Автор: Серова О.В.
Теги: всеобщая история история международные отношения история италии новое время
ISBN: 5-02-009639-3
Год: 1997
Текст
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
Институт всеобщей истории
0. В. Серова
ГОРЧАКОВ,КАВУР
ОБЪЕДИНЕНИЕ
ИТАЛИИ
В
МОСКВА "НАУКА"
1997
УДК 94/99
ББК 63.3(10)
С 32
Издание осуществлено при финансовой поддержке
Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ)
проект № 97-01-16011
Рецензенты:
доктор исторических наук СП. Пожарская,
доктор исторических наук Н.А. Ковальский
Серова О.В.
Горчаков, Кавур и объединение Италии. - М.: Наука, 1997. -
351 с., ил.
ISBN 5-02-009639-3
В работе, воссоздающей широкую картину участия России в дипломатических
акциях, в результате которых было осуществлено объединение Италии, центральное
место отводится изучению роли в этом российского министра иностранных дел
А.М. Горчакова и сардинского премьера и министра иностранных дел К. Кавура.
Осмысление огромного пласта материалов архивов России и Италии, по большей
части впервые вводимых в научный оборот, позволило автору углубить понимание
происходивших событий, разобраться в логике позиций российской и итальянской
дипломатии, проникнуть в суть международных отношений того времени.
Для историков и всех интересующихся историей.
По сети АК © О.В. Серова, 1997
ISBN 5-02-009639-3 © Издательство "Наука”, художественное
оформление, 1997
© Российская академия наук, 1997
Памяти моих родителей посвящаю
ПРЕДИСЛОВИЕ
В истории отношений между Россией и Италией период, охватывавший
всего полдесятилетия от подписания участницами Крымской войны в
марте 1856 г. Парижского мира до провозглашения в марте 1861 г. едино-
го итальянского государства, безусловно, занимает совершенно особое
место. Ведь за этот короткий отрезок времени был пройден сложный и
трудный путь от урегулирования отношений между Сардинским королев-
ством и Россией (вчерашними врагами в только что закончившейся войне)
до разрешения проблемы признания Россией, но теперь уже нового
политического образования - Объединенного итальянского королевства.
А по существу в эти годы были заложены основы и произошло станов-
ление отношений между двумя странами, на характер которых не мог не
наложить отпечаток тот факт, что эти годы обозначили исключительно
важный этап в собственной истории как Италии, так и России.
Для первой он ознаменовался движением за создание единого нацио-
нального государства, превращения в политическое образование той Ита-
лии, о которой в свое время австрийский канцлер Клеменс Меттерних
сказал, что "это лишь географическое понятие”. Этот процесс, естест-
венно, привлекал к себе пристальное внимание всей Европы. Тем более
что, хотя в эти годы решение проблемы в значительной мере оказалось в
руках либералов, не подлежит сомнению, что на происходящих на Апен-
нинском полуострове событиях отражались революционные настроения
демократических кругов: программе Камилло Бенсо ди Кавура проти-
востояла программа Джузеппе Мадзини и Джузеппе Гарибальди, грозив-
шая революцией, способной разжечь в Европе тлевшие искры событий
1848 г., а потому вызывавшая самую глубокую озабоченность европей-
ской дипломатии и влиявшая на позицию держав.
Роль этой дипломатии, однако, не ограничилась лишь выражением
простой озабоченности. Ведь позиция гегемона, занятая умеренными
либералами, привела к тому, что осуществляемое ’’сверху" объединение в
значительной степени стало возможным в результате дипломатических
комбинаций, включавших как сложные игры великих держав, в которых
Италии довольно часто отводилась роль разменной монеты, так и огром-
ные усилия сардинской дипломатии, действовавшей чрезвычайно активно,
чтобы направить развитие событий в желаемое русло, привлечь на свою
сторону правительства других держав, в том числе России.
Благодаря не только активности, но также мастерству и исключи-
тельной целеустремленности сардинских дипломатов и особенно самого
Кавура достичь этого в определенной степени удалось. И далекая,
казалось бы, Россия (а в те времена она иначе и не воспринималась)
откликнулась на обращенный к ней призыв о поддержке.
3
В этой связи, естественно, возникает необходимость найти ответ на
ряд вопросов: чего добивался Турин от Петербурга, какой помощи ждал, в
решении каких общих и конкретных задач возлагал на него надежды, как
оценивал свои успехи на этом поприще.
Что касалось России, то для нее это были трудные времена. Едва
выйдя из Крымской войны, ей предстояло ликвидировать тяжелые послед-
ствия войны и заняться крайне сложными проблемами как внутри страны,
так и вне. Если частичное решение первых нашло свое выражение в
реформе 1861 г., то решение вторых потребовало от нее коренного пере-
смотра внешнеполитической ориентации в целом и особенно ее отношений
с Францией и Австрией. А это, в свою очередь, - разумеется, наряду с
другими факторами — в силу исключительной вовлеченности этих держав
в события на Апеннинском полуострове должно было неизбежно повлиять
на позицию России в итальянском вопросе.
Какой была эта позиция, в чем конкретно проявлялась, чем характери-
зовалась, чем диктовалась, насколько отвечала истинным потребностям
того или иного момента или им противостояла, иными словами, как ее
можно оценить с точки зрения влияния на решение проблемы итальян-
ского единства - вот еще один комплекс вопросов, поиск ответов на кото-
рые входит в задачу данной работы.
Наряду с указанными конкретными проблемами, освещение которых
позволяет довольно полно воссоздать картину развития отношений между
двумя странами, логически возникала еще более общая задача - поста-
раться прояснить основные намечавшиеся в этом развитии тенденции,
складывавшиеся традиции, т.е. извлечь из прошлого опыт, всегда полез-
ный, независимо от того, позитивен он или негативен, учит ли он, как
следует или, наоборот, как не следует поступать.
Восстанавливая широкую панораму дипломатических акций России в
связи с объединением Италии, автор подробно рассматривает роль в этом
российского министра иностранных дел А.М. Горчакова и итальянского
премьера и министра иностранных дел Камилло Бенсо ди Кавура, одно-
временно давая характеристики и других политиков. Это закономерно
выдвинуло проблему выявления (в доступных вообще исследованию
пределах) их "исторического сознания", их образа мышления (через пони-
мание ими тех или иных событий, обоснование принимаемых решений), а
также методов, особенностей стиля их деятельности, ведь речь идет о
тех, кто не только вырабатывал, определял те или иные решения, но был
призван сам активно проводить их в жизнь, по ходу событий часто их
корректируя.
Ставя перед собой эту непростую задачу, автор полностью разделяет
справедливость замечаний известного итальянского историка Федерико
Шабо, относя его не только к итальянским государственным деятелям,
что "манера приступать к какой-то политике и осуществлять ее, манера
ставить и обсуждать отдельные вопросы, манера реагировать - иными
словами - стиль для таких деятелей, как наши (итальянские. - О.С.), яв-
ляющихся людьми действия, а не кабинетными теоретиками, имеет по
крайней мере не меньшее значение, чем так называемые общие програм-
мы. Иначе говоря, невозможно различить в конкретной политической
4
акции, что составляет существо, и что представляет собой способ дости-
жения этого существа: как у артиста и у политика - тоже по-своему ар-
тиста, действующего по интуиции, а не в силу абстрактной логики, и если
он действительно таков милостью божьей, а не из-за доктрины - форма и
содержание составляют единое целое, и попытка пренебречь этим
единством чревата созданием исследования, освещающего идеологию, а
не политическую деятельность”1.
При написании книги были широко использованы опубликованные
источники: дипломатические документы, переписка, речи, выступления,
дневники, биографии, мемуары, пресса. Но основной и наиболее важный
материал был почерпнут в архивах двух стран.
Что касается Италии, - это Историко-дипломатический архив МИД
Италии, Центральный государственный архив, Государственные архивы
Неаполя, Флоренции, Турина, Неаполитанского общества истории Роди-
ны.
В России речь идет об Архиве внешней политики Российской империи
МИД РФ, Государственном архиве РФ, Российском государственном
историческом архиве, Отделе рукописей Института русской литературы
Российской Академии наук (Пушкинский дом). Привлечен также материал
Исторического архива Эстонии.
Разумеется, что главный пласт документов в этих архивах составляет
переписка (в форме донесений, официальных и личных писем, телеграмм,
инструкций) между соответствующим министерством иностранных дел и
его представительствами. Поэтому была тщательно изучена переписка
МИД России со своими миссиями в итальянских государтвах и соответ-
ственно переписка МИД этих государств с их миссиями в Петербурге. Но
этим задача не ограничилась. Чтобы расширить круг источников, ракурс
видения происходивших событий, потребовалось подвергнуть сквозному
просмотру материалы переписки российского и сардинского министров
иностранных дел со своими представительствами в столицах всех великих
держав - Вене, Париже, Лондоне, Берлине.
Не только обширный, но и чрезвычайно важный материал дало знаком-
ство с личными фондами дипломатов и государственных деятелей.
При всем сходстве, как по характеру, так и по существу, материалов
архивов двух стран обращают на себя внимание некоторые особенности
материалов Архива внешней политики Российской империи. Дело в том,
что хранящаяся в нем дипломатическая переписка имеет множество помет
царя. Это могут быть просто отчеркнутые или подчеркнутые слова депе-
ши, восклицательный или вопросительный знак и, короткое, а часто и
весьма пространное замечание относительно затронутых проблем или
ответ на замечание, ранее оставленное на полях министром.
Очень близко к этому материалу примыкают ежедневные (а иногда и
по нескольку раз в день) записки министра царю по наиболее злобо-
дневным вопросам, по поводу которых Александр II тут же излагал свои
соображения. Это делает из этих записок свидетельство своеобразного
диалога министра с царем, диалога весьма эмоционального, не в послед-
1 Chabod F. Storia della politica estera italiana dal 1870 al 1896. Bari, 1951. Vol. 1. P. XIII.
5
нюю очередь, вероятно, по причине того, что он отражал первую реак-
цию на прочитанное.
Все эти пометы служат доказательством чрезвычайно серьезного
отношения Александра II к руководству внешней политикой страны, а для
историка становятся исключительно важным, фактически единственным
(которым он располагает) источником, непосредственно фиксирующим
позицию царя по тем или иным вопросам. Поражает объем прочиты-
ваемого: царь был в курсе не только крупных, ключевых, но, казалось
бы, и довольно мелких проблем, причем занимался ими явно с большим
интересом. Характер помет, их содержание обнаруживают в нем человека
с быстрой реакцией, мыслившего четко, ясно, прекрасно разбиравшегося в
ситуации, в стоявших задачах, преследуемых целях.
