Текст
О РОДИНЕПОДВШХЧЕСГИ
СМИРНОВ
САША
ЧЕКАЛИН
о родине • подвигах* тести
БИБЛИОТЕК/!
ЮНОГО
плт₽иотЛ
ВАСИЛИЙ
СМИРНОВ
САША
ЧЕКАЛИН
ПОВЕСТЬ
ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ
ВОЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ СССР
МОСКВА —1972
1*
Р2
С50
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ДЕТСТВО
И ЮНОСТЬ
5
ГЛАВА ПЕРВАЯ
С тех пор как Саша помнит себя, Вырка его неизмен-
ный друг. Катит она свои звонкие прозрачные струи мимо
зеленого кудрявого березняка и ольшаника, мимо крутых
песчапых бугров. Между этими буграми змеится узкий,
заросший черемухой и крапивой овраг. В овраге водится
всякая нечисть и даже днем всегда сумрачно и сыро.
За горбатым бревенчатым мостом через большак речку
легко перейти вброд, не замочив даже колен. Зато перед
мельничной плотиной, взнуздавшей Вырку на краю села,
разлившаяся вода сердито бурлит и клокочет, вся в белой
как снег пене.
Хорошо на берегах Вырки! Лучшего места на всем
белом свете не найти.
Дом, где живет Саша, стоит на крутом берегу, в сто-
роне от большака и вдали от соседних построек. Летом
7
он прячется в зелени яблонь, кустов акации и сирени, а
зимой его по крышу заносит сугробами снега.
Дом старый, ветхий, обмазанный снаружи глиной,
с покривившимися маленькими окошечками и почернев-
шей драночной крышей, поросшей во многих местах бу-
рым мхом. Отец то и дело ремонтирует его. То чинит
крышу, крыльцо, то ставит подпоры, укрепляет стены
и часто, Саша слышит, ворчит про себя:
— Как решето!.. Чини не чини, все плохо.
Саша удивляется, почему отец называет дом решетом.
Дом как дом, на решето совсем не похож. Если крыша и
просвечивает, то не у них одних. У многих так на селе.
У Сашиного дружка, например, черноглазого Сереги, изба
и вовсе держится на подпорках, а на почерневшей соло-
менной крыше даже выросла трава.
Саша помнит: когда они поселились на новом месте,
отделившись от деда, мать, очень довольная, говорила
отцу:
— Ну, теперь заживем своей семьей. Мы не будем
никому мешать, и нам простор — свое хозяйство.
— Простор-то простор!.. — неопределенно отвечал
отец, хмурясь и задумываясь.
— Ничего, проживем, — уверенно говорила мать.
Голос у нее всегда звучит громко, весело, длинные косы
аккуратно лежат вокруг головы. Голубые под черными
бровями глаза смотрят прямо и смело. Вообще она ред-
ко унывает, даже когда не хватает хлеба и приходится
идти к соседям просить взаймы.
В доме на окнах мать повесила белые занавесочки.
Перегородки, делившие избу на три небольшие горенки,
обклеила голубыми в полоску обоями. Откуда-то достала
горшки, плошки, посадила цветы. Потом у родных вы-
просила деревянный диванчик, стол, несколько стульев.
По сравнению с двухлетним братом Витюшкой Саша
считает себя уже вполне взрослым. Он вместе с отцом
деловито расхаживает вокруг нового жилья и невольно
8
сравнивает его с прежним дедушкиным домом. Там дом
высокий, из толстых еловых бревен, рубленных в лапу,
с железной крышей, окруженный пристройками. Стоит он
на большой людной дороге, гремящей с утра до ночи
подводами.
Зато здесь несравненно тише, вольготнее. В какую
сторону ни пойдешь — зеленая луговина, сады, огороды.
С высокого косогора над Выркой открываются широкие,
необозримые просторы. Слева, между двумя рукавами
речки, чернеют соломенные крыши слободы Завырки.
Прямо, за речкой, по большаку шагают в город телеграф-
ные столбы, похожие издали на воткнутые в землю
палочки, а по сторонам большака почти на версту тя-
нутся посады. Там дедушкин дом и кузня, где дед ра-
ботает. Направо, в низине, лежит другая слобода, а за
ней, в синеватой дали, течет невидимая отсюда красавица
здешних мест Ока. Где-то очень далеко, по словам отца,
за тысячу километров от села, Ока впадает в Волгу.
Хотя дом Чекалиных стоит на отшибе, недостатка в
приятелях у Саши нет.
На Вырку сбегаются ребята со всего села. Речка слу-
жит границей между слободами Песковатского.
Завыркинцы располагаются по одну сторону, остальные
ребята — по другую, каждые на своем берегу.
Завыркинцы ведут себя вызывающе, на каждом шагу
задирая своих соседей.
— Эй вы, головастики!.. — кричат они Сашиным прия-
телям.— Марш домой, беспорточная команда...
— Попробуйте только троньте!.. Не очень-то испуга-
лись! — отвечают с другого берега.
Особенно хорохорится у завыркинцев Филька Сыч.
Он на год старше Саши. Голова у него седая, как у ста-
рика, плечи широкие. Кулаки крепкие.
Считается у своих Филька первым силачом.
— Выходите, трусы, — позорит он своих противни-
ков, делая попытку перебраться на противоположный
9
берег. За Филькой многочисленная, крикливая ватага с
палками, камнями.
На всякий случай Саша со своими дружками, черня-
вым Серегой и голубоглазым толстяком Илюшей, а за
ними и прочая мелюзга карабкаются выше в гору ближе
к дому. Здесь любая каверза врага не страшна.
— К нам Филька опять приставал, — жалуется дома
Витюшка.
— Это что за Филька? — спрашивает отец. — Плотника
Егора Сычева сын?
— Он самый... — недовольно откликается из сеней
Надежда Самойловна. — Озорник и драчун. — По ее мне-
нию, все ребята на селе озорные, кроме Шурика и
Витюшки.
— А вы сами не справитесь — отходите в сторону, —
советует отец. Характер у отца мягкий. Он не любит
ни с кем ссориться и обычно не вмешивается в ребячьи
дела.
— Где ж справиться... — вздыхает Саша. — У Филь-
ки знаешь какой кулак! Орех расшибить может...
Саша с сомнением разглядывает свой кулачок, тоже
увесистый, но недостаточно крепкий, чтобы помериться
силами с Филькой.
— Погоди! — грозится потом Саша, расхаживая по
избе и мысленно видя не только Фильку, но и его прия-
телей — лобастого, всегда хмурого Лиходея и белобры-
сого Тольку Пузана. — Мы все соберемся, подкарау-
лим...
— Кто это мы-то? — интересуется Павел Николаевич,
отложив в сторону недоплетенную кошелку.
— Серега, Егорушка... — перечисляет Саша.
— Илюшка, Степок, Левушка... — картавя, спешит до-
бавить Витюшка. Он продолжает перечислять теперь уже
своих ровесников.
Всю мелюзгу собрали. Тоже дружков себе нашли!—
замечает мать.
10
— Зато они за нас! — гордо заявляет Витюшка.
Витюшка круглолицый, курносый. Лицом он похож
на старшего брата, только волосы у него светлее, с брон-
зовым отливом, нос и щеки густо обсыпаны веснушками.
Витюшка всюду поспевает за братом. Даже в стычках
с завыркинцами он не отстает от Саши ни на шаг.
— Пошли поиграли бы с Тенором и Громилой, чем
драться с завыркинцами, — советует мать.
Завидев Сашу с Витюшкой, Тенор, бодро помахивая
хвостом, бежит навстречу и стремится лизнуть того и
другого прямо в нос. Язык у него теплый, шершавый,
глаза живые, плутовские. Он меньше ростом, чем Гро-
мила, желтой масти, с бурыми подпалинами на боках и
черной спиной. Каждого проходящего мимо он обяза-
тельно окликнет. Подбежав ближе, проводит, продолжая
гавкать, пока это ему не надоест.
Громила — огромный, косматый, черный, с длинны-
ми, болтающимися, как лопухи, ушами и суровым, умным
взглядом серых глаз. Он не имеет привычки подлизываться.
Высунув лобастую голову из конуры и пошевелив ушами,
он если и выходит навстречу, то не спеша, потягиваясь и
зевая.
Тенор не обижается на вольности Саши и Витюшки,
все им позволяет. А Громила порой ворчит, угрожающе
оскалив длинные желтые клыки. Ребята, особенно Ви-
тюшка, его побаиваются, хотя за всю свою жизнь Гро-
мила не укусил никого из людей.
Поиграв с собаками, братья решают отправиться к де-
душке. Витюшка на все согласен, но Саша, как старший,
все еще раздумывает. Мать и отец до вечера будут в поле.
Ребятам строго-настрого запрещено отходить от дома. Но
до вечера еще далеко. А у дедушки всегда столько инте-
ресного...
Калитка изнутри на запоре. Во дворе остаются Гро-
11
мила и Тенор. Саша, нахмурив брови, строго преду-
преждает их:
— От дома не убегать! Поняли? Мы к дедушке по-
шли. Скоро вернемся, поняли?
Громиле понятно. Он спокойно залезает в свою кону-
ру. Тенор порывается бежать за ребятами, но братья
гонят его назад.
— Домой! — кричит Саша, топая ногой. — Кому я
сказал!..
Напрямик через Вырку и огороды до дедушки близко.
До старой ветлы у дедушкиного дома, кажется, рукой по-
дать. Но прямиком может только птица пролететь. Идти
приходится в обход — на большак и по нему через мост.
Взяв брата за руку, Саша с удовольствием шлепает босы-
ми ногами по серой и мягкой, как войлок, пыли.
Слева за мостом до дедушкиной кузни — чахлая вы-
битая луговина, мелкий кустарник, за которым зеленеет
березовый лес. Справа густо прилепились друг к другу
мазанные глиной избы, все на одно лицо — маленькие
окошки и посредине крылечко.
На луговине сонно бродят телята. Роет землю копы-
том привязанная к колышку гнедая лошадь. Поодаль
в траве, как глыба снега, расположился табунок гусей.
В селе тишина — все в поле.
Только на площади, у большой с зеленой железной
крышей избы, веселье. Из раскрытых окон с тюлевыми
занавесками доносятся звуки граммофона. Там живут
местные богатеи Кувшиновы. Дом Кувшиновых ребята
обходят стороной. У ворот на улице злая собака.
У дедушки изба в две горенки, крыта старым желе-
зом, крыльцо не посредине, а сбоку. За избой — широ-
кий двор, а за ним — огороженная тыном усадьба с полу-
развалившимся сараем и высокими, как часовые в жел-
тых шапках, подсолнухами. Во дворе усердно роются в на-
возе куры, крякают утки. За бревенчатой стеной с низко
нависшей соломенной кровлей похрюкивает поросенок.
12
— Пришли, соколики? — ласково спрашивает бабуш-
ка, когда Витюшка вслед за Сашей, пыхтя, перевалил че-
рез порог в избу.
— А дедушка где? — осведомляется Саша.
— Уехал в город за железом, — говорит бабушка, вы-
кладывая из крынки творог в решето. Бабушка дома одна.
Рукава у ней засучены, черный повойник съехал набок,
юбка, как и всегда, подоткнута.
Саша садится на порог, а Витюшка влезает на лавку.
У каждого из них в руках уже по маслянистой, с коричне-
вой пенкой творожной лепешке.
Здесь Саше все знакомо-перезнакомо. Справа белеет
огромная печка. Слева, на окошке, — банки с цветами,
возле них греется на солнышке кот Гришка. С божницы,
из-под венчальных свечей, выглядывают потемневшие
от копоти строгие лики угодников. Саше кажется, что
все они с какой-то укоризной глядят на него, словно в чем
упрекают. Прямо, за следующим порогом, широко раскры-
тая дверь. Там по чисто вымытому полу летней горенки
настланы самотканые пестрые половики и по стенам бе-
гают солнечные зайчики.
Саша помнит себя совсем маленьким, когда они еще
жили в старой дедушкиной избе — узкой, темной, с ши-
рокими лавками и огромной кирпичной печкой. Он в од-
ной рубашонке бегает по полу, гоняется за котенком,
норовя схватить его за белый пушистый хвост. В избе
всегда шумно, семья у дедушки была большая — деверья,
снохи. Когда усаживались за стол, все с трудом помеща-
лись. Дедушка Николай Осипович садился на свое обыч-
ное место в углу, под образами. У него жесткая черная
борода и суровый, насупленный взгляд. От одного слова
дедушки все замолкают, даже болтливые снохи.
— Ну, иди, иди... — говорит он внуку, чувствуя, как
тот теребит его за руку, стараясь напомнить о себе. Де-
душка сажает маленького Сашу к себе на колени. Вме-
сте, одной ложкой они едят из общей огромной глиняной
13
чашки вкусный, пахнущий свежей бараниной и капустой
борщ.
Бабушка все время бегает, суетится по избе и спокой-
на бывает, только когда, управившись со всеми делами,
остается дома одна. Тогда бабушка другой человек. Она
будет разговаривать сама с собой, укорять горшки и
крынки за то, что они кувыркаются, бранить котенка, под-
ливая ему в плошку молока, и ворчать на соседей, на
снох.
— Расскажи сказочку, — просит* Саша, когда они вме-
сте забираются на печку отдохнуть. Сказки у бабушки
всегда жалостливые и добрые, как и она сама.
— В некотором царстве, в некотором государстве жил-
был;,. — голос у бабушки звучит певуче, как-то удивлен-
но. Слышатся в нем, когда это нужно по ходу действия,
то слезы и грусть, то душевная радость.
— Ты не спишь? — спрашивает бабушка, видя, что он
затих.
— Не сплю, — откликается Саша.
Можно ли спать, когда в эти минуты живет он в1 ином
мире, в мире русалок, бабы-яги, домового, сиротки Але-
нушки и братца Иванушки?
Другого склада сказки у дедушки. Герои его сказок
похожи на него самого — такие же мастеровые люди. Лю-
бят они трудиться, живут честно, не кривя душой и ни-
кого не боясь.
— Бились они за правду, — рассказывает дед, шевеля
черной бородой. — Бились день, другой...
Слушая деда, чувствует себя Саша таким же силь-
ным, могучим, способным за правду пойти в огонь и
в воду, выручить своего товарища и сурово наказать обид-
чика.
Дядя Митя, брат отца, не умеет рассказывать сказок,
во его слушать всегда интересно. В годы гражданской вой-
ны был он’в отряде по борьбе с бандитами и дезертирами.
Когда Саша слушает дядю Митю, ему кажется, что> они
14
вместе то сидят в засаде, отстреливаясь от наседающего
врага, то без устали мчатся по проселочным дорогам на
лошади, гоняясь за бандитами.
Давно, очень давно все ото было. Теперь и изба у де-
душки уже не та, плотники перестроили, и бороздки
морщин на лице у бабушки глубже, и руки ее кажутся
более жесткими, когда она гладит Сашу по голове.
— Сходили бы на огород, натаскали бы морковкц, —
предлагает она ребятам.
У нас своя морква, — откликается Витюшка и де-
ловито напоминает брату: — Пошли домой.
Августовское солнце уже склоняется к закату, когда
они возвращаются обратно. По дороге с поля идут косари
в белых рубахах. Издалека Саша различает заливистый
лай Тенора. Очевидно, кто-то пришел. Теперь братья мчат-
ся домой во всю прыть.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Осенью, когда с полей убрали хлеб, отец и мать стали
допоздна засиживаться на сходке или у соседей, а воз-
вращаясь домой, говорили все об одном: «Колхоз... Кол-
хоз...»
Разговор о колхозе Саша слышал теперь всюду, где
собирались люди: на речке, у колодца, в кооперативе, у
дедушки в кузнице...
Степок и Серега, как наиболее сведущие, объясняли
ребятам, что у кого мало земли и скотины, те за колхоз,
а кто побогаче, позажиточнее — те против.
— Мы малоземельные, мы за колхоз!—кричали они
и лезли с кулаками на Егорушку и Илюшу.
— А мы воздерживаемся... Не вступаем... — обороня-
лись неповоротливый, медлительный Илюша и его прия-
тель — рыженький остроносый Егорушка.
— Мы тоже за колхоз! — кричали Саша и Витюшка.
15
А бойкая на язык чернявая глазастая Зинка дразнила
тех и других:
— Дурачки!.. Косолапики!.. Драться-то не умеете! —
При этом она топала ногами, обутыми в материны ботин-
ки, и показывала язык.
Ей несмело и застенчиво, потряхивая русыми косич-
ками, вторила Тонька Плакса. Она всегда следовала за
своей подружкой, пользуясь ее защитой.
— Давай их поколотим, — предлагал Саше реши-
тельный и драчливый Егорушка, подступая к девчонкам.
Лицо у него горело от обиды.
— Да ну их! — Саша пренебрежительно махал рукой.
Как бы девчонки ни дразнились, Саша редко выходил из
себя. И притом он знал, как опасно связываться с ними.
Поднимут такой рев, словно их режут.
— Нагулялись, гулены?.. — ворчливо осведомлялась
мать, когда сыновья возвращались с улицы: Саша в
старом укороченном отцовском пиджаке, а Витюшка
в пальтишке, сшитом из материной юбки, оба по уши
в снегу.
— Нагулялись, — сипло отвечал Саша, дуя на озяб-
шие кулаки.
Теперь скорее к отцу на печку. Устраиваясь рядом
с отцом, Саша чувствует, как снизу, сверху, с боков —
отовсюду в него струится тепло. Сердито гудит, завывает
ветер в трубе — кто-то, наверно, там живет, черный, мох-
натый и злой. Где-то в углу стрекочет сверчок. Сколько ни
искал его Саша в мшистых пазах стены, не мог найти.
Умел сверчок прятаться, невидимкой звонко распевать
свои песни. И днем и ночью, в любую погоду...
Зимой в избу к Чекалиным зачастили соседи, родствен-
ники. Сидели они долго, порой до первых петухов. Плавал
у потолка сизый табачный дым, тускло светила над столом
пятилипейная лампа, свистел ветер за стеной, и вьюга била
в окна, а люди все не расходились, шумели, спорили...
16
Свесив черноволосую голову с печки, Саша слышал,
как мать, волнуясь, размахивая руками, говорила:
— А как же нам, безлошадным... в батраки к Кувши-
новым наниматься?..
— Земля наша скудная. Без побочного заработка не про-
живешь,— негромко, рассудительно произносил дядя Митя.
— Не проживешь... — поддакивал Тонин отец, теребя
рыжеватую бородку.
— Не проживешь! — пронзительно кричал дед Пупырь,
вращая водянистыми круглыми глазами. Он соглашался
с каждым, кто говорил и «за» и «против».
— Подождать надо... Успеем хомут надеть!.. — выкри-
кивал из угла бывший торговец Авдюхин.
— Подождать... — снова кричал дед Пупырь.
Саша внимательно следил за спорящими.
«Кто же кого перекричит?..» — думал он. На стороне
матери и отца большинство в избе. Саша тоже с ними.
Хотя многого он еще не понимает...
— Трудно, Надя, повернуть наше крестьянство, —
говорил отец, когда они оставались дома одни. — Народ
в Песковатском закоренелый, упрямый, больше от города
кормится, чем от земли.
— Повернется, — уверенно отвечала мать.
Распуская на ночь свои длинные темно-каштановые
косы, она беспокойно ходила по избе. Подойдя к сы-
новьям, оправляла сползавшее на пол одеяло.
— Ты еще не спишь? — удивлялась она, видя, как
блестят в темноте Сашины глаза. — Спи... тоже... колхоз-
ник мой. Сна на тебя нет. — И, словно отвечая и мужу и
своим мыслям, подойдя к столу, говорила: — Разве нам
без колхоза наладить свое хозяйство? Лошадь купить и то
силушки не хватает.
Мельком — сон уже овладевал им — Саша слышал:
отец тоже соглашался, что другого выхода пет. Ночью
отец несколько раз вставал, закуривал — наверно, продол-
жал думать о колхозе.
2 В. Смирнов
17
...Вскоре — было это весной 1930 года — страшное со-
бытие произошло в Пескова током.
Вечером мать пошла в сельсовет на собрание инициа-
тивной группы по организации колхоза. Когда в помеще-
нии сельсовета собрался народ, кто-то поленом сшиб с, по-
толка лампу, и в наступившей темноте сразу несколько го-
лосов завопило:
— Бей их!.. Долой колхоз!..
В суматохе не растерялся только приехавший из рай-
она представитель райкома партии Калашников. Он вы-
шиб раму, выскочил на улицу и стал стрелять, подняв
тревогу.
Мать отделалась легко, испугом. Наутро стало извест-
но, что председателя, оставшегося ночевать в помещении
сельсовета, ночью зарезали, нанесли ему тридцать две но-
жевые раны.
В селе подозревали сына местных богатеев Кувшино-
вых, Кирьку Барина. Незадолго до этого он ходил пья-
ный по селу, в расстегнутом пиджаке из жеребячьей кожи,
в хромовых сапогах и похвалялся, что скоро насту-
пит новая жизнь... Какая — он многозначительно умал-
чивал.
Неспокойно было и в других деревнях.
— Надежда, береги себя, у тебя же дети, — умоляюще
говорила бабушка. Ее пугала поднявшаяся народная вол-
на, которая стремительно, как река во время ледохода,
ломала весь привычный, установленный веками уклад
жизни в деревне. Путало, что сноха первая вступила в
колхоз, что она, словно незамужняя, участвует в хоровом
кружке, выступает в спектаклях и не боится наперекор
старикам подать голос на сходке.
Свекор тоже беспокоился. Вместе со средним сыном,
Дмитрием, он по-прежнему* работал в кузнице. И до него
дошли слухи, что кулаки угрожали Надежде, хотели рас-
правиться с ней.
Он пришел к невестке мрачный, суровый. Долго сидел,
18
поглаживая черную жесткую бороду. Но ничего в глаза
не сказал, только старшему сыну посоветовал:
— Смотри, Павел, озлобленных много в селе. Плетью
обуха не перешибешь.
Павел Николаевич молчал. Мать же только посмеива-
лась. Ее нелегко было застращать.
На сходке составили приговор: кулаков в селе ли-
шить избирательного права. Проголосовало за это боль-
ше половины сельчан. Остальные воздержались, боязливо
поглядывая f на кучку богатеев, сидевших отдельно во гла-
ве с кряжистым, насупленным, как филин, стариком Кув-
шиновым.
На следующее утро милиционеры увезли в город всех
Кувшиновых, кроме Кирьки Барина, не ночевавшего в тот
день дома. В селе стало спокойнее.
На похороны председателя сельсовета собралось все
село. Саша вместе с отцом шел вслед за оркестром, по-
трясенный траурными звуками словно рыдающих мед-
ных труб. Рядом шла мать. Саша видел ее посуровевшее
за эти дни лицо, упрямую складку на лбу.
Впереди комсомольцы несли обитую кумачом крыш-
ку гроба и наскоро сделанные из хвои зеленые венки.
Сзади тянулась длинная вереница людей.
Перед свежей могилой, желтевшей сырой глиной, вы-
ступали с речами приехавшие из района представители.
От бедняков Песковатского сказала речь Надежда Самой-
ловна. Саше запомнились ее первые слова:
— Погиб человек за Советскую власть...
Голос ее звучал гневно, звонко, на щеках горели
красные пятна. Кругом толпились люди, много людей,
молчаливых, угрюмых.
Прошел месяц. Председателем* сельсовета в Песко-
ватском была выбрана Надежда Самойловна Чекалина.
— Не устоять твоей матери, — говорили Саше на
улице Егорушка и Степок, очевидно повторяя слышанный
дома разговор. — Малограмотная она.
2*
19
— Устоит, — отвечал Саша, насупившись, готовый в
случае чего и с кулаками вступиться за мать.
Особенно злила его Зинка. Подперев руками бока, она
дразнилась:
— Председателыпин сынок... Мазай... Мазай...
— Смотри, зубастая! Худо будет, — не выдерживал
Саша, показывая ей кулак. Темные глаза его гневно
сверкали.
Мазаем в селе звали Сашиного отца за его охотничьи
наклонности. Теперь это прозвище, как репей, прилипло
и к Саше.
Прочно пристало и к Тоне ее прозвище — Плакса.
Саша хмурился, когда Тоню дразнили такой обидной
кличкой.
— Маленькой ее так прозвали дома, — объяснял он
Витюшке. — А теперь она не плачет. Нос ей вчера расква-
сили ребята, и то не заплакала.
Тоня дичилась в компании, помалкивая и держась
в сторонке, но охотно водилась с Сашей. Тем более что
ее отец, пастух, горой стоял за Надежду Самойловну,
первым поддерживая ее на собраниях.
— На Шуркиной матери колхоз держится, — поясняла
Тоня девочкам, широко раскрыв голубые глаза и разрумя-
ниваясь. При этом две круглые ямочки проступали у нее
на пухлых щеках.
Саша заметно отличал ее от других девчонок.
— Хочешь черемушки? — предлагал он Тоне, когда
они оставались вдвоем.
Тоня морщилась.
— Терпкая она очень...
Но все же Саша забирался на черемуху и набивал
карманы пахучими черными ягодами. Потом вдвоем у по-
гребца рядом с Сашиным домом они устраивали пир. Тоня
деловито расставляла на бревнах разноцветные черепки,
усаживала своих самодельных кукол, подметала вокруг
20
мусор. Саша выкладывал из кармана черемуху, приносил
с огорода стручки гороха, бобов.
— Ешь, — угощал он, — я еще принесу. У пас
много...
— Хочешь, добегу до моста? — предлагал он, задорно
блестя глазами. — Хочешь, спрыгну вниз?
Стояли они на обрыве поодаль от Сашиного дома.
Вниз даже страшно взглянуть. Если поставить друг на
друга два телеграфных столба, и то не хватит до того ме-
ста, где они стоят.
— Что ты! — пугалась Тоня. — Не смей, слышишь! —
На острых, как иголочки, черных ресницах ее появлялись
слезинки.
Саша, конечно, не прыгнул бы вниз. Не такой он глу-
пец. Просто ему приятно, что Тоня так боится за него,
переживает.
Как-то дома во время обеда не сдержанный на язык
Витюшка сказал:
— А у Шурки невеста есть... — и съежился, встретив
гневный взгляд брата.
— Кто же это? — заинтересовался Павел Николае-
вич. — Работница-то нам нужна в хозяйстве.
Саша молчал, насупившись. Он только украдкой пока-
зал брату кулак.
— Наверно, Тоня, — догадалась Надежда Самойловна.
Поставив чугунок с кашей на стол, она с любопытством
взглянула на Сашу. — Ну, ешь, жених. А то невеста раз-
любит такого худущего.
Хорошо, что отец и мать не стали больше допыты-
ваться и сразу же заговорили о другом — о Кирьке Бари-
не, которого курьяновские бабы видели в лесу. Интересно
было послушать, но Саша поспешил вылезти из-за стола
и скрыться от возможного неприятного разговора подальше.
— Кирька Барин в лесу живет, — сообщил он ребятам
на улице.
Поздно вечером Саша проснулся от звона разбитых сте-
21
кол. На полу валялся кирпич. На дворе надрывались от
лая собаки.
— Не запугают, — шептала мать, успокаивая сы-
новей.
Огня не зажигали, сидели в темноте.
Отец хмуро молчал, затыкая тряпками разбитое окно.
В этот вечер были выбиты стекла еще в двух домах, где
жили комсомольцы.
Теперь, как только ночью начинали ворчать собаки,
отец выходил с охотничьим ружьем на крыльцо, караулил.
Дела в колхозе поначалу шли неважно. Кое-кто из
вступивших в колхоз отсиживался до полудня дома,
хотя дед Пупырь неустанно трезвонил в буфер, висевший
на площади, созывая людей в поле.
Саша слышал, что говорили на селе. Многие в глаза
и за глаза ругали председателя сельсовета, как будто во
всех неполадках была виновата Надежда Самойловна.
— Тяжело с нашим народом, — жаловалась дома
мать. — Ох, как тяжело!..
Но, побывав в городе, возвращалась оттуда бодрая,
деловитая.
— Райком партии в обиду меня не даст, — говорила
она мужу. И думала — сказать дома или нет, что ей со-
ветуют подать заявление в партию.
Через неделю вечером у них снаружи загорелся дом.
Саша ложился спать, когда отец, рванув дверь в избу, за-
кричал: «Горим!..» и, схватив в сенях ведра с водой, бро-
сился обратно во двор.
Огонь затушили вовремя. Только слегка обгорела
стена сзади двора и часть крыши. Всю ночь семья про-
вела без сна.
— Не запугают, — с горечью, но решительно повто-
ряла мать, — весь колхоз не сожгут, мы не одни.
В следующую ночь у Чекалиных загорелся сарай.
Все село сбежалось на пожар. Саша видел, как дружин-
ники из местной пожарной команды бегали вокруг сарая,
22
растаскивая крючьями горевшие бревна, и из кишки, из-
вергавшей толстую струю воды, заливали огонь. Сарай
сгорел дотла. В толпе говорили, что это мстят за раскула-
ченных. Шепотом называли и фамилии, упоминали про
Кирьку Барина, хотя никто из песковатских не видел его
в селе.
После этого отец снова начал выходить из дому
по ночам караулить. Все ценное, что было в избе, пере-
несли к дедушке: ждали нового пожара. На время к де-
душке переселили и Витюшку. Саша остался дома. Он ни
за что не хотел уходить от матери.
— Правда ведь, Шурик, не запугают? — говорила мать,
крепко прижимая Сашу к себе.
— Не запугают, — отвечал Саша, чувствуя себя в эту
минуту сильным, взрослым. Иногда с самодельным ружьем
в руках он и сам выходил на улицу и, спустив собак, рас-
хаживал с ними вокруг дома.
— Что ты, сынок? — ласково и грустно спрашивал
отец. — Воевать собрался?
— Дом караулю, — отвечал Саша, сдвинув густые чер-
ные брови.
У отца теплело на сердце, по вздыхал он по-прежнему
тяжело, думая, что же будет дальше. В других деревнях,
как писали в районной газете, тоже было неспокойно. Лю-
ди шли на крайности. Все в деревнях кипело, бурлило...
Ребятам на улице Саша сообщал, видимо, услышанное
из разговоров матери с активистами:
— Колхоз теперь не нарушится... Он в землю корнями
врос.
— Что он, дерево?.. — удивлялся Серега.
Но с Сашей ребята не спорили. Подобные разговоры
они слышали и дома.
Немного спустя работники районной милиции, вместе
с колхозниками прочесав окрестные леса, изловили двух
23
уголовников, бежавших из ссылки. Хотя главаря шайки
Кирьку Барина и на этот раз не удалось поймать — все в
селе как-то облегченно вздохнули.
— Один Кирька Барин не будет шататься в наших ме-
стах. Трусоват он, — говорили в народе.
— Поймают и его, — пророчил дед Пупырь.
Саша видел: отец и мать тоже успокоились и повесе-
лели. Теперь уже отец не задумывался, что будет дальше.
Утром он первым уходил на работу в поле. Накормив сы-
новей и наскоро управившись по хозяйству, Надежда Са-
мойловна торопливо наказывала Саше:
— Ты следи за Витюшкой. Долго не приду — покорми
его снова.
Она уходила в сельсовет, зная, что на старшего сына
можно положиться. Он и за братом поглядит, и цыплятам
даст корм, и корову загонит. Но все же весь день на серд-
це было неспокойно. Очень уж малы еще были сыновья.
Саше недавно исполнилось шесть лет, а Витюшка был
моложе его на два года.
Зимой Надежда Самойловна решилась подать заяв-
ление в партию. Вечером она сидела за столом необычайно
молчаливая, бледная и строгая. Что-то писала, долго ду-
мая над каждой строчкой. Что-то шептала про себя, пере-
читывая написанное. Вспоминались прожитые годы, не-
радостное детство в многодетной семье отца. Рано при-
шлось пойти по чужим людям, батрачить. Горек был
заработанный кусок хлеба.
— Что ты пишешь, мама? — Саша никогда еще не ви-
дел мать такой взволнованной.
Мать повела бровью, хотела было крикнуть: «Не ме-
шай!», но вдруг порывисто схватила Сашу, крепко поце-
ловала и, глядя на него широко раскрытыми глазами, ска-
зала:
— Заявление, сынок, пишу, чтобы приняли меня в
партию.
В избе было тихо. Витюшка спал, отец ушел к соседям.
24
— А меня, мама, примут в партию, когда я вырасту
большой?
— Примут, сынок, но только вначале будешь пионе-
ром, потом комсомольцем. Помощником мне будешь. Вот
в школу пойдешь — все узнаешь... — задумчиво говорила
мать.
Саша воспринимал по-своему — в партию принимают
только после того, как школу пройдешь. Мать часто в по-
следнее время повторяла:
— Школу я прошла большую. Многому при Советской
власти научилась — жизнь увидела.
— А скоро я в школу пойду? — нетерпеливо допыты-
вался Саша.
— Скоро, скоро, — торопливо отвечала мать и снова
склонялась над заявлением.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Саша сидит около дома на сучковатой изгороди, нетер-
пеливо болтая босыми, загорелыми до черноты ногами, и
сердито поглядывает вокруг. В лужицах воды и на мокрой
траве радостно сверкает солнце. С противоположного бе-
рега Вырки доносятся звонкие ребячьи голоса — наверно,
завыркинцы ловят рыбу. Умытое дождем небо тоже весе-
лое, голубое. А на сердце у Саши темная ночь. Ничто
окружающее не радует его. Ни на что не глядят глаза.
Ласкаясь, подошел Тенор, Саша прогнал его. Только Гро-
миле, когда тот высунул свою лобастую черную голову из
конуры, Саша пожаловался:
— Не записывают меня...
Громила зевнул и пошевелил похожими на лопухи
ушами. Очевидно, это означало: не беспокойся, примут.
А произошло вот что.
Возили ребята землю на тачке, возводили насыпь.
Другие волокли обрезки узкоколейных рельсов, жерди с
соседнего огорода. Ребята строили свою железную дорогу.
25
Была опа похожа на настоящую железнодорожную маги-
страль, которая строилась рядом, в Песковатском.
По замыслу Саши, железная дорога должна была
кольцом пройти между буграми и замкнуться в тоннеле,
прорытом в откосе. Через овражек предполагалось возве-
сти мост из еловых кругляшей.
— Вот здесь построим будочку для сторожа... — фан-
тазировал Саша. — По бокам поставим телеграфные стол-
бы... Правда, интересно?.. Вот только проволоки бы до-
стать.
Замыслы, один увлекательнее другого, рождались во
время работы. Все шло хорошо, пока не стали досаждать
старшие ребята, вмешиваясь в строительные дела.
— Не так роете... Не туда возите землю... Плохой мост
строите...
А беловолосый и настырный Филька Сыч, осмотрев Са-
шино сооружение, презрительно сплюнул в сторону и за-
явил:
— Ты в школе сперва поучись! К двум прибавить два,
знаешь, сколько будет?.. А сосчитать до ста сумеешь?.. То-
же строитель!..
Загнал он своими словами Сашу в тупик, заставил
задуматься.
— Подумаешь, школьники... — ворчал Саша, — я и сам
в этом году в школу пойду.
— Не примут, — сомневались Егорушка и Серега. —
С восьми лет принимают. А тебе только восьмой
пошел.
На Сашу они глядели теперь свысока. Каждому из
них уже исполнилось по восемь лет.
— Нет, примут, примут, — упрямо твердил Саша, не
желая уступать.
Чтобы разрешить спор, пришлось обратиться к матери,
но и она подтвердила — в школу записывают только с
восьми лет. И, видя, что Саша сразу помрачнел, предло-
жила:
26
— Сходи сам, попроси учительницу, может быть,
примет.
Сказала она это шутя, но Саша принял всерьез и стал
действовать быстро, решительно. Надев праздничную ру-
башку и тщательно пригладив буйные черные вихры, он
повязал на шею для большей убедительности красный
пионерский галстук, который Надежда Самойловна купила
в подарок племяннице, и отправился записываться в шко-
лу. Обратно Саша вернулся мрачным, как грозовая туча.
— Учительница не записывает... — пожаловался он.—
Требует, чтоб ты сама пришла... — И задергал за платье
мать: — Ты хорошенько попроси. Она тебя послушает.
Надежда Самойловна пошла к учительнице с неохотой,
думая, не слишком ли рано отдавать сына в школу. Тем
более и здоровье у него неважное после перенесенных
недавно болезней — кори и скарлатины.
И вот теперь, дожидаясь мать, Саша сидел на изгороди,
взъерошенный и сердитый, как воробей.
А мать, как нарочно, долго не возвращалась. Саша ви-
дел, как она вышла из дома учительницы, но по пути оста-
навливалась, заговаривала то с одним, то с другим.
— Откуда только эти разговоры берутся?.. — сердился
Саша, передвигаясь на изгороди с одного места на другое.
Он передвигался до тех пор, пока не свалплся. Потерев
ушибленную коленку, он не вытерпел и отправился матери
навстречу. За ним поплелся было Витюшка, потянулись и
собаки, но Саша моментально вернул всех обратно.
— Мешаетесь только... — упрекнул он.
— Записали, —- успокоила его Надежда Самойловна.
Ласково потрепав сына по голове, она с грустью добави-
ла:—Кончились, Шурик, твои гулевые денечки. Теперь
будешь трудиться...
Саша вихрем помчался к ребятам.
— Записали!.. Приняли!.. — кричал он, оповещая весь
белый свет о своей радости. — С вами я тоже буду в шко-
ле учиться!..
27
Саша стал заметно важничать. Будущему школьнику
не к лицу теперь было гонять по пыльной дороге отпилен-
ный от бревна кругляш или шлепать по дождевым лужам
босыми ногами. Купаться идти на Вырку — другое дело.
В жаркий августовский день на Вырке плещется вся пес-
коватская ребятня. Там с утра и до вечера стоит такой
гвалт и шум, словно на зеленых берегах Вырки обосновал-
ся табор цыган.
Покопавшись на строительной площадке своей желез-
ной дороги, друзья Саши тоже отправляются на Вырку,
снимая на ходу майки.
— Я могу под водой, не вылезая, час проплыть... —
хвастается заядлый водолаз Егорушка. Рыжеватый хохо-
лок у него на голове похож на петушиный гребень. — А ты
так сможешь?
— Эка-а!.. Хватил... Час? — удивляется Саша, но усту-
пить Егорушке не хочет: — А я больше...
Саша тоже первоклассный пловец и неутомимый ны-
ряльщик. Под водой, не вылезая, он может пробыть
если пе целую вечность, то немного поменьше. Не усту-
пают спорщикам в ловкости нырять и плавать и осталь-
ные дружки Саши: Степок, Левушка, Серега. Жаркая
баталия разгорается на широком мелководье Вырки. Пора
уже вылезать из воды. Все посинели и похожи на утоп-
ленников, но ребята продолжают нырять и гоняться друг
за другом.
— Ребята!.. — вдруг сообщает Илюша, взобравшись на
заросший зеленым мохом камень. — Наши девчонки при-
шли купаться.
Глаза у Илюши зоркие. От него ничего не укроется.
Неподалеку в заросшем кустами и камышом бочажке пле-
щутся одногодки ребят — девочки во главе со своим атама-
ном Зинкой.
— Прогнать их! — немедленно предлагает озорноватый
Егорушка. Хотя он и меньше всех ростом, щупленький,
28
слабосильный, но всегда неустрашимый и отчаянный в
подобных делах...
— Утопить в воде, — советует храбрый на слова чер-
ноглазый Серега.
— Да ну их!.. — отговаривает ребят миролюбиво на-
строенный Саша.
Он знает, как опасно связываться с девчонками, в осо-
бенности с задиристой и острой на язык Зинкой. Такого
же мнения и Степок. Но воинственно настроенная сторона
берет верх.
— Айда!.. — первым командует Егорушка, влезая в ка-
мыши и направляясь по мелководью в сторону девочек.
— Тише, тише... — шикают мальчишки друг на друга,
давясь от смеха. — Во как они перепугаются!..
Через минуту у песчаного обрыва раздается многого-
лосый неистовый крик и визг. Похоже, что одновременно
визжит десяток поросят, а в воде барахтается большое
стадо неведомых земноводных существ.
Рассерженная, рослая не по годам Зинка уже кого-то
дубасит, не то Серегу, не то Егорушку. Плавают и ны-
ряют девчонки не хуже ребят. Тоня, увертываясь от Саши,
плывет в воде, как щука, гибкая и сильная, — ее не скоро
потопишь.
Выдержав бой с девчонками, снова наглотавшись до
тошноты мутной воды, ребята прежним путем, по воде,
не торопясь возвращаются к тому месту, где они купа-
лись.
— Братцы!.. А где же наши майки?.. — спрашивает
Степок, обозревая опустевший бугор.
— Вот так курочки-петушки!.. — удивляется и Ле-
вушка, употребляя свою любимую поговорку. Глаза у него
широко раскрыты.
Ребята останавливаются в растерянности.
Все исчезло, словно смыло водой.
— Наверно, девчонки стащили, — догадывается Его-
рушка, больше всех посиневший от озноба.
29
— Эй, ты!.. •—грозно кричит Степок, заметив в кустах
на откосе уже одетую, с мокрыми распущенными волоса-
ми Зинку.— Верни сейчас же, слышишь?..
— Не вернем!.. — доносится торжествующий голос
Зинки.
«Что же делать?.. — думают ребята, столпившись, в
камышах. — Не идти же по селу голышами домой. Хорошо
Саше, ему близко, а остальным...»
— Отдай, Зинка!.. — надрывается Степок.
В ответ девчонки только смеются. Зинка стоит на об-
рыве, широко расставив босые ноги и подперев руками
бока; Большие синеватые глаза ее горят злорадством.
— А топить больше не будете?.. — спрашивает она.
— Не-ети. — звучат голоса.
— А на своем плоту покатаете?
Ребята соглашаются^
— А назад пятками будете ходить?.. — спрашивает
чей-то насмешливый голос.
— Будем!.. — отвечает за всех наиболее догадливый
Егорушка.
Минуты две еще продолжаются унизительные для
мальчишек переговоры.
Потом вниз с обрыва летят рубашки, майки, трусы...
— Погоди... Мы еще им зададим... — продолжает злить-
ся, одеваясь, Егорушка. — Я ни в жизнь им не прощу...
Саша молчит: сами виноваты.
...Железная дорога так и осталась недостроенной. Подо-
шло 1! сентября — начало занятий в школе. Другие заботы
появились у ребят, другие увлечения.
1 сентября 1932 года, как только пастух на утренней
зорьке выгнал скотину и мать в избе загремела чугунами
и ведрами, Саша был уже на ногах.
Haj траве густо лежала роса. Поднимаясь из-за леса,
желтело, как огромный подсолнечник, солнышко. По все-
30
му селу вились из труб дымки. Снизу, из-за кустов, про-
свечивала и манила к себе Вырка. Но теперь было не до
нее.
Возле крыльца суетились Громила и Тенор. Саша объ-
яснял им:
— Сегодня иду в школу...
Собаки, очевидно, тоже радовались. Тенор, повизгивая,
терся о Сашины ноги. Громила слегка шевелил черным
хвостом.
— Иди умываться, — позвала из избы мать.
Витюшка проснулся и, лежа в постели, завистливо по-
глядывал на брата. Саша усердно мылил шею, тер загоре-
лые до черноты руки и думал... Вспомнилось, что говорил
накануне отец: школьники — это вроде колхозники, орга-
низованный народ, у них порядок.
Провожать Сашу в школу отправились Тенор и Гро-
мила.
Тенор, по непостоянству своего нрава, сразу же за-
стрял на чужих задворках. С громким лаем он стал го-
няться за кошкой, позабыв про хозяина. Громила степенно
проводил Сашу до крыльца бывшего поповского дома, где
разместился первый класс школы, и потрусил обратно.
Большая светлая горница с широкими окнами, застав-
ленная новенькими, блестевшими от краски партами,
выглядела нарядно, празднично от развешанных лозунгов
и свежевыбеленных стен. Притулившись за партами, ре-
бята робко шептались друг с другом и боязливо погляды-
вали на черноволосую, строгую на вид учительницу Алек-
сандру Степановну.
Один за другим подходили ребята, все озабоченные,
серьезные.
Первоклассников собралось много — с трудом разме-
стились по четверо, по пятеро за партами.
— Кто умеет читать? — спросила Александра Степа-
новна, когда начался урок.
Ребята молчали, поглядывая друг на друга.
31
— Кто знает буквы?
Несмело поднялся десяток рук, в том числе и Сашина.
Подняли руки и Тоня с Зиной, сидевшие в первом ряду.
Хотя Саша и Серега сели на самую заднюю парту,
учительница добралась и до них, показала, как надо си-
деть за партой, держать руки, отвечать. Саше это понра-
вилось, а Серега боязливо ежился.
— Давай удерем?.. — предложил он Саше.Надоело
мне...
Серега было боком отправился к выходу. За товари-
щем поднялся и Саша, наивно полагая, что могут они
уйти, когда захотят. Но тут же пришлось подчиниться
учительнице и сесть на прежние места.
— Вы теперь школьники, — говорила Александра Сте-
пановна. — Вести себя не только в классе, но и на улице
должны дисциплинированно.
Быстро прошел первый день в школе, а за ним и
другие.
Немного спустя отец Саши Павел Николаевич, встре-
тив учительницу на улице, поинтересовался:
— Все собираюсь вас спросить... ну как мой пострел?..
Дается ему наука?
— Способности у Саши хорошие... — похвалила Алек-
сандра Степановна. — Мальчик развитый, сообразительный,
любит поболтать, пошалить, но слушается.
— А вы построже с ним... — посоветовал Павел Ни-
колаевич.
Вернувшись домой, Павел Николаевич сообщил жене:
— Довольна учительша нашим Шуркой... Способности,
говорит, у него хорошие...
Саша тоже был доволен учительницей. Он скоро при-
вык к ней и не боялся теперь поднимать руку.
Читать он научился быстро. Но письмо давалось туго.
Крючочки, палочки, закорючки, из которых строились
буквы, расползались по тетради, прыгали то вверх, то
вниз. Впрочем, так было у многих в классе.
32
— Как интересно, мама! — захлебываясь, рассказывал
Саша дома. — Мы теперь задачки проходим. Сегодня Алек-
сандра Степановна спросила: кто решил? Никто еще не
решил, а я решил. Раньше всех!
Школьных новостей было много. Егорушка свалился
с парты — за это его наказали. Степок во время пере-
мены лаял собакой — тоже стоял у доски. А Зинка подра-
лась с курьяновскими девчонками.
— Непорядок!.. — сердился Саша. — Ее помиловали, а
Серегу столбом в угол поставили.
— Значит, за дело наказали, — отозвалась из чулана
мать. — Такой же сорванец, как и ты.
— Нет, не за дело, — горячился Саша. — Серегу стук-
нул по голове курьяновский Витька. Серега пожаловался
учительнице, и его поставили у доски...
— Серегу? — переспрашивает мать.
— Да нет, не Серегу, а курьяновского Витьку. Потом
Серега донес, что Пузан подговаривает ребят бить Зинку.
Его тоже поставили...
— Пузана поставили?
— Да нет же... — сердился Саша, удивляясь, почему
взрослые так бестолковы. — Серегу поставили, чтобы не
ябедничал. Александра Степановна так и сказала: «Ябед-
ников и лгунов я не люблю. Тот, кто ябедничает и гово-
рит неправду, тот пустой человек. Мужественным, силь-
ным он никогда не будет». Правда, мам?..
— Правильно! — подтверждает мать. — Вот и вы с
Витюшкой не ябедничайте друг на друга.
— Я и так никогда не ябедничаю, — замечает
Саша.
Он порывается еще что-то рассказать. Но матери не-
когда слушать — спешит в сельсовет. Вот Витюшка — дру-
гое дело. Широко раскрыв круглые доверчивые глаза, он
готов слушать старшего брата сколько угодно.
— Хочешь, я буду учить тебя? — предлагает Саша.
Посадив Витюшку на маленькую скамейку и положив
3 В. Смирнов 33
букварь перед его носом на табуретку, Саша спраши-
вал:
— Видишь буквы?.. Ну, теперь разбирайся. Это какая
буква?.. А это какая?
Витюшка, нахмурившись, смотрел на буквы, долго ду-
мал, шевеля губами, а потом решительно заявлял:
— Не хочу!
— Эх, ты! — укоризненно говорил старший брат. —
А еще со мной в школу просишься.
В избу часто забегали Сашины приятели, готовили
вместе уроки, играли.
— Что вас так мало собралось?.. — серьезным тоном
спрашивал отец, появляясь в избе. — Может быть, ноче-
вать останетесь?
Павел Николаевич любил порой поговорить с ребя-
тами. Знал он много разных историй. Слушать его было
интересно.
— Не спите? — спрашивал отец, забираясь к сы-
новьям на печку и с наслаждением вытягиваясь на под-
стилке.
— Расскажи про вчерашнее, — наперебой просят Саша
и Витюшка.
Вчера отец рассказывал про свою молодость. Как при
царе, в первую мировую войну, забрали его в армию, при-
везли на фронт. Как раненый попал он в плен к австрий-
цам, как удалось ему убежать.
— Сказочку... — просит Витюшка, забираясь на грудь
к отцу и снова сползая на ватную подстилку.
— Про вчерашнее... — требует Саша.
Витюшка замолкает.
— Ладно... про вчерашнее, — соглашается он.
— Отправили меня в санитарном поезде в Петро-
град, — рассказывает отец. — В самую революцию это дело
было... — Голос у отца тихий, мягкий, льется спокойно,
неторопливо... — Помню, улицы день и ночь кишмя кишат
народом, знамена, флаги... Ходили и мы, солдаты, на де-
34
монстрацию. Несли кумачовый стяг, написано на нем:
«Война — дворцам, мир — хижинам!» Бывало, друг друга
спрашиваем: «Ты за кого? За какую партию? За народ или
за буржуев?» Ну, ясное дело — солдаты за народ. За бур-
жуев охотников нет... Все за большевиков стояли...
Интересно рассказывает отец, но глаза у ребят сли-
паются. Уже засыпая, Саша слышит, как за столом отец
и мать снова ведут разговор о постройке в селе новой
школы. В избе тепло и душно. Пахнет горьковатым дым-
ком от незаглохшего самовара. Тускло горит, чуть потре-
скивая, подвешенная к брусу жестяная лампа. И снится
Саше эта новая школа...
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Еще давно, когда мать только выбрали председате-
лем сельсовета, начался разговор о постройке новой шко-
лы. В старом здании с трудом помещались все ребята. За-
нятия приходилось проводить в две смены. Саша видел,
что мать советовалась с учителями, писала какие-то заяв-
ления, часто ездила в город и, возвращаясь обратно серди-
тая, говорила:
— Обещают... Все обещают. А когда — неизвестно.
Забот у Надежды Самойловны было много и помимо
школы. К председателю сельсовета шли по всякому пово-
ду, иногда просто посоветоваться по своим семейным
делам.
Но Саша знал: если мать чего захочет, она не отсту-
пит, настоит на своем.
И вот однажды зимой она вернулась из города сияю-
щая, веселая, краснощекая от мороза. Схватила, не раз-
деваясь, сыновей в охапку, завертела их, прижимая к се-
бе, целуя и приговаривая:
— Ну сынки... будем строить школу... Будем строить...
Разрешили...
3* 35
Вечером, как обычно, к Чекалиным собрался народ. За
окнами свистел ветер. У потолка плавал дымок от махор-
ки. Саша тоже сидел за столом, покрытым самотканой
скатертью, и внимательно слушал.
— Разрешить-то разрешили... — сомневался учитель
Петр Иванович, — с материалом задержка будет. Те-
перь такое строительство кругом развертывается. Каж-
дый кирпич на вес золота...
— Если нужно, я сама в лес поеду за бревнами,—
звенел голос учительницы Александры Степановны, —
воскресник можно провести... Разве у нас нет в селе своих
плотников, печников?.. Все можно сделать, если захотим.
«Все можно», — думал Саша, не сводя глаз с учитель-
ницы.
Опасения Петра Ивановича не оправдались.
Весной, как только просохла дорога, по большаку потя-
нулись в село подводы с лесом, кирпичом, тесом. Забот
у Саши и его приятелей прибавилось. Под их неусыпным
наблюдением на пригорке в бывшем барском саду при-
ехавшие из города каменщики выложили из красных кир-
пичей фундамент. Потом пришли плотники и дружно за-
тюкали топорами, обтесывая слезившиеся янтарными по-
теками еловые бревна.
Прогнать непрошеных помощников невозможно. Ребя-
та, как белки, карабкаются по стенам, роются в куче стру-
жек, звонко верещат:
— Нам школу строят!..
Плотники хотя порой и покрикивают на них для ост-
растки, но не очень сердито — им весело с ребятами. Без-
отказные помощники готовы услужить в любом деле,
только скажи слово.
— Пойдем на речку. Чего ты здесь прилип? — зовут
Сашу ребята, когда надоедает вертеться у стройки.
— Погоди ты!.. — отмахивается Саша. — Тут интерес-
нее...
Топор, пила и рубанок знакомы ему давно. Но у ма-
36
стеров-плотников эти инструменты играют и поют в руках.
Как ловко, быстро и чисто все у них получается!
Когда плотники усаживаются на перекур, Саша за-
владевает рубанком.
— Дотошный ты парень, — говорит Саше рыжебо-
родый пожилой плотник Петрович, старший в артели, и
скороговоркой добавляет: — Учись, учись, сынок. В жиз-
ни все пригодится. А то, может, в артель к нам пойдешь
работать?
— Пойду, — соглашается Саша. Глаза у него бле-
стят от радости. Интереснее плотничьей работы, кажется
Саше, нет ничего на свете.
Дома Саша с увлечением рассказывает:
— Меня в артель приглашают. Дюже, говорят, рубан-
ком я строгаю чисто.
— Что ж, хорошо! — соглашается отец. — Отпустим,
мать? — подмигивает он жене. — Свой добытчик будет.
Мать поддерживает:
— Скотный двор в колхозе скоро начнем строить, плот-
ники нам ох как будут нужны.
Витюшка сидит вместе со всеми за столом — они ужи-
нают — и сгорает от зависти к старшему брату: неужели
его взаправду плотники в свою артель возьмут?
Вместе с Петровичем работает в артели его сын Алек-
сей. Он похож на отца. Такой же высокий, рыжеволосый
и сутуловатый. По вечерам Алексей выходит с гармошкой
на бревна у сельсовета. Сразу же к нему собираются де-
вушки и ребята со всего села. И до рассвета тилиликает
гармошка.
Саша знает, что Алексей учится в Москве на рабфа-
ке и на каникулы приехал помогать отцу.
— Мой Алешка ученым будет, — хвастается Петро-
вич. — Иностранные языки хочет изучать.
К осени большой бревенчатый сруб школы оделся же-
лезной крышей, потом заблестел на солнце широкими,
в три звена, стеклами окон.
37
Во второй класс Саша пошел уже в новое помещение
школы. Ребята гурьбой ходили из класса в класс, радова-
лись — везде светло, просторно, приятно пахнет смолой и
краской. На стенах девочки уже успели развесить хвойные
гирлянды. На окна поставили банки с цветами.
— Как хорошо у нас теперь! — радовался Саша, рас-
сказывая дома.
Может быть, по этой причине учился Саша во втором
классе лучше, чем в первом. А если случалась плохая
отметка, мать тут же узнавала о ней и говорила, сдвинув
густые брови и наморщив крутой смуглый лоб:
— Позоришь, Шурка, ты меня на все село. Что теперь
скажут про меня люди? Воспитать сына, скажут, не мо-
жешь, какая же ты коммунистка! А я-то хвалилась:
«У меня Шурка передовой, ударник». Вот и передовой —
двойкой наградил.
— Это случайно, мама, — уверял Саша, — вот уви-
дишь...
Он и сам тяжело переживал неудачу.
— Сходи к дедушке. Покажи ему свои труды, —
предлагал отец.
Саша угрюмо молчал. Дома знали: с плохой отмет-
кой Саша к дедушке не пойдет. Выждет, пока все нала-
дится.
Дедушка очень интересовался учебой внука.
— Учительницу слушайся. Уму-разуму вас учит, —
говорил он Саше.
Сам он относился к учителям с большим уважением.
В молодости дедушке удалось окончить только один класс
приходской школы.
Как-то Саша сообщил дедушке:
— В пионеры нас с третьего класса принимать бу-
дут, — и вздохнул. — Скорее бы...
— Мы всю жизнь прожили, — вмешалась в разговор
бабушка, — понятия не имели: пионеры, комсомольцы. —
38
Она удивленно покачала головой. — Только и отличались,
кто побогаче жил, а кто победнее...
— Другая жизнь теперь, — гудел густым басом де-
душка, — разве можно сравнить прежнее житье с тепе-
решним... Вот она, новая жизнь-то, — дедушка указал
рукой на окно, за которым по большаку тяжело тарах-
тели машины, груженные то кирпичом, то лесом, то меш-
ками с зерном.
Саша любил заглядывать к дедушке в кузницу. Смот-
рел, как пыхтели мехи под черным, в жирных сгустках
сажи горном, рассыпая вокруг множество белых искр.
Равномерно и гулко бил тяжелый молот по наковальне.
В заросших курчавым волосом жилистых, словно тоже вы-
кованных из железа руках деда огненный брусок, сердито
шипя, бледнел, вытягиваясь в синеватый от окалины ле-
мех для плуга или шкворень для телеги. Дед разрешал
Саше брать молот в руки.
— А ну, ударь! — предлагал он.
Лицо у него краснело от жары, а сузившиеся, слезя-
щиеся глаза добродушно и заботливо следили за Сашей.
— Ударь, ударь! — командовал дед, поворачивая кле-
щами пышущий жаром светящийся брусок.
Саша, тяжело дыша и напрягая все силы, бил по
огненному куску металла, жмурясь от искр, радостно ощу-
щая, как податливо раздается брусок.
— Почему он мякнет, как воск? — допытывался Саша.
— Огонь у него твердость отнимает, — объяснял дед, —
поучишься в школе поболе, сам все узнаешь.
Однажды — было это летним жарким днем — Саша по
обыкновению был со своими дружками Степком и Серегой
в кузнице. Вдруг ребята увидели босоногого паренька, бе-
жавшего во весь дух по дороге.
— К нам или не к нам? — гадали ребята.
Паренек свернул к кузнице. Только теперь ребята
узнали курьяновского Витьку Сморчка и заметили, какое
у него бледное и испуганное лицо.
39
Подбежав д мужикам, стоявшим около кузницы, он
выпалил одним духом:
— У нас... в Курьянове... Надежду Самойловну уби-
вают...
ГЛАВА ПЯТАЯ
Весть о том, что происходит в Курьянове, быстро про-
неслась по селу. На помощь побежали комсомольцы. Вер-
хом на лошади помчался Павел Николаевич.
Саша вместе с Егорушкой и Серегой тоже побежал
в Курьяново. До Курьянова было рукой подать. Уже с
пригорка в конце улицы виднелись постройки деревни.
Ослепительно пылало полуденное солнце, синели васильки
по краям дороги. Но Саша ничего не замечал — перед гла-
зами у него все расплывалось.
На полдороге, за оврагом, их встретили возвращавшие-
ся назад комсомольцы.
— Ничего... Мирно обошлось... — сказал Ваня Ко-
лобков. — Подкулачники баб натравили. Рожь хотели
себе, а не колхозу косить. А Надежда Самойловна не
дала...
Ваня взял запыхавшегося Сашку за руку и заботливо
спросил:
— Испужался? Мать побежал выручать? Не бойся...
Мы за Надежду Самойловну горой постоим.
К вечеру Надежда Самойловна вернулась домой. При-
вез ее инструктор райкома партии Калашников на маши-
не. Вместе с ними приехали начальник милиции и про-
курор.
Мать как ни в чем не бывало улыбалась, голос у нее
звучал уверенно. Только цветастый платок на голове
был в двух местах разорван и на локте краснела запек-
шаяся ссадина.
— Бить меня хотели... — рассказывала Надежда Са-
мойловна. — Платок сорвали, а потом опомнились...
В избу собрались все родные, соседи. Бабушка охала
40
и качала головой. Дедушка хмурился. А Саша с гордо-
стью посматривал на мать. На легковой машине домой
привезли. Такого почета, наверное, никто в селе не удо-
стаивался!
Осенью, когда убрали урожай, в бывшем кулацком
доме открылся колхозный клуб. Снова заработали круж-
ки. Песковатский хор и драмкружок считались лучшими
в округе. Их наперебой приглашали в соседние села и да-
же в районный центр.
Для Надежды Самойловны наступили самые хлопот-
ливые и радостные дни.
Замирая от восторга, следил Саша за матерью, когда
она, нарядная, в праздничном ситцевом платье, с блестя-
щими от волнения глазами, появлялась на сцене. В не-
сколько рядов, полукругом, выстраивалось человек три-
дцать — всё знакомые Саше люди. Выходила вперед в
длинном черном платье руководительница хора учитель-
ница Домна Васильевна. Затихали в битком набитом по-
мещении люди. И сперва тихо-тихо, как басовая струна
на гитаре, начинали рокотать голоса:
Э-э-э-э-эх... да-а... э-э-э-э-эх!..
Калинка, калинка,
Калинка моя...
Голоса набирали силу, от них словно раздвигались сте-
ны здания, становилось светло, просторно, радостно.
В саду ягода-малинка,
Малинка моя!..
Теперь уже в песне слышалась просьба. Голоса звонко
кого-то уговаривали, упрашивали:
Ах, под сосною, под зеленою
Спать положите вы меня.
Ай, лю-ли, лю-ли,
Ай, лю-ли, лю-ли...
Спать положите вы меня...
41
Словно отвечая на просьбу, весь хор гремел;
Калинка, калинка,
Калинка моя...
Голос матери выделялся. Может быть, для других
это было незаметно. Но Саша отличал его — чуть вздраги-
вающий на высокой ноте, сильный, звучный, проникающий
в самую душу. В эти минуты он забывал все на свете. Он
видел только мать, ее разрумянившееся лицо, озаренное
ярким светом лампы-«молнии». Казалось, что в клубе не
было больше людей, кроме него самого и матери. Он ви-
дел и слышал только ее.
Но самыми радостными были для Саши дни, когда
драмкружок в Песковатском ставил спектакли.
Уже с того часа, когда мать получала роль и поздно
вечером при свете ночника начинала ее учить, Саша те-
рял покой и сон. Чуть потрескивал фитиль в лампе, по
стенам скользили длинные тени, за обоями шуршали та-
раканы. Саша, широко раскрыв глаза, следил, как мать
шепотом, боясь разбудить уснувшего Витюшку, повто-
ряла роль. Она то задумывалась, облокотившись на стол
и глядя куда-то вдаль, то, снова наклонившись над тет-
радкой, шептала что-то про себя, едва шевеля губами.
И вот наступал день спектакля. Задолго до начала
представления в клуб начинали собираться и старые и
малые, не говоря уже о молодежи.
У дверей шумели неумолимые контролеры, которых
осаждала толпа песковатских ребятишек, всеми правда-
ми и неправдами стремящихся проникнуть в зрительный
зал. Взволнованные артисты торопливо сновали взад и
вперед, ни на кого не обращая внимания.
Пробравшись в зрительный зал, Саша и Витюшка
размещались на бесплатных местах — сбоку на подокон-
нике.
— Ты не вздумай опять орать, — предупреждает Са-
ша младшего брата, недовольный, что тот увязался за ним.
42
Саша помнит, как в прошлом году с Витюшкой
в зрительном зале произошел конфуз.
По ходу действия Надежду Самойловну должны были
разбойники ранить ножом. Увидев, что мать замертво сва-
лилась на пол, Витюшка заорал во все горло: «Мама!..
Мамка!..» — и, обливаясь слезами, ринулся на сцену. Саша
тоже закричал и побежал за ним, позабыв, что все это
происходит не взаправду.
Быстро собирается народ. Саше и Витюшке с подокон-
ника видно все как на ладони. От духоты лампы, висящие
перед сценой, начинают чадить. Огоньки в них бьются,
как воробьи в клетке. Саша знает, что в эту минуту проис-
ходит на сцене. Там артистам подводят глаза, приклеивают
усы и бороды. Люди становятся чудными и незнакомыми.
Вдали, в задних рядах, Саша видит отца, дядю Митю
и даже дедушку.
Звенит третий звонок.
— Сейчас начнут! — шепчет Витюшка, от нетерпения
ерзая на месте.
Словно волна пробегает по зрительному залу. Медлен-
но под стихающий говор людей поднимается занавес —
и зал замирает. На сцене растут зеленые кусты, стоят ска-
мейки, а вдали, за крутым берегом, просвечивает голубая
лента реки.
И вот вышла Катерина, как теперь зовут мать. Ка-
кой скорбью, тоской звучит ее голос, когда она расска-
зывает про родительский дом, где ей жилось радостно,
легко, привольно под крылом ласковой матушки, которая
в ней души не чаяла! Как ухаживала она за цветами, ко-
торых в доме было много-много...
Оглушительно гремит гром. Саша знает, что это ре-
бята стучат за кулисами в лист кровельного железа. Сгу-
щаются тучи, темнеет на сцене... Наверно, по этой причи-
не и пьеса называется «Гроза».
И вот опять грустно звучит ясный, родной голос Ка-
терины-матери:
43
— Куда теперь? Домой идти? Нёт, мне что домой,
что в могилу — все равно;..
Трепет проходит по зрительному залу, у многих на гла-
зах слезы. Слышно, как люди тяжело дышат. Рядом
съежился Витюшка. Слезы ручьем текут у него по ще-
кам. Но он крепится, молчит.
— Катерина утопилась!..—шепчутся кругом.
Порывисто опускается занавес. Дрожит в громе апло-
дисментов зрительный зал. Но Саша ничего не слышит.
Он пробирается сквозь ряды скамеек, бросив на произвол
судьбы брата. Наконец врывается за кулисы, находит Ка-
терину-мать, бросается к ней и крепко обхватывает ее ко-
лени. Она живая... Она улыбается. Сверкают белые зубы,
блестят голубые глаза.
— Мама!.. Мама!.. — задыхаясь, повторяет Саша, не
сводя с лица матери восторженных, сияющих глаз. —
Ты играла лучше всех... Так все говорят...
Вместе они возвращаются домой, возбужденные, ра-
достные и усталые. Под ногами хрустит молодой сне-
жок. Морозный воздух приятно кружит голову. Позади
звучат песни девчат и разливается гармошка. Отец идет
с дядей Митей.
Оба о чем-то горячо и громко спорят.
— Нас зимой в пионеры будут принимать... — снова
сообщает Саша матери волнующую новость и взды-
хает: — Зима что-то долго не ложится...
Навстречу мчатся Громила и Тенор. Они одни оста-
вались дома и теперь радостным визгом встречают хо-
зяев.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В один из декабрьских дней 1934 года все третьекласс-
ники в школе выглядели как-то необычно. Мальчики в бе-
лых рубашках старались держаться солидно и независимо.
44
Саша в новой синей вельветовой курточке и скрипучих
ботинках тоже выглядел именинником. У девочек пестрели
в волосах новые ленточки. Александра Степановна в тем-
но-синей шерстяной юбке и белой кофточке казалась со-
всем молодой.
Утомительно долго тянулись два последних урока.
«Скорей бы...»—думал Саша, переглядываясь с ребя-
тами.
— Так и будем до вечера заниматься... — недовольно
шептались самые нетерпеливые. — Когда же они придут?..
Кто придет — ребята сами толком еще не знали.
Под словом «они» подразумевались представители из
райкома комсомола.
— А вдруг отложат? — шептал Саше на ухо недовер-
чивый Серега.
— Ну... сказал тоже... — Саша не допускал и мысли,
что может быть какая-нибудь задержка.
И тут дверь в класс, слегка скрипнув, приоткрылась.
— Пришли... — волной пронеслось по партам.
Только Александра Степановна, стоявшая спиной к
двери, у доски, ничего не замечала. Спокойно и нетороп-
ливо, четко выговаривая каждое слово, продолжала она
диктовать условия задачи про двух путешественников, ко-
торые вышли навстречу друг другу и неизвестно, когда
встретятся, хотя идут весь день, без отдыха.
Дверь снова скрипнула.
Ребята затаили дыхание. Даже первоклассники, си-
девшие в этой же комнате, кончив писать свои в полтора
сантиметра высотой буквы, тоже заинтересовались. Дверь
еще шире раскрылась, и в щель просунулась черная лоба-
стая собачья морда с длинными ушами.
— Ах-х! Леший!.. — громко взвизгнула на первой пар-
те Зинка. — Шурка, за тобой Громила пришел!
С Громилой такие случаи наблюдались и раньше.
В школу, находившуюся рядом с домом, он захаживал
запросто, встречая и провожая Сашу.
45
Выпроводив Громилу, рассерженный Саша вернулся на
свое место.
В окно он видел, как Громила, опустив уши, уныло
поплелся домой. Саше стало жалко его.
Наконец наступила долгожданная минута, когда путе-
шественники в задаче встретились и Александра Степа-
новна продиктовала уроки на дом.
Ребята выстроились в коридоре в два ряда. Юноша
в военной гимнастерке, представитель из райкома ком-
сомола, вышел вперед. В наступившей тишине хором
зазвучали звонкие, вздрагивающие от волнения ребячьи
голоса, повторявшие слова Торжественного обещания.
Саша мельком увидел, как горели румяные щеки у Зин-
ки и вздрагивали черные ресницы у Тони. Они стояли
рядом с ним в первом ряду. Позади тяжело дышал ему
в затылок Егорушка. Думал Саша в эту минуту, что
наконец-то исполнилась его заветная мечта. Он пионер!
Он станет таким же прямым и мужественным, как Пав-
лик Морозов, имя которого назвал представитель из
райкома комсомола... «Быть честным, преданным своей
Родине!..» Он будет честным и преданным. «Хорошо
учиться!..» Он будет хорошо учиться. И теперь он непло-
хо учится, но будет еще лучше...
Много мыслей переполняло голову Саши в эти минуты.
Алело знамя над шеренгой юных ленинцев. Новенькие
пионерские галстуки необычайно преобразили знакомые
курносые ребячьи лица.
И когда горнист, белокурый Филька Сыч, изо всей
силы надувая пухлые щеки, затрубил, Саша легонько
толкнул своих соседей в бок: чувствуют они или нет,
в какой день живут?
Из школы Саша прибежал сияющий, такой же крас-
ный, как новенький пионерский галстук у него на
груди.
— Выстроили всех в шеренгу, — рассказывал он до-
ма, — поздравили и от райкома комсомола, и учителя, и
46
комсомольцы... Не все ребята записались в пионеры. Пу-
зан и Костька Козел говорят: «Мы подождем. Торопиться
нам некуда». Вот несознательные-то! — Саша удивленно
разводил руками.
Когда все домашние поздравили Сашу и он, по-
прежнему нарядный и румяный, поблескивая живыми
карими глазами, сидел за праздничным столом на самом
почетном месте — у окна, мать, лукаво прищурившись,
спросила:
— А знаешь, сынок, какие обязанности должен вы-
полнять пионер?
— Знаю. — Саша немного помедлил. — Хорошо учить-
ся... Быть честным... Не лгать... Любить свою Родину...
— Так!.. Правильно!.. — поддакивал отец. — Дружить
с товарищами... Помогать старшим...
— Не обижать маленьких... — вставил Витюшка.
Обязанностей было много. Витюшка, слушая Сашу, ду-
мал — до чего же теперь трудная жизнь будет у брата!
На другой день в память о столь значительном собы-
тии отец подарил Саше улей с пчелами.
В подвале, где стояли на зимовке ульи, отец подвел
Сашу к крайнему, в котором тихо шевелились пчелы.
Заботливо осматривая ульи, отец поучал Сашу:
— Придет весна — сам выставишь его. Только по-
мни: пчела — умное насекомое, серьезное... Она любит
порядок и уход. Тогда она уважает человека и доверяет
ему.
А когда вернулись в избу, отец, посмотрев на жену,
на сыновей, ласково потрепал Витюшку по голове и по-
шутил:
— Ну, Витя, остались только мы с тобой беспартийные.
Витюшка молчал. Он мечтал о том времени, когда и
сам станет пионером, и уже мысленно видел себя в отря-
де, и обязательно трубачом.
47
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Раньше, завидев на дороге почтаря, комсомолку Варю,
Саша стремглав выскакивал навстречу и обратно торже-
ственно возвращался со свежими газетами. Дома он хозяй-
ственно распределял газеты — кому что полагалось.
Мать получала «Правду», отец — местную районную
газету, а Саше и Витюшке Надежда Самойловна выпи-
сывала «Пионерскую правду».
— Почитаешь? — спрашивал Витюшка старшего брата,
просительно заглядывая ему в глаза.
— Почитаю.
Сначала они быстро просматривали картинки. Потом
устраивались поудобнее у окна. Рядом подсаживался отец
со своей газетой.
— Посмотрим, что на белом свете делается, — говорил
он, углубляясь в чтение.
Теперь Саша уже не вылетал стремглав навстречу Ва-
ре, а выходил не спеша, степенно. Так, по его мнению,
полагается вести себя пионеру, тем более что Варя вожа-
тая их отряда и очень часто напоминает своим пионерам
о дисциплине. Варя русоволосая, лицо у нее простенькое,
чуть рябоватое. С ребятами она занимается охотно, и они
любят ее за неистощимую доброту. Обычно на сбор Варя
приходит с газетами.
— Все собрались? — спрашивает она, располагаясь
за столом.
— Все, — разноголосо, нестройным хором отвечают
ребята. Кто-то из них поправляет фитиль в лампе. Дру-
гой поплотнее прикрывает форточку. От натопленной
с утра голландки все еще тянет теплом. Пионеры распо-
лагаются в кружок. Девочки жмутся поближе к Варе.
Мальчики рассаживаются отдельно. Серега с Егорушкой
и Саша устроились было рядом с девочками, впереди, но
Зинка сразу же возмутилась:
48
— Убирайтесь в свой ряд! Нам с вами несподручно
сидеть...
— Это почему же? — насупившись, спрашивает
Серега.
— Потому, что вы все хулиганы!
Варя укоризненно смотрит на них, и Саша без спора
пересаживается в задний ряд. За ним неохотно отступают
его друзья.
— Сегодня я прочту вам про пионера Никиту Сенина,—
тихо говорит Варя, развертывая «Пионерскую правду». —
Он жил неподалеку от нашего села, в соседнем Козельском
районе. Кулаки убили его...
Тишина. Ребята напряженно слушают.
— «Так же, как и на далеком Урале Павлик Морозов,
Никита смело разоблачал в своей деревне врагов колхоз-
ного строя, писал в районную газету, был активным юн-
кором», — читает Варя.
Варя читает медленно, четко выговаривая каждое сло-
во. И хотя время уже позднее, а за окнами шумит и за-
вывает ветер, наметая сугробы снега, никто из ребят не
торопится домой.
— Будем, ребята, так же любить свою Советскую Ро-
дину, как любил ее Никита Сенин... — говорит Варя, кон-
чив читать.
— Будем!.. — звенят в ответ взволнованные голоса.
Варя встает, предлагает почтить память юного героя.
Все тоже встают. А когда снова садятся, из угла раздается:
— Можно наш отряд назвать именем Никиты Се-
нина?
Это предлагает Саша. Лицо у него потемнело, губы
крепко сжаты, брови нахмурены. Про себя он думает:
был бы он судья, сразу бы приговорил к смертной казни
не только убийцу, но и всех, кто ему помогал.
У себя дома после сбора Саша повесил на стене вы-
резанный из «Пионерской правды» портрет отважного
школьника Никиты Сенина.
4 В. Смирнов
49
— Ты знаешь, мама, кто это?.. — спрашивает он На-
дежду Самойловну и подробно объясняет.
Глядя на портрет, Надежда Самойловна тоже взды-
хает: «Такой молоденький... Жить бы еще да радоваться...»
Невольно ей вспоминается свое пережитое. Теперь народ
в селе уже не тот, что три-четыре года назад. Стало легче
жить и работать.
Задумчиво смотрят на портрет и Павел Николаевич
и Витюшка. А Саша продолжает взволнованно рассказы-
вать почти слово в слово о том, что слышал на сборе.
На следующем сборе Варя снова читала первую стра-
ницу «Пионерской правды». Газета призывала всех дере-
венских ребят брать шефство над молодняком: жеребята-
ми, телятами. Помогать выращивать их.
— Вот и у нас бы организовать... — предложила Варя,
посматривая на ребят.
Сразу же отозвались Зинка и Лиходей. Они брались
шефствовать над телятами, как только отелятся дома ко-
ровы.
— Я тоже... — присоединился Саша. Ему обидно, что
другие опередили, пока он сидел и раздумывал.
— Вот и хорошо... — говорила Варя, составляя список.
Из коридора в полуоткрытую дверь несмело загляды-
вали «неорганизованные» ребята.
— Смотри, Пузан появился, — шепнул Саша на ухо
Сереге.
У юркого, пронырливого Пузана и его двух приятелей
горели глаза от любопытства и, наверное, от зависти. В ру-
ках они мяли шапки.
— Заходите, заходите... — приветливо пригласила их
Варя к большому неудовольствию пионеров. Только на
днях эти «единоличники» дразнили пионеров, а Пузан
даже грозился пооборвать у них красные галстуки.
Дома Саша рассказал о незваных гостях. К его удив-
лению, мать похвалила вожатую.
50
— Правильно делает. Обособляться от остальных ре-
бят нельзя.
— Но они же не пионеры, — стоял на своем Саша.
— Значит, тоже хотят быть пионерами. А вы уже за-
гордились!
— А мы еще проверим, достойны ли они быть пионе-
рами. А то побоку, — продолжал упорствовать Саша.
И вдруг вспомнил самое главное. — У нас ребята берут на
воспитание телят.
— Как это на воспитание? — удивился отец. — В пе-
ленки, что ли, завертывать будут?
Саша укоризненно посмотрел на отца — шутит, что ли?
Пришлось рассказать все подробно.
— Вот будет у нас телочка, отдам вам с Витюшкой,
шефствуйте, — пообещала мать.
Отец тоже не возражал.
В этот вечер Саша долго обсуждал с Витюшкой план
будущего воспитания теленочка. Брат давал ему слово во
всем помогать.
Ждать обещанного пришлось недели три.
...Вечером в доме долго не ложились спать.
— Ночь-то студеная, замерзнет, — беспокоился Павел
Николаевич, потирая покрасневшие озябшие руки и не
снимая полушубка, от которого несло холодом.
— Следить надо, — озабоченно говорила мать, — те-
перь уж не до сна. — Она тоже оделась потеплее. По оче-
реди они выходили во двор.
Саша тоже дежурил. Только Витюшка безмятежно по-
сапывал во сне. Он не видел, как отец принес в избу голе-
настого, белой масти, с крупными черными пятнами на
бочках теленочка, как суетилась и охала мать, удручен-
ная тем, что теленок появился на свет хилым, явно недо-
ношенным, как возле них вертелся полуодетый Саша,
больше мешаясь, чем помогая.
Утром, как только рассвело, Саша был уже на ногах.
Первым делом он заглянул к теленочку, лежавшему на
51
соломе возле печки. Долго гладил его по мягкой, как лен,
белой шерстке, а тот, протянув широкую, лобастую, с чер-
ным пятном голову усердно сосал у Саши край рубашки.
От теленочка пахло парным молоком, и глаза его — синие,
круглые — доверчиво глядели на Сашу.
— Как резать? — возмутился Саша, услышав в се-
нях разговор отца с матерью. — Ты же мне обещала, пом-
нишь? — Саша подбежал к матери, стал тормошить ее,
заливаясь слезами. Витюшка тоже заревел.
Отчаяние братьев было так велико, что матери приш-
лось согласиться.
— Выхаживайте, — махнула она рукой. — Бычок,
а не телочка. Колхозу на племя он не нужен. Бычков не
контрактуют. Ну, а там посмотрим...
— Выходим! Выходим! — закричали в один голос
Саша и Витюшка и сразу же заспорили, как назвать
бычка.
После долгого обсуждения и препирательств братья
сошлись на том, что бычка следует назвать Мартиком. По-
чему? Да потому, что он появился на свет в марте.
В школе Саша немедленно сообщил ребятам, что он
уже взял на воспитание теленка.
Зинка насмешливо фыркнула: подумаешь, быка выха-
живают! И сразу же попыталась окрестить Сашу обидным
прозвищем — «бычатник»!
— А бычок что, не животное? — сердился Саша. — Мы
его на племя отдадим...
Восемь пионеров в селе уже шефствовали над молодня-
ком. Каждый из них на сборе отряда должен был отчи-
таться, как он выполняет взятое обязательство.
Теперь из школы Саша спешил домой крайне озабо-
ченный.
— Ну как?.. — спрашивал он младшего брата, испы-
тующим взором оглядывая теленка.
Витюшка подробно докладывал, как вел себя в отсут-
ствие Саши Мартик.
52
~ Он уже лягается, — с восторгом сообщал Ви-
тюшка.
Вместе они ухаживали за Мартиком, меняли подстил-
ку, поили. И Мартик, сперва неуклюже стоявший на тон-
ких, словно палки, негнувшихся ногах, заметно начал ра-
сти, наливаться. Шерстка на нем стала лосниться, сине-
ватые, как сливы, глаза глядели озорно.
Завидя Сашу, Мартик хрипло, по-ребячьи вскрики-
вал и лез, к большому удовольствию Саши, бодаться.
У него уже прощупывались тупые бугорки будущих рогов.
— Дай-ка и я с ним пободаюсь, — нетерпеливо говорил
Витюшка. — Ты сильный, ему несподручно с тобой бо-
даться.
Саша уступал брату. Из-за пустяков спорить он не
любил.
Недели через две Мартика из избы переселили во
двор. Ребята сами отгородили ему загончик, устроили
кормушку. Весной, как только зазеленела луговина у до-
ма, они стали выводить Мартика на волю.
В это время у Саши и Витюшки нежданно-негаданно
появилась новая забота. В доме поселился очень прожор-
ливый и крикливый жилец.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
От зоркого глаза Александры Степановны не ускольз-
нуло, что школьники чем-то возбуждены. Все поглядывали
в сторону третьего ряда, где у окна сидел Саша. Оттуда
доносился какой-то слабый писк.
Александра Степановна подошла ближе.
— Игру, что ли, затеяли! — укоризненно покачала она
головой. — Малыши и те лучше себя ведут. — Она одоб-
рительно посмотрела в сторону первоклассников.
В комнате одновременно занимались два класса: пер-
вый и третий. Школьники затихли. Головы всех ребят по-
вернулись к Саше. Он густо покраснел, но молчал.
53
Не успела Александра Степановна отойти от парты,
как снова послышался, теперь уже явственно, писк.
Александра Степановна заглянула в парту и извлекла
оттуда гнездо из пакли, в котором сидел маленький, совсем
еще голый галчонок с широко раскрытым огромным жел-
тым ртом. В руках он запищал еще сильнее.
Саша стоял перед учительницей, опустив голову, и сму-
щенно оправдывался:
— Я принес его из дому... Витюшка где-то подобрал
на берегу... Я его выброшу.
— Выбрасывать не нужно, — смягчилась учительни-
ца, — снова в гнездо положите.
Она знала — у ребят постоянно в карманах что-нибудь
звенело, гремело. С собой в класс они притаскивали все,
что попадалось на пути. Как ни запрещала им это Алек-
сандра Степановна, трудно было уследить за каждым.
Школьный день прошел неспокойно. Галчонок своим
писком все время отвлекал внимание ребят. Едва кончи-
лись занятия, весь третий класс остался обсуждать, как
поступить с галчонком.
— Определить его в какое-нибудь гнездо, — советова-
ли Саше ребята.
— Чужака не примут, — авторитетно возражали де-
вочки.
— Я могу ему и сам гнездо устроить... — говорил
Саша.
Александра Степановна, собрав тетради, ушла. Уроки
кончились и в других классах. В коридоре хлопали двери,
шумно пробегали школьники, а возле Саши все еще тол-
пились ребята.
Привлеченный шумом, в класс зашел Петр Ивано-
вич — преподаватель биологии и русского языка.
— Птичьими делами занимаетесь? — осведомился он,
взглянув на голого, ощерившего рот галчонка, и легонько
погладил птенца по головке:
— Ого, какой шустрый!
54
— А выходить его можно? Саша воспитывать его со-
бирается, — раздались голоса.
Учитель усмехнулся и, поглядев внимательно на Сашу,
сказал:
— Заходи вечером ко мне домой. Есть у меня книжка,
как разводить птиц.
Дома голодный галчонок так раскричался, что оглушил
всех.
— Вот тоже... всякой пакости натаскали, — ворчала
Надежда Самойловна, прибирая в избе.
— Что же, выбросить его? — оправдывался Саша. —
Смотри, какой он хорошенький!
На самом же деле голый птенец с огромным желтым
ртом и длинными, беспомощными лапками выглядел
очень уродливо.
Отец тоже хмурился. Зато Витюшка сразу же по-
мчался на огород рыть червей для галчонка. В этот же
день из досок и проволоки братья соорудили клетку для
нового жильца.
Витюшка устроил для галчонка уютное гнездышко
из пакли и куриных перьев. Но Саша выбросил гнездо
из клетки, объяснив, что галки вьют гнезда из прутьев
и изнеживать их нельзя. Гнездо они устроили из прути-
ков, с мягкой подстилкой внутри.
С появлением в доме галчонка забот у братьев при-
бавилось. Рано утром, до начала уроков, они отправ-
лялись на реку рыть червей. Прожорливый галчонок очень
любил червей и уничтожал их, сколько бы ему ни при-
носили.
— Понимаешь? — говорил Саша, когда они еще по
росе, ежась от утреннего холодка, шли на реку. — Чер-
ви — это мясные существа. Для галчонка они все равно
что для нас щи с говядиной. Не будешь же ты его кор-
мить картошкой или хлебом! С хлеба он и ноги протянет.
— Может быть, рыбок ему наловить? — услужливо
предлагал Витюшка, вытирая нос рукавом.
55
— Рано. Рыбки костистые, подавится, — авторитетно
возражал Саша.
Нового жильца тоже предстояло как-то назвать. Но на
этот раз Саша согласился с Витюшкой, который окрестил
галчонка Галей.
Галя росла не по дням, а по часам. У нее появились
крылышки с глянцевыми перышками.
— Пора тебя уму-разуму учить, — говорил Саша, лас-
ково поглаживая испачканными в чернилах пальцами
свою воспитанницу.
Хозяйство у братьев разрасталось. Помимо Громилы,
Тенора и кота Мурзика, на попечении ребят теперь нахо-
дились Мартик и Галя. Каждого необходимо было накор-
мить, напоить, с каждым поговорить...
Наступили теплые дни. Мартика погнали в стадо.
И вот здесь-то проявился его буйный, своенравный ха-
рактер.
Когда рядом находились ребята, он мирно бродил с
другими телятами, щипал траву, и, казалось, ничто боль-
ше на свете не интересовало его.
Но стоило Саше увлечься разговором с приятелями,
Мартик незаметно, боком, выбирался из стада и бодрой
рысцой, весело помахивая хвостом, устремлялся обратно
в село. Ребята с криком: «Держи!.. Держи его!..» —бро-
сались вдогонку.
Мартик мчался легко, быстрыми прыжками, высоко
вскидывая задние ноги. Догнать и вернуть его в стадо
стоило даже для резвого Саши немалого труда.
— Не стыдно тебе, Мартик? — корил Саша своего
воспитанника, когда оба, тяжело дыша и порядочно изму-
чившись, возвращались к стаду.
Весь вид Мартика — унылый, покорный — выражал
полное раскаяние.
Но спустя час-другой Мартик снова пускался в бега.
— Вздуй его как следует, — советовал Серега. Он
свою рыжую Зорьку так проучил кнутом, что она пугливо
56
шарахалась в сторону, когда кто-нибудь проходил
мимо.
— Образумится, — говорил Саша, не решаясь поднять
кнут на Мартика.
Только на третий день Мартик действительно образу-
мился, привыкнув к новой обстановке. Все подшефные те-
лята теперь находились в стаде вместе.
На сборе пионерского отряда ребята докладывали, как
выполнили свои обязательства. Дома Саша рассказывал:
— Сбор у нас был. Пионеры отчет держали.
— Какой отчет? — не понимал отец.
— Ну, те... кто над телятами шефствовал. Я тоже вы-
ступал. Мартик-то был записан за мной...
— А про Галю тоже будешь отчет давать? — допыты-
вался Витюшка.
— Вот чудак! То общественное дело. Я слово давал.
Раз пионер слово дал — выполни. А это мое личное. Что
хочу, то и делаю.
Между тем на Галю у Саши уходило несравненно боль-
ше времени, чем на Мартика. Воспитанию она поддавалась
с трудом.
Галя давно уже покинула клетку в сенях и поселилась
в избе, бесцеремонно выбирая любое место для отдыха и
ночевки. Она уже никого не боялась, ни своих, ни чужих,
смело садилась на плечо или на голову каждому, кто бы
ни приходил в избу.
— Здравствуй, Галя, — приветствовал Саша галку, под-
ходя утром к ней.
— Га!., га!., га!.. — откликалась она, сидя на перего-
родке.
— Ну, живо за стол!.. — торопила Надежда Самойлов-
на сыновей. — Позавтракали — и каждый за дело. Некогда
прохлаждаться.
Бац! — падает с тарелки хлеб, дребезжат стаканы. Это
Галя камнем свалилась на стол и поспешно клюет все, что
ни попало.
57
Ребята сидят не шелохнувшись. Павел Николаевич
посмеивается.
Рассерженная Надежда Самойловна быстро наводит
порядок за столом. Схватив галку за хвост, она выбрасы-
вает ее в раскрытое окно, приговаривая:
— Пошла... пошла, паршивая, прочь!.. Долго я буду
эту пакость терпеть в избе?
Характер у матери отходчивый. Через минуту галка
снова па подоконнике, а потом и на столе. Воровато косясь
на Надежду Самойловну белесым зрачком, она потихоньку
подвигается к плошке с картошкой.
— Опять... — с отчаянием вздыхает Надежда Самой-
ловна. — Ну что я буду делать с ней? Хоть бы занесли
ее куда-нибудь!
Впрочем, это она говорит просто так, на самом же деле
она любит Галю, как и все в доме.
С Тенором и Громилой у Гали сразу наладились дру-
жеские отношения.
А вот с Мартиком Галя не дружила. Мартик не любил
вольностей, особенно когда Галя садилась к нему на спи-
ну или еще хуже — на голову. Он заметно нервничал, если
Саша подходил к нему вместе с галкой, начинал сердито
сопеть, синеватые глаза у него темнели.
— Это потому, что Мартик меня любит, — объяснял
Саша Витюшке. — Он сердится.
За лето Мартик вырос и дородностью выделялся среди
других телят.
Возвращался он из стада домой охотно, зная, что Саша
с Витюшкой что-нибудь уже приготовили для него: нарва-
ли корзинку молочая или принесли картофельной
ботвы.
— Вот только чем зимой мы будем Мартика кор-
мить? — задумывался Витюшка. — Пожалуй, сена он есть
не будет.
Глядя на сыновей, отец смеялся.
— Придется клевером кормить. То-то вы старались...
58
Ребята горделиво переглядывались друг с другом. Кле-
вер они помогали сушить и убирать в сарай.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Зима в этом году долго не приходила. Вокруг Песко-
ватского поля стояли жухлые, чернея побуревшими бы-
линками. Ветер гонял по дороге сухую листву, крутил
штопором пыль.
— Неурожайный год будет, — тревожно толковали
колхозники.
Бабушка, заходя к снохе, вздыхая, говорила:
— Холодно теперь землице. Вымерзает корешок.
— А под снегом разве тепло? — спрашивал Саша.
Бабушка объясняла:
— Землица-то под снегом, словно под перинкой, по-
коится.
— А если снегу совсем не будет, то как? — допыты-
вался Саша.
— Вот какой дотошный! — усмехнулась мать. — Что
да почему. Не по разуму еще знать. А ему выложь да
подай.
Недели за три до Нового года сразу навалило столько
снега, что трудно было не только проехать, но и пройти.
Он придавил к земле пушистыми, необычайно яркой бе-
лизны шапками крыши построек. Изукрасил белой кру-
жевной бахромой деревья. Одел пушистым пологом Выр-
ку. Стало кругом бело, нарядно.
— Хорошо? — спрашивал Саша, видя, как Галя, выле-
тев на улицу, по шею купается в рыхлом, сверкающем на
солнце снегу и потом, стремительно взлетев, носится во-
круг дома, перепархивая с места на место.
Нагулявшись, Галя подлетала к дому, садилась на
краешек рамы и начинала долбить клювом стекло до тех
пор, пока кто-нибудь из домашних не выходил на улицу.
59
Fa ля садилась ему на плечо и так возвращалась домой,
оживленно вертя головой, словно проверяя, не произошло
ли в избе каких перемен. Усевшись на свое любимое ме-
сто, на железную спинку кровати, она неторопливо начи-
нала отряхиваться, клювом приводила свои перышки в
порядок, переступая с ноги на ногу.
— Вот какая чистоплотная! — с уважением говорила
мать. — А вас иной раз руки не заставишь ополоснуть, все
лень да недосуг.
— Ну, Галя, уроки мне делать не мешай... — просил
Саша, предупредительно расстилая на скатерти газету и
раскладывая на столе свои тетради, книги.
— Га-а!.. — отвечала Галя.
Она садилась напротив Саши на стол и делала то же
самое, что и он. Он совал ручку в чернильницу — Галя
тоже совала свой черный, с двумя дырочками клюв в чер-
нила. Саша раскрывал книгу — Галя тоже стремилась
клювом перевернуть страницу.
— Вот что... — потеряв терпение, говорил Саша, вы-
проваживая галку со стола. — Знай свой угол.
— Пиши как следует, не торопись... — советовал
отец, видя, что Саша не очень-то задерживается на одной
странице.— Пишешь, словно курица лапой водит, не раз-
берешь.
— Почерк у меня такой, неважнецкий, — оправдывал-
ся Саша.
С кухни заглядывал Витюшка, чем-то озабоченный.
— Галя, принеси спички! — просил он.
Галя начинала оглядываться, искала глазами спички
и, найдя, приносила в клюве коробок.
— Молодчина! — хвалил Витюшка.
— Всякое живое существо ласку любит, — рассуди-
тельно замечал чернобородый лесник Березкин, частенько
заходивший к отцу условиться об охоте. Каждый раз,
когда приходил лесник, у Саши появлялась надежда:
а что, если возьмут, наконец, и его на охоту? Он умоляю-
60
ще смотрел на отца, но Павел Николаевич невозмутимо
затягиваясь крепким махорочным дымком, говорил:
— За своим зверьем лучше ухаживай. И так у нас
полный зверинец.
К вечеру один за другим появлялись Сашины и Ви-
тюшины приятели.
В избе становилось шумно, кто-нибудь из ребят вступал
в разговор с Галей. Галка прислушивалась, наклонив пе-
пельно-серую, с черным лбом голову и вертя хвостом, по-
том каркала.
— Переспрашивает! — улыбались ребята, поглядывая
друг на друга.
Галя начинала быстро-быстро каркать.
— Возражает, спорит, — догадывались они.
Затем следовали звуки отрывистые, гортанные, но по-
хожие на человеческие, вызывавшие шумный восторг
у ребят.
Научить разговаривать галку казалось Саше вполне
возможным делом.
— Кар... Кар... — передразнивал он Галю, — ты луч-
ше скажи: Галя, Галя. Понимаешь: Галя.
— Галя, — отрывисто отвечала галка, выжидательно
поглядывая на него своими белесыми, с черным зрачком
глазами.
Вскоре в характере галки выявилась еще одна черта.
Надежда Самойловна сидела за столом, что-то шила. Ря-
дом на полу возился с катушкой Мурзик. Саша и Витюш-
ка тоже занимались своими делами — один мастерил клет-
ку для кроликов, другой помогал.
Все шло своим чередом, тихо, спокойно.
Но стоило Надежде Самойловне отлучиться в сени,
а ребятам на кухню, как со стола исчезли наперсток,
иголка и пуговицы.
Долго все вместе искали пропажу, а когда, измучив-
шись, бросили поиски и разошлись, сердясь друг на дру-
61
га, Галя неожиданно захлопала крыльями и подала
голос.
До этого она мирно сидела на перегородке над дверью
и с любопытством поворачивала голову то в одну, то в
другую сторону.
— Галя, ты не брала? — спросил Витюшка. Он уже
раньше заметил пристрастие галки к блестящим ве-
щам.
— Га!.. Га!.. — закричала Галя, отчаянно тряся го-
ловой.
— Галя, отдай наперсток и пуговицы!—наперебой
требовали Саша и Витюшка. — Слышишь, Галя, отдай!
Но Галя продолжала сидеть на перегородке и каркать,
очевидно «ругаясь» с ребятами.
На другой день Витюшка все же уличил галку в не-
честных поступках. Заглянув в темный угол за перегород-
ку, обнаружил он среди разного тряпья склад похищен-
ных галкой вещей. Лежали там пуговицы, наперсток,
иголка с ниткой, несколько медных и серебряных монет,
рыболовные крючки Саши и даже перышки, которые не-
давно таинственно исчезли из пенала Витюшки.
— Воровка!.. — корили ребята галку, но наказывать
не стали.
Галя соглашалась, что она воровка, и сама гортанно
повторяла:
— Вор-р... Вор-р... — очевидно, это означало, что она
раскаивается в содеянном и сама себя клеймит позорной
кличкой.
Хлопнув дверью, в избу зашел Илюша. Он тщатель-
но обил веником снег с валенок и вежливо осведомился,
все ли Саша сделал уроки.
У меня порядок, — похвастался он, — задачки сразу
решил и рассказ переписал.
Саша с сомнением посмотрел на своего приятеля: что-
то не верилось в расторопность лежебоки Илюши. Саша
стал одеваться.
62
— Далеко ли? — поинтересовался отец, вытираясь по-
лотенцем у рукомойника. Он только что вернулся из леса.
— Пионерский сбор сегодня... О дисциплине... — в один
голос заговорили Саша и Илюша.
— Давно пора вразумить вас, — ворчливо говорил
отец, провожая ребят до калитки.
