двор» приказчик Андрей Буженинов, вынужден был пахать десятинную пашню «наемными людьми» 298 299. Во втором очерке приводились данные о массовом найме на обработку вновь устроенной десятинной пашни под Тобольском при воеводе П. И. Годунове. В 1699 г. за беглых невьянских крестьян десятинную пашню обрабатывали «миром», «наймуя дорогою ценою» 2". А приписанные к Невьянской слободе крестьяне даль
295 АИ, т. II, № 51. стр. 61—62.
296 СП, стб. 60, л. 70.
297 ВПИ, оп. 2, д.14, лл. 7—8.
298 ВВИ, карт. 4, № 70, л. 31.
299 Там же, карт. 46, № 23, лл. 1—7.
291
10*
них деревень не поспевали к десятинной пашне, в результате чего вместо них слободские старосты также «наймуют» сторонних людей, о чем с неудовольствием доносили властям, ссылаясь на разорительность такой практики 30°.
Говоря о гулящих людях, мы уже имели случай указать на то, что они нередко выступали наемными работниками в сельском хозяйстве на Урале и в Западной Сибири. Сейчас коснемся данного вопроса более детально.
В материалах верхотурской приказной избы 20-х годов XVII в. нами обнаружены весьма ценные документы, проливающие свет на эту сторону дела. Имеются в виду книги сбора пошлин с наемных ярыжек, сохранившиеся за два смежных года— 1624 и 1625 300 301. Насколько нам известно, такой материал лишь частично введен в научный оборот 302, что делает необходимым предварить изложение некоторыми замечаниями источниковедческого порядка.
Напомним, что с гулящих людей, кроме годового оброка в стандартном размере 25 коп. с человека, взимали 5-процентный налог с договорной суммы наемной платы (по 10 ден. с рубля). Вот эти-то пошлинные деньги в Верхотурье и по слободам (Тагильской, Невьянской, Ницынской) записывали в особые книги. В них встречаются и глухие, и более распространенные записи. Первые заключают два-три элемента: имя ярыжного, сумму найма (далеко не всегда) и пошлины с нее. В отдельных книгах 1625 г. имеется также указание на приблизительный срок найма (как правило, это «летний найм», что само по себе красноречиво говорит о сельскохозяйственном, земледельческом его применении). Вторая группа записей содержит несколько более подробные данные. Помимо перечисленных моментов, ее формуляр называет имя нанимателя или место проживания работного ярыжки («в Кишкине», «в Анисимове» и т. д.— по именам хозяев). Вот образец такой записи: «Взято с-Ывановых ярыжных Толмачева государевы порублевые пошлины со шти человек — Васьки Пана (следует перечисление имен)... с двадцати рублев с рублем по десяти денег с рубля — один рубль один алтын четыре деньги».
Эти обстоятельства для нас особенно ценны, так как открывают возможность определить число наемных работников в отдельных хозяйствах. И, что также крайне важно, появляется редкий шанс в сопоставлении с другими источниками дать некоторое представление об экономическом положении нанимателей, их связи с рынком (в первую очередь, по материалам таможенных и оброчных книг этих же годов). С огорчением пришлось исключить из поля зрения те пошлин
300 ВВИ, карт. 47, № 9, лл. 1—5.
301 А. А. Преображенский. Урал и Западная Сибирь в конце XVI—начале XVIII в. Автореферат докт, дисс. М., 1969, стр. 34.
302 В. И. Старцев. Крестьянское хозяйство Зауралья в XVII в. (Краснопольская и другие слободы Верхотурского уезда).— «Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1965 г.». М., 1970, стр. 175. Здесь использованы данные книг по Тагильской слободе за 1625 г.
292
ные книги, где невозможно провести разницу между пошлинным сбором с суммы найма и обычным годовым «гулящим» оброком. К счастью, этот изъян присущ только книгам по городу Верхотурью 1624/25 г., которые вели Пахом Васильев и Федор Трушенков. В них занесено 93 человека, что составляет небольшую долю нанимавшихся в те годы, как увидим из дальнейшего изложения. Гораздо обстоятельнее вели книги в Тагильской слободе (сохранились за оба года). Только за 1625 г. имеются книги Невьянской слободы. Основой приведенных ниже таблиц послужили книги 1624 г., составленные Андреем Бужениновым, и 1625 г., которые подал он же 303.
Записи в книгах не всегда точно датированы, но там, где датировка имеется, она относится к августу—сентябрю (чаще к августу).
Общая численность учтенных книгами наемных ярыжных в 1624—1625 гг. характеризуется такими цифрами:
1624 г. 1625 г.
По книгам таможенного головы Верхо- — 60
турья Пахома Васильева
По книгам Андрея Буженинова 281 271
в том числе с именами нанимателей 187 142
По книгам сына боярского Ивана Спи- — 59
цына
в том числе с именами нанимателей — 13
Итого 281 389
Значительный процент ярыжных, нанятых жителями Верхотурского уезда за 1624—1625 гг., с обозначением имен хозяев, говорит сам за себя. Вполне логично думать, что внесение или невнесе-ние этих имен в книги далеко не всегда равносильно в первом случае добросовестности и во втором — нерадивости оформления документации. Какого-либо узаконенного формуляра книг не существовало, и доля произвола в их составлении, несомненно, была. Однако более значимым представляется другое соображение. Наличие в книгах имени нанимателя указывает на то, что данное лицо не впервые прибегает к эксплуатации чужого труда. Иначе трудно объяснить повторяемость имен значительной группы хозяев-нанимателей в книгах 1624 и 1625 гг. Эту категорию лиц мы возьмем на особую заметку и к ней еще вернемся. А сейчас за ее вычетом представим картину распределения работников в зависимости от числа единовременно нанятых (табл. 8, по данным книг А. Буженинова).
Решительное преобладание найма одного работника отмечено в обоих годах. Но вместе с тем показательно устойчивое присутствие 15—20% случаев найма от двух до четырех работников в одно хозяйство, что нельзя не признать для столь отдаленной поры явлением знаменательным и достаточно весомым. Притом необходимо помнить, что сведения эти, безусловно, занижены, ибо при «безы-
303 ВПИ, оп. 4, кн. 2, лл. 440а —457; кн. 5, лл. 325—348.
293
мянном» найме могло статься, когда один и тот же хозяин фигурировал в книгах повторно. Здесь же при подсчетах эта возможность, естественно, не могла найти отражения по состоянию источников.
Перейдем к той категории хозяев-нанимателей, которые обозначены в книгах «имянно». В 1624 г. их известно 67, в следующем году — 68. По тому и другому году проходят 35 человек, т. е. более половины. На долю этих последних приходится в 1624 г. 129 наемных ярыжных (в среднем более чем по 3 человека на хозяйство), в 1625 г.— 108 (почти та же картина).
Таблица 8*
Наем работников в одно хозяйство, чел. Число случаев найма
1624 г. 1625 г.
абс. % абс. %
По 1 90 77,6 101 84,2 "2 10 8,6 15 12,5 " 3 9 7,8 2 1,65 " 4 7 6,0 2 1,65 Итого 116 1С0,0 120 100,0 * ВПИ, оп. 4, кн. 2, лл. 440а—457; кн. 5, лл. 325—348.
Разработка материала по «лицевым счетам» этих 35 человек дает следующие сведения, показывающие количество наемных работников на хозяйство, а также сумму наемной платы, полученной ярыжными (табл. 9).
Среди хозяев-нанимателей в социальном отношении преобладают крестьяне и ямщики. Здесь только один служилый человек (Иван Спицын) и один посадский Верхотурья (Иван Толмачев). Список нанимателей возглавляют ямщики Кишкины, Голомолзины. Наличие среди наиболее активных хозяев ямщиков объяснимо. Ямщицкие хозяйства лучше, чем другие (по роду своей деятельности), были обеспечены тягловой силой — лошадьми. Ямщики не порывали связей с сельским хозяйством. Наоборот, они использовали свое преимущество, и небезуспешно. Их экономическое положение в рассматриваемое время выглядит достаточно крепким. Регулярность найма (в некоторых хозяйствах по 5—10 и более ярыжных), значительные расходы на их оплату подчеркивают отнюдь не потребительский характер этих хозяйств. Скромнее, но также выделяются по всем показателям хозяйства крестьян Саввы Пурегова, Пинежаниных, Горсткиных, Дедюхиных. В разной степени, но так именно можно оценить все хозяйства, учтенные в таблице. Этот вывод с очевидностью вытекает из
294
Таблица 9*
Наниматели работников-ярыжных 1624 г. 1625 г. Наниматели работников-ярыжных 1624 г. 1625 Г.
число работников сумма найма (руб.) число работников сумме найма (руб.) число работников сумма найма (руб.) число работников сумма найма (руб.)
Кишкины 10 63 12 53,50 Горсткины 3 12 4 120
в том числе Комаров Иван 3 11 3 12
Дмитрий Кишкин 5 33 3 13 Рычков Самыл 3 8 1 5
Голомолзины Да- 8,50 Спицын Иван 3 16 3 12
вила и Еремей 9 38 2 Ратай Иван 3 13 2 5.50
Пинежанины Фома п •7 А.
и Меньшик 9 51 6 20,60 Лузянин Лука L / 1
Перевалов Томила 4 20 3 12 Берсенев Яков 2 7 2 8
Перевалов Иван 2 8 2 8 Пинежанин Аника 2 8 3 10
Толмачев Иван 6 21 6 23 Балакин Иван 2 9 2 5
Махневы 6 23 9 50.20 Ложкин Путила 2 7 1 4
Пашенный Евсюк 2 7 1 4,80
в том числе Первуша Махнев 2 8 2 8 Губа Федор 2 12,50 1 5
Анисимовы 6 35,50 13 63,80 Гаев Степан 1 4 2 6
Марьин Семен 5 28 2 7 Кривой Гаврила 1 4 1 3
Чапурин Сидор 5 20 1 3 Новгородец Петр 1 4 1 3,40
Пурегов Савва 5 17 3 10,50 Попов Богдан 1 3 1 3,50
Харапугин Яким 5 15 3 8,80 Смагин Евтифей 1 3,50 1 3
Мулгайский Сергей 5 35 2 6 Шелепов Степан 1 5 1 2,50
Ощепковы 4 22 2 5 Бобайлов Ларион 1 3 2 8
Дедюхины 4 17 3 10,25 Черепанов Василий 1 4,80 1 4
Итого 129603,30108 431,65
* ВПИ, оп. 4, кн. 2, лл. 440а- —457; кн. 5, j WU 325—348.
специального рассмотрения затрат на оплату работников. Так, получается, что в течение двух лет (или, точнее, двух летних сезонов) расходы эти распределяются следующим образом: менее 5 руб. ни одного случая не отмечено, от 5 до 10 руб.— 7 (20%), от 10 до 20 руб.— 11 (31,4%), от 20 до 50 руб.— 13 (37,2%) и свыше 50 руб.— 4 (11,4%). Если учесть, что «государево жалованье» стрельцам не превышало 4 руб. 50 коп. в год, ямщикам — 7 руб. 50 коп., даже у детей боярских оно редко достигало 15 руб., то станет понятно, насколько внушительны приведенные цифры. Естественно, здесь не учтена оплата натурой, которая, без сомнения, практиковалась если не полностью, то частично. На это, в частности, указывают факты продажи ярыжными некоторого количества хлеба, зафиксированные таможенными книгами.
Торговый, предпринимательский характер сельскохозяйственного производства названной категории лиц подчеркивается не только
295
применением (отнюдь не случайным) наемного труда. Сличение книг сбора пошлин с ярыжных и таможенных книг 1624—1625 гг. показывает, что подавляющее большинство включенных в таблицу людей занималось хлебной торговлей. Сверх того, почти у каждого третьего (согласно оброчным книгам тех же годов) была мельница с высокой ставкой оброка (обычно от рубля и выше). Вот как выглядят эти данные (табл. 10).
Опять-таки наши сведения если грешат, то в сторону преуменьшения, так как неустойчивость написания фамилий и прозвищ затрудняла идентификацию лиц и в таблицу вошли только бесспорные случаи. Не принимались также в расчет факты продажи хлеба однофамильцами, которые могли быть родственниками включенных в таблицу под именами, но могли ими и не быть. Только тогда, когда доподлинно известно, что торговал тот, кто значится в таблице, он в ней учтен. Наконец, не взяты данные о торговле продуктами животноводства и скотом. Да и вообще, как хорошо известно, таможенные книги — отнюдь не исперпывающий источник для характеристики торговли, особенно розничной. Вряд ли можно сомневаться, что существовали другие источники доходов, не учтенные нашими документами. Приняв во внимание эти соображения, получим, что в 18 случаях обращение к рынку для хлебной продажи происходило два года подряд. Выручка составляла подчас немалые суммы, однако редко покрывавшие расходы на оплату наемных работников. В девяти случаях продажа отмечена только в одном году. Рыночные цены в 1624—1625 гг. стояли на уровне 30 коп. за четверть ржи и 40 коп. за четверть ржаной муки. Следовательно, исключив 8 случаев, когда сведения о торговле отсутствуют, получим в среднем почти 8 руб. на хозяйство, т. е. в пересчете на рожь продажа выразится цифрой 26—27 четвертей на хозяйство за два года.
Чтобы вести торговое земледелие, далеко не всегда, как мы видели, дело ограничивалось семейной кооперацией. Наемный труд становится нормой. Но есть еще один важный фактор, способствовавший тому, что некоторая часть хозяйств жителей данного края выбивается на путь предпринимательства. Старинный, патриархальный обычай «помочи» в страдную пору используется коммерсующей верхушкой в своих целях. «Помочь» односельчан становится источником дополнительной рабочей силы, чтобы управиться к сроку и сократить расходы на привлечение наемных работников. Разве не показательно, что в летние месяцы те самые зажиточные хозяйства, которые эксплуатируют работных ярыжных, еще и пользуются даровым трудом соседей? Об этом свидетельствуют книги пивных явок соответствующих лет. В 1624 г. разрешение на варку пива получили знакомые нам Голомолзины, Иван Толмачев, Федор Губа, Ощепковы, Иван Ратай. Анисимовы, Пинежанины, Горсткины, Дедюхины, Иван Комаров, Гаврила Кривой, не говоря о тех, кто в качестве нанимателей работников известен нам только в этом году (в таблицах они отсутствуют). Это — Михаил Закретня, нанявший 2 работников; Василий Жерноков (3 ярыжных); Герасим Заплатив (2 ярыжных),
296
Таблица 10*
Хозяева — наниматели работников Продано хлеба, руб. Итого Дополните\ьные сведения о нанимателях
1623/24 г. 1624/25 г.
Кишкины 5,50 1,20 6,70 Владеет мельницей (оброк 1 руб. в год)
Голомолзины 34,90 39 73,90 Тоже (оброк 2 руб.)
Пинежанины Фома и Меньшик — 6,30 6,30 То же (оброк 1 руб.)
Перевалов Томила Перевалов Иван 18,50 5,70 24,20 То же (оброк 1,5 руб.)
Толмачев Иван 9,10 1,80 10,90 Тоже (оброк 2 руб.)
Махневы — 9 9 Нет сведений
Анисимовы — — — »
Марьин Семен — 2,90 2,90 »
Чапурин Сидор — — — То же (оброк 4 руб.)
Пурегов Савва — 18 18 То же (оброк 1,2 руб.)
Харапугин Яким 2,30 15,50 17,80 Нет сведений
Мулгайский Сергей — — — —
Ощепковы ** — 9,60 9,60 То же (оброк 2 руб.)
Дедюхины 7,10 1,20 8,30
Горсткины 1,10 1,20 2,30 Владеет мельницей (оброк 1 руб.), лавкой (оброк 30 коп.)
Комаров Иван 2,40 — 2,40
Рычков Самыл — 3 3
Спицын Иван — — —
Ратай Иван — — — —
Лузянин Лука — — — —
Берсенев Яков 4,80 11,70 16,50 —
Пинежанин Аника — — — —
Балакин Иван 0,50 0,90 1,40 —
Ложкин Путила — 2,70 2,70 —
Пашенный Евсюк 2,60 1,60 4,20 —
Губа Федор 10,10 0,60 10,70 Владеет мельницей (оброк 40 коп.)
Гаев Степан 12,30 3 15,30
Кривой Гаврила 1 3 4 —
Новгородец Петр — 1,50 1,50 —
Попов Богдан 2,30 1,80 4,10 —
Смагин Евтифей 2,50 — 2,50 То же (оброк 1 руб.)
Шелепов Степан 4,90 6,60 11,50 —
Бобайлов Ларион 4 — 4 —
Черепанов Василий — — — —
Всего 125,80 96,90 222,70
* Источниками для таблицы послужили таможенные и оброчные книги Верхотурья и Тагильской слободы за 132—133 гг. (сентябрь 1623 — август 1625 гг.), хранящиеся в ЦГАДА (ВПИ, оп. 4, кн. 2 и 5), На интенсивность действия местного хлебного рынка еще в 1621 г. указывает царская грамота, запрещающая приобретение хлеба «в закуп», получившее здесь широкое развитие (АИ, Т. III, № 107, стр. 151—152).
** Девятый Ощепков в 1628 г. был поставлен на суд в 71 руб. долговых денег по иску Алексея Харапугина (там же, кн. 8, л. 89).
а также Григорий Зоря, Степан Ципилев и др. У всех заявителей один мотив — «на помочь», «на помочь хлеба жати» 304. Эти записи численно перекрывают явки, дозволенные по случаю религиозных праздников, свадеб, крестин и других событий. Единовременно оказываемая «помочь» могла быть очень многолюдной. 5 августа 1669 г. во двор к приказчику Тагильской слободы Измайлу Коптеву шли «помошные люди с покосу... ямщики и крестьяне и гулящие люди человек з дватцать и больши» 30°. Угощение было необходимым вознаграждением «помощников». У попа Амвросия Максимовых из Кунгурского уезда поздно «ввечеру» 24 августа 1705 г. возвратившихся с работы участников «помочи» усадили за стол. Они ели щи, пили пиво 306.
Уровень оплаты наемных работников колебался в довольно широких пределах — от 2 руб. и 2 руб. 50 коп.— до 10 руб. и иногда выше. Но самой распространенной была оплата в 3—5 руб. У названных ранее 35 хозяев средний размер наемной платы одного ярыжного составлял в 1624 г. 4 руб. 68 коп., в 1625 г.— 4 руб. Иных данных об условиях найма книги сбора пошлин не дают. Их приходится искать в делопроизводственных документах и судебных делах. Но прежде стоит сказать о том, как расценивать сообщенный выше материал, если аналогичных источников позднего времени в нашем распоряжении нет. Думается, не будет ошибкой признать, что последующие годы в этом отношении не были исключением ни для Верхотурского уезда, ни для других земледельческих районов Западной Сибири.
Наемных работников поставляла главным образом волна гулящих людей из Европейской России. Иногда вербовку их проводили сами сибирские жители в поморских уездах. В марте 1636 г. через Верхотурье проехал тюменский пашенный крестьянин Сила Чувашев. Он, будучи целовальником, возвращался из Устюга Великого, где выполнял какие-то служебные поручения. При проверке выяснилось, что «ведет де он, Силка, с собою с Руси в Сибирь на Тюмень своих наемных работных людей: с Устюга вдову Ульянку Михайлову дочь з детьми з двемя сыны, с Сергушкою да с Пронькою, да з дочерью с Настасьицею, да с снохою с Ульянкою. Да от Соли Вычеготцкой вдову ж Оленку Филиппьеву дочь». Доказывая законность провоза названных лиц, Чувашев привел такие аргументы: «Ульянка де з детьми дали ему... на себя на Устюге служивую запись на 10 лет, а Оленке де... за провоз у него, Силки, живучи, работать 4 года». В последнем случае Чувашев «записи... не имывал», соглашение было устным. «А те де ево... работные люди и Оленка,— добавил он,— были вольные и нетяглые, скитались меж двор по миру и с ним... едут в Сибирь из своей воли». Допрошенные работные люди подтвер
304 ВПИ, оп. 4, кн. 2, лл. 385—394.
305 Там же, оп. 1, стб. 159, л. 65.
306 ЦГАДА, Кунгурская земская изба, д. 3, л. 597 об.
298
дили слова хозяина 307. В данном случае отношения найма приближались, по-видимому, к тем, которые известны по источнику, именуемому жилой записью и получившему широкое распространение несколько позже 308. Кабальный элемент, стеснявший работника, тут налицо. Но и его нужно рассматривать совершенно конкретно, а не в качестве некой абстрактной категории, всегда и всюду обозначавшей антитезу более «чистым» формам наемного труда. Ведь здесь дело идет о судьбе людей, чьим уделом на родине было нищенство.
Гораздо более распространенным путем найма рабочих рук было, как отмечалось, привлечение пришлого гулящего люда. Это явление пронизывает весь изучаемый период и находит подтверждение в источниках. В 1643 г. приказчик Ирбитской слободы Василий Муравьев получил указание из Верхотурья выявить гулящих людей и «срочных ярыжек, которые живут у ирбитцких крестьян в сроках». Требовалось также «взять по них порушные записи: по срочных ярыжках пашенных крестьян, хто у ково в сроке живет, а по гулящих людех друг по друге». Муравьев исполнил предписание и выслал требуемые «росписи» вместе с поручными 309. Во время следствия о злоупотреблениях прежнего верхотурского воеводы Максима Стрешнева (1646 г.) посадские люди упоминали, что у них были наемные «ярыжки» 31°. Во втором очерке говорилось, что присутствие наемных ярыжных людей у крестьян и других жителей Западной Сибири было фактом повседневным. Этому не могли воспрепятствовать запрещения принимать в работники прихожих людей, издававшиеся в 80—90-х годах XVII в. Не подлежит сомнению и укрепление товарного производства сельскохозяйственных продуктов на данных территориях, одним из показателей которого явилась отмена доставки хлеба из-за Урала (1685 г.)
Характеристику положения наемных работников уместно начать с вопроса об условиях найма и уровне оплаты. Для середины 20-х годов XVII в. некоторые данные уже были сообщены ранее на основе книг сбора пошлин. Обстоятельнее на этот счет изъясняются документы тогда, когда возникают конфликты между работодателями и наймитами, особенно если дело доходило до суда.
В нашем распоряжении нет актов, оформляющих «срочную» работу по найму в сельском хозяйстве западносибирских уездов, хотя упоминания о «записях» встречаются. Для промышленности таковые сохранились, хотя и в очень малом числе (вспомним братьев Тумашевых, нанявших «в срок 6 человек важен в 1671 г.). По Уложению 1649 г. (гл. XI, ст. 32) крестьянам дозволялось наниматься в работу «по записям и без записей», т. е. по закону не существовало обязательной письменной фиксации отношений найма. Уложение предусма
307 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, карт. 1, № 59, лл. 1—2.
308 Н. А. Горская. Жилые записи (К истории найма в XVII в.).— «История СССР», 1963, № 5, стр. 58—78.
309 ВВИ, карт. 4, № 2, лл. 1—2. Ср. ВПИ, оп. 2, д. 79, лл. 35—36— роспись «строшных ярыжек» Ирбитской слободы, «кои живут в строках... по записям».
810 ВПИ, оп. 1, стб. 149, Ч. 1, Л. 143.
299
тривало также, чтобы хозяева «не крепили» за собой наймитов. Такая предусмотрительность крепостнического кодекса прежде всего касается зависимых крестьян, от потери которых гарантировал закон их владельцев.
Устный договор, по-видимому, был наиболее распространенным видом найма рабочей силы. В июле 1643 г. ирбитский конный казак Никита Еремеев подал исковое челобитье в судную избу с жалобой «на гулящево на наемново своего срочного ярыжку» Владимира Афанасьева Устюжанина. Челобитчик указал, что В. Устюжанин «на-нялса... в срок в работники» с Пасхи 1643 г. до Филиппова поста того же года, «а рядил у меня найму 5 рублев без гривны, а деньги взял все сполна». По словам жалобщика, Устюжанин «робить страдные поры не хочет и прочь отходит, а денег мне не отдает». Просьба состояла в том, чтобы дать «суд и управу» на ярыжного «в том моем найму в деньгах и в работе». Суд состоялся. Ответчик со своей стороны подтвердил, что договорный срок и плата в иске определены правильно. Однако он отрицал, что получил вперед всю сумму, заявив: «А наперед де я у него денег задатку взял 2 рубли. И за те де я деньги ему, Миките, и заробил. А впредь де я у него, Никиты, в сроках жить не хочю». В получении остальных денег ярыжный отперся. Крестоцелование не разрешило спора. Сверх того истец назвал своих свидетелей, среди которых был «товарищ» наймита, гулящий человек, также «срочный», Селка Дементьев и еще один гулящий. Устюжанин отвел свидетелей тем, что «они ему, Миките, род и племя». Записывавший ход судоговорения писчий дьячок отметил при этом по поводу отвода: «Тово он не сказал, почему род и племя». Не согласился Устюжанин и на свидетельство «товарища»: «меня Селка с ним, Микитою, обижают», другой гулящий, свидетель— «у брата ево родново (ответчика.— А. П.) на подворье, а со мною де в бране». Поскольку наймит не выдвинул своих свидетелей, дело им было проиграно. Приказчик Василий Муравьев вынес такое решение: «Гулящему человеку Волотьке Офонасьеву у Микитки до сроку до Филиппова заговенья в сроке жить, потому что он, Волотька, ...в срок наимовалса до Филиппова заговенья и хотел от него, не дождався страдные поры, ототти. А задатку он 2 рубли денег взял». Относительно остальной суммы найма судья предложил ответчику целовать крест в справедливости его утверждения. Но дело не дошло до этой процедуры. Ответчик «повинилса» в получении всех договорных денег сполна.
И вот тут выступает на сцену побочный документ конфликтного дела, вместе с тем отражающий суть сделки. Владимир Устюжанин, признав свое поражение, «дал ему, Микитке, на себя срочную по-рушную запись». При заключении договора, следовательно, ее не было, и она появилась только в порядке страховки от повторения этой истории311. Но заметим, что принудительное возвращение наймита, раньше времени ушедшего от хозяина, для продолжения рабо-
511 ВПИ, оп. 2, д. 34, лл. 1—4.
300
ты до установленного срока в источниках встречается очень редко. Примерно полугодовой срок найма в данном случае, совпадавший с деловой порой, оплачивался довольно высоко — почти в 5 руб.
По меньшей мере двое ярыжных жили в срочном найме у ирбитского крестьянина Федора Ларионова, как явствует из его челобитной, в которой он жаловался на побои, нанесенные одним их них — Львом Вахромеевым. Инцидент произошел в 1641 г. Хозяин стал гулящего «на роботу наряжать», а тот ответил тумаками. Работник был обвинен по суду и уплатил в пользу истца 2 руб., будучи также подвергнут наказанию батогами 312.
К 1648 г. относится жалоба крестьянина Киргинской слободы Иванова. Течение событий тут имело более драматический оборот. Опять-таки в самую горячую пору, в конце июля, «збежал у меня...— писал пострадавший,— срочной мой ярышка Петрушка Устюжанин. А снес у меня... покрадчи 5 рублев денег да платья на 5 же Рублев». Убегая, наймит вдобавок у хозяина «сожег... сена в 3 стогах 300 копен». Как видно, хозяйство нанимателя было изрядным, если одного сенокоса имелось не менее 30 десятин, а в бесхлебное еще время водились наличные деньги. Добившись погонной грамоты и пристава, Иванов нашел беглеца на мельнице в Ирбитской слободе. Попытка схватить ярыжного окончилась плачевно для истца. За беглеца заступились находившиеся на мельнице люди, хозяина основательно поколотили. В челобитье он жалуется, что стал увечен и не в состоянии пахать пашню, а ярыжный де еще грозится сжечь его дом со всеми обитателями. Дело, к сожалению, не имеет конца313.
Предыдущие факты касались исков, предъявленных нанимателями работникам. Суду приходилось не реже сталкиваться с делами, возбужденными ярыжными против своих хозяев. Наверное, не возникло бы никакого иска о «работных деньгах» со стороны одного гулящего человека к ирбитскому крестьянину Луке «Малыгиных зятю», если бы последний не учинил тому побоев да еще с ограблением. Гулящий квартировал у крестьянина около 10 недель, затем решил уйти с этого подворья. Тут хозяин взъярился на квартиранта и избил его, пустив в ход также зубы, сорвал «через» (пояс), в котором было 8 руб. денег. Истец в клети ответчика хранил кое-какое имущество (холст, «трои переды красные телятинные»)—оно исчезло. Обратившись в суд, гулящий припомнил (вряд ли об этом зашла речь в иных условиях), что «у тово ж Луки я ... робил 2 дни, сено косил. И он, Лука, за тое роботу мне денег не дал. Да в прошлом во 172-м году робил у тово ж Луки, и за роботу мне не додал 14 алтын» 314. Как видно, снятие квартиры гулящим сочеталось с работой на хозяина, за которую можно было спрашивать оплату. Наймит строго следит за расчетом, хотя здесь прямо и не сказано, что речь идет о срочном работнике. Возможно, здесь имел место поденный
312 ВВИ, карт. 2, № 54, лл. 5—9.
313 Там же, карт. 4, № 69, л. 1.
314 Там же, карт. 10. № 26, л. 1.
301
найм. Не успел или поленился судья рассмотреть челобитье, во всяком случае хода этому иску дано не было.
К нашему огорчению, тот же финал ожидал челобитье гулящего человека Василия Агафонова Пинежанина, которое он подал 12 августа 1649 г. Но наличие в этом документе существенных деталей практики найма работников до некоторой степени примиряет с отсутствием решения. Челобитчик писал, что у крестьянина Ирбитской слободы Дружины Иванова Ржанина жил «на подворье для работново дела из найму». Хозяину он дал «упрятать» рубль денег и положил у него же «платьишка 4 рубахи, трои штаны портяные, четвертые штаны ровдужные, да кожан, да коты поноженные, да рукавицы ровдужные перстянки, да огниво». Кроме этого имущества гулящий оставил на хранение у Ржанина «в колодочке четыре отписи оброчных прежних годов и нынешнего 157-го году, да брата моего Ивашка оброчная, да гулящево ж человека Ондрюшки Парфенова оброчная». Этот «архив квитанций» прямо говорит за то, что его владелец по меньшей мере четыре года находится на положении гулящего и, должно быть, в здешних местах. К 26 июля 1649 г. челобитчик должен был получить «наемных денег» за работу 21 алт. 4 ден., что было предусмотрено договоренностью с хозяином. Когда работник стал «прошать» плату, Ржанин его «с подворья своего сослал» и денег не отдал. Вещи гулящего и документы он также не вернул. К тому же, как писал челобитчик, Дружина Ржанин хотел его «убить поленом насмерть». Увидавшие все это крестьяне заступились за работника и оттащили рассвирепевшего хозяина, продолжавшего осыпать Пинежанина ударами. Челобитчик просил записать свою жалобу в надежде, что ее разберут. Но дело на этом и кончилось315.
Аналогичные претензии предъявил другой гулящий, у которого в клети хозяина разломали коробку с вещами. Хозяин, однако, заявил, что он не брался ее хранить 316.
Рукоприкладство хозяев по отношению к наемным работникам, должно быть, не слишком удивляло современников, хотя нельзя сказать, что оно не встречало противодействия или осуждения. В ходе судебного разбирательства дела по иску приказчика гостиной сотни Бажена Балезина — Максима Федорова в марте 1647 г. к оброчному крестьянину Ирбитской слободы Савве Пурегову (должно быть, это тот самый Пурегов, который нам ранее встречался как наниматель работников и хлеботорговец) Пурегов отклонил в качестве свидетеля гулящего человека Демку на том основании, что «как де он, Демка, жывал у меня, Савки, в наемных работниках, и за ево де непослушанье я, Савка, ево, Демку, бивал, и для де того он, Демка, и ныне со мною не в дружбе» 317.
К более позднему времени (ноябрь 1699 г.) относится тяжба гулящего человека Ивана Семенова с верхотурским подгородным кре
315 ВВИ, карт. 4, № 69, л. 14.
3,6 РПИ, оп. 1, стб. 12. лл. 162—163.
й17 Там же, оп. 2, д. 38, л. 4.
302
стьянином Сергеем Ефимовым Дерябиным. Возбуждая иск, Семенов писал, что его Дерябин нанял «в срочные работники, за 10 дней до Егорьева дни вешнего [1698 г.]. А жить было до сроку до Филиппова заговейна в нынешнем в 208-м году». Гулящий принял на себя обязательство жить в «деревне» нанимателя и «всякую деревенскую работу работать». Наемная плата устанавливалась в 2 руб. 80 коп. Договор найма письменно не был оформлен, однако в этом случае без документов дело не обошлось. Вместо записи работать «в сроке» (значит, такие все же иногда могли встречаться и в здешних краях) работник дал на себя заемную кабалу на сумму 1 руб. 50 коп. При «ряде» присутствовали свидетели — родичи хозяина, о которых челобитчик упоминает. «Наперед» из договорной платы работник взял 25 алт. До «Спасова дня первого» все вроде бы шло нормально. И вдруг хозяин в этот день отказал ему от работы, не «счелся» с ним и не вернул заемную кабалу. На суде ответчик уверял, что работник ушел «своею волею» 318. Следовательно, возможность досрочного ухода при условии взаимных расчетов допускалась.
С точки зрения обстоятельств и условий расторжения договора сторонами представляет интерес дело 1671 г., возникшее по жалобе одного тюменского ямщика на своего «срочного» работника из гулящих людей. Не дожив до условленного времени, гулящий, как жаловался хозяин, «отпорол замок от коробьи», похитил 4 руб. денег и скрылся в деревню Калугину. Там его ямщик поймал и привел на суд в тюменскую приказную избу. В допросе гулящий признался, что деньги взял и проиграл их, должно быть, в карты или в зернь. Заявление хозяина, что работник унес также зипун, тот отвел за неосновательностью. Гулящий сказал, что зипун он «взял за работу». В деревне Калугиной он был также в наймах, заработал всего 10 алт. Дело решилось тем, что истец получил на 4 руб. заемную кабалу от гулящего. Договор найма автоматически расторгался. Ответчика наградили батогами и отпустили на все четыре стороны, так как «с истцом он... розделался» 319.
Неизвестны подробности условий найма гулящего человека в хозяйство крестьянина Ялуторовской слободы Павла Баухи (конец XVII в.). Есть лишь упоминание, что за работу наймит получил мерина 320. Матвей Борисов, также гулящий, в 1695 г. говорил о крестьянах Налимовых из Красноярской слободы, что он у них «в дому бывал и пиво пивал. А в той де деревне крестьяне ему... и все знакомы, потому что де он у них на помочах пиво пивал и рабли-вал из найму». Пребывание Матвея Борисова в этом пункте измерялось годами 321.
318 ВВИ, карт. 47, № 3, лл. 35—37.
319 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, карт. 2, № 301, л. 1.
320 ПОКМ, Коллекция 11101, россыпь^
321 ВПИ, оп. 1, стб. 144, ч. 3, лл. 314, 336.
303
Итак, гулящие люди были основной питательной средой для рынка рабочей силы в сельском хозяйстве Западной Сибири. Но следует иметь в виду, что не только пришлый элемент поставлял кадры наемных работников. Расслоение деревни заставляло часть ее жителей искать стороннего заработка и идти в наемные работники наряду с гулящими. Кроме сообщенных прежде данных, обратим внимание на другие. Так, Лев Данилин, крестьянин Тобольского Софийского дома, не попал в переписные книги 1659 г., так как «в то время в Тавдинской слободе не был, ходил для работы по деревням» 322. Когда хотели привлечь по одному сыскному делу для допроса крестьян Чусовской слободы Ивана Иванова, Максима Фомина, Якова Дмитриева и Алексея Никитина, все четверо заявили, что ничего сказать не могут, потому что «в Чюсовской слободе не были, а ездили в-ыные сибирские слободы для прокормленья» 323. В челобитной крестьян той же Чусовской и Сулемской слобод 1700 г. указывалось, что из-за недорода часть крестьян бежала «и последние наша братья крестьянишка уволоклися в тобольские слободы для хлебной скудости работать черную работу» 324. Новокрещен Иван Синяков, бежавший от сына боярского Дмитрия Лабутина (он был у него кабальным холопом), долгое время жил «переходя». В русских деревнях он многие годы нанимался к крестьянам «летом работать», пока его не изловили 325.
Имущественные различия в положении отдельных групп крестьян не могли уже оставаться на уровне «простого хозяйственного неравенства», свойственного феодальной формации на всем протяжении ее существования. При наличии развивающегося товарного производства в сельском хозяйстве, так же как и в промышленности, применение наемного труда является фактором становления буржуазных отношений. Экономически более крепкие хозяйства располагали возможностями для эксплуатации чужого труда, в том числе местных жителей. Источники еще в 1625 г. знают на территории Верхотурского уезда крестьян, у которых «пашенных земель и сенных покосов нет». С другой стороны, были такие, кто имел большие земельные угодья — «не одни заимки» 326. В качестве дополнительных примеров сошлемся на крестьян Ирбитской слободы. Среди них были хозяева, платившие в начале 50-х годов XVII в. выдельного хлеба с «лишних» пашен (т. е. не с основных «собинных» земель) по 20—40 четвертей («выдел» обычно составлял 20% урожая). Таковы хозяйства Еремея Григорьева Подкорытова, Второго Трубина, Григория Петрова Новгородцева (вероятно, сына Петра Новгородца, нанимавшего работников еще в 20-х годах) и др. 327 Выделялись дво
322 СП, кн. 434, лл. 108 об.—109.
323 ВПИ, оп. 1, стб. 3, л. 165.
324 Там же, стб. 6, лл. 142—143.
325 ВВИ, карт. 2, № 67, ЛЛ. 31—32; № 69, лл. 22—23.
326 АИ. т. III, № 138. стр. 225.
327 ВВИ, карт. 5, № 47, лл. 33—41.