Еще одну особенность материалов этого архива составляет наличие
ежегодных отчетов министерства. В них подвергались тщательному ана-
лизу важнейшие события как международной жизни, так и внешней поли-
тики России. Этого не было в практике других стран.
Следует подчеркнуть, что значительная часть представляющих огром-
ную ценность документов итальянских и российских архивов вводится в
научный оборот по существу впервые. Особенно это относится к послед-
ним, ибо в свое время они лишь в самой ограниченной мере были исполь-
зованы Джузеппе Берти2, опиравшимся в основном на материалы
итальянских архивов. Именно поэтому в его работе оказалась
представлена гораздо полнее позиция итальянских государств, чем России,
за что его упрекали оппоненты. Признавая справедливость этого упрека,
Берти и через десятилетие после выхода книги в свет с сожалением
констатировал: ’’Еще и поныне этот пробел остается невосполненным. И
он сказывается тем более сильно, что в отношениях между Россией и
итальянскими государствами в эпоху Рисорджименто решающую роль в
развитии дипломатических связей, разумеется, играла держава, имевшая
больший вес, а именно Россия”3.
Этот пробел, до наших дней сохраняющийся в историографии, и при-
звана восполнить представленная работа. Оговоримся, однако, что в ней
не затрагивается такой аспект темы, как воздействие общественного
мнения на дипломатию, ибо это слишком расширило бы задачу.
Приступая к исследованию, автор ни в коей мере не тешила себя
надеждой на возможность привлечения материалов итальянских архивов и
испытывает тем большую благодарность к сделавшему чрезвычайно
много, чтобы такая возможность могла реализоваться, профессору Энрико
Серра, что впервые смогла получить удовлетворение от работы, осущест-
вленной на основе полнокровных, полновесных источников, несомненно,
облегчающих приближение к истине.
Автор выражает самую искреннюю признательность профессорам
Серджо Романо и Анжело Тамборра, взявшим на себя труд ознакомиться
с рукописью, так же как всем участникам ее обсуждения в Миланском
университете; благодарит сотрудников всех архивов России и Италии, в
2 Берти Дж. Россия и итальянские государства в период Рисорджименто. М., 1959.
3 Россия и Италия: Из итории русско-итальянских культурных и общественных отно-
шений. М., 1968. С. 138.
6
которых были собраны документы для книги, за их неизменную благо-
желательность и готовность помочь в выявлении и получении нужных
материалов.
И наконец, last but not least, глубокая благодарность автора МИД Ита-
лии не только за использование материалов его архива, но и за мате-
риально обеспеченную им возможность весьма продолжительной работы в
нем.
Глава первая
ЕВРОПА И ИТАЛИЯ НАКАНУНЕ ОБЪЕДИНЕНИЯ
Прочно устоявшееся в нашем сознании представление об Италии как о
колыбели европейской цивилизации явно мешает нам отдавать себе отчет
в том, что современное независимое национальное образование на Апен-
нинском полуострове сравнительно молодо, и бурные события, связанные
с его появлением, происходили не так давно. Ведь датой рождения единой
Италии стал 1861 год. При этом исключительно итальянское государство,
которое охватывало всю итальянскую территорию, возникло впервые в
истории: такого не случалось ни в далекой древности, ни в средние века,
ни в дальнейшем, когда на протяжении столетий в многочисленных
государствах Апеннинского полуострова один иноземный пришелец сменял
другого.
Испанское господство, которому предшествовало, хотя и кратковре-
менное, французское (его закрепил подписанный в Като-Камбрези в
1559 г. мир между Испанией и Францией), сменило австрийское в резуль-
тате войны за испанское наследство и в соответствии с Утрехтским и
Раштадтским мирными договорами 1713-1714 гг. Правда, после войны за
польское и австрийское наследство (Венский договор 1738 г. и Ахенский -
1748 г.) только Миланская область продолжала находиться в непосред-
ственном владении Австрии. Но позже ей удалось посадить на тосканский
престол супруга будущей императрицы Марии Терезии Габсбургской,
между тем как сыновья испанского короля Карл и Филипп Бурбоны полу-
чили троны соответственно в Неаполе и Сицилии (1734) и в герцогстве
Парма (1748). Затем, в 1768 и 1769 гг., благодаря бракам двух дочерей
Марии Терезии Австрии удалось подчинить себе бурбонские государства
Неаполь и Парму, а в 1771 г. бракосочетание второго сына австрийской
императрицы с наследницей герцогства Модена содействовало распростра-
нению влияния Австрии и на это герцогство.
Все это время в особом положении находилось Пьемонтское государ-
ство, сложившееся из ряда феодов, принадлежавших Савойскому дому.
По окончании войны за испанское наследство оно стало королевством,
значительно расширило свою территорию за счет присоединения прилега-
ющих земель, а также Сицилии. Эта последняя в соответствии с Гаагским
мирным договором 1720 г. после неудачной попытки Испании восстано-
вить свое господство в Италии была насильственно обменена на Сарди-
нию. Савойское государство стало называться Сардинским королевством.
В ходе последующих изменений на полуострове Пьемонт продолжал
проводить, хотя и весьма относительно, но все-таки независимую поли-
тику, используя соперничество между Францией и Австрией и неизменно
Я
сохраняя дружеские отношения с Англией. В свою очередь, дипломатия
этих стран отводила ему роль буферного государства, призванного урав-
новешивать влияние соперниц, но вместе с тем была против неизменно
обнаруживаемой им тенденции к такому расширению и его усилению,
которое могло ему обеспечить прочные позиции в Северной Италии.
Пьемонт, однако, разделил участь других итальянских государств в
период начавшегося в 1792 г. французского нашествия, когда весь
полуостров на долгое время превратился в театр непрерывных военных
действий, включивших новое завоевание Италии, осуществленное Напо-
леоном I в два этапа: 1800—1802 гг. и 1805—1809 гг. После этого вне
пределов наполеоновского влияния оставались лишь два острова - Сици-
лия и Сардиния, находившиеся под английской защитой с 1806 г.
В качестве участницы антифранцузской коалиции (она включала также
Англию, Австрию и Турцию) направила на Апеннинский полуостров свои
войска и Россия. Ее армия под руководством фельдмаршала А.В. Суво-
рова в 1799 г. совершила свой знаменитый переход через Альпы и
участвовала в военных действиях, а в Неаполь тогда же прибыла эскадра
под командованием адмирала Ф.Ф. Ушакова.
После закончившихся полным крахом завоевательных замыслов фран-
цузского императора территориальное устройство Апеннинского полу-
острова определялось решениями Венского конгресса. В соответствии с
ними Австрия значительно расширила здесь свои владения. Помимо
принадлежавшей ей прежде Ломбардии (с центром в Милане), она сде-
лалась обладательницей территории Венецианской республики, а также
ряда областей на Севере, примыкавших к империи. Кроме того, импер-
ские князья правили в герцогствах Парма, Модена и Великом герцогстве
Тосканском.
В Неаполитанском Королевстве, или как его еще называли, Королев-
стве обеих Сицилий, благодаря австрийской вооруженной интервенции
была восстановлена власть Бурбонов, оказавшихся в полной зависимости
от Австрии по причине договора о постоянном оборонительном союзе.
Правда, Австрии не удалось реализовать свой план создания конфе-
дерации или лиги итальянских государств с ее участием, что послужило бы
юридическому обоснованию ее безраздельного господства на полуострове,
ибо решениями конгресса было восстановлено частично присоединенное к
Французской империи во времена итальянской кампании Наполеона I
Папское государство (оно включило Лацио, Марку, Умбрию и легатства:
Романью, Болонью, Феррару), а Пьемонт, правительство которого не
только отказалось заключить договор о союзе с Веной, но по настоянию
Англии и России сумело расширить территорию государства в результате
присоединения Генуи, а также получило гарантии европейских держав,
сохранял независимость1.
Итак, вновь, как и на протяжении почти трех веков, судьбу Италии
определили решения великих держав, согласно которым в большинстве
государств Апеннинского полуострова закрепилось австрийское господ-
ство. Однако годы Французской революции и наполеоновского влады-
1 Канделоро Д. История современной Италии. М., 1961. Т. 2. С. 18-21.
9
чества не прошли для них даром, к тому же не существовало силы,
способной воспрепятствовать их социально-экономическому и культурному
развитию, начавшемуся в XVIII в., а также сломить возникшее в период
революции патриотическое движение за национальную независимость,
ставившее своей целью объединение страны. Для Италии уже начался
период ее истории, известный как эпоха Рисорджименто (Возрождение), в
самом названии которой отразилась связь итальянского национального
движения с предшествующей историей. Это был сложный процесс, вклю-
чавший в себя как политико-территориальный, так и общественно-полити-
ческий аспект, процесс, в конечном итоге приведший к появлению единого
национального государства не только независимого, но и современного,
буржуазного. При этом важную роль сыграл международный фактор,
деятельность европейской дипломатии, и далеко не в последнюю очередь
российской. Для лучшего понимания роли России необходимо обратиться к
предыстории ее отношений с итальянскими государствами, остановив-
шись, естественно, лишь на основных вехах.
Ранее других, в 1777 г., дипломатические отношения с Россией устано-
вило Королевство обеих Сицилий. С этого времени и до 1860 г. они не
прерывались. Отдавая себе отчет в неизменно сохранявшихся притяза-
ниях Англии на Сицилию, в Неаполе видели в России традиционного союз-
ника, поэтому не только обменялись в 1778 г. с Петербургом посланни-
ками, а в 1787 г., заключили торговый договор, но и присоединились тогда
же к вооруженному нейтралитету, направленому преимущественно против
Англии2.
В 1782 г. были установлены отношения с Россией Венецианской респуб-
ликой (до этого в 1768 г. Екатерина II назначила своего представителя в
Венецию, не дожидаясь ответного шага), а в 1783 г. - с Сардинским
королевством, Генуэзской республикой и Великим герцогством Тоскан-
ским3.
Весьма своеобразный характер носили отношения между Россией и
Папским государством, установившиеся еще в царствование Екатери-
ны II. Неприятие Россией на своей территории какой-либо духовной
власти и церковной иерархии, возглавляемой папой, исключало чисто
религиозное представительство папы в России. Со своей стороны послед-
няя имела в Риме свое светское дипломатическое представительство. За
ним было признано исключительное право на передачу корреспонденции
Ватикана, что создавало единственную возможность Риму поддерживать
связь с католическим духовенством на территории России и Польши, а
посему Ватикан не мог от нее отказаться4.