На дворе, услышав голос Саши, сиплым баском ото-
звался Мартик. Заворковали куры на насесте.
«Не забижает ли Мартика корова?» — тревожно поду-
мал Саша, но задерживаться было некогда.
Только что по железной дороге, пересекавшей село,
прошел пассажирский поезд. Огоньки исчезли за поворо-
том. Клубы серого дыма медленно таяли в звездном и
светлом от луны морозном небе. Грохот поезда был слы-
шен далеко, хотя состав, наверно, уже миновал Курья-
ново.
— Веселее у нас стало, как железную дорогу прове-
ли, — говорил Илюша, еле поспевая за Сашей в своих
больших, не по росту, валенках.
В классе за столом вместе с вожатой Варей сидел
секретарь песковатской комсомольской организации Ва-
ня Колобков. В стороне, у окна, — Петр Иванович. Не-
много попозже пришла Александра Степановна. Ребята
расположились кто на партах, кто на подоконниках.
— Смотри, и учителя пришли, — встревоженно про-
шептал Серега.
Ваня Колобков предостерегающе застучал карандашом
по столу.
— Предоставляю первое слово учителю Петру Ива-
новичу, — сказал он, окидывая взглядом комнату.
Петр Иванович начал не сразу — подождал, пока все
затихли.
— Как, ребята, скучно учиться в школе? — спросил
он, улыбаясь.
Все молчали.
— Скучно, наверное, — продолжал Петр Иванович, —
63
многие из вас, особенно из пятого и шестого классов, опаз-
дывают. А другие и вовсе пропускают занятия. Оправды-
ваются потом: дескать, домашние дела мешают. Так, что
ли, ребята? — Старый учитель на минуту замолчал, оты-
скивая глазами заядлых прогульщиков. — Хотите зпать,
как я сам учился?
Глаза учителя глядели строго. Он провел рукой по
седым волосам.
— Я очень хотел учиться. Так стремился, что трудно
словами передать. Да что там говорить! Помните рас-
сказ Льва Николаевича Толстого «Филиппов»? Похоже,
что он с меня этот рассказ писал. Точь-в-точь такая исто-
рия со мной была. Родом-то я туляк, из-под Ясной По-
ляны. Лев Николаевич частенько к нам в деревню заха-
живал...
Долго говорил Петр Иванович. А в заключение пред-
ложил:
— Может быть, нужно освободить наших прогульщи-
ков, тех, кто не хочет учиться, от школьных занятий? Как,
ребята, освободим?..
На миг воцарилась тишина, потом сразу все заволнова-
лись, зашумели.
Ваня Колобков ерзал на скрипучем стуле и хмурился.
Белесые крутые брови у него то поднимались, то опуска-
лись.
На комсомольских и общих собраниях он привык вы-
ступать. Там проще, яснее. А тут не знаешь, с какой сто-
роны подойти к крикливым ребятам-школьникам, не
знаешь, как вести дальше собрание. Сколько ни взывал
Ваня Колобков, никто из ребят не желал организован-
но, по порядку брать слово и выступать. Все предпочи-
тали кричать с места.
Среди общего гула голосов Ваня различил звонкий го-
лос Саши.
— Как это не ходить на занятия? Да у нас почти каж-
дый день все новое проходят! — кричал с места Саша.
64
— А ты, Чекалин, выступи и скажи, — подзадорил Ва-
ня и громогласно объявил: — Слово предоставляется Че-
калину!
Саша спрятался было за спины ребят, но потом, трях-
нув черноволосой головой, вышел вперед.
— И скажу... — заявил он, вдруг рассердившись, сам
не зная на кого. Продолговатое смуглое лицо его поблед-
нело. — Петр Иванович говорил про Филиппка. В па-
нашем классе тоже есть Филиппок... — Саша поправил-
ся: — Филипп Сычев. Второгодник он, вот и важничает.
Считает, что все знает. День ходит, а два дома сидит, да
еще опаздывает. У нас он главный прогульщик...
— Фильке ходить далеко... — сразу же откликнулся с
задних рядов его защитник белобрысый Пузан.
Все засмеялись. Жил Филька на два-три дома подаль-
ше, чем кто-либо из остальных.
— Ты живешь ближе... — не остался в долгу Саша. —
А в школу приходишь последним. Тянешься, как крот...
На передних партах среди девочек брызнул смех.
Голова Пузана сразу исчезла за чьей-то спиной.
А угрюмый Лиходей, сидевший с ним рядом, показал Са-
ше кулак. Ребята загалдели, зашептались, а Саша остано-
вился, не зная, что говорить.
Варя ободряюще кивнула ему гладко причесанной
русой головой. Отступать нельзя, да и не в привычке
Саши, тем более что на него теперь смотрели десятки
глаз.
— Предлагаю тех ребят-пионеров, кто опаздывает,
пропечатать в стенгазете, — заявил он вздрагивающим
от волнения голосом. — А Фильку... — он снова поправил-
ся: — Сычева предупредить. Не поможет — исключить из
пионеров. — И решительно пошел на свое место.
— Эва махнул!.. — донесся до Саши сиплый голос
Лиходея. — Больно строгий...
— Это как так исключить? — удивленно спросила сза-
ди Зинка.
5 В. Смирнов
65
— Тебя тоже следует одернуть, — обернулся к ней
Саша. — Трещишь больше всех на уроках, как сорока...
— Ишь какой оратор выискался! — начала было оби-
женная Зинка, но замолчала, не встретив поддержки окру-
жающих.
Филька вначале сидел спокойно, развалившись за пар-
той, и внимательно разглядывал потолок в классе. Но по-
том, когда после Саши стали выступать другие ребята,
также упоминая его имя, он перестал улыбаться, насу-
пился. Выступила Александра Степановна, и Филька со-
всем упал духом.
— Выходи, Филипп, теперь тебя послушаем... —
предложил ему Петр Иванович.
Неохотно Филька вылез из-за парты.
Он стоял красный, на виду у всех и бормотал обеща-
ния вести себя как подобает. Вслед за ним неприятные
минуты пришлось пережить Зинке и другим прогульщи-
кам.
Филька долго не мог опомниться после пережитого
позора. Забившись в угол, он бросал злобные взгляды на
Сашу и лихорадочно ерошил свои белые как снег волосы.
—- Накостыляет он тебе... — пророчил Саше Серега.
— Не тронет, — успокаивал Степок. — Мы и сами
его вздуем в случае чего.
Время уже было позднее, когда Ваня Колобков зачи-
тал постановление райкома комсомола об участии пионе-
ров и школьников в наступавшей весенней посевной кам-
пании.
— Понятно? — спросил он, кончив читать. — Собст-
венно говоря, задача такова...
Ребятам было понятно и без разъяснения, что нужно
собирать золу, навоз, всякие удобрения и вывозить их в
поле. Саша допытывался, будут ли пионеры одни собирать
или с комсомольцами. Девочки спрашивали: как им луч-
ше работать — звеньями или поодиночке?
— Звеньями, — пояснял Ваня Колобков, вытирая вспо-
66
тевший лоб. — Задание пионерам конкретное — собирать
золу.
Когда расходились из школы, ребята толковали между
собой, что золу собирать нехитрое дело. Трудностей в этой
работе не предвиделось.
На следующий день, встретив Сашу в классе, мрач-
ный, нахмуренный Филька покосился на него, но ничего
не сказал.
— Бить тебя собирается. Ребят подговаривает, — шеп-
тал Саше пронырливый, всезнающий Егорушка, задум-
чиво почесывая рыжеватый затылок. — У него со старше-
классниками дружба знаешь какая... Водой не разольешь.
— Посмотрим... — Саша хотя и поводил пренебре-
жительно плечами, чувствовал себя не совсем уверенно.
Последние уроки прошли в томительном ожидании.
Кончились занятия, и ребята гурьбой повалили из
класса.
Саша, как дежурный, задержался.
Филька Сыч выскочил первым, но не пошел домой —
об этом уже сообщили Саше друзья.
— Ты не бойся... — говорил Саше Егорушка. — В слу-
чае чего я тоже... — он засучил рукава, давая понять, что
готов к бою.
Серега нерешительно топтался на месте, но тоже не
уходил. У крыльца на всякий случай дежурили Степок
и Левушка.
— Вы не ходите за мной, — прошептал Саша, когда
они спустились с крыльца.
Ребята немного поотстали.
Саша пошел навстречу Фильке Сычу, который стоял
на дороге в ожидательной позе. Возле него, сдвинув на
макушку шапку, вертелся Пузан. Немного в стороне Ли-
ходей из изгороди вытаскивал кол. Увидев Сашу, он
осклабился и с колом в руках пошел навстречу. Сердце
у Саши невольно екнуло. Он оглянулся — на месте ли
его дружки, и не так уже смело приблизился к Фильке.
5* 67
— Драться хочешь? — спросил он. — За то, что я прав-
ду о тебе сказал? Ну на, бей...
Саша для чего-то снял шапку, расстегнул ворот белой
рубашки, шубейка у него была нараспашку. Подобной
выходки Филька не ожидал, он даже побледнел от доса-
ды. По неписаным песковатским законам в таком случае
бить противника не полагалось. Завыркинцы с любопыт-
ством следили за Филькой. Издали с тревогой наблюдали
за Сашей его друзья.
Саша видел, что даже девочки не ушли домой и тол-
пились у амбара.
Среди них он заметил Тоню. Неподалеку был Сашин
дом, но у него и мысли не было бежать. Он смотрел на
Фильку и думал: «Ударит или нет?» Но Филька медлил.
— Стану я с тобой связываться... — презрительно
заявил он, но все еще чего-то выжидал.
— Ну, колхозники... Кто кого?.. — науськивая ребят,
крикнул шедший мимо единоличник Авдюхин, живший
на Завырке. Последнее время он работал пожарником в
городе и относился к деревенским с явным пренебре-
жением.
Драться Филька не стал, хотя перед этим громоглас-
но грозился проучить Мазая.
Домой ребята разошлись мирно.
После обеда, успокоившись от пережитых волнений,
Саша решал задачи, а Витюшка писал упражнение. На
перекладине кровати сидела Галя и деловито чистила
свои перышки. На печке дремал Павел Николаевич. Жда-
ли Надежду Самойловну ужинать.
На крыльце заскрипел снег, и в избу шумно ввалился
Серега.
— Идем скорее... — заторопил он, остановившись на
пороге с шапкой в руках. — Тебя Ваня Колобков в. избу-
читальню зовет. Совещание... Насчет сборки золы.
На ходу накидывая шубейку и надевая шапку, Саша
ринулся из избы. Серега едва поспевал за ним.
68
Следующий день было воскресенье. Стояла пасмурная
погода. С крыш капало. Под ногами хлюпал разбухший,
почерневший снег. Все пионеры села кто с корзинками,
кто с ведрами высыпали па улицу.
Разбившись на звенья, пионеры пошли по дворам
собирать золу.
— На что зола? — допытывались хозяйки. А иные и
вовсе неохотно пускали ребят во двор.
— Может, себе еще пригодится, — неуверенно возра-
жали они.
— На колхозные поля собираем, — убеждали ребята.
Спорить с ними было трудно. Собранную золу ребята
насыпали кучками вдоль дороги.
Вслед за ребятами, подбирая золу, ползли колхозные
розвальни. В них важно восседал дед Пупырь.
Сани ползли медленно, как улитка, — дед Пупырь ча-
сто останавливался, подолгу разговаривая с каждым
встречным.
Когда Сашино звено обошло все дворы своего участка,
дед Пупырь еще не доехал до них.
— Останется наша зола неубранной, — беспокоился
Саша. Тревожило серое, хмурое мартовское небо и раз-
бухавшая с каждым часом дорога, по которой синеватыми
змейками уже струились ручейки.
— Давайте сами на салазках возить в поле! — пред-
ложил Саша.
— Выдумал! — рассердилась Зинка. — Что мы, ло-
шади?
— Тяжеловато...— сомневался и Серега.
Остальные тоже медлили.
Пока ребята спорили, Саша, пошептавшись с Витюш-
кой, исчез.
— А где же наш звеньевой? — хватились ребята.
— На печку удрал, — негодовала Зинка.
Но тут с горы, от дома, где жил Саша, показалась не-
обычайная процессия.
69
Громила и Тенор, впряженные в санки, везли фанер-
ный ящик. За собаками с вожжами в руках шел Саша.
Сбоку, увязая в мокром снегу, вприпрыжку бежал Ви-
тюшка, поддерживая ящик.
— Грузи, ребята! — кричали они. — На своей подводе
вывезем!
Выдумка Саши понравилась ребятам. Закипела друж-
ная работа. Громила усердно тянул салазки с нагружен-
ным золой ящиком, а Тенор все время явно лукавил, ме-
шая и путаясь в упряжке. Сзади и по бокам тяжелый
ящик с золой подпирали ребята. Саша бежал рядом, вож-
жами погоняя собак.
За сараями на ближнем заснеженном поле зачернели
кучки золы.
Когда к Сашиному звену подъехал дед Пупырь, делать
ему было уже нечего.
— Где же ваша зола-то? — таращил глаза Пупырь.
— Управились сами! — кричали довольные ребята,
расходясь по домам.
На другой день зимняя дорога разом рухнула. Вскры-
лись ручьи, забурлила и загрохотала Вырка. С каждым
днем все заметнее оголялась земля вокруг Песковатского.
Собравшись в школу, ребята толпились в коридоре.
Там висела свежая стенгазета. В ней на видном месте
были нарисованы Громила и Тенор в упряжке.
Саша знал, что стенгазету оформляли Филька Сыч
и Зинка.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Весна наступала стремительно, бурно. Недели полторы
спустя после сбора золы, проснувшись утром, Саша в
звонком хоре грачей, облепивших на усадьбе голые, с ко-
рявыми сучьями деревья, различил оживленное щебетанье
скворцов.
Выскочив с горячей лепешкой в руках на улицу, Са-
70
ша даже зажмурился от яркого весеннего солнца. Небо
было чистое, голубое. Заокские дали вырисовывались ярко,
отчетливо. Даже виден был песчаный обрывистый берег
над рекой, а железнодорожный мост казался совсем ря-
дом — рукой подать. Пахло навозом, прелой травой. Ожив-
ленно клохтали у ворот взъерошенные куры, раскапывая
мусор. Мычала в хлеву корова. Ей откликался сиплым
баском Мартик. Даже Галя и та была пьяна от весеннего
апрельского солнца и, как шальная, носилась вокруг, пры-
гая с дерева на дерево, заигрывая то с Тенором, то с Гро-
милой.
Но самое главное, на голых ветвях деревьев уже копо-
шились скворцы.
«Опоздал... Надо было поправить скворечники, вычи-
стить мусор», — подумал Саша, осматривая деревья.
В следующие дни, чуть только начинало бить в окна
солнце, Саша и Витюшка выскакивали из дому и, устро-
ившись поудобнее на завалинке, наблюдали за скворцами.
И хотя по утрам стояли заморозки, лужицы и ручейки
покрывались хрупким молочным ледком, скворцы неуто-
мимо таскали в свои домики прутики, соломинки, клочки
пакли. Один принесет, сунет в скворечник, а другой при-
летит, поднимет отчаянный крик и начнет все выбрасы-
вать обратно.
— Ссорятся! — говорил Саша, улыбаясь.
Помирившись, скворцы начинали петь, одновременно
шевеля крылышками и вертя головой и хвостом.
— Полезная птица, — поучал Саша Витюшку. — Ты
знаешь, сколько она вредных насекомых уничтожает?
— Ну еще бы... — глубокомысленно отвечал Витюш-
ка. — А наша Галя, наверно, побольше любого скворца
слопает.
— Лентяйка наша Галя, — пренебрежительно отзывал-
ся Саша.
Вернувшись из школы и наскоро перекусив, Саша,
одолеваемый хозяйственными заботами, расчищал канав-
71
ки возле дома, сгребал с оттаявшей земли мусор, пере-
кладывал у тына рухнувшую поленницу дров. Предстояло
еще вскопать на огороде гряды, починить изгородь, по-
мочь отцу установить на пасеке ульи... да всего и не пере-
чтешь.
Задвинув занавеску на окне, чтоб меньше было соблаз-
нов, приказывал себе: «Садись, Шурка, за уроки...» Строго
предупреждал не в меру общительного, говорливого брата:
«Замолкни!.. А лучше исчезни из избы, если не хочешь
делать уроки!.. Понял?»
Нехотя Витюшка тоже пристраивался сбоку за сто-
лом. Со старшим братом решать задачки легче, чем в оди-
ночку. Он хотя и покричит, но поможет.
А в школе Александра Степановна становилась все тре-
бовательнее: подходил к концу учебный год.
— Ошибок стал делать меньше, стараешься, — заме-
чала она Саше, проверяя его тетради. — А почерк по-
прежнему ужасный.
«Зато я читаю лучше всех», — мысленно оправдывал
себя Саша.
Еще с осени Саша увлекся чтением. Мать жаловалась
дедушке: «Ослепнет, все по вечерам читает». Но читать
не запрещала.
— Читает — это хорошо! — говорил дедушка. — Но
только все в свое время.
Названия прочитанных книг, так же как и просмотрен-
ных фильмов, Саша записывал в особую тетрадь.
Зимой в село несколько раз приезжала кинопередвиж-
ка, и в списке появились: «Красные дьяволята», «Чапаев»,
«Веселые ребята», «Новый Гулливер». Среди книг вслед
за «Сказками» Пушкина там стояли «Мертвые души» Го-
голя, «Детство и отрочество» Толстого, «Русские народные
сказки», рассказы Станюковича. Вскоре в списке появи-
лась «Как закалялась сталь» Островского.
Книгу прочел он залпом, просидев всю ночь до пе-
тухов.
72
— Интересная... Ой, какая интересная... — оправды-
вался он утром перед матерью, обозвавшей его полуноч-
ником. — Ты тоже прочти. Это же не выдумано, а все
взаправду.
Мать знала, как любил Саша книги, в которых «вес
взаправду». Она тоже с удовольствием читала такие
книги.
Без задержки «Как закалялась сталь» переселилась к
Степку. От Степка к Сережке и затем к Зинке. Как жи-
вой, в островерхой с красной звездой буденовке, стоял пе-
ред ребятами Павка Корчагин. Колхозных лошадей ребята
стали водить в ночное по-военному, вскачь, лихо махая
самодельными саблями. Так воевал Корчагин. Правда, ни
у кого из них не было буденовок. Во всем селе отцов-
скую буденовку имел только завыркинец Филька Сыч. Не
идти же к нему с поклоном? Но буденовку можно смасте-
рить из газеты. В сумерках вечера кто заметит, что это
скачут не лихие кавалеристы, соратники Островского и Ча-
паева? Ребята и раньше играли в гражданскую войну. Но
теперь игра стала более осмысленной. Все хотели быть
на стороне красных. Прочитанная книга как-то больше
сдружила ребят.
Чем ближе подходили каникулы, тем чаще собирались
ребята у Саши. Отец на пасеке, мать в сельсовете. Саша
и Витюшка одни дома, раздолье, никто не мешает — они
хозяева. Вместе занимались. Когда надоедало занимать-
ся — повторять пройденное, ребята шли на берег речки
строить флот.
Было и еще одно развлечение. Дедушка выполнил свое
давнишнее обещание сделать ребятам автомобиль. Вместе
с Сашей он отковал оси, приспособил колеса от старых
плугов, сколотил кузов. Автомобиль получился почти как
настоящий: колеса вертелись, руль действовал. «Мотор
только к нему приделать — и он помчит», — мечтал Саша.
Вытащив автомобиль на дорогу, Серега, Илюша и Сте-
пок забираются в ярко-зеленый кузов.
73
— Садись, — приглашает Саша Тоню, но она испуган-
но машет рукой: «Боязно!..» Тогда в машину садится
Витюшка и боком втискивается юркий Егорушка. Саша
сидит за рулем, для солидности водрузив на нос оправу
от старых дедушкиных очков.
Теперь стоит только сзади подтолкнуть это громоздкое
сооружение — и оно, набирая скорость, с грохотом и скри-
пом покатится по дороге вниз, к мосту.
Саша всецело поглощен рулем, удерживая машину,
чтобы она не свернула в канаву. За машиной с визгом
и криком вперегонки бежит толпа ребятишек. Впереди
всех мчится, заливаясь лаем, Тенор.
На все село звенит задорная, боевая песня:
Смелей вперед и тверже шаг,
И выше пионерский стяг.
Мы — смена комсомолу,
Мы — дети Октября...
Обратно к дому машину, издали похожую на огром-
ную зеленую черепаху, ребята волокут за собой.
Прикатив автомобиль на двор к Саше, они гурьбой
устремляются вниз, на берег сверкающей в солнечных
бликах Вырки. Все-таки лучше Вырки ничего нет на све-
те! Но особенно весело на реке теперь, когда там на при-
чале дожидается хозяев недавно построенный первокласс-
ный боевой флот.
У Саши была сколоченная из досок и обильно про-
смоленная изнутри и снаружи лодка. Эту лодку соору-
дил отец. Теперь лодка переоборудована под крейсер.
Добавочными досками Саша и Витюшка укрепили борта,
установили мачту, вместо якоря на носу повесили зубча-
тую, из стали, кошку, которой ловят в колодцах затонув-
шие ведра. На борту крейсера зеленой краской выведено
название: «Грозный». Вооружить крейсер Саша предпола-
гал деревянными орудиями.
74
•— А не потонет? — сомневался курносый, измазанный
в смоле боцман Витюшка.
— Не должен тонуть, — говорил капитан, смахивая с
потного лба черную прядь волос.
Друзья командира крейсера «Грозный» тоже имели
капитанские звания и сами командовали боевыми кораб-
лями. Серега плавал на старой колоде, переоборудованной
под миноносец. У Егорушки со Степком были транспорт-
ные суда — плоты из досок и бревен.
Хотя флот был еще не совсем достроен, но уже в бое-
вом порядке плавал по Вырке на зависть иноземным вра-
гам— завыркинцам. Впереди гордо шел «Грозный» с
красным флагом на мачте, за ним тащился миноносец. По
бокам плыли транспортные суда.
Остальные друзья Саши, не имевшие в своем подчи-
нении боевых единиц, тоже плыли вслед кораблям —
саженками или другим способом. В случае необходимости
они брали боевые суда на буксир и проталкивали их на
более глубокий фарватер.
— Мазай поплыл! — кричали завыркинцы. — Эй вы,
моряки, выходите на берег! Мы вам покажем...
— Толстопузики! Завыркинцы! Сперва нос утрите! —
неслось в ответ.
Далеко от своих берегов эскадра не уплывала. Чуть
что, завыркинцы обстреливали ее и стремились потопить.
На ночь боевые корабли эскадры надежно укрывались
в кустарнике.
— Завыркинцы тоже строят свой флот, — доклады-
вали Саше добровольные лазутчики.
— Пускай строят, — говорил Саша, презрительно
сплевывая в сторону. Это означало, что он не верит в бое-
способность вражеской эскадры, состоявшей из жалких,
кое-как сколоченных плотов да полусгнившей колоды.
А когда после очередного боевого похода моряки воз-
вращались на сушу — домой, отважного капитана и его
неразлучного боцмана встречали тревожные вести.
75
— Опять сегодня соседи жаловались на галку, — гово-
рила Саше мать. — Посадили бы ее в клетку.
Галя озорничала с малышами. Стоило кому-нибудь
из ребятишек побежать, как немедленно вдогонку устрем-
лялась Галя, норовя клюнуть беглеца в голую пятку.
Саша видел это неоднократно своими глазами и теперь
понимал, что дела плохи. Нужно успокоить и мать и со-
седей.
Братья прятали Галю в избе. В наказание ее долго не
выпускали на улицу, надеясь, что она образумится.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Начались летние каникулы.
В первое же воскресное утро ребята снова собрались
у школы. Предстоял поход километров за восемнадцать
от села на шахту. Давно хотелось ребятам посмотреть,
как. добывается каменный уголь. В плане работы пионер-
ской организации об этом походе было записано еще с
осени.
С ребятами пошел учитель Петр Иванович, большой
любитель всяких походов и экскурсий.
Солнечное июньское утро встретило ребят звонкими
голосами жаворонков, невидимо заливавшихся в бездонной
голубизне. Пахло молодой травой, полевыми цветами. Из-
вилистая проселочная дорога то терялась в березовых пе-
релесках, то снова выбегала в поле.
Ребята, позвякивая кружками и фляжками, шли
гуськом по мягкой обочине дороги. Впереди маячила
высокая худая фигура учителя в сером холстинном ко-
стюме и белой кепке. Рядом с ним в голубой майке,
простоволосая, шла пионервожатая Варя. За ними
шагал Филька Сыч в своей солдатской гимнастерке
и в пилотке из газеты. Он, то и дело оборачиваясь, на-
чальственно покрикивал на остальных, хотя командиром
его никто не выбирал.
76
Позади всех тянулись девочки, заметно отставая от
передних, занятые своими разговорами, и среди них —
неразлучные Тоня и Зина.
— Недружные наши ребята, — жаловался Саша Его-
рушке и Сереге. — Собирались все, а пошли... — он бы-
стро пересчитал, — двенадцать человек.
— И то хорошо! — возражал юркий и легкий в ходь-
бе Егорушка, перебегая с места на место. Рыжеватый
хохолок у него на голове стоял дыбом, придавая остро-
носому лицу задорный вид.
Саша шел налегке, в одной майке, шлепая босыми
ногами по мягкой, как пух, дорожной пыли. На плече
у него висели связанные бечевкой ботинки, сбоку — от-
цовская охотничья сумка.
На полпути, у березовой рощи, в овраге останови-
лись на привал. Ребята выкупались в зеркально-чистом
глубоком бочажке, разбрасывая тучи брызг. Девочки
вместе с Варей разбрелись по луговине, собирали цветы
и плели венки.
Они притащили учителю большую охапку цветов.
Петр Иванович, как обычно, увлекся, рассказывая пио-
нерам о растениях. Его худые жилистые руки быстро
перебирали цветы.
— Это зверобой... — говорил он, — а это ветреница.
В свежем виде она для скотины ядовита, а высушенная
теряет свои вредные качества...
Саша внимательно смотрел на бледно-розовый с ше-
стью лепестками цветок ветреницы и думал, что по
примеру Петра Ивановича, в избе у которого висели
гербарии и коллекции насекомых, он тоже будет соби-
рать гербарий. И обязательно теперь же, летом.
К обеду они добрались до шахты. На изрытой овра-
гами равнине среди мелкого кустарника чернели штабе-
ля угля, возвышались серые голые отвалы вынутой
породы. В шахтных постройках скрипели лебедки, пых-
тел компрессор. К огорчению ребят, им не разрешили
77
спуститься под землю. Пришлось довольствоваться
осмотром стволовой. Оттуда можно было наблюдать,
как поднимается и опускается клеть. Сменный инженер
дал ребятам посмотреть альбом с фотографиями под-
земного хозяйства шахты. Кусочки угля захватили с со-
бой на память.
На обратном пути ни жаркое солнце, ни мучившая
жажда не помешали ребятам вести оживленный разго-
вор обо всем, что они увидели. Все теперь отчетливо
представляли, как залегают угольные пласты, то уходя
глубоко вниз, то поднимаясь на поверхность.
— Интересно, а что под нашим Песковатским нахо-
дится? — размышляли они. В этот день каждый камешек
на пути, каждый размытый склон оврага привлекал вни-
мание ребят.
Вдруг обнаружат они железную руду или какие ред-
кие минералы?
— Вернемся домой — всем отрядом начнем поиски
производить, — шутила вожатая. Она стерла ногу, за-
метно прихрамывала, но всячески старалась подбодрить
ребят.
— Нужно знать свой край, свои родные места, все,
что нас окружает, что залегает в земле... — задумчиво
говорил учитель.
— А клады тоже могут быть? — неожиданно спро-
сил Саша.
Но Петр Иванович понял Сашин вопрос по-своему
и подтвердил, что в земле в любом месте могут нахо-
диться сокровища.
— Слышали? — покосился Саша на приятелей.
Серега и Егорушка навострили уши. Они знали, от-
куда появилась у Саши мысль о кладах. Вместе они чи-
тали «Остров сокровищ» и вместе загорелись желанием
найти клад.
На другой день, забыв об автомобиле и речной фло-
тилии, ребята рыли крутой откос над Выркой. Меша-
78
ли корни кустарника. Ребята подрубали их топо-
ром. Попадались камни, их выворачивали на поверх-
ность.
Вот здесь, на обрывистом берегу, может быть, совсем
близко, лежали несметные богатства. Вокруг в густой
ярко-зеленой траве, как снежинки, белели незамысло-
ватые цветки земляники, важно топорщились, надувая
свои пушистые шары, одуванчики.
— Может быть, до золота докопаемся... — мечтал
Серега, вытирая грязной рукой потный лоб. — Эх-х, вы-
рыть бы самородок с мой кулак.
— На что тебе золото?.. — интересовался Степок.
— Эхма!.. Зуб себе золотой вставлю. Знаешь, как бу-
деть блестеть?.. Как солнышко... — хвалился Серега, ощу-
пывая во рту пустое, свободное от бывшего там зуба место.
— Хорошо бы до нефти докопаться... — высказывал-
ся рассудительный Степок и мечтал: — Как брызнет
фонтан... Керосину тогда у нас будет вволю.
— Лучше каменный уголь... — стоял на своем
Илюша.
— Неразумные вы... — удивлялся Егорушка.—Тут
клад зарыт, а они про каменный уголь... Правда ведь,
Сашка?!
— Правда... — отвечал Саша. Работал он усерднее
всех. Щупленький, слабосильный Егорушка быстро вы-
дохся и занимался теперь больше разговорами, лениво
махая лопатой.
Серега, после того как раскритиковали его будущий
золотой зуб, тоже не проявлял большого усердия.
— Как думаешь, глубоко зарыт клад? — спросил он.
— Вот чудак! — усмехнулся Саша. — Только рыть на-
чали, а он спрашивает...
Отвечал Саша как-то неопределенно и в то же время
таинственно. Темно-карие глаза его при этом зага-
дочно щурились. О том, что на берегу Выркп зарыт
клад, он слышал еще маленьким от бабушки. Доходили
79
раньше эти слухи и до остальных ребят. В клад разом
поверили все.
— И теперь он в целости находится? — продолжал
допытываться Серега.
— И теперь... Только трудно к кладу подступиться.
— Почему трудно? — Ребята, загораясь любопыт-
ством, подвинулись ближе к Саше.
— Почему, почему... — Саша затруднялся ответить,
неопределенно пожимая плечами. Но ребята ждали от-
вета, и слова появились сами собой. — Заговорен... Не
дается, — объяснил он серьезным тоном, сам веря в
свою выдумку. — Чистая совесть должна быть у чело-
века. Чтоб не лгун он был. Не ябедник. Не хвастун.
И не жадина... Тому он дастся. А так бесполезное дело.
Рой не рой — все зря.
Оживление сразу пропало.
— Кончай, братцы, рыть, — вдруг предложил Серега
и решительно отбросил лопату в сторону.
— Почему? — испугался Саша.
— Нету среди нас таких людей, — мрачно пояснил
Серега, растягиваясь на траве.
Остальные тоже побросали лопаты. Каждый мыслен-
но искал в себе какой-нибудь изъян. И тут ребят неожи-
данно выручил рассудительный Левушка.
— Эх вы, курочки-петушки!.. — засмеялся он уже
презрительно, с видом всезнающего человека. —
Эти порядки существовали раньше. Теперь советское
время, заговоры недействительны. Раз есть клад — каж-
дому он доступен. Дурни вы! В заговоры верите!
Все снова оживились.
— Давайте искать! — предложил Витюшка, нетерпе-
ливо поглядывая на ребят.
Один за другим все снова взялись за лопаты.
— Вот вырыть бы! — мечтательно бормотал Егоруш-
ка. — Хоть посмотреть, какой это клад, из чего он со-
стоит.
80
— Тогда я себе купил бы часы, кожаную куртку... —
Серега начал было перечислять, что бы он купил, пока
ребята не одернули его:
— Ты все думаешь о себе!.. Купить — нехитрое де-
ло... Ты вот попробуй вырой его... Тем более что он еще
неизвестно где зарыт.
— А я бы вот что сделал, — Саша выпрямился.—
Первым делом построил бы в Песковатском дом...
— Большой?.. — осведомился Егорушка.
— Еще бы... двухэтажный. Обязательно кирпичный и
железом крытый... — Саша мысленно уже строил этот
дом.
— Ишь ты... — усмехнулся Илюша. — Сидел бы ты
в этом своем домище, как рак-отшельник, и пел бы Ла-
заря...
— Не понимаешь ты меня... — с горечью сказал
Саша.
— Был бы наш дом не пустой... Находилось бы
в нем все наше, пионерское... И кино, и радио, и боль-
шая бы библиотека — книг на тысячу.
Увлекаясь, как и остальные ребята, Саша фантази-
ровал. Конечно, себе бы он купил ружье и фотоаппарат.
— У нас у всех были бы тогда ружья, — размечтался
Егорушка.
Но сколько ни рыли ребята, ничего не нашли, кроме
внушительного размера медной монеты старой чеканки.
Когда ее очистили от земли, явственно проступили циф-
ры: «1770 год», и вензель: «Е. II». На другой стороне
был заметен двуглавый орел. Монета переходила из рук
в руки. А Серега даже попробовал ее на зуб.
— Настоящая, — смущенно объяснил он, простодуш-
но моргая черными глазами.
Как монета попала в землю — оставалось тайной. Но
учитель Петр Иванович, которому ребята показали на-
ходку, объяснил очень интересно.
— Это Иван Горемыка зарыл, — сообщил он.
6 В. Смирнов
81
Ребята вытаращили глаза. Теперь уж они не могли
отстать от учителя.
— Жил на свете человек, — начал Петр Иванович,
усаживаясь рядом с ребятами на песчаном обрыве над
Выркой, — Иван Горемыка. Прозвали его так за край-
нюю бедность, за суровую судьбу и нерадостную жизнь.
Был Иван Горемыка крепостным у местного помещика
графа Мансурова, которому тогда принадлежало Пес-
коватское. Всю жизнь ждал Иван Горемыка воли, когда
он станет свободным, но так и не дождался. Умирая,
закопал он здесь, на берегу Вырки, все свое богатство —
этот медный пятак и завещал медному пятаку никому
на глаза не попадаться, пока не придет к народу сво-
бодная жизнь...
Ребята напряженно слушали, не зная, правду гово-
рит учитель или шутит. А Петр Ивановйч, задумчиво по-
глядывая по сторонам, продолжал:
— Не стало и Мансурова. Продал он свое поместье.
На смену ему пришел другой хозяин-помещик. Владел
он всеми, — учитель широко обвел рукой, — полями, лу-
гами, лесами. По-прежнему все принадлежало поме-
щику...
— Как все?.. — удивились ребята.
— Даже и Вырка?.. — не вытерпев, задал вопрос Ви-
тюшка.
— Даже и Вырка, — ответил Петр Иванович.
Саша слушал не перебивая. Остальные тоже молча-
ли. Только Степок недоверчиво усмехался.
— Сказочка... — сообщил он ребятам, когда Петр Ива-
нович ушел. — А вы уши развесили... Раньше была здесь
церковь, только деревянная. Вот кто-то и обронил...
— Ничего не сказочка... — горячо стоял на своем
Илюша.
Саша тоже соглашался с Илюшей. Смотрел он на
медный пятак, пролежавший в земле, может, сотню лет,
82
и думал: в каких тот руках побывал, прежде чем его
выкопали из земли?
Яма, вырытая искателями клада под откосом, не-
долго пустовала. Новая затея, которую подсказал дядя
Митя — оборудовать яму под землянку, — сразу же
увлекла всех ребят.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Землянка была похожа на пещеру: узкий ход и ши-
рокая комната с потолком и отвесными стенами. В ней
свободно помещались десять ребят и еще оставалось
место для хозяйственного инвентаря.
Стены землянки ребята обшили сплетенными из
прутьев матами. На глиняный пол настлали мягких
еловых лапок. В одной стене пробили отверстие, встави-
ли рамку со стеклом. Оттуда струился дневной свет.
Можно было даже читать, сидя у окошка за столом,
сколоченным из досок. Над столом висела клетка с яст-
ребенком, которого Саша недавно поймал в лесу.
По стенам стояли скамейки, в углу чернела чугун-
ная печка с конфорками и настоящим дымоходом на
случай холодной и ненастной погоды. Постороннему
человеку нелегко было в густом кустарнике отыскать
вход в землянку. Рядом круто вниз серой змейкой сбе-
гала к Вырке тропинка. Над крышей землянки возвы-
шался высокий шест. На нем трепетал по ветру лоскут
кумача. Флаг виднелся издалека, с какой бы стороны
ни смотреть.
— Что же, сынок, у вас теперь коммуна? — шутли-
во спрашивала Сашу Надежда Самойловна, довольная,
что у ребят появились серьезные дела и они меньше ста-
ли озорничать на улице.
Компания Саши, собиравшаяся на горе, где стоял
дом Чекалиных, давно уже получила у ребят на селе
прозвище горцев.
«Коммуна горцев» — это звучало громко и почетно.
6* 83
Землянка выглядела независимым государством на
пескбватской земле. Сверху подходы к ней надежно
стерегли два внушительных пса, тоже зачисленных
в состав коммуны. Внизу расстилалась зеркальная гладь
Вырки, там прикрывала берег эскадра кораблей. Оста-
вались уязвимыми фланги — справа и слева. Но здесь
рос на обрывистых скатах густой и колючий кустарник,
преодолеть который мог не каждый.
Если существовала коммуна, то должно было появить-
ся и общее хозяйство.
Вслед за чугунком, в котором часто варилась уха,
и глиняными чашками у горцев появилась и артельная
касса в жестяной коробке из-под ландрина. Она храни-
лась в землянке в потайном месте и периодически попол-
нялась единовременными взносами.
Когда объявлялся очередной взнос, каждый из ком-
мунаров приносил по паре куриных яиц и клал их в пле-
тушку.
...Витюшка сидел за колченогим столом. Мусоля ка-
рандаш, он записывал в приходную книгу:
«Егор — 2 шт.
Левка — 2 шт.».
— Постой, — вдруг заволновался Витюшка, поднося
яйцо к свету и потом передавая его Саше.
— Болтун, — категорически заявил Саша, возвра-
щая яйцо Левке. — Из-под клушки вынул? Насиженные...
—- Вы что, курочки-петушки!.. — возмутился Левка.
— Сам ты курица и петух! — передразнил его Са-
ша. — Надо по-честному поступать.
- Да разве я из-под клушки?.. — продолжал про-
тестовать Левушка. — По-честному взял... сказал, что
яишню будем жарить... — Левка не сдавался, продолжая
спорить, даже божился, что готов выпить яйцо и тем
доказать свою правоту. Но ребят трудно было провести.
Злополучное яйцо ходило по рукам, все критически
осматривали его и ругали Левку.
84
— Кокнуть тебя им по затылку? — сердито предложил
Степок.
— Ладно. Я принесу другое... — не выдержал Лев-
ка, запуская яйцом в ближайшее дерево. Шмякпув, оно
оставило мокрый желтоватый след.
Подтянув штаны, он помчался домой и притащил в
кармане свежее яйцо, крупное, как гусиное.
Собранную партию яиц ребята относили в местный
кооператив. Там за каждое яйцо платили по двугривен-
ному.
В первый раз у дверей кооператива ребята замешка-
лись, передавая из рук в руки плетушку с яйцами.
—Иди ты!—уговаривали Сашу ребята.—Тебе спод-
ручнее. Про нас скажут: подворотни обшариваем. А те-
бе — доверие.
.— Не пойду, — отказывался Саша. — Не умею я про-
давать.
— Давай я снесу! — предложил Витюшка, которому
надоели эти препирательства. Несмотря на свой малый
рост, он по юркости и живости не уступал никому из
Сашиных приятелей.
Забрав в руки плетушку, Витюшка в сопровождении
Сереги храбро двинулся в кооператив.
Обратно в землянку ребята вернулись с пустой пле-
тушкой. В кулаке у Саши были крепко зажаты четыре
рублевые бумажки.
— Солидные деньги... — толковали между собой ре-
бята. Спорили, что можно приобрести на них. Одни го-
ворили — мяч для футбола, другие — крючки для
удочек.
— Можно и билеты в кино, — предложил Витюшка.
— Мало. Не хватит, — сомневался Саша. — Придется
еще по паре яиц собирать.
Артельная касса всех беспокоила: кому ее отдать, где
хранить?.
— Выберем казначея, — предложил Саша. Он выло-
85
жил деньги на стол и отошел в сторону, искоса погля-
дывая на ребят.
Наступило замешательство. Каждому лестно было
стать казначеем.
— Какие же, граждане, будут кандидатуры? — спро-
сил Саша, голосом и жестами подражая матери, когда
она проводит собрания. — Давайте обсудим...
Обсуждали недолго.
Дома об этом событии Витюшка все же проболтался.
— Шурку казначеем выбрали, — сообщил оп за
ужином, — все ребята голосовали за него, говорят, не
жадюга он, не завистливый человек.
— Каким это казначеем? — недоумевающе спросил
отец.
Мать улыбнулась. Она уже знала про тайну ку-
риных яиц.
— Насчет яичницы... — неумело слукавил Витюшка,
видя, как сразу потемнели глаза и сурово сдвинулись
брови у брата.
У входа в землянку среди кустарника теперь то и де-
ло курился сероватый дымок костра. На перекладине
над огнем висел котелок с ухой или жарились подстре-
ленные из лука грачи, а вокруг сидели и лежали на тра-
ве загорелые полуголые горцы.
Вид у горцев был мужественный, грозный. У одних
по всему телу проходила полосатая татуировка из чер-
ной липкой глины, у других в волосах, перехваченных
тесемкой, воинственно торчали гусиные и куриные
перья. Берестяные колчаны со стрелами и тугие луки-
самострелы лежали рядом в полной боевой готовности.
Вместе с горцами находился и их неразлучный спут-
ник Тенор. Он умильно поглядывал на ребят и нетерпе-
ливо облизывался, дожидаясь, пока дадут ему свежей
рыбки или крылышко грача. Порой заглядывал к гор-
цам и Громила. Он неторопливо, степенно обходил во-
круг костра, обнюхивая каждого из ребят, словно удо-
86
стоверяясь, все ли они имеют право здесь находиться,
а потом так же не спеша возвращался в конуру.
Появлялась и Галя, стремительно, камнем призем-
ляясь среди горцев.
— Га-га!.. Га-а?.. — отрывисто спрашивала она, ши-
роко раскрывая свой черный клюв и вращая белесыми
глазами. Это означало: «Вы здесь?.. Вот и хорошо.
Я тоже здесь...» Она устраивалась поблизости на де-
реве, с живейшим интересом наблюдая за горцами, у
которых события развертывались порой так молние-
носно, что трудно было уследить за ними. То они сидели
спокойно у костра и мирно беседовали, то вдруг воз-
никала какая-то непонятная кутерьма.
Неожиданно вскочив с места, Саша начинает тревож-
но обозревать окрестность.
Мысленно он видит вдали, за приземистой бревенча-
той мельницей, неисчислимые воинские полчища. Они
идут с развернутыми знаменами и барабанным боем,
блестя на солнце лесом штыков. Так шли белогвардей-
цы на наших в недавно просмотренном кинофильме.
Над коричневой железнодорожной будкой, прилепив-
шейся у бугра, зачернели самолеты. Это фашистская
эскадрилья. Летит она бомбить Абиссинию... И вдруг
подмога... От березовой рощи по полю мчится лихая
конница, и впереди, в черной бурке и мохнатой папахе,
на белом коне, Чапаев. Нет, теперь не одолеть врагу
красных горцев.
— Сюда!.. — громовым голосом командует Саша. — Ко
мне...
— Ты чего?.. — интересуются ребята, уже догады-
ваясь: очевидно, Саша задумал что-то.
План рождается почти мгновенно. Но своих надо
еще настропалить. Пускай тоже поволнуются. Иначе
какие же они вояки.
— Беда... — бурчит Саша сквозь зубы и потом гро-
могласно заявляет: — Плохи наши дела!
87
— Это почему же?.. —• не выдерживает Серега.
— Наступают на нас белогвардейцы... — объясняет
Саша, нахмурившись. — Замышляют они высадить на
берегу десант и овладеть крепостью...
Ребята настораживаются, мысленно стараясь пред-
ставить себе этих «белогвардейцев». И хотя с виду
ничто не предвещает военной угрозы мирным зеленым
берегам Вырки, все подвигаются ближе к Саше.
— Ты... барон Врангель... — Саша решительно смот-
рит на светлоглазого, медлительного на выдумку, но
неустрашимого Степка. — Иди и формируй свою ар-
мию... Совершишь ты набег на Советский Союз, а мы
тебя в воду будем сбрасывать.
— Дудки тебе!.. А этого не видел?.. — краснощекий
и рослый Степок, нахмурив свои белесые брови, реши-
тельно показывает Саше кулак. — Без жребия я Вран-
гелем не буду... Так и знай...
— Тогда ты Колчак. Бери командование... —обра-
щается Саша к другому знаменитому военачальнику,
черноволосому и черноглазому Сереге.
Тот тоже обиженно отходит в сторону.
— Ладно... — соглашается Саша. — Жребий будем
тянуть.
Он снова задумывается.
— Силы примерно равны, — объясняет Саша, — не-
приятель занимает противоположный берег. В случае
чего мы можем мобилизовать и девчонок...
— Ну, уж это не дело связываться с косматыми, —
решительно отвергает Егорушка.
— Только, чур, не стрелять из самострелов,— предлагает
Левушка, недавно пострадавший во время состязания.
Саша с сожалением смотрит на самострелы с туги-
ми тетивами, на колчаны со стрелами. Каждая стрела
с хвостовым оперением и жестяной острой головкой,
залитой внутри свинцом, как пуля, сшибает любого за-
зевавшегося грача и даже утку.
88
— Можно и без стрел, — соглашается оп.
— Собак привязать надо, — предостерегает Серега, с
опаской поглядывая на острые клыки Тенора.
— Ладно, привяжем. Давайте бросать жребий.
Саша действует решительно, не теряя ни минуты.
Разыскав старый картуз, он выкладывает припасенные
заранее бирки — жребии.
— Начинаем! — Саша встряхивает картуз со жре-
биями. — Белый!.. Красный!.. Снова белый!.. Красный!..
Белые неохотно отходят в сторону, бросая завистли-
вые взгляды на красных.
Как назло, Степку достается белый жребий.
— Не сфальшивил?.. — подозрительно спрашивает
он у ребят, удивляясь, что и в прошлый раз он тоже был
вожаком белогвардейцев.
Саша порывисто вздергивает плечами и невольно
сжимает кулаки. За такой обидный намек он готов тут
же при всем народе один на один сразиться с бароном
Врангелем и положить его на лопатки.
— Ладно... — уже соглашается барон Врангель, тя-
жело вздохнув и подтягивая при этом свои короткие
штайы.
Обе стороны деятельно приступают к военной подго-
товке.
Приводятся в боевое состояние ружья-трещотки,
мечи, жестяные щиты. Подготавливаются «гранаты» —
кульки из бумаги, начиненные пылью.
Наскоро утверждается закон военного времени, обя-
зательный для обеих сторон: кулаками и ногами не
драться.
— Пленным, если обезоружат и сорвут повязку с ру-
кава, больше не сопротивляться, — строго напоминает
Саша, вынося из землянки связку разноцветных тряпок.
— Ну, ясное дело, — откликаются ребята.
Но краем уха Саша слышит:
— Попробуй возьми тебя в плен — зубами загрызешь...
89
Оба враждующих отряда расходятся на свои по-
зиции.
Белым полагается дополнительное время для развер-
тывания своих сил, в то время как красные сидят в зем-
лянке, терпеливо ожидая сигнала.
Голосисто рычит боевая труба, возвещая всему ми-
ру, что в Песковатском начались военные действия...
Командир красного гарнизона, расставив свои силы
в наиболее уязвимых для обороны местах, с крыши
землянки зорко наблюдает за окрестностями. Черные во-
лосы у него взъерошены, на левой руке краснеет ку-
мачовая повязка.
— И слухом не слыхать! — докладывает, появившись
перед командиром, разведчик Левка. Он явно удручен
отсутствием противника. Пот катит с него градом.
Желтая майка Левки снова мелькает в зеленых
кустах.
Время идет, а неприятель не проявляет признаков
жизпи.
Командира гарнизона прошибает пот. Положение
серьезное. Неприятель что-то предпринимает. И как на-
рочно, на стороне белых собрались тренированные, бы-
валые бойцы. Каждую секунду они могут внезапно на-
пасть на гарнизон.
«Берут на измор», — лихорадочно шепчет про себя
Саша, начиная нервничать. Он беспокойно ходит по
крыше землянки.
«Атаковать самому... Захватить врага врасплох
и разгромить его, когда он меньше всего ожидает...» —
думает, морща лоб, Саша, вспоминая недавно прочи-
танную книгу про своего любимого полководца Суворо-
ва, которого тоже звали Александром. Мелькает в па-
мяти образ боевого командира Чапаева. Фильм о нем
Саша смотрел уже пять раз.
Но эти полководцы точно предвидели, где сосредото-
чатся вражеские войска. А Саша ничего не знает.
90
Июньское солнце печет все сильнее. Даже листья на
деревьях сморщились, поникли, а зеленая травка стала
сухой, колючей, как шиповник.
«Искупаться бы», — мелькает соблазнительная мысль,
хотя ребята час назад купались. Саша все еще не
решается покинуть свой наблюдательный пост. Он по-
дозрительно прислушивается к каждому шороху.
Не вытерпев, Саша резко свистит. По сигналу все
разведчики его отряда разными тропами собираются
к землянке.
— Беляки словно сквозь землю провалились, — жалу-
ются они, вопросительно глядя на командира.
— Вот что, ребята! — Саша уже принял решение. —
Всем находиться у землянки. Далеко друг от друга не
отходить. Зорко смотреть по сторонам. Командиром на
время моего отсутствия будет Левка. Я сам пойду
в разведку.
В кустах Саша прячет свой выточенный из дубовой
планки меч и жестяной щит.
Неслышно, ползком крадется вниз по тропинке к
реке.
Из-под руки, вильнув тонким голым хвостиком, вы-
скальзывает юркая изумрудная ящерица. Пискнув, на
пень взметнулась бурая жаба, вытаращив на Сашу свои
водянистые немигающие глазищи.
— Чтоб ты подохла! — шепчет он, вздрогнув от не-
ожиданности.
Продираясь сквозь густые заросли черемухи и оль-
шаника, он спускается к реке. Чуть булькнула вода,
расходятся по неподвижной глади круги. Это Саша
с головой погрузился в воду. Уметь проплыть под водой
до противоположного берега может не каждый, но для
Саши это несложное дело.
Снова булькает вода уже у противоположного бере-
га. Из тростника выглядывает черная мокрая голова,
мелькают темно-бронзовые от загара плечи и прилип-
91
шая к телу майка. Теперь путь лежит по вражеской
территории. Легко, как белка, карабкается Саша па
верхушку сосны. Сверху все видно как на ладони.
Сердце у Саши учащенно бьется, даже трудно стано-
вится дышать.
Вот на противоположном крутом берегу, у оврага,
зашевелился кустарник. Это противник ползком пере-
бирается через ложбинку. Значит, враг незаметно пере-
правился через Вырку и теперь уже близко от зем-
лянки!
Саша быстро соскальзывает вниз и снова ны-
ряет.
«Только бы опередить беляков, поспеть», — лихорадоч-
но думает он. В самый решающий момент командир
появляется на посту весь мокрый, облепленный зеленой
тиной.
— Ко мне! — кричит он, схватив оружие. На ходу
перегруппировав силы, гарнизон стремительно бро-
сается на врага, ошеломляя его неожиданной контр-
атакой.
Звонко лязгают мечи о железные щиты. Взрывают-
ся «гранаты», вздымая сплошную серую пелену пыли.
И сразу же вспотевшие, разъяренные битвой горцы
превращаются в чернокожих. Белеют только зубы и
сверкают глаза.
Саша бьется отчаянно. Его почерневшая майка
и сверкающий на солнце щит мелькают то в одном, то
в другом месте.
— За мной! — пронзительно кричит он, видя, что бе-
лые уже дрогнули и попятились, все еще упорно со-
противляясь.
Охваченный боевым азартом командир гарнизона за-
бывает все на свете. С ходу он стремительным ударом
выбивает меч у Степка. Егорушка, поверженный на
землю, отчаянно извивается под Сашей, тщетно стара-
ясь избежать позорного плена.
92
— Пусти-и!..—хрипит он, оскалив мелкие и острые,
как у лисенка, зубы. Ио уже поздно. Егорушка обезору-
жен и лишен своего воинского звания — белой по-
вязки.
Неприятель с позором отступает, израсходовав все
свои боеприпасы и неся потери. Самодельная труба
в руках Витюшки голосисто поет, возвещая о том, что
красные победили.
Быстро заключается мир.
Почерневшие от взрывов «гранат» командиры обоих
отрядов, Степок и Саша, дружелюбно пожимают друг
ДРУГУ руки.
Вокруг них, тяжело дыша, стоят такие же черные
доблестные воины.
Все отправляются на речку, нужно быстрее смыть
следы ожесточенной битвы.
— Вы храбро сражались, — одобрительно говорит
Саша своим бывшим противникам, когда горцы лежат
после купания на песке, отдыхая и набираясь сил. —
Мы навалились на вас, а вы ни с места...
Выстиранные разноцветные майки и трусы пестреют
на траве. Рядом лежат мечи и щиты.
— Здорово ты меня, — морщится Саша, поглаживая
вздувшийся на лбу синяк.
— Ты же меня сам стукнул, — оправдывается Сте-
пок, — я тебя нечаянно.
— Знаю, что не нарочно. — Саша не сердится. Си-
няки и царапины только закаляют горцев, приучают их
к суровой военной жизни.
— В следующий раз мы по-другому будем иг-
рать, — сообщает Саша. — Интереснее, чем сегодня. —
Его темно-карие глаза улыбаются, смуглое облуплен-
ное лицо горит после купания. Блестят белые ровные
зубы.
—- Ты мастак на выдумку, — одобрительно говорит
Левушка, с уважением посматривая на друга.
93
— Смотри, завыркинцы идут!.. — замечает кто-то из
ребят, поднявшись на пригорок.
Горцы настораживаются...
Теперь уже не выдуманная, а самая настоящая опас-
ность нависает над коммуной горцев.
Все вопросительно смотрят на Сашу. Глаза у него
горят, ноздри раздуваются.
— Ребята!.. Не пропустим?.. — спрашивает он и ти-
хо командует: — Живо!.. В кусты... Спрячемся в засаде...
Мгновенно гористый берег Вырки пустеет. Только ше-
велится наверху у землянки кустарник.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Издавна славились завыркинцы своими лихими на-
бегами на чужие сады и огороды. Похаживали они
и в колхозный сад, находившийся рядом с Сашиным
домом. Горцы знали об этом, но мирились и молчали,
поскольку и сами были не безгрешны. Но когда на пути
завыркинцев в колхозный сад, как бельмо на глазу,
встала землянка горцев, положение изменилось.
Горцы не захотели пропускать мимо своей землянки
враждебных и коварных соседей.
А соседи, настроенные не менее воинственно, тоже не
хотели уступить.
Мирная обстановка на берегах Вырки сразу обо-
стрилась. Войны завыркинцы и горцы друг другу не
объявляли, но боевые стычки с переменным успехом
происходили чуть ли не каждый день.
Вот и сейчас человек пять завыркинцев с Филькой
Сычом во главе шествовали по берегу Вырки в явно
боевом настроении.
Шли они гуськом. Зорко поглядывали по сторонам.
В руках у каждого было по здоровенной палке. Вслед
за первым отрядом вдали шагал второй отряд, тоже
94
вооруженный палками. Было без слов попятно, что шли
они громить землянку горцев.
Подойдя поближе к землянке, завыркинцы остано-
вились в нерешительности. Только что издали они ви-
дели горцев на речке, и те вдруг разом бесследно ис-
чезли.
— Испугались... — толковали между собой завыркин-
цы. — Удрали...
— А может, они где притаились? — раздавались осто-
рожные голоса.
— Чего там... пошли, — подбадривал друзей Филька.
Волочил он за хвост дохлую кошку, намереваясь ос-
тавить ее в подарок горцам. А наверху в это время
группировались силы горцев.
— Ребята!.. Сбросим?.. — советовался Саша.
Вопреки обычному пути завыркинцы не пошли по
тропинке, петлявшей по откосу, а полезли напрямик че-
рез кусты к землянке, не подозревая, что горцы следят
за ними.
Первым бесстрашно карабкался Филька. Его бело-
волосая голова среди зелени кустов служила хорошим
ориентиром для горцев.
Едва успела показаться на откосе коренастая, ши-
рокоплечая фигура Фильки Сыча, как из кустов одно-
временно высунулись четыре загорелые руки и сшибли
его вниз... За Филькой точно так же кубарем покати-
лись обратно его приятели.
В стане врага возникло замешательство. Но Филька
не отступал. После короткого совещания, собравшись
с духом, завыркинцы снова полезли к землянке и снова
позорно были сброшены вниз.
Потопив стоявшую на причале эскадру врага, завыр-
кинцы ушли в страшной злобе на горцев, угрожая сте-
реть с лица земли их землянку.
— Погодите!.. — кричали они уже на своем берегу,
швыряя камнями в горцев. — Мы еще покажем вам...
95
— Не боимся! — вопили горцы в ответ.
— Нет теперь для вас здесь хода! Не пройдете!
Неожиданная победа воодушевила горцев, еще тес-
нее сплотила их вокруг Саши и в то же время заставила
задуматься.
— Разрушат нашу землянку, — беспокоились они,
настороженно следя за происками врага. Наступили тре-
вожные дни.
Теперь завыркинцы открыто задирали горцев, где бы
ни встречались с ними. Короткие боевые схватки еще бо-
лее ожесточали враждующие стороны. Сама собой воз-
никла мысль о постройке укрепления вокруг землянки.
— Чтобы подступа ни с какой стороны не было... —
первым предложил Серега.
— А что, ребята!.. Правда!.. — загорелся Саша.
Сразу же посыпались предложения:
— Ямы вырыть!.. Колючую проволоку протянуть!..
Перекопать тропку!..
Саша ходил вокруг землянки, задумчиво морщил
лоб, что-то мысленно определял про себя. Составлялся
план будущей крепости с отвесными откосами и широки-
ми стенами, в которых чернели бойницы, а из бойниц
грозно торчали пушки. Попадали в крепость только по
подъемной лестнице, которая сразу же убиралась. И ко-
нечно, наверху, над башней, развевался флаг с черной
полосой и с черепом посредине. Так выглядели крепост-
ные сооружения в недавно прочитанной повести про пи-
ратов. Но то в повести...
На другой день горцы явились к землянке кто с ло-
патой, а кто и с топором. В руках у Саши тоже была
лопата, а за поясом торчал топор. Без спора и шума
дружно закипела работа.
В короткий срок горцы соорудили массивный крепост-
цой вал, обрыли крутые суглинистые откосы, которые
стали еще более неприступными, издали похожие на се-
96
рые гранитные скалы. Вблизи дома, па ветле, оборудо-
вали наблюдательный пункт. В развилке ветвей, за гу-
стой зеленой листвой, невидимый для постороннего
взгляда, в специальном гнезде сидел наблюдатель, чаще
всего Витюшка. Сверху, с наблюдательного пункта,
к землянке и в дом к Саше тянулись сигнальные про-
вода. Стоило только дернуть любой из них, как зали-
висто дребезжал колокольчик, давая знать о грозящей
опасности. В наиболее уязвимых местах висели пустые
консервные банки. Они тоже начинали греметь друг от
друга, если вражеская рука раздвигала кустарник.
Уже с утра начиналась деятельность гарнизона. Пер-
выми являлись Саша и Витюшка. Вслед, один за дру-
гим, сбегались и остальные горцы. Опоздавших уже
встречали вооруженные до зубов воины. У входа стояла
охрана с боевыми щитами в руках. По крепостной стене
прохаживался часовой с мечом и самострелом за спи-
ной. Слышалось звонкое бряцание оружия, громко и
отчетливо звучали слова: «Слушаюсь, товарищ коман-
дир!», «Будет выполнено, товарищ командир!»
Как-то само собой произошло, что командиром гар-
низона стал Саша. Никто его не назначал и не выбирал.
Никто из горцев и не пытался оспаривать у него власть.
Все понимали, что более смышленого и храброго вожа-
ка им не найти.
О крепости скоро узнала вся Завырка. Узнали и не-
верные, но услужливые попутчики горцев — девчонки
с этой стороны Вырки. Они тоже зачастили в крепость.
Приходили крадучись, пытаясь обмануть охрану.
— Стой! — преграждал им путь часовой в бумаж-
ной пилотке. — Стрелять буду!.. Пароль?
— А мы, Егорушка, не знаем... У вас он каждый
день меняется... — просительно говорили Тоня и Зина.
— Замрите. Вперед ни шагу! — грозно предупреж-
дал часовой, почесывая в раздумье рыжеватый затылок.
7 В. Смирнов
97
Вызвав к себе командира, он докладывал:
— Подозрительные и неизвестные личности яви-
лись — Тонька и Зинка. Пароль не знают. Как быть?
— Пропусти, — советует Саше уступчивый Илюша.
— Ненадежный народ-то, — сомневается Степок. Оп
всегда во всем сомневается.
— Как быть, ребята?.. — спрашивает командир, тя-
жело вздыхая.
В ответ — молчание.
— Пропусти без пароля, — приказывает Саша часо-
вому, снова тяжело вздохнув. Главное, чтобы не поду-
мали ребята, что он «девчатник» и не имеет характера,
уступая девчонкам. У командира должна быть желез-
ная воля. Девчонки — ушлый народ. Только уступи им,
как начнут верховодить.
— Как хорошо-то у вас! — удивленно восклицают
они. — Нас примете в коммуну?
— Пускай играют, — снова слышится голос Илюши.
— Мы будем санитарками, —• предлагает Зинка.
— И без вас обойдемся, — ворчит Серега. Он так же,
как и Степок, недолюбливает девчонок и даже побаивает-
ся их.
— Будем печь вам картошку... — со своей стороны
предлагает Тоня. Она уже хозяйничает в землянке.
Подметает пол, что-то переставляет с места на место.
И впрямь в землянке становится уютнее...
Глаза у горцев теплеют. Саша по-прежнему мол-
чит. Очевидно, он согласен с Илюшей.
Приняв девчонок в свою компанию, горцы все же
одергивают их на каждом шагу, не дают своевольни-
чать. Дисциплина у горцев крутая, никому послабления.
С ласковым разговором к суровым воинам не подъедешь.
В случае чего и выход указать можно...
—- Эх, командир, командир!.. — с укоризной, качая
головой, говорит потом, когда горцы остаются одни, не-
людимый Степок. — Разве можно этому народу доверять?
98
— Зато как весело было... — стоит на своем Илюша.
— Тише!.. — предостерегающе поднимает руку Са-
ша. — Опять кто-то идет?
Все настороженно замолкают.
— Стой!.. — снова слышится грозный оклик часово-
го, заметившего на тропинке пешехода. — Кто идет?
— Это я... Костька... — слышится робкий голос дол-
говязого Костьки Козла с Завырки.
К завыркинцу, насторожившись, подходят горцы.
— Куда шагаешь?.. — сурово спрашивает Саша.
— А я к вам... — простодушно заявляет Козел, мор-
гая подслеповатыми глазами. — Очень у вас весело.
Вокруг стоят горцы, кто с мечом, кто с луком, все
нахмуренные, суровые. На плече у Саши черная галка.
Рядом сидит с оскаленной зубастой пастью Тенор и по-
сматривает на босые, с черными пятками ноги перебеж-
чика.
— Не подослали тебя? — допытывается Саша.
Предателей и доносчиков он презирает. Прищурив
глаза, недружелюбно смотрит на перебежчика и дума-
ет: «Что же с ним делать?»
Жил Костька Козел на краю Завырки, рядом с мо-
стом, на отшибе. Поэтому находился он на перепутье
между завыркинцами и остальными ребятами, примы-
кая то к тем, то к другим. И все же это был хотя и без-
вредный, но завыркинец. И неизвестно, с какими наме-
рениями он пришел.
— Пускай выдержит испытание, а там посмотрим, —
решил наконец Саша после тайного совещания с ре-
бятами.
Козлу завязали платком глаза и повели по каким-
то рытвинам то в гору, то вниз.
— Смотри не оступись... Вправо!.. Влево... Ни шагу
в сторону — обрыв! Расшибешься и костей не собе-
решь! —- раздавалось кругом. Потом послышалась коман-
да: —- Крути!..
7*
99
Перебежчика повернули раз десять, пока у него
окончательно не потерялось ощущение, где он находит-
ся. Теперь ему казалось, что малейший шаг в сторону
грозит смертельной опасностью.
— Вы не очень, ребята... — взмолился Козел, еле
удерживаясь на дрожащих ногах.
— На что он нам такой, недопеченный... — проворчал
Степок.
— Отставить! — командует Саша, тоже убедившись,
что Козел струсил. И, сорвав с глаз перебежчика по-
вязку, говорит: — Не примем... Иди на Завырку.
Ребята видели, как стремительно, не оглядываясь,
Козел побежал домой.
— Озлобили мы его... К завыркинцам примкнет, —
сокрушался ИлюШа. Но все понимали и соглашались
с Сашей. Правильно он поступил. В крепости должны
быть только надежные, проверенные люди, раз нахо-
дятся горцы в состоянии войны с врагом. А военные
действия продолжались...
Противник все чаще показывался вблизи крепости.
С каждым днем он становился все назойливее, нахаль-
нее, прорываясь на законную территорию горцев. Про-
тив неприятеля тогда пускались в ход все средст-
ва обороны — все, что попадалось под руку.
В честь победы зажигался костер. Сероватый ды-
мок, курившийся над землянкой, означал, что горцы
на страже и не пропустят врага в крепость.
Встречаясь на сборе пионерского отряда, завыркин-
цы и горцы не показывали и виду, что они враждуют.
Они с одинаковым волнением и жгучей ненавистью к
фашистам слушали рассказ вожатой об испанских
событиях, о том, как героически борется Мадрид. Филь-
ка как ни в чем не бывало здоровался с Сашей, добро-
душно скалил крупные желтоватые зубы.
Саша относился к «врагам» более нетерпимо. Лице-
мерить, притворяться он не умел.
100
— Нечестно, Филипп, поступаешь, — говорил Саша,
сдвигая свои густые черные брови. — В сад к деду Пу-
пырю вы забирались, а свалили на нас.
— А вы не забирались? — в свою очередь спрашивал
Филька, намекая на известные ему проделки горцев.
Саша еще больше хмурился, сознавая справедливость
замечания.
— Раньше были дела, а теперь нет, — уклончиво от-
вечал он.
После сбора Саша был дома. Он сидел на крыльце
и занимался сложным и хитроумным делом — конструи-
рованием парохода, когда незаметно из-за угла вышел
в пестрой бумазейной рубашке, замызганных штанах чу-
мазый Лиходей и остановился возле Саши. Коротко ост-
риженные волосы его отливали бронзой, широкий нос
с горбинкой шевелился, словно он принюхивался к
Саше.
— Что делаешь? — спросил он, хотя ясно видел, чем
занимается Саша.
— Вот видишь?.. — Саша показал свой корабль мет-
ровой длины, собранный из бочарных планок. Выглядел
корабль внушительно, как настоящий.
— А плавать он будет? — поинтересовался Лиходей.
— Поплывет, — уверенно процедил сквозь зубы Са-
ша и для большей убедительности потрогал вынутую из
корабля жестяную банку с длинной изогнутой медной
трубкой. Это был двигатель. По замыслу Саши, если
нагревать воду в банке до кипения, пар, выбиваясь
сквозь изогнутую трубку под водой, будет толчками дви-
гать корабль.
— Работай, работай... — как-то загадочно посовето-
вал Лиходей таким тоном, словно от него зависело, раз-
решить или запретить Саше работать. Угрюмый и застен-
чивый на вид, он всегда оставался в стороне, в то же
время втихомолку учиняя какую-нибудь каверзу.
— Тебе чего? — спросил Саша не совсем дружелюб-
101
по, видя, что Лиходей застрял у крыльца и не собирает-
ся уходить, подозрительно посматривая по сторонам.
Лиходей что-то пробормотал о Надежде Самойлов-
не, о справке, которую нужно отнести отцу.
— Шпион... — заподозрил Саша. — Подослали его за-
выркинцы со злодейской целью.
Лиходей продолжал стоять, переминаясь с ноги на
ногу, хотя Саша ему объяснил, что председатель сельсо-
вета не скоро вернется домой.
— Громить нашу землянку собрались?—догадался
Саша, в упор глядя на Лиходея.
Тот сразу смешался, застигнутый врасплох, и прого-
ворился:
— Это Филька... А я что, я не пойду... Я просто так
зашел... — и исчез.
Саша понял: Лиходей должен был отвести его
внимание от крепости, попридержать подле себя, в то
время как от речки подойдут завыркинцы. Саша опро-
метью помчался в крепость.
Сразу же на шесте взвился лоскут кумача, озна-
чавший на этот раз — крепость находится в опасности.
Поднятый в неурочное время флаг требовал присутст-
вия на месте всего гарнизона.
— Идут! — вдруг тревожно, короткими резкими
звонками засигналил Витюшка. Он звонил до тех пор, по-
ка Саша обратным сигналом не приказал ему замол-
чать.
Теперь уже не только Витюшка, но и Саша видел: за-
выркинцы перешли Вырку через мост. Небольшой груп-
пой — человек шесть — шагали они по берегу, направ-
ляясь в сторону крепости.
В это время взбудораженные красным флагом горцы
сбегались к крепости, вытаскивали из землянки оружие,
боеприпасы.
— Хоронись по кустам, ребята! — распоряжался Са-
ша. — Пускай думают, что врасплох застали.
102
Сам он не скрывался. Пускай видят враги, что коман-
дир находится на своем посту.
Завыркинцы подошли к песчаной отмели Вырки и ста-
ли вызывать горцев.
— Выходи, Мазай! — кричали они, швыряя в кре-
пость камнями.
А Козел, очевидно, помня недавнюю обиду, первым
напрямик полез к крепости.
— Не трогать, — отдал распоряжение Саша своим
дозорным, которые хотели сбить Козла с откоса и ри-
нуться вниз на завыркинцев.
— Возьмем живьем, — пояснил он Левке, указывая
на подслеповатого Козла.
Но Козел, только теперь заметив сидевших в кустах
горцев, вдруг покатился обратно вниз, с треском ломая
кустарник и крича:
— Ребята!.. Они все здесь...
Как Саша и предполагал, это была только уловка
врага, ожидавшего, что горцы ринутся вниз и станут
преследовать завыркинцев, отойдя от землянки.
В этот самый момент Витюшка снова отчаянно за-
сигналил, увидев другую кучку завыркинцев во главе с
Филькой Сычом уже со стороны плотины, а за ней и
третью группу. Вместе с завыркинцами шли и курцев-
ские мальчишки, примкнувшие к ним.
Положение для горцев складывалось тяжелое. Не-
приятель подавлял своей численностью и нахальством,
был уверен в победе и не маскировался.
Завыркинцы устремились на крепость с разных сто-
рон. В них летели начиненные пылью «гранаты», комья
глины... Слышались угрозы с той и с другой стороны. Те-
перь все горцы толпились на крепостной площадке, го-
товясь сразиться врукопашную. И в самый критический
момент, когда нельзя было медлить больше ни одной ми-
нуты, Саша решился пустить в ход артиллерию. Выта-
щив на крепостной вал треногу — орудие собственной
ЮЗ
конструции, горцы поспешно забили в ствол щебень,
камни, вложили в запальную часть пороховой заряд. На
виду у оторопевшего врага Саша факелом поджег
запал.
Оглушительно прогремел выстрел, и неприятель оп-
рометью покатился вниз, разбегаясь по кустам.
Второй выстрел окончательно рассеял врага. Завыр-
кинцы со своими союзниками поспешно отступили к реч-
ке. А вдогонку им неслись неистовые вопли горцев:
— Стреляй!.. Стреляй еще раз... Бей их...
Снова взобравшись на свой наблюдательный пункт,
Витюшка сигнализировал, что неприятель поспешно уди-
рает, уже больше не помышляя о штурме.
— Отбили! — кричал Саша и вместе с ним весь гар-
низон, видя, как вдали, в кустах, мелькают спины за-
выркинцев и убегают в другую сторону их курцевские
союзники.
Но на следующий день утром, когда большинство
горцев еще крепко спали, завыркинцы тайком, краду-
чись, побывали в крепости. Они облазили все углы в
землянке, сломали шест, опрокинули в ров треногу, но
флага крепости, так же как и оружия горцев, найти не
смогли. Спугнутые собаками, завыркинцы так же трус-
ливо, незаметно скрылись, как и пришли.
Существенного вреда крепости они не причинили,
только увели с собой крейсер горцев. Витюшка нашел
«Грозный» потом в кустах у мельницы, продырявленный
и наполовину затопленный.
Пустой оказалась и клетка с ястребенком. Но ястре-
бенок тоже быстро нашелся. Живой и невредимый, си-
дел он у речки на ольхе и дружелюбно встретил Сашу,
заверещав по-своему, пе делая попытки улететь.
Когда собрались горцы и осмотрели причиненные
врагом разрушения, лицо Саши прояснилось.
— Ничего, ребята! — бодро говорил он, глядя на
приунывших было горцев. — В открытом бою нас никто
104
не мог победить. Только трусы так поступают, как за-
выркинцы.
И снова взвилось победное знамя горцев — красный
лоскут кумача. Снова звенела у костра песня отважных
защитников крепости:
Мы — кузнецы, и дух наш молод,
Куем грядущего ключи.
Вздымайся выше, наш тяжкий молот,
В стальную грудь сильней стучи...
Крепость продолжала жить. А у завыркиицев поче-
му-то пропала охота штурмовать горцев. К тому же в
это время случилась с Филькой Сычем и его друзьями
неприятная история: попались они у себя за Выркой
в чужом саду и с тех пор присмирели. Горцы же по-
прежнему зорко охраняли колхозный сад. Наблюдатель-
ный пункт продолжал существовать, хотя уже насту-
пала осень и вместе с ней школьные занятия.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Быстро пролетело лето. Кустарник на берегах Вырки
поредел, словно кто его прочесал, и трава на косогоре
стала жухлой, похожей на мочало. Крепость теперь все
чаще пустовала. Школьные занятия, заботы по дому,
колхозные дела поглощали все свободное время горцев.
Вместе с другими ребятами Саша рыл па колхозных по-
лях картошку, сгребал со стланищ леп. Встречаясь на
улице и в школе, ребята хвастались друг перед другом
заработанными трудоднями.
— Филька Сыч перещеголял меня... — жаловался до-
ма Саша. — Ночью, что ли, он работает?
— У него отец — бригадир, — намекнул Витюшка.
Но Павел Николаевич решительно отверг ничем не
доказанное предположение.
105
— Не таков Егор Сычев человек, чтоб припиской за-
ниматься. Он скорее с себя последнюю рубашку отдаст,
чем чужой рубль возьмет... — Успокаивая Сашу, гово-
рил: — Иногда и последним полезно быть, чтоб нос не
задирал, не кичился: мол, я во всем передовой...
Вошла обеспокоенная Надежда Самойловна.
— Что будем делать с Мартиком? — спрашивала
она. — Теперь надо решать.
Мартик стал крупным, породистым быком, примет-
ной белой масти, с черными пятнами на спине и боках
и с черными, словно в чулках, ногами.
— Зарежем, да и в кадку, — предлагал Павел Нико-
лаевич. — По крайней мере солонины до петрова дня
хватит.
Саша и Витюшка возмущались.
— Для того мы растили Мартика, чтоб резать?
— Шутит он, — успокаивала ребят Надежда Самой-
ловна. — Поговорю с председателем колхоза. Может
быть, колхозной ферме на племя отдадим.
Саша сразу повеселел.
— Вот хорошо бы, — радовался Витюшка.
Надежда Самойловна договорилась с председателем
колхоза, и ребята сами, как только выпал первый сне-
жок, отвели Мартика на колхозную ферму.
— Смотри, не скучай, — напутствовал Саша Марти^
ка. — Теперь ты колхозник.
Мартик только жмурился в ответ. Но когда ребята
уходили, было двинулся за ними и замычал, как будто
спрашивал: «Надолго ли я здесь остаюсь?»
Без Мартика в доме стало скучно, словно не хвата-
ло чего-то. Только отец был доволен.
— Сбыли с рук, и ладно, — говорил он. — Кормов ма-
ло в этом году запасли. Изгороди во дворе и то не начи-
нишься. Все своими рожищами разнесет.
— Сено-то и воду мы сами носили. И загончик тоже
сами огораживали, — возражал Саша.
106
Действительно, сыновья в меру своих сил помогали
по хозяйству. Жаловаться на них не приходилось.
Мать то и дело уезжала по колхозным делам в район-
ный центр, в Тулу и даже в Москву. Отец ходил в лес
пилить дрова. Ребятам часто одним приходилось домов-
ничать.
Вернувшись из школы, наскоро перекусив и накор-
мив собак, Саша и Витюшка распределяли между собой
обязанности.
— Поросенку я снесу, — говорил Саша. — А ты кур
и гусей накорми. Корове я тоже дам.
Со двора доносились визг поросенка и протяжное мы-
чание коровы. В сенях толпились куры. Подавал свой
голос и ястребенок, сидевший в клетке. Все учуяли, что
пришли хозяева, и требовали к себе внимания.
Кряхтя и пачкаясь сажей, Саша ухватом выдвигал
из печки чугунок с поросячьим кормом. Наложив сколь-
ко нужно в шайку, он направлялся к поросенку, разго-
варивая по пути с курами, с кошкой, с коровой.
На воле с пересвистом завывал сердитый ветер. Гу-
лял он по соломенной крыше, врывался со снегом в лю-
бую щель. А на дворе было тепло, уютно. Накормив всех
обитателей двора, братья ставили самовар и садились
чаевничать, обсуждая, какие им еще предстоят неотлож-
ные дела.
— Корову подоить... картошки набрать... воды при-
нести... дров... — перечисляли они, за обе щеки уписывая
из плошки густо политую льняным маслом кашу.
Приходил отец. Он долго и тщательно обивал в се-
нях веником снег с валенок, а сыновья в это время на-
перебой сообщали ему, что они делали.
— Сена я принесу и дров наколю, — говорил отец.—
А вы садитесь за уроки.
Он видел — сыновья без него и так изрядно потру-
дились.
Зимой мать уехала в Москву.
107
— Через неделю вердусь, не раньше, сказала она
ребятам, провожавшим ее на станцию.
Долго тянулась эта неделя. Ребята часто подходили
к календарю на стене, загибали листки, гадали, в ка-
кой день вернется мать.
— В субботу,— утверждал Витюшка.
— Вряд ли... — сомневался Саша. — В субботу она
только выедет из Москвы.
Разглядывая календарь, они мысленно представляли
себе, где сейчас мать, что она делает в Москве. Без ма-
тери было скучно, особенно теперь, в долгие зимние
вечера.
Наконец подошла давно ожидаемая суббота. Вернув-
шись из школы, Саша и Витюшка принялись за уборку.
Начали с самого ответственного дела — мытья пола,
— Много воды-то не лей, — предупреждал Саша Ви-
тюшку. — Три больше тряпкой...
Витюшка на коленях старательно трет пол. Но сего
дня он то и дело задумывается и начинает шлепать мок-
рой тряпкой по одному и тому же месту.
— Как думаешь, что мать привезет нам из Москвы?
— Что-нибудь привезет, — отвечает Саша. Он зна-
ет: мать никогда не возвращается домой без подарков.
Мытье пола на этот раз затянулось. Все время отры-
вали от дела. Сначала пришел Серега.
— Задачка не решается, — озабоченно сообщил он
на пороге. — Бросил. Ну ее к шуту!
— У нас вот сложнее задачка, и то решаем, — гово-
рит Саша, махая перед носом Сереги мокрой тряпкой. —
Приходи попозже, вечером, вместе тогда и решим.
Только выпроводили Серегу — в избу заглянул Ва-
ня Колобков.
— Что это вы налили воды? — спросил он, словно
не видел, каким делом заняты ребята. — Не приехала
еще Самойловна?
Потом зашла мельничиха и вслед за ней дед Пупырь.
108
Не разобравшись, что происходит, он прошлепал прямо
на чисто вымытую половину, оставляя огромными под-
шитыми валенками жирные, грязные следы.
— Кхе... кхе... — кряхтел он, подслеповато щурясь.
Пупырю тоже зачем-то понадобился председатель
сельсовета. И так как дед Пупырь все еще топтался на
месте, не уходил, Саша спросил его про Мартика. Пу-
пырь в эту зиму работал на скотном дворе.
— Суров очень нравом-то... — заговорил Пупырь,
явно обрадовавшись случаю посудачить. — Рожищи от-
растил... глазищи огневые. Сущий черт! Намедни со-
брался я за тобой приходить. Никак не загонишь во
двор...
Хотелось еще поговорить о Мартике, но было уже
поздно. Выпроводив деда Пупыря, ребята снова приня-
лись за пол. Но тут за окном заскрипели сани, фырк-
нула лошадь, и сразу же тревожно залаял Тенор.
В сенях снова затрещали половицы.
— Кого-то еще нечистая сила принесла... — громко
проворчал Саша.
На пороге в клубах пара появился высокий, худоща-
вый, темноволосый человек в черной шубе и валенках.
Саша узнал секретаря райкома партии Калашникова.
Вслед за Калашниковым вошел в избу сероглазый,
по-военному подтянутый парень в шинели, в шлеме-бу-
деновке.
— Нечистая сила, говоришь? — Калашников усмех-
нулся. — Разве она существует? — Но, разглядев, чем
занимались ребята, он не стал допытываться насчет не-
чистой силы и, обернувшись к своему спутнику, досад-
ливо махнул рукавицей: — Надежда Самойловна в
Москве на совещании, как это я запамятовал!
— Да, в Москве, — подтвердил Витюшка, выскочив
вперед, и сразу же смутился и спрятался за брата.
Погревшись минут пять, приезжие ушли.
109
Саша уже потом сообразил, что надо было бы гостей
пригласить остаться, поставить самовар — так всегда
поступала мать, отличавшаяся хлебосольством. Приез-
жие из района часто останавливались у них в доме.
— Ты знаешь, кто это был второй в шинели? Я только
сейчас его припомнил, — сказал Саша Витюшке. — Ан-
дреев. Новый секретарь райкома комсомола. Помнишь,
мы его видели на общерайонном слете?
Скоро на чисто вымытом полу лежали половики. Под
шестком белела охапка дров. Кадка в сенях была на-
полнена водой. Поросенок только тихо похрюкивал, на-
кормленный досыта. Корова молчала, тяжело отдува-
ясь, пережевывая жвачку. Куры и гуси на дворе тоже
вели себя спокойно.
— Вот теперь порядочек. — Саша с удовлетворени-
ем оглянулся вокруг.
Выскочив на крыльцо, Саша и Витюшка ждут. В су-
мерках вечера белеют крутые снежные сугробы. Вдали,
на железнодорожной станции, светится красный глаз се-
мафора. Пассажирский поезд уже прошел, а матери все
нет...
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Надежда Самойловна вернулась из Москвы на сле-
дующей неделе. Привезла сыновьям книги, цветные ка-
рандаши, краски с кисточкой.
Весь вечер она рассказывала, как проходило в Моск-
ве совещание женщин — председателей сельсоветов,
как волновалась она во время выступления.
— С Михаилом Ивановичем я сидела рядом. Вот
так, как с вами сижу. Он сказал мне: «Работаете вы не-
плохо. Слушал я ваше выступление. А вот что кашляе-
те— это скверно...» Говорю: «Здоровье пошатнулось,
Михайло Иванович. Но ничего, пройдет». — «Подле-
читься, — говорит, — надо. Отправим вас в санаторий...»
Спрашивал, большая ли у меня семья. А когда узнал,
ПО
что ращу двух сыновей-пионеров, похвалил. Спрашивал,
как вас зовут, сколько каждому лет, хорошо ли учитесь
в школе...
— Спрашивал? — удивлялся Саша, присев на крае-
шек стула и мысленно представляя себе, как мать раз-
говаривает с Калининым.
— А ты рассказала про нашу Галю, про нашего
Мартика? — допытывался Витюшка.
— Все рассказала, — с улыбкой говорила Надеж-
да Самойловна, расхаживая по избе. — Все... Он теперь
вас, сыночки мои, хорошо знает.
— И про Громилу и Тенора рассказала? — не уни-
мался Витюшка.
— Ну как же, — мать улыбалась, глаза у нее бле-
стели.
Вскоре в сельсовет на имя Надежды Самойловны
пришло письмо в конверте со штампом Центрального
Исполнительного Комитета.
В письме сообщалось, что по распоряжению
М. И. Калинина Надежде Самойловне предоставляется
для лечения двухмесячная путевка в один из лучших
санаториев страны.
Циковский бланк, на котором был напечатан текст
письма, долго ходил по рукам, все читали и удивлялись.
«Калинин письмо нам прислал», — хвалился Саша на
улице ребятам.
— Вот управлюсь с делами — и в путь, — говорила
Надежда Самойловна. — Путевкой обеспечена. На любой
месяц выпишут.
Но дни проходили в заботах и в работе. Саша видел
мать и у общественных амбаров, где было ссыпано зер-
но, и в избе-читальне на лекции, и в школе на роди-
тельском собрании. По-прежнему она активно участво-
вала в хоре и в драмкружке.
Саша любил заглядывать к матери в сельсовет.
Здесь постоянно толпился народ. Приходили за справка-
111
ми, с жалобами и просто так — посоветоваться, пого-
ворить.
Надежда Самойловна сидела за широким столом, по-
крытым кумачовой скатертью. Здесь она выглядела со-
всем другим человеком. Было в ней что-то новое, не-
знакомое Саше. Голос ее звучал строго, начальственно,
и называли ее все по имени и отчеству.
Возвращаясь из сельсовета, мать говорила дома:
— Не я буду, если не добьюсь, станут наш колхоз и
наш сельсовет передовыми, показательными во всем.
Саша не сомневался в этом. Мать добьется. Не в ее
характере отступать. В районной газете все чаще появ-
лялись заметки о Песковатском.
— Про нас пишут, — радовался Саша.
— Может быть, и в «Пионерской правде» про наше
село напечатают? — мечтал Витюшка.
— О чем писать-то? — уныло возражал Саша. —
Вон о каких интересных пионерских делах там расска-
зывают, а у нас что?..
Мать ласково трепала Сашу по густым волосам.
— Будут и у вас интересные дела, — утешала она.
Как-то Надежда Самойловна сказала сыновьям:
— Вспоминает про вас Калашников. Рассказывал
мне намедни в райкоме, как вы нечистой силой его по-
прекали.
—- Это не я, это Шурка, — оправдывался Витя.
— Ничего... — успокаивала мать. — Понравились вы
ему. Хозяйственных людей он любит.
Поездка Надежды Самойловны в санаторий все от-
кладывалась. Сельсовет включился в месячник борьбы
за культурную хату, который проводился по всему рай-
ону.
Теперь на селе только и разговоров было, что о ме-
сячнике. Крику и шуму на собрании по этому поводу
было много. Но Надежда Самойловна радовалась, что
удалось расшевелить народ, заинтересовать новым делом.
112
• Поговорят и затихнут... — сомневался Павел
Николаевич. — Говорить легче, чем делать. Язык свой,
не покупной...
Саша не соглашался с ним. Он сам ходил на сходку
и видел — спорят о деле.
— Культуру приказано наводить, — разглагольство-
вал на сходке дед Пупырь. — Бирку с номером надо
навесить на каждую избу, чтоб, как в городе, отлича-
лась.
И Саше было непонятно: по своей обычной привычке
ехидничал Пупырь или всей душой стоял за чистоту и
порядок?
— У нас свой сбор будет, — тихо переговаривались
ребята.
А на другой день состоялось комсомольское собра-
ние, на которое пригласили и пионеров.
— Говорил я — без нас все равно не обойдутся, —
горделиво заявлял Саша, ведя свое звено на собрание.
В избе-читальне озабоченный Ваня Колобков таин-
ственно отозвал Сашу в сторону.
— Штаб выберем для содействия месячнику, — сказал
он. — Тебя от пионеров в штаб введем... Как, согласен?
Смуглые щеки у Саши слегка покраснели.
— Ладно, поработаем, — по-взрослому солидно от-
ветил он, восторженно глядя на секретаря комсомоль-
ской организации. — Я наших ребят в это дело втяну.
«Только бы пионеры не подкачали! Организовать их
надо. Смелые на улице, а на дело робкие...» —думал он,
сидя в президиуме собрания.
— Собственно говоря, надо начать с самих себя... —
ораторствовал Ваня Колобков, размахивая длинными
жилистыми руками и по привычке яростно ероша свои
густые золотистые кудри. — У себя в доме навести чи-
стоту и порядок. А потом и соседям помочь...
Саша, прищурив глаза, из-за стола президиума по-
сматривал на ребят. Как они сейчас завидуют ему!
8 В. Смирнов
113
После собрания расходились с песней. В такт за-
ливалась гармонь, отчетливо выговаривая слова на сво-
ем языке:
И любят песню деревни и села,
И любят песню большие города.
Весенний воздух приятно кружил голову. Мигали на
иссиня-черном небе крупные яркие звезды...
— Ну, мои помощники, — говорила дома Надежда
Самойловна сыновьям, — теперь на вас все село смот-
реть будет: навела Чекалина в своем хозяйстве чистоту
и порядок или на словах только агитирует?
Сыновья понимали: подводить и мать и себя нельзя.
Вернувшись из школы, они теперь усердно искали для
себя работы. Переложили рассыпавшуюся поленницу
дров около дома, починили ветхие ступеньки на крыль-
це, сгребли прошлогодний мусор с луговины.
— Может, тебе помочь? — наперебой предлагали
они свои услуги матери, когда она скребла и мыла пол в
сенях, обметала с потолка паутину.
Если дома помощи не требовалось, ребята направля-
лись к дедушке. Первыми жертвами месячника стали
черные тараканы, которых у дедушки в избе развелось
великое множество. Несмотря на возражения бабушки,
которая считала, что черные тараканы приносят дому
счастье, ребята каждый вечер ставили ловушки. Скоро
в избе не стало ни одного таракана. Возле дедушкиного
дома Саша и Витюшка вырыли канавки, убрали с усадь-
бы давнишний хлам, подмели дорожки, под окнами при-
били на застрехе доску, которую Николай Осипович
давно собирался приладить на свое место.
Неделю спустя пионеры и комсомольцы группами хо-
дили друг к другу в избы, проверяли, чисто ли. У Саши
в специальной тетради появились разграфленные стра-
ницы, где он отмечал, какая проделана работа по месяч-
нику, кто из пионеров его звена выполняет поручения.
114
Встречаясь с Ваней Колобковым, Саша докладывал
о работе своего звена.
— Действуй, действуй... — скороговоркой отвечал сек-
ретарь,— на следующей неделе воскресник организуем.
Саша снова загорался: «Воскресник! Надо немедлен-
но сообщить ребятам».
В один из апрельских дней к нерадивым хозяевам,
которые не особенно утруждали себя наведением чисто-
ты и порядка в доме, нагрянули комсомольцы и пионе-
ры — кто с ведром, кто с лопатой, кто с мочалкой. Его-
рушка из Сашиного звена первым решительно шагнул
в избу к деду Пупырю. Но сразу же вылетел обратно,
пересчитав спиной крутые ступеньки крыльца. За ним с
веником в руках выскочил разъяренный Пупырь.
— Под носом у себя чистоту наводи! — кричал он,
вращая водянистыми глазами. — Тоже... уму-разуму
учить пришел!
— Будьте свидетелями! Он меня веником огрел! —
кричал Егорушка, с опаской поглядывая на деда.
Комсомольцы убеждали разгневанного Пупыря:
— Мы думали... у вас сын в армии... Мы к вам как
к красноармейской семье, помочь пришли...
Покричав, дед Пупырь, однако, пустил к себе ребят.
Уговорила сноха, не любившая крику и шуму. А потом
и сама была не рада. Соседки упрекали ее в лени, в не-
радивости.
В соседних избах тоже закипела работа. Хозяева,
боясь, чтобы к ним не нагрянули «буксирные бригады»,
сами спешили навести чистоту в своих избах и дворах.
Когда подвели итоги месячника, оказалось, что Пе-
сковатское вышло на первое место в районе. Наиболее
отличившихся комсомольцев и пионеров райком комсо-
мола премировал.
Спустя несколько дней мать пришла из сельсовета
раньше обычного. Она села на лавку, сияющая, веселая,
притянула к себе старшего сына.
8*
115
— Ну, Шурик, значит, уезжаем. Ты в одну сторону,
я в другую... За отличную учебу и активность в пионер-
ских делах райком комсомола премировал Шурика пу-
тевкой в детский санаторий, — пояснила она мужу.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Санаторий находился на Оке, под Калугой, много
ниже того места, где в Оку впадала Вырка. Узнав об
этом, Саша предложил ребятам:
— Напишите мне письмо, запечатайте в бутылку и
бросьте ее в воду. А я там поймаю. Или кораблики пуо-
кайте — обязательно с парусами. Может быть, доплы-
вут.
Друзья обещали слать ему весточки.
Его увлекла эта затея. Если бы кто-нибудь из ребят
уезжал, он непременно бы так поступил.
Саша никогда еще не был так озабочен, как в эти
считанные дни перед отъездом. Неудержимо манила меч-
та побывать в неведомых краях. И в то же время без
надежного догляда оставались крепость и обширное ар-
тельное хозяйство.
Комендантом крепости был выбран Степок. Все ре-
бята единогласно проголосовали за него, а Саша, подни-
мая руку, тяжело вздыхал и хмурился: справится ли?
Беспокоился Саша и за Тенора. Весной он дурил, как
оглашенный носился по дороге, заглядывая во все до-
зволенные и недозволенные места, за что ему порой из-
рядно попадало.
Оставался на попечении горцев ястреб. Черно-пале-
вые перья у него на спине лоснились от обильного кор-
ма, которым его снабжали ребята. Жил он теперь на
дереве возле землянки и далеко не улетал. Болело
сердце и за Галю. Уж очень озорно она в последнее
время вела себя. Только на днях Саша ненадолго от-«
116
лучился из избы, позабыв убрать со стола чернильницу.
А когда вернулся, Галя сидела на столе и, макая клюв
в чернильницу, долбила по новой белоснежной скатер-
ти, оставляя расплывающиеся чернильные пятна. Теперь
за Галей должен был следить Витюшка.
— Смотри за ними, — строго предупреждал Саша
брата.
— Ладно... — бурчал тот.
Витюшка ходил расстроенный и во всем покорно со-
глашался с братом, хотя и пугала его столь большая от-
ветственность.
Провожать Сашу пришли все друзья. Они, как грачи,
уселись на изгороди около дома. Здесь же вертелись
Тенор и Громила. Только легкомысленная Галя скры-
лась куда-то, так и не простившись с хозяином.
Наконец все последние распоряжения были отданы,
и Саша с матерью отправились на станцию.
Оглядываясь, Саша видел — Тенор долго еще бегал
на обрыве и звонко лаял, словно упрашивая вернуться.
Впервые Саша ехал на поезде. Он был одет в новый
серый костюмчик и серую кепку. В руках крепко дер-
жал желтый фанерный баульчик. Вид у Саши был
серьезный, независимый.
Мимо окна проплывали зеленые поля и пестрые от
весенних цветов луга. Мелькали серые телеграфные
столбы. Разбросанные вдали на пригорках селения ка-
зались маленькими, игрушечными.
Постукивали колеса, словно выговаривая: «А мы
едем... А мы едем...»
На следующий день они были уже в санатории. Как
очарованный глядел Саша на окружавшее его велико-
лепие — огромный белый двухэтажный дом с мраморны-
ми колоннами, многочисленные лужайки с клумбами
цветов, статуи и фонтаны в густом липовом парке. По
сравнению с Песковатским это был совершенно другой,
сказочный мир. Едва успев устроиться на новом месте,
117
Саша уже бегал с ребятами, которых в санатории ока-
залось великое множество.
— Вижу я, тебе здесь не будет скучно, — сказала
мать, когда они прощались. Она долго еще наказывала
Саше, как вести себя, как возвращаться обратно, если
отец не приедет за ним.
— Ты, мама, не беспокойся, — говорил Саша, прово-
жая мать до дороги, — не маленький я.
Все же, когда мать уходила, у него защемило
сердце.
Быстро летели дни, о которых Саше предстояло по-
том подробно и обстоятельно рассказывать своим друзь-
ям в Песковатском.
Все было так ново, интересно, каждый день был на-
полнен такими увлекательными делами, что Саше ка-
залось: прожить здесь всю жизнь — и все равно не
успеешь перепробовать все занятия, наиграться и нагу-
ляться досыта...
Особенно нравились Саше походы. Во главе каждого
отряда шел барабанщик, заливисто рокотали горны, раз-
вевалось огромное алое шелковое знамя колонны. Самое
же главное — Саша сам нес это знамя. Поглядели бы в
эту минуту на Сашу ребята из Песковатского!
В первый же день к Саше подошел курносый веснуш-
чатый паренек и предложил:
— Давай дружить!.. Меня зовут Димкой.
— Давай... — согласился Саша, протягивая своему
новому другу руку.
Димка оказался хорошим товарищем, не заносчивым
и не гордым, хотя и был на год старше Саши.
Димка приехал тоже из колхоза, с верховьев Волги.
Саша удивлялся: он и сам любил купаться, но Димка
мог сидеть в воде целый день и, наверное, если бы было
можно, оставался там и на ночь. В искусных руках
Димки каждая щепочка быстро превращалась в ко-
раблик.
118
— Здорово у тебя получается, — восхищался Саша,
наблюдая, как Димка орудует перочинным ножом.
Как ни весело было на новом месте, Саша все же
не забывал Песковатское. Думал: как теперь его друж-
ки? Охраняют ли крепость? Вовремя ли кормят Громи-
лу и Тенора? Не обижают ли ястреба и Галю?
