Алексей
Арбузов
Избранное
II


Алексей
Арбузов
Избранное
II
«Искусство»
Москва 1981


ей С
2
79
Арбузов Алексей
А 79 Избранное. В 2-х т. Т. 2 /Коммент. Л. Нимвиц- кой.— М.: Искусство, 1981. 792 с., 16 л. ил.
Во второй том двухтомника А. Арбузова включены пьесы: «Ночная исповедь», «Счастливые дни несчастливого человека», «Мое загляденье», «Сказки старого Арбата», «Выбор», «В этом милом старом доме», «Вечерний свет», «Старомодная комедия», «Ожидание», «Жестокие игры», «Воспоминание».
. 70600-174 ББК 84Р7
А 51-81 4702010200 Р 2
025(01)-81
© Издательство «Искусство», 1981 г.


Содержание
Ночная исповедь 7
Счастливые дни несчастливого человека 75
Мое загляденье 153
Сказки старого Арбата 217
Выбор
283
В этом милом старом доме 351
Вечерний свет 425
Старомодная комедия 501
Ожидание
551
Жестокие игры 637
Воспоминание
700
Комментарий
774


НОЧНАЯ ИСПОВЕДЬ
Драма
в двух частях


Действующие лйца
Глебов Борис Ильич
главврач городской больницы, хирург, 40 лет. Глебова Юлия Петровна
его жена, детский врач, 36 лет.
Коверга Андрей Богданович врач-терапевт, 45 лет.
Ласточкин Евгений Романович кларнетист, 26 лет.
Брянский-Мартинелли Анатолий Данилович комический артист, 50 лет.
Зайцев
неизвестный человек, 45 лет.
Эдик Коверга 19 лет.
Леля
18 лет.
Миронец Зиновий Платонович полицай, 27 лет.
Самарин Николай Николаевич полицай, 53 лет.
Эвальд Гисслинг
майор, комендант города, 40 лет.
Генрих фон Галем
его адъютант, оберлейтенант, 25 лет.
Август Шольц
дезертир, 38 лет.
Офицеры, вахтманы, полицейские.
Действие происходит на юге Украины в небольшом городе весной 1944 года.


Часть
первая
Картина
первая
Католический собор. В нем временно оборудованный кабинет коменданта города майора Эвальда Гисслинга. Поздний вечер. За окном — дыхание весны.
Гисслинг за столом перебирает бумаги, его адъютант, обер-лейтенант Генрих фон Г а л ем, стоит у окна. Изредка слышится артиллерийская стрельба.
Г и с с л и н г (обернулся к фон Галему). Который час?
Фон Галем. Скоро двенадцать. (Помолчав.) Собираетесь спать?
Гисслинг. Это безнадежно. До утра у меня бессонница.
Фон Галем. Что-то новое, Эвальд.
Гисслинг. Началось все тотчас, как вы ушли в отпуск. Очевидно, я скучал о вас. Вы гуляли по Кенигсбергу, а я не спал ночами.
Фон Галем. Пробовали снотворные?
Гисслинг. Не помогают. Я подозрительно много стал размышлять, Генрих.
Фон Галем. Неудачно складывающаяся война — отличный повод для размышлений.
Гисслинг (наливает себе в рюмку коньяк). В тылу тоже считают, что она складывается неудачно?
Фон Галем. Настроения весьма разнообразны.
Вдали бьет артиллерия.
Вам не кажется, что артиллерийская стрельба... несколько приблизилась?
Гисслинг (внимательно посмотрел на него). Нет, милый. Фон Галем. У оптимистов не бывает бессонницы, Эвальд.
Г и с с л и н г. Я кажусь вам оптимистом? Чушь! Я весьма при¬
9


зрачная фигура... Комендант города, почти сданного русским. Все эвакуировались... Даже гестапо! И только мы с вами, разместившись в этом соборе, имитируем власть. Мы — и два десятка полицейских, которым обещана эвакуация.
Фон Галем. Вы убеждены, что мы покинем город?
Гисслинг. Война — это цепь случайностей. (Улыбнулся.) Перейти в наступление? И это возможно. Все неясно, милый. Все, кроме конечного итога.
Отворяется дверь — вахтманы вводят в комнату Андрея К о в ер г у, Бориса Глебова, Юлию Глебову, Эдика, Лелю и Августа Ш о ль ц а. За ними идут Николай Николаевич Самарин и Зиновий Миронец, у Миронца в руках пистолет.
Гисслинг (оглядел всех). Что это за люди?
Самарин. Задержаны нами.
Гисслинг. Рассказывайте, господин Самарин.
Самарин. Обо всем доложит Миронец, это его находка.
Миронец (выходит вперед). Дело такое: было сообщено, что в подвале дома пять по Тираспольской улице хоронится человек. Отправились туда. Был обнаружен немецкий солдат, прятался в подвале между ящиков. Ясно — дезертир. Я стал думать: сам он туда залез или его приютили? Произвели в подвале обыск: была обнаружена еда на тарелках из сервиза владельца дома. Ясное дело — они прятали его и кормили. В результате было задержано пять человек: трое в доме (указывает) — Глебов Борис и жена его Глебова, домовладельцы, и ихний жилец Андрей Коверга, все трое — врачи городской больницы. В саду при доме были задержаны еще двое — вот эти... (Указал на Эдика и Лелю.) Обнимались они там. А может, и маскировка. В общем, налицо укрывание дезертира, а возможно, что и посерьезней... Немца арестовывать мы прав не имеем. Но все же привели. На усмотрение.
Гисслинг (Шольцу, по-немецки). Имя?
10


Ш о л ь ц. Август Шольц. Рядовой 528-го пехотного полка. Гисслинг. Дезертировали?
Шольц. Да.
Гисслинг. Кто вас прятал?
Шольц. Никто. За все отвечаю я один. (По-русски к арестованным.) Я подтвердил, что мне никто не помогал... Гисслинг (вахтманам, по-немецки). Убрать его.
М и р о н е ц. Расстрелять?
Фон Галем. Немца расстреливают немцы. Запомните это, Миронец.
Шольц (Глебовой), я навлек беду на весь ваш дом. Я даже не смею просить у вас прощения.
Глебова. Вы не виноваты.
Шольц. Если меня не расстреляют сразу, я постараюсь доказать вашу невиновность.
Гисслинг (вахтманам, по-немецки). Увести, я сказал...
Вахтманы в сопровождении Самарина уводят Шолъца.
Кто домовладелец?
Глебов. Я. Глебов Борис Ильич.
Гисслинг. Вы доктор?
Глебов. Главный врач городской больницы.
Гисслинг. Конечно, вы будете отрицать, что помогали укрыться дезертиру?
Глебов. Этого человека мы видим в первый раз.
Гисслинг. Ваша жена ничего не добавит? (Глебовой.) Каким образом ваши тарелки оказались у дезертира? Глебова. Целый день нас не было дома... Видимо, этот человек очень проголодался и через погреб проник в кухню... (Пытаясь улыбнуться.) Конечно, это неразумный поступок, но он был голоден... (Смешалась.) Ну, вот и все... Гисслинг. Вы тоже врач?
Глебова. По детским болезням.
Гисслинг (задержал на ней взгляд). Я понимаю. (Коверге.) Ваше имя?
И


К о в е р г а. Андрей Коверга.
Гисслинг. Вы снимаете комнату у этих людей?
Коверга. Я живу у них, это мои друзья.
Гисслинг. И что же вам известно по этому делу?
Коверга. Насколько я понимаю, меня арестовали и привели сюда. Остальное мне неизвестно.
Гисслинг. Здесь вряд ли стоит шутить, господин Коверга. Здесь немецкая комендатура.
Коверга. Я буду удерживаться, господин комендант.
Гисслинг. Вы веселый человек, господин Коверга.
Коверга. В какой-то мере. Мы честно работали в полном контакте с оккупационными властями и вправе рассчитывать на немецкую справедливость.
Гисслинг. Люди, в доме которых укрываются дезертиры, расстреливаются немедленно. А я с вами все еще разговариваю.
Коверга. Это вселяет в наши сердца некоторую надежду.
Эдик (тихо). Холуй...
Гисслинг. Что сказал этот юноша?
Коверга. Он присоединяется к моим словам, господин комендант.
Гисслинг. Эта девушка ваша дочь, госпожа Глебова?
Глебова. Нет... Это наша соседка... Она живет рядом в доме... Леля Светова...
Гисслинг. А своих детей у вас нет?
Глебова (не сразу). У нас десятилетний сын...
Гисслинг. Где он сейчас?
Глебова. Мы с мужем очень заняты... в больнице так много дела. Сын временно живет у бабушки... Нет-нет, его не было у нас в доме уже несколько дней.
Гисслинг. Вам не надо за него бояться. (Эдику.) Ваше имя, молодой человек?
Эдик. Эдуард Коверга.
Гисслинг. Коверга? Вы родственники?
М и р о н е ц. Сын он его...
Эдик. Он мне не отец.


Гисслинг. Ого! (Оглядел всех.) Что скажете, Миронец? Миронец. Брешет парень. Сын он его. Только живут порознь.
Ков ер га. Мы разошлись с его матерью. Вот уже три года.
А сегодня... он пришел навестить меня.
Эдик. Неправда!.. Никогда.
Гисслинг. Но если вы пришли не к отцу, то зачем вы попали в сад этого дома?
Эдик молчит.
Фон Галем (улыбнулся Гисслингу). Достоевский... Гисслинг. Вы не хотите отвечать?
Эдик молчит.
Леля. Он пришел ко мне.
Мироне ц. Обнимались они. Хотя, возможно, и маскировка. Гисслинг. Итак, молодой человек, вы оказались не у себя дома в комендантский час. Известно, что вам за это грозит?
Эдик. Да.
Гисслинг. Смерть.
Эдик. Известно.
Гисслинг. И вы решились на это ради любви?
Эдик молчит.
(Леле.) Вы должны ценить это, фрейлейн.
Леля (тихо). Не убивайте его.
Гисслинг. Я постараюсь. (Эдику.) Сколько вам лет?
Эдик. Девятнадцать.
Гисслинг. Почему же вы не работаете в Германии? Почти все ваши сверстники там?
Эдик. Я никогда не получал повесток.
Гисслинг. Весьма странно.
Коверга. Видите ли... Я лично просил об этом бургомистра господина Акимцева. У меня заслуги перед городом и в какой-то мере перед немецкими властями.
13


Эдик (сдерживая ярость). Так вот, значит, почему...
Глебов (вспылил). Замолчишь ты или нет...
Фон Галем. Оказывается, вы раздражительный человек, господин Глебов.
Самарин (входит). Задержанный Шольц просит выдать ему два листа бумаги. Он хочет написать последние письма.
Гисслинг. Выдайте.
Самарин. Слушаюсь, господин комендант. (Уходит.)
Гисслинг. А теперь все же объясните, господа, зачем вы, зная, чем это грозит, спрятали в своем доме дезертира? Все молчат.
Если бы это был русский, я понял бы вас, но немец... Может быть, он был не один?.. (Миронцу.) У дома Глебовых ведется наблюдение?
М и р о н е ц. Ясно, господин комендант.
Гисслинг. Вы местный житель и как будто всех знаете в городе... Известны вам эти люди?
М и р о н е ц. Точно так, господин комендант.
Гисслинг. Они были коммунисты?
М и р о н е ц. Все трое беспартийные.
Гисслинг. Сочувствовали советским властям?
М и р о н е ц. Ясно. Разве иначе были б начальством. А Глебов— тот особо притеснял простой народ.
Гисслинг. Откуда это вам известно?
М и р о н е ц. Пять лет назад я работал в ихней больнице. Санитаром.
Гисслинг (Глебову). Это так?
Глебов. Было. Но я выгнал его с работы.
Гисслинг. За что?
Глебов. Он был никудышный работник.
Миронец. Врете. Профсоюз меня потом восстановил.
Глебов. Правильно. Но я профсоюзу не внял и выгнал его вторично.
Миронец (Гисслингу). Видите какой это человек? Ему профсоюз одно говорит, а он по-своему.
14


200
К о вер га. Апеллируете к советским профсоюзам, господин полицейский?
иронец (озлился). А вам шутить недолго осталось... он Г а л е м. Спокойнее, Миронец.
амарин (входя). Задержанный Шольц написал последние письма. (Передает конверты Гисслингу.)
Гисслинг. Какой торопливый оказался.
Самарин. Прикажете вызвать пастора?
Близко бьет артиллерия.
Гисслинг. Не такой момент, господин Самарин. (Задержанным.) Никаких новых заявлений не последует, господа? Ко в ер га. Еще раз напоминаю о нашей безупречной работе в течение всего оккупационного режима.
Гисслинг. Как я уже указал, по немецким военным законам за укрывание дезертира вы подлежите смерти. Я не офицер гестапо, но я немец, и этого достаточно, чтобы я не был с вами легковерен и мягкосердечен. До утра я буду ждать ваших признаний. В противном случае вы должны готовиться к худшему. К самому худшему.
Снова бьет артиллерия.
Гисслинг (улыбнулся). Если русская артиллерия не окажется торопливее нас.
К о в е р г а. Мы просили бы поставить в известность о всем случившемся бургомистра города.
Гисслинг. У меня имеются сведения, что господин Акимцев уже покинул этот город. (Миронцу.) Уведите.
М и р о н ец (задержанным). Пошли, что ли?..
Задержанные в сопровождении Мир онца, Самарина и в ахтмано в выходят из комнаты.
Гисслинг. Ну-с, что скажете, Генрих?
Фон Галем. Они, безусловно, прятали этого негодяя. Гисслинг. Не убежден. (Весело.) Ну что ж, займемся допросами.
15


Фон Галем. Я вижу, что судьба подбрасывает вам великолепный шанс скоротать эту ночь не слишком скучно.
Гисслинг. Кабинет следователя — это лучший театр, который мы можем себе позволить в данных условиях, Генрих. Поведение человека, которому угрожает смерть,— самое захватывающее зрелище на земле.
Фон Галем. Снова пустите в ход ваши психологические опыты и шуточки, господин инквизитор?
Гисслинг (улыбаясь). Дорогой Генрих, вы — прусский аристократ и потомственный генерал, ваши предки были, вероятно, военачальниками у самого Фридриха Барбароссы. А я жалкий берлинский плебей и не слишком удачливый актер в молодости. Даже на сцене мне не удавалось хорошо сыграть роль генерала. Позвольте же мне хотя бы здесь взять маленький реванш, очаровательный обер-лей- тенант фон Галем.
Входит Самарин.
Как ведет себя наш дезертир?
Самарин. Удивительно спокоен, господин комендант.
Фон Галем. Это радует.
Самарин. Что именно?
Фон Галем. Когда немец не трус. Я допрошу его.
Гисслинг. И да благословит вас бог. Штатские остаются на мою долю. Развлечемся как можем.
Фон Галем. Желаю успеха. (Уходит.)
Гисслинг. Этот ваш Миронец удивительно предприимчивый мужчина.
Самарин. Инициативный полицейский.
Гисслинг. Вы не любите его, господин Самарин?
Самарин. Советская молодежь со всеми ее пороками. Но надо быть терпимым.
Гисслинг. Поблагодарим его все же за то, что эта ночь не будет скучной.
Самарин. Я заметил, что допросы доставляют вам удовольствие, господин комендант.
16


Гисслинг. Меня увлекает чисто литературная сторона дела— я люблю допрашивать, а не принимать решения. У человека за душой всегда припрятано что-нибудь интереснень- кое. Жизнь бесконечно любопытна, а многие так и не успевают заметить это. Надо торопиться замечать. Надо спешить устраивать себе маленькие удовольствия. Знаете, что самое увлекательное в жизни? Притворяться. Выдавать себя не за того, кто ты есть.
Самарин. Увы, это не всегда бывает легко, господин комендант.
Гисслинг (наливает коньяк — себе и Самарину). Я хочу стать писателем. Выпьем за это, господин Самарин.
Самарин (поклонившись). Большое спасибо.
Гисслинг. Никто так не притворяется, как писатель. (Читает чуть нараспев.)
Мы затеряны в этом страшном мире.
А вокруг рушатся фронты и отступают армии.
А мы, маленькая песчинка, нечто бесконечно мизерное. Забыты богом войны и живем призрачной жизнью Вне указаний и приказов...
Да... Все это несомненно отличный материал для будущего. Знаете, как будет называться моя первая книга?.. «Человек перед смертью». (Снова наливает коньяк — себе и Самарину.) Эти люди были действительно лояльны и приносили нам пользу?
Самарин. Трудно ответить точно. Возможно, что и так.
За окном шум проходящих машин.
Гисслинг. Что там?
Самарин (смотрит в окно). Все то же. Тылы двигаются на Запад.
Гисслинг. Может быть, и мы с вами последуем вскоре их примеру. И вряд ли нам будет полезно обременять себя в дороге арестованными. Мне очень понравились молодые люди. Особенно-юноша. Славянский нибелунг... И эта
17


женщина... Ее усталые глаза... Богиня домашнего очага. (Помолчав.) Не будем больше пить?
Самарин. Хватит, господин комендант.
Картина
вторая
Наскоро оборудованная камера в одном из притворов со- бора. На окнах решетки. Нары. Стол, на нем тусклая коптилка. Изредка доносится артиллерийская стрельба.
В камере двое — Мартине л ли и Зайцев. Отворяется дверь. Мир онец и вахтман вводят задержанных.
М и р о н е ц. Располагайтесь. Помещение не ахти, но до утра выдержать можно. Конечно, непорядок — мужчины и женщины вместе, но нынче, как известно, наши тюрьму разбомбили, так что не взыщите.
К о в е р г а. Наши?
Миронец. Ну, русские... (Уходит вместе с вахтманами.) Мартинелли (повышенным тоном). Здравствуйте, товарищи! Глебов (оглядел его). Это слово пока неподходящее — «товарищи».
Эдик (Леле). Садись вот сюда, я тебе куртку подстелю. Леля. А где немец-то?
Эдик. Ему с нами не положено. Ариец.
Леля. Его убьют?
Эдик. Конечно.
Молчание.
Глебова. Господи, какое счастье...
Глебов. О чем ты?
Глебова. О Левке.
Глебов. Ты молодец. Увела к бабушке... Они бы и его взяли. Глебова. Точно предчувствовала.
К о в е р г а. Тюрьма какая-то... дурацкая.
18


Глебов. Не слишком ли ты перед немцем лебезил...
К о в е р г а (усмехнулся). Надо.
Глебов. Одно худо — все благодетели, кто нас по работе знал, на Запад сбежали.
К о в е р г а. Забавно, что об этом приходится жалеть.
Леля. Как подумаю, что мама сейчас переживает...
Эдик. Моя тоже, верно, не спит.
Леля. Они уж знают все... да?
Эдик (с тоской). Наверно.
Коверга (подошел к Зайцеву). Тебе тоже смерть обещали?
Зайцев (зло). Мне то обещали, что тебе и не снилось.
Мартинелли (Глебову). Вот вы со мной разговаривать не стали... Я что же, вам своим видом не импонирую?
Глебов. Вид как вид.
Мартинелли. Полагаете, я провокатор и немцы меня нарочно к вам подсадили? Напрасно полагаете. Мы для них не вопрос. У них свои заботы. Возле города концлагерь был — так разбежался после бомбежки... Даже тюрьмы не осталось... А немецкие тылы через город идут и идут. С Востока. Повторяю — мы для них не вопрос.
Коверга (усмехнулся). Считаете, выпустят нас?
Мартинелли. Скорее, расстреляют. Но так — машинально.
Зайцев. Дерьмо ты говоришь — вот что.
Глебова (мужу). Тебе страшно?
Глебов. Наверно.
Глебова. А я даже не знаю... Но кричать, ломать руки уже нет сил — так мы всего навидались. Самое страшное стало самым простым.
Коверга. Самое страшное сейчас — вот эти артиллерийские залпы. Вдалеке.
Глебов. Да, три года ждать... и в последний день.
Эдик (Леле). А ты возьми и поспи. Проснешься, а нас как раз выпустить решат.
Леля. А ты почему думаешь — нас выпустят?
Эдик (улыбнулся).. А нам долго с тобой жить надо. Дольше всех.
19


2 и, § е-Е Рн 8 и 3 к 2 И 2
Леля (погладила его ухо). Мало ли что надо. Это не считается.
!* и к. А вот увидишь.
артинелли (Глебову). Все же давайте познакомимся: моя фамилия Мартинелли-Брянский, Анатолий Данилович... Артист комедии. Себя можете не называть, если охоты нет... Я вот сижу здесь и никак себя не пойму — что я и зачем.
I е б о в. Это обычно трудно бывает понять, артинелли. Собственно, я это не я, а моя тень. Да-да, за неделю пребьюания в неволе похудел невообразимо. На двадцать кило, вероятно... И фрак висит как-то невесело. Самым грустным образом висит.
I е б о в. Вы что же, у немцев в театре играли? артинелли. Решился. Первый сезон — ни-ни. А потом затосковал. Аплодисменты. Паек. Слаб человек.
1 е б о в. Это есть. А сюда за что?
артинелли. Текст перепутал. Не ту реплику сказал, и е б о в. Не совсем понимаю.
артинелли. Да, понять трудно. Играл себе рольку, играл, а во втором акте вышел на авансцену и говорю, ласково так,— Гитлер капут... Большой успех имел. Во всех смыслах.
л е б о в. Зачем же вы так? артинелли. Надоело все. о в е р г а. А теперь лучше, что ли, стало? артинелли. Определеннее, о в е р г а. Но как же это все-таки вас угораздило? артинелли. Не знаю... Идет спектакль, и грустно мне до отчаяния... А в антракте знакомый офицер в уборную зашел, шнапсом угостил... И вдруг такая тоска напала — слезы даже на глазах... А тут как раз мой выход. Я и вышел. И сказал — ласково так...
Зайцев (резко). Ответа ты забоялся — вот что.
Входит с кувшином и кружкой Самарин, ставит их на стол.


Самарин. Если кто пить захочет.
Зайцев (зло). Агромадное мерси, золотко, землячок миленький.
Самарин (около Глебова). Здравствуйте, Борис Ильич. Не узнали?
Глебов. Узнал.
Самарин. В тридцать шестом году язву желудка ликвидировали.
Глебов. Не мучает?
Самарин. Нет.
Глебов. А как в полиции — уютно?
Самарин. Каждый живет, как может.
Глебов. Как хочет. Так скажем.
Самарин. Разница невелика.
Глебов. Великая разница.
Самарин (помолчав). Может, что нужно?
Глебов. Уходите отсюда.
Самарин молча уходит.
Мартинелли. Если бы уснуть...
Зайцев. Спи. Сказал «Гитлер капут», откупился — и спи. Чего тебе больше остается?
Глебова подошла к Эдику, посмотрела на Лелю.
Глебова. Уснула?
Эдик. Красивая она.
Глебова. А я всегда ею любовалась, когда она мимо окон шла.
Эдик (усмехнулся). Я тоже ею любовался.
Глебова. Ты удачливый.
Эдик. Возможно. (Поглядел на Лелю.) Улыбнулась. Вот ведь...
не сознает положения.
Глебова. А ты сознаешь?
Эдик. Естественно. Комендантский час нарушили. Захотят
убьют. Только я не верю.
21


Глебов (жене, осторожно). Может, и ты отдохнешь?.. Приляг вот сюда... Платок сними.
Глебова. А помнишь, как ты его купил?
Глебов. В сороковом на Восьмое марта. Левке шесть тогда исполнилось.
Глебова. Да, два праздника в один день. Все-таки смешно, что он восьмого марта родился... Сейчас особенно почему- то смешно.
Глебов. Устала ты...
Глебова. Нет, не то слово... Не осталось сил, вот так будет вернее, Боря. До сегодняшнего дня жила на какой-то инерции — надо было, очень надо было, вот и жила. А сейчас как-то все от меня отошло — и люди и жизнь. Вдалеке...
Коверга подошел к спящей Леле.
Эдик. Вы на нее не смотрите.
Коверга. Не время. И не место.
Эдик. А что вам будет? Они вас пощадят — вы ихний холуй. (Яростно.) Освобождение мне от работ выхлопотали? А кто вас просил? Отец называется...
Коверга. В Германию захотел? На немцев поработать?
Эдик. Я бы знал, что там делать... А холуйских подачек не потерплю.
Коверга. Помолчи. Со смертью рядом стоишь.
Эдик. Вам-то что — помер я или нет? Вам-то что? Вы ж меня бросили...
Коверга. Эдька!..
Эдик. Что? Нелегко вам? А маме, думаете, легко было? Легко, когда мы одни остались?
Коверга (сумрачно). Ей и со мной не легче было. (Резко.) Что знаешь, Эдик?
Эдик. Горе ее — вот что. А вам я чужой. Все.
Глебова вздохнула.
Глебов. Что ты?
22


Глебова. Про Левку думаю... Что с ним будет, если...
Глебов (тихо). Ты вот это слово сказала — «если». И я должен все сказать тебе и попросить прощения.
Глебова. За что, Боря?
Глебов. Ты не любишь меня... Это я знаю, и никакой добротой ты меня не обманешь. В любви обмануть нельзя. Правда?
Глебова. Правда.
Глебов. Наверно, я даже ненавистен тебе бываю.
Глебова. Что ты, Боря...
Глебов. Ты мне прости, что я горе тебе причинил. Понимаешь, Юленька, я всегда верил, что был прав... (Резко.) Я и сейчас в это верю — прав я! (Тихо.) И все-таки ты меня прости.
Глебова. Господи, о чем вспомнил!.. Не надо — все уж прошло давно... (Тихонечко и как-то певуче.) Только в памяти еле виднеется — вдалеке.
Глебов. Нет, ты его не забыла... Три года прошло, три года войны, мы с немцами, и каждый день страшнее другого, а ты все думаешь — где он, жив ли?.. Даже наша немыслимая, страшная жизнь не выжгла его из твоей памяти... Но за что же?! Жалкий, легковерный, слабый, переменчивый, никого не любил, только обманывал и смеялся... Разве я мог отдать ему тебя? Разве мог поверить в твое счастье... с ним? Ничтожный мальчишка...
Глебова. Не надо... Не надо, Боря... (С тоской.) А что, если сейчас, вот в эту минуту, он ползет по земле, под пулеметным огнем, и ему некуда укрыться, негде спрятаться — только небо и пули...
Далекая артиллерийская стрельба...
Слышишь? Может быть, это он там!.. Это его убили...
Глебов. Прости... Перед собой я прав, перед тобой виновен — прости меня...
23


Картина
третья
Кабинет Гисслинга. У окна стоит Самарин. В дверях
появляется М и р о н е ц.
М и р о н е ц. Начальство где?
Самарин. На балконе стоит.
М и р о н е ц. Мимопроходящими частями интересуется?
Самарин. Все люди. Все человеки.
М и р о н е ц. Нам с тобой, Николай Николаевич, поболее его беспокоиться надо. Попадем к нашим — смерть.
Самарин. А смерть куда ни взгляни.
Миронец. Я-то еще молодой — помирать не готов. (Подошел к Самарину.) Правду сказать — не верю я, что город оставим. Немцы — сила. Равных во всем мире нет. Ну, отступают... Но, может, хитрость это? Может, они то знают, что нам неизвестно? Где-то должно отступление кончиться? Так почему не здесь — не у нашего города? Что молчишь?
Самарин. Тебя слушаю.
Миронец. Но если... ведь всякое бывает — если еще отступят малость... (Тихо.) Как думаешь, будут нас эвакуировать?..
Самарин. Обещали.
Миронец. Их обещания нам известны. Мы ведь с Риббентропом тоже пакт подписывали. (Усмехнулся.) Радовались тогда.
Самарин. Если не веришь — беги самолично.
Миронец. Самолично — пропадешь. (Подумав.) Нет... Нас бросать — расчета нету, мы для них ценный кадр. Других-то еще обучать надо, а мы нризыкшие... Верно, дядя Коля?
Самарин. Ты расчетливый. По ночам спишь крепко?
Миронец. Не жалуюсь. Этот мир барахло — кого не убьешь, сделаешь ему одолжение. (Помолчав.) Одна беда, комен-
24


у н&с ни се Ии то — сопля на палочке. И глаза штат- ские. Труха, а не немец.
В комнату возвращается Г и с слинг.
(Осторожно.) Господин комендант, интересуемся мы... Зон- деркоманду вчера еще эвакуировали... А как с нами-то, если что?
Гисслинг. Пока нет приказа, волнения излишни, Миронец. Миронец. Я, конечно, не сомневаюсь — города не сдадим... Отступление — оно ведь тоже воинская хитрость... Но все же, прошу учесть — у нас с Самариным ^собое положение: здешние мы.
Гисслинг (взглянул в окно). К дому машина подошла... Узнайте, Миронец.
Миронец. Слушаюсь. (Выходит.)
Гисслинг. Вы тоже обеспокоены, господин Самарин? Самарин. От судьбы не уйдешь.
Гисслинг. Славянская философия. Помогает жить. Но умирать еще больше.
Миронец вводит в комнату Женю Ласточкина.
Миронец. Задержан при попытке войти в дом Глебовых. Гисслинг. У него кровь на лице...
Миронец. При задержке оказал сопротивление.
Гисслинг (оглядел пристально Ласточкина). Мы побеседуем вдвоем.
Самарин и Миронец выходят.
У вас есть носовой платок?
Ласточкин. Да.
Гисслинг. Вытрите кровь. Вот здесь, возле уха. И причешитесь. Всегда следует быть в порядке. Ну вот, теперь у вас вполне симпатичный вид. (Указывая ему на стул.) Побеседуем. (Садится к столу.) Ваше имя?
Ласточкин. Ласточкин Евгений Романович.
Гисслинг. Возраст?
25


Ласточкин. Двадцать Шесть лет.
Гисслинг. Зачем вы пришли в дом Глебовых? Ночью! Ласточкин. Я жил когда-то в этом доме... до войны. Гисслинг. Допустим. Но зачем, нарушая комендантский час, вы появились ночью в доме Глебовых?
Ласточкин. Яи сам не вполне ясно это понимаю. Гисслинг. Где вы живете?
Ласточкин (смущенно улыбнулся). Нигде.
Гисслинг. Вам, видимо, смертельно хочется, чтобы я приказал повесить вас?
Ласто чкин. Наверно, это тоже было бы решением вопроса. (Вдруг с отчаянием.) Мне безразлично все. Решительно все!
Гисслинг (помолчав). Вы курите?
Ласточкин. Нет.
Гисслинг. Пьете?
Ласточкин. А дадите?
Гисслинг. Вы мне симпатичны. Чем-то напоминаете моего младшего брата. (Наливает ему полный стакан коньяка.) Ласточкин. Не много ли?
Гисслинг. Пустяки. (Чокается.)
Они пьют.
Ваша профессия?
Ласточкин. Я музыкант... кларнетист... играл в джазе. Гисслинг. Вот как? У нас в Германии джаз объявлен вне закона.
Ласточкин. Я знаю. Джаз — детище негров и евреев. Гисслинг. Вот именно. Фюрер любит народную музыку. А с музыкальными кривляниями, слава господу, покончено.
Ласточкин. И вы тоже так думаете?
Гисслинг (подмигивая, снова наливает ему коньяк — на сей раз полстакана). За здоровье Бени Гудмана, который, к счастью, еще не попал в Освенцим.
26


Ласточкин. Прозит. (Пьет.) Гудман — бог кларнета.
Гисслинг. Я разделяю ваше мнение. Ухо у вас уже не болит?
Ласточкин. Болит. Но общее состояние улучшилось.
Гисслинг. Меня это радует. Но каким же образом вам удается в данное время нигде не жить?
Ласточкин (задумчиво). Я потерялся.
Гисслинг. Буквально?
Ласточкин. Вы, конечно, бывали в Чернополе и посещали офицерский клуб... Так вот, я играл в тамошнем оркестре. То есть это был не оркестр, конечно... маленький квартет... Но мы давали отличную игру — два румына, итальянец и я... Вальсы, танцы, народные мелодии... Начальник клуба очень гордился нами, и, когда началась эвакуация, он не захотел с нами расставаться, посадил в автобус и повез с собой.
Гисслинг. А долго вы жили в Чернополе?
Ласточкин. Я переехал туда за неделю до войны. До этого я проживал здесь, в доме Глебовых. Веселенький, беззабот- ненький, молоденький человек. (Он уже пьян.) А потом отправился в Чернополь. Представьте себе молодого счастливца, полный веры и надежд, едет он в замечательный город Чернополь. Но вот судьба — жизнь дает ему коленкой под зад, и наш счастливенький, молоденький человек оказывается — вот тебе и здравствуйте — один-одинеше- нек... А тут еще вдруг и почему-то начинается какая-то война... Нелепость.
Гисслинг. Вы служили в армии?
Ласточкин. Имеете в виду армию генерала Власова?
Гисслинг. Предположим.
Ласточкин. Этот генерал мне антипа... типатичен.
Гисслинг. Смелое признание. Я ценю это. А Советская Армия?
Ласточкин (не сразу). Я не служил.
Гисслинг. Отчего?
Ласточкин. Я не успел... Просто не успел...
27


Гисслинг. Забавно. Вы почему-то испугались. Йо я не большевистский прокурор, и, если вы были дезертиром, я не обижусь на вас.
Ласточкин. Я не был дезертиром!
Гисслинг. Охотно верю... Но так громко кричать все же не стоит.
Ласточкин. Я с утра ничего не ел. (Вскрикнул.) Вы хотите убить меня?
Гисслинг. Может быть. Если мне это понадобится. Но пока я не вижу причин. (Пододвигает ему тарелку — на ней два бутерброда.) Закусывайте.
Ласточкин. Ты кто?.. Тебя кто сюда звал?.. (Нелепо.) Ничего теперь не боюсь!
Гисслинг (весело). Вы находитесь в плену ложных представлений. Ну... съешьте эти бутерброды.
Ласточкин (молча жует, улыбается). Очень вкусно. (Неожиданно.) Вот что... (доверительным шепотом) вам надо спасаться бегством.
Гисслинг. Увы, я не получил приказа.
Ласточкин (с хитринкой). Вот вас поймают и повесят.
Гисслинг. Смерть для военного — это кульминация его карьеры. (Помолчав, вынимает записную книжечку, записывает.) Удачная мысль, не правда ли?
Ласточкин (пытаясь оценить происходящее). Вы кто-то... не такой.
Гисслинг (ласково). Но я прервал ваш рассказ... Итак, вас посадили в автобус и повезли. Что же случилось далее, мой дорогой?
Ласточкин (напрягая память — он сильно пьян). Наш автобус остановился здесь, в городе... Что-то испортилось в моторе, и все мы вышли подышать свежим воздухом... И что же? Это была улица, где я жил когда-то, вы понимаете? И я, видимо, отошел слишком далеко... Вернулся, а их уже не было, и я остался один...
Гисслинг. Хм... Не слишком ли фантастично?
Ласточкин (кивает головой). В этом роде.
28


Гисслинг. Вам следовало найти комендатуру, а вы поШЛЯ к Глебовым. Почему?
Ласточкин. Не знаю... Я должен был туда пойти!
Гисслинг. Для чего, мой друг?
Ласточкин (недоуменно). Три года я не был здесь, и я не знал, живы ли они... Я ничего не знал о них. Я стоял на лестнице, и мне хотелось услышать их дыхание во сне... (С тоской.) Но нас разделяли стены, это было невозможно, и все-таки я хотел услышать их дыхание.
Гисслинг. У вас есть родители?
Ласточкин. Я сирота. (Вдруг засмеялся.)
Гисслинг. Что вас рассмешило?
Ласточкин. Мне показалось, что я хочу разжалобить вас... Сме-хо-та...
Гисслинг. А Глебовы — они ваши родственники?
Ласточкин. Нет.
Гисслинг. Друзья?
Ласточкин. Соседи.
Гисслинг. В России это противоречит одно другому?
Ласточкин (заикаясь). Просто... они мои... знакомые.
Гисслинг. Почему же вас так отчаянно, неудержимо тянуло к их дому?
Ласточкин (слабо). Я не знаю.
Гисслинг. Что вас связывает с ними?
Ласточкин (словно отрезвев). Не скажу. Я больше ничего не скажу вам.
Гисслинг (встает). Зачем вы пришли к Глебовым? Почему оказали сопротивление?
Ласточкин. Безразлично.
Гисслинг (бьет его по лицу). Отвечай! Отвечай! Отвечай!
Ласточкин. Не надо... (Как-то по-детски.) Я не думал, что вы станете меня бить. (Посмотрел на недоеденные бутерброды^
Гисслинг (он недоволен собой). Я сам этого не думал.
Ласточкин (тихо). Я ненавижу их... Глебовых. (Помолчав.) Все. И больше я не скажу вам ни слова.
20


Картина
четвертая
Камера. К о в ер га подходит к Глебову. Остальные либо дремлют, либо молчат, погруженные в свои думы.
К о в е р г а (посмотрел на Юлю). Уснула?
Глебов. Да... Замучилась.
Коверга (не сразу). О чем молчишь?
Глебов. Хочу понять — ведь если эта ночь последняя,— в чем виновен. Перед собой, перед людьми, перед Юлькой... В чем виновен?.. Вот мы — все ли с тобой сделали, что должны были сделать... Что обязаны были?
Коверга (твердо). Что могли — сделали, милый.
Глебов. У немцев остались...
Коверга. Они подошли стремительно, а больных эвакуировать мы не успели, их больше полусотни осталось — и транспорта никакого. Могли мы их бросить? Могли сесть в наш газик и помахать им ручкой? Не могли, Боря.
Глебов (помолчав). Положим, так.
Коверга (оглянувшись, понизил голос). Вспомни, сколько за эти три года было нами людей укрыто... Рацию в подвале помнишь? Душечкина? Двух летчиков в сорок третьем! А то, что мы из Левковича и Каргина людей сделали? И, наконец, эти семеро, что три дня назад из лагеря убежали... Даже если мы погибнем, Левкович и Каргин не дадут их в обиду, не уступят немцам.
Глебов. Хорошо, если так.
Коверга. Не выдадут! Но и мы ни слова. Как бы нас ни допрашивали здесь.
Глебов. Что говоришь!.. Замолчи.
Коверга. Нет, перед людьми ты невиновен... А перед собой... Не судья я тебе.
Глебов. Андрей, ты мою жизнь знаешь... И все, что у нас с Юлей случилось три года назад... Прав я тогда был перед нею? Прав или нет?
30


Ковер г а. Виновен.
Глебов (внимательно посмотрев на него). Считаешь?
Коверга. Ты тогда на неправду в любви согласился. Знал, что не любит она тебя больше, и все-таки верил: стерпится слюбится... Вот и досталась тебе видимость счастья... Видимость, Боря.
Глебов (вспыхнул). Неправда! Ты потому так говоришь, что сам виновен — сына оставил... жену.
Коверга. Нет, не в том моя вина, что я ее оставил, в том, что много лет был двояк по отношению к ней. Ведь она верила, ждала, мучилась, а я ей — полуправду, полупомощь, полужалость... Вот когда я был виновен!
Глебов. Это жестоко!..
Коверга. Ложь во имя добра превращает это добро в величайшее зло, милый...
Глебов. Нет-нет... Людей жалеть надо.
Коверга. Что же ты в своем ремесле жалости не слушаешь, хирург? Здесь-то ты знаешь, как страшен компромисс, полумера... (Показывает на сына.) Я люблю его... Отчаянно. Три года он мне ночами снится. Но пусть не увидит он моей лжи... Пусть никогда не увидит.
Глебов. А что же долг? Долг? Нет его, по-твоему?
Коверга (устало). Эх, Боря, Боря. Ничто не принесло людям столько зла, как слепое выполнение долга... без всякой оглядки на правду.
Близкий разрыв фугаски. Сотрясаются стены.
Глебова. Господи... Что это?
Зайцев. Во черт!.. Это не нас ли убило?
Глебов (обнял жену). Не бойся, все обошлось...
Мартинелли (вытирает пот со лба). И ведь что удивительно— не знаешь, то ли радоваться, то ли в отчаяние приходить...
Эдик (Глебовой). Вы поглядите... (Показывает на Лелю.) Спит и не проснулась. Вот личность.
Миронец (входит). Живы? Не погибли со страху, когда наша
31


2 * 3 £ К»
доблестная авиация сработала? Магазинчик тут рядышком был — в два этажа. Сейчас нету, а й ц е в. Что улыбаешься-то? За тобой ведь пришли, иронец. Надеешься, город сдадут? На вот — выкуси. Плохо ты нашего немца знаешь! Отступление — возомнил? А тут перегруппировка сил. Хитрят они. Не для того полсвета обошли, чтобы от тебя тикать, рвань, а й ц е в. А я говорю — бежать тебе от мести народа надо, иронец. Бежать? Это пешком, что ли? Дурачков нет. Фронт выравнивать будут — машины подадут, айцев. Ты куплетист.
иронец. Помолчал бы. А то выведу во двор... айцев. Без приказа не выведешь. Холуй ты. иронец. Раскаешься, айцев (лег на нары). Пустой ты номер.
иронец. Думаешь, я тебе пустячок? Врешь, у меня своя линия. Я теперь точно осознал: нельзя по свету без идеи... небов. Это даже любопытно, Миронец, какая же у вас, простите, идея?
иронец. Моя идея простого проще. Что мы вокруг видим? Кровь, смерть, разрушение... И если люди допустили такую пакость, такую мясорубку и поголовное зверство, то я им не друг и не брат... Волк я им, и за них помирать не дурак. Вот так, Борис Ильич, волк. И что лежит — бери. Все твое. (Показывая на Лелю,) Девчонка вон лежит — и ее бери...
Эдик молча с кулаками бросается на Миронца,
(Отбивается,) Ты что, очумел? ел я (проснулась и пронзительно вскрикивает), Эдька!.. иронец (вынимает пистолет). Умрешь, мразь! о в е р г а (хватает его руку). Полегче.
иронец (выпускает Эдика, и тот валится на пол). Из уважения к вам не стреляю, Андрей Богданович. (Уходит.) Леля. Сумасшедший ты, сумасшедший... (Вытирает платком кровь с его лица.)
32


Коверга (в ярости). Тебя еще не так надо было... щенок. (Леле.) Платок водой обмочи... А ну, дай его сюда.
Эдик. Не трогай меня!
Коверга. Как же! Буду я тебя спрашивать. (Обтирает мокрым платком его лицо.) Геройствовать — уметь надо... болван.
Эдик (приподнялся). Что он говорил здесь, этот Миронец?.. Как вы могли слушать его... молча?
Глебов. Нагляделся на фашизм — вот и заговорил.
Мартинелли. Фашизм... Разве мы знали, что он такое? На детском уровне нам разъясняли — Гитлер бяка и Геринг плохой.
Глебов. Нет, мера ответа на каждом из нас... Но с чего она начинается, наша вина?
Коверга. С чего? (Яростно.) Вот зло вышло на улицу, а человек думает — нет, погоди, нынче я еще погуляю, у меня еще есть время... И он идет в парк, катается на лодке, целуется с женщинами, он не свершил ничего сверх этого... Но наутро он просыпается, а у него уже руки в крови.
Мартинелли. А я вам скажу вот что — мир погубили дипломаты. Пытались предотвратить войну и именно этим ее вызвали.
Зайцев. Загибаешь, артист! Стрелять — солдата дело. А дипломат пусть хитрит, ему за это деньги плачены.
Коверга. Может, ты и прав, но нынче в это верить нет охоты. Только цельность благо. И никаких компромиссов — ни с жизнью, ни с самим собой.
Мартинелли. Ну, это вы уж чересчур, перебор просто! У жизни много граней, а рассуждать — «третьего не дано», «или — или» — значит, оскопить жизнь, ибо жизнь это оттенки.
Зайцев. Что словами-то играете... интеллигенция!
Отворяется дверь, Миронец вталкивает в камеру Ж е- ню Ласточкина.
33
2 А. Н. Арбузов «Пьесы», т. 2


Миронец. Вот вам еще чудак — чтоб веселей стало. (Уходит.)
Ласточкин (он увидел Мартинелли раньше чем остальных). Кого я вижу, Брянский-Мартинелли. Незабываемая встреча!
Мартинелли. Женечка, да вы пьяны совершенно... За что же они вас-то сюда?
Ласточкин (выпрямляется). Что? Не гожусь? А я, может, в самого главного из них стрелял... В самого Коха!
Глебова (отчаянно). Женя!..
Глебов (хватает ее за руку). Замолчи...
Ласточкин (всматриваясь, приближается к ней). Юлия Петровна Глебова... Простите. (Шарахается к двери, бьет в нее кулаками.) Зачем ты меня напоил... Зачем ты напоил меня, скотина!.. (Падает на пол.)
Глебов (жене). Любуйся.
Картина
пятая
Кабинет Гисслинга. У стола — Г ис с линг и фон Г а- лем.
Гисслинг. Очень любопытный оказался молодой человек. Безответная любовь или нечто в этом роде. И все это несомненно связано с домом Глебовых.
Фон Галем. К сожалению, мой подопечный абсолютно ординарен: идейный дезертир, не верит в победу — словом, тип ныне распространенный.
Гисслинг. Не верит в победу? Поистине чудак. (Помолчав.) Вчера вы прибыли из Кенигсберга. Вероятно, там не следуют примеру этого чудака и все еще верят в победу?
Фон Галем. То, что позволительно штатскому,— солдату стоит головы.
Гисслинг. Но в вашем родовом поместье, где полным-полно отставных генералов, надеюсь, еще рассуждают?
34


Фон Галем. Задавать такие вопросы не по-дружески, Эвальд.
Гисслинг (чуть сердито). Мое дорогое дитя, после всего, что мы пережили вместе, не доверять мне — вам — глупо.
Фон Галем (устало). Уже давно никто не верит друг другу. Мы живем в стране личной диктатуры, и все так привыкли ко лжи, что правда кажется неправдоподобной.
I' и с с л и н г. Чертовски смелая мысль. Но о чем все-таки толкуют ваши родовитые отставники?
Фон Галем. Вермахт связал себя с национал-социализмом, поверив в его силу... Но когда партия не оплачивает векселя — ее меняют.
Гисслинг. Браво, что за милые старички! Не расстрелять ли их вместе с нашим беднягой?
Фон Галем. Кто бы ни стоял у власти, мы — немецкая армия, и сдаться врагу —г подлость.
Гисслинг. Вы совершенно правы. (Шутовски.) Хайль Гитлер!
Фон Галем. Не стройте из меня идиота... Я отлично понимаю, что после глупостей, которые мы натворили в оккупированных странах, они для нас потеряны. Расстреливать и вешать гражданских лиц надо после победы. И всегда чуточку демократии. На фоне расстрелов демократия особенно впечатляет. Гитлер был не так уж плох, но ему не хватало одного — некоторой заурядности. Военный политик не должен сверкать, иначе дело кончается островом Святой Елены. И все же — унывать не стоит. Лет через двадцать пять, когда нам придется возвращать потерянное, немцы не окажутся в одиночестве.
Гисслинг. Будем надеяться, что к этому времени я превращусь в прах без вашего милого участия.
Фон Галем. Даже если вы останетесь в живых, вы уже ни на что не окажетесь пригодны. Советы шестидесятилетних годятся только на то, чтобы с величайшей осторожностью отбрасывать их в сторону.
Гисслинг. Сейчас, когда мне сорок, я с вами совершенно согласен, Генрих.
35
2*


Фон Галем. Ну-с, а когда мы расстреляем нашего беглеца? Гисслинг (не сразу). Это кажется вам совершенно необходимым?
Фон Галем (сухо). Военная ситуация и наше положение дают возможность расстрелять его немедленно и без суда. Гисслинг. Ну что ж, воспользуемся этим, господин отчетливый германец. Однако перед данной процедурой и мне было бы любопытно побеседовать с ним.
Фон Галем (непроницаемо). Я приведу его, господин майор. (Поворачивается, чуть подчеркнуто пристукивает каблуками и выходит из комнаты.)
Гисслинг (один). Ну-с, какую роль сыграем мы на этот раз? Злодея? Исполнительного педанта? Или жертву обстоятельств?..
Фон Галем вводит Ш олъца.
Фон Галем (четко). Я могу идти, господин майор? Гисслинг. Ступайте.
Фон Галем. уходит.
Садитесь, Шольц... Какова, кстати, ваша профессия?
Ш о л ь ц. Я был учителем.
Гисслинг. Ну что ж, господин учитель, наш грешный мир вы покинете еще до рассвета, и это печальное обстоятельство дает нам возможность побеседовать дружески и откровенно. Не могу ли я что-нибудь лично сделать для вас? Вы живете в Берлине?
Шольц. Да... жил.
Гисслинг. Если бы мне удалось не в пример вам выбраться отсюда целым, я мог бы навестить вашу семью.
Шольц. У меня ее нет.
Гисслинг. Тем лучше. На какой улице вы живете?
Шольц. Я жил на Монд-штрассе.
Гисслинг. Невероятно!.. Я квартирую там же.
Шольц. Это действительно забавно.
Гисслинг. Номер вашего дома?
36


Шольц. Восемь. Угловой дом с маленьким садиком.
Гисслинг. Отлично его помню!.. Там была прелестная кондитерская, столики стояли прямо в саду...
Шольц. Кондитерская Зиберта; он мой большой приятель.
Гисслинг. Вот как? Весьма объемистое и добродушное существо. В молодости он открывал мне маленький кредит... Надо признаться, я был тогда большой сластена.
Шольц (не сразу). А вы помните его дочку? Фрейлейн Анна...
Гисслинг. Она вам нравилась?.. О, она нравилась всем... безошибочно! А вышла замуж за рыжего часовщика, его звали...
Шольц. Ганс Меснер...
Гисслинг. Что она в нем нашла, дурочка...
Шольц. Этого не понимали многие.
Гисслинг. Но такова жизнь, Шольц. (Засмеялся). А ведь мы с вами наверняка встречались у толстяка Зиберта, может быть, даже сидели за одним столиком и попивали его кофе. Да... Счастливая пора. Вы жалеете о прошлом?
Шольц (помолчав). Я жалею, что оно привело нас к настоящему.
Гисслинг. Кстати, я должен вас немножко огорчить — ваш расстрел не будет выглядеть достаточно помпезно. Так как на эту процедуру я смог выделить всего лишь пятерых солдат.
Шольц. Я как-нибудь переживу это, господин комендант.
Гисслинг. Увы, дорогой Шольц, но именно этого вы и не переживете.
Шольц. Благодарю. Порция немецкого юмора приятна и перед смертью.
Г исслинг. Браво, меня изумляет ваше спокойствие. Чему его приписать?
Шольц (подумав). Я не в обиде на случившееся.
Гисслинг. То есть?
Шольц. Всю жизнь я шел на компромиссы, совершал полу- поступки... Моя смерть, таким образом, это мой первый
37


Поступок. Поступок, лишенный всякого компромисса. В нем не будет даже оттенков. Смерть, и только.
Гисслинг. Итак, цельность? Но людям она противопоказана— именно это отличает их от животных. Человек обязан быть настолько многоликим, что даже сам не должен понимать, каков он на самом деле — злодей или добряк, подлец или честный малый.
Ш о л ь ц. Я пришел к противоположному выводу. Ничем нельзя быть наполовину. Или — или. Будь все люди таковы, они были бы счастливы.
Гисслинг. Тот, кто хочет счастья всем, не хочет его никому. Счастье человека основано на том, что несчастлив кто-то другой. Мне жаль, Шольц, что вы покидаете этот мир, так и не поняв его сути. (Помолчав.) Вы марксист?
Шольц. Я был функционером социал-демократической партии... Перед приходом Гитлера к власти я яростно выступал против блока с Тельманом, полагая, что это запятнает чистоту наших идей... И вот, когда Гитлер выступил против коммунистов, мы полувозмутились, и это наше полу- сопротивление привело к тому, что он уничтожил и нашу партию. Но затем Гитлер ликвидировал безработицу, кое в чем положение рабочих улучшилось, и мне, как и многим тогда, показалось, что настало время компромисса. Я полупризнал Гитлера, оставив за собой право полу- отрицать его. Когда началась война, я был также половинчат и двояк — рассказы о концлагерях перемешивались с победными реляциями с фронта, и я полусодрогал- ся и по л у торжествовал... Этой многоликой жизнью я и жил до вчерашнего дня, но ее страшный опыт все-таки заставил меня прийти к выбору. Слишком поздно, правда. Моя смерть многого не изменит — просто у Гитлера станет одним солдатом меньше, и, может быть, война кончится раньше на одну маленькую секунду.
Гисслинг. А вам не кажется, Шольц, что ваша история подтверждает мою правоту? Вы умираете оттого, что на зем-
38


Ле нет мес?а для цельности. Вспомните — в бытность многоликим вы преспокойненько населяли собой землю.
Шольц. Свою жизнь я не хотел бы прожить вторично. Разве вчерашний и сегодняшний день. Действовать!..— вот счастье. (Улыбнулся.) Правда, иногда это значит и умереть.
Гисслинг. И вы убеждены, Шольц, что война проиграна нами окончательно?
Шольц. Но и вы не сомневаетесь в этом.
Гисслинг. Один шанс может и найтись. Секретное оружие. Нечто вроде бомбы или снаряда, начиненного каким-то особым веществом. Представьте себе: эта крохотуля падает с небес — и Лондона нет как нет.
Шольц. Я слышал об этой легенде... Но сможет ли ваша бомба принести победу? Ведь только черствый, равнодушный народ сможет жить спокойно после того, как первым применит ее.
Гисслинг. Браво! Если бы после войны вы произнесли эту фразу в каком-нибудь мюзик-холле, она вызвала бы дружный хохот.
Шольц. И вы не верите, что после войны немцы поймут...
Гисслинг (медленно и раздельно). Никто, никогда, ничего не поймет, Шольц.
В дверях фон Г а ле м и в ахт маны.
Фон Галем. Господин комендант, отделение готово к действиям.
Гисслинг. Желагр вам мужественно умереть, Шольц.
Шольц. Если правы вы — я даже рад смерти. Лучше умереть сейчас, чем стать свидетелем новых военных парадов.
Гисслинг. Тогда поблагодарите меня, что я избавляю вас от этого.
Фон Галем (вахтманам). Увести.
Вахтманы уводят Ш о льц а.
Ну, как он вам показался?
39


Гисслийг (записывает). ...Уходя, он был совершенно спокоен, но левое веко все-таки дергалось немножко... (Помолчав.) Цельность... (Задумывается.) Какая чепуха!
Картина
шестая
Камера. Все смотрят на лежащего возле двери Ласт оч- кина. К о в ер г а подходит к нему, помогает встать.
Ласточкин (вглядываясь в него). Андрей Богданович... и
вы?
К о в е р г а. Ия.
Ласточкин. Табак наше дело.
К о в е р г а. Поглядим еще... (Ведет его к столу, усаживает.)
Эдик (Глебову). Это Ласточкин, что ли?
Глебов. Он.
Эдик. Пьян как будто.
Леля. А кто он такой — Ласточкин?
Эдик (кивнул на Глебовых). В доме у них жил, на кларнете все изощрялся... Пустяковый был парень. Веселил публику... Девиц особенно... Не помнишь?
Леля. Маленькая я тогда была... Что-то помнится.
К о в е р г а. Воды вам дать?
Ласточкин. Не надо. (Помолчав.) А я думал, на войне вы.
К о в е р г а. Не пришлось.
Ласточкин. Это бывает. По людям из пушек бьют — а у нас своя работка. Это мы можем.
Зайцев. Ну и набрался ты, парень... Глядеть скучно.
Ласточкин (смотрит на Глебова). И этот тоже... вполне сохранился. Как, Борис Ильич, в покое прожили военное времечко? На мой манер? А я думал, геройствуете на полях сражений. Вон как, значит. А сюда за какие провинности? Несвежими яичками господ офицеров угостили?
40


Мартинелли вот тоже куплеты пел: «Надо же питаться — самоокупаться».
Зайцев. Пешка ты... Я тебя сотру — вздохнуть не успеешь. Ласточкин. Все вы... пособники! И я — не меньше...
Бьет артиллерия.
Вот люди!.. Бьются... В лицо друг другу смотрят. И погибают... Им весело! (Зайцеву.) А ты, шкура, по углам притих?
Зайцев (яростно). Ну, я тебе сделаю сейчас бенц! (Бросается на Ласточкина.)
Гл е б о в а (становясь между ними). Не бейте его... Он же пьян!.. Ласточкин. Безразлично.
Зайцев. Дурак он с детства — вот кто. (Отпускает Ласточкина.)
Самарин (входит). Что за непорядок?.. У коменданта крик слышен.
Зайцев. Все в аккурате, землячок, спи спокойно. Мартинелли. Вы, Женечка, впечатлительны слишком. Реагируйте хладнокровнее.
Самарин. Борис Ильич... Что делать, надумали? Ночь-то недолгая.
Глебов. Не просто мне говорить с вами.
Самарин. И все же. Вдруг расскажу что-нибудь интересное. Глебов. Вряд ли сумеете.
Самарин. А если постараюсь?
Глебов (негромко). Слушаю.
Самарин. Уйти бы вам хорошо отсюда.
Глебов (с напряжением). Ну?..
Самарин (обернулся). Вернусь — договоримся. (Уходит.) Леля (Эдику). Могут и в Германию угнать... возраст-то у меня
ПОДХОДЯЩИЙ.
Эдик. Где бы ни был, пока дышишь — гни свое. Я так разумею.
Глебов. Андрей...
К о в е р г а (взглянул на него). Что с тобой?
41


?8 й 2 й 2?2
Глебов. Самарин помощь обещает... Но как-то призрачно. Не понял я его.
Ко в ер г а. Ему доверять только с опаской можно — субъект не ясный. А что обещал?
Глебов. Поговорить...
К о в е р г а. Пока немного.
Мартинелли. Святая мадонна, кушать как хочется. Глебова. Вот... Я совсем забыла — у меня в пальто были бутерброды. Не успела на работе съесть, артинелли. Но, вероятно, вы голодны сами? тебова. Делитесь — прошу вас... (Отдает пакетик.) артинелли. Когда всем поровну — питание доставляет радость. Даже если его мало. И вообще, жизнь в коллективе не заменишь ничем. (Ласточкину.) Женя — вашу порцию.
асточкин. Анатолий Данилович... Брянский-Мартинелли...
Пошли вы к черту с их бутербродами! артинелли. Женечка, я устал с вами...
ел я. Очень вкусно... А вот до войны мама котлеты делала...
Если ее разрежешь — котлету, из нее сок льется... бульон, артинелли. Да, много на свете есть загадок. Ведь все было. По утрам, например, утреннюю гимнастику передавали. И все куда-то ушло. А куда? Осталась какая-то мнимая жизнь. Полусон...
асточкин (вдруг вскрикнул). Мартинелли-Брянский, не надо все время шептать. Хотите, я вас лучше насмешу? Будете смеяться — ужасно. И знаете почему? артинелли. Нет, я не знаю, почему я буду смеяться, асточкин. Я расскажу о своей любви, Брянский,— и вы подохнете от смеха, Мартинелли! Остальные посмеются тоже. Некоторые уже смеялись. Не беда, пусть похохочут еще раз. Безразлично! (Заговорил торопясь.) Сорок первый год, войны еще нет, она где-то далеко, а здесь еще мяучат кошки, продают бочковое пиво и по ночам в городском саду парочки заняты своим делом... Все течет, все не изменяется —и я играю на кларнете, ОДартинелли-
42


Брянский, моя игра на кларнете нравилась многим девицам... И не только игра, кое-что. другое — тоже. И вдруг я ставлю на все крест и смотрю на себя с предельным отвращением. Почему? А потому, Мартинелли-Брянский, что приходит женщина. Женщина!.. Мона Лиза, Рафаэль, богоматерь и еще что-то в этом роде, не помню, все забыл... Что было в моей жизни? фапустение, слякоть, туман, ничтожество — и вдруг легкое движение ее руки, и я понимаю, что люблю первый раз в жизни. Вы еще не смеетесь, Мартинелли? А между тем, Брянский, смеяться самый момент! Я что-то объясняю ей про небесную любовь, и мне начинает казаться, что она моя мать, так она прекрасна... И по ночам я играю на кларнете гораздо лучше, чем играл прежде! Но тут все встает на свои места, и она обманывает меня. Наконец-то! В этом месте моего рассказа надо всем смеяться! Нет, не только Брян- ский-Мартинелли... Пусть остальные смеАэтся тоже. Ведь смеялась и она тогда, наверно. (Долго молчит.) А если я вас не развеселил, то, пардон, примите мои извинения. Впрочем, у вас есть еще один вариант — вы можете смеяться шепотом. Про себя. (Ложится на скамейку.) А мне нужно, необходимо сейчас уснуть, а то я совсем, совсем, совсем ничего, ничего не понимаю.
Мартинелли (помолчав). Я прошу вас извинить моего друга. Поверьте, он славный человек, но...
Зайцев. Напоили его — будь здоров. Не жравши, верно, был.
Леля. Нет, с ним действительно случилась беда... Он так печально говорил... Его обманули, бессердечно обманули!..
Глебов (тихо). Не плачь, Юля... прошу тебя.
Где-то близко автоматная очередь.
Эдик. Что это? (Бросился к окну.) Во дворе — автоматы...
Зайцев. Расстреливают.
Ко вер га. Ну вот, видимо, и началось. (Дотронулся рукой до сына, тот недвижим, тогда Коверга обнял его.)
Входит Самарин,
43


Глебова. Что там?
Самарин. Немца вашего... рассчитали.
Эдик (обернулся к Леле). Ну что ты плачешь? Ведь видели, видели все это. Пострашнее даже.
Леля. Только что сидел рядом... живой.
Мартинелли. А Женя уснул.
Самарин. Борис Ильич...
Глебов. Ну?
Самарин. На два слова.
Зайцев. Небось ни в раю, ни в аду мест больше нет. Все заполнено.


и §
Часть
вторая
Картина
седьмая
Камера. Ночь. Многих одолевает сон. Не спят Глебов, Ко в ер г а.
Глебов (не сразу). Ты считаешь — Самарину можно доверять?
К о в е р г а. Не пойму. Странный он человек. Пошел в полицию. Для чего?
Глебов. Завтра немцы оставят город — это ясно. Верят они в нашу виновность или нет — несущественно. Они рассчитаются с нами. Не потащат же за собой... Уйти отсюда самим нельзя — часовой стоит у окна, и у нас нет оружия. Значит, Самарин — наша единственная надежда. Единственная, Андрей.
Коверга. Пожалуй.
Глебов. Артист, Ласточкин и тот третий мне подозрительны, им ни слова. Но сыну расскажи. Он смелый парень и, когда надо будет действовать, пригодится.
Коверга. Нет... Слишком горяч. Пропадет.
Глебов. Жалеешь его.
Коверга. Единственный.
Глебов. Понял наконец.
Коверга. Всегда это знал. (Смотрит на Эдика.) Трудно мне говорить с ним. пебов. Надо.
артинелли (во сне). Сейчас мой выход... Не могу, нет... нет...
Коверга подошел к Эдику, молча смотрит на него, Эдик открыл глаза, увидел отца.
45


К о в е р г а (не сразу). О матери расскажи... Как она?
Эдик. Интерес решили проявить?
К о в е р г а (вдруг резко). Слушай, парень... Смеяться перестань. Поздно смеяться.
Эдик. На немцев не работает. Ей высшее образование не позволяет.
Коверга. Голодаете?
Эдик. Обходимся без ваших подачек. Их вам обратно отсылаем. Немецкого нам не надо.
Коверга. Хватит. (Резко.) А теперь слушай, что я скажу. Нам надо жить, понял? И отсюда нам надо выйти — живыми! Самарин обещает помочь. Может быть, оружие достанет... Подменит конвойных или сам станет, это еще неясно. Но если... если придется драться — будь готов к этому... и будь смел.
Эдик (все еще не веря отцу). А как же ваши связи... немецкие?
Коверга. И еще: если выйдешь на волю, а я останусь... ну, если останусь и не смогу уж — иди тотчас в больницу, найди Левковича... Скажи, что одежду для семерых я в нижней кладовке спрятал... Там и два автомата — на случай. Не будет Левковича, найди Каргина — ему скажи... Понял?
Эдик (смотрит на отца). Вы прятали в больнице людей? (С надеждой.) И ты? (Молча прижался к нему.)
Коверга. Из лагеря. Во время бомбежки бежали. (Поворачивает сына к себе.) Ты все запомнил?
Эдик. Да... да... (Быстро, полушепотом.) Слушай, я ведь тоже... Мы вдвоем с Мишкой Арендом подожгли общежитие зон- деркоманды... два месяца назад, помнишь? И еще раньше — под Новый год...
Коверга (оглянулся, ласково закрывает ему рот рукой). Тихо ты... полосатик.
Эдик (улыбнулся). А это я помню... Ты меня так называл, когда я совсем маленький был.,. А ты почему меня так называл — полосатик?
46


К о в е р г а. Любил — вот и называл.
Эдик. И еще — Четвертушкин, Картошкин... Я все помню. К о в е р г а (негролпсо). Я тоже — все.
Эдик. Зачем же ты тогда... (С отчаянием.) Зачем?
Коверга. Я приходил домой, и мне надо было лгать. Я смотрел на маму, старался быть ласков с нею —но понимал, что лгу. И когда этот обман открылся бы, ты стал бы меня презирать... или сам научился у меня притворству. Эдик. Ты кого-нибудь полюбил, да?.. Кого?
Коверга (помолчав). Если даже она не знает об этом, не надо знать и тебе.
Леля (открыла глаза, сказала тихо). Он сделает все, что вы сказали, и пойдет к Левковичу... А если не он — тогда я... Ведь он так любит вас. Ему просто было очень горько... А ты, Эдик, прости его... пожалуйста. Ведь ты сам теперь знаешь, как это случается, когда полюбишь,— ведь правда?
Эдик (тихо). Ведь правда.
Леля (Коверге). А вам я рассказать хотела, ведь если что с вами случится — вы должны знать, может, тогда вам легче станет: вот останусь в живых — у нас сынок родится... в ноябре, если останусь.
Коверга молча гладит ее волосы.
Вам ведь спокойнее теперь, правда?
Самарин (входя). Глебову — на допрос... (Подошел к ним.)
Разбудите, Борис Ильич...
Глебов (осторожно). Проснись, Юля...
Глебова. Что ты?
Глебов. Пришли за тобой... Нет-нет, не бойся, это на разговор только.
Глебова. Да... Иду... (Встает, уходит за Самариным.) Коверга (подошел к Глебову). Успокойся, ну... слышишь? Глебов (тихо). Она все для меня. Вся жизнь. Понимаешь? Коверга (усмехнулся). Понимаю.
47


3 в
Картина
восьмая
Кабинет Гисслинга. Гисслинг, фон Г ал ем. Гисслинг. Как вел себя наш Шольц?
Фон Галем. Он был воплощением покоя. Никаких патетических выкриков в последнюю минуту, никакой театральщины.
Гисслинг. Я вижу, это произвело на вас некоторое впечатление.
Фон Галем (чуть резковато). Я молод, господин майор, мне к лицу впечатлительность.
Гисслинг. Что вполне естественно — не звери же мы, в конце концов... Недавно я смотрел трофейный советский фильм — немецкие офицеры были изображены там закоренелыми преступниками, эдакими средневековыми чудищами из кошмаров Иеронима Босха, минотаврами... Я вдоволь посмеялся.
он Галем. Может быть, скоротаем время за картами? и с с л и н г. Ничто, мой дорогой, так не обнаруживает умственного банкротства, как игра в карты. Шопенгауэр говорил: не будучи в состоянии обмениваться мыслями, люди перебрасываются картами. Допросы увлекательнее, милый... Прятали они этого дезертира или нет, не так уж интересно, куда занимательнее узнать, какие чувства связывали этих людей... Возьмем этого Ласточкина — несомненно, между ним и Глебовыми что-то было. Разве не любопытно познакомиться с этим поближе? Особенно когда тебя мучает бессонница.
Фон Галем. Вы будете допрашивать Глебову?
Гисслинг. Разрешу себе. (Нажимает кнопку звонка.) А вы тем временем проверьте, в каком состоянии находится нащ транспорт. Боюсь, что завтра мы отправимся с вами в долгий, долгий путь. Да-да, дружочек, оц не за горами иоцец войны.
48


Фон Галем. Ну что ж... Чем раньше кончится эта война, тем скорее начнется следующая. (Выходит.)
Гисслинг. Ах, птенчик... (Подошел к зеркалу, огляделся, по- казал сам себе язык и хрипло пропел.) «Спарафучиль — зовут меня...».
Входит Самарин.
Есть новости?
Самарин (не сразу, с неохотой). На Садовой улице подобран труп унтер-офицера. Глубокое ножевое ранение. Гисслинг. Вот видите, господин Самарин. А Женева требует от нас доброты. (Отпил немного коньяка.) Приведите сюда Глебову.
Самарин выходит.
Бац — и одним бедным немцем стало меньше! Нашего милого фон Галема это, несомненно, расстроит... Нападение на германскую армию!.. Еще вздумает требовать компенсации. Но, мой бог, как это все надоело!
Самарин вводит Глебову.
Садитесь, госпожа Глебова. (Самарину.) Вы можете идти, Самарин уходит.
Я хочу предупредить вас — это не допрос, а простая беседа. (Улыбаясь.) Необходимо кое-что уточнить. Не больше. Глебова. Спрашивайте.
Гисслинг. Нет-нет, официальный тон нам не пригодится. Постараемся сделать нашу беседу обоюдно приятной. Поверьте, я чувствую к вам большое расположение. Глебова. Почему?
Гисслинг. Не пойму сам. Вы чем-то напоминаете мою младшую сестру. Я бесконечно любил ее. Она погибла в Берлине полгода назад. Да... война принесла И вам и нам неисчислимые бедствия.
Глебова. Вероятно, ее не стоило начинать.
49


Гисслинг. Война начинается значительно раньше, чем загремят первые выстрелы. Вот почему трудно бывает определить, кто ее начал. Это не оправдание, но склонен считать, что войну вызвали Польша и Англия — они вынудили нас открыть огонь. Но на Россию напали мы. Вероятно, это наша большая беда, госпожа Глебова.
Глебова (недоуменно). Вы... так считаете?
Гисслинг. Загляните в сердце каждого немецкого офицера — после Сталинграда оно кровоточит.
Глебова (растерянно). Но если так, то...
Гисслинг. Мы сознаем свою обреченность. Но стойкость и воинская дисциплина для немца превыше всего. Эта двойственность трагична, и нас, вероятно, можно пожалеть, госпожа Глебова.
Глебова. Мне угрожает смерть, и жалеть вас — мне было бы несколько противоестественно.
Гисслинг. Не стоит чересчур драматизировать ситуацию, в которую попали вы,— она носит локальный характер... Но трагедия немецкого солдата, верного не идее, а долгу,— часть общемировой трагедии.
Глебова молчит, несколько растерянная.
Я устал, бесконечно устал... У меня бессонница, безотчетный страх чего-то... И никакого просвета впереди, никаких надежд. (После молчания.) Давно вы замужем?
Глебова. Уже двенадцать лет...
Гисслинг. Немалый срок... И вы по-прежнему любите мужа?
Глебова. Вряд ли ответ на этот вопрос может оказаться вам полезным, господин комендант.
Гисслинг. Как знать... Но если вы считаете, что вашему сыну следует дорожить своей матерью, я посоветовал бы вам одно — откровенность. (Не сразу.) Знаком вам некий молодой человек по фамилии Ласточкин?
Глебова. Он жил с нами в одном доме — до войны.
Гисслинг. И что вы можете рассказать о нем?
Глебова. Ничего.
50


Гисслинг (вполне скрывая свое удовольствие). Почему, госпожа Глебова?
Глебова. Я почти не знала его.
Гисслинг. А если я не поверю в это?
Глебова. Но... отчего?
Гисслинг. Он весьма симпатичен мне, этот молодой человек. Но — увы — он подозревается в тягчайшем преступлении против рейха... его вряд ли удастся спасти.
Глебова. Вы... вы, конечно, шутите... Этого не может быть — у вас неверные сведения... Его оговорили! Он не способен на это...
Гисслинг. На что именно он не способен?
Глебова (тихо). Ни на что серьезное.
Гисслинг. Но вы утверждали, что не знаете его.
Глебова. Я говорила неправду.
Гисслинг. Вот как?
Глебова. Он легкомысленный, слабовольный мальчик... Ион не мог, понимаете, он не мог совершить то, в чем его обвиняют...
Гисслинг. Я пошутил.
Глебова. Что?
Гисслинг. Ему ничего не угрожает. И вам не следует так волноваться за него, госпожа Глебова. Он вне подозрений. (Улыбнулся.) и знаете почему? Он на очень хорошем счету в полиции. Один из лучших наших агентов. Глебова. Нет!
Гисслинг. Иногда его подсаживают в камеры к заключенным. Видите ли, он обладает редким умением вызывать к себе доверие окружающих.
Глебова долго молча, в отчаянии глядит на него, потом от- ворачивается — ее плечи вздрагивают.
Мой дорогой друг, в ваши годы стыдно быть такой доверчивой. Конечно, я пошутил и на этот раз... Простите мн£ этот маленький обман.
Глебова (тихо), Зачем все это?..
51


Е и §
Гисслинг. Нет, он не был нашим агентом. Сказать правду, он слишком для этого ничтожен. (Повышая голос.) Но у него хватило подлости сообщить, что он был вашим любовником. Он рассказал об этом со всеми подробностями, и я бы назвал их сверхинтимными.
Глебова (сидит молча, затем встает и говорит очень спокойно). Как вы относитесь к фашизму, господин комендант?
Гисслинг (не без некоторой патетики). Национал-социализм погубил Германию. Я ненавижу нацизм!
Глебова. В таком случае... (Ударяет его по лицу.) ХайльГитлер!
Гисслинг звонит, подходит к Глебовой, похлопывает ее по плечу. Входит Самарин.
Гисслинг. Увести.
Самарин уводит Г л е б о в у.
(Потерев щеку.) Нда... чувство меры было где-то утеряно. (С восторженным изумлением.) о боги, если бы я сам знал, что в моих словах правда и что ложь!.. (Радуясь как ребенок.) Но как увлекательно, как увлекательно... иронец (на пороге). Разрешите, господин комендант, исслинг (с неудовольствием). Ну? Что вам еще? иронец. Может, и обойдется с эвакуацией, не оставим город, а? Так что ж без дела сидеть? Идейка одна зашла в голову.
Гисслинг. Живее излагайте ее, господин Миронец.
Миронец. Глебов человек ко всему новому ненавистный — вокруг таких всегда недовольные. Вот я считаю: надо бы в больницу к нему наведаться, может, и обнаружим кое- чего интересное.
Гисслинг. Вы вправе заниматься этим и без моих приказаний.
Миронец. Вношу предложение. Дозвольте взять Глебова с собой, под охраной, естественно. Пусть будет сопровождать нас.
52


Гисслинг. Мой бог, как вы неиссякаемы! Ну хорошо — у меня бессонница... а вы? Неужели вам не хочется вздремнуть немного, отдохнуть?
М и р о н е ц (отчаянно). Нельзя бдительность утеривать. А вдруг, повторяю, чего и обнаружится. Душа всегда должна к делу рваться.
Картина
девятая
Камера. Не спят Глебов, Ко в ер г а. Отворяется дверь, входит Глебова, за ней — Самарин. Медленно, словно ничего не видя, проходит Глебова по камере, останавливается возле спящего Ласточкина, долго смотрит на него, потом оборачивается, подходит к скамейке, на которой она спала, опускается на нее и сидит молча.
Глебов (подходит к ней). Он бил тебя?
Глебова (тихо). Нет. (Опускает голову.)
Глебов (жестко). О чем он тебя спрашивал, этот немец?
Глебова. Это трудно повторить, Боря. (Слабо улыбаясь.) Я даже не понимаю, зачем все это... Чего он добивался...
Самарин. Караульного подменить не удалось.
К о в е р г а. Значит... рассчитывать не на что?
Самарин. Попытаюсь достать вам оружие.
К о в е р г а. Хоть бы два револьвера... и нож.
Самарин. Но главный расчет все же не на это.
Глебов. На что тогда?
Самарин (помолчав). Он странный человек — наш комендант... Никак не пойму его. Иногда ему случалось отпускать на волю людей, которые были обречены. Это было всегда непоследовательно. И тогда он усмехался и говорил: пути господни неисповедимы.
К о в е р г а. Верит в бога, что ли?
53


Самарин. Нет. Вот разве в черта? (Посмотрел на них.) Сделаю, что могу. (Уходит.)
Ковер га. Слишком много странных людей... И этот Самарин тоже... фигура неясная.
Миронец (входит). Гражданин Глебов, извиненьице, но попрошу следовать за мной.
Глебов. Прощаться?
Миронец. Зачем же? Еще вернемся.
Глебова (берет руку мужа). Это на допрос, верно... Не бойся ничего... Он даже какой-то вежливый. Только не верь ему. Что бы он ни говорил, не верь.
Миронец (нетерпеливо). Ладно, пошли.
Глебов и Миронец уходят.
Леля (проснулась). Ой, что это?
Зайцев. Глебова увели.
Леля. На допрос?
Зайцев. А куда еще? Утро-то не скоро. (Помолчав.) Ну, что носом хлюпаешь?
Леля. Мама, верно, не спит.
Зайцев. Обойдется.
Леля. Я ведь так держусь спокойно для него только. (Показала на Эдика.) А на самом деле я уж понимаю, что нам не выбраться.
Зайцев. Выберешься. Ты меня держись. Меня они пять раз кончали — а я живой.
Леля (шепотом). А вы им что — очень опасный человек?
Зайцев. Кто я им такой, они про то и не знают. Ладно, придет час.
Леля. Я ведь еще и потому боюсь — у меня, может быть, сын родится... в ноябре.
Зайцев (поглядел на нее с осуждением). Что же ты... Дитя ведь совсем.
Леля. А мы очень любили друг друга.
Зайцев. Дура ты... У меня тоже вон дочь — в твоем возрасте... Если бы я про нее такое узнал — голову оторвал бы,
54


Леля. И было бы глупо. Если человек любит другого — тогда все возможно.
Зайцев. Ну, знаешь, с такими понятиями всему бы хана пришла. (Озлился,) Спи лучше. (Покрыл ее своей курт* кой.) А то расстраиваешь меня только.
Леля (поисолчав). Слушайте...
Зайцев. Ну?
Леля. А как дочку вашу зовут?
Зайцев. Васенька.
Леля. Как это?
Зайцев. Ну Василина, поняла?
Леля (не сразу). А вы партийный?
Зайцев (в ярости). Спи, дура.
Леля. Вот вы состаритесь, а ваша дочь будет вас осуждать за грубость.
Зайцев. Это точно. Кончится война — вы нам дадите жизни. Натерпимся. Спи! Чтоб я тебя не слыхал более.
Замолкают оба.
Глебова. Андрюша...
К о вер г а. Ну?..
Глебова. Скажите мне правду.
Коверга. О чем?
Глебова. Только не лгите.
Коверга. Ладно.
Г л е б о ва. Нам не выбраться отсюда?
Коверга. Не знаю.
Глебова. Правду.
Коверга. Нет, наверно.
Глебова. Вот. Теперь вы добрый — сказали правду.
Коверга. Добрый... не люблю этого слова. Добротой часто называют ложь. (Смотрит на нее.) Но быть истинно добрым— величайшее счастье, наверно. Но, кажется, мы забыли это. На всей земле.
Глебова. А разве те, кто сейчас там умирает за нас, не добрые?
55


К о в е р г а. Ты права.
Глебова. Ты?..
Совсем близко, почти рядом конвойный заиграл на губной гармошке.
К о в е р г а (не сразу). Как-то в воскресенье, это было давно, года четыре назад, я зашел к вам... Левка тогда еще был совсем невелик — пятилетний пацанчик, ты купала его в большом корыте... Уж почему в корыте — не помню, была ведь у вас ванна. Он весь в мыле сидел, взъерошенный... А ты стояла возле в розовом фартучке, вся освещенная солнцем... И рядом под окном работал точильщик — ножи точил... ' *
Глебова (после молчания). Я не помню.
Коверта. А тебе и нечего помнить.
Картина
десятая
Кабинет Гисслинга. Г исс линг и Самарин.
Самарин. Ну, вот и ночь на исходе. Ждали дождя, но гроза прошла мимо. В мае у нас по ночам бывают сильные ливни.
Гисслинг (негромко).
Ложь и жизнь — два братика-близнеца,
Одетые в бедные матросские курточки,
Бегают взапуски, взявшись за руки,
И резвятся, подстреленные на развалинах Европы.
Самарин. Мне кажется, вам следовало бы отдохнуть, господин комендант.
Гисслинг. Да. Вероятнее всего. Утомился веселить самого себя. Слишком много было сыграно ролей. И только одна сегодня не сыграна. За отсутствием подходящего материа¬


ла. (Вспыхнув.) Ну хорошо — ничего всерьез, роли, роли и роли... Но каков же ты на самом деле? Твое лицо, дружище!
Самарин (осторожно). Можно было бы и не пить больше, господин комендант. Вы очень устали.
Г исслинг. Увы! Но когда я устаю, я смертельно хочу одного— стать самим собой. Но это неисполнимо. И знаете почему?
Самарин. Нет, господин комендант.
Гисслинг. Меня, кажется, не существует. Абсолютно. Но плюс это или минус — неизвестно. Да, вое крайне смутно... почти фантастично. Даже вы, Самарин, в вас есть нечто ирреальное. Но вы мне крайне симпатичны — вы чем-то напоминаете моего младшего брата... (Тихо засмеялся.) Хотя вам, вероятно, уже пошел шестой десяток.
Самарин. Пятьдесят три, господин комендант.
Гисслинг. Три!.. Слишком точно для такой почти неосязаемой фигуры. Кто вы и зачем? (Вдруг по-прокурорски.) Кем были?
Самарин. До войны я служил кассиром в сберкассе. Правда, лет двадцать назад я рассчитывал на большее, ведь у меня высшее образование... Но в тридцать седьмом меня посадили в тюрьму.
Гисслинг. Понимаю.
Самарин. Нет, вам никогда не понять этого, господин комендант.
Гисслинг (почему-то трезвеет). Вы — странная личность, Самарин. Почему вы пошли работать в полицию?
Самарин (серьезно и просто). Чтобы оказывать помощь людям, попавшим в беду.
Гисслинг (после некоторого молчания). Вы хотите меня развлечь.
Самарин. Не совсем так. Ночь на исходе... И кто знает, увидимся ли мы с вами когда-нибудь.
Гисслинг (задумчиво). Вы мне снитесь, Самарин?
57


Самарин. Нет... Просто у меня возникло непребдблймое желание сказать вам правду. Да, я старался помогать людям, которых мне приходилось арестовывать и конвоировать.
Гисслинг (он отрезвел окончательно). Господин Самарин, ваша откровенность носит несколько пугающий характер.
Самарин. Есть некоторые обстоятельства, позволяющие мне быть с вами предельно откровенным. Я разъясню их немного позднее.
Гисслинг (вежливо). Может быть, мне следует арестовать вас?
Самарин. Ъ^пеется, господин комендант. Видите ли... Я не считаю вас слишком дурным человеком. Вы неоднократно отпускали людей, расстрелять которых не стоило большого труда.
Гисслинг. Убивать людей без разбора никогда не было моей программой.
Самарин. В ваши времена это уже нечто, господин комендант.
Гисслинг. Кого же теперь я не должен убить?
Самарин. Всех, кто привлечен по делу дезертира Шольца. Они невиновны, и вы сделаете доброе дело, отпустив их по домам.
Гисслинг. Может быть, я так и поступлю — кто знает... Но не кажется ли вам, Самарин, что за все ваши признания вы вполне заслуживаете выстрела в затылок у свежевырытого рва. Вероятно, вы еще не забыли этой картины? Или вы считаете, что эвакуация зондеркоманды совершенно обезоруживает нас? Почему вы улыбаетесь?
Самарин. Я одинокий человек. У меня нет жены. Нет детей. И я уже давно забыл, что такое радость. И вот сейчас... совсем неожиданно мне стало весело.
Гисслинг. Весело?
Самарин. Я почувствовал себя свободным. Страх пропал. И все это потому, что я сказал правду.
Гисслинг. Боюсь, что вы поступили неудачно. Жизнь и правда несовместимы.
58


Самарин. Значит, правда вйжНее жизни. А теперь я открою вам причины моей откровенности. Да, я-пошел в полицию, чтобы облегчать людям их участь... Но меня страшит мысль, что не в том только дело. А что, если я хотел еще и выжить? Настал день, когда я должен доказать самому себе, что занялся этим не для того, чтобы спасти свою шкуру.
Гисслинг. Что же вас может избавить от сомнений?
Самарин. Только собственная смерть, господин комендант. Только она сможет доказать, что страх пofepять жизнь не играл никакой роли. Теперь вы понимаете, почему я больше не боюсь вас?
Гисслинг. А вам не кажется, Самарин, что ваша откровенность и эта чисто русская жажда искупления продиктованы всего лишь военной ситуацией? Уверены ли вы, что, если бы военное счастье улыбалось нам, вы были бы настроены столь же героично?
Самарин (значительно). Ваш вопрос заставляет меня еще больше не бояться смерти. (Помолчав.) Кроме добра я делал людям и зло. Страшное зло... Правда, я не мог поступить иначе. Вся суть в том, что ничего нельзя делать наполовину. Даже во имя добра! Каждый компромисс оставляет несмываемые пятна.
Гисслинг (сумрачно). Сегодня я уже слышал нечто подобное. (Вдруг отчаянно вскрикнул.) Но где человек, сказавший это?
Самарин. Теперь у вас есть только два выхода, господин комендант. Не убивать их или заодно с ними расстрелять и меня. После всего, что я сказал вам,— у вас только два этих выхода.
Гисслинг. У меня есть в запасе и третий. Отпустить их с миром и расстрелять вас. Единственного.
Самарин. И как же вы поступите?
Гисслинг (тихо, улыбаясь). Самарина и этих людей, вероятно, спасет одно... Сегодня я играл разные роли. Кроме одной. Благородного героя...
59


Вы Вы ВЫ
Картина
одиннадцатая
Камера. В углу на скамейке зашевелился Ласточкин. Проснулся и дремавший рядом Мартинелли; с опаской поглядывает он на Ласточкина.
Мартинелли. Вы... вы нездоровы, Женечка? Всю ночь вы что-то шорта л и во сне.
Ласточкин. Уже светает?
Мартинелли. Нет, но скоро утро.
Ласточкин. Мартинелли, солнышко, очень голова болит. Все как-то странно... Зачем он меня напоил?
Мартинелли. Вероятно, с вами случилась страшная беда. Вы были такой ожесточенный... За что вас сюда посадили?
асточкин. Не знаю...
артинелли (не без гордости). А меня за то, что я сказал со сцены: «Гитлер капут»... Я осмелился — вы понимаете, Женечка? У меня теперь свободно на душе — я пересилил страх, сказал правду. Это было так прекрасно, асточкин. Но они вас за это наверняка повесят, артинелли. Может быть. Хотя об этом знали только в тюрьме, а когда ее разбомбило, почти все погибли или разбежались... Только я и вот он (показал на Зайцева) не успели. Комендант спрашивал нас, за что мы сидели, но мы говорили: не знаем, не знаем... Поэтому у нас есть шанс остаться живыми. Но дело, конечно, не в этом: я все-таки сказал «Гитлер капут»... Я это произнес, не так ли?
асточкин. Произнесли.
артинелли. Вот видите! Я сказал — то, что сказал. Тут уж все.
Ласточкин. Несомненно. (Встает, нетвердой походкой подходит к другому концу камеры, где, закрыв глаза, сидит
60


Глебова. Долго смотрит на нее. Затем беспокойно оглядывается). А он где же? Был ведь здесь... Или мне приснилось? Что ли, убили его?
Коверга (тихо). Женя...
Ласточкин. А? (Подошел к нему.)
К о в е р г а. Бориса Ильича увели.
Ласточкин. Совсем?
К о в е р г а. Злой ты какой.
Ласточкин. Нет. Безразлично. Я просто потерянный. Совсем. (Посмотрел в сторону Глебовой.) А их ненавижу.
К о в е р г а (тихо). Ее и в мыслях не тронь. (Не сразу.) Не знаешь ничего.
Ласточкин. Да, так и живу — ничего не знаю. Скоро четвертый год. (Поглядел на Ковергу.) Просто?
К о в е р г а. Лютое время, парень. Только о себе думать — пропадешь.
Ласточкин. Аяи пропал. Безразлично.
К о в е р г а. Поговори с ней.
Ласточкин. А на кой?
К о в е р г а. Может, завтра и жить не будем.
Ласточкин. Возможно все.
К о в е р г а. Будь добрый — поговори.
Ласточкин. Вам-то какая прибыль?
Коверга. А этого тебе, дураку, не понять.
Ласточкин. Спит она. У ней глаза закрыты.
Коверга. Неужели, думаешь, она может... в такой час?
Ласточкин.*Все она может. Если так она тогда посмеялась... все может. (Подходит к Глебовой, вглядывается в ее лицо. У него перехватывает дыхание, и он робко и покорно садится возле нее на скамейку, безвольно опустив свои ставшие почти детскими руки.)
Глебова (не открывая глаз, негромко). Ну, что молчишь, Женя? Говори. Я все стерплю.
Ласточкин. Как же ты могла?
Глебова. Нашлись все-таки силы.
Ласточкин. Значит, все неправда была?
61


Глебова. Все правда.
Ласточкин. Нельзя было со мной так поступить. (По-дет- ски.) Это против всего было.
Глебова (открыла глаза, поглядела на пего). Наверно.
Ласточкин (тихо). Что ж ты плачешь?
Глебова. Пройдет.
Ласточкин. Кем я был, когда тебя нашел, помнишь? Ничто. Слепой просто. То ли женщины мне такие попадались, что я уж забыл во все хорошее верить. Ладно, думал, все игрушечки. А потом — ты... И я всему поверил; все увидел! Помнишь, какой ходил счастливый, радовался, радовался: есть, значит, для чего жить! И когда ты меня одного оставила, это не измена была, а во сто раз хуже — точно весь мне белый свет черной краской залила.
Глебова (почти без интонаций). Миленький ты мой...
Ласточкин (вдруг заговорил быстро, беспорядочно). Какой тогда был страшный день двадцатое июня ты должна была ко мне в Чернополь приехать и уж навсегда ведь мы за неделю до того условились и я первый в Чернополь приехал комнату нам нашел и какие-то покупал занавесочки тахту шкаф очень красивый ведь мы еще восемнадцатого по телефону с тобой говорили и ты все смеялась еду еду миленький и я все представлял как ты приедешь и что мне скажешь и как у нас все будет какая ночь какое утро какая долгая жизнь я ведь тебе две чашки купил редкого производства и еще туфельки красненькие домашние и с утра двадцатого начал ждать весь день от окошка не отходил смотрел на улицу где же ты где же ты а потом всю ночь прислушивался как дверь стучала и когда уж утро подошло снова в себе силы нашел ждать весь день двадцать первого и опять не дождался и когда двадцать второго город бомбить начали понял что конец и три дня ходил как потерянный немцы нас бомбят а мне кажется что это ты ты против меня и вот тогда я решил снова в наш город вернуться в армию мне надо было идти ведь с учета я не снялся когда в Чернополь уезжал а во-
62


ёйкомат мой здесь был и вот я пошел сюда пешком поезда уж не ходили и навстречу мне беженцев толпы на Восток идут и только я один на Запад им навстречу я и сам не понимал то ли я к тебе шел то ли к самому себе Ласточкину Евгению Романовичу одна тысяча девятьсот восемнадцатого года рождения но немцы все дороги бомбили и я шел уж сколько дней не помню и вот как-то утром гляжу наша армия мне навстречу отступает и тогда я тоже повернул осознал что потерял тебя навеки а в Чер- нополе уже немцы и я с ними с ними в одном городе но у меня последняя надежда была я в нашу комнату вбежал думал вдруг ты наперекор всему нашла меня но это были всего мои глупые бедные мечты и только в коридорчике стояли твои красные туфельки так ты и не надела их ни разу а я лег на пол положил голову на табуретку и заплакал как никогда потому что понял что ты меня предала обманула и что у тебя волчье сердце но так мне и надо ведь я ничто и никто а может даже презренный дезертир...
Глебова (очень тихо). Как же ты жил эти три года?
Ласточкин. Жил? Безразлично. С артисточкой сошелся. Немцам на кларнете играл. Как сволочь.
Глебова (неподвижно). Да... Теперь знаю — виновна. И то, что ты такой,— моя вина. Всем добра хотела, а где оно... (Вскрикнула.) Доброта... Будь она проклята, эта доброта! И Боря все три года мучается, видит, что не люблю его...
Ласточкин. Зачем'же ты тогда?
Глебова. Не отпустил он меня — на коленях стоял... умолял, умереть грозился... И я не посмела уйти. Долг свой святой в том увидела, чтобы с ними навеки остаться. Вот и вся песенка.
Ласточкин (тихо дотронулся до ее руки). Бедная...
Глебова. Он был хорошим отцом, а я, верно, плохой матерью, меньше любила сына, чем отец. (Вдруг поглядела на
63


Ласточкина и улыбнулась наконец ласково.) Может, оттого, что он разлучил нас с тобой?
Ласточкин (задыхаясь от подступивших слез). А ты можешь меня такого любить? Бессильного, ничтожного... слабого?
Глебова. Это ж моя вина, Женя... Все равно, ты мне на всем свете самый родной...
Ласточкин (заулыбался вдруг). Видишь, видишь!.. Еще несколько часов назад все мне было все равно — даже жизнь... Безразлично. А теперь после того, что сказала, я одно себе твержу — не умереть... только бы не умереть...
Картина
двенадцатая
Кабинет Гисслинга. Гисслинг. Входит фон Г алем.
Фон Галем. Весь транспорт в полном порядке.
Гисслинг. Весьма кстати. Я только что получил инструкции — правда, предварительные — об эвакуации.
Фон Галем. А сам приказ о ней?
Гисслинг. Еще не отдан. Но его можно ждать каждую минуту. (Звонит по телефону.) Говорит Гисслинг. Солдаты не покидают казарм. Ждите дальнейших инструкций. (Вешает трубку.) Вы опечалены?
Фон Галем. Нас не учили отступать. И мы делаем это крайне посредственно. (Усмехнулся.) Без должного блеска. (Подходит к висящей на стене карте Европы.) Бедная карта, она вся изранена вашими флажками... Нет, довольно ее терзать, все и так ясно... Йолыыу, Чехословакию, Болгарию и Югославию они несомненно приберут к рукам... Грецию, вероятно, тоже. Венгрию... Ну, это сомнительно, хотя... все висит на волоске — даже Италия, даже Франция...
64


Гисслинг. Я все жду, когда вы скажете — даже Германия. Фон Галем (сумрачно). Это невозможно.
Гисслинг. И все же... Если Германия станет коммунистической, будете вы по-прежнему офицером ее армии?
Фон Галем. Нелепый вопрос. Я останусь в немецкой армии, кто бы ею ни командовал.
Гисслинг. Недурно! (Звонит.) Надеюсь, что в роли коммунистического маршала вы завоюете нам наконец Лондон.
Входит дежурный офицер.
Передайте этот* пакет капитану Рихтеру. Этот — оберлей- тенанту Вольфу. И не будьте слишком медлительны. Офицер. Слушаюсь. (Берет пакеты и уходит.)
Гисслинг. Количество транспорта у нас крайне невелико. А тут еще эти полицаи... Что нам делать с арестованными? Везти их с собой вряд ли рентабельно. У нас всего два выхода — расстрелять или отпустить на волю.
Фон Галем. Что же вы изобретете для них, господин неожиданный майор?
Гисслинг. Убивать их без суда как-то не хочется — не звери же мы, в конце концов... (Небрежно.) Пожалуй, можно было бы отпустить их по домам.
Фон Галем. Всех?
Гисслинг. Господь бог, какая кровожадная интонация, Генрих!
Фон Галем (показывая на бутылки). Две бутылки за ночь, господин майор.
Гисслинг. Я пил не один.
Фон Галем. Коньяк лишает человека разума — он делает его гуманистом.
Гисслинг. Быть гуманистом по четиергам не так уж много, Генрих.
Фон Галем (сжеется). Наконец-то убедительный довод! Хорошо, отпустим их по домам, ваших подопечных.
Телефонный звонок.
65
3 А. Н. Арбузов «Пьесы», т. 2


Гисслинг (берет трубку). Да. Майор Гисслинг слушает, господин генерал. Да, приступлю немедленно. Точно так, к семи утра закончу эвакуацию. Все в порядке, но маловато транспорта. Нет, ничего существенного не произошло. Да, это мне известно, унтер-офицер Берг найден убитым на улице. Господин генерал, я не знал, что это касается вас лично. Да, вероятно, я поступил либерально. Нет, заложников у меня нет. Арестованных восемь. Троих за одного? Слушаюсь, господин генерал. Что я могу делать с остальными? Понимаю. На мое усмотрение. Хайль Гитлер. (Вешает трубку и звонит снова.) Капитан Зикс, приказ получен. Действуйте. (Вешает трубку.) Итак, Генрих,— эвакуация.
Фон Галем (внимательно смотрит на него). Любопытно. Ночью в городе убит немецкий солдат, а я только сейчас узнаю об этом.
Гисслинг. Увы, к сожалению, бедняга оказался родственником генерала.
Фон Галем (резко). Он был немецким солдатом, а вы хотите отпустить задержанных, пальчиком их не тронув. Что за романтические фантазии?..
Гисслинг. С фантазиями покончено. Генерал приказал ликвидировать троих.
Фон Галем. И он несомненно прав. Времени у нас немного — определим кандидатуры.
Гисслинг. Ну что ж... А пятеро остальных пусть еще подышат этим сладостным земным воздухом.
Фон Галем. Прежде всего, конечно, Зайцев. В тюрьме он сидел в одиночке, а это уже немало.
Гисслинг. С ним решено. Далее.
Фон Галем. Брянский-Мартинелли.
Гисслинг. Но он же артист... Мой бывший коллега.
Фон Галем. Андрей Коверга.
Гисслинг. Нет.
Фон Галем. Глебов.
Гисслинг. Нет.
66


Фон Галем. Ласточкин.
Гисслинг (улыбнулся). Что вы, Генрих...
Фон Галем. Жена Глебова и девочка отпадают — они женщины. Остается этот юноша.
Гисслинг. Хорошо. (Не сразу.) Пусть Мартинелли.
Фон Галем. Итак — двое. Но кто же третий? Все должно быть логично, Эвальд,— даже расстрел. Убивать пожилых лишено смысла; в будущей войне они превратятся в рухлядь. Иное дело этот юноша, он потенциальный солдат, наш будущий противник. Следуя логике, третьим должен быть он.
Гисслинг (медленно). Признайтесь, Генрих, вы питаете большое пристрастие к Зиновию Миронцу?
Фон Галем. Предатели и перебежчики никогда не вызывали моей симпатии. Но... почему вы спрашиваете меня об этом?
Гисслинг (вдруг усмехнулся). А что, если именно он будет нашим третьим?
Фон Галем. И вы это серьезно мне предлагаете?
Гисслинг. Один подлец на троих не такой уж большой процент, Генрих.
Раскрывается дверь, вахтманы и Мир онец вводят Глебова, он жестоко избит, еле держится на ногах.
Гисслинг (с плохо скрываемой яростью). Ну-с... Что все это значит?
М и р о н е ц. Докладываю: то, что мы Глебова в больницу повели, не зря было. Я вполне оказался прав. Допросили там кой-кого из женщин, одна раскололась — рассказала все... Глебовы и Коверга под видом больных прятали пленных, что из лагеря бежали. И раньше такое же бывало. В том помогали им фельдшер Левкович и санитар Каргин, оба отпетые негодяи. Ночью, когда они про арест Глебова узнали, тотчас вывели из больницы прятавшихся и сами с ними ушли. Где они сейчас — неизвестно, но я дознаюсь. Во время обыска обнаружено среди старого пла¬
67
3*


тья два автомата, вполне пригодных, и револьвер неизвестной мне системы.
Гисслинг (указывая на Глебова). Почему он в крови? Миронец. Били его — уйти хотел, стерва.
Гисслинг. Что вы можете сказать, Глебов?
Глебов. Всех вас перевешаем.
Миронец. Врешь! (С яростью ударяет Глебова, тот падает на пол.)
Фон Галем. Что за самоволие?! Будете отвечать за это, Миронец.
Миронец. Как же так, господин обер-лейтенант, я же старался!..
Гисслинг (вдруг вскрикнул). К чертям вас всех! (Вахтманам, указывая на Глебова.) Уберите его.
Вахтманы выносят Глебова.
Миронец. За что же к ответу меня? Он подлец и предатель, ну, не сдержался я, простите... но за что же к ответу? Чистосердечно ведь я... (Вытянулся.) Разрешите приступить к дальнейшим розыскам.
Гисслинг. Поздно. Мы эвакуируемся.
М и р о н ец (он потрясен). Сдаете город! Эх... Сдаете?
Фон Галем (в ярости). Это еще что за выкрики?
Миронец (отчаянно). Простите!..
Гисслинг. Через полчаса мы покидаем город. Соберите ваших людей в районе казармы.
Миронец. Слушаюсь. (Уходит.)
Гисслинг. Отвратительно. Отвратительно, Генрих.
Фон Галем. И все же этих людей придется ликвидировать.
Итак — Глебов, Коверга и этот Зайцев.
Гисслинг. Нет. Будем логичны и последовательны до конца.
(Пишет.) Андрей Коверга, Борис Глебов, Юлия Глебова. Фон Галем. Но она... женщина.
Гисслинг. Вы мечтали о логике, милый. Она врач и несомненно помогала мужу. Следовательно, не Зайцев, а она. Входит Самарин,
68


© о
Ну вот, дорогой Самарин, люди, которые были вам так симпатичны, оказались...
Самарин. Я знаю, господин комендант...
Гисслинг. Словом, все, как в обычном театре (усмехнулся),— мне не удалось сыграть роли, о которой я так мечтал. (Звонит.)
Самарин. Я очень сожалею об этом.
Входит дежурный офицер.
Гисслинг. Лейтенант Верф, возникла необходимость расстрелять троих арестованных. Подготовьте людей — через двадцать минут мы покидаем город, ф и ц е р. Слушаюсь. (Уходит.)
он Г а л е м. Будете вы присутствовать при нашем маленьком расстреле?
Гисслинг. К чему? И на этот раз обойдется без меня. Господин Самарин, вот список лиц, подлежащих ликвидации. Остальных—можете отпустить. При экзекуции от полиции будете присутствовать вы.
Самарин. Это ваш личный подарок мне, господин комендант?
Гисслинг. Пути господни неисповедимы.
Самарин. Я вас понял, господин комендант. Желаю вам счастья. (Уходит.)
Гисслинг (вдруг повеселев). Ну, приступим к делу, милый... (Открывает ящик стола.) Всю эту писанину придется сжечь... ценные бумаги уже упакованы.
Фон Галем. И все-таки... не могу понять, Эвальд, почему вы послали на смерть эту женщину.
Гисслинг (задумчиво). В ней было нечто пленительное, дружок. Какая-то неповторимая прелесть и обаяние. Именно поэтому мы и простимся с ней. Надо воспитывать волю, характер. Настают трудные времена. Война позволяла нам быть сентиментальными. Мирное время вряд ли это разрешит.


2 ь
Картина
тринадцатая
Камера. За окном начался рассвет. И уже никто не спит.
К о в е р г а. Вот и конец ночи, а с т о ч к и н. Светать стало.
артинелли. Теперь уже все решится... Уж дольше нельзя. Сейчас все решится.
Леля (у окна, Эдику). А кто это так поет отчаянно?
Эдик. Птица.
Леля. А какая?
Эдик (улыбнулся). Неизвестно.
Леля. Ты глупый.
Эдик. Нет.
Коверга (Эдику). А помнишь, Картошкин, как мы в такую пору на рыбалку с тобой ходили...
Эдик. Раз даже поймали сома. Личико у него было — вот. (Показывает, какое большое было у сома личико.) Потом ты про него песню сочинил.
Коверга. Веселитеся все дома —
Мы поймали вот такого сома... (Засмеялся.) Ласточкин. Да — жить... жить!
Зайцев (с презрением). Заладил — жить...
Мартинелли. А я это понимаю — человек снова хочет жить, когда возвращается к самому себе... когда он себе не чужой.
Зайцев. Дерьмо твои слова. Ничего понять невозможно.
Отворяется дверь, в ах т мани вносят Глебова, кладут его на скамейку, выходят.
Глебова. Боренька... (Бросается к нему.)
Зайцев. Вот, гады, что сотворили.
Коверга (наклонился над Глебовым). Борис, открой глаза... Говори, ну...
Глебов (еле слышно). Все хорошо — семеро ушли, Каргин и
70


Левкович с ними... Андрюша, о нас все знают, лучшего не будет — его не ждите. И ты, Юля, только к худшему будьте готовы... Для нас кончилось все. Юленька, люблю тебя... Отойди, Женя,— тебя не надо... (Замолкает.)
Глебова. Андрюша... Он умер?
К о в е р г а. Сознание потерял...
Эдик (кинулся к отцу). Не отдам тебя!
Ко вер га. Ладно... Спасибо. Только не дури: жизнь — это вещь, понял?
Входят трое в ахт мано в и Самарин.
Самарин (оглядывает всех, медленно читает бумагу). «По приказу германского командования за укрывание дезертира и диверсионные действия подлежат расстрелу Андрей Коверга, Юлия Глебова, Борис Глебов. Приговор привести в исполнение немедленно. Зайцев Виктор, Брянский-Мар- тинелли, Эдуард Коверга, Елена Светова, Евгений Ласточкин— подлежат освобождению. Комендант города майор Эвальд Гисслинг».
Долгое молчание. Все недвижимы.
Старший вахтман. Зачем так долго? Шнель... быстрее...
Все трое стать сюда. (Самарину.) Фамилии.
Самарин (смотрит в бумагу). Андрей Коверга.
Коверга (становится между вахтманами). Я.
Самарин. Юлия Глебова.
Глебова молча становится рядом с Ковергой.
Борис Глебов.
Молчание.
Борис Глебов...
Ласточкин (встает, медленно идет к Юлии, становится с ней рядом). Я.
Мартинелли. Не надо так... Не надо.
Ласточкин (берет руку Глебовой). Вот... Теперь все хорошо.
71


Глебова (тихо). Да. Мы вместе.
Ласточкин. Навсегда теперь.
Эдик (подняв сжатые кулаки, смотрит на отца). Я тебя люблю. Помни.
Старший вахтман. Пошли.
Самарин. Погодите...
Старший вахтман (обернулся). Что-нибудь не так?
Самарин смотрит на Глебову, та словно в знак согласия опускает голову.
Самарин. Нет. Все правильно.
Старший вахтман (почти добродушно). Тогда пошли.
Отворяется широкая дверь, которая до сих пор была как бы скрыта от наших глаз. За предрассветным туманом виднеются слабые, милые очертания жизни. В тишине очень явственно слышно, как поют птицы. В углу шевельнулся лежавший без памяти Глебов.
Ласточкин. Идемте... Скорее... Скорее...
К о в е р г а (провел рукой по голове Ласточкина, обернулся к Эдику). Бойся стать бесхарактерным, мальчик.
Ласточкин, Глебов и К о в ер га в сопровождении в ахт мано в выходят в раскрытые двери. Самарин следует за ними. Двери закрываются. Оставшийся в камере вахтман открывает дверь, ведущую в коридор.
М а р т и н е л л и. Боже мой... Женя...
Эдик (Леле). Не смей плакать... Молчи.
Зайцев. Ошиблись, дурачье, не убили... За это отплачу. Вахтман (указывает на дверь). Можно выходить... свобода... Комендант разрешил...
Леля (со страхов смотрит на окаменевшего Эдика). Эдька... Эдька...
Темнота. В тишине бьют барабаны. Вскоре снова дается свет, и в пустую камеру вслед за Г исслингом быст¬
72


ро входит фон Г ал ем. И только с первыми произнесенными словами барабаны перестают бить.
Фон Галем. Скоро семь. Личные вещи и архивы уже уложены. Время ехать, Эвальд.
Гисслинг (задумчиво). Да.
Фон Галем. Вы устали?
Гисслинг. Очень. (Усмехаясь.) Слишком много было сыграно за эту ночь ролей. Кроме одной.
Фон Галем (помоАчав). Поистине странная блажь — посетить перед отъездом эту комнату.
Гисслинг. Кое-какие детали... Может быть, они пригодятся для книги. Остаток пирожка... Чей-то гребешок... Голубой платочек... Глебова забыла. (Аккуратно сворачивает платочек и прячет его в карман.) Вот и все, кажется. (Прислушивается.) Тихо... Слышите эту тишину? Кажется, за всю войну не было такой тишины. (Неожиданно.) Мне грустно.
Фон Галем. Что так?
Гисслинг. Мы хорошо начинали.
Фон Галем. Мы блистательно начинали, Эвальд. Но скоро у каждого немецкого офицера останется только одна боевая задача — в плен попасть не к русским.
Миронец (входит). Господин комендант, остаток полицейского взвода в количестве девяти человек ожидает у казарм.
Гисслинг. Где Самарин?
Миронец. Самарин застрелился.
Гисслинг молчит и утвердительно кивает головой.
Разве не дурость...
Гисслинг. Застрелился. А вы — нет.
Миронец (самозабвенно). А я — нет, господин комендант.
Гисслинг. Садитесь вместе с людьми в грузовик семьдесят три восемнадцать и отправляйтесь к продскладу — надо погрузить кое-какие мелочи.
73


М и р о н е ц. Слушаю, господин комендант. (Уходит.)
Гисслинг. После того как они погрузят остаток продовольствия, вы дадите распоряжение, Генрих, не сажать их в машины.
Фон Галем. Я понял. (Усмехнулся.) Бедный Миронец.
Гисслинг. Я предпочту ящик коньяка — Зиновию Миронцу. (Подходит к стене.) Эти надписи бывают весьма любопытны. (Вынимает записную книжку.) «Проклятье вам, кровавые палачи, фашисты»... (Записывает.) «Людочка, ми- •лая, никогда уж тебя не увижу»... «Мама, умираю честным, как ты сказала. Сережка»... «Красная Армия, мсти за нас»... «Люди, не забывайте, как мы умирали,— горе всем народам, если вы опять позволите это»... (Прячет записную книжку в карман.) Что скажете, Генрих?
Фон Галем (улыбаясь). Вероятно, народы позволят. Они вежливы, благовоспитанны, беспечны и забывчивы.
Гисслинг. Кстати, не забыл ли я своих ночных туфель?
Фон Галем. Я сам видел, как вы положили их в чемодан.
Гисслинг. Тогда пошли! Итак, одна эра сменяет другую — кончается правда фашизма, наступает ложь парламентаризма.
Бьют барабаны. Генрих фон Галем и Эвальд Гисслинг быстро выходят из комнаты.
Занавес
1966


СЧАСТЛИВЫЕ ДНИ НЕСЧАСТЛИВОГО ЧЕЛОВЕКА
Притча для театра в двух частях


Действующие лица
Первый, второй, третий хор.
Часть первая
Крестовников 24 года.
Елена Сергеевна
его мать, 43 года. Володя Костенецкий 23 года.
Борис Николаевич
его отец, 48 лет. Берг Иван Ильич 54 года Ариша
его дочь, 19 лет.
Отец.
¿Гевушка.
Ученик.
Женщина.
Часть вторая
Крестовников 42 года.
Зимина Нина ПавлоЕна 41 год.
Алеша
ее сын, 21 год. Мишель Филиппов 70 лет.
Насуенька
его дочь, 30 лет. Володя Костенецкий 23 года.
Первая часть происходит в 1938 году. Вторая часть в 1956 году. Вступление и финал — в наши дни.


Часть
первая
На оголенной сцене, в ее центре — большая постель. У края сцены контур двери. На постели, в полутьме, лежит человек, черты лица его неразличимы. У двери, на стуле, сидит женщина, одетая в темные цвета, лицо ее тоже еле видно. Три ярких луча освещают трех мужчин — это хор.
Первый из хора (это немолодой человек с открытым, доб- рым лицом простого крестьянина. Он осмотрителен, небыстр в движениях, у него ровный, ясный, но уже чуть усталый голос). На этой постели лежит человек, дни которого сочтены. Пройдет несколько дней, и его не станет.
Второй из хора (он горяч, пылок, у него романтическая внешность, он очень молод). Он знает об этом, и смерть его страшит, вероятно.
Третий из хора (это веселый, мечтательный, часто смущающийся человек. Несмотря на некоторый скепсис, он еще ни к чему не потерял интерес). Не обязательно! А вдруг он догадался, что умереть вовремя не так уж плохо...
Первый. Это был своенравный, гордый и смелый человек, Он отдал себя любимому делу и немалого добился.
Второй (резко). Он был негодяй! А жизнь в отместку сделала его неудачником.
Третий (зрителям). Слышали, что говорят люди? Нет, я молчу... Я ведь один знаю: его смерть — почти подвиг. Этот опыт был ему необходим, и он пошел на риск. Он знал, чем это грозит, и все-таки решился.
Первый. О чем думаем мы перед смертью? О том, что не совершили всего, о чем мечтали в юности?.. Так, вероятно.
77


А он? Всю жизнь он искал свободы, а кончил одиночеством.
Второй. Он никому не верил... и всегда бежал с поля боя. Он просто-напросто был трус.
Третий (задумчиво). Недоверие... Что ж, об этом стоит поразмышлять. Это ведь касается и меня... (Замолкает, взвол■« но ванный.)
Первый. У дверей его сидит женщина. Она приходит ранним утром и уходит ночью. Она хотела бы отдать ему свою жизн^но поздно... Теперь — поздно.
Второй. Просто лицо без определенных занятий. У нее есть время сидеть здесь.
Издали доносится какой-то суматошный шум, возгласы, крики.
Первый. Что это?
Третий (с интересом). Играют в волейбол.
Второй. Волейбол — игра ограниченных людей.
Третий. Когда-то мне здорово удавался удар левой... Никакие блоки не помогали. Мертвый удар.
В дверях — фигура ученика. Он подтянут, собран, У него бледное лицо аскета, неестественный блеск глаз.
Ученик (женщине). Добрый день. (Участливо.) Как он чувствует себя?
Женщина (тихо). Все так же...
Ученик направляется к постели больного.
Первый. Это самый преданный его ученик. Самый любимый. Но кого он больше любит? Ученика?.. Или самого себя в нем?
Второй. Учеников надо бояться. Если они чего-то стоят — они наверняка превзойдут учителя.
Третий. Ерунда! Самое печальное — это ученик, из которого ни черта не вышло! — самое печальное и опасное.
Ученик (наклонился к больному). Как вы чувствуете себя?
78


Больной (улыбнулся). Не буду лгать.
Ученик (помолчав). Я зажгу свет.
Больной. Не надо. Теперь мне нужна только темнота.
Ученик. Мне кажется, вы все-таки... должны верить.
Больной. Верить? Поздно. Я хочу понять.
Ученик. Понять?
Больной. Правильно ли я прожил свою жизнь.
Ученик. И вы можете сомневаться? (Значительно.) Вы?
Больной. Могу. Человек в моём положении может все. (Улыбнулся.) И он ничего не может.
Ученик. Ваша жизнь — непрерывный труд. Ни дня, ни часа для отдыха...
Больной (резко). Но был ли я счастлив?
Первый. Так вот о чем думает он в последние минуты.
Второй. Какое мальчишество! (Саркастически.) Счастье... смешнее не придумаешь.
Третий. Счастье? Но что сие обозначает? Люди бывают счастливы настолько, насколько это кажется им самим.
Больной. Может быть, перед смертью к человеку вновь возвращается молодость?.. (Лихорадочно.) И тогда он видит прожитое глазами юноши, у которого все еще впереди... Я брожу по прожитым дням и стараюсь найти те, когда я был действительно счастлив.
Третий. Вот! Он сказал — действительно счастлив. Значит, я прав: счастье бывает действительным и недействительным.
Второй. Чепуха! Человек перед смертью объят страхом — где уж тут до истины.
Больной. Она, как всегда, сидит у двери?
Ученик. Да.
Больной. Бедная...- (Помолчав.) Тогда будем говорить тише.
Ученик. Не бойтесь — она так погружена в свое горе, что ничего не видит и не слышит.
Больной. За те недели, что я здесь... вернее, с того часа, когда я понял, что конец мой недалек, я вдруг припомнил свою жизнь... и я увидел ее так ясно, так близко, будто
79


она вот здесь — на моей ладони... И я понял, что был счастлив всего дважды... Дважды за всю мою долгую жизнь!
Ученик. Это неправда! Я сам не раз видел, как бывали вы счастливы, когда на работе вам удавалось нечто большее, чем то, на что мы рассчитывали.
Больной. Нет, я не об этом...
Первый. Но что же он считал счастьем? Что же это?
Больной. То, о чем ты говоришь,— это итог. А счастье — поступок! Неожиданное решение, делающее тебя независимым. Дважды я поступил так в своей жизни. (Помолчав.) Кто знает, сколько бед встретится на твоем пути, и сейчас, когда конец мой близок, я хочу рассказать тебе о двух днях, которые повернули мою жизнь и сделали меня тем, что я есть.
Ученик. Я бесконечно благодарен... Но это не повредит вам?
Больной. Нет, милый... (Чуть помедлив.) Мой первый день... Отец уже оставил нас, и мы жили вдвоем с матерью. Шел тысяча девятьсот тридцать восьмой год... И вот летом на нашей даче, в Клязьме... Мне только что исполнилось двадцать четыре... Какое тогда было жаркое, солнечное лето...
Второй. Воспоминания... Но что они такое? Всегда ложь! Попытка оправдаться перед настоящим — не более...
Третий (тихо). Ну дайте ему соврать перед смертью... Ну пусть соврет — что тут такого...
Больной. У меня был друг, и я любил его... или так мне тогда казалось...
Первый (немного торжественно). Слушайте: начинается его рассказ. Мы увидим с вами несколько дней его жизни, но не такими, как помнит их он. Мы увидим, какими они были в действительности.
Сцена медленно погружается во мрак. Слышно, как поют утренние птицы. И все явственнее становится веселый, азартный шум волейбольной игры.
Постепенно возникает картина солнечного воскресного дачного утра.
80


Первый. Шесть человек собрались пить утренний чай в саду на открытой веранде. Они дружелюбны и приветливы; их всех связывает взаимная приязнь.
Второй. Как бы не так!..
Третий. Что там ни говори — им весело сегодня.
Первый. Вот наш герой — он стоит на ступеньках террасы с мячом в руках.
Второй. Это он через несколько десятков лет будет умирать на своей постели.
Третий. А сейчас он думает, не пригласить ли ему покататься на лодке вон ту девицу, которая не может усидеть на месте.
Первый. Рядом с ним его однокурсник и друг — он моложе его всего на год. С первых лет студенческой скамьи они неразлучны.
Второй. Орест и Пилад... (Усмехнулся.) Ну что ж, попробуем поверить в это. Во всяком случае, этот юноша весьма недурен и, пожалуй, хитер...
Первый. Его отец сидит в шезлонге и смотрит на женщину, разливающую чай. Они оба уже немолоды и, кажется, любят друг друга.
Второй. Пожилые влюбленные... Это всегда выглядит несколько комично.
Третий (обескураженно). Разве?
Первый. Женщина, которую он любит,— мать нашего героя. Еще и двух лет не прошло, как ее оставил муж.
Второй. Их брак я не назвал бы счастливым...
Третий (запальчиво). Но он любил мальчика!
Второй. И все-таки предал его. Оставил и запел...
Третий (горестно, обращаясь в зал.) И вы так думаете?
Первый. Взгляните — у калитки, облокотившись на забор, стоит мужчина, ему давно за пятьдесят, но он непоседлив и азартен, как мальчишка.
Третий. Мне нравится этот человек — никогда не знаешь, что он скажет.
81


Второй. Болтун и фразер... Типичное исчадье девятнадцатого века.
Третий (упрямо). Мне нравится девятнадцатый век. Первый. Сейчас он с интересом поглядывает на молодых людей. Ведь они его ученики, он любит их...
Второй. Но которого больше?
Первый. А девушка, та, что стоит у заборчика,— его дочь. И вся она полна ожидания чего-то чудесного. (Улыбнулся.) Ведь ей всего девятнадцать...
Второй. Слишком непостоянна и лукава.
Третий. А мне всегда были по душе такие...
Первый. Дети и отцы... Их всех связывает взаимная приязнь.
Второй. Ты так думаешь?
Третий. Но что может быть увлекательнее?.. Случайно войти в дом, увидеть незнакомых людей... И догадаться. Обо всем.
Хор покидает сцену.
Елена Сергеевна. Чай налит — прошу к столу.
Володя. Ариша, вы рядом со мной... (Берет ее под руку.)
А р и ш а (ударяет его по ладони). Успеется.
Берг. Володя, не ухаживайте за моей младшей дочерью — она никуда не годится. К вечеру должна прибыть старшая — вот та, доложу вам, прелесть.
Володя. Не хочу старшую — мне нравится эта.
Берг. Сожалею, что у моего любимого ученика такой дурной вкус.
Ариша. Папочка, не горюй. Вот появится твоя Оленька, и мой Володя мгновенно осознает свою ошибку.
Володя. Ах, вот как, мадам, вы обо мне понимаете? Борис Николаевич (Елене Сергеевне). Сегодня несколько свежо... Может быть, вам накинуть платок на плечи? Берг (басом).
И черным соболем одел Ее блистающие плечи.
82


Крестовников. Сегодня жарко, а не свежо, Борис Николаевич.
Берг. Дать бы ему раза!
А р и ш а. Кому, папизмус?
Берг. Не суть важно.
Елена Сергеевна. Ванечка, вы сядете к столу?
Берг. К чертям! Вы приютили меня с дочерью на своей даче и ежеутренне пичкаете чаем. А где импровизация?
Елена Сергеевна. В каком смысле?
Берг. Коньяку!
Борис Николаевич. Огорчительно. Приехал в воскресенье навестить сына, а тут профессор Берг хулиганит.
Берг. Ах, лицемер,— оказывается, он приехал навестить сына!.. И он полагает, что мы ему поверим... Нам известно все! (Скрестил на груди руки.) Ха-ха-ха! Тартюф!!!
Борис Николаевич. Елена Сергеевна, невыносимо. Нельзя сосредоточиться ни на чем съестном... Столько сарказма.
А р и ш а. Уймите профессора. Пусть он сядет к столу в конце концов.
Берг. Не сяду! Кто-то должен расхаживать, кто-то должен быть обеспокоен... и бдителен, наконец!
Елена Сергеевна. Ну что вы такое болтаете, Ванечка.
Берг. Пытаюсь осознать происходящие вокруг процессы. Шри- слушался.) Кто это так орет?
Володя. Соседи в волейбол режутся.
Берг. Дьявольская ажиотация. Ты любишь волейбол, Арина?
А р и ш а. Нет.
Берг. Варум?
А р и ш а. Для этой игры я слишком непоследовательна. Вся в тебя. Почему пасовать надо три раза? Ты же сам говорил— необходима импровизация. Иначе жизнь зачахнет.
Берг. Нда... На отсутствие импровизации пожаловаться не могу. Вчера в институт не явился Богородский. (Помолчав.) А ему все так безмерно верили.
Ариша. Богородский?
83


Борис Николаевич. Володя, подвинь соль, пожалуйста... Благодарю.
Ар иша. Странно... Он всегда казался мне идейным, честным человеком.
Берг. Я кажусь, он кажется, мы кажемся...
А р и ш а. Ну что ж... Еще раз доказывает — эти люди умеют маскироваться.
Борис Николаевич. Что-то не видать вашего Тузика.
Елена Сергеевна. Ему поставили новую будку. У сарая.
А р и ш а (отцу). Почему ты молчишь?
Берг. Совершенно не важно почему. Я молчу — вот что важно.
А р и ш а. Ты у нас добренький — всех жалеешь, всем доверяешь.
Берг, Всем доверять, конечно, нельзя. (Сосредоточенно.) Но всему — тоже.
Крестовников. О чем вы?
Берг. Еще не знаю. (Подходит к столу.) Так куда его дели — Тузика?
Борис Николаевич (мягко). Все сложно, все очень непросто, Иван Ильич. И выводы лучше отложить... на некоторое время.
Берг. Слушаюсь. Остается выяснить, что выгоднее откладывать— выводы или деньги? (Помолчал.) Выводы выгоднее.
Елена Сергеевна. Ванечка, присядьте. Создается впечатление, что вы все время работаете у ковра.
Берг. Я комичен? Вероятно. У ковра... Хм... Леночка, вы не помните, когда двадцать пять лет назад я упал перед вами на колени и вы отвергли меня, я упал тогда на коврик? Я работал у ковра или я прямо на паркет рухнул?
Елена Сергеевна. Вы долго искали место, где рухнуть, а затем выбрали шкуру леопарда. Именно поэтому я вас и отвергла тогда... Меня утомил ваш поиск.
Борис Николаевич. А нам приходится все это слушать.
Ариша. А каково моей сестре? Она родилась через год после того, как наш папа рухнул на колени совсем не перед нашей мамой.
84


Елена Сергеевна. Профессор тогда весьма торопился. Ровно через два месяца после моей свадьбы он сам неожиданно оказался женатым.
Берг. Страшился отстать от вас, дорогая... так сильно любил.
Крестовников (серьезно). Моя мать совершила опрометчивый поступок. Я хотел бы быть вашим сыном, Иван Ильич.
Володя. Все-таки не годится... при живом отце.
Крестовников (резко). Живые отцы это те, которые живут с сыновьями.
Берг. Не будем такими- максималистами, молодой человек. К тому же в наше непостоянное время на смену одним отцам нередко являются другие.
Елена Сергеевна. Ах, Ваня, Ваня...
Володя. А я вот мечтаю о мачехе. О, если бы она была хоть чуточку похожа на вас, Елена Сергеевна. Впрочем, это недосягаемая мечта... Не так ли, папа?
Берг. Не мешай сынок, папа ест шпроту.
Борис Николаевич. Должен вам сказать, друзья мои, что вы удивительно неиссякаемые люди.
Берг. И капля шпроты, как слеза, упала на его касторовые брюки. Никогда не вышла бы я замуж за человека, капающего в утренний час масло на такие прелестные штаны.
Володя. Даже если он блестящий, наш советский, перспективный дипломат.
Борис Николаевич. Граждане, вы — негодяи. Кончено. Я объявляю голодовку.
Берг. Тренируйтесь, привыкайте к негодяям, дорогуша. На какой срок отбываете вы в вашу благословенную Германию?
Борис Николаевич. На несколько лет, надо полагать.
Берг. И вы нас покинете со своей супругой?
Крестовников. Насколько мне известно, Борис Николаевич — вдовец. (Встает из-за стола.)
Елена Сергеевна. Куда ты?
Крестовников. Пройдусь. (Ухобит в калитку.)
Берг. Нда... (Помолчал.) Этот молодой человек, Леночка, глу¬
85


боко ранимое создание; он болен недоверием... Сегодня ночью, кстати, мне пришла в голову любопытная мысль: для того чтобы избавиться от подозрений, человеку необходимо совершить то, в чем его подозревают... Да... вашему сыну будет непросто в жизни — он решительно лишен юмора. То ли дело наш Володя — отец уезжает бог знает куда, а ему хоть бы хны, посвистывает себе, и только.
Володя. Аяс детства приучен к жестокости отца. Но вооб- ще-то он бросает меня зря. Мне двадцать три — возраст критический. Особенно при моем характере. Возьму и сойдусь с какой-нибудь распутной женщиной. Как вы на это глядите, Ариша?
А р и ш а. Во-первых, мне до распутной еще жить и жить...
Володя. А во-вторых?
Ариша. Вы балаболка.
Володя. Мать Арина, не играйте мною. Застрелюсь.
Борис Николаевич. Горько видеть, Володя, с какой стремительностью ты превращаешься в бледную копию Ивана Ильича.
Берг. Ничего не поделаешь — любимый ученик. Я так в нем уверен, что даже не боюсь хвалить в глаза. (Указывая на Володю.) Обратите внимание: вял и совершенно размагничен. Удивительная способность расслабляться! Но вдруг его словно молнией пронзает, и он, как молодой барс, готов к прыжку.
Борис Николаевич. Увы, но это случается с ними только по субботам. То есть в преддверье выходного*
Ариша (встает из-за стола, подходит к калитке). Ну и ну.
Володя. Что там?
Ариша. Юра в волейбол играет.
Берг. Загадочная личность.
Елена Сергеевна (улыбнулась). Мальчик...
Ариша. Помочь вам убрать со стола?
Елена Сергеевна. Успеется.
86


Берг. Все же любопытно, Борис Николаевич, с каким чувством отправляетесь вы в ваш вояж?
Борис Николаевич. С чувством величайшей заинтересованности. Гитлеризм явление чрезвычайное. Изучить на месте его истоки, свойства — небезынтересно.
А р и ш а (неодобрительно). Вы как-то очень уж академически... о фашизме.
Борис Николаевич. А мне так полагается — по должности.
А р и ш а. Испанию в крови затопили, а нам, видите ли, небезынтересно. А в самой Германии? Концлагери, тюрьмы, казни! (Яростно.) Лжецы ведь, лжецы! Социалистами себя называют, а какие они социалисты? Жулики и мерзавцы!.. А мы дипломатничаем.
Борис Николаевич (развел руками). Что поделаешь, Арина Ивановна, кому возмущаться, кому дипломатничать — у каждого своя профессия.
Володя (Ариъие). Что, попало, гражданочка?
А р и ш а. Когда о фашизме — я складно не могу... Я их ненавижу, как бы они ни назывались! Подлость не изучать надо, а уничтожать!
Елена Сергеевна. А вы свирепенькая. Это профессор вас так настропалил?
А р и ш а. Профессор личность хлипкая и беспартийная. Хотя и уверяет, что в девятьсот пятом году, будучи студентом, выстрелил несколько раз из ружья в районе Красной Пресни.
Берг. И выстрелил... И очень даже свободно. (Вздохнув.) А в общем, все на свете повторяется... И этот ваш фашизм, который вы изучать собираетесь... Мы ведь тоже свою черную сотню помним. Словом, картинка знакомая. Правда, масштабы не те.
Возвращается Крестовников.
Что на волейболе?
87


Крестовников. Отлично, Иван Ильич. (Чуть зло.) Был в* ударе.
Берг (задумчиво). Да, масштабы не те. Двадцатый век — штучка, будь здоров... Оригинальнейшее явление. Правда, девятнадцатый век с его легкомысленным благородством не принес человечеству ничего, кроме некоторых бытовых удобств, но двадцатый... Невиданные перемены, неслыханные мятежи!.. Но и милый наш Александр Александрович Блок не предугадал всего.
Крестовников. В двадцатом веке, Иван Ильич, наука совершит в двадцать раз более того, что успела за всю историю человечества. Вот что существенно. Остальное — явления побочные.
Берг. И фашизм?
Крестовников. И он.
Борис Николаевич. Вы оптимист. (Улыбнулся.) Современная война пощады знать не будет.
А р и ш а. Вот все боятся войны — а я хочу ее! Да, хочу! Когда творятся преступления, надо воевать против них, а не трусливо выжидать.
Берг. Видите... видите, какая она неразумная. (Обнимает дочь.) Добрая, неразумная... Можно даже сказать — глупая. И старшая Оля такая же... правда, в ином роде. Сегодня вы увидите. Целый год работала в Узбекистане, на эпидемии. Я боюсь за них. Мир полон зла, а они такие дурацкие, благородные... И обе на мать похожи — та тоже на эпидемии погибла... Очень, так сказать, любила человечество. Боже мой, как эти милые, интеллигентные люди обожали погибать за народ!.. «Пусть жертвенник погас, огонь еще пылает» и так далее... Бросали бомбы в царей, взбегали на эшафоты, шли в народ, погибали в Сибири. Осмелюсь заметить, уважаемые члены ВЛКСМ, дворянство в России было прогрессивным классом.
Борис Николаевич. Занятно. Ну-с, а куда вы Салтычи- ху дели? Салтычиху, которая крепостных до смерти порола?
88


Берг. А вот русские дворяне-декабристы и хотели с салтычи- хами разделаться.
А р и ш а. Господи, боже мой, Лакая неразбериха в голове у этого человека.
Берг. Помолчи. А ты сама кто? Запомни, в тебе течет дворянская кровь. Пролетариат должен объединиться с беднейшим... дворянством, ибо у них один враг — мещане.
Борис Николаевич. И как вас только земля носит.
Володя. Просто Иван Ильич очень веселый человек.
Берг. Клянусь, он прав. Беда в том, что мне самому не всегда ясно, когда я шучу, а когда говорю правду. Впрочем, что я полнейший идиот, стало нынче всему институту известно. Некий институтский прохвост такую на меня эпиграмму сочинил, что хоть в отставку подавай. И во вражеском стане полное ликование. (Оглянулся.) Чаепитие, кажется, можно считать законченным? Не пройтись ли нам до речки, господа-товарищи?
А р и ш а. Бросились! Может быть, речка остудит твой пыл, безумец. (Накидывает на шею отца полотенце.) А вы, молодые человеки?
Володя. Только фотоаппарат заберу... (Убегает в дом.)
Ариша (берет отца под руку). Догоняйте. (Уходит с Бергом за калитку.)
Елена Сергеевна начинает мыть чашки. Она моет их в большой красивой полоскательнице медленно и с удовольствием. Борис Николаевич берет у нее полотенце и, улыбаясь, вытирает посуду. Иногда они посматривают друг на друга — им весело. Наконец Елена Сергеевна замечает молча глядящего на них Крестовникова.
Крестовников. Трогательно. (Вбежал в дом.)
Борис Николаевич (помолчав). А ему уже двадцать четыре.
Елена Сергеевна (улыбнулась). Все еще ребенок. (С неж ностью.) Ду-ра-чок.
89


Борис Николаевич. Вы удивительно красиво моете посуду, Лена. Вероятно, это необыкновенное счастье — каждое утро видеть, как вы моете посуду.
Елена Сергеевна. Ах, Боренька... Боренька Николаевич. Борис Николаевич. Да, скандал. Сорок восемь лет — и влюбился как черт знает кто. На сына взглянуть стыдно— он же все видит, все понимает, Володенька этот. И на работе посмеиваются... Откуда узнали?! Очевидно, я являю собой комическое зрелище.
Елена Сергеевна. Очевидно. А я поддакиваю вам, неразумная, пожилая женщина. (Усмехнулась.) Печально и грустно.
Борис Николаевич. Грустно и весело. Я люблю ваши морщинки, вот эти, у глаз и возле губ, на подбородке... Никогда не пытайтесь их скрыть, честное слово, они великолепны! Стоило жить, чтобы увидеть их.
Елена Сергеевна. Вы сумасшедший, Боря.
Борис Николаевич. Да.
Елена Сергеевна. Как хорошо.
Борис Николаевич (тихо). Почему?
Елена Сергеевна. Я вас люблю.
Борис Николаевич (не сразу). Скажите еще раз.
Елена Сергеевна беззвучно шевелит губами.
Вот так... (Тихо.) Это было необыкновенно. (Помолчав.) До отъезда остается месяц, мы должны с вами все успеть...
Елена Сергеевна. Боря, это невозможно.
Борис Николаевич. Но он уже взрослый... (Вдруг резко.) Это неразумно, Лена. В полпредстве все договорено — вы будете работать в Берлине, в русской школе.
Елена Сергеевна. Я не могу его оставить.
Борис Николаевич. Срок поездки два года, не менее... . А мы уже старенькие, Леночка, вместе нам обоим скоро сто... Счастья нельзя откладывать, судьба не простит. Елена Сергеевна. А Юрий?
90


Борис Николаевич (с болью). С вами с ума сойдешь.
Елена Сергеевна (после долгого молчания). Иногда я не верю, что молодость прошла, Боря... Все промелькнуло как-то мгновенно, без следа промелькнуло... Двадцать лет я жила жизнью другого человека. Сейчас мне кажется, что я не любила его... Доверенное лицо, секретарша... нет, не больше. А жизнь прошла стороной.
Борис Николаевич. У нас все впереди, если мы вместе. (Улыбнулся.) Вот начнем сначала, и опять нам будет по двадцать.
Елена Сергеевна. А не ехать... нельзя?
Борис Николаевич (отрицательно покачал головой, снова улыбнулся). Уж очень не проста жизнь. Уж очень.
Елена Сергеевна. У вас глаза усталые... Трудно на работе?
Борис Николаевич. Не просто. Странно и не просто. Люди оказываются не теми, за кого ты считал их всю жизнь. Черт!.. Иногда сам я ничего не пойму... В партии я уже двадцать лет, но как-то все меняется вокруг... неудержимо. А тут еще бессонница появилась,— а ведь не было ее никогда. Вероятно, без вас я пропаду совсем. Окончательно.
Елена Сергеевна (вдруг погладила его руку). Я... я поговорю с Юрой.
Борис Николаевич. Будьте разумненькой, Лена, прошу вас...
Из дома выходят Крестовников и Володя. Володя еще с веранды нацеливает объектив и фотографирует отца с Еленой Сергеевной.
Володя. Ну вот! А теперь я буду вас шантажировать.
Елена Сергеевна (идет за калитку). Володенька, пощадите.
Борис Николаевич (шлепает сына по заду). А чувстве меры—оно, братец, тоже необходимо. (Уходит за Еленой Сергеевной.)
91


Володя (посвистывая, смотрит им вслед). Сильно подозреваю, дружочек, что у нас с тобой есть шанс породниться.
Крестовников. Ты полагаешь... у них это серьезно?
Володя. Люди пятого десятка страшные комики. От них можно ждать всего.
Крестовников. Ну что ж, этим я буду обязан тебе. (Вдруг резко.) Ты ввел его в наш дом!
Володя. Не понимаю, что приводит тебя в ярость. Мой отец — первоклассная личность. Меня, например, мачеха, подобная Елене Сергеевне, устроила бы вполне.
Крестовников. Не говори пошлости.
Володя. Ой, как ты нервничаешь, милочка моя. Что-нибудь стряслось? (Ударил его легонько.) Выкладывай.
Крестовников. Знаешь сам.
Где-то на соседней даче завели патефон. Музыка.
Володя. Хочешь, чтобы Берг взял тебя с собой в Хабаровск на эпидемию?
Крестовников. Именно. А вакансия одна. И возьмет он тебя — ты его любимчик. А если это случится, я буду завидовать тебе. (Серьезно.) Глубоко. Может быть, возненавижу.
Володя (так же серьезно). Спасибо за откровенность.
Крестовников. Между друзьями она необходима.
Володя. И тем не менее я тоже хочу совершить это путешествие.
Крестовников. Что вполне логично. Но у меня дурной характер. Как бы нам не поссориться.
Володя. Постараемся быть джентльменами.
Крестовников. Это не всегда удается.
Володя. А мы приложим усилия.
Крестовников. Начать свою жизнь именно с этой эпидемии. Японский энцефалит во всей своей первозданности!.. И как раз успеваем на осенне-летний выплот. Пятьдесят процентов смертности!.. Слишком большое везение, а? Но ты его любимчик.
92


Володя. Именно на это я и надеюсь.
Крестовников. Если экспедиция достанется тебе, я уеду в Казань, в институт к Дулеву. Он зовет меня.
Володя. А как же вопросы распределения?
Крестовников. Дулев обещал все уладить.
Володя. Мне будет недоставать тебя, Крестовников.
Крестовников. Мне, вероятно, тоже. Но мы выходим в люди, а жизнь начинается с расставаний, Костенецкий.
Володя (задумчиво). Бог его знает, с чего она начинается. (Встрепенулся.) Пошли на реку.
Крестовников. Не терпится взглянуть на свою Аришу?
Володя. Не притворяйся, тебе она тоже нравится. Станешь возражать?
Крестовников (не улыбаясь). Не стану.
Володя. Ого.
Крестовников. Но все это неуместно. В данную минуту жизни. (Почти зло.) Этот брак выглядел бы не слишком изящно. Стать зятем профессора Берга... Чистейший карьеризм, не так ли?
Володя (свистнул). Как ты мыслишь — интересно. (Весело.) А мне она нравится, Аришенька...
Крестовников. Тебе все нравятся.
Володя. Ну зачем все, не дурак же я... (Засмеялся.) А вот ты глупенький, действительно... (Ворошит ему волосы на голове.) Усложняешь, усложняешь, отец.
Ариша (вбегает). Вот вы тут толчетесь, кишите и совершенно не знаете ничего. Профессор карася поймал!
Володя. Боги! Но где жеГон взял удочку?
Ариша. Одолжил у какого-то совершенно лысого человека.
Крестовников. Пойти взглянуть... (Посмотрел на Володю и Аришу.) Виноват, очень интересуюсь карасем. (Уходит.)
Ариша. Он какой-то странный сегодня.
Володя. Различные сложные переживания, мадам. (Галант- но.) Зато я не странный.
Ариша. Да уж где вам...
Володя. Вы полагаете? (Целует ее.)
93


А р и ш а (она не вырывается, только серьезно поглядела на него). Не надо было этого делать.
Володя (он как-то оторопел от ее тона). Что?
А р и ш а. Ни к чему.
Володя. Понял. (Тихо.) Горе мне. (Засвистел.)
Ариша. Шутит^все?
Володя. Шутю. Я отрицательная, бесхарактерная личность. И мне надо дать раза.
Ариша (подошла, погладила его по плечу). Глупо-то как все, а?
Володя. Вероятно, я должен влюбиться серьезно. А то все импровизирую. Вы простили меня, Ариша?
Ариша. Конечно. (Улыбнулась.) Вы приятненький.
Володя. Ладно, добивайте.
Появляются Берг и Крестовников. Берг несет в руках довольно большую рыбу.
Берг. Говорю вам, такую рыбину ловят раз в сто лет. Володя (рассматривает рыбу). Непостижимо красива. Ариша. Куда вы тащите ее?
Берг. В погреб. Я хотел отдать этот экземпляр владельцу удочки, но он отказался. Благородный плешцрый человек.
Берг и Волод я уходят за угол. Крестовников хочет идти за ними.
Ариша. Стойте. (Некоторая пауза.) Почему я всегда обращаю вас в бегство? ,,
Крестовников (подошел к ней, улыбнулся). Ну вот... остался.
Ариша (она бесконечно взволнована). Рассказать что-нибудь интересное?
Крестовников. Рассказать.
Ариша. Попробую. (Перевела дыхание.) Итак, в следующую субботу у меня день рождения. Стукнет двадцать. Стукнет— вот именно. И жизнь начнет клониться к закату— третий десяток пойдет. Стану почтенной, взрослой жен¬
94


щиной... (Она непоследовательна, почти в беспамятстве от волнения, но говорит о том, что ее действительно волнует.) Боже мой, почему мне все так ясно? Что хотите могу разложить по полочкам, но счастья это не приносит... Хотя все понятно и все ясно. «Тот, кто постоянно ясен, тот, по-моему, просто глуп». Видимо, я дура. (Помолчала.) Юра, я говорю ужасную чушь. (Беспомощно.) Отчего? Нет уж, не догадывайтесь... К черту!
Крестовников резко оборачивается, подходит к ней вплотную и неожиданно нежно проводит рукой по ее волосам^
А р и ш а (еле слышно). Что это значит?
Крестовников. Если бы я знал.
Ариша (пытаясь улыбнуться). Не слишком вразумительно. Крестовников. Что поделаешь. (Снова гладит ее волосы.) Ариша. Почему вы молчите?
Крестовников. Не разберешь. (Словно раздумывая.) А может быть, я счастлив сейчас.
Ариша (тихо). Сумасшедший вы.
Крестовников (с сожалением). Нет.
Ариша. А что вы сделаете... (Медленно.) Ну-ка, что вы сделаете, если я скажу, что люблю вас?
Крестовников (не сразу). Удивлюсь. Чрезвычайно. Ариша (тихо). И только?
Крестовников. Увы.
Ариша поднимает руку, точно хочет ударить его. Мгновенная пауза, и рука ее медленно опускается.
Ариша. Нет! (Убегает.)
Крестовников очень долго молча стоит один. Но вот Берг и В о л о д я наконец появляются в саду.
Берг (подошел к Крестовникову). А где Ариша? Крестовников (словно не понимая, смотрит некоторое время на Берга). Ушла... (Махнул рукой на калитку.)
95


Володя. Не слишком ты любезен, дяденька. (Убегает в тса- литку.)
Берг. Итак, вы не в настроении, Юрий Петрович? Не очень способен понять вас.
Крестовников. Пробиваю клювиком скорлупу, в которой находился. Как известно, это болезненный процесс, Иван Ильич.
Берг. Юрочка, ты гордец, не зли окружающих, ни к чему хорошему это не приведет. У меня есть право сказать тебе это откровенно. Ты мне мил.
Крестовников. Мил?
Берг (поднял палец). Не сердиться! (Чуть помедлив.) у тебя ряд отличных качеств: ты талантлив в постановке опытов, вынослив, готов к многодневным наблюдениям, обладаешь безукоризненной стерильностью, словом — образцовый ассистент... Не то, что наш Володя, который все удрать куда-то хочет... в свой драмкружок, видимо. И все же повторяю: ты заносчив и чересчур непримирим. В институте уже сейчас косятся на тебя. Представим себе дальнейшее, мон ами.
Крестовников. Иными словами, призываете меня к компромиссам, профессор?
Берг. О нет,— к тактичности и чувству юмора. Божий мир довольно сложное явление. Увы, но вседержитель не был упрощенцем и организовал все несколько витиевато.
Крестовников. Прошу простить, Иван Ильич, но ведь сами вы всегда шли на рожон.
Берг. Я делал это как бы шутя, что и сбивало всех с толку. А ты отправляешься на рожон уж со слишком серьезной физиономией. Пойми — это путает окружающих.
Крестовников. Иван Ильич, я хочу спросить вас... И вопрос этот не в шутку. Кого вы пошлете на Дальний Восток, на эпидемию?
Берг. Видишь ли, это комплексная экспедиция... едут вирусологи, клиницисты и физиологи. Группа сформирована
96


из опытных, знающих людей. Словом, условия таковы, что от института я могу взять только одного человека.
Крестовников. Иными словами, в Хабаровск с вами отправится Володя?
Берг (усмехнулся). Он мой любимчик.
Крестовников. К этому у вас есть основания. (Серьезно.) Увы, но мы все ординарны рядом с ним.
Берг (поглядел на него пристально). Ты в самом деле так думаешь?
Крестовников. Да.
Берг. Это делает тебе честь, братец.
Крестовников. Что удивительного — он мой лучший друг.
Берг. Никто так мучительно не завидует нам, как наши лучшие друзья.
Крестовников. Да. И я никогда не скрывал, что завидую Володе.
Берг. И верно... Что-то в нем есть эдакое... моцартовское.
Крестовников. К ученому эта аналогия неприменима, Иван Ильич. Точные науки и моцартианство взаимно исключают друг друга.
Берг. Не убежден... Импровизация и некоторая доля безумства — вот слагаемые гения.
Крестовников. В науке?
Берг. Ив ней. (Помолчав.) Есть в Костенецком и нечто от Ивана-дурачка... Словом, наш Володя — тонкая штучка.
Крестовников. Вероятно, даже более тонкая, чем думаете вы, Иван Ильич. Чувство юмора — вот что у него не отнимешь. Чувство юмора, в отсутствии которого вы постоянно попрекаете меня... Ну и страсть к стихотворству... Тоже забавное слагаемое.
Берг. Он пишет стихи?
Крестовников. Случается. Но они имеют несколько юмористический оттенок.
Берг (помолчав). Не эпиграммы ли?
Крестовников. В том числе. Некоторые из них довольно злы, но именно это и принесло им успех в институте.
97
4 А. Н. Арбузов «Пьесы», т. 2


Берг. Ну-с, а стишок о профессоре Берге... тоже из его опусов?
Крестовников. Вряд ли. Пожалуй, для него это написано уж слишком зло.
Берг. Мне не нравится твоя улыбка, Юрик.
Крестовников. Ко всему следует относиться с юмором, Иван Ильич.
Берг. Я рад, что ты это усвоил. (Вытер платком лицо.) Немыслимая жарища... (Взглянул на Крестовникова.) Тебе известно, что путешествие в Хабаровск не увеселительная прогулка?
Крестовников. Я образованный молодой человек.
Берг. На эпидемии, дружочек, есть некоторые шансы погибнуть весьма славной смертью.
Крестовников. Видимо. Но мы будем надеяться, что Володя вернется вполне благополучно.
Берг. И вновь приступит к писанию эпиграмм. (Изучающе разглядывает Крестовникова.) Но, боже мой, как все перемешано в человеке!
Крестовников. О ком вы, Иван Ильич?
Берг. Не только о тебе. О себе тоже. Никогда не устану удивляться, как прекрасен человек. Наш милый гомо сапиенс.
В сад возвращается Володя.
Еще один экземпляр. Причем вполне достойный внимания. Где вы болтались, Володенька?
Володя. Ваша дочь утонула. Затем я ее спас. В данную минуту она ест эскимо, а я скитаюсь, бедный и отринутый.
Берг. Крестовников, я хочу потолковать с этим юмористом. Далеко не удаляйся — разговор будет короток.
Крестовников (несколько обеспокоенный). Но, может быть... нам лучше всем вместе отправиться на реку?
Берг (спокойно). Пошел вон.
Крестовников, чуть улыбнувшись, выходит за калитку; в дальнейшем мы видим, как он прохаживается за заборчиком.
98


(Смотрит на Володю). Я вас любил. Любовь еще, быть может, в моей душе угасла не совсем.
Володя. Я слушаю вас, Иван Ильич.
Берг. По институту ходит эпиграмма, в которой ваш покорный слуга изображен довольно отчетливо полнейшим идиотом. Дескать, я не только шут гороховый, но в некотором роде еще и балда. Люди, которым я несимпатичен, потирают руки от восторга. Что вы можете сказать по сему случаю, Костенецкий?
Володя. Видите ли...
Берг. Вас, вероятно, удивляет, что я, человек, столь щедро наделенный юмором, на сей раз теряю его. А я его теряю. О чем вы молчите?
Володя. Мне бы хотелось, Иван Ильич...
Берг. Представьте себе, я, оказывается, могу серьезно огорчиться. Впрочем, по-вашему, эта эпиграмма милая шутка, не так ли?.. И автор ее, видимо, вы?
Володя. Да.
Берг (вдруг беспомощно). Володенька, я не понимаю, почему вы так поступили?
Володя (тихо). Ради красного словца не пожалеешь... (Помолчав.) Мне очень стыдно, Иван Ильич.
Берг. Пройдет, Володечка.
Володя. Просто непостижимо, зачем я ее написал.
Берг. Непостижимо. Именно. Вам известно, как мне нелегко приходится в институте... Вы дали в руки моим противникам неоценимое оружие. Вы — человек, который был мне так дорог.
Володя. Простите, Иван Ильич. (Улыбнулся.) Я больше не буду.
Берг (его вдруг взбесила улыбка Володи). Вы еще и смеетесь? Я окажусь мягкотелым вегетарианцем, если прощу вас. Вы будете наказаны! И вполне жестоко. (Прошелся по саду.) Боюсь, что путешествие на Дальний Восток слишком небезопасно и институт не может пойти на риск потерять столь талантливого мастера эпиграмм.
99
4*


Володя (помолчав). Это так не похоже на вас, Иван Ильич. Берг. Вы полагали, что я ангелочек? (Идет к дому. Обернулся на веранде.) Черта с два! (Уходит в дом.)
Володя молча смотрит ему вслед, засвистел тихонько, В сад возвращается Крестовников.
Крестовников. Итак?
Володя. Поговорили.
Крестовников. Что-нибудь серьезное?
Володя. В какой-то мере. (Помолчав.) Ты был прав — в экспедицию старик хотел взять меня.
Крестовников. Это естественно.
Володя. Теперь он изменил решение.
Крестовников. Кто же едет?
Володя (рассеянно). Он не сказал... (Пытается улыбнуться.)
Все более чем глупо.
Крестовников. А суть немилости?
Володя. Моя злосчастная эпиграмма. Черт дернул ее сочинить. Конечно, звучит она, видимо, обидно... (Вспыхивая.) Но ты знаешь, как я люблю старика!
Крестовников. От кого он узнал, что ты автор эпиграммы? Володя. Я сам признался ему в этом. (Подумав.) Хотя... он, видимо, догадывался.
Крестовников. Он и у меня спросил... не ты ли ее автор. Володя. Как же ты вывернулся?
Крестовников. Я, конечно, отрицал это.
Володя. Вероятно, какой-то подлец наговорил на меня. Ты что молчишь?
Крестовников молча пожимает плечами.
И отсюда напрашивается грустнейший вывод — никому не следует доверять. (Улыбаясь.) Ладно, переживем, не расстраивайся, дружочек... Авось это нас с тобой вознаградит, верно? (Не сразу.) Пойду попереживаю на бережок... (Засвистел. Медленно вышел из сада.)
100


Кресторников (один). Подлость... Явная, отчетливая подлость. Не ожидал. (Улыбаясь.) Любопытно... Подлость!
Крестовников в задумчивости опустился на землю. Вдали бой множества часов. Освещение меняется — оно стало более мутным.
Возле Крестовникова возникает мужчина неопределенных лет, красивый и веселый. Это его отец.
Слышится граммофонная пластинка — в очень старой записи Л. Собинов поет романс Надира.
Отец (он смотрит не на Крестовникова, находясь к нему как бы вполоборота). Опять на траве развалился и в небо глядишь, созерцатель бездеятельный?.. Пять лет уж стукнуло, вполне сознательный мужчина.
Крестовников (еле слышно, как бы вспоминая). Гляди-ка, пап,— туча большущая...
Отец (по-прежнему не обращаясь к нему). Да, большущая, ката-стро-фическая! Как из нее хлынет дождь, как польется, дьявол эдакий!.. А отчего она такая большущая, знаешь, товарищ Крестовников?
Крестовников (тихо). Нет.
Отец. Гроза в ней сидит... Битком набита молниями, понял? Как грохнет, как шандарахнет — спасайтесь, люди! Опасаешься?
Крестовников. Ага.
Отец. Ну и зря, она добрых людей обходит — только предателей и обманщиков настигает... Неверных людей, понял?
Граммофонная пластинка играет давнишний марш в исполнении духового оркестра.
Отец наклонился к Крестовникову, но говорит все еще как бы не ему.
Отец (яростно). Я тебе не подам руки — никакой ты не Крестовников! Дожил до одиннадцати и друга в беде оставил! Крестовников (словно издалека). Их пятеро было, что я мог сделать.
101


Отец. Пятеро!.. Тем более не смел удирать. Ведь он на тебя надеялся, верил...
Крестовников (так же). Я думал, он тоже убежит.
Отец. Но он не убежал. Верил, что ты его одного не оставишь.
Патефонная пластинка играет печальную песенку в испол- нении Казимира Малахова.
Отец садится на землю рядом с Крестовниковым.
Отец (все еще говорит не ему, а чуть в сторону). Ты был сегодня груб с матерью, Юрка, человека шестнадцати лет это не украшает. К тому же, позволь заметить, мать у тебя замечательная женщина.
Крестовников. Ты очень ее любишь?
Отец (улыбнулся). Бесконечно, Крестовников... Когда мы встретились, она совсем девочка была, протянула мне свою ручку и пропищала — Леночка... Вот с того дня нам и не скучно друг с другом. Иногда я думаю, за что мне такое счастье?
Крестовников (тихо). Какое?
Отец. Она верит мне... во всем мне верит.
Патефонная пластинка — цыганский романс *Чем покорил ты меня» в исполнении Христофоровой.
Отец подвигается к Крестовникову совсем близко, обни- мает его. Теперь они говорят почти друг другу.
Отец. Ты вернулся под утро... Что стряслось, Крестовников? Крестовников (не сразу). Все, что ты предполагаешь. Отец. Ну что ж, тебе девятнадцать. (Помолчав.) Не рано ли? Крестовников. Я не собираюсь жениться.
Отец. Тебе хоть кажется, что ты любишь ее? Крестовников. Нет.
Отец (помолчав), в первый раз не знаю, что сказать тебе. Крестовников. Ничего не говори. Я жалею, что это случилось.
Отец. Прости. Я старомодная личность... но я уверен, что без любви все это ни гроша не стоит.
102


Крестовников. Именно так.
Отец. Бедный ты парень.
Крестовников. Очень.
Патефонная пластинка — Л. Орлова, вальс из кинофильма «Цирк».
Отец и Крестовников встают с земли. Они молча смотрят друг на друга.
Отец. Я долго откладывал этот разговор.« Слушай меня, Юрка, мне трудно сказать тебе, но я должен... Крестовников. Молчи, не смей!..
Отец. Мне страшно, я не знаю, что со всеми нами будет... Я сам не верю, что это могло случиться, но я люблю другую женщину.
Крестовников (тихо). Ты оставишь нас?
Отец. Жить и лгать, жить, притворяясь?.. Нет, не смогу. Крестовников (медленно), и я тебе верил. (Усмехнулся.) Тебе!
Снова бой множества часов. Меняется освещение. Крестовников один сидит на земле.
От реки идут Елена Сергеевна и Борис Николаевич.
Елена Сергеевна (остановилась возле сына). Размышляешь?
Крестовников. Вот именно. Мыслю.
Борис Николаевич (мягко). Вы так и не выкупались, Юра?
Крестовников. Незачем. Вода слишком теплая. (Неожиданно.) Мама!.. Мне надо поговорить с тобой.
Борис Николаевич. Я пойду посижу... в тенечке. (Уходит в дом.)
Елена Сергеевна. Ну... говори, дорогой.
Крестовников. Ты веришь в наследственность?
Елена Сергеевна (недоуменно). Конечно...
103


Крестовников. Ты добрая, умная, честная... И если я сделаю подлость, значит, это... отцовский след. Ведь так?
Елена Сергеевна. Во-первых, ты подлости не сделаешь...
Крестовников. Ты полагаешь?
Елена Сергеевна. Я знаю.
Крестовников. Прелестно. А во-вторых?
Елена Сергеевна. Твой отец очень хороший человек.
Крестовников. По поступкам этого что-то не видать.
Елена Сергеевна (не сразу). Я благодарна ему, что он не солгал, что сказал правду.
Крестовников. Замолчи!
Молчание.
Елена Сергеевна (обеспокоенно). Что с тобой... солнышко?
Крестовников. Ты оправдываешь его, чтобы и самой поступить в этом же роде.
Елена Сергеевна (без улыбки). Я лишена подобной возможности, мне некого оставлять.
Крестовников. А я?
Елена Сергеевна. Ты взрослый, самостоятельный мужчина.
Крестовников (стараясь быть спокойным). Итак — ты решила.
Елена Сергеевна (тихо). Юра... Я люблю его.
Крестовников. Невозможно.
Елена Сергеевна. Что?
Крестовников. Тебе кажется... (Упрямо.) Ты не можешь его любить.
Елена Сергеевна. Солнышко...
Крестовников. С того дня, как ушел отец, для меня самым страшным стало—потерять тебя. (Пробует улыбнуться.) Вот он и наступил... этот день.
Елена Сергеевна (слабо). Но ты сам собирался куда-то ехать...
Крестовников. Не на два года — как ты! (Подходит к ней очень близко и тихо говорит.) Но как же все в этом мире
104


непрочно, если даже ты... (Резко.) Нет, ничему не надо верить. Никому! Все непрочно. Что ж, поступи, как отец, это будет логично.
Елена Сергеевна. Юра, я...
Крестовников (жестко). Ничего не говори больше. Слова... что они значат!.. Даже твои.
Елена Сергеевна долго смотрит на него и, ничего не ответив, уходит в дом.
(Задумчиво.) Все последовательно. Все логично. (Усмехнулся.) Ведь если я сам — я! — предал и продал, то отчего не может сделать подобного и кто-то другой? (Не сразу.) И остается одно — быть бдительным. Забавно... вполне модное словечко. В духе времени. (Сосредоточенно, с каким-то внутренним вызовом.) Ну что ж, будем бдительны.
Из дома выходит Берг, он сосредоточен и непривычно тих.
Берг (подходит к Юре). Какой грустный день. (Помолчав.) Правда, я поймал замечательную рыбу, но какой грустный, грустный, грустный день. Я, оказывается, постарел, стал мстителен, теряю юмор — словом, ничто человеческое не становится мне чуждо. Не узнаю себя. Это ужасно, Юра. Словом, грустный день.
Крестовников. День не из лучших, Иван Ильич.
Берг. Очень тонко наблюдено. (Помолчав.) Я тут все раздумываю, мой милый... Вероятно, ты не отказался бы поехать на эпидемию вместо Володи. Более того, я убежден: ты мечтаешь об этом. Не так ли?
Крестовников (скрывая волнение). Я... я готов, Иван Ильич.
Берг. Понимаю. (Салютует комически.) Всегда готов! Но ведь вот какая занятная штука — поедет все-таки Володя. Да- да, он, рифмоплет Костенецкий. Он вполне достойный юноша, хотя и пишет дурацкие эпиграммы. Но я хочу понять и тебя. И вот я почти тебя понимаю, хотя это мне
105


и трудно. Ты одержимый человек; так любишь свою профессию, что ради нее даже на подлость пошел. Самозабвенно любишь. А я, пожалуй, эдак поступить бы не смог. Почему? Видимо, не люблю свое дело так уж сильно. Во всяком случае, чего-то мне, дураку эдакому, недостает. Но с точки зрения дела, Юра, твоя подлость говорит в твою пользу. Ведь работа на эпидемии потребует немалого — она опасна, трудна и маловыигрышна, так что в тебе, Юрочка, безусловно что-то есть.
У калитки появилась Ариша.
Крестовников (еле слышно). Пощадите, Иван Ильич... всему есть мера.
Берг. Да, всему — кроме подлости. Большая или маленькая, но она все-таки подлость. Кстати, мой дружок и коллега Данила Самойлович повторял частенько: чтобы стать врачом, надо быть безукоризненным человеком. Впрочем, может быть, теперь эта истина оспаривается? Во всяком случае, научись жить стойко. Тебе вскоре она понадобится — стойкость.
Крестовников. Я... я не понимаю...
Берг (берет в руки оставленный Еленой Сергеевной шарф).
Ты очень скоро останешься один.
Крестовников (не сразу). По-вашему... Это решено? Берг. Стоит взглянуть на их лица. Они светятся от счастья. К тому же, мы можем отметить с некоторой горечью, что он весьма симпатичен, данный Борис Николаевич. Да... грустный день, хотя я и поймал эту замечательную рыбу. (Ухобит в дом.)
Ариша (нерешительно подходит к Юре). Вы повздорили? Крестовников (тихо). Пустяки.
Ариша. Что вы?..
Крестовников (издевательски). Моя жизнь разбита. Вы не любите меня, Ариша.
Ариша (негромко). Не надо так.
Крестовников подходит к ней, обнимает.
106