Все последующие годы положение оставалось неизменным: Папское
государство, как любое светское государство, могло поддерживать свои
дипломатические отношения с Россией, но не могло быть и речи о пред-
ставительстве духовной власти Святого престола. Ничего не переме-
нилось после поездки Николая I в 1845 г. в Рим, где он встречался с папой
2 Берти Дж. Россия и итальянские государства в период Рисорджименто. М., 1959. С. 74,
ИЗ.
3 Там же. С. 82-83.
4 Там же. С. 122-123.
10
Григорием XVI, так же как по завершении переговоров между государст-
венным секретарем кардиналом Луиджи Ламбрускини и прибывшим из
России во главе специального посольства Д.Н. Блудовым, хотя в их
результате был заключен 3 августа 1847 г. Конкордат или, по официаль-
ному названию, "Статьи, подписанные уполномоченными императора и
папы".
Дело в том, что в ходе переговоров по поводу подписания Конкордата
российская сторона отказалась от обсуждения таких вопросов как дипло-
матическая взаимность, предоставление католическому духовенству прав
на непосредственные сношения с Римом, на церковный иммунитет; одно-
временно она высказалась против возвращения духовенству конфискован-
ного государством имущества.
Конкордат, первое подписанное между Святым Престолом и Россией
соглашение, фиксировал юридический статус католиков России, но при
этом речь шла лишь о минимуме юридических гарантий5.
Отношения России с остальными, более мелкими государствами Апен-
нинского полуострова не выходили по существу за рамки протокольных
отношений дворов.
Что касалось отношений России с Пьемонтом и Королевством обеих
Сицилий, то уже упоминалось о ее роли в принятии решений Венским
конгрессом, определившим их судьбы. После конгресса Россия, как и
Франция, не только относилась благосклонно к стремлению Пьемонта
проводить антиавстрийскую политику, но вместе с Францией обнаружила
заинтересованность в осуществлении им конституционных реформ в духе
французской хартии 1814 г., чтобы создать трудности для Австрии6.
В принципе позиция России, как, впрочем, и других великих держав, в
значительной мере диктовалась стремлением расширить свое влияние в
этом регионе, сократив таковое Австрии. Но на ней сказывались и другие
факторы. Это особенно выявилось в ходе революционных кризисов 1820-
1821 гг. и 1848-1849 гг.
В июле 1820 г. в результате выступления приверженных идее нацио-
нального освобождения и конституционного строя карбонариев, членов
тайного общества, и военных, сторонников конституции, Королевство
обеих Сицилий было преобразовано в конституционную монархию. Осно-
вой конституции послужила введенная в Испанском королевстве в 1812 г.,
более демократическая, чем французская хартия, поскольку она резко
ограничивала королевскую власть и предусматривала только одну выбор-
ную палату. В ответ Австрия обнаружила намерение осуществить воору-
женную интервенцию.
Первоначальная реакция Петербурга на события в Неаполе свелась к
следующему: он выступил против австрийской интервенции, но за сохра-
нение конституционного строя и замену испанской конституции француз-
ской хартией.
Из-за оппозиции со стороны России и Франции вопрос интервенции, как
и отношения к неаполитанской революции в целом, был вынесен на
5 Там же. С. 490-491; Попов А.Н. Последняя судьба папской политики в России. 1845-
1867 гг. СПб., 1868. С. 26-29.
6 Канделоро Д. Указ. соч. Т. 2. С. 53.
11
обсуждение конгресса великих держав в Троппау в конце октября 1820 г.
На нем Меттерниху удалось убедить царя изменить отношение к интер-
венции: Австрия, Пруссия и Россия подписали протокол, санкциониро-
вавший отправку в Неаполь австрийского экспедиционного корпуса. Но,
поскольку Англия и Франция заявили протест, было решено пригласить на
новый конгресс великих держав, намеченный на январь 1821 г. в Лайбахе,
неаполитанского короля Фердинанда I, с тем чтобы ознакомиться с его
соображениями по поводу урегулирования неаполитанского вопроса. В
связи с тем, что Фердинанд I в Лайбахе просил об осуществлении интер-
венции, вопрос участниками конгресса был решен положительно7.
В марте 1821 г. к еще не успевшим разъехаться с конгресса австрий-
скому, российскому и прусскому монархам был обращен новый призыв о
вмешательстве Священного союза. На сей раз о помощи просил из Турина
Карл Феликс, брат сардинского короля, только что отрекшегося от пре-
стола в ходе начавшегося восстания. В ответ Австрия начала подготовку
к военной оккупации Пьемонта. Царь, подстраховывая ее на тот случай,
если не удастся подавить восстание, держал наготове стотысячную ар-
мию, вмешательства которой не потребовалось. Австрийские войска
оккупировали Королевство Обеих Сицилий и Пьемонт. Это означало, что
вновь весь полуостров оказался подчинен господству Австрии8.
Следующим серьезным испытанием для отношений России с Пьемон-
том стали события 1848-1849 гг. Когда в Ломбардии в ходе восстания в
Милане австрийские войска были обращены в бегство, Пьемонт в ответ
на просьбу миланских либералов объявил войну Австрии. Поскольку это
противоречило трактатам 1814-1815 гг. и австро-пьемонтским военным
соглашениям 1831 г., великие державы поспешили выразить свое отри-
цательное отношение к акции Пьемонта. Далее других, до полного раз-
рыва в апреле 1848 г. зашли Пруссия и Россия. Петербург, не скрывав-
ший накануне принятия Пьемонтом его решения, что в подобном случае
окажет поддержку Австрии и откажется от своей традиционной линии в
отношении Пьемонта, предписал своему посланнику Н.А. Кокошкину
потребовать возвращения его паспорта9.
Осенью 1849 г. Турин предпринял попытку восстановить отношения с
Петербургом, воспользовавшись охлаждением его отношений с Веной. С
этой целью туда был направлен видный пьемонтский дипломат Эдуардо
Де Лонэ. В полученной им инструкции от 31 октября 1849 г. подчер-
кивалось огромное значение, придаваемое отношениям с Россией: "Не
следует забывать, что, если в Европе и существует держава, которая
может оказать нам реальную поддержку и даже способствовать нашему
территориальному расширению, то это будет только Россия. Гарантией
этого является та лояльная поддержка, которую она всегда оказыва-
ла Савойскому дому". К тому же в Турине отдавали себе ясно отчет, что
следует считаться со сложившейся в Европе новой ситуацией: того равно-
весия сил между Францией и Австрией, в антагонизме которых Пьемонт
7 Там же. С. ПО, 112-114, 116.
8 Там же. С. 142, 145.
9 Берти Дж. Указ. соч. С. 505-506; Канделоро Д. Указ. соч. М., 1962. Т. 3. С. 217.
12
Виктор Эммануил II (1820-1878).
С портрета, выполненного неизвестным художником
в 1855 г.
мог до некоторой степени черпать свою силу, больше не существовало.
Теперь, когда было очевидно, что Франция не в состоянии защитить
Пьемонт от притязаний Австрии, здесь полагали, что ’’одна только Россия
может ее (Австрию. - ОС.) обуздать’’. И признавались: "Мы нисколько
не рассчитываем на покровительство со стороны других держав, которые,
пожалуй, только и мечтают о том, чтобы разделить между собой нашу
страну”10.
Посланца снабдили объяснениями в связи с вопросом, обсуждения кото-
рого, как предполагалось, не удастся избежать. Речь шла о группе поль-
ских офицеров, состоявших в сардинской армии. Напоминалось, что поль-
ский корпус больше не находился на службе и выражалась готовнось
удалить из армии еще оставшихся в ней поляков, как только представится
удобный случай11.
10 Берти Дж. Указ. соч. С. 511.
11 Там же. С. 513-514.
13
Официально цель миссии ограничивалась вручением российскому импе-
ратору послания Виктора Эммануила II, извещавшего о своем вступлении
на престол, после отречения его отца Карла Альберта. Одновременно Де
Лонэ снабдили верительными грамотами, которые ему, однако, разреша-
лось предъявить лишь в том случае, если у него возникнет уверенность в
готовности Петербурга принять представителя короля.
Воспользоваться этим разрешением Де Лонэ не пришлось. Петербург
отказался восстановить дипломатические отношения с Пьемонтом. Нико-
лай I не ответил на письмо Виктора Эммануила И. Позднее он не напра-
вил соболезнования сардинскому королю, когда он оповестил монархов
Европы о смерти Карла Альберта. Великие князья, посещая Италию,
останавливались в Венеции, Милане и других городах, но не заезжали в
Турин12.
Между тем во время кризиса 1848 г. традиционно дружеские отноше-
ния между Неаполем и Петербургом укрепились, особенно после того как
последний зимой 1848 г. поставил Лондон в известность, что не допустит
никаких изменений в Королевстве Обеих Сицилий, которые были бы
равносильны разрыву или ослаблению связей, соединяющих две части
этого государства. Это свидетельствовало о том, что Петербург занял
позицию, направленную как против революции 1848 г. в Палермо, так и
против возможных попыток Англии обосноваться в Сицилии13.
Не изменился характер отношений между двумя странами и во время
Крымской войны, на протяжении которой, несмотря на серьезное давле-
ние со стороны Англии и Франции, Неаполитанское королевство остава-
лось на позиции благожелательного нейтралитета, хотя не только было
очевидно, но и поступило специальное предупреждение самого Николая I,
что не следует рассчитывать на помощь России в случае англо-фран-
цузской интервенции14.
Совершенно иную позицию занял Турин. Здесь пристально следили за
развитием восточного кризиса и размышляли над предполагаемыми
последствиями его для Европы и Италии. Среди тех, кто делал это осо-
бенно заинтересованно, был Кавур, впервые возглавивший правительство
в ноябре 1852 г.
Впрочем, к этому времени он уже немалого достиг на экономическом
поприще, возглавляя в 1850-1852 гг. экономические министерства - сель-
ского хозяйства, торговли, финансов и морского флота. Его путь к успеху
пролегал через создание собственной концепции на основе тщательного
изучения опыта других стран, новейших теорий в этой области и об-
ширной практической деятельности. Наряду с чисто научным интересом
было одно жизненное обстоятельство, которое вынудило Кавура приоб-
щиться к экономическим проблемам, не ограничиваясь при этом лишь
теоретическими изысканиями.