304
ры с очень высокой обеспеченностью рабочим и прочим скотом. В «росписи» пострадавших от «башкирского разоренья» 1662 г. крестьян есть такие, которые имели 18 лошадей и 3 жеребят (Исак Семенов Бобошин, у него же было 8 коров и 2 теленка), 23 лошади «с же-ребяты» (Петр Семенов Зайков), 15 лошадей, 6 жеребят, 13 «скотов рогатых» (Петр Шмаков) и т. д. 328 И в той же слободе в те же годы были описаны «животы» некоторых беглых крестьян. О Мелен-тии Коневе и Мартыне Савине односельчане сказали, что «живота де и статков, и хлеба, стоячего и молоченого, ничего не осталось. Только у них остались дворишка пустые и те некорысны, опустошены. А жили де они нужно и дворишка свои опустошили на дровиш-ка». О третьем беглом было сказано, что «и дворишка не осталось, жил по подворьям». Все богатство Силы Андреева, несмотря на богатырское имя, заключало «два теленка маленьких шелудивых и те де гораздо худы». У Якова Федорова — «свиньишка небольшая и та некорысна». И о них была дана справка, что «жили они нужно». О другой группе беглых крестьян (7 человек) опрошенные односельчане отозвались примерно в том же духе: «А живота и статков, и хлеба, стоячего и молоченого, ничего не осталось, только де остались их пустые дворишка и те некорысны, а у иных и дворишков не осталось» 329.
В делах шадринской судной избы под 1695 г. упоминается Лука Чернышенок (Чернышев), назвавшийся крестьянским сыном. О себе он сказал, что «двора де у него... в деревне Коротковой нет, и живет де он, Луканка, тое деревни у тех жителей, где ево пустят». Хозяин его последней квартиры сообщил о нем: «сам де он, Лучка, живет меж дворы и подворья де себе не имеет. А которой де день сыт, а иной голоден, и зипунишка носит на плечах чюже». По словам другого крестьянина, Лука Чернышенок «скитаетца меж дворы и спит по баням» 33°. У сбежавшего пашенного крестьянина деревни Кулаковой Тюменского уезда Семена Ярославцева пожитки были таковы: «избенко безверхая, а инова ничево у нево... не осталось» 331. При составлении «росписи» беглых из Багаряцкой слободы (1724 г.) против имен 77 крестьян значились отметки такого типа: «а двора де и пожитков не имел», «а пожитков де никаких и роспашных земель не имел» и т. п. 332 Из такой сельской голытьбы и выходили наемные работники, скитавшиеся по селам и деревням Западной Сибири. Далеко не всем им удавалось обрести собственное хозяйство на новых местах. В социальном отношении они смыкались с основной массой пришлых гулящих людей, содействуя созданию рынка рабочей силы.
Эксплуатация наемного труда в сельском хозяйстве данного района отмечена и в начале XVIII столетия. «В вешнее время» 1722 г.
328 Там же, карт. 9, № 10, лл. 45—57.
329 Там же, № 2, л. 16—16 об.
330 ПОКМ, Коллекция 11101. Шадринский стб. 203 года.
331 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, карт. 4, № 589, л. 1.
Зо2 Госархив Свердловской области, Каменская контора земских и судных дел, оп. 1, д. 479, лл. 121 — 158.
305
на срок был нанят работать крестьянский сын у отставного драгуна. Обусловленная плата включала 1 руб. 50 коп., полдесятины посеянной яровой ржи и 1 аршин сермяжного сукна. Хозяин заявил, что работник ушел от него досрочно— 16 августа. Он его не удерживал, но расчет, по словам нанимателя, состоялся за проработанное время 333. Крестьянин Каменской слободы Василий Ушаков в апреле 1724 г. ушел от «хлебной скудости» и «кормился черною работою» на территории Тобольского уезда. Домой он вернулся в октябре того же года 334. Упоминается под тем же годом в этой слободе наемный человек «для домовой работы» 335. «Строшные» кормились «черной работой» у других жителей этих мест 336. В 1726 г. крестьянин Колче-данского острога Миней Орлов нанял на год в качестве срочного работника «работать всякую домовую и полевую работу» местного крестьянского сына Епифана Давыдова, «а ряды рядил за ту работу ему... 4 р. 50 коп. да десятину насеву — половину ячменю, другую ярицы, да коты, да чюлки суконные». Задаток составил 3 руб., а также коты. До срока работник не дотянул, «отошел в дом свой» 1 июля 1726 г. Хозяин просил произвести расчет с Давыдовым, так как тот сверх задатка забрал «в работу» 15 коп. и прогулял 12 дней. О возвращении наймита речи не было 337. Пушкарский сын Аника Сатиных в 1723 г. жил «в строке» у крестьянина Кондратия Ваганова е деревне Травинской, а позже «в наймах» у крестьянина Козьмы Жирного 338. Одним из стимулов найма дополнительной рабочей силы в некоторые хозяйства землепашцев можно считать возрастающую роль рынка, товарно-денежных отношений в первой четверти XVIII в., шагнувших заметно вперед.
•к * *
Из Западной Сибири нам предстоит вновь перейти на Урал и заняться Кунгурским уездом, по времени возникновения самым поздним в пределах изучаемой территории. Он возник в середине XVII в. Здешний край отличался плодородными почвами и постепенно стал житницей Урала, снабжая хлебом солеваренные промыслы соседних районов Перми Великой. На товарный характер сельского хозяйства этого края автор обратил внимание в предыдущей своей монографии, а поэтому касаться более подробно данного предмета здесь излишне 339. Но вопрос о применении наемного труда в крестьянском хозяйстве Кунгурского уезда не нашел тогда сколько-ни
333 Госархив Свердловской области. Каменская контора земских и судных дел, оп. 1, д. 49, л. 82—82 об.
334 Там же, д. 479, л. 896.
330 Там же, л. 341.
336 Там же, лл. 470, 624.
337 Там же, д. 51, л. 19.
338 Там же, д. 479, лл. 240 об—241.
339 А. А. Преображенский. Очерки колонизации Западного Урала в XVII—начале XVIII в., стр. 96—154.
306
будь обстоятельного освещения. Лишь позднее автор посвятил этой теме особую статью 340, материалы которой использованы в данном тексте. Минувшее время, новые разыскания в архивах, дискуссии о генезисе капитализма и социальном расслоении русской деревни позднефеодального периода помогли автору вернуться к пересмотру использованных ранее источников. Но он не счел возможным отказываться от сделанных ранее выводов, в чем убеждает изучение проблемы наемного труда в других районах 341.
В этом уезде, являвшемся районом усиленной крестьянской колонизации, к концу XVII в. достаточно отчетливо наметился процесс расслоения крестьянского и посадского населения 342. По очень неполным данным сохранившейся части переписных книг 1703—1704 гг. сына боярского И. Т. Текутьева (имеются сведения примерно лишь об одной пятой крестьянских хозяйств Кунгурского уезда), из 923 крестьянских семей 123 (13,3%) вовсе не имели пашенных земель; 75 семей (8,1%) владели крохотными участками до 1 десятины в трех полях; 197 семей (21,3%) имели пашни от 1 до 2 десятин (включительно). Наряду с этим небольшая группа крестьян—27 семей — имела пашенные угодья, превышавшие 10 десятин на каждое хозяйство. У этой зажиточной прослойки крестьян, составлявшей около 3% общего числа крестьян, было 414,75 десятин пашни, т. е. почти столько, сколько имели названные выше 272 семьи (29,4%), владевшие пашнями до 2 десятин каждая (439,5 десятины) 343 344. Важно заметить, что при переписи крестьяне, не имевшие пашни, и некоторые из малоземельных назвали своим основным источником существования «черную работу», при этом иногда уточняя «по своей братье 344 крестьянам» .
Мы намеренно оставляем в стороне такие формы отношений, как половничество или холопство, т. е. распространенные при феодализме формы, связанные с той или иной степенью личной зависимости.
340 А. А. Преображенский. О наемном труде в крестьянском хозяйстве на Урале в конце XVII—начале XVIII в.— «К вопросу о первоначальном накоплении в России (XVII—XVIII вв.)». Сб. статей. М., 1958, стр. 38—52.
341 В свое время эта статья наряду с другими, опубликованными в сборнике, вызвала довольно оживленную полемику, нашедшую отражение и в печати. С возражениями выступили В. К. Яцунский («История СССР», 1963, № 1, стр. 131 —132), И. Д. Ковальченко («История СССР», 1962, № 6, стр. 81), В. М. Лавровский («Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы 1960 г.», Киев, 1962, стр. 564) и др. Поддержку трактовки поставленных автором вопросов выразили Н. В. Устюгов («История СССР», 1961, № 6, стр. 63—65), Ю. А. Тихонов («Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы 1960 г.», стр. 573). И. А. Булыгин («История СССР», 1964, № 4, стр. 79—80), В. А. Голобуцкий («Вопросы истории», 1959, № 9, стр. 128) И др. С некоторыми оговорками конечные выводы статьи не оспаривались и в рецензии В. И. Шункова («Вопросы истории», 1960, № 5, стр. 162).
342 В дальнейшем изложении мы не будем останавливаться на наемном труде в хозяйствах посадских людей, сосредоточив внимание только на крестьянстве.
343 А. А. Преображенский. Очерки колонизации Западного Урала в XVII—начале XVIII в., стр. 198.
344 СП, КН. 1254, ЛЛ. 76 об., 77, 278, 278 об.; кн. 1373, лл. 21 об., 22, 40, 40 об.г 176, 176 об., 220, 221, 315, 345 об. и т. д.
307
Нас прежде всего интересуют такие отношения, которые можно квалифицировать как зародыш новых, буржуазных, основанных на вольном найме. Разумеется, на ранних этапах развития института наемного труда в сельском хозяйстве весьма трудно провести четкую грань между действительным наймом и кабальной зависимостью.
Прежде всего возникает вопрос о степени распространения «строшной» и вообще наемной работы в крестьянских хозяйствах Кунгурского уезда. Не является ли применение ее чем-либо исключительным и очень редким для тогдашней действительности? Анализ итогов переписных книг 1703—1704 гг. уже позволяет сказать, что это явление— не редкость. Приведем другие факты.
В документах 70—90-х годов XVII в. находим неоднократные указания на то, что многие пришлые люди кормятся у крестьян и посадских людей Кунгурского уезда «черной работой». Во время проведения переписи 1678—1679 гг. выяснилось, что «во 186 году по зимнему последнему пути пришли на Кунгур розных городов люди и кормятца на Кунгуре и в уезде, переходя, черною работою» 345. Спустя несколько лет, в середине 80-х годов, кунгурские челобитчики (крестьяне и посадские) обвиняли переписчика и межевщика столь-гика Григория Анненкова в том, что он «пришлых де людей, которые ехали чрез Кунгур в сибирские города и кормились черною работой на время, и тех де людей писал в писцовые книги жилыми кунгурскими крестьяны, а после де его, писца, те люди съехали в сибирские городы и уезды» 346.
Судя по другим данным, в упомянутых выше свидетельствах имеются в виду именно «срочные» и другие наемные работники из числа пришлого населения. В челобитье кунгурцев, относящемся к 1695—1696 гг., упоминаются «срочные работные пришлые люди», находившиеся в Кунгурском уезде 347.
Более определенные указания на распространенность практики найма работников («срочных», поденщиков и др.) в крестьянских хозяйствах Кунгурского уезда содержат источники начала XVIII в.
В июле 1702 г. на косьбе у крестьянина Афанасия Павлова работал «срочный» работник по прозванию Леля, а у крестьянина деревни Сыры Анфима Русинова «косили... сено в найме» Василий Никифоров и Иван Гаврилов 348. В том же году упоминается у крестьянина села Ясыла Василия Катаурова работник Иван Охрян 349. Держали «срочных» и другие крестьяне. В деревне Пентюрине ра-
345 ЦГАДА, Писцовые и переписные книги, № 226, лл. 264—265.
346 В. Н. Шишонко. Пермская летопись с 1263—1881 гг., период пятый, ч. 2. Пермь, 1887, стр. 201.
347 ЦГАДА, Приказные дела старых лет, 1697 г., № 905, лл. 2—3. Не только пришлые люди были в числе «срочных» работников, но, как говорилось, и многие кунгурские крестьяне.
548 ЦГАДА, Кунгурская земская изба, д. 1, л. 141 об.
349 Там же, л. 343.
308
ботал у одного из крестьян «срочный» Степан Десятников 350, в де ревне Голышеве у Ивана Сучкина — Григорий Савин (Тютюков) 351 352, у Петра Шебалина (село Ильинское) был «работник» 302. По словам Семена Сыромятниковых, он в июле 1705 г. «в страдное время работал... у кунгурца деревни Баикины у Филиппа Маркова, косил сено 2 дни, а найма за работу было мне сулено по 2 алтына на день» 353.
В документах несколько более поздних (1715—1718 гг.) также
встречаются упоминания о «строшных» работниках из числа местного кунгурского населения и «прихожих» «гулящих» людей. Так, у крестьянина села Медянки работал «строшной» Егор Васильев, который весной 1718 г. от своего хозяина «ушел в работу на лодьи...» 354 355
Гулящий человек Евтихий Федоров Марьюшкин, пришедший
из Бирска, где был бобылем, кормился в Кунгурском уезде поденной работой. По его словам, он «работал в селе Тихоновском у крестьянина Андрея Суханова, жал хлеб 3 дня», потом работал с не
делю у крестьянина Сергея Сенина, затем в ряде других деревень. Нанимался он также на работу в Кунгуре °55. В 1717 г. семь человек «схожих» крестьян (трое из вотчины ландрата П. Ф. Крылова в Казанской губернии, двое из Осинского уезда и двое из Соликамского
уезда) на допросе заявили, что кормились «работою своею» у крестьян Кунгурского уезда 356. Двое других гулящих людей в августе 1718 г. работали на жатве хлеба у архиерейского крестьянина 357.
Несомненно, наши сведения крайне неполны. Они извлечены из
документов, в которых лишь благодаря случайности сохранились упоминания о «срочных» и других наемных работниках 358. В действительности наемных работников было несравненно больше. Но и из приве-
денных примеров явствует, что «строшная» и вообще наемная работа стала нередким явлением в жизни известной группы крестьянства Кунгурского уезда. Кадры наемных работников, как мы видели, комплектовались не только из пришлых людей, но и из числа местных крестьян. Последнее необходимо особо подчеркнуть.
Каковы же условия, на которых осуществлялся наем?
Нам не удалось обнаружить актов, оформлявших поступление в наймиты к крестьянам. Вполне возможно, что таких документов и не существовало. Работник нанимался по устному договору, при наличии свидетелей или без них. Примечательно, что в гражданских
350 Там же, д. 4, л. 16.
351 СП, оп. 5, д. 708, лл. 1—16.
352 ЦГАДА, Кунгурская земская изба, д. 3, л. 722 об.
353 Там же, л. 604 об.
354 ЦГАДА, Кунгурская комендантская канцелярия, д. 34, лл. 301, 303, 313, 330.
355 Там же, л. 86.
356 Там же, лл. 230 об.— 232.
357 Там же, лл. 393 об.—394.
358 Во избежание излишних повторений мы не приводим здесь тех примеров, которые почерпнуты из документов, содержавших не краткие упоминания о наемной работе, а более подробные сведения о ней. Их мы рассмотрим ниже.
309
делах, возникавших по поводу недоразумении между нанимателем и работником, мы встречаем упоминания о свидетелях «ряда», но ни разу нам не встретился соответствующий письменный акт. По материалам других районов мы убедились, что обычно в подобных случаях должны были предъявляться соответствующие документы. Но и представители администрации не требовали этих документов во время разбирательства возникавших дел. Едва ли это случайность. Ведь в аналогичных тяжбах, затрагивавших, скажем, половников и работников по житейской записи (письменная сделка в этом случае была обязательна), при судебном следствии непременно требовались списки с испольной или жилой записи. Все это позволяет поддержать выдвинутое выше предположение об отсутствии здесь письменного ряда при поступлении в срочную работу к тому или иному крестьянину. Даже гораздо позже, в XIX в., наем сельскохозяйственных рабочих по одному словесному соглашению, нередко без свидетелей,— распространенное явление в крестьянском быту 359.
Сроки найма были различны. Иногда работник нанимался на год, но чаще или на определенный сезон, или поденно. Более длительные сроки найма (свыше года), по-видимому, бывали в тех случаях, когда условия найма осложнялись задолженностью работника.
Как можно судить из позднейших заявлений сторон, круг обязанностей наемного человека не всегда фиксировался при договоре. Особенно это касается срочной работы. Так, в 1702 г. крестьянин села Рождественского Григорий Попов сказал в земской избе, что к нему Леонтий Парчегов «нанялся... в работу в срок», с Троицына дня 1702 г. до Покрова того же года. Леонтий Парчегов за работу «рядил полтора рубли, а работать было ему ряжено всякая работа» 36°. По словам марийца Янтуша Ялынбаева, он в 1697— 1698 гг. жил у татарина Верх-Иренской четверти (ясачной волости) Балтаса Тютлыбаева «в доме год и работал всякую работу в сроке. А за работу было ряжено дать ко мне мерина, ценою в 2 рубля»361. Крестьянин деревни Осинцовы Федор Бабушкин в своем челобитье также не указал, в чем состояла выполненная им работа в хозяйстве крестьянина деревни Шипицыны Кондратия Алтынникова, у которого он в 1700 г. нанялся жить «в работе... со светлого Христова
359 Р. Дистерло. О найме на сельскохозяйственные работы по закону и по обычному праву России.— «Журнал гражданского и уголовного права», кн. 4. СПб., 1886, стр. 14. Впрочем для некоторых других районов русского Севера на рубеже XVII—XVIII вв. известны письменные акты, которыми фиксировалась поступление в наемную работу к крестьянам. М. Островская в своей богатой фактическим материалом работе использова/\а несколько десятков таких записей, относящихся главным образом к Каргопольскому уезду (М. Островская. Указ, соч., стр. 199—208). Текст одной из наемных записей (1687 г.) как образец подобного рода документов см. в кн. «Акты, относящиеся до юридического быта Древней России», т. 2, СПб., 1864, № 162, стб. 514—515. Правда, этот акт касается найма для работы во дворе у посадского человека Нижнего Новгорода.
360 ЦГАДА, Кунгурская земская изба. д. 1, л. 151 об.
361 Там же, д.2, л. 622 об.
310
воскресенья да до сроку до Филиппова заговенья, а найму рядил до Того сроку 2 руб. денег» 362. Не охарактеризована также работа, выполненная крестьянкой села Никольского-Медянки Ульяной Пономаревых у односельчанина Филиппа Беляевых, за которую она должна была получить 6 алт. 4 ден. 363
Но встречаются и более определенные свидетельства источников, позволяющие в той или иной мере получить представление об обязанностях наемного работника. В 1702 г. крестьянин деревни Совет-ной Сидор Борисов был нанят односельчанином Иваном Мяконьких «работать вешней сев: взорать 7 переездов и на тое землю посеять всякой яровой сев». В качестве оплаты С. Борисов получил право вспахать для себя переезд с четвертью (т. е. 0,75 десятины) «ярового севу ярицы» 364. Игнат Ивановских, назвавшийся в челобитной «Кунгурского уезду деревни Гробовой работным человеком» (что само по себе весьма выразительно), в ноябре 1702 г. предъявил иск к Ивану Полушкину, крестьянину деревни Любимовы. Сущность иска И. Ивановских изложил в следующих словах: «Доведетца взять мне, Игнатке, на Кунгуре деревни Любимовы Иване Карпове сыне Полушкине работных денег 1 руб. 8 алт. 2 ден., что я работал у него по поряде летом июля с 8-го числа и хлеб жал, и склал, и остожья городил, и всю у него по подряду работу отработал» 365. Посадский человек Константин Осипов работал у посадского человека Осипа Бушуева на жатве хлеба, а его сын Михаил молотил хлеб у того же Бушуева. Осипов обвинял Бушуева в неуплате одной четверти с осьминой ржи (за жатву) и 5 алт. 4 ден. (за молотьбу) 366. Выше мы упоминали, что наемных работников использовали также на покосе.
Как можно убедиться из приведенных фактов, оплата труда наемных работников могла быть и денежной, и натуральной, и смешанной. Размер оплаты колебался в довольно значительных пределах. Если в «страдное время», например на косьбе, наемному человеку в день платили по 2 алт. 367, т. е. около 1 руб. 50 коп. в месяц, то наряду с этой высокой оплатой встречается и весьма низкое вознаграждение — 2 руб. в год 368. Работному человеку, разумеется, было выгоднее наняться на более короткий срок, совпадающий с «деловой порой», когда особенно остро ощущалась потребность в рабочих руках и была возможность найти сравнительно приемлемые условия найма. Однако далеко не все, кто вынужден был кормиться наемной работой «по своей братье крестьянам», имели возможность выжидать благоприятной ситуации. Нужда толкала и на явно невыгодные условия найма.
362 Там же, л. 283 об.
363 Там же, л. 1117 об.
364 Там же, л. 174 об.
365 Там же, л. 233 об.
366 Там же, л. 366 об.
367 Там же, д. 3, л. 604 об.
368 Там же, д. 2, лл. 429 об., 430. Ср. там же, л. 622 об.
311
Остается открытым вопрос о том, включалось ли в условие «ряда» обеспечение работника пищей и одеждой или обязательства нанимателя ограничивались уплатой согласованной суммы найма. По аналогии с соседним Верхотурским уездом можно полагать, что сумма «ряда» не включала харчи, которые были хозяйскими.
Лишь в одном случае имеющиеся в нашем распоряжении документы затрагивают вопрос о предоставлении срочному работнику продовольствия и одежды, но стоимость того и другого в сумму ряда сторонами не включалась. Крестьянин деревни Верх-Таза Панкрат Анисимов, по словам его хозяина (тоже крестьянина), «нанялся работать всякую работу» с 2 февраля 1705 г. до Филиппова заговенья того же года, причем «рядил найма» 2 руб. 50 коп. и выговорил себе право засеять по осьмине яровой ржи и ячменя семенами хозяина и на хозяйских лошадях. Кроме того, П. Анисимов получил, согласно договору, своего рода «спецодежду» — аршин сукна и рукавицы-голицы, а также пол-осьмины ржи на «ежу» 369.
Чтобы наглядно показать, как осуществлялся на практике расчет за срочную работу, обратимся к одному интересному документальному свидетельству. В январе 1703 г. знакомый уже нам крестьянин Федор Бабушкин пожаловался в кунгурскую земскую избу на Кон-дратия Алтынникова, так как последний не уплатил ему денег за срочную работу. По словам Бабушкина, он порядился работать с Пасхи 1700 г. до Филиппова заговенья того же года за 2 руб. Следовательно, срок найма немного превышал 7 месяцев. Однако по каким-то причинам Бабушкин ушел от хозяина раньше, проработав только до «Петрова заговейна». «Срочный» обвинял Алтынникова в том, что «он, Кондратей, по розчету мне денег не платит» 37°. На допросе в земской избе Алтынников отрицал, что Бабушкин работал у него. Свидетелей «ряда» истец в своем челобитье не назвал. «Не слался» на свидетелей и ответчик (по-видимому, их не было). Тогда земских дел бурмистр Евтихей Веселков по этому делу вынес следующую резолюцию: «Велеть счесть, сколько недель в работе он, Фетка Бабушкин, у Кондрашки жил, и в достальных деньгах велеть дать жеребей для того, что он не написал в челобитной свидетелей». В связи с отсутствием свидетелей бурмистр использовал при разборе дела весьма любопытный прием — жеребьевку между сторонами, предметом которой являлась сумма денег, подлежащая уплате за проработанное время. Согласно этой помете, было «сочтено», что Бабушкин проработал 60 дней, за что причиталось «по росчету» заплатить 18 алт. 2 ден.371 Таким образом, за день засчитывалась примерно одна деньга. После жеребьевки оказалось, что «з жеребью в правости вышел жеребей ответчику Кондратью». Бабушкину было в иске отказано и взято с него судебных пошлин 9 алт.372 Надо
369 ЦГАДА. Кунгурская земская изба, д. 3, лл. 397 об., 398.
370 Там же, д. 2, л. 283 об.
371 Там же, л. 284.
372 Там же. лл. 284, 284 об.
312
думать, что при столь низкой оплате Бабушкин мог работать лишь при условии, если его бесплатно кормили у хозяина.
О большинстве местных жителей, нанимавшихся «в работу», в документах сказано, что они крестьяне. Но обычно их хозяйства были так бедны, что нередко не обеспечивали существования владельцев. Стремление удержать, поправить пошатнувшееся хозяйство сказывается особенно наглядно в тех договорах, которые предусматривают оплату в виде скота или части урожая.
В литературе указывалось, что наемная работа в феодальном хозяйстве очень часто вела к закрепощению наймита 373. Но в крестьянском хозяйстве дело обстояло, как мы видели, иначе. Конечно, элементы личной кабалы не исключались в практике найма среди крестьян. Но не в этом главное. Наемная работа в глазах крестьян (как нанимателя, так и наймита) представлялась имеющей существенные отличия, например, от половничества. В данной связи сошлемся на такой пример. Крестьянин Тимофей Богомолов из села Филипповского в июне 1703 г. подал челобитье с претензией к односельчанам Леонтию и Пантелею Можаевым, которые нарушили завещание своего отца отработать его долг. Их отец, Иван Можаевч «в прошлых годех» являлся половником Т. Богомолова и обязан был обрабатывать пашню. Взятую им ссуду в размере 9 руб. 50 коп. он должен был погасить работой. Впрочем, предоставим далее слово челобитчику: «И в прошлом, государь, 207-м году,— писал Т. Богомолов,— он, Иван, умер, а от него осталось два сына, Леонтей да Пантелей. И он, Иван, при смерти своей наказывал детям своим, что им за те ссудные деньги заработать у меня работою, живучи в сроках. И после того по договору жить было его Ивановым детям одному брату у меня в срочной работе два года. И в прошлом 1702 году сын его Пантелей жил у меня год, и за тое работу заверстал я ему, Пантелею, за годовую работу 2 рубля. А еще мне доведетца взять тех ссудных денег по той записи на его Ивановых детях 2 рубли с полтиной денег». Эти деньги отрабатывал в следующем 1703 г. тот же Пантелей, но, не дожив до срока, по словам хозяина, ушел или, вернее, был уведен матерью домой. «А у меня от того учинилась хлебная недопашка»,— жаловался Богомолов 374.
Мы намеренно цитируем почти полностью этот документ, так как в нем запечатлен своеобразный переход от половничества к срочной работе и в какой-то мере выражена точка зрения заинтересованных сторон на тот и другой вид отношений. Совершенно очевидно, что срочная работа не может быть поставлена на одну доску с полов
373 См., например, П. И. Беляев. Договор найма в древнем русском праве.— «Русский исторический журнал», 1918, кн. 5, стр. 3—32; А. М. Панкратова. Наймиты на Руси в XVII в.— Сб. «Академику Борису Дмитриевичу Грекову ко дню семидесятилетия», М., 1952, стр. 200; В. И. Шунков. О феодальном строе сибирской деревни в XVII в.— «Вопросы истории», 1952, № 6, стр. 75—98.
374 ЦГАДА, Кунгурская земская изба, д. 2, лл. 429 об;—430.
313
ничеством 375. После смерти Ивана Можаева его дети продолжают работу у Богомолова, но уже в качестве срочных, а не половников, т. е. на началах найма. Правда, в известной мере наем оказывается вынужденным (необходимость отработать ссуду, взятую отцом). К сожалению, неизвестно, чем кончилось это дело. Примечательно, что связь срочного работника с хозяином в данном случае рассматривается первым совсем иначе, чем половничество. Едва ли можно было так легко «увести домой» Пантелея, если бы он был не срочным, а половником. Его отец до самой смерти оказался не в состоянии освободиться от половничества.
Сознание своей личной свободы и независимости от нанимателя-крестьянина связывалось в представлении наймита с вполне естественным правом порвать договор до истечения установленного срока. При этом хозяин не имел юридических оснований понудить наемного работника к возвращению на работу. Дело обычно ограничивалось проведением публичного расчета между сторонами, и инцидент считался исчерпанным. Так, названный выше срочный работник-крестьянин Панкрат Анисимов ушел от своего хозяина задолго до услов’ ленного срока, а наниматель в своей челобитной на имя властей даже не упоминая о возвращении Анисимова на работу, настаивал лишь, чтобы он с ним «счелся» (Анисимов, по словам хозяина, получил задаток в размере 1 руб. 50 коп., который значительно превышал причитающуюся ему за фактически проработанные дни сумму) 376.
Кто же были те крестьяне, у которых работали наемные люди — «строшные», поденщики и другие?
Скудость данных не позволяет обстоятельно ответить на этот вопрос.
Отрывочные упоминания источников подтверждают высказанное выше соображение о том, что к найму прибегали чаще всего наиболее зажиточные крестьяне уезда, осуществлявшие значительное производство сельскохозяйственных продуктов на рынок. Об упомянутом выше крестьянине Тимофее Богомолове известно, что он торговал хлебом «своей пахоты». В течение 1703 и 1704 гг. в таможенных книгах зарегистрированы четыре поездки Т. Богомолова за пределы Кунгурского уезда с продажным хлебом. Он за эти два года продал хлеба «своей пахоты» (ржи, овса, пшеницы, муки ржаной и солода) 165 четвертей 377. Богомолов занимался также скупкой хлеба, мяса, имел на оброке торговый амбар, из «домового» сала варил мыло на продажу — одним словом, хозяйство этого крестьянина было тесно связано с рынком. Анфим Русинов, крестьянин
375 Документы, относящиеся к другим уездам русского Севера, также четко разграничивают работу половника и наемного человека, даже если они выступают по отношению к хозяину в одном лице (см. РИБ, т. XIV, стб. 675—676) Хотя и само половничество претерпевало изменения, не всегда отражая феодальный строй социальных отношений.
376 ЦГАДА, Кунгурская земская изба, д. 3, л. 398.
377 СП, оп. 5, д. 691, лл. 61 об., 110; там же, кн. 1465, лл. 68, 98 об.
314
деревни Сыры, нанимавший, как говорилось выше, работников на сенокос, торговал мясом и маслом.
Для крестьян, сосредоточивших свою деятельность на торговых и скупщических операциях, требовались наемные работники, которые во время частных отлучек хозяев по торговым делам использовались на полевых и других сельскохозяйственных работах.
Итак, рассмотрение приведенного выше материала дает основание говорить о том, что наемный труд в крестьянском хозяйстве Кунгурского уезда на рубеже XVII—XVIII вв. не был редким явлением. К наемному труду прибегают, как правило, зажиточные крестьяне, чьи хозяйства тесным образом связаны с товарным производством, с рынком. Часть малоимущих крестьян Кунгурского уезда обращается к наемной работе у более состоятельной группы сельского населения. Данный район не являлся исключением и по своим показателям ближе всего стоял к изученному ранее Верхотурско-Тоболь-скому краю.
Наемный труд в крестьянском хозяйстве, будучи сам порождением развивавшегося в крестьянской среде расслоения, в свою очередь содействовал углублению этого расслоения, подготовляя почву для отрыва части непосредственных производителей от земли и самостоятельного хозяйства, что составляет основу процесса так называемого первоначального накопления.
* * *
Завершая этот раздел, остановимся очень кратко на вопросе о при-менении наемного труда в хозяйствах феодалов Западной Сибири XVII — начала XVIII в. Наблюдение В. И. Шункова, указывающее на существование наемных работников у сибирских монастырей, вполне подтверждается нашими источниками. М. М. Громыко указала на факты использования наемных работников в собственном хозяйстве некоторых западносибирских монастырей последующих десятилетий XVIII в. 378
Приходо-расходные книги Верхотурского Николаевского и Невьянского Богоявленского монастырей XVII — начала XVIII в. пестрят записями о выдаче денег наемным работникам, обслуживавшим полевое хозяйство, скотные дворы, рыболовные угодья, мельницы. Из года в год встречаются одни и те же лица под именами «срочных работников». Во время сенокосной и хлебной страды кроме нанятых на более длительные сроки привлекались поденщики и «по-недельщики» из сторонних лиц и собственных крестьян. Последние получали такую же плату, что и прочие 379. На бороновании нередко
378 М. М. Громыко. Западная Сибирь в XVIII в. Русское население и земледельческое освоение. Новосибирск, 1965, стр. 238; она же. Церковные вотчины Западной Сибири накануне секуляризации.— «Сибирь периода феодализма», вып. I. Новосибирск, 1962, стр. 165 и др.
379 Ср. А. Н. Сахаров. Русская деревня XVII в. По материалам патриаршего хозяйства. М., 1966, стр. 95.
315
использовались малолетние работники — «робенки», также получавшие особое вознаграждение. На жатве и при вспашке встречалась сдельная оплата наемных людей — «подесятинно».
Книги Николаевского монастыря 1678/79 г. показывают, что трем «работным гулящим людям» и двум конюхам было выдано «найма» 13 руб. Надо полагать, харч был монастырский, так как имеется итоговая запись расхода хлеба: «На хлебы и на квас стар-цом и работным людем и конюхом и приезжим... людем» 100 четей ржи, 50 четей овса и т. п. 380 Есть указания, что и на одежду из монастырской казны выдавались деньги нанятым в срок наемным работникам381. В том же году Богоявленский монастырь уплатил «работным гулящим людям за срошную работу 5 человеком 20 рублев». Это — постоянные работники. Монастырь оплачивал еще отдельно сенную косьбу, жатву, уборку и обмолот хлеба. Для этих нужд привлекалась дополнительная рабочая сила. Шестеро наемных гулящих людей жило в «скотьей избе» 382.
Монастыри в страдное время очень дорожили рабочими руками. В случае прогула ранее нанятого срочного они нанимали поденщиков, платя по 2 алт. в день 383. Полдня «гребения сена» оценивались в 2 ден. Более низкая расценка объясняется не только сравнительной легкостью этого вида работы, но и тем, что речь идет об оплате женского труда. Мужчины-косцы получали по 3 и более коп. в день 384. Работа на жатве имела расценку также в 2, иногда 2,5 коп. Но и в случае разрыва договора старцы добивались возвращения денег работными «за недожилые недели» 385. Власти монастырей в меру сил старались не выдавать срочным работникам всех денег вперед. Книги фиксируют ежемесячную и даже более частую выплату наемным людям иногда незначительных сумм (2—4 ден., 2—4 алт.).
Нанимались для работы в монастырь целыми артелями по 7—10, 20 и более человек (обычно в «деловую пору»). В 1702 г. Богоявленский монастырь даже вел расчеты не прямо с наемными людьми, а с «подрядным молоченщиком» Максимом Анисимовым. Он «с товарищи» получил 2 руб. 4 алт. 4 ден. 386 Небольшой Николаевский монастырь в книгах 1695 г. отметил выдачу денег под 31 июля в сумме 1 руб. 21 алт. 2 ден. группе «сенных гребцов», насчитывавшей 61 человека, а в следующем году на жатве были заняты артели по 17—27 человек 387.
Материалы монастырских книг упоминают в одном случае «запись Алешки Литовского срочную пятирублевую» 388. Свидетельство ис
380 СП, кн. 487, лл. 196 об.—198.
381 Там же, кн. 853, лл. 106, 118, 205 и др.
382 Там же, кн. 487, лл. 221 об., 238.
383 Там же, кн. 853, л. 117.
384 Там же, лл. 121 об., 208. Хотя есть данные, что 16 «сенных гребцов» за день получили 11 алт., т. е. в тех же пределах.
385 Там же, л. 101.
386 Там же, л. 260.
387 Там же, кн. 1191, лл. 62 об., 119 об.—120.
388 Там же, л. 104 об.
316
точника здесь допускает разные толкования происхождения этой записи: «Дано стрелетцкому сыну Ивану Степанову Бессонову рубль да кабалу в полторе рубле за запись Алешки Литовского срочную пятирублевую». Можно предполагать, что Литовский в результате этой сделки становился срочным работником монастыря.
В. И. Шунков сообщил интересный факт со «строшной жилой записью» пашенного крестьянина Сосновского острога Томского уезда Ивана Зубова. В 1702 г. Зубов получил от посадского человека Омельяна Васильева Титова поступную, в которой записано, что тот «поступился строшным своим детиною Сергушкою Силантьевым Ску-рихиным». Последнего Титов «скупил» у томского сына боярского Никиты Лаврова на 4,5 года за 10 руб. Условие поступной сводилось к тому, что «детину» Зубов мог «держать у себя в сроке те вышеписанные полпята года» 389. Как видим, здесь нечто близкое приведенному выше примеру из жизни монастыря.
Находящийся в нашем распоряжении материал не дает сколько-нибудь веских оснований для безоговорочного принятия высказанного В. И. Шунковым мнения о том, что наемная работа в хозяйствах служилых людей Западной Сибири вела к превращению наймитов в крепостных людей 39°. Прямых свидетельств такого рода метаморфоз не сообщено. А попытка вывести это заключение из упоминаний служилыми в отписках и челобитных наемных работников рядом с «людьми» (т. е. холопами) — очень шаткое основание. В цитированных текстах их авторы не подчеркивают единства этих категорий, а всего лишь перечисляют лиц, труд которых применялся в их хозяйствах.
Можно привести также примеры неустойчивой терминологии, связанной со своеобразием тогдашней орфографии, что могло дать повод для суждения о тождестве наемных и крепостных людей. В царской грамоте 1626 г. тобольским воеводам есть фраза: «и гулящих крепостных людей... без проезжих грамот не пропущали...» — т. е. можно подумать, что тут, безусловно, говорится о неких «крепостных гулящих людях». Но ниже та же грамота говорит иначе: «и крепостных и наемных и гулящих людей к ним не присылают»391. Надо также заметить, что понятие «крепость» — очень емкое, далеко не всегда обозначающее свидетельство крепостной зависимости. Многие документы, оформлявшие какую-либо сделку, именовались в то время «крепостями». Лишь позже, с утверждением системы крепостного права, данное понятие чаще всего употреблялось в смысле показателя крепостной зависимости людей. Один кунгурский крестьянин своих половников называл «крепостными пашенными моими испольщиками» (ЦГАДА, Кунгурская земская изба, д. 1, л. 388).
Крестьяне и гулящие люди сопротивлялись в меру сил попыткам детей боярских и приказчиков использовать их даровой труд в соб
389 В. И. Шунков. О феодальном строе сибирской деревни в XVII веке, стр. 83.
390 Там же, стр. 82—83.
391 СП, кн. 6, лл. 532 об.—536.