« «
риша. Юренька...
рестовников. Но и это непрочно... И этому верить зачем... Будем бдительны, Ариша. Будем бдительны. (Убегает в дом.)
Ариша с волнением прохаживается по саду. Снова где-то очень близко начали играть в волейбол. Слышны смех, крики. Из дома выходит Елена Сергеевна, чуть позже появляется и Борис Сергеевич.
Елена Сергеевна. Скоро к обеду будем готовиться... Вы мне поможете, Аришенька?
Ариша. Да... (Вдруг улыбнулась.) Слышите — опять в волейбол резаться начали.
Елена Сергеевна. Что с вами?
Ариша. Жарко нынче... (Уходит в дом.)
Борис Николаевич. Очень милая девушка.
Елена Сергеевна. Чертеночек... Но сегодня она не своя какая-то. (Задумалась на мгновение.) Неужели?..
Борис Николаевич. Что?
Елена Сергеевна. Боюсь, она неравнодушна к Юре... Бедняжка.
Борис Николаевич. Отчего... бедняжка?
Елена Сергеевна (с некоторой гордостью). Женщинам он нравится, а они ему — нет.
Борис Николаевич (подошел к ней). Вы говорили с ним?
Елена Сергеевна (померкла). Да.
Борис Николаевич (внешне он спокоен), И что же?
Елена Сергеевна. Лучше... позже об этом.
Борис Николаевич (твердо). Сейчас.
Елена Сергеевна (грустно ему улыбнулась). Тогда — придется сказать вам правду, Боренька. (Берет его руку, прикладывает ее к своей щеке.) Не сердитесь, Боря... Но все невозможно.
Борис Николаевич (он изменился в лице). Неправда.., Нет!
107


Елена Сергеевна. Мальчику очень не повезло с отцом. И я не в праве его оставить. Нельзя, чтобы он верил только в дурное.
Борис Николаевич (после молчания). Я понял. (Пробует улыбнуться.) Ладно... Как у нас все случилось — забавно. Елена Сергеевна (провела рукой по его глазам). Это-то зачем?..
Борис Николаевич. Глупости.
Елена Сергеевна. Вероятно, теперь мы с вами надоедим почте, Боренька.
Борис Николаевич. На нее и надежда только...
Они долго молча сидят в дальнем углу сада. Из дома вы- ходит Берг.
Берг. У вашего телефона адская неслышимость, Леночка. С Москвой точно с Марсом разговариваешь. (Вынимает часы.) Вероятно, скоро приедет моя дочь. Поезд в Москву пришел в десять... На московской квартире она нашла записку с вашим адресом. Сейчас она, видимо, уже едет на электричке. (Спрятал часы в карман.) Да, скоро...
В саду появляется Володя.
Володя. На речке столпотворение. Десятки тысяч жаждущих окунуться. Клязьма из берегов выходит.
Борис Николаевич. А ты так и не научился плавать, Воля?
Володя. Вода меня не держит.
Берг (ворчливо). А земля — носит?
Володя. Перестает, кажется.
Из дома выходит Крестовников, в руках его небольшой чемоданчик; довольно быстро Крестовников идет к калитке.
Елена Сергеевна. Юрушка... ты куда?
Крестовников (улыбнулся всем). Пройдусь немного. (Ухо* дит.)
108


Берг. Костенецкий, вам очень по душе наш неописуемый Юрочка?
Володя (устало). Странные вопросы задаете вы, профессор.* Все вам известно.
Берг. Чем же он вам прельстителен?
Володя. Если хотите, повторюсь — замечательная личность.
И добрый друг... И целеустремленный человек.
Берг. Целеустремленный — в этом что-то безусловно правдивое... Так вот, я сейчас звонил в Москву, убеждал начальство. Можете радоваться, Володенька.
Володя. Чему?
Берг. В экспедицию от института мне разрешили взять двоих. Мы не разлучим вас с вашим целеустремленным другом — вы поедете вместе.
Володя (берет руку Берга), Иван Ильич...
Берг. Ладно... обойдется.
Пауза.
Елена Сергеевна. Как тихо вдруг стало.
Берг. Кончился волейбол.
На веранде показывается Ариша.
Борис Николаевич. Да, странно. Я даже в газеты нынче не заглянул. Хотел взять с собой в поезд — и забыл... Что там сегодня основное?
Ариша. Тяжелые бои под Мадридом.
Елена Сергеевна. Пойдемте обед готовить, Ариша. Ариша. Вам, Елена Сергеевна, записка... от Юры.
Елена Сергеевна (читает). Где он? (Вскрикнула.) Где?.. Ариша. Уехал.
Елена Сергеевна. Господи...
Борис Николаевич. Что с вами?
Елена Сергеевна. Боренька... (Протягивает ему записку.) Борис Николаевич (читает). «Ты не нужна мне больше. Не вздумай меня догонять. Ты знаешь — я не отступлю от сказанного. Прощай, я начал свою жизнь. А Ивану
109


я я
Ильичу за науку скажи спасибо. Помни: ты не нужна мне больше».
Елена Сергеевна (Арише). Куда... куда он уехал?
А р и ш а. Сказал, что вечером его уже не будет в Москве. Володя. Я знаю... Он уехал в Казань, к Дулеву.
Берг. Каков!.. (С некоторым восхищением.) Мужчина. Володя. Я верну его, Иван Ильич...
Берг. Нет. Пусть все будет так, как он выбрал.
А р и ш а (Елене Сергеевне). Он не вернется... Я это поняла.
По его глазам.
Берг. И все-таки... каков!
Елена Сергеевна. Нет, он не передумает. Я знаю.
Снова очень явственный шум волейбольной игры.
Берг. Перерыв окончен.
А р и ш а. Да... Передача, пас, удар...
Слышатся аплодисменты Мяч не брался...
В саду появляется девушка, она очень хороша собой, В руках ее чемоданчик и дорожный плащ.
Берг, Знакомьтесь, Володя... Моя старшая дочь — Оля. Девушка (улыбнулась Володе). Здравствуйте...
Володя пристально на нее смотрит. На волейболе шум и крики достигли апогея.
Постепенное затемнение. Только действующие лица оста- ются в лучах света. Волейбольный шум стихает, и наступает тишина. И потом начинают бить часы — одни, вторые, третьи, их очень много, у них разные голоса, и бьют они разное число ударов.
Возникает хор.
ервый (негромко). Вот и конец первой истории, торой. Именно этот день он назвал первым днем счастья.., днем удачи. Не смешно ли?
Третий. Вечером он покинет Москву, уедет в Казань и никогда не узнает о том, что случилось после его отъезда.
110


Первый (смотрит на Елену Сергеевну и Бориса Николаевича). А они останутся вместе и вскоре тоже покинут Москву... Они будут счастливы до того дня, когда...
Фигуры Елены Сергеевны и Бориса Николаевича исчезают в темноте.
Второй. Профессор Берг... Иван Ильич. Ну, с ним-то ничего особенного не случится. И только потом, когда начнется война и он узнает о своих дочерях...
Фигуру Берга мы уже не видим. Второго из хора тоже нет. Володя обнимает девушку и ведет ее на авансцену. Они стоят молча и глядят друг на друга.
Первый. Володя узнает эту девушку и полюбит ее. Полюбит бесконечно и глубоко. Через полгода они поженятся, и вскоре у них родится дочь...
Девушка и Володя улыбаются.
А потом начнется война, и тогда...
Тихая музыка. Первый из хора берет девушку за руку и уводит со сцены. Некоторое время Володя стоит один, а потом и его фигура исчезает в темноте. Музыка продолжается, еле слышная. Снова бьет множество часов.
Третий (любуясь, смотрит на Аришу; она стоит в луче света). Ариша... Милая моя Ариша... Она никогда уже не увидит своего Юрия. Любила ли она его? А он ее? Кто знает... Кто знает. (Его голос дрогнул.) Твердо мы знаем другое: в маленьком городке недалеко от Львова семнадцатого декабря сорок первого года она была замучена гестаповцами вместе со своей сестрой...
Третий берет за руку Аришу, она улыбается зрителям, и он осторожно провожает ее со сцены. Тихая музыка и долгий бой множества часов.
Темнота.
111


Часть
вторая
1956 год. Начало осени.
В затемнении — берег моря, маленький рыбачий поселок, раскинутые на столбах рыбачьи сети.
В центре, в снопе света — Крестовников. Его окружает хор — Первый, Второй, Третий.
Первый. Человек живет на земле, не замечая жизни. Он слишком занят сегодняшним вечером. Иногда — его беспокоит завтрашнее утро. А будущее — это мечты, вернее, неистощимый клад для шуток над самим собой. Третий (улыбнулся). Почему бы засыпая и не повеселиться немного?..
Первый. Но однажды, когда день уже идет к концу, человек оглядывается и видит: мир изменился!
Третий. С изумлением смотрит он по сторонам и понимает: ну и ну, мир-то не тот!
Второй (досадливо). Неправда — это ты уже не тот! Мир меняется вместе с тобой, вы неотделимы друг от друга. Третий. Черт возьми, как здесь не испугаться. Тут-то тебе и может прийти конец.
Первый. А может быть, все только и начинается в этот день? В день, когда ты видишь, как промелькнула твоя жизнь за поворотом...
Крестовников. В тот год я впервые приехал на Балтийское море. Я почти бежал сюда в поисках одиночества... Жизнь обошлась со мной достаточно зло, а люди, как это часто случалось, были враждебны. Шла осень пятьдесят шестого года, летний сезон уже кончился. Все опустело. Тень томительного умирания коснулась земли. Я выходил
112


2« 2« 2«2
на пустынный пляж и шел по берегу куда глаза глядят, оглушенный счастьем одиночества и покоя.
Постепенно пейзаж светлеет. На берегу, у перевернутой лодки, стоит Крестовников, ежу сорок два года, лицо его ожесточилось, стало красивее.
Появляется Мишель Филиппов, старичок маленького роста, с тростью в руке, в соломенной шляпе и светлых брюках. Он тих и сосредоточен.
и ш е л ь (остановился недалеко от Крестовникова). Закат.
рестовников (отвлекся от своих мыслей). Что?
и ш е л ь. Близится закат. Вскоре солнце опустится в море. Снимает шляпу, обмахивается ею.) Вас это не удивляет?
рестовников. Что именно?
и ш е л ь (ловко вскидывает трость). Вот солнце есть — а вот его нету. Похоже на хорошо срепетированный фокус. Впервые закат поразил меня в семилетием возрасте. С тех пор я не перестаю ему удивляться. Здесь, на Балтийском море, закаты особенно любопытны. Хороши они и в районе Батуми, правда, там в них есть нечто от дешевого эффекта. Надеюсь, вы не станете с этим спорить.
рестовников. Ни в коем случае.
и ш е л ь. Закат полон оптимизма, ибо за ним неизбежен восход. Вот почему нельзя уподоблять закат — старости. Это нонсенс.
рестовников (удивлен). Как?
ишель (невозмутимо). Нонсенс. Когда закатывается звезда человека — восхода не будет. Занавес опустился и больше не поднимется. Никогда. Сколько вам лет?
рестовников. Сорок два.
ишель. Вам еще рано думать об этом. (Приподнимая шляпу.) Я хотел бы представиться... Мишель Филиппов, артист цирка. Карандаш, Олег Попов, Мишель Филиппов... Мы пытаемся развеселить человечество. Вы любите цирк?
113


Крестовников. Конечно.
Мишель. Цирк выше театра. В театре вас обманывают — в цирке никогда. Только иллюзионисты со сложной аппаратурой обманщики. Я презираю их. Надеюсь, вы тоже?
Крестовников. Да... вернее всего — да.
Мишель. Я очень этому рад. Свою цирковую карьеру я начинал с фокусов... Но я бесконечно люблю человеческий смех, и я стал эксцентриком.
Крестовников. И вы до сих пор выступаете на арене?
Мишель (не теряя достоинства). Видите ли... временно я на отдыхе, но вскоре снова буду приглашен... вернее всего — днями. Давно вы в этих благословенных краях?
Крестовников. Скоро неделю.
Мишель. А я с дочерью прибыл только вчера. Я здесь по рекомендации моего друга жонглера Романова — его семья отдыхала у местных рыбаков прошлым летом. Изумительнейшее место, не правда ли? Тишина и покой, хотя до курорта всего десять километров. И сентябрь стоит совершенно уникальный — тепло и безветренно. Но все же осень диктует свои законы — отдыхающие разъехались, продукты заметно дешевеют, а квартирный вопрос перестает быть проблемой. Мы живем в простом рыбацком доме... (Показывает.) Вон тот, на берегу, чем-то похожий на мельницу.
Крестовников. Забавно. Мы с вами соседи.
Мишель. Это весьма приятно. Вы отдыхаете здесь с женой и сыном? Я встретил вас сегодня с ними возле почты.
Крестовников. Вы догадливы.
Мишель (значительно). Профессия. Надеюсь, вы счастливы? (Решив блеснуть.) Впрочем, самый несчастливый брак предпочтительнее одиночества.
Крестовников. Вы полагаете?
Мишель. Заводя семью, мы обретаем счастливую возможность сваливать на нее свои неудачи. А будучи одинокими, нам приходится винить в своих бедах только себя.
Крестовников (без особенного воодушевления). Браво.
114


Я со
Мишель. Сюда идут ваши... Не стану мешать. (Приподнимает шляпу.) Был весьма счастлив познакомиться. (Удаляется.) По берегу идет Нина Павловна Зимина; ей чуть больше сорока, но выглядит она отлично. С ней ее сын Алеша, двадцатилетний юноша.
Зимина. С кем ты беседовал?
Крестовников. Мишель Филиппов. Эксцентрик.
Алеша. Сказка... Живой клоун! Ну конечно, я видел его в детстве. О чем вы разговаривали?
Крестовников. О закатах.
Алеша (восторженно). Черт знает что.
Зимина. Алешенька, газеты, наверно, прибыли... Прояви инициативу. А мы подождем тебя здесь — у лодки.
Алеша. Но о клоуне вы доскажете. Любопытно. (Не торопясь уходит.)
Зимина. Море сегодня чудесное.
Крестовников. Да, рыженькое.
Они сели на лодку, которая стоит на самом берегу.
Я могу часами смотреть на него. Оно не вызывает у меня ни одной мысли. Это прекрасно.
Зимина. Просто зима у тебя была трудная.
Крестовников. Весна тоже. (Не сразу.) А смешные они ребята.
Зимина. Кто?
Крестовников. Чайки. Топают себе по песочку самым важным образом, толкуют о чем-то. Погляди-ка, собрались в кружок.
и м и н а. Может быть, у них пленум?
рестовников. Не исключено. Видимо, кого-то прорабатывают.
Зимина. Вероятно, вон ту — пестренькую. Не проявила моральной стойкости. Воспользовалась служебным положением.
115


Крестовников. Скорее всего зазналась. Эгоистична, властолюбива, неконтактна.
Засмеялись оба.
Зимина. Улетели. И все разом.
Крестовников. Пленум закончился.
Зимина. Ни о чем не думай. Тебе нравится рассматривать волны? Рассматривай. Волны. Птиц. Сосны. И думай о них. О людях размышлять не стоит. Люди были к тебе завистливы.
Крестовников. Этого я и ждал от них.
Зимина. Не все люди плохи. Просто ты обладаешь стойкой способностью окружать себя завистниками.
Крестовников (пробуя улыбнуться). Но все же не станем забывать, что сделали Козловский и Голодец для моей лаборатории.
Зимина. В первые годы! Тогда они работали не щадя себя; им так нетерпелось заручиться твоим доверием. Как пиявки, высосали они из тебя все, что им было нужно. Теперь разрешают себе высказывать несогласие... Критикуют! Любимые ученики... Они жаждут одного — чтобы ты плясал под их дудку! И ты будешь от них зависеть?! Нет!.. (Сдерживая охватившее ее волнение.) Поверь, для этих людей ты слишком хорош, следовательно...
Крестовников. И все же... И все же.
Зимина. Ты получишь новый институт!.. Мой миленький дружок, любезный однокурсник Барышев, обещал помочь. (Ласково.) А сейчас забудь обо всем и только одно помни: ты волен, ты волен.
Крестовников. О, если бы!
Зимина. Надеюсь, ты думаешь не обо мне... Но ты волен и здесь — юридически я никто в твоей жизни. Я так и не стала твоей женой, хотя тебе безумно хотелось украсить наши паспорта нелепым штампом о регистрации. А когда в твою голову пришла странноватая идея жить со мной
116


под одной крышей, я не согласилась и на это. Я всегда хотела, чтобы ты чувствовал себя свободным. Но когда тебе трудно — я рядом... (Целует его руку.) А повседневная жена, жена под боком... пожалуй, это было бы чуточку вульгарно; ты видел бы, как по утрам я иду не- причесанная в ванну, мою посуду... Разве после подобных картинок ты относился бы ко мне, как я заслуживаю этого? А сейчас твоя любовь ко мне — вольная любовь...
Крестовников. Ты умница... Ты удивительная умница — а я устал. (Помолчав.) Знаешь, мне все время чудится, что уходит поезд, на который я когда-то взял билет.
Зимина. Может быть, это молодость уходит, миленький?
Крестовников. Молодость уже ушла. А сейчас, видимо, уходит все, что сам себе наобещал в юности.
Зимина. А много себе наобещал?
Крестовников. С три короба. (Вдруг засмеялся.) Только вот не помню, что именно.
Зимина. Слава господи — развеселился.
Крестовников. Может быть.
Зимина (оглянулась). Куда же мой юноша подевался?.. Он меня беспокоит, глупенький — слишком сблизился с этими людьми... А Голодец декан его факультета. Мне кажется, Алеше будет нелегко оставить институт. Поговори с ним, подготовь; парень в тебя влюблен, глаз не сводит.
Крестовников (почти нежно). Он милый.
Зимина. У него и отец был милый, только уж чересчур. Вернись он с войны — пропала бы, ревнивая была, дуреха.
Крестовников. И вот судьба наградила тебя однолюбом.
Зимина. Ты не однолюб. Просто, кроме дела, никто тебе не нужен. И я тебе нужна — только по делу. Но твоего покорного слугу, как видишь, это не пугает; я не напрасно кончила когда-то медицинский.
Крестовников. Что тебе не помешало, однако, не стать врачом.
Зимина (вдруг жестко). Я никогда не жалела об этом... Медицинская журналистика — занятие по мне. (Улыбну-
117


> я
га ъ
ласъ.) И все твои дела —они и мои. Хоть на это мой диплом пригодился.
Крестовников. Ура.
Зимина. Может быть, и ура. (Оглянулась.) Алеша наконец идет.
Алеша. За газетами была великая толчея.
Зимина. Что-нибудь интересное? (Берет газеты.)
Алеша. Фейерверк новостей! (Читая заголовки, передает ей газеты.) Угроза Запада по адресу Египта. Предвыборная лихорадка в США — вероятный кандидат Эйзенхауэр. Указ об учреждении Ленинской премии. Мировой рекорд Куца. И наконец — в Зарядье приступают к строительству высотной гостиницы. (Отдает ей последнюю газету.) Наслаждайся!
Зимина. Спасибо, миленький... Я займусь газетами и поработаю немножко... А вы погуляйте. (Крестовникову.) Не забудь, что обещал... (Кивнула в сторону Алеши.) Ладно? (Уходит.)
естовников (помолчав). Скоро начнет темнеть... е ш а. Что еще можете сообщить новенького, Юрий Петрович?
Крестовников. Алеша... мы уже много лет вместе... И ты, вероятно, понимаешь, как серьезны наши отношения с твоей матерью.
Алеша. Я не лишен наблюдательности.
Крестовников (мягко). Мне кажется, что будет лучше, если ты станешь называть меня отцом. Предком — следуя моде. Как ты расцениваешь мое предложение?
Алеша. Как разумное и прогрессивное. (Вспыхнув.) Нет, к черту шутки!.. Дело в том, что я вас... Учтите, слово люблю я произношу не часто. Я выбрал профессию врача, потому что вы для меня — образец человека. Меня восхищает ваша непримиримость, ваш максимализм... А то, что вы слишком часто отказываетесь от всяческих благ и радостей жизни, будет и для меня хорошей указкой. Называть вас отцом? Вероятно, я должен заслужить это.
118


< к
Крестовников. Будь осторожен, когда кем-нибудь восхищаешься.
леша (обиделся). Я сказал что-то смешное? рестовников. Не слишком — если я оправдаю характеристику, которую ты мне дал. (Обнимает его.)
Алеша. Думаешь, я слепой? (Весело.) Но даже когда ты бываешь неправ, в твоей позиции есть нечто привлекательное... Вот только эти ссоры с Козловским и Голодцом... Зачем они?
Крестовников. В науке парламент исключается.
Алеша. Они твои ученики и любят тебя.
Крестовников (не сразу). Вот в этом я недостаточно уверен.
Алеша. Еще год назад ты был с ними так близок... Я помню, что даже с мамой ты стал меньше советоваться — все поверял им...
Крестовников. Малоправдоподобное наблюдение. (Пожол- чав.) Вот что, Леша, тебе, может быть, придется переменить институт.
Алеша. Что?
Крестовников. Я могу и не вернуться в Вельск.
Алеша (он потрясен). Совсем?
Крестовников. Никогда.
Алеша. Нет, погоди... А как же институт — без тебя?
Крестовников. Начну все с начала.
Алеша. Твое решение... Оно окончательно?
Крестовников. Нет. Пока нет.
Алеша. Все-таки легче... (Тихо.) Ой, как грустно-то.
Крестовников. Кто знает!.. Жизнь — это и потери. Это частые потери, но только благодаря им человек остается свободным.
Алеша. А как же твои ученики?
Крестовников (усмехнулся). Станут учителями.
Алеша (поглядел на него). И тебе не жаль?..
Крестовников. Жаль. Бесконечно.
Алеша (долго молчит). Я пойду поброжу немножко. (Уходит.)
119


Крестовников (один). Свободен... Не свободен... А море, которое окружено берегами, а берега сдерживают его — оно свободно?
На берегу появляется простенькая, славная женщина, ее зовут Настя Филиппова.
Настя (остановилась около Крестовникова, рассматривает его). Здравствуйте.
Крестовников (чуть удивлен). Добрый вечер.
Настя. Вы, наверно, удивились — незнакомый человек и вдруг объявляет: здравствуйте.
Крестовников. Удивился.
Настя. В прошлом году я к своей тетке ездила, она возле Барнаула живет... И там все друг другу говорят здравствуйте— знакомые, незнакомые. Мне понравилось. Как- то легко, свободно. Вам так не кажется?
Крестовников (улыбнулся). Я еще не решил.
Настя. Тогда скорее решайте, а то мне неудобно — еще подумаете обо мне плохо. А между тем ничего тут дурного нет — я ведь только с теми здороваюсь, кто мне понравится.
Крестовников. А я вам понравился? Чем же, любопытно?
Настя. Со стороны — вы милый. Стоите у моря и разговариваете сами с собой. Занятно. Наверное, нелюдим. Тем более это теперь часто встречается. Человек отвыкает от общения — телевизор способствует. В девятнадцатом веке с этим было лучше: люди ходили друг к другу в гости, беседовали, спорили. А сейчас некоторые, видимо, решили, что спорить не о чем — и так все ясно. А между тем ничего не ясно и все интересно. Я очень люблю с людьми знакомиться.
Крестовников. Это я заметил.
Настя (вдруг серьезно). А так шутить не надо, обижусь. Сядем-ка лучше на лодку и поглядим на море.
Они усаживаются. Некоторое время молчат,
120


Крестовников. Откуда вы?
Настя. Оттуда... вон оттуда.
Крестовников. С неба?
Настя. Да. Вчера вечером прилетели.
Крестовников. Как вас зовут?
Настя. Настасья Михайловна. А вы кто таков?
Крестовников. Юрий Петрович.
Настя. Тоже не плохо. (Чертит прутиком на песке.) Петрович и Михайловна. Вот мы и знаем все друг о друге.
Крестовников. Почти все.
Настя. Погадаем. (Протягивая палец в его сторону.) Неудачный изобретатель?
Крестовников. В этом роде. А что, похож?
Настя. Не печальтесь. Все пройдет. Сейчас время особенное. Пятьдесят шестой... Время надежд.
Крестовников. Хорошо бы. *
Настя. Вы, вероятно, человек незаурядный и если будете к к людям по-доброму относиться — у вас все выйдет. Что вы смеетесь?
Крестовников. Вы очень смешно все это... выразили.
Настя. Говорят, я вообще смешная. Вся в отца. А на самом деле, я учительница. Логопед. Занимаюсь с умственно отсталыми детьми.
Крестовников. Тогда я вам подойду.
Настя. Вы не смейтесь, моя профессия нелегкая. Некоторые даже не выдерживают... Бросают. (С удовлетворением.) А я не брошу.
Крестовников. Почему?
Настя. А я очень добрая. Сейчас некоторые доброты стесняются. Даже считают, что быть добрым как-то неприлично. Глупо это. И потом, я детей люблю, это вы, наверно, поняли. Очень жалко, что у меня своих нет. Муж не хотел. (Помолчав.) Дурак какой-то. У вас детей много?
Крестовников. Не слишком.
Настя. Что же вы?
Крестовников. Так как-то.
121


Настя. Человек вы еще не слишком старый... И, видимо, обеспеченный— это по вашему лицу заметно. И наружность у вас выигрышная... Вам бы надо было окружить себя детьми.
Крестовников. Вероятно, чем больше детей, тем больше предательств, Настасия Михайловна. Ведь не только родители предают детей.
Настя. И вы действительно так думаете?
Крестовников (не сразу). Может быть.
Настя. Разнесчастный вы человек в таком случае, и мне вас жаль, вот что. (Оглядела его.) Предатели какие-то мерещатся... Вот несуразность. Сколько вам лет-то исполнилось?
Крестовников. Сорок два.
Настя. Господи, больше половины жизни зря прожили. Может, вы просто глупый человек?
Крестовников. Я бы не сказал. Хотя все возможно.
Настя. Наверное, к сорока человек уже должен догадаться: дурак он или нет.
Крестовников. До сих пор не выяснил. (Поглядел на нее.) А ваш возраст каков?
Настя. Три десяточка. И вон сколько уж морщинок. Это оттого, что я часто улыбаюсь.
Крестовников. Чему?
Настя. Мне кажется, что мир прекрасен.
Крестовников. Да? Завидую вам.
Настя. Он ведь прекрасен, даже когда недостаточно хорош.
Крестовников. А люди?
Настя. Люди? А вы поверьте в них. Доверие — это ведь как волшебная палочка у фокусника; дотронулся ею до человека — и он твой... Честное слово.
Крестовников. А вдруг... нет?
Настя (живо). Да! Ей-богу... да!
Крестовников (долго смотрит на нее). А знаете что?
Настя. Ну?
122


Крестовников (поежился, улыбнулся). С вами как-то спокойно.
Настя. Конечно. (Помолчав.) А любопытно: когда я вас увидела, сразу поняла — он меня не обидит. Потому и сказала — здравствуйте.
Крестовников. А вас обижали?
Настя. Немножко. (Помолчав.) Сравнительно мало. Больше не будут.
Крестовников. Почему?
Настя. Не позволю. (Вскрикнула.) Хватит!
Крестовников. Кто вы все-таки такая?
Настя. Добрая, любопытная, болтливая. В общем я живу с удовольствием, хотя и случаются неприятности. Иногда крупные... Впрочем, ну их к аллаху. Но бодрость духа я как-то сохранила. Матери я не помню — меня с детства звери окружали. Даже слоны и тигры. Потом я пробовала собак дрессировать. Они превосходно ко мне относились... Но дело не в них, конечно. У меня был замечательный отец. Добрый, терпеливый, спокойный. Он делал вид, что все мне разрешает. А я верила. И мы очень дружно жили. (Помолчав.) А ваш отец...
Крестовников (обрывая ее). О нем говорить не стоит. (С неожиданной страстью.) А мать я любил бесконечно... Всегда мне не хватало ее. И я, наверное, был бы счастлив, будь она рядом.
Настя. Она жива?
Крестовников. Да. В каком-то смысле.
Настя. А где она?
Крестовников. Не со мной. (Подумав.) И, значит, нигде.
Настя. У вас все неверно в голове расставлено. Взяться бы за вас!
Крестовников. Возьмитесь. Куда ни шло. Эхма.
Настя. Сколько мы с вами знакомы... (Смотрит на часы.) Полчаса. Всего-то. Не похоже, правда?
Крестовников. Совсем не похоже.
123


Настя. Кажется, что давно. (Поет.)
«Дали туфельки слону.
Взял он туфельку одну И сказал: «Нельзя ли шире?..
И не две, а все четыре».
Крестовников. Вы любите мыть посуду?
Настя. А что? (Засмеялась.) Вам судомойка нужна? Крестовников (сосредоточенно). Моя мама любила мыть чашки после чая. Она удивительно красиво это делала... И человек, который любил ее, сидел около молча и любовался, как она мыла чашки... Я почему-то постоянно думаю об этом.
Мишель (появляясь около них). Настенька, куда же ты де- лась?
Настя. Это мой отец.
Мишель. Мы знакомы.
Затемнение.
Хор.
Первый. Бедный человек. Вся жизнь его проходила в сомнениях. Удача шла ему навстречу, но он ее бежал — она всегда казалась ему подозрительной.
Второй. Но ради дела он был жесток не только к себе*— он был жесток и к другим. Мучительно жесток.
Третий. Беда в том, что он слишком любил костер, на котором горел. Ведь это был его собственный, личный костер...
Затемнение.
Открытая веранда простого рыбацкого дома. Два шезлонга. Внизу море.
Из дома вышла Зимина, увидела одиноко стоящего Алешу.
Зимина. Спать ложись.
124


Алеша. Я его подожду.
Зимина. Зачем?
Алеша (помолчал, пожал плечами, улыбнулся). Не знаю...
Зимина. Сколько сейчас?
Алеша. Одиннадцать.
Зимина. Ты оставил его на берегу?
Алеша. Да.
Зимина (помолчав). А что, если поехать завтра в ресторан... на взморье?
Алеша. Юрий Петрович сказал, что, может быть, не вернется в Вельск. Оставит институт.
Зимина. Вот как?..
Алеша. Ты поддерживаешь его в этом?
Зимина. Он все решает сам.
Алеша. И все же? Твое к этому отношение?
Зимина. Миленький, ты сердишься.
Алеша (пробурчал). Почему бы и нет...
Зимина. Пойми, дело не в желании Юрия Петровича,— люди, которых он воспитал, не хотят больше считаться с его индивидуальностью! А все эти дискуссии с юнцами надоели— пришло время обобщить и обдумать то, что сделано. Подвести итоги.
Алеша. Итоги подводит жизнь, а задача ученого не вмешиваться в это.
Зимина. Слишком смелая мысль для студента третьего курса, и заимствована она, видимо, у твоего декана Голодца, величайшего теоретика текучки.
Алеша. Мама... Ему нельзя бросать институт — они на пороге завершения трудной работы. Он уже трижды не доводил дело до конца. Трижды бросал начатое — и его работу завершали другие. Вспомни Курск, Саратов, Казань... Наш институт четвертый. Когда он приехал в Вельск, институт еле на ногах держался. За эти шесть лет все переменилось — он создал лабораторию, собрал вокруг себя исключительно сильную молодежь...
125


Зимина (усмехнулась). В этом пункте он преуспел несомненно — молодежь оказалась настолько сильной, что ей уже не стоит больших усилий занять его место.
Алеша (вскрикнул). Это неправда. Они отлично работали вместе. Не понимаю, что случилось! Почему он никого больше не слушает... Кроме тебя, конечно... Почему в них, своих учениках, он видит врагов! Его все любят!
Зимина. Только ничтожества могут вызывать всеобщую любовь.
Алеша. Но если вы уедете из Вельска, мне придется оставить институт.
Зимина. Конечно... И ты, естественно, переведешься туда, где Юрий Петрович получит кафедру.
Алеша (усмехнулся). Естественно...
Зимина (помолчав). Твоя воля и остаться.
Алеша. Ты... ты так думаешь?
Зимина. Глупенький ты такой... Злой, да?
Алеша. Мама... (Подошел к ней, обнял.) А почему теперь ты никогда меня не поцелуешь? Ну просто так — взяла бы и обняла...
Зимина. Ты стал ужасно громоздким, Алешенька.
Алеша. Действительно глупо — взял и вырос.
Зимина. Алешка, не капризничай.
Алеша (неожиданно). Козловский и Голодец — отличные люди.
Зимина. Они его враги, Алеша.
Алеша. А если бы они во всем ему поддакивали — были бы друзьями?
Молчание.
Зимина. Не зли меня, Алешенька. (Что-то в ее тоне изменилось.) Я не тот человек, которого имеет смысл злить.
Алеша. Да, ты странная.
Зимина (нежно). Миленький, ты не должен быть слишком жесток ко мне... (Очень серьезно.) Пойми, его любовь — это моя последняя возможность жить с пользой, быть при¬
126


частной... (Подумала.) Просто без него моя жизнь была бы пуста.
Алеша. Стоит чуть-чуть переступить границу, и эта мысль может показаться страшной.
Зимина. Ты думаешь?
Алеша. Нельзя любить из страха не иметь, из страха поте* рять.
Зимина (помолчала). Ты у нас мудрец.
Крестовников (входя). Умные разговоры?
Алеша. Они.
Зимина. Ты что так долго?
Крестовников. Вел беседы.
Алеша. Снова клоун?
Крестовников. Почти.
Зимина. Простоквашу есть будешь?
Крестовников. Естественно.
Алеша (очень серьезно). Юрий Петрович... мама...
Зимина (замахала руками). Спать, спать... никаких больше разговоров.
Алеша. Пусть так. Удаляюсь. (Уходит.)
Зимина (после некоторого молчания). Хороший был нынче день.
Крестовников. Замечательный. Ты молодец, что привезла меня сюда. И дышится здесь удивительно... Я взбежал сейчас по лестнице... Не поднялся, а взбежал. (Вдруг за- смеялся.)
Зимина. Что это ты?
Крестовников. Знаешь, я когда-то превосходно ходил на руках. Однажды прошел на спор триста метров.
Зимина. Ну что же, попробуй зимой войти подобным образом в аудиторию. У студентов это будет иметь несомненный успех.
Крестовников. А что? Возьму и войду.
Зимина. Юра... Мысль об отъезде из Вельска Алешеньке не нравится.
Крестовников. Он говорил.
127


Зимина. Не знаю... Может быть, мальчику действительно нужна большая самостоятельность...
Крестовников. Ты о чем?
Зимина. В конце концов, он мог бы и не менять институт. Остаться в Вельске.
Крестовников. Надеюсь, это шутка?
Зимина молчит.
И ты могла бы жить без него?
Зимина. С абсолютной достоверностью я знаю одно: я не могла бы жить без тебя. Вот на этой шикарной ноте мы и закончим наш разговор... Пора спать. (Уходит в комнату.) Крестовников (один). Ну и ну, Юрка! Ну и ну...
Слышно, как идущая по берегу Настя поет свою песенку:
«Дали туфельку слону.
Взял он туфельку одну И сказал: «Нельзя ли шире И не две, а все четыре».
Зимина (из комнаты). Юра...
Крестовников. А?..
Зимина. Слышишь, поет какая-то девушка... Прелестно, правда?
Крестовников. Да.
Зимина. Боже мой, какая ночь чудесная...
Затемнение.
Крестовников (или только его голос). И вот с того вечера мы с Настенькой и дня не могли провести друг без друга... Оставшись одни, мы тотчас убегали на море и, взявшись за руки, шли без оглядки по пустынному берегу. Я слушал ее веселую, пустяковую невнятицу, и душе моей становилось приветливо и легко — мир менялся на глазах, и я вспоминал счастливую пору отрочества, когда будущее, окутанное неясной дымкой надежд, было еще еле различимо... Мне казалось, что я был счастлив! Старался ли я скрыть это от окружающих? Нет, наверно! Слишком
128


удивительным был мир, в который я вступил почти нечаянно.
Из затемнения возникает берег моря. Недалеко полуразрушенное здание старого маяка.
Вторая половина дня. Возле костра, на котором Мишель Филиппов варит уху, расположились Крестовников, Зимина, Настя и Алеша.
Мишель. Что опаснее всего для артистов моего жанра? Создать настолько первоклассный номер, чтобы с ним не хотелось расстаться. Стоять на месте смертельно — хотя лавры продолжают поступать в неограниченном количестве.
Крестовников. Что поделаешь — в цирк мы приходим затем, чтобы увидеть то, что так пленяло нас в детстве.
Мишель (серьезно). Вы опаснейший ретроград, Юрий Петрович. А судьба артиста? Нет ничего трагичнее постоянного успеха. Хотя я далеко не молод, я продолжаю работать над новым номером —он должен поразить воображение современников. Это будет комическая новелла о недоверчивом человеке. (Пантомимически показывает маску «недоверчивого».) Когда номер будет готов, меня снова пригласят на арену.
Зимина. Вы считаете недоверчивость комичной, Мишель?
Мишель. Комическое — изнанка трагедии. Недоверие — болезнь века. Я ездил с нашим цирком по Европе и Америке — поверьте, после Хиросимы людям верить почти не во что. Правительства не верят народам. Народы не верят правительству. Отцы не доверяют детям, сыновья не верят матерям... Болезнь века.
Алеша. По-моему, вы слишком сгущаете краски, Михаил Энрикович.
Мишель. Я комик — сгущать краски моя обязанность. (Помешал в котелке.) Настенька, дай мне соль, пожалуйста.
Настя. Только не будь слишком рассеянным в момент этой сложной операции.
Мишель. Ты хочешь намекнуть, что я влюблен в Нину Павловну? Но скрыть это я все равно не в силах. (Зиминой.)
129
5 А. Н. Арбузов «Пьесы», т. 2


Сегодняшнюю уху я посвящаю вам — именно вы предложили отправиться сюда, к старому маяку, и, наконец, благодаря вашим стараниям мы имеем столь богатый ассортимент рыбы.
Настя. Варить уху папина страсть... Вы угадали его слабое местечко.
Мишель. Да, на Волге кое-каких результатов мне удавалось добиваться. К сожалению, рыба балтийского морского бассейна мне менее знакома, и я боюсь осечки.
Крестовников (смотрит на Настю). А дождя сегодня не будет.
Настя. А почему не будет?
Крестовников. А потому что пасмурно!
Настя. А почему пасмурно?
Крестовников. А потому что мог быть дождь.
Настя. Но его не будет.
Крестовников. Его не будет, хотя он и мог бы быть.
Настя. Потому что пасмурно?
Крестовников. Потому что пасмурно.
Алеша (весело). Умные разговоры приятно слушать.
Мишель (пробует уху). Камбала разваривается быстро, а угорь не поспевает.
Настя (Крестовникову). Что же это она быстро разваривается?
Крестовников (в тон ей). А что же он не поспевает?
Н а с т я. А потому что пасмурно.
Крестовников. А потому что дождя не будет.
Мишель (громко). Я ни за что не ручаюсь.
Зимина (вздрогнула). Что?
Мишель. Готовьте посуду, уха, кажется, готова. Хотя повторяю: я ни за что не ручаюсь. Эта рыба мне незнакома.
Настя (вынимает из сумки принесенную посуду). Эта рыба ему незнакома. (Крестовникову.) А вам эта рыба знакома?
Крестовников (тотчас весело подхватывает). Нет, эта рыба не моя знакомая.
Настя. А кто же ваша знакомая?
Крестовников. Совсем другая рыба.
130


Настя. А она ваша хорошая знакомая?
Крестовников. Не слишком хорошая, хотя и знакомая. Смеются оба. Мишель разливает уху.
Зимина (улыбаясь). Переходишь в цирк, Юра?
Мишель. С этим номером на арене их немедленно бы освистали.
Алеша. Ладно, дайте уж людям порезвиться. Крестовников. И действительно — дайте. Дайте, пожалуйста.
Настя. Пожалуйста, дайте. Ну что вам стоит. (Складывавт руки с мольбой.) Порезвиться.
Крестовников. Дайте.
Мишель (дает ему тарелку с ухой). Резвитесь. Крестовников. Приступаем в благоговейном молчании. Мишель (помолчав, торжественно). Ну как?
Алеша. Вкуснятина.
Зим и н а. Божественно.
Крестовников. Великолепие.
Мишель (раскланивается). Я сделал, что мог.
Настя. Бывало и лучше.
Алеша (с укором). Настенька.
Наст я. Всегда говорю, что думаю.
Алеша. Так вот он в чем — секрет успеха!
Настя. Увы, ларчик открывался просто.
Зимина (как-то задумчиво и полусерьезно). Люди, которые говорят, что думают, очень опасные люди.
Настя. Вот как? Для кого же?
Зимина (не сразу). Для самих себя.
Настя (удивилась). Ого!
Алеша. Нет, уха все-таки чертовски вкусная.
Настя. Дьявольски!
Крестовников. Бесовски!
Настя. Демонски!
Крестовников. Вельзевулски!
Настя. Сатанински!
131
б*


Крестовников. Мефистофельски!
Настя (не сразу). ...Лешенски!
Крестовников (поднимает руки). Ладно, сдаюсь.
Зимина. А ты сегодня оживленненький. Даже с избытком.
Крестовников. Нельзя?
Алеша. Можно!
Зимина. Яс Алешенькой согласна.
Настя. Ия тоже.
Мишель. Настюша, ты ведешь себя некорректно. Если бы твой жених видел это, он несомненно бы огорчился.
Крестовников. Жених?
Зимина. А он у вас имеется?
Алеша. Вот это новость... Бац! У нее, оказывается, жених.
Настя. Силовой жонглер Степан Степанов. Зарплата пока невелика. Вес солидный... Приятель папы. Сложен как бог.
Мишель. Не понимаю, что тут смешного. Степа очень добрый и симпатичный мальчик. С отличием кончил цирковое училище. Моложе тебя на четыре года? Не такая уж беда.
Настя. Одна из самых красивых грудных клеток Советского Союза. Гнет пятаки. Зубами вскрывает боржомные бутылки. А ну-ка, попробуйте, господа интеллигенты.
Некоторая пауза.
Мишель. И, кстати, мы весьма скоро увидим его здесь. Он нам с Настенькой телеграмму прислал.
Алеша. Ошеломительно — жених жонглер!.. Почему же вы скрывали, Настенька?
Настя. Хотела удивить.
Зимина. Кого?
Настя. Всех.
Алеша. И когда произойдет бракосочетание?
Настя. В конце месяца... может быть. У Степанова — грудная клетка сто сорок — отпуск будет. Ну, вот теперь все всем известно. Ты доволен, Филиппов? Уху ты все-таки сварил неплохую.
Складывают тарелки. Трапеза закончена.
132


Крестовников. Мы очень благодарим вас, Михаил Энри- кович.
Мишель (он несколько смущен). Если что не так, прошу прощения. Я несколько устал смешить. Цирк — моя любовь на всю жизнь. Но я уже устал... Простите.
Зимина (обеспокоенно). О чем вы, миленький?
Мишель. Вероятно, мне следует отдохнуть немножко... Кружится голова.
Настя. Приляг вот сюда — я тебе жакеточку под голову положу... (Обращаясь к остальным.) Вы погуляйте пока, а я с ним останусь.., Вы не беспокойтесь, у нас это случается... И проходит быстро.
Алеша. Конечно... Это блестящая идея — прогуляться...
Зимина. Я не против. (Поглядела на Крестовникова, тот мол- чит.) Но, может быть, тебе тоже отдохнуть хочется?
Крестовников. Пойдем. (Быстро зашагал по берегу.)
Зимина. Мы недолго. (Идет за ним.)
Алеша. Не печальтесь, Настенька. Все обойдется.
Настя. О чем вы?
Алеша. Обо всем. (Убегает.)
Настя (наклонилась над отцом, гладит его голову.) Ах ты, дурачок, дурачок... Такой у меня дурачок. Из всех дурачков!..
Мишель. Ты несомненно права.
Настя. Не надо было так волноваться.
Мишель. Я Степу люблю.
Настя. Да. Он очень славный мальчик.
Мишель. Великолепнейший! Робкий, совестливый, застенчивый... Сама доброта. Я слишком стар. Перед смертью мне хочется увидеть тебя счастливой. Твой первый брак был неудачен. Я ненавидел твоего мужа: только еда волновала его воображение. И вот, когда однажды утром я увидел, как Степан нежно гладит хобот слона, я сразу понял — вот человек, который тебе нужен.
Настя. Хороший ты мой дурачок.
Мишель. Ты выйдешь замуж за Степанова?
133


Настя. Все может быть.
Мишель (вспыхнув, с необычайной силой). Это не ответ! Во время ухи ты говорила о нем в таком недопустимом тоне. Я ужасался до глубины души.
Настя. Видишь ли, тебе вряд ли стоило упоминать о Степанове.
Мишель (заносчиво). Почему?
Настя. Вряд ли.
Мишель. Вы так странно ведете себя с Юрием Петровичем... Я был обязан просигнализировать. Я понимаю, он внушает самое глубокое уважение... Но ты и он... В какой-то мере это смешно.
Настя (серьезно). Просто смешно или смешно очень? Мишель. Душенька, постарайся трезво оценить положение... У него такая замечательная семья. (Просто.) Ну зачем ты ему?
Настя засмеялась.
(Тихо). Не смейся, пожалуйста.
Настя. Ладно. (Помолчав.) А ты постарайся не волноваться. (Целует его.) Помни, тебе следует постоянно находиться в форме. А вдруг придет телеграмма, и они енова тебя пригласят.
Мишель (горячо). Они пригласят меня несомненно — то, что я на пенсии, абсолютно не помеха, не правда ли? Смешно полагать, что следующий сезон им опять удастся провести без меня.
На берегу показывается Крестовников.
Крестовников (подходит к ним). Как ваше недомогание, Михаил Энрикович?
Мишель. Мне кажется, что я постепенно прихожу в нормальное состояние.
Крестовников. Это радует. Дело в том, что Алеша затеял катание на лодке. Не примете ли участие? (Улыбаясь.) Нина Павловна скучает о вас и просила передать вам это.
134


2 И 2
ишель (встает, смущенно). Но я, право, не знаю... а с т я. Ступай... Ты ведь так любишь кататься на лодке, ишель. Да? Ты полагаешь?.. Впрочем, вполне возможно. Только не забывай, о чем мы говорили... Пожалуйста. (Раскланивается и уходит.)
Настя. Господи... какая я бесчеловечная стала...
Крестовников. Ты о чем?
Настя. На все иду — только бы побыть нам вместе. Знаешь, он единственный человек, которому я боюсь говорить правду — так он мне дорог. (Помолчав.) Она действительно пригласила его кататься?
Крестовников. Да. Ей почему-то доставляет удовольствие оставлять нас с тобой наедине. Странно... правда?
Настя. Нет, страшно. Когда вы вместе, мне всегда немножко страшно. За тебя. (Взглянула на него.) Я не должна была говорить этого... Она очень тебя любит.
Крестовников (задумчиво). Очень. Профессора Крестовни- кова. Он идеальный посредник... Некая инстанция между ней и наукой.
Настя (вдруг засмеялась). Ничего я не пойму, что ты там говоришь... Ты иногда такой несуразный бываешь... Говоришь чего-то, говоришь — про себя и для себя. Несуразный. Штатский. (Снова засмеялась.) В армию бы тебя!
Крестовников (весело). А что? Это мысль.
Настя. Слушай... Нет, верно — а что ты в войну делал?
Крестовников. Работал. По двадцать четыре часа в сутки. На фронт просился. Не пустили.
Настя. Удрать было надо... (Передразнивает его.) Не пустили... Эх ты, шляпа... (Смотрит на него, хохочет.) Вот уж . шляпа, так шляпа.
Крестовников. Я шляпа, а ты — чудо. Когда я на тебя смотрю, мне все кажется смешным.
Настя. Мне тоже... А вам эта рыба знакома?
Крестовников. Нет, эта рыба не моя знакомая. (Целует ее.) Все удивительно.
133


Настя. Нет здесь ничего удивительного! (Улыбнулась, спокойно.) Я знала, что встречу тебя. Иначе все было бы несправедливо. Весь мир.
Крестовников. Почему ты никогда не рассказывала мне про этого Степанова?
а с т я. А зачем было говорить? Если есть ты — его нет. рестовников. А если меня нет... тогда он все-таки есть?
Настя. Ого, какой ты... Никому не веришь.
Крестовников (не сразу). Когда-то очень давно, почти двадцать лет назад, я предал друга. Оказалось — это так просто и легко. Я почти не испытывал угрызений совести. Так просто. Так легко.
Настя. Бедный... но я тебя вылечу. Ты оглянешься и вдруг увидишь — как весело вокруг, как удивительно.
Крестовников. Меня слишком не щадила жизнь. Отец... Он был для меня примером правды, справедливости... И что же? (Стараясь пересилить охватившее его волнение.) Мать... Последнее, что оставалось у меня от детства... Я знал, что это случится... знал! И это произошло. Она оставила меня из-за чужого человека. И как бы в насмешку, в тот же день мой учитель предпочел мне своего любимчика. Точно весь мир ополчился на меня. И все же именно тот день был самым счастливым в моей жизни.
Настя. Почему же?
Крестовников. Я бежал, прежде чем они успели нанести мне удар... Я стал независим... Волен — понимаешь?.. Но как был бы я ничтожен и жалок, останься я тогда с ними.
Настя. И ты никогда ее больше не видел... свою мать?
Крестовников. До начала войны они жили в Берлине, потом вернулись... Когда мне бывало отчаянно одиноко, я хотел все забыть и простить ей... приехать и уткнуть свою голову в ее колени, как случалось когда-то в детстве...
136


Я почти решился на это, но вскоре ее мужа арестовали, выслали на Север... Она поехала за ним, снова предпочла его мне. Так мы и не встретились.
Настя. А где она сейчас?
Крестовников. Вчера я узнал... (Подавляя волнение.) Они вернулись в Москву...
Настя (смотрит на него, не понимая). Почему же ты здесь? Отчего не едешь к ней... немедленно!
Крестовников (осторожно). Ты думаешь... я должен с ней встретиться?.
Настя. В девять последний самолет на Москву... Можно успеть.
Крестовников. Успеть? (Помолчав.) И ты хочешь, чтобы я уехал... сегодня?
Настя (весело). Конечно.
Крестовников (пристально оглядел ее). Зачем это тебе надо?
Настя (тихо). Я не понимаю... Но ведь она твоя мать. Ты не видел ее почти двадцать лет.
Крестовников (сумрачно). Она сама оставила меня...
Настя (в изумлении смотрит на него). Ты сумасшедший.
Крестовников. Вряд ли. (Обернулся.) Но почему ты, ты так хочешь, чтобы я уехал отсюда?..
Настя (взяла его руку). Господи...
Крестовников. Твой Степанов должен приехать сюда.
Настя (тихо). Не надо.
Крестовников. Я только начинал учиться верить... Мои первые шаги. Снова. Я ведь все забыл.
Настя. Вот и верь. Верь мне. Ну, пожалуйста. Постарайся. Ты же говорил, что тебе смешно со мною. Так будет всегда. Смешно. Даже когда мы умрем. В один день. Как дурачки.
Крестовников. Если бы.
Настя. Что ты?
137


Крестовников. Как все непрочно. Как непрочно. Как обманчиво. Только дунешь — и улетит.
По берегу идет Зимина.
Зимина (подходит к ним). Ваш отец просил, чтобы вы сменили меня, милая.
Настя. Он снова плохо себя чувствует?
Зимина. Нет... Но почему-то беспокоится за вас.
Настя (поглядела на Крестовникова с какой-то неловкостью.) Я пойду... (Уходит.)
Крестовников (неуверенно). Доставила тебе удовольствие лодка?
Зимина. Несколько относительное... (Не сразу.) Я очень обеспокоена, Юра.
Крестовников (вспыхнув). Чем же?
Зим и н а. Твоим поведением, милый.
Крестовников. Не пойму, о чем речь.
Зимина. Я не хочу вторгаться в вопросы, которые решать только тебе. Ты ведь совершенно свободен... И все же мне хотелось бы предостеречь тебя...
Пауза.
Крестовников. Ты имеешь в виду... Настеньку?
Зимина (чуть улыбнулась). А при чем здесь она, не понимаю. И вообще, какое отношение может иметь к тебе это создание?
Крестовников. Но в таком случае... (Смутился.) То есть... О чем ты говоришь?
Зимина. Утром я случайно наткнулась на несколько листков писчей бумаги у тебя на столе... Всю ночь ты пытался написать письмо матери, но так, видимо, и не смог. Тебя мучает что-то, но ты не сказал мне ни слова. Разве это может не волновать меня?
Крестовников. Прости.
Зимина. Ты хочешь ее увидеть?.. (Вскрикнула.) Вернуться к ней?
138


Крестовнико в. Может быть... Не знаю.
Зимина. Ты хочешь ей все простить... (Страстно.) Даже то, что она когда-то оставила тебя.»..
Крестовников. Прошло столько лет... Может быть, настало время все забыть?
Зимина. Вот как. Значит, твое прощение совпало с их реабилитацией?.. Какое милое совпадение, просто прелесть! А где ты был все эти годы? Почему тогда не спешил к ней со своим прощением?
Крестовников. Ты думаешь, что теперь я не имею права...
Зимина. Нет!.. Но меня печалит, как некрасиво и смешно ты будешь выглядеть со своим запоздалым раскаянием.
Крестовников. Ты не хочешь, чтобы я увиделся с матерью... Почему?
Зимина. Боюсь тебя потерять — ты слишком недешево мне достался. Видишь — я сказала правду.
Крестовников (он почти восхищен ею). И у тебя хватило мужества сказать ее?
Зимина. А я ради тебя и с сыном расстанусь, если он станет поперек твоей дороги. (Отчетливо.) А это может случиться. (Улыбнулась.) Что же до этой Настеньки, то ты вряд ли можешь думать, что я приму ее всерьез. Ты развлекаешься, веселишься, и это только радует меня... Но поверить, что ты можешь серьезно увлечься этим питекант- ропиком... Боже мой, сколько раз мы встречали подобных молодых особ... Им бы только повиднеться чуть-чуть с людьми не их круга.., А затем они уходят, уходят к своим мужчинам. Видеть тебя соперником силового жонглера? Не слишком ли комично?
Алеша (бежит по берегу). Граждане, спасайтесь бегством — дождь начинается...
За ним по берегу идут Филиппов и Настя.
Мишель (Насте). Надо уберечь мои приправы... Ты собрала их, надеюсь? (Крестовникову.) Вы смеялись над дождем — и вот вам расплата!
139


Настя (весело). А дождя сегодня не будет... (Крестовникову.) А потому что пасмурно... (Смотрит на Крестовников а в ожидании ответа.) Его не будет, хотя он мог бы быть...
Крестовников молчит.
Затемнение, а затем — сумрачное предрассветное море.
Крестовников. В ту ночь я не мог уснуть. И на рассвете, торопливо одевшись, вышел из дома. Дождь утих, но море, разбуженное ночной грозой, все еще шумело. Я шел по берегу, охваченный волнением и жалостью. Но чего я боялся? Кого жалел? Себя или людей, ближе которых не знал? Какой сон видишь сейчас ты, милая, непонятная Настенька, мне так страшно тебе не верить... Может быть, тебе снится этот непостижимый Степанов?.. Иллюзии. Все иллюзии... А в Вельске не спится Голодцу, он входит в мой кабинет, по-своему расставляет вещи!.. Аты, Нина, вечная моя тень? Как часто, отвернувшись, ты смотришь все-таки на меня. А почему ты, ты любишь меня, Алеша, и за сколько сребреников продашь, милый, веселый мальчик?.. Если поверить, то они все любят меня... Но я одинок! Это я знаю наверно. Вот уже много лет я один... один — окруженный множеством людей. Это началось в день, когда я бежал из своего дома?.. Володька... Володька! Если бы ты знал, как часто я думаю о тебе.., Володенька Костенецкий.
Затихают волны. Слышен знакомый свист. Это по берегу к Крестовникову идет Володя, молоденький, совсем такой, каким он был восемнадцать лет назад, и на шее у него по-прежнему повязан пестрый платочек. Всю эту сцену сопровождает пластинка, игранная в первой части. И где- то вдалеке слышится приглушенный шум волейбольной игры.
Володя. Что ты тут делаешь, старик, в такой ранний час? Тебе не спится?
140


Крестовников. Да.
Володя. Почему?
Крестовников (тихо). Я совсем один.
Володя (весело). Пустяки! Закуривай, старик. (Протягивает ему папиросы.)
Крестовников. «Пушка»... Таких папирос больше не бывает.
Володя. А я этого еще не знаю, дружочек... (Оглядывает его.) Нда, ежели посмотреть на тебя со стороны, ты довольно декоративен. И это предрассветное море... Я вижу, что с годами ты впал в романтизм... Не ожидал от тебя, старичок. Вспомни лучше, как я таскал тебя по субботам в Сокольники. Там-то не очень приходилось задумываться! Помнишь, как однажды на танцах ты надел противогаз, и милиционер вывел тебя с танцплощадки за хулиганство... Да, каждую субботу твой отец давал тебе десятку — это было нам большим подспорьем...
Крестовников. Он и сам был не прочь повалять дурака.
Володя. Замечательная личность — вот он кто был, твой отец. Он умер?
Крестовников. Вот уже пять лет...
Володя. И ты ни разу его не видел с тех пор, как он ушел из дому?
Крестовников. Никогда.
Володя. Роскошный ты субъект, Крестовников.
Крестовников. Я не умею прощать.
Володя. Тогда тебе не просто жить, солнышко. Я думал, ты изменился.
Крестовников. Изменился ты. Так мне говорили. Ведь теперь ты научное светило, личность ответственная и влиятельная.
Володя (весело). Я?.. Какая прелесть! Светило... (Присвистнул.) И кто бы мог подумать!
Крестовников. Не знаю, дружили бы мы теперь, но мне отчаянно недостает тебя. Отчаянно — слышишь?
Володя (серьезно). Может быть, мне — тоже?
141


Крестовников. Благие начинания... Сколько их было! Но, верно, я и начинал только затем, чтобы во всем разувериться. Так и с людьми — все меньше и меньше они делаются мне нужны, а страх и беспокойство гонят с места на место.
Володя. Да... Тебе не позавидуешь. Но ведь и мне нелегко, наверно. Расскажи про меня, ведь я ничего о себе не знаю, я ведь пришел к тебе оттуда, из нашего последнего с тобой дня. Помню, ты убежал на вокзал, а я познакомился с прелестнейшей девушкой — это была сестра Аришки... Ее звали Оля.
Крестовников. Ты вскоре женишься на ней.
Володя. Ей-богу? Значит, мне здорово повезет, старик,— она мне в тот день отчаянно понравилась. Молодец я все-таки, верно?
Крестовников. Еще бы. Зять академика Берга... Впрочем, тебе это ни к чему. Ты был слишком талантлив.
Володя (весело). Иди ты к черту со своими комплиментами, дядя... Нет, я прямо-таки счастлив, что женюсь на ней... А что же случится потом?
Крестовников. Война.
Володя. Значит, она все-таки придет... Помнишь, я никогда в нее не верил. Балда! Я, видимо, переоценил человеческий разум.
Крестовников. Но она начнется. А за год до нее у тебя родится дочь.
Володя (мечтательно). Дочь... (Улыбнулся.) Надо полагать, у меня будет и сын, не так ли?
Крестовников. Только дочь.
Володя. Одна?
Крестовников. Перед войной Оля с Аришей поедут во Львов. Начнется война, и они не успеют вырваться.
Володя (осторожно). Оля... Что с ней случится? (В страхе.) Почему ты обнимаешь меня?
Крестовников. Немцы расстреляют их в сорок первом... Володя уткнулся головой в его плечо.
142


Ладно. Не плачь. Не ты один. (Помолчав.) За несколько дней до войны я получил письмо от Ариши. Единственное. Как странно — писала, что любит меня... Верила, что мы встретимся... (Тихо.) Зачем?
Володя (вытер слезы). Любила, наверно.
Крестовников. Нет. Я не верю.
Володя. Но отчего?
Крестовников. Страшно. Я слишком одинок.
Володя. И ты никого не любил больше?
Крестовников. Была женщина... Нет, есть. Но назвать это любовью?.. (Помолчав.) А почему бы и нет!.. (Не сразу.) Может быть, это моя беспомощность? (Обернулся.) А вон тот домик, погляди-ка... Там спит Настенька... Милое, веселое облачко в небе. Но подует ветерок, и облачко умчится, растает в небесах... Так и она.
Володя (горячо). Старик, не говори чепухи!.. (Яростно.) Ты любишь ее, говорю тебе: ты ее любишь.
Крестовников. Не знаю! (Усмехнулся.) Все может быть.
Володя (настойчиво). Не оставляй ее — это твое счастье... Ты меня слышишь?
Резкий порыв ветра.
Крестовников. Снова дождь!..
На берегу появляются фигуры хора. Они останавливаются вокруг Крестовникова и Володи и молча открывают зонты.
Володя. Ну вот, теперь я наверняка простужусь — на мне ведь одна рубашка... в то утро было довольно жарко, помнишь?
Крестовников (снимает с себя куртку и укрывает ею Володю). Теперь хорошо?
Володя. Спасибо, старик.
Крестовников. Тепло?
Володя. Да. (Мечтательно.) Мы могли никогда не расставаться с тобой.
143


Крестовников (его голос дрогнул). Теперь уж ничего не вернешь... Все.
Володя. Конец. (Целует его.) Когда начнется война?
Крестовников. В сорок первом.
Володя. Тогда мне надо спешить... всего три года!
Крестовников. Прощай.
Володя. Если можешь... будь счастлив. (Уходит.)
Крестовников (задумчиво). Один... окруженный множеством людей.
Третий. Не оставляй ее — это твое счастье.
Второй. О боже, сколько раз мы встречаем подобных особ...
Третий. Не оставляй ее!..
Второй. А затем они уходят... Уходят... Уходят.
Третий (с тоской). Ты меня слышишь?..
Кр е с т о в ник о в а уже нет. Первый, Второй и Третий молча закрывают зонты.
Первый. Он проснется поздно, в одиннадцатом часу, и узнает, что утром пришла телеграмма и ему немедля следует лететь в Москву за новым назначением. Нельзя терять времени, скажет ему женщина, которая его любит. И он послушается ее, уложит чемоданы и почувствует себя свободным.
Второй. Я же говорил... Жалкий трус. Бесчестный, ничтожный человек.
Третий. Неужели и я мог поступить так же?.. Нет-нет, у него еще есть время одуматься!
Затемнение. Возникает набросок сада. Стена, обвитая плющом, и деревянная лестница, идущая на верхний этаж. На нижних ступеньках лестницы стоят Крестовников и Алеша. Оба они одеты по-дорожному.
Алеша. Твои чемоданы уложены?
Крестовников (он курит). Да.
Алеша. Грустно все это.
Крестовников. Нет.
144


< со
Алеша. Здесь мне понравилось.
Крестовников. Было неплохо.
Алеша. Почему ты злой?
Крестовников. Я не злой.
Алеша. Слушай!.. Я ничего не пойму...
Крестовников. Ладно.
Шум подошедшей машины.
Алеша. Мама приехала.
Крестовников (смотрит за калитку). Отпускает такси? Алеша. Нет.
Крестовников. Значит, едем.
Входит Зимина, в ее руках цветы.
Зимина. Получилось все не слишком складно — достала только два билета. Самолет улетает через два часа, выезжать надо немедля. (Алеше.) Ты поедешь поездом... Вот твой билет. Кстати, прихватишь наш багаж. Ты справишься? л е ш а. Чемоданы не тяжелые.
и мин а. На вокзале носильщика возьмешь. (Улыбнулась.) Полетим налегке, Юра. (Чуть помолчав.) Ты доволен? Крестовников. Да.
Зимина. Мой миленький дружок, любезный Барышев все- таки сработал. Начнешь все сначала!
Крестовников. Да.
Зимина. Ты поднимешься наверх?
Крестовников. Надо взять портфель.
Зимина. Я схожу сама. Кстати, переложу в него кое-что свое... Он ведь у тебя не полон?
Крестовников. Место есть. (Заметил цветы.) Эти розы... Зачем они?
Зимина. Не знаю. (Улыбнулась.) Случайно купила. Может быть, пригодятся. (Быстро уходит по лестнице наверх.) Алеша. Слушай, еще ни разу в жизни я не говорил так серьезно.
Крестовников (обернулся). Ну?
145


Алеша. К чертям все. Возвращайся в Вельск. Еще не поздно.
Крестовников. Нет.
Алеша. Там — твое. Шесть лет жизни и работы!
Крестовников. Мои ученики смотрят на это иначе.
Алеша. Они любят тебя... Мама ошибается!
Крестовников (холодно). Это мнение мое. (Вдруг необычайно яростно.) Ученик!.. Он приходит к тебе, полный доверия и надежды. Затаив дыхание, внимает каждому слову... весь смирение, весь послушание. Ты вкладываешь в него свою душу, свой разум,— и вот он уже полон бунта... Но первый человек, на которого он поднимает руку,— ты, его учитель!
Алеша. Но неужели тебе нужны только те, кто послушно кивает головой на любое твое слово? Отчего каждое возражение ты принимаешь как бунт? Они твое дело считают своим.
Крестовников. Ты не ошибся. Вот именно — своим.
Алеша. Хорошо. Я скажу тебе все до конца. Ты слушаешь меня?
Крестовников. Да. Говори.
Алеша. Я знаю, чем мне грозит это... Ведь если ты меня послушаешь, я потеряю тебя... И все же — не оставляй Настеньку. Уезжай в Вельск с ней вместе... Не с нами — с
ней!..
Крестовников (внимательно смотрит на него). Ты странный мальчик... Слишком странный. (Усмехнулся.) Занятно, что заставляет тебя говорить мне это?
Алеша (горько). Если ты не понял... (Махнул рукой.)
Крестовников (взял букет, передал его Алеше). Отдашь ей.
Алеша. А что сказать?
Крестовников. Скажи — мне жалко.Всего. (Помолчал, обернулся и быстро заговорил.) Вероятно, я уже не смогу без твоей матери. Никогда. Мне страшно без нее, понимаешь?
Сверху спускается Зимина.
146


Зимина (показывая на портфель). Вот теперь он набит основательно. (Передает Алеше деньги.) Это на дорогу — с хозяйкой я расплатилась... А цветы? (Заметила их в руках у Алеши. Кивнула головой.) Пусть. (Крестовникову.) А хорошо ехать налегке... Свободным. Правда? Крестовников. Свободным?
Появляется хор — Первый, Второй, Третий.
Зимина. Снова дождь... Скорее, Юра.
К реет о в ников и Зимина быстро выходят из сада.
Первый. Бедный человек...
Второй. Подлец. Никогда никого не любил.
Третий. Неправда! (Горько.) Если бы я мог остановить его. Второй. Но именно ты — не можешь.
В саду появляется Настенька, за ней идет Филиппов.
Настя. Алеша!.. Добрый день. Впрочем, он не особенно добрый — дождик накрапывает. Купаться, видно, не придется, а наш хозяин громаднейшего угря выловил. Устроим- ка пир в ожидании солнышка. Как вам моя идея?
Алеша молча смотрит на нее.
Почему вы молчите?.. Может быть, ваши спят еще? Мишель. В дождик всегда отлично спится. Даже звери — слон, например,— в дождливые дни бывают сонливы. Алеша. Дело в том, что мама и Юрий Петрович только что уехали в Москву.
Мишель (вежливо). И скоро они вернутся?
Алеша. Сюда они больше не вернутся.
Настя. Совсем?
Алеша. Совсем.
Настя (тихо). И он ничего не просил мне передать?
Алеша (смотрит на нее, затем бросает букет за забор). Ниче¬
147


«2 я 2 я 2 а 2«
го. Ну вот, Настя... Вероятно, и я не увижу их больше. (Бежит к лестнице.) Прощайте! (Взбегает к себе наверх.)
Настя и Филиппов долго стоят молча.
Мишель. Дождь увеличивается, а мы не взяли с собой зонта.
Настя. Жалко.
Мишель (пробуя улыбнуться). Но в действительности все хорошо. Даже прекрасно. Уехал в Москву? Ну что ж, можем и мы возвращаться. Степа нас так ждет, а с т я (в недоумении). О чем ты?
ишель. Степа... он все время пишет письма. Не далее, чем вчера, он сообщил о своем посещении Выставки достижений народного хозяйства. Сколько интереснейших наблюдений!
астя. Папа, не надо о нем. Никогда. (Помолчав.) Я ведь не стану его женой. Теперь?! Это было бы просто невозможно.
ишель. Но почему?..
астя. Эти десять дней я была где-то очень далеко отсюда. И я уже не смогу вернуться. Я счастлива... счастлива, что это было в моей жизни, ишель. Дождь все усиливается...
Третий из хора отдает свой зонт Филиппову, и тот раскрывает его над Настей.
астя. Нет... Нет, он поступил правильно; наверное, я мешала бы ему... А может быть, он думал, что рядом с ним я стала бы несчастной? А так я всегда буду его помнить—■ счастливым, веселым...
ишель. Несомненно... Несомненно так, милая... астя. И эта женщина... Наверное, он очень, очень ей дорог, и она оберегает его от бед. (Из глаз ее текут слезы, но говорит она ласково и радостно.) Вот видишь, вот видишь, как интересно! Значит, есть все-таки человеческие при-
148


вязанности — нежность, боязнь, ласка, заботливость... Значит, есть все-таки... Господи, как чудесно...
Музыка. Снова бьет множество часов. ^
Первый. Вот и конец второй истории...
Второй. Именно этот день он назвал вторым днем счастья, днем удачи.
Третий. Нет, я не стану смеяться. Мне горько. Никогда не узнает он, как она его ждала — до конца... до последнего дня жизни.
Зазвучала грустная цирковая полечка.
Первый. Мишель Филиппов.... Нет, он не получит телеграммы из своего цирка... Он еще долго будет ее ждать, но никогда не получит.
Мишель.
Гаснет свет, окончен бал.
Был Мишель и вдруг пропал...
В луче света осталась одна Настя, возле нее Третий.
Третий. Проходят годы, медленно забывается жизнь. Иногда я снова посещаю эти места, неторопливо иду по берегу... дохожу до старого маяка... Здесь мы стояли с тобой молча. Какое было тогда небо!.. Закат... Безлюдье и тишина. И нам почудилось вдруг, что остановилось мгновение.
Затемнение. Долгий бой часов.
Снова возникает постель, на которой лежит Крестовников. У дверей, в полутьме, по-прежнему сидит женщина. Ученик склонился к учителю. Невдалеке фигуры хора. За окнами шум волейбольной игры.
Крестовников (ученику). Человек должен быть свободен, его ничто не должно связывать. Ничто!.. Даже любовь к матери. Или — она... (Указал на женщину, сидящую у входа.) Я так и не женился на ней, не связал свою судьбу.
149


(Страстно,) Я жил один, ничто не стояло на моем пути, и я умираю свободным.
Первый. Бедный мой... Он верил, что свобода в одиночестве.
Второй. Неужели даже перед смертью он не поймет!..
Третий. Молчи! (Тихо.) А может быть, он понял... но не хочет сознаться?..
Крестовников (упрямо). Нет... Это было два счастливых дня! Много это или мало? Не знаю. Но победы — они пришли под самый конец. Правда, это были уже плоды опыта. Мне помогла старость. Нет, не сила, не темперамент, не страсть... Это были победы, лишенные вкуса, цвета, аромата... Дистиллированные победы.
Второй. Ошибки, ошибки... Слишком много было сделано ошибок.
Первый (яростно). Но представь, что бы он мог свершить, если бы верил людям.
Третий (с горечью, тихо). Верно, вдесятеро больше любого из нас.
Первый. И перед кем так огромна его вина? Перед самим собой? Или, быть может, перед всеми нами?
Крестовников. Ты очень дорог мне, милый... Чем? Не знаю. Ты никогда не возражал мне, и я вложил в тебя все, что мог, что знал... (Чуть приподнялся.) Только тебе я поверю самое сокровенное... (Вынимает из-под подушки тетрадь.) Вот — моя последняя работа. Я долго к ней шел и не успел закончить. Возьми... Я оставляю ее тебе в награду за твою любовь, преданность...
Ученик. Я бесконечно благодарен вам... (Берет тетрадь.)
Крестовников. Ты... ты осуществишь то, что не удалось мне!.. Будь стоек. А сейчас ступай... иди... Я хочу остаться один.
За окном звонкие удары по мячу, смех, аплодисменты. Ученик останавливается возле женщины, неподвижно видящей у двери.
Женщина. О чем вы говорили так долго?
150


Ученик. Он был очень добр... Мне остается быть ему вечно благодарным.
Женщина. Он так любит вас.
У ч е н и к. Пришла телеграмма... Я боюсь, она может взволновать его. Это от Президиума Академии за подписью академика Костенецкого. (Подает ей телеграмму.) Слова любви и участия.
Женщина (улыбнулась). Это был друг его юности... Володя Костенецкий. Он постоянно вспоминал о нем... Но они так и не встретились.
Ученик. Мне пора... (Целует ей руку.) Всей душой я разделяю ваше горе.
Женщина. Горевать не о чем — все мы смертны. Но он теперь принадлежит только мне.
Ученик удаляется. Женщина смотрит ему вслед, молча рвет телеграмму, затеж подходит к Крестовникову и опускается на колени у его постели.
Женщина (тихо). Усни... Милый мой, усни.
Первый. И она осталась с ним.
Второй. Она — самое прекрасное, что подарила ему жизнь. Третий (в отчаянии). Молчи!
Очертания двери и комнаты исчезают в темноте. Но шум волейбольной игры не утихает. На авансцене, в луче света, появляется ученик. Хор окружает его.
Ученик (проглядывает тетрадь Крестовникова и молчит несколько мгновений — он потрясен). Мой бог — какое детство! Старо... (Листает страницы.) Старо... Безнадежно старо! (Страницы одна за другой медленно выскальзывают из его рук.)
Все на мгновение погружается в темноту — и вот сцена освещена нестерпимо ярким светом. В центре — волей-
151


больная сетка на столбах; шестеро парней в разноцветных майках с остервенением режутся в волейбол. Подача, блок, мертвые удары, падения, отчаянные крики играющих. Начинают бить барабаны, они звучат все громче и громче, и постепенно их звуки заглушают возгласы и крики людей, с яростным азартом продолжающих игру.
Конец
1967


МОЕ ЗАГЛЯДЕНЬЕ
Оптимистическая комедия в двух частях


Действующие лица
Вася Листиков
двадцатишестилетний служащий большого учреждения. Замечательный молодой человек.
Милочка-2
его заботливая жена, двадцати трех лет.
Сева Полонский
большой Васин друг и сослуживец. К тридцати годам стал очень энергичным.
Милочка-3
безумно влюбленная в Васю студентка, всего восемнадца- ти лет. Прекрасна собой.
Сергей Сергеевич
ее несчастный отец. Диктор Центрального телевидения, известный всему народу.
Авенир Николаевич
крайне начитанный интеллигент и в то же время библио* текарь Фрунзенского района, лет сорока пяти.
Аким Листиков
отец Васи. Искренний, непримиримый старик.
Геннадий
второй сын Акима. Вялый молодой человек.
Алиса
дочь Акима, которая, вероятнее всего, станет вскоре творческой единицей.
Тетя Саша
очень милая женщина пятидесяти лет, а также способная лифтерша.
Валентинов
ее самый близкий человек, теперь уже не пьющий. Аврора Ивановна Валуа
неопределенных лет, управделами в учреждении.
От автора: пьесу следует играть очень воодушевленно.


Часть
первая
После работы мчится домой замечательный Вася Листик о в. В руках его потертый портфельчик и авоська с продуктами. Он весел, на душе его легко. Вокруг преобладает весна, и горевать как будто не о чем. Размахивая портфельчиком, он приближается к своему дому, пританцовывая и напевая песенку.
Вася.
Нечего унывать, если ты живешь на свете,
Если тебе позволили это удовольствие.
Погляди сколько мимо идет людей.
Среди них наверняка есть симпатяги!
А если и встретишь в пути дураков,
Это тоже неплохо тебя развлечет.
Но остерегайся унылых зануд,
Помни — одна только смерть их страшнее.
Не смей хныкать и горевать, дружочек,
Как-никак, а сегодня отличная погода.
А если вдруг и польет дождь,
Разве так уж плохо шлепать по лужам?
Нечего унывать, если ты живешь на свете,
Если тебе позволили это удовольствие.
Погляди, сколько мимо идет людей.
Среди них наверняка есть симпатяги!..
А пока он спешит к своему дому, увлеченный всем вокруг происходящим, в садике, который распланирован вокруг его семиэтажного жилища, уже появилась Милочка - 3. Нет слов, чтобы описать, как она прелестна; молодость и красота объединили тут свои усилия, и вот уже не ото¬
155


2 н
рвать юношам от Милочки-3 своих взглядов. Но между тем у подъезда на своей скамеечке сидит лифтерша тетя Саша, еще вполне милая женщина. Она уже заметила Милочку-3, робко к ней приближающуюся.
Милочка -3. Нет?.. Не приходил еще?
Тетя Саша. Вскоре явится. Его время.
Милочка -3. Я вам изюма в шоколаде принесла. К чаю.
Тетя Саша. Садись. (Предоставляет ей место на скамеечке.) Сама-то я сладкого не ем. (Подумав.) Валентинова угощу.
Милочка-3 (тревожно). А кто это — Валентинов?
Тетя Саша. Один мужчина.
Милочка-3 (вдруг). А я так несчастна!
Тетя Саша. Беда! Такая ты ладненькая — а он женатый.
Милочка -3. Мне бы только увидеть, как он в своей кепочке домой возвращается. Как он свою авосечку в руках крутит, а в ней положена бутылка кефира. (С восторгом.) Он и ряженку покупает иногда! Я его из окна в бинокль заметила — он домой в дождик пять бутылок боржома волок. Такой прекрасный! У меня с детства привычка на улицу в бинокль смотреть. Это потому, что я очень застенчива и давно поняла, что личные контакты не для меня, нет!.. Я даже из всех языков выбрала для изучения древнегреческий. Это только с вами, тетя Саша, я такая откровенная — ведь вы лифтерша и, несомненно, можете меня понять. И я очень вам признательна, что вы сидеть мне тут позволяете и взглянуть на него хоть чуточку. Все-таки я ведь из дома напротив. И завтра обязательно принесу зефир в шоколаде.
е т я Са ш а. Неси. Валентинов съест.
илочка-3 (всплеснув руками). Он! Он! Сюда приближается... (Сходит со скамеечки и отходит в сторону.)
Вася (вбегая). Тетя Саша, величайший вам привет! Милочка не появлялась? Дело в том, что я, видимо, забыл ключ и не смогу попасть в квартиру. Таким образом, я, несомненно, обречен ждать ее здесь в приятном обществе с вами.
156


(Увидев Милочку-3, поглядел на нее вопросительно, махнул ей ладошкой и пожал плечами.) Если мне не изменяет память, мы с вами, конечно, не знакомы.
Милочка-3 (почти теряя чувство от восторга и смущения). Нет... нет... я благодарю вас за внимание.
Вася. Меня очень беспокоит, тетя Саша, что в нашем гастрономе уже вторую неделю болеет третья кассирша. Тем самым возникают небольшие очереди и образуются различные конфликты. Например, сегодня я чуть не выронил из рук бутылку кефира. (Оборачивается к Милочке-3). А ведь для того, чтобы выбрать двести граммов нужного тебе сыра, следует все хорошенько обдумать. (Чуть строго.) Мне все-таки кажется, что я никогда вас прежде не видел.
Милочка-3 (тихонько). Вполне возможно.
Вася. На всякий случай я мог бы предложить вам лимонную вафельку. (Вынимает из авоськи пакетик, протягивает его Мгшочке-З.) Попробуйте, прошу вас.
Милочка-3 (в полуобмороке). О, благодарю вас.
Тетя Саша. А я завтра телятину зажарю. Мне пятьдесят лет станет.
Вася (проникновенно). Тетя Саша, я буду просто счастлив поздравить вас с днем рождения. Мне всегда бывает приятно посидеть с вами, когда я не могу попасть в квартиру.
Тетя Саша. Милый ты человек, Вася! Побольше бы нам таких героев.
А Милочка-3, то ли от смущения, то ли для того чтобы полюбоваться Васей издали, отходит от них на несколько шагов.
Вася. Я всячески оберегаю Милочку от посещения магазинов, тем более что после работы она приходит чрезвычайно усталая. А мне, наоборот, очень бывает любопытно посмотреть, что сегодня имеется в ассортименте. Появление некоторых продуктов иногда просто воодушевляет.
Милочка-3 (в сторонке). Господи, господи, как он хорош
157


с этой авосечкой в руках... Букет тюльпанов и два зеленых огурчика виднеются, а вон в том розовом пакетике уж наверняка что-нибудь пленительное. А как он трогательно ее любит — свою Милочку...
К подъезду неторопливо движется Аврора Ивановна Валуа, женщина неопределенных лет.
Валуа. Рада видеть вас, Александра Алексеевна, на своем рабочем месте. А ты почему тут вертишься, дорогой Листиков?
Вася. Жену жду. Без нее попасть в квартиру бессилен, товарищ Валуа. Разрешите вам передать из своего букета два тюльпанчика.
Валуа. Листиков, подхалимничаешь!
Вася (в отчаянии). Но почему же? Я от всей души. Вы управделами, мой старший товарищ и, следовательно, близкий человек. Отчего же и не подарить мне два цветочка!
Валуа. Я считаю, что я тебе верю. Ты воспитанный, славный человек, хотя тебе всего двадцать шесть лет. (Нюхает цветы.) Хорошие цветочки. (Поглядела внимательно на Милочку-3). А вот вас я никогда тут прежде не видела.
Милочка -3. А я просто пришла полюбоваться, как люди возвращаются домой после работы...
Тетя Саша. Товарищ Валуа, это очень вдумчивая студентка и дочь всем известного Сергея Сергеевича.
Валуа. Того самого?
Тетя Саша. Его.
Валуа. Я считаю, что это очень интересно, и, пожалуй, пойду домой.
Вася. Погодите!.. Я хочу воспользоваться нашей неожиданной встречей. (Страстно.) Верните нам нашего Полосатикова. Скоро год, как он находится в длительной командировке в городе Устегорске. Я понимаю, что это наш форпост, товарищ Валуа, но, с другой стороны, там совершеннейшая глушь. До слез жалко нашего Полосатикова, который к тому же отлично играет в волейбол, а там ему играть в
158


н 2
волейбол, как он сообщает в письмах, решительно не с кем. Я уже не говорю о симфонической музыке, ведь Полосатиков привык к ней со школьной скамьи. И уж конечно не упоминаю, что его умная жена решительно не находит места в своей однокомнатной квартире. Целый год трудится мой друг в далекой глуши. Поставьте же о нем вопрос перед руководством.
Валуа (помолчав). Ты очень хорошо сейчас выступил, Листиков. Я считаю, что я прослушала тебя с большим интересом. Ты даже вырос только что в моих глазах. И просто приходится радоваться, какие у нас появились отзывчивые кадры. Можешь быть уверен, я тебя не забуду.
Вася (в восторге). И Полосатикова тоже?
Валуа. Тоже и его. Я считаю, что ты мне очень симпатичен. (Не торопясь входит в дом.) е т я Саша. Хорошо сказал, Василек... Глубоко. илочка-3. Я совсем не знакома с вами, и ваш Полосатиков мне тоже не известен. Но я была просто счастлива выслушать ваше теплое, сердечное слово.
Вася. Я и сам окрылен чрезвычайно. Семья заждалась Полосатикова, и мы, его сослуживцы, будем радостно приветствовать возвращение его в наши ряды. Нет, хотя я и забыл ключ, сегодняшний вечер начался исключительно удачно. (Оглянулся.) Но что это?! Сюда приближается человек, который решительно мне противопоказан. Удрать от него было бы бесчестно — ведь он живет довольно далеко и, несомненно, огорчится, узнав, что меня нет дома.
И вот возникает Авенир Николаевич. На устах его блуждает слабая улыбка,— как всегда, он полон скрытой печали. Что же касается тети Саши и Милочки-3, то они издали наблюдают га всем происходящим.
Авенир Николаевич (горестно улыбаясь). Это я.
Вася. Несомненно. (Осторожно.) Но в то же время было бы очень интересно узнать, что привело вас сюда?
Авенир Николаевич (он полон яда). А сюда меня снова
159


привело желание как-то смягчить горе вашей бедной жены.
Вася (вежливо). Моей бывшей жены. Это уточнение крайне существенно — мы развелись с Людмилой Петровной два года назад.
Авенир Николаевич (печально усмехаясь). С Людмилой Петровной!.. И вы способны с таким вызывающим безразличием именовать женщину, которую еще недавно нежно называли Милочкой!..
Вася. Но я не могу называть Милочкой ее после того, как женился на иной Милочке... (Горячо.) Поверьте, я необычайно ценил Людмилу Петровну как своеобразную личность... В конце концов, я даже женился на ней когда-то... И Милочка всегда была для меня...
Авенир Николаевич (гневно). Не смейте называть ее Милочкой! Кто дал вам право именовать с такой вызы- вающей развязностью Людмилу Петровну?!
Вася (пылко). Да, да, вы, несомненно, правы, в моем характере очень много недостатков... Но я постоянно работаю над собой и в будущем, видимо, исправлюсь окончательно.
Авенир Николаевич. До будущего нам ох как далеко, товарищ Листиков, а пока я пришел к внутреннему убеждению, что вам следовало бы отдать Людмиле Петровне салфетку с изображением кота, внезапно унесенную вами два года назад из дома. Как я понял на этой неделе, именно с этой салфеткой связаны у Людмилы Петровны самые ее счастливые воспоминания.
Вася. Но эту салфетку мне подарила моя мама.
Авенир Николаевич (страстно). Кроме того, вам вряд ли стоит ходить по правой стороне бульвара, где находится любимая булочная Людмилы Петровны. Поймите, каждая встреча с вами травмирует нас. А ведь там, и только там, то есть в этой булочной, она обычно покупает бородинский хлеб и высококалорийные булочки.
Вася (слабо). Это ужасно грустно, Авенир Николаевич, но
160


именно там, и только там, находится пошивочное ателье, где мне шьют в данный момент репсовые брюки.
Авенир Николаевич. Будь вы хоть чуточку благороднее, товарищ Листиков, ваши репсовые брюки уже давно шили бы в каком-нибудь ином районе. (С мучительной тоской.) Я безумно люблю вашу жену, Василий Акимович... Я простой советский библиотекарь, но люблю ее безумно. Вот уже два года каждодневно я приношу ей книги, неустанно слежу за тем, как она мучается и развивается, как не спит ночи... Поверьте, я весь исстрадался, ежеминутно казню себя. О, жизнь чудовищно непроста, она мучительно непроста, товарищ Листиков. И нам остается одно — сострадать. И втайне мучиться самим долгими бессонными ночами.
Вася (он глубоко растроган). Но зачем же вам мучиться, Авенир Николаевич? Не лучше ли было бы открыть Людмиле Петровне вашу тайну... поведать о своей любви.
Авенир Николаевич (печально вскрикнув). Как? Грубо оборвать нити, которые так тонко связывают меня с нею? И вы могли опуститься так низко, предлагая мне это! Нет, товарищ Листиков, я немудрящий, простой советский библиотекарь, и я предпочту молча нести свой крест. Молча — вы меня слышите?
Вася (подавленно). Слышу.
Авенир Николаевич (испытующе). А салфетку отдадите?
Вася. Отдам. (Отступает к скамеечке, где находится тетя Саша.)
Авенир Николаевич. Так-то лучше. Так-то лучше, товарищ Листиков. (Горько смеется.)
Вася (тете Саше). Он замечательный человек и лучший библиотекарь Фрунзенского района. Но с ним иногда бывает как-то трудновато.
Милочка-2 деловито бежит к дому.
Милочка-2 (увидев Авенира Николаевича). Как, вы опять 161
6 А. Н. Арбузов «Пьесы», т. 2


п §
здесь? Но я же выполнила вашу просьбу и больше не хожу по Садовому кольцу, зная, что это может травмировать Людмилу Петровну.
Вася (как бы между прочим). Видишь ли, Милок, сегодня ему нужна салфетка с изображением кота. (Искательно.) Давай-ка отдадим ему салфетку.
М и л о ч к а - 2. Хорошо, отдадим. Но почему ты не сидишь дома?
а с я. я жду тебя, солнышко. Я забыл свой ключ. илочка-2. С тобой можно с ума сойти. И опять ты надел совершенно не тот галстук и, конечно, не взял чистого носового платка. Немедленно ступай под душ — мне надо серьезно с тобой поговорить. (Авениру Николаевичу.) Я постараюсь найти салфетку с изображением кота, вы не должны приходить в отчаяние. (Бодро и деловито вбегает в дом.)
Авенир Николаевич (с горечью, тете Саше). И он променял свою жену на это создание... Боже, как слепы бывают люди!
Вася (сконфуженно разводит руками и раскланивается с ним). Умоляю вас, не огорчайтесь.
Авенир Николаевич. Но я вернусь. (Грустно улыбаясь, покидает двор.)
Вася внимательно смотрит на Милочку-З, наконец пожимает плечами и убегает в дом.
Милочка-3 (в отчаянии). Господи, ну что же это такое? Сколько раз в день меня видит, и все плечами пожимает, и все недоумевает, и бежит куда-то! Неужели эта Милочка так меня превосходит, что он даже запомнить меня не может.
Тетя Саша (вдруг осерчала). Ну не люблю ее!.. Я и Валентинову так сказала — я эту Милочку не люблю, и конец. Наш Вася передовой человек, его бы нежно приголубить, а она ему весь день — под душ ступай, зачем не те штаны надел. Его бы обнять надо, а она носки с него снимает
162


и стирать их бежит... Ну не нежная, ну бесстрастная она женщина...
Милочка-3. А я... а я, тетя Саша, как бы я его обнимала, как бы я его пестовала неустанно, достанься он мне только.
По саду строгой походкой идет к тете Саше пожилой, вздорный, бравый Валентинов.
Валентинов (бодро). Ну, Сашура, чем будешь питать меня сегодня?
Тетя Саша (торжествуя, в испуге), О господи, Валентинов явился. Вот, Милочка, взгляни и запомни — Валентинов. Милочка -3. Здравствуйте. (И она испуганно замолкла.) Тетя Саша (любуясь этим мужчиной). Он из писательского дома.
Валентинов. Я им там чиню все. (Подмигнул и по-детски рассмеялся.)
Тетя Саша. Идем, Семен, угощу я тебя кое-чем. Валентинов (весело и строго). Опомнись, Сашура, и Семеном меня не называй. Мы с тобой семь лет не женаты, и не Семен я тебе теперь, а товарищ Валентинов.
Тетя Саша (тем не менее не грустит). Господи! И пошутить уж нельзя. Идем за мной, Валентинов.
И они, взявшись за руки, уходят.
Милочка -3. А я одна осталась. В полном одиночестве. А ведь такая симпатичная. Такая хорошенькая. Такая миленькая.
Музыка. Галоп. Затемнение.
Действие немедленно .переносится в маленькую квартирку Васи, где он обитает со своей Милочкой.
Вася (радостно вбегая). Ну вот я и дома наконец! Ужасно люблю приходить домой! Эту однокомнатную квартирку мы вместе с Милочкой построили. Все было как в сказке — вступили в кооператив и въехали наконец. Но где же Ми¬
163
6*


л очка? Наверно, в ванной находится и стирает мне что- нибудь! Счастливый я человек!
Входит Милочка-2 в очень женском халатике.
Милочка-2. Немедленно ступай под душ — ты пыльный какой-то. Вот тебе чистая рубашка, вот тебе носки.
Вася. Сейчас. Только продукты из авоськи выну. И тюльпаны надо в вазочку поставить... Правда, две штуки я подарил товарищу Валуа. Она, видишь ли, проходила мимо, и мне было просто приятно подарить ей два цветочка.
Милочка -2. С тобой можно с ума сойти.
Вася. Кстати, найдем-ка скорее салфетку с изображением кота и отошлем Милочке. Авенир Николаевич так страдает — на него просто больно смотреть.
Милочка -2. Вася, миленький,— а может быть, тебе лучше вернуться к ней?
Вася. Нельзя, солнышко. Она ведь постоянно говорила, что ради меня жертвует своей жизнью; мне было все время как-то неловко. Неудобно как-то. И потом, она ежедневно утверждала, что со мной можно с ума сойти. (Улыбаясь, счастливый.) А тут я как раз тебя встретил, солнышко.
Милочка-2 (растрогалась). О господи!.. Ну хочешь — я выйду на балкон и выбью тебе ковер? А может быть, ты занемог и мне горчичники тебе поставить?
Вася. Что ты... Я совершенно здоров, Милочка.
Входит тридцатилетний Сева. Деловой, очень красивый на вид человек.
Сева. Вы здесь? Тем лучше.
Вася. Погоди-ка, Севочка, а как ты попал в квартиру?
Сева. Вчера я совершенно машинально положил ваш ключ в свой карман.
Вася. Наша рассеянность погубит нас, Сева. Я по рассеянности забыл ключ, а ты по рассеянности его взял. Нам надо взять себя в руки.
Сева. Правильно. Я бы закусил, например.
164


и 2
илочка-2. Есть колбаска. Вася вот-вот принес, а с я (незлобиво). Только оставь мне кусочек. (Ласково.) Я тебя знаю. (Радостно). А после душа и чайку, который выпьет Севочка, мы поработаем над нашей новой системой учета.
Сева (питается колбаской). Ну там видно будет...
Милочка -2. Мы поглядим.
Вася (вдохновенно). Нам следует покончить с нашим легкомыслием! Над новой системой учета нам следует работать ежевечерне. Поймите — на нас надеются, нас ждут. Нельзя расслабляться — вспомним, что именно эта работа сплотила нас троих, закалила нашу дружбу.
Сева. Все это так, но я предпочел бы пока не афишировать в ней своего участия.
Вася (строго). Почему?
Сева (дипломатично усмехаясь). А потому, что товарищ Ка- петченко, суммарно ознакомившись с проектами системы, не пришел в надлежащий от нее восторг. А именно в товарище Капетченко я вижу будущего главу нашего отдела.
Вася (проникновенно). Вот что, Всеволод, скажу без утайки, что меня очень беспокоят твои конъюнктурные настроения. Наша задача — не отступать перед чиновничьим недомыслием товарища Капетченко, а переубедить его на деле... Вот теперь, Милочка, я иду под душ. (Удаляется.)
Сева (глядит ему вслед). Какой он замечательный все-таки человек!
Милочка-2 (грустно). Да. (Помолчав.) Дать тебе еще колбаски?
Сева. Ни в коем случае. Оставим Васильку. (Он встает, ласково смотрит на Милочку-2, а затем уверенно ее целует.)
Милочка-2 (передохнув). А у тебя чистый носовой платок есть? Я могу выстирать.
Сева. Вот что, Людмила, больше ждать нечего. Сегодня мы должны ему все сказать. Честно и открыто.
Милочка -2. А вдруг мы его этим ужасно травмируем?
163


2 и
Сева (с гордостью). Но зато мы окажемся перед ним не лжецами, и он оценит наш порыв.
Милочка-2 (с некоторым сомнением). Может и не оценить.
Сева (горячоУ. Оценит, я клянусь тебе. Вы два года женаты, а ты совершенно его не знаешь. Он чудесный парень, просто прелесть он — вот что.
илочка-2. Но если так, зачем же мне уходить от него? ева (пытается растолковать ей, в чем дело). Ты безумно полюбила меня, в этом все дело. (Снова ее целует.) Поняла?
Милочка-2 (поцелуй произвел на нее впечатление). А по- моему, Сева, у тебя на пиджаке сейчас оторвется пуговица. Дай-ка я лучше ее пришью.
Сева (прислушивается). Он возвращается. Немедленно возьми себя в руки и расскажи ему все. А я тем временем подышу свежим воздухом. И помни — ложь хуже всего. (Скрываете я на балконе.)
Вася (входя). Люблю принимать душ после рабочего дня. На душе становится легко и весело. Где Сева?
Милочка -2. А он тем временем свежим воздухом дышит.
Вася. Вот что, Милочка, меня крайне беспокоят деляческие нотки, которые нет-нет да в нем и проскальзывают. Раньше этого как-то не замечалось.
Милочка-2 (в смущении). Да... раньше они проскальзывали меньше...
Вася. Вот видишь — а теперь они проскальзывают больше. Севе сейчас недостает неподдельного энтузиазма, смелости, то есть как раз тех черт, которые преобладали в нем когда-то.
Милочка-2 пытается вставить словечко.
Товарищ Капетченко отмахнулся от нашей работы, а он, видишь ли, уже трусит. Во-первых, это еще не факт, что начальником отдела будет назначен Капетченко,— могут назначить и Романова, а он проявлял к нашей работе самый живой интерес!
Милочка-2 опять делает попытку открыть ему все.
166


Однако эти перемещения никак не могут влиять на дело. Наша задача — доказать всем, что новая система учета прогрессивна и своевременна.
Милочка -2. Васенька, я тебя больше не люблю.
Вася (улыбнулся). Что?
Милочка -2. Не люблю я тебя больше.
Вася (рассердился). То есть как это — не любишь? Только что любила, и вдруг нет. Это просто ни с чем не вяжется. Перестань говорить глупые шутки. Это ведь неправда. (С тревогой.) Ну пожалуйста!
Милочка -2. Нет, правда.
Вася (улыбаясь, подмигнул ей). Врешь ты все.
Милочка-2 (в отчаянии). С тобой можно с ума сойти, а я решила полюбить нормального человека.
Вася. Нет, постой!.. Этого быть не может. Мы ведь даже вынесли с тобой решение — никогда не расставаться.
Милочка -2. Мало ли... А теперь всему конец.
Вася (тихонечко). Это правда? И ты уйдешь от меня?
Милочка -2. А что ж делать-то?
Вася. Ну что же... (Долго молчит.) Ну что же... (Пробует воспрянуть духом.) Значит, теперь я могу на всю ночь открывать форточку...
Милочка -2. Конечно, милый...
Вася (с грустью). Вот ведь как все удачно сложилось... Кто бы подумать мог... (Вспыхнув.) Нет, погоди... Но почему, почему ты меня разлюбила?
Милочка. Так уж вышло, ты прости меня, пожалуйста.
Вася. Нет-нет, в какой-то мере я тебя понимаю. Во мне такое количество недостатков, иногда я сам поражаюсь. А ты, вероятно, встретила какого-нибудь замечательного человека, крепко его полюбила. Но кого же?
Сева (входя). Меня.
Вася (он очень удивлен). Его? (Долго и с интересом разглядывает Севу.) Но почему? (Пожал плечами.) Все-таки это для меня очень большая неожиданность. (Обиженно.) И надо прямо сказать, что вы оба сильно меня удивили.
167


(Помолчал. Еще раз поглядел на них.) Но вы не шутите, надеюсь?
Сева. Что ты, Василек! Шутить в таких вопросах с нашей стороны было бы просто некрасиво. (Бодро.) А теперь давай разберемся во всем спокойно и без паники.
Вася. Ну что ж, эта мысль мне нравится.
Сева. Во-первых, Васюта, ты лучший мой друг и должен во всем мне верить. Ведь никто лучше меня тебе не поможет.
Вася (с некоторым сомнением). Ты полагаешь?
Сева. Ну конечно! (Решительно.) Погляди на Милочку. Ну погляди на нее пристально. Видишь?
Вася. Что именно?
Сева. Она тебе решительно не подходит. Более того — ты с ней погибнешь, Вася.
Вася. А ты в этом совершенно уверен?
Сева. Абсолютно. Ты романтик, искатель нового, беспокойная душа... А она — всмотрись в нее пристальней — человек, лишенный всяческих общественных интересов.
Вася (обеспокоенно). По-моему, Сева, ты несколько преувеличиваешь, Милочка — все же довольно незаурядная женщина.
Сева (страстно). Говорю тебе, она напрочь лишена духовного порыва! Приземленное существо, абсолютно равнодушное к активным формам общественного бытия.
Вася. Погоди — но почему же ты в таком случае ее полюбил? А ты ее полюбил, надеюсь?
Сева. Я, видишь ли, человек со странностями и в жизни ищу нечто иное, чем ищешь ты, романтик. (С большим душевным волнением.) А к тому же — ты знаешь сам — любовь зла!
Милочка-2. Слушай!.. По-моему, ты что-то не то говоришь.
Вася. Действительно, Сева... Я понимаю, как я дорог тебе, но и по отношению к Милочке ты должен оставаться джентльменом.
168


Сева. Ну что ты, Василек, я бесконечно люблю ее, но именно это и дает мне право открыто говорить о ее недостатках.
Вася. Это заявление меня радует. Ложь и любовь несовместимы. Ей-богу.
Сева. Именно поэтому мы и решили тебе во всем открыться. Надеюсь, ты оценил наш порыв?
Вася. Безусловно. (Поразмышляв, несколько взгрустнул.) В общем, ваш порыв был довольно уместен. (С большой, искренней теплотой.) Я и сам частенько подумывал о том, что не подхожу Милочке. У меня сложный, трудный характер, весь сотканный из противоречий... Я непоседлив, непостоянен и вряд ли смог бы сделать ее счастливой. А Милочка — она такая... она такая симпатичная.
Милочка-2 (с глубокой к нему нежностью). По-моему, ты охрип — тебе надо выпить горячего молока с боржомом.
Вася. Пустяки! Меня волнует другое. Сумеем ли мы в новых условиях продолжать работу над нашей системой учета.
Сева. Я согласен ее продолжать, если товарищ Капетченко ничего об этом не узнает.
Вася. Ну огорчаешь ты меня, Сева, ну огорчаешь — появившимися в тебе деляческими нотками. Теперь уж ты, Милочка, должна крепко за ним следить и охранять от всего наносного и дурного.
Милочка -2. Хорошо, миленький, я постараюсь.
Долгая пауза. Все молчат и смотрят друг на друга.
Вася (в недоумении). Ну ладно —а что же дальше будет?
Милочка -2. Я просто не знаю.
Сева. Видимо... в некоторм роде... надо разъезжаться.
Вася (скромно). Судя по всему.
Сева. Переезжать... съезжать...
Вася. В общем, ключ уже у тебя...
Сева. В какой-то степени... Конечно, я мог бы перевезти Милочку к себе, это доставило бы мне большую, большую радость. Ведь у нас вместительная четырехкомнатная
169


квартира... Но, к сожалению, мой отец закоренелый женоненавистник, и появление в нашем доме женщины несомненно бы его травмировало. А в его годы всякое нервное напряжение не проходит бесследно.
Вася. Я тоже думаю, что твоего отца вряд ли следует расстраивать. Совсем недавно он перенес ангину, да еще в такой тяжелой форме.
Милочка-2 (искренне). Я вот, чем больше думаю, тем больше считаю, что Васе надо вернуться к своему отцу... Почему бы им не очистить для тебя твою милую старую детскую, которую они так поспешно превратили в столовую.
Вася. Я и сам об этом подумываю, солнышко. Родимый дом ничем не заменишь. Я очень соскучился по отцу, брат и сестра заждались меня. Несомненно, мне уже сегодня надо отправиться к ним и предупредить о своем неожиданном возвращении. (Надевает шапочку.)
Сева. Я очень рад, что все так хорошо, хорошо окончилось, Вася.
Вася. Да. Вот только одно плохо, плохо, что я очень люблю ее. (Смотрит с нежностью на Милочку-2.) Очень.
Сева. Вот чудак... Но почему ты ее любишь?
Вася (сконфуженно). Да так уж... (Подошел к Милочке-2). Знаешь, солнышко, разлюбить тебя сейчас, сегодня — значило бы расстаться со всем, что мне дорого. Поэтому ты уж меня прости, я не обещаю, что разлюблю тебя немедленно. Это было бы несколько сложно, дружочек. (С радостью постигая что-то очень верное.) Да, все беды любви в том только, что мы хотим, чтобы человек, которого мы полюбили, стал тем, чем он не может... ну не может стать.
Милочка-2 (уж очень она растерянна>. Ничего не понимаю. С тобой можно с ума сойти.
Вася. Вот и Милочка так говорила. Ну, будьте здоровы. (Уходит глубоко взволнованный.)
170


Тем временем декорация мгновенно изменилась, и мы попадаем в комнату, где протекало Васино детство. Среди прочих предметов мы видим здесь его брата Геннадия и сестру Алису. Геннадий безвольно повис на спинке старого кресла. Алиса в несколько причудливой позе покоится в деревянной качалке. Разговор брата и сестры носит довольно бесполезный характер.
Алиса. Трус!
Геннадий (вяло). Отстань.
Алиса. Безвольный эгоист!
Геннадий. Пойми, все труха!
Алиса. Труха. Несомненно. Но ты в какой-то мере мужчина и мог бы сказать отцу правду.
Геннадий. Я покончил с иллюзиями. Приветик.
Входит Вася. Оглядывает знакомую комнату. Улыбается.
Алиса. Это ты?
Вася. Здравствуйте.
Геннадий (не меняя своей трудной позы). Давненько ты у нас не был.
Вася (очарованный прошлым). Какое, однако, волнение испытываешь, попадая в места, связанные со счастливыми днями юности. Сколько слез пролил я в младенчестве в нашей подворотне. Сколько драк провел в детстве на заднем дворе... Но как удивительно — пустая клетка от канарейки все так же висит в коридоре. А старенький мамин зонтик по-прежнему стоит у телефона... (Проникновенно.) Как хорошо.
Алиса. Неясно, чем ты восхищаешься. Квартира удручает отсутствием современного силуэта.
Вася. Неужели?
Геннадий. Квартира дрянь. И мебель дрянь. Всё дрянь. Всех на мыло.
Алиса. Наконец ты заговорил как мужчина.
Геннадий. Но изменить ничего нельзя. Конец иллюзиям.
171


Приветик. Чем старше мы становимся, тем больше портится у отца характер. Представь, после дня своего рождения он решил вновь взяться за наше воспитание.
Алиса. Мы же взрослые люди. Это нестерпимо, в конце концов.
Геннадий. Все. Мне надоели его разглагольствования.Пусть говорит что хочет — я безмолвствую.
Алиса (Васе). Некстати ты сюда явился, братец. Увидев тебя, отец снова станет нас уверять, какой ты восхитительный образец для подражания.
Вася. Вот вы всё шутите — а мне приятно, что папа хорошего мнения обо мне. (Весело.) А вдруг я действительно молодец.
Алиса. Исключено.
Геннадий. Ты посредственность.
Вася (незлобиво). По-моему, вы преувеличиваете, ребятки... А как ваше здоровье?
Алиса. Отвратительно. С утра до вечера пью антоксин — элениум, элениум — седуксен и все-таки прихожу домой очень поздно. Ничего не помогает.
Вася. Это удивительно. (Геннадию.) А у тебя как?
Геннадий. Вялость, старик, гнетущая вялость... Я ведь только вчера из санатория.
Вася. И здорово там было?
Геннадий. Гнусно. Никак не мог избавиться от чувства подчиненности: завтрак в девять, обед в два, ужин в семь! И почему-то этому следует подчиняться. Словно ты механический человек, робот! Невыносимо! Не дожил пять дней до срока и сбежал.
Вася. Да... не сложилась у вас жизнь.
Входит Аким Листиков, родитель Васи, добрый старик тщедушного вида.
Аким. Здорово, Василек! Рад видеть тебя в нашем доме. Зря долго не заходил, было много любопытного. В частности, брат твой свалился с кресла, поломал башку и много
172


пострадал. Однако некоторые сердобольные хирурги тотчас отправили его в санаторий. Затем сестричка твоя замуж собралась, но отделалась легким испугом, в связи с чем написала поэму, где заявила, что не согласна. Ни с чем не согласна решительно. Поэма напечатана не будет — жених навсегда уехал в Бузулук. (Указывает на своих детей.) Теперь они в своих любимых позах дожидаются чего-то. Мечтал бы их выпороть, но под суд идти не хочу! А то они в ООН обжаловать могут. Садись, Василек, я быстренько надену мягкие тапки и тотчас вернусь.
Вася (поглядел ему вслед, значительно покачал головой). Не согнулся. Строг.
Алиса. Возмутительно! Совершенно не считается с тем, что мы взрослые люди.
Аким (возвращается). Словом, рад тебя видеть, Василек, в добром здравии. Ты надежда моя и опора, поскольку от этих распластанных по креслам тунеядцев проку никакого не вижу ни для себя, ни для нашего общества.
Вася (с верой в торжество добра и правды). Папа, я очень тебя уважаю, но преувеличивать все-таки не надо. Ну какие они тунеядцы? Например, Геннадий окончил курсы и где-то является лаборантом, играя в то же время на трубе в самодеятельном квартете «Улыбочка». А, например, Алиса учится в институте сочинять стихи и, несомненно, научится, раз там преподают такие наши славные поэты. Залогом тому является ее любовный цикл «Дрожание», напечатанный в журнале «Юность» с подзаголовком — «Внимание, Листикова». Так не лучше ли, папа, верить в их добрые намерения и радоваться их отдельным успехам.
Аким. Василек, ты меня педагогике не учи — еще молод. Этот хлюст удручает меня с утра до вечера как поступками, так и своим видом, дурацким совершенно. А что касается дрожания Алисы — я говорю о ее безобразном сочинении,— то это просто позор для нашей фамилии! Я мастер- краснодеревщик и в жизни повидал немало горя. И бит
173


бывал и голоден, но никогда таких поэм не писал! Теперь я окружен вниманием и почетом и даже слушаю в нашем прославленном Большом театре оперы, подобные «Демону» и «Русалке». Я также с волнением наблюдаю пьесу «Ревизор» в изумительном исполнении самых старейших актеров нашей страны, и это доставляет мне счастье. Но чтобы я играл на трубе в квартете «Усмешечка» — то этого не будет никогда! Да, только ты радуешь меня, Вася, своей энергией и жизнелюбием, живет в тебе закваска Листиковых, и мне это глубоко приятно. Правда, были и у тебя промашки. Жениться поспешил. Что я говорил — продумай этот вопрос всесторонне. А ты — нет: безумно ее люблю. Ну что ж, общими усилиями организовали тебе квартирку — радуйся, живи, безумствуй. Так огуггь нет — трех лет не прошло, а уж он жену оставляет, потому что выяснил где-то, что больше ее не любит. Очень я тогда грустил и серчал на тебя, Василек. Но ты в моих глазах полностью оправдался. И вновь у тебя приличная жена и хорошая квартира. И по служебной линии все в ажуре. Ни на какой трубе не играешь и своего дрожания в стихах описывать не стал. Честь и слава тебе, Василек, бывай у нас почаще и хоть видом своим ^воздействуй на брата и сестру.
Вася (с восторгом). Спасибо, папа, твоя речь меня вдохновила, и я просто окрылен. Тем более что испытания мои не кончились, и все трудности, скорее, впереди. Должен вам заявить, что в данную минуту я переживаю большую трагедию. Но хотя силы мои надломлены, я все же полон оптимизма. Как это мне ни горько. (Прочувствованно.) Папа... только что ты приглашал меня заходить почаще... Я, можно сказать, ловлю тебя на слове. Зачем мне заходить, если я могу жить среди вас постоянно? Разрешите же мне расположиться вот тут, на моем старом, давно забытом диване, и не будет человека счастливее меня.
Геннадий (наконец переменил позу). Интересное заявление.
Алиса (оживляясь). Да, что-то новенькое.
174


Аким. Погоди, Василек, ты сделал сейчас какое-то совершенно неприемлемое предложение насчет дивана. В каком роде ты хочешь устроиться на нем постоянно, если у тебя есть личная и вполне благоустроенная квартира?
Вася. Должен тебе сознаться, совершенно не таясь, что Милочка меня больше не любит.
Аким. В связи с чем?
Вася (подумав). Вероятно, в связи с тем, что полюбила Севу Полонского, моего лучшего друга, очень талантливого и волевого мужчину. (Значительно.) И соратника по одной работе. Я говорю о нашей новой системе учета. Это над ней работали мы все втроем и даже по ночам. (Указывая на брата и сестру.) Ты же сам ставил им меня в пример как энтузиаста.
Геннадий (поднимая голову). И не один раз.
Алиса (злорадно). Вспоминаю и я что-то.
Аким. А ну, тихо! (Васе.) Разберемся подробнее — ты допустил, чтобы твоя глупая, оказывается, жена полюбила некоего Севу. Задаю вопрос — куда же в таком случае ты годишься?
Геннадий. Вот именно!
Алиса. Пусть отвечает!..
Аким. Тихо, я сказал... Ежели человека разлюбили, следовательно, он не представляет никакого интереса — это первое. Теперь второе — предположим, тебе верно грош цена и твоя Милочка полюбила иного человека. Но какая тут связь между ее чувствами и твоим предложением вновь занять этот диван? Отчего ты хочешь лишить нас столовой комнаты в связи с тем, что Милочка полюбила жулика Севу?
Вася. Но, папа, пойми, им же надо опериться. Поверь, я глубоко переживаю свое горе, но я также горячо уважаю их чувства... И я без колебаний отдаю им свою площадь, надеясь, что все мы в конечном счете будем бесконечно счастливы.
175


Аким (страшно рассердился). А ну, вон отсюда, и чтоб ноги твоей не было больше в этом доме!
Очень длительная пауза. В конце концов Вася понимает, что он не шутки тут слушает и родимый дом надо покидать. Осознав это окончательно, он двигается к двери.
(Вдогонку.) Не дивана жалею и не столовой комнаты, а то отцу горько, что сын его — чистейший дурак. Нет, не Листиков ты, оказывается, а просто-напросто размазня.
Вася (дойдя до двери, оборачивается и, глядя на отца, говорит с большим присутствием духа). Это замечательно, папа! Скажу не таясь — мне по душе, как ты меня гневно осудил. Очень хорошо и прозорливо. Я просто восхищен. Так и только так должен поступать истинно любящий отец... И я от всего сердца приветствую тебя и говорю — спасибо. В одном только не сомневайся — Листиков я, и никто иной. (С чувством большого достоинства покидает родной до.н.)
Геннадий. Ну и нахал... Диван ему понадобился.
Алиса. Шизофреник. Синяя борода!..
Аким. А ну, тихо! (Длительно помолчав.) Но, может, и впрямь Листиков он? (Остается в глубоком размышлении.)
Заходит солнце. К своему бывшему дому возвращается Вася, но уже менее уверенной, менее энергической походкой. И все потому, что он очень глубоко погружен в свои размышления. А на скамеечке у ворот сидит милая тетя Саша.
Тетя Саша. Добрый вечер, Василек. Вот уж и солнышко заходит... Кончается день — пятница, и все меньше слышно шума городского. (С глубоким сочувствием и большим интересом.) Но откуда ты возвращаешься такой понурый, такой опечаленный?
Вася (стряхнув с себя тяжесть раздумий). Ничуть, тетя Саша! Просто, выпив сейчас на углу стаканчик газировки, я подумал вдруг, что хотя и случаются с нами подчас беды
176


и несчастья, но жизнь все же удивительно увлекательна. И как хорошо ехать в то же время куда-нибудь на поезде. Я уже не говорю — на пароходе.
Тетя Саша. Ты прекрасно обо всем рассказываешь, Вася, спасибо тебе.
Вася. И как это замечательно, когда такая работящая и честная женщина, как вы, справляет свое пятидесятилетие... Подобные незаметные юбилеи полны большого общественного значения, и очень жаль, что центральные газеты не уделяют таким трудовым праздникам должного внимания.
Тетя Саша. Спасибо, Василек, в твоих словах мне почудилась искренняя правда. Вот было бы славно все это Валентинову рассказать.
Вася. И расскажу. А где он?
Тетя Саша. А вот он на моем балконе чай пьет. Он его подолгу употребляет. Водку там или кофий он отвергает — очень уж трезвый.
Вася. Все-таки никак я не догадаюсь, тетя Саша... Валентинов — он ваш муж?
Тетя Саша (весело). Да нет... Развелся он со мной. Семь лет уж, как развелся.
Вася. А что же он торчит тут постоянно?
Тетя Саша. А жить без меня не может.
Вася. А зачем же он тогда развелся?
Тетя Саша. Так ведь глуп он, Валентинов-то.
Вася. Зачем же вы с ним общаетесь?
Тетя Саша. Как зачем? Люблю его, глупого этого Валентинова.
Вася (подумав). Да, жизнь поистине непостижима. И нам остается только радоваться, что некоторые ее явления решительно неподвластны логике. Например, Милочка только что разлюбила меня, а папа выгнал меня за это из дома. И где я теперь буду ночевать, не известно мне самому.
Тетя Саша (всплеснула руками). Разлюбила! Тебя-то! Да как же это она смогла — такого замечательного.
177


Вася. Вот я и сам не понимаю.
Тетя Саша. Ну всегда я ее не любила — ну хоть Валентино-* ва спроси... Не горюй, Вася, тебя любая наша красотка полюбит. Ты просто взгляни на нее,— и кончено, твоя. Вася. Но что же Милочка меня разлюбила?
Тетя Саша. А неразбериха!.. Неразбериха в этом вопросе, Васенька... И вот уже сколько лет! Не говоря о Франции.
Появляется всем довольный Валентинов.
Вот ты хоть его спроси. Он в жизни все видел, все испытал. Смотри, Валентинов, его Милочка разлюбила! Валентинов. Да, уж если сам вовремя от них не уйдешь, обязательно тебя разлюбят. Меня, например, возьми — я почему с ней семь лет назад развелся? Боялся — бросит она меня.
Тетя Саша. Врун ты отчаянный, Валентинов, ты потому со мной развелся, что в писательский дом работать поступил. Сам же тогда заявил — неровня ты мне теперь. Валентинов. Было. Сообщал это. Действительно, как стал у писателей работать, закружилась голова от успехов... Недаром я как пять лет у них проработал, так и пить навсегда бросил... Почему? Не соразмерил возможностей. Даже чуть не помер. Теперь протрезвел и дачу себе строю. На водохранилище. А писателю что? У него всегда что- нибудь портится. (Подмигнул.) А я чиню.
Вася. Все, что вы рассказали, товарищ Валентинов, очень волнует, но, к сожалению, никак не может мне помочь в моем сложном положении. Поэтому я попрощаюсь и пойду домой. Хотя нынче выражение это несколько устарело. Желаю вам обоим успехов в труде и личной жизни. (Уходит не торопясь.)
Валентинов. Да, Сашура, наповал меня сразил Листиков своей историей. Вот он — неописуемый пример женского непостоянства. А ты еще меня другой раз ругаешь.
Таившаяся до сей поры в тени Милочка-3 появляется наконец в центре,
178


Милочка-3 (подходит к тете Саше). Я следила за ним. Он такой понурый по улице шел, даже авосечки не прихватил...
Тетя Саша. Ну, Милочка, теперь не зевай. Жена его оставила. Ничейный он сейчас...
Милочка-3 (прижав руки к груди). Господи!
Тетя Саша. Мне тут одна жиличка говорила — когда мужчина брошенный, его голыми руками взять можно.
Милочка-3 (еле жива от волнения). Вот... вот он и насту-* пил — мой решительный час. Пойду надену платье с короткими рукавчиками и в парикмахерскую отправлюсь затем. (Убегает.)
Валентинов (в размышлении). Слышишь, Сашура, какое у меня предложение — давай для блеску на «вы» с тобой перейдем. В нашем доме один поразительный писатель с женой так говорит. Я слышал. Ну до чего красиво получается.
Как только Валентинов произнес свое предложение, декорация изменилась, и мы снова увидели Васину комнату, которая теперь уже вовсе не его. Тут кипит деятельность. Милочка-2 совместно с Севой осуществляют перестановку мебели. Они трудятся радостно и легко, а иногда обнимают друг друга, с тем чтобы с еще большей энергией продолжать свое дело.
Сева (оглядев возникшие изменения), я думаю, что стол будет выглядеть здесь более целесообразно.
Милочка -2. Но диван, пожалуй, лучше подвинуть в ту сторону.
Энергично тащат диван.
Сева. Рассказывала ты своей маме об изменениях, которые произошли в твоей личной жизни?
Милочка -2. Боюсь, миленький. Очень она Васю любит.
Сева. Его трудно не любить — нашего солнышку. С тех пор
179


как выяснилось, что ты ему совершенно не подходишь, я просто места себе не нахожу.
Милочка -2. Я тоже очень горюю, Сева.
Крепко целуются и снова тащат диван. В это мгновение входит Вася. Увидев работу своих друзей, он молча и бодро включается в перестановку мебели,
Сева (Васе). Левей, левей, дружище.
Вася. А ты заноси справа.
Наконец работа закончена, и все с удовольствием оглядывают содеянное.
Сева (Васе). Ну, как тебе?
Вася. По-моему, стало более мило. Молодцы вы, хорошо придумали.
Милочка -2. Я очень рада, что тебе нравится.
Сева. Вероятно, и твои дела идут успешно. Был ты у папы? Вася. Был. Несомненно.
Сева (строго). Надеюсь, никаких серьезных осложнений не возникло?
Вася. Что ты... Папа просто в себя не мог прийти...
Сева. За чем же стало дело?
Вася. Ну... надо подремонтировать немножко комнату, подновить то и се...
Милочка -2. Во всяком случае, миленький, временно ты можешь спать на маленьком диванчике возле двери. Вася (растроганно). Вот за это большое тебе спасибо, Мила. Я всегда знал, что ты мой большой друг. (Помолчав.) Только вот неясно, что мне сейчас-то делать.
Сева. Уж что-нибудь придумай, Васюн, а то нам с Милочкой побеседовать тут надо.
Вася (радостно). Стойте!.. Но я же совершенно забыл — мне надо идти к твоей маме, Милочка! Она уходит на очень важные именины, и ей снова совершенно не с кем оста* вить дитя.
Сева. Дитя? А сколько ему лет?
180


Вася (восторженно). Всего восемь месяцев.
Сева. Как? (Милочке-2.) У твоей мамы такой маленький ребенок?
Милочка -2. Но это вовсе не мамин сын.
Сева. А чей же?
Милочка -2. Маминой домработницы.
Сева. Домработницы? А где же она сама?
Милочка -2. Где она сама, Вася?
Вася. Аленыш? Пошла в консерваторию. Сегодня впервые исполняется новая симфония Шостаковича. Учти, Сева, в институте на заочном, где теперь учится Аленыш, очень усложнили программу, и на ребенка у нее совсем не остается времени. (Страстно.) А потом — разве Алочка виновата, что она полюбила Игоря? И в чем их вина, если у нее родился ребенок?..
Сева. Конечно, их вина в этом деле небольшая, но...
Милочка-2 (размышляя). А знаешь, Сева, пожалуй, теперь за ребенком мог бы последить и ты.
Сева (в ужасе). Что?
Милочка -2. Немедленно одевайся. Мама расскажет тебе, как надо кормить Аркадия и как его надо утешать.
Вася (в отчаянии). Позвольте... с какой стати! Но я уже вошел в это дело. Хоть его не отнимайте у меня. В конце концов, это просто бесчеловечно. Аркадий — замечательный младенец, мы уже установили с ним определенные контакты...
Милочка -2. Ну если ты так настаиваешь...
Сева. Нет, погоди... а почему он так настаивает? Зря бы ведь не стал. Значит, тут есть что-то стоящее... (Решительно.) Все! К этому Аркадию пойду я. Мне тоже хочется!
Вася. Опомнись.
Сева. Я своего не отдам!
Вася. Неужели тебе мало Милочки? Оставь мне хотя бы моего Аркадия.
Сева (он все-таки благородный человек)щ Ну хорошо, в конце концов, ты мой лучший друг.
181


Вася. Спасибо, Сева, ты поступил как настоящий человек.
Сева (застенчиво). Да ладно... да что уж...
Вася. К тому же вам, несомненно, хотелось бы побыть вдвоем. (Помолчав.) Словом, я отправляюсь. (Надевает шапочку.) Вот и солнце уже зашло... Как я люблю этот час, когда тень вечера незаметно опускается на тихие арбатские переулочки. Из открытых окон маленьких домиков доносится смех, чьи-то голоса, отдаленная музыка... И мысль, что жизнь все-таки удивительна и прекрасна, ни на минуту не покидает меня. (Оглядывается и словно только сейчас замечает Милочку-2 и Севу. Приподняв свою шапочку, он улыбается им.) До свидания. (Уходит.)
И вот он уже идет по двору. Нет Валентинова, нет тети Саши, нет и Милочки-3. Только робко кое-где зажигаются окна домов, хотя на улице еще светлые весенние сумерки.
Тетя Саша (появившись в окне, горестно). И куда же ты идешь, Василек?
Вася (значительно). К моему Аркадию.
Тетя Саша. Дай тебе бог здоровья. (Исчезает в окошке.)
Вася (восторгаясь благоприятной погодой). Какой, однако, теплый вечер... Нет сомнения, что некоторые уже купаются где-нибудь в Серебряном бору, а иные, например, сели в лодки и развлекаются таким образом. (Отдаваясь мечтам.) А кто-то, вероятно, садится в поезд, распаковывает дорожную провизию — зажаренную курочку, предположим. Ее приготовила мама или жена Милочка. И в Химках, несомненно, кто-нибудь куда-нибудь отплывает. Гудит пароходный гудок, все выбегают на палубу, машут шляпами, а вокруг летают чайки, и повсюду продается эскимо. А в аэропорту... Но нет, здесь мне все еще не известно: я еще никогда не летал на самолетах — все впереди! (Помол- чае, восхитился еще более.) А разве плохо в такой вечерок очутиться где-нибудь на Ленинских горах? Внизу, у парапета, бродят влюбленные и беседуют на всякие темы. А нет-нет и обнимут друг друга. Счастливцы, да и только!
182


(Пораженный внезапной мыслью.) А что, если и меня кто- то ждет там, на скамеечке... над самой Москвой-рекой? (Выходит на авансцену и внимательно смотрит в зритель- ный зал.)
Играет трогательная музыка. Начинается мелодекламация.
О милая! Ты, которую я, возможно, полюблю.
А что, если ты явилась в этот зал?
Купила билет за собственные деньги
Или прошла, не покупая, так сказать, билета.
О милая! Не торопись появиться,
Ведь я все еще люблю свою Милочку.
И хотя мне так грустно, так одиноко,
Ты уж, пожалуйста, не появляйся сегодня.
О милая! Ты лучше подожди немножко,
Ведь когда-нибудь я обязательно разлюблю свою
Милочку.
А покамест, если можешь, ни за что не появляйся,
Потому что ничего из этого не выйдет.
О милая! Лучше дождись дня,
Когда я окончательно разлюблю свою Милочку.
Вот тогда мы, возможно, и будем счастливы...
Возможно. Может быть. А кто его знает!.. (Махнув рукой, пт.)
Трогательная музыка делается веселей. Наступает антракт.


Часть
вторая
Тихая комнатка, полная уюта. Полусвет. Колыбель младенца. Но она пуста. Младенец находится на руках у Васи, который напевает и заискивающе ходит по комнате из угла в угол, с интересом ожидая результата. Но вот дитя уснуло, и Вася осторожно опускает его в колыбельку.
Вася. Какая неожиданная радость — он уснул! Милый, добрый Аркадий... Однако неужели последний раз я в этом доме? Неужели больше никогда не увижу моего друга? (Наклоняется к постельке ребенка.) Уснул — и не подозревает, что наша разлука так неотвратимо близка! Но я, кажется, ужасно голоден,— как ни странно, куда бы я сегодня ни являлся, мне нигде не давали кушать. Как-то до этого ни разу не доходило дело. Хотя в иных случаях могло бы и дойти. (Поглядывает на бутылочки, предложенные Аркадию.) Эта добрая мама Милочки оставила Аркадию такой богатый ассортимент бутылочек, что если я воспользуюсь одной-двумя, то вряд ли нанесу ему ощутимый ущерб. (С большим удовольствием выпивает содержимое избранной им бутылочки.) Бесспорно, это тертая морковка, которая к тому же оказалась удивительно вкусной. Не повторить ли? (С тем же удовольствием опоражнивает вторую бутылочку.) Отличный сок, доставленный нам, вероятно, из знойного Алжира, сбросившего навеки путы колониализма. (Поглядел на спящего младенца.) Однако какое неизгладимое впечатление производит ребенок в раннем детстве — как безоблачно его лицо, как мужественно он поглядывает по сторонам, с какой радостной снисходительностью прощает окружающим
184


их дурацкие выходки. И не обидно ли до слез, что впоследствии, под влиянием различных надувательств, от нашей радостной снисходительности не остается и следа. Жалуемся там чего-то, руки по ночам ломаем, видите ли... Ах, не могу — промочил ноги!.. Ах, вы только подумайте— любимый друг свинью подложил!.. (Задумался.) Ну и подложил, может быть. Что ж тут такого? Человек ведь. Существо еще недостаточно дисциплинированное. Не пчела там тебе или высокоразвитый муравей. Погодите— вот убьет в себе все человеческое и не станет совершать ошибок. Ведь в конце-то концов — царь природы. (Машинально берет третью бутылочку и с интересом ее выпивает.) Однако не пью ли я уже третью бутылочку и не является ли это свинством по отношению к мирно спящему Аркадию. (Смотрит в кроватку.) Улыбнулся... Видимо, заметил меня и уснул снова. (Наклонившись к кроватке, Вася тихонько напевает колыбельную песенку.) Спи, мой любезный друг Аркадий,
Мудрое дитя атомного века.
Ты уютно свернулся веселым калачиком,
Ласковый и строгий, как юный бог.
В тебе происходят различные процессы Пищеварения и, вероятно, созревания.
Ты уже видишь во сне танцы,
Забавные прыжки и веселые хороводы.
И тебе не снятся еще нахалы,
Прохиндеи тоже пока не снятся,
Мужчины-ревизионисты и женщины-догматики Еще недоступны твоим сновидениям.
Спи же успешно, мудрый Аркадий,
А если внезапно беда нагрянет —
Вспомни сказку про Ваньку-встаньку,
Лучшей не было на целом свете.
Раздается звонок, и Вася моментально вскакивает на ноги. Звонят!.. Но кто это решил сюда явиться?
185


Выходит и тотчас же возвращается с Милочкой -3. На этот раз она, с одной стороны, ослепительна, а с другой — ни жива ни мертва.
Милочка -3. Здравствуйте... Добрый вечер.
Вася. Ну что же, здравствуйте... Но кто вы такая?
Милочка -3. Как? Неужели вы меня не помните?
Вася. Нет, отчего же... Я вас, несомненно, видел где-то. Дело в том, что ваше лицо мне чудовищно знакомо... Вспомнил! Много лет назад мы росли с вами вместе в одном детском саду.
Милочка-3 (в отчаянии). И вовсе нет. И вовсе мы не росли с вами в детском саду.
Вася (строго). Позвольте, но тогда откуда же я вас так мучительно хорошо знаю?
Милочка -3. А мы каждый день встречаемся около вашего дома.
Вася. Почему?
Милочка -3. Не знаю. Мне это совершенно не известно.
Вася. Но кому-то это должно быть известно?
Милочка -3. Видимо. Я ведь живу в доме напротив и сегодня присутствовала при том, как вы угостили меня лимонной вафелькой.
Вася (радостно). Ну конечно!.. Мне и в голову не могло прийти, что вы та самая молодая особа, которую я никогда не узнаю при встрече. Но, однако, как вы очутились в этой квартире?
Милочка-3 (помолчав, очень нежно и не менее взволнованно). Могу ли я сказать вам всю правду?
Вася. Боже мой, уж не случилось ли несчастья с Милочкой?
М и л о ч к а - 3 (сухо). Вероятнее всего, она жива и здорова.
Вася. Я благодарю вас за радостное известие. А теперь говорите всю правду.
М и л о ч к а - 3. Тетя Саша сообщила мне, что вы пошли караулить какого-то малютку, временно лишенного родителей. И вот я вдруг случайно вспомнила, что когда-то пе¬
186


ленала и укладывала спать мою младшую племянницу. И я тотчас решила прийти вам на помощь.
Вася. Это прекрасно! Но почему вы решили прийти мне на помощь?
Милочка -3. Я... я просто теряюсь в догадках.
Вася. Весьма любопытно. Как вас зовут?
Милочка -3. Милочка.
В а С я. Какое странное имя... (Мучительно вспоминает.) По- моему, кого-то уже так звали... Ах да!.. Ну конечно. илочка-3. А как зовут этого человека? а с я (значительно). Аркадий!
илочка-3. По-видимому, у него отличный аппетит. Смот- рите-ка, он уже выпил три бутылочки. Я думаю, что остальные можно убрать. Сегодня он уже вряд ли захочет есть.
Вася. Вы не знаете этого Аркадия, он обладает гигантским аппетитом! Однажды мы выпили с ним... то есть я... то есть он... (Пытаясь выпутаться.) То есть мы оба.
Милочка -3. Судя по этим интересным замечаниям, вы очень любите детей.
Вася (гордо). Да. И я положительно огорчен, что не имею собственного ребенка.
Милочка -3. Я глубоко сочувствую вашему заявлению. Более того, мне всегда казалось, что увеличение рождаемости в нашей стране не только крайне желательно, но и целиком зависит от каждого из нас.
Вася. Прошу поверить, что я очень ценю ваше признание. Но, учитывая ваш возраст, я надеюсь, что вы бездетны?
Милочка -3. Дело в том, что я учусь древнегреческому языку и других хобби у себя еще не обнаружила.
Вася. Но весьма вероятно, что те или иные хобби могут обнаружиться у вашего мужа.
Милочка -3. Именно это предположение и удерживало меня от брака. Взаимные хобби возможны лишь исключительно при наличии идейной общности взглядов.
187


2» 2 И 2
Вася (оглядев ее). Судя по вашему виду, вы растете под присмотром родителей?
Милочка -3. В какой-то мере. Правда, моя мама уехала с ансамблем в Боливию. (Значительно.) Зато мой отец—• Сергей Сергеевич.
Вася. Какой Сергей Сергеевич?
Милочка -3. Тот самый.
Вася. Неужто? Наш главный бухгалтер?
Милочка-3. Вовсе нет. Сергей Сергеевич — диктор Центрального телевидения.
Вася (очень сурово.) Телевидение — мой главный враг... оно мешает мне сосредоточиться. (Прошелся по комнате.)
Милочка-3 (тайно любуясь Листиковым). Но до чего же он хорош! С ним, наверно, с ума можно сойти. (Помолчав.) Но почему вы никогда не узнаёте меня, хотя мы встречаемся почти ежедневно?
Вася. Потому что я постоянно думаю о своей жене, а все остальные женские лица для меня как бы не существуют.
Милочка-3 (я бы не сказал, что она пришла в восторг от его чистосердечия). Ваша жена!.. Но я слышала, что она оставляет вас.
Вася (небрежно). До меня тоже дошли эти сведения. Но ведь то, что она разлюбила меня,— ее частное дело. Я же со своей стороны могу продолжать ее любить сколько угодно. илочка-3 (растерянно). И долго это еще будет длиться? а с я. Очевидно, пока мне не надоест. (Задумался.) Видите ли... Любовь это до ужаса не исследованное явление. Ну что могут о ней сказать те, кто не любит? А те, кто любит,— безумцы!
илочка-3. Вы правы, дело плохо, а с я. Хуже быть не может!
илочка-3 (вдохновенно). Если бы я знала, что могу вам помочь, я бы, не задумываясь, решилась на все.
Вася. Но мне вовсе не следует помогать. Ведь если я страдаю— а это, очевидно, имеет место,— то уж пойдем на¬
188


встречу этому. Человек должен испытать все! (Азартно.) Страдать так страдать! Пусть! Пойдем и на это!
Милочка -3. Ну что же, пойдем. Но где вы будете жить теперь!..
Вася (радостно). Неизвестно! Я все им отдаю. Пусть они будут счастливы. илочка-3. А вы?
а с я (рассудительно). Но ведь если со мной не будет моей Милочки, я все равно не буду счастлив. илочка-3. Очень прошу меня извинить — но я больше не могу. (Падает в обморок.)
а с я (подхватывает ее). Ну вот, этого еще недоставало, лишилась чувств! Черт знает что,— по-моему, уже давно никто не падает в обморок... Суровые будни закалили нас... Но что я слышу,— кажется, просыпается Аркадий... Что делать? Ввиду того, что я держу в руках эту Милочку, я, несомненно, не смогу укачивать Аркадия! (Подтаскивает Милочку-3 к колыбели Аркадия.) Не знаю, кого куда переложить. (Засмотрелся на Милочку-3). Но какая она хорошенькая... Просто прелесть. Хорошо все-таки, что люблю свою Милочку, а то влюбился бы безответно вот в эту и страдал потом безумно. Нет, все-таки прекрасно, что я люблю свою жену... (Испуганно.) Нет, уже не свою, уже чужую — ведь вот в чем дело... Люблю чужую жену!.. Несомненно аморально, Листиков! Но, боже мой, зашевелился Аркадий... (Кричит Милочке-3.) Придите в себя, в конце концов, не то мы пропадем. илочка-3 (приходя в себя). А? Что случилось? а с я. Проснулся Аркадий! илочка-3. Какой Аркадий?
а с я. Тот самый, кто только что спал в своей колыбели. илочка-3. Почему же вы молчали до сих пор? Аркадий проснулся, а вы молчите. Вы только поглядите, как он ужасно шевелится... Его нужно немедленно покормить, а бутылочки такие прохладные! Я подогрею их (берет буты-
189


лочки и бежит к двери), а вы постарайтесь успокоить этого человека. (Выбегает из комнаты.)
Вася (смотрит ей вслед). Какая все-таки милая девушка эта Милочка... Однако мне довольно трудно называть ее таким образом — возникают ненужные ассоциации... Но что я вижу: славный Аркадий повернулся на другой бочок и, кажется, снова уснул.
В дверь тихонько стучат.
Это что еще значит? Кто-то, несомненно, скребется в дверь.
Вася идет к двери. Она несколько приоткрывается, и из нее начинает торчать бледное скорбное лицо Авенира Николаевича.
Как, это опять вы?
Авенир Николаевич (горько). Да, это снова я.
Вася. Но как вы сюда попали?
Авенир Николаевич. Этот адрес мне сообщила ваша жена. Жена — как ни трагично это звучит.
Вася. Вы, видимо, снова от меня что-то хотите.
Авенир Николаевич. Товарищ Листиков, я одиноко скитался сейчас по московским улицам. Я брел мимо различных киосков, глубоко подавленный нашим предыдущим разговором, и, хотя вокруг меня кипела жизнь и там и сям из-за подворотен раздавался счастливый детский смех, я не мог отделаться от чувства величайшей грусти. Вася (осторожно). Но мы, несомненно, отдадим вам салфетку с изображением кота...
Авенир Николаевич (гневно). Не в салфетке суть, товарищ Листиков! (С большим душевным подъемом.) Пробудить ваше раскаянье, заставить вас страдать при мысли о содеянном — вот моя первоочередная задача!
Вася. Какое удивительное заявление!..
Дверь отворяется, и Милочка - 3 вносит в комнату подогретые молочко и кашку.
190


> а >
Милочка-3. Ну вот, все готово. (Заметила Авенира Николаевича.) Как? Вы и сюда пробрались?
Вася. Дело в том, Милочка...
Авенир Николаевич. Что? Снова Милочка? Товарищ Листиков, остановитесь!
Милочка-3. Почему он должен останавливаться? Ни в коем случае! Мы обязаны немедленно покормить нашего Аркадия.
венир Николаевич. Вашего... кого? илочка-3. Аркадия. Вот он тут спит в своей постельке, венир Николаевич (всплеснул руками). Младенец! Несчастный младенец! Листиков, вы превзошли самого себя.
Вася (спокойно). А почему вы так думаете?
Авенир Николаевич. Вам оказалось мало одной Милочки, и вы нашли себе другую. Но вам и этого не хватило, и вы завели третью, да еще ребенка в придачу. И вот в то время, когда первая Милочка терзается и мучается в одиночестве и когда бедная вторая простодушно дает мне этот адрес,— вы, Листиков, развлекаетесь самым недвусмысленным образом с этой третьей Милочкой, раскачивая в разные стороны несчастного младенца! Боже мой, какое опустошенное поколение!
Милочка -3. Василий Акимыч, если вы не трахнете немедленно по голове этого типа, я опережу вас сию же минуту.
Вася. Если вы так поступите, я тотчас осужу вашу агрессию. Поскорее возьмите себя в руки — Авенир Николаевич — лучший библиотекарь Фрунзенского района.
Милочка -3. Правда? Никогда бы не поверила.
Вася. И тем не менее это так. (Торжественно.) Авенир Николаевич, это не наш ребенок. Мы только присматриваем за ним в свободное от работы время.
Авенир Николаевич. Но в каких отношениях вы находитесь с этой новой Милочкой?
Вася. Наши встречи проходят в атмосфере полной откровенности и взаимопонимания.
191


Авенир Николаевич. Листиков, не финтите. Я отлично вижу, с каким немым обожанием смотрит на вас эта девица.
Вася. Вы сошли с ума! Зачем она будет смотреть на меня с обожанием? Взгляните, как она прелестна... И я — рядом с ней!.. Она вовсе не так глупа... (Обращаясь к Милоч- ке-3.) Скажите же ему наконец!
Милочка-3 (Авениру Николаевичу). Недостойный вы человек, вот что! (С невыразимой лаской.) Пожалели бы лучше — его только что жена оставила.
Авенир Николаевич. Как? Ей-богу?
Милочка -3. Оставила.
Авенир Николаевич. Какая поразительная неожиданность. (Что-то быстро соображает.) Но, надеюсь, вы не вернетесь к Людмиле Петровне? С кем же я буду тогда страдать вместе долгими осенними вечерами?
Вася. В этом вопросе, Авенир Николаевич, я не нанесу вам никакого ущерба — я не вернусь к Людмиле Петровне, я люблю свою Милочку.
Авенир Николаевич. И вы ее действительно так сильно любите?
Вася (гордо). Так сильно!
Авенир Николаевич (поражаясь). Так безумно?
Вася (с достоинством). Так безумно.
Милочка -3. Ах! (Падает в обморок.)
Вася. Как? Опять? Ну это — уже чересчур... (Авениру Николаевичу.) Любуйтесь, до чего вы довели бедное невинное создание.
Авенир Николаевич. Какой ужас... Я никогда не прощу себе этого! Долгими дождливыми ночами буду я вспоминать этот вечер.
Вася. Хорошо, это впоследствии... Но в данную минуту, кажется, опять просыпается этот нескончаемый Аркадий... Вот сейчас — его время. Сейчас он возьмет свое.
Авенир Николаевич. В каком смысле?
Вася. Он открыл глаза. Страдальчески поднял левую бровь...
192


Авенир Николаевич, берите оставшиеся бутылочки — и на кухню! Разогрейте их, если у вас есть сердце.
Авенир Николаевич (хватая бутылочки). Я сделаю все! Но как я мерзок и жалок... В долгие ночные метели буду я вспоминать об этом!.. (Выбегает с бутылочками из комнаты.)
Вася (любуясь Милочкой-3). Но как она хороша. Просто нет слов. О, если бы я не любил свою жену!
Звучит нежная, чуть слышная мелодия. Во дворе Васиного дома ночь. Потухла лампочка у входа, и нет никого на скамеечке. По садику медленно бредут усталые Вася и Милочка-3,
Милочка -3. Ну вот мы и дошли. (Вздохнула.) Вот и все.
Вася (проникновенно). Людмила Сергеевна, нет слов, чтобы выразить мою благодарность. Вы не только укротили ярость проснувшегося Аркадия, но и сумели обуздать Авенира Николаевича, горе которого, казалось, не имеет границ. И, наконец, вы способствовали приобретению этого прелестного букета. Я поднесу его тете Саше, и он, несомненно, скрасит ее скромный праздник.
Милочка -3. Но когда же мы увидимся снова?
Вася. Вероятно, скоро. Если Аркадий станет для нас окончательно недоступен, я постараюсь подобрать нам что-нибудь другое, но в этом же роде.
Милочка (помолчав). А не хотели бы вы внезапно пойти иногда в какое-нибудь кино?
Вася. Нет, я совсем не хожу в кино, потому что я все время занят всякими важными делами.
Милочка -3. О, я и не сомневаюсь, что вы живете полной жизнью. Поэтому я, пожалуй, пойду спать.
Печально помахав ручкой, Милочка-3 отступает в область своего дома.
Вася (мечтательно). Итак, завтра поутру, когда все будут радостно праздновать субботу, тете Саше исполнится пять-
193
7 А. Н. Арбузов «Пьесы», т. 2


десят. Тут как раз и подоспеет мой букет. Было бы, конечно, недурно сделать ей сюрприз и доставить букет чуть раньше... Идея! А что, если вскарабкаться на балкон по водосточной трубе, оставив цветы на подоконнике? От анонима! Представляю радость и удивление милой тети Саши! Итак, решено! (Зажав в зубах букет, лезет по вобо- сточной трубе и после некоторых осложнений достигает наконегь балкона.) Труба не рухнула, и я достиг цели! (Освещенный лучами луны, он с нежной восторженностью кладет цветы на подоконник тети Саши.) Спи спокойно, мой лучший друг, тетя Саша! Сколько радостных волнений связано у меня с твоим обликом — веселый и счастливый поднимался я на твоем лифте, а дома ждала меня милая Милочка. Увы, все это сметено могучим порывом урагана. Но ты, тетя Саша, здесь, ты мирно спишь за этим окном, честная труженица. Думая о тебе, мне всегда приходит на память тяжкая женская доля, которая только теперь начинает улучшаться, и то уж очень постепенно. Милая моя мама... Всю жизнь она беззаветно трудилась, чтобы мы, трое ее детей, жили радостно и счастливо. И пока мой папа, весело покрикивая, воспитывал нас, мама чинила, штопала, гладила, готовила завтрак, обед и ужин, подметала квартиру, мыла полы, окна и посуду, ходила на рынок, стояла в очередях и, кроме того, успевала еще служить на телеграфе в отделении упаковки. Только одна маленькая слабость была у нее — раз в месяц она направлялась в цирк, который любила всего более. Разумеется, за исключением нас и папы, конечно. Милая моя мамочка, не совсем мне тут без тебя хорошо... и очень- очень мне тебя недостает.
ПЕСЕНКА О МАМЕ
В тихий вечерний час,
Когда я один в доме,
Ко мне доносится из кухни
194


Звук падающих из крана капель.
И мне чудится, что это ты Возишься в своей кухне.
Сейчас ты выйдешь оттуда И дашь мне тарелку макарон.
Когда я просыпаюсь рано утром,
Я слышу, как позвякивает посуда В авоське у нашей соседки,
Идущей на рынок за покупками,
И мне чудится, что это ты Отправляешься в наш магазинчик,
Чтобы в обмен на пустые бутылки Принести мне бутылочку ситро.
Когда наступает ночь И я укладываюсь спать,
Я прислушиваюсь к скрипу половиц И к тихим ночным шорохам.
И мне чудится, что это ты Идешь к моей постели,
Чтоб поправить на мне одеяло И нежно поцеловать на ночь.
Когда я уезжаю на море И иду по пустынному пляжу,
Мне слышится шелест шагов По нагретой солнцем гальке.
И мне чудится, что это ты Тихонечко идешь за мною,
А в руках твоих маленькие трусики И смешное детское полотенце...
Спев свою песенку, Вася приветственно машет рукой в сторону тети Сашиного окна и начинает свой осторожный спуск по водосточной трубе. Но, увы, на этот раз судьба ему не благоприятствует. Нижняя часть трубы отваливается, и он вместе с ней более чем шумно падает на землю. Окна в доме распахиваются, и перепуганные жильцы жи-
195
7*


и 2
во комментируют это событие: «Хулиганство!.. Трубу по- ломали!» «Милиция!.. Десять суток ему!» «Вон он в подворотне притаился!» «Алкоголик несчастный!..» «Ну и поколение...»
Вслед за этим милый дворик исчезает, и мы вновь попадаем в комнату Васи, где бедная разбуженная Милочка - 2 встречает своего бывшего незадачливого мужа. А вид В а- с и нехорош. Штанина его разорвана, да и пиджак не в лучшем виде. Во время всей нижеследующей сцены играет чарующая музыка.
a с я. Привет, это я.
илочка-2 (полусонная, в постели, оглядывает его). Какой, однако, ужас... Почему ты снишься мне в таком странном виде?
Вася. Увы, Милочка, это не сон, а действительность. Наши будни.
Милочка-2 (ворчливо). Как, это не сон? Разве можно наяву разорвать брюки до такой степени?
Вася. Выяснилось, что можно, Милочка. Хотя я и сам этого не думал.
Милочка -2. Что ты тут говоришь? Я ужасно хочу спать и ничего не понимаю... Сейчас же ступай под душ.
Вася. Ты это мне во сне говоришь или делаешь это предложение наяву? Дело в том, что я очень травмирован последними событиями. Я падал почти со второго этажа. И за мной гнались дружинники.
Милочка -2. Вот видишь... А ты говоришь, что ты мне не снишься. Или перестань сниться, или сейчас же иди спать. Вот я тебе где постелила, на диванчике возле двери.
Вася. Но не лучше было бы отодвинуть меня от тебя несколько подальше? Я ведь и так достаточно травмирован.
Милочка-2. Ты опять говоришь свои длинные речи. С тобой можно с ума сойти.
Вася. Все вокруг только обещают это, однако никто не сходит.
196


§и 2 и
илочка-2. Еще одно слово, и я окончательно проснусь, а с я (заботливо). Ну хорошо, хорошо...
илочка-2 (накрываясь одеялом). В конце концов, сегодня был очень трудный день.
а с я (потирая ушибленный бок). Да, уж легким его не назовешь. (Не раздеваясь, потягивается на диванчике,— видимо, он основательно устал.)
илочка-2 (засыпая). Судя по всему, разводиться не так уж просто. Возникает много всяческих проблем... а с я (засыпая). Да... ты права, несомненно... илочка-2 (сквозь сон). Сева, Севочка... а все-таки Вася по-своему личность... Тебе не кажется?
Вася похрапывает.
(Нежно.) Если правду говорить, Сева, он в сто раз тебя лучше.
Вася (вдруг просыпается и вскакивает). А?!.. Что?.. Ты не спишь, Милочка?
Милочка-2 (ворчливо). Ну, чего тебе опять?
Вася. Ты не видела сейчас меня во сне?
Милочка -2. Нет, я Севу видела. А почему ты спросил? Вася (восторженно). Потому что я видел тебя сейчас во сне. Милочка -2. Надеюсь, я ничего лишнего себе не позволила? Вася (поразмышляв, он решил сказать ей «нет»). Нет. Ты можешь спать совершенно спокойно, солнышко. Милочка-2. Вот и хорошо. Тогда и ты спи спокойно. Вася. Спасибо. Будь здорова, Милочка.
И они замолкают. Звучит тихая музыка.
А тем временем в садике перед домом утро в полном разгаре. Там и сям на кустах и деревьях весело поют разные птички. К тому же из дома выходит тетя Саша.
Тетя Саша. Ну и напугалась я сегодня утром — просыпаюсь, а мне пятьдесят. Главное, ведь еще вчера сорок девять было... Вот уж не праздник — даже телятину жарить
197


неохота. Только одна радость — Валентинов ночью рассмешил... Значит, не забыл. Имеет в виду. Это хорошо все- таки...
Из дома, прихрамывая, выходит Вася.
Васенька, проснулся!.. Да ты что хромаешь-то? Ногу занозил?
Вася. Было дело. (Весело полюбовался букетом, который стоит па окне тети Саши.) Но какие интересные цветы, я вижу, стоят на вашем окошке.
Тетя Саша. Благодаря этим цветам, Василек, у водосточной трубы обломился очень нужный конец. (Показывает.) Видишь, как тут теперь стало некрасиво. Как-то голо. А все это, несомненно, проделки Валентинова. Ну кому, как не этому хулигану, придет в голову взобраться по трубе к моему окошку! Хотя скажу тебе по секрету, что я очень этим польщена. (Уходит в дом.)
Вася (искренне, помолчав). Однако как интересно обернулось дело. Я даже удивлен. Да, жизнь каждую минуту радует своим разнообразием.
В садике появляется Валентинов. Он хмур, хотя несет большой сверток.
Товарищ Валентинов, разрешите поздравить с новорожденной.
Валентинов (нерадостно). Да? Вы так думаете?
Вася. Но у вас совсем непонятное настроение. И к чему вы так усмехаетесь?
Валентинов. Сильно сердит. Ведь какое хулиганство!.. Говорят, к Сашу ре ночью мужчина в окно взбирался. (Увидел сломанную водосточную трубу.) Гляди-ка, так и есть— не врут люди!.. Я ей суприз в дом несу (показал на сверток), а у нее по ночам мужчины из окон спускаются... Вася (не без детской хитрости). Так ведь развелись вы с ней...
Она теперь женщина свободная и на все вправе. Валентинов (весь всколыхнулся от гнева). То есть как это
198


на все вправе, если я у нее питаюсь — и обедаю и ужинаю. И вообще, у нас с ней много общего.
Из дома появляется тетя Саша. При виде Валентинова в ней просыпается любящая женщина, и она идет по садику привлекательной походкой.
Тетя Саша (радуясь на Валентинова). Ай, Валентинов, ай, шутник... Ну, развеселил ты меня нынче.
Валентинов (мрачно). Прими привет по случаю дня рождения. А во-вторых, зачем ты улыбаешься?
Тетя Саша (обеспокоенно). Ой, какой ты серьезный, Валентинов.
Валентинов. Я был очень веселый и даже нес подарок, желая с радостью его вручить. А сейчас я дарю его без всякого волнения. (Передает ей сверток.) Вот прими два кило вологодского масла. Если поместить в холодильник — пригодится надолго.
Тетя Саша. Ну ладно, спасибо за подарок — дай хоть поцелую тебя за него.
Валентинов. Масло бери — а целоваться не буду. Нескромная ты женщина: из твоего окна мужчины спускаются! Гляди — даже трубу сломали.
Тетя Саша. Ладно, ладно, Валентинов,— думаешь, я не знаю, чьи это штуки?
Валентинов. А если знаешь, то немедленно объявляй — я ему голову оторву.
Вася. С вашей стороны, товарищ Валентинов, это было бы большое хулиганство. Может статься, из благородных побуждений кто-нибудь по трубе влез и положил на окошко букет ароматных цветов.
Валентинов (презрительно). Как же... Найди такого дурака.
Тетя Саша. Ну, хватит тебе, Валентинов,— пошутил, и ладно. Будто я не знаю, что это ты был. (Снова улыбнулась ему с обещанием.) Ай, шутник...
Валентинов. Я? Это кем же я был?
199


ю 8
Тетя Саша. А вот тем, кто по трубе ко мне шел. Валентинов (в гневе). Ты, Сашура, голову мне не дури. (Грозно.) А ну, идем в дом — строгий разговор с тобой нужен. (В дверях.) Вовсе не для того я с тобой семь лет назад разводился, чтобы по ночам к тебе мужчины по водосточной трубе карабкались.
Уходят оба в дом в разном настроении.
Вася (один). Очевидно, мне надо было сразу во всем признаться. Но Валентинов возбуждает во мне большие опасения. Я даже подумываю — а не трусоват ли я на самом деле?
За углом появляются Сергей Сергеевич и Милочка- 3.
Милочка -3. Вот видишь, вот видишь, какой он прекрасный!
Сергей Сергеевич. Который, милая? Тот, что сидит на скамеечке?
Милочка -3. И откуда он только взялся — такой замечательный... Ты погляди, как он ручками взмахивает, как он поглядывает по сторонам...
Тетя Саша (тревожно появляясь в своем окне). А ну, Василек, беги к нам скорее. Нас быстро мирить с Валентиновым надо. (Скрывается за окном.) а с я. Тороплюсь!.. (Вбегает в подъезд и исчезает.) илочка-3 (тянет отца за рукав). Папа, ты моя радость и утешение. Несмотря на то, что ты — Сергей Сергеевич, то есть человек, любимый всем народом, ты неустанно лелеял меня, пока мама всячески пропагандировала наше народное балетное искусство. В результате я выросла на редкость примерным ребенком. Вот мне уже девятнадцатый, но ни один юноша не может похвастаться ничем. Решительно ничем. Ну, разве ты не должен восхищаться мною?
Сергей Сергеевич. Но неужели ты не заметила, что я непрерывно тобой восхищаюсь?
200


Милочка-3. Если так, сделай все, что в твоих силах, и пусть Листиков соединит свою жизнь с моей.
Сергей Сергеевич. Но, Милочка, для этого он мне со* вершенно неизвестен.
Милочка -3. А я предчувствую, что буду с ним счастлива... Пойми, я полюбила первый раз в жизни! И если ОН не станет моим мужем, я немедленно уеду на какие-нибудь гигантские новостройки.
Сергей Сергеевич (в отчаянии). Но проинструктируй, какие мне совершить первые шаги.
Милочка -3. Папа, я должна сделать ужасное признание. Почти целую ночь я обольщала его, но, по-видимому, он совершенно об этом не догадался. Вероятно, у меня еще не выработалась техника, и я все время теряюсь. Сергей Сергеевич (обнимая ее). Бедный ребенок... Милочка -3. Расскажи ему, как я его люблю, и объясни, какая я неплохая. Мне кажется, что он этого еще не понял. Если и это не подействует, то тогда... тогда...
Сергей Сергеевич (в ужасе). Что тогда, милая? Милочка-3 (сдавленным шепотом). Иди на все, слышишь? Опиши, какая у нас квартира... Расскажи про мебель! Он сейчас бездомен — это может подействовать... (В отчаянии.) И гараж опиши. (Вскрикнула.) Вот видишь, как я его люблю — любовь подняла со дна моей души все самое плохое, самое ужасное, и я сейчас готова почти на все! (Снова зашептала.) Расскажи ему, как хорошо иметь дачу. Сергей Сергеевич. Но я не могу лгать, милая... ты жё отлично знаешь, как плохо иметь дачу.
М и л о ч к а - 3. А ты ради меня расскажи, как хорошо...
Появляется В а.с я. Он подходит к Милочке-3 и долго и внимательно смотрит на нее. Милочка-3 в ужасе застывает.
Вася (вспомнил). Ах, да! (Жмет ее руку.) Доброе утро! Милочка-3 (крайне волнуясь). Вот, папа, это тот самый
201


Василий Акимович,, с которым я провела чудную ночь у изголовья одного замечательного ребенка.
Вася и Сергей Сергеевич долго и с чрезвычайной деликатностью раскланиваются и расшаркиваются друг перед другом.
Однако я ухожу. А вы оба будьте благоразумны. Пожалуйста. (Уходит, умирая от волнения.)
Сергей Сергеевич и Вася, улыбаясь, долго смотрят друг на друга.
Вася (галантно). Я слышал, что вы — Сергей Сергеевич. Сергей Сергеевич (скромно). Да. Вот уже очень много лет я — он.
Снова возникает любезное молчание.
Но давно ли вы знакомы с Милочкой?
Вася. Впервые я увидел ее три года назад, круто изменил свою жизнь и вскоре женился на ней. И не было человека счастливее меня.
Сергей Сергеевич. Как? Вы это утверждаете?
Вася (в упоении). Я был счастлив!
Сергей Сергеевич. Вы утверждаете, что женились на ней?
Вася. Поверьте, у меня нет никаких поводов отрицать это. Сергей Сергеевич. Непостижимо! И вы решились?.. Но ведь три года назад ей было всего пятнадцать лет.
Вася. Неужели? Вот бы никогда не подумал. Но, по-моему, вы ошибаетесь.
Сергей Сергеевич (мягко). Ошибиться мне было бы довольно затруднительно — я ее отец.
Вася. Как? И вы тоже? А как же Федот Николаевич? Сергей Сергеевич (деликатно). Федота Николаевича не было.
Вася. Он был. Клянусь вам.
Сергей Сергеевич (ужасаясь). Не было.
202


Вася. Погодите, я как-то утерял нить... О чем мы с вами беседуем?
Сергей Сергеевич. Я говорил о своей дочери Милочке, которая только что познакомила меня с вами.
Вася. Ах, да — ее ведь тоже зовут Милочкой. (Строптиво и значительно). Но я-то говорил о своей жене Милочке, которая в настоящее время ушла к моему лучшему другу Севе Полонскому. Вернее сказать, не она ушла, а он пришел... Именно это обстоятельство несколько осложняет положение.
Сергей Сергеевич (вкрадчиво). А если бы вы знали, какая у нас квартира! По углам стоит страшно старинная мебель... Два ковра купили. Рыбы в аквариуме снуют туда-сюда. И жена, которая обычно уезжает от нас на полгода.
Вася. А на сколько же она в таком случае возвращается?
Сергей Сергеевич. Возвращается она главным образом для того, чтобы уехать снова... Есть чудесный сакс на двенадцать персон. И один большущий бронзовый канделябр...
Вася. Только один? Это, вероятно, обидно.
Сергей Сергеевич. Вовсе нет — ведь это уникальная вещь. Представляете — вот такой вот здоровенный канделябр... Когда возвращается жена, она души в нем не чает. (Спохватившись.) Да! Я совсем забыл упомянуть, что у нас есть машина.
Вася. Что вы говорите!.. (Пытается уйти.)
Сергей Сергеевич (догоняет его). Чудесная «Волга» голубого цвета, прошла всего полторы тысячи!.. К тому же имеется и шофер. Правда, он несколько меркантилен, но в общем довольно своеобразная личность.
Вася. Все это очень любопытно, но мне надо идти к моему большому другу Севе Полонскому.
Сергей Сергеевич (в отчаянии). Погодите!.. Имеется дача на канале! (Яростно.) Два этажа — две веранды — шесть комнат!.. (Хватает пытающегося улизнуть Васю.) Выкра¬
203


шена в неописуемый цвет! Есть замечательная будка для собаки... (Он готов разрыдаться.) Мы пробуем выращивать клубнику...
Вася (в смятении). Умоляю вас, успокойтесь...
Сергей Сергеевич. Выслушайте самое главное... При даче имеется гараж. Он хорошо отапливается.
Вася. Поверьте, я очень за вас рад.
Сергей Сергеевич. Правда, это стоит немалых средств. Левый уголь в последнее время весьма вздорожал... Да и достать его не просто.
Вася. Глубоко вам сочувствую, но...
Сергей Сергеевич. Уход за дачей —это целая проблема. Все время валится забор. Найти сторожа почти невозможно. Каждую неделю что-то выходит из строя. Деревья окапывать никто не хочет. Отопление перманентно портится, крыша постоянно протекает.
Вася (с болью). Но это же ужасно!
Сергей Сергеевич. Шофер почему-то, но несомненно обманывает меня... Ежедневно продает мне мои же колеса! С канистрами тоже постоянная фантасмагория...
Вася (страстно). Это какой-то ад!.. Поверьте — мое сердце разрывается от жалости.
Сергей Сергеевич. Погодите!.. (В смятении.) Вы не так меня поняли... (Пошел на все.) Дело в том, что моя дочь любит вас.
Вася. Что? Она — меня? Это невозможно. Зачем я ей сдался?
Сергей Сергеевич. Я и сам говорил ей это, правда, в более мягкой форме. Но она решительно слушать меня не хочет. Люблю Листикова,— шепчут ее губы. *
Вася. С ней можно с ума сойти!
Сергей Сергеевич. Да, да... пожалуйста.
Вася (созерцательно). Но как, однако, все несообразно получилось... Нет чтобы не она меня любила, а любила бы моя Милочка... Так нет же — обязательно все наоборот будет!..
Сергей Сергеевич. Должен ли я придать вашим словам
204


тот смысл, что вы окончательно отказываетесь полюбить мою Милочку?
Вася. Умоляю вас, не сердитесь, но я все еще люблю свою и полюбить другую в ближайшее время мне было бы Несколько затруднительно.
Сергей Сергеевич. Но ваш отказ убьет ее... Она уедет в дальние края, станет новоселом!..
Вася. Погодите... (Серьезно соображая.) Сейчас начало июня... Может быть, мне удастся что-нибудь сделать для вас в конце будущего квартала. Хотя точно обещать я, конечно, не могу — любовь это любовь, в конце концов... Но, как любой честный человек, я, несомненно, должен помочь вам выпутаться из этой ужасной истории.
Сергей Сергеевич. О чем вы?
Вася. Ну конечно, о вашей даче. О шофере и колесах, о заборе, который валится, и о крыше, которая протекает. Я не бездушное существо и отлично понимаю, как это вас травмирует. (Восторженно.) Стойте!.. Я, кажется, нашел выход... Если дача так уж вас тяготит — отдайте ее.
Сергей Сергеевич (заражаясь его восторгом). Кому?
Вася. Не знаю! Если тяготит — кому угодно. И машину отдайте тоже — ну ее к чертям.
Сергей Сергеевич (с тихой жалобой). Но как же отдать?.. Вы странный человек... Дача-то ведь, в общем, моя.
Вася. А есть у вас какой-нибудь зять?
Сергей Сергеевич (развел горестно руками). Нету. (Синтересов А что?
Вася. Просто я подумал — как бы ему было мучительно управляться с вашей дачей, машиной и шофером... Вот не позавидовал бы ему!
Сергей Сергеевич (слабо). Нет, отчего же... (С надеждой.) А бронзовый канделябр?.. Вещь все-таки...
Вася (страшная догадка осенила его). Стойте... Я, кажется, разгадал наконец вашу недостойную игру! Какая низость... Вы решили женить меня на своей дочери, чтобы взвалить на меня вашу дачу, шофера и хорошо отапливаемый га¬
205


раж... Разве это достойно Сергея Сергеевича? Для этой низменной цели вы не пожалели даже вашего бедного ребенка... Какое бесстыдство! Удалитесь... И немедленно!
Сергей Сергеевич (в отчаянии). Но уверяю вас...
Вася. Замолчите! (С большой внутренней силой.) Теперь я наконец понял, как правы бывают отдельные товарищи, иногда с недоверием относящиеся к нашей творческой интеллигенции. О, как они бывают правы!
Сергей Сергеевич в ужасе пятится со двора.
(Помолчав.) Ну и ну, разволновал меня этот человек!.. Я даже забыл, какая .сегодня хорошая погода. (Он снова улыбается.)
Из дома выходит Аврора Ивановна Валуа.
Валуа. Вот ты где, Листиков. А я всюду тебя ищу. Я считаю, что ты мне удивительно нужен.
Вася. Неужели?
Валуа. Я даже считаю, что ты мне нужен, как никогда.
Вася. А зачем я вам нужен, как никогда, товарищ Валуа?
Валуа. Вчера ты меня просто потряс своим рассказом о По- лосатикове, и я тотчас снеслась с товарищ Калитой. Она была потрясена не менее, чем я, и сразу же нашла выход: Полосатикова вернуть в Москву, а в Устегорск отправить тебя. И незамедлительно!
Вася. Не может быть!
Валуа. Твое негодование, Листиков, мне вполне понятно. Устегорск слишком удален от центра. Вокруг ни малейших культурных развлечений. Словом, я уже составила копию твоего заявления с отказом ехать в Устегорск. (Сует ему бумагу.) Подпиши.
Вася. Но почему? Почему я буду отказываться — ведь я же никогда там не был!.. Без сомнения, в Устегорске меня ожидает уйма разнообразнейших впечатлений, и я могу только приветствовать проникновенный выбор Калиты.
Валуа (с некоторым неудовольствием). Как ты, однако, бы¬
206


стренько согласился. Меня это даже настораживает. Может быть, тебе лучше остаться? Я снесусь с Калитой... К тому же я к тебе привыкла — ты славный и ценный молодой человек.
Вася. Нет-нет — быть там, где меня не было, прекрасно! Скажите только, когда отправляться в путь.
Валуа. Через несколько часов в Устегорск летит наш представитель. (Торжественно.) Готов ли ты сегодня же вылететь из Москвы, Листиков?
Вася. Безусловно, готов. Ведь я никогда еще не летал на самолетах. (Восторженно.) Взорлить! Очутиться там, наверху,— вот чего мне недоставало в последнее время.
Валуа. В таком случае я отправляюсь за билетом. Ну что ж, лети и оставляй нас. Нет сомнения, что меня это радует и печалит. (Уходит.)
Вася (один). С самого утра — и какая удача! Мне снова начинает везти...
Милочка-2 (появляясь в двери дома). Васенька... иди скорее. Сева почему-то умирает!
Вася. Какое несчастье! (Зрителям.) Опять не повезло. (Взяв Милочку за руку, убегает с ней в дом.)
В известную нам комнату, где в данную минуту очень не- радостно Севе Полонскому, вбегают встревоженные Вася и М илочка - 2.
Вася (кидаясь к дивану, на котором расположился страдающий Полонский). Сева, не оставляй нас! Крепись, мой друг! Погляди, какая на дворе хорошая погода!
Милочка -2. Вспомни, как мы тебя любим.
Сева (взлетая с дивана куда-то к потолку). Капетченко не назначили! Капетченко — дурака этого несчастного — отвели! Перемени мне холодный компресс на лбу, Милочка,— назначен Романов. (Хватается за сердце.) Ну вот, я, кажется, опять умираю.
Милочка -2. Сейчас же перестань это делать, слышишь!
207


Вася. Ты какой-то дурак, Сева. Поверь — на все наши беды и несчастья всегда надо смотреть несколько свысока.
Сева. Что ты понимаешь!.. Два года воздвигал я это зд ние, поставив перед собой титаническую, но вполне выпс ни- мую задачу — стать замначальника отдела. Для этого прежде всего следовало угадать грядущего начальника. Я учел бурный взлет Капетченко, весь его мощный кондовый облик человека без затей и поставил на него... Я создал сложный график продвижения Капетченко; ведь для того, чтобы он стал начальником отдела, в первую очередь следовало возвысить Арбузникова, что в свою очередь было возможно лишь в том случае, если бы удалось обуздать Филаретова, а этого бы никогда нельзя было достичь, не продвинув Виталия Косых, что было абсолютно неосуществимо без соответствующего понижения Светланы Дрозд, а уж это никак нельзя было провести, не повысив Мориса Богословского... Огромный труд! Титаническая задача! И что же? Мне удалось все — возвысили Арбузникова, обуздали Филаретова, продвинули Виталия Косых, понизили Светлану Дрозд, повысили, наконец, Мориса Богословского,— а назначили все-таки и почему-то не Капетченко, а умницу этого — Романова! (В немом отчаянии рушится на диванчик.)
Вася (Милочке-2). Это просто изумительно — какой чепухой он был так долго занят!
Сева (снова заметался). Два года жил я в сфере дурака этого Капетченко. Брал отпуск в одни с ним сроки. Как бы случайно оказывался в тех же санаториях. Ходил с ним по грибы, как идиот, сидел с удочкой в руках, а по вечерам пел с ним на два голоса «Дывлюсь я на нэбо, тай думку гадаю». Два года мучился я и страдал, учел все до малейших деталей — и что же?!.. (Опять свалился на кушетку.)
Вас я. Извини меня, Всеволод, но все же как-то не ясно, зачем ты отдал два года своей жизни на эти недостойные козни?
Сева. Хотя бы затем, чтобы меня не услали вместо Полоса- тикова в какой-нибудь Устегорск.
208


И 2
Вася (сострадательно улыбнулся). Ну об этом мечтать тебе пока еще рано.
Сева. Почему?
Вася (с чувством большого превосходства). Видишь ли — в Устегорск направляют меня. Словом, мне бесконечно жаль тебя, братец,— два года мучился и страдал и сейчас мучаешься и страдаешь, а я и тогда жил себе весело и припеваючи и сейчас с бесконечным любопытством отправляюсь в глушь, рассмотреть, что к чему. илочка-2. Но ведь сам ты всегда жалел Полосатикова. а с я. Но я-то не Полосатиков! С огромным интересом отношусь я к окружающему нас миру. К отдельным явлениям природы тоже.
Сева. Довольно! (Хватается за сердце.) Пока вы тут болтаете, Романов наверняка представил меня к увольнению. Он, несомненно, не забыл, как в угоду Капетченко я публично сел на его новую шляпу.
Милочка-2 (вдохновенно). Наша система учета!.. Романов всегда с большим интересом к ней относился! (Энергично.) Ты не должен уезжать, Вася.
Вася. Поздно! Вот уж больше часа товарищ Валуа любезно мечется по кассам в поисках билета на самолет.
Милочка -2. Мы должны завершить работу! Мало того — чтобы спасти Севу, нам надо объявить автором системы его, и только его!
Вася. Это замечательно! Меня просто восхищает, Милочка, как бескорыстно ты его любишь. Хорошо, я останусь, и мы спасем этого Полонского.
Сева (застенчиво). Вот что мне еще пришло в голову, ребятки... Я почти убежден, что в данных обстоятельствах мне вовсе не следует жениться на Милочке.
Вася. То есть как?
Сева. Все знают, что этот умница Романов обожает свою жену. Общеизвестно, что милиция оштрафовала его за хулиганство, когда он целовался с ней на эскалаторе метро,
209


несмотря на то, что они женаты уже пятнадцать лет! Мало того, они неоднократно были замечены в кафе «Националь», где часами танцевали друг с другом. Разве это не говорит о пристрастии Романова к длительной семейной жизни? Так могу ли я совершить поступок, в корне противоречащий его умонастроениям!
М и л о ч к а - 2. Но ты же говорил, что я тебя безумно люблю.
Сева. В конце концов, Милок, я ведь мог и ошибиться.
Вася. Погодите!.. (Он глубоко потрясен.) И ты действительно сказал... то, что ты только что сказал? (Милочке-2.) А ты после всего, что случилось, могла бы снова ко мне вернуться?
Милочка-2 (растерянно). Но ведь если Сева ошибся и я вовсе его безумно не люблю, то...
Вася. Замолчи! (Обернулся к Севе.) Однако какой ужас — ведь, оказывается, ты подлец. (Почти с восторгом.) Это даже удивительно, как я раньше не замечал этого! Отказаться от Милочки... (С нежностью смотрит на Милочку-2.) От тебя!.. И это мой лучший друг Сева Полонский?.. Даже моя любовь к тебе, Милочка, начинает как-то утихать — нельзя же продолжительно любить женщину, которая влюбилась в явного подлеца. Скажи, ну разве я не прав, Сева?
Сева (деловито). В общей постановке вопроса прав, но в частностях ошибаешься решительно. Мне-то лучше знать — подлец я или не подлец. А я точно знаю — не подлец. (Застенчиво улыбнулся.) Просто иногда не хочется прозябать.
Милочка -2. Вот ведь странно-то как — у Севочки на рукаве пуговица оторвалась, а мне ее даже пришивать не хочется. (Бежит к двери.)
Сева. Куда ты?
Милочка -2. К товарищу Романову! Пусть они нашего Васю нам оставят! (Выбегает из комнаты.)
Вас я. Нет, теперь уж надо мной никто не властен!
210


В дверях появляются Алиса, Г еннад ий и сам Аким Листиков. Старик Листиков простирает свои руки к Васе. Все застыли от умиления.
(Изумившись.) Папа!
По лицу Акима бурно текут слезы, но сказать он ничего не может, а только выразительно-трясет головой.
Как это понимать, папа? Я теряюсь в догадках! Геннадий (довольно прозаично). Видишь ли, старик, он почему-то тебя простил. Погляди, как сконфуженно протянул он к тебе свои руки.
Алиса. Эта история меня даже тронула; всю ночь он заставлял нас передвигать мебель. Можешь радоваться, столовая отсутствует, мы снова воздвигли для тебя детскую. Аким (восторженно шепчет). Вася, возвращайся!
Вася. Это поразительно! (Падает в объятия отца.)
Геннадий (подходит к лежащему Севе). Приветик! (Ударяет его по плечу.) Что тут делаешь, парень?
Сева. Тише... я умираю.
Алиса (протягивает ему сигарету). Кстати — вечером мы можем с вами пойти к Лере Лунц. У них там новое поветрие — по вечерам пьют чай.
Вася (освобождаясь от объятий отца). Я счастлив!
Аким. Есть в тебе порыв, Вася. И если даже ты глупость какую учудишь, все равно — Листиков ты!.. Давай-ка возьмемся с тобой за дело (указывая на сына и дочь), избавим их от скептицизма.
В это мгновение в дверь просовывается голова Авенира Николаевича, он оглядывает комнату и страдальчески улыбается.
Вася. Как, это опять вы?
Авенир Николаевич. Не знаю, как вы к этому отнесетесь, но вчера ночью ваша бывшая жена Людмила Петровна решила прекратить свои страдания и выйти замуж.
211


Вася. За вас?
Авенир Николаевич. Нет-нет, оказывается, совсем за другого человека. Но я креплюсь, ведь если бы она вышла за меня, несомненно порвались бы те тонкие связующие нити, которые у нас с нею установились. Однако мне не с кем теперь делить горе, и в свои нерабочие часы я оказался совершенно не у дел. Всю ночь бродил я по Москве и вот поутру среди различных киосков понял наконец — отныне я должен поддерживать и утешать... вас!
Вася. Неужели?
Авенир Николаевич. Вы лишены жилья... Переезжайте же ко мне, я простой советский библиотекарь, но у меня все отлично налажено, для того чтобы страдать в темном, беспросветном одиночестве.
Аким (очень рассердился). Безобразие это — предлагать такие вещи, когда тут же стоит родной отец и зовет его вернуться в родимый дом.
Авенир Николаевич (возмущенно). Но что же я в таком случае буду делать?
Вася. Обратите внимание на него. (Указывает на Севу.) В данный момент он переживает большую душевную драму и очень для вас подходит.
Авенир Николаевич (жадно смотрит на Севу). Крайне, крайне интересно...
Сева (терзается на кушетке), в эту комнату набилось очень много народу. Сейчас же прекратите это безобразие!
Тетя Саша (входя). Василек, раскрылось, что ты — нарушитель порядка. Оказывается, многие соседи видели, как ты нашу трубу рушил. За цветочки большое спасибо — но плати десять рублей штрафу.
Вася (обиженно). Однако как я жестоко наказан. (Отдает десятку.) Но я не вижу с вами Валентинова.
Тетя Саша. И может статься — не увидишь никогда. Ушел от меня, дурак этот — Валентинов. Ушел навсегда.
Валентинов (входя). Опять мне про тебя сказали, что ты в гости отправилась. Нет, нельзя тебя больше оставлять
212


одну: что-то в тебе появилось пленительное. А я от этого делаюсь нервный. Твоя взяла, Сашура,— регистрацию брака возобновим.
Тетя Саша. Ой, Валентинов, какой ты милый.
Валентинов. Нет, это я вовсе не милый. Это я просто хочу жить в покое. Я уже немолодой, и, оказывается, мне переживать надоело. Вот заберем два кило вологодского масла и поехали в мой замечательный дом! А квартиру твою Листикову временно передадим.
Аким (опять разгневался). Это что же, снова посягательство на моего сына? Смело всем вам заявляю — он в своей детской жить будет!
Валентинов (тете Саше). Но ты все равно в писательском доме будь. А то с тобой с ума можно сойти, Сашура.
Сева. Если вы сейчас же не перестанете переполнять эту комнату, я вызову милицию.
В комнату очень торопливо, взявшись за руки, вбегают Сергей Сергеевич и Милочка- 3.
Вася (возмущенно). Как? Вы явились? Но я же не велел вам показываться мне на глаза.
Сергей Сергеевич. Совершенно верно. Но только что произошли серьезные конструктивные изменения...
Милочка -3. Да-да... Для того чтобы быть вне. подозрений, мы с папой решили отдать дачу и проститься с машиной.
Вася. Необыкновенно!
Милочка -3. Мы отдаем машину папиной золовке — в конце концов, она очень известная альпинистка.
Сергей Сергеевич. Не должна вас беспокоить и дача — мы передали ее моему суздальскому племяннику. Он еще молод, у него крепкие нервы.
Вася (трясет его руку). Вы поступили как настоящий Сергей Сергеевич. Радостно сознавать, что вокруг нас живут такие люди.
Сергей Сергеевич. Нет-нет, мы не герои... в нашей стра¬
213


не любой советский человек поступил бы таким образом. Словом, двери нашего дома открыты для вас, Василий Акимович.
Аким (взрываясь). Да вы что — сговорились все, что ли? Протестую решительно! А если какая-нибудь женщина захочет соединить с ним свою судьбу, пусть идет в детскую.
Милочка -3. Я очень хочу в детскую! Я согласна. Только скорее.
Сергей Сергеевич. Опомнись, дитя мое!
Авенир Николаевич. Какая нелепость! Ему нужен друг, который будет постоянно страдать с ним рядом.
Сева (хватаясь за сердце). Немедленно прекратите все время сюда приходить!..
Алиса (Севе). К Морозову мы пойдем в одиннадцать. Его конек'теперь— телепатия. Прошлую субботу я просто удивилась.
Геннадий (Васе). Вот что, старик, кончай эту волынку. Собирай чемодан и пошли домой.
Однако все остальные, кроме умирающего Севы и Алисы, которая сильно им заинтересовалась, обступают Васю и требуют его немедленного к ним переезда.
Вася (радостно). Благодарю!.. Но не могу ответить на ваш благородный призыв. Поутру я получил приказ отправиться в самолете на наш самый дальний форпост, в город Усте- горск. (Значительно.) Дан приказ ему на запад.
Авенир Николаевич. Но позвольте... Я ведь поставил вам раскладушку!
Сергей Сергеевич. Как же так? Племянник из Суздаля едет принимать дачу! Вероятно, он уже приближается к Москве.
Аким. А я говорю — мчись на форпост! Ты Листиков — другого нет у тебя пути!
Милочка-2 (вбегая). Товарищ Романов отменил приказ! Ты будешь заниматься по-старому новой системой учета. А в Устегорск они подыщут иного смельчака!
214


2 >
Аким. Это безобразие!
Но все остальные оглашают комнату веселыМи кликами. Они радуются, что Вася остается с ними.
Сева (приподнимаясь с кушетки). Давай помиримся, все складывается необыкновенно удачно.
Вася. Я тебя видеть не хочу!
Сергей Сергеевич. Какое счастье, что вы остаетесь,— племянник из Суздаля едет не напрасно!
Авенир Николаевич. Помните о раскладушке! И о друге, который с радостью будет страдать с вами в одиночестве.
В дверях появилась Валуа. Вид ее настолько торжествен, что в комнате сразу воцарилось молчание.
Валуа. Ну, Листиков, прощай надолго! Вот тебе билет, и живо укладывай чемодан. Через два часа ты будешь в небе, ким (радостно). Лети, Вася!
илочка-2. Но позвольте, товарищ Романов отменил полет Листикова, и он навсегда никуда не едет.
Вася. Нет! Я чувствую, что мне необходимо взорлить, и я взорлю! В Устегорск! Меня уже ждут его печали и радости. Я уже его частица! А вы все оставайтесь на своих местах! Только не приходите все время в отчаянье, не мучайтесь так уж интенсивно, а то мне очень жалко вас становится.
Милочка-2 (сквозь слезы). Прости меня, Василек... Ты только взгляни, какие у Севы измазанные ботинки, а мне их, представь себе, даже чистить не хочется... И чаю ему налить, и колбаски дать — тоже не хочу.
Сева (раздосадованный). Позволь... но почему?
В этом месте пускай играет очень печальная музыка.
Милочка-2 (Васе). А потому, что мне очень хочется, чтобы ты со мной остался.
Вася (любуясь, смотрит на Милочку-2 и говорит тихонько).
215


Нет-нет, Милочка... хоть я и люблю тебя еще, но ничего нельзя вернуть — никогда, никогда...
Милочка-3. Василий Акимович... О, как я вас прошу — позвольте принять участие в вашем историческом полете.., Я буду повсюду следовать за вами, пока в конце концов вы не полюбите меня.
Вася (любуясь и этой Милочкой). Вы так прекрасны, Милочка, что я вряд ли за себя поручусь... но в дальнейшем... А пока продолжайте вашу плодотворную учебу, нам так нужны сейчас специалисты по древнегреческому языку. Валуа. Я считаю, что ты меня очень удивил, Листиков, но ты славный молодой человек. Лети же на здоровье!
Закончилась печальная музыка, и вновь звучит веселый галоп. Окружающие расступаются, и Вася под музыку в полутанце быстренько укладывает свой чемодан.
Вася (надев свою шапочку). Ну что ж — в путь-дорогу! Не все еще открыто, не все найдено, не все решено, не все еще расставлено по полочкам. Осталось и на нашу долю кое- что решить и кое-что расставить. По-своему. И этой возможности— ну как не радоваться!
Весело пританцовывая, с чемоданчиком в руках он удаляется во Внуково, а остальные, воодушевленные его примером, либо бросаются ему вдогонку, как Милочка-3, либо весело танцуют, подхватывая его песенку.
Конец
1069


СКАЗКИ СТАРОГО АРБАТА
Комедия в двух частях


Персонажи
Балясников Федор Кузьмич
мастер кукол. Превосходный человек шестидесяти лет. Кузьма
его сын, студент. Напоминает отца. Двадцати двух лет. Христофор Блохин
подручный Балясникова, а также его тихий преданный друг. Очень за шестьдесят.
Виктоша
милая приезжая из Ленинграда. В будущем — знамени* тостъ. Двадцати лет.
Левушка
жених Виктоши. Личность, Улсе девятнадцати лет. Толстячок
лет неопределенных.
Шестидесятые годы нашего века. Москва. Район переулков старого Арбата.
Комедия разыгрывается в причудливом кабинете Федора Балясникова.
В течение всей пьесы на дворе стоит чудесная погода, и только в пятой картине идет дождь.
Пьесу рекомендуется играть стремительно, даже сентиментальности придавая оттенок азарта.


