Обложка
Титул
Введение
Глава первая. К истории неофициального летописания времени опричнины
Глава вторая. Фрагменты митрополичьего летописания второй половины XVI в. в Московском летописце
Глава третья. Безднинский летописец конца XVI в.— памятник раннего дворянского летописания
Глава четвертая. Летопись Иосифа — келейника патриарха Иова
Глава пятая. Дьяк Иван Тимофеев и основной летописный источник его «Временника»
Глава шестая. Пушкины в Смутное время и летописец из их рода
Послесловие от редактора
Текст
                    АКАДЕМИЯ НАУК СССР
Институт истории СССР
В.И.Корецкий
История русского летописания второй половины
XVI-начала XVIIb.
Ответственный редактор доктор исторических наук В. И. БУГАНОВ
МОСКВА «Н А У К А» 1986
Монография посвящена малоизученной проблеме позднего русского летописания. В ней рассмотрены летописные источники начиная с опричнины Ивана Грозного и до Смутного времени включительно. Особое внимание уделено реконструкции содержания несохранившейся летописи Иосифа. Среди дворянских летописцев кануна времени Смуты (Безднинский и Бельский летописцы, Карамзинский хронограф и др.) выделен летописец из рода Пушкиных и показано, что А. С. Пушкин изобразил своих предков в трагедии «Борис Годунов» в полном соответствии с исторической действительностью.
Рецензенты:
Н. Н. УЛАЩИК, А. Л. СТАНИСЛАВСКИЙ
сканирование
К Q5Q42(02)°^8683 36~86—iv аж © Издательство «Наука», 1986 г. сборка, дизайн
Введение

В опричном 1568 году прекратилось официальное летописание. Вновь оно было возобновлено через 60 лет, но уже не при госу-дареве, а при патриаршем дворе. В 1630 г. Филарет, соправитель Михаила Федоровича, приказал составить Новый летописец, давший проромановскую концепцию Смутного времени. В силу этого в исторической литературе утвердилось мнение о вытеснении со второй половины XVI в. летописания другими литературными формами — повестями и сказаниями и о его затухании. С. Ф. Платонов, посвятивший специальное исследование источникам Смутного времени, не случайно назвал его «Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII в.» \ уделив второстепенное внимание летописным памятникам. Наиболее последовательно эту точку зрения выразил Р. Г. Скрынников в монографии об опричнине: «Опричный террор, открытое столкновение между царем и главою церкви оказали самое пагубное влияние на одну из древнейших традиций русской культуры — летописание. По существу опричнина положила конец летописанию, имевшему более чем пятивековую историю. Следы русского летописания теряются в опричной Александровской слободе» 1 2.
В значительной мере это мнение явилось результатом неправомерного сведения всего многообразия русской летописной традиции лишь к официальной его ветви. Согласно Я. С. Лурье, унификация русского летописания на официальной основе произошла уже с конца XV в. Он закончил свое обстоятельное исследование, посвященное летописанию складывавшегося в XIV— XV вв. единого Русского государства, следующими знаменательными словами: «Жестокая унификация русской культуры в XVI в., особенно во второй половине этого столетия, сказалась не только на судьбе светской повествовательной литературы, но и на истории русского летописания. Летописание велось в XVI в. с большой тщательностью и полнотой, но в основном это было (если не считать псковских и других местных летописей, не претендовавших на общерусский характер) официальное и сугубо централизованное летописание. Летописи XVI в. почти никогда не „спорят44 между собою; они лишь послушно реагируют на изменения в государственной политике. В таком унифицированном виде общерусское летописание просуществовало с конца XV до 60-х годов XVI в., пока резкие политические перемены в годы
1 Платонов С. Ф. Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII века как исторический источник. СПб., 1888; 2-е изд. СПб., 1913.
2 Скрынников Р. Г. Начало опричнины. Л., 1966. С. 398.
3
опричнины не привели сперва к срочной переработке официальной летописи, а затем и к полному ее прекращению» 3.
Конечно, централизаторские тенденции в общерусском летописании со стороны московских государей, власть которых все более и более приобретала самодержавные черты, имели место, но имело место и сопротивление им со стороны различных социальных слоев. Это и обусловило продолжение существования и в XVI в. неофициального летописания, а со времени опричнины даже его активизации. В первой трети XVI в., как установил Б. М. Клосс4, при дворе митрополита Даниила был создан грандиозный митрополичий свод (Никоновская летопись), а еще ранее, как показано К. Н. Сербиной5, Архангелогородский свод (Устюжский летописец).
Сама возможность появления таких утверждений Лурье и других исследователей коренится в недостаточной выявленности и изученности памятников позднего русского летописания, особенно со второй половины XVI в. Если дореволюционными и советскими исследователями, и среди них такими видными, как А. А. Шахматов, А. Е. Пресняков, М. Д. Приселков, Б. А. Рыбаков, Д. С. Лихачев и другими, проделана глубокая и разносторонняя работа по определению важнейших сводов от начала русского летописания до 60-х годов XVI в., то в изучении позднего его периода (вторая половина XVI в.— начало XVIII в.) сделаны лишь первые шаги (работы М. Н. Тихомирова, Л. В. Черепнина, А. Н. Насонова, О. А. Яковлевой и др.) 6.
Подобное положение объясняется трудностями различного рода, и прежде всего наличием огромной массы компилятивных памятников XVII — начала XVIII в., летописных заметок и отрывков, которые требуют тщательного исследования, чтобы отделить зерна от плевел, обнаружить в пространных компиляциях фрагменты, восходящие к XVI и более ранним векам, увидеть в летописных отрывках о событиях XVI — начала XVII в., в списках и пересказах конца XVII—XVIII в. руку современника. А это ставит перед исследователем позднего летописания проблему поиска источников. На необходимость такого поиска и на трудности, с ним связанные, указывал еще В. О. Ключевский в рецензии на книгу С. Ф. Платонова «Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII в. как исторический источник»: «...Позднейшие компилятивные памятники, равно как и местные сказания о Смуте, характеризованы автором кратко или только
3 Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV—XV вв. Л., 1976. С. 260.
4 Клосс Б. М. Деятельность митрополичьей книгописной мастерской в 20-х—30-х годах XVI в. и происхождение Никоновской летописи // Древнерусское искусство. Рукописная книга. М., 1972. С. 318—337.
5 Сербина К. Н. Устюжский летописный свод // Исторические записки. М.; Л., 1946. Т. 20. С.-239—270.
6 Буганов В. И., Клосс Б. М., Корецкий В. И. и др. Проблемы изучения русского летописания на современном этапе // Проблемы источниковедения истории СССР и специальных исторических дисциплин. М., 1984. С. 13-15.
4
перечислены указанием их источников. Неполнота этого перечня оправдывается обилием таких памятников и трудностью собрать их. Между тем и эти компиляции, составлявшиеся в продолжение XVII в., не лишены научного значения во Многих отношениях. Во-первых, самая многочисленность их показывает, как долго и с каким напряжением поддерживалось в русском обществе внимание к эпохе, столь обильной необычайными явлениями. Потом в них можно встретить отрывки более ранних сказаний, до нас не дошедших. Наконец, эта компилятивная письменность знакомит нас с ходом историографии в XVII в., с ее приемами и любимыми темами, с усвоенным ею способом пользоваться источниками и объяснять исторические явления»7. На наличии в поздних летописных памятниках ранних известий настаивал А. Е. Пресняков: «Немалое количество рукописей, относящихся к XVII в..—сокращенные летописцы, списки позднейших редакций, некоторые сборники — содержат отдельные известия или целые сказания, заметно отступающие от редакции больших сводов XVI в. и, по-видимому, восходящие к их первоисточникам»8. Однако такой поиск требует немалых сил и уменья. При этом не надо сбрасывать со счетов краткие летописцы XVI—XVII вв., которые А. Е. Пресняков называл сокращенными, и даже отдельные летописные отрывки, ибо они могут оказаться частями больших летописных памятников, позднее утраченных. И те и другие имеют большой научный интерес, ибо нередко содержат новые данные, дополняя показания уже известных источников и способствуя более точному определению их состава. Немаловажно и значение кратких летописцев как памятников общественно-политической мысли, русской историографии позднего феодализма.
Нужно сказать, что приток оригинальных источников по позднему русскому летописанию происходил исключительно медленно, находки подобного рода были чрезвычайно редки. Во. второй половине XVIII в. была напечатана «Летопись о многих мятежах»—одна из поздних редакций Нового летописца, наиболее обстоятельного из дошедших до нас летописных произведений о Смуте9; в начале XIX в. стал известен Карамзинский, или Столяров, хронограф, названный так потому, что Н. М. Карамзин приобрел его у столяра10; наконец, в 50-х годах нашего века О. А. Яковлевой введен в научный оборот Пискаревский летописец, принадлежавший московскому книготорговцу и библиофилу
7 Ключевский В. О. Соч. М., 1959. Т. 7. С. 452.
8 Отчет о деятельности ОРЯС за 1900 г. // Сбоиник Отделения русского языка и словесности имп. Академии наук (далее: Сб. ОРЯС). СПб., 1901. Т. 69. С. 38; см. также: Пресняков А. Е. Исторические источники и подлинные документы в научной работе // Архивные курсы: Лекции, читанные в 1918 г. Пг., 1920. Ч. 1. С. 13.
9 Летопись о многих мятежах и о разорении Московского государства. СПб., 1771; 2-е изд. М., 1788. '
10 Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции./Собр. и изд. А. Понов. М., 1869. С. 321— 379.
5
Д. В. Пискареву, а после его смерти поступивший в 1868 г. в отдел рукописей Московского публичного и Румянцевского музеев (ныне отдел рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина). К Пискаревскому летописцу уже в XIX в. обращался И. Кузнецов, использовавший данные летописца о постройке в Москве Покровского собора и предположивший, что составитель летописца был современником этого строительства или получил известия от современника и. Однако статья И. Кузнецова не привлекла внимания исследователей к Пискаревскому летописцу, пока О. А. Яковлева, которой, кстати сказать, она осталась неизвестной, не издала заключительную часть Пискаревского летописца, снабдив памятник вводной статьей и комментариями, раскрывающими важное значение этого памятника для изучения опричнины и Смутного времени11 12. Пискаревскому летописцу посвятил интересное специальное исследование М. Н. Тихомиров 13. В полном виде Пискаревский летописец издан в «Полном собрании русских летописей» 14.
М. Н. Тихомировым и другими историками опубликованы некоторые местные летописцы второй половины XVI — начала XVII в. и московский Безднинский летописец15. Более поздние летописцы, составленные в конце XVII в., были изданы в т. 31 «Полного собрания русских летописей» и в других изданиях; они также включают сведения о событиях XVI — начала XVII в.16
Важным подспорьем в поиске и выявлении в поздних летописных компиляциях ранних известий служат работы А. Н. Насонова и М. Н. Тихомирова, посвященные перечню и обзору летописных памятников в архивах Москвы и Ленинграда 17, однако
11 Кузнецов И. О построении Московского Покровского (Василия Блаженного) собора: (Новые летописные данные) // Чтения в Обществе истории и древностей российских (далее: ЧОИДР). М., 1896. Кн. 1. Отд. 4. С. 19—24.
12 Материалы по истории СССР. М., 1955. Вып. 2. С. 7—175.
13 Тихомиров М. Н. Пискаревский летописец как исторический источник о событиях XVI — начала XVII в. // История СССР. 1957. № 3. С. 112— 122. Переиздано в кн.: Тихомиров М. Н. Русское летописание. М., 1979. Далее ссылки даются по переизданию.
14 Полное собрание русских летописей (далее: ПСРЛ). М., 1978. Т. 34. С. 31—220. Пискаревский летописец подготовлен к печати В. И. Корецким и Н. Г. Савич.
15 См., например: Тихомиров М. Н. Малоизвестные летописные памятники XVI в. // Исторический архив. М., 1951. Т. 7. С. 207—253; Зимин А. А. Краткие летописцы XV—XVI вв. // Исторический архив. М.; Л., 1950. Т. 5. С. 14—22; Корецкий В. И. Безднинский летописец конца XVI в. из собрания С. О. Долгова // Зап. Отд. рукописей Гос. б-ки СССР им. В. И. Ленина. М., 1977. Вып. 38. С. 191—208.
16 ПСРЛ. М., 1968. Т. 31; Тихомиров М. Н. Малоизвестные летописные памятники XVI в. // Исторические записки. М., 1940. Т. 10. С. 84—94.
17 Насонов А. Н. Летописные памятники хранилищ Москвы: (Новые материалы) // Проблемы источниковедения. М., 1955. Т. 4. Он же. Материалы и исследования по истории русского летописания // Проблемы источниковедения. М., 1958. Т. 6. Тихомиров М. Н. Краткие заметки о летописных произведениях в рукописных собраниях Москвы. М.. 1962.
6
сведения, приведенные в них, не являются исчерпывающими даже для центральных архивов. Разработка же летописных залежей провинциальных архивов еще только начинается. Ориентиров здесь, подобных работам А. Н. Насонова и М. Н. Тихомирова, практически нет.
Разыскания на предмет выявления новых летописных памятников проводились в архивах Москвы и Ленинграда — в фондах рукописных собраний Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина и Государственного Исторического музея, Центрального государственного архива древних актов (ЦГАДА) и Центрального государственного исторического архива СССР (ЦГИА СССР), Архива Ленинградского отделения Института истории СССР (ЛОИИ СССР), Рукописного отдела Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (ГИБ), Рукописного отдела Пушкинского дома (ИРЛИ). В процессе поиска были обнаружены уникальная Бельская летопись, содержащая ценные сведения как общерусского, так и местного порядка; новый список Соловецкого летописца конца XVI в., содержащий раннюю редакцию этого памятника, еще не ограниченную рамками монастыря и его вотчины, а проявляющую интерес к событиям в других районах страны и даже в Москве; определены и введены в научный оборот Московский летописец, в котором сохранились фрагменты митрополичьего и патриаршего летописания второй половины XVI — начала XVII в. (опубликован совместно с В. И. Бугановым) 18, а также ряд кратких летописцев с известиями о событиях второй половины XVI — начала XVII в., особенно о восстании И. И. Болотникова19. Обследование архивов Пскова, Новгорода, Вологды, Костромы, Казани, Саратова, Воронежа, Киева, Одессы и других юродов позволило выявить новые списки уже известных летописных памятников (Новою летописца, Латухинской степенной книги и др?) и новых кратких летописцев, в том числе на столбцах; один из таких летописцев недавно опубликован В. И. Бугановым, обнаружившим его в Ивановском областном краеведческом музее 20.
В связи с обращением к летописным компиляциям, кратким летописцам. и летописным отрывкам XVII—XVIII вв. встает проблема установления достоверности содержащихся в них сведений о событиях второй половины XVI — начала XVII в., опричнине Ивана Грозного. Она кажется тем более насущной, что
18 Буганов В. И., Корецкий В. И. Неизвестный Московский летописец XVII века из Музейного собрания ГБЛ // Зап. Отд. рукописей Гос. б-ки СССР им. В. И. Ленина. М., 1971. Вып. 32. С. 127—167; ПСРЛ. Т. 34. С. 221—237.
19 Корецкий В. И. Летописец с новыми известиями о восстании Болотникова // История СССР. 1968. № 4. С. 120—130; Он же. Актовые и летописные источники по восстанию Болотникова // Советские архивы. 1975. № 2.
20 Буганов В. И. Краткий Московский летописец конца XVII в. из Ивановского областного краеведческого музея / Летописи и хроники, 1976: М. Н. Тихомиров и летописеведение. М., 1976. С. 283—293.
7
в этих поздних летописных памятниках находятся легендарные, заведомо выдуманные или несколько переиначенные известия. Они восходят к «Истории о великом князе Московском» А. М. Курбского и сочинениям иностранцев — Гваньини, Шлих-тинга и других о времени Грозного, продолжавшего привлекать живое внимание компиляторов и читателей XVII—XVIII вв.21 Осуществленные в последнее время публикации описей XVI— XVII вв. (С. О. Шмидт, А. А. Зимин, В. И. Гальцов) 22, разрядных книг (В. И. Буганов) 23, документальных материалов о служилых людях (А. Л. Станиславский, С. П. Мордовина) 24 существенно способствуют решению этой трудной и сложной проблемы. Важное значение при этом приобретает текстологическое изучение памятников позднего летописания, когда то или иное летописное сочинение исследуется в комплексном сравнении с другими летописными памятниками25.
В монографии поставлена задача более конкретно представить картину позднего русского летописания второй половины XVI — первой половины XVII в. Здесь на первый план выдвигаются вопросы реконструкции и анализа неофициального летописания, не привлекшего еще должного внимания историков, определения различных социальных слоев, принимавших участие в его создании, в критический момент русской истории, каким являлась Смута, основными событиями которой были Крестьянская война и борьба русского народа против иностранной интервенции.
Одним из наиболее сложных и темных в истории позднего летописания является вопрос о митрополичьем и патриаршем летописании второй половины XVI — начала XVII в. Он был поставлен давно в связи с анализом Нового летописца и «Рукописи
21 Шмидт С. О. Поздний летописчик со сведениями по истории России XVI в. // Летописи и хроники, 1973 г.: Сб. статей. М., 1974. С. 347—353; Росовецкий С. К. Повесть о женитьбе Ивана Грозного на Марии Тем-рюковне // Памятники культуры: Новые открытия: Ежегодник 1975. М., 1976. С. 27—37 и др.
22 Описи Царского архива XVI века и архива Посольского приказа 1614 года/Под ред. С. О. Шмидта. М., 1960; Опись архива Посольского приказа 1626 г./Подгот. к печати В. И. Гальцов; Под ред. С. О. Шмидта. М., 1977. Ч. 1—2; Государственный архив России XVI столетия: Опыт реконструкции/Подгот. текста и коммент. А. А. Зимина; Под ред. и с предисл. Л. В. Черепнина. М., 1978. Ч. 1—3.
23 Разрядная книга 1475—1598 гг./Подгот. текста, ввод. ст. и ред. В. И. Буганова; Отв. ред. М. Й. Тихомиров. М., 1966; Разрядная книга 1559— 1605 гг./Сост. Л. Ф. Кузьмина; Отв. ред. В. И. Буганов. М.. 1974; Разрядные книги 1598—1638 гг./Сост. В. И. Буганов, Л. Ф. Кузьмина; Отв. ред. В. И. Буганов. М., 1974; Разрядная книга 1475—1605 гг./Сост. Н. Г. Савич; Под ред. и с предисл. В. И. Буганова. М., 1977. Т. 1. Ч. 1, 2; М., 1978. Ч. 3.
24 Мордовина С. П., Станиславский А. Л. Состав особого двора Ивана IV в период «великого княжения» Симеона Бекбулатовича // Археографический ежегодник за 1976 год. М., 1977.
25 Буганов В. И. Отечественная историография русского летописания: Обзор советской литературы. М., 1975. С. 296—297.
8
Филарета»26. Однако первые «патриаршие» летописцы были указаны только А. Н. Насоновым27. В них вошли фрагменты митрополичьего летописания предшествующей поры, в том числе, на наш взгляд, за вторую половину XVI в. Следы летописца, составленного при патриархе Гермогене, о котором писал сам патриарх в одной из своих грамот, по мнению исследователя, надо искать в Хронографе второй редакции (в части до 1609 г.) 28. Так встает важная задача реконструкции митрополичьего и патриаршего летописания второй половины XVI — начала XVIII в. Для ее решения огромное значение имеют труды В. Н. Татищева.
В последнее время внимание советских историков все больше обращается к творческому наследию В. Н. Татищева, выявлению имевшихся в его распоряжении источников, проверке достоверности его известий, изучению его исследовательских приемов29. Одни авторы видят в В. Н. Татищеве историка-писателя, который считал возможным выдумывать факты либо в угоду своим политическим убеждениям, либо для того, чтобы придать занимательность повествованию; они полагают, что круг источников, которыми пользовался В. Н. Татищев, в значительной мере уже определен, и делают упор на текстологическое изучение его наследия30. Другие исследователи считают В. Н. Татищева первым русским историком, отцом исторической науки, который фактов не выдумывал и литературной формой интересовался: лишь постольку, поскольку она способствовала лучшему восприятию его трудов. Сторонники последней точки зрения отнюдь не склонны разделять оптимизм своих оппонентов относительно полноты выявленных в настоящее время татищевских источников. Они подчеркивают научную добросовестность ученого, стремивше-
2(5 Платонов С. Ф. Указ. соч. 2-е изд. С. 222—231, 246—270. См. также:
Черепнин Л. В. «Смута» и историография XVII в.: Из истории древнерусского летописания // Исторические записки. М.; Л., 1945. Т. 14. 27 Насонов А. Н. История русского летописания XI — начала XVIII века:
Очерки и исследования. М., 1969. С. 417, 479—482.
28	Насонов А. Н. История русского летописания... С. 482.
29	Копанев А. И. Об одной рукописи, принадлежавшей В. Н. Татищеву // Труды Библиотеки Академии наук СССР. М.; Л., 1955. Т. 2. С. 233—240; Валк С. Н. Татищевские списки Русской Правды // Материалы по истории СССР. М., 1957. Вып. 5; Он же. «История Российская» В. Н. Татищева в советской историографии // Татищев В. Н. История Российская. Л., 1968. Т. 7; Рыбаков Б. А. Боярин-летописец XII вв. // История СССР. 1959. № 5. С. 56—79; Он же. Древняя Русь. М., 1963. С. 341— 345; Моргайло В. М. Работа В. Н. Татищева над текстом Иоакимовской летописи // Археографический ежегодник за 1962 год. М., 1963. С. 260— 268; Смирнов И. И. Очерки социально-экономических отношений Руси XII—XIII вв. М.; Л., 1963. С. 252—260 и др.
30	Пештич С. Л. Русская историография XVIII в. Л., 1961. Ч. 1. С. 193— 275; Л., 1965. Ч. 2. С. 124—163; Добрушкин Е. М., Лурье Я. С. Историк-писатель или издатель источников: (К выходу в свет академического издания «Истории Российской» В. Н. Татищева) // Русская литература. 1970. № 2; Сазонова Л. И. Летописный рассказ о походе Игоря Святославича на половцев в 1185 году в обработке В. Н. Татищева // Труды Отд. древнерусской литературы (далее: ТОДРЛ). М.; Л., 1970. Т. 25. С. 29-46.
9
гося к точной передаче источников и сохранившего для потомства драгоценные фрагменты древних летописей даже в тех случаях, если они не соответствовали его собственным симпатиям и антипатиям31. Дискуссия по данному вопросу далека от завершения, но уже сейчас видно, что изучение творческого наследия В. Н. Татищева требует большого труда и предполагает совместные усилия историков и литературоведов для выявления и анализа всей совокупности оригинальных «татищевских известий» и определения того круга источников, откуда он черпал свои сведения32. В то же время становится ясным, что это изучение не может ограничиться лишь текстологическим анализом (совершенно необходимым на определенном этапе), а должно быть дополнено историческими приемами исследования с учетом новейших достижений исторической науки.
При изучении летописания второй половины XVI — первой половины XVII в. пристального рассмотрения требует комплекс оригинальных известий В. Н. Татищева о времени Грозного и Смуте, восходящих к летописи Иосифа, келейника патриарха Иова, ныне утраченной. В монографии, которая состоит из ряда очерков, предпринята попытка научной реконструкции митрополичьего и патриаршего летописания второй половины XVI в.— начала XVII в. с использованием трудов В. Н. Татищева, летописных и литературных памятников XVII в. В ней исследуется неофициальное летописание времени опричнины, а также некоторые памятники дворянского летописания.
31 Рыбаков Б. А. В. Н. Татищев и летописи XII века // История СССР. 1971. № 1; Кузьмин А. Г. Был ли В. Н. Татищев историком? // Русская литература. 1971. № Г, Он же. Об источниковедческой основе «Истории Российской» В. Н. Татищева // Вопросы истории. 1963. № 9; Он же. Рязанское летописание. М., 1965; Николаева А. Т. Некоторые вопросы источниковедения в «Истории Российской» В. Н. Татищева // Труды Моск. гос. ист.-арх. ин-та. М., 1963. Т. 17; Кучкин В. А. К спорам о В. Н. Татищеве // Проблемы истории общественного движения и историографии: К 70-летию акад. М. В. Нечкиной. М., 1971.
32 Лихачев Д. С. Можно ли включать «Историю Российскую» в историю русской литературы? // Русская литература. 1971. № 1. С. 68.
Глава первая
К истории неофициального летописания времени опричнины1
Летописание времени опричнины рассматривалось главным образом в связи с изучением Лицевого летописного свода. Неофициальное летописание опричной поры изучено крайне слабо.
В 1940 г. М. Н. Тихомиров опубликовал известие из Костров-ского летописца XVII в. о строительстве Московского опричного двора Ивана Грозного на Воздвиженке, на месте двора его шурина кн. Михаила Темрюковича Черкасского2. В 1955 г. О. А. Яковлева ввела в научный оборот свежие данные об учреждении опричнины, о выступлении в Москве против нее «всех людей», казни кн. Владимира Андреевича Старицкого и других,, представляющие воспоминания москвича-очевидца3. Тихомиров*, не согласился с этим выводом Яковлевой и высказал сомнение в. достоверности приведенных в Пискаревском летописце сведений о времени опричнины, видя в них позднейшую запись в начале XVII в. различных слухов и преданий4. Некоторые коррективы в негативные суждения Тихомирова об опричных свидетельствах Пискаревского летописца внес Р. Г. Скрынников. Он высказал мнение о том, что наряду с легендарными известиями Пискаревский летописец содержит «много достоверных сведений об оп
1 В основу главы положен доклад, прочитанный в январе 1980 г. на секции культуры Древней Руси Совета по мировой культуре АН СССР, работавшей под председательством акад. Б. А. Рыбакова.
2 Тихомиров М. Н. Малоизвестные летописные памятники XVI в. // Исторические записки. М., 1940. Т. 10. Переиздано в кн.: Тихомиров М. Н. Русское летописание. М., 1979. С. 224—226. Далее ссылки даются по переизданию. Мы не касаемся здесь неофициального летописания, которое продолжало вестись в Новгороде, Пскове, монастырях — Иосифо-Волоколамском Кирилло-Белозерском, Соловецком и др. Летописные заметки об опричнине носили в данном случае отрывочный, краткий и, как правило, местный характер. «Летописец новгородский вкратце церквам божим» (Новгородская III летопись) включил «Повесть о приходе Ивана IV в Новгород в 1570 г.», наиболее обстоятельное повествование об опричном разгроме Новгорода. Записи опричной поры сохранились и в Новгородской II летописи, ведшейся при дворе новгородского архиепископа. Нечего и говорить, что о событиях в Москве и опричном центре — Александровой слободе в этих периферийных памятниках упоминалось вскользь, предельно лапидарно.
3 Материалы по истории СССР. 1957. Вып. 2. С. 76—80. Переиздано в кн.: ПСРЛ. М., 1978. Т. 34. С. 190—192.
4 Тихомиров М. Н. Пискаревский летописец... С. 237—238.
11
ричнине»5. Однако источниковедческий анализ опричных сведений Пискаревского летоцисца нельзя считать завершенным. Все еще не выяснено, какими источниками об опричнине пользовался его составитель. Важное известие о подаче челобитья царю «за руками» с требованием уничтожить опричнину не получило хронологического обоснования, хотя широко привлекается в различных исторических работах в связи с выступлением против опричнины участников Земского собора 1566 г.
Вместе с тем у Скрынникова наблюдается недооценка летописных источников по истории опричнины. Нельзя принять его утверждения о прекращении русского летописания в конце 60-х годов XVI в. во время опричнины Ивана Грозного6. Это неверно ни с точки зрения выдвинутых автором причин прекращения русского летописания, ни фактически. В 1568 г. прекратилось официальное летописание, а неофициальное продолжало вестись, как на это указывал Тихомиров7. Надо думать, что со времени опричнины в обстановке обострения классовой и внутриклассовой борьбы оно даже активизировалось. Митрополичье и царское летописания начали расходиться и даже противостоять друг другу с момента открытого конфликта митрополита Филиппа и царя по поводу опричнины. Однако в полном виде памятники неофициального летописания опричной поры не сохранились. До нас дошли упоминания о них в позднейших источниках — кратких летописцах XVII—XVIII вв., их пересказы в других материалах (например, в Житии митрополита Филиппа), отдельные известия из них в сочинениях иностранцев, и, наконец, летописные отрывки.
В изучении тех или иных исторических событий большую роль играют летописи, особенно, как отметил еще В. Н. Татищев, «участные истории», т. е. летописи, написанные современниками и участниками событий. Это вывод подтверждался неоднократно исследователями русского летописания и в последнее время особенно Б. А. Рыбаковым на примере боярина-летописца XII в. Петра Бориславича8.
Ко времени опричнины относилась начальная часть летописи монаха Иосифа, келейника патриарха Иова, о Смутном времени. Как следует из ссылок Татищева, использовавшего ее для примечаний к «Истории Российской», Иосиф отрицательно относился к опричнине. Патриарший келейник использовал в своей работе Житие митрополита Филиппа и послания князя Курбского Ивану Грозному9 (значит, вопреки Э. Кинану10 переписка была из
5 Скрынников Р. Г. Начало опричнины. Л., 1966. С. 62.
6 Там же. С. 398.
7 Тихомиров М. Н. Источниковедение истории СССР. М., 1962. "Вып. 1. С. 260.
8 Рыбаков Б. А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». М., 1972. С. 277—392.
« Татищев В. Н. История Российская. Л., 1968. Т. 7. С. 311, 334.
i0 Keenan Е. L. The Kurbskii— Groznyi Apocrypha: The Seventeenth-Century Genesis of the «correspondence» Attributed to Prince A. M. Kurb-
12
вестна в русских «верхах» уже в конце XVI — начале XVII в.), однако круг сведений Иосифа не замыкался этими источниками. Так, он пишет о лихоимстве опричных дьяков, о чем молчат Курбский и автор Жития Филиппа. Однако летопись Иосифа сгорела в подмосковном имении Татищева.
Сведения об опричнине имелись в Московском летописце, куда вошли фрагменты митрополичьего летописца второй половины XVI в. Там говорится, что в разгроме крымского хана Девлет-Гирея при Молодях участвовали наряду с земскими и опричные полки11. Однако тетрадь, где говорилось о событиях времени опричнины, в дошедшем до нас списке летописца оказалась утраченной.
Наконец, об опричнине говорилось в Бельском летописце, составленном на западе России в среде провинциальных служилых людей. Начало его отсутствует. Сохранившаяся часть открывается сообщением о смерти Федора Иоанновича. Против известия о частичном разрешении Борисом Годуновым крестьянского выхода, отмененного, согласно взглядам дворянского летописца, идеализировавшего Грозного, «заклятьем царя Ивана Васильевича», т. е. указом о заповедных годах, — на полях киноварный заголовок «Об опришнине» 12. Последующему летописцу противопоставление одних служилых людей, получивших право вывозить крестьян, другим, такого права не получившим, представлялось следованием опричной политике Ивана Грозного, противопоставившего опричников земским.
Итак, летописные известия об опричнине малочисленны.
В свете сказанного большой интерес представляют обнаруженные нами летописные отрывки за 1565—1569 гг., в том числе о бурных событиях в Москве, заставивших царя перебраться в Александрову слободу и сделать ее опричной столицей. Эти свидетельства сохранились в числе других летописных заметок, продолжающих Новгородскую III летопись, где, как уже отмечалось в литературе13, находился обстоятельный рассказ об опричном разгроме Новгорода в 1570 г. Рукопись относится к 1760 г.14, что и обусловило появление в тексте летописных отрывков об опричнине пояснений, изобличающих переписчика XVIII в. Прежде всего в глаза бросается сходство указанных отрывков с известием об опричнине Костровского летописца, встречающимся и в ряде других кратких летописцев XVII в.15
skii and Tsar Ivan IV. Harvard University Press. Cambridge, Mass., 1971. P. 5-6.
11 ПСРЛ. T. 34. C. 224.
Там же. С. 240.
13	См.: Азбелев С. Н. Новгородские летописи XVII в. Новгород, 1960. С зз____35
14	Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. ОР. Муз. собр. № 1841. Л. 159—162. Рукопись описана В. Б. Кобриным: Музейное собрание рукописей ГБЛ. М., 1961. Т. 1. С. 10. Примеч. 29; С. 312—314.
15	Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. ОР. Муз. собр. № 1510. Л. 112 об.— 114; ГИМ. ОР. Собр. Заб. № 261. Л. 427—428; № 263. Л. 159 об.—161.
1'Э
Летописные отрывки 1565—1569
«В лето 7073-го царь Иван Васильевич, всея России самодержец, учинил оприш-ник во своем государстве в Москве, слушая ушников. Вышел от города Кремьля за город на ноле Воздвиженское, оставя двор свой царский и нереведяся за Не-глинну-реку напротив монастыря на Ар-бацкую улицу на двор тестя своего князь Михайла Васильевича Черкаскаго Темрю-ковича. И велел на том дворе ставити избы судебный всем бояром, и самим жити судьям наскоре, и оградити все новым тыном крепким и высоким. Такоже и бояр ближних и окольничих. И ставити избы судебный, розыскныя и губныя и всякой разряд чинити, сиречь тайныя дела розыс-кивать. И сам государь за ними судьями восхоте смотрети. И судиша боляры тамо мало не весь год. А все слушал царь ушников, или фискалов по немецкому новому, а народ свой губил без милости напрасно и много крови проливал без бога. Он же услышав от многа народа, путем шествую-щи улицею Арбатом, прислушающих розысков усомнеся. Потом повеле переве-стися из Москвы на иное место.
В лето 7074 они же, ушники, возвестиша царю Ивану Васильевичу самодержцу всея России, чтобы из Москвы града пере-вестися подале, народа ради и тайных розысков, якобы злых людей от измены, во Александрову слободу, и дабы тамо град каменной был построен, понеже в Москве многонародно при пути розыскивать невозможно. Он же, государь, послушав их, повеле бояром, чтобы вскоре построили град и дворец государю и себе бы домы устроили и приказныя избы и судебный столы по чинам и розрядныя и губныя и всему чину приказному и караулным стрелцам и заплечным мастерам. Потом привезоша из Москвы столы и скамьи и потом сами судьи. И изволил сам государь смотрети и расправлял немилостивно, так яро, и сказать невозможно: что скажут ушники, и им паче всех верил и суд без-человечно производил» 16
Костровский летописец
«В лето 7074-го (1566) году. Великий государь царь и великий князь Иван Василье-вичь Московский и всеа России самодержец учинил у себя на Москве опришлину, перешел из Кремля города из двора своего, перевезся жити за Неглинну реку на Воздвиженскую улицу, на Арбат, на двор князь Михайловской Темрюко-вича, и изволил государь на том дворе хоромы себе строити царьские и ограду учинити, все новое ставити.
Такожде повеле и в слободе ставити город и двор свой царьский, а князем своим и боляром и дворяном велел в слободе дворы ставити и избы розрядные и почал государь в слободе жити князь великий Иван Васильевичь со всеми боляры своими, а к Москве стал приезжати з боляры своими на время как ему годно...» 17
Мы видим, что Костровский и связанные с ним летописцы XVII в., пересказывая тот же самый источник, что и переписчик
См. также: Кушева Е. Н. Из истории публицистики Смутного времени. Саратов, 1926. С. 66. Примеч. 6; Азбелев С. Н. Новгородские летописи XVII в. С. 71—76; Казакова Н. А. Вологодское летописание XVII—
XVIII вв. // Вспомогательные Вып. 12. С. 71—72.
16 Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. 161.
17 Тихомиров М. Н. Малоизвестные
исторические дисциплины. Л., 1982. ОР. Муз. собр. № 1841. Л. 159-159 об., летописные памятники XVI в. С. 89.
14
60-х годов XVIII в., дают в целом более краткий текст, чем летописные отрывки 1565—1569 гг. В Костровском и сходных с ним летописцах опущен ряд подробностей о безусловном доверии Ивана IV к доносчикам, о личном участии Грозного в политическом сыске в Москве на новом опричном дворе, о переносе центра расследований из Москвы в Александрову слободу в результате массового антиопричного выступления москвичей на Арбате во время проезда царя, об осуждении его за неправый, бесчеловечный суд и жестокие расправы. Сокращению, таким образом, подвергались места текста, характеризующие жестокость Грозного и склонность его к напрасному кровопролитию, вызвавшие недовольство московского населения. При этой общей тенденции к сокращению в Костровском летописце сохранились некоторые детали о переселении царя в Александрову слободу на постоянное жительство и о временных наездах его в столицу, отсутствующие в летописных заметках, но восходящие, по-видимому, к общему летописному источнику.
Попробуем определить состав и хронологические рамки этого летописного источника и время его составления. В Костровском летописце, помимо сообщений об учреждении опричнины и строительстве опричного двора в Москве, приведены известия (в сильно сокращенном и подновленном виде) о женитьбе Грозного на Марии Темрюковне под 7073 (1564/65) г., об изменах кн. А. М. Курбского под 7070 (1561/62) г. и кн. Д. Вишневецкого под 7076 (1567/68) г., об удушении митрополита Филиппа Малю-той Скуратовым, о разгроме в 1570 г. Новгорода18. Обращает на себя внимание перечисление в Костровском летописце бывших при Иване IV митрополитов, оканчивающееся на митрополите Кирилле. Говоря о женитьбе Грозного на Анастасии Романовне и о его венчании на царство, летописец добавляет: «И венчан бысть в соборной церкви Успения пресвятые Богородицы рукоположением преосвященного Макария, митрополита московского и всея Руси, со всем освещенным собором. И тако приим престол отца своего и скипетр Российские державы благочестивый государь царь и великий князь Иван Васильевич, московский и всеа России самодержец. И при нем быша пять митрополитов: Даниил, Макарей, Афанасей, Филипп чюдотворец и новый исповедник Кирилл чюдотворец» 19. В этом перечне пропущен митрополит Иоасаф. Чувствуется подновление текста составителем Костровского летописца: о Филиппе сказано, что он «чудотворец». Обрыв списка митрополитов на Кирилле говорит о том, что летописный источник, сообщавший о событиях XVI в., в том числе об опричнине, которым пользовался составитель Костровского летописца, знал митрополита Кирилла и не знал еще ни митрополита Антония, ни митрополита Дионисия. Митропоит Кирилл
18 Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. ОР. Собр. Унд. № 1110. Л. 219 об., 220 и др.
19 Там же. Л. 203 об.
15
умер 8 февраля 1572 г. Сменивший его митрополит Антоний занял митрополичий престол в мае 1572 г. Выделенные же нами из состава Костровского летописца краткие известия о событиях времени опричнины охватывают период с 1565 по 1570 г. Таким образом, надо думать, что летописец о событиях времени царствования Грозного, использованный в Костровском летописце и включавший в себя подробное изложение опричных действий Грозного, о чем можно судить по летописным отрывкам 1565— 1569 гг., был составлен вскоре после смерти митрополита Кирилла (о нем говорится как о «новом исповеднике») в промежуток времени от 8 февраля 1572 г. до мая 1572 г. современником и очевидцем опричнины.
К фрагментам летописца времени митрополита Кирилла следует, очевидно, отнести также заметку современника о пожаре Москвы в 1571 г. во время набега крымского хана Девлет-Гирея, находящуюся в другом летописце XVII в., который представляет собой переработку Никоновской летописи 20 и в самостоятельном виде приписан к Никоновской летописи под 1571 г.21
Современник виден в точной датировке пожара Москвы не только годом, но и числом и церковным праздником («Лета 7079... майя в 24 день, на Вознесеньев день»), в указании на то, что Москва вся выгорела в три часа, в подробностях опустошений, произведенных бушующим огнем («И Москва-река мертвых не пронесла: нароком отставлены были спроваживати рекою на низ мертвыя: а хоронити некому; а у которых оставалися приятели, тех хоронили»). В приписке к Никоновской летописи далее сохранился более полный текст: «А во государевых полатах, в Грановитай и в Проходной и в Набережнай и в ыных полатах прутье железное толстое, что кладено крепости для на свяски, перегорели и переломалися от жару» 22. Летописец знает об отходе крымского хана от горящей Москвы в Коломенское, а оттуда в Крым; подробно следит за перемещениями Ивана IV с опричным войском из Бронниц, минуя Москву, в Александрову слободу, затем в Ростов по дороге в Ярославль. Интерес к государеву опричному двору в Москве и к Александровой слободе и поездкам туда царя был характерен, как мы имели возможность убедиться, и для летописных отрывков 1565—1569 гг.
За то, что перед нами в данном случае летописец, вышедший из церковных кругов, говорит постановка на первое место митрополита Кирилла, спасшегося «со освященным собором» «в церк-ве соборной пречистые Богородицы», а уже вслед за ним кн. И. Д Бельского, главнокомандующего Москвы, погибшего «на
20 Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. ОР. Собр. Упд. № 754. Л. 376 об.— 378. Время возникновения сборника № 754 определяется Б. М. Клоссом концом 30-х — 40-ми годами XVII в. См.: Клосс Б. М. Никоновский свод и русские летописи XVI—XVII вв. М., 1980. С. 278.
21 ПСРЛ. СПб., 1904. Т. 13, ч. 1. С. 300—301.
22 Там же. С. 300—301.
14
своем дворе в каменном погребе». В Пискаревском летописце сказано лишь о гибели И. Д. Бельского, а митрополит Кирилл даже не упомянут. О церковном происхождении летописной заметки свидетельствуют также постоянные ссылки на «божий гнев», «божие сохранение», людские грехи. В тексте присутствует и развернутая церковная сентенция: «А крымской царь в те поры отшел в Коломенское да, смотря гнева господня, дивился и пошел в Крым: а к Москве не попусти ему господь приступати по писанному: „Не даст бог Христос жезла на жребий свой“ 23».
Летописная заметка о пожаре Москвы в 1571 г. из летописца XVII в. и приписка к Никоновской летописи сохранили тексту наиболее близко передающий оригинал XVI в.
На мысль о связях автора этого летописца опричной поры с митрополичьим окружением наводит также известие летописных отрывков 1565—1569 гг. о подозрениях Ивана IV в недобрых намерениях старшего сына царя Ивана, находящее текстуальную параллель в Московском летописце, где сохранились фрагменты митрополичьего летописания второй половины XVI в.
Летописные отрывки 1565—1569 гг.
«Потом (после переезда на постоянное жительство в Александрову слободу.— В. К.) судил сына своего царевича Иоанна Ивановича по доношенью ушников, якобы слушает бояр и добра отцу своему не желает. Тогда возмнеся государь, что сын над отцем смотрит и ищет порушенья» 24 25
Московский летописец
«Потом царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии мнети почал на сына своего царевича Ивана Ивановича о желании царъства...» 251
В Московском летописце отражена вторая стадия обострения отношений между отцом и сыном (к сожалению, тетрадь об опричнине 1565—1572 гг„ где могла идти речь о начале их разногласий, в Московском летописце утрачена), причем изложена она теми же словами и оборотами речи, что и в летописных отрывках 1565—1569 гг., сохранивших известие о первой стадии размолвки между ними.
Приведенные данные могут быть истолкованы в том смыслег что летописец, из которого сохранились лишь фрагменты (реконструирован по летописным отрывкам 1565—1569 гг., Костров-скому и другим кратким летописцам, аналогичным с ним в изложении событий времени опричнины, приписке 1571 г. к Никоновской летописи), составлялся современником; им, возможно, был москвич духовного сана, связанный с окружением митрополита Кирилла. Принадлежавший к числу московских священников автор отразил антиопричные настроения московского посада.
23 Материалы по истории СССР. Вып. 2. С. 79; ПСРЛ. Т. 34. С. 191.
24 Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. ОР. Муз. собр. № 1841. Л. 16 L Курсив мой.— В. К.
25 ПСРЛ. Т. 34. Курсив мой.— В. К.
17
* * *
Обратимся теперь к проверке достоверности сообщаемых в летописных отрывках 1565—1569 гг. сведений. Нетрудно заметить, что летописная запись «7073 (1564/65)-го» года носит сводный, обобщающий характер, объединяя под одним годом события ряда лет. В этом убеждает нас рассмотрение вопроса о строительстве опричного двора Грозного и о пребывании там царя. Первоначально в момент учреждения опричнины новый царский двор предполагалось, согласно официальной летописи, построить в Кремле: «На двор же свои и своей царице великои княгине (Марии Темрюковне,— В. К.) двор повеле место чистити, где были хоромы царицы и великие княгини, позади Рожества пречистые и Лазаря Святаго, и погребы и ледники и поварни все и по Курятные ворота; такоже и княже Володимерова двора Онд-реевича место принял и митрополича места»26. Но затем царь отказался от этой мысли и в апреле 1566 г., накануне заседаний Земского собора, после которого произошло первое выступление земской оппозиции, велел заложить дворец «за городом за Не-глимноюх меж Арбацкие улицы и Никитцкие от полово места, где церкви великомученик Христов Дмитреи да храм святых апостол Петра и Павла, и ограду камену вкруг двора повеле зделати» 27. Здесь из-за пожара 1564 г. образовалось пустое место, годное для строительства: «Того же лета (1564 г.— В. К.), апреля в 18 день, загореся за Неглинною на Воздвиженской улице княже Семенов двор Палецского, и згорела церьковь великии мученик Дмитреи да двор княже Михаилов Темгрюковича и иных всего девять дворов да пять келеи» 28.
В апреле 1566 г. Иван IV вернул В. А. Старицкому его дворовое место в Кремле и даже пожаловал его «для пространства дворовым местом боярина князя Ивана Федоровича Мстиславского» 29.
Сообщение летописных отрывков о строительстве опричного двора вне Кремля полностью подтверждается официальной летописью: опричный двор располагается на дворовом месте царского шурина (в отрывках ошибочно «тестя») кн. М. Т. Черкасского, одного из ненавистных москвичам инициаторов опричнины. О правильности сведений этих источников свидетельствуют и делопроизводственные материалы Посольского приказа. В памяти приставам И. П. Новосильцову и Д. Головину от 11 апреля 1566 г. на возможный вопрос литовского гонца Федора Юрша об опричнине предлагалось отвечать следующим образом: «А нечто вспросит, что ныне у государя вашего словет опришнина, и им молвити: у государя нашего никоторые опришнины нет; живет
26 ПСРЛ. М, 1965. Т. 29. С. 344.
27 Там же. С. 350.
28 Там же. С. 333—334.
29 Там же. С. 350.
18
государь на своем царском дворе (в Кремле.— В. Я.), и которые государю дворяне служат правдою, и те при государе и живут блиско; а которые делали неправды, и те живут от государя подале. И нечто будет, не зная того, мужичья называют опришни-ною, и мужичьим речем чему верити? Волен государь, где похо-чет дворы и хоромы ставить, туто ставит; от кого ся государю отделивати?» 30.
Значит, уже в апреле 1566 г., когда началось строительство опричного двора («за городом», т. е. за Кремлем), это событие стало предметом рассуждений «мужичья», т. е. московских посадских людей, занятых на его постройке. Однако царь продолжал жить «на своем царском дворе» в Кремле, и на это указывалось гонцу с целью опровержения «мужичьих речей» об опричнине. Надо думать, что не только «мужичье» обсуждало этот вопрос, он обсуждался и в придворных сферах и высших церковных кругах. Митрополит Афанасий, видя, что царь намерен углублять опричнину, счел за благо покинуть митрополию 19 мая 1566 г. Официально было объявлено, что Афанасий оставил митрополию по состоянию здоровья («за немощию велию») 31.
Строительство опричного двора Грозного заняло около восьми месяцев, и на него царь переехал лишь 12 января 1567 г.: «Того же лета (1567 г.— В. К.), генваря в неделю, царь и великий князь Иван Васильевичь всеа Русии перешел на новый свой двор, что за городом против Ризположенских ворот» 32.
В наказе русским послам боярину Ф. И. Умного-Колычеву «с товарищами» к королю Сигизмунду-Августу для заключения перемирия, составленном в феврале 1567 г., об опричном дворе в Москве говорилось уже как о построенном: «А нечто учнут говорити о опришнине, чего для государь ваш опричнину учинил. И Федору, и Григорью, и Василыо им говорити: государю нашему царю и великому князю от кого ся делити, где похочет себе дворы ставити, тут и ставит, а князем и детем боярским велел государь близко себя жити, которым пригоже, а которым быти непригоже, и тем велел быти подале, и того не зная, мужичья говорят, называют опричниною, и мужичьих речей нечего слу-шати» 33. И еще о том же: «А нечто учнет хто говорити, радные паны или дворяне королевские, чего для государь ваш царь и великий князь за городом (вне Кремля.— В. К.) поставил двор. И Федору, и Григорью, и Василью говорити: государь наш царь
30 Сборник Русского исторического общества (далее: Сб. РИО). СПб., 1892.
Т. 71. С. 331.
31 ПСРЛ. Т. 29.’ С. 350.
32 Там же. С. 353. Согласно Р. Г. Скрынникову, «сооружение замка началось летом 1566 г., а 12 апреля 1567 г. царь переехал жить на свой новый двор (ПСРЛ. Т. 13. Ч. 1. С. 401, 406)» (Скрынников Р. Г. Начало опричнины. С. 357. Примеч. 1). Однако в летописи, на которую ссылается Скрынников, не говорится о начале строительства опричного двора в Москве летом 1566 г., а переезд туда Ивана IV отнесен не к 12 апреля, а к 12 января 1567 г.
33 Сб. РИО. Т. 71. С. 461. Курсив мой.— В. К.
19
и великий князь велел себе поставити двор за городом для своего государского прохладу. А государь наш в своем государстве волен, где себе захочет, тут себе двор поставити велит: и по селом государь дворы ставит, и по городом на посадех дворы велит же ставити; и он тут дворы и ставит для своего прохладу. А кто учнет говорити, что государь дворы ставит разделу для и для того кладучи опалу на бояр. И Федору с товарыщи говорити: государю нашему того для дворов ставити нечего для, волен государь в своих людех: добрых государь жалует, а лихих казнит, а делитца государю не с кем. И нечто будет говорят то страдники, и тех речей слушати нечево. А о том Федору с товарыщи отговаривати.
Да память Федору с товарыщи. Нечто кто учнет говорити, что государь немилостив, казнит людей, а учнут говорити про князя Насилья Рыбина и про Ивана Карамышева. И им говорити: государь милостив, а лихих везде казнят; а про тех государь сыскал, что они мыслили над государем и над государскою землею лихо, и государь, сыскав, по их вине потому и казнити их велел» 34.
Таким образом, современники, к числу которых относился и автор летописных отрывков 1565—1569 гг. об опричнине, тотчас отметили перемещение Ивана IV из Кремля на новый опричный двор и справедливо связали его с опалами «на бояр», и прежде всего с расправой над участниками земской оппозиции, выступившей против опричнины после Земского собора 1565 г. Эти речи следовало расценивать с официальных позиций как речи «страдников», т. е. мужиков, простонародья — посадских людей и крестьян.
Важное отличие рассматриваемых летописных отрывков по сравнению с официальной летописью и дипломатическими бумагами как раз и состоит в резком осуждении царя и опричнины с демократических позиций. Сущность опричнины неизвестный москвич, тесно связанный с московским посадом, видел в организации массового политического сыска, затронувшего все слои московского населения, в котором принимал личное участие сам царь. Антинародное содержание опричнины выявлено предельно четко. Опричными судьями были «бояре», т. е. представители господствующего класса. Действия Ивана IV характеризовались как произвольные, беззаконные и безбожные. Таких суровых, полных ненависти слов в адрес Грозного историкам еще не приходилось встречать в летописях: «А все слушал царь ушников, или фискалов по немецкому зовому (поясняет переписчик XVIII в.— В. К.), а народ свой губил без милости напрасно и много крови проливал без бога» 35.
34 Там же. С. 464—465. Курсив мой.— В. К.
35 Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. ОР. Муз. собр. № 1841. Л. 159 об. О поощрении царем доносчиков во время опричнины говорят современники. А. Шлихтинг писал, что Иван IV «никого не слушает охотнее, как доносчиков и клеветников, не заботясь, лживы они или
20
Кровавый произвол Ивана IV встретил протест московского населения. Произошло антиопричное выступление московского посада. Грозный с опричниками, застигнутый врасплох на Арбате, не только должен был выслушать массовое народное осуждение опричным беззакониям, но и спешно „перевестись" из Москвы в Александрову слободу, ставшую с того времени его опричной резиденцией и новым центром политического сыска: «Он же (Иван IV.— В. К.), услышав от много народа, путем шествующи улицею Арбатом, прислушающих розысков усумнеся. Потом повеле перевестися из Москвы на иное место (в Александрову слободу.— В. К.)» 36.
Официальная летопись не могла отметить этот переезд, так как ее ведение прекратилось летом 1568 г. на предшествующем 1567 годе. Произошло это, возможно, в связи с массовым выступлением против опричнины, ибо в корне была подорвана идея единения царя с народом, проводившаяся на ее страницах, а также обнаружившимися острыми разногласиями Ивана IV со старшим сыном37, о чем говорить официальному летописцу, следовавшему указаниям самого Грозного, было совсем нельзя. Но в посольских документах этот новый перевод опричного центра отмечен. В памяти русскому посланнику Федору Мясоедову от февраля-марта 1569 г. предлагалось говорить уже об Александровой слободе как постоянной резиденции царя: «А нечто вопросят Федора, чего для царь и великий князь живет в слободе, и Федору говорити: государьская воля, где хочет, тут живет, а то село близко Москвы, и государь живет для своего прохладу, а государьство свое правит на Москве и в слободе. А опричь того Федору ничего не говорити» 38.
правдивы, лишь бы только иметь удобный случай для погибели людей, хотя бы многим и в голову не приходило о возведенных на них обвинениях» (Шлихтинг А. Новое известие о России времени Ивана Грозною. Л., 1934. С. 19). О неверных холопах, доносивших на господ в Александровой слободе, и о постоянных оговорах земских жителями опричных земель сообщал Г. Штаден. См.: Штаден Г. О Москве Ивана Грозною: Записки немца-опричника. М., 1925. С. 89 и др. «Клеветники», согласно Курбскому, обвинили перед царем Сильвестра и Адашева. Донос холопа послужил основанием для обвинения и гибели кн. М. И. Воротынского, победителя татарского хана Девлет-Гирея. См.: Русская историческая библиотека (далее: РИБ). СПб., 1914. Т. 31. Стб. 265—266, 276, 288. Автор Жития митрополита Филиппа, располагавший какими-то современными летописными материалами, вложил в уста Филиппа заявление, что во время опричнины «клеветы цвету-щу». Митрополит и сам стал жертвой доносов. См.: Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. ОР. Троицк, собр. № 694. Л. 112 об., ИЗ—ИЗ об., 116 об. и др. О клеветниках-доносчиках, которые «сташа вадити» великому князю на всех людей, подавших Ивану IV коллективную челобитную об отмене опричнины, говорится в Пискаревском летописце (Материалы по истории СССР. Вып. 2. С. 76; ПСРЛ. Т. 34. С. 190). *6 Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. ОР. Муз. собр. № 1841. Л. 159 об. 37 О распрях в царской семье сообщал в июне 1568 г. оршанский ротмистр Богуш Селицкий.
38 Сб. РИО. Т. 71. С. 591. Ср. наказ русским послам, данный в 1571 г., где также речь идет о проживании Ивана IV в Александровской слободе. См.: Там же. С. 777.
24
Тем самым подтверждается известие летописных отрывков об’ избрании Иваном IV после московских противоопричных волнений своей постоянной резиденцией Александровой слободы. Ранее, как мы имели возможность убедиться, в посольских документах говорилось об опричном дворе в Москве. События произошли грозные, и Федор Мясоедов, современник, а возможно, и очевидец, многое мог бы порассказать, но ему строго предписывалось не выходить за рамки приведенной краткой инструкции.
Данные в переменах местожительства царя Ивана не представляли интереса для людей XVIII в. и были «потеряны» для историков, которые отмечали до сих пор лишь отъезд Грозного в-Александрову слободу в конце 1564 г. накануне учреждения опричнины. И только посольские дьяки и летописцы-современники^ в том числе и автор изучаемых отрывков, описали жизнь Грозного на старом дворе в Кремле, начало строительства нового опричного двора вне Кремля (апрель 1566 г.), переезд царя туда в. январе 1567 г., затем новый переезд в Александрову слободу в результате происшедших антиопричных волнений в столице и превращение ее в постоянную опричную резиденцию царя.
Когда же произошли эти решающие для истории опричнины события в Москве? Для датировки народного выступления в Москве против опричнины большое значение имеет указание на то, что, после того как были воздвигнуты на территории опричного двора судебные избы, там начался политический сыск, возглавленный самим царем: «И сам государь за ними судьями вос-хоте смотрети. И судиша боляры тамо мало не весь год» 39. Чтобы построить судные избы, нужно было время. Поэтому, когда автор летописных отрывков говорит о суде на опричном дворе с участием царя «мало не весь год», он имеет в виду «7076 (1567/ /68)» сентябрьский год, т. е. время с осени 1567 г., когда был открыт заговор боярина И. П. Федорова и начались массовые розыски по этому делу40. Тогда народное антиопричное выступление в Москве следует отнести к концу лета 1568 г.
Известие летописных отрывков о личном участии царя Ивана в политическом розыске и предложенные нами датировки находят косвенное подтверждение в составе дел, выявленных Скрын-никовым в Синодике опальных. Интересно, хчто они начинаются именно с осени 1567 г. (дела К. Дубровского и И. И. Федорова) 41, а более ранние, за 1564—1565 гг., ведшиеся без участия царя, в Синодике опальных приведены в конце и не отличаются полнотой42. Делами К. Дубровского и И. И. Федорова стал заниматься сам царь, о чем он и должен был «держать ответ перед богом».
39 Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. ОР. Муз. собр. № 1841. Л. 159 об.
40 Штаден Г. Указ. соч. С. 107—109.
41 Скрынников Р. Г. Синодик опальных царя Ивана Грозного как истори’. ческий источник // Вопросы истории СССР XVI—XVIII вв. Л., 1975. С. 36—38.
42 Там же. С. 60—64.
22
Имеются и прямые указания источников о присутствии царя при допросах и пытках, относящиеся к более позднему времени. Зимой 1569/70 г., во время новгородского похода, Иван IV, по свидетельству Г. Штадена, «неизменно каждый день бывал в застенке (Peinhof oder Haus)»43. От самого конца 1573 —начала 1574 г. сохранился протокол личного допроса царем «крымских полоняников», русских, вышедших из Крыма, которых «жгли огнем» и которые оговорили в «измене» крымскому хану нн. И. Ф. Мстиславского и других бояр44.
Хотелось бы обратить внимание на то, что описание в летописных отрывках опричного двора в Москве, огражденного высокой стеной («тыном крепким и высоким»), внутри которого находились приказные избы («судебный, розыскныя и губныя»), в своей основе совпадает с Записками современника Г. Штадена, не известными в первой половине XVIII в. и введенными в научный оборот лишь в 20-х годах XX в. Штаден, сам опричник, неоднократно бывавший на опричном дворе, передает значительно больше подробностей, чем земский летописец, не имевший туда доступа (например, о песке, который «на локоть» покрывал главную площадь двора перед приказными избами, что подтвердилось при строительстве московского метрополитена) 45. Однако в главных чертах их описания опричного замка с высокими стенами, воздвигнутого в центре столицы, тщательно охраняемого стрельцами-опричниками и противостоящего Кремлю и посаду, несомненно близки.
Итак, проверка данных летописных отрывков официальной летописью, посольскими документами и Записками Штадена показывает, что летописец был современником, знавшим в тонкостях перемещения царской опричной резиденции. Она представляла собой опричный двор с крытой высокой стеной, на территории которого были размещены опричные приказы.
Достоверность сообщения автора летописных отрывков о переводе политического сыска с опричного двора в Москве в Александрову слободу устанавливается фактом сохранности в Государственном архиве в конце XVI в. дела митрополита Филиппа (осень 1568 г.) 46 и в первой четверти XVII в. в архиве Посольского приказа дела о новгородской измене (лето 1570 г.) 47, ибо московский опричный двор со всей находившейся там документацией погиб в огне грандиозного майского пожара 1571 г., когда Москву дотла сжег крымский хан Девлет-Гирей. Судя по делу митрополита Филиппа, политический сыск в Александровой
43 Штаден Г. Указ. соч. С. 90.
44 Богоявленский С. К. Допрос царем Иоанном Грозным русских пленников. вышедших из Крыма // ЧОИДР. 1912. Кн. 2. Смесь. С. 26—33.
45 Пассек Т. С. Культурный слой древней Москвы // По трассе первой очереди Московского метрополитена. Л., 1936. С. 94.
46 Балакаева И. И. Опись Государственного архива конца XVI в. // Археографический ежегодник за 1974 год. М., 1975. С. 348.
47 Опись архива Посольского приказа 1626 г. М., 1977. Ч. 1. С. 257,
23
слободе начал функционировать, по крайней мере, с осени 1568 г., ибо митрополит был осужден и сведен с митрополии 4 ноября 1568 г.48 Опальные новгородцы в начале 1570 г. были доставлены для розыска в Александрову слободу. «А владыку новгородского, и попов и диаконов, которые не искупилися от правежу, и прочих досталних новгородцов, опалных людей, повеле (Иван IV.— В, К.) отслати за приставы во Александрову слободу, до своего царского приезду» 49.
Любопытно сравнить летописные отрывки со статьей Пискаревского летописца об учреждении опричнины и первых опричных годах, ибо, по мнению Тихомирова, автор этого летописца был связан с московскими посадскими людьми50.
Текст Пискаревского летописца об опричнине составлен из двух источников: статья об учреждении опричнины и первых опричных годах называет Ивана IV царем и великим княземг а Владимира Андреевича Старицкого — князем; статья об отравлении Владимира Андреевича в 1569 г. называет Ивана IV только великим князем, а Владимира Андреевича — его братом. Ясно, что второй источник более лоялен к Владимиру Андреевичу, чем первый.
Ввиду х важности приведем первую статью полностью: «О опришнине. Того же году [ранее указан 7072 (1563/64 г.) — В. 7Г.] попущением божием за грехи наши возъярися царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии на все православное християнство по злых людей совету Василия Михайлова Юрьева да Олексея Басманова и иных таких же, учиниша опришнину разделение земли и градом. И иных бояр и дворян, и детей боярских взяша в опричнину, а иным повеле быти в земских. А грады также раздели, и многих выслаша из городов, кои взял в опришнину, и из во[т]чин и ис поместей старинных. А сам царь живя за Неглинною на Петровке. А ходиша и ездиша в черном и все люди опришницы, а в саадацех помяла. И бысть в людех ненависть на царя от всех людей. И биша ему челом и даша ему челобитную (первоначально было «челобитные», затем тем же почерком исправлено на «челобитную».— В. К.) за руками о опришнине, что не достоит сему быти. И присташа ту лихие люди ненавистники добру сташа вадити великому князю на всех людей, а иныя по грехом словесы своими погибоша. Стали уклонятися [к] князю Володимеру Андреевичу. И потом большая беда зачалася» 51.
Прежде всего, необходимо отметить, что рассматриваемая статья Пискаревского летописца, помещенная ошибочно под «7072» (1563/64) г., так же как и статья летописных отрывков об опричнине, помещенная под «7073» (1564/65) г., носит свод
48 Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. ОР. Троицк, собр. № 694. Л. 119 об.
49 Новгородские летописи. СПб., 1879. С. 344—345.
50 Тихомиров М. Н. Пискаревский летописец... С. 246—247.
51 Материалы по истории СССР. Вып. 2. С. 77; ПСРЛ. Т. 34. С. 190.
24
ный характер, объединяя под одним годом события ряда лет. Так же как и в летописных отрывках, учреждение опричнины объясняется следованием Грозного советам «злых людей» (в летописных отрывках — «ушников»). В Пискаревском летописце названы имена этих злых советников: В. М. Юрьева и А. Д. Басманова, причем добавлено «и иных таких же», тогда как в отрывках имена «ушников» не названы, хотя подразумевается кн. М. Т. Черкасский, на месте двора которого царь воздвиг свой опричный замок, вскоре превращенный в политический застенок. В отличие от автора отрывков автор статьи в Пискаревском летописце не говорит ничего о массовом политическом сыске, но зато обращает внимание на разделение страны на опричнину и земщину, характеризует опричную земельную политику, заключавшуюся в перераспределении земель внутри господствующего класса в пользу опричных приближенных царя52. Но далее мы сталкиваемся с поразительным сходством. Сообщив о проживании царя в опричном дворце (куда он, как мы знаем, переехал в январе 1567 г.), Пискаревский летописец, так же как и летописные отрывки, говорит о массовом выступлении против опричнины.
В исторической литературе стало обычным относить это известие Пискаревского летописца к лету 1566 г. и. связывать с выступлением против опричнины ряда участников Земского собора 1566 г. Первым соединил его с выступлением земских дворян вскоре после собора 1566 г. А. А. Зимин, оговорив недатирован-ность известия («правда, без точного указания на время») 53. Вслед за ним эту датировку, уже без оговорок, принял Скрынников, расценив это выступление дворянства как «крупнейшее выступление земщины против злоупотреблений опричнины» 54. Однако такая датировка не может быть принята, ибо о подаче челобитья говорится уже после сообщения о переезде царя на новый опричный двор (январь 1567 г.) и до известия о гибели кн. Владимира Андреевича Старицкого .(осень 1569 г.).
Следует также отметить, что и в летописных отрывках и в Пискаревском летописце подчеркнута массовость и народность выступления, что не вяжется с известиями о выступлении дворянских фрондеров, даже если принять их число, по Шлихтин-гу, в 300 человек55.
Летописные отрывки 1565—1569 гг.
«А все слушал царь ушников... а народ свой губил без милости напрасно и много крови проливал без бога. Он
Пискаревский летописец
«И бысть в людех ненависть на царя от всех людей. И биша ему челом и даша ему челобит-
52 Это известие Пискаревского летописца рассмотрено нами в особой статье. См.: Корецкий В. И. Развитие феодальной собственности в России XVI в. // Социально-экономические проблемы российской деревни в феодальную и капиталистическую эпохи. Ростов н/Д. 1980. С. 37—54.
53 Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964. С. 203.
54 Скрынников Р. Г. Начало опричнины. С. 343.
55 Шлихтинг А. Указ. соч. С. 73.
25
же, услышав от многа народа, путем ную за руками о опришнине, что шествующи улицею Арбатом, прислу- не достоит сему быти» 56 57 шающих розысков усумнеся» 56
Еще более массовый характер выступлений против опричнины, как возмущение посадского населения Москвы, всего посадского «мира», а не земской дворянской оппозиции, предстает в. Сокращенном временнике, имевшем общий источник с Пискаревским летописцем. Обычно известия источника там сокращались и искажались, но в данном случае этот момент передан лучше: «И бысть туга и ненависть на царя в миру и кровопролитие и казни учинились многия» 58.
Все это заставляет сближать известие Пискаревского летописца не с событиями лета 1566 г., когда группа земских дворян выступила против опричнины, а с событиями лета 1568 г., когда против опричнины поднялось все посадское население Москвы, московский посадский «мир».
Оба известия значительно дополняют друг друга. Сообщение Пискаревского летописца конкретизирует начальные формы массового выступления в Москве 1568 г., указывая на подачу коллективного челобитья (или челобитных) от всех людей — московского посада и, возможно, земского дворянства и духовенства, «за руками», т. е. подписанного представителями данных социальных групп, как это имело место позднее во время московских волнений 1586 г.59 Летописные отрывки позволяют выяснить место и обстоятельства подачи этого коллективного челобитья: царь, двигавшийся по Арбату в сопровождении своей опричной охраны, оказался стиснутым народной толпой на узком уличном пространстве, и здесь к нему обратились с челобитьем об отмене опричнины в нарушение всех правил. Причем дело, по-видимому, не ограничилось подачей челобитной, а вылилось в столкновение с опричной охраной царя — произошло народное выступление против опричнины, переросшее в восстание — «мятеж». Подобные события в миниатюре произошли в 1546 г. близ Коломны, когда к Ивану IV попытались обратиться с челобитьем представители новгородских пищальников. Иван IV отказался принять челобитье и приказал дворянам, сопровождавшим его, рассеять пищальников. Тогда пищальники, по словам приписки к Царственной книге, «начала посланников государевым сопротивитися,
56 Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. OP. Mv3. собр. № 1841. Л. 159 об.
57 Материалы по истории СССР. Вып. 2. С. 77; см. также: ПСРЛ. Т. 34.
С. 190.
58 Материалы по истории СССР. Вып. 2. С. 146. О термине «мир» и участии «мира» в московских восстаниях 1547 г. и в начале XVII в. см.: Шмидт С. О. Становление российского самодержавства: Исследование социально-политической истории времени Ивана Грозного. М., 1973. С. 91—94.
59 Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции /Собр. и изд. А. Попов. М., 1869. С. 187; ПСРЛ. М., 1965. Т. 14. С. 36—37.
26
'бити колпаки и грязью шибати». Дворяне, оттеснившие челобитчиков к посаду, должны были -втолкаться со «всеми пищальни-ками», которые «стали на бой^ по всем правилам военного искусства того времени, заставив дворян, вооруженных лишь луками и саблями, ретироваться, так что Иван IV не смог «тем местом к своему стану проехати, но объеха государь иным местом» 60. В условиях средневекового города с его узкими улицами, теснотой, когда в ход были пущены уже не колпаки, набитые грязью, а камни, положение приняло угрожающий для жизни Грозного характер. Он должен был покинуть Москву и спешно переехать в Александрову слободу.
О применении посадскими людьми камней для избиения своих противников говорит ряд источников. За год до событий в Коломне посадские люди Гороховца, возмущенные недостаточно эффективными действиями воевод по борьбе с напавшими на город татарами, сами вступили в сражение с ними, «а воеводу Фоку Воронцова с товарыщи хотели гороховцы камением побити за то, что они с казанскими людми не делали бою, а их упустили» 61. Во время Московского восстания 1547 г., согласно Летописцу начала царства, камнями были насмерть забиты дядя царя кн. Ю. В. Глинский и многие «дети боярские», очевидно защищавшие его или его добро62. В «Повести како отомсти» рассказывается, как распря Шуйских с Борисом Годуновым в 1586 г. всколыхнула московский посадский мир, намеревавшийся пустить в ход камни: «И учинился множеству, еже Борис умышляет на них (Шуйских.— В. К.) и восхотеша его со всеми сродницы ему без милости побити камением» 63. В мае 1591 г. восставшие угличане «побиша каменьем» убийц царевича Дмитрия64.
Град камней как обычная форма расправы московских посадских людей с ненавистными им деятелями выступает и в сказочно-легендарной повести, принадлежавшей перу неизвестного москвича из посадской среды, согласно которой московские жители якобы «побили камением» Лжедмитрия 165.
Камни летели и в ходе борьбы боярских группировок в малолетство Ивана IV, когда сторонники Шуйских, как сказано в приписке к Синодальному тому Лицевого свода, свергая митрополита Иоасафа, начали «камением по келье шибати»66, и в ходе различных уличных столкновений времени опричнины. В посоль-
ПСРЛ. Т. 13. Ч. 1. С. 448—449.
451 Шмидт С. О. Продолжение Хронографа редакции 1512 г./Исторический архив. М, 1951. Т. 6. С. 290.
€2 ПСРЛ. Т. 29. С. 54.
63 Буганов В. И., Корецкий В. И., Станиславский А. Л. «Повесть како отомсти» — памятник ранней публицистики Смутного времени/ТОДРЛ. Л., 1974. Т. 28. С. 242.
«4 ПСРЛ. Т. 14. С. 41.
65 Платонов С. Ф. Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII века как исторический источник. 2-е изд. СПб., 1913. С. 413. 417. Примеч. 2.
ПСРЛ. Т. 13, ч. 1. С. 141. Примеч. 5.
27
ских документах помещено известие о том, как пешие литовские люди из сопровождения литовских послов в апреле 1570 г. забросали камнями пристава Андрея Клобукова и сопровождавших его детей боярских: «...а пешие Ондрея и детей боярских учали шибати каменьем, да зашибли Ондрея каменьем по носу, а познал Ондрей в тех людях купца Прокопа да другово Рафалова служебника Якуба Горитцкого» 67.
Грозный вспоминал в первом послании к Курбскому о волнениях в Коломне в 1555 г., когда посадские люди по боярскому наущению чуть не забили камнями коломенского епископа Феодосия, близкого к Захарьиным и к нему лично: «Како убо епископа коломенского Феодосия нам (Ивану IV.— В. К.) советни, народу, града Коломны повелесте камением побити? Его бог со-блюде, и вы его с престола согнали?» 68. В свою очередь, об угрозах «побиения камнями», которыми пугали царя его сторонники, писал в «Истории о великом князе Московском» Курбский. Враги Сильвестра и Адашева из окружения Ивана IV, настаивая в 1560 г. на заочном суде над ними, говорили: «Аще, рече, припустишь их к себе на очи, очаруют тебя и детей твоих; а к тому, любяще их все твое воинство и народ, нежели тобя самого, побиюд тебя и нас камением» 69.
Сохранили ли другие источники известие об этом народном выступлении против опричнины? Если приведенные летописные материалы говорят о нем довольно глухо, то есть прямое свидетельство хорошо осведомленного современника о «мятеже», заставившем Грозного уехать из Москвы в Александрову слободу. Имеются в виду Записки Штадена, где сказано, что «великий князь из-за мятежа (Ufrurs halben) выехал из Москвы в Александрову слободу —в двух днях пути от Москвы; оцепил эту слободу воинской силой и приказал привести к себе из Москвы и других городов тех бояр, кого он потребует» 70.
Это важное сообщение Штадена доставило много хлопот историкам, согласно относившим его к отъезду царя из Москвы в Александрову слободу в конце 1564 г. накануне учреждения опричнины и оказывавшимся в весьма затруднительном положении, ибо никакого мятежа тогда в Москве не было. С. Б. Веселовский первый пытался найти выход путем конъектурного чтения. Иван IV покинул Москву, «опасаясь мятежа»71. Однако подобное прочтение явилось прямым вторжением в текст и недопустимо. Нельзя его принять и рассматривая это свидетельство Штадена в контексте Записок.
67 Сб. РИО. Т. 71. С. 636.
в8 Послания Ивана Грозного. М.; Л., 1951. С. 52; Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским Л., 1979. С. 40.
РИБ. СПб., 1914. Т. 31. Стб. 260.
7С Штаден Г. Указ. соч. С. 86.
71 Веселовский С. В. Исследования по истории опричнины. М., 1963.
С. 55. Курсив мой.— В. К.
28
Штаден часто нарушал хронологию, произвольно переходя от событий одних лет к другим, то забегая вперед, то возвращаясь назад. Это создает большие трудности в интерпретации тех или иных его известий. Однако в данном случае общая хронологическая последовательность им соблюдена. Сначала Штаден рассказал об учреждении опричнины по совету Марии Темрюковны и об организации опричного войска: царь «отобрал из своего народа, а также из иноземцев (aus frembden nationibus) особый избранный отряд (sonderlich auserwelet Volk). Итак устроил опричных и земских (machet also Aprisna und Semsky). «Опричные" — это были люди великого князя (die seinen), земские же— весь остальной народ» 72 73. Затем Штаден перешел к характеристике опричной земельной политики. «Вот что делал [дальше] великий князь. Он перебирал (musterte) один за другим города и уезды и отписывал имения у тех, кто по смотренным спискам: не служил со своих вотчин ого предкам на войне; эти имения раздавались опричным» 13. Следующий абзац представляет собой логический переход опять к принципам организации опричнины и порядкам в ней, вплоть до одежды и других атрибутов опричников: «Князь и бояре, взятые в опричнину, распределялись по-степеням (in gradus) не по богатству, а по породе (nach Ge-burt). Они целовали крест, что не будут заодно с земскими и дружбы водить с ними не будут. Кроме того, опричные должны, были носить черные кафтаны и шапки и у колчана, куда прятались стрелы, что-то вроде кисти или метлы, привязанной к палке. По этому узнавали опричников» 74.
И вот после того уже, как было рассказано об организации опричнины и опричной земельной политике «перебора» городов и уездов, занявшей, как мы знаем, ряд лет, Штаден сделал сообщение об отъезде Ивана IV из Москвы в Александрову слободу «из-за мятежа (Ufrurs halben)», оцеплении слободы военной силой и о приказе царя привезти ему туда бояр 75.
Из сказанного следует, что «мятеж», согласно Штадену, произошел не в канун учреждения опричнины, а на каком-то этапе-ее существования, когда опричные порядки и обычаи уже укоренились и ненависть к ним среди земских достигла такой степени, что вырвалась наружу, заставив царя вновь покинуть столицу, спешно выехать в Александрову слободу и превратить ее в вооруженный лагерь.
Постараемся рассмотреть главное требование, с которым Грозный, согласно Штадену, обратился к земщине из Александровой слободы. Царь приказал привести к себе из Москвы и других городов «тех бояр, кого он потребует». Такого требования Иван IV не обращал к земщине в 1565 г. Тогда в феврале 1565 г. были
72 Штаден Г. Указ. соч. С. 86.
73 Там же.
74 Там же.
75 Там же.
29
произведены единичные казни, которые не затронули городских воевод 76.
Штаден не назвал имен бояр, кроме И. П. Федорова, затребованных из Москвы. Царь казнил Федорова публично по приезде в столицу из Александровой слободы. Вместе с ним был казнен окольничий М. И. Колычев и другие Колычевы, по крайней мере шесть человек 77.
Источники сохранили известия о казни осенью 1568 г. в связи с делом боярина И. П. Федорова ряда городовых воевод. В Нарве был казнен нарвский воевода окольничий М. М. Лыков, в Свияжске — боярин кн. Катырев-Ростовский, в Казани — кн. Ф. И. Троекуров, родственник кн. А. М. Курбского 78. В Данкове казнены воеводы: кн. В. К. Курлятев и дворовый сын боярской по Коломне Г. С. Сидоров. Кроме них, в Данкове, согласно Курбскому, были убиты «тогда же и того дни» рязанцы: дворовый сын боярский по Туле Данила Григорьев и дворовый сын боярский по Рязани Федор Булгаков сын Денисьев. Расправами в Данкове руководил Ф. А. Басманов, сын А. Д. Басманова, любимец Грозного79. В Астрахани казнен приехавшими туда опричниками кн. Андреем и Петром Хворостиниными воевода Иван Чулков, родственник И. П. Федорова 80.
Волна казней воевод и других должностных лиц прокатилась осенью 1568 г. по русским городам от северной Нарвы до южной Астрахани. Таким образом, и с этой точки зрения известие Штадена о «мятеже» в Москве и последовавших затем расправах следует отнести не к концу 1564 — началу 1565 г., а к концу лета — осени 1568 г.
Нам представляется, что эти события можно датировать, исходя из Записок Штадена, еще более конкретно. Вслед за рассматриваемым известием Штаден сообщал о царских указах, присланных из слободы в земщину, о суде земских с опричниками: «Великий князь послал в земщину (in die Semsky) приказ (Mandat): ,.судите праведно, наши (опричники.— В. К.) виноваты не были бы (Sudite praveda nassi winowath ne boliby)“». Здесь же речь идет и о подаче холопами челобитных — доносов на своих господ, выдавших земских опричникам буквально «на поток и разграбление». Далее опричник рассказывал о приезде Ивана IV
76 ПСРЛ. Т. 29. С. 345.
77 Скрынников Р. Г. Начало опричнины. С. 400—402.
78 В Синодике сказано: «Отделано: Ивана Петрович Федоров, на Москве отделаны, Михайл а Колычев, да три сына его: Боулата, Симеона, Миноу. По городом: князь Андрей Катырев, князя Федора Троекуров, Михайла Лыкова с племянником» (Скрынников Р. Г. Синодик опальных царя Ивана Грозного как исторический источник. С. 71).
79 РИБ. Т. 31. Стб. 304—305; Веселовский С. Б. Исследования по истории опричнины. С. 403—404, 444.
50 В Латухинской степенной книге сказано: «Во Асторохани воевода бысть Федор Иванович Сабуров, а его переменил Иван Чюлков. Да того же году приезжали в осень (1568 г.— В. К.) князь Андрей да князь Петр Хворостинины и Ивана Чюлкова казнили» (Горьковская обл. б-ка им. В. И. Ленина. Отд. ценной книги. Ц-2658/2. Л. 825 об.—826).
30
после всех этих чрезвычайных мероприятий из Александровой слободы в Москву и о казни там И. П. Федорова (Челяднина): «Великий князь приезжал из Александровой слободы и убил одного из первых бояр в земщине, а именно Ивана Петровича Челяднина» 81. Казнь же И. П. Федорова, руководителя земской оппозиции, состоялась, как точно установлено, 11 сентября 1568 г.82 Итак, «мятеж», если следовать Штадену, произошел до 11 сентября 1568 г. Учитывая же, что в августе 1568 г. царь уже находился в Александровой слободе, куда ему посылались летописные материалы83, нужные, очевидно, для составления обвинения против И. П. Федорова и его сообщников, а в июле был в Москве, где 28 июля, в день святых Прохора, Никанора и Пармена, участвовал в церковной церемонии в Новодевичьем монастыре 84, «мятеж» произошел не ранее конца июля, что вполне согласуется с данными летописных отрывков, которые также ведут к концу лета 1568 г. как времени выступления московского посада против опричнины.
Но дату выступления («мятежа») можно, думается, определить еще точнее, вплоть до дня. 28 июля в Новодевичьем монастыре, Смоленский собор которого имел придел в честь святых Прохора, Никанора и Пармена, происходило торжественное ежегодное богослужение. На этом богослужении традиционно присутствовали царь и митрополит, и оно должно было завершиться крестным ходом. Возможно, во время богослужения и произнес митрополит Филипп в присутствии Ивана IV свою третью обличительную речь против опричнины, самую сильную и вызывающую. Разгневанный царь с сопровождавшими его опричниками ушел с богослужения. Путь его из Новодевичьего монастыря к Опричному двору лежал через многотысячные толпы, собравшиеся для крестного хода, через возбужденную противоопричной речью митрополита и ссорой его с царем Москву, наконец, через многолюдный встревоженный Арбат. Не в этот ли день и произошло противоопричное выступление московского посада? Отодвигать его дальше, куда-нибудь на начало августа, нельзя, ибо в Житии Филиппа отмечено пребывание митрополита и царя 28 июля в Новодевичьем монастыре на праздновании дня Прохора, Никанора и Пармена, но ничего не сказано об их совместном
81 Штаден Г. Указ. соч. С. 86.
82 Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. С. 280. Примеч. 4.
83 «Ящик 224. А в нем списки, что писати в летописец, лета новые-прибраны от лета 70bo-ro до лета 7074-го и до 76-го». Помета гласит: «В 76-м году августа летописец и тетрати посланы ко государю и Слободу» (Государственный архив России XVI столетия: Опыт реконструкции. М., 1978. Т. 1. С. 95—96). Очевидно, тогда-то, в августе 1568 г., и появились, может быть пока в черновом виде, знаменитые приписки к Синодальному тому Лицевого свода и к Царственной книге,, обличающие заговорщические и «мятежные» происки И. П. Федорова и других бояр в прошлом, отражающие настроение Грозного и его переживания в связи с противоопричным выступлением лета 1568 г,
в4 Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. ОР. Троицк, собр. № 694. Л. 117 об.
31
присутствии 1 августа на праздновании изнесения честных древ животворящего креста господня, знаменующего начало успенского поста. И не потому, что Грозный окончательно рассорился с митрополитом. Скорее всего, Ивана IV 1 августа в Москве уже не было. Испуганный народным выступлением, возможно поставившим под угрозу его жизнь, он поспешил уехать из возмутившейся столицы в Александрову слободу.
- * * *
Подведем краткие итоги. Обнаруженные летописные отрывки 1565—1569 гг. представляют собой фрагменты летописца, реконструируемого по этим летописным отрывкам, Костровскому и другим кратким летописцам, аналогичным с ним в изложении событий времени опричнины, приписке к Никоновской летописи 1571 г. Этот летописец был составлен в промежуток времени от 8 февраля до мая 1572 г. современником и очевидцем опричнины, москвичом духовного сана, проявившим особый интерес к митрополиту Кириллу. Его автор, принадлежа, возможно, к числу московских священников, отразил в нем антиопричные настроения московского посада, дав резко отрицательную характеристику Ивану IV, который осуждался с демократических позиций за организацию опричного политического сыска, жестокость и кровавый произвол. Проверка данных летописных отрывков с привлечением официального летописания, Московского и Пискаревского летописцев, Жития Филиппа, Записок Г. Штадена, дипломатических делопроизводственных материалов и других источников показала их высокую достоверность, хорошую осведомленность .автора.
Очень важно его известие о народном противоопричном выступлении в Москве, «мятеже», по Штадену, которому предшествовала подача коллективного челобитья с требованием отмены опричнины, как указывает Пискаревский летописец, «от всех людей», т. е. от всего московского посадского «мира». Как удалось установить, это произошло в самом конце июля 1568 г., скорее всего 28 июля. В результате народного стихийного выступления, по сути восстания, царь был вынужден спешно покинуть столицу, где жизнь его была поставлена под угрозу, и отправиться в Александрову слободу, которую он превратил в военный лагерь, сконцентрировав там опричное войско. Оттуда царь продиктовал свои условия, главным из которых была выдача руководителей земской оппозиции из числа феодальной верхушки. Справившись с положением, Грозный произвел казни представи-•телей старомосковского боярства во главе с И. П. Федоровым и их сторонников.
С этого времени Александрова слобода стала местом жительства царя и центром управления опричниной. Позднее туда были переведены приказы и политический сыск.
Антиопричное восстание московских посадских людей стало важной вехой в истории опричнины. Это было действительно
32
крупнейшее выступление земщины против опричнины. Царь был вынужден пойти на уступки московскому посаду, прекратить массовый террор в Москве, ограничившись лишь расправой с руководителями оппозиции из числа земских бояр и высших церковных иерархов во главе с боярином И. П. Федоровым и митрополитом Филиппом, перенести политический сыск и свою опричную резиденцию в Александрову слободу. В то же время он постарался укрепить опричнину (принятие указов о преимуществах опричников в земских судах и о доносах холопов на своих господ, значительное увеличение опричного войска, смена опричного руководства, когда выходцев из старомосковского боярства заменили люди типа Малюты Скуратова и Василия Грязнова).
Московское восстание 1568 г. показало, что хотя оно и было подавлено под угрозой применения опричного войска, но анти-опричный дух московского посада не был сломлен и проявился сразу же после смерти Грозного, во время апрельского восстания 1584 г., когда был положен конец попытке Б. Бельского, последнего фаворита Ивана IV, возродить ненавистные опричные порядки.
Глава вторая, Фрагменты митрополичьего летописания второй половины XVI в. в Московском летописце -------------------------
Московский летописец, представляющий исключительный интерес и в ряде случаев содержащий сведения даже превосходящие по полноте и точности Пискаревский летописец, издан в «Полном собрании русских летописей» \ В конце XVII в. сборник, согласно владельческой записи, принадлежал подьячему Приказа сыскных дел Якову Богданову, который продал его Ивану Молвянинову. Молвяниновы неоднократно упоминаются в летописце (см., например, колоритный рассказ о после Ивана Грозного в Рим Якове Семеновиче Молвянинове и др.) 1 2.
Сохранившийся список летописца не полон: утрачена вторая тетрадь (8 листов, на которых шло повествование об опричнине и набеге Девлет-Гирея на Москву в 1570 г.) Недостает и конца от 1600 г. и далее до 1613 г. Оборвано последнее известие о посылке в 1600 г. Б. Я. Бельского и С. Р. Олферьева-Бездпина «на поле».
Летописцу предпослано введение (с. 221—222), из которого следует, что составлялся он во второй половине 30-х годов XVII в. Составитель, пересказывая имевшиеся в его руках материалы, оканчивающиеся в основном 1613 г., вслед за известием о низложении Василия Шуйского и его пострижении в монахи сделал вставку о смерти Шуйского в Польше, о возвращении его тела в 1635 г. на родину и о погребении его в Москве (с. 222). В то же время о воцарении Алексея Михайловича в летописце нет речи. Следовательно, он был составлен между 1635 и 1645 гг., скорее всего во второй половине 30-х годов.
Составитель ограничился написанием небольших риторических добавлений в начале и конце введения, акцентировав внимание на антигодуновских выпадах* компилируемых им источников. Например, в основном тексте летописца сказано, что Ирина
1 ПСРЛ. М., 1978. Т. 34. С. 221—237. Московский летописец подготовлен к печати В. И. Бугановым и В. И. Корецким. Далее в тексте главы в скобках приводятся ссылки на Московский летописец по данному изданию.
2 Описание состава сборника сделано И. М. Кудрявцевым, обратившим наше внимание на летописец. См.: Буганов В. И., Корецкий В. И. Неизвестный Московский летописец XVII века из Музейного собрания ГБЛ // Зап. отдела рукописей Гос. б-ки СССР им. В. И. Ленина. М., 1971. Вып. 32. С. 127—128.
34
Федоровна, постригшаяся в монахини в Новодевичьем монастыре после смерти Федора Ивановича, с трудом, после долгих уговоров согласилась на воцарение своего брата Бориса Федоровича Годунова: «И много отрицался едва благослови его...» (с. 236). Составитель же во введении вопреки им самим приводимым источникам сообщает о воцарении Б. Ф. Годунова против воли вдовствующей царицы: «По преставлении же царя и великого князя Федора Ивановича всеа Русии многочисленного московского народа и прочих градов без воли царевы Федора Ивановича царицы и великие княгини иноки Александры восхитиша и нарекоша царем и великим князем всеа Русии Бориса Федоровича Годунова и потом помазаша его на царство» (с. 221).
Составитель летописца принадлежал к церковным кругам, возможно к причту кремлевских соборов. Описывая царствование последних Рюриковичей, автор весьма характерно располагает сословия «Росийския державы»: «Во дни бо царствия их... собор-ныя церкви своими оброки довольни быша, святители... всяким преизобилием полны быша; церкви божия по лицу всея земли подобны частотию звезд небесных; монастыреве имехом множество... воинство же вооруженно толико по временем имехом... у купцов же богатство и имение... безчисленное...» (с. 221). При Михаиле Федоровиче также, согласно ему, «уставишася церковник чинове и царствия синклиты» (с. 222).
Знание автором библейской истории тоже говорит о его духовном происхождении; о начитанности свидетельствует вероятное знакомство с хронографами3.
Для работы над летописью были привлечены два источника: разрядные книги частной редакции Яновых, с которыми он был как-то связан4, и митрополичьи й патриаршие летописные записи второй половины XVI — начала XVII в. К первому источнику восходят известия сугубо делового характера: росписи воевод, различные служебные назначения, краткие сообщения о военных действиях и т. д. Из второго источника заимствованы статьи повествовательного характера с непременным участием церковных деятелей, часть из них непосредственно посвящена церковным событиям. Компиляция этих разнохарактерных записей произведена довольно грубо. Например, рассказ об учреждении патриаршества (с. 233—234) представляет собой вставку в текст разрядов: перед ней хронологическая путаница и пробел в несколько лет. Далее также отмечены перебои в хронологии. Как известно, патриаршество было учреждено в 1589 г., однако за ним следует сообщение о походе на Москву Казы-Гирея со слов: «Того же году», хотя на самом деле набег состоялся двумя годами позже (с. 234).
3 Изборник славянских и русских сочинении и статей, внесенных в хронографы русской редакции./Собр. и изд. А. Понов. М., 1869. С. 475— 476.
4 О связях летописца с Яновыми и подчеркивании им роли представителей этого рода в различных событиях см.: Буганов В. И., Корецкий В. И. Указ. соч. С. 129, 163. Примеч. 10—14.
35
Хронологические рамки летописца — взятие Казани в 1552 г. и воцарение Михаила Федоровича в 1613 г. Сам памятник был составлен во второй половине 30-х годов XVII в.5 Кроме церковных вопросов, таких, как учреждение патриаршества, он касался целого ряда политических событий второй половины XVI — начала XVII в., оцениваемых, конечно, с церковной точки зрения. Летописец акцентировал внимание на деятельности митрополита Дионисия и патриархов Иова и Гермогена, знал многих представителей духовенства по именам, пользовался церковной терминологией, был хорошо знаком с обрядовыми тонкостями, даже византийскими, он разбирался в деталях церковного пения (многолетье Федору Ивановичу во время венчания на царство: «вос-кликнуша трестрошными гласы з демеством»).
Скорее всего, создавался летописец в окружении патриарха Гермогена: деятельность Гермогена, его политическая прозорливость превозносятся во введении. Если верить летописцу, только он один и возражал против избрания на московский престол королевича Владислава. К его совету, однако, никто не прислушался (с. 221). На деле же боярам удалось относительно легко уговорить патриарха, дав нереальные обещания, что королевич примет православие.
Свидетельства о существовании летописания при Гермогене не единичны. Об этом говорится в патриаршей грамоте 1610 г. Вспоминая о неудачной попытке заговорщиков низложить Василия Шуйского 18 февраля 1608 г., Гермоген замечает, что «и то чюдо в летописцех записали мы, да и прочий не дерзают таковых творити...»6. Возможно, при Гермогене работало сразу несколько летописцев, но их труд из-за смерти патриарха в польском плену так и не был сведен воедино. А. Н. Насонов усматривал следы использования летописца Гермогена в некоторых статьях Хронографа второй редакции в части до 1609 г.7 Фрагменты патриаршего летописания выявлены в составе Латухин-ской степенной книги. Они восходят к летописцу Иосифа, келейника патриарха Иова, продолжившего, очевидно, летописную работу и при Гермогене (см. гл. IV наст. изд.).
Датировать этот памятник патриаршего летописания начала XVII в., использованный в Московском летописце, можно довольно точно. Его автор, сообщая о гибели в 1573 г. во время Ливонского похода кн. Ивана Андреевича Шуйского, далее говорит о сыновьях последнего и их дальнейшей судьбе: «....а осталися у него пять сынов: князь Василей Ивановичь, что был на государстве, князь Андрей Ивановичь, преставился в заточенье, князь Дмитрей Ивановичь, князь Александре Иванович, князь
5 Там же. С. 128.
6 Акты Археографической экспедиции (далее: ААЭ). СПб., 1836. Т. 2. № 169. С. 291.
7 Насонов А. Н. Летописные памятники хранилищ Москвы: (Новые материалы) // Проблемы источниковедения. М., 1955. Т. 4. С. 266—267.
36
Иван Ивановичь» (с. 226). Итак, он уже знает о сведении царя Василия Шуйского с престола в июле 1610 г., но ему еще не известно о его смерти в польском плену 12 сентября 1612 г.8 равно как и о смерти его брата Дмитрия Ивановича, последовавшей через пять дней, хотя смерть кн. Андрея Ивановича в 80-х годах XVI в. им отмечена. Другой хронологической гранью является избрание царем Михаила Федоровича, происшедшее 21 февраля 1613 г.,—это последнее датируемое событие в летописце.
Составитель патриаршего летописца начала XVII в. из церковных кругов, связанный в недалеком прошлом с патриархом Гермогеном, выступил как сторонник Романовых. Интерес к этой боярской фамилии прослеживается на протяжении всего сохранившегося отрывка его произведения. Любопытен рассказ о гибели царевича Дмитрия, первого сына Ивана Грозного и Анастасии Романовны. Он наиболее подробен из всех доныне известных, причем в нем фигурируют двое дядей царевича, бояре Даниил Романович и Василий Михайлович Юрьевы-Захарьины, которые вели под руки злополучную кормилицу, уронившую младенца на сходню, откуда он упал в воду: «и того часа выхватили, и он залился» (с. 229). В официальной Никоновской летописи о гибели царевича говорится вскользь, без упоминания Юрьевых-Захарьиных,— на неприятном для царя факте официальный летописец явно не хотел задерживаться9.
Более подробно изложение дьяка Ивана Тимофеева, но им дана не столь конкретная и несколько другая версия этого трагического происшествия, опять-таки без указания того, что оно произошло в присутствии царевичевых дядей: «...случися вне-запу отроку от рук доилица на воду ниспасти, сном той погру-зившися и ту ангелы душу младенцом подъемшим» 10 11.
Это невольное небрежение, приведшее к гибели «пеленочни-ка», за которого они так держались во время недавней болезни Грозного и, не повлияло, впрочем, в ближайшие годы на карьеру ни Даниила Романовича, ни Василия Михайловича.
В летописце сказано, что во время страшных казней осенью 1575 г. пострадал Никита Романович, которого Грозный «грабил» (с. 226). Данное известие отсутствует в других русских источниках. Но этот факт связан с другими событиями, на которых остановимся ниже.