— Ты чего загрустил?.. — спрашивал проницательный
Димка. — По дому, что ли, соскучился?
— Кто, я?.. — удивлялся Саша. — Да нет, ни чуточки...
В ненастные дни ребята собирались на обширных за-
стекленных верандах, играли в настольные игры, читали.
— Что читаешь? — спросила как-то молоденькая ру-
мяная вожатая Сашу.
— «Школу» Гайдара.
— Нравится?
— Очень... — восторженно ответил Саша.
«Военная тайна» и «Дальние страны» тоже оказа-
лись близкими, родными. Было очень жаль Алика, так
жаль, что сердце сжималось от боли. Очень нравилась
Натка, смелая, решительная, волевая. Он сравнивал
Натку с песковатскими комсомолками и не находил,
кто бы был похож на нее. Близок был погибший от ру-
ки кулака Егор Михайлов. В Песковатском тоже погиб
на боевом посту председатель сельсовета. Саша хоро-
шо его помнил.
Быстро пролетело сорок дней. Может быть, из Пес-
коватского и посылали по воде весточку Саше. Может
быть, по реке и плыла бутылка с запечатанным гор-
лышком. Но разве за рекой углядишь?
— Ждут меня... — объяснял Саша Димке. — Знаешь,
какое у нас там артельное хозяйство?
У Димки захватывало дух. Он явно хотел увидеть все
своими глазами.
— Поедем к нам на недельку... — предлагал Са-
ша. — Жить будешь у нас... У меня мать хорошая. Она
словечка не скажет...
119
Но у Димки и без того был дальний путь. Возвра-
щаться Саше предстояло одному. Отцу он написал, что-
бы тот не приезжал за ним.
На вокзал в Калугу Саша приехал с Димкой.
Друзья в последнее время стали неразлучны, обменя-
лись адресами. Димка подарил Саше на память свой
любимый перочинный ножик, а Саша Димке — осоавиа-
химовский значок.
В ожидании поезда друзья долго ходили по стан-
ционным путям, смотрели, как деловито снуют взад-
вперед маневровые паровозы, а когда вернулись в зда-
ние! вокзала, Димка вдруг обнаружил, что потерял вы-
данный в санатории проездной билет.
ч— В платке у меня был завязан в узелок, и запис-
ная книжка там, — жалобно бормотал Димка, шаря в
карманах.
Обеспокоенные ребята отправились обратно на же-
лезнодорожные пути. Но сколько они ни искали, уте-
рянный платок не попадался на глаза.
Наконец усталые, измученные, сели они на площа-
ди вокзала и стали обсуждать, что же делать дальше.
И хотя стоял солнечный ~ день, на душе у обоих было
пасмурно.
— Поеду зайцем, — мрачно заявил Димка. — В случае
чего — под лавку в вагоне.
Саша хмурился.
— Не годится. Знаешь, какой нехороший разговор
будет: пионер едет под лавкой.
— Я галстук сниму, — пробовал возражать Димка, но
Саша не сдавался.
— Ну что же мне делать? — Пухлые губы у Димки
дергались. — Не пешком же идти.
Димка совсем упал духом.
Саша задумался, искоса поглядывая на удрученное
лицо друга. В душе Саши шла борьба.
— Знаешь что? — шепотом сказал он Димке, тяжело
120
вздохнув. т- У меня пять рублей есть. Купишь билёт —
и. все.
— А ты как?..—Димка заметно оживился.
— Я что?.. Мне деньги совсем не нужны, — уверял
его Caina.
Подумав немного, Димка снова помрачнел.
. — Билет стоит дороже, ~ прошептал он.
— А мы поговорим с начальником станции, объяс-
ним, какое дело. Он даст записку проводнику пе тро-
гать тебя на остальной путь. Пошли... — Саша, вскочив
на ноги, схватил свой желтый баульчик.
Ребята отправились в кабинет дежурного по вок-
залу. Тот внимательно выслушал, испытующе поглядел
па них, а потом достал из ящика стола испачканный в
мазуте щосовой платок, скрученный узлом.
— Мой!.. — ликовал Димка, приплясывая па месте.
— Спасибо... — поблагодарил за друга Саша де-
журного.
Димка уехал первым. Саша посадил его на поезд,
крепко пожал на прощание руку.
Поезд Саши уходил позднее. Свой капитал — пять
рублей — он все же израсходовал: купил шахматы.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Вернувшись в Песковатское, Саша старался дер-
жаться солидно, в разговоре быть немногословным, как
подобает человеку, много повидавшему. Узнав о приез-
де Саши, в землянку немедленно собрались горцы. Ви-
тюшка доложил брату обо всех событиях. В коммуне
все обстояло благополучно. Крепость по-прежиему гроз-
но возвышалась над Выркой, и гарнизон исправно вы-
полнял свои обязанности.
— Вот... Ястреб курить научился... — жаловался
Витюшка.
121
— Курись?!—удивился Саша, глядя на провинивше-
гося ястреба.
Тот сидел на нижней ветке березы возле землянки
и деловито чистил своим крючковатым клювом отливав-
шие желтизной перышки.
— Бедовый... — подтвердили ребята озадаченному
Саше. — Ума не приложим, что с ним делать... Тебя до-
жидались...
В этот же день все стало ясно.
Не успели горцы отойти от своего костра, как ястреб
подлетел, схватил не потухшую еще головешку и мет-
нулся с ней на вершину сосны. Что он там с ней де-
лал — неизвестно, но, когда головешка минуту спустя
свалилась на землю, она еще тлела, дымилась.
— Так он все село спалит, — испуганно говорили ре-
бята.
Саша видел: пока взрослые еще не узнали, надо что-
то предпринимать.
— Посадить его в клетку... — предлагал Витюшка.
— Застрелить... — советовал Степок.
Но Саша принял другое решение, с которым и жа-
лостливый Витюшка согласился. С ястребом расста-
лись — занесли его в лес, далеко от села. Обратно яст-
реб не вернулся ни в этот день, ни в следующие.
— Значит, прижился, — радовались горцы.
Саша снова принял командование гарнизоном. Но
эти дела теперь мало волновали его. Появились другие
заботы.
— Приехал, — обрадовался Ваня Колобков, увидев Са-
шу в избе-читальне.
Саша пришел вместе с другими звеньевыми, кото-
рых вызвал Ваня. По лицу Колобкова было видно, что
он готовится сообщить ребятам что-то особенное.
— Ну вот что: объявляю всех пионеров мобилизо-
ванными, — не то шутя, не то серьезно заявил он.
122
— На войну в Испанию? — быстро спросил Филька
Сыч.
У Саши тоже разгорелись глаза, невольно он огля-
нулся на степу, где висела карта военных действий в
Испании. Красные флажки на булавочках обозначали
линию фронта.
— Немного поближе... — вздохнул Ваня, тоже по-
глядев на карту. — Урожай в этом году обильный. Пар-
тия призывает нас, колхозников, чтобы ни одно зер-
нышко не пропадало.
— Колоски собирать? — догадались ребята.
— Колоски. Из города хотели прислать нам на по-
мощь школьников. Как, ребята, сами справимся?
— Справимся, — дружно загудели звеньевые, — не-
чего нам помогать... мы сами...
На следующий день пионеры вышли в поле. Подби-
рали колоски, ставили упавшие снопы. Звенья соревно-
вались — кто больше соберет колосков. Мешки, наби-
тые колосками, относили к овинам, на колхозный ток.
Сашино звено отставало. То ли ленились ребята, то
ли полосы попадались неудачные, но звено Фильки Сы-
ча шло и на этот раз впереди.
— Это вам не в войну играть, — подзуживал Филь-
ка Сыч.
— Посмотрим егае, кто больше соберет, — грозился
Саша. — Мы не только соберем, а и обмолотим свои
колоски.
— Хвастуны!.. — кричали завыркинцы. — До ваших
колосков черед после покрова придет, когда снег ляжет!
И в самом деле, с молотьбой в колхозе была задерж-
ка. Молотилка, присланная из МТС, то и дело выходила
из строя. День поработает — и снова встанет.
В то время как механик из МТС и колхозный куз-
нец — Сашин дедушка — чинили молотилку, у крыльца
Чекалиных тоже шла работа. Горцы строили свой моло-
тильный агрегат. Стучали молотки, звенели топоры,
123
взвизгивала пила, скрежетали напильники, обтачивая
зубья для барабана.
Бабушка Марья Петровна долго потом не могла до-
знаться, куда исчезло колесо от старой прялки, мирно
доживавшей свой век в сенях под застрехой. А колесо
оказалось у, Саши.
Он озабоченно суетился:
— Вот сюда поставим бункер... Здесь будет прохо-
дить вал... Сюда наклепаем барабан... Вот загвоздка!
Где шестеренки достать?..
Он морщил смуглый лоб. Задумывались и Серега,
и Илюша, и Егорушка.
Скоро молотилка была готова. Это был длинный
ящик, гладко обструганный, с бункером, с решетами.
Внутри ящика находился деревянный барабан с наби-
тыми зубьями-костылями. Барабан хотя и скрежетал,
как немазаное колесо, но крутился, и костыли-зубья не
задевали друг за друга.
Правда, нелегко было крутить колесо от прялки, на-
саженное на вал. Натертые руки саднило. Зато вниз,
на разостланную мешковину, вместе с половой сыпа-
лось зерно, добытое своим трудом!
В самый разгар молотьбы пришло Саше письмо.
Первое в жизни письмо. На конверте отчетливо было
написано: «Александру Чекалину». И стоял штемпель
незнакомого города.
Письмо было от друга Саши — Димки, короткое и
деловое.
«Здравствуй, Саша!.. — писал тот. — Я приехал домой
и соскучился. А ты как?.. Цел ли у тебя ножик? А твой
значок я берегу. Остаюсь твоим другом до конца жиз-
ни — так и знай. А ты как?.. Приезжай ко мне в гости...»
Саша немедленно раздобыл конверт, вырвал из тет-
радки листок и в тот же день отправил ответное пись-
мо. Тоже краткое и деловое. Он, в свою очередь, обе-
щал дружить и звал Димку к себе.
124
Скоро вернулась из санатория Надежда Самойлов-
на. Она загорела, поправилась, помолодела. И самое
главное — перестала кашлять.
В избе сразу стало шумно, весело. Витюшка и Па-
вел Николаевич теперь не знали, кого и слушать. На-
дежда Самойловна и Саша наперебой рассказывали
каждый о своей поездке.
— К нам в село секретарь райкома комсомола Анд-
реев заезжал... — первым делом сообщил матери Ви-
тюшка, которому тоже не терпелось высказаться. —
На комсомольском собрании был, и нас, пионеров, то-
же приглашали...
Саша с укоризной смотрел на брата. Эту новость
он сам берег напоследок, тем более что секретарь рай-
кома поздоровался с ним, как со старым знакомым, и
похвалил за обмолот колосков.
С завыркинцами у горцев постепенно стали налажи-
ваться мирные отношения. То ли ребята повзрослели за
лето и стали умнее или убедились, что враждовать боль-
ше нет причин. Горцы теперь открыто появлялись на
улице Завыркинской слободы, и их никто не трогал.
В свою очередь, завыркинцы тоже получили право сво-
бодного прохода по тропинке мимо крепости, и их никто
не задирал.
Долгожданный мир наконец наступил на зеленых
извилистых берегах Вырки.
В начале сентября ребята вместе отправились в
Лихвин на общерайонный слет пионеров.
Небольшой городок, раскинувшийся на высоком об-
рывистом берегу Оки, утопал в зелени садов.
День был солнечный, теплый. У собора на площа-
ди раскинулся шумный базар. На длинных столах и про-
сто на земле в корзинах лежали помидоры, огурцы, яб-
локи. Грудами были навалены белые кочаны капусты,
красная брюква.
Слет происходил в помещении школы, в большом
125
физкультурном зале, украшенном лозунгами и портре-
тами. В зале было шумно, рябило в глазах от множест-
ва нарядных, в красных галстуках ребят. То там, то
тут стихийно возникали пионерские песни.
...Пять горнистов протрубили сигнал о начале сбора.
Все затихли. На сцену вышел секретарь райкома ком-
сомола Андреев и поздравил ребят с началом учебного
года.
— Ваш долг не только хорошо учиться, — сказал
Андреев, — но и быть передовыми во всех делах. Бу-
дем учиться и работать только на «отлично»? — улыба-
ясь, спросил он.
— Будем! — многоголосо откликнулся весь зал.
Андреев говорил не только о школьных делах. Сбор
был посвящен озеленению дорог и улиц в селах района.
— Вот это здорово! — восторженно шептал Саша
своим соседям, увлекаясь предстоящим делом.
— Пускай каждый комсомолец и пионер посадит хо-
тя бы по десятку деревцев. Добьется, чтобы они при-
жились. Выходит их. Тогда можно сказать, что у нас
в районе комсомол и пионеры глядят вперед, думают
о будущем...
Увлекаясь разговором, Андреев встряхивал головой,
пепельные волосы его ложились густыми прядками на
широкий лоб, серые живые глаза горели. Саша востор-
женно смотрел на Андреева. Вот когда-нибудь и он, Са-
ша, будет секретарем райкома комсомола. И вот так же
будет выступать с трибуны. Выше и почетнее должности
секретаря райкома комсомола, ему казалось, нет на
свете.
Когда кончился слет, Саша протолкался поближе к
Андрееву. Зачем — он и сам не знал. Было немного
обидно, что Андреев так и не узнал его. Да где же уз-
нать в этой шумной и веселой толпе!..
— Хорошо бы все дороги обсадить деревьями, —
вслух мечтал Саша, возвращаясь с ребятами в Песко-
126
ватское. — Тогда не нужно зимой и вешек ставить. Ни-
кто не заблудится.
Мысленно он представил себе: на всех дорогах, ку-
да ни пойдешь, растут деревья, и не простые, а все яб-
лони, груши. Захотел полакомиться — рви сколько хо-
чешь. Никто слова не скажет.
Вечером Саша жаловался Витюшке:
— Неповоротливые наши ребята. Шли домой, все
шумели, на каких дорогах в первую очередь сажать де-
ревья, а вот увидишь, не вытащить их.
Опасения Саши не оправдались. В назначенный день
на работу по озеленению вышли все пионеры и комсо-
мольцы села.
Сашиному звену достался участок дороги от дедуш-
киного дома до кооператива. Ребята усердно копали
ямы, сажали по краям дороги лозу. Потом часто бега-
ли с ведрами в руках поливать молодые саженцы.
— Как бы овцы не обглодали, — беспокоился Са-
ша. Вместе с Витюшкой он заботливо обвязывал дерев-
ца тряпками, жгутами соломы, следил, когда прогоня-
ли мимо скотину.
«Вот приедет Андреев — увидит наши деревца»,—
думал Саша.
Но наступила зима, а секретарь райкома так и не
смог приехать.
Зимой Саша увлекся радиотехникой и шахматами.
Детекторный приемник он сделал уже давно. Теперь
принялся строить ламповый. Но дело подвигалось мед-
ленно, не хватало некоторых деталей, поэтому приходи-
лось на ходу менять схему, упрощать. А тут еще Ви-
тюшка часто искушал.
— Сыграем? — предлагал он, раскрывая шахмат-
ную доску.
— Давай сыграем, — после некоторого колебания со-
глашался Саша.
Расставляли фигуры. Порой Саша долго задумывал-
127
ся. Но брат торопил его. Витюшка стремился в бой и
храбро сражался до последней пешки, хотя было ясно
заранее, что надеяться на победу ему не приходится.
Но все-таки самым любимым занятием Саши оста-
валась охота. Отец и раньше часто брал его с собой.
Но в эту зиму у Саши появился свой дробовик — пода-
рок отца.
Рано утром, еще затемно, Саша с отцом выходят из
дому. Плотный снег звонко поскрипывает под лыжами.
Между чернеющими деревьями лежат синеватые тени.
Завьюженные кустарники буграми выпирают по сторо-
нам.
Впереди, часто оглядываясь, бежит Тенор. За ним
быстро шагает Павел Николаевич в рыжеватом полу-
шубке. Новая двустволка висит у него на плече. Саша,
одетый в серую меховую куртку и высокие валенки, ед-
ва поспевает за ним. Позади по твердому снежному
насту тянутся четыре лыжных следа, ровные и бле-
стящие.
По белеющей свежей пороше отец читает словно по
книге. Стежки разбегаются, как ниточки по ватному
одеялу. Здесь пробежал заяц... прыгнула белка... Вот
след лисы. На льдистом бугре кончиком своего рыжего
пушистого хвоста она замела стежку.
Чем дальше забираются они в глубь леса, тем боль-
ше звериных и птичьих следов. Сашу одолевает охотни-
чий азарт.
Кругом, нахмурившись, стоят бородатые ели в клоч-
коватых белых шубах. Из-под снега пробивается зеле-
ный можжевельник. Голые желтоватые осинки зябко
вздрагивают уцелевшей прошлогодней листвой.
И вдруг сердце у Саши замирает. Он нетерпеливо
машет рукой отцу: «Остановись, не двигайся!» Зажму-
рив глаза, Саша прицеливается. Смуглое и зимой лицо
его неподвижно. Густые черные брови сходятся к пере-
носью.
128
Оглушительно грохочет выстрел, срывая с деревьев
хлопья спега. Издалека откликается эхо. Прыгает и ры-
чит от радости Тенор. В руках у Саши впервые в жиз-
ни самостоятельно подстреленный беляк. Шубка у него
белая, пушистая, с сероватыми волосками. Вскоре у от-
ца тоже висят на поясе два подстреленных зайца.
— Давай возвращаться, — предлагает Павел Нико-
лаевич, обозревая синеющий небосклон. — Время уже
за полдень.
Тенор злобно рычит, ощетинившись.
— Волчица прошла... — замечает Павел Николае-
вич, настороженно рассматривая следы. — Где-нибудь
здесь близко логово. Ладно, в следующий раз придем...
Порой собирается своя дружная компания горцев.
Кто на настоящих, кто на самодельных лыжах, ребята
гурьбой устремляются в лес. Ружье только у Саши. Но
ребятам не обидно. Каждый из них умеет стрелять, из
Сашиного дробовика стреляют по очереди. Домой ре-
бята обычно приходят без дичи, но зато вволю нака-
тавшись на лыжах.
Однажды, возвращаясь с охоты, Саша и Витюшка
увидели, как круживший над Выркой коршун камнем
нырнул вниз к деревьям и сразу же, тяжело взмахивая
черными крыльями, стал подниматься. В цепких когтях
хищника билась и жалобно кричала галка.
— Галя!.. — с отчаянием крикнул Саша, сразу по-
,пяв, в чем дело. Торопливо сдернул с плеча ружье, при-
целился.
— Стреляй!.. — Стреляй!.. — умоляющим голосом про-
сил Витюшка.
Прогремел выстрел. Ребята увидели, как коршун за-
качался, выпустил из копей Галю и стал медленно па-
дать на землю. Невдалеке от него упала и Галя.
Когда ребята подбежали к Гале, она еще дышала.
9 В. Смирнов 129
Но глаза у нее уже покрывались синевой. На взлохма-
ченных пестрых перышках распоротого зоба проступали
капельки крови...
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Все советские люди с напряженным вниманием сле-
дили за великим полярным дрейфом.
В Песковатском всюду: в избе-читальне, сельсовете,
школе, у репродукторов — каждый день собирались кол-
хозники. Все с нетерпением ожидали новых сообщений
по радио о дрейфующей льдине. Ребята в школе следи-
ли по карте, где плывет четверка отважных полярных ис-
следователей. Спорили, в какие края может занести те-
чение ледяное поле. Одни утверждали, что льдину отне-
сет к берегам Америки. Другие говорили, что поплывет
она обратно на Северный полюс и там окончательно
вмерзнет.
В семье Чекалиных газету теперь читали все вместе,
вслух.
— Подвигаются!.. — радовался Саша. —- Со всех
сторон... Вот здорово-то будет, когда разом все по-
дойдут!
Он представлял себе, как на ледоколах, самолетах,
даже на подводной лодке и на дирижабле днем и ночью,
несмотря на вьюгу и шторм, спешат советские люди на
помощь дрейфующей станции «Северный полюс».
Когда великая северная эпопея благополучно закон-
чилась, разговоры о ледяном дрейфе у ребят не прекра-
тились.
Бродили они по замерзшей Вырке, воображая, что
находятся на Северном полюсе. Даже для большего
сходства построили на середине реки ледяную пещеру.
В начале апреля лед на реке сначала тихо, потом
громко начал потрескивать.
Ледоход начался внезапно. Утром Сашу разбудил
треск и рокот посиневшей и вздыбившейся Вырки. Когда
130
ребята прибежали на берег, ледоход был в полном раз-
гаре. Вода бурлила, кипела. Среди мелкого битого льда
плыли крупные льдины, и все это неудержимо, с грохо-
том и треском неслось по течению под лучами весеннего
солнца, от пещеры не осталось и следа.
— Поплывем?.. — предложил Саша, горящими глаза-
ми глядя на кипевшую речку.
Ребята, пе сговариваясь, бросились по домам и ско-
ро притащили кто жерди, кто веревку.
— Вот подходящая льдина... — показывал Илюша,
нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Круглая ры-
жая шапка сползла у него на затылок, ноги в сбитых
сапогах промокли, но он ничего не чувствовал.
— Не выдержит... — сомневался Серега.
Витюшка ежился, молча поглядывая на ребят. Тенор
тоже молчал. Поджав хвост, он сидел на бугре и скалил
острые зубы, не понимая, что задумали ребята.
— Бери багры! — вдруг скомандовал Саша.
Застегнув короткий ватный пиджак, он первым схва-
тил багор. Серега накинул себе на шею связанную в
круг веревку и тоже взял багор.
Когда все ребята вооружились баграми, наступила
решительная минута. Выбрав покрепче льдину и подтя-
нув ее к берегу, Саша первым шагнул на нее. За ним
последовали ребята. На берегу остался только Тенор.
Поджав хвост, он пятился назад, не решаясь прыгнуть
за своими друзьями. Напрасно звал его Витюшка. Тенор,
съежившись, тихо повизгивал, словно извиняясь за свое
малодушие.
Он побежал за дрейфующей льдиной по берегу, из-
бегая близко подходить к воде.
Когда льдина, немного осевшая под тяжестью путе-
шественников, тяжело покачиваясь, поплыла по бурля-
щей реке, ребята не почувствовали страха.
Рядом плыли почерневший хворост, обломки досок.
Дул ветер, который раньше на берегу не ощущался.
9*
131
Долго ли они так будут плыть — Саша не думал и
вообще ни о чем не думал, поглощенный управлением
льдиной. Льдина, покачиваясь, двигалась теперь по ши-
рокому протоку, в гуще битого льда. Ее все больше от-
носило течением к противоположному берегу. Где-то в
кустах громко лаял Тенор. Впереди, за мельницей, Выр-
ка еще шире разлилась, и оттуда доносились грохот и
треск напиравшего льда.
Только теперь Саша почувствовал беспокойство.
И в тот момент, когда уже решил направить льдину
к своему берегу, она глухо треснула и мгновенно разо-
шлась пополам. На одной половине, ближе к берегу, ока-
зались Саша и Серега, а на другой Витюшка и Илюша.
— Причаливай к берегу!.. —- закричал Саша Сереге
охрипшим голосом, чувствуя, как льдина уходит под во-
ду, уплывает из-под ног.
Из села уже бежал народ, тащили жерди, доски. Пе-
репуганный Серега, бросив свой шест, хотел перемах-
нуть на соседнюю льдину, ближе к берегу, но провалил-
ся в воду и, захлебываясь, крикнул:
— По-могите-е... утопаю!..
Оставшись один на сразу всплывшей льдине, Саша
заметался, не зная, кому помогать: барахтавшемуся
в воде Сереге или брату с Илюшкой, тоже стоявшим по
колено в воде на своей льдине.
Видя, что Серега с помощью подоспевших колхозни-
ков уже выбирается на мелкое место, Саша своим баг-
ром стал помогать брату и Илюше удержаться на
льдине.
Вскоре все «путешественники», мокрые и озябшие, бы-
ли на берегу.
О предстоящей расплате Саша в эту минуту не
думал. Было не по себе, что сбежалось столько на-
роду. И все шумели, кричали, спрашивали: не утонул ли
кто?
В сопровождении толпы ребятишек «путешественни-
132
ки» поплелись по домам. За ними добровольные помощ-
ники тащили позабытые багры и мокрую, связанную в
круг веревку, которой так и не пришлось воспользовать-
ся. А народ все еще не расходился, следил за вздыбив-
шейся рекой.
По счастливой случайности никто из дрейфовавших
«путешественников» не заболел. Но дома каждому из
них пришлось пережить немало неприятных минут, осо-
бенно Саше, которого справедливо родители Сереги и
Илюши винили как главного зачинщика.
На другой день на очередной сбор пионерского от-
ряда Саша шел с душевным трепетом. Он уже знал, о
чем будет разговор. Неожиданно для Саши на сбор
явилась мать. Пришли секретарь комсомольской органи-
зации Ваня Колобков и учительница Александра Степа-
новна.
— Исключать нас будут из пионеров, — шептал Саше
перетрусивший Серега.
Илюша, как и обычно, держался бодро. Он только
пыхтел и тяжело отдувался, как паровоз, когда вспоми-
нали о нем.
— Для чего понадобилось ребятам плыть на льди-
не?.. — говорил Ваня Колобков, бросая суровые, осуж-
дающие взгляды на Сашу и его соучастников. — Чтобы
возвысить себя. Смотрите, мол, какие мы ловкие, бес-
страшные. Ничего не боимся. Нам и река по колено...
Стояли «полярные исследователи», как теперь на-
смешливо величали их ребята, на виду у всех, смущенно
переминаясь с ноги на ногу.
— Не совсем так... нам тоже жутковато было... —
бормотал Саша, насупившись. — Мы хотели испытать, что
чувствовали папанинцы па Северном полюсе...
— Раньше таких поступков ни за Сашей, ни за Ви-
тей не замечалось... — взволнованно говорила Александ-
ра Степановна. — Ничего плохого я о них пе могу ска-
зать. Но теперь...
133
«Исключат или нет?—думал Саша.—Только бы но
исключили». Сердце у него то замирало, то снова отхо-
дило, в зависимости от того, что говорилось на сборе.
— Ноги у меня подкосились, когда увидела, что
плывут мои сорванцы... — глухо, подбирая слова, гово-
рила Надежда Самойловна. — Могли ведь не только за-
болеть, но и утонуть. Правильно говорят... мои зачин-
щики... их выдумка...
Саша еще ниже наклонил голову. Даже товарищи
смотрели теперь на него как-то осуждающе.
Участникам ледяного дрейфа на Вырке было выне-
сено порицание. Большей меры наказания никто не пред-
лагал.
— Теперь из избы ни ногой, — сказали Саше и Ви-
тюшке дома отец и мать. — Пришли из школы — де-
лайте уроки. Хватит, нагулялись. На все село опозо-
рили.
«Пожалуй, и на охоту и на рыбную ловлю больше не
пустят», — мрачно думал Саша.
Но все проходит. Прошли и эти тяжелые дни. И ког-
да началась рыбалка на Оке, Саше разрешили ходить
сначала с отцом, а потом и с ребятами.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Шла весна — тринадцатая в жизни Саши. Перелом-
ная, когда устанавливается характер и неясные мысли
о будущей жизни начинают бродить в голове. Саша
стал внимательнее приглядываться к окружающему.
Прежние ребяческие забавы теперь только вызывали
улыбку. Мать тоже видела — Саша стал более серьез-
ным, усидчивым. Не срывался, как прежде, опрометью
на улицу и в разговоре стал более рассудительным.
«Растут ребятки...» — думала она, ощущая по-ма-
терински горделивую радость за сыновей. Вместе с ре-
134
битами росли яблони и вишни, росли тополя и рябины,
окружавшие дом; и кусты акации, сирени, жасмина. Год
от года они становились все выше, раскидистее, пыш-
нее, затемняя дом почти со всех сторон. И когда вес-
ной все распустилось, дом Чекалиных совсем утонул в
зелени, виднелись только крыша да окошки. И вдруг,
совершенно неожиданно, это было в середине мая, позд-
но вечером в чаще кустарника, совсем рядом возле до-
ма, защелкал соловей.
Сперва он запел нерешительно и робко, словно раз-
думывая, оставаться ему здесь или нет. Потом разошел-
ся, защелкал звонко и сильно.
Соловьиное пение Саша слышал не раз, но это был
свой соловей, он поселился возле дома, под окном.
Всю ночь до рассвета пел соловей, то замолкая, то
снова заливаясь на все лады.
Всю ночь взволнованный Саша просидел на подокон-
нике.
Боковое окно, выходившее в сад, теперь оставляли
на ночь открытым. Саша задумчиво поглядывал на чер-
невшие у изгороди силуэты яблонь, на шелестящую ли-
ству густо разросшейся у окна сирени. Тихо, спокойно
было в селе. Только далеко за Выркой у переезда глухо
рокотала колотушка сторожа, изредка долетали звуки
гармошки и запоздалая песня девчат...
Густая роса дымчатой сеткой ложилась на кусты,
на траву. В воздухе мелькали летучие мыши. Едва
слышно стрекотали какие-то жучки. Невидимо со всех
сторон текли запахи. Вишни пахли по-своему чуть горь-
ковато, яблони слаще, нежнее. Призрачный лунный свет
заливал сад.,.
— Давай найдем гнездо соловья? — надоедал Саше
днем Витюшка.
— И не думай!.. Голову оторву!..—грозился старший
брат.
135
Все же и он не утерпел.
— Смотри не спугни! — предупреждали они друг дру-
га, осторожно обшаривая кусты.
Искать пришлось долго. Наконец в глухой, темной
чаще акаций зоркий глаз Саши заметил черневшее гнез-
дышко. К Саше подполз Витюшка.
— Где?.. — нетерпеливым шепотом спрашивал он.
— Видишь?
— Угу...
Со стороны, не подползая близко, ребята разгляды-
вали свою находку. Гнездышко висело низко над землей,
в углублении между молодыми побегами. На вид оно
было грубоватое, свитое из сухой прошлогодней травы.
В гнездышке лежали четыре крохотных матовых яичка.
Наверху, в кустах, кто-то чирикнул.
— Наверно, соловьиха... — забеспокоились ребята. Так
же осторожно попятились они назад.
Саша уже давно собирал коллекцию птичьих яичек.
В большой картонной коробке, разделенной на маленькие
гнездышки, накопилось их уже довольно много, от са-
мого крохотного— пеночки — до крупного — ястребиного.
На каждом из них было помечено карандашом, какой
оно птице принадлежит. Тут были яички малиновки,
воробья, жаворонка.
И хотя в коллекции Саши соловьиного яичка не было,
он не дотронулся и пальцем до гнезда.
Когда братья осторожно, ползком выбрались из ку-
стов акации, Саша взял с Витюшки страшную клятву,
что тот не подойдет к гнезду и никому из ребят не по-
кажет, где живет соловей.
Каждую перемену ребята выбегали из школы в сад.
Там находились деревья, за которыми требовался не-
усыпный хозяйский догляд: зимой оберегать от докуч-
ливых зайцев, от мороза, а весной окапывать, обрезать
136
сухие сучья, ставить подпорки. Ребята разбредались по
всему саду, осматривали привитые дички. Места, где
черенки были привиты к дичкам, зарастали нежной глян-
цевитой кожицей.
— Прижились, — толковали ребята. — Захочешь — вы-
растет антоновка, захочешь — белый налив.
Всех волновала таинственная, могучая сила природы,
послушная человеку.
А после занятий не терпелось забежать на пасеку.
Колхозная пасека находилась в саду, рядом со школой.
Маленькие четырехугольные домики с дощатыми и
драночными крышами внушали ребятам большое ува-
жение. Жили в них мудрые маленькие существа с их
непостижимым на первый взгляд артельным укладом
жизни.
Павел Николаевич обычно целый день был на па-
секе.
— Не шумите и пе мотайте головой, — предупреж-
дал он ребят, — пчелы не любят суматошных людей.
Сашка, Филька и увязавшиеся за ними Витюшка
с Лиходеем с опаской ходили по тропинке мимо ульев,
приглядывались.
— Серьезные насекомые, — сморщившись, но с ува-
жением говорил Филька, поглаживая ужаленное место.
Завыркинцы удивлялись, видя, как спокойно Павел
Николаевич подходил к ульям и пчелы не набрасыва-
лись на него. Он разговаривал с пчелами, как с людьми.
Обитателей одного улья укорял за то, что мало носят
меда, жителей другого хвалил за усердие.
В ответ слышалось непрерывное звонкое жужжание.
Желтоватые насекомые деловито кружились над деревь-
ями. Особенно интересно становилось на пасеке, когда
пчелы начинали роиться. Прислушиваясь к жужжанию
в улье, Павел Николаевич почти безошибочно оп-
ределял:
— Похоже, что завтра полетят... Надо следить.
137
Саша тоже прислушивался. От отца он знал, что
пчелы перед роением ведут себя неспокойно.
Опи вместе разбирали улей. Отец вынимал желтев-
шие па солнце рамки с сотами. Шестигранные ячейки
поблескивали густым янтарным медом.
Саша не сводил глаз с живого, копошившегося
клубка. Пчелиная матка отличалась от рабочих пчел
своей величиной, короткими крылышками и коротким
хоботком. У трутней же были длинные крылья, грудь
широкая и такой же, как и у матки, короткий хоботок.
Насмотревшись, что делал отец, Саша в своем улье
хозяйничал самостоятельно, своим медом потом уго-
щал домашних.
— У меня слаще, — уверял он Витюшку и отца.
Скоро у ребят появилось новое увлечение.
Неожиданно оказалось, что Вырка населена мно-
жеством живых существ, которых не только Саша, но
и другие ребята раньше просто не замечали. Про-
изошло это открытие после того, как из очередной по-
ездки в Тулу Надежда Самойловна привезла сыновь-
ям два объемистых тома: «Жизнь животных» Брема.
В одной из этих книг рассказывалось про рыб, в дру-
гой — про насекомых.
К Саше теперь часто заглядывал Филька. Как-то
незаметно подружился он с горцами. От прежней враж-
ды не осталось и следа.
— Любопытные книги... — одобрительно говорил
Филька, рассматривая у Саши «Жизнь животных».
После знакомства с Бремом окружающий ребят жи-
вотный мир и в поле, и в лесу, и на огороде словно
изменился, стал более заметен и многообразен. Под
каждым кустиком, возле каждой былинки, не примечае-
мые раньше, шевелились и жили различные существа.
Их было великое множество. Одни погибали, другие
нарождались. Шагу нельзя было ступить, чтобы не за-
метить кого-либо. Ребята и раньше знали названия
138
многих насекомых, зверьков, птиц. Но среди знакомых
оказались во множестве и такие, которых ребята слов-
но видели впервые. В саду их заинтересовала колония
рыжих муравьев, облюбовавших для постоянного жилья
старый пень от срубленной липы, а в поле — крохотные
мыши — малютки, жившие в подземных квартирах.
Летают красавицы бабочки, мелькая в зелени кустов
своими многоцветными, яркими крылышками. Но по-
явились они на свет из безобразной, внушающей лишь
отвращение зеленой гусеницы, объедающей листья на
яблони. Заинтересовали ребят и деловитые шмели и
их родственники из пчелиной семьи — трутни, остаю-
щиеся на зиму вне своего улья. Спустившись к Вырке,
ребята ложились на берегу, свесив головы над прозрач-
ной, словно прикрытой стеклом водой.
Кружатся по зеркальной неподвижной поверхности,
отливающей радугой, черпые, как будто из вороненой
стали, жучки-вертячки. Словно на лыжах бегают —
скользят по воде на своих негнущихся ногах водомерки...
— Знаешь, почему их зовут водомерками?.. — спра-
шивает Филька и тут же отвечает: — Они водяные зем-
лемеры, отмеряют другим насекомым свои делянки.
Саша согласен с ним. А это кто схоронился под
воздушным навесом-колоколом?
— Водянка... — шепчет Саша, узнав водяного пау-
ка. Паук отдыхает. Во все стороны от его жилья — воз-
душного колокола протянулись прозрачные нити. Вдруг
одна из нитей задрожала, заблестела, задетая каким-то
малюсеньким живым существом. Паук проворно выбе-
жал — выплыл из-под своего жилища, схватил добычу...
— Ловкач... — шептались между собой ребята. Сле-
дили они, как заинтересовавшая их водянка строила
свой подводный дом из пузырьков воздуха, склеивая
их друг с другом. А еще ниже среди зеленых водо-
рослей медленно, словно шагая, двигалась черная
пиявка.
139
— Далеко она так может ушагать?..
Широко раскинулись листья водокраса, среди них
плавают санитарки-ряски, и, как заправский пловец,
кружится водяной клоп гладыш. Возле него неутоми-
мо снуют кружалки, водолюбы и еще какие-то насеко-
мые, названия которых никто из ребят пока еще не
знает. Ниже, среди черных от ила и водорослей под-
водных корней кустарника, мелькают стайки мелких
серебристых рыбок. Сначала кажется, что рыбки про-
сто так шмыгают между прибрежными камнями.
А когда приглядишься — заметно, что они деловито
обшаривают водоросли, хватая на ходу разных насеко-
мых и вытаскивая из ила червей. Над водой ребята
лежат час, другой...
— Смотрите! — вдруг шепчет Серега.
Что-то случилось в подводном мире. Заплывшая
далеко от берега пучеглазая лягушка, поспешно загре-
бая лапками, вернулась обратно под куст. Копошив-
шийся возле водорослей тритон насторожился. Рыбки
быстро метнулись в сторону. Из илистых водорослей
показалась черная приплюснутая голова щуки. Схватив
зазевавшегося пескаря, щука, вильнув хвостом, остано-
вилась.
Неожиданно перед ее пастью появилась маленькая
темно-серая рыбка с иглами на спине.
Рыбка спокойно, слегка шевеля плавниками, про-
плыла мимо огромной зубастой пасти щуки, и речная
хищница, снова вильнув хвостом, исчезла, не тронув ее.
— Колюшка! — прошептал Саша. — Попробуй прогло-
ти ее — подавишься.
Растянувшись на траве, Филька мечтал:
— Вырасту большой — уеду на Север. В рыболовец-
кую артель поступлю.
На море боязно. Там враз утонешь, — рассудитель-
но говорил Серега, — или акула схватит.
Он, так же как и Саша, не помышлял ни о чем не-
140
обычном. Зачем уезжать за тридевять земель, если так
хорошо жить в родном Песковатском! Куда ни взгля-
ни — зеленеют, широко раскинувшись, колхозные поля.
В кустах ласково журчит Вырка. И небо голубое,
необъятное, в нем неумолчно распевают свои звонкие
песни невидимые снизу жаворонки.
— Пошли в лес? — предлагает Саша, смахивая со
лба прядь черных волос. Ему, как всегда, не терпится
долго сидеть на одном месте.
Свистнув Тенора, ребята отправлялись в лес.
Окрестные леса богаты грибами, пропасть ягод, оре-
хов — не ленись только собирать. А тут по пути всякие
соблазны.
На лесной тропинке попалось перышко. Какой пти-
це оно принадлежит? Пронзительный свист Саши со-
бирал всех ребят. Тенор тоже подходил к перышку, глу-
бокомысленно обнюхивал его.
— Ну, кто может ответить? — спрашивал Саша, пыт-
ливо поглядывая на друзей.
— А шут его знает, — отзывался Серега, собирая во-
круг спелую землянику.
— Похоже на грачиное, — определял Саша, пытли
во рассматривая перышко.
Но более сведущий в птичьих делах Егорушка не
всегда соглашался с пим. Обладал Егорушка счастли-
вым даром почти безошибочно по голосу узнавать лю-
бую птицу, умел близко подойти к ней, не спугнув, оп-
ределить, чье гнездо. Откуда у него появилось такое
умение — можно было только удивляться и завидовать.
Но самое главное — Егорушка очень ловко умел подра-
жать птичьему голосу.
По пути то и дело возникали споры. Кому принад-
лежит эта нора — лисице или барсуку? Как узнать,
обитаема ли нора? Отчего па березе образуются круп-
ные шишкообразные наросты? Сколько лет вот этой сос-
не, дубу?
141
— Что так мало набрали грибов? — спрашивали
прохожие ребят, возвращавшихся из леса.
Все смущенно переглядывались.
— Не попадались, — бойко отвечал за всех Саша.
На самом же деле ребята, позабыв про грибы, дол-
го исследовали русло высохшего ручья или усердно
рыли барсучий бугор, надеясь захватить живьем непо-
воротливого, толстого хозяина норы.
Но не только забавы были у ребят на уме. Все боль-
ше принимали они участия в колхозной работе. Вместе
со взрослыми ходили на покос, ездили за травой на лу-
га, копнили у сараев сено. В страдную пору в колхозе
каждая пара рабочих рук была ощутимым подспорьем.
— Вы уж теперь большие, — все чаще говорили им
дома.
И в самом деле, ребята за лето возмужали, вытяну-
лись, особенно Саша. Ростом он уже догнал отца.
Осенью — было это в сентябре — в село приехал не-
знакомый киномеханик с передвижкой, веселый разго-
ворчивый паренек. Был он небольшого роста, одет в
нескладно сшитую вельветовую толстовку, с комсо-
мольским значком. Приехал он задолго до киносеанса.
В сельсовете отрекомендовался — Григорий Штыков.
Разыскав секретаря комсомольской организации, по-
шел с ним по селу, заглядывая по пути и в избу-чи-
тальню, и на ферму, и на колхозный ток, что-то запи-
сывая при этом в тетрадку.
— Карикатуры рисует, — удивлялись ребята, загля-
дывая через его плечо. — Да как похоже... Для чего это
ему?
Вечером после просмотра фильма «Великий гражда-
нин» выяснилось, для чего киномеханик рисовал карика-
туры.
— Сеанс еще не окончен, — заявил он зрителям. —
Минуточку внимания! Сейчас вы увидите световой номер
газеты «Песковатские новости».
142
Каждую карикатуру и каждую строчку текста кол-
хозники встречали аплодисментами и дружным смехом.
А те, о ком шла речь в световой газете, смущенно ежи-
лись.
— Здорово прохватили наших лентяев, — толковали
между собой колхозники, расходясь из клуба.
Об этом киносеансе долго потом вспоминали в Песко-
ватском. Говорили о световой газете и на сборе пионер-
ского отряда.
— Саша строит свой киноаппарат, — сообщили ребя-
та вожатой.
Сам Саша молчал. Он не любил преждевременно
говорить о своей работе. Построить киноаппарат оказа-
лось не так-то просто. На вид он был неказистый, с ке-
росиновой лампой внутри. Вместо пленки служила про-
зрачная вощеная бумага, на которой Илюша ловко ри-
совал ребячьи фигурки с забавными рожицами. Под
ними шел пояснительный текст. Так что узнать себя не
представляло труда. Через несколько линз и зеркал,
установленных в небольшом ящичке, самодельная лента,
медленно передвигаясь, отражалась на простыне. Выхо-
дило очень забавно.
— Крути, механик! — кричали ребята Саше, набив-
шись к нему в избу.
Степок громко читал надписи.
— Про меня? — удивлялся Серега. — Одна нога в са-
поге, другая босая... Это я-то неряха?.. Ну, мы еще по-
говорим!..— грозил он неизвестно кому.
— Узнал! — ликовали ребята.
Свой киноаппарат Саша демонстрировал в школе
на сборе пионерского отряда. Мечтал о выпуске еже-
недельной световой газеты «Школьные новости». Но
осуществить этот замысел Саша не успел. В семье Че-
калиных произошло событие, сразу изменившее всю
Сашину жизнь.
143
Зимой стало известно, что Надежду Самойловну пере-
водят на работу в город, в райисполком.
— Соглашаться или нет? — советовалась дома Надеж-
да Самойловна. — Квартиру тоже обещали дать в Лих-
вине.
Павел Николаевич не возражал, но менял он дерев-
ню на город с большой неохотой. Саша и Витюшка по-
малкивали. Тому и другому и хотелось и не хотелось
уезжать. Наконец Надежда Самойловна твердо реши-
ла — надо ехать.
И хотя всем было жалко до слез расставаться
с обжитым гнездом, с отъездом не мешкали, всей
семьей переехали в город. Было это в декабре 1938 го-
да. Избу отец вначале не хотел заколачивать, со-
бирался Павел Николаевич весной снова вернуться на
пасеку.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Занесенный сугробами город мало чем отличался
от села. На широких коротких улицах было тихо, спо-
койно. Всюду разбегались по сторонам протоптанные
в снегу тропинки. Кружили они возле деревянных од-
ноэтажных домов с палисадниками, петляли по огоро-
дам — точь-в-точь как в Песковатском. Только скучен-
ные вокруг площади да разбросанные кое-где по окраи-
нам каменные здания красили город.
Первые дни Саша заметно скучал, вспоминал Пе-
сковатское. Там остались Вырка и высоко на горе за-
колоченный горбылями дом с садом. Остались милые
сердцу друзья. Осталось все привычное, обжитое.
— Грустишь? — спрашивала мать, угадывая настрое-
ние сына. — Ничего... поживете, привыкнете, — утешала
она.
Отец ходил какой-то рассеянный. По своей привыч-
ке всегда что-нибудь делать он постукивал топором на
144
дворе и у крыльца и тоже часто поглядывал в ту сто-
рону, где находилось Песковатское.
Прошла неделя — и в самом деле все привыкли.
Саше и Витюшке казалось, что живут они на новом
месте уже давно. Чекалины занимали половину одно-
этажного деревянного дома на улице Володарского —
две светлые оштукатуренные комнаты с кухней. К дому
примыкал крытый двор. Рядом амбар с вместительным,
как жилая комната, чердаком.
— Хорошо у вас, уютно! — хвалили заходившие
к Чекалиным из Песковатского родные и знакомые.
«Очень даже хорошо...»—думал Саша. На окнах висели за-
навески, стояли горшки с цветами. В большой комнате по-
явилась новая мебель —- раздвижной стол, стулья, шкаф.
У ребят была своя — угловая — комната с широким
трехстворчатым окном, выходившим в небольшой са-
дик, огороженный палисадником. Из окон вдали видне-
лась замерзшая Ока. Мимо дома к реке пролегала
тропинка. По ней все время мелькали прохожие.
— Место боевое. На людях теперь живем, — говори-
ла Надежда Самойловна.
Саша видел — мать многие знают в городе, привет-
ливо раскланиваются с ней. Здороваясь, Надежда Са-
мойловна называла Саше, кто прошел мимо. С матерью
всегда интересно. Про что ни спроси, она все знает.
Она общительный человек. Отец не такой. На людях,
особенно среди незнакомых, он вялый, неразговорчи-
вый. Но зато у себя на пасеке или в лесу неузнаваем.
Незаметно в хлопотах на новом месте прошли зим-
ние каникулы.
— Завтра в школу! — вздыхали ребята.
Теперь им предстояло учиться в разных школах:
Саше поближе, рядом с домом, а Витюшке подальше.
— Ну что, петухи, приуныли? — шутливо спрашивал
отец. — Возьмут теперь вас в работу учителя. Здесь они
строгие, не чета песковатским.
10 В. Смирнов
145
— Наши тоже неплохие, — отзывался Саша.
Вечером ребята долго пе ложились спать. Бродили
по комнатам, снова переглядывали свои книги и тет-
радки, уложенные в портфельчики.
В седое январское утро 1939 года Саша, одетый в
нагольный овчинный тулупчик, с портфелем в руках
подошел к крыльцу школы. Двухэтажное школьное
здание уже звенело и гудело от шума ребячьих голосов.
Немного волнуясь, до внешне бодро и спокойно Саша
прошелся по коридорам, разыскивая свой седьмой
класс «Б».
— Кто здесь староста? — громко спросил Саша, оста-
новившись в дверях своего класса. Ребята сразу подско-
чили к нему, зашумели, закричали.
— Я староста... — заявил Саше высокий, худощавый,
золотоволосый паренек в сером пиджачке и серьезным
тоном представился: — Егор Астахов!.. А ты кто такой?
Саша едва успевал отвечать на вопросы. Но в это
время в классе появился знакомый Саше коренастый
голубоглазый Володя Малышев. С ним Саша подружил-
ся летом, когда тот приезжал к своим родственникам в
Песковатское.
Малышев обрадовался, бросился к Саше, протягивая
ему руку.
— В нашем классе будешь учиться?.. Перевелся?..
Насовсем?.. Вот здорово-то!—говорил он, одновременно
спрашивая и отвечая Саше и ребятам.
Прозвенел звонок, и в класс торопливо вошел по-
жилой, бородатый учитель в синем костюме и в очках.
Все быстро разошлись по своим местам. Только Саша
остался стоять у стола, не зная, за какой партой ему
устроиться.
— Новичок?.. — скороговоркой спросил учитель и
предложил Чекалину сесть в крайнем ряду у дверей,
рядом с худенькой и черноглазой девочкой, почему-то
с явной насмешкой глазевшей на него.
146
Тяжело вздохнув, Саша сел рядом с девчонкой, удив-
ляясь столь нелепому распоряжению учителя. В классе
были и другие свободные места. Школьный день в горо-
де начался явно неудачно.
— К Наташке Ковалевой посадили, — зашептались
на задних партах. Саша молчал и хмурился, повернув-
шись боком к своей соседке, показывая полное безраз-
личие к ней.
«Хороша особа... — почему-то сердито думал он про
нее. — Сидит как вдова, одна. Наверное, все от нее убе-
жали».
В деревенской школе девчонок, с которыми отказы-
вались сидеть мальчишки, так и называли — «вдовами»...
На перемене Саша, засунув руки в карманы своей
куртки, с независимым видом прошелся вместе с Ма-
лышевым по всем коридорам первого и второго этажа.
— Школа у нас хорошая... — хвалился Малышев. —
В районе мы на первом месте...
И хотя здесь классы были большие, светлые, про-
сторные, в учебных кабинетах много пособий, а биб-
лиотека несравненно богаче песковатской, с каким бы
удовольствием Саша вернулся сейчас в свою старую
школу!
В этот день Сашу, как новичка, несколько раз вы-
зывали к доске. Отвечал он уверенно, четко, ничуть не
робея.
Никто из ребят его не задевал. Это нравилось Са-
ше, хотя в случае чего он дал бы отпор любому, да и
Володя Малышев, наверно, помог бы ему.
До конца уроков Саша просидел, так ни словом пе
обмолвившись со своей новой соседкой.
На следующий день Саша с девочкой поздоровался
первым. Наташа ответила. Она пытливо глядела на него,
ничуть не робея. А после перемены не выдержала и ти-
хонько спросила:
— Скажите, вы круглый отличник?
10*
147
— Не совсем, — уклончиво буркнул Саша. — Не по
каждому предмету, — пояснил он, не желая вдаваться в
подробности.
— А я думала, вы отличник, — произнесла она.
Почему она так думала, Саша не понял.
— Тоже отличница? — полюбопытствовал Саша, не
зная, как обращаться к городской девочке: на «вы» или
на «ты». В Песковатском школьники обращались запро-
сто друг к другу.
— Не по всем предметам, — немного подумав, не-
брежно ответила девочка, выпятив вперед верхнюю пух-
лую губу и чуть улыбнувшись.
Видя, что Саша ищет резинку, она сунула ему свою
и стала рисовать на промокашке какую-то рожицу, лу-
каво поглядывая на Сашу.
Девчонка оказалась лучше, чем он ожидал. И хотя
вскоре Сашу пересадили в средний ряд, где сидели од-
ни мальчики, с Наташей Ковалевой он все же охотно
разговаривал на переменах.
— Ну, какие успехи? — спрашивала дома Надежда
Самойловна сыновей.
— Хорошо! — в один голос отвечали Саша и Ви-
тюшка.
И оба наперебой рассказывали, какие у них учи-
теля, кто с кем сидит и что интересного произошло в этот
день в школе.
— Учиться здесь труднее, чем в Песковатском, —
говорил Саша.
— Много задают? — поинтересовалась мать.
— Не-ет... не то. — Саша затруднялся определить. —
Задают столько же... Больше спрашивают. Как-то
глубже.
Саша сидел теперь с Володей Малышевым, который
жил рядом, на соседней улице. Они часто бывали друг
у друга. Вместе делали уроки. Катались на лыжах, хо-
дили в кино, в библиотеку-читальню.
148
Малышеву плохо давались математика и физика.
Он то и дело забегал к Саше. Саша терпеливо объяс-
нял ему формулы, помогал решать примеры.
— Понимаешь? — спрашивал он, расхаживая по
своей комнате, заложив за спину руки. — Тут зубреж-
кой не возьмешь, если смысл неясен. — И снова допы-
тывался: — Ты разобрался?
— Теперь понятно! — оживленно восклицал Володя,
подняв глаза на Сашу и улыбаясь. Скуластое худоща-
вое лицо у него светлело.
К Володе Малышеву часто заходили его друзья-
одноклассники — Егор Астахов, Вася Гвоздев. Они по-
дружились и с Сашей. Егор был молчалив, серьезен,
говорил немногословно н редко улыбался. Круглое
лицо его, усеянное веснушками, было похоже на утрен-
нее солнышко. Егора так и звали — Солнышко.
Вася Гвоздев — полная противоположность ему: на-
смешник и задира, хотя лицом он был очень похож па
Сашу.
Порой ребята собирались у Чекалиных.
Мать и отец были довольны, что Саша так быстро
заимел новых друзей. Появились свои приятели и у
Витюшки. Впрочем, он не отказывался дружить и с Са-
шиными товарищами. Мать зорко следила за сыновья-
ми. Проверяла у них тетради, интересовалась, где ре-
бята бывают. В Песковатском было проще — там сы-
новья все время находились на виду. Каждый их шаг
был известен.
— Как пионерские дела? — спрашивал отец.
— Во-о!.. — показывал Саша большой палец.— Здесь
пионеры тоже дружные. Лодырничать никому не дают.
— А у нас весь класс пионерский, — заявил Ви-
тюшка.
Первый же сбор, на котором присутствовал Саша,
прошел очень интересно. Обсуждали, какие книги за
каникулы ребята прочли. Каждый должен был объ-
149
яснить, кто из героев прочитанных книг ему понра-
вился.
Саша хотел на сборе отмолчаться, но Машенька
спросила его, и все смотрели на Сашу. Саша все же
коротко рассказал про книги, но задумался, определяя
понравившегося героя. А потом наугад Саша ответил:
Марк Волохов из «Обрыва» Гончарова.
— А Марфинька?.. — неожиданно с места спросила
Наташа Ковалева.
— Тоже... — отозвался Саша.
— А чем тоже?..—не унималась Наташа, вызывая
смех у девочек.
Пошептавшись с подругами, она глядела на Сашу
с явным вызовом.
Саша вынужден был расхваливать Марфиньку, хотя
никакого желания на это у него не было. «Чего привя-
залась?»— думал он про Наташу, наконец опускаясь
на свое место и мечтая каким-нибудь каверзным вопро-
сом отомстить ей.
Под конец сбора Машенька снова вызвала Сашу и
в присутствии всех ребят спросила, какие обязанности
Саша выполнял в деревенском отряде.
— Был звеньевым, — кратко ответил он, видя, что
Наташа Ковалева тоже ждет его ответа. Говорить боль-
ше, хвалить себя в ее присутствии ему не хотелось. Он
мог бы добавить, что у себя в деревне он был заводи-
лой, вожаком не только в школе, но и на улице. Там
его слово для песковатских ребят по-иному звучало.
А здесь он пока чужой, но еще тоже покажет себя.
Когда же вожатая поинтересовалась, в каком школь-
ном кружке он думает заниматься, Саша почти маши-
нально ответил: в драматическом.
Наташа тоже занималась в драматическом. Володя
Малышев сразу же бросил реплику:
— Не отстаешь от Наташки.
Саша промолчал.
150
Они теперь действительно часто были вместе.
Наташа держалась с ним запросто. Могла сорвать
шапку с его головы или, словно печаянно, толкнуть на
перемене. Как-то, оставшись вдвоем после занятий круж-
ка, он осмелился и пошел провожать Наташу домой.
Они уже дошли до ее дома на Красноармейской, но тут
Наташа стала дурачиться.
— Хочешь, теперь я тебя провожу? — храбро пред-
ложила она своему спутнику и спросила: — Боишься,
мальчишки засмеют?..
Она безошибочно угадала. Саша как раз подумал
об этом. Но проводила она его только до первого пере-
крестка и вернулась домой, а Саша бегом помчался к
себе.
«Какая она славная и... смелая...» — подумал Саша,
расхаживая у себя по комнате.
На другой день все равно в классе стало известно,
что он провожал Наташу, а Наташа провожала его.
А Володя Малышев, указывая на Егора, сказал на
ухо Саше:
— У тебя соперник есть.
— Ты это о чем?.. — удивленно спросил Саша и, до-
гадавшись, покраснел.
Впервые в жизни Саша узнал, что его товарищ
может быть одновременно и соперником, хотя Егор
по-прежнему дружелюбно относился к нему. Намек
Володи все же остался в памяти, как-то отдалил Сашу
от Егора Астахова. Но Егор продолжал нравиться
Саше. Он был честен и справедлив. И не случайно его
выбирали и старостой и в совет пионерской дружины.
Вместе с Сашей он мечтал вступить в комсомол.
— Зимой, не раньше... — сомневался Егор. А Саше
хотелось скорее. Все же не Саша, а Егор спросил пио-
нервожатую Машеньку. Он с ней разговаривал спокой-
но и деловито, как равный с равной, а Саша почему-то
робел перед ней.
151
— В комсомол пас скоро будут принимать?
— На следующий год... — обещала вожатая.
Саша вздохнул. «Так долго», — думал он, с завистью
поглядывая на старшеклассников-комсомольцев. Они
казались ему какими-то особенными людьми.
Однажды вожатая предложила провести сбор на те-
му «Наш город».
— Кто хочет подготовить беседу? — обратилась она
к ребятам.
Все молчали, нерешительно переглядываясь.
— Трудно очень, — отозвался Саша. — В библио-
теке почти ничего нет о пашем городе.
Саша с первых же дней записался в городскую биб-
лиотеку-читальню и часто вечерами сидел там.
Ребята разом заговорили, перебивая друг друга.
— Чего рассказывать то о нашем городе? — возра-
жали одни.
— Тоже город... — скептически протянул Егор Аста-
хов. — Всего-то две с половиной тысячи населения...
— Даже железную дорогу не рядом, а в пяти кило-
метрах провели, — поддержал его Володя Малышев. —
Не на всякой карте наш город и значится-то...
— А все-таки наш город хороший! — тряхнув черно-
волосой головой, заявила Наташа Ковалева.—Такого
раздолья летом, как у нас, нигде не найдешь.
— Да и зимой у нас неплохо! — поддержали ее де-
вочки.
Разговор сразу переменился. Все наперебой стали
перечислять достопримечательности своего города.
— Наш город еще до Ивана Грозного существовал...—
слышался звонкий голос Саши. — А при Иване Грозном,
в 1564 году, обнесли город тыном. Сторожевые башни
построили.
Ребята затихли, прислушиваясь к Сашиным словам.
Не многие из них знали, что Лихвин в древности за-
щищал Москву.
152
Заметив, что его все слушают, Саша смутился и за-
молчал.
— Ну вот... — вмешалась Машенька.—Значит, есть
о чем поговорить?
— Пускай Саша сделает доклад, — предложили де-
вочки. — Он лучше всех историю знает.
— Он клад рыл в Песковатском, — вмешался Воло-
дя Малышев. — Старинную монету нашел.
Саша укоризненно поглядел на Володю, но все же
ему пришлось рассказать, как он нашел старинную
монету на берегу Вырки и как эту монету он по сове-
ту учителя Петра Ивановича отослал в областной
краеведческий музей. Но выступать с докладом на
следующем сборе Саша все же решительно отказы-
вался.
Со сбора он ушел встревоженный, хотя Машенька
и не настаивала, чтобы он делал доклад.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Ни отец, ни мать не могли помочь Саше подгото-
виться к докладу: они сами почти ничего не знали о
прошлом города.
— Сходи к дедушке, — предложила Надежда Са-
мойловна. — Дедушка многое может тебе порассказать.
Да к учителю Петру Ивановичу зайди, он все знает. —
Надежда Самойловна была озабочена докладом не мень-
ше, чем Саша.
Посвистывая, радуясь предстоящей встрече со свои-
ми деревенскими друзьями, Саша легко шагал по за-
снеженной, хорошо укатанной дороге. Пять километров
он одолел незаметно.
Не успел он дойти до дедушкиного дома, как его ок-
ружили друзья.
— Ну как? — расспрашивали они. — Порядки в шко-
ле такие, как у нас, или строже?
153
— Здравствуй, Саша! — застенчиво поздоровалась
Тоня. Лицо ее и даже уши залились краской, голубые
глаза блестели.
Зина первая протянула ему руку, большую и огру-
бевшую от работы.
Едва Саша появился в избе у деда, поднялся шум.
— Марья, ставь самовар: Шурка пришел! — крик-
нул дедушка. — В кузню-то зайдешь? — многообещаю-
ще спросил он, пряча улыбку в черной бороде.
— Зайду, дедушка, обязательно зайду, — с готовно-
стью откликнулся Саша, предвкушая предстоящее удо-
вольствие. Работать в кузнице он любил. Особенно ког-
да тяжелый молот в руке, а на наковальне, словно жи-
вая, шипя, лежит пышущая жаром заготовка.
— Посиди в избе-то, словно воробей все носишь-
ся, — говорила бабушка.
— К докладу готовлюсь... — сообщил Саша за сто-
лом. — Вот теперь собираю материал. Дело это трудное,
ответственное...
— Вестимо, трудное, — поддакнула бабушка, качая
головой. Внук теперь так мудрено выражался, что не
всякое слово в его разговоре было понятно Марье Пет-
ровне.
— Жили раньше в Лихвине купцы, — охотно рас-
сказывал дедушка. — Каждый имел свою торговлю. Од-
них трактиров с десяток было...
«Нет, не то», —думал Саша, не решаясь перебить рас-
сказчика. Купеческая жизнь мало его интересовала.
А большего дедушка, очевидно, не помнил, хотя и про-
жил в Песковатском почти безвыездно семь десятков
лет.
Немного побольше деда рассказал и старый учитель
Петр Иванович, когда Саша заглянул к нему в дом.
— В районной библиотеке надо поискать, — посове-
товал он. — Загляни в энциклопедию...
О том, что существует энциклопедия, Саша услы-
154
шал впервые. В районной библиотеке он нашел несколь-
ко брошюр по краеведению. Но они больше говорили о
растениях и животных края. Мало сведений дала и
энциклопедия.
Большие надежды Саша возлагал на учителя исто-
рии Сергея Ефимовича, но тот тоже ничем не помог —
жил он в городе недавно. Поговорили они про книги,
которые Саша прочел, про кинофильмы о прошлом рус-
ского народа. Учителю нравилось, что о прочитапном
Саша рассуждает толково, серьезно.
— История — великое дело... — Сергей Ефимович
задумчиво поглаживал узкую, клинышком, русую бо-
родку. — Знать и любить свою Родину можно по-на-
стоящему, только ознакомившись с ее прошлым...
Было между Петром Ивановичем и Сергеем Ефимо-
вичем какое-то неуловимое сходство. Оба могли с во-
одушевлением часами говорить про свой предмет.
Но как ни интересно было слушать учителя, беспо-
койство все больше овладевало Сашей. Со сбором ма-
териала к докладу дело явно не ладилось.
— Не буду я выступать, — жаловался он Наташе
Ковалевой. — Рассказывать ребятам о том, что все зна-
ют, неинтересно. Так только, попусту языком молоть...
— Скоро экзамены... — успокаивала его Наташа, —
теперь не до докладов... Да, по существу, тебе никто
и не поручал.
Они шли с Наташей по улице. Был воскресный сол-
нечный день. С крыш капало. На площади и улицах
толпился народ. От проезжих подвод снег разлетался
грязными брызгами. Задорно чирикали воробьи, храб-
ро купаясь в студеных лужах.
— Наступает весна... — задумчиво говорила Ната-
ша. — Как хорошо!.. Люблю я весну. И экзамены люб-
лю, потому что они весной...
Саша молчал. Сдвинув свою кожаную шапку-ушан-
ку, он только щурил глаза.
155
— Ты чего? — удивленно спросила Наташа, видя,
что Саша загляделся на седобородого колхозника в на-
гольном тулупе, проезжавшего мимо в дровнях.
— Постой, постой, кажется... Александр Ильич! —
И Саша бегом бросился догонять дровни.
Наташа видела, как Саша догнал колхозника и стал
разговаривать с ним.
Не дождавшись, Наташа ушла домой. На другой
день во время перемены она заметила, что Саша подо-
шел к пионервожатой. Наташа, проходя мимо, услыша-
ла, как Саша говорил:
— Хорошо!.. Я сам съезжу за ним... Главное, он со-
гласился... Человек-то какой необыкновенный!..
Наташа все ждала, что Саша расскажет ей, о чем он
беседовал с вожатой, но, не дождавшись, после уроков
сама подошла к нему:
— О чем это ты разговаривал?
— Так... — Саша неопределенно махнул рукой.
Через несколько дней стало известно, что пионер-
ский сбор назначается на пятницу. Машенька намекну-
ла, что это будет очень интересный и необычный сбор.
Но о чем будет идти речь на нем, никто не знал. Все
ребята были очень заинтересованы.
Еще больше раззадорило ребят сообщение: сбор по
непредвиденным обстоятельствам откладывается на
два дня, до воскресенья.
— Ты ничего не знаешь? — пытливо спрашивала На-
таша у Саши.
— Нет. — Он упрямо качал головой, но темные гла-
за его хитровато щурились.
«Знает», — решила Наташа. Обидевшись, она сжала
губы и отошла. А девочкам сказала:
— Сашка невозможный стал. Пожалуй, я дружить
с ним не буду...
На другой день от пионервожатой поступило новое
распоряжение: для проведения сбора выделить четве-
156
рых пионеров. Двое должны были прийти в школу за
час до сбора и все приготовить, остальные двое — Са-
ша и Володя — дежурить у входа.
Любопытство ребят все больше разгоралось. О чем
будет идти речь на сборе, никто не знал. Это была вы-
думка Машеньки — окружить сбор необычайной таин-
ственностью.
Все уже сидели в зале, когда Саша и Володя Ма-
лышев почтительно ввели туда гостя — к удивлению
Наташи, того самого седобородого колхозника, с которым
Саша недавно разговаривал на улице.
Старик неторопливо снял ватный пиджак и сел ря-
дом с Машенькой за стол. Школьники увидели у него
на груди два серебряных георгиевских креста и несколь-
ко медалей дореволюционного времени.
— Ребята!.. — Щеки у Машеньки пылали, голос
звенел. — Сегодня на сбор мы пригласили Александра
Ильича, нашего земляка из колхоза имени Шверника.
Александр Ильич в русско-японскую войну служил мо-
ряком на крейсере «Варяг».
Александр Ильич медленно поглаживал короткую
седую бороду. Глаза у него поблескивали из-под густых
бровей.
— Давно это было, ребята, — заговорил он глухо
вато и неуверенно, видно не зная, с чего начать. — Дав-
но, когда вас еще на белом свете не было...
Рассказывать Александр Ильич оказался не мастер.
Но понемногу он разошелся, суровое лицо его оживи-
лось. Со всех сторон жадно, с восторгом смотрели на
пего ребячьи глаза.
...Вот раздвигаются стены школьного зала, и перед
ребятами — бурное, кипящее Желтое море. Невдалеке
на рейде чернеют вражеские корабли, закрывая серыми
дымками горизонт. Подняв якоря, отважный крейсер
«Варяг» и канонерская лодка «Кореец» уходят из чужо-
157
го порта в открытое море, чтобы вступить в бой с вра-
жеской эскадрой...
— Служил я на «Варяге» марсовым, — рассказы-
вал Александр Ильич. — Когда начался неравный
бой — находился на подаче снарядов. Трудились мы
не покладая рук. Кругом рвутся вражеские бомбы.
А на пашем «Варяге» все ходуном ходит после каждого
нашего залпа... Видим — загорелся японский крейсер
«Азима». «Ура! — кричим. — Пробьемся в Порт-Артур
к своим!» Выскочил против нас вражеский миноносец.
Хотел прямой наводкой потопить. Подбили мы и его.
Видим — носом взрыл волны и стал тонуть... Но тут
японцы пристрелялись. Стали их снаряды громить «Ва-
ряг». А у нас снаряды уже на исходе. Да и покорежили
наш «Варяг» изрядно. Повернули мы обратно в порт.
Подняли сигнал: «Терпим бедствие, но не сдаемся». Бы-
ли в корейских водах и иностранные суда — англий-
ские, французские, американские. Обязаны они были
встать на нашу защиту, потому что в нейтральном пор-
ту мы находились. Но они не помогли нам. Сами пред-
лагают нам сигналами: сдавайтесь врагу! Но мы не
сдались... Не посрамили своей Родины и своего боевого
Андреевского флага на мачте...
Когда Александр Ильич кончил рассказывать, сти-
хийно возникла песня. Ее пели все, даже те, кто пе знал
слов:
Наверх вы, товарищи! Все по местам!
Последний парад наступает.
Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не желает...
Саша не сводил глаз с Александра Ильича. Он пел,
охваченный необычайным волнением и восторгом, гор-
достью за отважных русских моряков. С таким же вол-
нением — он видел — пели и Наташа, и Вася, и Егор, и
все ребята.
158
Провожать гостя вышли па улипу. Каждому непре-
менно хотелось пожать руку Александру Ильичу.
Влажный теплый апрельский ветер порывами вры-
вался в улицы. На дороге вместе со снегом разбуха-
ла непролазная грязь. Но ребята ничего этого не заме-
чали.
— Яс ним еще давно познакомился, — оживленно
рассказывал Саша ребятам, — в поезде, когда ехал из
санатория...
— А мне так и не сказал, — упрекнула его Наташа.
Рядом с Наташей шел Егор Астахов. Позади шагали
Вовка с Васей. Все смеялись, шутили. Было так весело
в этот солнечный, по-весеннему/радостный день.
Проводив Александра Ильича, ребята пошли на об-
рыв. Внизу, взломав побуревший лед, сердито и яростно
шумела Ока. Широко разливаясь, она буйно рвалась
вперед. Ребята долго стояли, смотрели.
— Как хорошо! — повторяла Наташа. Ветер шеве-
лил ее черные кудри. Саша молчал. Река своим шумом
напоминала кипящее море, в котором, как наяву, пе-
ред глазами Саши сражался с врагами «Варяг».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Осенью 1939 года гитлеровская Германия напала на
Польшу. Сразу запахло грозой. Лица людей посуровели.
Все понимали: заняв Польшу, фашисты подойдут к на-
шей границе. В двухэтажном особняке на Советской, где
помещался военкомат, теперь до глубокой полночи горел
огонь. Очевидно, там тоже беспокоились и готовились.
— Мама, что же это — война? — тревожно спрашивал
Саша.
— Похоже, что война... — задумчиво отвечали отец и
мать. — Как бы до нас фашисты не дошли...
— Ну-у... — возражал Саша. — Наш Советский Союз
любому сдачи даст.
159
Теперь в коридоре школы, где висела «Комсомоль-
ская правда», постоянно во время перемен толпились
ребята. Шли горячие споры о том, как дальше развер-
нутся события. Когда же советские войска освободили
Западную Украину и Западную Белоруссию, у ребят
появилась тяга ко всему военному. Саша теперь ходил
в сапогах, в гимнастерке, со значком «Ворошиловский
стрелок» на груди.
В этом году многие ребята из Сашиного класса на-
чали готовиться к вступлению в комсомол. А Сашу все
более охватывали тревога и уныние. В Уставе ВЛКСМ,
который он уже знал почти наизусть, было ясно сказа-
но, что в комсомол принимают с пятнадцати лет. А ему,
Саше, еще только четырнадцать с небольшим. Как тут
быть? Неужели еще год — целый длинный год ждать
осуществления своей мечты?
Секретарь комсомольской организации школы, мо-
лоденькая белокурая учительница Чернецова раздала
ребятам анкеты. Саша тоже взял анкету, нерешительно
постоял в учительской, потом пошел с ребятами в класс.
— Ты что такой растерянный? — спросил Володя.
— Так...
Дома Саша попросил мать:
— Ты мне поможешь написать автобиографию?
— Это еще для чего? — удивилась Надежда Самой-
ловна. — В комсомол тебе еще рано, не примут...
— Почему рано? — горячо запротестовал Саша. — Во
время гражданской войны с тринадцати лет принимали.
— Кого же это принимали?.. — не соглашалась мать.
— Как кого?.. А Павку Корчагина... Ты же читала
Островского... А «Школу» Гайдара читала?.. Там глав-
ный герой Борис Голиков еще мальчишкой начал вое-
вать...
Матери нравилась горячность Саши.
«Нетерпеливый...» — думала она.
А Саша расстроился.
160
«Пожалуй, пе примут...» — соображал он.
В этот вечер допоздна он сидел в своей комнате.
Горел огонь. Младший брат уже спал. А Саша, начав
заполнять анкету, запнулся на годе рождения.
«Может быть, на год постарше поставить?.. — мель-
тешила соблазнительная мысль. — Нечестно!.. Скажут,
какой комсомолец?.. С первого же дня обманом живет...
А может, и не заметят?..»
К фальши Саша всегда относился нетерпимо. Так и
отложил до утра анкету.
На следующий день Саша принес в учительскую за-
полненную анкету и автобиографию.
— Ну вот, все в порядке, — сказала Чернецова, но
Саша медлил, не уходил. Он хотел что-то сказать, но в
это время Чернецову позвали к директору.
Саша медленно пошел по коридору, согнувшись.
В анкете умышленно была допущена серьезная неточ-
ность, и это теперь угнетало Сашу.
«Пускай... — подумал он. — Всех будут принимать, а
меня?.. Разве я виноват?..»
Весь день он ходил сам не свой.
...На комсомольское собрание пришли учителя, ди-
ректор школы. Чернецова сидела за столом президиума.
Саша слышал, как разбирали заявления его друзей:
Наташи Ковалевой, Володи Малышева, Егора Аста-
хова.
— Чекалин... — словно издалека услышал он. Под-
нявшись с места, Саша вышел вперед, чувствуя, как в
горле сразу пересохло и кровь прилила к лицу.
Чернецова прочитала его заявление. Потом Саша то-
ропливо рассказал свою короткую биографию и замол-
чал, не зная, что же говорить дальше.
— Вот и все, — наконец глухо произнес он и улыб-
нулся, почувствовав, что стало легче дышать.
11 В. Смирнов
161
Возвратившись на свое место, Саша снова как будто
издалека услышал голос Чернецовой:
— Кто за то, чтобы принять, прошу поднять руку...
В комнате было жарко. Лампы под эмалевыми аба-
журами то загорались сильнее — во весь накал, то
начинали светить красноватым светом. Напротив, с порт-
рета в дубовой раме, смотрел на Сашу Владимир Ильич
Ленин. Чуть прищурив глаза, он улыбался. Очевидно,
только он знал тайну Саши... и не возражал.
С собрания новые комсомольцы вышли необычайно
присмиревшие, серьезные.
— Теперь в райком вызовут. Готовиться надо.
Саша и Егор пошли провожать Наташу. За ними
увязался и Вася Гвоздев. Он смело взял Наташу под
руку и пошел по улице. А Саша и Егор шли сзади и
смеялись, глядя на них. Всем было как-то особенно
весело. И никому из них не хотелось оставаться одно-
му. Каждому хотелось сделать что-то необыкновенное,
чтобы дать выход переполнявшей их радости.
4 января 1940 года Сашу вместе с другими школь-
никами, принятыми на собрании в комсомол, вызвали
в райком.
К секретарю райкома Сашу пригласили почему-то
первым. Тревожно оглянувшись на ребят, он шагнул
за дверь кабинета. За столом, помимо первого секре-
таря райкома, очень молодого, светловолосого, в военной
гимнастерке, сидело еще четверо.
Саше бросилось в глаза раскрасневшееся, возбуж-
денное лицо Чернецовой, которая дружелюбно кивнула
ему и, улыбнувшись, что-то сказала своим соседям.
Секретарь быстро пробежал глазами анкету, выписку
из протокола, пытливо взглянул на Сашу.
— Из Песковатского? — спросил он. — Там раньше
учился?
Саша ответил, опустив по-военному руки по швам...
1&2
Схема района на стене. Портрет Ленина... В углу на
вешалке подбитая ватой солдатская шинель. Значит,
секретарь райкома служил в армии. Он чем-то напоми-
нал прежнего, Андреева.
Все это Саша отчетливо представил себе позднее.
А в эту минуту он видел только лицо секретаря с резко
очерченными скулами, строгие серые глаза, смотревшие
на него. Отвечал он на все вопросы четко, уверенно,
заслужив похвалу сидевших за столом:
— Устав хорошо знает...
Секретарь все еще не отпускал его.
— А зачем ты вступаешь в комсомол? — неожидан-
но спросил он, взглянув на окружающих.
Саша немного помедлил.
— Чтобы помогать нашей Коммунистической партии
укреплять Советскую власть, — проговорил он и с за-
горевшимися глазами, чувствуя, как голос у него зазве-
нел, добавил: — Как комсомолец, если понадобится, и
жизни своей не пожалею за Родину...
Из кабинета Саша вышел уже спокойно, чуть улы-
баясь. Ребята окружили его.
— Что спрашивали? Ответил на все вопросы? — до-
пытывались они наперебой.
Саша едва успевал отвечать. Мысленно он все еще
был там, в кабинете... Следующим вызвали Егора. За-
метно волновалась Наташа. Задумчив и молчалив был
Вася Гвоздев. И, как обыкновенно, спокоен и уравнове-
шен Володя Малышев.
Через неделю Сашу с ребятами снова вызвали в рай-
ком и вручили новенькие, пахнущие типографской
краской комсомольские билеты.
— Какой легкий номер — впереди две единицы, в
конце две пятерки, — говорили ребята о Сашином би-
лете.
Только теперь Саша обратил внимание на свой но-
мер — 11253055.
11*
163
Но дома мать, рассматривая Сашин комсомольский
билет, обратила внимание на другое. Стоял там год
рождения — 1924-й, хотя Саше и было хорошо известно,
что родился он в 1925-м.
— Это что?.. — медленно спросила мать. — Год себе
приписал?
Она сразу догадалась. Саша стоял перед ней весь
красный, опустив глаза, и оправдывался:
— Какой я теперь пионер, когда ростом выше всех
ребят в классе... Паспорт буду получать — год исправ-
лю... Настоящий поставят...
Особенно бранить сына мать не стала. Она понима-
ла, как трудно было Саше отстать от своих товарищей.
Кривил ли раньше Саша душой? Нет. Это, пожалуй,
единственный случай. Перед матерью и отцом он всегда
был правдив.
Мать простила сына. В этот день она испекла пирог
с маковой начинкой, а отец достал из шкафа бутылку
вишневой настойки. Обоим хотелось как-то по-особен -
ному отметить незабываемый для старшего сына день.
— Так и быть, налью и вам по рюмочке, — сказала
она, когда все сидели за празднично убранным столом.
— Комсомольцам и пионерам не полагается, —
шутил Павел Николаевич. — Это нам, беспартийным,
можно.
Отец с большим удовольствием выпил за старшего
сына и громко крякнул.
Саша чувствовал себя счастливым. Он то и дело
притрагивался рукой к верхнему карману куртки, где
теперь лежал новенький комсомольский билет.
«Надо купить комсомольский значок», — думал он.
Вечером Надежда Самойловна советовалась с мужем,
чем порадовать старшего сына-комсомольца.
Неделю спустя Саша уже держал в руках новень-
кий фотоаппарат «ФЭД» и объяснял Витюшке, как полу-
чается изображение на негативе.
164
— Садись вот сюда... Смотри прямо... улыбайся... —
командовал Саша, усаживая у окна то отца, то мать, то
брата, и, нацелившись, щелкал затвором.
— Что-то не похоже... — сомневались потом вла-
дельцы фотокарточек, рассматривая свое изображе-
ние.
— Передержка получилась... — оправдывался Саша.
— Просто беда... — жаловалась в разговоре с сосе-
дями Надежда Самойловна. — Наш фотограф куда ни
пойдет — все с аппаратом. Даже во сне бредит: сни-
маю!..
Но Саша увлекался не только фотографированием.
В школе его все больше интересовала физика. Он часто
оставался после уроков в физическом кабинете. Почи-
нял испорченные приборы, снова проделывал уже зна-
комые опыты.
— Не надоело тебе?.. — удивлялся Володя.
А дома Сашу тоже ждали интересные и неотложные
дела. Что-нибудь он паял, чинил, строгал... Кладовка
стала мастерской и лабораторией. Здесь появились вер-
стак, тиски, различные инструменты. Горела электриче-
ская лампочка. Проводку Саша сделал сам. Здесь же
он проявлял свои фотоснимки.
Возвращаясь из школы, Саша озабоченно спрашивал
отца:
— По радио что передавали? Не слышал?
На финском фронте шли бои. Но зато на Западе по-
прежнему тишина.
— Не поймешь. То ли воюют, то ли выжидают, —
говорил Саша, пытаясь разобраться в газетных сводках.
По карте он следил за военными событиями, объ-
яснял Витюшке:
— Видишь, как фашисты усилились — какую тер-
риторию захватили? — Пальцем он очерчивал границы
гитлеровской Германии и успокаивался, когда взгляд
падал на огромную, не сравнимую ни с одним другим
165
государством территорию Советского Союза, окрашенную
па карте в красноватый цвет.
Однажды Надежда Самойловна услышала, как ребя-
та, собравшись в комнату к Саше, спорили, с каких лет
берут в Красную Армию добровольцами.
— С восемнадцати... — утверждал Володя Малышев.—
Я узнавал.
— Вот в гражданскую войну — тогда другое дело...—
замечал Егор Астахов.
— Аркадий Гайдар в шестнадцать лет уже коман-
довал отрядом. А Корчагин?.. Еще раньше, — доносился
голос Саши.
Мать слышала, как он быстро ходил по комнате, по-
скрипывая половицами. Не выдержав, Надежда Самой-
ловна вошла в комнату к сыновьям.
— Уж не на фронт ли собираетесь? — спросила она.
Ребята смущенно молчали.
— Вздумаете уезжать — с комсомольского учета не
позабудьте сняться, — нарочито деловым тоном напомни-
ла она, зная, чем можно воздействовать на ребят. — Са-
мовольный отъезд теперь, в военное время, считается де-
зертирством...
Зима в 1940 году стояла особенно суровая. Морозы
в феврале достигали сорока градусов. Саша по своей
привычке ходил налегке, порой не застегнув как следу-
ет полушубок, без шарфа, с открытой шеей.
А когда мать тревожилась, он говорил:
— Комсомольцы должны закаляться.
Может быть, поэтому Саша особенно любил лыжи.
Ока рядом. По снежной целине над рекой лыжня осо-
бенная, легкая. И как приятно быть первооткрывате-
лем с ребятами своего класса! На лыжах уходили дале-
ко в лес, охотились. Возвращались к вечеру. Зимний
день короток. И тогда допоздна горел в ребячьей ком-
166
нате дома Чекалиных огонь. Мать видела — старший сын
занимается. На сердце становилось спокойно.
— Комсомольские поручения-то тебе дают? — спра-
шивала Надежда Самойловна, заглядывая одним глазом
в книгу, которую он читал.
— Стенгазету выпускаю... На днях цветной лом со-
бирали... — перечислял Саша. — А вообще в деревне
комсомольцам больше работы. У нас пока делать нечего.
«Все внимание уделяйте, — говорят, — учебе».
— Правильно, — подтверждала Надежда Самойлов-
на. — Все пути Советская власть открыла перед вами.
Теперь только лентяи не учатся.
Саша учился хорошо. А вот у Витюшки бывали сры-
вы, и тогда старший брат грозился:
— На буксир возьму!
Витюшка тяжело вздыхал и усаживался за уроки.
Плыть на буксире для пионера было позорно. Да и пе-
ред Сашиными товарищами неудобно, Витюшка старал-
ся дружить и с Володей, и с Васей, и с Егором.
Особое место среди Сашиных друзей занимала На-
таша Ковалева. У Наташи не было закадычных подруг
в классе, вообще она предпочитала дружить с мальчи-
ками, но выделяя среди них никого. Пользовалась она
в классе большим авторитетом. Саша почувствовал это
с первых дней прихода в школу. Сначала он решил: хо-
рошо учится — поэтому и уважают.
Потом понял, что дело не только в учебе. Была
в этой стройной черноглазой девушке какая-то особая
серьезность и внутренняя сила, невольно внушавшая
уважение. В классе она не командовала, не лезла со
своими советами и нравоучениями, держалась просто и
как-то независимо от подруг. И эта независимость вы-
деляла ее не только в обращении со школьниками, но
и в своих взглядах на окружающее. Даже школьные
сочинения, которые она писала как-то по-своему, отли-
чали ее от других. Красивой ее нельзя было назвать.
167
Были среди ее подруг в классе более миловидные девоч-
ки, даже более развитые и начитанные, чем она. Но Са-
ша не замечал остальных. Казалось ему, что и Наташа
больше обращает на него внимания, чем на других.
Прежняя резкость и угловатость у нее сменились более
ровным, ласковым тоном. С ней можно было поговорить
по душам, зная, что она не поднимет на смех и не раз-
болтает другим. Как-то на перемене, оставшись вдвоем
с Сашей в классе, она задумчиво спросила:
— Книг я много читала. А вот в жизни все как-то
по-другому идет... Почему это так?..
Перед этим в классе спорили о подвигах. Говорили
о Павке Корчагине, о героях-летчиках, о папанинцах.
— Чем ты недовольна? — спросил Саша.
— Собой... — призналась Наташа. — Не чувствую я в
себе ничего особенного. Просто безликая, бесхарактерная
единица, как и множество других. Мне кажется, ни на
какой подвиг я не способна... Вот увидишь, Шурик, про-
живу я жизнь скучно.
Саша не мог ничего ответить, а про себя подумал:
«Я тоже никакого подвига не совершу. У меня тоже
характер неустойчивый».
Как-то Наташа доверила ему свою тайну.
— Только ты никому не говори... — покраснев и сме-
шавшись, тихо попросила она.
Саша узнал, что мечтает она уехать сестрой во фрон-
товой госпиталь.
— А школа как же? — спросил Саша. В душе он
сам уже готов был вместе с Наташей уехать на финский
фронт, но все же предостерег Наташу: — Не примут до
восемнадцати лет. А до тех пор, кажется, так и не до-
живешь...
Вскоре Наташа снова вернулась к этому разговору.
На комсомольском собрании обсуждали поведение Его-
ра Астахова. Во время занятий в классе он надерзил
преподавателю русского языка и демонстративно ушел
168
с урока. Все видели, что перед этим он был чем-то очень
взволнован и лицо у него было усталое, опухшее —
видно, не спал ночь.
Наташа, неожиданно для всех, резко выступила в за-
щиту Егора, хотя его вина не вызывала ни у кого со-
мнения.
— Егор гордый и обидчивый... Не следовало препо-
давателю упрекать его за невыполненную работу... — за-
явила она.
— По головке, может, погладить?.. — осведомился
Вася.
В классе засмеялись.
— Надо к человеку с душой подходить, а не с дуби-
ной, — сразу срезала его Наташа.
Саша пытался ей возразить, но она резко оборвала
и его. А потом, когда они вдвоем в коридоре просмат-
ривали висевший на стене свежий номер «Комсомоль-
ской правды», она первая заговорила и тихо попросила:
— Ты не сердись на меня... Мне кажется, жизнь
у Егора Астахова дома тоже невеселая, как и у меня...
Мне жалко стало его, такой ершистый, сердитый...
Мне кажется, я порой тоже бываю такая же беспомощ-
ная и сердитая...
Этот разговор заставил Сашу повнимательнее
взглянуть и на Егора и на Наташу, задуматься. Ему
как-то пришлось не по душе, что у Наташи и у Егора
есть что-то общее, сближающее их. Почему Наташа
беспомощная, он так и не понял. Наоборот, она с харак-
тером. А что касается обидчивости, то все обидчивые...
«Очевидно, опять с дядей поругалась...»—решил он.
Саше нравилось бывать у Ковалевых, хотя он поче-
му-то стеснялся Наташиной матери, Дарьи Сидоровны,
молчаливой худощавой женщины, работавшей санитар-
кой в местной больнице.
Вместе с ними жил Наташин дядя, брат матери
Прохор Сидорович Ковалев. Обладал он способностью
169
сразу все на лету подмечать и в глаза выговаривать
своему собеседнику. Прохор Сидорович сапожничал.
У него, как говорили в городе, были золотые руки. Но
он любил выпить, и это, Саша знал, омрачало жизнь
семьи. Выпив, становился несдержан на язык, оскорб-
лял сестру, ругал племянницу. А на другой день просил
у них прощения. Саша знал, что все это очень действо-
вало па впечатлительную Наташу.
Весной у Саши появился велосипед. Самыми счаст-
ливыми были минуты, когда он сажал Наташу на раму
машины и ехал кататься. Черные глаза Наташи горели,
волосы трепетали на ветру, когда он мчался под уклон
к реке.
— Тише!.. Тише!.. — испуганно просила она, а ему
хотелось мчаться быстро, так, чтобы дух захватывало и
ветер свистел в ушах.
— Если я преждевременно умру, то от твоего вело-
сипеда... — шутила она потом и признавалась: — Хоро-
шо!.. Я тоже... хотела бы летать птицей...
Саша знал, что и она мечтала иметь свой велосипед,
но на него ведь надо много денег.
Ребята теперь часто уходили рыбачить на Оку.
— Пойдем с нами на рыбалку, — приглашали они На-
ташу.
— Вот еще... — Наташа смеялась. — Тоже занятие —
мерзнуть ночью на берегу реки...
— Наташенька! — шутил заядлый рыболов Егор Ас-
тахов. — Хочешь, я на колени встану?..
Был он в одно и то же время и грубый и ласковый.
Саше не нравились его шутки. Так настойчиво, безот-
вязно приглашать, как Егор, он не умел и удивлялся,
откуда порой бралось у сдержанного, немногословного
Егора такое бесшабашное ухарство.
Из дома рыболовы уходили с вечера. Ночь прово-
дили у костра, на берегу реки. Костер тихо потрески-
вал, разбрасывая по сторонам неяркие желтые отблески.
170
Горьковато пахло дымком. В синеватых сумерках ночи
таинственно шуршали прибрежные кусты, что-то тяжело
вздыхало в соседнем болоте.
Ночная тишина располагала к откровенности. Тут за
костром ребята узнали, как Егору Астахову трудно жить
и ладить с отцом, торговавшим в пивном ларьке.
— У него одно только на уме — деньги... — жаловал-
ся Егор.
Володя Малышев мечтал о великих и необыкновен-
ных делах, которые ему предстоит совершить. Вася
Гвоздев сочинял разные веселые небылицы, на которые
он был большой мастер. А Саша ничем в эти минуты не
выделялся среди ребят. Любил он молчать и слушать,
когда остальных тянуло на разговоры. Незаметно про-
ходило время. Перед рассветом все чаще слышались
всплески на реке.
— Ишь как щуки жируют, — шептались ребята,
расходясь по прибрежным мокрым от росы кустам.
Притаившись в удобном месте с острогой в руке,
рыболовы следили, когда поблизости всплеснет вода и
на поверхности мелькнет черная спина речной хищ-
ницы.
Тут уж удача зависела от зоркого глаза и ловкости
руки, державшей острогу.
На рассвете, когда в городе было удивительно тихо,
ребята с добычей расходились по домам. А днем снова
встречались на реке. Разноголосый шум стоял над бере-
гом. Ребята уходили далеко от города, переплывали на
дротивоположный берег на свое любимое место, где
у кустов вода была особенно прозрачная, а дно песча-
ное, с мелкими камешками, над которыми серебристыми
табунками резвилась мелкая шустрая рыбешка.
Как ни хорошо было в городе среди новых друзей,
не забывал Саша и Песковатское. Порой его неудер-
жимо тянуло в родные места, где прошло его детство,
где каждое дерево, каждый кустик был знаком-пере-
171
знаком и чем-то напоминал прежнее, пережитое. Иногда
он там задерживался по нескольку дней.
Вернувшись домой, рассказывал об увиденном:
— Вот бычина-то стал Мартик! Рога крутые, взгляд
огневой... Узнал меня.
И в самом деле, Мартик узнавал своего старого
хозяина. Бык неторопливо и важно подходил к Саше,
клал свою массивную лобастую голову ему на плечо,
добродушно жмурился, стремясь лизнуть Сашу в лицо
теплым шершавым языком.
В последний день декабря 1940 года в школе шли
приготовления к встрече Нового года. Привезли елку —
высокую, пышную. Трое десятиклассников с трудом про-
тащили ее в двери, а устанавливать ее посредине зала
собралось человек десять во главе с Егором.
Саша озабоченно носился по школе, покрикивая на
ребят. Его выбрали в комиссию по организации ново-
годнего вечера-маскарада. Времени было в обрез, а еще
столько оставалось сделать! Саше казалось, что все идет
медленнее и не так, как нужно. Вот, например, до сих
пор пе готовы разноцветные флажки для украшения
зала, а пора бы уже их развешивать.
— Ты где был? — набросился он на появившегося
в дверях Васю Гвоздева, ответственного за флажки.
Вася молча протянул сверток в газетной бумаге, из
которого высовывались разноцветные уголки флажков.
Наконец-то! Саша огляделся, прикидывая, как лучше
развешивать нити с флажками.
— Соображай сам... — предложил он Васе и по-
мчался к старшеклассникам подключать электропро-
водку к елке.
Членов комиссии то и дело разыскивали и тащили
к себе: Володя Малышев спрашивал, где лучше пове-
сить новогодний номер газеты. Кому-то требовалось
172
срочно найти шпагат для хвойных гирлянд. Другие
спрашивали, где лучше устанавливать помост для
оркестра...
Только вечером Саша прибежал домой. Наскоро по-
обедав, он заторопился обратно.
Дома между тем тоже шли приготовления к встрече
Нового года. Чекалины ждали гостей: брата Павла Ни-
колаевича — дядю Митю с женой.
Витюшку мучило любопытство, в каком костюме
пойдет Саша на новогодний маскарад. Но Саша отмал-
чивался.
Приглашенные на маскарад стали собираться в шко-
лу к одиннадцати часам. Дежурные с белыми повязками
на рукаве строго следили, чтобы никто не прошел без
маски. Исключение допускалось только для учителей.
Гремел духовой оркестр. Разноцветными огнями сия-
ла разряженная елка. В воздухе стоял тот особенный
запах хвои и еловой смолы, который приносит с собой
новогодний праздник.
Кого только не было сегодня в зале! Словно ожили
и сошли со страниц произведений Пушкина, Лермон-
това, Гоголя любимые герои. Были здесь и Ленский, и
Онегин, и Татьяна, и Печорин, и Хлестаков... Были
моряки, клоуны, испанцы, украинцы. Сколько выдумки
в этих ярких костюмах! Вот появился мрачный и чер-
ный, как привидение, монах, но, почувствовав себя не-
ловко в шумной толпе веселых, жизнерадостных масок,
он исчез. Не без труда ребята разгадали в монахе Его-
ра Астахова. Обратно на вечер Егор не вернулся.
Скромно прохаживался в стороне молодой военный
в ярко начищенных хромовых сапогах, в гимнастерке,
перетянутой ремнями. На петлицах гимнастерки побле-
скивали по три малиновых кубика. Плотная черная
полумаска закрывала его лицо.
— А я вас знаю! — прозвучал за спиной офицера
приглушенный девичий голос.
173
— Откуда знаете? — тоже полушепотом спросил офи-
цер, обернувшись.
Незнакомка была одета скромно, в черный шерстя-
ной костюм с белым отложным воротничком. Из про-
резей маски глядели Наташины глаза.
Да и голос был... Наташин, который он мог отли-
чить из сотни других.
— Издалека приехали в наши края? — лукаво спра-
шивала незнакомка. — И надолго?.. Может быть, насо-
всем?
Не выдержав, оба рассмеялись.
— Наташа!..
— Шурик!..
И, взявшись за руки, пошли танцевать.
Кружились пары.
Играл оркестр.
Куда-то вдаль уплывали огни на елке.
— А я ждала тебя... — созналась Наташа.
— И я тебя ждал...
Как хороша ты, юность, когда кругом свои и в твоей
ладони рука задушевного друга!
В полночь, когда кремлевские куранты гулко про-
били двенадцать ударов, директор школы вышел на
середину зала и поздравил всех собравшихся с Новым
годом, пожелав учиться только на «отлично». На сцене
появился Новый год — маленький шустрый первокласс-
ник в белом как снег лыжном костюмчике с крупными
цифрами на груди — 1941.
— Я пришел... Я пришел... — звонко закричал он
и, подхваченный гостями на руки, поплыл по залу во-
круг сверкающей огнями елки...
Снова загремел оркестр. Конфетти осыпали волосы,
длинные разноцветные ленты серпантина обвивали тан-
цующих...
Было уже далеко за полночь, когда стали расходить-
ся. Саша и Наташа вместе вышли из школы. Все кру-
174
гом: дома, заборы, деревья, телеграфные провода —
белело от инея.
— Белая ночь... — говорила Наташа. — Смотри...
И луна белая... Все белое...
Город еще не спал. В окнах многих домов горели
огни, у калиток стояли парочки, слышались голоса. Из-
далека, очевидно со Стрелецкой слободы, доносились про-
тяжная девичья песня и звуки гармони...
Оба, вспоминая прошедший вечер, беспричинно смея-
лись. Обоим хотелось дурачиться, петь. Схватив ком
снега, Наташа бросила его в лицо Саше и стремглав
помчалась вперед. Саша, запутавшись в полах шинели,
догнал ее уже около дома.
— Не уходи... — предложил он.
Наташа сама взяла его под руку. Глаза у нее бле-
стели, щеки разрумянились,
— Задумай... Загадай что-нибудь!.. — попросила она,
прикрывая его лицо рукой.
— А ты?..
— Я тоже...
— Скажи, что загадал, но только про себя.
— Ты тоже скажи...
Разом смутившись, поняли друг друга.