Часть
первая
Картина
первая
Итак — позднее утро, ранняя осень. За окном хорошая по- года. Из соседней комнаты доносится довольно внятное рычание, а затем в кабинете появляется и сам автор пения, Федька Балясников, совсем не старый человек лет шестидесяти. Вид его не вызывает сомнений, что он только что проснулся. Добродушие и азарт, мощное телосложение и веселая ленца выгодно отличают его от по- давляющего большинства его погодков. Пройдясь по ком- нате в незапахнутом халате, он подходит к письменному столу, где обнаруживается огрызок вчерашнего бутерброда. Эта находка радует Балясникова, и он ее съедает. Стоящая рядом с чернильницей пивная бутылка, к счастью, тоже оказывается непустой, и огрызок бутерброда, таким образом, запивается остатками пива. Эпизод этот удовлетворяет Балясникова, и он, хлопнув себя по животу, вновь на мгновение отдается пению. Сидящие и стоящие на многочисленных полках куклы и игрушечные звери с радостным волнением прислушиваются к его исполнению. Однако, взяв в руки игрушечный пистолет, Федя следует по комнате дальше. Остановившись у какого-то пестрого, веселого жирафа, он неодобрительно восклицает: «Нахал!» — и дважды палит в него из пистолета. Наконец он добирается до телефона, плюхается в кресло и набирает нужный номер.
Балясников (в трубку). Ирина Федоровна? Говорит Эразм Роттердамский.
Женский голос: «Это ты, папа?»
210


Повторяю — на проводе Роттердамский. Поговаривают, что ровно через двадцать дней вам исполнится ровно двадцать лет. В связи с этим спуститесь к лифтерше — вас ожидает ящик шампанского.
Женский голос: «Ну, папа, не валяй дурака — я же узнала твой голос».
Повторяю, у аппарата Роттердамский,— бегите к лифтерше. (Вешает трубку и набирает другой номер.) Товарищ Бурков? (Басом.) Говорит Симона Синьоре. Немедленно верните взятую вами сотню у симпатяги Балясникова. Он уезжает на Волгу, так что извольте вернуть должок, не то мой Ив надерет вам уши. Фройндшафт! (Вешает трубку.)
Из прихожей доносится шум, вслед за которым появляется Христофор Блохин, нагруженный двумя авоськами, из которых выглядывают симпатичные продукты, Блохин крайне непрезентабелен и совсем не так прекрасен, как Балясников.
Христофор. Приобрел много колбасы.
Балясников. Почему?
Христофор. Она хорошая. (Вынимает покупки.) Балясников. Ирке шампанское отвез?
Христофор. Оставил у лифтерши. А почему ты не прибрал комнаты? Нынче твоя очередь.
Балясников. Видишь ли... Сегодня первый день отпуска, и я решил отметить его абсолютным ничегониделанием. Посмотрим-ка, что из этого выйдет.
Христофор (с любовью смотрит на него). Ну ладно уж. Балясников. Достаточно того, что я поставил чайник. Христофор (радостно). Ты молодец. (Удаляется на кухню.)
А Балясников тем временем приближается к продуктам. Следует длительная пантомима — Балясников приступает к дегустации. Некоторые продтовары вызывают в нем жи¬
220


вейшее одобрение, он причмокивает языком и что-то радостно бормочет. Другие же съестные припасы разочаровывают его, он удивленно пожимает плечами, сожалеет, не радуется и издает вздохи, полные огорчения. Дегустация заканчивается в связи с появлением Христо ф о - р а, несущего очень горячий чайник.
(Укоризненно.) Лучше бы ты не ел руками, немножко по-» годил и дождался меня, Федя.
Балясников (в размышлении). Блохин!..
Христофор (наливает чай). Ну?
Балясников. Мне как-то тревожно. Я прислушиваюсь к себе и стараюсь понять — хорошо мне или плохо? Нет, что* то не так, Блохин.
Телефонный звонок.
(Взяв трубку.) Говорит Сирано де Бержерак.
Мужской голос: «Будьте добренькие, товарищ Бержерак, позовите приемщицу Катю».
(Несколько опешил.) А куда вы звоните?
Мужской голос: «Это прачечная номер семь?»
Это не прачечная. (Вешает трубку.)
Христофор (назидательно). Видишь, как глупо и не смешно все получилось.
Балясников (с подозрением глядит на телефонный аппарат). Молчал все утро, а когда позвонил наконец... прачечная номер семь. Все это странно, Блохин. Я вдруг почему- то никому не нужен.
Христофор. Успокойся, Федя, и выпей чаю. Съешь колбаски, в конце концов.
Начинается утренняя трапеза. Они едят съестное, не выкладывая его на тарелки, прямо из раскрытых пакетов.
221


Балясников. Отчего мне никто не звонит по телефону? Это подозрительно, Блохин.
Христофор. На фабрике известно, что ты ушел в отпуск. Пойми, милый, никто не хочет беспокоить тебя. А твой кукольный театр уехал на гастроли.
Балясников. Блохин!.. Мне не надо было уходить в отпуск. (С большим волнением начинает есть колбасу.) Я прислушиваюсь к себе и... Этот отпуск меня страшит. Ну что я буду делать?
Христофор. Завтра мы отправимся в Астрахань, а оттуда снова в Москву. У нас чудная каюта.
Балясников. А тебе не кажется, что несколько странно — ехать в Москву из Москвы?
Христофор (терпеливо). Нет, потому что по дороге мы увидим очень красивые пейзажи. Поездка по Волге оставляет неизгладимые впечатления, спроси у кого хочешь.
Балясников. Какие еще впечатления? Мне шестьдесят лет. Я был везде и все видел.
Христофор. Ты не был везде.
Балясников.. Ну хорошо, почти везде. Клянусь тебе, Христофор, иногда мне кажется, что перед моим взором прошли столетия. Я видел, как по Невскому в карете ехал Николай Второй. Влезши на дерево Александровского сада, я с восторгом наблюдал взятие Зимнего дворца. Я был актером у Мейерхольда, дружил с молодыми Кукрыник- сами, меня чуть не избил Всеволод Вишневский, а Володя Маяковский сломал кий, играя со мной на бильярде... Я побывал на Турксибе, Магнитке, Днепрострое! Я кончил Вхутемас, писал плакаты, лозунги, а мои первые куклы вызвали восторг самого Луначарского!.. «Сатирические куклы Балясникоза — это фантастично»,— писали перед войной парижские газеты... В конце концов, в мае сорок пятого, контуженый и оглохший, я вошел в Берлин и, будучи к тому же больным ангиной, совершенно обессиленный, упал в обморок при виде Бранденбургских ворот!.. Далее, я несколько раз был неудачно женат, беседо¬
222


вал в Ватикане с римским папой, неоднократно приходил в отчаяние и долгие годы не мог забыть рекордсменку по прыжкам в высоту. Так почему же, Христофор, ты решил на три недели упрятать меня в каюту и какие еще впечатления ты можешь мне предложить после всего, что я только что перечислил?
Христофор (наливает ему второй стакан чая, кладет сахар, размешивает). Видишь ли, Федя, тебе необходимо сосредоточиться. Мне сообщили, что волжские берега удивительно этому способствуют.
Балясников (проглатывая наиболее большой кусок ветчины), я должен работать, Блохин! Художник сосредоточивается, работая.
Христофор. Правильно! Но тебе уже шестьдесят, уходи на пенсию...
Балясников (с ожесточением жует сыр). Никогда!
Христофор. Мы будем создавать куклы для нашего любимого театра... Ты по-прежнему станешь выдумывать свои замечательные игрушки... Но отправляться каждое утро на игрушечную фабрику, сидеть в кабинете, изображая какого-то там самого главного... Поверь — это безумное расточительство.
Балясников. Немедленно замолчи, не то я сейчас же перестану завтракать! Гете говорил, что под старость человек должен делать больше, нежели тогда, когда он был молод. Ты великолепно знаешь, что я не мыслю себя вне коллектива,— я должен быть окружен людьми! Мне дороги все эти чудаки и фантасты, кукольники, виртуозы — люди с поистине детской фантазией, но такие беспомощные и наивные, когда им приходится сталкиваться с бюрократами и перестраховщиками... Я должен быть в гуще драки, должен проталкивать, советовать, помогать, я не мыслю своей жизни без этой дьявольской кутерьмы!..
Христофор. Федор Кузьмич, умерь свою прыть и лучше оглянись на прожитые годы.
223


Балясников (засовывая в рот кусок калача). Никогда! Только будущее подвластно человеку — прошлое уже не в его власти. И хватит спорить, одно черное дело ты уже совершил — заставил меня взять отпуск... А ведь я вот уже пять лет не опускался до такой степени.
Христофор. Ты неразумный, но шумный человек, Федя. (Горестно вздыхая.) Ты даже представить себе не можешь, до какой степени я с тобой устаю.
Балясников (восторженно). Таки надо! Человек рожден, чтобы уставать. Только усталость от безделья позорна! (Воодушевляясь.) Знаешь, что я придумал? Мы уже на пароходе начнем с тобой работать. Нашего маэстро осенила блестящая мысль — поставить в кукольном театре «Прекрасную Елену». Какой простор для фантазии, Блохин!.. Парис, Менелай, Агамемнон... Какие характеры, какие маски!.. А Прекрасная Елена? Все самое пленительное и волшебное, все, что ждал я от женщин, но так и не дождался, я вложу в эту куклу!
Христофор. Но ведь тебе еще не предложили договора... Наш божественный маэстро молчит на этот счет, Федя.
Балясников. Но кому он может предложить эту работу? Будь рассудительным и не смеши меня, Блохин. (Вытирает рот салфеткой и встает из-за стола.)
Христофор (озабоченно). Надеюсь, что ты сыт, Федя?
Балясников. Более того — несколько раз во время еды я был почти счастлив.
С лестницы доносится звонок.
Звонят...
Христофор (прислушиваясь). Несомненно.
Балясников. Пойди открой... Но впускай только симпатичных.
Христофор. Я попробую. (Уходит.)
Балясников (предаваясь рассуждениям). Сам по себе звонок радует — еще не забыли. Но вскоре возникает мысль — тот ли человек пришел отнимать у тебя время.
224


Христофор (возвращается). Кузя явился...
В комнату вбегает Кузьма Балясников, молодой человек вполне современной наружности, удивительно в то же время напоминающий Балясникова-старшего. Во всяком случае, темпераменты их схожи необычайно.
Кузьма (агрессивно). Здравствуй.
Балясников (осторожно). Привет. (Подождав.) Как себя чувствуешь?
Кузьма (швыряет свой плащ в дальнее кресло). В норме!
Балясников (заискивая). А не хочешь ли чайку?
Кузьма (с интересом взглянув на продукты). Обойдусь. (Молча ходит по комнате.)
Христофор. Сядь в кресло, Кузя... Не ходи так долго и все время по комнате.
Кузьма. Лучше объясни, как можно так долго и все время общаться с этим человеком!..
Балясников. Кузьма, я призываю тебя соблюдать известные границы.
Кузьма (яростно). Никогда! (Невзначай съедает достаточный кусок колбасы.) Лицемер!
Балясников (неожиданно ласково). Попробуй ливерную.
Кузьма. Ни за что! (Ударяет кулаком по столу, но крайне для себя неудачно.) Черт возьми!
Христофор. Кузя, милый, чертыхаться теперь старомодно, я уже неоднократно говорил тебе это.
Кузьма (дует на кулак). Но у меня что-то там треснуло.
Балясников (ребячливо). Так тебе и надо.
Христофор. Федя, помолчи... (Кузьме.) И ты утихомирься. По отдельности с каждым из вас еще можно иметь дело, но для одной комнаты вас двоих слишком много.
Балясников (Кузьме). Что, в конце концов, случилось?
Кузьма (агрессивно). Сегодня утром Николаев вызывает меня на «Мультфильм» и предлагает работу в его рисованном фильме. Я, естественно, соглашаюсь, однако меня охватывают сомнения, и я спрашиваю, почему его выбор
225
9 А. Н. Арбузов «Пьесы», т. 2


пал на меня, всего лишь студента четвертого курса?.. И тогда этот тип заявляет: рекомендации вашего отца — закон, а он рекомендовал вас весьма настойчиво. Каково! Мало того, что ты рекомендовал меня, но ты еще осмелился рекомендовать меня весьма настойчиво! (Машинально съедает немалый кусок ветчины, очень напомнив этим жестом старшего Балясникова.) А вчера получаю телеграфный перевод... (Вдруг радостно улыбнулся.) Пятьдесят рублей, черт возьми! Я, закономерно, интересуюсь, кто же отправитель, читаю обратный адрес... «Серебряный бор, Робинзон Крузо»! (Христофору.) Ну скажи, кто дал ему право издеваться и разыгрывать благодетеля? Кто он такой, в конце концов?
Балясников. Я, твой отец, Кузьма.
Кузьма. Ты? Какое самомнение.
Балясников. Во всяком случае... в какой-то мере.
Кузьма. Превосходно сказано — в какой-то мере! Моя тетка, которую я горячо люблю, была отчаянно права, когда после смерти матери отвергла все твои посягательства и не отдала меня тебе. Всю жизнь ты прожил, насмешничая и потешаясь над людьми, которые тебя окружали. Что значат все твои звонки, выдумки, розыгрыши? Ты и мою сестру не хочешь оставить в покое!.. И почему, черт возьми, ты добиваешься общения с людьми, которых ты сам когда-то оставил, бросил...
Балясников. Кузьма, клянусь, ты по-прежнему не в курсе! Все мои жены сами оставляли меня.
Кузьма. Но до этого их доводил ты — своим невниманием, легкомыслием, шутовством... Хорошо, хоть в последнее время несколько поутих и перестал влюблять в себя этих бедных неразумных созданий. (С возрастающей отчаянностью.) Тебе никогда никто не был нужен — твои куклы заменили тебе живых людей!.. Или ты людей перепутал с куклами и теперь играешь ими.
Балясников (разозлился). Отлично, я никуда не гожусь, а ты сам-то кто такой? Даже на то, чтобы выбрать профес¬
226


сию, фантазии не хватило! Рабски пошел по моим следам... Жалкий подражатель.
Кузьма. А вот и нет! Просто я с детства мечтал об одном — превзойти тебя! Всем доказать!.. И знаешь почему? Потому что ты никогда не любил меня...
Христофор. Кузя, сейчас же замолчи. Я этого просто не вынесу.
Кузьма (яростно). Только одним обязан я этому человеку — он убедил маму назвать меня Кузьмой, повергнув этим в изумление всех моих будущих знакомых.
Балясников (негодуя). Стыдись! Я назвал тебя Кузьмой в честь твоего деда Кузьмы Балясникова, величайшего в Подмосковье мастера дудок и свирелей! Неужели ты хотел бы зваться каким-нибудь жалким Валерием или злосчастным Эдиком, которых нынче полно, как собак нерезаных.
Кузьма (не остывая). Всю жизнь ты стремился к одному — повергать всех в изумление. Но вот тебе уже шестьдесят, а по-настоящему ты так никого и не изумил.
Балясников. Это от чьего имени ты заявляешь? Золотушное поколение! Фокусники без гроша за душой. Уйдем мы — и никого не останется!
Кузьма. А что ты о нас знаешь? Так любовался собственным великолепием, что и заметить не успел, как время твое кончилось. Финита! Даже в кукольном театре собираются отказаться от твоих услуг.
Балясников. Что ты врешь? (Тревожно.) О чем ты?
Кузьма. Во всяком случае, делать куклы для «Прекрасной Елены» они приглашают... приглашают Лепешкина.
Балясников. Вранье! (Помолчав.) Кто тебе сказал?
Кузьма. В театре все об этом знают.
Балясников (не сразу). Ну и что же? Вполне естественно. Балясников слишком хорош, чтобы заниматься всякими там канканами. Кто, как не я, в конце концов, пестовал этого Лепешкина! Ты думаешь, мне было легко склонить театр пригласить именно его?
227
8*


си X
Кузьма (долго смотрит на него). Мне жаль тебя, папа. (Идет к двери, обернулся.) А пятьдесят рублей Робинзону Крузо вернут по почте.
Балясников (кричит ему вслед). А ты... Ты всегда был посредственностью. До пяти лет не выговаривал букву эр!
Кузьма (остановился на пороге). Уж не потому ли ты оставил нас? Но я все-таки научился ее выговаривать. Без тебя. Чему стрррашно ррррад. (Уходит.)
Балясников (помыслив). Нда... Пожалуй, проблема отцов и детей именно в том и состоит, что ее объявляют несуществующей.
Христофор. Во всяком случае, он все больше и больше становится похожим на тебя, Федя.
Балясников (слабо). Ты полагаешь? (Размышляя.) Впрочем, он действительно не так уж безнадежен. (Тихонько.) А если уж совсем откровенно... Я хотел бы одного — чтобы он жил здесь... Со мной вместе, ристофор. Я знаю, милый...
алясников. Отвратительно, однако, что я так распоясался... Стал ругать молодое поколение... Блохин, я ничтожен!
Христофор (осторожно подходит к нему). Что с тобой, Феденька?
Балясников (в отчаянии). Лепешкин!.. Лепешкин!.. (Испугался.) Христофор, это старость! Я вышел в тираж... Кончился как художник. Почему бы и нет? Рано или поздно — это удел каждого... Финита!
Христофор. Какая чепуха! Хотя сосредоточиться нам совершенно необходимо. Я просто убежден, что на солнечных волжских просторах мы как-то с тобой оглядимся. Ведь на природе человек замечает самого себя.
Балясников (вскакивая). Несомненно! (Подходит к полке и снимает с нее какое-то несовершенное игрушечное яси- вотное.) Погляди-ка, сегодня на заре я придумал, каким макаром ее хвост может раскачиваться в разные стороны... То туда, то сюда... (Демонстрирует.) Ловко, не так ли?
228


К тому же она будет хлопать ушами — то вверх, то вниз... будто бы удивляясь. (Подмигнув.) Каково?
Христофор. Удивительно!.. То туда, то сюда... Ты величайший талант, Федор Кузьмич. А я пока схожу к себе домой.
Балясников. Зачем? Это просто непонятно, отчего тебя все время тянет домой? Минутки тут посидеть не можешь.
Христофор. Видишь ли, я считаю, что квартиру нужно изредка подметать. Разве ты не заметил, Федя, что, с тех пор как умерла Машенька, я совсем не люблю бывать в той квартире. К тому же Машенькину шубу и два ее демисезонных пальто, надо тоже содержать в полном порядке. А для этого их надо постоянно чистить. А также проветривать. Одно из этих пальто мы купили с ней как раз в тот день, когда переехали на ту квартиру... Удивительно веселый день был тогда. Помнится, мы выпили с ней вина, даже захмелели немножко. Очень веселились, представь себе. (Помолчав.) Словом, я, пожалуй, пойду.
Балясников. Блохин, не уходи!
Христофор. Но почему, Федя?
Балясников. Сегодня первый день моего отпуска... Ты же сам придумал эту петрушку! Не оставляй меня, Блохин... Мы пойдем с тобой бродить по Москве, я покажу тебе места, где прошла моя молодость... Это будет восхитительный день! (Оглядел его.) Вот только плохо, что ты выглядишь... ужас как неопределенно. Небрит, и волосы растут как-то в разные стороны... А что это за костюм? Блохин, ты неинтересен!
Христофор. Ты обо мне или о костюме?
Балясников. Ни одна девушка не взглянет на тебя!
Христофор. А какая мне радость, если она на мне будет разглядывать какой-то костюм?
Балясников. Не сопротивляйся... И немедленно надевай мой пиджак. (Надевает на него свой пиджак.) Вот так... Уже лучше.
Христофор (беспомощно озирая себя). Но разве тебе не кажется, Федя, что на мне он какой-то странный?
229


Балясников. Пустяки! Мы его кое-где подколем француз* скими булавками...
Христофор. А я не буду тогда чрезвычайно смешной?
Балясников. Боязнь показаться смешным смешна сама по себе! И идем! На Ленинские горы, на Плющиху, в Кривоколенный— я покажу тебе места, где я был счастлив когда-то!..
Картина
вторая
Поздний вечер того же дня. Окна в кабинете Балясникова открыты настежь. Кое-где над крышами выглядывает звездное небо. Со двора в исполнении различных транзисторов слышатся ласкающие звуки вечерних радиопередач« Кабинет пуст. Но вот из коридора доносится какая-то возня, открывается дверь, и на пороге возникают Федор Балясников и Христофор Блохин. Их сопровождает какой-то задумчивый Толстячок явно не столичного толка. Все эти люди вполне достаточно закусили, а выпили не менее того, однако ведут себя мило и прилично— они то сосредоточенны и суровы, то веселы как дети.
Балясников. Ну вот, кажется, мы куда-то пришли. Христофор. Пришли. Это несомненно. Но куда? Балясников. Этот халат мне кого-то напоминает... Христофор, мы, пожалуй, попали домой.
Христофор. Знаешь, мне тоже это кажется.
Толстячок располагается в кресле и тотчас засыпает.
Погляди-ка, по-моему, у нас гости.
Балясников. Не придавай этому особого значения. (С любовью смотрит на него.) Сегодня ты очень красив, Блохин. Христофор. Я тоже так думаю. Меня замечательно подстригли.
230


Балясников. Жаль только, не удалось мне показать тебе места, где я был счастлив когда-то. Рощицы, скамеечки, подворотни — все куда-то девалось. Появились магазины изотопов. Увы, Христофор, эти гигантские новостройки отнимают у нас воспоминания, наше прошлое.
Христофор. Ну и бог с ним, Федя... Зато мы прекрасно провели время. Выпили чаю. Я даже немножко приободрился.
Балясников. А мне не повезло. Весь день ждал, что со мной случится что-то необыкновенное. Не случилось...
Христофор. Это бывает.
Толстячок просыпается, снимает с полки веселого жирафа, целует его.
Балясников (указывая на Толстячка). Слушай, а кто это такой?
Христофор (удивленно). Не знаю. '
Балясников (поражаясь). И я не знаю. (Подумав.) Может быть, он здесь давно?
Христофор. Я не думаю.
Толстячок (опять целует жирафа). Совсем нету в магазинах веселых лиц. Этот всех лучше. Симпатичный.
Христофор. А кто вы такой?
Толстячок (сосредоточенно). Надо вспомнить.
Христофор (Балясникову). Он не помнит.
Балясников. Пусть в таком случае поиграет нам на гитаре.
Христофор. Он, наверное, не умеет.
Балясников. А зачем он тогда сюда пришел?
Христофор. Ну пришел он, понимаешь, Федя? Пришел, и все.
Балясников. А теперь сидит.
Христофор. Тем более.
Толстячок (обрадованно). Я вспомнил!
Христофор. Вот видишь — он вспомнил.
Толстячок. Моя жена родила сына. Телеграмма пришла...
Балясников. Это превосходно!
Толстячок. Нет.
231


Христофор. Почему?
Толстячок. Я развелся с ней пять лет назад.
Балясников. Странно. Почему же она родила только сейчас?
Толстячок. Она вышла замуж. (Оправдываясь.) Я из города Гдова.
Молчание.
Б а л я с н и к о в. Пожалуй, он не будет играть на гитаре.
Христофор. Конечно, не будет.
Толстячок. Я страшно рад, что у нее родился сын. Она всегда этого хотела. И он тоже милый человек. Большой общественник. У нас на редкость хорошие отношения.
Балясников. Он романтик. Это несомненно. Но как он сюда попал?
Христофор. Вероятно, он где-то пил с нами чай. Мы сегодня весь вечер пили чай. Он, наверное, к нам присоединился (Толстячку.) Вы пили чай?
Толстячок. Вообще-то я — ни-ни. А сегодня позволил. Необходимо.
Балясников. Он превосходный человек.
Христофор. Он просто прелесть. Я его понимаю. А ты?
Балясников. Я тоже. Хотя он не хочет играть на гитаре.
Христофор (разъясняя положение). Он не может.
Толстячок (достает из бумажника фотографию). Видите — какая она. А мы развелись. Взяли и развелись. Она очень хорошая.
Балясников. Мы ее увеличим.
Христофор (лезет по стенке куда-то вверх). А затем повесим вот сюда.
Толстячок. Спасибо. (Целует жирафа.) Он тоже хороший.
Балясников. Он нахал!
Толстячок. Пусть. Он мне полюбился. Я целый день ходил по магазинам. Милых лиц нет. Этот самый хороший.
Балясников. Его забраковали.
Толстячок (нежно обнял жирафа). Почему?
232


Балясников. Он не типичный.
Толстячок (радостно). И не надо. (Осторожно.) Я его взял?
Спасибо. Они будут очень, очень рады. (Грустно.) В Гдове, Христофор. Вот видишь, он из Гдова.
Толстячок берет лежагуую на диване гитару.
Балясников. Непостижимо!.. Он будет играть на гитаре, Христофор. Я совершенно на это не рассчитывал. Толстячок (довольно хорошо поет, подыгрывая себе на ги* таре).
«Милая, ты услышь меня,
Под окном стою я с гитарою...»
Балясников. Невероятно! Он романтик.
Христофор. Он прелесть.
Балясников. Давай его не отдадим. Оставим его себе. Христофор. Это будет довольно трудно. Он из города Гдова. Толстячок (прекратил романс, огляделся). Где я? Христофор. Здесь.
Толстячок. Неужели? А как я сюда попал?
Балясников. Вы присоединились.
Толстячок. Правильно: невесело одному. (Показывает на жирафа.) Заверните. У вас где касса?
Балясников (завертывает жирафа в газету). Вы уже заплатили.
Толстячок. Ах да. (Смотрит на остальных кукол.) Я бы купил еще, но деньги кончились. (Прижимает к себе жира- фа.) Все равно этот всех лучше.
Христофор. Пожалуйста, передайте привет новорожденному.
Толстячок (подумав). А вдруг мне его не покажут? (Улыб- нулся застенчиво.) Прощайте. (Дошел до двери, сел на стул, замер.)
Балясников (смотрит на него). Плохо его дело. Христофор. Совсем никуда.
Балясников. А на гитаре он сыграл хорошо. Я даже протрезвел.
233


Христофор (грустно). Я протрезвел потом, когда он сказал — а вдруг мне его не покажут.
Балясников. Тут я протрезвел второй раз.
Толстячок (вернулся к действительности.) Спасибо за внимание. (Поясняя.) Я тут задумался.
Балясников. Посади его в такси. (Толстячку.) Товарищ Блохин будет вас сопровождать.
Толстячок. Вы правы. Очень хочется, чтобы тебя сопровождали. Хоть кто-нибудь. (Обернулся в дверях.) Невесело одному. (Сопровождаемый Христофором, покидает комнату.)
Балясников берет гитару, поет романс, только что исполненный предыдущим певцом. Дверь из коридора тихонько открывается, и на пороге возникает девушка, веселая и прекрасная, достойная всяческого поощрения. Чемоданы, с которыми она вошла в комнату, видимо, нелегки, тихонько опускает она их на пол и не то из вежливости, не то из интереса дожидается конца романса, который к финалу приобретает у Балясникова несколько бурный характер.
Вик тош а. Здравствуйте...
Балясников (долго на нее смотрит). Как интересно. Я просто был убежден, что сегодня со мной случится нечто удивительное... И так расстроился к концу вечера, когда не случилось. Но вы все-таки явились. Благодарю.
Виктоша. Ая вовсе не явилась. Я...
Балясников. Не отпирайтесь — вы явились. Приходится только пожалеть, что я вас совершенно не знаю. Вы фея?
Виктоша. Нет-нет, не думаю... Просто из вашей двери выходили два каких-то сосредоточенных человека. Они были так этим заняты, что не ответили на мои вопросы. (Поясняя.) А я, видите ли, ищу вашу соседку, Наташу Крето- ву. Может быть, вы знаете, куда она вышла?
Балясников. Куда она вышла сейчас, я не знаю, но зато позавчера из ее квартиры всю ночь доносились какие-то ликующие возгласы вперемежку с редкими одиночными выстрелами. К утру, когда все замолкло и стало ясно, что
234


они перестреляли друг друга, я забылся сладким утренним сном.
Виктоша. А вы, я вижу, совсем вроде тех самых человечков, которые помогали друг другу спускаться по лестнице.
Балясников. Умоляю вас не думать о нас дурно. Мы просто пробовали веселиться в связи с тем, что я совершенно напрасно ушел в отпуск.
Виктоша. Смешно. Я тоже ушла сегодня в отпуск.
Балясников. Это совпадение в какой-то мере сближает нас. Но вы совершенно убеждены, что вы не фея?
Виктоша. Нет-нет. Наверняка.
Балясников. Жаль. В моем возрасте иметь дело с феями спокойнее.
Виктоша (улыбнулась). А вы очень старый человек?
Балясников. Я предпочитаю в это не верить. Казаться молодым в мои годы, конечно, глупо, но подчиниться старости глупо вдвойне.
Виктоша. Вполне здравая мысль.
Балясников. То, что старость подходит,— пустяки. Молодость ушла — вот что обидно.
Возвращается Христофор.
Однако в комнату вернулся совершенно замечательный человек. Подойди поближе, Христофор... Не пугайся. Сначала я сам думал, что она фея, но, к счастью, все обошлось.
Христофор застенчиво кланяется Виктоше, он сильно сконфузился.
Виктоша (оглядела комнату). Вы коллекционируете игрушки?
Балясников. В некотором роде. Мы вообще прекрасные люди. Еще как возьмем да как вам понравимся. Увидите. Только объясните нам скорей, как вас зовут.
Виктоша (ей стало очень весело). К вам явилась Виктория Николаевна.
Балясников. И она не промахнулась. Я просто уверен в этом.
235


Виктоша. А Наташа Кретова? Как с ней быть? Не будем все-таки забывать, что я настойчиво ищу ее.
Балясников. Да-да, представь себе, Христофор, мы все настойчиво ищем Наташу Кретову. (Виктоше.) А она на самом деле так уж вам нужна?
Виктоша. Еще бы! Я ведь прилетела к ней из Ленинграда. Только что.
Балясников. Ладно. Попробуем ее обнаружить. Христофор! Спустись вниз и найди Шурика Давыдовича, в это время он обычно кого-нибудь обыгрывает в карты. (Виктоше.) Шурик Давыдович — замечательная личность, он является чемпионом профсоюзов в стрельбе по тарелочкам и, кроме того, постоянно женат на одной из актрис театра «Современник» и поэтому всегда очень прогрессивно настроен. Так вот, узнай у Шурика Давыдовича, который знает решительно все, куда вышла Наташа Кретова.
Христофор. Хорошо, я спущусь к Шурику Давыдовичу, но ты в свою очередь не стой, пожалуйста, у открытого окна. Становится прохладно. (Грациозно поклонившись Виктоше, удаляется.)
Балясников. Должен сказать, уважаемая Виктория, что Христофор Блохин — человек фантастического трудолюбия и громаднейшего таланта. (Скромно.) К тому же он является моим ближайшим помощником.
Виктоша. Ав чем он вам помогает?
Балясников. Я мастер кукол. Все, что вы видите здесь, создано мною при помощи Христофора Блохина, с которым я дружу вот уже двадцать пять лет.
Виктоша. Как это хорошо с вашей стороны — быть мастером кукол!.. В детстве, когда были живы родители, у нас с сестрой было множество кукол, и я им всем шила платья. Какие только не придумывала наряды! Однажды я смастерила для Золушки такое подвенечное платье, что моя младшая сестра плакала целую ночь от восторга и зависти. А потом, когда мы с сестрой остались одни, я стала шить платья для очень маленьких девочек — подрабаты¬
236


вала немножко таким образом. Ведь мне было уже шестнадцать, а сестре только четырнадцать — и о ней следовало заботиться. Сейчас она уже студентка и даже замуж вышла весной... В первый раз, правда. Так что теперь я одна-одинешенька. Потому что и моя лучшая подруга Неля тоже вышла замуж. (Улыбнулась.) Беда. Одна Наташа Кретова у меня осталась.
Балясников. А кем же вы намереваетесь стать?
Виктоша (с восторгом). Портнихой!
Балясников. Необыкновенно! И давно вы решили это?
Виктоша. В трехлетием возрасте. И знаете, я ни на один день не отступала от своего первого желания — в отличие от моих друзей, знакомых младенцев, которые раз по десять в день меняли свои профессии. Вот какая я постоянная. Уже сейчас я окончила двухгодичные курсы модель- ерш и стажируюсь в ленинградском Доме моделей... Представляете, какая я буду знаменитая в свои зрелые годы? Чем черт не шутит, может быть, именно мне удастся одеть всю нашу страну разнообразно и красиво. Представляете, как было бы чудесно, если бы все знаменитые модельерши Лондона и Парижа лопнули от зависти. Вот бы прелесть была!
Балясников. Я вижу, у вас далеко идущие планы.
Виктоша. Конечно. Я ведь удивительно хитрая.
Балясников. Хвастунья вы — вот что!
Виктоша. Надо же хоть как-то поддерживать в себе гаснущие силы... Мне ведь ужасно не везет в личной жизни.
Балясников. Ох, врете вы все время...
Виктоша. Отчего же все время... Полемический задор заставляет меня иногда говорить и правду.
Возвращается Христофор.
Христофор. Федя, я узнал все.
Балясников. Что же тебе поведал Шурик Давыдович? На какой срок и куда вышла Наташа Кретова?
237


Христофор. Замуж она вышла... а на какой срок, Шурик Давыдович не сказал.
Виктоша. Невероятно! У меня такое впечатление, что весь мир вокруг меня выходит замуж, хотя сделать это должна была именно я. (Помолчав.) Нет, погодите!.. Но она же две недели назад писала, что окончательно разлюбила своего жениха...
Христофор. Правильно. Это и Шурик Давыдович подтвердил. Но она не за своего жениха замуж вышла, а за его большого друга. Отличная была свадьба — всю ночь пили шампанское, а утром в Теберду отправились.
Балясников. Шампанское? Все ясно!.. Вот что означали эти ночные выстрелы.
В и к т о ш а. Но как она могла уехать в Теберду, выйти замуж, наконец, зная, что в Москве мне решительно не у кого остановиться.
Христофор (с жаром). Просто удивительно, как это ее не остановило.
Виктоша (горестно). Но я и в Ленинград-то не могу теперь вернуться...
Балясников. Отчего?
Виктоша. Я... Я убежала оттуда.
Балясников. Убежали? Почему?
Виктоша. Потому что завтра... я должна была выйти замуж.
Балясников. Но так ли уж необходимо убегать из города в день своей свадьбы? Христофор, это что-то новое.
Христофор. Федя, не становись ретроградом, пойми — молодость всегда права. А вдруг им захотелось заключить брачный союз в столице нашей родины?
Балясников. Ну что ж, пожалуй, в этом есть своя милая странность. (Виктоше.) А где в таком случае ваш жених?
Виктоша. Но именно от него я убежала!
Балясников. Вас хотели насильно за него выдать?
Виктоша. Вовсе нет! Просто я опасаюсь, что он не будет со мной счастлив. Я прямо-таки ужасно боюсь этого.
238


Балясников. Но почему?
Виктоша. Вы знаете, он слишком умный. Он всего на год меня моложе, но в его присутствии даже я чувствую себя ужасно малоинформированной... Да-да, Левушка поразительный юноша, и было бы смешно надеяться, что его чувства хватит надолго.
Балясников. Но... вы так красивы...
Виктоша. А толк-то какой? Ну зачем умному человеку красивая жена — не дурак же он?
Христофор. И верно, Федя. Зачем?..
Балясников. Блохин, помолчи! (Виктоше.) Сколько вам лет?
Виктоша. Двадцать мне уже... (Горестно.) Двадцать.
Балясников. Двадцать? Ха! Мне бы эти годы!
Христофор. Неужели ты опять женился бы, Федя?
Балясников. Видишь ли... (Обернулся к Виктоше.) В браке, несомненно, есть и свои привлекательные свойства — с одной стороны. Чего уж никак не скажешь о другой.
Христофор. А по-моему, все дело в том, что не надо все время разводиться... В этом все дело.
Балясников. Эту мысль ты уже развивал неоднократно, а в данную минуту нам нужны новые идеи. (Торжественно.) Виктория Николаевна, я прошу вашего позволения предложить вам провести эту ночь в соседней комнате. В свою очередь мы с Христофором переночуем здесь в кабинете. Эти кресла и тахта дают нам величайший простор для всевозможных вариантов и комбинаций.
Виктоша. Спасибо... Вы такой милый...
Христофор (энергично). Боже мой, Федя, какие мы с тобой идиоты! И как это сразу не пришло нам в голову. (Радуясь.) Ведь мы же завтра уезжаем на пароходе в Астрахань, для того чтобы окончательно сосредоточиться... И оставляем, таким образом, в Москве две совершенно пустые квартиры!
Балясников. Уезжаем? (С интересом поглядел на него.) Удивительный ты все-таки человек, Блохин.
239


Картина
третья
Промелькнула неделя, но порядок в квартире навести не удалось, хотя присутствие женщины кое в чем все же ощущается.
Снова поздний вечер. Погода продолжает оставаться прекрасной.
В полутемную комнату входят с улицы Балясников иВиктоша, веселые и уставшие.
Балясников (зажигает свет). Ну, вот вы и дома!
Виктоша. Как я устала!.. (Опускается в кресло.) Где мне тягаться с вами... Пять часов мы шатались по Москве, а вам хоть бы что...
Балясников (весело). Я и сам устал как собака.
Виктоша (огляделась). А где Христофор Иванович? Балясников. Отбыл домой и спит небось как младенец. Отправлюсь-ка и я по сему случаю... Составлю ему компанию. (Идет к двери.)
Виктоша. Посидите немножечко.
Балясников (остановился). Неужели не надоел?
Виктоша. Еще нет. Есть в вас нечто пленительное, Федор Кузьмич.
Балясников. Отчасти. (Подошел к окну.) Отличная на улице ночь, не правда ли?
Виктоша. И Москва — чудо из чудес. Дожить до двадцати и ни разу сюда не приехать! Я все-таки уникум. Балясников. Ленивая балда.
Виктоша. Не ругайтесь. На моих руках оставалась своенравная и капризная девица. А средства к жизни были невелики... несмотря на все мои портняжные успехи. Конечно, я могла бы спровадить ее в детский дом и путешествовать себе на здоровье, но это было бы не в традициях нашей семьи. А семья у нас была просто великолепная. Мои родители были ужасно старомодные чудаки — они умерли
240


в один и тот же год, наверное потому, что одному без другого было просто нечего делать.
Балясников. Счастливцы. Завидую.
Виктоша. Да, в юности иногда невесело приходилось... Наверно, я бы совсем захирела, когда бы не постоянная моя мечта — одеть всех женщин Советского Союза в привлекательную одежду. И чтоб были все они красивы, изящны и, я бы даже позволила себе прибавить,— обольстительны.
Балясников. А вы знаете, что такое обольстительная женщина?
В и кт ош а. Конечно.
Балясников. Откуда, простите?
В и к т о ш а. Во мне это сидит.
Балясников. Нахалка вы.
В и к т о ш а. Мама рассказывала, что я еще в трехлетием возрасте обольстила в Павловске одного пятилетнего типа, с ним просто чуть родимчик не случился, когда мы съезжали с дачи. Словом, в детстве я вела жизнь легкомысленную, как видите. Зато в юности пришлось расплачиваться; не до путешествий мне было в мои молодые годы. (Помолчав3 А знаете, я сейчас даже не жалею, что не видела Москвы раньше,— уж очень мне повезло неделю назад, когда я на вас напала... Вы великий гид — сколько мне тут открыли чудесного... Один музей боярского быта чего стоит!.. Я теперь такие платья сочиню, старомосковские,— весь мир оцепенеет. А о Москве как вы рассказываете... неповторимо!
Балясников (усмехнулся). Москва... Она несуразная... Милая. Иногда вдруг сдуру прикинется чем-то совсем на себя непохожим. А иногда покажется такой родной... до слез. Сколько десятков лет прогуливаюсь я по этим улочкам, спешу на работу, задумываюсь, веселюсь, прихожу в ярость... На каждом перекрестке случались тут со мной разные разности. Иногда чудеса. Скажем, на Тверском бульваре с десяток, наверное, чудес произошло. Даже
241


умирал два раза. Один раз, правда, выжил. Другой резне удалось.
В и к т о ш а. Как это?
Балясников. Так и умер. Лживый, все проигравший, жалкий Балясников. Не позволил я ему жить. Умертвил подлеца. Понятно?
В и к т о ш а. Смутно.
Балясников (беспокойно). Человек, как змея, должен сбрасывать кожу, если он стремится к совершенству. Быть неповторимым— вот счастье, вот смысл. (Восторгаясь новой идеей.) Или стать лучше всех. Вот прекрасно-то.
Виктоша (вздохнув). Стать скромным — тоже, наверно, неплохо.
Балясников (ворчливо). «Скромным», «скромным»... Это не уйдет. Когда я умру, знаете, какой я буду лежать скромненький.
В и к т о ш а. Однако... вы остряк...
Балясников (его понесло). Быть остроумным — уже значит быть правым. Во всех наших бедах виноваты люди, лишенные юмора. А что до смерти, то, чем больше думаешь о ней, тем менее она страшит, и, только когда ты о ней забываешь, она тебя пугает.
В и к т о ш а. Федор Кузьмич, вы мне ужасно нравитесь.
Балясников. Снова ложь. Спокойной ночи!
В и к т о ш а (вдогонку ему). Вы счастливы?
Балясников (обернулся). Да.
В и к т о ш а. Но ведь вы... один.
Балясников. И что же? Поиски счастья всегда любопытнее, чем само счастье. (Помолчав.) И пото*м, почему один? А мой верный Христофор? А вот эти ребята? (Показал на полку с куклами.) Разве плохая компания?
Виктоша (взяв в руки куклу). Вас, наверно, должны любить дети...
Балясников (недоверчиво). Вы думаете? А я их страшно боюсь. Они снятся мне почти каждую ночь. Вооруженные
242


дубинками и дротиками, готовые каждую минуту устроить мне темную.
В и к т о ш а. Но за что же?
Балясников. За то, что мне, дураку эдакому, не удалось создать более прекрасных кукол! Дети — величайшие оптимисты, они верят, что в мире может существовать и нечто получше того, что им известно.
В и к т о ш а. Значит, те, кто с восторгом довольствуется существующим,— величайшие пессимисты?
Балясников. Ну конечно! Их воображение мертво — они рады тому, что рады. А что тут веселого.
В и к т о ш а. Все-таки вы порядочный болтун, хотя и продолжаете мне нравиться. Вот только в комнате у вас ужасающий беспорядок. Вы когда-нибудь прибираете ее?
Балясников. Ежедневно. Но она все равно ведет себя, как хочет. Видите эту лампу? (Таинственно.) Так вот, несколько раз в день ставлю я ее на стол, однако она почему-то всегда оказывается на полу.
В и к т о ш а. Довольно интересный феномен. Как вы его объясняете?
Балясников. Терзаюсь в догадках. Видимо, в какой-то мере в этом повинны они. (Указывает на кукол.) Поглядите, как их много. (Почти шепотом.) И каждый себе на уме. Уверяю вас, они способны на все. Например, вот эта обезьяна. Две недели не хотела становиться сама собой... Сопротивлялась как могла. Куклы совсем как люди — не хотят становиться совершенными, и все тут. Правда, в конце концов я ее смирил,— вон она какая теперь, неплохая. Но даже сейчас мне кажется, что она хитрит со мной... Да-да, клянусь вам! Она могла бы быть лучше.
Виктоша (разглядывая обезьяну). Не грустите, она и так хороша.
Балясников. Не знаю... Я всех их ужасно люблю, но иногда мне делается грустно, ведь они могли бы быть прелестнее. (Помолчав.) Я часто думаю, а не исчезает ли душа, когда
243


появляется умение? Беда в том, что с годами все отчетливее постигаешь законы прекрасного. Это губительно.
В и к т о ш а. Губительно? Но почему?
Балясников (грустно). Ничто так не мешает иногда в работе, как хороший вкус. (Помолчав, улыбнулся вдруг.) Вам этого еще не понять — вы у нас маленькая.
В и к т о ш а. Вы правы, у меня, несомненно, все впереди. И меня это отчаянно радует.
Балясников. Надеюсь все же, что старшие товарищи опекают вас... помогают в работе?
Виктоша. К чему? Помогать следует только талантливым людям. А по-настоящему талантливые в помощи не нуждаются! (Весело.) Взглянем-ка лучше на подоконник — на нем почему-то находится недопитая бутылка токая. Освободим посуду.
Балясников. Вы — алкоголик.
Виктоша. Никогда! Сладкое виноградное вино — вот мой предел. (Разливает токай в рюмочки.) Не желаете ли произнести тост?
Балясников. Желаю. (Поднимает рюмку.) За моего сына!
Виктоша (почему-то удивилась). У вас есть сын?
Балясников. Мы враждуем с ним. Вот уже двадцать один год.
Виктоша. Сколько же ему лет?
Балясников. Двадцать два. За его здоровье! (Не сразу.) Я мечтаю об одном — жить с ним вместе.
Виктоша. Ладно, вот за это и выпьем! (Пьет.) Хотя, сказать правду, я думала, что вы произнесете какой-нибудь панегирик в мою честь... Сорвалось! Нет, видно, надо мне возвращаться в Ленинград.
Балясников. В тот день, когда вы меня покинете, я стану самым разнесчастным из всех. (Берет гитару и шутливо, но с некоторой долькой серьеза поет.) «Не уезжай ты, мой хороший...»
Виктоша. А знаете, вы и таким вот образом, с гитарой, могли бы зарабатывать на пропитание.
244


Балясников. Ну что ж, попробую по дворам походить. Правда, теперь с этим строго — еще тунеядство припишут. (Небрежно.) А в Ленинград-то вас тянет... Решили все-таки за Левушку своего выйти?
Виктоша. Раздумала. Но надо будет ему терпеливо втолковать, что он уже давно меня не любит. Он ведь сначала этому, естественно, не поверит и страшно станет сопротивляться... Но — авось! Отваживать влюбленных — мое хобби.
Балясников. Да, опасная вы личность... Бедный ваш Левушка.
Виктоша. Заблуждаетесь — не очень-то он бедный. Тип — почище меня. И заговорит кого хочешь. Статистика, кибернетика — это его страсть просто. Он битком набит информацией... И среди друзей необычайно популярен. Я сначала дико в него влюбилась, а потом постепенно как-то сникать стала... Уставать, что ли. Впрочем, чтобы понять все это, его надо увидеть. Левушка неповторим.
Балясников (нетерпеливо). Но по-настоящему-то вы кого- нибудь любили?
Виктоша. Вероятно, к старости это как-то выяснится... само собой.
Балясников. Не очень рассчитывайте! В мои годы в подобных вопросах тоже порядочная неразбериха. На этом земном шаре уместилось такое множество народу, что найти свою половину крайне затруднительно. Особенно занятому человеку. Но печальнее всего, когда находишь ее слишком поздно... Впрочем, исполнять свои желания — значит терять их. Вот почему спрячем-ка их в самый дальний карман.
Виктоша. Вам взгрустнулось... (Наливает еще по рюмочкеJ За оптимизм!
Балясников. Вы ошибаетесь, если думаете, что это слишком веселый тост. Ведь оптимисты, как мы выяснили,— это те, кто смело смотрит в лицо правде. А правда бывает весела не слишком часто.
245


Виктоша. Дьявольски туманно. Вы позволите мне произнести тост?
Балясников. Что поделаешь — говорите.
Виктоша (встает.) Панегирик в честь Балясникова, Федора Кузьмича. (Поднимает рюмочку.) Какое счастье, что Наташа Кретова вышла замуж за большого друга своего жениха. Какая радость, что она уехала с ним в Теберду. Не случись этого... страшно подумать! Дорогой Федор Кузьмич, вы свели меня с ума, выношу вам за это благодарность. Старушкой, сидя у какого-нибудь атомного камелька, я буду со слезами на глазах рассказывать о вас своим внукам. Примите же уверения в моем огромном к вам почтении. (Опустошает рюмочку.)
Балясников. Премного вам благодарен. (Берет гитару, наигрывает цыганочку.)
Виктоша (встает, принимает исходное танцевальное поло- жение). Вы разрешите?
Балясников. Валяйте!
Виктоша весело, с превеликим азартом танцует цыганочку. Балясников с восторгом следит за ней и, доиграв, подбрасывает гитару в воздух.
Неслыханно!
Виктоша. Вот она я! (Валится в кресло.)
Очень долго они сидят совершенно молча.
Как бы ваш Шурик Давыдович не проснулся. Балясников (негромко). Без двадцати час... Он не дремлет.
В карты кого-нибудь обыгрывает.
Виктоша. Люблю я плясать.
Балясников. Вам бы в актрисы уйти.
Виктоша. Там и без меня масса всевозможных дам сосредоточилось. А вот кто моих милых женщин прелестно оденет? Гляжу по сторонам и понимаю — только на меня надежда!
246


Балясников. Вы молодчага. В нашей работе надо верить, что все от тебя зависит...
В и к т о ш а. Зазнайством это не попахивает?
Балясников. А что поделаешь? Надо. Назвался груздем, так не делай вид, что ты опенок. Вот я знаю твердо — лучше кукол, чем у Балясникова, нет.
Виктоша. И расчудесно!.. (Взяла бутылку, весело посмотрела на Балясникова.) Допьем?.. Что на донышке-то оставлять...
Балясников. Ого!.. (Погрозил ей пальцем.) Вы меня спаиваете.
Виктоша. Не бойтесь. Ничего с вами не случится. (Встает.) А теперь за моего сына!.. Не все же за вашего.
Балясников. Боги... У вас и сын есть?
Виктоша. Пока нету. Но ведь будет. (Поднимает рюмочку.) Я желаю ему всяческих удач, моему миленькому... И пусть он хоть немного будет похож на вас. Пусть! Вот за это.
Они пьют молча.
Балясников (не сразу). Вам бы следовало надрать уши.
Виктоша (тихо). Какая глупость... Зачем это? Не надо мне надирать уши — мне ведь так хорошо сейчас. (Почти шепотом.) Нет, вы скажите, почему мне так хорошо? А я знаю. Потому что я сижу в этой удивительной комнате и все эти веселые звери, и этот поросенок-оптимист, и эта наглая, бесшабашная собака — они все тут сидят со мной вместе и слушают внимательно, как мы хорошо с вами беседуем... Как мы совершенно замечательно беседуем с вами. Ведь правда? А теперь расскажите мне что-нибудь самое чудесное.
Балясников. Я лучше прочту.
Виктоша. Что?
Балясников. Стихи. Тютчева. Это мое заклинание. Нет — молитва. Я твержу ее по ночам. (Читает, весело торжествуя.)
247


«Когда дряхлеющие силы Нам начинают изменять,
И мы должны, как старожилы,
Пришельцам новым место дать,—
Спаси тогда нас, добрый гений,
От малодушных укоризн,
От клеветы, от озлоблений На изменяющую жизнь:
От чувства затаенной злости На обновляющийся мир,
Где новые садятся гости За уготованный им пир;
От желчи горького сознанья,
Что нас поток уж не несет И что другие есть призванья,
Другие вызваны вперед;
Ото всего, что тем задорней,
Чем глубже крылось с давних пор,—
И старческой любви позорней Сварливый старческий задор».
В и к т о ш а (тихонько). Как прекрасно... Как хорошо... Как весело.
Балясников (подходит к ней, нежно прижимает к себе и целует в лоб). Мне пора. Спокойной ночи. (Быстро выбе- гает из комнаты.)


Часть
вторая
Картина
четвертая
Ранний вечер следующего дня.
Христофор Блохин, надев пестрый клеенчатый пе-> редник, хозяйничает в комнате, а в дверях стоит только что вошедший с улицы веселый, озабоченный Федя Балясников.
Балясников. Ну, как дела?
Христофор. Мне кажется, что мы вполне можем рассчитывать на удачу.
Балясников. Смотри не ударь в грязь лицом, Блохин, я сообщил Виктоше, что ты величайший пельменный мастер.
Христофор. Прошу тебя, не рассуждай так громко, Феденька... Она все еще спит.
Балясников. Прекрасно. Ей необходимо восстановить силы. Ты ведь знаешь, какой интенсивный образ жизни она здесь ведет. (Восторгаясь.) С утра до вечера она носится по домам моделей. Посещает показы мод, швейные фабрики, встречается с модельерами, бывает на выставках... Сегодня, например, мы целый день провели в Третьяковке. Величайшие творения мы рассматривали молча, но неучей и эпигонов я не пощадил — охрип, черт побери! К тому же ей досталось от меня и вчера — до поздней ночи мы бродили по Москве и я показывал ей места, где был счастлив когда-то.
Христофор. Значит, и ей ты демонстрировал магазин изотопов?
Балясников. В конце концов, почему обязательно изотопы... Я был счастлив в разных концах города. (Весело вздох¬
249


нув.) И имей в виду, я чувствую величайший прилив сил! Мне кажется, что именно сейчас я способен на великое. Меня просто распирает от жажды дела.
Христофор. Это, несомненно, прекрасно, Феденька, но хотелось бы все же узнать, почему тебя распирает? Балясников. Почему? (Подумав.) Есть вещи, Блохин, вдаваться в которые опасно. (Внутренне ликуя.) Но, так или иначе, мы завтра же засядем за дело... Куклы для «Прекрасной Елены»!
Христофор. А юный Лепешкин? Ведь куклы заказаны ему. Балясников (ребячливо и хитро). И пусть! Разве не радость работать для самих себя?
Христофор. А вот это твое заявление не найдет никакой поддержки у нашей мыслящей общественности. Уж не хочешь ли ты забраться, избави тебя бог, в башню из слоновой кости? Ох, не сносить тебе головы, Федор. Балясников. Блохин, замолчи! Я давно не был в таком творческом состоянии, как сию минуту. Прекрасная Елена... Три богини! Передать в кукле всю прелесть женщины, все ее совершенство... До сих пор это удавалось только японцам — теперь пришел наш с тобой черед, Блохин!.. (Надевает шляпу и бежит к двери.) Я скоро вернусь... А ты весь отдайся пельменям... (Убегает.)
Христофор. Все-таки ну никак не хочет утихать этот человек. Клокочет — и все тут. С ним рядом находиться — все равно что в одной кастрюле с перцем и лучком кипеть. Очень жарко и как-то безвыходно. Хотя в то же время повышаешь свой собственный тонус — тоже кипишь за компанию.
Звонок.
Это еще кому бы?
Уходит и тотчас возвращается с Кузьмой, несколько перепуганный и смущенный.
Кузьма (разглядывая его). Так... Интересная картинка.
250


Христофор (объясняя свой фартук). Хозяйствую, Кузнечик.
Кузьма. А неделю назад на Волгу собирались...
Христофор. Передумали. Решили здесь сосредоточиться. На берегу.
Кузьма (значительно). Он дома?
Христофор (после раздумья). Спит.
Кузьма. С чего бы это? (Направляется в соседнюю комнату.)
Христофор (хватает его). Кузя, не ходи, умоляю... Утомился он и проснется не скоро... Впоследствии загляни. Или давай завтра встретимся — в семь вечера под часами у телеграфа. А сейчас мне на кухню надо.
Кузьма. Зачем?
Христофор (будучи находчивым). Пельмени готовить должен.
Кузьма. Совсем вы тут сдурели. (Делает движение к соседней комнате.)
Христофор. Кузя, остановись!
Кузьма. Э... Постой... (Пронзительно взглянув на Христофора.) А он один там?
Христофор. Он?.. Он-то один...
Кузьма. Глядишь ты на меня как-то... подозрительно. Признавайся — почему на Волгу не уехали?
Христофор (с оглядкой). Работать решили. Японцев превзойти должны.
Кузьма. Каких еще японцев?
Христофор. Неужели не понял? Куклы для «Прекрасной Елены» делать будем.
Кузьма. То есть — как?
Христофор. Правильно — встал он на нашем пути, проклятый Лепешкин. Ну и пусть. А мы все равно работать станем.
Кузьма (не сразу). Наврал я отцу про Лепешкина... Не его вовсе в театр пригласили.
Христофор. А кого же?
Кузьма. Меня.
251


Христофор. Ох! (Хватается за сердце.) Вот это бомба! (Глядит ка него.) Иди-ка сюда, милый мой, дай я тебя расцелую. Вот это успех! (Обнимает его и целует.) А теперь ищи всюду нашего великого маэстро и немедленно отказывайся от работы.
Кузьма. Отказываться?
Христофор. Молод ты у нас, Кузнечик, и все у тебя впереди, а у отца... Может, это его последнее слово... Лебединая песня...
Кузьма (помолчав). Я к тебе, Христофор, и пришел за этим... Ты с малолетства меня знаешь — сколько раз с отцом разнимал. Я ведь, как себя помню, все враждую с ним... Помнишь, пять лет мне исполнилось, мы за столом чай пили, а отец всех высмеивал... А я ем вафлю и думаю, что же он, дурак эдакий, над всеми потешается?.. Подошел и укусил что было силы... Только ты меня тогда и спас, помнишь, как он разъярился?
Христофор. Еще бы не разъяриться — подошел кроха, ангелочек эдакий, и вонзился зубами в мизинец.
Кузьма. Не мог я тогда сдержаться... И сейчас ничего ему простить не могу! Особенно когда с женщинами его встречаю — прямо все вспыхивает во мне...
Христофор (поглядел на дверь соседней комнаты). Кузя, солнышко, а пойдем лучше на кухню.
Кузьма. Зачем это?
Христофор. А поглядишь, как я пельмени делаю.
Кузьма. Нет, ты дослушай... Я должен его победить! Я себе эту задачу поставил еще в ту минуту, когда меня из родильного дома принесли, а он сказал, что я на обезьяну похож... Я должен доказать ему... И докажу. (Обнял Христофора.) Сердишься?
Христофор (ласково). Кузя, ты уже взрослый — не мне учить тебя. Только одно помни — тебе жить, а отцу последние годы солнышко светит... Будь здоров.
Кузьма. Ему не говори, что заходил. Не надо.
Христофор (с облегчением). Уходишь?
252


Кузьма. Только в институт позвоню. (Подходит к телефону.)
Христофор (радостно). Гляди дверь за собой захлопни хорошенько. (Весело поспешает на кухню.)
Кузьма набирает нужный номер телефона, и в это время в дверях появляется В икт ош а, она в пижаме, в ночных туфлях.
Кузьма (потрясен). Это еще что такое? (Рассматривает ее.) Как вы сюда попали?
Виктоша (с интересом). А вы как?
Кузьма. Что вы здесь делаете?
Виктоша. Я?.. Отдыхала.
Кузьма. Да как вы смеете!..
Виктоша. Что... я смею?
Кузьма. Ну скажу я ему сейчас два добрых слова! (Бежит в соседнюю комнату и тотчас возвращается.) Черт побери, никого нет.
Виктоша. А кто там должен быть? Какой вы, однако, странный...
Кузьма. Нет, это вы странная, если позволяете себе, в вашем возрасте... ходить по этой комнате.
Виктоша. Что вы тут безумствуете? Во-первых, я вас совершенно не знаю...
Кузьма. Зато я вас вполне раскусил. Нечего сказать, хороша штучка! Такая на вид благостная, в какой-то мере даже симпатичная, милая, в конце концов...
Виктоша (растерялась.) Вот несчастье-то... Да он зареветь готов... Не волнуйтесь, пожалуйста. (Гладит его волосы.) Кто вы такой?
Кузьма (горестно). И не говорите.
Виктоша. Ну хорошо. А зовут-то вас как?
Кузьма. В том-то и дело. Кузьма.
Виктоша. Кузьма... Какое красивое имя.
Кузьма (изумился). Ей-богу?
Виктоша. Только любящая мать могла найти для сына такое редкое, мужественное имя,
253


Кузьма. Да не мать это вовсе, а он... ваш Балясников!
В и к т о ш а. Погодите... Как же я сразу не догадалась... Ведь вы — почти он!
В дверь стучат, вслед за этим на пороге появляется очень молодой и не менее серьезный человек с маленьким чемоданчиком в руках. Это Левушка. Он деликатен, демократичен, говорлив. На темечке у него высится милый, непокорный хохолок.
Левушка (вежливо и непринужденно). Виктория, здравствуй... Весьма рад, что мне наконец удалось тебя найти. (Кузьме.) Добрый вечер.
Кузьма (растерянно). Здравствуйте...
Виктоша. Левушка... (Никак не может сообразить, следует ли ей радоваться появлению жениха.) Но как ты очутился здесь?
Левушка. Соседи Наташи Кретовой при содействии какого- то Шурика Давыдовича указали мне на эту квартиру. А Шурик Давыдович сообщил, что ты живешь здесь уже целую неделю.
Кузьма (в ярости). Черт побери!.. Ловко!..
Левушка (Кузьме). Вы полагаете? Впрочем, вполне возможно. (Виктоше.) Вначале твое исчезновение удивило меня,— что ни говори, ты выбрала для него не самый удачный день. Но затем я понял, что мы имеем здесь дело с чисто стихийным самовыражением собственного «я». В конце концов, тебе было просто необходимо вывернуть наизнанку все, что так глубоко таилось в уголках твоего сознания. Однако, хотя термин этот и несколько потускнел от времени, я все же тебя люблю. Ты видишь, я ни на чем не настаиваю, ничего не требую и, может быть, даже ничего не хочу... Но все же не стоит забывать, что моя мама закупила к нашей свадьбе некоторые продукты, часть из которых уже испортилась, в то время как другая их часть, видимо, испортится в течение следующей недели.
254


Кузьма (Виктоше, шепотом, в испуге). Кто этот сумасшедший?
В и к т о ш а. Мой жених...
Кузьма (все еще подавленный речью Левушки). Вот этот?
Левушка (удовлетворенно). Итак, ты уже неделю живешь в этой комнате! Ну что ж, моя любовь способна выдержать и этот эксперимент. Прежде всего, мой друг, мы должны все имеющиеся версии как-то классифицировать. (Кузьме.) Не могли бы вы, например, назвать свою фамилию?
Кузьма. Балясников.
Левушка (сердечно жмет ему руку). Это многое проясняет. (Виктоше.) Значит, именно с ним, мой друг, ты провела эту неделю?
В и к т о ш а. Левушка, нет... Уверяю тебя — нет.
Левушка (дружественно, но чуть свысока). Надеюсь, ты не станешь думать, что я ревную тебя, милая. Допустим, что у вас и возникла некоторая близость. Допустим, Балясников, что она возникла даже вполне реально. Вполне ощутимо, если можно так сказать.
Кузьма. Черт вас возьми, сейчас же замолчите!
Левушка. Но уверяю вас, Балясников, я и на вас ни в коей мере не в претензии. Конечно, абсолютного восторга от известия, что вы были близки с моей невестой, я ощутить не могу... Но, с другой стороны, не пора ли вывести наружу те чувства, которые извечно подавлялись репрессивными формами разума и реальности?
В и к т о ш а. Ну, Левушка, я прошу тебя, перестань. Этот Кузьма совершенно тут ни при чем. И квартира эта принадлежит его отцу — Балясникову-старшему.
Левушка. Ага, значит, твой партнер к тому же еще и немолод. Ну что ж, статистика поздних браков показывает их относительную недолговечность. К тому же программа пожилых влюбленных довольно ограниченна — они бренчат на гитаре, дарят цветы в корзинах, поют цыганские романсы и в лучшем случае декламируют стихи. Словом, бремя возраста довлеет над ними полностью.
255


На пороге комнаты возникает Федька Балясников, волокущий огромную корзину с цветами. Впрочем, этой корзины присутствующие до поры до времени не заме- чают.
Виктоша. Но, Левушка, уверяю тебя, что и в этом случае ты удивительно ошибаешься.
Левушка. Несомненно одно — в своей подавляющей степени претензии стариков бывают безосновательны. Их действия, спонтанно возникающие из чувств, почти всегда обречены на неудачу. Вот почему разумные и прогрессивные акции с их стороны обычно малоэффективны. (Заметил Балясникова с корзиной.) Вы из цветочного магазина? Поставьте цветы в угол и уходите.
Балясников прямо-таки опешил от этого предложения.
Мне кажется все же, что старость следует уважать. Сколько ни дискутируй, старики немало сделали для нас — могли бы, конечно, и больше, но особого упрека бросать им не станем. Не будем мы чрезмерно обвинять и вашего отца, Балясников.
Балясников (в ярости). А ну-ка вон отсюда, негодяй этакий! (Хватает его за шиворот, приподнимает и несет к выходу.)
Христофор (войдя в комнату, с изумлением взирает на это), Федя, а скажи, пожалуйста, куда ты его несешь?
Балясников (картинно). К выходу.
Христофор. А пожалуйста, объясни в то же время, кто это такой?
Балясников. Молодой человек. (Одной рукой выносит Левушку из комнаты.)
Кузьма. Черт подери... все-таки эффектности у моего отца не отнимешь.
Христофор. Подумать только, какие тут разыгрались страсти! Только стал я бросать в кипяток пельмени, как услышал вдруг отдельные возгласы... А ты, Кузьма, поступил
256


очень некрасиво, обещался, что уходишь, я в тебе уверился, но ты, оказывается, вовсе не ушел и все еще тут находишься.
Виктоша (Кузьме). Я вижу, он вам совсем не понравился, мой Левушка?
Кузьма. Будь я на его месте и застигни вас вот таким образом, я бы тотчас пристрелил вас, не сходя с места.
Виктоша (с интересом). Ей-богу?
Кузьма. Клянусь.
Виктоша. Вы, видимо, просто хулиган, а он серьезный, думающий юноша.
Балясников (возвращается, отряхивает руки). Насколько я понимаю, это был, по-видимому, ваш пресловутый жених?
Виктоша (вздохнув). Я вижу, он и вам не понравился.
Христофор. А знаете, что самое замечательное? Я вот здесь стою уже несколько минут и совершенно не понимаю, что тут у вас происходит.
В дверях возникает Левушка. По-прежнему деликатный и невозмутимый, он направляется к Балясникову.
Левушка. Надеюсь, вы догадываетесь, что я не могу оставить у вас чемоданчик, в котором лежит моя чистая сорочка, а также завтрак, приготовленный еще в Ленинграде моей мамой. Виктория, повторяю, что я тебя люблю, хотя эгоизм собственника-одиночки с его животным страхом потерять свою маленькую крепость смешон в наше время не меньше, чем пресловутые комплексы безнадежно устаревшего Фрейда. (Кузьме.) Вы мне понравились. Я буду ждать вас внизу у гастронома,—почему бы нам и не поспорить с вами еще на какую-нибудь тему. (Балясникову.) Не позволяйте волнению провоцировать вас так безоглядно. Помните, человек появился на свете оттого, что обезьяна когда-то сошла с ума. Нам с вами предстоит проделать обратную эволюцию. (Подходит к Христофору и представляется.) Лев Александрович Гартвиг, студент Ле-
257
9 А. Н. Арбузов «Пьесы», т. 2


нинградского математического института. (Идет к двери и останавливается на пороге,) Мир начинен динамитом; для того чтобы он не взорвался, мы должны соблюдать полное спокойствие. (Достойно удаляется,)
Христофор. Какой милый юноша! Жаль только, что совсем нельзя понять, о чем он тут толковал.
Балясников. Непостижимо! И вы могли согласиться стать женой этого шизика?
Виктоша. Конечно, могла! Иногда я бываю готова и не на такие поступки. Вам и во сне не приснится. Но я почти всегда вовремя удираю — это мое второе хобби.
Кузьма. Почти всегда!.. Однако звучит крайне многозначительно.
Балясников (очень раздраженно поглядел на Кузьму). А этот тип почему тут оказался? Это ты впустил его в дом, Блохин?
Христофор. Знаешь, Федя, я вот все время размышляю и совершенно не могу понять, отчего я нахожусь тут, когда там кипят пельмени. (Поспешно уходит.)
Балясников (Кузьме), Ну, что раздумываешь — тебя же ждет у гастронома этот тихий припадочный. Вдвоем вы составите весьма впечатляющую компанию.
Кузьма. Сначала объясни, как понять присутствие здесь этой девицы?.. %
Виктоша (вскипая). Во-первых, никакая я не девица...
Кузьма. Ах вот как.
Виктоша. То есть я девица, но зовут меня Виктория.
Балясников (ища путей к согласию). Вот видишь.
Виктоша (более ласково). Правда, некоторые из моих друзей зовут меня Виктошей.
Кузьма. Будем надеяться, что мне называть вас таким образом не придется.
Виктоша. Это почему же? Пожалуйста, разъясните.
Кузьма (он как-то не по-хорошему взволнован). Во-первых, ваше присутствие здесь мне решительно не нравится... В отличие от вашего жениха я несколько старомоден, и
258


слово «любовь» для меня совершенно не потускнело... Тем более что я еще ни разу не был влюблен, несмотря на то что мне уже двадцать два года. И если уж я полюблю, это будет... Это будет...
Виктоша. Ну, что же это будет? Очень ведь интересно.
Кузьма. А вот увидите!
В и к т о ш а. Но каким образом это увижу я?
Кузьма (теряясь в поисках подходящего ответа и приходя посему в ярость). Можно было бы не задавать дурацких вопросов! (Шумно уходит.)
Балясников. Черт побери... Я почему-то все время боялся, что он меня снова укусит.
Виктоша. Да... крайне невоспитанный юноша. Вам не кажется, что в этом доля и вашей вины?
Балясников. Они так быстро растут, что ее даже не успеваешь осознать — свою вину.
Тяжело ступая, обессиленный от беды, входит Христо- ф ор и печально опускается в кресло.
Христофор. Это ужасно. Боюсь сказать тебе правду, Федя.
Балясников. И тем не менее скажи ее, Блохин. Всегда и везде говори правду, и ты прослывешь остроумным человеком.
Христофор. Я просто в полном отчаянии, Федя. Оказывается, когда я был тут, мне надо было быть там. Рядом с пельменями. Я упустил момент, Федя, и знаешь, за последние минуты они приобрели какой-то удивительный вид. С одной стороны, они очень сейчас похожи на клейстер, а с другой, как ни странно, несколько напоминают кашу-размазню, которую, кстати, я так любил в детстве.
Виктоша (весело изумляясь). Подумать только — никогда не был влюблен! Ну и фрукт этот ваш Кузьма.
Христофор. И знаешь, о чем я сейчас подумал, Федя? Нам всем необходимо как можно скорее сосредоточиться.
9*


Я X
Картина
пятая
Еще десять дней минуло. Погода наконец испортилась.
На улице льет дождь.
Слабо вечереет. В комнату только что вошел Кузьма. Христофор с укоризной следит за тем, как он снимает плащ, отряхивается от капель дождя.
Кузьма. Христофор, я отчаянно промок. Почти два часа я находился под дождем...
Христофор. Догадываюсь, Кузнечик. Ты тут удивительно наследил.
Кузьма. Еще бы... (Жалобно.) Мне холодно, я продрог... И вообще я так несчастен.
Христофор. Опять с тобой что-нибудь стряслось?
Кузьма. И не говори! Мне так грустно — это во-первых. (Оживляясь.) А во-вторых, я сдал эскизы кукол в театр. Корабли сожжены.
ристофор. Беда. (Осторожно.) Они хоть симпатичные? узьма (с мечтательной грустью.) Хороши. Они убийственно хороши, Христофор. (Помолчав.) Завтра маэстро возвращается в Москву, и все будет решено. (В волнении прошелся по комнате.) Отец дома?
Христофор. Во-первых, сейчас это не наш дом — тут временно находится Виктоша. Та самая достойная девушка, которую ты уже видел. А во-вторых, именно сию минуту отец вышел с ней погулять по Сивцеву Вражку. Несомненно, она очень творчески на него повлияла. Давно не помню, чтобы он так работал... С невиданным восторгом, с потрясениями! Микеланджело — и только! Какой-то внутренний огонь пожирает его, Кузя, и я даже за него боюсь.
Кузьма. Однако все это не мешает ему прохаживаться с этой девицей по Сивцеву Вражку... Да еще в проливной дождь!
260


х »
Христофор (вразумительно). По Сивцеву Вражку он прохаживается с ней потому, что утром он завершил главную часть своей работы. Он почти в обморок упал от изнеможения, когда на заре часы внезапно пробили пять. А с Виктошей всю неделю он почти не прогуливался — он ее отдал на мое попечение. Взгляни, какой на мне замечательный костюм. Это мы его купили, чтобы я производил хорошее впечатление всюду, гуляя с Виктошей. Ведь я бываю с ней не только во всяческих музеях, где она срисовывает всевозможные наряды,— она также берет меня на показы мод, где мне приходится общаться с удивительно проворными манекенщицами. Как видишь, я даже переменил прическу,— все говорят, что это как-то меня скрашивает.
Кузьма (волнуясь). Христофор... Послушай, Христофор, я решился! Сегодня я ему скажу все!
Христофор. Что... скажешь?
Кузьма. Все!.. О куклах. Ведь будет просто мерзко, если о моей победе он узнает внезапно... и не от меня, ристофор. Погоди... А ты уверен?
у з ь м а (почти с отчаянием). Ну говорю тебе — они убийственно хороши! А каково ему будет об этом узнать? К тому же во всей этой истории есть что-то глубоко несправедливое... Почему «Елену» не поручили делать ему? Неужели мой отец настолько постарел? (Хватает Христофора и трясет его.) Совсем стал бездарен?
Христофор (вырывается). Сейчас же перестань мять мой новый замечательный костюм... Виктоша никогда не простит тебе этого. (Прислушивается.) Тише!.. Они идут. Кузьма, умоляю тебя, соблюдай приличия...
В комнату входят промокшие от дождя Виктоша и Балясников. Им весело.
Виктоша (смеется). Вы удивительно искусно скачете по лужам, Федор Кузьмич... Никогда не видела, чтобы это совершали с таким упоением.
261


Балясников. Скакать через лужи — моя страсть... И вообще— дождь одно из самых веселых явлений природы... если на него взглянуть чуть нетрезво. (Заметил Кузьму.) А, и ты здесь. (С некоторой опаской.) Довольно мило с твоей стороны... Зашел навестить Христофора и теперь уходишь?
Кузьма (обозлился). Ты здорово догадлив. (Направляется к двери.)
В и к т о ш а (очень ласково). А ну-ка стоп, стоп, стоп... Зачем вам отсюда уходить?.. Да еще в такой дождь? По-моему, будет куда лучше, если вы останетесь и мы все вместе будем пить чай...
Кузьма. Но я... Но мы...
В и к т о ш а. Вот и прелесть. Видите, с каким бесконечным восторгом он остается, Федор Кузьмич.
Балясников (Кузьме). Знаешь сам, как я радуюсь, когда ты являешься сюда... Правда, обычно это добром не кончается, но почему бы не попробовать еще раз... Тем более что сегодня... такой день!
Кузьма (тревожно). Какой день?
Балясников. Скоро узнаешь. А сейчас отправимся на кухню, Христофор. Я попытаюсь создать неповторимый настой чая. (Уходит.)
Христофор. А вы не скучайте тут, пожалуйста. (Поспешает на кухню за Балясниковым.)
В и к т о ш а (после молчания). Ну, как вы думаете, будем мы тут скучать?
Кузьма (он снова оробел). Я... я не знаю.
В и к т о ш а. Однако как вы неподдельно оробели... Я даже отсюда слышу, как у вас зуб на зуб попадает.
Кузьма. Послушайте, вы... Я ведь могу и... и...
Виктоша. И — что?
Кузьма (подумав). Уйти я могу — вот что!
Виктоша. Я оцепенела. Но вы не уйдете. Вы довольно боязливая личность. В течение недели всюду ходите по моим пятам, понурый, скрываетесь в подворотнях... И даже не
262


пытаетесь со мной заговорить. Поймите, теперь это делается не так.
Кузьма (притаился). А как?
В и к т о ш а (ласково). Иначе. Не стану же я вас учить. (Строго.) Это было бы просто неприлично. (С интересом.) Кстати, почему возникаете только вечером! Где же вы днем?
Кузьма. Днем я учусь.
В и к т о ш а. Но ведь вы и работаете, я слышала?
Кузьма. Работаю я по ночам.
В и к т о ш а. Чудесно. А когда же вы спите?
Кузьма. В перерывах.
Виктоша. Это надо будет взять на вооружение. (С нескрываемым наслаждением.) А теперь объясните, почему вы повсюду ходите за мной?..
Кузьма. Мне просто очень дорог мой отец, и я, естественно...
Виктоша. Но последнюю неделю я путешествую одна или с Христофором Ивановичем.
Кузьма. Христофор мне тоже дорог!
Виктоша. Так... Окончательно заврались. А дело-то проще простого. (Приветливо.) Вы безумно в меня влюбились.
Кузьма (в страхе, но с некоторой долей нахальства). Ну уж безумно...
Виктоша. Уверяю вас. В меня все влюбляются. Хотя я не даю ни малейшего повода. (Ласково.) Ну не странные ли люди... А?
Кузьма (неожиданно воспрянул). Ну вот что. Хватит! В конце концов, кто вы такая?
Виктоша (гордо). Я портниха!
Кузьма. Ну и что? Подумаешь!.. Безобразие какое.
Виктоша. Известный вам Левушка утверждает, что мой характер формировал стронций. (Ласково.) Может быть, в этом все дело?
Кузьма (в изнеможении). Я ухожу... Довольно!..
Появляется воодушевленный Балясников. На подносе у него все, что надобно для чая; за ним шествует Христофор с различными угощениями.
263


Балясников. А вот тем не менее и мы!
Христофор (принимаясь за сервировку стола). Ну как, не скучали вы без нас, детки?
Кузьма. Я бы не сказал.
В и к т о ш а. Кузьма Федорович сегодня в ударе — находчив, остроумен, говорлив...
Христофор. Говорлив? Ну, это у него в крови.
Балясников. Блохин, не дерзи! Я болтаю потому, что слишком много видел. Меня раздирает от впечатлений. (Чуть грустно.) Даже ночами, в одиночестве, я не перестаю спорить — но на этот раз с самим собой... Да-да, я устраиваю собрания, выступаю в прениях и сам себе выношу резолюции... Я, кажется, немного устал, ребятки... Наверное, потому, что в искусстве труднее всего агитировать за разумные идеи; ибо как-то неловко доказывать очевидное. (Помолчав.) Одна беда —к себе ключ подобрать труднее, чем к остальным.
Начинается чаепитие.
Христофор. А по-моему, все дело в том, что надо быть добрым. А быть добрым — это значит быть осмотрительным. Всего-навсего, Федя. Человек всю жизнь играет в игрушки, но в детском возрасте ему их покупают в магазине, а потом... страшно подумать.
Кузьма. Он берется за живых людей? Не так ли?
Балясников. Кузьма... Не надо. (Задумчиво.) Может быть, я и сам начинаю кое о чем догадываться. Забавно... с каждым годом душа делается мудрее,— но тело, черт его дери, продолжает валять дурака. Тебе еще не понять этого, Кузьма,— ведь в юности тело и душа почти неразрывны... Но с возрастом душа приучается жить особняком — видимо, хочет привыкнуть к неизбежному. По ночам, во время сна, она учится отлетать от тела, и вот, когда она наконец научится... (Печально свистнул, помолчал.) Увы, человеку не следует заботиться только об одном — о смерти.
264


Виктоша. Довольно!.. Я молода, эгоистична и надеюсь прожить долгую жизнь!.. Как вам не совестно, Кузьма Федорович, мы оставили вас вовсе не затем, чтобы вы отравляли тут нашу атмосферу своим пессимизмом и неверием.
Кузьма (он просто потерял дар речи). Ну, знаете...
Балясников. При чем здесь он? (Весело.) Это мне самому взгрустнулось немножечко... Но чай приободрил меня. Великолепнейший напиток — когда-то он заменял мне завтрак, обед и ужин! О, в юности я зарабатывал так мало денег, что мне их вполне хватало на жизнь.
В и к т о ш а. Вот, Христофор Иванович, полюбуйтесь, как весел и жизнерадостен этот человек. А теперь взгляните на сына — унылый, понурый, опустошенный...
Балясников. Зачем преувеличивать — парень как парень. (Поглядел на Кузьму.) Эй, может быть, зубы заболели? У тебя как-то странно подрагивают челюсти.
В и к т о ш а (сокрушенно). Он ими все время лязгает, Федор Кузьмич... Может быть, он простудился? Ему ведь очень много теперь приходится бывать на улице... Да еще в дождливую погоду.
Балясников (отрываясь от еды). Кстати о дожде — а что поделывает наш бедняга Лепешкин? Как поживает это юное дарование?
Кузьма. Проявляешь интерес к Лепешкину? С чего бы это?
Балясников. Слышишь, Блохин, он думает, что мы боимся какого-то Лепешкина... Ха-ха!
Христофор. Хо-хо... Лепешкина бояться мы, конечно, не станем, но...
Кузьма. Но завидовать?
Балясников. Завидовать? Почему бы и нет! Только ничтожество не становится завистником в старости! Ничтожество, у которого старость выбила из рук все желания. (Яростно.) Ох, если бы вы знали, как я завидую... Чужой молодости, красоте, уму!..
265


В и к т о ш а. Но есть ведь и... завидный успех?
Балясников. Завидный успех? Нет, не знаю... Чужому успеху завидовать нельзя, он должен либо радовать, либо возмущать.
Кузьма (обрадовался). Ты прав! Совершенно! Моя сила заключается в том, что я — это я, а не кто-нибудь другой. Быть самим собой — вот признак силы.
Балясников. Именно!
Христофор. Наконец-то они хоть в чем-нибудь согласились. Как прелестно.
Балясников (крайне миролюбиво). Должен тебе сознаться, Кузьма, что и я взялся за куклы для «Елены». Да-да, меня всегда привлекал этот сюжет.
Кузьма (настороженно). И далеко ты зашел в своей работе?
Балясников (восторгаясь). Куклы Париса и Елены мы завершили сегодня на заре. Утром Христофор отнес их нашему портняжке. (Посмотрел на часы.) Я жду его с минуты на минуту.
Кузьма. И ты... покажешь свои куклы театру?
Балясников. К чертям! Пусть торжествует Лепешкин.
Кузьма (подозрительно). Ты полагаешь, что твои куклы так хороши, что, увидя их, Лепешкина прогонят из театра?
Балясников (радостно). Конечно! Его прогонят тут же и в три шеи.
Кузьма. Что? (Вспыхнул.) Хватит! Пришло время открыть все!.. Знай, что Лепешкин — это вовсе не Лепешкин, а...
Звонок.
Балясников (сорвался с места). Егорыч! Это, несомненно, он! (Стремительно убегает в переднюю.)
Христофор. Куклы! Принесли Париса и Елену! (Поспешно следует за Балясниковым.)
Виктоша. Ну что вы еще затеяли со своим Лепешкиным? Можно предположить, что вы обо одном только и думаете — как досадить своему отцу...
26в


Кузьма (горестно). При чем тут Лепешкин!.. Это мне предложил театр делать куклы для «Елены».
В и к т о ш а. И вы осмелились скрыть это от отца?
Кузьма. Я должен был его победить. Я мечтал об этом с колыбели. (Помолчав.) И все же... Когда я однажды подумал, что отец в соревновании со мной может проиграть, я ощутил вдруг такую боль и тоску! Нет, это не была жалость, это была боль за него... За то, что уходит его время.
В и к т о ш а. Да знаете ли вы, безумец, почему вам предложили эту работу? Отец рекомендовал вас...
Кузьма (мгновенно приходя в ярость). Что? Опять?
Виктоша. Он так сердился, что театр предпочел вам Лепешкина.
Кузьма. Он снова позволил себе рекомендовать меня?
Виктоша. Ну и что же?
Кузьма. Нет, никогда я не прощу ему этого унижения- И поймите наконец, что я его безумно люблю.
Виктоша. Кого?
Кузьма. Своего отца.
Виктоша. Честное слово? Какая вы все-таки прелесть. (По- целовала его.)
Кузьма (отчаянно). А вот за это вы мне ответите!
Виктоша. С удовольствием.
В комнату с двумя большими коробками, подняв хвост трубой, входит Балясников, за ним идет радостный Христофор.
Балясников (торжествуя, поднимает вверх коробки). Их принесли!
Христофор (объясняя). Принесли их.
Балясников (так же громогласно). Вот они — наши куклы!
Христофор (тихонько). Вот они, вот они...
В изнеможении от счастья, поглядев друг на друга, они падают в кресла и надолго замирают. Виктоша дотрагивается до коробки, Балясников тут же вскакивает на ноги.
267


Я Я
Балясников (глаза его горят). Вы хотите взглянуть на них, не правда ли? Вы все этого хотите? (Умудренно.) О, как я вас понимаю. (Христофору.) Ну что ж, не утаим, Блохин. (Ликуя.) Вот они! (Снимает крышку у коробки и показывает куклу Кузьме.) Елена! (Открывает крышку другой коробки и показывает куклу Виктоше.) Парис!
Христофор (тихонько). Нет, вы только поглядите — какие они милые.
В и к т о ш а (шепотом). Необыкновенно... (Оборачивается к Ба- лясникову и шепчет.) Необыкновенно. (Всматривается в куклу.) Погодите... Но это же Кузьма!
Балясников (тихо улыбнулся). Что вы... Работая, я вспоминал свою молодость.
ристофор. Ну а ты почему молчишь, Кузнечик? узьма (все время, не отрываясь, смотрел на куклу Елены). Я? (Подходит к Балясникову, с изумлением рассматривав ет его, пожимает плечами и недоуменно говорит.) Вот видишь. (Оборачивается к кукле Елены и снова смотрит на Виктошу.) Как вы прекрасны. (Нежно целует ее и неверными шагами направляется к двери.)
Балясников. Эй, что все это значит?
Кузьма (тихо). Конец...
Балясников. Куда ты идешь?
Кузьма (обернулся в дверях). Пойду и скажу Лепешкину, что он ни черта не стоит. (Уходит.)
Христофор. Кузя!.. Погоди... Миленький... (Убегает за Кузьмой.)
Балясников (взрываясь). Какого черта... Почему он поцеловал вас?
В и к т о ш а (смотрит на куклу Елену). Он вовсе не меня поцеловал.
Балясников. То есть — как?.. Но кого же?
В и к т о ш а. Вашу Елену.
Балясников (жалобно). Ничего не понимаю... (Показывает на Елену.) Но она хоть понравилась вам?
268


Виктоша. Очень. Но вы ошиблись... (Улыбнулась.) Я не так хороша, как она.
Балясников. Стойте! (Смотрит на куклу Елены, затем на Виктошу.) Удивительно. (Искренно.) Я только сейчас понял это. (Помолчал.) Благодарю вас.
В и к т о ш а. За что же?
Балясников (тихо). Вероятно, без вас у меня ничего бы не вышло... Вы принесли мне счастье.
Христофор (возвращается). Он покинул нашу улицу в страшном смятении. (Поглядел на Виктошу и Балясни- кова.) А вы что тут молчите?
В и к т о ш а (подошла к окну). Дождь, кажется, прошел... Я, пожалуй, поброжу немного... Нет, я одна... (Поспешно уходит.)
Балясников (вновь рассматривает куклу). Странно... я только сейчас понял, как они удивительно схожи.
Христофор. А я сразу заметил это, Федя... В первый день.
Балясников (пылко). Христофор! Что мы станем делать, когда она покинет нас?
Христофор. Просто не представляю, Феденька. Вероятно, я уже никогда не надену этот замечательный костюм, который так идет мне. И стричься я не буду так, и прическу эту не буду делать никогда.
Балясников. Это невозможно, Блохин! Мне все время кажется, что, если уйдет она,— уйдет и жизнь.
Христофор. Не горюй, а вдруг к нам на огонек заглянет еще кто-нибудь.
Балясников. Христофор! Пожалуйста, не изумляйся, но, по-видимому... Я люблю ее, Христофор.
Христофор. Виктошу? Ну и что же... Я тоже люблю ее, Федя.
Балясников. Блохин, ты непонятлив. (Значительно.) Я люблю ее.
Христофор (пугаясь). Что ты говоришь... Нет, Феденька...
Балясников. А я говорю — да! Безумно люблю ее... Вот и все.
269


Христофор. В твои годы?
Балясников. Черт побери, но именно в мои годы любовь приобретает оттенок безумия! (В отчаянии.) Но подумай... через десять-пятнадцать лет я превращусь в ничто — а она будет так же безнадежно прекрасна!..
Христофор. Феденька, дорогой, ты ужасно заблуждаешься, и вовсе не ее ты любишь... Просто ты понял вдруг, какое это удивительное чудо: женщина!.. И в ту же секунду заметил, что ты окончательно и навсегда одинок. Только и всего, Федя, (Помолчав.) А кто виноват? (Вздохнул.) Всех вокруг себя распугал.
Балясников. Может быть... (Беспокойно.) Мне такое мно- жество лет, Блохин, но любовь... Никогда она еще не была мне так необходима! Может, ты прав, и совсем не в Вик- тоше тут дело, а просто бьется во мне потребность любить, бушует, жжет сердце!.. (Восторженно.) Читать вместе веселые книги и печальные стихи, встречать рассвет в незнакомых городах, работать до изнеможения и хвалиться этим друг перед другом, молчать в звездные вечера и умирать от смеха в дождливую погоду,— о черт, как я готов к этому!.. Но поздно, поздно... (Поглядел вокруг себя.) А наши куклы? Может, и они не годны ни к черту? И эти добрые детки просто утешали нас, бедных старичков? Утешили и обратились в бегство! Где они... Виктоша, Кузьма? Почему они ушли? (Беспомощно.) Блохин... Блохин, я больше никому не нужен.
Картина
шестая
Снова вечереет. На дворе опять отличная погода. Возле окна, в кресле, сидит Христофор и что-то вяжет, напевая.
С улицы входит Балясников, он бодр и весел, но, пораженный Христофором, останавливается на пороге.
270


Балясников. Опомнись, Христофор... Что ты делаешь?
Христофор (с тихой радостью). Вяжу, Феденька. Многие умные люди уверяют, что это лучший способ сосредоточиться. А ведь нам это так необходимо. Беда только, что я как-то не могу верно схватить спицы и очень нервничаю поэтому.
Балясников. Черт знает какой чепухой ты занят, когда люди вокруг живут напряженной трудовой жизнью... Печалишь ты меня, Блохин.
Христофор. Ну хорошо, извини, пожалуйста, но и объясни в то же время, отчего это у тебя так улучшилось настроение и где ты, собственно, был?
Балясников (не без удовольствия). Посетил свою фабрику.
Христофор (продолжая вязать). Но сообщи, зачем ты так поступил, если до конца отпуска у тебя еще целая неделя?
Балясников (весело). Взгрустнулось мне, Блохин, взгрустнулось! А когда я туда явился, все страшно обрадовались и стали тянуть меня в разные стороны. Ну и я страшно обрадовался — все-таки прекрасно сознавать, что тебя тянут в разные стороны! Показали несколько новых игрушек. Некоторые — симпатичные. Особенно механическая гиена — сильно меня рассмешила. А также трубочист в цилиндре — очень меня растрогал. Но особенно радостно, что меня где-то недостает, понимаешь? (Прошелся по ком- нате.) А где Виктоша?
Христофор. Ушла в Дом моделей. У нее там встреча с таким знаменитым модельером, что его даже в Париж зовут.
Балясников. Вот видишь — его зовут в Париж, а наши куклы для «Елены» лежат себе без всякого движения. Жить и не делиться с людьми тем, что создаешь, худшего наказания и не придумаешь. Но этот чертов маэстро предпочел меня какому-то мальчишке... Нет, уж тут ничего не поделаешь.
Христофор. А вот и ошибаешься, Феденька. (Хитро.) Очень даже многое можно тут поделать.
Балясников. Христофор, что ты еще задумал? Отвечай!
271


X И X И
Христофор. И ничего я совершенно не задумал, а только взял и отнес час назад твои куклы нашему замечательному маэстро.
алясников. Как ты посмел?..
ристофор. А мне это посоветовал совершенно один человек.
алясников. Кто?
ристофор. Не скажу ни за что. И вообще — зря ты тут глаза вытаращил и руками махаешь. Пусть лучше наш маэстро придет в необычайный восторг.
Балясников (жадно). И что же? Пришел он в восторг? Христофор. А вот этого я совершенно не знаю, потому что отдал куклы не ему, а его замечательной жене, в связи с тем, что он ушел в ателье укорачивать приобретенные им в поездке брюки. А вот сейчас он уже наверняка вернулся и любуется твоими куклами.
Балясников. А если не любуется? Если, напротив, выражает свое недоумение. Или, нежно обняв жену, может быть, хихикает с ней вместе над нашей работой? Что тогда, Блохин?
Христофор. Тогда, конечно, дело плохо, но только этого не может быть.
Балясников. Почему?
Христофор. Потому что, по-моему, ты — гений. Балясников. Блохин, не ври.
Христофор. Очень мне надо врать. Ну посуди сам, Федя. Балясников (размышляя). Вообще-то, конечно. Христофор. Ну вот видишь.
Звонок телефона.
Балясников (весело хватает трубку), у аппарата капитан Немо.
Мужской голос: «Федор, не валяй дурака... Как тебе не надоест, ей-богу».
(Христофору.) Он!.. Маэстро!
272


Мужской голос; «Должен сказать, что ведешь ты себя крайне непоследовательно. Сначала рекомендуешь мне молодежь, а затем сам в секрете начинаешь работать над «Еленой». Впрочем, я привык к извивам твоего характера, и меня ты уже ничем не удивишь».
Ладно, к чертям!.. Но мои куклы? Произвели они на тебя хоть какое-то впечатление?
Мужской голос: «Они превосходны! Как только я их увидел, все другие кандидаты отпали сразу же. Особенно великолепна Елена — я просто влюбился в нее... Ты превзошел сам себя, Федя».
(Христофору.) Он влюбился в Елену!..
Мужской голос: «Завтра утром я жду тебя в театре. Еще раз поздравляю. Ты неисчерпаем». Вешается трубка.
Христофор. Ну?
Балясников (со слезами на глазах). Я неисчерпаем. Христофор. Видишь! Я тебе это говорил.
Балясников, подумав, подходит к Христофору и молча целует его.
Ты и представить себе не можешь, какая для меня радость видеть тебя счастливым, Феденька. Пойдем-ка скорее к холодильнику и разопьем по этому случаю бутылочку чешского пива. Я купил его сегодня ранним, ранним утром.
Балясников. Неисчерпаем... (Пожав плечами.) Все может быть. (Уходит с Христофором на кухню.)
Отворяется дверь — из прихожей появляются В икт ош а и Кузьма. Их движения замедленны; не глядя друг на друга, как зачарованные, они бродят по комнате и что- то тихо бормочут. Но вот Виктоша садится на ручку кресла, улыбается сама себе. Кузьма подходит к ней, восторгаясь, оглядывает и наконец целует. За этим следует долгое молчание.
273


Кузьма. Знаешь, мальчиком я прыгнул с третьего этажа. По собственной инициативе. Все время об этом думаю сейчас. Виктоша. А по-моему, тебя обязательно сшибет встречный транспорт. Когда ты переходишь улицу, ты никогда не смотришь в сторону движения.
Поцелуй.
Кузьма. В школе-то я учился не слишком хорошо. Особенно в девятом. Все время думал о тебе — не успевал делать успехи.
Виктоша. Но альпинизмом тебе заниматься не следует. И в драки вмешиваться не надо. Зачем тебе это?
Кузьма. Но я и не вмешивался. Просто на танцах мне было всегда скучно. Я постоянно ждал, что придешь ты,— но ты не приходила.
Поцелуй.
Виктоша. А ты часто простужаешься?
Кузьма. Нет. Но мне всегда хотелось иметь аквариум. Виктоша. А давай купим тебе лучше теплые носки. Кузьма. Я до тебя очень любил рыб. Мог часами наблюдать за их жизнью.
Виктоша. И довольно. И хватит. И больше не надо. Поцелуй.
Кузьма. Погоди... А где мы будем с тобой жить?
Ритм сцены меняется — они словно пробудились от сна.
Виктоша. А где мы будем жить?
Кузьма (подумав). У меня. (Восторженно). Скоро из Ташкента вернется моя тетка. У нее очень сложный характер, и я ее горячо люблю.
Виктоша. Нет... (Помолчав.) Мы будем жить здесь. Кузьма (вспыхнул). С ним? Никогда!..
Виктоша. Он сказал, что это единственная его мечта — быть с тобой.
274


Кузьма. Он так сказал?
В и к т о ш а. Пойми — он такой одинокий.
Кузьма (сопротивляясь). Сам виноват!
Виктоша. А может быть, виноваты они — эти женщины?.. Оказался он для них слишком труден, и так они и не поняли, дурочки, какое он чудо.
Кузьма. Невероятно! Ты просто неравнодушна к нему!.. Виктоша. Конечно. И мне бы хотелось никогда с ни*Г не расставаться.
Кузьма. Что?
Виктоша. Ни один человек, Кузьма, ты слышишь, ни один человек в мире так не нравился мне, как Федор Кузьмич... Но полюбила я почему-то тебя. (Разглядывает его.) Хотя рядом с ним ты невелика птица. Ни пава ни ворона. Темный лес. Пойди пойми. Горе мое луковое.
Снова поцелуй, на этот раз довольно длительный.
Кузьма (независимо). Знаешь, Виктоша, я вот сейчас подумал немножко — пусть все по-твоему будет.
Виктоша. Вот и я так считаю. (Ласково.) Хорошо, когда люди во всем согласны.
Кузьма. Только ты сама с ним поговори... Мне страшновато. (Прислушивается.) Он на кухне с Христофором... А я пока по переулочку погуляю.
Виктоша (лукаво). Все уладится, не бойся...
Кузьма (любуясь, смотрит на нее). Знаю. (Дотрагивается до ее волос, быстро уходит.)
Виктоша (подходит к двери, ведущей в кухню). Федор Кузьмич!..
Балясников (тотчас возникая). Вернулись? Чудесно... Виктоша. А что вы сияющий какой-то?
Балясников. Решительная виктория, Виктоша! Жив еще Федька Балясников, не вышел в тираж... И куклы для «Елены» будет делать он!
Виктоша. А как же... Лепешкин?
Балясников. Изъят из обращения, бедняга... (Улыбнулся.)
275


Вы где пропадали? В преддверии старости умный ищет одиночества, а дурак общества... Я, кажется, дурак, Вик- тошенька... Соскучился по вас.
Виктоша (взволнованно). У меня новость... Не один вы удачливый. Я только что из Дома моделей — беседовала с некой знаменитостью, кое-что показала ему из своего запаса... (Еле сдерживая восторг.) Федор Кузьмич, милый, мне предлагают работу здесь, в Москве... И такие возможности сулят!..
Балясников. Чудо! (Весело.) Значит, не один я молодец — оба мы хороши! (Берет ее руки.) Итак... Москвичка?
Виктоша (почти шепотом). Эхма... чем черт не шутит.
Балясников (торжественно). Москвичка Виктория Николаевна... погодите-ка... (Изумился.) А я даже фамилии вашей не знаю.
Виктоша. Милый и замечательный Федор Кузьмич, боюсь, что здесь в Москве я заведу новую фамилию.
Балясников (у него дрогнул голос). То есть?
Виктоша (улыбаясь). Вам она придется по душе... ей-богу, (Тихо.) Балясникова.
Балясников. Что?
Виктоша. Виктория Николаевна Балясникова.
Балясников (молчит, потом целует ее руки). Нет... Нет... Никогда, Вика.
Виктория вдруг поняла все и слово проронить боится.
То, что вы сказали, это такое счастье для меня... И если это не шутка и вы действительно решили... Значит, и тут не догнала меня молодежь. (Отчаянно.) И здесь не вышел в тираж Федька Балясников!.. Правда?
Виктоша (охваченная боязнью, волнением и почему-то даже счастъеж). Правда.
Балясников. Но сегодня мы с вами забудем об этом. Навсегда. (Зло и весело.) Поздно, Виктоша... Вы только представьте, каким я стану лет через пятнадцать... Вот смех-
276


то! А вы по-прежнему будете такая же молодая... и прекрасная. Нет — конец! Сегодня мне не страшно сказать вам это. (Яростно.) Я дважды победил сегодня... Смешно, но сейчас я даже чувствую себя бессмертным. Но на этом опускается занавес. Мы оба обо всем забыли. Да?
В и к т о ш а (улыбаясь как-то странно). Да...
Балясников (весело меняя тон). Перебирайтесь в Москву, мы уговорим Христофора переехать ко мне, а вы пока расположитесь в его квартире... (Утешая ее.) И не печальтесь— пройдет время, и вы забудете меня, обязательно забудете... Вас пленит какой-нибудь прелестный юноша. Мне будет нелегко узнать об этом, и я его возненавижу.
В и к т о ш а. Возненавидите?
Балясников. Конечно. Но — увы — не подстрелю. И кинжал в его грудь не всажу тоже. Пройдут годы, и наконец я приглашу его к себе выпить чайку с вишневым вареньем. Но будем верить, что до этого еще далеко. (Шутливо.) Хоть эту надежду оставьте мне, ладно?
В и к т о ш а (ласково). Оставлю вам все надежды, которые могут еще вас радовать.
Балясников. И не грустите. Все пройдет.
Виктоша (усмехнулась). Наверно. (Помолчав.) Маленькое отклонение от нашего серьезного разговора... Вы всегда' хотели, чтобы Кузьма жил вместе с вами... Мне кажется, этот день наступил.
Балясников (взволнованно). Вы думаете — он согласится?
Виктоша. Почти уверена. Пусть это случится... Это моя последняя просьба.
Балясников. Последняя?
Виктоша. Сегодня. (Улыбнулась.) И еще... Вы не должны сердиться на него. Но куклы предложили делать не Лепешкину, а ему... Он боится признаться вам... Простите его, ладно?
Балясников (постигая весь смысл происшедшего). И он работал над куклами?..
277


В и к т о ш а. Он даже сдал их в театр...
Балясников. Сдал в театр... Мой Кузьма!.. И они отвергли моего сына? Они посмели? Отлично, милый маэстро, сейчас я поднесу вам дулю!.. (Набирает номер телефона.)
Мужской голос: «Алло...»
Ну вот что — это я!
Мужской голос: «Федор?.. Что случилось?»
Какого дьявола! Оказывается, мой сын сдал тебе эскизы кукол, а ты не только ничего не сказал мне, но даже отверг его работу. Имей в виду — человек, который хоть в чем-то отказывает моему сыну, не может оставаться моим другом!
Из кухни выходит Христофор. Виктоша некоторое время стоит у двери, а затем исчезает в своей комнате. Мужской голос: «Ну, Феденька, будь хотя бы минимально благоразумен. Кузьма сделал отличную работу, я уже решил подписать с ним договор, но именно тут появились твои куклы».
Ах, вот как! Стоит первому встречному встрять в дело, и моего сына тут же гонят!..
Мужской голос: «Федор, ты сошел с ума,— не могу же я одновременно выбрать его и тебя».
Брось заговаривать зубы... Ты должен немедленно исправить ошибку.
Мужской голос: «Сожалею, но ничем не могу тебе помочь. Сегодня твой сын взял обратно свои эскизы».
Значит, и я немедленно сделаю то же самое. (Вешает трубку. Увидел Христофора.) Каково, Блохин! Этот негодяй посмел отказать моему сыну... Изволил, видишь ли, предпочесть другого.
278


Христофор (нетерпеливо). Знаешь, Федя, мне как-то не совсем радостно сообщать тебе эту новость, но, по-моему, ты взял да повредился в рассудке.
Балясников. Блохин, не возражай! (Беясит к двери.) Он вернет мне мои куклы, будь он неладен, этот злосчастный маэстро. (Убегает.)
Христофор. Ну вот — опять надо сосредоточиваться. В этой квартире постоянно находишься как на вулкане... Куда же я подевал, однако, свои спицы?..
Из соседней комнаты выходит Виктоша. Она в плаще, с чемоданами. Не замечая Христофора, подходит к столу, пишет что-то, затем идет к двери.
Виктошенька!
Виктоша (обернулась). Христофор Иванович...
Христофор. Куда же вы?
Виктоша (почти шепотом). Так лучше.
Христофор. Уезжаете?
Виктоша молча кивает головой.
Совсем?
Виктоша. Кажется, я сделала все, что могла. (Чуть улыбнулась.) Теперь мне можно уйти. (Задумалась.) Нет — надо. Христофор. А Кузю не жаль? (Тихо.) Я ведь все знаю, Виктоша.
Виктоша (быстро). Вот... Передайте ему записку, тут всего несколько словечек. (Читает.) «Никогда не покидай отца. Помни, что ты обещал мне». (Отдает записку.) Христофор. Я очень вас полюбил, Виктория Николаевна. Я даже обещаю вам от всей своей души, что никогда вас не забуду.
Виктоша. Я тоже.
Христофор. Только вот жалко... жалко мой замечательный костюм. Я уже никогда его больше не надену. (Кланяется.) Будьте всегда здоровы.
279


Вик тош а. Спасибо. (Целует Христофора. Прислушалась.) Он идет! (Метнулась по комнате. Спряталась за портьеру.)
Входит Балясников и с криком: «Блохин, я переду- мал!» — уходит в соседнюю комнату.
(Стремительно.) Прощайте. (Исчезает.)
Балясников (возвращается из соседней комнаты), а где Виктоша?
Христофор (не трогаясь с места). Ушла.
Балясников. Великолепно! Пусть пройдется, на улице чудесная погода. (Посмотрел подозрительно на Христофора.) Что ты тут стоишь как вкопанный? Вид у тебя, прямо скажем,— никуда.
Христофор (горестно). Ты глуп. Помолчи, Федя. Балясников (добродушно). Блохин, не выходи из берегов! К тому же я вовсе не глуп,— как видишь, я не пошел к маэстро. (Восторгаясь.) Мне пришла в голову исключительная мысль! Клянусь, я удивительно хитроумнейший человек.
В дверях неслышно появляется Кузьма, они не заме- чают его.
А сегодня я вообще большой молодец, Христофор. Христофор. Это почему же ты большой молодец сегодня? Балясников. Не скажу. Хвастаться не желаю, Блохин. Но передо мною нынче предстало вдруг самое большое искушение, какое я знал в жизни. И я его преодолел. Простился с надеждой. И что же? Мне грустно и легко, Блохин, печаль моя удивительно светла... (Помолчав.) А ку* да ушла Виктоша?
Христофор (не сразу). Она совсем ушла.
Балясников. То есть — как... совсем?
Христофор (серьезно.) Видишь ли, Федя, я уже давно утверждаю, что нам нужно сосредоточиться. Однако сейчас это необходимо, по-моему, как никогда.
280


Балясников (догадался). Она... уехала в Ленинград? Христофор кивает головой.
Навсегда?
Христофор. Наверно. (Помолчав.) Стемнело. Надо зажечь свет.
Балясников. Погоди... (Оглядываясь, идет по комнате.) Как странно... Как странно. А может быть, ее просто не было?
Кузьма (входя в комнату). Была. Вероятно, большая шутница она была, ваша Виктоша.
Христофор. Будет очень славно, мальчик, если ты никогда не скажешь о ней худого слова. Возьми вот... (Передает ему записочку.)
Кузьма (прочел записку. С прорвавшимся отчаянием). Но почему?..
Христофор. Разве их поймешь, Кузнечик... Лучше не задумываться. (Решил переменить тему.) А ты знаешь, Феденька, ведь это Кузьма велел мне показать маэстро твои куклы.
Балясников (легонько ударил Кузьму кулаком в бок). Мне пришла в голову чудесная мысль, Кузнец: давай-ка над «Еленой» работать вместе.
Кузьма (не сразу). Но для этого, пожалуй, мне следовало бы переехать к тебе?
Балясников. Знаешь, Блохин, когда я увидел его двухнедельного и заявил, что он похож на обезьяну,— да-да, именно в ту минуту,— я горделиво подумал, что родился наконец человек, который меня одолеет.
Кузьма. Но, к сожалению, я еще не одолел тебя.
Балясников. Но это как-то носится в воздухе.
Христофор старательно подбирает па гитаре мотив ро- манса, который исполнял здесь недавно провинциальный Толстячок.
Кузьма (оглядывает полки, где притаились погрустневшие куклы). И все-таки — почему? Почему она уехала?
281


Балясников (в душе его все еще живет его тайна). А я, кажется, догадываюсь... Нет — знаю.
Христофор (тихо). А знаешь — так молчи. (Подобрал нако+ нец мотив и поет негромко.) «Милая, ты услышь меня...» Балясников улыбается, счастливый.
Занавес
1970


ВЫБОР
Драматическая задача в двух частях


Действующие лица
Двойников Николай Андреевич 34 (Пролог) — 40 лет.
Ипполит
33—39 лет
Яков
33—39 лет Гриша
28—34 лет
его друзья.
Ляля
жена Якова, 33—39 лет.
Ларушка
ее племянница, 20—26 лет.
Жанна
26—32 лет.
Королевич
двоюродный брат Двойникова, 41—47 лет. Дочь Двойникова.
Наше время.


Пролог
На сценической площадке — персонажи этой истории. Полутьма, только лица говорящих слабо освещены. Яков тихонько играет на гитаре.
Двойников. С чего все началось... Кажется, в день моего рождения... Мы собрались под вечер... Тут все и решилось... Именно в этот день.
Л а р у ш к а. Нет, надо научиться себя сдерживать... Совсем уж не могу в сторону глядеть — все на него, на него... День рождения, подарок надо бы веселенький — а я ему стеклянного кота... Дура какая, господи.
Гриша. Пора, пора... Нельзя же все время под влиянием другого жить. Уеду от него — надо самим собою становиться!..
Ляля. Кому как повезет... А в тридцать с хвостиком жизнь менять поздно — что выбрано, то выбрано. С Яшей спокойно... А этот... Нет уж, избави боже! Вот разве пошутить? Легонько полететь с ним в бездну,— но чтоб к утру возвратиться... Не опоздать к завтраку — успеть чаю Яше налить.
Яков. Неясно, зачем я нужен ему?.. За что держит? Легок, ненавязчив... Отчасти шут гороховый. А может, жена красивая? Хотя на это ему наплевать. Талант... Ему безразлично все.
Сцена постепенно светлеет.
Двойников. Да... Удивительные были дни. Вдруг все исполнилось... Выбирай любое! Столько лет неудач — я почти перестал себе верить... И вдруг... Как снег на голову...
289


На сцене уже полный свет. Действие началось.
В комнате у Двойникова — Гриша, Яков, Леля, Л а* рушка.
Яков (поет Двойникову под гитару).
«...Честь имеем вас поздравить Со днем ваших именин...»
Л а р у ш к а (поправляя). С днем рождения, Яша...
Яков. День рождения в размер не укладывается.
Гриша. Я сегодня напьюсь. Поражу всех. Грош мне цена, если не напьюсь.
Л а р у ш к а. Но почему, Гришочек?
Гриша. Я полюбил женщину. Безумно. Но она равнодушна ко мне.
Яков. Эх, милый... Женщины — позор человечества.
Ляля. Ты сегодня совершенно разнуздался, моя прелесть.
Яков. Ужинать хочу. Когда вы нас кормить будете?
Ляля. Вскоре. Ипполит когда придет?
Двойников (смотрит на часы). Явится... того гляди.
Гриша (усмехнулся). Ну конечно, без Ипполита нельзя.
Яков. Ревнуешь? Напрасно. Ипполит у вас продолжатель и последователь. (Указывая на Двойникова.) Объявлен его официальным преемником.
Гриша (развел руками). А я тем временем полюбил жен«* щину.
Л а р у ш к а. Тетка, пойдем лучше на кухню... к ужину готовиться надо.
Ляля. Пошли, милое дитя. (Двойникову.) А вы, Коля, лихо устроились — заставляете знакомых женщин званые ужины вам готовить... Сохраняя в то же время холостое положение.
Двойников. Ну что вы, Лялечка... Я бы на вас женился, но вы не дождались — вон за этого гитариста замуж вышли.
Ляля. Я для вас старовата — совсем уж за тридцать. Но вот Ларушка у нас есть — милая моя племянница.
286


Двойников. Я бы хоть сейчас под венец... но как другие поглядят.
Яков (взглянул на Гришу, прыснул). Другие не одобрят.
Л а ру ш к а. Все вы смеетесь, смеетесь... как глупенькие. (Стре- мителъно выбегает из комнаты.)
Ляля. Перебор, ученые люди. (Уходит за Ларушкой.)
Гриша. Глядеть тошно на вас...
Яков (бренчит на гитаре). И верно — почему ты ходост, Нико- лушка?
Двойников. А черт его знает...
Гриша. Поздновато задаешь такие вопросы, Яков Матвеевич... Пятнадцать лет вместе — учились, работаете... Поздновато.
Яков. Он загадочный тип, Гриша.
Гриша. Ну и что? Я тоже загадочный. (Подошел к окну.) Почти решил. (Обернулся.) Уеду я от вас.
Двойников. Что так?
Гриша. Надоело существовать в тени твоего таланта.
Яков. Бунт на корабле, Коля.
Двойников. Пусть отправляется. Ему на пользу будет.
Гриша. Ипполиту бы ты так не сказал.
Двойников. Конечно. Он тебя умнее.
Гриша (идет к Двойникову). Это шутка, надеюсь?
Яков (берет Гришу за шиворот). У тебя уже три привода за драку. (Сажает его в кресло.)
Гриша. Это в юности было. Теперь я остепенился.
Яков. Как хорошо-то. (Подошел к балкону, смотрит вниз.) Что это там роют... в сквере?
Двойников. Клумбу решили воздвигнуть.
Яков. Шикарное место для памятника.
Гриша. Может статься, в связи с вашим успехом, Николай Андреевич, вас туда и поставят — в бронзе? Все-таки жили напротив.
Двойников. Вот бы поставили... Я жизнелюб — хотел бы навеки остаться на земле. И если не живым, то хоть в бронзе.
Гриша. Веселишься?
287


Двойников. Три года я жил наедине с моей работой — почти изверился в самом себе. И теперь, когда все позади, мне просто бывает иногда весело.
Гриша. Позади?.. Ну, а положа руку на сердце... считаешь, что твоя работа закончена?
Яков. О чем ты болтаешь? Работа опубликована и переводится на другие языки...
Гриша. Николай Андреевич, ты очень странно молчишь.
Двойников. Видишь ли... В науке вообще не бывает законченных работ. Мысль нельзя исчерпать — одна рождает другую. Это неизбежно.
Гриша. После всех славословий и поздравлений тебя с повышением переводят к академику Варду. Первостатейно! Здравствуйте, процветание и благоденствие. Но можешь ли ты продолжить у Варда то, что начал здесь?
Яков. Опять мутишь воду, несчастный?.. Все обстояло так мило...
Гриша. Мило? Вот это точно определено.
Идут Леля и Л ар ушка с посудой.
Ляля. Дети, убирайтесь отсюда. Мы на стол накрывать будем.
Яков. Пойдем на балкон, Григорий. Поглядим, как ему копают памятник на сквере. (Уводит Гришу на балкон.)
Ляля (Двойникову). А вы что же?
Двойников. Они мне надоели. Их обуяла чисто дамская страсть — выяснять отношения. (Выходит.)
Л а р у ш к а. Шутит все... (Помолчав.) Он тебе нравится?
Ляля. Несомненно. (Разглядывает тарелки.) Черт те что — все тарелки разные... Боже мой, боже мой, какое добро пропадает.
Л а р у ш к а. Ты о чем?
Ляля. О Двойникове, разумеется. Удивительно изящное существо. Когда вы наконец поженитесь?
Л а р у ш к а. Ты с ума сошла!
Ляля. Почему же... Он поглядывает на тебя не без любопыт-
288


ства. А ты, насколько я понимаю, совершенно ошалела от любви к нему.
Л а р у ш к а (вскрикнула). Тише... (Помолчав.) Неужели уж так заметно?
Ляля. Один Гриша не замечает.
Л а р у ш к а. Он славный... Гриша.
Ляля. Весьма. А Двойников личность. Он пойдет далеко. Так далеко, что рядом с ним идти будет опасно. (Поглядела на нее.) Но не тебе.
Л а р у ш к а. Почему?
Ляля. Это трудно объяснить.
Ларушка. Я дурочка?
Ляля. Ты прелесть. И не мозоль глаза, скорее выходи за него...
Ларушка. Скорее... Легко сказать.
Ляля. Соберись с силами... (Вдруг засмеялась.) И торопи со-* бытия. Торопи. (Выходит из комнаты.)
С балкона появляется Гриша.
Гриша (неуверенно). Как дела?
Ларушка. Расставляем посуду.
Гриша. Кажется, уже расставили?
Ларушка. Не совсем.
Долгое молчание.
Гриша. Да. Разговор у нас с вами... первостатейный. Ларушка беспомощно озирается.
(Вынимает из кармана конверт, оглядывается и передает его Ларушке.)
Ларушка. Что это?
Гриша. Письмо. Я написал тут, что люблю вас. Я никогда бы не смог вам этого сказать. А в письме все получилось довольно хорошо. Даже замечательно. Я тут написал, что не могу без вас жить. Это не преувеличение. Это действительно так. Потом я написал, что хотел бы уехать с вами. Но
289
Ю А. Н. Арбузов «Пьесы», т. 2


самое главное в письме то, что все это правда. (Помолчав.) Совершенная правда. (Быстро уходит на балкон.)
Л а р у ш к а. Ну вот... еще недоставало. (Разглядывает письмо.) Толстое... Все-таки милый он.
Двойников (возвращается). Вы обиделись? Простите нас, Ларушка... Сегодня мы все игриво настроены друг к другу. Вот и ваш Гриша тоже...
Ларушка (негодуя). Николай Андреевич, у вас нет никаких оснований называть Григория Филипповича моим. Может, вам неприятно, что я подарила вам стеклянного кота, но я несведущий человек в таких вопросах... Я и так устаю в своем фотоателье, где всегда царит ужасная неразбериха. Опять вы смеетесь?
Двойников. Вы такая хорошенькая, Лара, что на вас невозможно смотреть без смеха. (Проводит рукой по ее волосам.)
Она не отстраняется.
Завидую вашему будущему мужу.
Ларушка. Зачем завидовать-то... Странный вы.
Двойников (неожиданно). Я устал.
Ларушка (испуганно). Почему?
Двойников (медленно). Чего бы я хотел всего более? Сесть в поезд Москва — Владивосток и ехать... Неторопливо двигаться к Тихому океану.
Ларушка. Одному?
Двойников. Если в купе оказались бы вы, я, вероятно, не протестовал. Может быть, даже счастлив был... и все время смеялся.
Ларушка. Смеяться-то зачем?..
Они замолкают, не зная, видимо, как им вести себя дальше.
Ляля (входя с очередной порцией посуды). Ипполит звонил — он уже вышел из дома... Объявил, что направляется сюда с какой-то девицей.
290


Двойников. Ипполит с девицей? Что-то новое.
Л а р у ш к а. Вилок не хватит... (Выходит.)
Ляля (Двойникову). Спичку дайте. (Закуривает.) Итак, вы решили переходить в институт... к Варду?
Двойников. Отказываться, видимо, грешно. Большие возможности.
Ляля. Завидую, так сказать, со стороны Яши.
Двойников. О нем не беспокойтесь — не пропадет.
Ляля. Сказано с некоторым оттенком сарказма, не так ли?
Двойников. Всего лишь с тем оттенком, которого он заслуживает.
Ляля. А в вас, Коля, появилась эдакая нотка игривости.
Двойников. Просто разомлел при виде огромного куска пирога. (Указал на кухню.) Который маячит в отдалении.
Ляля. Это вы фигурально — о пироге?
Двойников. По-всякому. Но Яшу я люблю. Он веселый дядя. А ловкость человеку никогда не мешала.
Ляля. Ловкость и я люблю. Во всех, так сказать, разделах бытия. (Не сразу.) Кстати, ловкач мой на месяц в Карелию уезжает... так что я, видимо, буду скучать на даче. Приезжайте — на лодочке покатаемся. (Улыбнулась.) У нас закаты хороши.
Двойников. Рассветы тоже?
Ляля. Увидим... может быть. (Посмотрела на него вниматель- но.) Ото. А в вас появилось нечто человеческое.
Двойников. Да. Деградирую.
С балкона возвращаются Гриша и Яков.
Яков. Лялечка, кушать хочется ужасно.
Ляля. Ступайте на кухню. Лара что-нибудь вам соорудит... предварительное.
Гриша. Ну что ж, закусим — в преддверии Ипполита. (Уходит с Яковом.)
Ляля (глядит им вслед). Ваш Гришенька буян.
Двойников. Пытается выглядеть.
Звонок.
291
10*


Ляля. Ну вот и Ипполит наконец...
В комнату стремительно входит Ипполит, несколько поодаль от него Жанна.
Ипполит. Здравствуй. Вот тебе гвоздики. Куплены оптом — в кувшине. Ляля, раскидай по сосудам. (Передает ей цветы.)
Ляля. Роскошный вы у нас мужчина, Ипполит. (Уходит с цветами из комнаты.)
Двойников. Со спутницей все же познакомил бы.
Ипполит (улыбаясь). Товарищ из Ленинграда.
Двойников. Звучит таинственно.
Жанна (здороваясь). Суворова.
Двойников. Пообстоятельней хотелось бы.
Жанна. Жанна Владимировна.
Ипполит. Наш коллега. Познакомились в Ицколе. Вместе забирались на Эльбрус. Отменный спутник. Положительный герой. Однако покидает Ленинград. Нынче утром прибыла в Москву. За отсутствием мест в гостиницах оста-« вила чемоданы у меня. Дальнейшее окутано туманом.
Двойников. Туман — это по поводу номера в гостинице?
Ипполит. В том числе.
Жанна. Вы простите, что я к вам нежданной гостьей... Ипполит Николаевич уговорил. (Улыбнулась.) Впрочем, без труда. Мне хотелось с вами встретиться.
Ипполит. Видишь, какая она откровенная, наша Суворова.
Жанна. Дело не в том, что вы сейчас в центре разговоров; хотела повидать вас потому, что тема вашей работы где-то рядом с моей...
Двойников (чуть помолчав). В Москву вы надолго?
Жанна. Ничего о себе не знаю. Я — как бы это выразить поч легче — на распутье сейчас.
Двойников. То есть?..
Жанна. С мужем разошлась.
Двойников (несколько смущен ее прямотой). Чем же он вам... не подошел?
292


Жанна. Я ему не подошла.
Это сказано с такой неожиданной резкостью, что Двойников мгновенно понял — дальше об этом говорить нельзя.
Двойников. Я думаю... ужинать пора. Надо женщинам сказать.
Ипполит. Стоп... У меня разговор к тебе... (Приоткрыл дверь — из кухни доносится смех, пение.) А они, кажется, не скучают.
Двойников. Любимое Гришино занятие — хором поют... Ипполит. А мы поговорим.
Жанна (встает). Вы позволите... Мне позвонить надо. Ипполит. Телефон в коридоре.
Жанна. Я заметила. (Уходит.)
Двойников. Однако хороша... Необыкновенно.
Ипполит (как-то сокрушенно). Еще и умница. Это ты увидишь.
Двойников. Влюбился наконец?
Ипполит. Пока нет. Страшновато. Наше знакомство в Ицколе короткое — всего несколько дней. Я как-то немею с ней. Или болтлив, как дурак. Мне кажется, я ее просто боюсь... (Улыбнулся.) Нет, такие женщины не про нас. Они, как венок из лавров, увенчивают голову победителя. Только победителя.
Двойников (помолчав). Пожалуй.
Ипполит. Николенька...
Двойников. Ну?
Ипполит. Последние дни у нас как-то все с тобой непросто.
Мы что-то недоговариваем.
Двойников (нетерпеливо). Дальше.
Ипполит (не сразу). Достаточно ли ты понимаешь, чем тебе грозит переход к Варду?
Двойников. Именно?
Ипполит. Идти к нему в институт — значит распроститься с темой, которой ты отдал почти три года жизни. А ведь
293


весь смысл твоей работы в том, что она только подступ к чему-то весьма значительному.
Двойников (почти со злостью). Тема завершена. Работа опубликована. (Вдруг вспыхнул.) Почему ты приговариваешь меня к тому, чтобы я всю жизнь шел только одной дорогой? Ты не хотел, чтобы я опубликовал свою работу,— один ты — я не послушался... (Берет лежащую на столе книгу.) А теперь, вопреки очевидности, хочешь доказать, что прав был не я, а ты?
Ипполит (берет из рук Двойникова книгу, листает ее). Ну что же... если не приглядеться пристально, это можно счесть за некоторый итог... Но ты знаешь чуть больше тех, кто читает эту книгу. Ты знаешь!
Двойников (не сразу). А если я хочу остановиться и поразмышлять?
Ипполит. Только трусость и неверие в свои силы позволяют нам останавливаться в минуты, когда мы должны нанести решающий удар.
Двойников. Выражайся яснее, милый.
Ипполит. Так вот... (Медленно.) В твоей книге встречаются догадки, которые пока лишь смутно мучают твое воображение, но всякая попытка довести их до логической ясности была бы для тебя далеко не безопасна... (Резко.) Волей-неволей она бы вынудила тебя замахнуться на авторитеты, весьма в науке весомые.
Двойников (не сразу). Имеешь в виду Королевича?
Ипполит. Именно. Володеньку Королевича. Твоего милого двоюродного братца. (Значительно.) И не только его.
Двойников. Так-с... Другими словами, обвиняешь меня в трусости?
Ипполит. Куда там. В осторожности. (Усмехнулся.) Несомненно, это звучит ласкательнее.
Двойников. Как интересно-то... Оказывается, мою позицию можно истолковать и таким вот образом. Забавно, что ты прямолинеен до такой степени.
Ипполит (ворчливо). Полагал, что за десять лет совместной
294


работы ты изучил досконально это мое основное достоинство.
Двойников. Видишь ли, Поля... Кроме твоих предположений существует еще нечто. Нечто очень простое и человеческое. (Улыбнулся.) Усталость.
Ипполит (строптиво). Усталость еще никому не диктовала правильного выбора.
В дверях появляется Жанна.
Жанна. Я без стука... Простите... (Оглядывает их.) Вид, однако, у вас обоих какой-то взъерошенный.
Ипполит. Беседуем.
Жанна. Понимаю. (Улыбнулась.) Серьезная мужская беседа— почти всегда вид драки. (Взглянула на Двойникова.) Николай Андреевич, известен ли вам профессор Сергачев?
Двойников (с любопытством поглядел на Жанну). Лично с ним еще не знаком, но работы его знаю.
Жанна. Илларион Игнатьевич равнодушия не вызывает. Тут обычно две позиции — за или против. (Улыбнулась.) Вы как?
Двойников. Выдающийся экспериментатор. Смелый человек.
Ипполит. Что до меня, то мечтал бы работать с ним.
Жанна. Мне это, очевидно, предстоит... Если все сложится. Я только что говорила с ним по телефону. Он сейчас в Москве — на совещание приехал.
Ипполит. Завидую... Значит, жить будете в двухстах от нас километрах?
Жанна. Пустяки — до Лифарей три часа езды на машине.
Двойников (улыбнулся). Боюсь, что мы сможем там встретиться, Жанна Владимировна.
Жанна. Не поняла.
Двойников. Сегодня утром я получил письмо от Сергачева. (Берет со стола конверт, смотрит на него.) Он предлагает мне работать у него в Лифарях.
295


Ипполит. Немыслимо! Ты у нас просто нарасхват, Николень- ка. И что же ты ответил ему?
Двойников. У меня есть слабость, Поля: прежде чем ответить — подумать немножко.
Ипполит. В данном случае думать не о чем. Лифари стоят Москвы. Надо соглашаться.
Жанна (мягко). Вы вряд ли правы... Дело, разумеется, не в том, что столица обычно заманчивее периферии. Возможности, предложенные Николаю Андреевичу у Варда, заманчивы во всех смыслах. В его распоряжении будет штат сотрудников самой высокой квалификации, да и материальных средств окажется достаточно, чтобы вести спокойную работу. А Лифари — учреждение беспокойное. Характер у Иллариона Игнатьевича... не прост. Девиз «не тронь меня, и я тебя не трону» ему враждебен. Словом, работать у Сергачева — значит обречь себя на сложную, непокойную жизнь.
Ипполит, Странновато... Вы что же, отговариваете нашего героя?
Жанна. Предупреждаю. Всего только.
Ипполит (поглядел на молчащего Двойникова). Ну а ты по- прежнему все еще раздумываешь и рта раскрыть посему не можешь?
Двойников. Нет, я, пожалуй, решил...
Звонок.
Жанна. Кажется... звонят?
Ипполит. Обязательно какой-нибудь монстр возникнет. Увидишь.
Появляется Яков.
Яков. Николай, это почти невероятно, но...
Двойников. Что еще?
Яков. В коридоре Королевич.
Ипполит. Нда... Знаменательно.
Яков. Пускать?
296


Двойников. Давай.
Яков уходит.
Ипполит. Предполагал любое. Но он?..
Двойников (с улыбкой погладил его по голове). Пан бу* шует?
Ипполит (бьет его по руке). Сгинь.
Жанна (сжеется). Ипполит, уймитесь...
В комнату быстро входит Королевич. За ним появляется любопытствующий Яков.
Королевич (подходит к Двойникову). Поздравляю. Тридцать четыре?
Дв о й н и к о в. Угадал. По-прежнему отстаю от тебя на семь лет. (Жанне.) Мой двоюродный брат. Надеюсь, известен вам. Очень не дурак.
Жанна (Королевичу). Суворова.
Королевич (Двойникову). Лестно меня представляешь. Ипполит. Точно.
Королевич (рассмеялся). Поглядите только, как он меня не любит.
Ипполит. Любовь свободна, мир чаруя.
Яков (Жанне). Не угодно ли вам последовать за мной на кухню? Я буду не я, если вам не поднесут там чего-нибудь значительного.
Ипполит. Идея! Жанна, познакомьтесь: Яшенька — человек без стержня. Его характер очень мило оттеняет жена. Яков (незлобиво). Клянусь — он прав!
Ипполит. И прочь отсюда. (Указывая на Двойникова и Королевича.) А этим и без нас будет весело. (Берет Жацну под руку и уводит с собой.)
Яков следует за ними.
Королевич. Забавный малый... (С интересом поглядел вслед ушедшей Жанне.) Но как бывают иногда милы женщины. Загляденье.
297


Двойников. До сей поры женщины тебя как будто не занимали.
Королевич. Напрасная трата времени, милый. Но эта уж очень хороша. (Оглядывается.) у тебя здесь симпатично, хотя дань аскетизму отдаешь. И прав — вещи мешают думать, на них постоянно натыкаешься. Жениться еще не собрался?
Двойников. Вопрос дебатируется.
Королевич. В этом случае размышлять бесцельно. Думай не думай, в результате несомненная осечка. Но и одиночество не сахар.
Двойников. Где же выход, Володенька?
Королевич. Любить женщин можно, но придавать этому значение не стоит. Побережем наши волнения, милый.
Двойников. Когда же прикажешь волноваться?
Королевич. Когда работаешь. Ты написал серьезную книгу. На ней следы волнения.
Двойников (внимательно поглядел на Королевича). Благодарю.
Королевич. Наши отношения оставляют желать лучшего, Коля. Мы исповедуем разные истины. Это вызывает естественное раздражение. (Помолчав.) Но когда я кончил читать твою работу, меня порадовала мысль, что матери наши были сестрами.
Долгая пауза.
Твое молчание что-нибудь означает?
Двойников. Я думаю, что последует за твоими словами.
Королевич. Как мы подозрительны друг с другом... Любопытно.
Двойников. Очень.
Королевич. Ну а если начистоту — чем я тебе особенно непригож?
Двойников. Методом своей полемики. Ты слишком часто отсутствие научных доказательств заменяешь тирадами в
298


честь лиц и событий, не имеющих прямого отношения к делу. Чарующего впечатления это не производит.
Королевич. Не все думают, как ты, Коля. Очень не все. (Помолчав.) А с тобой приятно беседовать.
Двойников. Ей-богу?
Королевич. Говоришь, что думаешь.
Двойников (весело). Да. Это упрощает дело.
Королевич (неожиданно). А помнишь, как в нашем милом детстве я промолчал однажды и всю вину взял на себя, когда ты вдребезги раздолбал мой велосипед?
Двойников. Оказывается, ты умеешь хранить приятные воспоминания. Кстати, как поживают твои сыновья?
Королевич. Вполне благополучно. (Усмехнулся.) Впрочем, это не по моему ведомству, Коля.
Двойников. Ты... ты разошелся с женой?
Королевич. Упаси бог. К чему делать лишние жесты.
Двойников. И то. (Помолчав.) Теперь говори.
Королевич. О чем, милый?
Двойников. Я хорошо понимаю, что ты возник поздравить меня с днем рождения... но ведь что-то еще должно за этим последовать?
Королевич (не сразу). Я знаю все о твоем успехе. Ты жил мужественно и стойко. Даже с некоторым перебором. Однако самое трудное предстоит сейчас. Тебе надлежит сделать выбор.
Двойников. Выбор?
Королевич. Победа сама по себе немногого стоит. Свое решающее значение она получает позже. Когда наконец выбран путь, по которому пойдешь дальше. Ты понял?
Двойников. Все правда.
Королевич. Я знаю о предложении Варда.. Ты получил его во вторник, а сегодня воскресенье... Но до сих пор ответа ты ему не дал.
Двойников. Твоя информированность поражает. Чем ее объяснить, Володя?
Королевич. Мне не хочется, чтобы ты прогадал.
299


Двойников. Прогадал... (Улыбнулся.) Ловкое словечко. (Испытующе.) Итак, ты полагаешь, что мне следует принять его предложение?
Королевич. Ну что ж, учреждение крайне респектабельное. Сильные ветры не дуют, а основы у них потрясают без особого воодушевления. Словом, уютный уголок. Но я хочу предложить тебе, Коля, нечто большее.
Двойников (не сразу). Что же это?
Королевич. Перебирайся в наш институт. (Улыбнулся.) Во всяком случае, тебе дается чудесная возможность взорвать изнутри организм, к которому ты был так критичен. Шучу, конечно... (Серьезно.) У нас тебе будут предоставлены самые широкие возможности... объем работы, общественная значимость, наконец. И тебя не дадут в обиду — ты станешь максимально защищен.
Двойников. Восхитительно. Но за что мне сие?
Королевич. Ты доказал, что талантлив. Только и всего. (Яо- молчав.) Правда, наш институт исповедует направление, не совпадающее с конечными выводами твоей книги... Но я убежден, что для молодого ученого умение многообразно охватить явления и найти им неоднозначные ответы доказывает широту его научных воззрений.
Двойников. Ты удивительнейший человек, Володя. Ведь ты же отлично знаешь, что я тебе отвечу.
Королевич. Знаю... пожалуй. (Помолчав.) Ну что ж,— в конце концов, верность себе превыше всего.
Двойников. В твоих устах этот девиз звучит особенно блистательно.
Королевич. Все. Не станем больше препираться. Я устал. (Внимательно поглядел на Двойникова.) Итак, ты решил согласиться на предложение Варда?
Двойников. Как сказать... Можно ведь принять и иное предложение.
Королевич. Иллариона Игнатьевича Сергачева?
Двойников. Ты все-таки поразительно информирован.
Королевич. Приходится.
300


Двойников. И для чего... приходится?
Королевич (задумчиво). Видишь ли, Коля, в твоей работе, пусть пока неосознанно, есть нечто, направленное против истин, которые исповедую я. Мысль эта не лежит на поверхности, она глубокого заложения, и все же она живет в твоей книге. Мне по душе, что тебя не страшат авторитеты, но я не убежден, что должен потворствовать попыткам зачеркнуть открытое и утвержденное мною. (Улыбнулся.) И не только мною, милый. Заметь — я всегда окружен коллективом единоверцев, мне претит позиция уче- ного-одиночки. (Помолчав.) Ну как, по-твоему, должен поступить я?
Двойников. Если человеку истина дороже личного благополучия, он смело может поступать любым образом.
Королевич. Ты смеешь полагать, что я не верю в истины, которые пытаюсь утвердить?
Двойников. Нет... Но мне кажется, что ты так далеко зашел в своей неправде, что она стала для тебя правдой.
Королевич (после долгого молчания). Вероятно, на этом нам и следует закончить наш разговор.
Двойников. Пожалуй.
Королевич. Да... Совсем забыл — жена просила передать тебе привет.
Двойников. Спасибо... И ей передай от меня. (Улыбнулся.) Она всегда нравилась мне.
Королевич (погрозил ему пальцем). Думаешь, я этого не видел?.. (Прислушался к пению, которое возникло с новой силой.) А у тебя там весело... на кухне.
Двойников. Да... Ликуют. Им нравится почему-то, что мне тридцать четыре.
Королевич. А я, злодей, отвлек тебя от дела.
Двойников. Пустяки... Мы так редко встречаемся...
Королевич. Не то что тридцать лет назад... помнишь, мы жили тогда два лета вместе на даче...
Двойников. Говорят, в ту пору я весьма увлекался пусканием мыльных пузырей.
301


Королевич. Но более всего тебе нравилось, когда я сажал тебя на закорки и бегал вприпрыжку вокруг нашей дачи.
Двойников. Счастливые времена.
Королевич. По всей видимости. (Пошел к двери, обернулся, неожиданно.) Так вот, Коля, быть благородным — право каждого, но стоит ли забывать, что я еще никогда не покидал поля боя побежденным... Словом, к Варду ты можешь идти, но Сергачев... (Улыбнулся.) Очень не рекомендую, Коленька. (Быстро уходит.)
Двойников (один). Ну что же. Ну что же.
Ипполит (входит). Однако он довольно основательно хлопнул дверью.
Двойников. Было отчего.
Ипполит. Во всяком случае, этот стук прозвучал для меня весьма жизнеутверждающе. Ты его прогнал?
Двойников. Видимо.
Жанна (в дверях). Ваш очень не дурак удалился?
Двойников. Бежал.
Жанна. Весьма любопытный тип. Игриво поднимает брови и делает попытки пронзать взглядом.
Двойников (улыбнулся). Успешные... попытки?
Жанна. Не слишком. Он косит немного.
Яков (входит). Свинство, в конце концов!.. Николай Андреевич, мы когда-нибудь поднимем бокалы? Содвинем их разом?
Ляля (идет за ним). Ну ты уже столько раз их сдвигал, несчастный...
В комнату входит очень веселая Л ар ушка, а за ней следует Гриша.
Л а р у ш к а (ей, видимо, море по колено). Николай Андреевич, а это правду говорят, что вас совершенно-совершенно женщины не занимают... ну никаким образом? (Жанне.) Вы только подумайте, такой серьезный, взрослый человек — и на тебе!
302


Гриша (Якову). Говорил — будь с ней осторожен... Ларушка, давайте посидим на бульварчике минут пятнадцать... Ларушка (хлопает кулачком по столу). Нет, не посидим на бульварчике минут пятнадцать!
Ляля (Якову). Ну вот — выпустил черта из бутылки... Умнее ничего придумать не мог?
Ларушка (идет к Двойникову). Ну а вы-то чего нахохлились? Господи, грустный какой... Мне Ося Глезер, наш главный фотограф, постоянно говорит — коль мысли невеселые придут, будь добра, открой, пожалуйста, шампанского бутылку или перечти в крайнем случае «Женитьбу Фигаро». Ипполит. Форменное бедствие.
Гриша. Идемте на бульварчик, Ларушка,
Ларушка. Ни за что!
Телефонный звонок.
Ляля. Кажется, телефон...
Яков. Я подойду. (Уходит в коридор.)
Ларушка. Боже мой, какой беспокойный день рождения!
(Увидела Жанну.) А вы-то откуда появились?
Яков (возвращается). Николай Андреевич, внимание! У телефона академик Вард.
Гриша. Первостатейно.
Двойников (встал). Так.
Молчание.
Ипполит. Видимо... пробил час.
Жанна (мягко). Ну... Что же вы ждете, Николай Андреевич? Вы решили?
Двойников (взглянул па нее, улыбнулся). Решил. (Быстро уходит.)
Некоторое время все молчат.