Наиболее явственно проромановская тенденция летописца проявляется в рассказе о смерти царя Федора Ивановича, даже
8 Цветаев Д. В. Царь Василий Шуйский и места его погребения в Польше, 1610—1910. Москва — Варшава, 1910. Т. 1. С. 93.
9 ПСРЛ. М, 1965. Т. 13, ч. 1. С. 232.
10 Временник Ивана Тимофеева. М.; Л., 1951. С. 20. О смерти царевича Дмитрия в результате болезни говорится в одном церковном «Сказании» XVI в. и в «Истории о великом князе Московском» А. М. Курбского. См.: Тихомиров М. Н. Новый материал об Иване Грозном // Российское государство XV—XVII веков. М., 1973. С. 75; РИБ. СПб., 1914. Т. 31. Стб. 57; см. также: ПСРЛ. СПб., 1914. Т. 20, ч. 2. С. 541.
11 Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного. М., 1960. С. 413.
37
в ущерб патриарху Иову, выступающему в этой сцене доброхотом Бориса Годунова. Обращаясь к умиравшему царю, патриарх настаивал на передаче царского скипетра Борису: «...вручи жезл царствия шурину своему, царицы своея, а нашея государыни брату конюшему и боярину Борису Федоровичи) Годунову, да царствует над нами». На столь категорический призыв, согласно летописцу, «царь же мало помолчав, рече: „Брат Федор44» (с. 235). указав тем самым на Федора Никитича, отца Михаила Федоровича, приходившегося последнему царю из рода Калиты двоюродным братом по материнской линии.
В Новом летописце в главе 57 «О преставлении царя Федора» напористость Иова, ратовавшего за кандидатуру Бориса, сглажена. Не приписывается царю и прямое указание на Федора Никитича как на своего преемника. На вопрос патриарха: «Кому сие царство и нас, сирых, приказываешь и свою царицу?» — царь ссылается на божью волю 12.
Итак, можно предполагать, что рассматриваемый летописец, ставший одним из главных источников для составителя 30-х годов XVII в., возник в конце 1612 —начале 1613 г. в обстановке избирательной борьбы, решившейся в пользу Романовых, сторонником .которых был его автор, в недавнем прошлом связанный с патриархом Гермогеном.
Начинался он, по-видимому, с довольно подробного описания того, что произошло следом за взятием Казани. Когда казанского царя Едигера привели «связанного» в государев стан, то Грозный с кн. Владимиром Андреевичем Старицким и со всеми боярами пошел «к церкви полотняной и молебное совершив», и лишь затем произнес речь, целиком выдержанную в церковном духе. Такова же и речь В. А. Старицкого. Даже плененный Едигер в своей ответной речи, переведенной Грозному, ссылался на волю христианского бога: «Видим сами мы смерть свою, волен бог да ты, государь; велишь казнити, готовы; милость покажешь, живот дашь, вцдят, твоя же воля» (с. 224). Приведенные в летописце «речи» существенно отличаются от помещенных в известных сводах времени Ивана Грозного — Летописцё начала царства, Никоновской летописи и в Казанском летописце13, но, как и в перечисленных памятниках, в них чувствуется рука церковного писателя.
Далее, в дошедшем до нас тексте Московского летописца отсутствует целая тетрадь, где, очевидно, рассказывалось в числе других событий об опричнине Ивана Грозного и походе Девлет-Гирея на Москву в 1571 г. Об этом можно заключить из следующих слов летописца в описании Молодинского сражения 1572 г.: «О судеб твоих, владыко, и милости твоея, царю небесный! Како сильнии падоша, а немощнии препоясашася силою, не до конца
<2 ПСРЛ. М., 1965. Т. 14. С. 49.
13 ПСРЛ. Т. 13, ч. 1. С. 219—222, то же. СПб., 1903. Т. 19. С. 163—168;
То же. М, 1965. Т. 29. С. 108—109.
38
на ны прогневася, но избаьи нас от агарянского насилия, в первый же приход оскорби, ныне же обрадова!» (с. 225). Следовательно, ранее говорилось о первом походе Девлет-Гирея 1571 г., когда русские понесли поражение и хан сжег столицу. Здесь же указано на наличие в государевом войске «земских и опришли-ных дворян и детей боярских» (с. 224). Такое подразделение без предшествующего известия об учреждении опричнины было бы для читателя совершенно непонятно.
К сожалению, начало рассказа о Молодинской битве не сохранилось, Повествование начинается известием о намерении крымского хана обойти русские полки, стоявшие под Серпуховом, и двинуться к Москве 14.
Из описания Молодинской битвы можно опять-таки сделать вывод о среде, в которой слагались источники Московского летописца. Здесь сказано, что гонцы с известием о победе, помимо Великого Новгорода, где находился в это время Грозный, были посланы и в Москву? «А к Москве к митрополиту Кириллу Московскому и всеа Росии и к боярину и воеводе ко князю Юрью Ивановичю Токмакову сказати велели же» (с. 225). Выдвижение на первое место митрополита по сравнению с боярином и воеводой, которому была вверена Москва в отсутствие царя, ведет нас к митрополичьему окружению. В Пискаревском же летописце указан лишь Ю. И. Токмаков, а о митрополите не упомянуто 15. Со слов этих гонцов, находившихся под живым впечатлением от только что происшедшей битвы, в митрополичьем окружении и был составлен рассказ о победе на Молодях, содержащий такие подробности, которые отсутствуют в других повествованиях об этом сражении. Не исключена, впрочем, возможность того, что составитель воспользовался каким-то готовым повествовательным источником.
Большой интерес представляют известия летописца о драматических событиях осени 1575 г. Тогда Иван Грозный созвал земский собор, на котором возникли острые разногласия между царем и частью представителей господствующего класса. Ряд высших церковных иерархов и дворян подали коллективное челобитье, вызвавшее гнев царя. Начались казни. Номинальным главой государства был сделан крещеный татарский царевич Симеон Бекбулатович, поставленный «великим князем всея Русии». Произошел рецидив опричнины16. Однако в силу крайней
14 О сражении на Молодях в 1572 г. и о новых данных, сообщаемых о нем в Московском летописце, см.: Буганов В. И., Корецкий В. И. Указ. соч. С. 131. См. также: Буганов В. И. Документы о сражении при Молодях в 1572 г. // Исторический архив. 1959. № 4. С. 174—177; Он же. Повесть о победе над крымскими татарами в 1572 г. // Археографический ежегодник за 1961 год. М., 1962; Бурдей Г. Д. Молодин-ская битва 1572 г. // Из истории межславянских культурных связей. М., 1963. С. 59 и др.
15 Материалы по истории СССР. М., 1955. Вып. 2. С. 80.
16 Корецкий В. И. Земский собор 1575 г. и частичное возрождение опричнины // Вопросы истории. 1967. № 5. С. 34—39; Он же. Земский собор
39
скудости источников многое здесь до сих пор оставалось загадочным, давало возможность различным толкованиям 17.
Н. И. Павленко пытается по-разному толковать выражения: «для собору» в разрядных книгах пространной редакции, употребленное при вызове на земский собор воевод и «больших дворян» из войска и южных городов в Москву, и «в соборе» в приходо-расходных книгах Иосифо-Волоколамского монастыря. Он, как и Э. Халберт, склонен понимать слова разрядной книги «для собору» как «сбор военачальников на совещание в Москву накануне наступления глубокой осени и зимы, когда практически исчезла опасность татарского вторжения» 18. И до 1575 г. и после военные совещания созывались. Привлекает внимание совещание кн. М. И. Воротынского, посвященное организации обороны южных границ, но термин «для собору» при этом не встречается. Если бы Н. И. Павленко и Э. Халберту удалось отыскать в разрядных книгах какие-либо другие упоминания выражения «для собору» при созыве военных совещаний, то их возражение получило бы обоснование.
Запись в приходо-расходных книгах Иосифо-Волоколамского монастыря от 8 сентября 1575 г., согласно которой в это время собирались по монастырям деньги — «давати владыком на корм», позволяет заглянуть в предысторию Земского собора 1575 г.19 Возможно, в первой половине сентября «владыки» уже были в Москве и земскому собору предшествовал церковный. Столкнувшись с сопротивлением духовных иерархов, не желавших расстаться со своими богатствами, царь в конце сентября пошел на созыв земского собора. Расходная память, поданная 30 декабря 1575 г. старцем Гурием Ступишиным, говорит об участии игумена Иосифо-Волоколамского монастыря Евфимия и его самого в работе освященного собора, являвшегося частью земского собора («как жил на Москве с ыгуменом в соборе») 20.
Осуществленная нами публикация отрывков из приходо-расходных книг Иосифо-Волоколамского монастыря должна рассе-
1575 г. и поставление Симеона Бекбулатовича «великим князем всеа Русии» // Исторический архив. 1959. № 2. С. 149.
17	Павленко И. И. К истории земских соборов XVI в. // Вопросы истории. 1968. № 5. С. 98—100.
18	Павленко И. И. Указ. соч. С. 99. Следом за Н. И. Павленко, повторяя в основном его аргументацию в отрицании земского собора 1575 г., идут А. А. Зимин и Л. В. Черепнин. См.: Зимин А. А. Иван Грозный и Симеон Бекбулатович в 1575 г. // Из истории Татарии. Казань, 1970. Вып. 4. С. 150—154; Черепнин Л. В. Земские соборы Русского государства в XVI—XVII вв. М., 1978. С. 115—118. Э. Халберт расходится во мнениях по вопросу о соборе 1575 г. с Дж. Калпеппером. См.: Culpepper J. The Kremlin Execution of 1575 and the Enthranement of Simeon Bekbulatovich // Slavic Review. 1965. Vol. XXIV. N 3. P. 503—506; Hulbert E. The Zemskii Sobor of 1575: A mistake in translation // Slavic Review. 1966. N 2. P. 320—322.
19	Корецкий В. И. Материалы по истории земского собора 1575 г. и о поставлении Симеона Бекбулатовича «великим князем всеа Руссии» // Археографический ежегодник за 1969 год. М., 1971. С. 303.
20	Там же.
40
ить сомнение Н. И. Павленко, увидевшего противоречие в том, что в первом случае «владыке (нужно «владыком».— В. К.) на корм» в Москву посылалось из монастыря 10 алтын, а в другом была предъявлена «память резходная (так!—В. Л*.)» на грандиозную сумму в «100 рублев 22 алтына 4 деньги» 21.
В данном случае мы имеем дело с совещанием соборного типа, в котором принимали участие освященный собор и Боярская дума. Термин «собор» к этому совещанию не применяется. Запись о совещании 3 мая 1601 г. следует сравнить с записью от 15 мая 1604 г., оставшейся до последнего времени вне поля зрения историков. По получении тревожных известий из Крыма от русских послов о готовящемся набеге на Русь Казы-Гирея «и говорили государь, царь и великий князь Борис Федорович всеа Русии и его царсково величества сын государь, царевич Федор Борисович всеа Русии на соборе отцу своему и богомольцу Иеву, патриарху Московскому и всеа Русии, и митрополитом, и архиепископом, и епископом, и всему освященному (очевидно, пропущено: собору.— В. К.), и бояром, и приказным людем, и дворяном...» 22. Здесь упомянуты, помимо участников предыдущего совещания 1601 г., не только приказные люди, но и дворяне. Именно присутствие последних и делает это совещание 1604 г. земским собором. Отсюда и появление в официальной разрядной книге термина «собор» уже в смысле земского.
Но такая же ситуация получила отражение и в разрядной записи осени 1575 г. Вызов в столицу дворян наряду с членами Боярской думы и освященного собора, о чем становится известным из монастырских приходо-расходных книг, и привел к тому, что мы впервые встречаемся в разрядных книгах с термином «собор», который следует охарактеризовать как земский.
Надо учесть, что во второй половине XVI в. в России насчитывалось, по данным С. Б. Веселовского, не менее 200 монастырей 23, так что если деньги «на корм владыком», приехавшим на собор, поступили даже и не изо всех монастырей, то и тогда сумма по тем временам получилась бы немалая. Накануне собора 1580 г. монастыри также обеспечивали провиант для «владык». В приходо-расходных книгах Иосифо-Волоколамского монастыря под 14 декабря 1579 г. помещена следующая запись: «Куплено на Москве казанскому архиепископу и резанскому колачей на гривну. Посылали к ним с кормом» 24. В записи за 30 декабря видно, что деньги были потрачены игуменом и старцем, принимавшими участие в работе земского собора 1575 г., не столько
21 Там же.
22 Разрядные книги 1598—1638 гг. М., 1974. С. 160. Курсив мой.—В. К.
23 Веселовский С. Б. Монастырское землевладение в Московской Руси во второй половине XVI в. // Исторические записки. М.; Л., 1941. Т. 16. С. 100.
24 Архив Ленинградского отделения Института истории СССР (далее: ЛСЙ1И СССР). Коллекция рукописных книг. Приходо-расходная книга Иосифо-Волоколамского монастыря. № 3. Л. 132.
41
на себя (на мелкую покупку разошлось всего 1 руб. 30 алт. 1 ден.), сколько на подарки Грозному (76 руб. 10 ден.) и монастырские нужды.
Выражение «в собор» встречается в приходо-расходных книгах Иосифо-Волоколамского монастыря и под 26 декабря 1579 г. Тогда старец Гурий Ступишин также поехал с игуменом «в собор». М. Н. Тихомиров, впервые обративший внимание на эту запись, счел возможным пояснить выражение «в собор» как «на собор» 25, подразумевая собор 1580 г., ограничивший монастырское землевладение.
Если Н. И. Павленко и в какой-то мере А. А. Зимин с различного рода оговорками допускали возможность созыва осенью 1575 г. церковного собора, то Л. В. Черепнин обходил этот вопрос молчанием.
Н. И. Павленко указывает на употребление в «Словаре» И. И. Срезневского слова «собор» в 16 различных смыслах, но упускает из виду, что среди них нет употребления его в смысле земского собора. Это новшество второй половины XVI в. Соборная терминология во второй половине XVI в. еще не определилась, как не конституировалось окончательно и само учреждение. В одних ^случаях современники писали «на собор» (новгородский летописец), в других — «для собору» (официальная запись разрядной книги); для приходо-расходных книг Иосифо-Волоколамского монастыря характерны выражения «в собор», «в соборе».
Было бы полезно пристальнее присмотреться к «соборной» терминологии разрядных книг* В этом плане несомненный интерес представляет официальный «Государев разряд» 1604 г., где помещена запись о том, что «майя в 3 день (1601 г.—В. К.) у государя, царя и великого князя Бориса Федоровича всеа Русин и у сына его у государя, царевича князя Федора Борисовича всеа Русин был в передней избе патриарх Пев и митрополиты, и архиепискупы, и епископы, и архимандриты, и игумены, и бояре все» 26. На этом совещании Борис Годунов упрекал бояр, которые против крымского хана Казы-Гирея «промышляют худо и оплошно», в нерадении. Было приговорено в предполагаемом южном походе служить «без мест».
Итак, Н. И. Павленко и другие исследователи, оспаривающие вывод о созыве осенью 1575 г. в Москве земского собора, не смогли сколько-нибудь удовлетворительно объяснить ни появление в это время впервые в разрядных книгах пространной редакции, признанной лучшей, термина «собор» (в 1571 г. в связи с совещанием об обороне он не употреблялся, так же как и производимый этими исследователями от него термин «сбор»), ни того, чем же был вызван приезд осенью 1575 г. в столицу
25 Тихомиров М. Н. Монастырь — вотчинник XVI в. // Исторические за-писки. М., 1938. Т. 3. С. 143.
м Разрядные книги 1598—1638 гг. С. 103; см. также: Буганов В. И. Разрядные книги последней четверти XV — начала XVII в. М., 1962. С. 115. Примеч. 207.
42
представителей освященного собора, который составлял часть собора земского. Не получил объяснения в их трудах и тот факт, что казни осени 1575 г. захватили именно тех лиц, которые по своему положению должны были принимать участие в работе земского собора.
Источники, повествующие о событиях второй половины XVI в.,— Пискаревский и Соловецкий летописцы — ничего не говорят, чем были вызваны казни. Одна из версий Пискаревского летописца о причине поставления Симеона Бекбулатовича «великим князем всеа Русии» носит явно легендарный характер, другая до последнего времени не поддавалась расшифровке. Даниил Принц, указывая цифру казненных — 40 дворян, ограничивается, очевидно, официальной версией — заговор на жизнь царя 27. В беседе с английским послом Даниилом Сильвестром в ноябре 1575 г. сам Грозный заявил, что «поводом» к передаче власти «в руки чужеродца» «были преступные и злокозненные поступки наших подданных, которые ропщут и противятся нам за требование верноподданнического повиновения и устрояют измены против особы нашей» 28.
Но в чем заключались «преступные и злокозненные поступки» подданных, чем вызвалось их сопротивление царю, какие формы оно приняло — обо всем этом царь предпочел умолчать. Ни словом не обмолвился он ни о земском соборе, ни о казнях. Тем большую ценность представляют сообщения Московского летописца, проливающие свет на трагедию, разыгравшуюся осенью 1575 г. и закончившуюся невиданным еще в русской истории политическим маскарадом. Согласно летописцу, наречение Грозным на великое княжение Симеона Бекбулатовича было вызвано враждебным отношением царя к своему старшему сыну, подозреваемому им в намерении лишить его власти и самому занять царский престол («мнети почал на сына своего царевича Ивана Ивановича о желании царьства»). Поставляя Симеона Бекбулатовича «великим князем всеа Русии», Грозный воздвигал преграду на пути к власти старшему сыну («и восхоте поставити ему препону, нарек на великое княжение царя Семиона Бекбула-това» (с. 226).
Действия царя, отдававшего явное предпочтение татарскому царевичу, незадолго перед тем крещенному, перед собственным сыном, вызвали протест со стороны части высокопоставленных представителей господствующего класса: «Елпцы же супротив сташа, глаголюще: ,,Не подобает, государь, тебе мимо своих чад иноплеменника на государство поставляти“» (с. 226). Мы имеем здесь дело с коллективным обращением непосредственно к царю. Таким образом, известие Дж. Горсея об обращении участников земского собора 1575 г. («великого со всех провинций со-
2? ЧОИДР. М., 1876. Кн. 3. С. 29.
28 Толстой Ю. Первые сорок лет сношений между Россией и Англиею, 1553-1593. СПб., 1875. С. 182.
43
брания в консистории св. духа (Успенском соборе.— В, Я.») с «актом» или «грамотой» — коллективным челобитьем 29 — получило наконец подтверждение в русском летописце, составленном, как, увидим, современником и, возможно, очевидцем многих событий. «Возъяряся» на «ставших супротив», Грозный предал их жестоким казням.
Сравнение перечня казненных, помещенного в Московском летописце, с Пискаревским и Соловецким заставляет отдать решительное предпочтение ему. Если в Пискаревском летописце приведены только имена казненных бояр, стольников и окольничих, то здесь указаны и их отчества; названы по именам новгородский архиепископ Леонид, архангельский протопоп Иван (во всех других нарративных источниках имя его отсутствует; указан род казни, которой он подвергся: царь «посадил в воду»), чудов-ский архимандрит Евфимий (в Пискаревском летописце — отсутствует; в Соловецком неверно — «Еустафия»). Среди казненных впервые названы дворяне, и один из них, по имени Григорий Мещерский, выполнял в начале 70-х годов важные дипломатические поручения. В Соловецком летописце говорилось о казни дьяка Семена Мишурина. В Московском наряду с ним упомянут дьяк Дружина Володимеров, возглавлявший Разбойный приказ. В свое время было высказано предположение о казни этого дьяка осенью 1575 г. вместе с рядом других видных государственных деятелей, упомянутых в синодиках и исчезнувших около 1575 г. из разрядных книг, актов и других документов30. Теперь это предположение подтвердилось.
Наибольшая полнота перечня казненных, точность в передаче их имен и отчеств, описание обстановки, при которой совершались казни, упоминание о «грабеже» царем Никиты Романовича, одного из ближайших родственников царевича Ивана Ивановича по материнской линии31, повышают доверие и к другим сообщаемым Московским летописцем сведениям. Некоторые приведенные детали свидетельствуют об авторе как современнике описываемых событий, выходце из духовных лиц, близком к митрополитам, а затем патриархам, очевидце торжественных церковных церемоний и важных государственных актов. Так, он отметил,
29 Гор сей Дж. Записки о Московии XVI века. СПб., 1909. С. 36—37. Перевод А. А. Севастьяновой слов «А high and provincial convocation» как «высокий областной собор» не меняет существа дела, ибо «высокий областной» и означает не что иное, как собрание в Москве представителей областей, т. е. земщины. См.: Севастьянова А. А. Записки Джерома Горсея о России в конце XVI — начале XVII в.: Разновременные слои источника и их хронология // Вопросы историографии и источниковедения отечественной истории. М., 1974. С. 101.
30 Корецкий В. И. Земский собор 1575 г. и частичное возрождение опричнины. С. 36.
31 Об ограблении Грозным двора Никиты Романовича, находившегося вблизи Английского подворья в Москве, помимо Московского летописца, говорит только Горсей. См.: Севастьянова А. А. Указ, соч, С. 107—108.
44
что Грозный, возведя Семиона Бекбулатовича «на великое княжение», а себя назвав «князем Московским», «и к образом при-пущал прикладыватьца наперед себя Семиона и к митрополиту благославлятися также наперед» (с. 226). Перечислив казненных, автор, в отличие от Пискаревского летописца и в соответствии с Соловецким, назвал сначала имена высших церковых иерархов, а затем уже светских высокопоставленных лиц.
Ярко описано им поведение Грозного в Боярской думе, на заседании которой он мог присутствовать, находясь в митрополичьей свите. На следующий день после того, как Грозному с сыном была «сказана» служба от имени «великого князя» Семиона Бекбулатовича разрядным дьяком Василием Щелкаловым, ими была подана челобитная, текст которой приведен летописцем: «Государю великому князю Семиону Бекбулатовичю всеа Русии. Бьют челом князь Иван Васильевичь московской и сын мой князь Иван Ивановичь: Сказана нам твоя государева служба на берег, и те [бе] бы нас пожаловать на подъем, как тебе бог известит» (с. 226).
До сего времени была известна лишь одна челобитная Грозного Симеону Бекбулатовичу от 30 октября 1575 г., посвященная перебору служилых людей и организации «удельного» двора32. Теперь в распоряжение исследователей поступает новая челобитная Грозного, свидетельствующая о его интересе к финансовой стороне дела. Государева казна была пуста. Служилым людям нечем было платить. В ответ на требование царя, облеченное в столь уничижительную форму, Семион Бекбулатович «пожаловал» ему «на подъем» 40 тыс. руб.— огромную по тому времени сумму (в 1565 г. при организации опричнины царь потребовал с земщины «на подъем» 100 тыс. руб.) 33. Но при этом надо иметь в виду, что эти 40 тыс. руб. предназначались лишь для ка;|ужского похода 1576 г., а предстоял еще ливонский поход 1577 г., на который нужны были уже поистине грандиозные затраты. Между тем в середине 70-х годов страна стояла па краю хозяйственной катастрофы. Центральные и северо-западные районы были разорены, крестьяне «разбредались», вотчины и поместья служилых людей пустели. Экономически еще крепкий Русский Север попал в «удел», и о том, как там собирались подати, красноречиво говорит грамота Грозного на Двину от 19 ноября 1575 г., обнаруженная С. О. Шмидтом34. Следовательно, львиная доля платежей должна была пасть на духовенство, сохранившее большие богатства. С вводом в научный оборот нового челобитья Ивана Грозного с требованием денег доверие к известиям Горсея и Флетчера об изъятии у церкви крупных сумм именно во время правления Симеона Бекбулатовича, которые пы
32 Послания Ивана Грозного. М.; Л., 1951. С. 195—196.
33 ПСРЛ. М., 1965. Т. 13, ч. 2. С. 396.
34 Шмидт С. О. Неизвестные документы XVI в. // Исторический архив. 1961. № 4. С. 155—156.
45
тается взять под сомнение С. М. Каштанов, значительно повышается 35 36.
Приведенные материалы дают возможность, наконец, более конкретно судить о том, что же произошло на земском соборе 1575 г. Повестка его неизвестна, но с большой долей вероятности можно заключить, что в центре его внимания, как и предыдущего собора 1566 г. и последующего 1580 г., установленного М. Н. Тихомировымзг>, стояли вопросы продолжения Ливонской войны и изыскания необходимых для этого денежных средств. На соборе 1575 г. часть дворянства, представлявшая видных государственных деятелей, начинавших понимать всю тяжесть обстановки в стране, а также некоторые высшие церковные иерархи, материальные интересы которых существенно затрагивались, вероятно, отказались одобрить планы царя, упрямо ведшего страну к катастрофе. Как можно заключить из Московского летописца, в их среде появилась даже мысль заменить на престоле Грозного его старшим сыном. Царь незамедлительно* предпринял контрмеры, носившие в какой-то мере провокационный характер. В этом плане весьма любопытно известие Пискаревского летописца, до сего времени непонятное, что, поставляя > Симеона Бекбулатовича «великим князем всея Русии», царь «искушал люди: что молвы будет в людех про то» 37. Возможно, что Грозный, столкнувшись с противодействием своим планам и растущими симпатиями в пользу Ивана Ивановича, действительно объявил на земском соборе о своем решении поставить во главе государства Симеона Бекбулатовича, чтобы продемонстрировать самодержавный характер своей власти и свое твердое намерение искать решения интересующих его вопросов на новых путях. Тем самым он ускорил трагическую развязку.
Представители самых различных слоев господствующего класса, в том числе бывшие видные опричные деятели, пользовавшиеся молчаливой поддержкой высших правительственных лиц и Романовых* считали, что это предложения царя не только нарушает их материальные интересы, но и затрагивает их национальное достоинство и старинные традиции. Они выступили с коллективным челобитьем, в котором недвусмысленно заявили царю, что если он уж хочет опять разделить государство и уйти «на удел», то великое княжение должен передать не иноплеменнику, а своим «чадам», подразумевая, конечно, Ивана Ивановича. Грозный жестоко подавил это выступление, расценив его как «заговор», «мятеж»/покушение па свою жизнь. Высшие деятели в го
35 Каштанов С. М. О внутренней политике Ивана Грозного в период «великого княжения» Семиона Бекбулатовича // Труды Моск. гос. ист.-арх. ин-та. 1961. Т. 16. С. 427—462; Он же. К вопросу об отмене тарханов в 1575/76 г. // Исторические записки. М., 1965. Т. 77.
36 Тихомиров М. Н. Сословно-представительные учреждения (Земские соборы) в России XVI века. // Российское государство XV—XVII веков. М. 1973. С. 60—62.
37 Материалы по истории СССР. Вып. 2. С. 82.
46
сударстве были запуганы. Но свидетельству Пискаревского летописца, на их дворы «метали» головы казненных38.
По Н. М. Карамзину, это была последняя — «шестая эпоха» казней. В дальнейшем к массовым казням Грозный не прибегал. Феодальная оппозиция уже не решалась выступать по коренным вопросам внутренней и внешней политики. Опа была обезглавлена.
Горсей писал, что царь короновал Симеона Бекбулатовича «без согласия бояр» 39. Московский летописец свидетельствует о том, что он совершил этот акт вопреки противодействию довольно широких слоев господствующего класса. Он не тронул пока Ивана Ивановича, возможно и не принявшего активного участия в вспыхнувшей борьбе. Но подозрение к нему не покидало царя. Поэтому роковой удар Грозного, поразивший старшего сына в 1581 г., когда обстановка по сравнению с 1575 г. осложнилась еще более, когда вновь могли оживиться надежды на царевича, не был уж таким случайным, как представлялся до сих пор историкам40.
О смерти царевича в летописце сказано бегло (с. 228—229). Зато рассказ о посольстве А. Поссевино подробен и содержит данные, неоспоримо свидетельствующие о возникновении челобитья в окружении митрополита Дионисия. Особенно показательно в этом отношении сообщение летописца о столкновении митрополита с царем по вопросу допуска папского посла в Успенский собор для его осмотра, верх в котором взял митрополит: «И говорил римской посол с государемь о вере и бил челом, чтоб ему быть у пречистыя Богородицы в большем соборе смотрити церковный красоты. И государь ему велел быти. И митрополит Део-нисей пустить его не велел, что крестного знамения па себя не положил» (с. 228).
Вопрос об осмотре Поссевино русских храмов, монастырей и его присутствии на богослужениях возник сразу же после переезда им границы. В Смоленск к епископу Сильвестру митрополитом Дионисием была направлена грамота от 1 августа 1581 г., в которой сообщалось, что этот вопрос рассматривался церковным собором («и мы, сыну, со государевыми богомольцы со владыки и со архимандриты и со игумены о том поговорили соборне») и был решен отрицательно 41. Смоленскому епископу рекомендовалось говорить Поссевино, что ему «у тебя и в соборней церкви до государства указу быти не вместно, потому занеже у государя город украйной, а будет с ним люди иных земель, которые они веры, а того не ведомо: а как даст бог, будет папин посланник »
38 Там же. С. 81.
39 Горсей Дж. Указ. соч. С. 30—31.
40 Такой крупный исследователь, как Н. П. Лихачев, видел в убийстве царевича «нечаянное бедствие». См.: Лихачев Н. П. Дело о приезде Антония Поссевина // Летопись занятий Археографической комиссии 1888-1894 года. СПб., 1903. Вып. 2. С. 214.
41 Труды Киевской духовной академии. Киев, 1865. Т. 1. С. 240.
47
у государя царя нашего и великого князя, и пойдет от государя назад; и государь царь и великий князь велит о всем о том тебе, сыну, тогда указ учинити» 42. Однако Поссевино был приглашен Сильвестром в соборный храм на литургию, несмотря на митрополичье указание и приговор русских духовных иерархов, причем епископ заявил, что «совершает литургию и приглашает римское посольство по приказанию царя» 43. Итак, царь, заинтересованный в успехе переговоров, настоял на своем, вопреки мнению церковного собора его приказание оказалось решающим для Сильвестра. Игнорирование Грозным приговора церковного собора во главе с митрополитом не могло не обострить отношений между ними. Эти противоречия наиболее остро проявились во время подготовки «прения» (диспута) о вере, на котором настаивал Поссевино. Царь, не собиравшийся, конечно, делать каких-либо уступок по религиозным вопросам, предложил прислать к нему письменные тезисы и обещал показать папскому послу торжественное богослужение в Успенском соборе 44.
Со своей стороны, митрополит также должен был определить свое отношение к предстоящему диспуту. С этой целью им был созван новый церковный собор, о котором мы узнаём из кратких русских летописцев, один из которых был известен Н. М. Карамзину 45. В своих Записках Поссевино представлял дело таким образом, что русские епископы, прочитав его сочинение, «сделались безмолвны», а один из них даже согласился с ним46. В действительности же, очевидно, было принято решение не вступать в дискуссию о вере и подтверждено решение не пускать Поссевино в русские храмы и главный из них — Успенский собор. Дискуссию о вере пришлось вести одному Грозному. Но сообщение Поссевино о каких-то разногласиях, обнаружившихся на этом церковном соборе, получает подтверждение в русских источниках. Тогда была изобличена «ересь» ростовского архиепископа Давида, а сам он лишен сана и сослан «в монастырь под начал, дондеже в чувство приидет» 47.
Привлекает внимание помещенное в Московском летописце известие о насильственной смерти Грозного.
18 марта 1584 г. 53 лет от роду внезапно за игрой в шахматы умер царь Иван Васильевич Грозный.
Официальная версия смерти Грозного возникла вскоре после его кончины, ибо вопрос был жгучий, тесно связанный с политической борьбой, сразу же вспыхнувшей в правящих верхах. Первые следы этой версии мы находим в летописных отрывках, ведшихся в начале царствования Федора, призванных продол
42 Там же.
43 Там же. С. 238—239.
44 Там же. С. 374.
45 Карамзин Н. М. История государства Российского. СПб., 1852. Т. 9. Примеч. 627.
46 Труды Киевской духовной академии. Т. 1. С. 374. Примеч. 1.
47 См. об этом подробнее гл. IV наст. изд.
48
жить официальную летопись, прерванную во время опричнины. О смерти Грозного в них говорится в связи с венчанием на царство Федора. Это отрывки № 7—8, продолжающие список так называемой Александро-Невской летописи, в верхней половине л. 540 дана миниатюра с изображением венчания на царство Федора 31 мая и помещен текст следующего обращения его к митрополиту, властям и боярам: «... судом божиим отец наш блаженные памяти великий государь царь и великий князь Иван Васильевичь всеа Росия самодеръжец оставль земное царьство и приим анггельскии образ и отъиде на небесная, а меня сына своего благословил всеми своими великими государьствы Росии-скаго царьствия» 48.
В речи Федора после венчания эта версия получает еще более развернутый вид: «...о преосвященный богомолец наш Дионисей митрополит всеа Русии. Божиим изволением прародители наши великие государи детей своих благословляли Росинским царьст-вом и великим княжеством. И отец наш блаженные памяти великий государь царь и великий князь Иван Васильевичь всея Росии самодержец оставль земное царьство... а меня сына своего благословла великими государьствы... И велел мне на те великие государьства венчатися царьским венцом и диадимою по древнему нашему чину» 49.
Настойчиво повторяясь, версия о прижизненном пострижении и благословении Федора умирающим Грозным вкладывается в уста митрополита Дионисия и царицы Ирины, чем подчеркивается ее злободневность 50.
То, что официальная версия возникла рано, подтверждается соборным приговором об отмене тарханов от 20 июля 1584 г., где она воспроизведена почти дословно: «...божьим судом великий государь, блаженные памяти благочестивый царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии, во иноцех ИонЦ, оставль земное царство, отьиде в небесное царство; а по благословенью отца своего, великий государь, благочестивый царь и великий князь Феодор Иванович, всеа Русии самодержец, взем скифетр Росийскаго царствия...» 5i.
Наиболее четко официальная версия была сформулирована патриархом Иовом в «Повести о честном житии царя и великого князя Федора Ивановича всея Русии». Она гласила, что когда «благоверный царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии преиде в пятьдесят третьее лето возраста своего, случися ему велия болезнь, в нейже проувидев свое к богу отшествие, вос-прият великий ангельский образ и наречен бысть во иноцех Иона, и посем вскоре остави земное царьство, ко господу отъиде лета 7092 [1584]-го, марта в 19 день; и по преставлении своем вру
48 ПСРЛ. Т. 29. С. 219.
49 Там же. С. 222. Курсив мой.— В. К.
50 Там же. С. 222—223.
51 Собрание государственных грамот и договоров (далее: СГГиД). М., 1813. Ч. 1. № 202.
49
чив превеликий скифетр Росийскаго самодержавного царствия и свой царьский престол предаст благородному сыну своему благочестивому и христолюбивому царю и великому князю Федору Ивановичю всеа Русии» 52. Эта версия, иногда вплоть до ошибки в дне смерти Ивана IV, была воспринята авторами сказаний о Смутном времени53. Повторил ее в своих мемуарах архиепископ Арсений Елассонский, прижившийся на Руси грек. Он писал, что Грозный «оставил царство сыну своему Федору еще при жизни и постригся в монахи» 54. В несколько модифицированном виде находим эту версию и в Новом летописце, составленном при дворе патриарха Филарета в 1630 г. Здесь говорится о том, что после того, как царь увидел знамение на небе, предвещавшее, по его толкованию, собственную смерть, он «мало время спустя, тое же зимы впаде в недуг в тяжек и узнав свое отшествие к богу и повеле митрополиту Деонисию себя постричи, и нарекоша имя ему Иона. На царство же Московское благослови царствавати сына своего царевича Федора Ивановича, а сыну своему менше-му царевичю Дмитрею Ивановичю повеле дать удел град Углечь со всем уездом и з доходы. Сам же отдаде душу свою к богу марта в 18 день, на память святаго отца нашего Кирила Еро-салимского» 55.
Итак, согласно официальной версии, смерть Грозного была естественной. Царь, впав в тяжкую болезнь и предчувствуя свою скорую кончину, приказал постричь себя (по известию Нового летописца, самому митрополиту Дионисию, что, как увидим, не соответствовало действительности) в монахи, очевидно, покаявшись в своих грехах и отдав последние распоряжения о престолонаследии и устроении государства: Федора, как старшего сына, благословил на царство, а младшему, Дмитрию, выделил удел.
Эту версию без каких-либо сомнений приняли Н. М. Карамзин и G. М. Соловьев 56. Она прочно вошла в историческую литературу. Ее придерживался С. М. Середонин57. С. Б. Веселовский — глубокий исследователь, прекрасный знаток эпохи Грозного — писал о ходивших «темных слухах», что царь был
52 ПСРЛ. Т. 14. С. 2. Достоверность дня смерти Грозного — 18 марта — подтверждается надгробной плитой, на которой эта дата высечена, и записью в троицком пергаменном синодике 1585 г. См.: Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. ОР. Ф. 173. II. № 226. Л. 312.
53 Буганов В. И., Корецкий В, И., Станиславский А. Л. «Повесть како отомсти» — памятник ранней публицистики Смутного времени // ТОДРЛ. Л., 1974. Т. 28. С. 241; Сказание о Гришке Отрепьеве // РИБ. СПб., 1909. Т. 13. Стб. 713—714.
54 Дмитриевский А. Архиепископ Елассонский Арсений и его мемуары из русской истории по рукописи Трапезундского Сумелийского монастыря. Киев, 1899. С. 76.
55 ПСРЛ. Т. 14. С. 34—35.
56 Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 9. С. 436; Соловьев С. М. История России с древнейших времен. М., 1960. Кн. 3. С. 704; М., 1960. Кн. 4. С. 192.
57 Середонин С. М. Сочинение Джильса Флетчера «Of the Russe Common Wealth» как исторический источник. СПб., 1891.
50
задушен своими любимцами — Б. Бельским и Б. Годуновым, полагая, что ничего невероятного в этой версии нет 58. Оброненное мимоходом, это замечание о насильственной смерти Грозного от рук своих приближенных не получило развития ни в его собственных трудах (к возможности проверки этой версии С. Б. Веселовский относился скептически), ни в работах других историков. После него только О. А. Яковлева признавала смерть Грозного насильственной 59.
Р. Г. Скрынников, автор последнего биографического очерка о Грозном, решительно отвергает подобное предположение, относя его на счет легенд, сочиненных после кончины царя60. Однако выявленные в последние годы исторические источники, прежде всего летописные, заставляют отнестись ко второй, неофициальной версии о смерти Грозного с вниманием и рассмотреть всю совокупность материалов, с ней связанных.
В Московском летописце наряду с официальной версией мы впервые в истории русского летописания встречаемся и с неофициальной версией смерти Грозного. Наличие в Московском летописце сразу двух версий смерти Грозного объясняется его сложным составом, механическим соединением, как и в данном случае, двух видов источников — разрядных записей частной редакции дворян Яновых и фрагментов митрополичьего летописания второй половины XVI в., о чем говорилось выше. Для первого источника характерны неверная дата смерти Ивана IV и отсутствие указания на его насильственную смерть: «Лета 7089 [1581]-го в великий пост в четвертую суботу преставися царь и великий князь Иван Васильевичь всеа Русии, был на государстве много лет, а был женат 7-ма браками» (с. 229). Далее приводится перечень жен Грозного с пропуском Василисы Мелентьевой, с которой царь не венчался, а брал у церкви лишь разрешение на «сожительство», и детей от них с -краткими упоминаниями о дальнейшей судьбе тех и других. Исключение составляет пространное оригинальное сообщение о гибели первенца Ивана IV от Анастасии Романовны, царевича Дмитрия в водах Шексны в мае 1553 г., представляющее, по-видимому, вставку. Про последнего сына Грозного, царевича Дмитрия от Марии Нагой, сказано: «...после отца остался полутора года, дан был ему в удел и с матерью Углечь. И как достиг 9-го году, заколан бысть, яко агня незлобиво умышлением Борисовым, а царица пострижена, во иноцех Марфа» (с. 229). Значит, это известие о смерти Грозного было составлено после 1591 г., скорее всею в начале XVII в., когда Борис Годунов был официаль
58 Веселовский С. Б. Исследования по истории опричнины. М., 1963.
С. 48.
59 Яковлева О. А. К истории возвышения Бориса Годунова // Учен. зап. науч.-исслед. ин-та языка, литературы, истории и экономики при Совете Министров Чувашской АССР. Чебоксары, 1970. Вып. 52. С. 279. Примеч. 16.
60 Скрынников Р. Г. Иван Грозный. М., 1975. С. 238—239.
51
но обвинен в гибели царевича Дмитрия. Отсюда и ошибка в дате смерти Грозного — вместо 1584 г. в нем указан 1581 г. Отнести дату к разрядным записям Яновых следует потому, что перед этим идет рассказ о посылке воевод против татар и черемисов (мари) на луговую сторону Волги со специфическим известием о ранении в голову копьем Ф. О. Янова, отсутствующим в «Государевом разряде» 61.
Переход ко второму источнику выявляется довольно определенно со слов: «Царю бо Ивану вскоре преставльшуся». Здесь налицо дубляж, ибо ранее, как мы имели возможность убедиться, уже сообщалось о смерти Грозного. Наибольший интерес представляет продолжение, в котором со ссылкой на какой-то письменный источник («нецыи же глаголют») говорится об отравлении Грозного лицами из его ближайшего окружения: «...нецыи же глаголют, яко даша ему отраву ближние люди. И духовник ево Феодосей Вятка возложил на него, отшедшаго государя, иноческий образ и нарекоша во иноцех Иона» (с. 229). Затем подробно рассказывается о первенствующей роли митрополита Дионисия в деле наречения нового царя, приводятся его пространные наставления растерявшемуся Федору Ивановичу и т. п. Во всем этом виден современник, близкий к митрополиту Дионисию, проводящий его точку зрения на происшедшие события. Повествуя о кончине Грозного, он сохранил живую деталь: мертвого царя вопреки православному обряду постригает его духовник Феодосий Вятка.
Феодосий Вятка — лицо, известное в русской истории второй половины XVI в. Он — духовник Ивана Грозного (вероятно, с 1564 г.), ближайшее доверенное лицо по церковным вопросам со времен опричнины. В августе 1566 г. занял пост архимандрита московского Спасо-Андрониева монастыря, а в 1568 г. в составе особой комиссии ездил в Соловецкий монастырь для сбора обвинительного материала против митрополита Филиппа Колычева. В 1569—1570 гг. сопровождал Ивана Грозного в его Новгородском походе, закончившемся разгромом Великого Новгорода. В ноябре 1570 г. назначен архимандритом Троицкого монастыря. В 1571 г. вместе с другими высшими иерархами поручился за кн. И. Ф. Мстиславского, обвиненного царем в измене. Участвовал в работе церковного собора 1572 г., разрешившего Грозному вступить в четвертый брак и избравшего нового митрополита Антония. В конце 1572 г. Феодосий оставил, согласно источникам, Троицкий монастырь и, по-видимому, остался только духовником царя. 6 января 1583 г. был в числе трех духовных лиц при царе, приехавшем в Троице-Сергиев монастырь молиться по убитом царевиче Иване Ивановиче62. С. Б. Веселовский склонен видеть в Феодосии Вятке одного из церковных деятелей, внушивших
61 Ср.: Разрядная книга 1475—1598 гг. М., 1966. С. 336—337.
62 Русский биографический словарь. СПб., 1913. Т. 25. С 329.
52
царю мысль о поминании казненных во время опричнины63. О Феодосии Вятке как духовнике Грозного, находившемся в день кончины царя при нем, говорится в Утвержденной грамоте об избрании на царство Бориса Годунова. Но там ему вменены другие функции, чем в Московском летописце, на чем мы подробнее остановимся ниже.
Московский летописец подтверждает не только факт нахождения Феодосия Вятки при Грозном в день кончины, но и внезапность смерти Ивана IV. Накануне кончины Грозного царский дворец жил обычной жизнью. Ничто, казалось, не предвещало катастрофы. «В канун государева преставленья (17 марта.— В. #.)» дворовый служилый человек Тимофей Хлопов «взял к государеву делу два полотна тверских», как брал он полотняные простыни 9 марта 1584 г.64 Грозный собирался идти мыться в баню. Предстоял последний государев банный день, так колоритно описанный в Записках Дж. Горсея.
За день до смерти — 17 марта, как явствует из посольских книг, «царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии» «велел литовскому послу Льве Сапеге», задержанному до того в Можайске, «быти к Москве», собираясь дать ему аудиенцию65.
Таким образом, и политическая и бытовая жизнь Грозного шла по проторенной колее. Между тем, согласно Московскому летописцу, в царском дворце уже созрел заговор, в результате которого занятый повседневными делами Иван IV был отравлен «ближними людьми». Царь, столь сильно заботившийся о покаянии в своих ужасных грехах, заблаговременно готовивший схимническую одежду, за много лет вперед определивший место своего погребения в Архангельском соборе 66, умер внезапно, без покаяния и даров причастия, так что пострижению подверглось его бездыханное тело.
Из русских писателей начала XVII в. о насильственной смерти Грозного говорил совершенно определенно дьяк Иван Тимофеев.
Дьяк Иван Тимофеев прошел долгий и трудный жизненный путь. В последние годы царствования Ивана IV он был уже дееспособным человеком: по наблюдениям В. Б. Кобрипа, в 1584 г.
63 Веселовский С. Б. Исследования по истории опричнины. С. 340. Древняя российская вивлиофика. М., 1788. Ч. 7. С. 54; ААЭ. Т. 2. № 7. С. 25. Смирнов С. И. Древнерусский духовник: Исследование по истории церковного быта // ЧОИДР. М., 1913. Кн. 2. С. 252.
64 Забелин И. Материалы для истории, археологии и статистики города Москвы. М., 1884. Ч. 1. Стб. 1203.
65 Мордовина С. П., Станиславский А. Л. Состав особого двора Ивана IV в период «великого княжения» Симеона Бекбулатовича // Археографический ежегодник за 1976 год. М., 1977. С. 188; Центральный гос. архив древних актов (далее: ЦГАДА). Ф. 79. Посольская книга № 15. Л. 18 об.
66 Сизов Е. С. Датировка росписи Архангельского собора Московского Кремля и историческая основа некоторых ее сюжетов // Древнерусское искусство XVII в. М., 1964. С. 160—174.
53
он приобрел вотчину в Верейском уезде67. Начав служебную карьеру в 80-х годах XVI в. при Федоре Ивановиче с простого подьячего, он стал затем дьяком Пушкарского приказа, Приказа Большого прихода и других приказов, принимал участие в важных исторических событиях (избрании на царство Бориса Годунова, подавлении восстания И. И. Болотникова, организации ополчения М. В. Скопина-Шуйского и др.), в силу служебных и личных отношений соприкасался с прославленным полководцем М. В. Скопиным-Шуйским, представителем боярской аристократии кн. И. М. Воротынским, сыном победителя на * Молодях кн. М. И. Воротынского, пострадавшего от Грозного, высшими церковными иерархами — новгородским архиепископом Исидором и даже всесильным Филаретом, благорасположение которого он сумел приобрести в конце своей жизни68. Наблюдательный и хорошо осведомленный дьяк составил свой знаменитый «Временник», где судил царей и подданных за их поступки, болел за судьбы родной страны. Ивана Грозного он не любил, его опричнину сурово осуждал. Характерной чертой Ивана IV дьяк считал безудержную гневливость, склонность к скорой расправе («к ярости удобь подвижен»). Этим объяснял он и учреждение опричнины и опричные казни: «От умышления же зельныя ярости на своя рабы подвигся (Иван Грозный.— В, К.) толик, яко вознена-виде грады земля своея вся и в гневе своем разделением раздвоения едины люди раздели и яко двоеверны сотвори, овы усвояя, овы же отметашася, яко чюжи отриву... и всю землю державы своея, яко секирою, наполы некако разсече» 69. В опричном разделении Тимофеев видел прообраз Смуты — великого междоусобия начала XVII в., поставившего страну на грань национальной катастрофы.
• Кончину Грозного дьяк Иван Тимофеев описал так: «Жизнь же яростиваго царя, глаголют нецыи, преже времени ближнии сего зельства его ради сокращения угасиша: Борис, иже последи в России царь бысть, сложившийся купно з двема в тайно-мысли о убиении его с настоящим того времени царевым при-ближним возлюблеником неким глаголемым Богданом Бельским» 70.
Обстоятельства убийства Грозного изложены во «Временнике» подробнее, чем в Московском летописце. Во-первых, раскрывается, кто же это были «ближние люди». Оказывается, на жизнь Грозного покушалось три человека из его ближайшего окружения. По именам названы Борис Годунов, Богдан Бельский, имя третьего их сообщника не упомянуто. Во-вторых, указываются причины, побудившие их на убийство: «зельства его ради сокращения». Как и в Московском летописце, во «Временнике» сдела
67 Кобрин В. Б. Новое о дьяке Иване Тимофееве // Исторический архив. 1962. № 1. С. 246.
68 См. гл. V. наст. изд.
69 Временник Ивана Тимофеева. М.; Л., 1951. С. И—12, 174.
70 Там же. С. 15, 178.
54
на отсылка к какому-то письменному источнику: «..глаголют нецыи».
Кто же был этот третий участник покушения на жизнь Грозного, имени которого Иван Тимофеев не указал? Его находим в записках Исаака Массы, голландского купца, долго жившего в России и связанндго с Романовыми и проромановскими кругами московского посада. У Массы читаем о том, что Иван IV «умер ранее, чем предполагал; день ото дня становясь все слабее и слабее, он впал в тяжкую болезнь, хотя опасности еще не было заметно; и говорят, один из вельмож, Богдан Бельский (Bogdaen Belsci), бывший у него в милости, подал ему прописанное доктором Иоганном Эйлофом (Johan Eyloff) питье, бросив в него яд в то время, когда подносил царю, отчего он в скорости умер; так ли это было, известно одному богу, верно только то, что вскоре царь умер» 71.
Ни в общих работах по русской истории (Н. М. Карамзина, С. М. Соловьева и др.), ни в специальных исследованиях по истории медицины и аптечного дела в России доктор Иоганн Эйлоф не упоминается72. Необходимо, следовательно, обратиться к первоисточникам, в том числе и архивным, чтобы по крупицам собрать сведения о нем. Первые документальные известия об И. Эйлофе относятся к сентябрю—декабрю 1581 г., когда он приготовлял лекарства (вполне безобидные) под началом Б. Я. Бельского, который ведал в последние годы правления Ивана IV не только политическим сыском, но и докторами и аптекарями73. В архиве Разрядного приказа сохранились отрывки документации Аптекарского приказа, относящиеся к концу XVI в. Из них узнаем, что «19 сентября (1581 г.— В. К.) к оружничему Богдану Яковлевичу Бельскому доктор Иван (Эйлоф.— В. К.)» взял «корени проскурняка болыпова да семени проскурняка Меньшова» и других кореньев, цветов и специй со строгим 'указанием количества «и в том делал клистер» 74. Через несколько дней — 23 сентября 1581 г.—приготовление клистира повторилось75. «Лета 7090 [1581]-го декабря в 2 день по приказу оружничего Богдана Яковлевича Бельского дохтор Иван составливал состав, а в состав положил: семяни анису пол-2 золотника, Солодкова дубца, мастики» и т. д. «И то все изтолок... и просеял ситцом да уварил на жару сахару головного фунт, смешав с водою обычною, а уворя смешал с тем порошком» 76 и т. д.
71 Масса И. Краткое известие о Московии в начале XVII в. М., 1937. С. 32.
72 Рихтер В. История медицины в России. СПб., 1814. Ч. 1; Новомберг-ский Н. Очерки по истории аптечного дела в допетровской Руси. СПб., 1902.
73 Это отметил в своей дипломной работе В. Н. Холодков (Моск. гос. ист.-арх. ин-т), но он не обратил внимания на то, что лейб-медик Грозного И. Эйлоф находился под руководством Б. Я. Бельского.
74 ЦГАДА. Ф. 210. Приказный стол. Стб. 547. Л. 74.
75 Там же. Л. 75.
76 Там же. Стб. 283. Л. 259.
55
Из приведенных материалов следует, что все лекарства приготовлялись под наблюдением Б. Я. Бельского, действительно проходили через его руки и, что наиболее важно, И. Эйлоф находился у него в непосредственном подчинении. Даты приготовления лекарств показывают, что И. Эйлоф жил в России, когда разгневанный царь жестоко избил своего сына Ивана Ивановича, а это значит, что доктор наблюдал кончину царевича в Александровой слободе, находясь там при Грозном в качестве его лейб-медика.
К тому времени И. Эйлоф пользовался определенным влиянием во дворце. Стараясь возбудить царя против папы, он противодействовал папскому послу А. Поссевино, приехавшему мирить Ивана IV и Стефана Батория77.
И. Эйлоф не только занимался врачеванием и политикой, но и не чужд был коммерции. В компании со своим сыном и зятем он вел крупные торговые операции. В 1582 г. датские пираты захватили направлявшийся в Россию корабль доктора вместе с его сыном и зятем. В царской грамоте датскому королю Фредерику II от июля 1582 г. отмечалось, что датские пиратские корабли «на море у Колы и у Колмогор разбили немец, которые к нам в наше государство ехали. Иванова сына Илфова Домьяна да его зятя, и корабль их со всем животом взяли и их самих взяли. А отец его, Иван Илф, дохтор при дворех нашего царъского величества предстоит перед нашим лицем-, а сын его Домьян и зять ехали к нам в наше государьство» 78. Товары, захваченные у сына и зятя И. Эйлофа, вместе с товарами еще одного купца оценивались на сумму более 25 тыс. руб.79 Другой корабль И. Эйлофа тогда же благополучно прибыл в район Северной Двины и в июле 1582 г. вышел в море, груженный товарами 80.
Любопытно отметить, что вскоре после смерти Грозного, когда Б. Я. Бельский был отправлен в ссылку в Нижний Новгород, И. Эйлоф был выслан за пределы Русского государства. В августе 1584 г. он сообщил кардиналу Радзивиллу о резких разногласиях между Н. Р. Юрьевым, возглавлявшим тогда русское правительство, и кн. И. Ф. Мстиславским, который якобы склонялся в сторону Польши. В донесении по этому поводу в Ватикан И. Эйлоф (Giovanni Ailoff) назван «фламандским доктором, очень богатым человеком, который долго служил врачем при умершем князе (Иване IV.— В. К.} и теперь, освобожденный от этой работы, оказался в Ливонии» 81.
Сын И. Эйлофа был оставлен в России в качестве заложни
77 Starozewski A, Historiae Ruthenicae Scriptores exteri saeculi XVI. Bero-lini et Petropoli. 1842. Vol. 2. P. 311.
78 Щербачев Ю. H. Русские акты Копенгагенского государственного архива // РИБ. СПб., 1897. Т. 16. Стб. 203. Курсив мой.— В. К.
79 Там же.
80 Сб. РИО. СПб., 1883. Т. 38. С. 17.
81 Historica Russiae Mcmimenta. СПб., 1842. Т. 2. С. 7.
56
ка82, видимо, затем, чтобы словоохотливый доктор остерегался выбалтывать все, что довелось ему узнать, находясь в окружении Грозного, в том числе и о его кончине. Однако версия о насильственной смерти Грозного получила хождение в польских правящих кругах. С ней мы сталкиваемся в записках гетмана Ст. Жолкевского, где главная вина в смерти и Ивана IV и Федора Ивановича вменяется Борису Годунову: «Он (Борис Годунов.—В. К.) лишил жизни и царя Ивана, подкупив английского врача, который лечил Ивана, ибо дело было таково, что если бы он его не предупредил, то и сам был бы казнен с многими другими знатными вельможами: казнь подданных не была новостью для царя Ивана, ибо от начала мира не было тирана подобного ему» 83.
С версией о гибели Грозного от рук лиц из его ближайшего окружения встречаемся мы и в воспоминаниях одного французского офицера, входившего в состав корпуса Делагарди. Опубликованные еще в XIX в. сначала в Париже, а затем и в России, они вполне согласуются с приведенными выше свидетельствами русских и иностранных современников. Пьер Делавиль писал в них, что наряду с Годуновым и Бельским в покушении принимал участие придворный медик Ивана Грозного Жан Нилос (Jean Nilos) 84. Пользуясь записками Пьера Делавиля, надо иметь в виду, что их автор подчас неправильно передавал фамилии и географические названия: «Bolotvico» вместо «Bolotnikov», «Kriska Otreka» вместо «Otrepiev» и т. п. Jean Nilos — это придворный врач Грозного Иоганн Эйлоф. Пьер Делавиль дал правильно имя доктора, но исказил его фамилию.
Проведенный нами анализ обнаружил сходство целого ряда известий и даже текстологические параллели между «Временником» и Новым летописцем на всем их протяжении, вплоть до 10-х годов XVII в. Оказывается, оба эти памятника и вчтом числе известие о насильственной смерти Грозного восходят к «Истории» монаха Иосифа, келейника патриарха Иова, его доверенного лица, посвященного во многие тайны придворной жизни и внутренней политики. «История Иосифа о разорении русском» находилась в руках у В. Н. Татищева и была использована им в «Истории Российской», подготовительных материалах к ней, «Выписке из истории с начала царства царя Федора Иоанновича», посвященной событиям Смутного времени85. К сожалению,
82 Сохранилось челобитье Григория ван дер Гейдена 1627 г., в котором он просил царя Михаила Федоровича отпустить в Голландию на учебу внука доктора И. Эйлофа, его пасынка Олферку, сына Даниила Эйло-фа (в грамоте 1582 г. его имя Домьян.— В. К.), очевидно усыновленного ван дер Гейденом после смерти последнего. См.: РИБ. СПб., 1884. Т. 8. Стб. 187, 290.
83 Записки гетмана Жолкевского о Московской войне. СПб., 1871. С. 3.
84 Русский вестник. 1841. № 3. С. 745.
85 Корецкий В. И. «История Иосифа о разорении русском» — летописный источник В. Н. Татищева // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1973. Вып. 5.
57
эта летопись сгорела после смерти В. Н. Татищева в его подмосковном имении вместе с другими книгами и рукописями. Материалы В. Н. Татищева — исходный пункт в деле реконструкции исчезнувшей летописи. В «Выписке» В. Н. Татищева приводится следующий поразительный рассказ о смерти Грозного и Федора Ивановича: «Другие сказуют, якобы Бельской отцу духовному в смерти царя Иоанна и царя Федора каялся, что зде-лал по научению Годунова, которое поп тот сказал патриарху, а патриарх царю Борису, по котором немедленно велел Бельского, взяв, сослать. И долго о том, куда и за что сослали, никто не ведал» 86.
На первый взгляд столь компрометирующее самого Бельского и Годунова заявление представляется невероятным. Прожженный интриган, хорошо изучивший жизнь и нравы царского двора, Богдан Бельский не мог не знать, что его сенсационное разоблачение не останется тайной и дойдет до царя Бориса. Но надо конкретно представить ту обстановку, в которой оно было сделано. В 1600 г. Б. Бельский был послан строить Царев-Борисов на южной окраине России и подвергся опале. Согласно Новому летописцу, он был оговорен перед Годуновым, отстранен от должности и привезен в Москву. Вместе с ним пострадали и все приближенные к нему люди87. Иван Тимофеев, также описавший во «Временнике» опалу на Бельского, говорит об оговоре Б. Бельского перед Б. Годуновым еще определеннее: «И оттуду оному нанесением лжесловесне оклеветаше сего, соткмиша бо и к преболыпему желанием "царства готову бывшу о сем, в само-царюющем мнению нань» 88.
Бельскому было предъявлено, таким образом, самое большое политическое обвинение — желание царства. Конрад Буссов вложил ,в уста Богдана Бельского слова, будто бы сказанные им после постройки Царева-Борисова, что «он теперь царь в Бори-сограде, а Борис Федорович — царь на Москве» 89. Немцы, служившие при Бельском, не любившем иностранцев, донесли об этом царю. Самозванный борисоградский царь был доставлен в Москву, где его ожидала смертная казнь. К. Буссов полагал, что Бельский не был казнен лишь потому, что Б. Годунов «дал обет в течение 15 лет не проливать крови». Однако казнить Бельского Б. Годунов не решился по другой причине. Казнить его после покаяния, ставшего достоянием гласности, пусть и в узком придворном кругу, он не мог, ибо тем самым он лишь подтвердил бы сказанное Бельским «на духу». Поэтому он прибег к жестокому унижению Бельского. По приказу царя ему публично вырвали его роскошную бороду и затем сослали в ссылку, где он находился вплоть до нашествия Лжедмитрия I. Так немыслимое на первый взгляд покаяние Бельского в той критической ситуации,
86 Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1966. Т. 6. С. 289.
87 ПСРЛ. Т. 14. С. 55.
88 Временник Ивана Тимофеева. С. 47, 212.
89 Буссов К. Московская хроника, 1584—1613. М.; Л., 1961. С. 92—93.
58
в которой он оказался в 1600 г., будучи привезенным из Царева-Борисова в Москву, не только спасло его от смертной казни, но и сохранило ему жизнь в ссылке.
В литературе высказано сомнение о принадлежности оригинального известия В. Н. Татищева о покаянии Бельского Иосифу, ибо оно компрометировало патриарха Иова 90. Однако согласиться с ним нельзя. Дело в том, что «История Иосифа о разорении русском» писалась уже после того, как Иов был отстранен самозванцем ot патриаршества и сослан в Старицкий монастырь. Кроме того, нельзя модернизировать образ мысли самого летописца. По свидетельству В. Н. Татищева, Иосиф всячески подчеркивал роль Иова в политических делах. Но будучи человеком глубоко религиозным, он не считал возможным утаить для потомства и его неблаговидные действия, которые В. Н. Татищев, ненавидив-ший церковников, не преминул выдвинуть в своей «Выписке» на первый план. Кстати сказать, Иосиф разошелся со своим патроном и в оценке угличского дела: Иов официально скрепил фальсифицированную в угоду Б. Годунову версию о самозаклании царевича Дмитрия, от которой, впрочем, должен был отказаться с приходом Шуйского к власти, когда в феврале 1607 г. был вызван в Москву отпускать грехи москвичам. А Иосиф в своей «Истории» твердо придерживался версии об убийстве царевича агентами Годунова и нарисовал потрясающую картину подготовки и осуществления этого злодеяния, являвшегося, с его точки зрения, лишь звеном в цепи преступлений Бориса, начатых с умерщвления Ивана Грозного. Во всем этом летописец следовал евангельскому правилу «Кесарю — кесарево, богу — богово».
Князь И. М. Катырев-Ростовский, близкий к правящим верхам, зять всемогущего патриарха Филарета, соправителя царя Михаила Федоровича, отмечая положительные черты личности Бориса Годунова («муж зело чюден в рассуждении ума доволен и сладкоречив велми, благоверен и нищелюбив и строителен зело, о державе своей много попечение имея и многое дивное о себе творяще»), не преминул указать и на его ненасытное властолюбие, подвигнувшее его посягать на жизнь последних царей из рода Калиты, и на особую любовь в связи с этим к придворным медикам: «Едино же имея неисправление и от бога отлучение: ко врачем сердечное прилежание и ко властолюбию несытное желание; и на прежде бывших ему царей ко убиению имея дерзновение, от сего же возмездие прият» 91.
Особняком до последнего времени среди иностранных, свидетельств о насильственной смерти Ивана IV (И. Массы, Ст. Жол-кевского, П. Делавиля) стоят Записки Дж. Горсея, человека, вхожего к Грозному, собственными глазами наблюдавшего придворную жизнь накануне и после смерти царя. Они расценивались
90 Назаров В. Д. «Новый летописец» как источник по истории царствования Лжедмитрия I // Летописи и хроники, 1973 г.: Сб. статей. М., 1974. С. 301. Примеч. 8.
91 РИБ. Т. 13. Стб. 620, 621.
59
исследователями как свидетельство естественной смерти Грозного. Исключение составляли Середонин и, по-видимому, С. Б. Веселовский, не сделавший прямой ссылки на Горсея. Недавно А. А. Севастьянова показала, что в данном случае мы имеем дело с неточным переводом: слова Горсея «was strangled», относящиеся к Грозному, неправильно переводились как «испустил дыхание», их следует переводить как «был удушен» 92.
Знаменательно, что, и по рассказу Горсея, И. Эйлоф вместе с Б. Бельским до конца находились при больном царе. Вот как описывает Горсей одно из своих последних посещений царя накануне его смерти, когда тот показывал ему свои сокровища, проводил физические опыты с магнитом и объяснял ему магические свойства драгоценных камней: «Вот прекрасный коралл и прекрасная бирюза, которые вы видите, возьмите их в руку, их природный цвет ярок, а теперь положите их на мою ладонь. Я отравлен болезнью, вы видите, они предсказывают мою смерть. Принесите мой царский жезл, сделанный из рога единорога с великолепными алмазами, рубинами, сапфирами, изумрудами и другими драгоценными камнями, богатыми в цене; этот жезл стоил мне семьдесят тысяч марок, когда я купил его у Давида Гауэра, доставшего его у богачей Аугсбурга. Найдите мне несколько пауков». Он приказал своему лекарю Иоганну Эйлофу (Johan Eilof) обвести на столе круг; пуская в этот круг пауков, он видел, как некоторые из них убегали, другие подыхали. «Слишком поздно, он не убережет теперь меня» 93.
Горсею принадлежит и красочное описание последних часов и мгновений жизни Грозного: «В полдень он (царь.— В. К.) пересмотрел свое завещание, не думая, впрочем, о смерти, т. к. его много раз околдовывали, но каждый раз чары спадали, однако на этот раз дьявол не помог. Он приказал главному из своих врачей и аптекарей (И. Эйлофу.— В. К.) приготовить все необходимое для его развлечения и ванны. Желая узнать о предзнаменовании созвездий, он вновь послал к колдуньям своего любимца (Б. Бельского.—В. В.), тот пришел к ним и сказал, что царь велит их зарыть или сжечь живьем за их ложные предсказания. День наступил, а он в полном здравии как никогда. «Господин, не гневайся. Ты знаешь, день окончится только когда сядет солнце». Бельский поспешил к царю, который готовился к ванне. Около третьего часа дня царь вошел в нее, развлекаясь любимыми песнями, как он привык это делать, вышел около семи, хорошо освеженный. Его перенесли в другую комнату, он сел на свою постель, позвал Родиона Биркина (Rodovone Boerken), своего любимца, и приказал принести шахматы. Он разместил около себя своих слуг, своего главного любимца Бориса Федоровича Годунова (Boris Feodorowich Goddonove), а также других. Царь был одет в распахнутый халат, полотняную рубаху и чулки; он
92 Севастьянова А. А. Указ. соч. С. 113. Примеч. 132.
93 Цит. по: Севастьянова А. А. Указ. соч. С. 112.
60
вдруг ослабел (faints) и повалился навзничь. Произошло большое замешательство и крик, одни посылали за водкой, другие — к аптекарям за ноготковой и розовой водой, а также за его духовником (Феодосием Вяткой.— В. К.) и лекарями. Тем временем царь был удушен (was strangled) и окоченел» 94.
Утверждение Дж. Горсея об удушении Грозного не следует противопоставлять приведенным выше свидетельствам об его отравлении. По-видимому, царю дали сначала яд, а затем для верности во время поднявшейся после его внезапного падения суматохи еще и придушили. Впоследствии, когда расправлялись с Распутиным, дело также не ограничилось одним ядом.
Яд как средство расправы широко применялся при Грозном. Чашу с ядом, приготовленную якобы для царя, должен был выпить в 1569 г. обвиненный в покушении на его жизнь кн. Владимир Андреевич Старицкий. Несколько опричных заправил были отравлены в начале 70-х годов XVI в. по приказанию Ивана IV придворным медиком Бомелиусом 95, а затем казнен и сам Бомелиус, которого сменил при царе И. Эйлоф.
Но если И. Эйлоф мог быть простым орудием в руках Б. Бельского и Б. Годунова, то как объяснить поведение этих последних — лиц, наиболее приближенных к Грозному? Почему они подняли руку на своего державного покровителя? Р. Г. Скрынников напрочь отметает версию о гибели Грозного от рук его приближенных как раз на основании того, что «временщики, возвышенные милостью Грозного, со страхом ожидали его гибели, с которой все неизбежно должно было перемениться» 96.
Не будем останавливаться на тяжелом положении страны в результате правления Грозного — хозяйственном разорении, глубоком недовольстве всех слоев русского общества: дворянства — тяжестью службы, купечества — невыносимостью налогового бремени, крестьянства — надвинувшимся крепостничеством,— давшем возможность Флетчеру констатировать опасность «всеобщего восстания». Попробуем проследить отражение общего хода вещей в борьбе придворных группировок, завершившейся дворцовым переворотом.
Успеху заговора способствовало то немаловажное обстоятельство, что в конце жизни Грозный отгородил себя от внешнего мира, оказавшись в полной зависимости от информации наиболее близких к нему людей. Об этом дает представление грамота Ивана IV в Покровский суздальский монастырь от 31 августа 1582 г., которая так же, как и предсмертная грамота в Кирилло-Белозерский монастырь, несет черты авторского стиля Грозного и его образа мыслей. В силу ее краткости и несомненного интереса приведем ее полностью: «От великого князя Ивана Васильевича
94 Цит. по: Там же. С. ИЗ.
95 Скрынников Р. Г. Россия после опричнины. Л., 1975. С. 18—21.
96 Скрынников Р. Г. Иван Грозный. М., 1975. С. 238—239.
61
всеа Русии в Суздаль Покровского девича монастыря игуменье Леониде, еже о Христе, с сестрами. Подал нам грамоту слуга ваш Ондрей Белин невежливо. И вы б вперед к нам слуг з грамотами о таких делех присылали, а велели отдавати нашим ближним людем, и оне их до нас доносят. А старице княгине Олександре послали есмя на келью с тем же слугою с Ондреем пятнатцать рублев» 97 98 99.
В Покровском суздальском монастыре в августе 1582 г. проводилось какое-то важное расследование. Туда 20 августа был послан царем «для своего дела» с грамотой, написанной по всей канцелярской форме, Иван Матвеевич Хлопов 9S. Монахиням предписывалось «по нашему наказу за приписью дияка нашего Андрея Шерефединова, и по сей нашей грамоте, что вам в том деле ведомо», дать «ему речи свои за отцов своих духовных руками» ".
Очевидно, монахини послали с монастырским слугой Андреем Белиным какие-то подробности по интересующему царя делу. И он поощрял их и в дальнейшем присылать ему известия такого рода, но в то же время сурово отчитывал за допущенную слугой оплошность при передаче грамоты царю. Слуга сумел передать грамоту Ивану IV лично, а этого делать было нельзя. После подачи коллективных челобитий во время опричнины и осенью 1575 г. Грозный изменил порядок подачи челобитных и грамот на свое имя. Теперь они передавались не во время царских выходов или выездов непосредственно ему в руки, а лишь его приближенным («ближним людям»), а те затем уже докладывали об этом царю. Следовательно, вся информация, доходившая до царя, зависела от «ближних людей». Что те хотели (или считали нужным) донести — докладывали, а что не считали нужным (или не выгодным для себя) — о том умалчивали. Мы узнаем в дальнейшем, какое пагубное значение приобрел этот порядок и для «ближних людей» и для самого царя.
Если вчитаться внимательно в Записки Горсея, то нетрудно увидеть, что Горсей, хорошо осведомленный в жизни не только русского, но и английского двора, где также процветали в то время коварство и жестокость, нарисовал, по сути дела, целый заговор. Не называя имен убийц Грозного, подчас всего не договаривая, он между тем вскрыл побудительные мотивы заговорщиков. По мнению Горсея, серьезные опасения у Бориса Годунова и его родственников вызвало сватовство царя Ивана к сероглазой красавице Мэри Гастингс, племяннице английской королевы Елизаветы: «Князья и бояре, особенно ближайшее окружение жены царевича — семья Годуновых, были сильно обижены и оскорблены этим, изыскивали секретные средства и
97 Описание актов собрания графа А. С. Уварова: Акты исторические, описанные И. М. Катаевым и А. К. Кабановым. М., 1905. С. G3, 64.
98 Мордовина С. П., Станиславский А. Л. Указ. соч. С. 188.
99 Описание актов собрания графа А. С. Уварова. С. 63.
62
устраивали заговоры с целью уничтожить эти намерения и опровергнуть все подписанные соглашения» 10°.
Годуновы и Захарьины хотели ликвидировать различные льготы, щедро предоставленные Грозным английским купцам, но более всего они боялись, что женитьба на родственнице английской королевы может повести к закреплению за ее потомством права наследовать царский престол в ущерб Федору Ивановичу, за которым была замужем сестра Годунова Ирина. К тому же Годунову пришлось испытать на себе тяжелую руку царя. В момент, когда роковой удар поразил царевича, в царских покоях находился, по крайней мере, еще один человек. Это был Борис Годунов. И он не только присутствовал при этой сцене, но и имел смелость заступиться за Ивана Ивановича. Грозный избил Годунова, так что тот должен был прибегнуть к помощи искусного врача Строгановых или самого С. А. Строганова и некоторое время не появлялся при царском дворе, отлеживаясь у себя дома. Этим воспользовался его недруг Федор Нагой, оклеветавший его перед Грозным, заявив, что Годунов не показывается на царские очи, потому что злоумышляет против царя. Грозный со своими телохранителями явился на двор Годунова и потребовал его к ответу. Борису не оставалось ничего другого, как выйти к царю, задрать рубаху и показать язвы («заволочья»), которые образовались у него после царских побоев. Царь принял достойное себя решение. Он приказал устроить такие же «заволочья» Федору Нагому. Отсюда непримиримая ненависть Годунова к Федору Нагому, наговор которого едва не стоил ему жизни. Годунов затаил жгучую обиду на царя.
И после смерти сына, когда, согласно Поссевино, он предавался безудержной скорби, Грозный продолжал опасаться за свою жизнь, вел расследования, наказывал подозреваемых и провинившихся.
Приведенный рассказ сохранился в составе Латухинской степенной книги. Он был известен начиная с Н. М. Карамзина, но только недавно удалось установить, что он взят Тихоном Желтоводским из летописи Иосифа, посвященного во многие придворные тайны 100 101.
В конце жизни Иван IV представлял собой развалину нравственную и физическую. Царь был серьезно болен. Но и больной Грозный был способен в любой момент на самые дикие выходки. Так, пользуясь минутным облегчением, царь покушался на честь Ирины Федоровны, жены царевича Федора Ивановича, сестры Бориса Годунова. Та подняла крик. На крик сбежались, и царь вынужден был отказаться от задуманного. После этого инцидента несколько человек были казнены, очевидно, те, кто, с точки зрения Грозного, не вовремя явился на Иринины вопли 102.
100 Цит. по: Севастьянова А. А. Указ. соч. С. 111.
101 Корецкий В. И. К вопросу об источниках Латухинской степенной книги // Летописи и хроники, 1973 г.: Сб. статей. С. 328—337.
102 Петрей П. История о великом княжестве Московском/Пер. А. Н. Шемякина. М., 1867. С. 158.
63
Сватовство Грозного к леди Мэри Гастингс, покушение на честь Ирины Годуновой, избиение Бориса Федоровича — все это возбуждало Годуновых ц лично Бориса против царя.
Отметил Горсей и изменение отношения к Грозному Б. Бельского. Дело в том, что помимо пользования докторов, бывших на уровне европейской медицинской науки, царь занимался самолечением, верил в целительную силу трав. В его личной (постельной) библиотеке имелись различные «травники», в том числе и иностранные. Не довольствуясь этим, Иван IV поставил на службу своему здоровью колдунов и знахарей. Главой над ними был сделан Б. Бельский, который тяготился новой должностью.
Рассказав об отрицательной реакции в русских придворных кругах на проект новой царской женитьбы и попытках ее предотвратить, Горсей продолжал: «Царь в гневе, не зная на что решиться, приказал доставить немедленно с Севера множество кудесников и колдуний, привезти их с того места, где их больше всего, между Холмогорами (Collongorod) и Лапландией (Lappia). Шестьдесят из них были доставлены в Москву, размещены под стражей. Ежедневно их посещал царский любимец Богдан Бельский (Bodan Betskoye), который был единственным, кому царь доверял узнавать и доносить ему их ворожбу или предсказания о том, о чем он хотел знать. Этот его любимец, утомившись от дьявольских поступков тирана, от его злодейств и от злорадных замыслов этого Гелиогабалуса, негодовал на царя, который был занят теперь лишь оборотами солнца. Чародейки оповестили его, что самые сильные созвездия и могущественные планеты небес против царя, они предрекают его кончину в определенный день, но Бельский не осмелился сказать царю все это; царь, узнав, впал в ярость и сказал, что очень похоже, что в тот день все они будут сожжены» 103.
В глазах больного Грозного сокрытие Бельским предсказания волхвов о дне его кончины, о чем, скорее всего, ему донесли рвавшиеся к власти Нагие — беспокойная родня царевича Дмитрия, равнялось тягчайшему преступлению.
Иван IV, еще в 12-летнем возрасте испуганный боярскими заговорщиками, которые неожиданно ворвались во дворец,* всю жизнь страшился смерти. В юношеские годы это выражалось в болезнейно-шутовском глумлении. Согласно Пискаревскому летописцу, 14-летний великий князь в Коломне то ходил на ходулях и наряжался в саван, то казнил своих приближенных бояр 104. На склоне лет больной Грозный постоянно испытывал ужас перед возможностью внезапной смерти. Царь много нагрешил в своей жизни и боялся умереть без покаяния и даров причастия.
Таким образом, не сумасбродные мечты царя Ивана о женитьбе на Мэри Гастингс, не дикие его выходки, не страшные побои, не его увлечения астрологией и волшебством — все это
103 Цит. по: Севастьянова А. А. Указ. соч. С. 111 —112.
104 ПСРЛ. М., 1978. Т. 34. С. 189.
64
стало чем-то обычным при дворе Грозного, к чему окружающие привыкли, с чем примирились как с неизбежным — и не властолюбивые замыслы Бельского и Годунова, не их стремление завладеть царским престолом толкнули их на решительный шаг.
Решающим фактором, побудившим Б. Бельского и Б. Годунова составить заговор и умертвить Грозного, стала нависшая над их жизнью реальная угроза, после того как подчиненные первому колдуны предсказали день смерти царя. Заговорщикам уже нечего было терять. И со всей энергией, на которую они только были способны, они готовились день своей казни превратить в день смерти Грозного. И это им удалось. Грозный, убежденный, что все пред ним трепещут, невольно подготовил себе конец, определил состав заговорщиков, назначил срок.
После того как Иван IV был умерщвлен, по свидетельству Горсея, «Богдан Бельский и Борис Федорович, который по назначению царя был главным из тех четырех знатных людей, назначенных в правительство (он был назначен как брат царицы, жены теперешнего царя Федора Ивановича), вышли на крыльцо в сопровождении своих родственников и приближенных, которых вдруг появилось такое великое множество, что было странно это видеть» 105 *. Все это весьма похоже на заговор, успешный дворцовый переворот.
Силы заговорщиков заняли Кремль. Но по городу тотчас поползли слухи о том, что «Богдан Бельский своими советники извел царя Ивана Василиевича, а ныне хочет бояр побити и хочет подыскати под царем Федором Ивановичем царства Московского своему советнику» 1ос, под которым подразумевался Борис Годунов. Московские посадские люди и приставшие к ним рязанцы и служилые люди других городов выступили против попыток Бельского утвердить опричные порядки и осадили Кремль. Они кричали вновь нареченному царю Федору: «Выдай,нам Богдана Белсково! он хочет известь царской корень и боярские роды» 107.
При составлении Нового летописца в канцелярии патриарха Филарета использовали летопись Иосифа и стремились изгнать последовательно проводившуюся в ней версию о насильственной смерти Грозного, однако йе смогли искоренить ее до конца. Следы этой версии сохранились.
Возможные источники ее происхождения таковы. При Грозном в момент кончины, согласно Горсею, находился его любимец Р. П. Биркин, последний партнер царя по игре в шахматы. Взятый во двор, по данным С. П. Мордовиной и А. Л. Станиславского, из рязанских служилых людей, зять видного дворового дьяка А. Шерефединова108, он не входил в число заговорщиков, огра
105 Цит. по: Севастьянова А. А. Указ. соч. С. 114. Курсив мой.— В. К,
108 ПСРЛ. Т. 14. С. 35.
107 Горьковская об л. б-ка им. В. И. Ленина. Отд. ценной книги. Ц-2658/2. Л. 873.
108 Мордовина С. П., Станиславский А. Л. Указ. соч. С. 165.
65
ниченное Б. Бельским, Б. Годуновым и лейб-медиком царя И. Эйлофом. В то же время он находился в близких отношениях со служилой рязанской верхушкой. Через него-то весть о насильственном умерщвлении царя Ивана и могла проникнуть в ряды рязанских служилых людей и служилых людей других городов, штурмовавших Кремль по всем правилам военного искусства. Впоследствии Б. Годунов давал Р. П. Биркину опасные поручения, старался держать его подальше от Москвы, отправив послом в Грузию, пока тот не умер в 1589 г., когда умерли многие неугодные правителю лица, а царевичу Дмитрию, по свидетельству Флетчера, попытались дать яд. К распространению этой версии приложили руки Романовы, поддержанные московским посадом, и Шуйские, «по заводу» которых поднялись рязанцы и служилые люди других городов. Но, по-видимому, еще раньше, чем вырваться на улицы и площади Москвы, это обвинение в адрес Бельского и Годунова прозвучало в ходе дворцовой борьбы в Кремле, вспыхнувшей в придворных кругах.
Натиск штурмовавших Кремль был ослаблен обещаниями выслать из Москвы ненавистного Бельского. Очевидно, тогда же был удален за пределы России и доктор И. Эйлоф. Борис Годунов ловко отделался от своих сообщников. Но слухи о причастности его к умерщвлению Грозного не прекращались. Широко использовали их Шуйские и во время борьбы с Годуновым за власть в 1586 г. Тогда был поставлен вопрос о последнем завещании Ивана IV, переписанном близким к царю дьяком Саввой Фроловым, которого Годунов позднее сослал в Великий Новгород, где тот вскоре и умер. По сведениям имперского посла Н. Варко-ча, Борис Годунов, победив Шуйских, уничтожил завещание Грозного, не включавшее его в число правителей-регентов при царе Федоре.
В 1598 г., когда речь пошла о воцарении Б. Годунова, эти обвинения ожили вновь. И тогда сторонниками Годунова были предприняты шаги по созданию модификации официальной версии кончины Ивана IV, имевшей целью не только обелить Бориса, но и представить его законным наследником Грозного. С этой прогодуновской версией мы встречаемся уже в первой редакции Утвержденной грамоты 1598 г. В первой редакции Утвержденной грамоты, составлявшейся скоропалительно при общей апологетике Годунова, сохранились шероховатости, выставляющие Бориса в не совсем привлекательном свете, намеки, позволяющие трактовать его отношения с Иваном IV отнюдь не как безоблачные. Здесь обстоятельства посещения Грозным больного Бориса и кончины царя переданы следующим образом: «И егда же по божией воле Борис Федорович был немощен, тогда великий государь, царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии, по своему царскому милосердному обычаю, жалуючи Бориса Федоровича приезжал к нему, а с ним мы холопи его (дворовые Грозного.— В. К.) были, и говорил государь от своих царских уст Борису Федоровичю: Борис не ты болен, сын мой
66
Федор болен; не сын мой Федор болен, богом дарованная моя дщи, невестка Ирина больна; и не невестка Ирина больна, аз болен, и простер свою царскую длань, и показал на длани своей государские три перста, глаголя Борису Федоровичю: Борис! Как те три персты царские моей десницы видишь, так мой сын Федор, да богом дарованная ми дщи Ирина, да ты Борис, нашего царского величества в милости, как есть сын, а не раб. Да и последнее на Борисе Федоровиче свое царское милосердие по своей царской милости учинил, мимо прежние обычаи» 109.
Рассказ этот находит параллель в «Истории» Иосифа, но в нем опущена та часть, где говорится об избиении Грозным Бориса, осмелившегося заступиться за Ивана Ивановича, о причине опалы на него царя и наговоре Федора Нагого, заставившего Грозного явиться на двор Бориса Годунова. На опалу Грозного сохранился лишь намек в конце этой исключительно благожелательной для Бориса тирады, вложенной его доброхотами в царские уста, когда не понятно, почему сказано, что Иван IV «на Борисе Федоровиче свое царское милосердие по своей царской милости учинил, мимо прежние обычаи», хотя выше не говорилось о его опальном положении.
Прогодуновская же версия первой редакции Утвержденной грамоты главное внимание уделяет благорасположению Грозного к Годунову, допуская даже отмеченную нами неувязку, порождающую недоуменные вопросы. Согласно ей, Грозный уже в конце 1581 г. объявляет больным и сына Федора, и Ирину, и себя самого, как бы пророча престол Годунову, называя его своим сыном («как есть сын, а не раб»).
В следующем затем рассказе о смерти Грозного эти тенденции первой редакции Утвержденной грамоты 1598 г. проступают совершенно определенно. Этот рассказ вступает в противоречие с неофициальной версией об умерщвлении Грозного соучастием Бориса. Он представляет собой как бы скрытую полемику с известием Московского летописца, в котором царский духовник Феодосий Вятка постригает бездыханного царя. В первой редакции Утвержденной грамоты читаем другое: «Егда же восхотевшу богу во он век безконечный преставити от жития сего государя, царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии, тогда повеле приити к себе духовнику своему архимандриту Феодосию, хотя ему исповедати последнее исповедание, и пречистых Христовых тайн от него комкатися, и в то время при его царском величестве был Борис Федорович, предстоя у его царского одра, и духовник Феодосей Борису Федоровичю глагола, чтоб Борис Федорович вон выступил, и великий государь, царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии, Борису Федоровичю не повеле исходити вон, но повеле предстояти у царскаго одра его, глаголя ему: Тебе душа моя обнажена вся. Егда же великий государь, царь
109 Древняя российская вивлиофпка. 2-е изд. М., 1788. Ч. 7. С. 53—54.
Курсив мой.— В. К.
67
и великий князь Иван Васильевич всеа Русии последняго напу-тия сподобися пречистаго тела и крови господня, тогда во свидетельство представляя духовника своего архимандрита Феодосия, слез очи свои наполнив, глаголя Борису Федоровичи): «Тебе приказывают душу свою и сына своего Федора Ивановича, и дщерь свою Ирину, и все царство наше Великого Росийскаго государства, ты же соблюди их от всяких зол; ащеж несоблюде-ши их, воздаси о них ответ пред богом, на тебе взыщет бог душа их»» 11 °.
Перед нами явно фальсифицированная в угоду Борису Годунову версия кончины Грозного. С официальной безапелляционностью в ней утверждается передача правления Российским государством умирающим Грозным в руки Годунова, тогда как из других источников известно, что им было назначено несколько регентов-правителей при Федоре, которые должны были управлять коллегиально.
Эта фальсификация показывает, насколько остро стоял вопрос об обстоятельствах кончины Ивана IV и в 1598 г., как живо дебатировался, какие страсти вокруг него кипели.
Разработка прогодуновской версии была продолжена и во второй, окончательной редакции Утвержденной грамоты 1598 г. В ней вопрос о смерти Грозного и назначении умирающим царем Бориса своим преемником подвергся коренной правке. Был полностью обойден вопрос о болезни Годунова и о посещении его Грозным вместе со своими дворовыми. Теперь это место читалось так: «И по преставлении великого государя царевича Ивана Ивановича, великий государь царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии, государю нашему Борису Федоровичю говорил: что божиими судбами, а по его греху, царевича Ивана не стало, и он в своей кручине не чает себе долгого живота*, и я полагаю сына своего царевича Федора и богом дарованную дщерь свою царицу Ирину на бога и на пречистую Богородицу и на великих чюдотворцов, и на тебя Бориса, и ты б об их здоровье радел и ими промышлял: какова мне богом дарованная дщерь царица Ирина, таков мне и ты, Борис, в нашей милости как еси сын» 1И.
Таким образом, в окончательной редакции Утвержденной грамоты 1598 г. были не только устранены невыгодные для Годунова моменты, порождающие недоуменные вопросы о причине его болезни и опальном положении при Грозном в 1581 г., но и сделано важное добавление о том, что Иван IV уже якобы в 1581 г. ожидал своей скорой смерти, в силу чего и спешил назначить Годунова своим преемником.
В дальнейшем при описании кончины Грозного и причащения его Феодосием были опущены слова царского духовника, обращенные к Борису, чтобы он покинул умирающего («вон выступил»), как непочтительные к будущему царю. Конечно, ни в первой, 110 111
110 Там же. С. 54—55. Курсив мой.— В. К.
111 ААЭ. Т. 2. С. 25. Курсив мой.— В. К.
68
ни во второй, окончательной редакции Утвержденной грамоты даже и мысли не допускается, что уход Грозного из жизни был ускорен и он покинул мир без покаяния и даров причастия. Напротив, акцент делается на причащении умирающего царя его духовником.
В целом прогодуновская версия во второй редакции Утвержденной грамоты 1598 г. приобрела завершенный и наиболее благоприятный для Бориса вид.
Однако создание окончательной прогодуновской версии не означало полную ликвидацию первого ее варианта. Поскольку первая редакция Утвержденной грамоты 1598 г. была разослана на места, продолжала жить и помещенная в ней версия. Ее мы находим в Пинежском летописце, опубликованном А. И. Копаневым 112.
Пинежский летописец создавался в 70-х годах XVII в., во времена, когда деяния Бориса Годунова подвергались поруганию. Трудно представить, чтобы тогда появился какой-то запоздалый доброжелатель и почитатель Годунова,' занимавшийся его апологетикой и обоснованием его прав на царский престол. Поэтому естественнее предположить, что перед нами остатки какого-то благоприятного Годунову раннего летописания, включенного позднее в Пинежский летописец. Велось это летописание, скорее всего, в окружении Строгановых (в Пинежском летописце отмечается их роль в покорении Сибири), которым благоволил Борис Годунов. В строгановском соль-вычегодском сборнике копий документов Смутного времени, исследованном Е. Н. Кушевой, упоминается и список Утвержденной грамоты 1598 г., надо думать второй ее редакции 113.
Теперь круг источников, сообщающих о насильственной смерти Грозного, существенно расширился, и среди них появились такие важные летописные памятники, как Московский летописец и «История» Иосифа, принадлежащие хорошо осведомленным современникам, близким к высоким русским церковным кругам. Мы знаем, кто мог умертвить Грозного (Б. Бельский, Б. Годунов, царский лейб-медик И. Эйлоф); мотивы, побудившие их к этому (нависшая над ними опасность быть казненными по приказу царя вместе с волхвами, которых ожидал костер), наконец, то, что они имели возможность подготовить и осуществить свой замысел (заведование Б. Бельским аптеками и докторами, близость заговорщиков к Грозному, фактически оказавшемуся изолированным) . Небезынтересен и факт высылки из Москвы после кончины Грозного не только Б. Бельского, но и лейб-медика царя И. Эйлофа, Р. П. Биркина, С. Фролова и других, причем доктор был удален за пределы Русского государства, а его сын оставлен в качестве заложника. Конечно, в делах такого рода всегда остает
112 Копанев А. И. Пинежский летописец XVII в. // Рукописное наследие Древней Руси: По материалам Пушкинского дома. Л., 1972. С. 80.
113 Кушева Е. Н. Из истории публицистики Смутного времени XVII в. // Учен. зап. Сарат. гос. у-та. 1926. Т. 5. Вып. 2.
ся элемент таинственного, неопределенного. Напомним, что, по словам И. Массы, передававшего ходившие по Москве слухи, царь выпил отравленное Б. Бельским питье, приготовленное И. Энлофом, но он тут же добавлял, что, «так ли это было, известно одному богу, верно только то, что вскоре царь умер». Дополнительный свет на обстоятельства смерти Грозного пролили материалы вскрытия его гробницы. В 1963 г. в процессе реставрационных работ в Архангельском соборе Московского Кремля создались условия для вскрытия гробниц в пределе Иоанна Предтечи. Было вскрыто четыре гробницы: Ивана Грозного, Ивана Ивановича, Федора Ивановича и М. В. Скопина-Шуйского. Произведенный химический анализ останков Грозного и Ивана Ивановича обнаружил наличие в них большого количества ртути, что, по мнению экспертов судебной медицины, «не позволяет полностью исключить возможность острого или хронического отравления ее препаратами» 114.
Суммируя приведенные в работе данные и среди них новые важные летописные известия и результаты химических исследований, можно, на наш взгляд, принять вывод о том, что насильственная смерть Грозного от рук его любимцев весьма вероятна.
Обстоятелен рассказ Московского летописца об унынии, охватившем Федора Ивановича после смерти Грозного, и его воцарении, в котором первенствующая роль была отведена митрополиту Дионисию. Митрополит ободрял и наставлял растерявшегося царевича. Обращаясь к боярам, он указал на него как на наследника, оставленного умершим царем. В одном из отрывков, помещенных в дополнениях к Александро-Невской летописи, значение Федора Ивановича не умаляется столь неумеренно, как в Московском летописце, и инициатива ряда действий принадлежит ему, а не митрополиту. И в дальнейшем автор летописца концентрировал внимание на деятельности митрополита Дионисия, который стоял в центре событий и направлял их: «И оградив его государя рукою крестообразно, изыде в митрополию и нача писати по всем градом, чтобы власти ехали на собор» (с. 230). В данном случае мы имеем прямое указание на созыв освященного собора широкого состава, являвшегося неотъемлемой частью земского собора, избравшего Федора Ивановича на царство. Но церковный писатель, всячески преувеличивавший роль и значение митрополита Дионисия, оставил в стороне действия государственной власти в связи с созывом земского собора, ограничившись лишь указанием на распоряжения главы церкви. О созыве в 1584 г. земского собора узнаем из Псковской летописи и сочинений Горсея и Петрея115. Псковский летописец, более объективно передававший происходившие тогда события, записал: «Поставлен бысть на царьство царем, на Вознесеньев день, Федор Ивановичь митрополитом
114 Антропологическая реконструкция и проблемы палеоэтнографии: Сбор-пик памяти М. М. Герасимова. М., 1973. С. 184.
115 Горсей Дж. Указ. соч. С. 110; Сказания иностранных писателей о России. СПб., 1851. Т. 1. С. 148.
70
Дионисием и всеми людьми Русские земли» 116. Как отмечено в литературе, терминами «вся земля» и «все люди Русские земли» обозначали в XVI в. в России земский собор 117. Любопытно отметить, что польский сейм, занимавшийся выбором короля после смерти Батория, в публикуемом летописце, в части, где используется разрядная книга Яновых, называется «всею землею» (с. 233), чем проводится известная аналогия между ним и русским земским собором.
О присутствии на венчании Федора Ивановича «всяких чинов выбранных людей» (с. 230), очевидно участников земского собора, патриарший летописец упоминает лишь вскользь. Его интересует, главным образом, церковная сторона церемонии.. Он подробно перечисляет владык, архимандритов и игуменов по именам, причем приводит даже фамилию Крутицкого владыки Варлаама Пушкина (с. 231). Характерно, что в официальном чине венчания ни один из высших церковных иерархов, присутствовавших на церемонии, по имени не назван118. Отмечено, что «архидия-кону бо в то время не сушу» (с. 232), так что его функции исполнялись протодиаконом; указано на то, что при общем следовании греческим традициям было допущено при царском поставлении одно отклонение от «обычая греческого закона»: «Единаго же не прияша — в грецех закон бысть таков — егда поставляют царя, первее всех приходят мраморники, приносяща мраморы различными цветы и глаголют во уши царевы: „Како поволит держава твоя, царю, устроити тебе гроб, сего ради воспоминая день начала царствия своего, воспомени цвет гроба своего44, да богобоязненно царствует» (с. 232). Все это изобличает в авторе опять-таки лицо духовное, начитанное в церковной литературе, бывшее очевидцем совершавшейся церемонии. Им приведен любопытный факт. При торжественном проходе государя из Успенского собора в Архангельский для поклонения гробам предков «царица Ирина стояла в Грановитой полате в окне и с нею чеспородны княгини и болярони» (с. 232).
В описании смерти царя Федора Ивановича в 1598 г. и избрания на царство Бориса Годунова также виден церковный автор, но относящийся критически к настойчивым рекомендациям патриарха Иова умирающему царю вручить царский скипетр Борису. Оно содержит ряд моментов, отсутствующих в других источниках (например, Новом и Пискаревском летописцах, Сказании о смерти Федора Ивановича и воцарении Бориса Годунова, Повести Иова и др.) 119, и конкретизирует уже известные данные.
116 Псковские летописи/Под ред. А. Н. Насонова. М., 1955. Вып. 2. С. 263.