317
ственных хозяйствах. Они не всегда терпели должностные злоупотребления приказчиков на этой почве. Приказчик Иван Кунциев должен был в 1679 г. оправдываться перед воеводой, будучи обвинен тагильскими крестьянами в незаконном использовании выделяемых работников вместо десятинной пашни на полях своей деревни. Отвечая на это и другие обвинения, Кунциев сказал, что крестьян «от государевы десятинные пашни к себе в деревню не емлет и робить в неволю не заставливает. А хто де к нему в честь придет робить, и за то их он поит и кормит» 392. Как правонарушение рассматривали крестьяне Краснопольской слободы действия приказчика Томилы Нефедьева, обжаловав их перед воеводой. В перечне обид указано, что Нефедьев под угрозой заставляет жителей обрабатывать его пашни, а пришлых гулящих людей также принуждает к работе на себя 393.
Подведем итоги сообщенному выше материалу о применении наемного труда в сельском хозяйстве Урала и Западной Сибири XVII— начала XVIII столетия.
Первый и главный вывод — повсеместное, хотя и неравномерное по отдельным территориям, распространение наемного труда в изучаемое время, приобретающее характер устойчивого, а не спорадического явления. Генезис наемного труда идет рука об руку с процессом втягивания сельскохозяйственной продукции в рыночный оборот, с утверждением товарного производства. Кунгурский и Верхо-турско-Тобольский края становятся районами притока рабочей силы в лице гулящих людей, нанимающихся для работы (главным образом на срок) к местным земледельцам (крестьянам, ямщикам, посадским и т. д.). За счет разоряющегося населения уральско-западносибирской деревни возникает слой наемных сельскохозяйственных работников из числа местных крестьян. Хозяевами-нанимателями являются зажиточные люди, осуществляющие торговлю хлебом и другими продуктами. Письменное оформление найма было в здешних местах довольно редким. Обычно имел место устный договор. Наймиты, находясь в приниженном положении, подвергаясь нередко побоям и обсчетам, вместе с тем имели право без особых препятствий покинуть хозяина до условленного срока.
Хозяйства феодалов также не обходятся без наемного труда, причем пребывание на положении наемного работника вовсе не обязательно влечет за собой его закрепощение.
Таким образом, на русском материале подтверждается справедливость положения К. Маркса о том, что на первичных стадиях буржуазной эволюции «как в деревне, так и в городе хозяева и рабочие стояли социально близко друг к другу. Подчинение труда капиталу было лишь формальным, т. е. самый способ производства еще не обладал специфически капиталистическим характером. Переменный элемент капитала сильно преобладал над постоянным его элементом» 394.
392 ВВИ, карт. 31, № 1, лл. 5—10.
393 Там же, карт. 6, № 25, лл. 1—91.
394 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр 748.
318
•к л *
Обобщенные выводы на основе данного очерка нашего исследования можно сформулировать следующим образом.
Урал и Западная Сибирь изучаемой эпохи в социально-экономическом отношении представляли собой органическую часть единого Русского государства, испытывая постоянное воздействие старинных областей страны и в свою очередь оказывая влияние на их развитие (рост общественного разделения труда, создание очагов мелкого товарного производства, расширение рынка за счет освоения новых земель и т. д.). Распространение феодальных отношений «вширь» выразилось здесь в создании смягченных форм зависимости тяглого населения, близких к государственному феодализму черносошной деревни русского Севера. Решительное преобладание крестьянского землевладения над крупным феодальным (светским и духовным) наложило отпечаток на весь уклад жизни края. Явления мобилизации земель в крестьянской среде получили права гражданства де-факто. Они способствовали социальному размежеванию в уральской и западносибирской деревне, созданию в ней минимально необходимых условий для генезиса буржуазных отношений.
На этих территориях отмечены различные формы промышленного производства, имеющие черты новых социальных отношений,— про' стая кооперация, первые частные мануфактуры с применением наемного труда, более четкая хозяйственная специализация отдельных районов. Появляющийся здесь частный капитал ищет не только торгового, но и производственного применения (предприятия Тумашевых, Молодого и др.) С этими предприятиями были связаны не только их владельцы, но и другие представители торгово-промышленных кругов. В среде предпринимателей шла сложная конкурентная борьба. Не менее острыми были противоречия между мануфактуристами, с одной стороны, и мелкими товаропроизводителями— с другой. Слабость частного капитала в значительной мере объяснялась жесткой правительственной политикой, не предоставляющей достаточных условий для его проникновения в промышленность.
В области сельского хозяйства наблюдается процесс утверждения товарного производства. Выделяющаяся по экономическим показателям верхушка деревни прибегает к применению наемного труда пришлых и местных работников из числа гулящих людей и разорявшихся крестьян. Распространенность фактов эксплуатации наемных работников в сельском хозяйстве значительнее, чем до сих пор считалось. Это может дать право на утверждение, что идет формирование рынка рабочей силы и более или менее постоянных кадров наймитов.
Следовательно, на протяжении XVII — начала XVIII в. Урал и Западная Сибирь, будучи резервом развития феодализма, в не меньшей степени содействовали явлениям генезиса капиталистических отношений на их ранних стадиях. Преимущественно в это время ведущее место в производстве занимал мелкобуржуазный уклад — наи-
319
более устойчивый в смысле социально-экономическом и наименее требовательный с точки зрения технического прогресса. Поэтому дальнейшее поступательное развитие восточных окраин претерпело немало коллизий. Одна из них — возникновение крупного промышленного производства (казенного и частного) в XVIII столетии с широким употреблением принудительного труда. Но это не заглушило ростков буржуазных отношений. Последние приспосабливались к меняющимся условиям и пробивали одну за другой бреши в феодальной системе. Употребляя слова Маркса, в это время можно констатировать на изучаемой территории наряду с развитием феодального строя «младенческий период капиталистического производства» 395.
395 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 759.
Очерк VI
КЛАССОВАЯ БОРЬБА НА УРАЛЕ И В ЗАПАДНОЙ СИБИРИ XVII —НАЧАЛА XVIII В.
Предшествующее изложение можно рассматривать также в плане изучения социальных противоречий, иб.о классовая борьба трудящихся против эксплуатации пронизывает все стороны жизни общества. Эта тема невольно возникает при исследовании любого вопроса. И это автор пытался показать. Миграционные явления и формы ренты, нарастающий кризис десятинной «государевой» пашни за Уралом, неуютное существование крупного феодального землевладения в краях государственных крестьян, смягченные формы феодальной зависимости на окраинах, неудачи широких сысков беглых и т. п.— все это невозможно понять и правильно, с марксистско-ленинских позиций оценить, если хотя бы на минуту отвлечься от руководящей идеи изучения различных проявлений классовой борьбы.
Не намереваясь повторять сведения о классовой борьбе, отображенные ранее, сосредоточим сейчас внимание на других сторонах данной проблемы. Наряду с хронологической канвой событий классовой борьбы целесообразно учитывать то новое, что вносила эпоха в формы и содержание социальных конфликтов. Ленинская методология указывает на необходимость исследования всей совокупности классовых противоречий, во всех сферах жизни общества, отмечая накапливающиеся изменения и новые формы и направления борьбы.
Поэтому материал данного очерка распределен по объектам рассмотрения таким образом, чтобы, не теряя хронологической перспективы, показать узловые моменты классовой борьбы и ее специфику на восточных окраинах.
1. Народные движения до середины XVII столетия
После первой Крестьянской войны (и даже во время нее) на Урале и в Западной Сибири появились ссыльные люди. Их верстали в службу, сажали на пашню. Слабая заселенность огромного края делала редким исключением строгий тюремный режим для сосланных. Слишком нужны были руки, держащие оружие или соху, чтобы вчерашних «государевых изменников» и «воров» держать без дела на казенном коште.
11 А. А. Преображенский 321
Тема политической ссылки не является сейчас нашей специальной задачей. Она вполне заслуживает особого исследования. Для нас важно указать на ту ее сторону, которая привела в уральско-западносибирские края людей, выступавших ранее против правительства и его агентов, против помещиков и бояр. После воцарения Михаила Романова их было уже немало на восточных окраинах. Некоторые правоверные крепостники ужасались составу первопоселенцев Западной Сибири, видя в их среде недавних врагов существующих порядков и властей. Нет-нет, а этот козырь царские администраторы на местах пускали в ход, если сталкивались с такими людьми, особенно при противодействии со стороны последних.
По сведениям 1626 г., в Сибирь были сосланы при царе Василии Шуйском некоторые крестьяне «за опалу и за воровство, а има-ны на боех в языках...», т. е., по-видимому, болотниковцы L Преследованиям подвергались участники позднейших народных движений в центральных районах страны. Их разыскивали всюду. Согласно «заказной» памяти 1629 г., на территории Перми Великой велись поиски обвиненных в антиправительственных выступлениях лиц. Указывались их приметы; распоряжения о сыске доводились до сведения всех звеньев административного аппарата, включая «мирские» выборные власти. Розыску подлежали выходцы разных местностей — казанцы, свияжане, тверитяне, угличане и т. п. 1 2
Этот «заказ» по времени почти совпал с неприятным для властей Перми Великой инцидентом, связанным с распространением крамольных слухов. В октябре 1629 г. крестьянин Сереговской деревни Чердынского уезда Меньшик Архипов Скорняков, возвращаясь из Ныроба, где был для подачи челобитной, встретил в церкви Виль-гортского погоста одного тамошнего крестьянина. Скорняков пожаловался на то, что его не принимают без указа из Москвы в «обельную деревню» при Ныробской церкви. При этом он высказал намерение отправиться в Москву и добиваться удовлетворения своей просьбы. В ответ вильгортский крестьянин ему заявил, что Москва «ся заперла», туда не попадешь, так как ее осадили казаки и «просят де с Москвы бояр». Согласно этому слуху, неизвестно каким путем достигшему далекого Урала, как бы повторялась картина времен восстания Болотникова. Антибоярский смысл его, напоминающий события недалекого прошлого, возбудил тревогу у чердынского воеводы, которого известили о случившемся. Следствие, однако, не установило источника осведомленности обвиненного в крамольных речах крестьянина. Он сам отговорился тем, что был тогда пьян.и ничего не помнит3. Как бы то ни было, призрак первой Крестьянской войны был жив и на рубеже третьего десятилетия XVII в.
1 СП, кн. 6, л. 527 об. Есть и более ранние свидетельства — от 1602 г. (Г. А. Анпилогов. Новые документы о России конца XVI—начала XVII в. М., 1967, стр. 430).
2 Ахив ЛОИИ, Соликамские акты, карт. 2, № 586.
3 Там же, № 591.
322
В 20-х годах XVII в. отмечены выступления западносибирских крестьян и приборных служилых людей. Имеется указание, что в 1625 г. служилые Кузнецкого острога «меж собой советуют, хотят Кузнецкой острог покинув, бежать». Заговор был раскрыт, его участников арестовали и подвергли допросу. В Москве заинтересовались обстоятельствами «кузнецкого дела» и запросили «расспросные речи» обвиненных в заговоре 4.
Следующий год ознаменовался волнениями крестьян Ницынской слободы, в ходе которых был убит приказчик Степан Молчанов. Официальная версия показаний свидетелей изображала события в таком свете, что убийство произошло внезапно. Однако имелись сведения, что «умысл» расправы был у крестьян за несколько дней до происшествия5. Невьянский приказчик Дмитрий Лабутин в июне 1628 г. пожаловался на подопечных крестьян воеводе и возбудил против них судебное дело. Он искал на Андрее Лягалове и других крестьянах «бещестья своего, детей своих, сыновня и дочерня», оценив иск в 56 руб. 13 алт. 2 ден. Суд обвинил крестьян и взыскал с них пошлины в сумме почти 6 руб. 6 Поводом для выступлений служили повинности по обработке десятинной пашни и вымогательства приказчиков. В 1632 г. вновь встречаемся с Андреем Лягало-вым, коего вместе с четырьмя крестьянами бросили за решетку ‘верхотурской тюрьмы. На этот раз крестьяне «всем миром» оказали сопротивление приказчику Невьянского завода, когда тот велел служилым людям силой привлечь их на заводскую работу 7.
Очень отрывочны известия о «пермском деле», в котором оказались замешанными десятки (если не сотни) посадских людей и крестьян. В 1636 или 1637 гг., по отпискам Христофора Рыльского, который обвинил местных жителей в избиении и ограблении его, для сыска были отряжены правительственные уполномоченные — дворянин Лодыгин и подъячий Богдан Лихвинцов. Обвинение было столь серьезным, что царская грамота именовала возникшее дело «нашим», т. е. «государевым». Следствие длилось около двух лет и еще в июне 1639 г. не было закончено. Хотя сыщиков вызвали в Москву, но указа еще не было. По «пермскому делу» в Москву затребовали «пермич, чердынцов посадских людей и уездных крестьян Митку Верещагина с товарыщи семи человек». Оказавшихся в столице двух пермских мирских челобитчиков (жители не оставили попыток отвести обвинение и добивались прекращения дела) Богдана Кабанова и Григория Русинова также арестовали и посадили в тюрьму. В Чердыни подвергли тюремному заключению 21 человека. Кроме того, 110 (по другим сведениям—112) посадских и уездных людей «за поруками живут в Чердыни без съезду». Обвиненными оказа
4 СП, кн. 6, л. 372 об.
5 В. И. Шунков. Очерки по истории колонизации Сибири в XVII—начале XVIII веков. М.— Л., 1946, стр. 221.
6 ВПИ, ОП. 4, КН. 8, ЛЛ. 96—97.
7 Е. И. Заозерская. У истоков крупного производства в русской промышленности XVI—XVII веков. М., 1970, стр. 339.
11 *
323
лись многие зажиточные тяглецы, которые «в данном окладе записаны в больших вытях», а среди них — старосты и целовальники8. Согласно условиям поручных записей, каждый привлеченный к следствию должен был жить в Чердыни и ежедневно «ставиться» перед воеводой. Это касалось и крестьян различных деревень уезда9. Жители Перми Великой продолжали осаждать правительство просьбами, которые сводились к следующему: 1) отпустить содержащихся в Москве арестованных; 2) освободить заключенных по делу Рыльского в Чердыни; 3) отпустить с порук тех, кто взят на них в Перми Великой. Отсюда явствует, что посадские и крестьяне Чердынского уезда вовсе не рассматривали свои действия в качестве государственного преступления. Челобитье подкреплялось основательной ссылкой на невозможность уплаты государственных налогов вследствие столь массовых и продолжительных репрессий. Пермичи уведомили правительство и об ужасном пожаре на посаде Чердыни, уничтожившем в ночь на 30 июня 1638 г. много жилых зданий и лавок. Правительство вынуждено было пойти на уступки. Шесть чер-дынцев и среди них Дмитрий Верещагин получили возможность вернуться из Москвы домой, но их было велено отдать на «крепкие поруки». Из чердынской тюрьмы разрешили выпустить 19 человек, оставив двух. Находящихся на поруках посадских и крестьян повеле-валось «из-за порук свободить», учитывая необходимость уплаты податей и происшедший пожар 10 11.
Масштабы следствия и его продолжительность позволяют признать события в Чердыни значительным антиправительственным выступлением. Но репрессии не привели население в состояние покорности. Едва Дмитрий Верещагин вернулся с царской грамотой в Чердынь, произошел конфликт группы посадских людей (Пятуни Башкирцева, Семена Черемисина и др.) с Троицким Богословским монастырем. Архимандрит Нектарий бил челом на них «в разоренье и строителя старца Варсонофья Горяйнова и служебника Левки До-щеникова в бою и в увечье». Один из обвиняемых — Черемисин — был ранее привлечен по делу Рыльского. Жалоба стала известна в Москве, и оттуда приказали названных посадских отдать на поруки и выслать в Москву для суда. Воевода исполнил это распоряжение п.
А в 1646 г. царские власти были встревожены усилившимися действиями разбойников на Каме. Царские грамоты предусматривали
8 АИ, т. III, № 204, стр. 358—359. Участие посадских верхов в восстаниях 30-х годов XVII в. отмечено и в новейшей советской литературе (см. Е. В. Чистякова. О тактике верхушки посада в восстаниях 30-х годов XVII в. По материалам Соли Вычегодской.— «Города феодальной России». Сборник статей памяти Н. В. Устюгова. М., 1966, стр. 224—230).
9 Ахив ЛОИИ, Соликамские акты, карт. 2, № 676.
10 АИ, т. III, № 204, стр. 359—360. Сведения о пожаре 1638 г. в Чердыни учтены в издании В. Н. Шишонко (В. Н. Шишонко. Пермская летопись 1263— 1881 гг., второй период. Пермь, 1882, стр. 397). Но издатель обошел молчанием «пермское дело», хотя по материалам «Актов исторических» он, без сомнения, знал о нем.
11 Архив ЛОИИ, Соликамские акты, карт. 2, № 677.
324
организацию облав против них, посылая вооруженных крестьян человек по 50 сразу. Разрешалось «на драке... воров... стрелять беспенно» 12,
Обострение классовой борьбы в стране после воцарения Алексея Михайловича нашло отзвук и на восточных окраинах. Среди «росписи» посланных из Тобольска в Сибирский приказ отписок 1647 г. числились и неприятные для нового правительства: «о тарском сыскном деле и то тарское сыскное дело»; «о сургутском сыскном деле и то сыскное дело и из него перечневая выписка»; «отписка о непослушанье тарских служилых людей» 13. И другой перечень отосланных в центр отписок того же года знает донесение «о непослушанье тарских казаков», а также «о тарском казаке о Сеньке Долгом в государеве проговорном слове» 14. 12 июля 1647 г. тобольские воеводы отпустили в Москву для челобитья «о своих городовых нужах» трех служилых людей из Тары от «всего города» 15. С удивительной синхронностью подали коллективную челобитную «о своих нужах» служилые люди Тюмени, а также «ружники и оброчники» и юртовские служилые татары (всех числом около 700 человек). Воевода Иван Тургенев отправил эту челобитную в Москву, сопроводив ее своей отпиской. Жалуясь на обременительность служб, челобитчики выразили также протест против введения пресловутой соляной пошлины. Они писали, что не занимаются соляной торговлей и тем не менее с них взыскивают пошлину по 2 гривны с пуда соли, получаемой ими в служебный оклад. Правительство было сыто такими жалобами. На этом челобитье в Сибирском приказе равнодушно пометили — «в столп», не удостоив и воеводу ответом на его встревоженную отписку 1б. Другая челобитная тюменцев, подписанная от имени 750 человек, не получила никакой резолюции 17. Правда, в августе 1647 г. была заготовлена выписка о соляном жалованье тюменских и тарских служилых людей, поводом для которой явилась тюменская челобитная. Выписку намеревались послать на рассмотрение Борису Ивановичу Морозову в Приказ Большой казны 18.
Упорный характер приобрело сопротивление невьянских крестьян, отказавшихся в 1644/45 г. платить «выдельный» хлеб. Они осмелились составить «отказную» запись, которую верхотурский воевода препроводил в Тобольск 19.
Новой точкой на карте городских движений середины XVII в. теперь можно считать Верхотурье. Там осенью 1648 г. имело место выступление здешнего населения и приезжих торговых людей против воеводы Бориса Дворянинова. Он в своей отписке упоминает, что «от верхотурских ото всяких людей сидел запершись на дворе
12 Там же, карт. 3, № 811.
13 СП. стб. 260, лл. 213—214.
14 Там же, л. 382.
15 Там же, л. 376.
16 Там же, лл. 388—390.
17 Там же, лл. 390—393.
18 Там же, лл. 433—437.
19 ВПИ, оп. 1, стб. 151, лл. 240—241 и сл.
325
у себя в осаде» 20. Это глухое свидетельство источника, можно думать, имело отношение к событиям летних восстаний 1648 г. в Москве и других городах, в том числе поморских, с которыми существовали у посадов Урала и Сибири тесные связи.
Приведенный выше, хотя и отрывочный вследствие состояния источников материал позволяет пополнить имеющиеся в литературе сведения о городских движениях, предшествовавших и сопутствовавших полосе восстаний 1648 г. в Москве и других городах страны. В большей или меньшей степени брожение отмечено во многих пунктах Западной Сибири, давая повод предполагать наличие каких-то связей между недовольным населением разных центров этого края. В антиправительственных выступлениях принимали участие посадские, приезжие торговцы, а также казаки, стрельцы и прочие мелкие служилые люди.
Отсутствие достоверных сведений о городских восстаниях 1648 г. в Чердыни и Соли Камской, наиболее старых городах изучаемого района, может показаться несколько неожиданным. Правда, имеется одно краткое указание отписки великопермского воеводы Петра Кузьмича Елизарова о движении 1648 г. в Чердыни и Соли Камской. Однако оно не имеет других документальных подтверждений, на что обратил внимание Н. В. Устюгов. Но он не сомневался, что какое-то движение в Соли Камской тогда имело место 21.
Последующие годы также не обходились без столкновений населения уральско-западносибирских уездов с царской администрацией. Попытку поднять на выступление против десятинной пашни соседние и более отдаленные населенные пункты предприняли в 1660 г. крестьяне Ницынской слободы. Этот интересный факт сообщил в свое время В. И. Шунков. Его имеет смысл напомнить. Староста Ницынской слободы Василий Широковский и его помощники разослали в слободы Верхотурского, Туринского, Тюменского и Тобольского уездов «грамотки» с призывом отказа от прибавочного оклада десятинной пашни и оброка. Предлагалось также послать челобитчиков в Москву, предупредив действия властей 22.
Итак, накал классовой борьбы в старинных районах страны и до середины XVII столетия имел некоторое влияние на развитие социального протеста населения окраин. Но еще более выразительно эта линия обнаруживается для второй половины XVII в.
2. Урал и Западная Сибирь в годы Крестьянской войны под предводительством С. Т. Разина
Советская историография всегда имела и имеет живейший интерес к изучению крестьянских войн в России, которые были наиболее
20 ВВИ. карт. 3, № 18, л. 20. Волнения продолжались и зимой 1648/49 г. (ВПИ, оп. 2, д. 57, лл. 1—10).
21 Н. В. Устюгов. Солеваренная промышленность Соли Камской в XVII веке. М., 1957, стр. 265—266.
22 В. И. Шунков. Очерки по истории колонизации Сибири, стр. 222—223.
326
острыми проявлениями классовой борьбы народных масс позднефеодальной эпохи.
В истории Крестьянской войны под предводительством С. Т. Разина остается весьма слабо изученной проблема взаимоотношения основных очагов восстания с «повстанческой периферией» как во время войны, так и вскоре после ее подавления царскими карателями. К «периферии» в этом смысле придется отнести не только окраинные местности, в том числе Урал и Сибирь, но и удаленные от Средней и Нижней Волги центральные уезды.
Для понимания истинной роли Крестьянской войны 1670—1671 гг. в жизни современного ей общества чрезвычайно важно учесть состояние классовой борьбы в тех районах, которые не были ареной военных действий повстанцев. Поэтому обращение к теме под углом зрения Урала и Западной Сибири в годы второй Крестьянской войны представляется естественным. Специально эта тема не исследовалась. Имеющиеся в литературе экскурсы носят попутный и фрагментарный характер, нуждаясь в обобщении с привлечением новых источников. Постановка такого вопроса интересна и в том плане, что на Урале и в Западной Сибири подавляющее большинство населения составляли те категории крестьян, которые не были крепостными. За исключением Строгановых и духовных феодалов, там не было представителей крупного крепостнического землевладения.
Чтобы полнее раскрыть тему, автор счел целесообразным не всегда строго придерживаться хронологии Крестьянской войны, затрагивая события и более ранних, и более поздних годов.
Народное восстание 1670—1671 гг. основательно напугало не только центральное правительство, но едва ли не в большей мере местных воевод и прочих царских администраторов далеко за пределами ареала активных военных действий.
Чтобы ограничить распространение крамолы, правительство предпринимает своего рода карантинные меры, стремясь отгородить очаги «бунта» от внешнего мира. В этих целях рассылаются воеводам строгие указы усилить караулы на дорогах, ведущих из европейской части страны в Сибирь, учредить, где необходимо, новые заставы и тщательно контролировать едущих и идущих в Сибирь. Вряд ли приходится сомневаться в том, что далеко не только цель пресечения массового бегства тяглых людей на зауральские земли заставила власти взять такой курс. Кстати, важно заметить, что в годы Крестьянской войны особенно возрос поток «сходцев» в Сибирь из Европейской России, в частности из Поморья. Напомним, что в 1669/70 г. легальным путем «проехало мимо Верхотурья из русских городов ... поголовно всех, з женами и з детьми и с маленькими робяты 1533 человека, а на Тюмень ... 518 человек»23.
Надо полагать, население поморских уездов воспользовалось некоторым замешательством властей в связи с восстанием С. Т. Разина,
23 СП, стб. 878, лл. 11—12.
327
и переселение в Сибирь, зачастую недозволенное администрацией, приобрело весьма широкий размах именно в это время.
Однако правительство поспешило предупредить это массовое движение в Сибирь, ^ем более что после поражения под Симбирском рассеявшиеся отряды восставших могли уйти на Урал и далее, что и само по себе было опасным. Не удивительно, что за пропуск беглых в Сибирь Москва грозила местным блюстителям порядка жесто-° 94
ким наказанием вплоть до смертной казни .
«Опасные» (т. е. предупредительные) грамоты были отправлены еще осенью 1670 г. в Чердынь и Соль Камскую. В них правительство предупреждало воевод и подьячих, «чтоб они ни на какие воровские промыслы вора Стеньки Разина с товарищи не прельщали-ся, и против стоять и биться мужественно, и городов не здавать, и всяким ратным и жилецким людем говорить, чтоб они воевод и всяких приказных людей не выдавали»24 25 26. Насколько встревожены были в Москве, свидетельствует и то, что аналогичные грамоты были посланы «за государевою вислою красною печатью» в низшие звенья управленческого аппарата — в земские избы, чтобы те довели с-? 96
их содержание до сведения «жилецких людей» и «уездных» .
И эта предосторожность была отнюдь не напрасной. Из отписок вятского воеводы Василия Змеева Соликамский воевода Иван Монастырев узнал о победе царских войск над Ветлужско-Унжен-ским отрядом повстанцев во главе с Ильей Ивановым (Пономаревым) 27. Однако по сведениям Змеева, «вор Илейка с товарыщи не со многими людьми побежали через Кологрив и через Вятку к Соли Камской». Вятский воевода уверял своего Соликамского коллегу, что И. Иванов «взял... с собою жонку с двема робяты и, нарядя в доброе платье, приехав к городу, хочет назватца воеводою или прикащиком» 28. Разумеется, эта весть не внушила бодрого настроения И. Монастыреву, тем более что Змеев прислал в Соль Камскую плененного сподвижника И. Иванова — Михаила Михайлова — специально «для сыску и опазныванья того вора Илейки с товарыщи» 29. Монастырев с пристрастием допросил Михайлова, который сказал, что И. Иванов с Андреем Дураком «4 человека, на лошадех побежали к Соли Камской» 30.
24 ЦГАДА, Городовые книги по Новгороду Великому, № 82, лл. 167—168, 173—174 об.
25 Н. В. Устюгов. Солеваренная промышленность Соли Камской в XVII в., стр. 266.
26 Там же.
27 Подробнее о действиях этого отряда см.: Ю. /Г Тихонов. Крестьянская война 1670—1671 гг. в лесном Заволжье.— «Проблемы общественно-политической истории России и славянских стран». Сб. статей к 70-летию академика М. Н. Тихомирова. М., 1963, стр. 270—282.
28 «Крестьянская война под предводительством Степана Разина». Сб. документов, Т. II, Ч. 1. М., 1957, № 370, стр. 468—469.
29 Там же, стр. 469.
30 Там же.
328
Относительно намерения И. Иванова и его сподвижников Михайлов поведал еще более напугавшие воеводу новости. По словам отписки Монастырева, атаман И. Иванов хотел в Соли Камской «жить до весны, а иных воров, товарищев своих, для всякой воровской прелести хотел оставить на Вятке и на Вятке город и городовые крепости и ружье высмотрить», чтобы там и в Соли Камской исподволь готовить восстание («меж християны хотели воровские всякие прелести чинить»). Оставшиеся в живых повстанцы из отряда И. Иванова должны были к весне 1671 г. собраться в Вятку и Соль Камскую и присоединиться к восстанию. Замысел заключался также в том, чтобы, «прибрав людей», в ходе выступления расправиться с местными воеводами, подьячими, приказными и «лутчими» посадскими людьми, разграбить их «животы» и двинуться «к Стеньке Разину на низ Камою рекою» 31.
Как видно, планы продолжения борьбы, на сей раз с опорой на крупнейшие поморские посады, были достаточно смелыми и широкими. В том, что такие планы действительно существовали, убеждает другое документальное свидетельство — допросы пойманных в Вятском уезде остальных участников похода И. Иванова. Весной 1671 г. Новгородский приказ в грамоте, адресованной вятскому воеводе В. Змееву, упоминает, что последний учинил допрос и пытку взятым в плен повстанцам (61 человек). Допрос показал, что все они шли к Соли Камской с целью город «разорить, людей побить и животы пограбить; а воровав у Соли, итти было на Каму и на Волгу для такова же воровства» 32. Даже за претенциозным изложением приказного документа явственно заметна общность намерений участников движения, вполне согласующаяся с показаниями М. Михайлова.
Наличие в Соли Камской и ее уезде большого числа пришлого люда, ищущего заработка, а также местной бедноты создавало дополнительную угрозу для властей и «лучших» людей и затрудняло поимку разинцев. По распоряжению Соликамского воеводы к заключенному в тюрьме Михайлову стали приводить на очные ставки «гулящих прохожих и варничных работных и тутошних иногородных многих людей для сыску тех воров и опазныванья». О возможности
31 Там же, стр. 470; И. В. Степанов. Крестьянская война под предводительством С. Т. Разина (1670—1671 гг.). М., 1957, стр. 69.
32 «Крестьянская война под предводительством Степана Разина», т. Ill, М., 1962, № 64, стр. 69. Ср. Н. В. Устюгов. Солеваренная промышленность Соли Камской в XVII в., стр. 266. В этой связи весьма интересно сообщение казанского воеводы князя Алексея Андреевича Голицына тобольскому воеводе И. Б. Репнину, из которого явствует, что «в нынешнем во 180-м году пойманы в Казани воры и зажигальщики отставной подьячей Любишка Истомин да Мишка Вертопрах с товарыщи. А в роспросе и с пытки говорили: збиратца де было им на воровство на Каме-реке и на Синбирской черте и итить для воровства по Каме-реке к Соли Камской и в Сибирь, и на иные многие воровства умысл их был. И те воры по розыску за воровство кажнены смертью» (ВПИ, оп. 2, д. 202, л. 25). И здесь Соль Камская фигурирует в качестве потенциальной опорной базы повстанцев.
329
появления разинцев в уральских и сибирских уездах И. Монастырев предупредил соответствующих воевод и приказных людей, ставя целью «Илейку с товарищи и иных таких же воришков в Сибирь не пропустить для такова же возмущения и прелести» 33.
Жалуясь на недостаточность местного гарнизона и плохое состояние городских укреплений, Соликамский воевода сообщал в Новгородский приказ: «И без служивых, государь, людей нам... у Соли Камской в такое нынешнее шаткое время от таких пришлых ярыжных голых людей жить конечно опасно и страшно, потому что у Соли ярыжных набродных людей безмерно много» 34. Дело обстояло действительно так. Н. В. Устюгов путем анализа движения населения Соликамского посада и уезда показал возросший с середины XVII в. приток пришлых работных людей на промыслы. С неудовольствием и тревогой Монастырев писал о сос.таве Соликамского посада, что там две трети жителей состоят из «иногородних приезжих и прихожих всяких чинов незнающих работных людей, которые... работают, переходя, у Соли Камской и... Зырянских усольях и в Строгановых слободах», причем у них нет проездных документов от местных воевод35. Как царские власти, так и богатые солевары опасались «дурна» от скопившейся здесь голытьбы, а именно голытьба составляла наиболее решительный элемент восстания С. Т. Разина. Именно голытьба вызывала к себе наибольшую ненависть социальных верхов, внушая им звериный страх.
В этой связи становятся достаточно понятными навязчиво повторяемые после подавления основных очагов Крестьянской войны в царских грамотах сентенции, предостерегающие всех, обладающих имуществом или хотя бы собственным домом, от голыгьбы и ее «злых» намерений.
Такие грамоты были получены в уральских и сибирских городах. Они являлись как бы ответом на «прелестные» письма разинцев, давая свою трактовку событиям и взывая к собственническим инстинктам не только привилегированных слоев, но и более широких кругов населения. На это совершенно отчетливо указывает январская грамота 1671 г. из Приказа Казанского дворца тобольскому воеводе И. Б. Репнину. Здесь С. Т. Разин обвиняется, кроме всего прочего, в том, что он «обольстил» «низовых городов жителей без-домовных людей». Рассылку «прелестных» писем Разина из-под Симбирска грамота характеризует как «соблазн незнающим и бездо-мовным людем», причем отмечается, что «по тем прелесным воровским письмам незнающие и бездомовные люди в розных местах пошатались, к [ним], вором, к Стеньке Разину с товарыщи, пристали»36. В тех же выражениях составлена другая грамота И. Б. Репнину от
33 «Крестьянская война...», т. II, ч. 1, № 370, стр. 469.
34 Там же, стр. 470.
35 Там же, стр. 469.
36 Там же, № 410, стр. 531.
330
марта 1671 г.37 и тобольская память тюменскому воеводе (апрель того же года) 38.
Но вернемся к Соли Камской в те тревожные дни. В конечном итоге И. Иванову и людям из его отряда не удалось добраться до этого уральского города. По дороге они были схвачены близ Тотьмы. В декабре 1670 г. И. Иванова повесили на берегу р. Сухоны, его сподвижника Мирона Мумарина, предводителя марийских отрядов, задержали в Устюге Великом 39.
Открытого выступления в Соли Камской, таким образом, не состоялось. Те, кто предполагал сюда пройти, оказались в вятской тюрьме и в Соль Камскую были доставлены скованные и под сильным конвоем по дороге в сибирскую ссылку. Предварительно их жестоко били кнутом, а до того многократно пытали. Троих «пущих завотчиков» по указу из Москвы казнили в Вятке. Из 58 человек ссыльных разинцев до Верхотурья дошло только 46. Остальные или умерли в дороге, или не смогли дальше двигаться из-за тяжелого недуга и остались отлеживаться (а скорее всего, умирать) в населенных пунктах по сибирской дороге. В июле 1671 г.верхотурский воевода Ф. Г. Хрущев произвел ссыльным разницам допрос и составил подробную роспись, которая представляет значительный интерес. Вследствие скудости введенных в научный оборот данных о составе и происхождении повстанцев заключенные в росписи сведения приобретают особую ценность 40.
Знакомство с этим источником показывает, что из 46 человек «государевыми» крестьянами назвались 26, бобылями—14, частновладельческими крестьянами — 3, холопами — 2, один оказался беломестным казаком. Обращает на себя внимание очень небольшая доля крепостных (с учетом 2 бобылей Соловецкого монастыря и холопов — 7 человек, т. е. менее 15%). Подавляющее большинство повстанцев этой группы — крестьяне и бобыли русского Севера, т. е. поморской черносошной деревни. «География» ссыльных такова: Важский уезд — 15 человек, Устюжский — 13, по 2 человека из Соликамского и Сольвычегодского уездов. Трое крестьян были крепостными вологодских помещиков, один — из владений пошехонского помещика, двое бобылей объявили себя жителями Сумского острога Соловецкого монастыря. По два человека было из Олонецкого и Холмогорского уездов, а также из Устьянских волостей. Один повстанец оказался
37 «Крестьянская война...», т. III, № 33, стр. 40.
38 Там же, № 43, стр. 50—51. Встречаются подобные грамоты и в делопроизводстве местных воеводских канцелярий (ВВИ, карт. 17, № 21, лл. 1—5; там же, карт. 18, № 23, лл. 1 и сл.; Тюменская воеводская изба, карт. 2, № 290, лл. 1—4).
39 С. И. Порфирьев. Разинщина в Казанском крае. Казань, 1916, стр. 66; «Крестьянская война...», т. II, ч. 1, № 402, стр. 522—523.
40 ВПИ, оп. 1, стб. 152, лл. 163—176. Ср. «Крестьянская война...», т. III, № 15, стр. 171—172, где опубликована роспись девяти человек из этой партии, имевших семьи в «русских городах и волостях». Дальнейший маршрут этих ссыльных был определен через Тобольск и Енисейск «в Дауры» (ВПИ, оп. 2, д. 214, лл. 9—10).
331
вятчанином и один — беломестным казаком Невьянской слободы Верхотурского уезда.
Итак, при довольно разнообразной административно-территориальной принадлежности самую значительную часть отряда составляли черносошные крестьяне и бобыли, что позволяет несколько иначе оценить участие населения северных районов в общей антикрепостнической борьбе времен Крестьянской войны 1670—1671 гг. Разумеется, для более широких выводов этот материал недостаточен, однако и он красноречиво указывает на возможность относительно единого фронта борьбы против угнетателей. И одновременно приходится отмечать, что частновладельческие крестьяне редко покидали пределы «своих» мест во время восстания, а это создавало известный внутрисословный барьер, мешавший сплочению сил и приводивший к локализации очагов движения.
Нам неизвестна дальнейшая судьба данной группы разинцев в Сибири. Из Верхотурья их отправили в Тобольск. Далее их ждал путь через Енисейск «в Дауры».
Рассылая на Урал и в Сибирь мажорного тона грамоты о поражении С. Т. Разина, правительство предписывало ловить повстанцев при попытках укрыться за «Камнем»41. Некоторые заставы в этом деле преуспели. В грамоте Сибирского приказа тобольскому воеводе И. Б. Репнину указывалось, что есть основания полагать, что после сражения под Симбирском из рассеявшихся разинцев «иные побегут в понизовые и в сибирские городы»42. Сыщик И. Талызин, действовавший в Приуралье, не без торжества доносил, что летом 1671 г. «на уфинской дороге [на] Верх-Иренской заставе пойман воровских казаков от Стеньки Разина вор Стенька Иванов. А шел тот вор, обходя заставы, в Сибирь»43. В том же году на Утке изловили и препроводили в Соль Камскую .«воровского человека» Кондрата Данилова 44. Служилые люди г. Березова в 1679 г., обращаясь к царю с челобитной о жалованье, вспоминали, что «во 182-м году мы... на Собской заставе изимали беглых воров станицы Стеньки Разина астраханца Бориска Голышенкова да Мишку Чер-новсково с товарищи 10 человек». Печальная участь ожидала задержанных. Б. Голышенков и М. Черновский «на Березове вершены, а Макушка с товарищи 8 человек везли до Сургута» 45. Разумеется, дальнейшая судьба этих людей не интересовала царских служак. За участие в Разинском движении поплатился ссылкой в Сибирь астраханский толмач Иван Романов 46. Крестьянин нижегородского помещика Никиты Жедринского Петр Самсонов с женой и детьми был
41 СГГД, ч. IV, № 74, стр. 257—259.