И снова они пошли по улице, такой необычной в мер-
цающем зимнем наряде.
Громко похрустывал снег под ногами. Звенели теле-
графные провода. Над городом все выше поднималась
полная луна...
И когда вернулись к Наташиному дому, на крыльце
они еще постояли. Так пе хотелось в эту ясную ново-
годнюю ночь расставаться, уходить!..
в дни
войны
12 В. Смирнов
ГЛАВА ПЕРВАЯ
На верху залитого солнцем косогора зашевелились ку-
сты орешника. Из кустарника выскочили и перебежали
дорогу несколько человек в темно-зеленых мундирах, в
касках, с автоматами в руках. Где-то грозно зарокотал
пулемет. Тучи желтой пыли поднялись над дорогой, засти-
лая солнце. Стало трудно дышать.
«Фашисты!» — мгновенно понял Саша, чувствуя, как
забилось сердце. Он обернулся назад. Хотел крикнуть:
«Ребята!» — но не смог, почему-то ноги у него одереве-
нели, стали непослушными. Но тут вперед выскочили
Егорка Астахов и Вася Гвоздев. За ними бежали ребята
с Подгорной улицы, со Стрелецкой... И вдруг необычайно
легко Саша в несколько прыжков опередил ребят и, взмах-
нув над головой винтовкой, обернувшись назад, пронзи-
тельно закричал:
— За мной!.. Бей их... Стреляй!..
12*
179
Теперь уже ясно были видны человек пятнадцать гит-
леровцев с долговязым офицером впереди. Они торопливо
перебежками спускались по косогору вниз к мосту, за ко-
торым белели городские постройки, а выше, на пригорке,
ярко сверкали на солнце окна двухэтажного здания шко-
лы, над которой полыхал, как пламя, красный флаг.
Ощущая необыкновенный прилив сил, Саша стреми-
тельно, все еще крича во все горло, помчался наперерез
фашистам, слыша, как за ним бегут и тоже что-то громко
кричат ребята. До моста оставалось совсем близко.
«Только бы успеть... не пустить в город! Там подойдут
наши...» — думал он, на ходу заряжая винтовку и стре-
ляя, ничего уже больше не видя, кроме фашистов. Враже-
ские солдаты остановились. Офицер в плаще, размахивая
револьвером, выбежал на дорогу. Глухо затрещали авто-
матные очереди. Кто-то из ребят рядом с Сашей вскрик-
нул, упал и пополз вперед, оставляя красный прерыви-
стый след.
— А-а-а!.. — не помня себя, хрипло кричал Саша. Он
словно летел на крыльях, подымаясь и опускаясь на зем-
лю. Выхватив гранату, он на ходу, пригнувшись, метнул
ее и сквозь пламя и дым совсем рядом увидел искаженные
страхом лица врагов, в беспорядке побежавших назад
с дороги...
Совсем задохнувшись от крика, Саша догнал убегав-
шего офицера в плаще, бросил вторую гранату и... про-
снулся.
Рядом стояла мать и тревожно смотрела на него, по-
правляя сползшее на пол одеяло.
— А где же?.. Где?.. — Саша, широко раскрыв глаза,
хотел сказать: «А где же немцы?» — и только теперь все
понял.
В широкое трехстворчатое окно врывались снопы сол-
нечного света. На этажерке прыгали в клетке две рыжень-
кие белки, стуча лапками и поблескивая коричневыми
пуговками глаз.
180
— И во сне-то все воюешь... Что это ты кричал не сво-
им голосом? — тревожно расспрашивала мать.
Саша молчал. Взглянув на мать, которая была одета
в праздничное черное платье с белым отложным ворот-
ничком, он сообразил, что сегодня воскресенье, что все
дома.
Сразу стало легко, радостно на душе... Он вскочил с
кровати и, вдруг вспомнив, покосился на мать — видела
она или нет?.. Сунул руку под подушку и, нащупав там
твердый, круглый, ребристый предмет, нахмурился и
вздохнул.
Значит, не все ему приснилось. Вспомнилась вчераш-
няя встреча на железнодорожной станции с ранеными
красноармейцами. Санитарный поезд стоял долго. Мимо
проходили воинские составы, занимая перегоны однопут-
ной железнодорожной линии.
Все, кто был на станции, вдоволь наслушались о фрон-
товых делах, а Саша успел даже выпросить у раненого
бойца гранату, правда разряженную, но настоящую, бое-
вую.
Осторожно, чтобы не заметила мать, Саша вынул
из-под подушки завернутый в газету тяжелый сверток и,
подумав немного, сунул его в угол за стол, где лежали ин-
струменты.
В одних трусах, темно-бронзовый от загара, Саша вы-
бежал во двор, вспугнув мирно копошившихся кур, и на
самодельном скрипучем турнике быстро проделал несколь-
ко упражнений. Вернувшись в сени, он стал плескаться
холодной как лед водой, которую только что мать налила
в рукомойник. Из клеток, стоявших по стене, щурили на
Сашу розовые глаза породистые Витюшкины кролики.
Возле клеток лежали кучки свежей травы. Значит, Ви-
тюшка уже встал и уже успел позаботиться о кроликах —
не придется напоминать ему.
Вытираясь жестким домотканым полотенцем, чувствуя,
как приятно разгорается тело, Саша думал, как сегодня
181
сложится у него день. Если только командир истребитель-
ного батальона не вызовет на военные занятия или, что еще
важнее, батальон не поедет на задание, то весь день ока-
жется свободным. Можно будет уйти с ребятами на реку
купаться, а вечером сходить в кино, посмотреть новый
военный киносборник.
Мать торопила завтракать. Саша быстро оделся, убрал
постель. Потом выпустил из клетки белок, добродушно по-
грозив им:
— Смотрите у меня, не озоровать.
Когда Саша уселся за стол, в репродукторе, черневшем
на стене, что-то зашипело, забулькало, потом стали пере-
давать очередную сводку Совинформбюро.
В последнее время так часто стали появляться в свод-
ках Совинформбюро названия новых направлений, что
трудно было представить себе положение на фронте. По-
дойдя ближе, Саша напряженно слушал:
«В течение всего дня наши войска вели ожесточенные
бои с противником на всем фронте, от Ледовитого океана
до Черного моря... — голос диктора звучал резко, отры-
висто. — На Южном направлении наши войска оста-
вили...»
Дальше шло перечисление городов и населенных
пунктов, которые наши войска оставили за прошедшие
сутки. Лицо Саши сразу помрачнело. Мать тяжело вздох-
нула.
«Все нарушил проклятый враг. Только бы и жить
теперь. Жизнь-то какая хорошая развернулась! И вот
война...» — думала Надежда Самойловна, оглядываясь
кругом.
На столе, покрытом белоснежной скатертью, хрипло
урча и пофыркивая, кипел ярко начищенный старинный
медный самовар, привезенный из Песковатского. Тут же
стояла голубая масленка, в недавно купленной фарфоро-
вой вазочке желтел липовый мед, и в комнате пахло медом
и дымком, выползавшим тонкой сероватой струйкой из-под
182
колпачка на самоваре. Надежда Самойловна напекла лю-
бимых Сашиных ватрушек и теперь сновала на кухню и
обратно, что-то разыскивая и разговаривая сама с собой.
— Давай, мама, я тебе помогу, — предложил Саша, но
она отмахнулась от него и не утерпела — сунула ему са-
мую румяную ватрушку.
Вприпрыжку прибежал с огорода Витюшка. Вслед за
ним, мягко поскрипывая сапогами, вошел со своей неиз-
менной добродушной улыбкой отец.
— Долго я вас буду ждать? — заговорила было На-
дежда Самойловна, но, взглянув на мужа и старшего
сына, смолкла. Они сидели за столом задумчивые, с
тем неуловимым выражением на лицах, которое накла-
дывает сознание большой и тяжелой ответственности, не-
ожиданно легшей на плечи.
Одному только Витюшке в это солнечное августов-
ское утро было, как всегда, весело. Болтая под столом бо-
сыми ногами, он рассказывал, что слышал ночью гул вра-
жеских самолетов.
— На Москву летели... Много! Наверное, десятка
два, — сообщал он. — Фашистские самолеты я сразу
узнаю. Звук у них воющий — ру-у-у... ру-у-у— — Надув
пухлые губы и скосив глаза, Витюшка попытался изобра-
зить, как гудят самолеты.
— Ешь скорее, — остановила его мать, — да марш
на улицу.
Но Витюшка не унимался. Курносое, в веснушках
лицо его от чая раскраснелось. Искоса, лукаво поглядывая
на брата, он толкал его под столом ногой, вызывая на
разговор.
— Саша!.. Шурка!.. Военные занятия с нами будешь
проводить? А не то мы отчислим тебя из отряда... Еще
комиссаром у нас состоишь! Комиссар обязан все время
в отряде бывать... Честное пионерское, отчислим тебя за
срыв военного обучения... Ты чего молчишь?
Тебя слушаю... — усмехнулся Саша, занятый свои-
183
ми мыслями. Вспомнив про гранату, пообещал: — Сегодня,
пожалуй, займусь с вами. Хотя вы и надоели мне, как
горькая редька.
Еще весной, прочитав повесть Гайдара «Тимур и его
команда», Саша и Витюшка организовали свой отряд и
взяли на учет все красноармейские семьи на ближних
улицах. Но как только началась война, тимуровский отряд
превратился в сторожевой. Штаб отряда находился у дома,
где жили Чекалины, на чердаке амбара. Здесь хранились
самодельные винтовки, стоял детекторный радиоприемник,
на стене висела карта района и вниз, к сторожевому по-
сту, тянулись сигнальные провода. Подражая взрослым,
которые поочередно ночью дежурили у каждого пере-
крестка, ребята-тимуровцы выставляли свой сторожевой
пост у штаба, наблюдая за людной тропинкой, спускав-
шейся с улицы к реке.
— А мы вчера диверсанта в городе чуть не выследи-
ли, — вспомнив, похвастался Витюшка. — Высокий, с уса-
ми, и одежда у него ненашенская и рваная. Не иначе как
с самолета его сбросили.
— Где же он? — встрепенулся Саша.
— Перед вечером это было, — пояснил Витюшка. —
Разве в сумерках уследишь?..
— У вас теперь все диверсанты,-—усмехнулся Павел
Николаевич. — Помешались на шпионах.
— Если человек в ненашенской одежде, ясное дело —
чужак, — авторитетно пояснил Витюшка.
Когда все, закончив завтрак, вышли из-за стола, на
пороге комнаты появился связной тимуровского отряда,
Витюшкин приятель Генка в самодельной бумажной пи-
лотке, с деревянным ружьем за плечами. Сейчас Генка,
вытянувшийся по стойке «смирно» на пороге, наверное,
принес какое-то важное известие — весь его взволнован-
ный вид говорил об этом. Четко, по-военному, Генка от-
рапортовал:
— Товарищ комиссар! Разрешите доложить!
184
— Докладывай, — кивнул головой Саша, польщенный,
что его по-прежнему называют комиссаром. Хотя он и
не принимал участия в военно-дозорной деятельности ти-
муровцев, но помогал им оборудовать штаб, делал для них
ружья, позволял, когда оставался дежурным, ухаживать
за лошадьми конного взвода истребительного батальона.
— Опять в городе появился тот самый субъект, — ра-
портовал Генка. — По нашему мнению, он подозрительный
тип. Сейчас у моста на реке. Ребята за ним наблю-
дают.
— Что ж, посмотрим, — насторожился Саша.
Витюшка, тряхнув головой, выскочил вслед за братом
на крыльцо.
Отец и мать молча переглянулись. У ребят был уже
случай, когда они ночью задержали показавшуюся им
подозрительной женщину и привели в свой штаб. А после
проверки утром она оказалась... женой милиционера, не-
давно поселившегося в городе. Пришлось матери идти
объясняться.
В окно Павел Николаевич видел, как Сашу и Витюш-
ку окружили тимуровцы, вооруженные деревянными
ружьями. Среди них были и девочки с зелеными сумками,
на которых краснели нашитые кресты. Через минуту воин-
ственный отряд исчез за постройками.
Выйдя на крыльцо, Павел Николаевич присел на сту-
пеньки и закурил. Подошла темно-бурая большая овчарка
Пальма. Умные, серьезные глаза собаки смотрели на Пав-
ла Николаевича пристально, испытующе, словно она хоте-
ла понять, чем так озабочен хозяин.
— Вот какие дела, Пальма, — проговорил Павел Нико-
лаевич, погладив собаку шершавой рукой.
Стоял солнечный жаркий день. На голубом небе, как
льдины в конце ледохода, медленно плыли неведомо от-
куда взявшиеся легкие курчавые облачка. В воздухе мель-
кала легкая прозрачная паутина — признак наступающей
осени.
185
У кого-то на задворках громко визжал поросенок, лая-
ла собака, звенели голоса ребятишек, гонявших по пыль-
ной дороге мяч. Казалось, ничто не напоминало о насту-
пившей войне. Но война все же ощущалась. Ощущалась
опа в каждом озабоченном и хмуром взгляде проходивших
мимо людей, в заклеенных бумажными полосками стеклах
окон, в черневших у домов бомбоубежищах.
Неясное внутреннее беспокойство, появившееся у Пав-
ла Николаевича с начала войны, росло с каждым днем.
Все меньше и меньше оставалось мужчин в городе.
Каждый день можно было видеть, как люди с котомками
за плечами, собравшись по-походному, шагали по шоссе
на станцию в сопровождении родных. Невозможно было
оставаться бездеятельным и сидеть дома в эти дни, когда
с фронтов приходили тревожные вести и каждый человек
настойчиво стремился скорее найти свое место в рядах за-
щитников Родины.
Павел Николаевич тоже был в военкомате, прошел
медкомиссию. Там сказали: «Наступит ваш черед — вызо-
вем». Теперь всякий раз, возвращаясь из колхоза домой,
он прежде всего подходил к столу — не лежит ли повест-
ка. Но повестки пока не было.
Павел Николаевич пошел на задворки, на огород. Там
уже чернели, возвышаясь над тыном, крупные желтоголо-
вые подсолнухи, желтели на грядках огурцы, цвели кабач-
ки и тыквы, закрывшие своими огромными шершавыми
листьями весь частокол. Все росло неудержимо, буйно,
обещая обильный урожай. Задумчиво посмотрев на это
привычное глазу раздолье, Павел Николаевич снова мед-
ленно побрел на улицу и у крыльца столкнулся с челове-
ком в военной форме, который протянул ему повестку из
военкомата.
— Завтра в десять часов утра, — вслух повторил
Павел Николаевич, чувствуя, как забилось сердце.
Он взглянул на окно, за которым, склонившись над
книгой, сидела Надежда Самойловна.
186
«Пока не буду показывать ей повестку, — подумал Па-
вел Николаевич. — Пусть спокойно готовится к докладу».
Чтобы не проговориться жене, Павел Николаевич ушел
на реку.
Только накануне Надежда Самойловна приехала из
колхоза «Верный путь», где была по заданию райкома
партии, а теперь снова надо было возвращаться обратно.
Стояло самое горячее время: уборка, сов озимых — каж-
дый день был дорог.
Но сегодня что-то плохо работалось. Надежда Са-
мойловна подошла к этажерке, достала несколько брошюр,
конспект по истории партии и, раскрыв его, задумалась.
Как разом перевернулась жизнь и навалилось на всех
горе, не осознанное еще вначале и теперь давившее, да-
вавшее себя знать все сильнее и сильнее. Вспомнился ей
первый день войны, который застиг их в Песковатском у
свекра за праздничным столом.
Услышав тревожное сообщение по радио, забегали, за-
суетились люди на селе. Разом потемнела, опустела боль-
шая изба свекра, остался непочатым и неубранным празд-
ничный стол. Надежда Самойловна сразу же побежала об-
ратно в город. И, несмотря на воскресный день, множество
людей уже толпилось у райкома партии. Были здесь и
коммунисты и беспартийные...
Надежда Самойловна вздохнула, перевернула страницу
брошюрки и еще ниже наклонилась над столом.
В комнату заглянул Витюшка. Виновато съежившись,
он неслышно, как мышь, прошмыгнул к себе, чтобы мать
не заметила разорванной рубашки. Потом пришел Павел
Николаевич. Он нерешительно посмотрел на жену, все еще
думая: сейчас сказать ей или потом, когда вернется из
колхоза, если только не поздно будет.
Павел Николаевич, обычно очень спокойный и не-
сколько медлительный, стал необычайно деятельным, он
торопился, спешил. Поправил пошатнувшийся тын, при-
бил отставшую доску у сарая. Тысячи дел теперь глядели
187
на него, ждали его рук. Слойно все это никто не мог без
него потом сделать.
Надежда Самойловна ничего не замечала. Между
страничек тетради ей попалось несколько маленьких фото-
графий старшего сына. Выражение лица Шурика было
серьезное, даже строгое. Эти фотографии — память о том
дне, когда Шурик записался в истребительный батальон.
Нелегко ему было этого добиться. Командир батальона
Тимофеев сначала отказал наотрез, объяснив Шурику, что
он слишком молод. Но Шурик пять раз приходил, доби-
ваясь своего, и добился: его приняли. Надежда Самойлов-
на узнала об этом, когда сын попросил у нее денег на фо-
токарточки для анкеты.
— Ты не мог сказать мне раньше? — упрекнула она.
— А ты разве не разрешила бы?
Что она могла ответить сыну? Разве не понятно ей
было стремление Саши принять участие в борьбе с вра-
гом?
С тех пор для Надежды Самойловны наступили тре-
вожные, беспокойные дни. Иногда Шура уезжал на рас-
свете и возвращался домой через несколько дней. Все это
время Надежда Самойловна не находила себе места. Не
случилось бы что с сыном! Рядом на десятки километров
тянутся густые леса, в которых, рассказывают, бойцы
истребительного батальона чуть ли не каждый день вы-
лавливают вражеских парашютистов. Была в этих раз-
говорах, очевидно, какая-то доля правды.
Заслышав дробный топот коней и звонкую задорную
песню:
Три танкиста, три веселых друга,
Экипаж машины боевой... —
Надежда Самойловна выбегала на крыльцо и среди бой-
цов искала глазами сына. Веселый, обветренный, скакал
он галопом на своем приземистом буланом Пыжике.
188
Она ни о чем не расспрашивала сына. Знала: что мож-
но — сын сам расскажет. И с улыбкой следила, как мучи-
мый любопытством Витюшка ходил за старшим братом,
словно тень, и все допытывался:
— Шурик, куда вы ездили?
— На кудыкины горы! — Саша сурово сдвигал густые
черные брови.
Надежда Самойловна взглянула на ходики, висевшие
в простенке у окон. Пора уже было отправляться, чтобы
не упустить попутной машины из райзаготзерна. В этот
момент из своей комнаты с победным криком выскочил
Витюшка, грозно потрясая настоящей боевой гранатой-
лимонкой.
Мать испуганно охнула и замахала руками.
— Она без запала, — торопливо успокоил ее Витюш-
ка. — Это Шурка достал. Он нас военному делу обучать
будет...
В колхоз Надежда Самойловна поехала с неспокой-
ным сердцем, все еще думая, не заряжена ли граната, не
случилось бы чего с сыновьями.
О полученной повестке муж так ничего ей и не
сказал.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Когда вооруженный дозор тимуровцев кратчайшей
тропинкой, через кусты и ямы привел Сашу на пологий
берег реки, взятого под наблюдение подозрительного че-
ловека там не оказалось.
— На одну секундочку только отлучились, а он исчез...
Словно сквозь землю провалился... — смущенно оправды-
вались оставленные для наблюдения Славка и Костя.
Напрасно тимуровцы бросались в разные стороны,
шныряли среди расположившихся на берегу эвакуирован-
ных. Подозрительного человека нигде не было. На поло-
гом берегу у моста курились сероватые дымки костров.
189
Слышался разноголосый говор, плач детей. Небрежно оде-
тые женщины стирали белье, варили картошку в чугунках
и котелках. Тут же спокойно копались в золотистом при-
брежном песке малыши, щипали траву распряженные
лошади. Ребята знали — это уходили от войны, из занятых
врагом областей мирные жители. С каждым днем эвакуи-
рующихся становилось все больше, хотя фронт был от
Лихвина далеко.
— Эх вы, дозорные, — сердился Саша. — Растяпы вы,
а не тимуровцы. Где ваш командир?
Витюшка мгновенно вырос перед Сашей, вытянувшись
в струнку.
— Плохо обучены ваши бойцы, — набросился Саша на
Витюшку. — Вот и поставь вас на серьезное дело. Эх,
вы!..— Саша сморщился, с ожесточением сплюнул.—
Растяпы!..
— А может быть, он обычный человек? — вдруг взбун-
товался Генка, обиженный словами комиссара. — Наш го-
род стратегического значения не имеет. Нет смысла сюда
забрасывать шпиона.
— Какой наш город, — в один голос обрадованно под-
держали Славка и Костя, топчась на месте босыми нога-
ми и вытирая вспотевшие лица. — Если бы не беженцы,
муха пролетит — и та на виду...
Но Саша был неумолим.
— Разгильдяев надо снять с дежурства, — распорядил-
ся он. — Оружие отобрать... Дать задание — разыскать во
что бы то ни стало.
Ребята выслушали приказ с сосредоточенным видом,
как и подобает настоящим дисциплинированным воинам.
Ни у кого больше не повернулся язык перечить комиссару.
Рядом текла река. Вода была теплая, как парное моло-
ко, она манила, звала к себе. И Саша, искоса посмотрев
на ребят: одобряют они или нет? — решил искупаться.
— Ладно... — примирительно сказал он, сбрасывая с
себя рубашку. — Можете тоже купаться.
190
Глядя на него, разделись и полезли в воду ребята-
тимуровцы.
Купались недолго. В другое время ребята полежа-
ли и повозились бы на горячем, усеянном темными ракуш-
ками песке, но сейчас настроение у всех было тревожное.
Витюшка повел свою команду обратно, к табору бежен-
цев, а Саша другой тропинкой поднялся на гору. Если бы
он свернул немного в сторону, то в густой чаще кустов
увидал бы человека, которого ребята так усердно искали.
Человек лежал на траве, в тени куста, и крепко спал. Если
бы Саша взглянул на него, то узнал бы знакомого одно-
сельчанина. Но Саша прошел мимо в каких-нибудь десяти
шагах, погруженный в свои мысли. Он даже не заметил,
как рядом из-за обрыва высунулась лохматая золотоволо-
сая голова Егорки Астахова, всегда любившего ходить не
там, где ходят люди.
— Стой, ни с места! — басовито гаркнул он за спиной
Саши.
В руках Егорка держал удочки и ведерко, в котором
плескалась мелкая рыбешка.
— Много наловил? — Саша заглянул в ведерко, думая
про себя: «И охота же Егору в такое время ходить на ры-
балку!» Мелькнула и другая мысль: какое свинство со сто-
роны Егора не зайти за ним!
Саша нахмурился.
— Смотри, — недовольно отозвался Егор, — одна мел-
кота. Хвостики... Не ловилась сегодня рыба.
— А где ловил, не у моста? Там всегда раньше лови-
лась.
— Нет, — буркнул Егор и, угадав Сашины мысли,
успокоил: — Заходил за тобой утром. А ты спишь... На-
дежда Самойловна не велела будить тебя.
Саша недовольно поморщился. С тех пор как началась
война, он ни разу еще не ходил на рыбалку.
— Куда шагаешь? — спросил Егор.
— Так... — Саша неопределенно пожал плечами.
191
Они шли но площади мимо сквера, на котором зеле-
нели молодые деревца, в прошлом году посаженные
школьниками, и среди густо разросшихся цветов белел на
гранитном постаменте памятник Ленину. Мимо оглуши-
тельно тарахтели по пыльному булыжнику тяжело гру-
женные мешками подводы — колхозники везли на склад
зерно нового урожая. Возле желтоватого оштукатуренного
двухэтажного здания, в котором помещался военкомат, на
панели сидели призывники, сложив свои вещевые мешки
у стены. Возле них толпились заплаканные женщины, ре-
бятишки.
— Вот... а нас не взяли, — Саша с завистью поглядел
на выходивших из военкомата людей.
На улице рядом с уже закрытым на замок газетным
киоском бойко торговал пивной ларек. У прилавка сгру-
дились колхозники. Продавец, отец Егора Астахова, про-
званный почему-то Чугреем, громко тараторил с посети-
телями, то и дело повторяя: «Ваше здоровьице!.. Ваше
здоровьице!..»
Егор шел молча, сгорбившись, стараясь незаметно про-
шмыгнуть мимо ларька. Ему было стыдно за отца, кото-
рый в такое время все еще продолжал думать о наживе.
— Заходи, — предложил Егор, когда они остановились
на перекрестке.
— Зайду, если только на операцию не уедем, — нере-
шительно пообещал Саша. — А ты что? — спросил он, ви-
дя, что Егор чем-то взволнован. — Опять с отцом буза?
Егор молча кивнул и медленно поплелся домой. Те-
перь Саша понял, почему Егор с утра ушел из дому на
рыбалку. Он хотел окликнуть его, остановить, но Егор уже
завернул за угол.
«Плохи дела у Егора, — думал Саша, направляясь к
райкому комсомола, — с отцом нелады. Да еще и переэк-
заменовка на осень по русскому».
«Теперь не до переэкзаменовки...» — решил Саша и
тут только сообразил, что в воскресный день райком ком-
192
сомола закрыт. Но он ошибся, увидав распахнутые на-
стежь двери.
Во время войны смешались понятия о выходных и буд-
ничных днях. Все дни стали одинаковы. В райкоме ком-
сомола неумолчно звенел телефон, на лестнице и в кори-
доре толпились пришедшие из района комсомольцы в за-
пыленных ботинках, вихрастые, загорелые. Шли разговоры
о курсах минометчиков, об истребителях танков. Саша
понял, что происходит очередная мобилизация комсомоль-
цев. С какой завистью он смотрел теперь на этих деревен-
ских ребят, которым посчастливилось родиться раньше
его!
Миловидная рыженькая пионервожатая Машенька, в
эти дни работавшая в райкоме машинисткой, приветливо
кивнула Саше головой и посоветовала подождать.
Прежние работники райкома комсомола, которых Саша
немного знал, ушли в армию. Секретарем райкома теперь
была Чернецова. Она помнила его еще по школе. С ней
можно откровенно поговорить. Поэтому Саша смело шаг-
нул через порог в знакомый кабинет, где его еще совсем
недавно принимали в комсомол. Чернецова, одетая в по-
лувоенную форму — гимнастерку с ремнем и кирзовые
сапоги, — была одна. Сбивчиво, неожиданно смутившись,
он рассказал о цели своего прихода.
— Хочешь быть радистом? — Чернецова, подняв узень-
кие ниточки бровей, с любопытством поглядела на
Сашу.
-— Да, если будет разверстка на такие курсы, то меня
пошлите, — снова повторил Саша.
Чернецова вспомнила — в городском кинотеатре она
на днях видела военный киносборник. Там советский ра-
дист на занятой врагом территории вел себя смело и му-
жественно, и все у него получалось легко и просто. По-
смотрев этот киносборник, наверное, не один этот смугло-
лицый худощавый паренек с открытым взглядом захотел
быть похожим на героя фильма.
13 В. Смирнов
193
— На такие курсы пока еще никого не посылаем, —
сказала Чернецова, разбирая на столе бумаги. — А вот в
Саратов тебя можем направить. И видя, что Саша смотрит
недоумевающе, пояснила: — Эвакуируем ребят из детдома.
Надо помочь в дороге.
— Ну-у... — у Саши даже изменился от обиды го-
лос. — Я в истребительном батальоне... на военном поло-
жении...
— Комсомольцы все на военном положении... —
строго поправила его Чернецова. — Куда пошлют, туда и
поедешь.
— Понятно... — четко ответил Саша, и от обиды у него
не осталось и следа.
Вместе с Чернецовой Саша стал перебирать на память
знакомых ребят. Вышло так, что Саша называл, а Черне-
цова что-то отмечала в своем списке. От секретаря Саша
ушел с поручением сообщить Наташе Ковалевой и Володе
Малышеву, чтобы они зашли в райком.
Наташа была дома. Увидев в окно Сашу, она выбежа-
ла на крыльцо.
— Какой ты бессовестный! — укоризненно качая голо-
вой, говорила Наташа, ведя за собой по темным сеням
гостя. — Забрал у меня книжку, обещал через несколько
дней вернуть и все не несешь.
Хотя Саша и на этот раз не захватил с собой томик
стихов Блока, хотя она упрекала Сашу ворчливым тоном,
он понял, что Наташа рада его приходу. Глаза у нее улы-
бались, а оттененные легким пушком щеки заметно румя-
нились.
— Ты не ругайся, Наташа... — серьезным тоном пре-
дупредил Саша.—Я сегодня злой...— и весело рассмеялся.
Мир был сразу заключен.
В просторной полутемной комнате с низким потолком
и маленьким окошком, куда Наташа ввела гостя, все были
заняты делом. Прохор Сидорович сидел в своем коричне-
вом кожаном фартуке у бокового окна за верстаком. За-
194
жав между колен сапожную колодку на железной ноге, он
точными ударами молотка неторопливо вбивал один за
другим гвозди в подошву и вполголоса тянул дребезжащим
тенорком:
Во субботу, день ненастный,
Нельзя в поле работать...
Дарья Сидоровна расположилась у другого окна за
большим столом, на котором лежал ворох белой бумазеи.
Она быстро строчила на машинке, не обратив никакого
внимания на вошедшего Сашу.
Зато Прохор Сидорович, вскинув на морщинистый
лоб очки в медной оправе, испытующе взглянул на Сашу
и по своей привычке подковырнул:
— Что-то зачастил к нам, Сашуха? Не жениться ли
собираешься?
Наташа, фыркнув, быстро проскользнула в свою ком-
нату. Саша, смущенный, прошел вслед за ней.
«Вот ехидный старик», — подумал он. И совсем уж не
так часто они встречались с Наташей, а в последнее время
и совсем не приходилось бывать у Ковалевых.
— Ты посиди, — сказала Наташа, — я сейчас... — Она
юркнула за дверь.
За стеной «ехидный старик» продолжал тянуть свою
нескончаемую «субботу». Монотонно стрекотала швейная
машинка. Пахло варом, кожей, а из раскрытого в сад окна
ветерок доносил запах спелых яблок. Саша сидел на сту-
ле, рассеянно поглядывая по сторонам. В комнате у На-
таши все блестело чистотой, было уютно и как-то очень
светло. У стены стояла узкая железная кровать, покрытая
белым пикейным одеялом. Рядом приткнулся маленький
столик с книгами, над столиком висел портрет покойного
отца Наташи в красноармейском шлеме-буденовке и ни-
же — вырезанный из журнала портрет писателя Николая
Островского.
13*
195
Наташа быстро вернулась обратно с полной тарелкой
краснобокой китайки. Поставив тарелку на стол перед Са-
шей, она нарочито строгим голосом сказала:
— Кушай! Попробуй только у меня отказаться!
В простеньком белом с розовыми цветочками платье,
так шедшем к ее смуглому продолговатому лицу и исси-
ня-черным вьющимся волосам, Наташа сидела на подокон-
нике и, болтая босыми ногами, грызла мелкие яблочки.
— Ты не обращай внимания на дядю... — заговорила
она, видя, что Саша по-прежнему чувствует себя неловко
в ее комнате. — Он не вредный. Он всегда такой. Это еще
ничего. А когда он под хмельком, то прямо спасу нет.
Хоть из дому убегай: прицепится, как крючок, и начнет
пилить. И знаешь?.. — Наташа сделала большие глаза и
удивленно покачала головой. — Говорит, я за справедли-
вость борюсь... Уму-разуму учу. Вот и поговори с ним. Но
он не злой.
«Ладно, — думал Саша. — Раз ты оправдываешь его,
как-нибудь потерплю, не стану обижаться».
Они помолчали. Не сразу Саша начал свой раз-
говор.
— Это что же — предлагают мне эвакуироваться? —
обиженно спросила она Сашу, когда он рассказал, что был
в райкоме комсомола. Еще больше она рассердилась, когда
узнала, что Саша сам назвал ее фамилию Чернецовой.
— Эх, Шурик, Шурик! — с горечью покачала она го-
ловой. — Удружил же ты мне!
Саша вдруг рассердился.
— Вот что: давай прекратим этот разговор. Пошлет
тебя райком комсомола — и поедешь. Меня пошлет — и я
поеду. Какие теперь могут быть разговоры? Слышала се-
годня сводку? Ожесточенное сражение по всему фронту,
от берегов Ледовитого океана до Черного моря.
— Слышала... — грустно сказала она. — Все слыша-
ла... — И, вскинув на Сашу свои еще более потемневшие
глаза, с явной надеждой спросила: — Шурик! Если фа-
196
шисты до нас дойдут?.. Что мне тогда делать?.. Ты скажи,
посоветуй...
Раньше Саша не видел Наташу такой растерянной,
присмиревшей. С волнением она ожидала его ответа.
— Не могут они до нас дойти... — решительно заявил
он, стараясь успокоить девушку. — Вот увидишь... Скоро
все по-другому повернется... По-моему, только панику
создают с этой эвакуацией. Ну детишек, ясное дело, по-
дальше надо увезти. Боятся они самолетов.
— Думаешь, до нас фронт не дойдет? — с явной на-
деждой спросила она. — Уж очень быстро фашисты на-
ступают...
Долго еще сидели они рядом и разговаривали о том,
что волновало в эти дни всех советских людей.
— Ложусь спать с одной думкой, — говорила Ната-
ша. — Проснусь, а радио вдруг заговорит: «Началось наше
генеральное наступление по всему фронту...»
— Я тоже жду... —- говорил Саша, удивляясь, что та-
кие же мысли были и у него самого.
Пора уже было уходить. Саша нерешительно стоял
у порога.
— Домой? — спросила она.
— Пойду к Володе Малышеву... — сообщил он. — Бу-
дет он мне, так же как и ты, голову мылить... Чернецова
тоже требует его к себе.
Быстро протянув Наташе руку, он стиснул ее по-
холодевшие пальцы и глазами сказал то, что хотелось
бы сказать словами: «Ты не бойся... Надейся на меня. Ты
мой самый задушевный друг. Я своих друзей всегда ува-
жаю и... люблю». Быстро, твердыми шагами он прошел
через большую комнату, словно стараясь убежать от На-
таши.
На улице стало еще жарче. Воздух был сухой, нака-
ленный, и Саше захотелось махнуть на реку. Купаться он
197
любил, особенно саженками отмеривать расстояние от бе-
рега до берега.
Сунув руки в карманы, Саша медленно шел, погляды-
вая по сторонам и жалея, что ни о чем не договорился
с Наташей. Можно было бы пойти на реку, а вечером
в кино.
«Который уже раз так...»—думал он про себя, удив-
ляясь своей нерешительности.
Навстречу по Коммунистической улице, подпрыгивая
на ухабах, стремительно промчался райкомовский «газик»,
подняв густое серое облако пыли. На заборе сидели босо-
ногие, загорелые, в одних трусах ребятишки и оглуши-
тельно стреляли из палок в небо, воображая, что летят
неприятельские самолеты. Всюду: на стенах домов, на за-
борах, на телеграфных столбах — белели плакаты, листов-
ки, объявления горсовета, извещавшие население, как
вести себя в случае воздушной тревоги; как бороться с
зажигательными бомбами; как соблюдать светомаскиров-
ку... Внимание Саши привлекли два плаката. На одном
среди темных развалин выделялось человеческое ухо, а
надпись крупно гласила: «Болтун — находка для врага!»
На другом была нарисована виселица со свастикой и ря-
дом стоял вооруженный немецкий солдат. Внизу чернела
надпись: «Вот что готовят тебе, советский гражданин, фа-
шистские захватчики!»
«Посмотрим... что еще мы фашистам приготовим...» —
подумал Саша, рассматривая плакаты.
По противоположной стороне бодрой рысцой бежал
пожилой одноглазый почтальон Михеич. Саша знал, что
Михеич потерял свой глаз на фронте, во время прошлой
войны с немцами, обороняя полковое знамя. За свой под-
виг Михеич имел солдатский георгиевский крест, которым
очень гордился.
И теперь, нацепив на свой серый китель «Георгия»,
Михеич не шел, а бежал, изгибаясь от тяжести объеми-
198
стой брезентовой сумки. За ним ожидающе и тревожно из
окон домов следили десятки глаз.
— Получай, Марьюшка, от сына! — весело кричал
Михеич, размахивая письмом. — А тебе, Пелагеюшка, нет
ничего. Завтра ожидай...
Саша стоял и смотрел на Михеича, удивляясь его не-
истощимой говорливости, как и все мальчишки, завидуя
георгиевскому кресту.
«Герой... — думал Саша. — Раньше тоже за подвиг на-
граждали».
— Чего загляделся?.. — услышал Саша позади знако-
мый грубоватый голос и почувствовал, как кто-то весьма
невежливо толкнул его в бок.
— Это ты, Митяй... — обрадовался Саша. Перед ним
стоял Митя Клевцов, франтовато одетый, — в новой ру-
башке, в сером пиджаке, с различными значками, до кото-
рых он был большой охотник.
— Сегодня не едем. Можно отдыхать, — тихо сообщил
он, крепко пожав Саше руку.
— В кино не пойдешь? — осведомился Саша. — Новый
киносборник.
— Может быть, — неопределенно отозвался Митя, и
его широкое, с толстыми губами и коротким носом лицо
приняло задумчивое выражение.
Митя любил говорить про себя во множественном чис-
ле. И теперь он снова повторил:
— Может быть, и сходим...
Саша так и не понял: согласен Митя пойти в кино или
у него свой план на свободный вечер. Митя был старше
Саши почти на два года.
Он уже до войны работал на шахте и считал себя
опытным, бывалым человеком. Дружба между ребятами
возникла недавно — в истребительном батальоне. До это-
го они мало знали друг друга.
Саша молчал.
199
— Зайдем ко мне? — предложил Митя и пообещал: —
У меня патроны есть лишние. Сходим в лес, постреляем...
Он знал, что Саша любит стрелять. Саша замялся.
В последнее время Саша иногда заходил к Мите, был
знаком с его матерью — Варварой Христофоровной, при-
ветливой, разговорчивой женщиной. Знал его младшего
брата и старшую сестру, работавшую в школе учитель-
ницей.
— Некогда, Митяй! Честное слово, некогда... — при-
знался Саша. — Бегу к Володьке Малышеву. Вызывают
его в райком комсомола.
Володя Малышев был дома. Он сидел у себя в ма-
ленькой комнатке на втором этаже. У него болели зубы.
Который уже день решал Володя один и тот же важный
вопрос и никак не мог его решить: какова будет его даль-
нейшая жизнь? Его так же, как и Васю Гвоздева и Егора
Астахова, в истребительный батальон не взяли (Саше Че-
калину помогло его умение ездить верхом). Нужно было
как можно быстрее определить себя. То он склонялся к
мысли поступить в военный госпиталь (теперь все госпи-
тали были военные) санитаром. То им вдруг овладевало
страстное желание уехать куда-нибудь поближе к фрон-
товой зоне и там влиться добровольцем в какую-нибудь
воинскую часть.
— Академик! Ты дома? — крикнул за дверью знако-
мый голос, и в комнату, стремительно рванув дверь, вошел
Саша, как всегда деловитый, озабоченный. Последний год
Володя носил очки в роговой оправе и поэтому получил
в школе от своих друзей почетное прозвище — Ака-
демик.
— Все мечтаешь?.. — осведомился Саша, наливая из
графина стакан воды. Он залпом выпил и тяжело рухнул
на диван.
— Сижу, как мышь в норе... — пожаловался Володя,
поглаживая рукой распухшую щеку. — Второй день му-
чаюсь.
200
Жесткие, коротко остриженные темные волосы у него
на голове стояли дыбом, как у ежа.
Он спокойно выслушал Сашу, узнав, что ему нужно
зайти в райком комсомола.
— Понятно, — сказал он. — Куда-нибудь хотят напра-
вить...
На столе у Володи лежали военные книги, инструкции:
как стрелять из пулемета, из винтовки. Отец у него с пер-
вых дней войны находился в Красной Армии, мать па лето
уехала к родным работать в колхоз.
— Только вот как я пойду с такой щекой в райком? —
усомнился он. — Придется отложить до завтра.
— Полоскать шалфеем хорошо, — посоветовал Саша. —
Ну ладно, Володя, поправляйся.
От Малышева Саша вышел с приятным сознанием че-
ловека, удачно выполнившего все поручения.
В сквере, огороженном низкой железной изгородью,
Сашу догнал подвижной, худощавый Вася Гвоздев. Он
мчался домой из продмага с пакетом соли в руках.
— Был у Володи, — сообщил Саша, — страдает, бед-
няга, зубами, но готовится. Всё книги по военному делу
штудирует.
Вася неопределенно тряхнул кудлатой головой. Он
тоже был бы не прочь пойти в военную школу.
— В этом году набора пе будет, — авторитетно сооб-
щил он, перекладывая с руки на руку пакет с солью. —
Если подаваться в армию, то надо добровольцами.
— Заходи,— сказал Саша, не зная, о чем еще говорить.
— Зайду, — пообещал Вася и заторопился домой.
Саша тоже направился к себе, но в это время издали
показался Витюшка. Завидев брата, он что есть духу
примчался к нему и торопливо, задыхаясь, сообщил:
— Шурик!.. Тебя к командиру истребительного ба-
тальона, срочно... Заходили на дом. Наверно, ехать на
операцию... — Глаза у Витюшки блестели. Как он зави-
довал своему старшему брату!
201
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Заседание бюро райкома партии, на котором обсуждал-
ся вопрос о подготовке к подпольной работе на случай
эвакуации района, закончилось поздно ночью.
Командир истребительного батальона Дмитрий Павло-
вич Тимофеев вернулся домой очень усталый.
В полутемной комнате пахло лекарством. Прикрытая
зеленым абажуром лампа бросала неровные блики на
письменный стол, на стены, слабо освещала кровать. У по-
стели больной жены Тимофеева сидела ее мать, Марфа
Андреевна, любившая зятя как сына. Она сразу засуети-
лась, засновала по комнате.
— А мы заждались... — заговорила она, гремя каст-
рюльками.
— Мама тебе ужин подогреет, — заботливо сказала
жена. Голос у нее звучал тихо, среди белевших подушек
она казалась маленькой, беспомощной.
Сердце у Дмитрия Павловича тоскливо сжалось. По-
целовав жену в пышущий жаром лоб, он отказался от
ужина и сел рядом на стул, стараясь казаться бодрым,
спокойным, непринужденно разговаривая о пустяках.
Так прошла половина ночи. Только к утру заснула
жена. Немного вздремнул и он. А ровно в девять часов,
минута в минуту, Тимофеев уже был у себя в кабинете на
службе. Держался он, как обычно, спокойно, уверенно.
Только голос, звучавший глухо, и глубокие тени под су-
хими, воспаленными глазами показывали, что он провел
бессонную ночь. Так определил и оперуполномоченный
Кореньков, когда принес к нему в кабинет почту.
— Отдохнуть бы вам не мешало... — посоветовал он
и тут же сообщил, что секретарь райкома партии Калаш-
ников уже звонил.
«Торопится... — подумал Тимофеев. — Значит, положе-
ние на фронте ухудшается».
Разбирая полученную почту, Тимофеев остановился на
202
присланной из области шифрованной телеграмме. В ней
сообщалось, что имеются сведения о попытке врага через
своих агентов использовать для диверсионной работы вы-
пускаемых в прифронтовой зоне из тюрем уголовников.
В другой шифрованной телеграмме приводился список
лиц, которые могли появиться в Лихвине. Указывалось на
необходимость предварительно выяснить, кто из местных
жителей пытается завести дружбу с этими лицами.
Вызвав к себе Коренькова, Тимофеев показал ему
шифровку. Они перебросились несколькими фразами, с
полуслова понимая друг друга.
— Разрешите действовать? — почти весело спросил Ко-
реньков.
— Только без спешки, — предупредил Тимофеев. —
Установи наблюдение. Понимаешь?..
Кореньков хотел выйти, но Тимофеев снова остано-
вил его.
— Как ведет себя сапожник Ковалев? — спросил он.
— Теперь не пьет, — сообщил Кореньков. — Должен
доложить вам... — Кореньков улыбнулся, — зловредный
мужик стал. Обязательно при встрече чем-нибудь подко-
вырнет. Настоящий контрик...
— Вот как... — спокойно заметил Тимофеев.
— Неприятное впечатление у меня и от работника
местного радиовещания Григория Штыкова. Ведет себя не
как комсомолец... Ходит и панику разводит. Сомнитель-
ный парень, недавно приняли в комсомол, а ведет себя
странно.
— Вот как! — снова спокойно повторил Тимофеев,
крепко потирая руки.
Проводив Коренькова до двери, Тимофеев, озабоченно
хмуря брови, остановился у сейфа, достал особо секрет-
ный документ.
Это был список лиц, намеченных для подпольной ра-
боты в городе и в районе на случай прихода врага. Были
в этом списке и коммунисты и беспартийные, на первый
203
взгляд люди ничем не примечательные, незаметные. С не-
которыми из них он уже раньше разговаривал, и они уже
знали о своей предстоящей работе. Теперь Тимофеев сно-
ва отчетливо видел этих людей, снова, но уже мысленно
разговаривал с ними. Спрашивал сам себя: справятся ли?
Одно дело — остаться в городе, занятом врагом. Но другое
дело — работать в этом городе. Работать так, чтобы не
только окружающие, соседи, но даже и самые близкие
родственники не знали, не догадывались об этом. Теперь
появились в списке еще две фамилии людей, о которых
только что шел разговор с Кореньковым.
Днем неоднократно звонил секретарь райкома партии
Калашников.
— Будет выполнено... Готовлю... Все в порядке... —
кратко отвечал Тимофеев. Кончив разговаривать, он сно-
ва подходил к карте района, висевшей на стене сбоку от
письменного стола, внимательно вглядывался в знакомые
названия населенных пунктов. Вставали перед глазами
широкие просторы колхозных полей, извилистые линии
проселочных дорог, прямые шоссейные магистрали. А вы-
ше, налево, на карте зеленели огромные лесные массивы,
смыкавшиеся дальше со знаменитыми Брянскими ле-
сами.
Невольно мелькала мысль: леса могли служить защи-
той для своих, но они могли служить и врагу. Долго си-
дел над картой Тимофеев. Кореньков несколько раз захо-
дил в кабинет, кратко докладывал о текущих делах.
— Вижу, вы, Дмитрий Павлович, все карту изучаете,—
заметил он. — Лесные наши места. Такого раздолья, ска-
жу вам, в области нигде нет.
— Кого советуешь взять с собой? — обратился к нему
Тимофеев, медленно прохаживаясь по кабинету.
— Лесника Березкина... — уверенно предложил Ко-
реньков. — И на всякий случай возьмите с собой кого-ни-
будь из ребят истребительного. Хотя бы Чекалина... Он
тоже хорошо знает окрестные леса. Охотился я однажды
204
с его отцом и с ним... Первоклассные, могу вам сказать,
охотники...
— Чекалина? — задумчиво переспросил Тимофеев,
перебирая в памяти всех бойцов истребительного батальо-
на. О Саше Чекалине у него уже сложилось хорошее мне-
ние как о смелом, находчивом бойце батальона. Знал он и
мать Саши, Надежду Самойловну, встречаясь с ней в рай-
коме партии. Немного знал и отца Саши, колхозного па-
сечника в Песковатском.
Поговорив еще с Кореньковым и потом по телефону
с Калашниковым, Тимофеев попросил вызвать Сашу.
После ухода Коренькова Тимофеев, немного поду-
мав, снова позвонил по телефону, но теперь уже в воен-
комат. Разговор шел об отце Саши Павле Николаевиче.
— Подожди пока. Оставь до особого распоряжения... —
предложил по телефону Тимофеев. — Он мне тоже будет
нужен. Хорошо все окрестные леса знает... охотник.
В списке у Тимофеева появилась новая фамилия. Но
с этим человеком надо было еще поговорить.
Открыв дверь, Саша нерешительно шагнул в кабинет
Тимофеева.
Тимофеев кивнул ему головой, продолжая разговари-
вать по телефону.
Саша присел на краешек стула у двери, посматривая
по сторонам. Полтора месяца назад он вместе с Васей
Гвоздевым и Егором Астаховым вот так же, волнуясь,
пришел в этот кабинет к Тимофееву записываться в истре-
бительный батальон. Тогда Тимофеев, как и теперь, оде-
тый в военную форму с двумя кубиками на малиновых
петлицах гимнастерки, внимательно выслушал ребят, а по-
том категорически отказал им. Но Саша все-таки добил-
ся, чтобы его зачислили в конный взвод. В первом же
деле, когда отряд выехал прочесывать лесную полосу
вдоль железнодорожного полотна, Саша отличился, напав
на следы сброшенных с самолета вражеских парашюти-
стов-диверсантов. Потом крупная операция совместно с
205
другими истребительными батальонами по разгрому вра-
жеского десантного отряда в соседнем районе.
— Как здоровье Елизаветы Дмитриевны, спраши-
ваешь? — кричал в трубку Тимофеев. — Неважно. Лежит
дома. Не-ет... Врачи сейчас не могут помочь... Самое глав-
ное, говорят, теперь покой... Лежит в постели... Ничего
не поделаешь. Конечно, туго приходится. Дочку отправил
к тетке... Да...
Саша догадался, что речь идет о жене Тимофеева.
Кончив разговаривать по телефону, Тимофеев пове-
сил трубку, с полминуты помедлил, очевидно собираясь
с мыслями, потом спросил Сашу, в упор поглядев на
него:
— На охоту любишь ходить?
— Люблю... — удивленно ответил Саша, встал перед
Тимофеевым и по-военному вытянул руки по швам. Ко
всем бойцам истребительного батальона Тимофеев обра-
щался на «вы». И только в минуту особого расположения
к человеку он разговаривал запросто, на «ты».
Тимофеев едва заметно улыбнулся, а Саша покраснел,
польщенный, что командир так запросто разговаривает
с ним, расспрашивая про окрестные леса.
Саша тоже подошел к карте, пальцем показывая зна-
комые места.
— Леса у нас отменные. Даже медведи есть. Хотя вы
сами все знаете.
— Медведи... — задумчиво повторил Тимофеев, погла-
живая рукой зачесанные назад густые русые волосы. —
А ты видел медведя?
Саша, считавший себя заправским охотником, даже
усмехнулся.
— Мы с батей видели. Правда, небольшой медведь,
медвежонок наверно, увидел нас и убежал. А стрелять
мы не стали — пожалели... И знаете где? Вот тут...
Саша указал на карте.
206
— Здесь даже лесовик заблудился — чаща, бурелом,
от дороги далеко. Глушь непомерная. Птиц и то не слыш-
но. Зато зверья... Вот где охота!
Тимофеев не перебивал.
Незаметно для себя Саша увлекся:
— Мы с отцом все собирались построить шалаш в
лесу, в самой глуши, и там с неделю пожить. Вы знаете,
как интересно! Ночью все тихо-тихо, особенно перед рас-
светом. Деревья не шелохнутся, словно спят. А чуть толь-
ко начнет светать — словно ветерок пробежит... Зашуршат
листья, сперва робко, словно спросонья, а потом все слыш-
нее, громче. Зачирикают птицы, сперва тоже робко, а по-
том смелее. Выскочит белка, цокнет раз-другой, взбираясь
по стволу. А ежики... Вы только посмотрели бы, что ут-
ром, на рассвете, ежи разделывают...
Тимофеев внимательно слушал. Ему все больше нра-
вился этот живой, разговорчивый паренек, с таким увле-
чением рассказывавший о своих лесных наблюдениях.
Они стояли у большой карты европейской части Со-
ветского Союза, висевшей на стене за письменным сто-
лом. Саша поинтересовался, где проходит сейчас линия
фронта.
Тимофеев карандашом показал, где теперь идут оже-
сточенные бои с противником. Саша нахмурился, видя,
как уже далеко в глубь страны зашли фашистские пол-
чища. Сердце у него заныло, стало как-то не по себе.
Словно отвечая на невысказанный Сашин вопрос,
Тимофеев твердо произнес:
— Остановят. — Широкоскулое, загорелое лицо его по^
темнело, крепко сжались губы. — Остановят, — повто-
рил он.
Взглянув на часы, Тимофеев неожиданно для Саши
распорядился:
— Завтра поедешь со мной... На охоту. Винтовку не
бери. Охотничье ружье есть?.. Вот и хорошо, возьмешь
с собой.
207
— Ваше распоряжение будет выполнено! — четко,
по-военному вытянувшись, ответил Саша.
Только что начало светать, как Сашу разбудил затре-
щавший будильник.
Разметавшись на постели, сладко похрапывал Витюш-
ка. На спинке кровати краснел пионерский галстук.
В раскрытую форточку тянуло свежей ночной прохла-
дой.
Саша прикрыл брата одеялом, оделся и вышел в боль-
шую комнату. Наскоро выпил кружку молока, взял дробо-
вик, охотничью сумку. Пальма, бодро помахивая хвостом,
побежала было за ним, но Саша вернул ее обратно. Из
слухового окна амбара высунулась стриженая голова
Славки, вслед за ним заспанная физиономия Кости. Уви-
дев, что это свой, тимуровцы успокоились. Саша привет-
ливо махнул им рукой, удивляясь настойчивости ребят,
которые теперь усердствовали, стараясь искупить свою
оплошность.
На улице было пустынно, тихо. Только на перекрест-
ках у ворот домов сидели и прохаживались сонные де-
журные. Они пытливо глядели на Сашу, проходившего
с ружьем за плечами посредине улицы. Тимофеев встретил
его па крыльце. Он был в сером плаще и старой защит-
ного цвета фуражке.
— Ну как, погодка за нас? День обещает быть хоро-
шим! — оживленно сказал он, поглядывая на чистое, без-
облачное небо.
Дмитрий Павлович почему-то медлил, пытливо погля-
дывая на дорогу.
— Ну вот... Все в сборе, — сказал он, когда к крыльцу
па своем «газике» подъехал секретарь райкома партии
Калашников.
Саша недоумевающе посмотрел на Тимофеева. Он не
знал, что вместе с ними на охоту поедет секретарь рай-
кома партии.
208
Калашников тоже был одет по-походному: в сапогах,
с полевой сумкой, на голове серая фуражка со звездочкой.
Он улыбнулся Саше, протянув ему руку. Суровое, непо-
движное лицо Калашникова удивительно менялось во
время улыбки: как-то светлело, становилось добродуш-
ным.
«Газик» быстро рванулся вперед, подпрыгивая на не-
ровной булыжной мостовой. Сердце у Саши взволнованно
билось. Эх, если бы ребята в городе могли увидеть, как он
вместе с Тимофеевым и Калашниковым мчится на маши-
не! Но улицы в городе по-прежнему были пустынны. Про-
хожие встречались редко.
Машина выехала за город. Кругом расстилались уже
начавшие желтеть поля, покрытые легким седоватым ту-
маном, быстро таявшим под первыми лучами солнца. Сжа-
тая рожь стояла в бабках, усеявших светло-желтое поле,
словно солдатские палатки. Тучный овес отливал на при-
горках серебром, по нему волнами пробегал ветер.
— Ну и урожай нынче! — заметил Калашников и по-
жаловался: — Рабочих рук не хватает — пора уже косить.
— У нас в Песковатском овес уже косят, — отозвался
Саша.
— Передовой колхоз, — ответил Калашников, — он
всегда и раньше первым начинал.
Тимофеев дремал, откинувшись на спинку сиденья.
Быстро проехали вытянувшиеся вдоль дороги поса-
ды Песковатского. Саша высунулся из машины, стараясь
увидеть кого-нибудь из знакомых. Поднявшись в гору, ма-
шина свернула с большака на пыльную проселочную до-
рогу. По сторонам пестрели родные песковатские поля.
Пышные темно-зеленые гряды картофеля сменились гу-
стыми светло-коричневыми коврами цветущего клевера. За
ними все еще нежно зеленел кудрявый лен-долгунец.
Машина быстро мчалась, подпрыгивая на ухабах. Поля
теперь ча!це стали сменяться светлыми березовыми пере-
лесками и кустарниками. Дорога то взбиралась наверх, то
14 в. Смирнов 209
снова круто спускалась вниз, пересекая бревенчатыми мо-
стами широкие овраги. И тогда машина шла медленно,
осторожно, слышно было, как под колесами прогибался и
потрескивал накатник.
Солнце уже поднялось над лесом. На опушке чернев-
шего елового массива, рядом с крутым оврагом, заросшим
черемухой и ольшаником, густо перевитым желтоватым
хмелем, машина остановилась.
— Приехали, — сказал Тимофеев, оборачиваясь к сво-
им спутникам. — Дальше уже проезжего пути нет.
Он первым вылез из машины, разминая затекшие ноги.
За ним вышли остальные.
Машина, как показалось Саше, недовольно урча и
громко чихая, развернулась на узкой лужайке и умчалась
обратно. А Тимофеев с Калашниковым и Сашей пошли по
заросшей травой дороге к домику лесника.
Небольшая бревенчатая избушка стояла на лесной лу-
жайке, неподалеку от ручья. На кольях изгороди висели
кринки. Возле дома, похрюкивая, бродил черный поро-
сенок. Рядом паслась стреноженная лошадь. За изгородью
виднелись два больших стога сена.
— Хозяйство у тебя ладное, — похвалил лесника Ти-
мофеев.
Но тот ничего не ответил.
Высокий, обросший густой бородой лесник Березкин
казался нелюдимым, замкнутым, но Саша знал, что душа
у него открытая, добрая. Мужики в Песковатском его ува-
жали за неподкупную честность.
Лесник вынес на крыльцо кринку с парным моло-
ком, но пить никто не стал. Тимофеев торопил, озабо-
ченно поглядывая на часы. Березкин оделся, взял охот-
ничье ружье.
Едва заметная тропка вела в чащобу леса. Впереди
всех грузно шагал лесник. За ним бежал черный лохма-
тый Каштан. За лесником шагал Саша, слегка посвисты-
вая и поеживаясь, когда холодная роса с кустов осыпала
210
его лицо, шею. Поодаль шли Тимофеев и Калашников, все
время тихо между собою разговаривая.
Тот и другой внимательно вглядывались в местность,
стараясь запомнить встречавшиеся овраги, тропинки, ча-
сто сверялись с картой, делая на ней пометки.
— Тут и заблудиться легко, — озабоченно говорил Ти-
мофеев.
Саше было понятно, что не с охотничьими целями они
пришли в лес. Они искали. Но что? Сейчас не хотелось
думать об этом. Так чудесно было здесь в это раннее сол-
нечное утро.
Могучие, в несколько обхватов, дубы широко раски-
нули свои пышные кроны. Вперемежку с елями белели
огромные березы, подрагивал чуть розоватой листвой
осинник. На полусгнивших пнях золотились россыпями
опята. Отовсюду тянуло приятным грибным душком.
По пути Каштан вспугнул серого взлохмаченного фи-
лина. Тяжело махая крыльями, он метнулся в чащу.
И сразу же сверху, с елок, с треском посыпались корич-
невые шишки и среди сучьев мелькнули рыжеватый хвост
и черные любопытные глаза маленькой белки.
Легко перепрыгивая через валежник и суковатый бу-
релом, сшибая на ходу крупные красноголовые мухомо-
ры, Саша вместе с Каштаном забегал вперед, спускаясь
в темные сырые провалы оврагов, изрытых желтыми
барсучьими норами, и быстро взбираясь обратно по кру-
тому склону.
Догоняя Березкина, Саша жаловался:
— Зверье эвакуировалось, что ли? Хотя бы зайчиш-
ка встретился!
Лесник добродушно усмехнулся. Он-то видел и замечал
больше, чем этот шустрый паренек. Порой, останавливая
Сашу, он показывал ему едва приметный отпечаток на
земле.
— Видишь?.. Чей это след?
14*
211
Саша знал много лесных тайн. Но далеко ему было до
лесника, в совершенстве владевшего лесной наукой.
— А это что за трава?
Саша ответил правильно. И тут же лесник показал
ему, как по тени определить время и без компаса узнать,
где север.
— Знаю... — отвечал Саша. — Это я все знаю.
— Что это вы нашли? — спросили Тимофеев и Калаш-
ников, видя, что лесник и Саша остановились и вниматель-
но обследуют огромную дуплистую липу, вокруг которой,
сердито жужжа, кружились осы.
Березкин молча показал на едва заметные следы
когтей.
— Медведь, — прошептал Саша, не спуская глаз с от-
печатков широкой медвежьей лапы на суглинке.
Каштан метался вокруг и тихо взвизгивал. Черная
шерсть у него дыбилась, глаза горели...
«Вот если бы на след диверсанта какого или парашю-
тиста напали, тогда бы другое дело...» — подумал Саша.
Весь день они провели в лесу, порой заходя в такую
чащу, какой Саша никогда не видел, хотя и считал себя
неплохим знатоком окрестных лесов.
Когда Саша с лесником оставались вдвоем, а Тимофеев
с Калашниковым уходили в сторону, обследуя местность,
Березкин вынимал черный кожаный кисет. Присев на
кочку, он тщательно собирал на широкой заскорузлой ла-
дони серые табачные крошки, не спеша вздувал огонек
и, глубоко затягиваясь крепким пахучим самосадом, за-
думчиво посматривал кругом.
— Садись, Санька, отдохни! — приглашал он.
Саша устраивался на мягком, словно перина, мшистом
стволе дерева и задумчиво следил, как в голубых просве-
тах неба проплывают рваные клочки дымчатых облаков,
как торопливо скользят по кустам орешника яркие сол-
нечные лучи.
«Тук... Тук... Тук...» — доносился из еловой чащи дроб-
212
ный звук. Где-то неподалеку усердно трудился дятел.
Саша знал, что если постучать по сухому дереву, то дятел
немедленно заинтересуется, переберется сюда, недоволь-
ный, что в его владениях незаконно поселился новый жи-
лец. Но вставать не хотелось.
Потом, собравшись вместе, они снова шли дальше. Лес-
ник неутомимо вел их одному ему приметными тропами,
по-прежнему зорко поглядывая по сторонам. К вечеру по-
вернули назад.
Красноватое солнце уже склонялось к горизонту, силь-
нее пахло сыростью и гнилью. Длинные синеватые тени
ложились на лесные прогалины.
— Неутомимый вы человек, — удивленно сказал Ка-
лашников, видя, как по-прежнему легко и бодро шагает
лесник.
— Я привык, — откликнулся Березкин, улыбнувшись.
Тимофеев шел молча. Поглядывая на Калашникова,
он думал о том, как этот человек умеет скрывать свои
личные переживания, всегда оставаясь бодрым, спокой-
ным, уравновешенным. Вот он уверенно шагает за лес-
ником с картой-трехверсткой в руках, и кажется, ни-
что не интересует, не волнует его, кроме того дела, за
которым они пришли сюда, в непролазную лесную чащу.
А ведь только на прошлой неделе Калашников получил
извещение о гибели на фронте своего единственного
сына.
Проводив своих спутников до линии железной дороги,
Березкин с Каштаном отправились домой, а Тимофеев,
Калашников и Саша пошли на ближайший полустанок,
чтобы вызвать из города машину. Саша шел позади всех,
размышляя, зачем же все-таки они ходили в лес.
«Ходили, ходили, а толк-то какой? — разочарованно
думал он. — Ну, побывали в самых глухих местах. А по-
чему все это секретно?»
И только одна фраза о войне 1812 года, которая как-
то случайно вырвалась у Тимофеева, натолкнула Сашу на
213
мысль, что ходили они и искали подходящие места для
партизанских баз. Он даже остановился, пораженный
своей догадкой.
«Вот оно что...» — думал теперь Саша, уже другими
глазами глядя на своих спутников и вслушиваясь в их
разговор. Стала понятна ему и вчерашняя беседа у Тимо-
феева.
Когда пришли на лесной полустанок, который нахо-
дился недалеко от Песковатского, Саша попросил разре-
шения зайти в село.
— Иди... — сказал Тимофеев. — Завтра отдыхай. На
операцию не поедем.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Солнце уже село. Первые звезды только нарождались,
робко выглядывая из синевы. Неумолчный стрекот кузне-
чиков становился все более громким, и все заметнее и гу-
ще толпилась мошкара в остывшем прозрачном воздухе.
Саша медленно шел по обочине дороги. Горели натру-
женные ноги, нужно было бы разуться, пойти босиком, но
впереди на пригорке уже показались соломенные крыши
Курьянова. До Песковатского оставалось немного.
Потянулся огороженный жердями, вытоптанный ско-
тиной прогон. И сразу же от села ветерок потянул само-
варным дымком, стал доноситься дробный звук отбивае-
мых кос, голоса людей — тонкие ребячьи и протяжный
женский: «Прусенька!.. Прусенька!..» Скрип ворот... Саша
теперь бодро шагал, поглядывая по сторонам: не встре-
тится ли кто из ребят?
Только что пригнали скотину. По улице бродили, ле-
ниво заглядывая во все закоулки, не нагулявшиеся за день
телята. За ними бегали с хворостинками ребятишки, за-
гоняя их по домам. Мимо, тяжело покачиваясь, проехали,
как два запоздавших богатыря, огромные возы с сеном.
Сразу запахло сушеным клевером и зверобоем.
214
«Давно я не косил», —с сожалением подумал Саша.
Дом деда стоял посредине села, на большаке. Кудря-
вая приземистая ветла прикрывала пологую железную
крышу. Из трубы тонкой струйкой вился сероватый ды-
мок. Наверное, бабушка разогревала ужин или ставила
самовар. Навстречу Саше выкатился большой черно-
желтый пес. Он бросился Саше на грудь, лизнул его
в лицо.
— Ну, хватит, Тенор. — Саша недовольно отстранил-
ся, но все же ласково потрепал собаку.
Дедушка сидел на крылечке и обстругивал ножом са-
модельное топорище.
— Неужели на охоте был? — спросил он, заметив у
Саши за плечами ружье.
Несмотря на свои семьдесят лет, дед выглядел сильным
и крепким. Только спина заметно горбилась и слезились
глаза. Услышав разговор, на крыльцо вышла бабушка.
По-прежнему круглолицая, полная, она держалась бодро,
прямо. Была она моложе деда лет па восемь.
— Охотничек ты мой! Покоя тебе нету... — ласково за-
говорила бабушка.
Саша разулся, вымыл в сенях ноги и, усевшись у печ-
ки, задремал. Дедушка принес на тарелке желтый, с чер-
невшими сотами кусок меду. Бабушка поставила на стол
глиняную чашку с вареной картошкой, полив ее льняным
маслом, принесла огурцов, натерла хрену.
Вскоре пришел Павел Николаевич. Он ни о чем не рас-
спрашивал сына. Мало говорил и о своих делах. Накануне
он был в райвоенкомате. Всех, кто получил повестки, взя-
ли, а его снова оставили до особого распоряжения.
— Мало народу в селе остается, — озабоченно говорил
дед. — Как с урожаем-то, справимся?
— Уберем, — спокойно отвечал отец, громко прихле-
бывая чай с блюдечка. — Только бы фронт установился.
Отступают всё наши.
— А помощь идет от наших союзников? — спраши-
215
вала бабушка. — Почему же они не воюют? — Опа недо-
умевающе качала головой.
— Не нашего они покроя, союзники-то, — отвечал дед,
неодобрительно хмуря густые брови. — Капиталисты раз-
ве захотят русскому народу помогать... Советской власти
они враждебны...
Отец что-то говорил про военные действия англичан
в Африке. Саша плохо слушал, не вникая в разговор. Си-
дели они, не зажигая огня, в полутемной избе. Было теп-
ло, даже жарко, и от этого еще больше клонило ко сну.
Сквозь дремоту до Саши доносился резкий, словно кем-
то кованный голос деда:
— Жидковаты союзники-то... Не закалены еще вое-
вать...
— Я пойду спать, — сказал Саша и вылез из-за стола,
поблагодарив стариков.
Раздеваясь на печке, он слышал, как за трубой в стене
стрекочет сверчок. Попалось под руки что-то живое, пу-
шистое, теплое. «Кошка», — догадался Саша, сворачи-
ваясь, как в детстве, калачиком на ватной подстилке.
Утром, когда Саша проснулся, отец уже ушел на па-
секу, а дед — в кузницу.
Бабушка истопила печку. Изба была наполнена прият-
ным запахом свежевыпеченного хлеба. Два больших тем-
но-золотистых каравая, прикрытых мокрым полотенцем,
лежали на лавке, от них шел густой пар.
С тех пор как по селу прошел слух, что Саша зачис-
лен в истребительный батальон, бабушка стала относить-
ся к нему с особым уважением. Теперь он «военный чело-
век», все знает, во всем разбирается. И пока Саша завтра-
кал, она старалась выведать у него, когда же наконец
остановят «этих супостатов», как называла она враже-
ские войска.
— Остановят, бабушка, — уверенно отвечал он, вспо-
миная свой разговор с Тимофеевым и невольно подражая
ему. — Остановят. Но готовиться надо к длительной войне.
216
— К длительной? — испуганно переспросила бабушка.
Саша, нахмурившись, неопределенно пожал плечами.
— Ничего, — успокоил он Марью Петровну, вылезая
из-за стола. — Наш Советский Союз — во какой! — Саша,
мысленно представив себе географическую карту, широко
развел руки, показывая, какой огромный Советский
Союз. — А Германия вот какая. — Промежуток между ру-
ками у него сузился. — Поняла?
Выйдя на крыльцо, Саша зажмурился от обильного
солнечного света, яркими снопами заливавшего умытую за
ночь дождем зеленую луговину. Вдоль большака молодце-
вато блестели темно-зеленой листвой посаженные Сашей
еще в детские годы деревья. За это лето они заметно под-
нялись, закудрявились.
Саша прошел по берегу Вырки, заросшему кустарни-
ком и осотом. Землянка на горе еще сохранилась, только
не было потолка и местами обвалились стены.
В сопровождении Тенора Саша медленно шел к своему
дому, еще не зная, чем он займется в Песковатском, вспо-
миная вчерашнее блуждание по лесу. Было теперь у Са-
ши такое ощущение, словно фронт внезапно приблизился
к Лихвину и враг находится совсем рядом.
Невольно на все окружающее он стал смотреть по-
новому. Дом стоит на отшибе. По сторонам — огороды, ку-
сты, сад, речка. Можно задворками незаметно подойти к
нему, и так же незаметно проглядывается весь большак,
подымающийся за кооперативом в гору. Полусгнившая
доска в подворотне легко приподнимается в этом месте,
можно пролезть во двор.
Саша вошел в дом. В сенях скрипели половицы. Пахло
плесенью, пылью. Все находилось на прежнем месте, как
и два года назад. Только голубые с цветочками обои ме-
стами заплесневели да почерневшая бумага на потолке от-
клеивалась, провисала.
Саша вышел во двор, огляделся. Все было родное, об-
житое. А вот у двух елок на пригорке — приметный буго-
217
рок, заросший травой. Насыпали они с Витюшкой его
своими руками. Казалось, было это совсем недавно, хотя
прошло уже несколько лет. Саша хорошо помнил тот день.
...Ребята азартно сражались в футбол на своей спортив-
ной площадке, рядом с домом дедушки.
В самый критический момент, когда центр нападения
Саша пытался обвести опытных игроков Фильку Сыча и
Лиходея и готовился ринуться к вражеским воротам, его
позвали домой.
— Громила-то у нас умирает, — жалобно сообщил Ви-
тюшка, встретив брата на дороге у моста.
...Громадный лохматый Громила, уже старый годами,
неподвижно лежал в конуре. Глаза у него были мутные,
страдальческие, из них текли крупные слезы.
— Громила, Громилу шка, голубчик! Хороший ты
наш! — разговаривали с ним ребята.
В ответ собака только чуть шевелила хвостом. У Гро-
милы уже не было сил не только встать на ноги, но и
поднять голову.
Ребята видели, как Тенор совался носом в морду Гро-
миле, трогательно лизал его.
— Собака и то понимает, — замечали окружающие, —
жалеет.
На другой день Громила подох.
На огороде, под двумя елками, Саша и Витя вырыли
могилу, обложили глинистые края досками и похоронили
своего друга, насыпав сверху вот этот бугор.
Когда Саша снова вернулся в избу к бабушке, оказа-
лось, что к нему уже заходили приятели.
— Придут еще, — успокоила бабушка. Она угадала.
Почти тотчас же скрипнули половицы в сенях, и в дверях
показалось расплывшееся в улыбке, загорелое до черноты
лицо Сереги. Он был босой, в руках держал кнут, видно,
сразу с поля.
— Ребята сказали... Я прямо к тебе, — сообщил он,
здороваясь с Сашей.
218
Они вышли на крыльцо.
Подошли Тоня с Зиной, а вслед за ними Егорушка и
Степок. За последнее время Зина заметно выросла, стала
вполне взрослой девушкой. Прямой пробор черных как
смоль волос очень шел к ее скуластому румяному лицу,
делал его миловидным. Сзади вилась тяжелая и длинная
коса, такая коса, которой позавидовали бы все девчата
в Лихвине. Тоня тоже повзрослела, но осталась худоща-
вой, тоненькой. По-прежнему у нее было очень чистое,
слабо тронутое загаром лицо. Под длинными темными рес-
ницами глаза стали еще более голубыми и очень красили
ее ровные, один к одному, молочной белизны зубы.
У крыльца сразу стало шумно. Взрывы смеха переме-
жались со звонким говором.
— Истребитель... — шутили девчата, с явным вызовом
поглядывая на Сашу.
В их голосе невольно сквозили уважение и гордость
за своего товарища.
— С операции зашел? — выпытывали ребята. — Гово-
рят, неспокойно стало в наших местах...
Саша щурил глаза и отвечал односложно, давая по-
нять, что не на все вопросы он может отвечать.
— Нам теперь некогда разгуливать, — солидно гово-
рил Егорушка, сбивая с колен приставшую ржаную поло-
ву. — С утра работаем на веялке. Зерно к сдаче готовим. —
держался Егорушка степенно, не кривляясь, как раньше.
— Да, работы теперь много, — в один голос под-
твердили Зина и Тоня. Обе были веселые, румяные. Они
наперебой приглашали Сашу вечером выходить на улицу.
— Будет гармошка, — обещала Зина, лукаво посмат-
ривая то на Егорушку, то на Сашу, и шутливо подталки-
вала Тоню: «Помогай уговаривать!»
Когда девушки ушли, Степок, как показалось Саше,
несколько пренебрежительно спросил:
— Что, на охоту вчера ходил?.. С дробовиком-то ша-
гал...
219
— Неужто охотился? — изумился Егорушка.
— А я думал, ты с операции, — разочарованно протя-
нул Серега, ловко сплевывая за два метра от себя.
Саша смутился, понимая, каким теперь бездельником
считают его ребята, когда все в колхозах в эти дни рабо-
тают от зари до зари не покладая рук. Сказать ребятам
правду, зачем он ходил в лес, нельзя.
— Дела были, — многозначительно произнес Саша. —
Дробовик тоже оружие, — добавил он, давая понять, что
попусту шляться по лесу он не станет. — Такое задание
имел.
Ребята успокоились. Все вместе пошли к буграм на бе-
рег Вырки, благо стоял полдень и все колхозники разо-
шлись на обед.
— Затягивается война-то! — озабоченно говорил Сте-
пок. — Очевидно, всю зиму придется воевать.
— А наши... все отступают... — вздохнул Егорушка.
— Да, ребята, положение на фронте серьезное... —
подытожил Саша, как более опытный и сведущий в воен-
ных делах. Он рассказал, что слышал на днях от Тимо-
феева.
Все задумались.
— Эх, хотел бы я быть танкистом, — мечтательно про-
говорил Серега. — Трактором управлять я немного умею,
а вот дальше... — Он с сожалением посматривал на свои
большие мозолистые руки, думая, что бы предпринять та-
кое, более полезное и значимое.
— А я думаю так... — растянувшись на траве, стал
высказываться Егорушка. — Потребуется нашему прави-
тельству взять допризывные возрасты, вот тогда всему
научимся: и пулеметом владеть и танком управлять...
— Известное дело, ты примиренец... — пошутил Са-
ша, тоже растягиваясь рядом с Егорушкой на траве.
Остальные последовали их примеру. Было жарко... гово-
рить не хотелось. Лениво ребята перебрасывались слова-
ми. Но и лежать не хотелось.
220
— Давай поборемся... — вдруг предложил Саше Сте-
пок, первым поднявшись с земли. Он с явным вызовом
глядел на Сашу.
— Смотри... жалеть будешь... — с задором предупре-
дил Саша, засучивая рукава.
Они долго катались по траве. Наверху мелькала то
белая рубашка Степка, то пестрая ковбойка Саши. И хотя
Степок был сильнее Саши, он не мог положить его на
допатки. Отряхиваясь, Степок хмурился. Он по-прежиему
остался каким был — излишне серьезным, неулыбчивым.
— Ночевать останешься? — спросил Степок, когда ре-
бята пошли по петлявшей в низине тропинке на дорогу. —
Вечером бы, сразились в шахматы.
Саша молчал. Степок замысловато играл в шахматы.
Играть с ним было нелегко и поэтому очень заманчиво.
А после игры они могли бы еще пойти погулять на улицу.
Наверно, вышли бы и девчата...
«Остаться, что ли?» —подумал Саша.
Но мысль, что ребята на селе могут принять его в та-
кое тревожное военное время за бездельника — днем хо-
дит на охоту, а вечером гуляет по улице, — заставила Са-
шу категорически отказаться.
Пообедав у бабушки, Саша верпулся в город. Здесь его
ждала новость.
— Задержали... — сообщил Витюшка, встретив Сашу
у ворот дома. — Того самого подозрительного человека мы
разыскали и задержали.
Вокруг стояли тимуровцы и позвякивали выкрашен-
ными охрой винтовками, в каждой из которых руками
Саши были приделаны затворы — шпингалеты от окон-
ных рам. Выходило внушительно и солидно, почти по-на-
стоящему. Но лица тимуровцев отнюдь не сияли радостью.
Все молчали.
— Сопротивление он нам оказал... — продолжал докла-
дывать Витюшка. — Нож имел. Хотел нас ножом заре-
зать, когда мы его в НКВД вели.
221
— Нашенский он оказался... — разочарованно добавил
кто-то из ребят. — Выпущенный из острога...
— Молодцы, ребята, — похвалил Саша. — Отметить
приказом по отряду, — предложил он начальнику штаба
Генке, стоявшему перед ним навытяжку, с вытаращенны-
ми от усердия глазами. — Приказ послать в райком ком-
сомола как свидетельство вашей бдительности.
Ребята повеселели.
— Знаешь, кого они задержали? — сообщила потом
Саше мать. — Кирьку Барина. Из заключения его выпу-
стили, он и явился в город.
Через несколько дней стало известно, что Кирька Ба-
рин уже мобилизован и с группой жителей Лихвина уехал
на оборонные работы в прифронтовую область.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Один за другим, похожие друг на друга, шли, как сол-
даты в строю, жаркие августовские дни, заполненные тре-
вожными сводками с фронтов Великой Отечественной
войны. По-прежнему стояла хорошая солнечная погода,
позволявшая колхозникам, несмотря на нехватку рабо-
чих рук, своевременно убирать обильный урожай.
Подводы и машины с зерном вереницами двигались
по дорогам на склады «Заготзерно». Там у тесовых ворот
с раннего утра толпились люди.
Большинство городских школьников по решению рай-
кома комсомола работали на уборке урожая. Отряд тиму-
ровцев, влившись в школьные бригады, тоже полностью
переключился на уборку. Тимуровцев в эти дни Саша
встречал в разных местах: и на складе «Заготзерно» и в
Пригородных колхозах. Боевой штаб-амбар сторожила
теперь одна Пальма. Она жалобно посматривала на ре-
бят, забегавших проверить, в сохранности ли их самодель-
ные боевые винтовки.
— Не скучай, Пальма, — утешали ее тимуровцы,— нам
222
сейчас некогда: новое задание по уборке. Ничего не по-
делаешь!
— Молодец Чернецова, всех ребят организовала, к де-
лу приспособила, — хвалила Надежда Самойловна нового
секретаря райкома комсомола.
Саша видел, что инициативная, энергичная Чернецо-
ва пользуется большим уважением у комсомольцев и пио-
неров.
— Чернецова распорядилась! Чернецова дала задание!
Чернецова послала! — звучало в разговоре у ребят как
боевой приказ.
Ничего не было удивительного, что Наташа Кова-
лева, побывав в райкоме, уехала с детдомом в Саратов,
а Володя Малышев, не возражая, вторично отправился
на строительство оборонных рубежей. Вместе с ним уеха-
ли Вася Гвоздев и Егор Астахов.
Из прежней школьной компании в городе почти ни-
кого не осталось. Но скучать не приходилось.
В истребительном батальоне Саша был конным раз-
ведчиком. Прикрепленный к нему приземистый, буланой
масти конь Пыжик оказался на редкость добродушным
животным. Саша очень быстро привязался к Пыжику, сам
ухаживал за ним, поил, чистил скребницей.
Стоило только Пыжика выпустить из конюшни, он
не отходил от Саши, ластился к нему, жмуря большие
умные глаза.
— А лошадка-то ладная получается, — одобрительно
говорил подслеповатый старый конюх Акимыч. — Был
одер, замухрышка. Выходил ты его, парень.
— Яс детства лошадей люблю, — смущенно улыбал-
ся Саша.
— То-то и видно, не городской. Крестьянская у тебя
ухватка, деревенская... А лошадь ласку уважает. Она
хоть и бессловесное существо, но большой ум в ней за-
ложен... — рассуждал Акимыч, неторопливо попыхивая
трубочкой. Он любил при каждом удобном случае по-
223
говорить о жизни. Такой же слабостью Акимыча было
пристрастие к необычной одежде.
Покрытая многочисленными латками, гимнастерка
выглядела на нем всегда чистенько, аккуратно. Ярко на-
чищенные пуговицы блестели. На голове старик носил
форменную, зеленого цвета, с красными кантами, фу-
ражку, которую ему подарил сын-пограничник.
Конный взвод истребительного батальона последнее
время зачастил выезжать на операции по утрам.
Громко в утренней тишине звучала команда:
— По коням!..
Дробно цокали по булыжнику подковы лошадей.
Бил в лицо свежий полевой ветер. Озаренные первыми
лучами солнца, вставали из белесого осеннего тумана
желтеющие колхозные нивы. Хотелось прильнуть к теп-
лой, вздрагивающей шее лошади и мчаться, как вихрь,
по мягкому проселку.
У линии железной дороги, возле моста через Оку,
конники рассредоточивались, прочесывая прилегающую
к полотну местность.
Иногда, оставив коней в одном месте, отряд спеши-
вался, разбивался на группы. С винтовкой за плечами,
зорко оглядываясь по сторонам, Саша нетерпеливо и
жадно искал вражеские следы.
Деятельность батальона была окружена тайной —
это правилось Саше.
Вместе с Митей Клевцовым они были в одном взво-
де. Вместе они мечтали о подвиге и спорили, какими
качествами должен обладать боец истребительного ба-
тальона.
— Уметь молчать, — говорил Саша, вспоминая стро-
гий приказ командира. — Это главное.
— Молчать не хитро, — отзывался Митя, почесывая
свой темно-русый затылок и жадно затягиваясь папи-
роской. — Молчать мы умеем. Выследить и накрыть фа-
шиста — вот это дело.
224
Но отличиться пока Саше и Мите не удавалось —
не было случая.
В свободные дни Саша, к великому неудовольствию
Витюшки, спешил уйти в Песковатское. Там у него бы-
ли, очевидно, неотложные дела, о которых он ничего не
говорил.
Домой, в город, он возвращался поздно, усталый,
с натруженными, в волдырях, руками.
— Где только тебя носит весь день? — ворчала мать.
— Мама! А я теперь по дому без тебя один все
управляюсь, — жаловался Витюшка. — Скажи Шурке,
чтоб помогал. А то уйдет с утра и дотемна...
—• Дела, мама, — отвечал Саша. — Понимаешь, воен-
ное время.
— Военное время... — ворчала мать. — Отец, что ли,
тебя там, в Песковатском, в работу запряг... Наверное,
па пасеке все... Скрытные оба какие-то стали.
Мать жалела старшеклассника-сына. Последний год
в школе. Раз лето, должен отдыхать. А дальше?.. Даль-
ше тоже должен учиться. Порой по этому поводу у отца
с матерью происходили споры.
Павел Николаевич видел в сыне самого себя. Его ра-
довало, что Саша увлекается охотой, рыбной ловлей,
пчелами. Не ленится работать на огороде и в поле. Вы-
учится Саша на агронома и станет работать в колхо-
зе — это самое лучшее, что мог пожелать отец для
сына. Надежда Самойловна мечтала о другом. Ей хоте-
лось, чтобы старший сын стал инженером-изобретате-
лем. Она выписывала для него технические журналы,
соседям говорила:
— Шурка у меня будет инженером.
— А я кем буду? — спрашивал везде поспевавший
Витюшка.
— Болтуном! — сурово отвечала мать. — Дойдешь
благополучно до девятого или десятого класса — тогда
15 В. Смирнов
225
видно будет. А теперь вот соседи на тебя жалуются —«
озоровать стал...
Витюшка не обижался. Поболтать на улице или в
школе, пошалить со своими приятелями он всегда был
не прочь.
Только один Павел Николаевич знал, чем был занят
Саша в Песковатском. Однажды, заглянув к себе па
усадьбу, он заметил сына с лопатой в руках. Саша ко-
пался в старой землянке, подправляя стены и устраи-
вая потолок.
— Может быть, пригодится, — смущенно сказал Са^
ша, искоса поглядывая на удивленное лицо отца. —
Готовиться надо.
— Готовиться? — переспросил Павел Николаевич,
не сразу поняв, что имеет в виду Саша.
— Если придут фашисты, я останусь здесь, в парти-
занском отряде, — пояснил Саша, наблюдая, как вос-
примет отец его решение.
Разубеждать Сашу Павел Николаевич не стал.
Он внимательно посмотрел на сына и только сейчас за-
метил, как за последнее время Саша повзрослел.
Павел Николаевич не знал, что сын трудился не
один. Помогали ему Егорушка и Степок. Помимо зем-
лянки, задумали ребята из подпола дома прорыть под-
земный ход наружу.
— Думаешь, и до нас дойдут? — волновался Степок.
— На всякий случай. Понимать надо, голова, сер-
дито обрывал его Егорушка.
— Без меня не ройте, — предупреждал Саша. —
Узнают па селе — панику поднимут.
Распростившись со своими деревенскими дружками,
Саша спешил домой, в город. На ночь могло быть не-
ожиданное задание по истребительному батальону.
Незадолго до 1 сентября на дверях школы появи-
лось объявление. В нем сообщалось, что о дне начала
226
занятий будет объявлено дополнительно. Слово «допол-
нительно» было подчеркнуто жирной чертой. И то, что
оно было подчеркнуто, внушало ребятам какую-то надеж-
ду. Старшеклассники, читая объявление, хмурились и
тихо расходились.
— Фронт подходит — может быть, и вовсе не будем
учиться в этом году, — толковали между собой собрав-
шиеся около объявления малыши, тоже не по-детски
серьезно поглядывая друг на друга.
Саша постоял у объявления, потом через черный ход
прошел в школу узнать, открыта ли библиотека.
Библиотека была закрыта. На двери висел замок.
— Какие теперь книги! — замахала на него рука-
ми старушка уборщица. — Госпиталь на днях разме-
стят.
Саша заглянул в свой класс. Все было на месте, как
в июне, когда ребята расходились оживленные, радост-
ные, думая о наступающих каникулах.
На стене висела старая стенгазета с заметкой Саши
«Подтянуть отстающих». Как разом все изменилось!
Когда Саша вернулся обратно, у крыльца все еще
толпились школьники.
Вдруг пронзительно завыла сирена.
В сером облачном небе, прямо над школой, гулко
завывая, пронеслись одно за другим два звена одномо-
торных истребителей с фашистской свастикой. Малыши,
напуганные ревом моторов, шарахнулись в сторону, едва
не сбив с панели проходившего мимо пожилого чело-
века — заведующего городскими банями Якшина. Тот
тоже трусливо метнулся в подъезд.
Саша остался на улице, он стоял на панели, запро-
кинув голову, чувствуя, как бешено колотится сердце.
Впервые вражеские самолеты летели над городом днем
на небольшой высоте.
Впервые так ясно и отчетливо вблизи видел Саша
паучью свастику и черные кресты на крыльях самоле-
15* 227
тов. Впервые видел врага, который в любой момент мог
сбросить на город бомбу, обстрелять...
«А где же наши самолеты? — думал Саша. — Поче-
му они не вступают в бой?» Было ему до слез обидно.
И невольно возникло такое ощущение, словно фашисты
находились совсем рядом и вражеские войска вот-вот
вступят па улицы Лихвина.
— Боязно все-таки, — криво улыбнулся Якшин, вы-
глядывая из подъезда. — Добрались и до нас... разве
остановишь такую силу... — Лицо у Якшина внезапно
оживилось, подобрело. — Так, что ли, молодой чело-
век?..
Саша ничего не ответил, сразу помчавшись к сборно-
му пункту истребительного батальона.
Вдали, над железнодорожной станцией, уже поднима-
лось густое черное облако дыма.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
То, что еще недавно казалось очень отдаленным и
даже невозможным — чтобы вражеские войска могли
дойти до небольшого мирного городка на берегу Оки,
отстоявшего за тысячу километров от пограничной по-
лосы, — произошло в несколько дней.
Не было никакого сражения, пушки и пулеметы не
стреляли, а вырытые заранее на возвышенных, удобных
для обороны местах окопы остались пустыми и необжи-
тыми; фашистские полчища где-то стороной прорвались
вперед, перерезали железную дорогу, и сразу же город
заполнили отходящие войсковые части, обозы...
Всю ночь и весь день на разбухших от недавних
дождей дорогах тарахтели повозки, урчали автомашины,
громыхали орудия. Жители города тревожными взгля-
дами провожали колонны грузовиков, медленно ползу-
щие обозы беженцев с несложным домашним скарбом
на ручных тележках. Размешивая липкую осеннюю
228
грязь, по шоссе шла пехота. Было много раненых, их
везли на машинах, на телегах, а легко раненные шли
пешком.
Издалека доносились глухие звуки канонады. Люди
прислушивались, вступали в разговоры с беженцами,
с ранеными. В душе у них еще тлела надежда — бьются
паши войска! Может быть, остановят врага, не пустят
дальше...
И днем и вечером на улицах теперь толпились люди,
смотрели на дальние зарева, от которых небо краснело,
словно набухало кровью.
Истребительный батальон в эти дни на операции не
выезжал. Все были заняты спешной эвакуацией города
и района. Но Саша не мог, ничего не делая, сидеть дома.
Вместе с Митей Клевцовым он отправился к Тимофееву,
падеясь получить какое-нибудь боевое задание. Но Тимо-
феева там, где он должен был находиться, не оказа-
лось. Они долго ждали. Попробовали обратиться к Ко-
ренькову, но тот нетерпеливо отмахнулся от ребят. Его
все время осаждали какие-то военные, отрывали теле-
фонные звонки.
Отчаявшись дождаться Тимофеева, Саша и Митя от-
правились в райком партии. Здесь тоже было шумно
и людно, во всех комнатах толпились колхозники, воен-
ные, эвакуированные. И все чего-то настойчиво требо-
вали, чего-то добивались, кого-то разыскивали.
Саша слышал разговоры про транспорт для отправ-
ки больных, про не вывезенные еще запасы зерна на
складах, про вражеских парашютистов, якобы появив-
шихся в тылу за городом.
— Хоть бы нас отправили куда-нибудь!.. — сердился
Митя, отчаявшись пристроиться к какому-нибудь делу.
Добрались ребята и до секретаря райкома. Но по-
говорить с ним все не удавалось.
Калашников на ходу подписывал какие-то бумаги,
распоряжался погрузкой на военные автомашины бе-
229
женцев — женщин и ребятишек. Вскоре он уехал, но
быстро вернулся.
Саша встречал Калашникова в эти дни в разных
концах города — то на переправе через реку, то во дво-
ре школы, над которой еще реял большой белый с крас-
ным крестом флаг, то у складов райпотребсоюза. По-
прежнему одетый в полувоенный костюм, в фуражке с крас-
ной звездочкой, Калашников неторопливо и негромко да-
вал какие-то указания, только изредка повышая голос.
Саша и Митя все-таки разыскали Тимофеева. Он
был в запыленном старом плаще и забрызганных грязью
сапогах. Лицо его осунулось, отливало желтизной.
Выслушав ребят, он нахмурился и кратко приказал:
— Находиться дома до особого распоряжения. Кто
хочет эвакуироваться — напишите заявление. Задержи-
вать не буду.
— Ну, ты как? — спросил Митя, когда они вдвоем
вышли от Тимофеева, растерянные и немного обижен-
ные этим разговором. — Ты остаешься?
— А то как же? — удивился Саша.
Они пошли по людной, загроможденной подводами
улице. У обоих на сердце было тоскливо. Оба не знали,
что делать в общей суматохе.
— Ваши не эвакуируются? — спросил Саша, под-
разумевая мать, сестру и младшего брата Мити.
— Нет, — буркнул Митя, насупившись и думая
о чем-то своем.
Из двухэтажного особняка, где помещалось отделе-
ние Госбанка, грузили на машину папки с бумагами,
суетливо бегали по лестнице девушки — служащие
банка. Напротив, в продовольственном складе, разда-
вали населению муку, там толпилась небольшая оче-
редь.
Ребята подошли ближе.
— Нам, что ли, тоже встать?.. — пошутил Саша.
— Будете за мной... — строго предупредил Сашу по-
230
жилой, с раскрасневшимся лицом мужчина из оче-
реди.
— Тоже... — мыльная душа из бани... — проворчал
Митя, узнав Якшина. — Два мешка с собой захватил.
Обрадовался даровому хлебу... Все подонки теперь вы-
лезут.
— Откуда ты его знаешь?.. — спросил Саша, отхо-
дя от очереди.
— Знаю... Живет как бирюк... Недалеко от нас... —
Митя не успел договорить.
Навстречу ребятам шел боец истребительного батальо-
на, ровесник Мити, Алеша Ильин. Здоровый черново-
лосый парень казался растерянным, хотя внешне бод-
рился.
— Ну как, орлы? — спросил он, здороваясь. — Что
делать-то будем?
— Партизанить пойдем, — бодро отозвался Митя.
Из-под шапки у него задорно выбивался клок русых
волос, брюки были неровно, складками засунуты в са-
поги со сбитыми каблуками.
Втроем они зашли в райком комсомола. Оттуда
увезли уже все дела, на полу валялись обрывки бума-
ги, белели пустые полки в настежь раскрытых шкафах.
В передней большой комнате расположилась группа
легко раненных красноармейцев в грязных, измятых
гимнастерках. Тут же в углу лежали их шинели и ве-
щевые мешки.
Возле раненых суетилась Люба Пахомова — девуш-
ка из соседней железнодорожной школы. Весной опа
окончила десятилетку и с первых дней войны работала
сестрой в местной больнице.
— Ребята, принесите воды, — порывисто откидывая
назад волосы, попросила Люба.
Саша торопливо спустился вниз и принес ведро во-
ды. В помещении пахло йодом и еще чем-то тяжелым,
неприятным. Прибежали Витюшка и с ним Славка и
231
Генка, очевидно помогавшие Любе, и, перебивая друг
друга, сообщили, что за ранеными пришла машина.
Вслед за ними на пороге появилась Чернецова, одетая
в новый синий ватник и кирзовые сапоги. Красноар-
мейцы, поддерживая друг друга, потянулись вниз. Вме-
сте с ними ушла и Люба.
Чернецова, приветливо кивнув ребятам, торопливо
прошла к себе в кабинет. Витюшка, Генка и Славка
прошмыгнули за ней.
— А нас почему не мобилизуют? — срывающимся
от волнения голосом дружно заговорили они, подвига-
ясь вперед. — Почему на нас, пионеров, мало обра-
щают внимания?..
Дальше Саша не слышал. Витюшка сердито захлоп-
нул дверь перед его носом.
— Ого! Боевые орлы, — засмеялся Алеша.
Комсомольцы, переглядываясь, улыбались, всех раз-
веселил петушиный задор пионеров.
Саша решительно открыл дверь.
— Мы уйдем с нашими войсками, — обиженно го-
ворил Генка. — За людей нас не считают. Какие же
мы пионеры...
Чернецова, засунув руки за ремень гимнастерки, не-
терпеливо хмурила брови, но в глазах ее мелькали ве-
селые искорки.
— Вижу, по одному делу? — спросила она, взгля-
нув на Сашу и его приятелей. — Работы себе не най-
дете? А сегодня колхозники из нашего района скотину
эвакуируют. Чтоб помочь на переправе — не догада-
лись?
— Мы хоть сейчас, — оживленно загалдели пионе-
ры, — был бы только приказ райкома.
— Мы тимуровцы, — объяснил Витюшка, — у нас во-
енная дисциплина...
— А потом опять придем к вам... — угрожающе
заявил Генка, устремляясь вслед за приятелями.
232
Комсомольцы стояли, нерешительно переминаясь с
ноги на ногу. Чернецова подошла к ним.
— Есть решение райкома комсомола, — она посмот-
рела каждому в глаза, — Чекалин, Клевцов, Ильин...
остаются здесь...
Неожиданно за окном затрещала оружейная пере-
стрелка. На небольшой высоте из облаков вынырнули
три огромных темно-серых вражеских штурмовика
и, пронзительно завывая, промчались над крышами
домов.
Бомбить город они не стали и улетели дальше, за
реку. Но поднявшаяся на улице паника улеглась не
сразу: по дощатым тротуарам бегали какие-то растре-
панные женщины-беженки, разыскивая своих детей.
Из подъездов домов настороженно выглядывали люди.
— Проклятые!.. — грозили они кулаками в сторону
улетевших фашистов.
Пожилая женщина в рваной жакетке, опустившись
на ступеньки крыльца, исступленно зарыдала...