117 Тихомиров М. Н. Сословно-представительные учреждения (Земские соборы) в России XVI века. С. 62—66.
118 СГГиД. М., 1819. Ч. 2. С. 72—82.
119 ПСРЛ. Т. 14. С. 16—22, 49—50; Т. 34. С. 201; Сказание о смерти царя Федора Ивановича и воцарении Бориса Годунова: (Записи в разрядной книге) // Зап. Отд. рукописей Гос. б-ки СССР им. В. И. Ленина. М., 1957. Вып. 19. С. 167—184.
71
Само избрание Годунова автор объяснял тем, что все — от самого патриарха Иова и других представителей священного чина до служилых и торговых людей, «видя, что Борис мимо себя изо-брати на государство не даст, начата молити его, дабы воцарился» (с. 235). Уговоры в Новодевичьем монастыре, окончившиеся согласием Бориса Годунова, велись, оказывается, чинами земского собора согласно занимаемому ими положению (с. 235—236).
Летописец с неодобрением отмечал, что Годунов, еще не будучи царем, во время этих переговоров «учал к образом приклады-ватца по-государьски» (с. 236). Это наблюдение, перекликающееся с аналогичными наблюдениями относительно Грозного и Симеона Бекбулатовича во время «политического маскарада» 1575—1576 гг., заставляет признать, что они сделаны одним и тем же духовным лицом, присутствовавшим при совершаемых действиях. Назвав прежде духовника Ивана Грозного Феодосия Вятку (с. 229), он называет теперь по имени и духовника царицы Ирины Федоровны, в иночестве Александры, троицкого архимандрита Кирилла (с. 236). Все это подкрепляет положение, выдвинутое ранее, что известия летописца, по крайней мере с 1575 г., сделаны современником и очевидцем многих событий, близким к митрополитам Александру и Дионисию, а позднее к патриарху Гермогену, занявшему во время избирательной борьбы 1612—1613 гг. проромановскую позицию.
Московский летописец восполняет существенный пробел в летописании второй половины XVI в. Он содержит ценные, а в ряде случаев уникальные сведения о таких событиях, как битва на Молодях 1572 г., казни в Москве. Важны также сообщения летописца о «поставлении» Симеона Бекбулатовича «великим князем всея Русии» в связи с выступлением части представителей господствующего класса, противопоставивших Грозному его старшего сына, о насильственной смерти Грозного, обстановке воцарения Федора Ивановича в 1584 г. и Бориса Годунова в 1598 г. и др. Включая в себя наряду с выписками из разрядных книг частной редакции Яновых, как показано, остатки митрополичьего и патриаршего летописания второй половины XVI—XVII в., он, безусловно, будет способствовать в дальнейшем изучению этого большого и сложного вопроса позднего русского летописания.
Глава третья
Безднинский летописец конца XVI в.— памятник раннего дворянского летописания
——-----
Безднинский летописец описан М. Н. Тихомировым \
Барсовский (Б) список этого летописца начинается известием 955 г. («В лето 6463») о крещении Ольги и кончается 1586 г. статьей о приезде в Москву антиохийского патриарха Иоакима, который в воскресенье 16 июля 1586 г. «в Чюдове хлеба ял».
Как отметил М. Н. Тихомиров, «особый интерес летописец имеет для 1584—1586 гг. (с л. 11), давая новый текст. Он связан с родом Бездниных, так как специально отмечается роль думного дворянина Михаила Андреевича Безднина» 1 2. Исходя из этого, исследователь предложил называть летописец «Безд пинским».
Еще один полный список Безднипского летописца (почти идентичный Барсовскому) находится в Государственной библиотеке СССР им. В. И. Ленина (Собр. С. О. Долгова. Ф. 92. № 3, в 4°, тетрадь без переплета на 12 л. Писан скорописью конца XVI в., близкой к скорописи Барсовского списка). Бумага с тем же водяным знаком. Назовем список Долговским (Д). Долговский список, так же как и Барсовский, охватывает события от крещения Ольги в 955 г. до 16 июня 1586 г.
Кроме указанных двух полных списков Безднинского летописца — Барсовского и Долговского, имеются два неполных списка, в которых приводятся лишь события 80-х годов XVI в.
1. Погодинский (П) список из собр. М. П. Погодина в ГПБ, № 1573, 4°, отрывок № 2, на 6 л. (л. 11 — 16 об.), писан скорописью конца XVII в., в сборнике конволюте, составленном П. М. Строевым (водяной знак бумаги — голова шута с семью
1 Тихомиров М. Н. Краткие заметки о летописных произведениях в рукописных собраниях Москвы. М., 1962. С. 10. № 1. ГИМ. ОР. Барс. № 1811. Водяной знак «кувшинчик под короной с розеткой» у М. Н. Тихомирова определен, как Брике, № 12743, 12751 — около 1594 г. В действительности же, по определению Т. В. Диановой, водяной знак имеет инициалы AL на тулове и находится в альбоме Брике под № 12697 — около 1589 г. Безднинский летописец опубликован: К отец-кий В. И. Безднинский летописец конца XVI в. из собрания С. О. Долгова.— Зап. Отд. рукописей Гос. б-ки СССР им. В. И. Ленина. М., 1977. Т. 38. С. 204—208. Далее ссылки на Безднинский летописец даются в скобках в тексте по этому изданию. Повторно летописец издан американским исследователем Д. К. Уо: Two Unpublished Muscovite Chronic-les/Ed. by Daniel Clark Waugh // Oxford Slavonic Papers. New Series. 1979. Vol. 12. P. 1—31.
2 Тихомиров M. H. Краткие заметки...
73
бубенцами типа конца XVII в.) 3. Текст Безднинского летописца с известиями о М. А. Безднине за 1584 г.4 является вставкой в краткий летописец, в котором был использован Двинский летописец и известия о Казани после сообщения о закладке в Смоленске каменного города 12 июня 1597 г. Б. Ф. Годуновым. Затем после отрывка из Безднинского летописца идут известия о смерти царя Федора Ивановича 7 января 1598 г. и венчании на царство 3 сентября 1598 г. Б. Ф. Годунова.
2. Музейский (М) список: ГИМ, Муз., № 2524, 4°, л. 74— 76. Скоропись середины XVII в. Водяные знаки типа: Гераклитов, № 296, 326, 1331 (1648—1656 гг.). Находится в сборнике смешанного содержания. Отрывок Безднинского летописца помещен здесь в составе летописной компиляции. Приведены лишь известия 1584 г. с упоминанием М. А. Безднина.
Списки Погодинский и Музейский — позднейшего происхождения с описками: в П и М ошибочно «земских мест» вместо «Вяземских мест» вБиД;вПиМ ошибочно «ворота Фролов-ские выбили и секли» вместо «выбивали и секли» в Б и Д; в них встречаются также добавления поясняющего характера: вместо «государев воевода Михайло Ондреевич Безднин» в Б и Д «государев царев и великого князя Федора Ивановича всеа Руси воевода Михайло Ондреевич Безднин (П и М); в Б и Д — «того же месяца», в П и М добавлено «майя»; в Б и Д — «к городу Большому», в П и М добавлено «к Кремлю»; в Б и Д — «пушку, которая стояла на Улобном месте», в П и М после слова «стояла» добавлено «против Фроловских ворот» и т. п.
Необходимо разобраться в их взаимоотношениях.
Список Б не мог быть списан с Д, так как в Д имеется гапло-графия: оказался пропущенным текст размером примерно в одну строку. На л. 4 об. под «6930» г. приводятся цены на рожь во время голода. Пропущенный текст выделен курсивом: «На Москве оков ржи по рублю, а на Коломне оков ржи по два рубля».
Д и Б, скорее всего, восходят к одному протографу, так как в Д есть дополнительное по сравнению с Б известие о смерти Иосифа Волоцкого, если только составитель летописца М. А. Безднин не дополнил Д, уже находясь в Иосифо-Волоколамском монастыре, куда он постригся в 1586 г.
Поскольку оба списка чрезвычайно близки друг к другу и, очевидно, восходят к одному протографу, а в Д по сравнению с Б имеется еще одно дополнительное известие о смерти Иосифа Волоцкого, что указывает на Иосифо-Волоколамский монастырь как место составления летописца или по крайней мере его добавления и переписки, то за основной надо принять список Д.
3 Гераклитов А. А. Филиграни XVII века на бумаге рукописных и печатных документов русского происхождения. М., 1963. С. 197—204.
4 Известия о М. А. Безднине за 1584 г. по этому списку опубликованы А. Ф. Бычковым. См.: Бычков А. Ф. Описание рукописных сборников Публичной библиотеки. СПб., 1882. Ч. 1. С. 44.
74
При составлении Безднинского летописца были использованы материалы, сходные со статьей Ефросиновского сборника, где под «6496» г. говорится о поставлении митрополитом Леоном четырех епископов по городам5. В Безднинском летописце это известие датировано также «6496» г. (с. 204).
Составитель Безднинского летописца привлек и какой-то западнорусский летописный источник, где имелась «Похвала Витов-ту», в ряде черт отличная от известных в настоящее время. Здесь указаны гости Витовта, отсутствующие в других списках: «Уныптер, великий воевода неметций», «Илияш и Стефан, воеводы волошские», «Фотий, митрополит московский» и др. Оригинально известие летописца о посылке Витовтом гостям «кормов нарядных по выписем» (с. 205—206). «Съезд в Литве» датирован в Безднинском летописце «6938» г., тогда как в Академическом списке указан — «6939» г., в списке Красинского — «6926» г., в списке Рачинского — «6936» г. (также и в Евреиновском) 6.
При этом «Похвала Витовту» подверглась редакционной обработке в промосковском духе. Если в западнорусских летописях на первом месте среди гостей Витовта поставлен польский король Ягайло (Владислав), то в Безднинском летописце на первом месте — великий князь Василий Васильевич Московский, на втором — Ягайло Ольгердович, «король великопольский», затем великий князь Борис Александрович Тверской и т. д.
Таким образом, в Безднинском летописце мы имеем особую, московскую редакцию «Похвалы Витовту» и первое свидетельство о появлении уже в конце XVI в. этой статьи в русском летописании. М. А. Безднин в 1585 г. в составе «великого посольства» посетил Речь Посполитую, проезжал через Литву, где мог ознакомиться или даже приобрести западнорусскую летопись с «Похвалой Витовту».
Известия общерусского характера Безднинского, летописца близки к известиям Никоновской и Воскресенской летописей, но в них имеются подробности, отсутствующие не только в названных летописцах, но и в других летописных источниках. Так, при описании «противостояния» на Угре великого князя московского Василия Васильевича и великого князя литовского Витовта приведена оригинальная мотивировка заключения между ними мира: «...занеже нелзе было спитися войском, о том месте дуброва частая, и путь узок, и разыдошася» (с. 205),—изобличающая человека, которому эти места были хорошо знакомы по личным впечатлениям. Как видно из Безднинского летописца и разрядных записей, М. А. Безднин воевал с татарами в этом районе в 1584 г. И вообще в летописце наблюдается повышенный интерес к юго-западу России: районам Алексина, Белева, Боровска, Можайска, находившимся в поле зрения М. А. Безднина, участвовавшего %, отражении татарского набега.
5 ГПБ. РО. Кир.-Белоз. 6/1083. Л. 301 об.— 302.
6 ПСРЛ. СПб., 1907. Т. 17. Стб. 133, 176, 333, 394. См. также: ПСРЛ. М., 1975. Т. 32. С. 81.
75
В статье летописца о набеге на Русь крымского хана Магомет-Гирея приведен день 26 июля, очевидно, прихода татар к Оке, тогда как в Никоновской и Воскресенской летописях сказано просто — «июля». И в Никоновской и в Воскресенской летописях отсутствует указание на численность татарского войска—«130 тысящь», явно преувеличенную в Безднинском летописце (с. 207).
При описании победы на Молодях над татарами в 1572 г. после слов «И как будет на Молодях, и государьские воеводы княз(ь) Михайло Иванович (ь) Воротынской с товарыщи» добавлено «да княз(ъ) Иван Петрович (ъ) Шуйской царя крымского обили» (с. 208). Это — вставка в первоначальный текст, ибо кн. И. П. Шуйский находился под началом у кн. М. И. Воротынского и входил в число «товарищей», вместе с которыми он одержал победу.
В летописце имеются речевые обороты, характерные для человека второй половины XVI в. Так, сообщение о погребении Стефана Пермского на Москве «у Спаса» заканчивается словами «на государеве дворе» (с. 205). Взятый у литовского короля Василием III Смоленск назван «градом стольным», а взятый Иваном IV Полоцк — «литовским стольным градом» (с. 207).
Допущенный при описании московского «собора на еретики» 1491 г. анахронизм — отнесение его ко времени великого княжения Василия III («при великом князе Василии Ивановиче всеа Русии») (с. 206) — свидетельствует, скорее всего, о том, что составителю Безднинского летописца была известна Степенная книга, где на соборе 1491 г. упомянут великий князь Василий Иванович 7.
Из сказанного следует, что составитель Безднинского летописца, которым, скорее всего, мог быть сам М. А. Безднин, не ограничился написанием последних статей, где упоминается имя М. А. Безднина. Он отредактировал и предшествующий летописный текст, проявляя повышенный интерес либо к тем местам, где ему приходилось воевать с татарами, либо к известиям, важным для него как лица, связанного с проведением внешней политики в отношении Речи Посполитой в 80-х годах XVI в.
Наибольший интерес представляет заключительная часть Безднинского летописца, повествующая о событиях, в которых наиболее значительная роль отводится М. А. Безднину. Приступая к их анализу, необходимо прежде всего отметить нарушение хронологической последовательности в летописце, где о поставлении на царство Федора Ивановича 31 мая 1584 г. говорится раньше, чем об отражении татарского набега 7 мая 1584 г. в районе Калуги и о приходе «черни» к Кремлю 22 мая 1584 г., когда в обоих случаях упоминается М. А. Безднин.
Это нарушение хронологии наводит на мысль, что статьи с упоминанием М. А. Безднина были приписаны к уже имевшемуся летописному тексту, который оканчивался известием о венча
7 ПСРЛ. СПб., 1913. Т. 21, ч. 2. С. 568.
76
нии на царство Федора Ивановича 31 мая 1584 г. и подвергся редакторской обработке.
Первое известие в летописце, непосредственно связанное с упоминанием М. А. Безднина, относится к набегу на Русь Арас-лана-мурзы и отражению его войска 7 мая 1584 г. русскими под командованием М. А. Безднина на р. Высе близ Калуги.
Первенствующая роль М. А. Безднина выделена в этом известии совершенно определенно. Он назван единственным воеводой, действующим против татар, в подчинении у которого находились «государевы выборные дворяне большие» кн. А. В. Трубецкой и кн. А. Д. Хилков. Принадлежность этого текста М. А. Безднину ощущается и в неправильном согласовании глагольных форм, когда вначале употребляется 3-е лицо мн. числа, предполагающее совместные действия всех военачальников, упомянутых выше, а затем речь идет об одном воеводе, под которым разумеется М. А. Безднин: «и ногайских людей многих побили и потопили, и Дивиева сына убили, и языки многие поймали, и полону отполонил (так! — В. К.)... И к Москве пришел, дал бог, здорово со всеми государевыми дворяны» (с. 208). Интересно сопоставить текст летописца с отписками воевод в книге сеунчей 1613— 1618 гг. Там, в частности, говорится, что «голова стрелецкий Григорей Милославской с курскими с ратными людьми татар побил в Курском уезде в дву местах и языков поймали и русский полон отполонили» 8. Из сопоставления следует, что летописный текст писал служилый человек, для которого формуляр отписки (сеунч (татар.) — победная весть) стал привычным издавна (побили — поймали — отполонили — в той же последовательности в обоих случаях).
Кн. А. В. Трубецкой и кн. А. Д. Хилков могли оказаться под началом М. А. Безднина — «лехкого воеводы» в силу чрезвычайной посылки «без мест», что предусматривалось царским приговором 1549/50 г.9, если только мы не имеем здесь дело с попыткой М. А. Безднина возвысить себя в местническом отношении. А такое бывало. Во время местнического дела 1589 г. Р. В. Алферье-ва, двоюродного брата М. А. Безднина, с кн. Г. Засекиным последний говорил: «...князь Иван Солнцов Засекин от Михаила от Безнина с сеунчом ле езживал, нечто будет Михайло так у себя писал, тем величался...» 10.
Записи в разрядных книгах пространной редакции позволяют в какой-то мере восстановить развитие событий и представить действительное место в них М. А. Безднина. В Щукинской разрядной книге сказано, что 7 мая 1584 г. «на берег» были посла
8 ЦГАДЛ. Ф. 210. Московский стол. 2 гр. № 2. Книга сеунчей 1613— 1618 гг. Л. 95. Ср.: «голова Микити Совин с ратными людьми, слюд '"'’’’’ар в Волховском уезде у Егорья на Полеве, побили и полону отполонили человек со ста и болыпи» (Там же. Л. 91—91 об.). Сообщил А. Л. Станиславский, которому приношу глубокую благодарность.
9 Разрядная книга 1475—1598 гг. М., 1966. С. 17.
10 Лихачев Н. П. Местнические дела, 1563—1605 гг. СПб., 1894. С. 27—28. Курсив мой.—В. К.
77
ны воеводы «для крымского царя приходу» во главе с кн. Ф. М. Трубецким, и приведена роспись всех пяти полков. Предусматривалась возможность соединения «береговых воевод» с «украинными воеводами», которые находились под командованием кн. Т. Р. Трубецкого и. В этой записи М. А. Безднин не упомянут.
В Щукинской разрядной книге несколько позднее помещено другое известие, специально посвященное посылке «против крымских людей» М. А. Безднина, рисующее его в благоприятном свете. Оно датировано неопределенно: «Тово же лета», но зато подробно освещает военные действия, которые осуществлялись под руководством М. А. Безднина. По общему духу, по целому ряду подробностей оно близко записи Безднинского летописца. Однако есть и различия. Так, в летописце названо имя татарского военачальника «Арослан-мурзы, Дивиева сына», в разрядной записи оно отсутствует; в летописце говорится о нападении на Русь вместе с крымскими татарами «нагайских людей», в разрядной записи — только о «крымских людях»; в летописце численность крымского и нагайского войска определена в 40 тыс. человек, в разрядной записи — в 54 тыс.; в летописце разгром татар под руководством М. А. Безднина происходит «на реце на Оке на перелазе усть Высы реки, свыше Калуги десять верст», в разрядной записи: «на Оке реке, от Калуги восьм верст, под слободою монастырскою». При общей близости некоторые различия наблюдаются и при перечислении местностей, подвергшихся татарскому набегу, и военачальников, находившихся под командованием М. А. Безднина.
Наиболее существенное различие, на наш взгляд, заключается в тех частях разрядной записи, где упоминается о первом «береговом» воеводе кн. Ф. М. Трубецком, который на служебной лестнице стоял неизмеримо выше М. А. Безднина и о котором в Безднинском летописце даже не упомянуто. В разрядной записи сказано: «Да с Михайлом же Безниным были головы с ратными людьми от князя Федора Михайловича Трубецкова с товарыщи. И от князя Федора Трубецкова для тово татарскова побою к государю пригонял с сеунчом Иван Васильевич Измайлов, а от Михаила Безнина с сеунчом пригнал к государю Андрей Батрак Иванович Вельяминов-Воронцов. И царь и великий князь послал к Михайлу Безнину з золотыми. И языки в роспросе сказали Михайлу Безнину, что Есиней-мурза князь Тимофея Трубецкова с товарыщи в Белеве осадил; и Михайла Безнин послал от себя голову в Белев на прибавку Матвея Проестева» 11 12.
Участие М. А. Безднина в разгроме татар в 1584 г. в районе Оки не вызывает сомнения, но отсутствие в Безднинском летопис
11 ГИМ. ОР. Щук. № 496. Л. 789—790.
12 ГИМ. ОР. Щук. № 496. Л. 792 об.— 798. В краткой редакции этой записи, помещенной в так называемой Карамзинской разрядной книге, сокращению подвергся как раз тот текст, в котором говорилось о кн. Ф. М. и Т. Р. Трубецких (ЦГАДА. Ф. 181. № 99. Ч. 2. Л. 678 об.).
78
це упоминания о первом «береговом» и «украинном» воеводах кн. Ф. М. и Т. Р. Трубецких свидетельствует о стремлении составителя летописца подчеркнуть свои военные заслуги.
Известие Безднинского летописца о походе М. А. Безднина против татар и сражении на р. Высе близ Калуги находит любопытную параллель в Новом летописце. Здесь в гл. 54, озаглавленной «о Мору о Псковском и о Иванегородском», после сообщения «о море велии» в Пскове и Иванграде и о переводе во Псков на постоянное жительство людей из других городов, неожиданно, без какого-либо перехода рассказывается о набеге татар и успешном отражении его М. А. Бездниным: «Приидоша же Татарове в Мещорския и в Козелския места, и в Воротынския, и в Перемышския, и многие места повоеваху. Царь же Федор Иванович, слышав их приход, посла на них воеводу своего Михаила Андреевича Безина (так!— В, К.) и рече ему своею праведною молитвою и пророчеством: «иди, побей всех Татар», якоже тако по ево пророчеству и збысться так. Воевода Михайло прииде наспех и собрався с ратными людми в Калуге и поиде на Татар и снидеся с ними на речке на Выйсе (так!—В. Я.), и по милости божией Татар побиша на голову и языки многи пойма» 13.
В известии Нового летописца содержится важное указание на назначение М. А. Безднина, который, по-видимому, был одно время «дядькой» царевича Федора 14, по личному распоряжению царя Федора Ивановича, отсутствующее в Безднинском летописце. Однако в целом эта запись Нового летописца, довольно близкая в изложении событий Безднинскому летописцу, значительно менее конкретна. В ней отсутствуют датировка, упоминание о численности вторгшихся татар и нагайцев, имя татарского военачальника и имен «государевых больших дворян» и стрелецких голов, посланных из Москвы вместе с М. А. Бездниным, фамилия которого искажена («Безин», тогда как следует «Безднин» или «Безнин»). Искажено и название реки близ Калуги, где происходила битва («Выйса» вместо «Высы»). Возможно, что это результат небрежной переписки текста Нового летописца последующими переписчиками. Но наиболее существенно то, что известие Нового летописца о набеге татар и отражении его М. А. Бездниным анахронистично. Оно помещено в Новом летописце между статьями, датированными «7103» (1594/95) г.— о походе царя Федора в Боровск15 и «7104» (1595/96) г.16, когда М. А. Безднин уже давно был монахом (пострижен в 1586 г.). Ст. 53 Нового летописца, предшествующая ст. 54, где говорится о посылке М. А. Безднина царем Федором против татар,
13 ПСРЛ. М., 1965. Т. 14. С. 48.
14 ГИМ. ОР. Забел. № 441. Л. 153—153 об.; Кобрин В. Б. Состав Опричного двора Ивана Грозного // Археографический ежегодник за 1959 год. М., 1960. С. 52.
15 ПСРЛ. Т. 14. С. 46.
46 Там же. С. 48.
повествует о возвращении из Турции русского посла Д. Исленье-ва, послан в Турцию из Москвы в июле 1594 г.17
Таким образом, главным героем рассказа в Новом летописце является не М. А. Безднин, как в Безднинском летописце, а царь Федор Иванович. Согласно Новому летописцу, царская молитва и пророчество обеспечили победу над татарами. В Новом летописце имеются и другие примеры «ясновидения» Федора Ивановича. Гл. 27 его так и озаглавлена: «О приходе царя крымского и о пророчестве царя Федора» 18. Там пророчество Федора Ивановича касалось скорого разгрома крымского хана Казы-Гирея, подступившего к Москве в 1591 г. Свидетелем его явился Г. В. Годунов, рассказавший о нем другим, в том числе, очевидно, и летописцу. О видении Федору Ивановичу двух ангелов накануне его смерти повествует летописец, присутствовавший при его кончине и находившийся в окружении патриарха Иова: «Пат-риярх же тут стояше и власти и все бояре; он же, государь, воз-рев к дверям прежним и вопроси патриарха Иева: ,,кто сие два за святителя стоящи у дверей? Яз их не знаю, а пришли с тобою11. Патриарх же сказываше ему, государю, про всех властей, кои с ним придоша. Он же рече ему: „всех сих знаю, про них же сказуеши ми; сих толко двух не знаю“. Мы же все мнехом, яко видит он, государь, ангелов» 19 20.
В дальнейшем будет показано, что этот современник — монах Иосиф, патриарший келейник, летописью которого воспользовался позднее составитель Нового летописца. Выявляется фрагмент летописи Иосифа, в котором рассказывается о взаимоотношениях царя Федора с М. А. Бездниным в 1584 г. В связи с этим возникает вопрос: не М. А. Безднин ли являлся в данном случае информатором Иосифа о поручении, данном ему царем, и о военных действиях против татар, как о беседе с царем Федором в 1591 г. поведал ему Г. В. Годунов?
Запись об отражении татарского набега в 1584 г. сохранилась и в Соловецком летописце конца XVI в., в котором наряду с северными и собственно монастырскими имеются и общерусские известия. Там она помещена под «7093» (1584/85) г., участие же М. А. Безднина в разгроме татар не отмечено: «Того же году на берегу в Колуги крымских царевичей и Девиевых детей, Есиния мурзу с товарыщы на устье Угры реки и на Выси побили»2П. В записи говорится о двух сражениях с татарами на Угре и на Выси, причем главным военачальником татар назван Есиней-мурза, упомянутый в Щукинской разрядной книге, а имя М. А. Безднина отсутствует. Кроме того, о М. А. Безднине го
17 Соловьев С. М. История России с древнейших времен. М., 1960. Кн. 4. С. 277.
18 ПСРЛ. Т. 14. С. 42—43. Курсив мой.— В. К.
19 Там же. С. 49. Курсив мой.— В. К.
20 Корецкий В. И. Соловецкий летописец конца XVI в. // Летописи и хроники, 1980 г.: В. Н. Татищев и изучение русского летописания. М., 1981. С. 240.
80
ворится в Соловецком летописце под «7088» (1579/80) г. при посылке Иваном IV воевод из Пскова в Ливонию21. Отсутствие имени М. А. Безднина в Соловецком летописце при рассказе об отражении татар в 1584 г. показывает, что слава М. А. Безднина не приобрела всероссийского масштаба, о чем он мечтал, составляя свой летописец и выдвигая себя на первый план в происходящих весной 1584 г. военных действиях против татар.
В записи о победе над татарами 7 мая 1584 г. в Безднинском летописце интересно известие об участии в походе, возглавленном М. А. Бездниным, наряду с «большими дворянами» и городовыми детьми боярскими «стрел (ь)цов дворовых государевых з головами з Григор (ь) ем Микулиным да с Ондреем с Мит(ь)ко-вым» (с. 208). Это последнее упоминание о дворе в источниках. Очевидно, двор был отменен официально на земском соборе, избравшем 31 мая 1584 г. царем Федора Ивановича. Так было покончено с опричным разделением страны и войска, продолжавшимся 20 лет.
Григорий Микулин, стрелецкий голова, был в особом почете у Лжедмитрия I, который поднял на щит бывших опричников своего мнимого «отца». В благодарность за это Г. Микулин собственноручно расправился со стрельцами, выразившими сомнение в истинности «царя Дмитрия Ивановича», за что был пожалован самозванцем в думные дворяне 22. В Новом летописце сообщение об этом помещено в связи с приходом в Москву польских послов и готовящейся женитьбой самозванца на Марине Мнишек.
Привлекает внимание запись Безднинского летописца о восстании 1584 г. в Москве: «И того ж(е) месяца в 22 день по грехом чернь московская приступали к городу Бол(ь)шому, и ворота Фроловские выбивали и секли, и пушку болшую, которая стояла на Улобном месте, на город поворотили и дети боярские многие на конех из луков на город стреляли. И в малые во Фроловские вородца, выходили ко всей черни думной дворянин Михайло Ондреевич(ь) Безднин да диак Ондрей Щелкалов. И чернь уговорили и с мосту сослали при том же после литовском Лве. 'Того ж(е) дни посол был у государя с утра» (с. 208).
Сравнение с Новым23 и Пискаревским24 летописцами, где также помещены известия об этом восстании, показывает, что при общей близости в изображении происходивших событий обнаруживаются и две особенности, характерные для Безднинского летописца. Во-первых, в нем назван день восстания — 22 мая
21 Там же.
22 ПСРЛ. Т. 14. С. 68. О Г. Микулине как инициаторе расправы над стрельцами, поговаривавшими в великий пост о «разорении» Лжедмитрием православной веры, сообщается и в так называемых «речах Бучинских», помещенных в Ином сказании. См.: РИБ. СПб., 1909. Т. 13. Стб. 78—79. В Сказании о Гришке Отрепьеве говорится о казни «в един день» «семи человек стрельцов за то, что его узнали, Ростригу, а в ла-тыискую веру веровать не восхотели», без упоминания о Г. Микулине.
23 ПСРЛ Т. 14 С. 35.
24 Материалы по истории СССР. М., 1955. Вып. 2. С. 87; ПСРЛ. Т. 34. С. 195.
81
1584 г., тогда как в Новом и Пискаревском летописцах дело ограничивается общими ссылками: «Того же лета», «Того же году, 92-го». Во-вторых, в Безднинском летописце подчеркнута выдающаяся роль думного дворянина М. А. Безднина в усмирении восставшей «черни» и ликвидации этого восстания, тогда как, согласно Новому летописцу, из Кремля к восставшим были посланы царем бояре кн. И. Ф. Мстиславский, Н. Р. Юрьев, дьяки А. и В. Щелкаловы, а в Пискаревском летописце лишь кратко замечено, что помирившиеся «бояре... выехали во Фроловские ворота».
Возникает необходимость проверки оригинальных сведений летописца. Задача в первом случае облегчается указанием в нем на то, что в день восстания у царя на приеме «с утра» был польский посол Лев Сапега. Из посольских же книг известно, что такой прием состоялся 2 апреля 1584 г.25 Следующий раз посол был принят царем лишь 22 июня 1584 г. Эта дата получает решительное подтверждение в письме к К. Радзивиллу из Москвы самого Льва Сапеги от 16(26) апреля 1584 г.26 Из письма Л. Са-пеги следует, что он действительно утром 2 апреля был в Кремле, где его принимали бояре кн. Ф. М. Трубецкой, Б. Ф. Годунов (в письме ошибочно — Федор Борисович, если только он не спутал Б. Ф. Годунова с его дядей Степаном Васильевичем,— В. К.), дьяки Андрей и Василий Щелкаловы. В обеденное время, когда бояре разъехались по своим кремлевским дворам, Б. Бельский, пообещав дворовым стрельцам «великое жалование» и «вольности», захватил Кремль, стремясь расправиться с князьями Мстиславскими и Шуйскими, а также с Н. Р. Романовым. Его целью было убедить Федора Ивановича не отменять «двора» и «опричнину». Отражая напавшую на Кремль толпу, верные Б. Бельскому стрельцы дали несколько залпов и убили 20 человек, многих
25 «И апреля в 2 день, в четверг, царь и великий князь велел литовскому послу Лву Сопеге быть у бояр в Набережной палате в подписанной у боярина у князя у Федора Михайловича Трубецкого да у окольна-чего у Степана Васильевича Годунова да у дьяков у Ондрея да у Василья Щелкаловых, а посланы на него приставы Ермола Коробов да Боланда Совин; и в город с ним ехали те же приставы» (ЦГАДА. Ф. 79. Кн. 15. Л. 33—33 об, 208 об.).
26 Scrip tores Rerum Polonicarum. Krakow, 1885. T. 8. S. 174—175. Сообщения Л. Сапеги об апрельских волнениях в Москве получили большой международный резонанс. 6(16) мая 1584 г. кардинал Болоньетти, основываясь на уже происшедших событиях, сообщал из Польши в Ватикан, что «уже появились семена гражданской войны между знатью этой страны» (Historia Russie monumenta. СПб, 1842. Т. 2. S. 1). Находившийся в Праге А. Поссевино, получив в начале мая письмо от Болоньетти, делал из факта смерти Грозного и апрельских событий в Москве еще более далеко идущие выводы: «На мой взгляд, если поляки будут к тому расположены, король вновь [сможет] снестись с великим княжеством Смоленским, принадлежащим Литве, и, быть может, это с благословения божьего даст ему случай распространить католическую религию вплоть до Азии, что мне представляется не столь уж трудным делом» (Письмо Поссевино из Праги от 6 июня 1584 г. // Международные связи России до XVII в. М, 1961. С. 539).
82
ранили. Бояре, использовав возмущение народа, подавили попытку дворцового переворота и выслали Бельского из столицы.
Таким образом, дата летописи, по видимости, неточная и поэтому не может быть принята. В то же время в летописце содержится ряд живых деталей, изобличающих участника событий, писавшего позднее по памяти. Так, говоря о двух силах, поднявшихся на Кремль: «черни московской» — посадских людях — и «детях боярских» — служилых людях, летописец добавляет: «...и дети боярские многие на конех из луков на город стреляли». По Пискаревскому летописцу, сигнал к восстанию подал «некий от молодых детей боярских», который ускакал из Кремля после того, как попытка дворян, выступивших на стороне Мстиславских, Романовых, Шуйских и других, убить Бельского не увенчалась успехом. Участие служилых людей наряду с посадскими в восстании 1584 г. совершенно определенно видно из рассказа Нового летописца, основывавшегося в этой части на летописи Иосифа. В нем сказано, что в 1584 г. возмутилась «вся чернь и ратные московские люди», которые «приидоша с великою силою и со оружием к городу, и едва успеша от них затворити град Кремль. Приидоша же и приступиша х Кремлю и присташа к черни Рязанцы Ляпоновы и Кикины и иных городов дети боярские и оборотиша царь-пушку ко Фроловским воротам и хотеша выбити ворота вон» 27. В Латухинской степенной книге, где также, использована летопись Иосифа, сохранилось важное указание на то, что именно Шуйские подвигли служилых людей из Рязани и других городов на выступление: «Начальницы же, глаголют, тому по заводу Шуйских бояр были рязанцы Ляпуновы и Кикины и иных городов дети боярские» 28.
Значительный численный перевес восставших29 и участие на их стороне, помимо московских земских стрельцов, провинциальных служилых людей, собранных в столицу, очевидно, по случаю прибытия посла Батория, чтобы продемонстрировать возросшую
27 ПСРЛ. Т. 11. С. 195. Купспв мой.— В. К.
28 Горьковская обл. б-ка им. В. И. Ленина. Отд. ценной книги. Ц-2658/2. Л. 873 об. Курсив мой.— В. К.
29 Хотя превосходство восставших представляется несомненным, но определение их числа примерно в 20 тыс. человек является, на наш взгляд, большим преувеличением. Р. Г. Скрынников со ссылкой на цитированное письмо Болоньетти от 6(16) мая 1584 г., основанное на письмах из Москвы Л. Сапеги, пишет, что в восстании участвовало «до 20 тыс. человек, т. е. едва ли не все взрослое население столицы» (Скрынников Р. Г. Политическая борьба в начале правления Бориса Годунова // История СССР. 1975. № 2. С. 58). Между тем пи в письмах Сапеги, ни в напечатанном тексте письма Болоньетти этой цифры нет. Там говорится о 20 убитых при попытке штурмовать Кремль. О «большом брожении среди 20 тыс. человек» в Москве писал, вероятно на основании позднейших слухов, английский посол Боус, находившийся в то время под строгой охраной приставов. Отметив оскорбления, которые исходили от волнующихся москвичей в его адрес, Боус правильно указал на основную направленность движения против Б. Бельского, бывшего «в особой милости у покойного царя». См.: ЧОИ ДР. М., 1884. Кн. 4. С. 103.
83
русскую военную силу, придали событиям угрожающий характер.
В Москве, как сообщает И. Масса, были разгромлены «лавки и арсенал (ammonitye huys), откуда взяли (восставшие.—В. К.) оружие и порох, намереваясь взломать ворота (Кремля.— В. Я.)...»30. Угроза нависла над боярскими подворьями. Все это заставило враждующие боярские группировки срочно помириться и вступить с осаждавшими в переговоры. В тексте Безднинского летописца сказано, что «в малые во Фроловские вородца выходили ко всей черни думной дворянин Михайло Ондреевич Безднин да дьяк Ондрей Щелкалов. И чернь уговорили и с мосту сослали...». В Новом же летописце говорится о посылке царем к восставшим «бояр своих князя Ивана Федоровича Мстиславского да Микиты Романовича Юрьева да дьяков Андрея да Василия Щел-каловых». Противоречие разрешает известие Пискаревского летописца о том, что помирившиеся «бояре... въехали через Фроловские ворота и народ престал от мятежа».
Очевидно, мы имеем дело с двумя стадиями переговоров. Безднинский летописец запечатлел начальную их стадию, когда восставшие, захватив мост через ров, отделявший Кремль от города, пытались выбить Фроловские ворота и ворваться в Кремль, и к разъярённой «черни» вышли через малые Фроловские ворота М. А. Безднин и дьяк Андрей Щелкалов, чтобы уговорить их покинуть мост. Через некоторое время в большие Фроловские ворота выехала делегация более высокого состава, которая завершила переговоры, выполнив требование восставших об устранении Б. Бельского от управления.
О выходе к восставшим А. Щелкалова сообщал и Л. Сапега, не назвав при этом М. А. Безднина, с которым ему, в отличие от дьяка, не приходилось иметь дело31.
Присматриваясь к составу делегации, выехавшей 2 апреля, если верить Новому летописцу, из Кремля, находим в ней представителей двух соперничавших группировок. Так, кн. И. Ф. Мстиславский и Н. Р. Юрьев представляли интересы группы, в ко
30 Масса И. Краткое известие о Московии в начале XVII в. М., 1937.
С. 32—33. И. Массой нарисована подробная картина восстания в Москве, содержащая ценную информацию. И. Масса, как отмечал он сам, писал о смерти Грозного и о последовавших затем волнениях в Москве со слов других лиц. Он дал неправильную дату смерти Грозного (4 марта), а коронацию Федора Ивановича относил к 1 сентября 1584 г., очевидно, по аналогии с воцарением Бориса Годунова, хотя Федор был ко± нован 31 мая 1584 г. И. Масса склонен отнести восстание к промежутку между смертью Грозного и его погребением, т с* 18—20 марта -584 г. Однако 2 апреля Н’ нта Романович Юрьев наудился г кремле и выезжал к восставшрч черни, пто противоречит f /щению юсы о том, что после осады Кремля до воцарения Фе-j j а (31 м боярин про?] ал на сгоем московском ^дворье, охрс-ильиС'М восставшими москвичами. Скорее все^о, И. М пользовавшийся позднейшей, лотя и довольно подробной, информацией проро-мановскн настроенных мосл^ тчей, участников и очов: цев событий '^84 г., все-таки спутал хронологию, отнеся события начала апреля к марту.
31 Scriptores Rerum ^olonicarum. Т. 8. S. 175.
84
торую входили Шуйские, Голицыны и другие, а также поддерживавшие их дворяне. Дьяки Андрей и Василий Щелкаловы были на стороне Годуновых, Трубецких и др.
Это наблюдение наводит, в свою очередь, на мысль о том, не представлял ли думный дворянин М. А. Безднин на начальной стадии переговоров первую группу? Но не противоречит ли это предположение тому, что М. А. Безднин входил в опричнину32, а затем в двор Грозного? По мнению Р. Г. Скрынникова, «приведенные Пискаревским летописцем данные не оставляют сомнения в том, что раздор был вызван столкновением между земскими боярами и двором»33. Чтобы проверить правильность этого вывода, надо вновь обратиться к Пискаревскому летописцу, где подробно рассказывается о боярской распре, предшествовавшей восстанию.
Судя по этим данным, после смерти Грозного произошло резкое размежевание в правящей верхушке, вызванное вспыхнувшей борьбой за власть. С одной стороны оказались кн. И. Ф. Мстиславский с сыном Федором, Романовы, Шуйские, Голицыны, Шереметевы, Головины, с другой —Б. Я. Бельский, Годуновы, Трубецкие, дьяки А. и В. Щелкаловы и «их советники». Местнический спор, возникший между Б. Я. Бельским и П. И. Головиным, привел к открытой схватке. Поддерживавшие кн. И. Ф. Мстиславского дворяне чуть не убили Бельского, который вынужден был искать спасения у царя 34. Далее в Пискаревском летописце в изложении событий наблюдается перерыв, восполнить который в какой-то мере позволяет письмо Л. Сапеги от 16 апреля 1584 г. Выручили временщика дворовые стрельцы. Силы, возглавляемые Бельским, захватили Кремль, подавив сопротивление находившихся там дворян, и предъявили ультиматум царю Федору с требованием возродить опричнину. Вырваться из Кремля удалось только «некоему от молодых детей боярских», который своими криками поднял московских посадских людей и приехавших из провинции служилых людей. Вспыхнуло народное восстание.
32 Биографические сведения о М. А. Безднине см.: Кобрин В. Б. Состав Опричного двора Ивана Грозного. С. 51—52; Мордовина С. П., Станиславский А. Л. Состав особого двора Ивана IV в период «великого княжения» Симеона Бекбулатовича // Археографический ежегодник за 1976 год. М., 1977. С. 181. Отождествить М. А. Безднина й старца Ми-саила, узнать его прозвище в миру, а также конкретнее представить его родственные связи позволяет родословная роспись Бездниных в родословной книге Голицыных: «У Андрея Бездны дети: Федор да Иван бездетны. Федор убит под Холыванью от немец, а Иван убит под Гороховцом от казанских татар. Третий сын Михайло Дородный бездетен. А были у него две дочеои — одна за Петром Вельяминовым, а другая за Матвеем Бутурлиным. А после тово Михайло постригся во Иосифе монастыре» (Библиотека Академии наук СССР. 47. 28. Л. 295—295 об.).
33 Скрынников Р. Г. Борис Годунов и царевич Дмитрий // Исследования по социально-политической истории России: Сб. статей памяти Б. А. Романова. Л., 1971. С. 183.
54 Боус в своем донесении писал, что «па него (Бельского.— В. К.) напали с таким остервенением, что он вынужден был спасаться в царских палатах» (ЧОИДР. 1884. Кн. 4. С. 103).
85
Р. Г. Скрынников, основываясь на данных Пискаревского летописца, рисует иную картину развития событий и расстановки сил, принявших участие в дворцовой борьбе. По его мнению, «казначей П. И. Головин бросил дерзкий вызов могущественному временщику, затеяв местнический спор (хотя в Пискаревском летописце сказано: „И похотел Богдан быти больше казначея Петра Головина”.— В. К.), и на его сторону сразу же встала вся земская боярская дума: боярин князь Иван Федорович Мстиславский с сыном со князем Федором да Шуйские, да Голицины, Романовы, да Шереметевы и Головины и иные советники11. За Бельского вступились лишь дворовые чины — «Годуновы, Тру-бецкия, Щелкаловы» 35. Однако Шуйские входили во двор Грозного и занималп там высокое положение. Напротив, Щелкаловы были, как известно, земскими дьяками. Вне поля зрения Р. Г. Скрынникова оказывается и прямое свидетельство летописца о том, что «за Петра стал князь Иван Мстиславской с товарищи и все дворяне» 36. Дворяне же, согласно Пискаревскому летописцу (и это Р. Г. Скрынников признает), намеревались расправиться с Бельским: «...Богдана хотели убить до смерти дворяне» 37 38.
Итак,* данные Пискаревского летописца не подтверждают вывода Р. Г. Скрынникова о дворцовых событиях 1584 г. как о столкновении между земскими боярами и двором, а свидетельствуют о куда более сложной расстановке сил, когда основная масса дворян и дворовая аристократия в лице Шуйских выступили на стороне Мстиславского против Б. Бельского и Годуновых, которые смогли опереться лишь на часть верхушки двора (Трубецких) и таких земских деятелей, как Щелкаловы.
Таким образом, сразу же после смерти Грозного произошел раскол двора, который перестал существовать как единое целое. Этот глубокий кризис и предопределил его роспуск в дальнейшем.
Чем же была вызвана такая позиция основной массы дворян? Дело в том, что сразу же после внезапной кончины Грозного в Москве стали ходить упорные слухи об умерщвлении царя: «...будто Богдан Белской своими советники извел царя Ивана Ва-силиевича, а ныне хочет бояр побити и хочет подыскати под царем Федором Ивановичем царства Московского своему советнику (Б. Годунову.— В, К.)...»33. Наиболее развернутое обоснование эта версия получила в летописи Иосифа, келейника патриарха Иова, где Бельский кается своему духовнику в совместном с Годуновым умерщвлении царей Ивана и Федора. Составитель Нового летописца, используя версию летописи Иосифа, старался замаскировать причастность к событиям Б. Годунова, но следы ее в Новом летописце все-таки сохранились в цитированном выше начале гл. 9. Далее в той же главе эта версия проступает еще
35 Скрынников Р. Г. Борис Годунов и царевич Дмитрий. С. 183.
36 ПСРЛ. СПб., 1848. Т. 4. С. 195. Курсив мой.— В. К.
37 Там же. Курсив мой.— В. К.
38 ПСРЛ. Т. 14. С. 35.
86
более определенно. Восставшие, в том числе и рязанцы, предводимые Ляпуновыми и Кикиными, оказывается, кричали: «Выдай нам Богдана Бельсково! он хочет известь царской корень и боярские роды».
Можно представить один из источников происхождения этой версии, кажущейся весьма вероятной. При Грозном в момент кончины, по Горсею, находился его любимец Р. П. Биркин. Взятый ко двору из рязанских служилых людей, по данным С. П. Мордовиной и А. Л. Станиславского39, зять видного дворового дьяка А. Шерефединова, он не входил в число заговорщиков, ограничивавшееся Б. Бельским, Б. Годуновым и медиком царя И. Эйлофом. В то же время он находился в близких отношениях со служилой рязанской верхушкой. В апреле 1584 г. рязанским помещиком Т. Шиловским была подана справка, составленная в связи с делом между ним и дьяком А. Шерефеди-новым. Среди «рода и племени» Р. П. Биркина, оказавшегося замешанным в преступлениях своего тестя, в ней названы такие видные представители рязанских служилых людей, как Ю. и И. Дмитриевы, М. и А. Петровы, в том числе М. Т. Петров-Со-лово — отец второй жены царевича Ивана Ивановича Пелагеи, в иночестве Прасковьи; Петр Ляпунов с сыновьями Прокопием и Александром, фигурировавшим в деле 1584 г. как активный пособник А. Шерефединова и Биркина, и др.40 Согласно С. П. Мордовиной и А. Л. Станиславскому, И. В. Дмитриев и М. Т. Петров входили во двор Грозного и носили высокие чины41. Следовательно, можно предположить, через кого весть о насильственном умерщвлении царя Ивана проникла в ряды рязанских служилых людей и служилых людей других городов, штурмовавших Кремль. К распространению ее приложили руки также и Романовы и Шуйские, «по заводу» которых поднялись рязанцы и служилые люди других городов42. Но, по-видимому, еще раныпё, чем вырваться на улицы и площади Москвы, это обвинение в адрес Бельского и его советника Б. Годунова прозвучало в ходе дворцовой борьбы в Кремле. Нужна была действительно такая веская причина, как месть за смерть своего кумира, чтобы основная масса дворян из окружения Грозного не только пристала к
39 Мордовина С. П., Станиславский А. Л. Указ. соч. С. 165—166.
40 Юшков А. Акты XIII—XVII вв., представленные в Разрядный приказ представителями служилых фамилий после отмены местничества. М., 1898. Ч. 1. С. 201—203, 208, 210.
41 Мордовина С. П., Станиславский А. Л. Указ. соч. С. 165, 172.
42 Позднее, уже находясь в ссылке в своей суздальской вотчине селе Лопатничи, И. П. Шуйский пытался весной 1587 г. наладить связи со старицей Прасковьей, жившей в суздальском Покровском монастыре, а через нее — с верхушкой рязанских служилых людей, оппозиционной Б. Годунову. Вероятно, эти шаги И. П. Шуйского послужили основанием для его ссылки на Белоозеро, где он был удавлен по приказу Годунова. Старица Прасковья была переведена под надзор в московский Ивановский монастырь, где и скончалась в 1621 г. См.: Описание актов собрания графа А. С. Уварова: Акты исторические, описанные И. М. Катаевым и А. К. Кабановым. М., 1905. С. 76-77.
87
Мстиславскому и его сторонникам, но и активно выступила против Б. Бельского, стремясь убить его.
Для М. А. Безднина Грозный был таким же кумиром, как и для большинства дворян, входивших в государев двор. Достаточно сказать, что царь личным вмешательством спас его от пострижения не далее как за два года до разыгравшихся событий, оградив его в местническом споре с В. Г. Зюзиным «от боярской обвинки»43. Так что в анализируемой летописной статье М. А. Безднин вполне мог выступать в роли парламентера от группы Мстиславского, Романовых, Шуйских и тех дворян, которые к ним примкнули, конечно преследуя свои цели.
Наиболее значительным лицом в московских событиях 1584 г. был Н. Р. Юрьев, имевший давние и крепкие связи с верхами московского посада и московскими земскими стрельцами. По крайней мере, с 1578 г., а скорее всего еще ранее, он возглавлял Стрелецкий приказ44, в начале 70-х годов он сместил М. И. Воротынского на посту руководителя обороны южных границ45, так что находился в тесных отношениях со служилыми людьми южных городов, также принявших участие в московском восстании. И. Масса, черпавший сведения из проромановских кругов, выдвигал его на первый план, вообще не упоминая персонально кого-либо из других бояр, даже кн. И. Ф. Мстиславского, главу Боярской думы. Согласно его сообщению, восставшие были особенно расположены к Н. Р. Юрьеву благодаря его родственным отношениям к Грозному и Федору и его «благочестию»46. Они боялись, что его «изведут во время междуцарствия», и требовали выезда его из Кремля. В свою очередь, Н. Р. Юрьев не чувствовал себя в безопасности, находясь в Кремле, и опасался в то же время «нападения на свой дом» со стороны городских низов, разграбивших купеческие лавки. Поэтому вопреки желанию других членов Боярской думы он выехал из Кремля в сопровождении 20 слуг, был восторженно встречен москвичами и обосновался до венчания Федора Ивановича царем (т. е. до 31 мая) на своем подворье, очевидно, под охраной московских стрельцов, которые, по свидетельству английского источника, патрулировали город, «чтобы усмирять мятежников и поддерживать спокойствие» 47.
Отсюда можно заключить, что со 2 апреля до 31 мая в Москве фактически установилось двоевластие, центрами которого были Кремль, где, пользуясь несогласием среди бояр, верх постепенно брал Б. Ф. Годунов, и подворье Романовых в Москве, где властвовал, опираясь на земских стрельцов и верхи московского поса
43 ГИМ. ОР. Щук. № 496. Л. 762 об.
44 Юшков А. Акты XIII—XVII вв., представленные в Разрядный приказ... Ч. 1. С. 193.
45 Акты Московского государства. СПб., 1890. Т. 1. С. 17—18.
46 Масса И. Указ. соч. С. 32—33.
47 Цит. по: Бахрушин С. В. Классовая борьба в русских городах XVI — начала XVII в. // Бахрушин С. В. Научные труды. М., 1952. Т. 1. С. 214.
88
да, Н. Р. Юрьев, пользовавшийся также поддержкой южных служилых людей, находившихся в столице. События 1584 г. и разделение в правящих верхах получили широкий резонанс в стране. О них писал соловецкий летописец, сводя их к «смятению великому... у бояр... меж себя» 48. С созывом земского собора и с коронацией Федора 31 мая 1584 г. это двоевластие было ликвидировано на основе компромисса между Б. Ф. Годуновым и Н. Р. Юрьевым, возглавившим новое правительство. Однако М. А. Безднин, стремясь подчеркнуть свои собственные заслуги в ликвидации восстания 1584 г., о Н. Р. Юрьеве даже не упоминал, подобно тому как он умолчал о кн. Ф. М. Трубецком при описании отражения татарского набега.
Следующая запись в Безднинском летописце сделана под «7093» (1584/85) г. и касается приезда в Москву крымского царевича Мурат-Гирея «царю государю служити Федору Ивановичю московскому». Этот приезд, согласно современной летописной заметке, состоялся 1G июля 1585 г.49 В летописце в этой статье М. А. Безднин не упомянут, хотя, как явствует из Валуевской разрядной книги, он лично принимал участие в одном из приемов царевича у царя Федора Ивановича в феврале 1586 г.: «... а встречали царевича на крыльце Иван Бутурлин да Михайло Безднин» 50. К сожалению, хронология Валуевской разрядной книги сбивчива. Указанная запись и известие о приезде царевича Мурат-Гирея отнесены в ней неправильно к «97 (1588/89) г.», тогда как ранее уже были помещены записи об обеде у царя Федора в его честь 21 июня 1586 г. и об отпуске его в Крым 18 июля 1586 г.51
Последняя запись в летописце посвящена приезду в Москву летом 1586 г. антиохийского патриарха Иоакима. В ней привлекает внимание точная датировка посещения патриархом Чудова монастыря, где ему был дан обед: «...а в Чюдове хлебачял месяца июля в 16 день, в воскресный день» 52.
Антиохийский патриарх Иоаким прибыл в Москву 17 июня и остановился на дворе Ф. В. Шереметева. 25 июня он был принят царем, а 1 июля по его просьбе ему было разрешено посетить Чудов монастырь и отправиться в Троице-Сергиев. 4 июля патриарха торжественно встречали в Чудове монастыре. Он слушал обедню и «ел в келарской, а чин был устроен о всем, как при митрополите». 8 июля ему было разрешено «идти» в Троицу, где он провел четыре дня53. Далее о времяпрепровождении патриарха в течение нескольких дней ничего не известно. 17 июля
48 Тихомиров М. Н. Малоизвестные летописные памятники // Исторический архив. М., 1951. Т. 7. С. 228.
49 ГИМ. ОР. Синод. № 963. Л. 96.
50 Разрядная книга 1559—1605 гг. М., 1974. С. 245.
51 Там же. С. 215.
52 Корецкий В. И. Безднинский летописец конца XVI в. из собрания С. О. Долгова. С. 208.
53 ЦГАДА. Ф. 52. Кн. 2. Л. 157 об.— 166 об.
89
царь Федор велел Иоакиму «быти у себя на отпуске». «И того дни антиохийский патриарх у государя был»,— записано в деле о его приезде в Москву. Царь Федор «отпустил» в торжественной обстановке патриарха, но «ести не звал», ему был послан корм. Тогда-то патриарх попросил у царя разрешение посетить кремлевские Архангельский и Благовещенский соборы54. О посещении им 17 июля, на которое приходилось в 1586 г. воскресенье, Чудова монастыря и о трапезе там в деле ничего не сказано. Однако приходо-расходная книга Чудова монастыря 1585/86 г. показывает, что в этот день патриарх посетил не только соборы, но и Чудов монастырь55, где Иоакиму был устроен обед на скорую руку. «Лета 7094 [1586]-го июля в 17 день,—записано там,— по государеву... слову и по приказу государева дияка Ондрея Яковлевича Щелкалова Чюдова монастыря архимандрид Христофор, поговоря на соборе с келарем старцем Ермогеном да с козначеем старцом Нафанаилом и со всеми соборными старцы вынял из большие казны про патриархов приезд антиохийского про Иоакима на дары и на всякий столовый разход пятьдесят Рублев денег» 56. После подробного перечисления денежных подарков, икон, соболей, венецианской багровой камки и другого добра, подаренного патрпарху и сопровождавшим его старцам, в книге была сделана запись, свидетельствующая о том, что патриарх действительно «ел» в этот день в Чудове монастыре: «Да про патриархов же приезд дано дворецкому старцу Мартемьяну да слугам Кондратью Кузмину да Истоме Резанову рубль и десять алтын з деньгою купили они к столу на приспех (так!—В. К.) яиц сырых и сметаны, икры паюсные и икры красные да трит-цать сельдей паровых» 57.
Таким образом, запись в летописце была сделана по памяти современником и довольно быстро после посещения антиохийским патриархом Иоакимом Чудова монастыря. Он твердо запомнил день недели (воскресенье) и ошибся в числе, написав вместо 17 июля 16 июля.
Важно отметить, что этот современник-летописец, делая запись, еще ничего не знал об отъезде патриарха из Москвы, который совершился 11 августа 1586 г.58
Обращение к вкладной книге Иосифо-Волоколамского монастыря позволяет окончательно назвать имя этого летописца. Им был М. А. Безднин, который, как показано выше, упоминался и прославлялся в двух помещенных в конце летописца записях и присутствовал лично во время одного из приемов крымского царевича Мурат-Гирея, о приезде которого в Москву рассказыва
54 Там же. Л. 167 об.— 169.
55 «Июля в 17 день благословил архимарит Христофор антиохейского патриарха Иакима пятьми образы окладными деисусом из Архангила да образом Алексея Чюдотворца» (Там же. Л. 304—304 об.).
56 ЦГАДА. Ф. 196. № 273. Л. 298. Курсив мой.— В. К.
57 Там же. Л. 300.
58 Там же. Ф. 52. Кн. 2. Л. 169 об.
90
лось в предпоследней записи. Под 2 августа 1586 г. во вкладной книге помещена запись о вкладе М. А. Безднина в монастырь, сделанном им при пострижении: «Дача Михаила Андреевича Безднина, а во иноцех Мисаила. Лета 7094-го августа во 2 день дал в дом пречистые Богородицы в Осифов монастырь Михайло Андреевич Безднин, а во иноцех Мисайло, игумену Еуфимью з братьею по себе на вечной поминок и на корм сто рублев денег. И как бог пошлет по душу старца Мисаила, и игумену Еуфимью велети написати старца Мисаила по монастырскому обычаю в повседневные списки и в сенадики доколе монастырь пречистые стоит, а из повседневных его списков не выглядити, да быти по нем корму на его представление» 59.
Действительно, уже 3 сентября 1586 г. крупное поместье М. А. Безднина в Ростовском уезде было пожаловано кн. А. А. Те-лятевскому, родственнику и стороннику Б. Ф. Годунова60. Упоминание М. А. Безднина под его мирским именем содержится в духовной А. Т. Михалкова 1586/87 г., писанной в Кузмодемьян-ске, где тот находился на службе. Среди кредиторов А. Т. Михалкова назван и М. А. Безднин: «дати мне Михаилу Безднину 30 рублев без рубля» 61. Но светское имя Безднина могло быть просто механически переписано в духовную из заемной кабалы, написанной еще до пострижения.
Чтобы представить причины, побудившие М. А. Безднина постричься в монахи в начале августа 1586 г. и написать свой летописец, необходимо обратиться не только к фактам его служебной деятельности, но и проанализировать политическую борьбу, разгоревшуюся в 1586 г. между Шуйскими и Б. Ф. Годуновым.
Видный дворовый воевода, отличившийся во время Ливонской войны и при отражении татарского набега 1584 г., М. А. Безднин в 1585 г. был включен в состав «великого посольства», направленного в Польшу. Ему совместно с боярином кн. Ф. М,. Троекуровым и дьяком Дружиной Петелиным была поручена ответственная миссия заключить перемирие с Баторпем62. Несмотря на суровый прием, оказанный посольству польским королем, настроенным воинственно, послам удалось добиться в 1585 г. двухлетнего перемирия, чрезвычайно нужного для России, с трудом оправлявшейся от тяжких последствий Ливонской войны63.
1586 год начался для М. А. Безднина удачно. В январе он выиграл местническое дело у кн. М. Щербатого.
Из разрядных книг известно, что в январе 1586 г. при посылке воевод в Великий Новгород «князь Меркулей Щербатов бил
59 Там же. Ф. 181. № 141. Л. 50—50 об.
60 Сухотин Л. №. Земельные пожалования в Московском государстве при царе Владиславе, 1610—1611 гг. М., 1911. С. 47—48; Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв. М., 1937. С. 449.
61 Старина и новизна. М., 1914. Кн. 17. С. 4, И.
62 ЦГАДА. Ф. 79. Кн. 15.. Л. 369 об.
63 Соловьев С, №. История России с древнейших времен. М., 1960. Кн. 4. С. 206—207.
91
челом государю... в отечестве о счете на думного дворянина на Михаила Ондреевича Беззнина. И царь... велел их судити бояром, и по суду и по счету князя Меркулья Щербатова обвинил Михайлу Безнину, а Михаила Безнина перед князем Меркурьем Щербатым оправил» 64. В феврале 1586 г., как указывалось выше, он участвовал в приеме у царя крымского царевича Мурат-Гирея65. 26 апреля 1586 г. он присутствовал на большой аудиенции в Кремле при отпуске посла Михаила Гарабурды в числе тех думных деятелей, кто составлял тогда правящую верхушку66. Однако в июне 1586 г. в служебной карьере М. А. Безднина наблюдается крутой поворот. В состав посольства к Баторию, утвержденного царем и Боярской думой 28 июня, он уже не вошел. Вместо него туда был включен близкий к Б. Ф. Годунову Ф. А. Писемский 67.
Послы боярин кн. Ф. М. Троекуров, Ф. А. Писемский и Дружина Петелин вели переговоры в Польше, а М. А. Безднин оказался постриженником Иосифо-Волоколамского монастыря. Конечно, заставить М. А. Безднина постричься в монахи могло сильно развитое у него чувство чести, уже в 1582 г., как мы видели, едва не приведшее его в монастырские стены. Но причины, заставившие М. А. Безднина пойти в монастырь, лежали глубже, и, чтобы их обнаружить, надо обратиться к перипетиям политической борьбы 1586 г.
Смерть 23 апреля 1586 г. Н. Р. Юрьева 68 вновь со всей остротой поставила вопрос о власти. В предыдущем году Б. Ф. Годунов добился пострижения кн. И. Ф. Мстиславского, удаления из Москвы кн. Воротынских и других лиц, поддерживавших престарелого регента. Теперь вспыхнула борьба между Б. Ф. Годуновым и Шуйскими.
Состав правительственных лиц, присутствовавших на приеме посла Михаила Гарабурды 26 апреля 1586 г., ясно показывает, что в Москву тогда собрались представители обеих группировок. Глава Шуйских, Иван Петрович,— воевода в Пскове, блистатель
64 ГИМ. ОР. Щук. № 496. Л. 821.
65 Разрядная книга 1559—1605 гг. С. 245.
66 ЦГАДА. Ф. 79. Кн. 16. Л. 98—103 об.
67 Там же. Л. 124.
68 С. Ф. Платонов относит смерть Н. Р. Юрьева к апрелю 1585 г. См.: Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты... С. 149. Однако в списке участников троицкого похода в августе 1585 г. он указан с пометой «болен». См.: Боярские списки последней четверти XVI — начала XVII вв. и роспись русского войска 1604 г.: Указатель состава государева двора по фонду Разрядного приказа/Сост., подгот. текста и вступ. статья С. П. Мордовиной и А. Л. Станиславского. М., 1979. Ч. 1. С. 270. 12 декабря 1585 г. Н. Р. Юрьев дал в Чудов монастырь 20 руб. по И. Д. Карпову (ЦГАДА. Ф. 196. № 273. Л. 9 об.). Окончательно удостоверяет смерть Н. Р. Юрьева 23 апреля 1586 г. следующая запись в приходо-расходной книге Чудова монастыря: «12 августа (1586 г,— В. К.) дал вкладу по отце Никите Романовиче Юрьеве боярин Федор Никитич Юрьев 50 рублей, поминать на его преставление 23 апреля» (Там же. Л. 57—57 об.).
92
но защищенном им от войск Батория в 1581 г.,— оказался в столице. Вместе с ним упомянуты Андрей Иванович и Дмитрий Иванович Шуйские.
Список лиц, принимавших участие в аудиенции 26 апреля, на третий день после кончины Н. Р. Юрьева, в какой-то мере отражал соотношение сил на данном этапе. Показательно, что Б. Ф. Годунов помещен в нем на четвертом месте после Ф. И. Мстиславского, И. П. Шуйского и Д. И. Годунова. Ему еще предстояло оттеснить И. П. Шуйского, чтобы стать единоличным правителем. И Годунов теснил группу Шуйских, которых поддерживал митрополит Дионисий. Среди думных дьяков, провожавших М. Гарабурду 26 апреля 1586 г., численно явно преобладали сторонники Годуновых и блокировавшихся с ними Романовых. Этот союз нужен был Б. Ф. Годунову, ибо как бы узаконивал его притязания на преемственность власти от Н. Р. Юрьева. Шуйские и митрополит Дионисий были фактически устранены от переговоров с польским послом. Когда Гара-бурда по приезде в Москву хотел передать послания от панов обеих рад, адресованные митрополиту Дионисию и «всем боярам», то ему ответили, что «не пригоже» послу видеться с митрополитом и всеми боярами, так как митрополиту подведомственны духовные дела, а то дело «земьское». Это заявление было пустой формальностью, которая должна была прикрыть нежелательность непосредственных контактов с митрополитом польского посла, потому что еще в ноябре 1585 г. такое сугубо светское дело, как поход против Швеции, решалось Боярской думой с участием митрополита Дионисия и всего освященного собора39. Со всеми боярами, в том числе и Шуйскими, ему также видеться было незачем, ибо переговоры с ним должна была вести особая комиссия в составе бояр И. В. Годунова, И. В. Сицкого и дьяков Андрея и Василия Щелкаловых и Елизария Вылузгина, представлявших сторону Б. Ф. Годунова69 70.
Эти предосторожности, возможно, имели основания, помимо внутренних причин, и в международной конъюнктуре, ибо сохранились сведения о пропольской ориентации Шуйских и кн. И. Ф. Мстиславского, выступавшего в союзе с ними. Еще в начале 1585 г. тайный агент Батория в Москве Я. Заборовский, толмач Посольского приказа, доносил королю, что Шуйские поддерживают его сторонников в столице 7i.
В августе 1584 г. врач Грозного И. Эйлоф, рассказывая о борьбе придворных группировок, отмечал, что «четыре правителя, назначенные отцом (Иваном IV.— В. К.), состоят в страшной вражде и часто ссорятся при князе (Федоре.— В. К.) без всякого уважения к нему. Один из них, по имени Мстиславский, очень
69 Разрядная книга 1475—1598 гг. С. 362. Позднее участие в решении светских дел принимал ставший митрополитом Иов (Там же. С. 378— 379).
70 ЦГАДА. Ф. 79. Кн. 16. Л. 42-43.
71 Scriptores Rerum Polonicarum. Krakow, 1901. T. 18. S. 424.
93
предан королю Польши, и что если один из них, по имени Никита Романович, представляющий оппозиционную партию, умрет, а он долго не проживет, так как сильно болен, то его величество будет иметь много сторонников, так как многие недовольны этим правительством и имеют очень хорошее мнение о его величестве» 72.
В апреле 1586 г. со смертью Никиты Романовича Юрьева это предсказание, сделанное почти двумя годами раньше таким хорошо осведомленным в придворных интригах человеком, как И. Эйлоф, вроде бы начало сбываться.
Позднее, в середине 90-х годов XVI в., Станислав Жолкевский в письме к Сигизмунду III от 25 августа 1595 г. указывал на пропольские настроения кн. И. П. Шуйского. Согласно этому письму, Багорий «привлекал к себе Москву с помощью Ивана Петровича Шуйского»73. Недаром в своих известных Записках он высоко оценивал И. П. Шуйского. Там же Жолкевский рассказал о тайных переговорах, которые вел в 1606 г. от имени князей Шуйских и Голицыных в Польше их ставленник И. Безобразов 74. Очевидно, эта тайная ссылка имела традицию, уходящую корнями в 80-е годы XVI в.
Так, в ^обстановке непримиримого соперничества, жгучей подозрительности назревал в апреле 1586 г. кризис в верхах.
События 1586 г. с трудом поддаются восстановлению. С. В. Бахрушин писал, что «мы даже не знаем точно их последовательности» 75. Попробуем, привлекая некоторые дополнительные данные, разобраться, пусть пока еще приблизительно, в ходе политической борьбы, вспыхнувшей сразу же после кончины Н. Р. Юрьева.
30 апреля посол М. Гарабурда покинул столицу. В тот же день И. П. Шуйский сделал вклад в Чудов монастырь по своей жене, умершей 12 февраля 1586 г.,— серебряный кубок затейливой немецкой работы76. По-видимому, к тому же времени относится вклад И. П. Шуйского в размере 50 руб. в Успенский собор 77. Готовясь к схватке с Б. Ф. Годуновым, И. П. Шуйский, помимо митрополита Дионисия, хотел привлечь на свою сторону и кремлевское духовенство.
72 Historia Russiae monumenta. Т. 2. S. 7.
73 Масйгек J. Za pas Polska a Habsburku о pristup k Cernemu mofi. Praha, 1931. S. 55.
74 Записки гетмана Жолкевского о Московской войне. СПб., 1871. С. 6, 9, 10.
75 Бахрушин С. В. Классовая борьба в русских городах XVI — начала XVII в. // Бахрушин С. В. Научные труды. М., 1952. Т. 1. С. 216.
76 ЦГАДА. Ф. 196. № 273. Л. 38—38 об.
77 «Лета 7094-го дал князь Иван Петрович к церкви к Пречистой Богородицы честнаго и славного ее Успения и великим чюдотворцем Петру и Ионе пятьдесят рублев денег о его здравии бога молити. а родители его поминати, а пошлет бог по душу его, и его написати с его родители и поминати их доныне мир [и] вселенная стоит» (Архив АН СССР. Ф. 620. № 174. Л. 151).
94
Обстановка в Москве начала накаляться в марте—апреле, когда близкий роковой исход болезни Н. Р. Юрьева ни у кого не вызывал сомнений. Стремясь оказаться в столице в момент его смерти, А. И. Шуйский пошел даже на нарушение царского распоряжения, исходившего, несомненно, от Бориса Годунова, старавшегося держать Шуйских подальше от Москвы, и не явился к войску в Алексин, сказавшись больным78. Отказавшись отправиться в военный поход, мнимый больной в то же время принимал участие в аудиенции в Кремле по случаю отъезда из Москвы М. Гарабурды 26 апреля 1586 г.
К числу мер, направленных Б. Годуновым на укрепление своего положения, надо отнести смену администрации в Новгороде, где кн. Ф. В. Шереметева, сторонника Шуйских, в марте 1586 г. заменил выступавший за Б. Годунова кн. Ф. М. Трубецкой. Одновременно был удален из Москвы в Новгород под начало Трубецкого переписчик завещания Грозного, по свидетельству австрийского посла Варкоча, дьяк Савва Фролов79. В ходе последующих событий Шуйские широко использовали против Годунова это. завещание. Варкоч сообщал, что Годунов, одолев Шуйских, уничтожил завещание, устранявшее его из числа регентов80.
Одновременно зрело недовольство в среде московского посадского населения, издавна связанного с Шуйскими. Возраставшую напряженность в столице отразили записи в приходо-расходных книгах кремлевского Чудова монастыря. Чудовские монахи в апреле 1586 г. усиленно вооружались. 11 апреля было куплено десять фитилей к ,,рушницам“, сделано шесть пороховниц81. 16 апреля проявлена забота о «пищальном зелье»82. 21 апреля куплена «порошница к рушницам новая» 83. 23 апреля, в день смерти Н. Р. Юрьева, куплено «на пульки свинцу пять фунтов» 84. Эти меры предосторожности оказались не напрасными; ибо 14 мая была сделана знаменательная запись, на которую впервые обратил внимание С. В. Бахрушин, о покупке в монастырь «на пульки» одного пуда и трех фунтов свинца «для осад
78 «А срок береговым воеводам стать по местом — мироносицы. И правые руки боярин и воевода князь Ондрей Иванович Шуйской государева царева и великого князя Федора Ивановича всеа Русии указу не послушал, по росписи на берег не пошел, сказался болен» (Разрядная книга 1475—1598 гг. С. 368—369). Неделя жен-мироносиц приходилась в 1586 г. на 17—23 апреля. И. П. Шуйский, воеводствовавший в Пскове, был вызван в Москву после того, как был отложен поход против Швеции, намечавшийся па январь 1586 г., очевидно, в связи с приездом М. Гарабурды. См.: Разрядная книга 1475—1598 гг. С. 365. 376.
79 ЦГАДА. Ф. 1209. Стб. 42738. Ч. 3. Д. 16. Л. 53—54, 61—62; Д. 20. Л. И; Д. 22. Л. 8; Стб. 42740. Ч. 2. Л. 145-146.
80 Об исключении Б. Годунова Грозным из числа регентов см.: Скрынников Р. Г. Россия после опричнины. Л., 1975. С. 105—106.
81 ЦГАДА. Ф. 196. № 273. Л. 181—181 об.
82 Там же. Л. 182.
83 Там же. Л. 183 об.
84 Там же. Л. 184 об.
95
ного времени» 85. В инструкции русским послам, направлявшимся в Польшу, составленной в декабре 1586 г., предлагалось опровергать разговоры о сидении в осаде «в Кремли городе» следующим образом: «Того не бывало, то нехто сказывал негораздо, бездельник. От ково, от мужиков в осаде сидеть? А сторожи в городе и по воротам, то не ново, издавна ведетца для всякого бе-реженья» 86.
Сопоставление записи от 14 мая 1586 г. о покупке свинца «для осадного времени» с тем, что должны были позднее говорить о майских событиях в Польше русские дипломаты, ясно показывает, что в мае 1586 г. Кремль находился в осаде и осаждали его московские посадские люди. Положение тогда создалось настолько серьезное, что подобно тому как во время июньского восстания 1547 г. Иван IV искал убежища в с. Воробьеве, так в мае 1586 г. царь Федор Иванович с царицей Ириной Федоровной вынуждены были покинуть столицу и искать убежища в с. Тонинском. 28 мая туда отвез «на благословение» «государю царю и великому князю Федору и его благоверной царице и великой княгине Ирине архимарит Христофор два образа окладных архангила Михаила да чюдотворца Алексея» 87.
Установление даты 14 мая 1586 г. как времени «сидения» в Кремле правящих верхов позволяет отнести решающие события, столь красочно описанные в русских нарративных источниках, к началу мая. Борьба в придворных кругах достигла к этому времени высокого накала. Шуйские обвиняли Годунова в нарушении завещания Ивана Грозного, определившего при своем слабоумном сыне четырех регентов, в число которых входил кн. И. П. Шуйский, и в узурпации власти. Б. Годунов пустил в ход приемы, унаследованные от Грозного, возводя на своих противников обвинения в неповиновении, сговоре, «измене». Среди этих обвинений могли уже тогда прозвучать упреки в тайных сношениях Шуйских с польскими феодалами, но, по-видимому, в полной мере эта тяжкая вина была возложена на них Борисом позднее, когда после возвращения из Польши в Москву 1 октября 1586 г. русского посольства он получил более веские доказательства своих подозрений88.
Согласно «Повести како отомсти», составленной в самом начале царствования В. И. Шуйского, распря Шуйских с Б. Годуно
85 Там же. Л. 191 об. У С. В. Бахрушина сделана неверная ссылка на л. 131 об. и ошибочно говорится о «трех фунтах свинца» {Бахрушин С. В. Указ. соч. С. 215).
86 ЦГАДА. Ф. 79. Кн. 17. Л. 143.
87 Там же. Л. 303—303 об.
88 Так излагал в 1589 г. существо разногласий между Шуйскими и Б. Годуновым австрийский посол Варкоч, которому императором было поручено разведать о завещании Грозного. См.: Штендман Г. Ф. Отзыв об историческом исследовании проф. А. Трачевского «Союз князей и немецкая политика Екатерины II, Фридриха II и Иосифа II (1780— 1790)» // Отчет о 21-м присуждении наград гр. Уварова. СПб., 1880. С. 101—102; Лаптева Л. П. Донесение австрийского посла о поездке в Москву в 1589 г. // Вопросы истории. 1978. № 6. С. 109.
96
вым всколебала московский посадский мир: «И учинися вестно просие збывшее всенародного собрания московских людей множеству, еже Борис умышляет на них (Шуйских.—В. Я.), и вос-хотеша его со всеми сродницы ему без милости побити камени-ем» 89. Такую же расправу московский посадский мир в июне 1547 г., как свидетельствует «Летописец начала царства», учинил над ненавистным временщиком Ю. В. Глинским90.
«Всенародное собрание московских людей» ворвалось в Кремль. Народный гнев направился против Б. Ф. Годунова и его родственников. События приобретали грозный оборот. По-видимому, тогда-то и произошла осада двора Б. Ф. Годунова в Кремле91. Позднее правительство Годунова уже после расправы над восставшими «мужиками» и ссылки Шуйских в инструкции послам, направляемым в Польшу, обвиняло совместно выступавших А. И. Шуйского и московских посадских людей в том, что они «к бездельникам пристали» 92.
Спасло Бориса отсутствие единства среди Шуйских. Если А. И. Шуйский заявил себя сторонником решительных действий — стал вместе с братьями «на всякое лихо умышлять с торговыми мужиками», то И. П. Шуйский склонен был придерживаться традиционных, «законных» методов борьбы придворных группировок. Правительство Годунова уже после ссылки Шуйских могло о нем сказать лишь то, что «князь Иван им потакал, к ним пристал и неправды многие показал перед государем», видимо имея в виду коллективное челобитье о разводе царя Федора Ивановича с «неплодной» Ириной Федоровной Годуновой, инициатором которого он явился совместно с митрополитом Дионисием93. В. И. Шуйский вообще открытого участия в борьбе не принял. Источники молчат о его пребывании в Москве в апреле—мае 1586 г. Он не оставил Смоленск, где был на воеводстве.
89 Буганов В. И., Корецкий В. И., Станиславский А. Л. «Повесть како отомсти» — памятник ранней публицистики Смутного времени // ТОДРЛ. Л., 1974. Т. 28. С. 242. Курсив мой.—В. К,
90 ПСРЛ. М., 1965. Т. 29. С. 54. О восстании 1547 г. и событиях 1605 г., когда московские посадские люди «миром» все-таки разгромили дворы Годуновых в Кремле, о термине «мир» см.: Шмидт С. О. Становление российского самодержавства. М., 1973. С. 92—97 и др.
91 О дворе Б. Годунова в Кремле см. в кн.: История Москвы. М., 1952. Т. 1. С. 185, 187, 217.
92 ЦГАДА. Ф. 79. Кн. 17. Л. 142—142 об.
93 В этот критический момент, когда угроза нависла над ним, Б. Ф. Годунов вспомнил о царевиче Дмитрии. Согласно П. Петрею, «в числе других причин (Годунов.— В. К.) привел и ту, что если великий князь приживет с другой женой наследника, а молодой Дмитрий, который еще жив и здоров, придет в возраст, от того произойдут великое возмущение, война и кровопролитие» (Петрей П. История о великом княжестве Московском. М., 1867. С. 169). Этими доводами он перетянул на свою сторону митрополита Дионисия и расстроил планы челобитчиков. Из сообщения Петрея следует, что Годунов в грозную для него минуту склонен был, пусть демагогически, признавать права царевича Дмитрия на престол и, что еще более важно, права эти признавались и другими, даже митрополитом.
97.
Угроза разрастания народного восстания заставила, как и в 1584 г., противные стороны пойти на компромисс. И. П. Шуйский «примирился» с Борисом на виду у московских посадских, ворвавшихся в Кремль. Это примирение было скреплено митрополитом Дионисием. Следствием его явилось оставление И. П. Шуйского в Москве и участие его в заседаниях Боярской думы и ее судных комиссий, рассматривавших местнические дела. Возникло своеобразное двоевластие.
Сохранилось яркое свидетельство большого влияния И. П. Шуйского еще летом 1586 г. 22 июля 1586 г. возникло местническое дело по челобитью Ф. Лошакова-Колычева, сторонника Шуйских, на думного дворянина Р. В. Олферьева, родственника М. А. Безднина. «И государь,— сказано в Щукинской разрядной книге,— велел их бояром судити и по суду и по щоту Романа Олферьева обвинили, а Федора Лошакова-Колычова оправили» 94. В Валуевской разрядной книге приведена интереснейшая подробность, проливающая свет на* подоплеку боярского решения: «И тем судом промышлял боярин князь Иван Петрович Шуйский для Крюка-Колычева»95. Этот приговор, несправедливый с точки зрения Р. В. Олферьева, сделал его противником Шуйских и позволил ^ему уцелеть в ходе репрессий против тех, кто их поддерживал, на некоторое время отсрочив его падение, тогда как его двоюродный брат, сохранявший верность Шуйским, оказался в монастыре уже в начале августа 1586 г.
Состав «великого посольства», направленного к Баторию летом 1586 г. и состоявшего целиком из сторонников Б. Ф. Годунова, в которое не вошел М. А. Безднин, показывает, что правитель цепко держал в своих руках проведение внешней политики.
Достигнутое в мае соглашение, позволившее правительственным кругам затворить Кремль и сесть в «осаду» от мужиков, было непрочным. Обе стороны, участвовавшие в дворцовой борьбе, рассматривали его как временную передышку. И. П. Шуйский намеревался сместить Годунова, разведя царя с Ириной Федоровной, путем подачи коллективного челобитья, привлекая к его составлению верхи московского посада. Годунов старался избавиться от наиболее неугодных лиц, на поддержку которых могли рассчитывать Шуйские. Варкоч сообщал, что Годунов, одолев Шуйских, уничтожил завещание, устранявшее его из числа правителей при Федоре96. 15 мая 1586 г. из Пронска в Москву был взят кн. В. А. Охлябинин, находившийся там на воеводстве, чтобы навсегда исчезнуть из разрядных книг и боярских списков97. Б. Годунов опасался включения в движение против него рязанских служилых людей, связанных с Шуйским еще по московскому восстанию 1584 г., ибо положение в Москве продолжало оставаться исключительно серьезным.
94 ГИМ. ОР. Щук. № 496. Л. 826 об.— 827.
95 Разрядная книга 1559—1605 гг. С. 216.
96 Лаптева Л. П. Указ. соч. С. 109.
97 Разрядная книга 1475—1598 гг. С. 366.
98
Перелом произошел лишь с принятием 1 июня 1586 г. Уложения о холопах98 99 100. Текст Уложения до нас полностью, к сожалению, не дошел, и судить о его содержании можно предположительно, основываясь па прямых и косвенных ссылках на него в последующем законодательстве и в текущем делопроизводстве. Рассмотрение всех этих материалов приводит к выводу о том, что в нем были сделаны уступки не только различным категориям холопов, но и удовлетворены важные требования московского посада, о них мы можем только догадываться, обращаясь к исходившему из Уложения 1 июня 1586 г. указу от 9 марта 1608 г., запрещавшему кабалить вольных людей, изданному в обстановке еще продолжавшейся Крестьянской войны". Если действительно жплецкие и другие записи, составлявшиеся в посадской среде, было запрещено записывать в кабальные книги 1 июня 1586 г., то тем самым были закрыты пути из посадского состояния в кабальное холопство. А это было на руку посадскому тяглому миру: и «похолопляемым» низам и в какой-то мере и верхам, ответственным за исправный сбор налогов.
После того как требования посадской массы и какой-то части холопов, примкнувших к движению, были удовлетворены, Б. Годунов начал расправу над зачинщиками волнений среди московских посадских людей. Уже в «94» (1585/86) г., скорее всего, летом 1586 г. (до 1 сентября), были сосланы из Москвы «в опале» Степан Мартынов и его семеро товарищей сначала в Каргополь, а затем в Пелым 10°.
Положение в столице стало нормализовываться. Царь Федор Иванович вернулся в Москву, где он 25 июня принимал антиохийского патриарха Иоакима. 17 июля на «отпуске» патриарха из Москвы дьяк Андрей Щелкалов просил его от имени царя, чтобы он «о нашей царице и великой княгине Ирине и о чадородии молил господа бога и пречистую ее богоматерь ц всех святых, чтоб господь бог послал нам чадородие и час бы и все православное христианство в тишине и в покое устроил и на
98 Р. Г. Скрынников ошибочно датирует Уложение о холопах 1 июля 1586 г. См.: Скрынников Р. Г. Политическая борьба в начале правления Бориса Годунова. С. 58. Неверно датировано оно и у С. Ф. Платонова. См.: Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты... С. 441. Примеч. 37.
99 Наиболее радикально точка зрения об Уложении 1586 г. как мере, серьезно ущемлявшей интересы холоповладельцев, была выражена А. И. Яковлевым. См.: Яковлев А. И. Холопство и холопы в Московском государстве XVII в. М.; Л., 1943. Т. 1. С. 52—53. Однако в предложенной им реставрации может быть принято далеко не все. См.: Кушева Е. Н. К истории холопства в конце XVI—начале XVII в. // Исторические записки. М., 1945. Т. 15. С. 86 и др.; Корецкий В. И, Закрепощение крестьян и классовая борьба в России во второй половине XVI в. М., 1970. С. 215—219. Неприемлем вывод В. М. Панеяха, ограничивающего содержание Уложения 1 июня 1586 г. лишь записью служилых кабал у властей и установлением соответствующей процедуры. См.: Панеях В. М. Холопство в XVI — начале XVII века. Л., 1975. С. 114—118.
100 ЦГАДА. Ф. 199. № 478. Ч. 1. № 4.
99
наши враги помощь свою и одоление и крепость послал»101. Как видим, просьбы царя Федора имели самое актуальное звучание.
Справившись с народным движением, Б. Годунов усилил репрессии против сторонников Шуйских. 17 августа 1586 г. был отстранен от воеводства в Белеве и отозван в Москву кн. Ф. В. Тюфякин, получивший служебное назначение в 1588 г. и означенный в боярском списке 1588/89 г. умершим в 1589 г.102 Его родственник В. В. Тюфякин в 1587 г. проиграл местнический спор и был отправлен в Астрахань, что было равносильно ссылке103. В августе же 1586 г. из Ряжска были отозваны в Москву кн. М. В. Ноздреватый и голова Д. Д. Чулков. Кн. М. В. Ноздреватый получил еще в 1587 г. служебное назначение, но в боярском списке 1588/89 г. около его имени помечено: «В опале», а около имени Д. Д. Чулкова: «В тюрьме» 104. И. В. Го лов ленков, в прошлом дворовый царя Ивана, был пострижен и по грамоте 1586/87 г. доставлен в Соловецкий монастырь, где посажен на цепь 105. Число опал и тюремных заключений по боярскому списку 1588/89 г., отразившему итоги борьбы 1586 г., может быть увеличено.
Не дожидаясь, пока его посадят в тюрьму или насильно постригут, М. А. Безднин при первых признаках немилости (отстранение от участия в «великом посольстве» в Польшу) сам постригся в Иосифо-Волоколамский монастырь 2 августа 1586 г., дал богатый вклад и занял в монастыре высокое положение, получив впоследствии должность келаря 106.
Оказавшись за монастырской стеной, М. А. Безднин не сложил рук, а продолжил борьбу, составив свой летописец, который представляет собой яркий образец использования летописания в политических целях. Безднинский летописец — это своеобразный политический памфлет, несущий большую пропагандистскую нагрузку. Отсюда понятна отмеченная близость (по сорту бумаги, формату, почеркам) Долговского и Барсовского списков. То, что до нас дошли два почти идентичных списка Безднинского летописца, притом в тетрадях без переплета, свидетельствует об изго
101 ЦГАДА. Ф. 52. Кн. 2. Л. 168 об. Курсив мой.— В. К.
102 Там же. Ф. 210. Московский стол. № 751. Стлп. 3. Л. 28.
103 Разрядная книга 1559—1605 гг. С. 229—230.
104 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. № 751. Стлп. 3. Л. 66, 62.
105 Кобрин В. Б. Состав Опричного двора Ивана Грозного. С. 36.
106 О скоропалительном характере пострижения М. А. БезДнина свидетельствует следующая запись в приходных книгах Иосифо-Волоколамского монастыря 1589 г.: «Того же месяца (февраля.— В. К.) в 9 день принес старец Мисаила Безнин заемный деньги 13 рублев, что он займовая у казначея у старца у Никифора в 94-м году на нужю, а давал он те деньги Семионовского монастыря, что под Слободою, чорному попу, которой его в чернцы постриг; а тому попу в том Мисайлове постриганье стало убытка на Москве от неделыцика в посиделом и в пожелезном. И Мисаила те деньги заплатил и в прошлых книгах помечена» (ЛОИИ СССР. Ф. Иосифо-Волоколамского монастыря. № 5/7. Л. 19 об.—20).
100
товлении его по заказу М. А. Безднина в значительном количестве списков, предназначенных для широкого распространения. Тождественность же оформления и чрезвычайная близость почерков указывают на то, что списки изготовлялись в одном скриптории, возможно Иосифо-Волоколамского монастыря.
Создавая свой летописец, М. А. Безднин стремился прежде всего к самооправданию, показу себя с самой лучшей стороны как боевого воеводы и смелого усмирителя московского восстания 1584 г. Этой цели был подчинен отбор эпизодов, дававших возможность М. А. Безднину выдвигать себя на первый план. В то же время он склонен выставлять в благоприятном свете и кн. И. П. Шуйского, отводя ему вслед за кн. М. И. Воротынским главную роль в разгроме татар на Молодях в 1572 г.: «И как будет на Молодях (крымский хан Девлет-Гирей.— В. К.), и госу-дарьские воеводы князь Михайло Ивановичь Воротынской с товарищи да князь Иван Петровичь Шуйской царя крымского обили и болыпово воеводу Дивия-мурзу взяли жива». Обращение же к делопроизводственным материалам Разрядного приказа и повестям о победе на Молодях, опубликованным В. И. Бугановым, показывает, что кн. И. П. Шуйский занимал тогда второстепенный пост воеводы сторожевого полка и упомянут в разрядах один раз, в связи с первоначальной стычкой с татарами «на Сенкине броду»107. В первой полной редакции повести с кн. М. И. Воротынским честь победы делит кн. Д. И. Хворости-нин. Имя кн. И. П. Шуйского даже не упомянуто. Во второй полной редакции, широко использовавшей разрядные записи, кн. И. П. Шуйский также назван лишь в связи со стычкой «на Сенкине броду» 108. Подчеркнув заслуги И. П. Шуйского в битве на Молодях 1572 г., М. А. Безднин умолчал о совершенно исключительных его заслугах при обороне Пскова от Батория в 1581 г., мимо которых не проходили другие летописцы-современники109. Это умолчание весьма знаменательно. Оно свидетельствует не только о том, что Безднинский летописец был написан до смерти Батория 2 декабря 1586 г., но и о сознательном нежелании его автора упоминать о событии, когда кн. И. П. Шуйский и Бато-рий выступали друг против друга с оружием в руках. По-видимому, И. П. Шуйский и его сторонники, в числе которых был и М. А. Безднин, придерживались того взгляда, что следует заключить мир с Польшей, даже пойдя на йакие-то уступки Баторию, готовившему против России войну. Тогда просьба челобитчиков о разводе царя Федора Ивановича с «неплодной» Ириной Годуновой приобретает смысл не только в плане устранения Б. Годунова от управления государством, но и как необходимое условие
107 Буганов В. И. Документы о сражении при Молодях в 1572 г. // Исторический архив. 1959. № 4. С. 179.
108 Буганов В. И. Повесть о победе над крымскими татарами в 1572 г. // Археографический ежегодник за 1961 год. М., 1962. С. 270—273.
109 Материалы по истории СССР. Вып. 2. С. 84; ПСРЛ. М., 1978. Т. 34. С. 193.
101
принятия одного из важнейших требований Батория при заключении мираи0. Польская сторона, как известно, требовала передачи русского трона польскому королю, если Федор умрет бездетным, и, наоборот, польской короны — Федору в случае бездетной смерти Батория11 \ При сохранении брака между Федором и Ириной это требование становилось невыполнимым, ибо польского короля ни И. П. Шуйский, ни М. А. Безднин не хотели иметь на русском троне, это вело к срыву переговоров. Теперь становится понятным включение в Безднинский летописец лишь после некоторой обработки в прорусском плане «Похвалы Витовту» и статьи о заключении мира между Витовтом и великим князем Василием Дмитриевичем после их прихода на Угру. Помещая в своем летописце эти материалы, М. А. Безднин хотел указать на примеры добрососедских отношений и мирного урегулирования споров между Русью и Литвой в прошлом.
Подчеркивание военных заслуг кн. И. П. Шуйского в битве на Молодях, характеризуя М. А. Безднина как его сторонника, в то же время не позволяет отодвигать написание летописца сколько-нибудь далеко от момента пострижения его автора. Дело в том, что осенью 1596 г. партия Шуйских в Москве, включавшая верхи московского посада и высшее духовенство, была разгромлена Борисом Годуновым. 1 октября из Польши вернулось про-го дуновское «великое посольство», с приездом которого рухнули последние надежды на мирное урегулирование с Баторием. По-видимому, послы привезли какие-то важные компрометирующие Шуйских данные, не вошедшие в отчет, который был послан послами в Москву наперед себя через Смоленск, где 15 сентября 1586 г. еще находился кн. В. И. Шуйский 110 111 112.
110 Подаче челобитья о разводе придавалось большое политическое значение и в правительственных кругах. Этот шаг оппозипии расценивался как «мятеж». Только в 1592 г. по случаю рождения царевны Феодосии, согласно Латухинской степенной книге, в которой использовали летопись Иосифа, была проведена амнистия по этому делу: «Многим же виноватым (царь Федор.— В. К.) свободу дал — от темниц выпу-щал и от казни свобождал, кои мятеж творили о безчадии благоверные царицы» (Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. ОР. Ф. 228. № 179. Л. 337 об.).
111 Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. 4. С. 209— 210.
112 ЦГАДА. Ф. 79. Кн. 16. Л. 262. 17 января 1587 г. па месте кн. В. И. Шуйского был уже кн. Т. Р. Трубецкой при сохранении всех других воевод и дьяков. См.: Там же. Кн. 17. Л. 151. В то же воемя известно из разрядных книг, что в «95» (1586/87) г. он уже находился в ссылке «в опале» в Галиче, где его стерегли приставы А. В. Замыцкий и га-личский судья кн. М. Д. Львов. См.: ГПБ. РО. Эрм. собр. № 390. Л. 701 об. Мы ссылаемся на Эрмитажный список пространной редакции разрядных книг, потому что в данном случае переписчиком Щукинского списка допущена ошибка в дате ссылки В. И. Шуйского в Галич: «Того же («94».—В. К.) и 95-го году». В Эрмитажном списке указано: «Того же, 95-го году», тогда как установлено, что 15 сентября 1586 г. В. И. Шуйский еще воеводствовал в Смоленске. В боярском списке 1588/89 г. рядом с кн. М. Д. Львовым зачеркнуто «у колодни-
102
ria переговорах летом 1586 г. польская сторона в лице ее высших представителей уже была осведомлена о происшедших событиях в Москве. Так, польские представители говорили послам о готовности поддержать Батория в его территориальных притязаниях, намекая на затруднения правительства Б. Годунова в связи с московскими волнениями и разногласиями в правящей верхушке: «...а на Москве что делаетца, то мы ведаем» 113. Послы, в свою очередь, в ходе переговоров подчеркивали отсутствие какой-либо оппозиции правительству Б. Годунова, правящему от имени царя Федора, и со стороны низов и со стороны верхов: «...а хто ево государя укоряет и над теми ему государю большую победу бог покажет и царство его миром оградит и детей ему государю бог даст и царствовати на веку устроит, так надеемся на его государеву прошенью ему от бога милости, и в людях во всяких ко государя наше правительству розни никоторые нет. То вам такие бездельные речи сказывают собаки изменники, И вам таким потакати нечево и. говорити вам изменничих речей непригоже» 114.
Содержание того, что послы услышали от польской стороны, передано крайне суммарно, послы предельно дипломатичны. Они опровергали утверждения о «розни», выявившейся в Москве «во всяких людях», указывали на то, что кто-то изменнически ввел в заблуждение польскую сторону. Шуйские в этой отповеди еще не названы, но терминология, идущая от Грозного, будет использована в справке Посольского приказа, составленной в декабре 1586 г. для новых послов, которые должны уже были официально объяснить причину выступления Шуйских вкупе с «мужиками» и постигшую и тех и других участь.
По-видимому, послы не хотели раскрывать карты, отправляя дипломатическую почту через Смоленск, где она могла оказаться в руках В. И. Шуйского и намеревались сообщить об' узнанном лично Годунову.