42 «Крестьянская война...», т. II, ч. 1, № 33, стр. 40; № 410, стр. 531.
43 А. А. Преображенский. Очерки колонизации Западного Урала в VII — начале XVIII в., стр. 251.
44 ВВИ, карт. 18, № 4, лл. 1—31.
45 «Крестьянская война...», т. III, № 296, стр. 374.
46 Там же, № 298, стр. 375—376.
332
сослан в Иркутский острог на пашню за «непристойные слова» (1671 г.)47.
Судя по несколько более поздним документам, царские власти опасались даже пойманных и отправленных в сибирскую ссылку повстанцев. При транспортировке их «за Камень» рекомендовалось избегать больших партий и предписывалось соблюдать почтительные дистанции между группами этих особо опасных ссыльных во время движения по сибирской дороге (чтобы они «в близких верстах» друг от друга не находились) 48.
Вполне вероятно, что полоса восстаний в сибирских городах и слободах конца XVII в. имела некоторую связь с тем, что традиции Разинского движения, сохраненные ссыльными и удачно скрывшимися в Сибири участниками этого восстания, дали о себе знать. Во время Красноярского восстания 1695—1698 гг. воевода Мирон Башков-ский в ответ на свои увещевания получил от служилого человека Игнатия Ендаурова предметный урок. Ендауров заявил Башковско-му, что «Степан де Тимофеевич Разин пришел на князей и на бояр, и на таких же воров, как будто каков и он Мирон», «и о казни того вора Стеньки Разина он, вор Игнашка, непристойно говорил же» 49. Один из предводителей крестьянского движения близ Иркутска в 1691 —1692 гг. принял имя Стеньки Разина 50.
Ссыльные участники Крестьянской войны под предводительством Разина продолжали прибывать в Сибирь и значительно позже подавления движения. Карательный аппарат царизма не мог сразу пропустить через свои застенки такое множество «бунтовщиков»; следствия иногда тянулись годами. В августе 1675 г. в «розные сибирские низовые городы в пашню» была сослана еще одна группа участников восстания. Среди них мы видим четырех крестьян казанского митрополита и двух посадских людей «тетюшен». Мотив ссылки изложен совершенно ясно: «За многое воровство и за низовой бунт, что они в бунт ...Стеньки Разина воровали, письмами к нему, Стеньке, пересылались и с воровскими людьми знались» 5l. Отписка тюменского воеводы Кирилла Александровича Загряжского (после 9 января 1674 г.) упоминает, что из Москвы в экспедицию Хитрово были сосланы «за многое воровство» стрельцы Михаил Леонтьев и Никифор Плутко. На правах ссыльных находились там же 5 солдат выборного полка Аггея Шепелева 52.
До сих пор мы говорили о передвижениях (вольных и невольных) разинцев в восточном направлении. Но были передвижения и встречного порядка. Вести о народном восстании в Поволжье привлекали туда некоторую часть сибирских жителей, по-видимому, желавших
47 ВПИ, оп. 1, стб. 152, ч. 1, лл. 202—210.
48 Там же, стб. 41, л. 49 и сл.
49 С. В. Бахрушин. Научные труды, т. IV. М., 1959, стр. 178.
50 В. А. Александров. Народные восстания в Восточной Сибири во второй половине XVII в.— «Исторические записки», т. 59, 1957, стр. 281.
51 ВВИ, карт. 22, № 22, ЛЛ. 1—2.
52 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, карт. 3, № 433, л. 1.
333
участвовать в борьбе против ненавистных воевод и дворян. Показателен следующий факт. В июне 1671 г. через Краснопольскую слободу, как сообщал местный приказчик Иван Романов, прошли «человек со сто с ружьем и сказывались, что Тобольского уезду слобод без подорожных». Попытка Романова вернуть их не удалась. Они «отбилися и говорили, что высылают тобольские дети боярские на Верхотурье». Если даже предположить, что тут речь идет о беглых поморских жителях, которых, согласно сыску 1671 г., надлежало возвратить на старые места обитания, и то придется отметить по меньшей мере странное поведение этих людей. Во-первых, они следовали без провожатых, во-вторых, у них было оружие, что исключает факт подневольной высылки. И, наконец, по словам того же приказчика, «на Верхотурье они не пошли, а пошли прямою дорогою на Чусовую» 53.
Еще в 1668—1669 гг. в Тобольске «объявились» беглые красноярские служилые люди, которые сообщили властям, что «хотят с Красноярского острогу многие служилые люди, заворовав, розбежатца врознь». Направление возможного побега определяется весьма точно — на запад. Верхотурские власти приняли меры для поимки красноярских беглецов, о чем была дана память в Тагильскую слободу 54.
В апреле 1673 г. из Тобольска бежали ночной порой ссыльные: донской казак Осташка Троятской и четверо воронежцев. Тобольские власти не без оснований полагали, что беглецы устремились «на Русь», в связи с чем были даны строгие указания по слободам и заставам, подведомственным верхотурскому воеводе 55. Повеление гласило, чтобы беглецов изловить «без всякого забвения и оплошки». Кроме того, наказывалось в категорическом тоне, чтобы тамошние жители не смели «таить и укрывать» не только этих беглецов, но и вообще «прихожих всяких чинов людей». Все это сопровождалось угрозами жестокого наказания вплоть до смертной казни в случае неисполнения распоряжения 56. Должно быть, за этими беглецами были посланы вдогонку тобольский стрелецкий голова Иван Аршинский и Василий Тутолмин со служилыми людьми («за беглыми ссыльными людьми»). При неудачном исходе поимки надлежало всюду учинить «крепкой» заказ 57. Ездивший с той же целью в Ялуторовскую слободу тюменский конный казак (для «збеглых» ссыльных московских людей) Михаил Шокин вернулся с пустыми руками. Он был «по всем уездом и заказывал допряма и сказывал им (беглецам.— А. П.) имяны, ростом и волосом. И те люди нигде не объявилися» 58. В тот же день 15 мая 1673 г. в Тюмени подал доездную память конный казак Васи
53 ВПИ, оп. 1, стб. 152, ч. 1, л. 120.
54 Там же, стб. 166, ч. 1, лл. 219—220.
55 ВВИ, карт. 20, № 13, л. 1; ВПИ, оп. 2, д. 214, лл. 3—8,13—15. О. Троятско-го (Троянского) сослали из Москвы вместе с Д. Многогрешным в июле 1672 г. (ВПИ, оп. 1, стб. 305, лл. 58—65).
56 ВВИ, карт. 21, № 3, лл. 5—6.
57 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, карт. 3, № 409, л. 1.
58 Там же, № 414, л. 4.
334
лий Опрокиднев, побывавший с той же миссией и с тем же результатом в Исетских слободах; 21 мая — Афанасий Опрокиднев (Исетский острог), 17 мая — конный казак Иван Носов (Беляковская слобода) 59.
Среди документов верхотурской приказной избы 1672/73 г. значилось «дело, что бежали мимо Чюсовскую слободу ис Тобольска ссыльные люди Пашко Грибович с товарыщи 3 человека» 60. Из контекста можно заключить, что беглецам все же удалось миновать расставленные им ловушки. Но здесь, видимо, речь идет о другой группе беглых ссыльных.
Дабы воспрепятствовать неуказным передвижениям по дорогам на перевалах в Сибирь, власти адресовались также к местному ясачному населению, хорошо знакомому с заповедными тропами, которыми могли воспользоваться беглецы61.
Таким образом, разными путями и в различной степени горячее дыхание Крестьянской войны 1670—1671 гг. достигало далеких восточных окраин страны, вызывая леденящий ужас у царских властей. «Понизовые вести» ожидались в приказных избах с великой тревогой и наспех передавались далее.
В оживленной переписке между воеводами уральских и сибирских городов неизменно звучит эта нота. Спесивые царские наместники наперебой уговаривают друг друга «писать почасту» и немедленно о событиях в Поволжье. Даже постоянные распри между воеводами Тобольска и Верхотурья, затрагивавшие и служилых людей этих городов, на время как будто бы отошли на задний план. Недаром верхотурский воевода Ф. Г. Хрущев в августе 1671 г. наказывал своим подчиненным, чтобы они на заставах, где были и тобольские служилые люди, «розни и несовету» с теми не допускали 62.
Мы не можем утверждать с достаточной уверенностью, что восстание С. Т. Разина оказало непосредственное воздействие на обострение классовой борьбы в уральско-западносибирском районе тех лет. Но не подлежит сомнению, что как раз начало 70-х годов XVII столетия ознаменовалось небывалым до того подъемом крестьянского движения в этом крае. Данное совпадение не так легко признать простой случайностью. Факты свидетельствуют, что в ряде местностей наблюдались достаточно острые и открытые проявления социального протеста, подчас выливавшиеся в вооруженные столкновения с представителями администрации и служилыми людьми.
Так, летом 1671 г. в Кунгурском уезде имели место крупные волнения крестьян, вызванные слухом о том, что есть «государев указ», чтобы «побивать» служилых и начальных людей расквартированного здесь солдатского полка. Вооружившись чем попало, крестьяне стали нападать на дворы, в которых на постое находились служилые люди,
59 Там же, № 415, 417, 418.
60 ВВИ, карт. 49, № 8, л. 28.
61 Там же, карт. 21, № 12, лл. 1—3.
«2 ВПИ, оп. 1, стб. 152, лл. 117 об.—119.
335
а также на заставы, где те несли караульные обязанности. Многие служилые, напуганные этими событиями, укрылись в Кунгуре, Торго-вишском острожке и в других укрепленных пунктах. Несколько дней толпы жителей уезда стояли под стенами Кунгура и Воздвиженской пустыни. В их стане раздавались призывы взять город силой. Однако воевода Михаил Бараков опомнился и принял контрмеры. По его приказу несколько человек арестовали и бросили в тюрьму.
Участники выступления не продолжили своих активных действий в значительной степени потому, что понадеялись на специально отряженного из Москвы сыщика Ивана Поливкина, который должен был по жалобе местного населения произвести расследование о злоупотреблениях М. Баранова и его подчиненных. И. Поливкин тогда находился в Кунгурском уезде, и поднявшиеся крестьяне наивно ожидали от него помощи, так как рассматривали сыщика в качестве «обе-рыателя» неселения. Конечно, Поливкин и не думал поддерживать крестьянское «бунтовство». Он и так нажил себе служебные неприятности. Сообщая в Казань о «бунте» жителей Кунгурского уезда. М. Бараков главную вину взвалил на Поливкина, объявив его подстрекателем. Ловко дав подножку посланцу правительства, полковой воевода стремился заодно представить в выгодном свете свою деятельность и дезавуировать жалобы населения 63.
Одновременно с событиями в Кунгурском уезде тем же летом 1671 г. за Уралом, на территории Верхотурского уезда, производился уже известный нам по предыдущему изложению сыск беглых поморских крестьян с целью их возвращения на прежние места обитания. Однако власти столкнулись с такой стеной явного и скрытого противодействия крестьян, что по сути дела вынуждены были отступить. Сыск, можно сказать, провалился, в чем мы имели возможность убедиться. Лишь единицы из числа выявленных «сходцев» были высланы в европейскую часть страны. Подавляющее большинство их так и осталось на месте. Тобольский сын боярский Степан Астраханцев, выполнявший задание по сыску, жаловался, что «прихожие люди., от переписки укрываютца и бегают... и к переписке не приходят... А у кого они ... на подворьях жили, и те домовые люди про тех беглых людей и где они укрываютца не сказывают» 64.
Возвращавшийся с сибирской службы князь Иван Федорович Щербатов подвергся нападению в селе Ростесе со стороны местных крестьян и «стакавшихся» с ними Соликамских извозчиков (последних было до 30 человек). Князь жаловался потом, что «его... били неведомо за что, а жену ево и детей всякими позорными словами безчести-ли и людей били ж». Грамота Сибирского приказа от августа 1671 г. повелевала провести расследование и наказать виновных65. В июне
63 ЦГАДА, Приказные дела новой разборки, 1671 г., д. 2077, лл. 21—28, 153;
А. А. Г1 реображенский. Очерки колонизации Западного Урала в XVII—начале XVIII в., стр. 250—251.
64 ВПИ, оп. 1, стб. 152, ч. 1, л. 115.
65 Там же, лл. 198—201.
336
1671 г. старцы Верхотурского Николаевского монастыря обвиняли группу тагильских крестьян (Матвея Копырина «с товарищи») в «наглом озорничестве» и захвате монастырских земель66. Тогда же бил челом игумен Невьянского Богоявленского монастыря Пафнутий на монастырских крестьян «в непослушанье» 67. Не нашло «вершения» дело, возбужденное в том же году тобольским сыном боярским Евдокимом Черкасовым «в бою» его крестьянами Арамашевской слободы68. Жалобу на невьянских крестьян «в бесчестье» и в избиении его людей подал главный подьячий верхотурской приказной избы Богдан Сафонов69. Одновременно возбуждались другие иски: холопы и закабаленные люди били челом «на волю», «из холопства» 70.
Не далее как в мае 1672 г. серьезную озабоченность верхотурского начальства вызвали события в Краснопольской слободе и на заводе братьев Тумашевых, расположенном неподалеку от нее. Слободской приказчик Иван Кунциев донес воеводе, что группа краснопольских крестьян и работных людей завода учинила «бунт». Петр Рублев, Матвей Драгунов, братья Сажины и другие пришли в судную избу «с бунтовством к приказчику с отказом от всяких дел». Вооруженные кто чем попало, крестьяне и работные избили приказчика, а вместе с ним и земского старосту Луку Мензелю. Того и другого они «из избы вон выгнали». Досталось также приближенным старосты (его «ушникам»). Участники выступления, как потом жаловался пострадавший Л. Мензеля «с товарищи», «нас... к себе в бунт звали». Должно быть, за отказ совместно действовать их и поколотили. В чем состояли дальнейшие намерения возмутившихся против властей крестьян и работных, остается неизвестным. Относительно поименованных в отписке приказчика и челобитной земского старосты инициаторов «бунта» П. Рублева и других доносители многозначительно добавляли, что те не впервые выступают против местной администрации, причем «на тех бунтовщиков прежние приказчики на Верхотурье в бун-товстве писывали многожды в обидах и изгонях» 71.
Воевода приказал произвести расследование этого дела, осложненного взаимными обвинениями И. Кунциева и братьев Тумашевых. Как показало следствие, не было сколько-нибудь веских оснований считать Тумашевых причастными к «бунту». Из мирской челобитной краснопольских крестьян явствует, что они выражали резкое недовольство управлением со стороны как приказчика, так и земского старосты. Кроме Кунциева об участии Тумашевых «в бунте» никто из допрошенных в ходе следствия даже не упоминает 72. В это время у самих
66 Там же, стб. 3. лл. 125—126 и далее.
67 ВВИ, карт. 49, № 8, л. 10. Ср. там же, карт. 18, № 4, л. 132 и сл.— жалоба монастырских властей на «надругательство» крестьян.
68 Там же, карт. 49, № 8, л. 8.
69 Там же, л. 28.
70 Там же, лл. 11, 15, 22.
71 В 1671 г., действительно, была жалоба прежнего приказчика И. Романова на краснопольских крестьян (ВПИ, оп. 2, д. 189, л. 1).
72 ВВИ, карт. 19, № 7, лл. 35—80.
337
Тумашевых на заводе не все было спокойно. Некоторые из крестьян, работавших на заводе, вышли из повиновения. Петр Тумашев в те июльские дни жаловался на крестьянина Матвея Драгунова, который «сильно» взял коня с завода73. Годом ранее (в апреле 1671 г.) заводчики перепугались, когда «неведомо какие воровские люди» ночью подходили к заводу, стреляли по сторожевым собакам из луков, но «напуска» не последовало и все для Тумашевых обошлось благополучно, хотя они на будущее почли за благо предупредить власти о возможном нападении на завод 74.
Глухие известия сохранились от того же лета 1672 г. о заметном волнении крестьян Белослудской слободы, направленном против приказчика. Потребовалось вмешательство властей, результатом которого было публичное наказание зачинщиков выступления батогами 75. Выясняется, что по зачинщикам была взята поручная запись, в которой крестьяне Ирбитской и Белослудской слобод обещали, что те не будут впредь заводить «бунты и заговоры», а также приходить к приказчику с «невежливыми речьми» 76.
В ноябре 1672 г. управитель казенного Зырянского соляного промысла гость Афанасий Веневитов обвинил работников промысла в бунте. Ему стало известно, что Семен Соломеин и другие бобыли Зырянских усолий «неведомо какой вымысл воровской думают...» Со своей стороны работники подали жалобу на действия Веневитова, который ведал промыслом» с 1667 г., и возбудили в Москве против него судебное дело, тянувшееся несколько лет 77.
Годы восстания С. Т. Разина были беспокойными и для Тюменского уезда. Разосланные повсюду «памяти» о «бунте» в Поволжье вряд ли вызвали умиротворение среди населения. Знакомый нам уже местоблюститель воеводской должности Ларион Толбузин был встревожен даже такой казалось бы малостью, как состояние изгороди («тына») вокруг тюменской тюрьмы. Отказ посадских людей Тюмени чинить его заставил Толбузина отписать в Тобольск с просьбой об указе78. В октябре 1671 г. тюменские власти послали отписку царю, в которой сообщили, что местные служилые люди и ямские охотники собираются послать в столицу своих представителей с челобитьем. Без санкции из Сибирского приказа в Тюмени побоялись позволить эту поездку. Как о великой победе, могущей порадовать царя, в отписке тут же сообщалось, что «божиею милостью и великих государей счастием добыто на Тюмени два кречата» 79.
73 Там же, № 21, л. 1.
74 ВПИ, ОП. 1,стб. 285, Л. 21.
75 В. И. Шунков. Очерки по истории колонизации Сибири, стр. 221.
76 ВПИ, ОП. 2, д. 189, ЛЛ. 272—275.
77 Н. В. Устюгов. Солеваренная промышленность Соли Камской в XVII веке, стр. 262—265.
78 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, карт. 2, № 282, л. 1.
79 Там же, № 305, л. 1. В 1675 г. выборные посадские люди Тюмени просили об отпуске в Москву с челобитьем «о своих нужах» (ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 4, л. 1).
338
Население чинило препятствия посланной из Москвы экспедиции Я. Т. Хитрово. В мае 1672 г. ямские охотники Тюмени отказались дать подводы для отправки к Хитрово кузнецов, плотников и кирпичников, выбранных из местных жителей, а также доставки разных материалов. Толбузин пожаловался на них в Тобольск80. Отправка людей и грузов все-таки состоялась, если судить по тому, что в июне и июле 1672 г. тобольское начальство предписывало сыскать и вернуть кирпичников, плотников и других людей 81.
Еще более серьезный оборот приняли дела в подсудной Тобольску Шадринской слободе. Из отписки тобольского посланца Афанасия Черницына в Тюмень явствует, что в октябре 1672 г. ее автор имел серьезное поручение, когда посетил Шадринскую слободу. Его задачей было «за бунтовство драгунем учинить наказанье, а иным казнь». Он вез с собой в Тобольск скованных «по указу великих государей» Федора Ясыря и Любима Федорова с женами и детьми. Под «колодников» он просил у Толбузина четыре подводы с конвоем 82.
Следующий, 1673 год доставил также немало хлопот царской администрации. На первый взгляд по пустяковому поводу вспыхнуло возмущение крестьян ряда деревень Верхотурского уезда. Служилые люди покупали у крестьян хлеб. Все шло «без шуму», пока в одной из деревень не возникла ссора при взвешивании покупного хлеба. Как можно догадываться, служилые люди хотели воспользоваться ранее изданными распоряжениями об указных льготных для них ценах на хлеб. Конфликт привел к столкновению между служилыми и крестьянами. Служилых людей избили при весьма одобрительных криках многих сбежавшихся к месту происшествия крестьян. С позором выставленные из деревень, служилые люди потребовали у властей наказания виновных 83. Резкая и решительная реакция крестьян может быть поставлена в связь с их давними протестами против принудительных цен, которые им пытались навязать власти, когда дело касалось продажи хлеба служилым людям 84.
В самый разгар срочных работ по изготовлению судов для тобольского «хлебного отпуска», осуществлявшегося ежегодно с открытием навигации, произошли осложнения на плотбище близ Невьянской слободы в апреле 1673 г. Чтобы побудить плотников и местных крестьян к скорейшему завершению постройки дощаников, верхотурский воевода строго предупредил слободских приказчиков об их личной ответственности за выполнение казенного заказа. Следуя инструкции о самоличном досмотре положения на плотбищах, невьянский приказчик сын боярский Прокопий Буженинов в сопровождении беломестных казаков, прихватив с собой и местного попа для внуше
80 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, карт. 2, № 356, л. 1.
81 Там же, № 373, л. 1.
82 Там же, № 391, л. 1.
83 ВВИ, карт. 21, № 1,лл. 1—6.
84 Об этом эпизоде см. подробнее раздел 4 данного очерка.
339
ния богобоязненного отношения к делу со стороны строивших дощаники, тронулся к плотбищу. Там, где строился дощаник плотника Алексея Лаптева, самого плотника на месте не оказалось. Он уехал в Верхотурье за материалами. Постройку судна без него продолжали его племянники Федор и Иван Лаптевы «с товарищи» (число которых, как часто бывает, не указывалось). Буженинов нашел, что работа здесь идет «тихо» и заметил другие изъяны, о чем тут же в повелительно-угрожающем тоне заявил строителям. Приказчик для острастки пригрозил наказанием Лаптевым и его подручным. Тут и произошло непредвиденное. Лаптевы и их товарищи пришли в ярость и стали в свою очередь грозить Буженинову, называя его вором, и к тому же «кнут сулили». С топорами и «ослопами» они кинулись на приказчика, крича при этом: «Хотя де мы тебя на плодбище и убьем досмерти, то де недорогое дело, за то де нам повешенья не будет, и много де, что нас за то кнутом просекут». За того заступились беломестные казаки, бывшие, разумеется, при оружии. Им удалось отбиться от работников. Буженинов со спутниками поспешил удалиться. Приказчик не замедлил отписать в Верхотурье, откуда был наряжен сыск по этому делу. К сожалению, большая часть следственных документов не сохранилась. Привлечь к дознанию Лаптевых не удалось, так как они, по-видимому, скрылись. В ходе разбирательства дела выяснилось, что крестьяне Невьянской слободы выразили претензии Буженинову, потребовав, чтобы он не пользовался крестьянскими лошадьми для своих служебных разъездов. Воевода это требование счел возможным удовлетворить, но к участникам «бунта» на плотбище занял жесткую позицию. Его помета на деле гласила: «...Велеть тем мужикам учинить наказанье — вместо кнута бить батоги нещадно при многих людех, чтоб, на то смотри, иным было неповадно прикащиков бранить и невежничать, чтоб были при-кащикам страшны» 85.
В этом столкновении важно выделить то «легкое» отношение к возможности убийства приказчика, которое сквозило у строителей дощаника. Действительно, незадолго перед этим летели с плеч куда более чиновные головы, когда полыхала Крестьянская война и восставшие во многих местах круто расправлялись со своими угнетателями. Об этом не могли не знать жители уральских и сибирских уездов, что, впрочем, не скрывало правительство в своих грамотах, адресованных для широкого оглашения.
На отказы давать подводы для служилых людей, едущих с царскими грамотами, жаловались в марте 1673 г. атаман тобольских пеших казаков Осип Никифоров и стрелец Леонтий Фоняков. Их враждебно встретили тюменские ямщики. Пришлось служилым нанимать подводы на свой счет 86. В следующем месяце такую же жалобу на них подала жена полковника тобольских рейтар Ягана Ремеса Анна
85 ВПИ, on. 1, стб. 33, ч. 3, лл. 525—536.
86 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, карт. 3, № 406, л. 1.
340
Микулаева. Не подействовала находившаяся у нее московская подорожная 87.
Наиболее серьезные волнения, вылившиеся в восстание, отмечены в 1673 г. в Кайгородке и его уезде. Кайгородцы посадские и уездные люди возмутились, что с них стали взыскивать дополнительные налоги (на строительство гостиного двора в Архангельске). Воевода Г. X. Волков был отстранен от должности поднявшимися жителями. Изгнанию подверглись также приставы, целовальники и старосты. Несколько месяцев Кайгородок и уезд не подчинялись царской администрации и не платили налогов. Карательный отряд стрельцов, присланных по распоряжению из Москвы, подавил восстание. Дело не обошлось без смертной казни и массовых арестов. Предводителям движения посадскому Аникию Ташкинову и Дмитрию Беркутову удалось скрыться, но впоследствии их изловили и, вероятно, казнили 88. Согласно отписке Г. X. Волкова, зачинщиков движения надо было непременно казнить, «чтобы иным ворам впредь неповадно было воровать и бунты заводить и атаманить» 89. Невольно напрашивается аналогия с восстанием С. Т. Разина, когда казацкие атаманы выступали во главе антиправительственной борьбы народных масс.
Таковы некоторые материалы, характеризующие поставленную тему. Они, при всей их отрывочности и неполноте, все же дают право утверждать, что в изучении проблем второй Крестьянской войны важно учитывать ее влияние на восточные окраины. Урал и Сибирь играли известную роль в продолжении борьбы на нисходящем этапе войны, когда повстанцы стали терпеть поражения. Среди остатков разинских отрядов, действовавших на северном фланге, возникла не лишенная реальности идея превращения некоторых поморских центров, в том числе Соли Камской, в повстанческие оплоты. Ставка делалась на вовлечение в восстание работного люда уральских соляных промыслов. Участие крестьян поморских уездов в восстании С. Т. Разина можно полагать более активным, чем это до сих пор считалось в литературе.
Наконец, выявляется определенный подъем классовой борьбы на Урале и в Западной Сибири начала 70-х годов XVII столетия, совпадающий по времени с тем моментом, когда главные районы Крестьянской войны постепенно выходили из активной борьбы под напором царских карателей. Запоздалый всплеск локальных выступлений на восточных окраинах можно признать своего рода характерным явлением позднего феодализма, отражающим общие закономерности классовой борьбы трудящихся в периоды ее наивысшего подъема. В антиправительственных выступлениях наряду с крестьянами участвуют приборные служилые люди — сами вчерашние крестьяне (драгуны) и ямщики.
87 Там же, № 407, лл. 1—1 об.
88 См. об этом восстании: А. В. Эммаусский. Исторический очерк Вятского края XVII-XVII1 веков. Киров, 1956, стр. 97—98.
89 [А. Верещагин]. Бунт в Кайгородке 1673 г. «Труды Вятской ученой архивной комиссии 1905 года», вып. 1, отд. III, стр. 10.
341
3. Борьба крестьян против принудительных цен
В предыдущих разделах этого очерка предметом исследования служили главным образом открытые формы социального про* теста трудящихся масс Урала и Западной Сибири — восстания, волнения и т. д. Но ими не исчерпывалась классовая борьба против эксплуататоров. Особого рассмотрения заслуживают повседневные проявления антагонизма, не обязательно выливавшиеся в вооруженные столкновения с «властями предержащими», но и не исключающие таковых. Весьма привлекательна задача выяснения внутренних пружин этих явлений классовой борьбы. Одна из них имеет непосредственное касательство к стремлению трудящихся масс добиться свободы торговой и промышленной деятельности. Буржуазный по своей сути лозунг свободы торговли в неоформленном первозданном состоянии нашел отзвук среди крестьян-товаропроизводителей, познавших, что такое рынок и рыночная «повольная» цена. Выступления против таможенных барьеров за понижение ставок обложения сделок на рынке, против злоупотреблений, стеснявших торговый оборот, составляли важное звено в будничной борьбе народных масс против феодально-крепостнического режима.
Отчуждение крестьянами части продуктов земледелия путем рыночной реализации на протяжении XVII столетия для Урала и Западной Сибири стало фактором постоянного порядка. Емкость сельскохозяйственного рынка постепенно увеличивалась. Регулярные закупки в хлебородных уездах производила казна. Но здесь-то и происходило столкновение интересов начинавшего втягиваться в товарное производство крестьянства, главным образом его наиболее зажиточной части, и правительственного режима в области торговли.
Казна прибегала к особенно крупным закупкам хлеба у крестьян Верхотурского уезда. Эти закупки осуществлялись как при посредстве уполномоченных от правительства торговых людей — откупщиков («уговорщиков»), так и местными властями90. Единовременный размер правительственных закупок выражался иногда внушительными цифрами и превышал 10—13 тыс. четвертей.
Так как основным поставщиком хлеба на продажу было крестьянство, вполне закономерно более пристально рассмотреть вопрос об условиях, в которых протекала крестьянская торговля хлебом, когда на рынке она встречалась с казной. По этому поводу имеется не лишенный интереса материал, относящийся частично к Соликамскому и в большей мере к Верхотурскому уезду. Факты говорят, что феодальное государство умело в отношения купли-продажи, казалось бы целиком относящиеся к свободной игре рыночных сил, вносить изрядную дозу внеэкономического принуждения. Правительство в лице местных администраторов придерживалось на протяжении XVII в. довольно определенных принципов, когда дело касалось взаимоотноше
90 Об организации этих закупок см. В. И. Шунков. Очерки по истории колонизации Сибири, стр. 156, 158—171.
342
ний с крестьянами на почве казенных хлебных закупок. При условии совпадения рыночной цены с той, которую давали за хлеб из казны, закупки шли без особых осложнений и только способствовали товаризации земледелия. Однако нередко подобные закупки превращались на практике в насильственное изъятие хлеба у крестьян по заниженным ценам, что вызывало резкое недовольство. Указы из Москвы предостерегали местные власти, чтобы те не нарушали видимости покупки, не забирали хлеб у крестьян даром. Однако неустанные напоминания о «государевой прибыли», которыми сопровождались московские инструкции, открывали самое безбрежное поле деятельности для ретивых исполнителей, развязывая им руки. Местные деятели пропускали мимо ушей лицемерные наставления насчет соблюдения крестьянских интересов при хлебных закупках на государственные нужды.
Возможно, знакомство с правительственными инструкциями о порядке хлебной торговли надоумило пелымского воеводу Ивана Вельяминова. Он в 1625 г., согласно жалобе местных жителей (в том числе крестьян), не отпускал их из Пелыма покупать хлеб в Кошуки, на Ко-шай и в Верхотурье: «А велит им хлеб покупать у себя, а сказывает, что у него хлеба много. Да их же заставливал на себя хлеба пахать сильно и жать, и молотить, и сена косить, и гумно делать, и овин ставить...» 91.
Чтобы обеспечить монопольное положение казны на хлебном рынке, правительство неоднократно издавало распоряжения о запрещении продавать в Западной Сибири хлеб приезжим людям «с Руси» для отвоза по сю сторону «Камня», а также в «непашенные» уезды Сибири. Особенным гонениям подвергалась частная скупка хлеба в Верхотурском уезде торговцами Европейской России. На этот путь подталкивали правительство служилые люди. «Приезжали с Руси,— писали они в челобитной 1622 г., имея в виду предыдущий трехлетний срок,— в сибирские в пашенные городы на Верхотурье и в Туринской острог и на Тюмень, торговые и промышленные люди, и выкупали в тех городех хлеб дешевою ценою, и отвозили в Монгазею на одном коче четьи по 300 и по 400 на продажу, а не про свою нужду, а им де, служилым людем, хлеба про себя купити негде». Просьба челобитчиков состояла в том, чтобы власти запрещали продавать приезжим людям в одни руки более 2 четей (пятипудовых), а остальной купленный хлеб «велети имати» для нужд служилых по цене 1 руб. четверть. Сообщенная в отписке эта жалоба вызвала неприятную для верхотурских властей реакцию. Из Москвы им отправили грамоту, в коей не без досады было замечено, что «нам то ведомо и без их челобитья». Воеводы получили выговор за неисполнение прежде данных указов о запрещении торговым и промышленным людям покупать в Верхотурье хлеб «в закуп... и в отвоз». Вновь подтверждая этот запрет, грамота, однако, воздержалась от четкой количественной регламентации продажи хлеба в одни руки, ограничившись расплывчатой формулой, «чем сытым быти». Если у кого будет «многой хлеб», из
91 СП, кн. 6, лл. 127 об.—128 об.
343
лишки указывалось брать в казну, платя по 1 руб. за пятипудовую четверть. За нарушение указа грозила ни много, ни мало смертная 92 казнь .
Столь же неодобрительно смотрели в московских приказах на получившую заметное распространение практику, когда представители поморских уездов вместо доставки «сошных запасов» натурой предпочитали приезжать в Верхотурье с наличными деньгами и закупать хлеб на месте92 93. В 1621 г. воеводы Перми Великой имели указ из Москвы о приобретении в казну хлеба не дороже 20 алт. за четверть ржи, круп и толокна, даже тогда, когда «торговая цена» стоит выше этого уровня 94. Более дифференцированная оплата была установлена в конце следующего года. Тогда признавалось, что в прошлое время жители Перми Великой от этого испытывали «нужу» вследствие малых цен 95.
Регламентация хлебной торговли шла еще дальше. Основываясь на правительственных указаниях, верхотурский воевода в 1643 г. потребовал у приказчика Ирбитской слободы Василия Муравьева отчета о состоянии частной торговли хлебом в слободе. Как явствует из отписки В. Муравьева, «на Верхотурье ведомо учинилось: приезжают де с Тюмени и ис Туринсково острогу и с Тюменсково и Туринсково уезду из слобод и с Верхотурья торговые и промышленные люди и пашенные крестьяне, покупают де в-Ырбитцкой слободе рожь и всякой много хлеб в закуп, а государю они на Верхотурье о том не бивали челом» 96 97. Таким образом, даже внутрисибирская хлебная торговля подлежала строгому контролю властей и могла осуществляться только с их разрешения. К таможенным рогаткам добавлялись еще чисто административные. Хотя в своей отписке приказчик и отрицал, что в Ирбитской слободе идет торговля хлебом «в закуп», его аргументация была далеко не безупречной. В. Муравьев счел нужным заметить, что из Чубаровой, Киргинской и других слобод Тобольского уезда «пашенные крестьяне ездят и сами с продажным хлебом на Верхотурье мимо Ирбитскую слободу». Но он оговорился, что не исключены случаи, когда ирбитские крестьяне «утаяся» ездят в Верхотурье продавать рожь. «А опричь тово в закуп на Ирбите марта по 9 число ржи и никакова хлеба не покупывали»,—успокаивал В. Муравьев 97 верхотурское начальство .
Царские власти не хотели считаться с тем положением, что деятельность скупщика — неизбежное следствие развития торговли, что попытки удержать торговлю на уровне мелкой, раздробленной купли-продажи не содействуют, а препятствуют экономическому росту далекой «Сибирской землицы». Искусственно созданный режим «огосударствления» скупщика, превращение его в агента правительства по ка
92 АИ, т. III, № 107, стр. 151.
93 ААЭ, т. II, № 101, стр. 199.
91 АИ, т. III, № 99, стр. 137—138. В 1609 г. еще покупали хлеб «по тамошней цене», «как меж себя купят» (ААЭ, т. II, № 101, стр. 198—199).
95 АИ, т. III, № 115, стр. 168—169.
ВВИ, карт. 4, № 2, лл. 7—9.
97 Там же.
344
зенным закупкам хлеба тормозили стабилизацию сибирского рынка. 4 принудительные, заведомо заниженные цены на покупаемый у крестьян хлеб очень больно ударяли по крестьянскому хозяйству, особенно малосостоятельному. Отказаться от роли продавца в такой ситуации по существу было равносильно ослушанию властям, за что крестьян ждали наказание и нещадный правеж. Характерно, что подобные навязанные сделки очень часто оформлялись поручными записями по продавцам. Об этом, например, свидетельствует роспись крестьян Невьянской слободы от 1644 г., у которых был закуплен хлеб в казну98 99 100. При этом нередко «уговор» с тем или иным крестьянином о продаже условленного количества зерна происходил еще до снятия и обмолота урожая, так сказать, в кредит.
Описанный выше конфликт ирбитских крестьян с администрацией и различное толкование указов о хлебной торговле были закономерным результатом противоречий в сфере рыночных отношений. Как бы ни пытались верхотурские власти представить крестьян злоумышленными противниками казенных закупок вообще, действительность выглядела иначе. При «торговой цене» продавцы хлеба не разбирались, кто его у них покупает. Но в том-то и суть, что распоряжения воеводской администрации подчас могли быть поняты как запрещения хлебной торговли вообще. Поэтому крестьяне имели основания быть недовольными и протестовать. Такое, например, указание поступило в ноябре 1641 г. приказчику Ирбитской слободы. После протестов крестьян были даны разъяснения, но они только запутали приказчика и жителей слободы ". В следующие годы, как мы видели, эта неразбериха продолжалась.
Столь неравноправное положение крестьянина, когда он поневоле выступал контрагентом казны, наносило ущерб крестьянскому хозяйству, а для малообеспеченных крестьян грозило даже нарушением простого воспроизводства. Несмотря на грозившие репрессии, крестьяне предпринимали попытки уклониться от невыгодных сделок с казной. В марте 1643 г. ирбитский приказчик В. Муравьев сообщил в Верхотурье, что крестьяне опротестовали назначенную цену (от 40 до 42 коп. за таможенную четверть). «И крестьяне по той цене ржи продавать не хотят, а говорят они: и так де мы продаем рожь дешевою ценою, от неволи»,— невесело рапортовал В. Муравьев, испрашивая дальнейших указаний 10°. Последние не замедлили поступить. Отвечая Муравьеву, верхотурская приказная изба с неудовольствием оценивала сообщенные им сведения и считала доводы крестьян, а косвенно и приказчика неосновательными. До 9 марта 1643 г. в Ирбитской слободе было куплено «на государя» 420 четвертей ржи «в казенную меру» по 6 алт. 3 ден. за четверть. «А болыпи де того крестьяне по той цене ржи не продают, а сказывают, что они продавали рожь дешевою ценою от неволи»,— констатировала «память»
98 ВПИ, оп. 2, д. 45, лл. 21—43.