Дело в том, что, хотя Кавур родился (10 августа 1810 г.) в старинной
аристократической семье, обладавшей крупными земельными владениями,
12 Massari G. La vita е il regno di Vittorio Emanuele II di Savoia primo re d'Italia. Milano, 1878.
Vol. 1. P. 306-307.
13 Берти Дж. Указ. соч. С. 507, 509.
14Там же. С. 559.
14
Камилло Бенсо ди Кавур (1810-1861).
С портрета Ф. Ганена
он был младшим сыном, а посему все имущество и титул маркиза на-
следовал его брат. Ему же как второму сыну традиция предписывала
стать военным. С этого он и начал. Он окончил военную академию, но,
не чувствуя призвания, в 1831 г. оставил военную карьеру и занялся
хозяйством, стремясь обеспечить себе независимое материальное поло-
жение, и весьма в этом преуспел. Он совмещал с этим занятием научные
исследования в области политической экономии, к чему рано почувствовал
вкус, вел обширную переписку с видными экономистами и политическими
деятелями разных стран, с которыми познакомился во время поездок во
Францию, Англию, Бельгию, Швейцарию, много размышлял над судь-
бами народов, стран, цивилизации.
Уже в юношеские годы Кавур обнаружил необыкновенную силу духа и
ума. И, как отмечал один из его первых биографов, сотворил себя сам:
"Его побуждали действовать и стимулировали обстоятельства, но складом
15
ума и закалкой души он был обязан образованию, которое сам себе дал и
усовершенствовал во время путешествий, бесед с самыми выдающимися
европейскими деятелями, а также благодаря чтению современных книг...
Из его богатой политической и научной культуры родились разнообразные
склонности, навыки наблюдения, уверенность суждений, легкость группи-
ровки фактов и выведения из них закономерностей. Нет его речи, где не
было бы общего стержня, придававшего единство отдельным изложенным
в ней фактам... он иногда размышлял над вопросом о стиле, способах
выработать его у себя и соразмерить с содержанием, а также об искусстве
доходчиво излагать собственные мысли”15.
Политические взгляды молодого Кавура формировались под влиянием
реалий в его стране и в Европе. Особенно серьезно на них сказались
июльская революция 1830 г. во Франции и последовавшие за ней восста-
ния в Италии, и ответные репрессии. ’’Положение Италии, Европы и моей
страны было для меня источником самой острой боли, - признавался он
4 января 1832 г. в письме к своей тете Сесиль де Селлон. - Сколько
обманутых надежд, сколько утраченных иллюзий, сколько несчастий
обрушилось на нашу прекрасную Родину! Я никого не обвиняю, возможно,
что так решил рок, но факт, что июльская революция, после того как она
породила самые прекрасные надежды, вновь погрузила нас в худшее, чем
прежде, состояние. Ах, если бы Франция сумела воспользоваться своим
положением, если бы она обнажила шпагу, по возможности, этой весной.
Не думайте, что мои душевные муки сколько-нибудь отвратили меня от
прежних идей. Эти идеи - часть меня самого. Я их буду исповедовать,
буду их придерживаться до последнего дыхания”16.
После революции определился политический выбор Кавура. Он стал
умеренным либералом, придерживаясь, как сам признавался, ’’золотой
середины”, "желая, стремясь и работая во имя социального прогресса изо
всех сил”, но, решив "никогда не покупать его ценой всеобщего полити-
ческого и социального потрясения"17. При этом, по убеждению Кавура,
политику, обеспечивающую прогресс, должны были характеризовать
здравый смысл, реализм, соответствие требованиям времени. Это озна-
чало, что восприятие им формулы "золотой середины” отличалось ббль-
шей гибкостью, чем это было присуще французскому либерализму во вре-
мена Луи Филиппа.
Как бы подводя итог формирования своего политического мировоз-
зрения, Кавур в октябре 1847 г. писал: "Годы и занятия очень изменили
мои воззрения, не переменив их тем не менее. В сущности, я по-прежнему
либерал, каким и был в восемнадцать лет, в том смысле, что я всегда
желаю того, что может в наибольшей степени пойти на благо чело-
вечества и развитие цивилизации. Как и при выходе из колледжа, я со-
вершенно убежден, что мир вовлечен в фатальное продвижение в на-
правлении новой цели и что пытаться остановить ход событий, значит,
вызвать бурю, не имея шансов заставить корабль вернуться в порт. Но
x5Berti D. П conte di Cavour avanti il 1848. Roma, 1886. P. 12.
16 Cavour C. Lettere edite ed inedite. Torino, 1883. Vol. 1. P. 271.
11 Cavour C. Epistolario. Bologna, 1962. Vol. 1. P. 130.
16
теперь я убежден, что единственно реальный прогресс - это прогресс
медленный и благоразумно упорядоченный. Я убежден, что порядок
необходим для развития общества и что изо всех гарантий порядка за-
конная власть, которая имеет глубокие корни в истории страны, является
наилучшей. Поэтому, взвесив все, я не считаю себя большим либералом,
чем большинство из тех, кто занимает подъездные дороги власти"18.
Кавур был решительным противником абсолютизма, осознавал кризис
старой аристократической системы, выступал за отмену феодальных
привилегий. Он был сторонником конституцинной монархии и неизменно
сохранял приверженность идее политического и экономического возрож-
дения своей родины.
Кавур рано ощутил в себе желание приобщиться к политической дея-
тельности, чему, однако, мешали его взгляды, не позволявшие сделать
это в абсолютистском государстве и одновременно побуждавшие его счи-
тать заговорщическую деятельность бесполезной и даже вредной. Именно
поэтому его политическая карьера началась довольно поздно, лишь в
1848 г., когда на июньских дополнительных выборах он был избран в пар-
ламент; первые выборы в соответствии с дарованной королем 4 марта
1848 г. Конституцией состоялись в апреле. Но тогда Кавур потерпел
поражение.
Ко времени избрания в парламент он уже играл первостепенную роль в
торговых, аграрных и банковских кругах Пьемонта, пользовался широкой
известностью у себя дома и за рубежом как исследователь политических,
социальных и экономических проблем, обладал собственной программой их
решения. И что немаловажно для политика, его энергичная деятельность
обеспечила ему совершенно независимое материальное положение.
Еще до 1848 г. Кавур примкнул к борьбе умеренных либералов Пье-
монта за реформы, которые продолжил, используя парламентскую три-
буну. По его убеждению, реформы были важны не только сами по себе,
но и в качестве предохранительного клапана от угрозы революции при
своевременном их проведении. Он опирался при этом на негативный и
позитивный опыт европейских стран. Так, напоминая депутатам парла-
мента 7 марта 1850 г. о пронесшейся недавно революционной буре, от
которой не смогли уберечься ни германские князья (почти все их столицы
обагрила кровь), ни Франция (здесь за несколько часов был опрокинут
трон), он отмечал, что лишь Англии удалось избежать подобной участи.
Он объяснял это тем, что "в этой стране государственные деятели, при-
держивавшиеся консервативных принципов, сумели не только заставить
уважать власть, но и имели мужество осуществить множество реформ...
Хотя даже значительная часть их сторонников оспаривала как неумест-
ные" эти реформы. Кавур ссылался на пример Англии и для доказа-
тельства того, что реформы, проведенные вовремя, усиливают власть и
одновременно ослабляют силу революционного духа19. Отсюда его призыв
следовать по пути реформ, не боясь, что они будут объявлены несвое-
временными, не опасаясь ослабить власть конституционного трона. Кроме
,8Ibid. Firenze, 1978. Vol. 4. Р. 349.
^Cavour С. Discorsi parlamentari. Vol. 1-11, Torino, 1863-1872. Vol. 1. P. 407.
17
того, он считал, что "если упреждать события, поощрять все, что есть
справедливого, благородного в народных инстинктах, то можно избежать
революции"20.
Рецепт предотвращения революции распространялся Кавуром и на
социализм: "Равенство в правах никогда не покончит с неравенством
условий, - полагал он. - Поэтому есть лишь один способ предотвратить
социализм: высшие классы должны посвятить себя улучшению положения
для низших классов, иначе гражданская война неизбежна"21.
Касаясь различных сторон процесса проведения реформ, Кавур вы-
ражал убеждение в том, что они "должны вызревать медленно, что
их следует хорошо обдумать, но после того, как их решили прово-
дить, следует действовать твердо, смело и быстро", соблюдая, однако,
при этом большую осторожность и не проявляя излишней торопливости22.
Отдавая себе отчет в тех превратностях, которые ждали его на
политической стезе, Кавур, тем не менее готов был пройти этот нелегкий
путь ради достижения своей цели. "Я не стремлюсь, как вы знаете, к
власти ради власти; я к ней стремлюсь, чтобы помочь моей стране, -
писал он в 1851 г. - В тот день, когда вознамерятся помешать мне это
делать, я отдам должное моим политическим соперникам и займусь сель-
ским хозяйством; я хорошо знаю, что не пользуюсь репутацией святого у
большинства моих политических друзей (подчеркнуто в тексте. - О.С.), но
полагаю, что эти так называемые друзья не отвернутся от меня, пока они
нуждаются во мне"23.
Вернувшись к этому вопросу в 1852 г., но не в частном письме, а вы-
ступая в парламенте, Кавур заявил: "Я знаю, что, когда избираешь по-
литическую стезю в столь трудные времена, следует приготовиться к
самым большим разочарованиям. Я к этому готов. Даже если мне
придется отказаться ото всех моих друзей детства, а мои самые близкие
знакомые станут моими ярыми врагами, я не нарушу своего долга; я
никогда не откажусь от принципов свободы, которым я посвятил мощ
карьеру и которым я был верен всю мою жизнь"24.
Итак в лице Кавура страна обрела трезвого и гибкого политика, уме-
лого стратега и тактика. Об этом свидетельствовали его дела, как, впро-
чем, и собственные признания. "Ты меня знаешь достаточно, чтобы не
заподозрить в склонности к угодничеству, - писал он 28 февраля 1857 г.
военному министру Альфонсо Ла Мармора. - Но призванный решать
множество проблем, считаю полезным умение иногда уступать в малом,
чтобы добиться бблыпих результатов"25. В другом письме от 21 января
1856 г. французскому министру иностранных дел Александру Валевскому:
"В политике необходимо избегать неопределенности и уточнять, насколь-
ко возможно, курс, которому следовать в данный момент"26. Он считал,
20Ibid. Vol. 1. Р. 407; Vol. 11. Р. 278.