Объяснение этим действиям послов находим в письмах от 1 и 4 января 1587 г. витебского воеводы С. Паца к X. Радзивил-лу. В них С. Пац, ссылаясь на слухи, доставленные витебскими мещанами, сообщил, что «младший Шуйский, воевода смоленский», т. е. В. И. Шуйский (!), «якобы сносился с панами литовскими и приезжал на границу под; видом охоты». «Младший Шуйский» (очевидно, по сравнению с И. П. Шуйским) был вызван в Москву, где ему предъявили эти обвинения. Оправдавшись, он поссорился с Б. Годуновым, так что в схватке они поранили друг друга. Затем Шуйский, договорившись с дьяком А. Щелка-ловым, напал на двор Б. Годунова в Кремле, защищая который тот перебил 800 человек нападавших. Во втором январском письме говорилось, что «Шуйский вместе с А. Щелкаловым убили
ков» и помечено «В Галич». См.: ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. № 751. Стлп. 3. Л. 55.
ЦГАДА. Ф. 79. Кн. 16. Л. 266 об.
114 Там же. Л. 365 об. Курсив мой.— В. К.
103
Б. Годунова» 115 116. Здесь подлинные сведения о В. И. Шуйском, удаленном осенью 1586 г. с поста смоленского воеводы и сосланном в Галич, перемежаются со стереотипами, характерными для подобных известий (В. И. Шуйский и Б. Ф. Годунов ранят друг друга ножами), и совершенно фантастическими слухами (об убийстве Б. Ф. Годунова). На события осени 1586 г. накладываются, по-видимому, майские события того же года, когда в сговоре с восставшими «мужиками» действовал А. И. Шуйский, а В. И. Шуйский находился на воеводстве в Смоленске. Но причины, по которым послы опасались В. И. Шуйского, эти письма, на наш взгляд, раскрывают довольно убедительно. Не в нем ли они видели то не названное в донесении лицо, кто информировал польскую сторону о событиях в Москве?
Борис Годунов, получив от русских послов, вернувшихся из Польши, нужную ему информацию, воспользовался доносом холопов Шуйского — «Федора Старово с товарищи», чтобы нанести решающий удар. Вслед за ссылкой Шуйских и их сторонников, казнями московских гостей прозвучали обличения митрополита Дионисия и Варлаама Пушкина, его ближайшего человека, возглавлявшего Крутицкую епископию, среди которых имелось и обвинение* Годунова «перед царем за некоторое неправедное убийство» 11в. Так осторожно выразился новгородский летописец, имея в виду обвинение Годунова в умерщвлении совместно с Б. Бельским царя Ивана, выдвинутое, как мы видели, уже в 1584 г., но направленное тогда своим острием против Бельского.
115 Флоря Б. Н. Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI — начале XVII в. М., 1978. С. 139, № 11 223. Р. Г. Скрынников, использовавший эти материалы, неправильно отождествил «младшего Шуйского», про которого сказано, что он «смоленский воевода», с А. И. Шуйским. В связи с этим Р. Г. Скрынников склонен относить осаду кремлевского двора Годунова к декабрю 1586 г., полагая вопреки Новому летописцу, что разгром церковной оппозиции предшествовал ссылке Шуйских. См.: Скрынников Р. Г. Политическая борьба в начале правления Бориса Годунова. С. 56. Однако обычно в конце XV—XVI в. в ходе придворной борьбы громились светские оппозиционеры, а затем «печаловавшееся» о них высшее духовенство. Трудно также представить себе вторичные вооруженные действия на территории Кремля, бдительно охраняемого Годуновым после майского вторжения туда «мужиков». Скорее всего, это результат запаздывания в Польшу враждебной Годунову информации, на пути которой его правительство ставило строгие преграды.
116 Новгородские летописи. СПб., 1879. С. 449. Интересная интерпретация причин опал и казней в Москве в 1586 г. даетЬя посковским летописцем: Борис Годунов «вознесся властолюбием, побежден бысть от дьявола, начат боярская великая роды изводити, но и под самим царем искати царьства и род свой вынес и с теми восхоте царьствовати на многа лета: первое всех утуши сеном князя Ивана Петровича Шуйского, а митрополита Дионисия посла в заточение, и гостя болыпаго московского Голуба казни, им же бе приказал царьство и сына своего хранити» (Псковские летописи/Под ред. А. Н. Насонова. М., 1955. Вып. 2. С. 263—264. Курсив мой.— В. К.). Правильно определяя события 1586 г. как борьбу за власть, псковский летописец, связанный с посадскими кругами, включил в число душеприказчиков Грозного г московского купца Голуба.
104
13 октября 1586 г. митрополит Дионисий и Варлаам Пушкин были лишены кафедр и сосланы в новгородские монастыри 117. С оппозицией правительству Б. Годунова в Москве было покончено.
Выступать в такой обстановке в поддержку И. П. Шуйского, напоминать о его военных заслугах было бы крайне опасно. Поэтому и с точки зрения рассмотрения внутренней и внешней ситуации, сложившейся в октябре 1586 г., написание летописца следует отнести ко времени вскоре после пострижения его автора.
М. А. Безднин в своей жизни не ограничился составлением лишь публикуемого летописца. Еще будучи наместником в Пай-де в 1574 г., он проявил себя как даровитый писатель. Отписки, отправляемые от его имени в Ревель, несут черты особого стиля, особого писательского темперамента, далекого от того стереотипа, который присущ отпискам других воевод118. Это настоящие послания, близкие по стилю посланиям Грозного.
М. А. Безднину принадлежат тексты приговоров, написанных в Иосифо-Волоколамском монастыре, когда он занимал там пост келаря и проводил нашумевшую хозяйственную реформу, закончившуюся крахом. В литературе уже отмечены характерные для них публицистические черты119. И наконец, по его указанию, если не под диктовку, сделана, вероятно, известная запись о волнениях среди монастырской братии и крестьян в 1594—1595 гг., выставляющая действия М. А. Безднина в благоприятном свете и написанная в том же ключе, что и приговоры 12°.
Эти материалы, связанные с М. А. Бездниным, заслуживают специального рассмотрения (не исключено, что что-нибудь будет еще найдено), но уже сейчас можно сказать, что в его лице мы наряду с И. С. Пересветовым и А. Ф. Адашевым приобретаем еще одного дворянского писателя-публициста XVI в.,' которому не чуждо было и летописное дело.
Не случайно то, что первым из известных нам неофициальным дворянским летописцем стал думный дворянин М. А. Безднин. Для второй половины XVI в. характерно выдвижение во «дворе», сменившем опричнину, думных дворян. В свете данных, приведенных С. П. Мордовиной и А. Л. Станиславским121, получает большую достоверность известие «Повести о двух посольствах» о занятии думными дворянами особого положения при Грозном с начала 70-х годов XVI в., о приобщении их к активной политической жизни. Автор этой повести, писавший в начале XVII в.
117 Строев П. М. Списки иерархов и настоятелей монастырей российской церкви. СПб., 1877. С. 6.
“в РИБ. СПб., 1894. Т. 15. № 99, 134—135. Стб. 201—204, 305—312.
Ср. № 100—102. Стб. 205—212, содержащие отписки другого пайденского наместника в Ревель, кн. М. В. Оболенского.
119 Корецкий В. И. Закрепощение крестьян и классовая борьба в России во второй половине XVI в. С. 275—277.
120 Там же. С. 278—282.
121 Мордовина С. П., Станиславский А. Л. Указ. сОч. С. 157.
105
и связанный с Посольским приказом, отметил возросшую роль думных дворян в формировании политики Ивана IV: «И учал государь с тое поры прибирать своих дворян думных, всякия думы наперед с теми думает, то ж и з бояра сидит» 122.
Судьба М. А. Безднина отразила общую судьбу, уготованную думному дворянству после смерти Грозного. По нему был нанесен удар, и оно сошло с политической арены123, но сошло не безмолвно, а оставив след в отечественном летописании.
Летописец, составленный М. А. Бездниным наспех, в заключительных своих разделах по памяти, вводит нас в сферу большой политики 80-х годов XVI в. Написанный сторонником И. П. Шуйского, он порожден политической борьбой, вспыхнувшей в верхах накануне Смуты. Сообщая об острой классовой и внутриклассовой борьбе в Москве после смерти Грозного, он свидетельствует не только о сложном переплетении дворцовой интриги с народным движением, о происходившем тогда в правящих слоях во многом противоречивом размежевании, но и о внешнеполитической ориентации группировки Шуйских.
Безднинский летописец конца XVI в., содержащий важные данные по русской истории кануна Смуты, представляет собой первый и& известных нам памятник неофициального дворянского летописания, столь бурно развившегося в «послесмутные» десятилетия.
122 Каган М. Д. «Повесть о двух посольствах»—легендарно-политическое произведение начала XVII в. // ТОДРЛ. М.; Л., 1955. Т. 11. С. 249.
123 Станиславский А. Л. Источники для изучения состава и структуры государева двора последней четверти XVI — начала XVII века: Авто-реф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1973. С. 19.
Глава четвертая
Летопись
Иосифа — келейника патриарха Иова
--------
Летопись Иосифа — «История о разорении русском»,—келейника патриарха Иова, до нас не дошла. Последним, кто держал ее в руках, был Татищев. Он широко использовал эту летопись в своей знаменитой «Истории Российской», в подготовительных материалах к ней и некоторых других своих работах. После смерти В. Н. Татищева летопись Иосифа сгорела в его подмосковном имении. Однако следы ее обнаруживаются в летописях и литературно-публицистических сочинениях XVII в. Дело в том, что, помимо В. Н. Татищева, летопись Иосифа привлекали при создании своих трудов и некоторые летописцы и писатели XVII в. Попытаемся, опираясь на сочинения В. Н. Татищева, летописные и литературно-публицистические труды XVII в., представить себе* содержание этого замечательного летописного произведения Смутного времени.
Мазурнский летописец конца XVII в. и «Книга о московском разорении»
Краткие русские летописцы почти не изучены. Между тем они открывают новые перспективы как в историографическом плане, так и в плане выявления новых фактов и источников XVI— XVII вв., а возможно, и более раннего времени. Большим подспорьем для исследователя является их описание, предпринятое М. Н. Тихомировым1.
Мазуринский летописец конца XVII в.2 довольно сложен па составу. В начале его помещены легендарные сказания о Словене и Русе, Лалохе и Лахерне, Александре Македонском, а также многочисленные известия о мучениях христианских святых, вселенских соборах и других событиях церковной истории, почерпну
1 Тихомиров М. Н. Краткие заметки о летописных произведениях в рукописных собраниях Москвы. М., 1962.
2 Там же. С. 51—52; ЦГАДА. Ф. 196. Д. 522. Водяной знак «голова шута с семью лопастями» имеет аналогию, датируемую 1680 г. См.: Гераклитов А. А. Филиграни XVII в. на бумаге рукописных и печатных документов русского происхождения. М., 1963. С. 204—205, № 1376, 1383. Палеографические данные не противоречат этому предположению и позволяют отнести составление Мазуринского летописца ко времени не позднее 90-х годов XVII в. Мазуринский летописец опубликован: ПСРЛ. М., 1968. Т. 31. С. 11—179. Ссылки на Мазуринский летописец (МЛ) даны в тексте в скобках по этому изданию.
107
тые из прологов, святцев, Хронографа 1512 г. Более или менее связное изложение событий русской истории начинается с рассказа о княжении Игоря и его убийстве древлянами. Но и в дальнейшем заметен постоянный интерес к византийской и русской церковной истории. Составитель обращается к Киево-Печерскому патерику, житиям русских святых, в том числе к Житию митрополита Филиппа, четьям минеям, «Книге о вере», приговорам церковных соборов, синодикам,
В основе повествования до конца XVI в. положены Степенная книга, на которую есть в тексте прямая ссылка, и Никоновская летопись с добавлениями их хронографов и кратких летописцев. С конца XVI в. использованы Новый летописец, хронографы, Летопись о многих мятежах, дворцовые разряды. Приводя известия по истории западных славян, составитель ссылается на летописцы «чесские и польские», Писание Мефодия Патарского, Хронику Стрыйковского. Конечно, не всеми этими источниками составитель воспользовался в подлинниках. Многое почерпнуто им из Свода 1652 г., откуда взято и заглавие «Книга, глаголемая летописец великия земли Российския великого языка словенска-го, отколе и в кои лета начата княжити», из Новгородской Забелинской летописи, Синопсиса. Мазуринский летописец заканчивается уникальным Сказанием о стрелецком восстании в Москве 1682 г., обрывающимся на словах: «И сошли с Верху к ним (восставшим стрельцам, явившимся в Кремль.— В. К,) от великих государей околничей Веденихт (так!—В. К.) Андреевич Змеев, а с ним сошол тот жа думной дьяк...» (МЛ. С. 179). Сказание опубликовано М. Н. Тихомировым3.
Помимо этого Сказания, в руках составителя были и другие ценные источники. Так, рассказывая о посвящении в митрополиты киевские грека Максима и о перенесении митрополичьей кафедры из Киева «ради татарские обиды и непокоя», он ссылается на свидетельство «харатейных древних летописцов». Помещенные в Мазуринском летописце известия о походе Игоря Святославича на половцев и о нашествии татар восходят к Лаврентьевской или близкой ей летописи; ранние новгородские известия—к Новгородской первой летописи младшего извода и первой Софийской. Большой интерес представляет упоминание составителя о находившемся в его распоряжении летописце Сидора Сназина. Упомянув о нашествии Батыя, он замечал: «А подлинно обо всем ево похождении и о войне писано в другом летописце, в моем же. Сидора Сназина» (МЛ. С. 68). Фамилия детей боярских Сна-зиных известна по Новгороду. Из нее вербовались в XVII в. приказные новгородских митрополитов4. В связи с этим обстоятельством необходимо отметить постоянный интерес Мазуринско-. го летописца к Новгороду (помещение Сказания о разгроме Нов
3 Тихомиров М. Н. Записки приказных людей конца XVII века // ТОДРЛ. М.; Л., 1956. Т. 12. С. 448—456.
4 ЦГАДА. Ф. 1209. Новгородский стол. Стб. 43741. Ч. 1. Д. 8. Л. 6.
108
города Иваном Грозным в 1570 г., упоминания новгородских святых, чудес, происходивших в церкви Вознесения на Павлове улице в Новгороде и др.). Новгородские известия чередуются с московскими.
Мазуринский летописец сохранился без конца, что затрудняет установление времени и места его создания, социальной принадлежности составителя. Однако некоторые предварительные соображения на этот счет хотелось бы высказать. Постоянный интерес к церковной истории обличает в составителе Мазуринского летописца если и не духовное лицо, то, во всяком случае, весьма близкое к церковным кругам. Использование харатейных летописцев, летописца Сидора Сназина, возникшего, в среде софийских приказных, Новгородской Забелинской летописи, в которой одни исследователи склонны видеть Иоакимовскую летопись5, а другие, отрицающие эту точку зрения, все-таки произведение, возникшее в окружении патриарха Иоакима 6, постоянный интерес к новгородской истории, факты которой даются в сочетании с событиями московскими, завершающимися уникальным Сказанием о стрелецком восстании в Москве 1682 г.,— все это, на наш взгляд, ведет к окружению патриарха Иоакима (патриаршим приказным или справщикам Печатного двора). В связи с этим необходимо напомнить, что Иоаким до его поставления в патриархи был новгородским митрополитом с 1672 по 1674 г. и в его окружении наблюдался интерес как к стрелецкому восстанию 1682 . г. (в умиротворении стрельцов принимал участие сам Иоаким), так и к составлению обширных компиляций «от потопа» до событий правления царевны Софии Алексеевны 7.
Составитель Мазуринского летописца располагал каким-то оригинальным сочинением о Смуте. Кратко сообщив о первом самозванце, о его бегстве в Литву и о вторжении в Россию, он пояснил: «И то все писано в подлинной книге о московском разорении» (МЛ. С. 149). Говоря далее о выборе царем Василия Шуйского и о целовании им креста боярам, он снова упоминал, что «то написано в подлинной книге о московском разорении» (МЛ. С. 151). Обращаясь к Своду 1652 г.8 и Новгородской Забелинской летописи, мы обнаруживаем отсутствие в них соответствующих отсылок. Они представляют собой компиляцию из Нового летописца, Сказания Авраамия Палицына, Иного сказания, Хронографа 1617 г. Следовательно, составитель Мазуринского летопис
5 Черепнин Л. В. «Смута» и историография XVII века // Исторические записки. М., 1945. Т. 14. С. 127; Шамбинаго С. К. Иоакимовская летопись // Там же. М, 1947. Т. 21. С. 254—270.
6 Азбелев С. Н. Новгородские летописи XVII века. Новгород. 1960. С. 63.
7 Браиловский С: Н. Один из пестрых XVII столетия // Записки Академии наук. СПб., 1902. Т. 5. № 5. С. 80, 324-329.
8 Наряду с Новым летописцем, Летописью о многих мятежах и Новым летописцем по списку Оболенского для реконструкции содержания летописи Иосифа может быть привлечен и Свод 1652 г. См.: Лаврентьев А. В. Свод 1652 г.— памятник русского летописания XVII в.: Авто-реф. дисс... канд. ист. наук. М., 1984.
109
ца нп к Своду 1652 г., ни к Новгородской Забелинской или близким к ним компиляциям, когда писал о Смуте, не прибегал, а действительно черпал сведения из какой-то бывшей у него «подлинной книги о московском разорении».
Что это за «книга»? Конечно, наиболее естественно предположить, что у него был Новый летописец, где имеются главы о самозванце и о взятии у Шуйского крестоцеловальной записи. Но если составитель Мазуринского летописца и пользовался Новым летописцем, делая свою выборку, то он располагал одной из ранних его редакций. Как ни сильно проводилось сокращение, но все-таки отдельные следы первоначального текста сохранились, по крайней мере в заголовках. В этом нетрудно убедиться, сравнивая рассказ нашего летописца о воцарении Федора Борисовича с печатным изданием Нового летописца.
Мазуринский летописец
«О наречении царевича Феодора Ба-рисовича на царство московским царем Росийскаго государства по благословению патриарха Иева и всего освящен-наго собору. И баяря и все людие крест ему, государю, целовали» (МЛ. С. 150).
Новый летописец
«О наречении царевича Федора на царство и о посылке под Кро-мы. На Москве же бояре и все люди парекоша на царство царевича Федора Борисовича и крест ему целоваше» 9.
Приведенная в Мазуринском летописце версия вступления на престол Федора Борисовича существенно отличается от версии Нового летописца. Наречение Федора Борисовича происходит «по благословению патриарха Иева и всего освященнаго собору». Это важное указание на роль Иова в политических событиях, особенно возросшую в обстановке смятения, охватившего правящие круги после смерти Бориса Годунова. В заголовке Нового летописца о патриаршем благословении не сказано ни слова. Из текста Нового летописца следует, что судьбой Федора Борисовича распорядились сами бояре и «все люди», которые «нарекли» его на царство. Более того, в Новом летописце в одной главе объединены два события — о наречении Федора Борисовича и о посылке под Кромы,— первоначально, по-видимому, разъединенные.
Подчеркивание роли Иова в событиях начала XVII в. в Мазуринском летописце заставляет уделить особое внимание такому оригинальному сочинению о Смуте, как «История» Иосифа, келейника патриарха Иова. «История» Иосифа — одна из загадок русского летописания, над решением которой исследователи бьются уже долгое время. Впервые это сочинение было введено в научный оборот В. Н. Татищевым, приобретшим его сравнительно поздно, когда работа над «Историей Российской» продвинулась далеко вперед. Не исключено, что «История» Иосифа была куплена им лишь в 1741 г., когда историк проезжал через Нижний Новгород, у монаха Макарьевского монастыря, где Тихон Жел-товодский составлял Латухинскую степенную книгу, в которую,
9 ПСРЛ. М., 1965. Т. 11. С. 64.
110
как покажем ниже, вошли фрагменты из «Истории» Иосифа10.
О своем приобретении В. Н. Татищев сообщил в июльском письме 1745 г. В нем он писал о «Гистории, сочиненной монахом Иосифом, О разорении российском, для политических во оной патриарха Иова разсуждений, а паче многих дел, которых иной никто не упоминает, напечатания достойна; которую тако же намерен изъяснить, сию тако ж яко сокровище храню» 11. В этом письме В. Н. Татищев указывал на то, что в «Истории» Иосифа значительное место уделено патриарху Иову, его участию в политической жизни, обоснованию тех или иных его действий. Вместе с тем В. Н. Татищев, знакомый к тому времени со Сказанием Авраамия Палицына, Новым летописцем, хронографами, счел нужным подчеркнуть уникальность и драгоценность известий Иосифа («многих дел, которых никто иной не упоминает»).
Об этой редкостной рукописи В. Н. Татищев напоминал Шумахеру незадолго до своей смерти в письме от 30 марта 1749 г., указывая ее в числе наиболее замечательных летописных и исторических памятников, у него имевшихся: «Макариа митрополита житие Иоанна II и Грозного первые 26 лет, Иосифа монаха или паче Иова патриарха о втором разорении Росиском, хотя обе без концов, Аврамиа Палицына и пр., не знаю, есть ли в библиотеке, и хотя оные я собирал, чтобы историю генеральную достаточно сочинить, но уже мое ослабление всю надежду отняло; для того, если потребны, и отдать не желею, как я вам прежде писал (имеется в виду польское письмо 1745 г.— В. К.); и таких письменных книг разных времян и обстоятельств более 50 имею и опасаюсь, чтоб по мне не разпропали, как то уже с некоторыми и учинилось, что отъискать не могу. Да весьма бы полезно, если бы оные, каковы есть, с изъяснениями и алфабетическп-ми реестры одну по другой печатать...» 12.
Из этого письма узнаем, что рукопись «Истории» Иосифа, которой располагал В. Н. Татищев, не имела конца. Историк как будто сомневался в авторстве Иосифа, вменяя его самому патриарху Иову («Иосифа монаха или паче Иова патриарха»). Наконец, В. Н. Татищев предлагал напечатать «Историю» Иосифа, чтобы сделать ее достоянием и других ученых. В своем кратком перечне он поместил ее второй после летописи митрополита Макария (а всего у него было до 50 рукописей) и этим как бы подчеркивал необходимость ее скорейшего опубликования.
Краткая характеристика нового источника дана им также в «Предъизвесчении», предпосланном «Истории Российской». Делая обзор источников, использованных при ее написании, В. Н. Татищев среди «участных историй», принадлежавших перу современников — участников событий, упоминал и сочинение Иосифа, также колеблясь между ним и патриархом Иовом: «Иосиф, келейник
10 Корецкий В. И. Первое письмо В. Н. Татищева о создании «Истории Российской» // Древняя Русь и славяне. М.. 1978. С. 441—442.
11 Материалы для истории Академии наук. СПб.. 1895. Т. 7. С. 492.
12 Исторический архив. М.; Л., 1951. Т. 6. С. 286.
111
Иова патриарха, или сам Иов некоторые дела оного ж юсударя (Ивана Грозного.— В. К.) последний 24 года описал, но весьма кратко, а по нем до избрания царя Михаила довольно пространно» 13. Хронологические рамки «Истории» Иосифа обрисованы довольно точно: она начинается с 1560 г. рядом известий о царствовании Грозного и с 1584 г. превращается в пространный сводный рассказ, доведенный до 1613 г. Авторство Иова, возможность которого предусматривалась В. Н. Татищевым, отвергается, таким образом, простым указанием на факт смерти патриарха в марте 1607 г.
Сложнее обстоит дело с вопросом о том, какое же сочинение имел в виду В. Н. Татищев, когда писал о «Гистории, сочиненной монахом Иосифом о разорении российском». Дело в том, что сама рукопись сгорела, а сохранилось лишь упоминание о ней в описи библиотеки историка, составленной вскоре после его смерти 14. Здесь она значится как «Иосифа история о разорении русском». Отсюда исследователи заключают, что В. Н. Татищев действительно имел сочинение о «разорении русском», которое он приписывал иноку Иосифу — келейнику патриарха Иова или самому патриарху.
Поскольку, перед тем как охарактеризовать в «Предъизвесче-нии» «Историю» Иосифа, В. Н. Татищев упомянул Летописец начала царства, вошедший в Никоновскую летопись, С. Ф. Платонов склонен был видеть в «Истории» Иосифа Новый летописец, продолжающий в ряде списков Никоновскую летопись до 1630 г.15 Против этого предположения решительно высказалась Е. Н. Кушева. Она указала на то, что Новый летописец был известен В. Н. Татищеву и описан далее в обзоре источников при характеристике Никоновской летописи16. По мнению Е. Н. Ку-шевой, «ни одно из мест, приведенных Татищевым со ссылкой на произведение Иосифа или патриарха Иова, не совпадает с ,,Новым летописцем44; не совпадают и хронологические рамки»17. Последнее соображение бесспорно. Однако утверждение Е. Н. Ку-шевой о полном несовпадении «Истории» Иосифа в изложении В. Н. Татищева с Новым летописцем принято быть не может.
М. Н. Тихомиров сближал «Историю» Иосифа с «Временником» И. Тимофеева на том основании, что там кратко рассказывается «о царствовании Ивана IV, начиная с опричнины вплоть до избрания Михаила» 18.
13 Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1962. Т. 1. С. 84.
14 Пекарский П. Новые известия о В. Н. Татищеве. СПб., 1884. Приложения. С. 56.
15 Платонов С. Ф. Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII века как исторический источник, 2-е изд. СПб., 1913. С. 312—313.
16 Татищев В. Н. Указ. соч. Т. 1. С. 124—125.
ы Кушева Е. Н. К истории холопства в конце XVI — начале XVII веков. // Исторические записки. М.; ‘Л.. 1945. Т. 15. С. 77.
18 Тихомиров М. Н. О русских источниках «Истории Российской» // Татищев В. Н. Указ. соч. Т. 1. С. 42.
112
Сведения о самом летописце исключительно скудны. Известно только, что он был келейником патриарха Иова. Но и это скупое свидетельство говорит о многом. Патриарший (а ранее митрополичий) келейник — это личный секретарь, библиотекарь и казначей патриарха (митрополита). Делопроизводство, восходящее к патриарху, проходило через его руки. Он неотлучен от патриарха, сопровождал его в поездках, присутствовал при его кончине. Царь Алексей Михайлович рассказывал, что когда он по зову Ивана Кокогпилова прибежал к умирающему Филарету,, то около него были «только протодьякон, да отец духовной, да Иван Кокошилов пришол, да келейник Ферапонт» 19. Келейникам были доступны многие из тайных сторон жизни придворных кругов и высших церковных иерархов. Повседневно соприкасаясь с патриархами, они имели возможность изучать их не только с деловой, но и с личной стороны. Со слов келейника митрополита Макария в Пискаревском летописце рассказывается о «видении» митрополиту об опричнине: «Грядет нечестие и кровоизлияние и разделение земли. И бысть тако. За много время до опришни-ны виде сие видение»20. То же можно сказать и об архиепископских и епископских келейниках. Так. келейник архиепископа Арсения Елассонского Кирилл в начале XVII в. сообщил авторам его Жития много подробностей о жизни своего патрона, в том числе «явлении» Арсению во время заключения в Кремле при поляках Сергия Радонежского21. Рассказ этот Кирилл поведал и другим, ибо с ним мы встречаемся и в Сказании Авраамия Палицына22. Келейник патриарха Никона Иван Шушерин в середине XVII в., возможно, вел неофициальное келейное летописание Никона, а позднее стал его биографом23. Однако только Иосиф сумел создать летопись, не ограничивавшуюся лишь кругом патриарха, при котором он состоял, а отразившую события в общенациональном масштабе в критический момент русской истории, каким явилась Смута, хотя Иову им в этих событиях и была отведена значительная роль.
Находясь в патриаршем окружении, пользуясь доверием Иова, живя в Москве в Чудове монастыре, он обладал большой информацией самого различного рода, стекавшейся сюда со всей страны, подчас существенно отличной от официальной. Одни события он имел возможность наблюдать собственными глазами, о других услышать из уст непосредственных участников или очевидцев. Наконец, ему были доступны богатейшая патриаршая библиотека, где хранились материалы митрополичьего летописа
19 Писарев Н. Домашний быт русских патриархов. Казань, 1904. С. 263.
• 2° ПСРЛ. М., 1978. Т. 34. С. 190.
21 Дмитриевский А. Архиепископ Елассонский Арсений и его мемуары из русской истории по рукописи Трапезупдского Сумелийского монастыря. Киев, 1899. С. 170, 172, 187, 188.
22 Сказание Авраамия Палицына. М.; Л., 1955. С. 227, 228.
23 Шушерин И. История о рождении, воспитании и житии Никона. СПб., 1784.
113
ния предшествующего времени, житийная литература, послания современников.
Иосиф оставался при Иове лишь до 1605 г. В Старицу вместе с опальным патриархом он сослан самозванцем не был. В Успенском Старицком монастыре, где Иов доживал свои дни, судя по записям в описной книге этого монастыря 1607 г., у него был другой келейник — Афанасий Клементьев'24. Иосиф же продолжал заниматься летописанием и в последующие годы, опять же в Москве, в эпицентре того общественного урагана, известного под названием Смуты, который бушевал тогда в России.
Попробуем свести воедино все прямые ссылки В. Н. Татищева на Иосифа или Иова, разбросанные в его сочинениях. Таких отсылок, включая и письмо 1745 г., можно насчитать до четырнадцати 25. Самые ранние из них относятся ко времени опричнины Ивана Грозного и заслуживают подробного разбора. Они помогут представить содержание «Истории» Иосифа более конкретно и даже установить некоторые из использованных им источников.
Комментируя то место указа 20 сентября 1555 г. об отмене кормлений, где Иван IV представлен наследником лучших традиций предшествующих государей («И такова его яви бог царя и государя православным землям, уродил подражателя преждним благочестивым царем и храбрым государем...»), В. Н. Татищев сделал следующее примечание со ссылкой на «Историю» Иосифа: «О сем подражании древним Филип митрополит во увещании иное говорит, как в истории монаха Иосифа находится» 26. Источник летописи Иосифа в данном случае может быть определен совершенно точно. Это Житие митрополита Филиппа, написанное в начале 90-х годов XVI в.27 Филипп обратился к явившемуся в Успенский собор с опричниками Грозному с обличительною речью, в которой опричная деятельность царя противопоставлялась его державным предшественникам как в России, так и за ее пределами. «От начало убо несть слышано,— говорил Филипп,— благочестивым царем свою им державу возмущати, ниже при твоих праотцы не бывало сия еже твориши, ни во иноязыцех тако обреташеся» 28. Следовательно, Иосиф солидаризировался с покойным митрополитом в отрицательной оценке опричнины Грозного.
Интересно и общее заключение В. Н. Татищева по указу 1555 г., которое также ведет нас к сочинению Иосифа: «Сей указ
24 Тверская старина. Старица. 1911. № 1. С. 46; № 3. С. 26—27.
25 Е. Н. Кушева пишет о десяти отсылках (Кушева Е. Н. К истории холопства в конце XVI — начале XVII веков. С. 77), но она использовала и глухие, сделанные В. Н. Татищевым в то время, когда он, на наш взгляд, «Историей» Иосифа еще не располагал. Некоторые же прямые ссылки Е. Н. Кушевой не были известны.
26 Татищев В. Н. Указ. соч. Л., 1968. Т. 7. С. 334.
27 Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1871. С. 312.
28 Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. Троицкое собр. № 694. Л. 111.
114
(1555 г.—В. К.) или паче похвала сему государю сложена нека-ким неученым церковником и, мню монахом, отцем его духовным, о котором патриарх Иев и Курбский в письмах упоминают, что от его злости великая беда, от вельмож измены и бунты, от государя нерассудные казни и губления невинных произошли» 29.
Послание патриарха Иова, в котором бы говорилось о духовнике Грозного как инициаторе опричнины, не известно. Скорее всего, В. Н. Татищев познакомился с ним посредством Иосифа, включившего послание патриарха в свою летопись. Ведь, как подчеркивал сам В. Н. Татищев, для «Истории» Иосифа был характерен особый интерес к Иову, его политической деятельности. Помещение послания Иова Иосифом в своей «Истории» тем более естественно, что он использовал в ней и послания других исторических деятелей своего времени. Как увидим ниже, в Латухинской степенной книге описание бегства Курбского из Юрьева и присылки им с Василием Шибановым к Грозному первого своего послания почерпнуто Тихоном Желтоводским из «Истории» Иосифа. Только Тихон Желтоводский сократил послание Курбского, воспроизведенное у Иосифа полностью, ибо как раз в заключительной части этого послания и нарисован отталкивающий образ ближайшего советника царя, который представлялся Курбскому виновником кровопролития: «Слышах от священных писаний, хотяще от диявола пущенна быти на род христианский губителя, от блуда зачатого, богоборнаго антихриста, и видех ныне сигклита, всем ведома, иже от преблудодеяния рожден есть, иже днесь шепчет ложное во уши царю и льет кровь христианскую, яко воду, и выгубил уже сильных и благородных во Израили, аки согласник делом антихристу: не пригоже таким потакати, о царю!» 30.
В послании Курбского царский советник, побуждавший Грозного казнить бояр, не назван по имени, не указано и его положение при царском дворе, потому что он и так хорошо был известен современникам. Н. Г. Устрялов под ненавистным «сигклитом» понимал Ф. А. Басманова, бывшего в фаворе у Грозного в первые годы опричнины31. Но, по-видимому, надо согласиться с Р. Г. Скрынниковым, полагающим, что здесь имеется в виду его отец боярин А. Д. Басманов32. И действительно, в послании Курбского безымянный «синклит» «выгубил уже сильных и благородных во Израиле», а в «Истории о великом князе московском» А. Д. Басманов назвал «маянком» (маньяком.—В. К.) и «губителем... Святорусские земля» 33. Автор Пискаревского лето
29 Татищев В. Н. Указ. соч. Т. 7. С. 334.
30 РИБ. СПб., 1914. Т. 31. Стб. 7—8. Курсив мой.— В. К.
31 Устрялов Н. Г. Сказания князя Курбского. СПб., 1833. Ч. 2. С. 260. Примеч. 6.
32 Скрынников Р. Г. Начало опричнины. Л., 1966. С. 202—203; Он же. Переписка Грозного и Курбского. Л., 1973. С. 53—55. См. также: Рыков Ю. Д. Об источниках первого послания Курбского Ивану IV // ТОДРЛ. Л., 1976. Т. 31. С. 238.
33 РИБ. Т. 31. Стб. 305. Курсив мой.—В. К.
115
писца считал А. Д. Басманова и В. М. Юрьева теми «злыми людми», по «совету» которых была учреждена опричнина34.
Во втором послании царю и в «Истории о великом князе московском» Курбского лицом, внушившим Грозному мысль об опричнине, являлся «Иосифленский мних» Вассиан Топорков35, но он никогда не был царским духовником. Среди советников и «ласкателей» Ивана IV в опричные годы у Курбского упомянут чу-довский архимандрит Левкий 36, но и он не был царским духовником. Либо В. Н. Татищев располагал каким-то не дошедшим до нас посланием Курбского, либо он ошибся, приняв безымянного члена «синклита» первого послания царю или Вассиана Топоркова, упоминаемого во втором послании и в «Истории», за царского духовника.
Попробуем представить, о каком же царском духовнике шла речь в не дошедших до нас посланиях патриарха Иова и Курбского. Обращение к Житию митрополита Филиппа позволяет установить это. Здесь среди «творивших угодие царю» участников освященного собора, призванного решить вопрос об опричнине, наряду с Пименом новгородским, Пафнутием суздальским, Филофеем рязанским назван «сингал благовещенский Еустафей». О последнем сказано, что «тогда бо ему в запрещении бывшу от святаго (митрополита Филиппа.— В. К.) в духовных винах, иже и духовник царев. Сей же непрестанно яве и втай наносяще чери неподобный на страстотерпца Филиппа ко парю» 37.
Таким образом, в царском духовнике, получившем столь нелестную характеристику в недошедших посланиях Иова и Курбского, использованных В. Н. Татищевым в своем комментарии, следует видеть благовещенского протопопа Евстафия. Он стал царским духовником в 1564 г. накануне учреждения опричнины, когда предыдущий царский духовник благовещенский протопоп Андрей был возведен в митрополиты под именем Афанасия. Евстафий пользовался большим доверием царя. В 1570 г. он сопровождал Ивана IV во время новгородского похода, и ему совместно с дворецким Л. А. Салтыковым «и прочими боярами» было поручено забрать софийскую казну38. Последнее упоминание о нем относится к лету 1570 г. В июле 1570 г. Иван IV выговаривал литовским послам на приеме в Кремле за то, что их люди «нашего богомольца и отца духовного благовещенского протопопа Еустафия безчестилп, сняв с лошади, били»39. После этих побоев Евстафий, по-видимому, так и не смог оправиться. С тех пор его имя исчезает из источников. В Соловецком летописце, правда, упоминается «архимарит чюдовской Еустафий» среди
34 Материалы по истории СССР. М., 1955. Вып. 2. С. 76.
35 РИБ. Т. 31. Стб. 151, 217.
36 Там же. Стб. 269.
37 Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. Троицкое собр. № 694. Л. 108 об.
38 Новгородские летописи. СПб., 1879. С. 341.
39 Сб. РИО. СПб., 1892. Т. 71. С. 723.
116
казненных Грозным осенью 1575 г.40, но это ошибка. В Московском летописце правильно указано, что тогда был казнен «чюдов-ский архимандрит Еуфимий» 41.
Однако В. Н. Татищев был не прав, вменяя Евстафию авторство «похвалы» Грозному, содержавшейся в летописном изложении указа 1555 г. Как уже говорилось, в 1555 г. у царя был другой духовник — благовещенский протопоп Андрей. Только и его вряд ли можно признать автором «похвалы». Скорее всего, она принадлежала перу крутицкого епископа Нифонта Кормилипына, и ранее прославлявшего Грозного в связи с походами на Казань 42. В литературе высказано предположение о принадлежности «похвалы» А. Ф. Адашеву43.
Отрицательное отношение Иосифа к опричнине обнаруживается и в примечании к ст. 60 Судебника 1550 г. В. Н. Татищев, осуждая «сребролюбивых судей», которые для своей корысти могли осудить невиновных, прямо ссылался на то, что пагубность подобной практики «монах Иосиф в житии сего государя (Ивана Грозного.— В. К.) о бывших в опрошнине и дело преображенских диаков довольно изъявили» 44. О поведении опричных дьяков сохранились красочные свидетельства современников. Курбский усматривал в них орудие в руках царя, направленное против «вельмож»: «Писари ж наши русские, им же князь великий зело верит,— а избирает их не от шляхетского роду, ни от благородна, но паче от поповичов, или от простаго всенародства, а что ненавп-дячи творит вельмож своих, подобно, по пророку глаголющему, хотяще един веселитися на земли...» 45 46. Ему вторит другой эмигрант, Тимоха Тетерин: «Есть у великого князя новые верники: дьяки, который его половиною кормят, а другую половину собе емлют, у которых дьяков отцы вашим отцам в холопьстве не при-гожалися, а ныне не токмо землею владеют, но и головами вашими торгуют» 4в. Таким образом, Иосиф писал об опричных дьяках, сообразуясь с тем мнением, которое сложилось о них у современников, испытавших на себе их произвол и оппозиционно настроенных к опричнине. Из этой ссылки В. Н. Татищева на «Историю» Иосифа можно заключить также, что она строилась по царствиям, ибо церковным житием Грозный, в отличие от его сына Федора Ивановича, не сподобился.
Две последние ссылки на летопись Иосифа, относящиеся к царствованию Грозного, о лечении Бориса Годунова врачом Строгановых и о. религиозном диспуте Ивана IV с Поссевино, дати
40 Исторический архив. М., 1951. Т. 7. С. 226.
41 ПСРЛ. Т. 34. С. 226.
42 Кунцевич Г. 3. Два рассказа о походах царя Ивана Васильевича Грозного на Казань в 1550 и 1552 гг.: Отчеты о заседаниях ОЛДП в 1897— 1899 гг. // Памятники древней письменности и искусства. СПб., 1898. Т. 130. Прил. С. 23—35.
43 Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного. М„ 1960. С. 429.
44 Татищев В. Н. Указ. соч. Т. 7. С. 311.
45 РИБ. Т. 31. Стб. 221.
46 Послания Ивана Грозного. М.; Л., 1951. С. 537.
117
руются концом 1581— началом 1582 г.47 Тем самым подтверждается указание В. Н. Татищева на то, что в «Истории» Иосифа были кратко описаны последние годы царствования Грозного.
На известии В. Н. Татищева о лечении Б. Годунова врачом Строгановых, сделанном со ссылкой на Иосифа, мы подробнее остановимся при анализе состава Латухинской степенной книги. В ней тоже помещен красочный рассказ о неудачной попытке Бориса Годунова заступиться за царевича Ивана Ивановича и и клевете, возведенной на него Федором Нагим. Здесь также говорится о лечении избитого царем Годунова врачом Строгановых. Что же касается известия Иосифа о религиозном диспуте Ивана IV с Поссевино, то о нем в других летописных памятниках конца XVI—XVII в. ничего не сказано. О приезде Поссевино к государю «говорити о вере» краткие летописцы сообщают в виде отдельного упоминания и связывают это событие с ростовским архиепископом Давыдом, обвиненным в ереси и сосланным в монастырь «под начал, дондеже в чувство приидет» 48. До нас дошло, наконец, церковное сказание о «соборе на Давыда», где говорится и о «прении» царя с польским послом, происходившем якобы на одном из заседаний собора49. В этом сказании причудливо соединены реальные события начала 80-х годов XVI в. с недостоверными известиями 50.
На самом же деле Иван Грозный говорил с Поссевино «о вере» не на церковном соборе, а на приеме в Грановитой палате51. Еще в начале XVIII в. в архиве Приказа тайных дел хранился «сыск» при Иване IV на ростовского архиепископа Давыда «о кресте и богохульных словах по доносительному письму симоновского архимандрита Исайи» 52. Фигура ростовского архиепископа Давыда заметная. Он присутствовал на церковных соборах 1580—1581 гг. По Строеву, даже участвовал в каком-то церковном соборе 1578 г. и упоминался в источниках вплоть до 1583 г., когда был лишен сана. И действительно, в соборном приговоре 1584 г. об отмене Тарханов его подписи нет 53. Ростовскую и Ярославскую архиепископию тогда уже представлял Еуфимей. Зато есть подпись архимандрита Симонова монастыря Исайи. Все это вполне подтверждает плачевный для Давыда исход дела. Как
47 Татищев В. Н. Указ. соч. М.; Л., 1963. Т. 2. С. 230.
48 Карамзин Н. М. История государства Российского. СПб., 1821. Т. 9. Примеч. 627; ГИМ. ОР. Собр. Увар. № 25 (8°), л. 25 об.; ЦГАДА. Ф. 181. Д. 94. Ч. 1. Л. 137; Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. Собр. Егор. № 405. Л. 495.
49 ЧОИДР. М., 1847. Кн. 3. С. 24—30.
50 Р. Г. Скрынников считает его «поздним», не приводя, впрочем, доказательств. См.: Скрынников Р. Г. Россия после опричнины. Л., 1975. С. 89. Примеч. И.
51 Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными. СПб., 1871. Т. 10. С. 175—301.
52 Записки Отделения славянской и русской археологии имп. Русского археологического общества. СПб., 1861. С. 25.
53 Строев П. Списки иерархов и настоятелей монастырей российской церкви. СПб., 1877. С. 163; СГГиД. М., 1813. Ч. 1. № 200.
118
свидетельствует Поссевино, Давыд, одобривший его тезисы, оглашенные на соборе, «был сослан в изгнание, лишен сана и умер» 54.
Приходо-расходные книги Соловецкого монастыря дают возможность проследить дальнейшую судьбу Давыда. Оказывается, что он должен был приходить «в чювство» в Соловецком монастыре. Но он умер не вскоре после ссылки, как можно заключить из сочинения Поссевино, а пережил Грозного и был возвращен в Москву при Федоре Ивановиче, но не сразу, а лишь в 1588 г. В приходо-расходной книге Соловецкого монастыря под 1588 г. сохранилась следующая запись: «Дано бывшему владыке ростовскому Давыду на дорогу 2 рубля, а хотел отдать на Москве» 55. Надо думать, Грозный конфисковал имущество опального ростовского владыки, иначе бы ему не пришлось прибегать к займу у соловецких монахов такой ничтожной суммы, чтобы оплатить свой проезд до столицы.
Интерес к такому событию, как ответ Грозного Поссевино, в котором затрагивался вопрос о папской власти, со стороны писателя-монаха, близкого к первому патриарху, вполне понятен. Возможно, что Иосиф сообщил и о деле Давыда ростовского.
Итак, повествование о царствовании Грозного велось н летописи Иосифом выборочно. В нем Иосиф уделял особое внимание предопричным и опричным годам, а также обстоятельствам гибели царевича Ивана Ивановича от руки отца, ибо в опричнине и в пресечении династии Калиты усматривал первопричины последующего «разорения русского», явившегося основным содержанием его летописи. Однако, судя по другим ссылкам на «Историю» Иосифа у В. Н. Татищева, он не ограничивался, как было свойственно большинству его современников, лишь этими причинами, а указывал также и на закрепостительную политику.
Следующая по времени ссылка на летопись Иосифа сделана В. Н. Татищевым в связи с рассуждением о первом на Руси выборе государя (Бориса Годунова), приведшем к «великому государьства разорению». Одновременно В. Н. Татищев ссылался на свидетельства иностранцев — Петрея, Пуффендорфа, Гваньи-ни и других, а из русских — на Авраамия Палицына56. Иосиф, сообщая много об Иове, постоянно имел в виду и Бориса Годунова, прослеживая его карьеру с ранних пор, когда он еще находился в приближении у Грозного. Интересовали Иосифа и личные качества Бориса Годунова, обеспечившие ему торжество над политическими противниками, причем в этих высказываниях, как справедливо заметила Е. Н. Кушева, виден современник: «Монах Иосиф сказует, что он (Борис Годунов.— В. К.) тому, которого погубить намерялся, наиболее ласкал и за великого приателя почитал, а погуби, со слезами лицемерно сожалел и
54 Поссевино А. Исторические сочинения о России XVI в. М., 1983. С. 52.
55 ЦГАДА. Ф. 1201. On. 1. Д. 424. Л. 65.
56 ЦГАДА. Ф. 199. Д. 46. Л. 12—13 об.
119
тяжкою клятвою свою невинность утверждал. Колико тайно он людей погубил украдчи, что и до днесь никто не знает, где делись и как украдены»57.
Отличительной чертой «Истории» Иосифа являлось пристальное внимание к социальным событиям, особенно к процессу закрепощения. Если Авраамий Палицын трактовал закрепощение в бытовом плане как ряд насилий помещиков над крестьянами и холопами, то Иосиф рассматривал этот процесс как государственную политику, сопровождавшуюся изданием закрепостительных законов. Он отмечал колебания Бориса Годунова при ее проведении. Ссылаясь па Иосифа, В. Н. Татищев писал, что Борис Годунов, издав указ 1601 г. о крестьянском выходе, «принужден паки вскоре переменить и не токмо крестьян, но и холопей невольными зделал, из чего великая беда приключалась. И большею частию чрез то престол с жизнию всея своея фамилии потерял, а государство великое разорение претерпело, как о том монах Иосиф описал» 58.
Особняком стоит и известие Иосифа о «великом в холопех смятении» и о подаче ими царю Василию Шуйскому челобитья, «чтоб не быть рабами» 59, ставшее предметом специального изучения в интересной работе Е. Н. Кушевой по истории холопства в конце XVI — начале XVII в.60 и в нашей монографии, посвященной исследованию формирования крепостного права в России61.
Много места в «Истории» Иосифа, надо думать, было отведено и изложению событий, связанных с появлением и торжеством первого самозванца. Иосиф не мог пройти мимо падения Годуновых и Иова. И говоря о Лжедмитрии I, он сообщал факты, отсутствовавшие у других писателей — современников Смуты. Он подчеркивал роль в подготовке победы Лжедмитрия и русских вельмож, и особенно Басманова, якобы воспитавшего самозванца: «И вельможи хотя совершенно знали, а наипаче Басманов, у ко-тораго оной Отрепьев взрос, да мстя погубление государей и знатнейших родов, оному пристали и прежде, нежели знали, кто он, его письмами к тому поосчряли и вельмож польских уверили, как монах Иосиф показует» 62. Вполне возможно, что в «Истории» Иосифа шла речь об умерщвлении Годуновым Грозного и Федора Ивановича, о гонениях Бориса Годунова на бояр и об ответной реакции русских вельмож при появлении Лжедмитрия!.
Последнее обстоятельство и привлекло внимание В. Н Татищева, настроенного против современных ему русских вельмож. Он
57 Татищев В. Н. Указ. соч. Т. 7. С. 385.
58 Там же. С. 367.
39 Там же. Т. 1. С. 361.
60 Кушева Е. Н. К истории холопства в конце XVI — начале XVII веков. С. 83-90.
81 Корецкий В. И. Формирование крепостного права и первая .Крестьянская война в России. М., 1975. С. 49—62.
Татищев В. Н. Указ. соч. Т. 7. С. 388—389. Курсив мой.— В. К.
120
не преминул подчеркнуть вероломство их предков и предшественников.
«История» Иосифа служила В. Н. Татищеву источником и при описании событий, приведших к усилению иностранной интервенции и «крайнему разорению» Московского государства. «По свержении Лживодимитрия, или Григория Отрепьева, при безпутном и коварном избрании Шуйского,— писал В. Н. Татищев,— некоторые вельможи к великому государственному вреду вымыслили взять на него запись, которою вся власть отнята, а поручена в совет Сената, и тако монархию совокупили с аристократиею, а по лишении его престола все правление поручили семи бояром, следственно, сущая аристократия учинена. В сем правлении Мстиславский был старший, которого два раза избирая, на царство просили, но он безнаследия ради отрекся, 2) Воротынский, 3) Лыков, 4) Трубецкой, 5) Князь Василий, 6) Князь Иван Голицыны, 7) Салтыков. И сии последние три так помощью поляк усиле-лись, что протчие никакой власти не имели. От сего беспутного правительства вскоре государство в такое крайнее разорение и упадок пришло, что едва на части не разделилось, а поляки всем не овладели. Однако ж шведы и поляки многие пределы оторвали, о чем монах Иосиф или паче Иов патриарх в Истории описал, и я при случае несогласия о правительстве 1730-го Верховному Тайному Совету в представлении пространно изъяснил» 83. Конечно, рассуждения о союзе «монархии с аристократией» в результате взятия с царя крестоцеловальной записи и об учинении «сущей аристократии» при «семибоярщине», а также название «совет Сената» принадлежат самому В. Н. Татищеву. Но в изложении событий от свержения Лжедмитрия I до засилья в Московском государстве поляков и шведов он следовал «Истории» Иосифа. Примечательно, что В. Н. Татищев заявлял о своей солидарности с Иосифом и в оценке пагубности ограничения царской власти аристократией, сделанной им в записке 1730 г., когда «Истории» Иосифа у него еще не было и он придерживался Нового летописца. Впоследствии, однако, как явствует из приведенных текстов, «История» Иосифа по богатству сообщаемых в ней данных о Смуте вытеснила в сознании В. Н. Татищева Новый летописец и прочно заняла первенствующее место в ряду русских источников, повествующих о событиях конца XVI-начала XVII в.
Сопоставление выдержек из «Истории» Иосифа в изложении В. Н. Татищева с Мазуринским летописцем конца XVII в. показывает, что в них говорится и о Григории Отрепьеве и о взятии с Василия Шуйского крестоцеловальной записи. Совпадает и название «Истории» Иосифа—«О разорении российском» (или «русском») — и той «подлинной книги о московском разорении», которой пользовался составитель Мазуринского летописца. В свою очередь, «История» Иосифа в этих же пунктах пересекается и с 63
63 Там же. Т. 1. С. 367.
121
Новым летописцем, что заставляет с осторожностью отнестись к мнению Е. Н. Кушевоп о независимости друг от друга этих произведений. Отсюда можно заключить, что составитель Мазурин-ского летописца использовал при своей работе либо Новый летописец ранней редакции, где в части до 1613 г. сохранились ссылки на «подлинную книгу о московском разорении», либо непосредственно «Историю» Иосифа. Это тем более вероятно, что, как увидим, «История Иосифа была привлечена Тихоном Желто-водским при создании Латухинской степенной книги.
Фрагменты патриаршего летописания в Латухинской степенной книге
Честь открытия и ввода в научный оборот Латухинской степенной книги принадлежит Н. М. Карамзину, который приобрел ее у балахнинского купца Латухина64. Как удалось установить, списки степенных книг типа Латухинской были известны уже В. Н. Татищеву65, но сколько-нибудь значительных следов использования их в подготовительных материалах к т. 4 «Истории Российской» не обнаруживается. Карамзин же широко использовал оригинальные сведения, содержащиеся в Латухинской степенной книге, в основном тексте и в примечаниях к своей «Истории государства Российского»66. Однако ни автор, ни время, ни место создания Латухинской степенной книги ему известны не были. Не определил он и ее состава. С тех пор внимание исследователей к Латухинской степенной книге не ослабевало. С. Ф. Платонову удалось открыть ее автора, которым оказался архимандрит Макарьева Желтоводского монастыря на Волге Тихон, закончивший свой труд в 1678 г., выяснить в основных чертах состав степенной67. Его ученик П. Г. Басенко в обстоятельных работах указал на ряд новых списков и установил основные редакции памятника, продолжил наблюдения над его составом68. Л. Л. Муравьева выявила новые списки и на основании владельческой записи на одном из них — Нижегород
64 В настоящее время хранится в ГПБ (РО. F IV. 597).
65 Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. Рум. собр. № 416. .Эта рукопись представляет копии, сделанные для В. Н. Татищева из степенных книг В. Урусова и А. Волынского, содержащих те же оригинальные известия времен Ивана Грозного и Федора Ивановича (л. 105—107 об., 146. 259—259 об., 263—265 об. и др.), что и в Латухинской степенной книге.
86 Строев П. М. Ключ к «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина. М., 1836. С. 285.
67 Платонов С. Ф. Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII века как исторический источник. С. 405—408.
68 Басенко П. Г. Заметки к Латухинской степенной книге. СПб., 1902; Он же. Синодальный список Латухинской степенной книги // Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук. СПб., 1904. Т. 10, кн. 2. С. 294—302; Он же. Академический список Латухинской степенной книги // Доклады Академии наук СССР. Сер. В. Л., 1929. № 15. С. 280—282.
122
ском — высказала интересное предположение о том, что в нем можно видеть оригинал пространной редакции69.
Латухинская степенная книга — компилятивный памятник, в основу которого положена Степенная книга царского родословия, так называемая Макарьевская степенная, дополненная Тихоном разнообразными источниками до 70-х годов XVII в. Среди этих дополнений уже Н. М. Карамзина привлекли оригинальные известия о последних годах правления Ивана Грозного и о Смутном времени, не встречающиеся нигде, кроме Латухинской степенной книги. В дальнейшем ими воспользовались в своих трудах С. М. Соловьев, С. Ф. Платонов и другие исследователи. Однако источник этих известий не ясен до сих пор. С. Ф. Платонов предположил, что в их основе лежат какие-то не дошедшие до нас документы или даже особая повесть о Годуновых70. На последнем настаивал II. Г. Басенко, указав на стилистическую близость загадочных отрывков между собой и относя составление предполагаемой повести ко времени после 1630 г. каким-то запоздалым доброхотом Годуновых71.
Основной недостаток построений С. Ф. Платонова и П. Г. Басенко состоит, на наш взгляд, в том, что они, пытаясь определить источники оригинальных известий Латухинской степенной книги, основывались не на всем их комплексе, а на тех из них, в которых речь шла о Борисе Годунове и его родственниках, при этом беря лишь известия, благоприятные Годунову. Нельзя согласиться и с тем, что некоторые цитаты вырывались из контекста и рассматривались всегда как вставки в текст Нового летописца.
Попробуем суммировать оригинальные известия Латухинской степенной книги за последние годы правления Ивана Грозного и за Смутное время, избегая указанной односторонности и пытаясь оценить их в целом, а не только под углом их доброжелательности к Годуновым. Сравним в ряде случаев показания Латухинской степенной книги с Новым летописцем 72.
69 Муравьева Л. Л. О списках Латухинской степенной книги // Археографический ежегодник за 1964 год. М., 1965. Анализ приписок на полях Нижегородского списка, проделанный нами, подтвердил предположение Л. Л. Муравьевой. Приписки свидетельствуют о продолжавшейся работе Тихона над степенной книгой. В списке ГПБ (РО. F IV, 221), которым пользовался П. Васенко, они включены в основной текст, но не всегда удачно. Поэтому в настоящей работе мы будем привлекать Нижегородский список, хранящийся в Горьковской областной библиотеке им. В. И. Ленина (Отд. ценной книги, Ц-2658/2).
70 Платонов С. Ф. Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII века как исторический источник. С. 407.
71 Васенко П. Г. Заметки к Латухинской степенной книге. С. 69.
72 В следующем далее текстологическом анализе пользуемся сокращениями: Латухинская степенная книга — ЛС, Новый летописец — НЛ. Ссылки в тексте в скобках на Латухинскую степенную книгу даны по Нижегородскому списку, хранящемуся в Горьковской областной библиотеке им. В. Й. Ленина (Отд. ценной книги. Ц-2658/2); на Новый летописец по ПСРЛ (Т. 14. С. 33—154).
123
Первое оригинальное известие ЛС относится к 1581 г. и помещено вслед за сообщением об убийстве Грозным своего сына. Оно повествует о попытке Бориса Годунова заступиться за царевича, о жестоких побоях, которые нанес Годунову царь, и о стараниях Федора Нагого оклеветать Годунова перед царем, представляя дело таким образом, что Годунов не являлся на глаза царю не из-за болезни, а по причине недоброжелательства к нему. Когда Грозный посетил Бориса и воочию убедился в его ранах, между ними произошел следующий диалог: «Кто ти врачует болезни сия?» — спросил царь. Борис же «ответа, яко: Целит моя язвы Великия Перми купецкого чина человек, именуемый Строганов». Последний был расспрошен царем и пожалован «выше гостя» — с того времени Строгановы начали писаться «с вичем» (ЛС.Л.824—825 об.).
Борис Годунов выступает в этом рассказе как одержимый добрыми чувствами. Человеколюбивый порыв Бориса и клевета Нагого могли иметь место в действительности. У Строгановых были по тому времени замечательные врачи73. Но совершенно не вяжется с исторической реальностью утверждение о пожаловании Строгановым звания именитых людей в конце XVI в., так как произошло это только в 1610 г. в царствование Василия Шуйского 74.
Этот рассказ как вполне благоприятный для Бориса Годунова расценить нельзя, ибо Годунов, пролагавший путь к престолу, а затем и достигший его, не мог быть битым в глазах своих сторонников, даже Грозным. Поэтому в последующих прогодунов-ских редакциях этого рассказа факт избиения Годунова разгневавшимся царем был снят, а сцена приезда Грозного к больному (не известно по какой причине) Годунову, которого он прочит своим преемником, расширена (первая редакция Утвержденной грамоты 1598 г.) 75. Во второй же редакции Утвержденной грамоты 1598 г. о болезни Годунова уже вообще не говорится76.
Второй отрывок содержит рассказ о побеге в Литву А. М. Курбского с «верным рабом» Васькой Шибановым (ЛС. Л. 831 об.— 833) 77. В конце его помещен сокращенный текст первого послания Курбского Грозному, по наблюдению А. А. Зимина, «именно в первой, т. е. весьма близкой к архетипу, редакции» 78.
Хронология здесь нарушена. Если первый отрывок относится к 1581 г., то второй —к 1564 г. Никакого отношения к Борису Годунову этот рассказ не имеет. По стилю он родствен первому:
73 Введенский А. А. Дом Строгановых в XVI—XVII вв. М., 1962. С. 40—41.
74 Там же. С. 133.
75 Древняя российская вивлиофика. 2-е изд. М., 1788. Ч. 7. С. 53—56.
76 ААЭ. СПб., 1836. Т. 2. С. 25.
77 Этот рассказ вдохновил А. К. Толстого на создание известной баллады «Василий Шибанов».
78 Зимин А. А. Первое послание Курбского Грозному и Василий Шибанов // Культурное наследие Древней Руси. М., 1976. С. 147.
124
та же любовь к диалогам (на сей раз между готовящимся к побегу князем и его женой, Грозным и Шибановым), налицо также и тенденция к драматизации повествования. Это не свойственно литературной манере Тихона. Чаще всего он близко следовал излагаемым источникам. У него другая страсть — к стихотворству. Особенно это заметно при изложении Сказания Авраамия Палицына.
В Александро-Невской летописи приведена иная версия: Шибанов был захвачен в Юрьеве-Ливонском, пытан и на допросе рассказал про «изменные дела» Курбского79. Однако в послании Грозного Курбскому можно усмотреть намек на сцену, столь живо описанную в ЛС. Царь противопоставлял верность Шибанова князю измене Курбского: «Како же не усрашимися раба своего Васки Шибанова? Еже бо он благочестие соблюде, и пред царем и пред всем народом, при смертных вратех стоя, и ради крест-наго целования тебе не отвержеся, и похваляти и всячески за тебя и умрети тшашася» 80.
В исторической литературе по поводу рассказа о Василии Шибанове в ЛС идет давняя полемика. А. А. Зимин полагал, что рассказ этот «имеет все черты достоверности»81, тогда как Р. Г. Скрынников82 и Я. С. Лурье считают его позднейшей легендой, которую Я. С. Лурье датирует даже «концом XVII в.»83
Третье известие — о назначении умирающим царем Иваном Васильевичем «соблюдать» царя Федора и «радеть» о нем, наряду с князем Иваном Федоровичем Мстиславским, Никитой Романовичем Юрьевым, князем Иваном Петровичем Шуйским, «шурину его государя царевича боярину Борису Федоровичю Годунову» (ЛС. Л. 857). Здесь бросается в глаза то, что Федора называют «царевичем». Это свидетельствует о раннем происхождении текста, может быть еще до мая 1584 г., когда Федор Иванович венчался на царство, или вскоре после этого события.
О назначении Бориса Годунова опекуном, но без упоминания других фамилий говорится в Утвержденной грамоте 1598 г. об избрании на царство Бориса Годунова, создавшейся не без участия патриарха Иова84. Прочие русские источники молчат об
79 ПСРЛ. М., 1965. Т. 39. С. 334.
80 Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. Л., 1979. С. 64.
81 Зимин А. А. Первое послание Курбского Грозному и Василий Шибанов. С. 147.
82 Скрынников Р. Г. Переписка Грозного и Курбского. С. 92.
83 Лурье Я. С. Первое послание Ивана Грозного Курбскому: Вопросы истории текста // ТОДРЛ. Л., 1976. Т. 31. С. 205, 230.
84 ААЭ. Т. 2. С. 14. Эта выгодная для Бориса Годунова версия, воспринявшая легендарные черты, приведена в позднейшем Пинежском летописце XVII в. Согласно изданному А. И. Копаневым Пинежскому летописцу, Иван Грозный, «егда ж восхотевше богу преставись, во он безконечный век от жития сего, тогда повеле к себе приити духовному своему архимариту Феодосию, хотя ему исповедати поведание пречистых тайн, покаятися, на то время был Борис предстоя у него у царскаго одра, и духовник Борису глаголя: „Вон выступи тайнаго ради исповедания". И царь Иван не повеле Борису вон итти. повеле
125
этом. Об опекунстве Бориса сообщал лишь Горсей в Записках85.
Четвертый отрывок, на наш взгляд, связан с первым. В нем говорится о мести Бориса Годунова Нагим. Он не привлек внимания С. Ф. Платонова и П. Г. Васенко, так как не соответствовал выдвинутому ими положению о выгодном освещении действий Бориса Годунова во всех случаях. Вот текст этого отрывка: «По преставлении же государя царя Иоанна Васильевича тое же нощи болярин Борис Годунов со своими советники нача месть воздвигати за оболгателство преждереченных Нагих — причина вины на них. И повелевает переимати и по разным городом в темницы разослали, домы же их пограбити, а поместья и вотчины иным умысли роздати. Еще же советует благочестивому государю царевичю и великому князю Федору Иоанновичю брата его царевича Димитрия с материю его Мариею Феодоровною Нагих отпустити на удел во град Углеч и дати им во владение другий город Кашин и Бежецкий верх, да тамо они пребывают» (ЛС. Л. 862 об.).
Указание на причину ссылки царевича и его родни в Углич в НЛ отсутствует. Нет его и в других русских источниках. Важно отметить, что, как и в третьем отрывке, Федор назван «царевичем», тогда как в ПЛ в аналогичном случае Федор именуется «царем» (НЛ. С. 35), что говорит о первоначальности текста, помещенного в Л С. Подробнее перечислены в ЛС и земли, пожалованные Дмитрию в удел,—Углич, Кашин и Бежецкий верх, в НЛ упомянут только Углич.
Пятое известие. В главе «О покорении казанцев» в 80-х годах XVI в. в ЛС сказано, что казанцы были умиротворены «мудрым смыслом Бориса Годунова» (ЛС. Л. 876 об.). Эти слова, отсутствующие в НЛ (НЛ. С. 36), П. Г. Васенко считал вставкой86. Однако трудно допустить, что в конце 70-х годов XVII в. Тихон, совершенно равнодушный к спорам об оценке Бориса Годунова, которые велись в начале XVII в., стал расхваливать государственные способности Бориса Годунова. И уж вовсе странным выглядела бы вставка слов о даче казанцам в целях их дальнейшего умиротворения полного жалованья «предыдущих же времен», существенная для современника событий и совсем неважная для автора, писавшего много позже. Мы склонны видеть в обоих этих случаях позднейшие сокращения. Тем более что имя Бориса Годунова сокращено в НЛ и в предшествующей главе о движении 1584 г. в Москве против Богдана Бельского. В НЛ
предстояти у одра, глаголя: „Тебе душа моя обнажена вся при последнем издыхании духовнаго архимарита свидетеля поставляю44. И слез очи свои наполняя, глаголя Борису: „Тебе предаю душу мою, и сына своего Феодора, и дщерь свою невестку Ирину, и все царство наше великаго государства. Ты ж соблюди яко зеницу ока. Аще ли не соблюдешь их, воздаси о них ответ пред богом на сем свете и в будущем веце44» (Рукописное наследие Древней Руси: По материалам Пушкинского дома. Л., 1972. С. 80).
35 Горсей Дж. Записки о Московии XVI века. СПб., 1909. С. 58.
Васенко П. Г. Заметки к Латухинской степенной книге. С. 66.
126
вначале сказано о действиях Богдана Бельского '«со своими советники», ниже речь идет об одном советнике без указания его имени (НЛ. С. 35). Хотя нигде ранее в НЛ не говорится о «совете» Бельского с Борисом и его заинтересованности в перевороте, в конце этой главы в НЛ сообщается о мести Бориса Ляпуновым, Кикиным и другим участникам движения. В Л С имя советника, которому хотел добыть Московское царство Бельский, сохранено. Это — Борис Годунов: «и царство Московское советнику своему Борису Годунову прочит» (ЛС.Л.873). В ЛС оставлен и первоначальный текст о роли в событиях 1584 г. Шуйских, «по заводу» которых поднялись «резанцы Ляпуновы, Кикины и иных городов дети боярские» (ЛС.Л.873 об.).
Шестое известие — о дружбе кн. И. Ф. Мстиславского с Борисом Годуновым, когда «назва князь Иван Бориса сыном, а Борис его назва себе отцом. Никита же Романович ко господу отъиде» (ЛС. Л. 879 об.). Далее сообщается о создании двух боярских группировок, первая из которых возглавлялась Шуйскими и Воротынскими, вторая — Годуновыми. В ЛС отмечено, что И. Ф. Мстиславский долго не соглашался «извести» Бориса, но в конце концов решил «в дому своем пир сотворити и Бориса призвав, тогда его и убити». Советники Годунова сумели своевременно раскрыть этот план, и Борис «начя изберегатися и невредим от них бысть». Опалу на заговорщиков наложил сам царь Федор Иванович (ЛС. Л. 880 об.). В НЛ все это изложено более схематично, отмеченные выше яркие детали опущены. Однако в НЛ среди бояр, выступивших против Годуновых, названы Колычевы, отсутствующие в ЛС, и вместо Голицыных — Головины (НЛ. С. 36). И НЛ и ЛС в данном случае сокращают какой-то общий источник, но Тихон передает его значительно подробнее, чем составитель НЛ.
Седьмое известие —о перемене Борисом Годуновым перемир-ных грамот у польских послов в 1591 г., когда в Москве было заключено 20-летнее перемирие. В новые грамоты тайно были вписаны дополнительные статьи. Посол Лев Сапега якобы обнаружил подмену лишь при объявлении грамот в Польше, но договор все-таки не был нарушен (ЛС. Л. 892 об.— 893). В НЛ сообщено лишь очень кратко о прибытии послов и заключении перемирия, имя Льва Сапеги не упомянуто (НЛ. С. 39). II. Г. Васенко склонялся к тому, что это известие заимствовано Тихоном из какого-то другого источника, чем предыдущие оригинальные известия, считал его недостоверным, хотя и благожелательным к Годунову87. На наш взгляд, это известие по общему стилю не выпадает из комплекса других оригинальных известий ЛС, в которых наряду с точными указаниями наличествуют и легендарные известия. Подмену грамот вряд ли можно рассматривать в благоприятном для Бориса плане. О подмене Борисом Годуновым грамот, посланных угличанами в Москву после гибе
87 Там нее. С. 72.
127
ли царевича Дмитрия в 1591 г., с осуждением говорится в НЛ: «Тело же его праведное положища во гроб и внесоша в соборную церковь Преображения Спасова. К царю же Федору послаша гонца возвестити, яко убиен бысть брат его от раб; гонца же при-ведоша на Москве к Борису, Борис же велел грамоты переписа-ти, а писать повеле, яко одержим бысть недугом и сам себя зарезал небережением Нагих, и донести грамоты до царя Федора» (НЛ. С. 42).
Восьмое известие — об амнистии, объявленной в 1592 г. по случаю рождения царевны Феодосии: «Многим же виноватым свободу дал (царь Федор.—В. Я.), от темниц выпущал и от казни свобождал, кои мятеж творили о безчадии благоверныя царицы» 88. Известие об амнистии 1592 г. помещено и в НЛ: «Царь же Федор Иванович опальных, кои были приговорены х казни, заточены по темницам, всех государь пожаловал, ис темниц велел свободити...» (НЛ. С. 45). Излагая тот же источник, что. и Тихон Желтоводский, составитель НЛ сократил известие о том, что выпускались на свободу участники выступления 1586 г., когда князья Шуйские и митрополит Дионисий хотели развести Федора с Ириной «ради неплодия» последней, чтобы отстранить от политического руководства ее брата Бориса.
Об амнистии 1592 г. по случаю рождения царевны Феодосии писал современник, приезжий грек архиепископ Арсений Элассон-ский, но не указывая, что освобождению подлежали участники подачи коллективной челобитной в 1586 г.: «В лето 7100 (1592.— В. К.) месяца мая в 26 день индикта 6 у благочестивейшего нашего великого царя Федора Ивановича всея великия России и прочая... (родилась) царевна Феодосия, и была великая радость: (царь) освободил узников, возвратил находящихся в ссылке, проще сказать, всех алчущих накормил, нуждающихся обогатил. В это время патриархом был кир Иов» 89 90.
Рассматривая это известие, можно заключить, что и в данном случае перед нами современник, связанный с придворными кругами, хорошо осведомленный и не боявшийся затрагивать больные вопросы, которые другие современники, как, например, Арсений Элассонский, обходили молчанием, а позднейший составитель НЛ предпочел опустить.
Девятое известие — о начале строительства смоленских стен в 1595 г.9С и о дерзкой реплике кн. Федора Михайловича Трубецкого в адрес Бориса Годунова. Вернувшись из Смоленска в Москву, Борис заявил царю, что «сей град Смоленеск будет всем
88 Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. Муз. собр. № 228. Л. 337 об. Курсив мой — В. К.
89 Фонкич Б. Л. Греческо-русские культурные связи в XV—XVII вв.: Греческие рукописи в России. М. 1977. С. 21; см. также: Дмитриевский А. Архиепископ Елассонский Арсений и его мемуары из русской истории по рукописи Трапезундского Сумелийского монастыря. С. 195.
90 Подлинное дело о строении города (крепости) Смоленска (1595) // Смоленская старина. 1911. Вып. 1, ч. 2. С. 21—28.
128
городам ожерелие. В то же время болярип князь Федор Михайлович Трубецкой противу Борисовых речей глаголя сице: „Как в том ожерелье заведутца вши, и их будет не выжить“. И сие слова по летех неколицех събысться, множество бо людей с обеих сторон под стенами града того падоша» (ЛС. Л. 911 об.). Это известие неблагоприятно для Бориса Годунова. Отношения у кн. Ф. М. Трубецкого с Годуновыми были плохие. В 1591 г. во время похода на Выборг между ними вспыхнула рознь (НЛ. С. 45; ЛС. Л. 905). Хвастливое заявление Годунова и реплика кн. Ф. М. Трубецкого в НЛ отсутствуют. В ЛС лучше, чем в НЛ, изложены действия Бориса на пути из Москвы в Смоленск, когда он «народ покоил и все нужды их исправлял, кто о чем побьет челом», раздав при этом «многую казну» (в НЛ опущено). В НЛ вместо этого «поил (вариант: «поих») и кормил». Но в НЛ указано, что Борис делал все это, «являясь всему миру добрым», более подробно в нем перечислены конкретные распоряжения царя Федора по строительству укреплений Смоленска, хотя заключительные слова ЛС о том, что «совершен бысть (город.— В. К.) в царство Бориса Годунова», отсутствуют. По-видимому, и здесь имеют место не вставки в текст НЛ, сделанные Тихоном, а сокращение и им и создателем НЛ какого-то общего источника.
Десятое известие в ЛС отделено от предыдущего лишь кратким упоминанием о взятии Корелы. Оно вполне самостоятельно и ни в НЛ, ни в каком-либо другом источнике не встречается. Поскольку оно, па наш взгляд, может пролить некоторый свет на характер источника, из которого Тихон черпал свои сведения, приведем его полностью: «Того же году повелением благочести-ваго царя Феодора Иоанновича мастеры сковаша раку сребряну в Чюдов монастырь чюдотворцу Алексею митрополиту. Егда же прииде царь и весь освященный собор преложепия ради в новую ту раку святительских мощей, прият же мощи те святыя боярин Борис Годунов на своя руки. Тогда царь рече ему: «Кажи вбла-городие твое, управляй люди, яко же и нача, и желание свое улучишь». Но и в мале суета» (ЛС. Л. 911 об.—912).
Запись сделал современник, близкий к столичным церковным кругам, присутствовавший при церемонии перенесения мощей и вблизи наблюдавший ее. Он заметил такую конкретную деталь, как взятие мощей Борисом Годуновым себе па руки, передал милостивые слова, сказанные царем Федором Ивановичем правителю. Мы не ошибемся, если предположим в этом современнике-очевидце лицо духовное. Концовка рассказа довольно пессимистична, как бы предрекает крах честолюбивых планов Годунова: «Но и в мале суета».
Одиннадцатое известие приведено в главе о вступлении первого самозванца в Москву. Оно содержит красочный рассказ об убийстве «в то же время» в Калуге Михаилом Бутурлиным Ивана Ивановича Годунова, за которым была замужем «Ирина Никитична Романовых, Федора Никитича сестра». Эпизода этого в НЛ нет. Однако убийство И.* И. Годунова в Калуге произошло,
129
как заметил еще Н. М. Карамзин, в действительности не при первом самозванце, а при втором — в 1610 г.91 Михаил Бутурлин, которого, согласно этому известию, «порази дух неприязненный лют зело», мучивший его вплоть до смерти, на самом деле благополучно здравствовал и занимал ответственные воеводские посты до своей кончины в 1648 г.92 По-видимому, над этими словами надо разуметь не реальные факты, на основании которых П. Г. Васенко склонен был относить составление предполагаемой повести о Годуновых ко времени после 1630 г., а нравоучительную сентенцию автора — лица духовного. Нельзя не отметить при этом, что автор проявлял интерес не только к Годуновым, но и к Романовым, специально указывая, что Ирина Никитична Романова приходилась сестрой Федору Никитичу.
Двенадцатое и последнее известие — о посылке Лжедмитрия I к опальному Иову в Старицу с просьбой благословить на патриаршество ставленника самозванца рязанского архиепископа Игнатия — также отсутствует в НЛ и других источниках. В рассказе, помещенном в ЛС, Иов пренебрег всеми угрозами п отказался дать желанное благословение, заявив: «...яко по ватаге и атаман, а по овцех и пастырь» (ЛС. Л. 965—965 об.). Фантастичность этого сообщения отмечена в литературе 93. Однако мало указать на легендарность того или иного известия, надо показать и среду, в которой мог возникнуть подобный рассказ, возвеличивавший патриарха Иова. На наш взгляд, скорее всего, он появился либо в непосредственном окружении опального патриарха Иова, либо среди церковных деятелей, связанных с ним в недалеком прошлом.
В связи со сказанным представляет определенный интерес и сообщение Латухинской степенной книги (в главе «О выборе на Российское царство Бориса Годунова») о составлении Соборного определения 1598 г. (Утвержденной грамоты) патриархом Иовом и о помещении его в патриаршем Казенном приказе: «... и положив патриарх совет по словесем всего народа написа же и книгу приговорную за всех чинов руками, и положив ея во своем патриаршем дому в Казенном приказе» (ЛС. Л. 917). Это известие в Новом летописце отсутствует. Если добавить сюда еще и известие о пророчестве царя Федора относительно Годунова, взятое из «Повести о честном житии царя Федора Иоанновича», сочиненной патриархом Иовом (в Нижегородском списке это известие приписано на полях —ЛС. Л. 902 об.), то все эти указания также поведут нас к окружению патриарха Иова как той среде, из которой мог выйти автор загадочных сообщений.
91 Карамзин Н, М. История государства Российского. СПб., 1829. Т. 12. Примеч. 475.
92 Известия о службах М. Бутурлина собраны в кн.: Русский биографический словарь. СПб., 1908. Бетанкур — Бякстер.
92 Платонов С. Ф. Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII века как исторический источник. С. 407.
130
Итак, из приведенных оригинальных известий Латухинской степенной книги можно предположительно заключить, что они принадлежат перу автора — современника, а подчас и очевидца описываемых событий, лицу духовному, связанному с окружением патриарха Иова и в силу этого обладавшему большими возможностями для получения информации. Его интересует политическая борьба в придворных кругах в самом широком смысле слова. Внимание его не ограничивается Годуновыми, он прослеживает участие в ней Шуйских, Мстиславского и других бояр, отмечает смерть Никиты Романовича Юрьева и родственные связи остальных Романовых. Особым вниманием нашего автора, насколько позволяют судить помещенные в Латухинской степенной книге известия, пользуется деятельность патриарха Иова. Он пытается подчеркнуть его значение даже после низложения самозванцем. Двойственность характера Бориса Годунова передана им исключительно сильно. Отмечены как мудрость и человеколюбивые порывы Бориса, так и его лицемерие, мстительность, властолюбие. Переданы не только доброжелательные отзывы о нем современников, но и враждебные. Говоря как о положительных чертах Годунова, так и отрицательных, автор показывает, как зло постепенно брало верх, пока не овладело им целиком.
Кто же был этот летописец, показавший и доброе и злое в Годунове, но отнюдь не склонный внимать добру и злу равнодушно?
Вопрос о патриаршем летописании конца XVI — начала XVII в. является одним из наиболее сложных и темных в истории позднего русского летописания. А. Н. Насонов склонен был видеть остатки летописца, ведшегося при патриархе Гермогене, в некоторых статьях Хронографа второй редакции (в части до 1609 г.) 94. В. Н. Татищев, как уже говорилось, располагал «Историей о разорении русском» монаха Иосифа, в которой излагались события с 1560 по 1613 г. Эта летопись представлялась В. Н. Татищеву, знакомому с Никоновской летописью, Новым летописцем, Сказанием Авраамия Палицына и другими летописями, по богатству содержавшихся в ней сведений подлинным сокровищем. Однако «История» Иосифа до нас не дошла. Новый список «Истории» Иосифа, несмотря на все старания историков, обнаружить до сих пор не удалось. По хронологическим рамкам, довольно независимому по отношению к Годунову тону, осведомленности в церковных торжествах, совершаемых в патриаршем Чудове монастыре при открытии серебряной рамки митрополита Алексея, преувеличению значения Иова даже после его опалы эти отрывки предположительно могут быть отнесены к исчезнувшей «Истории» Иосифа.
®4 Насонов А. Н. Летописные памятники хранилищ Москвы: Новые материалы // Проблемы источниковедения. М., 1955. Т. 4. С. 266—267.
131
Но располагал ли Тихон при составлении Латухинской степенной книги «Историей» Иосифа? Обращение к примечаниям В. Н. Татищева на «Сибирскую историю» Г. Ф. Миллера позволяет ответить на этот вопрос утвердительно. Критикуя мнение Витзена о Строгановых как о старинном роде баронов, В. Н. Татищев сделал ссылки на «Историю» Иосифа, которую он неправильно приписал патриарху Иову. Пересказанный В. Н. Татищевым отрывок о пожаловании Строгановым звания именитые за лечение Бориса Годунова и почетании их «выше гостей»* совпадает с рассказом о том же событии в Латухинской степенной книге, отсутствующим во всех других источниках.
Примечание В. Н. Татищева
«За лечение Бориса Годунова, как Иева патриарха историа по-казует, пожалован (Строганов.— В. К.) в имянитые и у Соли Камской соль варить. Имянитые люди в Новегороде назывались купцы второй статьи, первые — гости, другие — имянитые. Но потом уже за их услуги Строгонов выше гостей почтен...» 95
Латухинская степенная книга
«Тогда благовернейший государь царь, видев оболгана Бориса к себе, и рече ему: „Кто ти врачует болезни сия?“ Он же отвеща, яко: «Целит моя язва Великия Перми купецкого чина человек, именуемый Строганов». Царь же повеле приити ему пред себе и вос-прошане о настоящей Борисове скорби свидетельствовав же, и уведе истинну и повеле того купца назвати выше гостя. И от товремене те Строгановы начаша именоватися с вичем, именитыми людьми» (ЛС. Л. 825—825 об.)
Следовательно, Тихон имел в руках «Историю» Иосифа, откуда и черпал свои оригинальные известия, очевидно несколько сокращая их (так, у него ничего не сказано о пожаловании тогда же Строгановых «у Соли Камской соль варить»).
Получает объяснение и отмеченный выше факт, почему В. Н. Татищев, имевший списки со степенных книг В. Урусова и А. Волынского, близких к Латухинской и содержавших также известие о лечении Бориса Годунова Строгановым, не воспользовался ни этим, ни другими их известиями. Для него они не были оригинальными, какими стали для Н. М. Карамзина и последующих историков после утраты «Истории» Иосифа. Обладая летописью Иосифа, Татищев предпочитал обращаться к первоисточнику, лишь фрагментарно отразившемуся в степенных книгах типа Латухинской, и черпать сведения, когда считал нужным, непосредственно из «Истории» Иосифа.
Исаак Масса в своем сочинении о Сибири писал о большой дружбе Бориса Годунова со Строгановыми: «Богатые Аниковичи заручились дружбой знатного и влиятельного при дворе лица по имени Борис Годунов, который был шурином царствовавшего тогда Федора Ивановича и после смерти его занял его место в качестве русского царя, как это подробнее изложено в описании московских войн» 95 96. Согласно Исааку Массе, Борис, еще будучи
95 Татищев В. И. Указ. соч. Т. 7. С. 438. Примеч. 19. Курсив мой — В. К,
96 Алексеев М. П. Сибирь в известиях иностранных путешественников и писателей. Иркутск, 1932. С. 250—251.
132
правителем, поощрял Строгановых в их деятельности по освое-нию Сибири и дал им от имени царя Федора Ивановича «широковещательную грамоту, по которой они без противоречия с чьей бы то ни было стороны могли взять в свое вечное потомственное владение те земли, где только пожелают. Далее, так как случилось, что они задержались в Москве (а это было зимою), то проехался с ними в своих санях, а это считается у москвитян самой большой честью, тем более что она в данном случае исходила от знатнейшего боярина, каким Борис был в ту пору, человека громадного влияния, в руках которого находилась большая власть» 97.
Известие о посещении больного Бориса Годунова Иваном Грозным получило легендарное отражение в благоприятном для Годунова духе не только в первой редакции Утвержденной грамоты 1598 г., но и на страницах Пинежского летописца XVII в. Составление последнего, возможно, было связано со Строгановыми, в архиве которых хранился список с Утвержденной грамоты 1598 г.98 99, использованный при составлении Пинежского летописца: «Уложена книга о Бориса в царствующем граде Москве, как царь Борис воцарился лета 106 (1598 г.— В. К.) февраля в 17 день первым Иовом патриархом московскым и всея Руси» ". В Пинежском летописце Ермака для похода в Сибирь снаряжают Строгановы 10°. Здесь же помещено в несколько вольном пересказе и известие и посещении больного Бориса Годунова Грозным первой редакции Утвержденной грамоты 1598 г.: «И как Борис болен был, тогда царь Иван Васильевич по своему жалованью приезжал к нему, и с ним холопи его были. И говорил царь Борису: ,,Борис, не ты болен, сып мои Федор болен, и богом данная мне дщи невестка Ирина болпа, и аз болен“. И простре свою царскую длань и указал на своп персты 3, глаголя Борису: „Борис, как те 3 перста моей длани видшпи, так сын мой Федор и богом даная дщи Ирина да и ты, Борис, нашего царскаго величества вместе, как есть сын мой, а пе холоп“. На Борисе царьское милосердие и милость учинил по прежнему» 101.
До сего времени мы располагали лишь краткими ссылками на «Историю» Иосифа, келейника патриарха Иова, разбросанными в сочинениях В. Н. Татищева. Теперь, как можно думать,
97 Там же.
98 В описи сольвычегодского Благовещенского собора конца XVI — начала XVII в. в разделе «Перепись книгам четвертным и тетратям» указаны «Тетрати в коже: Послание Иева, патриарха московского к благоверной царице и великой княжне Ирине, послание душеполезно; да о царьском молении о благоверном царе и великом князе Борисе Федоровиче всея Русии, о поставлении и о подкрестной снимок и со утвержение грамоты список. Положение Никиты Строганова», См.: Савваитов П. Строгановские вклады в сольвычегодский Благовещенский собор // Памятники древней письменности и искусства. СПб., 1886. Т. 61. С. 53.
99 Копанев А. И. Указ. соч. С. 80.
100 Там же. С. 79.
101 Там же. С. 80.
133
удалось вскрыть ряд новых страниц исчезнувшей летописи в Латухинской степенной книге. В результате мы получаем возможность судить об этом выдающемся памятнике русского летописания уже значительно более конкретно.
«Выписка» В. Н. Татищева, Новый летописец и «История» Иосифа
Приступая к анализу подготовительных материалов В. Н. Татищева к т. 4 «Истории Российской» 102, отметим парадоксальный факт. Ссылки на сочинения Иосифа (или Иова, как считал Татищев), общим числом до 14, присутствуют в т. 1 и 2 «Истории Российской», в комментариях к Судебнику 1550 г. и дополнительных статьях к нему, в критических замечаниях на «Историю Сибири» Г. Ф. Миллера, наконец, в переписке В. Н. Татищева, охватывая время с 60-х годов XVI в. по 1613 г. В подготовительных материалах к т. 4 «Истории Российской», где речь должна была идти специально о событиях Смуты и ее предыстории, ни одной такой ссылки нет.
Неужели В. Н. Татищев, готовя т. 4 своей «Истории Российской», так и не воспользовался богатейшими материалами лети-писи Иосифа или дело обстояло не так? И если верно последнее, то где же в его рукописном наследии сохранились следы работы над «Историей» Иосифа?
Для ответа па эти вопросы обратимся к «Выписке», опубликованной в т. 6 «Истории Российской», полное заглавие которой гласит: «Выписка из гистории с начала царства царя Феодора Иоанновича по русскому исчислению от сотворения мира 7090, а от Христа 1582-го года, писанная в средине царства царя Алексия Михайловича, и к тому нечто из других присовокуплено». С. Н. Валк справедливо отметил, что в ней «Татищев вел свое изложение, основываясь только на русских источниках» 103. И действительно, единственное исключение составляет лишь глухая ссылка на де Ту (ИР. Т. 6. С. 292). В остальном же В. Н. Татищев пользовался в «Выписке» русскими материалами, обратившись к сочинениям иностранцев позднее, на следующем этапе работы. В основу «Выписки» был положен Новый летописец, доведенный до «середины царства царя Алексея Михайловича», т. е. до начала 60-х годов XVII в. Но, помимо Нового летописца, при составлении «Выписки» автором было, по его же словам, «к тому нечто из других присовокуплено», т. е. привлечены какие-то другие русские источники. Свой отход от Нового летописца В. Н. Татищев в ряде случаев оговаривал замечаниями: «некоторые сказывают» (ИР. Т. 6. С. 287), «другие сказывают» (ИР. Т. 6. С. 289), «Повествует един гисторик руской тако» (ИР. Т. 6. С. 290). Иногда сложный состав «Выписки» предстает
102 Далее ссылки па «Историю Российскую» Татищева (ИР) и Новый летописец (НЛ) даны в тексте в скобках. Курсив мой.— В. К.
103 Валк С. Н. О рукописях четвертой части «Истории Российской» В. Н. Татищева // Татищев В. Н. Указ. соч. М.; Л., 1966. Т. 6. С. 17.
134
через контроверзы типа: «Некоторые поветствуют о сем Петре Басманове тако» — «Другие же сказуют» (ИР. Т. 6. С. 293); «Другие», «иные» (ИР. Т. 6. С. 298, 308).
Попробуем сопоставить эти глухие указания «Выписки» на использованные в ней материалы, пополняющие, а в чем-то даже противостоящие известиям Нового летописца, со всей совокупностью прямых ссылок на «Историю» Иосифа, содержащихся в других сочинениях В. Н. Татищева. В этой связи привлекает внимание рассказ «Выписки» о смерти датского королевича Иоганна, жениха Ксении, в начале которого В. Н. Татищев сделал ссылку на имевшийся у него какой-то новый источник: «Повествует един гисторик руской тако» (ИР. Т. 6. С. 290). Несмотря на то что выше уже была изложена печальная история королевича по Новому летописцу, В. Н. Татищев прибег к этому новому источнику. Сравним его с соответствующим известием Нового летописца, пытаясь понять, что же представляло собой это сочинение «гисторика руского», которому автор отдал явное предпоч-
тение перед Новым летописцем.
Новый летописец
«Людие ж вси Московского государства видяху прироженного госу-дарского сына, любяху его зелно всею землею. Доиде же то до царя Бориса, что его любят всею землею. Он же яростию наполнпся и зависти и начаяше тово, что по смерти моей не посадят сына моево на царство, начат королевича не лю-бити и не пощади дочери своей и повеле Семену Годунову, как бы над ним промыслити. Топ же боярин Семен Годунов, не бояся пра-веднаго суда Божия, начат он окаянный удумывати. Королевич же впаде в болезнь и приела по дох-туров. Дохтуры же быша у тово боярина Семена в приказе. Он же их посылаше. Дохтуры ж ево смотри-ша и, прпшед, возвестиша Семену, яко мошно ему пособити. Он же на них свирепым оком зряще и ничево к ним не проглаголаше. Они же то провпдяху, яко негодно бысть. Королевич же и умре не крещон. Царь же Борис повеле его погрести по их вере, и погребоша его в слободе в Кукуе у ропаты Немецкой; ево же повеле провожати до ропаты и погрести боляром и стол-ником и всяких чинов людем. Бояр же королевичевых и всех ево людей отпустил в свою землю» (НЛ. С. 56-57)
«Выписка» В. Н. Татищева
«Повествует един гисторик руской тако. 7110 (1602) году царь Борис, видя великую всего народа к королевичу любовь, зельную зависть. пли паче страх, возъимел, дабы люди но смерти его, воспомя-нув тиранские его дела, что государей своих фамилию и по них все знатные роды искоренил, мимо сына его сего королевича не обрали, приказал племяппку своему Семену Годунову како бы его умертвити. Сие уведав или дознався, царица, жена его. яко же и дочь, со слезами просили его, ежели ему он неугоден, отпустил бы его домой; но оп отпустить паче опасался. По котором вскоре королевич тяжко (вместо зачеркнутого «с того».—В. К.) заболел. Семен же оной призвал доктора государева, который лечить был приставлен, спросил, каков королевич. И он возвестил, что можно вылечить. Семен же Годунов, возрев яко лев свирепый па него и ничего не сказав, вышел вон. Доктор же и лекарь, видя, еже оная весть не угодна есть, лечить не хотели. II тако королевич опой тоя нощи октября 22 числа в 19 год возраста своего умре и погребен в Немецкой слободе. Людие же его отпущены в Дацкую землю. На погребении его были все боляре и знатные люди, при котором многие слез удержать не могли. Но сие их злодействие
135
88. О том же Гришке Отрепьеве, како весть п р и-иде из Литвы, и о мору в Смоленске. Прииде же весть ко царю Борису, яко объявися в Литве царевич Дмитрей. Царь же Борис ужастей бысть...) Сам же посла лазушника в Литву проведывать. хто есть он. И шед, лазутчики проведаша шю нево и опознаша и приидоша, возвестиша царю Борису. Он же о том посмеяся, ведая он то. что хотел его сослать на Соловки в заточение...) (НЛ. С. 61)
всевышний бог не хотя оставить без наказания наипаче же очевидно мзду оную или паче меч на главы Годуновых того же дня показал. По погребении бо королевича прииде Семен Годунов ис Слободы, яко с радосною вестпю, и нечаянно видя одного ис Польши приехавшаго с письмами, приняв, пошел к царю Борису и перво возвестил ему о погребении. Потом же, розпечатав письма оные, увидел во оном (далее зачеркнуто „от бога посланную на них казнь41,— В. К.). что явился человек, которой называется царевичем Димитрием. И тако той час Борис в великую печаль пришел и немедленно неколико человек послал проведывать, какой человек оной. Един же. возвратясь, сказал, что сей был Юрья Отрепьев, кот торой пострижен, и был диаконом в Чюдове монастыре {далее зачеркнуто диаконом.— В. К.), и назван Григорием» (ИР. Т. 6. С. 290)
Сопоставление текстов Нового летописца с «Выпиской» показывает, что В. Н. Татищев предпочел сочинение «гисторика рус-кого», которое имел в оригинале, по той простой причине, что составитель Нового летописца черпал из того же источника. И В. Н. Татищев, и его предшественник сокращали общий источник, но каждый по-своему. Наблюдения над текстом позволяют представить работу того и другого. Составитель Нового летописца сохранял такие детали, как сообщение о нахождении государевых докторов в подчинении у Семена Годунова, о том, что «королевич же и умре не крещон» и по приказанию Бориса был погребен «по их вере», опущенные Татищевым. Согласно Новому летописцу, королевича погребли «в слободе в Кукуе у ропаты Немецкой», тогда как в «Выписке» сокращено — «погребен в Немецкой слободе». Вместо присутствовавших на погребении «боляр и столников и всяких чинов людей» у Татищева фигурируют «бояре и знатные люди». Можно привести и другие случаи осовременивания древнего текста историком XVIII в.: «тиранские его (Бориса Годунова.— В. К.) дела», «государей своих фамилию»] «приказал» вместо «повеле», «ведомость» вместо «весть» и т. д.
Таким образом, составитель Нового летописца был довольно близок к языку и образу мыслей своего источника, а В. Н. Татищев передавал текст своими словами и не очень-то склонен был считаться с религиозным мировоззрением «гисторика рус-кого».
В. Н. Татищев привел в «Выписке» в своем изложении такие известия «гисторика руского», опущенные составителем Нового летописца, которые позволяют лучше представить мотивы дейст
136
вий Бориса Годунова. Борис, оказывается, боялся, что после его смерти русские люди, «вспомянув», что он «государей своих фамилию и по них все знатные роды искоренил», могут вместо его сына избрать на царство датского королевича, мужа Ксении. Сохранено у Татищева указание источника на то, что Семен Годунов приходился Борису племянником. Отмечены реакция жены и дочери Бориса Годунова на его намерение отделаться от королевича: «Сие проведав или дознався царица, жена его, яко же и дочь, со слезами просили его, ежели ему он неугоден, отпустил бы его домой; но он отпустить паче опасался». В Новом летописце это известие предельно сокращено: «не пощади дочери своей». О заступничестве жены царя и Ксении не сказано ни слова. Опущено и указание на причину, заставившую Бориса отклонить их просьбы. Только у Татищева читаются такие подробности, как возраст умершего или что при его погребении «многие (из присутствовавших бояр и других знатных лиц.— В. К.) слезы удержать не могли».