Выйдя из райкома, ребята увидели: из жителей все,
кто мог, уходили и уезжали с войсками. Те, кто оста-
вался, суетливо прятали свои вещи на задворках; сни-
мали занавески с окон, меняли обстановку, вытаскивая
с чердаков и сараев старую, ломаную мебель, стараясь
сделать свои жилища как можно более мрачными, не-
приглядными. Даже малыши носились со своими иг-
рушками и тоже прятали их кто в сарае, кто в застрехе
под крышей, на чердаке.
На площади у памятника Ленину стоял смуглолицый
Гриша Штыков и смотрел на проходившую по улице
колонну автомашин. Штыков работал и жил недалеко
от Саши, на Пролетарской улице.
— Ну, ребята, уезжаете? — спросил он. Карие гла-
за его, смотревшие всегда с затаенной грустью, теперь
глядели как-то по-особенному. Светилась в них сила и
гордость.
233
— Мы не уезжаем, — отозвался Митя.
— Мы не бегаем от фашистов, — добавил Алеша.
— Значит, поживем, — сказал Штыков, вниматель-
но посмотрев ребятам вслед.
— Неприятные разговоры ходят про Штыкова, —
сообщил Саша. — Дали ему в райкоме комсомола ка-
кое-то поручение. А он наотрез отказался, якобы не
по силам ему. Тогда ему предложили отдать комсомоль-
ский билет. Штыков бросил свой комсомольский билет
на стол и с издевкой заявил: «Теперь я не комсомолец.
Можно уходить?» И ушел.
— Вот паразит-то!.. — возмутился Митя.
— Может быть, просто так болтают... — поспешил до-
бавить Саша. — Что-то на него не похоже.
Митя и Алеша пошли домой, а Саша направился
к мосту на переправу и поспел как раз вовремя: на
противоположный берег перебиралось песковатское ста-
до. Огромный колхозный бык белой масти, с черными
подпалинами на боках и на спине хрипел, рыл ногами
землю и ни за что не хотел идти в воду, не подпуская
к себе погонщиков.
— Ну, окаянный мучитель... оставайся здесь! — чуть
не плача, кричала Тоня. Светлые косы у нее растрепа-
лись, беленький платок с головы съехал на плечи.
Саша решительно подошел к быку.
— Мартик!.. — Саша протянул руку, погладил быка
по толстой, в складках, шее.
Мартик остановился как вкопанный, наклонив рога-
тую голову и перестав хрипеть.
— Мартик ты мой... хороший Мартик... — Саша сме-
ло обнял быка за шею, посмотрел ему в налитые
кровью глаза. — Ты узнал меня, Мартик? Эх ты, глу-
пыш!
Бык поднял белую с черным пятном на лбу голову
и лизнул Саше руку.
234
— Ну, пойдем, Мартик, — взяв быка за ошейник,
Саша повел его к реке. За ними двинулось все стадо.
Не раздеваясь, как был в ботинках, в одежде, толь-
ко сбросив пиджак, Саша вошел в воду. Бык, покорно
мотая лобастой головой, шел за ним.
На противоположном берегу Саша в последний раз
ласково потрепал быка по шее.
— Ну, Мартик, не дури. Веди себя хорошо.
Бык тяжело, словно прощаясь, вздохнул, лизнул Са-
шу в лицо шершавым теплым языком и, тяжело пока-
чиваясь, пошел вместе со стадом, поднимаясь на покры-
тый серыми кочками и желтеющими кустами склон.
Тоня, Филька Сычев, Козел и другие песковатские
ребята окружили Сашу. Они были выделены от колхоза
погонщиками.
— Остаешься, Шурик? — спросила Топя, смущенно
поглядывая на Сашу.
— Остаюсь, — он почему-то торопливо протянул де-
вушке руку.
Тоня вспыхнула и потупилась.
— До скорой победы, Шурик! — голос ее дрогнул.
Вслед за Тоней пожали Саше руку и остальные
ребята.
— Ты что... партизанить остаешься? — многозначи-
тельно спросил его Филька.
Одетый по-дорожному, в своем неизменном шлеме-
буденовке, которому Саша когда-то так завидовал, Филь-
ка смотрел на Сашу открытым, прямым взглядом.
— Пока сам не знаю, — чистосердечно признался
Саша и добавил: — Но я все равно уйду воевать.
Филька быстрыми и твердыми шагами пошел дого-
нять своих.
Колхозное стадо уходило на восток.
Небо было серое, хмурое. Изредка моросил дождь.
Сходив домой и переодевшись, Саша снова выско-
235
чил на улицу и встретил Тимофеева, торопливо шагав-
шего к райкому партии.
— Возьми лошадь и съезди в Павловку, — распо-
рядился он. — Узнаешь у председателя колхоза, вы-
полнил ли он то, что я ему говорил.
Ни о чем не расспрашивая, Саша побежал к ко-
нюшне.
— На задание!.. — крикнул он конюху Акимычу,
оседлывая Пыжика.
Вскочив на коня, Саша галопом помчался по мягкой
обочине большака. Если бы Пыжик обладал резвостью
скакуна, Саша помчался бы еще быстрее. Любил он бы-
струю езду, когда ветер бьет в лицо и свистит в ушах.
Обратно Саша возвращался поздно. Недалеко от
города на обочине дороги он увидел застрявшую под-
воду с беженцами. Молодая белокурая женщина в ста-
рой шинели, с кнутом в руках беспомощно суетилась
возле лошади, лежавшей в сбруе на земле.
На телеге среди узлов и разного скарба сидели чет-
веро детей, один другого меньше, и седая дряхлая ста-
рушка.
Саша соскочил с Пыжика, рассупонил лежавшую
лошадь и, убедившись, что ей уже нельзя помочь, оста-
новился, тронутый безысходным горем беженцев. На не-
го смотрели круглые испуганные глаза малышей.
— Что мы теперь будем делать? — тоскливо по-
вторяла белокурая женщина в слезах. — Нам бы толь-
ко до Тулы добраться. Там у нас родные — помогут.
Муж у меня офицер-пограничник... Убьют теперь нас
фашисты...
Глядя на мать, заревели и малыши, заплакала и
старуха.
Нерешительно потоптавшись на месте, Саша тороп-
ливо снял сбрую с мертвой лошади, с помощью женщи-
ны оттащил ее в сторону, потом расседлал Пыжика и
запряг его в телегу.
236
«Доедем до города, а там видно будет», — думал он,
присаживаясь сбоку с вожжами в руках.
Приехав в город, он оставил подводу на улице
у перекрестка, а сам побежал к Тимофееву. Но ни Тимо-
феева, ни Коренькова на месте не было. Вернувшись
назад, Саша уже не застал Пыжика с беженцами.
Очевидно, подхваченные общим потоком, опи уехали.
На сердце у Саши похолодело. Он побежал было по
улице, к мосту, но потом остановился, безнадежно мах-
нув рукой. Только теперь Саша сообразил, как необ-
думанно он поступил, отдав без разрешения командира
лошадь.
«Но все равно лошадей отправят в тыл, — тут же,
успокаивая себя, подумал он. — Не будут же их здесь
до последнего часа держать?»
Саша уныло поплелся к себе. Дома мать уже ждала
его, беспокоилась.
— Мы думали, ты сгиб... — заявил Витюшка, когда
старший брат появился на пороге.
Саша устало опустился на стул.
— Что делать-то будем, Шурик? — растерянно спра-
шивал отец. — Уезжать нашим теперь поздно... Пешком
далеко не уйдешь...
Впервые отец обращался к Саше как ко взрослому,
спрашивая его совета.
...Саша пробыл дома недолго. Пришли ребята из
истребительного батальона, и он снова ушел.
На прощание сказал матери:
— Ты не волнуйся... Что-нибудь придумаем...
Надежда Самойловна последние дни работала в рай-
коме партии, в штабе по эвакуации города. Вместе
с ней занимались эвакуацией еще человек двадцать
коммунистов и беспартийных. У каждого из них было
свое задание. Работы было много, и работа спешная.
Пока железная дорога действует, надо успеть погру-
зить в вагоны из складов зерно нового урожая; своим
237
ходом отправить из машинно-тракторной станции трак-
торы с прицепленными к ним повозками; увезти обору-
дование с завода, отправить несколько эшелонов с бе-
женцами... Уходила рано, возвращалась домой затемно,
крайне усталая, разбитая всем виденным, суматохой и
неурядицами.
Свой отъезд из города Надежда Самойловна откла-
дывала со дня на день, все надеясь, что обстановка на
фронте изменится. А когда собралась уезжать с послед-
ним эшелоном, было уже поздно. Не только железная
дорога, но и шоссейные на Тулу оказались перерезан-
ными. Тогда поздно вечером на семейном совете было
решено: она уйдет с Витюшкой в соседний район, в де-
ревню Токаревку, где живет дальняя родственница. Па-
вел Николаевич оставался в Песковатском. Саша — мать
уже знала — тоже оставался. Он был зачислен в парти-
занский отряд.
Ночь. Последняя ночь в городе, дождливая, холод-
ная, залитая, словно чернилами, непроницаемой мглой.
До полуночи Саша был на дежурстве у райкома пар-
тии. На крыльце и в комнатах райкома толпились лю-
ди, звонили телефоны, грузили на машины последние
ящики. Сдавая дежурство, Саша видел, как Калашни-
ков, одетый по-дорожному, в ватнике и кирзовых сапо-
гах, раздавал оружие.
Дома Саша долго не мог уснуть. Тускло горел на
неубранном столе ночник. Отец и мать тоже не спали —
тихо разговаривали.
Саша слышал, как отец говорил:
— Что буду делать, не знаю. Отсиживаться не ста-
ну... В случае чего Шурка поможет — уйду к парти-
занам...
Утром Павел Николаевич, простившись, с семьей,
238
взяв с собой Пальму, ушел в Песковатское. Вслед за
ним должна была уйти Надежда Самойловна с Витюш-
кой. С раннего утра она тоскливо слонялась по комна-
там, переставляла с места на место оставшиеся вещи,
словно навсегда прощаясь с каждой из них. Витюшка
суетился, что-то искал и прятал на чердаке, что-то со-
бирал, чтобы взять с собой, но так почти ничего и пе
взял... Перед уходом он выпустил из клетки в кусты
шустрых, выросших за лето белок.
В дорогу Надежда Самойловна приготовила неболь-
шой узел с бельем. Она и Витюшка оделись потеплее,
по-зимнему. Перед тем как выйти из дому, по старому
русскому обычаю присели на минуту. Витюшка с немым
укором смотрел на старшего брата: до последнего дня
он надеялся, что Саша договорится с теми людьми, ко-
торые станут командовать партизанским отрядом, и он
тоже останется партизанить.
Но Саша, угрюмо сдвинув густые черные брови, гля-
дел в сторону. Лицо у него было словно каменное —
суровое, сумрачное, тонкие губы крепко сжаты.
— Пошли? — сказал он, вопросительно поглядев на
мать.
Все поднялись. Надежда Самойловна еще раз огля-
делась кругом, смахнула с ресниц слезы и вышла из
дому.
На шоссе путь им преградила уходившая на восток
пехотная часть. Чекалины остановились на перекрестке.
До самой последней минуты тлела в душе матери на-
дежда, что не придется никуда уезжать, что с часу па
час наступит перелом в ходе войны, но теперь послед-
няя надежда при виде хмурых, изнуренных лиц пехо-
тинцев, шагавших так очевидно уже не один день, уле-
тучивалась. Она закрыла глаза, стало страшно, так
страшно, как никогда раньше. Когда же она снова от-
крыла глаза, то поняла — нет, это не тяжелый, кошмар-
ный сон и что уже нет никакой надежды остаться в го-
239
роде. Нужно уходить, и как можно скорее уходить, только
не стоять на месте.
Другие мысли были у Витюшки. Он тоже смотрел
на проходивших мимо в разрозненном строю красноар-
мейцев и всей душой стремился к ним. Сказала бы
мать: «Иди с ними, а я схоронюсь одна где-нибудь», —
и Витюшка ушел бы. Винтовку он сам бы добыл себе
в бою. И орден Красной Звезды получил бы. А назад
в Лихвин вернулся только бы с победой...
Саша стоял немного поодаль. Он видел, как сгор-
билась, постарела за эти последние дни мать. Вот сей-
час они расстанутся, разойдутся в разные стороны, и
кто знает, когда увидятся снова. На душе его было
тоскливо, так тоскливо, как никогда еще за всю его
шестнадцатилетнюю жизнь.
Вдруг с глухим ревом, нараставшим с каждой се-
кундой, из облаков прямо на колонну красноармейцев
устремился огромный серый самолет с черными креста-
ми на крыльях, за ним другой, третий...
Саша уловил, как от первого самолета отделился и
стремительно понесся к земле, увеличиваясь на глазах,
продолговатый черный предмет... Тяжело, со свистом
бомба упала в стороне от дороги, вздыбив вверх гу-
стой черный фонтан земли и дыма. Вместе с землей
взметнулись и разлетелись далеко по сторонам облом-
ки разбитого в щепы сарая. Вторая бомба упала на
дорогу, в самую гущу людей...
Когда вражеские самолеты, обстреляв из пулеметов
шоссе, улетели и вдали затих гул моторов, мать и сы-
новья, бледные, перепуганные, вылезли из придорожной
канавы, отряхивая с себя землю. Пахло дымом, гарью.
Слышалась резкая, отрывистая команда. Подъехавшие
санитарные повозки подбирали раненых.
Молча, с посеревшими лицами прошли Чекалины
мимо огромной воронки, разворотившей шоссе. Из осы-
павшейся земли торчали окровавленные обрывки ши-
240
нелей, обломки виптовок, разбитые колеса повозки...
А в стороне, на почерневшей от грязи луговине, лежали
сложенные санитарами в ряд трупы красноармейцев.
— Мама! — прошептал Витюшка, прижимаясь к На-
дежде Самойловне. — Мама!..
Когда они поднялись на бугор, мать остановилась,
посмотрела на Сашу.
— Иди, сынок... — глухо сказала она. — Иди. Не про-
вожай больше... Мы сами дойдем...
— Ладно, мама. Я пойду, — покорно согласился Са-
ша, не узнавая своего голоса.
— Твой костюм я в чемодане под ветлой зарыла.
Нужно будет — возьмешь.
— А зачем он мне, мама?
«В самом деле, зачем он ему?» — подумала мать,
но опа не могла в эту минуту не говорить. Хоть что-
нибудь говорить, только не молчать.
— Посматривай за отцом... Рассеянный он. А те-
перь и вовсе...
— Ладно, мама, посмотрю.
Саша еще ниже опустил голову, а она тихо, словно
боясь обидеть его, попросила:
— Береги себя...
Порывисто обняв Сашу, она подхватила свой узе-
лок и, не оглядываясь, пошла по дороге. За ней, так
же крепко обняв и поцеловав брата, поплелся Витюшка.
Саша постоял, посмотрел, как мелькал за кустами
белый платок на голове матери, и пошел обратно.
Впереди, где-то далеко, снова загромыхали пушки.
Приостановившийся было поток повозок и людей опять
потянулся по дороге. А вдали все гремело, глухо и
грозно...
Саша медленно, в глубокой задумчивости вернулся
в опустевший дом. Постоял у крыльца, обошел вокруг.
Заглянул в сарай, где хранились дрова и разная рух-
лядь. Потом поднялся на крыльцо, открыл дверь. В ком-
16 В. Смирнов 241
патах все было па своих местах — комод, дивап, кро-
вати, стол, стулья. Торопливо тикали ходики па степе.
Висели на окнах старые занавески. И все-таки комнаты
имели уже нежилой вид. На полу валялись обрывки
газетной бумаги, тряпки, раздавленная яичная скорлу-
па. С кровати были убраны подушки и одеяла, со сто-
ла снята скатерть. И шаги в комнате звучали как-то
непривычно, гулко...
Саша подошел к полочке, где лежали его книги.
Мать говорила — убрать бы их, но он так и не убрал
ни одной. Тут были «Мертвые души» Гоголя, полное
собрание сочинений Пушкина, «Как закалялась сталь»
Островского, «Пятнадцатилетний капитан» Жюля Верна,
«Три мушкетера» Дюма.
На столе стопкой лежали технические журналы по
радио и учебники по электротехнике. Среди них Саше
попалась его любимая толстая тетрадь в голубом пе-
реплете, в которую он записывал свои мысли, понра-
вившиеся цитаты из книг, загадки, пословицы. Медлен-
но листая тетрадь, Саша читал:
«Все минет, только правда останется» (ст. русская
пословица).
«Человеку всегда хватает времени, если он умеет
с ним обращаться».
«Объем Солнца в 600 раз больше объема всех пла-
нет, вместе взятых».
«Самая ближайшая к нам звезда Альфа находится
в созвездии Центавра. Расстояние до нее 4 с лишним
световых года (300 тысяч километров — 1 секунда)».
«Самое дорогое у человека — это жизнь. Она дает-
ся ему лишь один раз, и прожить ее надо так, чтобы
не было мучительно больно за бесцельно прожитые го-
ды...» (Н. Островский).
«Хорошая книга «Тарас Бульба» Гоголя. Особенно
то место, где Тарас покарал своего сына за измену
родине».
242
«Мужественный человек не тот, кто совершает чу-
деса храбрости, а тот, кто мужественно выполняет все
маленькие дела своей жизни».
«Любите его (будущее), стремитесь к нему, рабо-
тайте для него, приближайте его, переносите из него
в настоящее, сколько можете перенести...» («Что де-
лать?» Чернышевского).
«Ленин любил приводить в пример слова Писарева
(известный критик) о мечте, толкающей будущее».
«Ленивый человек всегда завистлив».
«Человек должен уметь пользоваться своими спо-
собностями, чтобы они не иссякали, а развивались гар-
монично» (М. Горький).
Дальше шли пословицы и загадки. Потом снова
выписки из Горького, Пушкина... И тут же был список
книг, которые Саша наметил прочитать во время ка-
никул.
В списке значились: «Обломов» и «Фрегат «Пал-
лада» Гончарова, «Клим Самгин» М. Горького, «Сту-
денты» и «Инженеры» Гарина, «Сказки» и «История
одного города» Салтыкова-Щедрина, «Былое и думы»
Герцена, «Хождение по мукам» А. Толстого, «Цусима»
Новикова-Прибоя, «Записки Пикквикского клуба» Дик-
кенса...
Саша закрыл тетрадь. «Взять, что ли, с собой?» —
подумал он. Но потом положил тетрадь вместе с кни-
гами.
Собрав книги и журналы, Саша связал их бечевкой
и отнес на чердак. У отца в большой комнате тоже
были книги: «Справочник рыболова», «Руководство по
пчеловодству». У матери остались лежать на этажерке
старые конспекты по истории партии, разные брошюры.
Все это Саша тоже завернул в газету, связал и спрятал
на чердаке.
Так он медленно обошел все комнаты, внимательно
вглядываясь в каждую остающуюся на своем месте
16* 243
вещь, в то же время думая, далеко ли ушли мать и
братишка и успели ли они выйти с шоссе на проселоч-
ную дорогу: там самолеты пе бомбят...
Побывал в чуланчике, где он обычно паял, чинил,
строгал, починяя разные вещи из домашнего обихода.
Выпустил из клеток кроликов. Кролики, громко стуча
лапками, побежали па огород.
«Как это Витюшка про них забыл?» — подумал Са-
ша, выходя во двор.
По двору мирно расхаживали куры. На кого-то сер-
дился и ожесточенно цапал землю петух.
— Глупый... — сказал ему Саша. — Не чуешь, что
немцы идут... Отец собирался всех вас порешить, да
в спешке позабыл... Живите... Только прячьтесь по-
лучше...
Откуда-то появился пропадавший последние дни,
всеми забытый кот Мурзик и стал ластиться к Саше,
безмятежно жмурясь.
Саша погладил его. Разом нахлынула на сердце
тоска. Даже стало трудно дышать.
— Бедненький... Остаешься... — прошептал он, ла-
ская Мурзика, чувствуя, как у него разом пропал го-
лос. — А ты не сиди дома. Уходи тоже в лес. Хочешь,
я тебя с собой возьму? Нет... Лучше жди меня здесь.
Внезапно за окном, так что зазвенели стекла и рас-
пахнулась форточка, гулко прокатился взрыв, за ним —
другой. Саша выскочил на крыльцо. Клубы черного ды-
ма поднимались над окраиной города. Это наши взры-
вали временно налаженный мост на реке и нефтебазу
МТС. Столб дыма висел над рекой, медленно оседая
и рассеиваясь. Заморосил мелкий дождь, и на улице,
осыпанной бурыми листьями, стало еще более уныло.
Саша заторопился. Оп вспомнил, что мать говорила
ему про молоко, жареную картошку, оставленную для
него в кухне. Наскоро выпив молока и поев картошки,
он завернул недоеденную краюшку хлеба в газету, су-
244
пул в карман. Оставшееся молоко из кринки вылил
в плошку для кота. Поглядев на ходики, остановил
маятник, принес с кухни ковшик воды и полил цветы.
Закрыв плотнее рамы и заперев калитку на замок,
Саша вышел из дому. Немного спустя он уже шагал по
большаку в сторону Песковатского.
К городу уже подходили вражеские танки, обстре-
ливая с ходу улицы, наводя панику на переправе, где
еще толпились запоздавшие беженцы.
В этот день Тимофеев, проводив раненного при бом-
бежке города секретаря райкома партии Калашникова
за реку, получил предписание немедленно развернуть
диверсионные действия на шоссейных магистралях рай-
она, становившихся теперь коммуникациями врага.
И в это время в Туле на карте, висевшей в каби-
нете секретаря обкома * партии, появилась отметка о но-
вом партизанском отряде в тылу врага — на дальних
Рубенсах обороны Москвы.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В городе оккупанты. В центре и на прилегающих
к площади улицах танки с черными крестами... верени-
цы рычащих автомашин. Толпятся солдаты... Чужая,
отрывистая, словно лающая речь.
Тихо, безлюдно на окраинах. Редко покажется оди-
нокая фигура прохожего. Торопливо, крадучись, про-
скользнет он вдоль посада — и снова улица кажется
вымершей. Только иногда чуть звякнет у колодца вед-
ро, скрипнет калитка, глухо промычит корова в закут-
ке да кое-где скупо заструится в сером осеннем небе
дымок из трубы. Лишь внимательный взгляд различит
в окне за шевельнувшейся занавеской человеческую
фигуру, чуткое ухо уловит за калиткой шорох, тихие
голоса...
Первый день в городе прошел относительно спокой-
но. Утром немецкая танковая бригада, грохоча гусени-
245
цами, проследовала по шоссе дальше, обстреляла под-
готовленные на косогоре, безлюдные оборонительные
сооружения, восстановила переправу через реку и, ос-
тавив подоспевшие моторизованные патрули, ринулась
прямо на Черепеть.
Вскоре вдали загремели орудия, но через полчаса
отзвуки дальнего боя стихли. Видно было, как над Че-
репетью поднимались густые клубы черного дыма. Че-
репеть горела...
В успокоившийся было Лихвин стали подходить пе-
хотные и интендантские части. Гитлеровцы в темно-
серых и темно-зеленых шинелях, с металлическими
орлами на пилотках и фуражках заполнили город. Раз-
мещаясь на постой, сновали они по опустевшим ули-
цам, нагруженные разными домашними вещами из
разгромленных квартир. Слышались выстрелы, треск
ломаемых дверей, чьи-то крики. Даже ночью слыша-
лись шум и треск. Продолжали гореть дома... Небо
было зловеще-багровым от ближних и дальних по-
жарищ. Прошло еще несколько дней, и город при-
нял более спокойный вид. Оккупанты стали обжи-
ваться.
Саперы с миноискателями обследовали обществен-
ные городские здания, и вскоре над ними забелели фа-
шистские флаги со зловещей черной свастикой.
На перекрестках появились таблички на русском п
немецком языках с новыми названиями улиц. На сте-
нах домов и на заборах выделялись афиши тоже
со свастикой, провозглашавшие новый порядок в го-
роде.
Запрещалось вечером появляться на улицах горо-
да — расстрел. Помогать советским войскам и прятать
красноармейцев — расстрел. Нарушать порядок и отно-
ситься враждебно к оккупационным властям — рас-
стрел.
Население призывалось мирно сотрудничать с окку-
246
пантами. Жителей в Лихвине осталось мало, едва одна
треть. Но те, кто остался, хотели жить... Нужно было
как-то приспосабливаться к новым условиям жизни.
И люди стали приспосабливаться. Одни скрепя сердце
и с болью в душе. Другие более спокойно. Стали появ-
ляться на улицах.
— Ну как?.. — спрашивали, встречаясь друг с дру-
гом.
— Пока живем...
— Мы тоже...
Общее горе сблизило многих, но не всех. Нашлись
такие, которых оно еще более озлобило, толкнуло на путь
предательства. В городе появились люди с белыми повяз-
ками на рукавах — полицаи.
Приглядывались к полицаям... Среди пришлых, не-
знакомых людей оказались и свои, лихвинские: про-
давец из пивного ларька Чугрей... сапожник Ковалев...
С полицаями жители города сталкивались часто.
От этих людей теперь зависела их жизнь. С чужими
было легче. Со своими тяжелее. От чужих можно от-
говориться, сослаться на болезнь, на старость, встре-
тившись, не поздороваться и пройти мимо. От своих
же не укроешься. В небольшом городе каждый на ви-
ду, как в зеркале. Появилась в Лихвине и городская
управа. Так теперь назывался орган новой власти, раз-
местившийся рядом с комендатурой в здании, где рань-
ше помещался народный суд.
Появился и бургомистр, «хозяин» города, как почти-
тельно именовали его полицаи. Город продолжал жить,
ожидая, что-то будет дальше.
Никто толком не знал, что делается на фронтах
войны. Одно было ясно — немцы ушли далеко вперед.
Они продолжают наступать. Возвращавшиеся обратно
беженцы еще более усиливали гнетущее настроение.
Говорили что враг уже взял Тулу, подошел к Москве.
В его руках Ленинград и весь юг страны с Украиной
247
и Крымом. Неужели наши не остановят и не дадут от-
пор? Неужели не погонят оккупантов обратно? Вслух
об этом говорили мало. Находились такие, которые счи-
тали, что все уже погибло и прежнее не вернется. Но
большинство еще ждало, надеялось... верило. А когда
вблизи города был взорван вражеский склад с боепри-
пасами, многие воспрянули духом. А потом взлетели
в воздух штабеля со снарядами в Черепети. Заговори-
ли в Лихвине о партизанах. Тем более что о парти-
занах заговорили и оккупанты. На самых видных мес-
тах в городе появились напечатанные крупным шриф-
том объявления, в которых жители города и района
предупреждались, что за помощь или укрывательство
партизан грозит расстрел.
Объявления читали, и многие радовались.
— Наши-то... действуют!..
Оказывается, правда, что остались в районе и в го-
роде люди, не пожелавшие склонить свою голову пе-
ред врагом... Слухи упорные и убедительные...
Говорили, что в партизанский отряд ушло все ру-
ководство района и, кроме того, к партизанам присо-
единился большой отряд красноармейцев, не успевших
выйти из окружения.
Словно луч света забрезжил в непроглядной осен-
ней темени. Стало как-то легче дышать и переносить
разом навалившиеся невзгоды. Может быть, парти-
заны придут на помощь. В случае чего можно уйти
к ним. Тем более что они действуют так смело и окку-
панты так боятся их. Город ждал...
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Два человека в городе: Григорий Штыков и заве-
дующий городскими банями Якшин, разные по возрас-
ту, характеру и настроению, в эти трудные для Роди-
ны дни жили особой жизнью, не похожей на жизнь
многих других. Тот и другой еще задолго до оккупа-
248
ции города ждали прихода немцев, по ждали каждый
по-своему. Еще в июле, согласившись на предложение
Тимофеева в случае необходимости остаться в городе
на подпольной работе, Гриша Штыков стал готовиться.
Он никак не ожидал, что именно ему предложат всту-
пить в единоборство со столь грозным врагом.
Невысокого роста, сутулый, со впалой грудью и,
может быть, поэтому несколько замкнутый, держался
он всегда в стороне. И вдруг Штыков стал общитель-
ным, стал чаще чем когда-либо бывать на улицах, при-
сматриваться к людям. Первое испытание он выдер-
жал с трудом. В сентябре, когда комсомольцев позва-
ли на помощь —рыть оборонительные сооружения, Гри-
ша пришел в райком комсомола и заявил:
— Работать не буду... Здоровье не позволяет. —
И демонстративно выложил на стол свой комсомоль-
ский билет.
Секретарь райкома комсомола Чернецова удивлен-
но взглянула на Штыкова. Отбирать у него комсомоль-
ский билет никто не собирался и никто ни в чем не
обвинял его.
— Струсил?.. — резко спросила она.
У Гриши похолодело сердце: «Не знает... — подумал
он: —* Ничего не знает...»
Опасаясь, что Чернецова станет его расспрашивать,
уговаривать, Штыков, еще более сгорбившись, повер-
нулся и пошел к двери, не зная, обижаться ему или ра-
доваться. Так непривычна для него была новая роль.
Только выйдя из райкома комсомола, Штыков успоко-
ился. Чернецова права. Обижаться на нее глупо.
«Так нужно... Держись, Гришка!..» — приказал он
сам себе, крепко, до боли стиснув зубы.
Теперь, когда пути были отрезаны и Штыков изо-
лировал себя от товарищей, стало еще труднее. В го-
роде узнали о случае в райкоме, но в суматохе воен-
ных дней быстро позабыли.
249
«Ну, а дальше что?..» — спрашивает он сам себя.
Дальше, как его предварительно проинструктирова-
ли, — жить в городе и ждать, когда придут немцы.
Самое же главное — он не мог нарушить запрета
пойти к Тимофееву. Даже если до Лихвина и не дой-
дут фашисты — терпеливо ждать, пока не разрешат
ему снова стать комсомольцем, снова стать прежним
Григорием Штыковым.
Но фронт приближался, и Гриша все более входил
в свою роль. Он по-прежнему не жалел, что согласил-
ся стать подпольщиком. Наоборот, на каждого здоро-
вого, сильного человека, встречавшегося ему в городе,
Гриша смотрел с некоторым превосходством и даже с
вызовом.
Мысленно он говорил: «Не смотри, что я неболь-
шого роста и грудь у меня впалая, но я сильнее тебя...
и для врага я буду страшнее, чем ты».
И это ощущение своей скрытой силы, своего пре-
восходства поднимало Гришу в собственных глазах,
заставляло смело глядеть на встречных. Он не сомне-
вался, что выполнит задание и этим совершит подвиг.
Как и все в юности, он тоже думал о подвиге и стре-
мился к подвигу.
Фронт приближался... Мать и сестра эвакуирова-
лись из города. Мать хотела было остаться, но он уго-
ворил ее уехать к родным в Тулу. Он остался дома
один. Одиночество не пугало и не угнетало его. Он
ждал...
За несколько дней до эвакуации города Тимофеев
встретил Гришу на улице, остановил. Очевидно, он
поджидал Штыкова.
— Ну как?.. — спросил он.
— Все в порядке, Дмитрий Павлович... — бодро от-
ветил Гриша, приосаниваясь, и осторожно оглянулся,
не идет ли кто близко. Познакомив Гришу с заданием
и пожелав ему удачи, Тимофеев пошел своей дорогой,
250
а Гриша вернулся домой. Правила конспирации запре-
щали длительный разговор...
Другой человек в городе — Якшин тоже готовился,
по по-своему. Он тоже стал вопреки своему характеру
общительным, разговорчивым и чаще обычного появ-
лялся на улицах города. Составлял он список людей,
которых, по его мнению, как только фашисты займут
город, следовало бы немедленно изолировать, а неко-
торых и уничтожить. Придумывая какой-нибудь повод,
ходил Якшин по учреждениям, организациям и при-
глядывался к окружающим. А вечером дома, склонив-
шись над столом, вносил все новые фамилии в свой
список. Столь необычная работа воодушевляла, кру-
жила голову. Чувствовал он себя начальником, а весь
город находился в его зависимости. Живет человек, а
не знает, что он, Якшин, распоряжается его судьбой —
внесет в список или сохранит жизнь. Сознание своего
превосходства заставляло теперь Якшина высоко под-
нимать свою голову. Он готовился и тоже ждал.
В первые дни оккупации, прочитав расклеенные на
заборах объявления, предлагавшие всем коммунистам
и комсомольцам зарегистрироваться в комендатуре ге-
стапо, Гриша решился на очень рискованный шаг —
пошел регистрироваться как бывший комсомолец.
В комендатуре Гриша встретился с заведующим
городскими банями Якшиным. Тот, нарядившись в ста-
ромодное драповое пальто и хромовые сапоги, сидел
у двери, очевидно дожидаясь, когда его вызовут. Гри-
ша вежливо поздоровался. Он вообще и раньше со все-
ми был вежлив. В данном случае он не хотел отсту-
пать от своей привычки.
— Какая нужда, молодой человек, привела к наше-
му начальству? — спросил Якшин, как-то дружески оскла-
бившись.
«Враг... — решил Гриша. — Самый настоящий враг...»
251
— Насчет работы... — уклончиво ответил он Якши-
ну, продолжая готовить себя к предстоящему разговору
с немецкими оккупантами.
— А меня вот вызвали... — Якшин продолжал от-
кровенничать, явно напрашиваясь на такую же вза-
имность. — Вызвали... А зачем и почему, сам не знаю.
«Врет!.. — подумал Гриша. — Нахально врет. По лицу
видно...» Гриша не ошибся. Этот обрюзглый, корена-
стый человек с лисьими, заискивающими глазами и
медоточивым, тихим голосом сразу же внушал к себе
недоверие.
Из комнаты вышел переводчик — видно, из обру-
севших немцев. Он записал Гришу и повел Якшина
в кабинет коменданта. Часовой у двери настороженно
смотрел на Гришу, словно старался проникнуть в его
мысли. А рядом в кабинете в это время комендант ге-
стапо с железным крестом на кителе вел с помощью
переводчика разговор с Якшиным. Лежал перед комен-
дантом обширный список, представленный Якшиным,
с пометками, кто остался в городе, а кто отсутствует.
Но почему-то список мало интересовал коменданта. Слу-
шал он Якшина со скучающим видом.
— Давно дожидался этого часа... — льстиво расска-
зывал Якшин, сидя на кончике стула и всем своим
видом стараясь доказать свою преданность. — Жил все
эти годы по подложным документам. С 1921 года здесь
поселился... И вот выжил. Дождался вас...
— Знаем... — прервал его немец и, вынув из папки
какое-то дело с фотокарточкой на заглавном листе, по-
казал Якшину.
— Так точно... Это я... — удивился тот. На не-
го с фотокарточки смотрел молодой Якшин в тю-
ремной форме надзирателя Литовского замка в Пе-
тербурге.
Жил он все эти годы в тени, стараясь держаться
как можно незаметнее, и думал, что все уже позабыто.
252
Оказывается, нет, не позабыто. Кто-то на стороне дер-
жал его на примете... думал о нем.
— Мы все знаем... — повторил немец и небреж-
но протянул Якшину сигарету, которую тот осторожно,
словно какую-то драгоценность, взял двумя пальцами.
Случилось то, что менее всего ожидал Якшин. Спи-
сок не расположил к себе коменданта, а, наоборот, во-
оружил его против Якшина. Комендант в свое время
пострадал от кляузников и поэтому относился к ним,
несмотря на свою должность, с явной неприязнью. Со-
знавая, что Якшин все же полезный человек, комен-
дант одновременно презирал его.
— Хорошо... хорошо. Докажите преданность новому
порядку... — распорядился он и что-то добавил, очевид-
но, какое-то распоряжение переводчику. Тот только со-
гласно кивнул головой.
Якшин растерялся. Он стал заверять немца в своей
преданности. Но комендант, подыскивая слова, уже по-
русски проговорил:
— Будете и дальше... фальш... фальш...
— Фальшивить... — перевел переводчик.
Подойдя к Якшину, комендант покровительственно
похлопал его по плечу.
— Будете стараться... одарим. Богатым человеком
станете...
При последних словах Якшин приободрился.
Более благоприятное мнение сложилось у комендан-
та, когда он допрашивал Гришу Штыкова.
— Коммунист?
Гриша отрицательно покачал головой.
—- Комсомолец?
— Был, но недавно исключили...
Задав еще несколько вопросов, комендант спросил:
— Зачем пришел, если не комсомолец?
— Я закону люблю подчиняться, — пояснил Гриша.
Комендант, вначале смотревший на него сурово,
253
смягчился. Этот небольшого роста паренек со впалой
грудью и большими грустными глазами ничего не про-
сил для себя, как перед этим Якшин, и, очевидно, по-
корно дожидался, какой приговор вынесет ему новая
власть.
— Пускай живет как хочет... — решил комендант и
милостиво кивнул головой.
— Проваливай домой, — по-своему перевел Грише
молодой юркий переводчик, одетый в коричневую фор-
му, но без погон и знаков отличия. — Можешь спокойно
жить в городе.
Гриша низко поклонился и вышел, держа шапку
в руках.
«Не догадались... — весь красный от волнения, по-
думал он, с некоторым вызовом взглянув на часового. —
Стой... стой, немчура... А я все же сильнее тебя...» Если
бы можно было, он по-мальчишески показал бы часово-
му кулак.
Уже дома мысленно приказал себе: «Гришка!..
Ты теперь представитель Советской власти в Лихвине.
Смотри в оба! Ты должен все видеть и все знать».
А насчет Якшина твердо решил: «Нет, не мог быть Як-
шин при Советской власти коммунистом! Но тогда за-
чем являлся он в комендатуру? Ясно, что не регистри-
роваться». Ход дальнейших событий чуть не сбил Гри-
шу с толку.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Совершенно с другим настроением вышел из комен-
датуры Якшин. Домой он вернулся крайне разочаро-
ванным. Было ясно, что список и биография Якшина
не очень заинтересовали немцев. Во всяком случае, то,
что ему предложили, никак не оправдало его надежд.
А мечтал Якшин быть в Лихвине бургомистром.
Дома Якшин снял праздничный пиджак и жилетку.
254
В подавленном состоянии он сидел за столом и пил чай.
Разговаривал со щеглами в клетках:
— Живете за хозяином, как в раю... Ни забот, ни
тревог мирских...
Только с птицами и разговаривал дома Якшин, даже
кошку не держал — терпеть не мог животных. Не успел
Якшин закончить чаепитие, как вдруг раскрылась неза-
пертая по его оплошности дверь и на пороге, покашли-
вая, показался неряшливо одетый усатый человек в измя-
той солдатской шипели, с вещевым мешком за плеча^ии
и с толстой суковатой палкой в р^ках.
— Вам кого? — испуганно вскочил Якшин.
— Не узнал? — скривил губы вошедший.
— Кирька... Кирилл? — широко раскрыл глаза Як-
шин, узнав своего давнишнего знакомого Кирьку Барина.
— Вернулся с окопных работ... Теперь я полноправ-
ный гражданин, — пояснил Кирька, бесцеремонно усажи-
ваясь за стол.
Так же бесцеремонно предложил:
— Угощай, друг... Может, чего и покрепче найдется.
Редкий я у тебя гость. Связаны мы теперь с тобой одной
веревочкой... Одному хозяину служим.
Неохотно достал Якшин бутылку. Поставил на стол
закуску, жалея, что в свое время неосторожно связался
с Кирькой по одному темному делу и тот не позабыл
своего компаньона.
Некоторое время спустя у гостя с хозяином уже шел
деловой разговор.
— Получил назначение в комендатуре... старостой
в село Батюшково, — хвастался Кирька.
— Ав Песковатское почему не назначили?
— Опоздал немного. Там уже есть староста. — Глядя
на Якшина, спросил: — Не ты меня тогда выдал? Обе-
щал прийти в лес, документами помочь...
От острого, пытливого взгляда гостя Якшин трусливо
съежился.
255
— Шутник ты... — насильно улыбнулся он. — Мог
такое подумать!
Оба долго молчали.
Прислушавшись к птичьему щебетанию, Кирька по-
интересовался:
— Это для какой надобности?.. Любитель?..
Неохотно Якшин пояснил:
— Я тоже как в клетке при Советской власти суще-
ствовал: взгляну, легче... Не один я в неволе...
Кирька с удивлением поглядел на Якшина. Похвалил:
— Мозговитый ты человек... Не бойся... Ночевать не
останусь. — И, уже уходя, пояснил: — Знаешь, зачем я
пришел к тебе? Послали из комендатуры. Связь со мной
будешь держать. Рекомендацию я тебе там выдал
отличную...
— Понятно... — пробурчал Якшин, тяжело вздохнув
и вспомнив неудачу с получением должности бургоми-
стра. Даже и при новом порядке приходилось с боем
пробиваться к лучшей жизни.
С этого дня, к удивлению соседей, с Якшиным стали
происходить разные неожиданности. Едва успел уйти
Кирька Барин, как к Якшину нагрянул немецкий пат-
руль.
— Кто у тебя был? Партизан? — допытывался немец-
кий ефрейтор, водя Якшина вокруг дома и заглядывая
во все закоулки. При этом солдаты так основательно
потрудились, что об обыске у Якшина стало известно всей
улице.
На другой день Якшин, теперь уже в обычной буд-
ничной одежде, снова побывал в комендатуре. Похищен-
ное при обыске ему вернули. Домой он пришел с узлом
в руках, жалуясь по пути всем встречным на фашистов.
Наутро его арестовали и несколько дней продержали
в подвале комендатуры.
— Какой Якшин-то твердый человек оказался? —
удивлялись соседи, глядя на бывшего заведующего баняч
256
ми. А некоторые добавляли: — Только в беде люди и по-
знаются... — Примечали, что к нему заходят какие-то не-
известные. Прошел слух, что Якшин держит связь с пар-
тизанами.
Встречаясь на улице с Гришей Штыковым, Якшин
приветливо отвечал на поклон, считая того своим едино-
мышленником. Тяжелый взгляд Якшина смягчался. Оче-
видно, он был не прочь остановиться и поговорить, но
Штыков быстро проходил мимо. Как разведчик, он ста-
рался вести себя неприметнее, никому не мозолить гла-
за. Слух его необычайно обострился, глаза моментально,
на лету схватывали все новое, и все это откладывалось
в памяти для передачи партизанам. Но самое главное,
для чего он был оставлен в городе, — это служить пере-
даточным звеном между партизанами и их тайным аген-
том. Кто-то был еще оставлен на подпольной работе? Но
кто, Гриша не знал. Между неизвестным и Гришей дол-
жен был состояться следующий разговор:
«Ваша мать дома?» — должен был спросить неизвест-
ный.
«Эвакуировалась», — следовал ответ Гриши.
«А сестра?»
«Тоже эвакуировалась».
«Вот пезадача-то...» — А потом самое главное: —
«Старик шлет тебе привет».
Только после этого следовало выслушать, что хотел
сообщить тот партизанам и, в свою очередь, передать ему
задание партизан.
Но пока от партизан никто не приходил и неизвест-
ный тоже не появлялся.
Прохаживаясь часто по улицам, Гриша заприметил
трех бывших тимуровцев: Генку, Славку и Костю.
Из тимуровцев и вообще из ребят мало кто остался
в городе. Одни эвакуировались с родными, другие разъ-
ехались по деревням. Бесследно исчез, даже не простив-
шись с ребятами, Витюшка. Никто из ребят в городе не
17 В. Смирнов
257
зпал, что он вместе с матерью ушел в соседний райоп.
Из тимуровской команды осталось всего человек
восемь.
И самыми боевыми из них оказались Генка, Славка
и Костя. Гриша видел, как они безбоязненно шныряли
среди вражеских солдат, выходили на шоссе, наблюдая,
как мимо идут фашистские машины, громыхая гусени-
цами, ползут серые, заляпанные грязью танки и тяжелые
самоходные орудия с длинными хоботами.
В зданиях, где раньше находились военкомат, райком
партии, райисполком, теперь разместились штабы немец-
ких воинских частей.
— Раз часовой стоит, значит штаб... — толковали ре-
бята. — Здесь танкисты... А здесь пехота.
От зоркого глаза ребят ничто не ускользало.
Первыми они заметили полицаев. Люди с белой повяз-
кой на рукаве появились в городе почти одновременно
с оккупантами. Вначале это были пришлые люди, и жи-
тели города их не знали. Но когда среди полицаев появи-
лись свои, лихвинские, — отец Егора Астахова — Чугрей,
дядя Наташи Ковалевой — сапожник Ковалев, и дру-
гие,— это насторожило всех. Насторожило и Гришу
Штыкова.
Вскоре на улице с одним из полицаев у Гриши про-
изошел такой разговор.
— Прогуливаешься, молодой человек? — спросил по-
лицай, дружелюбно улыбаясь.
— По делу иду, — проговорил Гриша, останавли-
ваясь.
— Мать дома?
— Эвакуировалась... — ответил Гриша, несколько
растерявшись.
— А сестра?
— Тоже... — ответил Гриша, заметно побледнев.
И когда полицай произнес остальную часть пароля,
Гриша понял, что его ловят на слове, испытывают.
258
— Никакого старика я не знаю... — резко ответил
Гриша на следующий вопрос и, повернувшись, пошел
своей дорогой, ожидая, что его тут же арестуют. «По-
пался, Гришка...» — думал он, чувствуя холодный пот на
спине.
«Попался...»
Полицай внимательно посмотрел ему вслед и пошел
в комендатуру.
Лишь вернувшись домой, Гриша понял, что поступил
опрометчиво. Следовало, не раскрывая себя, спокойно
выслушать полицая, узнать, про какого старика он гово-
рит, и потом уже принимать решение. А он поспешил,
показал, что боится разговора. «Плохой я подпольщик»,—
думал Гриша.
И тут новая мысль осенила его: «А что, если полицай
тоже шел на встречу, как подпольщик?.. Не может быть.
Тимофеев предупредил бы меня».
Нужно было как можно быстрее узнать, с какой
целью полицейский назвал ему пароль. «Надо прове-
рить, — решил Гриша, — если только меня не заберут в
гестапо».
А что, если, встретившись с полицаем, самому заго-
ворить с ним? Дерзкая мысль, но, пожалуй, надо подо-
ждать, ко всему он теперь относился с подозрением.
Прошло несколько тревожных дней. Гестапо молчало.
Очевидно, арестовывать его не спешили. Молчал и Тимо-
феев. Как-то снова выйдя на улицу, Гриша увидел Митю
Клевцова и Сашу Чекалина. По тому, как ребята шли и
настороженно поглядывали по сторонам, Гриша понял,
что пришли они в город не случайно и, наверно, изда-
лека.
И тут же Гриша заметил, что за ребятами из закоулка
следили. Это были Егор Астахов и Наташа Ковалева.
С какими целями? «Наверно, с недобрыми», — подумал
Гриша.
17* 259
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
На оборонных работах в Смоленской области Егор
Астахов, Володя Малышев и Вася Гвоздев находились
вместе.
Когда фашистские войска прорвали фронт и устреми-
лись в глубь прорыва, окружая Москву, ребята неожи-
данно оказались в глубоком тылу врага.
Весь обратный путь ребята прошли уже по оккупиро-
ванной территории, насмотревшись в дороге на людское
горе, слезы и смерть. В город они вернулись оборванные,
грязные, изголодавшиеся.
Первым человеком, с кем они встретились уже в су-
мерках вечера, была Наташа Ковалева. Они видели, как
опа в сопровождении двух закутанных по самые глаза
женщин осторожно пробиралась по улице.
— Наташка! — было окликнул ее Вася Гвоздев, но
она не остановилась, только ускорила шаг.
Вернувшись в город, ребята затосковали, поняв, что
оказались не у дел. Как жить дальше, чем заниматься,
никто из них не знал.
Раньше была школа. Теперь в помещении школы
казармы, и там разместились вражеские солдаты.
Была библиотека. Можно было брать книги на дом
и в свободное время читать. Теперь нет библиотеки и
читать тоже нет никакого желания. Было кино... вечера
в школе... Все было. А теперь нет ничего. Осталась толь-
ко комната за закрытыми ставнями, в которой они сидят,
будто в заключении. Даже разговаривать друг с другом
нет никакого желания.
— До солдат мы не доросли, а из мальчишеского
возраста вышли... —Чкалова лея Вася, часами лежа на кро-
вати. — В полицию, что ли, поступить?..
Володя хорошо понимал настроение своего друга.
В пути им уже пришлось жить двойной жизнью. Улы-
баться просительно и даже дружески врагу, когда его
260
смертельно ненавидишь и жаждешь уничтожить. Мол-
чать, стиснув зубы, когда хочется кричать от сознания
своего бессилия.
Володя понимал, что Вася шутит.
Конечно, они не будут служить фашистам, как Чуг-
рей, сапожник Ковалев и другие предатели. В пути ребя-
там пришлось встречаться и с полицаями и со староста-
ми, недружелюбно относившимися к «окопникам». Но
здесь, у себя в городе, предателями оказались отец их
товарища Егора и дядя Наташи, с которой они учились
все годы вместе.
Услышав о предательстве Чугрея, ребята инстинктив-
но стали сторониться Егора, избегая разговаривать с ним.
Казалось подозрительно странным, что Егор при первой
встрече ни словом не обмолвился про отца-предателя, а
только жалел, что вернулся домой.
— Ты понимаешь, живет с по-ли-ца-ем... — подчерки-
вал Вася.
— Думаешь, Егор тоже... враг? — спрашивал Во-
лодя. .
— А зачем он живет вместе с полицаем?
— А где же ему жить иначе?
Володя продолжал сомневаться, но Вася был на-
строен непреклонно. Война заставила ребят на многое
смотреть по-иному. Володя не стал спорить. Может быть,
Вася и прав. Озабочен он был и собственной судьбой.
Пока они были на оборонных работах, мать Володи эва-
куировалась, а квартиру заняли немцы. На время он
устроился у Васи Гвоздева, который жил на краю города
в старом деревянном домишке рядом с заросшим кустар-
ником оврагом.
— И не помышляй переходить к родным. Живи
у меня... — настаивал Гвоздев. Он был рад, что остался
не один.
В окно ребята видели, как по разбитому грязному
шоссе движется на машинах вражеская пехота, танки.
261
Немцы продолжали наступать. Где-то под Тулой, а воз-
можно, и под Москвой шли ожесточенные бои — обрат-
но на запад везли много раненых.
Ребята выходили из дому, осторожно наблюдали за
немецкими патрулями, которые в серых касках и с авто-
матами на груди молча расхаживали по улицам.
Рядом с домом в овраге белели раздетые почти догола
трупы расстрелянных красноармейцев. Расстреляли их
фашисты еще до возвращения ребят в город. Никто эти
трупы не хоронил — было запрещено. Ребята поджидали
удобного случая, чтобы тайком от полицаев похоронить
убитых.
День начинался с разговора, с ничегонеделания.
Поднявшись с постели, ребята смотрели друг на дру-
га и думали: а дальше что?
— Надо уходить, — предлагал Малышев.
— Куда?.. — не без иронии интересовался Вася.
За линию фронта... к нашим...
— А где линия фронта? Где наши?.. Ты знаешь?..
Как решительно не сдвигал свои светлые брови Ма-
лышев, он не мог ответить. Широкоскулое, обветренное
лицо его становилось еще более мрачным.
Впервые в жизни Володя оказался в таком положе-
нии — без родных, без дома, не зная, что предпри-
нять.
— А куда ты пойдешь? — рассудительно доказывал
Вася.— Кругом немцы. ч Надо думать, как здесь жить.
— Жить здесь? Многие из наших ребят остались в го-
роде? Кого ты видел? Ну, скажи, кого? Это только мы
застряли... Может быть, предложишь регистрироваться
пойти, сказать, что мы комсомольцы?
— Ну-у... регистрироваться-то мы не пойдем, — твер-
до отвечал Вася. — Если только силой нас поведут...
В комнату часто заглядывала мать Васи, скорбно
вздыхала и уходила, чтобы не мешать ребятам, которые,
как она слышала, все собирались каждое утро куда-то
262
уходить. Порой они вспоминали и про Егорку Астахова.
Но сразу же умолкали, словно задев за больное место.
Еще более томился дома Егор Астахов, когда узнал
о предательстве отца. В первую минуту он не поверил
матери, думал, она шутит. Но когда отец с белой повяз-
кой на рукаве вечером вернулся домой, Егору стало все
ясно. Встретившись на другой день с ребятами на ули-
це в условленном месте, Егор понял, что он потерял
не только отца, но и своих школьных друзей. Его това-
рищи больше не доверяли ему.
Обычно болтливый, жизнерадостный, Гвоздев прошел
мимо, словно не заметив его. Малышев остановился, сухо,
сквозь зубы поговорил немного и, ничего не спросив, не
прощаясь, ушел.
Егор молча посмотрел ему вслед, вздохнув и, тяжело
передвигая ноги в разбитых ботинках, поплелся домой.
Дома он заперся. Впервые за свои семнадцать лет Егор
почувствовал, как тяжело на душе, когда нет друзей.
Как и Вася и Володя, он тоже чувствовал себя дома,
как в клетке.
«Только-не жить здесь... — думал он. — Но куда ухо-
дить, особенно теперь?»
Мысль о том, чтобы уйти из дому и самостоятельно
зарабатывать на жизнь, мелькала у него уже давно.
В последнее время отец все чаще попрекал его, говорил,
что он дармоед, потому что не хочет помогать ему тор-
говать в ларьке. И только любовь к матери, тихой, преж-
девременно постаревшей женщине, удерживала его в
опостылевшем доме.
— Ты что насупился, как сыч? — спрашивал иногда
отец, вернувшись домой навеселе и видя мрачное лицо
сына.
Переход от веселого настроений к озлобленному, так
же как и от слов к кулачной расправе, мог произойти
у отца почти мгновенно. И Егор, зная это, старался в та-
ких случаях помалкивать и не попадаться на глаза отцу.
263
Мать убеждала Егора, что отец по-своему любит его,
а если и бьет, то это от характера.
А Егор все острее осознавал, что отец чужой для пего
человек. Особенно он почувствовал это, когда началась
война и отец стал злорадствовать по поводу временных
неудач Красной Армии. Егор горячился, доказывая, что
фашисты напали на Советский Союз врасплох и что им
все равно не победить — победа будет за Советским
Союзом.
— Врасплох, врасплох... — бурчал отец. — А укрепле-
ния где? Что ж укрепления-то не удерживают?
Встречаясь раньше с ребятами, Егор не любил расска-
зывать о своих домашних делах. Только Шурка Чекалин
да отчасти Наташа Ковалева знали о том, как тяжело
приходится Егору дома и как одинок он в своей семье.
Когда Егор вернулся с оборонных работ, отец встре-
тил сына очень радушно, сам заговорил с ним, наобещал
всяких благ. Но понял, что сын озлоблен.
Все же он предупредил Егора:
— Смотри... Ни слова, что ты был комсомольцем.
Слышишь?.. Если будут в комендатуре спрашивать, от-
рекись, сразу же отрекись. Скажи, что по глупости запи-
сался... Из-за тебя и я могу пострадать.
Егор поднял голову, взглянул на отца чужими, слов-
но невидящими глазами, и не сдержался:
— Я и теперь комсомолец...
Отец задохнулся от ярости, но промолчал, боясь при-
влечь внимание соседей. Больше разговаривать отцу с
сыном было не о чем.
«Ничего, сломлю... — самоуверенно думал Чугрей. —
Не лаской, так таской...»
На время Чугрей оставил сына в покое. Все, кто встре-
чался с Егором, удивлялись, как он изменился, похудел.
Причиной было то, что куда бы теперь Егор ни пошел,
он чувствовал на себе отчужденные взгляды, повсюду
встречал неприязненное молчание.
264
Такое же подавленное настроение, если не хуже,
было и у Наташи Ковалевой. В Лихвине она появилась
совершенно неожиданно и для себя и для людей. Дома
ее тоже не ждали. В городе знали, что уехала она с дет-
домом в глубокий тыл. Мать и телеграмму от нее полу-
чила: «Доехали благополучно...» Детдом остановился в
Саратовской области, а Наташу определили на постоян-
ную работу воспитательницей. И тут она проявила свой
характер — отказалась.
В Саратове Наташу не приняли на курсы медсестер.
Санитаркой на фронт тоже отказались отправить. Тогда
Наташа, недолго думая, без билета — билет давали толь-
ко по брони — села на попутный поезд и отправилась
в... Москву, думая там скорее достичь своей цели. Но до
Москвы она не доехала, ссадили по дороге. Решила про-
биваться к Туле, а оттуда в крайнем случае к себе в Лих-
вин. Впервые в жизни она одна, самостоятельно совер-
шала такой длинный путь. Трудно было ехать на запад.
Навстречу многоводной бурной рекой лился поток людей,
уходивших от надвигающегося фронта. Но Наташа упор-
но пробиралась к себе.
Чего только не пришлось перевидать по дороге! Раз-
битые, покореженные составы, изрешеченные теплушки,
непохороненные трупы на обочинах дорог, санитарные
поезда, битком набитые ранеными, нескончаемо длинные
составы с платформами, нагруженными разными маши-
нами, заводским оборудованием. Потом Наташа удивля-
лась, как она, шестнадцатилетняя девчонка, сумела уце-
леть в этом хаосе. В Тулу она тоже не попала, оказалась
южнее. Было это в октябре, когда враг особенно усилен-
но бомбил железнодорожные магистрали. На небольшой
железнодорожной станции, в глухой безлесной местности
Наташе встретился застрявший эшелон с беженцами. На-
кануне он попал под бомбежку. Покореженный паровоз
вздыбился под откосом в груде щепы и железного лома.
Возле немногих уцелевших теплушек собрались старики,
265
женщины с детьми. Кто был помоложе, хоронили уби-
тых. Слышались плач, рыдания.
И тут Наташе попались свои, лихвинские, и среди них
жена п мать Тимофеева. Все они теперь находились па
оккупированной территории. Немецкие танки перерезали
железную дорогу. К себе в Лихвин Наташа уже проби-
ралась с земляками.
Пришли они в Лихвин перед вечером. Своих попут-
чиц Наташа провела к себе, совсем не ожидая, что ведет
их на верную гибель, прямо в руки к врагу.
То, что она узнала дома, сразу ошеломило.
— Полицай... — плакала мать, говоря о дяде Ната-
ши. — Стыдно людям на глаза показаться.
Узнала Наташа, как дядя ходил в комендатуру, как
кричал там «Хайль Гитлер!» и как за это его сразу на-
значили старшим полицаем.
— В почете он теперь у немцев, — говорила Дарья
Сидоровна, — выслуживается...
На счастье, дяди дома не было. Своих спутниц На-
таша устроила на ночь в старом амбаре, где хранился
разный хлам. Нужно было что-то делать и как можно
быстрее перевести семью Тимофеева в безопасное место.
Но, измученная дорогой, Наташа еле держалась на но-
гах. А тут снова слегла Елизавета: Дмитриевна...
Первая же встреча с предателем дядей в тот же день
вечером убедила Наташу, что ничего хорошего ждать
нельзя.
Дядя, увидев ее, рассердился:
— Теперь я начальство в городе. Ты ни гугу, что
комсомолка... Тоже вернулась, прилетела... Карьере моей
урон нанести можешь...
Прохор Сидорович был похож на пьяного, хотя глаза
смотрели трезво и вином от него не пахло. Очевидно, он
не знал, как вести себя с племянницей. Под конец раз-
говора он все же предупредил:
266
— Лучше бы ты, Наташка, ушла от греха подальше.
Тут тебя все знают. Жила бы спокойно в чужом
месте.
Дарья Сидоровна снова заплакала, а дядя, махнув
рукой, ушел из дому. Таким взволнованным, напуганным
Наташа не видела его раньше.
Ночевать он не пришел.
Наступили тревожные, страшные для Наташи с ма-
терью и для семьи Тимофеева дни. Ложилась спать и
вставала Наташа с одной мыслью: живы ли ее подопеч-
ные и как они проведут наступающий день, может быть
последний на свободе. За себя Наташа не боялась. Напа-
ло какое-то равнодушие. Но то, что она сама уговорила
и привела к себе доверившихся ей женщин, угнетало
более всего.
— Надо разыскать Дмитрия... — просила ее жена Ти-
мофеева, — он где-то здесь, в лесу с партизанами...
Но где?.. В семье Тимофеева не знали. Кто-то должен
был знать в городе? Но кто?..
Дядя, избегавший теперь встречаться с племянницей,
говорил ее матери про партизан. Очевидно он не догады-
вался, что сквозь тонкую дощатую перегородку Наташе
все слышно. Так она узнала, что почти каждый день на
шоссе, на проселочных дорогах взрывались вражеские ав-
томашины, из-за кустов стреляли в немецких солдат; что
неспокойно чувствовали себя оккупанты и в городе. По
ночам рвалась вражеская связь, оказывались порезанны-
ми шины у автомашин, плакаты и объявления на степах
домов срывались, замазывались.
По улицам ходили усиленные патрули, в различные
места района посылались карательные отряды, расстре-
ливали колхозников, подозреваемых в связи с партиза-
нами.
Приходя из комендатуры, дядя словоохотливо сооб-
щал обо всем этом сестре. Даже разговаривал сам с со-
бой. Наташа слышала, как он громко бурчал про себя:
267
«Озлобились все в комендатуре на партизан... Долго ли
до беды».
Или он умышленно старался запугать ее, надеясь, что
она уйдет из дому. Она замечала. Теперь она все заме-
чала. Возвращаясь домой, дядя как-то подозрительно ози-
рался по сторонам. Чего-то боялся — неужели партизан?
— Наташка дома?., — спрашивал он у сестры и в ко-
торый раз советовал: — Пускай уходит к своей крестной
в Черепеть. Там спокойнее.
Все в доме Ковалевых жили в состоянии страха.
В таком подавленном состоянии и встретил Егор Аста-
хов Наташу на Коммунистической улице, которая теперь
носила другое, немецкое название. Она шла в старой чер
ной жакетке, закутавшись по-старушечьи в темный рва-
ный платок. Шла медленно, очевидно задумавшись или
маскируясь. Егор первый окликнул ее. Наташа остано-
вилась, как-то испытующе глядя на своего школьного
товарища.
Егор давно не видел ее и поразился — так она осуну-
лась и похудела. И глаза у нее были сухие, воспаленные,
словно она не спала несколько дней.
— Ну как... — Егор хотел сказать: «Как ты жи-
вешь?» — но понял, что такой вопрос неуместен. И вме-
сто этого, запнувшись, он спросил: — Кого-нибудь из ре-
бят встречаешь? Все теперь, как затворники, дома сидят,
никого не увидишь.
— Нет, не встречаю, — сухо ответила Наташа.
И хотя она не думала обидеть Егора, он понял ее от-
вет по-своему.
«Тоже сторонится... — подумал он. — Сын полицая...
А сама чем лучше? Нет, мы так не разойдемся».
— У нас с тобой одна судьба, — криво и жалко улы-
баясь, сказал он, загородив ей дорогу. — У меня отец в
полиции. У тебя дядя.
—. Что ты хочешь этим сказать? — быстро спросила
она, побледнев.
268
— Ничего... — у него дрожали губы. — Оба мы с тобой
стали вроде чужие, отщепенцы...
Наташа порывисто шагнула в сторону, хотела обойти
Егора, но остановилась, только теперь заметив, как осу-
нулось лицо Егора и какой у него жалкий, растерянный
вид. Егор в своем рваном порыжелом пиджаке с оторван-
ным хлястиком, в старой, надвинутой на лоб кепке стоял
перед Наташей с застывшей на губах кривой улыбкой.
Мысли лихорадочно проносились у него в голове. Если
Наташа уйдет, то он уже больше не будет ее останавли-
вать. Пускай идет, раз она тоже чуждается его. Пускай
будет что будет. Торопясь и волнуясь, он бессвязно про-
должал говорить:
— Ты думаешь, я не переживаю... ты думаешь, мне
легко? Я знаю, мне теперь ребята не верят, что я ком-
сомолец, что я... Отец чужой мне. И раньше был чужой...
Молчал я только, никому не говорил. Если бы ты
знала...
Опасаясь, что на них обратят внимание, Наташа и
Егор свернули в проулок и пошли совершенно не в ту
сторону, куда каждый из них намеревался идти. Наташе
было жаль Егора, но она не понимала, чего он хочет от
нее. А Егор продолжал бессвязно говорить про отца, про
мать, боясь, что он опять останется один, ничего не ус-
лышав от Наташи, и снова один пойдет домой.
И вдруг ей стало все ясно. И разговор Егора. И не-
давняя, так обидевшая ее встреча с Володей Малышевым
и Васей Гвоздевым, когда они, заметив ее, быстро пере-
шли на другую сторону улицы, хотя она и окликнула их.
И злой шепот соседской девчонки в спину: «Полицеиха!..»
Вот в чем дело! За предательство дяди она тоже отве-
чает, хотя за собой никакой вины и не чувствует.
Новая мысль обрадовала ее: как она раньше не дога-
далась?
— Знаешь что? — сказала она тихим шепотом. — Мы
с тобой здесь сидеть сложа руки тоже не будем. Мы бу-
269
дем мстить фашистам, как сумеем... Слышишь, Егор?
Ты согласен? Я доверяю тебе. Ты мой товарищ... А ты
мне доверяешь?
Они остановились.
— Доверяю... — отозвался Егор, не спуская с нее глаз.
Но она медлила.
— Ты что-нибудь слышал про Шурку Чекалина? —
спросила она.
Нет, — признался Егор. — А что?
— Он не эвакуировался... Он где-то здесь, в районе.
Ты разыщешь его. Он должен знать, где находятся пар-
тизаны.
— Зачем тебе партизаны?..
А вот зачем... вот... — Она задыхалась. Хотелось
все быстро сказать и в то же время не решалась. Но Егор
свой. Он не выдаст. С первого класса они дружили...
доверяли друг другу свои тайны...
Она протянула Егору руку.
— Поклянись, что ты не выдашь...
И в этот момент в начале улицы показалась большая
группа немцев из строительного батальона. Среди них
Наташа вдруг заметила Сашу Чекалина и Митю Клев-
цова. Ребята шагали среди солдат, засунув руки в кар-
маны.
Наташа хотела было броситься к ребятам, но Егор
удержал ее.
— Стой, — прошептал он. И Наташа сообразила, что
нельзя в такой момент не только близко подходить, но
и показывать вид, что она знает Сашу. Может быть, они
арестованы.
Саша и Митя прошли мимо, не заметив стоявших у
забора за деревьями Наташу и Егора.
«Нет, они не забраны...» — подумал Егор. И тут они
обратили внимание, что на противоположной стороне за
прошедшими следили... мальчишки. Егор узнал Славку,
который шел, вытянув, как гусь, голову в круглой кро-
270
личьей шапке набекрень. За ним поодаль решительно
шагал Генка, а еще дальше вприпрыжку бежал Костя,
на ходу застегивая черное пальтишко.
— Ну, пока... — хрипло сказал Егор, торопливо стис-
нув горячей сильной рукой холодные пальцы Наташи, и
хотел броситься вслед за ушедшими.
Но теперь Наташа удержала его.
— Не смей ходить, — шепотом сказала она. — Слы-
шишь? Не смей! Я сама с ними поговорю.
Егор видел, как Наташа догнала ребят-тимуровцев,
остановила Генку, что-то сказала ему и уже спокойно,
не торопясь пошла за ребятами.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
В глухой, труднопроходимой чаще, заваленной полу-
сгнившими осинами и березами, поодаль друг от друга
заметно возвышаются две землянки, сверху укрытые дер-
ном и замаскированные ельником. Немного в стороне,
тоже под шатром кустов и ельника, чернеет вырытая
в обрывистой стене оврага кухня с кирпичным очагом
и ведром над трубой, рассеивающим дым и искры.
В партизанском отряде собралось пока восемнадцать
человек. Многих из них Саша видел впервые. Казалось
странным, что совершенно незнакомые люди теперь свя-
заны общим делом и должны стоять друг за друга даже
ценой своей жизни.
— Ты всех знаешь?.. — спрашивал Саша Митю Клев-
цова, когда партизаны впервые собрались вместе на лес-
ной поляне возле избушки лесника Березкина.
Митя приглядывался, называл фамилии.
— Это Петряев, слесарь из МТС... — кивал он голо-
вой на рыжеусого молчаливого человека в телогрейке. —
А этот, чернявый, круглолицый, инспектор пожарной
охраны Коротков...
271
В свою очередь, Саша назвал несколько фамилий.
Он хорошо знал председателя самого дальнего в районе
колхоза «Заря» Игнатьева — широкоплечего, богатырско-
го сложения, с коротко остриженной пепельной бородкой.
Игнатьев несколько раз заезжал к Надежде Самойловне,
когда они жили в Песковатском. Хорошо знал Саша и
двух девушек из железнодорожного поселка, Таню и Кла-
ву. Причем Таню, бойкую, красивую учительницу из же-
лезнодорожной школы, Саша часто встречал раньше в
райкоме комсомола и в своей школе на вечерах. Ока-
зались в отряде и бывшая пионервожатая Саши Машень-
ка и выпускница школы Люба Пахомова. На рукаве ее
телогрейки был нашит красный крест, и в ее ведении
находилась походная аптечка.
Спустя несколько дней в отряде появилось еще два
человека. Пришли они из соседнего района. Высокий
бородатый плотник Николай Петрович Матюшкин и су-
тулый, с посеребренными сединой темно-русыми волоса-
ми Костров.
Матюшкин, которого сразу же партизаны стали звать
по отчеству — Петровичем, а молодежь запросто — дядей
Колей, хозяйственно ходил по лагерю, шутливо покрики-
вал на девушек, а в свободную минуту всегда находил
себе какое-нибудь занятие. То, вооружившись лопатой,
прокапывал канавку вокруг землянки, чтобы не застаи-
валась дождевая вода, то топором выстругивал какую-
нибудь вещь для домашнего обихода партизан.
— В каком классе учился? — скороговоркой спросил
он Сашу, теребя бородку.
— В десятый перешел.
— А теперь в первом будешь учиться. — Матюшкин
отложил заступ в сторону, сел на дерево, не спеша вы-
нул кисет с табаком.
— Как это в первом? — Саша недоумевающе посмот-
рел на Петровича.
— Жизни учиться будешь, — пояснил Матюшкин,
272
свертывая козью ножку. — Жизпь-то наша вот какая, —
он окинул долгим задумчивым взглядом лесные дебри,
посмотрел на серое осеннее небо. — Все мы теперь в пер-
вом классе... экзамен держим на будущую жизнь. Вот —
видишь?.. — Он сорвал блеклый лесной цветок иван-да-
марьи и показал Саше: — Тоже... как и я — овдовел друг
сердечный...
С удивлением Саша увидел то, что раньше не приме-
чал, — желтые лепестки цветка уже завяли, остались
только неприметные — лиловые.
Утром, проснувшись, они шли вместе на ручей умы-
ваться.
Сняв рубашку, Саша с наслаждением мылся ледяной
ключевой водой.
— Молодец! — присаживаясь на корточки перед
ручьем, одобрял Петрович. — Вода — она на вид суровая,
студеная, а человеку она мать родная. И ласкает и зака-
ляет.
Сам он не снимал рубашки, а только плескал себе
на лицо, на бороду пригоршни студеной воды, громко
фыркая и жмурясь.
— Я бы тоже, да у меня от холодной воды кости ло-
мит, — оправдывался он. -— Простуженный у меня орга-
низм. Еще со времен гражданской войны. Тоже партиза-
нить пришлось. Вот тогда-то дела у нас были...
Рассказывать он мог долго, но вникать в его скоро-
говорку было трудно, особенно когда он начинал волно-
ваться.
— Ты не спеши, дядя Коля... — предупреждали его
ребята.
— Разве я спешу?.. — удивлялся Петрович, а через
минуту снова переходил к своей торопливой манере разго-
варивать.
Почему-то он пришелся Саше особенно по душе. Хо-
телось чем-то услужить Петровичу, сказать ему по-дру-
жески что-то приятное.
18 В. Смирнов
273
Другого склада был Ефим Ильич Костров, украинец
из Полтавщины. Саша слышал, что перед войной он ра-
ботал секретарем райкома партии в одном из подмосков-
ных районов.
С виду Костров был такой же, как все партизаны. Он
ходил в гимнастерке, сапогах, в черном пальто с мерлуш-
ковым воротником. Выделялся Костров своей манерой го-
ворить, своей речью, рассудительной, неторопливой,
как-то сразу привлекавшей к себе.
В отряде Костров выполнял такие же обязанности,
как и остальные партизаны. Вместе со всеми ходил в раз-
ведку, дежурил по лагерю. Но все замечали, что Тимо-
феев не предпринимает ни одной операции, не посовето-
вавшись с Костровым.
С первого же дня существования партизанский отряд
Тимофеева стал действовать на шоссейных и проселоч-
ных дорогах и на железнодорожной линии.
Это было самое тяжелое для Москвы время, когда
фашистские полчища неудержимо двигались вперед, за-
няв Вязьму, Волоколамск, Сухиничи, и находились у Мо-
жайска, Наро-Фоминска, Серпухова и Тулы.
Район, в котором действовал отряд Тимофеева, не
представлял для неприятеля интереса в стратегическом
отношении. В то же время своей лесистой местностью оп
был удобен для скрытного сосредоточения технических
резервов врага. Там не было промышленных объектов:
фабрик, заводов, развитой железнодорожной сети. Дерев-
ни в районе встречались редко. Проселочные и шоссей-
ные дороги пригодны для движения. Поврежденную
нашими войсками при отходе однопутную железнодорож-
ную линию можно было быстро восстановить. Кроме мо-
ста через Оку, крупных инженерных сооружений на ли-
нии не было.
Заняв район, гитлеровские войска стали накапливать
здесь запасы горючего и боеприпасов, подтягивать резерв-
ные артиллерийские и танковые части.
274
В связи с этим партизанский отряд Тимофеева полу-
чил боевое задание — мешать фашистам сосредоточивать
свои резервы.
...Тимофеев выстроил отряд на опушке леса.
Саша видел, как командир, откашливаясь, потирал
покрасневшие руки. Ему предстояла сейчас нелегкая за-
дача — не просто довести до сведения людей боевое зада-
ние, а найти слова, которые дошли бы до сердца каждого,
вселили мужество и отвагу.
Неожиданно резко Тимофеев спросил:
— Знаете, какое теперь положение на фронте? Знае-
те, что враг наступает на Москву, а на пути к Москве
наша Тула?..
Все молчали.
Тимофеев помедлил, подбирая слова. Снова заговорил
скупо, отрывисто:
— Наша Родина переживает тяжелые дни... Судьба
наших близких, наших детей решается теперь здесь, под
Москвой... Невелик наш отряд... — Тимофеев, помедлив,
прошелся глазами по шеренге, взглянул в лицо каждо-
му, — но нанести врагу урон мы сумеем.
Саша стоял нахмурившись, крепко сжимая в руках
винтовку. Рядом слышалось тяжелое дыхание Клевцова.
А какое бледное, настороженное лицо у рыженькой Ма-
шеньки!
Словно издалека доносился до Саши голос:
— В нашем районе фашисты сосредоточивают свои
резервы. Подвозят боеприпасы, горючее, создают интен-
дантские склады... А если мы эти базы уничтожим? Если
вражеские снаряды разорвутся не под Москвой, а здесь?
Если бензин сгорит здесь, на месте, а не в самолетах?..
Вслед за командиром так же кратко выступил комис-
сар отряда Дубов, очень моложавый на вид. Его Саша
знал и раньше по Лихвину, как работника Осоавиахима.
В такой же необычной тишине Саша вслед за Дубо-
вым негромко и глухо произнес слова присяги:
18* 275
— Я клянусь...
Сердце у него сильно билось, осунувшееся за послед-
ние дни лицо горело.
И сразу же партизанский отряд в полном составе
вышел на большак и обстрелял недалеко от города авто-
колонну врага. Осталось неизвестным, какие потери в
людях понесли фашисты. Три подорвавшихся на минах
грузовика колесами вверх чернели под откосом. Только
когда к противнику подошло из города подкрепление,
отряд, поспешно рассыпавшись в кустах, отошел в лес.
Партизаны вернулись в лагерь очень довольные: почин
был сделан — отряд начал воевать.
Но на другой день операция сорвалась. Немцы заме-
тили партизан в кустах у дороги и первыми обстреляли
их. После этого Тимофеев расчленил отряд на несколько
групп, которые перешли главным образом к ночным опе-
рациям.
Много времени у партизан отнимали хозяйственные
дела. В лесу на проезжих местах партизаны устраивалп
завалы, подносили в лагерь подготовленные заранее в
укромных местах боеприпасы, разные домашние вещи,
занимались заготовкой продуктов на зиму.
Саша с Митей и Алешей привезли в лес из ближнего
колхоза «Рассвет» несколько мешков муки, освежеван-
ную коровью тушу. Но когда поехали на огороды рубить
капусту, нарвались на немцев. Лошадь, испуганная вы-
стрелами, помчалась вскачь по дороге. Ребята, стараясь
не растерять наваленные на телеге кочаны, благополучно
скрылись в лесу. Фашисты не стали их преследовать.
Несколько дней спустя Костров, Клевцов, Ильин и
Саша, находясь в засаде у селения Мышбор, увидели
на заминированной дороге транспортную колонну врага.
Впереди, подпрыгивая на ухабах, шел трехколеспый
мотоцикл, за ним, вытяпувшись серым извилистым хво-
стом, ползли двенадцать нагруженных машин-фургонов,
прикрытых серыми брезентами. Когда передние машины,
276
очевидно со снарядами, начали взрываться на минах,
мотоцикл рванулся вперед и благополучно проскочил
опасную зону. Но тут Саша выбежал из кустов и удачно
брошенной гранатой подбил мотоцикл с офицером и во-
дителем в чине ефрейтора.
Вернувшись в лагерь, Саша чувствовал себя героем.
В приказе по отряду были отмечены его находчивость и
бесстрашие, говорилось о двух уничтоженных им фаши-
стах. Друзья поздравляли Сашу.
Взяв у Матюшкина топор, Саша с одной стороны об-
тесал молодую сосенку на откосе оврага и сделал две за-
рубки. За этим занятием застал его Тимофеев. Саша
смутился и, опустив голову, искоса поглядывал па
командира. Он знал приказ — вблизи лагеря не оставлять
следов. Но Тимофеев не обмолвился ни словом о нару-
шении приказа.
— Вижу, вижу, — помолчав, сказал он, — свой счет
завел. Понятно, две зарубки.
Саща благодарно взглянул на командира. Тот распо-
рядился:
Завтра с Клевцовым отправитесь на разведку в
Черепеть. Оттуда пойдете в Лихвин. Как старший, зада-
ние получит Клевцов. Ты будешь помогать ему.
Саша вытянулся. Побывать в Лихвине было его за-
ветной мечтой.
«Может быть, сумею и домой зайти», — подумал он и
стал готовиться.
Из партизанского лагеря ребята вышли ночью. До
станционного поселка Черепеть было километров два-
дцать пять. Лихвин они обошли стороной.
«Понятно, — размышлял Саша, бодро шагая за Ми-
тей, — в город мы попадем со станции по шоссе. Кто
встретится, подумает — беженцы. Домой возвращаемся».
Саше хотелось говорить. Усталости он не чувствовал. Хо-
телось узнать, какое задание командир дал отдельно
Мите. Но Митя, обычно разговорчивый и откровенный,
277
к удивлению Саши, был необычайно молчалив и серье-
зен. Задание, которое он получил от командира, тре-
бовало сугубой тайны. Только он один знал, зачем они
идут в Лихвин. Ему предстояло встретиться в Лихвине
с человеком, оставленным там на подпольной работе.
Встретиться так, чтобы никто больше не узнал об этом,
даже Саша. Уже совсем рассвело, когда партизаны по-
явились в Черепети.
— Теперь не торопись... — прошептал Митя, когда
они благополучно миновали опасное место на шоссе
у переезда.
Станция рядом, но она в стороне и вся на виду. У ребят
небольшие котомки за плечами, в руках у Мити палка.
Они медленно бредут, делая вид, что неимоверно устали.
Снова Митя шепчет:
— Не спеши...
На бугорке у проселочной дороги присели, вынули
краюшку хлеба, пару соленых огурцов, кусок нежирной
свинины. Позавтракали, отдохнули. Сидели они на виду
у всех, не маскируясь. Пускай смотрят проходящие ми-
мо, забрели они на станцию по пути. Главное — протя-
нуть время. В город еще рано идти. Посидев, отправи-
лись дальше.
Саша и Митя открыто бродили по станционному по-
селку, в котором, словно осы в гнезде, кишмя кишели
немецкие солдаты из строительного батальона.
Несмотря на накрапывавший мелкий дождь, солдаты
в измятых, рваных серых куртках, с кирками, лопатами
и топорами копошились на железнодорожных путях. По
дороге то и дело тарахтели грузовики, подвозя строи-
тельный материал. Со стороны депо солдаты вручную
подталкивали под заунывные выкрики старшего вагоны,
подгоняя их на запасные пути. Строились временные
пакгаузы. Вокруг штабелей снарядов, прикрытых брезен-
тами, ходили часовые с автоматами.
Впервые в жизни разведчики были так далеко от
278
своих, окруженные со всех сторон врагами. Даже разго-
варивать друг с другом они теперь опасались, помня при-
каз командира соблюдать величайшую осторожность. Без
слов оба понимали: немцы восстанавливают железнодорож-
ные пути в Черепети, восстанавливают складское хозяй-
ство. Что же самое главное, требующее особого внимания
и о чем можно в первую очередь доложить. командиру?
— Надо схему начертить... — прошептал Митя.
Саша сразу понял. Карандаш у него есть и бумага.
На разрушенных улицах поселка, пахнущих гарью и
бензином, на ребят не обращали внимания. Встречались
беженцы, и среди них такие же, как Саша и Митя под-
ростки. Очевидно, возвращаясь с окопных работ, они за-
стряли на станции.
— Постой здесь... — прошептал Саша и, оглянувшись
по сторонам, юркнул в разбитый кирпичный сарай.
Митя остановился и потом присел, делая вид, что
переобувается. В проем разрушенной стены сарая он ви-
дел, как Саша торопливо на листке бумаги что-то чертит.
«Молодец Сашка... — подумал Митя, терпеливо дожи-
даясь, пока тот кончит. — Сумеет ли он отметить места со
штабелями снарядов?»
Снова заморосил мелкий осенний дождь. На сером
небе облака сгрудились, кругом стало неприглядно,
уныло.
— Все... готово... — прошептал Саша, незаметно вы-
нырнув возле Мити и глубже нахлобучивая на голову
шапку.
Митя понял, где находится листок бумаги. Саша все
еще медлил, озираясь по сторонам. Очевидно, он заду-
мал еще что-то.
— Все... Теперь в город... — предложил Митя.
Обратно со станции ребята пошли по шоссе и нарва-
лись на патруль. Рыжеватый, рослый, давно не бритый
солдат с автоматом и с черными нашивками на рукаве
серой куртки, очевидно старший, подозрительно оглядел
279
ребят и на ломаном русском языке спросил, куда они
идут. Саша молчал. В полуоторванной подкладке шап-
ки лежал листок бумаги, который мог их теперь выдать.
Но Митя, загораживая Сашу как старший, спокойно и
деловито объяснил, что идут они с окопных работ домой.
— А дом — там.
Митя, вытаращив круглые, сразу побелевшие глаза
и для убедительности колотя себя в грудь, настойчиво
указывал на видневшиеся вдали постройки города. Пат-
руль, направлявшийся в город, не стал обыскивать ребят,
а взял их с собой. По дороге присоединилась еще группа
саперов со своими инструментами. Ребята сразу смеша-
лись в толпе солдат, оживленно разговаривавших
по-своему друг с другом. И тут Саша едва не сделал
глупость, которая могла ребят погубить. Он, прихрамы-
вая, стал незаметно отставать, глазами предлагая Мите
последовать его примеру. Но тот, свирепо скосив глаза,
упрямо, как бык, мотнул головой и даже заскрипел зу-
бами. Саша понял и подчинился, перестав хромать.
Возле первых жилых построек, где шоссе, поднима-
ясь на косогор, круто сворачивало в сторону города,
застывшие от ужаса ребята увидели старика, висев-
шего на телеграфном столбе в одном белье. На голове
у него зеленела пограничного образца фуражка. Ветер
слегка раскачивал труп. Сердце у Саши похолодело. Он
узнал старого конюха Акимыча. Значит, Акимыч при фа-
шистах не снял своей фуражки, не захотел покориться
врагу. Кто-то из солдат дотронулся до плеча Саши и,
усмехаясь, показал в сторону повешенного. Побледнев-
шие ребята, насупившись, прошли мимо.
Войдя в город, ребята со странным чувством, словно
они давно здесь не были, пытливо оглядывались по сто-
ронам. Все было знакомое, родное и в то же время чужое.
Стены каменных домов на Ленинской улице чернели
обгорелыми провалами. Развалины кое-где еще дымились.
Со столбов свисали оборванные провода.
280
По улицам ходили в расстегнутых мундирах немец-
кие солдаты. В закоулках стояли прикрытые серыми бре-
зентами танки, грузовики. В сквере валялись обломки
разбитого памятника Ленину. Все кругом было вытопта-
но, загажено. Изгородь и молодые деревца поломаны. Тут
же, у сломанной изгороди, лежали прикрытые грязной
мокрой рогожей два трупа. Из-под рогожи торчали ноги
в портянках и в женских чулках.
Со стороны из закоулка выглянула девушка в темном
платке. Саше показалось, что это Наташа. Но огляды-
ваться назад было опасно, а останавливаться нельзя.
«Чего думает Митяй?.. — лихорадочно размышлял
Саша, стараясь держаться с краю от солдат. — В центре
города не убежишь, сразу схватят».
Не выдержав, шепотом предложил, косясь на немцев:
— Сиганем в овраг...
И на этот раз Митя попридержал его. Он не хотел
рисковать, заметив, что патруль все более уходит впе-
ред, не обращая внимания на задержанных.
Дойдя до перекрестка, группа саперов, позвякивая
инструментами, свернула на соседнюю улицу, очевидно
на свои квартиры, а вооруженные автоматами солдаты
ушли уже далеко вперед. Оставшись одни, ребята нере-
шительно остановились, невольно джидая подвоха со сто-
роны врага.
— Пошли, — нетерпеливо шептал Митя, дергая Сашу
за рукав пальто.
Но теперь, когда все так благополучно кончилось,
Саше уже не хотелось спешить.
Митя, взглянув на Сашу, тоже успокоился. Подумал
в эту минуту о своей матери. Она с сестрой и младшим
братишкой осталась в городе. Хорошо бы зайти домой.
Саше тоже хотелось хоть на минуту заглянуть в свою
квартиру: пусто там или уже поселились немцы? Но тот
и другой понимали, что это пока невозможно. Не успели
ребята одни, без солдат пройти квартал, как пеожидан-
281
но из углового дома, шатаясь, вышел тощий длинноно-
гий солдат в расстегнутом кителе. Он увязался за ребя-
тами, пискливо выкрикивая:
«Цурюк!.. Цурюк!..» — Догнав Митю, он размахнулся,
хотел ударить, по, запнувшись о булыжник, грохнулся
на мостовую. Ушедший вперед Саша остановился, не
зная, как помочь товарищу, с опаской думая: «струсит
Митя? побежит или нет?» Но Митя не струсил. Он по-
прежнему шел неторопливо, не оглядываясь, посапывая
носом, ни на шаг не отставая и не забегая вперед Саши.
— Ты чего? — тревожно спросил Саша, услышав, как
Митя хрипло фыркнул, оглянувшись.
— Шалый какой-то! Словно бык, метнулся. — Митя
презрительно сплюнул.
Темные прищуренные глаза у Саши блеснули.
— Митя! — сказал он, схватив товарища за руку. —
Я ему сдачи бы дал. А ты?..
— Я бы тоже... — кратко отозвался Митя, показывая
крепкий, в черных угольных крапинках кулак.
Ребята замолчали, увидав впереди грузного, рослого
человека с белой повязкой на рукаве.
— Полицай... — буркнул Митя, дернув Сашу за рукав
и оглядываясь по сторонам. Командир предупреждал —
избегать встречи с полицаями. Что делать? Свернуть в
сторону?
— Чугрей... — прошептал Саша, узнав в шедшем к
ним навстречу отца Егора Астахова. Скрываться было
уже поздно. Но Чугрей прошел мимо, не обратив вни-
мания на ребят.
Никакой опасности впереди не предвиделось. Только
на другой стороне улицы появился кто-то из жителей
города в ватном пиджаке и в высокой пыжиковой шап-
ке. «Он!..» — беззвучно прошептал Митя, замедлив шаги,
стараясь не упустить из виду заинтересовавшего его че-
ловека.
— Я пошел... — сказал Митя, предупреждающе стис-
282
пув ладонь Саши. — Ты шагай не этой улицей, а сосед-
ней, там малолюднее и тропка к реке есть... Там, в кустах,
где летом мы играли в волейбол, жди меня...
Саша свернул в переулок. «Интересно, какое задание
получил Митяй?..» — снова подумал он.
— Товарищ комиссар! — вдруг раздался громкий ше-
пот за Сашиной спиной.
Саша вздрогнул, не останавливаясь, обернулся и уви-
дел закадычного Витюшкиного дружка Славку. В старых,
сбитых сапогах и рваной кацавейке крался за ним Слав-
ка и предупреждающе моргал глазами.
— Дело есть... — снова прошептал Славка. — Остано-
вись на минутку...
Саша остановился.
Когда спустя некоторое время, благополучно выпол-
нив задание, Митя спустился к реке, он не нашел в ус-
ловленном месте Сашу. Тот явился немного позже, встре-
воженный и угрюмый.
— Задержался я, Митяй!.. — извиняющимся тоном
признался он, но говорить, почему задержался, не стал.
...Заметно темнело, когда, выбравшись за город, ребя-
та быстро зашагали по проселочной дороге.
Уже не сдерживаясь, Митя вполголоса звучным тенор-
ком запел:
Нас побить, побить хотели
Нас побить пыталися...
Саша хотел остановить его, но и сам, не удержавшись,
обернулся, погрозил кулаком в сторону занятого оккупан-
тами города и тоже вполголоса подхватил:
Но мы даром не сидели,
Того дожидалися!
Над зубчатой черной каемкой леса из мутного про-
света в облаках выглядывала бледная луна, свистел и
крутил сухую листву ветер. До лагеря предстоял еще
283
долгий путь, но ребята, хоть и порядочно устали за день,
шли бодро, воодушевленные, что все обошлось благопо-
лучно и возвращаются они теперь к своим.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Как тяжело после первых удач и похвал стоять в
строю и, потупив голову, слушать суровый, не похожий
на обычный голос Тимофеева, зачитывающего приказ по
отряду:
«...Предупредить Клевцова и Чекалина, что в следую-
щий раз в случае нарушения партизанской дисциплины
они будут исключены из отряда...»
Расходятся партизаны, шуршат у них под ногами от
жившие свой век блеклые, опавшие листья. В розовато-
желтом ореоле, как свечки, горят на солнышке молодые
осинки. Но ничего этого Саша сейчас не замечает. Митя
как ни в чем не бывало улыбается, шутит с девушками.
Такой у него спокойный характер. А Саша так не может.
Он медленно прохаживается в стороне за деревьями,
стараясь не показываться на глаза ни Кострову, ни Ти-
мофееву, ни Дубову.
— Внеочередной наряд не так уж страшно, отсто-
им, — успокаивает его Митя, — могли выгнать из от-
ряда...
Люба качает головой.
— Ой, Шурик, Шурик! Мальчишества в тебе еще
много...
«Почему только у меня? — обидчиво думает Саша. —
А у Митяя?»
— Пожалел вас командир, — укоризненно говорит и
Матюшкин, поглаживая свою бородку, — характер у него
золотой.
Саша молчит: ему и обидно и еще больше неловко
перед товарищами.
284
Из открытой двери землянки приглушенно льется
чистый голос:
Ой вы кони, вы кони стальные...
Только на днях Саша починил радиоприемник, и все
хвалили его за это. А теперь...
Нет, он не пойдет в землянку, пускай там сами кру-
тят приемник как хотят.
— Шурик, принеси, пожалуйста, воды... — Это Таня.
Она, улыбаясь, протягивает Саше ведро. — Принесешь?
— Принесу... — бурчит Саша, соглашаясь. Таня сего-
дня повариха.
— Уж очень ты помрачнел. Хочешь, я за тебя наряд
отстою?
Саша недоумевает: шутит Таня или говорит всерьез?
Но слова Тани действуют успокаивающе, разгоняют
мрачные мысли.
— Я и сам отстою... — отвечает он. Спускаясь к
ручью, все же ворчит. — Учительница... Привыкла по-
велевать...
Имеет стройная, красивая Таня какую-то власть над
ребятами в отряде и даже над ним. Все ей охотно подчи-
няются, даже и взрослые.
Тропинка к ручью вьется, крутится вокруг деревьев.
Шелестя, падают сухие желтые листья. Ярко-огненный
краешек выглянувшего из облаков солнышка озолотил
макушки деревьев, словно поджег их.
На берегу ручья Машенька и Клава, раскрасневшись,
усердно стирают белье, сидя на корточках.
— Давай я тебе что-нибудь выстираю? — предлагает
Саше Машенька.
Клава молчит. Она вообще молчаливая, замкнутая.
Саша знает, почему она всегда такая хмурая. При
бомбежке железнодорожной станции, где Клава работала
стрелочницей, погибли ее отец, мать и младший братиш-
ка. Осталась Клава совсем одна.
285
— Сам выстираю... — отвечает он па предложение
Машеньки. Поставив ведро с водой перед Таней, Саша
уходит в чащу леса. Долго сидит один на трухлявом де-
реве. Снова вспоминает только что пережитое.
Возвращались они с Митей из разведки. Шли опья-
ненные удачей. Несли немецкую винтовку и трофейную
сумку с патронами, оставив позади себя на дороге труп
незадачливого немецкого солдата.
— Эх, пострелять бы... — размечтался Саша.
Митя молчал.
— Давай, Митяй... — искушал его Саша, просительно
заглядывая в глаза. — Немецких патронов у нас в лагере
и так много...
Уже неподалеку от лагеря, в густом еловом лесу,
Митя наконец сдался.
Шли и стреляли по очереди, упражняясь в меткости.
Так красиво было смотреть, как трассирующие пули
оставляли на темном небе яркий след. Никак не пред-
полагали они, что в партизанском лагере, заслышав
стрельбу, все переполошатся.
Подбежавшие к ребятам Матюшкин и Алеша сразу
же отобрали оружие. Саша было заупрямился, но Ма-
тюшкин так тряхнул его, что Саша едва устоял. Их при-
вели в лагерь, поставили перед строем партизан... Какой
позор!
Сидя на дереве, Саша еще ниже наклонил голову. За-
трещал валежник. Подошла Таня.
— Ужинать... — пригласила она.
Неохотно он поднялся, пошел. Только не попадаться
на глаза командиру...
Ровно в двенадцать ночи Митя, отстояв внеочередной
наряд, разбудил Сашу. Тот быстро оделся, взял винтов-
ку и вышел из землянки, зевая и поеживаясь от ночного
холода. Взобравшись наверх, на склон оврага, он принял-
ся прохаживаться взад и вперед, чутко прислушиваясь
к каждому шороху. Где-то совсем близко похрустывали
286
сучки, мягко шуршали опадавшие листья, изредка топко
попискивали лесные зверьки. В ложбине между голыми
верхушками берез небо стало медленно краснеть. Сперва
показалась желтовато-красная полоска, а потом не спе-
ша, лениво выплыла над лесом и вся луна, огромная,
круглая, похожая на глаз загорающегося прожектора.
С каждой минутой она поднималась выше, заметно блед-
нея, словно пугаясь чего-то. Теперь Саше хорошо стали
видны овраги, уходившие в разные стороны в глубь леса.
Они помогали партизанам безошибочно находить свой
лагерь.
Впереди послышался треск. Саша не заметил, а ско-
рее почувствовал, как промелькнула серая тень.
«Волки, — понял он, крепче сжимая винтовку. —
Обнаглели, гады... Чуют жилье и лезут к землянке».
Снова все стихло. Очевидно, волки ушли.
Саша, прислонившись к дереву, задумался.
Прошла неделя с того дня, как Саша и Митя верну-
лись из города. Только неделя, а сколько событий про-
изошло за эти необыкновенно долгие семь дней и семь
ночей!
Особенно запомнилась Саше одна ночь. Лил мелкий,
но частый холодный дождь. Гуськом, пригнувшись, пар-
тизаны вышли из леса к железной дороге. Тускло отсве-
чивала стальная колея, яростно, словно предупреждая
врага, гудел ветер в порванных телеграфных проводах.
Забившись под густой елочный шатер снегозащитной
полосы, партизаны притаились, ожидая, когда подойдет
дозорная дрезина. Несколько раз разведчики спускались
вниз на полотно, слушали, прижимаясь к рельсу, п воз-
вращались обратно. Нет, не слышно... Подошла очерець
Саши. Прильнув к холодному мокрому рельсу, Саша по-
чувствовал, как дрогнула стальная полоса и по-комари-
ному запела, зазвенела. «Дрезина!»
Он торопливо вскарабкался наверх, к Тимофееву.
287
— Рельсы гудят... — хрипло, не узнавая своего голо-
са, доложил он командиру.
Прозвучала команда... Все спустились к полотну.
Прижавшись к мокрой скользкой земле кювета, Саша,
чувствуя, как бьется сердце, ждал. Дрезина приближа-
лась... Вот она показалась над головой... проехала мимо.
Саша, припав на колено, размахнулся, бросил грана-
ту. Сразу же раздался второй взрыв, слабо озаривший
желтым светом полотно, третий... Дрезина, опрокинув-
шись, застряла на откосе. Четверо убитых фашистов ле-
жали на шпалах, пятый скатился в кювет и глухо сто-
нал. Саша видел, как партизаны, торопливо переодев-
шись в шинели немцев, снова устанавливали дрезину на
рельсы.
Саша не помнил, сколько прошло времени — может,
час, а может быть, и больше. Они быстро шли по лесу.
Беспрерывно лил дождь. Вдруг впереди, где была стан-
ция, небо словно раскололось, блеснуло пламя и взрывы
один за другим потрясли лес, так что зашумели верхуш-
ки деревьев и густо посыпались листья. На станции про-
должали все сильнее рваться снаряды. С боевого задания
вернулись все.