2lIl conte di Cavour in Parlamento. Firenze, 1868. P. XXXIX.
22Cavour C. Discorsi parlamentari. Vol. 5. P. 112.
23Cavour C. Lettere edite ed inedite. Vol. 1. P. 241.
24Cavour C. Discorsi parlamentari. Vol. 5. P. 124.
2SCavour C. Lettere edite ed inedite. Torino, 1883. Vol. 2. P. 252.
26Ibid. P. 168.
18
что, "чем труднее времена и серьезнее обстоятельства, тем решитель-
нее... должно действовать правительство”27.
Вот как, по его убеждению, в политике соотносятся осторожность и
смелость: "Я считаю, что политику следует быть исключительно осто-
рожным в словах и исключительно решительным в поступках, - писал он
15 апреля 1856 г. министру внутренних дел Урбано Раттацци. - Бывают
ситуации, когда дерзкое решение гораздо менее опасно излишней осто-
рожности”28. А в письме от 9 апреля того же года тому же адресату
Кавур утверждал: ’’Будучи умеренным в своих воззрениях, я скорее скло-
нен к средствам крайним и дерзким. Я считаю, что в этом веке дерзость
была наилучшей политикой. Помогла Наполеону, может помочь и нам"29.
Известный своими остротами итальянский писатель Алессандро Манд-
зони по этому поводу заметил, что Кавур является ’’подлинным государст-
венным деятелем: он обладает всей осторожностью такового и всей его
неосторожностью"30.
Кавур призывал политиков смотреть правде в глаза, "иметь мужество
оценивать дела, не как хотелось бы, а так, как они есть"31. С этим
созвучно другое его высказывание: "В политике, если хочешь добиться
успеха, по моему мнению, прежде всего следует избегать дурной славы
утописта. Репутация, которая более всего обеспечивает удачу перего-
воров в области политики и дипломатии, это репутация прагматика"32.
Кавур понимал, как должно соотноситься в политике возможное и
желаемое. "Я уповаю на политическую мудрость моих друзей-политиков,
умеющих отличать возможное от желаемого. В конституционных прави-
тельствах оппозиционные партии, которые не несут ответственности за
тот или иной курс, не скажу могут, но, естественно, должны бороться за
желаемое; партии же, обремененные тяготами правления и ответствен-
ностью за ход дел, осознавая желаемое (подчеркнуто в тексте. - О.С.),
должны придерживаться возможного", - считал он33.
Опыт убедил Кавура, что "политика меняется ежедневно", что "ни в
истории, ни в политике нет никакого абсолютного правила", что "в
политике не существует ничего более абсурдного, чем злопамятность",
что, "насколько легко заметить затруднения, ошибки, злоупотребления
какой-либо системы, настолько же трудно найти против них подходящее
лекарство"34.
Он отдавал себе отчет в том, что занятие политикой налагает немалые
обязательства: "Для политика существует суровая необходимость прислу-
шиваться к голосу разума, заставляя молчать голос сердца". Он считал,
что "государственный деятель, который не расположен пожертвовать
21Cavour С. Discorsi parlamentari. Vol. 9. Р. 283.
2*Cavour С. Lettere edite ed inedite. Vol. 2. P. 370.
29Ibid. P. 215.
Mas sari G. 11 conte di Cavour, ricordi biografici. Torino, 1873. P. 438.
^Cavour C. Discorsi parlamentari. Vol. 11. P. 164.
32Ibid. Vol. 10. P. 52.
33Ibid. Vol. 9. P. 294.
^Cavour C. Lettere edite ed inedite. Torino, 1886. Vol. 4. P. 83; Idem. Discorti parlamentari ed.
cit. Vol. 2. P. 23; Vol. 7. P. 397; La Rive W. de. Le comte de Cavour. P., 1862. P. 271.
19
своим именем ради блага страны, не достоин управлять себе подоб-
ными"35.
Что касалось его самого, то он к такой жертве был готов. "Пусть по-
гибнет мое имя, погибнет моя слава, лишь бы была Италия", - заявил он с
парламентской трибуны. А в другом случае он замечал: "Меня мало
заботит, что Император (Наполеон III. - О.С.) жалуется на меня: я служу
Стране не ради того, чтобы нравиться монархам". И еще: "Моя отстав-
ка должна сделать менее трудной вашу задачу... Сделайте из меня иску-
пительную жертву, чтобы добиться дружбы французского прави-
тельства"36.
Среди многих качеств, отличавших Кавура, как политика, особо обра-
щает на себя внимание его стремление разобраться в проблемах окру-
жающего мира. Оставил он немало свидетельств и по поводу собствен-
ного характера. Приведем некоторые из них: "Мой темперамент подвер-
жен взрывам". "Я никогда не знал, как заставить себя скучать". "Я ничего
не умею делать наполовину. Однажды взявшись за дело, я отдаюсь ему
полностью". "Случается, что у меня иногда бывает дурная голова, зато у
меня всегда доброе сердце". "Я никогда никому не делаю зла, даже моим
врагам". "Я, может быть, даже слишком привык забывать обиды, но
оказанные услуги никогда не изглаживаются ни из моей памяти, ни из
моего сердца"37.
Кавур вовсе не считал себя непогрешимым. "В первый же день, когда у
меня появится время, я составлю список моих политических ошибок: это
будет не менее, чем для меня, назидательным уроком для вас"38, - заявил
он с трибуны парламента.
Став премьером, как случается с цельной, по-настоящему одаренной
личностью, отличавшейся к тому же исключительной активностью, тру-
долюбием, работоспособностью, наделенной практическим складом ума,
он сумел полностью реализовать свой недюжинный талант политика.
Именно ему итальянцы в немалой степени обязаны созданием единой
Италии.
Итак, вскоре после прихода к власти Кавур был поставлен перед не-
обходимостью решить труднейшую задачу - принимать ли его стране
участие в Крымской войне. И он ее решил.
Уже на исходе войны, 10 января 1855 г. Сардинское королевство
присоединилось к антирусскому союзу. Не вдаваясь в сложные перипетии
переговоров, приведших к принятию этого решения, обратимся лишь к
его побудительным причинам, мотивам, т.е. к вопросу, привлекавшему
неизменно внимание всех историков, какими бы аспектами проблемы
внешней политики Пьемонта этого периода они ни занимались.
Большинство итальянских историков - и их мнение представляется
убедительным - по существу сходятся на следующем. Решение о вступ-
35Cavour С. Lettere edite ed inedite. Vol. 4. P. 83, 123.
36I1 conte di Cavour in Pariamento. P. XLVI; Cavour C. Lettere edite ed inedite. Vol. 4. P. Ill;
Vol. 3. Torino, 1884. P. 114.
31 Cavour C. Lettere edite ed inedite. Vol. 2. P. 161, 220; Vol. 3. P. 134; Massari G. Op. cit.
P. 439; La Rive W. de. Op. cit. P. 76.
38I1 conte di Cavour in Pariamento. P. XXXVII.
20
лении в союз явилось итогом трезвой оценки положения Сардинии в новой
международной ситуации, которая поставила ее руководителей перед
необходимостью отказаться от осуществлявшегося до этого антиавстрий-
ского плана, активно включиться в решение вопроса, занимавшего вели-
кие державы, исключить угрозу изоляции страны в условиях обнару-
живаемой Австрией враждебности; участие в антирусской коалиции было
продиктовано стремлением контролировать в ней позицию Австрии, поме-
шать отрицательному влиянию войны на итальянскую ситуацию и, нако-
нец, открыть для себя перспективу покончить с австрийским господством,
установившимся на полуострове после революции 1848-1849 гг.39 Союз
стал для пьемонтского премьера необходимостью, а не результатом
свободного выбора. Он создавал, хотя и минимальную, возможность
действовать, каковой Пьемонт лишал себя, оставаясь вне союза. К тому
же на будущее из этого вырисовывалась перспектива участия в работе
международного конгресса, что могло предотвратить повторение проис-
шедшего в 1814-1815 гг., когда государства Апеннинского полуострова
оказались предметом обменов и сделок.
Изоляция Пьемонта в условиях англо-франко-австрийского союза бес-
покоила его руководителей не только в силу соображений внешнепо-
литического порядка. ’’Оставаться в этом случае нейтральным, - писал
итальянский историк, - было бы равносильно отказу от всякой, пусть
даже малейшей, возможности влиять на ход событий и, значит, полностью
предоставить Мадзини и демократам инициативу в национальном вопросе.
Наоборот, примкнуть к союзу - это означало оставить открытым путь
для будущих дипломатических действий’’, столь существенно облег-
чивших, как показали дальнейшие события, объединение Италии ’’свер-
ху”40.
По сути после заключения Австрией 2 декабря 1854 г. союзного
договора с Англией и Францией и получения ею в качестве компесации по
соглашению от 22 декабря гарантий (в форме обещания союзниц тесного
сотрудничества перед лицом опасности революционной агитации в
Италии) Сардинии не оставалось возможности для раздумий и отступ-
лений. Как уже отмечалось, решение ее правительства было, таким об-
разом, предопределено. Могло показаться, правда, что оно имело все
основания считать себя преданным Англией и Францией. Подобный вы-
вод, выглядя вполне закономерным, если исходить из имевшей место
дипломатической акции - союза этих держав с Австрией, на деле не имел
под собой почвы, потому что именно в то время начала давать о себе
знать двойственность итальянской политики Наполеона III. Итальянский
вопрос из инструмента в дипломатической игре начал постепенно обре-
39 О modeo A. L’opera politica del conte di Cavour. Firenze, 1945. Pt. 1: (1848-1857). Vol. 2.
P. 40; Valsecchi F. L’alleanza di Crime. Milano, 1948. P. Ill; Le relazioni diplomatiche tra la Gran
Bretagna ed il Regno di Sardegna dal 1852 al 1856: Il ceateggio diplomatico di Sir James Hudson.
Torino, 1956. Vol. 1. P. XCIV; Cognasso F. Vittorio Emanuele II. Torino, 1942. P. 127; Mar-
celli U. La politica estera cavouriana (1855-1859). Bologna, 1957. P. 133; Cialdea B. L'Italia nel
concerto europeo (1861-1867). Torino, 1966. P. 18; Romeo R. Cavour e il suo tempo (1854-1861).