Приведенная В. Н. Татищевым дата смерти королевича — 22 октября, кстати сказать неверная,— отсутствует в Новом летописце, составитель которого вообще был довольно равнодушен к хронологии.
Но наибольший интерес представляет в «Выписке» продолжение рассказа «гисторика руского», оборванное составителем Нового летописца, об одновременном получении царем известий о погребении королевича и появлении в Польше самозванца, дающее ключ к разгадке, ибо совпадает с прямой ссылкой на «Историю» Иосифа в примечании Татищева к указу 1601 г. о крестьянском выходе. Вот этот текст: «Сей закон о вольности по-прежнему крестьян учинил он противо прежнего своего разсуждения и определения о крестьянех и сусче в то время, как он о Лже-димитрии Отрепьеве ведомость получил. Тогда, будучи в превеликой робости, надеялся чрех сие вельможам и архиереем угодить, но вскоре, услыша больше в народе роптания, принужден пременить и не токмо крестьян, но и холопей невольными учинить, да все не помогло, паче же к большей его погибели, а государственному разорению причиною было. О чем монах Иосиф внятно описал» (ИР. Т. 7. С. 382).
Итак, «един гисторик руской» «Выписки» оказывается келейником патриарха Иова Иосифом, летопись которого Татищев называл «Гисторией», высоко ценил и ставил выше всех других сочинений современников о Смуте. В «Выписке» и в приведенном комментарии Татищева к указу 1601 г. совпадают известия о получении Борисом Годуновым сообщения о появлении в Польше самозванца осенью 1602 г., отсутствующего во всех других русских источниках, кроме летописи Иосифа, на которую Татищев делает в комментарии прямую ссылку («О чем монах Иосиф внятно описал»). Однако об издании в это время указа о частичном разрешении крестьянского выхода Борисом Годуновым в «Выписке» ничего не говорится. Законодательство о крестьянах
137
и холопах и повествование о событиях политической истории у Татищева разъединены и на более позднем этапе работы так же, как это было показано для более раннего времени С. Н. Валком па примере использования им Русской правды104. В данном случае такое разъединение становится причиной ошибочного отнесения Татищевым в комментарий к указу 1601 г. событий, происшедших осенью 1602 г. Основной текст т. 4 «Истории Российской» и комментарии к Судебнику 1550 г. и дополнительным статьям к нему существуют параллельно. Единственный намек на возможность такого соединения содержится лишь в окончательной редакции «Выписки», где в основной текст оказалось включенным известие о намерении Лжедмитрия II вернуть всем «крестьяном и холопам прежнюю вольность, которую у них царь Борис отнял» (ИР. Т. 6, С. 320). Но эта попытка слить в едином повествовании факт политической и социальной истории осталась эпизодической и не получила у Татищева развития.
Свидетельство Иосифа об отравлении датского королевича Семеном Годуновым с благословения царя Бориса получает косвенное подтверждение в записках И. Массы, который подчеркивал недоброжелательное отношение Семена Годунова к женитьбе Иоганна на Ксении. Масса сообщает также, что С. Н. Годунов «ведал придворными докторами и аптекарями; он слыл по Москве человеком весьма жестоким»105. Ссылаясь па разговор с Рейнольдом Дрейером, отправленным в Данию с известием о смерти герцога и снова вернувшимся в Москву в мае 1603 г., Масса писал, что «в Дании были уверены в том, что герцог отравлен» 106. Масса считал своим долгом опровергнуть это мнение, указывая на то, что сопровождавшие герцога знали, чем он болен, и что «он умер в полном сознании и мог говорить до самого конца» 107. Однако последнее неверно, ибо в «Дневнике» Акселя Гюльденстерна, датского государственного деятеля, сопровождавшего герцога в его поездке в Россию и присутствовавшего при его кончине, сказано, что незадолго до смерти «герцог Ганс два или три раза весьма быстро и с силою поднялся в постели и повернул голову к царю (навестившему его в день смерти 28 октября.—В. Я.), но ничего понятного сказать не мог» 108.
Велика осведомленность Иосифа в вопросах религиозных: королевич «умре не крещон. Царь же Борис повеле его погрести по их вере, и погребоша его в слободе в Кукуе у ропаты Немецкой». Действительно, наряду с обещанием пожаловать Иоганну Тверское княжество Борис Годунов предоставил ему и всем,
104 Валк С. Н. Татищевские списки Русской правды // Материалы по истории СССР. М.. 1957. Т. 5. С. 610.
105 Масса И. Краткое известие о Московии в начале XVII в. М., 1937. С. 68, 54.
106 Там же. С. 54, 69.
107 Там же. С. 69.
408 Дневник Акселя Гюльденстерна // ЧОИДР. М., 1911. Кп. 3 Отч. 2.
С. 34.
138
кто прибудет с ним, свободу веры (по аугсбургскому вероисповеданию) 109.
В рассказе о смерти датского королевича мы сталкиваемся с характерной для Иосифа чертой, с которой будем встречаться и в дальнейшем,— глубокой убежденностью в неотвратимости возмездия за совершенные злодеяния. Умерщвление Годуновыми ни в чем неповинного Иоганна, согласно Иосифу, становится последней каплей, переполнившей чашу «божьего терпения». Появляется самозванец.
Попытаемся представить последовательность работы В. Н. Татищева. Уже в черновом варианте «Выписки», делавшемся по Новому летописцу, говоря о смерти Иоганна, Татищев приписал, а затем зачеркнул слова: «Сей был сын короля Фридерика II. Умре 19 лет. 1602 октября 28 числа явися казнь божия на царя Бориса, что вдруг получил ведомость о смерти королевича и [о] Ростриге в Польше» (ИР. Т. 6. С. 376. Примеч. «И»). Судьба приведенной приписки наводит на мысль, что Татищев, сделав черновую «Выписку» по Новому летописцу, первоначально хотел ее расширить путем приписок из «Истории» Иосифа, но отказался от этого, зачеркнул приписку и предпринял новую «Выписку», где, следуя Иосифу, подробно рассказал о смерти королевича и появлении самозванца. Однако при этом он перенес в «Выписку» без изменений текст черновой «Выписки», повествующей о смерти королевича по Новому летописцу. Такой дубляж — ясное свидетельство механического соединения Татищевым двух источников.
В «Выписке», последовавшей за черновой. Татищев привел неверную дату смерти Иоганна — 22 октября (ИР. Т. 6. С. 290). Достоверность первоначальной даты, 28 октября, подтверждается показаниями И. Массы и «Дневником» Акселя Гюльденстерна110.
Мы установили, что рассказ о смерти герцога Иоганна и получении Борисом Годуновым известия о появлении в Польше самозванца изложен Татищевым по летописи Иосифа. Известно начало этого изложения, обозначенное самим Татищевым словами: «Повествует един гисторик рускоп». Но где же оно кончается?
Обращение к черновой «Выписке», основанной на Новом летописце, обнаруживает отсутствие в ней и последующего повествования о предпринятом Годуновым расследовании для установления личности самозванца, биографии Отрепьева и его похождениях в России и Польше. В «Выписке» дословное следование черновой «Выписке» возобновляется лишь позднее со слов: «Прислал грузинской царь просить помощи...» (ИР. Т. 6. С. 292). В то же время на всем протяжении этой части «Выписки» встречаются известия, отсутствующие в Новом летописце и в других
109 Буссов К. Московская хроника, 1584—1613. М.; Л., 1961. С. 342—343. Примеч. 25.
110 Масса И. Указ. соч. С. 68; Дневник Акселя Гюльденстерна. С. 35.
139
источниках. Повествуя о том, как Григорий Отрепьев в Чудове монастыре «с великим прилежанием учился и в том сверстников своих преуспел», Татищев далее привел любопытнейшие подробности о давних связях Отрепьевых с Басмановыми: «Отец же его, приезжая, живал в доме Басмановых, куда и он из монастыря часто прихаживал» (ИР. Т. 6. С. 290). Относительно монастыря в Муроме, в котором Григорий получил лошадь, добавлено: «где строителем был приятель деда его» (ИР. Т. 6. С. 291). Свиток о своем «царском» происхождении, попавший в руки кн. А. Вишневецкого, самозванец написал, «будучи в Киеве» (ИР. Т. 6. С. 290). Согласно «Выписке», «царевича» в России «спасли боярин Нагой да дьяк Шслкалов» (ИР. Т. 6. С. 290), тогда как в Новом летописце сказано: «...крыша бояре и дьяки Щелкаловы» (НЛ. С. 60). В «Выписке» царь Борис, проведав о самозванце, «замучил... отца его, взяв безвинно», и дьяйа Смирного, которому было поручено расследование о Григории в России (ИР. Т. 6. С. 290); в Новом же летописце замучен один дьяк (НЛ. С. 61).
О том, что и в этой части «Выписки» Татищев продолжал излагать летопись Иосифа, свидетельствует совпадение ее оригинального известия о давних связях Отрепьевых с Басмановыми с одной из прямых ссылок Татищева па летопись Иосифа в его примечаниях к Соборному уложению Бориса Годунова 1604— 1605 гг. о сборе против самозванца «патриарших, митрополичьих, архиепискуплих, и ецискуплих и монастырей слуг»: «И вельможи, хотя совершенно знали, а наипаче Басманов, у котораго оной Отрепьев взрос да мстя погубление государей и знатнейших родов, оному пристали и прежде, нежели знали, кто он, его письмами к тому поосчряли и вельмож польских уверили, как монах Иосиф показует» (ИР. Т. 7. С. 388—389).
Сопоставление этого раздела «Выписки» с Новым летописцем дает возможность продолжить наблюдения над манерой использования Татищевым и составителем Нового летописца их общего источника. Несмотря на наличие ряда дополнительных известий по сравнению с Новым летописцем, Татищев сократил «Историю» Иосифа сильнее, чем последний; Им опущены церковные сентенции и историческая параллель со Святополком «Окаянным», удалены названия монастырей и известие о пребывании самозванца в Киево-Печорском монастыре. Сократил Татищев и указания на то, что рассказ этот принадлежал современнику, близкому к патриарху Иову, в частности, слова о нежелании Иова поверить доносу ростовского митрополита на Отрепьева. Текст Иосифа Татищев приблизил к языку XVIII в., употребляя более современные слова: вместо «сын боярский» — «дворянин», «памятку» заменил на «карточку» и т. д. Дьяка Семейку Ефимьева, о котором в Новом летописце говорится, что он «тому Гришке свой», Татищев назвал «другом» Отрепьева. Наконец, он сделал собственные добавления, заключив одно из них в скобки, а другое же дал в общем тексте, так что догадаться о нем можно лишь по смыслу. Излагая известие Иосифа о том, что патриарх Иов взял к себе
140
Григория Отрепьева «для писания книг», Татищев, верный просветительским тенденциям своего времени, добавлял от себя: «...зане еще печати не употребляли» (ИР. Т. 6. С. 291).
Расхождения между «Выпиской» и Новым летописцем обнаруживаются в трактовке вопроса о пострижении Отрепьева. Если у Татищева его местом пострижения, как можно судить по контексту, является Чудов монастырь, а лицом, постригшим молодого Отрепьева,— чудовский архимандрит, по-видимому Пафну-тий, ставший им в 1595 г., то в Новом летописце он оставлен открытым: «и во младости пострижеся на Москве, не вем где» (НЛ, С. 59). Возможно, что Татищев пытался осмыслить текст Иосифа, исходя из косвенных данных (учеба в Чудовом монастыре Отрепьева). Другое расхождение состоит в том, что, как сказано в Новом летописце, в Брянске Григорий Отрепьев встречался «с Мисайлом Повадиным с товарищем» (очевидно, Варлаамом Яцким), тогда как в «Выписке» он там сходился с одним «Михаилом Повадиным». Как явствует из пространной редакции «Сказания, еже содеяся...», мирское имя Повадина было «Михаил» — серпьянин Михайло Трофимов (разночтение — Трифонов) сын Повадин 1И.
Составитель Нового летописца сохранил важное известие об одном из источников, каким пользовался Иосиф, создавая свое повествование о самозванце. Это рассказы чудовских монахов: «Ото многих же Чюдовских старцов слышав, яко в смехотворие глаголаше старцом, яко „царь буду на Москве*4 (НЛ. С. 59). Сообщение же о том, что ростовский митрополит Иона первоначально доносил на Григория Отрепьева патриарху Иову, а «патриарх же не поверя ему», восходит к самому патриарху, который мог поделиться услышанным со своим келейником. В какой-то мере были известны Иосифу результаты расследования о Григории Отрепьеве, ведшегося в патриаршей канцелярии. В грамоте новгородского митрополита Исидора 1605 г., основывавшейся на этом расследовании, на пути чернеца Пимена из Днепрова монастыря в Новгород Северский назван Брянск, где, вероятно, он и встретился с Григорием, Мисаилом и Варлаамом И2. Брянск как место схода Григория с Мисаилом и Варлаамом назван только в Новом летописце. В «Извете» же Варлаама и в повестях и сказаниях, на которые «Извет» оказал влияние, Григорий с Варлаамом и Мисаилом бежали вместе из Москвы 111 * 113. Одно место как будто содержит намек на личное знакомство Иосифа с самозванцем: Григорий Отрепьев «живяше у патриярха и в Чюдове мо-
111 ЧОИДР. М, 1847. Кн. 9. Отд. 2. С. 31 и 33; Голубцов И. А. «Измена» смольнян при Б. Годунове и «Извет» Варлаама // Учен. зап. Ин-та истории РАНИОН. М., 1928. Т. 5. С. 238.
412 ААЭ. СПб, 1841. Т. 2. С. 82.
113 В «Повести како восхити» Григорий бежал в Литву из Железноборов-ского монастыря, тогда как в Ином сказании, куда наряду с этой повестью был включен «Извет», названа уже Москва. См.: РИБ. СПб., 1909. Т. 13. С. 18, 155.
141
пастыре и многих людей вопрошаше о убиении царевича Дмит-рея и проведаше накрепко» (НЛ. С. 59). Среди этих многих мог быть и патриарший келейник, человек наиболее осведомленный об этом убийстве и уделивший ему в своей летописи, как увидим, особое внимание. Но распространяться на эту тему Иосиф, конечно, не собирался.
Некоторые детали рассказа Иосифа о самозванце приобретают большую силу, получая неожиданное подтверждение в актовом материале. Приведенный только у него маршрут побега Отрепьева существенно расходится с показаниями других источников, особенно с «Изветом» Варлаама. Мы уже указывали на упоминание Брянска в следственных материалах патриаршей канцелярии, отраженных в грамоте новгородского митрополита Исидора, перекликавшееся с летописью Иосифа. Большой интерес представляет и сообщение Иосифа о прохождении Отрепьева через муромский Борисоглебский монастырь, где строитель, в передаче Татищева «приятель деда его», на некоторое время приютил беглеца и дал ему лошадь. Оказывается, эта история имела продолжение. 14 августа 1605 г. в Муром от имени Лжедмитрия I была направлена грамота губному старосте Семену Чегодаеву об отдаче на оброк игумену муромского Борисоглебского монастыря Захарию двух озер, «что были на оброке за Иваном Никитиным Годуновым». В челобитье игумена Захария, поданном новому царю вскоре после его утверждения на троне, говорилось, что «было де за Борисоглебским монастырем исстари на оброке в Муромском уезде озерко Мотцкое да Верхнее, и те . де озерка Иван Никитин сын Годунов переоброчил» И4. 23 августа в Муром была отправлена новая грамота об отделе на оброк игумену Захарию р. Мот-ры, впадающей в Мотцкое озеро114 115 116. Кроме того, сохранилась послушная игумену Захарию на две трети деревни Глебовой, расположенной в Дубровском стане Муромского уезда. Выдаче послушной грамоты предшествовало челобитье игумена Захария и «братьи» Борисоглебского монастыря, в котором говорилось, что «теми двумя третями деревни Глебова владел у них насильством Иван Никитин сын Годунов» И6.
Грамот Лжедмитрия I монастырям сохранилось не так уж много, а здесь он охотно откликается на челобитья игумена Захария. По-видимому, такое внимание самозванца к провинциальному Борисоглебскому монастырю вызывалось стремлением его отблагодарить игумена Захария за полученную в трудную минуту поддержку. Архимандриту новгород-северского Спасского монастыря, у которого он, согласно Иосифу, жил в келье и который также дал ему и его спутникам лошадь, Отрепьев якобы оставил «памятку» с обещанием по воцарении пожаловать «за то, что ты меня покоил у себя в обители» (НЛ. С. 60) 117. Эпизод с «па-
114 ЦГАДА. Ф. 281. Г. Муром. № 67.
115 Там же. № 66.
116 Там же. № 68.
117 Документы из архива этого монастыря, к сожалению, до нас не дошли.
142
мятцой», скорее всего, легенда, сложившаяся позднее, но имевшая основанием богатые пожалования Лжедмитрия I тем монастырям, которые оказывали ему помощь при бегстве в Литву. Кстати сказать, для игумена Захария эти пожалования самозванца означали конец его карьеры по воцарении Василия Шуйского. Из грамоты В. Шуйского от 5 июня 1607 г. узнаем, что в муромском Борисоглебском монастыре был уже новый строитель — архимандрит Изосима 118.
По-другому следует отнестись к известию Иосифа о том, что по приказу Бориса Годунова были заключены в тюрьму и замучены отец Григория, Богдан, и дьяк Смирной Васильев. Относительно отца самозванца доля правды могла быть (в дальнейшем в дипломатическом наказе посланникам в Польшу кн. Г. К. Волконскому и дьяку А. Иванову 1606 г. глухо говорилось, что его зарезал «на Москве в Немецкой слободе» какой-то «литвин», фамилию которого предпочитали не называть) li9. Но сообщение о гибели дьяка Смирного Васильева не соответствует действительности. Дьяк Смирной Васильев продолжал свою деятельность в приходе Большого Дворца, пока Сигизмунд III не назначил в 1610 г. на его место дьяка Михаила Тюхина. Сохранил должность и другой дьяк этого приказа, Семен Ефимьев, «свой» Григорию Отрепьеву, который задержал исполнение царского приказа о ссылке Григория на Соловки 12°. Иосиф, очевидно, передал широко распространенные тогда слухи. Петра Хрущова, взятого в 1604 г. в плен донскими казаками и доставленного к самозванцу, расспрашивали, в частности, «о кончине двух главных господ, Василия Смирнова и Меныпаго Булгакова, между которыми один в тюремном заключении умерщвлен (это о Смирном Васильеве, который, очевидно, переделан в Василия Смирнова.— 5. К.), а другой утоплен». Смерть первого была подтверждена П. Хрущевым, тогда как относительно М. Булгакова он заявил, что приговор еще не приведен в исполнение 121.
Неосведомленность о судьбе Смирного Васильева характеризует Иосифа как человека, далекого от приказов и людей, в них действовавших. Зато он весьма многое знал о людях и делах церковных, не упускал случая рассказать, какую позицию занял патриарх Иов, когда ростовский митрополит Иова донес ему на Григория.
Важное значение для вопроса о происхождении самозванца и его жизни в России и Литве имеет извет Варлаама, спутника Григория Отрепьева во время бегства за рубеж. Долгое время исследователи видели в нем публицистическое произведение, вышедшее из правительственных сфер. Е. Н. Кушева и И. А. Голубцов независимо друг от друга путем тщательного источнико
118 ЦГАДА. Ф. 281. Г. Муром. № 70.
119 Сб. РИО. Т. 137. С. 320.
120 Архив АН СССР. Ф. 620. Перечень дьяков XVI-XVII вв. С. 124—125, 272.
«г* СГГиД. М., 1819. Ч. 2. С. 177.
143
ведческого анализа пришли к выводу, что «Извет» Варлаама — его подлинная челобитная, поданная в начале царствования Шуйского122. Установление подлинности «Извета» Варлаама заставляет с большим вниманием отнестись к обнаруженной еще в 1866 г. А. Добротворским записи на «Словах постнических» Василия Великого, которую 14 августа 1602 г. К. Острожский «дал нам Григорию, царевичу московскому, з братею с Варламом да Мисаилом», где слова «царевичу московскому» приписаны позднее 123.
Годунов назвал имя Григория Отрепьева не сразу. В первых правительственных грамотах он именуется просто «вором». Некоторое время велось следствие. Материалы о Лжедмитрии, по наблюдению Л. В. Черепнина, собирались в Посольском приказе 124. Расследованием дела занималась и патриаршая канцелярия. Привлеченный патриархом к следствию старец Леонид пребывал позднее, как установил И. А. Голубцов, в осажденном поляками Смоленске. Ни один известный нам русский писатель начала XVII в. не сомневался в личности первого самозванца независимо от того, писал ли он по заданию правительства или по собственной инициативе. Для всех он — Гришка Отрепьев, беглый монах Чудова монастыря, хотя отдельные детали биографии самозванца не всегда совпадают. Если так просто было назвать любое лицо, то почему Василий Шуйский, называвший наряду с Борисом Годуновым Лжедмитрия I Гришкой Отрепьевым, не сделал этого в отношении Лжедмитрия II? В царских грамотах тот фигурировал как «тушинский» или «калужский», но неизменно безымянный вор, а современный летописец, строя догадки на этот счет, подчеркивал, что если личности первого и других самозванцев были известны, то второй был «человек незнаемый».
Большое значение для установления личности первого самозванца имеет не известный до сих пор портрет Лжедмитрия, обнаруженный американским историком Ф. Барбуром в Дармштадте 125. По его мнению, он привезен туда в октябре 1605 г. великим маршалом польского двора Сигизмундом Мишковским, когда авантюра самозванца увенчалась успехом. С. Мишковский присутствовал при свидании самозванца с польским королем, принимал активное участие в его судьбе, уже с начала 1604 г. посылая письма о нем своим друзьям в Италии 126.
На поясном акварельном портрете Дмитрий изображен анфас на фоне роскошной драпировки, занимающей левую часть кар
122 Кушева Е. Н. Из истории публицистики смутного времени. Саратов, 1926; Голубцов И. А. «Измена» смольнян при Б. Годунове и «Извет» Варлаама.
123 Добротворский А. Кто был первый Лжедмитрий? // Вестник Западной России. Вильно, 1866. Т. 11. Кн. 6. С. 96.
124 Черепнин Л. В. «Смута» и историография XVII века. С. 95.
125 Barbour Philip L. Dimitri Called the Pretender Tsar and Great Prince of All Russia, 1605—1606. London; Melbourne, 1967. P. 387.
126 Ibid. P. 30, 35.
144
тины. Он в польской одежде. Слегка видна его правая рука. Он несколько идеализирован по сравнению со своими изображениями на гравюрах. У него темные волосы, несколько удлиненное лицог но две «знаменитые» бородавки сохранены. Поражают умные, проницательные глаза и нижняя часть лица, свидетельствующая о воле и решимости. В правой стороне на уровне головы помещена надпись, которой Ф. Барбур, к сожалению, не придал значения: «Demetrius Iwano wice Magnus Dux Moschoviae 1604. Aetatis swem 23» («Димитрий Иванович Великий князь Московии 1604. В возрасте своем 23»).
Прежде всего бросается в глаза, что в надписи латинские слова перемежаются польскими, причем отчество самозванца передано по-польски неправильно (надо «Iwanowicz»). В слове «swem» «т» — выносное; так эта буква писалась, впрочем, в начале XVII в. не только в древнерусском языке, но и в польском 127.
Латинское слово «Moschoviae» вставкой буквы «Ь» полонизировано. Следовательно, автор был не в ладах ни с польской речью, ни с латынью. Между тем портрет и надпись имели политическую цель: пропагандировать личность и дело самозванца польскими его сторонниками в Германии, что исключает возможность видеть в ее авторе художника, имя которого остается пока неизвестным. С другой стороны, и ученые-иезуиты, составлявшие в апреле 1604 г. для самозванца письмо к папе, переписанное им по-польски, как показали замечательные палеографические исследования Бодуэна де Куртене и С. Л. Пташицкого, со многими ошибками 128, не могли допустить таких промахов. Надо думать, что и С. Мишковский, привезший портрет в Дармштадт, занимавший столь высокий пост в Польше, тоже был человеком достаточно образованным, чтобы правильно писать по-польски и латыни. Самозванец же, как доказано вышеупомянутыми исследователями, был русским, плохо владевшим польским и недостаточно знакомым с латынью (позднее известное «inperator» вместо «imperator»). Ими было обращено внимание на постоянные «недоразумения» самозванца с буквой «z» при написании польских слов. Характерно, что и в надписи па портрете камнем преткновения оказалась та же буква, превращенная в «е». В связи с этим допустимо предположить, что автором надписи был сам Лжедмитрий, а художник перенес ее на портрет высокого заказчика.
Характерна и титулатура надписи «Великий князь Московии». В письме к папе от 24 апреля 1604 г. самозванец называл себя «царевичем». Титул же в надписи на портрете является официально принятым в Польше по отношению к московским государям. Это дает возможность несколько уточнить время написания порт
127 За любезную консультацию в области польской палеографии приносим глубокую благодарность А. И. Рогову.
128 Пташицкий С. Л. Письмо первого самозванца к папе Клименту VIII от 24 апреля 1604 г. СПб., 1899.
145
рета: он был создан, скорее всего, после 24 апреля 1604 г., когда положение самозванца в Польше значительно укрепилось, очевидно, еще до Московского похода 1604 г.
Наконец, согласно надписи, Лжедмитрию I в 1604 г. исполнилось 23 года. Царевичу же Дмитрию, родившемуся 19 октября 1582 г. 129, 23 года должно было бы исполниться только 19 октября 1605 г.
Приведенные выше соображения об официальном характере надписи на портрете, о ее возможной принадлежности самому самозванцу, об ошибке при указании возраста царевича, имя которого он принял, получают подтверждение в надписях на медали Лжедмитрия I, хранящейся в Эрмитаже 13°. Надпись на лицевой стороне сделана по-латыни, что в переводе означает: «Дмитрий Иванович, божиею милостью, император России. Год жизни его 24». Если учесть, что на оборотной стороне медали сделана уставом надпись: «Дмитрей Иванович, божьею милостью, цесарь Российский. Лето царства своего 1-е», то и в данном случае самозванцем был указан не возраст царевича.
Весьма характерно поведение Лжедмитрия I. Возвращая из ссылки и возвышая свою мнимую родню, Нагих, и других противников Годунова, он ничего не сделал для вызволения из «дальних» городов опальных угличан, восставших 15 мая 1591 г.
Можно выразить уверенность, что и в дальнейшем будут находиться архивные материалы, которые дадут историкам новые доказательства тождества самозванца с Григорием Отрепьевым.
От слов «Прислал грузинский царь просить помощи...», включая рассказ о посылке в Польшу дяди самозванца Смирного Отрепьева, в «Выписке» Татищев дословно следует черновой «Выписке», делая отдельные краткие приписки редакционного характера: «И опые, пришед в Тарки, начали город строить», «Тогда же», «Тогда же по получении обстоятельной из Польши ведомости». Содержащиеся еще в черновой «Выписке» необычные данные о восстании Хлопка, о посылке И. Ф. Басманова «с полками» и о том, что «разбойников» в сражении под Москвой «неколико тысеч побито, другие розбежались, а Хлопка с не-коликими пойман и кажнен» (ИР. Т. 6. С. 292), очевидно, результат осмысления Татищевым текста Нового летописца131. Важное прибавление по сравнению с первоначальным текстом черновой «Выписки» сделано Татищевым для объяснения поведения польской стороны, отказавшейся показать Смирнову его племянника и пресечь авантюру. «Сие учинилось,— говорится в «Выписке»,— от того, что многие боляря, утесненные от Годунова, тому возрадовались и тайно к королю приказывали, чтоб
129 РИБ. 2-е изд. СПб., 1912. Т. 13. Стб. 2.
130 К арзинкин А. О медалях царя Димитрия Иоанновича (Лжедмитрия I). М., 1899. С. 29-30.
131 См. также: Корецкий В. И. К истории восстания Хлопка: Новые материалы // Крестьянство и классовая борьба в феодальной России: Сб. статей памяти И. И. Смирнова. Л., 1967. С. 216—217. Примеч. 24.
146
ему вспомогал; для котораго нарочно послан оыл с посланником Прокопия Ляпунова племянник (далее шли слова, затем зачеркнутые Татищевым: „который жил в доме князя Василия Голи-цына“ — ИР. Т. 6. С. 385. Примеч. 58) и поляков крепко обнадежил» (ИР. Т. 6. С. 292).
Выше уже приведено то место летописи Иосифа в пересказе Татищева, где сообщается о переписке русских бояр с Отрепьевым и уверении ими польских вельмож в истинности претендента, даже тогда, когда они «не знали, кто он»,— другими словами, в самом начале его авантюры. В приведенном же отрывке, также почерпнутом Татищевым из летописи Иосифа, рассказывается уже о контактах русских бояр с польским королем и о том, как эти контакты конкретно осуществлялись. Посредником между ними стал племянник Прокопия Ляпунова, давнего противника Годунова, Федор Григорьевич Ляпунов, позднее — по Новому летописцу, использовавшему летопись Иосифа, по крайней мере до 1613 г., он выполнял дипломатические поручения своего деятельного дяди 132. Эта важная подробность летописи Иосифа была удалена в процессе работы над текстом «Выписки» В. Н. Татищевым. Указание на проживание Ф. Г. Ляпунова в доме кн. В. В. Голицына аналогично отмеченному выше известию Иосифа о проживании Григория Отрепьева в доме П. Ф. Басманова. Московская знать, оказывается, поддерживала тесные отношения с провинциальными дворянами, рассматривая их в качестве своей клиентуры. Особенно интересно в плане объяснения дальнейших успехов самозванца известие Иосифа о давних связях Голицыных с Ляпуновыми и об их контактах с польским королем. Выступая в поход летом 1604 г., Лжедмитрий I уже знал о наличии у него влиятельных сторонников как в русских феодальных верхах, так и среди южного дворянства.
Среди русских «вельмож», вступивших в переписку с самозванцем, Сигизмундом III и польскими «вельможами», помимо князя В. Голицына, был и будущий царь Василий Шуйский. При перечислении способов, употребленных Шуйским для достижения власти, Татищев вслед за Иосифом поставил ему в вину конспиративную переписку с самозванцем: «...избрав Годунова на царство, как скоро о явившемся в Польше Ростриге уведав, тайно, согласись с другими, онаго звал ис Поляков, обнадежели» (ИР. Т. 6. С. 300). Дополнительные подробности об интриганском поведении Василия Шуйского, почерпнутые из летописи Иосифа, Татищев привел и в окончательном тексте истории «Царства Василия Ивановича Шуйского»: «...Годунову присегая, как скоро о явившемся царевиче Димитрии уведал, многим тайно сказывал, якобы убитый погребенный на Угличе, котораго он,
132 «К Николе Зараскому (кн. Д. М. Пожарскому.- В. К.) приела (Прокопий Ляпунов.— В. К.) племянника своего Федора Ляпунова, чтоб с ними были в совете и в грамоте к ним пнсаше, чтоб ему мстити смерть царю Васплью князь Михайла Васильевича» (ПСРЛ. Т. 14. С. 97).
147
выняв из земли, осмотривал, подлинно не царевич Димитрий, и тайно с Ростригою списывался, в котором от царя Бориса по обличению сослан был в сылку» (ИР. Т. 6. С. 310).
Эти оригинальные известия, восходящие к летописи Иосифа и отсутствующие в других русских источниках, трудно поддаются проверке. К. Буссов дважды писал о подозрениях Бориса Годунова, что появление самозванца — дело рук его бояр. Он даже высказал свои подозрения боярам в лицо, получив донесение о сдаче Путивля в октябре 1604 г.133 Но о сношениях бояр с самозванцем, польским королем и панами К. Буссов не упоминал. В то же время не подтверждается источниками и известие об опале В. И. Шуйского, наложенной на него Борисом Годуновым за тайную переписку с самозванцем. Напротив. Шуйские и Голицыны, в том числе В. И. Шуйский и В. В. Голицын, участвовали в военных действиях против самозванца в 1604—1605 гг. Не был ли Иоспф введен в заблуждение слухами о ссылке В. И. Шуйского, как ранее это произошло относительно участи Смирного Васильева? Однако само по себе указание на участие Шуйских и Голицыных в походах против Лжедмитрия еще не решает вопроса об их непричастности к самозванческой интриге против Годунова, как думал С. Ф. Платонов, склонный отвести здесь первенствующую роль Романовым 134. При жизни Бориса Годунова, когда исход борьбы был еще не ясен, из-за боязни расправы они могли выжидать, предпочитая открытой измене тайную, а при молодом Федоре подняли голову. Косвенное подтверждение сношениям Шуйских и Голицыных с польским королем, на наш взгляд, содержится в «Записках гетмана Жолкев-ского» при описании тех тайных переговоров, которые вел в январе 1606 г. Иван Безобразов с польским королем от имени Шуйских и Голицыных. Бояре жаловались королю на то, что он дал им в цари человека низкого и легкомысленного, жестокого и распутного, недостойного занимать московский престол. Они извещали короля, что готовы свергнуть самозванца в пользу королевича Владислава135. Шуйские и Голицыны обращались к королю так, как будто между ними уже существовал первоначальный уговор, не оправдавший их надежд. При этом они старались воспользоваться охлаждением между Сигизмундом III и самозванцем, который, достигнув трона, не спешил с выполнением обещаний, данных им королю в Польше. Вступая в тайные переговоры с Сигизмундом в 1606 г., они использовали опыт, приобретенный ими в 1604 г., когда с аналогичной миссией в посольство Смирного Отрепьева был включен племянник Прокопия Ляпунова Федор. Поэтому не прав был С. Ф. Платонов, который, приводя случай с Безобразовым, утверждал, что «круг Шуйских и Голицыных действительно был чужд затее с самозванцем»,
133 Буссов К. Указ. соч. С. 96, 100.
134 Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв. М., 1937. С. 208—209.
135 Записки гетмана Жолковского о Московской войне. СПб., 1870. С. 10.
148
поскольку такое обращение к королю со стороны участников самозванческбй интриги было бы «наивно-дерзким» 136.
Летопись Иосифа позволяет ответить на вопросы: боярам ли принадлежала идея выдвинуть самозванца, готовили ли они его в России? На них нужно ответить отрицательно. Хотя Григорий Отрепьев и был вхож в дом Басманова и другие московские боярские дома, но поначалу бояре даже не знали, кто же принял в Польше имя царевича Дмитрия, что, впрочем, не помешало им сразу же оказать этому смельчаку тайную поддержку. Причем общая ненависть к Годунову объединила на время даже таких заклятых врагов, как Шуйские и Голицыны.
В. Н. Татищев, ненавидевший современную ему русскую аристократию, все снова и снова обращался к «Истории» Иосифа, наращивая факты о предательском поведении русских «вельмож» XVII в. Составитель же Нового летописца, работавший в окружении патриарха Филарета, благоволившего к В. Шуйскому, оставил в стороне эти компрометирующие его и других бояр известия.
Военные действия царских войск против самозванца в 1604— 1605 гг. в «Выписке» воспроизведены по черновой «Выписке», где уже содержалась в приписке ссылка на де Ту, единственная ссылка на иностранного автора, о которой говорилось выше. По сравнению с черновой «Выпиской» после известия о приезде в царское войско П. И. Шереметева «с гневом» от царя Бориса и усилившемся там брожении приписаны только слова: «и стали к нему (самозванцу.— В. К.) переезжать, а другие тайно писать, чрез что» (ИР.Т.6. С. 293). Они основаны па «Истории» Иосифа, где, как мы видели, переписке с самозванцем уделялось особое внимание. Приписанное же еще в черновой «Выписке» замечание «а Салтыков от Ростриги ушел, по потом более Ростриге, нежели Годунову, служил» (ИР. Т. 6. С. 292) могло принадлежать как Иосифу, так и самому Татищеву.
Большой отрывок в пересказе Татищева из «Истории» Иосифа о посылке Годуновым П. Ф. Басманова к самозванцу для опознания его, отсутствующий в черновой << Выписке», начинается со слов: «Некоторые повествуют о сем Петре Басманове тако» — и заканчивается известием о смерти Годунова (ИР. Т. 6. С. 293). Принадлежность этого текста летописи Иосифа устанавливается указанием на проживание самозванца в молодости в доме Басмановых («Царь Борис, ведая, что оный Отрепьев живал в доме Басмановых ...»). Встретившись с Борисом Годуновым по возвращении в столицу («назавтрее, в понедельник на Фоминой неделе»), Басманов рассказал царю о безошибочной примете — «бородавке на правой щеке», которую он якобы увидел при личной встрече с Лжедмитрием. Тогда Борис Годунов велел оповестить москвичей о €боре «на Ивановскую и Красную площеди», где с разоблачениями перед ними должен был высту
136 Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты... С. 209.
149
пить Басманов. Однако Басманов не оправдал надежд царя. Выехав на Красную площадь, он заявил собравшимся, что «тот подлинно царевич Димитрей, а не Отрепьев», после чего ускакал «с одним служителем к Ростриге в Путимль».
Эпизод этот новит явно легендарный характер. Составитель Нового летописца опустил его, приведя правдоподобную версию об измене Басманова. Татищев отметил это расхождение: «Другие же сказуют, что Босманов, сие тайно объявя в народ, был в Москве, и по смерти царя Бориса послан был с прочими к Кромам войско к присяге приводить, и тамо изменил, все войско возмутя, к Ростриге отъехал, и был у него паче всех в милости» (ИР. Т. 6. С. 293). Новостью по сравнению с Новым летописцем являются слова: «сие тайно объявя в народ», что наводит на мысль о помещении в летописи Иосифа двух версий об измене Басманова. Татищев привел обе, а составитель Нового летописца лишь одну, притом сильно сократив (НЛ. С. 64).
Как видно из приписки в черновой «Выписке», впоследствии зачеркнутой Татищевым, смерть Бориса была датирована по тому же церковному празднику, что и приезд Басманова в Москву от самозванца: «На Фоминой седмице в су боту внезапно заболе царь Борис Году[нов] и едва успе... и в 2 часа умре апреля 5 дня» (ИР. Т. 6. С. 377. Примеч. ф-ф).
Следовательно, и известие о смерти Бориса Годунова Татищев излагал по «Истории» Иосифа. В рассматриваемой «Выписке» Татищев опустил ряд подробностей и датировал смерть Бориса 13 апреля вместо 5 апреля. Эта датировка согласуется с К. Бус-совым137 и И. Массой 138. В Новом летописце во всех списках, по которым он издан, смерть Бориса отнесена к апрелю 1605 г., но число не проставлено (НЛ. С. 63).
Отсюда можно заключить, что числа в летописи Иосифа не было и его еще нужно было установить путем перевода по церковному празднику и дню недели. Татищев сначала привел дату неверно, а затем в «Выписке» поправил ошибку, а составитель Нового летописца оставил чистое место для числа, вообще отказавшись на том этапе работы от перевода.
Говоря о слухах о самоубийстве Годунова, Татищев в «Выписке» сопроводил это известие указанием, что так «мнят многие». Действительно, о самоубийстве Бориса упоминается в Хронографе третьей редакции139 140 и в «Повести како восхити» 14°, следовательно, и в многочисленных компиляциях, в которые они входили. Этой же версии придерживаются К. Буссов и И. Масса. Не исключено, что такого же мнения был и Иосиф.
Наречение Федора Борисовича на царство отнесено в «Выписке» к 14 апреля (этой даты в Новом летописце нет, у Буссова
137 Буссов К. Указ. соч. С. 104.
138 Масса И. Указ. соч. С. 97.
139 Попов А. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. М., 1869. С. 228.
140 РИБ. Т. 13. Стб. 39.
150
она также отсутствует, Масса относит это событие к 16 апреля). При этом Татищев употребил безличный оборот «нарекли» (ИР. Т. 6. С. 293). В Новом летописце говорится о «боярах и всех людях». В Мазуринском летописце, как мы показали отразившем какую-то первоначальную редакцию Нового летописца или непосредственно летопись Иосифа, сохранилось указание на главенствующую роль в акте наречения сына Бориса Годунова патриарха Иова.
И в дальнейшем В. Н. Татищев продолжал обращаться к «Истории» Иосифа, о чем свидетельствуют приведенные в «Выписке» оригинальные известия и точные датировки. Они отсутствуют в Новом летописце и других русских источниках, но вполне согласуются с тем, что говорит Татищев о летописи Иосифа и что было установлено ранее нами относительно ее возможного содержания. И у Татищева и в Новом летописце отмечены упорные, но безуспешные попытки Иова противостоять разбушевавшейся народной стихии. Однако последовательность событий у Татищева другая, чем в Новом летописце; наблюдаются расхождения и в их освещении. О попытке Иова укрепить бояр в верности Годуновым в Новом летописце говорится еще до прочтения грамот самозванца на Лобном месте. У Татищева же о противодействии Иова сказано позднее и в самой общей форме, но зато у него отмечена активность простых москвичей, принудивших бояр взять под стражу жену и сына Годунова:
Новый летописец
«Боляря ж приидоша к патриарху и возвестиша ему злый совет Московских людей. Патриарх же Иев, столп непоколебимой, со слезами моляше, укрепляя их, и ничто ж успеваше» (НЛ. С. 65)
«Выписка» Татищева
Патриарх же Иев сильно тому противился, по ничего учинить не мог. Парод же принудили боллр взять Годунова жену и сына под караул...» '(ИР. Т. 6. С. 294)
Совсем кратко сообщено у Татищева о сведении Иова с патриаршего престола, тогда как в Новом летописце, передающем здесь текст летописи Иосифа значительно подробнее, сохранена даже прощальная речь опального патриарха (НЛ. С. 65—66).
Во всех этих случаях в передаче летописи Иосифа сказался антиклерикализм историка XVIII в., который не склонен был придавать действиям Иова и его словам такое важное значение, как его келейник и следовавший за ним составитель Нового летописца.
Убиение царевича Федора и его матери у Татищева датировано 10 июня 1605 г. (ИР. Т. 6. С. 294); в Новом летописце дата отсутствует (НЛ. С. 66).
Сообщая о переносе праха Годунова из Архангельского собора в Варсонофьевский монастырь, Татищев сохранил любопытную деталь, изобличающую современника и очевидца, представителя столичного духовенства, каким был Иосиф, опущенную составителем Нового летописца. Прах царя Бориса, «которой погребен
151
был в церкве Архангела в алтаре на правой стороне», положили в простой гроб для переноса в Варсонофьевский монастырь, «вытаща сквозь стену» (ИР. Т. 6. С. 294). Выделенные курсивом слова отсутствуют в Новом летописце.
Самозванец вошел в Москву «чином» 10 июля (ИР. Т. 6. С. 294); этой даты в Новом летописце нет. Высшее русское духовенство не желало избрать приезжего грека Игнатия на патриаршество, но уступило домогательствам самозванца: «...котораго (Игнатия.—В. К.) хотя протчие все архиереи не хотели, однако ж опасаясь из того большей беды, по повелению его (самозванца.— В. К.) поставили на патриаршество» (ИР. Т. 6. С. 294— 295). Противоречивость настроений высшего русского духовенства, его молчаливую оппозиционность и в то же время прислужничество Лжедмитрию I, отмеченные Иосифом, Татищев не преминул привести в своей «Выписке».
Оригинально сообщение «Выписки» о предварительных переговорах П. Ф. Басманова с царицей-инокиней Марфой, матерью царевича Дмитрия, во время которых были применены угрозы: «послал наперед Басманова ея уговорить, представляя ей тяжкий страх» (ИР. Т. 6. С. 295). В одной из разрядных книг за Смутное время, включавших и летописные записи (опубликованы С. А. Белокуровым), самозванец отправил к Марфе кн. В. Мосаль-ского: «а наперед послал ее уговариват постелничего своего Семена Шапкина, штоб ево назвала своим царевичем Дмитрием, а потому Семен послан, что он Нагим племя да и грозить ей велел: не скажет, и быт ей убитой» 141. Составитель Нового летописца подробность о посылке Басманова опустил, предпочтя в определении мотивов, которыми руководствовалась царица-инокиня, более осторожную позицию: «Тово же убо не ведяше никто же, яко страха ли ради смертново, или для своего хотения назва себе ево Гришку прямым сыном своим, царевичем Димитрием» (НЛ. С. 67). Последовательность событий в Новом летописце и в «Выписке» не совпадает. В «Выписке» сначала прибывает в столицу царица Марфа и «вскоре» после этого «иуллиа 29 дня» происходит коронование в Успенском соборе самозванца (ИР. Т. 6. С. 295). В Новом летописце «венчание царским венцом» Лжедмитрия I предшествует гл. 109 «О приходе к Москве царицы Марфы» (НЛ. С. 67). Составитель Нового летописца ошибается, ибо Марфа была привезена в Москву 18 июля142, а коронация совершилась 20 июля143 (у Татищева неверно — 29 июля, хотя общая последовательность событий им соблюдена правильно).
То же самое произошло и с известием о посылке грамот в Польшу об избрании Лжедмитрия I царем. У Татищева оно по-
ЧОИДР. М., 1907. Кн. 2. С. 6.
142 Буссов К. Указ. соч. С. 351. Примеч. 53.
143 Масса И. Указ. соч. С. ИЗ. Маржерет и Паэрле датируют коронацию 31 июля н. ст. См.: Устря.юв Н. Сказания современников о Дмитрии самозванце. 3-е изд. СТЮ., 1859. Ч. 1. С. 174—298.
152
мегцено сразу же вслед за сообщением о коронации самозванца. В Новом летописце ему предшествуют две главы, 110 и 111 — о заговоре Шуйских и о казнях и пытках.
Новый летописец
«Боляре же все и всяких чинов люди не побояхуся праведного суда Божия, не восхотеша от Бога Припяти венца страстотерпческого, все по нем Гришке побараху: послаше грамоты в Литву за руками святительскими и за боярскими и названы его прямым прироженым государем, царя Ивана Васильевича сыном» (НЛ. С. 67)
«Выписка» Татищева
«Потом велел бол яром писать в Польшу к Речи Посполитой объявление, что он истинный наследник престола Росиского и сущий сын царя Иоанна Васильевича, которое боляре не без великой, обаче тайной, горести подписали» (ИР. Т. 6. С. 295).
В Новом летописце в потворстве самозванцу обвиняются «боляре же все и всяких чинов люди», грамоты посылаются «в Литву за руками святительскими и за боярскими». Татищев, верный своим антивельможным настроениям, за все это делает ответственными одних бояр, но зато сохраняет известие о том, что они подписали грамоты с тайной горечью. Язык «Выписки» сильно модернизирован, церковные сентенции опущены, «грамоты» заменены «объявлением», «в Литву» — «в Польшу к Речи Посполитой» и т. д.
Важные добавления сделаны- Татищевым при изложении известий о пытках и казнях, учиненных Лжедмитрием I в Москве. Так, относительно казненного Петра Тургенева, одного из обличителей самозванца, сказано, что он знал его с детских лет («зная его с младенчества») (ИР. Т. 6. С. 295). Вслед за сообщением о казни Петра Тургенева приведен любопытный эпизод, полностью опущенный составителем Нового летописца: «Болярин князь Иван Борисович Черкаской довольно его знал, понеже вместе в Чудове монастыре с ним грамоте учился, и оного Рост-рига часто словами наедине искушал, знает ли он его. Обаче сей князь, опасаясь смерти, укрепился и всегда сказывал, что онего не знает и нигде не видал, хотя по бородавке на лице всякому, кто его младенцем знал, узнать было можно» (ИР. Т. 6. С. 295). Этот текст восходит к Иосифу, обыгравшему «знаменитую» бородавку ранее в эпизоде с посылкой Борисом Годуновым П. Ф. Бас-мапоза для опознания самозванца, а в рассказе о детских годах самозванца сообщившему об учебе Отрепьева в Чудовом монастыре и его успехах. Сказанное ранее конкретизируется теперь указанием на то, что среди сверстников, которых юный Отрепьев обогнал в учебе в школе Чудова монастыря, был князь И. Б. Черкасский.
Известие Иосифа о знакомстве Отрепьева с кн. И. Б. Черкасским находит подтверждение в источниках. Так. в пространной редакции «Сказания, еже содеяся» вслед за сообщением о ссылке Романовых и Черкасских говорится, что «сей же Гришка Отрепьев ко князю Борису Келбулатовичу в его благодатный дом часто
153
приходил и от князя Ивана Борисовича честь приобретал, и тоя ради вины на него царь Борис негодова» 144. После опалы, постигшей Романовых и Черкасских, Григорий, боясь гонений со стороны Годунова, вынужден был бежать из Москвы и постричься в монахи. Характер отношений Отрепьева к Романовым и Черкасским раскрывается в статейном списке посольства кн. Г. К. Волконского и Л. Иванова 1606—1607 гг.: «Юшка был в хо-лопех у бояр Мпкптипых детей Романовича, и у кпязя Бориса Черкасова, и заворовався постригся в чернцы» 145.
В «Сказании, еже содеяся» явно нарушена временная связь — гонения на Романовых и Черкасских произошли уже после того, как Отрепьев постригся в монахи. Пострижение Отрепьева следует отнести к 1595 г., Романовы и Черкасские подверглись опале в 1600 г. Но причина бегства Григория из Москвы весной 1602 г. обоснована в «Сказании» довольно убедительно. Не подготовка Романовыми и их кругом самозванца явилась причиной их опалы (к этому мнению склонялся С. Ф. Платонов, хотя и понимал всю непрочность таких построений146), а, напротив, опала Романовых и гонения на всех, кто так или иначе был связан с ними, толкнули Григория на побег. Дело в том, что тогда репрессии не ограничились близкими к Романовым боярскими родами, но захватили московских стрельцов, посадских людей и даже романовских крестьян. Часть московских сторонников Романовых из простонародья была сослана в Сибирь, как ранее Годунов поступил со сторонниками Шуйских, а крестьяне скопинской вотчины Романовых на Рязанщине «от Борисова разоренья» бежали в «угоденные места» на реку Воронеж 147.
Широко использовал В. Н. Татищев «Историю» Иосифа при описаний последних дней самозванца, восстания в Москве 17 мая 1606 г. и воцарения В. И. Шуйского. Яркие подробности о свадьбе самозванца 8 мая (эта дата приведена и в Новом летописце), когда «столы были по три дни во множестве людей, перед него и перед тестя носили на золоте, а причт все ели на серебре» (ИР. Т. 6. С. 296), обнаруживают современника духовного звания. Тот же современник виден и в сообщении об «устроении во дворце папежинской церкви под образом» (ИР. Т. 6. С. 296). Известие об амнистии Шуйских по случаю свадьбы, которые были реабилитированы полностью и призваны ко двору, и уцелевших Годуновых, получивших право проживать в своих вотчинах («Годуновых же токмо велел отпустить по деревня»), как и предыдущие, отсутствует в Новом летописце.
Интересно известие о согласовании Лжедмитрием своего плана об избиении во время военного смотра на лугах «против Коломенского» бояр-заговорщиков с Басмановым, после чего об этом было сообщено М. И. Татищеву. Ранее В. Н. Татищев
144 ЧОИДР. М., 1847. Кн. 9. Отд. 2. № 9. С. 4. Курсив мой.-В. К.
145 Сб. РИО. СПб., 1912. Т. 137. С. 320.
146 Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты... С. 186—187.
147 Черменский П. Н. Г. Лебедянь и его уезд в XVII в. СПб., 1913. С. 45.
154
вслед за фамилией Басманова написал и фамилию Мосальского «написал (самозванец.— В. К.) роспись (неугодных бояр, подлежащих устранению.— В. К.), советуя с Босмановым и Мосалъ-ским» (ИР. Т. 6. С. 385. Примеч. 82—83).
Следовательно, в летописи Иосифа, откуда В. Н. Татищев черпал эти сведения, говорилось о двух советниках Лжедмитрия — П. Ф. Басманове и В. Ф. Мосальском. В. Н. Татищев, последовательно выдвигавший на первый план Басманова, фамилию Мосальского убрал.
Только в «Выписке» мы встречаемся с рассказом о том, как М. И. Татищев, которому было поручено оповестить бояр о смотре, назначенном на 14 мая148, «видя такую беду, ночью тайно поехав, сказал Шуйским, а сам паки приехал во дворец и ночевал» (ИР. Т. 6. С. 296). Красочная сцена разыгрывается между Татищевым и самозванцем при звуках набата, возвестившего начало восстания. Самозванец спросил о причине набата. Татищев отвечал: «Знатно, пожар блиско». «Босманов же, видя бояр, с ружьем идущих, хотел двери запереть, но Татищев его пожем заколол» (ИР. Т. 6. С. 296). В Новом летописце этого эпизода нет. У К. Буссова М. И. Татищев находился в рядах заговорщиков и заколол Басманова на крыльце 149 150.
И в Новом летописце и в «Выписке» восстание вместо 17 мая неверно отнесено к 14 мая. Согласно Татищеву, ему предшествовало многолюдное собрание «к заутрене» в Вознесенском монастыре, где царица Марфа после долгих просьб объявила, что нынешний царь — не ее сын. Инициаторами этого обращения к царице Марфе Татищев назвал «чернь и стрельцов» (ИР. Т. 6. С. 296). В Новом летописце стрельцы обратились к царице уже во время восстания, когда они попытались защитить самозванца, вывихнувшего ногу при падении из окна (НЛ. С. 69).
Возможно, что в летописи Иосифа говорилось о двух обращениях к царице Марфе. Татищев объединил их в одно, предшествующее восстанию, а составитель Нового летописца, усомнившись в возможности многолюдного собрания в Вознесенском монастыре накануне восстания, опустил его. Нужно сказать, что в Новом летописце текст Иосифа о майском восстании в Москве подвергся сильному сокращению, в результате чего возникли неувязки. Так, смерть П. Ф. Басманова отнесена в нем ко времени после того, как самозванец вывихнул ногу и попытался найти защиту у стрельцов.
В «Выписке» не указаны имена дворян, убивших Лжедмитрия («но, несучи в верх, не знамо, кто его убил») (ИР. Т. 6. С. 296—297). Отсутствуют они и в Новом летописце (НЛ. С. 69). В «Сказании, еже содеяся» названы Иван Воейков и Григорий Валуев 15°.
148 В первой окружной грамоте царя В. Шуйского и в «Повести, како восхити» стоит дата 18 мая. См.: РИБ. Т. 13. Стб. 53, 77.
149 Буссов К. Указ. соч. С. 119.
150 РЙБ. Т. 13. Стб. 750. Примеч. 30.
155
Общая ошибка датировки восстания и умолчание об убийцах самозванца при наличии сходных мест и выражений лишний раз свидетельствуют о заимствованиях Татищева и составителя Нового летописца из одного источника — летописи Иосифа.
Как следует из зачеркнутого автором текста (ИР. Т. 6. С. 385. Примеч. 88—88), Татищев первоначально начал излагать обстоятельства воцарения Шуйского по Новому летописцу, но затем отказался от этого и последовал «Истории» Иосифа. Поступить так его заставила первичность и большая конкретность летописи Иосифа. Зачеркнув ранее написанное, В. Н. Татищев избежал дубляжа, подобного тому, который он допустил в рассказе о смерти в Москве в 1602 г. датского королевича Иоганна.
У Татищева воцарению Шуйского предшествует известие о низложении патриарха Игнатия, происшедшем «на другой день» по убиении самозванца (ИР. Т. 6. С. 298). В Новом летописце сначала в гл. 120 говорится о коронации Шуйского казанским митрополитом Гермогеном, а затем уже в следующей главе 121 «О поставлении на патриаршество Гермогена патриарха» сказано о сведении с патриаршего престола Игнатия В. Шуйским «по воцарении же своем». Таким образом, согласно Новому летописцу, устранение Игнатия неоправданно затягивается и происходит
после коронации Шуйского, л отнесена Татищевым к 25 мая)
В «Выписке» обстоятельно
Новый летописец
«По убиении ж Ростригште па-чаша боляре думати, как бы со-слатца со всею землею п чтоб приехали з городов к Москве всякие люди, как бы по совету вы-брати на Московское государство государя, чтоб всем людом был. Богу же не милуюшу грех ради наших, ещо не к упятию крови крестьянские многие люди, умышляя по совету князя Василья Ивановича Шуйсково, пе токмо что советова со всею землею, да и па Москве пе ведяху многие люди, в четвертый день по убиении Рострпгине приехаша в город и взяша князя Василья па Лобное место, парекоша ево царем и пойдоша с ним во град в Соборную церковь Пречистые Богородицы» (НЛ. С. 69)
эоисшедшей 1 июня151 (неверно (ИР. Т. 6. С. 300).
раскрывается та острая борьба,
«Выписка» Татищева
«Потом стали советовать о выборе государя. И на первом совете положили боляре со всеми согласно, что выбирать государя всем государством, созвав из городов шляхетство, властей, служивых и купецких от городов знатных людей, и чтоб о том немедля послать во все городы грамоты. Но прихоть не порядочная князя (Василия Шуйского.— В. К.) тому всему помешала, понеже они о том тотчас стали спорить, представляя в том продолжение, а от поляков и междоусобнаго несогласия великую опасность. И тако разошлись, ничего не положа. В четвертый день по убиении Ростриги, т. е. 19 числа маиа, собрались боляря паки для совета в Грановитую (вместо зачеркнутого Золотую.— В. К.) полату, и тут, о выборе розсуждая, многие по вышеписанному представляли созывать с городов» (ИР. Т. 6. С. 298)
Далее следует продолжение текста, не имеющего параллелей с Новым летописцем.
151 Буссов К. Указ. соч. С. 356. Примеч. 70; Материалы по истории СССР. Вып. 2. С. 124.
156
которая предшествовала воцарению Шуйского. В Новом летописце она приглушена.
Итак, В. Н. Татищев сообщал о двух заседаниях Боярской думы в Грановитой палате, на которых возникли острые разногласия, тогда как в Новом летописце сказано просто: «начаша бояре думати». Против внесенного на первом заседании Боярской думы предложения о созыве полномочного Земского собора выступал кн. В. И. Шуйский. Только у Татищева приведена мотивировка, выдвинутая им: «великая опасность... от поляков и междоусобного несогласия». О втором заседании Боярской думы в Новом летописце не упоминается. Там действовали некие безликие «многие люди» — сторонники Шуйского, которые добились невесть как его наречения царем. В «Выписке» же нарисована картина ожесточенной борьбы в боярских верхах за власть. Хотя и на повторном заседании Боярской думы «многие» продолжали настаивать на созыве Земского собора, в конце концов возобладало мнение Шуйского «с товарищи». Тогда были предложены три кандидатуры. Сторонники В. Шуйского выдвинули его, ссылаясь на родовитость своего кандидата. Сторона В. В. Голицына, составлявшая большинство («другие, и большее число»), указывала на государственные заслуги В. В. Голицына. Некоторые предлагали кн. Ф. И. Мстиславского, по тот сам снял свою кандидатуру. Исход борьбы якобы определило коварство М. И. Татищева, предложившего перенести решение на суд собравшейся толпы, которую он уверил, что царем уже выбран Шуйский. По выходе Шуйского и Голицына предварительно подготовленная толпа закричала: «Здравствуй, царь Василей Иванович Шуйской!» (ИР. Т. 6. С. 298).
Факт острой борьбы за власть в боярских верхах в мае 1606 г. подтверждается Пискаревским летописцем. Однако там на Лобное место с Шуйским выходил не Голицын, а Мстиславский 152. О кандидатуре Мстиславского писали Горсей 153 и Мар-жерет154. В согласии с «Выпиской» находится краткое свидетельство А. Палицына, не любившего Шуйского и приложившего, по-видимому, руку к его свержению в 1610 г.: «...малыми некими от царских полат излюблен бысть царем кпязь Василей Иванович Шуйской и возведен бысть в царский дом, и никим же от вельможь не пререкован, пи от прочего парода умолен» 155 156. Напротив, К. Буссов указывал на поддержку Шуйского частью московских посадских людей, издавна связанных с Шуйскими, а теперь еще и видевших в нем главу побелившего восстания, очистившего столицу от польских пришельцев 15).
В. Н. Татищев отметил разногласия своих источников по воп
152 Материалы по истории СССР. Вып. 2. С. 124; ПСРЛ. Т. 34. С. 211.
153 Горсей Дж. Записки о Московии XVI века. С. 105.
154 Сказания современников о Дмитрии самозванце. СПб., 1868. Ч. 1. С. 307.
155 Сказание Авраамия Палицына. С. 115—116.
156 Буссов Я. Указ. соч. С. 133—134.
157
росу о том, кем была внушена царю Василию мысль о крестоцеловальной записи: «Он же царь Василей, некоторые сказывают, по принуждению Голицына и других боляр, а другие, якобы от своей воли, он целовал крест всему государству» (ИР. Т. 6. С. 298). «Некоторые сказывают» — это, скорее всего, летопись Иосифа. В ней роль В. В. Голицына в предвыборной борьбе преувеличивалась даже за счет Ф. И. Мстиславского. Под «другими» надо разуметь Новый летописец, где сказано, что «бояре же и всякие людие ему говорили, чтоб он в том креста не целовал, потому что в Московском государстве того не повелося. Он же никово не послуша и поцелова крест на том всем» (НЛ. С. 69). Очевидно, составитель Нового летописца в вопросе об избрайии царя В. Шуйского отошел от летописи Иосифа, как это уже не раз бывало прежде, когда заходила речь о нем, и воспользовался другим источником.
Давая общую характеристику Шуйскому, В. Н. Татищев, как уже указывалось, прибег к летописи Иосифа, где имелись известия о переписке русских бояр с самозванцем (ИР. Т. 6. С. 300).
К летописи Иосифа следует отнести и упоминание в «Выписке» о последней акции Иова, связанной с обращением к нему в Старицу царя и бояр с просьбой прислать «разрешительную» грамоту: «Оной же Иев сначала отрекся тем, что он уже не патриарх и патриаршества принять не хочет, но как выбрали и посвятили новаго патриарха, тогда они, согласясь, соборне разрешительную грамоту написали и по всем городам послали. Но всевышний судия и мститель неправды сии человеческие коварства вскоре достойною мздою в наметь всем клятвопреступающим рабом все государство наказал и едва крайнего врагом рабства и пагубы по всевысокому своему милосердию избавил» (ИР. Т. 6. С. 300).
В одном отрывке из летописи Иосифа, включенном Тихоном Желтоводским в Латухинскую степенную книгу, рассказывается о попытке самозванца прикрыть именем Иова избрание в патриархи своего ставленника Игнатия. Прибывшим в Старицу посланцам Лжедмитрия I опальный патриарх, несмотря на все угрозы, отказался дать желанное благословение и якобы заявил: «Яко по ватаге и атаман, а по овцех и пастырь» 157 *. Это легендарное известие по сюжету перекликается с приведенным выше реальным фактом. Хотя в конце концов обращение Шуйского и бояр к Иову и возымело успех 15F, но не привело к желанным результатам — отнюдь не предотвратило того «разорения русского», о котором писал Иосиф.
К «Истории» Иосифа В. Н. Татищев продолжал обращаться в «Выписке», доведенной до 1613 г., и в дальнейшем.
Возникает вопрос: только ли с 1602 г. стал прибегать к
157 Горьковская обл. б-ка им. В. И. Ленина. Отд. ценной книги. Ц-2658/2. Л. 965—965 об.
^58 ААЭ. Т. 2. № 67.
158
«Истории» Иосифа в своей «Выписке» В. Н. Татищев, когда он сделал ссылку на «одного гисторика русского», или же он использовал ее и ранее? В этой связи привлекает внимание то-место «Выписки», где говорится об избрании на царство Бориса Годунова в 1598 г. В. Н. Татищев, как уже не раз отмечалось^ начинал изложение с использования черновой «Выписки», основанной на Новом летописце. В данном случае он воспроизводил ее не дословно, а несколько распространял, не выходя, впрочем,, за рамки Нового летописца. Но сообщив об отъезде Ирины Федоровны «по погребении» Федора Ивановича в Новодевичий монастырь и ее пострижении, Татищев перешел к другому источнику, приведя оттуда оригинальные известия. Этим новым источником для него опять-таки послужила «История» Иосифа. Прямая ссылка на то, что Иосиф в своей летописи описал избрание Годунова, связывая с ним последующее «разорение русское», содержится в Миллеровском списке вариантов примечаний ко второй части «Истории Российской». Там читаем: «...первый в Руси вольный выбор к великому государьства разорению приключился, о чем Петреус, Пуфендорф, Хитреус, Трир и Гвагвинь, а наши Иосиф монах и Палицын келарь троицкой свидетельствуют» 159. Обращение к Сказанию Авраамия Палицына показывает, что рассказ об избрании Бориса Годунова там очень краток 16°. Краткость и схематизм Сказания Палицына по сравнению с «Историей» Иосифа были отмечены самим Татищевым в «Предъизвесчении», где при перечислении «участных» сочинений сказано: «3) Иосиф, келейник Иова патриарха, или сам Иов некоторые дела оного ж государя (Ивана IV.— В. К.), последних 24 года, но весьма кратко, а по нем до избрания царя Михаила довольно пространно. 4) Аврамий Палицын, келарь Троицы-Сергиева монастыря, то же писал кратче и не столь порядочно, но избрание царя Михаила со всеми обстоятельствы; токмо сиа веема редко где полная находится» (ИР. Т. 1. С. 84— 85).
Принцип работы В. Н. Татищева над нарративными источниками четвертой части «Истории Российской» был, таким образом, прост и плодотворен. Отдавая предпочтение сочинениям «участ-ным», т. е. написанным современниками, очевидцами и участниками событий, он далее выдвигал на первый план те из них, которые позволили бы ему выбрать «полнейшее и обстоятельнейшее» для последовательного изложения и характеристики событий 161. Поэтому он не воспользовался Сказанием Авраамия Палицына при повествовании об избрании Бориса Годунова в 1598 г., точно так же как позднее (это показано нами выше)
159 ЦГАДА. Ф. 199. Д. 46/2. Л. 12 об.—13 (курсив мой.— В. К.). В Воронцовском списке ссылка на Иосифа и А. Палицына отсутствует. См.: Татищев В. Н. Указ. соч. Т. 2. С. 298.
160 Сказание Авраамия Палицына. С. 103—104.
161 Валк С. Н. «История Российская» В. Н. Татищева в советской историографии // Татищев В. Н. Указ. соч. Т. 1. С. 15.
159
-оставил его в стороне, рассказывая о взятии с Василия Шуйского боярами крестоцеловальной записи в 1606 г. и, возможно, далее до 1613 г., собираясь лишь избрание Михаила Федоровича изложить по этому Сказанию.
Содержание «Выписки» не адекватно Новому летописцу. И в Новом летописце п в «Выписке» патриарх поставлен в центре событий. Бояре и чипы Земского собора собрались у Иова, чтобы решить, кого избрать на царство. Но в Новом летописце речь сразу же идет о том, чтобы «посадити на Московское государство» Бориса Годунова (НЛ. С. 50), тогда как в «Выписке» приписано Татищевым, что «перво просили царицы (Ирину Федоровну.—В. Я.), чтоб она престол возприяла, ведая, что была человек остраго ума и великих добродетелей. Но она им весьма отказала и ходить к себе запретила» (ИР. Т. 6. С. 287). Татищев передал текст Иосифа своими словами. Особенно это заметно при характеристике Ирины Федоровны как «человека остраго ума и великих добродетелей».
Еще более важно другое оригинальное известие о причинах отъезда Бориса в Новодевичий монастырь. Из текста Нового летописца не ясно, каким образом он оказался там. Это результат неудачного сокращения составителем Нового летописца своего источника. В «Выписке» же не только сообщается об отъезде Бориса Годунова, но и раскрываются мотивы, побудившие его на этот шаг: «Причина же тому была сия, что боляре хотели, чтоб он государству по предписанной грамоте крест целовал, чего он учинить и явно отказать не хотел, надеяся, что простой народ выбрать его без договора боляр принудят. Сие его отрицание и упрямство видя, Шуйские начали говорить, что непристойно более его просить, понеже в большей просьбе и его таком отрицании может быть не без вреда, и представляли, чтоб обирать иного, а особливо, что они, зная его скрытною злость, весьма его допустить не хотели» (ИР. Т. 6. С. 287).
Первая часть этого сообщения (до упоминания Шуйских) приписана на полях — свидетельство того, что Татищев, работая над «Выпиской», вновь обратился к «Истории» Иосифа.
В отрывке речь идет о серьезном столкновении Бориса Годунова с членами Боярской думы по вопросу о взятии у него крестоцеловальной записи, наподобие, очевидно, той, которую дал позднее по настоянию В. В. Голицына и других бояр Василий Шуйский. Наиболее последовательными борцами против Годунова представлены Шуйские. Особая роль Шуйских во время избрания Бориса Годунова усугублена в Новом летописце: «Князи же Шуйские едины ево не хотяху на царство: узнаху его. что быти от него людем и к себе гонению; оне же от нево потом многие беды и скорби и тесноты прияша» (НЛ. С. 50). Сложные перипетии борьбы изложены крайне схематично. В Латухинской степенной книге Шуйские игнорируют Земский <собор 1598 г.: «...точию, Шуйские не похотеша на избрании том
160
быти, ведяху бо яко будет от Бориса им гонение велие» (ЛС. Л. 917) 162.
С. Ф. Платонов усомнился в достоверности сообщения Нового летописца, полагая, что «романовский летописец поставил здесь имя Шуйских, так сказать, для отвода глаз. Ведь Шуйские не терпели от царя Бориса ,.потом“ скорбей и тягот и с этой стороны вряд ли могли его узнать» 163. В это время основными противниками Годунова он, полагаясь на донесения польских агентов, считал Романовых. Составитель Нового летописца фамилию Шуйских не вставлял, она имелась уже в летописи Иосифа. Но, устранив указание на других бояр и на разногласия в Боярской думе, он сильнее подчеркнул безосновательность гонений Бориса на Романовых, представил их невинными жертвами его подозрительности и властолюбия.
Существен вопрос, подвергались ли Шуйские в дальнейшем преследованиям со стороны царя Бориса? Для Иосифа, к которому восходит в этой части Новый летописец, была характерна последовательность, сохраненная Татищевым: впоследствии в его летописи рассказывалось о гонениях на Шуйских вместе с Романовыми в 1600 г. и о ссылке Василия Шуйского Годуновым за тайную переписку с самозванцем, а возможно, и о других проявлениях царского гнева. Составитель же Нового летописца первое известие оставил и даже усилил, а все последующее сократил, в результате чего его рассказ принял бездоказательный характер. Между тем сообщение Иосифа о привлечении Шуйских к следствию в 1600 г. получает серьезное подтверждение в описи Посольского приказа 1626 г. Там хранилось «дело доводное, что извещали при царе Борисе князь Ивановы люди Ивановича Шуйского Янка Иванов сын Марков да брат его Полуехтко на князь Ивана Ивановича Шуйского в коренье и в ведовском деле 108-го году» 164. Сложнее проверить известие Иосифа о ссылке В. И. Шуйского за связи с самозванцем. Если она и имела место, то была очень кратковременной, ибо в 1603—1605 гг. мы встречаем его на царских службах. Но есть другие факты, свидетельствующие о недоверии и недоброжелательности царя Бориса к В. И. Шуйскому и его родственникам. Только явным попустительством со стороны Годунова можно объяснить те словесные оскорбления и даже побои, которые нанес кн. В. И. Шуйскому М. И. Татищев, получивший за это, по свидетельству дьяка Ивана Тимофеева, как раз в 1599 г. думный чин окольничего165. В. И. Шуйский наряду с кн. И. Ф. Мстиславским был обречен на безбрачие. В 1602—1603 гг., когда бояре вступили, согласно Иосифу, в переписку с самозванцем, кн. Д. М. Пожарский «дово
162 Далее ссылки на Латухинскую степенную книгу (ЛС) даны в тексте в скобках по Нижегородскому списку (Горьковская обл. б-ка им. В. И. Ленина. Отд. ценной книги. Ц-2658/2). Курсив мой.— В. К).
163 Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты... С. 173—174.
164 Опись архива Посольского приказа 1626 г. М., 1977. С. 262.
165 Временник Ивана Тимофеева. М., 1951. С. 101.
161
дил» Годунову на кн. Лыкова, который совместно с князьями Голицыными и Татевыми «умышляли» на царя. Тогда же мать Д. М. Пожарского княгиня Мария «доводила» царице Марии Григорьевне на мать Лыкова, которая, «съезжаясь» с женою кн. В. Ф. Шуйского-Скопина Аленою, зло говорила про нее и царевну Ксению. На Лыкова и его мать была наложена опала: он был понижен в отечестве, мать же его оказалась под домашним арестом («не велено без указу со своего дворишка съезжать») 166. Очевидно, какие-то меры были приняты и против княгини Алены и ее мужа В. Ф. Шуйского-Скопина.
Весной 1603 г. кн. В. И. Шуйский совместно со своим недругом кн. А. А. Телятевским был включен в комиссию для ревизии («счота») Новодевичьего монастыря167. Назначение же на совместные службы с личными врагами было одним из способов проявления недружелюбия со стороны царя, а заодно и контроля за поведением тех, кто подозревался в отсутствии лояльности.
По некоторым сохранившимся деталям можно заключить, что Иосиф был участником торжественного шествия к Новодевичьему монастырю, возглавлявшегося патриархом. Согласно «Выписке», «власти и бояре» были созваны патриархом «22 февраля, поутру рано». Иов действовал «по побуждению доброхотов Годунова» (ИР. Т. 6. С. 287). В Новом летописце зависимость действий патриарха от сторонников Годунова устранена, отсутствует там и точная датировка созыва освященного собора и Боярской думы. Нет там известия, помещенного в «Выписке», что после целования креста Борис Годунов не покинул сразу монастырь, а переехал во дворец лишь 3 марта. Зато в Новом летописце сохранилась любопытная деталь. Оказывается, вместе с другими иконами патриархом был взят «образ пречистые Богородицы Владимерския, Еяже написа богогласный Евангелист Лука» (НЛ. С. 50). Этот же образ фигурирует в Новом летописце в связи с отречением Иова от патриаршества (НЛ. С. 65).
Латухинская степенная книга сохранила дополнительные следы использования «Истории» Иосифа Тихоном Желтоводским: после избрания Бориса царем «и положив патриарх совет, по словесам всего народа, написа же и книгу приговорную за всех чинов руками, и положив ея во своем патриаршем дому в Казенном приказе» (ЛС. Л. 917).
Позиция наблюдателя — Иосифа, келейника патриарха Иова, выявлена здесь достаточно определенно. Избрание Бориса и составление избирательной грамоты объявляются делом рук патриарха. Местом хранения избирательной грамоты назван патриарший дом, патриарший Казенный приказ, хотя известно, что другой экземпляр ее был положен в раку св. Петра в Успенском соборе 168.
168 Русский исторический сборник. М., 1938. Т. 2. С. 267—377.
167 Корецкий В. И. Голод 1601—1603 гг. в России и церковь // Вопросы истории религии и атеизма. М., 1959. Т. 7. С. 240.
168 Временник Ивана Тимофеева. С. 74.
162
В «Выписке» долгое нежелание Ирины Федоровны благословить своего брата на царство объясняется ее подозрениями в том, что он отравил Федора Ивановича. В. Н. Татищев замечал, помещая сказанное в скобки: «Некоторые сказывают, якобы царица, думая, что оной брат ея причиною смерти был государя царя Феодора Ивановича, до смерти видеть его не хотела» (ИР. Т. 6. С. 287). О долгом молении инокини Александры и отравлении происками Бориса Годунова царя Федора Ивановича, которому предшествовало отравление Г. В. Годунова, единственного из Годуновых, выступавшего против убиения царевича Дмитрия, говорится в Хронографе третьей редакции 169. Обвинения Бориса Годунова содержатся в Латухинской степенной книге, «Временнике Ивана Тимофеева», «Сказании о царстве царя Федора Ивановича» и др.170 Особенность «Выписки» — указание на то, что Ирина, в иночестве Александра, не хотела видеть своего брата до смерти. Большое значение для отнесения этого известия к летописи Иосифа имеет то место из «Выписки», где со ссылкой на «одного гисторика руского», под которым, как удалось установить, надо разуметь Иосифа, говорится о решении Бориса Годунова умертвить датского королевича Иоганна из-за страха, «дабы люди по смерти его, воспомянув тиранские его дела, что государей своих фамилию и по них все знатные роды искоренил* мимо сына его сего королевича не обрали...» (ИР. Т. 6. С. 290). И в примечании к Соборному уложению Бориса Годунова 1604— 1605 гг., перечисляя отрицательные стороны Бориса Годунова, Татищев указывал со ссылкой на Иосифа на «неправедное губле-ние людей знатных» (ИР. Т. 7. С. 388). Значит, в своей летописи Иосиф ранее рассказывал о смерти последних представителей рода Калиты — Ивана Грозного, царевича Дмитрия и Федора Ивановича — злоумышлениями Бориса Годунова, а также о гонениях на знатнейшие княжеские и боярские роды. И действительно, в «Выписке» в приписке встречаем поистине уникальное известие, противопоставленное Новому летописцу: «Другие сказывают, якобы Бельской отцу духовному в смерти царя Иоанна и царя Федора каялся, что зделал по научению Годунова, которое поп тот сказал патриарху, а патриарх царю Борису, по котором немедленно велел Бельскаго, взяв, сослать. И долго о том, куда и за что сослали, никто не ведал» (ИР. Т. 6. С. 289). Известие это ведет в патриарший круг. Иов, очевидно, рассказал об услышанном от духовника Бельского не только царю, но и своему келейнику, пользовавшемуся его доверием. Оно имеет параллель в прямой ссылке Татищева на Иосифа в примечании к указу 1601 г. о крестьянском выходе: «Монах Иосиф сказует, что
169 Попов А. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. С. 215.
170 Временник Ивана Тимофеева. С. 26; РИБ. Т. 13. Стб. 787—789. Псковский летописец обвиняет в отравлении Федора Ивановича Екатерину Шуйскую, которой впоследствии вменяли в вину и отравление М. В. Скопина-Шуйского.
163
он тому, котораго погубить намерялся, наиболее ласкал и за ве-ликаго приателя почитал, а погубя, со слезами лицемерно сожалел и тяжкою клятвою свою невинность утверждал. Колико тайно он людей погубил украдчи, что и доднесь никто не знает, где делись и как украдены» (ИР. Т. 7. С. 385).
Составитель же Нового летописца обвинения Бельского в отравлении Ивана Грозного и Федора Ивановича, содержавшиеся в «Истории» Иосифа, опустил, однако следы их сохранились в гл. 9 «О приходе черни в город и о Богдане Бельском»: восставшие требовали выдачи Богдана Бельского, ибо, по их словам, «он хочет известь царской корень и боярские роды» (НЛ. С. 35).
Вопрос о пресечении «царского корня», в чем Иосиф усматривал одну из главных причин «разорения русского», глубоко его интересовал. В Латухинской степенной книге помещен отрывок из летописи Иосифа, свидетельствующий о том, что он подробно описал гибель царевича Ивана Ивановича от рук Грозного (ЛС. Л. 825-825 об.).
К летописи Иосифа надо отнести и повествование о гибели в Угличе царевича Дмитрия, наиболее подробно сохраненное составителем Нового летописца (НЛ. С. 40—42). Принадлежность этого повествования Иосифу устанавливается не только нахождением его в одном ряду с другими известиями об «изведении» Борисом Годуновым «царского корня», но и наличием поразительной переклички эпизода с переменой Годуновым писем угличан к царю Федору Ивановичу с встречающимся только в Латухинской степенной книге рассказом о перемене Годуновым «пере-мирных грамот» у польского посла Льва Сапеги, который в числе других уникальных известий был заимствован Тихоном Желто-водским у Иосифа (ЛС. Л. 892 об.— 893).
Сопоставление между собой Нового летописца, Латухинской степенной книги и «Выписки» позволяет выделить некоторые дополнительные штрихи, присутствовавшие в летописи Иосифа. Если в Новом летописце относительно Г. В. Годунова, отказавшегося поддержать свою родню в вопросе об убийстве царевича Дмитрия, сказано просто: «...един же от них Годунов Григорий Васильевич» (НЛ. С. 40), то в Латухинской степенной книге указано, что он был «боярином и дворецким» (ЛС. Л. 896), что соответствует действительности.
Согласно Латухинской степенной, Владимир Загражский и Никифор Чепчюгов, которым первоначально было поручено убить царевича, были в родстве с Андреем Клешниным («Они бо племянники быша Андрею Клешнину») (ЛС.Л. 896 об.). В Углич для следствия царь Федор Иванович послал боярина В. И. Шуйского — «сродника своего» (ЛС. Л. 898 об.).
Постоянные указания на родство — характерная черта летописи Иосифа. Проявляется и другая присущая Иосифу особенность, отмеченная нами в случае скорой смерти в Москве датского королевича: глубокая вера в справедливость божьего суда, в неизбежность кары за совершенные преступления уже здесь, на
164
земле. Убийцы царевича Дмитрия не смогли убежать, хотя и пытались покинуть Углич: «...кровь же праведного вопияше к Богу, не попусти их; они же окаяннии возвратишася назад. Гражане же и тех побита каменьем, и всех их окаянных побита двана-десять человек...» (НЛ. С. 41—42). С подобной же ситуацией встречаемся мы и при рассказе о покушении на Д. М. Пожарского (НЛ. С. 121).
В Новом летописце у гроба царевича плачет, «помянув свое согрешение», кн. Василий Шуйский (НД. С. 42), в Латухинской степенной книге в соответствии с действительностью организатор убийства — Андрей Клешнин. Составитель Нового летописца неправильно донял Иосифа и исказил текст.
Хотя рассказ Татищева по сравнению с Новым летописцем и Латухинской степенной книгой очень краток, однако у него сохранилось свидетельство коварства Годунова, которое, как мы видели, подчеркивал Иосиф. Получив известие о гибели царевича, Годунов, согласно «Выписке», «закрывая свое воровство, с великою печалию донес государю и советовал о том разыскивать» (ИР. Т. 6. С. 284).
Уже давно возник вопрос о достоверности собираемых летописью сведений по сравнению с угличским следственным делом. С установлением того, что рассказ в Новом летописце восходит к летописи Иосифа, современника, находившегося в окружении патриарха Иова, достоверность его значительно возрастает. Вместе с тем еще большие сомнения вызывает версия угличского следственного дела, которому Р. Г. Скрынников склонен отдавать решительное предпочтение.
Между тем уже С. М. Соловьев обратил внимание на недобросовестность ведения следствия, специальный подбор опрашиваемых и т. п.171 И действительно, в состав следственной комиссии входили А. П. Клешнин, правая рука Бориса, его «единомысленник», и думный дьяк Е. Д. Вылузгин, позднее ведший дело Романовых. Глава комиссии В. И. Шуйский, недавно возвращенный из ссылки и готовый на все, чтобы восстановить (хотя бы отчасти) былое положение, и митрополит Геласий, близкий к патриарху Иову, призваны были придать ей видимость беспристрастности. За день до начала работы комиссии в Углич для наведения порядка прибыл недавно возведенный в чин стрелецкого головы Темир Засецкий с отрядом московских стрельцов.
Взгляды С. М. Соловьева получили подкрепление в исследовании О. А. Яковлевой, установившей, что важный свидетель угличских событий Первой Волин, дворовый царевича, даже не упомянут в следственном деле, хотя он сидел в Угличе в тюрьме в течение года, а затем был сослан с семьей в Пермь и насиль
171 Соловьев С. М. История России с древнейших времен М., 1960. Кн. 4. С. 318—322.
165
ственно пострижен172. Топ же точки зрения придерживался и М. Н. Тихомиров 173.
Дополнительный материал о причастности Бориса Годунова к смерти царевича приведен С. М. Каштановым. Со второй половины 1591 г. происходит важное изменение в титулатуре царских грамот: вместе с именем Федора Ивановича в них начинает упоминаться и имя Ирины Федоровны Годуновой 174.
Заинтересованность Годунова выдает и то, что он не решился похоронить царевича в Архангельском соборе, древней усыпальнице московских государей и их родственников, куда прах Дмитрия был перенесен лишь в царствование Шуйского.
Наконец, серьезного внимания заслуживает рассказ Нового летописца о смерти царевича Дмитрия, который обойден Ф. Барбуром. Известия Нового летописца о том, что боярин и дворецкий Г. В. Годунов «не преста» к заговору своих однородцев против Дмитрия, а Н. Чепчугов и В. Загряжский отказались выполнить приказ Бориса Годунова убить царевича, претерпев впоследствии «многие беды и напасти», получают неожиданное подтверждение в других источниках. Отходит от активной деятельности Г. В. Годунов, которого другие родственники и советники Бориса Годунова, по словам летописца, «к себе не прпзы-ваху и чуждахуся». По весьма правдоподобному предположению С. Б. Веселовского Угличем в конце XVI в. ведал Приказ Большого дворца, управлявший им в XVII в. А Г. В. Годунов стоял во главе этого приказа, имея самое непосредственное отношение к уделу царевича Дмитрия, и своим отрицательным отношением к замыслам Бориса Годунова естественно возбуждал неприязнь всемогущего правителя. Как установил А. Л. Станиславский 175, Н. Чепчугов также восемь лет не встречается в разрядах. Любопытно, что он не принимал участия в избирательном соборе 1598 г., хотя его сыновья на нем уже присутствовали. Его сын Иван в конце 1589 г. находился в Сибири, куда обычно посылали неугодных лиц. Попали в опалу и Загряжские, игравшие до этого важную роль при дворе. Чепчуговы п Загряжские были понижены «родом» уже в конце 1589 г. Из московских дворян, стряпчих п жильцов они превратились в выборных из городов, то есть были выведены из ближайшего окружения государя. Ни один из Загряжских не был на соборе 1598 г.
Незадолго до смерти царевича был прислан в Углич дьяк М. Битяговский, много лет до того прослуживший дьяком в Ка
172 Яковлева О. А. К вопросу о добросовестности официального угличского следствия 1591 г. // Учен. зап. науч.-псслед. пн-та языка, литературы, истории и экономики при Совете Министров Чувашской АССР. Чебоксары, 1962. Вып. 21. С. 350—353.
173 Тихомиров М. Н. Самозванщина // Неделя. 1963. 28 дек.— 1964. 4 янв. С. 20-21.
174 Каштанов С. М. Дипломатика как специальная историческая дисциплина // Вопросы истории. 1965. № 1. С. 43—44.
175 Корецкий В, И., Станиславский А. Л. Американский историк о Лжедмитрии I // История СССР. 1969. N 2. С. 241—242.
166
зани, где, вероятно, наблюдал за опальными, в частности за воеводой Г. А. Булгаковым-Куракиным, ближайшие родственники которого были казнены при Грозном.
Летописец сообщает о жестокой расправе Бориса Годунова над восставшими 15 мая угличанами и о ссылке опальных в Сибирь. Действительно, из других источников узнаем, что из Углича было сослано в Сибирь 60 семей. Из них 30 семей должны были нести исключительно тяжелые повинности по обработке «государевой пашни» в Пелыме. Они неоднократно обращались в Москву с просьбами о смягчении своей участи, по Борис Годунов был неумолим.
Тем не менее научный спор об угличском следственном деле продолжается. Как справедливо заметил II. И. Полосин, специального монографического исследования о нем еще нет176.
С гибелью царевича Дмитрия оказывается связанной судьба Симеона Бекбулатовича. В Новом летописце имеется гл. 48 «О царе Симеоне», в которой рассказывается, как «по убиении же царевича Дмитрия царь Семион Бекбулатович» был сведен с Тверского удела в село Кушалино и ослеплен там происками Бориса Годунова. О причинах же гонений сказано туманно: «...той же враг вложи Борису в сердце и от него быти ужасу» (НЛ. С. 47). В Латухинской степенной книге бедствия Семиона Бекбулатовича объясняются тем, что «в то же время Борис Годунов мнением на него победився, бояся его ради смятению быти» (ЛС. Л. 909). Только в «Выписке» причины гонений указаны конкретно. Борис прибег к ним, «слыша, что он (Симеон Бекбулатович.— В. К.) по царевиче Димитрие скорбел и часто с сожалением упоминал, опасаясь, чтоб ему впредь не помешал» (ИР, Т. 6. С. 286). Сказанное в «Выписке» заставляет вспомнить гл. 32 Нового летописца «О речах на царя Бориса и о неповинной крови», в которой сообщается об обвинении его в убийстве царевича простыми людьми «на украйнах» в 1591—1592 г. и о жестоком погроме, учиненном за то во «всей украйне» по повелению Годунова. Составитель Нового летописца оторвал гл. 32 и гл. 48 от гл. 25, повествующей об убийстве царевича, а в заголовке гл. 32 неправильно назвал Годунова «царем».
Таким образом, в своей летописи Иосиф подробно рассказывал не только об убийстве царевича Дмитрия, но и о реакции на него в различных слоях русского общества п ответных репрессиях со стороны Бориса Годунова.
176 Полосин И. И. Угличское следственное дело 1591 г. // Полосин И. И. Социально-политическая история России XVI — начала XVII в.: Сб. статей. М., 1963. С. 218—245. Необходимо новое дипломатическое изучение следственного дела. Дипломатическое исследование и последнее издание его В. Клейном могут помочь историкам в этом, хотя сам В. Клейн, на наш взгляд, не сумел сделать из своих наблюдений правильных выводов, то сужая, то, как отметил С. Б. Веселовский, неоправданно расширяя пределы дипломатики. См.: Клейн В. Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия 15-го мая 1591 г. М., 1913. Ч. 1—2.
167
Помимо «изведеппя царского корня», важной темой для Иосифа являлось истребление Годуновым «княжеских и боярских родов», борьба за власть в феодальных верхах. Насколько эти темы у него переплетались, можно судить по помещенному в начале «Выписки» рассказу о восстании в Москве в 1584 г., вспыхнувшем после смерти Грозного. К нему ведет нас рассмотренное выше известие Иосифа об исповеди Б. Я. Бельского, на которой он признался своему духовнику в умерщвлении царей Ивана Васильевича и Федора Ивановича. В «Выписке» сказано, что в 1584 г. в Москве «чернью» и служилыми людьми предводительствовали «резанцы Ляпуновы (так!— В. К.) и Кпкпны, сказуя, якобы боляре Богдан Бельской, ближней свойственник Годунова, извел царя Иоанна Васильевича и хочет умертвитп царя Федора» (ИР. Т. 6. С. 281). Близкий текст имеется в Новом летописце: «Того же лета ненавидя враг добра роду хрпстиянского, хотя привести в последнюю пагубу, вложи в человецы мысль такую, что будто Богдан Белской [со] своими советники извел царя Ивана Василиевича, а ныне хочет бояр побитп и хочет по-дыскати под царем Феодором Ивановичем царства Московскаго своему советнику...» (НЛ. С. 35).
Привлекает внимание тот факт, что в Новом летописце говорится о действиях Богдана Бельского «[со] своими советники», ниже же речь идет об одном советнике без указания его имени. Хотя нигде ранее в Новом летописце не упоминается о «совете» Бельского с Борисом и его заинтересованности в перевороте, в конце этой главы в Новом летописце сообщается о мести Бориса Ляпуновым, Кикиньтм и другим участникам движения. Эта неувязка устранена у В. Н. Татищева припиской о Богдане Бельском: «ближний свойственник Годунова». В Новом летописце сказано неопределенно о том, что Бельский «хочет подыскати под царем Феодором Ивановичем царства Московскаго своему советнику», Татищев же прямо писал о его намерении «умертвити царя Федора». Явились ли эти расхождения результатом осмысления текста Нового летописца В. Н. Татищевым или же они имели основанием «Историю» Иосифа?
Относительно первого из них можно заключить, что Татищев почерпнул его оттуда. Дело в том, что в Латухинской степенной книге имя советника, которому хотел добыть Московское царство Бельский, сохранено. Это — Борис Годунов: «и царство Московское советнику своему Борису Годунову прочит» (ЛС. Л. 873). Сначала Татищев вслед за известием о мести Бориса Ляпуновым и Кикиным пояснил, по затем зачеркнул слова «ибо Бельский свояк был Годунова» (ИР. Т. 6. С. 384. Примеч. 7—7), решив характеризовать отношения между ними выше, назвав в приписке Бельского «ближайшим свойственником Годунова». Тем самым он воспроизвел тот ход мысли, который был свойствен летописи Иосифа, указывавшей на связь Бельского с Борисом уже в момент кончины Грозного. Объяснение второго расхождения, по-видимому, также надо искать в обращении Татищева к лето
168
писи Иосифа. Конечно, можно предположить, что он «подыскание царства» Бельским «под царем Федором Ивановичем» расценил как попытку его «умерщвления». Но все-таки представляется более вероятным рассматривать это расхождение как результат редакторской деятельности составителя Нового летописца, изгонявшего версию Иосифа об отравлении Ивана IV и Федора. Делал он это, однако, недостаточно умело, ибо следы этой версии все же сохранились. Согласно Новому летописцу, восставшие кричали: «...выдай нам Богдана Белсково! он хочет известь царской корень и боярские роды».
Тихон Желтоводский сохранил такую важную подробность, как указание на главенствующую роль в московских событиях 1584 г. Шуйских. «Начальницы же глаголют тому по заводу Шуйских бояр были рязанцы Ляпунов и Кикипы и иных городов дети боярские» (ЛС. Л. 873 об.). Как уже не раз отмечалось, Иосиф проявляет особый интерес к Шуйским.
По свидетельству «Выписки», Борис Годунов после смерти Никиты Романовича возобладал в Боярской думе: «преодоле всех верных государю боляр, что никто никакой правды государю доносить не смел» (ИР. Т. 6. С. 282). В Латухинской степенной книге говорится лишь о смерти Никиты Романовича (ЛС. Л. 879 об.). В Новом летописце эти известия отсутствуют, но именно ими устанавливается связь с последующим рассказом о столкновении Годунова с боярами.
В «Выписке» описание этого столкновения в основном совпадает с текстом Нового летописца. Однако в пей имеются важные особенности, заставляющие думать, что Татищев следовал летописи Иосифа. Гл. 11 «О розни и недружбе боярской» Нового летописца предельно лаконична и передает только суть событий разделение бояр на две партии: Годуновых п «иных бояр и дьяков и думных и служивых многих людей», с одной стороны, и кн. И. Ф. Мстиславского, Шуйских, Воротынских, Головиных, Колычевых, к которым пристали «иные служилые люди и чернь московская», — с другой, в результате столкновения которых победили Годуновы.
В отличие от Нового летописца в «Выписке» приведены мотивы, заставившие бояр выступить против Бориса Годунова: «Боляре, видя Годунова лукавые и злые поступки, что определенным от царя Иоанна боляром власть всю отнял и сам все без совета делал... стали государю явно доносить, что Годунова поступки во вред и к раззорению государства» (ИР. Т. 6. С. 282). Итак, бояр побудили к борьбе узурпаторские замашки Годунова, оттеснившего на задний план других членов регентского совета при Федоре, установленного завещанием Грозного. Новостью у Татищева являются и сообщения о подкупе Годуновым стрельцов и о «поимании» кн. И. Ф. Мстиславского «тайно».
Очень важна отмеченная в «Выписке» общественная реакция на репрессии правителя против кн. И. Ф. Мстиславского и его сторонников. Одни из представителей правящих слоев открыто
169
радовались устранению политических конкурентов, другие «хотя сердечно соболезновали», но, видя силу на стороне Годунова, открыто выражать свое недовольство не решались. «И тем как оные, так и сии все самих себя и все государство в крайнее разорение привели» (ПР. Т. 6. С. 282).
Выше уже говорилось о тех причинах, которые, по мнению Иосифа, привели к «разорению государства». Теперь к «изведе-нию» Годуновым «царского корня» и знатнейших боярских родов прибавляется еще одна причина — активное или молчаливое поощрение его на этом пути со стороны феодальных верхов. Составитель Нового летописца эту критику Иосифа в адрес правящих слоев, которые своими распрями и молчаливым попустительством беззакониям подготовили последующее «разорение государства», как правило, устраняет. Однако в сфере внешних сношений этот характерный для Иосифа оборот им был сохранен: прибывшие в 1600 г. в русскую столицу польские послы «держа-ху рень велию на Москве на Московское государство, яко же и соделася впредь над Московским государством разорения от них» (НЛ. С. 55).
Колоритные подробности, почерпнутые из летописи Иосифа, приведены в гл. 6 Латухинской степенной книги «О мятеже между бояр московских». Здесь говорится о первоначальной дружбе кн. И. Ф. Мстиславского с Борисом Годуновым, когда «назва князь Иван Бориса сыном, а Борис его назва себе отцом» (ЛС. Л. 879 об.). Шуйские и Воротынские выставлены подлинными руководителями выступления, принудившими пристать к нему осторожного Мстиславского. Последний долго не соглашался «извести» Бориса, но в конце концов решил «в дому своем пир со-творити, и Бориса, призвав, тогда его и убити». Советники Годунова донесли об этом правителю, и тот «нача изберегатися и невредим от них бысть» (ЛС. Л. 880 об.). Тихону Желтоводско-му здесь принадлежат, пожалуй, лишь рифмы.