Потом Саша был в разведке, недалеко от Песковат-
ского. Он наблюдал, как по шоссе в сторону города, гро-
хоча гусеницами, шли вражеские танки. На их башнях
было написано по-немецки: «Берлин — Москва!»
«Не дойти вам до Москвы... — упрямо и озлобленно
думал Саша. — Наши не допустят... — Но все же стало
как-то тяжело, тоскливо на сердце. — Когда же наши со-
берутся с силами и погонят их обратно?..»
— Погонят... — шептал Саша, провожая взглядом
последний вражеский танк.— Эх, рвануть бы его, да нечем.
По окраине леса и кустарниками Саша вышел к ови-
нам Песковатского. Спрятав винтовку в солому, он нето-
ропливо пошел по тропинке к дедушкиному дому.
Бабушка, взглянув на осунувшееся, возмужалое лицо
288
внука, на его измазанное о землю пальто, села на лавку
и испуганно заохала. Но, видя, что Саша как ни в чем
не бывало шутит, улыбается, расспрашивая про деда,
который «запропал» у соседей, про отца, она тоже успо-
коилась, сбегала в сени, заперла калитку и, то и дело
выглядывая в окно, принялась рассказывать, как опи
теперь живут. Двоих колхозников гитлеровцы расстре-
ляли, сожгли несколько сараев, забрали хлеб, коров,
свиней.
— Павел в сарае скрывается, только на ночь иногда
заглядывает домой, — жаловалась она.
— Ничего, бабушка, скоро мы погоним фашистов, —
успокаивал Саша.
Наскоро накормив внука, бабушка нагрела воды. Са-
ша вымылся, переоделся в чистое белье.
Он торопился, понимая, что засиживаться долго нель-
зя. Попрощавшись с бабушкой, Саша скрылся за плет-
нем. Встретившийся по дороге Илюша, косматый, неряш-
ливо одетый, обрадованно бросился к Саше.
— Сашка! Ты где живешь? Правда, бают, в парти-
занском отряде?
— Чего орешь! — отрезвил его Саша. Не зная, что
ответить, он на ходу сочинил, что уходил строить оборо-
нительные рубежи, а теперь болтается так, без дела.
Но Илюша не верил ему.
— Врешь, Сашка! — сказал он.
— Сам соври.
— Честное слово, врешь! — Илюша глядел на него
с заметным вызовом... — Ты не бойся, — поспешил оп
успокоить Сашу. — Я все понимаю... Тебе говорить нель-
зя, я понимаю. Тогда молчи...
Теперь-Саша горько жалел, что раньше не держал
язык за зубами и громогласно хвалился, что станет пар-
тизаном. Пообещав Илюше, что он на днях снова зай-
дет в село и тогда подробно поговорит обо всем, Саша
огородами направился к своему дому в надежде встре-
19 В. Смирнов
289
тить там отца. Окна по-прежнему были заколочены гор-
былями. В полутемной нежилой избе все находилось на
своем месте. Очевидно, отец сюда не заходил.
Заглянув в канаву возле кустов, куда выходил выры-
тый им подземный ход, Саша увидел, что земля от дож-
дей осела, обвалилась. «Надо поправить», — думал он,
шагая к овинам.
И когда до овина, где была спрятана винтовка, оста-
валось с десяток шагов, Саша заметил на дороге немцев.
Их было пятеро. Двое безоружных несли под мышкой
битых гусей, один, согнувшись и расстегнув шинель,
тащил на спине мешок, а остальные двое шли налегке,
с автоматами.
Одну секунду Саша стоял неподвижно, глядя на сол-
дат, потом быстро пошел навстречу, мысленно повторяя,
что он идет за соломой... идет за соломой...
Схватив для маскировки захрустевшую охапку соло-
мы, он юркнул за омет, торопливо раскопал винтовку,
гранаты. И только когда его руки лихорадочно щелк-
нули затвором, он полной грудью вздохнул и, выглянув
из-за омета, увидел перед собой широко раскрытые голу-
бые глаза солдата с автоматом. Выстрела из своей вин-
товки Саша не ощутил, запомнил только худощавое,
землистое, с темными усиками и шрамом на лбу лицо
человека в темно-зеленом мундире, ничком упавшего на
рассыпанную солому.
Если бы Саша не стал сразу стрелять, побежал, гит-
леровцы окружили бы его. Но теперь, побросав своих
гусей и мешок, трое разбежались по сторонам. Второй ав-
томатчик, тоже сраженный Сашиными пулями, остал-
ся лежать на заросшей полынью меже. Израсходовав
обойму, Саша торопливо сдернул с обоих убитых автома-
ты и побежал кустами, пригибаясь и волоча за собой
оружие.
Когда он был уже в лесу, позади в селе послышалась
290
стрельба. Он отдышался, вытирая шапкой обильно стру-
ившийся с лица пот, и направился в лагерь.
Стоять, прислонившись к дереву, надоело. Саша про-
шелся раз, другой...
...Со стороны ручья послышались голоса. Саша при-
слушался, на всякий случай снял с плеча винтовку. На
светлевшем косогоре за деревьями мелькнули тени.
«Наши!» — с облегчением вздохнув, определил Саша.
Он вышел вперед, окликнул.
— Свои!.. Свои!.. — раздались знакомые голоса Пет-
ряева и Короткова. Один за другим, шаркая ногами по
земле, пятеро партизан прошли в низкую землянку.
...Высоко над лесом протяжно заурчали самолеты.
«Фашисты, — определил Саша, запрокинув голову и
прислушиваясь. — Гады... Наверно, Москву бомбили...» -=
Сердце у него тоскливо сжалось.
Вздохнув, он прислонился к молодой березке. Сколь-
ко еще времени стоять?.. Наверно, недалеко и до рассве-
та... Вряд ли теперь отпустят его в город... А в Лихвине
его ждут, нельзя не прийти... Саша снова задумался. То-
гда, до этой злосчастной истории со стрельбой, вернув-
шись из города, Саша рассказал командиру о своей встре-
че с ребятами. Ожидал, что ему дадут задание организо-
вать ребят.
— Знают твои дружки, что ты партизан?
— Нет, — ответил Саша.
На этом разговор закончился.
Скрипнула дверь в ближней землянке. Кто-то, тяже-
ло ступая, вышел наружу. Слышно было, как он слегка
потянулся, кашлянул и стал подниматься наверх. Саша,
неслышно шагая по увядшей траве, подошел ближе и
узнал Кострова. Ефим Ильич вышел одетый, в сапогах,
в своем потертом драповом пальто с мерлушковым ворот-
ником, но с непокрытой курчавой головой.
— Ну как, все тихо? — спросил он.
— Тихо, — ответил Саша.
19*
291
Костров присел на пень, обхватив колено руками,
а Саша остановился рядом, поняв, что предстоит какой-
то разговор.
— Вернулись паши... — тихо, словно беседуя сам с со-
бой, заговорил Ефим Ильич. — Подорвали на минах два
грузовика. Ночью побоятся ездить фашисты.
— Они и так боятся, — заметил Саша, — как вечер,
так в деревню на ночлег сворачивают.
Ефим Ильич помолчал.
— Ну, как считаешь, незаслуженно получил на-
ряд? — вдруг спросил он, прищурившись, глядя на Са-
шу. — Обиделся?
Саша опустил голову.
— А вы с Митей могли погубить не только себя, но
и своих товарищей. Даже если бы немцев встретили в
лесу, стрелять нельзя. Надо отвести как можно дальше.
— Я понимаю, неосторожно мы поступили, — прошеп-
тал Саша.
— Дело не в осторожности. Дело в дисциплине.
В тылу врага каждый из нас не оружием силен, а своей
дисциплиной. Железной дисциплиной, сознательностью,
коллективностью. Получил задание — выполни. Что угод-
но делай, а выполни. Попал товарищ в беду — выручи.
Жизни своей не пожалей, а выручи.
Саша молчал, опершись на винтовку. Ефим Ильич
внимательно, испытующе смотрел на юношу.
— Оружия тоже нужно поменьше с собой таскать.
А то вы с Митей обвешаетесь гранатами, да еще винтов-
ка, клинок, кинжалы. Как опереточные герои на сцене.
Стрельбой увлеклись. Признайся, не первый это раз.
— Да, не первый, — сознался Саша.
— Надеюсь, поймешь, что в последний. Жизнь у нас
теперь суровая. Или мы их, или они нас. Ты ведь ком-
сомолец?
— Ну, ясное дело, — Саша даже усмехнулся. — Меня
в комсомол еще в прошлом году приняли. — И неожидан-
292
но для себя, в порыве откровенности, проговорился
о том, чего еще никто в отряде не знал: — В комсомоль-
ском билете я на год старше возрастом записан...
— Как же это так? Ошибка, что ли, произошла?
Саша, ничего не ответил. Костров тоже замолчал, и
молчал он долго. Саша поднял голову и, стардясь не
упустить удобного момента, с надеждой в голосе по-
просил:
— Ефим Ильич, нужно мне в город сходить. Очень
нужно. Там наши ребята... Вы сами понимаете... комсо-
мольцы они. Вы поговорите с Дмитрием Павловичем,
чтобы отпустил и задание ребятам дал. Хорошо бы сего-
дня. И батареи достать для радиоприемника. Я знаю
где... ;
Расспросив Сашу про ребят, Костров задумался.
— Нужно и их приобщить к делу, — сказал он. —
Каждому дать работу.
Саша невольно почувствовал радость. Теперь судьба
ребят зависела от Кострова. Он поможет. А Сашу никто
уже больше не упрекнет, что он плохой товарищ, не за-
ботится о своих друзьях. Костров поднялся, провел рукой
по волосам.
— Иди, — сказал он, — ложись спать. Я поговорю с
Дмитрием Павловичем, отпустит...
Он взял из рук Саши винтовку, щелкнул затвором,
проверил, заряжена ли.
Уже в землянке, забираясь под одеяло, Саша взгля-
нул на ходики и подумал, что сменил его Костров рано.
Надо было стоять еще час с лишним.
Засыпая, Саша думал о Кострове. Было в этом чело-
веке что-то привлекавшее к себе, какая-то впутренняя
сила. Очевидно, поэтому так уважают его все партиза-
ны. Саше не приходило в голову, что Костров появился
в партизанском отряде не случайно. Он был представи-
телем партии в районе, оккупированном врагом, руково-
дителем подпольной организации коммунистов, рассре-
293
доточенной по окрестным деревням, тщательно закон-
спирированной.
В партизанском отряде об этом знали только Тимо-
феев и Дубов.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Короткая встреча Наташи Ковалевой с Сашей Чека-
линым не изменила положения семьи Тимофеева. Ната-
ша не сумела что-либо сообщить Саше и не узнала, где
он находится. От прямого ответа он увильнул, говорил
загадочно, какими-то намеками и явно торопился уйти.
То ли он скрывался в Песковатском, то ли жил в стан-
ционном поселке Черепеть. А с ней, как показалось На-
таше, он разговаривал сухо. Может быть, стеснялся
ребят, может, и не доверял ей. Наташа теперь могла все
подумать.
Славка, Генка и Костя не отходили от Саши ни на
шаг и враждебно глядели на Наташу.
Все же, когда Саша уходил, он пообещал, что на
днях даст о себе знать, и Наташа вернулась домой не-
сколько успокоенная. Раз Саша обещал прийти, он при-
дет. Никогда у него слова не расходились с делами.
Возвращаясь после встречи с Сашей домой, она
увидела, как эсэсовцы вели по улице группу арестован-
ных, среди которых был знакомый всему городу балагур
и шутник письмоносец Михеич. Старик был в разорван-
ной, окровавленной одежде, с непокрытой седой головой.
Наташе стало страшно. Закрыв глаза, она прислонилась
к мокрому забору. Ведь такая же судьба может ожидать
и ее... Но появилась и другая мысль: если уж такие лю-
ди, как Михеич, мужественно сопротивляются врагу, то
ей, комсомолке, тем более надо быть смелой и твердой.
Эта мысль заставила ее выпрямиться и с еще большей
ненавистью посмотреть на таблички с немецкими назва-
ниями улиц, на пестро намалеванный плакат, на кото-
ром краснорожий нарядный парень в шляпе и в галету-
294
ке, слащаво улыбаясь, призывал молодежь ехать рабо-
тать в Германию, своим трудом помогать строить «новый
порядок».
— Не будет по-вашему, — шепотом сказала она, по-
грозив кулаком краснорожему парню на плакате.
Проходивший в этот момент мимо Гриша Шты-
ков удивленно взглянул на Наташу и вежливо поздо-
ровался.
— Ну, как живете? — спросил он и хотел еще что-то
сказать, но Наташа, сухо кивнув ему головой, прошла
мимо.
Гриша долго смотрел ей вслед.
Если бы не правила конспирации, он остановил бы
девушку и попросил бы ее оказать ему небольшую услу-
гу. Только она могла это сделать. В эти тревожные дни
он ждал, подойдет ли снова полицай со своим разгово-
ром об эвакуации его родных. Должен подойти... Но
когда?
На перекрестке Наташу встретил Егор Астахов.
— Разговаривала с Шуркой... — сообщила она. — Жи-
вет он не в городе, а где — не знаю...
Егор досадливо махнул рукой.
— Не мы с тобой только застряли, многие так.
Он с надеждой глядел на девушку.
— Что делать-то будем, Натка?.. Ты хотела мне
что-то сообщить...
— Потом, Егор... Потом... — Она внезапно испугалась
за свою болтливость. — Ты заходи ко мне, Егор... Захо-
ди. Я все время одна... — И бегом побежала домой.
Дома мать уже стояла у крыльца, как солдат на ча-
сах, ожидая Наташу.
— Прохор приходил, да ушел, — сообщила она. — Ох,
Наташка!.. Пропадем мы. Соседи мне уже намекают:
«Кто это у вас живет?»
— А ты молчи, молчи, мама... — строго приказала
она матери.
295
Наташа и сама чувствовала, что дела плохи. Она
еще удивлялась, как дядя до сих пор на нее не донес.
Или не догадывается, или все знает, но, жалея домаш-
них, ничего не предпринимает?
Снова потянулись тревожные, нескончаемо длинные
дни и вечера. Елизавета Дмитриевна Тимофеева медлен-
но поправлялась. Она теперь могла встать с постели,
ходить. Когда дяди не было дома, Наташа посылала
мать на улицу караулить, а сама отпирала амбар и пе-
редавала все необходимое беженкам, которые страшно
боялись каждого шороха, звука шагов. Только в отсут-
ствие Ковалева вечером или ночью они выходили поды-
шать свежим воздухом.
— Как-нибудь переселить бы их надо в более надеж-
ное место, — несмело предлагала Дарья Сидоровна до-
чери, видя, как за последнее время еще больше похуде-
ла и побледнела Наташа.
— Надежнее нашего дома в городе не сыскать, —
язвительно отвечала Наташа, намекая на дядю.
Дарья Сидоровна тяжело вздыхала.
Как-то днем, когда матери и дяди не было дома,
Наташа услышала осторожные шаги в сенях.
— Кто тут? — испуганно спросила она, открыв дверь
и вглядываясь в темные сени.
— Не беспокойтесь, барышня, свой, — отозвался
хриплый голос, и Наташа увидела сутулую, в долгопо-
лом пиджаке фигуру Якшина. — Дядя ваш дома?
— Нет, не дома, — резко ответила Наташа, не спус-
кая с него глаз.
Сутулясь, Якшин вошел в кухню, держа картуз в
руках.
-- Мир дому сему, — пробормотал он, ощупывая гла-
зами стены кухни, и решительно прошел в комнату.
«Что он выглядывает?» — тревожно подумала На-
таша.
296
~ Постояльцы-то ваши дома? — в упор глядя на
Наташу, спросил Якшин.
— Какие постояльцы? — спросила Наташа, поблед-
нев. — Никаких у нас нет постояльцев.
— Ты, девушка, меня не бойся, — предупредил он
и многозначительно добавил: — Я человек хороший, по-
лезный...
Что хотел этим сказать Якшин, Наташа не поняла.
Она молчала. Сердце у нее учащенно билось. Якшин,
так и не сказав, зачем он приходил, медленно, слегка
прихрамывая, вышел из дому, пытливо оглядел бревен-
чатый^ под железной крышей амбар с черневшим на
двери тяжелым старинным замком-калачом, снова пыт-
ливо из-под нависших кучковатых бровей взглянул на
Наташу, многозначительно улыбнулся и ушел.
До Якшина дошли уже слухи, что в доме Ковалева
скрываются какие-то посторонние женщины. Кто эти
женщины, он не знал. Но раз скрываются, значит с ве-
дома полицая Ковалева. Он решил проверить.
Наташа поняла: дальше держать у себя семью Ти-
мофеева нельзя. Нельзя больше медлить ни одного дня.
Когда пришла мать, Наташа стремительно бросилась
к ней, рассказала о посещении Якшина.
— Боюсь я его, — откровенно призналась Дарья Си-
доровна. — Неспроста он приходил... Может быть, по-
мочь, а вернее — со злой целью... — Она растерянно гля-
дела на дочь. — Может быть, Прохору признаться: все ж
свой человек...
Но дожидаться дяди Наташа не стала.
В тот же час на общем совете было решено, что
Елизавета Дмитриевна и Марфа Андреевна, как только
стемнеет, двинутся в путь. Решили они уйти в отстояв-
шее далеко от Лихвина село Батюшково, где у них жили
дальние родственники.
— Я провожатого вам найду, — пообещала Наташа,
вспомнив про Егора Астахова.
297
Женщины сразу стали готовиться в путь, а Наташа,
накинув на плечи ватник, выбежала на улицу. Теперь
она действовала решительно, не раздумывая.
Егор Астахов жил недалеко, на Колхозной улице.
Наташа раньше бывала у него. Но теперь в высокий,
недавно рубленный дом с голубыми наличниками под
зеленой крышей она не решилась зайти, боясь встре-
титься с отцом Егора — Чугреем. Она прошла раз-дру-
гой по улице мимо дома, перешла на другую сторону
улицы. Наконец Егор? заметив ее, выскочил к калитке.
Они остановились в соседнем закоулке.
— Я доверю тебе большую тайну, — сказала На-
таша.
Егор был крайне удивлен, выслушав несвязный, сбив-
чивый рассказ Наташи про семью Тимофеева, про непо-
нятное посещение Якшина, и очень обрадовался, когда
узнал, что ему поручает Наташа. В тот же вечер Егор
Астахов отправился вместе с женщинами в село Ба-
тюшково.
Наташа впервые за последнее время облегченно
вздохнула. Осталась у нее только одна забота: как-
нибудь сообщить партизанам о новом местопребывании
семьи Тимофеева. Об этом ее просила жена Тимофеева.
На другой день дядя, рано вернувшись домой, оста-
новился у полуоткрытой двери амбарушки, взглянул на
висевший на колышке замок с ключом. Подошел ближе,
заглянул внутрь и закрыл дверь на замок.
— Запирать надо, — строго предупредил он выгля-
нувшую на двор Наташу. — Жулья теперь много кру-
гом, обчистят — не услышишь...
А дома снова предупредил:
— Ночевать без моего ведома никого не пускайте.
Слышите?
Мать с дочерью переглянулись. «Все знает!» — поду-
мали они. Впервые за последнее время Наташа почувст-
вовала к дяде что-то вроде благодарности. «Совесть его
298
мучает. Сохранил еще совесть-то», — подумала она. Знал
ли дядя, кто у них жил, или только догадывался, оста-
лось невыясненным.
О посещении Якшина Дарья Сидоровна все же рас-
сказала брату. Немного спустя Наташа услышала за
плотно притворенной дверью разговор в большой гор-
нице:
— Сперва допрашивали его в комендатуре, посадили
было. Подозрение имели. Скользкий человек... — слово-
охотливо рассказывал дядя, с шумом хлебая борщ. —
А на днях приемником наградили, немецким...
Судя по голосу дяди, он тоже был встревожен посе-
щением Якшина, к которому и раньше у него было не-
приязненное отношение.
Этот день был особенно богат событиями.
Не успел Прохор Сидорович еще пообедать, как
громко звякнула снаружи калитка и в дом ввалились не-
сколько полицаев во главе с рослым и грузным Чугреем.
— Хозяин дома? — спросил он. — Показывай, хо-
зяин, кто у тебя в амбаре живет?
Ковалев спокойно снял с гвоздя ключ и подал
Чугрею.
— Отпирай сам... — сказал он, обиженно шевеля гу-
бами. — Кроме мышей, никто там не живет.
Вместе с Чугреем и полицаями Ковалев вышел во
двор. Чугрей отпер замок, широко распахнул дверь,
держа наготове револьвер.
— Выходи! — громко приказал он в темноту.
Ковалев все шевелил губами, с невинным видом гля-
дя на полицаев.
Тщательно обследовав амбар, Чугрей снова запер
дверь и вернул ключ Ковалеву.
— Ошибка вышла... Ты, друг, не обижайся. Сегодня
тебя проверили, а завтра меня...
В комнате тряслась Дарья Сидоровна, неподвижно
сидела Наташа.
299
Обыскивать дом Чугрей пе стал.
Не прошло и десяти минут после ухода полицейских
и Ковалева, как произошло новое событие.
Тихо звякнуло стекло в окне: кто-то осторожно по-
стучал.
Взглянув в окно, Наташа заметила на улице за па-
лисадником смуглое цыганское лицо Славки, который
пытливо, с нетерпением поглядывал на окна, не решаясь
войти в дом.
Торопливо накинув на себя коричневую плисовую
жакетку и закутав голову платком, она выскочила на
крыльцо.
За последнее время Славка вытянулся, еще более
стал похож на цыгана. Давно не стриженные волосы
космами выпирали из-под рваной шапки. В карманах
у него бренчали какие-то железки. Славка, оглянувшись
по сторонам и почему-то вобрав голову в плечи, не спе-
ша приблизился к Наташе. Действовал он как настоящий
разведчик из кинокартины, которую он видел до войны.
— Наташка! — сказал он шепотом. — Дело есть. При-
ходи на реку. Знаешь, у бугров, где прошлым летом
в волейбол играли. Только не торопись, осторожно.
Наташа, побледнев, кивнула головой.
— Шурик прислал? — спросила она.
Славка многозначительно щелкнул пальцами.
— Понимаешь? — спросил он.
— Ладно, — сказала она тоже шепотом, чувствуя, как
сразу спльно забилось сердце.
Славка, пе оглядываясь, торопливо ушел.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
В то время как Славка был у Наташи, Вася и Воло-
дя, извещенные Генкой и Костей, находились в прибреж-
ных кустах, на условленном месте, дожидаясь прихода
Саши.
300
Никто из ребят не знал, что и на этот раз Саша при-
шел в город не один, а вместе с Митей Клевцовым.
Задание командира достать батареи для партизанского
радиоприемника они выполнили вместе.
В уцелевшем от разгрома складе типографии Саша
разыскал два комплекта батарей, а Митя отнес их ого-
родами к реке. Договорившись, когда они встретятся,
Саша и Митя разошлись, каждый по своим делам.
Не спеша, ленивой, словно ему нечего делать, походкой,
Саша снова прошел по своей улице Володарского, мимо
своего дома. Поглядел на окна с выбитыми стеклами.
Кто-то там уже успел похозяйничать. И похоже, не нем-
цы, а свои. Кто-нибудь из полицаев или близких к ним
людей. Как ни велик был соблазн побывать дома, Саша
все же устоял. Рисковать нельзя. Командир разрешил
ему встретиться в городе со своими одноклассниками.
Надо быстрее вызвать их. Пройдя почти всю улицу,
Саша встретил знакомых ребят — тимуровцев. Копа-
лись они на пепелище сожженного склада, что-то ра-
зыскивая. Вызвать к себе ребят не представляло труда.
Они тоже заметили его. И почти сразу же Славка побе-
жал к Наташе, а остальные —к Васе Гвоздеву... Саша
снова спустился к реке.
Со стороны никто ничего не мог заподозрить. На от-
косе, прикрытые с берега кустами, сидели трое парень-
ков и о чем-то оживленно полушепотом беседовали. Не-
много поодаль тимуровцы следили за петлявшей по
огородам и круто спускавшейся к реке тропинкой.
Вася и Володя, перебивая друг друга, рассказали
Саше о всех своих злоключениях по пути с оборонных
работ.
— Думали, и живы не будем, когда нас бомбили.
Вот где настоящий фронт-то был! — Последнюю фразу
Вася произнес с гордостью: дескать, вот в каких пере-
делках побывали!
301
— Застряли мы, — мрачно и немногословно жаловал-
ся Малышев, — просто свет не мил.
Ребята, вопросительно поглядывая на него, ждали.
Саша не знал, что ответить. Действительно, положе-
ние у Васи и Володи никудышное. Ребят могли каждую
минуту выдать как комсомольцев, могли забрать на ра-
боту, увезти в Германию. По-прежнему он медлил что-
либо говорить о себе. Сказать ребятам, что он партизан,
значит нужно вести их с собой, иначе обидятся. Он снова
попытался вывернуться.
— Где же ты теперь обретаешь? — в упор спросил
его Володя.
— Пока в Песковатском... А что дальше будет, не-
известно, — попытался он весьма неуклюже схитрить.
Но Володя не выдержал. Он поднялся на ноги, давая
понять, что разговор на этом не исчерпан. Повторилось
то же, что было недавно с деревенскими ребятами в Пес-
коватском.
— Врешь, Сашка!.. Чего скрываешь-то?.. Все знаем...
Говорить, что ли, запрещено?
Сам того не ожидая, Володя помог Саше. И тот обра-
дованно кивнул головой. Трудный вопрос был разрешен
сам собой.
— Не отведешь нас к своим? Так и говори ясно.
Саша уклончиво пожал плечами. Он тоже вместе с
Васей поднялся на ноги.
— Нельзя, ребята... — откровенно заговорил он. — Я
рассказывал о вас командиру, но пока нельзя... Без раз-
решения я никак не могу привести. Даже отца... Даже
отца родного... — повторил он, вспомнив про Павла Ни-
колаевича. И вдруг горячо принялся их уговаривать не
искать пока партизан, а самим действовать самостоя-
тельно: — В городе можно такие дела развернуть...
Ух-х!.. — У Саши заблестели глаза: — В случае чего и я
вам могу помочь... Вместе можем... Если понадобится,
весь наш отряд поможет... А с командиром я снова пого-
302
ворю... Вот честное слово, поговорю... — И Саша с маль-
чишеской горячностью даже перекрестился.
— А ты думаешь, мы не действуем?.. —- прервал его
Володя.
— А мы шины на площади у грузовиков на днях по-
резали, — не удержался Вася. Ему не терпелось расска-
зать, как они действовали вдвоем с Володей. — Ребята
в городе есть. Надежные ребята. Вот бы нам группу
сколотить, — воодушевился Вася.
Малышев же был за то, чтобы уйти в партизанский
отряд. Володя понимал, что Васю удерживает тревога за
мать. Если он уйдет в отряд, мать одна останется в
городе.
— Ну, а склады у немцев где? — расспрашивал Саша.
Ребята ничего определенного не могли сказать. К до-
мам, где теперь расположились фашисты, они и близко
опасались подходить.
— Мы узнаем, — пообещал Володя.
— Смотри, Егорка Астахов идет, — тревожно сообщил
Вася, все время следивший за тропинкой среди кус-
тарника.
Ребята увидали рослую, нескладную фигуру Егора,
который медленно шел к берегу, посматривая по сто-
ронам.
Возвращался он обратно из Батюшкова, проводив
семью Тимофеева до самого села. Вид у него был изну-
ренный, усталый. Заметив своих школьных друзей, Егор
пошел навстречу им.
Стоявшие на тропинке встретили подошедшего Егора
подчеркнутым молчанием. Почему-то никто не смотрел
в его сторону, словно не замечал.
Володя, засунув руки в карманы, хмурил брови. Вася
грыз какую-то травинку, сосредоточенно глядя себе под
ноги. Саша, сняв шапку, приглаживал волосы.
— Здравствуйте, ребята! — глухо поздоровался Егор.
Но никто не протянул ему pyKHt лишь сухо поздо-
303
ровались и глядели, как показалось Егору, какими-то
невидящими глазами. Кому-то первому нужно было за-
говорить. Володя и Вася вопросительно поглядывали на
Сашу, но он тоже молчал.
— Что, разговаривать не хотите? — наконец произ-
нес Егор.
— Почему? Разговаривать можно... — первым ото-
звался Саша. — Сам знаешь... Отец-то у тебя кто?
Егор молчал.
— Как же ты, а? — спросил Саша и, помолчав, хо-
тел спросить, что намерен Егор делать дальше, но на
язык подвернулись другие слова: — Как же ты допустил!
Неужели не замечал раньше?
— Не замечал, — пробормотал Егор. — Не думал я...
Давно хотел уходить из дому.
Глядя на Егора, Саша молчал. Молчали и ребята.
Егор и раньше был недоволен своей жизнью у отца.
Изредка это прорывалось у него, но тогда никто не об-
ращал на его слова внимания. Теперь Саша чувствовал
и себя в какой-то мере виноватым, вспомнив, что Егор
жаловался ему.
— Значит, раньше признаков не было? —- снова
спросил Саша, сдвинув к переносью густые черные
брови.
— Были, — глухо отозвался Егор и, тяжело подняв
сухие, воспаленные глаза, решительно и в то же время
заикаясь, спросил: — Вы-ы что... не-е-е... верите мне?..
Думаете, я з-заодно с отцом?
— Не верим, — решительно и сурово ответил за всех
Вася, сдвинув на затылок кепку, из-под которой чернели
волнистые пряди волос.
Егор еще больше побледнел, глаза у него загорелись.
— Я б-был комсомольцем и-и... останусь им по-преж-
нему! — звенящим голосом выкрикнул он. — М-можете
не верить. Я не-е-е прошу верить. Я докажу, вот у-уви-
дите!..
304
И то, что Егор выкрикнул, а не сказал последние сло-
ва, и то, что голос у него дрогнул и прервался, и то, что
он прямо смотрел каждому из ребят в глаза, сразу
как-то приблизило Сашу к Астахову, заставило пове-
рить ему.
— А комсомольский билет у тебя с собой? — осве-
домился Саша, прищурив глаза и держа руки в карма-
нах потрепанного черного пальто.
Ребята насторожились.
Егор с готовностью сунул руку за пояс брюк.
— Покажи! — приказал Саша.
Егор долго возился, расстегивая ремень. Ребята ви-
дели, как трясущимися руками он отпорол подкладку у
брюк и достал комсомольский билет.
— Вот...— он держал маленькую серую книжечку,
показывая ее ребятам.
— Дай сюда!
Егор медлил:
— 3-зачем?
— Я партизан... Имею право у тебя взять.
— Не-е... о-тдам... — Егор отошел на шаг назад, с яв-
ной враждебностью глядя на своих бывших друзей.
Все молчали... Саша тоже молчал, испытывая тягост-
ное, гнетущее чувство неуверенности в своих действиях.
Порывистый, сердитый ветер, налетевший с реки, сорвал
с кустов уцелевшие жухлые листья и погнал их по вы-
битой козами луговине, собирая в кучки и вертя кару-
селью.
— Как, ребята?.. — нерешительно спросил Саша, по-
глядев на Володю и Васю. — Считать его комсомольцем
или нет?
Егор весь затрясся, подскочил к Саше.
— А к-какое вы имеете право не с-считать меня ком-
сомольцем? — запальчиво крикнул он. — М-можете не
верить, п-подозревать... А я был комсомольцем и оста-
нусь... Не вы меня принимали...
20 В. Смирнов
305
— Мы, — твердо сказал Саша. — Как, ребята? Бу-
дем считать его комсомольцем? — И, прищурившись,
повернувшись к Егору, разъяснил: — Мы теперь здесь
Советская власть. Понял? Мы партизаны. Поэтому име-
ем право...
— Пускай докажет, что он комсомолец, — предло-
жил Володя, и голос у него зазвучал мягче, проситель-
нее: — Докажи, Егорка...
— Пускай убьет отца, — с непонятной для себя жесто-
костью предложил Вася. — Не отец он тебе, Егорка. Чу-
жой человек. Предатель.
У-бить отца? — шепотом спросил Егор, разом по-
бледнев, руки у него дрожали.
Никто не ответил ему.
Всем стало как-то неловко. Даже непримиримо на-
строенный Гвоздев отвел глаза в сторону, не решаясь
что-либо добавить или повторить.
Понимая, что вся теперь ответственность лежит на
нем, Саша больше не колебался.
— Вот что, ребята, — голос у Саши звучал повели-
тельно, твердо, — без приказа командования партизан-
ского отряда убивать кого-либо из предателей не раз-
решено. Поняли?
Егор стоял, тяжело дыша. Полы расстегнутого пид-
жака у него обвисли, разбитые ботинки щерились в нос-
ках гвоздями.
— Отойди в сторону, — предложил Егору Саша. Он
указал вниз на кусты. — Я позову. — Саша проследил гла-
зами, как тот безмолвно и покорно отошел в сторону.
Когда ребята остались втроем, Саша тихо спросил:
— Как думаете, ребята?
— Раз комсомольский билет сохранил, значит и со-
весть сохранил, — проговорил Малышев, твердо взгля-
нув Саше в глаза. — За комсомольский билет фашисты
вешают.
— Я тоже так думаю, — сказал Саша, вздохнув пол-
306
ной грудью. Насупленные брови у него разошлись, глаза
сразу потеплели. — Проверим па деле, ребята. Ладно?
И раньше с отцом он жил как чужой. Помните?.. Хотел
бросать школу, поступать на работу.
— Значит, доверяешь ему? — спросил Вася Гвоздев.
— Проверим. — Саша тихо свистнул и, увидав, что
Егор обернулся, махнул ему рукой. — Подойди... — Не-
много помедлил. — Верим тебе и считаем комсомольцем.
Понял?
Круглое веснушчатое лицо Егора просияло.
— Вы дадите мне задание? Дадите з-задание? В-вот
увидите... — нервно повторял он, пряча билет.
— Вот тебе задание... — Саша помедлил. — Узнаешь,
где у немцев в городе склады расположены. И что там
находится. Сумеешь?
— Сумею, — Егор крепко, до боли пожал Саше ру-
ку. В эту минуту он совершенно забыл, что собирался
рассказать Саше про семью Тимофеева. Вспомнил, когда
уже ушел от ребят.
После ухода Астахова все по-прежнему молчали.
— Правильно ты, Сашка, поступил,— первым отозвал-
ся Володя:
— Егору я верю.
— Я тоже верю, — не сразу отозвался Вася Гвоз-
дев. — Ты торопишься? — спросил он, видя, что Саша пе-
реминается с ноги на ногу.
— Да, — чистосердечно признался Саша. — С Ната-
шей я хотел повидаться... На днях встретимся... Я снова
приду в Лихвин и тогда... — Саша не договорил, проща-
ясь с друзьями. — До скорой встречи!
Разошлись поодиночке.
Вася, уходя последним, все же счел нужным преду-
предить:
— Учти, у Наташки дядя тоже полицай, озлоблен-
ный человек.
— Ладно, — успокоил его Саша, весь занятый уже
20* 307
мыслями о предстоящей встрече с Наташей Ковалевой.
Прошлый раз она что-то хотела рассказать ему. На
что-то намекала. Но тогда у него не было времени, он
торопился к Мите. А сейчас он может по душам пого-
ворить с ней.
Наташа нетерпеливо ждала на косогоре возле реки,
маскируясь от постороннего взгляда за дубовым кустар-
ником, куда привел ее Славка. Сам же Славка, созна-
вая величайшую ответственность за порученное ему де-
ло, отошел немного в сторону и стоял, как часовой, с
палкой в руках. Сколько придется ему так простоять, он
не думал, раз так приказал ему Саша. Но Наташа нерв-
ничала. Время шло, а никого не было.
«Дурачатся ребята...» — уже с озлоблением думала она
про Славку, собираясь уйти.
Внезапно зашевелились кусты, и перед Наташей слов-
но из-под земли вырос Саша. Она радостно вскрикнула
и бросилась к нему.
— Шура! А я тебя ждала, так хотела видеть... — за-
говорила она, схватив его за руку. Торопясь и волну-
ясь, она стала рассказывать про все, что произошло
с ней, про свое возвращение в город, про жену Тимо-
феева, про Якшина, про Чугрея.
Саша напряженно слушал. Никогда раньше Наташа
не казалась ему такой сильной, мужественной, как в эту
минуту. Стало понятно, почему в прошлый раз она так
порывалась заговорить с ним, а он ушел, не дав ей воз-
можности все рассказать.
— Вот оно что! — повторял Саша, не сводя глаз с
Наташиного лица. — Если бы я раньше знал... Гово-
ришь, Егор тебе помог?
Саше все более становилось не по себе. Не чуткий
он человек.
И Наташу тогда не выслушал и на Егора накричал,
даже не поинтересовавшись, откуда тот идет. А Егор
почему-то тоже ничего не сказал.
308
— Егор был здесь, — сообщил девушке Саша, край-
не недовольный собой.
— Значит, отвел... — глаза у Наташи сияли.
Но Саша нахмурился.
— Да ты тоже хороша... — все же попрекнул он На-
тащу. — Семью Тимофеева укрывала, а мне не могла
по-человечески сказать.
И хотя он говорил ворчливо, он любовался девушкой,
думая, какую радостную весть он принесет командиру.
Разговор зашел про городские дела, про Наташиного
дядю.
— Не боишься? — спросил он.
Она медленно покачала головой. Темный платок сполз
с головы.
Лицо у нее раскраснелось.
— Я теперь ничего не боюсь. Шурик. Я видела, как
наши умирают. Пленных на днях во рву расстрелива-
ли... Так они с песней... Ты что все озираешься?
— За тебя я беспокоюсь.
— Ну вот еще...
Наташа торопливо полезла в карман и протянула
Саше маленький медный компас.
— Возьми, — смущаясь, сказала она, — чуть не по-
забыла... тебе принесла.
Саша взял компас. Слова по-прежнему не шли па
язык. Он внимательно разглядывал подарок.
Пора было расставаться, но они медлили расходить-
ся. Обоим хотелось еще побыть вместе.
— Шурик! А ты... убивал немцев? — вдруг с жадным
любопытством спросила его Наташа.
— Убивал, — ответил он спокойно.
Наташа внутренне содрогнулась.
— Страшно убивать живого человека? — снова спро-
сила она.
Саша поморщился.
309
— Первый раз было страшно, — искренне признался
он и тут же добавил: — Но это же не люди, а фаши-
сты... Ты знаешь, что они с нашими делают?
— Видела... знаю... — проговорила она и первая про-
тянула ему руку. — Иди... Тебе еще далеко идти.
Правда?
— Далеко, — сознался оп, и вдруг в сердце закра-
лась тревога. — В случае чего... — заговорил он, не от-
пуская мягкую, теплую руку девушки. — Ты иди прямо
в Песковатское, в наш дом. Правда, он не жилой. Но там
спокойно. Можно было там и жену Тимофеева на вре-
мя укрыть. Окна заколочены. Доска в подворотне при-
поднимается. Понимаешь? А изба не заперта...
Расставшись с Наташей, Саша торопливо свернул в
сторону и пошел между кустов по едва заметной троп-
ке вниз, где, петляя в заросшем овраге, впадал в Оку
безымянный ручеек. Митя сидел на камне и сосредото-
ченно курил. Он уже разыскал запрятанные батареи.
Сверток лежал возле него.
— Мы, братец ты мой, соскучились, вас дожидав-
шись... — шутливо, но с укоризной встретил он Сашу.
Саша молчал
— С Наташкой Ковалевой встречался? — уже стро-
же спросил Митя.
— Да... встречался, — неохотно отозвался Саша.
— Нашел время с девчонками якшаться, — неодобри-
тельно покачал головой Митя. — Шуры-муры у тебя в
башке, а не дело.
Саша весь вспыхнул, но сдержал себя.
— Ты мне друг, Митяй... — медленно проговорил
он. — А за друга, ты знаешь, я жизнь отдам. Но в мои
личные дела ты не вмешивайся. Понял?
Митя промолчал. Впервые он видел таким Сашу. Са-
ша не успокоился и когда они, пройдя поле, шли уже
между березовыми перелесками.
310
— Ты меня, Митяй, очень обидел, — говорил Саша,
шагая по усеянной желтыми листьями тропке. — Тебе
вот наша Люба нравится... Не отговариваю же я тебя
с ней дружить...
— А ты почему знаешь? — смутился Митя.
— Вот чудак-то! — удивился Саша. — Весь лагерь
знает.
— И она знает? — тихо спросил Митя, не обора-
чиваясь к Саше.
— Хочешь, спрошу? — предложил Саша.
— Дурак ты, — сразу отозвался Митя. Сказал он это
не злобно, и Саша не обиделся.
Желая как-то оправдать себя перед Митяем, Саша
снова вернулся к разговору о Наташе:
— Если бы ты, Митяй, знал, какую новость мне се-
годня сообщила Наташа Ковалева про семью нашего ко-
мандира!
— Знаю, — Митя слегка улыбнулся.
— Ничего ты не знаешь. Оказывается, семья нашего
командира не успела эвакуироваться и вернулась в го-
род.
— Знаю, — снова спокойно отозвался Митя. — Скры-
валась в доме у Ковалевых.
Саша с раскрытым ртом остолбенел.
— Откуда ты знаешь?..
— Я многое знаю, — многозначительно подчеркнул
Митя, — но молчу. Понял?
Саша долго не мог успокоиться. Он ничего не пони-
мал. Откуда, от кого мог Митяй узнать? Но расспраши-
вать нельзя. Очевидно, это военная тайна. С кем-то встре-
чается Митя в городе. Но с кем? Очевидно, с подполь-
щиками. Остальной путь они прошли молча, только
изредка перекидываясь словами.
Митя думал о своей встрече в городе с человеком,
который работал на партизан, думал о Любе. Саша ду-
мал о Наташе, о ребятах, о семье Тимофеева. Сложной
311
и трудной теперь ему казалась жизнь, которой жили
партизаны и его друзья в городе.
В партизанском лагере Тимофеев, не обращая внима-
ния на Сашу, сразу же взял Митю за рукав и увел с
собой.
«У него новости поважнее моих, раз он все знает», —
подумал Саша про Митю, присаживаясь у входа в зем-
лянку.
Подсел рядом Петрович со своим неизменным кисе-
том в руках. Чаще его вряд ли кто курил в отряде.
— Ну как, Сашуха... удачно сходили? — поинтере-
совался он.
Саша молча кивнул головой. Девушки звали обедать,
но он терпеливо ждал своей очереди поговорить с коман-
диром.
Митя вскоре вернулся.
— Иди, тебя Дмитрий Павлович ожидает, —< предупре-
дил он Сашу, а сам, чтобы размяться, несколько раз ши-
роко развел руками и пошел обедать.
Тимофеев в своем ватнике, подпоясанном широким
ремнем, сидел возле развесистой ели на пеньке. Саша
остановился перед ним.
— Товарищ командир! — произнес он срывающимся
голосом. — У меня тоже важные сведения есть... Митяй
о них не знает. — Губы у Саши по-мальчишески вздра-
гивали.
Внешне Тимофеев оставался спокойным, слушая о
злоключениях своей семьи. Только желваки двигались
на тщательно выбритых его скулах.
— Значит, отвели их в Батюшково? — переспросил
он, нахмурившись.
Саша рассказал все, что знал. Судя по настроению
Тимофеева, вести Саша принес очень важные. Тимо-
феев поблагодарил его и подвел к тому месту, где на
сваленном дереве сидели вдвоем Костров и Дубов.
Саша снова, но уже кратко рассказал, что узнал в
312
городе. Внешне Тимофеев по-прежнему оставался спо-
койным.
т- Ты знаешь, кто староста в Батюшкове? — спросил
у Тимофеева Дубов, который раньше работал в мили-
ции, и, не дожидаясь ответа, сообщил: — Наш старый
знакомый — Кирька Барин...
Саша вздрогнул. Но Тимофеев и теперь остался спо-
койным. Он только устало сморщил лоб, сдвинул набок
шапку и добавил:
— Кирька Барин не знает в лицо моих родственни-
ков. Пока еще рано беспокоиться.
— Но только пока, — подчеркнул Дубов и предло-
жил: — Этого субъекта я беру на себя... Нужно убрать
его.
Особенно всех заинтересовало сообщение Саши про
Якшина.
—•. Пора расколоть этот орешек, — посоветовал Ко-
стров.
— Убрать? — переспросил Тимофеев. — Всему свое
время... — Тимофеев не хотел рисковать своими людьми.
А Саша с нетерпением ждал, но так и не дождался.
Разговор о его одноклассниках в городе и особенно о
Наташе Ковалевой снова не состоялся. Но, очевидно, Ти-
мофеев запомнил все. Уже в сумерках он остановил Сашу
возле землянки.
— Я думал о твоих дружках в Лихвине. Надо их
использовать в городе. Там они больше пользы прине-
сут.
— А Наташа Ковалева? — нетерпеливо переспросил
Саша.
— Думал я и о Наташе, — голос у Тимофеева зву-
чал мягко. — С Наташей сложнее... Брать ее к себе в ла-
герь преждевременно, да и, пожалуй, нельзя... Потом
ты поймешь, почему нельзя. — Тимофеев положил руку
на плечо Саши. — О ней ты не беспокойся! Пока она
живет у своего дяди-полицая, — Тимофеев особенно вы-
313
делил последнее слово, — опасность ей не грозит... Ско-
рее ему... Да и не такая она приметная для немцев, чтобы
обращать на себя внимание... Дадим и ей дело...
Но какое? Тимофеев не сказал. Все же Саша отошел
от него, успокоившись. При встрече он может расска-
зать ребятам и Наташе, что о них шел разговор.
Через несколько дней, когда отряд вернулся с оче-
редной операции, командир поручил Саше побывать в
Песковатском, повидать своего отца и передать ему за-
дание. С удивлением Саша слушал. Он никак не пред-
полагал, что Павел Николаевич оставлен Тимофеевым
в селе как связной.
Обратно Сашу ждали утром на следующий день. Но
утром он не вернулся. Не вернулся он и на второй и на
третий день.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
С того времени как фашистские войска оккупировали
район, Павел Николаевич не выходил из Песковатского.
Днем, если в селе не было немцев, он копался на огоро-
де или работал на пасеке, подготовляя ульи к зимовке.
Пчелы в теплые солнечные дни все еще кружились в воз-
духе, и, хотя взяток был уже очень скуден, они продол-
жали вылетать. В тревожные дни Павел Николаевич от-
сиживался на сеновале. Когда раньше, месяц назад, Ти-
мофеев предложил ему в случае эвакуации района ос-
таться в Песковатском для связи с партизанами, Павел
Николаевич охотно согласился. Он понимал, что по этой
причине его и не взяли в армию.
Первое время находиться в селе было особенно тя-
жело. Павел Николаевич видел, как рушится колхоз.
Оставшуюся скотину колхозники разводили по дворам,
разбирали сельскохозяйственные орудия, зерно из обще-
ственных амбаров. Началось это в тот день, когда наша
пехотная часть, поблескивая штыками и в полном по-
314
рядке, прошла через село. Позади остались только пуле-
метные расчеты, прикрывавшие отход своих. Когда же
и пулеметчики ушли, все в Песковатском поняли, что
остались они уже на вражеской стороне. На селе слы-
шались крики, плач. Люди впервые за время войны по-
знали, как страшна неизвестность. Правда, немцев еще
не было, и через село вскоре прошла новая воинская
часть, очевидно только что прорвавшаяся из окружения.
Красноармейцы спешили, догоняя своих. Были они изну-
ренные, оборванные, заросшие и какие-то дикие. Но у
всех было оружие. Раненых везли на повозках.
На селе снова поднялась суматоха. Женщины выбе-
гали на дорогу, совали в руки красноармейцам яблоки,
помидоры, лепешки — все, что попадалось съедобного под
руку, и слезно допрашивали:
— Родные вы наши! Куда же вы? Разве не будете
защищать наше Песковатское?
И, видя, что красноармейцы сурово и скорбно мол-
чат, просили:
— Возвращайтесь скорее.
С крыльца отцовского дома глядел на уходящих бой-
цов и Павел Николаевич. Он слышал, как причитает в
избе мать, как разом осунулся и постарел отец. Старый
кузнец никак не мог понять, что же происходит. Все
время фронт был далеко. И вдруг разом рушился при-
вычный, заведенный издавна порядок на селе.
—- А как же колхоз? — спрашивал он и, когда нача-
ли делить общественное имущество, не зная, что делать
с кузницей: прятать инструменты и запирать на замок
или подождать — может, понадобится красноармейцам.
— Вернутся наши — снова будет колхоз, — успокаи-
вал Павел Николаевич.
Отец продолжал удивляться, почему сына не взяли
в армию. В селе остались только старики, нетрудоспособ-
ные да дети. Павел Николаевич отмалчивался. Даже от-
цу он не имел права говорить, почему он дома. Старался
315
он больше находиться на колхозной пасеке. Там было
спокойнее, не так тоскливо... Пчел не делили, остались
они под присмотром Павла Николаевича.
И вот пришел враг... Сначала два танка, обстреляв
село и прилегающий к нему перелесок. За ними на бро-
нетранспортерах войска... Линия фронта переместилась
к Лихвину и дальше, за Черепеть.
Непривычно притихшее, настороженное лежало село
на большаке. Уже с утра начинали урчать вражеские
грузовики, подвозившие фронту войска и боеприпасы,
слышалась отрывистая чужая речь, ползли, ныряя в уха-
бах, конные обозы. А навстречу, разбрызгивая фонтаны
черной грязи, возвращались порожние машины.
Йе прекращалось движение и по обочинам дороги.
Возвращались обратно беженцы, не успевшие уйти с на-
шими войсками. А в противоположную сторону тянулись
группы женщин, подростков с оборонительных работ, не-
ожиданно оказавшихся в тылу врага. Те и другие захо-
дили в избы, просили хлеба, воды, а в ненастную холод-
ную погоду — обогреться, переночевать. Было похоже,
словно на необъятных просторах русский народ поднялся
со своих насиженных мест и теперь кочует по доро-
гам и ночью и днем, в холод и в дождь, не зная
покоя.
Иногда по дорогам гнали пленных. Они были босые,
раздетые, многие с окровавленными, грязными повяз-
ками.
Украдкой к ним приближались жители, старались, не-
смотря на окрики конвойных, что-нибудь передать из
съестного. Кидали впереди на дорогу хлеб, картошку,
зная, что все это подберут.
Марья Петровна тоже не осталась в стороне от че-
ловеческого горя, она тоже вышла на обочину большака
к пленным с кринкой молока и буханкой нарезанного лом-
тями хлеба, но рослый конвойный так ударил ее при-
кладом, что старушка, как куль, свалилась в канаву.
316
Павел Николаевич, не помня себя, бросился было к
ней, но отец опередил. Сам выскочил на улицу и по-
мог Марье Петровне подняться и дойти до крыльца.
Тронутая сединой голова его тряслась, черная жесткая
борода сердито топорщилась.
— Куда сунулась, — сердито отчитывал он жену, — на
тот свет захотела?
Марья Петровна только охала, потирая ушибленное
плечо. Морщинистое лицо у нее было испуганное, удив-
ленное, повойник сбился набок.
На другой день Павел Николаевич уже не рискнул
пойти в избу к отцу. Отсиживался в сарае, спрятавшись
в сене. Следил в щель за селом. Слышал, как фашисты
громили амбары, гонялись по улице за курами, ходили
по избам, выволакивая оттуда все, что не успели надежно
припрятать хозяева. Такой же тревожной была и ночь.
На улицах слышались крики, песни пьяных солдат. Не-
сколько раз трещали автоматные очереди. Небо за прого-
ном было красное, оттуда тянуло дымом и гарью...
Павел Николаевич лежал, глубоко зарывшись в жест-
кое, колючее сено, и думал: «Что же будет дальше? Какая
жизнь ожидает людей?»
Утром, как только эсэсовская часть ушла из села, Па-
вел Николаевич несмело вылез из своего убежища. Побы-
вав дома, он зашел на колхозную пасеку — и не узнал ее.
Все ульи были разбиты, часть из них сожжена, де-
ревья порублены. Уцелевшие пчелы сиротливо кружи-
лись над яблонями, над разломанным тыном и как-то
по-особенному, словно жалуясь, тоскливо жужжали. На
глаза у Павла Николаевича навернулись слезы. Он опу-
стился на колоду, чувствуя себя беспомощным, усталым.
Пчел он любил с детских лет. Казались они ему разум-
ными, все понимающими существами. Он даже разгова-
ривал с ними, когда обхаживал улей. И они, как-то лас-
ково жужжа, садились на его голову, лицо и не кусали.
Теперь они погибали.
317
Прошло несколько тяжелых дней, в избу зашел че-’
ловек из партизанского отряда — колхозник Трушкин из
соседнего села.
Марья Петровна и не подозревала, что поила квасом
партизана. Ничего не было в Трушкине воинственного.
Среднего роста, худощавый, в ватном пиджаке с запла-
тами, в сапогах. Трушкин передал Павлу Николаевичу
задание от Тимофеева — помочь переправиться через ре-
ку красноармейцам, выходившим из окружения.
Павел Николаевич как-то весь ожил, засуетился, ус-
лышав, что его просят помочь. Трушкин казался теперь
Павлу Николаевичу необыкновенным человеком. Они си-
дели вдвоем на задворках, укрытых от посторонних
взглядов кустами. Павел Николаевич расспрашивал про
сына.
— Воюет, — одобрительно говорил Трушкин. — Жив,
здоров. Парень толковый. Оружия у нас нехватка, не
рассчитали. Так он сколько трофейных винтовок приво-
лок... Так что, Павел Николаевич, помогай. Реку ты зна-
ешь, где можно вброд перейти, а может, где и плот ско-
лотить. Все должны Родине помогать. Не одни мы, пар-
тизаны, а народ. Понимаешь, весь народ.
— Я что же... я всей душой... — голос у Павла Ни-
колаевича дрожал от волнения.
После разговора с Трушкиным он уже не чувствовал
себя таким одиноким, оторванным от людей.
В указанном месте, в кустах у реки, Павел Николае-
вич встретил группу вооруженных красноармейцев —
человек двенадцать. И, глядя на бойцов, на их обветрен-
ные, мужественные лица, видя неодолимое стремление вы-
рваться из окружения, Павел Николаевич понял, что он
тоже на войне. Он на посту! Он тоже помогает своей
Родине, находясь в Песковатском.
Павел Николаевич подробно объяснил красноармей-
цам, в каком направлении лучше всего держать путь.
318
— Днем опасно, — предупредил он, — все дороги те-
перь забиты фашистами.
— А мы не одни, — шутили красноармейцы, любовно
похлопывая по своим винтовкам. — Патронов вот только
маловато...
Вечер и ночь выдались дождливые, безлунные. Пере-
права прошла удачно. Домой Павел Николаевич возвра-
щался усталый и довольный. Спокойно, легко было на
душе.
Старики ждали его. Волнуясь, наперебой рассказали
о том, что уже знало все Песковатское: у овинов нашли
двух убитых фашистских солдат.
— Днем приходил Шурик, — зашептала бабушка. —
Это он. Он говорил — в соломе у него винтовка схоро-
нена... Так им и надо, окаянным. Побольше бы их так...—
Марья Петровна перекрестилась на божницу, где теперь
день и ночь теплился в розовой лампадке огонек.
Павел Николаевич и старики беспокоились за Сашу,
хотя в душе у них пробуждалась гордость.
— Наш Санька еще покажет себя, — толковали они.
Неожиданно Саша снова появился в Песковатском.
Павел Николаевич на этот раз ночевал дома. Он попа-
рился в печке, отдыхал. Только сели пить чай, как в ок-
но тихо и осторожно постучали. Старики побледнели, тре-
вожно глядя на сына, но Павел Николаевич не испугал-
ся, почему-то сразу подумав: «Шурка!»
Стук в окно повторился.
— Спрятался бы ты, Павел, — жалобно, вполголоса
запричитала было Марья Петровна, испуганно засуетив-
шись по избе.
Дед пошел открывать калитку.
— Ну, вот и я! — заговорил Саша, улыбаясь. — На-
верно, не ждали?
Он стоял в своем черном пальто, перепоясанном рем-
нем, в шапке. Сапоги по колено были измазаны липкой
грязью.
319
Бабушка, всхлипнув, бросилась к внуку, обняла его,
целуя и причитая. Слезы ручьем катились по ее морщи-
нистым щекам.
— Ну, как ты тогда... ушел-то? — спросила она, не
сводя глаз с внука.
— Тогда что, — Саша пренебрежительно махнул ру-
кой. — Вот сегодня было дело...
Он коротко рассказал, как встретился вблизи Песко-
ватского на дороге с фашистом и тот хотел задержать
его.
— Но я его сразу гранатой... — похвалился Саша. Рас-
сказывал Саша спокойно. В эти минуты он был далек от
мысли, что труп убитого им солдата мог поставить на но-
ги всех оккупантов, остановившихся на ночлег в Песко-
ватском.
Слушая Сашу, старики и Павел Николаевич только
качали головами.
Поздно вечером Саша, тоже вымывшись и сменив
белье, лежал на печке рядом с отцом под ватным одея-
лом, с наслаждением ощущая струившуюся от печки
теплоту. Вполголоса он рассказывал отцу о партизан-
ском отряде, о том, как с Митей Клевцовым ходил в
город.
— У нашего командира, — говорил Саша, — твердый
закон. Если приказал — выполни. Такой порядочек. Ува-
жают его у нас. Комиссар — Павел Сергеевич. Ты его,
наверно, знаешь? Такой белокурый, небольшого роста.
Он в Осоавиахиме работал. Тоже твердый человек. Сме-
лый, больше в одиночку действует. Нацепит белую по-
вязку на рукав, со стороны не разберешься, думают —
полицай. Ефима Ильича тоже очень уважают. Если опе-
рация, то он первым идет.
Павел Николаевич, уже успевший сообщить сыну, как
он выполнил задание Тимофеева, внимательно слушал
320
Сашу, изредка вставляя свое слово. Он удивлялся тому,
как сын за последние дни повзрослел, поумнел. В раз-
говоре у него появилась какая-то особая уверенность,
твердость. Так мог разговаривать только вполне взрос-
лый человек, а не подросток.
— На днях иду по Шаховке с винтовкой, с граната-
ми... — продолжал с увлечением рассказывать Саша, об-
локотившись на руку и блестя в полусумраке глазами. —
Знаю, что там фашистов нет, а староста наш человек.
Увидели меня ребята. Слышу, говорят промеж себя: «Пар-
тизан!.. Партизан!..» Ну, я к ним. «Здравствуйте, ребята!»
Здороваются. «Знаем, — говорят, — кто ты». — «Кто?» —
«Чекалин Сашка из Песковатского». — «Немцев нет в де-
ревне?» — «Нет». — «А полицаев?» — «Тоже нет». — «Тог-
да собирайте народ, листовку из Москвы прислали, про-
чту. Наши с самолета сбросили». Ребята сразу же по
дворам народ собирать. Человек двадцать пришло. На
улице охрану выставили. Ты знаешь, как слушали? Со
слезами на глазах. А одна старушка пробралась ко мне,
взяла листовку и поцеловала. «Это, — говорит, — в Москве
родной нашей печатали...» Наш, батя, народ, советский.
Не согнуть его фашистам.
Долго еще разговаривали отец с сыном. Бабушка уже
спала в соседней горенке. Дед продолжал бодрствовать,
хотя в разговоре и не принимал участия. Он часто вы-
ходил в сени, на крыльцо, прислушивался, беспокоясь,
как бы не нагрянули немцы или полицаи.
Часы на стене, по-стариковски захрипев, звонко про-
били полночь.
— Давай спать, — предложил Саша.
— Пора, — согласился Павел Николаевич, увлеченный
рассказом сына. — Ты передай командиру, что, если по-
требуется, я сил не пожалею... В любом деле могу по-
мочь. Леса вокруг я знаю как свои пять пальцев.
— Ладно, передам, — отозвался Саша.
21 В. Смирнов
321
Глаза у него слипались. Он повернулся на бок, по-
гладил лежавшую рядом кошку и уснул.
Вначале он не слышал, как за стеной зашумели, заба-
рабанили в окно и в калитку.
Полуодетые старики метались по избе, не зная, что
делать.
— Лежи, лежи... — успокаивал Сашу отец, видя, что
тот вскочил, — наверное, на ночлег, проезжие...
Они слышали, как дедушка гремел засовом, откры-
вая калитку. Сразу же вслед за Николаем Осиповичем
в избу, топая ногами, шумно ввалились несколько фаши-
стов и коренастый, широкоплечий полицейский. Кто-то
из них осветил избу фонарем. Другой, очевидно старший,
поводя автоматом и коверкая русские слова, грозно спро-
сил:
— Кто?.. Кто?.. Какие люди?.. Партизаны есть?..
— Свои, свои!.. Нет у нас чужих, — одновременно за-
голосили бабушка и дедушка, стараясь загородить печку.
Солдаты заставили стариков зажечь лампу и сразу
же полезли на печь.
— Кто?.. — спросил один, с нашивкой на рукаве, схва-
тив за босую ногу Павла Николаевича.
Увидев бородатое черное лицо Павла Николаевича,
он тонко, по-бабьи взвизгнул:
— Рус... Партизан!!!
— Какой партизан! Мой сын, убогий, — жалобно за-
кричала Марья Петровна.
Осмотрев избу и видя, что никого больше нет, солда-
ты приказали Павлу Николаевичу одеваться. На Сашу,
выглядывавшего с печи, они не обратили никакого вни-
мания, видя, что это подросток.
Забрав с собой Павла Николаевича, фашисты, грохнув
дверью, ушли.
Как только за ними закрылась дверь, Саша торопли-
во оделся, соскочил с печки. Наскоро накинув на себя
пальто, он выбежал на улицу.
322
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Густая черная мгла окутывала село. И сколько Саша
ни вглядывался и ни прислушивался, он так и не смог
определить, в какую сторону повели отца. Рядом, у со-
седей, скрипели калитки, вспыхивали короткие резкие
лучи электрических фонариков, слышались чужие голо-
са. Там тоже хозяйничали фашисты.
Постояв на дороге, Саша осторожно пошел было за
группой солдат, но, убедившись, что с ними нет отца,
вернулся обратно. Вдали около кооператива, сверкнув фа-
рами, протарахтела грузовая машина. Очевидно, отца
увезли на этой машине в город. Вернувшись в избу, не
раздеваясь, Саша присел на приступку, соображая, что
же он теперь должен делать. На полу чернели следы от
сапог, сиротливо лежала на лавке позабытая отцом шап-
ка, пахло спиртом и бензином. Бабушка и дедушка беспо-
койно слонялись по избе, вполголоса переговариваясь. Ба-
бушка плакала.
— Отпустят, — неуверенно говорил дедушка, остано-
вившись около Саши. — В армии Павел не был, не красно-
армеец он. Отпустят.
— Чует мое сердце: не вернется он, — причитала ба-
бушка, то подходя к двери, то снова возвращаясь к сто-
лу. — Не отпустят, — повторяла она, всхлипывая, — за
Надежду теперь ему припомнят... Все припомнят.
Саша угрюмо молчал. Теперь стало ясно, что ноч-
ная облава в селе произошла из-за убитого им солдата.
Мысленно он ругал себя, что поступил необдуманно. Нуж-
но было оттащить труп врага подальше, замаскировать
его, а не оставлять на дороге. Соблюдай Саша осторож-
ность, не случилось бы ничего с отцом.
Спать уже более он не мог. Не зажигая огня, стал
собираться. Шаркая валенками, подошел полуодетый де-
душка.
21* 323
— Я пойду, — сказал тихо Саша. — Отца, наверно, в
город повезли... Я все узнаю, тогда вернусь...
Поцеловав на прощание деда, Саша осторожно, ста-
раясь не шуметь, вышел из дому, зябко поеживаясь.
Чуть-чуть посветлело. В селе было пустынно, тихо.
Нигде ни огонька, ни человеческого голоса. Только где-
то за прогоном глухо прокричал петух, но ему никто не
ответил, словно все остальные петухи в селе вымерли.
Деревья, кусты и луговина перед домом были обильно
покрыты капельками воды, поблескивавшими в седова-
том, влажном тумане.
Саша вышел на дорогу в поле и остановился. Он еще
не решил, идти ли ему в город или вернуться в парти-
занский лагерь.
Теперь, когда мрачная, черная ночь прошла, Саша
не мог себе простить, что так покорно вел себя, не засту-
пился за отца, тем более что у него с собой были две гра-
наты.
Медленно светало. Серые тени лежали в кустах. Клу-
бился густой туман над черным незасеянным полем. Над
телеграфными столбами, тревожно покрикивая, кружи-
лись галки, очевидно что-то почуяв.
Саша прошел немного, все еще нерешительно огляды-
ваясь назад, и заметил на большаке в прояснившейся да-
ли длинную колонну людей. Торопливо, стороной, куста-
ми он пробрался к большаку.
Галки тревожились и кричали недаром. Затихнув, они
сидели на мокрых черных столбах, как часовые, вни-
мательно провожая глазами проходивших мимо
людей.
Фашисты гнали пленных. Слышались отрывистые сер-
дитые окрики конвоиров. Скорбная вереница измученных
людей тащилась молча, тихо.
Такая же участь, если не хуже, может быть, ожидает
и отца. А может быть, и он уже идет в этой колонне,
угоняемый на проклятую неметчину? Саша пожалел, что
324
нет винтовки и нет партизан. Разогнать бы конвойных...
отбить своих...
И тут случилось неожиданное: один из пленных юрк-
нул в кусты и побежал по кочковатому лугу к лесу.
Сразу же застрочил автомат. Бежавший, вскинув руками,
упал и больше не поднялся...
Когда пленных провели, Саша кустами пробрался к
лежавшему на земле в неподпоясанной солдатской гим-
настерке босому человеку.
Лежал он лицом вниз, широко раскинув руки, слов-
но хотел обнять эту сырую суглинистую землю. Повер-
нув его к себе, Саша понял: мертв... и замер от удивле-
ния. Был тот очень похож на Ваню Колобкова, такой же
круглолицый, кудрявый. А может, это он? Заросший боро-
дой, осунувшийся?..
Саша решительно повернул к лесу. Теперь он больше
не медлил ни минуты, стремясь как можно скорее до-
браться до партизанского лагеря, поставить в известность
командира, попросить себе на помощь одного-двух пар-
тизан, возможно Митю и Алешу, и вернуться обратно
отбивать отца.
По-осеннему было тихо в лесу. Только гулял ветер
по верхушкам деревьев, где-то в стороне постукивал
дятел да что-то поскрипывало.
До лагеря оставалось еще порядочно, когда он за-
метил на поляне, возле которой пробегала знакомая Са-
ше тропка, под старой развесистой елкой черневшие ос-
татки костра. Зола не успела остыть, еще тлели покрытые
густым белым налетом угли. В стороне на примятом
темно-зеленом мху валялся нарубленный ельник. Саша
остановился, подозрительно прислушиваясь и оглядыва-
ясь. Не было сомнения, что здесь ночевала большая груп-
па людей. Ясно, что это не партизаны. Партизаны не
могли жечь костер в лесу вблизи лагеря. Исследуя землю
вокруг, Саша нашел тряпку со следами запекшейся кро-
325
ви, обрывки газет, картофельную шелуху и самое глав-
ное — консервную банку с немецкой этикеткой.
«Немцы или полицаи!.. Значит, выслеживали парти-
зан», — лихорадочно думал Саша, заметив, как глубоко
отпечатались свежие следы на влажном глинистом косо-
горе. Один особенно заметный след оставляли тяжелые,
подкованные гвоздями ботинки. «Немецкий», — снова ре-
шил Саша.
В другое время Саша пошел бы по следам, но теперь
приходилось спешить... На опушке леса возле большой
поляны, где нужно было пересекать проезжую дорогу,
Canty внезапно кто-то окликнул. Обернувшись, он увидел
лесника Березкина.
Мысленно обругав себя за оплошность, Саша подо-
шел к леснику. Березкин был связан с партизанами, это
Саша хорошо знал, поэтому разговор сразу пошел по су-
ществу.
— С разведки? — словоохотливо спросил Березкин. —•
А я вот шагаю в город.
Одет он был в самом деле по-дорожному — в старый
нагольный полушубок, в смазные сапоги, от которых
попахивало дегтем.
— Зачем в город-то?
— Вызывают. Будь они прокляты! — Березкин озлоб-
ленно сплюнул. — Вызывают в эту, как ее... комендатуру,
Саша помолчал, думая, какое ему дело, что Берез-
кина вызывают.
— Видел ваших...«- продолжал Березкин. — Пошли в
сражение.
Известие, что партизаны ушли утром, заставило Са-
шу задуматься. Это ломало все планы. Тимофеев, от-
пуская его в Песковатское, ничего не говорил, когда Саша
должен вернуться, не торопил его.
— Наши знают, что ты идешь в комендатуру? — спро-
сил Саша, стараясь угадать, что думает этот заросший
густой черной щетиной угрюмый лесник.
326
— Знают, — неохотно промолвил Березкин.
Саша колебался недолго. Коротко он рассказал лес-
нику, что произошло ночью в Песковатском.
— Поможешь? — попросил он. — У тебя в городе зна-
комые. Может, видели, куда моего отца повели?
Березкин обещал. Договорившись о том, что Саша за-
глянет к нему перед вечером домой, они расстались. Ос-
тавшись один, Саша машинально присел на кочку, пере-
обулся, все еще раздумывая, возвращаться в лагерь или,
несмотря на разговор с Березкиным, идти в город.
Встреча с Березкиным внесла сумятицу. «Ну, если я пой-
ду в лагерь... — думал Саша. — Сидеть там и ждать, ког-
да наши вернутся... Идти одному в город... Но что я один
сделаю...»
Саша решил все же идти в город.
Пошарив у себя в карманах (не положила ли чего
бабушка) и ничего не найдя съедобного, он пожевал
брусники, которой были обсыпаны соседние кочки, не-
много отдохнул и отправился в обратный путь. По дороге
в город он снова зашел в Песковатское.
Калитку открыла бабушка и сразу же оглушила не-
ожиданной новостью:
— Павел-то у нас на селе в колхозном амбаре у цер-
кви сидит, — сообщила она и заплакала.
Бабушка рассказала Саше, как она узнала, где на-
ходится Павел Николаевич, как носила ему передачу:
молоко и хлеб.
— Сидит, — повторяла она, утирая рукавом слезы. —
С ним и другие, забранные ночью...
— Не ходи... Заприметят, — попросил дедушка, видя,
что Саша было рванулся из избы. — Может, осво-
бодят...
Саша, не раздеваясь, присел возле печки, только сняв
шапку.
327
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Надежда Самойловна поселилась с Витюшкой в со-
седнем районе, в глухой лесной деревушке Токаревке,
где ее никто не знал. Жила она у дальней родственни-
цы — одинокой старушки, мирно коротавшей свой век на
краю деревни в маленьком двухоконном домике.
Пришли в деревню и другие беженцы, поэтому на
появление Надежды Самойловны никто не обратил
внимания. В каждой семье была своя печаль, свои
заботы.
В первые же дни оккупации района отряд мотоцикли-
стов побывал в Токаревке, убедился, что это захолустная
деревня, вдали от больших дорог и что остались в де-
ревне одни только женщины да старики.
Оккупанты скоро уехали, назначив старосту. Но ста-
роста на другой же день сбежал, не желая служить вра-
гу. Больше гитлеровцы в деревне не появлялись. Но за-
то потекли в Токаревку разные невеселые вести из сосед-
них деревень: кого оккупанты расстреляли, кого повеси-
ли, где сожгли колхозные дома и общественные постройки.
Тяжело было Надежде Самойловне жить в глухой
лесной деревушке. Волновали тревожные думы о Шури-
ке, о муже. Томила неизвестность: что же теперь про-
исходит в родных местах?
Оказавшись в незнакомом захолустном краю, где все
выглядело невзрачно и уныло, помрачнел и затих Ви-
тюшка. Исчезла у него обычная живость, и только во-
одушевляла мысль, что отец или брат придут за ними
и заберут к себе в партизанский отряд. Забившись под
крышу на сеновале, Витюшка обозревал незнакомые бо-
лотистые места, мокнущие под осенним дождем, и вспо-
минал, как раньше они играли с Шурой и с другими
ребятами на берегу Вырки. Где-то теперь его друзья-
тимуровцы? Что скажут ребята, когда он вернется в го-
род? Таким ли должен быть командир тимуровского от-
328
ряда, чтобы сложа руки сидеть где-то в захолустной де-
ревне, которую и немцы-то обходят стороной?
Первое время он сторонился местных ребят. Каза-
лись они ему нерасторопными, вялыми, непригодными
к военным делам. Все они чего-то боятся, выжидают.
— У меня брат воюет! — гордо сообщил он им при
первой встрече. — Жду, с самолета его сбросят вместе
с десантной частью — за мной придет.
Но это не произвело на местных ребят никакого
впечатления.
Говорить, что брат находится в партизанском отря-
де, мать строго-настрого запретила.
В другой раз он сообщил ребятам, что собирается
уйти к своим, за линию фронта, или — он еще оконча-
тельно не решил — в партизаны.
— Надоело здесь... — Витюшка пренебрежительно
сплевывал в сторону.
— А стрелять из винтовки ты умеешь? — строго до-
прашивал его коренастый круглолицый паренек, ходивший
на зависть всей деревне в длинной, до пяток, старой шине-
ли и в военной фуражке с полуоторванным козырьком.
И хотя Витюшка ответил, что умеет стрелять, этот
паренек решительно обрезал:
— У нас не такие ловкачи, как ты, дома остались.
Раз по годам не вышли — военкомат возвращал обратно.
Парнишка в шинели — его звали Сергунька — ока-
зался нетрусливым, решительным человеком. Он признал-
ся, что тоже не прочь уйти к партизанам. Но вот только
как разыскать их?
Вдвоем они пошли на разведку километров за во-
семь лесом, в ту сторону, где проходило шоссе и где,
по разговорам беженцев, в селениях стояли на постое
оккупанты.
Они дошли до телеграфных столбов у шоссе. Про-
висшая проволока гудела и звенела, очевидно, текла по
ней человеческая речь.
329
Переговариваются, паразиты! — Сергунька поглядел
на проволоку и сердито сплюнул.
— Переговариваются, — мрачно нахмурив брови, под-
твердил Витюшка.
Они долго сидели в кустах и наблюдали за движе-
нием на шоссе. Солдаты-связисты, надев на ноги зубастые
кошки, быстро лазили по столбам, налаживая связь.
Возвращаясь обратно домой, ребята размышляли: а
что, если порвать провода? Клещи-кусачки они достали.
Кроме того, у Витюшки была финка.
Несколько раз они ходили на шоссе. Но лазить по
столбам оказалось не так-то легко, да и проволока плохо
поддавалась кусачкам. Гораздо проще оказалось рвать
провисшие провода большим рогатым суком. Зацепившись
за провод, ребята начинали с силой тянуть, пока провод
не обрывался. Отбежав в кусты, оглядывались, нет ли
вблизи людей, и снова принимались за работу.
Возвращаясь домой, они рассуждали, скоро ли немцы
узнают про порчу проводов и отразится ли это на фронто-
вых делах.
— Отразится, — уверенно говорил Сергунька.
Витюшка тоже не сомневался. Но его одолевали и дру-
гие мысли: говорить ли матери о своих делах или подо-
ждать до подходящего случая. Тем более что нрав у нее
за последнее время стал суровый.
Он чувствовал, что мать начинает догадываться о при-
чине его отлучек из дому.
Мать действительно видела: Витюшка что-то замыш-
ляет, но ничего ему не говорила, пока ее не предупреди-
ла соседка:
— Ты посматривай за сынком. Задумали они с моим
Сергеем к партизанам уйти.
Надежда Самойловна обещала посматривать. И однаж-
ды, когда он особенно долго пропадал, а потом вернулся
330
в разорванном пальто, без шапки, устроила ему допрос.
Витюшка молчал, но вынутые из кармана кусачки разоб-
лачили его.
Мать узнала, что Витюшка и Сергунька чуть не попа-
ли в руки оккупантов. Ребят спасли только быстрые ноги
и трусость фашистов, побоявшихся углубляться в лес.
— А если бы тебя схватили? — допрашивала мать.
Глаза у нее были большие, тоскливые, голос звучал
глухо.
— Шуру тоже могут схватить, — уклончиво отвечал
Витя, насупившись.
Сердце матери болезненно сжималось.
Разговоров о деятельности партизан в окрестных ме-
стах ходило много. Рассказывали, что взрывают они вра-
жеские склады, нападают на обозы. Но был ли это тот
отряд, в котором находился Шура, или другой — Надежда
Самойловна не знала.
Вскоре она убедилась, что говорят именно об этом
отряде.
В деревню зашел проведать свою семью знакомый
Надежды Самойловны, старичок сторож из МТС, зять
которого тоже находился в партизанском отряде. Он
сказал, что Шура один из лучших разведчиков отряда,
который действует поблизости. Ловчее, чем Шура, никто
из партизан не умеет добыть необходимые сведения, до-
стать у врага оружие, боеприпасы. Командир хочет пред-
ставить его к правительственной награде — ордену.
Надежда Самойловна на короткое время успокоилась.
Но через несколько дней по деревне поползли тре-
вожные слухи, что партизанский отряд разбит, что мно-
гих партизан немцы уничтожили — кого повесили, кого
расстреляли.
Вскоре тот же самый знакомый старичок снова загля-
нул в Токаревку и сообщил, что мужа Надежды Самой-
ловны фашисты взяли вместе со старшим сыном в Пес-
коватском и увели в город.
331
Витюшка заметил, как почернело при этом известии
лицо матери. Он тоже забеспокоился.
Утром, взяв с собой ломоть хлеба, завернул его в
платок, оставил записку на столе, что идет выручать
отца и брата и исчез. Мать догнала его уже за околи-
цей. Уговорила вернуться, обещала, что вместе пойдут
в Песковатское и если это возможно, то останутся в пар-
тизанском отряде.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Когда Павла Николаевича, подталкивая прикладами,
фашисты вывели из дому, он понял, что наступило са-
мое страшное в жизни, то, чего он так боялся в послед-
нее время. Теперь его жизнь находилась в руках врага,
жестокого, не знающего человеческих законов, способно-
го сделать с ним все, что вздумается. Он настолько расте-
рялся, упал духом, что в первые минуты не понимал,
в каком направлении и куда его ведут. И только когда
они прошли мост через Вырку и его втолкнули в черную
затхлую дыру, щелкнув сзади замком, Павел Николаевич
сообразил, что он находится в кирпичном колхозном ам-
баре возле церкви. Арестованных, помимо него, было чет-
веро: двое из соседних деревень и двое — проходившие
мимо люди, на свою беду остановившиеся на ночлег в
Песковатском.
Один из них, очевидно переодетый военный, обша-
ривал стены, пол и потолок амбара, помышляя о побеге.
— Как в могиле... Отсюда не уйдешь, — заключил он.
Разостлав на полу свою одежду, арестованные стали
коротать время разговорами.
Нашелся табак, огниво. Задымились бодрившие ду-
ши самокрутки. На сердце у Павла Николаевича стало
спокойнее. «Что людям, то и мне», — думал он, прислу-
шиваясь, как за дверью изредка позвякивает винтовкой
часовой.
332
Ночью к арестованным пикто пе приходил.
Рассвет наступал медленно, жидко пробиваясь в ам-
бар через узкие щели в двери.
— Ну, теперь возьмутся за нас, — проговорил пере-
одетый военный, когда все остальные тоже поднялись со
своих мест и, ежась от холода, стали ходить по амбару,
размахивая руками и притопывая.
Скоро пришел офицер с двумя солдатами и с пожи-
лым человеком в бобриковом пиджаке, очевидно пере-
водчиком.
Узнав у каждого имя, год рождения и место, где
проживает, переводчик спросил, есть ли среди них евреи
и коммунисты. Переписав арестованных, немцы ушли и
забрали с собой двоих, в том числе и переодетого красно-
армейца.
Было тоскливо смотреть, как уводили товарищей,
пусть почти незнакомых, но своих. Павел Николаевич
ни на секунду не переставал с беспокойством думать, где
теперь Шурик, не взяли ли его?
— Забрали, а зачем, по какому поводу? — удивлялся
старик колхозник с заокской стороны.
— Меня тоже взяли... — словоохотливо рассказывал
знакомый Павлу Николаевичу бригадир Сальков из кол-
хоза имени Ворошилова. — Старую шинель в углу нашли.
«Твоя?» —- спрашивают. «Моя», — отвечаю. Вот за шинель
и сижу.
Правая, изуродованная во время финской войны ру-
ка у него висела плетью.
Павел Николаевич лежал на полу, размышляя, узна-
ли немцы, что сын у него партизан, или нет? Знают ли,
что жена у него член партии, или нет? Будут ли его
.допрашивать здесь или погонят в город? «Не иначе по-
гонят...» — думал он.
День прошел спокойно. Никого больше не вызывали
на допрос. Очевидно, в селе уже прослышали, что аре-
стованные сидят в амбаре. Первой принесла передачу
333
жена Салькова. Немецкий ефрейтор с желтыми нашивка-
ми на рукаве сердито выкрикнул фамилию Салькова и
бросил ему узелок с провизией. Принесли передачу и
Павлу Николаевичу.
Вскоре после этого немцы выпустили старика кол-
хозника.
— Выпустят и вас, — успокаивал он арестованных,
прощаясь.
Но Павел Николаевич понимал: нет, не выпустят.
Ночью Павел Николаевич, лежавший спиной к стене,
несколько раз просыпался от холода и, не открывая глаз,
слышал, как под полом роются и шуршат в земле крысы.
Сквозь сон чудился ему Шуркин голос, звавший его: «Ба-
тя!.. Батя!..» Но Павел Николаевич в это время убегал
от немцев. Немцы гнались за ним, ловили, а он снова
убегал...
Утром часовой, открыв дверь, посмотрел на арестован-
ных, оглядел пол, стены, потолок, неизвестно кому по-
грозил кулаком и снова запер дверь.
— Что это он разошелся? — удивлялись арестованные.
Сальков решил, что, наверное, надоело караулить, а
выпустить приказа не имеет.
По всему выходило, что фашисты не собираются до-
прашивать их.
— Может быть, офицер забыл про нас, а солдаты
сменяются по старому приказу? — утешая себя, предпо-
лагал Сальков.
Немного погодя у двери амбара зашумели. Часовой
закричал, затопал сапогами, и Павел Николаевич вздрог-
нул, услышав голос сына.
Прильнув к узкой щелке в двери, он увидел, как
дюжий часовой тряс Сашу за воротник пальто, что-то
спрашивая. Саша молчал, пытаясь вырваться, но по-
том смирился, затих. Часовой подвел его к амбару, от-
крыл дверь и так толкнул, что Саша, еле удержавшись
на ногах, влетел в амбар, стукнувшись головой о стену.
334
— Ничего, батя, ничего... — Саша ободряюще улыб-
нулся, сплевывая кровь. — Я бы его...
Немного успокоившись, Саша рассказал, как почью
он ходил возле амбара, следя за часовым, потом стал бы-
ло разбирать крышу, но все время мешал часовой.
— Это ты меня звал, — догадался Павел Николаевич*
— Я тоже слышал, — признался Сальков, — но думал,
кто бредит во сне... — Он виновато моргал глазами.
— Эх, вы... — Саша с укоризной покрутил головой,
все еще переживая свою неудачу. — Хорошо, что на кры-
ше меня не загреб. Сильный, гад. Тот, ночью, поспокой-
ней был. Да жаль, рано сменился... — Саша не сказал,
что рядом, возле дома, лежат запрятанные им гранаты.
«Если бы только немцы провели нас мимо этого ме-
ста», — думал он.
Он принялся тщательно осматривать амбар, все более
хмурясь и про себя тихо бормоча:
— Мы еще покажем им... Так просто в руки не да-
димся...
Не прошло и получаса, как дверь открылась и на
пороге показался ефрейтор с нашивками на рукаве. Он
оглядел заключенных, достал из кармана свернутый лист
бумаги, развернул его и на ломаном русском языке ска-
зал:
— Шекалин Пауль...
Сердце у Павла Николаевича екнуло, он побледнел
и шагнул вперед.
Саша тоже вышел вперед, стараясь заглянуть в рас-
крытую дверь.
Что-то буркнув стоявшим рядом с ним двум солдатам,
ефрейтор отдал им бумагу и жестом приказал Павлу Ни-
колаевичу выйти из амбара.
Вместе с отцом вышел и Саша.
Ефрейтор удивленно посмотрел на юношу. Часовой
быстро залопотал что-то по-немецки, показывая на
Сашу.
335
— Фатер? — спросил ефрейтор Сашу, ткнув пальцем
в сторону Павла Николаевича. Саша молчал, исподлобья
глядя на немцев, запиравших дверь амбара. Силы были
неравные, чтобы броситься на врага. Убежать тоже нель-
зя. Песковатские ребята, обещавшие помочь, где-то за-
пропали.
— Пшол!.. — закричал ефрейтор.
Павла Николаевича и Сашу подвели к бревенчатому,
на высоком фундаменте зданию школы. Последнее время
она пустовала. Занятий не было. Изредка на ночлег здесь
останавливались проезжавшие мимо немцы.
Из дверей школы выбежал молоденький розовощекий
офицер в фуражке с высокой тульей, а за ним — несколь-
ко солдат. Все они с нескрываемой злобой смотрели на
арестованных. Павла Николаевича и Сашу поставили у
стены.
«Неужели расстреляют?» — одновременно подумали
отец и сын.
Саша тоскливо озирался по сторонам. Кругом стояли
немцы — не убежишь.
Но расстреливать их не стали. Из школы вышел дру-
гой офицер, постарше и чином повыше. Он что-то корот-
ко, отрывисто приказал молодому офицеру.
Двое солдат-конвоиров с автоматами на груди по-
вели Чекалиных по дороге вдоль села. Искоса Саша
наблюдал за конвоирами, в то же время поглядывая по
сторонам — не покажутся ли где ребята. «Эх, если бы
они помогли! — думал он, сдерживая пробегавшую по телу
дрожь. — Будь я один, не задумываясь, махнул бы в сто-
рону, за проезжавшие машины. Тогда лови меня. Но ря-
дом идет отец, вдвоем не скроешься. Никак не убежишь».
Видимо, их вели в город. У крайних домов, возле
железнодорожного переезда, стояло несколько грузовых
машин. Один из конвоиров — рослый, плечистый, со злы-
ми черными глазами — вдруг приказал остановиться и на-
правился к машинам. Саша видел, как он, поговорив с
336
шоферами, пошел вместе с ними в избу. Оставшемуся
конвоиру, молодому, подслеповатому на вид парню, оче-
видно, надоело стоять на дороге, и он тоже пошел к ма-
шинам, ведя впереди себя арестованных.
— Бежим, батя? — выдохнул Саша, все еще не ре-
шаясь броситься на конвоира: сдерживал нацеленный на
них автомат.
Отец молчал, вероятно не слышал, и шел впереди.
Возле машин копошились солдаты, перекладывая с
одной на другую какие-то фанерные ящики с яркими
цветными наклейками. Остановив Павла Николаевича и
Сашу, конвоир подошел к окну дома.
— Бежим! — прошептал Саша, дернув отца за рукав,
и юркнул за поленницу дров. Павел Николаевич бросился
за ним.
Легко перемахнув через изгородь, они помчались по
усадьбе, петляя в кустах, ожидая каждую секунду вы-
стрела. Потом перескочили через другую изгородь и бе-
жали уже по черной вспаханной полосе, когда сзади за-
трещала автоматная очередь. Оглянувшись, Саша увидел,
что за ними бегут немцы, нагружавшие машины, а со
стороны другого проулка бежит конвоир, разряжая на
ходу автомат.
Впереди, за вспаханным полем, виднелся густой ку-
старник, за ним белел березовый перелесок. Схватив отца
за руку, боясь, как бы он не свалился и не отстал, Саша,
напрягая все силы, бежал к кустарнику, чувствуя, что
у него подгибаются ноги и нечем дышать. «Еще немного...
еще...» — лихорадочно думал он, слыша, как рядом сви-
стят пули.
Вбежав в кустарник, они, задыхаясь, на секунду оста-
новились, глядя друг на друга широко раскрытыми, шаль-
ными от радости и возбуждения глазами, и снова побежали.
И когда до березового перелеска осталось совсем не-
много, Саша предостерегающе вскрикнул, дернув отца
за рукав, и невольно остановился.
22 В Смирнов
337
Впереди, в каких-нибудь десяти шагах^ у толстой
корявой березы стоял немец в пилотке, с автоматом на
груди и пристально смотрел па них.
«Пропали!» — одновременно подумали Павел Никола-
евич и Саша, тоскливо и безнадежно озираясь по сто-
ронам,
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Прошел день, другой. Когда и на третий день Саша
не явился в лагерь, там поднялась тревога.
Особенно беспокоились Сашины друзья — Митя и Але-
ша. Утром они подошли к Тимофееву с просьбой отпус-
тить их на розыски Саши.
— Мы пойдем в Песковатское, там все узнаем, — про-
сительно говорили они, поглядывая на спокойное, как
обычно, лицо командира.
— Не может Сашка так долго оставаться дома. —
Митя хмурился, губы у него вздрагивали.
— Пропал Шурик... — горевали девушки.
Тимофеев уже не сомневался, что с Сашей что-то
произошло, но скрывал свое беспокойство.
— Тоже пропадете. Тоже придется разыскивать. Знаю
я вас, — шутливо говорил он, стараясь рассеять мрачное
настроение ребят.
— Разрешите мне разыскать Сашку, — попросила
Люба.
— Мы вместе пошли бы, — отозвалась и Таня. — Нас
в Песковатском никто раньше не видел, примут за беже-
нок.
Партизаны не знали, что Тимофеев утром уже послал
в Песковатское Трушкина и теперь с нетерпением ожидал
его возвращения.
— Почему командир медлит? — недоумевали они.
Один только Матюшкин оставался по-прежнему невоз-
мутимо спокойным.
338
Вернется, — уверенно говорил он, поглаживая ру-
кой бородку. — Не такой Сашка парень, чтоб пропасть.
Он еще покажет себя!
После полудня из Песковатского возвратился Труш-
кин. В селе ему рассказали, что Сашу с отцом немцы
повели под конвоем в город.
Теперь и Матюшкин забеспокоился.
— Так я и знал, — горестно качал он головой, под-
ходя то к одному, то к другому. — Такого парня лиши-
лись!
Митя Клевцов снова обратился к Тимофееву с прось-
бой отпустить в город на разведку.
— Там у меня мать, братишка, сестра; они все мо-
гут узнать...
— Придется сходить, — заявил и Дубов, вопроситель-
но посмотрев на Дмитрия Павловича. — Я сам с Митей
пойду.
Клевцов благодарно взглянул на Дубова. Павел Сер-
геевич всегда откликался первым, если кому нужна была
помощь.
Оба направились в землянку собираться в путь.
В этот момент девушки, готовившие в кустах обед,
радостно закричали:
— Шура!.. Шурик идет!.. — и, перепрыгивая через ва-
лежник, напрямик помчались к ручью.
Все, кто был в землянках, выскочили наружу. Са-
ша как ни в чем не бывало шагал по тропинке, издали
махая девушкам рукой.
Рядом с Сашей с трофейной винтовкой за плечами
шел черноволосый человек лет сорока, в старом дубле-
ном полушубке, чертами лица удивительно напоминав-
ший Сашу. Он с любопытством глядел на выбежавших
навстречу партизан.
— Мой отец, — представил Саша Павла Николаевича
партизанам. — Вместе от немцев удрали.
Саша широко, во весь рот улыбался, показывая бе-
22* 339
лые, ровные зубы. Прищуренные темные глаза у него
радостно, возбужденно блестели.
Пока Саша докладывал командиру о том, что произо-
шло с ним за последние дни, Павел Николаевич сидел
вместе с Петровичем и Трушкиным на лужайке, курил
и думал, как сразу неожиданно изменилась у него жизнь.
— Хорошо у вас. Хозяйственно устроились, — похва-
лил он партизан. Разглядывая лагерь, оп видел, что ме-
сто для землянок выбрано умело — сухое, малозаметное.
Можно было бы забраться глубже в лес — там безопаснее,
но зато дальше от шоссе и проселочных дорог, да и пить-
евая вода здесь под руками.
— Ну как, Павел Николаевич, обратпо в Песковат-
ское пойдешь? — спросил подошедший вместе с Сашей
Тимофеев.
Саша тревожно посмотрел на отца.
— Нет! — покрутил головой Павел Николаевич. — До-
рога мне теперь в Песковатское заказана. Останусь у
вас, здесь... если разрешите, — тихо добавил он.
Тимофеев внимательно посмотрел на него и больше
ничего пе сказал.
Саша, несмотря на усталость и бессонные ночи, бод-
ро ходил по лагерю широкой развалистой походкой, уже
который раз кратко рассказывая всем, кто спрашивал, как
они ушли с отцом от немцев. Получалось очень просто:
захватили их немцы врасплох, посадили в амбар, потом
повезли. Привели к избе. Тут опи с отцом сумели убежать.
Вот и все. Ничего особенного.
Особенно интересовала всех встреча Чекалиных с
немцем в лесу.
— Ну, а немец так и не стрелял в вас? — недоуме-
вал Митя.
— Не стрелял, — отвечал Саша, — посмотрел па пас,
как-то сердито махнул рукой: вроде, мол, бегите! Ну,
мы с отцом побежали в лес. Я уже докладывал Дмитрию
Павловичу. Оп тоже удивился.
340
— Чудно! — говорили ребята. — Побольше бы таких
немцев — и война бы скоро кончилась.
Издали Саша слышал, как Матюшкин говорил Ефи-
му Ильичу:
— Я знал: Сашка в огне не сгорит и в воде не уто-
нет!
— А я хотела, Шурик, идти выручать тебя, — гово-
рила Таня, протягивая ему веточку брусничника. —
В древности такой обычай был, — объяснила она. — По-
бедитель награждался лавровым венком. А у вас лавр
не растет, только брусничник. — Она, улыбаясь, прила-
дила ему в петельку пальто зеленую веточку.
Из землянки звучал голос Любы, доносилась ее звон-
кая песенка про «Катюшу».
— А вчера ведь Любаша не пела, — удивлялся Ма-
тюшкин. — И днем сегодня не пела. А теперь как соло-
вей разливается.
Люба появилась со стороны кухни с засученными
рукавами и в переднике, напевая про себя:
Утром синим, спозаранок,
Покидая край родной,
В бой уходят партизаны
По глухой тропе лесной...
— Смени пластинку, — добродушно посоветовал Ми-
тя, — уже слышали.
— А правда, ребята, голос у меня сильный, только
необработанный? Как дядя Коля говорит — неотесанный.
— Правда! — с серьезным видом подтвердил Саша,
сморщив лоб. — Истинная правда: неотесанный...
Люба не обижается.
— Зато я со смыслом пою. Мою песню понимать надо.
Саше захотелось поспорить.
— А что в ней понимать-то? Песню надо чувство-
вать.
341
Люба тут же пояснила:
— Жизнь нашу молодую, веселую гитлер нарушил.
Вот я и пою, чтобы забыться. Только песней ее и скра-
сишь. — Посмотрев на Сашу, добавила: — Это только ты
в песне ничего-ничегошеньки не понимаешь и даже не
чувствуешь.
— Как сказать... — возразил Саша и продекламиро-
вал:
Только песне нужна красота,
Красоте же и песни не нужно..,
— Знаешь, кто это сказал?
— Максим Горький, — вмешалась Таня. — Ну, еще
что скажешь, Шурик?
Саша замолчал. Хотя он и много читал, но Таня
учительница, состязаться с ней трудно.
Сзади подошла Машенька, обняла Таню за плечи.
— Мировой обед сегодня, ребята, будет!
...Утром над лесом выглянуло солнышко, хотя и в
сероватой дымке, но по-летнему теплое, ласковое.
Все вылезли из землянок. У каждого появились не-
отложные дела. Кто чинил сапоги, кто зашивал порвав-
шуюся одежду.
В стороне, где находились кухня и кладовка, струил-
ся сероватый дымок. Оттуда ветерок доносил приятный
запах чего-то жареного, звонкие девичьи голоса и ча-
стую скороговорку Петровича.
Отряд готовился к новой, чрезвычайно сложной опе-
рации. Через своих людей Тимофеев узнал, что немцы
в районе железнодорожной станции создали крупную
базу горючего.
— Нас дожидается, — шутили партизаны.
С утра Тимофеев, Дубов и Костров ушли из лагеря
неизвестно куда, никого из партизан не взяв с собой.
Еще потемну ушел и Павел Николаевич. Вместе с
Петряевым он отправился рыть запасную землянку на
342
сороковой квартал. Там имелось удобное для партизанско-
го лагеря место, которое в свое время Тимофеев и Ка-
лашников, отметив на карте, оставили в резерве.
Выйдя из землянки, Саша погрелся на солнышке. По-
ходив взад-вперед, он снова побывал в землянке, взял
свою винтовку, пузырек с маслом и расположился на
пригорке чистить затвор.
В черных брюках, в темно-серой гимнастерке с от-
ложным воротником Саша был похож на ученика ре-
месленного училища. Увлеченный работой, он не заме-
тил, как сзади кто-то подкрался. Холодные жесткова-
тые ладони легли ему на глаза.
— Люба... — сразу догадался, — пусти...
Ага, узнал! О чем задумался?
— Так, ни о чем.
Люба переоделась. Она стояла перед ним с засучен-
ными рукавами, в мужских брюках и узкой голубой
курточке, испытующе поглядывая и чуть улыбаясь.
— А я знаю о чем. Зна-аю-у... — нараспев насмешли-
во протянула она. — Вижу, волнуешься.
— Выдумываешь все, — Саша недовольно поднял го-
лову, смахивая со лба длинную прядь черных волос. —
О чем мне волноваться?
Люба присела рядом с Сашей и, ковыряя землю
прутиком, заговорила:
— У тебя всегда так. Как волнуешься — хмуришь
брови и винтовку начинаешь чистить. Ты же ее на днях
уже чистил.
Саша улыбнулся, щелкнул затвором и отложил вин-
товку в сторону:
— Какая ты приметливая...
— О Наташке думаешь? — быстро спросила Люба, по-
смотрев ему в глаза.