Roma; Bari, 1984. Vol. 3. P. 62-63; Берти Дж. Указ. соч. С. 539, 558; Канделоро Д. Указ,
соч. М., 1966. Т. 4. С. 173-174, 178.
^Канделоро Д. Указ. соч. Т. 4. С. 173-174.
21
Наполеон III (1808-1873)
С портрета Фландрена
тать значение подлинной цели политики Наполеона III и сделался в
течение одного года преобладающим элементом его политики41.
Внешне этот факт обнаружил себя, когда 7 декабря 1855 г. во время
встречи в Компьене в ответ на очередной раз повторенную просьбу
Кавура (в ходе визита сардинского короля в Париж и Лондон в конце
ноября-начале декабря 1855 г. он его туда сопровождал) по поводу
4I£)i Nolfo Е. Europa е Italia nel 1855-1856. Roma, 1967. Р. 159.
22
гарантий в отношении Австрии, Наполеон III предложил сардинскому
премьеру: "Изложите конфиденциально Валевскому, что, по вашему
мнению, я мог бы сделать для Пьемонта и Италии"42.
Это предложение не было простой любезностью, за ним скрывался
интерес французского императора к итальянскому вопросу, продиктован-
ный его внешнеполитическими планами, направленными на изменение
устройства Европы, определенного договорами 1815 г. Иными словами,
этот интерес диктовался теми же самыми планами, которые наряду со
стремлением восстановить силы Франции, обусловили осенью 1855 г.
желание Наполеона III прийти к миру с Россией43, а в дальнейшем к
установлению дружеских и даже союзных отношений с ней. Именно в
связи с этими планами итальянский вопрос займет важное место во
франко-русских отношениях после Парижского мира.
Естественно, что в Турине поспешили воспользоваться благоприятным
моментом. К тому же, до того как была подготовлена записка, новое
обстоятельство дало повод Кавуру для еще одной попытки привлечь
внимание союзных держав к положению на полуострове: у него вызвал
большую обеспокоенность очевидный факт, что дипломатический успех
Австрии, только что направившей ультиматум России, неизбежно должен
был еще усилить ее позиции. Во врученной 29 декабря 1855 г. англий-
скому и французскому послам сардинской ноте говорилось, что, поскольку
заключенный на основе австрийских предложений мир обеспечит Австрии
господствующее положение в Европе, так как утвердится ее преобла-
дание на Балканах, то следует не только ограничить ее влияние в
Италии, но и заставить ее, по крайней мере, вывести войска из легатств и
герцогств. Что касалось последних, из Турина намекали на возможность
присоединения их к Пьемонту после предоставления герцогам Пармы и
Модены управления Дунайскими княжествами44.
В переданной Валевскому 21 января 1856 г. памятной записке эти требо-
вания по существу расширялись и уточнялись. В ней, в частности, речь шла
об оказании союзницами давления на Австрию, чтобы заставить ее отме-
нить решение о конфискации имущества ломбардских эмигрантов; их при-
42Cavour С. Lettere edite ed inedite. Vol. 2. P. 158.
43Тогда переговоры были начаты в форме тайной переписки председателя Национального
собрания герцога Шарля Огюста Морни (сводного брата Наполеона III) с российским послан-
ником в Вене А.М. Горчаковым через посредство космополитического (греко-австрийского)
представителя финансовой верхушки венского банкира барона Жоржа Сина. С ними в рос-
сийской столице связывали надежды на менее стеснительные условия предстоявшего мир-
ного соглашения. Довести эти переговоры до конца, однако, не удалось. 23(11) декабря
1855 г. Горчакову из Петербурга предписывалось: ’’Что касается начатых нами прямых
переговоров с Францией... они прерваны французским правительством вследствие сделанного
венскому кабинету сообщения условий, на которых Его Величество (Александр II. - О.С.)
было готово заключить мир. Очевидно, западные державы предпочли такого рода пере-
говорам те, которые еще раз возвратят венский кабинет в их лагерь” (АВПРИ. Ф. Канце-
лярия. 1855. Д. 226. Л. 408). Хотя момент сочли неподходящим, чтобы перейти от переписки
с Морни к встрече, Горчакову тем не менее рекомендовалось ее не прекращать (Там же).
Но, позднее, депешей от 12 января 1856 (31 декабря) 1855 г., после принятия предложенных
Веной условий для ведения мирных переговоров в Петербурге сочли, что Горчакову следует
порвать отношения с Морни (Там же. Л. 452).
^Канделоро Д. Указ. соч. Т. 4. С. 192-193.
23
зывали также повлиять на неаполитанского короля Фердинанда И, чтобы
режим Королевства Обеих Сицилий стал менее реакционным; вновь
настаивали на прекращении оккупации Австрией папских легатств (по-
скольку это противоречило договорам 1815 г.), а после вывода австрийских
войск предлагали создать там автономное светское управление под вер-
ховной властью папы. Причем в Турине находили, что эти требования
могут послужить основой для обсуждения итальянского вопроса на мирном
конгрессе45.
Поначалу Наполеона III заинтересовала идея перемещения герцогов
Пармы и Модены. Более того, он стал выдавать ее даже за свою. В ходе
продолжительной беседы с Кавуром (он прибыл 16 февраля в Париж для
участия в работе конгресса) 21 февраля император выразил готовность
предложить герцогу Модены и герцогине Пармы отправиться в Молдавию
и Валахию и передать герцогства Сардинии. Он уведомил также Кавура,
что обсуждал эту идею с британским министром иностранных дел лордом
Джорджем Уильямом Кларендоном, который видел на пути ее реализации
хотя и большие, но вполне преодолимые трудности, если только удастся
получить согласие России46.
Накануне открытия конгресса, т.е. в начале марта 1856 г., в Турине
эти идеи нашли дальнейшее развитие в двух проектах территориального
расширения Сардинии. Согласно первому, трон в княжествах Молдавии и
Валахии передавался герцогу Моденскому с последующим перемещением
герцогини Пармы на его место и передачей в свою очередь, Пармы
Сардинии. По второму проекту (с тем же результатом для Сардинии)
предполагалось переместить в княжества герцогиню Пармы Марию Луизу
Бурбонскую, предварительно выдав ее замуж за кузена Виктора Эмма-
нуила II принца Евгения Кариньянского, которому и вручить корону с
условием последующей ее передачи малолетнему сыну герцогини.
Кавур считал ’’наиболее выгодным для Сардинии, наиболее отвечаю-
щим подлинным интересам Италии” первый проект. При этом он от-
четливо видел, в чем состояли изъяны проектов и трудности их реали-
зации: первого - по причине отрицательного отношения в княжествах к
кандидатуре герцога Моденского, бывшего эрц-герцогом, кузеном авст-
рийского императора Франца Иосифа, а также нежелания России иметь
подобное соседство; второго - из-за отрицательной реакции Австрии.
Правда, он полагал, что второй вариант будет благоприятно встречен в
княжествах и к нему будет благосклонна Россия, всегда проявлявшая
интерес к младшей ветви Бурбонов47.
Поставленные в известность об этих двух возможных комбинациях
английский премьер Генри Джон Пальмерстон и Наполеон III отнеслись к
ним по-разному. Первый оказался более расположен ко второй, а второй -
к первой из них.
Со своей стороны Кавур хорошо понимал, что реализация этих проек-
тов будет зависеть прежде всего от решений конгресса по вопросу объе-
45Cavour С. Lettere edite е inedite. Vol. 2. Р. 189.
46ASD. Indici dell’archivio storico. Vol. 1-7. Roma, 1947-1955. Vol. 1: Quattro buste relativi
alia guerra d'Oriente. Busta 93 (1).
47Cavour e I'lnghilterra / Carteggio con V.E. D'Azeglio. Bologna, 1933. Vol. 1. P. 259-260.
24
динения Молдавии и Валахии48. Действительно, поскольку в условиях
возникших в ходе его работы разногласий между Францией и Россией, с
одной стороны, высказывавшихся за объединение княжеств, и Турцией,
Австрией и Англией, с другой, с этим не согласных, 11 марта было реше-
но перенести рассмотрение вопроса о княжествах в специальную комис-
сию; таким образом, Кавур оказался лишен возможности поиска дальней-
ших комбинаций вокруг нового устройства княжеств, которое создало бы
возможности для расширения Пьемонта.
Что касалось собственной позиции Кавура по обсуждавшимся на
конгрессе конкретным проблемам относительно Дунайских княжеств, то
он выступал решительным защитником их объединения и предоставления
им независимости. 7 марта в письме к Эмануэлю Д’Адзелио, посланнику в
Лондоне, он характеризовал сохранение господариата и существовавшего
положения княжеств позором для конгресса49. Одним из побудительных
мотивов (а возможно, и главным) в отстаивании Кавуром принципа
единства в отношении Молдавии и Валахии, служил расчет на то, что,
применив его здесь сегодня, назавтра было бы трудно не признать и
итальянское единство, т.е. он исходил из практических интересов своей
страны. Кавур придерживался также тезиса, что появление в центре
славянских государств единой Румынии было бы "чрезвычайно полезно”
для Запада, которому она симпатизирует. К тому же, учитывая латинское
происхождение румын, это новое государство могло стать реальным
препятствием стремлению к объединению, явно обнаруживаемому славян-
скими народами, важным барьером между ними и Россией, т.е. барьером,
разделяющим великие и малые славянские нации50.
Как известно, накануне конгресса Пальмерстон и Наполеон III дали
Кавуру обещания поднять в ходе его работы итальянский вопрос. На деле
этого не произошло. Кавуру в результате его напряженной дипломати-
ческой деятельности удалось добиться лишь дискуссии по этому вопросу
на заседании 8 апреля, когда Валевским был поставлен вопрос о злоупот-
реблениях, допускаемых папским правительством, о недопустимых мето-
дах управления страной, применяемых неаполитанским королем, а сам
Кавур выступил против бессрочной оккупации Римских легатств. Австрий-
ский, прусский и российский представители, однако, отказались обсуждать
эти проблемы. Министр иностранных дел Австрии Карл Фердинанд Бу-
оль-Шауенштейн сослался на то, что конгресс не имел права вмешиваться
во внутренние дела независимых государств; глава правительства Прус-
сии Отто Теодор Мантейфель намекнул на дело о Нефшателе51. "Я же, -
писал А.Ф. Орлов, представлявший Россию на конгрессе, - сосредото-
48Ibid. Р. 264-266.
49Bianchi N. La politique du comte Camille de Cavour de 1852 a 1861: Lettres inddites avec
notes. Correspondance particuli£re avec le Marquis Emm. d'Azeglio. Turin, 1885. P. 118.