Составитель Нового летописца и В. Н. Татищев эти яркие детали опустили. Зато в «Выписке» и в Новом летописце в числе бояр, выступавших против Годунова, названы Колычевы, отсутствующие в Латухинской степенной книге, и вместо Голицыных Латухинской степенной названы правильно Головины.
Характеризуя Михаила Головина как «человека острого ума и воина», Татищев, очевидно, основывался на летописи Иосифа, но такие выражения, как «шляхетство и купечество», «забыв вред отечества и свою должность», несомненно, принадлежат самому историку.
Сравнение той части «Выписки», где говорится о гонениях на Романовых, с Новым летописцем вскрывает как общие черты, так и существенные отличия. Прежде всего под подозрение, согласно «Выписке», попали не только Романовы, как это следует из Нового летописца, но и Шуйские, поставленные даже на первое место: «Царь Борис, будучи яко хищник престола рускаго, всегда опасался, чтоб его с престола не ссадили и другаго не
170
выбрали, начал тайно выведывать, что где про него говорят, наипаче же опасался Шуйских и Романовых...» (ИР. Т. 6. С. 288).
В Латухинской степенной книге причина гонений на Романовых указана в полном соответствии с тем, как объяснял Иосиф гибель датского королевича Иоганна: «Царь Борис паче всего устремлялся перевести царский род Федора Никитича с братьями, дабы царству его по нем сын его был, а не от тех Романовых» (ЛС. Л. 922 об.). По-видимому, Иосиф причину гонений на Романовых видел не столько в боязни Бориса за себя, сколько за своего будущего наследника, тогда как Татищев сделал упор в своем изложении на стремлении самого Бориса удержаться на престоле. Однако фамилия Шуйских не была привнесена Татищевым исходя из его собственных представлений. В этом убеждает приписка, сделанная Татищевым, о том, что часть холопов, из подвергшихся допросам, оставалась верной господам. Эти холопы на «невинность господ своих утверждали, в котором наиболее служители Шуйских и Романовых себя показали» (ИР. Т. 6. С. 288). Как показано выше, на основании описи Посольского приказа 1626 г., к следствию в 1600 г. были привлечены и Шуйские, которые тогда, по всей вероятности, отделались только испугом. Борис решил ограничиться разгромом романовской партии. Проромановский летописец сократил известие Иосифа о враждебной Годунову позиции других бояр, в том числе и Романовых, во время избирательной борьбы в 1598 г., выделив одних Шуйских. Он, напротив, удалил упоминания о Шуйских из описания дела 1600 г., сделав упор на Романовых и близких к ним боярских родах, чтобы представить эту фамилию далекой от борьбы за власть, стоящей особняком от других боярских фамилий и вполне достойной не только мученического, но и царского венца. Однако он выдал себя указанием на то, что Шуйские, выступавшие в 1598 г. против Годунова, «от нево потом многие беды и скорби и тесноты прияша» (НЛ. С. 50). Надо думать, у Иосифа приводились и другие примеры неприязни царя Бориса к Шуйским, помимо сохраненных Татищевым.
Составитель Нового летописца полностью перечислил имена тех служилых людей, которые сопровождали Романовых в ссылку и были повинны в умерщвлении некоторых из них: Леонтия Ло-дыженского, Романа Тушина, Смирного Маматова и др. В «Выписке» же назван один Леонтий Лодыженский. Но зато в ней приведены подробности о прокормлении обреченных на голодную смерть Романовых местными крестьянами, о которых сказано: «Сии крестьяня, и что Ивана Никитича в Сибири спасли, доднесь никаких податей наследники их не платят» (ИР. Т. 6. С. 289). В Новом летописце эти известия отсутствуют. Спасение же Ивана Никитича объяснено тем, что «бог же видя ево правду и ДУШУ его укрепи» (НЛ. С. 54). В тех же словах говорится о спасении других Романовых.
171
В. Н. Татищев мог слышать рассказы о прокормлении крестьянами Романовых в бытность свою на Урале. Ведь слышал же их В. Верх в начале XIX в. Однако указание на то, что за этоw наследники их «доднесь никаких податей... не платят», относится, скорее, к Иосифу, писавшему в царствование Михаила Федоровича, чем к В. Н. Татищеву, ибо так продолжалось лишь до первой ревизии 1720 г.177 Татищев же составлял свою «Выписку» позднее.
Сохранив известия Иосифа о «крестьянах», В. Н. Татищев опустил отдающий чудом рассказ о том, как над гробом Михаила Никитича Романова «выросли два дерева, именуетца кедр: едино древо в головах, а другое в ногах» (НЛ. С. 54).
Наблюдаются расхождения между «Выпиской» и Новым летописцем и в географических названиях. В Новом летописце Александр Никитич ссылается «к Стюденому морю, к Усолью, реко-мая Луда», в «Выписке» — «в Поморье Кольское, село Луду»; соответственно Михаил Никитич — «в Пермь Великую» (НЛ. С. 54), в «Выписке» — «в Пермь, от Чердыни 7-мь верст» (ИР. Т. 6. С. 289). Скорее всего, мы здесь имеем дело с применением В. Н. Татищевым своих географических познаний.
Показательна участь Смирного Маматова, удушившего в Пелыме Василия Никитича Романова. В неудачном для русских бою в Тарках он в числе других военачальников был взят в плен турками и принял магометанскую веру («обусурманился»). Затем при не совсем ясных обстоятельствах (при сокращении составителем Нового летописца текст Иосифа пострадал) его обдали «невтию» и сожгли: «Тут окаянный скончася» (НЛ. С. 57—58). «Окаянными» названы и убийцы царевича Дмитрия, также понесшие заслуженную кару (НЛ. С. 41). В Карамзинском хронографе, где подробно излагаются военные действия на Северном Кавказе и упоминается Смирной Маматов, о его дальнейшей судьбе — пленении, «обусурманивании» и трагическом конце — не сказано ни слова 178.
Некоторые новые моменты по сравнению с «Выпиской» и Новым летописцем содержит Латухинская степенная книга. Так, из Нового летописца не ясно, кому «доводил» на своего господина человек кн. Федора Шестунова (в Новом летописце назван ошибочно Шерстуновым) Воинко. В Латухинской степенной книге не только правильно передана фамилия князя и приведено его отчество «Иванович», но и указано, что Воинко донес самому царю: «...прииде к царю Борису и оклевета господина своего, яко он царю не доброхотствует. Слышав же сия царь от него и велел ему, Воинку, пред Челобитенным приказом слово свое милостивое сказати на площади пред многими людьми44» (ЛС.
177 Берх В. Путешествие в города Чердынь и Соликамск. СПб., 1821. С. 103.
178 Попов А. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. С. 322—323.
172
Л. 922 об.). Выделенные курсивом слова отсутствуют в Новом летописце.
В Латухинской степенной книге холопы Романовых, отказавшиеся клеветать на своих господ, названы «верными рабами» (ЛС. Л. 924), но «верным рабом» назван и Василий Шибанов в красочном рассказе, принадлежащем перу Иосифа, о бегстве в Литву кн. А. М. Курбского и о присылке им оттуда своего первого послания Грозному (ЛС. Л. 831 об.— 832).
Для всех трех рассматриваемых источников характерен разнобой в именах и фамилиях тех, кто организовал донос о «волшебных корешках», якобы хранившихся в казне Александра Никитича. В «Выписке» казначей Второй Бахтеяров кладет пресловутые корешки «по научению Дмитрия Годунова» (ИР. Т. 6. С. 288). В Новом летописце Второй Бартенев действует по повелению Семена Годунова (НЛ. С. 53). В Латухинской степенной книге Второй (фамилия его опущена) обращается с предложением оклеветать своих господ к Андрею Клешнину: «Чем мя царь пожалует, и аз хитрость над своими господами учиню» (ЛС. Л. 922).
Присутствие Иосифа, келейника патриарха Иова, лица духовного, ощущается в словах о том, что во времена наибольшего поощрения Борисом Годуновым доносов, «в царстве бысть велия смута, яко же друг на друга доводяху и попы и чернцы и по-намари и проскурницы» (НЛ. С. 52). Напомним, что в повествовании о самозванце, принадлежность которого Иосифу определена выше, чернец митрополит ростовский Иона доносит патриарху Иову на черного дьякона Григория Отрепьева (НЛ. С. 59). В этой связи особенно важно приведенное и в Новом летописце и в Латухинской степенной книге известие о привозе «волшебных корешков», обнаруженных у Романовых, «на двор к патриарху Иову». Окольничий Михаил Салтыков, привезший «корешки», «повеле соврати всех людей и то корение из мешков повеле выкласти на стол, что будто то корение вынято у Олександра Никитича и тово довотчика Фторово поставиша ту в свидетели. Федора же Никитича з братьею преведоша ту» (НЛ. С. 53). Среди собранных патриарших людей был и келейник Иова Иосиф, запечатлевший эту драматическую сцену в своей летописи. Ранее в Латухинской степенной книге говорилось о помещении в 1598 г. избирательной грамоты «на патриаршем дворе в Казенном приказе», что также почерпнуто у Иосифа, свидетеля этой церемонии.
Хотя В. Н. Татищев многое из летописи Иосифа, связанное с Иовом и патриаршим двором, опустил, но он привел любопытнейший эпизод с исповедью Б. Я. Бельского, характеризующий Иосифа как человека, действительно близкого Иову, которому патриарх поверял важные тайны. Анализ же содержащихся в «Выписке» оригинальных известий показал, что В. Н. Татищев привлекал летопись Иосифа, составляя «Выписки».
173
* * *
Подведем некоторые итоги. «История Иосифа о разорении русском» представляла собой наиболее глубокое и яркое летописное произведение о Смуте и ее предпосылках из всех известных ныне. Автор ее, будучи патриаршим келейником, использовал не только разнообразные письменные источники, но и устные рассказы и воспоминания очевидцев и участников событий вплоть до доверительных сообщений самого патриарха Иова. Многие события он описывал по своим собственным наблюдениям. Источники информации определили высокую степень достоверности летописи Иосифа в изложении церковных дел и всего того, что касалось высших правительственных сфер, где патриарх играл важную роль. Однако по другим вопросам, связанным с военной и административной деятельностью, точность его сведений понижается подчас до уровня слухов и толков. Несмотря на отмеченный недостаток, летопись Иосифа является поистине уникальным источником, утрата которого до конца невосполнима, если только не удастся разыскать ее новый список.
Высоко оценив «Историю» Иосифа, В. Н. Татищев, располагавший, кроме того, Новым летописцем и Сказанием Авраамия Палицына, прибегал к ней на всех стадиях работы над заключительной частью своей «Истории Российской». В черновой «Выписке», в основу которой был положен Новый летописец, он воспользовался ею, главным образом, в приписках, позднее зачеркнутых; в «Выписке» — в основном тексте и в приписках. Наконец, в окончательном тексте мы находим новые факты, конкретизирующие привлеченные В. Н. Татищевым известия из «Истории» Иосифа на более ранних ступенях работы.
Обращение к летописи Иосифа до В. Н. Татищева составителя Нового летописца и Тихона Желтоводского, а также извлечения из нее самого Татищева, впоследствии зачеркнутые, дают возможность судить о манере работы историка над этим летописным источником. Татищев далек от буквальной передачи летописи Иосифа, может быть, больше, чем какой-либо другой из использованных в «Истории Российской» летописей. Там у него были копии, куски из которых он просто вставлял в подготовлявшийся текст, кое-что редактируя; здесь же он имел дело с рукописью, почитавшейся драгоценной, любимой, всегда находившейся под рукой, к которой он неоднократно обращался и с содержанием которой освоился настолько, что мог свободно привлекать ее в самых различных своих сочинениях, включая и другие части «Истории Российской». Поэтому, следуя в «Выписке» Иосифу, Татищев излагал летопись своими словами, модернизировал текст, приближая его к языку XVIII в.
Перефразируя известные слова А. С. Пушкина о Н. М. Карамзине, можно сказать, что В. Н. Татищев был «нашим последним летописцем и первым историком». У Татищева летописец чувствуется еще в самых приемах работы — механическая свод
174
ка материалов, вплоть до дубляжа, простое указание на наличие двух или нескольких версий без попыток определить их достоверность и т. д. В стремлении же прояснить причины и последовательность событий, внести элементы научной критики, особенно заметные в комментариях к законодательным памятникам, приблизить источник к своему читателю проявляется уже историк. Но пересказывая летопись Иосифа своими словами, прослеживая причины и следствия, делая подчас свои умозаключения, Татищев, как это удается проверить с помощью современных актовых, делопроизводственных и других материалов, факты не выдумывал, а черпал их целиком из своего источника.
Параллельное изучение «Выписки» и Нового летописца приводит к выводу, что еще до Тихона Желтоводского в XVII в. составитель Нового летописца воспользовался летописью Иосифа. С. Ф. Платонов отметил наличие в нем «двух ясно очерченных типов повествования — «повествований литературно обработанных» и «записей летописного характера», причем в текстах первого типа он склонен был видеть «отдельные сказания» 179. Но причину этой двойственности он так и не объяснил. Теперь наконец мы ее можем установить. «Литературно обработанные повествования» — это не что иное, как пространные заимствования из летописи Иосифа, тогда как «записи летописного характера» представляют собой либо предельно сокращенные известия той же летописи, либо извлечения из одного или нескольких кратких летописцев. Становится понятным, почему В. Н. Татищев, располагая летописью Иосифа, не отстранил Новый летописец: охват событий в нем был шире. Но когда речь шла о глубине, о проникновении в самую суть происходившего, В. Н. Татищев отдавал решительное предпочтение «Истории» Иосифа.
179 Платонов С. Ф. Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII века как исторический источник. С. 332—333.
Глава пятая
Дьяк Иван Тимофеев и основной летописный источник его «Временника»
-------
Биография дьяка Ивана Тимофеева, автора знаменитого «Временника», изучена еще недостаточно. В дореволюционных работах наиболее полные биографические сведения о нем приведены в трудах Н. П. Лихачева 1 и С. Ф. Платонова 2 3. В 1912 и 1918 гг. было опубликовано несколько документов, характеризующих деятельность дьяка в 1604 г. в Приказе большого прихода % о которой историки знали уже из публикации 1852 г.4 В 1913 г. в печати появился важный документ, проливающий свет на обстоятельства последних лет жизни И. Тимофеева 5. Однако исследователями он остался незамеченным. В дальнейшем приток новых известий о дьяке замедлился. И. И. Полосин, давший оригинальное изучение творческой истории «Временника», биографией его автора специально не занимался6. Не были приведены какие-либо новые данные биографического порядка и О. А. Державиной, осуществившей современное издание «Временника»7. Только в 1960 г. Л. В. Черепнин ввел в научный оборот три дела из Стокгольмского архива, освещающие жизнь дьяка в оккупированном шведами Новгороде8. В 1961 г. В. Б. Кобрин обнаружил в верейской писцовой книге 1626/27 г. любопытный
1 Лихачев Н. П. Разрядные дьяки XVI в.: Опыт исторического исследования. СПб., 1888. С. 197—199.
2 Платонов С. Ф. Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII в. как исторический источник. 2-е изд. СПб., 1913. С. 163—166, 448-449.
3 Сухотин Л. М. Четвертинки Смутного времени, 1604—1617.— ЧОИДР, 1912. Кн. 2. С. 8, 41; Смутное время Московского государства (1604— 1613 гг.). Вып. 1 // ЧОИДР. 1918. Кн. 1; Акты времени Лжедмитрия (1603—1606) // Там же. С. 18, 47, 169, 193, 258, 261.
4 Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными. СПб., 1852. Т. 2. С. 814, 837, . 877 и др.
5 Сташевский Е. К истории колонизации юга: Великий боярин И. Н. Романов и его слобода в Елецком у. М., 1913.
в Полосин И. И. Иван Тимофеев — русский мыслитель, историк и дьяк XVII в. // Полосин И. И. Социально-политическая история России XVI —начала XVII в.: Сб. статей. М., 1963. С. 263—352. Эта статья И. И. Полосина впервые опубликована: Учен. зап. Моск. гос. пед. ин-та им. В. И. Ленина. Кафедра истории СССР. М., 1949. Т. 10. С. 135—192.
7 Временник Ивана Тимофеева: Подгот. к печати, пер. и коммент. О. А. Державиной. М.; Л., 1951.
8 Черепнин Л. В. Новые материалы о дьяке Иване Тимофееве — авторе «Временника» // Исторический архив. 1960. № 4. С. 162—177; Он же.
176
факт: И. Тимофеев в 1584 г. приобрел вотчину в Верейском уезде и его настоящая фамилия была Семенов 9. Ряд новых данных о дьяке найден М. П. Лукичевым10. Несмотря на эти ценные-находки, в биографии дьяка остается много неясного. Особенно* темен начальный период его жизни, его служебная карьера при Федоре Ивановиче и царе Борисе. Спорен вопрос, откуда он родом. Одни историки считают, что Иван Тимофеев происходил на Пскова, другие, как, например, О. А. Державина,— из Новгорода, указывая на любовь дьяка к этому городу и. Со времени возвращения дьяка из Новгорода в 1617 г. в Москву с документальными свидетельствами об Иване Тимофееве дело как будто обстоит лучше, но при ближайшем рассмотрении оказывается, что привлеченные в литературе сведения ограничиваются лишь формальными данными о прохождении службы дьяком в тех или иных городах. Неизвестен даже точный год смерти И. Тимофеева. С. Ф. Платонов, а за ним О. А. Державина относят ее к 1629 г. на основании того, что дьяк упоминается в боярской книге* 1628/29 г., а в боярской книге 1635/36 г. уже не значится12. Л. В. Черепнин проявляет большую осторожность. Рассматривая сложные вопросы о почерках, которыми написана дошедшая до* нас единственная рукопись «Временндка», и о возможном наличии там на бумаге с филигранью 60-х годов XVII в. автографа И. Тимофеева, он справедливо замечал: «Вряд ли можно думать, что Тимофеев, который уже во времена Бориса Годунова был дьяком, дожил до 60-х годов XVII в.» 13
Обнаруженные в фондах Поместного приказа и Новгородской приказной избы ЦГАДА новые материалы о дьяке Иване Тимофееве находятся в составе поземельных дел, в писцовых и платежных книгах. Кроме того, интересные данные о нем содержатся во вкладной и кормовой книге Симонова монастыря. Устанавливаемые на основе этих документов родственные, поземельные и служебные связи дьяка не только значительно конкретизируют наши представления о жизненном пути Ивана Тимофеева, той среде, в которой он вращался, отношении к дьяку правительственных лиц, вплоть до всесильного Филарета, но и позволяют полнее понять и процесс создания «Временника», увековечившего* его имя.
Наиболее ранние из этих материалов относятся к концу XVI в. и проливают свет на начальный период жизни И. Тимофеева.
Материалы по истории русской культуры и русско-шведских культурных связей XVII в. в архивах Швеции // ТОДРЛ. М.; Л., 1961. Т. 17. С. 454-470.
9	Кобрин В. В. Новое о дьяке Иване Тимофееве // Исторический архив. 1962. № 1. С. 246.
10	Лукичев М. П. Новые данные о русском мыслителе и историке XVII в. Иване Тимофееве // Советские архивы. 1982. № 3. С. 22—25.
Державина О. А. Дьяк Иван Тимофеев и его «Временник» // Временник Ивана Тимофеева. С. 363—364.
12	Платонов С. Ф. Древнерусские сказания и повести... С. 165—166.
13	Черепнин Л. В. Материалы по истории русской культуры... С. 469.
177
Это содержащиеся в писцовой книге по г. Малоярославцу 1588/ -89 г. описания двух поместии И. Тимофеева, в которых он упоминается еще как подьячий. Ему принадлежали в Михайловском стане д. Гридневе, с. Кочетово и в Городошевской волости д. Подольная на р. Талинке 14. Кроме того, в соседнем Верейском уезде находилась вотчина И. Тимофеева, купленная в 1584 г. В с. Кочетове у И. Тимофеева имелось небольшое собственное хозяйство барщинного типа: «...сельцо Кочетово, на реке на Луже, а к нему в припуске по старым книгам деревня Дураков-ская. А в сельце пашни паханые помещиковы земли 12 чети (худые земли.— В. /Г.)». Крестьянская пашня отмечена в д. Гри-днево — 6 четвертей с полуосьминой средней земли — и в д. Продольной — 3 четверти худой земли. Здесь же имелось 10 четвертей наемной пашни. В условиях далеко не изжитого в стране хозяйственного разорения большинство земель у И. Тимофеева лежало «впусте», перелогом или лесом поросло 130 четвертей в поле, обрабатывалось лишь 20 четвертей. Однако покупка И. Тимофеевым в 1584 г. вотчины, аренда земли, наличие небольшого собственного хозяйства заставляют считать его в своей среде достаточно обеспеченным человеком, медленно, но неуклонно восстанавливающим свое поместное хозяйство. Как увидим ниже, в 1604 г. у И. Тимофеева было «в живущем» уже 300 четвертей пашни в одном поле.
Значение обнаруженных материалов выходит за рамки определения хозяйственной состоятельности И. Тимофеева, тогда еще подьячего, на рубеже 80—90-х годов XVI в.
Н. П. Лихачев считал невозможным отождествлять дьяка Ивана Тимофеева — автора «Временника» с тем дьяком Иваном Тимофеевым, который вместе с окольничим Никитой Борисовым-Бороздиным в 1574/75 г. составлял десятню по г. Владимиру, сопроводив свое предположение следующим замечанием: «Нельзя думать, что этот дьяк Иван Тимофеев одно лицо с дьяком Иваном Тимофеевичем Клобуковым, так как сохранилось указание, что дьяк Клобуков умер 2 января 1573 г. (надгробные надписи Троице-Сергиевой лавры)»15. С. Ф. Платонов, пополняя собранные им известия о дьяке И. Тимофееве данными, •приведенными у Н. П. Лихачева, этим предположением не воспользовался, очевидно полагая маловероятным, чтобы И. Тимофеев, будучи дьяком уже в 1574/75 г., смог дожить до 1629 г., к которому он относил его смерть16. В своем известном перечне дьяков XVI—XVII вв. С. Б. Веселовский отделил дьяка Ивана Тимофеева, упоминавшегося в 1574/75 г., от дьяка Ивана Тимофеева — автора «Временника», указав, что последний, согласно разрядам, имел прозвище Кол и у него был сын Андрей Тимо
14 ЦГАДА. Ф. 1209. Кп. 539. Л. 419 об.—422 об., 695—696. См. также: Кн. 540. Л. 388—390, 543—544.
15 Лихачев Н. П. Разрядные дьяки XVI в. С. 197—199. Примеч. 1; Прил. С. 68.
116 Платонов С. Ф. Древнерусские сказания и повести... С. 448.
178
феев Колов17. Новые материалы позволяют окончательно решить этот вопрос. Ни о каком отождествлении в данном случае не может быть и речи, ибо, как установлено, в 1588/89 г. Иван Тимофеев — автор «Временника» был еще подьячим в начале своей служебной карьеры, а дьяк Иван Тимофеев, составлявший с Н. Борисовым-Бороздиным в 1574/75 г. владимирскую десятню, скорее всего, уже окончил свои дни вместе с Н. Борисовым-Бороздиным на плахе осенью 1575 г.18
Сына Ивана Тимофеева Андрея находим в платежной книге 1613 г. по г. Малоярославцу среди помещиков Окологородного стана: «За Андреем Ивановым сыном Тимофеева в поместье сельцо Кочетово на реке на Лужи, усть реки Талинки, а в нем двор помещиков, пашни паханые помещиковы четверть в поле, а в дву потому ж» и т. п. Среди других земель А. И. Тимофеева указана и пустошь Подольная, которая, как отмечено выше, по книге 1588/89 г., еще будучи деревней, так же как и сельцо Кочетово, значилась за его отцом Иваном Тимофеевым 19.
В мае 1616 г. жилец Андрей Иванов сын Тимофеев бил челом царю Михаилу Федоровичу о справке его поместного и денежного окладов в Поместном приказе и во Владимирской четверти. В его деле содержатся любопытные данные и о нем самом и о его старшем брате Василии. Так, А. И. Тимофеев сказал, что’ «при царе Борисе, как брата ево родново Васплья убили в Ярославце Малом разбойники, и царь Борис пожаловал ево Ондрея брата его помесным окладом, а брату ево был помесный оклад. 500 чети; а при царе Василье верстан он денежным жалованием («в житие» — сказано в челобитье.— В. К,), а по верстанью велено де ему давати из чети по 8 рублев, и в московское де разоренье тот его помесной оклад и в чети денежной оклад утерялся» 20. Действительно, в кормленой книге Владимирской четверти 1609/10 г. статьи по 9—8 руб. и ниже пропали21. Не был найден Андрей Тимофеев и в жилецком списке 1610/11 г. Однако в сыске, произведенном в Разрядном приказе, московские дворяне* С. В. и Я. В. Колтовские, стряпчий С. А. Марков и ряд жильцов и выборных по г. Коломне подтвердили перед думными дьяками Сыдавным Васильевым22 и Михаилом Даниловым сказанное А. И. Тимофеевым у выписи. Из памяти по склейкам дела явствует, что просьба А. И. Тимофеева была удовлетворена: «124 (1616)-го майя в 2 день государь пожаловал, велел справить до большого сыску» 23.
17 Веселовский С. Б. Дьяки и подьячие XV—XVII вв. М., 1975. С. 514.
*8 Корецкий В. И. Земский собор 1575 г. и частичное возрождение опричнины // Вопросы истории. 1967. № 5. С. 36—37.
19 ЦГАДА. Ф. 1209. Кн. 15. Л. 1—1 об.
20 ЧОИДР. 1912. Кн. 2. С. 229.
21 Там же. С. 79, 82.
22 Сыдавный Васильев был с М. В. Скопиным-Шуйским в Новгороде и ревизовал Ивана Тимофеева.— См.: Черепнин Л. В. Новые материалы о дьяке Иване Тимофееве — авторе «Временника». С. 176.
« ЧОИДР. 1912. Кн. 2. С. 230.
179
Известие об убийстве в Малоярославце «при царе Борисе» Василия Тимофеева давно привлекло к себе внимание исследователей. И. И. Смирнов склонен был думать, что в данном случае под «разбойниками» подразумевались участники восстания Хлопка24. Только ни И. И. Смирнов, ни кто-либо другой из исследователей не связывали Василия и Андрея Тимофеевых с дьяком Иваном Тимофеевым. Теперь мы знаем, что это были его сыновья. После смерти Василия Тимофеева от рук «разбойников» «го поместья, в том числе и малоярославецкое, перешли «по даче» Бориса Годунова к Андрею Тимофееву, очевидно младшему •сыну дьяка. А. Тимофеев продолжал владеть им в 1613—1616 гг.
К этим сообщениям примыкает известие вкладной и кормовой книги Симонова монастыря.
В книге отмечен корм 17 июля «по дьяке» Иване Тимофееве одновременно с крупным приказным деятелем Я. М. Боборыкиным и с дьяками Иваном (в иночестве Ионой) Болотниковым и Михаилом (в иночестве Мисаилом) Смываловым: «В 17 день (июля.— В. К.). По Якове Боборыкине, да по Иване Болотникове, да по иноке Мисайле Смывалове, да по Иване Тимофееве, да по Ионе корм» 25 *.
Наличие у Ивана Тимофеева поместий в Малоярославце в конце XVI в., затем перешедших к его сыновьям, а ранее родовых вотчинных владений, потерянных в опричнину, дает возможность считать, что Иван Тимофеев происходил из среды подмосковных служилых людей. Забегая несколько вперед, укажем на то, что вторая его жена также принадлежала к одной из малоярославецких служилых фамилий. Родиной знаменитого дьяка, таким образом, было Подмосковье, а не Новгород или Псков, как предполагали до сего времени исследователи.
Теперь мы можем сказать кое-что определенное и о том, когда и как начал служить Иван Тимофеев. Происходя из подмосковной служилой мелкоты, сильно потёрпев во время опричнины, он начал службу в 80-х годах XVI в. подьячим. Возможно, что это произошло в середине 80-х годов: купчая 1584 г. сохранила еще «го родовую фамилию — Семенов, оставленную, скорее всего, в процессе служебной деятельности. В дальнейшем во всех известных документах он значится как Иван Тимофеев. Исключение «оставляют лишь два документа. Первый — служилая кабала от 1 августа 1608 г., в которой поступавший в кабальную зависимость от дьяка Петр Игнатьев сын Мешков, по прозвищу Ждан, назвал его Иваном Тимофеевичем2*, как, очевидно, продолжали звать дьяка в кругу домочадцев и зависимых лиц. Второй — предписание М. В. Скопина, сделанное в сентябре 1609 г. новгородской администрации, в котором все должностные лица названы только по именам и отчествам: «Господину князю Ондрею Петро-
24 Смирнов И. И. Восстание Болотникова, 1606—1607 гг. М., 1951. С. 78. Примеч. 2.
25 Архив АН СССР. Ф. 620. On. 1. Д. 166. Л. 87 об.
я* ЦГАДА. Ф. 1144. On. 1. Кн. 15. Л. 95.
180
виню (Куракину.— В. К.}, Ивану Васильевичи) (Головину.— В, К.), Михаилу Борисовичи) (Боборыкину.— В. К.), Ефиму Григорьевичи) (Телепневу.— В. К.), Ивану Тимофеевичи) (Тимофееву.— В. К.) Михайло Шуйский челом бьет» 27. Из последнего примера видно, что фамилия дьяка возникла из его отчества.
Работа по составлению малоярославецкой писцовой книги 1588/89 г., как установлено О. Шватченко, продолжалась, по крайней мере, еще в начале 90-х годов. Следовательно, дьяком Иван Тимофеев стал только в последние годы царствования Федора Ивановича, пройдя тяжелый путь черновой приказной работы, познав ее во всех деталях, медленно поднимаясь по служебной лестнице, несмотря на свои исключительные природные способности. Он с чувством глубокой обиды наблюдал, как во времена царствований Бориса Годунова, самозванца и Василия Шуйского вперед пошли быстрыми шагами беспринципные дельцы, взяточники и выскочки, в сущности невежды, оттеснив на второй план настоящих, многоопытных дьяков, в знании управления страной следующих за первыми вельможами: «По сих же такожде он (царь Борис.— В. К.), и паче сего тацы же, яже по нем, и второсначалных первым чины, в них же суть быша они, иже вдановластием по избранию благоволения почтеная, самопис-щая сущая, не сущими свене мзды сих превращением измепяху туне. В места же тех — на мздах поставляемых вменяху на лета многа, иже по существу не навыкшая, ниже постигшая в чем отнюдь обученех самоискусне известо меры долготою времен изрядных в державах лет в сообращених делных движений...» 28. И далее Тимофеев рисует впечатляющий образ такого нового, «не навыкшего», «не истинного» дьяка, едва умеющего подписаться: «...онем же едва токмо вмале, ниже свершепе, умети к своего им комуждо имени начертанию по хартиях тростию косно, яко не свою, трясущася, провлачати руку, и ино ничто» 29.
Теперь мы знаем, сколь автобиографичны эти строки. Так мог написать лишь человек, сам с азов прошедший многотрудную школу приказной выучки и в совершенстве овладевший не только сутью дела, но и ее внешней, совершенно необходимой, но мнению Ивана Тимофеева, стороной — мастерством скорописи. И действительно, сохранившиеся подписи Ивана Тимофеева на деловых бумагах XVII в. четки, уверенны, даже изящны30. А это значит, что дьяк в наиболее важных случаях мог являть образцы приказной каллиграфии.
27 Корецкий В. И. К истории восстания И. И. Болотникова // Исторический архив. 1956. № 2. С. 138. Курсив мой.— В. К.
28 Временник Ивана Тимофеева. С. 75, 244. Курсив мой — В. К.
29 Там же.
30 Изучение подписей и скреп дьяка И. Тимофеева в епифапской десятне 1605 г., новгородских делах и книгах 1607—1610 гг. и в елецком деле 1628 г. с несомненностью свидетельствует, что в данном случае мы имеем дело с его автографами.
181
От 1598 г. до нас дошло несколько свидетельств о дьяке Иване Тимофееве. Самое раннее из них, не известное до сих пор в литературе, сохранилось во вкладной и кормовой книге Симонова монастыря: «Лета 7106 февраля в 18 день государыня царица и великая княгиня инока Александра Федоровна пожаловала прислала в дом Пречистыя Богородицы на Симоново по государе, царе и великом князе Федоре Ивановиче всея Русии на монастырское строенье и на церковное двести рублев, а деньги привозили Василей Яковлевич Волынской да Пушкарского приказу дьяки Григорей Клобуков да Иван Тимофеев, да поручные милостыни братие по рукам по рублю на брата» 31.
Это первое упоминание в источниках об Иване Тимофееве как о дьяке. Становится известным и то, в каком приказе он служил► Присылка денег в Симонов монастырь с В. Я. Волконским и двумя дьяками Пушкарского приказа32 за два дня до знаменитого шествия в Новодевичий монастырь — свидетельство того внимания, которое уделял Б. Годунов подмосковным монастырям, грозным кольцом окружавшим столицу. Но в то же время это свидетельство известного доверия Б. Годунова к дьяку Ивану Тимофееву и его коллегам. Возможно, что дело не ограничилось выдачей милостыни, а была приведена в боевую готовность монастырская артиллерия и установлены новые пушки. Иван Тимофеев имел основания саркастически отзываться во «Временнике» об обстоятельствах воцарения Б. Годунова.
С. К. Богоявленский показал, как подолгу служили , в Пушкарском приказе подьячие и дьяки в первой половине XVII в.33 Поэтому не исключено, что в Пушкарском приказе Иван Тимофеев и начал свою служебную карьеру подьячим, став опытным артиллеристом и довольно образованным для своего времени человеком. Понятно то важное значение, которое отведено во «Временнике» артиллерийскому огню при отражении войск Казы-Гирея в 1591 г. (к организации и проведению его, по-видимому, был причастен и сам Иван Тимофеев) и помещенному тут же яркому, подробному, со знанием дела описанию «гуляй-города» 34.
Подпись дьяка Ивана Тимофеева имеется на Утвержденной грамоте царя Бориса Годунова35. Он участвовал в серпуховском походе нового царя, находясь вместе с дьяком Г. И. Клобуковым «у наряду» 36.
Думается, правы те исследователи, которые полагают, что
31 Архив АН СССР. Ф. 620. On. 1. Д. 166. Л. 18 об.— 19.
32 Когда в марте 1594 г. царь Федор Иванович прислал в Симонов монастырь милостыню по умершей царевне Феодосии, то деньги привез дьяк Большого прихода Ждан Порошин. См.: Архив АН СССР. Ф. 620. On. 1. Д. 166. Л. 11.
33 Богоявленский С. К. О Пушкарском приказе // Сборник статей в честь Матвея Кузмича Любавского. Пг., 1917. С. 362.
34 Временник Ивана Тимофеева. С. 36—38, 201—203.
35 ААЭ. СПб., 1836. Т. 2. № 7. С. 45, 53.
36 Разрядная книга 1475—1598 гг. М., 1966. С. 523, 530; см. также: Разрядные книги 1598—1638 гг. М., 1974. С. 26, 32, 36.
182
при создании «Временника» И. Тимофеев в разделах, повествующих о событиях в Москве в 1598 г., использовал и свои собственные воспоминания37. Очевидец чувствуется и при описании «прехитрого белосущаго лняноткания снеговидепаго града» — знаменитого полотняного палаточного городка, разбитого Б. Годуновым на берегах Оки близ Серпухова, в котором царь принимал татарских послов38.
Наблюдательный дьяк, однако, занимал сравнительно невысокое положение на лестнице приказной иерархии. Об этом можно судить и по упоминанию И. Тимофеева в разрядной росписи 1598 г. на втором месте после дьяка Г. И. Клобукова, происходившего из известного в XVI в. дьяческого рода, и по помещению его фамилии в боярском списке 1598/99 г. в перечне дьяков «по приказом» на 17-м месте39, и по записям во вкладной и кормовой книге Симонова монастыря.
О деятельности дьяка Ивана Тимофеева в самом начале XVII в. можно составить представление прежде всего по Государеву разряду 1598—1604 гг. Здесь сказано, что в апреле 1601 г. «в большом тульском разряде» дьяк Иван Тимофеев находился «у наряду» под началом окольничего М. М. Салтыкова, кн. Ф. Звенигородского и дьяка Григория Клобукова40. По-видимому, в это время он продолжал еще служить в Пушкарском приказе. В 1603/04 г., когда в связи с восстанием Хлопка в столице усилились поджоги и выступления городских низов, Иван Тимофеев упоминался среди голов и дьяков, учрежденных «на Москве для огней (борьба с пожарами.— В. К.) и для всякого береженья». Сначала ему совместно с кн. Г. А. Ноздреватым был подведомствен район «от Ильинского крестца по Варварский крестец». Затем он был заменен дьяком Петром Желябужским. Дьяк же Иван Тимофеев занял место дьяка Богдана Иванова, посланного «з государевым денежным жалованьем в северские городы», и ведал совместно с кн. М. М. Путятиным районом «от Никитцкпе улицы по Неглинну» 41. В 1604 г. Иван Тимофеев уже в качестве дьяка Приказа большого прихода взыскивал недоимки с помещиков, посылал «корм» цесарским послам, греческим старцам и крымским гонцам42. В своей челобитной 1615 г., поданной шведским властям, И. Тимофеев сообщал о том, что он «у прежних великих государей царей был во многих приказах на Москве у великих дел» 43.
37 Черепнин Л. В. Материалы по истории русской культуры... С. 455.
38 Временник Ивана Тимофеева. С. 57, 224.
39 Мордовина С. П., Станиславский А. Л. Боярские списки конца XVI — начала XVII века как исторический источник // Советские архивы. 1973. № 2. С. 94.
40 Разрядные книги 1598—1638 гг. С. 103.
41 Там же. С. 177—178. На с. 179 сказано, что объезжие головы назна-
чались «от огня и от всякого воровства беречи ж».
43 ЧОИДР. 1912. Кн. 2. С. 8, 41; 1918. Кн. 1. С. 18, 47. 169, 258, 261.
43 Черепнин Л. В. Новые материалы о дьяке Иване Тимофееве — авторе «Временника». С. 177.
183
Пока известны два приказа, в которых служил Иван Тимофеев до 1615 г.,—Пушкарский и Большого прихода44. Скорее всего, дьяк занимался обычной приказной работой, выполняя, впрочем, и отдельные важные поручения, как, например, в напряженные дни, предшествовавшие воцарению Бориса Годунова, занимая и по размерам своего реального землевладения (300 четвертей живущего в одном поле) среднее положение в государевом дворе. В росписи дворовых 1604 г. (обнаружена А. Л. Станиславским45), составленной в связи с подготовлявшимся походом против самозванца, он указан среди дьяков «из приказов», выставивших трех конных людей, тогда как одни дьяки выставляли 1—2, а другие — 6—8 человек, не говоря уже о дьяке В. Щел-калове, выставившем несколько десятков ратников.
Во время военных действий против Лжедмитрия I И. Тимофеев как опытный артиллерист находился при «наряде», отправленном из Москвы в Брянск: «...да в большом же полку с нарядом думный дворянин Василий Борисович Сукин да дьяк Иван Кол Тимофеев» 46. Воеводами большого полка были кн. Ф. И. Мстиславский и кн. А. А. Телятевский. В Бельском летописце сохранилось известие о том, что позднее из-под Кром, куда были передислоцированы эти войска, в Москву бежали «князь Андрей Андреевич Телятевский да от наряду Василий Борисович Сукин, а с ними розных городов многие дворяне и дети боярские, которые попомнили дом пречистые Богородицы и государьское крестное целование и вору Гришке Отрепьеву не похотели крест целовать» 47. Надо думать, что среди этих беглецов был и дьяк И. Тимофеев. Отношение его к Лжедмитрию I во «Временнике» предельно враждебно48, что не помешало дьяку в 1605 г. в правление самозванца вместе с кн. В. К. Черкасским и кн. А. В. Хилковым составить на Туле епифанскую десятню49.
Восстание И. И. Болотникова застало И. Тимофеева в Москве. О событиях восстания он писал как очевидец, уподобляя царя Василия, осажденного в столице, птице в клетке, а себя — мухе50. Однако напрасно бы мы стали искать во «Временнике» подробные сведения о ходе военных действий. В нем отсутствуют даже упоминания имен И. II. Болотникова и «царевича» Петра. Задача
44 В дальнейшем он служил в Приказе приказных дел, Печатном и Иконном приказах. См.: Лукиче в М. П. Новые данные о русском мыслителе и историке XVII в. Иване Тимофееве. С. 24—25.
45 Мордовина С. П., Станиславский А. Л. Боярские списки последней четверти XVI — начала XVII вв. и роспись русского войска 1604 г. М., 1979. Ч. 2. С. 47.
46 Белокуров С. А. Разрядные записи за Смутное время (7113—7121). М., 1907. С. 133.
47 Корецкий В. И. Новое о крестьянском закрепощении и восстании И. И. Болотникова // Вопросы истории. 1971. № 5. С. 145.
48 Временник Ивана Тимофеева. С. 48, 66, 72, 83—98 и др.
49 Акты Московского государства. СПб., 1890. Т. 1. С. 78. См. также: ЦГАДА. Ф. 210. Дела десятен. Кн. 223.
50 Временник Ивана Тимофеева. С. 113—114, 286—287.
184
у дьяка была другая. Как представитель господствующего класса, к тому же понесший невосполнимую личную утрату (в Малоярославце в самом начале Крестьянской войпы был убит его сын Василий), И. Тимофеев стремился осудить «непослушное самовластие рабов», призвать к безжалостному уничтожению восставших крестьян и холопов, рекомендуя «умучивать» их «лютою смертью» 51.
Вскоре после снятия осады с Москвы И. Тимофеев был направлен в Великий Новгород. Сам он пишет о своем назначении следующее: «Егда же стужающих на град (Москву.— В. К.) вма-ле уляже брань, тогда самохотне о мне изволися цареви... кроме воля моея взыскания послати мя умилися (в Новгород.— В. ff.)...»52. Определение времени посылки дьяка на службу в Новгород затруднялось указанием разрядных книг об участии его в походах 1607 г. на Калугу и Тулу 53 и тем, что первый известный документ о его деятельности в Новгороде датировался мартом 1608 г.54 Единодушия по этому вопросу среди исследователей нет. С. Ф. Платонов склонен был свидетельство «Временника» понимать буквально55. И. И. Полосин же полагал, что «царь приказал автору (И. Тимофееву.—В. К.) отправиться в Новгород», «когда улеглось восстание» 56. Л. В. Черепнин отмечал пребывание дьяка в полках под Калугой и Тулой в 1607 г., а затем переходил к новгородскому периоду его деятельности57. Материалы, обнаруженные в фонде Новгородской приказной избы, проясняют и этот вопрос. Сохранился отрывок дела по челобитью новгородского помещика Н. И. Калитипа, обвинявшего жену своего брата П. И. Калитина Аксинью г» насильственном умерщвлении своего мужа58. Губному старосте Залесской половины Шелонской пятины Ф. Вельяминову был направлен наказ от 25 февраля 1607 г. новгородских воевод кн. П. А. Куракина, окольничего М. И. Татищева и дьяков Е. Телеппева и И. Тимофеева о мерах предосторожности при производстве дальнейшего расследования и препровождении в Новгород возможных убийц П. И. Калитипа. Наказ 25 февраля 1607 г. характеризует всю остроту положения в деревне, даже в районе, далеком от основных очагов восстания Болотникова. В нем разрабатывается ряд мер, направленных на усиление борьбы с «воровскими людьми». Весьма характерно, что в составлении этого наказа принял участие и дьяк И. Тимофеев, возможно опираясь на какое-то общее постановление правительства В. Шуйского, призванное дополнить
51 Там же. С. 112, 285.
52 Там же. С. 114, 287.
53 Белокуров С. А. Разрядные записи за Смутное время. С. 86—88, 143.
54 Дополнения к актам историческим. СПб., 1846. Т. 1. С. 266—269.
55 Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв. М., 1937. С. 164.
56 Полосин И. И. Иван Тимофеев — русский мыслитель... С. 296.
57 Черепнин Л. В. Материалы по истории русской культуры... С. 455—456.
58 ЦГАДА. Ф. 1209. Стб. 42747. Ч. 3. Л. 1—5.
185
военные усилия против Болотникова мобилизацией всех средств подавления народного недовольства в тылу59. Так, рекомендациям «Временника» о суровых репрессиях против восставших предшествовала в какой-то мере практическая деятельность дьяка во время восстания Болотникова.
Следовательно, уже в феврале 1607 г. И. Тимофеев был в Новгороде. Свидетельство «Временника», таким образом, в основном подтверждается. Но оказывается, И. Тимофеев, сообщая о своем назначении в Новгород царем В. Шуйским после снятия осады со столицы, опустил такую деталь, как свое нахождение зимой 1607 г. под Калугой, откуда он, скорее всего, и попал в Новгород. Именно здесь И. Тимофеев мог впервые сблизиться с кн. М. В. Скопиным-Шуйским. При М. В. Скопине под Калугой находился также дьяк Сыдавной Васильев, сопровождавший позднее князя в Великий Новгород и ревизовавший там И. Тимофеева.
Новгородское дело, ведшееся в феврале 1607 г. дьяком Иваном Тимофеевым, интересно и в том отношении, что к нему оказалось приклеено более раннее дело времени царя Федора Ивановича 1592 г. о должностных злоупотреблениях и каких-то спекуляциях мехами новгородского таможенного головы гостя Степана Иголкина. Позднее, в апреле 1611 г., Степан Иголкин, как известно, выдвинул против дьяка обвинение в неправильной «описи» «опальных животов» убитого в 1607 г. в результате новгородского восстания М. И. Татищева60. По-видимому, вражда между дьяком и новгородским купцом, сторонником М. И. Татищева, имела предысторию. Не исключено, что ранее ‘дьяк интересовался поведением С. Иголкина как таможенного головы в 90-х годах XVI в., вызвавшим недовольство новгородских торговых людей. Соответствующее дело было разыскано в архиве Новгородской приказной избы и помещено среди дел начала XVII в., которые вел дьяк Иван Тимофеев, чтобы быть, так сказать, под рукой. Свидетели из числа новгородских торговцев давали весьма нелестную оценку деятельности С. Иголкипа на посту таможенного головы: «Да тот же, государь (суд судил новгородский воевода Д. А. Ногтев.— В. К.), Степан Иголкин, седячи в таможенной избе, торгует всякою мяхкою рухлядью. И как, государь, придет гость с товаром, и он товар держит день и другой в таможенной избе — соболи и рыси, и бобры, и всякий мяхкой товар, для своей корысти. И как, государь, тот товар у гостя купят, и он емлет прибыль седячи, кому тот товар достанетца. И в том, государь, шлемся на бобров-ный ряд на весь и на скорнячной и на всех торговых людей, которые мяхкою рухлядью торгуют»61. Неприглядный облик гостя С. Иголкина предстает из этого дела совершенно определенно. Впоследствии он активно сотрудничал со шведскими оккупа
59 См. подробнее: Корецкий В. И. Формирование крепостного права и первая Крестьянская война в России. М., 1975. С. 316—318.
60 Черепнин Л. В. Материалы по истории русской культуры... С. 456—457.
61 ЦГАДА. Ф. 1209. Стб. 42747. Ч. 3. Л. 14.
186
ционными властями и ездил в декабре 1611 г. в числе других послов приглашать шведского королевича на русский престол62.
Побывав в «тульском походе» царя В. Шуйского, во время которого он опять находился при артиллерии, И. Тимофеев вскоре после падения Тулы вернулся в Новгород. Уже в ноябре 1607 г. его имя появляется в новгородских кабальных книгах63. Дьяк Иван Тимофеев назван среди других новгородских должностных лиц в грамоте В. Шуйского от 17 декабря 1607 г. Арсеньевскому монастырю64. В феврале — марте 1607 г. им велось дело о передаче дьяку Ефиму Телепневу поместья умершего новгородского помещика В. И. Белеутова в Воскресенском погосте Обонежской пятины65. В этом и в нескольких других делах имеются скрепы дьяка Ивана Тимофеева. Упоминаются «дачные книги Шелонской пятины 115-го году за приписью диака Ивана Тимофеева»66. Последнее из дел, к вершению которых был причастен дьяк И. Тимофеев во время службы в Новгороде, относится к февралю 1610 г.67
По весьма правдоподобному предположению Л. В. Черепнина, посылка. И. Тимофеева в Новгород царем В. Шуйским походила на опалу68. Причины этой опалы еще предстоит выяснить, но в Новгороде дьяк оказался под началом не только враждебно настроенного по отношению к нему воеводы окольничего М. И. Татищева. но п дьяка Ефима Телепнева, выбившегося совсем недавно в дьяки из новгородских подьячих69. Многоопытный столичный дьяк, вынужденный подчиняться своему скороспелому провинциальному собрату, испытывал чувство унижения. «Временник» пронизывает глубокая неприязнь ко всем троим — царю В. Шуйскому, «самовенечнику»70, «срамодейственпому Василию»71, сославшему И. Тимофеева в Новгород, М. И. Татищеву, «волко-хищнохму лжесиленьтияру»72, и дьяку Ефиму Телепневу, «зло-
62 Замятин Г. А. К вопросу об избрании Карла-Филиппа па русский престол (1611—1616 гг.). Юрьев, 1913. С. 21—23.
63 С 27 ноября 1607 г. служилые кабалы приносят для записи не только дьяку Ефиму Телепневу, но и дьяку Ивану Тимофееву (ЦГАДА. Ф. 1144. On. 1. Кн. 15. Л. 18 об. и др.). В августе — сентябре 1607 г. отпиской поместий у новгородских помещиков, пе явившихся на государеву службу под Тулу или сбежавших оттуда, занимались кн. А. П. Куракин, М. И. Татищев и дьяк Е. Телепнев (Там же, Кн. 803 (отказная книга). Л. 259—260 об., 338 об.— 339 об.).
64 Новгородский историко-архитектурный музей-заповедник. № 11301. Ко-пийная книга Юрьева монастыря. Л. 117—118.
€5 ЦГАДА. Ф. 1209. Стб. 43898.
66 Корецкий В. И. К истории восстания И. И. Болотникова. С. 143, 131—132, 134—139.
67 ЦГАДА. Ф. 1209. Стб. 43295. Л. 1—10.
С8 Черепнин Л. В. Материалы по истории русской культуры... С. 456.
69 Как подьячий упоминается еще 16 апреля 1604 г. (ЦГАДА. Ф. 1144.
On. 1. Кн. 14. Л. 99). Впервые о нем говорится как о дьяке в разрядной записи 1604/05 г. См.: Белокуров С. А. Разрядные записи за Смутное время. С. 74.
70 Временник Ивана Тимофеева. С. 101, 274.
71 Там же. С. 121, 296.
72 Там же. С. 101, 273.
187
нраводеиственному », «злопомнивому», «прелуквенному», «самолюбцу» 73, начальствовавшим там над ним. Если же учесть, что Е. Телепнев в сравнении с И. Тимофеевым писал крайне небрежно, то придется признать, что, создавая свою уничтожающую характеристику новых приказных деятелей («онем же едва токмо вмале, ниже свершене, умети к своего им комуждо имени начертанию по хартиях тростию косно, яко не своею, трясущася, про-влачати руку, и ино ничто»), И. Тимофеев имел его постоянно перед глазами.
Уязвленное самолюбие дьяка страдало, но материально в годы своей службы в Новгороде при царе Василии он был обеспечен довольно неплохо. Он увеличивал число своих кабальных, похо-лопив в 1606—1609 гг. трех человек, выдав кабалы на сумму 5 руб.74 Заметим, что дьяк Е. Телепнев в эти же годы выдал служилых кабал на сумму вдесятеро большую75.
В начале марта 1610 г. служба дьяка И. Тимофеева в Новгороде закончилась76. Однако в Москву он не выехал. Дьяк Ефим Телепнев отправился в Москву навстречу блестящей политической карьере, а дьяк Иван Тимофеев остался в Новгороде, где ему суждено было, испытав бедствия шведской оккупации, пройти через тяжкие лишения и страдания, почувствовать горячую любовь к родимой земле, написать «Временник» и обрести бессмертие.
Чем была вызвана задержка дьяка в Новгороде? О. А. Державина объясняет ее нехваткой у И. Тимофеева денежных средств77, основываясь на следующем тексте «Временника»: «...медлением зде не долзе закосне скудостию ми возможных к подъятию действ» 78. Но мы видели, что деньги у дьяка были, иначе он не увеличивал бы число своих кабальных. Поэтому предпочтительнее толкование Л. В. Черепнина, согласно которому в данном случае И. Тимофеев имел в виду «не недостаток денежных средств, а то, что он не мог действовать свободно, не мог поступать как ему хотелось» 79. Л. В. Черепнин предполагает далее наличие какой-то внутренней связи между неожиданной смертью Скопина-Шуйского в Москве в апреле 1610 г. и затруднениями, с которыми столкнулся Тимофеев, желавший примерно в то же самое время попасть в Москву80. По уточненной хронологии,
73 Там же. С. 105, 278.
74 ЦГАДА. Ф. 1144. On. 1. Кн. 15. Л. 52—53, 94 об.—95 об.; Кн. 16.
Л. 119 об.; см. также: Новгородские записные кабальные книги 100—104 и 111 годов (1591—1596 и 1602—1603 гг.) М.; Л., 1938. С. 431.
75 Новгородские записные кабальные книги. С. 431.
76 С 12 марта в Новгороде отмечается деятельность другой администрации — воеводы кп. И. Н. Одоевского Большого, кн. Г. К. Волконского, дьяков Чюлка Бартенева и Корнилы Иевлева (ЦГАДА. Ф. 1209. Г. Псков. Стб. 43295. Л. 183—185. В этом столбце находятся новгородские дела).
77 Державина О. А. Дьяк Иван Тимофеев и его «Временник». С. 354.
78 Временник Ивана Тимофеева. С. 114, 288.
79 Черепнин Л. В. Материалы по истории русской культуры... С. 457.
8С Там же.
188
дьяк был освобожден от своей должности в Новгороде уже в начале марта 1610 г. В сущности догадка Л. В. Черепнина верна. Царь В. Шуйский не хотел, чтобы «партия» М. В. Скопина-Шуйского усиливалась в столице, а дьяк был одним из наиболее рьяных сторонников молодого полководца. Ему он посвятил во «Временнике» восторженные страницы. Близость его к М. В. Скопину-Шуйскому доказывается и документальными материалами,, обнаруженными Л. В. Черепниным в Стокгольмском архиве81.
Можно продолжить наблюдения. Интересно отметить, что наряду с восторженными отзывами о Скопине (дьяк называл его «великим» 82) во «Временнике» прославляется другой полководец, на сей раз XVI в.— кн. М. И. Воротынский. Весьма знаменательно, что если отдельные критические замечания в адрес Скопина за его побег из Новгорода вместе с М. И. Татищевым все-таки делаются, то в отношении кн. М. И. Воротынского панегирик полный —ему приписывается, даже вопреки истине, изобретение гуляй-города со ссылкой на сведущих людей — «ведцов» 83. А ведь дьяк предельно скуп на имена и славословия. Достаточно сказать., что во «Временнике» не упомянуты ни Пожарский, ни Минин. Не менее знаменательно и то, что ставку на М. В. Скопина-Шуйского в это время делал сын знаменитого полководца XVI в. кн. И. М. Воротынский, большой почитатель И. Тимофеева и его «Временника»84. Он избрал Скопина в крестные отцы своему новорожденному Алексею85. Именно на этих крестинах у кн. И. М. Воротынского и была поднесена на «перепитии» Екатериной Шуйской, женой завистливого брата царя Дмитрия, та злополучная чаша, испив которую, Скопин тяжко занемог. Позднее кн. И. М. Воротынский объявил В. Шуйскому о низложении.
В свете сказанного обнаруживается не только общность отношения кн. И. М. Воротынского и дьяка И. Тимофеева к Скопину, во и глубокая близость их между собой. По-видимому, рассказы И. М. Воротынского были использованы дьяком во «Временнике» и тогда, когда он давал исключительно высокую оценку военной деятельности его отца (если только И. Тимофеев сам не принимал участия в битве на Молодях под начальствованием кн. М. И. Воротынского), и тогда, когда, характеризуя положение в оккупированной поляками Москве, в которой И. Тимофеев, как известно, сам не был, писал о страданиях в осаде патриарха Гермогена и всего «синглита», «иже по чином несчислимое число различия вся разньставия порога царска, величествия его достойная и довленная., и числом необъятое люди множество» 86.
81 Там же. С. 457—459.
82 Временник Ивана Тимофеева. С. 104, 277.
83 Там же. С. 37—38, 202—203.
84 Белокуров С. А. Из духовной жизни московского общества XVII в. М., 1903. С. 62—63.
85 РИБ. СПб., 1909. Т. 13. Стб. 1333.
86 Временник Ивана Тимофеева. С. 144, 321. Курсив мой.— В. К.
189
На эту мысль наводит сопоставление соответствующих мест «Временника» с тем, что Воротынский говорил Гонсевскому на встрече послов в 1615 г. Во «Временнике» например, читаем: «Вожди же и наставницы быша толику злу предипомянутые гады два, василиск и аспида; еще же сказуют и превзошед сих некий и явися злобою козмпк от мельчайших, своеименен, зельством яко и яйцо василисково; с ними же и ины нецыи таемницы, их же всех последний день объявит» 87. О. А. Державина склонна видеть в «василиске и аспиде» И. Салтыкова и Ф. Андронова, упоминавшихся ниже как «ересиархи»88, а в «козмике» — того же Ф. Андронова, что противоречит предыдущему толкованию89. Ключ к расшифровке этого текста находится, на наш взгляд, в следующих словах И. М. Воротынского, обращенных к А. Гонсевскому: «Только (ты.— В. К.) пришедши сядешь, а возле себя посадишь своих советников, Михайлу Салтыкова, князя Василья Мосалъского, Федьку Андронова, Ивана Грамотина с товарищи... а дьяков старых всех ты отогнал прочь. И то была над всем боя-ром смерть, что к тому недостойный торговый детина Федька Андронов придет и сядет с нами, с Мстиславским и со мною, Воротынским, и с иными нашими братьями, и нам указывал, и мимо нас распоряжался»90. Два первых советника — «аспид» и «василиск» — М. Салтыков и кн. В. Мосальский достаточно, по понятиям Тимофеева, родовитые; злобный «козмик некто от мельчайших» — выделенный И. М. Воротынским особо «недостойный торговый детина» Ф. Андронов. Не одобряет И. М. Воротынский, совсем в духе «Временника», и замену Гонсевским старых дьяков новыми.
Тем самым конкретизируются высказывания тех исследователей, которые видели во «Временнике» отражение боярской идеологии91. На многие события Смуты, ее причины, на тех или иных деятелей того времени дьяк действительно смотрел глазами Воротынского и его круга, но их позиции полностью никогда не совпадали. Очевидно, вопрос о связях И. Тимофеева с кн. М. И. и И. М. Воротынскими требует дальнейшего изучения. Но важно отметить, что именно у сына кн. И. М. Воротынского — Алексея Ивановича намеревались разыскивать список «Временника», когда в этом возникла необходимость в 60-х годах XVII в. в связи с созданием Записного приказа92.
Пребывание И. Тимофеева в захваченном шведами Новгороде подробно рассмотрено Л. В. Черепниным. Оккупация не сломила
87 Там же. С. 142, 319. Курсив мой.—В. К.
88 Там же. С. 144, 321.
89 Там же. С. 499. Примеч. 300 и 301.
90 Соловьев С. М. История России с древнейших времен. М., 1961. Кн. 5. С. 44. Курсив мой.— В. К.
91 Полосин И. И. Иван Тимофеев — русский мыслитель... С. 293, 342.
82 Белокуров С. А. Из духовной жизни московского общества XVII в. С. 62—63.
190
его93. Поэтому ограничусь лишь некоторыми соображениями относительно того, кто в Москве мог предпринять попытку вызволить дьяка из плена в феврале 1615 г. Тогда в Новгород к шведским властям пришло письмо Джона Мерпка, английского дипломата, посредника в русско-шведских переговорах, с просьбой разрешить вернуться в Москву вместе с другими затребованными лицами и И. Тимофееву с дочерью94. Первая жена Тимофеева, по-видимому, к этому времени скончалась, оставив ему не только сына Андрея, но и дочь, имя которой пока неизвестно (от второго брака, как увидим, детей у дьяка не было). Среди доброхотов, помнивших о И. Тимофееве, могли быть кн. И. М. Воротынский, причастный как раз в это время к дипломатическим делам, и некоторые расположенные к дьяку приказные деятели, такие, как думный дьяк Сыдавной Васильев и особенно его «названый сын», тогда еще подьячий, Иван Грязев. Последний в 1615 г. был направлен гонцом в Англию вместе с Андреем Кельдерманом, отцом известного английского купца Томаса Кельдермана, что предполагало наличие у него каких-то связей среди англичан, проживавших в России95. Участь отца и сестры не могла не беспокоить Андрея — родного сына дьяка.
Выехать из Новгорода в Москву в 1615 г. И. Тимофееву не удалось. И тогда дьяк совершил главный патриотический подвиг — приступил к созданию «Временника». О начале интенсивной творческой работы уже в старости дьяк писал сам во «Временнике», заключая его известной евангельской притчей о виноградарях п сокрушаясь об упущенном времени и возможностях: «Мы бо... деланию время состаревшеся п средовечие недеянне препустихом, егда деланию бяше время, а не отложенью, ни праз-ности, неже старости» 96.
Дьяк с большой силой воссоздал обуревавшие его сомнения: писать или не писать? Один за другим выдвигались доводы против: собственное невежество, одиночество, отсутствие помощников, опасность кары врагов, осуждения и насмешки «единоверных», боязнь начать дело и не довести его до конца —и все они отвергались. Мысль о создании «Временника» все более властна овладевала им: «Та же отрецанию моему не внимаша, но елико аз сию отревах, елико она безстудствуя ми належа» 97. Впервые в русской исторической литературе сложный психологический процесс зарождения и воплощения замысла, неотвратимые побудительные причины творчества описаны так глубоко и проникновенно.
93 Черепнин Л. В. Материалы по истории русской культуры... С. 457— 467.
94 Дополнения к актам историческим. СПб., 1842. Т. 6. С. 211; Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. 5. С. 95.
95 Дворцовые разряды. СПб., 1850. Т. 1. С. 261, 265, 274.
96 Временник Ивана Тимофеева. С. 167, 346.
97 Там же. С. 116, 290.
191
Решившись всецело отдаться своему призванию, «мухоподобный» дьяк обрел орлиные крылья и вознесся ввысь, обозревая трудные и сложные перипетии недавнего прошлого. Пусть не до конца нарисовал он картину Смуты, с открытой враждой относясь к классовой борьбе народных масс, но многие кардинальные вопросы, вставшие тогда перед современниками, завязал он в своем «Временнике» в тугой узел, распутывать который предстоит не одному поколению русских историков. Возможно, что и ранее он делал отдельные разрозненные заметки о тех или иных поразивших его событиях, происходивших на его глазах. Но историк пробудился в нем сразу в результате сильного чувства гнева за страдания, обрушившиеся на любимый город Новгород, столицу Москву, Россию, от лица которых осмелился теперь говорить дьяк. И он бичует властолюбие и жестокость царей, предательство вельмож, продажность выскочек из приказной среды, столь ему знакомой, с такой силой, что его обличения стали по существу грозным обвинительным актом представителям господствующего класса, поставившим страну в начале XVII в. на грань национальной катастрофы.
И. Тимофеев вернулся в Москву лишь после освобождения Новгорода в 1617 г. и не остался в столице, а уже в мае 1618 г. выехал в Астрахань, далекий и еще «не замиренный» до конца край. Здесь он пробыл два года, служа под начальством воевод кн. Хованского и кн. А. М. Львова. У него в подчинении был приемный сын II. Тимофеева Иван Кириллович Грязев, вскоре после возвращения из Англии пожалованный в дьяки98 99. Среди астраханских толмачей упоминается какой-то Андрей Тимофеев". Кн. А. М. Львов наряду с кн. И. М. и А. И. Воротынскими был известным почитателем писательского таланта дьяка И. Тимофеева 10°. Кстати сказать, Приказ Казанского дворца, ведавший всей Волгой, возглавлял с декабря 1619 г. по апрель 1624 г. кн. И. М. Воротынский 101.
Хитроумная политика воевод и дьяков в Астрахани в 1618— 1620 гг. в отношении Ногайской орды, по свидетельству А. А. Новосельского, «на .этот раз могла торжествовать полный успех. Удалось разделить и ослабить орду, уничтожить наиболее энер
98 Дворцовые разряды. Т. 1. С. 261, 265, 274.
99 Толмачу А. Тимофееву, названному в майской отписке 1619 г. «Андрюшей», было дано задание получить закладчиков от ногайских князей. Отписки, помещенные в этом деле, заслуживают особого внимания, так как в их составлении принимал участие и дьяк И. Тимофеев. В отдельных выражениях за приказным штампом чувствуется его рука. См., например: «И помня его Иштерека князя службу и правду, вы, великий государь, по своему царскому милосердному праву и осмот-ренъю, детей его Иштерековых пожалуешь свыше прежнего, смотря по их службе и достоинству, только б оне по своей правде и шерти... служили в прямом холопстве» (ЦГАДА. Ф. 127. 1619 г. Д. 1. Л. 14, 17—18. Курсив мой.— В. К.).
400 Белокуров С. А. Из духовной жизни московского общества XVII в. С. 62—63.
101 Богоявленский С. К. Приказные судьи XVII в. М.; Л., 1946. С. 61.
192
гичных противников, привести часть улусов к более тесной зависимости от Астрахани. Достигнута была и другая цель — освобождение значительного количества русского полона, оставшегося в орде от предшествующих лет» 102. Итак, по возвращении из Новгорода дьяк оказался под начальством и в окружении лиц, хорошо к нему расположенных, ценивших не только его профессиональные знания, но и заслуги в области литературы. Административная и дипломатическая деятельность И. Тимофеева в Астрахани увенчалась крупным успехом.
Этот период деятельности Ивана Тимофеева получил отражение в описи архива Посольского приказа 1626 г. В гл. 51 «Рознь ногайская» указана «Выписка из отписок астараханских воевод князя Ондрея Хованского да князь Олексея Лвова, да дьяков Ивана Тимофеева да Ивана Грязева» и другие документы, связанные с приведением ногайцев «под государеву руку», и материалы о том, «что в Посольском приказе диаком астараханские ж воеводы князь Ондрей Хованский с товарыщи приехав к Москве в рос-просе сказали, ково учинить князем и в нурадынах и в кекува-тех» 103.
Очевидно, с успешным завершением астраханской службы связано оставление дьяка И. Тимофеева в Москве «у приказных дел». Им в июне 1621 г. была направлена в Устюжскую четверть к думному дьяку Томиле Луговскому память с предписанием выдать льготную грамоту жителям Погорелого Городища, которое сжег в 1616/17 г. присланный сюда из Москвы Гаврила Пушкин. Он не дал жителям вывезти из острога имущество, так что, жаловались они, «и дворы и животы их все погорели». Челобитье погорельцев было удовлетворено царем Михаилом Федоровичем и патриархом Филаретом104.
Однако пребывание дьяка в столице было недолгим. Он опять испытал какие-то превратности судьбы, в результате чего его положение при крутом и гневливом Филарете пошатнулось.
И вот что любопытно. В ноябре 1626 г. кн. А. М. Львов подал челобитную о пожаловании его вотчиной «за астраханскую службу», мотивируя свою просьбу тем, что «все (так! —В. К.) приказные люди, посланные по городам до прихода королевича (Владислава.— В. К.), награждены вотчинными дачами». Кн. А. М. Львов подробно перечислил свои заслуги в Астрахани. Его челобитье было удовлетворено сначала в обычном порядке, а затем в январе 1627 г. он был пожалован наравне с такими государевыми «комнатными людьми», как Б. Морозов и К. Михалков, получив вотчины на 600 четвертей105. Следом за
102	Новосельский А. А. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII в. М.; Л., 1948. С. 142.
103	Опись архива Посольского приказа 1626 г./Подгот. к печати В. И. Гальцов; Под ред. С. О. Шмидта. М., 1977. Ч. 1. С. 339—340. Курсив мой.— В. К. См. также: ЛОИИ СССР. Ф. 178. № 576. Л. 3.
104	Приходо-расходные книги московских приказов 1619—1621 гг. М., 1983. С. 384.
105	Акты Московского государства. Т. 1. С. 205.
193
ним бил челом о пожаловании «за астраханскую службу» и дьяк И. К. Грязев, служивший в Астрахани под началом И. Тимофеева. Его наградили, как и других приказных людей: «...за те службы по государеву указу велено ему из его поместья дать в вотчину с поместного его оклада с 700 четвертей со 100 по 20 чети» 106. О дьяке Иване Тимофееве, полностью разделявшем заслуги челобитчиков, не сказано ни слова.
В 1622—1626 гг. И. Тимофеев был дьяком в Ярославле, а в 1626—1628 гг.— в Нижнем Новгороде107. В Архиве Посольского приказа в 1626 г. хранились обыски и отписка, присланные в 1622/23 г. из Ярославля от воеводы Богдана Воейкова и дьяка Ивана Тимофеева, «про князь Ортемья Шейдякова, что он в поместье своем в Ярославском уезде в селе в Ширенге старую свою жену мусульманского закона к себе взял и с нею жил, и с татары пил и ел, и крестьяпом своим чинил налогу». В числе документов 1623/24 г., связанных с убытками, понесенными московскими и ярославскими купцами в Юргенской земле, упомянута «роспись подлинная юргенским товаром и животом, какова прислана из Ярославля, за приписью дьяка Ивана Тимофеева». Документы, связанные с деятельностью дьяка, находились «в 3-х мешечках в суконных, которые носили за Иваном Грамо-тиным в доклад ко государю и к отцу ево государеву, к великому государю светейшему патриарху» 108.
К нижегородскому периоду деятельности дьяка Ивана Тимофеева относится упоминание о грамоте, посланной воеводе кн. М. М. Шаховскому и И. Тимофееву «по памяти» о губных старостах 109 из Разбойного приказа от 12 февраля 1627 г. Конфликт с нижегородскими стрельцами приказа А. И. Сухотина произошел по поводу откупов. Стрельцы жаловались в Москву на кн. М. М. Шаховского и дьяка И. Тимофеева, которые заставляли их насильно держать откупа, срок на которые уже прошел, и сажали в тюрьму110 111. 18 марта 1627 г. в Нижний Новгород к кн. М. М. Шаховскому и дьяку И. Тимофееву была направлена грамота патриарха Филарета с предписанием, чтобы они взяли поручную запись «по крестьянине» нижегородского Печерского монастыря Л. Пятове с товарищами с обязательством явиться в Москву к ответу по челобитью чебоксарца И. Городецкого1И.
Таким образом, и будучи вне Москвы, дьяк Иван Тимофеев находился в поле зрения патриарха Филарета, который направлял ему грамоты со своими распоряжениями и использовал материалы, поступавшие от дьяка, при решении тех или иных вопросов.
106 Там же. СПб, 1894. Т. 2. С. 42.
107 Платонов С. Ф. Древнерусские сказания и повести... С. 166.
108 Опись архива Посольского приказа 1626 г. Ч. 1. С. 327, 345, 378, 383.
109 РИБ. СПб, 1884. Т. 9. Стб. 455; Описание актов собрания гр. А. С. Уварова. М, 1905. С. 164—165.
110 РИБ. СПб, 1875. Т. 2. Стб. 990.
111 ГПБ. РО. Собр. Погодина. № 1994. Л. 83.
194
Дьяками Казанского дворца, когда И. Тимофеев служил в Ярославле и Нижнем Новгороде, были И. К. Грязев (с 1624 по 1631 г.), покровительствовавший своему «названому отцу», и И. И. Болотников (с 1621 по 1631/32 г.), составлявший в 1626 г. опись архива Посольского приказа, где были отмечены документы, связанные с деятельностью дьяка И. Тимофеева112 113.
Поместий у И. Тимофеева не было, а вотчина в Верейском уезде, приобретенная еще в 1584 г., находилась в запустениииз. Однако в 1629 г. положение резко изменилось. Об этом свидетельствуют обнаруженные нами в фонде Поместного приказа поземельные дела конца 20-х — 30-х годов XVII в. Из дела 1629 г. узнаем, что дьяку И. Тимофееву 7 июня этого года были пожалованы в поместье рязанское поместье Б. Михалкова в Понисском стане с. Костино и его же рязанская вотчина в Перевитцком стане д. Гурьевская, «Ларино то ж». 29 июня 1629 г. пушкарь П. Васильев составил на эти земли отказные книги, отосланные в Москву114. Дьяк Иван Тимофеев в своем челобитье просил выдать ему на отделенное поместье ввозную грамоту, которая и была дана 21 августа 1629 г.115 * Из другого, позднейшего дела, ведшегося в середине 30-х годов XVII в., открываются некоторые дополнительные подробности, связанные с этим пожалованием. Патриарший стольник Г. М. Петров предъявил тогда права на пожалованные в 1629 г. И. Тимофееву земли, объявив их своими родовыми владениями. Он относил это пожалование в своем челобитье всецело заботам и влиянию дьяка И. Грязева, который «бил тебе, государь, аб отце своем названом И[ва]не Тимофееве. И ты, государь, ево пожаловал тем нашим старинным поместей-цем и вотчинкою, а наше, государь, челобитье утоил, потому што прочил наше поместейца и вотчинку атьцу своему названному Ивану Тимофееву. И как, государь, Ивана Тимофеева не стало, и я, холоп твой, а том родственном поместьеце и о вотчинке бил челом. И дияк Иван Грязев др[у]жа своей матери названай Ивановай жене Тимофеевай подписал челобитную, што бутто ты, государь, пожаловал ее вдову тем нашим поместейцом и вотчинкою не в образец. И ныне та вдова пошла замуж за Бориса за Пушкина, а то, государь, наша родственная помест[ей]ца и вотчинку сменяла на пустую землю брату свое[му] Богдану Иванову сыну Булгакову. А тот, государь, бр[а]т ее служит по Еро-славцу по Малому и поместья, государь, и вотчины за ним есть...» И6.
112 Богоявленский С. К. Приказные судьи XVII века. С. 61. Небезынтересно отметить, что духовным приказчиком дьяка И. И. Болотникова стал «боярин Алексей Михайлович Львов с товарыщи», известный как почитатель И. Тимофеева (ЦГАДА. Ф. 1209. Стб. 27709. Ч. 1. Л. 64, 122 и др.).
113 Кобрин В. Б. Новое о дьяке Иване Тимофееве. С. 246.
114 Сохранилась отписка Ст. Хирина в Поместный приказ об этом отказе. См.: ЦГАДА. Ф. 1209. Г. Рязань. Стб. 41697. Ч. 1.
115 Там же. Стб. 40935. Ч. 2. Л. 424-430.
118 Там же. Стб. 41390. Ч. 2. Л. 394.
195
Раздача поместий и вотчин Б. А. Михалкова была вызвана тем, что «Богдан... те вотчины имал, воровские грамотны наряжал и подпечатывал, и то воровство сыскано в приказе у боярина у Федора Ивановича Шереметева» 117.
О землях Б. А. Михалкова в числе других челобитчиков били челом кн. А. М. Львов и П. Соковгнйн. Первый 28 марта 1629 г. получил переяславскую вотчину Б. А. Михалкова, второй — лих-винскую118. 13 апреля дьяк И. Грязев подал челобитную о рязанском поместье Б. А. Михалкова 119. Кроме него подали челобитные: 24 марта —10. Редриков, 15 апреля —дьяк Степан Угоцкий, 18 апреля —Г. М. Петров, на челобитье которого дьяком Ф. Лихачевым была сделана помета: «Государь пожаловал, велел выписать доложить себя государя». Но рязанские земли Б. А. Михалкова получили не они, а дьяки И. Грязев и И. Тимофеев (последний даже не упоминался среди челобитчиков). В приказной выписке далее сказано: «Да подал Якову Михайловичу Боборыкину да дьяком Неупокою Кокошкину да Венедихту Махову да Василию Ключареву диак Иван Грязев писмо, а сказал, что то писмо Богданове рязанской вотчине и поместью Михалкова, а дал то писмо сам Богдан своею рукою...» 12°. 5 июня 1629 г. Я. М. Боборыкин (записанный, как отмечено выше, вместе с дьяком Иваном Тимофеевым во вкладной и кормовой книге Симонова монастыря) 121 и дьяки представили эту выписку царю и патриарху: «И государь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии и отец ево государев великий государь святейших патриарх Филарет Никитич московский и все Русии сее выписки слушав в Крестовой и пожаловали, указали Богданова Михалкова, резанское да суздальское поместья и вотчину за ево воровство у него взяти и роздати в роздачю: резанское по росписи, какова взята у дияка у Ивана Грязева поместья в Окологородном стану в селе Ходынине 53 чети дати дияку Ивану Грязеву к ре-занскому же да к муромскому да к володимерскому его поместьям к 525 четям с полуосминою в его оклад в 800 чети. Да Богданово же поместья в Пониском стану в селе Костине 83 чети с осминою да в Перевицком стану вотчину деревню Гурьевскую, Ларино то же, чем Богдан владел, указали оне, государи, дати дияку Ивану Тимофееву мимо челобитчиков, которые о тех поместьях били челом» 122.
Приказная ссылка на то, что рязанские земли Б. А. Михалкова по распоряжению царя Михаила Федоровича и патриарха Филарета давались дьяку Ивану Тимофееву «мимо челобитчиков,
117 Там же. Л. 400.
118 Там же. Л. 400—401.
119 Там же. Л. 403.
120 Там же. Л. 405.
121 С отцом Я. М. Боборыкина, Михаилом Борисовичем, И. Тимофеев служил в Новгороде в 1609—1610 гг. См.: Корецкий В. И. К истории восстания И. И. Болотникова. С. 137—139.
122 ЦГАДА. Ф. 1209. Г. Рязань. Стб. 41390. Ч. 2. Л. 406—407. Курсив мой.— В. К.
196
которые о тех поместьях били челом», включая и патриаршего стольника Г. М. Петрова, претендовавшего на эти земли как на родственные, ясно говорит о том, что Филарет теперь благоволил дьяку, незадолго перед тем обойденному при раздаче наград «за астраханскую службу». Объяснять эту благосклонность лишь ростом влияния дьяка И. К. Грязева, приемного сына И. Тимофеева, как это пытался делать Г. М. Петров в своем позднейшем челобитье, поданном уже после смерти И. К. Грязева, вряд ли правильно. Как мы имели возможность убедиться, И. К. Грязев не утаивал челобитья Г. М. Петрова. Перемену в отношении Филарета к дьяку И. Тимофееву, на наш взгляд, следует связывать с недавней его «елецкой службой». В Ельце в 1628 г. дьяк верой и правдой послужил дому Романовых, оказал личную услугу Филарету, которую тот не забыл. В этом году все елецкие служилые люди, доведенные до отчаяния произволом ближайшего родственника царя и патриарха боярина И. И. Романова, подали на него коллективное челобитье. Делу на Москве была придана политическая окраска, и в Елец послана для расследования специальная комиссия в составе Н. Д. Вельяминова и дьяка И. Тимофеева. Посланцы в ходе многотрудного «разбирательства», не считаясь с очевидными фактами, собрали материал, послуживший для обвинения в январе 1629 г. ельчан и оправдания И. Н. Романова 123.
Земельные пожалования дьяку не ограничивались лишь рязанскими «воровскими» землями Б. А. Михалкова. Вскоре, в 1629/30 г., И. Тимофееву было передано вологодское поместье незадолго перед тем умершего постельничего К. И. Михалкова 124 в Сямской волости с. Никулинское с деревнями, на которое были составлены подьячим Б. Колзаковым «отдельные книги 138 (1629/30)-го году» 125.
Облагодетельствованный дьяк составил во «Временнике» панегирик Филарету, в котором называл его «трисвятейшим», «благочестия любителем и красоту церковную» 126, связывал с его прибытием из польского плена окончание Смуты и установление порядка во «вдовствующей» стране. Панегирик составлялся уже после возвращения И. Тимофеева в Москву, где он жил, очевидно, на почетном пенсионе, ибо в нем дьяк вспоминает о своем пребывании на царской службе в других городах после возвра
123 Дело это частично опубликовано Е. Сташевским См.: Сташевский Е. Д. К истории колонизации юга: Великий боярин И. Н. Романов и его слобода в Елецком у. Обращение к подлиннику (ЦГАДА. Ф. 210. Приказный стол. Стб. 30. Л. 442) показало, что в деле сохранились скрепы И. Тимофеева и правка, принадлежавшая, возможно, ему.
124 К. И. Михалков был еще жив в мае 1629 г. В описи неклеенных столбцов по Вологде (ЦГАДА. Ф. 1209. Оп. 1188. Л. 104) среди столбцов 1629 г. значится «дело Константина Иванова сына Михалкова да Дмитрия Калинина сына Самарина о росписке меновных поместий майя в 18 день».
125 ЦГАДА. Ф. 1209. Г. Вологда. Стб. 38167. Ч. 1. Л. 16, 19.
126 Временник Ивана Тимофеева. С. 165, 344.
197
щения из Новгорода: «Потом же, мало препуская время, в прот-чих городех пребывание наше не уреченных службах царским по бозе повелением бысть» 127. В то же время в «Летописце вкратце» отсутствует упоминание о смерти матери Михаила Федоровича, Ксении Ивановны, последовавшей 27 января 1631 г.128 Напротив, здесь говорится, что «рождыпая рождшемуся от нею и доныне спреобладает ему от воцарения его» 129. Следовательно, панегирик составлялся дьяком в 1629 /30 г., скорее всего во второй половине 1629 г., после щедрых земельных пожалований. Писался он наспех и не был приведен в согласование с предыдущим текстом о все еще длящихся многолетних страданиях патриарха в польском плену, осносящихся ко времени до 1619 г.130.
Однако лесть подействовала. Филарет до конца благоволил дьяку и его семье. Посредником между ними выступал дьяк И. К. Грязев. Не исключено, что какую-то роль здесь сыграли также кн. М. А. Львов и кн. И. М. Катырев-Ростовский, зять Филарета. Еще В. С. Иконников предположил, что И. М. Катырев-Ростовский был знаком с «Временником» и использовал его в своей повести 131, которая была положена в основу так называемой «Рукописи Филарета», где давалась официальная трактовка Смуты. Через него о существовании «Временника» мог узнать Филарет. Так что, составляя панегирик, дьяк думал не только о своем материальном благополучии, но и о судьбе своего любимого детища — «Временника». Дело в том, что «Временник» существенно расходился со взглядами Филарета на Смуту, а цензура при нем была исключительно строга, даже сочинение собственного зятя не могло вполне удовлетворить всесильного и крутого патриарха. Поэтому, возможно, восхваления Филарета дьяком послужили сохранению «Временника».
Если «Временник» был известен Филарету, а это весьма вероятно, то нужно признать, что резкие обличения Ивана Тимофеева, направленные против думного дьяка Ефима Телепнева, его давнего недруга, имели и злободневное значение. В конце 1629 г. могущественный думный дьяк Е. Телепнев испытал гнев Филарета, был уволен от управления Посольским приказом и в следующем году сослан в Пошехонье. Вернулся он в Москву лишь после смерти Филарета (1 октября 1633 г.) вместе с другими опальными приказными деятелями — И. Грамотиным и Т. Луговским 132. Но ведь имея в виду недостойное поведение Е. Телепнева в Новгороде, И. Тимофеев писал во «Временнике», что «им же (такого рода людям.— В. К.) прочее не достоит в правление таковая пре-
127 Там же. С. 163, 3^2.
128 Русский биографический словарь. СПб., 1903. Т. 9. Кнаппе—Кюхельбекер. С. 510—511.
129 Временник Ивана Тимофеева. С. 161, 339.
130 Там же. С. 160, 339.
131 Иконников В. С. Опыт русской историографии. Киев, 1908. Т. 2, кн. 2. С. 1845.
132 Белокуров С. А. О Посольском приказе // ЧОИДР. 1906. Кн. 3-С. 109—110.
198
велие господьствие стран вверяти по предварших деспод наших законоположению» 133. Занявший место главы Посольского приказа думный дьяк Ф. Ф. Лихачев (с 21 сентября 1630 г. по 25 декабря 1631 г.) оказался фигурой переходной и с 1 октября 1632 г. на этом посту утвердился приемный сын И. Тимофеева думный дьяк И. К. Грязев134. В этих приказных перемещениях отразилась борьба в правящих верхах накануне Смоленской войны. В ней принял участие и дьяк И. Тимофеев, выступивший во «Временнике» в качестве публициста, обличавшего такого крупного приказного деятеля противной стороны, как думный дьяк Е. Телепнев.
Большой интерес для характеристики последних дней И. Тимофеева и его распоряжений представляет дело 1631 г.135, возникшее сразу же после смерти дьяка по челобитью вдовы Марьи, его второй жены, в девичестве Марии Юшмановны Булгаковой 136. В этом челобитье, поданном до 14 марта 1631 г. на имя царя Михаила Федоровича и патриарха Филарета, она писала: «Судом, государи, божиим мужа моево, Ивана, не стало, а оклад, государи, был мужю моему восемьсот чети137, а вашего государева жалованья поместейца за мужем моим в Резанском уезде в Пониском стану в сельце в Костине да деревня Гурьева, а Ларино то же, сто семнадцать четвертей с осминою, а вотчинки, государи, после мужа моего не осталось ни одной чети». Очевидно, ранее И. Тимофеев ликвидировал вотчину в Верейском уезде, известную по писцовой книге 1626/27 г. Вдова, оставшаяся бездетной 138, просила пожаловать ей на прожиток рязанское поместье И. Тимофеева, «как вам, государем, обоим бог известит. А что, государи, останетца у меня, горькой вдовы, поместейца за указною статьею, пожалуйте, государи, меня ж, горькую вдову, не велите, государи, пустити ко мне соседа, чтоб мне, горькой вдове, было чем прокормитца» 139.
Из дьячей пометы следует, что просьба вдовы И. Тимофеева была полностью удовлетворена: «Государь и святейший государь патриарх пожаловали ей то мужа ее резанское поместье сто семнадцать чети дати на прожиток, а иным не в образец». При выдаче ввозной грамоты, датированной 10 (так! — В. К.) марта, было подчеркнуто, что «велено ей (вдове Марье.— В. К.) то поместье дать по государеву царя и великого князя Михаила Фе
133 Временник Ивана Тимофеева. С. 133, 309.
134 Лихачев Н. П. Разрядные дьяки XVI в. С. 532; Белокуров С. А. О Посольском приказе. С. 109—110.
135 ЦГАДА. Ф. 1209. Г. Рязань. Стб. 40943. Ч. 1. Л. 85—98.
136 Братом Марьи был Богдан Юшманов сын Булгаков, служивший по Малому Ярославцу, названный в деле шурином И. Тимофеева (ЦГАДА. Ф. 1209. Стб, 40943. Л. 86).
137 Высший оклад московских приказных дьяков. См.: Демидова Н. Ф. Приказные люди XVII в.: Социальный состав и источники формирования // Исторические записки. 1972. Т. 80. С. 341.
138 ЦГАДА. Ф. 1209. Г. Рязань. Стб. 40943. Ч. 1. Л. 86.
139 Там же. Л. 85.
199
доровича всеа Русии указу и отца его государева великого государя святейшаго патриарха Филарета Никитича московского и всеа Русии имяному приказу, а вперед иным людем то не в образец и дать грамоту» 140. Таким образом, несмотря на то, что в течение 28 февраля — 7 марта 1631 г. был подан целый ряд челобитных о рязанском поместье И. Тимофеева и среди челобитчиков были люди из окружения Филарета — его боярин С. В. Колтовский, патриаршие стольники Г. М. Петров и Ф. Р. Шаховской и другие, а также государевы дьяки— С. Бредихин, С. Угоцкий, И. Детков, в силу личного вмешательства Филарета, по его «имяному приказу» поместье оказалось все-таки за вдовой И. Тимофеева141.
Из приказной выписи, составленной в Поместном приказе в связи с этим делом, узнаем, что перед смертью И. Тимофеев большую часть своих поместных земель передал родственникам: «Да за ним же (помимо рязанского поместья.— В. К.) было поместье на Вологде 199 чети да на Костроме 36 чети142. Всего на Резани и на Вологде и на Костроме 349 чети с осминою. И по даче нынешнего 139(1631)-го году у дьяка у Ивана Тимофеева вологотское и костромское его поместья 232 чети по его челобитью взято и дано зятю ево суздальцу Ивану Карпову сыну Немцову да шурину ево Ярославца Малова Богдану Юшманову сыну Булгакову. А им с того поместья велено государева служба служить и дияка Ивана Тимофеева до его живота кормить. А за Иваном поместья осталось на Резани 117 чети со осминою, а оклад ему 800 чети» 143.
Дело 1632 г. родственников дьяка И. Тимофеева И. К. Немцова и Б. Ю. Булгакова позволяет датировать эту передачу. При выяснении обстоятельств дела они заявили: «Дано де им государево жалованье поместье в Вологоцком уезде в Сямской волости
140 Там же. Курсив мой.—В. К. Дьячья помета по склейкам л. 85—97 и окончание на л. 97; датирована она 19 марта 1631 г.
141 ЦГАДА. Ф. 1209. Г. Рязань. Стб. 40943. Ч. 1. Л. 88—97. «За вдовою Марьею дияка за Ивановою женою Тимофеева» это поместье значится в рязанских писцовых и платежных книгах начала 30-х годов XVII в. См.: ЦГАДА. Ф. 1209. Г. Рязань. Кн. 405. Д. 242. Л. 419—420; Кн. 414. Д. 292. Л. 206—207; Кн. 409. Д. 178, 391. Л. 42, 102; см. также: Пискарев А. Н. Древние грамоты и акты Рязанского края. СПб., 1854. С. 64. Дело 1633/34 г. по челобитью вдовы дьяка Ивана Тимофеева об освобождении из тюрьмы ее беглого человека Б. Семенова сохранилось в столбцах Разрядного приказа. См.: Мордовина С. П., Станиславский А. Л. Подложные письма Московского холопа XVII в. // Памятники русского языка: Исследования и публикации. М., 1979. С. 104.
142 Ранее было известно о существовании костромского поместья И. Тимофеева, отданного в раздачу «ис-под Москвы иному помещику» до 25 декабря 1611 г. (ЛОЙИ СССР. Кол. 12. Д. 89). Локализовать костромское поместье, которым владел И. Тимофеев в 1631 г., как и предыдущее, известное из его челобитья 1612 г., не удается, так как столбцы при Костроме за конец 20-х — начало 30-х годов XVII в. в фонде Поместного приказа не сохранились. Обращение к костромским писцовым книгам 1628—1629 гг. также не дало результата.
443 ЦГАДА. Ф. 1209. Г. Рязань. Стб. 40943. Ч. 1. Л. 86.
200
дьяка Ивана Тимофеева, ево Иванова тестя, а ево Богданова зятя (так! —В. Я.), деревня Тарасово з деревнями и с пустошми. И как де писал на Вологде писец Федор Вельяминов-Воронцов с товарищи, и ту де деревню Тарасовскую з деревнями и с пустошами написал писма своего и меры в книги за прежним помещиком за дьяком за Иваном Тимофеевым» 144. И. К. Немцов и Б. Ю. Булгаков подали челобитье, чтобы из Поместного приказа была послана к писцам память о записи этого поместья в писцовые книги за ними.
Обращение к делопроизводству Поместного приказа показало, что соответствующая грамота о разделе вологодского поместья дьяка И. Тимофеева поровну между челобитчиками была послана 1 марта 1631 г.: «И сыскано в Поместном приказе в даче прошлого 139-го марта в 1 день послана государева грамота на Вологду к воеводе к Ивану Плещееву да к дьяку Семену Дохтурову по челобитью дьяка Ивана Тимофеева да суздальца Ивана Немцова да Ярославца Малого Богдана Булгакова...» 145. К сожалению, дела за начало марта 1631 г. по Вологде отсутствовали уже в XVII в.146, и поэтому приходится довольствоваться лишь пересказом последнего челобитья дьяка И. Тимофеева 1631 г.
Указанные два дела вдовы И. Тимофеева Марьи 1631 г. и его родственников И. К. Немцова и Б. Ю. Булгакова дают возможность довольно точно определить дату смерти знаменитого дьяка. Еще 1 марта 1631 г. по его челобитью из Поместного приказа посылалась грамота на Вологду. Ввозная же грамота его вдове датирована задним числом —10 марта. Следовательно, И. Тимофеев умер в промежуток между 1 и 10 марта 1631 г. Несколько противоречит этой датировке то, что первое челобитье о рязанском поместье дьяка было подано 28 февраля 1631 г. Но, возможно, к этому времени положение И. Тимофеева стало уже критическим, и претенденты на его рязанское поместье стремились не терять времени.
Подведем краткие итоги. Обнаруженные материалы позволяют полнее представить жизненный путь И. Тимофеева, его окружение, его земельные владения. Происходя из подмосковной служилой мелкоты, он начал свою карьеру с простого подьячего в 80-х годах XVI в., достигнув московского дьячества лишь в последние годы царствования Федора Ивановича. В дальнейшем его продвижение по службе замедлилось, а при В. Шуйском он подвергся даже опале, обстоятельства которой пока остаются неясными. Высылка в Новгород закончилась лишениями и бедствиями шведского плена. Не было благосклонно к дьяку и пра
144 Там же. Г. Вологда. Стб. 38159. Ч. 2. Л. 230.
145 Там же. Л. 231 об.
146 См. опись пеоклеенных столбцов по г. Вологде (ЦГАДА. Ф. 1209. Оп. 1188. Л. 118 об.). Последнее дело, ведшееся в феврале, помечено 28 числом: «Февраля в 28 день (1631 г.— В. К.) Григорей Засецкой дано ему из порозжих земель — черной грамоты пет». Следующее дело датировано уже 10 марта.
201
вительство Михаила Федоровича. Его обходили при наградах, дорога в столицу была для него надолго закрыта, несмотря на то что ему покровительствовали и его ограждали такие влиятельные люди, как кн. И. М. Воротынский, кн. А. М. Львов, почитатели литературного таланта И. Тимофеева, и дьяк И. К. Грязев, его приемный сын. Взгляды И. М. Воротынского отразились в какой-то мере во «Временнике».
Перелом наступил лишь в последние годы жизни. Личная услуга, оказанная дьяком в 1628 г. в Ельце Романовым, и панегирик Филарету во «Временнике» резко изменили отношение к нему всесильного патриарха. Дьяк, за которого наряду с кп. А. М. Львовым и дьяком И. К. Грязевым перед Филаретом ходатайствовал, по-видимому, и кн. И. М. Катырев-Ростов-ский, получил богатые земельные пожалования, в обход других, весьма влиятельных челобитчиков из патриаршего окружения, возвращен в Москву. Свои благодеяния Филарет распространил не только на дьяка, но и на его семью. Умер И. Тимофеев в начале марта 1631 г., предварительно передав большинство своих поместных земель, полученных в конце 20-х годов XVII в., своим родственникам.
Судьба не благоволила дьяку вплоть до последних лет жизни. Он испытал царскую опалу, ненависть, клевету, служил под началом враждебно настроенных к нему людей, а затем шведских захватчиков. И когда, казалось, фортуна ему улыбнулась, его окружили почитатели его таланта и сам Филарет изъявил ему благосклонность, за это пришлось заплатить дорогой ценой пристрастного расследования и льстивой похвалы. Но там, где другие сгибались и надламывались, превращаясь в слепое орудие чужой воли и собственного своекорыстия, дьяк проявлял исключительную душевную стойкость, верность призванию, принимая все, что пи выпадало ему на его трудном и сложном жизненном пути, как должное, способствующее в конечном счете главному — его творчеству, его работе над «Временником», сохранению «Временника» для потомства.