Часть
первая
Простенький бревенчатый дом. Мы видим открытую веранду и часть прилегающего к ней сада.
Начало августа. День идет к концу, но летнее солнце все еще в вышине, до темноты далеко.
На веранде, в плетеном кресле, неподвижно сидит Двойников — он слушает музыку. Звучат завершающие аккорды, а затем диктор объявляет: «Вы слушали концерт для рояля Глазунова в исполнении Святослава Рихтера. Через две минуты последние известия».
Звонок телефона. Двойников выключает транзистор. Снимает телефонную трубку.
Дв о й н и к о в. Да...
Мужской голос: «Березова мне».
А куда вы звоните?
Мужской голос: «Хлебозавод?»
Вы ошиблись...
Мужской голос (сердито): «Очень сожалею». Вешается трубка. По саду к веранде ивет Гриша. Заметив Двой- никова, он останавливается и окликает его.
Гриша. Николай Андреевич!
Двойников. Гришка!..
Они бегут навстречу друг другу, молча обнимаются. Двойников разглядывает его улыбаясь.
Шесть лет?
804


Гриша (засмеялся почему-то). Без нескольких недель. (Он взволнован.) Ты изменился.
Двойников. Зато ты — нисколько. Гришка — и все тут. Я по тебе скучал.
Гриша. Ей-богу? (Серьезно.) Приятно. Ты ведь теперь... (Тычет пальцем куда-то в вышину.)
Двойников (весело кивнул ему). Именно. В Москве давно?
Гриша. Третий день. Но к тебе появиться решил сегодня. Как-никак день рождения... Сорок! Помнишь, как шесть лет назад мы веселились в твоей старой квартирке... (Вдруг серьезно.) Веселились отчаянно.
Двойников. Тогда все и решилось.
Гриша. Да. Все.
Двойников. Жену-то привез?
Гриша. А как же! Я, понимаешь, совершенно не умею *кить без нее. Несчастнейший человек, то есть счастливый. Жаль, сына показать не могу — в Алма-Ате оставили. Жена этим обстоятельством несколько взволнована — любит отпрыска
колоссально.
Двойников. Сейчас-то она где?
Гриша. По саду гуляет. Понимаешь, Николай Андреевич, мне хотелось с тобой встретиться вот так... без свидетелей. Не знаю почему, но уж так. Ты извини... Мы не помешали? Может быть, другие планы?.. Ты не стесняйся... свои ведь, говори...
Двойников. Будет тебе!.. (Обнял его.) Работой доволен?
Гриша. Несомненно. В Алма-Ате у меня полная самостоятельность. Сам себе Двойников. Хотя ничего удивительного пока не совершил. (Помолчав.) Но ты велик. Превзошел все мыслимое. Гигантским образом превзошел.
Двойников. Милый... (Негромко.) Я все еще в начале пути.
Гриша (обескураженно). Не дури... (Поглядел на него внимательно.) Добившись почти всего, считать, что ничего не имеешь... Это ловко!.. (Вдруг рассердился.) О тебе книги пишут!
Двойников. Помнишь — позвонил телефон, я взял трубку и
305


отказал Варду. А на следующее утро сел в автобус и поехал сюда — в Лифари. Автобусный билет стоил два пятьдесят. Не слишком дешево — ведь до института Варда я мог доехать на метро за пять копеек. Но я истратил два пятьдесят и приехал к Сергачеву. Все остальное случилось само собой.
Гриша. Не пойму.
Двойников (вспыхнул). Человек поставил цель, и до нее сто шагов. Он сделал девяносто девять и устал, хочет отдохнуть... не зная, что до победы ему остался всего один шаг. Мне повезло, я выбрал Лифари — это и был последний шаг, Гришка!
Гриша (торжествуя). Вот видишь!.. Значит, ты все-таки дошел до цели?
Двойников. Во всем этом присутствует некий юмористический момент, Гриша,— к вечеру ты наконец добираешься до цели, а утром тебе почему-то начинает казаться, что до нее снова сто шагов.
Гриша. Да-а-а... Ты баснословен.
Двойников (весело). Еще бы.
В саду появляется Л ар ушка.
Ларушка. Гришенька, я соскучилась... И затем, мне тоже интересно на Николая Андреевича взглянуть... (Подходит к ним.) Здравствуйте, Николай Андреевич. Ого — вы какой.
Двойников. Какой?
Ларушка. Нет, правда, очень повзрослели.
Двойников. Зато вы все такая же замечательная. Можно поцеловать вас?
Ларушка. По-моему, не надо. Какой сад у вас богатый. (По- молчав.) А все-таки интересно: столько всего произошло, а вот опять стоим вместе. Разговариваем. Смешно — да?
Гриша. Что же тут смешного?
Ларушка. Все-таки. (Неожиданно целует Гришу.) А он у меня похудел, правда? Очень много работает. Такой ми¬
306


лый. Застегнись, а то ветрено тут. Мы сына тоже Гришей назвали. В прошлом месяце ему четыре годика исполнилось. Превосходный ребенок.
Гриша. Подарок-то отдай.
Ларушка. Я и забыла. (Вынимает из сумочки тюбетейку.) Тюбетейка вот, редкой работы. Вы теперь за границей часто бываете — мы в газетах читали,— там, я думаю, интересно в такой показаться.
Двойников. И покажусь. Тюбетейка просто великолепная. (Надевает ее.)
Ларушка. Вам идет. Это я доставала. (Гладит Гришу по голове.) Нет, правда — он у меня очень нерегулярно питается. Катастрофа, честное слово.
Гриша. Ты все-таки болтушка.
Ларушка. Неправда. А вы знаете, что Гриша кандидат у нас и к докторской готовиться решил? Мы в Алма-Ате тоже не сидим руки сложив...
Гриша (улыбнулся). Ужасно я ее все-таки люблю, Коля.
Двойников. Еще бы. Она всегда прелесть была.
Ларушка. Глядите-ка, солнце зашло... Наверно, дождь будет.
Из дома на веранду выходит Жанна.
Двойников (подходит к ней, указывает на Гришу). Узнаешь?
Жанна. Гриша...
Г р и ш а. Здравствуйте, Жанна Владимировна. Опять вы невозможно прекрасная.
Двойников. А Ларушку нашу помнишь?
Ларушка (Жанне). Сад у вас замечательный.
Жанна. Мне он тоже по душе.
Двойников (кивает на Жанну). Ее величайшее увлечение. Только выпадает свободная минутка — сразу что-нибудь преобразовывает.
Ларушка. А что? Чехов учил любить деревья.
Жанна. Тебе звонили из общества дружбы — завтра надо
307


встретиться с председателем Международного конгресса Руэром. Поездки в Голландию тоже, видимо, не миновать. Двойников. В данный момент это невозможно.
Жанна. Объяснишь им это сам.
Гриша. Вы вместе работаете?
Двойников. Увы, сколько ни уговаривал! Ссылки на супругов Кюри тоже не помогают. Она, видишь ли, лицо самостоятельное.
Из дома выходит Ипполит.
Ипполит (увидел Гришу). Вот это явление... Гришка! Двойников. Ты с ним поуважительнее — кандидат наук пред тобою.
Ипполит. Кандидат? Черт знает что творится на этом свете!
И Лариса — любовь моя. (Целует ее.)
Двойников (весело). А почему ему можно?
Л а р у ш к а. Он же не спрашивал меня.
Гриша. В этом мире постоянно происходят всяческие безобразия. И Ипполит этот в их числе. (Двойникову.) Как он, не надоел тебе?..
Ипполит. А я его добрый гений. Пропал бы он без меня. Жанна. Их, Гриша, водой не разольешь. Даже в одинаковых пиджаках ходят.
Гриша. Они всегда были... братья-чечеточники. (Ипполиту.)
А что не женишься, брат?
Ипполит. Прозевал. Всех из-под носа увели.
Жанна. Он у нас медлительный господин.
Ипполит. Это есть. (Двойникову.) Прими корреспонденцию — семьдесят три поздравления из двадцати шести стран. Почтальон третий заход делает — очень тобой недоволен. Двойников. Мне на минутку тебя... (Берет Ипполита под руку, они спускаются в сад.) Муратову звонил?
Ипполит. Да.
Двойников. И что же?
Ипполит. Опыт все еще не утвержден.
Двойников. Чего они тянут, как думаешь?
308


Ипполит. Ответственность чувствуют. Не пустяк затеял. (Не сразу.) Все-таки жизнью рискуешь, Николенька.
Двойников. Декламатор ты. Если к вечеру не будет ответа, утром поедем к Муратову.
Ипполит. Ты его не зли, он торопливых не любит.
Гриша. Все как шесть лет назад — опять его Ипполит прикарманивает.
Жанна (кричит с веранды в сад). Братишки, у вас тут друзья!
Двойников. Сейчас появимся! (Ипполиту.) Смотри Жанне не проболтайся.
Ипполит. Ну что ж — будем веселиться.
Поднимаются на веранду.
Жанна. Снова тайны?
Л а р у ш к а. Николай Андреевич всегда был человек таинственный. И его часто решительно нельзя было понять.
Жанна. Ну, эту свою особенность он сохранил полностью.
Гриша (осторожно). Коля... Не знаю, право, но вчера мы были у Ляли... Ну и позвали ее и Яшеньку к тебе сегодня... Ты уж извини — Яша говорил, что вы не часто теперь встречаетесь, но... (Поглядел на всех.) Вы что молчите? Я свалял дурака?
Двойников. С чего ты взял?..
Жанна. Мы рады будем...
Двойников. В конце концов, Ляля — очаровательная женщина, а Яша нам на гитаре поиграет.
Ипполит. Григорий, ты пригласил их зря.
Жанна. Все-таки ты удивительно неспокойное существо, Ипполит.
Двойников (ласково). Легче, легче живи, Ипполитушка. (Подходит к Жанне и негромко говорит ей.) Все, что предполагалось на сегодня,— отменяем. Вечер с друзьями проведем... Ты не сердишься?
Жанна. Что ты, милый.
309


Двойников. Ну и отлично. (Идет к Ипполиту и Грише.) Скорее ко мне, вы сейчас ахнете... Бочонок «киндзмараули» из Грузии получил!..
Ипполит. Было бы любопытно.
Гриша. Он светлая голова, я всегда утверждал это.
Мужчины уходят. Жанна и Ларушка остаются вдвоем.
Л а р у ш к а. Вы думаете, они напьются?
Жанна (улыбнулась). Будем надеяться на лучшее.
Ларушка. Дело в том, что Грише это очень неполезно — у него печень дурная. (Помолчав.) Как тихо у вас... Спокойно.
Жанна. Уже вечер... и день рождения Коли... В обычные дни Лифари — беспокойное место.
Ларушка. Конечно... Если человек знаменитый, вокруг, наверно, страшная толкотня... (Улыбнулась.) У нас с Гришей очень хороший сын. Шаловливый, понятливый и кушает с удовольствием. Вообще мы живем довольно весело.
Жанна. Жить весело, вероятно, большое счастье.
Ларушка. Еще бы.
Жанна. Алма-Ата — приветливый город. В юности я там бывала — я ведь с детских лет непоседа.
Ларушка. Мне обстоятельства не позволяют. Я только домом занимаюсь. Если человека любишь, за ним надо следить... то есть всячески о нем заботиться. И завтрак вовремя, и рубашка чистая. Особенно если такой человек, как Николай Андреевич, вы просто обязаны окружить его своим вниманием.
Жанна. А отчего эту роль вы отводите — и без всяких размышлений— женщине... а не мужчине, например?
Ларушка (озадаченно). Иу так полагается.
Жанна (задумчиво). Самое забавное, что вы, вероятно, правы. Самое забавное.
Ларушка (неожиданно). Вы счастливы? Счастливы вы или нет? Вы простите, что я так спрашиваю, но мне очень хочется от вас услышать... Вы счастливы?
310


Жанна (чуть помедлив). Да.
Ларушка (не дождавшись большего). Как вы ответили... всего двумя буковками.
Жанна. А здесь количество букв не поможет. Один мой коллега сказал: счастье — это полное отсутствие информации, (Усмехнулась.) Вот видите, Ларушка. (Помолчав.) Я об ужине позабочусь. (Уходит.)
Ларушка (одна). Ей невесело. Господи, как же это? Рядом с ним — а ей невесело.
По саду идут Яков и Ляля.
Ляля (Якову). Ты попроще держись, виноватый вид тебя украшает мало.
Яков. Да и не случилось между нами ничего основательного. (Заметил Ларушку.) Вон племянница твоя сидит. В больших грустях.
Ляля. Есть отчего. Бедняжка. (Окликает ее.) Лариса, мы прибыли.
Ларушка. Какой сад прекрасный, правда, Ляля?
Ляля. Не грусти. Зато в Алма-Ате яблоки — лучших нету.
Ларушка. Николай Андреевич изменился очень. Жалко его.
Яков (изумился). Жалко?
Ларушка. На рубашке двух пуговиц недостает. Я посчитала. И брюки не отутюжены. А ведь день рождения сегодня.
Яков. Его шеф, покойник Сергачев, вовсе в рубище гулял. Знаменитым так полагается.
Ляля. Смени интонацию на более ласковую, солнышко. Ты на редкость противный малый, когда злишься. А весельчакам все списывается.
Яков (Ларушке). Ну а как он реагировал на Гришину затею пригласить нас? Недовольство выражал?
Ларушка. Вот еще... Он даже обрадовался. Ипполит, правда, говорил что-то...
Яков. Этот не забывчив.
Ляля. Жаль, гитару ты не захватил... В этом доме есть вряд ли. Где-то отдаленно грохочет гром.
311


Слава богу, гроза стороной прошла, скоро и солнышко появится. Природа переменчива — учись у нее, Яша.
Яков. Мне твоя дрессура осточертела, Лялечка. Временами в молдавские степи сбежать хочется. О, где ты, моя Земфира?!
Ляля. Вот в этом духе и продолжай, моя прелесть. Как раз то, что мне надо.
Из дома выходят Гриша и Двойников; они тащат маленький бочонок вина.
Гриша. Ларушка, познакомься — редчайшее грузинское... Бесконечно удовлетворяет.
Ларушка. Ак вам еще гости, Николай Андреевич.
Яков (выходя вперед). Рад видеть тебя, старче. Поздравляю. Ляля (протягивает Двойникову очень красивую розу). С воспоминанием.
Двойников. Благодарю.
Яков. Извини, что без спроса... Но Гриша нас так убеждал... Выходит из дома Ипполит.
Пойми и прости, что можешь простить.
Ипполит. Сладкие речи всем слушать приятно.
Яков. Здравствуй, сердитый молодой человек.
Ипполит. Молодой — ну это вряд ли, всем на днях по сорок, а сердитый — это верно. Как твой шеф поживает?
Яков. Королевича имеешь в виду? Крутится.
Ипполит. О начальстве надо с уважением говорить, Яша. Ларушка. Как вы все неинтересно разговариваете. Скушно ведь.
Ляля. Скоро развеселимся, племянница. (Двойникову.) Сколько мы не виделись? Более двух лет. Несомненное селяви. А когда-то восход солнца встречать собирались. Двойников. Молодость... Безумная молодость, Леля.
Леля. На мой счет это звучит в самое яблочко. Если бы ты только знал, Яша, как я мечтала изменить тебе с ним. (Вздохнула.) Сорвалось!
312


Яков. Крепись... И пусть тебя никогда не покидает надежда, старушка.
Гриша. А давайте споем что-нибудь хором.
Ипполит. Хором у нас получится теперь довольно нескладно.
Жанна (выходит из дома). Еще телеграммы, Коля... (Отдает ему стопку телеграмм.) Совсем почтальона замучил. (Ляле.) Давно мы с вами не виделись. Рада, что пришли.
Ляля. У вас тут хорошо. (Огляделась.) Просто. И сад — загляденье.
Яков. Николай этих райских кущ вполне достоин. Так что благодарное человечество, Жанна Владимировна, не забудет вашего подвига.
Жанна (чуть нервно). Я и сама подумываю,— а не уйти ли в садоводы. И благодарное человечество, как вы говорите, никогда меня не забудет.
Яков (Двойникову). А ты, говорят, затеял нечто сокрушительное? Безумству храбрых споем мы песню?
Жанна (настороженно). О чем вы?
Двойников. Пустяки... (Обнимает ее за плечи и подводит к Ларушке и Грише.)
Ляля (Якову). Вот глупенький... При Жанне говорить этого не следовало.
Яков. Понятия не имел, что она не в курсе.
Гриша (орудуя у бочонка). Внимание, я тост сказать хочу. А ты держи себя благопристойно, Ипполит. (Поднимает бокал.) Коля... ты достиг вершины — и я счастлив. Я бесконечно любил тебя, хотя ты и не отвечал взаимностью в той же мере... Пожалуй, нас разлучил Ипполит — впрочем, ну его к черту, пусть купается в лучах твоей славы... И Жанна Владимировна необычайный молодец — вон какой замечательный сад для тебя воздвигла. И про Яшу упомяну... Не знаю, что тут у вас случилось, но... Не ссорьтесь, братцы. Помните всегда о напой молодости, когда мы так славно дружили...
Ипполит. Ура! И привет Грише Манилову... Собакевичей на мыло!
313


Гриша (разозлился). Иди ты все-таки к черту!
Яков (весело). Началось! Все как шесть лет назад!
Телефонный звонок.
Ипполит. Я подойду. (Подходит к телефону.)
Л а р у ш к а. Он все-таки ужасно злой, этот ваш Ипполит. Ляля. Отчего же злой? Справедливый. (Смотрит с улыбкой на удивленного Якова.) Да-да... Замаливай грехи — одно тебе остается.
Ипполит (у телефона). Жанна, тебя...
Жанна. Иду. (Подходит к телефону, разговаривает неслышно.) Гриша (веселцтся с бокалом в руке). Ипполит, ты меня уважаешь?
Ипполит. А ну тебя.
Двойников (подошел к Ипполиту). Что стряслось? Ипполит. Однако...
Двойников. Кто звонит?
Ипполит. Муратов.
Двойников. Быть не может... Но почему не меня?
Ипполит (усмехнулся). Позвал ее.
Двойников. Полагаешь, он расскажет ей?
Ипполит. Тогда пропал ты, Николенька.
Яков. Прошу вновь наполнить пустующие бокалы. Позвольте и мне, блудному сыну, произнести нечто вроде покаянного спича.
Жанна повесила телефонную трубку, смотрит на Двойни- нова.
Л а р у ш к а. Погоди, Яша, я не допила еще...
Двойников (подошел к Жанне). Случилось что-нибудь? Жанна. Муратов мне рассказал все.
Яков (с бокалом в руке). Друзья, проникнитесь состраданием. Каюсь в ошибках. Понимаю, как был недальновиден.
В саду появляется Королевич, он слушает Якова, не подгшмаясь на веранду.
314


Пошел работать к этому Королевичу, хотя научной платформы его никогда не разделял. Словом — оступился в смятении, пал самым подлейшим образом.
Королевич (из сада). Ну... к чему так-то уж, Яков Матвеевич?
Ларушка (вскрикнула). Ой! Зачем же вы людей пугаете? Появились откуда-то...
Королевич. Прошу простить. (Поднимается на веранду, подходит к Якову и, улыбаясь, долго смотрит на него.)
Яков (обороняясь). А что такое, собственно?.. Шутливый тост, в конце концов...
Ипполит. Уж очень много ты шутишь, Яша.
Яков (понимая, что сейчас на карту поставлено все). Могу и серьезно. Считаю мою работу у вас, Владимир Федорович, величайшей ошибкой, которую себе не прощу никогда.
Королевич (сочувственно). Мне, несомненно, придется это запомнить.
Ляля. Напрасно вы угрожаете нам... (Взглянула на Двойнико- ва.) Наши друзья нас в беде не оставят.
Королевич. О да, Елена Георгиевна. Они учтут эффектнейшую жертву ферзя, которую учинил тут наш прямодушный Яков Матвеевич. (Оглядывает всех.) Общий поклон. А далее, милый мой Коля, позволь своему вечному оппоненту сердечно поздравить тебя с сорокалетием. (Подходит к Двойникову и целует его.) Достижения твои не поддаются описанию, и я почти повержен. В течение последних месяцев крысы стаями бегут с моего корабля, и скоро я останусь совсем без крыс. В полном одиночестве. Заходите тогда, добрейший Яков Матвеевич, попить ко мне чайку с вашей очаровательной супругой. (Двойникову.) Умоляю о конфиденции хотя бы на несколько минут.
Двойников. Но... может быть, ты с нами поужинаешь, Володя?
Королевич. Благодарю за великодушие, братец, но последнее время я все чаще и чаще ужинаю один. Надеюсь, что
315


присутствующие простят, что мы покидаем их. (Обнимает Двойникова и ведет его вниз по ступенькам.)
Ипполит. Да... Обломала ему жизнь когти...
Жанна (смотрит вслед Королевичу). Я все еще боюсь его... пожалуй, единственного человека на земле. Как он пытался уничтожить все, что делал Коля... и как он был ласков с ним.
Двойников и Королевич сходят в сад — он делается цент- ром сцены. Дом и веранда отходят на задний план.
Королевич. Не часто мы с тобой видимся, милый.
Двойников. Вероятно, дьявольски устали. (Улыбнулся.) Друг от друга.
Королевич, Похоже на это. Наше сражение длилось несколько лет. Но ты победил. Я — повержен. Сегодняшний эпизод с этим великолепным Яшенькой с блеском сие подтверждает. (Помолчал, вздохнул.) Если бы ты знал, милый, как я устал от измен.
Двойников. Могу себе представить.
Королевич (поглядел вокруг). Очень у тебя здесь хорошо. Да, я устал... Меня теперь часто клонит ко сну. (Усмехнулся.) Все стало как-то призрачно, и шум жизни почти затих для меня. Но это не старость... нечто худшее... Но что же? Никак не подберу слов. (С печальным недоумением.) Мои дети не любят меня. Все так нестройно.
Двойников. Соберись с силами, Володя. (Улыбнулся.) И снова в бой.
Королевич (покачал головой). У тебя мне не взять реванша.
Двойников. Жаль. Я застоялся... без драки.
Королевич. Не смейся надо мной. (Помолчав.) Я пришел искать у тебя защиты...
Двойников. Защиты?
Королевич. Черные мысли, братец. Они приходят обычно по ночам. Когда не спится. Нет... ничего осязаемого... просто — усталая игра ума. И мне почему-то начинает казаться, что ликвидируют институт... Закроют мой раздел ра¬
316


боты... и я останусь совсем один. Я не верю, что одиночество благодатно для человека... (Тихо.) Но я боюсь, что это случится.
Двойников (почти изумленно смотрит на него). Не узнаю тебя.
Королевич. Ты во многом поколебал меня, во многом оказался прав. (Волнуясь все более.) Истины, в которые я верил, оказались полуправдами. Ты видишь, я говорю это сейчас, когда имя мое еще что-то значит в Академии. Но я готов публично признать твою правоту в нашем многолетнем споре, только... я бы хотел...
Двойников. Что?
Королевич. Институт!.. Я не могу представить себе день, когда его не станет... (Яростно.) Здесь все дело моих рук — это не может умереть, не может! Конечно, направление работы следует изменить... Почему бы и не лишиться некоторых старых сотрудников... Я вовсе не собираюсь держаться за каждого — ты должен иметь это в виду. А руководителем всех научных работ мы могли бы выдвинуть с тобой нового человека... Это мог бы быть Ипполит.
Двойников. Ипполит?
Королевич. Ему пора перестать быть твоей тенью. Ипполиту нужна самостоятельность, ты слишком подчинил его себе... (Лихорадочно.) Да и остальные руководящие должности... У тебя много талантливых учеников...
Двойников. Что ты говоришь?.. Опомнись!.. Ты хочешь руководить людьми, которые годами с тобой спорили, враждовали с твоими теориями...
Королевич (почти не сознавая сути своих слов). Институт... Я хочу сохранить свой институт... Пойми, он стоил мне почти всей жизни.
Двойников. Сохранить? Но что? Стены —или научную идею?
Королевич (теряясь). Да... Не знаю... Может быть. (Вытирает платком пот со лба.) В конце концов, мы могли бы найти какой-то разумный компромисс. (Слабо.) Жаль ин¬
317


ститута — там все очень налажено. Железная дисциплина, Коля. Железная. (Помолчав.) Обещай, что ты подумаешь об этом. Хорошо?
Двойников (почти обнимает его). Успокойся... И гони к черту дурные мысли... Ведь все это — твои ночные домыслы, не более.
Королевич (растерянно). Ты думаешь? Впрочем, возможно... Жена велела тебе кланяться. Очень просила, чтобы ты навестил ее.
Двойников. Я зайду непременно.
Королевич. Добрая, в сущности, женщина. (Почти удивленно.) И так переменилась. (Усмехнулся.) Не к добру. (Почему-то шепотом повторяет.) Не к добру. Хорошие жены становятся особенно заботливыми, когда их мужьям не миновать беды. Ну будь здоров. (Помолчав.) А тебе было непросто одолеть меня. Уж я-то знаю. (Собирается уйти, но вдруг обернулся в нерешительности.) И еще... Завтра в министерстве продолжение дискуссии... Пойдет речь и о моем институте. Попроси Ипполита не держаться по отношению ко мне уж слишком жесткой позиции... (Слабо улыбнулся.) Не надо.
Двойников. Я ему скажу.
Королевич. Спасибо. (Вдруг шутовски поклонился.) Желаю всяческих удач. (Уходит.)
Двойников. Как страшно... Нет, он не притворялся. (Он потрясен.) Это была правда. Он кончил свой путь. (Не сразу.) Какая беда...
На веранде Ипполит, пристально смотрит на возвращающегося Двойникова.
Ипполит. Что с тобой?
Яков. Понятненько. Двоюродный братец, как обычно, испортил настроение. (Весело.) Надеюсь, он убрался, злосчастный мой шеф?
Двойников (долго смотрит на Якова, а затем говорит негромко). Яша, уйди, пожалуйста, отсюда.
318


Яков (не понял). Что-что?..
Двойников. Видишь ли... Тебе не следует быть здесь,- Уходи.
Л а р у ш к а. Что вы, Николай Андреевич...
Гриша (вспыхнул). Как не совестно тебе!..
Жанна (подошла к Двойникову, нежно обняла его). Успокойся,
Яков все еще пытается улыбнуться и что-то сказать, но Леля берет его пиджак, висевший на перилах, и набрасывает его ему на плечи.
Ляля. Идем!.. (Усмехнулась.) Бедное создание... (Берет его за руку и, как ребенка, ведет за собой. Они исчезают в глубине сада.)
Гриша (он подавлен). Отвратительно.
Л а р у ш к а (тихо). Просто даже понять нельзя.
Ипполит. Наконец-то... Проснулось в тебе нечто человеческое.
Жанна (улыбнулась Ипполиту). И на что только ты его не толкаешь...
Двойников. При чем тут Ипполит... (Вспыхивая.) Если бы вы видели, как он уходил.
Жанна. Кто?
Двойников. Володя.
Гриша. Ничего у вас понять нельзя... Странные вы все тут люди. Правда, Ларка?
Ларушка. К каком-то смысле в Алма-Ате, конечно, веселее...
На некоторое время темнеет. Музыка. А когда свет возникает снова, мы видим кабинет Двойникова. Уже поздний вечер, в кресле одиноко сидит Жанна, она слушает музыку, а может быть, задумалась. Входит Ипполит; остановившись в дверях, он долго смотрит на Жанну. Видимо, почувствовав его взгляд, Жанна оборачивается. Музыка звучит тише.
Жанна. У тебя величайший талант — появляться бесшумно. Ипполит (негромко). Да. Я одарен этим. (Усмехнулся.) К то-
319


му же я не без удовольствия могу молчать с тобой долгие часы.
Жанна (с укоризной). Ипполит... Мы условились.
Ипполит. Но я и не говорю ничего.
Жанна (не сразу). Непростой нынче вечер... И этот ваш Яшенька...
Ипполит. Коля был прав. Нас должны окружать только необходимые люди. Обилие информации мешает мыслить. Лишние люди — это лишняя информация.
Жанна. Весьма черствые рассуждения. А как быть с добротой?
Ипполит. С добротой временно погодим.
Жанна (помолчав). Где Коля?
Ипполит. Укладывает спать Гришу с женой. Словом, занимается не своим делом.
Жанна. Бедный Коля... (Усмехнулась.) Не повезло ему со мной.
Ипполит. Ты слишком настаиваешь на этом. К чему? Быть плохой хозяйкой не самая важная доблесть. (Помолчав.) Что сказал по телефону Муратов?
Жанна. Вот придет Коля... (Тихонько.) Ой, как мне трудно с ним, Ипполитик.
Ипполит. Мне тоже не легко.
Жанна (задумчиво). Представляю себе. (Разглядывает Ипполита.) Сподвижник гения... Он и тебя свел на нет. (Резковато.) Где ты? Я тебя не вижу за ним.
Ипполит (спокойно). Какое неразумие... Какое заносчивое неразумие. Я лишен комплексов и знаю, что рядом с ним стою немало. Свою полноценность я вижу в дружбе с ним. Он без меня проживет, но хуже, чем со мной. А мне без него жить, наверно, бессмысленно.
Жанна (насмешливо). Храбрый малый... Все ясно и просто. И ничто не причиняет боли.
Ипполит (весело). Ничто. Даже то, что я люблю тебя.
Жанн а. Эту тему мы исключили из наших разговоров.
Ипполит. И зря! Я ведь ничего не добиваюсь. Мне даже
320


радость доставляет, что ты любишь его. (Улыбнулся.) Честное слово.
Жанна (после долгого молчания подходит к Ипполиту). Вероятно, мне давно следовало бы уйти... Он просто не по плечу мне.
Ипполит. Не следует слишком много думать о себе — если любишь.
Жанна. Я сама знаю, что прав ты. Но смирить себя... Нет! Сегодня я в ярость приходила, когда меня дружно восхваляли за этот сад, который я, оказывается, воздвигла для Николая Андреевича... Благодарное человечество не забудет,— декламировал ваш Яков. Но ведь копаться в саду я люблю только потому, что мне в эти часы хорошо думается о работе.
Ипполит. Ты суфражистка.
Жанна. Что? (Это прозвучало так неожиданно, что она даже улыбнулась.)
Ипполит. Ну конечно! Борец за женские права... Все это в наши дни выглядит комично. Ты старомодна... Я даже начинаю удивляться, что люблю тебя. Ты просто зануда, в конце концов. Несомненно, это трогательно, но решительно неплодотворно. Ты талантливый человек — но его тебе не догнать. И с этим надо примириться.
Жанна. Трудновато, милый.
Ипполит. Тогда следует от него уйти. Ну что ж, возьми в мужья меня. Мы будем вполне равноценной парой. Я — это как раз то, что тебе нужно. (Серьезно.) Только это не будет счастьем.
Жанна (слабо улыбнулась). Очень трудно понять, чего ты все- таки хочешь.
Ипполит (почти грубо). Хочу, чтобы ты была с ним и чтобы он был счастлив.
Жанна. А чтобы счастлива была я —этого не хочешь?
Ипполит. Мне желать, чтобы ты была счастлива с другим мужчиной? Это было бы безумием.
Жанна. Как тебе не надоест шутовство.
321
П А. Н, Арбузов «Пьесы», т. 2


Ипполит (почти грустно). Но что мне еще остается в моем положении?
Жанна (помолчав). Да. На редкость печальный день.
Ипполит. На редкость?.. Почему?
Жанна (серьезно). Я, кажется, прощаюсь навсегда со свободой... сегодня. Навсегда, понимаешь?
Двойников (входя). Ну вот, в доме воцарился покой — я наконец угомонил их. Чудесные они все-таки ребята... Ла- рушка особенно пленительна. (Поглядел на них.) А у вас тут что?
Жанна. Размышляли, как нам с тобой быть.
Двойников. К решению этого вопроса еще не пришли?
Пауза.
Ты очень выразительно молчишь, Жанна.
Ипполит (поглядел на них). Э-э... Я пошел... Спокойной ночи.
Жанна. Будет лучше, если ты останешься.
Ипполит (обернулся в дверях). Суд я по всему, вы, вероятно, ссору затеете?
Жанна. Конечно. Но отчего бы и тебе не принять в ней участие?
Двойников. Ого... Это звучит многообещающе.
Ипполит (садится). Ну ладно, давайте поссоримся, но только поскорее. Уже поздно, я хочу спать.
Жанна (Двойникову). Итак, поговорим. Мне звонил Муратов.
Двойников (неуверенно). Сообщил что-нибудь интересное?
Жанна. Считает, что я должна удержать тебя от опыта, который ты предложил. Он описал мне суть тобой задуманного. Жалею, Коля, что услышала это не от тебя.
Двойников. Видишь ли... (Улыбнулся.) Если тебе понятны размеры риска, то должны быть ясны и причины, по которым я был с тобой неоткровенен.
Жанна. Благодарю, ты очень мило шутишь. В манере Ипполита. Ты вообще многому от него набрался. Это радует. Так вот — размеры риска мне понятны вполне. Как и Му-
322


ратову. Ты бросаешь вызов небесам, милый... И Муратов хочет, чтобы я как жена удержала тебя от опыта.
Двойников. Он может простым приказом закрыть его. Отчего же он обращается за помощью к тебе?
Жанна. Видимо, ему нравится то, что ты задумал. Слишком уж велик был бы выигрыш... Но он тобой дорожит, и роль решающей фигуры ему не по душе.
Двойников (подошел к ней, ласково провел руками по ее волосам). Как ты полагаешь поступить?
Жанна (как-то устало). Ну что ж... Опыт задуман блистательно. (Усмехнулась.) Цель велика. (Вспыхнув.) Но ты, надеюсь, понимаешь, что я сделаю все, что смогу,— все, слышишь? — чтобы остановить тебя.
Двойников. Это не может не радовать... Благодарю. Но у тебя нет никаких шансов удержать меня от задуманного.
Жанна (с комическим отчаянием). Смирись, гордый человек!.. До сих пор тебе везло, но на сей раз... (Задумчиво.) Видишь ли, тут есть нечто от превышения власти над доступным человеку.
Двойников. Туманно. И пожалуй, несколько высокопарно.
Жанна (наверно, застенчиво). Ты мне дорог.
Ипполит. Браво!.. Вот это довод. Молодец, женщина.
Жанна (обернулась к Ипполиту). Ты пытался образумить его?
Ипполит. Неоднократно. Вчера к тому же я пытался уговорить дождь не идти. И представь — к вечеру мне это удалось.
Жанна. Хватит!.. Ты любишь его. И ты не смеешь быть равнодушным. Ну? Почему ты молчишь?
Ипполит. Меня восхищает его затея. Не знаю, смог ли бы на это решиться я,— но он... у него нет другого выхода: он жил, чтобы осуществить это.
Жанна. Чудовищно. И у тебя хватит силы не остановить его?
Ипполит (невесело улыбнулся). Я бесконечно счастлив, что такие силы у меня найдутся. (Твердо.) Успех гадателей, но шаг сделать надо. А кто, кроме него, имеет на это право? Двойников быстро обнимает его и отходит в сторону.
323
П*


Все должно быть так, как хочет он.
Жанна (с неожиданной страстностью). А может быть, тебе легче бы жилось, не будь его на свете?
Ипполит (молча встает и медленно подходит к Жанне). Мне хотелось бы еще раз сказать, как сильно я тебя люблю,— даже при нем сказать это, пусть знает! — если бы я не испытывал сейчас глубочайшего к тебе презрения. (Медленно выходит из комнаты.)
Двойников (яростно). Так оскорбить способна только женщина. Иди и проси у него прощения!
Жанна. Вы оба помешались на любви друг к другу... Ничего не видите вокруг!.. Все последние дни я чувствовала, я почти знала, что должно случиться что-то... Как ты мог ни слова не сказать мне о том, что готовишь?
Двойников. Я всегда мечтал работать с тобой вместе. Ты не хотела этого!
Жанна. Да, я должна делать свое дело! Быть с тобой на равных мне не дано. Ипполит почти убедил меня в этом. А значиться в твоих ассистентах, суетиться вокруг тебя... Нет, не сумею! Для этого у меня слишком скверный характер!
Двойников (строптиво). Что верно, то верно.
Жанна. Думаешь, мне легко жить с тобой? Просто?
Двойников. Еще бы — твоя гордыня сводит тебя с ума!
Жанна. Остаться одной — сколько раз это казалось мне единственным выходом. И все же...
Д в о й н и к о в. Что?..
Жанна. Я не смогла... И ты сам знаешь почему... (Почти с отчаянием смотрит на него, потом порывисто обнимает и целует страстно и долго.)
Двойников (медленно опускается у ее ног, кладет голову на ее колени). Смотри, ты меня не оставляй... Мне будет тогда плохо... Просто невозможно — слышишь?
Жанна. Я и сама вижу. (Целует его руки.) Пропала я... Пропала, пропала...
Двойников. Знаешь, я так тебя люблю, что мне все время
324


кажется, что ты покинешь меня, уйдешь... Я все еще не верю — боюсь тебя потерять... Как не верил когда-то, что ты будешь со мной...
Жанна (ласково, с горечью). Нет, теперь я уже всегда буду с тобой... теперь уж всегда, теперь уж всегда...
Двойников. Мы всю жизнь уезжаем друг от друга, уезжаем и снова встречаемся. Наверно, это и есть счастье. И наши встречи и ночи потом... Помнишь, в Стокгольме — как я встречал тебя с цветами, когда ты летела на конгресс... А потом Таллин, белые ночи, мы бродили по улице Выру, и из окошка в нашей комнатке, на самом верху, было видно, как всходило солнце... и ты никак почему-то не могла закрыть двери на ключ...
Жанна (прислушивается). Слышишь... Музыка. Что это — не знаешь?
Двойников. Альбинони...
Жанна. Удивительная, правда? Сделай громче, и я скажу что-то...
Двойников (почти шепотом). Говори же...
Жанна (тихо). Слушай-ка, Андреевич... (Берет его руку.) Эй... У нас будет ребенок.
Двойников (после долгого молчания, еле слышно). Правда?
Жанна (тихо). Да. (Не сразу.) Ты что замолк?..
Двойников. Знаешь, мне иногда бывает страшно.
Жанна. Чего?
Двойников. Счастья.
Ипполит (кричит в окно из сада). Эй, вы!..
Двойников. Ну что?
Ипполит. Эй, вы, я вас люблю!.. Я приношу вам свои извинения. Спокойной ночи, дурачки. (Исчезает.)
Двойников (задумчиво). Только кажется иногда, что все это снится.
Конец первой части


Часть
вторая
Дача Двойникова под Москвой. Сад невелик. За кустами малины и смородины видны клубничные грядки. Дача недавно отремонтирована — на всем следы видимого достатка.
Начало августа. День идет к концу, но летнее солнце все еще в вышине, до темноты далеко.
На веранде, в плетеном кресле, расположился Двойников. По радио транслируется симфонический концерт — звучат завершающие аккорды, и затем диктор объявляет: «Вы слушали концерт для рояля Глазунова в исполнении Святослава Рихтера. Через две минуты слушайте последние известия».
Звонок телефона. Двойников выключает транзистор, снимает телефонную трубку.
Двойников. Да...
Мужской голос: «Березова мне».
А куда вы звоните?
Мужской голос: «Хлебозавод?»
Вы ошиблись...
Мужской голос: «Очень сожалею». Вешается трубка.
По саду к веранде идет Гриша. Заметив Двойникова, он останавливается и окликает его.
Гриша. Николай Андреевич!
Двойников. Гришка!!
326


Они бегут навстречу друг другу. Молча обнимаются. Двои- ников разглядывает его улыбаясь.
Шесть лет?
Гриша (засмеялся почему-то). Без нескольких недель. (Он взволнован.) Ты изменился.
Двойников. Зато ты — нисколько. Гришка — и все тут. Я по тебе скучал.
Гриша. Ей-богу? (Серьезно.) Приятно. Ты ведь теперь... (Тычет пальцем куда-то в вышину.)
Двойников (весело кивнул ему). Именно. В Москве давно?
Гриша. Третий день. Но к тебе появиться решил сегодня. Как- никак день рождения... Сорок! Помнишь, как шесть лет назад мы веселились в твоей старой квартирке? (Вдруг серьезно.) Веселились отчаянно.
Двойников. Тогда все и решилось.
Гриша. Да. Все.
Двойников. Жену-то привез?
Гриша. В Алма-Ате оставил. Отпрыску нашему два годика — куда ж ей от него ехать. Любит его колоссально.
Двойников. Счастлив?
Гриша (подумав). Наверно. К тому же сын — личность первостатейная. А жена у меня... туземочка. В библиотеке работает, такая, знаешь, птичка-невеличка. Но сын мил, мил, черт возьми! Твоей-то наследнице уже четыре года скоро?
Двойников. Через месяц. Весьма симпатичное создание. (Помолчав.) Работой доволен?
Гриша. Несомненно. В Алма-Ате у меня полная самостоятельность. Сам себе Двойников. Хотя ничего удивительного не совершил, но... (Шутливо раскланялся.) Кандидат наук. С осени думаю за докторскую приняться...
Двойников (улыбнулся). Догоняй, догоняй, братец. Я докторскую в прошлом году защитил.
Гриша. Что ж, в твои годы успех немалый.
Двойников. Вся штука в том, что однажды я сделал верный выбор. Помнишь — позвонил телефон, я взял трубку
327


и объявил Варду, что принял его предложение. К Серга- чеву, до Лифарей, билет стоил два пятьдесят. К Варду метро обошлось мне в пять копеек. (Засмеялся.) Я начал с выигрыша, Гришка! Помнится, в тот день Королевич вздумал угрожать мне... Но я отказался от предложения Сергачева вовсе не потому. Надо было оглядеться и определить свою жизнь не торопясь, серьезно. Как видишь, я оказался прав.
Гриша (осторожно). Николай Андреевич... А ты не продолжил ту работу?.. Ну, которая принесла тебе успех? Помнится, ее тема казалась тогда первостатейной... в ней был заложен динамит!
Двойников (весело). Час пробил, Григорий,— вскоре я вернусь к ней. Я достаточно укрепил позицию, чтобы нанести удар. И я его нанесу!
Гриша (восторженно). Ты молодец!..
Из дома на веранду выходит Л ар у гика.
Л а р у ш к а. Коленька, я соскучилась... Куда же ты подевался?..
Двойников. А ты вглядись, Лариса, какое возникновение...
Л а р у ш к а (всплеснула руками). Гришечка...
Гриша (он очень взволнован). Ну вот... это я...
Л а р у ш к а. Ого, вы какой... Нет, правда, очень повзрослели.
Гриша (точно оправдываясь). Шесть лет, Ларушка.
Ларушка. А все-таки интересно, столько всего произошло, а вот опять стоим вместе. Разговариваем. Смешно, да?
Гриша. Что же тут смешного?
Ларушка. Все-таки.
Двойников. Ты с ним поуважительнее, он у нас кандидат наук теперь. К докторской готовится.
Ларушка. Вот и Коленька у меня... Такой милый. Застегнись, а то ветрено тут... Да!.. Телеграммы вот — почти двадцать штук,.. И все от разных лиц. Почтальонша совершенно с ног сбилась. А одна телеграмма даже из Алма-Аты — от тамошнего института.
Двойников с улыбкой поглядел на Григиу.
328


Нет, правда, он у меня очень нерегулярно питается. А тут еще собрался на теплоходе вокруг Европы ехать... Сегодня как раз его кандидатуру обсуждают. Мы все-таки рассчитываем — зачислят его.
Двойников. Ох, ты и болтаешь...
Ларушка. А как все-таки славно, что вы опять увиделись... Коленька, сходи за Яшей — вот поразится...
Гриша (обрадовался). А Яков у вас разве?
Двойников. Живет... устроился вон в пристройке.
Ларушка. Яша у нас как свой, и Ляля такая милая... Когда меня нет, обязательно чаем Коленьку напоит. Ступай, Коля, а мы с Григорием Филипповичем старое времечко вспомним — как он меня в парке культуры на карусели катал.
Двойников. Удаляюсь. Гриша, я ревнивец — держись в границах. Умоляю. (Скрывается за кустами лшлины.)
Ларушка (не сразу). Вы поездом приехали?
Гриша. Самолетом.
Ларушка. Поездом спокойнее все-таки.
Гриша. До Алма-Аты путь нелегкий. Вы мои письма порвали?
Ларушка. Зачем же?
Гриша. Читаете?
Ларушка. Бывает. У вас, говорят, яблоки замечательные. Алма-атинские. Я так о них мечтала.
Гриша. Да... а вон как все получилось, Ларушка... вон как.
Ларушка. А знаете, мне кажется иногда, что я бывала в в Алма-Ате. Нет, правда... Когда?.. Не пойму. Разве во сне?.. Вот приехала бы в ваш город и сразу узнала бы... все.
Гриша. А это хорошо, что не порвали.
Ларушка. Я, бывает, ночью возьму, прочту... (Помолчав.) А сына назвали как?
Гриша. Гришей. Вон как оригинально. Григорий Григорьевич.
Ларушка. Я бы тоже так назвала.
Гриша (негромко). Боже мой, Ларушка...
Ларушка. Что вы?
329


Гриша. Вдруг представил, как все бы могло быть.
Л а р у ш к а. Не надо. Поздно ведь.
Гриша. Помните: мы в скверике сидели, дождик пошел, а вы сказали: «Я за Колю замуж выхожу».
Л а р у ш к а. Мы тогда соленый миндаль ели.
Гриша. Хорошо вам живется?
Л а р у ш к а. По-всякому. Коля ведь трудный. В общем — хорошо.
Гриша. И слава богу... Значит, счастливы?
Л а р у ш к а. Если не задумаюсь — счастлива... А как подумаю обо всем — так вдруг тягостно делается... Просто невесело. Вот вокруг Европы на пароходе ехать собирается... Я не поеду. (Помолчав.) У вашей жены отец казах? Значит, рас- косенькая она?
Гриша (улыбнулся). Раскосенькая.
Ларушка. И сын раскосенький?
Гриша. И сын. Уж такой раскосенький.
По саду идут Двойников, Яков, Ляля.
Яков. Гришан!
Гриша. Яшенька!
Целуются.
Ляля. Любят мужчины обниматься. И чего ради?
Гриша (раскланивается перед Лялей). А вы, Ляля, еще прекрасней стали.
Ляля. Финиширую.
Ларушка. Да будет, Ляленька,— сорока нет.
Ляля. Близятся, проклятые.
Гриша. Детей завели?
Двойников. Не те люди.
Гриша (как-то растерянно). Но Ляля ведь не работает... Яков (кивнул на Двойникова). Она вон у нашего таланта правая рука. Главный советник.
Ларушка (обнгшает Лялю). Тетушка у нас чудо... (Целует ее.)
330


Гриша. Да!.. Совершенно забыл... подарок тебе, Коля, алма- атинский... (Достает из кармана плаща сверток.) Тюбетейка редкой работы.
Л а р у ш к а (рассматривает тюбетейку). До чего прелесть... Вот на пароходе вокруг Европы поедешь — там, я думаю, интересно будет в такой показаться.
Двойников (засмеялся). Ах ты песик мой бедный... Ладно, спасибо, Гришка!.. (Якову.) Мне на минуту тебя. (Берет Якова за руку; они спускаются в сад.)
Л а р у ш к а (Грише). А правда, для своих лет Коленька многого добился?
Гриша. Первостатейно...
Ляля. Пожалуй. Только шесть лет назад, на мой глаз, он больше обещал. (Резко.) Куда больше.
Л а р у ш к а. Всегда ты критикуешь его. Глупо просто.
Двойников. Ну — звонил? Нет еще ответа?
Яков. Пока молчат.
Двойников. Чего они тянут — как думаешь?
Яков. Ответственность чувствуют. Не пустяк затеял — три путевки вокруг Европы.
Двойников. Да, дело нешуточное... Но если Муратов словечко замолвит — все образуется.
Гриша (оглядывается). А у вас тут симпатично... и ягод изобилие.
Л а р у ш к а. Тетушкина страсть.
Ляля. Ягоды, Гриша, во всех смыслах штука дьявольски полезная.
Ларушка. Нынче хотя бы... ужин у нас для разных лиц. Знаете, какие расходы?.. Спасибо, Ляле на ум пришло... Вот утречком соседка ягоды на рынок и свезла.
Двойников (возвращаясь из сада). Но я же категорически запретил... Хорош доктор наук. Подумали бы, как это со стороны выглядит?
Ляля. И подумаем. Всему свой черед. А сегодня — надо. (Улыбнулась и произнесла очень значительно.) Надо, Коленька.
Двойников (смягчаясь). Ну хорошо... (Ласково поглядел на
331


Лялю.) Беда с вами. (Поцеловал Ларушку.) Просто беда. (Улыбнулся Грише.) И чего не придумают...
Ляля. Лучше объявите, о чем в саду секретничали, миленькие?
Яков. Проблема путевок волнует. Вот, Гришан, решили вокруг Европы поплавать. (Ляле.) Поддержки Муратова добиться хотим.
Гриша. Самого Муратова? Чудно вы тут живете.
Л а р у ш к а. Вот именно — чудно! Могли и меня записать все же... Лялечку ведь берете.
Двойников. Милая, я не простой смертный... Число путевок ограничено, разговоры пойдут.
Ларушка (удрученно). Пожалуй. Обидно только.
Ляля (серьезно). Вряд ли обращаться к Муратову по мелочам целесообразно, Коля. У тебя к нему есть просьбы посущественнее. Надеюсь, не забыл?
Яков (Грише, улыбаясь). Вник? Секреты все.
Ларушка (смеется). Тетушка у нас полководец!..
Яков. Лично я с детства усвоил одно — женщине не перечить и слушаться во всем. (Подмигнул.) И вообразите — живу очень мило.
Гриша (неопределенно). Такие у вас, значит, дела. (Помолчав и вдруг с интересом.) Ипполит бывает у тебя?
Двойников. Случается. Он ведь в Лифарях — а там, после смерти Сергачева дела идут не лучшим образом. Да... Очень был своеобразный старик. Талантище. Я одно время увлекался им до крайности, было в нем тогда нечто удивительно пленяющее... Ум и острота, а заносчив и драчлив был — как мальчцщка... Вот Ипполиту и приходится теперь крайности его расхлебывать. Да и Королевича они против себя ожесточили... А дразнить моего милого двоюродного — ой как опрометчиво.
Гриша. А он еще у вас тут сила — Королевич?
Яша (медленно). И немалая.
Двойников (усмехнулся). Ну, я-то его не страшусь. Данному
332


Мефистофелю, несмотря на все его маневры, душу мою заполучить так и не удалось. Не на таковского напал! Ляля. Ну что ты расхвастался... Зачем, Коля?
Л а р у ш к а. Глядите, солнце зашло... Наверно, дождь будет.
По саду идут Ипполит и Жанна.
Ипполит (стремительно). Привет собравшимся. Поздравляю с днем, Николай.
Гриша. Ипполитушка!
Ипполит. Вот это явление...
Целуются.
Жанна. Не ожидали нас? Мы из Лифарей к вам...
Ипполит. Должен сказать — не только с поздравлениями. (Двойникову.) У меня дело к тебе. Впрочем,— время терпит.
Яков (подходя). Здравствуй, сердитый молодой человек. Ипполит. Молодой — ну это вряд ли, всем на днях по со- рой... А сердитый — это верно. Ужас какой сердитый. Яков. Да... Ты у нас политик... Наш Ипполитик.
Ипполит (Двойникову). Неужели он еще не надоел тебе? Яков. Да он бы без меня пропал.
Ипполит. Видимо. (Грише.) Пройдемся-ка, азиат... Расскажешь про свои доблести. (Берет Гришу за руку и уводит в глубь сада.)
Яков (Жанне). Муженек ваш в отличной форме. Полон бодрости. Это радует.
Жанна. Погода с утра хорошая была. Он во всем от погоды зависит.
Яков. Качество завидное. (Уходит в дом.)
Ляля подходит к стоящему на ступеньках Двойникову.
Ляля (взглянув в сторону Жанны). Возникает некая шероховатая ситуация, Двойников.
Двойников. Именно?
Ляля. Ипполит и Жанна. Оставлять их на ужин?
333


Двойников. Конечно.
Ляля. Ну-с... А теперь представь приглашенных — как они, на твой глаз, контактируются с Ипполитом? Он ведь субъект взрывчатый.
Двойников. Милая... Нельзя не звать. И не думай.
Ляля (улыбнулась ему). Будь умницей, Коля...
Ляля отходит к малиннику, ест ягоды, поглядывая на Ла- рушку и Жанну. Двойников присоединяется к гуляющим по саду Ипполиту и Грише.
Л а р у щ к а (подсела к Жанне). Я слышала, у вас в Лифарях сад * замечательный?
Жанн а. Чудесный. Я люблю в саду копаться.
Л а р у ш к а. И ягод у вас много?
Жанна (улыбнулась). Совсем нет.
Л а р у ш к а. Да, Чехов учил любить деревья. Жаль, детей у вас нету.
Жанна. Может быть.
Ларушка. А у нас очень хорошая девочка. Шаловливая, понятливая и кушает с удовольствием. Вообще, мы живем довольно весело.
Жанна. Жить весело, вероятно, большое счастье.
Ларушка. А меня такая вот мысль занимать вдруг стала — а есть ли оно... счастье?
Из сада доносится громкий смех Ипполита и Гриши.
Жанна. А вы так нигде и не работаете?
Ларушка. Что вы! Все хозяйство на мне. И Коля и Верочка...
Ляля (подходит к ним). Жанна Владимировна, если человека любишь, ничего, кроме него, существовать не должно. И завтрак ему надо приготовить вовремя... И совет верный в делах дать — кто же, кроме тебя, это сделает... Особенно если такой человек, как Николай Андреевич... Тут уж любящая женщина обязана всю себя ему отдать...
334


Л а р у ш к а (Жанне). Видите, как верно...
К веранде подходят Двойников, Гриша, Ипполит.
Гриша (Ипполиту, продолясая). Не знаю, что тут у вас случилось, но заявляю— не ссорьтесь, братцы... Помните всегда о нашей молодости, когда мы так славно дружили. Ипполит. Ура! И привет Грише Манилову. Собакевичей — на мыло!
Гриша (обозлился). Иди ты все-таки к черту!
Яков (он вышел из дома чуть раньше). Началось! Все — как шесть лет назад. (Двойникову.) Еще одна телеграмма — от народной артистки Макаровой; помнишь, помогал устроить ее сына в клинику.
Ларушка (оживляясь). Нет, верно? От самой Макаровой? Лестно, правда, Коля?
Ляля. Подумаешь... Не люблю я эту артистку.
Двойников. Всем ты недовольна...
Гриша (не сразу). А давайте споем что-нибудь хором. Ипполит. Пещерный ты у нас житель, Григорий. (Вдруг решительно.) Ладно, что время терять зря. Поговорим о деле, юбиляр.
Двойников. Ну что ж... пошли ко мне. Присутствующие простят.
Жанна. Я с вами.
И п п о л ит. Надо ли?
Жанна. Надо.
Ипполит. Пошли.
Двойников, Ипполит и Жанна уходят в дом.
Ляля (негромко, Якову). А после них и я... Ты не мешай, когда я буду с Колей говорить.
Яков. Лялечка... А может быть, не стоит?
Ляля. Стоит, миленький. Очень даже стоит.
Гриша (подошел к Ларушке). Ну, а вы опять пригорюнились, Ларушка?
335


Л а р у ш к а (тихонько), А что, если все напрасно было, Гриша? И все не так... все неверно.
Поворот круга. Двойников, Ипполит, Жанна
входят в кабинет Николая.
Ипполит (оглядывает кабинет). Мило обставился. Вполне интеллигентно. Даже слишком.
Дв ойников. Лялины затеи. (Вынул бутылку коньяку.) Пригубим?
Ипполит. Было бы любопытно.
Жанна (улыбнулась). Я ведь тоже тут.
Ипполит. Видал? Не подвергает коньяк осуждению. Это меня как-то с ней примиряет.
Двойников. Только это?
Жанна. Ему не слишком повезло со мной, Николай Андреевич.
Ипполит. Врешь, я счастлив. Ты — другое дело. Вероятно, с ним ты была бы счастливее. Он изящный ум, а я грубиян, женщины шарахаются меня. (Кивнул на Жанну.) Только эту я и смог склонить к браку. И то три года понадобилось. Правда, она лучше всех, но это уже другая статья.
Жанна. Шалтай-болтай сидел на стене...
Ипполит. Ладно. Выпьем в таком случае. (Поднял рюмку.) За работу! (Пьет.) Есть коньяки, которые вздорожали справедливо. Этот из них. (Протягивает рюмку.) По второй— и за дело. (Показал на Жанну.) За нее. За то, что настанет такой день, когда она меня полюбит. (Двойнико- ву.) Ты что молчишь?
Двойников (негромко). За нее.
Все пьют.
Ипполит. Итак... насладились вполне. Теперь за дело. (Стре- мительно.) Вот что, Николай,— надо спасать Лифари. Перебирайся к нам, прошу тебя. Нам это необходимо — тебе еще более. (Резко.) Не раздумывай, это вопрос жизни.
Двойников (помолчал изумленно и расхохотался). Да... Лич¬
336


ность ты все-таки неожиданная... Все это не может не трогать. Спасибо, Поля. (Помолчав.) Но зачем я вам нужен?
Ипполит. После смерти Сергачева институт обезглавлен: Лепский не боец, Любавин стар и хворает. Дела наши плохи, Коля. Впрочем, ты сам, наверно, наслышан. У Сергачева имелось немало врагов — увы, не по душе им был не только его характер. Так вот, идеям Иллариона Игнатьевича институт никогда не изменит, но... Нужны люди, Николай.
Двойников. Ну а ты сам? Разве ты не сила?
Ипполит. Еще нет. (Тихо.) Еще нет. (Яростно.) Мне не хватало тебя все эти годы... Я словно без рук остался. Мы были нераздельны. (Помолчав.) Сейчас я учусь ходить один. Без поддержки. И я научусь! Но дело не терпит. Ты не в лучшей форме. И все же... вдвоем мы спасем институт. Суть не в твоем таланте только — ты ровно мыслишь, ты трезв, твоя сила и в этом.
Двойников (не сразу). Ты заявил, что мой переезд в Ли- фари нужен мне более, чем вам... Что сие обозначает?
Жанна. Видимо, это его обычный полемический задор...
Ипполит. Не мешай! Никакой это не задор, и нечего тебе дипломатничать, Жаннетта. Я приехал говорить с ним начистоту. Так вот, Николенька, тебе грозит беда. Ты тратишь себя по пустякам и преуспел главным образом в жизни, а не в работе. Не улыбайся, и такое случается нынче. Пройдет несколько лет, ты преуспеешь до предела и на тебе можно будет поставить крест. А вспомни, как ты начинал: работа, которую ты опубликовал тогда, за-
• ставила всех смотреть на тебя с надеждой...
Двойников. Бросаться в бой, не имея укрепленных тылов, неразумно, милый. Мне были нужны устойчивые позиции... Я потратил на это годы, и вот — они есть у меня! Теперь я смело могу продолжить свою работу.
Ипполит. Отлично. И в Лифарях это сделать легче, чем здесь.
337


Двойников (не сразу). Вряд ли. Лифари — местность беспокойная. К чему притягивать к себе молнии?
Ипполит. Не слишком ли ты суетишься, человече?
Двойников. Цель!.. Она слишком велика и оправдывает средства.
Ипполит. Но средства частенько изменяют цель.
Долгое молчание.
Итак... ты отказываешься нам помочь?
Двойников. Видишь ли... Не все идеи Сергачева близки мне сейчас.
Ипполит. Но ведь совсем недавно ты разделял их...
Двойников (улыбнулся). Это было вчера... Но вот наступило сегодня.
Ипполит (Жанне, резко). Пойдем отсюда!
Жанна. Погоди... Почему ты хочешь, чтобы он думал, как ты?
Ипполит. Потому что я прав.
Двойников. Это твое заявление комично. И Королевич звал меня не раз в свой институт. Но я, как видишь, не поддался.
Ипполит. Чем ты бахвалишься? Сравнил своего двоюродного братца с Сергачевым... Опомнись!
Двойников. Запомни, Ипполит,— я не терплю, когда люди свою нетерпимость и узость взглядов именуют идейностью. Мысль жива только тогда, когда она эволюционирует.
Ипполит. Профессиональное занятие перерожденца — эволюционировать! (Подходит вплотную к Двойникову.) Запомни — твоя песенка спета. Все... Конец! Ты навсегда остался в этих стенах. И больше не сделаешь ни шага. Конец! Конец!
Двойников. Неправда! Меня окружают друзья... Даже из Алма-Аты пришла сегодня телеграмма...
Ипполит (в отчаянии). Ты смешон! (Идет к двери, останавливается на пороге.) Я не искал благотворительности и
338


твоей помощи просил не для себя... Я-то не пропаду — можешь быть уверен. Да, мне нелегко сейчас, отчаянно трудно — без тебя... Но я не отступлю ни на шаг... (С какой-то отчаянной веселостью.) Все равно победа будет за мной! Иначе быть не может. Нет, нет!.. (Уходит.) а н н а. Не стоит на него сердиться... зойников. Нине сержусь.
анна. Таков уж он... И тут ничего не поделаешь, зойников. Я знаю. (Помолчав.) Ну он — пусть... А вы? Неужели и вы?..
анна. Мне кажется... Нет, не люблю поучать. (Вспыхнув.) Но как бы я хотела всегда видеть вас рядом с ним. Вспомните, Коленька, как было славно, как весело было... тогда.
Некоторое молчание.
зойников (негромко). Вы меня не оставляйте... Мне будет тогда плохо... Просто невозможно...
Где-то далеко звучит музыка. Они прислушиваются к ней.
анна. Слышите... Музыка... Что это? зойников. Альбинони.
анна. Удивительная, правда?.. Почему вы молчите? зойников. Не пойму... Эта музыка, она вам ничего не напоминает?
анна. Да... кажется. Нет... Не помню, зойников. Ия забыл.
анна. Как странно — точно все это уже было когда-то...
Музыка замолкает, и, уже не подвластные ей, они вдруг засмеялись.
Все пустяки... Правда? зойников. Иногда вдруг померещится, анна (улыбнулась). Бывает.
зойников. И все же... Чем я бы мог помочь Ипполиту? анна (не сразу). Только ни слова ему об этом. Королевич подал Муратову докладную записку — о Лифарях. Ну, и о
339


деятельности Ипполита. Записка более чем несправедлива... Она грозит Ипполиту немалым. Сегодня к вечеру она должна быть наверху с резолюцией Муратова... Попытайтесь объяснить ему суть дела. Он прислушается к вам, я знаю — он вас любит.
Дв о й н и к о в (помолчав). Виталий Евгеньевич — натура неординарная, он не терпит подсказок и советов... Мой звонок может и помешать делу. Хотя...
Жанна (негромко). Это надо сделать.
Двойников. Да... вы правы... (Оживляясь.) В конце концов, я могу позвонить ему сейчас же... (Берет телефонную трубку, набирает номер.) Софья Васильевна? Это Двойников. Мне бы товарища Муратова... Он у себя?
Женский голос: «У Виталия Евгеньевича сидит кто-то». Понимаю. Он очень занят.
Женский голос: «Что вы... Ничего серьезного. Я могу дать ему трубку».
Нет-нет... Я позвоню попозже... (Повесил трубку.) я думаю, что было бы тактически неверно отрывать его от дела.
Жанна. Вам знать лучше... (Улыбнулась.) Вы ведь теперь вхожи всюду.
Двойников. А вот смеяться надо мной не надо. (Помолчав.) Хорошо у вас в Лифарях?
Жанна. Чудесно. Сад стал необыкновенный... Я столько деревьев сама посадила. (Задумалась.) Было бы жаль покинуть его.
Двойников. А разве?..
Жанна. Все может быть.
Двойников (горячо). Этого нельзя допустить!
Жанна (не сразу). Да... вот как сложилась жизнь. (Улыбну* лась.) Не поехали вы к нам тогда в Лифари.
Снова звучит та же музыка.
340


юйников. Тогда? а н н а. Шесть лет назад, юйников. А вы... вспоминаете то время? анна. Случается. Иногда — так странно... Помню, была я как-то в Таллине по делам... Жила на улице Выру, в старом доме, на верхнем этаже... Июнь, белые ночи... И однажды я не могла уснуть, долго смотрела в окно, как всходило солнце, и вдруг вспомнила вас... так отчетливо- ясно... (Улыбнулась.) А потом никак не могла ключ найти, чтобы запереть комнату... юйников (негромко). Трудно вам живется? анна. Нелегко. (Задохнулась от какой-то обжегшей ее мысли.) Иногда мне кажется — сама не пойму, что это? — но кажется иногда, что мной не прожита какая-то главная сторона моей жизни... Как будто из книги потеряно несколько страниц — самых необходимых... Хочу вспомнить... и не могу! (Слабо улыбнулась.) А без них все теряет смысл... все ненадежно, юйников (тихо). И мне кажется так иногда, анна. А тут еще эти беды грядущие... возможная потеря Лифарей... (Помолчав.) И потом... зойников. Говорите...
анна (берет его руку). У нас будет ребенок... зойников (тихо). Что? анна. У нас... с Ипполитом, зойников (еле слышно). Правда? анна (тихо). Да. (Не сразу.) Ты что замолк? зойников. Знаешь, мне иногда бывает страшно, анна. Чего?
Музыка снова стихла.
Ипполит (в окне). Эй, вы!
Двойников. Ну что?
Ипполит. Эй, вы, довольно препираться... Жанна, я жду тебя в саду! (Исчезает.)
341


Жанна (с каким-то отчаянием). Все!.. (Подходит к Двойни- кову.) Вы поможете нам... Я знаю. (Быстро уходит.)
Двойников (стоит, задумавшись, затем подходит к телефону, набирает номер, некоторое время ждет, а потом как-то утвердительно произносит). Занято.
В кабинет входит Ляля.
Ляля. Ну, Двойников, радуйся!.. Только что Якову возвестили по телефону... Есть решение — плывем вокруг Европы.
Двойников (задумчиво). Чудесно. (Помолчав.) Ты рада?
Ляля. Сказать правду, волновалась несколько — они могли ограничиться двумя путевками, тебе и Яше... И как прелестно, что без помощи Муратова обошлось. Теперь сможем поговорить с ним о главном.
Двойников (неуверенно). Но хорошо ли будет...
Ляля. Миленький, чудесно! Яша у нас прелесть — ему помочь надо... Ты у нас доктор наук... Что ж Яше-то отставать. Попроси за него у Муратова...
Двойников. Все-таки не просто это, Ляля... С его способностями на место Румера... даже просить неудобно.
Ляля. Вполне удобно. Ру мер, старикашечка, помер, а Яшенька наш жив и в расцвете сил. Не во всем задачлив? Не беда. Поможешь ему. Преданного человека иметь рядом всегда полезно.
Двойников. Видишь ли... К Муратову у меня уже есть просьба непростого характера... Нельзя же сразу с двумя... Может быть, о Яше попозже?..
Ляля. И ведь что забавно, Коля, если Яшу незамедлительно назначат, придется ему, бедняжке, с нами не ехать... вам двоим оставить институт нельзя уже будет.
Двойников (улыбнулся). Ах, Ляля, Лялечка... (Помолчав.) Он не обидится?
Ляля. В новой-то должности? Он у нас с тобой не дурачок. И окажемся мы с тобой, Двойников, в одной каюте... на три недели. (Усмехнулась.) Вот надоедим друг другу.
342


Двойников (не то восхищаясь, не то изумляясь ей). А ты интересная женщина.
Ляля. Любящая женщина — всегда интересная, Николай Андреевич.
Двойников. Любопытно только, что же тебя больше влечет— то ли должность Румера для Яши, то ли что мы в одной каюте с тобой окажемся?
Ляля. Не скрою. И то и другое мне по душе, миленький. И то и другое.
На пороге комнаты возникает Королевич.
Королевич. Не помешал? Прошу простить мое вторжение. (Целует Ляле руку.) С удовольствием замечаю граждан, коих не видел долгое время. (Двойникову.) Умоляю о кон- фиденции хотя бы на несколько минут.
Двойников. Но я очень рад тебе, Володя.
Королевич. Рад? Это любопытно.
Ляля. Не буду мешать вам. (Улыбнулась Королевичу.) Мы увидимся. (Уходит.)
Королевич. Возраст ранней осени... Волшебство, по всей вероятности. Чем старше я становлюсь, тем занимательнее мне видятся женщины. В юности я ни за одну не дал бы ни гроша. Итак, оказывается, ты мне очень рад?
Двойников. Ты сомневаешься?
Королевич. Нынче у тебя званый ужин. (С комической печалью.) Но я на него не зван. Не приглашен, бедняжка.
Двойников (смуи^енно). Мы думали... ты так занят...
Королевич. Ты немыслимо прозорлив. Я занят! Для тебя все складывается удивительно удачно, строптивец. (Игриво.) Правда, не зван не только я... Злосчастный Ипполит разделил мою горькую участь. И он не зван, твой милый приятель.
Двойников. Откуда ты знаешь...
К о р о л е в и ч. С неослабевающим интересом слежу я за тобой, Коленька. Видишь ли... Когда человек меняется, он обычно меняется в одну сторону.
343


Двойников (вспыхнул). Что ты хочешь сказать этим?
Королев ич. Браво! Твоя строптивость восхищала меня неоднократно. Помнишь, шесть лет назад ты почти указал мне на дверь... Это было незабываемо. Все-таки он не размазня, мой храбрый братец,— размышлял я, поверженный, возвращаясь домой. Ты был до последнего дня строг ко мне и недоступен, Коля, я даже иногда умирал от смеха по этой причине. Непокорные люди веселят меня; они смахивают, видишь ли, на незадачливых шутов. Прими же по сему случаю в день своего сорокалетия в знак восхищения вот эти ночные теплые туфли. Их прислал мне в презент из Ирана мой бывший сослуживец, большой трус и в некотором роде чудак. Носи их на здоровье, строптивое дитя.
Двойников (ему несколько не по себе). Благодарю... Ты,однако, в игривом настроении сегодня.
Королевич. Бывают дни, когда почти физически чувствуешь, на что ты способен. Я называю это состоянием хорошо выбритого человека. Весьма сожалею, что не смогу у тебя отужинать. Увы, но меня ждет симпозиум, на котором тоже смеху не оберешься. (Оглядывает комнату.) Вокруг у тебя все очень мило. Процветаешь. Буду рад, если дела твои не изменятся к худшему. Но ведь они, * черт возьми, могут измениться. На то они и дела, чтобы меняться. То к лучшему, то к худшему. Слышал, кстати, что ты собираешься вернуться к своей старой работе... Той самой, о которой мы так спорили с тобой когда-то?..
Двойников. Я никогда не делал тайны, что отложил ее всего лишь на время.
Королевич. Это твое право, непокорный юноша, и было бы глупо его оспаривать.
Двойников. Я рад, что ты так думаешь.
Королевич. Хотя... На ум мне почему-то все время приходит одна и та же мысль.
Двойников. Какая?
Королевич. Что ты почему-то решительно не ищешь со
344


мной ссоры, строптивец. (Увидев коньяк на столе.) Ого, какая тут у тебя симпатичная притаилась. Чокнемся?
Двойников (почему-то обрадовался). Давай... (Разливает коньяк.)
Королевич (глотнул и подышал выразительно). Прекрасно расположилась. (Поглядел в окно.) А Ипполита ты особенно не привечай — он личность двоякая. Я тут о Лифарях Муратову докладную записку сочинил и не скрыл своих опасений. Ипполит, видимо, будет апеллировать к Муратову, а наш милый Виталий Евгеньевич считается с тобой... (Очень определенно.) Так вот, Коленька, не защищай позиции Ипполита. Не поддерживай его понапрасну. (Улыбнулся.) Поверь мне, голубка, не стоит. (Обнял его.) Ну будь здрав. Ларочку свою поцелуй от меня... Лялю, естественно, тоже.
Двойников. Передай своей жене, что я очень по ней соскучился.
Королевич. Не смогу. Увы, не смогу, милый. Мы разошлись.
Двойников. Разошлись?
Королевич. Представь себе. Но в общем-то все закономерно. Дети выросли и самоопределились. И все как-то само собой потеряло смысл.
Двойников. Куда же ты переехал?
Королевич. Зачем же... Она переехала. (Успокоительно.) У меня старый телефон, это почти волшебно. По нему ты сможешь звонить мне каждый день. Тебе не кажется, что вскоре это произойдет? Нет? Любопытно. О, придите ко мне, строптивые и непокорные, и вдоволь посмешите нас. Заходи ко мне, Коленька. (Уходит.)
Двойников (смотрит ему вслед). Хорош... прекрасен... (Сяростью.) Личность, черт бы его взял... (Быстро идет к телефону, снимает трубку, затем в нерешительности опускает ее.) Каков все же...
Звонок телефона.
345


Да...
Мужской голос: «Николай Андреевич?.. Это Муратов го- ворит... Мне передали, что вы звонили мне?..»
Звонил... да...
Мужской голос: «Догадываюсь, по какому делу. Тут материал по Лифарям принесли... весьма серьезный. А вы друг Ипполита Николаевича и, видимо, можете кое-что разъяснить... дополнить...»
(Решительно.) Виталий Евгеньевич, я не погрешу против истины, если скажу, что Ипполит Николаевич — весьма ценный работник. (Воодушевляясь.) Талантливый и честный... Я знаю его много лет и готов поручиться за него... Да-да, именно так!
Мужской голос: «По-моему, Королевич тут что-то путает... такие воздвиг обвинения... Почему вы молчите?»
Виталий Евгеньевич... Я думаю, что мне уместнее всего не давать никакой оценки действиям Королевича; он мой близкий родственник все же... да и подробно я не знаком с делом в Лифарях. А беспокоил я вас по другому поводу... После смерти Румера прошел уже месяц, а вопрос о его преемнике до сих пор не решен... Со своей стороны я хотел бы выдвинуть кандидатуру Якова Матвеевича... Именно Якова Матвеевича.
Мужской голос: «Я учту вашу просьбу». Сухо: «Крайне сожалею, что вы не помогли мне разобраться в вопросе о Лифарях. Всего доброго». Вешает трубку.
Вот и все.
В комнату вбегает Л ар ушка.
Л а р у ш к а. Ну, Коленька, поздравляю — столько народу явилось... И даже сам Николай Фадеевич... Ты не рад?
346


Двойников (рассеянно). Да... Может быть.
Ляля входит в комнату,
Ляля. Двойников, пора возникнуть перед гостями, все собрались уже... Ларушка, миленькая, поведем его...
Ларушка (смеется). Пошли, пошли — заждались все...
Взяв его под руки, Ляля и Ларушка ведут Двойникова на веранду. Здесь накрыт стол, за ним уже расположились гости. Появление Двойникова встречается приветственными возгласами. Кто-то вскакивает из-за стола, обнимает его. Смех. Аплодисменты. Двойников чуть смущенно отвечает на приветствия. С некоторой неловкостью подходит к нему Жанна.
Жанна (негромко). Вы... вы дозвонились до Муратова?
Двойников (улыбаясь, разводит руками). Сделал, что смог... (Участливо.) Прошу к столу.
Яков (с бокалом в руке). Николай Андреевич!.. Коля... Дорогой!.. Позволь старому своему другу от души поздравить тебя с этой нешуточной датой. Ты выбрал нелегкий путь и достойно прошел его, достигнув вершины. Поверь, что в нашем институте все любят твой легкий, чисто юношеский, изящный талант. Коля!.. Что я еще могу тебе пожелать более того, что ты уже имеешь... Будь же всегда здоров и весел.
Крики, аплодисменты, все пьют.
Двойников (вставая). Мои дорогие... Я хочу вам сказать, что я... я счастлив вполне. И мне иногда даже бывает страшно...
Жанна (приподнимаясь). Чего? (В полной тишине.) Счастья? Снова начинает звучать знакомая нам музыка.
Двойников (в каком-то безотчетном порыве выходит из-за стола, берет Жанну за руку). Погодите!.. Как это было... Как это было тогда? Не помню...
347


За столом замешательство, некоторые из гостей встают. Жанна (недоумевая), О чем вы?
Двойников. А может быть, все это только снится?..
Темнота,
Вступает новая музыкальная тема, а затем звук трубы, настойчивый и ликующий, заглушает собой все остальные звуки оркестра.
Конец второй части


Эпилог
И вот сцену ослепляет яркий солнечный свет. Возникли приметы городского сада. В центре — окруженный горкой цветов памятник.
На дорожке появляется Двойников, немного изменившийся, чуть постаревший. С ним идет его дочь, еще совсем девочка.
Дочь (остановилась возле памятника, рассматривает его). Погляди-ка, памятник... А раньше его не было здесь.
Двойников. Его поставили, когда ты уезжала.
Дочь. Смешно.
Двойников. Что, милая?
Дочь. Немножко на тебя похож.
Двойников. Вот уж нисколько.
Дочь (читает надпись). Двой-ни-ков. И фамилия, как у тебя.
Двойников. Это другой Двойников, солнышко.
Дочь. Другой... конечно. (Снова рассматривает надпись.) Он уже давно погиб. (Повернулась к отцу.) А кто он был, папа?
Двойников. Он?.. Как тебе сказать?.. Весьма большой чудак. Никак не мог угомониться. (Помолчав.) Забавно, когда-то давно-давно он жил вон в том доме, выходил на свой балкончик, смотрел на этот сад и шутил, что хотел бы навсегда остаться на земле... Хоть в бронзе. (Улыбнулся.) Вот и свершилось. Он получил то, о чем мечтал. (Резко.) Но чего, чего он достиг? Ведь он мертв, а мы... Мы еще живы... Жить — это уже значит быть правым, слышишь?..
Дочь. Значит, он так ничего и не добился? Не был счастлив?
349


Двойников. Счастлив?.. (Помолчав.) Кто знает... (Его горло вдруг перехватывают слезы.) Кто знает...
Дочь. Ты плачешь... Почему? Ты знал этого человека? Двойников. Нет... Я не знал его... (Улыбаясь.) Я его, видишь ли, совсем не знал.
Занавес
1971


в этом милом
СТАРОМ ДОМЕ
Водевиль -мелодрама в двух частях, пяти картинах


Маргарите Лифановой. Благодарю за внимание.
Автор
Персонажи
Гусятников Константин Иванович 43 года.
Раиса Александровна его мать, 68 лет.
Эраст Петрович
ее муж, 70 лет.
Фредерик
21 год Сашенька
19 лет Макар
22 года .
Юлия Николаевна 42 года.
Нина Леонидовна 30 лет.
Митя Хрусти ков 21 год.
Аля
юные Гусятниковы.
18 лет.
Действие происходит на юге России в большом приморском городе.


Часть
первая
Картина
первая
Мы видим номер-люкс в новой, недавно выстроенной гостинице.
Уже поздний вечер. За окнами звездное южное небо. Вдали угадывается присутствие моря.
В ресторане гостиницы — он расположен неподалеку — очень веселятся. Оркестр играет знакомый военный марш, несколько азартных голосов ему подпевают.
Вот в эту-то минуту и отворяется дверь — в комнату с двумя не слишком большими чемоданами входит Юлия Николаевна, она странным образом соединяет в себе девичью бесшабашность, грубоватость человека, много повидавшего, и какую-то едва заметную пленительную грусть чуточку усталой женщины.
Улыбнувшись музыке, она проходит по комнате, а когда оркестр замолкает, возвращается к своим чемоданам и с некоторым неодобрением разглядывает их.
Юлия. Ну, распаковывай чемоданы, глупенькая. Раз уж приехала, распаковывай... (Раскрыв чемодан, с укоризной смотрит на его содержимое.) Наряды, наряды... Вон сколько прихватила их, хитрец. (Насмешливо.) А зачем они, милая? (Вынимает платья.) На кой они тебе черт? Молчишь? Сама не знаешь — так, что ли? Не дури — знаешь, знаешь, Юленька...
Оркестр в ресторане заиграл фронтовую «Землянку». Юлия бросила платье на диван, подошла к окну, раскрыла его, и музыка стала звучать еще явственнее. Юлия уселась на подоконник — музыка, видимо, взволновала ее, и
353
12 А. Н. Арбузов «Пьесы», т. 2


она, полузакрыв глаза, тихонько начинает подпевать орке- стру, а потом поет все громче и громче.
»...До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти четыре шага...».
Осторожно открывается дверь, и на пороге показывается Нина Леонидовна. Она мала ростом, весьма тщедушна, робка, застенчива, восторженна и пуглива. Движения ее лишены дисциплины, хаотичны и крайне некоординированны, да и одета она как-то некстати и уж совсем не по моде. Прическа тоже оставляет желать лучшего; может быть, поэтому она и не снимает никогда своей шапочки с помпоном, которая, как это ни странно, довольно- таки ей идет. Однако главным украшением Нины Леонидовны, несомненно, являются большого размера очки, придающие ее личику сходство с веселой и чем-то удивленной мордочкой обезьянки.
Оставшись в дверях, Нина с некоторой неловкостью, может быть даже испугом, поглядывает на Юлию... И только когда музыка замолкает, она легонько кашляет, стараясь тем самым обнаружить себя.
Нина. Пожалуйста, простите, что я вторгаюсь к вам неожиданно... но дело в том, что мне указали на эту комнату и объявили, что я должна тут жить.
Юлия. Чудесно. Администратор меня предупредил, что я не останусь в одиночестве. В гостинице ни одного свободного номера, а это их лучший, люкс. (Открывает дверь в соседнюю комнату.) Спальня... две кровати... Словом, все обстоит весьма весело.
Нина. Я тоже очень рада... хотя могу остаться и тут — на диванчике.
Юлия. Глупости, мы отлично уживемся. Судя по всему, вы милая личность. А меня, кстати, зовут Юлия Николаевна.
Нина. Неужели?.. То есть я очень рада. Меня тоже зовут Ни¬
354


на Леонидовна. (Подошла к окну.) Ой!.. Поглядите-ка — море...
Юлия. Вас это удивляет?
Нина. Нет... Но я не предполагала, что оно находится в такой непосредственной близости.
Юлия. Вы что же — никогда не были в этом городе?
Нина. Никогда! Сама не знаю, как это случилось, но я совершенно неожиданно приехала сюда из Киева.
Юлия. Бывает. И надолго вы приехали сюда совершенно неожиданно?
Нина. Я этого абсолютно не знаю. Иногда все складывается ужасно странно.
Юлия. Что верно, то верно. (Помолчав.) А я девятнадцать лет прожила тут. (Усмехнулась.) Хороший городок.
Нина. Весь в зелени...
Оркестр заиграл фронтовую песню «Огонек».
Юлия. Не удивляйтесь — под нами ресторан. До двенадцати спать не дадут. (Подошла к окну.) Веселятся люди... Простительно — завтра День Победы.
Нина. Да — Девятое мая.
Юлия. Это праздник великий. (Помолчав.) А для очевидцев вдвойне. (Подошла к чемодану, достала бутылку вина.) Разопьем в честь Победы?
Нина. Что вы, я не пью!..
Юлия (ласково). И я не алкоголик, девочка. (Достает пакетик.) Сыр обнаружился.
Нина (роется в чемодане). Вот... У меня тоже сохранилась кое- какая пища.
Юлия. Чудо! — возникает пир. В ресторане многолюдство — все столики заняты... Отужинаем дома. Вино, курица, пирожки — и оркестр по соседству! (Разливает вино.) За лучшее в мире число... За Девятое!
Нина (выпила немножко вина). Вы очень хорошо пели, когда я вошла...
Юлия (неопределенно). Воспоминания...
355
12*


Нина. Я еще девочка была... Помню — стою на кухне и кукле платье стираю. Вошла мама и говорит: «Кончилась война». Я заплакала,
Юлия. Отец погиб?
Нина. В первый год.
Юлия. Выпьем за этих ребят.
Они чокнулись.
(Запела тихонечко.)
«...Парня встретила дружная фронтовая семья —
Всюду были товарищи, всюду были друзья».
(Замолчала.)
Нина. Неужели вы...
Юлия. Довелось. Последний год войны. Умирая от страха, ползала под пулями. Мне посчастливилось.
Нина. Сколько же вам было тогда?
Юлия. Восемнадцать. Юность в медсанбате закончила. Как я пела тогда!.. В часы затишья меня даже в соседние подразделения возили. И в танцах мастер была... Вся полковая самодеятельность на мне держалась. Нет — не хвастаю... (Помолчав.) Демобилизовали в сорок шестом. Я хорошо жизнь начинала...
Нина. Странно. Я думала, вам не более тридцати пяти. Юлия. Обманчиво. Свыше сорока. Не слишком свыше — но все же. (Помолчала.) Мне мой возраст никогда.не давали. Нина. Хотите, я за вас все, что в стаканчике осталось, выпью? Чтобы вы всегда-всегда были счастливы... Ой... А знаете, у меня голова закружилась.
Юлия (смотрит на нее улыбаясь). Ты милая.,,
Нина. А сейчас вы кто?
Юлия. Смеяться будешь.
Нина. Зачем же?
Юлия. Я даже сама иногда смеюсь. Актриса.
Нина. Вы не огорчайтесь...
Юлия. А что мне огорчаться? Я свою профессию люблю отчаянно. Хотя, если вникнуть, смешно. А ты кто такая?
356


Нина. Я врач.
Юлия. Ловко. Во время войны я очень врачом быть хотела.
Нина. Но я зубной врач.
Юлия. Это послабее.
Нина. Какая глупость! (Искренне возмутилась.) И ведь многие так думают. (Горячо.) А между тем, несмотря на всеобщий прогресс, человечество по-прежнему страшно страдает от зубной боли.
Юлия. Нет, ты милая...
Нина. Не очень.
Юлия. Тебе сколько?
Нина (упавшим голосом). Тридцать...
Юлия. Детей завела?
Нина. Какие дети!.. У меня даже нет мужа... И не было никогда.
Юлия (удивилась). Что же ты?
Нина. Мне кажется, я не произвожу на мужчин нужного им впечатления. Видимо, мне недостает какого-то слагаемого. Чего-то эдакого. (Щелкнула пальцами.) Ну, вот такого. (Состроила гримасу.) Понимаете? К тому же женщины в очках привлекательны только в какой-то мере. Я об этом неоднократно размышляла. Стала даже ходить по улицам Киева без очков... Но очень за это поплатилась — сбила какого-то рассеянного велосипедиста. После этого я смирилась и снова надела очки. Хотя я просто убеждена, что могла бы быть заботливой женой. Но почему-то никто, кроме меня, не разделяет этого убеждения. А тем временем я с каждым днем становлюсь все старше, и надежд в связи с этим остается все меньше и меньше. (Смело наливает себе вино в стаканчик и объясняет.) Во- обще-то я вина не пью, но это какое-то уж очень вкусное. На чем я остановилась?.. Ах да... Когда умерла мама, я осталась совершенно одна.
Юлия (негромко). Все образуется. Главное — не робеть.
Нина. Я стараюсь. Полюбила, например, недавно одного че¬
357


ловека. Как никогда. В общем, я не представляла, что можно так полюбить. Так бесповоротно! Когда я его вижу, у меня все в горле пересыхает и я начинаю заикаться.
Юлия (ласково). Ну а он?
Нина. Он тоже начинает... но не в той мере. (Оживляясь.) Мы познакомились с ним в одном путешествии... Вокруг были удивительные пейзажи — вот тут мы и полюбили друг друга. С первого взгляда! Я все время ужасалась самой себе. Возвратившись, мы решили никогда больше не расставаться, даже чуть не расписались в Киеве... Правда, в последнюю минуту одумались и даже пришли в себя. Дело в том, что у него есть тут мама, которую он боготворит, и еще какие-то родственники, и он хочет познакомить меня с ними. Вы вряд ли можете вообразить, до какой степени я волнуюсь! (Всплеснула руками.) Увидите, увидите— обязательно в последнюю минуту опять произойдет что-нибудь непоправимое!..
Юлия. Ты за мое счастье выпила, а я за твое пью. (Поднимает стаканчик.) Пусть все по-твоему случится. (Выпила до дна.) Смешно... Когда-то и я в этот город за счастьем приехала... как ты сегодня.
Нина. И повезло вам?
Юлия (подумав). Повезло. Наверное, очень повезло мне. (Почти весело.) Догадаться бы об этом...
Слышно, как в ресторане на аккордеоне играют вальс «Осенний сон».
Аккордеон... военный инструмент. Сразу сорок пятый вспоминаешь. Как-то перед самым концом войны в нашей части артисты выступали... Кончили они концерт, и вдруг полковник Смехов мне петь приказывает. «Покажи, говорит, артистам, Юлька, армейский образец...». Я выхожу — нет моего аккордеониста, в разведку ушел!.. Тогда музыкант из их бригады помочь вызвался. (Улыбнулась.) Представь, большой оказался талант,— что ни запою, все
358


на аккордеоне подхватывает... В конце я свою любимую спела — «Давай закурим»... Посмотрела на своего музыканта, а у него слезы на глазах. Плачет! Успех мы имели немыслимый. И такой он был милый, такой милый, аккордеонист этот, что впоследствии я даже... замуж за него вышла. Смешная история... Да? После демобилизации он меня сюда привез, в свой родной городок, и прожили мы тут девятнадцать лет... Немало по нашим временам?
Нина. А сейчас-то он где?
Юлия. Он уже от меня теперь далеко-далеко.
Нина. Где же?
Юлия. В этом городе. (Весело.) А я вот тут, в гостинице. С визитом явилась...
Нина (испуганно). Вы разошлись?
Юлия пожала плечами.
(В отчаянии.) Он другую полюбил?
Юлия. Не то. Я полюбила. (Усмехнулась.) Случается такое. Живешь-живешь — и на тебе!.. В горле вдруг пересыхает. Сама говорила.
Нина. Но это же совершенно другое дело.
Юлия. Другое. Тут ты угадала. Чтобы жизнь поломать, решиться на это, надо себя забыть... всех забыть, не оглядываясь!
Нина. И что же — счастливы вы теперь?
Оркестр заиграл цыганочку, слышно, как хлопают в ладоши, помогая танцующим. Юлия, улыбаясь, как бы нехотя встает из-за стола и, подергивая плечами, проходит в танце по комнате. Музыка обрывается.
Юлия (подходит к Нине, обнимает ее). Квартира у меня в Москве прелестная, в театре успех, статейки в газетах и муж весельчак... Кстати, довольно красивый мужчина. Чего же еще, девочка, чего же еще?
Нина. Я рада за вас... (Помолчав.) А сюда вы зачем приехали?
359


я 2 и 2 к 2
Юлия (лихо). Я-то? Детей навестить.
Долгое молчание.
и н а. У вас... дети были? лия. Были. Это ты сказала довольно точно, и н а. Я бы не могла поступить так. л и я. Я тоже не могла бы. и н а (тихо). Но ведь поступили?
лия. Да. На этом свете возможно все. Все! (Смотрит на бутылку.) Осталось на донышке. Допьем?
Нина отрицательно качает головой.
Не беда. Мне больше достанется. (Пьет.)
Картина
вторая
Сад перед домом Гусятниковых.
Поздний утренний час. Солнечная погода.
Из дома доносится музыка — скрипка, виолончель, альт и флейта. Играют «Маленькую ночную серенаду» Моцарта.
Иногда музыка прерывается,— видимо, идет репетиция.
В саду, на плетеных креслах, друг перед другом сидят Раиса Александровна и Эраст Петрович. Это очень симпатичная парочка, и, хотя возраст их можно назвать вполне преклонным, они по-прежнему преисполнены энтузиазма.
Впрочем, характеры их решительно противоположны — Эраст Петрович строптив, раздражителен и заносчив, Раиса Александровна прекраснодушна, ребячлива, весела. И если он смотрит на мир несколько ворчливо, то она настроена куда приветливее.
Раиса. Это удивительно, но Моцарт написал «Маленькую ночную серенаду» всего за два года до смерти. А какая беззаботность... и легкость... и прозрачность.
360


£ ч
Эраст. Все это так, но ты могла бы избавить меня от излишних волнений и не снимать в это ветреное утро своей вязаной накидки. Тебе уже шестьдесят восемь, а ведешь ты себя, как какая-нибудь тридцатипятилетняя девчонка.
Раиса. Но уверяю тебя, что утро сегодня совершенно безветренное.
Эраст. Я уже сказал, что оно ветреное,— следовательно, безветренным оно никоим образом быть не может.
Раиса. Приходится просто удивляться, какой ты зануда, Эраст.
Эраст. После подобных выражений никакого разговора о Моцарте я поддерживать не стану. Тебе следует учитывать, что женщина, утратившая женственность, становится для меня абсолютной фикцией.
Раиса. Это угроза, дорогой?
Эраст. Запомни — я полюбил твоих детей, вот почему я никогда тебя не оставлю.
Раиса. Детей! Значит, я сама уже совершенно не в счет?
Эраст (примирительно). Вот уже целых полгода я твержу тебе, что ты моя радость.
Из дома выходит Макар. Это ласковый, похожий на медвежонка, добродушный, задумчивый паренек, на кото- ром не слишком уж ладно сидит его военная форма. По- дойдя к Раисе Александровне, он молча целует ее в щеку и идет к калитке.
Раиса. Куда ты, Макарик?
Макар. Не знаю сам. Надо взглянуть на мир. а и с а. Когда они кончат репетицию?
а к а р. Вероятно, никогда. Наш милый Фредерик, по-моему, осатанел. Полтора часа они долбят одно и то же. И это в День Победы! а и с а. Отец позавтракал?
а к а р. Да. И ходит из угла в угол. Несомненно, что-то стряслось.
Раиса. В каком смысле?
361


Макар. У него крайне многозначительный вид. (Уходит за калитку.)
Эраст. Замечательный юноша.
Раиса. Ужасно жаль, что он выпал из ансамбля. С тех пор как он ушел в армию, мы никак не можем подобрать вторую скрипку.
Эраст. Неужели его нельзя было отхлопотать?
Раиса. Он сам не захотел.
Эраст. Настоящий мужчина.
Из дома с букетом цветов выходит Гусятников. Не- брежный в одежде, легкий, ребячливый, необычайно восторженный и беспредельно пылкий, он кажется значительно моложе своих лет. Поставив букет в кувшин, Гусятников останавливается возле беседующих: и задумчиво на них смотрит.
Раиса. Что с тобой, Костик?
Гусятников. Совершенно забыл, для чего я сюда явился. Ах да!.. Доброе утро, мама. (Целует Раису Александровну и задумывается.) Что-то я должен еще был сделать. Ах да!.. Эраст Петрович, здравствуйте.
Эраст (заботливо). Хорошо ли ты спал, мой родной?
Гусятников. Тревожно. (Его озаряет.) Ах да!.. (Подумав.) Впрочем, это не играет никакой роли.
Раиса. Ты меня пугаешь.
Эраст. Костик, не пугай маму.
Гусятников. Ни под каким видом я не стану этого делать. Хотя она и должна знать правду, как это ни печально. То есть печально, но не слишком.
Раиса (с испугом). Что ты натворил?
Гусятников. Я приехал из Киева.
Эраст. Ну, это уж не так печально.
Гусятников. Как сказать.
Раиса. Костик, ты меня страшишь.
Гусятников. Уверяю, что я решительно тебя не страшу. Тем
362


более что после Киева я попутно заезжал в Херсон, добиваясь нужных нам материалов.
Раиса (в отчаянии). Ты их не добился?!
Гусятников. Добился.
Эраст. Тогда в чем же дело?
Гусятников. Хе-хе-хе... (Вдруг погрустнел.) Видите ли.., (Летя в пропасть.) Я решил жениться.
Раиса. Что?
Гусятников. Жениться я решил.
Раиса. Но ты уже был однажды женат.
Гусятников. Мало ли что.
Раиса. Как ты странно рассуждаешь.
Гусятников. Но почему же? Огромная масса народа все время женится. То тут, то там. Некоторые даже довольны.
Раиса. По-моему, ты подходишь к делу как-то абстрактно. Для того чтобы жениться, нужно по меньшей мере полюбить кого-то.
Гусятников. Но именно это я и проделал: я полюбил Нину Леонидовну.
Раиса. Боже мой... Какую Нину Леонидовну?
Гусятников. Нину Леонидовну Бегак, мою спутницу по туристской группе. Именно в Кракове, на рыночной площади, я окончательно понял это. К тому же я полюбил ее безумно. Вот!
Эраст. По-моему, он сошел с ума.
Гусятников. Конечно. Именно это и радовало меня сегодня ночью, когда я так тревожно спал.
Раиса. Костенька, пойми — я вовсе не против твоего брака, но это, несомненно, внесет некоторую сумятицу... У нас в семье все как-то определилось, стало на свои места... Возникла определенная мелодия. И вдруг... Нет-нет — это все спутает.
Гусятников. И пусть! Нина Леонидовна для меня все.
Раиса. Ну хорошо, а на каком инструменте она играет?
Гусятников. Это ужасно, мама... Ни на каком.
363


Раиса. Как? Этого еще недоставало... (В отчаянии.) Она музыкальный критик?
Гусятников (в азарте). А вот и нет!
Эраст. Женщина-дирижер?
Раиса. Да? Ну, не томи меня, Костик... Дирижер?
Гусятников (отчетливо и с отчаянием). Зубной врач.
Раиса. И ты мог на это решиться?
Гусятников (самоотверженно). Мог, мама.
Раиса. У нас в семье все и всегда были музыкантами. В честь Шопена ты назвал своего сына Фредериком. Даже этот человек (указывая на Эраста), прежде чем выйти на пенсию, был администратором филармонии. И вдруг — зубной врач!
Гусятников (с восторгом). Да — вдруг! Вдруг, мама.
Раиса. Это нелепость! Я всегда мечтала, чтобы ты женился на второй скрипке. Нам она так необходима для квартета. Неужели ты для меня не мог этого сделать?
Гусятников. Не мог! Ничего не выходило, мама.
Раиса (в отчаянии). Но почему?
Эраст. Очевидно, среди вторых скрипок как-то не попадалось того, что ему нужно.
Гусятников (сокрушенно). Совершенно не попадалось.
Раиса. Это потому, что ты был чересчур инертен.
Эраст. Во всяком случае, в данную минуту от его инертности не осталось и следа.
Раиса. Но ведь еще недавно ты уверял, что не можешь забыть Юлию, даже писал ей об этом.
Гусятников (горестно). Да-да, ты представить не можешь, до какой степени я огорчен собственным легкомыслием. (С интересом.) Всего два года назад мы разошлись с Юлией, и вот я уже снова помышляю о браке. Еще так недавно я о ней непрестанно думал и вот — на тебе! — полюбил Нину Бегак. Просто распутник какой-то.
Раиса. Я думаю, Костик, что тебе не следует огорчаться до такой уж степени. В конце концов, Юлия поступила с то¬
364


бой не лучшим образом... Променять тебя, тебя — на Михаила Филипповича!..
Гусятников. Но почему же?! Михаил Филиппович прекрасный человек — умница, красавец, весельчак... Будь я на месте Юлии, я бы тотчас поступил точно таким же образом.
Раиса. То есть?
Гусятников. А вот таким — бросил бы меня без всякого сожаления! (С жаром,) Кто я такой, в конце концов? Заурядный пианист, ничем не примечательный музыкальный педагог.
Раиса. Костик, опомнись,— ты музыкант самого тонкого вкуса. Ярчайший представитель нашей музыкальной семьи — семьи Гусятниковых. О тебе неоднократно восторженно писала наша областная пресса!
Гусятников. Ну и что? А Михаил Филиппович — столичная штучка. Блестящий инженер! До того обаятельный, что остается только руками развести. Нет-нет, Юлия поступила очень удачно, что оставила меня.
Раиса (Эрасту). Ты прав — он сумасшедший.
Гусятников. А вот и нет. Я правдивый, искренний человек— вот и все. Вот я какой! К тому же я безумно полюбил Нину Леонидовну. Вот!
Эраст. Как интересно: я никогда не видел его в подобном состоянии.
Раиса. Это удивительно, но и я тоже. (Обнимает сына.) Костик, тебе уже почти сорок три года... Правда, ты выглядишь значительно моложе, но, поверь, это не дает тебе оснований вести себя столь аффектированно.
Гусятников. Я уже сообщал, что провел крайне напряженную ночь. Почти до шести утра я взвешивал и обдумывал случившееся и наконец без десяти шесть принял решение. Так вот — я немедленно расскажу детям о моем близящемся браке с Ниной Леонидовной Бегак.
Раиса. А тебе не кажется, милый, что это будет несколько опрометчивым поступком?
365


Гусятников. Ни в коем случае. Когда Юлия оставила нас, мы учредили семейный круглый стол, где все вопросы решаются сообща, то есть коллегиально. До сих пор, как ты знаешь, это давало блестящие результаты.
Эраст Петрович хихикнул.
Раиса (взглянула на Эраста). Почему ты смеешься?
Эраст. Пустяки... Просто представил, что сейчас произойдет. Раиса. Я не совсем убеждена, милый, что вопросы подобного свойства было бы целесообразно выносить на всеобщее обсуждение. В конце концов, они все еще дети. Гусятников (серьезно). Для меня они стали взрослыми в тот день, когда нас оставила Юлия. Вот почему я не вижу никакого резона менять наши обычаи сегодня.
Открыв калитку, входит Макар, он несет газеты.
Макар, попроси Фредерика прекратить репетицию. Мне надо немедля поговорить с вами.
Макар (Раисе и Эрасту). Видите? Я говорил — что-то стряслось. (Уходит.)
Раиса. Костик, дорогой, мне ужасно не хочется, чтобы дети огорчали тебя. Пойми, они все еще обожают свою мать. Своим благородным отношением к ней ты сам способствовал этому. И вдруг какая-то Нина Леонидовна... Дети никогда не примут ее. Нечто совершенно невероятное должно случиться, чтобы очарование Юлии исчезло для них.
Из дома выходит молодежь. Компанию составляют скрипач Фредерик, строгий, несколько надменный юноша, даже жарким утром облаченный в черный костюм, белую сорочку и темный бантик; виолончелист Митя, сосредоточенный, застенчивый верзила в шортах; флейтистка Сашенька, прелестное лукавое создание в пестреньком платьице, и альтистка Аля, самая вдумчивая, самая многознающая и самая юная из всех. Появляются они из дома со своими музыкальными инструментами — в даль¬
366


нейшем они будут изредка и не всегда кстати проверять их звучание. Шествие завершает Макар с бубном в руках.
Макар (ударяет в бубен). Кто не видел отца — здоровайтесь! Затем рассаживайтесь кто куда. Судя по его лицу, он расскажет нам нечто замечательное.
Фредерик (несколько раздраженно). Мне все же кажется, что останавливать репетицию ради рассказов о Польше было бы вряд ли осмотрительно.
Гусятников. Но я вовсе не хочу рассказывать о Польше, Фредерик. Однако... (поглядывает на Митю) вопрос, который нам следует рассмотреть, носит семейный характер, и я вовсе не предполагал, Макар, что ты приведешь сюда Аленьку и Митю. (Ласково.) Словом, мне думается, что их присутствие здесь в какой-то мере не обязательно. Вот!..
Митя встает.
Сашенька (дергает его за рукав). Сиди. (Обернулась к отцу.) Гусятников, я удивлена. Стоит ли забывать, что тотчас после сдачи экзаменов Митя станет моим мужем, и, следовательно, все наши семейные дела должны интересовать его самым живейшим образом. (Мите.) Ну? Почему ты молчишь?
Митя. Дело в том, что я... совершенно согласен с Сашенькой.
Сашенька. Не забывай, Гусятников, что мы уже не маленькие дети. (Ласково.) Пожалуйста, не забьюай.
Раиса (мечтательно). Кстати, я давно утверждаю, что нашей семье не хватает совсем маленьких детей. Это как-то суживает наши возможности, уменьшает горизонты. Мне кажется, что этот вопрос следовало как-то форсировать.
Сашенька (строго). Надо ли твои слова, бабушка, принять как прямое обращение к нам с Митей?
Гусятников. Нет, так нельзя! Ты постоянно забегаешь вперед, мама. Вопрос об их браке еще только ставится, а ты уже говоришь о детях.
367


Фредерик (возмутился). Я совершенно не понимаю, почему мы сидим здесь, а не репетируем Моцарта.
Гусятников. Фредерик прав — приступим к делу. Итак... (Поглядывает на Алю.)
Аля (встает). Я, пожалуй, пойду.
Фредерик. Сиди. Отец, мне почему-то кажется, что Аля не меньше Мити имеет право остаться.
Сашенька. Весьма любопытное заявление. Это почему же, братец?
Фредерик (с некоторой изысканностью). Трудно объяснить. Но я почему-то уверен, что и она вскоре станет членом нашей семьи.
Эраст. Просто замечательно, какие интересные вещи можно услышать по утрам в нашем саду.
Фредерик. Вы, Эраст Петрович, человек в нашей семье несколько неожиданный, но тем не менее и вам известно, что в основе наших отношений лежит полная откровенность. Так стоит ли закрывать глаза на то, что и Аля станет вскоре членом нашей семьи.
Гусятников. По-моему, мы все куда-то ужасно торопимся.
Фредерик. Как раз наоборот! Долгие, долгие годы мы с Макаром безумно любим Алю. Надеюсь, что ты подтверждаешь это, Макар?
Макар. Приходится сознаться.
Фредерик. В течение ближайших месяцев Аля, надо надеяться, придет наконец к окончательным выводам, и мне, а может быть, Макару предстоит, стиснув зубы, признать свое поражение. (Не без драматического оттенка.) Такова жизнь, она полна трагических коллизий, но мы с Макаром смело пойдем им навстречу.
Фредерик пытается задумчиво опуститься в кресло, но Сашенька вовремя его отодвигает, и Фредерик садится на пол, ушибаясь.
Это безобразие.
Гусятников. Черт возьми, довольно!.. (Помолчав.) Впрочем, 368


я, кажется, совершенно напрасно рассердился... Так вот... Все вы помните, что два года назад, когда нас покинула Юлия, мы решили еженедельно собираться за круглым столом и совместно решать различные неразрешимые вопросы. Я напоминаю об этом, потому что вы осторожно тут намекали, что Хрустикову и Але грозит возможность стать членами нашей семьи. Пусть же знают, что им предстоит. Дело в том, что моя мать воспитала во мне безусловное отвращение к вранью, и я еще в детстве дважды исключался за это из школы, а также впоследствии оказывался иногда за порогом различных учреждений. Но, как видите, это не сломило меня, и я решил пойти еще дальше. Все мы живем во времена весьма смелых экспериментов, один другого чище. Недавно, например, газета описывала семью, где трехлетние дети ходят зимой босиком по снегу, а уже в четыре поднимают вверх очень тяжелые предметы. Поразительно! Но отчего же нам, Гусятниковым, стоять в стороне? Ни в коем случае не будем и даже пойдем дальше. Тем более что лиц, которые физически закалили себя и не страдают больше насморками и ангинами, в нашей стране уже хватает, а вот людей, которые умели бы в различных жизненных передрягах вести себя разумно, честно и весело, все еще недостает. Напоминаю, что наш эксперимент состоит в выполнении всего лишь двух пунктов: а) при всех обстоятельствах говорить правду и б) не терять при этом чувство юмора. Не скрою, все это далеко не просто, что мы видим на примере примкнувшего к нам Эраста Петровича, которому почему-то не всегда удается выполнение пункта «а». Подтянитесь, Эраст Петрович, подтянитесь!
Сашенька. Митю я уже охватила этим экспериментом, папа. На днях он даже рассмешил своего преподавателя самбо.
Гусятников. Это прекрасно, и в таком случае я перейду к сути вопроса, который меня волнует. Так вот...
Раиса. Эраст, передай мне валидол.
369


Эраст. Я его уничтожил. Бросил вызов судьбе. Юмор вместо валидола!
Макар. Браво!
Гусятников. Дети, этот человек несомненно прав, но мне хотелось, чтобы вы, не ограничиваясь юмором, проявили определенную выдержку и самообладание. Дело в том, что я решил жениться.
Все молчат, пораженные.
Макар. Интереснейшее заявление.
Сашенька. В общем, все это довольно любопытно, но я решительно не понимаю, зачем тебе жениться... Гусятников. Но как-то так... все-таки.
Раиса. Он тоже меня очень удивил.
Фредерик. По-моему, у него нет решительно никаких причин для того, чтобы жениться. Дети у него уже есть. Он отличный пианист. И немолод к тому же.
Митя (слабо). Действительно.
Фредерик. Ну хорошо, а на каком инструменте она играет? Раиса. Но в этом-то и ужас!
Сашенька. Боже мой,— на барабане?
Эраст. Если бы на барабане.
Гусятников. Ни на каком инструменте она не играет, черт возьми.
Долгое тягостное молчание.
Аля (с горечью). Какой, вероятно, скучной, блеклой, неинтересной жизнью живет этот человек.
Фредерик (усмехнулся). Просто даже не знаешь, что сказать.
Макар. Ну, а кто же она, в конце концов?
Гусятников. Зубной врач. Представляете, как интересно! Она будет нам всем лечить зубы. Ну разве это не везенье? Помощь на дому!
Фредерик (сухо). Нет-нет, нам это вряд ли подойдет. К тому же не исключено, что у Сашеньки появятся дети... или
370


у нас с Макаром... А что, если потом они появятся и у вас? Племянники, таким образом, могут оказаться старше своих теть! Согласитесь, что это спутает им все карты.
Гусятников. Во-первых, почему такая странная уверенность, что мои дети появятся позже Сашенькиных? Меня это даже обижает. В какой-то степени. А во-вторых, вы как-то совершенно не учитываете того обстоятельства, что я ее полюбил.
Аля (назидательно и с грустью). Константин Иванович, любить человеку дано только раз в жизни.
Эраст. Ну, преувеличивать тоже не надо.
Аля. Эраст Петрович... (Значительно, поправляя косички.) Яне новичок на этой земле.
Мака р. Может быть, я и не прав, но... пожалуй, мы должны подумать и о маме.
Гусятников. В каком смысле?
Макар. А вдруг она сюда вернется?
Сашенька. Макарка прав — она так часто пишет нам, посылает подарки, заботится.
Раиса. Ваша мать никогда сюда не вернется. Если она смогла предпочесть вашего отца, Константина Гусятникова, какому-то Михаилу Филипповичу...
Гусятников. Мама, еще раз решительно заявляю, что я совершенно с тобой не согласен. Юлия — замечательный человек, и если она полюбила другого, то это говорит только о ее прозорливости. Детям отлично известно, что Михаил Филиппович — редкостная личность. Вот! И это еще не все! Она не взяла вас с собой, чтобы не мешать учебе, которую так планомерно и заботливо организовала здесь ваша бабушка, являющаяся по совместительству директором нашего музыкального училища. Словом, ваша мать— святая женщина!
Фредерик. Мы отлично знаем это, папа... (Несколько язвительно.) Тем более что в разводах обычно бывают виновны те, от которых уходят.
371


0, О £ о С <£•&
Сашенька. Ну конечно!.. Если уж говорить совершенно откровенно, не станут же людей бросать зря.
Гусятников. Хм... Я как-то не рассматривал вопроса с этой точки зрения. Пожалуй, надо будет хорошенько об этом поразмышлять, дабы не попасть снова впросак, р е д е р и к. Значит, ты все-таки настаиваешь на своем браке? мятников (застенчиво). Видите ли... Уж очень я ее полюбил.
ре дер и к. Ну что ж, тогда мы отложим решение этого вопроса до нашего с ней знакомства, мятников. А оно произойдет через несколько минут!
(Восторгаясь.) Прибывшая из Киева Нина Леонидовна Бе- гак только что звонила мне из гостиницы, что она уже заказала такси.
Гудок автомобиля.
ашенька (взбегает на пригорок). Такси!.. Какая-то женщина расплачивается с шофером.
гсятников. Боже мой... (В страшном волнении выхватывает из кувшина букет цветов.) л я. Жизнь непроста. Она удивительно непроста, Макар, а к а р. Это есть.
редерик. Полагаю, что на вашей встрече мы будем лишними. Продолжим репетицию!
Ребята с инструментами идут в дом.
Макар (кричит им вслед). Поднажмите на Вивальди, ребята! (Уходит в другую часть сада.)
Эраст. М-да... Эксперимент закончился несколько расплывчато.
Раиса. Вот видишь, Костик, ты ничего не добился... Они только обидели тебя.
Гусятников. Пустяки! Зато они были совершенно откровенны и решительно со мной не согласились. А именно это я и ценю в людях. (Нюхает цветы.) Однако я, кажется, страшно взволнован.
372


Раиса. Эраст, оставим его одного. К тому же меня страшно беспокоит, что мы не выработали по данному вопросу определенной позиции.
Эраст. Мне тоже как-то не по себе. Пойдем в дом, Раиса, и постараемся выработать ее до обеда.
Уходят.
Гусятников (один). Ну и волнуюсь я! Вот это волнуюсь так волнуюсь, черт возьми! Но какое счастье так любить! Просто прелесть как хорошо! И молодец я, что достал цветы, умник — и все тут! Однако вон она поднимается по тропинке в наш сад. Я вижу, как в аллее мелькает ее платье... Идет сюда! Ну и счастливый я человек.
В саду появляется Юлия.
(Не раздумывая бросается к ней навстречу, протягивает цветы. С восторгом.) Какое счастье, что вы наконец приехали... Я так ждал вас!
Юлия (с удивлением разглядывает цветы). Ты ждал меня? Гусятников. Ну конечно. Глаз не сомкнул всю ночь. Юлия (улыбаясь). Вот странно... Но как ты узнал? Гусятников. А мы же условились с вами... (Внимательно смотрит на Юлию.) Постой-ка... Юлия? Ведь это, оказывается, ты, а вовсе не она!.. (Быстро вырывает из ее рук букет.) Удивительно! Я, кажется, от волнения все перепутал... Небывалый случай... Просто феномен какой-то! Значит, и ты приехала? (Быстро отдает ей букет обратно.) Я тоже очень рад! Но посмотри только, как я волнуюсь... (Засмеялся.) Просто замечательно, какой я удивительный человек. Но, слушай, как ты прекрасно выглядишь — я даже поражен! Кстати, я давно хотел тебя спросить, а как ты сюда попала?
Юлия. А вот приехала — и все тут!
Гусятников. Довольно мило с твоей стороны. Даже замечательно. Только неожиданно. Ты из Москвы?
Юлия. Вдруг оказалось несколько свободных дней... Захоте¬
373


лось проведать детей... В общем-то, простая прихоть. И почему бы, в конце концов, мне не приехать?
Гусятников. В самом деле... Почему бы. Но ты прекрасно выглядишь... Ах да — я уже говорил это. Как Михаил Филиппович?
Юлия. Как всегда. Весел.
Гусятников. Да-да — замечательная личность. Ты даже не представляешь, как я был обрадован, когда он тебе встретился.
Юлия. Ты был... обрадован?
Гусятников. То есть, с одной стороны, я был в полном отчаянии... Хотя, с другой, всегда разделял твое восхищение Михаилом Филипповичем.
Юлия. Во всяком случае, я очень благодарна тебе, Костя, за то, что наш развод тебе удалось уберечь от излишнего драматизма.
Гусятников. Вот уж пустяки!.. (Не сразу.) Хотя слишком милой шуткой вся эта история мне тогда не показалась. Впрочем, на нет и суда нет, насильно мил не будешь и так далее... Вот.
Юлия (улыбнулась). Спасибо. (Помолчав.) Хорошо тебе живется?
Гусятников. Замечательно! (С восторгом.) Я все время занят! Мама уже совсем старенькая. По существу, управлять школой приходится мне. Обязанностей множество! Работаю с утра до ночи — словом, все обстоит великолепно! (Подходит к окну дома, кричит.) Мама, спустись в сад!.. (Возвращается к Юлии.) Представляю, как она изумится. А как я выгляжу — ничего себе?
Юлия. Ты очень мил.
Гусятников. Вот и прекрасно! Мне просто необходимо хорошо выглядеть. У меня тут такие дела... ты отчаянно изумишься!
Из дома выходит Раиса Александровна, вслед за ней Эраст Петрович, который держится на почтительном отдалении.
374


Раиса. Юлия?.. Необыкновенно! Вот тебя-то мы совершенно не ждали... (Гусятникову.) Что же теперь будет?
Гусятников. Надо немедленно позвать детей. Ты ведь, Юлия, для них в некотором роде кумир... Даже не представляешь, как они тебя любят. Пойду и приведу их сюда. Но как все удивительно! Мама, если меня будут спрашивать... ну, ты понимаешь... проводи в дом... Я тотчас вернусь. (Убегает в дом.)
Раиса. Да... Появилась ты у нас крайне неожиданно. Впрочем, вполне в твоем вкусе. Но я вижу, что ты с некоторым интересом рассматриваешь этого субъекта. Представь себе — это мой самый первый муж.
Эраст (не без значительности). Эраст Венецианов.
Раиса. Мы были женаты почти пятьдесят лет назад. Это было так давно, что я даже не помню, как я к нему относилась. Помню только, что он однажды куда-то уехал и почему-то оттуда не вернулся. Мой следующий брак представлял значительно меньший интерес, зато третий был исключительно удачен — он принес мне моего Костика! Да и вообще Иван Гусятников был яркой личностью, многие до сих пор с восторгом вспоминают его выдающуюся игру на валторне, не говоря уже о том, что он меня безумно любил. Потеряв его, я решила до конца своей жизни остаться совершенно безутешной... Но затем откуда-то появился этот тип. Почти пятьдесят лет где-то пропадал, и на тебе — жив курилка! Пришел как-то, пол года назад, в четверть одиннадцатого и объявил — а вот и я!
Эраст. Любящий человек, Раиса, всегда отыщет дорогу к любимой.
Раиса. Своеобразие этой истории, моя милая, состоит в том, что я совершенно не могу определить, кто же он мне теперь — первый муж или четвертый?
Эраст. Стоит ли задумываться об этом, солнышко. Важно, что мы нашли друг друга и наконец счастливы бесконечно.
Раиса. Самое забавное, что в какой-то мере он мне действи¬
375


тельно почему-то мил. (Оглядела Юлию.) Но где же, однако, твой багаж?
Юлия. Я решила остановиться в гостинице, Раиса Александровна. Так все будет выглядеть благополучнее.
Раиса. Как знаешь. (С некоторым подозрением.) Но надеюсь, ты не станешь снова настаивать, чтобы дети переехали к тебе в Москву?
Юлия. Нет. Кажется, я ни на чем не буду больше настаивать, Раиса Александровна.
Раиса. Я рада, что ты образумилась. Что ни говори, они Гу- сятниковы и очень благополучно учатся вместе. Да и я, как директор училища, никогда бы не позволила распасться квартету. (Помолчав.) Я поступила так еще и потому, что рассчитывала этим удержать тебя от твоего опрометчивого поступка.
Юлия. Но я этим не воспользовалась, и мне остается одно — поблагодарить вас за вашу заботу о моих детях.
Раиса. Я почему-то убеждена, что в равной степени могла бы называть их своими детьми.
Юлия. Вероятно, вы правы опять, Раиса Александровна.
Раиса (не без яЬа). Впрочем, Михаил Филиппович тоже милый человек, и уж где до него нашему Костику... (Не сразу.) По вечерам, в кругу семьи, мы с удовольствием читаем о тебе в газетах. Пишут немало, особенно о песенке, которую ты поешь в последнем спектакле... Говорят, ты даже исполняла ее по телевидению.
Юлия (оживляясь). Вы слушали меня?
Раиса. Слава богу, в наш дом эта машина еще не проникла. Мы, видишь ли, очень ценим вечерние беседы друг с другом.
В саду появляется Макар, увидев мать, он бросается к ней.
Макар. Мама!..
Юлия. Солдатик мой!.. (Обнимает его, целует.) Ты как здесь оказался?
376


Макар. Нет — каково?! На пять дней получил увольнительную и, конечно, сюда — в дом родной... И вот в довершение всего и ты здесь! (Снова обнимает ее.) Удача из удач!
Юлия (разглядывает его). Постарел-то как... вполне взрослый мужчина. Сколько мы не виделись?
Макар. Ровно год... Помнишь, я на майские приезжал в Москву?.. На пароходике по Москве-реке катались... Футбол... Чешское пиво... Незабываемые минуты!
Юлия (совсем по-девчоночьи). А давай поедем с тобой на лодке... как прежде... давай, а?
Макар. Конечно, давай...
Из дома выбегает Гусятников.
Гусятников. Идут! Когда я сказал им о твоем приезде, они почему-то бросились переодеваться.
Из дома выбегают Фр е д ерик, Сашенька, Митя и А ля.
Фредерик. Наконец-то... Явилась все-таки. (Целует мать.)
Сашенька (ласкается к матери). Нет, поглядите, какая она у нас красотка... Ну, просто черт побери!
Юлия (разглядывает гиг). Но как вы изменились... Особенно ты, Фредька. Подтянутый, аккуратный... Вполне интеллигентная личность.
Фредерик. С большим трудом дается, мама.
Гусятников. Он замечательный музыкант, Юлия... Я ведь писал тебе... Феноменальный!..
Эраст. И какая усидчивость.
Сашенька. Всех нас замучил, подлец. Безжалостный Фредерик — его все так и зовут.
Раиса. Несчастные. Что вы понимаете! Мальчик живет одной музыкой.
Сашенька. Нет, ты лучше погляди сюда, мама. Видишь — это Митенька стоит... Это он, моя радость, стоит. Стоит и комнату у нас снимает. Ну не прелесть ли? Если ты ничего против иметь не будешь, я, пожалуй, так и быть,
377


о §
замуж за него выйду. Он у нас в квартете — виолончель и к тому же музыку сочиняет. Сам. Своими силами, так сказать. Модернист большой руки. Кроме того, изучает самбо. В любую минуту может прийти на помощь и раскидать человек десять. Нежный, доверчивый... Ну что же ты молчишь, Митя?
итя. Дело в том, что я... совершенно согласен с Сашенькой, а ш е н ь к а. Видишь? Всегда со мной согласен. Золотой человек. Правда, молчалив немного. Но ты не бойся — это он все время думает. Живет большой внутренней жизнью. Фредерик. И с Алей познакомься, мама,— она у нас альт... При подвижнической работе может выработаться в серьезного музыканта.
Юлия. Я очень рада... Фредик мне писал о вас... А Макар рассказывал.
Аля. Да... (Сурово.) Ваши дети очень скучают по вас. Ну что ж, такова жизнь.
Некоторое молчание.
Макар (Юлии). Ты, наверно, устала с дороги? Идем в дом — мы тебя завтраком накормим. Парного молока хочешь? Помнишь, как ты его любила?..
Фредерик. Отличная идея! Ты будешь пить молоко, а мы сыграем тебе Моцарта.
Макар. А в заключение — я встану на голову. Под Вивальди! Блеск, мама.
С шумом, хохоча и тараторя, ребята уводят Юлию Николаевну в дом.
Эраст (смотрит вслед ушедшей компании). Нда... Неожиданность самого крупного калибра. Не так ли, Костик? Гусятников. Поразительно. Знаешь, мама, я ее даже в первую минуту перепутал с Ниной Леонидовной. Непостижимый психологический феномен! Но, в общем, я ужасно рад. Раиса. Чему ты рад, несчастный?
378


Гусятников. Ее приезду. Очень соскучился. Все-таки этому Михаилу Филипповичу здорово повезло. Ты заметила, какая она стала красивая?
Эраст. Она пленительна. Пленительна, я не боюсь повторить это при Раисе. Нужно быть совершенным идиотом, чтобы лишиться такой женщины.
Гусятников. Какое неразумное заключение. И вовсе я не идиот. Она полюбила! А любовь — это великое чувство. Теперь-то я знаю это наверняка.
Раиса. И приезд Юлии ничего не меняет в твоих планах?
Гусятников. Несомненно. Да и что бы могло измениться? Ты же видишь, как весела Юлия. Она просто светится счастьем.
Раиса. И это не вызывает у тебя ни малейшего сожаления?
Гусятников (рассердился). Какие могут быть сожаления, когда в данную минуту Нина Бегак в бессилии осуждает нерасторопность нашего таксомоторного парка!
Эраст (Раисе). Твой сын мне решительно больше не интересен. Я ухожу.
Раиса. Куда?
Эраст (подумав). К детям. (Идет к дому.)
Раиса (веселясь). Эраст, пытайся хотя бы от меня скрывать страсти, которые в тебе все еще бушуют. (Уходит за ним.)
Гусятников (садится в кресло). С каким огромным, однако, интересом я наблюдаю сам себя. Подумать, сколько замечательных чувств приходится мне теперь испытывать... То одно, то другое! Торжествую, боюсь, прихожу в отчаянье, восторгаюсь... И все из-за Н. Л. Бегак. Непостижимо.
В саду появляется Нина Леонидовна; увидя Гусят- никова, она легонько вскрикивает, он поворачивается, и они, восторгаясь, смотрят друг на друга.
Нина. Это вы?
Гусятников. Что скрывать.
Нина. Боже... Я снова вижу вас... Какой ужас!
379


Гусятников (вскрикивает). Что случилось?
Нина. У меня почему-то страшно пересохло в горле. У вас нет воды?
Гусятников (берет кувшин). Есть! Но эту воду, к сожалению, пить нельзя. Увы, букет я уже отсюда вынул.
Нина (с интересом). А с букетом было можно?
Гусятников. Тоже нельзя. Хотя букет я предназначал вам, а отдал совершенно другой женщине.
Нина. Господи... Но почему?
Гусятников. Перепутал с вами. Видите ли, когда-то я ее тоже безумно любил. Впрочем, вам не следовало об этом говорить, вы еще не в курсе нашего эксперимента.
Нина. Вы говорите какими-то странными загадками. Может быть, мне взять и уехать в Киев?
Гусятников. Ни в коем случае, потому что это убило бы меня окончательно. Я бы просто не нашел себе места — так бы это меня убило.
Нина. Тогда я остаюсь, потому что вы для меня — все.
Гусятников. Не может быть!
Нина. Последнее время я все время видела вас во сне! В связи с этим я даже стала спать больше обычного. Мне ужасно повезло, что я сейчас в отпуске,— ведь на работе зубной врач спать не может, это исключено!.. Меня просто могли уволить — это было бы ужасно. А так я все спала и спала. Вот как мне хорошо было.
Гусятников (воодушевленно). Наяву будет еще лучше! Доверьтесь мне, и в ближайшее время нам вовсе не придется спать!
Нина. Не может быть!
Гусятников. Честное слово.
Нина. Это прекрасно.
Гусятников. Но мне все-таки странно, почему вы не приехали к нам? Зачем остановились в гостинице?.. Я прямо голову себе ломаю, размышляя об этом.
Нина. Я подстроила все это от страха. Безумно боялась, что вы уже забыли обо мне.
380


Гусятников (возмущенно). Как вам в голову могло прийти такое безобразие! Сейчас же ответьте мне — почему?
Нина. Потому что со мной вечно случаются несчастья, когда дело касается любви. Имейте в виду, что я неоднократно собиралась выйти замуж... но в результате у,меня ничего из этого не получалось.
Гусятников. Но это же из рук вон! Черт знает что просто!
Нина. Тем не менее это так. Кроме того, я постоянно и всюду теряю самые разнообразные предметы. Обычно я их, видимо, куда-то засовываю. Я думаю, что это в какой-то степени тоже отпугивает от меня мужчин. Несомненно, я кажусь им ужасно ненадежной.
Гусятников. Этого не может быть! Наоборот — вы страшно надежны.
Нина. Не думаю, потому что три недели назад мне пошел уже четвертый десяток. По существу, я уже старая дева. Конечно, в подобных условиях доверчивость моя постепенно исчезает. Последний раз неудача настигла меня два года назад, когда я очень сильно полюбила одного человека.
Гусятников (вскипел). Этого не надо было делать!
Нина. Но я это сделала. И даже собралась выйти за него замуж, так страшно его полюбила.
Гусятников (недовольно), в конце концов, вы могли и не говорить мне этого.
Нина. Нет. Я чистосердечный человек и не в состоянии что- либо скрыть от вас. Так вот — я его безумно полюбила.
Гусятников (негодуя). Ах, черт возьми!
Нина. Повторяю вам, что я чистосердечный человек и всегда говорю то, что думаю.
Гусятников. Постойте!.. Нет, это совершенно замечательно... Значит, и вы осуществляете наш эксперимент! Разными путями мы шли с вами к одному и тому же. (Поясняя.) Видите ли, на вранье уходит ужасно много времени. А времени жаль. Ужасно жаль.
Нина. Просто удивительно, какие мы с вами схожие натуры! Вот увидите — нам несдобровать.
381


Гусятников. Но почему же?
Нина. А говорят, что сходятся только противоположности.
Гусятников. Чепуха. Эта мысль пришла когда-то в голову одному дураку, а потом все остальные стали ее повторять. Поверьте — счастливы бывают только схожие индивиды.
Нина. Вот хорошо бы. Но слушайте, однако, дальше мою историю про человека, которого я безумно полюбила. Когда мы решили наконец с ним пожениться, я только об одном и помышляла — как доказать ему свою любовь... Ну что я могла для него сделать? И вот я стала мечтать о том, чтобы у него заболели зубы. Эта мысль переполнила меня и стала постепенно идеей-фикс. Но вот пробил час, и его зубы наконец заболели. Меня охватила жуткая радость, когда я поняла, что у него надо вырвать коренной зуб. Трудно описать, как я волновалась перед операцией... всю свою любовь я хотела вложить в нее и была почти без памяти, когда приступила к делу. Нервы мои были напряжены до предела — и что же? Я так непроворно и судорожно стала действовать, что он вырвался из моих рук и, схватившись за щеку, ушел навеки, заявив при этом, что он никогда, никогда меня не забудет.
Гусятников (растроган). Какую страшную историю вы мне описали. Каждого из нас она должна многому научить. Я выслушал ее с напряженным вниманием и полюбил вас еще больше. Заявляю, что теперь никому не дам вас в обиду. Однако пройдемте в мой дом, и я познакомлю вас с моими близкими.
Слышно, как в доме заиграл квартет.
Нина. Какая чудесная музыка.
Гусятников. Дети играют...
Нина. Ах да, вы рассказывали... У вас при школе детское отделение. Как это должно быть прелестно... Я ведь ужасно люблю детей.
Гусятников. Да? Это очень радостное известие.
382


Нина. И делается так печально, так грустно, что у меня они вряд ли уж будут. Поздно. А жаль. Бесконечно жаль.
Гусятников. Ну, особенно унывать не стоит. (С неподдельной опаской.) Дело в том, что у меня уже есть несколько детей.
Нина. Несколько?
Гусятников. Ну да — ряд детей... (Потоптался па месте.) Надеюсь, это вас не очень расстраивает? К тому же у моей дочери постоянно болят зубы. Словом, я убежден, что вы будете очень нужны в нашем доме.
Нина. Но почему же раньше вы ничего мне не говорили о ваших детях?
Гусятников. Просто теряюсь в догадках... Очевидно, я страшился, что перепугаю вас ими. Ведь, узнав, что у меня есть ряд детей, вы могли бы сюда и не приехать... Тем более что мои дети не похожи на обычных. Видите ли, мы проводим довольно опасный эксперимент — непрерывно говорим друг другу правду. Тут возможны и различные эксцессы. Так, например, они мне только что сообщили, что, в общем... ну, как бы это сказать... в общем, не полностью приветствуют мое решение вступить с вами в брак.
Нина. Боже мой, какое неприятное известие.
Гусятников. Ну почему же неприятное? Они ведь выражают его открыто... От всего сердца, а не как-нибудь исподтишка.
Нина. Ну хорошо, а кто у вас еще-то есть, кроме детей?
Гусятников. Еще есть у меня мама, очень хорошая женщина! Всю свою жизнь она играла на арфе и в результате стала директором нашего музыкального училища. Также есть у нас и ее четвертый муж, который в то же время является ее первым мужем. Словом, все говорит за то, что мы с вами сможем быть бесконечно счастливы.
Нина (взволнованно). Это было бы так замечательно.
Из дома выходят Макар, Фредерик, Митя, Сашенька и Аля.
383


Макар. Отец, мы за тобой... Твое отсутствие становится вызывающим... (Заметил Нину Леонидовну.) Простите... Я не сразу вас заметил.
Нина. Ничего, ничего... Пожалуйста. (Испуганно рассматривает появившуюся компанию.)
Гусятников (сбивчиво, но восторженно). Ну вот, наконец мы и собрались тут все вместе... Безусловно, это замечательное происшествие, которое, несомненно, повлияет на дальнейшие события. (Обращаясь к стоящему рядом Мите.) Не так ли?
Митя (подумав). Я совершенно согласен с Сашенькой.
Гусятников. Ага. (Кивает головой.) Так или иначе, это Нина Леонидовна Бегак. Будучи моим другом, она, если говорить правду, прибыла из Киева, чтобы как-то здесь осмотреться. Вы, несомненно, заметили, что я страшно взволнован. Дело в том, что, путешествуя с Бегак по Польше, мы все время рассматривали с ней различные предметы старины. Это волновало нас тогда, это волнует нас теперь.
Нина (застенчиво). Доброе утро.
Гусятников. Отлично сказано! А теперь, Нина Леонидовна, я должен сообщить вам небольшую новость — это мои дети.
Нина (изумляясь). Как? Все?
Гусятников. В какой-то мере. То есть в ближайшем будущем.
Нина (от неудобства, переходящего в отчаяние, снимает очки). Я очень рада. Мне доставляет большое удовольствие.
Сашенька (не сразу). По-моему, мы все тоже, несомненно, рады. Не правда ли?
Митя. Дело в том... что я совершенно...
Сашенька. Митенька, помолчи. Ты только что говорил это.
Фредерик (уклончиво). Я полагаю, что знакомство с каждым человеком познавательно и, следовательно, небезынтересно.
Аля. Но неужели вы действительно не играете ни на одном инструменте?
384


Нина. Я... Я еще не пробовала.
Гусятников. Зато, если у всех вас или у кого-нибудь в отдельности заболят зубы... Впрочем, этот довод я, кажется, уже приводил.
Аля. Все-таки хотя бы на одном инструменте вы могли бы играть. Хотя и не в этом только дело. (Значительно.) Душа, прежде всего душа.
Фредерик. Да. И она тоже. Несомненно, Аля.
Гусятников. Погодите, погодите... Неужели вы сомневаетесь, что Нина Леонидовна Бегак является исключительно душевным человеком?
Фредерик (серьезно). Видишь ли, отец, нельзя не признать, что чужая душа всегда потемки. Я не хотел сказать ничего дурного, Нина Леонидовна, я просто констатировал факт.
Сашенька. Мог бы, однако, не констатировать.
Нина (в смятении). Не знаю, правда, почему, но мне ужасно вдруг захотелось пообедать. Несмотря на ранний час. Очень странно, но я спущусь в гостиницу.
Гусятников. В таком случае я, несомненно, провожу вас.
Аля. Я могла бы и промолчать, но... вправе ли вы, Константин Иванович, оставлять дом, в который только что вернулась мать ваших детей.
Нина (вздрогнув). Что? (Упавшим голосом.) Ну вот —я так и знала.
Гусятников. Но дело в том... Я должен откровенно заявить...
Нина. Нет-нет, мне решительно необходимо пообедать. Я позвоню... или... сама не знаю... Не провожайте меня, Константин Иванович, ведь к вам приехала... Нет, нет!.. (Убегает.)
Гусятников. По-моему, я попал в какое-то ужасно затруднительное положение, и каким образом я в него попал, просто приходится удивляться! Неужели все вы не поняли, что Нина Бегак — удивительно робкий человек. Осо-
385
13 А. н. Арбузов «Пьесы», т. 2


в о
бенно ты, Аля, со своим совершенно неуместным заявлением...
Аля (с достоинством). Вам не пристало обвинять меня, Константин Иванович,— я всего-навсего осуществляла эксперимент.
Гусятников (в отчаянии). Но Нина Леонидовна Бегак включена в него далеко еще не полностью! Наши отношения настолько пока хрупки и трепетны, что всякое неуместное замечание может выйти боком каждому из нас. Все вы, кроме Сашеньки, проявили удивительную нечуткость, и теперь я решительно не могу вам сочувствовать. Решительно. Никому.
Сашенька. А Митеньке?
Гусятников. Ну ладно — ему тоже. Но остальные... Нет, видеть вас не хочу, вот что! (В большом волнении начинает ходить по саду, появляясь то здесь, то там.) а ш е н ь к а. Ну? Каково?
редерик. Не знаю... По-моему, она нам решительно не подходит.
Аля. Да. Ужасно необаятельная.
Сашенька. Страшилик какой-то.
Фредерик. Решительно не годится.
Макар. Но в то же время нельзя ущемлять интересы и этого человека. (Указывает на бегающего по аллее Гусятникова.)
Фредерик. В какой-то мере поступать он может по-своему... взрослый человек, в конце концов.
Сашенька (останавливает взволнованного Гусятникова). Гусятников, милый, ну что ты бегаешь... Ну пожалуйста, остановись.
Гусятников. Мы все теряем юмор. (В отчаянии.) Я тоже! По-моему, это совершенно недопустимо.
Фредерик. Мы просто считаем абсолютно необходимым остеречь тебя, папа...
Сашенька. Именно остеречь... Вот, скажем, не кажется ли тебе, что эта Нина Леонидовна... что она несколько... ну, как бы...
386


и Ф
Гусятник о в. Что — ну, как бы?..
Сашенька. Ну, что она... не так чтобы... Ну, не слишком хороша собой... В общем-то.
Гусятников (вскрикнув совершенно не своим голосом). Что? Все замерли от ужаса.
(Стоящему рядом Мите.) Что она сказала?
Митя (в смятении). Дело в том, что я... я совершенно согласен с Сашенькой.
Гусятников. Невероятно! Нина Леонидовна Бегак хороша собой до такой степени, что у меня слезы навертываются на глаза. (С восторгом.) Робкая, доверчивая, простодушная... Не слишком хороша собой! Каково? И вы делаете подобные заявления в минуту, когда я даже не знаю номер ее телефона, не ведаю, в какой гостинице она остановилась! (Бежит по аллее, затем резко поворачивает обратно, наталкиваясь на Митю, зловеще.) А ты с ней, оказывается, соглашаешься? Забыл, что у тебя двойка по композиции, модернист несчастный!.. Ну погоди, Хрустиков, ну погоди... (Бежит далее.)
Мака р. Рассердился. Ну и ну. В жизни не мог представить, что он на это способен.
ашенька. Я тоже никогда не видела ничего подобного, р е д е р и к. По-моему, наш эксперимент в какой-то степени рушится.
Митя (его вдруг прорвало, и он говорит речь). А мне нравится. Он просто здорово влюбился. Дураки мы все, вот что.
Макар. Поглядите-ка... прорезался.
Гусятников (прибегает из сада). Добрая, проницательная, беззащитная, вот кто она такая — Нина Леонидовна Бегак!
Снова бежит в сад и чуть не сталкивается с выходящими из дома Юлией и Эрастом Петровичем.
Юлия (Эрасту). Однако он, кажется, не на шутку взволнован, наш Костя...
387
13*


Эраст (блистая собственной осведомленностью). Ну, к этому, положим, у него есть свои причины.
Юлия (весело). Никогда не рассчитывала, что мой приезд произведет на него такое впечатление.
Эраст. Увы, дело не только в вас, милая Юлия Николаевна... (Конфиденциально.) Он ждет приезда одной молодой девицы.
Юлия. Что?
Гусятников (опять бежит по саду). Ангел! Мимолетное видение— вот кто она такая! (Начинает снова бежать, но останавливается, увидя Юлию.) Юлия!.. Ты просто представить не можешь, как они меня рассердили... Из-за этих людей я почти совершенно потерял юмор!
Юлия (ласково). О чем ты, миленький?
Гусятников. Дело в том, что ко мне приехал человек, в котором я страшно заинтересован. Нет-нет, тут нужны иные слова, иные оттенки... И, вероятно, только ты, Юлия, со своей впечатлительной натурой сможешь меня понять. Ну как мне повезло... и какое это счастье, что ты наконец приехала!..


Часть
вторая
Картина
третья
Знакомая нам комната в гостинице, где живут Нина Лео- нидовна и Юлия Николаевна.
Середина дня. За окном по-прежнему чудесная погода, однако Нина в беспокойстве укладывает вещи в свой чемодан.
Нина. Бежать! Бежать, пока не поздно!.. Но я почему-то вновь потеряла один чулок. Впрочем, черт с ним, с этим чулком,— утрачены последние иллюзии, вот что важно. А может оыть, не утрачены? Может быть, все не так уж ужасно? Но вот трубочку с кремом я съела на улице совершенно напрасно. Что-то мне от нее не слишком хорошо. А тут еще этот исчезнувший чулок!.. Нет, надо держать себя в руках, когда все поставлено на карту и решается твоя судьба... Тут уж должно быть не до трубочек.
Отворяется дверь, входит Юлия.
(Вздрогнула от неожиданности.) Ах!.. (Пытается задвинуть ногой под диван свой захлопнувшийся чемодан.)
Юлия. Ты вернулась? Так рано?.. (Внимательно поглядела на Нину.) А почему ты стоишь на одной ноге?
Нина. Я только что страшно опрометчиво съела на улице трубочку с кремом. Теперь мне как-то не по себе. Со мной что-то такое происходит. (Прислушиваясь к себе.) Впрочем, кажется, все уже занимает постепенно свои места. Юлия. Знаешь, что весело? Мы с тобой только второй день знакомы, а кажется, что уже много-много лет. Это, наверно, потому, что мы целую ночь проговорили — всё узнали друг о дружке.
389


Нина. Ну вы-то больше помалкивали. Это я выложила вам свои беды. И вы очень хорошо слушали. Спасибо.
Юлия. Нет, ты милая... Говори мне «ты». Второй день прошу.
Нина. Мне тоже хочется. Только привыкнуть надо. А то будет неестественно. В жизни, по-моему, все должно быть страшно естественно. Вот тогда все вокруг и будет прекрасно.
Юлия. Наверно, так. (Помолчала.) А почему ты рано вернулась? Ты виделась с ним?
Нина. Ах!.. Все случилось совсем не так, как я мечтала. С одной стороны, он по-прежнему меня безумно любит, хотя, с другой, оказалось, что у него масса детей. Когда он меня знакомил с ними, они стояли передо мной плотной стеной. По-моему, их там виднелось штук семь-восемь... Среди них было даже несколько солдат.
Юлия. Как? Среди детей?
Нина. Да!.. Я пробовала их пересчитать, но у меня ничего не вышло, так как они все время перемещались, а я была страшно взволнована... В конце концов, с этим можно было бы примириться — дети так дети! Я ведь так их люблю... даже не самых маленьких. Беда в том, что, оказывается, они решительно настроены против моего брака.
Юлия. Ты не должна огорчаться. Они полюбят тебя, как только узнают,— вот увидишь.
Нина. Но ведь это не наверняка. Могут и не полюбить! К тому же случилось еще одно печальное событие — к нему вновь приехала его прежняя жена... Она опять поселилась в его доме.
Юлия. Вот эта новость посерьезнее. Видно, помыкалась по свету — и потянуло на старые места... Такие за свое потерянное счастье горло перегрызут.
Нина. А может быть, она хорошая?
Юлия. Не смеши, Нина. (Помолчав.) Не понравились мне новости твои, девочка.
Нина (сокрушенно). Да-да... Мало хорошего. Ужасно мало. Совсем нету. (Помедлив.) А почему вы о себе молчите? Посетили вы ваш старый дом?
390


Юлия. Посетила. (Улыбнулась легонько.) Этот милый старый дом.
Нина. И как?
Юлия. Дом на прежнем месте стоит. Сад разросся. И очень весело там.
Нина. Дети здоровы?
Юлия. Бегают.
Нина. У вас сколько их?
Юлия. Двое.
Нина. Это хорошо. А вот у моего, пожалуй, многовато.
Юлия. Нет, вру, трое у меня. Третий приемный. Добрый мальчишка.
Нина (тихонько). А чей же он был?
Юлия. Был мой. (Не сразу.) Сын подружки моей военной. Ее мужа на фронте убили, а она родила сына и сама воевать ушла. Мы с ней дружили. Два года рядом... Ей никакой огонь страшен не был. И как она уцелела — чудо! В День Победы очень мы с ней веселились по этому случаю.
Нина. А сейчас она где?
Юлия. Нету. Она в сорок шестом погибла. Недопустимо!.. Уже год мир был. Ее в лесу мина неразорвавшаяся настигла. На земляничной полянке. (Помолчала.) Мы мальчишку себе взяли.
Нина. А он знает... что приемный?
Юлия. Когда подрос — рассказали. Пусть помнит отца и мать. Славный он... Мудрый паренек.
Нина. Какая грустная-грустная история.
Юлия. На войне так положено.
Нина. И вы... видели его сегодня?
Юлия. Видела. Всех я видела.
Нина (со значением). И его?..
Юлия. В том числе.
Нина (тихонько). А он... простил он вам?
Юлия. Давно уже. В тот самый день, когда мы расстались. Улыбнулся, поцеловал меня и сказал; «Ну, будь здорова».
391


Нина (плененная незнакомым ей человеком). Как удивительно.
Юлия. Да... Он ведь самый странный-странный человек на свете.
Нина (вскрикнула). Ты жалеешь обо всем!.. (Бросилась к ней.) Скажи — ты жалеешь?
Юлия (не сразу). Наверное.
Нина (совсем по-детски). Что же теперь будет... Господи.
Юлия (улыбнулась). Никто не знает.
Нина. Ты должна вернуться к нему... Должна! (Страстно.) Как все это случилось? Зачем ты уехала отсюда?
Юлия. Знаешь такое слово... наваждение!.. Все предано огню, все уничтожено — но ты счастлива! Веришь, что счастлива... (Поражена возникшей вдруг мыслью.) Странно... Но, может быть, для того чтобы почувствовать себя счастливой, и надо обманываться?
Нина. Это неправда! Не смей верить в это, слышишь? (Обняла ее.) Ты больше не любишь его?.. Того человека, с которым уехала отсюда?
Юлия. Могла бы ты любить... бенгальский огонь? Вспыхивает, ослепляет... и тут же гаснет. (Помолчав.) С этим покончено. Я уехала оттуда. Навсегда.
Нина. Где же ты теперь... Где ты живешь?
Юлия (пожала плечами.) Нигде. (Усмехнулась.) Нет — здесь. В гостинице.
Нина (тихо). Ой как плохо-то.
Юлия. Ты думаешь, это было просто — рискнуть приехать сюда? (Насмешливо.) Изволила, видите ли, вернуться... (Не сразу.) Я ведь уже месяц из Москвы. Все езжу... Путешествую. По морю недельку бродила. Волны рассматривала. Размышляла, дурочка... А сюда было ехать ой страшно как. Но решилась наконец — вот она я. Какое, вероятно, комическое возвращение.
Нина. А он?.. Как он встретил тебя сегодня?
Юлия. Весело. Точно мы и не расставались. Он ведь еще недавно письма писал, что помнит, не забыл...
392


Нина. Видишь! Видишь, как все хорошо. И ты вернулась— Теперь все у вас наладится, и ты снова будешь счастлива.
Юлия (улыбнулась). Буду ли? Кажется, я и его потеряла.
Нина. Потеряла?
Юлия. Так должно было случиться. Он встретил девушку, кажется, полюбил ее... Нет. Винить некого. Моя вина.
Нина. Как ты можешь так говорить... так спокойно! Это твой дом. А эта девица... откуда она взялась? Польстилась на чужое — решила женить его на себе... И ты это снесешь?
Юлия. А если он действительно полюбил?..
Нина (вскрикнула). Этого не может быть! (Долгое молчание.) Что с тобой будет тогда... Подумай.
Юлия. Пустяки. Все образуется. (Устало.) Меня приглашают в Ростов. И друзей у меня много. (Усмехнулась.) Притом заметь — ростовский театр лучше здешнего.
Нина. Зачем ты шутишь так?
Юлия. Еще и не шутить? Многого хочешь от меня, девочка. (Помолчав.) И знаешь, что всего веселее? Он стал мне особенно дорог, когда я поняла, что могу навсегда потерять его. Похоже на нас, женщин. Верно?
Нина. Я не знаю. (Подумала.) Но ты такая пленительная — и стоит тебе захотеть... Только улыбнись ему, улыбнись — и все.
Юлия. Ну что же... Будь по-твоему. (С какой-то яростной лихостью.) Все сделаю, только бы он остался со мной!.. (Увидела чемодан.) А почему тут твой чемодан? Ты укладывалась?
Нина. Да. (Тихонько.) Лучше уехать. Все против меня, Юля. Счастья не будет. Я уже знала это, когда ехала сюда.
Юлия. И не думай... Я не позволю тебе уехать! Ступай к нему... Немедленно! Вы должны помириться.
Нина. Но мы и не ссорились... просто все так сложилод^... и дети настроены ужас как враждебно. А тут ещ^ приехала его прежняя жена... Так уж всегда со мной случается... все рушится вдруг, в последнюю минуту.
393


Юлия. Замолчи! Что за дурацкое малодушие... Вы любите друг друга — пойми, это твоя судьба! Неужели тебя не страшит одиночество? Это ведь так страшно — вдруг остаться одной... Не повторяй моей ошибки, ступай к нему. Погоди, я причешу тебя... Ты такая несобранная, так нельзя, девочка. (Открывает ее чемодан.) Надень вот это платье... (Быстро перебирает ее добро.) Нет, лучше это... (Примеривает на ней.) Такой цвет больше пойдет тебе... и надень мою брошку, чудесно к твоим волосам... И не унывай— я сделаю из тебя красавицу!..
В ресторане заиграл оркестр — репетируют, видимо. Юлия вынимает из чемодана еще одно платье, кофточки, шарф, примеривает на Нине. Играет очень веселая музыка.
Картина
четвертая
Комната в доме Гусятниковых, не оставляющая никаких сомнений в том, что ее хозяева — музыканты. Конец дня, недалек и вечер. Оголтелая весенняя листва почти врывается в комнату из раскрытых настежь окон. Но вот в одном из них появляется голова Нины.
Нина (из окна, полушепотом). Есть ли здесь кто-нибудь? Пожалуйста, ответьте... (Осторожно проникает из окна в комнату и замирает от страха.) Боже мой, на что только не толкает меня безумная любовь! Например, я только что влезла через окно в совершенно чужой дом. Самое ужасное, если я перепутала и влезла в решительно не тот, который мне нужен. Ведь утром я находилась здесь в страшном волнении и ничегошеньки тут не запомнила. Боюсь, что если меня здесь застигнут, то, несомненно, могут отправить в милицию. А уж там-то мне несдобровать. Ведь я никогда не бывала в милиции и решительно не ведаю,
394


как себя в ней вести. Все-таки удивительно, каким храбрецом делает нас любовь! Перемахнула из сада в окно, стою ни жива ни мертва и совершенно не знаю, как поступать дальше.
В дверях появляется Гусятников; увидя Нину, он издает какой-то ликующий клик, но тут же испуганно останавливает себя.
Гусятников. Тсс!.. Тише... Тише!
Нина. Боже мой, что такое?
Гусятников. Это вы? Какое счастье!
Нина. Да-да... Ах... у меня опять страшно пересохло в горле...
Гусятников (дает ей воды). Пейте, умоляю вас... Но как вы сюда попали?
Нина. Я влезла в окно... Как это ни странно.
Гусятников. В этом нет ничего странного, так как все двери в сад закрыты, а все электрические звонки выключены.
Нина. Какой ужас! Но зачем вы прибегли к этой страшной мере?
Гусятников. Потому что за нашим круглым семейным столом мы решили в праздничное послеобеденное время отключаться от быстротекущей жизни. Спать, сосредоточиваться, и все тут! Надо сказать, что эту установку мы выполняем с величайшей неукоснительностью.
Нина. Так вот почему мне не открывали двери, несмотря на то, что я звонила во все ваши звонки!
Гусятников. Умоляю вас говорить тише! Я и так страшно боюсь, как бы не прибежали сюда все остальные, услыша, как сильно бьется при виде вас мое сердце. Ну, не предполагал я, что могу кого-нибудь полюбить вот в такой мере.
Нина. Я тоже не предполагала, что могу так полюбить, что возьму вот и влезу в чужое окно.
Гусятников. Это была исключительно счастливая мысль, Нина Леонидовна. За последние полтора часа она и мне три раза приходила в голову. Я, как и вы, лазил туда и
395


обратно, чтобы проверить, не появились ли вы на дорожках сада. Интересно отметить, что вы возникли как раз в то мгновение, когда я в четвертый раз собирался лезть вам навстречу.
Нина. Какое счастье! Значит, вы мне простили мой беспорядочный уход?
Гусятников. Это вы должны мне простить бестактность моих детей, мою нерасторопность... и этот неожиданный приезд моей бывшей жены.
Нина. Да-да, не буду скрывать, что я была всем этим необычайно потрясена. Кстати, а почему вы никогда не рассказывали мне о вашей жене?
Гусятников. По той же причине, которая заставила меня промолчать и о моих детях. Я дико боялся, что вы не приедете, не появитесь... что вас испугает все многообразие моих родственников. Мне сообщали, что многие женщины в принципе против родственников мужа, а меня бы это совершенно убило — ведь я всех их ужасно люблю.
Нина. Как? И свою прежнюю жену?
Гусятников. Ее тоже. Потому что она бросила меня после очень долгих колебаний. Вот погодите, я вас с ней познакомлю, и вы увидите, какая это прелестная женщина!
Нина. Когда вы так говорите, у меня прямо сердце сжимается от страха. (Вздохнув.) Наверно, я очень ревнивая женщина и вы, безусловно, не будете со мной счастливы.
Гусятников (упрямо). А я вам говорю, что буду с вами счастлив! Буду — вот увидите! И не спорьте со мной, пожалуйста, на эту тему. Лучше скажите, что вы делали все это время?
Нина. Все это время? Я ужасно страдала. Во-первых, я боялась, что вы забыли меня, а во-вторых, я отведала трубочку с кремом.
Гусятников (насторожился). И что же?
Нина (скупо). Этого не надо было делать.
Гусятников. Понимаю. Вообще-то я трубочки с кремом тоже безумно люблю, но как на какую попадешь.
396


Нина (как пострадавшая). Вот именно.
Гусятников. Но, надеюсь, все уже прошло?
Нина. Почти бесследно. Слава богу, все стало на свои места. К тому же и вы наконец рядом со мною.
Гусятников в порыве восторга пытается обнять ее и поцеловать, но Нина, вскрикнув, отскакивает от него в сторону.
Гусятников. Тише! Умоляю вас, тише! А что такое случилось?
Нина. Вы' какой-то страшно неразумный человек. Ну дайте мне по крайней мере снять очки.
Гусятников (галантно). Ах, это?.. Ради бога.
Нина сняла очки, возникла многозначительная пауза.
Разрешите, я их пока подержу.
Нина. Но тогда у нас опять ничего не выйдет!
Гусятников. Может быть, вернее всего положить их в сумочку.
Нина (со всей пылкостью, на которую она только способна). Да ну их, в конце концов, к черту! (Бросает очки на диван.)
Гусятников и Нина наконец целуются.
Гусятников (восторженно). Вот! Ну посадите меня теперь за рояль, ну посадите — и вы увидите, как будут потрясены моей игрой все слушатели. Все! Все! Все до единого! Нина (торопливо надевая очки). Мне тоже в данную минуту показалось, что мы будем необычайно счастливы. Гусятников. Я думаю, что не осталось никаких сомнений в том, что мы отправимся с вами в загс в крайнем случае послезавтра.
Нина. Это вполне допустимо. Но пока я заказала Киев и через полчаса должна говорить с племянницей, которая, заболев ангиной, осталась одна в совершенно беспомощном состоянии.
397


Гусятников. В таком случае передайте ей от меня большой привет.
Нина. С удовольствием! Только вот неясно, как мне отсюда выйти.
Гусятников (любезно). Я думаю, что удобнее всего вам было бы выпрыгнуть в окно. Мне не хотелось бы нарушать распорядок, который мы с таким трудом единодушно установили.
Нина. Ради вас я готова прыгать в окна каждую минуту. (Обернулась.) Я вернусь к семи вечера. До свиданья! (Прыгает в окно.)
Гусятников (с восторгом и нежностью). Счастливого пути, мой ангел!
Однако в комнату уже несколько мгновений назад вошел Эраст Петрович, он в пижаме и настроен поэтому строптиво и подозрительно.
Эраст. По-моему, сейчас кто-то выпрыгнул в окно.
Гусятников. Вы полагаете?
Эраст. Мне даже показалось, что я это видел собственными глазами.
Гусятников. Может быть, и выпрыгнул. Даже наверняка. (Строго.) Но почему вы не спите и нарушаете распорядок, который мы установили таким единодушным образом?
Эраст (не без ехидства). Но ведь и ты не спишь.
Гусятников (с упоением). Есть люди, имеющие право нарушать любые распорядки!
Эраст. И кто это такие, прошу изложить?
Гусятников. Влюбленные! (Страстно.) Да-да, именно они!
Эраст. Весьма мило. Кто же в таком случае только что сиганул в это окно?
Гусятников. В это окно только что выпорхнула — выпорхнула! — Нина Леонидовна Бегак, с которой слово «сиганула» расходится самым решительным образом!
Раиса (показываясь в дверях). Что тут, в конце концов, про¬
398


исходит? Почему вы оба не спите и тем самым нарушаете наш распорядок?
Эраст. Представь себе, моя родная,— в это окно только что выпрыгнула пресловутая Нина Бегак.
Раиса. Костик, ты меня страшишь. В твои годы позволять женщине прыгать в окна! Бог знает, до чего ты скоро дойдешь.
Гусятников. Я могу указать это совершенно точно. Самое позднее послезавтра я стану ее мужем, а она, что довольно естественно, станет моей женой. Вот!
Раиса (Эрасту), Он совершенно обезумел!
Гусятников. Да — совершенно! И горжусь этим.
Раиса. А тебе не кажется, что было бы несколько бестактно жениться в дни, когда тебя навестила твоя бывшая жена?
Гусятников. Наоборот — это будет весьма кстати! Во-первых, я докажу ей, что и я не шит лыком, а во-вторых,— вот увидите! — Юлия со всей решительностью одобрит мой выбор.
Раиса. А в этом я уверена не слишком... Право, она ведет себя несколько странно. Почему бы не предположить, что она истосковалась по этому дому... по своим детям... даже по тебе.
Гусятников. Не может быть! А как же Михаил Филиппович, этот умница и удалец? (В отчаянии.) Что будет с ним?! Боже мой, какой ужас!
Эраст. Если бы Юлия вернулась, ты мог бы считать себя счастливейшим человеком! Ты знаешь, как мне дороги твои идеи, но поверь — она просто прелесть что такое.
Гусятников (сухо). Вы говорите это потому, что не видели Нину Бегак. А она оставляет неизгладимое впечатление.
Раиса. Но допустим, что мои опасения оправдаются и Юлия решит остаться... Как ты поступишь в таком случае, Костик?
Гусятников (помолчав). Ты отлично понимаешь, мама, что я ни в чем бы не смог отказать Юлии — ведь у нее здесь дети... И все-таки, если бы меня лишили Бегак, моя жизнь
399


потеряла бы всякий интерес. Вполне возможно, что я бы даже умер впоследствии от тоски и отчаяния... (Подумав.) Но я решительно не понимаю, к чему заниматься лишними домыслами,— я просто убежден, что Юлия счастлива с этим Михаилом Филипповичем. Что ни говори, а ужасно хочется, чтобы жизнь вокруг была более осмысленной. Мне этого почему-то ужасно недостает, мама.
Раиса. Я прожила тяжелую, трудную жизнь, Костик. Каждодневно я играла на арфе и учила этому других детей. И я убеждена, что, если бы подавляющее большинство населения играло на арфах, наша жизнь наконец-то стала бы более осмысленной.
Гусятников. Я совершенно согласен с тобой, мама, тем более что брошка Нины Леонидовны необыкновенно идет к ее глазам. (Уходит.)
Эраст. Все-таки он удивительно нелогичен, твой сын.
Раиса. Мой дорогой, в одних семьях увлечены едой, в других нарядами, в третьих мебелью... У нас иной специали- тет — мы все до некоторой степени нелогичны. Правда не терпит логики! Мой сын в этой области держит несомненный приоритет — и нам остальным просто до него не дотянуться... Но, может быть, именно поэтому все мы еще не погибли окончательно.
Эраст. Ты знаешь, как я восхищен идеями нашего Костика... но согласись, что всякая нелогичность должна быть хотя бы минимально разумной.
Раиса. В тебе говорит возраст, Эраст... Ты все-таки удивительно стар. Тебе трудно приобщиться к нашей жизни.
Эраст (гневно). Я вовсе не стар, и ты это отлично знаешь... Утром я бегаю по пересеченной местности, а по вечерам стараюсь прыгать в высоту. И мне это ничего не стоит! В течение своей жизни я увлекался почти всеми видами спорта. Пойми, я любознательный человек, Раиса.
Раиса. Интересно, сколько же при твоей любознательности у тебя было жен?
400


Эраст. Это не играет никакой роли. Важно, что ты первая и последняя.
Раиса. Это, несомненно, мило с твоей стороны — быть в начале и в конце. Жаль только, что от меня как-то ускользнула твоя золотая средина.
В комнате появляются Юлия Николаевна и Макар.
Макар. Ого, кого мы так неожиданно встретили! Значит, и вы нарушаете распорядок, бабушка?.. Ай-ай-ай! Право, ай- ай-ай!
Юлия. Мы с Макаркой на лодке катались и купались потом... Вода прелесть какая холодная.
Раиса. Но каким образом вы попали в дом — ведь все двери заперты?
Макар. Проникли в окно на кухне.
Эраст. Я вижу, что окна в этом доме постепенно начинают вытеснять двери.
Раиса. Ну а как ты у нас чувствуешь себя, Юлия? Не соскучилась еще по Москве?
Юлия. Нисколько! (Вдруг очень просто.) Мне здесь чудесно, мама... (Запнулась.) Простите... я по привычке... (Улыбнулась.) Забыла.
Эраст. Я тоже считаю, что здесь благодатные места... Этот дом на горе, сад, близость моря... все так гармонично. Например, вчера вечером пели соловьи. С большой отдачей, знаете ли. Я почувствовал себя счастливейшим человеком, когда тут поселился. Вы вряд ли это поймете, Юлия Николаевна, но одиночество... Нет, лучше не вспоминать.
Юлия. Я тоже где-то слышала, что одиночество довольно непривлекательная штука.
Раиса. По л го да назад Эраст Петрович привез сюда хор пензенских учителей... Тогда-то мы и встретились снова. Я пришла на концерт — учителя пели прекрасно, и я вспомнила вдруг всю свою жизнь... И его — молодого, в
401


28252 3 2525 ^ 3 £ 3 2
.. ^ ^ .. Ач АЧ ГО . ГЧ - АЧ
студенческой тужурке... Надо ли говорить, что учителя уехали в свою Пензу совершенно одни.
Эраст Петрович подходит к Раисе Александровне и молча целует ее руку. В это мгновение раздается звон колокольчика.
Эраст. Наш Костик подает сигнал... Откроем двери, Раиса. В окна, видимо, можно уже не лазить.
Эраст Петрович и Раиса Александровна удаляются.
а к а р (смотрит им вслед). Они забавные, лия. Очень, а к а р. Как и все вокруг, лия. Ты о чем?
а к а р (помолчав). В общем-то здесь хорошо. Даже, пожалуй, прекрасно. Но как все хрупко. Как все хрупко, мать! Раньше, когда я жил здесь, я этого не замечал. А они ведь такие смешные чудаки — отец, бабушка, сестра, брат... Нет, мне весело здесь, уютно в этом милом, старом доме... Но я так боюсь за них — за всех штатских на свете. Боюсь! лия. А за себя?
акар. Нет. И за тебя — нет. Мы с тобой — военный народ, лия. Ну какая уж я-то военная...
а к ар. Как раз ты... Именно ты — военная, мать. Рисковая, дружеская. Ближе тебя у меня ни одного человека на свете нет. И в памяти ты у меня всегда такая, как на военной фотографии,— в пилотке и шинели, лия. А знаешь — я хотела бы вернуться в те далекие годы... когда я пела солдатам.
акар. Неразумное желание. Неразумное желание, мать, лия. Тебя что-то беспокоит, Макаренок? акар. Да. Очень, лия. Что же это?
акар. Несовершенство мира. Я, видишь ли,— дитя войны, и мне бывает иногда отчаянно грустно.
402


2 > 2 >02 02 020 323
Юлия. Грустно? (Обняла его.) Отчего?
Макар. Может быть, это смешно, но я не убежден, что все войны кончились.
Юлия. Вот какой ты у меня стал... (Внимательно смотрит на него.) А солдатом тебе быть уже недолго. Осенью демобилизуют.
Макар. У меня нет таланта быть второй скрипкой, мать. И знаешь, больше всего мне хочется, чтобы они — бабушка, отец, ребята — продолжали жить своей мирной, забавной, штатской жизнью. (Улыбнулся.) Жили бы да поживали.
лия. Ну что ж... Дай тебе счастья. (Целует его.) а к а р. Ты куда?
лия. Пойду переоденусь. Мой чемоданчик у тебя? Сегодня я должна выглядеть более чем прекрасно. (Чуть улыбнувшись.) Так надо, Макарушка. (Уходит.)
Макар идет к роялю, начинает негромко играть, подпевая, может быть. В комнату входят Фредерик и Аля.
р е д е р и к. Отлично бренчит этот душка военный, а к а р (улыбнулся). Вспомнились младые годы, р е д е р и к. Должен признаться, любезный друг, что мне чрезвычайно тебя недоставало, а к а р. Любопытно.
р е д е р и к. Видишь ли, ухаживать за Алей в твое отсутствие было как-то неблаговидно. Даже совестно. Но вот ты наконец приехал. Ура! — теперь я возьмусь за дело, а к а р. Давай. И как будешь ее обольщать? ре дери к. Ну, это подумать надо. Всесторонне взвесить, л я. Как вы странно разговариваете... Как будто меня в комнате нет!
а к а р. А ты помолчи. Должна восхищаться, что тебя любят два таких замечательных человека, ля. Мне не нравится, что ты все время шутишь,— вот что. а к а р. Кстати, еще одно последнее известие, на этот раз без шуток... Ты прости меня, Аля (берет ее руки), но я не
403