5QCialdea B. Op. cit. P. 56; Tamborra A. Cavour e i Balkani. Torino, 1958. P. 63-64, 250.
5’Имеется в виду княжество, являвшееся наследственной собственностью прусского
короля, которое в 1815 г. было присоединено к Швейцарии в качестве одного из кантонов, а
в 1848 г. получило конституцию. В ответ на протест прусского короля великие державы
Лондонским протоколом от мая 1852 г. подтвердили его права при условии, что до нового
указания он воздержится от того, чтобы заставить признать их силой. На конгрессе прусские
делегаты возобновили протесты, но безрезультатно.
25
чился на мысли, что мои полномочия ограничиваются восстановлением
мира, что после того как эта задача решена, я не полномочен вступать в
рассмотрение других вопросов вне моих инструкций; наконец, что я не
признаю за конференцией право судить о материях, не имеющих отно-
шения к ее миссии”52.
Кавуру было ясно, что конгресс не принес ’’никаких практических ре-
зультатов” для Пьемонта и, прежде чем покинуть Париж, он вручил
16 апреля 1856 г. бывшим союзницам протест по поводу того, что
участники конгресса разъезжаются "не только даже в самой малой мере
не облегчив участь Италии, но не оставив ей и луча надежды на буду-
щее”53.
Вместе с тем пребывание в Париже, беседы с Наполеоном III, Кла-
рендоном, Орловым, само участие в работе этого международного форума
и последующая поездка в апреле в Лондон оказались чрезвычайно плодот-
ворными для Кавура, убежденного, как отмечалось, что в политике важно
избегать неопределенности и уточнять направление курса на данный
момент54. Наблюдения и почерпнутые за это время сведения позволили
ему многое прояснить в своих прежних представлениях и понять, ка-
кие коррективы следует внести во внешнеполитический курс, чтобы,
в частности, открылись определенные перспективы для реализации пла-
нов территориального расширения Пьемонта, за которые он активно
ратовал.
Сардинский премьер теперь ясно отдавал себе отчет в том, какова
новая расстановка сил в Европе после Крымской войны и Парижского
конгресса: было очевидно, что существуют глубокие разногласия между
Австрией и Россией, растет престиж Наполеона III в Европе, наметилось
сближение Франции с Россией, а Англии с Австрией.
Что касалось итальянского вопроса, то Кавур пришел к выводу, что
его решение будет возможно лишь в результате войны с Австрией, в ходе
которой Пьемонт наверняка поддержат Англия и Франция. Правда,
поездка 17 апреля в Лондон рассеяла его иллюзии в отношении англий-
ского правительства, но одновременно он понял, что в большинстве своем
английское общественное мнение сохраняло прежние симпатии к Пье-
монту, хотя это, естественно, не могло решить проблему.
Среди сделанных для себя Кавуром в Париже выводов особенно важ-
ным стало осознание наметившегося франко-русского сближения, о чем он
до этого не подозревал. Его приятно удивило, что российские предста-
вители на конгрессе не только не обнаружили неприязни к нему - пред-
ставителю страны, бывшей противницей в недавней войне, а напротив
демонстрировали явное расположение. Последнее, как показали после-
дующие события, в значительной степени проистекало из нового харак-
тера отношений Франции с Россией и итальянских планов Наполеона III, о
которых он, впрочем, не спешил осведомить Кавура, демонстрируя лишь
сочувствие и расположение к Пьемонту.
52АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 58. Ч. 1. Л. 62.
53Cavour е I'lnghilterra / Carteggio con V.E.D'Azeglio. Vol. 1. P. 436, 440, 444, 469, 471.
54Cavour C. Lettere edite ed inedite. Vol. 2. P. 168.
26
А.Ф. Орлов (1786-1861).
С портрета Крюгера
Французский император склонялся к франко-пьемонтскому союзу в
войне против Австрии, которая должна была привести к территориаль-
ному расширению Пьемонта на Севере Италии. В обмен на помощь
Пьемонту он хотел получить Савойю и Ниццу, а в Центральной Италии и
Неаполитанском королевстве намеревался посадить на престол родст-
венников и подчинить тем самым Италию Франции. Осуществление этого
плана, разумеется, требовало серьезной дипломатической подготовки.
Важное место в его реализации отводилось России.
При первой же беседе с Орловым по его прибытии в Париж Наполе-
он III изложил свои далеко идущие планы, к выполнению которых он
хотел подключить Россию. Их составной частью был и его итальянский
проект. Когда доверительная и доброжелательная тональность беседы (а
именно такой характер ей с самого начала постарался придать Орлов)
достигла кульминации, император ловко воспользовался подготовленной
почвой, поинтересовавшись мнением российского представителя о венском
трактате и о возможности его пересмотра. Естественно, что Орлов ук-
лонился от прямого ответа, а Наполеон предпочел смягчить ситуацию
27
ремаркой: "Но это просто разговор"55. Однако оба собеседника были
слишком искушенными в политике, чтобы один дать, а другой рассчиты-
вать на иной ответ. Наполеон достиг своей цели, раскрыв перед Петер-
бургом главную стратегическую задачу французской внешней политики.
Затем император перешел к двум конкретным проблемам: о Польше,
религия которой подвергается преследованию, и об Италии. В отношении
последней он сказал: "Эта бедная Италия! Ведь в самом деле, не может
же она оставаться в своем настоящем бедственном положении. Неужели
нельзя ничего для нее сделать? Говорил об этом графу Буолю. Он мне на
это ничего не ответил. По-видимому, это для него нежелательно"56.
Орлов, если судить по его донесению об этой беседе, никак не отреа-
гировал на замечание об Италии. Но, как показало последующее его
поведение, отношение к итальянским представителям на конгрессе, он хо-
рошо уловил настроение Наполеона III и пошел ему навстречу, естест-
венно, по согласованию с Петербургом.
Со своей стороны Наполеон III уже из этой беседы вынес впечатление,
что Россия расположена, если не поддержать, то, по крайней мере, не
мешать осуществлению его проектов57.
Он не ошибался. В своей основе реакция была именно такой, хотя
после этой беседы у российских руководителей оставалось немало
открытых вопросов. Ссылка Наполеона лишь на Италию и Польшу в
связи с пересмотром Венского договора не казалась им убедительной. Они
не поверили, что именно эти две проблемы послужили подлинными
мотивами, которые заставили его желать этого пересмотра. И терялись в
догадках: "Не следовало ли их искать скорее в желании укрепить свою
династию внутри страны и вовне, устранив из Венских соглашений статьи,
особенно оскорбительные для Франции и рода Бонапарта?"58.
Надежду установить, "до какой степени было обоснованным такое
предположение", связывали с проницательностью Орлова. На случай,
если бы он удостоверился в справедливости высказанного предположения
из Петербурга 3 марта ему предписывалось решить, "может ли быть еще
необходим для успеха нынешних переговоров намек на наше (Петербур-
га. - О.С.) благорасположение в этом отношении"59.
Идти дальше таких намеков на Неве не были склонны. Высоко ценя
расположение Наполеона III и желая его сохранения, здесь не были
намерены следовать за французским императором "в предприятиях, кото-
рыми он может соблазниться и которые должны потребовать напряжения
всех наших (России. - О.С.) сил", иными словами, в военных предпри-
ятиях. Поэтому здесь отнеслись с одобрением к твердости, с которой Ор-
лов устранился от обсуждения с Наполеоном всего того, что касалось
55АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 147. Л. 68.
56Там же.
57Charles-Roux F. Alexandre II, Gortchakoff et Napoleon III. P., 1913. P. 102.
58B трактате содержалось около 20 статей, касающихся Наполеона и его династии. В
одной из них говорилось об отречении Наполеона как за себя, так и за своих наследников и
нисходящих потомков от всякого права на верховную власть во Французской империи и
Итальянском королевстве (АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 152. Л. 246).
59Там же.
28
польского вопроса и сдержанности, которую он соблюдал в том, что
касалось Италии60.
Важность поддержки России в реализации планов, пока еще для самого
Наполеона III окончательно не принявших конкретные формы, довольно
быстро уловил Кавур. 13 февраля он отправился в Париж из Турина, а его
письмо от 20 февраля Раттацци явно свидетельствовало о полученном от
Наполеона, по крайней мере, намеке на необходимость сближения с
Россией: "Я дал отчет в моей специальной депеше о беседе, которую имел
с императором. Мне остается немного добавить к тому, что я изложил. Я
могу только уверить вас, что император действительно хотел бы сделать
что-то для нас. Если мы сможем обеспечить себе поддержку России, то
реально достигнем кое-чего; в противном случае мы должны будем
удовольствоваться потоком дружеских заверений и сердечных слов. Если
я не добьюсь успеха, это произойдет не из-за недостатка усердия”61.
Действительно, отказать Кавуру в усердии на этой стезе нельзя: он
был неутомим и использовал весь свой дипломатический такт. Уже в ходе
работы конгресса он немало сделал, чтобы расположить в свою пользу
российских представителей. Он впервые взял слово на конгрессе, когда
встал вопрос о навигации по Дунаю. Австрийские представители добива-
лись монополии в этом для своей страны, что, естественно, затрагивало
интересы России. Кавур выступил против австрийского предложения и
способствовал тому, что конгресс его отклонил. Вообще, при обсуждении
положений, особенно интересовавших Россию, Кавур не обнаружил пред-
взятой враждебности, не выступал с предложениями, могущими ее уяз-
вить. Его благожелательное поведение было оценено российскими пред-
ставителями, как мы знаем, уже настроенными Наполеоном в его
пользу62.
Он имел действительно все основания претендовать на ту оценку своей
деятельности на конгрессе, которую сам дал в письме от 29 марта 1856 г.,
направленном из Парижа министру иностранных дел Луиджи Чибрарио.
«Хотя в ходе этих долгих переговоров (накануне на заседании конгресса
были приняты последние статьи мирного договора. - ОС.) мы не смогли
добиться никакой прямой выгоды для нашей страны, но, по крайней мере,
мы завоевали дружбу и симпатии нескольких держав, Пруссии и России в
особенности. Действительно, барон Мантейфель, очень осторожный по
натуре человек, нам выражает при всяком удобном случае чувства уваже-
ния и дружбы... Что касается русских, они очень экспрессивны. Граф
Орлов испытывает к нам самые дружеские чувства. Баронесса Зеебах,
дочь Нессельроде* превозносит нас, задевая тем самым австрийских
представителей и барон Бруннов2*, расточает нам похвалы. Вчера,
60Там же. Л. 340, 341.