— Что мне о ней думать? — процедил Саша сквозь
зубы, немного смутившись. — Думать нужно о другом.
Ну, неси свою винтовку, я вычищу.
343
— Не беспокойся, Шурик. Я сама вычищу.
Люба помолчала.
— Видела я на днях Наташку, когда в город ходи-
ла... Знаю, что она выручила семью Дмитрия Павлови-
ча. Смотрю — узнала меня, сторонится. Ну, я тогда... —
Люба закашлялась, кашляла долго, до слез. Может быть,
Люба умышленно не хотела говорить.
Саша напряженно ждал.
— Все воркуете? — прозвучал сзади голос Мити.
— Воркуют только голуби, — ответил Саша, недоволь-
ный, что прервали разговор. — Ну, а потом? — спросил
он, не сводя с Любы глаз.
— Потом? Потом суп с котом... — Люба пренебрежи-
тельно махнула рукой, — поговорила я с ней и ушла.
— Сегодня все на операцию уходим, — довольно улы-
баясь, сообщил Митя. — Думаю, горячее дело будет.
— Ходишь, как оборвыш какой, — поморщилась Лю-
ба, критически осматривая Митю. — Столько у нас не-
вест в лагере. А ты... Брюки порвались, зашить надо.
На пиджаке одна только пуговица, и та на честном слове
держится. Нескладный ты. Ну, шагом марш в землянку!
Дам тебе иголку с ниткой. Приведешь себя в человече-
ский вид, пока Дмитрий Павлович замечания не сделал.
Смущенный Митя покорно последовал за Любой.
Саша остался один. Снес обратно винтовку. Не давали
ему покоя слова Любы. О чем она говорила с Наташей?
«Но я все равно разузнаю», — думал он, прохаживаясь
от землянки до ручья и обратно. Помог Петровичу ско-
лотить ящик для продуктов. Посоветовал Алеше Ильину,
как лучше подбить подметку на прохудившемся сапоге.
И когда снова увидел Любу, настойчиво подступил
к ней:
— Рассказывай! Только по порядку. Что в городе
видела?
На этот раз она оказалась более разговорчивой, не
стала мучить его. По словам Любы, ребята в городе, по-
344
лучив от Тимофеева задание следить за продвижением
через город воинских частей, действовали хорошо.
— Наташке особое задание, — сообщила Люба. — От
своего дядьки-полицая она должна выведывать, что де-
лается в комендатуре...
Саше казалось, что он уже давно не был в городе.
Ему захотелось как можно скорее повидать ребят, пого-
ворить с Наташей...
«Отпрошусь у командира, схожу в город», — решил
он, увидев поднимающегося по тропинке Тимофеева.
Но сразу поговорить не удалось. Командир был за-
нят. Да и отпрашиваться накануне операции неудобно.
Подумает — отлынивает от дела, все пустяками занима-
ется. Мнительный Саша решил отложить разговор до
более подходящего момента.
Костров и Дубов пришли в лагерь позднее. Вместе
с ними были еще двое: неизвестный Саше старик кол-
хозник и женщина в темном старушечьем полушалке и
старом нагольном полушубке. Женщина развязала по-
лушалок и бойко огляделась по сторонам.
— Товарищ Чернецова! — воскликнул Саша, не веря
своим глазам. — Вы к нам?..
Лицо Чернецовой осунулось, потемнело, белокурые
косы были теперь собраны в пучок на затылке, но улыб-
ка была по-прежнему веселая, голос звонкий, уве-
ренный.
— Как тут наши ребята-комсомольцы?.. Все живы? —
спрашивала она, окидывая взглядом улыбающиеся, ра-
достные лица комсомольцев: Саши, Мити, Машеньки, Та-
ни, Алеши, Любы, Клавы...
После обеда Тимофеев и Ефим Ильич расположились
на бугорке. Перед собой они разложили карту с каран-
дашными пометками. Тимофеев подозвал Сашу.
— Видел твоего «немца»... — сказал он. — В самом де-
ле хороший человек.
345
Саша недоумевающе смотрел па командира. «Какого
моего немца?» — хотел спросить он, но Тимофеев пояс-
нил:
— Наши выходят из окружения. Один из них — раз-
ведчик. Отлично знает немецкий язык — бывший учитель,
чтобы не вызывать подозрения у полицаев, когда загляды-
вает в деревни, ходит во вражеской форме.
— Вот оно что! — изумленно воскликнул Саша, вспом-
нив недавнюю встречу с немцем на опушке леса.
— Что, Саша, не ожидал? — спросил Ефим Ильич,
усмехнувшись. — Вот, брат, какие дела могут твориться
на белом свете...
Он поднялся, потянулся так, что хрустнули кости.
— Просили помочь. Обещал я прислать наших лю-
дей, — говорил Тимофеев, попыхивая трубкой. — Придет-
ся тебя, Саша, откомандировать к ним.
Лицо у Саши вытянулось.
— А на операцию с вами я разве не пойду? — упав-
шим голосом спросил он.
— Вот тебе раз! — удивленно сказал Ефим Ильич,
посмотрев на Сашу. — Мы думали, ты организуешь как
следует переправу. Мобилизуешь на это дело своих друж-
ков из Песковатского. Помнишь, ты нам про них гово-
рил? Надо готовить людей в деревнях — отбирать наибо-
лее стойких, смелых...
Лицо Саши прояснилось.
— Значит, можно ребят взять? — не скрывая своей
радости, переспросил он и четко, по-военному отрапорто-
вал: — Ваше задание будет выполнено.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
В полутемной, завешанной пучками пахучих трав из-
бе лесника Березкина Саша встретился с человеком в не-
мецкой форме. Да, это был тот самый «немец», которого
они тогда видели на опушке леса. Саша сразу узнал его.
346
Тот пристально глядел на партизана, держа на коле-
нях автомат, и молчал.
— Здравствуйте! — растерянно поздоровался Саша, не
до конца уверенный в том, что этот коренастый, плот-
ный парень с красноватым, словно обожженным лицом
и спокойными серыми глазами не фашист, а свой, совет-
ский человек. Так резала глаза ненавистная, мышиного
цвета шинель и пилотка с чужим значком.
— Здравствуй! — на чистом русском языке дружелюб-
но ответил человек в немецкой форме и крепко пожал
Саше руку.
Расспросив Сашу и убедившись, что тот действитель-
но пришел по распоряжению командира партизанского от-
ряда, новый знакомый — Алексей, как его называл
Березкин, — повел Сашу к тому месту в лесу, где нахо-
дились остальные красноармейцы.
Шагая вслед за Алексеем, Саша заметил, что тот
обут в тяжелые, подкованные гвоздями ботинки. При-
глядевшись, Саша увидел на земле отпечатки, которые
оставляли ботинки Алексея. «Вот кто был в лесу. Вот
чьи следы...» — подумал Саша.
Расположились красноармейцы в темном, заросшем
ельником овраге, недалеко от опушки леса. В густой зе-
лени молодого ельника стояли две палатки. У небольшого
костра, сидя на корточках, несколько красноармейцев
пекли картошку в золе. Остальные расположились во-
круг на жухлой, засоренной листьями траве.
— Подожди здесь! — приказал Саше Алексей и на-
правился в ближнюю палатку.
— Откуда, парень, к нам пожаловал? — почему-то
строго спросил Сашу пожилой старшина с перевязанной
рукой.
— Тут... Из соседней деревни, — уклончиво отозвал-
ся Саша, — помня приказ командира без надобности не
болтать лишнего.
Из палатки вместе с Алексеем вышел, прихрамывая,
347
белокурый военный. На петлицах его шинели было по од-
ной зеленой шпале.
— Из партизанского отряда? — осведомился он, гля-
дя на Сашу не очень дружелюбно. — Что же, ваш ко-
мандир не мог прислать кого-нибудь постарше?
— Имею задание от командира — помочь вам пере-
правиться через реку! — четко и громко доложил Саша
и почувствовал, что это понравилось капитану: тот слег-
ка улыбнулся.
— Он местный житель, — пояснил Алексей, — уже не
одну группу наших на тот берег переправил.
— Правда? — уже мягче спросил капитан, и его гла-
за потеряли колючесть и настороженность.
— Было дело, — уклончиво ответил Саша.
— Значит, опыт имеешь? Капитан Антипов, — отреко-
мендовался он, протянув Саше руку. — Будем знакомы.
— Александр Чекалин, — отозвался Саша, не зная,
так ли согласно военному уставу надо отвечать.
Перед вечером, когда солнце еще золотило крыши
домов, из Песковатского вышли, осторожно посматривая
по сторонам, приятели Саши — Серега, Егорушка и Сте-
пок. В условленном месте, у заросшего ольхой оврага,
они встретились с Сашей и все вместе направились к ре-
ке. У ребят с собой были топор, веревка. У Саши — вин-
товка и гранаты.
— День у нас сегодня спокойный, — оживленно гово-
рили ребята. — Немцев нет, полицаи в селе не показыва-
лись.
С гордостью поглядывали они на своего вожака, не
побоявшегося снова прийти в село. Наперебой рассказы-
вали, как прошлый раз часовой отогнал их от амбара,
как они следили, когда Сашу с отцом повели по улице.
— Мы забежали вперед, — рассказывал Егорушка,
размахивая руками, — ждали в кустах у Курьянова. Сам
понимаешь, если бы было какое оружие, а то с голыми
руками много ли сделаешь?
348
— Чего там, — добродушно-ворчливым тоном восклик-
нул Саша, — скажите уж, что испугались.
— Честное слово, Саша, мы ждали в кустах, — уве-
рял и Степок. — Потом только мы узнали, что ты с от-
цом удрал от немцев.
Степок шагал впереди всех, возбужденно поглядывая
по сторонам на раскинувшиеся кругом сжатые поля с
побуревшей, измятой стерней. Настроен он был воинст-
венно. Попадись ему сейчас на пути фашисты, он уни-
чтожил бы их всех, не струсив. Но фашисты не попа-
дались.
Серега, засунув топор за пояс, молчал, гордый тем,
что наконец-то участвует в настоящем деле.
— А потом и в отряд зачислят? — допытывался он,
шагая рядом с Сашей.
Дождавшись темноты, ребята сняли с петель ближ-
него к полю сарая ворота и отнесли их к реке. Ворота
были старые, но добротные, из толстых досок.
В кустах у реки они проверили прочность досок: ста-
новились на ворота, ходили по ним, прыгали; доски хотя
и потрескивали, но не гнулись.
— Еще бы бревен или досок достать, — все еще сом-
неваясь в прочности плота, говорил Саша, вытирая с
лица пот.
Степок вспомнил про бревенчатый настил на дороге
через ручей. Разобрать и притащить бревна не представ-
ляло большого труда. Теперь плот стал массивным, спо-
собным выдержать сразу несколько человек.
В намеченном месте на берегу реки ребят уже под-
жидал Алексей. Он вышел из кустов и молча прибли-
зился к Саше.
Ребята насторожились, увидев рядом человека в не-
мецкой форме и с автоматом в руках.
— Это свой, — успокоил Саша.
— Тоже партизаны? — спросил Алексей, разглядывая
ребят.
349
Саша утвердительно кивнул головой.
— Вот здорово! — шептал на ухо Егорушке Сте-
пок. — Поди разберись — настоящий немец или фальши-
вый.
— А это мы сейчас узнаем... — Егорушка храбро по-
дошел к Алексею и уставился на него.
— Тебе чего? — спросил Алексей.
— А вы что, дядя, советский или из русских немцев?
Алексей внимательно поглядел на Егора.
— Настоящий советский... — пояснил он. — Теперь ты
успокоился?
— Вполне... Теперь порядочек. — Егорушка, доволь-
ный ответом, снова отошел к ребятам.
— Слышали? — горделиво сообщил он. — Я все разуз-
нал.
Где-то вдалеке, в противоположной от реки стороне
послышался взрыв.
— Это наши... — успокаивая Алексея и ребят, пояс-
нил Саша. — От переправы внимание отвлекают.
Вскоре в сумерках показались остальные красноар-
мейцы. Они длинной вереницей бесшумно шли по бере-
гу реки, слегка поблескивая винтовками. С ними, при-
храмывая, шел и капитан Антипов.
— Все готово! — сообщил Саша, снова вытягиваясь пе-
ред капитаном. — Можно начинать переправу.
Внешне спокойный, он очень волновался, думал, не
следили ли за ребятами, когда они шли из Песковат-
ского. Теперь только он, и больше никто, отвечал за судь-
бу доверившихся ему людей.
Красноармейцы спустили плот на воду. В темноте
тихо плескалась река. Небо стало проясняться, морози-
ло. Трава заметно побелела от инея, под ногами потрес-
кивал молодой ледок.
Степок, Егорушка и Серега разошлись в разные сто-
роны охранять переправу. Саша остался с красноармей-
цами. Переправляли по нескольку человек. Слышались
350
всплески багра и приглушенные голоса людей. Громко
разговаривать и курить было запрещено.
— Успеем ли за ночь переправить всех? — беспоко-
ился капитан Антипов. Он сидел на плащ-палатке на
берегу реки и следил за переправой. На руке у него
блестел циферблат часов.
— Успеем, — уверенно отвечал Алексей. Время от
времени он поднимался на откос и ходил по краю поля,
прислушиваясь, не подают ли сигналов ребята.
Саша работал с увлечением, ловко, быстро. Он пере-
правлял людей и подтягивал пустой плот обратно к гли-
няному откосу. Когда больше половины людей были уже
на противоположном берегу, Саша, поторопившись, ос-
тупился и по грудь погрузился в воду. Красноармейцы
помогли ему вылезти на берег.
— Простудишься, парень, — заботливо сказал пожи-
лой старшина с перевязанной рукой.
— Ничего! — Саша сконфуженно улыбнулся, не чув-
ствуя холода, хотя ледяная вода стекала с него ручей-
ками и одежда неприятно прилипала к ногам и
груди.
Луна то показывалась на небе, то снова исчезала,
дул холодный, пронизывающий северный ветер. Пере-
правлявшиеся красноармейцы, достигнув противоположно-
го берега, исчезали в кустах.
Последними вступили на плот капитан Антипов и
Алексей.
— Ну, Александр Чекалин, если после войны встре-
тимся, лучшим моим другом будешь, — сказал Антипов,
с удовольствием глядя на стройного, подтянутого юношу,
молодцевато вскинувшего свою винтовку на плечо. Капи-
тан крепко пожал Саше руку.
Алексей тоже протянул ему руку.
— Передавай привет своему командиру, — сказал
он. — В случае чего вернемся к вам в отряд партиза-
нить... — И, немного подумав, добавил: — Я ведь тоже
351
партизан. Поручили мне помочь людям, язык знаю немец-
кий — помогает...
Саша видел, как цепочка людей поднималась по бе-
регу, заросшему мелким кустарником, уходя все дальше
на восток.
— Счастливого пути! — прошептал Саша, представляя
себе, какой тяжелый, опасный путь ждет этих людей.
Засунув пальцы в рот, Саша негромко свистнул, под-
ражая крику болотной птицы. В ответ с разных сторон,
каждый по-своему, откликнулись ребята. Потом собра-
лись снова вместе.
Ночь была уже на исходе. Все громче хрустела под
ногами тронутая изморозью трава, над рекой поднима-
лась белесая плотная стена тумана, закрывая противо-
положный берег. Тянуло сыростью, запахом глины. У Са-
ши слегка кружилась голова, рябило в глазах, но спать
не хотелось. Одежда на нем коробилась, неприятно холо-
дила тело.
— А мы продрогли, — жаловались Степок и Егоруш-
ка, зябко поеживаясь. У обоих носы посинели, лица вы-
тянулись.
Серега в лихо сдвинутой набекрень шапкой, в ста-
реньком овчинном полушубке только улыбался, в сумра-
ке ночи сверкали его белые зубы и большие круглые
глаза.
— Ловко! — говорил он. — Вот это да! Отряд наших
войск переправили.
Саша тоже чувствовал гордость за удавшуюся пере-
праву.
«Задание командира выполнили. Теперь можно отды-
хать»,— думал он, представляя себе, как будет доклады-
вать Тимофееву.
Ночью возвращаться в село опасно, да и ребята чув-
ствовали, что все они устали, и, кроме того, никому не
хотелось уходить от товарищей — так снова сдружила
их боевая, тревожная октябрьская ночь.
352
Ребята устроились спать в стогу сена. Зарывшись с
головой, Саша с наслаждением вытянулся, закрыл глаза.
В сене было душно, жарко, пахло мятой, клевером.
Саша чувствовал, что по его телу ползают какие-то бу-
кашки и, уже засыпая, думал: «Как-то теперь парти-
заны?»
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Было утро, ясное, солнечное, звонкое от скрипа де-
ревьев, от хруста скованных морозом лужиц и листьев.
Ночью выпал снег, и теперь все — и земля и деревья —
ослепительно белело. И оттого, что в лесу было светло,
нарядно, радостно, в землянке все выглядело еще непри-
гляднее, сумрачнее, тоскливее.
Там, где обычно на нарах помещался Трушкин, те-
перь чернело пустое место, напоминая всем о том, что
его уже нет в живых. Возле печки сидел Костров, тяжело
контуженный, с плотно забинтованной головой.
На нарах у другой стены лежал заболевший Саша.
Ночное купание в реке не прошло даром — он просту-
дился.
Уже больной, никому не говоря об этом, Саша по-
шел в разведку. В одной из деревень, недалеко от Пес-
коватского, он пробрался в избу, где остановились штаб-
ные офицеры пехотной немецкой части, выкрал у них
полевую сумку с документами и, отстреливаясь от пого-
ни, благополучно ушел в лес. Вернувшись в лагерь, он
слег.
Со своей койки на нарах Саша видел, как Люба суе-
тилась возле Кострова, уговаривая его не приподнимать-
ся и пе разговаривать, чтобы не бередить обожженное
лицо. Саша слышал, как партизаны шепотом спрашивали
Любу:
— Не ослепнет Ефим Ильич?
Люба хмурилась, неопределенно пожимая плечами, и
жаловалась, что нет подходящих лекарств, нечем лечить:
23 В- Смирнов
353
для глаз нужна свинцовая примочка, а в походной ап-
течке ее нет.
Дубов взял лошадь у лесника и куда-то поехал. Саша
слышал, как он перед отъездом разговаривал с Тимофе-
евым, повторив несколько раз имя учительницы Музалев-
ской из Мышбора.
Одевшись потеплее, Саша вышел из землянки и стал
медленно бродить вокруг.
— Что, еловая душа, приуныл? — спрашивал Матюш-
кин, участливо посматривая на Сашу. — Все треплет ли-
хорадка?
Остановившись возле Матюшкина, Саша смотрел, как
тот мастерит деревянный календарь. Взялся он за этот
календарь вместе с Ефимом Ильичом еще неделю назад.
Обтесал топором плашку, вырезал пластинки с цифра-
ми, потом установил плашку на подножки, просверлил
три отверстия. Посредине календаря пластинка показы-
вает год и месяц. По краям вставные цифры обознача-
ют день месяца.
— Ловко? — Матюшкин, прищурив глаза, полюбовал-
ся своей работой. — Осталось только раскрасить цифры,
нарисовать звезду...
Лицо у Матюшкина довольное, прокуренные усы об-
висли, рыжеватая бородка растрепана. Он присаживает-'
ся на пенек, медленно свертывает грубыми, заскорузлы-
ми пальцами из газетного листа козью ножку и, не гля-
дя на Сашу, словно разговаривая сам с собой, бурчит:
— Вот, Сашуха, и зима... снежок выпал. Теперь на-
шему брату труднее станет. Зима адрес наш раскрывает,
Пошел прямо — адрес оставил, в сторону пошел — тоже.
След, брат, не скроешь.
— Этот снег недолговечный — растает! — Саша сжал
в кулаке скрипящий белый комочек снега.
— Знаю, что растает. Не в этом дело! — бурчит Пет-
рович.
354
Он глубоко затягивается и говорит, пуская серые
кольца дыма, про то, что тревожит и беспокоит всех пар-
тизан:
— Плохи дела у нашего Ефима Ильича. Плохи! А чем
поможешь?
— Неужели ослепнет?..
— Один глаз вытек — это точно! Сам видел, когда
перевязывал. А другой под сомнением. Если бы опера-
цию сразу сделать, глазного врача найти! — Петрович
грустно качает головой. — Люба говорит — примочки по-
могают. А где теперь найдешь такое лекарство? Сегодня
Митя в город пошел. Может быть, он добудет.
— У Мити оперативное задание, — грустно замечает
Саша.
— И задание надо выполнить и лекарство добыть,—
упрямо стоит на своем Петрович.
По тропинке верхом на лошади спускается Дубов.
— Гнедко-то весь в мыле, — замечает Матюшкин, —
чую, вернулся наш Павел Сергеевич с добычей.
Соскочив с лошади, Дубов осторожно несет в землян-
ку сверток в газетной бумаге.
Саша присаживается рядом с Матюшкиным на толстый
конец березы.
— Сколько фашисты горя принесли нашему народу!
Вот проклятые, всю жизнь перевернули. Скорее погнать
бы их обратно! — Глаза у Саши сверкнули, он крепко
сжал кулаки.
— Погонят, Сашуха, погонят... Легко сказать, такая
сила навалилась на нас... Вся Европа на них работает.
А нам помощи от союзников нет. Одни воюем. Разве со-
юзники чувствуют наше горе?
— Народ в деревнях ждет, что к весне погонят фаши-
стов, — замечает Саша, вспоминая свой недавний разго-
вор с колхозниками в Шаховке. — Спрашивали меня, ког-
да второй фронт откроется, а я что скажу? Говорю: будет
скоро, обязательно будет...
23* 355
— Разве бы мы, Сашуха, сидели с тобой здесь, в ле-
су, если бы открылся второй фронт! — сердито говорит
Петрович. — Второй фронт! Хм-м! Пока что второй фронт
здесь, в лесах. Красная Армия — это первый фронт.
А второй фронт — мы, партизаны, народ. Понял? То-то...
Голос у Петровича крепчает.
— В 1812 году у нас был союзник, Англия. А гнали
мы француза одни от Москвы. Один наш русский народ
Наполеона гнал и Европу освободил. Так и теперь будет.
Вот увидишь. То-то...
Из землянки выходит Дубов, за ним Тимофеев осто-
рожно выводит Ефима Ильича. Забинтованная голова у
него неподвижна, словно вылеплена из снега. На полян-
ке появляется Люба, деловитая, озабоченная, с бинтами
и свертком ваты в руках.
— Перевязывать будет, — шепчет Петрович, не сво-
дя скорбных глаз с белой неподвижной головы Кострова.
Саша уже знает, как проходила боевая операция, в
которой он не участвовал, занятый переправой красно-
армейцев. Партизаны, сняв часового, сумели подойти
близко к вражеской базе. Взорвать бочки с горючим вы-
звался Трушкин. Он пополз со взрывчаткой, но вскоре
вернулся обратно — помешало встретившееся на пути за-
граждение из колючей проволоки или, может, не хвати-
ло у него решимости — рядом находилась охрана. Тогда
вместе с ним пополз Ефим Ильич. Вдвоем они взорвали
вражескую базу. При этом Трушкин погиб, а Ефим Иль-
ич, отброшенный в сторону, тяжело контужен. Немцы
подобрали его, лежавшего в бессознательном состоянии,
и повезли в город. Уже у самого города партизаны отби-
ли Ефима Ильича...
Вокруг скамеечки, на которую Дубов и Тимофеев уса-
дили Кострова, собираются партизаны. Пусть он если и
не увидит, то почувствует, что его боевые друзья здесь,
рядом.
Люба осторожно, едва касаясь пальцами, разбинтовы-
356
вает голову и лицо Ефима Ильича. Ей помогает Машень-
ка. Саша видит, как дрожат у девушек руки. Ефим Ильич
ласково подбадривает:
— Смелее, смелее, Любаша!.. Теперь мне ничего!.. Не
так больно...
Он опирается забинтованными руками о скамейку и
тихо спрашивает:
— Правда, Любаша, солнышко светит? Я чувствую!
«А вдруг он не увидит солнышка?»—думает Саша.
Звонко, дрожащим голосом он говорит:
— Светит солнышко, Ефим Ильич, вы увидите его...
— Эх-х... — громко вздыхает Матюшкин. Сняв с голо-
вы шлем, он судорожно мнет его в руках.
— Петрович, это ты? — тихо спрашивает Костров,
услышав голос Матюшкина. — И Саша здесь?
— Вы не разговаривайте, Ефим Ильич, — умоляюще
просит Люба.
— Не могу не разговаривать! — Шутливый тон Ефи-
ма Ильича действует на всех ободряюще. — Про Москву
вы говорили, слышал. Неужели не верите, что Красная
Армия, весь наш народ Москву отстоят...
Матюшкин подходит ближе, и, хотя Машенька делает
ему знаки молчать, Петрович не может сдержать себя:
— Кто сказал, Ефим Ильич, что не верим? — Дав-
но не бритое, щетинистое лицо Матюшкина багровеет,
крепкие жилистые пальцы комкают буденовку. — Нет
таких людей среди советского народа, кто не верит!
Люба снимает последний бинт, вату. Ефим Ильич мор-
щится от боли и крепче сжимает руками край скамейки.
Саша впервые видит обожженное, в струпьях и волдырях
лицо Ефима Ильича, видит, как капельки свежей крови,
словно красные слезы, стекают у него по щекам. Тимо-
феев нетерпеливо нагибается к лицу Кострова.' Все мол-
чат. Молчит и Ефим Ильич.
Он осторожно встает с места, медленно поднимает
голову.
357
— Нет! Не вижу... Ничего не вижу! — голос у него
звучит тоскливо. — А солнышко чувствую! — Он протя-
нул руки, шагнул вперед. Лучи осеннего солнца озаряют
и греют изуродованное лицо партизана. — Солнышко там...
Где Москва... Верно, в той стороне?
— Правда! — шепчет Люба.
Тихо плачет, прислонясь к дереву, Машенька. Молчат
партизаны.
Ефим Ильич стоит неподвижно, учащенно дыша, вгля-
дываясь в даль незрячими глазами.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
На другой день Клава и Таня, ходившие в разведку,
принесли в лагерь сброшенную с советского самолета
свежую листовку «Вести с Советской Родины».
Листовку Дубов прочитал вслух, потом она долго
ходила по рукам. Каждый хотел сам прочитать, подер-
жать в руках весточку с далекой теперь Большой совет-
ской земли.
Попросил листовку и Ефим Ильич. Ласково, как мать
ребенка, погладил зеленоватый листок руками, потом при-
ложил его к своим забинтованным глазам, словно надеял-
ся увидеть.
В листовке сообщалось, что под Москвой идут оже-
сточенные бои, что враг бросает в бой все свои резервы,
но что силы советского народа неисчислимы.
Заканчивалась листовка словами: «Немецко-фашист-
ские захватчики дальше не пройдут. Фашисты будут раз-
громлены под Москвой». Затем следовал призыв к насе-
лению временно захваченных врагами районов создавать
партизанские отряды, громить транспорты и коммуника-
ции вражеских войск, истреблять фашистов и их пособ-
ников.
— Что я говорил! Под Москвой и Наполеон споткнул-
ся. Москва, брат, ни перед каким врагом, будь он сильнее
358
фашистов в сто раз, голову не склонит, — скороговоркой
рассуждал Матюшкин, подходя то к одной группе парти-
зан, то к другой. Голубые глаза у него горели, он широко
жестикулировал, хотя никто и не пытался возражать. —
В Москве весь народ поднялся на защиту! Поняли? — ра-
достно спрашивал он.
— Думаешь, не поняли! — откликался Алеша.
Алеша заметно скучал. Митя ушел выполнять зада-
ние, Саша — больной. Последнее время они втроем были
неразлучны.
Петрович выглядел победителем, словно это он нашел
и принес листовку. Партизаны оживленно обсуждали каж-
дое слово из прочитанного, спорили между собой — закон-
чится война к весне, если только союзники ударят по фа-
шистам с запада, или не закончится?
— Закончится! — утверждали одни.
Другие возражали, что не закончится, пока Красная
Армия не прогонит фашистов до самого Берлина.
Саша прислушивался к разговорам. Он тоже держал
листовку в руках, прочитал ее от первой до последней
строчки и теперь думал — нет, война еще не скоро кон-
чится. Мысленно он представлял себе карту Советского
Союза и свой район на карте, так далеко отстоящий от
границы.
Слышался тихий, слабый голос Ефима Ильича. Уме-
ло, в нужный момент он вставлял свое слово в разговор.
— А я думаю, Ефим Ильич, — раздумчиво говорил
Матюшкин, — в Москве, наверно, чуток полегчало, на-
верно, там почувствовали, когда вы в ту ночь вражескую
базу с бензином взорвали... Если не в Москве, то в Туле
почувствовали — это факт.
Саша замечает, как Ефим Ильич слегка проводит
рукой по забинтованному лицу. И у него снова сжимает-
ся сердце от жалости. Неужели Ефим Ильич на всю жизнь
останется слепым?
359
— А Тула — это ворота в Москву, — тихо, но так, что
все его слышат, говорит Костров.
— Во-о, правильно... — снова загорается Матюшкин. —
Кто в гражданскую войну Москву выручил? Мы, туляки!
Люба не выдерживает:
— Ты, дядя Коля, уж слишком...
Саша невольно улыбается, видя, как глаза у Петро-
вича от негодования становятся круглыми и заросшее ры-
жей щетиной лицо багровеет.
— Эх ты, козявка! — тяжело вздыхает он. — Тоже
сказала. Да ты понимаешь, Тула что? Оружейный завод —
раз. — Он откладывает на пальцах. — Уголек — два. Кто
уголек давал в гражданскую войну Москве? Кто винтовки
тачал? Патроны делал? Кто, скажешь, как не туляки?
Саша зябко кутается в пальто. К вечеру он опять чув-
ствует себя хуже.
Нет-нет да и мелькнет мысль о Мите. Пошел один в
город. Как-то он теперь там?..
Все молчат, слушая Кострова. Говорит он медленно,
взвешивая, подбирая каждое слово, тихо, но отчетливо.
И как ни плохо чувствует себя Саша, каждое слово Ефи-
ма Ильича проникает к нему в сердце, зажигает, волнует.
— В тот день, когда я ушел из города, — рассказы-
вает Ефим Ильич, — позвонил секретарь обкома партии.
И знаете, что он сказал? — Костров немного медлит, слов-
но вспоминая, подбирая подходящее слово. И хотя он си-
дит неподвижно, с разбухшей от ваты и марли белой
головой, в которой только чернеют узкие щелки для губ,
носа и ушей, партизанам кажется, что он обводит всех
глазами, смотрит на каждого. — Задержать... Затормозить,
хотя бы на короткий промежуток времени, вражеские
транспорты. Не давать врагу возможности пользоваться
дорогами. Вот о чем просил нас секретарь обкома партии,
зная, что остаемся на дальних рубежах обороны Москвы.
Вот какая перед нами была поставлена задача.
— А мы разве не задерживаем врага? — это голос
360
всегда молчаливого Петряева. — Железная дорога не ра-
ботает. Сколько вагонов застряли на линии, не проскочат
через наш район!
— Да, мы задерживаем насколько хватает сил, —
соглашается Ефим Ильич.
Измятый, побывавший в десятках рук зеленоватый
листок «Вести с Советской Родины» снова у него на ко-
ленях.
— Эти слова из родной Москвы, — Ефим Ильич при-
поднимает листок, словно глядит на него, — мы разнесем
по всем деревням. Мы расскажем всюду, где есть наши
советские люди. А наши люди есть везде. Мы расскажем,
как защищается Москва. Какие собираются силы, чтобы
разгромить фашистских захватчиков, вышвырнуть их с
нашей земли. Мы расскажем, что весь народ поднялся на
защиту столицы. Ведь это недалеко от нас, там... — протя-
нув руку, он указывает в сторону Москвы.
«Недалеко, — думает Саша, не сводя глаз с Ефима
Ильича. — Если бы взобраться на курган за Окой, на са-
мое высокое дерево, можно, как говорили в деревне ста-
рые люди, увидеть Москву».
Партизаны расходятся по землянкам. Саша знает, что
предстоит операция где-то на шоссе у Белева. И тем обид-
нее ему, что он заболел, в такое горячее время выбыл из
строя.
У землянки остались только Ефим Ильич и Саша. Сып-
лется легкий снежок, откуда-то взялся холодный север-
ный ветер. Облака низко нависли над лесом.
— Давайте, Ефим Ильич, я вас провожу в землянку, —
предлагает Саша.
— Садись посиди! — Костров рукой показывает возле
себя, и Саша садится, кутаясь в пальто. — Надоело мне
в землянке, так хорошо здесь, на свежем воздухе, на ве-
терке.
— Да, хорошо, — соглашается Саша. И, не выдержав,
спрашивает о том, что давно уже хотелось узнать: —
361
Ефим Ильич! А что, когда вы пошли взрывать, страшно
было? А потом, когда фашисты схватили, страшно?
Немного помолчав, Ефим Ильич говорит:
— Нет, Сашок, не страшно. Страшно, когда чувству-
ешь себя одиноким. Когда дело, за которое борешься,
остальным непонятное, чужое. Вот тогда страшно. А по-
том... Разве я не знал, что выручат меня? Ты бы один и
то выручил. Правда ведь, выручил бы?
— Выручил бы, — шепчет Саша.
Ефим Ильич кладет свою тяжелую забинтованную ру-
ку на плечо Саше, поворачивает к нему незрячее лицо.
— У великого русского полководца Суворова была лю-
бимая поговорка: «Сам умирай, но товарища выручай»,
а мы, большевики, говорим: «Товарища выручай, но и сам
не плошай».
Осенний день короток. Быстро начинает темнеть. Шу-
мят, качая вершинами, деревья. По-прежнему сыплются
острые, холодные снежинки.
— Не пора ли тебе, Ефим Ильич, в землянку, полежал
бы? — заботливо говорит подошедший Тимофеев.
— Погоди, постой, — Костров отстраняет его руку. —
Дай мне палку. Надо приучаться самому ходить. Ты мне
вот что скажи: хорошо сегодня политбеседа прошла? Слу-
шали меня?
— Хорошо. Замечательно прошла, — отвечает Тимо-
феев.
Саша подает Ефиму Ильичу крепкую суковатую пал-
ку, которую специально для Кострова вырезал Матюш-
кин.
Уходит в землянку и Саша, чувствуя, как горит все
тело и кружится голова.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Вечером у Саши поднялась температура. Он лежал на
нарах, безучастно глядя на окружающих.
362
— Всерьез заболел Шурик, — тихо говорила Люба
партизанам, с тревогой поглядывая па Сашу. Опа за-
думчиво перебирала весьма скудный запас своих лекарств
в походной аптечке, не зная, на чем остановиться. — Раз-
ве здесь поправишься? — Она оглядела черный бревен-
чатый настил потолка, земляные стены. — Холодно, сыро.
Да еще днем на сквозняке сидел.
Матюшкин предложил напоить Сашу малинкой, да на
горячую печку.
— А где же у нас печка? — сердито спросила Люба. —
Надо соображать, прежде чем говорить...
— В деревню пойти надо... Ясное дело, не здесь, —
Матюшкин стоял на своем.
Насчет малинки и горячей печки соглашались с Петро-
вичем и другие партизаны, был согласен и Павел Николае-
вич. Но он опасался отправлять сына в деревню, тем бо-
лее в Песковатское. Село на большой дороге, почти каж-
дый день на ночлег останавливаются немцы. Не хотелось
отправлять Сашу и к учительнице в Мышбор, хотя Дубов
и другие партизаны говорили, что она свой человек. Про-
тив Мышбора возражали и девушки. Лучше уж в Песко-
ватское, к родным, говорили они.
Саша молча соглашался с ними, ему тоже не хотелось
идти к незнакомой учительнице.
— Может быть, тебе картошечки поджарить? — забот-
ливо спрашивал Петрович, любивший хозяйничать на
кухне.
— Спасибо, дядя Коля, не хочу... — Саша неохотно
смотрел на окружающих, отворачивался, не принимая
участия в разговоре. Не нравилось ему, что нянчились
с ним, как с малым ребенком. Как ему надоели эти забот-
ливые тревожные взгляды!
И, словно понимая настроение Саши, откликался со
своего места Ефим Ильич:
— А вы дайте парню уснуть... Проспится, завтра и
не узнаете.
363
Ночью Саша просыпался, чувствуя, как ему жарко, и
снова засыпал.
На другой день в лагере стало известно, что немцы
схватили в городе Митю. Сообщил об этом Березкин.
Как только Саша узнал о случившемся, он оделся.
— Ты куда? — насторожилась Таня. — Опять с тем-
пературой ходить будешь?
— Куда, куда! — сердито отозвался Саша. — Разве
можно теперь лежать!
Саша пошел разыскивать Тимофеева. «Отпрошусь в
город... — думал он. — Надо Митяя выручать...»
Тимофеев не разрешил Саше идти в город.
— Я бы все узнал, — просил Саша. — Вы поймите,
Дмитрий Павлович, мы с Митей обещали выручать друг
друга, если что случится... Не такой уж я беспомощный,
как вы думаете. — Он выжидательно смотрел на коман-
дира, не отходил от него.
— Нужно проверить, — строго сказал ему Тимофе-
ев. — Не всякому слуху можем верить. Понял?
— Понять-то я понял... А Митяй не вернулся... — Са-
ша продолжал стоять возле командира.
Успокаивая Сашу, Тимофеев пообещал:
— За Митяя не беспокойся... Если нужно будет, тебя
первого пошлю в город. Только поправляйся быстрее.
Никакой тревоги в словах командира не чувствовалось,
и Саша отошел, успокоившись. Ведь Дубов и Алеша уже
пошли на разведку — узнать, что же произошло в Лихви-
не с Митей Клевцовым. Саша вернулся обратно в зем-
лянку.
— Ты скоро меня вылечишь? — говорил он Любе. —
Пошел бы тогда я в город, про Митяя узнал... А то вот
лежу здесь.
Люба ничего не ответила. Она была встревожена не
меньше Саши. Девушки-партизанки, собравшись вместе,
сидели расстроенные, пригорюнившись. Клевцова успели
полюбить за веселый простецкий характер.
364
— Ничего с Митяем не произошло... — пытался Саша
их успокоить. — Мне сам командир говорил. Я тоже в свое
время пропадал, да вернулся... Так и Митяй...
Но все же Саша не мог отогнать от себя тревожной
мысли. Думал, что если бы он теперь побывал в городе, то
через ребят и Наташу все бы точно узнал. «Можно всем
отрядом проникнуть в город и, если что, отбить Ми-
тяя...» — думал он.
Поздно вечером вернулись в лагерь Дубов и Алеша.
Саша уже спал. И никто, кроме Тимофеева, не узнал, что
дела в городе обстояли значительно хуже, чем предпола-
гали. Под угрозой находилась вся подпольная организация.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Только один человек в городе знал, что Гриша Шты-
ков находится на подпольной работе — это старший по-
лицай Ковалев. И, в свою очередь, только один человек
в городе знал, что полицай Ковалев работает на парти-
зан, — это Гриша Штыков.
Они как будто случайно встречались на улицах го-
рода, как будто случайно останавливались, разговаривали
и быстро расходились, передав друг другу то, что нужно.
Так налаживалась связь. Казалось, все было предусмот-
рено. Но случилось одно за другим то, что с первых же
дней чуть не порвало эту связь.
Неожиданное возвращение Наташи Ковалевой в город
спутало все надежды Прохора Сидоровича на то, что, посту-
пив по заданию Тимофеева в полицию, он может спокойно
работать на партизан. Присутствие в доме племянницы-
комсомолки явно опорочивало его в глазах других поли-
цейских и, главное, в комендатуре. Но еще более был вы-
бит Ковалев из колеи, когда он узнал, что у него в доме,
вернее в амбаре возле дома, на его усадьбе поселилась
семья чекиста Тимофеева. Напрасно Наташа с матерью
думали, что он ничего не подозревает. Об опасных жиль-
365
цах Ковалев узнал на другое же утро. Никогда еще в
жизни он не чувствовал себя таким подавленным, раз-
битым, как в эти дни, пытаясь что-то предпринять. Пра-
вила конспирации запрещали даже в своей семье гово-
рить, что он находится в полиции для связи с партиза-
нами. Сказать одной племяннице? Но она сразу не по-
верит и может погубить не только его, но и себя.
Смертельная опасность нависла над домом Кова-
левых. Прохор Сидорович не сомневался: если в гестапо
узнают, расстреляют всех, и в первую очередь его и
Наташу.
Оставался единственный выход — как можно скорее
заставить племянницу со своими спутниками покинуть
дом. Но как?
«Запугать ее, — думал он, — пригрозить. Пускай ухо-
дит и уводит своих гостей». Но Наташа оказалась не из
пугливых. Тогда возникло другое решение.
Нужно как можно быстрее дать знать партизанам.
И тут Ковалев вспомнил про Гришу Штыкова. Вот кто
мог помочь ему. Не беда, если он встретится с Гришей
теперь же, а не через неделю, как условился он с Ти-
мофеевым, когда тот уходил из города.
Но разговор с Гришей Штыковым вначале не толь-
ко ничего не дал, но и испугал того и другого. Ковалев
вернулся домой, совершенно не понимая, что же происхо-
дит. Или Штыков струсил и отказался помогать партиза-
нам. Или он сам что-то сделал не так, как Тимофеев его
инструктировал. Семья чекиста продолжала жить у него в
амбаре, а Ковалев метался из дома в комендатуру и об-
ратно, каждый час ожидая катастрофы. Через неделю,
при следующей встрече с Гришей Штыковым на улице,
Ковалев снова повторил свой пароль. На этот раз раз-
говор состоялся. А на следующий день опасные жильцы
ушли из его дома. Ковалев так и не понял: помогли
партизаны или семья Тимофеева нашла другое приста-
нище.
366
Тревожные дни пережил и Гриша Штыков после пер-
вой встречи с полицаем Ковалевым. Но тут, в городе, он
встретился с Митей Клевцовым, и тот от имени Тимофее-
ва предупредил его о предстоящем разговоре с неизве-
стным. Кто этот неизвестный — для Мити осталось тай-
ной. Когда Ковалев снова подошел на улице к Грише
Штыкову и заговорил с ним, Гриша понял свою перво-
начальную ошибку и полностью доверился сухощавому,
плохо выбритому старику с белой повязкой полицейского
на рукаве. Так с помощью Мити Клевцова начала дей-
ствовать связь подпольщиков с партизанским отрядом,
о которой были в курсе только Тимофеев, Костров и
Дубов. На этот раз, получив задание от командира, Ми-
тя Клевцов пошел один в Лихвин. Он должен был до
сумерек прийти в город и медленно, не спеша пройти по
Советской улице. Тут ему предстояло повстречаться с
Гришей Штыковым, который дважды в неделю, по втор-
никам и пятницам, перед сумерками появлялся на этой
улице. Если на улице безлюдно, они оба должны были
остановиться для разговора; если обстановка неподхо-
дящая — разойтись, чтобы затем встретиться в кустах
у реки. Митя уже встречался с Гришей раньше, и все
сходило благополучно.
На этот раз его постигла серьезная неудача.
Спускаясь с глинистого обрыва оврага, Митя запнул-
ся о корень, упал, больно ушиб ногу и сорвал вместе
с подметкой каблук у сапога. Дальше пришлось
идти медленно, часто останавливаясь и прилаживая
каблук.
Осенний день короток. Митя запаздывал, явно не
рассчитав время. Уже начинало темнеть, когда Митя по-
дошел к Лихвину и остановился в кустах у разветвления
дороги. Вниз она вела к реке, к мосту, а вверх — к го-
роду. От нее, как ветви от высохшего дерева, разбега-
лись в разные стороны узкие тропинки. По одной из них,
между огородов и разных пристроек можно было выйти
367
на Советскую улицу, по другой — к дому, где жили
Клевцовы.
Поразмыслив немного, Митя понял, что уже поздно
идти на явку на Советскую улицу. Сумерки быстро сгу-
щались. Моросил дождь со снегом. Идти прямо в дом,
где жил Гриша Штыков, тоже рискованно. Вечером на
улице мог задержать патруль. Ноги сами собой на-
правили Митю на боковую тропку, где ему знаком был
каждый кустик и бугорок, — домой.
Никто не видел, как он прошел к себе. Никто не слы-
шал, как тихо стукнула калитка. Сердитый осенний ве-
тер сразу заглушил радостный возглас матери Мити —
Варвары Христофоровны, обхватившей сына. Утром в
одиннадцатом часу Митя, вымывшись, сменив белье, вво-
лю выспавшись и досыта наговорившись с родными,
оделся получше — серые чесанки с калошами, ватный
черный пиджак — и отправился к Грише Штыкову
на Пролетарскую улицу, надеясь еще по пути его встре-
тить.
Заложив в карманы руки, с небрежным, скучающим
видом Митя прошел через площадь в центре города, ми-
мо комендатуры на Советскую улицу. Затем Митя вер-
нулся обратно и завернул за угол на Пролетарскую,
направляясь к дому, где жил Гриша Штыков.
У дома стоял коренастый, широкоплечий полицей-
ский и закуривал от зажигалки. «Что делать?» — поду-
мал Митя, невольно замедляя шаги. Уже кончалась ули-
ца. Дальше были канава, обрыв и едва приметная троп-
ка сбегала вниз. Нужно было или повернуть назад, но
тогда полицейский мог заподозрить его, или, не останав-
ливаясь, идти вперед.
Но Митя, поколебавшись, принял другое решение:
подошел к полицейскому и, сдвинув кепку набекрень,
попросил прикурить. Полицейский, пытливо взглянув на
него, снова чиркнул зажигалкой и, повернувшись, мед-
ленно пошел по тротуару. Митя вошел во двор, выждал
368
некоторое время, не следят ли за ним, и, разыскав низ-
кий, вросший в землю подъезд у забора, решительно по-
стучал в квартиру № 3. Дверь открыл Гриша.
— Гриша! — прошептал Митя, стискивая сухую го-
рячую руку подпольщика. — На полицая нарвался...
Будь осторожен...
Когда они передали друг другу что нужно и Митя
собирался уходить, Штыков осторожно выглянул в ок-
но. Улица была пуста. С неба не переставая падали
крупные хлопья мокрого снега.
— Ну, мы пошли, — сказал Митя. И чтобы ободрить
себя и Гришу, пошутил: — Я еще раз прикурю у него...
Гриша смотрел из окна. Он видел, как Митя вышел
на улицу, не оглядываясь, быстро пошел по дощатому
тротуару.
«Кажется, никого нет», — облегченно вздохнул Гри-
ша и тут же заметил в закоулке приземистого, дюжего
человека с белой повязкой на рукаве старой шинели.
Тот стоял у забора.
Полицейский оглянулся по сторонам, словно удосто-
веряясь, есть ли еще кто на улице, и пошел вслед за
Клевцовым.
«Плохо дело», — сразу насторожившись, подумал
Гриша. Полицай мог схватить Клевцова каждую минуту.
«Надо бежать... — решил Штыков. — Бежать, пока
сюда не пришли». Заторопившись, не зная, за что брать-
ся, он вдруг снова остановился, и новая мысль перебила
прежнюю. Никаких улик у полицая против Мити нет.
Ну что из того, что Митя заходил к нему? А если он
убежит, то у полицая будут основания подозревать Ми-
тю. В угловом доме на Пролетарской улице никто, кроме
Штыкова, теперь не жил.
«Нет, бежать нельзя, — мысленно приказал себе
Гриша. — Нельзя бежать... Нельзя подводить товари-
ща». И Гриша остался дома, решив пока не показывать-
ся на улице.
24 В. Смирнов
369
...Выйдя от Штыкова, Клевцов решительно направил-
ся обратно домой. Казалось, опасность миновала. Но
тут он заметил, скорее почувствовал, чей-то взгляд на
своей спине. Кто-то шел следом. На минуту остановив-
шись, поправляя калошу на валенке, Митя увидел ша-
гавшего позади полицейского. Сомнения не было: поли-
цейский все время следил за ним.
«Бежать, — так же, как и Гриша Штыков минуту
назад, подумал Митя. — Бежать. Пока не схватили.
Задание выполнено... Бежать!» Рядом, за ветхой изго-
родью, он увидел кусты, нежилые строения. За ними,
Митя знал хорошо, тропинка к реке. Стоило только рез-
ко свернуть в сторону за эти покосившиеся сараи. Если
бежать что есть духу к реке, то никакой полицейский
не догонит его.
«Бежать, бежать», — билось в голове Мити. Но тут
же он подумал то, что думал в эти минуты и Гриша
Штыков: «Бежать нельзя... Никаких улик у полицая
против меня нет. Если я побегу, то полицейскому станет
ясно, с какой целью я ходил к Штыкову... И Штыков се-
годня же будет схвачен. Нет... товарища подводить нель-
зя. Бежать нельзя...»
С трудом сохраняя спокойствие, Митя, ускорив шаг,
пошел своей дорогой. Так он прошел площадь, миновал
комендатуру с фашистским флагом на фронтоне здания.
Полицейский отстал.
Казалось, опасность миновала. Успокоившись, Митя
шел по родной Нагорной улице. Вот он уже дома. Те-
чет мирная беседа с матерью, с младшим братом,
И вдруг с улицы в калитку резко застучали.
— Полиция... — сразу догадался Митя.
На пороге стоял тот самый коренастый полицейский,
у которого Митя закуривал, и с ним еще двое.
— Собирайся!.. — кратко приказал первый. — Пой-
дешь с нами...
370
Варвара Христофоровна видела, как повели сына.
Видела сестра Катя. Видел младший брат Виктор. Ви-
дел и Ковалев. Он как раз шел в комендатуру.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
В партизанском лагере жизнь шла своим чередом.
Уходили на боевые операции и возвращались обратно
партизаны. Только строже и замкнутее стал командир
отряда, когда узнал, что произошло в городе. Никто не
хотел верить, что Митя не вернется. Особенно грустили
девушки-партизанки. Беспокоило партизан и здоровье
Саши. По-прежнему он чувствовал себя неважно.
— А что делать? — угрюмо спрашивал Тимофеев.
— Тепло ему нужно. На деревенской печке поле-
жать... — советовала Люба. — А тут он ходит и еще
хуже простуживается.
Перед вечером, когда Саша дремал в землянке, уку-
тавшись на нарах в пальто, Тимофеев, Дубов и Павел
Николаевич, выйдя из землянки, стали совещаться.
— Я думаю, следует отправить Сашу в деревшО|
в Песковатское, к родным... — предложил Дубов, заку-
ривая.
— Опасно отправлять его в деревню, — нерешитель-
но сказал Тимофеев.
— А здесь лучше?.. Совсем изведется парень, — воз-
разил Дубов.
Павел Николаевич мысленно соглашался и с тем и
с другим.
«Опасно! — думал он. — Но здесь дело на поправку
не идет, а дома, может, отлежится на горячей печке».
— Да идти-то не захочет, упрямый, — добавил он
вслух.
— Пойдет, — усмехнулся Дубов, — если особое за-
дание дать. Парень он исполнительный.
24* 371
— Может быть, дспек-другой подождем, — продол-
жал колебаться Тимофеев. Ему очень не хотелось отпу-
скать Сашу одного.
Когда поужинали, Тимофеев снова подошел к Саше.
— Ну, как себя чувствуешь? — спросил он, нахму-
рившись при виде лихорадочных глаз Саши.
— Ничего, товарищ командир... поправляюсь... — вы-
тянулся Саша. Стоял он, закутавшись в пальто. Вид-
но, трясла его лихорадка.
— Поправляешься — это хорошо. Хочу дать тебе
задание...
Саша встрепенулся. «В город пошлет. Выручать Ми-
тю», — быстро сообразил он.
— Пойдешь в Песковатское, — пояснил Дмитрий
Павлович. — Нужен нам свой человек в Песковатском...
Был твой отец там, а теперь никого нет. Вот и решили
послать тебя. Ты нам поможешь, — Тимофеев говорил
не совсем твердо, в душе все еще продолжая колебать-
ся. — Остановишься у своих родных... Будешь осторож-
но в окно следить за большаком, какие воинские части
пройдут, машины, танки. Понял? Заодно отдохнешь и
поправишься там...
Саша разочаровапно хмурился, но отказаться не
посмел. И все же просительно взглянул на командира.
— А вы разрешите мне сходить в город? Там ре-
бята... узнать про Митю...
— Если поправишься — сходишь, — уклончиво отве-
тил Тимофеев, не желая расстраивать Сашу отказом. —
Завтра Люба проводит тебя, а на днях, может, я и сам
зайду в Песковатское...
— Я провожу, — быстро откликается Люба, доволь-
ная, что Саша так быстро согласился. Ей кажется, что
стоит только Сахле день-другой побыть в домашней об-
становке, и он поправится.
...Поздний вечер. Саша лежит под одеялом на на-
рах. Партизаны собираются в очередной поход: кто на-
372
бивает сумку патронами, кто обувается, пробует затвор
винтовки. Закопченная пятилинейная лампа висит у вхо-
да на балке стропил, тускло освещая землянку. У степы
стоят винтовки, висят сумки с патронами. Звонко по-
трескивают горящие дрова в маленькой чугунной печке.
Пахнет хвоей, овчиной и дымом. На потолке висят ка-
пельки воды.
В землянку спускается Тимофеев. Он тщательно очи-
щает веником снег с сапог, аккуратно встряхнув, веша-
ет шапку-ушанку на колышек. Больше всего Саше нра-
вятся у Дмитрия Павловича его аккуратность в каждом
деле, спокойствие, неторопливость. Почти никогда он не
повысит голоса, со всеми одинаково вежлив, обходи-
телен.
— Ветер. Снег метет, — вполголоса сообщает он, по-
глаживая рукой темные, зачесанные назад волосы.
— Хорошо! Занесет наш адрес, — отзывается не-
угомонный Петрович, исследуя свой опустевший кисет.
Он тяжело вздыхает, высыпая на ладонь последние та-
бачные крошки. — Крах наступает, — бурчит он про се-
бя. — Табаку нема...
С нар медленно приподнимается Ефим Ильич. Вид-
но, надоело ему лежать. Голова и лицо у него по-преж-
нему забинтованы, и по-прежнему никто не знает, вер-
нется ли к нему зрение.
— Спели бы, братцы, что-нибудь! — грустно про-
сит он.
Петряев запевает. У него мягкий, ласкающий слух
голос, и поет он так легко, задушевно, что все начинают
подпевать.
Партизаны поют песню, родившуюся в первые дни
войны:
Вставай, страна огромная,
Вставай ла смертный бой...
373
— Тебе не холодно? — отец заботливо прикрывает
Сашу своим полушубком. Неспокойно на сердце у Пав-
ла Николаевича.
Близко над собой Саша видит озабоченное, заросшее
черной бородой лицо отца; в глазах у него, наверно от
дыма, мерцают слезинки.
Бодро, мужественно звучит песня партизан, призывая
к борьбе:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна!
Идет война народная,
Священная война...
Слышно, как наверху, над крышей, сердито завывает
ветер, скрипят деревья...
«Может быть, Мите удалось бежать и он теперь на
пути в лагерь», — с надеждой думает Саша.
Не знает Саша, что Митя в это время стоит на доп-
росе перед офицером комендатуры. Думает Саша, что
теперь делают его друзья в городе. Не знает, что его
дружки, притаившись у забора, выводят мелом на мерз-
лых досках: «Долой фашистов! Да здравствует Москва!»
А Наташа? Наверно, ждет: он обещал снова встре-
титься с ней. Не знает Саша, что в это время Наташа
настойчиво выпытывает у своего дяди полицая Ковалева
про арестованного Клевцова.
Саша засыпает, но спит тревожно, беспокойно.
Темно в землянке, только под потолком еле заметно
чадит желтоватый огонек лампочки. Саша, проснув-
шись, выглядывает с нар. У печки, помешивая кочергой
дрова, сидит Люба. На плечах у нее накинут черный
платок, густые рассыпанные волосы отсвечивают зо-
лотом.
Она тихо, вполголоса напевает про себя, чтобы не
уснуть:
Уходили, расставаясь,
Покидая тихий край...
374
Саша замечает, что слезы текут у нее по щекам.
Люба их не вытирает.
«Это она о Мите...» — с тоской думает Саша.
Услышав, что Саша зашевелился, Люба, пе повора-
чивая головы, спрашивает:
— Проснулся?
— Люба, наши ушли?
— Ушли.
— Как я проспал! — удивляется Саша. — Ты о чем
плачешь-то? Думаешь, Митяй не вернется?
— Ничего я не думаю... — Люба незаметно вытерла
слезы, подошла к Саше, присела рядом. Они долго
молчат.
Люба снова тихо затянула:
Ты мне что-нибудь, родная,
На прощанье пожелай...
— Не понимаю, — удивляется Саша, — то плачешь,
то песни поешь. Неужели тебе весело?
— Я всегда такая. Весело мне — я пою, грустно —
тоже пою...
Она приложила руку к Сашиному лбу.
— Опять весь горишь... — Люба горестно покачала
головой. — Ой, Шурик, Шурик! Партизан ты мой уда-
лой... Сердце мое изболелось глядеть на тебя.
— Тоже... сердце у ней изболелось... — сердится Са-
ша. — А ты не гляди.
— Как же не глядеть-то?.. Позеленел, как капустный
лист. Хочешь покушать картошечки? Хочешь, чайку
вскипячу?
— Ничего я не хочу. Вот холодного выпил бы... —
Саша приподнимается на нарах, пьет из кружки и мор-
щится: — Вода-то какая невкусная — теплая.
Люба наклонилась над печкой, подбросила дров
в огонь и снова подошла к Саше, видя, как он потянулся
375
с нар, взял винтовку, подержал ее и снова поставил на
место.
— Чистить опять, что ли, хочешь?
Саша смущенно улыбнулся.
— Приснилось, что фашисты окружили, а винтовки
нет. Я туда-сюда — нет винтовки. И проснулся. А те-
бе, Люба, что-нибудь снится?
— Всякая чепуха в голову лезет, — пренебрежитель-
но махнула рукой Люба. — Особенно если задумаешь-
ся, помечтаешь о чем-нибудь.
— А ты любишь мечтать?
— Конечно люблю.
— Я тоже раньше мечтал, — оживляется Саша. —
Хотел путешествовать. Уехать на север, в глухую-пре-
глухую тайгу и там охотой заняться. Или у Северного
полюса на льдине дрейфовать... Помню, у дедушки ста-
рые часы починил, бой у них наладил — прозвали тогда
дома меня инженером... Потом захотелось мне знамени-
тым человеком в районе стать. Вырастить картошку или
овес такой, чтоб равного в округе не было... — Саша
приподнялся на нарах. — А когда с отцом на охоту или
на рыбалку пойду, все на свете позабуду. Знаешь, как
хорошо, когда утром солнышко всходит! Трава вся ро-
сой покрыта, как серебром... А рыба в реке играет...
Но Люба, очевидно, думает о чем-то своем, не слу-
шает. Она снова подошла к печке, сняла чугунок с кар-
тошкой.
— Ну и картошечка, разварная — как мак! Не хочешь?
Видя, что Саша молчит, погруженный в свои воспо-
минания, Люба спрашивает:
— Шурик, что ты больше всего на свете любишь?
Я все люблю, — уклончиво отвечает Саша.
Люба задорно улыбается, ей хочется развеселить
Сашу.
— И девушек любишь? — лукаво спрашивает она,
прищурив глаза. — Ну, чего отворачиваешься?
376
— Ничего я не отворачиваюсь, — хмурится оп. — Ты
все выдумываешь...
Люба встала, потянулась, машинально заглянула
в тусклый осколок зеркала, воткнутого между еловыми
сучками стропил на потолке. Отблески пламени осветили
ее раскрасневшееся лицо, большие серые глаза, чуть
вздернутый нос с черной родинкой, пухлые, яркие губы.
«Сказать ей разве про разговор с Митяем? — поду-
мал Саша. — Как он тогда допытывался!»—кольнуло
воспоминание о друге. Саша только тяжело вздохнул.
— Дай мне картошечки, — просит Саша, соблазнен-
ный запахом горячей картошки.
Люба, обжигая руки, кладет Саше на блюдечко не-
сколько картофелин.
— Много наложила — не одолеть, — Саша с со-
мнением качает головой.
Едва притронувшись, он отодвигает блюдечко, мор-
щится.
— Убери, не хочу, — говорит он, завертываясь в
одеяло.
Подойдя к печке, Люба подбрасывает в огонь нако-
лотые еловые чурки. Дрова, шипя и потрескивая, разго-
раются. В землянке становится светлее.
Саша снял со стены висевший на сучке компас, за-
думчиво повертел его в руках. Этот компас подарила
ему Наташа.
— А что, Люба, серьезно мне дали задание идти
в Песковатское? — снова спросил он, вспомнив распо-
ряжение Тимофеева.
— Конечно, серьезно. А ты что думаешь? — отры-
висто говорит Люба, продолжая чистить картошку.
Саша представляет себе, как он придет к дедушке.
Бабушка жарко-прежарко истопит печь, дедушка при-
несет к чаю медку. Какое блаженство теперь полежать
на горячей печке, когда со всех сторон струится тепло...
377
Люба с кочергой в руках сидит у огня и протяжно
напевает:
Орленок, орленок, взлети выше солнца
И степи с высот огляди!..
*— У нас в деревне у ребят игра была в «граждан-
скую войну», — тихо говорит Саша. — Помню, если за-
поют «Орленка» — значит, меня на улицу вызывают.
Мой пароль был. Люблю я эту песню.
Люба задумывается. Налив в жестяной чайник воды,
она ставит его на печку, продолжая напевать:
Орленок, орленок, блесни опереньем,
Собою затми белый свет.
Не хочется думать о смерти, поверь мне,
В шестнадцать мальчишеских лет...
Она не замечает, как Саша вдруг изменился в лице,
вспомнив про Митю. Его товарищ в руках фашистов,
ждет помощи, а Саша здесь, в землянке... и ничего не
может сделать для него.
Уткнувшись лицом в подушку, Саша лежит непод-
вижно и не слышит, как в землянку медленно, при-
гнувшись, спускается весь заснеженный Матюшкин.
Лицо и бородка у него от инея седые, как у дряхлого
деда.
Матюшкин стряхивает с себя снег и бурчит:
— Ну и погодка, будь она неладна! Давно ушли
наши?
— Давно, — отвечает Люба.
Она знает, что Матюшкин ходил к леснику Берез-
кину, и теперь выжидательно смотрит на него.
— Есть что-нибудь новенькое, дядя Коля?
— Новенькое... — мрачно бурчит Петрович. — Сидит
наш Митя в подвале комендатуры. Мать передачу
ему носила, приняли. Только вряд ли передадут. Такая
подлая политика у фашистов.
378
Люба вздыхает. У Саши еще более мрачнеет лицо.
— Лежишь? — Петрович останавливается около нар.
— Больше не буду лежать, — решительно говорит
Саша. — Пойду в Песковатское.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
За ночь Саша немного пропотел, но чувствовал себя
так же неважно, как и накануне. Его по-прежнему бро-
сало то в жар, то в озноб. Все же, превозмогая себя, он
оделся, взглянул в осколок зеркала, причесал волосы и
вышел из землянки встречать партизан. Они вернулись
усталые и недовольные. Гитлеровцы, усилив охрану, не
подпустили партизан к своей автоколонне, следовавшей
на фронт.
Саша слышал, как Тимофеев, присев на пень и раз-
ложив на коленях карту, говорил Дубову, что надо вы-
ходить за пределы своего района.
— С добрым утром, Шурик! — приветствовала его
Таня. — Она взглянула ему в глаза и добавила: —
Смотри... Усы уже у тебя пробиваются.
— Пока воюем, у него и борода отрастет... — пошу-
тила Клава.
Было заметно, что девушки хотят развеселить хму-
рого Сашу.
— Когда уходите? — спросил он Таню.
— Завтра.
Саша знает, что Тане и Клаве предстоит серьезное
дело. Вдвоем они вызвались пойти в село Батюшкове,
в пятнадцати километрах от лагеря, и там застрелить
старосту, выдавшего оккупантам сестру одного из пар-
тизан. Про старосту у партизан был уже давно разго-
вор. Теперь Тимофеев очень опасался за свою семью,
поселившуюся в Батюшкове.
Он сам хотел вместе с Алешей идти в Батюшково,
но Дубов категорически запретил ему это делать.
379
— Тебя, так же как и меня, Кирька Барин знает
в лицо... — предупредил Дубов.— Себя угробишь и
свою семью под удар поставишь.
Тимофеев неохотно подчинился.
Согласившись после долгих колебаний отпустить де-
вушек, Тимофеев и Дубов долго их инструктировали, как
вести себя в селе.
— Завтра, — машинально повторяет Саша. Ему не
по душе, что Тане и Клаве поручили такое ответствен-
ное и опасное дело.
— Вот бы нам с тобой пойти, — говорит он Алеше,
вздыхая. — Подождали бы, пока я поправлюсь.
Готовилась уйти на задание и Машенька. Саша ви-
дел, как разговаривал с ней Тимофеев.
«Все при деле. Один только я мешаюсь всем»,—
уныло думал он. Саша и не подозревал, о чем шел раз-
говор у Тимофеева с Машей. Он доверил ей восстано-
вить нарушенную связь в Лихвине с Ковалевым, пе-
редать ему очередное и, может быть, самое главное
задание, ради которого он и был оставлен в городе в по-
лиции.
После обеда Саша и Люба стали собираться в путь.
Саша, вздохнув, сунул в карманы пару гранат, по-
туже затянул ремень на пальто.
Люба, закутанная в шаль, с узелком и палкой в ру-
ках, выглядела со стороны довольно пожилой женщи-
ной. Провожать Сашу из землянки вышли все партиза-
ны, даже Ефим Ильич.
— Ну, пока... — говорил Саша, каждому поочеред-
но пожимая руку.
Тимофеев обнял и поцеловал Сашу.
— Будь осторожен, — еще раз напомнил он. — Уви-
дишь: опасно оставаться — немедленно возвращайся об-
ратно.
— Ладно, — пообещал Саша.
380
— Поправляйся, Шурик! — звонко кричали вслед де-
вушки.
Саша, оборачиваясь, махал им рукой, пока лагерь не
скрылся за деревьями.
Под ногами мягко хрустел снег, все кругом было на-
рядное, белое. Еловый смоляной запах приятно щеко-
тал ноздри. Саша чувствовал себя гораздо лучше, хотя
от слабости кружилась голова.
Он задумчиво шагал за Любой, удивляясь, почему
Люба так быстро идет, хотя на самом деле она шла
медленно.
— Хочешь, я к тебе дня через два зайду? — предло-
жила Люба.
Но Саша отказался.
— А зачем? — спросил он.
Люба подумала, что действительно лишний раз за-
ходить в село опасно, можно навести врага на след
Саши.
Быстро темнело. По полю они шли в сумерках. Дул
влажный ветер. Рыхлый снег слегка чавкал под нога-
ми, идти становилось все тяжелее.
— Я провожу тебя до дому, — предложила Люба,
когда они остановились в кустах у прогона.
— Нет, ты дальше не ходи, — попросил Саша.
В селе, казалось, все было тихо, спокойно. Но Люба
смотрела на Сашу с внезапно возникшей тревогой, ей
не хотелось оставлять его одного. Так они в нереши-
тельности прошли еще немного и снова остановились,
испытывая гнетущее чувство тоски, словно расставались
надолго.
— А ты как пойдешь? — спросил он, тоже начиная
беспокоиться за Любу, видя, как быстро сгущаются су-
мерки. И тихо попросил ее: — Ты одна ночью в лагерь
не возвращайся. Знаешь, местность кругом лесистая...
Слышала, сколько волков появилось? Хочешь, я тебе дам
гранату?
381
Опа беспечно махнула рукой.
— Дойду до Курьянова. Там у меня знакомые, пе-
реночую.
У Саши отлегло от сердца. Соседняя деревушка бы-
ла совсем рядом.
По партизанскому обычаю Саша обнял девушку и
поцеловал на прощание в щеку. Люба обхватила его го-
лову руками и горячо зашептала:
— Шурик! Береги себя. Скорее поправляйся...
Оставшись один, Саша долго смотрел, как мелькала
среди кустов ее фигурка в черном осеннем пальто.
Потом она затерялась, словно растаяла, в синеватых
сумерках. Он некоторое время лежал на соломе в овине,
ожидая на всякий случай, когда Люба уйдет подальше.
Наконец поднялся, преодолевая непривычную сла-
бость, и осторожно, задворками пошел к избе деда.
Вот и усадьба, маленький сарайчик под драночной
крышей, кусты крыжовника. Стараясь не шуметь, Саша
перелез через плетень, прислушался. Вокруг по-прежне-
му было тихо. Только бы не залаяли Тенор и Пальма!
В узкую щель занавешенного окна слабо струился свет.
Взобравшись на завалинку, Саша прильнул к щели, но
ничего не увидел, только уловил движение в избе и чу-
жую речь. Не было сомнения — в избе у дедушки гит-
леровцы! Саша быстро соскочил с завалинки, перемах-
нул через плетень и притаился в тени у забора. Так он
стоял очень долго, соображая, что же делать.
Возвращаться обратно он не хотел, да и не хватило
бы сил. Зайти к соседям? Но там тоже, вероятно, на-
ходились на постое оккупанты. И притом стук могут
услышать посторонние. Когда ноги у Саши в мокрых
ботинках стали зябнуть, он медленно, задворками, ста-
раясь держаться в тени кустов, побрел к своей заколо-
ченной избе.
От мрачного нежилого дома повеяло таким холодом,
что Саша снова остановился, не зная, что делать. Можно
382
было ночевать в омете, закопавшись в солому, или за-
браться в какой-нибудь сарай. Не раз он так проводил
ночи. Но его неудержимо тянуло в избу, к теплу.
«Истоплю печку», — подумал он и решительно напра-
вился к воротам.
В избе пахло сыростью. Глухо отдавались шаги
в пустых комнатах. Саша завесил половиками и разной
ветошью окна и зажег маленькую коптилку — жестя-
ную лампу без стекла.
По темным стенам сразу тревожно забегали тени.
«А как же задание командира? — вспомнил Саша. —
Мне же поручили следить за большаком...» Он убавил
огонь в лампе-коптилке.
«Переночую, а там видно будет...» — подумал он и
вспомнил любимую поговорку отца: «Утро вечера муд-
ренее».
Ночью Саша затопил печку и присел на табуретке
у шестка погреться. В избе становилось теплее и
уютнее. С трудом дождавшись, когда прогорят дрова —
так неудержимо клонило ко сну, — Саша забрался
на печку. Положив возле себя гранаты, не раздеваясь,
сняв только пальто и ботинки, Саша с головой влез под
старое, такое знакомое и родное с детства лоскутное
одеяло и мгновенно уснул.
Утром, когда еще не рассвело, Саша был уже на но-
гах. Чувствовал он себя гораздо лучше. Печка еще гре-
ла. Хорошо! Весь день Саша не выходил из дома. С чер-
дака можно видеть все Песковатское и удобно, не выходя
из дома, следить за большаком. Ни одна вражеская ма-
шина не могла проехать мимо незамеченной.
Под вечер он окликнул Серегу, проходившего мимо,
и через него связался со своими дружками, ребятами из
Песковатского. Те принесли ему молока, хлеба. Настрое-
ние у Саши стало лучше. Так появились добровольные
помощники, зорко следившие за большаком.
На третий день Саша решил отправиться в город.
383
«Нужно увидеть ребят, Наташу, — думал он. — Мо-
жет быть, они больше, чем партизаны, знают о Мите».
Недалеко от Песковатского Саша встретил на дороге
человека в коротком, городского покроя пальто, в ста-
рой каракулевой шапке и серых валенках с калошами.
«Якшин! — узнал Саша. — К нам в село направ-
ляется, — мелькнула другая мысль, — зачем бы это?»
Сразу вспомнился разговор о Якшине с Наташей.
Скрываться Саша не стал — подняв воротник паль-
то, прошел мимо и только уже потом тревожно подумал:
«Знает он, что я партизан, или нет?»
Саша не подозревал, что Якшин направлялся за све-
дениями для комендатуры к гитлеровскому ставленнику
старосте Авдюхину.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Не случайно встреча с Якшиным так взволновала
Сашу, хотя он и не мог дать себе ясного ответа. Раньше
на Якшина в Лихвине никто не обращал внимания.
Знали, что Якшин ни с кем не дружит, живет одиноко,
бобылем, в своем доме в малонаселенном тупике, непо-
далеку от бань.
Но после того как Якшина несколько дней продержа-
ли в комендатуре, пошли о нем противоречивые слухи.
Одни думали, что он фашистский холуй, другие — что
связан с партизанами. Тем более что стал он общитель-
ным, заговаривал на улице с людьми и даже высказы-
вался против нового порядка. С полицаями и теми, кто
открыто перешел на сторону врага, Якшин держался
осторожно, суховато и даже неприветливо, подчеркивая
полное равнодушие к ним. Играл он роль независимого
от нового порядка человека, себе на уме, догадывайся
как хочешь. Можешь доверять или опасаться — твое
дело. Заметно сторонился он и Чугрея, хотя раньше,
бывало, охотно разговаривал с ним.
384
— Ну, как живем? — самодовольно спрашивал Чуг-
рей, встречаясь с Якшиным.
— Живем, — сухо отвечал Якшпп, косясь на новый
из дубленой черной овчины полушубок и котиковую
шапку, полученные Чугреем в комендатуре. — А ты пре-
успеваешь? — он кивал головой па полушубок. — Смот-
ри не ошибись. Придут прежние — отберут. Расплачи-
ваться придется.
Чугрей беспечно махал рукой.
— Жди, когда рак свистнет. А пока мы хозяева...
Чугрей гордился своим новым положением в городе.
Даже разговор у него изменился — слова он стал произ-
носить медленно, начальственным топом. Привычная по-
говорка «ваше здоровьице!», которую он раньше сыпал,
как горох, теперь прорывалась у него только изредка.
В незыблемости нового порядка в городе он был
твердо уверен, видя, как каждый день идут па восток
все новые автомашины с войсками и движутся танки,
артиллерия.
«Возврата к прежнему не будет», — думал он и са-
модовольно щурил глаза при встрече с жителями города.
Он достиг того, к чему стремился всю жизнь, — власти,
стал видным человеком в городе. Население его побаи-
валось. Он мог теперь распоряжаться судьбой каждого.
И если бы не сын-комсомолец, портивший Чугрею ре-
путацию у немцев, да не партизаны, действовавшие не
только в районе, но и в городе, Чугрей был бы совер-
шенно доволен своей судьбой.
Партизаны причиняли много хлопот полицаям. Они
появлялись в городе каждый день и каждую почь,
портили связь, срывали плакаты и листовки, исписывали
лозунгами стены домов. В комендатуре не подозревали,
что этими делами занимаются ребята — школьники
старших классов. Может быть, кое-кто из полицаев п
догадывался, но им выгоднее было валить все па пар-
тизан.
!/2-25 В. Смирнов
385
Более смело и открыто действовали партизаны в
районе, заставляя полицаев нервничать и с наступле-
нием темноты прятаться по домам.
С сыном Чугрей никак пе мог поладить. Егор явно,
открыто презирал отца. Чугрей почти не встречался
с пим. Потом Егор и совсем исчез из дому, хотя и нахо-
дился в городе. Мать тоже пе знала, где оп, —очевид-
но, поселился у кого-то из своих друзей.
Ковалев, встречаясь с Якшиным, стал теперь более
терпимо относиться к нему.
— Живые мощи па костылях! — крикливо по обык-
новению приветствовал он Якшина. — Почему голову
повесил?
Якшин презрительно смотрел на него и, пожевав
блеклыми синеватыми губами, не спеша басовито от-
вечал:
— Здорово, сапожник. Не повесили еще тебя?
От таких слов Ковалева коробило, невольно мураш-
ки пробегали по спине. Но он щурил глаза, лихо вски-
дывал голову и возражал:
— Я, мил-человек, при новой власти не сапожник,
а блюститель порядка.
Якшин кривил губы.
— Плохо блюдешь, беспорядка больше, чем по-
рядка...
Ковалев советовал:
— Шел бы ты к нам, сударь, в полицию, чего бол-
таешься?
Якшин хмурился, молчал. На этом обычно разговор
обрывался. Каждый отправлялся по своим делам.
В полиции знали, что служит Якшин посредником
между комендатурой и фашистскими ставленниками
в селах, хотя и не очень доверяли ему. Но и полицей-
ские знали не все, что поручили ему также следить и
за полицаями, выявляя среди них малонадежных.
Якшин перестал быть домоседом, как раньше. Его
386
видели в разных местах района. Иногда он и пе поле-
вал дома. Лицом Якшип тоже изменился, осунулся,
взгляд его стал беспокойным. И походка, прежде солид-
ная, уверенная, стала суетливой. Он заметно прихрамы-
вал, хотя раньше хромота у него не замечалась.
Самый продолжительный разговор за все время зна-
комства у Якшина с Ковалевым произошел недалеко от
города. Якшин медленно брел по тропинке, извивавшейся
по высокому берегу реки, часто останавливался, смот-
рел на противоположный берег. За этим занятием его
застал полицай Ковалев, проходивший мимо по дороге.
— Рыбу, что ли, ловить собрался? — спросил он, под-
ходя к Якшину.
Тот испытующе взглянул на Ковалева и указал на
противоположный берег.
— Видишь? Уплыла рыба.
У застывшей отмели противоположного берега чер-
нел связанный из бревен плот.
— Да, рыба уплыла, — спокойно согласился Кова-
лев. — Кому-нибудь понадобился...
— Не кому-нибудь, а точно можно сказать кому, —
нравоучительно поправил Якшин.
Ковалев небрежно махнул рукой, показывая тем
самым, что теперь уже бесполезно говорить о людях,
которые переправились на противоположный берег.
— Кому служишь-то? — неожиданно спросил Якшип,
остро, испытующе взглянув на своего собеседника из-
под нахмуренных бровей.
— Как кому? — растерялся Ковалев. — Ты это про
что?
— Переправились одни — могут и другие восполь-
зоваться. Разве можно так оставлять?
— А ты переберись на тот берег да пригони обрат-
но, — язвительно посоветовал Ковалев. — Ишь какой
прыткий!,
— Доложи коменданту — тот найдет средство.
V2-25* 387
— О всяком пустяке докладывать... Ладпо, доло-
жу, — неохотно согласился Ковалев. Оп искоса погля-
дел ла Якшина, помолчал и добавил: — Суетливый ты
какой стал, сударь. До всего тебе дело есть.
Они медленно шли по заснеженной тропинке. Якшин
немного прихрамывал, а Ковалев искоса поглядывал па
пего и думал: «Отчего это Якшин так заговорил?
Что оп может знать?»
— Ну как, доволен своей жизнью? — вскользь спро-
сил Якшин, все больше хромая.
— А то как же?.. — простодушно откликнулся Кова-
лев. — А тебя вот не поймешь. Хитришь все, сударь.
Замысел-то у тебя, видно, наполеоновский.
— Что имею, тем и довольствуюсь, — нарочито уны-
лым голосом отозвался Якшин, незаметно улыбнув-
шись. — Чем бог наградил, тем и довольствуюсь.
— Все туману напускаешь. Наводишь тень на ясный
день, — не задумываясь, по привычке подковырнул Ко-
валев Якшина.
Якшин резко остановился, смерил Ковалева гневным
взглядом с ног до головы и, не сдержавшись, крик-
нул:
— Наступи себе па язык, сацожник! — И потом,
словно спохватившись, уже мягче добавил: — Если толь-
ко хочешь во мне друга иметь. А друг я тебе на-
дежный, полезный... — И снова предостерегающе пони-
зил голос: — Смири свою гордыню.
— Гордыню? — удивленно переспросил Ковалев. —
Моя гордыня вот, — старик похлопал рукой но своей
белой повязке. — Но ты, вижу, сударь, большой чело-
век. Мудро говоришь и не все понятно. Раскусить тебя,
сударь, надо большой ум иметь. — Ковалев теперь го-
ворил льстиво, то забегая вперед и вглядываясь сразу
подобревшими глазами в неподвижное лицо Якшина, то
снова идя рядом. — Такой человек мозговатый — и жил
все годы на задворках. Хоронил свою образованность.
388
— Хоронил, — гордо и спокойно согласился Якшин,
поглаживая рукой свой сизый подбородок. — А поче-
му — понять надо...
— Вестимо, — поспешно согласился Ковалев. — Как
не понять, не те порядки, не старое время, сударь.
— Вот именно! Чужой я был среди чужих. — Якшип
помрачнел, а голос у него становился все более мягким,
монотонным: — Поддерживала меня только неугасимая
вера. Терпеливо я дожидался возвращения светлого дня.
— Все так... Все так... — словоохотливо поддакивал
Ковалев, семеня рядом с Якшиным, который шел, гордо
подняв голову, уже не хромая.
Завязать дружбу с Якшиным, узнать его агентуру,
выпытать, кем он был раньше, — такую задачу ставил
Ковалев:
— Приглядывался я к тебе раньше... Не знал, что
ты за человек. Всегда серьезный, молчаливый, слова не
вымолвишь зря...
Своей лестью Ковалев неожиданно обезоружил Як-
шина. Как и многие неудачники, Якшин был очень тще-
славен, высоко ценил свой ум, свою хитрость, и ему
захотелось сразу поднять себя в глазах Ковалева.
— Ты думаешь, я — это я? — внезапно, с заметной
гордостью спросил Якшин и, хитровато прищурив гла-
за, засмеялся. Слушай, мол, какой я откровенный.
Ковалев насторожился. Наконец-то удалось нащу-
пать слабую струну в характере Якшина.
— А кто же ты?.. — с наигранным удивлением спро-
сил он и снова забежал вперед, не сводя острых, вни-
мательных глаз с лица Якшина.
Якшин с минуту подумал. Ковалев терпеливо ждал.
— Облик только мой и душа во мне моя, остальное
не мое, чужое. — Якшин снова с удовлетворением погла-
дил свой сизый, колючий подбородок.
— Кто же ты? — допытывался Ковалев. — Жил
столько лет, и не замечали...
*25 В- Смирнов 389
— Такова была моя защита... — усмехнулся Як-
шин; — Как в книге священного писания сказано:
«В одиночестве моем находил я покой своему бытию».
— Ну и голова!.. —удивлялся Ковалев. Седая щети-
на на лице его топорщилась, глаза то прищуривались, то
снова широко раскрывались. — Неужели, сударь, теперь
тебя не определят на большую должность? Пустили по
мелкому делу. Успешно работаешь-то?
— Это как же по мелкому делу? — в свою очередь
насторожился Якшин.
Ковалев простодушно усмехнулся.
— Большому кораблю большое и плавание! До ре-
волюции-то высокое звание имел? Или так просто, куп-
чишка... аршинник?..
Якшин не мог сдержаться, чтобы не похвалиться.
— Жил я... Человеком был. Мундир имел. Ордена и
медали...
— Городовой али стражник?
Якшин пренебрежительно усмехнулся.
— Поднимай выше... В офицерском звании... Свою
квартиру имел... — Возвысив себя в своих глазах, Як-
шин самодовольно спросил: — Что... не ожидал?
— Да-а, что говорить... — Ковалев, поддакивая, сми-
ренно крутил головой. — Вот ты кто!.. А должность у
тебя все эти годы неприметная была. Кто бы мог по-
думать, такой человек — ив бане служит.
Почувствовав насмешку в словах Ковалева, Якшин
презрительно прищурился.
— Что есть твое ремесло? Пыль да грязь. А я гля-
дел выше. Лицезрел голых людей всех рангов и долж-
ностей и презирал их.
— Вот как... — только и смог проговорить Ковалев.
— Презирал, — гордо подтвердил Якшин. — Все они
раздетые стояли передо мной. Утешался я, видя всех
перед собой в голом естестве, отдыхал душой.
— Понятно, значит, никого не уважал. — Густые куч-
390
коватые седые брови Ковалева насупились. — Кого же
ты уважал? Людей не уважал. Значит, бога уважал?
Богомольный ты человек...
Якшин усмехнулся, помолчал и пехотя добавил:
— Истину тебе сказать, и бога не уважал. Нет его,
раз он заставил меня столько лет терпеть...
— Да-а... — Ковалев судорожно потирал свои жи-
листые, почерневшие от сапожного вара руки.
Они входили в город. Навстречу по дороге на грузо-
виках и автобусах оккупанты везли своих раненых.
Густой серый дым расстилался вдали над станцией.
Со времени этого откровенного разговора Якшин уже
не упускал случая снова поговорить с Ковалевым. Он ви-
дел, что и Ковалев при встрече с ним теперь тоже как-
то особенно радушно здоровается, обязательно о чем-
нибудь приветливо спросит.
Якшина радовало, что гордый, ершистый Ковалев
стал так уважать его. Желание еще более расположить
к себе Ковалева заставляло Якшина хитрить, играть
в откровенность. Ковалеву он не верил, как, впрочем, и
никому не верил, кроме своих хозяев.
— Скажу тебе, как другу, — сообщал он при встре-
че Ковалеву, — ненадежный Чугрей человек. Непроч-
ную основу новая власть себе создает. Втерся Чугрей в
доверие к немцам. Сын у него комсомолец, где-то про-
падает, говорят, выполняет партизанское задание, а
Чугрей молчит, скрывает.
— Ненадежный? — внимательно переспрашивал Ко-
валев.
— Тебе говорю, почему не доложишь коменданту?
— Мое дело маленькое, — Ковалев пожимал плеча-
ми. — Доложить можно, нетрудно. Был бы толк... Сам
доложи.
— Сам, сам... Все сам, — ворчливо говорил Якшин.
Возвращаясь домой, Ковалев размышлял: доложит
Якшин коменданту или так только подзуживает? И Ко-
25*
391
валев видел, что в последующие дни Чугрей, как и
прежде, приходил в комендатуру и, судя по его одутло-
ватому, заплывшему жиром лицу, ничем не был встре-
вожен.
«Значит, Якшин не торопится доносить, — думал
про себя Ковалев, — выжидает. А может, и донес* да
не обращают внимания».
В тот день, когда в городе был арестован Митя Клев-
цов, Ковалева вызвали к начальнику полиции.
— Возьмешь с собой двоих... — приказали ему. —
Пойдешь на Пролетарскую улицу. Там живет Григорий
Штыков... Знаешь? Ну вот. Приведете сюда... Попы-
тается бежать, стреляйте на месте.
Ковалев побледнел.
— Ты что? Заболел? — удивился начальник поли-
ции, пытливо глядя на Ковалева.
— Простудился... Теперь ничего... — хрипло пробор-
мотал Ковалев, выходя из комнаты.
Что делать? Если он придет арестовывать Штыко-
ва, тот решит, что он, Ковалев, — предатель. Что де-
лать? Ковалев подошел к окну в комендатуре, лихора-
дочно ища выхода из создавшегося положения.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Никогда раньше Наташа Ковалева не видела своего
дядю таким сумрачным, когда он вечером вернулся из
комендатуры домой. Беспокойно ходил он по комнате,
сгорбившись, словно какая тяжесть разом придави-
ла его.
Разговаривать с ним Наташа не стала, ушла в свою
комнату, не догадываясь, что дядя порывался погово-
рить с ней откровенно.
392
Получив распоряжение от начальника полиции, он
сгоряча решил было немедленно бежать к Штыкову,
предупредить, а потом, вернувшись домой, взять Ната-
шу и скрыться из города. Но тут же понял, что это зна-
чило бы раскрыть себя прежде времени. Пришлось на
страх и риск выполнять распоряжение комендатуры.
Гриша был дома, когда Ковалев с полицейскими
пришел к нему.
— Приказано взять тебя! — кратко буркнул Кова-
лев, насупившись. Но потом решился, поднял голову и
с невыносимой мукой взглянул в глаза Грище, который,
сгорбившись, стоял у окна.
«Не думай, что я предатель... Не думай!..» — молча,
глазами молил Ковалев. Холодный пот проступил у не-
го на спине. Но Гриша сразу понял, что не Ковалев
виновник его ареста. Мало того, он незаметно дружески
подмигнул Ковалеву и по-мальчишески показал в сто-
рону полицаев кукиш. Такого Ковалев никак не ожидал
от Гриши, у которого всегда была в глазах затаенная
грусть.
Какая судьба ожидает арестованного в комендатуре
гестапо, и Гриша и Ковалев хорошо знали.
— Запри дверь-то! — закричал Ковалев на полицей-
ского, когда уходили из дому. — Может, вернется хозяин
обратно, чтоб все в целости было. — Он суетился, покри-
кивал на полицейских, стараясь скрыть свое настроение.
Дорогой умышленно немного отстал, думая, что Гриша
что-нибудь предпримет. Но полицейские шли рядом с
арестованным, а Гриша шел спокойно, ничего не спра-
шивая. Из комендатуры Ковалев сразу же ушел, еле
передвигая ноги.
На следующий день Ковалев, пересилив себя, снова
пошел на службу. Вернулся он в таком состоянии, слов-
но сам все испытал, словно его, а не Гришу, допраши-
вали в гестапо. Дома его ожидал неприятный разговор
с Наташей.
393
Когда семья Тимофеева, покинув дом Ковалевых,
ушла из города, Наташа несколько раз собиралась реши-
тельно поговорить с дядей, открыть ему глаза на его по-
стыдную должность и все откладывала, выбирая подходя-
щий случай. Такой случай вскоре представился.
После, долгого перерыва над городом неожиданно в
дневное время появился самолет — юркий серенький
«ястребок» с красными звездами на крыльях. Он смело
покружил над городом, оставив после себя в ясном мо-
розном небе белый след буквы «Г», и спокойно улетел
дальше.
Появление советского самолета народ истолковал
по-своему. Раз днем безбоязненно прилетел «ястребок» —
значит, Красная Армия идет на выручку города. А бук-
ва «Г», начертанная самолетом в небе, по мнению неко-
торых, означала: готовьтесь, подходит время освобожде-
ния. Этот слух волной пошел гулять по городу, а потом
и дальше, по округе.
Наташа тоже видела советский самолет. Радостное
предчувствие близкого освобождения охватило ее. Встре-
тив дома дядю, она не утерпела:
— Скоро наши придут. Прилетал самолет. Теперь уж
скоро... Придут! — повторила Наташа глухим дрожащим
голосом, подступая к дяде.
Ковалев искоса взглянул на нее, что-то пробурчал
в ответ. Ковалев не мог сказать ей, что после обыска
в доме он чувствовал себя в полиции неважно. Преж-
него доверия со стороны коменданта уже не было. Если
раньше он часто дежурил в комендатуре, то теперь его
то и дело посылали в наряды по охране порядка в горо-
де. Наташа бессвязно, торопливо, впервые за это время
начала упрекать его, что он стал предателем, что в под-
вале комендатуры находится много наших, а он не по-
может им бежать. На что он надеется, что он ду-
мает?..
— Не подпускают меня к арестованным, — глухо ото-
394
звался Ковалев. — Не подпускают, — снова повторил он.—
Чугрей там хозяйствует.
Ковалев сидел за столом, насупившись, не поднимая
лохматой седой головы, не глядя на Наташу, и один пил
холодный чай. Перед ним стояли чугунок с картошкой,
деревянная солонка, лежал ломоть хлеба. В последнее
время дома никто о нем не заботился, как прежде.
Но Наташа не думала отступать. Почувствовав яв-
ную неуверенность в словах дяди, надеясь, что его можно
еще образумить, повернуть на советскую сторону, она
с еще большей энергией приступила к нему, требуя, чтобы
дядя одумался, пока не поздно, не позорил семью. Она
и раньше не боялась его. Теперь свою главную задачу
как комсомолки она видела в непрестанной борьбе с дя-
дей. Только не давать ему покоя.
— Отстань от меня, — попросил он, сморщившись.
Разъярившись, он стукнул кулаком по столу, но ничего
больше пе сказал, допил чай и ушел.
Пришла с колодца мать, звякнув в сенях ведрами.
Наташа рассказала ей, что она видела и слышала в горо-
де. Дарья Сидоровна истово перекрестилась.
— Слава богу, — сказала она. — Скорее бы! — И,
вздохнув, взглянула на стену, на портрет брата — молодо-
го, молодцеватого, потешного в своей косоворотке и с це-
почкой па жилете.
А Наташу снова охватила грусть. Чему, собственно
говоря, она радуется? Ну, прилетал самолет, что от этого
изменилось? Разве наступил перелом в войне?
А на другой день в Лихвине арестовали Митю Клев-
цова и к вечеру Гришу Штыкова.
Почти каждый день в комендатуру приводили под
конвоем арестованных. Некоторых из них после допроса
отпускали, других отправляли в подвал, в тюрьму или
на машине отвозили неизвестно куда. Но арест Мити
Клевцова, которого в последний раз видели в городе вме-
сте с Сашей, насторожил Наташу и ее школьных друзей.
395
Тем более что почти сразу же в городе появилось повое
объявление гестапо, гласившее:
«Истинно русский человек! Партизаны — твои враги!
Раскрывай их логова. Сообщай властям о месте их
пребывания. За это ты будешь щедро вознагражден.
Крестьянин в деревне получит землю. Житель горо-
да — в собственность дом и средства для проживания.
Некоторые, уже заслужившие вознаграждение, полу-
чат его незамедлительно».
«Но кто эти некоторые?..» —думали и Наташа, и Вася
Гвоздев, и Володя Малышев.
— Тебя как комсомолку тоже схватят... — причитала
Наташина мать, всхлипывая на кухне. Она не хотела
больше выпускать Наташу на улицу.
Но разве можно было просидеть взаперти, за закры-
тыми ставнями? Наташа взбунтовалась и, вырвавшись
из дома, помчалась к Клевцовым. Мать Мити Варвару
Христофоровну она знала.
В просторном каменном доме под драночной крышей
на Нагорной улице царило уныние. Все ходили с запла-
канными глазами.
— Выдали Митю... — сообщила Наташе Варвара Хри-
стофоровна, заплакав. Но кто выдал, она не знала.
Из дома Клевцовых Наташа направилась к Васе
Гвоздеву и встретила там неразлучную компанию: Васю,
Володю и Егора. Уговаривали ребята Егора Астахова,
чтобы он смирился перед отцом и через него узнал, в
чем подозревают Митю Клевцова.
Егор наотрез отказывался.
— Не могу я... Не могу... — с ожесточением повто-
рял он, кусая губы и меняясь в лице. — Хоть убейте ме-
ня, не могу... Не только просить, даже разговаривать...
Слово «отец» Егор уже не произносил. Увидав Ната-
шу, обрадовался.
— Вот Натка скорее узнает... — Он даже отошел в
396
сторону, давая понять, что разговор на эту тему закон-
чен.
Вася было поднялся на дыбы, обвиняя Егора в мало-
душии, но Володя понял настроение Астахова и не стал
настаивать.
Сразу же навалились на Наташу:
— Тебе легче дома разговаривать...
Напор ребят так был неожидан и силен, что Наташа,
первоначально отказываясь, все же задумалась. Снова
разговаривать с дядей она считала бесполезным. Можно
еще раз поругаться с ним. Но какой от этого толк? А ре-
бята продолжали настаивать.
— Помогай, Наташа... — просил Володя.
Слово «дядя» в отношении Ковалева тоже никто не
произнес. Пришлось согласиться.
— Ты умело так подойди к нему. Скажи, раньше в
одном классе учились, — инструктировал девушку Вася
Г воздев.
«Знают ли партизаны, что Митя Клевцов схвачен?» —
рассуждал сам с собой Егор. Хотелось ему каким-то де-
лом оправдаться перед ребятами — может быть, отбить
Митяя и вместе с ним уйти к партизанам.
— Не понимаю, за что Гришу Штыкова взяли? —
удивлялась Наташа. — Он не партизан. В армии не был.».
— А ты что думаешь? — Малышев прищурился. —
В городе говорят, что Штыков каждую ночь с партиза-
нами встречался. Не случайно Митя к нему заходил
в день ареста.
Наташа все же не могла представить себе, что такой
тихий, неприметный человек, как Гриша Штыков, мог
играть какую-то значительную роль, чем-то помогать
партизанам.
— Ты, если чего узнаешь, немедленно сообщи, —
просили ребята Наташу.
Втроем не решились провожать, пошел с ней один
Егор.
397
— Не боишься? — спросил он. — Могут и нас, ком-
сомольцев, также отвести в комендатуру.
А про себя подумал: «Неужели отец сам будет до-
прашивать и избивать?»
— Боюсь... — неожиданно призналась Наташа, как-то
по-детски оттопырив губы и жалобно взглянув на Егора,
но тут же посуровела, морщинка разрезала ее лоб. —
Нельзя нам бояться. Не будет, Егор, у нас Родины, тогда
и нас, комсомольцев, не будет. А я верю... наша Родина
отобьется, победит... Нас тогда вспомнят, если что слу-
чится...
Дождавшись прихода дяди домой, Наташа решительно
подошла и, подбоченясь, грозно спросила.
— За что Митю Клевцова забрали? А Гришу Штыко-
ва?.. — и замолчала, дядя был непохож на себя.
Лицо желтое, глаза осоловелые, не свои...
Ковалев было вскинулся на нее, но тут же съежился,
замолчал и ушел к себе в темный угол, где стояла его
койка и на столике лежали очки. Даже и теперь, в ми-
нуты смертельной опасности, он не имел права раскры-
вать себя. Но молчал он недолго. Не выдержал. Сам
подошел к Наташе и заговорил, сперва грубо, повели-
тельно, потом, сбавив тон, уже упрашивал:
— Уходи, Наташка, пока не поздно! Куда знаешь,
туда и уходи... За мной могут тоже прийти... Тогда позд-
но будет... Уходи, Наташка... Богом тебя прошу...
Разговор Наташи с дядей так и не состоялся. Она
заперлась в своей комнате. Ковалев же с трудом сдер-
жался и взял себя в руки. Что будет, то будет. Выхода
нет. Он знал, что в эти часы Гришу Штыкова допраши-
вали в комендатуре. Устоит ли Гриша?..
Прошел час... другой... третий... За Ковалевым никто
не пришел.
Значит, Гриша Штыков сегодня выстоял, еще мол-
чит...
И па этот раз Наташа не поняла, в чем дело, не дога-
398
далась. Хотя догадаться было не трудно. Истеричные
выкрики дяди пе дошли до нее.