0 2 ► 2 02© 2 0202© 2 >
вернусь сюда осенью. Я очень долго не вернусь сюда, понимаешь? ля. Почему?
а к ар. Отправляюсь в военную школу... Хочу быть самым главным сапером Советского Союза. (Удивляясь сам себе.) Вот так решил, братцы, р е д е р и к (он опешил). Это правда? а к а р. Не вру. р е д е р и к. Какая нелепость, а к а р. Нелепость? Отчего?..
редерик. Видишь ли... на мой взгляд, мир не совсем здоров. Он требует срочного лечения, бедняга. Но это подвластно только искусству. (Страстно.) Ему одному. А старик Гёте говорил — величие искусства яснее всего проявляется в музыке.
а к а р. Как было бы славно, если бы ты оказался прав. (Положил ему руку на плечо.) Я не бросил бы тогда свою вторую скрипку. Может быть! Даже! Но ты заблуждаешься... все требует защиты. И этот милый старый дом... (Показывает на рояль.) Даже этот видавший виды инструмент.
ре дери к. Свысока смотришь на искусство, братец,—оно посильнее твоих пушек, а к а р. Сказано красиво. Но и только.
ре дерик. Ты думаешь? (Садится к роялю, играет из шумановского «Карнавала» одиннадцатый номер — «Кнорина».)
а к а р (прослушав до конца). Да. Прекрасно. И все-таки беззащитно. (Подходит к стоящей у окна Але.) А ты совсем замолчала.
л я. Зато ты все сказал, акар. Обиделась?
р е д е р и к. Тебя это удивляет? Ты оставляешь ее. Всего-навсего.
Макар. И этим снова лишаю тебя возможности обольщать ее.
404


2>£>2> в- 2> 2>
Бедный ты, бедный. Хотя... Огорчайся не слишком — из нас она бы никого не выбрала, л я (чуть раздраженно). Ты так решил?
а к а р. Понимаешь, милая, полюбить — значит сойти с ума в какой-то мере. Как минимум — обалдеть. А у тебя совершенно холодный нос.
л я. Ну а ты? Как у тебя обстоит дело с носом? акар. Видишь ли, абсолютно обалдеть мне мешает служба. Нам не положено по уставу. (Показал на Фредерика.) Впрочем, и на него рассчитывай не очень. Искусство, как известно, требует жертв. Вот ты и станешь одной из них, Аленыш.
редерик (встал из-за рояля). Я постараюсь доказать вам обоим, что это не так. (Макару.) Пеняй на себя — с этой минуты я свободен. (Вынимает из стоящего на столе букетика цветок и протягивает его Але.) Я думаю о тебе, когда беру смычок в руки. (Обернулся к Макару.) Ты этого хотел? (Уходит.)
л я (понюхала цветок, смотрит на Макара). А ты испугался, акар. Не положено по уставу. (Помолчав.) Но я его, кажется, нарушу.
л я. Пустяки. Ты и не любил меня никогда, акар. Очень стараюсь поверить в это. Так мне легче, л я. В каком городе будешь образовываться? акар. В городе Ростове. (Не сразу.) Навестишь? ля (вспыхнув). Никогда! (Быстро выходит из комнаты.) акар (прислушиваясь к себе). Ой, как больно-то... Я, кажется, взрослею с каждой минутой. Нестерпимая боль. (Улыбнулся.) Многовато на тебя шишек валится, Макар...
Входят Сашенька и Митя. В хорошем настроении оба. В ту минуту, когда они решают поцеловаться, замечают Макара.
Сашенька (неодобрительно). Ты что тут замаскировался? Сидишь как сыч... Ну и физиономия! Можно подумать, что ты потерял все на свете.
405


Макар (Мите), Дело в том, что я... я совершенно согласен с Сашенькой. (Уходит.)
Митя (глядя ему вслед). Он все-таки остроумный.
Сашенька. Он, как папа,— от него можно ожидать решительно всего.
Митя. Правильно, у вас очень странная семья. Я вас всех страшно полюбил.
Сашенька. Спасибо; А почему ты занимаешься самбо?
Митя. Переполнилась чаша терпения.
Сашенька. Я тоже ужасно тебя люблю.
Митя. Это еще что! Ты вот послушай... (Подходит тс роялю, одним пальцем исполняет нечто замысловатое.) Представляешь? И все время крещендо. Только трубы и барабан. А затем совершенно неожиданно виолончель и челеста — тира-тира-ла-ла-ла... За этим сразу же оркестр замолкает, долгая тишина и... звук разбиваемого стекла! На полной тишине, представляешь? Дзям! Разбиты последние надежды, понимаешь? И за этим полный тоски голос валторны...
Сашенька. Опять тебе поставят двойку, Хрустиков. (Страстно целует его.)
Митя. Поставят! Я совершенно согласен с тобой, Сашенька. Но идеи мои все-таки восторжествуют. В музыкальную ткань произведения должны врываться звуки реальной жизни! Звучат флейты — тили-тили-тили-ли — и вдруг гудок паровоза. Жизнь зовет, понимаешь?
Сашенька. Неужели ты сам все это придумал?
Митя. Совершенно самостоятельно.
Сашенька. Удивительно. Дзям!
Митя. Вот именно.
Входит Юлия Николаевна, она переоделась и прелесть как хороша.
Сашенька. Митя, оглянись! (Всплеснула руками.) Ты несравненно хороша, мама.
Митя (восторженно). Дело в том, что я... совершенно...
406


Сашенька. Да-да, совершенно со мной согласен. (Юлии,) И ты споешь нам сегодня свою знаменитую песенку?
Юлия. Конечно... Я и магнитофонную ленту взяла с собой.
Сашенька. Замечательно. А мы в порядке взаимности завтра утром отвезем тебя на наш концерт... Первое исполнение «Маленькой ночной серенады» Моцарта в новом Дворце культуры рыбаков! Мы ведь очень сыгрались — Фредерик Гусятников и то иногда доволен.
Юлия. Митя, а вам не страшно, что она всю жизнь будет вот так шуметь?
Митя. А мне нравится.
Сашенька. Правда, покладистый квартирант? (Неожиданно обнимает Юлию.) А тебе весело с нами? Вот бы хорошо, ты никуда от нас не уезжала... Ой, прости!.. Молчу, молчу— я ведь все понимаю... Сболтнула по дурости — ужас какой я тип... (Оглянулась.) Погляди, заходит солнце... Эти закатные лучи страшно к твоему платью идут. Побежим, Митюня, нарвем цветов этой красотке — ей-богу, она этого стоит.
Сашенька и Митя выбегают из комнаты.
Юлия (остается одна, подходит к зеркалу, оглядывает себя). Ну вот он — этот день, этот час, эта минута... Или — или!.. Страшно. (Глядя на себя в зеркало, делает несколько танцевальных движений. Улыбается сама себе. Начинает негромко напевать песенку: «Если повезет чуть-чуть...» из «Май фер леди». Танцует.)
В комнате появляется Гусятников, с интересом смотрит на Юлию.
Гусятников. Это прекрасно! Даже в редкие часы досуга ты работаешь над собой. Именно так должен поступать истинный художник. Юлия, ты, несомненно, далеко пойдешь.
Юлия. Далеко идти поздно, милый. Не тот возраст.
Гусятников. При чем тут возраст — ты просто прелесть как хороша. И этот наряд... Удивительно шикарно! Вот для
407


меня ты никогда так не наряжалась. Остается только завидовать Михаилу Филипповичу, этому счастливчику... Право, Юлия, ты могла и для меня в старые времена надеть что-нибудь эдакое. Впрочем, я и так всегда горячо любил тебя... если ты помнишь.
Юлия. Я не забыла.
Гусятников (весело). Вот и прекрасно. (Не сразу.) Как ты нашла детей? Симпатичные ребята, верно?
Юлия. И так любят тебя.
Гусятников. И все же, если бы детей покинул я, а не ты, они любили бы меня сильнее. До сих пор не могут они мне простить, что ты меня оставила!.. Им, видишь ли, кажется, что я был недостаточно к тебе внимателен, ласков... Впрочем, возможно, так оно и было. Нет, уж теперь — если только женюсь — я буду удивительным мужем.
Юлия. Ну что ж, мне остается завидовать твоей будущей жене.
Гусятников. А что! Я и сам завидую ей, когда представляю, каким я могу быть теперь мужем. Хотя, говоря правду, не думал я в дни нашего развода, что смогу снова помышлять о браке.
Юлия (эту фразу она говорит насмешливо, даже зло, что в общем-то не вполне логично). Пожалуй, ты сделал все, чтобы наш развод выглядел со стороны вполне привлекательно. Даже красиво. Посторонние люди налюбоваться на него не могли. Слезы восторга навертывались на глаза у многих.
Гусятников. Что это ты вдруг рассердилась? Вот уж не пойму.
Юлия. А я и сама не пойму. (Улыбнулась.) Так... Пустяки.
Гусятников. А ведь, если признаться, я тебя безумно любил... Представь, я даже полагал, что сильнее и любить- то невозможно. Но, видимо, я не сумел этого выразить в ясной и доступной для понимания форме. Например, живя с тобой под одной крышей, я почти ежедневно видел тебя во сне. По-видимому, это надо было тебе рассказывать, а я
408


совершенно напрасно молчал. Кроме того, я постоянно скрывал все мои страхи и опасения, когда ты, например, простужалась. А этого, несомненно, скрывать не следовало. Ну и так далее. В результате ты и догадаться не могла, до какой степени ты была мне дорога. А женщинам знать это, видимо, страшно необходимо. (Внимательно поглядел на нее.) Знаешь, мне кажется, что ты совер- в шенно напрасно так много куришь. Смотри-ка, у тебя даже слезы появились от дыма. Я вот, например, давно уже не курю... Могла и ты бросить!
Юлия (не то ласково, не то зло). А я вместо этого бросила тебя... Ну не молодец ли?
Гусятников. Как ты странно шутишь, однако.
Юлия (не сразу). А ты не забыл, что именно ты первый угостил меня когда-то папиросой?
Гусятников. Да-да, ужасная глупость!.. Я тогда отчаянно растерялся — ты так замечательно спела «Давай закурим», я просто не знал, что делать от восторга,— вот и предложил тебе папиросу... Смешно, верно?
Юлия. Ужасно смешно. (Поглядела в окно.) Сашка цветы мне собирает... Погляди-ка, к старому дубу подошла... Помнишь, как она в детстве упала с него и голову расшибла?
Гусятников. С ней и тогда сладу не было...
Юлия. А помнишь, как я приехала сюда впервые? Дождь накрапывал, от вокзала нам пешком идти пришлось... Я еще ногу подвернула... Стою в шинели и плачу. Тогда ты взял меня на руки, несешь и шепчешь: «Вот мы и добрались с тобой до дома, Юлька...» И я тогда засмеялась.
Гусятников растроган и восхищен, он ласково обнимает Юлию, как-то безотчетно гладит ее волосы, хочет поцеловать и вдруг, словно вспомнив что-то, вздрагивает и быстро от нее отодвигается.
Гусятников. Да-да, ужасно много можно всего вспомнить... (Помолчав.) Кстати, я давно хотел спросить, а вот скажи-
409


ка, пожалуйста, почему ты меня разлюбила? Дело в том, что вопрос этот всегда крайне меня занимал... более того — мучил. Я понимаю, что Михаил Филиппович сыграл тут, конечно, немалую роль; он, несомненно, яркая личность и превосходно играет на гитаре — все это так, этого от него не отнимешь... Но должна быть и моя в этом деле вина. Словом, мне было бы чрезвычайно любопытно узнать, отчего это ты меня вдруг взяла и разлюбила?
Юлия. Видишь ли, Костя, мы чересчур дружески друг к другу относились. В браке это бывает опасно.
Гусятников. Что за вздор! Это еще почему?
Юлия. Когда муж и жена всего-навсего друзья — появление Михаила Филипповича неизбежно.
Гусятников. Хм... Довольно смелая мысль. В какой-то мере спорная... но, несомненно, любопытная. Дело в том, что с некоторых пор я много размышляю на эти темы. Уж больно не хотелось бы снова попасть впросак...
Юлия (пытаясь улыбнуться). О чем ты... милый?
Гусятников начинает громко и весело смеяться.
Что с тобою?
Гусятников (давясь от смеха). Видишь ли, Юленька, оказывается, я без памяти влюбился. Каково! (Удивленно.) Совершенно не подозревал, что во мне таятся такие возможности,— и на тебе! (Озаботился.) Но представь — никто вокруг не разделяет моего восторга! Скорее наоборот — все почему-то сердятся и недопонимают. Согласись, что это, черт возьми, обидно. Вот потому-то я и обрадовался, когда ты приехала... Уж кто-кто, а ты сможешь дать мне хороший совет.
Юлия (наконец улыбнулась). Почему ты так думаешь?
Гусятников. А как же! Ведь ты сама пережила нечто подобное, когда появился Михаил Филиппович... (Нежно хлопает ее по плечу.) в этом вопросе ты в какой-то мере собаку съела. У кого же мне еще искать совета. Ты сейчас, несомненно, счастлива, живешь с любимым челове¬
410


ком — не оставляй и меня в беде. (Почти строптиво.) В конце концов, это твоя обязанность!
Юлия (тихо). Костя, помолчи.
Гусятников. Вот еще, буду я молчать... Да ни в коем случае! (Успокаиваясь.) А ты не ерейенься и лучше помоги мне.
Юлия (сдерЯсала себя, царственно улыбнулась). В чем я должна помочь тебе?
Гусятников. Понимаешь ли... Наши дети почему-то против моего предполагаемого брака. Отчего-то она им, видишь ли, не по душе. (Искренне.) А мне ужасно хочется, чтобы они полюбили ее,— ведь в противном случае у нас тут нарушится вся гармония, и нам уж ни при каких обстоятельствах не будет больше весело.
Юлия (так же улыбаясь). Что же я должна сделать, милый?
Гусятников. Придумай что-нибудь... Сообрази. (Подумав.) Ну, попробуй растолковать им, какая она прелесть. Тебе- то они поверят. Когда ты меня оставила, я только и твердил им, какая ты замечательная. Может быть, в этом я и переборщил несколько — они ни на кого теперь и смотреть не хотят! Словом, я познакомлю вас, и, когда ты убедишься, что она на самом деле незаурядная личность, ты расскажешь им об этом со свойственной тебе живостью. Я же в результате стану, несомненно, одним из самых счастливых людей на свете. Вот!
Юлия (не сдержавшись). А если не станешь? Если она мизинца твоего не стоит, эта девица? Откуда она взялась? Польстилась на чужое. Решила женить на себе!.. Тебя — такого простодушного, наивного, бедного!..
Гусятников. Какого черта — я вовсе не простодушный! А она, повторяю, просто прелесть! И дети будут невероятно счастливы, когда узнают ее поближе.
Юлия. Но почему ты считаешь, что я должна помогать ей? С какой стати? А что, если я приехала сюда, потому что тоскую по этому милому старому дому? И не люблю боль-
411


ше твоего весельчака Михаила Филипповича? И мне грустно и нелегко жить без тебя, друг Гусятников? Гусятников. Ну, знаешь... Решительно не понимаю, зачем делать такие нелепые предположения... (Неуверенно.) Надеюсь все-таки, что ты шутишь?
Юлия (засмеялась). Шучу! Конечно, шучу, милый... И ты мог поверить?
Гусятников. Во всяком случае, в дальнейшем не пугай меня так, пожалуйста... Я хоть и веселый человек, но меру все-таки соблюдать надо.
В комнату вбегает Сашенька, за ней идет Митя.
Сашенька (бросилась к окну). Все сюда — они обнаружены! (Мите.) Отдай цветы этой красавице... в знак нашего величайшего восторга.
Митя (протягивает букет Юлии). Вот... Мы очень старались.
В комнате появляются Макар, Фр ед ерик, Аля.
Макар. Ага, где вы притаились!.. А мы вас, дураки эдакие, по всему саду ищем.
Фредерик. Весьма загадочные родители. Весьма.
Макар. Гляди, мать, какого я человечка из шишки сотворил. Прими на память.
Юлия. Спасибо, миленькие. (Целует Макара. Взглянула на Митю.) А Митю можно?
Сашенька. Была не была! Митя, не робей.
Юлия целует Митю.
Аля (указывая на Фредерика). А он, несчастный, ни с чем остался?
Фредерик. Целую ручку. (Целует Юлии руку.)
В комнату входит Раиса Александровна. За ней следует Эраст Петрович, он облачился в свой, видимо, лучший костюм.
Макар. Вот это зрелище! Уста немеют.
412


Раиса. Немыслимый пижон. И все ты, Юлия. Совсем свела его с ума.
Юлия. Он отплатил мне тем же. Эраст Петрович, вы чудо.
Эраст. Черта с два. Вот лет тридцать назад я выглядел! А сейчас... ерунда. Всего-навсего сменил костюм к вечернему концерту. Ведь нынче вы обещали спеть нам.
Сашенька (повисла у Юлии на руке). Мамочка, ну пожалуйста!
Макар. Величайшая идея! Занимайте места, и мы тотчас начнем наш концерт... Не так ли, мать?
Юлия. Ну что ж... (Решительно.) Концерт так концерт! (Подошла к Гусятникову.) Я постараюсь снова понравиться тебе, Костя. В конце концов, это мой последний шанс... и я сделаю все, чтобы сразить тебя, милый.
Гусятников. Я... я как-то не очень тебя понимаю, Юлия.
Юлия. Продолжаю шутить... Просто продолжаю шутить! (06- ращаясь ко всем.) Рассаживайтесь поудобнее, а я принесу магнитофонную ленту. (Уходит.)
Гусятников (смотрит на часы). Какой ужас — ровно семь.
Сашенька. Я так люблю, когда мама поет...
Фредерик. Да, все это она проделывает отчаянно мило... Хотя пением это, конечно, назвать нельзя. (Состроив гримасу.) К тому же обычно это такая музыка!..
Митя. Просто ты здорово отстал от современности.
Сашенька. Дзям!
Аля. Погоди, его еще за это «дзям» на второй год оставят.
Раиса. Садись, Костик... Ну что ты мечешься по комнате. Что-нибудь случилось?
Гусятников. Видишь ли... Через несколько мгновений должна появиться Нина Леонидовна Бегак, и меня это стало почему-то страшно беспокоить.
Раиса. Пожалуй, в данную минуту ее появление было бы не слишком кстати.
Гусятников. Более того, мама!.. Уже семь часов, а Юлия так странно ведет себя... Я очень хотел их познакомить, но сейчас я, безусловно, начинаю опасаться их встречи.
413


Юлия (возвращается). Вот магнитофонная лента... Макар, помоги.
Макар вставляет кассету в магнитофон.
Я довольно удачно записала аккомпанемент... Гусятников (неожиданно восклицает). Пять минут восьмого!
Юлия (обернулась). Ты что-то сказал?
Фредерик. Отец, перестань все время ерзать, это невыносимо.
Макар (хлопает в ладоши). Внимание! Ти-ши-на!.. Гусятников (вскакивает). А по-моему, кто-то звонит... Раиса. Тебе показалось... Сиди спокойно, Костик.
Макар включает магнитофон,
Юлия (поет свою песенку).
«Нет, не стану скрывать — перед вами счастливчик,
Мне чертовски везет, мне везет с детских лет.
А везенье мое началось в день рожденья,
Как-никак я тогда появилась на свет!
Ну, не чудо ли это — шататься по свету,
Где поют соловьи, где грохочет прибой,
Где забыть невозможно отчаянный ливень,
Под который мы как-то попали с тобой.
Как ни верти — родилась я в рубашке.
Каждое утро — дождь ли, гроза —
Я начинаю петь и смеяться,
Каждое утро петь и смеяться,
Каждое утро, продрав глаза.
До чего ж не терплю я унылых субъектов,
Недовольных судьбою своею всегда,
Только дали б мне волю — надрала б им уши И сказала — не ныть! Веселей! Не беда!
Ведь меня, что ни день, распирает от счастья.
Ну попробуй, скажи, что меня ты забыл,—
414


Все равно буду счастлива тем, что когда-то Хоть немножко, а все же меня ты любил.
Как ни верти — родилась я в рубашке.
Каждое утро — дождь ли, гроза —
Я начинаю петь и смеяться,
Каждое утро петь и смеяться,
Каждое утро, продрав глаза».
Вслед за первым куплетом следует танец. Именно в это мгновение Гусятников встает с места и тихонько идет к двери. Не замечал этого, Юлия продолжает танец. Открывается дверь, появляется Нина. Гусятников бросается к двери и уводит за собой так ничего и не увидев- шую Нину. Но Юлил увидела ее и все поняла в эту минуту. Мгновенное замешательство, а затем Юлия поет второй куплет песенки. Снова танец. Юлил обрывает его как-то неожиданно. Возникает некоторая растерянность, но музыка заканчивается, и вслед за этим раздаются шумные аплодисменты. В дверях показывается Гусятников. Юлия стоит молча, как-то странно улыбаясь.
Гусятников (нерешительно к ней подходит). Ты отлично пела, Юлия... и танцевала тоже... И пожалуйста, извини, что мне пришлось уйти, но... дело в том, что ко мне явился один товарищ... Кое-какие дела, знаешь.
Юлия. Я понимаю... Правда, жаль, что ты не дослушал до конца.
Гусятников. Да, ужасно жаль... Может быть, ты повторишь?
Юлия (улыбаясь). Не имеет практического смысла. Лучше я спою на прощание песенку... она всегда нравилась тебе. (Берет гитару и ласково взглядывает на Гусятникова.) Ну вот, Костенька... для тебя. (Поет.)
«Теплый ветер дует, развезло дороги,
И на южном фронте оттепель опять.
Тает снег в Ростове, тает в Таганроге.
Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать.
415


Об огнях-пожарищах, о друзьях-товарищах Где-нибудь когда-нибудь мы будем говорить.
Вспомню я пехоту и родную роту,
И тебя за то, что дал мне закурить.
Давай закурим, товарищ, по одной,
Давай закурим, товарищ мой.
А когда не будет фашистов и в помине И к своим любимым мы придем опять,
Вспомним, как на запад шли по Украине,
Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать.
Об огнях-пожарищах, о друзьях-товарищах...».
(Закончив песню, она, улыбаясь, смотрит на Гусятникова.) Есть что вспомнить... правда, Костя?
Гусятников (тихо). Спасибо тебе. Какими счастливыми мы были!.. Но прошлого все-таки не вернуть. (Нерешительно.) Жаль, правда?
Юлия. А кто его знает! Может, и жаль. Что имеем, не храним... Так-то, милый.
Гусятников оглядывается на дверь.
Ступай... Тебя ждет твой приятель... Надеюсь, он еще здесь...
Гусятников (радостно). Да-да!.. (Смешавшись.) Да... да... (Быстро уходит.)
Юлия (обращаясь к присутствующим). Конец! (Бросает гитару.)
Эраст (подходит к Юлии). У меня нет слов.
Сашенька (взволнованно). Как ты хорошо пела, мама! Макар. Молодец ты у нас.
Фредерик. Такая игрушечная мелодия... и ведь тронуло. Юлия. Вам понравилось? Ну что ж, прекрасно... (В ее тоне возник какой-то пугающий холодок.) Очень рада. Благодарю. Но, кажется, пора подумать и об отъезде. Что-то заскучала я у вас, дорогие.
416


Сашенька. Заскучала?
Юлия. В сущности, он довольно ординарен — ваш городок. Не Москва... (Усмехнувшись.) Нет, не Москва.
Фредерик. Но ведь ты говорила, что пробудешь несколько дней.
Юлия. Передумала. И одного дня оказалось достаточно...
Сашенька. Что ты говоришь, мама...
Юлия. Не надо зачислять меня в идеальные существа, миленькая. Это ваш бедный отец наговорил вам невесть что про меня... А я человек немудрящий. Ну что поделаешь — скучно мне у вас.
Аля (с отчаянием). Как вы можете... ведь они любят вас!.. Любят, поймите... (Убегает.)
Фредерик (молча посмотрел на мать). Да... (Вышел из комнаты.)
Сашенька. А ведь мы ждали тебя... Почему-то верили, что вернешься... и останешься с нами... навсегда.
Юлия (усмехнулась). Какая чепуха. Вот уж нелепость...
Сашенька (весело). Митенька, пошли погуляем.
Сашенька и Мит я уходят. Макар приближается к Юлии, пристально на нее смотрит.
Макар. Зачем ты с ними так?.. Я тебе не верю. Зачем?
Юлия (очень тихо). После... А сейчас молчи, молчи, дружочек.
Макар. Нет... Не пойму. (Уходит.)
Эраст (подходит к Юлии, целует ее руку). А я все понял...
Раиса. Да... Ты смельчак все-таки. Ну что ж, может быть, теперь им будет легче с ней примириться.
Юлия (улыбнулась). Только жаль, что я, кажется, осталась совсем одна.
Раиса. Одна? Но почему же... Ведь ты вернешься к себе домой.
Юлия. Домой?.. Вы правы — мне как-то сразу не пришло это в голову. (Оглядела комнату, снова улыбнулась.) Прощайте! (Быстро выбегает.)
417
14 А. Н. Арбузов «Пьесы», т. 2


Картина
пятая
Утро следующего дня. В гостиничном номере на диване спит Нина. Ветер с моря колышет занавеси на окнах. Отсветы солнца наполняют комнату.
Из спальни с чемоданами выходит Юлия Николаевна, подходит к дивану, долго и внимательно глядит на спящую Нину.
Нина (просыпается, видит Юлию). Это ты? Ой, солнца-то как много... (Оглядывается.) Какой веселый день!
Юлия. Почему ты спишь на диване? И не разделась?
Нина. Мне не хотелось будить тебя... Я ведь страшно поздно вернулась — почти под самое утро... Вот я тут и устроилась. (Восторженно.) Если бы ты знала, какую я провела удивительную ночь! Мы бродили с ним по городу, появляясь то тут, то там... Даже пробовали петь на два голоса! Я была почти готова и на иные безумные поступки — но не тут-то было! — потому что мы стали с ним обсуждать нашу дальнейшую жизнь... Это было тоже незабываемо, и мы не заметили, как стало светать...
Юлия. Бедняжка... Ты устала, наверно?
Нина. Ни капельки! Уж очень удачно сложился вечер... я ведь и чай у них пила, он меня со своими родителями познакомил... и дети, представь, совсем не сердитые оказались... скорее, даже милые.
Юлия. Как славно... (Улыбнулась.) Милые дети... Не так уж часто они теперь встречаются.
Нина. А твои дела? Ты видела его?
Юлия. Видела... Знаешь, он у меня очень большой чудак оказался— предпочел мне какую-то милую девушку. Ну не странно ли? Взял и предпочел.
Нина. Предпочесть тебя — кому-то! Просто слепым надо быть. Совершенно!
Юлия. Нет. Счастливым.
418


Нина. Значит... все кончено? Все?
Юлия. Может, и к лучшему. А то ведь еще, пожалуй, возьму да и опять махну сдуру куда-нибудь. А она такой чудной девушкой оказалась...
Нина. Моя — напротив. Очень, видимо, легкомысленная. Представь — страшно обидела детей... и исчезла. Они даже ко мне лучше относиться стали. И я так вдруг обрадовалась! Бесконечно.
Юлия (внимательно смотрит на нее). Нет, ты милая. (Помол- чае.) А за меня не бойся — вчера ночью в Ростов звонила... Решено, еду к ним в театр! Видишь (показывает на чемоданы) — и вещи уложены. Поезд в одиннадцать сорок.
Нина (взглянула на часы). Как же я проспала безумно! Ведь он в одиннадцать заехать сюда должен. Они меня на свой концерт повезут!.. Представляешь, как увлекательно? (Хлопочет возле зеркала.) Все-таки я совершенно недисциплинированная— сплю в минуты, когда другая уже наверняка бы в парикмахерскую побежала... Ты пиши мне, пожалуйста! Мне ведь теперь ужас как нелегко без тебя будет. Вот адрес мой новый... Я и сама его еще не помню. (Дает Юлии бумажку.) Перепиши.
Юлия. Не надо. (Отдает ей бумажку.) Я его и так запомню. (Улыбнулась.) Оказалось — у меня хорошая память.
Нина. Ты не грусти... Мне почему-то так больно, когда ты грустишь... Необыкновенно. Сама не знаю почему. А мне теперь ужасно хочется, чтобы все-все люди вокруг были счастливы.
Юлия. Этого нельзя, милая. Ведь если были бы счастливы все — кто знал тогда, что такое счастье.
Нина. Почему?
Юлия. Потому что никто бы к нему не стремился.
С улицы слышны автомобильные гудки.
Нина (подбежала к окну). Пропала я! (С восторгом.) Они за 419
14*


мной на автобусе приехали... Руками машут... Даже что-то кричат, а я решительно никак не выгляжу.
Юлия (быстро). Обо мне ни слова, слышишь? (Скрывается в соседней комнате.)
В дверь стучат.
Нина. Иду!
В дверях возникает Гусятников.
Как? Это вы? А... А... А... (Теряет голос.)
Гусятников (тотчас протягивает ей стакан воды). Пейте! Немедленно!..
Нина (выпивает воду). Это вы... Боже, какое счастье. Гусятников (торжественно). Автобус с моими родственниками ждет вас на площади!
Нина. Не может быть!
Гусятников. Честное слово. А как вы себя чувствуете? Надеюсь, вы не успели вновь отведать наших трубочек с кремом?
Нина. Что вы, что вы, ни в коем случае!
Гусятников. Это меня бесконечно ободряет. (Хочет ее по* целовать.)
Нина. Нет-нет. Достаточно.
Гусятников. Вы думаете?
Нина. Я просто убеждена. Сегодня на заре я уже сообщала вам об этом.
Гусятников. Давайте тогда хотя бы посмотрим друг на друга.
Нина. Ну что ж, давайте.
Гусятников (смотрит на нее). Как прекрасно.
Нина (тоже посмотрела). Хватит. Достаточно.
Гусятников. Автобус с моими родственниками ждет вас на площади. Нам надо немедленно ехать в концерт.
Нина. Как вы говорите... Почти стихами.
420


О я
Гусятников. То ли еще будет.
Нина. Ах, поскорей бы. Нет-нет, не подходите.
Гусятников. Стою на месте. Автобус с моими родственниками тоже стоит на площади. Нам надо ехать во Дворец культуры — на шефский концерт к рыбакам.
Нина (улыбается, счастливая). Автобус с вашими родственниками ждет нас на площади.
В дверь снова стучат.
Войдите.
Появляются Раиса Александровна и Эраст Петрович.
Раиса. Доброе утро, Ниночка, мы решили вас поторопить.
По-моему, мы страшно опаздываем на концерт.
Эраст (ворчливо). А на концерт необходимо являться вовремя!
Раиса. Не обращайте внимания, дорогая,— он невообразимо злой сегодня. Никак не может пережить отъезд известной вам особы.
Эраст. Полагаете, это легко — смириться с мыслью, что я никогда ее не увижу?
Раиса. Сегодня утром от нее пришла телеграмма. Оказывается, она еще ночью покинула наш город.
Гусятников. Удивительная, в общем, женщина. Почему-то обидела детей и умчалась к своему Михаилу Филиппов вичу. (Нине, деловито). Я ее ужасно любил когда-то. и н а. Да-да, я это знаю.
раст (раздраженно). Тем не менее нам надо идти.
В дверь опять стучат.
Нина. Войдите.
В комнату входят Макар, Фредерик, Митя, С а* тенька и Аля, некоторые из них держат в руках, музыкальные инструменты.
421


< 2
Фредерик. Бабушка, я просто не понимаю тебя. Ну хорошо, все остальные люди безответственные и легкомыслен* ные, но ты! Мы окончательно опаздываем на концерт.
Сашенька. Тем не менее нам прежде всего необходимо поздороваться. (Шутливо кланяется Нине.) Здравствуйте, Нина Леонидовна!
Все шумно здороваются с Ниной.
Нина. Спасибо... (Она растрогана и смущена.) Вы все очень хорошо здороваетесь... К тому же за последнее время вас даже стало гораздо меньше. Я этого совершенно не ожидала, благодарю. Надеюсь, что и впредь... мы будем с вами вот так же... все время здороваться.
Гусятников. Прекрасно сказано!
Нина. Мне известно, что автобус ждет нас на площади,— но я во что бы то ни стало должна найти свою шапочку. (Смущаясь.) Дело в том, что я без шапочки выгляжу значительно хуже. Совсем не то, что в ней.
Гусятников (галантно). Позвольте мне помочь искать вашу шапочку?
Нина (не без кокетства). Да-да, давайте искать ее вместе.
Гусятников и Нина Леонидовна носятся по комнате в поисках шапочки.
Эраст. А знаешь, Рая, в ней, пожалуй, все-таки есть нечто милое.
Раиса. Как ты непостоянен, Эраст... как ты огорчительно непостоянен!
л я. Макарик... Отчего ты грустный такой, Макарик? а к а р. Сам не знаю. Наверно, мне ужасно невесело жить на свете... без нее.
Аля. А мне после вчерашнего даже и вспоминать о ней не хочется.
Макар. Это потому, что она тебе не родная.
Фредерик (ожесточенно смотрит на бегающих по комнате
422


Нину и Гусятникова). А была ли она вообще — эта шапочка?
Сашенька. Хрустиков, а давай и мы будем искать шапочку.
Митя. Я совершенно с тобой согласен.
Они носятся по комнате, чуть пародируя Гусятникова и Нину Леонидовну.
Эраст (с удовольствием наблюдает за ними). Какая это все- таки радость — дети...
Аля. А вот Сашенька говорит, что у нее их никогда не будет.
Раиса. Что за вздор! А как на это смотрите вы, Митя? Митя. Должен сказать, что я... Я совершенно не согласен с Сашенькой.
Сашенька (ударяет его нотами по голове). Дзям!
Нина (вскрикнула). Вот она — моя шапочка! (Радуясь.) Подумать только, я засунула ее в коробку с печеньем. Гусятников (восторженно). Необыкновенный поступок! Фредерик (жестко). В автобус — и как можно скорее!
Все устремляются к двери.
Нина. Я догоню вас... Идите!
Все быстро уходят. Нина направляется к спальне, но из нее уже вышла Юлия.
Юлия. Ну, беги же... Догоняй их! (Улыбнулась.) На концерт нельзя опаздывать.
Нина. Ты все слышала?
Юлия. Да.
Нина. Они тебе понравились?
Юлия. Очень милые...
Нина (счастливая). Правда?..
Юлия. Беги, дружочек... (Обнимает ее.)
Гудки автобуса.
Нина (целует Юлию). Будь счастлива! (Убегает.)
423


Юлия (подошла к окну, глядит на улицу из-за занавески). Сашка, глупая, какую легкую кофточку надела... ветрено сегодня.
За окном, удаляясь, звучит «Маленькая ночная серенада» Моцарта.
Занавес
1971


ВЕЧЕРНИЙ СВЕТ
Повесть для театра в двух частях (10 картин)


Действующие лица
Пальчиков Лаврентий Егорович
замредактора газеты, 45 лет.
Инна Сергеевна
его жена, 42 года.
Ковалев Алексей Георгиевич редактор газеты, 42 года.
Галецкий Игорь Петрович
ответственный секретарь редакции, 30 лет.
Тамара Николаевна
техсекретарь редакции, 38 лет.
Михно Володя
литсотрудник отдела писем, 23 года.
Шнейдер Борис Исаевич врач, 50 лет.
Дима
жених Беллы, 22 года.
Котова Катя
курьер и библиотекарша в редакции, 19 лет. Взъерошенный мужчина
посетитель редакции, лет сорока пяти. Посетитель ресторана
похожий на де Фюнеса, 40 лет.
Официантка в ресторане,
35 лет.
Действие происходит в середине семидесятых годов в областном городе на Средней Волге.


Часть
первая
Картина
первая
Пятница, четвертое августа
Большая проходная комната в редакции областной газеты—именно сюда выходят кабинеты редактора газеты и его заместителя, да и закуток ответственного секретаря редакции расположен по соседству.
Сейчас в редакции некоторое затишье — в комнате никого, кроме техсекретаря Тамары Николаевны, милой тридцативосьмилетней женщины, и Кати Котовой, вполне смышленой девятнадцатилетней девицы, совмещающей в редакции должности курьера и библиотекарши.
До вечера еще не скоро, и окна, за которыми видна Волга, раскрыты настежь.
К а тя. Тамара Николаевна, вы счастливы?
Тамара (улыбнулась). Посмотрим... (Подошла к окну.) Ни ветерка.
Катя. Духотища. Я одурела совершенно.
Тамара. К вечеру обещали поставить вентилятор.
Катя. Я умру до вечера. Вот возьму выбегу сейчас на Волгу и плюхнусь в нее прямо в сарафанчике.
Из закутка секретаря редакции выходит Взъерошенный мужчина. Он взволнован до крайности. Трагически обведя глазами комнату, садится в углу на стул, все еще не понимая, что с ним произошло.
Мужчина. Но этого не было... Этого просто не могло быть. (Встает, преисполненный негодования.) Факты требуют тщательной проверки —вы газета! В любом случае! В любом! (Обессиленный, опускается на стул и замирает.)
427


В комнату входит Володя Михно, сотрудник отдела писем. Этот подтянутый, аккуратный молодой человек двадцати трех лет от роду обладает несомненным юмором и безукоризненно вежлив.
Михно (приближается к женщинам, делает книксен и поет тихим дурным голоском).
По свету долго я бродил,
Но вот в газету угодил,
М стал я страшный бюрократ,
Чему, конечно, очень рад.
Бродил, бродил и угодил.
Я бюрократ и очень рад.
(Снова сделав книксен, передает Кате какую-то бумагу.) Прошу изобразить в трех экземплярах. (Пританцовывая, идет к двери и вдруг замечает сидящего в углу мужчину.)
Мужчина, остолбенев, смотрит на Михно. Тамара Николаевна и Катя смеются.
Стыдно смеяться над человеком, попавшим в глупое положение. (Удаляется.)
Катя. Все-таки он на большую высоту нашу художественную самодеятельность поднял. Исключительно инициативный. Тамара. Хороший мальчик.
Галецкий (вышел из своего закутка, увидел мужчину). Вы еще здесь?
Мужчина. Неслыханно... Неслыханно! (Медленно выходит из комнаты.)
Галецкий (подошел к Тамаре). А не кажется ли вам, Тамарочка, что мы по какой-то непонятной случайности не посещаем с вами вместе вечерние киносеансы?
Тамара. Непонятностей хоть отбавляй, Игорь Петрович. Галецкий (Кате). Кстати, друг мой Катикотова, вы задолжали мне пятерку и не отдаете. Это свидетельствует о вашем бедственном положении. Повышаю ваш долг до десяти рублей. (Дает ей деньги.)
428


Пальчиков, замредактора, ни на кого не глядя, бежит к своему кабинету.
Пальчиков (на ходу). Игорь, приобретена бутылка холодного пива. (Исчезает.)
Галецкий. Гений! (Уходит за ним.)
Катя. Вот личность... Как он вам?
Тамара (усмехнулась). Ответственный секретарь редакции. Мужчина (снова появляется в дверях). Так поступать нельзя! Нельзя — слышите? (Удаляется.)
Катя. У нас не соскучишься.
Из своего кабинета вышел Ковалев, редактор газеты. Ему сорок два года, но на первый взгляд он кажется моложе, худощав, несколько бледен. Темные волосы начали седеть, черты лица тонкие. Очень красив, по-моему,
Ковалев. Данные здравотдела у вас?
Тамара передает ему папку.
Должен с грустью заметить, что записку по делу горздра- ва вы составили не слишком искусно. Можно было бы и получше, принимая во внимание ваш стаж и квалификацию.
Тамара. Это комплимент, Алексей Георгиевич?
Ковалев. Указание. (Взглянул на часы.) Через двадцать минут я отправляюсь на аэродром. Все, что я просил вас подготовить, положите в эту папку. (Уходит к себе.) Катя (не сразу). А Дина Козлова длинную юбку себе сшила. Не собираетесь?
Тамара. Это для уродиков, Катя. Кому похвастать нечем. Катя (оглядела ее). Вам-то тридцати восьми не дашь.
В комнату возвращается Володя М их но.
М и х н о (Тажаре). Прошу простить, но я забыл передать вам этот пакет. (Отдает ей сверток.)
Тамара. .Что это такое?
429


Михно. Суповая кость. Я выпросил ее у моей строптивой соседки. Надеюсь, что ваш пес останется ею доволен. Я говорю и о соседке и о ее кости. Одновременно.
Пальчиков (выходя из кабинета). Рычков, директор завода, мне не звонил?
Тамара. Нет.
Пальчиков. Какая симпатичная кость. Сейчас же уберите ее, не то у меня разыграется аппетит. А почему вы постоянно торчите тут, товарищ Михно?
Михно. Я люблю Тамару Николаевну.
Пальчиков. Ей-богу? А что же нам теперь делать?
Михно. Я хочу, чтобы вы это знали: она ваша секретарша.
Пальчиков. Вы странный юноша.
М и х н о. Да. Это единственное спасение — быть странным. (Уходит.)
Пальчиков. Ишь ты... (Тамаре.) Спрячьте кость. (Подумав.) Он вам подарил ее?
Катя. У Тамары Николаевны собака... Замечательный пес. Мефисто. (Выходит из комнаты.)
Пальчиков. Смотри-ка... Мефисто. Значит, вы и животных любите?
Тамара. В том числе. И животных. (Усмехнулась.)
Пальчиков. А за этого юного человека из отдела писем замуж собрались?
Тамара. Где уж там. Пятнадцать лет разницы.
Пальчиков. Пустяки. Модно даже... говорят. (Подошел к шкафу, вынул какую-то папку, листает ее.) Завтра утром поедем на «Красный Октябрь», будете стенографировать собрание цехового комитета.
Тамара. Хорошо! (Выходит из комнаты.)
Появляется Ковалев, берет оставленную для него пап- ку, кладет ее в портфель.
Пальчиков. Собрался?
Ковалев. Вполне.
Пальчиков. Скажешь что-нибудь напутственное?
430


Ковалев. Я уезжаю в Москву, на неделю. Это важная поездка. Предполагаю, что от нее зависит многое. И не для одного меня. Но об этом после. Борисов нежится в Паланге. Ты — мой заместитель и, следовательно, без меня— главный редактор.
Пальчиков. И что же?
Ковалев. Меня это беспокоит.
Пальчиков. Меня тоже.
Ковалев. Постарайся в мое отсутствие быть умником. (Мягко.) Я прошу тебя.
Пальчиков (помолчав). А об чем речь?.. Не понимаю.
Ковалев. Я не в первый раз оставляю на тебя газету. У меня печальный опыт. После твоих недолгих правлений вокруг стоит шум. И вот каждый раз по приезде мне надо воцарять здесь тишину. Мне это прискучило.
Пальчиков. Жаль, ужасно жаль, Алеша, что я такой-сякой. Но что-то во мне все-таки есть, ежели ты вот уже двадцать лет жить без меня не можешь.
Ковалев. Предположи, что я тебя люблю.
Пальчиков. Серьезно? (Быстро.) В таком случае немедля умерим перепечатки из центральной прессы.
Ковалев. Чего ты хочешь, безумец? Мы и так всех ожесточили против себя. Наш прекраснейший предисполкома Ярцев почти руки не подает.
Пальчиков. Вот видишь — почти. Победа! Значит, еще подает.
Ковалев. Соблюдай в мое отсутствие хотя бы статус-кво, подлец.
Пальчиков. Ну ладно... (Сжотрит на часы.) Эй, слушай... опаздываешь!
Ковалев. Я не хотел бы, вернувшись, снова застать тут черт- те что... Повторяю: моя поездка крайне серьезна. Речь идет о возможном моем переводе... ну и, естественно, в таком случае о твоем.
Пальчиков. Уймись, Алеша. Надоело все время за тобой следовать.
431


Ковалев (значительно). И в Москву надоело?
Пальчиков (помолчав). Нда... удар грома.
Ковалев (негромко). Как здоровье Инны?
Пальчиков. Все хорошо.
Ковалев. Я давно не был у вас. Объясни ей — зайти не хватало времени. (В дверях.) Если сочтешь нужным — сообщи о нашем разговоре. Все. Будь умником.
Ковалев проходит мимо вошедшей Тамары Николаевны, машет ей рукой и выходит.
Пальчиков (не сразу). Ну-с, вот мы и осиротели.
Тамара. Ваш друг и наш редактор забавный человек.
Пальчиков. Забавный? Почему?
Тамара. Единственный в редакции, кто не пытался за мной ухаживать.
Пальчиков. Я тоже не пытался.
Тамара. Вы — другое дело. Вам это решительно не нужно.
Пальчиков. Хм... А ему нужно?
Тамара. Может быть, хоть это немножко бы его развеселило.
Пальчиков. Вы правы. Невеселые люди подозрительны.
Тамара (помолчав). А ваш друг... он действительно ваш друг?
Пальчиков. Непременно. Мы двадцать лет работаем вместе. Сначала в Саратове, потом в Перми, теперь здесь вот... Словом, всюду ему сопутствую. Иду, так сказать, по пятам.
Тамара. А почему идете?
Пальчиков. Мы отчаянно дружили с ним в молодости. (Задумался.) Исступленная дружба самого высокого накала. А нынче... У кого-то из нас изменился характер. Не пойму только — у кого. (Неожиданно.) Можно, я у вас из коробочки монпансье возьму?
Тамара. Любите сладкое?..
Пальчиков. Но пиво больше. (Подумав.) Дайте-ка мне материалы по строительству моста.
432


Тамара (передает ему папку). Утром еще два любопытных документа прислали.
Пальчиков. Неправедные дела?
Тамара. Увы.
Пальчиков. Обрушиться надо бы. (Не отрываясь от бумаг.) Где Котова?
Тамара. В буфет удалилась.
Пальчиков. Славное существо. Осенью опять будет в институт поступать?
Тамара. Ей нравится в редакции. ^
Пальчиков. А вам? г;
Тамара. Я всегда делаю только то, что мне нравится. Пальчиков. Невероятно. А как вам это удается?
Тамара. У меня должность небольшая.
Пальчиков (оторвался от бумаг, поглядел на нее). Язва. Тамара. Нет.
Пальчиков. Да. (Вновь занялся бумагами.) А вам известно, что Баранов на своей секретарше женился?
Тамара. Видите. А вы бы меня хоть в кино пригласили. Пальчиков. Не люблю его. Вечно кого-нибудь выслеживают или куда-то бегут. Выйти на улицу погулять — и то разнообразнее.
Тамара. Ну погулять бы повели.
Пальчиков. Нельзя. У моей жены бабушка калмычка была. Ревнивый народ... Попадет еще. (Захлопнул папку.) Полным-полно обмана, Тамара Николаевна. (Передал ей папку.) Обрушиться просто необходимо. (Взглянув па нее весело.) Давайте-ка не отложим это в долгий ящик.
Тамара. Ну что ж — давайте. Вы вчера многое подчеркнули тут карандашом. Вот... Я сделала вам выписки. Пальчиков. Мысли мои читаете? Умная женщина. Неспроста он любит вас — этот Михно из отдела писем.
Входит Михно.
Поглядите-ка — он. До чего же вы легки на помине, то¬
433


варищ Михно. (Поглядел на обоих,) Однако я отправляюсь в кабинет.
Михно. Я принес вам любопытное письмо, Лаврентий Егорович. Если оно вас заинтересует — известите. Тамара Николаевна,— вот билет в цирк на сегодня. Начало в семь тридцать.
Тамара, Не знаю, смогу ли, Володечка.
Михнр (непререкаемо). Вы придете в цирк, Тамара Николаевна. (Ухобит.)
Пальчиков. Когда Шекспир в «Гамлете» умертвил всех своих героев, он оставил в живых только одного — принца Фортинбраса. Это был веселый, предприимчивый молодой человек.
Тамара. У Михно в Астрахани мама живет... И представьте, он дважды в день отправляет ей письма — одно утром, другое вечером.
Пальчиков. Э, погодите-ка... Но это же интересно! (Читает.) «...Двадцать лет назад у нас в Калинове, на месте бывшей городской свалки, были посажены мичуринские сады. Теперь участки плодоносящих садов передаются под строительство гаражей. Так, например, председатель горисполкома товарищ Балаба подписал документ, по которому ( кооперативу «Сигнал» дано право вырубить под площадки для личных гаражей деревья и кустарники, посаженные студентами и преподавателями лесного техникума. Кто в состоянии подсчитать моральный ущерб, нанесенный этим актом делу воспитания будущих специалистов...» (С интересом поглядел на Тамару.) Ну как?
Тамара (серьезно). Достойно полного внимания.
Пальчиков (подумав). Позовите Михно.
Тамара (снимает трубку). Володя?.. Вас Лаврентий Егорович зовет.
Пальчиков. Калинов... вы бывали там?
Тамара. Приходилось. Но до строительства. Славный городок... Справа по Волге, помнится, красивейшая сосновая роща стояла.
434


2 Я 2 Я ¡2 ^ 2Я2 Я
их но (входит). Слушаю вас, Лаврентий Егорович, альчиков. Что вы скажете о письме, Михно? их но. Из десяти сегодня полученных я выбрал для вас одно. Это.
альчиков. Я рад, что у нас в редакции обнаружился еще один прозорливец. Так вот — этим делом необходимо заняться, не то эти шустрики вырубят вокруг нас все леса и рощи. Завтра утренней «ракетой» вы отправитесь в Калинов. Встретитесь с автором письма и все изложенное проверите на месте.
и х н о. А надо ли ждать утра? Я мог бы отправиться в Калинов вечерней «ракетой».
альчиков. Мне не хочется лишать вас удовольствия посетить цирк нынче вечером.
и х н о. Чрезвычайно трогательная забота о своей секретарше. Но я предпочел бы отправиться в Калинов сегодня. Тамара Николаевна, отдайте мне ваш билет. Я эгоист — мне было бы больно узнать, что вы посетили представление без меня.
а м а р а (отдает билет). С каждой минутой вы мне нравитесь все больше и больше, Володя.
и х н о. То ли еще будет. (Пальчикову.) Я вернусь послезавтра утром.
альчиков. Можете не торопиться, этот вопрос мы будем поднимать серьезно. Я даю вам пару суток, Михно. ихно. Мне хватит и одного дня —в воскресенье у меня репетиция.
альчиков (вспыхнув). Что такое?
ихно. Видите ли, я руководитель нашего инструментального ансамбля, в котором являюсь также солирующим ударником, и без меня репетиция, естественно, состояться не может.
Пальчиков (в ярости). Вы что —одурели, Михно? Вас отправляют в служебную командировку! Какие еще тут могут быть, к дьяволу, ансамбли?
Михно. Но мне казалось...
435


к 2 к Е к £ к 8 е н с £ к н с ь к н Кн
альчиков. Придите в себя, и х н о (помолчав), Я свалял дурака, альчиков. Ладно. Ступайте.
и х н о (дойдя до двери). Кстати, Лаврентий Егорович... Прочтя письмо, я связался по телефону с Калиновским горсоветом...
альчиков. И что же?
и х н о. Они мне сообщили, что вопрос о вырубке рощи согласован с облисполкомом.
альчиков (помолчав). Смотри-ка... (Прошелся по комнате.)
Лично с Ярцевым согласован? и х н о. Видимо.
альчиков (вновь прошелся по комнате, остановился). Откуда у нас появилось это чудовищное чучело курицы? а м а р а. Марьянская птицеферма прислала в подарок, альчиков. Ну ладно, пес с ней, пускай стоит. Примечательна все-таки. (Помолчав.) Вот что, товарищ Михно, вопрос о вашей поездке... мы решим его несколько позднее, их но. Я понял. (Подходит к Тамаре.) Пусть билет в цирк побудет пока у вас, Тамара Николаевна. (Отдает ей билет и не торопясь выходит.)
альчиков. Интересно, поставят у нас когда-нибудь вентилятор? (Рассматривая чучело.) Очень помпезное произведение... Была, видимо, рекордсменкой в своей области.
а м а р а. Лаврентий Егорович... Мне ужасно не хочется идти в цирк сегодня вечером, альчиков. Не идите.
амара. Перед Володей неудобно. Отправьте его лучше в Калинов.
альчиков. Вы все-таки... личность.
амара. Конечно. (Улыбнулась.) Обрушиться просто необходимо.
альчиков. Вам легко тут рассуждать...
амара. Но почему он вас так страшит, этот Ярцев?
436


Пальчиков (запальчиво). Никто меня не страшит! Тамара (снимает трубку). Володя? Вас Лаврентий Егорович зовет.
Пальчиков (покачивая головой). Что мне делать с вами? Тамара. Это мы выясним позже.
Михно (входя). Я вас слушаю.
Тамара молча протягивает ему билет.
Вот беда-то. (Не скрывая удовольствия.) Значит, еду?
Картина
вторая
Понедельник, седьмое августа.
Дом Пальчикова на окраине города. Внизу сады, Волга. Вечерний час — на веранде полумрак. Возле лампы, в кресле, устроился Степан, он читает. У раскрытой двери, ведущей в сад, стоят Белла и Дима.
Белла (взволнованно, полушепотом). Это правда? Ну скажи — правда?
Дима. А я тебе лгал? Я когда-нибудь тебе лгал?
Они целуются.
Шнейдер не приходил?
Белла. Не знаю. А зачем тебе Шнейдер?
Дима. Обещал достать новый подфарник.
Они снова целуются. Входит Пальчиков.
Пальчиков. Здрасте, здрасте...
Белла молча обнимает отца и выходит в сад.
Дима. А мама утром в Сызрань уехала... (Следует за Беллой.)
437


Пальчиков (подошел к Степану, потрепал его волосы). Что слышно?
Степан (поднял голову). Ну? (Снова углубился в чтение.) Пальчиков (вдруг разозлился). Какого черта? (Зажигает верхний свет.)
Степан (не отрываясь от чтения). Напрасно.
Входит Инна. Ей сорок два года. Она грациозная, ми- ниатюрная, издали похожа на девочку.
Инна (несет чай Пальчикову). Белла чудесные георгины купила... Я поставила тебе в кабинет.
Пальчиков. Почему ты дома — вот что загадочно.
Инна. Да, обидно. В репетиционной комнате внезапный ремонт, а другие помещения заняты оказались. Пришлось отпустить моих девочек.
Пальчиков. Ладно — пусть не попляшут.
Степан (поднял книжку над головой, потряс ею). Невиданно!
Какой кретин! (Снова углубился в чтение.)
Пальчиков. У меня нынче в редакции тоже — эпизодик... Лебедев, пират, так ловко статью преобразил — три абзаца выбросил, две фразы вписал — и на тебе, в результате совершенно противоположный смысл.
Инна. Да... Обидно, сегодня репетиция сорвалась. В четверг ответственное выступление, а у меня два срочных ввода.
Слышно, как в саду Белла и Дима очень громко смеются.
Пальчиков (прислушивается). Как ты думаешь, они поженятся? Представь, вхожу, а они стоят и целуются... Несмотря на присутствие Степана.
Инна (усмехнулась). Ну уж... присутствие.
Пальчиков. Но все-таки —- понимаешь ли — они целовались...
Инна. Как будто мы не целовались... вспомни — двадцать лет назад.
Пальчиков. Кстати, Шнейдер не появлялся?
438


Инна. Не приходил твой Шнейдер. (Целует его, выходит из комнаты.)
Пальчиков (снова подошел к Степану). Как же все-таки дела?
Степан (оторвался от книги). А где Шнейдер?
Пальчиков (рассердился). Не знаю. (Подходит к телефону, набирает номер.) Тамара Николаевна?.. Забыл спросить — наш милый Михно не подавал никаких знаков из Калинова? Третий день пошел, странно... Что поделываю? Кормят меня. А вы? Кормите Мефисто... Чудное совпадение— вы его, они меня. До завтра. (Отходит от телефона. Задумался.) Странная, в сущности, женщина — собаки, канарейки, приходящие коты... (Взглянул на Степана.) Все кончится трагично.
Степан (не отвлекаясь от книги). Что?
Пальчиков. Коты сожрут канареек.
Степан. Ты думаешь? (Заорал.) Ой! (Возмущенно.) Почему ты ущипнул меня?
Пальчиков. Захотелось.
Инна (приоткрыла дверь из коридора). Идет твой Шнейдер...
Пальчиков (оживился). Наконец-то.
Появляется Шнейдер, за ним входит Инна. Шней- деру за пятьдесят — он близорук, нетороплив, флегмати- чен. Совсем уж полысел.
н е й д е р. Привет, любезная калмычка, н н а. Чаю налить?
ней дер. Минимальную порцию. (Пальчикову.) Чем недоволен?
Пальчиков (весело). Старость подходит.
Инна. Чай остыл... Я подогрею. (Выходит.)
Пальчиков. Как тебе эта жара нравится?
Шнейдер. Имел пятнадцать вызовов. Народ переносит жару удивительно нестойко. Днем возле универмага был зарегистрирован солнечный удар. (Вынимает из коробки, которую он принес, кеды.) Ну-ка, примерь.
439


Пальчиков (рассматривает кеды). Шикарная вещь. Шнейдер. По-моему, ничего себе. Чехословацкое изделие, между тем.
Пальчиков (примерил, прошелся). Ну, Боря... Наслаждение. Шнейдер (заботливо). Не жмет?
Пальчиков. Как в раю... Ты благородная личность.
Из сада выходят разгневанные Велла и Дима.
Белла. Оставь меня, слышишь?
Дима. Нет, это ты оставь меня. Ты!
Никого не замечая, проходят в коридор.
Пальчиков. Вот публика...
Шнейдер достал из своего огромного портфеля велосипедный звонок, подходит к Степану, звонит над самым его ухом.
Степан (встрепенулся). Борис Исаич!.. Наконец-то... Шнейдер. Ну? Такой подойдет?
Степан (звонит). Экстра. Люкс. (Целует Шнейдера.) Шнейдер (доволен). Ну хорошо, хорошо.
Степан. Пойду прилажу к велосипеду... Затем покажу. (Убегает в сад.)
Шнейдер (благодушествует). Что в редакции?
Пальчиков. Все еще главенствую.
Шнейдер. Не выкини там опять чего-нибудь.
Пальчиков. Где мне, я уж совсем смирный стал. Это секретарша толкает меня на всяческие храбрые поступки. Кстати, очень занятная особа. Обожает животных. Собака у нее — Мефисто.
Шнейдер. Мефисто?
Пальчиков (радостно). Представь!
Входит Инна, передает чай Шнейдеру.
Белла с Димой ушли?
Инна. На кухне. Выясняют отношения.
Шнейдер. Счастливая юность... клянусь.
440


Пальчиков. Поднадоели они порядком...
И н н а. В субботу я свободна — не прогуляться ли нам на «ракете»? И ребят возьмем.
Пальчиков. Вообще-то Дима славный парень... Но вот выиграл «Москвич» и как-то ожесточился.
Инна. Я предложила покататься в субботу на «ракете», Лав- рик.
Пальчиков растерянно озирается.
Ты не хочешь?
Пальчиков. Отчего же. Очень хочу. Но я занят.
Инна. Футбол?
Пальчиков (не сразу). Он. Тренировка, видишь ли. В воскресенье с Федоровкой играем.
Инна. Но ты же обещал.
Пальчиков. Еще две-три игры — и кончено. Всё!
Инна. Тебе сорок пять! В этом возрасте никто не играет в футбол.
Пальчиков. Я уникум.
Инна. Замредактора областной газеты... и с какими-то мальчишками каждое воскресенье гоняешь мяч по полю!.. Шнейдер. У Федоровки надо выиграть, Инночка. Ответственнейшая игра... Клянусь...
Инна. Злосчастный старик наденет свои рваные бутсы и... Ужас, ужас...
Пальчиков. Какого черта! Я вовсе не злосчастный старик. Инна. Удивляюсь, как Алеша терпит это. На его месте я бы немедля убрала тебя из газеты. Весь город смеется... Хоть на развод подавай.
Пальчиков. Развод сильно усложнил бы положение. Детей, положим, поделить нетрудно — тебе одного, мне другого. Но куда мы денем Шнейдера — кому отдадим его? Вернее, кого он выберет из нас.
Шнейдер. Разводиться с Инной чистое безумие, Лаврик... Не рекомендую.
441


Пальчиков. Ладно, прислушаемся к потерпевшим. Тем более что в свои сорок два ты, видимо, сохранила некоторую привлекательность. Я только и слышу: «Ваша жена прелесть», «Передайте привет вашей очаровательной супруге». Ты что — действительно такая прелесть?
Шнейдер. Конечно.
Инна. Спасибо, Боря.
Степан (появился в окне). Отец, где у тебя отвертка? У меня тут осложнения со звонком.
Пальчиков. Иду на помощь. (Выходит в сад.)
Шнейдер. Ты не права: Лаврик замечательный игрок... А потом, мне кажется, это очень его стимулирует.
Инна. Аннушка ходит к тебе убирать комнату?
Шнейдер. Через день. Замечательная старуха.
Инна. По-моему, ты опять пополнел, Боря... Я дам тебе чудесную диету.
Шнейдер. Диета — чушь. Хочешь быть здоровым — живи нормально. Нормально — вот и все. (Увидел бутылку коньяка.) Но кто же теперь живет нормально?
Инна. Поставь бутылку на место.
Шнейдер (наливает коньяк в стакан, из которого он пил чай). Между тем видел тебя сегодня во сне, ты сидела на крылечке и звала меня пить молоко. Точь-в-точь как тогда — двадцать три года назад.
Инна. Вообще все так сложно стало, Боря. Просила у директора дворца дополнительно двести рублей на декорации — не дал.
Из сада на веранду входит Михно.
Михно. Прошу извинить... Лаврентий Егорович дома?
Инна. Я позову его.
Хочет выйти, но сталкивается с появившимся Пальчиковым.
Пальчиков (увидел Михно). Ага! (Тычет пальцем в его сторону.) Михно!
442


Михно. Вероятно, я мог бы дождаться утра, но мне почему- то не терпелось.
Пальчиков. Отлично. Кстати, познакомьтесь — это Владимир Михно, несомненная личность. Пока заведует отделом писем... И, кстати, играет на барабане. Ну-с, а это моя жена Инна Сергеевна. Закончила Пермское балетное училище. Прекрасно танцевала в Саратове и Перми. Между делом родила мне двух чудесных деток и наконец вышла на пенсию. Нынче руководит балетным кружком при Доме культуры. Конечная цель кружка — гастроли в Москве, Париже и, безусловно, Саратове.
Инна. Болтушка ты.
Пальчиков. Отчасти. А это Шнейдер. Один из наилучших Шнейдеров. Исцеляет людей. Во избежание кривотолков должен объявить, что Борис Исаевич, как это ни странно прозвучит, первый муж моей жены. Впрочем, было это более двух десятилетий назад. С тех пор мы, как два равно пострадавших человека, преисполнились друг к другу величайшего сочувствия.
Инна. Лаврик, помолчи... И не смешно все это.
Пальчиков. Неужели. (Шнейдеру.) Ты тоже так думаешь?
Шнейдер. Отчего же. Смешно, конечно.
Из коридора идут крайне возбужденные Белла и Д и- м а.
Дима (на ходу). Если так — ты никогда меня больше не увидишь. Никогда!
Белла (догоняет его). И прекрасно! И хорошо!
Они быстро уходят в сад.
Пальчиков (к Михно). Удивительный юноша. Того гляди станет моим зятем. Та, что догоняла его,— моя бедная дочь.
Степан (возникает в окне). Звонок и фонарь приделаны. Можете взглянуть на эту красоту... (Исчезает.)
Инна. Мы вас оставим, Лаврик. (Направилась к выходу.)
443


Шнейдер (идет за ней). Теперь следует достать ему насос. Его — прохудился совершенно.
Пальчиков. Это был мой любимый, но крайне эфемерный сын, товарищ Михно. Иногда бывает можно предположить, что его просто нету. К всеобщему удивлению, однако, переведен в десятый класс. (Помолчав.) Итак, вместо двух дней вы пробыли в Калинове три. На это имелись основания?
Михно. Размеры бедствия, Лаврентий Егорович, превысили ожидаемое. Под гаражи пойдут не только студенческие посадки. Согласно решению горсовета, будет вырублена и соседняя роща. Остальному участку леса, вниз по реке, также угрожает гибель — строительство предполагает организовать здесь мощную тарную базу.
Пальчиков. Надеюсь, что с Ярцевым это еще не согласовано?
Михно. Увы, но облисполком санкционировал вырубку леса.
Пальчиков, помолчав, с яростью ударяет кулаком по столу.
(Очень спокойно.) Всегда считал и сейчас считаю, что волноваться нет причин.
Пальчиков (с удивлением поглядел на него). Это почему же?
Михно. Аяс детских лет был лишен иллюзий. Мир я вижу таким, каков он есть, и вовсе не надеюсь на его внезапное исцеление. Стоит ли приходить в панику, встречая глупость, зло, несправедливость? Они существовали и будут существовать. Этот мир создан достаточно затейливо- зло и дурость заняли в нем свое подобающее прочное место. Радовать это не может, но и в истерику впадать, видимо, не стоит. Лучше попытаемся деловито и спокойно вывести зло наружу. (Протягивает ему бумагу.) Черновик статьи. Предупреждаю — звучит вполне резко. (Улыбнул~ ся.) Я почти убежден, что материал не пойдет. И я пойму вас, Лаврентий Егорович... Ибо появление этой статьи
444


окончательно поссорит нас с Ярцевым. (Помолчав.) Я удаляюсь. Уже позднее время, и я боюсь не успеть написать мое вечернее письмо маме. (Уходит.)
Пальчиков (один). Какой интересный!.. (Вдруг улыбнулся.) Что-то новенькое, а? Лишен иллюзий... Позиция, как ни верти. (Вдруг стремглав бросается к телефону, набирает номер.) Тамара Николаевна, снова я... Ваш Михно прибыл... Да, все подтвердилось, и даже более того... Нет, до приезда Ковалева печатать не станем. (Долго слушает.) Вы правы — будет против... (Долго слушает.) А ведь вы змея, Тамара Николаевна, змея-искусительница...
Входит Инна, останавливается у двери.
Я и не скрываю — трус наш Лаврентий Егорович, отчаянный несмельчак... Лучше сообщите, что вы сейчас делаете?.. Варите еду для зверей?.. И после этого они у вас поют?.. (Долго слушает.) Нет... Я не молчу. Спокойной ночи. (Повесил трубку, увидел Инну.) Представь, Тамара Николаевна готовит канарейкам особый салат.
Инна. Ты целыми вечерами болтаешь с ней по телефону...
И раз уж так — не пригласить ли ее к нам в гости? Пальчиков. Ты полагаешь?
Инна. Нам просто любопытно было бы взглянуть на женщину, которую ты так любишь. Почему ты смеешься? Пальчиков. С тобой до удивления необременительно жить, Инесса. Не надо затрачивать никакой энергии. Скорее мираж, нежели жена.
Инна. Надеюсь, это тебя не печалит? (Целует его и уходит.)
Пальчиков берет статью Михно, садится в кресло, просматривает ее. Из сада идут Шнейдер и Степан.
Степан. Ну, а что он сказал перед смертью?
Шнейдер. Он сказал — как это все? И умер.
Степан. Занятно.
Они проходят в соседнюю комнату.
445


Пальчиков (в кресле.) Ловко пишет...
Из сада вышли Дима и Белл а. Остановились в дверях.
Белла (обнимает Диму). Ты помни — я всегда... всегда... (Целует его.)
Дима. Я тоже... я тоже всегда... Ты помни...
Белла (увидела отца, подсела к нему). Как хорошо... (Обки- мает его.) Мы все вместе... (Удивилась.) Ты смеешься? Пальчиков (удовлетворенно). Ловко пишет...
Картина
третья
Пятница, одиннадцатое августа
Редакция газеты. В комнате Тамара Николаевна и Катя Котова. Вторая половина дня. За окнами по-прежнему сияет немилосердное солнце.
Катя. Когда меня в институт не приняли, я дико переживала. Сон пропал совершенно, и я похудела на восемь кило. Выглядела отвратно. Иду по улице, а проходящие мужчины даже не оборачиваются. Совершенно не реагируют, понимаете? Я очень плакала по ночам. А теперь все как-то наладилось — живу почти припеваючи. И если меня осенью снова не примут, я убиваться не стану, потому что мне очень нравится тут. В газете работать ответственно. Конечно, пока я лицо небольшое — курьер- библиотекарша, но при желании и большего могу достичь.
Тамара (улыбнулась). Галецкий утверждает, что ты на мое место нацелилась... выжить меня решила. Все-таки — тех- секретарь редакции.
Катя. А на самом деле я вас очень люблю. Вам это известно? Мне даже иногда ужасно жалко вас бывает.
446


2 н
Тамара. Жалко?
Катя. Очень. Вы такая замечательная женщина. И одна.
Тамара (не то всерьез, не то в шутку). Ты права — обидно.
Катя. Вы не сердитесь, что я правду вам скажу,— но мне не нравится, как вы живете... Вот вы зверей любите, зто хорошо, но, по-моему, вам влюбиться надо. Безумно полюбить — понимаете?
Тамара. Влюбиться и полюбить — две отчаянно противоположные вещи, Катенька.
Катя. Ей-богу? Как интересно. Я этого не подозревала.
Тамара. Все куда забавнее, чем ты представляешь. Хотя в конце концов сводится к одному. (Улыбнулась.) Впрочем, иногда это бывает не так уж плохо. (Подумав.) Казалось бы, все давно должно было надоесть, ан нет... Ан нет.
От Галецкого выходит знакомый нам Взъерошенный мужчина, но сегодня волнение его носит восторженный характер — он счастлив и торжествует.
Мужчина. Ну что — видите? Я говорил! Я утверждал! Правда есть правда! Иначе и быть не могло... (Жмет руку Тамаре.) Спасибо... (И Кате жмет руку.) Благодарю... от всей души! (Идет к двери, оборачивается и с восторгом заявляет.) Я знал это! (Ухобит.) а м а р а. Все-таки весело у нас.
уж чин а (снова появляясь). Правда есть правда. Спасибо! (Удаляется.)
Катя. Я же говорю — не соскучишься.
Пальчиков (входя). Всем привет. Всем здравствуйте. Ковалев прилетел?
Тамара. Да.
Пальчиков (показывая на дверь), у себя?
Тамара. Нет. Его срочно вызвали.
Пальчиков (вынул платок). Интересно, поставят здесь когда-нибудь вентилятор. Котова, вас жаждут увидеть в отделе информации.
447


а н
Катя (недовольно). Ну вот — начинается... (Уходит.)
Пальчиков (садится у стола Тамары). Устал. Изнемог, (©б* махивается кепкой.) Когда прилетел Ковалев?
Тамара. Часа три назад.
Пальчиков. Беда.
Тамара. Ну что ж, поглядим... (Помолчав.) Вы-то где пропадали?
Пальчиков (хитро). Сидел в президиуме на открытии молочного завода. Масса интересных сведений о кефире, о простокваше, о варенце.
Тамара. Никогда не прощу себе, что втянула вас в эту историю со статьей.
Пальчиков. Вам нет названия! (Пытается поставить себе графин на голову.)
Тамара. Поставьте графин на стол. Вы пожилой человек, вам сорок пять уже... а вас все Лавриком зовут. И вам не
стыдно?
альчиков. Стыдно. Я в отчаянии.
а м а р а. Старше Ковалева на три года! — сами могли быть редактором. И уж во всяком случае, справлялись бы не хуже.
Пальчиков. Да вы что! Замредактора — и то для меня много. Я типичный завотделом. Но вообще-то хотел бы стать диктатором — если серьезно говорить. Диктатором!.. Это моя затаенная мечта. Я ведь человек железной воли. Вы бы меня на футбольном поле поглядели.
Тамара. Довелось. Суетливо играете, Лаврентий Егорович. В конце игры у вас даже гетра спустилась.
Пальчиков. Некрасиво. (Помолчав.) А почему вы на стадионе очутились?
Тамара. Хотелось взглянуть, как мое начальство голы забивает.
Пальчиков. И как? Увидели?
Тамара. Не пришлось. Зато наблюдала, как вы предупреждение от судьи получили.
Пальчиков. Странно. Обычно я на поле корректный.
448


(Взглянул на часы.) А знаете, что, кстати, выяснилось? По вечерам, оказывается, я жить без вас не могу. Моя жена приметила это и приглашает вас чайку попить... в воскресенье вечерком. Вы удивлены?
Тамара. Чрезвычайно. Обычно меня не приглашают в семьи.
Не знаю уж почему — но не приглашают.
Пальчиков. Наденьте на себя что-нибудь эдакое. Пусть все видят, какая вы у меня прелесть. (Неожиданно сурово.) Вернется Ковалев — сообщите. (Уходит к себе.)
Тамара возвращается к своим занятиям. Появляется Г а- лецкий, подходит к Тамаре, ставит ей на стол коробку,
Тамара. Что это?
Галецкий. Конфетки.
Тамара. Милый, не старайтесь. Я все знаю наперед. Галецкий (помолчав). Я отвергнут навеки?
Тамара. Вероятно.
Галецкий. Интересно, почему?
Тамара. Мой секрет.
Галецкий. Влюбились.
Тамара. Об этом могу сказать точно — нет.
Галецкий. Прекрасно.
Тамара. Вы думаете?
Возвращается Катя.
Галецкий (Кате). Представьте, что мне сейчас объявила Тамара Николаевна,—никогда! Никаких надежд! Уж не обратить ли мне в таком случае свой взор на вас, Катикото- ва? Как-никак десятка за вами.
Катя. Хоть бы вы поскорее на ком-нибудь женились, Игорь Петрович.
Галецкий. А зачем? У меня мама и две сестры. Я накормлен. Все постирано. Все выглажено.
Катя. Вас послушать — страшно делается.
Галецкий. Но почему же? Я еще очень хороший человек. 449
16 А. Н. Арбузов «Пьесы», т. 2


Но подумаю иногда — боже, каким я буду подлецом в старости.
Пальчиков (появился, подошел к Галецкому). Ты видел Ковалева?
Галецкий (улыбнулся). Его вызвал Ярцев.
Пальчиков. Началось.
Галецкий. Как только Ковалев появился в редакции, ему позвонил Ярцев и попросил приехать в облисполком. Ковалев взял вчерашний номер и прочел статью Михно.
Пальчиков. И что же? Что он сказал?
Галецкий. Он сказал — ну, всё.
Пальчиков. Ну, всё? Замечательно.
Галецкий. На твоем месте я бы не шутил сейчас.
Пальчиков (вдруг резко). Но, к счастью, на моем месте не ты, а я.
Тамара (с удовольствием). Давно бы так.
Галецкий. Не подстрекайте нашего друга, Тамара, на новые необдуманные акции. Надеюсь, ты помнишь, что я не рекомендовал печатать статью Михно.
Пальчиков. Вовремя напоминаешь.
Катя (неожиданно). А по-моему, Лаврентий Егорович хорошо поступил... (Пальчикову.) Мы очень болеем за вас... ужасно болеем... Честное слово! (Взволнованная, выбегает из комнаты.)
Галецкий. Вот все и утряслось. Массы за тебя. Ликуй.
Вошел Ковалев, внимательно оглядел всех. Долгое молчание.
Пальчиков (неуверенно). Здорово.
Ковалев (ласково). Здравствуй, Лаврик. И кого, ты думаешь, я в Москве встретил? Дядю Петю.
Пальчиков. Дядю Петю?
Ковалев. Дядю Петю. Совсем облысел.
Пальчиков. Беда.
Ковалев. А что же ты, Лаврушенька, меня не дождался и на молочный завод укатил? Решил в президиуме укрыться?
450


Пальчиков. Пригласили. Там митинг был.
Ковалев. Ну-ну. Послезавтра с Федоровной играть?
Пальчиков. С Федоровной.
Ковалев. Выиграть бы надо. (Помолчав.) Не расходитесь» Потолкуем. (Уходит.)
Галецкий. Ласков. Даже мил.
Пальчиков. Это он страшен. Страшен, а не мил.
Тамара. Уйти от греха в буфет, что ли... (Улыбаясь, Галец- кому.) А ваши конфетки мы с Катей за чаем съедим. (Уходит.)
Галецкий. Зря, зря проходишь мимо подобных прелестей. Недоступность, кажется, не ее порок.
Пальчиков. Может, тебя с лестницы спустить?
Галецкий. Положил бы предел моим сомнениям. Меня ведь в Москву работать зовут, в «Известия».
Пальчиков. Что ж не едешь?
Галецкий. Страшусь остаться один. Кто мне там суп вкусный сварит? Я в семье младшенький — знаешь, как меня тут лелеют?
Ковалев (возвращается). Где Михно?
Галецкий. Я позвоню ему. (Идет к телефону.)
Ковалев. Отличная была поездка, Лаврик. Отличная.
Пальчиков. Ну, вот что — хватит темнить. Тебе не понравился материал Михно?
Ковалев (усмехнулся). Его не назовешь уместным. В данную минуту. (Помолчав.) Ярцев в ярости.
Пальчиков. В статье его фамилия не упомянута.
Ковалев (вспыхнул). Хитрость дикаря! Хоть меня не дурачь.
Галецкий (вешает трубку). Михно приближается.
Ковалев. Игорь, надеюсь, вы отговаривали его от печатанья статьи?
Галецкий (не сразу). Каюсь. Недостаточно энергично.
Пальчиков. Врет... старался! Но я не послушался.
Ковалев. Стоит мне уехать, и ты тут же ставишь газету под удар.
451
15


Пальчиков. Леша, факты, изложенные в статье, неоспоримы.
Ковалев. Очень не убежден. (Неспокойно.) И вообще, этот не ясный юнец мне странен. Неконтактен... непривычен... Кто он?
Пальчиков. То есть как — кто он?
Ковалев. Решительно не поддается расшифровке. Почему он всегда улыбается? Опасный тип.
Г а л е ц к и й. Просто его еще не трахнула жизнь. Вот трахнет — и он станет вполне приемлем.
Ковалев. Вот тогда пусть и возвращается к нам в газету.
Пальчиков (медленно). Я не понял тебя... Алеша.
Ковалев. Единственный выход из создавшегося положения.
Появляется М их но — в руках у него клетка с канарей- кой.
Где вы находились?
М и х н о. В зоологическом магазине. Кенаря покупал. Сегодня завезли отличный товар. Превосходные певчие птицы, Алексей Георгиевич.
Пальчиков (рассматривает клетку). Забавный деятель. И что же — он действительно поет?
М и х н о. Он запоет впоследствии. В данный момент он несколько взволнован — видите, какой у него запуганный вид. Сначала его следует расположить к себе.
Ковалев. Этим мы займемся впоследствии, а сейчас меня волнует иное... Подписанная вами статья произвела в облисполкоме весьма неблагоприятное впечатление. Стройка в Калинове крупнейшая в области, и ее общегосударственное значение таково, что газету в первую очередь должны заботить нужды строительства. Ваша статья уводит читателя в сторону от этой задачи. Кроме сего, в эпизоде с вырубкой леса вы, несомненно, сгустили краски.
Михно (улыбаясь). Вы правы, написать правду — значит в какой-то мере сгустить краски. Однако в связи с нашим
452


К1*
спором, Алексей Георгиевич, мне хотелось бы сослаться на Энгельса...
о в а л е в (раздраженно). Какого Энгельса?
и х н о. Если я не запамятовал — Фридриха, который считал, что люди в своих отношениях с природой нередко совершают огромную ошибку. Предвидя только первые последствия своего вторжения в естественные процессы, они почему-то не учитывают вторые и третьи, которые часто уничтожают значение первых.
Ковалев. При чем тут Энгельс? Что вы городите, Михно? Повторяю: заботы и нужды строительства — вот основное для н%с мерило. А газетчик обязан найти и показать грандиозность и романтику поставленной цели.
Михно. Романтику? Прошу простить, но слово это меня несколько настораживает. Уж больно удобно спрятать за него беспорядок, хаос, бестолковщину. Мне бы чего-нибудь попроще.
Ковалев. Ваши словесные выверты мало кого убедят, дорогой Михно. Организовывать газетные сенсации по мелочам, отвлекая людей от их дела,— занятие малопочтенное.
Михно. Видите ли, Алексей Георгиевич, на мой взгляд, социализм слишком серьезное явление для того, чтобы строить его в обстановке аврала.
Пальчиков. Алеша, в лесхозе Михно узнал, что вокруг Калинова вырубили за эти годы сотни гектаров великолепного леса. Корабельные сосны пустили под топор только потому, что строители не пожелали брать грунт в более отдаленном месте. Посчитали, видишь ли, это решение экономичным для строительства. Но разве вырастить бор в наше время дешевле?
Ков алев. Лес рубят там, где это целесообразно. А заменить государственный расчет прекраснодушными эмоциями нельзя.
Михно (подошел к Ковалеву и с какой-то грустью смотрит на него). Обидно... Я не всегда люблю вас, Алексей Геор¬
453


гиевич. Не всегда. И это очень меня беспокоит. (Берет клетку с канарейкой и неторопливо уходит.)
Ковалев (Пальчикову). Ну? Тебе, конечно, нравится, как он мне дерзит? Удовлетворен?
Пальчиков. Пожалуй. Пожалуй, Алеша.
Ковалев (подходит к Пальчикову). В секторе печати обкома статьей недовольны. Строительство идет безубыточно, план выполняется с превышением. (Значительно.) Дана установка — руководство по мелочам не критиковать. Придется в газете признать статью ошибочной. Ты получишь выговор, Михно уволим с работы. Другого выхода сейчас нет.
Пальчиков. В отношении Михно я не согласен. Поедем к первому. Пусть разберется.
Ковалев. Лаврик, пойми — малейшая конфликтная ситуация может помешать нам. Ты знаешь, о чем я говорю.
Пальчиков (надевает кепку). Невыносимая жарища. Поставят тут когда-нибудь вентилятор?.. (Идет к двери.)
Ковалев. Ты куда?
Пальчиков. Михно прав. Повторяю — я не согласен.
Ковалев (негромко, с угрозой). Егорыч... утихомирься.
Пальчиков (в крайнем раздражении). Черта с два!
Ковалев (ударил кулаком по столу). Лаврентий!
Пальчиков (в ярости). Все! Я вышел из подчинения. (Ухобит, резко хлопнув дверью.)
Ковалев (Галецкому). Помалкиваете?
Галецкий. Откровенно? Раздумываю. Взвешиваю — к кому из вас примкнуть. Что мне выгоднее.
Ковалев. Надоел ваш цинизм, Игорь.
Галецкий. Неужели говорить правду цинично? Не ожидал. (Помолчав).Где вы обедаете?
Ковалев. Где придется. (Вдруг обозлился.) У меня ведь ни жены, ни мамы, ни тетки...
Галецкий. В таком случае двинулись ко мне. У мамы нечто вроде пира. Братишка из Абиссинии в отпуск прибыл и такие некоторые соуса приволок!..
454


Ковалев сидит в задумчивости, недвижно. Галецкий подход дит к нему.
О чем мечтаете, Алексей Георгиевич?
Ковалев (задумчиво). Он мне вдруг понравился.
Галецкий. Кто?
Ковалев. Михно.
Галецкий. Прекрасно.
Ковалев (серьезно). Жалко, что уволю.
Входит Михно с коробкой в руках. Берет стул, влезает па него.
Галецкий. Вы что, Володя?
МихНо (тихо, торжествуя). Вот... вентилятор достал. (Вынимает из коробки вентилятор.) Ищу местечко, где бы водрузить его...
Картина
четвертая
Воскресенье, тринадцатое августа.
Дом Пальчикова. Ранний сечер.
Инна Сергеевна и Белла готовят стол к вечернему чаю. Степан на своем обычном месте с книгой в руках.
Б е л л а. А кто она такая?
Инна. Папина секретарша.
Белла (удивлена). Ну и что же?
Инна. Все вечера он звонит ей по телефону. Пусть уж лучше тут побеседуют.
Белла. Ты оригиналка.
Степан (не отрываясь от книги). Где Шнейдер?
455


Инна. Этот снова за свое.
Звонок телефона. Белла торопливо берет трубку.
Белла. Да... Я просила тебя не звонить. Никогда. (Вешает трубку.)
Инна. Это Дима?
Белла. С вокзала. Объявил, что навсегда уезжает в Хабаровск. Инна. Вот дурачки.
Появляется Шнейдер, он несет чемодан Пальчикова.
Степан (первый увидел его). Наконец-то!
Шнейдер. Получайте насос, молодой человек.
Степан (рассматривает подарок). Прима... Экстра! (Без особого интереса.) Как сыграли?
Шнейдер. Продули. (С горечью.) А Федоровне нельзя было проигрывать.
Степан. Представляю, какой свист стоял.
Шнейдер. Не говори.
Инна. А где Лаврик?
Шнейдер. Идет сзади... переживает. Вот его чемоданчик...
Футболка совершенно порвалась.
Инна. Что-нибудь случилось.
Шнейдер. Сказать страшно.
Инна. Боже мой...
Шнейдер. Его судья с поля удалил.
Степан. Ну что за человек! Опять надо мной все смеяться будут. (Берет насос и уходит с ним в сад.)
Белла. Просто позор, дядя Боря...
Шнейдер. Всю игру судья к нему придирался... Клянусь.
И пенальти был абсолютно спорный.
Инна. Белла, поможешь мне гренки делать... (Посмотрела на Шнейдера.) Ну что ты за нелепый человек, Шнейдер. (Уходит.)
Шнейдер. Но почему же, Инночка?.. (Идет за ней.)
Звонит телефон.
456


Белла (берет трубку). Да?.. Но я сказала. (Вешает трубку, уходит.)
Из сада вышли Пальчиков и Тамара Николаевна.
Пальчиков. Прошу! Рад, что встретил вас у порога нашего жилища. Уютный домик, не так ли? Отдали центр, обожая природу. Сад мы с вами оглядели, обратим внимание на веранду. Именно тут случаются все важнейшие события в нашей семье. Питаемся, отдыхаем, веселимся, приходим в отчаяние. И все здесь.
Тамара (огляделась). Уютно. (Улыбнулась.) Завидую.
Пальчиков. Зачем?
Тамара. Мечта каждой женщины — встать на прикол.
Пальчиков. Вы, кажется, на этом приколе побывали?
Тамара. Еще как!.. (Не сразу.) Разошлась я с мужем. (Серьезно.) Клоуна полюбила.
Пальчиков (улыбнулся). Действительно... клоуна?
Тамара. В некотором роде. Он был смешной человек. Подлец, правда,— но смешной. Очень веселил меня. Я все время плакала. Затем и это надоело. С той поры стала последовательницей философа Эпикура.
Пальчиков. Того, что всяческие земные, но опасные радости прославлял?
Тамара. Именно его.
Пальчиков. Смотри-ка... Разговариваете не таясь... Молодец.
Тамара (усмехнулась). Беда. Никак мне жизнь не надоест. Жаль вот, веселиться не всегда хочется. (Помолчав.) Приказ об увольнении Михно заготовлен.
Пальчиков. Володя... знает об этом?
Тамара. Догадывается, может быть. Вероятно, вслед за ним Ковалев и вас уберет.
Пальчиков. Э, нет... Мне на это рассчитывать почти не приходится.
Появляется Инна. За ней идет Шнейдер.
457


Но поглядите, какие сюда идут милые люди. Знакомьтесь— отличный Шнейдер. Инна Сергеевна — ангел. А это моя Тамара Николаевна. Та самая.
Шнейдер. Вы имеете, кажется, собаку Мефисто? Лаврик постоянно о ней упоминает.
Инна (Пальчикову). У тебя, однако, довольно неприбранный вид. Захватывающий оказался матч, не правда ли?
Тамара. Я, к сожалению, не смогла прийти. Было интересно?
Пальчиков. Как сказать.
Инна. Лаврентия Егоровича с поля удалили.
Тамара (с интересом). Не может быть!.. За хулиганский поступок?
Шнейдер. Его удалили несправедливо!
Пальчиков (возмутился). Ну уж... несправедливо.
Инн а. Переоденься, во всяком случае. На тебя смотреть страшно.
Пальчиков (махнул рукой). Да ладно... (Тамаре.) А вы тут не теряйтесь. (Уходит.)
Небольшое молчание.
Инна. Давно вы работаете в газете?
Тамара. Больше трех лет. Устроилась временно — обстоятельства заставили, а затем... не то увлеклась, не то притерпелась, не пойму.
Шнейдер. Насколько знаю я, Лаврентий Егорович очень ценит вас.
Тамара. Мы понимаем друг друга.
Инна (улыбнулась). Но с ним, вероятно, работать трудно.
Тамара. Интересно. (Серьезно.) Ваш муж вообще очень интересный человек.
Инна. Еще бы. Не каждого в его возрасте почему-то выгоняют с поля.
Шнейдер (горестно). Инночка, ты несправедлива, Лаврик по- своему незаурядный человек.
Инна (усмехнулась). Верю тебе на слово, Боря.
Из сада выходит Михно.
458


Михно. Прошу простить, Лаврентий Егорович дома? (Заметил Тамару, удивлен.) Тамара Николаевна? И вы здесь... Отчего?
Инна. Тамара Николаевна у нас в гостях. Сейчас чай будем пить. Присоединяйтесь.
Михно. С удовольствием, но...
Появляется Пальчиков, он переоделся.
Пальчиков. Михно?!.. Отлично сделали, что явились. Тамара Николаевна — несомненный молодец, что пригласила вас.
Михно (сухо). Меня никто не приглашал. Я по делу, Лаврентий Егорович.
Пальчиков. Тоже интересно. Излагайте в таком случае дело, молодой человек.
У чайного стола появилась Белла, она принесла закуски. Инна и Шнейдер подходят к ней, помогают их расставить.
Михно. Лаврентий Егорович, вчера вечером атмосфера в редакции как-то накалилась... Ковалев ведет себя непостижимо странно. Насколько я уразумел, лично против вас готовятся какие-то санкции... Вряд ли в подобных обстоятельствах нам следует складывать оружие.
Пальчиков. А возникли сведения, что мы его собираемся складывать?
Михно. Так вот — к вечеру в отделе накопилось около двадцати писем. Все они поддерживают нашу позицию. Даже строители, коим вырубка леса создает, казалось бы, некоторые преимущества, понимают недальновидность этой затеи... Я выбрал для вас самые существенные.
Пальчиков (берет принесенные Михно письма). Взглянем.
Звонит телефон.
Белла (снимает трубку). Ну? Ни в коем случае. Я запрещаю тебе. (Вешает трубку.)
459


Инна. Дима?
Белла. Сказал, что немедленно сюда приедет.
Шнейдер. Не грусти. Все-таки лучше сюда, чем в Хабаровск.
Белла. Невозможный человек.
Тамара (подошла к Михно). Володенька... что с вами? Вы совсем на Михно непохожи. Совсем.
Михно. Правильно. Разучился. Совсем непохож. Может быть, впервые в жизни. Обычно я пишу маме только страничку — одну утром, другую вечером. Сейчас я написал целых три. Потом я искал вас — и вот не застал дома. Я принес вам цветы — оставил их у соседки... Тамара Николаевна, вокруг такой цинизм бушует — а я вас люблю. Бесконечно.
Тамара (ласково). Молчите, товарищ Михно.
Пальчиков (дочитал письма, подошел к Михно). Ценная почта. Я оставлю ее у себя. Мы сообразим, что нам делать. (Вдруг весело.) Сообразим.
Шнейдер (у чайного стола, негодуя, кричит Пальчикову). Лаврик, заканчивайте наконец вашу летучку! Народ по чаю истомился.
Пальчиков. Слыхали? К столу прошу.
Михно. Я, пожалуй, пойду домой...
Пальчиков. Ни за что! Инесса, определи-ка этого юношу за стол: он увертливый.
Все шумно усаживаются за стол.
Шнейдер. Между тем — кроме чая что-нибудь предвидится?
Инна. Ты — моя беда, безумный Шнейдер. (Достает из шкафа бутылку коньяка.)
Шнейдер. Справедливость восторжествовала.
Степан (выходит из сада, увидел отца). Явился, футбольный хулиган... И не стыдно?
Пальчиков. Моя опора в грядущей старости, Тамара Николаевна.
Степан (здоровается с Тамарой). Степан Пальчиков, сын небезызвестного в городе футболиста.
460


С 2
Пальчиков. Ты — нахал, друг мой.
Инна (с шутливой торжественностью). Дорогая Тамара Николаевна! Мы в семье, заметив, что Лаврентий Егорович вечерами очень скучает по вас, решили пойти ему навстречу и устроили этот маленький чай. А вдруг ваши визиты отвлекут его от футбола и заставят хоть какую-то толику времени отдать своей семье. Надеюсь, что ты ценишь нашу чуткость, Лаврик?
Пальчиков. Недобрая ты женщина, Инна Сергеевна. Впрочем, актриса быть добрым человеком не может. Балетная тем более. Двести приседаний в день!.. Тут не до доброты. (Целует Инну в затылок.)
М и х н о (неожиданно запальчиво). Футбол — игра первой половины двадцатого века, молодежь к ней остывает! На поле царят лень и равнодушие. Разве теперь на стадион игру ходят смотреть! Выпить туда идут — не более.
Шнейдер (очень оскорблен). Не думаю, что вы правы, молодой человек. Очень не думаю.
М и х н о. На смену мячу пришла шайба; настало время иных скоростей! Впрочем, пожилым людям этого не понять, конечно.
альчиков. Отчего вы злитесь, Володенька? и х н о. Наш отдел завален письмами пенсионеров — все они почему-то желают, чтобы мы увлекались танцами полувековой давности и пели бы те же песни, что и они во времена своей молодости... Им всем позарез нужно, чтобы мы восторгались фильмами, которые десятки лет назад волновали их воображение, и стриглись бы точь-в-точь как они когда-то. (Встает из-за стола.) Смешно и нелепо. (Идет к двери.)
Пальчиков. Куда вы, Михно?
Михно (воинственно). Домой! (Уходит.)
За столом стало очень тихо.
Белла. Какой странный...
Степан. Про футбол он верно говорил.
461


Шнейдер (с болью). Как ты можешь, Степан?..
Пальчиков. Нет, не годится он в мужья, Тамара Николаевна. Катастрофически молод.
Белла. А по-моему, в его рассуждениях что-то разумное мелькало.
Инна. Допустим. Но отчего он рассердился, этот милый юноша?
Тамара. В редакции неприятности. Лаврентию Егоровичу тоже сейчас не просто. Впрочем, вы ведь всё знаете.
Инна (с некоторым удивлением). Я ничего не знаю.
Тамара. Но разве Лаврентий Егорович вам не рассказывал?..
Инна. Нет... Не помню...
Пальчиков. Я рассказывал, но ты не слышала.
Шнейдер. Даже я говорил тебе о бедственном положении Лаврика... Этот ваш дражайший Ковалев накинулся с такими обвинениями...
Инна. Но я просила тебя, Лаврик. (Ласково.) Никогда не спорь с Алешей — он знает все лучше тебя.
Шнейдер (мягко). Но в данном случае ты ошибаешься... между тем.
Степан. Чудак он — ваш Ковалев! Представляете, не спит, по ночам играет на гитаре и поет старинные романсы.
Инна. Что за глупости...
Степан. Один парень из его подъезда говорил... Всю ночь поет. Один!
Шнейдер (не сразу). Жизнь есть жизнь.
Пальчиков. О чем ты, Шнейдер?
С улицы доносится какой-то шум, крики.
Степан. Что-то стряслось!.. Я побежал... (Убегает.)
Белла. Всегда у нас по воскресеньям происшествия...
Шнейдер. Но для чего же существуют праздники?.. Мы-то, врачи, это знаем.
Степан (вбегает). Димка на тумбу налетел.., основательно!
Белла. Он ранен?
462


Степан. Не очень. Но машине досталось. Правая фара — вдребезги. (Убегает.)
Белла. Дядя Боря, идемте... Скорее!..
Шнейдер. Уж эти мне лихачи.
Шнейдер следует за Беллой. Инна сопровождает их. Томара и Пальчиков остаются вдвоем.
Пальчиков. Таково мое семейство, Тамара Николаевна. Они вам понравились?
Тамара. Очень милые люди.
Пальчиков. Несомненно. Но как-то разучились внимать друг другу. Любопытно, в общем... Иду нынче мимо пляжа, народу множество, и все либо в карты играют, либо транзисторы слушают. Увы, исчезает с лица земли одно из величайших слагаемых счастья.
Тамара. Что же это?
Пальчиков. Умение беседовать.
Некоторое время они молчат.
Тамара (указала на письма). Интересная почта? Пальчиков. Весьма.
Тамара (небрежно). Может быть, съездить вам самому в Калинов— на месте оглядеться?
Пальчиков (задумался, улыбнулся затем). А я, кажется, уже во всем по вашей указке живу.
Тамара Николаевна делает движение к двери.
Вы торопитесь?
Тамара. Володю жалко. Я зайду к нему.
Пальчиков (снова улыбнулся, кивнул головой). Доброй вам ночи.
Тамара Н иколае вн а уходит. Пальчиков задумался,
463


Картина
пятая
Вторник, пятнадцатое августа
Комната Ковалева. Строгий порядок. Много книг. Почти аскетическая обстановка.
Поздний час. Ковалев стоит у окна. В дверях показывается Пальчиков. Некоторое время они молча смотрят друг на друга.
Ковалев. Первый час ночи.
Пальчиков. Он.
Ковалев. Поздновато бродишь по городу. Не спится? Пальчиков. Тебе тоже не спится, Алешенька.
Ковалев. Еще как не спится. (Помолчав.) Коньяку налить? Пальчиков. Отчего бы и нет.
Ковалев. И то. Федоровке продули.
Пальчиков. Не сложилась игра. (Выпил.) Хорошо, хоть коньяк ты пьешь вкусный. (Поставил рюмку на стол.) Зря, Алексей, играть бросил; на три года меня моложе... У тебя и характер оттого портиться стал.
Ковалев. Ничто не вечно. (Выпил.) Бросай игру, Лаврентий. Не одобряет начальство.
Пальчиков (взорвался). Знаешь что?!.. (Устало махнул рукой.) Ладно.
Ковалев. Ты почему появился здесь? (Налил ему вторую рюмку.) Говори уж.
Пальчиков. Завтра поутру я уезжаю на строительство моста. Пробуду там два дня. Если позволишь, возьму с собой Тамару, там стенографировать много придется. Ковалев. Открой секрет, как ладишь с ней. Последние дни — зла немыслимо.
Пальчиков. Может, не люб ты ей, солнышко мое? Ковалев. Галецкий, надо полагать, ей больше по душе. Пальчиков. Галецкий у нас по этой части большая прелесть.
464


Впрочем, Михно будет его не хуже. Так что увольнять его погоди.
Ковалев (сухо). На эту тему я шутить не намерен.
Пальчиков. Шутить и я не хочу. (Допил коньяк.)
Ковалев (помолчав). Не предполагал, что мне когда-нибудь придется тебя опасаться.
Пальчиков. Меня-то? Ну уж.
Ковалев. Не прикидывайся смирненьким. Стоит тебе вырваться на оперативный простор, и ты тотчас опасен.
Пальчиков. Быть опасным — обязанность газетчика.
Ковалев. Согласен. Опасным. Но не для газеты. Газету следует беречь.
Пальчиков. Газету или себя в газете?
Ковалев. Если уйдем мы — придут другие. Мне почему-то не хочется верить, что так будет лучше.
Пальчиков (усмехнулся). Предусмотрительно мыслишь.
Ковалев. Славно перестали мы понимать друг друга.
Пальчиков. Слишком долго понимали с полуслова. Почти двадцать лет. Вероятно, нам просто осточертело думать одинаково. (Помолчав.) Так вот, Алеша, на обратной дороге хочу посетить Калинов и всю нашу конфликтную ситуацию с вырубкой леса осмотреть на месте. Вдруг он и прав, этот зловредный Михно.
Ковалев. Прав, не прав... Разве суть в этом? Что тебе он — этот мальчик? И без нас не пропадет; я чувствую его хватку... Он даже мил мне чем-то... В конце концов, разве не мы расчистили путь этим загадочным ребятам? Простим им, что они чуточку презирают нас за то, что знают больше того, что знали мы в их годы. Что поделаешь — мы немного старомодны. Простим им и это. Многое простим — но не отступим! Мы слишком долго готовили себя... и не к пустякам, не к ним, Лаврик. (Волнение охватило его.) В Москве у меня все сложилось на редкость удачно... На редкость!.. И любое обострение, любой конфликт могут помешать... Ярцев в ярости — он требует санкций... Что поделаешь — мы должны бросить ему эту кость.
465


Пальчиков. Итак, Володю Михно ты именуешь костью? (Усмехнулся.) Элегантно. Только вот зачем приносить в жертву его? Чем я хуже, Алеша?
Ковалев. Не юродствуй.
Пальчиков (помолчав). Сегодня я был у Первого. Описал
ему наш с тобой спор.
Ковалев. И что же он?
Пальчиков. Промолчал. (Не сразу.) Вся ответственность за статью Михно на мне. Ты знаешь это. Но покарать почему-то не стремишься. Не слишком ли странно, Леша? Не слишком ли странно. Двадцать лет дружбы, скажешь ты... Но только ли это?
Ковалев. Замолчи!.. Не смеешь так думать... Ты мне нужен... Необходим... Ты!
Пальчиков. Я? (Негромко.) Но и она тоже?..
Ковалев. И ты смеешь упрекать меня в этом?
Пальчиков (не сразу). Прости... Я не имел права. Прости, Алеша.
Оба молчат. Пальчиков видит лежащую на диване гитару. Берет ее в руки, рассматривает.
Все та же?
Ковалев. Да. Старинная. Краснощековская.
Пальчиков (дотронулся до струн, прислушался). Хороша. Ковалев. Нет теперь таких. Секрет утерян.
Пальчиков. Я-то нынче играю редко.
Ковалев. Аяпо ночам все чаще.
Пальчиков. Говорят.
Ковалев (взял гитару, прошелся по струнам, запел). «Говорят, говорят, говорят, говорят,
Мало ль что говорят...».
Пальчиков. Эх, Алешка!.. И куда мы делись... куда? Ковалев. Тихо ты... (Играет на гитаре, поет.)
«Не пробуждай воспоминаний минувших дней,
минувших дней.
466


Не возродить былых желаний в душе моей,
в душе моей,
И на меня свой взор опасный не устремляй,
не устремляй.
Мечтой любви, мечтой прекрасной не увлекай,
не увлекай...».
Пальч'иков (после некоторого молчания). Чисто поешь. И прости, если не так сказал... Ты ведь знаешь, я никогда не стоял у вас на дороге. Так уж решилось. Судьба. Ковалев. Ну что же... Мир, Лаврик?
Пальчиков. Мир. (Отошел к двери.) Но Володьку Михно не трогай. (Улыбнулся — а сказал строго.) Нельзя, Алеша. Ковалев (отбросил гитару в сторону). Цель!.. Ты потерял ее... И зачем живешь — сам не знаешь! Гонять с мальчишками мяч по полю? Дружить со своим никчемушным Шнейдером? Организовывать в газете грошовые сенсации? Жертвовать будущим ради вздорного мальчишки? Нет, незатейлив ты стал, мой милый.
Пальчиков. А ты мир задумал покорить? Всю жизнь берег себя, жил в ожидании, хранил для каких-то далеких, грядущих дел. Но цену имеют, увы — только сегодняшние. Нельзя словчить сегодня, чтобы завтра за добрые дела взяться. (Отчетливо.) Страшись, Алешка,— проходит время. Вот ты и канешь в небытие, как нетронутая, непрочитанная книга.
Ковалев. Жестоко меня судишь, друг.
Пальчиков. А на кой черт тебя щадить? (Яростно.) Что есть главная привилегия газетчика? Нетерпимость. Непримиримость. И это потерял. Скучно с тобой стало — ив Москву вместе ехать тоже не веселит.
Ковалев (почти зло). Решил одного меня оставить?
Паль чиков. А это не мне решать. (Помолчав.) Как она скажет.
Ковалев (устало). Она уже все сказала. Давно.
Пальчиков молчит, ^
467


Ковалев. Конец дружбе?
Пальчиков. Дружба жива, Алешка, ежели злые поступки друга все еще могут приводить в ярость. (Сосредоточенно.,) Не трогай Михно, я в ярости на тебя, Ковалев, (Уходит.)
Ковалев молча, в задумчивости стоит у окна.


Часть
вторая
Картина
шестая
Пятница, восемнадцатое августа
Летний ресторан в Парке культуры города Калинова. Веранда над Волгой. Несколько столиков. Разнообразные компании. Один столик пуст — именно к нему устремля- тотся вошедшие Тамара Николаевна и Пальчиков.
Пальчиков. Совершенно пустой столик,
Тамара. Невероятно.
Пальчиков. Скорее садитесь.
Сели за столик.
Тамара. Как в сказке.
Пальчиков. Интересно, что дальше будет.
Тамара. Посмотрим.
Пальчиков. Посмотрим. Но я бы лучше поел.
Тамара. Не все сразу. Вы невоздержанная личность. Пальчиков. Неправда. Я воздержанная. Но я голодная личность.
Тамара. Я тоже голодная. Но я веселая.
Пальчиков. Я тоже веселая. Но если мне дадут котлету, я развеселюсь еще больше.
Тамара. Глядите-ка... Идет.
П альчиков (подошедшей официантке). Здравствуйте. Официантка (неодобрительно). Ну здравствуйте... А вы почему здесь сели?
Пальчиков. Нам очень понравилось тут.
Официантка. Этот столик не обслуживается.
П альчиков. Почему? Он такой симпатичный.
469


Официантка, Он служебный.
Пальчиков. А мы знаменитые артисты.
Официантка. Циркачи?
Пальчиков. Конечно. Она жонглер на лошади. А я фокусник.
Официантка. Я думала — клоун. Ваше шапито неделю у нас. Вообще-то цирк в Калинове редко бывает.
Пальчиков. Теперь будем приезжать чаще.
Официантка. Это радует. (Уходит.)
Пальчиков (тревожно). Куда она ушла?
Тамара. По-моему, за милицией.
Официантка (возвращается). Я вас обслужу. Вот меню. Чем будете закусывать?
Пальчиков. А что есть?
Официантка. Шницель рубленый остался. Со сложным гарниром.
Пальчиков. Сложного гарнира побольше. А из закуски — мясное ассорти.
Официантка (Тамаре). Вам что записать?
Тамара. Нам одинаковое.
Официантка. Понимаю. Чтоб не обидно было. Пить что будете?
Пальчиков (с шиком). Шампанского!
Тамара. Опомнитесь, Лаврентий Егорович.
Пальчиков. Тамара, не перечь! Мы уже выступили... в первом отделении. Свободны до завтра.
Официантка. С подачей потерпеть придется. В Парке культуры ресторан один. Сами заметили — теснота. (Уходит.)
Пальчиков. По-моему, она нас полюбила.
Тамара. Не убеждена. (Огляделась.) А здесь симпатично... Волга... Огни...
Пальчиков. Оркестр шикарный.
Тамара. Да. Очень хорошо, что далеко играет.
Пальчиков. Вот наедимся и танцевать пойдем.
Тамара. А вы шейк танцуете?
П а л ь ч и к о в. Я могу плясать что хотите.
470


Тамара. А умеете?
Пальчиков. Нет. Но могу. Вы что смеетесь?
Тамара. Мне ужасно весело сегодня.
Пальчиков. Мне тоже. Не знаю почему, но весело ужасно.
Тамара. Наверное, мы ужасные дураки. Наверняка.
Пальчиков. Такие ужасные, что ужаснее и быть не может.
Тамара. Все-таки, вероятно, мы очень устали. Трудные были три дня.
Пальчиков. Сегодняшний всех труднее.
Тамара (весело). В горсовете у товарища Балабы вы бушевали отменно.
Пальчиков (вспомнил прошедший день и вновь ожесточил- ся). Бедолага! Решил, видишь ли, новый район озеленить — всю акацию, рябину, черемуху выкопал вокруг... Из леса- то вывезли, а в городе вырастить не сумели! Теперь за нашу рощу взялись... Вот публика — лишь бы сегодня отличиться, завтрашний день не в счет.
Тамара (помолчав). Да... Не простой нынче денек выпал, Лаврентий Егорович.
Пальчиков. Зато этот вечер!.. (Оживился.) На колесе обозрения катались — это раз. Затем карусель — два. Аттракцион «волшебные качели» — три. Тир — четыре. И наконец — пивной ларек...
Тамара. Пивной ларек считать за аттракцион нельзя!
Пальчиков. А очередь? Очередь в пивной ларек. Не аттракцион?
Тамара. Пожалуй.
Пальчиков. Вот видите! Очередь в ларек — пять.
Тамара. А комната смеха?
Пальчиков. До смерти помнить буду. Ну и физиономия у вас была... в продолговатом зеркале.
Тамара. А вы? Особенно в том зеркале, где все — толстяки. Ужасающее у вас было личико.
Пальчиков. Ладно, хватит хохотать.
Тамара (хохочет). Не могу — на меня смехун напал.
471


н я
Пальчиков. Перестаньте сейчас же... Люди смотрят... (Начинает смеяться.)
Тамара (утихомиривается). Ну вот — теперь вы... Неудобно, остановитесь...
Оба хохочут.
Пальчиков (давясь от смеха). А вы взгляните — вон за тем столиком, в желтой рубашке... вылитый де Фюнес.
Тамара (хохочет). Кто-кто?
Пальчиков. Комик французский... де Фюнес. (Снова смеется.)
Тамара. Удивительно похож... Перестаньте — нас выведут.
Пальчиков (затихая). Я ужасно смешливый.
Тамара. Я тоже. (Задумалась.) А знаете, на кого мы похожи? На двух маленьких человечков, которых долго держали взаперти... а потом вдруг выпустили. Вот они и бегают по зеленой травке — пляшут, кувыркаются...
Пальчиков. Бедные человечки...
Тамара. Тише... Наш благодетель приближается.
Официантка (принесла заказ). Мясное ассорти — два раза. Шампанское я на кухне открыла — а то на прошлой неделе посетителю пробкой в глаз досталось.
Пальчиков. Обидно, должно быть.
Официантка. На кухне говорят, у вас в программе какой- то черт на велосипеде задом наперед ездит? Случаем, не вы?
Пальчиков. Я пробовал задом наперед. Трудно... Не выходит.
Официантка. Повар наш смеялся. (Уходит.)
Пальчиков. Ну, Тамара, набрасывайтесь! Не то все один съем.
Тамара. Не позволю. Я тоже обжора.
Едят.
альчиков. Ну что? амара. Не ужасно.
472


Пальчиков. И, как ни странно, доставляет удовольствие. Даже! (Наливает шампанское.) За человечков, которые на зеленой травке кувыркаются.
Тамара. За них за всех.
В вале появляется Шнейдер, идет мимо столика, за которым сидят Тамара Николаевна и Пальчиков.
Пальчиков (весело.) Боря, оглянись... Это мы, Боря!
Шнейдер. Невероятно! Куда ни поглядишь — всюду Пальчиков. Здравствуйте, здравствуйте, Тамара Николаевна.
Пальчиков. Ты как в этот славный райцентр попал?
Шнейдер. Вчера к больному срочно вызвали. Очень непростой случай... (Не сразу.) Сутки не ел.
Пальчиков. Подсаживайся. Шампанское имеем.
Шнейдер. Авантюрист. Сяду на мгновение. Я ведь не один; кучу с местным вождем райздрава. Большая красавица, между тем. В свои семьдесят выглядит даже великолепно.
Пальчиков. А ты, кажется, перебрал, Боренька.
Шнейдер. Самую малость... Клянусь! Смотри Инне не проговорись. Как поживает Мефисто, Тамара Николаевна?
Тамара. Сильно повредил правое ухо.
Шнейдер. Бедная собака. Впрочем, все под богом ходим. Жизнь до смешного непроста. (Помолчав.) Прознали тут что-нибудь любопытненькое?
Пальчиков. На строительстве моста по-старому... Непорядки. Зато здесь, в Калинове, не то — образцовая стройка. Ни к чему не придерешься. И все же — лесу угрожает гибель.
Тамара. Да, все же... Какой красоты сосновая роща! Когда мы туда вошли, у меня голова закружилась от запаха смолы.
Пальчиков. Нет. Такое чудо рушить не позволим. (Тамаре весело.) Голову сложим, Тамарочка, а не позволим. Верно? (Шнейдеру.) Тамара полтетрадки исписала.
Шнейдер. Ну, теперь не сдавайся. Ударь по Ковалеву. Решительно!
473


Тамара. Не любите Ковалева, Борис Исаевич?
Шнейдер (указал на Пальчикова). К моему величайшему несчастью, я его люблю, Пальчикова. А может быть, и к счастью. Как всегда, все страшно туманно. Или нет? Пальчиков. Закусывать надо больше, Боря.
Официантка (подходит). Рубленый шницель кончился. Пальчиков. А сложный гарнир остался?
Официантка. Могу подать с биточками.
Пальчиков. Тащите.
Официантка (указывая на Шнейдера). Этот гражданин тоже из вашего цирка?
Пальчиков. А как же! Работает на подкидной доске. Официантка. Обслужить?
Пальчиков. Спасибо. (Подмигивает ей.) Его уже обслужили. Официантка (дружески). Не будем преувеличивать. (Уходит.)
Шнейдер. Что ты ей наплел? При чем тут цирк? Какая подкидная доска?
Пальчиков. Завтра я все тебе открою. Это тайна, Борис. Шнейдер. Аферист... С тобой страшно иметь дело. Тамара. Лаврентий Егорович — вообще очень опасный субъект. У нас в редакции все сотрудницы от него без ума. Пальчиков. Внимание. Де Фюнес приближается.
Посетитель ресторана, похожий на де Фюнеса, подходит к столику.
Посетитель (Пальчикову). Горячего вам еще не подали, а холодную закуску вы съели, и ваша дама скучает. Разрешите пригласить.
Пальчиков. Пожалуйста.
Тамара (встает из-за стола). Я с удовольствием. Посетитель. Тем более.
Звучит медленный вальс. Они танцуют.
Шнейдер (наливает себе шампанское). Мило она танцует. Пальчиков. Удовлетворительно.
474


Шнейдер. Она тебе нравится?
Пальчиков. Хорошая женщина.
Шнейдер. Добиться ее взаимности, говорят, не очень трудно.
Пальчиков (спокойно). Наверно.
Шнейдер (ужаснулся). Что?
Пальчиков. Последовательница философа Эпикура. (Вдруг пожалел Шнейдера.) Ты что приуныл?
Шнейдер. Разве? (Снова нал.ил себе шампанского.) Вчера вызвали срочно к больному. Просидел я с ним ночь... (Усмехнулся.) Усилия прилагал... А он... Симпатичный парнишка. Был — и нету.
Пальчиков. Это случается.
Шнейдер. Не сердись... (Пробует улыбнуться.) Она очень тебе нравится?
Пальчиков. Хорошая женщина.
Шнейдер (глотнул шампанского). Иногда подумаю об Инне — и так горько становится. Если бы не рождение детей... если бы не это... вероятно, на сцене она добилась бы большего... Помнишь, как она танцевала — какой восторг!.. И все же она добилась бы большего... (Вскрикнул.) Большего!
•Пальчиков. Вероятно.
Шнейдер. Будь к ней внимателен, прошу тебя... Она так о тебе заботится.
Пальчиков. Да. Как ангел, стоит она за моей спиной. Как ангел — не более.
Шнейдер. Когда мы разошлись, что-то во мне пошатнулось... Я перестал на что-либо посягать. Жизнь двинулась под уклон. А ведь я был... Мечтал и желал! И мой сегодняшний парнишка, будь она со мной, может быть, остался бы жить... А? Какая мысль — остался бы жить! Но все кончилось в тот день, когда вы уехали. Навсегда.
Пальчиков. Хватит.
Шнейдер.* Нет-нет, Лаврик, то, что я встретил тебя,— это такое счастье... Это больше остального... По существу, ты самый близкий мой человек... Или нет?
475


Пальчиков. Или — да. (Улыбнулся, погладил его руку, лежащую на столе.)
Шнейдер. А то, что у меня было с Инной, не могло повториться... Смешно даже мечтать... И мой второй брак, это ' было чистое безумие... просто комедия, понимаешь? Все кончилось совершенно ничем... И самый веселый день в моей жизни оказался — когда я вернулся к вам.
Пальчиков. Ты прекрасный человек, Боря.
Шнейдер. Ты думаешь?
Пальчиков. Честное слово. Только ты не пей больше.
Шнейдер. Да... Окончательно лишил вас шампанского. Впрочем, продолжим завтра... Надеюсь, ты не забыл — день рождения Беллы.
Пальчиков. Я помню.
Музыка закончилась. Посетитель, похожий на де Фюнеса, ведет Тамару Николаевну к столику.
Посетитель (Пальчикову). Очень вам обязан. (Усаживает Тамару за столик.) Был счастлив. Поверьте. (Уходит.)
Тамара (чуточку возбуждена и как-то простодушно весела). Он неплохо танцует.
Пальчиков. Милый человек?
Тамара. Забавный. Он винодел. Из Молдавии почему-то приехал.
Пальчиков. Он вам понравился?
Тамара. Пожалуй. (Весело.) Безнадежных людей нет. Из каждого можно высечь искру.
Пальчиков (сухо). Вам это удается, вероятно, частенько?
Тамара. Что с вами, Лаврентий Егорович?
Шнейдер (смутился). Я, пожалуй, вернусь к своему райздра- ву. Вы отправляетесь домой вечерней «ракетой»?
Пальчиков. Десятичасовой.
Шнейдер. Вот и встретимся. Оревуар. (Уходит.)
Тамара (не сразу). Я ужасно рада, что он ушел.
Пальчиков. Почему?
Тамара. Я еще не знаю. Будет плохо, если он вернется.
476


3 я 2^28
Пальчиков. Он не вернется.
Заиграл оркестр. Снова появляется Посетитель, похожий на де Фюнеса.
Посетитель. Разрешите вновь пригласить вашу спутницу. Пальчиков (внятно). Черта с два!
Посетитель. Извините. (Исчезает.)
Тамара. Зачем вы обидели его?
Пальчиков (внимательно смотрит на нее, начинает улыбаться и наконец смеется). Простите, я глуп, Тамара Николаевна. Я очень глуп.
Картина
седьмая
Пятница, восемнадцатое августа
Знакомая нам веранда в доме Пальчикова. Поздний вечер. Инна на диване читает книгу. В дверь со стороны сада стучат.
Инна (привстала с дивана). Да?
Входит Михно, он чувствует себя не совсем уверенно. М и х н о. Добрый вечер... Мое появление, да еще в такой поздний час, видимо, изумляет вас. Дело в том, что я очень жду возвращения Лаврентия Егоровича... Он должен был вернуться к вечеру... Он и Тамара Николаевна, н н а. Они не вернулись.
их но. Впрочем, их, конечно, многое могло задержать, н н а (спокойно). Неужели.
и х н о (удивлен ее тоном). Я Владимир Михно. Может быть, вы забыли меня. Я дважды приходил к вашему мужу, н н а. Я очень хорошо запомнила вас, Володя, и х н о. Да, да... Эта моя странная речь у вас за столом. Стыдно вспомнить. За последнюю неделю я себя как-то не узнаю. Это меня пугает.
477


Инна. Что именно?
М и х н о. Человек должен быть всегда похож сам на себя.
Инна. Для этого ему следует себя знать. Но человеку это не свойственно. Вы тешите себя иллюзиями, Володя.
Михно. Забавно,— я думал, что лишен их. Вечная беда... Верим в то, во что бы хотели верить.
Инна. У вас, я слышала, нелады с Ковалевым?
Михно. Вероятно. В газете сложилось довольно напряженное положение и...
Инна. Он трудный человек.
Михно. Мне он нравится... Он нравится мне! Но его жаль.
Инна. Жаль?
Михно. Он все еще производит впечатление человека, идущего в гору. Но это обманчиво. Его время прошло.
И н н а (не сразу). Лаврентий Егорович... не таков?
Михно. Его не подчинило время. Он человек без возраста. Прекрасно. (Вспыхнув.) Если бы мне удалось это!
Инна. Ну а Тамара Николаевна... интересная личность, не так ли?
Михно. Интересная? Нет... Не знаю. Она несчастна. Я люблю ее.
Инна. То есть... как любите?
Михно (не сразу). Отчаянно. (Быстро.) Она обещала позвонить— вчера... Сегодня... Но не позвонила. Видимо, что-то случилось? Ведь, несомненно, что-то могло случиться.
Инна (спокойно). Вряд ли. Ничего не может случиться. Уже явно ни с кем ничего случиться не может. Все спокойно.
Михно (почти в отчаянии). Что я наговорил вам. (Идет к двери.) Простите.
Отворяет дверь, из сада входит Ковалев. Без стука.
Ковалев (молча оглядел присутствующих). Я не постучал. Прошу прощения. Однако в поздний час вы бродите по улицам, Михно.
Михно. Не я один.
Ковалев (резко). Что вы делали здесь?
478


Я 2
и х н о. Вы что-то спутали. Мы не в редакции, о в а л е в (подошел к нему). Отчего вам так нравится говорить мне дерзости, Михно?
Михно. А мне показалось, что я недостаточно смел, чтобы сказать вам правду. А ее стоило бы сказать.
Инна (чуть встревожена). Что с вами, Володенька?
Ковалев. Ну-с... И кто же она такая — ваша правда?
Михно. Вам почему-то стал немил Лаврентий Егорович. Статью написал я, но санкции ждут Пальчикова... в газете все говорят об этом. Не слишком справедливо, Алексей Георгиевич.
Ковалев. Мне почти удовольствие доставит разочаровать вас, Михно. (Не сразу.) Вы прочтете завтра приказ о вашем увольнении.
Михно (недоверчиво, но почти с любопытством). Это... правда? Ну что ж — наконец все логично. Я, кажется, успокоился. (Улыбнулся.) Газетные слухи обычно оказываются несостоятельными. Спокойной ночи, Инна Сергеевна. (Идет к двери, обернулся к Ковалеву.) И все же на вашем месте я бы не увольнял меня. (Улыбнулся.) Нет. Ни за что. (Уходит.)
Ковалев (медленно опускается в кресло). Я продрог... Ночь почему-то прохладная... Кажется, наверно.
Долгое молчание.
Инна (подходит к нему). Здравствуй, Алешенька... давно не виделись... Очень.
Ковалев. Оно и лучше. Ты сама говорила.
Инна. Может быть, и лучше. Откуда нам знать. (Помолчав.) Не обижай Лаврика, Алеша... Ты умнее его. Мне так не хочется думать, что ты к нему несправедлив.
Ковалев (резко обернулся к ней). Ты можешь предположить, что я... (С какой-то холодной твердостью.) Нет человека, который был бы мне ближе его.
Инна (улыбнулась грустно). Вот беда — а я почему-то не всегда верю этому.
479


Ковалев (яростно). Я его люблю.
Инна (мягко). Тебе нравится так думать.
Ковалев. Женщине не понять этого.
Инна (снова улыбнулась). Может быть.
Ковалев. Помнишь его лицо, когда я сказал, что люблю тебя. Застенчиво, изумленно он смотрел на нас... Он ждал. И когда ты решила... поняла, что не можешь его оставить, он ни в чем не осудил меня... И наша дружба... она стала даже больше с того дня — мы как бы вновь увидели и оценили друг друга.
Инна (горько). Бедный — тебе хочется, чтобы это было так... Тебе так этого хочется, Алешенька.
Ковалев (вспыхнув). Но все могло быть и иначе. Все! Только ты не любила меня. (Поглядел на нее, спросил тихо.) Жалела, а не любила... да?
Инна (помолчав). Забыла. А вспоминать не стоит. Как-то в одной пьесе мне запомнилась фраза: «Даже за день до смерти не поздно начать жизнь сначала». Это была нелепая пьеса, и фраза эта была пустая. Слишком красивая, чтобы быть правдой. Все предрешено, Алеша, есть судьба — изменить ее никто не властен. (Говорит, точно заученное.) Как у планет, 1*ак и у человека есть своя солнечная система, и вокруг каждого из нас вращаются спутники— близкие, родные, друзья... И, как бы человек этого ни желал, он не в силах покинуть свой мир — за его порогом, Алеша, нас ждет смерть, пустота, мертвое пространство.
Ковалев. Хочешь, чтобы я верил в это? Буду. Во что хочешь, в то и буду верить. В сущности, чего мне теперь желать? Одного, наверно,— изредка тебя увидеть. Как сейчас. Но более.
Инна (словно любуясь им). Ты, как мальчишка, говоришь (Улыбнулась.) Не верю я тебе.
Ковалев. Отчего же. Я ведь тебя люблю. В памяти своей. Да — в памяти.
480


Инна (почти ласково). А пришел зачем?
Ковалев. Я не могу жить с ним в ссоре. Убеди его согласиться на переезд в Москву. Надо идти дальше. Останавливаться смертельно. Этот город уже пройден — его можно зачеркнуть. Сейчас все висит на волоске, нелепо сердить окружающих; Лаврик упрямо не хочет этого понять... Не может! Так что же — отказаться от всех надежд? Или ехать одному... потерять вас... обоих?
Инна. А может быть... так лучше будет?.. Ты освободишься, Алеша... Встретишь человека... Ведь ты одинок — для тебя еще ничего не потеряно. Да и я не смогу уехать отсюда... Остаться без моих девочек... (Улыбнулась ласково.) Моих милых, так хорошо танцующих девочек. Нет, Алешенька, поезжай один... Все забудется.
Ковалев опускает голову ей па колени. Она гладит его волосы и говорит тихонечко, словно убаюкивая.
А может быть, и забывать-то нечего? Только показалось в нам. Приснился хороший сон — и все тут. И . не грусти, милый, жизнь с годами делается все понятней, и так ясно вдруг видишь — все пустое, и только дело, только работа имеют цену, истинную цену, Алеша. (Усмехнулась.) А все твои безумства, то, что сжигает тебя,— любовь, страсти... все это так недостоверно, преувеличенно... да и существует ли наяву?
Ковалев (поднял голову с ее колен, внимательно поглядел на нее). Ты говоришь, точно мертвая.
Инна. Нет... Просто гроза прошла, отшумела — и прочь дурман из головы! (С какой-то почти маниакальной силой.) Только дело, только работа — в этом наше оправдание... и счастье, наверно.
Ковалев. Знаешь — кажется, я мечтал о славе. Мне так нужна была удача. Моя удача — но для тебя... В подарок тебе. Твое восхищение — вот что мне нужно было! Но сейчас — молчи, молчи, я никому еще не говорил это... Может быть, и себе не говорил... (Почти шепотом.) Слушай, случилась
481
16 А. Н. Арбузов «Пьесы», т. 2


беда: я перестаю, перестаю догадываться, что значат — успех, жизненный выигрыш, победа... Мне все труднее понять, чего добиваться, куда идти... И, точно в тумане, видятся мне эти слова, такие еще ясные недавно, а теперь почти потерявшие смысл — мертвые, пустые слова — успех, выигрыш, удача...
Картина
восьмая
В ночь на субботу, девятнадцатое августа
Высокий берег Волги. Предрассветный час. Звезды уже тускнеют. Редкие облака почти недвижны в вышине.
На фоне светлеющего неба возникают фигуры Пальчикова и Тамары Николаевны, они останавливаются на обрыве и долго слушают обступившую их тишину, неясные шорохи ночи.
Тамара. Кажется, светает...
Пальчиков (тихо). Да...
Тамара. В этих местах Волга — чудо.
Пальчиков. Она везде чудо.
Тамара. Почему вы шепчете?
Пальчиков. Страшно говорить громко — так прекрасно. Тамара. Поют... Слышите? Это за Волгой.
П альчиков. А знаете, как оно называется... все вокруг? Тамара (тихо). Как?
Пальчиков. Россия. Куда ни оглянешься... Такие места есть и возле нашего города. Сюда надо приходить на заре. Тогда понимаешь — зачем все. И как быть — тоже понимаешь.
Тамара. Аяне знала. Глупец. Теперь я тоже буду приходить. Пальчиков. И Мефисто с собой берите. Пусть пес тоже будет счастлив.
Тамара. Не надо больше шутить. Мы так много смеялись сегодня.
482


Пальчиков. Вчера.
Тамара. Верно. Кончился день... И ночь кончается... Пальчиков (не сразу). Вы устали?
Тамара. Немножко. Мы, верно, часа четыре уже бродим. Пальчиков. Садитесь вот сюда, на пригорок,— тут и на дерево можно облокотиться и видно все вокруг...
Тамара (устроилась). А как славно мы с вами на «ракету» опоздали...
Пальчиков. Да... Совершенно великолепно опоздали. Тамара. Мне очень понравилось. Вы сами все это придумали? Пальчиков. Мне бы одному не догадаться.
Тамара. И ваш Шнейдер один уехал. Хорошо...
Пальчиков. Ну чем он вам не люб, мой Шнейдер? Тамара. А я еще не знаю. (Не сразу.) Мне хорошо — я ничего не знаю.
Пальчиков (читает негромко).
«День вечереет, ночь близка,
Длинней с горы ложится тень,
До неба гаснут облака...
Уж поздно, вечереет день.
Но мне не страшен мрак ночной,
Не жаль скудеющего дня,
Лишь ты, волшебный призрак мой,
Лишь ты не покидай меня!..
Крылом своим меня одень,
Волненья сердца утиши,
И благодатна будет тень Для очарованной души».
Тамара (помолчав). Это кто?
Пальчиков. Тютчев, Федор Иванович. Замечательно? Тамара. Очень.
Пальчиков. У меня отец стихи любил. Читал мне на ночь... в детстве. Читал — а я повторял за ним:
«Кто при звездах и при луне Так поздно едет на коне...»,
483
16*


Тамара. Счастье...
Пальчиков. Ау вас — ни отца, ни матери?
Тамара. Ни брата, ни сестры.
Пальчиков. А были?
Тамара. Теперь нету.
Пальчиков. Как же так?
Тамара. Была война.
Пальчиков. И никого на свете?
Тамара. Дочь в Чебоксарах живет.
Пальчиков. Как же вы могли оставить ее?
Тамара. Сумела. (Помолчав.) Человек, из-за которого я разошлась с мужем, не считал нужным жить вместе с нею. Это было лишнее ему. В книжках о любви писали иначе. Я поверила... Но ошиблась еще больше. И тогда стала привыкать к мысли, что той любви — неповторимой, единственной — не существует вовсе.
Пальчиков. Так спокойнее жить — если к этой мысли привыкнешь.
Тамара. Но зато какое счастье, когда поймешь, что она все- таки есть.
Молчание.
Вы не слушаете меня.
Пальчиков. Слышу каждое слово.
Тамара. И ведь как смешно — Володя думает, что я несчастна... а я счастливая.
Пальчиков. Чем?
Тамара. Мне ничего ни от кого не надо.
Пальчиков. Какое же это счастье!..
Тамара. Я узнала... я знаю.
Молчание.
Поглядите, как светлеет небо.
Пальчиков. Каждое утро, просыпаясь, я думаю — сегодня случится что-то... Чего не было. Чего никогда не было... И так весело становится!..
484


Тамара (торопливо). Да, да... Я еще девчонкой размышляла про это... Зачем я здесь, на земле... Ведь для чего-то!..
Пальчиков (ему стало весело). Именно так, Тома!.. Отчаянно хочется жить отчетливо. Отчаянно! Проклясть суету. Ясно чувствовать. Ясно поступать. И во всем давать отчет. Самому себе. И требовать от себя ответа. Еженощно!.. Это как молитва на ночь.
Тамара. А вы мальчишкой молились на ночь?
Пальчиков. Еще чего! Я был воинствующий антирелигиозник. А все-таки жаль.
Тамара. Чего?
Пальчиков (улыбаясь). Что мы заядлые атеисты и нет у нас надежды встретиться в иной жизни.
Тамара (негромко). А вот и не надо другой. Я так люблю эту.
Пальчиков. Эта славная. Что ни говори.
Тамара. А поглядите, как ясно виден отсюда наш сосновый бор... вон за излучиной... Красавец — правда?
Пальчиков. А ведь грустит, видимо... Может, полагает даже, что конец ему пришел. (Улыбнулся хитро.) А мы вот и не дадим. Нет.
Тамара (помолчав). Хорошая у нас с вами работа, Лаврентий Егорович.
Пальчиков. Многого можем не позволить. (Негромко.) Ура нашей газетенке, дружочку нашему!..
Тамара (улыбнулась). Лиши меня ее — жить бы не стала.
Пальчиков. Вы — замечательная личность, Тамара.
Тамара. Птицы запели... Новый день!.. (Примолкла.) А вчерашний кончился. И день. И ночь. Они не повторятся. Никогда! Как тихо... Слышите? (Вскрикнула.) Никогда!
Пальчиков. Что вы... милая?
Тамара (помолчав, очень тихо). Боже мой, как мне страшно.
Пальчиков. Не надо. (Взял ее руку.) Не бойтесь.
Тамара (пытаясь улыбнуться). Все, все... Я и не боюсь.
Пальчиков. Идем на пристань. Пора.
Они подходят к обрыву вдвоем. Смотрят вниз на реку.
485


Тамара. Сейчас солнце выйдет...
Пальчиков (читает негромко, не глядя на Тамару). «Вот бреду я вдоль большой дороги В тихом свете гаснущего дня,
Тяжело мне, замирают ноги.
Друг мой милый, видишь ли меня?
Все темней, темнее над землею —
Улетел последний отблеск дня.
Вот тот мир, где жили мы с тобою,
Ангел мой, ты видишь ли меня?»
Тамара (тихо). Опять Тютчев?
Пальчиков. Он.
Тамара (еле слышно). А еще?
Пальчиков (резко).
«Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи —
Питайся ими — и молчи».
Картина
девятая
Суббота, девятнадцатое августа
Сад перед домом Пальчикова. Вечер. Сумерки. Но за окнами уже зажгли свет — там празднуют день рождения Беллы. Гомон домашнего праздника только доносится до нас — играют на рояле, звучит магнитофон, под гитару хором поют знакомые песни, слышатся аплодисменты, смех, возгласы.
У веранды, на большом столе, освещенном висячей лампочкой, стоит посуда, бутылки, тут что-то готовят к столу, уносят в дом. Сейчас здесь хозяйничает Инна. Возле нее на табуретке сидит задумавшийся Шнейдер.
486


Шнейдер. Между тем уже девятый час вечера. Изумительно! Исчезнуть в неизвестном направлении в день, когда твоей дочери исполнилось двадцать.
Инна. Явится... (Подумав.) Но, в общем, странно, конечно. Шнейдер. Удивительный человек.
Инна. Ты восхищаешься?
Шнейдер. Зачем? Недоумеваю.
Из дома выбегают Дима и Белла.
Дима. Беда, Инна Сергеевна!.. Гостей снова охватила жажда. Белла (ставит ему на поднос новые бутылки). Все! И пусть на большее не рассчитывают.
Дима. Рислинг еще остался...
Белла. Рислинг в заключение. Неси и не опрокинь, пожалуйста.
Дима уносит бутылки.
Отец не появился?
Шнейдер (смущенно). По-видимому, он придет...
Белла, пожав плечами, уходит в дом.
Инна. Глупо ты выглядишь со своим Лавриком, Шнейдер. Шнейдер. А может быть, он между тем в редакции? С кем ты говорила по телефону?
Инна. С Тамарой Николаевной. Они вернулись в город оба рано утром.
Шнейдер. А затем?
Инна. Я не обо всем люблю спрашивать, Боря.
Шнейдер (помолчав). Знаешь, он меня все-таки рассердил. Инна. Наконец-то.
Шнейдер. Несомненно, сегодняшний день несколько странноват. Вчерашний, впрочем, тоже. Я видел Лаврика на пристани — но в «ракету» они затем не сели... Я уехал один. Хотя возвращаться мы предполагали вместе.
Инна. Бедный, бедный Шнейдер... ты ведешь себя, как обманутая, покинутая жена.
487


Шнейдер (осторожно). Право, Лаврик заслуживает с твоей стороны большего внимания... ласки. И затем, он так впечатлителен... Я бы призадумался на твоем месте.
Инна. Стоит ли? Он любит меня, я люблю его. Все в порядке, Шнейдер.
Шнейдер. Или нет.
Инна. Ты хочешь, чтоб в нашем возрасте мы разыгрывали Ромео и Джульетту? Не надо ничего преувеличивать.
С улицы, открыв калитку, идет Ковалев.
Ковалев. Судя по количеству пустых бутылок, я изрядно опоздал. (Он неспокоен.) Вот... почему-то купил в подарок Белле куклу. Вероятно, это глупо.
Инна. Нет, ничего...
Шнейдер. Лаврик не был в редакции?
Ковалев (тревожно). Его и дома нет? (Инне.) Как это, на твой вкус?
Инна (усмехнулась). Живу, как видишь.
Ковалев (опасливо поглядел в сторону дома). Много у вас народу?
Инна. Двенадцать человек... Друзья Димы и Беллы.
Ковалев (помолчав). Мне странно сегодня на людях... Все как-то пристально меня оглядывают. Чересчур внимательно... Кажется, даже сторонятся... Не смотрят в глаза. Вот и в редакции тоже.
Инна. Ты просто устал... Лаврик гуляет — а ты работаешь. Ковалев. Странно... (Ему понравилось это слово.) Нет, странно!.. Кажется, все вокруг знают нечто, чего не знаю я... Отчего вы молчите?
Шнейдер (растерянно). Но мы вовсе не молчим.
Ковалев. Нет, вы молчите!
Входит Г алецкий. Он взволнован. Нервен даже.
Галецкий. За опоздание прошу не винить. День сегодня...
пестренький. Хозяин дома не нашелся?
Ковалев (резко). Еще не прибыл.
488


Га л ец к ий. И вы здесь, Алексей Георгиевич? Не в настроении?
Ковалев. Мне не по душе этот тон, Игорь.
Галецкий. Не был уведомлен о вашем дурном расположении духа. Учту в дальнейшем.
Ковалев. Болтаете вздор... а в редакции полнейшая анархия. Трижды были нужны мне, и трижды вас не могли доискаться. Пальчикова вам мало... Все заняты чем-то неясным. Все! Опять молчите?
Галецкий. Почтительно и безмолвно слушаю наставления начальства.
Ковалев пристально смотрит на Инну и быстро уходит в дом.
Инна. Бог знает что сделали с человеком. (Идет за Ковалевым.)
Галецкий (смотрит вслед Ковалеву). Ого, неспокоен как... Шнейдер (помолчав). Случилось что-нибудь?
Галецкий. С Ковалевым беда. (Быстро уходит в дом.)
Шнейдер не спеша. следует за ним. В саду никого. Из дома слышатся аплодисменты, затем воцаряется тишина, играет гитара, женский голос поет банальную песенку. У калитки появляется фигура Пальчикова. Как-то нерешительно он входит в сад,, прислушивается к пению. Из дома выходят Белла и Дима, они выносят посуду, ставят ее па стол, так и не заметив Пальчикова.
Белла (берет Диму за руку). Так будет всегда? Так хорошо? Дима (обнимает ее). Всегда.
Белла. Страшно поверить.
Дима. А ты верь.
Взявшись за руки, они убегают в дом. В темноте кажется, что Пальчиков улыбается. Песенка кончилась. Снова аплодисменты. Пальчиков медленно идет к дому. Он сталкивается со Шнейдером на ступеньках веранды.
489


Ш н е й дер (почему-то обнял его). Ты сумасшедший.
Пальчиков. Вероятно.
Шнейдер. Из газеты звонили весь день.
Пальчиков. Боря, мне нет названья.
Шнейдер (испуганно). Ты шутишь?
Пальчиков. Отчего же.
Шнейдер. Где ты был?
Пальчиков. Я был... один. Есть такая местность.
Шнейдер. Ты что — издеваешься надо мной, да?
Пальчиков. Зачем? Просто бывает минута, Боренька, когда человек должен явиться к самому себе. И все решить.
Шнейдер. Предположим. Предположим, Лаврик. (Помолчав.) И ты решил?
Пальчиков (стеснительно улыбнулся). Нет.
Из долш вышла Инна, увидела обоих мужчин.
Шнейдер (показывая на Пальчикова). Лаврик.
Инна (положила руку на плечо мужа). Хорошо провел день?
Шнейдер. Он размышлял, Инна.
Инна (без улыбки), с ним это случается. (Помолчав.) А где размышлял?
Пальчиков. На весь день приехал в совхоз к Бурятову. «Ты меня не трогай,— говорю ему,— отправляйся по делам». Он уехал, а я в сено лег. Там и лежал.
Шнейдер (Инне). Он думал, понимаешь?
Инна. Белла о тебе беспокоилась.
Пальчиков. Я ей у Бурятова щенка выбрал. Умный, кажется. Как знать, может быть, собака сделает нас человечнее; будет кому поглядеть в глаза. Мы все прелесть что такое, но живем, как-то не оглядываясь друг на друга. (Улыбнулся.) Вероятно, люди бывают несчастливы главным образом потому, что все вокруг них страшно заняты. Бежим, бежим куда-то, суетимся, торжествуем — «покой нам только снится!..». Радуемся этому... И вдруг остаемся одни, растеряв в спешке самих себя и друг друга.
490


Инна (идет к дому, оборачивается на ступеньках веранды). Может быть, и так. Их очень много... истин. (Уходит в дом.)
Шнейдер. Я не думаю, что ты прав, обвиняя ее, Лаврик.
Пальчиков (смотрит на него). Странно... Каким удивительным даром обладает эта женщина, если двое мужчин не мыслят без нее своей жизни, хотя к ним обоим она безразлична, так же как ко мне.
Шнейдер. Или нет.
Инна (возвращается). Не мешай гостям и поешь в кухне. Я приготовила то, что ты любишь.
Пальчиков. Спасибо. (Идет к калитке.)
Инна. Куда ты?
Пальчиков. К соседям. Утром я оставил у них свой портфель. Не хотел вас будить. (Уходит.)
Шнейдер. И все же... Он прекраснейший человек — Лаврик.
Инна. Наверное, Боря. И через два года ты будешь плясать на нашей серебряной свадьбе.
Шнейдер. А если не буду плясать?
Инна. Ну что ж, он волен уйти когда захочет. (Усмехнулась.) Имеет право. (Впервые она повышает • голос.) Не жалко!
Шнейдер. Ты заблуждаешься. Без него ть1, вероятно, не смогла бы жить. Представь себе.
Инна (пристально смотрит на него). Молодец, Боря... Пять с плюсом тебе за проницательность. (Усмехнулась.) А впрочем— пустяки. (Ее лицо вдруг делается суровым.) Только боюсь, что гости засидятся и я не буду в хорошей форме к завтрашней репетиции.
Инна и вслед за ней Шнейдер уходят на веранду. В доме зазвучал магнитофон, там начались танцы. На улице появляются Тамара Николаевна и М и хн о.
М и х н о. Дом охвачен весельем... Видимо, для волнения нет причин.
Тамара. А все-таки... Ступайте расспросите, что с Лаврентием Егоровичем.
Михно (нерешительно). Мы могли бы зайти вместе.
491


н г
амара. Володенька... (Улыбнулась.) Мне будет трудно, ихно (смутился). Да... Сегодня на репетиции совсем не шла работа. С одной стороны, я уволен, но с другой — не ысгу же бросить наш ансамбль накануне самого ответственного выступления. Л тут еще эти слухи о Ковалеве...
Тамара. Вот видите, Володя... Мы должны все рассказать ему. (Тихо.) И потом... может быть, с ним случилась беда?
М и х н о. Хорошо, я пойду... Нет-нет, я понимаю: сейчас вам не до меня. И все же... как ни странно, я почти спокоен. (Решается пошутить.) Следует помнить, что в недалеком будущем вам предстоит стать моей женой. Заманчивая перспектива, не правда ли?
Тамара. Еще бы, Володенька... Я буду ждать вас здесь, у калитки.
М ихно уходит в дом. Тамара Николаевна останавливается у светящихся окон, прислушивается к музыке, затем отходит к неосвегценной части сада. Из дома выбегает Дима, за ним бежит Белла.
Белла. Зачем ты взял плащ? Димка, вернись!
Дима (возвращается). Ни за что. Ты на него смотрела.
Белла. Нет... (Вырывает из его рук плащ.) Я совсем на него не смотрела.
Дима. Ты дала слово, что не будешь на него смотреть, и все- таки смотрела. Отдай плащ!
Белла. Не отдам. Ты сумасшедший.
Дима. Пусть! Ты на него смотрела!..
Они исчезают в глубине сада. В калитку входит Пальчиков. Тамара делает слабое движение к нему. В эту минуту из дома выходит Степан.
Степан (увидел отца). Явился?
Пальчиков. Ага.
Степан. А людей чего волнуешь?
Пальчиков. Я больше не буду.
Степан. Ты тип.
Пальчиков. Нет, я не тип.
492


Степан. Ая говорю — тип.
Пальчиков. Не тип я.
Степан. Исчез в такой день. Мать места не находит. Пальчиков. Видишь ли... я ездил размышлять.
Степан. О чем?
Пальчиков. О тебе. О Шнейдере. О Ковалеве. О себе тоже. Степан. Было интересно?
Пальчиков. Ничего себе. Подумать иногда интересно. Степан. А надумал много?
Пальчиков. Так себе.
Степан. Ничего, что ли, и не решил?
Пальчиков. Не решается, братец.
Степан. Плохо твое дело.
Пальчиков. Совсем никуда.
Степан. Четыре дня блуждал... Я даже соскучился. Пальчиков. Врешь ты все.
Степан. Нет, верно... Ты хоть рассмешишь иногда. (Завопил.) Ой! Опять щипаешься... Негодяй. Пошли на кухню — мать тебе из остатков великое блюдо сотворила. (Обняв отца, уводит его в дом.)
Тамара некоторое время стоит под деревьями, а затем ровным шагом выходит из сада и исчезает в темноте. Из дома появляется Михно.
Михно (оглядывается). Тамара Николаевна... вы где? (Подбегает к калитке.) Тамара Николаевна!.. (Убегает вниз по улице.)
Из дома быстро выходит Пальчиков, он, вероятно, слышал голос Михно. Стоит, всматривается в темноту. Из дома появляется Г алецкий.
Галецкий. Наконец-то! Возник все же-. Ждал тебя с замиранием сердца.
Пальчикюв (устало). Привет, Игорь.
Галецкий. Пробудись, пробудись, милый. (Значительно.) У нас тут события.
493


Пальчиков (усмехнулся)щ Опять случилось нечто?
Галецкйй. Изумляйся — в деле с нашей статьей благодетельные перемены.
Пальчиков. Ты... о статье Михно?
Галецкйй. Именно! После твоей беседы с Первым настроение там легонечко изменилось... Затребовали статью Михно... Словом, все колебнулось. И вот тут я понял — медлить нельзя: по Ковалеву следовало нанести внезапный удар! И я решился.
Пальчиков. Неточно понимаю... Яснее, дружочек.
Галецкйй. Я тотчас смастерил довольно злой материалец и передал нашему спецкору «Известий»... Не сердись, ты упомянут возвышенно.
Пальчиков (резко). Что в заметке?
Галецкйй. Все факты зажима .критики со стороны облисполкома и лично товарища Ярцева... (Не сразу.) Ну и, естественно, не мог скрыть неблаговидных поступков шефа — увольнения Михно, угроз по твоему адресу...
Пальчиков. Но ведь ты был против статьи Михно... не советовал печатать?..
Галецкйй. Не слишком энергично, милый... Согласись — не слишком. (Стал вдруг серьезным.) Так или иначе, мой материал идет завтра в «Известиях»...
Пальчиков (почти грубо). Ковалев... Он знает обо всем?
Г алецкий. Вряд ли... Хотя в редакции догадываются. В подобных случаях проигравшие обычно узнают правду последними.
Пальчиков. И ты, находясь рядом, не сказал ему этой правды?
Галецкйй. А как ее скажешь... да и к чему? Боюсь, что в будущем его пребывание в газете более чем гадательно.
Пальчиков. Игорь, солнышко... А ты не думаешь, что в некотором смысле ты подлец?
Галецкйй (поразмышляв). Видишь ли... (Улыбнулся застенчиво.) Мне кажется, что человек сам частенько останавли-
494


вается в размышлении — плохой он или хороший. (Лас- . ково.) К тому же я полагал, что заслуживаю некоторого снисхождения — твой противник почти повержен, и решающее слово тут сказал я. Надеюсь, этого ты отрицать не станешь?
Пальчиков. Нелепо... Нелепо...
Из дома вышел Ковалев, увидел обоих.
Ковалев (подошел к Пальчикову). Твой сегодняшний поступок необъясним, Лаврентий... Но суть не в нем. Дисциплина в газете достигла размеров бедствия. Терпеть этого я больше не стану... Появлению статей сомнительного характера положен конец — Михно будет уволен! Надеюсь, что для всех вас это будет достаточно впечатляющим актом.
Пальчиков подходит к Ковалеву, обнимает его.
Что с тобой, Лаврик?
Пальчиков (Галецкому, спокойно). А теперь скажи ему все.
Галецкий (не сразу). Алексей Георгиевич... Вероятно, завтра в «Известиях» появится статья о нашей газете, резко критикующая вас лично. Моей фамилией подписывать статью было неуместно — но инициатор ее я! Хочу, чтобы вы знали это.
Ковалев молчит, ошеломленный.
Пальчиков (глядя на Галецкого). Смотри-ка, побледнел. Хороший, в общем, признак. (Очень мягко.) Так вот, Игорек, сегодня ты подошел к самому порогу, и тебе не составит, боюсь, труда оступиться и стать наконец подлецом. Или удержаться. Удержаться, миленький, что, пожалуй, не так уж просто,— и стать человеком. (Помолчав.) Поразмышляй об этом на досуге. Ступай...
Галецкий молча уходит.
495


Ковалев. Что... Что значит все это?
Пальчиков. Вот какая с тобой беда, Алеша. Как это, в общем, ни горько...
Картина
десятая
Четверг, двадцать четвертое августа Берег Волги. Тихий вечер. Закат.
Пригорок со скамеечкой. Внизу пристань. Временами оттуда доносится музыка, звуки предотъездной суеты.
У скамейки стоит Тамара и смотрит на поднимающегося к ней по пригорку Пальчикова.
Пальчиков. Добрый вечер.
Тамара. Добрый.
Пальчиков (пробует улыбнуться.) Вот я и явился к вам на . свидание.
Тамара (все-таки улыбнулась). Наконец-то. (Утвердительно.)
Пришли меня проводить. Спасибо.
Пальчиков. Не за что.
Тамара (не сразу). Я очень признательна, Лаврентий Егорович, что вы помогли мне и, почти не раздумывая, подписали приказ о моем освобождении.
Пальчиков. Пустяки.
Тамара. И не спрашивали ни о чем.
Пальчиков. Не о чем спрашивать. (Помолчав.) Когда отходит ваш пароход?
Тамара. Через пятнадцать минут.
Пальчиков. Пятнадцать минут... Как много еще у нас времени.
Тамара. Очень.
Пальчиков. Где Мефисто?
Тамара. Он на пристани с Володей. И Катя там... с багажом. Пальчиков. Милейшая Катикотова.
496


Тамара. Она отлично заменит меня. Вы можете не беспокоиться, Лаврентий Егорович.
Пальчиков (усмехнулся). Вы полагаете?
Тамара. Я знакомила ее с вашими делами два дня. Вспомните— когда я болела, она целую неделю заменяла меня.
Пальчиков. Словом, все обстоит наилучшим образом.
Гудит пароход.
Тамара. Первый гудок.
Пальчиков. Да. Только первый. (Помолчав.) Вспоминайте нас в свободную минутку.
Тамара (тоже помолчала). У вас теперь многое изменится. После статьи в «Известиях» Ковалева вам оставят вряд ли.
Пальчиков. Постараюсь, чтобы оставили. А вот Галецкий покидает нас. Решил наконец бежать от маминых обедов. Забавно было бы заглянуть в будущее — что приключится с этим молодым человеком?
Тамара. Будем верить в лучшее.
Пальчиков. Дай бог. (Не сдержался.) В какой город направляетесь? Есть у вас там кто-нибудь?
Тамара. Вряд ли мне стоит называть этот город. Вряд ли.
Пальчиков. Вы правы, милая Тамара Николаевна, называть его, вероятно, не стоит...
Тамара. Не надо сердиться. В одно верьте — где бы ни жила, в газете работать не брошу. (Ее охватывает вдруг удивительное волнение.) Вот стоял лес в Калинове — и будет стоять. (Упрямо.) И будет стоять. Придут туда люди после работы, и станет им весело.
Пальчиков (улыбнулся). А тарная база будет там находиться, где ей положено. Нет, нет... Вы молодец все- таки. Помните день, когда Володя принес письмо из Калинова?.. Не позволили вы мне тогда сделать крохотный шажок в сторону.
Тамара. В сторону?
Па л ь ч и к о в. Да. От себя.
497


Тамара. И верно — не захотела и не позволила.
Пальчиков. А теперь некому уже будет. В бегах мой сообщник.
Тамара (прислушивается к музыке, которая доносится с пристани). Слышите?.. Слышите?.. Не забавно ли — вальс из города Калинова!..
Пальчиков. Вы танцевали его с самим де Фюнесом. Тамара. Боже мой, а как смешно вы выглядели тогда в комнате смеха.
Пальчиков. В тот вечер мы были с вами знаменитыми циркачами. Всего один вечер... всего один мы были ими, Тамара!
Тамара. А ваш сложный гарнир... Он был хоть вкусным? Гудок парохода.
Пальчиков. Еще только второй... Только второй.
Тамара (тихо). Перестаньте смеяться.
Пальчиков. Я не смеюсь. Я ужасно не смеюсь.
Тамара. Пора.
Пальчиков. Смотрите, он идет!.. Невероятно... Это он! Тамара. Кто?
Пальчиков. Де Фюиес.
По тропинке к пристани торопливо идет Посетитель ресторана в Калинове, так похожий на де Фюнеса.
Посетитель. Прошу прощения... огонька не найдется? Пальчиков. Извольте.
Посетитель (взглянул на Тамару). Быть не может... вы? Тамара. Я.
Посетитель. Исключительно. (Развеселился.) Встретились. Я ведь вас обоих запомнил. Как вы тогда смеялись... (Увидел маленький чемоданчик в руках Тамары, взглянул на Пальчикова.) Жену провожаете?
Пальчиков молчит.
Тамара. Да.
498


Посетитель. Значит, увидимся. (Развел руками.) Тороплюсь. (Быстро уходит в сторону пристани.)
Гудок парохода.
Тамара. Третий...
Пальчиков (кинулся к ней, взял ее руки). Прощай! Тамара. Прощай!
Пальчиков. Конец!
Тамара (быстро). Я все помню... Все, что говорил... (Тихо.)
И требовать от себя ответа. Еженощно.
Пальчиков (почти кричит). Все, все!.. Конец! Беги же! Тамара (быстро спускается с пригорка, оборачивается к Пальчикову). Видишь — я запомнила!.. (Убегает.)
Стемнело. Пальчиков стоит на пригорке и смотрит вниз на Волгу. Появляется Шнейдер, он неторопливо подходит к Пальчикову.
Шнейдер. Лаврик... взгляни, Лаврик, какую я приобрел тебе чудесную ручку.
Пальчиков (смотрит на ручку, почти не видя ее). А ты убежден, что эта ручка действительно хороша?
Шнейдер. Это Паркер, Лаврик... Это настоящий Паркер — клянусь!
Пальчиков. Правда? Ну, значит, теперь все в порядке. (Негромко.) Беда, Боря. Просто беда. Еще никогда в жизни я не испытывал такой боли.
Шнейдер (неуверенно). Ну зачем преувеличивать?.. Пальчиков. Нет — как прекрасно... Мое сердце готово разорваться от отчаяния. Как прекрасно, Боря.
Наконец грянул веселый марш, его звуки слышатся все ближе, и вот, освещая все вокруг заревом огней, внизу медленно проплывает пароход.
Шнейдер. В конце концов, если на то пошло, ты тоже мог купить билет на этот пароход.
П альчиков (медленно). Может быть... И все же... Оставить
499


вас всех? Нет, Шнейдер, есть нечто, запрещающее мне поступить так.
Шнейдер (слабо). И что же это?
Пальчиков. Сознание моей вины перед тобой... перед Алешкой. Теперь у меня нет прав оставить Инну... Это было бы изменой — и не только ей... тебе, Алексею.
Шнейдер. Я понимаю... понимаю... понимаю...
Пальчиков (резко). Помолчи... (Сдержанно.) Это ни к чему. Ни к чему, понял? (И вдруг улыбнулся.) Знаешь, вероятно, я остался, чтобы развеселить вас всех... Ведь без меня всем вам было бы дико скучно.
Шнейдер (почему-то рассердился). Иди ты к черту, вот что!
Пальчиков. Думаешь, я шучу? А я не шучу... Ничегошеньки ты не понимаешь, дурацкий Шнейдер... А ну, поднимайся со своей скамейки... и пошли к Ковалеву.
Шнейдер. Еще чего...
Пальчиков. Мне не нравится, Борис Исаевич, что ты смотришь на него без должной симпатии. Уверяю тебя — не стоит: у него отличный коньяк... И он одинок сейчас. Наверно, только я знаю, как он одинок. И ему надо помочь... Пошли к Ковалеву, Борька.
Занавес
1973


СТАРОМОДНАЯ КОМЕДИЯ
Представление в двух частях


Марии Ивановне Барановой Автор
Действующие лица
Лидия Васильевна
ей нет еще шестидесяти. Родион Николаевич
а ему шестьдесят пять.
Действие происходит в августе 1968 года на Рижском взморье.