99 Там же, д. 31, лл. 14—15.
100 ВВИ, карт. 4, № 2, л. 9.
345
неутешительный исход переговоров Муравьева с местными крестьянами. Но далее шла резкая критика этого тезиса. «И то они, ирбитцкие крестьяне, плутают, не хотят на государевы деньги хлеба продать по прямой цене, как они хлеб покупают меж собя, а все наровят хлеб продать приезжим торговым людем на скуп»,— гневались верхотурские власти, уличая ослушников-крестьян. Не осталось без ответа колкое замечание крестьянской сказки о продаже хлеба в казну «из неволи». Со ссылкой на прежние верхотурские памяти о хлебной покупке указывалось, что распоряжения насчет принуждения крестьян не было и нет. «Только в верхотурских памятех написано, чтоб ирбитцкие крестьяне и всякие люди хлебных запасов не продавали на вскуп для указу, никаким людем многих хлебных запасов в закуп покупать не велено. А кому будет ирбитцким пашенным крестьяном лучитца для своей нужи хлеба продать или купить невеликое про себя, а не на скуп, о том в верхотурских памятех заказу нет»,— разъясняла свою позицию воеводская администрация, настаивая на правомерности прежней цены 101. И позже власти Ирбитской слободы получали распоряжения собирать слободских крестьян и уговариваться с ними о ценах на приобретаемые в казну хлебные запасы. Так было и в 1673 г., когда приказчик Илья Будаков доносил, что взял у крестьян сказку «почему у них четь ржи ныне купят и есть ли у кого у крестьян ныне хлеба ржи продать...». Однако крестьяне разочаровали власти, заявив, что хлеб распродан еще «по зимному пути» (дело было в конце мая) 102. В 1682 г. вновь повторено запрещение скупать хлеб 103. ОкончателЪная санкция на покупку по уговорной цене принадлежала воеводе. На важность этого поручения, которое выпало на долю ирбитского приказчика в 1660 г., указывает требование уведомить Верхотурье о результатах «уговора» нарочным ездоком 104. Когда в Ирбитской слободе был собран крестьянский сход по поводу продажи хлеба в казну, то приказчик не получил от крестьян прямого ответа насчет цены. Ему пришлось удовольствоваться весьма туманным заявлением крестьян: «продадим, как цена обдержит» 105. Следовательно, крестьяне выжидали, как сложится рыночная конъюнктура, чтобы выдвинуть свои условия. Разумеется, с этими условиями власти считались очень мало. В сентябре 1661 г. с крестьян Невьянской слободы требовали продажи ржи и овса, несмотря на то, что они хлеб прошлого урожая «весь приели», а хлеб текущего года еще не был убран с полей. К тому же крестьяне заметили, что «и цены, по чему взять за осьмипудную четь за рожь и за овес, того ныне не знаем» 106.
101 ВПИ, on. 1, стб. 151, ч. 3, л. 175—175 об. Над этим документом (он сохранился в виде отпуска) изрядно поработали его составители. Пространные рассуждения появились в нем при повторном редактировании.
102 Там же, стб. 5. лл. 153—154.
103 АИ, т. V, № 103, стр. 164.
104 ВВИ, карт. 8. № 7, Л. 8.
105 Там же, № 12, л. 3.
106 Там же, № 35, л. 32.
346
Более острый конфликт возник в 1665—1666 гг. Поводом к нем} послужило введение на территорию Верхотурского уезда дополнительных военных сил, что явилось запоздалой реакцией на погром зауральских слобод во время башкирского восстания 1662—1664 гг. 10< В уезде были расквартированы солдаты полка Дмитрия Полуектова и рейтары «полуполковника» Василия Блакана. По распоряжению из Тобольска, служилые люди получили разрешение покупать хлеб и другое продовольствие по указным ценам — 2 алт. за пуд ржи, 10 ден. за пуд овса и 10 коп. за пуд круп и толокна 107 108. Для крестьян же это разрешение было обязательством продавать хлеб по ценам не выше установленного уровня.
Судя по отписке приказчика Тагильской слободы Андрея Вернадского, крестьяне отказались продавать служилым людям продовольствие и фураж. А. Вернадский обвинял местных крестьян и «всяких жилецких людей» в непослушании и писал, что те «огурны» и справиться с ними он не в состоянии. Приказчик просил выслать стрельца из Верхотурья для правежа хлеба на крестьянах. Да, А. Вернадский не оговорился, он именно настаивал на правеже, путем которого рассчитывал воздействовать на крестьян, чтобы те под влиянием палок стали сговорчивее и не отказывались продавать хлеб служилым людям. В верхотурской приказной избе с пониманием отнеслись к отписке приказчика. Резолюция на отписке подтвердила прежнее распоряжение о продаже крестьянами хлеба служилым людям по указным ценам. В том случае, когда крестьяне добровольно не пожелают продавать хлеб, рекомендовалось его брать силой, но не даром, а выплачивая соответствующую сумму из расчета указных цен 109 110. Оказавшиеся в затруднительном положении служилые люди расквартированных полков со своей стороны выражали резкое неудовольствие, винили местные власти и даже бунтовали. К приказчику А. Вернадскому они «с великим шумом» приходили «невежливо» к судебной избе «у церкви божией» и угрожали ему.
Острота вопроса усугублялась тем, что в ряде слобод Верхотурского уезда в 1665 г. был недород хлеба. Невьянские крестьяне жаловались верхотурскому воеводе Ивану Колтовскому, что с них правят хлебные припасы ратным людям, тогда как «им, крестьяном, тем ратным людем делать круп и толокна продавать нечево». Невьянские крестьяне вследствие «недорода большого» просили освободить их от этой тяжкой обязанности. Верхотурский воевода не рискнул решать данный вопрос самостоятельно и адресовался в свою очередь к разрядному воеводе в Тобольске. Со своей стороны служилые люди обвиняли невьянских крестьян в нежелании продавать хлеб по указанным ценам ио. Крестьянская жалоба так и была, по-видимому, по
107 Н. В. Устюгов. Башкирское восстание 1662—1664 гг.— «Исторические записки», т. 24, 1947, стр. 30—110.
103 ВВИ, карт. 10, № 32, л. 1.
109 Там же, №25, л. 14—14 об.
110 Там же, карт. 11, № 9, л. 5; ВПИ, оп. 2, д. 122, лл. 117—119.
347
хоронена в «столпах» воеводских канцелярий Верхотурья и Тобольска. Весной 1666 г. невьянцы вновь подали челобитье по тому же вопросу. Выясняется, что с недородом на их пашне власти не посчитались, продолжая взыскивать хлеб на продажу правежом. Крестьяне писали, что покупают рожь и другой хлеб в иных слободах «дорогою ценою», «а отдаем... ратным людям салдатам по указной цене, по 2 алт. пуд». На правеже крестьян нещадно били. «А хлеба нам купить нечем, потому что мы... нужны и бедны, покупаючи хлеб дорогою ценою обнищали и обдолжали великими долги»,— заключали свою челобитную невьянцы 11Бедственное положение крестьян Невьянской слободы вынуждены были признать и местные администраторы. Верхотурскому воеводе стало известно, что вследствие неурожая «многие де крестьяне меж дворы скитаютца христовым имянем и по другим слободам за поруками кормятца» 111 112. Но даже в тех случаях, когда властям удавалось выколотить из крестьян какое-то количество хлеба на продажу ратным людям, конфликт далеко не исчерпывался. Ратные люди возмущались, что им продают по указной цене недоброкачественный хлеб. Образец «охульного» хлеба, запечатанный «в плату», по требованию служилых людей был отправлен в Тобольск 113. Привилегированным правом покупки хлеба у крестьян по указным ценам наряду с вновь прибывшими солдатами и рейтарами хотели воспользоваться и сибирские служилые люди, например тюменские конные казаки. Однако крестьяне Верхотурского уезда воспротивились этому, доказывая, что льгота на сибирских служилых людей не распространяется 114.
Неурожаи в ряде слобод, последствия недавнего разорения от башкирских феодалов привели к значительному сужению операций на местном рынке не только хлебом. В 1666 г. приказчик Ирбитской слободы Яков Давыдов не смог выполнить казалось бы очень легкого задания из Верхотурья: купить у местных крестьян по вольной цене 2 пуда сала говяжьего «доброво». Я. Давыдов доносил воеводе, что ирбитский крестьянский староста «приходя не по одно время, сказывал, что де он сала купить у многих крестьян спрашивал и нас-просить не мог, потому что в-Ырбитцкой слободе мясников никово нет и скотом от татарского разоренья оскудели. А и достальное де скотишко у крестьян выкупили ратные люди рейтары и солдаты» 115. Не исключено, что крестьяне, имевшие продажное сало, намеренно скрывали его, опасаясь, что и здесь, как с хлебом, администрация додумается до принудительных цен.
Крестьяне противились нажиму и по другой линии, косвенно также повышавшей хлебные цены, но уже не в пользу их, как потребителей. В 1667 г. была повышена плата за помол зерна, привозимого на казенную Режевскую мельницу (вместо 2 алт. 4 ден. с четверти стали
111 ВВИ, карт. 11, № 12, лл. 8—9.
112 Там же, лл. 6—7.
113 Там же, л. 6.
114 Там же, лл. 8—9.
115 Там же, № 4, л. 38.
348
брать 3 алт. 5 ден.). Это привело к тому, что крестьяне отказывались пользоваться казенной мельницей и та была обречена на простои 116 117.
«Указные цены» пытались установить местные администраторы и на сено. В 1676 г., чтобы устранить конкуренцию казенной продаже сена с «государевых лугов», состоялось запрещение «всяких чинов людям» в Верхотурье сбывать «собинное сено» приезжим людям. Была установлена цена в 2 гривны за полукопну «зимнюю мерную» 117 казенного сена Х1/.
В Тюмени летом 1672 г. потерпел крах один финансовый эксперимент, предпринятый по указу свыше и имеющий отношение к практике принудительных цен. Присланную туда соль было велено менять на хлеб — «за тюменскую таможенную четь по 4 пуда с полупудом соли, а больши того давать не указано». Эти сделки предполагалось записывать в особые книги. Правивший тогда в Тюмени вместо воеводы сын боярский Ларион Толбузин «велел бирючю клич кликать по многие дни, чтоб тюменские всяких чинов люди меняли за соль рожью по указной цене». Но ожидания не оправдались, и Толбузин сокрушенно доносил в Тобольск: «И на тое соль на Тюмени на мену рожью никого не объявилось, потому что на Тюмени в рядех рожь покупают полосьмины в 10 алт., а соль продают из лавок всякие торговые люди по гривне и по 3 алтына пуд» 118. Нежелание считаться с рыночной конъюнктурой проявилось тут наглядно и обрекло затею казны на полный провал.
Итак, на рынке мы наблюдаем острую борьбу между казной и крестьянством, добивающимся большей свободы в торговых делах. Практика казенных закупок показала, что вольный рынок требует больших затрат, ибо цены на хлеб в это время быстро растут. Требования к местному рынку иногда оказывались чрезмерными119 120. Когда же правительство пыталось регулировать хлебные цены в собственных интересах, это приводило к дезорганизации хлебного рынка и усилению недовольства крестьян. Чрезвычайно ярко это недовольство вмешательством феодально-крепостнического государства в крестьянскую хлебную торговлю выразили ирбитские крестьяне. Они в 1643 г. заявили приказчику В. Муравьеву, имея в виду стеснительные для них правительственные меры: «мы стали запертые люди, нельзя де нам стало из воли ни купить, ни продать. И мы де хотя хлебца и упашем, и нам де из воли и продать не дадут и окупу де нам в том не стало» 12°.
Попытки феодально-крепостнического государства даже торговлю превратить для крестьян в разновидность тягла, внести свои «поправ
116 ВПИ, оп. 1, стб. 146, ч. 1, л. 130.
117 ВВИ, карт. 23, № 14, л. 6.
118 Ахив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, карт. 2, № 374, лл. 1—3.
119 В. И. Шунков. Очерки по истории колонизации Сибири, стр. 169—170.
120 ВВИ, карт. 4, № 2, л. 9. Вряд ли случайно данный вопрос столь прямо и остро поставили ирбитские крестьяне, если учесть, что здесь росла и крепла Ирбитская ярмарка, оказывавшая большое влияние на экономику соседних районов.
349
ки» в формирование хлебных цен на рынке противоречили экономическому развитию. Вызывая протест крестьян, эти меры приводили к обострению классовой борьбы и заставляли правительство в своей политике больше учитывать экономический момент.
4. Некоторые черты идеологии крестьян
В исследовании проблемы классовой борьбы очень важно учиты-тывать идеологическую сторону. Немыслимо себе представить борьбу классов без столкновения идейных представлений господствующих слоев и эксплуатируемого народа.
Нет и не может быть класса без идеологии, равно как идеология в антагонистическом обществе не может не быть классовой. Сколь бы ни были незрелыми, утопичными, туманными, не освещенными классовым сознанием оплетенные религиозными предрассудками идейные воззрения русского крестьянства той эпохи, они должны изучаться и приниматься в расчет как фактор классовой борьбы.
Это важно подчеркнуть в той связи, что существуют мнения, будто понятие «идеология» не может применяться по отношению к крестьянству столь давних времен. Автор этих строк убежден в том, что невозможно все явления общественных противоречий идейного порядка непременно зачислять по разряду «социальной психологии». Само определение «социальной психологии» создает впечатление какого-то слишком пассивного, абсолютно недейственного состояния человека, скорее ближе касающегося предмета медицины, чем истории. Но не в спорах о понимании задач «социальной психологии» наша цель. Скажем лишь одно: названный раздел науки ни в коем случае не должен подменять изучения идеологии и идейной борьбы народных масс периода феодализма.
Столь многообразную и слабо разработанную тему мы предполагаем затронуть лишь в некоторых аспектах, не претендуя на большее, чем попытка постановки отдельных вопросов и обобщения относящихся к ним фактических данных.
Еще Энгельс при изучении положения в России заметил, что ее история знает крупные крестьянские восстания. Общей их чертой он считал то, что крестьяне, как правило, выступали против господствующего строя, «но против царя — никогда» 121. Даже беспощадный урок «кровавого воскресенья» 9 января 1905 г., преподанный царизмом трудовому народу России, не сразу развеял веками лелеемую и сверху поддерживаемую идею о справедливом «отце народа». Конечно, эта наивная вера в монарха имеет исторически обусловленные корни, уходящие далеко в глубь веков. Ореол верховной власти возник отнюдь не сразу и небеспочвенно. Христианизация страны проходила под эгидой верховной власти, многие князья были канонизированы. Избавление Руси от ига татарских ханов, объединение Руси в центра
121 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 18, стр. 547.
350
лизованное, сильное государство, с детства вместе с молитвами внушаемая мысль о царе — заступнике народа — все это факты, которые стояли у колыбели того явления, которое именуется «наивным монархизмом» и «царистской» идеологией народных масс. Представление о святости царской власти и царской особы умело культивировалось всей правительственной политикой и узаконенным бытовым укладом. Именем государя вершились большие и малые дела. Любая челобитная адресовалась непременно монарху, даже если касалась очень мелкого вопроса, находившего разрешение на месте.
Сильным оружием, притуплявшим распознание трудовыми массами эксплуататорской сущности царского правления, был, если так можно выразиться, «патриархальный демократизм» его. Можно себе представить, какое впечатление производили, например, благоприятные решения, принятые правительством по челобитьям, посланным в Москву. А нужно сказать, что их было немало. Пусть они касались не слишком широкого круга и совсем недалеко идущих уступок. Дозволенная черносошным крестьянам практика подачи индивидуальных и коллективных челобитных непосредственно в Москве на имя царя широко бытовала в XVII — начале XVIII в. Челобитчикам и их пославшим не могло не импонировать то обстоятельство, что ответные грамоты с изложением положительной позиции центральной власти, адресованные местным воеводам, пересылались непосредственно через просителей. Те, объявившись у себя дома, передавали «государев указ» воеводе. Эти факты надолго запоминались и поддерживали настроения царистского свойства. О «многолетнем здоровье» государя пели молебны в церквах — и это входило неотъемлемым элементом представлений об окружающем мире уже с детских лет. По случаю царских праздников иногда прощали недоимки налогов, долгое время бесплатно выдавалось «погребное питье». И, наконец, земля, по которой ходили люди, которая их кормила и принимала на вечный покой, звалась тоже «государевой». Умело использовало правительство факты амнистии по случаю тех или иных событий государственного или династического порядка, особенно, когда дело касалось уже назначенной, но в последнюю минуту отмененной смертной казни 122.
Коль скоро доходило дело до антагонизма населения с местными правителями (воеводами, приказчиками и т. д.) — а это было частым явлением — царская власть и тут выработала довольно гибкую линию. Одной рукой она поддерживала блюстителей государевых интересов, другой — время от времени карала наиболее ретивых лихоимцев и притеснителей. Наряжаемые по челобитьям о злоупотреблениях должностных лиц сыски с опросом сотен людей (особенно «повальные обыски») также создавали представление о «справедливости» верховной власти, о ее нелицеприятном отношении ко всем слоям общества. Наказы новым воеводам содержали стереотипные, но имевшие некоторый эффект пункты, в которых резко, в выражениях гневного
122 См. ДАИ, т. X, № 87, стр. 401—402.
351
осуждения говорилось о деятельности воевод-предшественников. Им инкриминировались все смертные грехи, едва ли не все претензии к ним, изложенные в челобитьях населения, подтверждались. Следовательно, порок получал возмездие, справедливость будто бы торжествовала. Следуя полученным инструкциям, назначенный воеводой Чердыни Иван Васильевич Львов в 1646 г. велел разослать памяти с призывом приезжать к новому воеводе бить челом о крестьянских «управных делах». Оповещению подлежали все станы уезда 123. Существенно не изменилось положение вещей и в начале XVIII в. После восстановления воеводского управления в Кунгуре (1706 г.) новый правитель получил наказ: «Наперед всего сказать кунгурским всяких чинов служилым и жилецким, и торговым, и приезжим людем великого государя... жалованное милостивое слово, что великий государь их... пожаловал, велел беречь и нужды их розсматривать, чтоб им ни от кого ни в чем нужи, и тесноты, и убытков, и обид, и продажи, и налоги не было б, и они б... ево царским милостивым призрением и жалованьем жили в тишине и в покое безо всякие нужи...» Но одновременно вменялось в обязанность воеводе «накрепко» проведывать о «шатости» и «измене», поощряя доносы и «придобря лутчих людей». И тут же говорится, что ко всем без изъятия жителям надо «держать... ласку и привет и береженье», «не жесто-чить» население и т. д. Арсенал приемов царской политики тут представлен богато 124.
В критическую пору «смутного времени» правительство Василия Шуйского не скупилось на посулы всем, кто оставался верен ему. Грамота 1609 г., отправленная в Соль Каменскую воеводами из Ярославля, призывала к поддержке власти царя и, обращаясь к «лучшим» людям, обещала: «за то велит вас государь на многи лета отарханить, торговать безданно и безпошлинно» 125. Публичные оглашения перед народом царской «милости», что впредь население может рассчитывать на полное понимание его нужд, прекратятся притеснения, суд станет более беспристрастно разбирать дела и т. п. — имели действие. И хотя народ на собственном опыте убеждался, что подобные обещания остаются чаще всего на бумаге, это вселяло надежды на изменения к лучшему. Сменялись поколения, а надежда продолжала жить. Движение повторялось по кругу, будучи не в силах подняться на более высокую ступень, поскольку для этого требовался не только опыт. Однако эпоха преобладания мелкого крестьянского хозяйства, медленность общественного прогресса, культурная отсталость, сила привычки не создавали условий для научного осмысления и теоретического обобщения повседневной борьбы трудящихся масс. И то и другое явилось завоеванием другого исторического периода, иного класса трудящихся.
123 Архив ЛОИИ, Соликамские акты, карт. 3, № 794.
124 СП, оп. 5, д. 968, лл. 4—8.
125 АИ, т. II, № 204/II, стр. 237.
352
В. И. Ленин писал, что крестьяне и в крепостническую эпоху боролись против угнетения «как умели и как могли»126. Это в полной мере может быть распространено на сферу идеологии. Как бы глубоко ни укоренились в сознании народных масс царистские иллюзии, ходом самой жизни они стихийно противоборствовали официальной идеологии. И что весьма примечательно — это противоборство вырастало нередко на той же самой почве.
Крестьяне всегда упорно боролись за право подавать жалобы на имя царя и считали свои действия в этом направлении вполне законными. Сигналом-предостережением заканчивались челобитные, что в случае непринятия мер со стороны правительства по облегчению положения податели жалобы «разорятся» и будут «брести розно». Из жизни было хорошо известно, что это значило. Нельзя здесь усматривать лишь трафаретную клаузулу, не заключающую серьезной смысловой нагрузки и не влекущую за собой последствий. Запустение многих сел и деревень Поморья в связи с уходом населения на Урал и в Сибирь—тому наглядное свидетельство. Ему и предшествовало и сопутствовало обилие челобитных крестьянских «миров» правительству. Чрезвычайно выразительной и эффектной была предпринятая невьянскими крестьянами в 1675 г. демонстрация невозможности платить большую сумму на так называемые «городовые издержки». Приказчик слободы долго держал крестьян на правеже, однако те отказывались вносить новые налоги. В своей отписке воеводе приказчик сообщал: «И тех денег староста с крестьян собрать не мог, потому что приспело время страдное». Но самое главное, что поставило приказчика в тупик, заключалось в другом. «И приносили к старосте в поборных деньгах ральники, и косы, и серпы, и староста у крестьян в тех поборных деньгах ральников и кос и серпов не имал»,— сообщал весьма растерянно приказчик. Такой внушительный жест крестьян обозначал и отчаяние и протест, что, оказывается, еще ранее обескуражило самого воеводу. Когда в слободу приезжал воевода Ф. Г. Хрущев, «они, крестьяне, в то время к старосте ральники, и косы, и серпы в поборных деньгах приносили ж, и Федор Григорьевич, видя их крестьянскую скудость, в тех деньгах им... дал сроку», отменив на время и правеж. Значительно ранее (в 1645 г.) крестьяне той же Невьянской слободы наотрез отказались платить выдельной хлеб с «лишних» пашен. Чтобы укрепиться в этом своем намерении, они сыну боярскому Дмитрию Лабутину дали сказку, «в том, что по государеву указу и по верхотурской памяти велено ему править на них государева недомерново хлеба 585 чети ржи по 7 пуд четь. И им де того государева недомерново хлеба не давывать. В том они ему, Дмитрию, и отказную память дали». Это сделали староста Фока Киприянов и 63 невьянца от имени всех крестьян слободы. За ослушание и составление отказной памяти Ф. Киприянов и один «лучший» крестьянин были вытребованы в Верхотурье и здесь наказаны: их было велено «бити
126 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 7, стр. 194.
12 А. А. Преображенский 353
кнутом по торгом нещадно». На месте той же экзекуции для острастки подвергли четырех невьянских крестьян, «чтоб им, невьянским, и других слобод... крестьяном вперед неповадно было воровать и государева указу ослушатца». Та же картина повторилась в последующие годы. За неплатеж «выдельного» хлеба шла усиленная агитация. Сдавшихся перед угрозами крестьяне просто не допускали до житниц и возвращали обратно 127.
Соликамские посадские люди и окологородные крестьяне в течение многих лет добивались у правительства урегулирования их отношений с иногородними торговыми людьми, владевшими соляными варницами. В конце концов после настойчивых челобитий им удалось получить согласие центральных властей на то, чтобы иногородние солевары платили тягло вместе с жителями посада и ближайших станов. Торговые люди не менее энергично оборонялись, власти проявляли колебания. Эта обширная переписка изобличает основательную осведомленность тяглых людей в государственных законах и их интерпретации 128.
Любопытной страницей идеологических противоречий того времени было разное толкование законодательных норм, например того же Соборного Уложения 1649 г., встречающееся у властей и крестьянских общин. Последние при активном участии грамотных односельчан или нанятых на «мирские» деньги «писчих дьячков» давали иной раз очень оригинальную трактовку соответствующих статей законов. И, разумеется, в свою пользу. Так случилось, например, в 1703 г. при проведении следствия о крупном крестьянском восстании на территории Кунгурского уезда. Обвиненные в «бунте» и вооруженном приходе к властям «скопом», что по Соборному Уложению сурово каралось, крестьяне выдвинули контробвинения воеводе Калитину. Они доказывали при этом, что шли «немногими людьми» с челобитьем, а это законом не преследовалось 129 130.
Жители Кунгурского уезда, изгнавшие воеводу А. И. Калитина, прибывшего к ним из Верхотурья, послали челобитье в Москву с очень своеобразной трактовкой передачи этого уезда из ведения Ратуши в подчинение Сибирского приказа 13°. Здесь уместно вспомнить и о том споре, доходившем до больших юридических тонкостей, который возник между гостями Панкратьевыми и крестьянами соседнего с Уралом Яренского уезда, где располагались Сереговские соляные промыслы. В 1700 г. Панкратьевы получили на основании царского указа от 14 апреля три волости Яренского уезда, население которых было обязано работать на промыслах. А в 1712 г. крестьяне возбудили вопрос об отписке их по-старому в число черносошных. Восьмилетняя тяжба, странствовавшая из одной канце
127 ВПИ, оп. 2. д. 42, лл. 10—21.
128 Архив ЛОИИ, Соликамские акты, карт. 5, № 1278; карт. 8, № 44.
129 А. А. Преображенский. Очерки колонизации Западного Урала в XVII—начале XVIII в., стр. 270—272.
130 СП, оп. 5, д. 845, лл. 2 об.—3.
354
лярии в другую, окончилась победой крестьян. Они нащупали слабое место в юридической стороне дела и умело использовали это Крестьянские челобитчики подали шесть аргументированных жалоб за эти годы, и одним из главных козырей являлось то, что Панкратьевы не имеют подлинного царского указа на владение, а, стало быть, действуют самовольно. Розыски указа не увенчались успехом — его нигде не было. Челобитные крестьян изобиловали справками из документов, к ним прилагались списки с платежных отписей и т. п. Сенат в 1720 г. вынужден был согласиться с претензиями крестьян, их возвратили в разряд черносошных131.
Не раз крестьяне умело пользовались слабыми местами не очень слаженного аппарата власти. В частности, они играли на спесивых, местнических счетах городовых воевод, которые ревниво оберегали свою «честь» и не желали друг другу уступать ни в чем. Так, при самовольном уходе крестьян в другие местности, даже будучи там сысканными «имянно», они доказывали, что «не слушают» грамот своих прежних правителей. При этом крестьяне требовали, чтобы грамоты и послушные памяти исходили от воевод тех уездов, где они поселились. Завязывалась долгая и нудная переписка воевод, испрашивавших указаний из московских приказов, чаще всего не приводившая к эффективным мерам.
Унификация налогового обложения, ликвидация пестроты поборов и остатков натуральных повинностей там, где утвердился денежный оброк, в значительной степени были результатом упорной, повседневной борьбы трудящихся масс. Материал об эволюции ренты на восточных окраинах, сообщенный во втором очерке, служит одним из подтверждений этого тезиса. В сентябре 1699 г. крестьяне Белоярской слободы выразили самое решительное несогласие с воеводской властью по поводу порядка взыскания выдельного хлеба с «лишних» пашен. Прибывшие в слободу «выдельщики» не добились ничего. Крестьяне, собранные по этому случаю, стали приступать к посланцам с вопросами, на которые те не смогли вразумительно ответить. «Есть ли де о том с Москвы грамота?— вопрошали они.— То де Козьма Петровичь (Козлов.— А. П.) сам удумал, наклады на нас накладывает, да и выдел хочет наложить». В Новопышминской слободе выдельщиков не пустили на поля, отказали им в подводах, говоря, что уплата денежного оброка поглощает другие поборы, в том числе и выдельной хлеб 132. Убежденность в законности своих требований подкреплялась ссылками на «государев указ».
Вот почему крестьяне чрезвычайно упорно добивались возможности содержать своих людей на должностях писчих дьячков, отказываясь принимать навязываемых администрацией людей.
Острый конфликт на этой почве разыгрался в Невьянской слобо
131 Н. В. Устюгов. Из истории борьбы черносошных крестьян против приписки к промышленным предприятиям.— «Из истории рабочего класса и революционного движения». Сб. статей памяти А. М. Панкратовой. М., 1958, стр. 73—80.
132 ВПИ, оп. 1,стб. 15, лл. 156, 179.
355
12»
де. Тут еще в 40-х годах XVII в., по словам крестьянского челобитчика Евтифея Григорьева Костромы, «всякие мирские дела и челобитные пишет мирской наемный дьячек» 133. Так было и позже. В ноябре 1676 г. невьянскими крестьянами была представлена приказчику сказка относительно предполагаемого смещения их «писчего дьячка» и замены его выдвинутым «по государеву указу». Они твердо возражали против назначения «житничного дьячка» Дмитрия Данилова «наши мирские дела писать». «И нам он, Дмитрей— говорилось в сказке,— к нашему мирскому письму не надобен. А ныне у нас пишет наши мирские дела крестьянской сын Оська Федотов по нашему мирскому приговору. В том ему, Оське, дан и приговор, что писать ему наши мирские дела у нашего мирского старосты». Крестьянский отказ от кандидата, назначенного администрацией, был продиктован в большой мере нежеланием увеличения расходов на содержание письмоводителя. Об этом говорят дальнейшие слова сказки: «А пишет он, Оська, у нас не из большего найму в нашем мирском деле, и мы наймуем к мирскому письму вольных и дешевых». Намек тут очень прозрачен: ставленник администрации не сможет выполнять свои функции так, как хотелось бы крестьянам, ибо он не волен в своих поступках. К тому же «ему, Дмитрею, от нас надобе наем большой», на что крестьяне согласиться не могут, подчеркнув это в заключение своей сказки. Ее писал Осип Федотов, а заверил невьянский поп 134. Занятая невьянцами позиция была прямым вызовом властям.
В Ирбитской слободе одно время «мирские дела» писал по совместительству дьячок судной избы. Крестьяне настойчивыми чело-битьями добились в 1673 г. отстранения его от своих дел, хотя приказчик Илья Будаков доказывал перед воеводой, что челобитье крестьян «ложное» и уговаривал его оставить все по-прежнему 135. Шадринские крестьяне требовали в 1696 г. отставки бывшего подьячего Ивана Бекишева с сыном Алексеем, а также Степана Игумнова от ведения писчих дел местной общины, убедившись в том, что эти люди «наносят де... приказным людем на них, крестьян, напрасно», причем «у многих книг и писем чинят прописку многим людем». Вместо не полюбившихся крестьянам писчих дьячксв они просили назначить Никифора Кручинина, их прежнего дьячка, которого миром «выбрали» 136. Двое писчих дьячков было в Чусовской слободе на исходе XVII в. Они платили годовые откупные деньги со своего «промысла» в сумме 5 руб.137 Зная ревнивое отношение населения слобод к назначению писчих дьячков, администрация уведомила в 1698 г. приказчика Пышминской слободы, чтобы крестьяне выбрали из претендентов того, «кто им годен» 138.
г33 СП, стб. 260. л. 29.
134 ВВИ, карт. 23, № 12, лл.1 —2.
135 ВПИ, оп. 1, стб. 5, л. 180.
г36 ПОКМ, Коллекция 11101, № 68.
г37 ВПИ, оп. 1, стб. 6, лл. 50—51.
138 Там же, л. 56.
356
Отмеченное явление не было исключительной чертой требований крестьянских миров Урала и Западной Сибири. Оно знакомо черносошным уездам Поморья. В своих челобитных крестьяне и посадские этих местностей выдвигали идею выборности подьячих приказных изб из их среды 139.
«Царистская идеология» крестьян не только тормозила и сковывала их антиправительственные действия, но в известном смысле их даже поощряла. Мысль о справедливом общественном порядке находила свое выражение в непринятии царской администрации. Известны факты «отказа» воеводам от должности населением того или иного уезда. Первым долгом это касалось самой близкой к жителям власти— приказчиков. Так как приказчики обычно были из детей боярских, то крестьянский протест отливался в форму непринятия этой социальной категории, как носителя власти. Постепенное складывание такого представления у крестьян прослеживается нашими источниками. В 1645 г. невьянские крестьяне подали челобитье с просьбой, чтобы вместо приказчиков из служилых людей они бы управлялись выборными из своей среды «судейками» на манер поморских уездов. О детях боярских, когда они «на приказе», челобитчики отзывались в самых нелестных выражениях 14°. От февраля 1654 г. сохранилась челобитная крестьян Чусовской слободы. Сына боярского Ивана Тыркова, своего приказчика, они упрекали в том, что он крестьян «не дозирает», об их нуждах властям не докладывает, расправы и суда не чинит. Их вывод состоял в том, что «кормить... приказчика невозможно» 141. Крестьяне той же Чусовской слободы в 1675 г. просили, чтобы приказчиком у них был «крестьянский садчик» Афанасий Гилев. Канцелярия верхотурского воеводы ответила на это ходатайство хитроумным способом. Посланная в Чусовскую слободу память прямо нигде не говорит, что Гилев назначается приказчиком. Им мог быть лишь человек служилый. Вопрос о приказчике вообще не поднимается, а Гилеву поступает указание быть у чусовских крестьян по-прежнему «садчиком» 142. Вероятно, здесь на какое-то время было решено сохранить положение, сходное с тем, когда на первичной стадии существования нового населенного пункта функции управления осуществляет слободчик из крестьян 143. Но нежелание чусовских жителей иметь управителем кого-либо из служилых людей сомнению не подлежит.
Не способствовало изменению отношения населения к приказчикам из служилых людей и верхушке служилого сословия на востоке и распоряжение правительства, состоявшееся в 1680 г. Согласно грамоте Сибирского приказа, дети боярские, получающие назначение
139 М. Богословский. Земское самоуправление на русском Севере в XVII в., т. II, М., 1912, стр. 81—82.
140 ВВИ, карт. 4, № 34.
141 ВПИ, on. 1, стб. 16, л. 47.
142 ВВИ, карт. 29, № 15, ЛЛ. 14—15.
143 О слободчиках см. А. А. Кондрашенков. Зауральские слободчики XVII в.— «Сибирь периода феодализма», вып. 2. Новосибирск, 1965, стр. 6—16.
357
приказчиками в волости, слободы и острожки, на время этой службы лишались денежного и хлебного жалованья из казны 144. Это значило, что население отдавалось фактически на поток и разграбление этих самых детей боярских. И раньше у жителей были едва ли не постоянные распри с приказчиками — детьми боярскими, а теперь дело еще более осложнялось. Приказчики мнили себя знатоками дел на местам и порой не без ехидства оценивали меры воеводской администрации, ведущие к отмене их прежних распоряжений, если крестьяне обращались прямо к воеводе. В сентябре 1669 г. приказчик Иван Будаков писал верхотурскому воеводе, который распорядился дать «строку покамест пострадуютца» крестьяне слобод, обязанные выделить работников для строительства новой слободы на реке Камышенке: «И ныне пора порозжая, во всех слободах пострадали. А крестьяне сентября по 17-е число острог ставить не бывали. А как будет пора холодная, и оне станут отниматца стужею» 14°.
В 1676 г. по челобитью «градцких людей» Тюмени были вызваны на дознание к тобольскому воеводе «начальные люди» тюменского гарнизона. Вызванные были в Тобольске, но как протекало следствие, к сожалению, неизвестно 146. Видимо, конфликт с населением был острым.
Шадринские крестьяне в 1685 г. пожаловались на своего приказчика Гаврилу Буткеева, что он заставляет их переносить приказчичий двор на другое место. Тобольский воевода принял компромиссное решение: крестьян освобождали от этой работы в «деловую пору» 147. Более обобщенная жалоба на тобольских детей боярских, присылаемых приказчиками в эту слободу, была подана в следующем году 24 местными драгунами. Эти близкие крестьянам приборные служилые люди особенно восставали против использования их труда в хозяйстве приказчиков. Они просили, чтобы «всех шадринских драгун велели быть им у них, прикащиков, в денщиках для посылки, а не на работе их». С этим не могли не согласиться в Тобольске 148. От 1693 г. имеется известие о неповиновении новопышминских крестьян приказчику Ивану Албычеву. Последний созвал их в слободу для ремонта укреплений острога перед возможным нападением калмыков. Однако, жаловался Албычев, пришедшие в слободу крестьяне «ходя, бунтуют и учинились сильны и непослушны». Ответ из Верхотурья был послан так спешно, что в делопроизводстве не оставили отпуска 149 150.
Оставленному в Камышловской слободе на новый срок приказчиком Ивану Голенищеву крестьяне в 1694 г. учинили бойкот, на зиму не заготовили ему дров 15°. Длительное следствие проводилось по
144 ВВИ, карт. 27, № 16, л. 1.
145 ВПИ, оп. 1, стб. 166, ч. 1, л. 213.
146 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, карт. 3, № 508, л. 1; № 511, л. 1.
147 ПОКМ, Коллекция 11101, № 57.
148 Там же, № 60.
149 ВПИ, оп. 1, стб. 12, л. 1 и далее.
150 Там же, стб. 147, ч. 2, л. 358.
358
жалобам жителей Белослудской слободы на приказчика Федора Каменского, которого в 1695 г. отстранили от должности. Этому предшествовала стычка крестьян с приказчиком, пытавшимся «отбить» у них возы с хлебом. За это начальство было угощено плетью, которую пустил в ход один из крестьян. «Режь де, дядя, приказного ножем»,— воскликнул молодой крестьянин из числа подступивших к судной избе в Крутихинской слободе, чтобы освободить арестованного товарища (декабрь 1694 г.). «О скопе и о бунте» крестьян Красномысской слободы доносил в Тобольск шадринский приказчик (1699 г.) 151.