Вопрос об источниках знаменитого «Временника» является одним из наименее изученных в сложном творческом наследии дьяка Ивана Тимофеева. Уже давно установлено, что дьяк не столько собирал и излагал факты о Смутном времени, сколько размышлял о них. Но откуда он их черпал — из памяти, со слов очевидцев или из письменных источников? С. Ф. Платонов, выяснив время написания «Временника» и дав его общую характеристику, указывал на то, что «предметом отдельной монографии должно быть исследование состава Временника, его отдельных показаний и тех источников, какими пользовался его автор» 147. Сам С. Ф. Платонов, не вдаваясь специально в решение вопроса об источниках «Временника», склонялся к выводу о том, что «Тимофеев должен считаться писателем самостоятельным. Если он и
147 Платонов С. Ф, Древнерусские сказания и повести... С. 211.
202
заимствовал откуда-нибудь отдельные свои фактические показания, то всегда перерабатывал их в самостоятельный рассказ. Большая же часть его сообщений прямо обличает в нем очевидца событий или современника их, передающего факты или по личным впечатлениям, или по свежим слухам. Строго выдержанная точка зрения на эпоху, своеобразный язык, одинаковый с начала до конца рассказа, исключает всякую мысль о том, что Тимофеев мог заимствовать что-либо от своих литературных предшественников. Сравнение Временника с более ранними произведениями о Смуте, известными нам, также показывает полную независимость от них Тимофеева. Таким образом, во Временнике мы имеем, без всякого сомнения, оригинальное произведение очевидца Смуты» 148.
В этом рассуждении С. Ф. Платонова содержится по сути подмена одного вопроса другим. Вопрос о литературных источниках, о том, откуда И. Тимофеев брал факты, подменяется вопросом об их оригинальном, органическом использовании дьяком, уже отошедшим от простого компилирования и довольно последовательно проводившим свою точку зрения. С. Ф. Платонов, хотя и отметил по ходу изложения зависимость И. Тимофеева от «Плача о пленении и о конечном разорении Московского государства», официальных грамот В. Шуйского и первого ополчения, все-таки отдавал решительное предпочтение его «личным впечатлениям» и «свежим слухам». Мысль о заимствовании чего-либо Тимофеевым от своих литературных предшественников, кроме отмеченных выше отдельных фактических показателей, решительно отвергалась исследователем. В этом выводе его укрепляло сравнение «Временника» с более ранними публицистическими произведениями о Смуте, зависимость от которых Тимофеева обнаружить не удалось.
П. Г. Басенко, ученик С. Ф. Платонова, отметив использование Тимофеевым житийной литературы— Жития Никиты Переяславского и, возможно, Жития Михаила Клопского 149 150, обратил внимание на дословное повторение во «Временнике» мысли об уподоблении царя богу 15°, высказанной в Похвальном слове великому князю Василию III, включенном затем почти целиком в Степенную книгу. Это касалось «старины» во «Временнике». Однако каких-либо существенных соображений об источниках «Временника» по Смутному времени П. Г. Басенко не привел. В заключение он писал: «Остается выяснять, откуда взялась „новпзна“, так сильно заявившая себя во Временнике. Мы не
148 Там же. С. 211—212. Курсив мой.—В. К.
149 Укажем, со своей стороны, на знакомство И. Тимофеева с Житием Варлаама и Иоасафа (Временник Ивана Тимофеева. С. 25), широко привлекавшимся в публицистике XVI в. См.: Корецкий В. И. Новые послания Зиновия Отенского // ТОДРЛ. М.; Л., 1970. Т. 25. С. 123.
150 Басенко П. Г. Дьяк Иван Тимофеев, автор «Временника»: К истории перелома в развитии древнерусской исторической мысли // ЖМНП. 1908. № 3. С. 99.
203
беремся указать на ее литературные источники. Нам кажется даже, что их, пожалуй, и не было» 151.
Специально вопросом о литературных источниках «Временника» занимался советский историк И. И. Полосин. Он обратил внимание на хорошее знакомство Тимофеева с хронографами. К сожалению, этот раздел его оригинального монографического исследования о «Временнике» остался наименее разработанным 152. Очевидно поэтому указанный раздел и не был включен в посмертно изданную работу И. И. Полосина о дьяке Иване Тимофееве 153 154.
Отмечая использование во «Временнике» Тимофеевым какого-то летописного источника по Смуте, что нашло отражение в указаниях «инде», «яко же во всесложнении многословие о сем речено бысть» и других подобного рода, И. И. Полосин пришел к выводу о том, что этим летописным источником явился Хронограф 1617 г. (второй редакции), одним из составителей которого, по его предположению, был сам дьяк1Э4. «Оказывается, что дьяк Иван Тимофеев,— писал автор в заключении ко всей работе о „Временнике44,— был близок к летописному делу еще в конце XVI в.: может быть, в 1591 и во всяком случае в 1598 г. в своем Временнике, т. е. в своем личном архиве, дьяк сохранил чрезвычайно интересные наброски для теоретического трактата на тему: „Задачи и методы исторического изложения44». И далее исследователь продолжал, конкретизируя свои мысли на этот счет: «Фактографом Тимофеев не был. Страстный патриот-обличитель, он не мог обо всем рассказать так, как хотел, в официальном тексте Хронографа 2-й редакции, одним из составителей которого он был... Автор пытался создать свой Временник, свой Летописец вкратце. Ни то ни другое ему не удалось: в его архиве оседали лишь беглые заметки его личных наблюдений р слухов, его размышления по поводу текстов официальной историографии. Можно думать, что дьяк Иван Тимофеев сам был в числе официальных летописцев, но у себя и для себя хранил материал, непригодный для официального летописания. Мы видели, какие сложные мотивы двигали ого работу вперед. Мы понимаем, почему его работа увидела свет в единственном, почти никем не читанном экземпляре» 155.
И. И. Полосин допустил некоторую модернизацию. Если С. Ф. Платонов недооценивал новаторства дьяка в деле использования трудов предшественников, то И. И. Полосин переоценивал возможности Тимофеева, ставя перед ним задачу, которую он пе
151 Там же. С. 120.
152 Гос. б-ка СССР им. В. И. Лепина. ОР. Ф. 428. К. 2. № 4. «Источники „Временника" и „Летописца вкратце"». См. также хранящуюся там же машинопись подготовленной им докторской диссертации «Очерки русской историографии XVII—XVIII вв. (Тимофеев и Ломоносов)».
153 Полосин И. И. Иван Тимофеев — русский мыслитель... С. 347. Примеч. а.
154 Там же. С. 300—302, 325, 341.
155 Там же. С. 341—342.
204
ред собой в силу времени и не мог решить,— создание теоретического трактата о целях и приемах работы историка.
Неприемлем главный вывод автора о «Временнике» как личном архиве дьяка, в котором сохранились беглые, разрозненные, не связанные между собой случайные заметки. Во «Временнике» чувствуется определенное построение по царствованиям, остаток непреодоленной до конца летописной формы.
Нельзя согласиться с И. И. Полосиным, когда он призывал видеть в Тимофееве официального летописца чуть ли не с конца XVI в. Документально это положение недоказуемо, ибо известно, что официальное летописание прервалось в конце 60-х годов XVI в. (Александро-Невская летопись) и было возобновлено лишь после Смуты.
Неполон и сделанный И. И. Полосиным отбор ссылок Тимофеева на другие сочинения, которые использованы во «Временнике». Прямые ссылки на чужие труды типа «пецыи сказуют» и другие он либо не учитывал вовсе, либо пытался трактовать вопреки их прямому смыслу как отсылки к сочинениям, принадлежащим самому Тимофееву.
Атрибуция Хронографа второй редакции Ивану Тимофееву наталкивается на препятствия. Во-первых, набор фактов во «Временнике» значительно шире, чем в Хронографе, и интерпретируются они по-другому; во-вторых, трудно представить Тимофеева автором официального летописного сочинения, создававшегося в Москве и законченного в 1617 г., когда дьяк находился в оккупированном шведами Новгороде. Видимо, сознавая шаткость своих построений, И. И. Полосин, перечисляя в конце своей работы назревшие задачи в изучении «Временника», указывал и на то, что «в частности, необходимо тщательно выяснить вопрос об участии дьяка Ивана Тимофеева в русском летописании начала XVII в., точнее, в составлении Хронографа второй редакции» 156, хотя выше считал возможным утвердительно говорить не только об участии его в составлении Хронографа 1617 г., но и в летописании конца XVI в.
Попробуем собрать воедино указания «Временника», которые могут быть расценены как своего рода ссылки на чужие труды типа «нецыи сказуют» и другие (рассказы очевидцев Тимофеев обозначал словами: «глаголют ведцы») и сопоставить их с сохранившимся комплексом сочинений о Смутном времени, прежде всего с Хронографом второй редакции и другими хронографами, Новым летописцем и иными летописными произведениями. Задача сравнительного анализа сильно затруднена не только тем, что Тимофеев, обладая самобытным стилем, довольно органически перерабатывал материалы предшественников, но и тем, что во «Временнике» письменные источники перемежаются с рассказами очевидцев, а на все это накладываются личные воспоминания дьяка, участника многих событий Смуты.
186 Там же. С. 247.
205
Первая такая ссылка связана с изложением Тимофеевым обстоятельств кончины Ивана Грозного, дни которого были насильственно сокращены злоумышлением Бориса Годунова, Богдана Бельского и еще третьего их сообщника, не названного по имени: «Жизнь же яростиваго царя, глаголют нецыи, преже времени ближнии сего зельства его ради сокращения угасиша: Борис, иже последи в Росии царь бысть, сложившийся купно з двемя в тайномыслии о убиении его с настоящим того времени царевым приближным возлюбеником неким, глаголемым Богданом Бельским» (Bp. С. 15, 178) 157.
Еще С. Ф. Платонов указал на близость этого известия к Новому летописцу 158. Здесь в гл. 9 «О приходе черни в город и о Богдане Белском» читаем: «Того же лета ненавидя враг добра роду християнского, хотя привести в последнюю пагубу, вложи в человецы мысль такую, что будто Богдан Белской [со] своими советники извел царя Ивана Василиевича, а ныне хочет бояр побита и хочет подыскати под царем Феодором Ивановичем царства Московскаго своему советнику...» (НЛ. С. 35). В Латухинской степенной книге имя советника, которому хотел добыть царство Бельский, сохранено. Это —Борис Годунов: «и царство Московское советнику своему Борису Годунову прочит» (ЛС. С. 873). Согласно Новому летописцу, восставшие, осадившие Кремль, кричали: «...выдай нам Богдана Белсково! он хочет известь царской корень и боярские роды» (НЛ.С.35).
С известием о насильственной смерти Грозного, причем с той же ссылкой «пецып же глаголют», мы встречаемся в летописце, принадлежащем перу представителя кремлевского соборного духовенства, возможно близкого к патриарху Гермогену, частично включенном позднее, в 30-х годах XVIII в., в Московский летописец. Там сказано: «Царю бо Ивану вскоре преставлыпуся. Нецыи же глаголют, яко даша ему отраву ближние люди. И духовник ево Феодосей Вятка возложил на него, отшедшего государя, иноческий образ, и нарекоша во иноцех Иона» 159. В Хронографе второй редакции подобное известие отсутствует.
Далее во «Временнике» красочно повествуется о том, как бояре поначалу не могли прийти в себя, думали, что смерть Грозного им только приснилась, а затем воспрянули духом, принялись своевольничать и третировать Федора. Однако Борис Годунов вскоре победил их всех одного за другим: «...вмале же силентия-ры вси от срабнаго Бориса одолени, погибоша всяко един по единому; и яже по сих —о сем пространнее впреди слово о нем быв
157 Далее в главе отсылки к «Временнику Ивана Тимофеева» (Вр.) даны в тексте в скобках по изданию 1951 г. Ссылки на Новый летописец (НЛ) по изданию: ПСРЛ. М., 1965. Т. 14. С. 35; на Латухинскую степенную книгу по Нижегородскому списку Горьковской областной библиотеки им. В. И. Ленина (Отд. ценной книги. Ц-26582).
158 Платонов С. Ф. Древнерусские сказания и повести... С. 174. Примеч. 2.
159 Буганов В. И., Корецкий В. И. Неизвестный Московский летописец XVII в. из Музейного собрания ГБ Л // Зап. Отд. рукописей Гос. б-ки СССР им. В. И. Ленина. М., 1971. Вып. 32. С. 150.
206
шая изъяви» (Bp. С. 16, 178). Действительно, во «Временнике» ниже подробно говорится о воцарении Бориса Годунова и о свержении его самозванцем, так что указание «и яже по сих — о сем пространнее впреди слово о нем бывшая изъяви» следует расценить как ссылку Тимофеева на этот свой труд. Никаких подробностей во «Временнике» о борьбе Бориса с боярами мы не находим. Зато близкой по смыслу характеристике этой борьбы посвящена специальная гл. 11 Нового летописца «О розни и недружбе боярской». Важные подробности содержатся в Латухинской степенной книге (ЛС. Л. 879 об.— 880 об.). Тем самым определяются границы использования в данном случае Тимофеевым другого письменного источника, имеющего общие черты с Новым летописцем и Латухинской степенной книгой и, очевидно, известного какому-то автору из кремлевских церковных кругов, писавшему в 10-х годах XVII в.
Вторая ссылка относится к смерти наследника престола Ивана Ивановича: «Непщую сего быти и к страданию близ, от руко-биения бо отча, глаголют нецыи, живот ему угасе за еже отцеви в земных неподобство некое удержати хотя. Нань же очи всех о державе царствия упованием исчезоша...» (Bp. С. 19, 182). Это известие выходит за хронологические рамки Нового летописца. Бегло о смерти царевича говорится в целом ряде сказаний о Смуте, кратких летописцах, хронографах. Упомянуто об убийстве царевича Ивана Ивановича Грозным и в Хронографе второй редакции со ссылкой на какой-то предшествующий труд: «О нем же нецыи глаголаху, яко от отца своего ярости прияти ему болезнь и от болезни же и смерть, лета 7089, ноября в 29 (так! — В. К.) день» 160. Но наиболее обстоятельный рассказ с драматическими подробностями дан в Латухинской степенной книге, где сообщается о неудачной попытке Бориса Годунова заступиться за царевича Ивана Ивановича и о клевете, возведенной на него Федором Нагим, едва не стоившей Годунову жизни (ЛС. Л. 824—825 об.).
Третья ссылка сделана в связи с рассказом о «бескоролевье» в Польше, наступившем в 1573 г., когда, по одним источникам, находившимся в распоряжении И. Тимофеева, Литва просила Ивана Грозного дать в короли Ивана Ивановича, а по другим — Федора Ивановича: «Прочий же глаголют, яко о Феодоре, брате сего, тех прошение бысть» (Bp. С. 22, 186).
В сохранившихся русских нарративных источниках обнаружить такие контроверзы не удалось.
Четвертая ссылка дана Тимофеевым при изложении обстоятельств смерти Федора Ивановича: «И сего святожительнаго в предипреподобии и правде царя, глаголют нецыи, не еще в настоящем у законоположеныя ему богом вся жизнь его лета к
160 РИБ. Т. 13. Стб. 1276. В Псковской летописи сказано: «Глаголют нецыи, яко сына своего царевича Ивана того ради остнем поколол, что ему учал говорити о выручении града Пскова» (Псковские летописи. М., 1955. Вып. 2. С. 263).
207
пределу смерти в конец приспеша тогда, егда незлобивей души его от чистаго телеси бе исход, не якоже прилучися, но той же властолюбец злый и желатель его царствию зломудрием своим некако виновну ему смерти сушу бывша (Борис Годунов.— В. К.), по всему вещем обличающим его, яко же и о уншем брате сего царя (царевич Дмитрий.— В. К.} он не явлен убийца бысть. Не человеком единем точию, но и небу и земли та суть ведома» (Bp. С. 26, 190).
Далее Тимофеев обличал современников за молчание, которое, последовав за явным убийством царевича Дмитрия, вдохновило Бориса на тайное убийство царя Федора. Сомневавшимся в изложенной версии смерти царевича Дмитрия и царя Федора он предлагал обратиться к первоисточнику: «А еже колик и каков того умолчание суть еже и о равнобратоубийстве и еже о царех, неискуснии во утверждение сии книги да почтут. И паки преди-реченным имемся» (Bp. С. 27, 191).
Концовка свидетельствует о заимствовании Тимофеевым фактического материала из другого письменного источника. Так обычно и поступали компиляторы, оставляя используемый источник и переходя к дальнейшему повествованию. В то же время слова Тимофеева о том, что в находившихся в его распоряжении письменных материалах («книгах») говорилось не только об убийствах царевича Дмитрия и царя Федора Ивановича, но и «о царях», указывают па их содержание. Значит, в них имелись, по-видимому, как минимум рассказы о царе Иване и царе Борисе.
Как уже отмечено выше, в Новом летописце упоминалось о заинтересованности Б. Годунова в смерти Федора Ивановича лишь в виде слухов, ходивших в 1584 г. Латухинская степенная книга со ссылкой «глаголют же нецыи» утверждает версию о том, что Федор принял смерть «от Борисова злохитрства от смертоносного зелия». В ней же, кроме того, говорится и об отравлении Б. Годуновым и своего дяди: «...паче же сродника своего Григория Васильевича Годунова отравою уморил, занеже возбранял ему от властолюбия и обличал его о неправдах и о гонительстве на неповинных» (ЛС. Л. 916). Из Хронографа третьей редакции узнаем, что Г. В. Годунов был отравлен незадолго до отравления Федора Ивановича: «Такоже и от сродных своих ужика своего Григория Васильевича Годунова злоковарным своим ядовитым отравным зелием опоив, занеже много возбраняше ему (Борису Годунову.—В. К.) и понося в таком начинании его, яко начинайте выше меры своея, той бо и царя храняше от него крепце, но прежде незадолго государевы смерти почтен бысть смертию, потом же не по мнозе времени его и царь такоже вкуси» 161. Согласно Новому летописцу, Г. В. Годунов был единственным из Годуновых, кто возражал против убийства царевича Дмитрия.
161 Попов А. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. М., 1869. С. 215.
208
К тому же он являлся очень близким к Федору человеком (НЛ. С. 40, 43).
Псковский летописец сообщал дополнительную подробность: Федора Ивановича «отравою окорми» сестра жены Бориса Годунова «княгиня Димитриева Шуйского» Егатерина, дочь Малюты Скуратова, которую позднее будут обвинять в отравлении кн. М. В. Скопина 162.
В Хронографе второй редакции нет и намека на насильственные смерти Грозного и Федора Ивановича.
Попробуем установить, чему соответствует ссылка Тимофеева на имевшиеся у него и, очевидно, достаточно известные «книги» в связи с версией о насильственной смерти царевича Дмитрия. Это не так-то просто. Пожалуй, почти нет такого нарративного русского источника о Смуте, в котором не излагалась бы версия об убийстве царевича Дмитрия «повелением властолюбца» Б. Годунова. Однако все-таки рассказ «Временника» находит наибольшую близость с Новым летописцем.
Соумышленником Б. Годунова («зело злых злейша») являлся, по Тимофееву, некий Луина — «волк», «брат си свойством и делом» (Bp. С. 29, 193). Андрей Клешнин был выдвинут на первый план как главный организатор убийства царевича и в Новом летописце (НЛ. С. 40) 163. Царевич Дмитрий сравнивается во «Временнике» с Глебом, убитым Святополком ради «царствования» (Bp. С. 30, 194). Такое же сравнение приведено и в Новом летописце (НЛ. С. 40).
Сходство между «Временником» и Новым летописцем наблюдается и в рассказе о расправе угличан с убийцами царевича. Во «Временнике» сказано, что «и грешничю дерзнувших убийцы кров пси полизаша на местах» (Bp. С. 29, 193). В Новом летописце тела убитых повергли в яму «псам па снедение» (НЛ. С. 42).
И во «Временнике» и в Новом летописце царь Федор на известие о смерти младшего брата одинаково реагирует плачем и решением послать следственную комиссию в Углич:
162 Псковские летописи. М., 1941. Вып. 1. С. 125. В Морозовском же летописце рассказ об отравлении Федора обрамлен баснословными подробностями, что заставляло Н. М. Карамзина сомневаться в достоверности самого известия. См.: Карамзин Н. М. История государства Российского. СПб., 1892. Т. 10. Примеч. 366. В «Сказании о царстве царя Феодора Иоаповича» чисто легендарные черты сочетаются с отдельными интересными реалиями. См.: РИБ. Т. 13. Стб. 755—836.
163 Н. М. Карамзин привел надпись на каменной плите в боровском Паф-путьеве монастыре, из которой следует, что такое прозвище действительно имел Андрей Клешнин: «Лета 7107 (1599), апреля в 6 день, представися раб божий, великого государя, царя и великого князя Федора Ивановича всея России дятко, окольничей, Лупп зовомый, Андрей Петрович Клешнин, во иноцех Левкий схимник» (Карамзин И. М. История государства Российского. Т. 10. Примеч. 27). С. Ф. Платонов указал на «давнюю близость Клешниных и Годуновых», обратив внимание на данную 1575/76 г. См.: Шереметев С. Ф. Грамоты с подписями Б., Д. и С. Годуновых // ЧОИДР. 1897. Кн. 1. С. 7; Платонов С. Ф. Древнерусские сказания и повести... С. 176. Примеч. 2.
209
«Временник»
«Таковое возмещение егда же о безгод-ней смерти брата в царския слухи само-братнаго Феодора еще вниде, тогда царь, во братский на жалость подвиг естеству того понужающу, возстенав от скорби зело и прослези умильный глаголы, иже тацех сродству достойный и царским разумом, премудростию украшепыя, испусти, могущая яко человеческий увидети слухи сущих ту всех в неудержим плачь подвиг-нути, слышащим людем всем господа своего, такову смерть горьку и безгодпу приемша, аще не бы ото убийца взора пре-щения убояшася, от слез удержашася. Абие царь, от плача престав, скоро им тверду повеле о случшемся взысканию быти. Посылается им един от святоименных отец, Сарский митрополит, с ним же от синглит велможа благороден велми...» (Bp. С. 30, 194)
Новый летописец
«Царь же, слыша убьение брата своего, на мног час пла-кашеся и не можаше ничто проглаголати. И посла про то сыскати и тело его праведное погрести болярина князя Василия Ивановича Шуйского да с ним Андрея Клешнина и властей...» (НЛ. С. 42)
Нетрудно видеть, что Тимофеев в угоду своим взглядам о «царском достоинстве» и Федоре как «царе-иноке», хранителе высшей божественной и царской мудрости, идеализировал Федора. Он вменял царю «умильныя глаголы», произнесенные сквозь слезы, слова «иже тацех сродству достойный и царским разумом, премудростию украшеныя», скорое прекращение плача («абие царь, от плача престав»), твердое повеление о расследовании («тверду повеле о случшемся взысканию быти»). Все это далеко от поведения реального Федора, который, как повествуется в Новом летописце, получив трагическое известие, долго и безутешно плакал, не имея возможности произнести ни слова. Поскольку следственная комиссия посылалась Федором, Тимофеев пропустил имя одного из главных следователей — Андрея Клешнина, заклейменного выше как организатора убийства, включение которого в состав комиссии не вязалось бы с мудрыми, твердыми и решительными действиями царя. Но при всех этих отличиях общая ситуация нарисована во «Временнике» та же и события развертывались в той же последовательности, что и в Новом летописце, хотя в последнем источнике реакция Федора на весть о смерти царевича передана значительно реалистичнее.
Только во «Временнике» и Новом летописце содержится известие о награждении Б. Годуновым родственников убийц царевича, погибших от рук восставших угличан:
«Временник»
«Послежде попущением божиим убий-чески же не точию род, но и племя все, аще и далечни суть, Борис тогда всех изыскав и именьми вельми обогатив, различие же ему сущу и довольно одарив» (Bp. С. 29-30, 194)
«Он же владыкоубийческ род и племя, иже волю его сотворших, не точию и сих
Новый летописец
«Тех же окаянных и убой-цов повеле хранити и погрести их окаянное тело честно; тое же окаянную мамку Волохову и тех убойцов жен устроиша; подавал и жалование много и вотчины» (НЛ. С. 42).
210
казни предати, ли чим вмале озлобити, но вся изыскав и тех руки исполни мздою, именьми и дарми многими» (Bp. С. 45,210)
Это уникальное известие. Передавая его, составитель Нового летописца фиксировал внимание на пожалованиях Волоховой и женам убитых, Иван же Тимофеев шел по линии обобщения, отметив пожалования всем родственникам. Здесь заметна даже стилистическая близость слов, выделенных курсивом.
Отмечая черты сходства между «Временником» и Новым летописцем, нельзя пройти и мимо различия. Согласно Тимофееву, царевич якобы «заклан бысть предо очима своея ему матере» (Bp. С. 29, 193), тогда как в Новом летописце в момент смертельного ранения царевича матери при нем не было (НЛ. С. 41). Это расхождение объясняется, на наш взгляд, влиянием грамот царя Шуйского, в частности грамоты от имени Марии Нагой к воеводам сибирских городов от 21 мая 1606 г.164, которые Тимофеев, как установлено С. Ф. Платоновым, знал и версию которых ввел во «Временник», очевидно, для усиления драматического воздействия на читателей.
Пятая ссылка, завершающая рассматриваемый раздел о смерти царевича Дмитрия и ближайших ее последствиях, перекликается с четвертой. Тимофеев ставит вопрос о том, как историк должен писать о царях, оценивая их деятельность. Если речь идет о «первосущих» — истинных царях, даже совершавших худые поступки (очевидно, имеется в виду Иван Грозный.— В. К.), то «о таковых,—писал Тимофеев,—творити тщанно и страхоприступно списателе обыкоша и нас научиша» (Bp. С. 33, 198). Ложные цари, «наскакивающие на царство» (очевидно, имеются в виду Борис Годунов и Лжедмитрий I.—B. К.), заслуживают всяческого обличения. Ссылка на литературных предшественников (или предшественника?) сделана Тимофеевым в данном случае совершенно определенно. Но мы должны вспомнить, что в четвертой ссылке, где слова «глаголют нецыи» раскрывались как наличие в руках Тимофеева какого-то довольно известного письменного источника («книг»), речь шла об убийст-ствах двух братьев — царевича Дмитрия и царя Федора Ивановича и «еже о царех». Следовательно, у своих предшественников, описавших до него главных деятелей и события Смутного времени, Тимофеев заимствовал не только факты, но и подход к оценке по крайней мере таких царей, как Иван Грозный, Федор Иванович, Борис Годунов и Лжедмитрий I.
И в дальнейшем наблюдается сходство между «Временником» и Новым летописцем.
Три несчастия («зла»), случившиеся в мае—июне 1591 г. «ко искушению» русских людей — убийство царевича Дмитрия в Угличе, пожар в Москве в Занеглинье, нашествие Казы-Гирея—
164 ЛАЭ. Т. 2. К2 48.
211
перечислены и изложены во «Временнике» в той же последовательности, как и в Новом летописце.
«Временник»
«Во время же некоего времени, иже по седьмой тысещи 99-летное обхождение круга, внутрь самые благочестивые державы, седмому исполняющеся лету от святопомазания на царствие пребла-женнаго Феодора Ивановича, государя всеа Русии, три по числу нам зло попущением божиим купно тогда стеко-шася ко искушению. Первие — иже, яко Иродоубийственную рукою, от раба царска семени незлобпваго отрока неправедное заколение. Второе же зло — внезапное пожжением запалепие до иже во испепеление положение болыпия части всего царствия, пребогатых жителей домы, обремепепыя всяко довольно потребами, иже обонпол Неглин-ны реки бывшее... Третие же зло — Агарянско нахождение самопришест-вена с восток нечестивна царя, даже пред моя забрало внешняя граду при-ближитися смевшу, яко пиколиже тако бывающу толико безстудству» (Вр. С. 34-35, 190) .
Новый летописец
«25. О убиении царевича Дмитрея Ивановича и о запустении града Угле ч а.
26. О по ж apex Московских. Того же месяца Июня по убиении царевича Дмитрея... Бысть пожар на Москве велми, загореся в Чертолье, и выгоре Белой город весь от Чертолских ворот по самую Неглинну.
27. О приходе царя Крымского под Москву и о пророчестве царя Федора» (НЛ. С. 40, 42)
В Хронографе второй редакции последовательность событий иная, не соответствующая действительности. Там сначала ошибочно под 20 июля 1591 г. («В лето 7099, июля 20 день») рассказано о приходе под Москву Казы-Гирея и лишь затем под 15 мая («Того же лета, майя в 15 день») — об убийстве в Угличе царевича Дмитрия, причем рассказ о гибели царевича предельно краток и не имеет общих черт с «Временником», кроме стереотипного указания на то, что царевич убит «повелением московского болярина Бориса Годунова» 165. Известие же о московском пожаре, уничтожившем Занеглинье, вообще отсутствует. Интересно отметить, что в Сказании Авраамия Палицына имеется некоторое сходство с «Временником» в части рассказа о московском пожаре 1591 г. и этот пожар описан даже подробнее. Известие о пожаре правильно помещено после известия о гибели царевича Дмитрия и о суровой расправе Бориса Годунова над Нагими и восставшими угличанами. Но зато в Сказании Авраамия Палицына ни слова не сказано о приходе под Москву Казы-Гирея 16в.
Таким образом, отмеченные черты сходства в расположении материала убеждают нас вновь в близости «Временника» к Новому летописцу, а не к Хронографу второй редакции, как полагал И. И. Полосин.
Наблюдения в этом плане могут быть продолжены. И во «Временнике» и в Новом летописце при приходе Казы-Гирея к 165 РИБ. Т. 13. Стб. 1280—1281.
166 Сказание Авраамия Палицына. М.; Л., 1955. С. 101—103.
213
Москве царь Федор усердно молился и его святая молитва отогнала татар: ’
«Временник»
«Безбожнаго же Измаильта к царю-ющему тогда пришествием приближение граду туне бе, нам же по всему безпакостно, явленаго ради заступления вседержавныя християном на враги помощницы, внушившу скоро донесением сыну тоя мольбу по святых своего угодника, миропреподобнаго государя нам Феодора, тезоверна царя» (Bp. С. 35, 200)
Новый летописец
«Царь же Крымской со всеми людми прииде наскоро под Москву и ста в Коломенском...» (НЛ. С. 42)
«Он же праведный государь стояше па молитве день и нощь, беспрестапи молящеся богу...» (НЛ. С. 43)
Далее приведено пророчество Федора о скором бегстве татар, поведанное им Г. В. Годунову
Дальнейшее совпадение «Временника» с Новым летописцем носит уникальный характер:
«Временник»
«Не едино же тогда пришедших Из-маильтян нашю пленовати землю огне-пальная грома орудия от царствия устрашением си повелительне отгнаша, но еще к сим единочасне купно и другое тогда чюдо сотворися богом, яко в той час, в онь же нападе па ня страх, вложи бог в мысль воину некоему же благочестиву в самом тех пришествии под град яту и держиму ими, принужен по вспрошением их поведати им. «Чесо ради, рцы нам,— тому они глаго-лаша,— таково нами видимо во граде в нощи сей молнеобразное блистание ото оружных сосуд, на ны битва со огнем яростно испущаема? Кая во царствии иже со царем затвореным удобь внезапу пребысть радость, изорцы нам?» — рекоша ему, вскоре к сим и муками испыташа, и не тяжце же. Он же, благоумен сый, яко весть чин православных: благочестия ради не туне в муках и велию претерпети болезнь, укрепляем о бозе от добраго приставника ангела своего ему хранителя, елика скорость уму его вопрошаемое объяти, сши словом добромыслено по-требну временю грехопростительну лжу, затвореным во граде к свободе приличную, сказа противным, о Христе уповав, аще сим веруют.— Яко сего ради,— глагола им,— радость во граде, иже от западных стран, Новоградцкия и Псковския земля, предипущенпыми повеленьми царя, в споможение граду ратей вооруженых многочйслие тем днесь купнопришествене ускориша во град, их же царь нашь и людие града вси чаянием спешне удобь ожидаху. И егда си неверных врази от сказателя
Новый летописец
«Тое же нощи в полках у воевод бысть всполох велий; царь же Крымской се слышав и веле привести перед себя полонеников и вопроша их: „что есть тако на Москве великой шум?“ Они же рекоша царю, что „приидоша к Москве многая сила Новгородц-кая и иных государств Московских, прити сее нощи на тебе“. Царь же, слышав от них такое слово, той же час побегоша ж от Москвы и коши пометав; Тата-ровя ж видяху царев побег, бе-жаху и друг друга топтаху» (НЛ. С. 43)
213
услышавше, веру паче о сих многу нощпым знамением явленым чювствы емше, купно словом, тоя же нощи, без пождания всяко дня, устремишася в прямное бегство...» (Bp. С. 36—37, 201)
В других сохранившихся литературных памятниках Смутного времени этого известия о допросе русских полоняников крымским ханом и их «грехопростительной» лжи нет. Суть повествования во «Временнике» и Новом летописце одна. Сходство между обоими паятниками наблюдается даже в стилистике. И в том и другом наличиствует одна и та же вопросительная форма: «Чесо ради...», «Что есть тако...». И во «Временнике» и в Новом летописце согласно говорится о приходе многочисленных войск из Новгорода. Однако рассказ Тимофеева по сравнению с Новым летописцем более риторичен и многословен. Кроме того, во «Временнике» одного русского полоняника допрашивают татары, тогда как в Новом летописце русских полоняников — крымский царь. По-видимому, мы имеем здесь дело с чисто литературным приемом.
Далее Тимофеев строил свое повествование на основании устных рассказов, воспоминаний «ведцев», непосредственных очевидцев, скорее всего из окружения Воротынских, об изобретении кн. М. И. Воротынским гуляй-города и дал его подробное описание (Bp. С. 37-38, 202-203).
В заключении этого раздела опять-таки обнаруживается близость с Новым летописцем:
«Вр еменник»
«Но честнолюбивый изветом веры, содеяннаго ради тогда божия по истин-не чюдеси, па месте обозном, идеже бе всего ратнаго собрания православное ополчение, возградил повокаменозданеп храм во имя пресвятые Богородица, по-рекло Донския, и лавру о нем устрой: вещи убо видения благодслпо, истиною же — паче своего превосходны тщеславия имя о победе сим возвышая в роды» (Bp. С. 43, 208)
Новый летописец
«28. О поставлении монастыря пречистые Богородицы Донския. Повеле же па том месте, где стоял обоз, воздвигнути храм во имя пречистые Богородицы, имянуемыя Донския, и повеле устроити монастырь, общее жителство инокам, и даде в монастырь вся потребная и вотчины. Ныне же тот монастырь именуется Донской» (НЛ. С. 43)
Текстуальное совпадение здесь налицо. Тимофеев излагал простой факт, который не распространял. Тимофеевская дидактика следовала за изложением факта: Борис Годунов обличался за стремление увековечить свое имя в связи с победой над татарами, хотя, как показал выше сам Тимофеев, он имел к этой победе весьма косвенное отношение.
О разделе «О пострижении Борисом царицы Марии, матери царевича Дмитрия, по смерти его, и с Углича ссылка ея» Тимофеев снова возвращался к рассказу о гибели царевича «злоумышлением» Бориса Годунова, по сути повторяя уже сказанное (Bp. С. 30—31). Те же три факта, приведенные выше, свидетель
214
ствовали, по мысли Тимофеева, о виновности Годунова: 1) суровое наказание угличан; 2) щедрое награждение даже дальних родственников — своих агентов в Угличе; 3). отказ от погребения царевича в усыпальнице московских государей и членов их семей — московском Архангельском соборе. К этим трем фактам им прибавляется здесь еще один: отказ Б. Годунова от производства строгого расследования обстоятельств гибели царевича, которое он не захотел приравнять даже к тому расследованию, какое производилось о смертях «нечестивых деспод», «иже некогда в землю сию от язык при державне Феодоре в служение ему с восток сыну Агарянска царя и потом от западных двема сыновом Латынских кралей пришедшим, иже зде панесеными от того-жде смертми измершим» (Bp. С. 45, 211).
И. И. Полосин склонен видеть в «сыне Агарянска царя» Симеона Бекбулатовича167. Это неверно, ибо он не приезжал служить Федору, а уже в 1575—1576 гг. занимал царский трон при Грозном. К тому же Симеон Бекбулатович пережил не только Федора, но и Бориса. Поэтому остается в силе предположение С. Ф. Платонова о том, что под «сыном Агарянска царя» надо разуметь крымского царевича Мурата («Малат-Кирея»), а под двумя сыновьями «Латынских кралей» — принцев Иоганна датского и Густава шведского168. В современных летописных заметках приезд царевича Мурат-Гирея в Москву датировался 16 июля 1585 г., а его отъезд в Астрахань — 18 июля 1586 г.169 170 Любопытно отметить, что гл. 15 Нового летописца посвящена приезду к царю Федору «Крымского царевича Малат-Кирея», в гл. 24 рассказывается о его смерти в Астрахани и о производстве там о ней строгого расследования. Следом за этой главой идет гл. 25 «О убиении царевича Дмитрея Ивановича и о запустении града Углеча». В Новом летописце, однако, ничего не говорится о смерти царевича Мурата в результате происков Б. Годунова. Между тем подобные слухи тогда ходили, и русскому правительству приходилось их опровергать в сношениях с Крымом 17°. Согласно же версии Нового летописца смерть царевича Мурата произошла от «ведунов», присланных из Крыма и из на-гайского Казыева улуса (НЛ. С. 39). Затем подробно рассказывалось о суровом расследовании, произведенном по повелению Федора, фактически Бориса Годунова, в Астрахани Евстафием Михайловичем Пушкиным и о жестоком наказании виновных:
167 Полосин И. И. Иван Тимофеев — русский мыслитель... С. 282.
168 Платонов С. Ф. Древнерусские сказания и повести... С. 181. Примеч. 1.
169 ГИМ. ОР. Синод, собр. № 963. Л. 96.
170 Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 10. Примеч. 254. Здесь же Карамзин цитирует отрывок из крымских дел (Кн. 19. Л. 136 и 235): «Учинилась царю Казы-Гирею весть из Астрахани, что Мурат-Кирея окормили зельем, а после другая весть, что племянника его Кумык-Гирея окормили... Те ссорные слова сказывали лихие люди; а царевичей Мурат-Кирея не стало от его людей... Государь посылал в Астрахань дворянина своего Остафия Пушкина... и царица (жена Мурат-Кирея.— В. К.) писала о том Казы-Гирею».
215
«...царь же Федор Иванович посла в Астрахань Остафья Михайловича Пушкина про царевича сыскивать, и тех ведунов попытать велел накрепко: по чьему умышлению царевичев и цариц и Татар испортили: а пытав их, велел государь пережечь». Далее следует детальное описание пыток и расправы над «ведунами» с участием некоего лекаря Арапа, награжденного потом царем (НЛ. С. 39—40).
Становится понятным, какого «крепкого» расследования «со истязанием» требовал от Бориса Годунова в Угличе Тимофеев: образцом для него служило описанное в Новом летописце расследование об обстоятельствах смерти царевича Мурат-Гирея в Астрахани незадолго до трагической гибели царевича Дмитрия.
Известие о приезде в Москву и смерти Иоганна датского, жениха Ксении Годуновой, сохранилось в гл. 81 Нового летописца (НЛ. С. 56—57). Его популярность вызвала подозрения царя Бориса, поддержанные его дядей Семеном Годуновым, ведавшим политическим сыском, Аптекарским приказом и докторами. Когда принц заболел, Семен Годунов пригласил к себе докторов. Произошла выразительная сцена. На вопрос Семена Годунова, можно ли вылечить Иоганна, доктора ответили утвердительно. Тогда он посмотрел на них «свирепым оком», не сказав ни слова. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы доктора не стали лечить принца, который вскоре и умер. Дополнительные подробности привел В. Н. Татищев в «Выписке», представлявшей подготовительные материалы к той части «Истории Российской», где должно было ‘ говориться о Смутном времени. Оказывается, Борис боялся, что после его смерти русские люди, «вспомянув», как он «государей своих фамилию и по них все знатные роды искоренил», могут вместо его сына избрать на царство Иоганпа, ставшего мужем Ксении 171.
Скорее всего, именно этот эпизод с Иоганном имел в виду Тимофеев, распространив злоумышление Бориса Годунова и на царевича Мурат-Кирея и на Густава шведского, первого жениха Ксении, испытавшего немилость Годунова и сосланного в Углич. О приезде в Москву Густава повествует гл. 67 Нового летописца (НЛ. С. 51).
Однако Густав умер не в царствование Годунова, а в 1607 г.172 Иван Тимофеев в угоду своей основной задаче — доказательству причастности Бориса Годунова к гибели царевича Дмитрия — произвел своеобразную компоновку имевшегося у него материала, соединив известие об умерщвлении Иоганна датского с известием о суровом расследовании, предпринятом для выяснения обстоятельств смерти царевича Мурат-Гирея.
Вместе с тем обнаруживается близость «Временника» еще с восемью главами Нового летописца (гл. 15, 24—28, 67, 81), из которых четыре главы образуют компактное ядро, соответствую
171 Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1966. Т. 6. С. 290.
172 Буссов К. Московская хроника, 1584—1613. М.; Л., 1961. С. 85.
216
щее рассказу «Временника» о гибели царевича Дмитрия и последовавших затем событиях, а остальные тесно с ними связаны.
Шестая прямая ссылка на использованный Тимофеевым какой-то письменный источник сделана в разделе, озаглавленном «О Богдане Бельском». Здесь Тимофеев рассказал о жестокой расправе Годунова с Богданом Бельским и его сторонниками и сообщил об их возвращении в Москву с воцарением Лжедмитрия I, «егда той (самозванец.—В. К.) онаго (Б. Годунова.— В. К.), яко козел ногама, збод и с престола долу сверг,—о сем инде вяще сказася» (Bp. С. 48, 213). И. И. Полосин полагал, что сравнение с козлом и новое указание «инде» позволяют уверенно раскрыть ссылку автора на Хронограф 1617 г.173 Однако в Хронографе 1617 г. Лжедмитрий I сравнивался не с «козлом», а с «кровоядным львичным щенком» или с «мерзоядным вепрем», который «борзыми ногами наскочи» 174. И в этом случае более примечательны общие моменты, которые удается установить между «Временником» и Новым летописцем. Тимофеев писал об удалении Богдана Бельского после смерти Ивана IV из столицы «за наставшую о нем в царствии тогда бывшую крамолу» (Bp. С. 46, 212). Но именно этот вопрос занимает центральное место в гл. 9 «О приходе черни в город и о Богдане Бельском» Нового летописца. В соответствии с гл. 74 «О поставлении Борисова города» Нового летописца излагались» Тимофеевым и обстоятельства строительства Б. Бельским Царева-Борисова и его опалы в 1600 г. Тимофеев определеннее, чем составитель Нового летописца, говорил о клевете на Б. Бельского царю Борису: «...и оттуда оному нанесением лжесловне оклеветаше сего, соткмиша бо и и к пре-большему желанием царства готову бывшу о сем в самоцарюю-щем мнению нань» (Bp. С. 47, 212). Клеветники предъявили Б. Бельскому самое большое политическое обвинение — желание царства. К. Буссов вложил в уста Б. Бельского слова, будто бы сказанные им после постройки Царева-Борисова, что «он теперь царь в Борисграде, а Борис Федорович — царь па Москве». Немцы, служившие при Бельском, не любившем иностранцев, донесли об этом царю. Самозванный борисградский царь был доставлен в Москву, где его ожидала смертная казнь. К. Буссов полагал, что Бельский не был казнен лишь потому, что Б. Годунов «дал обет в течение 15 лет не проливать крови» 175. Важное известие
173 Полосин И. И. Иван Тимофеев — русский мыслитель... С. 282.
174 РИБ. Т. 13. Стб. 1289, 1921. В Хронографе 1617 г. под 7107 (1598/99) г. лишь упомянуто о строительстве Б. Бельским Царева-Борисова, но о конфликте с Борисом Годуновым ничего не говорится (Там же. Стб. 1284). Сравнение Лжедмитрия I со «скимепом злым» — злым львенком — появляется во «Временнике» гораздо позднее (Bp. С. 94, 266). Сходство в терминологии наблюдается и между «Временником» и Новым летописцем. Так, например, во «Временнике» Москву освободили «останки малыми людей» (Bp. С. 96, 268). В Новом летописце во второе ополчение собрались «Московского государства последние люди» (НЛ, с. 117; ср. с. 99, 109, 111).
175 Буссов К. Указ. соч. С. 92—93.
217
о Бельском, приведенное в «Выписке» В. Н. Татищевым, вносит ясность в этот темный вопрос: «Другие сказывают, якобы Бельской отцу духовному в смерти царя Иоанна и царя Федора каялся, что зделал по научению Годунова, которое поп тот сказал патриарху, а патриарх царю Борису, по котором немедленно велел Бельскаго, взяв, сослать. И долго о том, куда и за что сослали, никто не ведал» 176. В. Н. Татищев противопоставлял это оригинальное известие Новому летописцу, версия которого была изложена им ранее, но, по-видимому, оно не противоречило, а дополняло рассказ Нового летописца. Немыслимое на первый взгляд показание Бельского — в той критической ситуации, в которой он оказался, будучи приведенным из Царева-Борисова в Москву,— не только спасло его от смертной казни, но и сохранило ему жизнь в ссылке.
И во «Временнике» и в Новом летописце говорится о лишении Б. Бельского имущества и о наказании вместе с ним его сторонников. Только у Тимофеева они не названы по именам, а в Новом летописце названы, может быть, частично: «Дворян же старых, которые были с ним, а на него не посягатели, Афо-насья Зиновьева с товарыщи также повеле разорити» (НЛ. С. 55) 177.
Следует отметить совпадение уникальных известий во «Временнике» и Новом летописце о присутствии патриарха Гермогена при встрече мощей царевича Дмитрия в Москве в июне 1606 г. Тимофеев был очевидцем этой церемонии, которую подробно описал, вплоть до одежды царевича, в разделе «О пренесении мощей святаго царевича Димитрия», следующем за разделом «О Богдане Бельском» (Bp. С. 49—51, 214—217). «Странно поэтому,—отмечал С. Ф. Платонов,— читать его показание, что ,,Гермоген всеа Росия великий патриарх всесоборне иконам воследуя во сретении новомученика44 (л. 88 об.). Об отсутствии Гермогена узнаем из официальных источников, которые несколько расходятся с разбираемым Временником и в описании одежды царевича (Собр. гос. Гр. и Д. II., № 147.—Акт. Арх. Эксп. II, № 48). Впрочем, Тимофеев сознается, что кое-что «моему... забвися к виду44» 178.
«Временник»	Новый летописец
«Первосвятительный Гермоген, всеа «И егда бысть близ града Росия великий патриарх, всесоборне Москвы, всрете ево сам царь Ва-
176 Татищев В. Н. Указ. соч. Т. 6. С. 289.
177 Афанасий Федорович Зиновьев — выборный по Брянску в 1588— 1589 гг.— в боярском списке 1602—1603 гг. не значится. Нет ни его, ни его даточных людей и в росписи похода против Лжедмитрия I 1604 г. В 1607 г. он упомянут на новом земском дворе царя В. Шуйского. Эти данные свидетельствуют об опале А. Ф. Зиновьева при царе Борисе и о возвращении его к служебной деятельности после его смерти, чем подтверждаются показания «Временника» и Нового летописца. См.: Боярские списки последней четверти XVI — начала XVII вв. и роспись русского войска 1604 г. М., 1979. Ч. 1. С. 163, 248.
178 Платонов С. Ф. Древнерусские сказания и повести... С. 182. Примеч. 2.
218
иконам воследуя во сретении новомученика, та же во славе своей царь и по нем того синклита чин, потом несоч-тенное всенародное множество...» (Вр. С. 49, 214—215)
силей и с патриярхом и со всеми ' властьми и з боляры и со всем
пародом Московского государства...» (НЛ. С. 70)
В Хронографе 1617 г. и других известных нарративных источниках о встрече мощей царевича Дмитрия патриархом Гермогеном ничего не говорится. Как видим, еще С. Ф. Платонов отметил противоречие этого известия «Временника» официальным грамотам В. Шуйского. По-видимому, Тимофеев, которому к моменту написания этого раздела «Временника» «забылись» не только некоторые детали одежды царевича, но и то, кто же из высших церковных иерархов встречал его мощи в столице, вновь обратился к письменному источнику, близкому к Новому летописцу.
Седьмая ссылка на какой-то письменный источник сделана Тимофеевым в связи с рассказом о венчании Бориса Годунова па царство в 1598 г. Поведав об отравлении Федора Ивановича Б. Годуновым и о том, как московские жители молили Годунова, удалившегося в Новодевичий монастырь, принять царский венец, о Серпуховском походе и венчании Бориса, Тимофеев заключал: «Толикие бо гордости вознесеся о царствии, еже вмале не срав-нися з богом послежде; но получение таковыя славы от своего ему яве желания по всему яко нож наострен сам принесе своему сердцу, им же себе збод и, низпад, сокрушися, якоже и во других о сем пространнее речеся местех» (Bp. С. 58, 225) 179.
Особенность этого текста «Временника» в том, что в нем на первоначальную основу наложились воспоминания самого дьяка Ивана — свидетеля колоритной сцены упрашивания Бориса в Новодевичьем монастыре и участника Серпуховского похода, подробно описанного во «Временнике» и Новом летописце, но даже не упомянутого в Хронографе 1617 г. Однако этот письменный источник обнаруживается уже в начале рассматриваемого раздела, когда Борис Годунов вновь обвинялся в отравлении Федора Ивановича и убийстве царевича Дмитрия: «Принесе господску животу смертен яд и уби и некровопролитне аще, убивательне же обаче, якоже отрочате брату -сего прежде той же» (Bp. С. 52, 218).
Эти обвинения перекликаются со ссылкой четвертой, где они приведены с указанием «глаголют нецыи». Как уже говорилось, соответствие они находят в Латухинской степенной книге, Новом летописце и «Выписке» В. Н. Татищева. В данном же тексте имеются и другие совпадения с Новым летописцем. При перечислении причин, заставивших Б. Годунова укрыться в Новодевичьем монастыре, Тимофеев на первое место выдвигал его боязнь возму
179 Ошибочен перевод О. А. Державиной последних слов «о чем пространнее будет рассказано в другом месте» (Bp. С. 225. Курсив мой.— В. К.). поскольку в данном случае мы имеем дело с формой прошедшего времени (аористом).
219
щения москвичей, горько оплакивавших смерть незлобивого Федора: «...первее, страх о сем име в сердцы си, да увесть истее, аще ли отнюдь не быти внезапну востанию нань людий, огорчившемся по зельнем плачи вкусом о смерти царя, и ускорят вослед его на убивство мщеньем» (Bp. С. 52, 218). В Новом летописце «жестокий плач» по Федору описан следующим образом: «И бысть же на Москве в той день погребения его (Федора Ивановича.— В. К.) плач и вопль велий, яко же и пения не слышати от плача, и что друг ко другу глаголаху, и не мо-жаша ся слышати в плачи» (НЛ. С. 49). Конечно, можно предположить, что Тимофеев был свидетелем плача по Федору и ему не нужно было обращаться к письменному источнику. Но как увидим, то жё указание на горький народный плач сделано Тимофеевым и при описании смерти М. В. Скопина-Шуйского, когда Тимофеев находился в Новгороде, й опять-таки оно найдет параллель в Новом летописце!
В Новом летописце в связи с обсуждением в 1598 г. кандидатуры Б. Годунова сказано, что «князи же Шуйские едины ево не хотяху на царство: узнаху его, что быти от него людем и к себе гонению;' оде же нево потом многие беды и скорби и тесноты прияша» (НЛ. С. 50). В Латухинской степенной книге Шуйские игнорировали Земский собор 1598 г.: «точию, Шуйские не похо-теша на избрании том быти, ведяху бо яко будет от Бориса им гонение велие» (ЛС. Л. 917).
Объяснение причины отъезда Годунова в Новодевичий монастырь приведено в «Выписке» Татищева. Когда Борис отказался исполнить требование бояр о выдаче крестоцеловальной записи, «Шуйские начали говорить, что непристойно более его просить, понеже в большей просьбе и его таком отрицании может быть не без вреда, и представляли, чтоб обирать иного, а особливо, что они, зная его скрытною злость, весьма его допустить не хотели» 180.
Весьма примечательно, что только во «Временнике» и в «Выписке» В. Н. Татищева приведены конкретные данные о неприязненном отношении царя Бориса к Шуйским. У Тимофеева М. И. Татищев в угоду Годунову досаждал В. И. Шуйскому «вплоть до рукобияния» (Bp. С. 101, 273). В. Н. Татищев говорил о гонениях на Шуйских вместе с Романовыми в 1600 г. и о ссылке В. И. Шуйского Б. Годуновым за тайную переписку с самозванцем 181.
Наглядно близость «Временника» и Нового летописца в этом разделе выступает и из совпадения датировки прошения о воцарении Бориса Годунова: «День же того прошения тогда в Сырней седмицы вторник бе» (Bp. С. 53, 219). И согласно Новому летописцу, прошение состоялось «на Сырной педеле во вторник»
180 Татищев В, Н. Указ. соч. Т. 6. С. 287.
181 Там же. С. 288, 300, 310.
220
(НЛ, С. 50). В Латухинской степенной книге сказано, что прошение было подано «в неделю Сырную» (ЛС. Л. 917) 1Ь2.
Восьмая ссылка (по изданию О. А. Державиной или первая по И. И. Полосину) на какой-то письменный источник была сделана Тимофеевым в связи с повествованием об изменнических действиях некоторых русских купцов («козмиков») и дворян, перешедших ради сохранения своих богатств на сторону интервентов, заседавших вместе с ними в совете и заключавших с ними соглашения («много сложение творяху») (Bp. С. 112, 286). Заканчивал этот обличительный отрывок Тимофеев следующими словами: «Но зде слово вмале сих, инде же многократно потонку речеся о них» (Bp. С. ИЗ, 286).
И. И. Полосин, комментируя этот текст «Временника» и отмечая, что в самом «Временнике» такого материала не так уж много, писал: «Говоря „инде“, автор отсылал читателя к какому-то другому историческому источнику. Действительно, в Новом летописце, например, отыскивается многочисленный и разнообразный обличительный материал о преступных действиях и купцов и дворян. Не к этому или подобным трудам отсылал Тимофеев читателя?» 182 183. К наблюдениям И. И. Полосина добавим, что в Новом летописце имеется отдельная гл. 238 о заключении договора о признании королевича Владислава, где действия бояр оцениваются как изменнические (НЛ. С. 100), о предательских действиях окольничего Михаила Салтыкова, «всему злу настоятеля», и московского купца Федора Андронова (Гл. 239. С. 101; Гл. .252. С. 106; Гл. 247. С. 103) и др.
Девятая ссылка на- другой письменный источник содержится в рассказе о воцарении Шуйского, восстании И. И. Болотникова, которое характеризуется как непослушное самовластие рабов» (Bp. С. ИЗ, 287), и движении Лжедмитрия II, когда Василий Шуйский дважды оказался осажденным в столице, а по городам умножилось «злоначальство» и «самовластие», «колебанием о цари люди распыхахуся неуставне и воспеняя море житейское неукротимо; лют бо тогда в живущих от ярости гнева пламень распалашеся возжизаем; он же, вправду яко огнь, леты многими обтек, испепели убо, яко же во всесложении многословие о сем речено бысть» (Bp. С. 114, 288).
182 Подобная датировка (во вторник сырной недели) встречается еще в Московском летописце, причем там добавлено, что произошло это на «сороковой день» по смерти Федора и пострижении Ирины. См.: Буганов В. И., Корецкий В. И. Указ. соч. С. 159. В Пискаревском летописце указана дата 21 февраля, на которую и приходился в 1598 г. вторник сырной недели. См.: Яковлева О. А. Пискаревский летописец // Материалы по истории СССР. М., 1955. Вып. 2. С. 101; Временник Ивана Тимофеева. С. 479. Примеч. 146—147. В Бельском летописце наречение на царство Бориса Годунова происходит «в великий пост на Федоровой неделе во вторник» (Корецкий В. И. Новое о крестьянском закрепощении и восстании И. И. Болотникова. С. 139). В Хронографе второй и третьей редакций и в Сказании Авраамия Палицына точная датировка отсутствует.
183 Полосин И. И. Иван Тимофеев — русский мыслитель... С. 266.
221
И. И. Полосин, предполагая, что об этом рассказывал в другом месте «или сам автор, или кто-то другой», задавал вопросы: «Где? Когда?» 184 Обращение к Новому летописцу рассеивает сомнения и на этот раз. Там действительно с такой подробностью, как ни в каком другом из известных сочинений о Смуте, повествуется о событиях восстания И. И. Болотникова, осаде им Москвы, волнениях в других городах, действиях Лжедмитрия II и его польских и русских сторонников (НЛ. Гл. 124—166). Во «Временнике» присутствуют автобиографические моменты, прерывающие изложение по письменному источнику (о нахождении дьяка в осажденной И. И. Болотниковым Москве, о последующем отправлении в Великий Новгород, об обстоятельствах, при которых он попал «в плен» к шведам, занявшим город).
Завершается эта часть «Временника», основанная на каком-то письменном источнике, словами: «Но паки предиреченных имем-ся» (Bp. С. 115, 288). После этого следует пространный автобиографический рассказ Тимофеева о его бедствиях в шведском плену и о причинах, побудивших его к творчеству.
Десятая отсылка произведена Тимофеевым в связи с повествованием о всеобщем разделении русских людей. Речь идет о сговоре части их с интервентами — и не только незначительных служилых людей, но и бояр; Лжедмитрий II в это время стоял в Тушине, участились «тушинские перелеты» 185. «Восташа бо наша сами на ся и разделишася в разделения зла приразишася ко иноплеменных сонмом, и совокупишася со языки, и навыкоша дела их и, инде речеся, изыдошд от нас...» (Bp. С. 123—124, 298-299).
Хотя о событиях восстания И. И. Болотникова и о Лжедмитрии II говорится и у Авраамия Палицына186, и в Хронографе 1617 г.187, но довольно кратко, что противоречит словам Тимофеева о «всесложении многословие», сказанным в девятом отрывке. По своему же содержанию десятый отрывок оказывается связанным с восьмым и девятым, а многочисленные персональные указания на измены как мелких, так и крупных русских феодалов приведены именно в Новом летописце (НЛ, Гл. 169, 171, 181, 185, 187 и др.). Восьмую ссылку и сам И. И. Полосин склонен был связывать с Новым летописцем или каким-то близким к нему памятником.
Одиннадцатая ссылка сделана в рассказе, ведущемся от имени Великого Новгорода, из которого «дивный стратиг» кн. М. В. Скопин-Шуйский «с наятыми Еллины» нанес сокру-
184 Там же. С. 297.
185 И. И. Полосин почему-то считал, что в данном случае И. Тимофеев «вспоминает Грозного и его опричнину, не давая, однако, открытой ссылки» {Полосин И. И. Иван Тимофеев — русский мыслитель... С. 300). Все последующее изложение неоспоримо свидетельствует о событиях времени осады Москвы Лжедмитрием II.
188 Сказание Авраамия Палицына. С. 119.
187 РИБ. Т. 13. Стб. 1302—1303.
222
шительный удар по тушинцам: «...о нем же пространнее инде слово сказа» (Bp. С. 126, 300). О кн. М. В. Скопине-Шуйском повествуют многие памятники Смутного времени, находим мы рассказ о его походе к Москве и в Хронографе 1617 г., и в Сказании Авраамия Палицына, но они предельно кратки. Наиболее подробное повествование о пребывании его в Новгороде и походе на Москву сохранилось опять-таки в Новом летописце, и, что, на наш взгляд, главное, только в Новом летописце и во «Временнике» приведены подробности, исключительно согласные друг с другом относительно обстоятельств неудачного побега кн. М. В. Скопина-Шуйского из Новгорода при получении известий о переходе на сторону Лжедмитрия II Пскова.
«Временник»
«Егда же от Плескова с прочими, яже о нем, возжеся огнь прелести самовластия и доиде до зде в слухи иже сего великаго (М. В. Скопина —В. Я.),—не вем, како словес прелестию восхити сего, яко волк агнца незлобива, и отнес па раме в дебрь третий отзде сна-чалник, иже по нем, ему же и соиме-нен бе кроме княжества (Михаил Татищев.—В. Я.)...; обаче повипуся убо великий совету злоумнаго: пошепта, яко-же древле змия Евзе, во уши, бегством сего изводит из града. Соизволяет же и способствует того совету и от втораго чипа самописчий некто (дьяк Ефим Телепнев.— В. К.)...» (Bp. С. 128—129, 304)
Новый летописец
«Во Пскове же, не помня крестного целования, государю из-мениша, целовали крест вору. Весть же прииде ко князю Михаилу Васильевичу в Новгород, что псковичи измениша. Князь Михайло ж, советовав с Михайлом Татищевым да и з дьяком Ефимом Телепневым, и, побоясь от новгородцов измены, побегоша из Нова города...» (НЛ. С. 84—85)
И во «Временнике» и в Новом летописце существо и последовательность событий полностью совпадают, названы, и это особенно примечательно, те же два советника с тем лишь различием, что у И. Тимофеева их имена зашифрованы, переданы иносказательно, а в Новом летописце — названы прямо. Ни в каком другом памятнике Смутного времени, включая Хронограф 1617 г., Сказание Авраамия Палицына, Повесть о М. В. Скопине-Шуйском, которую И. И. Полосин склонен приписать перу И. Тимофеева 188, упоминаний о злом совете именно Михаила Татищева и дьяка Ефима Телепнева нет. Дополнительным по отношению к «Временнику» известием Нового летописца надо считать мотивировку побега: «побоясь от новгородцов измены». Близость «Временника» к Новому летописцу в этой части отмечена еще С. Ф. Платоновым. Подробно передав текст «Временника», он заключал: «Таков рассказ Тимофеева, подтверждающий и дополняющий показания Нового летописца. Тимофеев, как и автор Нового летописца, не винит ни в чем самого Скопина. Он представляет его жертвою лукавого Татищева (и — добавим от себя — дья
188 Полосин И. И. Иван Тимофеев — русский мыслитель... С. 301.
223
ка Ефима Телепнева, также присутствующего в обоих источниках,-В. Я.)...»189.
В той части «Временника», где рассказывается о событиях в Новгороде, участником и очевидцем которых был дьяк И. Тимофеев, его собственные воспоминания сказались, безусловно, очень сильно. Ряд подробностей сохранил только «Временник». Тем знаменательнее отмеченная параллель «Временника» с Новым летописцем.
Двенадцатая ссылка на другой письменный источник типа «сказуют нецыи», ясно свидетельствующая, что Тимофеев имеет в виду чужое, а не собственное произведение, знакомит нас с трагическими обстоятельствами смерти кн. М. В. Скопина-Шуйского: «Вмале же от сродных си, о добрых взавиден быв, смертным уязвен ядом; у гашению жизни его, сказуют нецыи, носяй венец стрый его виновен бе» (Bp. С. 135, 312). Эта ссылка перекликается с ссылками первой и четвертой (того же типа — «глаголют нецыи»), где говорится об отравлении Ивана Грозного и Федора Ивановича. Первая из них, как мы установили, получает косвенное подтверждение в Новом летописце и вторая — прямое — в Латухинской степенной книге (с той же ссылкой — «глаголют нецыи»), обе сразу — в «Выписке» В. Н. Татищева.
В Хронографе 1617 г. вопрос о причине смерти кн. М. В. Скопина обойден молчанием. Зато в Писании о преставлении и о погребении кн. М. В. Шуйского, рекомого Скопина 19°, со всей определенностью говорится, что полководца отравила жена кн. Д. И. Шуйского 191. Однако причастность самого царя Василия к умерщвлению племянника полностью отрицается: «Но буди вам известно, яко и сам царь Василей, егда от погребения возвра-тися, и пришед в полату свою и на злат стол свой царьский ниц пад, и плачася, захлебаяся горко, смоча слезами стол, слезы на пол с стола каплющи» 192.
В Новом летописце, несмотря на то что там нет прямого указания на отравление М. В. Скопина-Шуйского своим венценосным дядей, присутствует ряд известий, подводящих читателя к этому выводу. В гл. 210 Нового летописца говорится об опрометчивом письме Прокопия Ляпунова кн. М. В. Скопину-Шуйскому с поздравлением «на царство», после чего царь Василий и «братья царя» «на князь Михаила нача мнение держати» (НЛ. С. 92—93). В гл. 227 рассказывается о беспрестанных предостережениях Делагарди Скопину-Шуйскому скорее покинуть столицу, которые тот делал, «видя на него (Скопина-Шуйского — В. К.) на Москве ненависть» (НЛ. С. 96). Ясно, что здесь недвусмысленный намек на дядю («стрыя») и его братьев. Поведав о внезапной злой болезни Скопина-Шуйского и его кончине, летописец замечал: «Мнози же на Москве говоряху то, что испор
189 Платонов С. Ф. Древнерусские сказания и повести... С. 202.
190 РИБ. Т. 13. С. XXXVIII—XXXIX.
191 Там же. Стб. 1333.
192 Там же. Стб. 1345.
224
тила ево тетка ево княгиня Катерина князь Дмитреева Шуйско-ва, а подлинно то единому Богу [ведомо]» (НЛ. С. 96—97). Летописец завершает повествование нравоучительной сентенцией о том, что судьба кн. М. В. Скопина-Шуйского определялась богом: «Вседушно мняху все людие по той ненависти, что грех ради наших друг друга ненавидяху и друг другу завидоваху, видяще, кому Бог даст храбрость и разум, и тех не любяху; силою же никому у Бога не взять: всяк бо званный от Бога честь воспри-емлет; власть дает Бог, кому хочет, тому и дает. Також и сему храброму князь Михаилу Васильевичу дано от бога, а не от человек» (НЛ. С. 97). В гл. 229 отмечено, что Прокопий Ляпунов думал по-другому и готовился «мстити смерть царю Василью князь Михайла Васильевича» (НЛ. С. 97). Мы видим, что хотя в Писании и о преставлении и о погребении кн. М. В. Шуйского, ре-комого Скопина, и прямо говорится об отравлении Скопина-Шуйского, но его известия отстоят далеко от сообщения Тимофеева об его умерщвлении происками «стрыя» (дяди) — самого царя Василия. Кроме того, в ней присутствует и прямая ошибка — жена Дмитрия Шуйского названа Марией, тогда как в действительности имя ее было Екатерина, а Марией звалась ее сестра, бывшая замужем за Борисом Годуновым и погибшая в 1605 г. Рассказ Нового летописца, содержащий слухи и толки о смерти Ивана Грозного, перекликается с известиями Латухинской степенной книги и «Выписки» В. Н. Татищева, сообщающими об отравлении Борисом Годуновым царя Федора, а в «Выписке» и Грозного. Подбор и трактовка фактов ведут читателя к выводу о насильственной смерти племянника, который в глазах своих сторонников становился основным претендентом на царский престол.
Содержание заключающей рассказ Нового летописца сентенции соответствует тексту «Временника». Повествование «Временника» следует за рассказом об отравлении Скопина-Шуйского из-за зависти и ненависти, где оно конкретизировано применительно к отношениям М. В. Скопина-Шуйского и В. И. Шуйского. Так же как и там, бог является тем верховным существом, которому был обязан Скопин-Шуйский своей «крепостью» и который только и мог увенчать его главу, очевидно царским венцом, за его воинские подвиги. Во «Временнике» читаем: «Ничто же бо во время зависти, егда она царствава, сродство обоих пользова; дерзаго же паче на суде, осудив, посрамит, зане убиеный (Скопин-Шуйский.—В. К.) убившему (царю Василию.—В. В.) искрено послужи, он же ему се ненависть преложи, якоже Саул иногда Давидови, о похвалах устрелен завистшо, яко елень в ребра, сего ради и сотрясен бысть поражением от духа нечиста. Но кто от земных мощен бе подвиг дельма доброхвальнаго главу вен-чати, разве не иже ли крепость тому подавый?» (Bp. С. 135—136, 312).
И. И. Полосин склонен отнести известие «Временника» о смерти Скопина-Шуйского к Писанию о преставлении и о погребении. кн. М. В. Шуйского, рекомого Скопина, еще и потому, что
225
Писание в Хронографе подробно рассказывает о том плаче, которым почтил народ умершего князя 193. Однако исследователь упускает из виду, что о плаче о Скопине-Шуйском сообщают Новый летописец и другие сочинения Смутного времени и что только при сопоставлении текста «Временника» с Новым летописцем проясняется смысл слов Тимофеева «перводесподский плач»:
«Временник»
«Его же (Скопина.— В. К.) в самом царствия недре земиороднии со младенцы вси при гробе его не-боязнепо перводесподским почтоша плачем, не внемлюще отнюдь вла-душаго страху...» (Bp. С. 136, 312)
Новый летописец
«На Москве же плач бысть и сто-нание велие, яко уподобитися тому плачю, како блаженные памяти по царе Федоре Ивановиче плакаху...» (НЛ. С. 96)
Под «перводесподским плачем» «Временника» следует, по-видимому, разуметь не просто плач «как бы о царе» (Bp. С. 312 — перевод О. А. Державиной), а плач о первом царе, которого оплакивали москвичи, ибо по Ивану Грозному не плакали. Напомним, что, согласно «Временнику», бояре от радости не хотели верить известию о смерти Ивана и поначалу думали, что все это им приснилось во сне (Bp. С. 15—16, 178). В Новом летописце такой щекотливый момент, как радость по поводу смерти Грозного, обойден молчанием, но и об оплакивании его ничего не сказано (НЛ. С. 35).
Когда в столице в 1610 г. хоронили безвременно умершего Скопина-Шуйского, Тимофеева там не было, он находился в Новгороде, поэтому зависимость его рассказа о смерти Скопина-Шуйского от какого-то письменного источника («сказуют нецыи»), близкого к Новому летописцу, проявилась особенно сильно.
Тринадцатая ссылка связана с описанием ратных подвигов кн. М. В. Скопипа-Шуйского во время похода его к Москве. Запись сделана Тимофеевым, скорее всего, в промежуток с 1614 по 1617 г.: «...мы зде (в Новгороде.— В. К.) затворении ясне подробну к сказанию не довлени, потонку же вся сведят с ним же бывшая в прилучшихся, нам же и нуждная вписавшем, елика вмале от слуха присмшим» (Bp. С. 143, 320). Тимофеев отмечал, что, находясь в оккупированном шведами Новгороде, он мог писать о походе Скопина-Шуйского к Москве лишь понаслышке. Подробности этого похода, тут же добавлял он, надо искать в историческом труде «О сих же явлене в прочих скажется местех» (Bp. С. 143, 320). Может быть, о существовании такого исторического труда Тимофеев знал уже на начальной стадии своей работы над «Временником» и в какой-то мере был знаком с его содержанием? О походе Скопина-Шуйского говорится в Сказании Авраамия Палицына (с момента подхода к Троице-Сергиеву монастырю) 194 и в Повести о рожении воеводы кн. М. В. Шуйско
193 Полосин И. И. Иван Тимофеев — русский мыслитель... С. 302.
194 Сказание Авраамия Палицына. С. 180.
226
го-Скопина (в связи с военными действиями в районе Калязина монастыря) 195. Что касается описания всего похода в целом с момента выступления Скопина-Шуйского из Новгорода до вступления в Москву, оп наиболее обстоятельно описан лишь в Новом летописце (НЛ. Гл. 201-203, 206-211, 218, 223-226).
За повествованием о кн. М. В. Скопине-Шуйском следует раздел «О патриархе Гермогене». Он выдержан в панегирическом по отношению к Гермогену духе (Bp. С. 143—144, 320—322). Но исключительно высоко расцениваются слова и действия патриарха Гермогена и в Новом летописце (НЛ. Гл. 238—239, 256, 262, 286). Правда, в Хронографе 1617 г. помещена отповедь критикам в защиту патриарха. Однако некоторых деталей, общих для «Временника» и Нового летописца, в Хронографе 1617 г. мы не находим. Так, во «Временнике» говорится об упорной борьбе Гермогена с «латынянами» и соединившимися с ними русскими изменниками, об их обличениях патриархом. Среди русских изменников Тимофеевым названы М. Салтыков и Ф. Андронов (Вр. С. 144). В Новом летописце в гл. 252 рассказывается о столкновении патриарха с М. Салтыковым, который оскорблял Гермогена словесно и бросился па него с ножом. За это патриарх проклял М. Салтыкова (НЛ. С. 106). Осуждается в Новом летописце предательство Ф. Андронова (НЛ, С. 103). В Хронографе же упоминается Ф. Андронов в связи с его пленением и казнью после освобождения Москвы вторым ополчением, а имя М. Салтыкова отсутствует.
Факты о предательстве М. Салтыкова и Ф. Андронова, приведенные Тимофеевым в разделе «О патриархе Гермогене», перекликаются с восьмой ссылкой, где Тимофеев обличал изменнические поступки некоторых русских купцов и дворян. По-видимому, и в главе « О патриахе Гермогене» Тимофеевым был использован тот же самый письменный источник, близкий к Новому летописцу, что и в восьмой ссылке.
Четырнадцатая и пятнадцатая ссылки находятся в Летописце вкратце — составной части «Временника». Если четырнадцатая ссылка дублирует первую и четвертую ссылки о насильственной смерти Ивана Грозного и его сыновей Дмитрия и Федора от рук подданных, под которыми подразумевался прежде всего Борис Годунов, с тем же указанием, что об этом «глаголаху же нецыи» (Bp. С. 151, 328), то пятнадцатая ссылка носит поистине синтезирующий характер. Рассказав о царе Федоре, рождении у него дочери Феодосии, о царевиче Дмитрии, погибшем от злого умысла Бориса Годунова, который сравнивается с Иродом, Тимофеев восклицал: «Увы, яко сих двобратных кончиною прерван купно род, по смерти Российских деспод весь благородия корень! По сих же от синглитских чинов срабне на царствия верх возводити начаша, но различие,— ов сице, он же инако, в них же первый Борис и потом Рострига и иже по сих, их же
РИБ. Т. 13. Стб. 1325-1332.
227
бе дерзость по всему безстудна и воцарение странно; сих ради и земля, не стерпеваема, селико лет даже доселе о цари смущаема, колебашеся неустанно, о них же подробну на се довлеными в подобных местех скажется ясно, не иже нами» (Bp. С. 152, 330).
И. И. Полосин писал, что «ссылка на какой-то другой, общеизвестный, может быть и официальный („подобный11), летописец дана здесь автором с предельной ясностью» 196. Но из этой ссылки предельно ясно также и то, что не на свой летописный труд при этом ссылается Иван Тимофеев, а на какой-то летописец, принадлежавший перу другого лица,— «скажется ясно, не иже нами».
В Хронографе 1617 г. трудно увидеть этот летописец, как хотелось бы И. И. Полосину, ибо там ничего не говорится о рождении Феодосии и специально не выделяется вопрос о «пресечении царского корня» и появлении неистинных царей и самозванцев. Между тем эти вопросы рассматриваются пристально и в Новом летописце, автор которого, по наблюдению Л. В. Черепнина, «основную причину» Смуты видел в насильственном пресечении «благочестивого корени» — царской династии 197. Но точно так же определял основную причину Смуты и Тимофеев.
Близость между «Временником» и Новым летописцем обнаруживается и тогда, когда в этих сочинениях говорится о самозванцах и той среде, из которой они появились.
«Временник»
«И по всей земли яко огнь ненависти скоро возжеся о нем (Василии Шуйском, осажденном в Москве сначала Болотниковым, а потом Лжедмитрием II.— В. К.), и грады многи егова крестопреступпа повеления и отписашася имени и повеления, и начаша по местах многи, яко елико град, студныя и лжеименные возницати цари от мельчайших и безъимепных людий, паче же от последних страдпическия четы...» (Bp. С. 153, 331; см. также с. 32, 196)
Новый летописец
«О ворах Астарахапских, кои назывались царевичи. Грех ради наших дьявольским научением возставаху, невем, откуды имахуся такие воры, называхуся праведным коренем: иногда царя Ивановым сыном Васильевича, иногда царевича Ивана Ивановича сыном, а ин назвася царя Федора Ивановича сын. Како же у тех окаянных злодеев уста отверзаше-ся и язык проглагола, неведомо, откуду взявся; а называхуся таким праведным корепем иной боярской человек, а иной мужик пашенной» (НЛ. С. 89)
О самозванцах Петре, Августе, Лаврентии и Гурии говорится также в «Плаче о пленении и о конечном разорении Московского государства», что и позволяло С. Ф. Платонову видеть в «Плаче» источник «Временника», однако в отличие и от «Временника» и от Нового летописца там по-другому определялась среда, постав-
196 Полосин И. И. Иван Тимофеев — русский мыслитель... С. 305.
197 Черепнин Л, В. «Смута» и историография XVII века: Из истории древнерусского летописания // Исторические записки. М., 1945. Т. 14. С. 83.
228
лившая самозванцев («И мнози от грабителей и несытных крово-ядцев царьми именоваша себе...») 198.
Только во «Временнике» и в Новом летописце упоминается о большой радости в Москве по случаю рождения дочери Феодосии у царя Федора Ивановича, притом в таких словах, которые указывают на текстологическую зависимость:
«Временник»
«...произвел во Дни своя от царских си чресл дщерь едину, жизнию же непребытну; но обаче и о сея рождении тогда в людех премнога сотворися радость...» (Bp. С. 152, 329—330)
Новый летописец
«37. О рожении царевны Феодосии Федоровны. Того же году (1592.—В. К.) родися у государя благочестивая царевна Феодосия Федоровна, и бысть радость на Москве велия...» (НЛ. С. 45)
В Ином сказании о царевне Феодосии упомянуто в общей форме в связи с тем, что самозванец Илейка называл себя Петром Федоровичем, тогда как автор Иного сказания стремился подчеркнуть, что сыновей у Федора Ивановича не было199 200. В Хронографе второй редакции о Феодосии ничего не говорится.
Итак, на протяжении всего текста «Временника» обнаруживается определенная близость с Новым летописцем по содержанию, порядку расположения материала, уникальным известиям, встречающимся только в этих сочинениях, а в некоторых случаях даже текстологическая. Но здесь мы сталкиваемся с парадоксом: «Временник», как установлено С. Ф. Платоновым, написан раньше Нового летописца 20°. Признание этого факта и заставляло С. Ф. Платонова и И. И. Полосина, отметив отдельные черты сходства «Временника» с Новым летописцем, отказываться от дальнейших наблюдений. Теперь, однако, можно объяснить этот парадокс. Как нам удалось установить в предыдущей главе, в основу Нового летописца была положена летопись монаха Иосифа, келейника патриарха Иова, работавшего затем в Москве, в окружении патриарха Гермогена. Эта же летопись была использована позднее Тихоном Желтоводским при составлении Латухинской степенной книги, а в середине XVIII в.— В. Н. Татищевым в подготовительных материалах к «Истории Российской» — «Выписке». Очевидно, близость уникальных известий «Временника» с Новым летописцем, Латухинской степенной книгой и «Выпиской» В. Н. Татищева следует объяснять использованием И. Тимофеевым и составителями этих сочинений одного и того же летописного источника — «Истории о разорении руском» Иосифа, которую очень высоко ценил В. Н. Татищев, но которая, к сожалению, сгорела после смерти историка в его имении.
М. Н. Тихомиров высказал интересное суждение о том, что «Временник Ивана Тимофеева» будто бы и является этой исчез
198 РИБ. Т. 13. Стб. 228.
199 Там же. Стб. 97—98.
200 Платонов С. Ф. Древнерусские сказания и повести... С. 209, 318
229
нувшей «Историей» Иосифа, привлеченной В. Н. Татищевым при написании «Истории Российской». Основанием для такого вывода М. Н. Тихомирову послужил отмеченный еще В. Н. Татищевым факт: в «Истории» Иосифа о последних годах правления Грозного говорилось кратко, а о последующих событиях Смуты до избрания на царство в 1613 г. Михаила Романова — подробно. Во «Временнике», указывал М. Н. Тихомиров, расположение материала такое же 201.
Хотя ни по общему содержанию, ни по стилю, ни по хронологическим рампам отождествить «Временник» с «Историей» Иосифа не представляется возможным, в суждении М. Н. Тихомирова имелось рациональное зерно. Если «Временник» — и не «История» Иосифа, то между ними наблюдается непосредственная связь, ибо последняя, как мы стремились показать, послужила Тимофееву основным летописным источником при написании его знаменитого произведения.
201 Тихомиров М. Н. О русских источниках «Истории Российской» // Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1962. Т. 1. С. 42.
Глава шестая
Пушкины в Смутное время и летописец из их рода
--------
Когда В. Н. Татищев, М. М. Щербатов и Н. М. Карамзин создавали свои исторические труды, они упоминали о Пушкиных наряду с другими представителями дворянских родов, игравших на протяжении веков заметную роль в политической жизни России. Так же поступал и М. Г. Спиридов, сенатор, зять историка М. М. Щербатова, проводя в начале XIX в. генеалогические изыскания: среди «описаний служб благородных российских дворян», сделанных им, главным образом, на основании разрядов, даны и службы Пушкиных *.
Впервые специально заинтересовался своими предками сам великий поэт. В неоконченной поэме «Езерский» (1832) А. С. Пушкин писал:
«Могучих предков правнук бедный, Люблю встречать их имена В двух-трех строках Карамзина. От этой слабости безвредной, Как ни старался,— видит бог,— Отвыкнуть я никак не мог» 1 2.
Интерес этот проявился довольно рано и не ограничивался одной «Историей государства Российского» Н. М. Карамзина, хотя для времени включая начало XVII в. она, конечно, оставалась для него основным источником. Так, работая над «Борисом Годуновым» в письме к П. А. Осиповой в Ригу из Михайловского 11 августа 1825 г. он сообщал: «Я рассчитываю еще повидать моего двоюродного дедушку,— старого арапа, который, как я полагаю, не сегодня-завтра умрет, а между тем мне необходимо раздобыть от него записки, касающиеся моего прадеда» 3. В печатных вариантах примечаний к изданиям отдельных глав «Евгения Онегина» (1825) поэт обещал создать полную биографию своего знаменитого прадеда: «В России, где память замечательных людей скоро исчезает, по причине недостатка исторических записок, странная жизнь Аннибала известна только по семейст
1 ГПБ. РО. F IV—61. Л. 19 об.— 27 об. Генеалогические изыскания М. Г. Спиридова занимают 15 портфелей. О Пушкиных говорится в 7-м портфеле.
2 Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: В 17 т. М.; Л., 1937—1959. Т. 5. С. 100.
3 Там же. Т. 13. С. 205, 543.
231
венным преданиям. Мы со временем надеемся издать полную его биографию» 4.
А. С. Пушкину принадлежит известное стихотворение «Моя родословная» (1830 г.), где, в частности, говорится:
«Мой предок Рача мышцой бранной Святому Невскому служил;
Его потомство гнев венчанный, Иван IV пощадил.
Водились Пушкины с царями; Из них был славен не один, Когда тягался с поляками Нижегородский мещанин» 5.
Помимо стихотворной родословной, сохранились наброски родословной в прозе, сделанные около 1830 г. и призванные открыть автобиографию поэта: «Мы ведем свой род от прусского выходца Радши или Рачи {мужа честна, говорит летописец, т. е. знатного, благородного), выехавшего в Россию во время княжества св. Александра Ярославина Невского. От него произошли Мусины, Бобрищевы, Мятлевы, Поводовы, Каменские, Бутурлины, Кологривовы, Шерефединовы и Товарковы. Имя предков моих встречается поминутно в нашей истории. В малом числе знатных родов, уцелевших от кровавых опал царя Ивана Васильевича Грозного, историограф именует и Пушкиных. Григорий Гаврилович Пушкин принадлежит к числу самых замечательных лиц в эпоху самозванцев. Другой Пушкин, во время междуцарствия, начальствуя отдельным войском, один с Измайловым, по словам Карамзина, сделал честное свое дело. Четверо Пушкиных подписались под грамотою о избрании на царство Романовых, а один из них, окольничий Матвей Степанович, под соборным деянием об уничтожении местничества (что мало делает чести его характеру)»6.
Это черновой набросок. В него вкрались некоторые ошибки, неточности, описки. Вместо Шерефединовых надо читать Шафе-риковых; вместо Григория Гавриловича Пушкина — Гаврила Григорьевич Пушкин. Утвержденную грамоту об избрании на царство Михаила Федоровича в действительности подписали се-мерогПушкиных, а не четверо7.
Гаврила Григорьевич и Афанасий Михайлович (под последним, как мы покажем ниже, надо разуметь Евстафия Михайловича Пушкина), предки поэта по боковой линии, выведены им в качестве действующих лиц в трагедии «Борис Годунов».
Особое внимание А. С. Пушкин уделил Гавриле Григорьевичу — видному деятелю Смутного времени. Наиболее обстоятельно охарактеризован он в письме к Н. Н. Раевскому-сыну: «Гав
4 Там же. Т. 6. С. 655.
5 Там же. Т. 3, ч. 1. С. 262.
6 Там же. Т. 12. С. 311.
7 Утвержденная грамота об избрании на Московское государство Михаила Федоровича Романова/G нредисл. С. А. Белокурова // ЧОИДР. М., 1906. Кн. 3. С. 79—82.
232
рила Пушкин — один из моих предков, я изобразил его таким, каким нашел в истории и в наших семейных бумагах. Он был очень талантлив — как воин, как придворный и в особенности как заговорщик. Это он и Плещеев своей неслыханной дерзостью обеспечили успех Самозванца. Затем я снова нашел его в Москве [среди] в числе семи начальников, защищавших ее в 1612 году, потом в 1616 году, заседающим в Думе рядом с Козьмой Мининым, потом воеводой в Нижнем, потом среди выборных людей, венчавших на царство Романова, потом послом. Он был всем, чем угодно, даже поджигателем, как это доказывается грамотою, которую я нашел в Погорелом Городище — городе, который он сжег (в наказание за что-то), подобно [комиссарам] проконсулам Национального Конвента» 8.
Каковы же были те источники, которыми пользовался А. С. Пушкин, воссоздавая биографию Г. Г. Пушкина? «История»—это «История государства Российского» Н. М. Карамзина; «наши семейные бумаги» — это какие-то выписки из разрядных книг, судных и местнических дел, актов, родословных, записи семейных преданий, хранившиеся в роду Пушкиных. Кроме того, для характеристики Гаврилы Григорьевича поэт привлек грамоту, отысканную им в Погорелом Городище, где он побывал в 1828 г. во время своей поездки в Малинники. Эта грамота была приобщена им к другим родовым грамотам, о которых в «Моей родословной» сказано:
«Под гербовой моей печатью Я кипу грамот схоронил» 9.
Таким образом, А. С. Пушкин был на высоте требований, которые предъявлялись тогда к тем, кто производил генеалогические изыскания. Да и по сей день эти типы источников продолжают сохранять первенствующую роль в изучении генеалогии боярских и дворянских родов XVI—XVII вв.
Основываясь на этих данных, А. С. Пушкин вывел Гаврилу Григорьевича в «Борисе Годунове» энергичным, решительным человеком, беглецом в Литву (куда он в действительности не бегал!), а затем дерзким эмиссаром самозванца, поднявшим московский посадский мир на восстание, открывшее Лжедмитрию I ворота столицы.
Другому Пушкину — Афанасию Михайловичу — он вложил в уста один из значительнейших монологов трагедии, в котором раскрываются глубокие кризисные явления в обществе, неизбежно предшествующие .любой гражданской войне. О том значении, которое А. С. Пушкин придавал этому монологу, говорит история его упорной борьбы с замечаниями, сделанными цензорами III отделения. Поэтому было сначала предложено исключить его, а затем — сделать существенные сокращения, но он на это не пошел и в конце концов одержал победу.
8 Пушкин А. С. Поли. собр. соч. Т. 14. С. 47, 395—396.
9 Там же. Т. 3, ч. 1. С. 262.
233
Афанасий Пушкин подхватил реплику Шуйского, брошенную им при известии о появлении самозванца в Польше.
«Шуйский
Весть важная! и если до народа Она дойдет, то быть грозе великой. Пушкин (Афанасий.— В. К.) Такой грозе, что вряд ли царю Борису Сдержать венец на умной голове. И поделом ему! он правит нами, Как царь Иван (не к ночи будь помянут). Что пользы в том, что явных казней нет, Что на колу кровавом, всенародно Мы не поем канонов Иисусу, Что нас не жгут на площади, а царь Своим жезлом не подгребает углей? Уверены ль мы в бедной жизни нашей? Нас каждый день опала ожидает, Тюрьма, Сибирь, клобук иль кандалы, А там — в глуши голодна смерть иль петля. Знатнейшие меж нами роды — где? Где Сицкие князья, где Шестуновы, Романовы, отечества надежда?
Заточены, замучены в изгнаньи. Дай срок: тебе такая ж будет участь. Легко ль, скажи! мы дома, как Литвой, Осаждены неверными рабами; Всё языки, готовые продать, Правительством подкупленные воры. Зависим мы от первого холопа, Которого захочем наказать.
Вот — Юрьев день задумал уничтожить...
А легче ли народу?
Спроси его. Попробуй самозванец Им посулить старинный Юрьев день, Так и пойдет потеха» 10.
Борис Годунов же, узнав о толках в Москве в связи с появлением в Литве самозванца и об участии в них Пушкиных, в сердцах восклицает:
Сношения с Литвою! это что?..
Противен мне род Пушкиных мятежный...11
Предками поэта интересовались и ученые. Через десять лет после гибели Пушкина о его предках писал Д. Н. Бантыш-Каменский12, а среди пушкинистов специальную статью на эту тему издал П. И. Бартенев13. В 1899 г. М. В. Муравьев составил наиболее полное родословие Пушкиных14. В 1907 г. Б. Л. Модзалевский написал работу о роде поэта 15. А в 1932 г.
10 Там же. Т. 7. С. 40—41.
11 Там же. С. 45.
12 Бантыш-Каменский Д. Н. Словарь достопамятных людей. М., 1847. Т. 2.
13 Бартенев IL И. Род и детство Пушкина // Отечественные записки. СПб., 1853. Т. 91.
14 Муравьев М. В. Родословие А. С. Пушкина // Пушкинский сборник. СПб., 1899.
15 Модзалевский Б. Л. Род Пушкина // Пушкин/Под ред. С. А. Венгерова: (Б-ка великих писателей). СПб., 1907. Т. 1.
234
он совместно с М. В. Муравьевым опубликовал весьма ценную родословную роспись Пушкиных. В ней указаны как прямые предки поэта, так и родственники его по боковым линиям, даны ссылки на печатные и архивные материалы, к сожалению, зачастую глухие1в. Еще А. Ахматова обратила внимание, что «упоминаемый в „Борисе Годунове44 московский дворянин Рожнов — от Радши»16 17. Недавно В. Соскин, указав на то, что у Н. М. Карамзина Рожнов отсутствует, выдвинул предположение, что под этим именем А. С. Пушкин вывел Матвея Яковлевича Рожнова, одного из своих далеких предков (Рожновы до второй половины XVI в. писались как Рожновы-Пушкины) 18. Некоторые новые данные о Пушкиных в XVI в. привел Р. Г. Скрынников 19. Возможности находок в архивах представителей рода Пушкиных XVI — начала XVII в., еще не учтенных исследователями, далеко не исчерпаны. Особенно это относится к Пушкиным, принявшим постриг. Так, в Московском летописце, опубликованном в т. 34 «Полного собрания русских летописей», упоминается владыка Крутицкий Варлаам Пушкин, принимавший участие в посажении на царство Федора Ивановича20. В синодиках Иосифо-Волоколамского и Переяславского Горицкого монастырей записан инок Иосиф Пушкин21.
Среди работ о предках Пушкина особого внимания заслуживает монографическое исследование С. Б. Веселовского, выдающегося историка и прекрасного знатока генеалогических материалов 22. В нем С. Б. Веселовский исправил отдельные ошибки своих предшественников, в том числе и самого А. С. Пушкина, отметив, что среди его предков были не Шерефединовы, а Шафе-риковы. Однако его общие выводы об участии Пушкиных в событиях Смутного времени и о процессе творчества А. С. Пушкина, на наш взгляд, приняты быть не могут. По мнению С. Б. Веселовского, «главное действующее лицо, Борис Годунов, выведено А. С. Пушкиным в том именно понимании исторической личности Бориса Годунова, какое дано Карамзиным, но в изображении двух Пушкиных — вымышленного Афанасия Михайловича и действительного исторического Гаврилы Григорьевича, которого Александр Сергеевич имел в виду в приведенном выше наброске предисловия, он довольно свободно и несколько тенденциозно следовал своей творческой фантазии. Ниже будет объяснено, почему для второго Пушкина Александр Сергеевич
16 Модзалевский Б. Л.} Муравьев М. В. Пушкины: Родословная роспись. Л., 1932.
17 Ахматова А. О Пушкине. М., 1977. С. 73.
18 Соскин В. «Род Пушкиных мятежный...» // Наука и жизнь. 1975. № 9. С. 104-105.
19 Скрынников Р. Г. Борис Годунов и предки Пушкина // Русская литература. 1974. № 2.
2° ПСРЛ. М., 1978. Т. 34. С. 231.
21 Архив АН СССР. Ф. 620. On. 1. Д. 158. Л. 110 об.; Д. 170. Л. 43.
22 Веселовский С. Б. Род и предки А. С. Пушкина в истории // Веселовский С. Б. Исследования ио истории класса служилых землевладельцев. М.. 1969.
235
взял вымышленное имя»23. И далее С. Б. Веселовский писал: «Пушкин прекрасно усвоил все, что написал о царе Борисе Карамзин. Других источников по этому вопросу и семейных преданий у Пушкина, очевидно, не было. Не освоившись с чтением памятников XVI—XVII вв., А. С. Пушкин понял 161-е примечание Карамзина к т. XI ,.Истории государства Российского11 как указание на ссылку нескольких Пушкиных при царе Борисе в Сибирь. Это служило для него объяснением поведения Гаврилы Пушкина. Сознавая в самом себе „мятежный дух11, А. С. Пушкин воссоздал образ Гаврилы Григорьевича (как мятежника.— В. К.) и вложил в уста царя Бориса известную фразу о „мятежном11 роде Пушкиных» 24.
Из сказанного С. Б. Веселовский сделал следующее заключение: «Само собой разумеется, что ни о какой „мятежности“ рода Пушкиных не может быть и речи. Даже Гаврила Григорьевич, который в изображении А. С. Пушкина должен был представлять мятежный род Пушкиных, в действительности был больше ловким и осмотрительным человеком, чем смутьяном и мятежником» 25.
Итак, именно это обстоятельство и заставило поэта, по мнению Веселовского, ввести в трагедию «вымышленный персонаж» — дядю Гаврилы Григорьевича Афанасия Михайловича, ибо никаким другим способом положение о «мятежности» своего рода он подкрепить не мог: был единственный, да и то весьма и весьма сомнительный «мятежник» — Гаврила Григорьевич, второго — уже надо было придумывать.
Следуя за С. Б. Веселовским, С. Рассадин в статье «Невольник чести», помещенной к 175-летию со дня рождения А. С. Пушкина в «Новом мире», уже прямо пишет, что А. С. Пушкин «придумывал» свою родословную, творил легенду о «суровом» и «мятежном» роде 26.
Эти утверждения заставили вновь обратиться к источникам, как печатным, так и архивным, оставшимся не известными С. Б. Веселовскому, и проверить его выводы о Пушкиных в Смутное время.
Прежде всего хотелось бы выяснить, когда Пушкины вступили в конфликт с Борисом Годуновым. Это было осенью 1586 г. Тогда Борис, царский шурин, правил государством за слабоумного царя Федора. Князья Шуйские, заручившись поддержкой московского посада и части столичного дворянства, подали челобитье с требованием развода царя с «неплодной» Ириной Федоровной. Таким путем они намеревались устранить от власти Годунова. На стороне Шуйских выступил глава русской церкви Дионисий и его правая рука архиепископ Крутицкий Варлаам
23 Там же. С. 107.
24 Там же. С. 112. Курсив мой.— В. К.
25 Там же. С. 119.
26 Новый мир. 1974. № 4. С. 257—258; см. также: Рассадин С. Драматург Пушкин. М., 1977. С. 39, 84.
236
Пушкин. Годунову удалось справиться с положением, «мятежников» заключили в тюрьмы и отправили в ссылку. Митрополит Дионисий был сослан в Хутынский, а Варлаам Пушкин — в Ан-тониев-Сийский монастырь27. В 1592 г. по случаю рождения царевны Феодосии была проведена амнистия по этому делу: «Многим же виноватым (царь Федор.— В. К.) свободу дал — от темниц выпущал и от казни освобождал, кои мятеж творили о безчадии благоверныя царицы» 28. Об облегчении участи Варлаама Пушкина ничего не известно.