Часть
первая
I.
Ее шестой день
Помнится, в шестьдесят восьмом году в конце июля на берегу Рижского залива началась эта история.
Однажды в яркий солнечный день Родион Николаева ч, главный врач санатория, представительный мужчина весьма респектабельного вида, сидел в плетеном креслице, заложив ногу на ногу. В приемные часы Родион Николаевич не слишком любил торчать в своем кабинете — для этого вполне хватало дождливой погоды; в солнечные же дни ему нравилось поглядывать па голубое небо и, отрываясь от дел, рассматривать окружающие его кустики и деревья.
В тени большого каштана, возле окоп своего кабинета, он велел поставить нехитрую дачную мебель, превратив этот уголок в некий летний филиал своего рабочего кабинета. Итак, в то памятное утро, когда Родион Николаевич просматривал какие-то деловые бумаги, перед ним и появилась впервые Лидия Васильевна, особа, которую я, к сожалению, не назвал бы молодой. Но так ли уж много значит возраст, если, глядя на женщину, мы догадываемся, как пленительна она была в молодые годы. Впрочем, вглядевшись пристально, мы можем догадаться и о том, что жизнь улыбалась ей не всегда, а уж нынче улыбается совсем не часто. И все же в то утро, когда она впервые предстала перед Родионом Николаевичем, одета она была не без изящества. Я повторяю — не без изящества, хотя и несколько пестро.
Увидев Родиона Николаевича, она внимательно разглядела его и повела затем разговор в несколько надменном тоне.
503


Она. Пожалуй, у меня никаких сомнений, что вас зовут Родион Николаевич.
О н. Что верно, то верно.
Она. А если это так, то вы, несомненно, главный врач данного санатория.
Он. И это не противоречит истине.
Она. В таком случае я решительно не понимаю, почему вы улыбаетесь.
О н. Как это ни странно, я тоже не понимаю.
О н а. И все-таки продолжаете улыбаться.
Он (нахмурился, принял серьезный вид). Как видите, с этим покончено.
Она. Не найдя вас в кабинете, я по совету дежурной сестры Велты Ваздика спустилась в сад. Очень рада, что обнаружила вас.
О н. Прошу простить, но в неприемные часы я предпочитаю находиться в саду, возле окон своего кабинета. Прошу садиться.
Она. Благодарю. (Села.) Хотя об этом вы могли вспомнить и чуть раньше.
О н. Вы правы. Но мне не сразу пришло это в голову.
Она. Отчего же?
О н. Дело в том, что, увидя вас, я страшно изумился.
Она (холодно). Чему вы изумились?
О н. Сам не знаю. Хотя изумился я очень. Мне даже показалось, что мы были с вами когда-то знакомы.
Она (так же сурово). Уж не это ли вас и рассмешило?
О н. По всей видимости.
Пауза.
Она. Ну почему вы молчите?
Он. А вы полагаете, что я должен о чем-то говорить?
Она. Это естественно. Ведь вы вызвали меня для беседы.
О н. Прошу прощения... Вы отдыхаете в нашем санатории?
Она (гордо). Я думала, что это вам известно.
504


О н. Но... я хотел бы узнать вашу фамилию.
Она. Жербер. Лидия Васильевна.
Он (внимательно оглядел ее). Жербер? Та самая?
Она (с достоинством). Та самая? Как понять это словосочетание? Согласитесь, что звучит оно несколько странно. (Фыркнула.) Та самая!
О н. Прошу извинить, товарищ Жербер, но я назначил вам прием на десять утра, а сейчас как-никак уже второй час дня.
Она. Какие пустяки! Разве это имеет значение? Ведь я явилась.
Он (осторожно). Безусловно, это радует меня. Но почему вы не явились в десять?
Она. Неподходящее время. В десять я кормлю чаек. (Строго.)
Я кормлю их ежедневно сразу после завтрака.
Он. Я все-таки думаю, что один раз вы могли бы покормить их и чуть позже.
Она (непререкаемо). Нет, это было бы нарушением режима.
О н. А вам кто-нибудь его устанавливал?
Она. Ни в коем случае. Я все делаю самостоятельно.
Пауза.
Как называется это дерево?
О н (удивился). Каштан.
О н а. А эти кусты?
Он (удивляясь еще больше). Это акация.
Она. Мне необходимо все это запомнить. Увы, но последние годы я жила в каком-то диком отдалении от природы. Я путаю названия цветов, птиц. Решительно не помню, кто — кто. Теперь мне следует все это вспомнить. Но почему вы все время молчите? Я пришла, сижу тут с вами, теряю время — а вы молчите... притаились как-то. Может быть, у меня дурная кардиограмма? Анализ крови никуда? Или иные неприятности? Не таитесь.
О н (поспешно). Нет, нет... Пока я не располагаю никакими тревожащими данными. Суть совсем в ином, товарищ Жер-
505


бер. Видите ли... Наш санаторий — в какой-то мере лечебное учреждение... Это не гостиница, не дом отдыха даже. Тишина и порядок должны быть тут неукоснительными. А между тем...
О н а. С большим интересом слушаю вас, Родион Николаевич.
О н. Ваше поведение вызывает обильные жалобы окружающих. Вы находитесь у нас всего шесть дней, а нареканий в ваш адрес накопилось предостаточно... Поверьте, в нашем санатории еще никогда не было такой необычной больной.
О н а. Прежде всего должна заметить, что слово «больная» меня решительно не устраивает. Этот термин не может не угнетать любого нормального человека, приехавшего к вам с чистой душой и открытым сердцем.
О н. Видите ли... не я его, к сожалению, устанавливал... но таков уж порядок.
Она (презрительно). «Порядок»!.. Порядок обычно устанавливают те, кому нечего делать.
О н. Но позвольте...
О н а. В чем меня обвиняют?
О н. Прежде всего в том, что вы никому из окружающих не даете спать.
Она (ледяным тоном). И каким же образом я не даю спать этим окружающим?
Он. Находясь в постели, среди ночи вы вдруг совершенно неожиданно для ваших соседей начинаете вслух читать стихи.
Она. Немыслимо! Им не нравится, видите ли, что я читаю стихи! Неужели они думают, что храпеть предпочтительнее? А знаете ли вы, что моя соседка — назовем ее гражданкой Икс — храпит с такой сокрушающей силой, что стоящие у моего изголовья цветы колышутся — уверяю вас! — колышутся от ее храпа... В те же самые минуты моя другая визави — назовем ее гражданкой Игрек — стонет и охает во сне таким образом, что можно подумать о ней ну просто бог весть что... Однако, как видите, я не
506


теряю бодрости и сношу эти стоны совершенно безропотно.
Он. Хорошо, допустим... Но замечено также, что ни свет ни заря вы начинаете внезапно петь, чем и будите окружающих.
Она. Но неужели вы думаете, что можно удержаться от этого в летнее солнечное утро? В дождливую погоду я ведь не пою и петь, заметьте, не собираюсь. К тому же я пою очень тихим голосом, еле слышно. (Поет тихонечко.)
«По разным странам я бродил,
И мой сурок со мною...»
Ну можно ли от этого проснуться, посудите сами.
О н. Вы очень мило поете, но тем не менее вам следует учитывать, что некоторые люди спят чрезвычайно чутко. И можем ли мы так эгоистично лишать их сна в ранние утренние часы?
Она. Ничего, ничего — могут и не поспать немножечко! В конце концов, ничто так не укорачивает нашу жизнь, как беспробудный сон. Можно упустить массу любопытного. Не станете же вы отрицать, что жить на свете, в общем-то, довольно любопытно.
О н. Все это, безусловно, так, но утренний сон...
Она (прерывает его). Вообразите к тому же, что некоторые из моих соседок, несмотря на то, что давно уже тут находятся, ни разу — понимаете? — ни разу не видели восхода солнца! А между тем восход солнца на море оставляет, как я выяснила, необыкновенное впечатление.
Он. Совершенно солидарен с вами. Но почему вы, как утверждают потерпевшие, лазаете по ночам из окон в сад, а через некоторое время точно таким же путем возвращаетесь обратно? Многие из проснувшихся терпеливо ждут вашего обратного появления, дабы уснуть снова, но иногда вы возвращаетесь часа через полтора и тем самым травмируете их еще более.
Она. Но дежурная сестра Белта Ваздика закрывает на ночь корпус на ключ, а у меня возникает иной раз непреодо-
507


лимое желание выйти в ночной сад, полюбоваться светом луны, добрести до моря, остаться наедине с природой... Поймите, я — горожанка, уж много лет я не видела моря, не бродила по лесу... Здесь все вокруг решительно сводит меня с ума... (Ей стало вдруг совестно своих признаний.) Впрочем, вы, вероятно, к этому совершенно равнодушны. Вот уже полчаса вынимаете из коробочки леденцы и упиваетесь ими до самозабвения. Продолжайте же их сосать, Родион Николаевич, видимо, это единственно, на что вы способны.
О н (совершенно оскорблен). Но позвольте однако ж...
Она. А в свое оправдание я могу сказать одно — в окно я лазаю с самой величайшей тщательностью. Осторожненько.
Он. К сожалению, я обладаю противоположными сведениями. Прошлой ночью, покидая окно, вы опрокинули три бутылки кефира, и они, как утверждают очевидцы, разбились все разом, перебудив таким образом не только вашу палату, но и весь нижний корпус.
Она. Поверьте, Родион Николаевич, что в дальнейшем я буду лазать в окно с величайшей осторожностью.
Он. Черт возьми! С вами все-таки довольно затруднительно вести беседу.
Она (сочувственно). Мне многие говорили об этом. Но я решительно не могу понять, отчего это происходит. Общаясь с людьми, я обычно бываю полна самых добрых намерений.
О н. Э, бросьте! Вы обладаете уникальной способностью все сводить на нет.
Она. Это естественно: я всегда старалась идти в ногу с веком. Какие еще претензии имеете вы. ко мне, доктор?
О н. Видите ли... в качестве эксперимента, чтобы ближе знать наших... э... пациентов... мы предлагаем им по приезде заполнить небольшую анкету. Скажу прямо, что ваши ответы на нее несколько меня озадачили. Начнем с того, что в графе «возраст» вы поставили прочерк.
508


Она (жестко). По отношению к женщине этот вопрос я считаю бестактным. Право, вы могли бы спросить о чем-нибудь другом. Возраст — сугубо личное дело каждого гражданина СССР. И я убеждена, что в данном случае наше государство гарантирует тайну любому из своих сограждан. И вообще... к чему это нездоровое любопытство? Я, например, не спрашиваю, сколько вам лет.
О н (гордо). Могли бы и спросить. В отличие от вас, женщины, которая по каким-то неясным соображениям скрывает свой возраст, я отвечаю совершенно откровенно — мне скоро шестьдесят пять.
Она. Серьезно?
О н. Что — серьезно?
О н а. Я предполагала, что вам гораздо меньше.
О н. Хм... Вы думали? (Вновь становится суровым.) Во всяком случае, это так.
Она. Ну что ж, мне по душе ваша прямота, и я постараюсь ответить на нее полной откровенностью — мне еще нет восьмидесяти лет. Надеюсь, вас это удовлетворит?
О н (сухо). Право, не пойму, каким образом это могло бы меня удовлетворить. Однако идем дальше — почему на вопрос «ваша профессия» вы ответили довольно-таки расплывчато: «Работаю в цирке»?
Она. Но я действительно там работаю. В цирке.
Он. Кем? Какова ваша профессия?
Она. Вы думаете, это поможет лечению атеросклероза, который ваши врачи наконец-то у меня обнаружили, хотя я им совершенно не страдаю.
Он. Ей-богу, я теряю терпение. (Яростно.) Ваша профессия? Что вы делаете в цирке, товарищ Жербер? Кувыркаетесь, играете на барабане, глотаете живых лягушек?
Она. Ваше нездоровое любопытство когда-нибудь погубит вас. (Вдруг тихо улыбнулась.) Я показываю фокусы. Что еще может делать женщина в моем возрасте, Родион Николаевич. (Развела руками.) Показываю фокусы. Надеюсь, с этим вопросом мы покончили?
509


Он. Ну хорошо... допустим. Но отчего вы не заполнили графы о вашем семейном положении?
Пауза.
Вы замужем?
Она. Этот вопрос бывает иногда слишком сложен для краткого ответа.
Он (нетерпеливо). Черт возьми... Вы замужем или нет?
Она (помолчав). А вы знаете — даже мило, что это так волнует вас. Меня это даже трогает в какой-то степени. Ну что ж, придется во всем вам сознаться. Я решительно не замужем. Решительно. Теперь вы удовлетворены? Никаких новых вопросиков не заготовили? Иссякли, Родион Николаевич? В таком случае, совершенно не таясь, заявляю, что вы безумно мне надоели. Еще ни один человек на свете не надоедал мне так, как вы. Задаете бестактные вопросы, пытаетесь узнать, замужем я или, слава богу, нет, а сами даже халата не удосужились надеть! (Грозно.) Вы должны задавать вопросы в белом халате, а не в этом дурно выглаженном пиджаке, у которого даже одна пуговица оторвана! Какой ужас — вызываете меня для серьезного разговора, а сами непрестанно жуете конфеты. И это советский врач — стыд и позор! Видеть вас больше не желаю.
Он (взорвался). Ну вот что — хватит!.. Конфеты мои ей не понравились... А знаете ли вы, что я непрестанно сосу леденцы, дабы избавиться от пагубной привычки курения. Вы просто вздорное существо... Вот уж полчаса издеваетесь надо мной самым изощренным образом. Довольно! Перепишите анкету, или я немедленно выпишу вас из санатория!
Она (с достоинством). Если вы не перестанете безобразничать, я вызову милицию. (Берет из его коробочки леденец, кладет в рот, захлопывает коробочку и не торопясь уходит.)
О н (оторопело смотрит ей вслед). Какая странная особа!


II.
Ее восьмой день
Маленькое кафе на взморье. Дело идет к вечеру. Погода превосходная.
К столику, где в одиночестве Родион Николаевич пьет кофе со сладкой булочкой, направляется Лидия Васильевна; она держит в руках стакан чая с лимоном и песочное пирожное на блюдечке.
Она (присаживается к его столику). А вот и я. Ужасно рада, что я вас тут встретила. Право, это очень мило с вашей стороны.
О н (изумился). Мило? Что именно?
Она. Мило, что вы тут находитесь. Должна признаться, что ужасно люблю новых знакомых — они куда предпочтительнее старых... Те всегда талдычат что-нибудь общеизвестное, а новые нет-нет, а сообщат что-нибудь новенькое... Мы познакомились с вами всего лишь позавчера и так прелестно тогда поговорили... Я все время вспоминала вас...
Некоторая пауза.
Отчего вы так вытаращили глаза, Родион Николаевич?
О н (окончательно сбит с толку). А вы полагаете, что я их вытаращил?
Она. Вытаращили. Это несомненно.
Он. Нда... Должен подчеркнуть, что у вас, видимо, очень переменчивый характер.
Она. Мне многие сообщали об этом. Но велика ли тут моя вина? И разве нас не радует солнышко, когда оно появляется из-за туч? Сегодня я всех люблю. Всех решительно! И вас тоже, Родион Николаевич... Что с вами, бедненький? Он (откашливается). Какая незадача... Я, кажется, поперхнулся этой сдобной булочкой.
511


Она. А вы, оказывается, сладкоежка. Видимо, часто посещаете эту кондитерскую?
О н. Приходится. (Конфиденциально.) Здесь бывают удивительно вкусные булочки с маком. (Кладет в рот леденец.)
Она. Кстати... А когда вы бросили курить?
О н. Назад лет пятнадцать.
О н а. Может быть, вам стоит снова приняться за курение, чтобы освободиться наконец от пагубной привычки сосать леденцы?
Он. Вы правы — в этом мире много неразрешимых вопросов.
Она. Да, да... Например, сегодня, вернее, только что, когда я проходила мимо этой кондитерской и увидела вас, одиноко сидящего за столиком со сдобной булочкой в руках, меня охватила прямо-таки волна жалости.
О н. Жалости?
Она. Я вдруг подумала — уж не случилось с этим человеком какой-либо беды, если он в такую чудесную погоду забрался в кондитерскую и, одиноко сидя в углу, пьет свой черный-черный кофе.
О н. Мне кажется, вы несколько преувеличиваете. Дела мои, право, обстоят не так уж плохо.
Она. И это прекрасно! Хотите, я пройду в буфет и принесу вам еще одну булочку с маком? Мне бы так хотелось сегодня видеть вокруг счастливые лица.
О н. Нет уж, увольте, я совершенно насытился.
Она. Дело в том, что я только что получила письмо от мужа. Оказывается, он находится в данное время на Каспии и сообщает оттуда прямо-таки любопытные вещи. Рыба, например, имеется там в изобилии...
О н. Но позвольте... позавчера вы сказали, что вы не замужем.
Она. Неужели?
О н. Уверяю вас.
Она. А вы запомнили? Вот странно. В тот день я была, очевидно, зла на него. Вот и объявила несуществующим. Со мной это бывает довольно часто. Всему виной мой, как вы
512


заметили, переменчивый характер. Тем не менее мой муж очень любит меня. До сих пор. Иногда присылает какую- нибудь интересную вещицу в подарок. Прекрасный человек. Но я вижу, что вас это совершенно не радует.
Он. Отчего же. Радует. (Почему-то рассердился.) Я почти взволнован.
Она. Вообще-то они встречаются не часто — мужчины, достойные интереса. Такие все приблизительные. Ни то ни се! Поглядишь и подумаешь — ну что ж ты, радость моя, такой неказистый, блеклый, тоскливенький.
Он. Должен заметить, что и о женщинах трудно сказать подчас что-либо одобрительное.
Она. Так уж и ничего?
О н. Решительно. Я ведь главный врач санатория — передо мною тысячи лиц проходят. Не скажу о всех, но иногда такие особы возникают... Вот в прошлом месяце одна появилась— снимает платок, а у нее синие волосы.
Она. Не может быть!
О н. Клянусь вам. Синие — совершенно. К сиреневым я уж привык— их тут уже штук пять гуляло, но синие!.. А затем эти мини, макси, миди!.. Штаны клоунские, широченные... Ну разве не безобразие?.. Вот в двадцатых годах девушки в кожаных тужурках ходили... Ну до чего было красиво.
Она. И сейчас кожаные курточки носят. Очень элегантно.
О н. Да ведь не такие кожаные курточки. Не такие! Другие совсем... непохожие на те!
Она. Вот тут я с вами совершенно не согласна. Женщина всегда должна быть в форме, подтянутая, аккуратная, прелестная... И она просто права не имеет отставать от моды... Если хотите, она должна блистать, быть великолепной!.. И сдаваться ей нельзя. Ни при каких обстоятельствах!
О н (продолжает сердиться). Сомнительные рассуждения... Весьма сомнительные — женщину скромность украшает, постоянство, чувство меры, а все эти завитушечки, побря-
513
17 А. Н. Арбузов «Пьесы», т. 2


кушечки... (Распаляясь все больше.) Вот к примеру — ну что за странный убор вы воздвигли у себя на голове... что за удивительное сооружение? На девушке это бы еще и сошло... Но вы в какой-то мере далеко не молодая женщина... я бы даже заметил — пожилая, и вдруг такое... простите — не разбери-поймешь.
Она (сражена, убита). Правда? Не разбери-поймешь?
О н. Безусловно.
Она. Как печально... Я не думала... Мне так нравилась эта чалма. (С надеждой.) Ведь это чалма, Родион Николаевич.
Он. Чалма? Вы так считаете? Л по-моему, шляпка... и довольно ехидненькая — себе на уме.
Она. Себе на уме?
Он. А зачем вы надели ее? Из каких, простите, соображений? Понравиться хотите. Пленить чье-то воображение! А вам о душе пора подумать. О душе, товарищ Жербер!
Она. Какая ерундистика!.. И при чем тут душа! Нет уж, милый Родион Николаевич, настоящая женщина обязана до глубокой старости оставаться обольстительной. До последнего смертного часа!
О н. Так — договорились. Нечего сказать... До самого смертного часа... Вот ужас-то! Ну кому нужны в гробу красотки? Глупости говорите.
Она. А вы — бесчувственный человек! Надо же до такого дойти— про гроб зачем-то упомянули. И не совестно вам? А в заключение старухой назвали!
О н. Не называл я вас старухой.
Она. Называли.
О н. Не называл. Неправда!
Она. Что неправда?
О н. Что вы старуха.
Она. Что же я — молодая женщина? Опять беззастенчиво лжете!
О н (теряя терпение). Нет, с вами не сговоришься...
Она. А о чем, интересно, мы должны с вами сговариваться?
514


О каких, собственно, делах? (Окончательно вознегодовала.) Чалма моя почему-то ему не приглянулась! А вы на себя взгляните — пуговицы на пиджаке как не было, так и нет! Мало того — вон уж и другая на ниточке висит... Просто любопытно, куда ваша жена смотрит!
О н (холодно). Прошу простить, но я холост, товарищ Жербер.
Она (чуть помедлив). Неужели?
О н. Представьте себе.
Она. Тем более должны были бы в порядке находиться. Есть же у вас знакомые женщины, которые вас ценят, симпатизируют... благоволят, в конце концов...
О н (сдерживая гнев). Для того чтобы навечно поставить все точки над «и», должен заявить, что я занят делом и мне решительно не до женщин. Как я уже указал, они мне абсолютно безразличны. Все! До единой!
Она. Непостижимо! Какую цель вы преследуете, говоря мне неправду... Врач на курорте! И притом холостяк — заметьте... Несомненно, у вас была бездна романов.
О н. Бездна? У меня?
Она. И это естественно. Вы вполне представительный мужчина. Я бы даже сказала — импозантный.
О н. Импозантный?.. Товарищ Жербер, откуда в вас столько цинизма?
Она. Не понимаю, что вас ужасает. Любовь украшает человека. Мужчину — тем более.
О н. Невероятно! Где вы набрались этой пошлости?
Она. При чем тут пошлость? (Проникновенно.) Я говорю о любви. Вы что же, отрицаете ее? (Улыбнулась неотразимо.) Игру страстей?
О н. Какой ужас!
Она (хладнокровно). Что вы имеете в виду?
Он. Ваш тон!.. Фривольный донельзя. Есть вещи, шутить коими преступно. Любовь — святыня. Я говорю это как очевидец. Я был однажды женат.
О н а. И никогда никого, кроме нее, не любили?
515
17*


Он. А зачем мне было любить еще кого-нибудь, если я всегда любил ее?
Она (шепотом). Немыслимо.
Он. Прошу меня извинить, но я ухожу. Должен заметить, что ничто так не претит мне в женщинах, как пошлость и цинизм. А ваша духовная распущенность ужасает меня, товарищ Жербер! (Идет к выходу.)
О н а. А каково вам будет без ваших леденцов?
Он останавливается.
(Сокрушенно.) Вот они — оставлены на столике...
Он (возвращается, прячет коробочку с леденцами в карман.) Мы разные люди и, как бы ни старались, никогда не поймем друг друга. Вот почему я предпочел бы ограничить наши беседы рамками лечебно-санаторного характера. Исключительно! (Выходит из кафе.)
Она (смотрит ему вслед). Какой странный человек.
III.
Ее одиннадцатый день
Рига. У Домского собора. Только что прошел дождь. Поздний вечер. Вдалеке чуть слышны звуки органа.
Из собора выходит Лидия Васильевна, останавливается.
Смотрит на небо, а может быть, прислушивается к музыке.
Вскоре, следом за ней, появляется Родион Николаевич. Выйдя из собора, замечает ее, одиноко стоящую, и нерешительно к ней подходит.
О н. Добрый вечер.
Она (безразлично). Это вы?
О н. Я.
Она (помолчав). Были на концерте?
516


Он. Я сидел недалеко от вас... в двенадцатом ряду.
Она. Я не заметила.
О н. Это естественно... Я видел, как вы слушали.
Она. Да?
Он. У вас слезы на глазах... Почему вы ушли из зала?
Она (подумав). Этого было достаточно.
Он. Чего?
Она. Этого... всего.
О н. Успокойтесь.
Она. Я не плачу. (Вынула платочек, быстро вытерла глаза.) А почему вы такой добрый сегодня?
О н. Неизвестно.
Она. А я знаю. (Улыбнулась.) Музыка... (Помолчав.) А вы отчего ушли с концерта?
Он. У вас не было ни плаща, ни зонта. Я заметил.
О н а. И что же?
О н. Вы могли попасть под дождь.
Она. Дождь прошел...
О н. Он может пойти снова.
Она (вдруг пристально посмотрела на него). А вы предусмотрительный... (Это она сказала с оттенком неодобрения.) Прихватили зонт. Когда идешь на музыку, нельзя быть предусмотрительным.
О н (помолчав). Вы любите орган?
Она. Я не знаю... Я не думала... Я двадцать лет не слышала этого... а может быть, больше? Как странно проходит жизнь, правда? Нет, ты проходишь. Сколько богатства вокруг, если оглядеться. Но ты проходишь. Очень страшно, да? Вот — приехала на концерт... Как же — Домский собор! — надо отметиться... А потом, когда он заиграл, все вдруг открылось, я увидела себя: детство, троицын день, сад под дождем, рождество, снежную поляну. Ко мне вдруг вернулась память!..
О н. Я часто бываю здесь. Всего рубль — а могут осчастливить. Жалко, не всех.
Она. А вот высокомерным быть не годится. Не надо.
517


О н. Снова дождь пошел.
Она. Еле накрапывает.
О н. Открыть зонт?
Она. Подождем еще.
Они идут по площади, музыка удаляется, и они попадают в маленькие узкие переулочки.
О н. Ночная старая Рига... Занятная, правда?
Она. Я уж бывала тут. Жалко с морем расставаться, а и сюда, в старый город, тянет. Когда только-только стемнеет, тут бродить прекрасно. (Тихонько.) И кажется вдруг, что вон из той узкой двери возникнет какой-нибудь средневековый алхимик в остроконечной шляпе.
О н. Вы фантазерка...
Она. Нет. (Просто.) Я кассирша.
О н. Кассирша?
Она. Да.
Он. Но вы написали... «работаю в цирке»?..
Она. А я и работаю там. Только кассиршей. Не фокусницей. Сегодня мы слушали такую чудесную музыку. После нее нельзя говорить неправду... (Помолчала.) А вам не нравится, что я кассирша?
Он (вдруг засмущался). Нет-нет, что вы, пожалуйста.
Она. Конечно, это не то что работать на арене... Совсем другая история. Впрочем, в кассе тоже бывают довольно любопытные моменты. Частенько приходится такие фокусы совершать!.. Хотя, в общем, я свою работу люблю. Иной раз, Родион Николаевич, продажа билетов доставляет мне необычайное удовольствие. У нас ведь особенный зритель— дети, приезжие или очень любопытные москвичи. И так все радуются, если им достанется билетик на сегодня. Это ведь не театр — тут зритель наверняка знает, что вечером получит удовольствие. Учтите, у нас очень, очень талантливые клоуны. Знающие люди просто убеждены, что таких клоунов нет нигде в мире.
518


О н. Да, прискорбно, однако... Совершенно не слежу за клоунами... Решительно оторвался.
Она. Вот появитесь в Москве — я вам устрою билетик. Два да- . же — если захотите.
О н. Очень благодарен. Действительно, на клоунов надо было бы взглянуть.
Она. И представьте — мне тоже живется довольно весело. У нас в цирке соскучиться просто невозможно. Вокруг очень живой народ. И общественная жизнь кипит ключом. У меня ведь масса нагрузок по профсоюзной линии — некоторые просто увлекательные. И совершенно, совершенно нет свободного времени. Очень, в общем, весело. (Помолчав.) Только вот иногда придешь вдруг домой, и как-то никого нет... как-то пусто... Ну, невесело как-то.
О н. Но... ваш муж.
Она (не сразу). А он в отъезде.
О н. Но, надо полагать, и возвращается?
Она. Иной раз. Он у меня большой артист. Вечно нарасхват. И знаете — очень, очень хороший человек.
О н. Вы рассказывали.
Она. Уже успела? Хотя неудивительно. Радостным известием всегда поделиться хочется. Давно вы в этих краях?
О н. Больше двадцати лет. Сразу после войны.
Она. Откуда?
О н. Я старый ленинградец.
Она. Вот чудесный город! Я радовалась, когда бывала там. Никогда уезжать не хотелось.
О н. Да, было время. (Помолчав.) Нынче не то.
О н а. А вы всегда один живете?
Он. Нет, что вы! Ко мне дочь приезжает... и, в общем, довольно часто. (Оживился.) Видимо, вскоре должна прибыть... сообщила телеграммой. У нее даже комната постоянная... на моей даче... У меня ведь тут замечательные гюлдачи. И садик отдельный. Клубника имеется и цветы. Отдаю дань. Большой любитель. (С некоторым волнением.) И представьте, из окон дочери море видно! Я иногда ночью
519


поднимусь туда, сяду у окошка и слушаю, как оно шумит... и не думаю ни о чем, не вспоминаю — только слушаю, как оно шумит.
Она. А вы знаете — с вами очень любопытно беседовать.
О н. Неужели?
Она (в раздумье). У нас в цирке совсем нету таких, как вы. Хотя, когда я впервые вас увидела, вы мне страшно напомнили одного пуделя, которого я знала. Ворчливого, но прекрасно дрессированного. Он, правда, тогда уже не выступал, просто ездил и сопровождал труппу.
О н. А почему же он не выступал, простите?
Она. По возрасту. Он тогда уже не слишком годился.
О н. Так... Ловко вы в меня угодили.
Она. Нет-нет, вы не так поняли... Если вас с ним сравнить — вы совсем другое дело... Очень деятельный, жизнелюбивый человек.
О н. Вы полагаете?
Она. Я просто уверена в этом. Только вот... не скучно вам одному?
Он. Одному? (Очень оскорбился.) Простите, но это просто смешно. Я постоянно окружен множеством людей. Можно даже сказать, я чрезмерно ими окружен! И какие интересные личности встречаются, сколько судеб наблюдаешь!.. Врачу открыто то, что совершенно неизвестно простому смертному... Судьба любого моего пациента — это живая книга, которую читаешь с неподдельнейшим интересом... Казалось бы, чужие судьбы. Но стоит тебе как врачу в них вмешаться, и они уже становятся в какой-то мере и твоими... О каком же одиночестве может тут идти речь? Нет-нет, только полным незнанием предмета можно объяснить ваши заблуждения по поводу меня, товарищ Жер- бер.
Она. Ну вот — вы опять рассердились, Родион Николаевич.
О н (ворчливо). Я вовсе не рассердился.
Она. Рассердились, рассердились.
520


О н. Не рассердился, черт возьми! Хотя женщины, если с ними беседуешь продолжительно, обязательно тебя рассердят.
Она. Не пойму, чем они так немилы вам — бедные женщины?
Он. Во-первых, как больные они совершенно никуда не годятся. Их даже сравнить нельзя с мужчинами, которым нездоровится. А во-вторых... Ну, это уж мое дело.
О н а. А в-третьих?
О н. Тоже мое.
Она. Надеюсь, к вашей жене вы относились не столь сурово? Пауза.
Почему вы молчите?
Он (негромко). Моя жена была прекрасная женщина. (Помолчал, улыбнулся и добавил.) Прекрасная.
Она (тихонько). А сейчас где она?
Он (внимательно поглядел по сторонам и сказал почти спокойно). Ее нет.
Она. Понимаю... Какая беда... Она ушла от вас... Оставила?
О н. Именно так, очень точное слово. Оставила.
Она. И вы действительно никого-никого больше не любили?
Он (усмехнулся). Отчего же. Был однажды такой прискорбный случай. Взбрело в голову. Даже жениться вздумал.
Она. И что же?
О н. Ужаснулся.
Она. Чему?
О н. Несовместимо. Ничтожно. (Вдруг строго.) Глупо, товарищ Жербер.
Она (даже как-то удивленно). А я понимаю... Того, что было, заменить нельзя... Никто не может! И они... остальные... все на свете — такими кажутся ничтожными, жалкими, глупыми...
О н (горячо). Именно так! Слово в слово.
Она. Удивление!.. До чего мы с вами похожи друг на друга.
О н. Вы полагаете?
Она. Ну вот... опять дождь.
О н. Да. Усилился.
521


Она. Ужасно усилился.
О н. Станем в подворотню.
Она. Что вы... Там страшно.
О н. Уверяю вас, ничего страшного нету.
Она. Как так нету... А я боюсь... Это безумие!
О н. Вот нелепость... Удивительная вы женщина.
Она. Никакая не удивительная... И на улицах пусто! Нет, боюсь...
О н. В таком случае я зонт открою...
Она. Да не рассуждайте вы!.. Лучше открывайте поскорее. Господи, медлительный какой... Промокнем ведь.
О н (открыл зонт). Почему же медлительный. Поспешишь — зонт сломаешь... Ну, берите его за ручку.
Она. Взяла.
О н. Теперь хорошо?
Она. Ничего себе.
О н. Отличный зонт. Вместительный. Знаете, тут даже уютно.
Она. Нашли удовольствие!..
О н. Но почему же?..
Она. Я так ужасно любила дождь когда-то. Боже мой, как я безумно его любила! Мне такие чудесные мысли приходили в голову под дождем... И я ненавидела зонты, прыгала по лужам!.. А теперь стала немолодая и боюсь... Наверное, боюсь простудиться... И скорее, скорее лезу под зонт... самым жалким образом. Как обидно-то, господи!
О н. Что же тут обидного, позвольте?
Она. А моя пакостная поспешность, с которой я стремлюсь под зонт? Моя унизительная трусость? Слушайте, вот что, давайте сломаем зонт!
О н. Зачем!
Она. Сломаем! Будем сопротивляться... не дадимся ей в руки...
Он. Кому?
Она. Старости. Это она!.. Несомненно она! Не сдадимся! Сломаем зонт и будем стоять под дождем с непокрытой головой... как в юности! Черт возьми,— сломаем эту дурацкую палку пополам!
522


О н. Что вы делаете? Остановитесь!
Она (закрывает зонт). Вот как я сейчас ударю его об коленку!.. Раз! Э-э... не так-то просто... (Замечает, как он, пошаты- ваясь, теряет равновесие.) Погодите... Что с вами?
О н. Ничего... Мне надо сесть на ступеньку.
Она. Зачем? (Напугалась.) Вам плохо?
Он. Пустяки. (Вынимает таблетки. Глотает.) Бывает.
Она. Это сердце?
Он кивнул головой.
Какой ужас... И никого поблизости.
О н. Как вас зовут?
Она. Товарищ Жербер.
О н. Не то... Как вас зовут?
Она. Лидия Васильевна... Лида... А что?
О н. Не знаю... Почему-то захотелось выяснить.
Она. Зачем?
О н. Еще не ясно.
Она (ужаснулась). Вы сидите на мокрых ступеньках!..
Ьн. Я в плаще. Мне даже уютно. Даже как-то симпатично, мило.
Она. Вам лучше?
О н. Еще нет. Но сейчас будет. Вот увидите.
Она. Скорее давайте.
Он. Дождь кончился?
Она. Да.
О н. А где мой зонт?
Она. Лежит в луже.
О н. Вы его сломали?
Она. Не удалось.
Он. Какое чудесное известие. (Вздохнул.) Ну вот, кажется, отпустило... (Поднял голову, огляделся.) Вы только оглянитесь вокруг...
Она. Огляделась... И что же?
О н (изумляясь). Как прекрасно жить, товарищ Жербер... Лидия Васильевна.
523


IV.
Ее пятнадцатый день
Больница в окрестностях Риги. Ясное солнечное утро. В саду, на скамейке, с книжкой в руках расположился Родион Николаевич. Он в больничной пижаме, а от солнца защищает его белая полотняная кепочка.
На садовой дорожке с сумкой в руках появляется Лидия Васильевна. Увидев его, она замирает и, словно изучая, пристально разглядывавт, Родион Николаевич поднял голову. Он заметил ее.
О н (безмерно удивлен). Товарищ Жербер?..
Она (мягко напоминая ему). Лидия Васильевна.
Он. Да, да, прошу простить. Лидия Васильевна. Но что вы делаете здесь?
Она. Видите ли, я совершенно случайно проходила мимо больницы, а затем вдруг остановилась у ее входа. По-видимо- му, я неожиданно вспомнила, что четыре дня назад вас поместили сюда в ревмокардиологическое отделение. Надо сказать, что обо всем этом мне поведала наша дежурная медсестра Велта Ваздика, которая с некоторых пор стала относиться ко мне довольно доброжелательно. Вот почему, проходя случайно мимо больницы, я внезапно решила справиться о вашем здоровье. Дело в том, что меня очень мучает совесть, и я непрестанно думаю, а не из-за меня ли вас отвезли в больницу и не я ли виной, что вы попали в столь бедственное положение?
Он (сухо). Во-первых, никакого бедственного положения нет и быть не может. Во-вторых, у меня действительно случаются маленькие сердечные неприятности, чему вы явились свидетельницей. И наконец, в-третьих, мне всего лишь рекомендовано на несколько дней переменить обстановку.
Она. Вот и прекрасно! Поверьте, я очень рада, что вы так внезапно выздоровели.
О н. Еще раз повторяю, что я не болел и выздороветь, таким об¬
524


разом, ке мог тоже. Мое самочувствие вполне благополучно, и дня через три я вернусь на работу.
Она. Все это так, но имеется ли у вас в то же время какая- нибудь вместительная стеклянная банка, в которую вы могли бы поставить несколько этих гвоздик? Сама не знаю почему, но я купила их недавно в цветочном магазине. (Достает из своей сумки несколько гвоздик и опасливо пе- редает их ему.)
О н. Ну что ж... (Почти взволнован.) Я найду стеклянную банку. Вы можете в этом решительно не сомневаться. Я ее найду, товарищ Жербер.
Она (мягко). Лидия Васильевна.
О н. Да-да, простите.
Она. Я хотела бы также осведомиться, достаточно ли хорошо вас здесь кормят?
О н. Скажу прямо, что способ приготовления еды не всегда радует. Все слишком пресно. И как-то по-больничному.
Она. Но, может быть, в таком случае вы бы отведали бульона, который, сама не зная для чего я сварила сегодня утром при любезном содействии нашей медсестры Велты Вазди- ка, той самой, что стала мне явно симпатизировать.
О н (заворчал). Во-первых, не пойму, почему вы меня так балуете... (Смягчился.) А во-вторых, я, по-видимому, отведаю вашего бульона, потому что, прямо сказать, я несколько истомился по домашней пище. (Пробует бульон.)
Она (затаив дыхание). Ну как?
О н (помолчав). Зачем вы сказали мне неправду?
Она. Неправду?
Он (задумчиво). Вы не кассирша.
Она (испуганно). Но почему же?
О н. Вы повариха. Вы отменная повариха.
Она (взволнованно). В таком случае вас, вероятно, не затруднит съесть и эти три котлетки, которые я тоже взяла и зачем-то поджарила.
Он. Съем затем и котлетки. В конце концов, чего только не съест мужчина, чувствующий себя совершенно здоровым.
525


Она. Пока вы кушаете бульон, я хотела бы вас обрадовать еще и тем, что у меня за последние дни очень наладились отношения с моими соседками по этажу. Дело даже дошло до того, что некоторые из них, воспользовавшись моим примером, прогуливаются теперь по ночному саду, а наиболее активные доходят до того, что любуются иногда восходом солнца. При этом нарушения тишины сведены практически на нет — мы не лазаем больше в окно, так как симпатизирующая мне медсестра Велта Ваздика выделила нам запасной ключ от входной двери.
Он (тревожно). Но не кажется ли вам, что вследствие всех этих, кхм... перемен отдельные нарушения распорядка приняли несколько массовый характер?
Она. Но так ли это существенно? Важно, что мы сплотились в единый коллектив. По утрам, например, меня просто умоляют спеть что-нибудь. Мало того, некоторые даже присоединяются к моему пению.
Он. Надеюсь, что весь остальной этаж находится все же в относительном покое?
Она. Не совсем в этом уверена. Но зато все меньшее число лиц опаздывает к утреннему завтраку. (С интересом.) Однако что вы скажете про эти котлетки, из которых вы едите уже вторую?
О н. Количество чеснока, в них положенного, указывает, что тот, кто их готовил, знает толк в кулинарии.
Она. Это ужасно приятно слышать. Дело в том, что мой муж тоже хвалит мою готовку. (Помолчав.) Но скажите лучше, где находится ваш любимый зонт? Представьте, мне даже казалось, что ваше недомогание было вызвано страхом навсегда его потерять.
О н (неожиданно мягко). У нас довольно дождливый климат, и этот зонт действительно нередко меня выручал... Но все же дело не в нем... Сказать правду, сердце у меня пошаливает частенько. Как-никак две войны, и притом весьма причудливые.
Она. Неужели и в гражданскую успели?
526


Он. Будучи мальчишкой, отражал войска Юденича на подступах к Петрограду. (Задумался.) Голод, разруха, блокада... сколько бедствий! Оттого, вероятно, и отправился на лекаря учиться. А затем — вузовские времена... Образовывались, голодали, веселились. Маяковского читали, на диспуты о Мейерхольде ходили, с есенинщиной боролись, нэп отвергали... Разнообразно — не правда ли? Помню, долго копил деньги на брюки. Недоедал — и купил наконец. И в первый же день прожег их папиросой. Представляете — огромная дыра на коленке. Мы так хохотали тогда.
Она. Им теперь этого не понять.
Он. Им многого не понять. Иногда мне кажется, что я мамонт. Иду по улице, оглядываюсь и понимаю. Мамонт. Динозавр.
Она. Нет, счастливые времена... Я училась театру. Я ведь до того, как кассиршей стать, была драматической актрисой. Не верите? Мы всем курсом на Магнитку ездили, на Днепрогэс — с выступлениями. Боже мой, сколько надежд!
Он. Я в первую пятилетку тоже по всей России колесил... Где что начиналось, туда и торопился — то в экспедицию, то в командировку. Теперь уж и вообразить себе не могу, каким был в те годы.
Она. А я вот весьма живо вас представляю на каком-нибудь диспуте — «Может ли комсомолец носить галстук?».
Он. Вы небось в те времена тоже шустренькой были?
Она. А вы думаете! Мне даже иногда самой себя страшно становилось!.. В Мамонтовке на даче рядом с нами нэпманы жили — и я каждую ночь у них в саду появлялась... в белом покрывале. Привидение изображала. Они с дачи в середине июля съехали. Со страха.
О н. И сколько же вам было в ту славную пору?
Она. Пятнадцатый шел, Родион Николаевич. Через три года я уж замуж вышла... А затем через годик у меня и сын родился.
О н. Такую рань? Будет вам.
527


Она. Нет, правда... (Улыбнулась.) Петей назвали.
О н. А ваш муж... он и тогда артистом был?
Она. Что вы! Тогда у меня был совершенно другой муж... Ничего общего! Дело в том, что замужем мне пришлось быть неоднократно. Впрочем, все это дела довоенные. В дальнейшем я как-то урезонилась. Взяла себя в руки. И после войны всего лишь однажды замуж вышла.
О н. Ну, знаете... с вами просто опасно иметь дело.
Она. Теперь-то? Эх, Родион Николаевич... Эх!
О н. А кто он был... ваш первый супруг?
Она. Снежинский? Ни то ни се. Проба пера. Как только родился Петя, я мгновенно поняла, что муж мне больше совершенно не нужен.
Он. Однако вам не кажется, что он мог быть полезен мальчику?
Она. Снежинский? Но он же был прирожденный дурак. Петя догадался бы об этом еще в колыбели. И это необычайно травмировало бы его. В дальнейшем он, несомненно, возненавидел бы меня за то* что я вместо отца подсунула ему этого типа.
О н. Но зачем же вы вышли за него замуж?
Она. Как зачем? Я его безумно полюбила.
О н (сердится все больше). За что?
Она. Но откуда же я это знаю. Никто никогда этого не знает. Ну придумывают там иногда что-то... для очистки совести. Но я всегда была с собой абсолютно откровенна. Я прямо смотрела правде в глаза — Снежинский был дурак.
О н. Какой-то кошмар!
Она. Ну, Родион Николаевич, миленький, не расстраивайтесь, пожалуйста... вам это вредно — ну прошу вас... Я ведь исправилась, я теперь совсем другой человек, совершенно нелегкомысленная... Двадцать лет назад вышла замуж. В последний раз! И до сих пор люблю его. Нежно и преданно.
О н. Нежно и преданно?
Она. Нежно и преданно. Ну теперь-то вы успокоились?
528


Он. В какой-то мере. (Помолчав.) Двадцать лет — цифра все же.
Она. Вот видите.
О н. Но мы все-таки решительно разные люди. Ваш отец... Ну кто он был?
Она. Присяжный поверенный.
О н. Вот видите!
Она. Что — видите? Если хотите знать, мой отец в Красной Армии у самого Котовского писарем служил. Он страшно потом гордился, что именно у Котовского.
О н. Я думаю!
Она. Он даже чай с ним пил три раза.
О н (помедлив). Но, уважаемая Лидия Васильевна, если ваш отец настолько был связан с Котовским, вам тем более не следовало быть такой легкомысленной впоследствии.
Она. Но я же вам сказала, что теперь я совсем другой человек... Совершенно нелегкомысленная. (Не сразу.) А вот вы долго свою жену любили?
О н (задумался). Наверное, всю жизнь.
Она (удивляясь и завидуя). Всю жизнь? Это интересно, вероятно.
О н. Однажды я нес ее на руках восемь километров.
Она. Зачем?
О н. Не знаю. Мне захотелось.
Она. Но почему?
О н. От восторга.
О н а. А что же она?
О н. Уснула.
Она. Какая неблагодарность!
Он. Вовсе нет. Через несколько месяцев она мне дочь родила.
Она. Ну... тогда, конечно, другое дело.
Он. У нас десять лет детей не было. Даже смешно. Хотя нам очень иногда грустно бывало. И вдруг появляется страшно приветливая девочка. Катя. А через полтора месяца война началась.
529


Она. А мой Петя почти взрослым тогда был... Четырнадцать лет... Удивительно был красивый мальчик. И совершенно самостоятельный. Очень смешливый — посмотрит на меня и просто не может сдержать смех... «Ну что ты смеешься?— говорю.— Даже неудобно».— «А ты, говорит, самая смешная на свете».— «Какая же я смешная, говорю, если в театре только драматические роли играю?» — «А это, говорит, потому, что ты хорошая актриса, и они просто догадаться не могут, что ты смешнее всех». И в заключение всего начинает меня целовать.
О н. Сейчас-то он вместе с вами живет?
Она. Вы представляете, он с самых ранних детских лет любил сидеть на репетициях. И такие иногда верные замечания делал — вокруг прямо все изумлялись! А в двенадцать лет он даже написал большую драму «Восстание рабов». Для его лет было просто не так плохо. Правда, впоследствии он ее сжег. Я очень протестовала, но он уверял, что и Гоголь поступил таким образом.
О н. Но сейчас-то он где?
Она. А его уже давно нет. (Улыбнулась виновато.) Его под Кенигсбергом убили. В самом конце войны. Ему только восемнадцать исполнилось. И вот, представьте себе, как неловко получилось — я как раз в эти дни на фронте была, с театральной бригадой... Под Берлином. В общем, по соседству. Мы и День Победы там справляли... Я радовалась очень. (Вдруг прошептала.) И ничего не знала.
О н (после долгого молчания). Один был?
Она улыбается, кивает головой.
Беда.
Она. Он уже давно на фронт рвался. Это потому, что был очень патриотично воспитан. Необычайно любил родину, представьте себе. В общем, очень хороший был мальчик. (Посмотрела на Родиона Николаевича и чуть слышно за- смеялась.) Заболталась я что-то... Все говорю, говорю... Совсем не учитываю ваше болезненное состояние... хотя
530


знаю, конечно, что вы уже практически здоровы. (Встает со скамейки.) А я, вообразите, рижский цирк сегодня посетить решила. Тем более что в икарийских играх одна моя хорошая знакомая участвует. Недавно с мужем разошлась. Такое горе. (Как-то суетливо и смущенно вынула из сумки коробочку леденцов.) Совсем забыла... (Протягивает ему коробочку.) Ваши любимые.
Он (крайне взволнован). Я признателен... весьма... Только за что мне все это?
Она. Но если не я, кто же другой? (Быстро уходит.)


Часть
вторая
V.
Ее восемнадцатый день
Комната отдыха в санатории. Сейчас здесь полумрак. Возле зажженного торшера, в кресле, по-детски поджав ноги, сидит Лидия Васильевна. Из соседнего помещения доносятся голоса, музыка — там, видимо, работает телевизор. А на воле ливень, грохочет гроза, с моря дует сильный ветер.
Она (поет тихонько и задумчиво).
«По разным странам я бродил,
И мой сурок со мною...».
В дверях появился Родион Николаевич, увидел ее, остановился, слушает, как она поет.
(Заметила его.) Вы!.. Вернулись? И в этакий дождь!.. Вы совершенно, совершенно выздоровели?
О н (значительно). Отлично отдохнул.
Она (поспешно). Да-да, конечно.
Он. Вот... я вам три гвоздики припас... (Отдает ей цветы.) Она. Правда? Это замечательно.
О н. А вы... отчего одна?
Она. Все на концерт уехали... некоторые у телевизора сидят... А я размышляю — слушаю, как дождь идет. (Поглядела на него.) А я знала, что вы сегодня вернетесь... Ну просто была убеждена.
О н. Почему?
Она. Не знаю. (Помолчав.) А на море шторм... Необыкновенный! Я сейчас была там, на берегу. На пляже ни души... Купальную кабинку волной смыло, и молния блещет!
532


Правда, я там долго не продержалась: во-первых, вымокла, а во-вторых, страшно.
О н. Не знаю, не знаю... В вашем возрасте так себя вести просто нелепо.
Она. Дался вам мой возраст... (Засмеялась.) А знаете, что один мудрый француз сказал? Стареть скучно, но это единственная возможность жить долго.
Он. Жить долго не фокус. Жить интересно — вот задачка.
Она. И что же? Интересно вам жилось последние деньки?
Он. Чрезвычайно. Каждое утро мне ваши бульоны грезились.
Она. Это что! Но вот голубцы я действительно прекрасно готовлю... Мой муж обычно бывает в восторге. (Помолчала.) А я теперь все чаще об отъезде подумываю — у меня ведь больше половины срока прошло. Смешно!.. Я уж уеду далеко, а вы по-прежнему будете ходить тут, рассуждать о чем-то... Смешно.
О н. Что же смешного-то?
Она. Хотя, если подумать, меня и в Москве ждет масса интересных событий.
Он (задумчиво). Каких же?
Она. Всяческих. Тех и этих. Например, я задумала ремонт! Хочу переменить обои... Я вообще удивительно люблю производить ремонты — и решительно не устаю при этом. Или переставлять мебель... По-новому создавать интерьер! Там, где стоял стол, поставить, например, кровать. Увлекательно, правда? (Живо.) Вот хотите, я все у вас переставлю?
Он (весело). Опоздали! Буквально на днях ремонт в комнате дочери закончил... и обои переменил. Очень жду ее, представьте. Так сложились обстоятельства, что она с мужем в Японии работает — в нашем торгпредстве. Я вот здесь живу — а она, как это ни смешно, среди японцев. Но, слава богу, совсем уж на днях в отпуск должна прибыть. (Засмеялся.) Только никак подсчитать не могу, в какой именно день.
533


Она. Да, да, у всех свои заботы... У вас, несомненно, серьезные— а у меня... совершенные пустяки. Вот знаете, что меня терзает по ночам?
О н. Было бы любопытно выяснить.
Она. Я привезла с собой прелестные наряды. И они так сидят на мне — удивительно красят!.. Но выйти в них я как-то не удосужилась... Совершенно некуда! В конце концов решила посетить в них музей, но вовремя одумалась. Что ни говори, музей требует чего-то строгого, а они у меня несколько... Нет-нет, не какие-нибудь там слишком разнузданные, но все-таки... Словом, так обидно, так обидно везти их обратно ненадеванными... Ужас просто! Хотя вам этого не понять — ведь вы не женщина, Родион Николаевич.
О н. Что верно, то верно. (Осторожно.) Но, может быть, вам бы стоило обнародовать ваши наряды тотчас по прибытии в Москву? Вы могли бы в них показаться в оперетте или, как говорят, в очень-очень модном Театре на Таганке.
Она. Но ведь жаль, жаль везти их ненадеванными!.. В этом, несомненно, есть что-то обидное, я бы даже сказала, драматическое. Тем более что здесь они бы прозвучали... Я просто пари готова держать — они бы наверняка прозвучали!
Он. А не могли бы вы появиться в них на каком-либо нашем вечере отдыха?
Она. Нет-нет — в обстановке санатория мне не хотелось бы выделяться. Поверьте, это было бы нетактично... (Помолчала.) Да и волнует меня несколько иной вопрос.
О н. Какой именно?
Она. Любите ли вы посещать рестораны?
Он. Что касается питания в столовых и закусочных, то оно не представляет для меня достаточного интереса. В принципе я предпочитаю домашнюю еду.
Она. Боюсь, вы не поняли самой сути моего вопроса. Я вовсе не ставлю во главу угла тему питания... Упоминая ресторан, я имею в виду место, где можно повеселиться, по¬
534


танцевать, выпить шампанского, в конце концов... или заняться чем-либо иным.
О н. Но чем именно?
Она. Появиться, например, в ресторанном зале в новой причес- .ке... Или возникнуть в наряде, до сих пор не надеванном.
О н. Скажу вам прямо, что тут у меня еще не выработалось твердых убеждений... За последние годы я не только не появлялся в ресторанных залах, но даже не возникал в новой прическе. Ни при каких обстоятельствах! (Подумав.) А вот в Москве ваш муж после такой долгой разлуки, безусловно, мог бы отправиться с вами в ресторан.
Она. Ну это вряд ли. Хотя в Москву он вернется в те же числа, что и я. Любопытное совпадение, не правда ли? И мы, вероятно, даже увидимся с ним. Впрочем, в Москве он бывает страшно занят.
О н. Я как-то не могу взять в толк... уяснить себе... У вас с мужем, видимо, очень своеобразные отношения?
Она. Но что же тут удивительного? В конце концов, брак сам по себе — довольно своеобразное явление. Вступить в него настолько же просто, насколько трудно оставаться женатым. (Помолчав.) Кстати, а известно ли вам, кто мой муж? Так вот — он знаменитый музыкальный эксцентрик.
О н. Невероятное везение! Быть женой музыкального эксцентрика — величайшее счастье, вероятно.
Она (строго). И нет тут ничего смешного. Мой муж — человек необычайного таланта. Тонкий артист, музыкант. Немыслимо передать словами, какое он производил впечатление в молодости. Увидев его впервые, я была совершенно ошеломлена. Он играл вот на такой огромной трубе и в то же время на таких вот маленьких гармошках... Одновременно, понимаете? Показывая вдобавок всевозможные фокусы. Это было совершенное чудо!.. Своими невероятными трюками он мгновенно покорял зрителей. Многие из них буквально плакали от восторга... Трудно ли представить, что и я полюбила его бесконечно! Мне еще и сорока не исполнилось — совершенная была девчонка... И к тому
535


же страшно разочаровалась тогда в театре. Почему? Расскажу когда-нибудь... И вот я оставила театр и стала всюду за ним ездить... Он такой был ласковый, добрый, заботливый... видел, что мне тоже нужен успех, аплодисменты— ведь я была актриса, он прекрасно это понимал... И тогда мы сделали с ним совместный номер. (Восторженно.) Я появлялась в серебристой пелерине и розовом трико, а пепельного цвета парик довершал картину. Вступал оркестр, я раскланивалась и пела вступительную песенку. (Поет.)
ПЕСЕНКА О ЦИРКЕ
Па-ра-па-ра! Забыть пора все наши ссоры и придирки!
Мы все добры, как детвора, мы все дружны, пока мы в цирке!
Ах, как умен вот этот слон!
Как чудеса неотвратимы!
Цирк любит нас! Он в нас влюблен!
Пока мы в цирке — мы любимы.
Ах, что за номер, что за трюк!
Все спуталось, и все смешалось.
Ах, что за труд! — но этот труд похож на маленькую шалость.
Недаром купол так высок — здесь столько блеска, столько риска, и свой прозрачный голосок дарует вам одна артистка.
Но все пройдет — увы, увы! — и будет только то, что будет.
Забудете артистку вы, зато она вас не забудет.
536


Пока мы есть, мы ждем чудес, пока мы здесь, мы им причастны.
Побудем здесь, пока мы есть, пока мы в цирке — мы прекрасны *.
О н. Да, несомненно, жаль, что в свое время я не посмотрел этого номера. Увидеть его теперь, видимо, нет надежды!
Она. О нем только вспоминают... только вспоминают. Вы не можете представить, Родион Николаевич, как я благодарна мужу за все, что он сделал для меня... На арене цирка я пережила величайший успех. И все благодаря ему. Уверяю вас, это был не только замечательный артист, но и благороднейшей души человек.
О н. Приходится только сожалеть, что вы видитесь с ним, судя по вашим словам, не так уж часто.
Она. А что поделаешь? А что тут поделаешь... Дело в том, что мой муж давно уже женат на другой женщине.
О н (потрясен). То есть как это женат?..
Она. В общем-то, довольно просто: женат — и все тут. И ничего тут не поделаешь.
О н. Но это же... просто черт знает что!
Она. Вы думаете? (Слабо.) Не знаю... Но, с другой стороны,— что ему было делать?
Он (в гневе). Как — что делать!
Она. Десять лет назад он встретил женщину, которую безумно полюбил... Что же тут плохого? И разве он виноват, что полюбил ее? По-моему, ни в коей степени! К тому же следует учесть, что я была значительно ее старше. В конце концов, и это сыграло немалую роль. Если говорить честно, пожилая женщина привлекательна совсем не в той мере, что молодая,— надеюсь, с этим-то вы не станете спорить?
Он. Но послушайте!.. Нет!.. В конце концов!.. Какого дьявола!.. Погодите! Нет! Не знаю.  11 Песенка сочинена Беллой Ахмадулиной.
537


Она (рассудительно). Не будем все-таки сбрасывать со счетов, что он ее полюбил. А любовь — святое чувство. Войдите, в конце концов, в его положение.
О н. Ни за что!
Она. Вы просто нерассудительный человек... Какой-то совершенно несовременный... И, право, удивляете меня. Он так прекрасно ко мне относился... Помогал и нежно меня любил... Он и теперь ужасно меня любит, я просто убеждена в этом. За что же его винить? Он ничего не таил от меня, не скрывал... пришел однажды и заявил совершенно откровенно: «Знаешь, Лидуся, я люблю другую...» Чуть не прослезился в ту минуту.
Он. Ну, знаете!..
Она. После этого мы даже некоторое время выступали вместе. Правда, затем возникли некоторые затруднения — ведь во время гастролей нам приходилось ездить втроем, и это в какой-то мере сказывалось на нашем общем самочувствии... Впрочем, все окончилось благополучно — она прекрасно заменила меня и на арене. Надо сказать, что мы очень старательно с ней поработали, и впоследствии она тоже имела большой успех... Правда, было жалко перешивать на нее мой прелестный костюм — серебряную пелеринку, например, но, в конце концов, что поделаешь...
Он. Черт побери... А по-моему, было бы недурно застрелить ее.
Она. Что вы! Она страшно музыкальна. И ритмична при этом. Она и вступительную песенку — ту самую, что я только что пела вам,— исполняла очень достойно и с огоньком. Хотя, конечно, некоторые недостатки все же чувствовались. И затем, она отлично сложена — как богиня! И представьте, очень неплохо ко мне относится, тут уж ничего не скажешь. И что особенно важно — она очень преданна ему — очень! — и, по-моему, никогда не изменяет.
О н. Итак, стало быть, после всей этой истории вы и начали свою деятельность кассирши в цирке?
Она. Ничуть не бывало! Можете быть уверены — я сдалась не сразу... я сделала самостоятельный номер... Некоторые да¬
538


же поздравляли меня, и, представьте, я почти месяц выступала с ним на арене.
О н. И что же последовало за этим?
Она. Видите ли... Впоследствии этот номер почему-то не имел слишком шумного успеха... Ну, и по истечении некоторого времени, так как я фигура, в общем-то, деятельная, мои друзья перевели меня в кассу. Немыслимое везенье — не правда ли? Ведь я так люблю цирк!
Глубоко взволнованный, он молчит некоторое время, а за- тем берет ее руку и почтительно целует.
(Вырывает руку.) Если вы жалеете меня, то поступаете очень глупо. У меня с мужем отличные отношения... Дай бог каждому! Не более двух месяцев назад, перед отъездом на Каспий, он даже одолжил у меня сто пятьдесят рублей... И может быть, отдаст их! Возможно, все... Решительно все! (Очень рассерженная, она выбегает из комнаты.)
В растерянности стоит Родион Николаевич. Дождь по- прежнему шумно бьет в окна.
(Стремительно вбегает обратно.) Какой ливень! Какой ливень...
О н (ласково). Успокойтесь... прошу вас.
Она. Я хотела сказать вам еще что-то, но совершенно забыла что.
Он (торжественно). Лидия Васильевна, прошу отнестись к моим словам совершенно серьезно, но я решительно предлагаю вам в ближайший вечер посетить какой-нибудь ресторан... сохранив это, естественно, в тайне от моих сослуживцев и отдыхающих. Правду сказать, мне просто не терпится хоть краем глаза взглянуть на ваши так и не надеванные здесь наряды.
Молния. Удар грома.
539


VI.
Ее двадцать первый день
Небольшой садик у входа в летний ресторан. Довольно поздний час вечера. Звездное небо. Очень хорошая погода. Из ресторана доносится музыка.
Отворяется дверь. По ступенькам сходят в сад Лидия Васильевна и Родион Николаевич. Им весело.
Она. Кажется, уже поздно.
О н. Кажется, что уже страшно поздно.
Она. Вы как-то странно смеетесь.
О н. Какое счастье, что нас никто не видел.
Она. Очень большое счастье. (Помолчала.) Впрочем, если бы кто-нибудь из нашего санатория вошел в залу, было бы любопытно.
Он. Ужас.
Она. Особенно когда вы пробовали танцевать летку-енку.
О н. Это была минутная слабость.
Она. Но ваши больные оказались примерными ребятками. Спят мирным сном. (Удивленно.) Почему вы как-то стран- то топчетесь на месте?
Он. Я ищу свою шляпу. Вполне возможно, что я оставил ее в ресторане.
Она. Вы держите ее в руках.
Он. Наконец-то.
Она. Наденьте ее на голову, и тогда все станет на свои места. О н (надел шляпу). Вы правы. Все как-то определилось. (Поду- мав.) Но почему мы никуда не идем?
О н а. А потому, что нам здесь ужасно нравится.
Он. А почему же мы тогда не сели на эту скамеечку?
О н а. А потому, что мы сядем на нее сейчас.
Садятся на скамейку.
О н (потирая руки). Все! Дело сделано — мы продемонстрировали наряды!
540


О н а. А вам они понравились?
О н. Лихо. Ослепительно в какой-то мере.
Она. И шампанское очень вкусное было.
Он. Да... Жизнь открылась мне с совершенно иной стороны.
Была минута, когда я даже сказал себе — ну и ну.
Она. «Ну и ну»? Отлично было сказано.
Он. Никогда не думал, что можно стать таким веселым.
Она. А между тем это безумно полезно. Веселье — залог здоровья. Пожалуйста, водрузите этот лозунг на дверях своего кабинета.
Он. Снимут.
Она. Кого?
О н. Сначала лозунг. Затем — меня.
Она. Не посмеют.
О н. Невеселые люди? Еще как!
Она. А вот было бы хорошо организовать отстрел невеселых. Он. Они не согласятся. (Подумав.) Не поехать ли лучше на пароходе в Таллин?
Она. Нас не поймут.
Он. Как жалко. (Помолчав.) Спустилась ночная прохлада.
О н а. И небо полное звезд...
О н. К дождю.
Она. Пусть. Мне здесь все по душе — и дождь, и солнце, и шторм, и звезды.
О н. Это стихи?
Она. Может быть.
О н. А давайте поедем на пароходе в Пярну.
Она. Нельзя. На нас обидятся.
Он. Кто?
Она. Остальные.
О н. Это ужасно.
Она. Переживем. Симпатичных людей все-таки достаточно. Он. Возможно. Но они как-то странно танцуют. Вы заметили? О н а. Я приглядывалась. Было очень тесно.
О н. Один — весь в бахроме — почему-то ползал у моих ног. Она. Это твист — вы просто отстали от жизни.
541


Он. Я все-таки дико испугался... Ну совершенно обомлел. В ту минуту я как раз ел луковый клопе — и вдруг он — у самых моих ног. Можно было бог знает что подумать.
Она. Это пугает только вначале. Потом привыкаешь.
Он. Вы думаете? (Смущенно.) Правда, я уже несколько лет не был в ресторане. (Не хочет выглядеть ретроградом.) Во всяком случае, все мы страшно шагнули куда-то вперед.
Она. Видные ученые полагают, что твист возник в противовес телевизору. После долгого сидения в кресле требуется определенная разрядка. Твист как бы снимает некоторое окостенение. Несколько легких движений (демонстрирует элементы твиста)... и напряжение снято. Впрочем, стоит ли серьезно говорить о твисте. Практически он уже вышел из моды.
Он. Неужели? Это меня значительно ободряет. Хотя остальные танцы... удивляют в той же мере. (Прислушивается к музыке.) Вот, например, этот. Все невпопад размахивают руками в совершенно разные стороны. Что ни говори, а это не может не настораживать.
Она. Вот тут я с вами решительно не согласна! Шейк возвращает человеку его индивидуальность, и она прорывается в танце совершенно непроизвольно. (Прислушиваясь к музыке, как бы в намеке изображает шейк, придавая ему какую-то незамысловатую эксцентричность.) Мне свободно, легко... Я вся выражаюсь в танце... И это оттого, что я совершенно не скована заранее определенной формой... Я счастлива. Я импровизирую!.. (Заканчивает танец вместе с оркестром, который прекращает играть.) Ну, каково?
О н. Очень мило. Но все-таки безобразие.
Она. Вы просто варвар. Конформист. Ходячая добродетель — вот вы кто! Представляю, каким увальнем вы были в молодости.
Он. Вы полагаете? А известно ли вам, что в разгар нэпа я до упаду танцевал лезгинку и камаринского?.. Из чувства протеста, правда, по поводу растленных танцев — шимми и этого чарльстона.
542


Она. Как? Вы никогда не танцевали шимми?
О н. Танцевал. И чарльстон тоже, что не помешало мне впоследствии осудить их самым недвусмысленным образом.
Она. Вы какой-то танцевальный двурушник. Нет, никогда не поверю, что вы могли танцевать чарльстон. Этот танец требует неизъяснимого, пленительного изящества, искренности! Веселья!..
Он (упрямо). А я вам говорю, что танцевал чарльстон.
Она. Докажите.
Он. Где?
Она. Здесь.
Он. Когда?
Она. Сейчас. Сию минуту.
О н. И докажу.
Она. Валяйте.
Он (встал со скамейки). Так. Погодите... Во-первых, так... Нет, не то... Постойте-ка... (Решительно.) Не могу.
Она. Почему?
О н. Я лишен музыкального сопровождения.
Она. Не приходите в отчаяние, сейчас вы услышите его. (Напевает мелодию старинного чарльстона, прихлопывая в такт руками.) Ну — что же вы? Стыдитесь... так оскандалиться...
Он (яростно). Никогда!.. (Неуверенно проделывает несколько движений, отдаленно напоминающих то чарльстон, то лез- гинку.) Прошу усилить музыкальное сопровождение. Громче!
Она. Ни за что.
Он. Громче!
Она. Нас отправят в милицию.
О н. Пусть! (С некоторым азартом и уже увереннее выделывает замысловатые па.) Ну как?
О н а. Прогрессируете... Но, в общем, не ахти.
О н (перестает танцевать). Все понятно. Чарльстон — парный танец.
Она (настороженно). Что вы хотите этим сказать?
543


О н. Его нельзя танцевать в одиночку.
Она. Уж не считаете ли вы, что в вашем танце должна принять участие и я?
Он. Несомненно.
Она. А милиция? Могут появиться и дружинники.
О н. Поздно. Меня не остановишь!
Она. Эх! Пропади все пропадом.
Оки танцуют. До совершенства, конечно, далеко, но постепенно дело начинает налаживаться.
О н. Ага! Вот видите... танцуем!
Она. Мягче! Не надо так прыгать. И не выбрасывайте свои ноги с такой адской силой в разные стороны! Где чувство меры? Помните об изяществе. Достаточно... хватит. Прекращают танцевать.
О н. По-моему, что-то вышло.
Она (вежливо). В какой-то степени.
О н. Вот видите (торжествуя) — я танцевал чарльстон!
Она. Вероятно. Но очень давно.
О н. Сорок лет назад! Некоторые па, конечно, могли выветриться из головы, но общий рисунок...
Она. Родион Николаевич, я вам почти поверила.
О н (агрессивно, поблескивая глазами). Но я танцевал и шимми!
Она. Побойтесь бога... Вспомните о вашем сердце.
О н. Не побоюсь. Исполняйте мелодию!
Она. Вот уж не думала, что вы такой неуемный...
О н. Никаких полумер — танцевать так танцевать!
Она. Эх, спета наша песенка!..
Аккомпанируя себе, они начинают танцевать шимми. Этот танец удается им, пожалуй, лучше.
О н (танцуя). Извольте — могу и шимми... Ага! Видите.
Она. Спокойнее. Вы слишком трясетесь.
О н. Но в этом танце надо трястись.
О н а. Не в такой мере. Надо чуть трястись. Чуть — в этом весь фокус.
544


О н. Пожалуйста, могу и чуть.
Танцуют почти хорошо.
Она. Довольно.
Они останавливаются.
Я не ожидала. Вы молодец.
О н. Вы тоже не промах.
Она. Но тем не менее нам решительно следует передохнуть. О н. Пожалуй. В этой мысли что-то есть.
С удовольствием располагаются на скамейке.
Она. Боже мой, как прекрасно.
О н. Лучше не бывает.
Она. Но мы все-таки большие молодцы.
О н. Мне тоже это кажется. (Помолчав.) Что ни говори, а шимми и чарльстон значительно превосходят эти новые танцы. Она. И почему же вы с ними так яростно боролись в свое время?
О н. Но кто мог ожидать, что в конце концов они окажутся такими пристойными?
Она. Нет, жизнь прекрасна.
О н. Вы правы. Давайте поедем на пароходе в Каунас.
Она. Нельзя. Это может быть дурно истолковано.
О н. Как? Неужели мы еще в таком возрасте?
О н а. А вы думаете!
Он (взглянул на нее). Черт возьми — вы опасное существо. Она. Но не для вас. Как вы могли забыть — ведь вы женоненавистник.
Он. Именно так. (Пылко.) Разве есть еще на свете женщины, с которыми хоть в малейшей степени можно было бы сравнить... Нету их. Испарились!
Она. Д-да, видимо, испарились... И мужчины тоже... которых можно было бы сравнить... испарились!
О н. И мужчины испарились... и женщины испарились.
Она. Все испарились.
545
1в а. Н. Арбузов «Пьесы», т. 2


О н. Вот ужас-то.
Она. Но нам с вами это безразлично. Мы помним, как нас лю«ч били.
О н. Вот именно. И нам этого достаточно.
Она (вдруг). Вы полагаете?
О н (встрепенулся). А вы?
Она. Я?.. (Слабо.) Почему бы и нет... Полагаю.
О н. Я тоже... (Осторожно.) Полагаю.
Она. Вот и хорошо. Мы оба полагаем.
О н (решительно). Полагаем — и все.
Она. А ведь находятся такие глупцы... уверяют, будто одиночество страшит...
О н. Надо же!
Она. Вот уж не страшит...
О н. Смешно подумать... (Неожиданно.) Хотя иногда под вечер... вдруг взгрустнется.
Она (подумав). Разве уж совсем немножечко...
Он. Еле-еле.
Она. Совсем чуть-чуть.
В ресторане оркестр заиграл вальс. Они встают со скамейки. Он берет ее за талию. Она улыбается, и они медленно кружатся в вальсе.
VII.
Ее двадцать третий день
На море только что зашло солнце, вот-вот начнет темнеть. По тропинке меж сосен медленно бредут Родион Николаевич и Лидия Васильевна.
Он. Отчего вы смеетесь? Молчали, молчали — а теперь смеетесь.
Она. Все-таки мы замечательные молодцы с вами.
О н. Вы твердо убеждены в этом?
546


Она. Вот уже второй час ходим-бродим, никак остановиться не можем.
Он. Да. Нечто новое в моей жизни. Например — только что наблюдал закат солнца.
Она. Он был на редкость удачный.
О н. Возможно. Но мне с вами несдобровать. Есть все основания полагать, что я уже лечу в пропасть. Позавчера ночью танцевал чарльстон у ресторана!
Она. Да, это была картинка.
О н. Ужас! Вспоминаю наши бесчинства и содрогаюсь.
Она. И напрасно. Все было так мило. Я совершенно от вас этого не ожидала.
Он. А если бы нас засекли? Кто-нибудь из моих врачей?
Она. Но какой вы начальник, если боитесь ответственности?
О н. Вас послушаешь...
Она. Вот и слушайте. Не так уж долго осталось. (Замолкла.) Кстати, почему вас целый день не было видно?
Он. Ездил в город. Сегодня у меня была операция в клинике.
Она. Странно... Неужели вы еще и практикуете?
О н. По специальности я хирург... обязан быть в форме. Для нашего брата отсутствие тренировки смертельно. Хирургия— дело военное. (Усмехнулся.) А случиться может все.
Она. Все?
О н. Кто может поручиться.
Она (помолчав). Это ужасно.
О н. Еще как.
Они подошли к братскому кладбищу. Оно расположено у самого моря, там, где шоссе поворачивает чуть в сторону от высоких сосен. Мраморные четырехугольные постаменты— надгробия с именами погибших. Над ними барельеф из песчаного камня, на котором высечены три солдатские каски.
Она. Братское кладбище... Я здесь уже бывала.
О н. Идемте. Не стоит останавливаться.
Она. Почему?
у
547
18*


О н. Не надо.
Она. Вы какой-то удивительный.
Он молчит.
А странное выбрали место для кладбища. У самого моря. Он. В октябре сорок четвертого здесь шли жестокие бои. Противник сопротивлялся отчаянно... Мы понесли большие потери. (Снова молчит.) Они погибли тут, у моря, на этой земле. Тут и похоронены.
О н. Вы здесь воевали?
О н. Нет.
Она. Откуда же знаете?
О н. Я слышал.
О н а. И все это было. Вспомнить страшно.
О н. Но надо помнить.
Она. Тех, кто погиб?
О н. Тех тоже.
О н а. И вы все-таки думаете... это повторится?
О н. Надо жить так, чтобы не повторилось.
Она (посмотрела на него благодарно). Как верно... (Не сразу.)
Я устала. (Садится на скамью.)
О н. Ну что ж. (Сел с ней рядом.)
Она. Помните, я обещала рассказать, почему разлюбила театр. Так вот — это произошло после Петиной смерти. (Усмехнулась.) После победы. Со мной случилось что-то необъяснимое... Когда за сценой начиналась бутафорская стрельба, мне становилось совестно... нестерпимо стыдно. Горе, гибель людей — это было свято для меня — тут кончалось искусство... И мне было не до притворства... Я оставила театр. (Снова помолчала.) А в цирке царило веселье, все смеялись вокруг, радовались... Это было спасение.
О н. Мне трудно это понять.
О н а. Я знаю. Меня и друзья не понимали. Но что поделаешь — я люблю смех, веселье... Наверно, я малодушный человек. Но что поделаешь. (Помолчав.) Почему вы улыбнулись? О н. Вспомнил ту минуту, когда впервые вас увидел.
548


О н а. И что же?
Он. Я чуть не расхохотался тогда. Нет-нет, вы вовсе не показались мне смешной... Просто мне вдруг стало весело.
Она. Право, не знаю, должно ли меня это радовать.
Он (не сразу). Вы уезжаете... послезавтра?
Она. Да. (Улыбнулась.) Уже.
О н (растерянно). А я к вам привык.
Она (изумилась, но не подала вида). Отвыкнете.
Он. Наверное.
Она (рассердилась). Это радует вас?
О н. Нет... Печалит... Если говорить серьезно — печалит. Хотя это, конечно, глупо.
Она. Но почему же глупо?
О н. Уж не знаю. Глупо — и все. Ладно. Черт с ним. В конце концов, я привык к одиночеству. (Усмехнулся.) с ним не соскучишься.
Она. Вы не сердитесь, что я спрашиваю... Но вы молчите, а я не могу понять, отчего ваша жена оставила вас. Что случилось?
О н (негрожтсо). Война случилась.
О н а. И что же?
Он. Она пошла воевать. Не вернулась. (Улыбнулся.) Вот и все. Вот такие дела. Очень все просто.
Она (тихо). Молчите. Ладно.
Он. Я и молчал. Это вы велели. (Не сразу.) Хотя зачем молчать? Молчать о ней нет расчета. Она была хирург, как и я, а когда идет война, место ему на фронте. Это ведь ясно. Мы воевали на разных фронтах и не встречались с сорок первого... Она дважды была ранена и дважды возвращалась в армию... В сорок четвертом ее не стало. Убили все- таки. Целых три года она жила без меня. (Задумался.) Может быть, изменилась?.. Не знаю. Но забывать ее мне нельзя. Не положено. (Помолчав.) Когда я в Ленинград вернулся, мне все казалось — она жива; иду по улице и думаю; она дома ждет. Дочке шесть лет исполнилось...
549


Мы с ней по Невскому гуляли, по Летнему саду, дурачились... а думали о ней.
Она. А отчего вы Ленинград оставили? Ведь это ваш город... Вы любили его?
О н. Любил.
О н а. А как же решили оставить?
О н. Так случилось.
Она. Но вы могли вернуться в него.
Он. Нет.
Она. Но почему?
О н (почти грубо). Нельзя было — и все.
Она (тихо). А вы очень были счастливы?.. (Дотронулась до его руки.) Тогда... до войны?
Он. Наверно.
Она. А я не знаю — была я счастлива, нет ли. Вот веселая была, это я помню. Вообще-то совсем счастливых людей на свете не бывает... или они мало на глаза попадаются, что ли. Хотя... (Оживилась.) Вот интересная история: как-то я наблюдала на улице очень счастливую парочку... я их встретила поздно вечером на Арбате, они довольно медленно шли — очень уж были старенькие, но такие аккуратно одетые, приветливые... Он ее осторожненько под руку вел, и они при этом страшно смеялись. (Подумала.) Счастливее людей я не встречала больше.
О н. Вы завидовали?
Она (тихо). Да.
Он. Я тоже завидовал бы, наверно.
Она (с улыбкой восхищения). Они шли, поддерживая друг друга... И такие веселые.
О н. Вот что я вам замечу, Лидия Васильевна... И не поймите, что в укор... Верность — высшее проявление силы.
Она. Правда? (Задумалась.) Может быть. (Посмотрела на него.) Может быть. (Оглянулась вокруг.) Я часто прихожу сюда... Даже не знаю отчего. Здесь так торжественно обо всем вспоминаешь... возвышенно, что ли... И такая глубокая боль трогает тебя — просто невозможно. (Подходит к над¬
550


гробьям, читает.) «Сержант Акимов Петр. Родился в 1924 году— погиб 23 октября сорок четвертого года». Только-то двадцать ему было. А вот у этой надписи, когда ни приду,— свежий букетик положен. Необыкновенно, правда? Значит, каждый день кто-то сюда приходит... (Читает.) «Семенова Нина, майор мед службы. Родилась в 1912 году, погибла 25 октября сорок четвертого года». Ей уж больше тридцати было, этой Нине... Сейчас совсем немолодая была бы. (Подняла с постамента цветок, понюхала.) Еще свежие... Кто-то утром положил.
О н (негромко). Не троньте.
Она, вдруг словно очнувшись, пристально смотрит на него, не решаясь спросить.
Она. Боже мой... Простите меня...
О н (улыбнулся). За что же?..
Она. А я все смеюсь... все шучу.
О н. Это ничего.
Она (вдруг разом поняла все). Вот почему вы остались здесь... Вот для чего.
О н (помолчав). Совсем уже стемнело. Идемте.
Он оглянулся, а ее уже нет.
VIII.
Ее двадцать шестой день
Вторая половина дня. Моросит мелкий дождик. Возле железной ограды, у ворот санатория, под зонтом сидит на чемодане Лидия Васильевна. Она одета в очень простой дорожный наряд, на голове платочек. Второй чемодан стоит рядышком с нею, тут же авоська с яблоками.
Она (поет тихонечко).
«По разным странам я бродил,
И мой сурок со мною...».
551


У ворот появляется Родион Николаевич. У виду его, она замолкает, испуганно смотрит на него.
О н. Закройте зонт... Дождик перестал.
Она. Неужели?
О н. И вам не совестно?
Она (слабо). Совестно?.. Но почему же?
О н. Я вас всюду искал...
Она. Правда?
О н. Где вы были?
Она. Когда?
О н. Эти два дня, что мы не виделись...
Она. Я совершала долгие-долгие экскурсии.
О н. Неправда. Вы прятались!
Она. Я не пряталась. Просто последние дни я решила посвятить путешествиям. (Воспрянув духом.) В конце концов, должна я путешествовать или нет!
Он. А что вы делаете здесь?.. Притаились в каком-то нелепом наряде... сидите на чемоданах... Авоська с яблоками!
Она. Я вызвала такси... Я уезжаю. А мой муж... он обожает яблоки.
О н. Ваш поезд уходит вечером, а сейчас начало дня.
Она (стараясь сохранить независимый вид). Но мне вздумалось погулять по Риге... Зайти на прощанье в мою любимую кондитерскую, где имеются в продаже такие прелестные яблочные пирожные.
Он. Отлично!.. В кондитерскую на прощанье зайти решили, а со мной попрощаться не удосужились! Воспользовались тем, что рано утром я уехал в город на операцию, и решили тайно покинуть санаторий.
Она (невинно). Но отчего же тайно? Побойтесь бога... Я выписалась... Всем пожала руки, простилась...
О н. А почему не зашли проститься ко мне?
Она. Не захотела.
О н. Но почему?
552


Она. Не знаю. Очень многие мои поступки бывают совершенно мне неясны.
Пауза.
Так или иначе, сегодня кончился мой срок...
О н. Но вы сами говорили, что у вас еще есть десять дней. Ваш цирк открывается несколько позже... И я, безусловно, мог бы продлить ваше лечение еще на неделю.
Она. Но зачем?
О н (путаясь). В конце концов, вы недостаточно окрепли... Ваш атеросклероз...
Она (с неким торжеством). Поздно! Я выписалась, поцеловала Велту Ваздика, моя постель занята, вещи уложены, такси появится с минуты на минуту.
О н. Но почему, черт возьми, вы так стремитесь в Москву?
Она. Мне незамедлительно надо туда ехать. Мой муж будет в эти дни находиться в столице, а он так хотел меня видеть, так мечтал об этом.
О н. Не мечтал.
Она. А я вам говорю — мечтал.
О н. Врете! Он решительно не мечтал.
Она (вдруг сникла). Может быть, и вру. (В отчаянии.) А что делать?
О н. Действительно, что делать? (Помолчав.) Не огорчайтесь. Я говорил с вами в недопустимом тоне. Я просто распоясался — это несомненно.
Она. Да, да, все обстоит катастрофически плохо.
Он. Катастрофически?
Она. Конечно! На моем большом чемодане внезапно сломалась молния, и теперь оттуда все время показываются самые различные предметы.
Он. Это, безусловно, неприглядно... Но, во всяком случае, поправимо.
Она. Я, видимо, очень нервничала, когда укладывалась... мне, несомненно, не следовало действовать так ожесточенно!
553


(Всплеснула руками.) Бог знает, как мне сегодня не везет!..
Он (мрачно). Мне тоже. Я получил письмо от дочери... Вы ведь знаете — я очень ждал ее...
Она. И что же?
О н. Она не приедет.
Она. Какое-нибудь несчастье?
Он. Нет... В общем, нет. Если посмотреть на это здраво — пустяки.
Она (тихонечко дотронулась до него рукой, спросила почти шепотом). А все-таки?
О н. Видите ли... Я уже вам рассказывал, что моя дочь вместе с мужем находится в Японии. Он очень милый человек, был даже спортсменом некоторое время, а теперь успокоился и перестал. Каждый год свой отпуск она проводила со мной... Она понимала... Но в прошлом году приехать не смогла. Ему было очень нужно навестить свою тетку, которая живет в Сухуми. Словом, не удалось... у меня был большой расчет на эту осень, но... вновь осечка. Они едут в Самарканд. Оказывается, он никогда не был там... Ну а на обратном пути — московские дела, и... словом, она вряд ли сюда успеет. (Помолчав.) Вообще-то жалко, конечно... Я очень готовился. Интересные напитки раздобыл, всевозможных конфет... Ну-с, и, наконец, купил новенький диван страшно оригинальной конструкции... (Помолчал несколько.) Словом — жалко. Говорит, что будущим летом уж наверняка... (Зсшолтсает взволнованный.)
Она (тихо.) Черт знает что.
О н. О чем вы?
Она. Совершенно ни о чем.
Долгое молчание.
О н. Пожалуй, что да.
Она. А вы о чем?
О н (усмехнулся). И я ни о чем.
Она. Такси подошло.
554


6 н. Да. Явилось.
Она. Он у знака остановился. Я скажу ему, чтобы подъехал сюда. •
Он (вскрикнул). Погодите!
Она. Что?
Он (торопясь). Я хотел сказать... У меня блеснула мысль, в некоторой мере вполне здравая... Комната дочери стоит абсолютно пустая... и, заметьте, я все там подготовил... окнами она выходит на море, и вы, таким образом, вполне бы могли провести там недельку... Поверьте, я не стану вам докучать. Если хотите, могу и вовсе не показываться на глаза... Хотя, с другой стороны, почему бы нам и не выпить вечером чайку с вареньем.
Она. Родион Николаевич, мне очень горестно... но поверьте — это совершенно невозможно...
О н. Но почему же?
Она. Нет, нет... Никогда! (Убегает туда, где ее ждет такси.)
Он подходит к ее чемоданам и смотрит ей вслед.
IX.
Ее тридцать третий день
На даче у Родиона Николаевича обеденный стол накрыт с чуть заметной торжественностью. Лидия Васильевна и Родион Николаевич нерешительно бродят по комнате, все еще не приступая к трапезе.
Скоро наступит вечер, но солнце еще не зашло. Ясное небо. Тихий нежаркий день конца августа.
Она. Вы что-то ищете?
О н. За эту неделю вы довольно ловко все тут переставили. Без сомнения, в комнате стало уютнее... но как-то, я бы сказал, непривычнее. В данный момент, например, я ни за
555


что не могу обнаружить несколько моих сорочек, к которым я, в общем-то, привык.
Она. Вы не должны сердиться, вчера я выстирала их и положила в маленький шкафчик.
О н. Ошибка. Свои рубашки я стираю сам. Это придает мне уверенности и даже бодрит в какой-то мере.
Она. Однако пришивать оторванные пуговицы к своим рубашкам и пиджакам вряд ли является вашим хобби.
Он. С этим делом я всегда отчего-то тяну. Впрочем, в последние дни все мои пуговицы каким-то непостижимым образом пришились сами собой.
Она. Увы, должна признаться, что я вот уже почти сорок лет неустанно пришиваю пуговицы к самым всевозможным пиджакам.
О н. Мне остается только гордиться, что мой пиджак попал в такую славную и обширную компанию.
Она. Любезный Родион Николаевич, стоит вам чуть разозлиться, как вы тотчас теряете все свое обаяние.
О н. Мне многое не нравится.
Она. Что именно?
О н. Сам хотел бы понять. (Посмотрел на часы.) Поздно. Пора ужинать. За дело!
Они хлопочут у стола.
Позвольте провозгласить тост.
Она. Слушаю внимательно.
О н (поднимает бокал). Я вас благодарю, Лидия Васильевна.
О н а. И это все?
Он. Вы обещали быть внимательной. Повторяю тост. (С большим чувством.) Я вас благодарю, Лидия Васильевна.
Она. На этот раз куда лучше.
О н. Мне всегда были по душе краткие тосты.
О н а. И верно. Нечего тянуть, когда налиты рюмки.
О н. И в этом мы согласны с вами. Замечательно!
Оки приступают к трапезе.
Она. Должна сознаться, что вы купили очень удачный сыр.
556


Он, несомненно, превосходит тот, который я купила позавчера.
О н. Зато позавчера вы где-то отыскали замечательную колбасу. Моя нынешняя ей значительно уступает.
О н а. Пока это утверждение кажется мне сомнительным. К тому же вы раздобыли нынче прелестного угря. Хорошо и то, что вы надели этот удивительно красивый галстук.
О н. Совершенно случайно он оказался страшно модным. Ему ровно тридцать лет.
Она. Какой он молодец, ваш галстук. (Наливает вино в стаканчики.) А за что еще мы нынче выпьем?
О н. Я выразил все, что думаю. Ваша очередь.
Она (подняла стаканчик). За август месяц. В какой-то мере и за вас. Вы ведь тоже появились в августе. Вместе с дождями, восходом солнца, с кондитерской на углу и старой Ригой. Я жила, ничего об этом не ведая... И все явилось. Наяву — вот самое смешное!.. Этот август я рассматриваю как некоторый итог... всего. Прощальный фестиваль, так сказать. И спасибо его участникам. За август!
Они пьют.
(Негромко.) Вы разочарованы?
О н (совсем тихо). Почему?
О н а. Я оказалась болтушкой.
Он (помедлив). Вы оказались чудом.
Она. Э, нет... Стоп.
Он. Ну ладно. Стоп. (Помолчав.) А собственно... почему стоп?
Она. Вы знаете это не хуже меня.
Он. Я не знаю.
Она (помолчав). Мне очень дороги цветы... те, что и сегодня вы оставили там, на кладбище.
Он. Они всегда будут там. Каждое утро. Этого ничто не изменит.
Она. За что я и благодарю вас.
О н (помолчав). Хорошая была неделя.
Она. Очень хорошая.
557


О н. Вы что улыбаетесь?
Она. Подсчитала, сколько лет нам обоим вместе.
О н. Это действительно смешно.
Она. Но неделя была хорошая.
Он. Очень.
Она. Самое время уезжать. (Смотрит на часы.)
О н. Опаздывает такси?
Она. Нет еще.
О н. Появится.
Она. Конечно. (Наливает вино в стаканчики.) И последнюю... За отъезд!
Они выпили вино, встали.
Ну, кажется, все.
О н. Все. Да.
О н а. Я так боюсь...
О н. Чего?
Она (показывает на чемоданы). Моя бедная молния.
Он. Я ее починил.
Она. Вот и отлично. (Воодушевляясь.) Сяду в поезд — и все!
И поеду! Я так люблю странствовать!
О н (впадая в ее тон). Странствовать хорошо.
Она. Чувствуешь себя свободной... Едешь куда хочешь!..
О н. Прекрасно!
Она. И ни от кого не зависишь... Ну не чудо ли?..
Он. Прелесть!..
Она. В конце концов, холостой человек... Он... (Странно взмах- пула руками.) А? Ведь правда?
О н (восторженно). Холостой? Еще бы!
Она. Сам себе хозяин... и свободен! Совершенно свободен.
О н. Решительно свободен!.. Не чудо ли?
Она (взглянула в окно). Такси.
О н. Да. Приехало.
Она. Слава богу. (Помолчав.) Наконец-то.
О н. Да. Уезжаете. Вот и все.
Молчание.
558


Она (вдруг торопливо). Будете в Москве, обязательно звоните. О н. Позвоню. Спасибо.
Она. Ия вас благодарю. Все было очень смешно.
О н (так же торопливо). Может быть, и увидимся.
Она (машинально). Увидимся, конечно.
О н. Будьте здоровы.
Она. До свидания. (Вскрикнула, искренне испугалась.) Зачем вы подняли чемоданы! Вам вредно. Еще раз спасибо... Нет-нет, только не провожайте. (Убегает.)
Родион Николаевич остается один в комнате. Подходит к окну; посмотрев на улиг^у, возвращается к столу, наливает в стаканчик вина, смотрит на него, но не пьет. Бесцельно бродит по комнате, озирается, затем стремительно бежит к двери, останавливается, берется руками за сердце и, усмехнувшись, возвращается к креслу. Он тихо садится в него. Закрывает глаза, и кажется, что в это кресло он сел навсегда. Возникает тихая музыка, это песенка, которую пела Лидия Васильевна о цирке. Музыка звучит громче, а затем мы слышим и голос ее. Негромко, но очень отчетливо доносятся до нас слова песенки. Родион Николаевич молча, улыбаясь, сидит в кресле.
Недаром купол так высок — здесь столько блеска, столько риска, и свой прозрачный голосок дарует вам одна артистка.
Но все пройдет — увы, увы! — и будет только то, что будет.
Забудете артистку вы, зато она вас не забудет.
Пока мы есть, мы ждем чудес, пока мы здесь, мы им причастны.
Побудем здесь, пока мы есть, пока мы в цирке — мы прекрасны.
559


Тихонько отворяется дверь. На пороге появляется Лидия Васильевна. Медленно опускает чемоданы на пол. Он встает с кресла, смотрит на нее. Музыка замолкает вдали, и наступает тишина.
Она. Я не смогла... вот ужас... Я отпустила такси.
О н (тихо). Спасибо...
Она. Не знаю, что тебе сказать.
Он. Ничего не говори. (Помолчав, улыбнулся.) А знаешь — я чуть не умер.
Она. Да... Смешно... Наверно, всю мою жизнь я только и делала, что шла тебе навстречу.
Занавес
1975


ОЖИДАНИЕ
Драма
в трех частях


Действующие лица
Ермаков Николай Александрович 45 лет,
Катерина
его сестра, 46 лет.
Шурик
их отец, 72 года.
Клава
дочь Ермакова, 20 лет, Валерик
сын Ермакова, 19 лет,
Гриша
сын Катерины, 24 года,
Настя
невеста Гриши, 20 лет.
Паоло Монти
коммерсант, 45 лет,
Люсия
его жена, 44 года,
Джанни
официант в траттории, 19 лет. Чезаре
старый рыбак, 75 лет.
Действие происходит летом 1966 года в Италии, а затем в России.


Часть
первая
Картина
первая
Воскресенье, 19 июня 1966 года
Италия. Адриатика. Маленький курортный городок между Кьоджи и Венецией.
Берег моря. Невдалеке причал для яхт и катеров. Чуть повыше, в кустарнике, маленькая траттория не из самых дешевых. На площадку перед входом вынесены два-три накрытых столика. Чуть поближе к морю скамеечка, на которой, опершись па палку, неподвижно сидит старик и, ни на что не реагируя, не оборачиваясь, пристально смотрит на море.
Солнце медленно клонится к закату. Из траттории доносится тихая механическая музыка.
Появляется официант Д ж анн и,— это хорошенький мальчишка, веселый, ловкий, беспечный. Оглянув столики, он замечает старика, подходит к нему.
Джанни. Привет, Чезаре!.. Надолго же ты исчезал. Я уже подумал — а не умер ли ты?
Чезаре. Я жив.
Джанни. Приятно слышать. Вез тебя чего-то не хватало. Где ты пропадал?
Чезаре (степенно). Я хворал.
Джанни. Не выпьешь ли чего-нибудь веселенького по случаю выздоровления ?
Чезаре молчит.
За мой счет.
Чезаре. Не мешай.
563


Джанни. А чем ты занят? Уставился на солнце и следишь, как оно опускается в море. Сколько лет ты смотришь на это...
Ч е з а р е. Помолчи.
Слышен шум подошедшей машины. У траттории показывается Люсия. Ей сорок четыре года, но выглядит она моложе — фигура почти девичья. Одета по-своему: не по моде, но изящно.
Джанни. Добрый вечер, синьора Люсия. Синьор Монти еще не появлялся. Вы ждете его из Рима?
Люсия. Милый Джанни, ты всегда все знаешь.
Джанни. Я догадлив. Когда синьор Монти возвращается из Рима, вы всегда встречаете его у нашей траттории и заказываете два сухих мартини.
Люсия садится за столик.
Счастливая стоит погода. Середина июня, а жара так и не наступила. (Посмотрел на дорогу.) Мне кажется, синьор Монти едет.
Люсия (весело). Два сухих мартини, Джанни.
Джанни (смеется). Я понял. (Убегает.)
Снова шум подъезжающей машины. Люсия встает из-за столика. Навстречу ей быстро идет Паоло Монти — ему сорок пять, но и он выглядит моложе своих лет. Хрупок, изящен, красив — истинный венецианец.
Паоло. Здравствуй, дорогая. (Целует ее.) Минуту... Погоди, (Обняв, пристально смотрит на нее.)
Люсия. Что с тобой?
Паоло. Ничего...
Люсия. Ты плохо выглядишь.
Паоло. Не удивительно. Целую неделю в Риме.
Люсия. Нет, ты мне не нравишься.
Паоло. Я устал с дороги. Вот и все.
564


Джанни (выходит из траттории). Рад видеть вас здоровым, синьор Монти. (Ставит бокалы на столик.) Два сухих мартини.
Паоло (улыбнулся). Ты уже успела заказать?
Люсия. Как только увидела твою машину.
Джанни. «Ювентус» в Стокгольме снова умудрился проиграть.
Паоло. И на этот раз с сухим счетом.
Джанни. Что они делают с нами, эти люди!.. (Уходит в тратторию.)
Паоло. Хорошее мартини.
Люсия. Что сказал доктор?
Паоло. Он сказал, что жить мне осталось недолго.
Люсия (неодобрительно). Вечные твои шуточки...
Паоло. Я больше не буду.
Люсия. Но что же он все-таки сказал?
Паоло. Некоторые признаки утомления... Впрочем, нужны повторные анализы. Все как-то несерьезно.
Люсия. Разумнее всего было бы прекратить эти поездки в Рим. С делами твои люди справятся сами. (Помолчав.) О чем ты задумался?
Паоло (помолчав, негромко). Здесь удивительно красиво.
Люсия (улыбнулась). И ты заметил это только сейчас?
Паоло. Конечно, нет, но сегодня... (Помолчав.) Конечно, нет, милая.
Люсия. Помнишь, десять лет назад, когда мы впервые ехали на виллу твоего отца, мы увидели эту тратторию, свернули с дороги и решили тут позавтракать. Твой бедный, захудалый фиатик еле дотащил нас сюда из Рима. Отсюда мы впервые увидели нашу виллу — тогда она хорошо была видна.
Паоло. Зато теперь деревья почти закрыли ее.
Люсия. А как мы веселились в тот день... Выпили целую бутылку палермской марсалы.
Паоло. Разве мы могли тогда предположить, что кончилась наша молодость. Дни веселья уходят вместе с бедностью,
565


Люсия. (Не сразу.) Эта сентенция кажется тебе сомнительной?
Люсия. Не знаю... Мне ведь и в бедности не было достаточно весело. (Помолчав.) Прости... Об этом мы условились не вспоминать.
Паоло (внезапно). Мне жалко отца, он вряд ли бы оставил мне фабрику в Мурано, если бы не умер так внезапно. Во мне он нашел не слишком удачливого преемника.
Люсия (взглянув на него). У тебя... дурные новости?
Паоло. Мы делаем слишком хорошее стекло, для того чтобы оно приносило прибыль. Стандартное производство вытесняет нас с рынка... Ты молчишь?
Люсия. Я думаю о тебе.
Паоло (улыбнулся). Не слишком веселая тема...
Люсия. Ты мой единственный друг на всей земле. Кроме тебя, у меня никого нет.
Паоло (серьезно). Это не может быть вполне достоверно.
Люсия (тихо). Помолчим об этом.
Паоло (прислушиваясь к музыке). Забавная песенка... (Быстро.) Завтра уедем на яхте в море. (Нетерпеливо.) Оглянись же, Люсия!
Люсия. Что, милый?
Паоло. Как все прекрасно вокруг...
Люсия. Ты сегодня уже говорил это.
Паоло (повторяет сосредоточенно). Как все прекрасно вокруг.
Люсия (ее вдруг пугает его тон). Поедем домой.
Паоло. Нет, посидим здесь еще немного. (Подходит к дверям траттории.) Еще два сухих мартини, Джанни... (Возвращается к Люсии.) Тебе не кажется странным... мы в двух шагах от нашего дома и, как всегда, не торопимся уйти из этой маленькой траттории?
Люсия. Может быть, это память о том дне, когда мы впервые приехали сюда? Пожалуй, только здесь нам по-прежнему бывало хорошо вместе.
Джанни (несет мартини). Я вижу, что семейство Монти решило всерьез напиться сегодня.
566


Паоло. Синьора сказала сейчас, что ей бывает хорошо только у вас в траттории.
Джанни. Я передам ваши золотые слова отцу, синьора. (Уходит.)
Л ю с и §. Славный мальчик... (Внезапно.) Если бы у нас были дети!..
Паоло. Но их нет. (Помолчав.) Видно, нацисты в Маутхаузене не оставили мне на это никаких надежд. Чем-то я им здорово не пришелся по душе.
Люсия молча целует его руку.
(Отстраняя Люсию.) Мне надо позвонить Серджио. (Быстро уходит.)
Люсия (встает из-за стола, неторопливо приближается к Че- заре). Добрый вечер.
Ч е з а р е. Привет, синьора.
Люсия. Вас, кажется, зовут Чезаре? Я часто вижу вас здесь.
Вы всегда молчите... Смотрите на море и молчите.
Чезаре. Мне семьдесят пять лет. Жизнь мне сказала все. Ей нечего сказать больше.
Люсия. Вы приходите сюда издалека?
Чезаре. Нет, синьора... Я близко живу, но мое окно упирается в сарай соседа, вот я и прихожу сюда. В любую погоду, если я здоров. Я прихожу ранним утром посмотреть на восход солнца и вечером, чтобы увидеть его закат. Люсия. И вы давно живете здесь?
Чезаре. Сколько себя помню. И никогда не покидал этих мест. В дни моей молодости тут было очень красиво. Люсия. Но что же изменилось?
Чезаре. Теперь я одинок и слаб. Вокруг все другое. Только солнце — заходит и снова восходит. Это все еще красиво. Как прежде.
Люсия. И вы совсем один?
Чезаре. Да, синьора. Вот уже год, как умерла моя собака. (Помолчав.) Прежде-то я рыбачил... как и мой отец. Но
567


все кончилось — я стал часто хворать. Не пойму, отчего1 только.
Люсия. У вас были дети?
Ч е з а р е. Никого не осталось, синьора. Мой старший сын был военный моряк — его корабль потопили англичане^ Младшего подстрелили в лодке немцы, он был злой парень, а дочь двадцать лет назад ушла с американским солдатом в Неаполь. Больше я ее не видел.
Люсия. А ваша жена?
Ч е з а р е. Утонула лет сорок назад. Говорят, полюбила какого- то молодого парня,— а ему это было ни к чему. (Показал па море.) Все они там, синьора. Кроме дочери. Но кто знает — ведь и Неаполь стоит на море.
Люсия. И вам никогда не хотелось... бросить это место?
Ч е з а р е. Зачем? Счастья не найдешь нигде, если его нет в тебе самом. Я люблю смотреть на море — вот и все, синьора.
Долгое молчание.
Почему вы ничего не говорите мне?
Люсия (растерянно улыбнулась). Простите... Но я не знаю, что вам сказать.
Ч е з а р е. Вам полагалось сказать мне что-нибудь в утешение.
Но вы удержались. Это благородный поступок.
Люсия. Но деньги... возьмите, я прошу вас. (Протягивает ему несколько ассигнаций.)
Ч е з а р е. Если они от чистого сердца...
Люсия ласково провела рукой по его лицу. *
Я верю вам, синьора. (Прячет деньги.)
Из траттории вышел Паоло.
Люсия (подошла к нему). Поговорил с Серджио?.. (Ласково.) Поедем домой?
Паоло. Сядем... Сейчас зайдет солнце... Еще немного. Люсия (улыбнулась). А ты странный господин сегодня.
568


П а о л о. Предположи — тебе предлагают исполнить любое твое желание. Чего бы ты желала всего больше? Скажи правду. Люсия. А зачем?
Паоло (помолчав), Я знаю, что бы ты выбрала.
Люсия. Хотела бы выбрать. Но не выбрала.
Паоло (небрежно). Серджио опять едет туда и просит меня быть его переводчиком.
Люсия (сдержанна). Это не твоя профессия — быть переводчиком.
Паоло. Серджио по-дружески просит оказать ему услугу. Мне трудно отказать ему, у него крупные дела там... И он уверяет, что лучшего переводчика ему не найти.
Люсия (вдруг резко). Все, что ты говоришь,— неправда! (Не сразу.) Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой. Туда!
Паоло. Ты сама хочешь этого.
Люсия. Нет.
Молчание.
Паоло. Твое единственное желание.
Люсия. Нет! Нет!.. (Почти шепотом.) Я боюсь, Паоло.
Паоло. Не бойся.
Люсия. Мне так часто снится по ночам детство... Нет!.. Страшно. Снова встретиться с тем, что потеряно? (Тихо.) А здесь у меня — ты.
Паоло (медленно). Я смертен.
Люсия (после молчания). Не говори так.
Паоло. Представь на минуту, что меня уже нет. И ты одна здесь. Одна.
Люсия пристально смотрит на него.
Ч е з а р е. Конец. (Встает со скамейки.) Солнце зашло, господа. (Медленно идет к столику, останавливается около Люсии. Снимает шляпу и низко кланяется ей.) Пусть исполнятся все ваши желания, синьора. (Медленно уходит.)
Вышедший из траттории Джанни, посвистывая, смог- рит ему вслед.
669


Джанни (весело). Забавный пес у него был... Весельчак и забулдыга. Я оставлял ему кости, и он всегда страшно веселил нас. (Помолчав.) Да. Жаль. (Взглянул на молчавших Паоло и Люсию.) Что-нибудь не так, синьоры?
Люсия продолжает молча смотреть на Паоло.
/
Картина
вторая
Воскресенье, 19 июня
Русская деревня на берегу большой реки. Двухэтажный деревянный дом, новый флигель, сарай и иные пристройки, гараж, к слову сказать. Вокруг дома высажен молодой сад — все деревья как на подбор. Сегодня воскресенье, время обеденное. В просторной комнате уже накрыт стол. Мебель — модерн чешского и венгерского происхождения; попадаются, правда, и предметы прежнего деревенского обихода — все это вместе составляет картину некой забав- ной путаницы.
У окна на старой табуретке примостилась Клава, простенького вида девушка двадцати лет, она читает книгу. В комнату входит Николай Ермаков, крепко сбитый, складный мужчина. Ему сорок пять лет — он резок, энергичен, неспокоен, душевно агрессивен, что ли. Заметив Клаву, он подходит к ней и дергает за ухо.
Клава. Ну, что такое, честное слово... Зачем за ухо человека дергать?
Ермаков. Интересно. (Огляделся.) Мать где?
Клава. На кухне.
Ермаков. Что не помогаешь?
Клава. Отдохни командовать — воскресенье сегодня. Ермаков. Обедать время, мужики в доме?
Клава. Гриша в саду петуха дрессирует.
570


Ермаков. Тоже — педагог! Никогда петух ему не поддастся. Гордая птица.
Клава. А по мне, петух — дурак.
Ермаков. Одно другому не мешает. (Кричит, приоткрыв дверь.) Катерина, обед собирай! (Клаве, неуверенно.) Ва- лерка-то где?
Клава. На мотоцикле удалился радость твоя.
Ермаков. Ну и что? Дела, наверно.
Клава. А как же? Пыль по дорогам поднимать.
Входит Катерина. Ей сорок шесть лет, но на взгляд она кажется старше. Худощава, энергична, одевается несколько старообразно.
Катерина. Прибыл? Обедать, что ли, будем?
Ермаков. Давай, сестричка.
Катерина. Валерки вон нету.
Ермаков. Ладно. Дела у него.
Катерина (возмутилась). Какие дела? На мотоцикле смерти ищет.
Ермаков (испугался). Помолчала бы.
Появился Гриша — милый, ровный, ясный паренек. Ему двадцать четыре года, но выглядит он много моложе своих лет.
Ну? Как петух?
Гриша. Упорствует.
Ермаков. Живей тащи борщ, Катерина. Студент твой с петухом вовсе из сил выбился.
Катерина. Будет смеяться. Парень делом занят — отдыхает. (Уходит.)
Ермаков. Научил собаку на задних лапах ходить, думаешь, и с петухом сладишь?
Гриша. С петухом трудно, он существо своевольное. Но тем интереснее.
Ермаков. Это что же тебя в погранвойсках собак дрессировать обучили?
571


Гриша. Там я приглядывался только. А теперь мне это по делу надобно. Я их поведение изучаю. Рефлексы.
Ермаков. Рефлексы-то тебе к чему?
Клава. Ну как ты не понимаешь, батя,— он у нас на педагогическом. Вот и проверяет на петухах, как детей воспитывать будет.
Гриша (смеется). А что? В общем, верно.
Катерина (принесла борщ). Может, отца подождем? Вдруг явится.
Ермаков. Дождешься! Третий день носа не кажет. В прошлый раз знаешь что учудил? Старое зеркальное трюмо в сторожку свою уволок.
Катерина (смеется). Надо же...
Клава. Отец, воскресенье сегодня, давай на Ежевиху пешком сходим.
Ермаков. К чему это?
Клава. По лесу пройдемся.
Ермаков. А на кой? Что я, дачник? Леса не видел? (Катерине.) Водкой угости лучше. Что таишь-то — воскресенье сегодня.
Клава. Опять романсы нам петь будешь?
Ермаков. И послушаете. Мой голос в сорок пятом сам генерал Петров в Вене одобрял. (Грише.) Налить, племянничек?
Гриша. Налей для начала. (Катерине.) За твое здоровьичко, мам... (Улыбнулся.) Нет тебя лучше.
Ермаков (подмигнул Катерине). Ладно —живи, старайся.
Первое налито. Они приступили к обеду.
Гриша. Удался борщ.
Клава. Помидоры молоденькие.
Ермаков. Они и дают.
Катерина (брату). Где был-то сейчас?
Ермаков. В гараже сидел. Раздумывал.
Катерина. Случилось чего?
Ермаков. О переезде размышляю.
Катерина. Все не успокоился?
572


Ермаков. Решаться надо, Катя. Решаться.
Клава (резко). Я все равно дом не покину. Тут и моя часть! Не дам согласия на продажу... Гляди, чего задумал — в город переезжать! Не уеду. Я — деревенский житель.
Ермаков (смущенно). Ну чего шумишь? Не решено еще.
Клава. Самому-то не жалко? Двадцать лет дом перестраивал... И на вот — продать хочет!
Ермаков (почти в отчаянии). Да не хочу я! Если есть на земле место заветное — то здесь... Однако жизнь свое диктует. У тебя судьба ясно сложилась — кончишь сельскохозяйственный техникум и обратно в колхоз. А я номенклатура — в универмаге директор,— меня и в область направить поговаривают. (Досадливо наливает водку себе и Грише.) Ты что молчишь? И твоя тут часть...
Гриша. Да не уедешь ты никуда — что шум-то поднимать. За двадцать лет вон какие хоромы возвел. Живи, как душа велит.
Ермаков. Это тебя в погранвойсках смирению обучили?
Гриша (смеется). Там научат.
Катерина. Спросить забыла — колхоз дорогу до леса решил яблонями засадить. Председатель Звонарев справиться велел — будешь участие принимать?
Ермаков (взорвался). Видали фантастов! Лучше бы вокруг своих домов деревья сажали, а то, кроме огородов, и не придумали ничего. Вон в Австрии возле каждого дома — культурный сад. И домики в разнообразный цвет покрашены, в деревьях утопают. Красота ведь. (Показывает в окно.) Я за двадцать лет по австрийскому примеру вон какой сад вырастил, все приезжие любуются! А соседи по огородной части больше стремятся — им плевать на пейзаж. Скажешь Звонареву — мой сад получше их яблонь дорогу украшает.
Клава. Вот ведь человек уродился — никого в расчет не берет, с одним собой согласен.
Катерина. Пятнадцать лет с колхозом конфликтуешь... Не устал?
573


Я и
Ермаков. Никогда обиды не прощу. Да разве я бы колхоз покинул, если бы там люди, как жить, понимали? Бездельников, говорунов не оберешься. Кругом безответствен* ность.
Клава (посмотрела в окно). Будет спорить... (Хитро обернулась на Гришу.) Поглядите лучше, какая особа привлекательная к нам на велосипеде едет.
Катерина (Григие). Ты уж не вскакивай. Доешь обед-то.
Ермаков. Хороша. По всем статьям вышла. (Подмигнул Грише.) Везет тихоням.
Гриша. Вы хоть не хихикайте.
Входит Настя, ей двадцать лет. Очень мила собой. Одета по-городскому, но скромно.
Настя. Добрый день... Опять я вам обедать помешала.
Катерина. К столу подсядешь? Борщ хороший.
Настя. Спасибо, только я позднее обедаю. По-городскому.
Гриша. Ты подожди, я мигом.
Катерина. И не мигом вовсе. Поешь как следует быть.
Настя. Не торопись, конечно... (Садится на диванчик в сторонке.)
Ермаков. Ну как — не надоела деревенская жизнь? В Москву еще не тянет?
Настя. Что вы! Мне тут так весело, свободно... И бабушка рада.
р м а к о в. Родители не собираются родные места навестить? астя. Только мечтают. Отец как-то умудряется без отпуска работать, а мама разве одного его оставит?
Ермаков. А я думаю, знаменитым людям отпуск и вовсе не нужен. Вокруг них круглый год жизнь играет.
Весьма энергично в комнату вторгается Шурик Ермаков, семидесяти двух лет. Он бодр, высок ростом, обширен в плечах, резок в обращении. Одет в вылинявшую ковбойку и широченные, видавшие виды брюки. На голове зеленая каскетка, какую обычно носят велосипедисты.
574


Шурик. Привет населению. Фройншафт!
Ер маков. Гляди-ка, пообедать соизволил. С чего бы?
Шурик. По родному сыну заскучал. (Весело ударяет сына кулаком по шее.)
Ермаков (здорово рассердился). Ты что — ума лишился? Чуть шею не сломал... Знай меру-то однако.
Шурик. Не развалишься, черт здоровый!.. (Катерине.) Погуще налей борща, дочка. Григорию привет. И сестричке.
Клава. Здравствуй, дедушка.
Шурик. Предупреждал — не звать дедушкой. Сколько раз! Запомнить не можешь? Дядей зови.
Ермаков. Вот цирк, ей-богу.
Клава. Хорошо, дядя Саша.
Шурик. И не Саша теперь. Переменил я это. Зови — дядя Шурик.
Ермаков. Это надо же! На будущий год ему семьдесят три, а он Шуриком быть хочет.
Шурик. А тебе жалко? Невеселый ты парень. (Увидел Настю.) Кого не заметил-то. Студент-медик, симпатия моя, в углу расположилась. Любовался вчера по телевизору на твоего папашу. Сидит на экране, умное говорит, академика изображает. Забыл, стервец, как я его по заду хлестал, когда он в наш сад за грушами лазил?
Настя. Вспоминает. По телефону спрашивал: как там дед Е р- маков — не остыл еще?
Шурик. Смотри-ка, помнит. Зря сюда не является. Мать бы навестил. Та деревню не кидает — имеет совесть. «Чего, спрашиваю, в Москву не переезжаешь, сын у тебя в академиках, в дамки вышла».— «А мне, говорит, в Москве воздух не нравится». Видал? А в коровнике у навоза сидеть ее удовлетворяет. Привет ей от меня.
Ермаков. Будет жужжать... Борщ доедай лучше. (Хмыкнул.) Шурик!
Шурик. А тебе я не Шурик, а отец родной. Хоть ты и директор универмага. На то место, правда, дураки тебя назна¬
575


чили, спросили бы меня — вот (показывает фигу) ты бы директором был.
Ермаков (яростно). Как по улицам ходишь?! Кепку гоночную у какого-то велосипедиста выменял... Штаны добыл — шире не бывает. Всю нашу семью позоришь... Тебе костюм польский купили, материал — чистая шерсть, сто сорок рэ... Хоть бы раз надел.
Гриша. Ты бы деду джинсы достал лучше. Ему бы пошло...
Ермаков. Авантюрист он — вот кто! По три дня домой не является. Устроил себе сторожку на перевозе — и все барахло туда из дома тянет...
Шурик. Врешь — только свое тащу. И телевизор на свои деньги поставил.
Ермаков. И кому он нужен, твой перевоз? В двух километрах мост воздвигли.
Шурик. А я на любителя работаю. Пеший человек ко мне привык.
Ермаков. По дурости у лодки сидишь. Тебе уж и зарплату колхоз платить перестал... На подачки живешь, семью позоришь только.
Шурик. А я за их деньги истории им рассказываю. Довезу до берега, а они из лодки вылазить не хотят: рассказывай дальше — требуют.
Ермаков. Что про меня люди подумают, скажи? И браконьерствуешь ты, говорят.
Шурик (очень оскорбился). Еще чего?
Ермаков. А ружье зачем?
Шурик. Лодку стережу.
Ермаков. А зайцы? С ними как?
Шурик. А я их приручаю... до состояния кроликов довожу. Вот хоть у Гришки спроси — дрессирую просто.
Ермаков. Ты еще лосей начни приручать. Большое стадо соберешь. Совсем милиция обрадуется.
Шурик. Милицией не стращай. Я ей большой друг.
Катерина. Лучше скажи, зачем зеркальное трюмо в сторожку уволок?
576


Шурик. А оно все равно в сарае без дела стояло. Не модерн. Ермаков. Тебе-то к чему?
Шурик. Все ж таки ко мне в сторожку бабы в гости ходят.
Слава богу, я пока еще мужчина жив-здоров.
Клава. Хулиган вы большущий, Шурик Ермолаевич, вот что. Шурик (весело). А мне столько лет, сколько захочу. Вот помру — тогда плачьте.
Слышен треск подъезжающего мотоцикла.
Катерина (Ермакову). Слышишь, тарахтит твой...
Клава. Явился любимец публики.
Входит Валерик — вполне современного вида девятнадцатилетний юноша.
Валерик (оглядел присутствующих). Гляди-ка, полный сбор!
Даже Александр Ермолаевич прибыл.
Ермаков. Обедать садись. Тетка котлеты уже подала. Валерик. Отменяется. В Георгиевске в ресторане пообедал. Ермаков. Зачем это?
Валерик. Друзей встретил. И меню было интересное.
Шу р и к. Пил, что ли?
Валерик. Я на мотоцикле и глупостями не занимаюсь, товарищ Ермаков. Беседы вели. (Уходит в соседнюю комнату.) Шурик (сыну). Поступать-то куда решил?
Ермаков. В педагогический думает, на спортивное отделение. Шу р и к. Одна барышня колхозницей у нас остаться хочет. Как, не сбежишь в город, Клавка?
Клава. А к чему? В городе скучно.
Катерина. Вот умница ты моя...
Клава. И как там люди живут?.. Дураки, что ли?
Ермаков (с неодобрением). Неуютная ты, неуживчивая...
Жизнь тебя не затронула — вот что...
Клава (усмехнулась). Много вы знаете...
Шурик. Экстремистка ты — это точно.
Валерик вернулся, подсел к Насте.
577
19 А. Н. Арбузов «Пьесы», т. 2


Валерик. Я думаю, может, в Архангельск мне уехать...
Настя. Зачем же?
Валерик. А так просто. Далеко. Мне вчера одна девчонка знакомая говорит: «Вы разобьетесь на мотоцикле, Валерик, я каждую ночь во сне это вижу». (Помолчав.) А что? Может, и верно разобьюсь.
Шурик (сыну). Почему водкой угощать закончил?
Ермаков. Боюсь, буянить начнешь. (Наливает ему рюмку.)
Шурик. Нет, я теперь грущу, когда выпью. Вспоминаю разное.
Ермаков. Что говорить — было. (Опустошил рюмку.) Было.
Клава. Ей-богу, запоет сейчас.
Ермаков. А что? Мое пение все в роте любили. (Запел ти- хокътсо.)
«Хоть я с вами совсем не знаком И далеко, далеко мой дом...».
Валерик (Насте). Ты полегче с Григорием обходись... Бродите по ночам, а он затем весь день кемарит.
Настя (весело). Вот уеду в Москву — и выспится.
Валерик. Неужели не уговоришь в столицу переехать?
Настя. Уговорю... Может быть. А ты бы уехал?
Валерик. С тобой — на край света! Только не ближе. Меня дальние места привлекают. Думаешь, шучу? А может, и нет — кто знает. (Встает, подходит к обеденному столу.) Налейте чаю, что ли.
Ермаков (показывая на Валерика). Ты погляди, батя... Ведь на меня похож. Вылитый. Скажешь, нет?
Шурик. Сходство есть... Только длинноногие они теперь — акселераты. Зато ты в его возрасте три ордена имел. И как мы возле Варшавы не встретились — загадка. Рядом были! Вот штука — война. Хуже вроде и нету, а вспоминаешь, как радость.
Катерина и Клава убирают со стола. Валерик мрачно пьет чай. Гриша подходит к Насте. Шурик и Ермаков поют негромко: «...возле дома родного...»
578


Настя (Грише). Что же ты долго так? И не нагуляемся. Гриша. Нельзя было, Настюша. Мама не любит, когда тороплюсь за едой...
Настя. Ты милый... Хочешь, при всех поцелую?
Гриша (испугался). Ты что!.. Мама огорчится.
Шурик (перестает петь, ударяет кулаком по столу и яростно вдруг кричит). Вперед!.. За Родину, за Сталина!
Ермаков (разозлился). Чего орешь? Испугал даже...
Шурик. Время было!.. (Замолкает, взволнованный.)
Гриша (взял Настю за руку). Мы пойдем, мама.
Катерина (Насте). Не катай на велосипеде его — уронишь... Валерик (кричит). Почему лимона в доме нету?.. Неужели добыть трудно?
Настя и Гриша в дверях что-то шепчут друг другу, смеются. Ермаков и Шурик снова тихо запели.
Картина
третья
Воскресенье, 3 июля
Венеция. Старый дом на Гранд-Канале, который еще хранит следы былого великолепия, но сейчас все здесь пришло в упадок: от сырости на стенах проступили пятна, кое-где с потолков осыпалась штукатурка.
В кабинете у Паоло горит камин, в старых канделябрах зажжены свечи, их неверный свет падает на красный ковер, дрожит на тяжелых драпировках вишневого и темнозеленого цвета, напоминающих краски Тициана.
Уже поздний вечер. Ливень над Венецией. Глухие отзвуки грома.
Паоло один в кабинете, он стоит у окна и всматривается в темноту, освещаемую вдруг всполохами молний. Из спальни выходит Люсия, она в длинном халате, ее во* лосы распущены.
579
19*


Люсия (улыбнулась, беспокойно). Ну, кажется, все — мы уложили с Нинетой вещи... Я отпустила ее, ведь завтра утром ей придется будить нас.
Паоло. В Милане мы должны быть к одиннадцати... Самолет вылетает ровно в двенадцать.
Люсия (огляделась). А что за странная причуда? Почему ты зажег свечи?
Паоло. Вспомнилось детство. Отец не терпел здесь электрического света. Когда по вечерам я приходил к нему, он всегда работал при свечах. «Блеск их света,— говорил он,— придает стеклу особую прелесть». (Несколько взволнованно.) Сегодня последняя ночь в этом старом доме... Мне хотелось еще раз вспомнить все.
Отдаленный удар грома.
Ливень, кажется, кончается.
Люсия. И гроза проходит. (Остановилась возле окна.) Как красива Венеция под дождем... даже лучше, чем в лунную ночь.
Паоло. Прекрасной, такой, как в детстве, она уже не будет никогда. (Берет в руки канделябр.) Видишь, пятна на стенах стали еще больше, и штукатурка на потолке снова осыпалась... Венеция медленно уходит под воду. (Резко.) С детством покончено — дом продан! Я счастлив, что мы никогда сюда не вернемся.
На столе стоят фрукты и вино.
(Открывает бутылку, разливает вино в бокалы.) Выпьем за прошлое! Может быть, оно было прекрасным, кто знает... Этому дому три столетия... Мой дед любил гостей, приемы, музыку, но отец высшим проявлением счастья считал одиночество, а когда умерла мать, он и вовсе перестал принимать кого-либо. С утра он отправлялся на своем катере в Мурано и оставался на фабрике до позднего вечера. Отцу действительно удалось чудо — его венецианское стекло стало лучшим в Мурано, и он вернул нашей
580


семье состояние, которое так легкомысленно растратил дед. (Усмехнулся.) И вот все это случайно досталось мне— человеку, которого он когда-то выгнал из дома, до самой смерти отказывался видеть... Он возненавидел меня за то, что я оставил его, ушел в Сопротивление... Но тогда в его страсти к стеклу было для меня нечто кощунственное... Существовал фашизм, и цель была одна — уничтожить его! (Внимательно поглядел на Люсию.) Я кажусь тебе болтливым?
Люсия (улыбнулась). Странным.
Паоло. На мне кончается род Монти, я последний в семье... и только одно сумел — все утратить.
Люсия. Но я ведь осталась с тобой... Ты был для меня как маленький братик... Разве не смешно — тебе уже больше сорока, а я все никак не привыкну к этому.
Паоло (задумчиво). Мы — дети войны, и она вынесла нас на пустынный берег... Мы были одни. Одни среди остальных. И разве не счастье, что там, в лагере, мы узнали и полюбили друг друга?..
Люсия (задумчиво). И все-таки что-то изменилось после смерти твоего отца. Наследство, завод в Мурано — может быть, они нарушили нашу близость?
Паоло. Так оно и было, наверное. Я не продал завод потому, что хотел спасти дело отца, ради памяти его — спасти... Но, видимо, не каждому дано начинать жизнь сначала. (Вспыхнув.) Что осталось нам после дней Сопротивления? Бесконечные конгрессы? Нескончаемые дискуссии? Насколько проще и веселей было бы погибнуть от нацистской пули в уличной перестрелке. Бог мой, скольким не удалось избежать этого, но мы остались живы. К счастью? Кто знает. Увы, после победы надежда изменить мир стала пустой иллюзией. Я взялся за завод и потому, что устал от политики; я мечтал о реальном деле! И тебе хотел доказать, что гожусь на что-то... Но, как видишь, это не принесло удачи. Мне не хватало фанатизма отца, он яростно любил искусство и ради дела не щадил рабо-
581


них. Я оказался на это не способен... (Не сразу.) Тебе не кажется, что быть со мной рядом опасно? Я, как корабль, пробитый снарядом... И когда я пойду ко дну, в водоворот попадут и те, кто окажется близко.
Люсия (тихо). Тебе вздумалось почему-то, ч+о я буду счастлива, живя отдельной от тебя жизнью?
Паоло. Я хочу тебе добра.
Люсия (взяла его руки). Почему ты так упорно настаиваешь на этой поездке? Зачем тебе это нужно сейчас?
Паоло (сосредоточенно). Может быть, настало время стать мужественной и избавиться наконец от страха, который унижает тебя?
Люсия. Страха? Что ж, можно назвать это и так... Только буду ли я счастлива, вернувшись туда, где меня никто и ничто не ждет... кроме страшных воспоминаний. (Помолчав.) И все же ты, вероятно, прав — от страха избавиться можно. Но совесть... Совесть! С ней как быть, милый?
Паоло. Но разве здесь, на этой земле, она не мучает тебя?
Люсия. Двадцать один год назад кончилась война... Тогда я должна была вернуться! Но не смогла. После лагеря ты хворал целый год, да и потом здоровье твое не поправилось. Что мне было делать? Еще в эшелоне, когда нас везли в Германию, я узнала о смерти сына. После войны, когда ты стал выздоравливать, я написала сестре письмо, просила сказать правду. Она ответила не сразу. Помнишь, двумя словами — он убит. Только два слова было в письме. Как же я была ненавистна ей, если она не нашла для меня ни слова больше! (Не сразу.) И ты хочешь, чтобы теперь, через двадцать лет, я посмотрела ей в глаза?
Паоло. Да.
Люсия. Я не смогу. Это невозможно.
Паоло. Хоть раз в жизни, но человек должен совершить невозможное.
Люсия. Но для чего?
582


и ч
Паоло. Вероятно, единственное счастье на земле — это почувствовать себя вдруг свободным.
Л ю сия. После всего, что я совершила?
Паоло. Ты не виновата... (Не совсем уверенно.) Ты полюбила меня и не могла оставить.
Люсия. Если бы только в этом была моя вина.
Паоло (не сразу). Скажи правду... Что случилось тогда?
Люсия. Не смогу, ты слишком добр. Ты не простишь меня, Паоло.
Паоло (ласково). Никогда, слышишь, никогда я не поверю, что ты могла совершить дурной поступок.
Люсия (помолчав, подошла к окну). Ливень кончился. Посмотри— первые звезды. Уже поздний час. Идем... Нам завтра рано вставать, а о л о (почти небрежно). Мы летим?
ю с и я. Ты этого хочешь... Пусть все будет по-твоему, милый.
Картина
четвертая
Среда, Ъ июля
Россия. В доме у Ермаковых. Солнце только зашло. Небо безоблачно. Вечереет.
У стола Шурик чистит ружье. Возле него Ермаков сидит, бреется.
Шурик. Слышь, Николай, вот ты к телевизору как? Я к нему хорошо.
Ермаков. Не задумывался. Мне и без него в универмаге весело. Иногда такое покажут — слезами обольешься. Шурик. Много теряешь. Я вот ежедневно удивляюсь. «В мире животных», например. Или «Клуб кинопутешествий». Нет, без телевизора я бы вовсе не интеллигентный был. Кто такой тиран Тьер или, наоборот, Дездемона? Одна беда, иной раз назовут чего-нибудь, а что это — не разъяс-
583


няют. Вот, скажем, сексуальная революция: толкуют о ней, толкуют, а что она из себя такое — молчат. Не годится — революция все-таки.
Ермаков. Поток информации регулировки требует, батя. Не то все с ума спятят.
Шурик. Может, и верно? Иной раз к ночи голова пухнет, сколько выяснил за день. Пушкин-то, оказывается, негр был! Вчера к вечеру профессор из Ленинграда доложил — из эфиопов Пушкин!
Ермаков (в сердцах). Надо же!
Шурик (поглядел на него). Чего злой-то?
Ермаков. Коров сейчас доил.
Шурик (удивился). Иди ты!
Ермаков. И ужина не ждите. Катерину бабы в поле увели.
Шурик. Чепе.
Ермаков. Беда с ней. Из колхоза, как ей велел, уже пять лет назад вышла, а позовут бабы — аврал там у них или еще чего — тотчас за ними на подмогу бежит...
Шурик. Чего не женишься, дурень? Пять лет уж, как Лен^ ка померла. И сестру хозяйством замучил: от земли оторвал, оберегать приобретенное заставил. А р доме хозяйкой жена быть должна! Ты вон в свои сорок пять козырем еще смотришь.
Ермаков (у смету лея). Никак женщины по себе не встречу.
Шурик. Возносишься! Дурные они все, что ли?
Ермаков. Зачем дурные. Встречаются. А не по мне, чтобы на всю жизнь связаться. Была одна... на заре туманной юности, да и та приснилась, верно.
Шурик. Разборчивый, гляди-ко.
Входит Катерина.
Ермаков. Явилась. Совсем о доме не думаешь.
Катерина. Не горюй. Вот она я.
Ермаков. Чего веселишься-то?
Катерина. Бабы растормошили. (Начала картошку чистить.) В коровнике спешный ремонт.
584


Ермаков. Не интересуюсь я их делами.
Катерина. Чего врешь? Сам вчера спрашивал, как ремонт- то идет.
Ермаков. Ну спрашивал. И что? Все равно для меня их дела— ноль. С войны вернулся, первей первого на них вкалывал. Слушались бы меня, в миллионерах ходили. Я им об Австрии толкую — как там селяне живут, а они мне свое талдычат — ты, мол, перед капитализмом пасуешь! У меня за Советскую власть вся грудь в орденах, а они вон чего врут. (Распаляясь.) Ладно, в колхозе обидели, в сельмаг продавцом ушел, действовал генерально — завмагом назначили... Через три года, какой я завмаг — в газете статейка... А погодя в Георгиевск, в район, переводят — теперь я в универмаге директор. И все по делу — премии, грамоты, награждения, личного «Москвича» имею! Вот ты и подумай, как бы я колхоз повернул, поставь меня в центре. Не возражу — кое-чего и они добились, но разве я бы им тот размер успеха дал? Никто долга исполнять не хочет. Долга — вот в чем корень.
Шур:::.. О долге ты к месту вспомнил. Вот и поразмысли на
досуге.
Е р м а I: о п. О чем это?
Шурик. Не задолжал ли государству, Александрыч?
Ермаков. Я у государства, копейки пока не украл. Любую ревизию посади — сухим выйду.
Шурик (вдруг ожесточился). А к чему тебе красть? И без воровства возьмешь. В нужные люди вышел, а нужный в наше время всегда нужного себе подберет. Это у вас братство такое образовалось — нужных людей. Все в обмен идет! Убыток от вас несметный, только учету пока не подлежит.
Ермаков (в ярости). Теперь запомни — бездельником не был и быть не желаю. Работаю от и до. И даже свыше. И что мне сказано, выполняю с превышением. Но жить хуже иных — радости не вижу. Гляжу по сторонам, заметлив, не маленький. По разному рангу нынче-то люди живут.
585


Иной раз призадумаешься, что вокруг-то творится. Газету почитай — весь мир вокруг ворует. Вот и подумаешь — чего же мне других быть хуже? Из какого расчета?
Шурик. А из такого — все кругом воруют, а ты ни за что. Весело.
Ермаков. Ладно, смейся, а я тебе так скажу: раз уж мы после войны в живых остались, то нам нынче жить положено не хуже тех, кто руки вверх перед нами поднимал и о прощении просил. Не хуже. Иначе, какой во всем толк?
Шурик. Да... всю вселенную универмаг тебе закрыл. Одно осталось окошко, и то на собственный дом смотрит. Не надоело любоваться? (Пошел к двери.)
Катерина. Ты куда?
Шурик. На перевоз — Гришку сменю. Он у меня на веслах сидит.
Ермаков. Ну смотри — и внука в свою авантюру вовлек.
Катерина. Ужинать зайдешь?
Шурик (в сердцах). Надоел мне Ермаков этот. (Уходит.)
Ермаков (неуверенно, Катерине). Ну, а ты... чего молчишь- то?
Катерина. Да уж все переговорено, Коля. Убежал от земли, а она по мужским рукам плачет. Думаешь, ей на свиданку аспиранты нужны картошку копать?
Ермаков. По-старому, по-старому мыслишь, Катя... А нынче жизнь другой поворот дает. Внимательней жить надо. Максимов мой того гляди в область переведется. А он со мной сработался... Намекал — продавай дом, Ермаков, квартиру в областном центре получишь. (Понижая голос.) Оттуда, говорит, и дальше метить будем. Поняла... во всем объеме? (Значительно.) Из области и дальше.
Катерина. Не торопись решать... И одному ли тебе дом принадлежит?
Ермаков. А кому же теперь-то? Родителям Ленки принадлежал, а они после войны померли. Пять лет назад мы и Ленку похоронили. Сестра ее где — неизвестно. Наш дом! Однако ж судьба по-всякому сложиться может... Что те¬
586


перь механику жизни двигает? (Значительно.) Перемещения. Они судьбу решают. Во всем объеме. Генерально. Один, глядишь, вот тут оказался (показывает вниз), а другой во-он где сидит. Разве мимо этого факта можно пройти не задумавшись?
Катерина. А об нас подумал? Полагаешь, каждый по-твоему жить желает?
Е р м а к о в. Рассматривал. Отца в расчет не берем, он на перевозе сторожку себе организовал и, что ни решай, по-своему жить будет. Валерик возражать, глядишь, не станет, в области институты — не оторвется. Гришка... Этого понимаю не вполне, но не останется же в деревне учителем. С тобой беда, дуреха моя, подружки твои рядышком — все в колхозе... Но родней брата нет и не будет — вышло твое время.
Катерина молчит.
Знаю, Клавка возражает: до суда, говорит, дойду... Можно бы, конечно, и ей хозяйство передать, да разве рука поднимется такое добро на девчонку оставить? Выйдет замуж за алкоголика какого, и через три-пять лет все тут подчистую разорят. (Помолчав.) Не просто все решается, Катя, не просто...
Катерина (не сразу). Ладно, делай как знаешь. (Резко.) Ты хозяин.
Ермаков (грозно). Еще что?! А ты кто же?
Катерина. Горько мне, Коля. Все здесь мое вроде, а по правде — не мое, нет! Двадцать один год как война кончилась... Не вернулся Петя, у Днестра зарыт. А мне так и не приглянулся никто: никого любить не пожелала, о нем память берегу. Твоими бедами-радостями жила. А у самой... нет ничего, кроме Гриши. Да и того, не дай боже, Настька в Москву сманит в отцовские хоромы. Совсем одна останусь.
Ермаков. Ну зачем так... А дети мои не твои разве? Когда
587


Ленка умерла, ты им матерью стала. И все тут твое. (Нежно погладил ее плечи.) Что ты, милая...
Катерина. Жизнь не по-моему, не по-моему случилась! Из колхоза ушла — ты велел, а этому сколько лет отдано было. Люди вон в достатке жить начали, а в это мой труд был вложен, мои слезы, моя забота. (Вскрикнула.) Мое там! Мое!.. Лучшие годы туда отданы! Ты на то не поглядел, за хозяйством следить было надо. Вот и стали мы нынче всех богатее. (Помолчав.) Только где прок-то?
Ермаков (ласково). Не об этом думаешь, дурная. Тебе про свою жизнь не плакать, а гордиться надо. Я четыре года воевал и, что солдату всего дороже, твердо выучил — вера, память о нем... Этого Петр, даже мертвый, тебе не забудет. И я, как солдат, за него говорю — спасибо, Катя. (Снова обнял ее заботливо.) И не плачь... Ну дай слезу вытру, глупая... Вот так.
Катерина. Ладно, будет... (Вдруг улыбнулась.) Вот беда — однолюбы мы с тобой, Колька.
Ермаков. Не в отца.
Входит Гриша.
Ну что на перевозе слышно?
Гриша. Даю гастроли. Поросят сейчас переправлял. Вот зверье — чуть лодку не перевернули.
Ермаков. Авантюристы вы.
Гриша. А ты чего деда рассердил? Спорите, как маленькие.
Ермаков (улыбнулся). Никак в себя не придет?
Гриша. Бушует. (Катерине.) Ужинать-то будем?
Катерина (тронула волосы его). Проголодался... Бери вон нож, картошку дочищай, а я клубники соберу к ужину. (Идет в сад.)
Ермаков (повеселел, взял большую тарелку). С третьей грядки брать будем — та особенно хороша. (Уходит за Катериной.)
588


Гриша, что-то напевая себе под нос, принялся чистить картошку. В комнату входит и останавливается на пороге Люсия. Долго смотрит по сторонам. Одета она проще, чем в свое время в Италии.
Люсия (заметив Гришу). Простите, Лебедевы еще живут здесь?.. Лебедевы...
Гриша. Нет... Это Ермаковых дом.
Люсия. Но Ермаковы... Они по соседству жили*
Гриша. Их дом в войну сгорел.
Люсия. А Лебедевы?
Гриша. Нет больше.
Люсия (у нее дрогнул голос). Умерли?
Гриша. Старики после войны вскоре. А дочь их Лена, по мужу Ермакова, пять лет назад.
Люсия. И она... (Долго молчала.) И больше никого, никого не осталось?
Гриша. Только Ермаковы. (Слабо улыбаясь.) Вот и я Ермаков, в какой-то степени. Сын Катерины Александровны.
Люсия. Гриша?
Гриша. Я.
Люсия. А Лебедева Андрюшу не помнишь?
Гриша. Я его чуть старше был. (Не сразу.) Он ведь и года не прожил, Андрей этот... В сорок втором убили.
Люсия (тихо). Я знаю... (Чуть громче.) Знаю я. (Остановилась у полки с посудой, видит одиноко стоящую жестяную сахарницу, снимает ее, рассматривает и говорит с какой-то даже претензией.) Эта сахарница жестяная — наша, Лебедевых.
Гриша (не сразу). Вы Люда?
Люсия. Люда... (Заплакала.)
Гриша. Нет, отчего же... Вы поплачьте. (Переждав.) Вот теперь достаточно. (Ласково.) Чао... чао, синьора.
Люсия. На руках нянчила тебя...
Гриша. Я ведь почти сразу догадался. Вы очень на тетю Лену похожи.
589


Люсия (дотронулась до его головы.) Нежные какие волосы у тебя. Учишься?
Гриша. Учителем буду.
Люсия. Хорошо выбрал.
Гриша. По-моему, тоже. (Осторожно.) Вы совсем вернулись? Люсия (помолчав). Изменилось все вокруг... Я ехала — не узнавала. Соседняя Георгиевна, маленькая деревушка была. Гриша. Теперь — Георгиевск. Райцентр. Восемьдесят тысяч жителей. Я там в педтехникуме учусь... На велосипеде отсюда всего полчаса.
Вошел Ермаков, тарелка у него полна клубники. Увидев Люсию, в нерешительности остановился. Все молчат.
Ермаков. Извиняюсь... По какому вопросу?
Гриша (чуть улыбнулся). Тетя Люда.
Ермаков (долго смотрит на нее). Людка!.. (Приостановился3 Виноват, может, не так выразился? (Помолчав.) Как же это вы — столько лет...
Люсия. Здравствуй, Коля.
Ермаков. Не забыли? (Усмехнулся.) Отрадно.
Люсия. Живой вернулся?..
Ермаков. Было дело. С Победой пришли. (Неожиданно резко.) Не узнаете небось дом-то свой? Тот, да уж и совсем другой.
Катерина вошла. За ней в дверях стоит Клав а.
Катерина (не отводя глаз, смотрит на Люсию). Ты?.. Люсия (протягивает ей руки). Катюша...
Катерина (увидела вдруг Гришу, быстро подошла к нему.)
Уйди... что тут стоишь? (Замолчала.) Уйди отсюда! Клава. Кто это... тетя Катя?
Катерина. Она.
Клава (медленно идет к Люсии). Как же вы посмели... Люсия. Что?..
Клава. Как вам не совестно было сюда прийти?..
Ермаков (крикнул). А ну, замолкни... несмышленыш!
590


Катерина (посмотрела на всех). Уходите. Все до единого. Одна остаться с ней хочу.
Гриша (подошел к Катерине, удивленный, настороженный). Что ты, мама?
Катерина (тихо). Уйди, Гришенька...
Все покинули комнату. Катерина пристально смотрит на Люсию.
Ну, подружка, самая моя верная... Осчастливила? Прикатила на дурней деревенских поглядеть?
Люсия. Не надо, Катенька...
Катерина. В последний раз, когда видались, молодая я была. Помнишь? Старуха теперь. Все земле отдала... И Ленка твоя со мною!.. Ничего не пожалели — слышишь, ты! (Не сразу.) А тебе, дай вспомнить, нынче сколько? Сорок четыре. А выглядишь на тридцать. Не дашь болыне-то. Красотой..: нарядами родную деревню подивить приехала? Люсия. Зачем ты со мной так... Ведь не знаешь ничего? Катерина. Что знать-то? Как ты в лес убежала и сына бросила, когда эсэс деревню окружали? Так это я до смерти помнить буду.
Люсия. Господи... Ночи не было, чтобы не вспомнилось. Катерина. Если в доме временно побыть хочешь — живи. Но прощения от меня не жди. Не будет его. Никогда.


Часть
вторая
Картина
пятая
Четверг, 14 июля
Сад перед домом Ермаковых. Раннее солнечное утро. К а- терина полощет белье. Ермаков выходит из дома с ведром в руках.
Катерина. Ну?.. Что она?
Ермаков. Спит еще как будто.
Катерина. По-городскому просыпаться обучилась.
Ермаков. У них, по итальянскому времени, только светает сейчас.
Катерина. Ладно, не оправдывай. К себе в магазин едешь?
Ермаков. Машину вымыть хочу. В магазин и опоздать можно. Инвентаризация. (Помолчал, повертелся.) Думаю, в милицию сообщить надо... не наша подданная... итальянка все же. И какие тут у нее права — неясно.
Катерина. Съезди. Не убудет.
Ермаков (усмехнулся, недоуменно). Да, происшествие. Событие, в общем. (Подумал.) Неожиданное причем. (Снова помолчал.) Слышь, Катя, не заладился у нас вчера с ней разговор. И об жизни своей толком не рассказала. Конечно, устала с дороги... Но если правду сказать, и мы не больно разговорчивы были.
Катерина. Чужие мы. Ты погляди на нее — чем мы с ней схожи?
Ермаков. Родня все-таки. Чего в конфронтацию вступать.
Катерина. Родня — мало сказать. В юности, помнишь, первой подружкой мне была: все поровну — и слезы и радость. Когда за Сергея своего замуж собиралась, я даже плакала, не пойму отчего. В сорок первом, под Новый год,
592


похоронку мы о Сереже получили — так я ни на шаг от нее не отходила, так берегла... А когда Андрей вскоре родился, мы с ней вместе его выхаживали, стерегли. После Победы разве забыть, как я ее из неволи ждала! Не дождалась только. Всем изменила. А мне — всех больше.
Ермаков. Ты уж больно категорично... Жизнь — она не проста. И Клавку все годы против нее восстанавливала — та прямо злобой на нее дышит.
Катерина. Смотри, добрый какой. Вот посмеюсь, как ты на нее взглянешь, когда она дом у тебя забрать пожелает. Дом-то Лебедевых. Отца ее.
Ермаков. Пустяки говоришь. От того дома и осталось всего ничего.
Катерина. Была бы с достатком, не вернулась бы через столько лет. Ну скажи — чего она здесь ищет?
Ермаков. Мало ли.
Катерина. Кризис у них на Западе, вон и газеты пишут. Возможно, безработная она. Что в шмотки вырядилась, в рассуждение не бери — скопила небось на последние... Хочется пыль-то в глаза пустить.
Ермаков (раздумчиво). Конечно... возможно, и так. (Вздохнул.) Событие, в общем.
Катерина. Видать, одна-одинешенька живет... (Рассердилась на себя.) А вот не жалко мне ее. Не жалко — и все тут. (Помолчала.) И на какой срок явилась — не говорит.
Ермаков. Усталая она.
Катерина. Что?
Ермаков. На глаза ее поглядел... Усталая она, Катя.
Катерина. Здесь своих дел не оберешься... Ты с домом закружил. Гришу того гляди Настька в Москву увезет, а тут она является. Усталая, видишь ли. Ох, Николай!..
Ермаков (настороженно). Ну, что еще?
Катерина (поглядела на него). Сказала бы, да помолчу.
Катерина идет с бельем в дом, сталкивается с выходящим оттуда Валериком.
Ну как она? Проснулась?
593


Валерик. Почивает. Интеллигенция на Западе пробуждается, надо полагать, не в раннее время.
Катерина (без одобрения). Болтаешь ты... (Уходит в дом.)
Ермаков. Поел?
Валерик. Маленько. Как-то аппетита мало. А ты что тут сидишь... (Хмыкнул.) О гостье раздумываешь? Интересный поворот судьбы — родная тетка прелестной итальянкой оказалась. Расскажу ребятам — позавидуют.
Ермаков. Дурак ты.
Валерик. Это у нас в роду и без меня бывало.
Ермаков. Остроумный все-таки.
Валерик. Слышь, а может, миллионерша она?
Ермаков. Тебе-то что?
Валерик. Занятно бы... Родная тетка и миллионерша. Одновременно.
Ермаков. Как тебе дурь-то из головы вышибить?
Валерик. А зачем? Мне с дурью не скучно. (Подумал.) Ей сколько лет-то?
Ермаков. Сорок три набралось.
Валерик. Красивая. Глядел на нее вчера за чаем... Нет, красивая.
Ермаков (как-то беспомощно). Ну красивая. Ну и что?
Валерик. Между тем. (Не сразу.) А тетя Катя и Клавка зверем на нее смотрят. Ну не вернулась — в Италии живет... Им-то чего?
Ермаков. Все равно не поймешь. Скажи лучше, как о себе решил? В педагогический, на спортивный?
Валерик. Обдумываю. Может — да, может — нет. С ребятами в городе советуюсь.
Ермаков. Со старшими советовался бы лучше.
Валерик. А что вы мне новенькое скажете? Невелик у вас репертуар.
Ермаков. Репертуар... Набрался слов! А вдруг и скажу новенькое.
Валерик (обернулся). Ну-ка?
594


Ермаков. Может, по моей части пойдешь? (Ласково.) А, Валерик?
Валерик (удивился). Как это?
Ермаков. К чему из родного дома уезжать? Я вон все на практике постиг. За семнадцать лет от продавца до директора! А тебе легче будет, быстрей пробьешься... Дело говорю, Валерик... Поступай ко мне продавцом — во всем, что надо, пособлю. Генерально. И вместе жить будем, вот что заманчиво. (С тоской.) Ну как, Валерик?..
Валерик (ему стало жалко отца). Обдумать надо.
Ермаков. Ты вот ленты магнитофонные купить хотел. Деньги-то есть?
Валерик. Осталось немного.
Ермаков. На вот, возьми. (Торопливо сует ему деньги.) Хватит*, думаю?
Валерик. Не много ли отвалил?
Ермаков. Ладно, пригодятся. (Развеселился.)
Клава (она вышла чуть раньше). Авансируешь?
Валерик. Тебе«-то что?
Клава. Уж больно на подкуп похоже. Хочешь за свои подачки семейное одобрение получить? От меня не дождешься... Все вижу!
Валерик (благородно). Как с отцом говоришь?
Клава. Мотоцикл подарил — жду не дождусь, когда он «Москвича» тебе сорганизует.
Ермаков. Тише вы, приезжую разбудите.
Клава. Пижона растишь!..
Валерик. А ты ступай, куда шла... (Рассердился.) Колхозница!
Клава. Да... Колхозница! А ты дачник! Дачник деклассированный. Смотреть было противно, как ты вчера перед этой туристкой заискивал.
Ермаков. Одно черно-белое видишь... Ох, не узнать тебе счастья, Клавка.
Клава. А как раз, может, и узнаю — без ваших подачек только. (Уходит.)
599


Валерик. И до чего иной раз идейность людей с ума сводит! Вот и поживи с ней рядом... (Отцу.) А ты говоришь — дома остаться.
Ермаков. Да ну, внимание обращать! (Ласково.) Ты обдумай все же по-серьезному... (Помолчав.) В город направляешься?
Валерик. Сгоняю.
Ермаков. Обедать-то приедешь?
Валерик. Зато к ужину вернусь. (Уходит.)
Через несколько мгновений слышен треск отъезжающего мотоцикла. Из дома возвращается Катерина.
Катерина. Укатил любимчик публики.
Ермаков. Чего на парня напали? Молодой еще... Погоди.
(Не сразу.) Ну как она там... Спит?
Катерина. Проснулась.
Ермаков. А что делать собирается?
Катерина. Помалкивает. (Неохотно.) Я ей чаю собрала. Ермаков. Поставила бы чего повкуснее. Пусть понимает, что и мы в достатке.
Катерина. Больно лебезить перед ней не намерена. Ермаков. Не в том суть — тут, Катя, дело политическое. Ни к чему нам конфронтация, повторяю. Я, напротив, подумываю,— может, в райцентр ее на машине прокатить? В городе-то чего-чего не понастроили. А она Георгиевку как деревеньку помнит. Универмаг посетила бы. Катерина. Тоже — экскурсовод нашелся.
Ермаков. И вообще, если помыслить, ряд вопросов встает.
Непростых, между прочим. (Значительно.) Не думала? Катерина (с опаской). О чем это?
Ермаков (негромко). Знаешь, о чем говорю. Про Гришу. Катерина (вскрикнула). Ты что! (Как-то странно взмахнула рукой.) И не помысли! Богом прошу — ни слова. Ермаков. Ладно ли будет, Катюша?
Катерина. Так. Пожалел, стало быть. Старое вспомнил, Коля?
596


Ермаков. Язык-то не распускай.
Катерина. Я ведь не забыла, как ты у нее на свадьбе напился... драку затеял. Думаешь, не поняла, о чем ты горевал тогда?
Ермаков (глухо). А это оставь. (Не сразу.) Это, Катя, время похоронило. Генерально.
Катерина. Время-то хоронит, да человек не забывает. Не по любви — из озорства ты на Ленке тогда женился. (Усмехнулась.) А может, и оттого, что на сестру больно была похожа.
Ермаков (долго молчал). О том забудь. Навечно. (Уходит.)
Катерина молча смотрит ему вслед. Из дома появляется Люсия. Не замечая Катерины, она оглядывается по сторонам, поворачивает лицо к солнцу, улыбается, тихонько напевает итальянскую песенку. Катерина слушает.
Картина
шестая
Пятница, 15 июля У перевоза. У самой реки.
Возле сторожки скамейка простенькая срублена, низкий столик тут же. Старая лодка лежит, рядом сети валяются, груда брезента.
Солнце зашло недавно, наступают сумерки. Ясное, чистое небо. Тишина.
От реки с удочками и ведерком неторопливо поднимается Шурик. По тропинке едет Настя на велосипеде, везет примостившегося на багажнике Гришу.
Настя (кричит). Добрый день, Александр Ермолаевич! Шурик. Не день вовсе. Солнце-то зашло. Вечер называется.
597


Гриша. Что сердитый?
Шурик. Рыба ни хрена не клюет. Днем появлялась, а сейчас отказ. Садитесь — орехи грызть будем. Греческие. У меня для дам всегда припасено. А ты что, Гришук, барышне катать себя разрешаешь? Недостойно.
Гриша. Пускай привыкает. Ей нелегкая со мной жизнь предстоит. Тиран я.
Настя шутливо бьет его.
Гляди, дед, дерется. И вруша притом: вечно любить обещает.
Шурик. А что? С них все станет. С женщин.
Настя (засмеялась). Ох, мы такие!..
Шурик. Какие вы такие, мне совершенно известно. Всегда интересовался. Еще до первой империалистической. Да и теперь интерес не вянет.
Настя. А как вам родственница ваша итальянская показалась?
Шурик. Людка? Выглядит. Не скажешь, что за сорок. Правда, мельком видел. Захожу, а они чай пьют, совместно. Скуч- нова-атенькие. Я и убег — не люблю тоски.
Гриша. А мне понравилась она... В ней что-то такое скрыто... слов не подберу. Невыразимое... И грустное.
Шурик. Еще бы не грустное — в Италии живет, среди империалистов. Не порадуешься.
Настя. А отцу Италия понравилась... Хороший, добрый народ.
Шурик. Но вокруг муть — мафия! Я бы, к примеру, никогда не смирился — истребил бы к чертовой матери! Нет, Людку жалко... Куда ни пойдешь — по-итальянски брешут. Не то.
Гриша. Дедушка...
Шурик (назидательно). Шурик я.
Гриша. А как скажешь — переводиться в Москву мне... в пединститут?
598


Шурик (кивнул на Настю), Настаивает?
Настя. Ведь больше восьми месяцев в году друг без дружки живем. Только летом и видимся. А молодость-то проход дит.
Шурик. Драма, если подумаешь. Совсем старость к вам подкрадывается.
Настя (Грише). А ты что замолк?
Гриша. Конечно, жить вместе надо... Но только... (Рассердился.) Нет, странный я человек! Безусловно, странный... Ну просто не представляю, как без всего этого жить смогу. (Показал на все вокруг.) Тут все с детства мое — и звезды и речка. А если уеду — все не то уж будет. (Медленно.) Не то, что со мной. Все изменится без меня...
Настя. Но мы же вернемся, глупенький... Ты своих малолеток учить будешь, а я лечить их стану.
Гриша. Нет, не верю. Не вернемся.
Настя. Но почему же?
Гриша. А так все сложится — не вернемся. И без нас все тут кончится. Все перестанет быть, понимаешь?
Шурик. Как это?
Гриша. А вот так. Ничего не будет.
Шурик. Что врешь... и меня не будет? Ну, это ты брось. И вообще ты, Гришу к, не того?.. Не свихнулся?
Настя. Как безумный рассуждает. Ну, Гриша, почему ты зеваешь?
Гриша. Разволновался. И так спать захотелось.
Настя. Нет, ты не любишь меня...
Гриша. Но почему же? Ужасно люблю. Но в то же время страшно спать захотелось. (Растянулся на брезенте.) Такой я человек.
Настя. Слышите, Александр Ермолаевич? Нет, уеду я от него в Москву... Завтра уеду!
Шурик. Не шебуршись... Лучше приглядывайся — он у нас свой. Диковатый, что ли? Зато на себя похож.
Настя. А я верно очень люблю его.
599


Шурик. Да... Грустно. Любишь... а у меня все позади. Промелькнуло, если начистоту. Нет, мало на земле жить дано — ни хрена не успеешь. Лютое дело, учти, Григорий.
Настя. Уснул. (Махнула рукой.) Безнадежно.
Шурик. Сама виновата. Ходите-бродите ночи напролет... Притомила парня, Настеха... Поосторожней бы.
Настя (улыбнулась). Злой вы человек... Через месяц ведь расставаться нам. (Смотрит на спящего Гришу.) Жалко будить. (Пошла. Обернулась.) Я ведь знаю, нет его лучше. (Уезжает.)
Шурик. Прохладно чего-то. (Укрывает Гришу.) Ну любовь, ну страсти... Завидно, однако ж.
По тропинке мимо сторожки идет Люсия, остановилась, увидев Шурика.
Люсия. Александр Ермолаевич?..
Шурик. Он самый, Людочка.
Люсия. Вот вы где теперь обитаете.
Шурик. Выделился, можно сказать. Если устала — присаживайся. Про международную реакцию потолкуем.
Люсия (села на скамейку, огляделась по сторонам). Хорошо здесь.
Шурик. Не жалуюсь.
Люсия. Рыбачите?
Шурик. Какая нынче рыба! Так... появляются чудаки-одиночки полюбопытствовать, как Ермаков живет. Нет, я теперь перевозчик тут. На любителя и работаю.
Люсия. А из дома совсем ушли?
Шурик. Не вполне. Захожу перекусить. Твой шурин мне надоел. Сынок мой.
Люсия (удивилась). Как — надоел?
Шурцк. Который год в лихорадке живет. Еще помрет того гляди от суеты своей... (Помолчав.) А тут красота. С этого места как раз закат удивительно видать.
Люсия (улыбнулась). Закат?..
Шурик. Чего удивляешься-то?
600


Люсия. И не скучно вам?
Шурик. Весь день народ мелькает. А по вечерам телевизор — то тебе про монолог объяснят, то про Че Гевару... А вчера про художников сообщали — были, оказывается, импрессионисты... Мастера. Бедствовали, померли, затем прославились. Ван Гог вот брату писал — так и так, пришли денег на краску... Надо ж — краски не мог купить... вот мафия работала! (Помолчал.) Слышь, Людка, а ты меня хорошо помнишь? Мы ведь в детстве твоем дружили с тобой: за ягодами или грибами в компанию тебя брал, с Катькой вместе. Ты припомни, как-то мы вот здесь, на этом самом месте, грибы с тобой перебирали... Тут еще часовенка стояла, и на перевозе бывший монах действовал.
Люсия (с трудом). Его Никандр звали.
Шурик. Вспомнила?..
Люсия. Мы грибы перебирали, и вдруг дождь хлынул... Страшный ливень... Мы в часовенке укрылись.
Шурик. Память у тебя.
Люсия. Нет-нет, это я сейчас вспомнила... вдруг так ясно вспомнила. А я ведь дядей Сашей вас тогда называла.
Шурик. Вали, называй опять, хоть нынче Шурик я...
Люсия. Я третий день здесь. Иду, вспоминаю, и как будто вся прежняя жизнь открывается мне... Как в клуб на танцы ходили, Леонид Утесов пел... И Сережку моего так ясно вижу вдруг... Вот мы венчались, вот на войну он уходил— нескладный, неловкий... Господи!.. Как скоро убили его...
Шурик. О нем первая похоронка в деревне была. Открыл счет. Сын-то твой уже после смерти его родился.
Люсия. Только прожил недолго.
Шурик. За отцом вслед пошел, рассказывали мне Катя с Ленкой. Я тоже тогда на фронтах находился... (Подумал.) Нет, война — сволочь.
Вдруг шевельнулся спящий на брезенте Гриша.
601


Люсия (испугалась). Кто это? Гриша?.. Я и не заметила. (Слюгрит ка спящего.) Славный мальчик. ,
Шурик. Лично на себя похож. Индивидуальность. Полюбил он тут москвичку нашу... Все ночи напролет гуляют. Утомился вот.
Люсия. Как весело-то.
Шурик. И не говори! Но спорят меж собой: она его в Москву тянет, а он упорствует... Любит родную местность потому что. (Неожиданно.) Людка, а ты чего приехала сюда?
Люсия (улыбнулась). Вас увидеть захотелось, дядя Саша.
Шурик (обиделся). Ты, погляжу, веселая, шутишь.
Л ю с и я (вдруг серьезно). Не совсем.
Шурик. Тебе, в общем, как живется там? Бедствуешь?
Люсия. Пожалуй, нет.
Шурик. Смотри-ка. Богато живешь?
Люсия. Богато. Пока. #
Шурик. Ври!
Люсия. Нет, правда.
Шурик. А им рассказывала — семейству моему?
Люсия. Вам рассказываю. (Почти смеется.) А для них пусть секрет будет.
Шурик. Темнишь. (Неодобрительно.) Весело с тобой.
Люсия. Не очень только.
Шурик. А богатая с чего?
Люсия. Муж наследство получил.
Шурик. Смотри, привалило. (Не сразу.) Муж-то хороший у тебя?
Люсия. Небось... (Усмехнулась, удивленно.) Небось... Какое слово забытое вдруг всплыло. Это второй день со мной — старые, старые слова вспоминаются... Совсем забытые. Я, как хромоножка, спотыкаюсь, когда говорю.
Шурик. В Италию возвращаться думаешь... или как?
Люсия (после молчания). День какой долгий сегодня... нет конца. Я все хожу, хожу без устали... Путешествую.
Шурик. Совсем темнеет... Зажечь, что ли, фонарь?
Люсия. Подождем немного.
602


Шурик (не сразу). Хорошо тебе, что вернулась?
Люсия. А я вернулась?
Шурик. Ладно тебе?
Люсия (вскрикнула). Нет, не ладно! Не ладно. (Тихо.) Все не прощает. Всем чужая.
Шурик. А ты потерпи... (Помолчав.) Оглянись вокруг... Слышишь — весла на воде поскрипывают... лягушка вскрикнула... комар зашумел... вода теплом дышит. Разве чужое это тебе? Не твое?
Люсия. Нет. Давно уж. (Тихонько.) Потеряла.
Шурик. Уедешь, значит?
Люсия. А что же...
Слышно, как с того берега кричат: «Ермолаич! Ермолаич!»
Шурик. Слышишь, лодку на тот берег зовут... Ты не уходи — я мигом... (Зажигает фонарь.)
Снова крики: «Ермаков!.. Уснул, что ли?!»
Видала? Беспокоятся. (Горделиво.) Ермаков нужен — вот главное.
Люсия. Подожду, ступайте.
Шурик удаляется, и вскоре слышен плеск его весел.
Луна над лесом всходит... (Приподнимается, смотрит вокруг.) Господи... Точно во сне это вижу.
На брезенте зашевелился Гриша, просыпается.
Гриша. Ну ты смотри — стемнело... Дед... Шурик!.. Не разбудил почему?.. Ушла Настя? (В свете фонаря увидел Люсию.) Это вы? А я, дурак, уснул тут... Дед где?
Люсия. На перевозе. На тот берег поплыл...
Гриша. И вы давно здесь?.. Эх... Знал бы — пораньше проснулся.
Люсия (улыбнулась). Почему?
603


Гриша. Редкая гостья. Я ведь весь день на глаза вам хотел попасться. А вы исчезли.
Люсия. Осматривалась.
Гриша. Да... совершенно на вашу непохожая жизнь. Много выводов, вероятно, сделать можно.
Люсия. Гриша... А давай-ка на ты разговаривать. Проще будет.
Гриша. Я и сам думал, да не осмелею. Непривычно как-то.
Люсия. Чужая я?^
Гриша. Все-таки.
Люсия. Попробуй... Пожалуйста.
Гриша. Не сразу только. Привыкнуть надо. (Улыбнулся.) А успею привыкнуть?
Люсия. Я еще побуду... недолго.
Гриша (изумился). В Италии лучше?
Люсия. Я думаю, у себя каждому лучше.
Гриша. А вы у себя где?
Люсия (не сразу). Вероятно, где человек всего нужнее, там он у себя.
Гриша. А вы считаете... не нужны здесь?
Люсия. Кому? (Усмехнулась.) И зачем?
Гриша. Я думаю, вы многое знаете о жизни. Могли бы поделиться. Остеречь.
Люсия. Условия жизни — там и здесь — слишком различны. А горести и беды тоже неравны...
Гриша. Правда? Мне трудно судить, конечно... (Помолчав.) Чем вы занимаетесь там, у себя... (Смутился.) Нет... в Италии?
Люсия. Ничем... Пробовала переводить, в газете работала... Но это так — пустое. (Тихо.) Ничего не сбылось.
Гриша (живо). Видишь? Значит, ты не нужна там.
Люсия. У человека, милый, могут быть обязанности... не только перед собой.
Гриша. А мне кажется, что человек только на одно не имеет права — быть бесполезным. Вот этого ему никак нельзя. И тут не в других дело, не в обществе даже. Быть полез¬
604


ным — это для самого себя всего важнее. (Помолчав.) Ну и второе, конечно,— очень дело свое ценить.
Люсия (посмотрела на него с нежностью даже). А ты свое — ценишь?
Гриша. Еще бы. Потому что я с самых ранних лет очень детей любил... Безумно просто ими интересовался. Меня взрослые как-то даже мало занимали. Ведь наше счастливое будущее от того зависит, какие дети вырастут. Они ведь, когда совсем маленькие ребятки — девчонки там, мальчишки,— все замечательные люди. Только потом, к пяти-шести годам хуже становятся. Я вот прошлое лето в детсаде практиковал и столько любопытного подметил... Как, например, у пятилетнего характер начинает обозначаться. Один героические поступки делает — всем помогать идет и даже свой компот отдаст соседу; другой очень обществом недоволен, хнычет, жалуется и только всем вокруг день портит; третий — злодей: девчонок колотит и конфеты у самых маленьких тянет; четвертый всех хуже — скопидомничает. Заведет мешочек и в него потихоньку что ни попадя собирает: пуговки, гвоздики, скляночки— и все, чтобы перед сном богатством своим полюбоваться, крохобор бедненький! Вот и представь, какой он в дальнейшем коммунистический строитель! Нет, тут все разглядеть надо, понять, откуда что. Учить детей — это ж радость, а воспитывать — тем более. Вот у нас, в Георгиевске, пить стали много... беда просто!.. Да и деревня не отстает. Отчего это? Опять у школы промашка! Не разъяснили, стало быть, человеку с малолетства, какая жизнь короткая и сколько в ней, прямо говоря, чудес таится... и красоты! В книгах, в природе, в мысли человеческой!.. Каждый день — драгоценность... Не упустить бы только! (Помолчав.) Разве не увлекательно, скажите?
Люсия (не сразу). Ты очень счастливый человек, Григорий Петрович.
Гриша (с изумлением). Мне то же самое кажется. Иногда я просто ужасно рад бываю, что живу на свете. Но вот уди¬
605


вительно... (Задумался.) Бывает, я тоскую по ком-то... Даже странно... Не знаю по ком, а тоскую. И так грустно становится. (Удивленно.) А вроде не с чего.
Люсия (после долгого молчания). Гриша...
Гриша. Ну?..
Люсия. А вот, по-твоему... Ермаков — что он за человек?
Гриша. С какой стороны взглянуть. Многие считают, жадный. Да так ли? У него главная обида, что жизнь не по его указке складывается. (Подумав.) Он тем ожесточен, что не поддержан. И в универмаге со зла шустрит, чтобы всем видно было: вон какой я победитель.
Люсия (разглядывая его). Интересно ты говоришь.
По тропинке к реке идет Клава, за ней Валерик.
Гриша (весело). Смотри-ка — родственники явились*
Валерик. Прогуливаемся. (Закурил.)
Клава (заметила Люсию). И вы здесь?
Люсия. Что поделаешь.
Клава (Грише). А дед где?
Гриша. В плавании.
Клава. Мы за рыбой пришли. Он тете Кате грозился к вечеру наловить.
Гриша. Вон ведро стоит. Днем-то у него клевало, а вечером неудача. Ругался он.
Клава (поглядела в ведро). Кой-чего есть все-таки. Обойдемся. (Не глядя на Люсию.) Ужинать-то придете?
Гриша. Шурика только дождемся.
Клава (Валерику). А ты ведро захватывай — и пошли!
Валерик. Дай в обществе папиросу докурить. (Помолчав, Люсии.) А вот интересно, в каком городе Лола Бриджида проживает?
Люсия. В Риме, кажется.
Валерик. Естественно. Столица. (Подумав.) Софи Лорен тоже, надеюсь, в Риме?
Клава. Пошли, что ли.
Валерик. Обожди! (Люсии.) У нас об Италии многие интере¬
606


суются. Дружественная страна... в какой-то мере, конечно. Все время визиты идут. Наш народ, в общем, к Италии хорошо настроен. Даже город Тольятти есть.
Клава. Идем, говорю тебе.
Валерик (игнорируя Клаву). А вы в каком городе там живете?
Люсия. Недалеко от Венеции.
Валерик. Удачно выбрали. Вы не думайте — у нас про Венецию все известно.
Гриша. И что же ты про нее знаешь?
Валерик. Ну как же... Гондолы там, кинофестивали идут, туризм развит. Нет, все знаем. (Поглядел на Клаву.) Ладно, докуриваю. (Люсии.) А почему в самой Венеции не квартируете? Жилье не дешевое, вероятно.
Люсия. У нас был дом, но недавно муж продал его.
Клава (забеспокоилась). У вас личный дом был?
Люсия (улыбнулась, ее стало развлекать все это). Да — старое палаццо на Гранд-Канале.
Валерик. Дворец?
Люсия. Вроде этого.
Валерик. Простите... А ваш муж... он кто?
Люсия. У него фабрика венецианского стекла на острове Му- рано.
Валерик. Это как же... В каком смысле — «у него»?
Люсия. Ну... Он владелец фабрики. Хозяин.
Клава. Капиталист, значит. Понятно. Эксплуататор, словом?
Люсия. Можно и так считать.
Клава. Враг трудового народа, в общем говоря. Ну, я пошла. Захвати ведерко, Валерик. (Решительно уходит.)
Валерик (подходит к Люсии, улыбается извинительно). Вы уж простите... Ограниченно мыслит. (С любопытством.) А вот машина у вас какой марки?
Люсия. У нас четыре машины.
Валерик (пошатнулся). Четыре?
Люсия. Но вот беда — пока это не решило еще ни одной проблемы.
607


Валерик (растерян). Да... супер. (Берет ведро.) Пойду Клав* ку догоню. (Уходит в размышлении.)
Гриша смеется. ;
Люсия. Ты что, миленький?
Гриша. Ловко вы их разыграли... И про фабрику, и про машины...
Люсия. Очень смешно?
Гриша. Умереть.
Люсия. Ну что же...
Гриша. Только... зачем придумали все это?
Люсия (лихо). Захотелось... А что там!.. Захотелось, и все!
Гриша (поглядел на нее). А веселая вы еще лучше...
Люсия. Ей-богу?
Гриша. Я веселых люблю... Веселым только добрый человек быть может!..
Люсия. Я научусь... вспомню... Погоди-ка!
Гриша. Дед, смотри, причаливает... (Кричит.) Куда запропастился, Шурик?
Шурик (идет от берега, очень веселый). Дела были: рассмешили меня.
Гриша. А пассажиры где?
Шурик. Не оказалось. Меня панкратовские в шутку вызвали. Мишка Лысов из Египта у них вернулся и кота какого-то чудного с собой привез... Они и веселятся.
Гриша. Поднесли?
Шурик. А то! И кота показали. Не наш, сволочь, мяукает иначе. (Помолчав.) А я плыву обратно — веселый!.. А потом огляделся и увидел все вокруг — луна светит, и тень от нее по воде плывет, а за рекой лес в темноте... Тишина... А в небе птица ночная летит... безмолвная. Я даже грести бросил — замер и огляделся. Надо же, красота какая!..
Все молчат, словно прислушиваются к чему-то. Очень далеко за рекой слышны звуки замолкающего веселья.
608


Картина
седьмая
Вторник, 19 июля
Сад перед домом Ермаковых. Очень поздний час. Луна в небе.
Из дома выходит Люсия, она полуодета, легкий платок наброшен на плечи. Словно ожидая чего-то, смотрит она вокруг, прислушиваясь к тишине.
Следом за ней из дома вышла Катерина. Чуть слышно скрипнула дверь. Люсия обернулась, Долго смотрят они друг на друга.
Катерина. Не спится?
Люсия. Ночь жаркая... Душно в доме.
Катерина. Думала, дождь соберется. Нет... (Прошла по саду.) Невесело тебе.
Люсия (устало). Оставь, Катя.
Катерина. Тяжко мне с тобой.
Люсия. Помолчим.
Катерина. Пятый день в молчанку играем.
Люсия. Не с меня началось.
Катерина (не сразу). Тебе не оправдаться.
Люсия. Наверное.
Катерина. Зачем приехала?
Люсия молчит.
Поиграться вздумалось... иностраночка.
Люсия. Господи... Злобы в тебе сколько.
Катерина. Все мужики из армии пришли, все бабы, кто в живых остался, из Германии вернулись... А я все тебя ожидала! (Усмехнулась.) Ох, доверчивая была в молодости... (Вдруг вспыхнула, заговорила быстро.) Вокруг все растоптано, сожжено... И мы одни на голой земле, без мужей погибших... бабы и дети, без устали от зари до ночи, некормленные, разутые... Отчего Ленка твоя до сорока не
609
20 А, н. Арбузов «Пьесы», т. 2


дожила? Тех годов память! (Вскрикнула.) А ты где веселилась тогда?
Люсия (после долгого молчания, тихо). Сама видела, как убили его... Андрейку?
Катерина. Написано было. Ленкой написано.
Люсия. Может, и потому не вернулась... Все забыть было надо! Всю жизнь.
Катерина. Но ведь так случиться могло, что и жив оказался бы?
Люсия (отчаянно). Но не случилось ведь! (С какой-то непонятной надеждой.) Не оказался, Катя?
Катерина (яростно). Нет! (Не сразу.) Зашли эсэс в дом, когда ты в лес убежала... партизан искали, а парень и заплакал. Не понравилось одному — он только прикладом до него дотронулся... еле-еле, тихонько.
Люсия упала на землю, в отчаянии бьет кулаком по скамейке. Катерина стоит, молча смотрит, а потом вдруг кинулась к ней, опустилась на колени, обняла.
Люсия (счастливо). Катюша... в
Катерина (в отчаянье). Господи, что же говорю-то?.. Не смею ведь... (Крикнула.) Ложь все!
Люсия (не слушая, глотая слезы, торопясь). Как в лес тогда убежала, сына бросила — не знаю. Не пойму... Память вдруг померкла, как затмение нашло. Только и опомнилась, как увидела, что деревня горит... Кинулась обратно, а тут солдаты кустарник прочесывают — взяли меня. Так и не добежала... В эшелоне, когда в Германию на работы везли, Санька Крылова встретилась... «Сына, говорит, твоего убили... Все соседи слышали...» (Долго молчит.) Два года под Берлином на заводе работала. Жили как в тюрьме. Летом сорок четвертого не выдержали: объединились тринадцать человек — вредить начали. Концлагерем кончилось, а убить не успели. Сорок пятый настал, пришли американцы.
Катерина. Натерпелась. (Выжидательно.) А дальше что?
610


Люсия. В лагере мальчика увидела... Он совсем тогда мальчиком казался — Паоло звали... Его в лагерь наш из Маутхаузена перевели, он в Италии в Сопротивлении участвовал. В Маутхаузене его ненавидели, мучали ужасно... Он болел все время, не вставал. Я еду ему собирала, учить по-русски стала, и он улыбаться начал. Полюбила я его... Нет — пожалела? Не знаю, как назвать, но он дорог мне стал... Совсем как мой, понимаешь?.. Осенью сорок пятого мы с ним в Рим приехали... Что было делать? Не смогла его оставить. Не смогла.
Катерина (негромко). Бог тебе судья.
Люсия. В Риме нелегко жизнь сложилась... он левый был — таким в газете платят мало... (Задумчиво.) И все-таки мы счастливо жили.
Катерина. А ребята болтали — богатая ты...
Люсия. Он в ссоре с отцом был, но десять лет назад отец умер внезапно... Наследство осталось.
Катерина (жестко). Выходит, теперь жизнь веселее пошла?
(Не сразу.) Как дальше жить решила?
Люсия. Скоро Паоло за мной приедет... Он ведь в Москве сейчас. Дела у него там.
Катерина. Понятно. А тебя с собой прихватил... (Оглядела ее.) Значит, не к нам ты вернулась, а так... прогулка просто.
Люсия молчит.
И велико наследство досталось?
Люсия. У отца фабрика венецианского стекла была. Катерина. Гляди-ко, подфартило. Где нам теперь до тебя достать.
Люсия (усмехнулась). Отчего же... (Поглядела на нее пристально.) И вы ведь не те, что прежде-то были. Катерина (обернулась к ней, резко). Ты... о чем это? Люсия. Пятый день здесь я, Катя. Оглядываюсь. Всю беду твою вижу.
Из дома вышел Ермаков. Остановился на крыльце. Катерина. Ты что... Какую беду?
011
20*


Люсия. Вот обвиняла меня, что я уехала, землю бросила...
А ты?.. Ты сама не так ли поступила?
Катерина. Не рмеешь... Людка!
Люсия. Скажешь, неправду говорю?
Катерина молчит.
Где все, за что ты молодость отдавала, работала от зари до ночи, голодала... Где оно? Бросила. Ушла с земли. Неправда?
Катерина (глухо). Не я это... Он... Николай.
Люсия. И ты соучастница. Не те вы, что когда-то были. От прежних лет и следа нету. Бесхитростными мы были, не то что нынче. Со стороны все вижу, Катя. Только даст ли вам это счастье? Не верится. Я-то знаю. Испытала. Катерина. Что ты смотришь на меня, что отнять хочешь? Ермаков (сошел с крыльца). Тихо, Катерина.
Катерина. Тоже не спится? (Помолчав.) Слыхал, что говорила?
Ермаков. Слышал. (Усмехнулся.) Знакомые слова говорила. Твои.
Катерина. Тебе спасибо, что от беглянки пришлось их услышать. (Медленно уходит в дом.)
Ермаков. Ты уж прости ее. Настрадалась в одиночестве...
(Подумав.) Может, и моя вина.
Люсия. Твоя. Это я давно поняла.
Ермаков. Давно? Пять дней тут всего.
Люсия. И пяти хватило. Я ведь помню, как жили мы, с какой верою, какие прежде мы были!.. Мне лучше видать... Ермаков. Нынче, Людочка, другие времена.
Люсия. И это вижу.
Ермаков. А что — не по вкусу?
Люсия. От людей отгородился. (Усмехнулась.) В одиночестве богатеешь.
Ермаков. Я с земли уходить не хотел. Горе было уходить. Говоруны, прохиндеи меня согнали, для которых земля — пустое понятие... (Помолчав.) А может, с тебя все нача¬
612


лось? Кто знает-то... Вернулся с войны, а в доме любви не встретил. Нет, Ленка хорошая была... заботливая, жалела, но только в песнях не про то поется, нет, не про то! Не спутаешь с настоящим. Я ведь о нас с тобой все помню... Каждое наше словечко сказанное не забыл.
Люсия (не сразу). Об этом что теперь вспоминать. Сам всему виной, Коля. А как ночью из Шатиловки шли, про то не забыл?.. Выпил ты тогда на гулянке... Все себе со мной позволил. Вот ту ночь я тебе простить не могла. Вот ту ночь. Ту ночь.
Ермаков (тихо). Знаю.
Люсия. Не по мне все случилось. (Насмешливо.) Что взять- то — молодая была, не снесла обиды. (Помолчав.) Может, оттого, что любила тебя... а, Ермаков?
Ермаков. К чему смеяться-то? Гордая ты была — в том дело. Людка Лебедева! (С какой-то совсем неожиданной лихо- стью.) Только не пристально ты меня разглядела — на рубеже сороковых! Я веселый человек был. Очень жизнь нравилась. Сильно веселый. А ты из тех, видно, которым грустных подавай. Вот Сережка — тот в самый раз тебе пришелся — тише воды... грустнее не найдешь. Хотя дурного о нем не скажу — чистый был парень, простота. И воевал как полагается, и погиб как следует быть. По всем статьям. Его ты сразу поняла. (Помолчав.) А меня вот не разглядела. Хотя — не ты одна. Я вот сорок пять лет на свете, а и то себя не пойму.
Люсия. Хвастаешься, хвастаешься... Не устал?
Ермаков. А меня усталость по сей день не берет. Ни в каком вопросе. Генерально.
Люсия (улыбнулась). Эх, Коля, Коля... Ну что с тебя взять.
Ермаков (неожиданно). Дом бери. Честно сказать, твой он — лебедевский. Правда, прошелся я тут, но все одно — лебедевский.
Люсия (вдруг озорно). А отдашь? Не жалко будет?
Ермаков. Может, и жалко. (Помолчав.) Хотя... На кой он тебе — ты нынче высоко летаешь.