На детей боярских поднялась волна недовольства и у беломестных казаков. Они по почину камышевских, красноярских и ново-пышминских добились изъятия их из ведения детей боярских. Командование ими было поручено специально назначенному сотником Матвею Солдатову. Ему же вручались суд и расправа в среде беломестных казаков. Слободские приказчики — дети боярские — встретили это решение воеводской администрации в штыки, чиня всевозможные препоны сотнику Солдатову 152. О характере желаемых взаимоотношений рядовых служилых людей с командирами можно заключить из челобитной 40 стрельцов Тюмени, которые просили выбрать нового пятидесятника взамен съехавшего «к Русе» (дело было в 1648 г.). Стрельцы осуждали своего бывшего начальника за то, что он с ними служеб не служил, в «поборных деньгах» отчета не давал «и в братцкой никакой совет к нам не ходит» 153.
А в 1694 г. верхотурскому воеводе была подана всеуездная крестьянская челобитная, являющаяся как бы синтезом всех предыдущих частных жалоб на приказчиков и детей боярских вообще. Об этой высшей для Сибири прослойке служилого сословия мнение выражалось очень определенно. Дети боярские, писали челобитчики, «живут в Верхотурском уезде и дворы с пашенными и оброчными крестьяны в одних слободах. И от того крестьяном чинятца многие обиды и разоренье и многие розбежались» 154. Наказ тобольскому воеводе 1697 г. признавал, что «на тех прикащиков их крестьянское многое было челобитье в Тобольску» 155. Широкое следствие выявило массу злоупотреблений и бесчинств приказных людей в западносибирских областях. Ободренные некоторыми, как им показалось, симптомами, крестьяне повторно били челом и поставили вопрос перед воеводской властью и правительством еще более радикально. Они требовали выселения всех детей боярских из слобод и других крестьянских поселений. На выселении из Кунгурского уезда семьи Шав-куновых настаивали местные жители в конце XVII—начале XVIII столетия. Причина столь крутой меры будет понятна, если сказать, что это семейство имело давнее отношение к управлению, из
151 Там же, стб, 144, ч. 3, лл. 265—308; ПОКМ, Коллекция 11101, № 33 и 41.
152 ВПИ, ОП. 1, стб. 12, ЛЛ. 124—129, 138—139 об.
153 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, карт. 1, № 114, лл. 1—2.
154 ПОКМ, Коллекция 11101, № 117.
155 ПСЗ, т. III, № 1594, стр. 373.
359
него происходили подьячие приказной избы. Более того, Шавкуновы «называютца дворянскими детьми», завладели многими землями и притесняют крестьян 156. Новоявленных «дворян» и решили попросить вон местные жители.
Усугубилась обстановка в начале XVIII столетия в связи с припиской крестьян к заводам. В 1705 г. крестьяне Невьянской, Белослудской, Арамашевской, Пышминской, Ирбитской, Красноярской, Камышловской и Тамакульской слобод, «собрався многолюдством и учиня бунт», прекратили работу на Алапаевских заводах «и прика-щиком в слободах ото всяких твоих, государевых, дел они, крестьяне, отказали, и в твою, государеву, казну подымных и драгунских денег не платят» 157. Следовательно, идея устранения детей боярских продолжала жить в крестьянской среде.
Эти требования западносибирских и уральских жителей могли быть навеяны событиями народных восстаний в Восточной Сибири 90-х годов XVII в., где смещение неугодных воевод и приказчиков приняло характер почти повсеместного явления. Накал классовой борьбы в эти годы не миновал Западной Сибири, с тем отличием, что ближе к Уралу возрастала доля крестьянского населения и требования приобретали несколько иную окраску. Там дети боярские — иногда сами участники восстаний служилых людей, здесь — заявка на «выведение» детей боярских вообще, т. е. по существу своему еще более решительная акция. Вера во всемогущество «государева указа», выраженная в требовании убрать слуг самого государя, становилась на практике своей противоположностью. Занятую крестьянами позицию трудно квалифицировать иначе, как антифеодальную в самом широком смысле этого слова.
Открытые проявления социального протеста, особенно вооруженные выступления, оказывали свое влияние на идеологическую сторону борьбы народных масс. Можно заметить, что повседневное функционирование крестьянских «миров» часто подменялось деятельностью узкого круга лиц вроде старосты, сотских и прочих выборных. «Во всех крестьян место» составляли и подписывали челобитные «мирские» власти, не всегда бескорыстно, что выражалось в конфликтах с односельчанами. Но если создавалась чрезвычайная ситуация, крестьянская община вдруг оживала, и это находило след в делопроизводстве. Под челобитными во время острых социальных конфликтов наряду с подписями должностных лиц самоуправления появляются рукоприкладства рядовых крестьян. Община обретает силу своеобразного коллективного органа сопротивления. При спадении накала борьбы понижается эта роль «мира», и он постепенно вновь становится по преимуществу исполнителем фискальных обязанностей крестьян перед государством. Такие импульсы были присущи едва ли не всем крестьянским «мирам» изучаемого региона.
156 СП, оп. 5, д. 845, лл. 2—3 об.
157 Там же, д. 776, лл. 10 об.—11.
360
Логика классовой борьбы такова, что монархические упования трудящихся масс приводили в определенных ситуациях к осуждению самого царя и его «указа». Сведения о «непристойных» речах, осуждавших верховную власть, ее носителя и ее акции, нашли отражение в источниках, относящихся к Уралу и Западной Сибири. Как бы ни отрекались потом их произносившие, ссылаясь на «малоумие» и состояние опьянения, факт остается фактом. В 1677 г. тагильский крестьянин Федор Толмачев на пиру у Ивана Костоуса из деревни Гаевы вступил в разговор о денежном оброке одного из крестьян. И тут Толмачев «непристойную речь... выговорил». За это его заключили в тюрьму и сковали. Чтобы определить меру наказания, в канцелярии верхотурского воеводы навели справки по аналогичным делам о «слове государеве». Оказалось, что такие дела в производстве ближайших прошлых лет были. В 1670 г. вогулич Латышка за сравнение платежа государева ясака с непристойным определением поплатился урезанием языка и битьем кнутом «на козле и в проводку нещадно».
В 1675/76 г. крестьянин Камышловской слободы Федор Онтропь-ев, выслушав рассказ беломестного казака, бывшего в Москве, заявил: «Ты бывал не на Москве и великого государя у руки, бывал де ты у черта». Языка этого крестьянина не тронули, но кнутом отстегали «на козле и в проводку» основательно. Эти два факта дали повод судьям вынести приговор Ф. Толмачеву: бить нещадно кнутом на козле «да по рядом в проводку и урезать языка и вкинуть в тюрьму». Но по случаю поминовения царицы Марьи Ильиничны наказание сильно смягчили— урезывание языка отменили и из тюрьмы освободили на поруки с условием «ему впредь пьяну не напиватца и таких непристойных слов не говорить».
Тогда же за неуважительное отношение к целованию креста на верность государю пострадала одна крестьянка, затем объяснившая свои слова «беспамятством» во время спора158. Еще одно дело возникло в 1677 г. по извету на крестьянина, который неизящно отозвался о челобитной с «государским именованьем». Его не минула кара — битье кнутом «нещадно» и отдача на поруки 159 160.
Таким же образом в 1705 г. расправились с крестьянином Кунгурского уезда Ерофеем Андреевым Сарапуловым. Он ругал «государево именование» и указ, данный Федору Молодому на строительство завода, назвал «чертовским». Собеседники пытались урезонить Сара-пулова, опасаясь репрессий. Но тот упрямо повторял, что «я никаких указов не боюсь». Привлеченный к ответу, Сарапулов признался, что говорил эти речи. Один из свидетелей Иван Устьяк в следующих словах изложил дело: «...пьючи де пиво в доме ево говорил про пло-тинщиков (Молодого.— А. П.) он, Ерофей, что де им... черт дал указ» 16°.
158 ВВИ, карт. 23, № 19, лл. 58—61, 72.
159 Там же, карт. 24, № 3, лл. 16—19, 47.
160 СП. оп. 5, д. 842, лл. 2—5 об.
13 А. А. Преображенский
361
Отношение крестьян к официальной церкви — важный показатель идейных противоречий эпохи. Самое широкое распространение на Урале и в Западной Сибири получило движение раскольников-старообрядцев. Возникновение раскольничьих скитов на территории Обвен-ского поречья отметили в 1684 г. жители Соликамского уезда, побывавшие там. Подьячие Соликамской приказной избы с тревогой отписали об этом воеводе Назарию Петровичу Мельницкому. В скит, расположенный на расстоянии 15 верст от села Ильинского, собралось до 50 человек обвинских жителей и приезжих. Двух раскольников поймали и посадили «в крепь» в Ильинском. Призывы к остальным прибыть в центр округа остались безответными. Правительственная администрация была крайне обеспокоена поселением «пустынников» на вверенной ей территории 161. Один старинный автор сочинения об уральских раскольниках писал, что они «зверопаственные места заселяли и паче древес умножались».
Раскол быстро распространялся и в Сибири. 19 апреля 1674 г. в тюменскую приказную избу явился взволнованный поп Архангельской церкви Сысой и попросил записать словесный извет. Он служил вечерню, когда вдруг «запел по-гречески пасху тюменской невер-станой сын боярской Василей Некрасов». Мало того, пеший стрелец Борис Лукшин тут же «стал церковный раскол чинить». Сысой стал обоих из церкви «высаживать». Произошла схватка, нарушившая «чин» богослужения. Поп, должно быть, пострадал во время нее 162.
За Уралом в начале 80-х годов центром раскола стала Утяцкая слобода, слободчик которой Федор Иноземцев сам, должно быть, принадлежал к числу старообрядцев и охотно принимал в слободу единомышленников. Последние стекались туда из разных мест. По сведениям в Тобольске, там «заводитца де пустыня, такая ж, что и преж сего збирывалась вверх Тоболу реке на Березовке речке на прелесть православным христианам» 163.
Проявлениями крайнего фанатизма на религиозной почве стали самосожжения. «Гари» вспыхивали в разных местах. Одна из самых ранних, страшных и массовых имела место в ночь на 6 января 1679 г. Расколоучитель Даниил собрал вокруг себя до 1700 мужчин, женщин и детей, которым сумел внушить мысль о «втором крещении» огнем. На речке Березовке в Тобольском уезде были произведены все приготовления к самосожжению. Даниил, заколебавшийся было перед лицом столь многолюдного стечения готовых к мученической смерти, обратился за благословением к своему духовному отцу Иоанну. Тот уклонился от прямого ответа, заявив: «Заварил еси кашу и, якоже хощеши, тако ю и да яси». Тогда Даниил приступил к действию. Поспешившие к месту происшествия
161 Архив ЛОИИ, Соликамские акты, карт. 5, № 1341.
162 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, карт. 3, № 438, л. 1. Конец документа поврежден.
163 ВВИ, карт. 29, № 20, лл. 1—2. Вероятно, тут имеется в виду «гарь» 1679 г., о которой см. ниже. Ср. ДАИ, т. VIII, № 50, стр. 216—222.
362
посланцы тобольских духовных и светских властей не смогли разубедить приготовившихся к самосожжению. В ответ на увещевания они были встречены «многими хулами на святую церковь, на царя и на архиереев». Сотни людей погибли во время этой «гари» 164. Через три года 104 человека сгорели в Утяцкой слободе. Две «гари» отмечено в литературе под 1687 г. (и еще одна несостоявшаяся). К 1688 г. относится самосожжение 50 человек в Киргинской слободе 165.
Наши источники имеют дополнительные сведения об этом явлении в жизни Сибири конца XVII столетия. Летом 1688 г. в Тюменском уезде состоялось массовое самосожжение. По распоряжению из Тобольска тюменский воевода послал в деревню Друганову на реку Пышму отряд ратных людей под началом татарского головы Петра Титова Текутьева. Власти имели сведения, что 9 августа у конного казака Дементия Шумилова во дворе «собрались воры и раскольники всяких чинов люди. А збирал де их гулящей человек Мишка Русак». Приехавшие ко двору служилые люди не были туда допущены. Собравшиеся у Шумилова «зажглися» и «сгорели тут же». Никто не вышел со двора. По словам местных жителей, погибло до 210 человек обоего пола, включая младенцев. Большинство сгоревших составляли женщины. «Пущими» зачинщиками были названы поименованный выше гулящий Михаил Русак и некий «старец Матюшка» 166. В следующем году пашенный крестьянин деревни Сазоновой того же уезда Фока Ефремов с семьей в 9 душ «сожглись». Опись уцелевшего имущества свидетельствует, что поводом послужила вовсе не крайняя бедность. Хозяйство было довольно крепким 167. Отказались ехать по вызову в Тюмень конный казак Петр Камочкин и оброчный крестьянин Петр Ветлугин с братьями и «с товарищи». Посланного за ними пристава они не пустили, сами засели, запершись, во дворе Ветлугина и грозили самосожжением, если их не оставят в покое 168.
Самосожжения раскольников находятся в прямой зависимости не только от религиозного фанатизма (который сам по себе отражает в уродливо преломленном виде окружающую действительность). Они — свидетельство силы идеологического сопротивления трудящихся масс угнетательской политике господствующего класса и царизма. Поражение последнего очага Разинского движения — Соловецкого восстания (1676 г.) —имело свое воздействие на распространение самосожжений раскольников. Ушедшие из монастыря на Урал и в Сибирь ревнители старой веры нашли там благодатный материал для своей пропаганды среди многочисленных «сходцев» из старинных уездов. Именно окраины дали в конце XVII в. наиболь
164 И. Я. Сырцов. Самосожигательство сибирских старообрядцев в XVII и XVIII столетии. Тобольск, 1888, стр. 14—15, 102.
165 Там же, стр. 15—19, 102—103. Ср. Д. И. Сапожников. Самосожжения в русском расколе (со второй половины XVII века до конца XVIII). Исторический очерк по архивным документам. М., 1891, стр. 9—14, 18—19, 29—31, 33—34.
166 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, карт. 5, № 849, лл. 1—2.
167 Там же, № 857, лл. 1-6.
168 Там же, № 859, л. 1.
363
13*
шую долю этих массовых самоубийств. Неверие в духовные и светские власти, поиски путей выхода из жизненных трудностей в уходе на новые места, вызванный всем этим душевный надлом создавали питательную почву для распространения раскола и его самого страшного последствия — самосожжения. Их социальная в конечном счете подоснова вряд ли может вызвать сомнения. Обвиненные в причастности к расколу крестьяне деревни Гилевой в своей сказке от 15 января 1683 г. решительно протестовали против действий служилых людей, применивших к ним силу и не предъявивших «государева указа» 169. Увещевания родственников не подействовали на сторонников старой веры, собравшихся в Тюменском уезде летом 1687 г. Причину выезда из своих жилищ раскольники определили так: «роз-гнали их писец Лев Поскочин... оброки де и иные потуги наложены на них большие, не в мочь... А буде де станут нас из той заимки гнать, и мы де все тут во дворе зазжемся» 17°. Чтобы понудить раскольников принести присягу (целовать крест новым царям), из Тобольска в Утяцкую слободу двинули большой отряд служилых людей (150 человек) 171.
Да и в лоне официальной православной церкви далеко не все было благополучно. «Шатость» в вере проявлялась то там, то здесь. Вскоре после учреждения самостоятельной епархии в Тобольске новый сибирский владыка Киприан жаловался, что его не слушает паства, «и научают меж себя на архиепископа... во всех сибирских городех шуметь» 172.
На церковные власти крестьяне и другие жители часто смотрели с не меньшей ненавистью, чем на власти светские. Много нареканий и недовольства населения вызывали так называемые «заказчики», занимавшиеся разбором «духовных дел». На должности «заказчиков» тобольский архиепископ (позже митрополит) назначал своих детей боярских. Они успели основательно восстановить против себя жителей разных сословий. Названная «воровской» челобитная белослудских крестьян обвиняла заказчиков и местных священнослужителей во всяческих злоупотреблениях. Челобитчики жаловались, что вследствие чрезмерно высоких венечных пошлин молодые люди многие «живут без женитвы». Похороны также обходятся очень дорого 173. Объявленная «ложной» вышеназванная челобитная находит, однако, созвучные ноты в других жалобах паствы на пастырей. В конце XVII в. обвинения, адресованные духовенству, также касались церковных сборов (венчальных и других денег), которые взимались в Западной Сибири сверх установленных норм 174.
От имени всех жителей Туринска и уезда в 1695 г. была по
169 ДАИ, т. X, № 3/VII, стр. 10^11.
170 Там же, № З/ХШ, стр. 14.
171 Там же, № 3/IV, стр. 9—10.
172 АИ, т. III, № 113, стр. 166—167.
173 ВПИ, ОП. 1,стб. 151,4. 1, Л. 25.
174 Там же, стб. 16, лл. 145—146.
364
дана челобитная, которую подписали представители служилых людей, ямщиков, посадских и крестьян. Она была направлена против сына боярского Софийского дома Василия Толстоухова. Имея резиденцией Усть-Ницынскую слободу, он вызывал людей в нее по «духовным делам» без каких-либо оснований, избивал их, нещадно брал взятки. «Духовное дело» он превратил в орудие настоящего террора против населения, доведя «всех чинов людей» до предела своим беспардонным вымогательством 175.
К светским властям ради управы над духовными с исключительным упорством обращались крестьяне Тюменского уезда, возмущенные действиями софийского сына боярского, тюменского десятильника Ивана Захарова. Этот деятель применял изощренную систему шантажа на почве «духовных дел». Он держал сонм бабок и вдов, запуганных им и слепо выполнявших любое повеление десятильника и всегда готовых к лжесвидетельству. Эта своеобразная «медицинская комиссия» при Захарове орудовала по его указке и оговаривала невинных людей, подвергала унизительным «досмотрам» девушек из крестьянской, посадской и служилой среды. Пространные челобитные отцов этих девушек направлены также против самого сибирского митрополита. И здесь обнаруживается очень интересная трактовка злоключений крестьян, отправившихся на прием к митрополиту в поисках правды и для защиты чести своих дочерей. Одного из крестьян митрополит приказал отправить в кузницу, где тот работал целый день, изнемогая от голода и жажды. Описание испытанных страданий дано красочно, совсем в духе приключений святых «страстотерпцев», стой лишь разницей, что мучителем и, следовательно, противником истинной веры выступает.,, первый священнослужитель всей Сибири176, Начитанность в «житиях» святых обернулась против тех, кто их усиленно вдалбливал в головы провославных.
В смежном с Уралом Коми крае местное население отчаянно противилось устройству монастыря на его землях. Челобитная царю, поджоги, отнятие пашен, отказ продавать хлеб монахам Троицко-Сте-фано-Ульяновского монастыря были средствами его борьбы 177.
Из Перми Великой еще во второй половине XVI в. был изгнан местным туземным населением и русскими жителями инок Трифон. Он хотел срубить жертвенное дерево язычников, а русским насолил тем, что учинил пожар в лесу, уничтоживший много дров, заготовленных для соляных промыслов 178.
В начале 1700 г. не без ведома тобольского владыки в составе его свиты пытался пробраться «на Русь» оскандалившийся воевода Красноярска Семен Дурново, недобрая слава о котором разнеслась
170 Там же, стб. 146, ч. 2, л. 273.
1/6 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, карт. 6, № 1055, лл. 1—25.
77 77. Т. Мишев. Троицко-Стефано-Ульяновский монастырь у зырян.— «Известия Архангельского общества изучения русского Севера», 1913, № 13, стр. 590—
178 «Православный собеседник, издаваемый при Казанской духовной академии», 1868, октябрь, стр. 41—42, 59—60.
365
повсюду 179. Это также не укрепляло авторитет церкви в народе. Формой протеста жителей против церкви и религии было уклонение от исповеди у местных священников. За 1719—1722 гг. сохранились «Книги села Луговского попа Бориса Андреева: которые не были на исповеди в великие посты». В них записано 89 мужчин и 47 женщин, причем некоторые фамилии крестьян этого западносибирского пункта повторяются из года в год 18°. Этому не приходится удивляться, так как духовенство изрядно погрязло в «мирских» делах и на практике по вымогательствам едва ли много отличалось от светских властей. Вопиющий факт привела в 1724 г. крестьянка Багаряцкой слободы Пелагея Иванова, жаловавшаяся на священника Кирилла Федорова. Ее умершего мужа поп не желал отпевать, так как ему показалась слишком малой плата, предложенная вдовой. За отпевание он требовал корову, меденик и трубу. «Я же от пения и поминовения давала ему корову да два рубли денег. И он не взял и не отпел». Пять дней добивалась Пелагея согласия упрямого «духовного отца» и, наконец, отчаявшись, похоронила мужа «неотпетого собою». Власти не дали хода этой жалобе 181.
Все это могло только усиливать недовольство населения служителями культа и возбуждать антицерковные настроения масс. Не удивительно, что в начале 70-х годов XVII в. верхотурскому воеводе пришлось рассматривать какое-то «дело подгородного крестьянина Гришки Матафонова, что он говорил плутовски про церковь божию не знаючи» 182.
Охарактеризованные выше некоторые черты идеологии трудящихся масс в связи с проблемой классовой борьбы свидетельствуют о своеобразном восприятии ими окружающей действительности, отношений с верховной и местной властью, с церковью. Несмотря на ограниченность миросозерцания крестьянства, утопичность надежд на «милость» государя и его «указ», сама жизнь властно диктовала необходимость не только повседневных форм борьбы (подача челобитных, возбуждение судебных дел, саботаж правительственных мероприятий и т. п.), но и более решительных действий. Это противоречие отражают и идейные настроения масс, особенно во время обострения социальной борьбы. Область идеологии также была той сферой, где шла упорная дуэль эксплуататоров и эксплуатируемых. Специфика крестьянства как класса-сословия феодального общества не позволяла аккумулировать и обобщать опыт борьбы, почему она часто повторялась по кругу по мере смены поколений. Но идеология господствующего класса феодалов-крепостников с ее проповедью
179 ВПИ, оп. 1, стб. 6, лл. 101 — 137.
180 Архив ЛОИИ, Тюменская воеводская изба, карт. 8, № 1217, лл. 1 —10. См. также ГАТОТ, Тюменская воеводская канцелярия, д. 1707 и 1708—отрывки книг по селу Мальскому, деревне Каменке и другим пунктам Тюменского уезда.
181 Госархив Свердловской области, Каменская контора земских и судных дел. д. 479, л. 660.
182 ВВИ, карт. 49, № 8, л. 38.
366
рабской покорности не смогла убить в народе свободолюбия и стремления к светлому будущему, что нередко облекалось в форму своеобразных утопических, легендарных представлений 183.
* * *
Изучение классовой борьбы трудящихся Урала и Западной Сибири показывает, что восточные окраины в исследуемое время вовсе не были в стороне от социальных конфликтов эпохи. Городские движения середины XVII столетия, Крестьянская война 1670—1671 гг. под предводительством С. Т. Разина, новый взлет классовой борьбы в первые годы XVIII столетия — все эти крупнейшие исторические события нашли отклик на Урале и в Западной Сибири.
Наряду с традиционными формами и методами сопротивления эксплуатации изучаемая эпоха на восточных окраинах знает и новые тенденции. Развитие товарно-денежных отношений приводит к противоречиям в рыночной сфере. Борьба против стеснений торгово-промышленной деятельности и принудительных цен выражает стремление товаропроизводителя высвободиться из пут феодально-крепостниче-ских порядков.
В начале XVIII в. на арену классовой борьбы выступает новая сила, порожденная промышленным развитием Урала,— приписные крестьяне и мастеровые люди казенных и частных заводов. Крепостническая практика создания крупных мануфактурных предприятий была встречена волной длительных и упорных выступлений приписных крестьян. Мастеровые люди боролись за повышение заработной платы и устранение мелочной опеки администрации.
Социальные противоречия отражались в идейных представлениях народных масс, прежде всего, крестьянства. Наивномонархические настроения крестьян под воздействием жизненного опыта вступают в противоборство с антицаристскими по своей сути актами классовой борьбы. Распространение старообрядческого движения во второй половине XVII в. имело в немалой мере социальную окраску.
Стихийная волна социального протеста выливалась порой в опасные для феодально-крепостнического режима формы (например, требования упразднить высшую прослойку местного служилого сословия— детей боярских, а также правительственных приказчиков).
Классовая борьба трудящихся масс являлась созидательным началом. Она указывала направление общественного прогресса, расчищала путь для роста производительных сил и совершенствования производственных отношений. Она до известного предела сдерживала неумеренные аппетиты господствующего класса и его правительства по части присвоения прибавочного продукта и труда зависимого населения. Не отменяя эксплуатации, классовая борьба заставляла правящие круги считаться с потребностями социально-экономического развития страны, которое нередко уже диктовало отказ от традиционных феодально-крепостнических методов.
183 К. В. Чистов. Русские народные социально-утопические легенды XVI1 —
XVIII вв. М., 1967.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Завершая это исследование, прежде всего уместно сказать, что оно меньше всего претендует на систематическое изложение истории Урала и Западной Сибири конца XVI — начала XVIII в., в чем читатель мог убедиться воочию. Если же автору удалось раскрыть на основе обобщения нового фактического материала некоторые малоисследованные стороны этой истории, то можно полагать затраченный труд не напрасным.
Монография, как надеется автор, дает право утверждать, что государственное единство Европейской и Азиатской России в пределах изученных территорий имеет глубокие исторические корни.
Ведущей силой, обеспечившей единство социально-экономического развития, были трудовые массы крестьянства русского Севера. На землях Урала и Западной Сибири протекали в основном те же процессы, что и на старинных русских территориях. Однако существенным отличием являлась смягченная форма феодализма на этих окраинах. Переселенческое движение из черносошных уездов Поморья на Урал и в Сибирь, задачи освоения новых пространств с учетом этого движения, классовая борьба трудового народа в условиях начала «нового периода» русской истории сделали невозможным на данном этапе сколько-нибудь значительное распространение здесь крупного крепостнического землевладения. Простая кооперация, первые частные мануфактуры (пусть небольшие и недолговечные), вовлечение торгового капитала в производственную сферу, формирование рынка рабочей силы и другие факторы приводят к постепенным, но неуклонным изменениям в социально-экономической жизни Урала и Западной Сибири. Восточные окраины были не только резервом феодально-крепостнического режима, но также средой вызревания первичных форм буржуазных отношений в области промышленности, сельского хозяйства и рыночных связей. Урал и Западная Сибирь сыграли определенную роль в генезисе капиталистических отношений.
Восточные окраины заметно содействовали общественному разделению труда в стране и утверждению товарного производства, оказывая соответствующее влияние на давно обжитые районы России. На Урале и в Западной Сибири нашел свое выражение социальный антагонизм эпохи. В этом смысле освоение данных территорий не привело к смягчению классовой борьбы. Народные движения XVII— начала XVIII в. не остались здесь без откликов, временами доста
368
точно внушительных и острых. Такое положение может указывать на то, что крепостнический курс правительственной политики в своих очень важных звеньях противоречил потребностям социально-экономического развития окраин. Те успехи хозяйственного развития, которые имели место на Урале и в Западной Сибири, были достигнуты не столько в русле феодально-крепостнических отношений, сколько вопреки им и путем их преодоления. Творческие возможности народных масс искусственно ограничивались. Но тем весомее вклад, внесенный русским народом в освоение восточных окраин, разоблачающий все геополитические теории бывших и существующих недругов нашей советской Родины.
СПИСОК СОКРАЩЕННЫХ НАИМЕНОВАНИЙ ИЗДАНИЙ, АРХИВНЫХ ФОНДОВ И ХРАНИЛИЩ
ААЭ АИ — Акты Археографической экспедиции — Акты Исторические, издаваемые Археографической комиссией
Архив ЛОИИ — Архив Ленинградского отделения Института истории СССР АН СССР
АСЭИ — Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси
ВВИ ВПИ Временник МОИДР ГАКК ГАТОТ ГКЭ ДАИ ДРВ жмвд жмнп КИИМК — Верхотурская воеводская изба в ЛОИИ — Верхотурская приказная изба в ЦГАДА — Временник Московского общества истории и древностей российских — Государственный архив Красноярского края — Государственный архив Тюменской области в г. Тобольске — Грамоты Коллегии экономии — Дополнения к актам историческим — Древняя Российская Вивлиофика — Журнал Министерства внутренних дел — Журнал Министерства народного просвещения — Краткие сообщения Института истории материальной куль-
ККМ псз ПСРЛ РИБ Сб. РИО сггд туры — Кунгурский краеведческий музей — Полное собрание законов Российской империи — Полное собрание русских летописей — Русская историческая библиотека — Сборник Русского исторического общества — Собрание государственных грамот и договоров Российской империи
СИЭ СП Труды МГИАИ — Советская историческая энциклопедия — Сибирский приказ — Т руды Московского государственного историко-архивного института
ЦГАДА ЦГВИА Чтения ОИДР — Центральный Государственный архив древних актов — Центральный Государственный военно-исторический архив — Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН *
Абдулла, хан бухарский 20
Абрамов Н. А. 41, 42, 44
Абулхаир, царевич казахский 48
Агапитов Мирон, гулящий чел. 103
Агтаков Бегбелий, кн. пелымский 21
Адрианов С. А. 29
Аис, посланец Кучума 21
Аксенов Иван, гулящий чел. 133
Албычев Иван, приказчик 358
Александров В. А. 81, 333
Алексеев М. П. 54
Алексеев Федот, кр-н 123—124
Алексей, писчий дьячок 356
Алексей Михайлович, царь 107, 109,
113, 325
Алена, холопка 174
Аленин Василий Тимофеевич см. Е.р-мак Тимофеевич
Алины, чердынцы 216
Алтуфьев Иван, татарский голова 174
Алтынников Кондратий, кр-н 310, 312
Андерсон Э. П. 216
Андреев А. И. 7, 27—31, 40
Андреев Борис, поп 366
Андреев Василий, кр-н 208, 209
Андреев Лев, холоп 129
Андреев Сила, кр-н 305
Андреев Федор, посадский чел. 275
Андрей Дурак, повстанец 328
Андриан, строитель Троицкой Пле-
синской Варламовой пустыни 187
Анисимов1 Максим, работник 316
Анисимов Панкрат, кр-н 312, 314
Анисимовы, кр-не 295—297
Анненков Григорий, стольник, писец 103, 308
Анофриев Андрей Иванов, гостиной сотни торговый чел. 197, 204
Анофриев Иван Андреев, гостиной сотни торговый чел. 206
Анофриевы, гостиной сотни торговые люди 12
Анпилогов Г. А. 322
Антипин Еремей, приказчик 133
Ануфриев Иван, гостиной сотни торговый чел. 239
Ануфриев Матвей Федоров, торговый чел. 236
Апса, посланец Кучума 18, 19
Аразлыев Степан, торговый чел. 170
Арапов Фрол, крестьянский «сатчик» 62, 123, 148, 150
Арсеньев Ю. В. 42
Артемьев Леонтий, кр-н 181
Артемьев Лука, подьячий 134
Артемьев Петр, кр-н 181
Артемьевы, кр-не 181
Артемьевы-Хлызовы, кр-не 194, 200
Аршинский Иван, стрелецкий голова 334
Астраханцев Степан, сын боярский* драгунский майор 145—147, 150» 249, 251, 253, 336
Афанасий, кр-н 135
Афанасьев Иван, кр-н 181
Афанасьев Филипп, кр-н 129, 130
Бабинов Артемий, посадский чел. 106, 174, 205
Бабинов Матвей Семенов, посадский чел. 205
Бабинов Перша Логинов, кр-н 136
Бабинов Федор Семенов, посадский чел. 205
Бабиновы, посадские люди 206
Бабушкин Федор, кр-н 310, 312, 313
Базаров Иван Матвеев, гулящий промышленный чел. 105
Бакланова Н. А. 194, 259
Балакин Иван, кр-н 295, 297
Балезин Важен, гостиной сотни торговый чел. 302
Бараков Михаил, полковой воевода 336
Бартев Василий Андреев, кр-н 208
Бартева Марина Сафронова, кр-ка 208
Бартевы, кр-не 208
Барыбин Григорий, приказчик 176
Бауха Павел, кр-н 303
Бахметьев Дмитрий, воевода 130
Бахрушин С. В. 7, 8, 17, 27, 28, 31, 40, 100, 106, 110, 111, 117, 176, 224, 230, 236, 333
Башкирцев Пятуня, посадский чел. 324
Башковский Мирон, воевода 333
Баяндины, кр-не 195
Бекишев Иван, писчий дьяк 356
Белокуров С. А. 51, 53
Белопашинцев, заводчик 284
* Сокращения, принятые в указателях: вол.— волость; г.— город; гос-во — государство; д.— деревня; з-д — завод; кн.— князь; кр-н—крестьянин; кр-ка — крестьянка; м-рь — монастырь; оз.— озеро; р-н — район; с.— село* слоб.— слобода; р.— река; у.— уезд; чел.— человек; ц.— церковь.
371
Белоусов М. Д. 265
Белоусов Сидор, кр-н 283
Бельский Федор Федорович, кн., пе-
реписчик 74, 135
Беляев Галактион, мастер з-да 284
Беляев И. Д. 100
Беляев И. С. 216
Беляев П. И. 313
Беляевых Филипп, кр-н 311
Бердюгин Вахромей Леонтьев, кр-н 201
Беркутов Дмитрий, посадский чел. 341
Бернацкий А., сын боярский, приказ-
чик 95, 347
Берсенев Юрий, кр-н 93
Берсенев Яков, кр-н 295, 297
Берх В. Н. 11, 17, 23, 107, 187, 231
Бессонов Иван Степанов, стрелецкий сын 317
Бестужев Никита, дворянин 128
Бисеров Евсей, кр-н 86
Блакан Василий, подполковник 347
Блинов Иван, стрелец 230
Бобайлов Ларион, кр-н 295, 297
Бобошин Исак Семенов, кр-н 305
Богомолов Тимофей, кр-н 313, 314
Богомягких Иван, кр-н 192
Богословский М. М. 57, 75, 191, 357
Богословский П. С. 235
Боковников Максим Филиппов, земский бурмистр 200
Волдыря Савва, атаман вольных казаков 33
Болотников И. И., предводитель крестьянской войны 39, 322
Болотов Степан, гостиной сотнн торговый чел. 287
Волховский Семен, кн., воевода 47
Борзецов Алексей, воевода 139
Борис Годунов, царь 53, 291
Борисов Матвей, гулящий чел. 303
Борисов Сидор, кр-н 311
Бороздин Михаил Борисович, сыщик 66
Борятинский Иван, кн. 50
Борятинский Никита Борисович, кн., воевода 108
Борятинский Петр, воевода 140
Борятинский Сергей Федорович, кн.