Спорно мнение С. Б. Веселовского о том, что по времени Бориса Годунова, кроме Карамзина, у Пушкина других источников и семейных преданий не было. Как показано выше, сам А. С. Пушкин говорил об известных ему «семейных преданиях», «бумагах», правда относящихся к более позднему времени. Им приводились данные о службах Гаврилы Григорьевича, почерпнутые из «семейных бумаг», которые выходили за хронологические рамки «Истории государства Российского», доведенной до 1611 г. Один из Рожновых-Пушкиных, отсутствующий у Карамзина, фигурирует в трагедии. Это наводит на мысль, что какие-то «семейные предания» могли служить А. С. Пушкину подспорьем и для суждений о более ранних событиях времени царствования Бориса Годунова. Учитывал в какой-то мере подобную возможность и С. Б. Веселовский, когда счел необходимым сопроводить свои соображения на этот счет знаменательной оговоркой: «очевидно». Однако эта оговорка не предохранила его от категоричности окончательных выводов.
Заслуживает подробного разбора и аргументация С. Б. Веселовского относительно неправильного понимания А. С. Пушкиным 161-го примечания Карамзина к т. XI «Истории государства Российского».
«Карамзин,— писал С. Б. Веселовский,— в ярких красках описывает тиранию царя Бориса, его подозрительность и его расправы с мнимыми и действительными врагами — Романовыми и другими, но об опалах на Пушкиных ничего не говорит. У Карамзина подозрительность и опальчивость Бориса Годунова проистекает оттого, что он достиг власти благодаря преступлению и постоянно одержим страхом перед возмездием. В связи с этим Борис поощряет доносы холопов на своих господ. В подтверждение этого Карамзин в примечании к тексту приводит без всяких комментариев выдержку из одной частной разрядной книги под 1601 г.: „Послал царь Борис в Сибирь Пушкиных Остафья с братею за опалу, что на него доводили люди его, Филипка да Гришка; а Левонтия да Ивашку Пушкиных за то, что они били челом на князя Ондрея Елецково в отечестве, и тем царя раскру-чинили... поместья и вотчины у них велел описать, а животы распродать“ (ИГР. т. XI. Примеч., с. 55, № 161). Карамзин пре
27 ПСРЛ. М., 1965. Т. 14. С. 36, 37; Т. 34. С. 231.
28 Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. ОР. Ф. 228. № 179. Л. 337 об.*
237
красно знал, что в Сибирь в то время не ссылали, как в XVIII в. и при Пушкине, и не рискнул объяснить выражение ,,послал в опалу“ как ссылку в Сибирь в опале. А. С. Пушкин, не освоившийся с чтением памятников XVI—XVII вв., понял прочтенную им у Карамзина цитату как указание на ссылку нескольких Пушкиных в опале в Сибирь» 29.
Утверждение С. Б. Веселовского неверно. Напротив, Карамзин прекрасно знал, что в Сибирь ссылали политических преступников уже с 80-х годов XVI в. Так, перечисляя кары, обрушившиеся на тех, кто в 1586 г. выступил вместе с Шуйским против Бориса Годунова, он писал о ссылке «Быкасовых и многих дворян на Вологду, в Сибирь» 30. А. С. Пушкин, конспектируя Карамзина, был настолько заинтересован этим сообщением историка, что выписал слова «и в Сибирь» на полях, против упомянутых других мест ссылки — Буй-город, Галич, Шуя—трижды' подчеркнул их и отметил знаком «?В» 31.
Н. М. Карамзин не указал, из какого архива была взят* или кому принадлежала использованная им разрядная книга. С. Б. Веселовский не ставил своей задачей разыскать ее современное местонахождение и определить ее редакцию и владельческую принадлежность в момент создания, а ограничился лишь общим указанием, что она относится к частной редакции. Не располагая рукописью, он должен был основываться лишь на цитате Н. М. Карамзина в «Истории государства Российского», судя по отточиям, сделанным историком, неполной.
Автором данной работы была предпринята попытка отыскать разрядную книгу, которой пользовался Н. М. Карамзин, говоря о ссылке Пушкиных в Сибирь при Борисе Годунове. Для этого были предприняты поиски прежде всего в фонде Библиотеки Московского главного архива Министерства иностранных дел (МГАМИД), где хранится так называемая Карамзинская разрядная книга, широко использованная им в «Истории государства Российского» 32. Однако в ней известия о ссылке Пушкиных не оказалось. Обращение к находящейся в том же фонде разрядной книге, принадлежавшей в XVII в. стольникам Ивану и Михаилу Федоровичам Пушкиным и стольнику В. Я. Хитрово, писанной рукой М. Ф. Пушкина, также не дало результата 33. Рассматриваемая запись была обнаружена в разрядной книге № 118 фонда Библиотеки МГАМИД, известной в литературе как разрядная книга Ромодановских34, названная так по ее принадлежности. Эгу запись о ссылке Пушкиных на л. 232 об.—* 233
29 Веселовский С. Б. Указ. соч. С. 109.
30 Карамзин Н. М. История государства Российского. СПб., 1824. Т. 10.
С. 78. Курсив мой.— В. К.
31 Пушкин А. С. Поли. собр. соч. М., 1937. Т. 7. С. 282, 389.
32 ЦГАДА. Ф. 181. Д. 99. Ч. 2.
33 Там же. Д. 396.
34 Белокуров С. А. Разрядные записи за Смутное время (7113—7121). М., 1907. С. III; Буганов В. И. Разрядные книги последней четверти XV— начала XVII в. М., 1962. С. 51.
238
пытались соскоблить, а затем зачеркнули. Наконец, в Эрмитажной разрядной книге35 (копия с нее имеется в Отделе рукописей ГИМ 36) удалось обнаружить эту запись в первичном виде.
Обращение к содержанию Эрмитажной разрядной книги показывает, что в ней наряду с известием о ссылке Пушкиных в Сибирь при Борисе Годунове приведен целый ряд иных сведений о Пушкиных, в том числе и о Гавриле Григорьевиче, отсутствующих в других списках разрядных книг частных редакций. В дальнейшем мы подробно рассмотрим эти записи для того, чтобы определить время появления и составителя этой разрядной книги, а также цель, с которой она была написана.
Сейчас же укажем, что эта совокупность известий о Пушкиных позволяет сделать вывод о том, что Эрмитажная разрядная книга представляет собой разрядную книгу рода Пушкиных пространной редакции. К Пушкинской же редакции разрядных книг принадлежит и разрядная книга МГАМИД, определявшаяся до сих пор как книга Ромодановских. Но в ней уже начали делаться сокращения. Надпись о принадлежности разрядной книги Ромодановским сделана другими чернилами, чем те, которыми написан текст37. По-видимому, эта книга попала к Ромодановским позднее, когда одна из представительниц рода Пушкиных в XVII в. вышла замуж за Ромодановского38, или каким-то другим путем. Ромодановским в действительности принадлежит разрядная книга, хранящаяся в ЦГАДА в Портфелях Миллера, в которой отмечен ряд служб представителей этого рода, отсутствующих в других разрядных книгах частных редакций, например, служба при царевиче Владиславе кн. Гр. П. Ромодановского, очевидно, отца Федора Григорьевича, которому принадлежала, согласно владельческой записи, эта книга 39.
Разрядная же книга, принадлежавшая в XVII в. стольникам И. Ф. и М. Ф. Пушкиным и стольнику В. Я. Хитрово, представляет сокращенную редакцию Пушкинской разрядной книги, в которой многие события, в том'числе и связанные с Пушкиным, подверглись сокращению.
Установив факт существования Пушкинской разрядной книги пространной редакции, попробуем проанализировать спорную запись о ссылке Пушкиных в Сибирь при Борисе Годунове в полном виде. Она гласит: «Того же году (1601.— В. К.), февраля в 2 день, послал царь и великий князь по городам воевод в Сибирския городы: в Тоболск воевода Федор Иванович Шереметев да Остафей Михайлович Пушкин да дьяк Тимофей Кудрин да с ними головы князь Василей Масальской, Григорей Обрас-
35 ГПБ. РО. Эрм. собр. № 389.
36 ГИМ. ОР. Собр. Увар. № 604. 1°.
37 ЦГАДА. Ф. 199. Д. 159. Ч. 2. На л. 1 (чистом) владельческая запись: «Книга разрядная дому боярина князя Федора Григопьевича Ромодановского».
38 Модзалевский В. Л., Муравьев М. В. Указ. соч. № 222. С. 24.
39 ЦГАДА. Ф. 199. Д. 159. Ч. 2. Л. 151.
239
цов, с Остафьем голова Обросим Мелюков. На Верхотурье воевода князь Тимофей Львов да У грим Новосильцев. В Сургуте князь Яков Борятинской да Володимер Пивов, а воеводою князю Якову не писалась. На Березе князь Иван князь Михайлов сын Борятинской да Григорей Викентьев. На Таре воевода князь Андрей Иванов сын Бохтеяров да головы Фторой Акинфиев, Офонасей Головненков. С Монгазеи Федор Булгаков да Никифор Елчани-нов. В Пелыме воевода князь Василей князь Григорьев сын Долгорукой да Таврило Пушкин. В Тюмени воевода князь Александр князь Данилов сын Приимков да Федор Пушкин. В Туринском остроге голова Федор Фофанов.
А послал царь Борис в Сибирь Пушкиных Остафья з братьею за опалу, что на ново на Остафья доводили люди ево Филипка да Гришка Петров в прошлом во 108-м (1599/1600.— В. К.) году. А Левонтей да Ивашка Пушкины в то же время сосланы были в Сибирь за то: как они били челом на князь Андрея Елет-цкого в отечестве, и оне царя Бориса челобитьем своим раскру-чинили, и царь Борис па них опалу свою положил — сослал их в Сибирь, а поместья и вотчины у них велел отписать и животы их распродать» 40.
Прежде всего бросается в глаза, что запись состоит из двух частей. Первая — это росписи воевод и голов, посланных 2 февраля 1601 г. по приказу Бориса Годунова в сибирские города, встречающиеся в разрядных книгах пространной и сокращенной редакций и в «Государевых разрядах»41. Вторая—это объяснение, касающееся того, почему в Сибирь попали Пушкины — Евстафий Михайлович «з братьею», которого нет и в «Государевых разрядах» и в разрядных книгах частных редакций (Пожарского, Ромодановского, Плещеевых и др.), созданных на основе пространной и сокращенной редакций, за исключением выявленных нами и определенных как представляющие Пушкинскую редакцию.
Евстафий Михайлович и его ближайшие родственники попали в Сибирь «за опалу» по доносу их холопов Филипка и Гришки Петрова, поданному в 1599/1600 г., без объяснения существа доноса. Относительно других Пушкиных — Леонтия и Ивана — сказано определеннее: они били челом «в отечестве» на кн. А. Елецкого и тем «раскручинили» царя Бориса, который «опалу свою положил — сослал их в Сибирь, а поместья и вотчины у них велел отписать и животы их распродать».
Выясняется, что Н. М. Карамзин передал цитату из разрядной книги неточно. Он оставил указание на посылку Пушкиных в Сибирь «за опалу», сократив два последующих прямых свидетельства о их ссылке туда, опустил дату ссылки и фамилию холопа-доносчика.
ГИМ. ОР. Собр. Увар. № 604. Г. Л. 684 об.—685.
41 ГИМ. ОР. Щук. собр. № 496. Л. 1120—1120 об.; Разрядная книга 1559—1605 гг. М., 1974. С. 332—333; Разрядные книги 1598—1638 гг. М., 1974. С. 134.
240
С. Б. Веселовский, располагавший неполным текстом цитаты, пытался трактовать слова «за опалу» как «вместо» опалы.
Указание, что царь Борис сослал Леонтия и Ивана Пушкиных в Сибирь, опущенное Н. М. Карамзиным, опровергает мнение С. Б. Веселовского, согласно которому Пушкиных при Годунове в Сибирь не ссылали. Н. М. Карамзин, а вслед за ним А. С. Пушкин знали, что в Сибирь ссылали в конце XVI в. и знатных людей и простолюдинов, в том числе крестьян, холопов, опальных бояр и дворян. Уже тогда Сибирь стала местом ссылки. В дополнение к фактам такого рода42 приведем случай с кн. П. И. Барятинским, «заместничавшим» в 1591 г. с П. Н. Шереметевым и сосланным за это в Сибирь: «И государь на князь Петра за ево упрямство и непослушанье опалился, велел посадить в тюрьму и послать в Сибирь на житье и з детьми» 43. Можно со всей определенностью утверждать относительно Пушкиных, что слова «за опалу» и «опалу свою положил» идентичны и означают ссылку в Сибирь.
Опровергается и мнение С. Б. Веселовского о том, что посылка Е. М. Пушкина воеводой в Тобольск означала чуть ли не повышение. Из записи в разрядной книге видно, что он был послан туда вторым воеводой, а первым был Федор Иванович Шереметев. Следовательно, ни о каком повышении Е. М. Пушкина говорить не приходится.
Любопытно присмотреться к тем воеводам, которые были посланы в Сибирь 2 февраля 1601 г. вместе с Пушкиным. Ф. И. Шереметев — ближайший родственник Романовых. Для него это назначение означало ссылку в Сибирь по делу Романовых. Сохранилось известие, что одновременно у него были конфискованы земельные владения: в 1600/1601 г. его подмосковная вотчина была отдана в поместье кн. Д. И. Черкасскому и возвращена ему назад лишь в 1613 г. при царе Михаиле Федоровиче44.
Князья Яков и Иван Михайлович Барятинские принадлежали к роду, попавшему в опалу по делу Романовых. О ссылке кн. И. М. Барятинского в Сибирь при Борисе Годунове определенно говорится в связи с завладением монахами Рождественского монастыря арзамасской вотчиной его умершего тестя 3. Бестужева, о которой по возвращении из ссылки он бил челом царю Борису, но безрезультатно45. Посланный на Тару кн. Андрей Иванович Бахтеяров-Ростовский также находился в опале.
42 Корецкий В. И. Из истории заселения Сибири накануне и во время «смуты» (конец XVI — начало XVII в.) // Русское население Поморья и Сибири. М., 1973. С. 37—59.
43 ЦГАДА. Ф. 181. Д. 98/129. Л. 463.
44 ЧОИДР. М., 1894. Кн. 3. Смесь. С. 80. Историк рода Шереметевых расценивает отправление Ф. И. Шереметева в 1601 г. на службу в Сибирь «как почетную ссылку». См.: Барсуков А. Род Шереметевых. СПб., 1882. Кн. 2. С. 61.
45 Акты феодального землевладения и хозяйства/Подгот. Л. В. Черепнин. М., 1961. Ч. 3. С. 104—105.
241
Таким образом, в разрядной записи упомянут ряд лиц, связанных с Романовыми и поплатившихся за эти связи ссылкой в Сибирь по их делу. Возникает вопрос: не по тому ли делу проходили и Пушкины? Б. Л. Модзалевский отвечал на него утвердительно, С. Б. Веселовский — отрицательно.
Данные, приведенные в местническом деле 1651—1652 гг. между сыновьями Гаврилы Григорьевича Пушкина — Григорием и Степаном Гавриловичами — и кн. Юрием Алексеевичем Долгоруким, свидетельствуют в пользу мнения о связях Пушкиных с Романовыми и о ссылке их в Сибирь по делу Романовых. Обстоятельства возникновения спорного местнического дела изложены в челобитье С. Г. Пушкина, поданном в декабре 1651 г. на имя царя Алексея Михайловича: «В нынешнем, государь, во 160-м году декабря в 17 день в передней при тебе, государь, боярин князь Юрьи Алексеевич Долгорукой лаял отца моево и дядью мою и всех родителей наших и называл нас перед собою худыми людьми» 46.
В следующем челобитье С. Г. Пушкин разъяснил, в чем же конкретно состояли обвинения кн. Ю. А. Долгорукого: «как мы были в опале разосланы при царе Борисе Федоровиче и терпели за вас, государей» и «позорил и бесчестил будто родители наши служили архиепискуном». В свое оправдание С. Г. Пушкин заявлял, что «родители, государь, наши, как и пошла наша лествица от Григория от Пушки и от сына ево от Константина Григорьевича и по се время не током у архиепискупов — и у удельных великих князей ни один человек нашей лествицы не служивали, а служили все вам государем царем и великим князем московским и всеа Руси». В свою очередь, С. Г. Пушкин обвинил предков кн. Ю. А. Долгорукого в том, что они «были у архиеписку-па у новгородцкова в детех боярских» 47.
«А мне, холопу твоему, Стеньке,— писал С. Г. Пушкин,— по вашей государьской милости и по своему отечеству по многим ближним и точным случаем мочно быти больши отца ево князя Алексея Долгорукова многими месты. И бил челом тебе государю я, холоп твой, и подал на отца ево челобитную случаями и боярин князь Юрьи Алексеевич упрекал нас, холопей твоих, что будто отец мой был з дядею ево со князь Васильем Долгоруким лрц царе и великом князе Борисе Федоровиче всеа Русии»48. Действительно, в «случаях» боярина кн. Ю. А. Долгорукого было написано: «Во 109-м году дядя их родной князь Василей отца их князя Алексея одним местом болши был в Сибири на Пелы-ме в воеводах. И с тем дядею их был в головах боярина и оружничево Григория Гавриловича да окольничево Степана
46 Впервые использовал это дело А. И. Маркевич, но с тех пор оно не привлекало к себе должного внимания исследователей. См.: Маркевич А. И. О местничестве. Киев. 1879. Ч. 1. С. 506.
47 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 245. Л. 261.
48 Там же. Л. 259.
242
Гавриловича Пушкиных отец думный дворянин Таврило Григорьевич безсловно» 49.
Впрочем, опальный Г. Г. Пушкин не смирился и не «безсловно» покорился своей участи, а протестовал, как мог, против бесчестья: «а отец, государь мой,—писал С. Г. Пушкин,—и в опалу был послан, и тогда на болыпова ево на третьево дядю на князь Василья Долгорукова в отечестве бил челом и дела с ним не сидел, а жил все у себя на дворе и в сьезжую избу к нему не ездил» 50.
С. Г. Пушкин объяснял причину такого понижения своего отца опалой на Пушкиных царя Бориса. «И родители, государь, наши при царе Борисе Федоровиче в то время все были в опале разосланы за вас, государей, что говорил дядя мой Остафей с отцом моим и с иными братьями своими: „Как де царя Бориса выбирали на Московское государство, и он де в те поры передо всем народом клялся, что ему другу не дружити, а недругу не мстити, а ныне де почал розсылати в заточенья таких велика-родных и ближних людей,—деда твоего государева блаженные памяти великого государя святейшаго потриарха Филарета Никитича Московского и всеа Русии з братьею,— и за то де ему и бог не потерпит44. И те, государь, речи слыша дяди моего Остафь-евы люди Истомка Шелудяк да Илюшка Федоров и иныя довод-ныя статьи доводили на дядю моево на Остафья з братьею. И за то, государь, царь Борис Федорович на отца моево и на дядей моих опалу свою положил и разослал их по городом; а Левонтей да Иван Меньшой Пушкины в тюрьме и за приставом были полтора года. А который, государь, были братья мои в стольниках и в стряпчих, и тех всех велел отставити и написати в городы. И хотя, государь, отец мой в то время в опале и был з дядею ево с большим со князь Васильем, а по вашей государьской милости при отце твоем государево блаженные памяти государе, царе и великом князе Михаиле Федоровиче всеа Русии и при всех прежних государех, хотя и не в такой опале хто с кем бывал, а после тово бивали челом на них в отечестве, и таким, государь, делам по вашей государьской милости, сыскав розря-ды, всем поворот бывал...» 51
С. Г. Пушкин не привел точную дату ссылки родственников при Борисе Годунове, ограничиваясь указанием на то, что она была следствием гонения на Романовых. Обращение к записи в Пушкинской разрядной книге дает возможность датировать это событие более точно. Пушкины попали в опалу до 2 февраля 1601 г., когда уже состоялось назначение некоторых из них на воеводские посты в сибирские города. Эта дата как будто противоречит тому известному факту, что Романовы были осуждены и отправлены в ссылку в июне 1601 г.52 Олнако Р. Г. Скрын-
49 Там же. Л. 264.
50 Там же. Л. 259_260.
51 ПГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 245. Л. 259.
52 Соловьев С. М. История России с древнейших времен. М., 1960. Кн. 4.
243
никовым установлено, что начало гонений на Романовых относится еще к осени 1600 г. Тогда двор Романовых на Варварке был разгромлен стрельцами, посланными Годуновым. Согласно* дневниковой записи польских послов в Москве, это произошла 26 октября (2 ноября) 1600 г.53 Романовы и их ближайшие родственники и приятели — кн. Черкасские, Шестуновы, Репнины,. Сицкие, Карповы — оказались «за приставами» и в отношении их началось расследование, завершившееся июньским приговором 1601 г., тогда как других их сторонников, в том числе Пушкиных, как это следует из разрядной записи от 2 февраля 1601 г., начали ссылать ранее, еще до окончания следствия над главными политическими противниками Годунова.
Пушкины пострадали при Борисе Годунове всем родом. В Сибири вторым тобольским воеводой оказался глава рода Евстафий Михайлович Пушкин54. Его сын Лука Евстафьевич в 1601/1602 гг. вместе с кн. В. М. Кольцовым-Мосальским был вторым воеводой в Мангазее, сменив там воевод кн. Мирона Шаховского и Данилу Хрипунова 55 *. В Сибири находились, очевидно, и другие сыновья Е. М. Пушкина, относительно назначений которых не сохранилось известий в разрядных книгах.
В Пелыме вторым воеводой был Гаврила Григорьевич Пушкин, в Тюмени вторым же воеводой — Федор Семенович Пушкин 5в. В Пушкинской разрядной книге сохранился пересказ государевой грамоты в Тобольск к Ф. И. Шереметеву и Е. М. Пушкину о посылке кн. В. Мосальского и Савлука Пушкина «в Тонбусы»57. В боярском списке 1601—1602 гг. отмечены «в Сибири» Савлук Третьяков сын Пушкин, Гаврила Григорьевич и Федор Семенович Пушкины58. Такая же помета стоит у имен Ивана и Гаврилы Ивановых — детей Бобрищева-Пушкина59.
Согласно данным Б. Л. Модзалевского и М. В. Муравьева, в 1601 г. по делу Романовых в Сибирь был сослан Василий Никитович Пушкин, племянник Е. М. Пушкина60. В 1602—1603 гг. в Тобольске после смерти там Е. М. Пушкина вторым воеводой был его брат Никита Михайлович Пушкин. Должность первого
53 Скрынников Р. Г. Борис Годунов и падение Романовых в 1600 г. // Из истории феодальной России: Статьи и очерки к 70-летию со дня рождения проф. В. В. Мавродина. Л., 1978. С. 119.
54 ЦГАДА. Ф. 181. Д. 118. Л. 232 об.—233.
55 Древняя российская вивлиофика. М., 1788. Ч. 3. С. 117—118.
68 ЦГАДА. Ф. 181. Д. 118. Л. 232 об.—233.
87 Там же. Л. 253.
88 Мордовина С, П.9 Станиславский А. Л. Боярские списки последней четверти XVI — начала XVII вв. и роспись русского войска 1604 г. М., 1979. Ч. 1. С. 242, 243.
89 Там же. С. 237.
80 Модзалевский Б. Л., Муравьев М. В. Указ. соч. С. 24. Однако проверить это известие не удалось, ибо в указателе т. И «Описания Московского архива Министерства юстиции», на который они сослались, В. Н. Пушкина не оказалось.
244
воеводы в Тобольске тогда занимал кн. А. В. Голицын, также сосланный в Сибирь61.
Леонтий Михайлович и Иван Михайлович (Меньшой) Пушкины, два других брата Е. М. Пушкина, были сосланы в 1601 г. в Сибирь по местническому делу с кн. Андреем Елецким Борисом Годуновым, для которого это дело явилось, скорее всего, предлогом для расправы еще над двумя представителями рода Пушкиных62.
Пушкиных ссылали не только в Сибирь, но и в другие дальние города. Пометы в боярском списке 1601—1602 гг. свидетельствуют о том, что Григорий Григорьевич Пушкин находился в Чебоксарах, издавна служивших наряду с Казанью местом ссылки, а Федор Иванович Бобрищев-Пушкин на Белой, где в это время активизировались «разбои» 63.
Так конкретизируются слова челобитной С. Г. Пушкина «о разсылке» Пушкиных «по городом».
Слова же челобитья С. Г. Пушкина о чиновном понижении Пушкиных в 1601 г. подтверждаются при рассмотрении карьеры Михаила Евстафьевича и Афанасия Ивановича Пушкиных. Будучи стряпчими с платьем в 1598/99 г., они в 1602 г. понижены до выборных дворян по Бежецкому Верху64. А. И. Пушкин вновь стал стряпчим в 1604 г., когда Годунов частично снял с Пушкиных опалу65. Однако М. Е. Пушкин, сын главного противника Годунова Е. М. Пушкина, и в 1604 г. продолжал оставаться выборным по Бежецкому Верху и получил повышение лишь после смерти Годунова. При Василии Шуйском он числился среди московских дворян66. Такая же судьба постигла и других сыновей Е. М. Пушкина — Алексея и Никиту Евстафьевичей67.
Были понижены в 1601 г. также Гаврила и Григорий Григорьевичи Пушкины. В боярском списке 1588—1589 гг. они значились выборными по Дорогобужу68. В боярском списке 1598— 1599 гг. их уже среди выборных по Дорогобужу нет69, следовательно, они должны были быть записаны по крайней мере среди московских дворян, список которых, к сожалению, не сохранился; список же стольников и стряпчих дошел до нас в незначительных фрагментах. В боярском списке 1602—1603 гг. мы вновь находим их среди выборных по Дорогобужу, что свидетельствует
61 Временник Московского общества истории и древностей российских (далее: Временник МОИДР). М., 1852. Кн. 14. С. 72—73.
62 ЦГАДА. Ф. 181. Д. 118. Л. 232 об.—233.
63 Мордовина С. П., Станиславский А. Л. Боярские списки... С. 237, 243; Корецкий В. И, Формирование крепостного права и первая крестьянская война в России. М., 1975. С. 211—214.
64 Мордовина С. П.> Станиславский А. Л. Боярские списки... С. 181, 212, 213.
65 Там же. Ч. 2. С. 26, 27.
™ Там же. Ч. 1. С. 259: Ч. 2. С. 12.
ст Там же. Ч. 1. С. 212, 259.
68 Там же. С. 173.
89 Там же. С. 192, 243.
245
о понижении их по службе в 1601 г. Лишь по милости Лжедмитрия I, которому Гаврила Григорьевич Пушкин оказал важные услуги, он стал сокольничим и думным дворянином70, а Григорию Григорьевичу, по-видимому, возвращено московское дворянство, вследствие чего в боярском списке 1606—1607 гг. он записан среди московских дворян71.
Очень интересно известие челобитья С. Г. Пушкина о всенародной клятве, данной Борисом Годуновым при его избрании на царство в 1598 г. С. Ф. Платонов относил его к числу «неопределенных воспоминаний», «которые пока нельзя пи отвергнуть, ни разъяснить»72. Проведенная нами проверка достоверности известий этого челобитья о рассылке Пушкиных при Борисе Годунове «по городом» и о понижении их в служебном отношении повышает доверие и к сообщению о клятве Бориса. К тому же есть известие В. Н. Татищева, которое, как показано выше, восходит к летописи монаха Иосифа, келейника патриарха Иова, что бояре хотели взять от Годунова крестоцеловальную запись73. Очевидно, Годунов обошел бояр, вынес вопрос из думских сфер на земский собор, поклявшись всенародно, скорее всего при своей коронации, как это позднее сделал В. И. Шуйский74. О каком-то широковещательном заявлении Бориса Годунова, данном при торжественном венчании в Успенском соборе, рассказывал Ав-раамий Палицын, концентрируя внимание на его словах о готовности разделить со всеми подданными и свою рубашку как залоге их благоденствия при его царствовании75. Но дав такую клятву, Борис Годунов ее нарушил, обрушив позднее опалы на бояр, в том числе и на Романовых.
Факты, изложенные в челобитье С. Г. Пушкина, конкретизируют и дополняют сообщение Пушкинской разрядной книги о ссылке Пушкиных в Сибирь. Здесь впервые раскрывается содержание доноса, поданного холопами царю Борису. Оказывается, вина Е. М. Пушкина состояла в крамольных речах против Годунова, которого он обвинял в гонениях на Романовых, произведенных в нарушение всенародной клятвы, данной им при его избрании на царство в 1598 г. Слышавшие эти крамольные речи холопы Евстафия Михайловича Истомка Шелудяк и Илюшка Федоров подали на него донос царю Борису, присовокупив к этому обвинению «и иныя доводныя статьи». Однако имена холопов-доносчиков, упомянутые в разрядной книге, другие. Там названы Филипка и Гришка Петров. Возможно, что имел место групповой донос. Разные доносчики указывали на различные
70 Белокуров С. А. Разрядные записи... С. 5.
71 Мордовина С. П., Станиславский А. Л, Боярские списки... С. 258.
72 Платонов С. Ф, Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. М.. 1937. С. 446. Примеч. 68.
73 Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1966. Т. 6. С. 287.
74 Черепнин Л. В. Земские соборы Русского государства в XVI—XVII вв. М., 1978. С. 154—155.
75 Сказание Авраамия Палицына. М.; Л., 1955. С. 104.
246
«преступления» Пушкиных против Годуновых («иные доводные статьи доводили»), так что составитель разрядной записи и С. Г. Пушкин могли назвать в одном случае одни имена, а в другом — другие.
С. Г. Пушкин, подавая челобитье во время царствования Алексея Михайловича и делая упор на гонениях, которыми подверглись их родственники из-за приверженности к Романовым, умолчал о том, что Леонтий и Иван Меньшой Пушкины были сосланы в Сибирь формально по другому делу — местническому спору с кн. А. Елецким, сообщив новую подробность о том, что они просидели в тюрьме «за приставами» полтора года. Одновременно Пушкины, как мы видели, были понижены и в служебном отношении.
И в записи разрядной книги и в сообщении С. Г. Пушкина в 1651 г. наблюдаются важные общие моменты, свидетельствующие о близости их источников. Речь и в том и в другом случае идет о гонениях на Пушкиных при Борисе Годунове, в результате чего они оказались в сибирской ссылке. Сходен даже порядок расположения материала: сначала о ссылке в Сибирь Е. М. Пушкина «з братьею», затем о гонениях на Леонтия и Ивана Пушкиных. Некоторые отличия (в записи говорится о ссылке Пушкиных в Сибирь, а в сообщении 1651 г.— о «розсылке по городом», в том числе и сибирским, что более точно; разные имена холопов-доносчиков и др.) не меняют сути дела. И запись разрядной книги и сообщение С. Г. Пушкина восходят, возможно, к одному источнику — семейному преданию, записанному, скорее всего, уже в XVII в., о гонениях и о причинах ссылки Пушкиных в Сибирь и другие дальние города при Борисе Годунове. Это предание было, по всей видимости, полнее записи в разрядной книге, в нем говорилось о связях Пушкиных с Романовыми как причине гонений на них, чего нет в записи.
Теперь сравним сообщение С. Г. Пушкина и знаменитый монолог Афанасия Пушкина в трагедии «Борис Годунов». Конечно, создавая его. А. С. Пушкин в целом исходил из «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина, где дана исключительно яркая характеристика царствований Ивана Грозного и Бориса Годунова. Но некоторые конкретные детали, отсутствующие, кстати сказать, у Н. М. Карамзина, поразительно совпадают с тем, что писал С. Г. Пушкин в своем челобитье:
Челобитье С. Г. Пушкина, где переданы крамольные речи Евстафия (Астафия) Пушкина «...а ныне де почал розсылати в заточенья таких великародных и ближних людей,— деда твоего государева блаженные памяти великого государя святейшаго патриарха Филарета Никитича Московского и всеа Русии з братьею,— и за то де ему и бог не потерпит. И те, госу-
«Борис Годунов» Пушкин
«Нас каждый день опала ожидает, Тюрьма, Сибирь, клобук иль
кандалы, А там — в глуши голодна смерть иль петля. Знатнейшие меж нами роды — где? Где Сицкие князья, где Шестуновы, Романовы, отечества надежда? Заточены, замучены в изгнаньи.
247
дарь, речи слыша дяди моего Ос-тафьевы люди Истомка Шелудяк да Илюшка Федоров и иныя доводныя статьи доводили на дядю моево на Остафья з братьею. И за то, государь, царь Борис Федорович на отца моево и на дядей моих опалу свою положил и разослал их по городом...» 77
Дай срок: тебе такая ж будет участь.
Легко ль, скажи! мы дома, как Литвой, Осаждены неверными рабами;
Всё языки, готовые продать, Правительством подкупленные воры» 76.
И в челобитье, отразившем семейное преданье, и в монологе Евстафий Михайлович и Афанасий осуждают Бориса за ссылку Романовых как «великородных и ближних людей» — в одном случае, и как представителей «знатнейших родов» — в другом. У Н. М. Карамзина ничего подобного нет. Карамзин, приводя цитату из разрядной книги, констатировал лишь факт ссылки Пушкиных в Сибирь при Годунове по доносу холопов, но о связи их с Романовыми не писал. Все это наводит на мысль, что при создании своего знаменитого монолога А. С. Пушкин исходил не только из Карамзина, в том числе и приведенной им цитаты о Пушкиных, но и из семейного предания, бытовавшего в среде Пушкиных в XVII в. и дожившего до первой четверти XIX в. в семейных бумагах, откуда и почерпнул его поэт78.
Слова о том, что холопы-доносчики на Евстафия Михайловича «с братьею» «и иная доводныя статьи доводили», наводят па мысль, что в полном тексте предания перечислялись и другие его антигодуновские высказывания. Мы видели, что в записи разрядной книги и в челобитье отразились различные подробности этого предания при сохранении основного его содержания. Поэтому правомерно может быть поставлен вопрос о том, не располагал ли А. С. Пушкин такой записью этого предания, в которой сохранилось бы более подробное изложение антигодуновских высказываний Е. М. Пушкина. Если в ответе на этот вопрос мы должны ограничиться лишь предположительными суждениями, то вопрос об идентичности Евстафия Михайловича Пушкина с Афанасием Михайловичем Пушкиным в трагедии «Борис Годунов», на наш взгляд, уже сейчас может быть решен положительно.
С. Б. Веселовский, а также многие историки и пушкинисты полагали (и этот взгляд сохранился до настоящего времени), что Афанасий Пушкин — выдуманный персонаж и его крамольный
78 Пушкин А. С. Поли. собр. соч. Т. 7. С. 40—41.
77 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 245. Л. 259.
78 Р. Г. Скрынников, критически отнесшийся к выводу С. Б. Веселовского, отрицавшего ссылку Пушкиных в Сибирь при Борисе Годунове, по существу, согласился с ним в вопросе об использованных А. С. Пушкиным источниках: «По мнению С. Б. Веселовского, относящиеся к Смуте факты А. С. Пушкин черпал в основном, если не исключительно, из „Истории государства Российского" Карамзина. Мнение это справедливо. Следует лишь добавить, что в истолковании фактов А. С. Пушкин всегда шел своим путем, с поразительной глубиной раскрывая сущность исторической драмы» (Скрынников Р. Г. Борис Годунов и предки Пушкина. С. 131).
248
монолог — тоже выдумка, чтобы представить род Пушкиных мятежным, чего-де на самом деле не было. Челобитье 1651 г. и приведенные нами материалы подтвердили то, что Евстафий Михайлович действительно осуждал гонения Бориса Годунова на Романовых, как это делает Афанасий Михайлович в своем монологе, и что это послужило основанием для Годунова подвергнуть каре весь род Пушкиных.
Биография исторического Евстафия Михайловича совпадает с биографией Афанасия Михайловича. Последний по личным воспоминаниям сравнивает правление Ивана Грозного с правлением Бориса Годунова. Начав служить в 60—70-х годах XVI в., Евстафий Михайлович знал об опричных казнях царя Ивана далеко не понаслышке. Он сам был опричником. Какие-то отношения связывали его с печально знаменитым Малютой Скуратовым-Бельским. Ведь недаром Грозный приказал именно ему отвезти тело погибшего в Ливонии Малюты для погребения в Иосифо-Волоколамский монастырь79. Прирожденный дипломат, он участвовал в различных посольствах и привлекался Грозным для переговоров с Антонио Поссевино. В 1591 г. с ведома Бориса Годунова Евстафий Михайлович посылался царем Федором в Астрахань для расследования весьма щекотливого дела о скоропостижной смерти крымского царевича Мурат-Гирея80. Е. М. Пушкин заключал Тявзинский мир со Швецией в 1595 г., а в 1598 г. в качестве думного дворянина подписался под Утвержденной грамотой Бориса Годунова81. Следовательно, он был в курсе той ожесточенной борьбы, которая вспыхнула в Боярской думе по поводу избрания нового царя, и тех позднейших претензий к царю Борису, которые предъявлялись со стороны Романовых, Шуйских, Богдана Бельского и др. Не случайно, очевидно, он подвергся опале в момент, когда репрессии готовы были обрушиться на Романовых.
Прекрасно осведомленный в вопросах как внутренней, так и внешней политики, он более всего подходил для того, чтобы стать выразителем исторических взглядов А. С. Пушкина в трагедии.
Думается, что имя «Афанасий» могло появиться в трагедии либо в результате описки переписчиков того списка семейного предания, которым пользовался поэт в Михайловском, либо самого поэта (Астафей легко мог трансформироваться в Афанасия), если только А. С. Пушкин не изменил имени своего предка сознательно, оставив неизмененным его отчество, добиваясь его большего поэтического звучания (ведь в Чудове монастыре в начале XVII в. был архимандрит, а в «Борисе Годунове» — игумен!) .
79 Кобрин В. Б. Состав опричного двора Ивана Грозного // Археографический ежегодник за 1959 год. М., 1960. С. 69.
80 ПСРЛ. Т. 14. С. 39.
81 ААЭ. СПб., 1836. Т. 2. С. 42.
В записи Пушкинской разрядной книги говорится о ссылке Пушкиных в Сибирь, а И. Ф. Шереметев, Барятинские и другие хотя и упомянуты там же, но ни слова не сказано о том, что они были сосланы в Сибирь в то же самое время, что и Пушкины. Этот факт свидетельствует о происхождении записи разрядной книги из среды Пушкиных.
Представляется интересным рассмотреть содержание Пушкинской разрядной книги под углом зрения упоминания тех или иных Пушкиных и освещения их деятельности. Обнаруживается целый ряд оригинальных известий (а также умолчаний), благоприятных для Пушкиных, за вторую половину XVI — первую треть XVII в. В этой книге помещены местнические дела Пушкиных. Так, в ней имеется местническое дело Николая Михайловича Пушкина на М. Г. Салтыкова 1598/99 г.. Гаврилы Григорьевича Пушкина па кн. Ф. А. Звенигородского 1605 г. и др. В составе дела сохранился пересказ наказа о посылке осенью 1575 г. в рязанские дворцовые села «Половеск и в иные села» из Москвы Федора Александрова Пушкина и кн. М. Щербатого-Оболенского. Поводом для их посылки послужило челобитье рязанских дворцовых крестьян Ивану IV «на Федора Шереметева да на ево людей и [на] крестьянев ево и на детей боярских»62.
В июле 1605 г. велось местническое дело между Гаврилой Григорьевичем Пушкиным и кн. Федором Андреевичем Звенигородским, в ходе которого Г. Г. Пушкин привел случай о посылке в 1575 г. своего родственника Ф. А. Пушкина вместе с кн. М. Щербатым в Рязань, «а ваш царский наказ и грамоты писаны брату моему Федору да князю Меркуру Щербатому, и наказ и грамоты, государь, на князя Меркура Щербатого и ныне у нас» 82 83. Следовательно, при составлении рассматриваемой разрядной книги использовались документы родового архива Пушкиных.
Помимо проанализированной записи о ссылке Пушкиных в Сибирь, в разрядной книге помещен упоминавшийся пересказ государевой грамоты в Тобольск к Ф. И. Шереметеву и Е. М. Пушкину о посылке кн. Василия Мосальского и Савлука Пушкина «в Тонбусы», также хранившейся в родовом архиве Пушкиных. «И князь Василей на Остафья,—сказано в разрядной книге,—не бил челом и наказ взял и от него был бессловно». Здесь, как и в других случаях, служба Пушкиных освещена в благоприятном для них свете.
Некоторые представители рода Пушкиных были сосланы в 1601 г. в Сибирь и дальние города, но другие продолжали верно служить царю Борису84. В 1604 г. опала на Пушкиных была
82 Это известие встречается также в разрядной книге из фонда Оболенского (ЦГАДА. Ф. 201. Д. 85. Л. 532 об.) и других списках разрядных книг пространной редакции.
83 Белокуров С. А. Разрядные записи... С. 36. Курсив мой.—В. К.
84 Е. М. Пушкин умер в Тобольске в 1602/03 г., так и не дождавшись реабилитации. Сразу же после его смерти чин думного дворянина полу-
250
частично снята. В связи с вторжением Лжедмитрия I Борис Годунов провел амнистию, стремясь консолидировать силы господствующего класса перед угрозой внешней опасности. В 1604/05 г. Тимофей Семенов сын Пушкина, прямой предок А. С. Пушкина, был послан воеводой «в большой полк» во Мценск на место М. Б. Шеина85. Под этим же годом в Пушкинской разрядной книге говорится о посылке Годуновым стольников и стряпчих «по городом» собирать дворян и детей боярских в войско, направляемое против самозванца. В Мещовск был послан стряпчий Афанасий Иванович Пушкин. Гаврила Григорьевич Пушкин из Сибири получил назначение на южную окраину вторым воеводой в Белгород на место И. Н. Салтыкова, которого царь Борис «велел взять к Москве» 86. Однако нельзя согласиться с Р. Г. Скрын-ииковым, когда он, исходя из этих фактов, пишет о полной реабилитации Пушкиных Борисом Годуновым. Дети Е. М. Пушкина, как мы убедились выше, продолжали оставаться в приниженном служебном положении. Годунов отдал Ивану и Никите поместье их умершего в 1602/03 г. отца, но ввозной грамоты не выдал, чтобы крепче держать в руках. Позднее они в своем челобитье Лжедмитрию I жаловались, что «им тем поместьем владе-ти не по чему». Ввозную грамоту им выдал 11 ноября 1605 г. Лжедмитрий87. Показательно также отсутствие Гаврилы Григорьевича и Григория Григорьевича Пушкиных в росписи 1604 г. Борис Годунов использовал военные и организационные способности ряда представителей рода Пушкиных в борьбе с самозванцем. Но подозрения не покидали его, и он старался держать их подальше от Москвы, на окраинах. Если он и давал им родственные поместья, то задерживал выдачу документации, удостоверявшей владельческие права. Поэтому неудивительно, что Гаврила Григорьевич, как только позволили обстоятельства, перешел на сторону самозванца, получив от него ответственное задание взбунтовать Москву.
Запись об этом задании передана в Пушкинской разрядной книге весьма деликатно: «...пошел (Лжедмитрий I.— B. К.) на
чил его брат Иван Большой Михайлович, единственный из его братьев, сумевший сохранить расположение Годунова и не попавший в Сибирь. В 1604 г. он, согласно росписи войска, участвовал в походе против самозванца, выставив восемь конных людей. См.: Мордовина С. П., Станиславский А. Л. Боярские списки... Ч. 2. С. 25.
85	Белокуров С. А. Разрядные записи... С. 27.
86	Белокуров С. А. Разрядные записи... С. 28.
87	ЦГАДА. Ф. 1209. Г. Тверь. Стб. 40727. Ч. 1. Л. 95. Материалы поземельного дела первой половины XVII в. проливают свет на дальнейшую судьбу И. и Н. Пушкиных. Из вотчинной жалованной грамоты от 12 марта 1629 г. узнаем, что Иван был убит под Новгородом шведами в 1613/14 г., «а после него жены и детей пе осталось», а Никита взят шведами в плен, из которого вышел на родину в 1615/16 г. (Там же. Л. 98). Согласно С. Б. Веселовскому, об Иване в родословцах говорится как о бездетном, а в синодиках — как об «убиенном». В то же время исследователь отмечал, что «время и обстоятельства его смерти неизвестны». См.: Веселовский С. Б. Указ. соч. С. 117.
251
Тулу, а к Москве послал ко кресту приводить дворян Гаврила Григорьева сына Пушкина да Наума Михайлова сына Плещеева. И как пришли к Москве Гаврила да Наум, п на Москве бояре, п окольничии и дворяне, и стольники, и стряпъчпи, и жилцы, и всех чинов приказные люди, и гости и посадъцкие люди ему крест целовали»88. Интересно сравнить эту запись с записью другой разрядной книги — Плещеевской редакции89, где роль Г. Г. Пушкина как смутьяна, мятежника выявлена совершенно определенно: «А к Москве послал (Лжедмитрий L— В. К.) для смуты Гаврила Григорьева сына Пушкина да Наума Михайлова сына Плещеева. И Таврило Пушкин да Наум Плещеев, приехав к Москве с прелесными грамотами сперва в Красное село и со-брався с мужики, пошли в город, и пристал народ многой, и уча-ли на Лобном месте грамоты честь, и послали в город (в Кремль.— В. К.) по бояр. И на Лобном месте Богдан Белской учал говорит(ь) в мир: ,,Яз за царя Иванову милость ублюл царевича Дмитрея, за то и терпел от царя Бориса". И услыша то, и достал(ь) народ возмутился и учали Годуновых дворы грабить; а иные воры с миром пошли в город, и от дворян с ними были, и государевы хоромы и царицыны пограбили. И Гаврила Пушкина Рострига за то пожаловал, что назвался у него к Москве и государство Московское смутил, пожаловал сокольничеством и в Думу»90.
Здесь нарисована совершенно другая картина — картина народного возмущения, вызванного в Москве Г. Г. Пушкиным, которому отводится первое место в зачине мятежа. Он сам напросился у самозванца на поездку в Москву, произвел там смуту, действуя во главе «мужиков» из села Красного, а затем и всего посадского мира столицы с приставшими дворянами. Грабежи дворов Годуновых, государевых и царицыных хором в Кремле — на его совести. У него были какие-то контакты с известным авантюристом Богданом Бельским, обратившимся с Лобного места к восставшим с заявлением о «спасении» им царевича Дмитрия, которого он «за царя Иванову милость ублюл». За свою смутьянскую деятельность Г. Г. Пушкин был щедро награжден Лжедмитрием — получил первый думской чин сокольничего. В то же время Наум Михайлович Плещеев оказался в тени.
Сравнение этих двух записей выявляет пропушкинский характер первой из них, помещенной в рассматриваемой нами разрядной книге, стремящейся обелить Г. Г. Пушкина. В ней о народном восстании в Москве, инспирированном Г. Г. Пушкиным, нет ни слова, он не вызывался на поездку в Москву, а был послан туда самозванцем вместе с Наумом Михайловичем Плещеевым, совместно с которым и привел «к кресту» москвичей. Все мирно и законно, Г. Г. Пушкин — совсем не бунтовщик, а лишь послуш
88 Белокуров С. А. Разрядные записи... С. 30.
89 Ср. записанный в этой книге местнический случай, решенный в пользу Ф. С. Плещеева. См.: Белокуров С. А. Разрядные записи... С. 26.
80 Там же. С. 5. Курсив мой.—В. К,
252
ный исполнитель, как и другие, воли самозванца. О получении от него чина сокольничего вообще не говорится.
В рассматриваемой частной редакции разрядной книги сообщается о местническом споре, разбиравшемся при Лжедмитрии I 14 июля 1605 г. между Гаврилой Григорьевичем Пушкиным и кн. Ф. А. Звенигородским: «Тово же году июля в 14 день был суд в отечестве у Гаврила Григорьева сына Пушкина со князь Федором князь Онъдреевым сыном Звенигородцким, а судил боярин князь Ондрей Петрович Куракин, да дьяк Иван Стрешнев да Петр Лошаков, и таковые случаи и счотные памяти подаваны в суд, а суд был в воскресение перед Николиным днем»91.
Вновь известия о Гавриле Григорьевиче Пушкине появляются в связи с походом незадачливого брата царя Василия. В книге записано, что в Можайск, где концентрировались русские войска, «с Москвы послан сокольничей и думный дворянин и воевода Таврило Григорьевич Пушкин да дьяки Олексей Аргамаков, а с ними немецкой воевода Яков Пунтусов, и полковники, и ротмистры и все немцы, которые были на Москве, конные и пешие» 92. В описании Клутпинской битвы чувствуется ее очевидец и участник, повествование приобретает летописные черты. Рассказывается, что с самого начала битвы шведский полковник Еверт Горн (Ивенгор) не принимал в ней участия, «а стоял себе полком». После того как поляки потеснили русские войска и наемников Делагарди, кн. Д. И. Шуйский «устоял в обозе, и стоял до половины дня». Тогда-то и обнаружилась измена наемников, вступивших в переговоры с гетманом. Здесь на сцену выступил Гаврила Григорьевич Пушкин, которому была поручена важная миссия уговорить их продолжать сражаться на стороне русских. «И боярин князь Дмитрей Иванович Шюйской послал к ним говорить соколничево и думнова дворенина Гаврила Григорьевича Пушкина да с ним дворенина Михаила Федоровича Бобарыкина, чтобы оне крестное целованье попаметовали, на чом оне царю Василью крест целовали, што им с Литвою битца, и оне бы в правде своей стояли. И как Таврило и Михайло из обозу к немецким людем в полк пошли, и после тово немногое время спустя из обозу боярин князь Дмитрей Иванович Шюйской побежал со всеми людми, а обоз покинул; а соколничей и думной дворе-нин Таврило Григорьевич Пушкин, видя то, что русские люди побежали, а обоз покинули, побежал из немецкого обозу в болото, и отшол лесом, и в Можаеск пришол на третей день. А това-рыща ево Михаила Бобарыкина немецкие люди иссекли и взели ево в полон» 93.
Запись этого рассказа либо принадлежит самому Гавриле Григорьевичу Пушкину, либо он записан с его слов. Он отсутствует в других разрядных книгах частных редакций и в нарративных источниках. Там не только не рассказывается о поведении
91	Там же. С. 34.
92	Там же. С. 54.
93	Там же. С. 55.
253
Г. Г. Пушкина во время Клушинской битвы и его скитаниях после нее, но вообще не упоминается о его присутствии в войске кн. Д. И. Шуйского. Для сравнения приведем описание этой битвы из разрядной книги Плещеевской редакции с чертами летописного повествования, привлекавшейся нами ранее, в которой давалась резко отрицательная характеристика действий Г. Г. Пушкина в 1605 г. в Москве: «Того ж году (1610.—В. К.) ведомо учинилось, что гетман полской Станислав Шелковской со многими людми из Смоленска идет под Москву. И царь Василей послал в Можаеск брата своего боярина князь Дмитрея Ивановича Шуйского да готовы в Можайску: боярин князь Ондрей Васильевич Голицын, да околничей князь Данило Иванович Ме-зетцкой, да с княж Дмитреем же Ивановичем пришол в Можаеск с неметцкими людми Яков Пунтусов. Да из городов в сход пришли воеводы: изо Ржовы князь Иван Ондреевич Хованской да князь Яков Петрович Борятинской, из Погорелова Василей Иванович Бутурлин да Григорей Сулемша Пушкин; а Григорию Валуеву с пешими людми велено итит в Царево Займище и быть с воеводою со князь Федором Ондреевичем Елетцким и поставить острог. И под острожок пришол гетман Шелковской со многими людми и острожок осадили. И из Можайска на гетмана пошли бояре князь Дмитрей Иванович с товарыщи со всеми воеводы и с неметцкими людми, и бой был с полскими людми под Клушиным, и неметцкие люди изменили х полским людем, и полские люди тогда русских людей розганяли, и бояре пришли и с людми к Москве» 94. О том, что Гаврила Пушкин был в походе при Дела-гарди и пытался уговорить наемников, здесь не говорится.
С момента описания Клушинской битвы и поведения в ней Гаврилы Григорьевича Пушкина повествование в рассматриваемой разрядной книге приобретает черты, характерные для летописи. Особенно заметными они делаются при описании свержения царя Василия Шуйского, его насильственного пострижения, заключения договора с гетманом Шолкевским об избрании на русский престол королевича Владислава, гибели в Калуге от руки кн. П. А. Урусова Лжедмитрия II, посылки под Смоленск русских послов, ареста и ссылки их в Польшу, возникновения первого ополчения и сожжения поляками Москвы95. Летописный источник, использованный при составлении рассматриваемой разрядной книги, еще предстоит выяснить, но сейчас отметим, что он близок к тому, который был использован в Плещеевской разрядной книге, уже привлекавшейся ранее нами для сравнения. Анализ рассказа о свержении царя Василия Шуйского п о его насильственном пострижении обнаруживает тенденциозное умолчание в Пушкинской разрядной книге имени Гаврилы Григорьевича Пушкина как одного из активных участников пострижения свергнутого царя.
94 Там же. С. 18.
®5 Там же. С. 55—60.
254
Плещеевская разрядная книга
«Того же лета патриарх Ермоген со всем освещенным собором и бояре [и воеводы — вставлено.— В. Я.] и околничие и дворяне и всякие служилые и посадцкие люди посылали ко государю царю Василью бить челом, штоб он государство отставил, а при ево государстве смуте не престать и крови крестьянской не унятца, во всех городех всякие люди ему загрубили и служить не хотят. А ездил о том. к царю Василью патриарх со всем собором да бояре княз Иван Михайлович Воротынской да Федор Иванович Шереметев. И по прошенью всех людей Московского государства царь Василей государство отставил и съехал па свой двор. А на том ему бояре и все люди крест целовали по записи, что над ним никакова дурна не учинит и из Московских людей на государство никово не обирать. И после спустя день из дворян княз Василей Тю-фякин, Таврило Пушкин да княз Федор Волконской с товарыщи и из мелких людей без патриархова ведома и без боярского приговору, самоволством собрався, царя Василья постригли и с царицою»96.
Пушкинская разрядная книга
«И бояре и околничии и дворяне и всякие служивые люди и гости и посадцкие всякие люди, виды тесноту от Литовских людей, посылали к царю Василью бити челом, чтоб он пожаловал, государство отставил, и ехал бы на свой двор; а при ево государстве смуты и крови не престали и во всех городех служити ему не хотят. А ездил о том говорит к царю Василью боярин князь Иван Михайлович Воротынской. И царь Василей по прошенью всех людей Московского го-сударьства царьство свое отставил, и посох царьской отдал; а сам съехал и с царицою на свой на старой двор, где жил в боярех, июля в 17 день. А бояре ему и все люди крест целовали на том, что над ним никакова дурна не учинити и тесноты никакой не делать. И на третий день попущеньем божьим, а действом дьяволским, забыв крестное целованье, взволновалися немногие дворяне: князь Василей Тю-фякин, Михайло Оксенов, князь Федор Мерин Волконской. Захар Лепунов и иные дворяне мелкие, и дети боярские городовые, и стрельцы немногия и всякия Московский земския люди, самоволством собрався, пришли на царя Васильев на старой двор, и царя Василья Ивановича постригли в чернцы и отвезли ево в Чюдов монастырь»97.
Сопоставление этих двух текстов показывает, что они восходят к одному летописному источнику, который в обоих случаях подвергся редакторской правке, причем в первом случае эта правка оказалась менее значительной, так что здесь более сохранились первоначальные черты. В Уваровском списке Эрмитажной (Пушкинской) разрядной книги оказались полностью устранены упоминания о патриархе Гермогене, который занимает первое место при перечислении тех, кто предъявил ультиматум «несчастливому» царю Василию. В Плещеевской разрядной книге подчеркивается также, что позднее В. Шуйский был пострижен «без патриархова ведома и без боярского приговора». Выдвижение патриарха Гермогена на первый план говорит о церковном происхождении летописного источника, использованного в разрядных книгах. На эту же мысль наводит и сентенция о действиях мятежников, насильственно постригших В. Шуйского, «попущением божьим, а действом дьяволским», оставленная в Уваровском
96 Там же. С. 19.
97 Там же. С. 56.
255
списке и опущенная в Плещеевской разрядной книге. Расхождения в сроках пострижения В. Шуйского («и после спустя день»— в первом случае и «и на третий день» —во втором), возможно, связано с различными точками отсчета, примененными составителями разрядных книг. Очень важно указание Плещеевской разрядной книги на «запись» — договор, который был заключен с постриженным царем Василием.
Наиболее существен пропуск имени Гаврилы Григорьевича Пушкина при перечислении лиц, совершивших на свой страх и риск самовольное пострижение В. Шуйского вопреки данному ему крестоцелованию. Это важный показатель пристрастного отношения к нему составителя Пушкинской разрядной книги, стремившегося обелить Гаврилу Григорьевича любой ценой, даже путем тенденциозного умолчания о таких его «мятежных» действиях, как насильственное пострижение В. Шуйского, которое решительно осуждалось патриархом Гермогеном, а позднее патриархом Филаретом.
Продолжая сравнение, нельзя не обратить внимания и на указания в Пушкинской разрядной книге на убийство поляками 19 марта в Москве думного дворянина Ивана Михайловича Пушкина и на пленение под Смоленском вместе с Филаретом стольника Бориса Ивановича Пушкина98 — фактов, выгодных для Пушкиных, опущенных в Плещеевской разрядной книге ".
События 1611 — 1612 гг. изложены по дворцовым разрядам1". Возможно, что причиной к тому послужили не только несомненные литературные достоинства помещенной в них повести о Смуте, но также упоминание имени Кузьмы Минина как организатора второго ополчения и как соратника кн. Д. М. Пожарского. Отмечено в разрядной книге и то, что на другой день после венчания Михаила Федоровича царским венцом «июля (очевидно, описка, надо «июня».— В. К.) в 12 день пожаловал государь Кузьму Минина, велел ему быть в Думе» 101.
Вместе с тем указано, что в день царского венчания, когда кн. Д. М. Пожарский был пожалован в бояре, с ним «заместни-чал» Гаврила Григорьевич Пушкин: «Тово же дни пожаловал государь в бояре столника князя Дмитрея Михайловича Пожар-сково, а сказывал боярство думный розрядной дьяк Сыдавной Васильев. А у скаски велел государь стоять думному дворянину Гаврилу Григорьевичю Пушкину; и Гаврила на князя Дмитрея бил челом государю в отечестве, што ему у скаски стояти и мен-ши князя Дмитрея быти невместно. И государь; говоря з бояры, и указал у скаски стоять Гаврилу со князь Дмитрием без мест; и розрядному думному дьяку Сыдавному Васильеву приказал государь в те ж поры в Золотой полате при всех боярех, Гаври-
9* Там же. С. 59. 99 Там же. С. 21—22. 100 Там же. С. 60. См. также: Дворцовые разряды. СПб., 1850. Т. 1.
Стб. 2—8.
101 Белокуров С. А. Разрядные записи... С. 66.
256
лово челобитье в Гозряде велел записать, што ему та скаска со князь Дмитрием без мест. А князь Дмитриево встрешнево челобитья на Гаврила не было» 102.
Нетрудно увидеть, что эта запись о местничестве Г. Г. Пушкина с кн. Д. М. Пожарским так же, как и предыдущие записи о местничестве, сделана с позиций Пушкиных.
Интерес к Пушкиным продолжает проявляться в Пушкинской разрядной книге вплоть до конца, причем если ранее особое внимание уделялось Гавриле Григорьевичу Пушкину, то в дальнейшем оно уделяется его сыну Григорию Гавриловичу. Так, под 1630/31 г. приведен пересказ челобитья Г. Г. Пушкина, «замест-ничавшегося» с кн. И. Лобановым-Ростовским: «...и государь пожаловал, челобитную у него принял». Книга обрывается записью от 8 сентября 1631 г., когда на праздник рождества Богородицы «стол был у государя в Столовой избе», «а в столы смотрели чашники: в большой стол смотрел князь Григорей Семенович Куракин; в кривой стол смотрел Григорей Гаврилов сын Пушкин*, вина наряжал Иван Васильевич Морозов ...» 103. Григории Пушкин упомянут в последних строках разрядной книги.
Итак, все вышеизложенное — особый интерес к Пушкиным, включение относящихся к ним документов, освещение местнических дел с их позиций, тенденциозное выпячивание роли Пушкиных в тех или иных событиях, выгодных для них, и, напротив, умолчание о компрометирующих их действиях — свидетельствует о принадлежности рассматриваемой разрядной книги к Пушкинской частной редакции. Примечательно, что с определенного времени в центре внимания ее составителя оказывается Гаврила Григорьевич Пушкин, а затем его сын Григорий Гаврилович. Мы отметили также, что в некоторых местах изложение приобретает летописный характер, тогда как ранее летописные черты проступали спорадически (о ссылке Пушкиных в Сибирь в 1601 г., о поведении Гаврилы Григорьевича в 1605 г.). Таким моментом является описание по личным воспоминаниям Гаврилы Григорьевича Пушкина Клушинской битвы и его в ней участия. Далее привлекается какой-то летописный источник, вышедший из церковных кругов и известный составителю другой разрядной книги частной редакции — Плещеевской, в какой-то мере враждебной Пушкиным. Он подвергается составителем Пушкинской редакции тенденциозной редакторской правке с целью искоренить память об участии Гаврилы Григорьевича Пушкина в таком крамольном акте, как насильственное пострижение В. Шуйского. В то же время выгодные для Пушкиных упоминания о представителях их рода в Смутное время заботливо сохраняются, а возможно, и вставляются.
Неизвестный летописный источник продолжен повествованием о Смуте, взятом из дворцовых разрядов. В этом нашел отражение
102 Там же. С. 65.
198 Там же. Курсив мой.— В. К.
257
интерес составителя к личности Кузьмы Минина в противовес кн. Д. М. Пожарскому, с которым Пушкины, и в том числе Гаврила Григорьевич, не раз местничали. Особое внимание к личности Гаврилы Григорьевича Пушкина и его сына Григория Гавриловича позволяет, на наш взгляд, утверждать, что эта разрядная книга с летописными чертами, переходящими с 1610 по 1612 г. в сплошной летописный текст, возникла в окружении Гаврилы Григорьевича и принадлежит, скорее всего, перу его сына Григория Гавриловича. В этой связи чрезвычайно интересно замечание, сделанное в Пушкинской разрядной книге, подвергшейся впоследствии правке. В ней был зачеркнут текст о ссылке Пушкиных в Сибирь и сделаны отдельные замечания. Одно из них, относящееся к пересказу государевой грамоты в Тобольск к Ф. И. Шереметеву и Пушкину о посылке кн. Василия Мосальского и Савлука Пушкина «в Тонбусы» и заканчивающееся рассказом о челобитье на А. М. Пушкина, сопровождено весьма характерным примечанием: «Косой солгал»104.
Чтобы вполне оценить его, надо вспомнить, что Григорий Гаврилович Пушкин носил именно это прозвище, а его отец Гаврила Григорьевич назывался Слепым105. Таким образом, это замечание вводит нас в среду Пушкиных и указывает на Григория Гавриловича как на составителя разрядной книги, действовавшего под руководством своего отца —Гаврилы Григорьевича. Отец делился с сыном своими воспоминаниями, направлял его перо и являлся, по сути, вдохновителем и создателем Пушкинской разрядной книги с чертами летописного памятника.
Григорий Гаврилович Пушкин представлял собой натуру тонкую, художественную. В 1643 г. он был назначен на работы по восстановлению фресок московского Успенского собора106.
Он вполне мог выполнить задание отца по составлению разрядной книги. Введение летописного повествования в нее не являлось особенностью Пушкинской разрядной книги. Летописец из рода Пушкиных поступил так же, как и другие дворянские летописцы конца XVI — первой половины XVII в. (Безднинский летописец, Карамзинский хронограф, Бельский летописец и др.). Все они брали за основу разряды, либо перемежая разрядные записи летописными статьями, либо расширяя разрядные записи показаниями других источников, очевидцев или личными воспоминаниями (в данном случае Гаврилы Григорьевича Пушкина о
104 ЦГАДА. Ф. 181. Д. 118. Л. 253.
105 Модзалевский Б. Л., Муравьев М. В. Указ. соч. № 196. Гаврила Григорьевич Слепой. Любопытна запись в кормленой книге 7112 (1604) г.: «Гаврила Григорьев сын Пушкин... ему жалованье на нынешней на 112-й год оклад его сполна 20 руб. „дано“. Деньги взял сын. В Гаврилова места Борис Дмитриев сын Бартенева руку приложил» (Сухотин Л. М. Четверчеки Смутного времени (1604—1607) // ЧОИДР. М., 1912. Кн. 2. С. 15). Последняя фраза свидетельствует о том, что Г. Г. Пушкин либо был неграмотен, либо у него было плохое зрение.
106 Шмелев Г. Н. Из истории московского Успенского собора. М., 1908. С. 135.
258
Клушинской битве). К этому надо добавить, что у Пушкиных уже в XVII в. имелась хорошая библиотека, которая постоянно пополнялась. Об устойчивом интересе Пушкиных к событиям Смутного времени свидетельствует рукописный сборник Федора Федоровича Пушкина с неизвестным списком Карамзинского хронографа 107.
Когда же возникла Пушкинская разрядная книга?
В Эрмитажном списке разрядной книге предшествует краткий летописец, занимающий первые шесть листов рукописи. Начинается он известием 1322 г. о закладке в Москве Успенского собора и кончается записью от 28 января 1631 г. о смерти царицы-инокини Марфы Ивановны, матери царя Михаила Федоровича108. Пушкинская разрядная книга обрывается на событии, датированном 8 сентября 1631 г. По-видимому, составление ее происходило в 1631 г., скорее всего в конце этого года.
Что же послужило причиной ее создания? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо обратиться к превратностям служебной карьеры Гаврилы Григорьевича Пушкина. В исторической литературе утвердилось мнение, что Г. Г. Пушкин, начав свою службу стрелецким головой, «со временем стал членом царской думы» 109. Однако такой знаток генеалогии русских дворянских фамилий, как Н. П. Лихачев, не считал возможным отождествлять Гаврилу Пушкина, «стрелецкого сотника», привезшего из Ругодива в Москву в декабре 1580 г. государеву грамоту110, с Гаврилой Григорьевичем Пушкиным. В указателе к его известному труду о разрядных дьяках в XVI в. они показаны раздельно.
Если Г. Г. Пушкин и не начинал свою карьеру стрелецким сотником, что для представителя старинной дворянской фамилии Пушкиных более чем маловероятно, то делал он ее, не брезгуя ничем. По примеру Бориса Годунова, взявшего себе в жены дочь Малюты Скуратова, он вступил в брак с падчерицей Ивана Грозного Марьей, дочерью шестой жены царя — Василисы Мелентьевой, получив в качестве приданого богатые земельные пожалования, данные Иваном IV детям В. Мелентьевой — Марье и Федору в 1578/79 г. По мнению Р. Г. Скрынникова, обратившего внимание на этот факт, «брак с падчерицей Грозного помог Гавриле Пушкину сделать карьеру» 111. Однако брак, заключенный в то время, когда царствование Грозного подходило к концу, или даже после смерти царя, Г. Г. Пушкину существенных служебных преимуществ, помимо несомненных материальных, не дал.
107 ГИМ. ОР. Собр. Увар. № 604. 1°. На обороте обложки владельческая запись: «Книга Федора Федоровича Пушкина».
108 ГПБ. РО. Эрм. собр. № 389. Л. 1—6 об. Далее на л. 7 помещены две летописные записи конца XV в. Этот краткий летописец существует и в отдельных самостоятельных списках.
109 Скрынников Р. Г. Борис Годунов и предки Пушкина. С. 132.
110 Лихачев Н. П. Разрядные дьяки XVI века: Опыт исторического исследования. СПб., 1888. С. 482.
111 Скрынников Р. Г. Борис Годунов и предки Пушкина. С. 133.
259
В конце XVI в. в 80—90-х годах ни о каких сколько-нибудь значительных службах Г. Г. Пушкина в источниках не говорится. Попав в опалу в 1601 г. вместе с Евстафием Михайловичем Пушкиным и другими своими родственниками, он был послан в сибирскую ссылку вторым воеводой в Пелым лишь в должности письменного головы.
С реабилитацией в 1603 г. Пушкиных был возвращен из Сибири и Г. Г. Пушкин. В момент борьбы с самозванцем мы застаем его вторым воеводой в Белгороде. Однако память о недавних гонениях привела его вскоре в лагерь Лжедмитрия I. который за оказанные ему услуги назначил Г. Г. Пушкина сокольничим и ввел его в Боярскую думу. При В. Шуйском Г. Г. Пушкин сохранил этот чин. В 1607 г. во время восстания Болотникова он был послан на Белую, затем активно боролся со вторым самозванцем. Летом 1608 г. он находился с войсками под Иосифо-Волоколамским монастырем. В августе 1608 г. из Погорелова Городища им была послана в Тверь грамота, в которой сообщалось о захвате лазутчиков Лжедмитрия II 112. 23 сентября 1608 г. сокольничий и думный дворецкий Г. Г. Пушкин получил важное назначение — вторым воеводой в передовой полк, которым командовал боярин кн. И. М. Воротынский, но вскоре, 24 октября, согласно Пушкинской разрядной книге, был направлен в Муром против татар 113 и против башкир 114.
Вновь в Москве Г. Г. Пушкин появился в 1610 г. В походе брата царя кн. Д. П. Шуйского он состоял при наемниках Дела-гарди. Спасшись бегством после разгрома при Клушине, он деятельно готовил низложение царя В. Шуйского, а после его свержения участвовал вместе с другими дворянскими «мятежниками» в его насильственном пострижении.
В 1611—1612 гг он был на воеводстве в Великом Устюге. Вместе с первым устюжским воеводой М. А. Нагим Г. Г. Пушкин отражал интервентов, о чем говорится в «Повести об избавлении града Устюга Великого от безбожные литвы и от черкас, как з Двины шли» 115.
Документы свидетельствуют о большом весе и значении Г. Г. Пушкина в первые годы царствования Михаила Федоровича. В 10-х годах XVII в. он возглавлял важный Челобитенный приказ, куда обращались с жалобами на злоупотребления воевод и других должностных лиц. Как один из наиболее значительных государственных деятелей в 1619 г. он входил в состав делегации, посланной в Вязьму встречать возвращавшегося из польско
112 Акты исторические. СПб. 1841. Т. 2. № 90. С. 121.
413 Белокуров С. А. Разрядные записи... С. 50.
414 В другой разрядной книге частной редакции сказано: «Тое ж осени (1608 г.— В. К.) послал царь Василей противу Башкирских людей соколничего Гаврила Григорьевича Пушкина» (Белокуров С. А. Разрядные записи... С. 15).
443 ААЭ. СПб., 1836. Т. 2. № 190-200, 208, 210; Кукушкина М. В. Новая повесть о событиях начала XVII в. // ТОДРЛ. М.; Л., 1961. Т. 17. С. 374—387.
*260
го плена отца царя — Филарета Никитича. Однако этот предупредительный шаг не спас его от немилости. Властный Филарет не забыл его «мятежных» действий в пользу первого самозванца и особенно участия в насильственном пострижении царя В. Шуйского, умершего в польском плену. Филарет, в свое время сам насильственно постриженный по приказу Годунова, испытавший польский плен, чтил В. Шуйского и преследовал его противников. Сразу же по возвращении в Москву он отстранил Г. Г. Пушкина от заведования Челобитенным приказом. Отставкой Г. Г. Пушкина воспользовались все, кто терпел от него в прошлом. На него стали поступать жалобы. В числе челобитчиков оказались и жители Погорелого Городища, жестоко пострадавшие от Г. Г. Пушкина. А. С. Пушкин, скорее всего в 1828 г., во время поездки в Малинники, разыскал в Погорелом Городище грамоту, в которой говорилось о сожжении его предком этого городка. Но грамота в бумагах поэта не сохранилась, так что исследователи должны были гадать о ее возможном содержании, времени поджога и т. п.116
В ЦГАДА удалось обнаружить список с этой грамоты, повествующей о трагедии жителей Погорелого Городища. Грамота была дана 20 июня 1621 г. думному дьяку Томпле Луговскому в Устюжскую четверть, ведавшую сбором доходов с этого города, по памяти из Приказа приказных дел за приписыо дьяка Ивана Тимофеева. В своем челобитье на имя царя Михаила Федоровича жители Погорелого Городища, обвиняя Г. Г. Пушкина в произвольных действиях, приведших к гибели их имущества, писали: «В прошлом де во 125 (1616/17.— В, Я.)-м году посылай с Москвы на Погорелое Городище Таврило Пушкин и велено ему на Погорелом острог разломати или зжечь. И Таврило приехав на Погорелое острог зжег и дворы их и животы все погорели. А сроку Таврило им не дал ни на один час, чтобы им животишка свои из острогу вывозити, и они де, погореляня, волочатца на Москве меж двор з женами и з детми и по иным городом. И в прошлом де во 128 (1619/20)-м году ис приказу Сыскных дел даны они, погореляня, на поруку з записьми, что им итти жити на Погорелое Городище на старые свои на разореные и на по-женые места». Жители Погорелого Городища обратились с просьбой ввиду их разорения дать им льготу при уплате податей. «И государь царь и великий князь Михайло Федорович и великий государь святейший патриарх Филарет Никитичь московский и всеа Русии,— говорится в грамоте,— Погорелова Городища по-садцких людей для их бедности и разорения пожаловали велели им в податях дати лготы против можаичь и вязничь на пять лет со 129 (1620/21)-го году по 134 (1625/26)-й год. И Погорелова Городища посадпким людем льготная грамота из Устюжские чети дана за приписью думного дьяка Томила Луговского»117. Вот
116 Б. Модзалевский склонен был относить этот акт Г. Г. Пушкина к лету 1608 г. См.: Модзалевский Б. Род Пушкина. С. 10.
117 Приходо-расходные книги московских приказов 1619—1621 гг. М., 1983. С. 384.
261
эта льготная грамота, данная жителям Погорелого Городища из Устюжской четверти, и была обнаружена А. С. Пушкиным во время посещения им этого городка в 1828 г. В том, что эта грамота точно воспроизведена у А. С. Пушкина, убеждает отсутствие причин кары в генеалогических заметках поэта: «Сжег (в наказание за то-то)» 118 119 120.
Нетрудно видеть, что Филарет Никитич в возникшем конфликте стал на сторону жителей Погорелого Городища, косвенно осуждая произвольные действия Г. Г. Пушкина, нанесшие ущерб государевой казне.
В 1626 г. Г. Г. Пушкин вместе с двумя сыновьями, Григорием и Степаном, ссылается по приказу Филарета в деревню, где и проводит последние 10 лет своей жизни (сыновья его через некоторое время возвращаются ко .двору).
Выпись из мещерских писцовых книг Я. В. Колтовского и подьячего Р. Прокофьева 1630/31 г. показывает, что в 20-х годах XVII в. Г. Г. Пушкин занимался ростовщической деятельностью. В писцовых книгах наряду с его выслуженной за «московское осадное сиденье» в 1619 г. вотчиной в Касимовском уезде записана закладная вотчина, «что ему заложила вдова Окулина Исаева дочь Солового жена Протасьева мужа своего выслуженную 129 (1620/21)-го году во сте в пятидесяти рублех...» В Шацком уезде у него тоже закладная вотчина, «а заложила ему ту вотчину вдова Окулина Исаева дочь Солового жена Протасьева свой жеребей тридцать чети во 134 (1625/26)-м году в пятидесяти рублех да Василей Михайлов сын Протасьев заложил свой жеребей тринадцать чети во 134 (1625/26)-м году в тридцати рублях...» И9. В 1627 г. Г. Г. Пушкин принимал участие в выкупе Пушкиными родовых вотчин, попавших в Чудов монастырь 12°.
В ссылке во время вынужденного досуга и появляется у него мысль реабилитировать себя, а заодно и своих родственников. Окончательным толчком к созданию Пушкинской разрядной книги послужило, на наш взгляд, местническое дело, возникшее в конце 1627 г. между Василием Никитичем Пушкиным и Андреем Осиповичем Плещеевым. Подав челобитную на А. О. Плещеева, В. Н. Пушкин представил 22 случая с изложением различных служб, в которых Пушкины занимали места выше Плещеевых.
Двадцать второй случай, поданный В. Н. Пушкиным, гласил: «Лета 7113 (1605.— В. К.) году посылал Рострига к Москве дядю моего Гаврилу Григорьевича Пушкина да Наума Михайлова сына Плещеева. А Наум, государь, Плещеев в своем роду болши деда Ондреева Тимофея Плещеева многими месты, а был в товарыщах. с дядею с моим с Гаврилом с Григорьевичем с Пушкиным без-словно, и на дядю моего вам, государем (имеются в виду Михаил
118 Пушкин А, С. Полы. собр. соч. Т. 14. С. 47, 395—396.
119 ЦГАДА. Ф. 1209. Стб. 28694. Ч. 1. Л. 13, 15.
120 Веселовский С. Б. Указ. соч. С. 63, 65.
262
Федорович и Филарет Никитич.— В, К.) не бивал челом и по смерть по свою, и за то, государь, Наум Плещеев и пожалован поместным окладом и денежным жалованьем. И по вашей госу-дарьской милости, по тому случаю, можно мне, Васке, быть бол-ши отца Ондреева Осипа Тимофеева сына Плещеева» 121.
А. О. Плещеев отвел этот случай, заявив, что «тот случай воровской» 122.
В отводной памяти, поданной в суд А. О. Плещеевым, говорилось: «Написал Василей Пушкин в своем случае, что Наум Плещеев был меныпи Гаврила Пушкина в ИЗ году при ростриге. И в ИЗ году Наум Плещеев меныпи Гаврила Пушкина не бывал. А в 112 году послан был Наум Плещеев на службу в Царицын город, и как вор рострига пришол в Путивль в ИЗ году, а в Понизовых городех ростриге крест целовали; п в те поры Наума Плещеева Царицынские казаки связав привели к ростриге под Орел, как рострига шол под Москву; и рострига посылал Наума Плещеева к Москве для прелести, а велел на Москве объявити, что ему Низовые городы добили челом. И Наум Плещеев узнав вора ростригу, к Москве для прелести от ростриги не поехал; и в ту пору Таврило Пушкин у ростриги к Москве на воровство напросился над Царицею Марьею и над Царевичем Федором промышлять, и Московских людей прельщать, и на ростригино имя к хрестному целованию Москву приводить. И в ту пору рострига велел Гаврилу Пушкину Наума Плещеева свезав отвести к Москве, и на Лобном месте Наума Плещеева велел объявити, что ему ростриге Низовые городы добили челом, и Низовых воевод и Йаума Плещеева свезав к ростриге прислали; и Таврило Пушкин приехав от ростриги к Москве, Московское Государство прельстил, и на ростригино имя к хрестному целованью привел, а ныпеча Василей Пушкин те воровские дела подает в слу-чаех» 123.
А. О. Плещеев, конечно, умалчивал о том, что Плещеевы находились в родстве с П. Ф. Басмановым, перешедшим на сторону самозванца124. В судном деле 1623 г. сохранилось интересное свидетельство, что когда «Петра (Басманова.— В. К.) при Ростриге убили, и они (Плещеевы.—В. В.) и все того же над собою убивства чаяли» 125. Надо сказать, что в Новом летописце Науму Плещееву отводится та же роль в возмущении москвичей в 1605 г., что и Гавриле Пушкину: «Ту же бысть диаволом научены Наум Плещеев да Таврило Пушкин. Те же у нево вора (самозванца.—В. К.) на то назвахуся. Он же их пожаловал и отпусти их к Москве...» -26.
121 Временник МОИДР. 1852. Кн. 14. С. 41.
122 Там же.
123 Там же. С. 141.
124 Родословная Басмановых // Русская старина. 1901. Ноябрь. С. 423.
125 Федотов-Чеховской А. А. Акты, относящиеся до гражданской расправы древней России. Киев, 1860. Т. 1. С. 267.
126 ПСРЛ. Т. 14. С. 64-65.
263
Отмежевываясь от Гаврилы Григорьевича Пушкина и представляя Н. М. Плещеева невольной жертвой (А. О. Плещеев обходил молчанием вопрос о полученных Н. М. Плещеевым за эту службу от Лжедмитрия I придачах к поместному окладу и денежному жалованью), А. О. Плещеев всячески стремился очернить Г. Г. Пушкина, обвиняя его не только в возмущении москвичей, но и в «промысле» над царицей Марьей Годуновой и царевичем Федором, т. е. их убийстве.
В ходе местнического дела А. О. Плещеев обращался к Плещеевской разрядной книге, чтобы почерпнуть в ней аргументы, опровергающие и утверждения Василия Пушкина. 19 ноября 1627 г., когда А. О. Плещеев подал родословную роспись, «Василей Пушкин говорил, чтоб Ондрея допросить, что Плещеевы пошли от Олександра Плещея, а не от Феофана. И Ондрей сказал, что Плещеевы пошли от Федора от Бяконта» 127.
В Плещеевской разрядной книге на л. 118 на полях другим почерком и чернилами, чем писана сама книга, сделана помета, свидетельствующая об использовании ее во время этого местнического дела: «Слатца на родословную книгу, что в роде Олександра Плещея нет» 128.
Специальный интерес проявлялся и к Пушкиным. Лицо, делавшее пометы, встретив повторение известий о посылке Тимофея Пушкина в сентябре 1598 г. после венчания Бориса Годунова на царство в Чернигов и в Северские города, в том числе Путивль, давать жалованье местным служилым людям, в одном случае перечеркнуло крест-накрест эту запись, зачеркнув слова «Тимофея Пушкина» особо 129.
Как отметил в своем предисловии И. Д. Беляев, местническое дело В. Н. Пушкина с А. О. Плещеевым осталось «невершен-ным» "го. Следовательно, тяжба могла возникнуть вновь, и тяжкие обвинения, выдвинутые против Гаврилы Григорьевича Пушкина, оставались.
Нужно было их опровергнуть и показать, что Пушкины тоже подвергались гонениям при Борисе Годунове. Эти цели и преследовала Пушкинская разрядная книга, помимо, конечно, общего назначения зафиксировать особо службы Пушкиных, отметить выигранные ими местнические дела, сохранить в своем составе документы (полностью или в изложении), находящиеся в фамильном архиве Пушкиных.
Работа над Пушкинской разрядной книгой по инициативе Гаврилы Григорьевича Пушкина с привлечением его сына Григория Гавриловича, который должен был воплотить его замысел, началась где-то в 1628 г. и прервалась в конце 1631 г., возможно, в связи с надвинувшейся на Гаврилу Григорьевича слепотой (не случайно, очевидно, он носил прозвище Слепой) или по
*2* Временник МОИ ДР. 1852. Кн. 14. С. 102.
128 Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. ОР. Муз. собр. № 737. Л. 118.
129 Там же. Л. 666, 667, 667 об.
180 Временник МОИ ДР. 1852. Кн. 14. С. VI.
264
какой-либо другой причине. Умер Гаврила Григорьевич в 1636 г., приняв перед смертью постриг под именем Герасима. Книга, доведенная до сентября 1631 г., переросла рамкп собственно разрядной книги, включив в себя не только разрядные записи, но и личные воспоминания Гаврилы Григорьевича о Клушинской битве, материалы какого-то церковного летописания, тенденциозно прав-ленные в угоду Г. Г. Пушкину, повествование о Смуте в дворцовых разрядах, также отвечавшее интересам Пушкиных.
Исследователи давно хотели получить в руки материалы, свидетельствующие о литературной деятельности предков А. С. Пушкина. Для этого привлекались даже грамоты, которые писались от имени какого-нибудь Пушкина, воеводы или какого-либо другого должностного лица, хотя они, скорее всего, могли быть продуктом творчества дьяка или подьячего, служивших с ними. Теперь мы имеем реальное подтверждение того, что такая литературная деятельность в роду Пушкиных действительно имела место в первой трети XVII в. и в центре ее был интерес к Смутному времени и участию Пушкиных в его бурных событиях. Причем Гаврила Григорьевич Пушкин, о котором А. С. Пушкин писал, что «он был очень талантлив— как воин, как придворный и в особенности как заговорщик», проявил себя и в роли летописца, не уступая, а, может быть, в чем-то и превосходя других дворянских летописцев, подвизавшихся в первой трети XVII в.
Анализ Пушкинской разрядной книги в совокупности с другими источниками (Плещеевской разрядной книгой, летописными памятниками, семейными преданиями и др.) показывает род Пушкиных накануне Смуты и во время ее «мятежным» — таким, каким и вывел его А. С. Пушкин в трагедии «Борис Годунов», полностью следуя исторической действительности.
Послесловие от редактора
Книга, которую получили читатели, интересующиеся отечественной историей, занимает особое место в научном творчестве ее автора-Вадима Ивановича Корецкого (1927—1985). Он прожил недолгую, но яркую жизнь. Почти три десятилетия отдал Вадим Иванович исторической науке; это была его «одна, но пламенная страсть».
В. И. Корецкий приобрел большую известность в научных кругах исследованиями и публикациями источников о закрепощении русского крестьянства и его выступлениях против феодально-крепостнического гнета, прежде всего в годы Крестьянской войны начала XVII в., о политической истории и общественно-политической мысли России XVI — начала XVII в. Этими проблемами он занимался до конца своих дней. Одновременно, с конца 60-х годов, появляются его труды о позднем русском летописании XVI—XVII вв. Он удивительно быстро и естественно включается в разработку новых для него сюжетов, делает, как и по другим, традиционным для него, темам, новые открытия, высказывает неожиданные и оригинальные суждения. Ярко выраженное творческое начало, присущее его натуре ученого, сказывается и в этих изысканиях.
Цикл работ В. И. Корецкого по истории русского летописания связан с изучением летописных памятников XVII в., в первую очередь Смутного времени, или известий о той же Смуте, имеющихся в летописных памятниках. Так, он обратил внимание на оригинальные записи Мазуринского летописца конца XVII в. о событиях начала столетия. Сравнивая их с аналогичными записями Латухинской степенной книги, «Временника» Ивана Тимофеева и текстом «Истории Российской с самых древнейших времен» В. Н. Татищева, он пришел к выводу, что все они передают текст летописи, посвященный Смутному времени. Последняя называется в указанных памятниках «подлинной книгой о московском разорении». В. И. Корецкий связывал ее составление с именем Иосифа — келейника первого патриарха Московского и всея Руси Иова; это — «История Иосифа о разорении русском» *.
1 Корецкий В. И. Мазуринский летописец конца XVII в. и летописание Смутного времени // В кн.: Славяне и Русь. М., 1968. С. 282—290; Он же. «История Иосифа о разорении русском» — летописный источник В. Н. Татищева // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1973. Вып. 5. С. 251—285; Он же. К вопросу об источниках Латухинской степенной кни-
266
Вадим Иванович ввел в научный оборот некоторые новые летописные источники: вторую часть летописца Нарманского, Бельскую летопись и (в соавторстве с В. И. Бугановым) Московский летописец, идущий, возможно, от служилых людей Яновых. Наконец, в работе, написанной совместно с другими специалистами, ставятся общие вопросы изучения русского летописания — методологии, методики, историографии, конкретно-источниковедческого исследования летописных памятников, составлявшихся в течение многих столетий, с XI по XVIII в. Вадим Иванович отметил такие черты позднего летописания, как участие в этой работе служилых и посадских людей (что говорит об известной демократизации жанра), обилие самих памятников (свидетельствующее о том, что в XVII в. летописание отнюдь не затухает, как полагали еще несколько десятилетий тому назад, а, наоборот, продолжает развиваться).
Указанные проблемы нашли наиболее полное освещение в настоящей монографии. В ней ставится задача реконструкции русского летописания второй половины XVI—XVII в., воссоздания картины его развития. Автор говорит о путях поиска новых летописных памятников, обращая особое внимание на необходимость детального изучения в этом плане многочисленных летописных компиляций XVII в., содержащих тексты памятников этого и более ранних столетий, а также «Истории Российской» В. Н. Татищева.
В книге идет речь о летописи Иосифа; для ее реконструкции привлекается, помимо указанных выше сочинений, и «Новый летописец». В. И. Корецкий высоко оценивал этот памятник по точности и глубине описания событий конца XVI — начала XVII в., по литературному мастерству автора.
Очень интересна глава, в которой обосновывается мысль о составлении в 1572 г. летописца, отрывки из которого за 1565— 1569 гг. он выявил в составе продолжения Новгородской III летописи. Его автором, как показывает Вадим Иванович, был представитель духовного сословия, очевидец и противник опричнины, введенной Иваном Грозным. Анализ отрывков, их сравнение с летописцами Московским, Пискаревским, житием митрополита Филиппа, записками Г. Штадена приводят Корецкого к выводу о хорошей осведомленности автора, высокой степени достоверности его описаний. Исключительный интерес представляют наблюдения о Московском восстании 1568 г., направленном против опричнины.
Столь же привлекательны для читателей главы, в которых характеризуются Безднинский летописец, составленный в конце XVI в. бывшим опричником, приближенным Ивана Грозного Ми-
ги // Летописи и хроники 1973 г.: Сб. статей. М., 1974. С. 328—337; Он же. Об основном летописном источнике Временника Ивана Тимофеева//Летописи п хроники 1976 г.: Сб. статей. М., 1976. С. 113—141.
267
хайлом Бездниным (он, по словам В. И. Корецкого, «вводит нас в сферу большой политики»), и Бельская летопись начала 1630-х годов.
Особую главу посвятил Вадим Иванович так называемому Пушкинскому летописцу — так он назвал сборник, содержащий выписки из разрядов и других источников и идущий от Пушкиных — предков великого поэта.
Автор этой книги использовал летописные источники и в других своих трудах по социально-экономической, политической истории и т. д. Это и специальная глава о летописных памятниках в книге о ходе закрепощения и классовой борьбе конца XVI — начала XVII в.2, и публикации летописных текстов о закрепощении, восстании И. И. Болотникова, и анализ их данных, сопоставление с другими источниками в книгах и многочисленных статьях.
Имя В. И. Корецкого в представлении его коллег и друзей, почитателей его таланта ученого-первооткрывателя, всех любителей прошлого Отечества неизменно связано с блестящими и неожиданными находками новых ценнейших источников. О летописях уже упоминалось. К ним можно добавить многие памятники, в том числе уникальные: Новый список грамоты XII в. великого князя Изяслава Мстиславича, внука Владимира Мономаха, Новгородскому Пантелеймонову монастырю; новгородские и псковские грамоты XIV—XV вв., новые сочинения публициста XVI в. Зиновия Отенского; акты о земельных владениях Адашевых — знаменитых политических деятелей середины того же столетия; неизвестные указы царя Федора Ивановича о крестьянах, их выходе и вывозе в конце столетия; актовые и летописные источники о закрепощении крестьян, их борьбе с феодалами и властями в конце XVI — начале XVII в., о Крестьянской войне начала XVII в.
Большую известпость получили его труды о развитии феодального землевладения, хозяйстве крестьян, их закрепощении. В центре внимания автора были проблемы, связанные с введением режима заповедных лет (запрет вывоза и выхода крестьян в «Юрьев день»), организацией сыска беглых, проведением писцовых описаний земель в России. Он прослеживал эволюцию закре-постительной политики властей при Федоре Ивановиче и Борисе Годунове, при обоих самозванцах и Василии Шуйском, Михаиле Федоровиче и Алексее Михайловиче. Отмечал существенные колебания, зигзаги в проведении этого курса: лавирование правительственных верхов, сопротивление социальных низов ужесточению крепостнического режима. Очень важны его наблюдения о практической реализации крепостнического законодательства — несоблюдение его норм в годы Крестьянской войны, когда крестьяне и холопы явочным порядком уходили от владельцев, переставали нести повинности, впосить всякие платежи. Темпы закрепощения
2 Корецкий В. И. Формирование крепостного права и первая Крестьянская война в России. М., 1975.
268
в то время замедлились; и позднее — до 1630-х годов — крестьянские выходы продолжались, несмотря на запретительные указы и другие меры властей. В целом классовая борьба социальных низов в начале XVII в., по заключению В. И. Корецкого, отодвинула окончательное закрепощение российского крестьянства до середины столетия3.
Большой вклад внес В. И. Корецкий и в изучение классовой борьбы XVI — начала XVII в. Он выявил и охарактеризовал различные ее формы в годы опричнины, хозяйственного и социального кризиса 1580-х — 1590-х годов — борьбу за землю, побеги, действия «разбойников» и «лживых пророков», по терминологии официальных документов, поджоги имений, расправы с помещиками и управителями их имений, наконец, восстания.
Большой его заслугой является, по сути дела, открытие неизвестного ранее восстания столичных низов в 1568 г. Ярко характеризовал он движение крестьян Иосифо-Волоколамского монастыря 1594—1595 гг., когда они выступили против хозяйственной реформы келаря М. Безднина (принудительное кредитование-крестьян под высокие ростовщические проценты, увеличение повинностей и платежей) и заставили его и братию отступить, одержали верх в этой борьбе.
Очень много сделал В. И. Корецкий в исследовании первой Крестьянской войны. Участник дискуссии конца 1950-х — начала 1960-х годов, он обосновывал мысль о том, что Крестьянскую войну нельзя сводить только к событиям восстания И. И. Болотникова 1606—1607 гг.— она началась восстанием Хлопка 1603 г. и народным движением при первом самозванце, а после подавления восстания Болотникова, которое стало ее кульминацией, продолжалась и в последующее время.
Яркие страницы работ В. И. Корецкого посвящены крестьянской идеологии в годы народных выступлений, социально-политической программе повстанцев-болотниковцев, личности Болотникова.
Выявляя незрелость, противоречивость социальных устремлений восставших, их практических действий в районах, освобожденных ими от царской администрации, он в целом исходил из-того, что их программа говорит о стремлении к социальному перевороту — массовому истреблению феодалов, конфискации и перераспределению земли и движимого имущества феодалов и торговых людей — сторонников царя Шуйского.
Широкую известность получили очерки, статьи, главы В. И. Корецкого об опричнине, Иване Грозном и царе Федоре Ивановиче, о еретиках и вольнодумцах середины XVI в., особенно о «русском Мюнцере» Феодосии Косом с его проповедью уравнительных коммунистических идеалов, о вольнодумце петровской эпохи Д. Е. Тверитинове и др.
3 Там же; Он же. Закрепощение крестьян и классовая борьба в Росспи во-второй половине XVI в. М., 1970.
269
Одаренный, талантливый, незаурядный ученый, В. И. Корецкий выделялся среди своих сверстников, коллег одухотворенностью, увлеченностью тем делом, которому служил всю свою жизнь,— изучению истории Отечества, лиц, эту историю творивших. Человек искренний и порывистый, он представлял события и людей далекого прошлого в живых образах, рисовал их яркими красками, наделял индивидуальными характеристиками. В его рассказах и под его пером прошлое оживало, становилось осязательным, объемным. Те, кто видел и слышал его в такие минуты, с восхищением и благодарностью принимали этот редкий дар. Когда говорят о людях незаурядных, то наделяют их «божьей искрой» таланта. Из такой породы был В. И. Корецкий. Природа наделила его талантом искрометным, ярким, незабываемым. Муза Клио имела в его лице преданного и вдохновенного служителя. Таким он останется в нашей памяти, в наших сердцах.
Оглавление
Введение 3
Глава первая
К истории неофициального летописания времени опричнины
И
Глава вторая
Фрагменты митрополичьего летописания второй половины XVI в. в Московском летописце
34
Глава третья
Безднинский летописец конца XVI в.— памятник раннего дворянского летописания
73
Глава четвертая Летопись
Иосифа — келейника патриарха Иова 107
Глава пятая Дьяк Иван Тимофеев и основной летописный источник его «Временника» 176
Г лава шестая Пушкины в Смутное время и летописец из их рода 231
Послесловие от редактора 266
| Вадим Иванович Корецкий\
История русского летописания второй половины
XVI-начала XVIIb.
Редактор А. В. Лаврентьев Редактор издательства
Е. Д. Евдокимова Художник А. Д. Смеляков
Художественный редактор Г. П. Валлас
Технические редакторы
И. Н, Жмуркина, Л. И. Куприянова Корректоры
Т, М. Ефимова, М. Ф, Сафонова
ИБ № 32035
Сдано в набор 19.06.86
Подписано к печати 16.09.86
Т-13869. Формат бОхЭО1/^
Бумага книжно-журнальная.
Гарнитура обыкновенная Печать высокая
Усл. печ. л. 17,1. Усл. кр. отт. 17,1
Уч.-изд. л. 20,3. Тираж 6800 экз. Тип. зак. 272
Цена 1 р. 60 к.
Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Наука»
117864, ГСП-7, Москва, В-485 Профсоюзная ул., 90
2-я типография издательства «Наука» 121099, Москва, Г-99, Шубинский пер., 6