Люсия. И ты не последний бедняк, Коленька.
Ермаков. Кто себе враг.
Люсия (задумчиво). Враг себе человек или друг, всего труднее самому определить, Коля.
Ермаков. Что-то больно хитро.
Люсия. Нисколечко.
Ермаков (неожиданно). А я нынче, после работы — вот смех- то! — в лес вдруг пошел... Иду, оглядываюсь, птиц слушаю... А затем думаю — надо же, сколько времени сюда не являлся. Опоздать все куда-то боюсь. Недосуг. (Вдруг быстро.) Скоро уедешь?
Люсия. Не знаю.
Ермаков. Ты погоди.
Люсия. Может быть.
Ермаков. А дальше еще смешнее — вышел из леса и вспомнил: ведь здесь, на полянке, костры мы жгли... И вдруг увиделось: я — мальчишечка, и ты рядом сидишь, Ленка тоже, сучья потрескивают, и дым от костра к небу вьется. И песню вдруг вспомнил давнишнюю... забавную, можно сказать. (Запел медленно, тихонько.)
«Здравствуй, милая картошка,
Пионеров идеал...»
Люсия (угадывая слова).
«Тот не знает наслажденья...
Кто картошки не едал».
Ермаков. Вспомнила?
Люсия. А я все сейчас вспоминаю. Точно живу второй раз.
Молчание.
Ермаков. Муж-то любит тебя?
Люсия. Он добрый.
Ермаков (усмехнулся). Грустный небось. (Задумался.)
А ему бы веселым быть.
Люсия (недоуменно). Веселым?
Ермаков. С нашей деревни жена ему досталась. (Идет к бо- му и с крыльца.) Спать бы шла. (Ухобит.}


Часть
третья
Картина
восьмая
Воскресенье, 31 июля
Сад перед домом Ермаковых.
Жаркий воскресный день. Вдалеке собирается гроза, но вскоре проходит стороной. Немыслимо сияет солнце. Птичий галдеж. В саду за столиком расположились Ермаков и Шурик. Пьют пиво.
Ермаков. Ну, что замолк?
Шурик. А что говорить, если ты не слушаешь?
Ермаков. А чего слушать, если ты дурь высказываешь? Шурик. И не дурь вовсе. Звонарев — человек.
Ермаков. А я говорю — куда ему. Пустой номер.
Шурик. Сразу колхоз отличаться стал. При нем-то. Ермаков. При нынешних возможностях знаешь чего достигнуть можно? Да я бы был...
Шурик. Про тебя не знаю, а Звонарев — туз.
Ермаков. Да ну — дел на копейку. Размаху-то вовсе ноль. Шурик. Опять не то. Звонарев внимательный. Кого из председателей ценили больше? Не назовешь. А должность у него: каждый свое продиктовать хочет. Появился вот аноним, письма сочиняет — и это не то и то не так... И все пишет и все подсказывает — цельное правление утомил! Ермаков. Дураки у вас — в том дело. (Переждав.) Опять замолк?
Шурик (уклончиво). Пиво — блеск.
Ермаков. Импорт.
Шурик. На прилавке только не видать.


Ермаков. Но утрам случается.
Шурик. На свете каких чудес не бывает. (Помолчав.) А Звонарев умник. Достиг и еще достигнет.
Ермаков (встрепенулся). А зачем заместителем Петрушина взял? Лобова надо было.
Шурик. Никто твой Лобов. А Петрушин задумчивый.
Ермаков. Ая говорю — пропадете с ним.
Шурик. Тебе-то что? Гляди, взволновался.
Ермаков. Мало ли. Размышляю просто. Раздумываю.
Шурик. Звонарев — голова. Знаешь, чего предложил? Хозяйство рыбное организовать, карпов выращивать. А в руководстве — я.
Ермаков (расстроился). Смотри-ка... Врешь небось?
Шурик. А никогда. Врать скучно. Наслаждения не дает.
Ермаков. Пойдешь?
Шурик. Обдумать надо. Перевоз кидать жалко — любит меня прохожий. А с другой стороны — должность. Не шутка.
Ермаков. Рыбное хозяйство... Давно о том толкую. Дознался все же Звонарев твой. Ну что ж, валите... не жалко.
Шурик. Конечно, без тебя как. Может, еще что дельное подкинешь?.. А я Звонареву мигом.
Ермаков. Мельтешишь.
Шурик. В тебя уродился. (Не сразу.) Как с домом-то решил? В город переезжать согласился?
Ермаков. То вчера было... сегодня в раздумье я. (Помолчав.) Если хочешь знать — беда мне.
Шурик (озабоченно). Пособить не могу?
Ермаков. Не в твоей власти. (Как бы раскрывая самое сокровенное.) Немыслимого дела хочу. Побольше меня в двадцать раз.
Шурик. И что же?
Ермаков. Не поручают.
Шурик. Кто?
Ермаков. А никто. (Горестно.) Публика.
616


Шурик. Бейся.
Ермаков. И бьюсь. А успеха мало. В чем главная-то беда — суетиться начал. Вперед себя забегаю. И перечу всем: один я прав.
Шурик. Осознаешь, значит?
Ермаков. Осознаю в данный момент. А затем опять за свое.
Шурик (сочувственно). Горе. (Поразмышляв.) Налей еще пи- ва-то.
Ермаков. Закончили.
Шурик. Разохотился только. (Помолчав.) Людка-то уезжать собирается?
Ермаков. Мужа из Москвы ждет.
Шурик. Любопытно взглянуть бы.
Ермаков. А что любопытного? Итальянец — и все.
Шурик. Не скажи. Заводчик однако.
Ермаков. Видал я в Вене, как они белые флаги из окон нам показывали.
Шурик. И что ей Италия эта? Гляди, как повеселела здесь... И ребятки за ней гурьбой... Даже Клавка остыла. Слышь, Коля, а вдруг останется?
Ермаков. А муж?
Шурик. Мужу всегда «прости-прощай» сказать возможно.
Ермаков (строго). Некультурно мыслишь, Ермаков.
Шурик. Не скажи. Жить почему интересно? Все случиться может — и чего хочешь и чего не хочешь. Абсолютно!
Ермаков (подумал). Точно. Последний год как в четырех стенах жил, а нынче приеду после работы — и в лес!.. Или по берегу... (Недоуменно.) И все вокруг любопытно, тишину вдруг услышал. Иду — дятел стучит. Как в детстве.
У калитки появляется Паоло.
Паоло. Добрый день.
Шурик (выжидательно). Здравствуйте.
Паоло. Это дом Ермакова?
617


Шурик (указывая на сына). Его.
Паоло (не то стеснительно, не то нерешительно). Меня зовут Паоло Монти...
Ермаков. Приятно. Ермаков Николай Александрович. Ждали вашего прибытия.
Все трое не очень понимают, как вести себя,
Желаете войти в дом?
Паоло. Благодарю... Но, наверное, лучше отдохнуть в саду. От аэродрома я ехал в такси почти сто километров. (Улыбнулся.) Довольно странная дорога... Не гладкая, я хотел сказать.
Шурик. Вскоре асфальтом зальем. Запросто.
Паоло (огляделся). У вас здесь прекрасно.
Ермаков (соглашаясь). Хорошая погода.
Паоло. Да. Август — и не жарко.
Шурик. Считаете?
Паоло. Конечно.
Шурик (после некоторого молчания). Людка... то есть, простите, жена ваша, на лодке катается... с ребятней. На перевозе сосредоточились.
Ермаков. Папаша мой...
Шурик. Александр Ермолаевич.
Паоло (протягивает Шурику сигареты). Прошу вас.
Шурик. Благодарю, только отрекся. И вас предупредить должен— яд, отрава! Жизнь на четверть сокращает. Профессора Пенсильванского университета, и те свидетельствуют.
Паоло. Но... (Сокрушенно.) Привычка!..
Шурик. Бороться следует.
Ермаков. Ты не так уж агрессивно-то, Ермолаич.
Шурик. А как с мафией у вас — по-прежнему?
Ермаков. Да погоди, человек только прибыл, а ты с мафией сразу.
Паоло. Мафия, к сожалению,— большая проблема для нас.
Шурик (Ермакову). Слыхал, что человек-то говорит?.. А ты на тормозах спускаешь.


Ермаков (шепчет Шурику). Замолкни. (Паоло.) По-русски вы чисто говорите. Небось Люда научила?
Паоло. Она меня долго учила. Несколько лет. Добивалась правильного произношения. Ей хотелось говорить на родном языке... Я думаю, ее можно понять. Она еще в лагере стала учить меня.
Ермаков. Вы в Маутхаузене находились?
Паоло (тень прошла по его лицу). Там. (Не сразу.) Потом в другой лагерь перевели.
Ермаков. Выходит, по соседству войну закончили. В мае мы чуть южнее Вены стояли.
Шурик. Я тогда в Бреславле находился. Страшное дело!
Ермаков. Натерпелись вы... в лагере?
Паоло (сдержанно, не сразу). Это было.
Ермаков. Ладно. Рассчитались. За все. Девятого мая.
Паоло. Счастливый был день.
Ермаков. Лучшего не выпадало.
Паоло. Великие надежды... Какие были великие надежды! Все случилось не так.
Ермаков. Отчего же... Все как полагается. Победили.
Паоло. Вы думаете?
Ермаков. А нет?.. Победили.
Паоло. Тогда.
Ермаков. Не пойму.
Паоло. Мы не думали о себе. Это было наше достоинство. И хотели помочь всем. Всему миру. И что же?
Ермаков (в замешательстве). Я... Я не знаю.
Паоло. Снова слишком полюбили себя. Это горько. (Помолчав.) У вас не так?
Ермаков молчит.
Шурик. Да ведь бывает...
Из дома выходит Катерина.
Ермаков. Сестрица моя... Подойди, Катя, это муж Люды, господин Монти.
619


Шурик. Чего врешь! Какой он тебе господин, если с фашизмом насмерть боролся.
Ермаков. Помалкивай! В этом деле разные оттенки.
Катерина (подходит). Катерина Александровна я. Будем знакомы. И надолго собрались к нам?
Паоло (вдруг улыбнулся). Не знаю. Наверно, странно, но я не знаю. Как она захочет — правда?
Катерина. Живите. Дом большой.
Шурик (растрогался). Да чего там... мы ее, Людку-то, как родную...
Катерина (Шурику). Расшумелся больно.
Паоло. Но ведь и так случиться может — я уеду, а она останется.
Ермаков. Надолго?..
Паоло (смеется). Это она знает. Не я.
Ермаков (не сразу). А вы как же?
Паоло. Я венецианец.
Ермаков (почти строго). Жена она вам.
Паоло. И это правда. В жизни все очень нелогично. И почему- то многого не ждешь. Но это все-таки случается. Как ни странно, но случается. И спорить с этим, вероятно, не стоит. (Помолчав.) Люсия... Она далеко?
Шурик. На перевозе она... рядышком.
Ермаков. Я провожу вас... И сад заодно покажу — тут есть поглядеть на что. (Уходит с Паоло.)
Шурик (провожая их взглядом). Видал какой? И на буржуя непохож вовсе.
Катерина. Все одно не наш... Не очень-то заигрывай, понял?
Шурик. А я что? Я дипломатично. Держу дистанцию.
Катерина. Куда Клавка-то подевалась?
Шурик. Гуляет со всеми небось.
Катерина. С Людкой не станет. Увидишь — ко мне отошли. (Уходит в дом.)
Шурик. Во жизнь началась — контакты, визиты наносим...
620


Может, и мне в Краков слетать — знакомая там двадцать лет ожидает.
В сад входит Клава.
Ты где шустришь? Тетка тебя ищет... отец на перевоз за вами отправился...
Клава. Мы огородами обошли. Гриша козла своего там обнаружил... обученного... Он у него на задних ножках стоит. Показывал.
Шурик. Смотри — развеселилась.
Клава. А то! Скоро замуж от вас уйду.
Шурик. Поверил я... Рассказывай.
Подходят Гриша, Настя, Люсия, Валерик с маг- нитофоном. Настроены все весело.
Гриша. Ну все, Шурик, моя взяла! Стоит козел наш на задних ножках как вкопанный передо мной.
Шурик. Гляди, как бы Настеха реванш тебе за козла не сделала. А то поставит в той же позиции.
Настя (обнимает Гришу). Не посмею — я у нас добрая! Шурик. А тебя, Людка, сюрприз ожидает. Увидишь. Валерик. Сюрприз и у меня имеется. (Люсии.) Для вас, синьора.
Валерик переключил магнитофон. Звучит итальянская песенка. Все замолчали, смотрят на Люсию. Та слушает внимательно, улыбка сошла с ее лица. Легонько раскачиваясь, Люсия начинает подпевать, за ней песенку подхватывают и остальные. Музыка переходит на танцевальный ритм. Валерик передает магнитофон Клаве, выскакивает вперед и с яростным воодушевлением исполняет нечто шейкообразное. Танцует он грубовато, но с лихой отчаянностью и, умаявшись наконец, падает на скамейку. Люсия хохочет.
Гриша. Невиданно!
Настя. Какие все-таки силы таятся в человеке.
621


Клава. Вот дурак, помрет еще...
Шурик. В молодости, я помню, тустеп танцевал... Падекатр еще был. Ничего, плясал. Хотя танцы эти Антанта изобрела — такой тогда слух был.
Клава. Всегда ты, Шурик Ермолаевич, почему-то иностранный пример нам подсказываешь.
Шурик. Ну и что? Я интересами всего мира живу. А ну, Валер, подбери теперь нашего чего-нибудь.
Валерик. Тотчас! (Возится с магнитофоном.)
Гриша (Люсии). Взгрустнулось, синьора?
Люсия. Что ты... дурачок.
Гриша. Взгрустнулось — когда пела... я видел.
Клава. Ия заметила.
Валерик. Внимание... По заявкам предков!
Звучит плясовая, русская. Шурик прошелся с важностью по кругу, отколол два-три коленца, все хлопают, и вдруг не выдержала Люсия — словно вспоминая, тоже прошлась не спеша, а потом вспыхнула и все неудержимее, все горячее отдалась танцу. Пожалуй, именно в эту минуту она до конца вспомнила юность и молодость свою, это ожило в ней, передалось в танце.
А рядом, все разгадав, пошла в пляс и Клава. Из дома вышла Катерина.
Катерина (увидела все и крикнула отчаянно). Домой... Клавка!..
Клава (кричит). Не хочу!.. Оставьте...
У калитки появились Ермаков и Паоло, смотрят, как танцует Люсия.
Люсия (увидела Паоло, остановилась, глядит на него). Ми- лый!.. (Бросается к нему, обняла.)


Картина
девятая
Суббота, 13 августа
Сад перед домом Ермаковых. Конец дня. Заходит солнце, Но все егце жарко. На ступеньках крыльца с прутиком в руках сидит Паоло. Невдалеке, на лавочке, расположи* лась Люсия, она пристально смотрит на него.
Паоло. Жаркий был день. Совсем как в Италии, правда? И прогулка была смешная.
Люсия. Устал?
Паоло. Немного.
Люсия. Ты плохо выглядишь.
Паоло. Пустяки.
Люсия. Ты здесь уже две недели, но тебе не стало лучше.
А ведь все эти дни ты отдыхал...
Паоло. Наверно, здешний климат не слишком мне полезен. Люсия. Я боюсь...
Паоло. Завтра я уезжаю — все обстоит отлично! А в Швейцарии я всегда чувствовал себя прекрасно.
Люсия (осторожно). Я могла бы отправиться с тобой.
Паоло. Стоит ли? Я буду не свободен — у меня переговоры с несколькими фирмами... Это займет месяца два-три. Но как только освобожусь — дам знать, и ты вернешься в Венецию. Если захочешь.
Люсия. Ты веришь, что я смогла бы жить без тебя?
Паоло. Я никогда не видел тебя такой счастливой.
Люсия. Наверно. (Берет его руку, целует ее.) Паоло... (Словно испугавшись.) Что будет с нами?
Паоло. Все обойдется. (Улыбнулся.) Увидишь.
В калитку вошел Ермаков.
Ермаков. Хорошо провели день?
Паоло. Несомненно.
Люсия. Дед возил нас на старую мельницу.
623


К Ч
Ермаков. Везет людям. А у нас по субботам в универмаге страсти. Покупатель в основном приезжий, бушует, если чего недостает. У тебя, в Италии, небось потише.
Паоло. У нас свои трудности, коллега.
Ермаков. Не смеши, друг. Жалко, уезжаешь завтра, а то посадил бы за себя в кабинет — ты у меня повертелся бы. Тут тебе не солнечная Венеция!
Люсия (засмеялась). Каждый вечер один разговор у вас...
Ермаков. Милое дело друг дружке пожаловаться. (Помолчав.) А правду говорить — жаль, что уезжаешь. Может, дефицитного чего достать... да ведь не нужно тебе. Ты вот что... наведывайся опять.
Паоло. Все может быть.
Ермаков. И не тяни, время-то уходит. Просто чувствуешь, как из рук твоих улетает... И ты вслед за ним... был — и нету. А все остается на месте. Кроме тебя. Страшновато, аоло. Пожалуй.
ю с и я. Что-то невеселый разговор вы затеяли... Пройдусь лучше. (Уходит.)
Некоторое время молчание. Издалека слышится музыка—« не то магнитофон, не то проигрыватель.
Ермаков. Повезло тебе. Про Людку я.
Паоло. Твоя жена похожа на нее была?
Ермаков. Наружностью походила. Не более. (Помолчав.) Вон как жизнь-то складывается...
Паоло. Как?
Ермаков. Если правду — Людку я любил. Отчаянно.
Паоло. Я давно понял это.
Ермаков (почти грубо). Ты береги ее. Такой — не встретишь,
Паоло. Поздно.
Ермаков (помолчав). Что... поздно?
Паоло. Все! Мне ничего не удалось. Того, о чем мечтал, не случилось. (Берет его руку.) Не говори этого Люсии, но тебе надо знать. Мне недолго осталось жить. Пустяки — два- три месяца. Еще весной в Италии врачи сказали мне это.
624


(Улыбнулся.) Так случилось. Но в этом есть, видимо, своя логика.Человек без веры жить не должен. Ему нельзя. (Чуть помедлив.) Люсии я не сказал правду — в Швейцарию я еду к двоюродной сестре, у нее дом в Лозанне. (Усмехнулся.) Все это, вероятно, случится не слишком весело, и я хочу избавить от этого Люсию. Теперь последнее: у нее нелады с твоей сестрой. Помоги им. Когда меня не будет, она останется одна. Я верю тебе.
Ермаков (в страхе). Чего зря-то... Чего зря?.. Может, неправду врачи сказали... Ошиблись — ведь бывает!
Паоло. Не ошиблись. Я чувствую. (Тихо.) Я страшно чувствую.
Ермаков молча обнимает его.
И все-таки жаль. Этих последних лет, прожитых ни к чему. Вот их жаль. А смерть неизбежна — бог с ней!.. Мы давно к ней привыкли, еще тогда, в сорок четвертом. Помнишь?
Ермаков (тихо). Не для себя жили.
Паоло. Только несколько лет — совсем немного! — я был счастлив. Сопротивление! — вот тогда. Каждый мог отдать жизнь за другого. И я знал, для чего живу. (Помолчав.) И потом — встреча с ней. Первые годы после войны, когда еще жила надежда... Остальное было напрасным... Смерть отца, попытка стать не тем, что я есть. Я обманывал себя. Не верил тому, что делаю. Все было ложным.
Из дома выходит Катерина.
Катерина. Беседуете?
Ермаков (тихо). Говорим.
Катерина. Солнце зашло уж. Темнеет.
Ермаков (потрясенный). Что?
Катерина. Ужинать собирать надо.
Ермаков (негромко). Зачем?
Катерина. Как это зачем? Ты что?
Ермаков. Зачем?
625


Катерина. Людмила-то где?
Паоло. Я найду ее. (Уходит.)
Катерина. Беда, Коленька».
Ермаков (согласно кивнул головой, но потом повернулся к ней). Что еще?
Катерина. Настеха Гришу в Москву увозит... Условие ему поставила: не поедешь со мной — не увидишь больше. А разве он от нее откажется?
Ермаков. Пустое это все. Пустое, Катя.
Катерина. Да ты что, Николай? Не в себе будто. Что говоришь? Навсегда уедет!.. По-иному там живут, Коля... Разве после той жизни он к нам вернется?
Ермаков. Будет... Обойдется все... Пустое.
Из дома быстро выходит Валерик.
Катерина. Куда от ужина-то бежишь?
Валерик. В город мне надо.
Катерина. Еще вон непутевый... (Уходит в дом.)
Ермаков (слабо). Погоди, Валер... (Крикнул.) Стой, говорю!
Валерик (задержался). Ну чего тебе?
Ермаков (несвязно). Почему ты бежишь? Все мимо проходишь и бежишь... Все пробегаешь. Может, ты меня забыл? А это я, Ермаков Николай, отец твой... И смертен... В любой момент, Валерка!.. Ты о смерти когда думал? От нее вон не убежишь... Не отец... Не убежишь.
Валерик. Да ты что, батя... перевернутый какой-то?
Ермаков. Страшно, Валер...
Валерик. Чего руку-то держишь?
Ермаков. Вот заботился о доме, о детях... о радости, чтоб в ладу жили... А к чему все?
Валерик. Пусти руку... выпил ты, что ли?
Ермаков (выпустил его). Ладно... Говори, как решил... В магазин хотел взять тебя. Решил или как?
Валерик. Не решилось. Может, уеду я.
Е р м а к о в. Куда еще?
Валерик. А вот видно будет.
626


Ермаков. Далеко?
Валерик. Близко уезжать — расчета нет. А ты не горюй лучше. Сегодня решится. Либо конец, либо в дамки! (Убегает.)
В сад входит Люсия. В доме огни зажгли.
Люсия. Совсем стемнело. Ты один?.. А где Паоло?
Ермаков. Близко.
Люсия (удивленная его тоном). Что?
Е р маков. Тебя ищет.
Люсия. Он плохо выглядит... Такой веселый последние дни...
а выглядит плохо. Почему ты молчишь?
Ермаков. Ладно. Скажу все.
Люсия. Не надо, Коля...
Ермаков. А знаешь, о чем говорить буду?
Люсия. Догадываюсь.
Ермаков. Навряд.
По дороге к дому идет Клава, поет негромко что-то протяжное, нежное. Поет самозабвенно, вся отдавшись мелодии. Дойдя до крыльца, останавливается и тихо шепчет.
Клава. Да или нет? Да... Наверное... Неужели? Да, да, да... (Заметила стоящую в полосе света Люсию, отца не увидела.)
Люсия. Что с тобой, Клавушка... ты растрепанная вся. Клава. Никому не говорите... Только никому не говорите... Молчок, ладно? (Тихонько.) А я, может, замуж выхожу. (Улыбнулась.) Неужели? Наверное... (Ее душат слезы.) И сил нет, так весело мне... Так смешно. Не говорите только. (Уходит в дом.)
Люсия (обернулась к Ермакову, спросила тихо, весело). Ты слышал?
Ермаков. О пустяках небось? Погоди*.. О. главном сказать должен.
627


Люсия (улыбаясь). Не думай о том, Коленька. Помнишь, говорил, чтобы не уезжала я? Вот и остаюсь. А что далыпе- то — видно будет!
Ермаков (твердо). Перемени решение.
Люсия (не поняла). Что?
Ермаков. Решение перемени. Нельзя тебе оставаться. Люсия (недоуменно). Отчего? Да ты что молчишь?
По дороге к дому идут Гриша и Настя.
Гриша. Вот и свет зажгли. Идем... ужинать, наверное, сели. Опять мама недовольна будет.
Настя. Ты все думаешь — шучу я?.. Нет!.. Нельзя всю молодость в разлуке жить.
Гриша (тихо). Из дома не уеду. Все. Решил.
Настя. Не решил... Ты любишь меня.
Гриша. Никто больше моего. Но в чужой дом не отправлюсь. Настя. Тогда... Завтра утром одна уеду... В Москву! И не увидишь меня. Никогда не увидишь больше.
Гриша. Неправда. Не верю. (Целует ее.)
Настя. Посмотришь!
Настя вбегает в дом, Гриша бежит за нею.
Люсия (сжеется негромко). Дети... Совсем еще дети... Как хорошо-то, Коля.
Ермаков (несвязно). Ты не веселись... к чему это. (Тихо.) Нельзя.
Люсия (встревоженно). Что с тобой, Коля?
Ермаков. Вот так, Люда. Беда. Как сказать, не знаю... Жить ему всего ничего осталось. В Италии еще врачи решили. Два месяца, ну три... Он не велел говорить, но разве не скажешь. (Не сразу.) Как не скажешь?
Долгое молчание.
Люсия (тихо). Господи... Я догадывалась. Иногда я догадывалась, Коля... Только поверить боялась.
Ермаков. Он в Швейцарию к двоюродной сестре едет, чтобы
628


там... Чтобы ты не знала, не мучилась... Но тебе оставить его нельзя. Не должно. О чем знаешь — молчи.
В саду появился Паоло.
Паоло (увидел Люсию, улыбнулся насмешливо). Что же ты прячешься от меня, синьора Людка?.. Всюду ищу. Ужинать идемте! (Ермакову.) Шампанское достал?
Ермаков. Три бутылки. Как велел.
Паоло. Отпразднуем. Мой последний вечер с вами... (Обернулся к Люсии.) А с тобой встретимся... в нашей Венеции.
Картина
десятая
Воскресенье, 14 августа Сад перед домом Ермаковых.
Раннее утро. У стола на скамейке сидит Шурик, нанизывает на шнурок выловленную рыбу. Из дома выходит Клава.
Клава. Доброе утречко, Шурик Ермолаевич. Рыбку вялить собрались?
Шурик. Поздно встаешь однако. (Помолчав.) Ну, как они? Клава. Собираются.
Шурик. И Людка едет?
Клава. Решила.
Шурик. Смотри-ка. Не ожидал.
Клава. Ия. Совсем уж поверила ей.
Шурик. Видать, все же тянет она — богатая жизнь.
В сад, запыхавшись, вбегает Настя.
Настя. Гриша где?
Шурик. На велосипеде в Георгиевск отправился.
629


Настя. Зачем это?
Клава. Такси добывать. У отца «Москвич» забарахлил, а до аэропорта больше ста километров. Уезжают наши-то.
Настя. Ну что же... (Подошла к Шурику.) Скажите Грише — не дождалась... уехала. Пусть и меня не ждет больше. Конец!
Шурик. Что делаешь, глупая.
Настя. У меня своя гордость. Прощайте!
Клава (ревниво). А кончишь учиться — вернешься?
Настя. Выйду замуж, уговорю мужа, и приедем вместе. Пусть тогда полюбуется братец твой... Пусть... Пусть пожалеет! (Убегает.)
Шурик. Ай, Гришка... Молодец все же. Люблю упрямых...
Клава (хитро улыбнулась). А я думала — две свадьбы разом сыграем.
Шурик. На себя намекаешь? Слышал. (Подмигнул.) За Лукья- нова-меньшего ?
Клава (восторгаясь). За Ленчика!
Шурик (с уважением). Смотри-ка, отхватила. Мужа в дом берешь?
Клава. Не соглашается. К нему в дом иду. Освобожу отца. Пусть теперь дом и продает. (Засмеялась вдруг, быстро пошла к калитке.)
Шурик. Направляешься куда?
Клава (туманно). На встречу. (Показала на дом.) А с ними простилась. (Чуть помолчала.) А знаешь, дед, я иногда такая грустная делаюсь... а потом веселая опять... Чудная совсем — понимаешь? (Смеется, убегает.)
Шурик (глядит вслед ей). Надо же... Еще прадедом сделают, стервецы.
Из дома выходит Ермаков.
Ермаков. Гришка не вернулся?
Шурик. Пока нету. А ты, Александрыч, попался крупно. Сильно тебя жалею.
Е р маков. За что это?
630


Шурик. Разоблачил Звонарев тебя. По почерку сличил — оказывается, ты анонимки писал.
Ермаков. Как же, надо мне очень. И не поверит никто!
Шурик. Разоблачил. Точно. Что, говорит, Николай твой активность такую проявляет: замучил советами. Лучше бы, говорит, о своем универмаге заботился, а то мы скучаем от его торговли.
Ермаков. Интриган твой Звонарев. Врет, а вы слушаете.
Шурик. Чем издали-то командовать, пусть, говорит, ко мне зайдет — может, столковались бы.
Ермаков (презрительно). Нужен он мне! Ермаков на поклон не ходит.
Из дома вышел Валерик, увидел Ермакова, хотел прошмыгнуть мимо, но отец остановил его.
Опять торопишься?.. Явился ночью и в постель мигом. А сейчас снова бежишь?
Валерик. Ну чего ты? Попрощался я с ними — все чин-чи- ном.
Ермаков. Не о них речь... Как поступать решил?
Валерик. Определилось. Все к лучшему, батя, можешь не огорчаться... по соседству буду — в Георгиевске.
Ермаков. Где работать-то станешь?
Валерик (не сразу). В ресторане.
Ермаков. Что?
Валерик. Вместе с дружком моим в официанты определились. Временная мера, батя... вроде практики. У дружка тесть в загранплавание устроить обещает. А пока стаж нам надобен. Ну и языки подучить. А тесть у него — личность в загранплаваний. Тут не мелочь — большая удача пошла... Большая, понял, батя? (Убегает.)
Шурик (подошел к сыну, беспомощно повертелся возле него). Ладно... Чего ты? Обойдется.
Ермаков (с отчаянием). Смешно мне.
1Н у р и к. А именно?
Ермаков. Любил его — нельзя больше. А для чего? К чему
631


его любил? Не знаю. И никому, наверно, неизвестно. (Схватгы отца за плечи, трясет его.) А он что? Он? Совсем чужой — так, что ли? (Опустился на скамейку.) Нет, смешно... сижу вот... (Усмехнулся.) Сражен насмерть. Шурик (осторожно). Вон и Клавка от вас уходит...
Ермаков. Слышал. Ее-то дело бабье — поперек не пойдешь. А Валерик... Этот в упор подстрелил.
Гриша на велосипеде подъехал к саду,
Шурик. Ну что? С удачей?
Гриша. Договорился. Из Остапова машина вышла. К сроку придет. (Огляделся.) Насти не было?
Шурик (подошел к Грише). Доигрался, парень. Уехала. Гриша (голос у него дрогнул). Совсем?
Шурик. Так обещала.
Гриша (помолчав). Не думал. (Взял велосипед.)
Шурик. Ты куда?
Гриша. Проверю. (Уезжает.)
Шурик (посмотрел вслед ему). Этого не сломить. Крепкий мужичок-то.
Люсия (вышла из дома). Не вернулся Гриша?
Ермаков. Все сговорено. Из Остапова вышла машина. Шурик (поглядел на них обоих). Пойти сказать... (Уходит в дом.)
Люсия. Ну вот... (Слабо улыбнулась.) Сделала, как велел. Уезжаю.
Ермаков. Послушная. (Помолчав.) Опять все у нас с тобой не так, Людка.
Люсия. Все не так, Коля.
Ермаков. Держимся привычки. А в снах моих мы счастливые с тобой.
Люсия. То сны.
Ермаков (задумчиво). Вот жил я и всем будто доволен был— а приехали вы, и все колебнулось.
Люсия. Неправда. Не был ты доволен.
632


Ермаков. Отчего же. Оглянись вокруг — разве малого достиг? А теперь все никому не нужно вдруг стало.
Люсия. А это тлен, Коля. (Покачала головой.) Не более.
Ермаков. Я вот подумал нынче,— может, меня наша победа покалечила тогда, в сорок пятом? Уж слишком из дПЧного окопчика заметил ее... победу. (Усмехнулся.) Тебе этого не понять. Тут наша беда. (Помолчал.) Ладно, о чем толковать... Рядом с твоим горем все пустое сейчас. Муж у тебя — человек. Полюбил я его.
Л ю с и я. Я рада этому, Коля.
Ермаков. Тебя трудное ждет сейчас. Но ты все прими. Сполна. (Помолчав.) Мне вот как перед жизнью оправдаться? А может, и счастье это, что руки у меня вдруг развязаны?.. Ничего нет, всего лишился, напрочь свободный! (Спросил тихо.) Вернешься?
Люсия. Я так много должна здесь, Коленька. Каждому. Расплачусь ли?
Из дома выходят Паоло, Катерина, Шурик.
Паоло (огляделся вокруг). Ну вот и уезжаем, кажется.
Катерина (отцу). Зачем самый тяжелый чемодан взял — Коля бы вынес.
Шурик (презрительно). Что мне Коля-то твой!.. (Берет руку сына.) А ну, померимся.
Ермаков. Ладно тебе.
Шурик. Чего боишься... померимся, говорю! (Несмотря на яростное сопротивление сына, опершись локтем о стол, пригибает его руку книзу.) И всех делов.
Ермаков (досадливо). Здоров однако.
Шурик. А ты думал.
Паоло (сел на приступочку). Хорошо было у вас.
Ермаков. А как на Шурыгу ночью ехали и колесо сломалось... Помнишь, как смеялись?
Они помолчали вдвоем. Поглядели друг на друга и вдруг засмеялись тихо.
633


П а о л о. Не забуду.
Подъехал Гриша на велосипеде.
Гриша. Не уехали? Я так боялся — запоздаю.
Люсия. А Настя... Не придет проститься?
Гриша. Она уже далеко. Как обещала.
Люсия. Такой упрямый?
Гриша (улыбнулся). Покладистый я — все знают. Правда, мам?
Катерина. Ты уж не очень-то огорчайся.
Гриша. И то. Если верно любит — вернется.
Шурик. Хитрюга ты, а не покладистый.
Гриша. На хитрых земля держится.
Люсия. Будешь помнить, как мы всюду путешествовали тут вместе?
Гриша (кивнул головой). Мне хорошо с тобой было. Ермаков (он стоял на крыльце). Такси едет.
Шурик. Вот и порядок.
Паоло (подошел к Катерине). Благодарю, Катерина Александровна, за заботу. За все.
Катерина. Что там... Рада, если довольны остались. Шурик (похлопал Паоло по плечу). А меня все же мафия беспокоит. Как вы там...
Ермаков (Шурику). Уйди с глаз...
Паоло (Ермакову). Ну, что сказать тебе на прощание... Помни то время.
Ермаков (обнял его). Легкой тебе дороги.
Паоло (улыбнулся). О, если бы. Конец...
Слышен шум подъехавшей машины. Гриша и Шурик выносят чемоданы за калитку.
(Люсии.) Идем, милая...
Катерина (вскрикнула). Людка!
Люсия (обернулась). Да...
Катерина. Слушай... сказать хочу... Гриша, он...
Люсия. Что?
634


Катерина. Гриша... Ушел он с чемоданами... У машины он.
Люсия (подошла к Катерине, спросила тихо). Простила меня?
Катерина. Не смогла. (Помолчав.) Будь счастлива.
Люсия. Прощай, Катя.
Люсия и Паоло выходят за калитку. Ермаков и Катерина молча машут им, а через минуту слышен шум отъезжающей машины. Ермаков медленно идет к крыльцу, опускается на ступеньку, Катерина — следом за ним, садится рядом.
Катерина. Все ж таки уехала... Не смогла.
Ермаков. Не по своей воле. Я велел.
Катерина. Как это?
Ермаков. Расскажу. Дай срок. (Вздохнул глубоко.) Тяжко мне.
Катерина. Одни остались. Ну что ж... Продавай дом, коли так.
Ермаков. Не торопи. (Упрямо.) А может, все и напротив будет.
Шурик (возвращается). Закурил бы я сейчас с грусти, а не могу. Зарок дал.
Ермаков. А ты чего это у себя на речке плакат вывесил — «До особого распоряжения перевоз не работает»? Это чьего же распоряжения?
Шурик. Моего собственного. Раздумываю потому что, о рыбном хозяйстве — предложение принимать или нет? (Отходит в другую сторону сада, устраивается на сене.)
Катерина. Видал? И в походке важности себе прибавил...
Ермаков (не сразу). Слышь, батя... Объяви Звонареву — в гости его жду.
Шурик. Гляди, гордый какой!.. Сам к нему ступай.
Ёрмаков (отчетливо). Объяви — жду. Коньяк ему ставлю.
Гриша (возвращается). Гроза будет... (Смотрит на Катерину и Ермакова.) Что это вы устроились тут... Сиротливо как- то?
Ермаков. Лучше скажи, куда Настеху свою подевал, юноша?
635


Гриша. Смотри-ка — все знают, а он и не заметил. В Москву от меня отправилась. Сказала — навсегда.
Ермаков (недоуменно). Погоди... А ты что же?
Гриша. Аяс вами тут. Вот такой дурак. Не светит мне уез- жать-то. (Идет к Шурику, располагается с ним на сене.) Слышь, дед, надоело тебя Шуриком звать, отказываюсь. Шурик. Тебе дозволено.
Затевают на сене какую-то шебуршню.
Ермаков. Один с нами остался... И тот не свой.
Катерина. Как это не свой... Что говоришь!
Ермаков. О Валерике думаю.
Катерина (не сразу). А тебе спасибо. Утерпел, не открыл ей про Гришу.
Ермаков. Тебя пожалел. (Помолчав.) Но если по правде — большой грех взяла на душу, Катерина.
Катерина. Господь бог видит, Коля, если вернется навсегда — откроюсь. Как горько ни будет — отдам ей сына.
По саду идет Клава, счастливая, и, не глядя ни на кого, негромко поет песню. Гриша и Шурик лежат в обним- ку на сене, смеются, подпевают ей. Вдалеке слышны первые раскаты грома,
Занавес
1976


ЖЕСТОКИЕ ИГРЫ
Драматические сцены в двух частях, одиннадцати картинах


Потом он подрос... Ходил на прогулку... и шел между нами, дав каждому ручку, зная, что мы поддержим и научим его уму- разуму, чувствуя нашу нежность и даже любовь...
(Эдвард Олби, «Не боюсь Вирджинии Вулф»)
Действующие лица
Кай Леонидов 20 лет
Никита Лихачев 20 лет Терентий
20 лет
друзья по школе.
Неля
прибывшая в Москву, 19 лет. Мишка Земцов
врач, 30 лет.
Маша Земцова
геолог, 39 лет.
Константинов
отец Терентия, 50 лет.
Ловейко
сосед Земцовых, 38 лет,
Олег Павлович
отчим Кая, 43 лет.
Мать Нели 44 лет.
Любася
младшая сестра Никиты, 18 лет.
Девушка
похожая на ангела Девица
совсем не похожая на ангела
автор предлагает эти роли играть одной актрисе.
Действие происходит в конце семидесятых годов в Москве и на нефтепромыслах в районе Тюмени.
Автор на сей раз рекомендует прибегнуть к натуралистической декорации.


Часть
первая
Картина
первая
Конец сентября.
Дом на Тверском бульваре, построенный еще в начале века. Просторная трехкомнатная квартира на втором этаже, несколько запущенная.
В комнате, которая когда-то была его детской, в своей обычной позе в кресле сидит Кай. Ему двадцать лет, он небрежно одет, коротко подстрижен, в детстве был хорошеньким мальчиком.
На улице начинает темнеть, но в окне еще видна колеблемая ветром пожелтевшая листва бульвара. Льет сильный дождь.
На пороге, всматриваясь в полусумрак комнаты, стоит Неля, простенького вида девушка, обликом еще не москвичка. У ее ног плохонький чемоданчик.
Неля (разглядела сидящего Кая). Здравствуйте. У вас дверь с лестницы не заперта была...
К а й. И что же?
Неля (осуждая его). Все-таки... один в квартире.
К а й. И что же?
Неля. Воры зайти могут.
Кай. Не заходят.
Неля. Вы бы свет зажгли. Стемнело на улице. К чему в по- темках-то разговаривать?
Кай (зажег настольную лампу. Поглядел на Нелю). И откуда ты такая появилась?
Неля. Какая?
Кай. Мокрая.
Неля. А вы почему меня на «ты» называете? Не годится.
639


Кай. Тебе кто нужен?
Неля. Леонидов.
Кай. Странно. Не рассчитывал, что кому-то нужен.
Неля (огляделась). Не прибрано у вас в квартире.
Кай. Несомненно, моя прелесть.
Неля. Пыль повсю'ду.
К а й. И это не исключено, радость моя.
Неля (возмутилась). А вы всерьез говорить можете?
Кай. Лень, дружок.
Неля (посмотрела на мольберт). Вы художник?
Кай. Не вполне уверен.
Неля (увидела аквариум). И рыб любите?
Кай (усмехнулся). Больше всех на свете. (Помолчав.) Далее?
Неля. А Иветочку Горшкову помните?
Кай. Не в большом от нее восторге.
Неля. Она меня к вам прислала.
Кай. Что так?
Неля. Приютите меня. (Тихо.) Приютите.
Кай (помолчав). Ты что — чокнутая?
Неля. Не у кого мне жить — вот так, Леонидов. Я две ночи на вокзале провела.
Кай. А слезы нам ни к чему. Без них, будьте любезны.
Неля. А я и не собираюсь. Свое выплакала. (Не сразу.) У вас трехкомнатная квартира, а вы один тут.
Кай. Логически все верно. Но вались-ка ты отсюда.
Неля. А ты без грубостей, я с тобой, как с человеком, говорю. Неважные у меня дела, понял, Леонидов? Московской прописки нет, и деваться некуда — учти это. Два месяца у Иветки жила — мы в «Метелице» познакомились... Я тогда совсем в отпаде была. Она сразу заметила. «Ты, говорит, смешная, живи у меня». А у нее в квартире, сам знаешь, балдеж, мягко сказать. То те, то эти, музыка играет, дверями хлопают, некоторые ночевать остаются. Смех и грусть... А все-таки крыша над головой. И вдруг телеграмма: родители возвращаются. Она в слезы, а затем твой адрес дала. «Ступай, говорит, в нем что-то есть».
640


К а й. В Москве зачем появилась?
Неля. Надо было.
Кай. Обстоятельнее беседуй.
Неля. Так все тебе и скажи.
Кай. Понял. Нехитрая у тебя история. В какой институт не впустили?
Неля (не сразу). В медицинский...
Кай. Много недобрала?
Неля. Сама удивилась, так много.
Кай. Издалека появилась?
Неля. Город Рыбинск есть.
Кай. Домой отправляйся.
Неля. Нет дома, Леонидов.
К а й. А родители?
Неля. Я их ненавижу. В общем-то, мать жалко. И отца. А все равно ненавижу.
Кай (внимательно посмотрел на нее). Как именуешься? Неля. Неля.
Кай. Собачье имя, если не ошибаюсь.
Неля. По правде-то — Лена. Неля — в классе придумали. Кай. И сильно ты промокла... Элен?
Неля. Вообще-то, да. Заиндевела как-то... Конец сентября, а холодище.
Кай. Бутылочка возле тебя стоит. Обрати внимание. И стаканчики. Разливай, это «Старка» у нас будет.
Неля. Вижу. Не маленькая.
Кай. В таком случае вздрогнем, Элен. А то простудишься. Они пьют.
Все нормально. Тебе сколько лет?
Неля. Девятнадцать в четверг исполнилось.
К а й. Выглядишь-то постарше. Врешь, очевидно?
Неля. Вообще-то, я часто вру. Это ты учти, Леонидов.
Кай. Еще налить?
Неля. Только не полный, а то засну. У тебя чем закусить есть?
641
21 А. Н. Арбузов «Пьесы», т. 2


Кай. Конфетами закусывай. В коробочке лежат.
Неля. Детство какое-то.
Кай. В Чикаго «Старку» только под шоколад пьют.
Выпили.
У тебя деньги есть?
Неля (участливо). А тебе много надо? Вообще-то, мало у меня. Кай. Бери. Десять ре. (Протягивает деньги.) И на этом закончим. Привет, старушка.
Неля. Ты что? Гонишь меня, дурак несчастный? Тебе же здорово привалило, что я сюда явилась.
Кай. Серьезно?
Неля. Я у Иветки все по дому делала,— и в магазин, и чай готовила, и убиралась... стирала даже! Учти, Леонидов, у тебя то же будет. Родители твои в загранке — один ты тут. И зарплаты мне не надо. Устроюсь на работу, налажу с пропиской — и удалюсь. (Пробует улыбнуться.) Еще вспомнишь меня.
Кай. Слишком много обещаешь, Элен.
Неля. А что? Все правда. (Неуверенно.) Ты, может, меня боишься? Не надо... (Улыбнулась, но это получилось у нее как-то жалко.) Я веселая.
Кай, Смотри-ка, на все готова.
Неля (очень тихо). А что?
К а й (не сразу). Родителей... за что не любишь?
Неля. Они мне все зачеркнули. (Вскрикнула.) Все! Понял?!
Ладно. Помолчим.
К а й. Оставайся.
Она долго сидит молча.
Неля. Тебе сколько лет?
Кай. Два десяточка.
Неля. Ты старший. А зовут как?
Кай. Кай.
Неля. Тоже не по-человечески.
Кай. Юлик. Так мама в детстве звала.
Неля. А что? Кай лучше. А я тебя Лодочкой буду звать.
642


Кай. Почему Лодочкой?
Неля. Неважно. Учишься?
Кай. Юристом меня видеть желали. Покинул со второго курса.
На заочный перевелся.
Неля. Ты непростой. Иветка рассказывала.
Кай. Бестолочь она. Я тишину люблю, заметь. Так что дури потише.
Неля. Я постараюсь. И обижать друг друга не станем, верно?
(Помолчав.) Я где спать буду... здесь?
К а й. Как это... здесь?
Неля. Ну... С тобой?
Кай. Еще что.
Неля (пожала плечами). Странный какой. (С некоторым удив- лением.) Спасибо.
Кай (открывает дверь в соседнюю комнату). В углу диванчик стоит, там и расположишься, поняла?
Неля (оглядываясь). Запущено у тебя тут.
Кай. Имеет место. (Помолчав.) А когда-то здесь веселились. Стояла елка, дед-мороз приходил, все танцевали, и прекрасная женщина в белом платье... Стоп! На кухню! (Почти зло.) Там твое хозяйство.
Гаснет свет. Но через несколько мгновений снова зажигается.
В кресле спит Неля. В другом углу неподвижно сидит Константинов, пожилой человек неказистого вида. Он в пальто, даже кепку не снял.
Появляется Терентий, ладный, проворный, обязательный паренек. Он в спецовке, только что с работы. Увидел Константинова.
Терентий. Сидишь?
Константинов. Я давно уже. Думал, не придешь. Дождь. Терентий. При чем дождь. Старосту в общежитии выбирали.
Константинов. Выбрали?
Терентий. Велели. Кай где?
643
21*


Константинов. Нету. Я с час назад пришел. Не было его. Терентий (увидел спящую Нелю). Смотри-ка. (Подошел я ней.) Это еще что?
Константинов. Не ведаю. Я пришел — она спала уже. Терентий. Пили тут. (Посмотрел на свет бутылку.) На донышке. Никита привел, наверно.
Константинов. Хлопотун.
Терентий (рассматривает Нелю). Новенькая...
Молчание. Константинов долго глядит на Терентия. Константинов. Что слышно?
Терентий. По-прежнему.
Константинов. Расскажи что-нибудь.
Терентий. Виделись ведь позавчера.
Константинов. Все-таки... Прошло время.
Терентий. Горбунок утром чуть с лесов не свалился. Константинов. Видишь... Осторожнее быть надо. (Помолчав.) Я вот гляжу — вроде темнеть стали волосы у тебя. Терентий. Не нахожу.
Константинов (осторожно). Напрасно, конечно... Не велел ты... Только я опять билеты в кино нам взял... Рядом, в «Повторном». Шукшина показывают.
Терентий. Не станем мы вместе с тобой в кино ходить, батя. (Отдает ему билеты.) Не к чему.
Константинов (у него дрогнул голос). А делать-то что станешь?
Терентий. Вот Кай вернется... Расскажет чего-нибудь. Константинов (идет к двери, возвращается). Не откажи...
Шарфик тебе купил. (Отдает ему сверток.) Холода идут. Терентий. Сам купить властен.
Константинов (тихо). Возьми... сынок.
Терентий (не сразу). Ладно. Иди.
Константинов. Не сердись... Зайду я. (Уходит.)
Терентий вынимает из авоськи пачку сахара, яйца, булку, две бутылки «Буратино». В кресле просыпается Неля. С удивлением следит за действиями Терентия.
644


Неля. А ты еще кто такой здесь?
Терентий. Терентий. И здесь и всюду. Куда ни приду — везде Терентий.
Неля. Смотри-ка.
Терентий. Тебя Никита привел?
Неля. Какой Никита?
Терентий. Никиты не знаешь?
Неля. Нужен мне твой Никита.
Терентий. А чего же ты тут делаешь?
Неля. Живу.
Терентий. Давно, что ли?
Неля. Часа два уже.
Терентий. То-то я вчера заходил, так не было тебя. А ты Каю кто? Родственница?
Неля. Если хочешь знать — я ему судьбой посланная. Терентий. «Старку» пить?
Неля. Хотя бы.
Терентий. И в кресле устроилась... Спит, видишь ли. Неля. Я две ночи не спала, на вокзале сидела. Понял, Опенок? Терентий. Это почему я Опенок?
Неля. Похож.
Т е р е н т ий. Не считаю.
Неля (помолчав). Зачем продукты принес?
Терентий. Чай пить будем.
Неля. Об этом забудь — продукты носить. Теперь не твоя забота.
Терентий. Ая ему друг.
Неля. Непохоже.
Т е р е н т ий. Отчего же?
Неля. Очень попроще его будешь.
Терентий. Много тебе известно. У нас братство. Кай, я затем и Никита. Ты Никиту не видела?
Неля. Что ты мне все с Никитой?! С одного двора, что ли? Терентий. Зачем? Я в общежитии живу. Строитель Москвы. А у Никиты и родственников не сосчитаешь. По-своему каждый живет. Но главное здесь — у Кая.
645


Неля. А что... здесь?
Терентий. Приходим просто — и все. Боюсь, мешать нам станешь.
Неля (не сразу). Слушай, Опенок... Ты эту мысль ему не внушай. Жить мне негде. Абсолютно. От родителей я ушла. Скитаюсь.
Терентий. Видать, натворила там делов.
Неля (тихо). Они натворили.
Терентий. Что ж... могут. (Помолчав.) А звать как?
Неля. Неля.
Входит Никита. Длинноволос. Очень собой мил. Приветлив и весел. Одет просто, но с учетом времени. Не об- ращая на присутствующих внимания, он неторопливо сни- мает туфли, молча ложится на ковер, потягивается.
Никита. Привет, люди.
Терентий (Неле, уважительно). Никита.
Никита (глядит в потолок). У нас женщина, кажется.
Терентий. Не кажется, а так и есть.
Никита. Умные женщины помогают коротать дождливые вечера. Они помогают нам, если они ничего себе. Ого! Начал говорить пошлости. Маразмирую. Дурной знак.
Неля. Вы что — псих?
Никита (обернулся на Нелю). Кто такая?
Терентий. Кай привел.
Никита. Все. Полюбил с первого взгляда. (Хлопает Нелю ладонью чуть пониже спины.)
Неля (обозлилась). Слушай, ты!..
Входит Кай. Все затихли.
Кай. Ноги промочил, кажется.
Никита. Где был?
Кай. Дождь рассматривал. (С некоторым интересом.) Любопытно все-таки... Он свинцовый — дождь. (Подошел к мольберту.) Если бы так написать — обнаженный человек, и капли пробивают ему кожу, острые свинцовые капли.
Никита. Колбаса на столе! Чаю, Терентий!
646


Неля. Пошли, Опенок. (Уходит с Терентием.)
Никита. Это что за новое поступление?
К а й. Не сложилось у нее. Одна в городе. Пусть ночует. Никита. Неприбранная какая-то.
Кай. Отмоется. (Усмехнулся.) Пол подметет. Чай приготовит. Никита. Ученый секретарь?
Кай. Натерпелась, видимо. Очень уж угодить хотела. Представь, спрашивает вдруг: «А спать я с вами буду?» Никита. Считает, что обязана. Благородный поступок. (Поглядел в сторону ушедшей Нели.) Нет, миленькая на вид. (Улыбнулся.) Не намекнуть ли?
Кай. Что?
Никита (шаловливо). Все-таки и я тут хозяин... в какой-то степени.
Кай. Разборчивей быть надо, милый.
Никита. Думаешь? (Обернулся.) А мне тут один хмырь жаловался. «Жизнь, говорит, очень короткая». (Уходит.)
Кай подходит к окну, смотрит на дождь, потом возвращается к мольберту. Берет затем кисть и красной краской жирно рисует на картине вопросительный знак.
К а й. Нет... Все нет и нет.
Входит Терентий.
Терентий (взглянув на картину). Ты что? Долго рисовал ведь.
Кай (яростно). Писал! Писал, а не рисовал! Сколько раз говорить тебе... Идиот!
Терентий (помолчав, тихо). Зачем ты так?
Кай. Прости.
Некоторое молчание.
Терентий (улыбнулся вдруг). Никита-то клеиться к девчонке начал... Вот не надоело. (Неожиданно.) А я вчера на концерте самодеятельности присутствовал. Заинтересовало. Вот, скажем, выступаешь — а люди тебя слушают. Не пре¬
647


рывают даже. Нет... интересно. (Помолчав.) А скажи, Кай, как это слово растолковать — самопознание?
Кай. Самопознание — это, вероятно, бегство от себя. Чтобы себя увидеть, познать, надо отойти в сторону, не замечать себя, уйти... А затем обернуться вдруг и увидеть... не раздумывая.
Терентий. Хитро. (Снова помолчал.) А вот что всего на свете лучше?
Кай. Детство.
Терентий. Ао чем ты думаешь всего больше?
К а й. О доброте.
Затемнение.
Картина
вторая
Середина ноября. Под вечер. Снова комната Кая.
В кресле Кай, что-то чертит углем в большом блокноте. В ногах его, на маленькой приступочке, сидит Д е в у гите а, похожая на ангела. Она вяжет.
Девушка (после долгого молчания). Значит, ты никого не любишь?
Кай. Никого.
Девушка. А свою мать?
Кай. Ее муж любит. С нее достаточно.
Девушка. И больше никого?
К а й. А зачем?
Девушка (не сразу). Я закурю.
Кай. Только форточку открой.
Девушка. Хорошо. (Улыбнулась.) Потерплю.
Входит Константинов, мнется у дверей.
Константинов. Добрый вечер... Терентий не заходил? Кай. Явится.
648


Константинов. Снег идет... Не помешаю?
Кай (равнодушно). Сидите.
Константинов. Спасибо вам.
Девушка. А у тебя входная дверь всегда открыта?
Кай. Всегда.
Девушка. Почему?
Кай. Жду. А вдруг зайдет кто-нибудь.
Девушка (все вяжет). Ты к атомной бомбе как относишься? Кай. Никак, пожалуй.
Девушка. И людей тебе совсем не жалко?
Кай. Мне себя и то не жалко.
Девушка. А мне жалко себя.
Кай. Ты дурочка.
Входит Неля с сумкой.
Неля. Здравствуйте все. А я замерзла. Варежки потому что дырявые. Привет, дядя Сережа.
Константинов (оживился). Здорово. На работе что? Неля. Обои клею. (Весело.) Благодетель объявился — прописку обещает. Я ведь на птичьих правах пока. Прораб со страха еле жив.
Константинов. Прописку бы хорошо... Общежитие дадут. Как Терентию.
Неля. Дай срок — все будет. (Вынимает продукты из сумки.)
Кай, а Кай, сосиски достала! Сварить?
Кай. Мне бы кофе...
Неля. Будет тебе и кофий, Лодочка... (Поглядела на Девушку, потом на Константинова.) Все-таки... может, мешаешь им? Константинов. Разрешили.
Неля. Тогда сиди. Куда метелку-то мою дели?.. (Уходит на кухню.)
Константинов. Веселая... Вот Терентию сосватать.
Кай закончил рисунок, рассматривает его.
Девушка. Покажи.
Кай. Глупости. (Рвет рисунок.)
Девушка. А что там было?
649


Кай. Мысли твои хотел нарисовать.
Девушка. А ты их знаешь?
К а й. Я все знаю. (Подумал.) Й ничего не умею.
Входит Никита.
Никита. Ну как?.. Счастливы?
Кай. Так себе. А ты силен: три дня не появлялся.
Никита. Большая суета была. И в труде и в личной жизни.
Всюду первые места брал. Дамы звонили?
Кай. Непрестанно. Не берет твоих дам усталость.
Никита. Ты до воскресенья прикрывай меня, говори: в Дубну уехал.
Константинов (приподнимаясь). Может, не придет он нынче?
Кай. Еще обождите.
Константинов неловко садится.
(Никите.) А у меня новость. Был в ректорате утром, и заочный побоку. Все. Свободен!
Никита. Не могу одобрить. Понять тоже. Учиться весело.
Быть первым — тем более.
Кай. А я не в тебя. Не способен первым быть.
Никита (поразмышляв). Что родители скажут?
Кай. Успокоятся... в результате.
Вернулась Неля, увидела Никиту.
Неля. Появился?
Никита. А куда же деваться, Елена Петровна?
Неля. Приз-то получил?
Никита. Такой математической олимпиады не было, чтобы обошли. (Оглядел ее.) Ого! Туфельки новые приобретены. Неля. Заметил?
Никита. От меня ничего не скроешь.
Девушка складывает свое вязанье, встает.
К а й. Завтра придешь?
Девушка. А надо разве?
650


К а й. Скучно со мной?
Девушка. Может быть, с тобой. А может быть, вообще скучно. Подумать надо.
Кай. Ступай подумай. Это идея.
Девушка уходит.
Неля. Слышь, Бубенчик, я выяснила: ты пористый шоколад любишь... достала тебе. Были по рубль десять, а я за рубль пятьдесят купила. Не то лучше, не то больше. Закусывай.
Никита (берег шоколад). Мило с твоей стороны.
Вошел Терентий.
Терентий. Здорово. Я пять бутылок «Буратино» принес: на Калининском давали. (Увидел Константинова.) И ты здесь? Константинов (помялся). Ну? Что нового?
Терентий (в сердцах). Почти через день видимся — ну что нового может быть? В общежитие заходил бы лучше. Константинов. Так здесь ведь ты вечерами-то.
Терентий (не сразу). Разряд мне повысить хотят. Константинов. Ну вот видишь... (Осторожно.) Портрет я купил писателя Шукшина... Застеклил даже. Прибей на стенку, где понравится.
Терентий. Раньше бы думал про это. (Уходит на кухню с «Буратино».)
Неля (улыбаясь, Никите). А у тебя, когда ты жуешь, уши почти шевелятся.
Никита. Быть не может.
Неля. Сводил бы меня в бассейн, когда рекорды ставишь. Никита. Боюсь, от переживаний в обморок хлопнешься.
Видя, что на него никто не смотрит, Константинов тихонько уходит.
Неля. Ушел дядя Сережа-то... Дожидался, дожидался... Не могу Терентия одобрить: отец все же.
Снова появляется Девушка. Не говоря ни слова, садится на приступочку у ног Кая, вынимает вязанье.
651


Неля. Приходят люди, уходят... Конечно: дверь-то отперта.
Девушка. А теперь ты что рисуешь?
К а й. О чем щенок думает.
Девушка. Ты зверей любишь?
Кай. Я их в детстве любил.
Девушка. Разлюбил потом?
Кай. Я мерзко поступил однажды. Убил кошку.
Девушка (ужаснулась). Зачем?
Кай. Одного человека напомнила.
Девушка. Я закурю все-таки.
Кай. Я не думал ее убивать. Просто ударил. Но она умерла.
Девушка. Ты потом жалел ее?
Кай. Мне себя жалко было.
Неля (увидела на полу свою куклу). Вот злодеи — кукла на полу, а они не видят.
Никита. Тебе с куклой идет. Впечатляешь.
Неля (ласково). Она дружочек мой... пятнадцать лет не расстаемся. (Помолчав.) А вот разъясни; Бубенчик,— вы с Терентием почти каждый вечер сюда являетесь... А зачем?
Никита. Неизвестно. (Кричит.) Кай, Нелька спрашивает: почему мы приходим к тебе?
Кай. Никто не знает. Чушь какая-то.
Никита. В том-то и дело. Вот, например, я... хожу сюда, что, по существу, конечно, изумительно. У меня образцовая семья — уйма народа! — братья, сестры, племянники, родители. Даже прадедушка живет, между прочим, был террористом: убил какого-то губернатора. Словом, масса разнообразнейшего народа, и все живы, все здоровы, все перспективны.
Неля. Что же ты домой не стремишься?
Никита. А смысла не имеет. Все равно, кроме прадедушки, никого дома не застанешь. И обедают все в разное время.
Неля. Почему?
Никита. Потому что у нас бездельников нет, все делом заняты. Чертовски прогрессивные потому что. Мы даже неделями не видим друг друга. Однажды младшая сестра
652


просыпается и говорит мне: слушай, парень, а как тебя зовут?
Неля (смеется). Выдумываешь.
Никита. Обобщаю. Мы летом иногда видимся. По воскресеньям. Вот тут и выясняется, что дела у всех идут отличнейшим образом.
Девушка (встает с приступочки). Нет...
Кай. Что нет?
Девушка. Я, пожалуй, не приду больше. Никогда.
Кай. Не приходи.
Девушка быстро целует руку у Кая. Убегает. Шампанского, жаль, нету.
Неля. Не унывай, Лодочка. И я съеду от тебя вскоре. Общежитие обещают.
Кай. Многое ли выиграешь?
Неля. К экзаменам готовиться следует.
Никита. Не раздумала еще трупы потрошить?
Неля. И не раздумаю. Быть врачом — моя основная идея. Терентий (идет из кухни). Ну и дела — чьи-то сосиски съел. Неля (ужаснулась). Все?
Терентий. Я деликатный — три штучки оставил.
Неля. Тогда порядок. Каю отдай.
К а й. Я полчаса кофе жду.
Терентий. Присаживайся. Принес я тебе твой кофе.
Кай и Терентий приступают к ужину. Никита в стороне листает журнал, читает по-английски.
Что такое?
Никита. Советуют ехать всем на Канарские острова. Терентий. Будет сделано.
Неля (подошла к Никите). Никита... Что я тебе скажу... Никита (оторвался от журнала). Именно?
Неля. Не ходи сегодня домой ночевать... Оставайся...
Никита (улыбнулся, погладил ее пальцем по носу). Нельзя. Неля. Почему?
653


Никита. С утра тренировка в бассейне. Как струна быть дол-* жен.
Неля (не сразу). А ты ко мне хорошо... Бубенчик?
Никита. Прекрасно.
Неля. И совсем не боишься меня?
Никита. Решительно не боюсь.
Неля (улыбнулась). А вдруг я возьму и дочку тебе рожу? Никита (беспечно). Обойдемся, я думаю.
Неля шутливо стала укачивать свою куклу.
(Поглядел на нее, погрозил пальцем.) Смотри, Нелька!.. Терентий (встает). Тихо, все! (Читает невпопад, но торжественно.)
«Исчезни, мрачный дух сомненья! —
Посланник неба отвечал.—
Довольно ты торжествовал.
Но час суда теперь настал —
И благо божие решенье!
...И проклял Демон побежденный Мечты безумные свои,
И вновь остался он, надменный,
Один, как прежде, во вселенной Без упованья и любви».
(Замолкает. Смотрит на всех.)
Кай (ошарашен). Это еще что?
Терентий. На вечере самодеятельности прочту. Увлекать меня начало. Сильно.
Никита. В артисты податься решил?
Терентий. К чему? Я свое дело люблю. А тут хобби намечается.
Звонит телефон.
Кай (взял трубку). Ну? Нет его. Три дня не заходил. А кто воркует? Ладно, передам. (Вешает трубку.) Надоели твои бабы.
654


Ники т а. Да гони ты их... Погоди, а кто звонил?
Кай. Оленева.
Никита. Леля? Вот это ты напрасно трубку повесил. Тут осо-* бая статья... Если еще позвонит, скажи: в субботу, как условились.
Терентий. Можно еще Тургенева прочесть: «Как хороши, как свежи были розы».
Никита. Да погоди ты... (Листает записную книжку.) У меня даже телефон ее не записан.
Неля (неожиданно). Никита... а ты добрый?
Кай. Он не злой.
Неля. А не злой не значит добрый, Лодочка.
Кай. Правильно. Терентий добрый. Ник не злой. Злой я. Так мы распределяемся.
Терентий (вдруг горячо и снова невпопад). Нет, главное не то! Не то главное... Знаешь, Нелька, мы с детства вместе... О чем угодно помолчать друг с другом можем. Мы не дураки— в карты не играем! Это великое дело — помолчать вместе. Не каждый умеет...
Неля сидит в углу, тихо плачет.
Кай. Выйди из комнаты.
Затемнение.
Картина
третья
Поздний вечер конца января.
В комнате Кая окончательно воцарился порядок. Пожалуй, даже уютно стало — сегодня, во всяком случае. Мягкий свет. За столом сидят Мишка Земцов, Кай, Терентий. Открыта бутылка коньяка. Терентий пьет чай.
Мишка (негромко поет, подыгрывая себе на гитаре).
«За дровяными складами, за баней,
За дюнами, не отходя ко сну,
655


Всю ночь рыбак пиликал на баяне И женщина смотрела на луну.
Была суббота. Лунная суббота.
А тот рыбак уныло выводил Одни и те же низенькие ноты,
Один и тот же медленный мотив.
А женщина сидела и смотрела На белую далекую луну.
Не плакала. И ни о чем не пела.
Сидела и смотрела на луну.
А тот рыбак заканчивал мотив И начинал вести его сначала.
Заканчивал! И снова заводил!
А женщина сидела и молчала...» 1.
(Отложил в сторону гитару. Разливает коньяк. Терентию.) Будет чай хлебать, юноша. За дело берись.
Терентий. Говорят — не пью.
Мишка. Коньяк-то?
Терентий. Убей — пить не стану.
Мишка (Каю). Где ты такое чудо раздобыл?
Терентий. Друг детства я.
Мишка. Поискать... (Поднял рюмку, Каю.) За родителей. Кай. Веселей бы что-нибудь.
Мишка. Конфликтуешь?
Кай. Отвык. Второй год в разлуке. Празда, тетка твоя — мама моя, проще говоря, письмами балует постоянно. Соблюдает, в общем-то, декорум.
Мишка. Отчима своего по-прежнему не честишь?
Кай. Отчего же? Он красивый молодой человек. Жалко их, конечно: второй год в Исландии, среди гейзеров. Не разгуляешься.
Мишка. Отца совсем не видишь?
Кай. А где же нам встречаться теперь? На станции Бологое? У него нынче в Ленинграде новая семья. Сын, говорят,
1 Здесь и далее — стихи Игоря Шкляревского.
656


родился. (Усмехнулся.) Братик мой. (Протянул рюмку.) Плесни-ка.
Мишка (не сразу). Ты не слишком драматизируй... Вряд ли стоЪ1т. У меня-то родители веселый народ: такую из Нальчика корреспонденцию шлют — умрешь от.хохота. (Поднимает рюмку.) Ты как хочешь, а я за них.
Открывается дверь, с улицы входит Никит а.
Никита (огляделся). Гостей принимаешь?
К а й. Знакомься — мой двоюродный. Застрял на одну ночь в Москве и у меня ночует. На десять лет меня старше. Между нами века.
Мишка (протянул руку). Мишка Земцов. Врач. На гитаре играю.
Кай. Не придуривайся. Он у нас личность — энтузиаст шестидесятых. Слышал о таких? Сидит в районе Тюмени на нефти. В тайге медведей лечит.
Никита. Модные местечки. У меня там двоюродный дядя пропадает. Чем-то кого-то снабжает. С некоторым успехом.
Кай. Великий математик перед тобой. Одни пятерки.
Никита. Что поделаешь, приходится. Меня с детства на первые роли предназначали.
Мишка. Вон как.
Никита. А в нашей семье вообще осечек не наблюдалось.
Мишка. Понятно. Большой опыт успеха имеешь. А опыта беды не было у тебя?
Никита. Чего-чего?
Мишка. Ладно, время подскажет. (Разливает коньяк.) А теперь за дочь мою. За единственную.
Т е р е н т ий. Уже обзавелся?
Мишка. Бывалая таежница. Пять недель от роду.
Терентий (чокается с ним чашкой чаю). Ты, видать, человек со смыслом, Земцов, валяй рожай дальше.
Мишка. Условия сложные. Жил бы в Москве, у меня бы их штук четырнадцать было. (Снова взял гитару, запел.)
657


«Я мало ел и много думал,
Ты много ел и мало думал,
А в результате — как же так? —
Ты умница, а я дурак.
Ты засмеешься — я заплачу,
Ты сбережешь, а я растрачу.
Ты помнишь — я уже забыл,
Ты знаешь — я уже не знаю.
Но если ты меня простил, •
То я навеки не прощаю.
Я мало ел и много думал,
Ты много ел и мало думал,
А в результате — как же так? —
Ты умница, а я дурак.»
С улицы вошла Неля. Она слушала, как пел Мишка, Неля. Здравствуйте все.
Терентий. Что поздно так?
Неля. Поздравления принимала. Общежитие дают. Терентий. Так... Кончилось наше счастье. Опять мне за продуктами бегать.
Неля. Пивка с ребятами выпила, сыром закусила. Вот так, ребята. (Уходит в соседнюю комнату.)
Мишка. Это кто ж такая?
Терентий. Наш ученый секретарь.
Кай. Приютил временно. По хозяйству помогает.
Мишка. Милая девица.
Кай. И Никита считает.
Никита (резко). Глупости.
Краткое молчание.
Терентий. Как со зверями там у вас... разнообразие? Мишка. Не слишком. Медведи обитают, и змей не счесть. Кай. Шкурой медвежьей не обзавелся еще?
Мишка. Беда. Подстрелил дружка весною, снял шкуру, а она лезет... Весной-то линяет медведь... Полгода от его шерсти спастись не можем.
658


2 Я 2 Я^Я^ЯЯ^Я
Из соседней комнаты вышла Неля, слушает внимательно Мишку.
Но вообще-то у нас жизнь любопытная... Тайга вокруг — на поликлинику-то не смахивает. А если с поисковой партией в глушь отправишься, там жизнь вовсе особого рода. По болоту ползешь, как по минному полю: движение неосторожное— и прощай, Мишка! Иной раз один километр за пять часов проползешь — не более. Или речку вброд переходить, когда шуга идет: чуть замешкался — и вмерзнешь в лед. Да... Чего видеть не пришлось. Первое время совсем не мог я в тайге уснуть, особенно если не в палатке приходилось, у костра. Шорохи вокруг, шорохи... Словно обнаженным чувствовал себя.. Неприкрытым, что ли. А затем привык, и нигде уж так крепко не спалось. Развесишь на колышках рубаху над головой — вот тебе и дом! И спишь, и сны видишь, как нигде... А проснешься с первым солнцем, раскроешь глаза — жизнь!
Неля. Вас как зовут?
Мишка. Земцов Михаил, е л я. А я Неля, и ш к а. Большой привет, е л я. Тоже врачом буду.
и к и т а. Не торопись хвалиться. Не приняли ведь, ишка. Срезалась? е л я. И что? Все равно своего добьюсь.
ишка. В больницу пока ступай — сиделкой... Опыт нужен, ел я. Была. В Кинешме полгода за больными ходила. На экзаменах вот не помогло.
ишка. Мне бы такую сиделку... Озолотил! (Берет коньяк.)
Выпьем по данному случаю. На донышке осталось, е л я. А я и так от пива веселая.
ишка. Ладно... Один остаточки допью. (Подошел к стене, где висят рисунки Кая.) Твои? а й. Представь. Играю в эти игры, ишка. Не поймешь что.
659


Кай. Входит в правила игры. (Протягивает папку.) Эти посмотри.
Мишка рассматривает рисунки. Никита подходит к Неле.
Неля (усмехаясь). Ну, миленький мой, радость моя, солнышко мое, что смотришь?
Никита (неуверенно). Не сегодня, надеюсь, уедешь?
Неля. Правильно надеешься — не сегодня. (Засмеялась негромко.)
Никита. К чему смех-то?
Неля. А вот представляю, как уеду и адресок тебе не дам. А ты меня всюду искать начнешь... В адресный стол отправишься, руки в отчаянии ломать станешь. Так ведь, мальчик бедненький?
Никита. Ладно... (Почти ласково.) Перестань, Нелька.
Неля. А по правде, все у нас кончилось с тобой. Прощаемся, Бубенчик... Сиротка моя.
Никита. Ты вот что... Ты послушай... (Берет за локоть.) Неля (вырывает руку). Отпусти! (Приблизила к нему свое лицо.) А я, может, тебя не люблю больше всех на свете? И отойди от меня. Навсегда отойди.
Никита. А что капризничаешь... неясно.
Неля. А я, может, беременная от тебя? На шестом месяце? (Усмехнулась.) Испугался-то как... Эх ты, пятерочник мой бесценный!
Никита. С тобой сегодня говорить... (Махнул рукой, отошел н Терентию.)
Терентий. Чаю выпей. И не спорь с женщинами — они навек правы.
Мишка (возвращает Каю папку). Еот эти отчетливее будут. (Подумав.) Может, и хорошо, не мне судить, конечно... (Чуть вспыхнув.) Только что это у тебя все дождь, дождь, дождь... Не в моде солнечная погода?
К а й. Как вижу, так и пишу. Не притворяться же.
Мишка. А может, видишь скудно? Это ведь тоже искусство — видеть.
660


а а
Кай. Ну что ж — выход есть. Куплю фотоаппарат и нащелкаю тебе хорошую погоду.
Мишка. Не в том суть, Юлька, мертвое у тебя тут все... Без света, без отблеска дня... (Горячась.) Вот ты бунтуешь, из института ушел — а на чьи деньги живешь? Мамочка присылает. Логики не вижу, дружок, икита. Не слишком ли свысока беседу ведете, Миша? и ш к а (замолк, неожиданно улыбнулся). Твоя правда — свысока ору. Некрасиво. (Подумал.) Хотя, если честно, тускло вы тут живете, ребята. Кисловато, в общем, икита. К себе отнести этого не могу. Живу весело. Вполне, ишка (яростно). А ты видел ли веселье... дурачок? (Пока- зывает ему кукиш.) Вот ты его видел!
Неля. Зачем шуметь^то? Пожалели бы их лучше.
Затемнение.
Картина
четвертая
Начало марта. Западная Сибирь. Поселок нефтеразведочной экспедиции.
Комната Земцовых в двухэтажном бревенчатом домике. Порядка тут нет — вещи в разладе друг с другом, следа женской руки не видно.
Вечернее время. За окнами снегопад, ветер. А тут печка потрескивает, тепло. В углу, в самодельной колыбельке, спит двухмесячная Леся.
За столом Маша Земцова пьет чай, рядом что-то записывает в свою тетрадь Мишка. Земцовой скоро со- • рок — это плотная красивая женщина с насмешливым, неспокойным взглядом.
Мишка. Жили на свете Машка и Мишка... Мишка и Машка жили на свете. (Усмехнулся.)
Маша. Не надоело? С утра твердишь.
661


Мишка. Мне на заре это словосочетание мелькнуло... Только проснулся. (Торжественно.) Мишка и Машка жили на свете... Не нравится?
Маша. Весело.
Мишка (взглянул на спящую Лесю). Ты погляди, как уснула. Мгновенно.
Маша. Тайгой надышалась. Мы с ней под вечер за излуком были... Там новую буровую ставят.
Мишка. Смотри из санок ее не урони, когда гуляете.
Маша. На буровой-то Аникин хозяином. Добился.
Мишка. Ну и черт с твоим Аникиным... Дочь береги. А то как стукну! (Подходит к ней сзади, обнимает крепко. Целует.)
Маша (хохочет). Вот дурак, чаем облил.
Мишка. Обойдется. (Включил магнитофон.) Потанцуем, Ма- шечкин.
Маша. Давай, что ли, безумный.
Танцуют рок-н-ролл. Усердно.
(Остановилась.). Дай передохну.
Мишка. Что? Старость подходит? (Целует ее.) Машка и Мишка жили на свете... (Долго целует.)
Маша (освобождаясь от его рук). Эй, осторожненько! Я тебе в тридцать девять дочь родила, а ты уж за сына хочешь взяться... Может, погодим, Мишечкин?
Мишка. Нет, не романтическая ты женщина, Машечкин. Истинные страсти тебе недоступны.
Маша (резко). Перестань.
Мишка (осторожно). Ты что?
Маша (опустилась на табуретку, сказала тихо). Скушно мне, Земцов. Ой, скушно.
М и ш к а. Здравствуйте. Всего десять недель, как родила, и уже скучно. Такие мы невеселые? •
Маша. Ты что — меня не знаешь?.. Не умею дома быть.
Мишка. Вот оттого и все мужья от тебя драпали.
Маша. Трое всего.
М и ш к а. Тоже немало. Уймись, Марья,— взгляни, какую красотку родила.
662


М а ш а. Не моим молоком вскормлена.
Мишка. Ох, сердишь ты меня.
Маша. Не надо было на взрослой бабе жениться. Сорок на днях. Я тебя на девять лет умнее.
Мишка. Да. Тема.
Маша. Полная печали. Прыгаю, как дура, в клетке.
Мишка. Опять за свое. Клетку приплела.
Маша. А нет разве? Ты врач, тебя в любой час суток вызвать могут... и на любой срок! А мне с ней сидеть, безвыходно. Мишка. Обожди уж... Скоро в ясли отдадим.
Маша (вспыхнув), в конце лета на Тужке вот-вот должны мы были нефтяной пласт пересечь... Так нет: отозвали мою поисковую — сомнительным объявили участок. А там есть нефть! И это доказать мне надо... Выложить материал... Мне одной! А я с вами тут сижу лялякаюсь.
Мишка (почти восхищенно). Ну ты зверь.
Маша. Геолог я — а все остальное потом! Мое на Тужке. Я начинала, и заканчивать мне!
Мишка. Да... Не повезло нам с Леськой.
Маша. Предупреждала. Слушаться было надо, мальчик мой милый.
Мишка. Беда. Люблю тебя. (Улыбнулся.) Вот беда.
Маша. Хорошенький ты мой... Потерпи, скоро совсем старухой буду.
Миша включает магнитофон. Они снова лихо танцуют рок-н-ролл. В дверь стучат.
Мишка. Пожалуйте.
Входит Л о в е й к о, он долговязый, худой, лохматый, с безумными глазами. Тридцать восемь лет ему.
Ловейко. Вы что, пляшете, соседи? Дом содрогается, а у меня невралгия!.. Слышь, Мишка, дай от головы чего-нибудь, а то помираю.
М и ш к а. Ты, Ловейко, всегда помираешь — только финала не видать.
663


Л овей ко. Ладно, помру вскоре. А пока таблетку дай.
Мишка. Ешь, прорва. Скоро все мои запасы прикончишь.
Л овей ко (подбросил таблетку, поймал ее ртом на лету). Для сердца чего бы дал... Совсем иной раз не стукает.
Мишка. Живут же люди. Им еще в прошлом году умереть полагалось, а они все вокруг бегают.
Маша. Да ты не слушай его... Чаю выпей лучше.
Л о вей ко. Нет, Мишка молодец доктор: ни слова от него утешения не слыхал. Вот и начал назло ему жить. (Подошел к столу.) А с чем чай пьете?
Мишка. Печеньем закусывай.
Л о в е й к о. Для холостого сойдет.
Мишка. Женился бы. Женщины хворых обожают — есть за кем горшки выносить. Женись, Ловейко,— и за гробом кому пойти было бы.
Маша (обозлилась). Ей-богу, гулять уйду.
Ловейко. Ладно, закончили с шутками... (Прихлебывая чай.) Слышь, Маша, нынче я к Реброву ходил — не дает он «добро» поисковую партию составлять. «Неперспективная в Тужке ваша площадь»,— заявляет. Вся его геологическая элита на том сошлась, великие умы. «Голову, Ловейко, не дури, говорит, а Земцовой передай, пусть за дитем ухаживает».
Маша (очень беспокойно). А ты не волнуйся, не волнуйся, Ловейко. Вот возьму Леську на руки и пойду к Реброву — он вздрогнет у меня.
Ловейко. Совсем уж весна вскоре, Маша... Не добьем нынче смету на поисковую, сгорит лето.
Маша. Я же сказала — вздрогнет у меня Ребров.
Мишка. Вот гангстеры! Ну попал я в окружение.
Ловейко закашлялся.
Неужели и этого хворого в тайгу за собой уведешь?
Ловейко. Я помбур — мастер высокого класса! Мне бог на воле помирать велел.
Маша. Ему не таблетки, а земной простор надобен. Будь уве- 664


2Я2«2«2Я2И2 я 2 * 2 * 22
рен, Ловейко, уйдем в тайгу, на Тужок,— как Феникс из пепла, взовьешься.
Ловейко. Возможно, Маша. Вполне. Именно как Феникс. Только до мая смету выбей.
Мишка. Да, пропало мое лето. До вашего Тужка километров пятьдесят rio болотам... Не прогуляешься ко мне на выходной.
аша. Ты доказать мне дай — а затем хоть в Сочи с тобой, ишка. Ой ли! Новый Тужок найдешь, Земцова. Не ближе этого. (К Ловейко.) Слышь, болезный, газеты за вчера имеешь?
о в е й к о. Получил, ишка. Погляжу, что ли. (Выходит.)
о в е й к о (идет за Мишкой. У двери остановился, поглядел на Машу, стоящую у колыбельки). Что? Подрезали тебе крылья, птичка? (Уходит.)
аша. Увидим еще. (Склоняется к колыбельке. Не то ласково, не то с тоской.) Что, ненаглядная?.. Наказываешь?
Тихонько приотворяется дверь. Осторожно входит Неля с узелком и чемоданчиком.
ел я (увидела Машу, поклонилась). Это я. Здравствуйте. Все- таки холодище тут у вас. Я замерзла. Можно, к печке подойду?
аша (несколько оторопела). Пожалуйста, е л я. Миша Земцов тут живет? Я к нему приехала, аша. Вы что же... больная? е л я. С чего это? аша. Вы откуда приехали?
е л я. Из Москвы. (Не сразу.) Из сердца нашей Родины, аша. Миша... он что же — звал вас? е л я. Не то чтобы звал... но намекал как бы. аша (с подозрением). И что вы тут делать собираетесь? е л я. Я-то? Жить. (Помолчав.) А вы кто ему будете? аша. Жена.
665


Неля (разочарованно). А у него жена есть? Я про это не слышала. Ну ладно. Хорошо.
Маша. Спасибо, что разрешаете.
Неля. Нет, отчего же.
Маша. Вы его хорошая знакомая?
Неля. Вообще-то, пожалуй. Дело в том — он мне очень понравился. Совсем на человека похож. (Увидела колыбельку.) А это тоже его ребенок? Он и про это мне не рассказывал. Дело в том — я очень маленьких детей люблю.
Маша (чуть насмешливо). Правда? Как все удачно для вас складывается.
Неля. Вы думаете? Возможно. (Строго.) А чай у вас горячий? Если нет, согрейте. Мне погорячей сейчас нужно.
Вернулся Мишка, увидел Нелю. Присматривается.
Здравствуйте! Ну вот я и приехала.
Мишка (неуверенно). Большой привет. (Вопросительно оглядывает ее.)
Маша. Принимай гостей, Мишечкин, к тебе приехали. Мишка. В самом деле? Вот славно... (Задумался.) Погоди, а где я тебя прежде видел? Ну-ка сними шапку... Мать честная, мой лучший друг... Тамарочка!
Неля. Неля я.
Мишка. Не играет большого значения. (С интересом.) А ты почему тут?
Неля. Сами же сообщали: на вес золота я.
Мишка (радостно). Вот когда я узнал тебя, ершистик! (Рас-« кутывает ее.) Погляди, Маш, она у моего кузена стюардессой работала... Так приглянулась мне тогда!
Маша. Понятно. Даже сюда пригласил.
Мишка. Ты в самую ту минуту к нам явилась, Нелька. В самую ту. Нашу Лидусю какой-то вертолетчик в Салехард похитил. Некому моих больных сторожить. Ты как знала. Ну молодец. И надолго осчастливить появилась?
Неля. Как сложится. Осенью опять в институт пытаться надо* Поможете?
666


Мишка. Тут сомнений нету. (Усаживает ее возле печки.) Ну а что мой двоюродный передать велел?
Неля. А они и не знают, что я к вам отправилась. Уехала и не простилась. И все. И приветик. Они, верно, решили: я от них в общагу ушла. (Замолкла на мгновение.) Даже интересно, что они думают там. (Усмехнулась.) А ничего не думают, точно? Чего им думать-то, в общем? О чем таком вспоминать? (Неспешно.) Да, смех — вот у вас я... Как жизнь-то пробегает, Миша... Пробегает и не ждет. (Поглядела на Машу.) А это жена ваша? Ей сколько лет-то?
Маша. Скоро совсем сорок будет, девочка.
Неля. Немолодая уж. (В тепле ее одолевает сон.) Ладно, разберемся. Чаем меня быстрее поите, а то совсем замерзла я. (Закрывает глаза.)
Маша. Ее бог послал тебе, Миша.
Затемнение.
Картина
пятая
Москва. Снова квартира Кая на Тверском бульваре.
Середина мая. Несолнечная погода. За бутылкой вина ведут беседу Кай, Никита и Девица, совсем не похожая на ангела. Тихо звучит магнитофон.
Девица. Дождь и дождь... весна называется. И решительно ничего не случается. Вот в хорошую погоду всегда случается что-нибудь.
Кай. Надолго пропадал.
Никита. В институте сложности.
.Кай. Какие именно?
Никита. Те же. Пятерки получаю.
Кай. А не скучно?
Никита. Привычка. (Не сразу.) Смешно, но хочется уехать куда-нибудь.
667


Кай (удивился). Нечто новенькое.
Никита. Ты прав, я отбился от рук. Что-то мне не очень, Кай Юлий.
К а й. И девицы замучили.
Никита. Я притих.
Кай. Шутишь. (Девице.) Правда, интересный мужчина?
Девица (пожала плечами). Посмотрим.
Никита. Она веселая у тебя.
Кай. Видишь, изнемог от смеха.
Девица. Нельзя так жить. Мне уже двадцать один год, а я не была в Дагестане. Говорят, там такие монастыри! Все туда едут. Ну какой дурак поедет теперь в Сочи?
Никита (у мольберта). Что-нибудь новенькое изобразил?
Кай. Взгляни-ка. (Показывает рисунок.)
Никита. Нелька...
Кай. По памяти написал.
Никита. Ас какой стати?
К а й. Взгрустнулось в тот вечер. Нравится?
Никита. Очень.
К а й. Угадал. Единственная удача. Остальное дрянь. Все дрянь.
Никита. Подаришь?
К а й. Нет. (Не сразу.) Помнишь Мишку?
Никита. Кузена?
Кай. Борода. Гитара. Декоративный. По болотам ползает, жизнь знает, видишь ли. (Задумчиво.) Может, это он меня подшиб? Как-то все не то с той поры. (Девице.) Ну, что ты дымишь одну за другой? Как обезьяна.
Девица (задумчиво). Все-таки странно. Столько лет живу, а никогда не была в зоопарке.
Никита. Терентий появляется?
К а й. Безотказно, но помаленьку. Самодеятельностью увлекся, видишь ли. Не то прыгает, не то поет, не то танцует. Но прогрессирует так. или иначе.
Девица. Ив Загорск мы не едем и в Коломенское. Церкви поглядели бы. Вон Любочка Интельман пешком в Оптину пустынь пошла. Босая.
668


Никита. Где ты ее выкопал?
Кай. Сама нашлась.
Девица. Дурачок, я счастье приношу. Можете у Стасика спросить.
Никита (несколько нерешительно). Кай... довольно забавная история... Вообрази: я тут на днях Нельку во сне видел. (Смутился.) Ни с того ни с сего... И сон какой-то нескончаемый... Запечатлелся.
Кай (помолчав). И что же?
Никита. На душе как-то мутновато стало... Чепуха, конечно, но разыскать ее решил... и не нашел в общежитии. Помнишь, как добивалась прописки?.. И вдруг бросила все, уехала из Москвы.
К а й. А ты отчего так уж встревожился?
Н и к и та. Ну... в общем-то, она существо своеобразное... Дразнила меня неоднократно: «Вот возьму и рожу тебе дочку»... Или заявит вдруг: «А может, я уже на шестом месяце...» И такие были шуточки.
Кай. Ну что ж, повеселимся. Отцовство тебе пойдет... Бубенчик.
Никита. И по срокам все сходится... Зачем иначе из Москвы было уезжать... И приснилась как раз.
Кай. Да, пропал ты.
Никита. Да нет, пустяки...
Молчание.
Девица. Вообще-то говоря, все стали к Леве Татарскому на дачу ездить... Там у них разные опыты мистические. В прошлый выходной с Достоевским беседовали.
Никита (поглядел на девицу, ужаснулся). Ну, я пойду.
Кай. Адрес бы узнал, куда уехала.
Никита. Не сообщила никому. (Значительно.) Тоже... довод. Все-таки странная она. Всего жди. (Долго молчал и вдруг улыбнулся.) Огонечек. Вспоминаю, если правду сказать.
Кай. Занятная была.
669


Никита. Славная. Хочешь, смейся, а с нею так было мне...
Беда, Кай Юлий, слова нужного не подберу.
Кай (помолчав). Завтра к вечеру будь. Терентий явится. Обсудим создавшееся.
Никита. Зайду. (Поглядел па Девицу.) А эту гони.
Кай. Жалко. Ее на прошлой неделе муж бросил.
Никита (подошел к Девице, потрепал ее по щеке). Будь здорова. (Уходит.)
Девица. Дурак какой-то.
Кай. Отчего же?
Девица (просительно). Хоть на пароходике по Москве-реке покатаемся.
Кай. Дождик собирается опять.
Девица (вдруг просто). Невесело тебе со мной?
Кай. Мне со всеми холодно.
Девица. Ты меня плохо знаешь. (Хочет обнять его.)
Кай (отстраняется). Что знать-то. (Показал на портрет Нели.) Вот она добрая была.
Девица (рассматривает портрет). Долго жили?
Кай. Кофе варила хороший.
Девица. Только всего?
Кай. И этого хватило, чтобы помнить.
Девица (подумав). Я уйду?
Кай. Куда идти-то? Сиди уж.
В дверях показывается Олег Павлович, ему сорок три года, но он моложав на вид, а кроме того, чисто выбрит, свеж, доброжелателен.
Олег Павлович. Не ожидал? (Весело.) А это я.
Кай. Добрый день, Олег Павлович.
Олег Павлович. Все по-прежнему не закрываешь двери. Кай. Чистая случайность, Олег Павлович.
Олег Павлович. Ой ли? Шутник. Но пугайся не слишком: в Москве я всего на два дня. Зашел на несколько минут — в кабинете порыться надо, а ночевать у родителей буду, скучают старики.
670


Кай. Что поделаешь, Олег Павлович.
Олег Павлович. Ну а ты как без нас? (Взглянул на Девицу.) Все о’кэй? На взгляд, ты, правда, не ахти. Много занимаешься?
Кай. День и ночь в трудах. (Кивнул на Девицу.) К сессии готовимся.
Олег Павлович. Ну... ни пуха ни пера.
Кай (вдруг резко крикнул). К черту!
Олег Павлович (вздрогнул, затеж улыбнулся). Звонко. Даже испугал. Значит, в институте все в порядке?
Кай. Нормально.
Олег Павлович. Надя беспокоится, как ты без нас, часто во сне видит. (Ставит на стол пакет.) Вот здесь разные дары от нее. Развлекайся.
Кай. Весьма благодарен, Олег Павлович.
Олег Павлович. Очень просила, чтобы я с тобой вечер провел, но у меня как-то нынче не складывается... Хотя на футбол мы могли бы пойти вместе...
Кай. Очень признателен, Олег Павлович. Но теперь я не хожу туда.
Олег Павлович. Почему?
Кай (близко подошел к отчиму, очень серьезно). Перестал понимать, ради чего они все время отнимают мяч друг у друга.
Олег Павлович (смущенно). Шутник. (Удаляется в соседнюю комнату.)
Кай. Ну как он? Впечатляет?
Девица. Очень пиджак хорошо сшит. Он кто?
Кай. Юноша сорока трех. Женат на одной моей старой знакомой. Любовь с первого взгляда — представляешь? И вот все вокруг гибнет в пламени, и по утрам она готовит ему непрожаренные бифштексы, и он, не жуя, глотает кровавое мясо.
Девица. Ты шиз.
Кай. Наверно. Но пиджак у него сшит по норме. А этот гал¬
671


стук немыслимо серого, адского цвета! И эта рубашка в чуть заметную крапинку! А еще так недавно, лет пятнадцать назад, он бесновался, видимо, на вечерах Евтушенко. О, что с тобой стало, гордое поколение Политехнического! Как яростно начищены теперь твои ботинки.
Олег Павлович (возвращается). Все сошлось, то, что искал — обнаружено. Ну рад, что все у тебя в порядке. Смотри не забывай маму... (Радостно.) Кстати!.. Маразм все-таки дичайший... Письмо!.. Чуть не увез обратно в Исландию.
Кай (быстро распечатывает письмо). На машинке... (Повышая голос.) Оно напечатано на машинке!
Олег Павлович (недоумевая). И что же?
Кай (не сразу). Все в порядке, Олег Павлович. Счастливого пути.
Олег Павлович. Будь здоров, дорогой. (Целует его.) Учись хорошенько. (Весело кивнув Девице.) Ариведерчи. (Ухобит.)
К а й (стоит недвижим). Дай платок.
Девица. Зачем тебе? (Дает ему свой платок.)
Кай вытирает платком губы и, не глядя, бросает его в окно.
Совсем свихнулся?
Кай (пристально рассматривает страницы письма). Без ошибок! Все гладко... А я так любил письма, написанные ее рукой... Я по буквам догадывался, что она думает... угадывал ее желания, поняла?
Девица. Ничего я не знаю...
Кай (протягивая ей письмо). Читай.
Девица. Не буду. Тебе письмо.
Кай (в ярости). Читай! Слышишь?
Девица (читает). «Юлик, дорогой, так о тебе соскучилась — не рассказать. Полтора года не виделись, а дело так сложилось, что отпуск получим только на будущее лето... Зато уж на целых два месяца. Вот Олежке повезло: получил
672


внезапно командировку. Он так рад, что встретитесь. Представь — мечтает пойти с тобой на футбол... Надеюсь, вы проведете чудесный вечер, только не позволяй Олежке курить — ему вредно...»
Кай подошел к магнитофону, включил его на полную мощность. Не двигаясь, Кай слушает, чуть заметно отбивая такт ногой. Девица все ждет чего-то, потом подходит к магнитофону, выключает его. Наступает тишина. Но Кай продолжает отбивать такт ногой.
Хватит. Ухожу.
Кай. Она была похожа на кошку... Ту самую... А может быть, и на тебя, немножко? (Хватает ее за руку.)
Девица. Ты что, с ума сошел, подонок?
Кай (ударяет ее по лицу). Не уходи! (Обнимает ее.)
Девица. Ну ты дождешься... (Идет к двери.)
Кай (кричит ей вслед). Не уходи...
Девица быстро уходит.
Кай снова включает магнитофон и, как бы наперекор неистовой музыке, медленно, как слепой, кружится не в такт по комнате.
Затемнение.
673
22 А. н. Арбузов «Пьесы», т. 2


Часть
вторая
Картина
шестая
Поселок нефтеразведочной экспедиции. Вторая половина июля. Комната Земцовых. По-прежнему все здесь в беспорядке, но сегодня более, чем обычно.
Утренний час, но жара уже наступила.
Маша укладывает вещи в мешок, Л о в ейк о рядом, наблюдает.
Л о вей к о. Помочь?
Маша. Не мешай. (Не сразу.) Сам-то уложился?
Л о в е й к о. Готов на выход. (Поглядел в окно.) Беда... С Мишкой не простимся.
Маша. У врача здесь своего времени нет. Три года в ожидании провела.
Л о в е й к о. Положим, и он тебя по три месяца ожидал.
Маша. Три месяца — не беда. Каждый вечер ждать — вот горе.
Л о вей ко. Ладно, не грусти. Наша жизнь начинается. Походная! Раскрылась клеточка-то...
Маша. Мать я все же. Какая ни есть, а мать.
Ловейко. Особой беды не вижу. Дитя в яслях нежится. И Нелька — помощь. А ты — насквозь геолог.
Маша. Со стороны-то все просто.
Ловейко. Оставалась бы тогда.
Маша. Зря беседуешь, Ловейко. Главный мой интерес там сосредоточен— на этом Тужке! Сомнительным его окрестили? Ладно! Но если нефти там нет, то и это я доказать должна! Вернусь и заявлю — ошиблась. И под этим моя подпись будет.
674


Ловейко (восхищенно смотрит на нее). Что ни скажи — весело с тобой.
Маша. Рад, что едешь-то?
Ловейко. А то нет. С утра на тебя любоваться буду. До глубокой ночи.
Маша (сурово). А вот взгляд этот, которым на меня глядишь сейчас, откинь. Он тебя ни к чему не приведет, понял?
Ловейко. А я со своими хворостями и не рассчитываю, Земцова. Если бы ты меня, предположим, обняла, я бы тут же от кашля помер.
Маша. Не гарантируй. Когда геолог в деле, от него болезни, как от чумного, бегут. Боюсь, преобразишься ты на Тужке, Ловейко.
Ловейко. Приятно, что с улыбкой обещаешь мне это, Машенька...
Маша. Одна беда — улыбка у меня не многообещающая. (Помолчав.) Ладно, закрыли эту тему.
Ловейко. До времени. (Усмехнулся.) Я человек несообразный.
Входит Неля. На руках у нее Леся. Закутанная.
Неля (огляделась). А Миша... так и не вернулся?
Маша. Зачем Леську-то притащила?
Неля. Попрощаться с вами.
Маша. Да я уж вчера в яслях простилась.
Неля. То вчера было. А уходите-то сегодня. На несколько месяцев, может. Еще прощайтесь.
Маша. Небось из больницы с дежурства сбежала?
Неля. У меня подменка есть. А Леся накормленная. (Укладывает ее в старую колыбельку.) Выросла-то красотка: не помещается почти.
Ловейко. Вертолет через полчаса будет. Зайду я. (Уходит.)
Неля (посмотрела ему вслед). Лекарств себе в дорогу небось полный чемодан взял. Целый час вчера возле аптеки ошивался.
Маша (пристально глядит на Нелю). А вот интересно...
675
22*


Неля. Ну?..
Маша. А ты любишь меня, Неля?
Неля (не сразу). Как вы прямо вопрос ставите.
Маша. Не любишь. Жалко, девочка. Но все равно ты за Миш-» кой тут следи: не оставляй одного-то... Он, конечно, человек веселый, но со злостью одиночество переносит.
Неля. А я сама до всего додумаюсь. Если откровенно, то я не глупая. Может, заметили?
В комнату входит Мишка. По-дорожному одет, с рюкзаком.
Мишка. Привет трудящимся! Рад видеть! Гляди, Маш, сколько я уток настрелял — зажарим тебе в дорогу... (Оглянулся.) Леська почему тут?
II е л я. С матерью проститься явилась.
Мишка. Сегодня-то почему? Завтра ведь уезжаете...
Маша. Изменилось, Мишечкин, сегодня уходим. Через полчаса.
Мишка (помолчав). Ясно. (Берет утку, рассматривает.) Зря я их жизни лишил. (Вдруг с яростью сбрасывает рюкзак на пол.) Вот уродство!
Маша. Инструменты не побей.
Мишка. Как нескладно-то.
Неля (неловко). Я в лавку... (Выбегает.)
Мишка. И не простимся. Сгорела наша с тобой ночь.
Маша. Ладно. Забудем.
Мишка. Аяи так почти все забыл. Как встретил тебя. Как с ума сходил. И ты какая тогда была. Одно теперь помню — как прощаемся.
Маша (провела рукой по его волосам). Не в пору тебе плакаться, Мишечкин. Ты у нас железный молодец.
Мишка. Это есть. (Опустился на кровать.) Устал только очень за пять дней. Операция тяжелая случилась: еле на свет вернул шулера одного.
Маша. Почему... шулера?
Мишка. Всех в карты обыгрывал. Мне на прощание началь-
676


§2 2 2222222
ник их поисковый говорит: «Ну, доктор, благодарим, не ждали, что вы его нам в живых оставите — теперь всех по миру пустит», а ш а. Дурачок ты мой.
и ш к а. И отчего ты больше не любишь меня?., а ш а. Не приучена в эти игры играть, и ш к а. Не прибедняйся, кое-что мне помнится, а ш а. Возможно. Болтать не люблю только, и ш к а. Денька на два навестишь, может быть? аша. Вряд ли, Мишечкин, по болотам добираться дня три уйдет.
и ш к а. Выходит, на одного Ловейку надежда: начнет помирать — в гости к вам лечить его прилечу, аша. Навряд. Там, на воле, встрепенется он. и ш к а (помолчав). Знаешь, Марья, неосторожно ты к жизни относишься.
Маша. А мы с тобой, Мишечкин, только в гробу осторожными будем.
Мишка. Дошутишься... И не поняла меня — я не о смерти. К людям ты неосторожна... Игры много, Машенька. И на людей как-то не оглядываешься, не берешь на заметку. А жизнь внимательности требует. Отчета, так скажем.
Маша. Серьезно выступил: совсем старикан профессор. Не рано ли в тридцать-то, мальчик мой?
Мишка. У тебя сын в армии... Ты за месяц хоть раз написала ему?
Маша. Вернется через год — наговоримся. (Не сразу.) Не скучный ли у нас разговор пошел?
Мишка. И то... Уезжаешь ведь — самое время повеселиться. (Подошел к магнитофону.) Станцуем... напоследки?
Маша. Не стану.
Мишка (взял гитару). Р-романс тогда выслушай, что ли... На прощанье. (Поет.)
«Когда друг друга мы любили, в ночной вагон леса входили,
677


г ^
Навстречу нам текли поля, мосты, вокзалы, тополя.
Не так молчим, как той весною, и вместе едем, да не так...
К движенью поезда спиною сижу, уставясь в полумрак.
Ты что-то спросишь. Не отвечу,
Мосты, вокзалы, тополя...
Весь мир бежит тебе навстречу!
И убегает от меня».
(Без паузы.) Подходил к дому, и так есть захотелось!.. Теперь выветрилось как-то. Ладно, уедешь —пожру тогда... Нелька сотворит что-нибудь.
М а ш а. Вы Лесю напрасно из ясель не берите. И вам спокойнее. Л по вечерам танцуйте — магнитофон в порядке. В общем, веселитесь как можете.
Мишка. Спасибо за напутствие. Круг действий ты нам, в общем, начертила. Но все же поцелую я тебя. (Обнимает и долго целует ее.) Мишка и Машка жили на свете? Мишка и Машка жили на свете.
Входит Неля с хлебом в руках.
Неля. Все, товарищ Земцова, вертолет ждет.
Мишка (похлопал Машу по плечу). Ладно, веселись, а ш а. И вы не отставайте.
и ш к а. Будем стараться. В меру возможностей.
Входит Л о в ейко с вещами.
Л о в е й к о. Здравствуй-прощай, доктор! Вот случилось как — не нам одним с Машей уезжать. И тебе в дорогу.
Н е л я. Еще чего?..
Л о в е й к о. Из управления сейчас звонили. Машина за тобой. В Байкуле повариху деревом придавило. Немедля ехать велели.
Неля (ожесточенно). Да идите вы все к матери! Он же не пил,, не ел!
678


Л о в е й к о. Умолкни, некультурная.
Неля. На все границы должны быть. Не пущу.
Маша. Зря шумишь, девочка, ты на его физиономию погляди: вполне рад. За всю нашу жизнь я, может, и пообедала с ним всего восемь раз от начала до конца. Привыкай, милая.
Неля. Будет шутить — вот что.
Маша (обернулась к Мишке). Доволен? Сверкают глазки?
Мишка. Таким и помни. Прощай, радость моя. Как-никак и на твоем лице удовольствие — вырвалась!
М а ш а. Не скрываю.
М и ш к а. Ну что ж, лети навстречу судьбе, старушка!
Л о в е й к о. Хватит декламации-то.
М и ш к а. Торопит тебя болезный... Правильно. Ты, Ловейко, медикаментами запасся — о конфетах не позабудь: Земцова ирис «Кис-кис» обожает. Она у меня человек серьезный: женщина-загадка. Не урони только по дороге. Другой не имею.
Маша. Живи весело, болтун. (К Ловейко.) Двинулись.
М и ш к а. Ты вот ругалась тут грубо. У женщин я этого не терплю. В виду имей.
Неля (покорно). Я больше не стану.
Мишка (поглядел на хлеб). Дай хоть горбушку отломлю. (Откусывает.) Теплая... восторг. (Берет рюкзак.) А в Москве небось дождь идет, народ, как быть, не знает. Ладно, пошел: имею право на труд потому что. Держим хвост трубой, хитрованчик. (Ушел.)
Неля (подошла к спящей Лесе). Ну вот, разбежались твои родители кто куда — забыли, что день рождения завтра у Леськй: шесть месяцев стукнет. Веселись, дурочка,— молодость наступает...
Затемнение.


Картина
седьмая
Середина августа. Комната Земцова, чисто прибранная. Мишка и Неля заканчивают чаепитие. Вечер. На воле хлещет ливень. Близкие раскаты грома.
М и ш к а. Не унывай, ладно... Еще чай пей.
Неля. Куда уж: третью кружку заканчиваю. Домой надо, и ш к а. В такой-то ливень? ел я. А час который?
и ш к а (взглянул на часы). Десять десятого, е л я. Ну и засиделась у вас... Ночь наступила.
Близкий удар грома.
и ш к а. Во страсти!.. Весь мир трепещет, е л я. Второй час льет, и ш к а. Когда дежурство у тебя? е л я. Утречком. С восьми.
и ш к а. У меня оставайся. А то потонешь в пути, е л я. А что соседи скажут? и ш к а. Плевать нам. е л я. До Маши дойдет.
и ш к а. А ей это ни к чему. Такое ко мне отношение, е л я. Тогда весело. А выпить покрепче чего-нибудь нету? и ш к а (не сразу). Дурная ты. е л я. Не больше других.
и ш к а. Август, Нелька... Приемные в институте заканчиваются.
Неля. А я на год отменила, Михал Михалыч. Сообщала вам.
Мишка. Не объяснила, почему только.
Неля. Сил набираюсь. И вас с интересом рассматриваю. Вот вы, предположим, кашу едите, а я на вас гляжу и поражаюсь, как он красиво кашу ест! Или на операции наблюдаю — тоже картинка. Вообще-то, на вас смотреть — заглядишься. Поучительно, одним словом.
680


§ х § я
Мишка. Давай станцуем... (Идет к магнитофону.)
Неля. Куда вы?.. Ночь наступила. И не станцуем мы с вами, у нас стиль непохожий — одиннадцать лет разницы как- никак. Хотите, лучше я вам тихонько одна станцую? У меня такой номер есть, для знатоков — «Вышел гусь погулять» называется. Я еще в седьмом классе с ним выступала... Аккомпанемента нет, так что я сама подпевать буду. (Танцует свой несколько удивительный танец.) Ну вот в таком роде, дальше еще интереснее — только позабыла. После этого танца на меня многие с восхищением смотрели. (Задумалась.) Отец вот недоволен был — костюмчик порвал танцевальный, побил сильно... а мать на неделю без туфель заперла. Серьезные были люди. Очень меня воспитывали. Любили потому что — так они объясняли мне. Перечеркнули юность, в общем. А я радоваться хотела... Знаете, Миша, я с детства безумно радоваться хотела — чтобы погода была всегда хорошая и повсюду музыка играла, фестивали шли и шествия... И чтобы вокруг все были добрые, веселые и радовались друг дружке. А они все зачеркнули, следили неотступно. (Усмехнулась.) Недоследили только. Когда я уж в десятом классе была, уехали на неделю, одну оставили... Вот тогда я словно в бездну кинулась, все себе позволила... Не оглядываясь — назло им.
и ш к а ( негромко). А дальше что же?
ел я. А мало хорошего, в общем. Летом расплачиваться пришлось... После выпускных вскоре увезли меня... (Задумчиво.) Наверно, девочка должна была родиться. Не случилось — родители пресекли. Вот после всего и убежала из дома. (Вспыхнула.) Не стерпела несвободы, и ш к а. А парнишка твой?
ел я. Гуляет где-нибудь. Я, когда вещи собрала, к нему прибежала. Октябрь уж наступил, холода... «Бежим вместе»,— говорю. А он мне отвечает весело, в общем: «Уйди ты от меня...» Когда я эти слова вспоминаю, мне умереть хочется, Миша... (Повторяет.) «Уйди ты от меня...» Я на это
681


Я £ Я £ Я 2 Я £ Я £ Я 2 Я
часто потом наталкивалась. Ведь так поверить хочется, что есть настоящее: и нежность и дружба... А я живу, живу, живу, а так и не встречаю.
Мишка. Все есть! Это ты мне поверь... И такая мука порой охватывает, Нелька, такой восторг... Ты верь, все к тебе придет, сразит наповал... Зажмуришься и ахнешь от любви. Честное даю слово, е л я. Навряд ли, Мишенька...
и ш к а. А я говорю — будет! Настанет! Увидишь! К каждому человеку приходит, только он угадать должен — мое! И тогда он навсегда счастлив. И что ни случись, он с улыбкой до смерти помнить станет — было!.
Где-то совсем рядом сверкнула молния, ударил гром. Неля в испуге бросается к Мишке, прижимается к нему.
Ты что, глупая...
еля (задыхаясь, шепотом). Женитесь на мне, Мишенька...
женитесь, миленький... Спасите меня, пожалуйста... и ш к а (тихонечко). Нельзя, еля (слабо). Отчего же? и ш к а (словно извиняясь). Я Машу люблю, еля (отошла к столу, подумала). Еще чаю налить вам? ишка. Будет. (Дотронулся до чайника.) И остыл он. еля. Жаль, я дома пряники оставила — не принесла... Мне по профсоюзной линии презент был. ишка. Нелька! еля (обернулась к нему). Ну? ишка. А зачем я тебе?
еля (не сразу). Вы всех лучше — такой надежный. Мне бы хоть немножко отдохнуть... Я так от пустоты устала: никому больше верить не могу, ишка. Человека не оттого любят, что он всех лучше, еля. А за что же тогда?
ишка. Великая тайна. Безумная любовь разъяснению не подлежит. Она только себе подвластна.
Неля. Правда?
682


Я £ Я
Мишка. Нету сомнений! А ну дай ладошку — погадаю. (Берет ее руку.) Ну вот сразу видать: не меня ты любишь, Нелька... Ясно проглядывает — совсем другого любишь. Вот зачем я тебе понадобился — чтобы его из сердца вытеснить, от власти его освободиться, е л я (слабо). Откуда взяли?
и ш к а. А все на ладошке! Обидел он тебя, а ты не стерпела.
Всем прощала, а ему ни за что. А забыть-то силы нету, ел я. И все неправда!.. Не люблю... Ненавижу просто. Презираю потому что. Негодяй он, вот кто. Обманом меня склонил, понять дал, будто обязана им... и ш к а. А зовут — Никита.
ел я. Этот. (Помолчав.) Он опасный был, смеялся ласково. И такой иной раз добрый, веселый бывал, замечательные говорил слова — никогда таких не слышала. Только он их случайно произносил. Не задумываясь. Потому что для него я никто была: то ли есть, то ли нету. (Помолчала.) Не могла я рядом с его пренебрежительностью жить. Убежала куда подальше. (Вдруг вспыхнула.) Только не воображайте, что я молча от него терпела. Ну нет уж!.. И от меня ему приходилось.
и ш к а (улыбнулся). И как же... приходилось? е л я. Сердила его в отместку. Выводила, в общем. Врала, что беременная. (Недоуменно.) Испугать хотела, что ли? Нет, все не то! Вот книжки про любовь читаешь — как там все правильно разложено, а в жизни не то — одна смута. Бедствие, в общем.
и ш к а (задумчиво). Это есть. Но причитать не торопись. Если жив — тебе все доступно, е л я. Утешаете меня? и ш к а. Ага. Себя заодно тоже.
Мишка берет гитару, поет тихонько. Неля чуть слышно вторит ему.
«Приблизилось небо и молча стоит над рекою.
Зачем я простился и снова встречаюсь с тобою?
683


Не знаю, не знаю... Как ветер осенний не знает,
Зачем он опавшие листья с земли подымает.
Зачем он их ночью кладет на поля и откосы И снова бросает на голые ветки березы...
Приблизилось небо и молча стоит за рекою.
Зачем я простился и снова встречаюсь с тобою...».
Неля (прислушиваясь). Дождь стихает... (Огляделась.) А хорошо тут... у нас.
Мишка (продолжая играть). Отлично. Только вот какая беда, представь... Маша-то ушла от нас... Наверное. (Не сразу.) Ловейко ей там показался... Почему-то. е л я (тихо). Узнали откуда? и ш к а. Добрые люди всюду есть, е л я. Не верьте.
и ш к а. А я поверил. (Помолчав.) Ладно. Ей виднее. А того, что у нас было с ней, никто у меня не отнимет. Это — шалишь... никто...
Неля (тихонько шепчет). Как же хорошо, как славно, что вы на свете со мною... Миша, дорогой, я так благодарна за это. Нет... Не сумею сказать.
Мишка продолжает играть на гитаре, он подобрал наконец «Вышел гусь погулять». Неля смотрит на него и всхлипывает — не то плачет, не то смеется.
Затемнение.
Картина
восьмая
Конец сентября. Москва. Вечерний час.
В комнате Кая накрыт стол. Следы прошедшего ужина. Кай сидит в кресле, Терентий за столом что-то доедает, Никита беспокойно ходит по комнате. Беседа носит ожесточенный характер.
684


Терентий. Эй, Лихачев, отдохни...
Никита. Хорошо, что не пошли в ресторан! Просто превосходно... Встречать свой день рождения в ресторане... Пошлость! (Каю.) Ты прекрасно все организовал, старичок... Сельдь иваси, картошка и водка... Сурово. Достойно человека. И полное отсутствие девиц! Новая нота. Еще раз доказывает, что мы вышли из младенческого возраста. Мы люди. Мы уже не те. Мы другие люди.
Кай. Другие. Допустим. Но какие?.. Никто не знает. Все покрыто мраком.
Никита. Правильно. Выпьем последнюю. Закончим. (Поглядел на Терентия.) А этот... весь вечер глотает апельсиновый сок! Товарищу двадцать один. За меня — хоть один глоток...
Терентий. Убей — не стану.
Никита. В нем что-то есть, правда, Кай? По-своему он прекрасен. (Искренне.) Он лучше меня!
Кай. Брось болтать. Здесь душно... Кто закрыл окна?
Никита. Ты что, Кай Юлий?
Кай. Странный сентябрь...
Никита. Я много выпил. Это рубеж! Все должно измениться. Что-то уж больно смешно.
Кай. Что смешно?
Никита. Я примелькался.
Терентий. Чего, чего?
Никита. Примелькался на белом свете. Куда ни приду — все то же. Мне никто не радуется. Смеются и не радуются... Поняли?
Терентий. Ладно, не бушуй. День рождения празднуем. (Оглядел стол.) Посуды мыть набралось....
Кай. Жалеешь, Нелечки нету?
Терентий. Мимо. Обойдусь. (Указал на Никиту.) Ему жалеть!
Никита (вдруг яростно). Почему? Что ты врешь!.. Почему мне жалеть?
Кай. Эй! Кстати... (Достает картонную коробку, открывает
685


и §
крышку, вынимает оттуда потрепанную куклу») Из последних находок.
Терентий. Это еще чего?
Кай. Брошенное дитя.
Никита. Нелькина...
Кай. Забытый пупс. Вчера под диванчиком у нее обнаружил. Терентий (рассматривает куклу). Истрепалась... С детства, наверное. (Отдает куклу Никите.) Вали понянчи, что ли... Никита (отшатывается от него). Пошел ты!..
Терентий. Неспокойно на душе-то?
Никита. Нет, ты скажи: я виновен?.. Виновен, да?
Терентий. Не мелькай... (Хмыкнул.) Примелькался... Никита. Ах так?.. (Бросается на Терентия. Драка.)
Открывается дверь. Входит Константинов. ' Константинов. Веселитесь?
Терентий. Просил ведь — не приходи семнадцатого. Константинов. Не сдержался. Извини уж. (Подходит к Никите.) Простите, что нарушил. Вот прошу на память принять собаку; из дерева сработал. Окружающие считают — большое сходство с живой моделью.
Никита. Хорошая собака. Спасибо.
Константинов (Терентию). Тебе-то нравится?
Терентий. Ну что... Собака как собака.
Тихонько стучат в дверь. На пороге мать Нели. Ей немногим за сорок. У нее усталое, потемневшее лицо. Одета она просто. В руках старая кошелка и сумка хозяйственная.
Мать. Простите... Стучала я. Не отзывались. Мне товарища Леонидова, ай (встает). Я.
ать. Нашла, значит... Спасибо. (Не сразу.) Муж у меня хворает... Не в том дело, конечно. Дочку разыскиваю... девочку, Елену Петровну. Проще сказать — Неля ее зовут. Вы знаете?
686


Терентий. Все точно. Знаем.
Мать. В Кинешме была, а теперь в Москве третий день. От адреса к адресу иду... (Улыбнулась тихо.) И сколько она сменила их — подумать трудно. Сегодня ваш адрес дали, слава богу... (Молчит долго.) Где сейчас-то она?
Кай. Уехала.
Мать. И от вас?
Все молчат.
Адресок-то дадите, куда уехала?
Кай. Нет.
Мать (в смятении). Отчего же?
Терентий. Не оставила адреса. (Указал на Никиту.) Вот он искал.
Мать (Никите). Расскажите что-нибудь.
Никита молчит, как-то странно разводит руками.
От вас-то она уж давно ушла?
Никита. Полгода.
Мать. Господи!.. Может, ее и нет? Нигде ее нету! (Смотрит на Никиту.) Что же вы молчите, молодой человек?
Никита (вдруг крикнул). Я не знаю!
Мать (заметила лежащую на столе куклу). Леночки... С самого детства у нее... Как же она с собой не взяла? Торопилась, верно. (Оглядела комнату.) А где ночевала она у вас?
К а й. В соседней комнате. На диванчике.
Мать (робко). А вот жила она у вас почему? Неясно как-то... Зачем?
Кай (помолчав). Просто так.
Мать. Понятно. А где ночевала, можно поглядеть?
Терентий. Сюда идите. (Открывает дверь.)
Мать не спеша, оглядываясь, уходит в соседнюю комнату.
Кай. Точно во сне все. (Никите.) Что скажешь? Мы видим себя во сне. Идея!
Никита (тихо Терентию). Ну? Что она?
687


% ч
Терентий (стоит в двери). На диванчик присела. Раздумы** вает.
В комнату вбегает Люб ас я, младшая сестра Никиты, Рыжая, верткая, реактивная, полная ажитации. Одета не* ряшливо, модно.
Любася. Ну вот, так и знала — здесь ты! Совсем опустился; мама в отпаде, страдает безумно, а ты тут примостился, пьяный, ну конечно! Хорош братец... Ему стол накрыли — двадцать один год,— миног и угря добыли, из Сочи тетя Соня приехала, три года не видела тебя, хочет взглянуть, а ты здесь почему-то.
Никита. Сгинь... Любаська.
Любася. Ты что, с ума сошел? Крабов пять банок достали... Тебе же двадцать один, в конце концов. И маму эпатируешь — она и так раз в месяц всего с дачи к нам приезжает, а тут и тетя Соня из Сочи специально явилась...
Никита (медленно). Кроме тети Сони, крабов и угря, есть еще в доме кто-нибудь?
Любася. Пока нет, но, может быть, приедут... Даже наверное. Отец на объекте, звонил, что запоздает, но шансы есть. У Гарика и Юльки на даче мексиканцы, но, кажется, приедут. Руфина из Ленинграда, кажется, летит... успеет, может быть...
Никита. Может быть!.. Кажется!.. Слышишь, Кай, а что, если и мы с тобой кажемся? А на самом-то деле нас нет, как и папы, который на объекте. Реальные лица — тетя Соня и миноги!
Любася. Ты клинический!.. Женщина привезла тебе огромную дыню.
Никита. Замолчи!
Из соседней комнаты вышла мать Нели,
Мать. Ничего, хороший был диванчик... А вот пальтецо какое на ней было, когда прощалась? Воротничок-то меховой? е р е н т и й. Меховой вроде, а т ь (обернулась к Никите). Точно... меховой?
688


3 Я
Никита. Точно.. Был меховой.
Люб ас я (в гневе). Ты что, совсем смеешься? Тебя дома ждут, такой стол накрыли... А ты тут что-то говоришь неизвестно кому.
Мать. Нет, зачем же... ругать-то его зачем, девочка? Он парень хороший, сразу видать... Искал ее — из всех один. (Долго молчит.) Потерялся след, значит... Домой ехать надо. (Открывает сумку.) Я тут ей собрала кой-что... Яблочки из своего сада тоже. Чего обратно-то везти. Угощайтесь. (Высыпает содержимое сумки на стол.) ай. Спасибо.
ать (Любасе). А вы не огорчайтесь, довочка... Попробуйте лучше. (Протягивает ей яблоко.)
Л ю б а с я. Смешно просто, зачем вы мне эти фрукты суете... Как будто у нас самих нет... (Никите.) Немедля возвращайся домой. В конце концов, мне самой через час в Тбилиси вылетать надо. (Убегает.)
Мать. Обиделась... За что — не пойму. Суетливая. (Помолчав.) Вот адресок оставляю, если узнаете о чем. (Передает записочку Никите.) Спасибо вам. (Идет к входной двери, открыла ее, на пороге.) Помирает, наверно, муж мой. Очень велел Леночку отыскать... «Хочу, говорит, простить ей все и сам прощения попрошу; только бы увидеть напоследки». Когда Леночка из дома ушла, проклял ее, не велел искать... Суровый человек был. Верующий. Может, как лучше хотел? А вышло — помыслить страшно. Что ее в жизни-то ждет?.. Простите... (Уходит.)
Константинов (после долгого молчания). Веселая-веселая, а что натворила.
Терентий (ожесточенно). Еще неизвестно, кто виноват больше.
Никита (неожиданно). Считаешь — и я виноват?
Терентий. Что вперед лезешь? Тебя тут не звали. Домой ступай, тебя тетя Соня ждет.
Никита. Не темни! Вижу ведь — осуждаешь!
Терентий. А хотя бы! От кого она Москву покинула — вни¬


кал? Она веселая была... Как ласточка... Заботилась о нас обо всех. Радостью была. Ее Кай пальцем не тронул. А ты?.. Все дрожал: ребенка она тебе родит. А она, может, с ним сейчас бог знает где бедствует. Ты когда узнавать о ней решился? Приснилась она ему, видишь ли... Ты добрый... Ты очень у нас добрый, если это нетрудно тебе.
Кай. Никто никого не лучше. Не трогай его. Все мы дерьмо.
Константинов. Зачем так-то, ребятки... День рождения нынче.
Терентий (озлобился). А у тебя слов.а нет... Наблюдатель! Устроился тут — как в театре...
Никита. Никто не радуется. Никто! А изумительно учусь... и на водной дорожке... и наедине с себе подобной... Вызываю всеобщий восторг! (Тихо.) Но мне никто не радуется.
Терентий. А ну тебя!
Никита (крикнул). Беззащитен! Жил в расчете на чудо... Надеялся — кто-то придет, явится, возникнет... и я поделюсь. Никто не явился. Незачем! А любимая семья? Xa- xa!.. Они души во мне не чаяли, если у них было на это свободное время. С детства был предназначен на первые роли! Я и тени сомнения у них не вызывал — настолько они были заняты собой.
Кай (в отчаянии). Врешь... Ты все забыл! Какие мы были счастливые в детстве. Разве не помнишь... Новый год в нашем доме... Под елкой всегда лежали подарки... и отец показывал фокусы... и мама пела... Они так любили друг друга. И все было разрушено в один день! И когда она уехала, отец поглядел на меня и сказал: «Ты похож на свою мать, погляди в зеркало — точная копия!» И он отшвырнул меня в угол. Вот тогда все кончилось: я перестал любить всех. И мне никого не стало жалко. Я перестал любить всех.
Терентий. А я помню... Я ведь помню, какой ты прежде был... Смешливый, добрый, глупый даже! (Почти в отчаянии.) Кай!.. Я тебя даже больше тогда любил... А как мы радовались, помните?
690


Никита (горя и восторгаясь). На дачу в Кратово к тебе приезжали, Кай. Ты говорил — нету ничего на свете лучше клубники... И еще чепуху разную.
Кай (торопливо). А в то воскресенье, когда Терентий тонуть начал... В дождь купались, и вдруг никого. Помните? Мы уже на берегу, а Терентий из воды кричит: «Тону, спасите!» Мы хохотать начали, думаем, притворяется... а он на самом деле. Ты первым в воду бросился, и, когда из воды его вытащил, мы думали, мертвый он — никаких ведь признаков жизни... А потом я кинулся на него и откачивать начал. И когда он глаза открыл и мы увидели, что жив остался, помнишь, как ты обнимать меня начал, Никита? Мы хохотали, восторгались просто... Ведь это же все было, было!
Терентий. Ия тоже... Я тогда всех больше, наверно, радовался. (Горячась.) Ведь это вы меня, меня спасли... Я жить тогДк на свете остался — хорошо ведь... Я помню, помню...
Кай. Какой день тогда был... ты помнишь?
Никита (лихорадочно). Я помню — он же на траве лежал... с закрытыми глазами... Мы думали: конец, все... И тогда ты, Кай...
Терентий (восторгаясь). И тогда он... да?
К а й. И тогда я... я бросился к тебе!
Кай сбивает с ног Терентия, обнимает его, сверху на них прыгнул Никита, они, как дети, барахтаются на полу. Константинов молча на них смотрит.
Никита. И тогда я понял — мы втроем!
Кай. Ия понял... Мы втроем, нам ничего не страшно.
Терентий. Ты даже мне свой водяной пистолет отдал... Ты был добрый, Кай.
Кай. Добрый?
И вдруг все замолчали.
Терентий. А что теперь?.. Как случилось все? Почему мы стали такими?
691


Кай. Какими?
Никита. Ты знаешь. (Идет к столу.) Надо выпить!
Константинов (берет у него бутылку). А может, хватит, ребятки?
Никита (ледяным голосом). Вы тут сидите, вас не гонят... Тан вы уж и сидите. (Вдруг резко.) Почему он ходит сюда, Терентий?
Кай (тихо). Не трогай его, Никита.
Никита. Нет, почему ? Ведь ты запретил ему приходить... Пауза.
Терентий. Не властен. Прав не имею.
Константинов. Не злой ты. Спасибо. (Идет к двери, останавливается.) Может, хоть сейчас прислушаешься? Дом пустой. (С надеждой.) Идем, что ли?
Терентий. Ни к чему это. Один иди. (Не сдержался). Ступай, говорят.
Кай. Ах, Терочка... (Усмехнулся.) А доброта как же?
Константинов. А вы его не осуждайте. Не стою того. Он у меня молчалив с детства: не рассказывал об отце в подробностях. А может, стоило.
Терентий. Поздно теперь уж.
Константинов. А я скажу. Пил я нещадно. С пятилетнего возраста ночью на улицу выгонял. Он со страха в сарае рассвета ждал: только к утру на топчанчик свой прокрадывался. И в зимнее время не щадил. Жена вот не выдержала. Померла. Не то с горя, не то от кулаков моих. Они вон у меня какие. Глядите. Не зря слесарь. Вот тогда и он дом оставил. Проснулся я утром однажды, поглядел вокруг... один.
Взглянул на Терентия, тот налил себе водки в стакан, Выпил. Медленно опустился на колени. Его плечи вздрагивают.
Здоровы будьте. (Ухобит.)
Затемнение.
692


Картина
девятая
Двадцатые числа октября.
Комната Земцовых, все так же чисто прибранная. Все расставлено по местам с какой-то даже вызывающей тщательностью.
За столом сидит Маша, она не разделась, даже ушанки не сняла, только куртка расстегнута. Сидит неподвижно, смотрит перед собой. На другом табурете выжидательно расположился Л о в е йк о — тоже дорожное не снял. Позднее утро — осеннее, тусклое, без надежд.
Л о в е й к о (нарушая молчание). Не идет Нелька...
Маша. Послали за ней.
Л овей ко (стеснительно). В контору разведки успеть бы. Второй кран требовать надо.
Маша. Думай, что говоришь. Мне сейчас все едино.
Ловейко. В руках себя держать следует. Горе горем, а дело остается. В данный момент люди на нас с надеждой смотрят.
Маша. Может, мне еще и станцевать тебе?
Ловейко. Обижаешь, Земцова.
Маша. Если ты от хворостей своих временно излечился, то не думай, что тебе во всем удача вышла. На то не рассчитывай, Ловейко,— теперь все вокруг изменилось. Ловейко. О своих чувствах промолчу, Марья Павловна, я человек негромкий. Тем более что хозяйка между нами ты. Во всех смыслах. Но все же, как ни горюй, о деле забывать не позволю.
Вошла Неля, глядит на Машу, но слезы сдержала, подошла к ней.
Маша. Похудела ты.
Неля (тихо). Кто ждал. (Помолчав.) Совсем вернулись? Маша. Завтра обратно.
Ловейко. Вот-вот выброса ждем.
693


® 2 Я 2 и
Неля. Поздравляю. С вас пол-литра.
Маша. Не смей!
Неля. А чего он здесь находится?
Маша. Уйди, Ловейко.
Л о в е й к о (встал с табурета, подошел к Неле). Ну, что глазами зыркаешь? Злобина! Боишься, рад я?
Неля (яростно). Покинь дом!
Ловейко (на ходу, Маше). На воле подожду. (Уходит.)
Маша (помолчав). Расскажи, как было.
Неля. Восемнадцатого октября, в среду случилось... В Шадрин- ской поисковой у геофизика гангрену обнаружили. Срочно санрейс! Поисковая в ста километрах, болота вокруг. Вылетели, не глядя, что непогода... Условились встретить его в квадрате в контрольный срок. Долетели, а ветер еще крепче. Вертолетчик кричит: «Обратно летим!», а Мишка ему: «Спускай лестницу!» Вертолет завис, а бензин ограничен, на спуск всего пятьдесят секунд. Внизу люди ждут... Стал по лесенке спускаться, а тут их ветром и отбросило в сторону. (Не сразу.) В болото упал. Все. Люди в ста метрах стояли — все видели.
Маша (после долгого молчания). Папиросы нет у тебя?
Неля. Не курю ведь.
Маша. А я бросила. Зря. Зачем бросила?
Неля. От Миши окурок остался. (Дает Маше коробочку.) Я сохранила.
Маша. Давай. (Рассматривает окурок. Чиркнула спичкой.) Докурю. (Помолчала.) Умер, как жил. (Усмехнулась.) И тут на себя похож оказался.
Неля (следит за тем, как курит Маша). Дымок отлетает.
Маша. Ты что? е л я. Так просто.
а ш а. Рассказывали — ночевать сюда приходишь? е л я. Ага. И Леську из ясель на ночь беру, а ш а. Зачем еще?
ел я. Не знаю... Надо, чтобы жизнь тут теплилась... Чтоб не прерывалась.
604


3 £ § Я ^ Ж § £ ж £ §£ § £2И2
Маша (тихо, отчаянно). Ах ты, боже мой... (Несвязно.) Как же было-то... вспомнить хочу... В тайге... на доразведку шли, тут и заметили друг дружку. Ночь холодная; одной телогрейкой накрылись, и каждый во сне за свой конец тянул. Весело...
Неля (неожиданно). Он мне спасением был. (Улыбнулась.) В людей я верить перестала. А узнала его — опять поверила. С радостью.
аша (гасит окурок). Все. Докурила, е л я. А вы понимали, что лучше его нет? а ш а. Догадывалась. Жаль, редко, е л я. Он ведь все знал... про Ловейко. аша. А я не скрывала.
е л я (задумчиво). Дай мне волю, я бы убила вас. аша. Не ошиблась бы.
е л я. Последние месяцы он жил отчаянно. На Печуге в огонь полез, когда струя бушевала. Ему ничто страшно не стало, аша. Моя вцна, выходит. (И вдруг прорвалось ее отчаяние.) Падаль ты, Машка!.. Нелюдь.
е л я (крикнула, со злобой почти). А вот и нет... Не обольщайтесь! Возомнили, будто из-за вас... а вы давно никто ему стали. Он другую полюбил — и безумно, если знать хотите! аша. И кого же? Ну... скажи, ребенок.
еля (в упоении от собственной лжи). Меня! И до прочих ему дела не стало. Мы даже с ним счастливы были бесконечно! Так что вы помалкивайте — и все. аша (не сразу). Эх, деточка... (Подошла к ней вплотную.) А ну погляди в глаза. (Взяла руками ее голову.) Зачем лжешь?
еля (слабо). Все правда, аша. Если поверить — вот счастье-то. еля (совсем слабея). Правда, правда...
аша. Меня пожалела — так ведь? (Поцеловала ее неожиданно.) Спасибо за ложь тогда. (Усмехнулась.) Одна беда: не поверила я тебе все-таки.
Неля. Нет, не вас пожалела. Опять ошиблись. (Вдруг улыбну-
695


В! а
ласъ, доверчиво.) Сказки мне захотелось... Разве не вели-, кое счастье, что тебя такой человек полюбит, как Миша? За что же не мне? За что вам такая радость? За что другим счастье, а мне беда и обман? Уж так разве я вас хуже? Я добрая. Заботливая... Меня своей невестой назвать — это большое счастье... Я даже уверена в этом. Вот и выдумала свою любовь к нему... чтобы от другой избавиться. Неверный мне человек в жизни встретился, мне его позабыть, ой, нелегко, а ему пустячок, никакого труда. Он уж, наверное, и не помнит, что была такая — Нелей звали... Давно и думать забыл. (Помолчав.) А вот вам Мишенька навсегда счастье оставил: вспомнить — и то восторг, какой человек вас любил.
Маша. Хорошо закончила: как ножом в сердце. Ну что ж, казни, добрая девочка.
Неля. А мне вас никогда не понять — ни тогда, ни нынче.
Маша. Что меня понимать. Я старуха. Мне пятьдесят через десять. А он бы тогда все мальчик был. Нет... Чего оправдываться. Не выучена я любить — вот, представь, какая драма.
е л я. И вас, выходит, родители не обучили? а ш а. Не было у меня родителей, война унесла. Детдомовская я. Свободный человек. Душа общества. Спеть, станцевать— ради бога. А истинная радость одна — дело, работа. Недодала мне жизнь тепла, Нелечка. Вот и пробежала мимо счастья.
Неля. Для вас он всегда живой будет.
Маша. Не берись утешать, ребенок. Не умеешь. Да и утешать меня на кой. Навек не развеселюсь.
Неля. С вашим характером?
Маша. Закончились игры. Начудила я в жизни, хватит. (По- молчала.) Господи, боже мой, как невнимательно живем мы... И Мишка на прощанье сказал, как неосторожно. Сколько бед сеем... без оглядки.
Входит Л о в ейко. Остановился в дверях.
696


КИ
Маша. Пришел? Вот счастье-то.
Ловейко подошел к ней.
Дай папиросу, Ловейко. Вот так. Огонька теперь. (Закурила.) И на этом кончилась твоя роль. На Тужок одна еду.
Ловейко в отчаянии смотрит на нее.
Слов не надо. Иди.
Ловейко молча уходит.
(Неле.) Понравилось? е л я. Поздно теперь, аша (усмехнулась). Правда, е л я. Когда вернетесь?
аша. Думаю, через месяц. У нас нефть пошла, е л я. Ну что же... Счастья вам.
аша. Леську на тебя оставляю. Хочешь, здесь с ней ночуй, хочешь, оставляй в яслях, е л я. Я здесь буду. Мне нянчить ее — счастье, аша. Как душа велит. (Увидела Мишкин магнитофон.) Танцевала с ним? е л я. Бывало, аша. Возьми на память.
е л я. Нельзя. Он тут песню записал... Вам, может? аша (тихо). Включи.
Неля включает магнитофон. Слышится Мишкина гитара, его голос:
«Когда друг друга мы любили,
В ночной вагон леса входили,
Навстречу нам текли поля,
Мосты, вокзалы, тополя.
Не так молчим, как той весною,
И вместе едем, да не так...
К движенью поезда спиною
697


Сижу, уставясь в полумрак.
Ты что-то спросишь. Не отвечу^ Мосты, вокзалы, тополя...
Весь мир бежит тебе навстречу! И убегает от меня».
Маша слушает,
Затемнение.
Картина
десятая
Москва. Начало декабря.
Комната Кая. Поздний вечер. В дверь с улицы входят Терентий и Никита. Возле своего кресла стоит Кай так, будто давно ждал их. За окном снегопад, ветер, и здесь, во владениях Кая, тоже ощущение тревоги.
К а й. Тише!
Терентий. Что тише?..
Кай. Дверью не хлопайте...
Терентий. А ты к чему людей ночью по телефону вызываешь? Умнее не придумал?
Никита. Опять от бессонницы спасать тебя, миленький? Терентий (после молчания). Что у тебя случилось тут? Кай. Нелька вернулась.
Терентий. Брось!
Никита. Как... Когда вернулась?
Кай. Часа два уж.
Никита. Ну... и дальше?
Терентий. Откуда прибыла-то?
Кай. Объяснила — издалека.
Никита (указал на дверь в соседнюю комнату). Она там? Кай. Туда не ходи. Не надо.
Никита. Как прикажешь понимать?
698


Кай. Она не одна приехала. Ребенок с ней.
Терентий. Какой еще ребенок?
Кай. Ее, видимо. Простудила она его в дороге.
Терентий. Мальчик?
Кай. Девочка. Смешная какая-то. Кашляет, по сторонам смотрит. Спать не хочет.
Никита. А чья... девочка чья?
Кай. Ее. Объяснил ведь.
Никита (озлобился). Улыбаешься почему?
Кай. Пошел ты к черту!
Терентий. Ты погоди... Ты, Кай, не ругайся. В подробностях расскажи.
Кай. Появилась в половине одиннадцатого. Метель на улице. Вся в снегу. «Приюти, говорит, по старой памяти — девочка у меня в пути захворала...» Ну что еще... вошла, чаю выпила, как Терентий поживает, осведомилась.
Никита. Не о том рассказываешь!
Кай. Просил — не кричи. Она девочку баюкает.
Никита. У кого она жила? Как случилось все?
Кай. Говорит, у дальних родственников жила — в Салехарде.
Никита. Врет все... как всегда. Все придумывает.
Терентий. Почему врет? Ну в Салехарде. Что же такого. Для чего с постели поднял — вот что?
Кай. А что мне делать было? (Улыбнулся недоуменно.) Растерялся я... Честное слово. (Развел руками.) Совершенно растерялся.
Терентий. Ты какой-то... как в детстве все равно.
К а й. И при чем я тут?.. Пусть Никита соображает.
Никита. А я почему? Даже странно, знаешь...
Кай. А тебе, дураку, виднее быть должно... как поступить.
Никита. Опять улыбаешься?
Терентий. А что, ему улыбаться нельзя? Дитя хворает, ну и забирай его к себе. У тебя дом, народа полный, есть кому понянчить.
Никита. Ты что, не в себе? (Сжотрит на часы.) Позднее время. Ухожу я.
699


Кай. И молодец же ты, Никита. Одно удовольствие полюбоваться. •
Из соседней комнаты вышла Неля с Лесей на руках. Молча поглядела на всех, села на стул.
Терентий (запоздало). Нелечка!
Неля. Привет, Опенок...
Кай (осторожно). Ну, что она?
Неля. Уснула наконец.
Кай. Ты ее сюда положи. На диванчик.
Неля. Попробуем. (Долго устраивает Лесю, обкладывает по- душками.) Она-то неприхотливая. Застудилась только. Кай. Утром врача вызовем.
Неля. Погодим еще. Я теперь сама ученая. (Терентию.) А ты похорошел, Терочка. Потолстел, что ли? А с самодеятельностью как?
Терентий. Выступаю.
Неля. И постригся иначе.
Терентий. Полусосон.
Неля (не сразу). А ты, Кай, не тревожься: чуть Леська поправится, уедем.
Никита. Куда?
Неля (будто увидя его только сейчас). Ой, смотрите, кто это у двери стоит и ушаночку свою на голову надвинул?.. Любопытный такой. Неужели он, наш Никитушка? Вот кого приятно увидеть. Привет, дорогой товарищ.
Никита. Что смешного-то, не понимаю...
Неля. И соскучился ты по мне, прямо исстрадался весь. Уходить надумал? Ну что ж, покойной ночи. (Очень резко.) А ну давай — вали отсюда!
Никита (робко). Нелечка...
Неля (яростно). Еще что?
Никита придвинулся к ней совсем близко.
(Дрогнул голос.) Не трогай... Бубенчик.
Никита. У тебя лицо выпачканное... Возле носа. И на щеке.
700


Ц е л я (тихо). Правда?.. Выпачканное?..
Никита. Выпачканное.
Неля. Очень? (Совсем тихо.) Ей-богу ?..
Никита. Говорю же.
Стоят. Молчат оба.
Неля (взяла себя в руки). С дороги... Не унывай! Красоткой сейчас вернусь. (Уходит.)
Кай (у смету лея). Да... Полинял ты однако.
Никита. Черт те... Жалко вдруг стало ее — ужас... Стоит, в саже вымазанная... (Резко.) Ты тоже! Не мог сказать, чтобы вымылась.
Кай. До того мне было. Вошла в комнату, ребенок плачет... Растерялся я совершенно.
Терентий (подошел к Лесе, рассматривает ее). А вот я всегда жалел, что сестренки не было.
Никита тоже подошел к спящей девочке, ко очень осторожно.
Кай (Терентию). Уступи место главному лицу. (Никите.) Ну, какие чувства испытываешь, старичок?
Терентий. Процессы какие-нибудь происходят?
Никита (не сразу). Я вот в уме складываю... как-то великовата она для своего возраста.
Кай. Неизящно мыслишь, фрэнд.
Никита. В конце концов, почему именно я?..
Кай (задумчиво, Терентию). По роже ему дать, что ли? Никита. Тебе-то весело.
Кай. Ах ты несчастненький мой!
Терентий (Никите). Нет, ты пойми... А какая, в общем, разница? Какая? Дитя все любить должны.
Никита. Тебя послушаешь...
Неля (вошла). Не проснулась?
Терентий. Спит. (Помолчав.) А ей сколько?
Неля. Придет время — год будет.
Никита. Веселишься?
701


Неля. А чего теряться-то? (С подозрением.) А вы что —подсчитываете? Напрасный труд! Она у меня крупненькая, хоть и до срока родилась. Ей всегда больше дают. (Ники- те.) А ты чего возле нее крутишься? С мороза пришел, а она хворает.
Никита. Да уж согрелись мы...
Неля. Все равно — отойди.
Терентий. Как назвала-то?
Неля. Леськой.
Никита. Это еще что?
Неля (лихо). Мало ли!
Никита (вдруг, в ярости). А ну кончай Ваньку валять. Говори, как назвала.
Неля. А ты что тут шумишь всех больше. Какие у тебя права?
Никита (сдержанно). А у кого еще... эти права?
Неля. Ой, родненькие, вот смех-то! Да ты что возомнил, глупенький... (Злобно.) А ну отойди от нее! Не твое дитя.
Никита. Неправда! (Тихо.) Чье же тогда?
Неля. Мимо, Лихачев. (Спокойно.) До тебя было дело.
Никита (поглядел на Лесю). Нет. Не верю.
Неля. А ты поверь. Умнее станешь.
Никита (тихо). Кто же... отец-то?
Неля (с вызовом). А не помню.
Никита (эти слова потрясли его). Прости тогда. (Идет к двери.)
Неля (вдруг кидается за ним, останавливает). А ты бы хотел, хотел, чтобы она твоя была? Ну скажи — хотел бы?
Никита. Уйди ты от меня! (Грубо отталкивает ее. Уходит.)
Неля опускается на стул. Молчит. Из глаз текут слезы.
К а й. Не сметь! Всегда запрещал. Слышишь?
Неля. Пошел ты!
Кай. Будешь грубить — выгоню.
Неля. А никогда. (Заплакала громче.)
Терентий. Слышь, Нелька. (Воодушевляясь.) А что, на самом деле... (Отчаянно.) Я всерьез: давай поженимся!..
Неля (сквозь слезы). Ну какой же ты глупый... Ты просто
702


ужасно глупый. Я даже не думала, что ты такой глупый... Ведь глупее и быть нельзя. (Обкшкает его.) Такой ты глупый.
Кай. Совсем он не глупый... Он даже умный, как ни смешно. Затемнение.
Картина
одиннадцатая
Последние дни декабря.
Вновь комната Кая. У окна в новой колясочке спит Леся. На полках возле мольберта Кая несколько фигурок девоч- ки — из гипса, глины, дерева. Кай, поглядывая на Лесю, что-то зарисовывает в свой блокнот.
День подходит к концу. За окнами неспешно темнеет. На бульваре зажигаются фонари. Медленно падает снег.
Из коридора появляется Неля, она вносит в комнату небольшую пушистую елку.
Неля. Гляди, Кай, какой тебе сюрприз... Вот ты все о елке вспоминал: как вы тут веселились... а я достала. Сосед Коля спроворил.
Кай (подошел к елке, дотронулся до нее). Пушистая... У нас обычно елка вот здесь стояла...
Неля. Сюда и ставь. У тебя на шкафу в коробках, я видела, и игрушки есть. Доставай, не ленись, Лодочка.
Кай (снял коробку, раскрыл ее). Пыли тут...
Неля. Протирай. На тряпку.
Кай (перебирая игрушки). Забавно... Знакомые все лица.
Неля. Сосед и свечами снабдил... из любезности. Коля-Нико- лай, такой симпатичный. Я думаю, может, он тоже жениться на мне задумал?
Кай. Болтушка ты...
Неля. Потерпи уж, скоро покину. Леська выздоровела. Могу ехать. Отец умер, мать домой вернуться просит. Будешь скучать?
703


Кай. Не верю, что оставишь меня. (Улыбнулся.)
Неля (рассматривает фигурки). Сколько ты Лесек изобразил. И все разные. Чудные, прямо говоря. (Подумав.) Может, и верно талантливый ты?
Кай. Впоследствии узнаем.
Из соседней комнаты появляется Терентий, нелепо загримированный.
Неля. Ой, Терочка!.. (Захохотала.) Испугал даже.
Кай. Совсем ополоумел?
Терентий. В субботу выступление. Готовлюсь, грим ищу. Кай. А в спальне что делал?
Терентий. Позы у зеркала принимал... Вставал по-разному, чтобы выразительней было. (Обернулся.) Елочка появилась!..
Неля. А совсем стемнеет, свечи зажжем. Я особое угощение приготовила: кто что любит. И танцы затем... до упаду! (Уходит в соседнюю комнату.)
Терентий (присел к столику, тут зеркало его и гримировальные принадлежности). А сейчас мужика-старика из себя сделаю. Вот ахнете.
Кай неторопливо украшает елку. Появился Никита, прошел по комнате.
Никита. Вновь рожу красками расписываешь?
Терентий. Прибыл, тень Гамлета?
Никита. Елку наряжаете? Идиллия. (Подходит к Лесе, рассматривает ее.)
Кай. Тянет тебя однако... Тут как тут.
Никита. Одним вам все можно. (Кивнул на Терентия.) Этот тоже хорош — предложение ей сделал, чуть в загс не увел. (Помолчав.) Леся совсем поправилась?
Кай. Беспокойство решил проявить?
Терентий. Сказали тебе — не твое дитя.
Никита (вспыхнув). Неправду говорит... ей ни в чем верить нельзя! (Показывая на спящую Лесю.) Я вот смотрю на нее, и у меня... в душе, что ли, разное мелькает...
704


К а й. И что же именно, старичок?
Никита. Скажем, прошло пять лет, и она на водном стадионе сидит... а я в это время мировой рекорд бью.
Терентий. И что?
Никита. А она радуется мне... Поняли?
Кай. Да... Совсем ты в детство впал, бедняга.
В комнату возвращается Неля.
Неля. Приветик, дорогой друг! На единственную свою дочь полюбоваться прибыл? (Увозит из комнаты коляску с Лесей, возвращается.) Понемножку хорошенького.
Никита (неуверенно). Что смешного-то?
Неля (серьезно). Вот тут ты жестоко прав — ничего смешного. Одна печаль, Бубенчик... (Просто.) Знаешь, мне так нас обоих жалко.
Никита. Но почему же... почему жалко? Если надо, я всегда готов...
Неля. Я знаю — ты славный пионерчик... всегда готов. Только поздно уж. Поздно, миленький.
Никита. И что болтаешь... Понять тебя невозможно.
Неля. А вот это — слава богу. (Провела рукой по его лицу.) Ладно... Будь что будет, а счастья не жду!
Входит Константинов, в нерешительности. Он смущен более обычного.
Константинов. С добрым вечером. Веселитесь?.. И то хорошо. С праздником наступающим... Вот Лесе подарок приобрел. Механическая игрушка — заводной пешеход.
Неля. Спасибо, дядя Сережа... И пешеход пригодится. Константинов (Терентию). А тебе будильник с повышенной громкостью. Говорят, просто скидывает с кровати. Терентий (обернулся к отцу). То, что надо. (Приклеил седую бороду, усы, кое-как подгримировался.)
Константинов. Шутник!.. Деда Мороза изобразил? А по правде, на Никанора-сторожа смахиваешь. (Каю). А еще бенгальские огни достал... по случаю.
705
23 А. Н.. Арбузов «Пьесы», т. 2


2 а
Неля. И огни пригодятся. Я их в детстве обожала, жалко, дефицит они нынче. (Включила магнитофон.) Вот и праздник начинается! (Зазвучала музыка.) А ну туши свет, Кай...
Потушен свет, играет музыка, ребята зажгли бенгальские огни.
А теперь начинается грандиозный бал. Дамский вальс! Дамы приглашают кавалеров! Ко мне, Терочка... Исполним!
Терентий и Неля закружились в танце. Открывается дверь. В полутьме на пороге показывается женская фигура. Кай зажигает свет. М аша входит в комнату, возле нее оказывается Терентий. В недоумении она разглядывает эту нелепую фигуру.
Маша. Это еще что?
Терентий (дурашливо). Калика перехожий.
Маша. А ну отойди в сторону.
Маша молча оглядывает комнату. Из-за спины Кая выходит Неля и молча идет к ней. Остановилась, опускает голову.
Молчишь?
Неля (тихо). Вы ее оставили... бросили просто. Я считала, не нужна она вам.
Маша. Вдумайся, что говоришь-то? (Помолчав.) На что рассчитывала?
е л я (беспомощно). Я думала... а вдруг вы меня не найдете, аша. Нашла. Не поленилась. (Пристально смотрит на нее.) Бессердечная ведь ты.
Неля. А я полагала, вы бессердечная.
Маша. Где она?
Неля (указала на дверь). Там... (Уходит в соседнюю комнату.) Маша идет за ней,
Никита. Кто это?
Кай. Не знаю.
706


Терентий (догадался). Вон оно что... (Отклеивает бороду, садится.)
Из соседней комнаты возвращаются Маша и Неля. На руках у Маши завернутая в одеяло спящая Леся.
Неля. Вы осторожней на улице... Хворала она.
М а ш а. Понятно. Все играем, играем — наиграться никак не можем.
Неля. Вы о ком?
Маша. О себе тоже.
Неля (вдруг на «ты», почти ласково). Как живешь?
Маша. Плохо. Вот тут (показывает на грудь) что-то замолкло все. Кончились мои танцы... (Тряхнула головой.) Ладно, живи. Брось игры, а то убьешься. (Идет к двери.)
Неля (бросилась за ней, крикнула). Дайте хоть прощусь! Маша. Нет. Разбудишь. (Быстро уходит.)
Очень долгое молчание.
Неля. Вон ведь как... Отменились танцы.
Терентий. Помолчала бы.
Кай (подошел к своей полке, снял оттуда одну из фигурок, посмотрел на нее, оглянулся). Смешно... в комнате как пусто стало.
Неля (поглядела на всех). Простите меня!
Никита (вдруг яростно). Лгунья!.. Какая же ты лгунья... Неля (с надеждой). А ты загрустил? Загрустил, да?.. Никита. И что ты за человек... Вранье! Одно вранье только. Неля. А ведь могла... Могла быть наша дочь, Бубенчик... Никита (ожесточенно). Уйди с глаз!..
Неля молча надевает свою меховую куртку, набрасывает платок, потом достает чемоданчик, начинает быстро укладывать вещи. Все в каком-то оцепенении смотрят на нее.
Неля (растерянно оглядываясь). Зеркальце-то где мое, не пойму...
Константинов (неспешно подошел к Неле). Не уходи... Не оставляй их, девочка.
707
23*


Неля молчит. Кай медленно подходит к ней, берет у нее чемоданчик, отбрасывает в сторону. Подходит Никита, снимает с нее куртку. Подходит Терентий, платок с Нели снимает. Все молчат.
Кай (Никите). Дай спички.
Никита. Зачем?
Кай. Свечи на елке зажгу.
Терентий (переключил магнитофон). А вот и музыка вам опять... Жалко, грустная... Не угадал.
Константинов. Пойду я... будь здоров, сынок.
Терентий. Чай вскипел... Пейте с удовольствием. (Надел свою курточку.) А мы пошли, отец... Поздно уж, а нам далеко домой ехать.
Константинов ничего не сказал ему, взял за руку и увел.
Неля (взглянула на елку, на ней уже горят все свечи). Елка какая прекрасная... (Помолчав.) Вы простили меня? Кай. Да.
Неля. Теперь пожалейте.
Кай неспешно надевает пальто, гасит свет. Теперь только свечи на елке освещают комнату.
Никита. Ты куда?
Кай. Пройдусь немного... И с бульвара в это окно загляну.
Елку увижу, свечи горят — как в детстве... (Уходит.) Неля (не сразу). Неужели?
Никита. Молчи... (Очень тихо.) Молчи...
Затемнение.
1978


ВОСПОМИНАНИЕ
Драма в двух частях


Действующие лица
Турковский Владимир Евгеньевич 45 лет.
Софья Васильевна
его мать, 67 лет.
Любовь Георгиевна
его жена, 44 лет.
Кира
их дочь, 21 года.
Денис Леонидович
двоюродный брат Турковского, 27 лет.
Асенька
его спутница, 22 лет.
Женя
сослуживица Турковского, 30 лет.
Шурочка
соседка Турковских, 50 лет.
Пестро одетая
певица в ресторане, 40 лет.
Автор предлагает театру использовать в постановке в качестве музыкального материала «Просветленную ночь» А. Шенберга.