226
Бояршинова 3. Я. 54, 68
Брагин Савва Кондратьев, кр-н 182
Бранд Адам, секретарь русского посольства в Китай 73
Брюнель Оливер 54
Будаков Иван, приказчик 358
Будаков Илья, сын боярский, приказ-
чик 232, 245, 346, 356
Будрев Евсей Алексеев, кр-н 145
Буженинов Андрей, сын боярский, приказчик 93, 291, 293
Буженинов Прокопий, сын боярский, приказчик 339, 340
Булгаков Иван Юрьевич, кн., воевода 22
Булыгин, дьяк 173
Булыгин И. А. 307
Булычев Дементий Никифоров, кр-н 202
Булычев Иван Никифоров, кр-н 202
Булычев Мокей Никифоров, кр-н 202
Бурбоша Богдан, атаман вольных казаков 33
Бурмистров Андрей, управитель з-да 176
Бурцев, комиссар Уктусских з-дов 284
Бусыгин Захар, кр-н 129
Буткеев Гаврила, приказчик 86, 157, 158, 358
Бутурлин Самсон Омельянович, стольник 61
Буцинский П. Н. 7, 58, 65, 72, 74, 76,109,113,139
Бушуев Осип, посадский чел. 311
Ваганов Кондратий, кр-н 306
Вагин Юшка, стрелец 177
Вареев Андрей, дьяк 127, 128
Варкач Николай, посол имперский 52
Варламов Григорий, гулящий чел. 146, 147,253
Васильев Андрей, подрядчик 227
Васильев Антон, кр-н 89
Васильев Григорий, кр-н 130
Васильев Егор, работник 309
Васильев Ерофей (Ярко), холоп 174
Васильев Остафий, кр-н 182, 183
Васильев Пахом, таможенный голова 112,293
Васильев Филипп, гулящий чел. 60
Васильев Яков, кузнец 274
Васильчиков Григорий, пристав 49
Вахромеев Лев, ярыжный 301
Вархушев Федор Васильев, кр-н 85
Введенский А. А. 8, 18, 20, 22, 27— 29, 31, 34, 35, 40, 41, 43, 44, 74, 117, 118, 130, 132, 133, 194, 290
Вельтман А. 42
Вельяминов Иван, воевода 343
Веневитов Афанасий Федоров, гость 338
Верещагин А. 341
Верещагин Дмитрий, чердынец 323, 324
Вертопрах Михаил, повстанец 329
Веселков Евтихей, земский бурмистр 312
Веселовский Н. И. 45
Ветлугин Петр, кр-н 363
Вилков О. Н. 9, 54, 101, 110, 215, 225, 235: 287
372
Вистицкий Самойло, приказчик 153
Витзен Н.. бургомистр амстердамский 31
Власьев, холоп 127
Воейков- Андрей, воевода 40
Волегов Ф. А. 7, 34
Волков Григорий Хрисанфович, воевода 341
Волконский Григорий, кн. 129
Волошенинов Михаил, дьяк 29
Воронихин А. К. 43, 44
Воронов Данило, рудопромышленник 270
Воронцов, кн. 193
Воскобойникова Н. П. 194, 200
Выходцев Иван, приказчик 86, 158
Выходцев Лука, приказчик 89
Выходцев Меньшой, казачий атаман 144
Вяземский Семен, воевода 138
Вятчанин Андрей, серебряник 230
Вятчанин Дементий Иванов, ярыжный 290
Гаврилов Иван, работник 308
Гаврилов Яков, церковный дьячок 179
Гагарин Матвей Петрович, кн., губернатор сибирский 161, 276, 277, 279, 280, 284
Гаев Иван Большаков, кр-н 94
Гаев Степан, кр-н 295, 297
Галкин Никифор, посадский чел. 228
Гамель И. X. 11
Гарабурда М., посол польский 49
Геннин В. де 7, 250, 268, 286
Гессен Ю. И. 8, 261
Гилев Афанасий, слободчик 357
Гладкий Семейка, кр-н 290
Гладышев Дмитрий, воевода 160
Годунов Иван, воевода 138
Годунов Петр Иванович, воевода 88— 90,176,177,291
Годунов Семен Никитич, окольничий 127
Голев Осип Ярофеев, кр-н 195
Голенищев Иван, приказчик 358
Голикова Н. Б. 100
Голицын Алексей Андреевич, кн., воевода 124, 329
Голицын Иван Иванович, кн. 50
Голобуцкий В. А. 307
Головачев П. М. 7
Головин А. П., воевода 73
Голомолзин Данила, ямщик 295
Голомолзин Еремей, ямщик 295
Голомолзины, ямщики 294, 296, 297
Голубцов В. В. 41
Гольденберг Л. А. 43, 238, 242
Гольцев Никита, кр-н 92
Голышенков Борис, повстанец 332
Горин, дьяк 26
Горохов Иван, посадский чел. 107
Горсей Д. 54
Горская Н. А. 299
Горсткины, кр-не 294—297
Горяйнов Варсонофий, строитель Троицкого Богословского м-ря 324
Г раня Иван, великокняжеский Подвойский 43
Греков Б. Д. 313
Грибович Павел, казак, повстанец 335
Григориьев Иван, кр-н 291
Григорьев Шестак, кр-н 104
Громыко М. М. 98, 315
Грязев Иван, дьяк 41
Губа Федор, кр-н 295—297
Губин Сергей, откупщик таможенных сборов 273, 275
Гусев Тимофей, подрядчик 226, 227
Давыд, строитель м-ря 182
Давыдов Епифан, крестьянский сын 306
Давыдов Яков, приказчик 348
Даль В. И. 48
Даниельсон Н. Ф., экономист-народник 217
Даниил, расколоучитель 362
Данилевский В. В. 238
Данилин Лев, кр-н 304
Данилов Дмитрий, житничный дьячок 356
Данилов Кондратий, повстанец 332
Данилов Прохор, пристав 129
Двинянин Иван Семенов, гулящий чел. 230
Дворянинов Борис, воевода 325
Девлет-Гирей, хан крымский 20
Дедюхины, кр-не 294—297
Дементий (Демка), гулящий чел. 302
Дементьев Постник, подьячий 140
Дементьев Сила (Селка), ярыжный 300
Дементьев Федор, кр-н 89
Демидов Никита, заводчик 257, 258, 270, 271
Демидовы, заводчики 189, 237, 257, 258, 268, 271
Демьянов А. А., помещик 130
Денисов Алексей, бобыль 60
Дерябин Сергей Ефимов, кр-н 303
Десятников Степан, работник 309
Дионисий, архимандрит Богословского м-ря 187
Дистерло Р. 310
Дмитриев А. А. 8, 11, 15—17, 29, 34, 39, 41, 66, 74, 75, 96, 199, 201, 203, 205, 206, 208, 290
Дмитриев Кузьма (Каюк), кр-н 135
Дмитриев Яков, кр-н 304
373
Дмитриева Дарья, холопка 170
Дмитрий, крестьянский сын 135
Додон Иван Васильев, кр-н 85
Долгий Семен, казак 325
Долгих Б. О. 167
Долгушин Иван Павлов, кр-н 193
Доскина Дуня, кр-ка 135
Дохтуров Кирилл, письменный голова 188
Дощеников Лев1, служка Т роицкого
Богословского м-ря 324
Драгунов Матвей, кр-н 254, 256, 337, 338
Дробыш Христиан, рудознатный мастер 231
Дружинин Н. М. 212
Дулов В. И. 54
Дурново Семен, воевода 365
Дьяконов М. А. 100, 184
Евдокимов Ермолай, кр-н 148
Едигер, кн. сибирский 15, 18, 19, 45, 52
Елизавета, королева английская 48
Елизаров Петр Кузьмич, воевода, переписчик 74, 239, 326
Елисеев Томила, посадский чел. 290
Елисеев Федор, гостиной сотни тор-х говый чел. 131, 174
Елисеевы, посадские люди 66, 140
Елтышев Афанасий Иванов, кр-н 203, 205, 206
Елтышевы, кр-не 204
Ендауров1 Игнатий, служилый чел. 333
Ерасимов Томило, кр-н 86
Еремеев Викула, кр-н 148, 152
Еремеев Никита, конный казак 300
Ермак, староста 43
Ермак Езовщик 43
Ермак Морок 43
Ермак Тимофеевич (Аленин Василий), казачий атаман 7, 15, 17, 19, 23—28, 30—44, 46—48, 54, 55
Еропкин Иван, воевода 168
Ерофеев Артемий, кр-н 135
Ефремов Фока, кр-н 363
Жданов Прокопий Козьмин, кр-н 202
Жедринский Никита, помещик 332
Желваков Иван, стрелец 131
Жеребцовых Лавра Федорова, кр-ка
Жерноков Василий, кр-н 296
Жирный Козьма, кр-н 306
Загайнов Аксен Артемьев, кр-н 85
Загайнов Григорий Артемьев, кр-н 85
Загряжский Кирилл Александрович, воевода 333
Загурский Григорий, сын боярский, переписчик 75
Зайков1 Петр Семенов, кр-н 305
Закретня Михаил, кр-н 296
Заозерская Е. И. 67, 212, 238, 251, 254, 258, 284, 287, 323
Заплатин Герасим, кр-н 296
Затыкин (Матюков) Иван Иванов^ кузнец 146, 152
Захаров Алексей, «ученик» 275
Захаров Иван, посадский чел., медных дел мастер 275
Захаров Иван, сын боярский 365
Захарьев Роман, нижегородец 259
Зиновьев1 Антон, винокур 231
Зиновьев Дмитрий, служилый чел. 123
Зловидов Григорий, письменный голова 173
Злотников М. Ф. 250, 257, 258, 280> 281, 286
Змеев Василий, воевода 328, 329
Зоря Григорий, посадский чел. 298
Зубков Григорий Петров, кр-н 208
Зубов Иван, кр-н 317
Ивакин Ивака, вогулич 18
Иван III Васильевич, московский великий кн. 50, 52
Иван IV Васильевич Грозный, царь 5, 16, 18—22, 24, 25, 32, 33, 36, 40, 42, 45—49, 51, 53, 54
Иван (Крюк), холоп 128
Иванов, кр-нД01
Иванов Александр см. Тумашев Александр Иванов1
Иванов Гаврила, конный казак 40, 41
Иванов Григорий, работный чел. 61
Иванов Гурий, холоп 127
Иванов Данила, работный чел. 61
Иванов Дмитрий, мастер якорный 243, 249
Иванов Дунай, гулящий чел. 230
Иванов Иван, кр-н 304
Иванов Игнат, кр-н 178
Иванов (Пономарев) Илья, разинский атаман 328—331
Иванов Потап, кр-н 131, 132
Иванов Савва (Неустройка), холоп 127, 128
Иванов Степан, казак, повстанец 332
Иванов Степан, кр-н 246
Иванов Тимофей (Крытко), гулящий чел. 67
Иванов Федор, гулящий чел. 147
Иванов Федор, кр-н, иконник 61
Иванова Пелагея, кр-ка 366
Ивановских Игнат, работник 311
Игнатьев Герасим, заводчик 262
Игнатьев Ларион, заводчик 287
Игумнов1 Степан, писчий дьячок 356
Идее Избрант, посол в Китай от русского правительства 73
374
Иевлев Иван, сын боярский 234
Иевлев Кузьма, кр-н 130
Икосов П. С. 7, 21
Ильин (Огнев) Никифор, рудный промышленник 263, 267, 283—286
Ильина Феддра, жена заводчика
Ф. Молодого 264
Индова Е. И. 61
Иноземцев Федор, слободчик 362
Инютин Федор, рудный промышленник 283
Иоанн, поп 362
Иона, епископ вятский и великопермский 188
Иона, чернец 187
Иртегов Василий Кириллов, кр-н 206
Иртегов Василий Никонов, кр-н 209
Иртегов Дмитрий Андреев, кр-н 202
Иртегов Емельян Леонтьев, кр-н 209
Иртегов Иван, кр-н 201
Иртегов Иван Андреев, кр-н 201, 202
Иртегов Иван Кириллов, кр-н 206, 207
Иртегов Илья, кр-н 201
Иртегов Кирилл Иванов, кр-н 197, 202—207
Иртегов Конон, кр-н 209
Иртегов Конон Иванов, кр-н 205, 206
Иртегов Леонтий Алексеев, кр-н 209
Иртегов Леонтий Кириллов, кр-н 206—209
Иртегов Павел, кр-н 209
Иртегов Сила Андреев, кр-н 201
Иртеговы, кр-не 12, 194, 197, 199—
202, 204—210
Иртегов-Зырянов Андрей Иевлев, . кр-н 206
Иртегов-Зырянов Тимофей Семенов, кр-н 206
Исаков Богдан, кр-н 139
Истомин И., подьячий 256
Истомин Любим, подьячий 329
Ишибаны см, Шейбани
Кабанов Богдан, чердынец 323
Казаков Пахом, кр-н 235
Казанцев Б. Н. 61
Казанцев Григорий, кр-н 264
Кайсаров Михаил, подьячий, писец
71, 74, 132, 139, 187, 290
Калина, кр-н 104
Калитин Алексей Иванович, стольник,
воевода 160, 189, 269, 354
Калмыков Клим Прокофьевич, гости-
ной сотни торговый чел. 194
Калмыковы, гостиной сотни торговые люди 259
Каменский Федор, приказчик 146, 359
Камочкин Петр, казак конный 363
Капустин Алексей Дмитриев, дворовый чел. 173, 174
Капустина Г. Д. 259
Карамзин Н. М. 23, 26—28, 32, 45, 47, 49
Карпов Андрей, кр-н 144
Катанаев Г. Е. 39, 43, 44
Катауров Василий, кр-н 308
Катыш, ясачный чел. 169
Кафенгауз Б. Б. 75, 189, 212, 237, 258, 271
Кафтырев Андрей, воевода 131
Кашик О. И. 73
Кашинец Данила Володимеров, заводской мастер 231, 241
Кашинцев Д. А. 8, 238, 250, 258
Квашнин Михаил, воевода 78, 79
Кетов Яков Артемьев, кр-н 196
Кечиков Табын, ясачный чел. 170
Кечикова Ялья Камышник, сестра ясачного чел. 170
Кибирев Петр, сын боярский 174
Килькин Агей Константинов, приказчик 290
Киприан, архиепископ сибирский 40, 186, 364
Киприянов Фока, староста крестьянский 353
Кириллов Логин Яковлев, кр-н 136
Кириллов Павел, кр-н 232
Кириллов Филипп, кр-н 181
Кишкин Дмитрий, ямщик 295
Кишкины, ямщики 294, 295, 297
Клещев Андрей, кр-н 86, 235
Клочков М. В. 72
Ключевский В. О. 119
Кобелев Артемий, кр-н 264
Ковальченко И. Д. 307
Козлов Кирилл Кондратьев, кр-н 181, 182
Козлов Козьма Петрович, воевода 355
Козьмин Тарас Авдеев, кр-н 202
Колесников П. А. 9, 58, 68, 71
Кологривов Иван, воевода 191
Колокольник Семен, заводской мастер 241
Колтовский Иван Васильевич, воевода 176, 177, 347
Кольцо Иван Юрьев, атаман, сподвижник Ермака 26, 32, 36, 38, 47
Коляев Иван, промышленник 234
Комаров Иван, кр-н 295—297
Комиссаренко А. И. 213
Кондратьев Антип, кр-н 149
Кондрашенков А. А. 9, 68, 69, 77, 80, 99, 183, 225, 357
Конев Мелентий, кр-н 305
Коноплин Петр, стольник 281, 282
Константинов Иван, кр-н 264
Конторович Г. Д. 226
375
Контырин Осип Тимофеев, кр-н 135
Контырин Тимофей Потапов, кр-н 135
Коньков Ульян, кр-н 196
Кополин Гаврила Антонов, кр-н 290
Коптев Измаил, приказчик 298
Копылов А. Н. 81, 82, 105
Копытин Матвей, кр-н 337
Кореньков Роман, служилый чел. 173
Корецкий В. И. 39
Коркодинов А. И., кн. 130
Корчилий, архиепископ сибирский 88
Королихин Артемий Григорьев, сотский 59
Коростин Лазарь, кр-н 86
Корсак А. К., экономист 222
Корсаков Богдан, кр-н 198
Корсаков Воин Лукьянович, воевода 93, 94
Корсаков Иван, кр-н 198
Коршунов Семен, кр-н 102
Костомаров Н. И. 27, 35, 39, 100
Костоус Иван, кр-н 361
Кострома Евтифей Григорьев, кр-н 356
Костромин Иван, подьячий 274
Котельников Дмитрий, таможенный голова 106
Коялович М. 35
Красинский Г. 21, 23, 35, 39, 45, 47, 54
Крестовниковы, фабриканты 194 Кривой Гаврила, кр-н 295—297 Кривоногое В. Я. 8, 238, 250, 258, 286
Кривцов Данило Васюков, холоп 128
Кропачев Семен Дементьев, кр-н 181, 182
Круссеров1, художник 42
Кручинин Никифор, дьяк 356
Крылов П. Ф., ландрат 309
Крюков Иван, приказчик 124
Кубасов Сергей, сын боярский 232
Кудрявцев Никита, воевода 275
Кузин А. А. 238, 258, 280
Кузнецовы, посадские люди 216
Кузьмин Иван, кр-н 93
Кукшин Василий, приказчик 290
Кулаков Завьял, жерноков 230
Кунциев Иван, приказчик 248, 254, 256, 318, 337
Курдюков Сидор Иванов, кр-н 158
Курдюмов М. Г. 216
Кутлук-салтан, тюменский царевич 20
Кутькин Василий Матвеев, кр-н 85
Кутюгин Иван Артемьев, кр-н 59, 60 Кучум, хан сибирский 18—21, 23, 24, 26, 36, 38—40, 46—49, 51—54
Кушева Е. Н. 17, 25, 26
Лабутин Дмитрий, сын боярский, при-
казчик ЗС4, 323, 353
Лавров Никита, сын боярский 317
Лавровский В. М. 307
Ладыгин Иван Иванович, воевода 75, 188
Лазарев Сила, кр-н 102
Лапин Яков, подьячий 233, 234
Лаптев1 Алексей, кр-н 340
Лаптев Иван, кр-н 340
Лаптев Степан Яковлев, кр-н 85
Лаптев Федор, кр-н 340
Лаптевы, кр-не 340
Ларионов Федор, кр-н 301
Латышка, ясачный чел. 361
Левонтьев Зот, работный чел. 255
Леля, работник 308
Ленин В. И. 5, 6, 119, 120, 165, 166, 172, 210, 214, 215, 217—224, 288, 353
Леонтьев Михаил, стрелец 333
Леонтьев Никита, дьяк 173
Линев Сарыч, воевода 139
Лисин Демид, поверенный окольничего С. Н. Годунова 127
Лисицын Савва, серебряник 176
Лисицын Федул, таможенный подьячий 176
Литовский Алексей, работник 316, 317
Лиханов Богдан, кр-н 107
Лихвинцов Богдан, подьячий 323
Ловушкин Иван, кр-н 92
Логинов Афанасий, кр-н 129
Лодыгин, дворянин 323
Ложкин Путила, кр-н 295, 297
Лузянин Лука 295, 297
Лузянин Трофим Викулов, кр-н 181
Лука, кр-н 191
Лука, кр-н 301
Лукашевский Иван, приказчик 67, 133
Лукин Аника, кр-н 102
Лукшин Борис, стрелец 362
Лукьянов Афанасий, рудознатец 231
Лукьянов Леонтий, кр-н 182
Лупандин Богдан, письменный голова 173
Лутковых Федос Анисимов, кр-н 58
Лутовинов1 Василий Елисеевич, стольник 161—163
Лутохин Василий, уфимец 274
Лутсовых Никита Еремеев, бобыль 59, 60
Львов Василий, помещик 129
Львов Иван Андреевич, кн., воевода 129
Львов Иван Васильевич, воевода 352
Лычагов Федор, кр-н 254
Лыченицын Афанасий, кн. 23
Любомиров П. Г. 238, 245, 249, 257, 258
376
Лягалов Андрей, кр-н 323
Магнус Павел, «цесарской области немчин» 51
Магомет-Гирей, хан крымский 25
Макидонов Иван, кр-н 89
Максимов Калина, кр-н 130
Максимов Тимофей, кр-н 197
Максимовы, кр-не 197
Максимовых Амвросий, поп 298
Макушка (Мокей?), повстанец 332
Мальцов-Сылвенец Семен Тимофеев, кр-н 135
Малыгин, кр-н 227
Маметкул, царевич сибирский 21, 22, 48—51, 53, 54
Маньков А. Г. 60, 121, 130, 185
Марков Филипп, кр-н 309
Маркова В. И. 42
Маркс К. 55, 215, 217, 218, 318, 320, 350
Мартемьянов Герасим, дьяк 173
Мартынов М. Н. 258
Марьин Семен, кр-н 295, 297
Марьюшкин Евтихий Федоров, гулящий чел. 309
Марья Ильинична, царица 361
Матафонов Григорий, кр-н 366
Матвей (Матюшка), монах 363
Матфей, император 53
Матфиев Тимофей, губной староста 59
Махнев Первуша, кр-н 295
Махневы, кр-не 295, 297
Меленкова Тала, вогулка 170
Мелентьев Алфер, кр-н 232
Мелкозеров Зотий Иванов, кр-н 207
Мельков Данила Игнатьев, кр-н 207
Мельков Игнатий Алексеев, кр-н 204
Мельков Павел Алексеев, кр-н 204
Мельков Петр Анисимов, кр-н 205
Мельков Петр Герасимов, кр-н 209
Мельницкий Назарий Петрович, стольник, воевода 205, 229, 362
Мензеля Лука, земской староста 337
Меншиков Александр Данилович, кн. 161
Мерзон А. Ц. 61, 70, 105, 113
Мещерский Никифор Федорович, кн., воевода 93
Мещеряков Борис, сын подьяческий 96
Микулаева Анна, жена полковника рейтар 340—341
Миллер Г. Ф. 7, 11, 18, 21, 22, 24—27, 33, 38, 40, 52, 68, 93, 94, 238
Минеев Матфей Мартемьянов, кр-н 199
Мирзоев В. Г. 27
Михаил, писец 134
Михаил, поп 207
Михаил Федорович Романов, царь 40, 53, 322
Михайлик, советник Берг-коллегии 285
Михайлов Клим, мельник 231
Михайлов Михаил, бобыль 60
Михайлов Михаил, повстанец 328, 329
Михайлов Проня, устюжанин 298
Михайлов Сергей, устюжанин 298
Михайлова Настасья, устюжанка 298
Михайловы, кр-не 60
Михалевский Федор, сын боярский 89, 90
Мишарин Петр, посадский чел. 152
Мишев П. Т. 365
Многогрешный Демьян, украинский гетман 334
Могильников, посадский чел. 139
Могильниковы, кр-не 196, 216
Можаев Иван, половник 313, 314
Можаев Леонтий, кр-н 313
Можаев Пантелей, кр-н 313, 314
Молодой Федор Иванович, заводчик 237, 238, 257—282, 284—288, 319, 361
Молчанов Степан, приказчик 323
Монастырев Иван, воевода 328—330
Морев Проня. кр-н 89
Морозов Борис Иванович, боярин 193, 325
Мулгайский Сергей, кр-н 295, 297
Мумарин Мирон, предводитель повстанцев 331
Муравьев Василий, приказчик 299. 300, 344—346, 349
Мурашкин Иван, стольник 25
Мустафин А., кн. 130
Мухин В. В. 44
Мяконьких Иван, кр-н 311
Мялицын Петр Федоров, гостиной сотни торговый чел. 262, 263, 267
Наврот М. И. 71, 72, 98
Налимовы, кр-не 303
Нарышкин, голова служилых людей 23
Нарышкин Андрей Федорович, воевода 41
Нарышкин Григорий, воевода 126
Наумов Дмитрий Никитич, воевода 107
Небольсин П. И. 7, 17, 29
Нейдгардт Лаврентий, рудознатный мастер 275
Неклюдов Корнил Григорьев, кр-н 205
Некрасов Василий, сын боярский 362
Нектарий, архимандрит 324
Немтиных Иван, кр-н, рудопромыш-ленник 226, 269, 270
377
Немятого Роман Дементьев, кр-н 196, 199
Непейцын Дмитрий Куров, данщик царский 45
Нефедьев Томила, приказчик 318
Нечкина М. В. 211, 212
Никитин Алексей, кр-н 304
Никитин Гаврила, гость 156
Никитин Иван, кр-н 232
Никитин Федор, кр-н, иконник 61
Никифоров Василий, работник 308
Никифоров Осип, атаман тобольских казаков 340
Новгородец Петр, кр-н 295, 297, 304
Новгородцев Григорий Петров, кр-н 304
Новиков- Н. И. 23
Новомбергский Н. Я. 238, 242
Новоселов Иван, посадский чел. 178
Новосельский А. А. 18, 21, 26, 30, 121,238
Новосильцев Иона, воевода 277
Новосильцев Лукьян, русский посол в империю 46, 47
Носко Стефан Дементьев, кр-н 182
Носов Иван, казак 335
Носов н. Е. 194,210,216
Нурмагмет, кн. ногайский 20
Обарин Агапит, кр-н 64
Оболенский, купец 17
Оборин В. А. 9, 77, 196, 199, 210, 213, 216, 225, 226
Образцов Г. Н. 184
Обросьев Данила, таможенный голова 170
Овдокимов Авдей, кр-н 89
Оглоблин Н. Н. 7, 178, 185, 233, 238, 243, 244
Огризко 3. А. 192
Одоевский Яков Никитич, кн., судья Сибирского приказа 130, 156
Ожегин Дмитрий Иванов, конный казак 227
Оксенов Тарас, работник з-да 254,255
Олашкина Марфа, кр-ка 128
Олтуфев Петр, ротмистр 177
Омельянов Кузьма, гулящий чел. 105
Оничков Воин, воевода 36
Онтропьев Федор, кр-н 361
Онциферов Иван, кр-н 144
Опрокиднев Афанасий, конный казак 335
Опрокиднев Василий, конный казак 334—335
Орлов Миней, кр-н 306
Осипов Влас, кр-н 240
Осипов Данила, кр-н 251, 252
Осипов Константин, посадский чел. 311
Осипов Михаил, посадский чел. 311
Осипов Яков, кр-н 148
Осколков Яков, промышленный чел.
103
Осокин, заводчик 286
Останок (Станко), холоп 128
Островская М. 139, 310
Охрян Иван, работник 308
Ощепков Девятый, кр-н 297
Ощепковы кр-не 295—297
Павленко Н. И. 213, 217, 222, 224,
238, 258, 270, 275
Павлов Афанасий, кр-н 308
Павлов П. Н. 236
Павлов Федот, кр-н 192
Павлов Фома, целовальник 62
Падера Иван, кр-н 94
Палкин Яков, сотник 170
Пан Василий, ярыжный 292
Пан Никита, атаман вольных казаков 32—33
Панкратова А. М. 100, 225, 313, 355
Панкратьевы, гости 354, 355
Панов Иван Васильев, посадский чел. 193
Пантелеев Дмитрий Леонтьев, кр-н 65, 66
Парфенов Андрей, гулящий чел. 302^
Парфенов Артемий, гулящий чел. 105
Парчегов Леонтий, работник 310
Патрушев Иван, горных дел надзор-щик 259
Паутов Антип, кр-н 228
Пафнутий, игумен 337
Пашенный Евсюк, кр-н 295, 297
Пелепелицын Василий, воевода 24, 25, 36—38
Пелымский, Петр Семенович, кн. 158
Перевалов Иван, кр-н 295, 297
Перевалов Томила, кр-н 295, 297
Перминов Афанасий Тимофеев, кр-н 205, 207
Перфильев Иван, драгун 235
Перхуров Андрей, служилый чел. 230
Песяков Иван Федоров, губных дел сотник 60
Петелин Антон, посадский чел. 199
Петелин Лев, подрядчик 226
Петелин Терентий, посадский чел. 199
Петелины, посадские люди 199
Петр I 6, 7, 72, 161, 163, 188, 258,
260, 268, 278, 284
Петрихин Никита, десятник 159
Петров Антон, староста 232
Петров Леонтий, кр-н 182
Петров Михаил, селитренный мастер 275
Петров Тарас, кр-н 180
378
Пинегин Петр Давыдов, посадский чел. 203
Пинежанин Аника, кр-н 295, 297
Пинежанин Василий Агафонов, гулящий чел. 302
Пинежанин Григорий Васильев, кр-н 85
Пинежанин Иван, гулящий чел. 302
Пинежанин Меньшик, кр-н 295, 297
Пинежанин Третьяк Васильев, кр-н 85
Пинежанин Фома, кр-н 295, 297
Пинежанины, кр-не 294, 296
Пирогов Павел Антонов, гулящий чел. 154
Писемский Федор Андреевич, русский посол в Англию 47, 48, 52
Платонов С. Ф. 27
Плутко Никифор, стрелец 333
Плясунов Спиридон Максимов, кр-н 197, 202
Плясуновы, кр-не 204
Погодин М. П. 27
Погожево Иван Федорович, воевода 188
Подкорытов Еремей Григорьев, кр-н 304
Пожарский Дмитрий Михайлович, кн., боярин 129
Пожарский Дмитрий Петрович, кн., воевода 190
Поздеев Иван, пермяк 18, 19
Поздняк, холоп 128
Полевой Ю. 3. 222
Поливкин Иван, сыщик 336
Полуектов Григорий, гулящий чел. 67
Полуектов Дмитрий, полковник 347
Полушкин Иван Карпов, кр-н 311
Полякова Е. Н. 199
Полянский Еремей, подьячий 232
Покровский М. Н. 212
Покшишевский В. В. 68
Пономарев Кузьма, посадский чел. 107
Пономаревых Ульяна, кр-ка 311
Попов Богдан, кр-н 295, 297
Попов Герасим Михайлов, попович 177
Попов Григорий, кр-н 310
Попов Е. 20
Пороховщиков Алексей Родионов, промышленник 262—264, 267, 273, 274
Порошин Григорий, дьяк 243
Порошин Иван, кр-н 226
Порошин Карп, кр-н 133
Порошин Семен Федосеев, кр-н 133
Порфирьев С. И. 331
Поскочин Лев Миронович, стряпчий, писец 72, 96—98, 134, 135, 155, 157, 158, 160, 162, 364
Посников Федор, подьячий 172, 173 Прозоровский Петр Семенович, воевода 66
Прокопьев Оника, бобыль 159
Прокофьева Л. С. 184
Пронский Петр, кн., воевода 131
Пронштейн А. П. 32
Простокиша Андрей, посадский чел. 226
Прохоров Василий Павлов, кр-н 136
Прохоров Степан, кр-н 63
Пряничников Михаил, жерноков 230
Пурегов Савва, кр-н 294, 295, 297, 302
Пушкин Гаврила Григорьевич, думный дворянин 127
Пушкин Иван, воевода 154
Пьянков А. П. 8, 290
Развалихин Филипп, кр-н 183
Разин Степан Тимофеевич, предводитель Крестьянской войны 256, 326—330, 332,333,335, 338, 341,367 Расторгуев Петр, посадский чел. 271, 272
Ратай Иван, кр-н 295—297
Редикорцев Яков, кр-н 81
Резанцев В., подрядчик 226
Резвухин Иван Ефремов, кр-н 206
Ремезов Семен Ульянович, ученый 7
Ремес Яган, полковник 340
Репнин Иван Борисович, кн., боярин, воевода 142, 150, 153, 155, 243, 244, 250, 329, 330, 332
Речкин Иван Козьмин, кр-н 198
Речкин Мелентий Козьмин, кр-н 198
Речкин Степан Козьмин, кр-н 198
Речкин Третьяк Козьмин, кр-н 198
Речкина Татьяна, кр-ка 198
Ржанин Дружина Иванов, кр-н 302
Ржевский Елизарий, пристав 49, 51
Рогальников Тимофей, кр-н 207
Рогальников Федор, кр-н 207
Рогальниковы, кр-не 208
Родионов Алексей см. Пороховщиков
Алексей Родионов
Розшептаев Иван, кр-н 65
Розшептаев Симон Селиванов, кр-н 65
Романов Иван, приказчик 334, 337
Романов Иван, толмач, повстанец 332
Романов Михаил Никитич, боярин 187
Романов Павел, кр-н 246
Романов Семен, кр-н 148
Романовы, царская династия 187
Ромодановская Е. К. 175
Ромодановский Никита, кн., наместник 18, 19
Россадович А. И. 43
Ростовцев Андрей, гостиной сотни* торговый чел., заводчик 262, 263
379
Ростовщиковы, посадские люди 12
Рубинштейн Н. Л. 212
Рублев Петр, кр-н 337
Рубцов Влас Родионов, кр-н 199
Рубцов Нникита Родионов, кр-н 199
Рубцов Поликарп Архипов, кр-н 199
Рубцовы, кр-не 199
Рудольф, император 51—53
Русаев- Боляк, рудознатец 264
Русак Михаил, гулящий чел. 363
Русинов Анфим, кр-н 308, 314
Русинов Афанасий, холоп 290
Русинов Григорий, чердынец 323
Рыльский Христофор, воевода 323, 324
Рычков Самыл, кр-н 295, 297
Ряхины, кр-не 200
Савин Алексей, кр-н 94
Савин (Тютюков) Григорий, работник 309
Савин Мартын, кр-н 305
Савин Семен, кр-н 94
Савинов Филипп, гулящий чел. 172, 173
Савич А. А. 8, 188
Садиков П. А. 21, 26
Сажин Василий, кр-н 254, 256
Сажин Тарас, кр-н 254, 256
Сажин В. Ф. 99
Сажины, кр-не 337
Сакович С. И. 61
Салманов Г., воевода 127
Саломатов Василий, целовальник 241
Салтыков Иван Иванович, боярин, воевода 140, 173
Салтыков С., сыщик 160
Самарин Лука Андреев, кр-н 196
Самсонов Петр, кр-н 332
Сапегин Иван Семенов, кр-н 197, 202, 203
Сапегин Нефед Семенов, кр-н 197, 202, 204, 206
Сапегин Парфен Зиновьев, кр-н 207
Сапегин Яким Зиновьев, кр-н 204, 205
Сапегины, кр-не 197, 202, 204
Сапожников Д. И. 363
Сарапулов Ерофей Андреев, кр-н 269, 361
Сатиных Аника, пушкарский сын 306
Сафонов Богдан, подьячий 337
Сахаров А. М. 222
Сахаров А. Н. 185, 315
Светешников Надея, гость 239
Свирепое Мокей, чердынец 231
Сейдяк, кн. сибирский 52
Секерин Андрей, служилый чел. 140
Селин Михаил Петрович, подьячий 231, 232, 242
Семен, холоп 128
Семенов Иван, гулящий чел. 302, 303
Семенов Иуда, сын боярский 131
Семенов Лука, кр-н 235
Семенов Перфилий, «рудный ученик* 274
Семенов Сидор, приказчик заводской 263—267, 269,^270
Семенов Тимофей, кр-н 152
Семенов Яков, работный чел. 61
Сенин Сергей, кр-н 309
Сербина К. Н. 268
Сергеев В. И. 9, 40, 42, 54
Сибиркин Петр, работный чел. 227
Сидоров Богдан, приказной чел. 61
Сизиков Григорий Васильев, кр-н
131, 132
Сизиков Михаил Васильев, кр-н 131, 132
Сизиковы, кр-не 132
Синяков Иван, холоп 304
Сказкин С. Д. 213, 217, 224
Скалой В. Н. 238
Скорняков Меньшик Архипов, кр-н 322
Скурихин Сергей Силантьев, работник 317
Словцов И. Г., стольник 130
Словцов П. А. 7, 40
Смагин Евтифей, кр-н 295, 297
Смирнов П. П. 66
Соколов Федор Павлов, ямской охотник 227
Соколов Яков, кр-н 102, 124
Солдатов Матвей, сотник 359
Соловьев Афанасий, кр-н 254
Соловьев Афанасий, целовальник 255
Соловьев С. М. 27
Соломеин Семен, бобыль 338
Софонов Богдан, подьячий 173
Спасский Г. И. 7, 12, 17, 28, 40—43, 210
Спицын Иван, сын боярский 293—295, 297
Срезневский В. И. 194
Ставрович А. М. 29
Старцев В. И. 95, 292
Степан (Стенька), «вольный» чел. 173
Степанов Емельян, кр-н 59
Степанов И. В. 100, 329
Степанов Максим, площадной подьячий 89
Степанов Шумило, таможенный голова 106
Стефан Баторий, король польский 35
Стефанов1 Федор, сотский 59
Стравинский, командир гарнизона 35
Стрекаловский Лев, сын боярский 175
Стрешнев Григорий, дворянин 231
380
Стрешнев Максим Федорович, воевода 231, 241, 299
Стрешнев Петр, дворянин 231
Стригин Максим, работник з-да 264, 274
Строганов Андрей Семенов, вотчинник 210
Строганов Аника, торговый чел. 16
Строганов Григорий Аникиевич, вотчинник 16, 21, 22
Строганов Григорий Дмитриевич, вотчинник 29, 30, 71, 125, 132, 134— 137,261,275,283
Строганов Данила, вотчинник 131, 174
Строганов Иван Семенов , вотчинник 210, 290
Строганов Максим Яковлевич, вотчинник 23, 24, 30, 31, 34, 41, 169, 290
Строганов Никита Григорьевич, вотчинник 23, 24, 34, 67
Строганов Петр Семенов, вотчинник 67, 210
Строганов Семен Аникиевич, вотчинник 23, 24, 30, 34
Строганов С. Г., граф 28
Строганов Федор, вотчинник 131, 132, 137
Строганов Яков Аникиевич, вотчинник 16, 21, 22
Строганова Агафья 67, 133
Строганова Анна 137
Строганова Софья Владимировна, графиня 28
Строгановы, вотчинники 7—9, 16, 18, 20—44, 47, 66—68, 73—75, 77, 97, 117, 118, 122, 126, 130—135, 137, 140, 144, 148, 163, 172, 191, 194, 211, 226, 290, 327, 330
Строшник Иван, холоп 127
Струве П. Б., экономист 220
Струмилин С. Г. 212, 262, 288
Струминский А. А. 15
Субботин Наум Яковлев, кр-н 135
Субботин Яков Ларионов, кр-н 135
Сулешов Юрий Яншеевич, кн., воевода 67, 87, 88
Суровцев Иван Иванов, посадский чел. 174,206
Суровцев Иван Сергеев, посадский чел. 206, 290
Суровцевы, посадские люди 66, 140, 174
Суханов Андрей, кр-н 282, 309
Суховерхое Ерофей Никифоров, кр-н 179
Суховерхов Федор Филиппов, кр-н 179
Суховерховы, кр-не 179, 180
Сучкин Иван, кр-н 309
Сылвенец Дмитрий Семенов, кр-н 135
Сыромятниковых Семен, работник 309
Сырцов И. Я. 363
Сысой, поп 362
Сысольцев Никита, кр-н 290
Таимас, посланец Кучума 21
Талызин И., сыщик 332
Татарин Василий, рудознатец 231
Татищев В. Н. 7, 279, 280; 284
Ташкинов Антон, посадский чел. 341
Текутьев И. Т., сын боярский, переписчик 175, 307
Текутьев Петр Титов, голова татарский 363
Телепнев Юрий, дворянин, управитель з-да 239, 241
Телятевский Федор Андреевич, кн., воевода 88
Темкин Михаил, воевода 84
Терегулов Турсунбай, ясачный чел.