«Боится... — думала она по-прежнему неприязнен-
но. — Чем-нибудь не угодил своему начальству и теперь
трясется...»
Наташа решила, что расспрашивать дядю все равно
бесполезно, что никакой помощи от него не будет. Так
она сказала и ребятам, когда они встретились у здания
городской тюрьмы. Кому первому пришла мысль встре-
чаться именно у серого, угрюмого здания тюрьмы, На-
таша не знала. Но объяснялось это, очевидно, надеждой
па то, что Митя и Гриша, может быть, увидят их из
тюрьмы.
У каменного забора, обнесенного двумя рядами колю-
чей проволоки, толпились родственники, знакомые аре-
стованных. Кто приносил передачу, кто стремился хотя
бы одним глазом взглянуть на близкого человека,
попавшего в фашистский застенок. Каждый день группы
арестованных под конвоем выводили на работу.
Вывели и сегодня. Но среди них Наташа не пашла
ни Мити, ни Гриши Штыкова. Зато Наташа успела су-
нуть проходившим мимо нее изможденным людям все,
что захватила с собой из дому, — хлеб, сухари. Стало
как-то теплее на душе.
У ворот тюрьмы Наташа заметила мать Мити Клев-
цова. Худощавая, сгорбленная, поседевшая от горя Вар-
вара Христофоровна держала в руках небольшой узелок.
Часовой, к которому она обратилась, не понимал по-рус-
ски или не хотел отвечать, неторопливо прохаживаясь
с автоматом на груди вдоль проволочной изгороди. Ни-
чего не добившись, Варвара Христофоровна, еще более
сгорбившись, поплелась домой.
Наташа хотела было догнать ее, поговорить, успо-
коить, тут кто-то сзади неожиданно дотронулся до ее
плеча. Она испуганно обернулась и побледнела: перед
ней стоял Саша.
399
— Ты чего здесь? — прошептал он и, видя, что на-
встречу идут люди, медленно, сгорбившись, пошел по
тротуару, сунув руки в карманы, давая понять Наташе,
чтобы она следовала за ним.
Так они медленно шли друг за другом квартала три-
четыре, мимо встречных солдат, мимо редких пешехо-
дов, не обращавших на них внимания. Саша направился
к сараю, одиноко стоявшему в конце улицы. Ворота са-
рая были раскрыты настежь, соломенная крыша разобра-
на, и через голые, почерневшие ребра стропил прогля-
дывало серое небо. Наташа остановилась на улице, у те-
леграфного столба, подождала, стараясь утихомирить
сильно бившееся сердце, и тоже направилась к сараю.
— Ну как? — порывисто спросил Саша, протянув
девушке горячую руку. — Знаешь что-нибудь про ре-
бят?
Лицо у Саши было бледное, болезненное, с глубоко
запавшими глазами, и голос показался Наташе не похо-
жим на обычный.
Наташа торопливо, волнуясь, рассказала, как она
встречалась с Васей Гвоздевым и Володей Малышевым,
как они тоже пытались узнать что-нибудь про аресто-
ванных. Наташа видела, у Саши потеплели глаза и не-
много порозовели щеки.
— Значит, ребята в случае чего помогут. Это хоро-
шо, — пробормотал он, настороженно наблюдая сквозь
щель за улицей. Глубокая морщинка прорезала высокий,
прикрытый сбоку прядями черных волос лоб Саши. —
Вот дела-то... Наши далеко. А то бы мы...
Видно было, что Саша уже что-то задумал.
— Разыщи Малышева и Васю, — попросил он. -
Пускай придут ко мне, скажи, я ночую теперь в Песко-
ватском, в своем доме, где мы раньше жили. Пускай при-
дут попозже вечером... — Он снова своей сильной горячей
рукой пожал худенькую руку Наташи и предупредил:
Если что узнаешь, через ребят передай в Песковатское.
400
Сама не приходи, могут заметить. А завтра мы что-ни-
будь сообразим.
Наташа первой выглянула из сарая, но Саша снова
вернул ее.
— Сходи к ребятам, — попросил он, нервно потирая
руки и переступая с ноги на ногу. — Скажи, пускай сей-
час же сюда придут. Я буду ждать здесь. Понятно? Толь-
ко пусть не мешкают.
Выйдя на улицу и увидев, что кругом тихо, безлюдно,
Наташа чуть не бегом помчалась к ребятам. На ее сча-
стье, Егор и Малышев были у Васи Гвоздева.
— Шурка здесь... в городе... — торопливо заговорила
она и, оглянувшись, прикрыла за собой дверь в комнату.
Сразу же ребята оделись и вышли, а Наташа побе-
жала к себе, чтобы принести Саше что-нибудь по-
есть.
Когда она со свертком в кармане снова прошла по
улице мимо сарая и осторожно заглянула в ворота, по-
скрипывавшие от ветра, в сарае уже никого не было.
Походив по улице, Наташа вернулась домой.
Ее знобило. Тревожные мысли не давали покоя. На-
таша то закутывалась в одеяло, пытаясь согреться, то
снова выходила на крыльцо.
Так прошло несколько часов. Наташа не выдержала
и опять побежала к ребятам.
Шепотом, перебивая друг друга, они принялись рас-
сказывать, что произошло за это время. Наташа слуша-
ла, не спуская глаз с ребят.
Они рассказывали, как Саша подошел к одноэтаж-
ному особняку на Коммунистической улице, в котором
жил офицер комендатуры. Оттуда вышел денщик офи-
цера в расстегнутом кителе и крикнул Саше: «Эй, ты!»
Очевидно, он считал его здешним, живущим где-то по
соседству.
— Саша взял у него ведра, — захлебываясь, расска-
зывал Вася. — Денщик приказал ему принести воды...
401
— Я было выхватил у него ведра... — перебил его
Володя Малышев. — Но Саша не дал мне. Сам побежал
за водой...
— Не побежал, а медленно, не спеша пошел, — сразу
же уточнил Вася. — Принес воду и надолго застрял в
доме... Пропал... Совсем было пропал...
— Наверно, рылся в офицерских бумагах, — высказа-
ла предположение Наташа.
— Ничего он не взял, — поспешил успокоить ее Ва-
ся. — Но с денщиком он познакомился. Теперь он может
приходить туда запросто.
Ребята были очень возбуждены. Они с нетерпением
ждали следующего утра, когда Саша должен был снова
прийти в город.
Наташа доплелась до дома, страшно усталая, голод-
ная. Сверток с хлебом так и остался лежать у нее в кар-
мане. Дарья Сидоровна спросила, где она была. Но На-
таша молчала, не в силах что-либо сказать.
«Завтра... Завтра... — думала она. — Завтра Саша сно-
ва будет в городе...»
Против обычного дядя пришел рано. Открыв дверь
в Наташину комнату, он взглянул на племянницу, но не
решился сразу говорить и отошел назад. Она снова уди-
вилась. Как он за последние дни заметно постарел, гла-
за слезились, на небритых щеках топорщилась колючая
щетина.
— Выследили... — сказал он, ни к кому не обращаясь,
хотя Наташа чувствовала, что его слова относятся толь-
ко к ней. — Выследили Шурку Чекалина. Видели его в
Песковатском, говорят, у себя дома ночует... Якшин в
комендатуру сообщил. Наряд солдат и полицаев должен
выехать в Песковатское, если уже не выехал...
Наташа неподвижно сидела за столом. «Как же это?
Что же это?»—шептали ее побелевшие губы. Когда
мать вышла на кухню, она заметалась по комнате, тороп-
402
либо набросила па себя жакетку, схватила в руки пла-
ток и незаметно выскользнула из дому.
А в этот же момент по другой тропке к дому подхо-
дила Машенька из партизанского отряда. Благополучно
добравшись до Лихвина, она шла с поручением Тимо-
феева к Ковалеву, чтобы узнать о судьбе арестованных
Мити и Гриши.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Вечером в избе у Саши снова собрались ребята.
Осторожно, тайком они пробирались к дому и, так же
как Саша, через отодвинутую доску подворотни попада-
ли в избу.
Первым пришел Степок, за ним — Зинка, потом по-
явились Егорушка, Серега, Илюша. Каждый из них, как
и накануне, прежде всего подходил к столу и выклады-
вал кто яблоки, кто лепешки, кто кусок свиного сала>
А Зинка ухитрилась даже притащить кринку молока.
— Ешь!.. — наперебой потчевали они Сашу. — Тебе
нужно подкрепляться...
— Спасибо, ребята! — благодарил растроганный Са-
ша, принимая подарки. За два дня ему натащили столь-
ко съестного, что он не знал, что с ним делать.
За эти дни Саша вволю выспался, отогрелся на теп-
лой печке. Простуду как рукой сняло. Оставалась только
слабость, порой кружилась голова.
— Может быть, тебе печку истопить? — услужливо
предлагал Егорушка.
Каждому хотелось чем-нибудь помочь Саше.
Но Саша решительно отказывался от услуг. Вода
в ведре у него была, сухие дрова лежали под шестком.
— Топить печку рано, — объяснил он ребятам, — дым
из трубы могут заметить. Ночью буду топить.
Как и вчера, Саша рассказывал про партизанский
отряд. Ребята слушали затаив дыхание.
403
Но и во время разговора Сашу не переставала бес-
покоить мысль о самом главном, самом важном: могут
ли ребята помочь? Пойдут ли с ним в город, не струсят?
Но брать всех нельзя, в городе заподозрят. Взять только
двоих. Но кого?.. Чтобы остальные не обиделись...
Ребята засиделись.
— Нам пора... — первой спохватилась Зина, вставая
из-за стола. — Саше нужно отдыхать. А то мы совсем
его заговорили...
Стали подниматься и остальные. Каждый пожимал
Саше руку, желал скорее поправиться.
Неприметно для остальных Саша попридержал Степ-
ка и Егорушку, шепнул каждому:
— Останься... Дело есть.
Уходили поодиночке. Саша следил в щель ворот, как
расходились ребята. Кажется, в селе спокойно. Все тихо.
Немцев нет. Спать можно спокойно... Вернулся в избу.
Степок и Егорушка, дожидаясь, сидели на лавке. Саша
прислонился к печке. Взлохматил свои давно не стри-
женные густые волосы на голове и в упор, не умышлен-
но подражая манере Тимофеева разговаривать с людьми
в отряде, спросил:
— Не боитесь завтра со мной в город пойти?
— Зачем?.. — первым не удержался Степок.
— Забрали там наших... Митю Клевцова... Штыкова.
Наверно, слышали? Нельзя их без помощи оставлять...
И хотя песковатские ребята почти совсем не знали
Штыкова и Клевцова, слушали они внимательно. Саша с
таким воодушевлением говорил о Мите и Грише как об
отважных, смелых людях, с которых надо брать пример,
что ребята поняли: им надо помочь во что бы то ни стало.
Они все теперь стояли у печки, которая еще про-
должала дышать теплом. Чадная лампа-коптилка на сто-
ле освещала неровными бликами лица ребят. Они ничего
не спрашивали, молчали.
Постояв у печки, они снова расположились за сто-
404
лом. Саша же продолжал ходить по избе, заложив за
спину руки. Спокойно сидеть долго на одном месте он
не мог, не мог находиться сейчас в бездействии.
— Наши партизаны далеко ушли, — говорил он, —
сегодня и даже завтра они вряд ли вернутся... Где они
сейчас, я и сам не могу сказать... Знаю только, что да-
леко. Мы, конечно, можем подождать, пока они вернутся.
Но сейчас дорог каждый день, как вы думаете, ребята?
Я предлагаю теперь установить наблюдение, проследить,
когда Митю и Гришу выведут на допрос. И по дороге от-
бить.
Саша видел, как загорелись глаза у ребят. И хотя
они молчали, Саша понимал, что Егорушка и Степок
не струсят. Он глядел на них испытующе, стараясь раз-
гадать, что они думают.
— Ну как, ребята, поможете?
— А оружие? — деловито спросил Егорушка. — До-
стать бы оружие...
— Мы не откажемся, — отозвался и Степок. — Мо-
жешь надеяться.
Огонек коптилки, потрескивая, неровно освещал раз-
горяченные лица юношей, блестевшие глаза.
— Вот что, ребята, — заговорил Саша, теперь уже
шепотом, словно не доверяя окружавшему их полусу-
мраку, — оружие есть. Правда, только гранаты. Но в па-
шем партизанском деле сильнее и надежнее гранаты
ничего на свете нет. И главное — легко, незаметно...
Саша достал с печки одну из своих гранат, любовно
погладил ее, показал ребятам и снова положил на печ-
ку. Саша на минуту задумался. Имеет ли он право дей-
ствовать так без ведома командира? Но мысль о том,
что необходимо выручить товарищей от смертельной
опасности, снова увлекла, повела его за собой. В свои
шестнадцать мальчишеских лет он поступал по-прежнему
решительно, не задумываясь, ни в чем не сомневаясь.
26 В. Смирнов । 405
Все казалось ему просто и ясно. Любые трудности мож-
но преодолеть, если смело идти напролом.
Нетерпеливо махнув рукой, как бы отгоняя навязчи-
вые, неспокойные мысли, он заговорил шепотом:
— Вот что, ребята... Есть у меня еще гранаты, не-
сколько гранат. Припрятаны в городе. Когда разбомбили
немцы наш воинский эшелон, я нашел несколько штук
и припрятал, сложил в школьном сарае, под старыми пар-
тами. И теперь они там. Проверял я сегодня...
По тому, как взволнованно слушали его друзья, Саша
попял: соберутся завтра ребята в городе, не подведут
его.
— А план, ребята, такой... Вот что... — Саша, нахму-
рившись, забарабанил пальцами по столу. В сущности
говоря, плана у пего еще не было. План только рождал-
ся... Собраться в городе... Деревенских ребят никто из
полицаев в лицо не знает. Значит, не будет основания
в чем-либо их подозревать... Володю, Васю и Егора рас-
ставить дежурить. Одного у комендатуры, другого у тюрь-
мы, третьего?.. Там видно будет... Деревенских ребят
взять с собой. Как только поведут арестованных, грана-
тами ошеломить конвой... Гранат вот только маловато.
А там?.. Там видно на месте будет... Все это быстро про-
мелькнуло в голове Саши. Объяснять он не стал. Огра-
ничился только намеком:
— Завтра в городе, когда все соберемся... узнаете...
Я за ночь продумаю как следует... — Голос Саши упал
до полушепота.
Ребята слушали затаив дыхание. За Сашкой они го-
товы были пойти в огонь и в воду.
Степок ушел первым. За ним — Егорушка. Он хотел
было остаться у Саши ночевать.
— Вместе веселее, — говорил он, настаивая на сво-
ем. — Я так и дома сказал, что, может, заночую... Ты
не бойся, — поспешил он успокоить Сашу, заметив, что
тот нахмурился. — Я про тебя ни словечка... Сказал, что
406
у Сереги заночую... Разве я не понимаю? Вместе, Сайта,
все обдумаем... Ладно?
Саше очень хотелось, чтобы Егорушка остался, но он
понимал, что не имеет права подвергать товарища опас-
ности.
— Уходи... Иди спать... — решительно произнес он,
подвертывая фитиль лампы-коптилки. — Дома отдохнешь
как следует... А я, брат, теперь и один не боюсь ноче-
вать. Я теперь ничего не боюсь...
Саша сказал и вспомнил, что то же самое говорила
при встрече и Наташа, а он теперь повторяет ее слова.
Егорушка не стал настаивать, думая, что, может
быть, Саша ждет ребят из города.
— Ты тоже отдыхай как следует, — сказал Егорушка
на прощание. — Да не забудь про лепешки и моченые
яблоки. Завтра я еще принесу.
— Ладно, ладно, спасибо... — говорил Саша, провожая
своего друга.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Егорушка ушел. Саша постоял на дворе, послушал,
пока смолкли шаги, и вернулся в избу, заперев дверь на
крючок. «Настойчивый...» — подумал ои.
После ухода Егорушки Саша долго размышлял, хо-
дил по избе. Если бы можно было сейчас повидать Тимо-
феева, посоветоваться, как быть дальше.
«Я же теперь совсем здоровый... — думал Саша. —
Задание командира выполняется: ребята следят за боль-
шаком...»
А вообще-то им райком комсомола должен был дать
задание. Можно было бы собрать, поговорить... И были
бы у партизан теперь десятки надежных глаз. Следили
бы они днем и ночью за проклятыми фашистами.
В избе стало холоднее, печка остыла. Прислуши-
ваясь, как гудит ветер в трубе, Саша присел к столу.
26*
407
Слипались глаза. Дремалось. И не чувствовал, не подо-
зревал Саша, что избу окружают со всех сторон враги.
Операция проходила по всем правилам, с большими предо-
сторожностями, словно в нежилом доме, одиноко чернев-
шем на крутом берегу Вырки, находился не один Саша, а
целый партизанский отряд.
В забитое горбылями окно кто-то тихо стукнул: раз,
другой... Саша мгновенно очнулся, затаив дыхание пога-
сил коптилку.
Снова постучали в окно. Мелькнула мысль: «Свои?
Ребята из города? Нет, это не свои...» Слышен разговор,
немецкая речь... Саша — к печке, где лежали гранаты.
Снаружи, наверно, несколько человек налегли на калит-
ку, с треском сорвали запор. Саша успел сунуть в кар-
ман гранату, другая осталась где-то в тряпье на печке.
Хотел было открыть люк в подпол и юркнуть вниз, но
вспомнил, что подземный ход, который он рыл осенью,
так и остался незаконченным.
В сенях тяжело скрипели половицы. Дернули за руч-
ку дверь и сразу же, сорвав крючок, в избу грузно вва-
лились несколько человек. Саша уже пригляделся в тем-
ноте: это были полицаи. Он отскочил к окну, выхватил
из кармана гранату.
— Сдавайся! — хрипло, перебивая друг друга, закри-
чали полицаи.
— Комсомолец не сдается! —• крикнул Саша, взмах-
нул над головой гранатой и, швырнув ее в полицаев,
спрятался за печку.
Но взрыва не последовало.
Испуганно загалдев, полицаи попятились, сшибая
задних. Саша стремительно бросился от печки к окну,
вскочил на лавку.
— Сдавайся! — еще раз закричали полицейские, ви-
димо, опасаясь подойти ближе. У кого-то из них в руках
блеснул револьвер. Но в этот момент Саша схватил со
стола лампу, бросил ее в полицейских и, воспользовав-
408
шись их замешательством, сильным ударом вышиб раму
и спрыгнул в закоулок.
После разговора с Сашей Егорушка долго не мог
заснуть. Кружилась голова от нахлынувших дум, одоле-
вало нетерпение — скорее бы утро.
«Что-то делает теперь Саша? — подумал он. — По-
прежнему он такой же нетерпеливый, горячий. Так и
рвется в опасное дело... А товарищ он хороший, вер-
ный...» Невольно вспомнились Егорушке недавние годы
детства... землянка... коммуна горцев... Как во время одной
из встреч на большаке с завыркинцами Егорушка попал
в сильные и цепкие руки Фильки Сыча и ему грозила
бесславная участь стать пленником завыркинцев.
«Сашка тогда меня выручил... — думал Егорушка,
вспоминая пережитое. — Вовремя он тогда с ребятами на
выручку подоспел и меня отбил... За своих, бывало, оп
душу отдаст».
— Ложись спать, полуночник!.. — ругала Егорушку
мать, но он не спешил.
«Наверно, Саша топит теперь печку, — пришло ему
в голову. — Как бы со стороны дым не заметили? Надо
посмотреть».
Накинув пиджак, Егорушка вышел на крыльцо. Вгля-
дываясь в темноту ночи, он заметил людей, молчаливо и
быстро шагавших по дороге к Сашиному дому. «Поли-
цаи...» — похолодел Егорушка.
Присмотревшись, он увидел, как полицаи и солдаты
стали окружать избу, маскируясь в кустах. Егорушка
быстро перемахнул через плетень, подкрался ближе. Он
слышал, как полицаи вломились в калитку, зашумели
в сенях. Ползком он пробрался еще ближе. В это же
время звякнула калитка у дома, где жила Зина. Услы-
шав голоса, она тоже выскочила на крыльцо, охваченная
необъяснимой тревогой за Сашу. И Зина и Егорушка
409
слышали, как загремела выбитая рама, звеня, посыпа-
лись осколки стекол. Сразу же прозвучало несколько
коротких сухих револьверных выстрелов. Егорушка уви-
дел, как караулившие у дома полицаи и гитлеровцы
сшибли Сашу с ног, навалились на него и, скрутив руки,
повели по дороге к мосту.
Возле дома Чекалиных все еще суетились солдаты.
Очевидно, они еще кого-то искали.
Егорушка стоял у плетня, судорожно вцепившись в
прутья. Ноги у него дрожали, в горле пересохло.
— Выдали Сашу... Схватили Сашу... — беззвучно
шептал ои, не зная, на что решиться. Идти за Сашей, он
понимал, бесполезно. Что один сделаешь? Чем помо-
жешь Саше? Бежать к ребятам — но они дома, уже спят,
наверно. Надо стучаться.
Он не заметил, что невдалеке стоит девушка в сбитом
платке, в коротком жакете, в валенках... Это была На-
таша. Как ни спешила она, ни бежала, было уже поздно.
Опа видела, как Саша вышиб раму и, выскочив в окно,
упал. Потом быстро поднялся и, прихрамывая, побежал,
по один из полицаев снова сшиб его с ног. Она видела,
как Саша рвался, как били его, потом, скрутив руки, по-
вели. Она все видела...
Кругом была темнота. Только снег неясно белел на
земле, на крышах домов, на деревьях. Наташа тоже пе
заметила Егорушки, который, согнувшись, поплелся по
саду. Слезы душили ее. Упав на землю, она плакала от
отчаяния, от жалости к Саше, от сознания своего бес-
силия...
Долго лежала Наташа возле плетня, пока холод от
мерзлой земли не привел ее в себя. Слез уже не было.
Воспаленные глаза высохли.
Закутав голову платком, спотыкаясь, Наташа попле-
лась обратно в город. Она слышала, как на селе протяж-
но завыла чья-то собака. Потом прозвучал выстрел, и
собака замолкла.
410
Это в доме стариков Чекалиных, словно почуяв, что
произошло, выл Тенор, пока вышедшие из избы фаши-
сты нс пристрелили его.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
В тот вечер, когда фашисты схватили Сашу в Песко-
ватском, партизанский отряд находился далеко от своей
базы, осваивая соседний район.
Первая операция в незнакомых местах прошла удач-
но. Партизаны, заминировав участок железнодорожного
полотна, пустили под откос товарный состав, а на обрат-
ном пути возле большого села, устроив засаду, обстре-
ляли вражескую автоколонну на шоссе.
— Славно поработали, — оживленно говорили парти-
заны, возвращаясь в лагерь. Хотя необычайно длинный
путь утомил людей, у всех было бодрое, приподнятое
настроение.
Ночевать зашли в попутную деревню. Для большей
безопасности на ночлег остановились у старосты, рассчи-
тывая, что он побоится сообщить о постояльцах. На-
смерть перепуганный староста готов был сделать все,
что прикажут партизаны. После небольшого разговора
нашлись у него и вино и закуска.
Утром, еще до рассвета, партизаны покинули «госте-
приимный» дом хозяина. Тимофеев пообещал ему боль-
ше не останавливаться на ночлег, а староста — седоборо-
дый солидный старик, когда-то торговавший в Питере
мороженым, — слезно клялся и божился, что он выпол-
нит любое задание, только бы партизаны больше не за-
ходили к нему на дом, не губили его.
— Поневоле ярмо надел на себя, — убеждал он пар-
тизан, провожая их в утренних сумерках до околицы
и боязливо оглядываясь по сторонам.
Отпустив старика, партизаны быстро уходили просе-
лочной дорогой к черневшему невдалеке лесу. Чтобы
411
обезопасить себя, по совету комиссара Дубова немного
свернули в сторону.
«Нет, староста не пойдет доносить, — думал Тимо-
феев, замыкая колонну и оглядываясь назад. — Фашисты
расстреляют, если узнают, что не донес. А донесет —
тоже внакладе... угощал партизан. Незавидная судьба
у «хозяина» деревни».
— Нашли себе приятеля, — смеялись партизаны,
вспоминая, как староста их угощал.
— А что! Дело верное. Раскололи фашистского слу-
гу на две половинки. Будет он теперь служить и вашим
и нашим, — рассуждал Матюшкин, очень довольный, что
удалось выпить, хорошо закусить и поспать на горячей
печке.
Партизаны шли по едва приметным заснеженным
тропам глухим лесом, тянувшимся на десятки километ-
ров. Впереди уверенно шагал знавший раньше эти места
худощавый инспектор пожарной охраны Коротков. За
ним гуськом тянулись остальные, позвякивая гранатами
и бутылками со взрывчатой смесью.
На пути попадались крутые овраги, буйно заросшие
молодняком просеки, недавние вырубки, засоренные не-
убранным охвостьем, топорщившимся во все стороны,
как проволочные заграждения. Из-под ног то и дело тя-
жело вспархивали ожиревшие за осень лесные птицы.
В зарослях густого ельника задорно цокали огненно-
золотистые векши, роняя вниз на людей сучки и еловые
шишки.
— Дразнят, бродяги, — добродушно переговарива-
лись партизаны.
У Павла Николаевича зудели руки, тянулись к винтов-
ке, но он знал, что стрелять строго-настрого запрещено.
— Эх, охота здесь хорошая! — вслух думал он.—
Вот бы с Шуриком сюда!
Ноябрьский день короток. В сумерках быстро про-
шедшего вечера обратный путь к лагерю особенно тя-
412
жел. Вдобавок партизаны сбились с тропинки, пошли
напрямик, наугад. Сучья цеплялись, рвали одежду, ца-
рапали лицо и руки. Даже у самого легкого на ходьбу
Павла Николаевича ныла спина и кружилась голова от
усталости.
Когда внезапно в густой темноте выросли на лесной
поляне два высоких стога сена, Тимофеев решил:
— Дальше не пойдем. Здесь будем ночевать.
Скудный ужин из остатков взятых с собой продук-
тов бодрит людей. Снова слышатся разговоры, шутки.
Разворошив стога, партизаны устраиваются на ноч-
лег. Один Павел Николаевич не торопится спать. Заку-
тавшись в овчинный полушубок, он присел у стога.
И, словно угадывая его мысли, рядом Алеша, разуваясь,
говорит:
— Завтра отпрошусь у командира. Схожу прове-
дать Сашу. Как он там, в Песковатском?
— Да, надо сходить, — соглашается Павел Николае-
вич.
Долго не спит и Тимофеев, ворочаясь на своем месте
в стогу сена. «Вернулась ли с задания Машенька?.. —
думает он. — Передала ли она Ковалеву распоряжение
подготовить побег Мити и Гриши? Всем отрядом пой-
дем к городу... Надо посоветоваться со своими. В слу-
чае чего забросаем комендатуру гранатами... Штурмом
отобьем ребят».
Спят партизаны.
А в это время немного дальше в лесу в одной из пар-
тизанских землянок чуть теплится огонек. Свернувшись
калачиком, не раздеваясь, дремлет на нарах Люба. Рядом
с ней крепко спит, слегка похрапывая, вернувшаяся с за-
дания Машенька. Скрипнула дверь. Кто-то, тяжело ступая,
вышел из землянки.
«Кто же это?.. — силится понять в забытьи Люба,
позабыв, что в лагере, помимо нее и Машеньки, остался
только Костров.
413
Темное небо в облаках, проступающая из-под снега
чахлая зеленая травка, покрытая желтой, блеклой ли-
ствой, похожие на белые свечки березки в чаще ельни-
ка... Так мысленно представляет Ефим Ильич то, что
его окружает. Он вышел из землянки встретить своих.
С палкой в руках Костров стоит на косогоре, поворачи-
вая белую забинтованную голову то в одну, то в дру-
гую сторону, прислушиваясь. Нет, не идут. Не слышно
шагов, только поскрипывают и глухо шумят вершинами
деревья. Длинная осенняя ночь уже на исходе. Долго
так стоит Ефим Ильич, прислонившись к дереву. Слу-
шает, как рождается новое ноябрьское утро, и мыслен-
но представляет, как в предрассветных серых сумерках
где-то бредут к себе в лагерь партизаны...
Как-то теперь сложится его жизнь в отряде? Нет,
он обузой не будет! Он тоже сумеет быть полез-
ным...
По сведениям, полученным в отряде, фашисты гото-
вятся к карательной экспедиции против партизан.
«Сможет ли партизанский отряд долго продержать-
ся здесь? Не придется ли уходить дальше, вглубь?» —
тревожно думает Ефим Ильич.
Неизвестно, где теперь приютилась его семья — же-
на, двое сыновей-школьников и маленькая дочка Свет-
ланочка. Эвакуировались они в последний день, так же,
как и семья Тимофеева. Задержала ненужная скром-
ность: что скажет народ, увидев, как районные работ-
ники, поддавшись панике, увозят от опасности свои
семьи. Не знают жена и дети, какая участь выпала на
его долю. Да и живы ли они?
— Это ты, Любаша? — Ефим Ильич оборачивается на
звук шагов.
— Может быть, вам помочь? — нерешительно спра-
шивает Люба.
— Нет, мне помогать не иадо, — резко, почти серди-
то отвечает Ефим Ильич. — Привыкаю, Любаша, один
414
ориентироваться. Скоро буду с нашими на операции
ходить... Как... Маша вернулась?
— Вернулась, Ефим Ильич... Спит в земляпке как
мертвая... — улыбается Люба.
— Задание выполнила?.. — спрашивает Ефим Ильич.
— Говорит, все удачно... Выполнила.
Костров облегченно вздыхает. Вместе с Любой он
возвращается в землянку, постукивая впереди себя па-
лочкой.
— Что-то наши задержались... — Ефим Ильич ощу-
пью нашел свое место на нарах.
Люба молчит. Думает она в эту минуту о Мпте, о
Саше... Как он там, в Песковатском? Наверное, скучает...
«Нам-то здесь что... Как-то тебе там, Митя?»
Хотя и не было разговора в землянке, но Люба до-
гадывается, что Машенька ходила в город по очень
важному делу. Может быть, намечается план освободить
Митю Клевцова. Но какой?
Ворочается, не спит на нарах Костров. Ефим Ильич
думает: так мало еще времени сражался партизанский
отряд, а уж столько потерь: погиб Трушкин, Митя Клев-
цов и Гриша Штыков в руках фашистов. Сам он конту-
жен, слепой. Саша болен. Да и весь отряд где-то застрял,
и неизвестно, что с ним. О Тане и Клаве, отправивших-
ся выполнять приговор над предателем старостой, тоже
ничего не слышпо.
— Да, долго наши девушки не возвращаются, — про
себя вздыхает Костров.
— Не спите, Ефим Ильич? — спрашивает Люба.
Костров не сразу поворачивает к ней свою забинто-
ванную голову.
— Думаю, Любаша, как-то наши девушки... Спра-
вятся ли они с заданием?
— Сердце у меня за них тоже болит... — тревожно
откликается Люба. — На опасное дело пошли. Таня,
я знаю, справится. Она решительная. А вот Клава?..
415
Она и раньше была боязливая. Я в одной школе, в од-
ном классе с ней училась... Всего она раньше боялась.
И мышей и лягушек... Пора бы им уж вернуться... Мо-
жет, уже и не живы... — мрачно заключает Люба. —
Одни мы с вами, Ефим Ильич, остались здесь да Ма-
шенька...
— Ну, ну, Любаша... В панику не впадай...
И оба умолкают. Только слышно, как стучат, бегут
вперед часы-ходики. Горит тусклый огонек в землянке.
Снаружи он не виден. Можно ночью пройти в двух
шагах от землянок и не заметить жилья партизан.
Засыпает Люба.
Бодрствует только один Ефим Ильич.
Таня и Клава ушли на следующий день после того,
как отправили Сашу в Песковатское.
Люба беспокоилась не зря. Таня и Клава пошли
впервые на столь опасное задание, не зная, вернутся ли
они живыми. Та и другая на всякий случай оставили
прощальные письма своим близким, которые теперь
хранились у Любы.
...Девушки шли нелюдными дорогами. В руках —по
узелку с продуктами. У Тани запрятан в складках одеж-
ды револьвер. Выдавая себя за возвратившихся с окоп-
ных работ, девушки остановились в большом, растя-
нувшемся почти на километр селе на ночлег. Хозяйка
дома, бодрая еще старушка, оказалась разговорчивой
и смелой на язык.
— Пришел к нам какой-то чужак... — жаловалась
она. — Родом-то он, говорят, из-под Лихвина, песковат-
ский... Теперь мудрует над всеми. Выгнал из дому мою
племянницу. «Ты, говорит, — красноармейская семья,
поживешь и в погребе». Хозяйничает теперь в чужом
доме... Как только земля держит такого подлеца, —
возмущалась старушка, — хотя бы партизаны его по-
стращали!
416
У этой женщины девушки прожили несколько дней,
внимательно следили за дорогой, приглядывались
к встречным. Но староста на пути не попадался.
Тогда девушки решили зайти к старосте домой, буд-
то бы для того, чтобы попросить у него справку-разре-
шение идти дальше в прифронтовую зону. Приготови-
лись... Дом, где жил староста, они уже днем хорошо
изучили снаружи. За избой шла тропа к овипам. А там
неподалеку — лес. Стемнело... Клава нерешительно у
крыльца остановилась — страшно заходить в избу.
— Может быть... завтра, на улице... — прошептала
она.
— Пойдем... — голос у Тани звучит глухо. Она ре-
шительно поднялась на ступеньки, постучала. Какая-то
женщина открыла им калитку в сени.
— Пьяные все... Не ходите... — шепотом предупре-
дила она. Но Таня, а за ней и Клава прошли вперед.
Открыли дверь в пахнущую теплом и чем-то кислым
избу. Староста Кирька Барин был не один. За столом
сидели еще несколько человек, все в гражданском, по
виду полицаи.
— Что нужно, красавицы?.. — спросил староста,
выйдя из-за стола и подбоченясь. — Ночлега ищете?
Выслушав девушек, староста сердито затопал нога-
ми, закричал:
— Какую еще справку! Никому не даю! От Совет-
ской власти получайте справку.
Видимо, староста остался доволен своей остротой и
вернулся к своей компании.
— Ступайте в Лихвин, — посоветовал он девушкам.—
Там, в комендатуре, получите справку.
Девушки продолжали стоять у порога.
— Садитесь... Гостями будете... — пригласил один > из
полицаев, бритоголовый, краснощекий в расстегнутом
пиджаке.
На столе стояли бутылки с самогоном, разная снедь,
417
кипел, пофыркивая, медный самовар. Разговор у собрав-
шихся, как поняли девушки, шел про партизан. Старо-
ста, упомянув фамилию Чекалина, смачно выругался.
Девушки переглянулись, замерли. Тане вдруг стало
страшно поднять руку и выхватить револьвер. Кирька
Барин рассказывал, как в Песковатском схватили Че-
калина.
Таня, побледнев, прислонилась к стене. Потом мед-
ленно вышла в сени. Клава тоже вышла за ней.
— Дай мне револьвер! — шепнула в темноте Клава,
видя, что Таня ничего не может предпринять. Она ре-
шительно отобрала у Тани револьвер, открыла дверь
и, шагнув за порог, два раза подряд выстрелила в ста-
росту.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Поздно вечером Сашу привели в комендатуру.
Лысый франтоватый офицер с железным крестом на
сером кителе и с вырезанной в виде черта коричневой
трубкой в зубах сидел за большим столом, покрытым
зеленым сукном. Это был тот самый офицер, у которого
Саша накануне в комнате рылся в бумагах. Он узнал
его по фотографии.
У зашторенных окон, развалившись на стульях, рас-
положились другие офицеры, очевидно чином ниже,
в потрепанных кителях. Позади Саши, у двери, стоял
начальник полиции в кожаной куртке и с ним два дю-
жих краснощеких полицая.
— Сколько партизан в отряде? — спросил офицер
с железным крестом, ощупывая Сашу глазами.
Саша молчал. Он решил молчать, о чем бы его ни
спрашивали. Выпрямившись, со всклокоченной черново-
лосой головой, в расстегнутом пальто и разорванной
гимнастерке, он стоял перед офицером, всем своим ви-
дом показывая, что не покорится.
— Где находится партизанский отряд?
418
Маленький востроносый переводчик четко выговари-
вал слова.
Саша молчал. В эту минуту он не чувствовал ника-
кого страха, совершенно не думал о том, что его ожи-
дает, и внимательно приглядывался к окружающему.
На столе рядом с массивным мраморным письмен-
ным прибором Саша заметил настоящий человеческий
череп, белый, с огромными пустыми глазницами и двумя
рядами длинных желтоватых зубов.
Темно-карие глаза партизана с такой ненавистью
смотрели на фашистов и такая непреклонная была
в них сила, что подошедший ближе к Саше рослый на-
чальник полиции злобно засопел и, нагнувшись к пере-
водчику, тихо сказал:
— Волчонок. У них вся порода такая. Добром от не-
го ничего не добьешься.
Переводчик, не поняв, что это говорят только для
него, быстро, услужливо перевел, пожимая плечами и
разводя руками, словно извиняясь, что партизан оказал-
ся такой упрямый.
— Волчонок? — переспросил офицер по-немецки,
нервно барабаня пальцами по столу. Он еще не терял
надежды добиться чего-нибудь. Это было тем более
важно, что партизана несколько раз видели в городе,
вероятно он встречался с подпольщиками.
— Мы верим тебе... очевидно, партизан ты не знаешь.
Но откуда у тебя были гранаты?.. Где ты жил это вре-
мя?.. К кому приходил в город?.. Назови фамилии, и
тебя не будут держать, отпустят...
Саша продолжал молчать, нетерпеливо переступая с
ноги па ногу.
Один из офицеров подскочил к нему и наотмашь
ударил по лицу. Неожиданно для всех Саша ринулся
к столу, сшиб с ног переводчика, схватил тяжелую мра-
морную чернильницу и, ударив офицера, бросился к за-
шторенному окну. Но в ту же минуту, сбитый с ног по-
419
лицаями, он лежал на полу у окна. Полицаи били его до
тех пор, пока он не перестал шевелиться.
Саша очнулся на дворе комендатуры, когда ему на
голову выплеснули ведро ледяной воды.
Кругом белел снег. В черном небе холодно поблески-
вали звезды. Увидев, что Саша зашевелился, полицай
пнул его ногой в бок.
— Очухался? — спросил он.
Сашу заставили подняться и под руки приволокли в
подвал с низким, сырым сводчатым потолком.
Остаток ночи Саша провел в полузабытьи, скорчив-
шись на связке соломы.
Он плохо соображал, где находится и что с ним
произошло. Было очень холодно, так холодно, как ни-
когда еще в жизни. Смутно, забываясь тяжелым сном,
он видел мать, братишку, отца, партизан... Кто-то тол-
кал его ногой и грубым, хриплым голосом что-то спра-
шивал. Может быть, приходили тюремщики?.. Саша
окончательно пришел в себя только утром, когда в подвал
пробился тусклый рассвет.
Днем его опять вывели на допрос. Обратно снова при-
волокли избитого, окровавленного.
— Упрямый... — говорили полицаи, тяжело отдуваясь
и с удивлением поглядывая на худощавого юношу, про-
являвшего непонятное для них упорство.
И хотя ныло и болело избитое тело, Саша не терял
надежды. Он все время настойчиво думал о побеге, в то
же время не представляя себе ясно, что он может сде-
лать, находясь в подвале.
Вернувшись из Песковатского, Наташа всю ночь не
могла заснуть. Утром, как только рассвело, она побежа-
ла к Васе Гвоздеву, но ребят не оказалось. Они не ноче-
вали дома.
Наташа, не зная, что предпринять, медленно пошла
420
по площади мимо комендатуры, мимо обнесенного дву-
мя рядами колючей проволоки подвала, возле которого
расхаживал часовой, поеживаясь от холодного ветра.
Все кругом было серое, унылое: небо в клочковатых
облаках, мокрые крыши домов, почерневшие от сырости
заборы, покрытые жидкой грязью деревянные тротуары.
«Знают ли партизаны, что Шура схвачен?» — тоск-
ливо думала Наташа. Теперь все мысли ее сосредоточи-
лись на партизанах. «Стоит только, — думала она, —
разыскать их5 сообщить, и тогда...» Тогда, казалось На-
таше, все изменится...
Незаметно Наташа вышла па обрывистый берег ре-
ки и остановилась, глядя вдаль, па слегка запорошен-
ные снегом поля, не замечая пронзительного северного
ветра, продувавшего ее насквозь. Постояв, прошла к
знакомой лужайке, где они, школьники, раньше играли в
волейбол и где она совсем еще недавно встречалась с
Сашей.
Наташа снова вернулась к комендатуре. Сердце ей
подсказывало, что Саша находится здесь. И если бы не
часовой, сердито цыкнувший на нее, Наташа долго стоя-
ла бы около этого страшного здания, па котором все
еще висела безобидная вывеска «Аптека».
Дядя был дома один. Он беспокойно ходил по ком-
нате из угла в угол и что-то бурчал про себя. По-преж-
нему угнетала его судьба Григория Шлыкова. Гриша
все еще держался. Сидел он в одиночке. Чем-либо по-
мочь ему было невозможно.
— Тебе чего?.. — угрюмо спросил он, видя, что пле-
мянница стоит у двери и смотрит на него.
Наташа ласково, просительно заговорила, пытаясь
что-либо узнать про Сашу Чекалина:
— Ты все знаешь... Ты можешь помочь.
Ковалев, сморщившись, слушал.
— Не могу... Никак пе могу... — почти со стопом за-
кричал оп. Связь с партизанами после ареста Гриши
421
Штыкова прервалась. Новому связному — девушке, за-
ходившей к нему ла дом, он так и объяснил и теперь
ждал, что же предпримут партизаны. Не выдержав умо-
ляющего голоса Наташи, схватил ватный пиджак, шап-
ку и, па ходу одеваясь, ушел из дому.
Немного отдышавшись, Наташа снова выбежала на
улицу. На этот раз ребята были дома.
Вместе с ними находился и Егор.
Выслушав взволнованный рассказ девушки о том,
как взяли Сашу в Песковатском, ребята сразу же ре-
шили:
— Надо искать партизан.
— Но где искать их? — спросила Наташа.
Долго ребята совещались.
— А что, если пойти в Песковатское? — предлагал
Володя.
— А чего ты там узнаешь? — возражал Вася.
Егор молчал.
— А что, если... в Батюшкове, у жены Тимофеева? —
неуверенно произнес ои.
Сразу Володя и Вася загорелись. Наташа тоже под-
няла голову. Споров больше не было. Сперва Егор хотел
пойти вдвоем с Васей. Но Володя отговорил.
— Ты здесь, в городе, нужнее... — заявил он Егору.
Володя и Вася пошли в Батюшково. А Егор получил
задание поговорить со своим отцом. На этом особенно
настаивала Наташа, и долго молчавший Егор скрепя
сердце сдался.
— Ладно... — сказал он, тяжело вздохнув. — Погово-
рю... — И сразу же заторопился домой.
Наташа побежала вслед провожать Егора. Если бы
можно было, она с Егором пошла бы к Чугрею и стала
бы умолять его помочь Саше.
— Может быть, твой отец согласится! — убеждала
она Егора.
422
Но когда Егор вернулся домой, отец сидел мрачный.
Оп даже пе захотел разговаривать с сыном.
— Явился? — только спросил он и снова ушел в ко-
мендатуру.
— В немилость впал у начальства. Вот и нервнича-
ет... — сообщила Егору мать, жалобно глядя па пего и не
понимая, радоваться ей или печалиться.
Егор уже слышал. Жадность отца, нечистого на руку,
таскавшего к себе вещи из разгромленных, опустевших
домов в городе, возбудила к нему неприязнь даже в ко-
мендатуре.
Напрасно Наташа надеялась. Вскоре, встретив Егора
па улице, по его угрюмому лицу и насупленному взгля-
ду поняла, что и у него ничего не получилось.
А Вася и Володя в это время бодро шагали в Ба-
тюшково. Однако в селе их ждало разочарование:
семьи Тимофеева там уже не было. На калитке дома
висел замок.
— Надо поспрошать у жителей... — решили ребята.
Они прошли вдоль села, но не встретили подходя-
щего человека, с кем бы можно было поговорить о пар-
тизанах. Они прошли еще несколько километров, до сле-
дующей деревни. Но там находилась немецкая воинская
часть. Улица была запружена легкими танками, грузо-
виками в огромных маскировочных чехлах. Ребята по-
дошли к колодцу на краю деревни. Пожилая колхозница
в сером армяке набирала воду, хмуро и пугливо ози-
раясь по сторонам. Ребята осмелились — заговорили
с ней о партизанах.
— На что вам партизаны? — сурово спросила жен-
щина, нахмурив брови.
Ребята замялись, понимая, что так открыто им ничего
не скажут о партизанах, если даже знают.
— Идите подальше отсюда и держите язык за зуба-
ми, — посоветовала женщина, смягчившись.
— Амба! — сказал Володя, безнадежно махнув рукой.
423
Ребята поплелись обратпо в город. Найти партизан
оказалось не так просто. Может быть, они и были со-
всем рядом, по кто мог об этом сказать?
— Завтра я разыщу партизан, — уверенно заявил
Володя, когда они пришли домой и, пе раздеваясь, лег-
ли отдохнуть. Возлагал он теперь все надежды па мать
Мити Клевцова, наивно полагая, что опа-то знает, где
обосновались партизаны.
Поздно вечером пришел Егор.
— Повесить хотят Сашу... — сказал он, тяжело
опускаясь на стул. Это все, что он смог дома узнать.
Не только ребята из города пытались найти в этот
день партизан. Искали партизанский отряд и ребята
из Песковатского.
Все село уже с утра знало, что Саша схвачен в своем
доме фашистами. Знали, что выследил Сашу староста
Авдюхин.
Когда Егорушка и Серега пришли утром к старикам
Чекалиным, Марья Петровна суетливо топила печку,
а Николай Осипович в расстегнутой рубашке сидел на
лавке, безжизненно опустив голову на грудь. Слезы по-
катились у Марьи Петровны по щекам, когда она на-
чала рассказывать про внука.
Ребята сидели у Чекалиных недолго. Они поняли, что
старики им ничем не помогут. На улице к Сереге и Его-
рушке присоединились Зинка и другие ребята. Все вме-
сте они теперь собрались в незапертом старом сарае
у прогона.
— Как же это так?.. — упрекала Зинка Серегу и
Егорушку. — Вы же вчера долго еще оставались у Са-
ши... Я видела... Не могли предупредить.
Егорушка чувствовал, что он больше всех виноват.
Нельзя было Сашу одного оставлять.
— Не догадались охрану на ночь у дома устано-
вить... — горевал Степок.
Теперь все удрученно молчали»
424
— Как же, ребята? — растерянно спрашивал Серега.
— А что, если пойти к леснику? — предложил Его-
рушка.
Он знал, что лесник живет километров за пятнадцать
от села, за оврагом Крутой верх. Ребята сразу оживи-
лись, заговорили, убеждая друг друга, что если даже
лесник сам и не знает, где лагерь партизан, то поможет
найти их.
Егорушка и Степок немедленно помчались к леснику.
И хотя Березкин, встретивший ребят сухо, насторожен-
но, заявил, что нигде не встречался с партизанами и ни-
чего не знает о них, ребята почувствовали, что он кое-
что знает, но не хочет говорить.
Ребята безнадежно переглянулись. Пора уходить.
— Есть у меня знакомые, — уклончиво пообещал
Березкин, решительно выпроваживая ребят из избы. —
Может, они увидят партизан, дадут им знать...
На крыльце он еще постоял, последил, куда пошли
ребята. Потом, тяжело вздохнув, вернулся в темную
избу.
Уже начинало вечереть, когда ребята подошли к Пес-
коватскому. У околицы нагнали закутанную в темный
платок женщину с узелком в руках. Рядом с ней шел
парнишка в серой заячьей шапке. Они двигались мед-
ленно, неуверенно, по временам останавливаясь на до-
роге, словно кого-то поджидая.
—- Ты знаешь, кто это? — спросил Егорушка у Степ-
ка, когда ребята были уже на своем посаде. — Это Са-
шина мать. Честное слово. И Витюшка с ней.
— Что же ты раньше не сказал? — рассердился
Степок. — Я бы подошел к ней, спросил... — Что он
спросил бы, Степок и сам не знал.
— Только сейчас догадался, — растерянно признал-
ся Егорушка, не понимая, чем могла бы помочь им мать
Саши.
27 В. Смирнов
425
— Смотри, староста по посаду шныряет, — тревож-
но предупредил Степок, оглядываясь.
Не желая попадаться на глаза Авдюхипу, ребята по-
спешно шмыгнули в закоулок и задворками разошлись
по домам.
А Сашу в это время снова привели на допрос. Одно-
временно привели и Митю. Очевидно, гитлеровцы реши-
ли устроить им очную ставку, рассчитывая заставить
партизан заговорить. Но ребята, торопливо обменяв-
шись взглядами, не подали и виду, что знают друг дру-
га, хотя каждый из них понимал, что это бесполезно.
На Митю было страшно смотреть. В кровоподтеках,
синее лицо, запекшиеся губы, разорванная в клочья
рубашка. Но держался он спокойно, и Саша понял: Ми-
тяй устоял, ничего не выдал.
Саша ощутил новый прилив сил.
Как ему хотелось сейчас подойти поближе к Мите,
пожать ему руку и сказать: «Держись, Митяй! Не бойся...
Я тоже не боюсь... Нас еще отобьют свои. Вот увидишь...»
Если бы можно было сейчас заговорить с Митяем!
Но об этом нечего и думать. Можно только смотреть на
Митю и мысленно разговаривать с ним...
На этот раз допрашивал другой офицер, толстый,
с водянистыми, бесцветными глазами и прилизанными
светлыми волосами, зачесанными гладко на пробор.
Судя по знакам отличия, он был выше по чину, чем пре-
дыдущий. Он допрашивал по-русски, чисто, но как-то
деревянно выговаривая каждое слово.
И так как Саша по-прежнему ничего не отвечал,
офицер стал допрашивать Митю.
— Его знаешь? — спросил он Митю, указывая рукой
на Сашу.
—- Не знаю, — глухо, исподлобья глядя на офицера,
ответил Митя.
426
— Были вместе в партизанском отряде?
— Я не был в партизанском отряде, — медленно
проговорил Митя, взглянув на Сашу.
— А ты тоже скажешь, что не был? — тяжелый во-
прошающий взгляд офицера словно буравил Сашу.
Саша молчал. Он выпрямился, поднял голову, встрях-
нув длинными спутанными прядями черных волос.
Ему вдруг захотелось сделать что-то такое, чтобы это
воодушевило Митю и дошло до Гриши Штыкова, кото-
рого qh так и не видел и ничего не знал о его судьбе.
Слегка прищурив глаза, Саша смело, с вызовом по-
смотрел на офицера, переступил с ноги на ногу и снова
.неожиданно для стоявших рядом конвоиров быстро рва-
нулся к столу. Но за ним зорко следили. Кто-то из сол-
дат схватил его сзади за воротник, другой сильно, так
что у Саши хрустнули зубы, ударил по лицу.
— Отведите их, — сказал офицер, поморщившись.
Мясистой, в золотых перстнях рукой он потер свою
гладко выбритую, синеватую щеку, сплюнул. — Пове-
щу!.. — вдруг исступленно закричал он, вскочив со сту-
ла и затопав ногами так, что зазвенели у него на груди
кресты и медали. — Повешу!.. Завтра же повешу! Ну-у...
Он выбежал из-за стола, тяжелый, грузный, с пере-
кошенным лицом, подскочил к ребятам, потрясая кула-
ками.
Саша ожидал, что фашист начнет бить их. Но бить
ребят на этот раз не стали.
Их обоих отвели в подвал, туда, где раньше находил-
ся Саша.
«Будут подслушивать», — сообразил Саша, когда они
остались вдвоем с Митей.
Но кто помешает им говорить шепотом, так, чтобы
ни одна душа больше не слышала?..
Саша протянул Мите руку. Тот схватил ее, крепко
сжал. Без слов они сказали друг другу больше, чем сло-
вами. Самое главное — они были вместе.
27*
427
Немного спустя за Сашей снова пришли. Для него
не сделали исключения. Допрос только еще начинался...
Обратно в подвал Санту принесли. Снова облили ледя-
ной водой. Тогда он очнулся...
Надежда Самойловна с Витюшкой в это время были
в Песковатском. Марья Петровна, заливаясь слезами,
рассказала им, как оккупанты взяли Павла, как увели
его неизвестно куда, наверное на расстрел. Она, как и
все в Песковатском, не знала, что Саша бежал с отцом.
Рассказала Марья Петровна и про Сашу:
— Схватили Шурика в нежилой избе... Там он ноче-
вал, к нам не пошел. У нас на постое солдаты были...
Двадцать солдат и полицаев схватили Шуру. И не мог
он один, вдобавок хворый, обороняться. А выдал его
староста Авдюхин, сообщил через своих людей в город.
Что теперь с Шурой, никто ничего не знает...
Пришел свекор. Надежда Самойловна с трудом узна-
ла его: так он постарел, сгорбился за последнее время.
— Ну вот... дожили... — сказал он глухим, вздраги-
вающим голосом и снова вышел в сени.
Витюшка видел, что дедушка заплакал.
Тоскливо прошел вечер в полутемной избе, при туск-
лом, мерцавшем свете ночника. Еще тоскливее тянулась
ночь.
Казалось Надежде Самойловне, что не будет конца
этой ночи. Сухими, воспаленными глазами смотрела она
на чуть теплившуюся перед иконами лампаду. Слышала,
как жарко молилась свекровь, шепча: «Спаси, господи,
Александра... и Павла... сохрани им жизнь...»
Утром, еще до рассвета, свекровь поставила самовар,
собрала на стол. Надежда Самойловна снова ни до чего
не дотронулась.
И только она собралась уходить с Витюшкой в город,
чтобы там у знакомых узнать про мужа и сына, как в
избе появился староста Авдюхин. Свекровь затряслась,
увидя его, а свекор громко засопел, нахмурился, сжи-
428
мая и разжимая все еще крепкие, заскорузлые ку-
лаки.
Авдюхин, войдя в избу, снял шапку, перекрестился,
ласково поздоровался. Ему никто не ответил. Но это ни-
сколько не смутило старосту.
Посмотрев на Надежду Самойловну, Авдюхин покру-
тил рыжеватой бородой, ухмыльнулся и, не отходя от
двери, притворно-добродушным топом проговорил:
— Давненько, Самойловна, не видались... Что ж,
идем в город, сына выручать...
Поняв намек старосты, свекор засуетился. Он хотел
незаметно толкнуть невестку, дать ей понять: беги, мол,
пока не поздно, а я попридержу его.
Но бежать было уже поздно. У крыльца стояли сол-
даты, полицаи. Да Надежда Самойловна и не думала
бежать. Не хватило бы сил.
Она оделась. Одела сына. Простилась со стариками
и вышла на крыльцо.
В Песковатском видели, как повели Чекалину с Ви-
тюшкой в город.
Позади конвойных шел Авдюхин и всю дорогу злобно
шипел:
— Искореню... Весь чекалинский корень уничтожу...
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Еще одну ночь, теперь уже вместе, провели Саша и
Митя в сыром, темном подвале комендатуры. Тяжело
нависал сверху сводчатый каменный потолок. В решет-
чатое окошко глядела снаружи ночь, разбрасывая по сте-
нам слабые отблески.
Прижавшись друг к другу, стараясь хоть немного
согреться, Саша и Митя лежали на соломе.
— Гриша Штыков держится, — шепотом рассказы-
вал Митя, — вдвоем нас допрашивали и поодиночке. Он
ни в чем не признается. Его тоже пытали, били...
429
«Может быть, он сейчас рядом, за стеной, в подва-
ле»,— думал Саша, прислушиваясь.
За дверью послышались шаги. Опять кого-нибудь
повели или это ходят тюремщики?
Митя вспомнил, как разошелся офицер на допросе.
— Грозился повесить... Как ты думаешь — пове-
сят? — спросил он, глядя в темноту широко раскрытыми
глазами.
— Не посмеют! — Саша крепко, до боли, сжимает
зубы. — Нет, Митяй, мы так покорно не умрем! Вот
увидишь, еще поживем, наши отобьют. Да мы и сами
в случае чего... — наклонившись к уху товарища, Саша
шепчет, что надо попытаться бежать, когда выведут из
подвала. — Ну и пускай нас застрелят, убьют... Только
смелее, не бояться, — говорит он, поблескивая глазами.
Митя молчит.
Саша зябко ежится: опять лихорадит... С трудом под-
нявшись на ноги, он подходит к окошку. До утра, навер-
ное, долго, очень долго...
Как все болит! Били, пока он не потерял сознание.
Но все же выстоял... Удивительно, сколько в нем си-
лы! Даже и болезнь, корежившая его, отступила, не
взяла.
А фашистам тоже не взять. Главное, стиснуть зубы
и молчать...
Саша ходит от двери к окошку и обратно, прислуши-
ваясь, как поскрипывает под ногами смерзшаяся солома.
«Бежать... — думает он. — Бежать! Как только от-
кроют дверь, поведут — рвануться вперед... Схватить
что попало под руки... Ударить, если схватят, и бежать...»
Саша глядит на скорчившегося в углу на связке соломы
Митю.
«Нет... Ему не убежать. Он и так с трудом держится
на ногах».
Темно и тихо кругом. Долго, очень долго тянется
осенняя ночь. Саша ходит, пытаясь согреться. Кружит-
430
ся голова. Ломит и саднит избитое тело. Вчера было теп-
лее, звенела с крыши капель, а ночью подморозило.
Какой сегодня день? Саша, прислонившись к стене,
пытается взглянуть в окошко. Он стоит долго, задумав-
шись, считая по пальцам, вспоминая все дни с момента
ухода из партизанского лагеря.
— Среда... — шепчет он. — Четверг... Нет, пятни-
ца... — И вдруг словно электрический ток пробежал по
телу Саши. — Неужели?! Да ведь сегодня шестое нояб-
ря... В самом деле... Точно, шестое ноября... Митя! Ми-
тяй!..— лихорадочно затормошил он своего друга. — Ты
знаешь, какой сегодня день?
Митя устало качает головой. Он потерял счет време-
ни с тех пор, как находится здесь, в подвале.
— А я знаю... — возбужденно шепчет Саша. — Сего-
дня шестое ноября! А завтра годовщина Великой Ок-
тябрьской революции!.. Помнишь, как мы в прошлом
году ходили на демонстрацию... Пели песни... веселились.
Я еще тогда фотографировал...
Закрыв глаза, прислонившись горячим лбом к сте-
не, он видит: колышутся красные полотнища знамен на
площади. Звучат песни... Эх, если бы только он был на
свободе! Саша еще не знает, что бы он тогда сделал.
Может быть, пробрался бы в школу и на крыше выве-
сил флаг. Или бросил гранату в комендатуру. Но обяза-
тельно что-то такое он сделал бы.
— Знаешь, Митяй... — говорит он после долгого мол-
чания, широко открыв глаза. — Если меня поведут на
допрос или на смерть, я так покорно не пойду... Вот уви-
дишь! Даю тебе слово.
Наступил рассвет и вместе с ним хмурый, сумрачный
день 6 ноября. Вскоре заскрипела дверь. В подвал во-
шли трое полицейских. Старший из них, Чугрей, пытли-
во оглядев партизан, нахмурился.
— Кого из вас первого вешать вести? — спросил он.
431
Саша взглянул на Митю. Тот лежит. Тогда Саша вы-
шел вперед, загораживая от полицейских своего друга
Митю.
— Ведите меня... — громко ответил он. — Думаете,
испугались? Не испугаемся!
— Тебя-я? Значит, сам напрашиваешься? — спросил
полицейский. Он уже имел распоряжение, кого первого
вести, и говорил просто так, издеваясь. Скрутив Саше
руки, полицейские вывели его из подвала.
— Держись, Митяй!.. — крикнул уже за порогом
Саша.
Митя, приподнявшись на соломе, глядел ему вслед.
Своего друга он видел в последний раз.
Утро пришло туманное, холодное, с порывистым се-
верным ветром. Медленно прояснялось небо в тяжелых
клочковатых облаках, низко нависших над деревьями.
С утра в городе распространился слух, что на площа-
ди будут вешать партизан. Откуда это стало известно,
никто толком не знал.
Ровно в полдень полицаи начали сгонять народ на
площадь. Собирать пришлось долго — никто добровольно
не шел.
На нижнем суку ясеня, одиноко стоявшего посреди
площади, чернела, покачиваясь от ветра, веревочная
петля.
Люди хмуро косились на нее, на толпившихся в сто-
роне гитлеровцев и тихо переговаривались.
Полицейские и солдаты из комендатуры усердствова-
ли: народ все прибывал, заполняя площадь и прилегав-'
шие улицы.
Вскоре из комендатуры вывели босого, со связанны-
ми руками Сашу Чекалина.
Теперь, когда на него смотрели сотни глаз своих,
непокоренных советских людей, Саша снова ощутил не-
432
обыкновенный прилив сил. Предстоящей смерти он не
боялся. Теперь, когда остались считанные минуты жиз-
ни, он не думал о том, что там, на площади, ожидает
его. Пускай все видят, что фашисты не сломили его, что
он их по-прежнему не боится, никого не боится.
Саша замедлил шаги. Приостанавливался, шел с гор-
до поднятой головой, в черных волосах которой, словно
прядки седины, запутались соломинки.
Конвоиры кричали на него, подталкивая штыками,
но он продолжал упираться. Там, где ступали босые, по-
черневшие ноги Саши, на снегу оставались ярко-красные
следы.
Толпа заколыхалась, загудела. Гневный рокот волной
прошел по площади и стих.
Все услышали звонкий, вздрагивающий голос Саши.
В его словах звучали насмешка, презрение к врагу:
— Держите крепче, все равно убегу... Развязали бы
мне руки... Боитесь, трусы... Все равно убегу...
Он рвался, кричал, быстро оглядывался по сторонам,
ища кого-то глазами.
— Товарищи, бейте фашистов... не взять им Москвы...
Не победить нас...
И каждому советскому человеку, стоявшему на пло-
щади, казалось, что это к нему обращается Саша с пла-
менным призывом...
Страшны и незабываемы были эти минуты для со-
бравшихся на площади жителей города.
Увидели люди, какая сила, какая неукротимая воля
к жизни, к борьбе у этого рослого, стройного юноши
с ярко горевшими карими глазами на смуглом, обветрен-
ном лице, необычайно красивом и мужественном в эти
минуты.
Наташа стояла у ограды, судорожно вцепившись в
прутья железной решетки. Вместе с ней были Володя,
Вася и Егор. Когда из комендатуры вывели Сашу, они
поняли: поздно! Они опоздали, и Саше уже ничем нельзя
433
помочь. Но они пе могли, не в силах были стоять вот так
на месте и смотреть.
Егор и Вася, расталкивая людей, все ближе продви-
гались к виселице, окруженной цепью солдат. Наташа
тоже рвалась вперед, но чьи-то сильные руки удержива-
ли ее сзади.
А в это время двое солдат и староста Авдюхин вели
к городу мать Саши и Витюшку. Подымаясь по дороге
к площади города, Витюшка услышал вдали глухой шум.
Кто-то закричал... потом запел... Лицо у Витюшки
побелело, он схватил мать за руку.
— Мама! Слышишь? Это Шура... Это он...
Витюшка сразу узнал голос своего брата. Этот голос
он мог бы отличить от тысячи других.
Сзади его подтолкнул прикладом солдат, что-то крик-
нул на чужом языке.
Мать тоже прислушалась и тоже узнала голос Саши.
А Сашу в это время подвели к дереву на площади,
поставили на ящик.
На всю площадь звучал его молодой, еще не окреп-
ший, звонкий голос:
— Нас много! Всех не перевешаете...
Когда палач в темно-коричневом мундире торопливо
дрожащими руками стал распутывать петлю, Саша вдруг
перестал вырываться. Вскинув голову, он громко запел:
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!..
И тут произошло то, чего никак не ожидали фашисты.
Песня Саши словно пробудила черневшую от множества
людей площадь. Толпа снова заволновалась, зашумела...
Повинуясь общему порыву, все, как один, обнажили го-
ловы. Вместе с Сашей пели уже десятки... сотни голо-
сов...
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов...
434
Напрасно суетились полицаи, злобно и растерянно
кричали:
— Молчать!.. Шапки надеть...
Песня словно на крыльях неслась над площадью.
Собрав последние силы, Саша ударил ногой палача.
В толпе на площади многие плакали...
Это было 6 ноября 1941 года.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Мать и брата Саши привели на площадь, когда все
уже было кончено и жители города разошлись.
На ясене, чуть покачиваясь от ветра, висело тело
Саши. Рядом все еще толпились солдаты. Кто-то из офи-
церов фотографировал повешенного.
Даже шагавший рядом с Чекалиными предатель Ав-
дюхин молча отошел в сторону, когда Надежда Самой-
ловна приблизилась к сыну. У нее подкосились ноги.
— Прощай, сынок! Прощай, Шурик! — прошептала
она и, поклонившись сыну до земли, как слепая, споты-
каясь, пошла за конвоирами.
За ней плелся Витюшка, сгорбившись, не решаясь
оглянуться назад.
Надежду Самойловну привели в комендатуру, а Ви-
тюшка, замешкавшись, остался внизу у крыльца, среди
толпившихся на улице солдат.
Теперь Надежде Самойловне было все равно. Опа не
чувствовала страха, в ее душе была теперь только нена-
висть, страшная, жгучая ненависть к врагу.
Когда один из предателей — чернобородый, франтова-
то одетый Шутенков, узнав ее, злобно засмеялся и ска-
зал: «Ну, коммунистка, попалась...», Надежда Самойлов-
на ответила ему:
— Нет, мы, коммунисты, не скрываемся!
435
В помещении были другие арестованные, дожидав-
шиеся решения своей участи. Все теперь смотрели на
Шутенкова и Чекалину.
Подошел офицер гестапо и, слыша, как визгливо
закричал побагровевший Шутенков: « Расстреляем!..»,
подтвердил по-русски:
— Да, расстрелять.
— Ладно! — крикнула Чекалина, сбросив с головы
платок и подступая к офицеру. — Стреляйте... Мужа
моего вы убили. Сына убили... Убивайте уж и младшего
сына. Казните меня вместе с ним. Я сама вам его при-
веду...
Надежда Самойловна бросилась к двери. Часовой,
видя, что офицер молчит, пропустил ее.
В это время о чем-то заговорили другие арестован-
ные, невольно отвлекая внимание.
Надежда Самойловна сбежала с крыльца.
— Бежим, сынок, — прошептала она и, схватив Ви-
тюшку за руку, юркнула в проулок. Задами они пробра-
лись на шоссе, смешались с проходившими беженцами и,
быстро выйдя на проселочную дорогу, скрылись из го-
рода.
Почти сразу же спохватившийся Шутенков выскочил
на крыльцо и, не найдя Чекалиной, поднял тревогу.
Напрасно в этот день полицейские искали Чекалину
в городе: она была уже далеко.
Двадцать суток висел труп Саши Чекалина на город-
ской площади — хотели фашисты устрашить советских
людей. Хотели фашисты унизить юного героя. Повесили
ему на плечи ржавую винтовку, а на шею — фанерную
доску с надписью: «Конец одного партизана!»
Даже мертвый, Саша был опасен для врага. День и
ночь возле ясеня прохаживался вооруженный автоматом
часовой, злобно и предостерегающе покрикивая на прохо-
жих, когда кто-либо останавливался, подходил ближе.
436
А прохожие на площади невольно замедляли шаг, сни-
мали шапки и в скорбном молчании проходили мимо.
В расклеенном всюду приказе комендатуры было
сказано: «Каждого, кто укроет партизан или поможет им,
мы будем так же вешать».
Но и приказ не устрашил, а только больше ожесто-
чил людей. А песня Саши жила и после его смерти. Ее
слышали и вспоминали не только жители города Лих-
вина, находившиеся в тот день на площади. Ее слышали
в подвале комендатуры Митя Клевцов и Гриша Штыков.
И эта песня придала им мужества, вдохнула новые
силы.
Когда в тот же день после казни Саши того и другого
снова привели в комендатуру на допрос, снова стали
избивать, Митя и Гриша и на этот раз устояли — ни
слова не сказали о том, что знали. Случайно Ковалев
видел, как после допроса их уже не вели из комендату-
ры, а волочили по земле.
А на другой день Ковалев узнал, что Гриша и Митя,
не выдержав пыток, добровольно согласились уехать на
работу в Германию. Никак не мог поверить этому Кова-
лев. Сомневались и жители города. Но что в подвале
гестапо и в местной тюрьме арестованных Штыкова и
Клевцова нет, Ковалев точно знал. То же самое сообщи-
ли в комендатуре и матери Мити — Варваре Христофо-
ровне, когда она пришла узнать о судьбе сына.
Исчез из города и Чугрей. Его жене сообщили в по-
лиции, что Чугрей повез арестованных Штыкова и Клев-
цова в Германию.
В одну из темных осенних ночей фанерная доска с
груди висевшего на дереве Саши исчезла. Какой-то
смельчак снял ее. Народная молва в городе приписывала
этот подвиг лихвинским школьникам. Называли имя
Егора Астахова.
Сашины друзья, как могли, мстили гитлеровцам за
Сашу. Они срывали со стен домов и заборов фашистские
437
листовки, писали советские лозунги. Большего пока сде-
лать не удавалось. Все строже становились фашистские
порядки в городе. Почти каждую ночь происходили обла-
вы, обыски, аресты — искали партизан.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Тихо, тоскливо в землянке.
По-прежнему остается незанятым место Саши на
нарах. Висит на колышке Сашина гимнастерка с разо-
рванным рукавом, компас, лежат разные вещи... Кажется
партизанам, что вот-вот откроется дверь и на пороге по-
кажется худощавая фигура Саши, прозвучит его звонкий
голос. Но знают партизаны, что Саша больше никогда
уже не вернется. Только Павел Николаевич не подозре-
вает о гибели сына. Тщательно скрывают от него парти-
заны страшную весть.
Снаружи вьюга воет волчьими голосами, заметая сне-
гом вход в землянку. Слышно, как скрипят деревья.
Павел Николаевич принес из леса охапку дров, зато-
пил печку. Присев на корточки, он медленно закуривает.
Отблески огня освещают его похудевшее, заросшее чер-
ной бородой лицо. От общего, какого-то тоскливого мол-
чания ему становится не по себе.
— Вот тоже и радио снова вышло из строя, — с гру-
стью говорит он, поглядывая на молчавший радиоприем-
ник, возле которого, вертя рычажками, трудится Але-
ша. — Да ничего, Шурка придет — починит. Для него
это пара пустяков...
Павлу Николаевичу приятно говорить о сыне. Он не
видит, как у Машеньки начинают дрожать ресницы, как,
уткнувшись лицом в подушку, всхлипывает Люба.
— Сходить завтра к Шурке, проведать?.. — нереши-
тельно спрашивает Павел Николаевич у Тимофеева.
— Нельзя, рано еще...*— отрывисто отвечает тот, ста-
раясь не смотреть в лицо* Павлу Николаевичу.
438
Еще тише становится в земляке. Не выдержав, с нар
вскакивает побледневший Дубов. Черная гимнастерка
у него расстегнута, светло-русые волосы, всегда гладко
причесанные, теперь взъерошены.
— Я пойду... — говорит он, взглянув на Тимофеева, и,
накинув на себя ватник, быстро выходит из земляпкп.
Следом за ним выходит и Тимофеев. Он знает: задумал
Дубов пойти в Песковатское и застрелить там Авдю-
хина.
— Успокойся, — говорит командир Дубову и кладет
на плечо руку. — Придет наше время... Нельзя риско-
вать.
— Не могу... — шепчет Дубов, прислонившись к де-
реву. — Как только взгляну на Павла Николаевича... Не
могу...
Тимофеев продолжает убеждать, и Дубов остается.
С Павлом Николаевичем теперь разговаривают осторож-
но, чуть что, переводят разговор на другое, и все знают,
что так долго продолжаться не может.
...Но вот наступил день, когда Павел Николаевич
узнал о Саше, а потом и о жене и младшем сыне, о
том, что их тоже забрали в Песковатском и отвели в ко-
мендатуру, из которой они бесследно исчезли.
Лицо у Павла Николаевича почернело, щеки ввали-
лись, а глаза побелели, стали мутными, словно незрячи-
ми. Он стал еще более молчаливым, замкнутым.
Надежда Самойловна с Витюшкой шли глухими до-
рогами от одной деревни к другой, пробираясь к линии
фронта.
Опережая их, летела людская молва о шестнадцати-
летнем школьнике Саше Чекалине, которого даже па
виселице не могли сломить враги.
Восемнадцать суток мать и сын пробирались к своим
по разоренной, обугленной родной земле.
439
Наконец недалеко от Тулы, в районе Косой Горы,
действовавшие в тылу врага разведчики помогли им
перейти линию фронта.
Разведчики привели Надежду Чекалину с Витюшкой
в штаб полка пехотной дивизии, занимавшей оборону на
окраине Тулы.
— Ты кто? — спросил Витюшку командир части,
удивленный недетски суровым лицом и серьезным взгля-
дом веснушчатого молчаливого паренька.
— Брат Шуры Чекалина, — ответил Витюшка, как
будто все должны были знать о его брате.
И он не ошибся. Красноармейцы уже слышали об
отважном юном партизане.
Красноармейцы приютили Чекалину с сыном. Отогре-
лось, немного отошло среди своих сердце матери.
В Туле она пришла в обком партии, где помещался
штаб обороны города, и там рассказала о своем погиб-
шем сыне.
Попросила Надежда Самойловна помочь ей остаться
в воинской части. Ее сердце жаждало мести за сына и
за мужа, которого она тоже считала погибшим. Надежда
Самойловна была зачислена в медсанбат сначала сани-
таркой, потом медсестрой. Первое время мать и сын были
вместе, но потом их пути разошлись. Медсанбат, в кото-
ром находилась Чекалина, ушел вперед. Виктор же остал-
ся в воинской части, действовавшей на соседнем участке
фронта. Его хотели отправить в тыл к родным, но Вик-
тор отказался ехать. Он хотел воевать — мстить за своего
старшего брата. Его долго уговаривали... и оставили в
воинской части в качестве воспитанника. И опять упря-
мый пионер зароптал, стал изводить командира жалоба-
ми. Виктор отказался быть воспитанником. Только бой-
цом, красноармейцем, таким же, как и остальные. И на
этот раз он добился своего. Тринадцатилетний пионер-
школьник из Лихвина Виктор Чекалин был зачислен бой-
цом в 3-й батальон 740-го полка 217-й пехотной дивизии.
440
В штабе все оформили, как полагается. Виктор получил
красноармейскую книжку, был зачислен на довольствие.
Полковой портной сшил ему по росту гимнастерку и
брюки. Вот только шинели подходящей не нашли, но
Виктор хорошо себя чувствовал в теплом, объемистом
ватнике. Зато он был теперь разведчиком.
В первую свою разведку через линию фронта в тыл
врага Виктор пошел в декабре в районе Климова Заво-
да, неподалеку от Юхнова. Через несколько дней он бла-
гополучно вернулся обратно и приволок за собой
отобранную у раненого немца винтовку. Принес он коман-
диру важные сведения. Так началась военная жизнь три-
надцатилетнего красноармейца, младшего брата Саши
Чекалина.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Партизанский отряд Тимофеева продолжал успешно
проводить свои операции против фашистов. То там, то
тут в разных местах района появлялась на снегу одна
и та же надпись:
«За Сашу Чекалина».
А рядом лежали покореженные, подорвавшиеся на
минах автомашины, повозки, сброшенные под откос вра-
жеские эшелоны...
В непрерывных боях прошел ноябрь. Наступил де-
кабрь со снежными вьюгами, морозами.
Незадолго до Нового года партизанский отряд устано-
вил связь с наступавшими частями Красной Армии.
24 декабря в сумерках раннего зимнего вечера в за-
валенный сугробами снега город окольными тропинками
пришли двое партизан. Это были переодетые Дубов и
Алеша.
В суматохе, вызванной внезапным обстрелом города
артиллерией Красной Армии, никто не обратил внима-
28 В- Смирнов
441
ния на колхозника в рваном полушубке и в стоптанных
валенках и на рослого черноволосого парня с угрюмым,
нахмуренным лицом. Они прошли в центр города и там
неожиданно столкнулись с полицаем Ковалевым.
Ковалев, не узнав партизан, торопливо прошагал бы-
ло мимо, но Дубов остановил его.
— Куда торопишься, Прохор Сидорович? — спросил
оп старика, подойдя к нему вплотную.
— Уже пришли? — оторопел Ковалев, широко рас-
крыв глаза от удивления. — Рановато. Лютуют фашисты...
Много еще войск в городе.
Ковалев заметно беспокоился. Оп оглядывался по
сторонам, выставив вперед руку с белой повязкой, топ-
тался на месте.
Дубов отвел Ковалева в сторону, к забору. О чем
они говорили, Алеша не слышал.
Сумерки все сгущались. Небо было темпо-багровое от
полыхавшего зарева. От реки несло гарью, над крышами
домов стлались клубы дыма — на окраинах города горели
разрушенные снарядами деревянные постройки, их никто
не тушил. Из города спешно эвакуировались тыловые
части оккупантов.
Вечером Ковалев торопливо ходил по домам, где
жили начальник полиции, бургомистр, полицаи, и соби-
рал их в городскую управу. Всем ворчливо и сердито го-
ворил одно и то же: комендант приказал собраться по
срочному, неотложному делу.
В это время Дубов одип вышел на окраину города,
к реке. Позже должен был сюда подойти партизанский
отряд. Алеша пошел встречать партизан и долго не воз-
вращался.
Чтобы одному не стоять в кустах и не возбуждать
подозрения, Дубов зашел в раскрытую калитку крайнего
дома, окнами выходившего на реку.
— Хозяева дома? — негромко спросил оп, остановив-
шись у порога.
442
— Дома, — глухо ответил голос. Из-за печки вылез
взъерошенный паренек лет двенадцати, протирая рукой
заспанные глаза. Это был Славка.
— Наши пришли! — радостно воскликнул он, разгля-
дев у Дубова в руках револьвер, а за ремнем гранаты. —
А я вас знаю, — заявил он. — Вы, наверно, из партизан-
ского отряда?
— Где отец? — спросил Дубов, продолжая вниматель-
но оглядываться по сторонам.
— Фашисты убили, — тихо ответил Славка. Смуглое
лицо у него сразу померкло, стало печальным.
— Так... — Дубов погладил Славку по растрепанной
голове. — А мать где?
— У соседей прячется. Боится она бомбежки, — пояс-
нил Славка. — А я не боюсь.
Он стоял перед Дубовым, босоногий, вихрастый, за-
сунув руки в карманы штанов.
— Я тимуровец, — гордо сообщил он. — У нас в отря-
де комиссаром был Саша Чекалин. Его фашисты пове-
сили. Слышали, наверно? До самой смерти он не сдавал-
ся, своими глазами я видел...
— Слышал, — насупившись, ответил Дубов.
Узнав от Славки, что неподалеку, на соседней улице,
в складе райпотребсоюза, находятся пленные раненые
красноармейцы, Дубов предложил ему пойти туда вместе
с ним.
— Я сейчас... — засуетился Славка.
Он торопливо набросил на себя овчинную шубейку,
влез в большие отцовские валенки и выбежал вслед за
Дубовым на улицу.
Когда они вошли в темное, глухое помещение склада,
там было тихо и так же холодно, как на улице.
Чиркнув спичкой, Дубов увидел: на полу лежали уже
застывшие трупы. Лежали они в ряд у стены, человек
двенадцать. По всему было видно, что фашисты еще днем
расправились с ними.
28*
443
— Поздно мы пришли, — взволнованно проговорил
Славка, торопливо прошлепав своими валенками по про-
ходу и вернувшись обратно. — Вчера я им в окошко хлеб
бросал... Были живые, пить просили...
— Да, поздно... — глухо прошептал Дубов.
Славка первым выскочил на улицу, но сразу же юрк-
нул обратно.
— По дороге офицер идет, из комендатуры... Знаю я
его... — торопливо предупредил он. — Не показывайтесь,
он заметил меня.
Но у Дубова кипело в груди.
Выглянув из двери, он увидел высокого белобрысого
офицера в шинели, в фуражке с высокой тульей, медлен-
но подходившего к складу.
Офицер тоже увидел партизана, быстро сунул руку
в карман, но Дубов первым в упор выстрелил. Офицер
закачался и упал в сугроб.
Видя, что поблизости никого нет, Дубов подскочил
к лежавшему ничком фашисту, вынул из его судорожно
зажатой руки револьвер, взял из карманов документы,
трубку, на которой — он позже разглядел — было выгра-
вировано по-немецки: «На память Паулю в рождество»,
и ногой забросал его снегом.
— Ловко вы его укокошили! — одобрительно произ-
нес Славка.
— Беги домой! — строго приказал ему Дубов, слыша, как
на улицах снова с сухим треском стали взрываться мины.
Славка, шаркая валенками, побежал обратно.
У обрыва Дубов увидел Алешу.
— Нет еще наших, — тревожно сообщил тот. — Про-
шел до оврага и дальше... Не видно ни души...
— Ну, ничего. В крайнем случае мы и одни.
Открыв дверь в помещение городской управы, Дубов
прислушался. Все было тихо. Он зажег лампу, проверил,
плотно ли зашторены окна, осмотрел внимательно все
закоулки и чулан в коридоре. В просторной комнате,
444
кроме длинного стола, покрытого зеленым сукном, стуль-
ев да портрета Гитлера на стене, ничего не было.
«Что же, подождем», — подумал Дубов, мысленно на-
мечая, что делать дальше.
Внизу скрипнули ступеньки. Кто-то торопливо подни-
мался на второй этаж. Дубов насторожился, держа ре-
вольвер в кармане наготове.
В комнату вошел в своем порыжелом пальто с полу-
оторванным рукавом полицай Ковалев.
Он тяжело дышал, видно торопился, но глаза у него
задорно, молодо блестели.
— Все в порядке! — сообщил он. — Кому чуток ска-
зал пораньше, кому — попозже. Так что все придут. —
Он хмыкнул и засмеялся, видимо очень довольный
собой.
Дубов подошел к Ковалеву, крепко пожал ему сухую
горячую руку.
— Спасибо, Прохор Сидорович, — сказал он потеплев-
шим, дрогнувшим голосом. — А теперь иди... Посмотришь
на улице. В случае чего... понятно?
Ковалев кивнул головой.
— Уж очень мне надоела моя должность, — пожало-
вался он, но, увидев быстрый, просительный взгляд Ду-
бова, заторопился. — Иду, иду... Теперь уж последние
денечки, — забормотал он, нахлобучивая на голову
шапку.
Спустившись вниз, он заметил у забора парнишку в
рваной шубейке и в огромных валенках.
— Ты чего здесь? — подозрительно спросил Ковалев.
Но тут из ворот выдвинулось еще несколько па-
реньков.
— Проходи, дядя, — серьезным, предостерегающим
тоном посоветовал кто-то из них. — А то плохо будет...
Ковалев, удивленно пожав плечами, засеменил к ко-
мендатуре — следить, как бы кто не предупредил немцев,
что партизаны находятся в городе.
445
В это время к Дубову поднялись Тимофеев и Алегаа.
— Наши внизу, — сообщил Тимофеев, внимательно
оглядываясь по сторонам.
Партизаны заняли свои места. Дубов и Алеша оста-
лись в коридоре, а Тимофеев, поставив у двери стул,
вынул из кармана пару гранат, револьвер и пригото-
вился.
Первым пришел бургомистр — высокий мужчина
с черной окладистой бородой. Он спокойно, ничего не
подозревая, открыл дверь, переступил через порог —
и лицом к лицу столкнулся с человеком в потертом ват-
нике и шапке-ушанке.
Вы... вы... уже здесь... — прошептал бургомистр,
побледнев и заметно задрожав. Он сразу весь как-то
обмяк, осел.
— Да, господин бургомистр, здесь, — резко ответил
Тимофеев.
В руках у него блеснул револьвер.
— Оружие есть? Положить сюда.
Бургомистр трясущимися руками вынул из кармана
наган, положил его на стул и сел вдали, на указанное
ему место.
Снова заскрипели замерзшие ступеньки. Послыша-
лись тяжелые шаги — и на пороге показался грузный,
обрюзгший Якшин. Так же, заикаясь от неожиданности
и страха, он покорно отдал свое оружие и сел поодаль
от бургомистра, куда указал ему Тимофеев.
Один за другим приходили предатели: Шутенков,
Капитонов, Орлов... Потом явились их помощники и
сподвижники.
Ошеломленные встречей с партизанами, они трусливо
сдавали оружие и садились поодаль друг от друга.
Могильная тишина стояла в городской управе, где
сейчас сидели недавние хозяева города. Только слыша-
лось, как скрипели под ногами приходивших на «засе-
дание» ступеньки лестницы.
446
И когда в городской управе собралось двенадцать
предателей — все, кого Ковалев пригласил, — Тимофеев
встал, подошел к столу.
— Ну, господа начальники, собрались? — резко спро-
сил он, зорко оглядев предателей.
Это последнее заседание городской управы в городе Лих-
вине, еще занятом врагом, произошло вечером 23 декабря.
А через день утром передовые части Красной Армии
вступили в Лихвин. В городе уже были партизаны.
Советскую власть в Лихвине возглавил Матюшкин. Он
стал председателем горсовета. Охрану города взял на
себя Тимофеев с отрядом. Было приготовлено помещение
для военного госпиталя. В уцелевшей хлебопекарне пек-
ли хлеб для красноармейцев. Под конвоем партизан аре-
стованные предатели восстанавливали разрушенную пе-
реправу через Оку, приводили в порядок шоссе. Но не
все еще предатели были обнаружены. Разыскать и аре-
стовать их взялся Дубов. Авдюхин успел вместе с отсту-
пающими гитлеровскими войсками удрать из Песковат-
ского. Но не сумел уйти далеко. В одной из дальних де-
ревень настиг его Дубов.
Ни один предатель, виновный в гибели Саши Чека-
лина и его друзей, не ушел от народного возмездия. Труп
Саши Чекалина не сразу нашли. Фашисты скрыли его.
Тайно от жителей, даже от полицаев, зарыли на окраине
города.
...В морозный январский день жители города хорони-
ли Сашу Чекалина. Множество людей собралось на пло-
щади. Величаво и скорбно пели медные трубы военного
оркестра. С воинскими почестями провожали жители го-
рода и района в последний путь своего сына, героя-бой-
ца. Партизаны бережно несли на руках обтянутый кума-
чом и украшенный зеленой хвоей гроб с телом Саши.
Позади шел отец. Мать в это время находилась километ-
рах в ста от Лихвина, перевязывая раненых в медсанбате.
В последний раз взглянуть на сына она так и не смогла.
447
Не смог в последний раз взглянуть на брата и Витюшка.
В этот день он находился еще дальше от Лихвина — в ты-
лу врага — как красноармеец-разведчик.
5 февраля 1942 года был опубликован Указ Прези-
диума Верховного Совета СССР о присвоении Саше Чека-
лину посмертно звания Героя Советского Союза. Мать
и Витюшка узнали об этом из газет. В этот день все га-
зеты писали о Саше как о народном герое. Писала «Прав-
да», называя Чекалина отважным сыном своей Родины.
Писали «Известия», что «навсегда сохранится память о
юноше, показавшем врагу силу пламенного советского
патриотизма, стойкость и душевную силу молодого поко-
ления новых людей». Писала «Комсомольская правда»,
что «комсомол и молодежь Советского Союза никогда
не забудут лихвинского школьника Александра Чекали-
на, что память о нем будет жить вечно и имя его всегда
будет звать нас к борьбе».
А весной, когда растаял снег и зашумела, забурлила,
сбрасывая свои ледяные оковы и словно смывая с себя
всю фашистскую нечисть, могучая в половодье Ока, ста-
ла известна судьба Гриши Штыкова и Мити Клевцова.
Матери упорно не хотели верить, что их сыновья поко-
рились врагу и уехали работать в гитлеровскую Герма-
нию. Чуяло сердце у той и у другой: они здесь, в горо-
де... наверно, убиты... Рядом с городом на берегу Оки,
во рву нашли они своих сыновей. Лежали трупы Гриши
и Мити рядом, слегка засыпанные землей, страшно изу-
родованные, с пулевыми ранами на затылке. Слух о том,
что они согласились уехать на работу в Германию, ока-
зался провокационным. Тут же рядом лежал труп фа-
шистского прихвостня Чугрея, тоже с пулевой раной на
затылке. Видно, выполнив свою роль палача, он уже стал
больше не нужен и даже нежелателен своим хозяевам —
фашистам.
Продолжалась война... Все дальше на запад уходили
наши войска. Вместе с 33-й армией мать Саши Чекали-
448
на прошла длинный славный путь от Тулы до немецкой
земли. Мстила Чекалина врагу жестоко, сурово, как мо-
жет мстить только мать... Ничего не знала она о младшем
сыне. Как это бывает во фронтовой обстановке, мать и
сын потеряли друг друга из вида. Переписка прервалась.
А младший брат Саши Чекалина стал курсантом, потом
танкистом... командиром танка. Шесть раз он горел на
своем танке и снова возвращался в строй, мстил врагу за
старшего брата, за Родину...
И только в майские дни 1945 года, когда наши войска
штурмом взяли столицу гитлеровской Германии, на ули-
цах Берлина мать и сын случайно встретились. Они,
не зная друг о друге, участвовали в великой битве. На
плечах у сына были офицерские погоны, а на груди, так
же как и у матери, ордена, медали и разноцветные лен-
точки об имевшихся ранениях.
эпилог
Повесть закончена. Кажется, сказано все. Но что же
было дальше? — может спросить читатель.
На извилистом крутом берегу неширокой в этих ме-
стах реки Оки стоит небольшой старинный русский го-
род — ровесник Тулы и младший брат Москвы. Летом он
утопает в зелени садов. А зимой ветры гуляют по его
широким малолюдным улицам и напевает свою песню
метель. Город как город. Таких неприметных городов
много в Подмосковье. Ничем он не выделялся раньше.
Не было в нем никаких достоцримечательностей. Мало
кто знал его. Назывался он Лихвином. Но теперь нет
города Лихвина, а есть город, пожалуй, единственный
в Советском Союзе, названный в честь школьника-комсо-
мольца, — город Чекалин. И имя его теперь знакомо каж-
дому. Назван он так по ходатайству молодежи и обще-
ственности района еще в начале 1944 года.
Посмотрите на карту. Километрах в ста восьмидесяти
от Москвы на берегу Оки вы найдете этот город. В нем
все напоминает о Саше: улицы, дома...
В центре города на самом высоком месте, где, по
преданию, раньше стояла сторожевая башня, — обширная
площадь. Она тоже носит имя юного героя. Среди поса-
450
женных школьниками молодых берез, тополей, лип и ку-
стов сирени находится могила Саши Чекалина. На пей
гранитный памятник с бюстом Саши. Рядом с Сашей в
другой могиле лежат Гриша Штыков и Митя Клевцов.
А немного поодаль широко раскинуло свои ветви дерево,
на котором был повешен Саша Чекалин. Дерево сохра-
нилось. Оно было начало засыхать, словно не выдержав
того, что видело, но потом собралось с силами, воспря-
нуло и ожило. Весной и летом оно шелестит своей густой
листвой, как будто рассказывает о бессмертном подвиге
комсомольца-школьника. А осенью и зимой, сбросив
листья и скорбно чернея голыми сучьями, напоминает
всем, что произошло здесь 6 ноября 1941 года, что нельзя
никогда позабыть.
В стороне окнами бокового фасада выглядывает па
площадь белокаменное двухэтажное здание городской
средней школы, в которой учились Саша и его погибшие
друзья. Она тоже носит имя Саши. В школе есть класс.
На обычном своем месте по-прежнему стоит парта, за
которой в свое время сидел Саша Чекалин. На стене
портрет юного героя.
В пяти километрах от города, если идти по обсажен-
ному вековыми березами большаку, на обширных про-
сторах колхозных полей, среди березовых перелесков рас-
кинулось старинное село Песковатское. Там, на берегу
небольшой речушки Вырки, над заросшим кустарником
песчаным обрывом стоит небольшой дом, в котором про-
шло детство Саши. Здесь по решению ЦК ВЛКСМ соз-
дается Народный музей имени Саши Чекалина. В нем
будет собрано все, что имеет отношение к юному герою
и его друзьям-партизанам. А рядом с домом находится
колхозная пасека, на которой трудится пожилой пасеч-
ник Павел Николаевич — отец Саши.
Весной и осенью, зимой и летом сюда, на берег Выр-
ки, идут из дальних районов школьники — посмотреть
на памятные места и поклониться праху любимого героя,
451
чье имя стало синонимом беззаветной любви к своей
Родине, отваги и мужества.
Здесь, на берегу Вырки, часто собираются друзья
детства и юности Саши. Здесь можно увидать и мать
Саши и его младшего брата Виктора, который стал кад-
ровым офицером-танкистом.
А с пригорка за колхозной пасекой, где стоит сель-
ская школа, часто доносится песня школьников, которую
они сами сочинили. Песня эта о народном герое-парти-
зане Саше Чекалине, имя которого стало бессмертным.
А как же сложилась судьба других героев повести?
Сразу же, после того как наши войска вступили в
Лихвин, партизанский отряд перестал существовать.
Многие партизаны ушли в армию. Ушли в армию и Таня
с Клавой. Тогда, после возмездия над старостой, им уда-
лось спастись. В одной из воинских частей они стали
разведчицами и, выполняя боевое задание, погибли в
тылу врага. Не вернулся из армии и погиб па войне
Егор Астахов. В городе Чекалине можно встретить Але-
шу Ильичева. С фронта он вернулся инвалидом. В одном
из подмосковных городов трудится Машенька.
Трагично сложилась судьба Ефима Ильича. Он разы-
скал меня еще во время войны в воинской части, где
я тогда находился, и обратился с просьбой помочь ему
достать путевку к профессору В. Н. Филатову, который
многим слепым возвращал зрение. Ефим Ильич надеял-
ся, что и ему вернут зрение. Время было военное. Сле-
пых и увечных было очень много, и такую путевку ока-
залось достать нелегко. Через командование части я стал
добиваться такой путевки и добился. Со своим провожа-
тым Ефим Ильич поехал к профессору Филатову. Но
было уже поздно. Профессор Филатов не смог вернуть
ему зрение. Так на всю жизнь Ефим Ильич остался сле-
пым. Проживает он в настоящее время в Калужской
области, в городе Сухиничи.
На Украине, в Черкасской области, в городе Мона-
452
стырищи можно встретить бывшего командира партизан-
ского отряда Тимофеева. На военной службе находится
Дубов. Где-то на Урале проживает Наташа Ковалева.
В Белоруссии — Володя Малышев. Ну, а как те красно-
армейцы, которых Саша переправлял через реку? Дошли
они тогда до своих или погибли в пути? Счастливая слу-
чайность помогла мне узнать и их судьбу. После того
как мой очерк о Саше Чекалине был напечатан в «Ком-
сомольской правде», а главы из повести — в «Пионерской
правде», в редакцию на мое имя пришло письмо. Незна-
комая женщина писала мне из Ташкента: «Я прочитала
в газете, как Саша Чекалин со своими друзьями пере-
правлял через реку красноармейцев, и хочу через вас по-
благодарить партизан. Среди красноармейцев был и мой
муж капитан Антипов. После того как они с боем вышли
из окружения, мой муж получил отпуск, приезжал ко
мне. Потом снова вернулся на фронт и пропал без вести.
Не можете ли вы что-либо сообщить мне о дальнейшей
судьбе капитана Антипова?» Получив такое письмо,
я обрадовался и опечалился. Обрадовался — узнав, что
красноармейцы дошли до своихг а опечалился, что этой
женщине ничего утешительного я сообщить не мог. Во
время войны пропадали без вести сотни тысяч людей.
И до сих пор о многих из них никто ничего не знает.
Отгремела война! Сгладились шрамы сражений. Но оста-
лась печаль во многих сердцах. Им, не вернувшимся к
мирному очагу, хочется мне вместе с читателями этой
книги низко поклониться и сказать:
«Мы о вас не позабыли. Мы помним и всегда будем
помнить. Спасибо! Большое спасибо за ваш ратный
труд!»
СОДЕРЖАНИЕ
Стр.
Часть первая. Детство и юность .... 5
Часть вторая. В дни войны .................177
Эпилог.....................................450
Василий Иванович Смирнов
САША ЧЕКАЛИН
Повесть
Редактор С. А. Бабинская
Художник Л. М. Гольдберг
Художественный редактор Г. В. Гречиха
Технический редактор Е. Н. Слепцова
Корректор Ф. М. Горелик
Г-80485. Сдано в набор 31.3.71 г. Подписано к печати 30.8.71 г.
Формат бумаги 70ХЮ81/8«. Печ. л. 141/4. (Усл. печ. л. 19,95) Уч.-изд. л 20,956
Бумага типографская № 2. Тираж 100.000 экз.
Изд. Кв 4/5047 Зак. 497 Цена 79 коп.
Ордена Трудового Красного Знамени
Военное издательство Министерства обороны СССР
Москва, К-160
1-я типография Воениздата
Москва, К-6, проезд Скворцова-Степанова, дом 3
Scan, DJVU: Tiger, 2019
С50
Смирнов В. И.
Саша Чекалин. Повесть. М., Воениздат, 1972,
456 стр.
Эта повесть о короткой, но славной жизни и о подвиге шестнад-
цатилетнего деревенского школьника-партизана Саши Чекалина.
Писатель Василий Смирнов, сам участник Великой Отечественной
войны, по свежим следам собрал и изучил все, на первый взгляд
даже незначительные эпизоды короткой жизни Саши. В книге в
художественной форме он сумел ярко показать, как воспитывался
будущий партизан, как окружающая среда, советская действительность
сделали из него Героя.
В основе книги лежат подлинные события. Автор только изменил
имена некоторых героев и названия населенных пунктов.
7-3-2
199-72
Р2