Часть
первая
Картина
первая
Пятница, 17 августа. Солнечный день. Предместье Ленинграда. Где-то между Лиговым и Стрельной. И море совсем близко. Трамвай слышен.
Небольшой деревянный дом — скорее, впрочем, дача. Тут издавна обитает семья Турковских. В годы войны дом был полуразрушен, а нынче вновь стоит целехоньким, каким и был в давние тридцатые годы.
Мы видим закрытую веранду — она обставлена как жилая комната —со ступенями, выходящими в сад. Летом она служит столовой, местом бесед и, в одиночестве,— чтения.
Все, о чем будет рассказано, начнется с того, что четыре женщины, тут собравшиеся, очень громко и долго хохочут. Находятся здесь: Любовь Георгиевна — пленительная женщина сорока четырех лет, которую ни с какой другой наверняка не спутаешь. Ее дочь, Кира Владимира вн а,— еще дичок, полная юношеского нетерпения, хотя ей пошел двадцать второй год, и свекровь Любы, Софья Василье вн а,— моложавая, почти семидесятилетняя женщина. Сюда зашла и соседка их — Шурочка — пятидесятилетняя толстушка, особа веселого нрава, умеющая, однако, в иных случаях выглядеть весьма строго.
И вот, как я уже сказал, все эти женщины очень долго и громко смеются.
Софья Васильевна. Нет, совершенная ерундистика... На днях, например, он сел за обеденный стол, забыв снять
711


головной убор... Представляете, Шурочка, сидит в шляпе и ест макароны! Я обомлела, когда вошла.
Все смеются еще сильнее.
Кира. Вчера пытался есть суп вилкой! (Она сидит у пианино, сыграла несколько тактов очень шутливой музыки.)
Остальные продолжают смеяться.
Шурочка. Владимир Евгеньевич? Вилкой суп...
Софья Васильевна. Но ведь в шляпе. В шляпе — заметьте! Отец семейства. Сорока пяти лет!
Снова взрыв веселья.
Люба. А в четверг — ну ей-богу, ну клянусь — сидел в кресле и минут пятнадцать внимательнейшим образом держал газету вверх ногами... и перелистывал ее! Он был убежден, он предполагал, что ее читает.
Опять все долго смеются.
Шурочка (посерьезнела). Вероятно, он очень интенсивно думает, Любовь Георгиевна... Все время думает, понимаете? Профессор все-таки... Размерами Галактики интересуется... Они поистине грандиозны — сказал мне на днях,— луч света пересекает Галактику в течение почти ста тысяч лет. Ну как от этого не задумаешься... Нет, я считаю, Владимира Евгеньевича вполне можно простить, тем более он такой у вас семейный человек. Я вот смотрю, как вы живете, Любовь Георгиевна, и просто завидую... Ну, просто бога благословляю, что мне такие соседи достались.
Кира. А теперь, Шурочка, вы непременно поведаете нам, как мама вас от ваших хвороб вылечила.
Шурочка. Но ведь правда, Киронька!.. А Софья Васильевна какую ужасно большую роль в моей жизни играет? Иной раз уж так, кажется, жизнь надоела, а побеседуешь с ней — и вновь ко всем неприятностям готова. Приободрилась. Софья Васильевна. Вы доверчивы, Шурочка. Вас обмануть — пустяк.
712


Кира (смотрит в окно). Папа идет...
Софья Васильевна. Интересно, однако, что он сейчас выкинет.
Женщин снова охватывает приступ смеха.
На веранде появляется Турковский. Ему сорок пять лет, он высок, у него резкие черты лица, фигура его производит впечатление силы. Несколько сумрачен, но, когда улыбается — это бывает не часто,— мы сразу понимаем, как он добр. Оглядев присутствующих, он пережидает смех, но веселье женщин не покидает.
Турковский. Что-нибудь смешное случилось?
Софья Васильевна (поглядев на женщин). Нет...
Однако подавить смех все же не удается.
Турковский. Вы странные люди. (Помолчав.) У нас есть боржом?
Люба. Посмотри на кухне, Володя.
Турковский уходит в дом.
Софья Васильевна. Но как он сосредоточен, мой милый сын.
Кира. Погодите, сейчас он развернется.
Турковский (возвращается с бутылкой боржоми, наливает, пьет). Я ходил к морю. Вас это, вероятно, удивляет? Так вот — я ходил к морю.
Люба. Какое удивительное сообщение.
Робкий смешок присутствующих,
И что ты там делал?
Турковский (рассеянно), в сущности ничего. (Помолчав.) Сегодня ночью я работаю. Обещают хорошее небо. (Отодвинул бутылку.) Боржом выдохся... (Неожиданно.) Люба... Я хотел поговорить с тобой...
Люба. О чем, миленький?
713


Кира (у окна). Почтальон у калитки. (Спускается в сад.)
Турковский. Нет... Несколько позднее, конечно... (Подошел к Софье Васильевне.) Мама... Мама! (Неожиданно обнимает ее, целует.)
Софья Васильевна. Это еще что за нежности, милостивый государь?
Из сада возвращается Кира. В руках ее письмо.
Кира. Папа, тебе! (Отдает письмо отцу.)
Тот раскрывает конверт, читает. Кира садится к пианино, пытается сыграть нечто из Рахманинова.
Софья Васильевна (слушает Киру). По-моему, выход у нас один — заткнуть уши.
Люба. Кирик, ты фальшивишь...
Турковский (вздрогнув). Что? (Встает, держит в руках письмо.)
Люба. Не поняла...
Турковский. Очень некстати... (Передает письмо Любе.) Это дядя Леня... Прочти.
Софья Васильевна. Вслух, пожалуйста.
Люба (читает). «Дорогой племянник, вот я к вам так и не собрался, несмотря на неоднократные твои приглашения. Однако в Ленинград едет мой сын, и, если с отелями будут затруднения, приюти его, пожалуйста. Насколько помнится, ты встречал его мельком, в доме он возникает не часто. Довольно любопытная фигура, представь себе. Но многим почему-то даже нравится. Если ему устроят отель, тебя, конечно, не посетит, вполне современная личность, видишь ли. Я, кажется, совсем уж никуда, сердце пошаливает ^ежечасно, а жену оторвать от телевизора почти невозможно. Братец мой, великий Захар, более чем процветает. Я даже боюсь его иногда. Ну, будь здоров. Дядя Леня».
Софья Васильевна (не без интереса). Какой реприманд неожиданный.
Турковский. Да... Некстати...
714


Люба. Но почему же некстати? У нас так давно гостей не было. Я соскучилась. Как обычно, в бывшей детской оборудуем отличное логово.
Шурочка. Конечно! Молодой человек из столицы едет... Вот и Кирочке нашей компания.
Кира. И воспользуемся! Из столицы к бедным ленинградским провинциалам катит двоюродный братец... Удача!
Софья Васильевна. Учтем все же, что, судя по письму, наш милый Ленечка к сыну своему относится несколько негативно.
Кира. И меня это не страшит, бабушка,— в нашем доме ощутимо недостает негативных явлений.
Софья Васильевна. А человек в шляпе, поглощающий макароны?
Женщины снова долго смеются. Турковский встает, смотрит на них.
Шурочка. Ну, милые мои, я в свой ресторанчик поплелась. Нынче пятница, вечерок предстоит, слава богу, веселый. (Быстро спускается в сад.)
Кира снова заиграла на пианино. Люба с веселым удивлением смотрит на мужа, который медленно рвет письмо.
Люба. Что с тобой, Володенька?
Турковский. Ты думаешь?
Люба. Почему ты соришь на пол?
Турковский (вскрикнул с какой-то тоской). Мама! (Сдерживаясь.) Будет лучше, если вы перестанете смеяться все время.
Софья Васильевна. О чем ты, мой друг?
Турковский. Люба, я должен тебе сказать... Сказать это необходимо...
Люба (растерянно улыбнулась). Ну, говори же... Турковский. Кира, оставь нас. Нет, останься. И ты, мама... Не уходи. (Громко.) Люба, я полюбил другую женщину.
Все долго молчат, не определив, как же поступать.
715


Турковский. Словом, мы должны расстаться, Люба. Люба (пытаясь засмеяться). Володенька... (Замолчала.)
Турковский быстро выбегает в сад.
Что это?.. Я не поняла.
Софья Васильевна. Довольно неудачная шутка...
Кира. Нет!.. (Идет к окну.)
Люба (почти шепотом). Что он делает там?
Кира. Сел на скамеечку. Рассматривает цветок.
Софья Васильевна. Черт знает что.
Люба. Как вы не поняли... Он шутит.
Кира. На нем лица не было, мама.
Турковский возвращается на веранду, садится в кресло, долго молчит. Все смотрят на него.
Софья Васильевна. Что это значит, Володя? Турковский. Я ушел потому, что страшно было. Вы все так смеялись... Я не сдержался: совсем не стало сил молчать... Но вот, слава богу, я сказал. (Не сразу.) Простите меня. Люба (пробует вдруг засмеяться, но осекается). Но этого не может быть... Этого не должно быть.
Турковский. Я тоже так думаю.
Люба (тихо). Но что же делать?..
Турковский (посмотрел на всех). Я не знаю... Как ты скажешь.
Люба (почти шепотом). Скорее... скорее...
Турковский. Что?..
Люба (вдруг крикнула). Уходи отсюда!..
Турковский молча спускается в сад.
Софья Васильевна. С ума сошел.
Слышен шум подошедшей машины.
Люба (изумленно). Еще две недели назад купил новые обои... Софья Васильевна. Он одумается.
716


Кира. Случайностей нет. Не бывает случайностей. (Подходит к Любе.) Я поняла теперь... Он все время думал об этом, мама.
Люба. Двадцать два года... Мы были дети тогда. И он ни разу не взглянул ни на одну девушку...
Кира обняла мать.
Софья Васильевна. Невероятно.
Из сада выбегает Шурочка.
Шурочка. Гости к вам... На «Жигулях» подъехали... Я обождать просила.
Люба (тихо). Я не выдержу, наверно...
Шурочка. Что вы... Люба Георгиевна.
Люба. Кира... Ты... (Улыбнулась Шурочке. Медленно выходит.) Кира (вдруг резковато). Тетя Шура... Сюда позовите. Шурочка (весело кивнула). Сейчас приведу. (Убегает.) Софья Васильевна. Как некстати...
Кира. И папа так сказал.
Софья Васильевна (помолчав). Ты веришь... Это серьезно?
Кира. Мы остались с мамой одни, бабушка.
Софья Васильевна (тихо). Бог его прости.
Кира (усмехнулась). Должно было и у нас случиться нечто. Обязано, хотя бы по статистике. (Не сразу.) Все на исходе.
Софья Васильевна. О чем ты?
Кира. Размышляю. Всего-навсего.
Софья Васильевна. Я пойду к Любе, успокоить попробую. Ты его примешь — родственника неожиданного?
Кира вдруг улыбнулась, поцеловала ее.
Умненькая моя. (Уходит в дом.)
Кира (огляделась вокруг). И птички замолкли почему-то. (Снова усмехнулась.) А солнце светит.
717


Из сада на веранду поднимается Денис, ему двадцать семь лет. Он небрежен в одежде и поведении. За ним трудно уследить, его настроение изменчиво. Поодаль от него держится Асенька, двадцатидвухлетнее существо, довольно миловидное, но уже усталое.
Денис (внимательно оглядывается). Кира Владимировна, добрый день. Извольте познакомиться с двоюродным дядей — Денис Леонидович. Если письмо моего отца упредило мой приезд, то вам уже известно, что я ищу пристанища. Ни в «Астории», ни в «Европейской» мне его не оказали. Обещают, но как-то ненадежно. Кисло.
Кира. В нашем провинциальном городе устроиться в гостинице бывает почему-то непросто.
Денис. Я это приметил... И могу ли рассчитывать на ваше гостеприимство?
Кира. Мои родители, насколько я поняла, решили этот вопрос положительно.
Денис. Должен заметить, что вы на редкость отлично смотритесь, племянница.
Кира. Мне приходилось это слышать.
Денис. Прошу несколько слов о себе.
Кира. Мне двадцать один год. Я студент-социолог и одинокая девушка.
Денис. Будем надеяться, что это временное явление. Кстати, познакомьтесь с моей спутницей. Ее зовут Асенька. Наши отношения можно охарактеризовать кратко — мы все еще хорошо друг к другу относимся.
Асенька (неспешно подходит к ним). Сказал бы лучше прямо, солнышко, что в какой-то мере я твоя невеста.
Денис. Слышите, Кира Владимировна? Вот кем оказалась эта милая девица.
Кира молчит.
Ваши родители дома?
Кира. Отцу нездоровится, к сожалению... а мама... Я подни¬
718


мусь к ней, она была занята, а сейчас... Я узнаю. (Уходит в дом.)
Денис. С тобой, Асенька, не соскучишься.
Асенька. В семейном кругу достойней надо вести себя, шустрик.
Денис (жестко). Кажется, еще утром мы условились, что и как.
Асенька. Нам с тобой загородного варианта держаться следует— вдвоем в гостинице не пропишут. Ты добренький будь — вот что. В Ленинграде я никогда не была, а тут такой случай — на машине. Побережем нервы у родственников, солнышко. (Улыбнулась.) Ну, отчего сердимся? Дальняя племянница приглянулась? Достигай. Цивилизацией она еще не тронута. А мне ведь тебя не развеселить. Мое веселье отставное. Вчерашний день.
Денис. Вспоминаешь его, надеюсь?
Асенька. Даже плачу иногда.
Денис. А теперь посмеемся. Другого не остается.
На веранде появляется Люба, за ней входит и Кира.
Люба (ласково). Добрый день, Денис.
Денис (оборачивается, долго на нее смотрит и вдруг говорит очень тихо). Не огорчайтесь... О чем вы? (В течение секунды он совершенно изменился.) Простите... Закружилась голова. (Медленно опускается на стул.) Я выехал из Москвы вечером. Всю ночь на машине.
Люба. Вам надо отдохнуть, наверно. Мы вашу комнату быстро образуем. (Обернулась к дочери.) Представь, Кирик, этого человека я видела в последний раз двадцать два года назад. Мы приехали тогда в Москву вскоре после свадьбы — Володя просто необходимым счел продемонстрировать меня своей московской родне... Кира тогда еще только намечалась, а вам, Денис, шел уже шестой год. Помнится, в тот день у вас отчаянно болели зубы, и вы вопили, что было мочи, на всю квартиру.
719


Денис. Я плакал? Как печально.
Все замолчали почему-то.
(Любе, резко.) Сколько вам лет?
Люба. Вопрос удивительный. Мне сорок четыре... Как не жаль.
Денис. Стараюсь понять и не могу... Где я вас прежде видел? Люба. Никоим образом вы не могли видеть меня прежде. Денис. Разве? Нет... Не думаю. (Помолчав.) Я неловко себя чувствую, Любовь Георгиевна. Принимать гостей в наше время — занятие не всегда упоительное. И мы обязуемся кое-что предпринять в «Европейской» или в «Астории». Люба (мягко). Этого делать незачем, мы рады вам. И если одна комната вас устроит... (Посмотрела на Асеньку.) Денис. Эту красавицу зовут Асенька, и одна комната нас устроит несомненно.
Асенька. Среди родных людей ничего скрывать не нужно... Мы с Денисом близкие друзья... И спасибо вам за доброту...
Денис. Моя невеста, представьте себе. В юности написала диссертацию о былинках. Профессура плакала от умиления. В результате — член-корреспондент. В промежутках играет на мандолине. Былинки — любовь ее.
Кира. А ваша любовь — что? Вернее — род занятий.
Денис. Веду беспорядочную жизнь.
Кира. А поточнее?
Денис. Рассказываю анекдоты.
Появляется Турковский, оглядывает окружающих, замечает Дениса.
А это я, представьте себе.
Турковский. Давно не виделись.
Денис. Восемь лет прошло.
Турковский. Кажется, мы были на «ты» когда-то?
Денис. Будем продолжать, пожалуй?
Турковский. Имеет смысл. Как дома у вас?
720


Дени с. Нормально. Даже чересчур — все живы. А как на небе дела? Порядок?
Турковский. Ни в коем случае. Масса происшествий. Денис. Внеземные цивилизации притаились... Я слышал, теория возникла. Мы одни в этой вселенной?
Турковский (вдруг серьезно). С этим никогда не соглашусь.
Пустые разговоры.
Денис. Ты мало изменился.
Турковский. А помнишь, как мы первый раз повстречались? Ты целый день ревел... безостановочно.
Денис. Как выяснилось, у меня болели тогда зубы.
Люба. Шел дождь, мы дурачились, шампанское пили, дядя Захар нескончаемые тосты выкрикивал... Какой веселый день был тогда... (Повернулась к мужу.) Ты помнишь? Турковский. Конечно.
Люба (улыбнулась). И все было впереди...
Все молчат.
Турковский. В нашем доме нынче некоторые сложности... Но об этом не стоит... (Вдруг точно догадался о чем-то.) Правда, теперь, когда все изменилось... Присутствие Дениса... Удобно ли будет, Люба?.. Ведь все изменилось. Люба (весело). Боже мой, конечно... Конечно, изменилось... Но не настолько, надеюсь, чтобы лишить пристанища твоего неожиданного двоюродного... Мы рады вам, Денис... Мы ждали вас.
Картина
вторая
Прошло несколько часов. Стол накрыт к вечернему чаю. Софья Васильевна одна на веранде читает с карандашом в руках. Слышно, как в соседней комнате Люба играет на гитаре. Из сада на веранду входит Кира.
Кира. Отец дома?
721


Софья Васильевна. Нет.
Кира. А пришельцы?
Софья Васильевна. Не явились. Самовар им держу.
Кира. Одиннадцатый час. Совсем стемнело. Кончились наши белые ночи... Белые ночи... Что-то злое в этой нашей достопримечательности. (Прислушалась.) А мама на гитаре играет!.. (Вдруг, резко.) Бабушка, мне страшно.
Софья Васильевна (отложила книгу). Как в детстве сказала... Впрочем, ведь не решилось ничего. Все быть может.
Кира. Утешаться не стоит. Как решил, так и будет. Прекрасный, упрямый человек... Он и в детстве такой был?
Софья Васильевна. С трех лет стоял на своем. Удерет ночью в сад, ляжет на траву и звездное небо рассматривает. «Не мешайте,— кричит,— занят я, не видите, что ли?»
Кира. Опасная личность... Я люблю его?
Софья Васильевна. Отчаянно любишь.
Кира. То-то невесело мне. (Помолчав.) А я, представь, кино внезапно посетила.
Софья Васильевна. Интересный был фильм?
Кира. Я не заметила... В кино половина названий нынче со словом «любовь». Из коммерческих соображений, видимо. Не забавно ли — в жизни никто любить не умеет, не хочет, вернее, а в кино на любовь взглянуть бегут, толпятся у касс. Все-таки экзотика для современного человека.
Софья Васильевна. Такой категоричной, Кирюсик, быть не следует.
Кира. А я уже давно, несколько часов, не Кирюсик, бабушка. (Помолчав.) Почему отец не возвращается?
Софья Васильевна. Дела, вероятно.
Кира. Дела... А что теперь подразумевать под этим словом?
Софья Васильевна. Как он бушует в тебе, твой инфантилизм. Совершенно не подготовлена к жизни.
Кира. Лучше подумаем, милая бабушка, как непросто будет тебе привыкать к новой семье твоего милого сына.
Софья Васильевна. О чем ты?
722


Кира. Очевидно, о твоем переезде на новую квартиру.
На веранде появилась Люба. Она переоделась, ее прекрасное платье удивительно ей к лицу.
Романсы исполняешь?
Люба. Вспомнился один забытый. Мы его с мамой на два голоса пели... Незадолго перед смертью ее даже. Как она петь любила!.. (Софье Васильевне.) Ты помнишь?
Софья Васильевна. Она вольно пела... По-крестьянски, (Оглядела ее.) Ого! Ну-ка, покажись.
Люба (усмехнулась}. На бал собралась.
Софья Васильевна. Блистаешь.
Люба. Полчаса перед зеркалом вертелась.
Кира. А на мой вкус — унизительно себя ведешь.
Люба (жалея ее). Помолчи, глупенькая. (Софье Васильевне.) Володя в половине одиннадцатого прибыть обещался. Будем сводить счеты.
Кира. Ну что ты смеешься?
Люба. Я как-то приподнято себя чувствую. Вокруг все так странно... Непривычно, я бы сказала. (Помолчав.) Пришельцы не возвращались?
Софья Васильевна. В гостинице, вероятно, устроились. Странные люди... (Вздохнула, извиняя.) Москвичи. Хотя судить не могу. Только из окна видела.
Кира (презрительно). Она милая... Но бедненькая какая-то... А этот... советский плейбой, что ли... Впрочем, социально тип людей, мне интересных... Враждебных, вернее... Поближе разглядеть было бы занятно. Я на эту группу лиц любовалась исключительно издали.
Софья Васильевна. Помешалась ты на своей социологии* Всех классифицируешь.
Кира. Я тут в трамвае с одной женщиной разговорилась. «А какая ваша профессия?» — спрашивает. «Социолог»,— отвечаю. А она смеется: «Придумают же такое!»
Люба. А мне понравился он, только жалко вдруг стало. Неправду говорит... шутит невесело... Хотя и мы, наверно, не
723


лучше выглядели. (Помолчав.) Как жить-то будем, милые мои?
Софья Васильевна (смотрит в сад). Идет... сыночек. Кира. Сами все решайте. Без нас. (Убегает в дом.)
Люба (беспомощно). Я все улыбаюсь почему-то... Перед собой неудобно даже.
Софья Васильевна погладила голову ее, медленно идет за Кирой.
(Тихо.) Только плакать не смей, дурочка.
Входит Турковский, останавливается, глядит на Любу,
Турковский. Ты дома?
Люба. Ты задал странный вопрос.
Турковский. Очевидно.
Люба. Ужинать будешь?
Турковский. Нет.
Люба. Поужинал?
Турковский. Да. (Помолчав.) Денис не ночует?
Люба. Пока не прибыл.
Турковский. Нескладно случилось с его приездом. Извини. Люба. Увидим.
Турковский. В торшере вторая лампочка не горит.
Люба. Мы заменим.
Долгое молчание.
(Крикнула.) Довольно! (Стараясь казаться спокойной.) Достаточно ли серьезно то, что ты сказал днем? Турковский. Да.
Люба. И ты хочешь уйти из дому?
Турковский (после долгого молчания). Пусть будет все так, как ты скажешь.
Люба. Хорошо бы мужчиной стать, Володенька. Турковский. Никакой неправды! Мы вчетвером — ты, Кира,
724


мама — мыслимо ли оторвать нас друг от друга? И вот теперь я сам должен... Нелепость.
Люба (улыбнулась). Ах, какое точное слово сыскал, милый. (Помолчав.) А делать-то что?
Турковский. Никто, наверно, не знает.
Люба. Кто она?
Турковский. Моя сослуживица.
Люба. Что ж... Случается.
Турковский. Не шути про это.
Люба. Прости. (Улыбнулась ему.) Не буду. (С трудом.) Я ее видела?
Турковский. Вряд ли... Может быть, мельком.
Люба. Не замужем, надеюсь?
Турковский. Он умер. Два года назад.
ЛЮба. Стало быть, успела башмаки износить.
Турковский (почти с радостью). Она его не любила.
Люба. А эти сведения откуда?
Турковский молчит.
И дети есть?
Турковский. Две девочки остались.
Люба. И больше никого?
Турковский. Нету.
Люба. А? Ну что же ты молчишь... Почему молчишь, странный ты мой человек? Как случилось это у тебя? С чего это у тебя случилось... А?
Турковский. И сейчас думаю. Все вокруг было так правильно... Все прочно было. Работа, работа... Весь был ей отдан. Всю жизнь она одна — и ничего не надо было. Никаких поблажек себе. Правда, читал. Ходил на музыку... Но все это не было озарено тем светом... (Увлекаясь.) Тем светом, которого я не знал... Он был скрыт от меня! Но теперь... Какое отчаянье, какое счастье, Люба.
Люба (крикнула). Замолчи! (Не сразу.) Ладно... Что кричать- то... Поздно, кажется. Во всех смыслах поздно. (Поглядела на часы.) Двенадцать... Где-нибудь в «Астории» уснул твой
725


двоюродный. Может, и к лучшему. (Долго смотрит на мужа.) Двадцать два года... Боже мой, как быстро пробежала наша жизнь с тобой... (Помедлив.) Нет, нет, нельзя!.. (Тихо.) Останься, Володя.
Турковский. Я сказал. Все по-твоему.
Люба. А глаза-то чужие у тебя, миленький. Полуправдивые глаза. (Молчит некоторое время.) Хочу увидеть ее. Странное желание, да? Побеседовать, друг другу в глаза глядя. Может быть, тогда пойму... Пусть придет!.. И скорее, скорее... Пусть завтра придет...
Турковский. Завтра на работе занята... Послезавтра разве?
Люба. Только наверно! А то не просто жить, Володя. И ты не бойся... (Ласково.) Все хЬрошо будет. (Не сразу.) Как зовут ее?
Турковский. Евгения Алексеевна.
Люба. Евгения Алексеевна... Смотри-ка, имя какое я сегодня вечером узнала. (Улыбнулась недоуменно.) Женечка...
Входит на веранду Кира, смотрит на родителей. Все молчат.
А вот и отец явился... Может быть, чаем напоишь? (Ухобит быстро.)
Кира. Поговорили?
Турковский. Да.
Кира. И решение вынесли. Из скольких пунктов? К чему пришли договаривающиеся стороны? Бабушка, конечно, будет с тобой, а мы с мамой останемся здесь — не так ли? И все будут при этом воздушные поцелуи посылать друг другу. (Не сразу.) Как ты впечатляюще молчишь, папа Володя.
Турковский (негромко). Прости меня.
Кира. С огромным удовольствием. (Засмеялась.) Знаешь, это юмор, конечно, но мне будет недоставать тебя... Такая мысль в голову тебе не приходила? Впрочем... мелочи... Ведь наступила славная эпоха НТР — отравляются воды, вымирают звери, пропадают травы, обезличивается чело¬
726


век, оскудевает лес... И вслед за этим поспешно ты оставляешь нас. Все закономерно. Звенья одной цепи — даже то, что ты изменил нам. Напалм сжигает не только хижины— и любовь, пугаясь, торопливо покидает мир.
Слышен шум подъезжающей машины.
Явились! Очевидно, отели Ленинграда так и не открыли перед ними своих врат.
Из сада на веранду входят Денис и Асенька.
Денис (бросил план на стул). Позорное возвращение! Устали от усилий. С «Интуристом» полная конфронтация. Турковский. Ну, это пустяки все... мы рады. (Ему труден этот разговор.) Ужинать будете? Может быть, чаю? Денис. Собственно, мы уже поужинали... Друзей встретили.
(Улыбнулся.) Словом, пришлось. Но жажда!
Асенька. Пить хочется безумно.
Турковский. Софья Васильевна тотчас ублаготворит вас. Садитесь, Асенька.
Денис (устроился в кресле). А здесь тихо у вас. Благополучно.
Насколько помнится, обитаешь тут с детства? Турковский. Как себя помню. Тут и твой отец обитал в свое время... Все братья Турковские... Правда, в войну дом этот сильно пострадал, заново пришлось все строить. До войны у нас в Ленинграде квартира была — это ведь тогда дачными местами считалось,— до Стрельны рукой подать. Ну, а теперь город вплотную к нам подвинулся — до метро на трамвае восемь минут. На Ленинград и не посягаем.
Денис. Напрасно. Город и до вас доберется. Снесут.
Кира. Не беда. Папы уже тогда не будет здесь.
Денис (чуть удивился). Почему же?
Входит Софья Васильевна.
Турковский. Знакомьтесь — матушка моя... Днем-то вы не
727


повидались. А это Денис, мой двоюродный. (Указывает на Асю.) Его друг.
Асенька. Асенька...
Софья Васильевна. Садитесь. Самовар горячий еще. Я вашего отца прекрасно знала, Денис. (Разливает чай.) Три брата Турковских — отменная, надо сказать, была троица: один другого прельстительнее — девушки безумствовали... Как видите, и я не удержалась — вышла за старшего. Ну-с, и в результате возник этот мужчина. (Указывает на сына.) Ваш отец — тоже интересный был мальчик, ну а уж младший, Захар, из ряда вон молодец был. И дружили все трое отчаянно. Увы, перед войной распалась династия — мы в Ленинграде остались, остальные в Москву подались.
Денис. А в вашей интонации осуждение проскальзывает.
Софья Васильевна. И не намерена скрывать. Всех, кто наш Ленинград покидает, я в отступниках числю.
Асенька. Тот город, этот... Какое значение?
Софья Васильевна. Великое.
Турковск ий. Вы уж с ней не спорьте — в этом вопросе мама непоколебима. (Встает из-за стола.) Прошу простить—удаляюсь в обсерваторию... Небо сегодня отличное.
Денис. Отправился вселенную разглядывать?
Турковск ий. Надо. Вдруг я обнаружу нечто новенькое.
Софья Васильевна. Вы вот веселитесь, а Володя недавно много интригующих деталей выявил в сфере обычных галактик.
Тур конский. Вижу, что мама не даст вам соскучиться. (Уходит.)
Софья Васильевна. Они тут смеются, Денис, на мои ленинградские пристрастия, но в глубине души сторонники мои. Петербург, Петроград, Ленинград — это нерасторжимо. Это религия, если хотите. Декабристы здесь на Сенатскую вышли, и «Аврора» рядышком сигнал подала. Мы — ленинградцы, это произнести радость. И в горе и в беде.
728


Денис. Отец рассказывал — вы учительствуете до сих пор.
Софья Васильевна. Увы, месяц на пенсии. Шестьдесят семь стукнуло, к величайшему сожалению. Не просто было с ребятишками расставаться... Мой ведь предмет — литература... Дисциплина — первейшая! Но — пришлось. Сердце ведет себя из рук вон. (Вздохнула.) След войны.
Денис (не сразу). Ваш муж в блокаде погиб?
Софья Васильевна. В ополчении. Под Петергофом. До войны он частенько прогуливаться туда отправлялся... Страстно любил эти места. Мы и встретились там... в Александрии, в белую ночь тридцать четвертого. Сирень цвела бешено!.. А погиб в марте, на снегу, через восемь лет. На той же аллее, может быть. (Улыбнулась.) В победе Ленинграда и его частичка.
Денис. Был награжден?
Софья Васильевна. Нет. Всех ведь наградить невозможно. А войну выиграли все.
Денис. Были и подлецы, надеюсь?
Софья Васильевна (спокойно). И всегда будут.
Асенька. Без этого не обойтись. Не жизненно было бы.
Кира. Быть подлецом... Это ведь так нетрудно.
Денис. Вы полагаете, Кира Владимировна?
Асенька. Специально-то никто не становится. Обстоятельства вынуждают.
Софья Васильевна (чуть насмешливо). Это парадокс! Забыла вас спросить, Денис, самое важное... Кто вы — в миру?
Денис. Директор.
Софья Васильевна. Чего?
Денис. Несбывшихся надежд.
Асенька. А бутылку коньяку возле него вы поставили опрометчиво. Он и в «Астории» за столом не очень зевал.
Кира. Белиберда какая-то... Я спать ухожу. (Удаляется.)
Софья Васильевна. Невоздержанная личность.
Денис. Ленинград я посетил всего единожды. Мне тут сем¬
729


надцать исполнилось. Вы с Любовью Георгиевной на юге тогда были... Отец, помню, очень сокрушался.
Софья Васильевна. Как он живет теперь, наш милый, тишайший Ленечка?.. И красавец Захар... бесподобный Захар Турковский?
Денис. Дядя? В немыслимом расцвете. Беспредельно ловок и почти достиг предела. В высшей степени достойный гражданин, ни в чем не сомневается и, естественно, избалован почестями. (Почтительно улыбаясь, шепотом.) Очень много всего имеет.
Софья Васильевна. Простите... Не поняла.
Денис. Представьте, я тоже. А вот братец его, Ленечка, родитель мой, не удался, вообразите.
Софья Васильевна (ока сбита с толку). Не удался?..
Денис. Совершенно. Крохотный, малюсенький... (Показывает.) Вот такой.
Софья Васильевна (помолчав). Понимаю... Утомились с дороги. Где комната ваша, надеюсь, помните. (Уходит.)
Асенька. Ты обидел ее, шустрик.
Денис. Царственно удалилась. Добрая, в общем, старуха.
Асенька (не одобряя, видимо). Они тут все добрые.
Денис. Кроме племянницы. Эта разговаривает!.. Точно знает про тебя что-то. (Встает.) Давай уедем?
Асенька. Куда? Тебя прав на первом повороте лишат.
Денис (помолчав). Все думаю — кого жалко в данных обстоятельствах... больше? Загадка.
Входит Люба. Несет на блюде какой-то замысловатый пирог.
Люба. Чаепитие еще не закончили? Боялась опоздать. У меня день сегодня неудачлив. Операция не слишком счастливая... Ну и иные превратности судьбы. Весь вечер не знала, куда себя деть. А тут ваши голоса слышу... Слава богу, думаю, турнули их из интуристских пределов. Ну и решила утешить вас чем-нибудь гастрономическим. И вот результаты — апельсиновый пирог!.. Мое собственное изо¬
730


бретение на скорую руку. Гостей надо баловать — завет моего отца, питерского корабела. Буду счастлива, если придется по вкусу. Однако не стану терять время — пропущу с вами рюмочку. (Наливает и пьет.) Володя у нас хороший коньяк пьет. Знает толк, в общем. Он молодец, мой Володя, я рада, что он вам понравился. (И вдруг тревожно на них поглядела.) А он ведь понравился вам, верно? (Задумчиво.) Мой Володя... Как темно в саду стало... А утром, если приглядеться, жизнь будет по-прежнему прекрасной. (Подходит к Денису, гладит его волосы.) Ухожу! (Почти выбегает из комнаты.)
Денис молча встает, долго смотрит ей вслед.
Асенька. Нет, правда, они странные какие-то... И разговаривают одинаково. Общий какой-то семейный язык. А старушку абсолютно понять нельзя... О городах щебечет, как будто не все равно, кто в каком городе живет. Религию зачем-то сюда приплела.
Денис. Пирогом развлекись, Шутова. Стоит.
Асенька. Устала я, маленький. Весь день толпимся. И фар- ца твоя набежала. Откуда только узнали?..
Денис. Пустые люди. Отеля сделать не смогли.
Асенька. А чем тебе тут плохо — среди странностей? Ладно... (Почти ласково.) Пошли спать укладываться, шустрик.
Денис. Торопишься. Пирог ванилью пахнет, занавесочки кружевные, самовар. Что-то из прочитанного в юности. Бунин, может быть? Читала? Или времени нет, «Знатоков» по телевидению смотришь?
Асенька. Ты меня со своими девочками не равняй — все-таки на государственной службе горю. Отстукиваю свое на машинке. Отпуск вот кончается, а я и не поспела никуда... (С отчаянностью.) Я вообще никуда, никуда не поспела... (Задумчиво.) И пирога такого никому сготовить не смогу, и на Адриатику, это точно, никто меня не отвезет.
731


Денис. Адриатика-то тебе зачем? (Целует ее не спеша.) Ты и здесь вполне приемлема.
Асенька. Не шути со мной, маленький. Я и так многое тебе забыла.
Денис. Нечего забывать.
Асенька. Были минуты — ты другое мне шептал.
Денис. А ты верила?
Асенька (не сразу). Злости у тебя не отнимешь.
Денис. А я живу — по сторонам оглядываюсь, мне не с чего добрым быть. В юности показалось, улыбается мне жизнь... а это она гримасничала. Обознался я в ней, детеныш.
Асенька. Обознался он... А другие при чем? Зиночка чем виновата была? Ребенка оставить хотела — ты заставил. Хоть поздно было. А кончилось чем? Во сне по ночам не является? Может, ты от этого свою экологию бросил, от дела к делу бегаешь... Занимаешься черт-те чем.
Денис (помолчав). А ты, оказывается, много обо мне ведаешь. Историограф.
Асенька. Мне Дианка твоя все рассказала... А она как тебя любила?.. Найди другую!
Денис. Любила? Не смеши, Асенька, это уж из области легенд. После Джульетты и Ромео не слыхать что-то. Народ иным занят. В Кемп-Дэвиде, в Вышнем Волочке тоже, наверное. Ладно, о любви сказала, может, о верности что-нибудь подкинешь? В период Ренессанса, говорят, ламанческие граждане придумали. (Резко.) А вслед за тем и порох. Не то Шварц-монах, не то Бертольд.
Асенька (негромко). Откуда же в тебе жестокости столько?
Денис. Я трезв — не более. Сколько ни пью, а все трезв. И мысли в голову трезвые приходят: не жениться ли? Тесть уж больно обещающий возник.
Асенька. И не решился?..
Денис. Престижный брак? Не банально ли в наш век? Себя ведь и иначе прикончить можно. (Не сразу.) Смешно — я все лечу в пропасть, лечу и конца не видно. Кажется, давно уж пора... А все не разобьюсь никак.
732


Асенька. Знаешь... С тобой страшно бывает.
Денис. Но ты веселись.
Асенька. Никак не пойму только... И зачем ты меня с собой взял?
Денис. По злобе на себя. Вот такой вид самоистязания — с Шутовой в обнимку.
Асенька. Не то. Один остаться боишься. Вот почему таскаешь за собой.
Денис. Шут в дороге надобен. Шу-то-ва. Не грустить чтобы.
Асенька. Не то, маленький... Тебя одиночество страшит. Я ведь наблюдала, что в коробочку у тебя запрятано. Запить водицей — и конец беде. Вот почему один остаться боишься, дорожишь все-таки жизнью, маленький...
Денис. Тихо, Шутова... Тихонько... (Нежно обнимает ее.) Шутить не стоит. Тихонько.
Картина
третья
Воскресенье, 19 августа. Солнечный день в зените. Сад Турковских. Ступеньки, ведущие на знакомую нам веранду. В калитку с улицы входит Женя, ей тридцать лет, хотя этого возраста ей не дашь, на первый взгляд кажется ничем не примечательной. Из дома навстречу ей выходит Турковский.
Женя. Ну... вот я пришла... Видишь?
Турковский (он взволнован). Да.
Женя. Ты улыбаешься, а мне страшно. Я вон до того угла дошла, постояла чуточку и обратно повернула, бегом почти... Так сердце колотилось... Отчаянно! А потом вспомнила, как ты просил — надо ведь,— и обратно пришла.
Турковский (тихо). Ты молодец.
Женя. Я бы не сказала. Очень на душе неспокойно... Всю ночь к разговору с ней готовилась — ведь в чем ужас: я же не знаю, что она скажет мне... И как отвечать — не
733


приготовилась совершенно. Ты только далеко не уходи — это главное.
Турковский (восторженно глядя на нее), Я здесь буду. Рядом, милая.
Женя. Вот это хорошо. (Оглянулась.) Она дома?
Турковский. Чуть запоздает. Звонила из клиники.
Женя. Ну, слава богу... Не сейчас еще. Я так боюсь, Володя, ведь надо будет в глаза ей смотреть Это же немыслимо. (Вскрикнула в отчаянии.) Мы преступники. Сегодня ночью я поняла это окончательно... Но я еще хуже тебя! Мне надо было уехать... В ту самую минуту, когда вышли из кино, когда первый раз в него ходили. Мы же совершенно немолодые люди, почти прожили свою жизнь, мне тридцать, в конце концов, а ты тогда как мальчишка в кино взял мою руку и стал гладить ее. Это же ужас был!.. Мне следовало после этого немедленно уехать в другой город, ведь я уже любила тебя тогда безумно и просто предполагать не могла, что с тобой это случится тоже... А я не убежала! Напротив — стала ждать, когда это снова повторится. А теперь ты все ей рассказал — я же не велела, просто умоляла тебя!.. Но ты ведь безумный человек, тебе совершенно никого не жалко. И твоя мать — она вот возьмет и просто проклянет нас... Тогда ты увидишь! (Помолчав.) А я тоже сумасшедшая: вдруг сама сюда пришла. Явилась, видите ли! И ты поддерживаешь меня в этом безумном поступке... Нет, нет, что-то я тут не могу понять — вот ты говоришь: Любовь Георгиевна замечательная женщина... Но почему же ты тогда ее разлюбил и даже оставляешь свой дом? И все, что тут есть,— все эти замечательные вещи, которые ты собирал всю жизнь... И при том говоришь, что лучше Любовь Георгиевны ты на свете не видел. Ведь если все это совместить, то можно с ума сойти. Совершенно. Ведь никакой логики, вздор просто... И я к тому же стою у твоего дома и жду чего-то, хотя немедленно должна идти домой, к своим детям. (Помедлив.) Володенька, а тебе не кажется, что мы окончательно погибли?
734


Турковский. Я не вдумывался... И не буду. Погибли и ладно. Туда нам и дорога.
Женя. И тебе, что же, будет совершенно меня не жалко? Ты все-таки ужасно изменился. По-моему, раньше, год назад, например, ты не был такой глупый.
Турковский. Возможно. (Улыбнулся.) Я страшно рад, что стал такой глупый.
Женя. Ты говоришь ужасно путано, Володя, и понять тебя можно все меньше и меньше. Пойми, нам почти негде жить, а ты так занят, такой замечательный ученый: занимаешься темными туманностями, многие наблюдатели пропускают их, считают, что они малозаметные объекты, неинтересные области без звезд... Они стремятся к более богатым участкам, а ты — нет!.. Не как они! В данное время темные туманности для тебя все! Ты же сам рассказывал. И вот именно в эти напряженные дни ты лишаешься дома... А у нас почти ничего нет, есть только две очень плохо воспитанные девочки, которые будут мешать тебе на каждом шагу, и я к тому же совершенно не умею готовить.
Турковский (почти торжественно). Теперь все — решительно все не имеет значения. И прекрасно именно это. (Ло- молчав.) Я убежден, что мама, живя с нами в этих экстремальных условиях, несомненно позаботится о девочках... Никогда она не откажет нам в помощи. Она полюбит тебя — увидиШь!..
Женя. Ты замечательно все говоришь, Володя... Но это так страшно... Так страшно.
Из дома в сад спускается Софья Васильевна. *
Турковский (волнение его чрезвычайно). Вот... Евгения Алексеевна, мама.
Женя. Здравствуйте.
Софья Васильевна (смотрит на Женю). Твой отец, как тебе известно, был немыслимо влюбчив. И это именно тот
735


тип. Я была исключением. Удивительно, даже тут генетика играет свою роль.
Женя. А я не поняла... О чем вы?
Софья Васильевна. Некоторые детали нашей семейной жизни. Когда-нибудь Володя расскажет вам о них.
Женя (неожиданно). Какой прелестный сад у вас.
Софья Васильевна. Недурен. Тут многое Володиных рук дело. Сирень, например... И этот плющ — несколько лет он ухаживал за ним самым тщательным образом. И, наконец, маленькая кленовая аллея. Словом, он не только человек науки, но и усердный садовод. Почему вы молчите?
Женя. Я думаю.
Софья Васильевна. Дом тоже еще смотрится, хотя подвергался различным переделкам... Володя мальчишкой изрядно тут плотничал... Да и впоследствии... Предполагал, вероятно, прожить здесь много дней. Словом, дом, который построил себе Джек. Вам нравится?
Женя. Я думаю.
Софья Васильевна. О чем?
Женя. А добрая вы?
Софья Васильевна. Вернее, надлежало бы подумать: а она добрее меня?
Женя. Я пойду... Владимир Евгеньевич.
Турковский. Стой здесь. Рядом со мной.
Софья Васильевна. Вероятно, вам было бы любопытно пройтись по саду. За поворотом повстречается маленькая беседка. Ее, кстати, тоже смастерил Владимир Евгеньевич. Недавно, представьте. Почему бы вам и не отдохнуть в ней? Кстати, и мне надо сказать несколько слов моему сыну.
Женя (с испугом, Турковскому). Мне уйти?
Турковский. Ступай, милая.
Женя неловко уходит.
(Матери.) Ты была жестока сейчас.
Софья Васильевна. Вероятно. (Усмехнулась.) Предпола-«
736


гала, видишь ли, что смогу остаться спокойной. Не удалось, прости. (Помолчав.) Она понравилась мне. Уж не знаю, к добру ли. Не подлиза. Уже нечто.
Турковский. Ты ее полюбишь...
Софья Васильевна. Навряд ли. (Не сразу.) Не хочу осуждать тебя, Володя, но достаточно ли трезво ты обдумал свое решение?
Турковский. Трезво этот вопрос не решается.
Софья Васильевна. А какой удар наносишь человеку, который любит тебя... Понимаешь?
Турковский молчит.
Любе, которой ты обязан жизнью?
Турковский. Я не оставлю дом, если она не позволит. Софья Васильевна. К чему эти слова, бедный мой. Ты знаешь все наперед.
Турковский (не сразу, тихо). Не мешай мне хотя бы обмануть себя.
Софья Васильевна. Нельзя быть таким слабым, Володенька.
Турковский. Да. Плохо собой владею. Не похоже на меня, верно? И то, что говорю,— кажется, не я... не мой голос. Но это я, я! Хотя и сам не верю. Жил ли я прежде? Не помню. Все колебнулось. Весь мир.
Софья Васильевна. Ты счастлив?
Турковский (тихо). Бесконечно.
Софья Васильевна. Какое горькое разочарование ждет тебя, мальчик.
Турковский. Никогда!.. Неправда... (Помолчав.) Конечно, поначалу нелегко придется... Но втроем, с тобой, мама... Софья Васильевна (улыбаясь, смотрит на него). Ты сейчас точь-в-точь, как тот мальчишка, который тридцать лет назад стоял вот в этой аллейке и просил у меня прощения. Сегодня тебе его не будет...
В калитку входит Люба.
737
У424 Н. Арбузов «Пьесы», т. 2


Люба. Добрый день, дорогие. Запоздала... Бог знает, сколько было всего на работе. Даже смешно — всегда перед больными чувствуешь себя лично виноватой. Вот — купила гвоздик. (Передает букет Софье Васильевне.) Поставь у Володи.
Софья Васильевна (берет цветы). У Киры лучше будет смотреться. (Уходит в дом.)
Люба (с некоторым сожалением). Плоховато с тобой выглядим, Володька. И тебе не спалось, верно?
Турковский. Еще как.
Люба. Она... пришла?
Турковский. Ждет в беседке.
Люба (чуть помедлив). Позови.
Турковский выходит и тотчас возвращается с Женей. Оставь нас, Володя.
Турковский идет к дому, оглядывается и быстро уходит.
Меня зовут Любовь Георгиевна.
Женя. Я знаю.
Люба. А вас Евгения Алексеевна.
Женя. Да.
Люба. Вот как мы встретились с вами. Долго, долго блуждали по жизни и наконец увиделись.
Женя (она очень растеряна). Я... я очень рада.
Люба. А я — нет.
Женя. Да... конечно.
Люба. Я немножко устала нынче. Глупости говорю. Не взыщите, ладно?
Женя. Нет, нет... что вы. (Вдруг, торопясь.) Дело в том, что сначала я твердо решила отсюда уехать... Я говорю о Ленинграде. По существу, это было бы единственным выходом, и я несомненно должна была поступить так... хотя я никогда в жизни не жила в другом городе. Я даже родилась здесь, в Ленинграде... Но оказалось, что уехать
738


довольно трудное дело. Во-первых, у меня не хватало силы воли, а во-вторых, решительно не было денег на переезд. Когда я подсчитала соответствующие расходы, то даже растерялась... Хотя финансовый вопрос можно было бы и уладить, получив хорошую приплату за обмен... но, повторяю, у меня бы не хватило сил самой расстаться... Нет, не хватило бы. Это ужасно, но это так. Простите меня.
Люба (не сразу). Ваши родители... живы?
Женя. Нет, к сожалению, они-умерли. Моего отца все считали замечательным человеком. Он был дирижером духового оркестра Военно-Морских Сил. (Помолчав.) Вы любите духовую музыку?
Люба. Несомненно.
Женя. Мама говорила, что полюбила отца именно за это. Она шутила, конечно.
Люба. И давно вы работаете в библиотеке обсерватории?
Женя. Около года... Я там еще на самых маленьких ролях. Небесный свод для меня —пока закрытая карта. Очень печально, но тайны мироздания мне еще мало известны. Приходится просто сожалеть, что я так поздно столкнулась с вопросом астрономии. Дело в том, что эта наука, по-моему, самая интересная.
Люба. И давно вы пришли к этому убеждению?
Женя. Конечно, нет. Владимир Евгеньевич только недавно все это мне растолковал. А ведь его познания в этой области очень обширные. (Не сразу.) Ой, простите.
Люба. Пустяки.
Женя. Сказать правду, я очень боялась к вам идти. Только сейчас приободрилась немножечко... Хотя все равно, как- то неловко. Как-то больно, правда? Я не хотела, чтобы Володя сказал вам правду, и он все откладывал — очень боялся причинить вам боль. Он ведь так относится к вам.
Люба. Именно?
Женя. Он так любит вас!
Люба. Что? (Помолчав.) С вами с ума сойдешь.
739


Женя. Боже мой... Я, кажется, все время не то говорю. Видите ли, я еще ни разу не была в таком положении... И совсем не знаю, как вести себя в подобных случаях. (Не сразу.) Так или иначе Владимир Евгеньевич сказал мне, что все будет, как вы решите, поэтому я и говорю совершенно свободно все, что думаю, и вам не надо на меня сердиться.
Люба (чуть улыбнулась). Хорошо. Я постараюсь на вас не сердиться. Хотя мне все время хочется это делать.
Женя. Я вас очень хорошо понимаю.
Люба. Ваш муж умер два года назад?
Женя. Совершенно верно. Его сбила проходившая мимо машина. Мне было очень его жалко, хотя я никогда его не любила.
Люба. Не любили... И стали его женой?
Женя. В общем, странного в этом мало. Я не знала тогда, что такое любовь, а во-вторых, он был довольно хорошенький мальчик. Многие знакомые мне очень тогда завидовали. Но прошло несколько лет, и он начал пить, а уж затем вовсе перестал стремиться домой. Сначала я очень удивлялась, почему он так поступает, а потом поняла, что в этом виновата я. Он догадался, что я его совершенно не люблю. Сначала он думал, что я просто не умею, не могу любить, но, когда родились девочки, он понял, что это не так — он видел, как я их люблю... А его — нет. Может быть, это был большой удар для него? Я даже предполагаю, что он меня возненавидел. Во всяком случае, он стал все больше и больше пить, а так как мы были люди небогатые, он начал выносить из дома вещи и продавать их. Понимая свою вину, я даже решила с ним быть ласковой, но из этого ничего не вышло, потому что, по правде, я его не любила. Он очень много выпил, когда его сбила машина, а в доме к тому времени осталось довольно мало стоящих вещей. (Долгое молчание.) Очень интересно, что если бы не Володя, я бы так и не узнала, что такое счастье на земле, и про любовь тоже не имела бы представления. А теперь, что бы ни случилось, я все равно буду счастли-
740


вой, потому что знаю, что это такое. Я даже решила, в конце концов, что не так уж важно быть удачливым в любви, главное счастье — это верить, что она есть на свете.
Люба. Ну что ж... Будем довольствоваться этим. (Помолчав.) У вас только одна комната?
Женя. Зато в довольно тихой квартире. Девочки спят в углу за занавеской, но комната очень большая — почти двадцать метров.
Люба (почти зло). Словом, есть где разгуляться.
Женя. Ну не особенно, конечно... Девочки-то, правда, милые, но, честно сказать, не очень хорошо воспитанные — всякого, знаете, повидали. Хотя с Владимиром Евгеньевичем ведут себя внимательно. Насколько я понимаю, он производит на них исключительно благотворное впечатление.
Люба. Я надеюсь. Но у Владимира Евгеньевича есть мать. Как вы думали решить этот вопрос?
Женя. Просто бог знает, как он трудно решается. К счастью, один счастливый выход, кажется, появился — у нашей соседки сын в армии, и она почти согласилась сдать на некоторый срок его комнату. Я понимаю, что это связано для Володиной мамы с некоторыми неудобствами, но он убежден, что нынешние беды не будут тянуться слишком уж долго... Во всяком случае, если люди действительно любят друг друга...
Люба (тихонько). Помолчите!..
Женя (еле слышно). Я не буду больше.
Долгое молчание.
Люба. И плакать не надо.
Женя. А я и не плачу. Кто сказал.
Люба. Ну вот и все. (Улыбнулась.) Кончено.
Женя. Да?.. (Торопливо.) Я позову Володю.
Люба (вдруг испугавшись). Нет, не надо... Я еще ничего не решила...
Женя. Но как же...
Люба. Я должна остаться одна... И все решить... Ступайте.
741
24 А, Н. Арбузов «Пьесы», т. 2


Я Ю Я О я
я. А Володя?
а. Он в доме... Ждет вас, наверное... я. И мне можно... а. Его комната наверху, я. Простите... за все.
Женя быстро идет к дому, почти сталкиваясь с выходящей оттуда Кирой.
(Совсем не видя ее.) Добрый день. (Уходит.)
Кира. Здравствуйте. (Поглядев ей вслед.) Это она?
Люба. Да.
Кира. Простенькая какая...
Люба. Сейчас в трамвае случай случился... Женщине показалось, что деньги потеряла. И так плакать начала, обвинять всех вокруг... И вдруг обнаружила их в сумочке. Нашла! И вот смутилась страшно. Выскочила из вагона почти на ходу.
Кира. Ты обедала сегодня?
Люба. Не успела. В клинике разговор затеялся. И так бестолково все говорили.
Кира (не выдержав). Почему ты впустила ее в дом?
Люба. Какая-то несуразность во всем. Страшная несуразность, тебе не кажется?
Кира. Выспаться надо тебе... Не спала ведь ночью.
Люба. Нет для сна сил, Кирик. Все думаю, думаю. Ночью хотела дом этот поджечь, представляешь? А может, приснилось. Не помню. (Помолчав.) Нет в мыслях стройности, понимаешь.
Кира. Ну и черт с ним! Не боюсь я за тебя... Ты отчаянная.
* Все стерпишь. Вот — улыбнулась наконец.
Люба. Я в среду Володе велосипед складной купила. По случаю. И деньги тогда же отдала. А сегодня позвонили — почему его не забираю. Просто умора. Несуразность, верно? И так всюду — куда не посмотрю. (Помолчала.) Пришельцы дома?
Кира. Исчезли.
742


Люба. Я, когда уснула под утро, увидела этого юношу во сне. К чему?
Кира. Юношу? Он старик. (Не сразу.) О чем ты говорила с ней?
Люба. Кажется, уже не помню.
Кира. Ничего не решилось?
Люба. Сейчас вот решаю. В эту минуту.
Кира. Отец сказал бабушке — все будет, как ты захочешь.
Люба. Это его ложь, Кирик. Хитрая, наивная ложь. Единственный дурной поступок за всю его жизнь со мной.
Кира (вдруг отчаянно). Заставь его!.. Ты можешь.
Люба улыбнулась.
Люба. И это будет счастьем?
Кира (тихо). Все проходит.
Люба. Ой ли? (Задумчиво.) Наверно, мне надо было удержать его от этой нищенской, беспризорной жизн>1, которая его ждет. Надо было!.. Но вот что забавно — в этом безрассудном Володином поступке есть нечто возвышающее его в моих глазах. Отчаянно больно — но это так.
Кира (пристально смотрит на нее). Я поняла... Ты решила.
Люба. Пожалуй. Не хочу мучиться, видишь ли, и поступлю эгоистично — отпущу его. Я очень занятой человек, Кирик, мне некогда страдать.
Кира. Ну что ж... Тогда давай не печалиться... Наступает время отпусков, мама... (Обнимает Любу.) Давай отправимся в какое-нибудь небывалое путешествие... Вдвоем, никому не сказавши ни слова. Возьмем и уедем в далекий город Гудауты, куда удалился мой бедный красавец Георгий, которому я наотрез сказала, что мы не годимся друг для друга. Прошу тебя, отправимся в Гудауты, мама, и посмотрим еще раз на этого красавца лгуна, которому я готова простить все на свете.
Люба. Господи, какая ты хитренькая.
Из дома выходит Турковский, молча останавливается возле Любы.
743
24*


Погляди на этого человека, Кирик. Страшно давно я как- то сказала ему — я разлюблю тебя, Володька, если ты не будешь бриться каждый день. И мне он ответил — можешь не беспокоиться, я не могу небритым смотреть на звездное небо. (Улыбнулась.) Володя, Володя, ты опустился на грешную землю.
Кира. Слишком весело проходит у нас сегодняшний день... Не кажется ли? (Поглядев на родителей, не спеша уходит в дом.)
Люба. Все решено, Володя.
Турковский (побледнев). Я слушаю тебя.
Люба (как-то вдруг торопливо). Нам не надо бы встречаться некоторое время. Мне тяжело будет. Все вещи, которые тебе срочно нужны, ты соберешь без меня. И Киру не утруждай — ей не просто будет. (Помолчав.) Я уеду сейчас на день и вечер. Постарайся успеть, милый. Остальное возьмешь, когда захочешь. А мама переедет к тебе несколько позднее.
Турковский. Я понял. (Не сразу.) Спасибо.
Люба (не удержалась). Но все же, все же... Наверное, она все- таки есть, моя вина. В чем?
Турковский. Нет. Ты лучшая женщина на свете.
Люба. Не странно ли это звучит в устах мужчины, оставляющего эту женщину. (Обнимает Турковского, целует его.)
В калитку входит Денис.
Денис. Прошу простить...
Неловкое молчание.
В наше время не так уж часто видишь мужа, который среди бела дня целует собственную жену. Подобные отклонения вызывают, пожалуй, некоторую зависть.
Люба. Только не очень на нас сердитесь за это, Денис. (Не сразу.) А где же ваша спутница?
Денис. Потерялась. Со вчерашнего дня. Мир так велик.
Люба (берет руки мужа). Ну все. Кончено. Будь здоров.
Денис (прерывая их прощание). На повороте какого-то раз¬
744


зяву в шортах чуть не опрокинул. До сих пор руки дрожат. (Засмеялся.)
Турковский и Люба смотрят на Дениса — им неловко. Они расстаются на всю жизнь.
Люба. Несуразность. (Улыбнулась.) Несуразность... (Вскрикнула.) Иди же!
Турковский (тихо). Прощай.
Из дома вышла Женя. Она озирается.
Люба (быстро подошла к ней). Вот и идите... (Смотрит на Тур- ковского.) Скорей!
Женя (тихо). Неужели...
Люба кивает ей. Жен я, счастливая, выбегает из сада. Турковский медленно уходит за ней.
Денис (смотрит вслед Жене). Ваша родственница? •
Люба. Наверно. (Потеряв равновесие, еле стоит, протянув руки к Денису.)
Денис (подхватывая ее). Что с вами?
Люба. Голова, наверное, закружилась... Как у вас третьего дня. Денис. Вы побледнели.
Люба. А почему бы и нет, в конце концов. (Засмеялась вдруг.) Вы совершенно беспутный малый, Денис. Вчера опять пропадали в ресторане. Ну что же, едем!
Денис (не понимая). Куда?
Люба. В ресторан! Я не обедала... Целую вечность. Едем, милый. (Берет его руку.)


Часть
вторая
Картина
четвертая
Воскресенье, 19 августа, Вечереет.
Летний ресторан недалеко от Дворцового парка. Несколько сервированных столиков, вынесенных в садик. Пусто, ни души. В глубине, за загородкой, обвитой плющом, оркестровая раковина. Она не видна нам, но оттуда довольно явственно доносятся голоса, звон посуды и нестройные звуки музыки. Возникает она как бы невпопад и тотчас обрывается. С некоторой осторожностью, оглядываясь, появляются Любовь Георгиевна и Денис,
Денис. Как и всюду... Обеденный перерыв. До семи вечера!
Люба. А сейчас и шести нет. (Прислушивается.) Странно, почему-то музыка заиграла.
Денис. Оркестр репетирует. (Заглядывает за загородку.) И закусывают некоторые. Довольно мило — не то репетиция, не то обед.
Люба (садится за столик). Смелее. Будем надеяться.
Денис. На кого?
Люба. На Шурочку.
Денис. Кто такая?
Люба. Наша соседка. Всем тут верховодит.
Денис (садится). Почему же сразу сюда не^ направились? Боитесь быть скомпрометированной?
Люба. Отчасти.
Денис. Второй час в пути с вами... Петергоф, Пушкино и здесь, наконец...
Люба. У врат самого прекрасного парка на земле.
Денис. Не пойму, почему я ваш попутчик. Зачем я вам?
Люба. Мне нужен собеседник.
746


Денис (не сразу). Случилось что-нибудь?
Люба. Откуда у вас машина?
Денис. Подарок судьбы.
Люба. Выиграли?
Денис. Наткнулся на улице. За рулем сидел ангел, но вскоре он улетел, а машина осталась.
Люба. Вы когда-нибудь говорите правду?
Денис. К чему себя утруждать?
Люба. Гнали машину вы как осатанелый. Что с вами?
Денис. Привычка.
Люба. До такой степени надоела жизнь?
Денис (пристально посмотрел на нее). Боитесь умереть?
Люба. Сегодня, кажется, не боюсь. Даже наслаждение испытывала от вашей яростной езды. (Помолчав.) Зачем вы здесь, в Ленинграде?
Денис. Может быть, прощальный мальчишник — в полном одиночестве. Захотелось несколько помыслить о себе.
Люба. Решили вступить в брак?
Денис. Подумывал. Возникла диковинно богатая невеста. Не в денежном смысле, естественно. В наше время деньги играют довольно ограниченную роль. Связи — вот реальное богатство. Я, конечно, шучу. А шутить нынче единственный способ говорить правду.
Люба (просто). Вам очень плохо живется, бедный?
Денис. Слишком хорошо, чтобы быть счастливым.
Люба. Отвечено неотчетливо. (Помолчав.) Очевидно, у вас были нелады с родителями?
Денис. Я бы не сказал. Они с большим усердием учили меня гражданственности, благородству. Рассказывали о детстве Павлика Морозова. Искали, так сказать, примеры для подражания. Я слушал их с большим интересом. (Резко.) Отчего вы все время поглядываете на часы?
Люба. Не пугайтесь. Вплоть до полуночи это будет моим хобби.
Денис. Вас не разберешь.
Люба. Ой ли?
Денис (не сразу). Все время хочется помочь вам.
747


Люба. Представить не можете, как это бесцельно. Впрочем, и вы взываете о помощи, но молча. (Задумчиво.) Странный ведем мы разговор.
Денис. Похож на бег по пересеченной местности. Только уж чересчур нам усложнили дистанцию.
Люба. Шут с ним. Я голодна, но никто не спешит на выручку. (Встает из-за стола.) Иду на разведку.
Из-за загородки появляется Шурочка.
Шурочка (безапелляционно, почти не глядя на пришедших). Граждане, обеденный перерыв. До семи вечера ресторан не работает.
Люба. Господи!.. Но это же я, Шурочка...
Шурочка (горестно). Ну заработалась, ну ничего уж не вижу!
Стыд, Любовь Георгиевна... Безобразие просто.
Люба. Шурочка, душенька... Хоть чем-нибудь накормите. Шурочка. Кухня-то не работает... Но что-нибудь холодненькое составим... в ожидании...
Люба. Кстати, познакомьтесь. Это Денис Леонидович — наш московский двоюродный... Очень милый, но голодный молодой человек.
Шурочка. Но мы же знакомы... Неужели запамятовали? При въезде и познакомились. (Денису.) А жена ваша где же? Денис. Точно не определю. Еще не вечер.
За загородкой ударили в литавры. Запела труба.
Шурочка. Не удивляйтесь — стечение обстоятельств. Предполагалась репетиция у оркестра, но как-то все на банкет съехало. У барабанщика дочь родилась. Празднуют. Люба. Вот бы и нам...
Шурочка. Холодненького пока организую — по-быстрому.
Пить что будете?
Люба. Денис за рулем.
Денис. Не проблема. Меня почему-то прав не лишают. Шурочка. Надо же!.. И отчего?
748


Денис. Видимо, относятся по-доброму. В подобных случаях я контактный. (Улыбпулся.) Словом — коньячку, Шурочка.
Шурочка. Я по-быстрому. (Поспешая, уходит.)
Денис. Отчетливо подтвердилась моя мысль.
Люба. Которая?
Денис. Деньги — ничто. Все — связи. И да здравствует Шурочка!
Люба. Связями это, пожалуй, не назовешь. Просто я отняла ее как-то у смерти. В ту ночь мне очень посчастливилось.
Денис. Операция?
Люба. Не простая.
Денис. Вероятно, имело смысл и со мной проделать нечто подобное. С каким наслаждением я бы лег под ваш нож.
Люба. Для этого надо определить болевые точки.
Денис. Труднее, наверно, определить, где не болит. Не будем хвастаться, однако.
Люба. Но может быть, вам просто не везло, Денисик?
Денис. Видимо. В юности, например, полюбил невзначай прелестное существо... Нам и двадцатине было с ней, и мы только и делали, что клялись по ночам в вечной любви... И вот однажды утром она почему-то вышла замуж за одного зажиточного дантиста. С этого эпизода и началась моя сознательная жизнь, Любовь Георгиевна. (Засмеялся.) Из всех историй, которые я мог бы рассказать,— это самая веселая. Вам понравилось?
Люба (беспомощно). Вы все выдумали...
Денис. Как прикажете. На ваш выбор.
Люба. Ладно... Не будем печалиться. Нам с вами это не рекомендовано сегодня... Лучше оглянитесь вокруг — это знаменитый ресторанчик. Два года назад мы праздновали здесь с Володей двадцать лет нашей жизни.
Несколько инструментов за загородкой взялись за дело. Пронесся вальс. Замолк и вернулся снова.
А это Иоганн Штраус... (Встала, покачиваясь в такт музыке.) Слышите, точно молодость прошелестела мимо...
749


Вот тут была только что... И нет уж — унеслась... Тишина.
Денис (грубовато). Месяца за три до нашего знакомства я вас во сне видел. Только платье на вас было другое... Странно — как мог я выдумать его... Темно-бордовое с белыми кружевами.
Люба. У меня есть подобное... Чушь какая-то — мы знакомы три дня.
Денис. Этот сон долго не забывался. Наверняка поэтому у меня закружилась голова, когда я впервые вас увидел.
Люба (усмехнулась). Слишком красиво, чтобы быть правдой.
Денис (вдруг зло). Но я ведь и это мог выдумать! В конце концов, на что не решишься перед взрослой женщиной.
Возвращается Шурочка, на подносе у нее цветы, коньяк, рюмки.
Шурочка. Дала директиву буфету — закуски прибудут в скорости. А вам цветы, Любовь Георгиевна... Вас через загородку наш бас-гитара признал. Вы ему язву желудка вырезали.
Денис. Приятно будет отобедать со знаменитостью.
Шурочка. Я цветы в фужерчик поставлю. (Шутливо.) А вы почему оказались у нас, Любовь Георгиевна? Дворец наш показывали молодому человеку?
Денис. Это было бегством, Шурочка. Решили убежать от всех на свете. Наконец остаться вдвоем. А их всех оставить. Одних!
Шурочка (в смятении). И Владимира Евгеньевича тоже?
Денис. Его, этого страшного человека, в первую очередь. Не простить! Наказать за все!
Шурочка (поняла, что он шутит). Ну уж нет! Нашего Владимира Евгеньевича мы никому в обиду не дадим. Лучше его нигде не сыщешь. А как иной раз рассмешит вдруг, правда, Любовь Георгиевна?
Люба. Это с ним случается.
Шурочка. Рассеянный очень потому что.
750


Люба. Вы представьте, только, как я буду страдать, когда он покинет меня... Уйдет к другой?
Шурочка (захохотала). Да... вот уж драма будет. (Быстро отправилась к выходу.) Буфет торопить иду. (Уходит.)
Люба. Это ужасно.
Денис. А что такое?
Люба. Кажется, мне весело.
Денис (посмотрел на нее). Не верится.
Люба. Ей-богу, правда. (Подумав.) Очевидно, это скоро пройдет. Но сейчас мне весело. Хотите, и вас насмешу? (Весело удивляясь.) Я испытываю огромный душевный подъем.
Денис. А это что такое?
Люба. Я оторвалась от земли. От жизни, которой живу. От четко, по минутам размеренного бытия. Все осталось внизу, а я где-то в облаках... Готовая на все. И не боюсь падения.
Денис (деловито). А где вам выдали крылья? По разнарядке или без?
Люба. Ну вот — я на земле.
Денис. Больно ушиблись при падении?
Люба. Но осталась жива.
Оба они готовы были рассмеяться.
Денис (не то зло, не то шутливо). Любовь Георгиевна, ваше общество доставляет мне живейшую радость. Вот-вот, того гляди, я буду счастлив.
Люба (чуть усмехаясь). А вы знаете, что такое быть счастливым? Умеете?
Денис. Не уверен. (Помолчав.) Счастливым я был только один раз.
Люба. Давно?
Денис. Десять лет назад. Отец взял меня с собой в Ленинград! В июне! Мой единственный приезд сюда. Белая ночь, ни облачка в небе и пустынный город — это было похоже на чудо. Мне должна было исполниться семнадцать... Почему я придавал этому такое значение? Теперь не пойму...
751


ВпВ
(Все более и более он поддается волнению.) Мне казалось, что завтра наступит ВСЕ! Часы на башне пробили двенадцать... Вот и начинается моя жизнь, вот оно, мое начало,— именно так я подумал тогда, я хорошо помню—именно так... Никогда еще волнение не сводило меня с ума с такой яростной силой... Я наскоро оделся, выбежал из гостиницы и остановился у памятника Пушкину. Ошеломленный, я посмотрел на небо и увидел его голубизну, его немыслимую голубизну с розовой позолотой. Я медленно пошел по Садовой мимо Павловского дворца, вышел к Ле- бяжей канавке, за деревьями Летнего сада медленно проплывали драгоценные парковые скульптуры, а на утопающей в сирени площади Жертв Революции горел вечный огонь. Я вышел на Неву и оглянулся — мосты были разведены, ни души вокруг, медленно всходило солнце... сбитый с толку всей этой немыслимой красотой, я горделиво подумал вдруг — вот он и пробил, мой час, вот и настало мое время! Это было счастье, я как будто увидел все, что мне предстоит.
Люба (после долгого молчания). И что же?
Денис. Ничего не сбылось, Люба.
Появляется Шурочка. На подносе затейливо разложена еда.
Шурочка. Решила сама доставить — все-таки случай такой необыкновенный — наша Любовь Георгиевна у нас... И Денис Леонидович из Москвы гостит... (Расставляя принесенное.) Рыбку хорошую утром доставили, в запасе она у меня была... Понравится, надеюсь.
Денис (разлил коньяк, протянул ей рюмку). Первую — за вас, Шурочка.
у р о ч к а. Вообще-то не положено мне... э н и с. Опомнитесь, Шура... Обеденный перерыв! у р о ч к а (чокается с ним). Эх, куда ни шло. (С Любой чокается.) Люблю вас, Любочка Георгиевна... Сколько вы лю-
752


дям счастья, радости принесли. Все-таки жизнь — как не относись к ней — прелестное занятие.
Люба (ест). Только сейчас поняла, как я голодна.
Шурочка. Давно не ели?
Люба. Даже забыла когда.
Денис. Что так, Любовь Георгиевна?
Люба. Думала, дурочка, об ином.
Шурочка. А что думать-то... что думать-то, Любовь Георгиевна, веселье откладывать незачем, а то проснешься поутру, а тебя и нету — кончилось все, другие пируют... Вот муж мой Николай Спиридонович в позапрошлом году не подумавши помер — одну оставил. Большой был чудак. Лихо поступал иной раз. Как-то поссорились мы с ним — ну, насмерть! — так что он со мной совершил? Принес сюда, в ресторан, всю свою получку, приятелей дураков назвал, сел за мой столик и заказывает и заказывает... Все самое лучшее ему подавай! Гляжу — тает получка, а я и сопротивляться не смею, ресторан народу полный... а он заказывает, а он заказывает, а я несу, а я несу!.. Так и просадил всю получку с моей помощью... (Помолчала.) Сколько уж времени миновало, а я все эпизод этот забыть не могу... Какой мужчина — орел был! (Вздохнув.) Без него все уж не то. Закатилось солнышко. (Улыбнулась.) Горячее потороплю. (Уходит.)
Люба. Ах ты боже мой...
Денис (кивнул головой). Да.
Люба. Что молчите-то?
Денис. Шурочку, видимо, заслушался. (Выпил поспешно две рюмки коньяку.) Все неясно вокруг, как-то неожиданно... И, может быть, волшебно в какой-то степени. Не думал, что так день обернется...
Люба. Как?
Денис. Очень странно, что сижу тут с вами. (Резко.) Ну — женщина. Ну —милая. Ну — немолодая... А я сижу тут зачем-то.
Люба. Что ожесточило вас, Денисик?
753


Денис (внимательно посмотрел на Любу). Вообще-то чепухо- вина. Малопонятная к тому же. Пытаюсь веселиться, но все ни к чему. Страшная пустота вокруг. Живу припеваючи на сомнительные доходы. Родители утверждают, что плачут по ночам. Все так. Может быть. В девятнадцать лет я был славным малым, и вдруг заметил, что люди вокруг меня постоянно говорят неправду. Не хотелось верить, но они все врали и врали. Как заведенные! И я устал быть славным. Мне приелось это, понятно? И я потерялся. Маленькие дети теряются так, в толпе, на праздниках... (Крикнул вдруг.) Но вы не слушаете меня... Все время смотрите на часы!
Люба. Простите... Я виновата.
Денис (еще налил коньяка, выпил). До нас никому нет дела. Вам — до меня. Мне — до вас. А я не хочу... Может быть, это удача? Последняя, смертельная удача... То, что мы здесь сегодня?
Заиграла музыка. Пирующие музыканты устали от застолья, и им захотелось музыки для себя.
А может быть, это просто-напросто счастье?.. И лет через пять я вернусь сюда... Вы будете такая же прекрасная; немолодая... Я вернусь и встану перед вами на колени. Это будет моим спасением. Ведь я видел вас во сне, это не ложь... Правда! Единственная правда, которую я разрешил себе. (Замолчал. Снова долго смотрит на Любу.) Вам не кажется, однако, что я говорю пошлости?.. Да, да, не блещу. А сколько претензий!
Люба (не сразу). Боже мой, как много вы успели выпить.
Денис. Занятно. Когда человек наконец говорит правду, все вокруг считают, что он пьян.
Люба. Боюсь, что домой машину придется вести мне.
Шурочка (вбегает). Ну как, не скучаете? А у меня такие страхи. Барабанщик на радостях еще полдюжины шампанского заказал. Боюсь, как бы на музыкальном исполнении не сказалось.
754


Из-за загородки появляется немолодая, пестро одетая женщина с гитарой. Чуть покачиваясь, проходит мимо Любы и Дениса. Наконец устало садится за столик в глубине, тихонько играет ла гитаре.
Обратите внимание, Любочка Георгиевна, певица наша... полуцыганского профиля. Большой успех у постоянных клиентов заслужила.
Пестро одетая (поет негромко, подыгрывая себе на гитаре).
«...И все кружится, кружится, кружится,
Догоняет, теряет и тает,
И все близится, близится, близится И, как смерть, наконец настигает...»
Денис (Любе, тихо). А ведь она из Озерков... Из того хора! Из ресторана, где Блок Незнакомку писал...
Шурочка. Ты что зал-то покинула?
Пестро одетая (не переставая играть). Надоели. Галдят слишком. В тишине посижу.
Денис. Она хорошо мимо нас прошла. Как судьба.
Пестро одетая (поег).
«И все грезится, грезится, грезится И в тумане мелькает и тает,
И все ластится, ластится, ластится И, догнав, наповал убивает».
Шурочка. Ну что маешься-то? По глазам вижу.
Пестро одетая. Мужа, кажется, разлюбила. А он симпатичный был.
Шурочка. А тогда к чему ты его разлюбила?
Пестро одетая. А кто его знает. И так обидно.
Ш у р о ч ка. Отчего же?
Пестро одетая. А он озорной был. (Помолчав.) Ты погоди... Дай еще погрущу. (Поет.)
«...И все кружится, кружится, кружится,
Догоняет, теряет и тает,
И все близится, близится, близится И, как смерть, наконец настигает...».
755


Люба. Это она о любви поет... О ней.
Денис. Если бы я поверил, что она есть... Может быть, и жизнь вытерпел...
Люба (почти шепотом). Она есть, Денисик... Вот за эти последние три дня — как я поверила в это!
Денис (резко). Оттого, наверное, что все вокруг вас так благополучно?..
Люба. Мы расстались сегодня с Володей. (Ласково, медленно.)
Прости-прощай... Ушел милый человек.
Пестро одетая (поет с какой-то надсадной отчаянностью). «И все грезится, грезится, грезится И в тумане мелькает и тает,
И все ластится, ластится, ластится И, догнав, наповал убивает».
Шурочка. Будет маяться, говорю... К нашему столику пойдем. С Любочкой Георгиевной тебя познакомлю... Споешь нам, милая, развеешься.
Денис (негромко). Хотите, я убью его?
Пестро одетая медленно встает. Ударила по струнам, громко заиграла на гитаре и как-то торжественно идет к столику Любы. Остановилась и запела, прямо глядя в Любины глаза.
Пестро одетая.
«И все кажется, кажется, кажется,
Что, простив тебя, вновь не прощает,
И все близится, близится, близится И, убив тебя, вновь воскрешает...».
Отчаянная музыка оркестра заглушает ее пение.
Картина
пятая
В темноте слышится яростный рев машины. Тормоз. И возникает тишина. Затем доносится негромкий, чуть печальный голос флейты.
756


На фоне вчерашнего неба возникает тусклый свет дорожного фонаря, и мы замечаем машину, остановившуюся у самой дороги, группу деревьев, окруживших пригорок, лежащего на земле Дениса и Любу, склонившуюся над ним. Из машины слышится музыка — поет флейта: это не выключили радио. Поздний вечер, звездное небо.
Люба. Что с тобой?
Денис. Не знаю...
Люба. Тебя сильно ушибло?
Денис. Пустяки... Смешно — я, кажется, испугался. Лег от страха на землю. Может так быть?
Люба. Естественная реакция.
Денис. Не думал... (Улыбнулся.) Боюсь смерти.
Люба. Видишь? Все не так плохо, как ты предполагал. (Прислушалась.) Мы не выключили радио в машине...
Денис. До того нам было.
Люба. Ладно. Пусть играет. (Вдруг тихо засмеялась.) Боже мой, какая немыслимая глупость...
Денис. Ты нарочно разогнала машину...
Люба. Да.
Денис. Еще секунда, и мы бы не увернулись от дерева.
Люба. Слишком многое случилось за последние часы. (Улыбнулась.) Наверное, мне просто захотелось убрать свидетеля моего падения. Но потом стало жалко его. Это нас и спасло.
Денис. Ты сумасшедшая.
Люба. Заразилась от тебя весело говорить неправду.
Денис. Весь вечер мы кружим вокруг Ленинграда. Даже в город заезжали. Клиника на Обводном канале... Зачем мы ездили туда?
Люба. Захотелось.
Денис. А все же?
Люба. Давным-давно, когда я только начинала... Я работала в этой клинике. Вот и захотелось взглянуть сегодня.
Денис. Загадочно, правда?
Люба. Пожалуй.
757


Денис. А домой отчего не едем?
Люба. Раньше ночи мне нельзя в дом.
Денис. Почему?
Люба. Такая игра, что ли. Странно как...
Денис. Что?
Люба. Друг другу «ты» говорим.
Денис. Обсуждению не подлежит. (Не сразу.) Мы были на волосок от гибели. И вечер слишком долгий. Точно годы прожили вместе.
Люба. Я тоже так подумала.
Денис (после долгого молчания). Какое небо звездное. Люба. Конец августа.
Денис. Я отвык от неба.
Люба. В городе его не замечаешь. (Помолчала3 Нет, не каждому это дается. Это чудо.
Денис. Что?
Люба. Жить на свете.
Денис. Ты думаешь?
Люба. Я ведь лечу людей. Я знаю.
Денис. Ты счастливая.
Люба (не сразу). Мы с тобой как будто из разных стран. Денис. Так оно и есть, наверное. (Улыбнулся.) Ты из правильной страны, я — из неправильной. И вдруг очутились рядом. Собрались вместе. А над нами одно небо. Те же звезды. Как живут в твоей стране?
Люба. Радуются, плачут, любят.
Денис. До сих пор?
Люба. Ты болен?
Денис. Вылечи меня.
Люба. Только жизнь может.
Денис (усмехнулся). Что ж не лечит-то?
Люба. Твоя негодна для этого.
Денис. А как быть?
Люба. Смени ее на другую. Выбери жизнь получше.
Денис. Никто не помог мне. (Сказал это почти с удивлением.) Слишком много историй, похожих одна на другую. (При¬
758


двинулся к ней близко.) Вот одна — наугад. В детстве я любил отца. Я восхищался им! Он был добрый, робкий, стеснительный, честный... (Усмехнулся.) О, какой он был честный!.. Кровь стынет в жилах. Не лгал, не притворялся, не обманывал, так и прожил свою жизнь: безукоризненно. Прожил и ничего не достиг. Остался ни с чем. А младший его братишка — Захар — трижды благополучный. О, этот оправдал себя полностью. В высшей степени! Ах, как умело он ловчил, как играючи обходил углы, как прошмыгивал в дверь и с дьявольской смелостью говорил давно сказанное и размноженное... Кстати, и он любил по- гутарить про Павлика Морозова. Солнечный пройдоха, клоун и пролаза! А как умел он вовремя возникнуть и с приказательной улыбкой исчезнуть вовремя. Как жизнерадостно перескакивал со ступеньки на ступеньку — полузаметно, вверх, вверх!.. И, наконец, утвердился где-то в вышине, всеми почитаемый, думавший одно, а говоривший другое. Прошли годы, и теперь отец заискивает перед пролазой— жалкий, униженный, просящий... И живет почти на коленях перед ним, подъедая брошенные с братского стола крохи. И когда он горделиво вспоминает о своей честно прожитой жизни, он становится ненавистен мне. Ненавистен не меньше, чем трижды благополучный дядя. И не за то, что неимущ, за то, что встал перед тем на колени. (Помолчав.) Нет, не восторгают меня донкихоты. На людях, правда, мы все еще их превозносим, но в тайне, оставшись одни, презираем. Ведь что ни говори, они смешны, а быть смешным — стыдно!
Люба (задумчиво). Ну что ж... Поразмыслим. Отец отдавал людям все что мог, а милый дядюшка Захар брал. Картина знакома. Но что же в итоге, славный ребенок? Ужаснулся и по стопам дяди отправился жить на сомнительные доходы. Решил подражать, ненавидя того, кому подражал, что ли? Назло подражать решился. Не бедновато ли'>
Денис (усмезснулся неодобрительно). Ах, молодец, как ловко
759


все повернула. Нелогично и ловко — как женщина. (Помолчав.) И все-таки история моя не дурна. Но есть десяточек других ничуть не хуже. Поделиться еще?
Люба. В жизни ты замечаешь только то, что подтверждает твои мысли, не более. А этого мало.
Денис. Итак — мир полон чудес.
Люба. Достоевский сказал — убили себя в отсутствие высшей идеи в душе их.
Денис. А откуда она вьется... веревочка-то? — не кишат вокруг образцы для подражания, а нам в школе обещали такой их избыток.
Люба (насмешливо). Может быть, имело смысл попытаться самому стать образцом — сократить дефицит, так сказать!.. (Рассердилась.) Хотя бы для самоутверждения, что ли?.. Нет, не располагаешь ты солидными аргументами для того, чтобы окончательно прийти в отчаяние.
Денис (не то удивляясь, не то восхищаясь ею немножко). А ты хитрая... Ты умная... (Не сразу.) А знаешь, кто ты?
Люба. Ну?
Денис. Ты образец для подражания!.. Положительный герой... (Ирония ему все-таки мешает.) Наконец-то.
Люба. Нет, Денисик... Я слабая недостойная женщина. Не дай бог подражать мне... Довольно непривычная история случилась — я вдруг потеряла мужа сегодня. И что же? Стала подумывать о смерти, глупая, грозилась себе дом поджечь... Но почему-то отправилась в ресторан с потерянным молодым человеком, танцевала и смеялась, была весела, бог знает каких еще глупостей натворила и, наконец, наверное, по неосторожности чуть не убила себя вместе со своим спутником. (Усмехнулась.) Затем начала разглагольствовать тут, недалеко от своего дома. Достоевского взяла в союзники, видите ли. Мне даже чуточку жалко себя... Очень недостойное чувство, кстати. (Смотрит на часы.) Но время, отпущенное мне, кончается. Того гляди, пробьет мой час. (Подает руку Денису.) Ладно. Довольно валяться на траве... Ты оказался не слишком храбрым юношей, и в
760


твой отчаянный цинизм я почти перестала верить. Если мотор еще жив — двинемся в дорогу. И машину поведешь ты — я доверяю тебе это.
Денис (помолчав). А я понял... Ты со мной простилась.
Люба. Что?
Денис. Говоришь, точно меня уже нет с тобой.
Люба. Ни к чему эти догадки, милый.
Денис. Ладно... (Чуть вопросительно.) Уеду я утречком.
Люба. Может быть, и так. (Поглядела на небо.) Дождь собирается.
Денис (помедлив). А вот по правде скажи... Не слишком занятная я личность. Так, что ли?
Люба. От тебя зависит. Люди интересны тогда только, когда охвачены страстью дела. (Помолчала, улыбнулась.) Опять учу тебя, дура.
Денис. Давай уж напоследок.
Люба. Нет, я благодарна тебе. Очень.
Денис. За что же?
Люба. Запретил мне вернуться в прошлое. Как-никак. (По- медлив, кладет ему руку на плечо. Ласково.) Мне так жалко тебя, милый.
Денис (осторожно снимает ее руку со своего плеча). Не стоит. (Вдруг нетерпеливо.) Почему мы не возвращаемся в ваш дом?
Люба. Погляди вниз отсюда. Видишь, справа, дом среди деревьев... Он третий от пруда. Внизу его окна слабо освещены, и только на втором этаже одно горит ярко... Это наш дом... Ты узнал?
Денис. Теперь вижу.
Люба. И когда погаснет свет в этом окошке... Когда погаснет наконец... Тогда я и вернусь. Теперь скоро уже. (Прислушивается.) А музыка-то играет... Не забыла о нас.
Денис. Люба... Люба...
761
25 А. Н. Арбузов «Пьесы», т. 2


Картина
шестая
Веранда Турковских. Поздний вечер.
За маленьким столиком в углу читает книгу Софья Васильевна. У раскрытого окна стоит Кира, смотрит в сад.
Кира. Как море шумит... Даже у нас слышно.
Софья Васильевна. Пошел дождь?
Кира. Еле накрапывает... И прохладно стало к ночи. (Не сразу.) Кажется, что сегодня кончилось лето.
Софья Васильевна. Да... август в этом году был неудачен. И пустынно стало вокруг. Все, кто мог, бежали в Ленинград.
Кира (смотрит на часы). Двенадцатый час... Как обстоятельно он укладывает наверху свои чемоданы.
Софья Васильевна. И это удивляет тебя? Странно. Он уезжает отсюда навсегда.
Кира. Прости, я еще не привыкла к этому, бабушка.
Софья Васильевна. Бедная я... Снова виновата?
Кира. Нет, отчего же... (помедлив.) и все же... (Тихо.) Как он мог?
Софья Васильевна (спокойно). Твоя мать всегда была независима. Очень хорошо защищена, что ли... А эта девочка, наверно, беззащитна.
Кира. Отлично. Все-таки нашла чем оправдать своего сына. Поистине материнскую любовь ни с чем не сравнить... (Чуть насмешливо.) А мы с мамой для тебя уже отходящие в прошлое тени.
Софья Васильевна. Да. Ты всегда была хорошей отгадчицей, детка.
Кира (она беспокойно с.потрит на часы). Почему она до сих пор не возвращается. Уехать на весь день и вечер на машине с пришельцем! Уникальные, в общем-то, достались мне родители.
762


Софья Васильевна. В этом смысле тебе несомненно повезло. Мне жаль Володю — твоя мать пленительное, но странное существо: прожить двадцать два года с моим сыном, который постоянно торчит в своем Пулкове, и ни разу не взглянуть ни на одного мужчину! Вероятно, после этого нет поступка, на который она не была бы способна.
Кира. Мы еще шутим, оказывается.
Софья Васильевна. А что еще остается человеку, попавшему в безвыходное положение.
Кира. Было бы с кем, в конце концов! Но этот решительно никчемный парень... Выбрать на целый день в попутчики его — очевидное ничтожество!
Из сада на веранду выходит Денис.
Денис (огляделся). А в доме мир и тишина.
Кира. Где мама?
Денис. Зашла к вашей соседке... увидя, что свет на верхнем этаже все еще горит.
Софья Васильевна. Хорошо провели сегодняшний вечер?
Денис. Нет слов.
Кира. И далеко вы изволили катать мою бедную старую маму?
Денис. Тут требуются маленькие уточнения. Маршрут диктовала Любовь Георгиевна, и за рулем большую часть пути находилась она. Увы, но я не всегда был мобилен. Сложные путевые условия, Кира Владимировна.
Софья Васильевна. Очевидно, Любаша показывала вам наши окрестности — Петергоф, Павловск...
Денис. Было и это. Но почему-то более всего запомнился ресторан, где некий барабанщик праздновал рождение своей дочери. Кстати, там же какая-то пестро одетая дама пела за нашим столиком о любви... Очевидно, после этого я потерял способность вести машину. В результате мы оказались с вашей мамой на краю гибели.
Кира. Как... на краю?
Денис. На самом краешке, Кира Владимировна. Но судьба пощадила. Хоть, может быть, и не спасла. К сожалению,
763
25*


моя машина перетерпела не меньше. Особенно это прискорбно от того, что вскоре мне предстоит долгое путешествие.
Софья Васильевна. Решили покинуть нас... И как скоро? Денис. Вероятнее всего, поутру.
Софья Васильевна. А как же ваша невеста... Опять не явится?
Денис. Позднее время. Не исключено, что она вновь прикур- нула где-нибудь.
Кира. Но она...
Денис. Очевидное ничтожество, Кира Владимировна. Решительно никчемное существо. Увы.
Из дома на веранду выходит Турковский, в руках у него небольшой чемодан и портфель.
Софья Васильевна. Собрался?
Турковский. Да. (Помолчав.) в моей комнате... (Осекся.) Там, наверху... в двух чемоданах сложено все необходимое. За чемоданами завтра заедет шофер.
Софья Васильевна (чуть улыбнулась). Устал? Турковский. Нелегко было.
Кира. Неужели?
Турковский (обернулся, заметил Дениса). И ты здесь? Денис. Имеюсь.
Турковский (ему не свободно). Шофер заедет часов в одиннадцать, мама.
Софья Васильевна. Я поняла. (Выходит.)
Турковский (помолчав, обернулся к Денису). Ну... вот так.
Кира у окна. Отвернулась. Может быть, сдерживает слезы.
Денис. Покидаешь дом?
Турковский кивает молча.
Я присутствую при торжественной минуте.
Турковский. Знаешь?
Денис. В общих чертах.
764


Турковский. Трудно объяснить, дружок.
Денис. Безумие.
Турковский. Да. Оно, вероятно. Но если не лгать — я счастлив.
Денис. Жестоко звучит.
Турковский. Правде так полагается.
Денис (помедлив). Я ведь видел тебя с нею...
Турковский. И что же?
Денис (теряясь). И ты можешь с Любой ее равнять?.. Турковский (усмехнулся). Куда там. Люба умница. А эта — несмышленыш. (Сдерживая нахлынувшую вдруг нежность.) Ее уберечь надо.
Денис. Спасибо. (Улыбнулся смущенно.) Что-то увиделось мне. Возвращается Софья Васильевна.
Софья Васильевна. Володя... Может быть, чая? Ты устал. Турковский. Поздно. Надо уходить.
Софья Васильевна. Выпей, милый.
Турковский. Полстакана. На дорогу.
Софья Васильевна. К столу присядь.
Турковский. Нет... Поздно. Я так.
Софья Васильевна. Хорошо. Как знаешь. (Протянула ему чай, улыбнулась.) Прощальный стаканчик.
Кира подходит к фортепьяно, играет веселую песенку. Все слушают молча.
Кира (закончила играть и захлопнула крышку инструмента). Ну и так далее.
Турковский. Да. (Долго оглядывает комнату.) В левом углу над дверью трещина появилась... Скажи Любе.
Софья Васильевна. Хорошо.
Турковский. И завтра с утра начинай собираться. Дня через три соседи освободят тебе комнату.
Софья Васильевна (долго глядит на него). И тебе кажется, что я могу уйти отсюда?
Кира резко обернулась к ней,
765


Турковский. Но разве... Может быть, не так?
Софья Васильевна, молчит.
Но ты моя мать... И оставить меня?
Софья Васильевна. Конечно, милый: здесь мой дом, моя семья.
Турковский (тихо). А я?
Софья Васильевна (чуть улыбнувшись). По-прежнему будешь со мной, Володя. Я буду видеть тебя в Кире, узнавать в Любе. Этот дом полон тобой... Оглянись.
Кира (стоит у окна, улыбается). Счастье...
Софья Васильевна. Ты ничего не убоялся... И вот теряешь этот дом, нас и все, что ты любил здесь. Немало, наверно. Дай бог, чтобы любовь вознаградила тебя за это.
Турковский. Спасибо. (Целует ее.) Я очень люблю тебя, мама.
Софья Васильевна (провела рукой по его волосам). Эх ты, миленький мой.
Турковский (поглядел на Киру внимательно, обернулся к Денису). А с тобой мы и не свиделись, не поговорили толком, так ничего и не узнали друг о друге.
Денис. Ошибаешься. Я узнал. (Усмехнулся.) А обо мне... Что знать-то?
Турковский (подошел к дочери, сказал негромко). Поцелуемся? #
Кира (отстраняясь). Как-нибудь в другой раз, папа.
Молчание.
Софья Васильевна. Я провожу тебя.
Турковский. Дождь... Не надо. (Спускается в сад.)
Софья Васильевна. Хоть до трамвая. (Набросила на себя плащ, уходит за ним.)
Кира (села на диван, долго, с осторожностью смотрит на Дениса). Ну вот и довелось.
Денис. Что именно?
Кира. Никогда не проводила с вами время с глазу на глаз.
766


Денис (удивленно). Со мной?
Кира. Сказать вернее — с подобными вам.
Денис. Не понял.
Кира (не сдержалась). Это все вы!.. Вы! И поступок моего отца — вы тоже! Все зачеркнуть хотите — что было свято, любимо, дорого... А взамен? Пустота, распад — все вы!
Денис (почти спокойно). Пожалуй. Все так. (Вспыхнув.) Но, может быть, и не я... Не я! (Подходит к ней.) Девочка моя, милая девочка, не сердись на меня... (С прорвавшейся болью.) Наверно, ты правду сказала, и мне жаль себя... Но тебя жаль тоже — ты не умеешь хорошо догадываться, вот твоя беда. (Садится рядом с ней.) Ты, верно, хорошая, только злая немножко... И не повезло тебе, что ли... И нам обоим, наверное, очень несладко сейчас. (Он обнимает Киру, гладит ее волосы. Это странно, по она не отстраняется.) Я хотел бы быть тебе братом, быть родным, жить в этом доме... по утрам будить тебя и никогда не расставаться.
Кира (сквозь слезы). Ну что ты... Что ты бормочешь, безумный...
Денис. И ты была бы мне сестрой... И я бы во всем тебе верил, даже подчинялся... а ты верила мне, и мы жили бы весело и припеваючи. Так мне бабушка в детстве говорила — живи, Дениска, припеваючи.
Кира (совсем по-детски). Тебе что... так уж плохо?
Денис. Наверно. Но все проходит... (Помолчав.) Вот сейчас — * мне как-то легко вдруг стало, свободно... И ты прости отца — ведь он любит. Я не верил в это, думал, все пустяки, сказочки... А он так любит, ты сама видела. Прости ему все, девочка.
Кира как-то машинально огревает ему кусок хлеба, наливает в кружку молока, он еот, и они оба не то плачут, не то смеются. Входит Люба, останавливается у окна, оглядывает комнату.
Кира (обернулась). Он уехал.
Люба (быстро). Ни слова об этом. (Подошла к столу, потрогала
767


самовар.) Еще горячий... Впрочем, к чему? (Посмотрела в окно, оглядела комнату.) Представь — Шурочкин кот в дождевую бочку свалился. Жестоко наказан, просыхает, лежит. (Подошла к Денису.) Немыслимый случился вечер, правда? Не то сон, не то померещилось... (Помолчав.) Я отчаянно устала... Пора и на покой. (Улыбнулась.) Не опоздать бы на работу завтра утром. (Быстро уходит.)
Кира (поднимается с дивана, неспеша идет к двери, оборачи- вается). Ты приезжай... Когда вздумается.
Денис. Пусть время пройдет... Я приеду.
Кира (тихо). Не забывай... (Медленно уходит.)
Денис поднял воротник, скрестил руки на груди, съежился, как-то весь ушел в кресло, замер. Со двора слышен шум подошедшей машины. Из сада осторожно отворяется дверь, на пороге Асенька.
Денис. Появилась все-таки?
Асенька. А куда денешься? Вещи мои тут.
Денис. Хорошо проветрилась?
Асенька. Вчерашняя ночь неудачно сложилась. Вечером все путем шло. Имелась возможность в «Астории» переночевать, но Сережка меня погнал. Они Руфину ждали. Сюда поздно уже возвращаться было... Пришлось на ухудшенном варианте остановиться — в баре итальянец какой-то появился.
Денис. Лихо существуешь.
Асенька. Мишура, знаешь ли. Зато эта ночь обещает. Гран круиз, если повезет.
Денис. Ну что ж — за вещичками вовремя появилась. Удаляюсь на рассвете.
Асенька. Далеко?
Денис. В дороге буду думать.
Асенька. Прощаемся, маленький.
Денис. Будь здорова, Шутова.
Асенька. Недолго ты у родственников гостил.
Денис. Не у места я тут, пеструшка.
768


Асенька (посмотрела на него). И ты гляжу — не в большом ты порядке.
Денис. Права. Не ходят здесь мои банкноты.
Асенька. Не печалься. Где-то повезет.
Денис. Что-то незабавно стало, когда везет. Перестал ценить. Асенька. Гордо звучит, шустрик.
Денис. Тогда замнем. (Посмотрел в сторону окна.) У тебя кто за рулем сидит, невеста?
Асенька. К утру разберемся...
Денис. А куда путь?
Асенька. В Таллин едем... Оттуда в Юрмалу. Безумство, в общем,— средств у него никаких, и мои на исходе. И что делать будем — вопрос. Он даже меня моложе — дитя совершенно, хорошенький, правда, но очень плохо машину ведет... У родителей, по-моему, угнал... Но начитанный. Очень хорошо воспитан, представь.
Денис (усмехнулся). Полюбила всей душой?
Асенька. Полюбила? (Почти с испугом взглянула на него.) И где ж ты словечко такое обнаружил? У них в библиотеке вычитал?
Денис (вынул деньги из кармана). Десяточки. Бери пять штучек, невеста.
Асенька. Благодарю. (Подняла вверх бумажки.) Все-таки. Денис (неожиданно). Не устала ты?
Асенька. О чем говорим?
Денис. Сама знаешь.
Асенька. Не печалься, маленький. (Поцеловала его.) Денис. Иди вещи забирай.
Асенька (отходит к двери, оглядывается). Я думаю иногда... Какие мы бедные... Обездоленные, что ли?
Гаснет свет.
Когда он зажигается вновь, мы видим полулежащую на диване Любу. Трудно понять, спит она или задумалась о чем-то. Рассвет. Наступает утро. За окном отзвуки пробуждающегося дня — далекий трамвай, мотоцикл промчался
769


вдали. Какой-то мимо идущий человек включил транзистор.
Из дома тихонько отворяется дверь. Стараясь не шуметь, выходит Денис с чемоданом. Заметив Любу, останавли- вается в нерешительности.
Люба (не двигаясь). Это бегство?
Денис (помолчав). Пожалуй.
Люба. И ни с кем не простился?
Денис. Володя уехал. Вероятно, и мне исчезнуть следует. (Улыбнулся.) Как хорошо-то... Вдруг и ты мне не родственница больше. (Не сразу.) Я написал тебе письмо... Вот... (Реет письмо.) Теперь ни к чему.
Люба (она приподнялась, огляделась). Светло уже...
Денис. Я разбудил тебя?
Люба. Вряд ли.
Денис. Отчего ты здесь... Не у себя?
Люба. Не могла уснуть, наверно. Вышла сюда и стала слушать, как дождь идет... Мне нельзя было уснуть.
Денис. Почему?
Люба. Все казалось, кто-то придет, постучит, будет у двери ждать, а я не услышу... (Помолчав.) Не случилось. Никто не постучал.
Денис (погладил ее волосы). Это пустое все...
Люба. Странная мысль пришла в голову ночью — вот я все горюю и горюю, а что же со мной станется, когда я горевать перестану? Как же я обойдусь без горя? И так страшно стало. (Улыбнулась.) Правда, смешно?
Денис. Вот и весело тебе.
Люба. Ты думаешь? Дай бог... (Встала, подошла к окну.) Дождь прошел... И на листьях капли дрожат. Погляди, какое ясное небо, словно лето вернулось.
Денис. И всего четыре дня назад я ехал сюда, не знал, что еду к тебе. Всего четыре дня — а точно годы прошли...
Молчание.
Люба. Возвращаешься в Москву?
770


Денис. Наверно.
Люба. И машина в порядке?
Денис. Я проверял ночью. Доеду.
Люба. Тебя накормить надо.
Денис. В дороге... Не беспокойся.
Люба (вынимает из холодильника тарелки с остатками ужина). Тут есть кое-что... Смастерим нечто вроде завтрака. Знаешь, и я проголодалась... (Ей стало весело на мгновение.) Помнишь, как смешно вчера веселился барабанщик в ресторане...
Денис. Приснилось! Все, что было вчера,— приснилось.
Люба. Поверим в это и выпьем на прощанье. Поведем себя вновь безрассудно... Наперекор всему! Тут у Володи бутылочка была — подарок одного португальца... Вот она! Володя очень ценил эту штуку — пил по маленькой рюмочке... Нам осталось чуть больше. Допьем назло ему.
Денис (берет ее руку, долго Молчит и потом говорит тихо). Я люблю тебя.
Люба (с веселым безразличием). Правда? Это приятно слышать. Это всегда приятно слышать... Даже когда не совсем уместно. Заведем по этому случаю музыку. Не убоимся. (Включила магнитофон.) Как хорошо — не грустная досталась.
Денис. Опомнись, ты всех разбудишь.
Люба. Имею право! Сегодняшний день — первый в моей новой жизни. Чокнемся, если на то пошло... (Выпила свою рюмку.) А ты помолчи, глупая музыка. (Выключила магнитофон, стало тихо.) Мне минул тогда двадцать второй год — да, именно столько мне было в тот славный, счастливый год... Его привезли летней ночью на рассвете в нашу клинику... Кстати, мы посетили ее с тобой вчера... Он умирал — и тут почти невероятное случилось... Все не по правилам. До этой ночи я не провела ни одной самостоятельной операции— только ассистировала... И вот — наконец-то! Я смотрела на его лицо, когда он лежал передо мной... видела его глаза,— сдерживая боль, он улыбнулся и еле слышно
771


сказал — познакомимся, а меня Володей зовут... И вот уже в то мгновение он стал мне дорог. Он должен был стать моим первым — понимаешь, Денисик? И в ту минуту я одного боялась — только бы руки не дрожали, только бы руки... Как мне удалось его спасти, и сейчас не пойму!.. (Восторгаясь.) Это было безумное, невероятное предприятие. Может быть, силы моей будущей любви помогли мне? Тут колдовство какое-то было рядом, уверяю тебя. Тут все не по правде, вопреки рассудку случилось... И когда потом к нему вернулись силы и я поняла наконец, что он остался жить,— мне уже никто не был его дороже. Он стал созданием моих рук... Моим творением! Уже там, в больничном саду, на первых наших прогулках он сказал, что навсегда принадлежит мне, и назвал это своим счастьем. Как мы веселились, как шутили, как хохотали тогда, в этом саду, точно дети, выпущенные наконец на волю... Ему уже минуло двадцать три — он был добрый, умница, нежный, суровый, застенчивый... Он и красивый был... очень, право же! Сколько мы путешествовали с ним вдвоем... радовались каждому встречному городу, давали смешные прозвища речкам, горам, озерам... А когда ему одному приходилось уезжать, он привозил мне всегда какую-нибудь забавную пустяковину... Видишь этого толстого Будду — Володя привез его из Монголии. А этот цветной хрустальный стаканчик — видишь, он весь склеенный — это потому, что Володя сразу же разбил его. Мы долго трудились и в конце концов нам удалось его склеить, и я выпила из него какого-то замечательного Володиного ликера... Это вообще удивительно, он такой серьезный, почти знаменитый человек, а любит всяческие ликеры и сладкие вина — не понимает, как это ему вредно... Уж лучше бы водку пил, несчастный... А знаешь, в десятую годовщину свадьбы мы забрались с ним на наш чердак и всю ночь пели всяческие песни, брали разные любимые стихи — Лермонтова, Блока, даже Заболоцкого, сами подбирали к ним мотивы и пели их. Вернее, это я пела, глав-
772


ным образом, а он только слушал и восторгался... Вот так мы и жили с ним до смерти счастливые. (Помолчала.) А теперь его нет... Ушел глупый человек. И все несуразно стало... Несуразно... Ужасно точно определяет создавшееся положение. (Подумав.) Наверно, это должно было случиться — он слишком ушел в работу, совершенно в нее погрузился... а так нельзя — человек забывает краски дня, себя и людей рядышком, а когда потом нечаянно встречает другого человека — эта неожиданность околдовывает его, он становится безумен и все забывает... Это ужасно. Вот так, наверно, он и встретил свою Женечку. Непоправимая беда, правда? (Поспешно.) Нет, нет, я допускаю эту мысль — человек способен любить не один раз в жизни... Ведь если он душевно бесконечно богат, он может одарить этим и вновь встреченного... Разве не так? Наверное, так, Денисик. (Вдруг беспомощно.) Только жаль вот, что я осталась без Володи... (Улыбнулась.) Всегда был... и нету. Несуразность. Конечно, я могла, могла его заставить не покидать дом... Но ведь он мое творение! Я вернула ему жизнь не для того, чтоб он стал несвободен. Я родила его для счастья, и не мне его разрушать. О господи, но будет ли он счастлив? Будет ли? Дай ему бог...
Денис (он почти обнял ее). Иначе... Иначе... Иначе!
Люба (тихо). Что — иначе, Денисик?
Денис. Я так хочу, чтобы все было иначе — в моей жизни. (Негромко.) Видишь, ты научила меня.
Люба. Чему?
Денис. Отдавать. Я не забуду... И тебя — никогда.
Люба (улыбнулась вдруг). Только не мчись как безумный на машине. Обещай мне.
Денис. Я уцелею — увидишь... Только погоди... Люба... Люба!.. (Быстро выбегает в сад.)
Занавес
1980


Комментарий
«Ночная исповедь»
Пьеса написана в 1966 г. Впервые напечатана в журнале «Театр» (1967, № 5).
7 апреля 1967 года «Ночная исповедь» поставлена на сцене МХАТ им. М. Горького. Режиссер — Б. Ливанов, художник— А. Гончаров, композитор — Н. Нейко. Роли исполняли: Глебова — Л. Губанов, Глебовой —Т. Доронина, Ка- верги — М. Зимин, Ласточкина — С. Десницкий, Брянско- го-Мартинелли — В. Попов, Зайцева — В. Новосельский, Эдика — Н. Пеньков, Лели — Н. Гуляева, Миронца — В. Беляков, Самйрина — М. Прудкин, Эвальда Гисслин- га — Б. Смирнов, Генриха фон Галема — Л. Топчиев, Августа Шольца — Н. Кондратьев.
Постановщик спектакля Б. Ливанов в своем интервью корреспонденту газеты «Вечерняя Москва» (1967, 1 апр.) рассказал: «Хотя все происходит в годы Великой Отечественной войны, пьеса не о сражении на поле брани, не о воинских подвигах, а о страстном столкновении двух мировоззрений, двух философий... Через всю пьесу проходит мысль: нельзя быть половинчатым ни в своем мировоззрении, ни в отношении к окружающей действительности, ни в личных отношениях. Свою задачу я видел в том, чтобы найти наиболее точную и выразительную форму для раскрытия глубокого содержания пьесы А. Арбузова...» Так возник занавес спектакля с изображением «Герники» Пабло Пикассо. И вся суровая, сдержанная цветовая гамма его декораций. Отмечая глубокое интеллектуальное звучание «Ночной исповеди» в Художественном театре, критика высоко оценила замечательный актерский ансамбль спектакля и подчеркивала значительность новой пьесы Арбузова: «...Тема нравственных компромиссов и их гибельных последствий не впервые занимает писателя... Насколько, однако, шире, многостороннее, острее и глубже разработана она в «Ночной исповеди» по сравнению, скажем, с «Моим бедным Мара¬
774


том»,—писал критик А. Солодовников в статье «Близкое— далекое» («Сов. культура», 1967, 1 марта).
21 августа 1967 г. состоялась премьера «Ночной исповеди» в Нижне-Тагильском драматическом театре. Режиссеры — В. Марин и Н. Куликов, художник — В. Гартунг.
Осенью 1967 г. пьеса была поставлена в Русском театре Еревана (режиссер — А. Григорьян).
В начале 1968 г. в г. Пярну (Эстония) пьеса шла в постановке режиссера Инго Нор мета.
Первые постановки «Ночной исповеди» за рубежом в Ноттингеме (Англия, режиссер Раймонд Ингрем); в Национальном театре им. Ивана Вазова (Болгария), в Современном театре г. Лодзи (Польша, режиссер — Роман Сыкала); в США, в Драматическом театре Кливленда. Известен также радиофильм лондонского Би-Би-Си.
«Счастливые дни несчастливого человека»
Пьеса начата в 1965 г. Была отложена для работы над «Ночной исповедью». Примерно после годового перерыва автор снова вернулся к ней и закончил осенью 1967 г. Впервые напечатана в журнале «Театр» (1968, N° 4).
В сентябре 1968 г. состоялось первое представление пьесы на сцене Ленинградского Большого драматического театра им. М. Горького. Руководитель постановки — Г. Товстоногов, режиссер — Ю. Аксенов, художник — В. Степанов. Роли исполняли: Хор: Первый — Н. Корн, Второй — В. Четвериков, Третий — В. Максимов; Крестовникова — О. Басилашвили, Елены Сергеевны — Н. Ольхина, Володи Костенецкого — В. Караваев, Бориса Николаевича — В. Медведев, Берга — Е. Копелян, Ариши — Г. Яковлева, Зиминой — Э. Попова, Алеши — Е. Соляков, Мишеля Филиппова — Б. Рыжухин, Настеньки — Н. Тенякова, Ученика— А. Гаричев.
Вслед за ленинградским спектаклем пьеса прошла в Риге и Горьком. В 1977 г. была поставлена в Вильнюсе («Молодежный театр», режиссер — Н. Огай).
Московская премьера пьесы «Счастливые дни несчастливого человека» была показана 6 февраля 1969 г. в Московском драматическом театре на Малой Бронной. Режиссер — А. Эфрос, художник — В. Петров. Роли исполняли: Хор: Первый — В. Смирнитский, Второй — Л. Дуров, Третий — Г. Сайфуллин; Крестовникова (24 года) — С. Жирнов, Крестовникова (42 года)—А. Ширвиндт, Елены Сергеев¬
775


ны — А. Антоненко, Володи Костенецкого — А. Грачев, Бориса Николаевича — И. Кастрель, Берга — Б. Тенин, Ариши — Н. Никонова, Отца — Н. Волков, Зиминой — Л. Богданова, Алеши — Г. Сайфуллин, Мишеля Филиппова— Ю. Катин-Ярцев, Настеньки — О. Яковлева.
Спектакль этот стал одним из наиболее глубоких прочтений пьесы. Критик Зоя Владимирова в статье «Ведерников против Крестовникова» («Московская правда», 1969, 6 марта) пишет: «...«Счастливые дни несчастливого человека» написаны... драматургом талантливым и наблюдательным. Надуманное, сконцентрированное соседствует в пьесе с живым и узнаваемым, а мастерство построения и изящество диалога отчасти искупают изъяны общей концепции. На этот жизненный элемент сумел опереться театр на Малой Бронной. Он взглянул на пьесу как бы сквозь призму всего творчества Арбузова в его наиболее плодотворных чертах (режиссер — А. Эфрос)». Все рецензенты спектакля писали о замечательном исполнении Ольгой Яковлевой роли Настеньки. Отзыв на один из гастрольных спектаклей: «Настенька — Ольга Яковлева приходит на сцену тихо, неслышной походкой, никакие сценические эффекты не сопровождают ее появление, ничьи похвалы не предваряют его. А вот ощущение света... оно есть. И в этой ясной женщине, которая произносит... слова каким-то ломким, нетеатральным голосом, заключено неуловимое обаяние. Ей и говорить ничего не нужно. Она может просто посидеть рядом, чертя прутиком по песку, встряхнуть головой, улыбнуться — и уже веришь, что она не солжет, не сумеет и не захочет солгать» (Брандобовская Л. Такие дни удачи.— «Веч. Минск», 21 июня 1972).
Одним из наиболее интересных прочтений пьесы сам автор считал спектакль немецкого Национального театра Веймара (премьера — в ноябре 1973 г.).
«Мое загляденье»
Над комедией «Хорошо жить Васе» Арбузов начал работать в 1968 г. Пьеса была задумана «о человеке, который никогда не унывает, что бы с ним и вокруг ни происходило. Мне кажется, это будет довольно забавная комедия, работаю над ней с большим удовольствием», (Интервью Арбузова.— «Сов. Латвия», 1968, 13 авг.).
Через год в беседе с критиком Инной Вишневской Арбузов, рассказывая о пьесе, уже назвал ее «Мое загляденье».
776


«Вот решил написать пьесу с идеальным во всех отношениях героем, люблю иногда, помимо всего прочего, задать себе и задачу, так сказать, формальную — ведь необходим и определенный тренаж, как музыканту, спортсмену. Итак, задумал «идеального» героя. Разложил перед собой рекомендации. Следовал неукоснительно всем правилам. И вдруг неожиданно для меня вышел герой комический» («Лит. газета», 1969, 11 апр.).
Комедия закончена в 1969 г. Впервые опубликована в журнале «Москва» (1972, № 5).
Первая постановка пьесы состоялась в Дагестане в 1973 г. в Русском драматическом театре имени М. Горького (Махачкала). Режиссеры — Б. Виноградов и Б. Левин, художник— В. Горский. В спектакле были заняты артисты: В. Александров, Л. Леташова, И. Моисеенко, И. Соборная, Л. Черная, В. Вдовин, В. Опарина, Г. Шапин, В. Бугаев и другие.
В Москве комедия поставлена впервые в Театре миниатюр. Премьера — 5 июня 1976 г. Режиссер — Б. Щедрин, художник — Э. Змойро, композитор — Д. Атовмян. Роли исполняли: Васи Листикова — А. Пожаров, Милочки-2 — Н. Морткович, Севы Полонского — В. Шимановский, Милочки-3— Н. Митронова, Сергея Сергеевича — Р. Рудин, Авенира Николаевича — О. Глинка, Акима — В. Корнеев, Геннадия — Ю. Чернов, Алисы — Н. Дугина, тети Саши — Н. Лапшинова, Валентинова — А. Кузьмичев, Авроры Валуа — Н. Поливанова.
На периферии одним из первых (24 ноября 1974 г.) пьесу показал Кинешемский драматический театр им. А. Н. Островского. Режиссер — С. Василевский, художник — А. Степанов.
Далее «Мое загляденье» играли во Владивостоке, Горьком, Березняках.
В Берлине (ГДР) по пьесе «Мое загляденье» создан телевизионный фильм.
«Сказки старого Арбата»
Пьеса написана и напечатана в 1970 г. («Театр», 1970, № 9). Впервые была показана зрителю в Московском драматическом театре на Малой Бронной, под Новый, 1971 год. Режиссер— А. Эфрос, художник — Д. Боровский. Роли испол-
777


няли: Балясникова — Б. Тенин, Блохина —Л. Броневой, Кузьмы — В. Смирнитский, Виктории — О. Яковлева, Толстячка — Л. Каневский, Левушки — В. Лакирев.
В своей статье «Хорошие люди с Арбата» критик К. Щербаков отмечает, что «здесь доброжелательство и душевность доведены до удивительной, почти что непостижимой тонкости...» («Коме, правда», 1971, 16 янв.). Сочетание совершенной достоверности и театральной условности постановки подчеркивает А. Анастасьев: «Этот сплав ощутим в атмосфере спектакля, соединении вполне бытового и фантастического... наивность — вот точно найденный основной тон актерской игры. В этой наивности нет ничего инфантильного, в ней слышится очень серьезное. Хорошо, когда режиссер находит для пьесы точное театральное выражение» («Лит. газ.», 1971, 3 февр.).
В Ленинградском академическом театре имени А. С. Пушкина премьера состоялась 12 мая 1971 г. Режиссер — А. Музиль, художник — М. Китаев. Роли исполняли: Балясникова — Б. Фрейндлих, Блохина — Ю. Толубеев, Кузьмы — В. Семеновский, Виктоши — Н. Максимова, Толстячка — А. Борисов, Левушки — Э. Романов и С. Сыт- ник.
...«Режиссер А. Музиль отказался от затейливой легкости этого довольно грустного повествования и решил пьесу в бытовом ключе... позволяющем... сосредоточенно вглядеться в героев и вдуматься в происходящее»,— писал критик Ю. Смирнов-Несвицкий в газете «Вечерний Ленинград» (1971, 27 мая). Далее он выделил замечательную работу Ю. ТОлубеева — Блохина, выдвинувшуюся в этом спектакле на первый план: «...сейчас Христофор как бы даже в центре. Постановщик... сталкивает неостывшую энергию Балясникова с душевной сосредоточенностью Блохина... Блохин сыгран так, что не оттеняет друга, а вступает в конфликт с ним. Исподлобья, с юмористической мрачностью и с добродушной хитринкой в глазах поглядывает он на Балясникова».
Как в Москве, так и в Ленинграде «Сказки старого Арбата» сыграны более 300 раз и до сих пор не сходят с репертуара.
Пьеса идет во многих городах нашей страны. В числе первых постановок спектакли: Минского русского театра БССР им. М. Горького (режиссер — Ю. Мироненко), Харьковского русского драматического театра (режиссер — В. Добровольский), Ярославского театра им. Ф. Волкова (режис¬
778


сер —С. Шпанов), Воронежского театра им. А. Кольцова (режиссер — Ю. Веригин), Тбилисского русского театра им. А. Грибоедова (режиссер — К. Сурмава).
Из зарубежных постановок в советской прессе упоминались— в 1973 г.— спектакли чехословацкого Театра им. Й. Тыла (режиссер — Ота Шевчик) и потсдамского «Ганс- Отто-театер» (ГДР).
В 1976 г. «Сказки старого Арбата» с успехом прошли в Бристольском Королевском театре (Англия). Режиссер — Давид Херлок, художник — Фион Мозере. Главные роли исполняли: Балясникова — Майкл Хорден, Блохина — Джон Катер, Кузьмы — Роберт О’Маконей, Виктоши — Фи- лисити Кендел.
В сезон 1977/78 г. пьеса была поставлена в США — в Питтсбурге (под названием «Балясников»), режиссер Бен Хактман, и Нью-Хейвене.
«Выбор»
Первое упоминание о пьесе «Выбор» появилось в печати в статье Инны Вишневской «В гостях у Арбузова» («Лит. газ.», 1969, 11 июня). В беседе о творческих планах Арбу-, зов сообщил автору статьи: «...в работе у меня... пьеса «Выбор» —о человеческом упорстве, о том, что, даже достигнув счастья, надо идти дальше... к новым вершинам духа. Кто сумеет сделать этот последний еще один, самый трудный шаг к вершине? Ведь и здесь, у ее подножия, неплохо можно жить и жить. О людях, этот шаг делающих и не делающих, я сейчас и пишу...».
Пьеса написана и напечатана в 1971 г. («Нов. мир», 1971, № 9).
Первое представление пьесы «Выбор» состоялось в ГДР. В Москве постановку пьесы осуществил Театр имени Евг. Вахтангова 27 октября 1971 г. Режиссер — Л. Варпахов- ский, художник — Д. Боровский, композитор — Д. Кривиц- кий. Роли исполняли: Двойникова — Ю. Яковлев, Ипполита — В. Шалевич, Якова — Г. Абрикосов, Гриши — А. Кузнецов, Ляли — Э. Шашкова, Ларушки — В. Малявина, Жанны — Л. Максакова, Королевича — В. Этуш, дочери Двойникова — Л. Корнева.
«Драма А. Арбузова,— рассказал корреспонденту «Вечерней Москвы» (1971, 27 окт.) постановщик спектакля Л. Варпа- ховский,— затрагивает серьезные нравственные проблемы. В жизни, говорит пьеса, часто возникает необходи¬
779


мость выбора. Повседневно нам приходится заниматься незначительными вопросами, но непременно хоть один раз перед человеком встает «вопрос вопросов» — он выбирает свой жизненный путь. Принципиальность или допущенная при этом беспринципность раскрывает сущность человека, меру его ответственности перед самим собой и перед обществом... Автор назвал свое произведение «драматической задачей». И театр показывает различные варианты «выбора», которые может принять герой, словно вовлекает зрителя в решение этой задачи...». В Ленинграде «Выбор» был поставлен Театром им. Ленинского комсомола в апреле 1972 г. Постановщик — Р. Сирота, художник — С. Мандель, композитор — Б. Тищенко. Роли исполняли: Двойникова — О. Даль, Ипполита — В. Ко- стецкий, Якова — С. Семенов, Гриши — Ю. Константинов, Ляли — Т. Пилецкая, Ларушки — А. Чернова, Жанны — Л. Малеванная, Королевича — М. Храбров.
Критик Р. Сергеева написала после ленинградской премьеры: «Пьеса... допускает разные сценические толкования. В московском Театре им. Вахтангова, например, спектакль доказывает мысль о том, что каждый человек делает свой выбор. И уже в прологе у Двойникова подчер-. киваются те качества характера, которые приведут его на спокойные обходные пути в науке. Эти пути — единственно реальные для того Двойникова. А первый путь играется как сон, как некоторое предположение о судьбе героя... Можно увидеть в пьесе и драму искушения... Спектаклю Ленинградского театра им. Ленинского комсомола ближе другое решение. Здесь графически четко прочерчены два пути ученого. Режиссер Р. Сирота поставила пьесу в подчеркнуто рационалистическом плане... И Двойников, каким его играет в прологе спектакля О. Даль, по характеру таков, что способен развиться и так и иначе. В нем нет завершенной законченности характера, цельности личности. Он талант — несомненно, но в социальном, общественном отношении он еще «tabula rasa» — чистая доска, на которой след, уже неизгладимый, оставит тот, на ком он остановит свой выбор» («Ленингр. правда», 1972, 28 апреля).
«...Талант не есть величина постоянная,— суммирует свои впечатления Евг. Мин,— она меняется в зависимости от того^ как человек распоряжается ею. Без твердой жизненной позиции, без гражданской убежденности, без поддержки единомышленников любой талант превращается в пусто-*
780


цвет — это и составляет главную мысль спектакля» («Вечерний Ленинград», 1972, 1 июня).
Первые постановки периферийных театров: Петрозаводск, Таганрог, Горький, Кострома, Новосибирск (театр «Красный факел», режиссер — К. Чернядьев).
Из зарубежных постановок известны: в г. Баутцене (ГДР, январь 1973 г.); в г. Тимишоара (Румыния, 1974).
Лучшим решением этой «драматической задачи» автор считал фильм, выпущенный Польским телевидением (Двойников— Збигнев Запасевич, Жанна — М. Комаровская).
«В этом милом старом доме»
(первоначальное название «Некоторые огорчения»)
Пьеса закончена в 1971 г., опубликована в 1972 г. в журнале «Театр» (№ 2).
Впервые поставлена в Ленинградском театре комедии. Премьера — 10 мая 1972 г. Режиссер — П. Фоменко, художник — И. Иванов. Роли исполняли: Юлии — М. Кедрова, Нины Бегак — О. Антонова, Раисы — И. Зарубина, Эраста — В. Харитонов, Гусятникова — Г. Воропаев, Макара — В. Захаров, Фредерика — С. Дрейден.
«...Герои пьесы — люди добрые, знающие, что такое прелесть духовной щедрости. Но есть в пьесе и слова о том, что прекрасное— хрупко, и режиссер придает им большое значение»,— писал критик Ю. Головашенко в статье «В милом старом доме» («Ленинградская правда», 1972, 9 июня). «...С первого мгновения спектакля режиссер Петр Фоменко вместе с художником сцены Игорем Ивановым предлагает нам гиперболизованный взгляд на события, отраженные в пьесе...» (Трейманис Г. Чудаки милого старого дома.— «Голос Риги», 1975, 7 мая).
«...И был бы спектакль элегантный, ироничный, талантливый... о притягательном, но очень-очень замкнутом мире, с музыкальной жизнью, если бы не драматический дуэт двух женщин на авансцене и если бы не актриса Ольга Антонова в роли тридцатилетней киевлянки Нины Леонидовны Бегак... В милый старый дом влетает такая музыка, какая и не снилась этим музицирующим энтузиастам. Спектакль живет этим взаимодействием милого «дома» с прекрасной Ниной Бегак» (Таршис Н. Этот милый старый дом.^ «Театр», 1973, № 3).
781


«Спектаклем дебютов» назвал ленинградскую премьеру С. Алешин («Вечерний Ленинград», 1972, 28 июня). «В театре «Комедия» впервые появилось имя режиссера Петра Фоменко. Впервые в главной роли выступила Ольга Антонова. Впервые мы увидели дуэт Ирины Петровны Зарубиной и Виктора Харитонова... Впервые на сцене театра выступила не столь давняя выпускница ЛГИТМиК — Марина Кедрова».
В 1974 г. спектакль «В этом милом старом доме» режиссера П. Фоменко награжден дипломом на Фестивале советской драматургии в Катовице (Польша).
В Москве первый спектакль был сыгран 15 мая 1972 г. в Театре им. Ленинского комсомола. Режиссер — Ю. Мочалов, художник — В. Жуйко. Роли исполняли: Нины Бегак — М. Струнова, Раисы — Е. Фадеева, Эраста — В. Всеволодов, Константина Гусятникова — В. Ларионов, Сашеньки — Т. Дербенева, Фредерика — Н. Шушарин, Мити — Д. Дор- лиак, Али — С. Савелова, Макара — В. Богачев.
Роль Юлии играла М. Лифанова, которой автор посвятил пьесу.
Спектакль был хорошо встречен критикой и зрителем и в течение нескольких лет не сходил с афиши театра.
На периферии первые постановки пьесы осуществлены — в Ногинском драматическом театре в 1972 г. (режиссер — А. Муат, художник — Ю. Доломанов), в Тбилисском русском драматическом театре им. А. С. Грибоедова в 1972 г. (постановщик — Г. Лордкипанидзе, режиссер — Л. Джиши, художник —Г. Гуния) и во многих других. В последующие годы пьеса ставилась реже, но систематически идет и в настоящее время. Наиболее интересные спектакли последних лет — в Нижне-Тагильском драматическом театре им. Д. Н. Мамина-Сибиряка в 1976 г. (режиссер — В. Терентьев, художник — М. Медведев), в Вильнюсском русском драматическом театре в 1978 г. (режиссер — В. Ланской).
Вторую жизнь пьеса А. Арбузова «В этом милом старом доме» получила в музыкальных театрах страны, когда в 1976 г. композитором В. Ильиным и либреттистом Ю. Рыбчин- ским был создан мюзикл под названием «Поздняя серенада».
Первая его постановка состоялась в Одессе (апрель 1976 г.) в Театре музыкальной комедии. Режиссер — Э. Митницкий, художник — М. Ивницкий. Главные роли исполняли: Юлии — Л. Сатосова, Нины Бегак — Г. Грачева и С. Майорова, Раисы — М. Демина, Эраста — В. Алоин, Гусятникова — М. Водяной.
782


«Стремление театров музыкальной комедии к воплощению серьезных, глубоких тем привело их к обращению к лучшим произведениям мировой драматургии... На афишах все чаще «Человек из Ламанчи», «Вестсайдская история», «Моя прекрасная леди»... они относятся к жанру мюзикла. Одна из наиболее ярких работ в жанре мюзикла — на основе современной пьесы А. Арбузова — «В этом милом старом доме»... Пьеса и герои музыкальны. Так что музыка оказалась не привнесенной извне, но как бы рожденной самой атмосферой пьесы и характерами героев» (Якубовский А. Поздняя серенада.— «Сов. культура», 1976, 3 авг.). Спектакль принес театру большой успех и явился новой творческой удачей замечательного артиста М. Водяного. Сам автор восторженно отозвался о работе Водяного и, считая его лучшим создателем роли Гусятни- кова, отметил удивительный, мягкий лиризм его исполнения.
«Поздняя серенада» поставлена в Свердловском театре музыкальной комедии в апреле 1977 г. (режиссеры — В. Курочкин и К. Стержнев), в Омском театре музыкальной комедии в декабре 1977 г. (режиссер — А. Паверман), в Новосибирском театре музыкальной комедии в мае 1978 г. (режиссер — А. Мовчан) и во многих других.
За рубежом пьеса «В этом милом старом доме» поставлена в Драматическом театре Вроцлава (Польша, 1974); далее премьеры прошли в театрах Румынии, Болгарии, Финляндии, ГДР. В Англии она была исполнена в радиотеатре Би-Би-Си.
Наиболее значительным сценическим истолкованием пьесы явился спектакль в пражском Реалистическом театре им. 3. Неедлы в 1972 г. (режиссер — Иван Гланц). По отзывам» прессы, блестящим исполнителем роли Гусятникова был И. Винклар.
«Вечерний свет»
Пьеса впервые напечатана в журнале «Театр» (1974, № 6).
Первая постановка пьесы состоялась 28 февраля 1975 г. в Киевском русском театре им. Леси Украинки. Режиссер — М. Резинкович. Главные роли исполняли: Тамары Николаевны— А. Роговцева, Инны Сергеевны — Л. Кадочникова, Пальчикова — В. Езепов, Ковалева — А. Парра, Шнейдера — Н. Рушковский.
Вскоре прошла премьера в Ленинградском академическом те¬
783


атре им. А. С. Пушкина. Премьера — 22 июня 1975 г. Режиссер — Н. Шейко, художник — М. Китаев, композитор— В. Баснер. Роли исполняли: Пальчикова — И. Горбачев, Инны Сергеевны — Н. Максимова, Ковалева — Р. Ка- танский, Галецкого — С. Сытник, Тамары Николаевны — Н. Ургант, Володи Михно — С. Паршин, Шнейдера — В. Эренберг, Посетителя редакции — А. Соколов, Официантки — Л. Штыкан.
В Москве «Вечерний свет» поставлен в двух театрах.
30 сентября 1975 г. состоялась премьера в Малом театре. Режиссер— Л. Хейфец, художник — Ю. Кононенко. Главные роли исполняли: Пальчикова — Н. Подгорный и Ю. Каюров, Инны Сергеевны — Г. Егорова и В. Вилькина, Ковалева — В. Коршунов, Галецкого — В. Бабятинский и Я. Барышев, Тамары Николаевны — Р. Нифонтова, Володи Михно — В. Богин и В. Бабятинский, Шнейдера — Е. Весник, Посетителя ресторана — В. Носик.
4 декабря 1975 г. премьеру «Вечернего света» показал Театр им. Моссовета. Режиссер — Р. Виктюк, художник — Д. Лидер, композитор — В. Мартынов. Роли исполняли: Пальчикова — Г. Жженов, Инны Сергеевны — Н. Дробышева, Ковалева — Л. Марков, Галецкого — О. Щетинин, Тамары Николаевны — В. Талызина, Володи Михно — Г. Бортников, Шнейдера — Б. Иванов, Посетителя ресторана — Я. Арлазаров.
В статье «На сцене — рассвет» критик Ю. Смелков отмечает главное отличие этого спектакля от других: «...быта в привычном смысле слова в спектакле не оказалось... режиссер тщательно отобрал из простых житейских дел то, из чего средствами театра можно извлечь поэтический смысл, поэтическое звучание... Создается сложная и вместе с тем ясная для восприятия «легко читаемая» многозвучная структура спектакля» («Моек, правда», 1976, 7 янв.).
Внимание театра сосредоточено «на изображении таких идейнонравственных мотивов, как радость человеческой солидарности, счастье взаимной помощи и поддержки. В центре идейного конфликта... встали Ковалев и Михно» (О б- разцова А. А зачем он нужен, этот кенар?— «Моек, комсомолец», 1976, 14 марта).
18 февраля 1978 г. на телевизионном экране впервые был показан фильм-спектакль «Вечерний свет» в исполнении артистов Театра им. Моссовета. Режиссер — Р. Виктюк. Телевизионный вариант во многом усовершенствовал театральную постановку этого спектакля.
784


В первый сезон пьеса была поставлена в Рыбинске, Челябинске, Йошкар-Оле, Дзержинске и в других городах.
За рубежом «Вечерний свет» впервые был сыгран в Бристольском Королевском театре (Англия). Премьера— 24 марта 1976 г. Режиссер — Ричард Котрелл, художник — Джон Мак-Муррей. Главные роли исполняли: Пальчикова — Даниэль Массей, Тамары — Шейла Рид, Инны — Изабелла Дин, Ковалева — Джеффри Вайтхед.
Пьеса была поставлена в так называемый «арбузовский» сезон, когда на трех сценах бристольского «Олд Вик» в один вечер были даны три премьеры Арбузова — «Сказки старого Арбата», «Вечерний свет» и «Мой бедный Марат».
Автор необычайно высоко оценил бристольский спектакль «Вечернего света». «Я не сделал ни одного совета актерам и режиссуре. Редкий случай в практике драматурга»,— вспоминал он.
«Старомодная комедия»
Написана и опубликована в 1975 г. («Театр», № 6).
Арбузов написал «Старомодную комедию» «специально для прекрасной актрисы Марии Бабановой» («Веч. Москва», 1975, 28 февр.). М. Бабанова — первая исполнительница роли Тани на московской сцене (1939) и главной женской роли в пьесе «Нас где-то ждут» (1962).
Интересен рассказ писателя о возникновении замысла комедии: «...Моему герою 65, когда я начал писать пьесу, мне было 66... Я не мог поверить, что я старый человек. А толчком к началу работы послужило вот что: как-то вечером на Арбате я встретил милых старичков. Им было лет по шестьдесят. Они шли, заботливо поддерживая друг друга. Добрые, аккуратные... И что всего интереснее, они хохотали. В этом возрасте люди на улице редко смеются, а они шли и громко смеялись как очень счастливые люди. И я вдруг понял, как много теряют их ровесники, думая, что жизнь кончена»... («Лит. газ.», 1978, 14 июня).
В СССР первая постановка «Старомодной комедии» состоялась 24 сентября 1975 г. в Ленинградском театре им. Ленсовета в присутствии автора. Постановщик — И. Владимиров, режиссер — Е. Лифсон, художник — А. Мелков, композитор— В. Низовский. Роли исполняли: Родиона Николаевича — А. Розанов, Лидии Васильевны — В. Улик.
«...Она не появляется, а вторгается — стремительно и властно...—
785


писал рецензент в период гастролей театра.— Нелепой сумасбродкой увидел ее впервые врач санатория Родион Николаевич: серьезный и строгий, почти пуританин... но именно на несходстве героев, их полярности и строится спектакль... Его начинает привлекать в этой женщине — ее восприятие жизни... Побеждает философия Лидии Васильевны: «пока мы есть, мы ждем чудес». И чудо происходит: двое понимают, что они не могут расстаться... Пьеса дарит зрителю светлую, лирическую драму, показывающую отношения чистые и прозрачные»... («Омская правда», 1978, 23 июля).
В Москве 14 января 1976 г. премьеру «Старомодной комедии» показал Театр им. Вл. Маяковского. Постановка — А. Гончарова, режиссер — М. Владимиров, балетмейстер — П. Городницкий. Роли исполняли: Он — Б. Тенин, Она — Л. Сухаревская.
Любимый москвичами актерский дуэт был отмечен многими рецензиями газет и журнальными статьями. «...Спектакль строится на поразительном внутреннем сходстве двух чрезвычайно несхожих меж собою людей... Вдруг ощущаешь, что это люди одного поколения. Что общей была их молодость, озаренная отблесками Днепрогэса и Магнитки, диспутами в Политехническом, стихами Маяковского; что неизбалованные судьбой, вдосталь вкусившие горя, живущие скромно и не слишком-то весело, они — наши современники — люди прекрасной сущности, большого сердца... Так «Старомодная комедия» стала комедией современной... Перед нами герои, шагающие наравне с веком... хотя и далекие от модных стандартов,— писала критик 3. Владимирова в журнале «Театр» (1976, N*9 12). Здесь театр как бы угадал мысль автора о том, что «задача каждого писателя... быть биографом своего поколения».
Телевизионный вариант спектакля Театра им. Вл. Маяковского был показан в 1978 г.
Среди многочисленных постановок пьесы в периферийных театрах особенное признание получил спектакль Куйбышевского областного драматического театра им. М. Горького.
Премьера состоялась в феврале 1976 г. Режиссер — М. Карпу- шин, художник — И. Мендкович, композитор — М. Левянт. Роли исполняли: Он — М. Лазарев, Она — В. Ершова. В том же году спектакль был показан московскому зрителю.
Заснятый на кинопленку, он неоднократно демонстрировался по телевидению и вызвал огромное количество зрительских писем.
786


Первые спектакли периферийных театров: в Каунасе (режиссер— В. Ленцявичус), Мурманске (режиссер — В. Гала- шин), Орле (режиссер — А. Казанцев).
«Старомодная комедия» широко идет за рубежом. Первые постановки ее были осуществлены раньше, чем в России, весной 1975 г.— в Польше (лодзинский театр «Польски», руководитель постановки Л. Деймек) и Румынии (Национальный театр в Бухаресте, режиссер — Михай Берекет).
В Англии, в Шекспировском театре «Алдвич» — знаменитая актриса Пегги Эшкрофт выбрала «Старомодную комедию» в ознаменование 50-летия своего творчества, полупив за исполнение роли Лидии первую премию «Лондонского театрального сезона». Партнером Эшкрофт выступил замечательный американский актер Антони Куэл.
Во Франции осенью 1977 г. театр «Комеди де шанс Элизе» в Париже открыл сезон пьесой Арбузова, названной во французском переводе «Пароход в Лиепаю». Роли исполняли: Родиона — Ги Трежан, Лидии — Эдвидж Фейер. В статье Л. Замойского — «На Елисейских полях играют Арбузова» приводится отзыв автора пьесы об этом спектакле: «Я не ожидал такой драматической версии... В Москве пьеса смотрится, скорее, как эксцентрическая комедия... В Париже отношения героев решены серьезно и драматично... Автору всегда интересно, когда его играют по-разному. И сама пьеса в результате как бы становится больше, значительнее...» («Лит. газ.», 1977, 26 окт.).
В 1978 г. режиссеру спектакля Иву Бюро была присуждена традиционная премия Доменика за лучшую постановку театрального сезона. В Париже театр играл спектакль в течение года ежедневно при аншлагах и после 350-го представления отправился на гастроли по Франции, Швейцарии, Бельгии, Люксембургу, Канаде.
Своеобразна и американская постановка пьесы в Кеннедицент- ре (Вашингтон), названная довольно неожиданно «Вы кувыркаетесь?..». В спектакле в роли Лидии после многолетнего перерыва в творческой деятельности выступила звезда американского кино 30—40-х годов Мери Мартин.
2 февраля 1979 г. в Испании «Старомодную комедию» поставил Театр им. Валье Инклана ч(Мадрид). Премьера была сыграна под названием «Встреча с осенью». Режиссер — Анхель Гарсия Морено. Роли исполняли: Он — Анхель Пикасо, Она — Кончита Монтес. Кончите Монтес в 1979 г. была присуждена премия за лучшее исполнение женской роли в Испании.
787


В Амстердаме актриса Мари Дресельхаус за роль Лидии была также признана критикой лучшей актрисой года.
9 марта 1979 г. состоялась премьера «Старомодной комедии» и в Японии — в театре «Сен-Шейн» (Токио). Главные роли исполняли: актриса театра Сингеки — Сиги Мора Харуко и знаменитый актер театра «Кабуки» Оное Сероку. Ставил пьесу выпускник ГИТИСа Ютака Вада, осуществивший ранее постановку «Старомодной комедии» в Брюсселе (1977). В 1980 г. в Токио «Старомодная комедия» была поставлена вторично режиссером Уно Дзикути, который получил премию «Кинокуния» за лучшую режиссуру года.
В 1979 г. на «Мосфильме» была создана кинокартина «Старомодная комедия». В ролях снимались Алиса Фрейндлих и Игорь Владимиров.
«Ожидание»
Пьеса начата в 1968 г., окончена в 1976 г. «Ни одну из своих пьес я не писал так долго... Неоднократно прерывал работу, не верил в ее благополучное окончание»,— рассказывал писатель корреспонденту газеты «Красный Север» (Вологда, 1978, 11 марта).
В следующем интервью о пьесе «Ожидание» Арбузов сказал: «Здесь я хотел убежать от себя, от своей манеры, спрятаться, скрыться, утаить авторство... Понимаю, что пытаться написать пьесу как бы анонимно — адское дело, и. в конце концов, оно, конечно, оказалось невыполненным» (Цитриняк Г. Страницы нашей жизни (беседа с Арбузовым).— «Лит. газ.», *1978, 14 июня).
Впервые напечатана в журнале «Театр» (1977, № 7) и поставлена в Москве, в Театре им. Евг. Вахтангова, 11 апреля 1977 г. Режиссер — Е. Симонов, художник — И. Сум- баташвили, композитор — Л. Солин. Главные роли исполняли: Ермакова — Г. Абрикосов, Катерины — Л. Пашкова, Валерика — С. Жданько, Гриши — Е. Карельских, Паоло Монти — В. Лановой, Люсии — Ю. Борисова.
...«О чем эта пьеса? О судьбах военного поколения после войны: ведь живут в памяти великие дни битвы, по-разному живут — как счастье молодости, как радость самовыявления, как смерть и как жизнь, поднятая на самый гребень гражданственности»... (Вишневская И. Ожидание перемен.— «Веч. Москва», 1977, 28 апр.).
788


Критик Н. Лейкин в статье «Непростая история» («Лит. Россия», 1977, 13 мая) писал, что вахтанговцы создали проникнутый добрыми нравственными идеями спектакль, утверждающий «мысль об ответственности человека перед самим собой; обществом, временем».
На периферии пьеса «Ожидание» была поставлена впервые в апреле 1977 г. в Омском драматическом театре. Режиссер — Л. Дурасов, художник — С. Чижевский. Главные роли исполняли: Ермакова — Б. Каширин, Катерины — Е. Аросева, Шурика, их отца — А. Щеглов, Люсии — Т. Ожигова.
Ярославский государственный академический театр им. Ф. Волкова показал премьеру «Ожидания» 1 июня 1977 г. Постановка— Ф. Шишигина, режиссеры — М. Макарова и Ю. Подсолонко, художник — Б. Перко. Главные роли исполняли: Ермакова — Ю. Караев, Катерины — Л. Макарова, Шурика, их отца — В. Нельский, Клавы — Г. Базан- кова, Валерика — В. Курышев, Гриши — В. Дмитриев, Паоло Монти — И. Колесников, Люсии — В. Нельская. Затем пьеса была поставлена в Вологодском государственном драматическом театре (режиссер — А. Карпов) и других. За рубежом первые постановки «Ожидания» — в Чехосло-* вакии, Болгарии, Югославии.
«Жестокие игры»
Пьеса окончена в год семидесятилетия писателя — 1978-й. Критик Н. Крымова в статье «Всегда с молодостью» («Комсомольская правда», 1978, 26 мая) писала: «В пьесе «Жестокие игры» Арбузов остался верен себе во многих мотивах... но характеры двадцатилетних он написал так, как до сих пор не писал. В сочетании доброты и горечи, сочувствия и мудрой остраненности, наконец, трезвого ощущения собственной вины (а кто в ответе за двадцати- летних, как не их отцы и деды?) — в этом новый Арбузов и его творческий вызов молодым. Есть ли лучший способ для драматурга встретить свой юбилей?»
«Жестокие игры» впервые опубликованы в журнале «Театр» (1978, № 4).
„.«Новая драма А. Арбузова «Жестокие игры» привлекла многие драматические труппы страны. В ней звучит тревожное предостережение: невнимание к таким исконным основам бытия, как дети, семья, любовь, оборачивается
789


личной трагедией и может стать социально опасным. Счастье семьи — ячейки общества, с которой для юного гражданина и начинается познание действительности,— не только наше частное дело, оно имеет государственное значение и ценность. Эмансипированная Маша в «Жестоких играх» восклицает: «Геолог я, а все остальное потом». Однако тяжелым одиночеством расплачивается она в итоге за равнодушие к ребенку, мужу, ко всему, что зовется личной жизнью. Драматична судьба и совсем молодых героев арбузовской пьесы — Кая, Никиты, Терентия. Не имея нормальных семей, они ищут опоры друг в друге. Писатель со свойственной ему психологической тщательностью показывает, как непросто, болезненно происходит в этих условиях формирование личности, нравственных устоев человека» (Д у б а с о в Г. От драматурга до актера (театральное обозрение).— «Правда», 1979, 25 апр.).
На вопрос корреспондента газеты «Смена» (Ленинград, 1978, 13 июня) Л. Сидоровой о теме «Жестоких игр» Арбузов отвечал: «Думаю, что эта пьеса продолжает то, о чем я писал в последнее время... часто мы относимся к близким людям недостаточно внимательно. Легкомысленно обращаемся с ними, с самим собой... И почему-то забываем, что наша личная жизнь является вместе с тем и жизнью общества... Мне хотелось, чтобы зритель «Жестоких игр» задумался именно об этом».
Впервые «Жестокие игры» были поставлены в мае 1978 г. в Тбилиси, в Театре русской драмы им. А. Грибоедова (режиссер — А. Товстоногов). В Ленинграде, на сцене Большого драматического театра им. М. Горького, премьера прошла 3 сентября 1978 г. Руководитель постановки — Г. Товстоногов, режиссер — Ю. Аксенов, художник — А. Орлов. Роли исполняли: Кая — В. Юшков, Никиты — Г. Богачев, Терентия — А. Толубеев, Нели — Е. Попова, (студентка ЛГИТМиК), Михаила — Ю. Демич, Маши — Н. Тенякова, Константинова — Г. Гай, Ловейко — Г. Васильев, Олега Павловича — М. Волков, матери Нели — 3. Шарко, Девушки, похожей на ангела, и Девушки, не* похожей на ангела,— Н. Данилова.
В Москве пьеса впервые показана в Театре на Малой Бронной 1 апреля 1979 г. Режиссер — Л. Дуров, художник— В. Дургин. Роли исполняли: Кая — Р. Симонов, Никиты — И. Янковский, Терентия — В. Изотов, Нели — Е. Дурова (студентка ГИТИСа), Михаила — Г. Марты- нюк, Маши — Л. Богданова, Константинова — А. Ширшов, Олега Павловича — А. Спивак, матери Нели — Г. Васько¬
790


ва, Девушки, похожей на ангела, и Девушки, не похожей на ангела,— В. Грушина, Любаси — В. Салтыковская.
Вторая московская премьера состоялась в Театре им. Ленинского комсомола в мае 1980 г. Режиссер — М. Захаров. Художник — О. Шейнцис.
Роли исполняли: Кая — Ю. Астафьев, Никиты — А. Абдулов, Терентия — Ю. Зайцев, Нели — Т. Догилева, Михаила — Н. Караченцов, Маши — Л. Чикурова, Константинова — Б. Никифоров и Н. Скоробогатов.
Пьеса «Жестокие игры» широко пошла в театрах периферии. В числе первых постановок: в Рижском театре юного зрителя (режиссер — А. Шапиро); в Ивановском областном драматическом театре (режиссер — Ю. Александров); в Саратовском театре им. Карла Маркса (режиссер— Я. Рубин); в Калининском драматическом театре (режиссер — В. Тищенко); в Ростове-на-Дону, в Государственном драматическом театре (режиссер — Ю. Еремин).
За рубежом первая постановка была осуществлена в Софии, в театре «София». Болгарская пресса высоко оценила спектакль, поставленный Леоном Данчелом (Кай — Л. Младенов, Никита — Ф. Трифонов, Терентий -^Д. Га- нев, Неля — С. Братанова, Мишка — Р. Младенов, Маша — М. Владигерова, Константинов — И. Стефанов).
В апреле 1981 г. пьеса была поставлена в Токио, в театре «Мин- гей». Режиссер Вакасуги. «Жестокие игры» — пятая пьеса Арбузова, поставленная в этом театре.
« Воспоминание »
Пьеса написана в 1980 г. Впервые напечатана в журнале «Театр» (1981, № 5).
Первая постановка осуществлена новосибирским театром «Красный факел» 3 марта 1981 г. Режиссер — С. Иоаниди. Художник— Е. Гороховский. На премьере роли исполняли: Турковского — В. Чумичев, Софьи Васильевны — А. Гаршина, Любови Георгиевны — А. Покидченко, Киры — Т. Черепанова, Дениса — И. Белозеров, Асеньки — М. Филатова, Жени — В. Широнина, Шурочки — А. Смирнова, певицы в ресторане — Н. Зверькова.
В Москве премьера драмы «Воспоминание» состоялась 28 мая 1981 г. в Театре на Малой Бронной. Режиссер — А. Эфрос. Художник — Д. Крымов.
Роли исполняли: Турковского — О. Вавилов, Софьи Васильев-
791


ны — Л. Перепелкина, Любови Георгиевны — О. Яковлева, Киры — В. Салтыковская, Дениса — И. Шабалтас, Асеньки — Т. Кречетова, Жени — Е. Смирнова, Шурочки — М. Андрианова, певицы в ресторане — Л. Хмельницкая.
Л. Нимвицкая.


ИЛЛЮСТРАЦИИ


«НОЧНАЯ
ИСПОВЕДЬ»
Самарин—М. Прудкин МХАТ. 1967


«НОЧНАЯ
ИСПОВЕДЬ»
Гисслинг —
Е. Пржебульский, Самарин —
А. Жуковский. Режиссер Р. Соболь- ский.
Театр Повшехны Лодзь, 1967
Юлия Глебова — Долей Грей,
Евгений Ласточкин — Алон Доссор. Режиссер Раймонд Ингрем.
Плейхаус-компани.
Нотингем


«СЧАСТЛИВЫЕ ДНИ
НЕСЧАСТЛИВОГО
ЧЕЛОВЕКА»
Крестовников —
О. Басилашвили, Настенька — Н. Теня- кова.
Режиссер Ю. Аксенов, руководитель постановки Г. Товстоногов. Большой драматический театр имени М. Горького.
Ленинград. 1968


«СКАЗКИ СТАРОГО Виктоша—О. Яковлева, АРБАТА» Блохин — Л. Броневой.
Режиссер А. Эфрос. Театр на Малой Бронной. Москва. 1970


«СКАЗКИ СТАРОГО Блохин — Ю. Толубеев, АРБАТА» Левушка — С. Ситник.
Режиссер А. Музиль. Театр имени А. С. Пушкина. Ленинград. 1971


«СКАЗКИ СТАРОГО АРБАТА»
В роли Балясникова Бешеней
Национальный театр. Будапешт. 1971
Виктоша — Ф. Кендел, Балясников —
М. Хорден.
Режиссер Девид Хорлок.
Королевский театр. Бристоль. 1977


«СКАЗКИ СТАРОГО АРБАТА»
Балясников —
И. Бисеман,
Блохин — И. Хобсон. Режиссер Бен Хактман. Публик-театр. Питсбург. США. 1977
Балясников —
Жак Фабри, Виктоша —
Анни Петит Лагранж.
Театр «Потиннер». Париж. 1979


[ВЫБОР»
Двойников —
Ю. Яковлев, Королевич — В. Этуш. Режиссер Л. Варпаховский. Театр имени Евг. Вахтангова. Москва. 1971
Сцена из спектакля. Режиссер Серж Савин. Национальный театр. Тимишоара. Румыния. 1974


«в этом милом
СТАРОМ ДОМЕ»
Гусятников —
В. Ларионов,
Юлия — М. Лифанова. Режиссер Ю. Мочалов. Театр имени Ленинского комсомола. Москва. 1972


* в этом милом
СТАРОМ ДОМЕ»
Бегак — О. Антонова, Юлия — М. Кедрова. Режиссер П. Фоменко. Театр комедии. Ленинград. 1972
Гусятников —
И. Винклар,
Нина — И. Котробова. Режиссер Иван Гланц Реалистический театр имени 3. Неедлы. Прага. 1972


«В ЭТОМ МИЛОМ Гусятников —
СТАРОМ ДОМЕ» А. Хредзевич,
Нина — Галина Смиела. Театр Польски. Вроцлав. 1974


«В ЭТОМ МИЛОМ Гусятников — Режиссер Ниссе
СТАРОМ ДОМЕ» В Ранскио, Ранние.
Нина — Л. Кокко. Лахти. Финляндия.
1973


«ПОЗДНЯЯ Гусятников —
СЕРЕНАДА» м- Водяной.
Театр музыкальной
(мюзикл по пьесе комедии. Одесса. 1976
«В этом милом старом доме»).


«В ЭТОМ МИЛОМ Сцена из спектакля.
СТАРОМ ДОМЕ» Режиссер Гета Влад.
Театр Джулешти. Бухарест. 1978


«ВЕЧЕРНИЙ СВЕТ» Тамара — А. Роговцева.
Русский
драматический театр имени Леси Украинки. Киев. 1975


Инна — Н. Дробышева. Театр имени Моссовета.
Москва. 1У75


«ВЕЧЕРНИЙ СВЕТ» Пальчиков — Д. Масей, Тамара — Ш. Рейд. Режиссер Ричард Котрелл.
Королевский театр. Бристоль.
Англия. 1976


«СТАРОМОДНАЯ Лидия Васильевна — Режиссер А. Гончаров.
КОМЕДИЯ» л- Сухаревская, Театр имени
Родион Николаевич — Вл. Маяковского.
Б. Тенин. Москва. 1976


«СТАРОМОДНАЯ
КОМЕДИЯ»
Лидия Васильевна — Пегги Эшкрофт, Родион Николаевич — Антони Куэл. Режиссер Терри Ханде.
Королевский Шекспировский театр «Алдвич».
Лондон. 1970


«СТАРОМОДНАЯ
КОМЕДИЯ»
Лидия Васильевна — Эдвие Фейр,
Родион Николаевич — Ги Трежан.
Режиссер Ив Бюро. «Комеди де шанс Элизе».
Париж. 1977
Лидия Васильевна — У. Акселсон,
Родион Николаевич — Т. Лиллиекрона. Режиссер Херман Аилселл.
Стадтеатр. Гётеборг. 1977


«СТАРОМОДНАЯ
КОМЕДИЯ»
Лидия Васильевна — Мери Мартин,
Родион Николаевич — Антони Куэл. Режиссер Эдвин Шерин.
Кеннеди Центр. Вашингтон. 1977 I
Лидия Васильевна —
С. Харуко
Родион Николаевич — Оное Сероку.
Режиссер Ютака Вада Театр «Сен-Шейн». * Токио. 1979


«СТАРОМОДНАЯ
КОМЕДИЯ»
Лидия Васильевна —
Б. Ульфсон,
Родион Николаевич —
Г. Виклунд.
Режиссер Ниле Бранд. Шведский театр. Хельсинки. 1977
Лидия Васильевна — Хердис
Порвалдсдоттер, Родион Николаевич — Рюрик Харальдесон. Национальный театр. Рейкьявик. 1979


«ОЖИДАНИЕ» Паоло Монти —
В. Лановой,
Люсия — Ю. Борисова. Режиссер Е. Симонов. Театр имени Евг. Вахтангова.
1977


«ОЖИДАНИЕ» Катерина —
Л. Макарова,
Клава — Г. Базаикова, Гриша — В. Дмитриев. Режиссер Фирс Шишигин.
Театр драмы имени Ф. Волкова. Ярославль. 1977


«ЖЕСТОКИЕ ИГРЫ» Кай — В. Юшков, Терентий —
А. Толубеев,
Никита — Г. Богачев.
Режиссер Ю. Аксенов.
Руководитель
постановки
Г. Товстоногов.
Большой
драматический театр имени М. Горького. Ленинград. 1978


«ЖЕСТОКИЕ ИГРЫ»
Кай — Вилоо Салдре, Девушка, похожая на ангела,—
Тина Порее.
Режиссер Карин Райд. Тарту. 1978
Неля — И. Федорова, Терентий — Г. Макаров. Режиссер А. Шапиро. Театр юного зрителя. Рига. 1978


«ЖЕСТОКИЕ ИГРЫ» Неля —
Сатка Братанова, Никита —
Филипп Трифонов.
Режиссер
Леон Даниел.
Театр «София». София. 1979


«ЖЕСТОКИЕ ИГРЫ» Неля — Т. Догилева,
Терентий — Ю. Зайцев, Никита — А. Абдулов. Режиссер М. Захаров.
Театр имени
Ленинского
комсомола.
Москва. 1980


Алексей
Николаевич
Арбузов
Избранное
II
Редактор
3. М. Пекарская
Художники
О. Ю. Смирнова,
Н. Ф. Алексеев
Макет альбома иллюстраций Г. Б. Лукашевич
Художественный редактор Л. И. Орлова
Технический редактор А. Л. Резник Корректоры
Т. Я. Иванова Т. И. Чернышова
И.Б. № 1421
Сдано в набор 16.12.80. Подписано к печати 03.08.81. А 09507. Формат издания 70Х108/32. Бумага типографская № 1. Гарнитура журнальная. Высокая печать. Уел. п. л. 36,05. Уч.-изд. л. 40,235. Изд. № 12152. Тираж 30 000. Заказ 271. Цена 2 р. 80 к. Издательство «Искусство», 103009 Москва, Собиновский пер., 3. Тульская типография Союзполиграфпрома при Государственном комитете СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли, г. Тула, проспект Ленина, 109.