174
Терентьев Семен, кр-н 102
Терехин А. С. 226
Тилянка, ясачный чел. 230
Тимофеев Михей, бобыль 59
Тиряков Трофим, кр-н 290
Титов Афанасий, кр-н 180
Титов Омельян Васильев, посадский чел. 317
Тихомиров В. В. 238, 242
Тихомиров М. Н. 32, 39, 47, 54, 194, 328
Тихон, кр-н 153
Тихонов Алексей, кр-н 152
Тихонов Федор, работный чел. 61
Тихонов Ю. А. 61, 70, 113, 215, 307, 328
Толбузин Ларион Борисович, сын боярский 154, 338, 339, 349
Толмачев Иван, посадский чел. 292, 294—297
Толмачев Федор, кр-н 361
Толстой Михаил Андреевич, воевода 155—157
Толстоухов Василий, сын боярский 365
Томсинский С. М. 8, 213
Тонков Прокопий, приказчик 123
Трапезников Аврам, кр-н 192
Трифановых Агриппина Степанова, кр-ка 209
Трифон, монах 365
Трифон Вятский, основатель м-ря 15
Троекуров Ф. М., кн., русский посол в Польшу 50
Трофимов Борис, приказчик торгового человека 205
Трофимов Иван, ямской охотник 242
381
Троянский (Троятский) Остафий, казак донской 334
Трубин Второй, кр-н 304
Трусов Михаил Сергеевич, воевода 259, 265, 273—276
Труфанин Федор, посадский чел. 229
Трушенков Федор, целовальник 293
Тумашев Аверкий, молотовой мастер 257
Тумашев Александр Иванов, заводчик 238—241
Тумашев Василий, заводчик 248, 249, 251, 252
Тумашев Дмитрий Александров, заводчик 147, 238—254, 256
Тумашев Иван, заводчик 146, 246, 248, 252—256
Тумашев Михаил см. Тумашев Дмитрий
Тумашев Петр, заводчик 146, 249, 252, 253, 256, 338
Тумашевы, заводчики 146, 147,
237—241, 243—246, 248—258, 287, 288, 299, 319, 337, 338
Тупицына Евдокия Алексеевна, кр-ка 201
Турбин Г. А. 157
Тургенев Иван, воевода 95, 325
Турка Андрей, кадашевец 262
Турпеев С. 45
Турчаниновы, заводчики 171
Тутолмин Василий, служилый чел. 334
Тырков Иван, сын боярский 357
Тырков Михаил, сын боярский 148
Тюменский Василий Агишевич, кн. 50
Тютлыбаев Балтас, ясачный чел. 310
Тюфякин, кн. 23
Уваров Игнатий Андреевич, воевода 190
Углетцкие (Углечаниновы)-Поповы, посадские люди 210
Угодцкий Степан, дьяк 173
Удимцов Семен Тимофеев, кр-н 85
Удинцев В. А. 196
Ульяна, устюжанка 298
Ураз-Магмат, султан казахский 52
Уразов Борис, площадной подьячий 89
Уросов Василий Григорьев, посадский чел. 204, 206
Урус, кн. ногайский 25, 26, 32
Усманов1 А. Н. 17
Устрялов Н. Г. 7, 30, 34
Устьяк Иван, кр-н 361
Устюгов Н. В. 8, 10, 16, 23, 30, 57, 59, 69—71, 74, 77, 81, 100, ИЗ-115, 117, 118, 134, 146, 171, 204,
213, 224, 238, 287, 307, 324, 326, 328—330, 338, 347, 355
Устюжанин Владимир Афанасьев, ярыжный 300
Устюжанин Григорий, кр-н 146
Устюжанин Петр, ярыжный 301
Усынин Андрей Иванов, кр-н 94
Ушаков Василий, кр-н 306
Федор Алексеевич, царь 60
Федор Васильевич, атаман конных казаков 177
Федор Давыдович, торговый чел. 264, 270
Федор Иванович, царь 39, 46, 49, 51
Федоров Григорий, кр-н 179
Федоров Иван, дьяк 173
Федоров Кирилл, поп 366
Федоров Любим, повстанец 339
Федоров Максим, приказчик 302
Федоров Яков1, кр-н 305
Федотов Осип, сын крестьянский 356
Фефилов Никита, сын боярский 174
Фефилов Филипп, кр-н 192
Фиалков Д. Н. 43
Филарет, патриарх 187
Филатьев Алексей, гость 156
Филатьевы, гости 117
Филимонов, землемер губернский 43
Филин Тимофей, беломестный казак 149
Филиппов Терентий, кр-н 148
Филиппов Яким, кр-н 94
Филиппов Ярофей, кр-н 102
Филофей, митрополит тобольский 189
Фомин Максим, кр-н 304
Фонеков1 Леонтий, стрелец 340
Хайдуков Роман, кр-н 233
Харапугин Алексей, кр-н 297
Харапугин Яким, кр-н 295, 297
Харитонова Е. Д. 287
Харламьевы, кр-не 60
Хворостинин Федор Иванович, кн., окольничий 50
Хилков Иван Андреевич, кн., воевода 123, 141
Хитрово Яков Тимофеевич, думный дворянин, глава экспедиции на Урал 232, 233, 242, 244, 333, 339
Хлыстов Иван, холоп 129
Хмыров М. Д., 238
Ховралев Неудача, подьячий 48
Хохлов Никита, гулящий чел. 172, 173
Хрущев Данила, помещик 148
Хрущев Степан, помещик 148
Хрущев Федор (Большой) Григорьевич, воевода 96, 97, 141, 142, 146, 150, 153—155, 187, 232, 233, 244,
382
245, 331,335, 353
Хрущевы, помещики 148, 149
Ципилев Степан, кр-н 298
Цызырев Кузьма Фомич, стряпчий, сыщик 97, 134—137
Цыренниковы, кр-не 194
Чапурин Сидор, кр-н 295, 297
Часовник Федор, холоп 129
Чебуков Третьяк, сын боярский, русский посланник к казахам 21
Чемакины, кр-не 200
Червяков В. П. 68, 77
Чердынец Мокей, кр-н 264
Черемисин Семен, посадский чел. 324
Черепанов Василий, кр-н 295, 297
Черепанов Никита, кр-н 192
Черкасов Владимир, гостиной сотни торговый чел. 229
Черкасов Евдоким, сын боярский 337
Черкасов Федор Федоров, гостиной сотни торговый чел. 205
Черкасские, кн. 134
Черкасский А. М., кн. 134
Черкасский Василий Корданукович, кн. 50
Черницын Афанасий, служилый чел. 339
Черницын Борис, сын боярский 244
Черновский Михаил, повстанец 332
Черноярский Иван, сын боярский 175
Чернышев Максим, сын боярский 227
Чернышенок (Чернышев) Лука, крестьянский сын 305
Чертков Г., приказчик 95
Чечулин Иоаким Стефанов, поп 206
Чечулин Н. Д. 43
Чижов Яков- Максимов, кр-н 59
Чингирь Андрей, работник з-да 254
Чистов К. В. 367
Чистякова Е. В. 324
Чувашев Сила, кр-н 298
Чулков Данила, начальник гарнизона 52
Чулков Софрыш, ясачный чел. 170
Чупин Н. К. 8, 12, 258, 260, 279, 287
Шавкунов Иван, посадский чел. 175
Шавкуновы, посадские люди 359, 360
Шаврин Федор, подьячий 137
Шахаев Семен Васильевич, кн., стольник 79, 80, 99
Шебалин Петр, кр-н 309
Шейбани (Ишибаны), хан сибирский 20
Шеламанова Н. Б. 49
Шелепов Степан, кр-н 295, 297
Шепелев Агей, генерал 333
Шепукова Н. М. 174
Шерстобитов Артемий Никифоров, кр-н 207
Шерстобитов Иван Никифоров, кр-н 207
Шерстобитовы, кр-не 207
Шерстобоев В. Н. 199
Шестаков Аврам Панкратьев, кр-н 59, 60
Широковскиий Василий, староста крестьянский 326
Широносов Дмитрий Козьмин, кр-н 202
Широносов Козьма, кр-н 202
Шишкин Федор, дворянин 129
Шишонко В. Н. 8, 11, 19, 20, 22, 23, 81, 160, 174, 176, 188, 192, 278, 279, 286, 287, 308, 324
Шляков Н. В. 35, 39
Шмаков Петр, кр-н 305
Шмидт С. О. 20
Шмурыгин Максим, кр-н 228
Шокин Михаил, конный казак 334
Шорин Василий, гость 239
Шуйский Василий, царь 322, 352
Шуков Родион Семенов, кр-н 195, 196
Шуковы, кр-не 195
Шульгин Яков, приказчик 83, 158, 291
Шумилов Дементий, конный казак 363
Шунков В. И. 8, 21, 57, 62, 69, 77, 78, 80, 83—85, 99—101, 121, 131, 133, 134, 138, 141, 158, 167, 183, 185, 189, 307, 313, 315, 317, 323, 326, 338, 342, 349
Шустовы, гости 117, 216
Щапов А. П. 7
Щелкалов Андрей, дьяк 26
Щепетов К. Н. 134
Щербатов Иван Федорович, кн. 116, 336
Эммаусский А. В. 341
Энгельс Ф. 217, 318, 320, 350
Юдин Геннадий Васильевич, купец 216
Юдины, купцы 194, 216
Юрьев Иван см. Кольцо Иван
Юрьев Лука, кр-н 184
Юрьев Михей Ильин, кр-н 58
Языков Максим Семенович, воевода 108
Яким Захар, «черкашенин» 262
Яков (Якуня), кр-н 104
Яковлев Иван, кр-н 182
Яковлев (Бабушкин) Сергей, гостиной сотни торговый чел. 272, 273, 282, 283
Яковлев Федор, кр-н 192
Яковлева О. А. 39
383
Ялынбаев Янтуш, работник 310
Янислан, мурза ногайский 20
Янов Василий, воевода донских казаков 35
Ярасимов Яков Аверкиев, кр-н 203
Ярилов А. А. 167
Ярославцев Семен, кр-н 305
Ярышкин Михаил, заводчик 286
Ястребов Е. В. 232, 238
Ясырь Федор, повстанец 339
Яхонтов И. И., писец 15, 16, 74
Яцунский В. К. 212, 217, 307
УКАЗАТЕЛЬ
ГЕОГРАФИЧЕСКИХ НАЗВАНИЙ
Азия 6, 42, 106, 213
Азия Средняя 43
Алапаевские з-ды 189, 360
Алапаевский з-д 81, 237
Александрова слоб. 19
Америка 213
Англия 45
Анисимова, д. 292
Антониев-Сийский м-рь 184
Арамашева ( Арамашевская) слоб. 73, 79, 91, 92, 94, 97, 109, 124, 135, 136, 148, 149, 151, 227, 231, 247, 337, 360
Арамильская слоб. 69, 76, 79, 80, 124
Арзамасский у. 130
Арск, г. 36
Архангельск, г. 341
Архангельская, ц. 362
Астраханское ханство (царство) 17, 18
Астрахань, г. 21, 26, 46, 170, 258, 259
Ашлыцкая слоб. 98
Аятская слоб. 62, 73, 79, 80, 95, 125, 136, 145, 148, 151, 157, 178
Бабиновская (Сибирская) дорога 106, 111, 122, 205
Багандинская, д. 103
Багаряцкая слоб. 79—81, 305, 366
Баикина, д. 309
Балахна, г. 113
Балтийское море 18
Барневская слоб. 234
Башкирия (Башкирская АССР) 17, 167, 169
Белозерская слоб. 80, 99
Белоозеро, г. 113
Белослудская слоб. 136, 338, 359, 360
Белослудский стан 59
Белоярская слоб. 79, 80, 99, 136, 355
Беляковская слоб. 98, 335
Березов, г. 42, 108, 284, 332
Березовка, р. 124, 362
Березовский у. 9
Бешкильская слоб. 79, 98
Бирск, г. 309
Бисертские юрты 124
Бисерть, р. 102, 124
Благовещенья, ц. 186
Бобровка, р. 180, 182
Боголюбовский стан 61
Богородское, с. 222
Богословский Троицкий м-рь 139, 187, 324
Богоявленский Невьянский м-рь 75, 135, 136, 179—183, 227, 315, 316, 337
Вагран, оз. 230
Важский у. (Вага) 59, 60, 63, 102, 146, 253, 331
Варлаама-чудотворца, ц. 16, 17
Василь Сурск (Василь), г. 61
Ватрас, с. 129
Великая слоб. 59, 60
Верх-Иренская застава 332
Верх-Исетская четверть (ясачная вол.) 310
Верхотурская застава 123
Верхотурский путь 106
Верхотурский у. (край) 9, 11, 65, 67, 70—74, 76, 78—83, 85, 91—99, 104—106, 109, 111, 117, 123, 124, 130—135, 140, 142—145, 147—150, 152, 154, 155, 157, 169, 228, 232, 233, 240—244, 249, 251—253, 257, 275, 279, 291—293, 298, 304, 312, 326, 332, 336, 339, 342, 343, 347, 348, 359
Верхотурско-Тобольский край (район) 70, 291, 315, 318
Верхотурье, г. 62, 63, 71, 83, 93, 94, 97, 102, 103, 105, 106, 108—114, 116, 117, 122—129, 132, 133, 138, 142—147, 149—158, 163, 170, 173, 178, 187, 190. 193, 226—228, 231, 233—235, 240, 242, 243, 249, 253, 256, 284, 292—294, 297—299, 325, 327, 331, 332, 334, 335, 337, 340, 343—349, 353, 354, 358
Верх-Таз, д. 312
384
Верх-Тобольная вол. 98
Верхурольский погост 208
Вильва, р. 195, 202
Вильгортский стан (погост) 107, 322
Владимир, г. 243
Владимирский у. 61
Вниз-Иртышская вол. 98
Воздвиженская пустынь 336
Вознесенский Соликамский м-рь 74, 140, 179, 198, 199, 201
Волга, р. 25, 30, 32, 33, 36—38, 43,
46, 69, 117, 329
Волга Нижняя 327
Волга Средняя 327
Вологодский у. 148, 150
Воскресенское, с. 137
Восток Дальний 235
Вычегда, р. 113
Вятка, Г. 191, 273, 328, 329, 331
Вятка, р. 329
Вятский у. (край) 139, 260, 266, 274,
329, 341
Гаева, д. 361
Гаенская вол. 187
Галицкий у. 260
Германская империя 44
Гилева, д. 364
Голышево, д. 309
Горбатовский у. 222
Городище, с. 201
Григорова года 238—240
Гробова. д. 311
Далматов Успенский м-рь 71, 75, 76, 131, 183, 185, 186, 235
Даурия («Дауры»), обл. 331, 332
Двина Сев, р. 48, 113
Двинский край 210, 216
Дон, р. 32, 68, 69, 122
Друганова, д. 363
Евразийский континент 55, 70
Европа 6. 42, 47, 53, 106, 213
Европа Восточная 119, 289
Европа Западная 54
Егва, р. 195
Екатеринбург, р. 126
Енисей, р. 82
Енисейск, г. 72, 331, 332
Енисейский у. (край) 81, 82, 167
Заволжье 165, 328
Занымой, д. 195
Западносибирский край 7
Зауралье 9, 50, 68, 70, 75, 77, 80,
95, 99, 183, 225, 251, 292
Зауралье Южное 81
Златоустовское, с. 192
Зырянка, р. 181
Зырянские усолья 229, 330, 338
Ивановское, с. 103
Илимский у. 199
Ильинское, с. Кунгурского у. 192, 309
Ильинское, с. Соликамского у. 34, 362
Инва, р. 77, 125, 195
Инвенский стан 71
Инвенское поречье 71, 74, 77
Иран 17, 45, 48
Ирбит, р. 96
Ирбитская слоб. 11, 63, 79, 85, 93, 95, 96, 103, 109, 136, 146, 151, 152, 176, 178, 228, 299, 301, 302, 304, 338, 344—346, 348, 356, 360
Ирбитская ярмарка 117, 234, 275, 349
Ирбитское Шайтанское оз. 96
Иргиское гос-во 49
Ирень, р. 275
Иркутск, г. 72, 333
Иркутский острог 333
Иркутский у. 73
Иртыш, р. 49, 50, 52
Исетская застава 123
Исегская слоб. (острог) 90, 151, 152
Исетские слоб. 98, 335
Исетский край 80
Исетский острог 335
Исеть, P. 71, 78—80, 83, 110, 131, 229, 232
Искер, г. 42
Кабарда 17
Кавказ 51
Кавказ Северный 17, 165
Казанская губ. 309
Казанский у. (земля, край) 16, 20, 45, 69,129,331
Казанское ханство (царство) 17, 18. 54
Казань, г. 17, 20, 26, 32, 39, 45, 46, 61, 94, 113, 123, 148, 155, 160, 240, 243, 249, 275, 329, 336
Казахская («Казацкая») орда 46 Кайгородок 15, 77,138, 155, 187,341 Кайгородский у. 78
Калино, с. 133
Калугина, д. 303
Кама, р. 9, 15, 16, 20, 32, 61, 67, 117, 118, 123, 148, 187, 226, 228, 324, 329
Камасино, д. (с.) 132, 136, 290
Каменка, д. 366
Каменская слоб. 306
Каменский з-д 81, 237
Камско-Печорский край 15, 16
Камышевская слоб. 69, 76, 94
Камышенка, р. 358
Камышловская слоб. 136, 149, 358, 360, 361
Каргопольский у. 310
Каспийское море 25, 37
Катайская слоб. 124
385
Китайский острог 69, 76, 95, 124
Кахетия 51
Кеврольский у. 200
Кимры, с. 222
Киргинская слоб. 65, 80, 251, 301, 344, 363
Китай 73
Кишерть, р. 131, 174, 277
Кишкина, д. 292
Ключевская, д. 181
Козьмодемьянск, г. 61, 243
Кокуй-город 43
Колмацкий брод, д. 180, 182, 183
Кологрив, г. 328
Колчеданская слоб. 124
Колчеданский острог 69, 76, 306
Коми край 365
Конда, р. 52
Конда Большая 49
Конда Меньшая 49
Кондинское княжество (Конда, обл.) 18, 46, 52
Контырино, починок 135
Копчиковы юрты 126
Коротковая, д. 305
Корчевский у. 222
Косьвенское поречье 74, 77
Косьвинская вол. 103
Кошайская застава (Кошай) 125, 343
Кошуки, вол. 343
Красноборский стан 152
Красногорская слоб. 79
Красномысская слоб. 234, 359
Краснопольская слоб. 67, 79, 80, 94, 95, 123, 133, 136, 145, 147, 148, 151, 154, 167, 190, 245—250, 252, 254, 256, 257, 318, 334, 337
Красноярск, г. 10, 175, 365
Красноярская слоб. 95, 136, 144, 148, 151,303,360
Красноярский край 12, 17
Красноярский острог 334
Крутихинская слоб. 79, 80, 359
Крым 26
Крымское ханство 25
Кужгорт, с. 239, 240
Кузнецкий острог 76, 323
Кузнецкий у. 81
Кулакова, д. 305
Куларовская слоб.^98
Кунгур, Г. 10, 71, 77, 115, 118, 123— 126, 130, 142, 155, 160, 175, 195, 260, 268, 273, 275—^277, 279, 280, 282, 283, 308, 309, 336, 352
Кунгурская, д. 81
Кунгурский у. (край) 9, 62, 70, 71, 74, 77, 78, 81, 82, 103, 117, 129, 130, 132, 140, 160, 174, 188, 192, 259, 260, 263—268, 270—272, 275, 279, 280, 298, 306—309, 311, 314,
315, 318, 335, 336, 354, 359, 361 Кушкопольская вол. 200
Куярская слоб. 90, 98
Кыртасская застава 104, 108
Лальская вол. 139
Лальский погост 139
Липовская слоб. 98
Лобанове, д. 132
Луговское, с. 366
Лузская Пермца, вол. 192
Лысьва, р. 16, 226
Любимова, д. 311
Лябельская вол. 58, 59
Лялинская вол. 169
Лялинская застава (караул) 62, 104, 109
Мазуевка, д. 263, 269
Мазуевка, р. 260, 261, 266, 269, 280, 281, 285, 286
Мазуевский з-д 263—269, 274, 278, 280, 282, 284—286
Макарьевская ярмарка 263, 264
Мальское, с. 366
Мангазея, г. 108, 277, 278, 343
Масленская слоб. 86
Медянка, с. 309
Мезень, р. 144
Мехонина курья 80
Мехонинская слоб. 98
Мечкинский з-д 282
Мияс, р. 81, 83
Могилев, г. 35
Москва, Г. 10, 11, 15, 17—22, 24, 25, 33, 34, 36—41, 45—48, 50-54, 61, 64, 67, 72, 88, 90, 93, 94, 96, 108, 113, 123, 124, 126—128, 130, 138—142, 154—157, 159, 160, 168, 172, 173, 176, 178, 186—188, 190, 195, 226, 227, 230, 233, 240, 242— 244, 249, 256, 259—266, 271—275, 277—279, 322—326, 328, 331, 333, 334, 336, 338, 339, 341, 343, 344, 351, 354, 355, 361
Муллы, с. 144
Мурзина Ялань 94
Мурзинская слоб. 75, 85, 93, 94, 96, 98, 110, 113, 133, 151—153, 242,244
Мурманский берег 223
Муром, г. 243
Мыльникова курья 235
Мыс, д. 290
Неволино, д. 129
Невья, р. 249, 257
Невьянск, г. 73
Невьянская вол. 71, 105
Невьянская пустынь 182
Невьянская слоб. 65, 79, 80, 83—85,
386
92—94, 96, 99, 104, 109, 111, 131, 149, 151, 228, 235, 291—293, 332, 339, 340, 345, 346, 348, 353, 355, 360
Невьянский з-д 81, 237, 257, 323
Невьянский м-рь см. Богоявленский
Невьянский м-рь
Невьянский острог 73
Нейва, р. 73. 245, 246, 248
Нейвинский з-д 146
Нерестовица. р. 208
Нижегородский у. 129, 264
Нижний Новгород, г. 61, 117, 243, 310
Николаевский Верхотурский м-рь 75, 136, 179, 185, 315, 316, 337
Никольская Ныроблская ц. 139, 187, 322
Никольское-Медянка. с. 192, 311
Ницынская слоб. 80, 94, 153, 191, 228, 292, 323, 326
Ницынская Верхняя слоб. 98
Ницынская Нижняя слоб. 98
Ницынский з-д 8. 237
Новгород Великий, г. 10, 113, 142, 152
Новопышминская заимка 75
Новопышминская слоб. 94, 95, 136, 233, 355
Новороссия 165
Ныробская ц. Николая Чудотворца см. Никольская Ныробская ц.
Ныробский погост (Ныроб) 322
Обва, р. 77, 125
Обвенский стан 71
Обвенское поречье 71, 74, 77, 362
Обдорск (Обдорь), г. 106
Обдорская застава 104—108, 236
Обдорский у. 9
Обдорское княжество 46
Обский городок 50
Обь, р. 9, 46—54, 70, 104
Овчинная слоб. 274
Окологородный стан 71
Окуневская слоб. 79—81, 234
Олонецкий у. 331
Омск, г. 42
Оникиевы слоб. 67
Опачевка, д. 192
Орел-городок 226
Оса, г. 65, 66, 148
Осинские слоб. 148
Осинский у. 78, 309
Осинцова, д. 310
Очер, р. 67, 148
Ощепкова слоб. 79, 181
Павдинский Камень, гора 249
Павлово, с. 264, 274
Палех, с. 61
Пегая Орда 53
Пежемская Устьянская вол. 60, 200
Пелым, Г. J8, 40, 125, 128, 161, 343
Пелымский у. 9, 67, 84
Пелымское княжество 46
Пентюрина, д. 308
Пермогорская вол. 59
Пермская губ. 8, 258, 279
«Пермская земля» 38
Пермская обл. 195, 199
Пермский у. 63
Пермь, г. 6, 10, 18—21, 38, 46, 48, 51, 63, 84, 138, 195
Пермь Великая (см. также Камско-Печорский край, Соль Камская, Чердынь) 9, 11, 12, 16—18, 20, 22, 24, 33, 34, 36—38, 47, 58, 59, 63, 66, 84, 102, 107, 118, 139, 148, 186, 187, 197, 225, 289, 290, 306, 322, 324, 344, 365
Пермяково, с. 81
Персия 45, 48, 51, 53
Петербург (Ленинград), г. 10, 11, 41, 194, 284
Печора, р. 9, 17, 48, 70, 104, 216, 234
Печора, обл. 52
Печорский волок 106, 107
Печорский край 216
Пиличевка, р. 286
Пиняжан, д. 81
Пичугинские пожни 20 I
Поволжье 47, 68, 69, 100, 120, 122, 333, 335, 338
Подвинская четверть 59
Подгородная вол. 63, 92, 98
Покровская, ц. 207, 208
Покровское, с. 131
Покровский м-рь 186
Покчинский приход 186
Половодово, с. 208
Половодовский приход 207
Польша (Литва, Польско-Литовское государство) 44, 45, 49, 50—53, 176
Поморье 13, 15, 17, 57, 59, 60, 63, 66—70, 75, 76, 82, 99, 102, 1 17, 120, 122, 138—140, 142, 143, 146, 148, 152—155, 157—160, 163, 164, 192, 199, 210, 228, 238, 327, 353, 357, 368
Поморье Восточное 77, 191
Поморье Западное 191
Попова, д. 202, 203
Прикамский край 9
Прикамье 8, 12, 20, 22, 77, 134, 229, 287
Прикамье Верхнее 77, 196, 216
Приуралье 77, 81, 332
Псков, г. 35
Пыскорский з-д 231, 237—241
Пискорский Преображенский м-рь 16,
387
66, 74, 140, 179, 186, 198, 226, 239 Пышма, р. 187, 363
Пышминская слоб. (Пышма) 80, 95, 96, 136, 144, 149, 151, 356, 360
Пянтежский стан 290
Редикор, погост 81, 197
Реж, р. 73
Родники, д. 202, 209
Родниковский погост 201 Рождественское, с. 310 Россия (Московское государство, Московская Русь, Российское государство, Русское государство, Русь, СССР) 5—7, 9, 13, 15—23, 25—28, 31, 32, 35, 36, 41, 43—48, 51, 53— 56, 59—63, 67—70, 72, 76, 82, 100—102, 105, 116, 119—124, 130, 137, 138, 140, 141, 143, 144, 147— 150, 152, 154, 157, 165, 171, 172, 175, 178, 184—186, 194, 196, 210— 218, 220—225, 236, 238, 257, 258, 261, 263, 270, 275, 285, 298, 307, 310, 313, 322, 324, 326, 328, 334, 343, 350, 359, 365, 368
Россия Азиатская 118, 368
Россия Европейская 58, 63, 68, 76, 106, 110, 11’2, 117—119, 122, 147, 152, 154, 163, 166, 170, 172, 173, 175, 176, 184, 185, 211, 253, 298, 327, 343, 368
Россия Северо-Западная 268
Ростес, с. (д.) 125, 336
Рубцово (Зачерновская), д. 199
Русь Северная 71
Сазонова, д. 363
Сарапул, г. 148
Свердловск, г. 6, 10
Свердловская обл. 12
Светлое оз. 96
Свияжск, г. 61
Север русский (России) 9, 17, 56— 58, 70, 100, 101, 139, 152, 189, 191, 194, 200, 210, 310, 314, 319, 331, 357, 365, 368
Седы, д. 277
Сереговская, д. 322
Сибирская губ. 137
Сибирская земля 45, 46, 49, 51, 52
Сибирское ханство (государство, царство, юрт) 6, 15, 18—20, 22—25, 27, 30, 31, 34, 36, 39, 40, 42, 45— 54
Сибирь 6—9, 17—19, 21, 23—31, 34, 36—41, 43—54, 57, 58, 62—72, 76, 77, 81—83, 93, 94, 98, 100—107, 110, 113, 115, 116, 118—129, 131—145, 148, 150, 151, 154—156, 158, 159, 161, 163, 165—167, 170—
177, 183, 185, 186, 189, 199, 213,
215, 231, 235, 236, 241, 243, 244,
249, 253, 275, 277, 284, 298, 315,
322, 323, 326—330, 332, 333, 335, 338, 341—344, 349, 353, 357, 359, 362, 363, 365, 368
Сибирь Восточная 72, 332, 360
Сибирь Западная 6—8, 9, 11, 13—15, 17, 27, 28, 31, 44, 54, 56, 57, 63, 64, 67—71, 73, 82—84, 86, 98—101, 112, 115, 118—122, 126, 131, 136— 140, 154, 160, 163—168, 171—173, 177, 178, 184—186, 188, 211—213, 225, 235—238, 287, 288, 292, 298, 299, 304—306, 315, 317—319, 321, 322, 326, 327, 341—343, 357, 360—362, 364, 367—369
Сибирь Новая, г. 49
Сибирь Старая, г. 49
Симбирск, г. 275, 328, 330, 332
Симбирский у. 69
Слободский у. 139
Слободской, г. 139
Собская застава 332
Советинская гора 264, 268—270
Советная, д. 226, 311
Соликамск, г. (посад) 17, 23, 107, 187, 207, 226, 231, 238, 330
Соликамский у. 9, 64, 66, 69—71, 74, 77, 78, 82, 117, 140, 141, 193, 195, 198, 199, 202, 209, 240, 241, 279, 289, 290, 309, 331, 342, 362
Соликамский Вознесенский м-рь, ели Вознесенский м-рь
Соловарной городок 259
Соловецкий м-рь 331
Соль Вычегодская, г. 16, 59, 298, 324 Сольвычегодский у. 113, 152, 331 Соль Камская, г. 10, 12, 15, 16, 20, 23, 37, 59, 66, 69, 70, 77, 100, 106, 110, 113, 116—118, 122, 125, 134, 142, 144, 146, 155, 158, 163, 171, 174, 199, 203—206, 211, 213, 226, 234—236, 239, 240, 249, 253, 290, 326, 328—332, 338, 341, 352
Сосновский острог 317
Сосьвинская вол. 170
Софийский (Тобольский) дом 75, 88, 96, 103, 185, 186, 188, 304, 365
Спасо-Преображенский Мирожский м-рь 184
Спасо-Прилуцкий м-рь 184
Субботина, д. 135
Суварыш, р. 94
Суерская слоб. 79, 80, 99
Суздаль, г. 44
Сулема, р. 169
Сулемская слоб. 79, 95, 304
Сумский острог 331
Сунгурова, д. 159
388
Сургут, г. 332
Сурмуг, р. 207
Суходойка, р. 199
Сухона, р. 331
Сухоно-Двинский водный путь 100
Сыгранское городище 124
Сылва, р. 16, 21, 44, 77, 118, 123, 275 Сылвенский острожек 16 Сылвенско-Иренское поречье 174 Сыры, д. 308, 315
Сысола, р. 107, 182
Табаринская вол. (Табары) 67, 84
Тавдинская слоб. 304
Тагил, р. 43, 231, 240
Тагильская слоб. 79, 83, 85, 92—96, 111, 112, 451, 152, 157, 158, 228, 291—293, 297, 298, 334, 347
Таз, д. 192
Тамакульская слоб. 99, 360
Тара, г. 40, 54, 105, 325
Тахчеи 21, 22
Тверская губ. 222
Терский городок 25
Терсяцкая слоб. 175
Тихоновское, с. 309
Тобол, р. 9, 22, 77, 83, 86, 124, 362 Тобольск, г. 6, 9, 10, 12, 40, 41, 43, 50, 52, 64, 73, 75, 78, 81, 86—90, 101, 108, 110, 111, 128, 131, 139,
140, 142, 146, 154, 155, 158, 160,
170, 173, 176, 178, 229, 231, 235,
242, 244, 249, 251, 278, 284, 287,
291, 325, 331, 332, 334, 335, 338,
339, 347—349, 358, 359, 362—364
Тобольский разряд 72, 140, 177, 233, 243
Тобольский Знаменский м-рь 75, 174, 178—179, 183, 185, 188
Тобольский у. (край) 9, 11, 70, 71, 78—80, 83, 88, 91, 96, 98, 99, 124, 133, 144, 152, 155, 157, 159, 251, 252, 259, 275, 279, 306, 326, 334, 344, 362
Томск, г. 40
Томский разряд 72, 76, 188
Томский у. 317
Томь, р. 76
Торговишский острожек 192, 336
Торжок, г. 262
Тотьма, г. 63, 331
Травинская, д. 306
Троицкая (Плесинская) Варламова пустынь 187
Троицкий Богословский м-рь см. Богословский м-рь
Троицкая Рафаилова пустынь 185
Т роицко-Стефано-Ульяновский м-рь
365
Троицкое, с. 192
Тульский р-н 222
Тура, р. 9, 49, 52, 227, 228
Туринск, г. (острог) 83, 129, 138 161, 188, 228, 343, 344, 364
Туринский у. 9, 70—72, 80, 81, 140, 155, 169, 291, 326, 344
Туринский Николаевский м-рь 188
Турция 17, 53, 187, 278
Тюменская обл. 12, 39
Тюменский волок 17
Тюменский у. 9, 70—72, 78—80. 87, 90, 98, 103—105, 110, 140, 154. 155, 159, 168, 287, 305, 326, 338, 344, 363—366
Тюменский Преображенский м-рь 75, 188
Тюменское городище 49
Тюмень, Г. 40, 41, 50, 63, 79, 104, 110, 129, 151, 152, 161, 175, 177, 178, 227—229, 232, 235, 251, 253, 298, 325, 327, 334, 338, 339, 343, 344, 349, 358, 359, 363
Увелка, р. 234
Удмуртия (Удмуртская АССР) 17, 166
Уй, р. 234
Уктусский з-д 176, 237, 280, 284, 287 Урал 6—17, 20, 21, 24, 30—34. 43, 44, 55—58, 63, 64, 67, 68, 70, 71, 73, 75—77, 81, 82, 96, 99—101, 106, 110, 112, 114, 118—123, 126, 133, 136—138, 140, 141, 144, 151, 155, 158, 162—168, 171—175. 177, 178, 186, 188, 191, 211—213, 225, 226, 231, 232, 236—238, 240, 242, 245, 246, 249, 256—260, 263. 265, 268, 270, 271, 273, 274, 276, 278, 284, 287, 288, 290—292, 299, 306, 307, 318, 319, 321, 322, 326-328, 332, 336, 341, 342, 353, 354, 357, 360, 361—363, 365, 367—369
Урал Западный 8, 71, 74, 76, 78, 81, 103, 118, 130, 140, 160, 216, 238, 261, 268, 273, 306, 307, 332, 336, 354
Урал Северный 9
Урал Средний 9, 99
Урал Южный 8, 157
Урюм, р. 80
Урюмская слоб. 80
Усолка, р. 208
Усолье Камское, г. (см. также Соль Камская) 38, 138
Усольский у. 125, 141, 201, 208, 239 Усть-Ирбитская слоб. 95 Усть-Миясская слоб. 81 Усть-Ницынская слоб. 103, 265 Усть-Суерская слоб. 77, 80 Устьянские волости 59, 115, 331
389
Устюг Великий, г. 60, 61, 63, 70, 105, 113, 115, 146, 152, 298, 331
Устюжская четверть 139
Устюжский у. 58—60, 113. 1 16, 141, 152, 331
Уткинская застава 110
Уткинская слоб. (Утка) 73, 79, 96, 123, 144, 245, 332
Утяцкая слоб. 99, 124, 125, 362—364
Уфа, Г. 6, 155, 168, 259
Уфимский у. 130, 168
Филипповское, с. 313
Холмогорский у. 331
Царево Городище, слоб. 77, 80, 99
Циренниково, д. 194
Чебоксары, г. 61
Челябинская обл. 10
Чердынский Богословский м-рь 16
Чердынский путь 106
Чердынский у. 9, 58, 64, 70, 71, 77, 78, 81, 83, 107, 125, 139, 180, 193, 196, 289, 290, 322, 324
Чердынь, г. (см. также Пермь Великая) 15—18, 20, 23, 36, 37, 63, 77, 107, 125, 138, 142, 187, 229, 230, 231, 323, 324, 326, 328, 352
Черевковская вол. 59
Чубаровская слоб. 98, 151, 152, 344
Чувашева, д. 290
Чумляцкая слоб. 8, 234
Чусовая. р. 16, 18, 20, 21. 44, 65, 67, 117, 118, 133, 134, 144, 148, 334
Чусовитино, с. 81
Чусовлян, д. 81
Чусовская вол. 169
Чусовская застава 104, 110, 123, 124, 144
Чусовская слоб. 62, 79, 80, 91, 96, 97, 102, 123, 124. 136, 144, 145, 149, 151, 152, 304, 335, 356, 357
Чусовская-Уткинская слоб. 149
Чусовской городок 135
Чухлома, г. 216
Шадринская слоб. 11, 65, 80, 83, 86.
87, 92, 98, 110, 137, 158, 234, 339
Шадринский острог 158
Шайтанское оз. 247
Швеция 39, 44. 48
Шестаков, г. 139
Шестаковский у. 139
Шигирское, оз. 247
Шипицына, д. 135, 310
Шлезвиг-Голштиния 73
Шувакинский з-д 287
Югра (Угра), обл. 52
Юксеевская застава 58
Юрмыцкая слоб. 79, 176
Юрьев наволок 59
Юрьевец Повольский, г. 152
Ягошихинский з-д 286
Яйва, р. 206
Ялуторовская слоб. 90, 96, 98, 99, 110, 151, 303, 334
Ямышевское оз. 230
Яренск, г. 60, 115
Яренский у. 107, 114, 115, 140, 194, 354
Ярославль, г. 113, 352
Ясыл, с. 308
СОДЕРЖАНИЕ
Введение............................................................ 5*
Очерк I
Урал и присоединение Западной Сибнрн в конце XVI в.................. 16
1. Уральские владения России в канун похода Ермака. Отношения Русского государства и Сибирского ханства до начала 80-х годов XVI в. 16
2. О начальном этапе похода Ермака в Сибирь (некоторые замечания о спорных вопросах).................................................26
3. Присоединение Западной Сибири по русским дипломатическим документам второй половины XVI — начала XVII в.....................
Очерк II
Миграции населения на Урале и в Западной Сибири XVII — начала XVIII в. 56
1. Бегство и легальный отход крестьян Поморья. Изменения в размещении крестьянского населения на Урале и в Западной Сибири ... 57
2. Формы ренты и их связь с миграциями крестьян на Урале и в Западной Сибири....................................................... 82
3. «Гулящие люди» на Урале и в Западной Сибири.................. 100
Очерк III
Сыски беглых крестьян на Урале и в Западной Сибири XVII—начала XVIII В.............................................................121
1. Правительственные запрещения «неуказных» путей через Урал - . 122
2. Сыски беглых крепостных крестьян и холопов................... 126
3. Сыски беглых черносошных крестьян............................ 138
Очерк IV
Феодальные отношения на Урале и в Западной Сибири XVII — начала XV7III столетия....................................................165*
1. Взаимоотношения коренного и русского населения............... 166
2. Ограничения частнофеодального землевладения и сословная политика правительства на восточных окраинах..........................172
3. Церковно-монастырское землевладение. Черты феодального режима и их особенности................................................ 178
4. Земельные сделки крестьян................................... 189-
391
Очерк V
Генезис капиталистических отношений на Урале и в Западной Сибири XVII—начала XVIII в...................................................212
1. Некоторые теоретические вопросы начальной фазы генезиса капиталистических отношений в России..................................214
2. Простая капиталистическая кооперация........................... 225
3. Первые частные мануфактуры на Урале и в Западной Сибири . . 237
4. Наемный труд в сельском хозяйстве...............................288
Очерк VI
Классовая борьба на Урале и в Западной Сибири XVII —начала XVIII в. 321
1. Народные движения до середины XVII столетия.....................321
2. Урал и Западная Сибирь в годы Крестьянской войны под предводительством С. Т. Разина...........................................326
3. Борьба крестьян против принудительных цен..................... 342
4. Некоторые черты идеологии крестьян..............................350
Заключение............................................................368
Список сокращенных наименований изданий, архивных фондов и хранилищ 370
Указатель имен...................................................... 371
Указатель географических названий.....................................384
Александр Александрович Преображенский
УРАЛ И ЗАПАДНАЯ СИБИРЬ в конце XVI—начале XVIII века
Утверждено к печати Институтом история СССР Академии наук СССР
Редактор Г. Д. Капустина
Художественный редактор В. Н. Тикунов. Художник А. Н, Панченко Технический редактор Н. Н. Плохова
Сдано в набор 7/IV-72 г. Подписано к печати 8/VIII-72 г.
Формат 60x90716. Усл. печ. л. 24,5. Уч.-изд. л. 26,7. Тираж 1750 экз.
Т-13044. Бумага № 2. Тип. зак. 401
Цена 1 р. 81 к.
Издательство «Наука», 103717 ГСП, Москва К-62, Подсосенский пбр., 21
2-я типография издательства «Наука». 121099, Москва Г-99, Шубинский пер., 10