61 Cavour С. Lettres inedites du conte de Cavour au commandeur Urbano Rattazzi. P., 1982.
P. 237-238.
62 Mas sari G. Il conte di Cavour: Ricordi biografici. Torino, 1873. P. 137-138.
* M.K. Зеебах - жена саксонского посланника в Париже Лео Альбина Зеебаха, дочь ми-
нистра иностранных дел России К.В. Нессельроде.
2*Ф.И. Бруннов - второй полномочный представитель России на Парижском конгрессе,
бывший в то время аккредитованным при германском сейме.
29
наконец, граф Орлов сказал мне, пожимая руку: "Я напишу императору,
что мы можем быть чрезвычайно довольны сардинскими представите-
лями!”
Это не те блестящие результаты, - заключал Кавур, - которые
принесут немедленно материальные выгоды, но это зародыши будущих
событий, которые должны помочь нашей стране выполнить славную
миссию, предначертанную ей провидением...»63.
В апреле 1856 г. после аудиенции у Наполеона III Кавур в письме к
Раттацци вновь возвращается к этому вопросу: ’’Орлов выражает мне
тысячу дружеских заверений, он признал, что положение Италии невыно-
симо, и почти позволяет мне надеяться, что его правительство охотно
пойдет на то, чтобы положить этому конец”64.
Наконец, 9 мая 1856 г., подводя итог своего участия в работе
конгресса, в речи в палате депутатов, т.е. на этот раз публично, Кавур
заявил о расположении российских представителей на конгрессе к Пье-
монту. Он отдал дань уважения их приверженности духу примирения и
законности, обнаруженным "по отношению ко всем союзникам, но осо-
бенно к нашей стране". Он также выразил уверенность, что Парижский
договор не только установил мир между Пьемонтом и Россией, но и
восстановил добрые отношения, столько времени существовавшие между
двумя нациями, а также дружеские связи, в течение веков объединявшие
Савойский дом и дом Романовых65.
Кавур имел основание для таких оптимистических заключений, ибо
действительно двумя непосредственными последствиями Парижского
конгресса стал, с одной стороны, рост охлаждения в отношениях Австрии
с Пьемонтом, а с другой - возобновление дружбы Пьемонта с Россией.
Напомним, однако, что и то, и другое было частью глубоких сдвигов,
которые повлекла за собой Крымская война: она фактически уничтожила
европейскую систему, покоившуюся на Венских трактатах 1815 г.,
привела к распаду австро-русско-прусского союза, разрыву Австрии с
Россией и последующему ее сближению с Англией. В Европе сложилась
новая, так называемая крымская система, основой которой служил англо-
французский блок, имевший антирусскую направленность. Россия утра-
тила свою былую руководящую роль в международных делах, ее место
заняла Франция. Такое положение просуществует до франко-прусской
войны, по окончании которой начнется новый этап в истории Европы66.
63Cavour С. Lettere edite е inedite. Vol. 2. Р. 210-211.
м Cavour С. Letteres inedites du comte de Cavour au commandeur Urbain Rattazzi. P. 261.
65Atti del pariamento italiano. Sessione 1855-1856 (V legislatura dal 12 nov. 1855 al 16 giugno
1856). Roma, 1872. Vol. 4: 2° delle discussioni della camera dei deputati dal 17 marzo al 16 giugno
1856. P. 1651.
^Киняпина H.C. Внешняя политика России второй половины XIX века. М., 1974. С. 3-4.
Глава вторая
ВОССТАНОВЛЕНИЕ ОТНОШЕНИЙ САРДИНСКОГО
КОРОЛЕВСТВА
С РОССИЕЙ ПОСЛЕ КРЫМСКОЙ ВОЙНЫ
16 марта 1856 г., сообщая Виктору Эммануилу II об установившихся у
него добрых отношениях с российскими представителями на конгрессе,
Кавур писал, что Орлов его почти заверил, что российский император на-
мерен известить короля о своем восшествии на престол. В свою очередь
Кавур передал Орлову пожелание короля возобновить дипломатические
отношения с Россией1. Инициативу в этом, однако взял на себя Петер-
бург, о чем Кавур был информирован Орловым 10 апреля в Париже. Тем
самым на Неве стремились засвидетельствовать, что принципиальные
вопросы, приведшие к разрыву отношений, не входят больше в полити-
ческие соображения российского правительства, а также доказать на деле
широту взглядов, которая будет присуща политике России, основываю-
щейся отныне лишь на ее собственных интересах2.
Под прошлым, таким образом, подводилась черта. Это было тем про-
ще, что к руководству в России пришли новые лица: в феврале 1855 г. на
престол вступил Александр II, а 15 апреля 1856 г. министром иностранных
дел был назначен А.М. Горчаков.
Новый российский монарх по воспитанию, образованию (не забудем,
что ими занимался один из просвещеннейших людей того времени великий
русский поэт В.А. Жуковский, относившийся чрезвычайно ответственно к
миссии наставника) оказался хорошо подготовленным к выполнению своих
обязанностей. Обращали на себя внимание и его человеческие качества.
Вот как писал о нем ставший к тому времени послом в России Морни
Наполеону III в декабре 1856 г. по возвращении в Петербург с коронации
в Москве: ’’Между нами сказать, нельзя быть любезнее этого государя.
Все, что я узнаю о нем, о его семейных отношениях, дружеских связях и,
должен прибавить, о действиях его по внутреннему управлению, носит
отпечаток прямодушия, справедливости, даже рыцарского духа. Он не
злопамятен, полон уважения к старым слугам своего отца и своей семьи,
даже когда они плохо ему служили. Он никого не оскорбляет, верен слову,
чрезвычайно добр. Невозможно не полюбить его. Он обожаем своим на-
родом, и в царствование его Россия дышит свободно, чего не было при
покойном его отце. Он, быть может, не столь театрален, как император
Николай, но я не сомневаюсь, что он больше принесет пользы своей Ро-
1 Cavour е I'Inghilterra / Carteggio con V.E. D’Azeglio. Bologna, 1933. Vol. 1. P. 332.
2 АВПРИ. Ф. Личный архив А.Г. Жомини. On. 802-a. Д. 42. Л. 15, 89.
31
дине во всех отношениях и в несколько лет, чем его отец во все про-
должение своего царствования”3.
Суждения дипломата были справедливы. Александр II, безусловно,
обнаружил ббльшую широту взглядов, чем его покойный родитель, и
оказался способен откликнутся на требования момента как внутри страны,
где осуществил ряд остро необходимых умеренно-либеральных реформ,
так и вовне, где сумел переступить через сложившиеся традиционные свя-
зи с некоторыми иностранными дворами.
Сменивший престарелого консервативного Нессельроде, послушного и
малоспособного чиновника, к тому же по сути иностранца (он не умел ни
говорить, ни писать по-русски4) в течение трех с половиной десятилетий
направлявшего внешнеполитический курс России, князь Горчаков пред-
ставлял полную ему противоположность. Он происходил из одного из
древнейших родов России (родился 4 июня 1798 г.), получил прекрасное
образование, отличался широкими познаниями, глубоким ясным умом.
Горчаков окончил с золотой медалью привилегированное учебное заведе-
ние, каким был царскосельский лицей, приравнивавшийся к российским
университетам. О его успехах в науках было хорошо известно5. Так что
Александр I, как вспоминал сам Горчаков, при встречах на конгрессах
Священного союза в Лайбахе, Троппау и Вероне отличал молодого дипло-
мата своею благосклонностью и ’’всегда отмечал как одного из лучших
питомцев лицея”6. Еще в годы учебы, избрав дипломатию в качестве
своей будущей профессии, Горчаков уделял особенное серьезное внимание
предметам, могущим быть полезными на этом поприще, - истории,
языкам. Принадлежа к одному с А.С. Пушкиным лицейскому выпуску, он
сохранил с ним дружеские отношения. Возвращаясь в 1825 г. в Россию из
полученного для поправления здоровья отпуска, проведенного за грани-
цей, и проезжая через Псковскую губернию, он встретился с другом юно-
сти, отбывавшим ссылку, не посчитавшись с последствиями, которыми мог
3 Цит. по: Татищев С.С. Император Александр II, его жизнь и царствование. СПб.,
1903. Т. 1. С. 234; Моту Ch. Extrait des memoirs: Une ambassade en Russie, 1856. P., 1892.
P. 182.
4 О Нессельроде было метко замечено, что он "представлял из себя разительный пример
притягательной силы, существующей между ничтожеством и фортуной" (Скальковский К.А.
Наши государственные и общественные деятели. СПб., 1890. С. 10).
5 Прежде всего по откликам многих преподавателей лицея. Профессор русской и ла-
тинской словесности Н.К. Кошанский (запись от 15 декабря 1813 г.) находил его "одним из
немногих воспитанников, соединяющих многие способности в высшей степени. Особенно за-
метна в нем быстрая понятливость, объемлющая вдруг и правила и примеры, которая,
соединяясь с чрезмерным соревнованием и с каким-то благородно сильным честолюбием,
открывает быстроту разума в нем и некоторые черты гения. Успехи его превосходны".
Преподававший физику и математику Я.И. Карцев так характеризовал Горчакова: "был,
как и всегда, весьма внимателен; отменно прилежен, в суждении тверд и основателен;
успехи оказывает быстрые и решительные; вел себя превосходно". И в том же 1813 г.,
гувернер Г.С. Чириков писал о нем: "Благоразумен, благороден в поступках, любит крайне
учение, опрятен, вежлив, усерден, чувствителен, кроток, но самолюбив. Отличительные его
свойства: самолюбие, ревность к пользе и чести своей и великодушие" {Селезнев И. Исто-
рический очерк Императорского бывшего царскосельского ныне Александровского лицея за
первое его пятидесятилетие, с 1811 по 1861 г. СПб., 1861. Прил. С. 14).
6 Князь Александр Михайлович Горчаков в его рассказах из прошлого // Русская старина.
1883. № 10. С. 161.
32
А.М. Горчаков (1798-1883).
С портрета И. Келлера
2. Серова О.В.
33
оказаться чреват подобный поступок для молодого дипломата, материаль-
но к тому же полностью зависевшего от получаемого жалованья, так как
он отказался в пользу сестер от своей доли наследства.
Свою службу Горчаков начал в 19 лет под руководством И.А. Капо-
дистрии, отличавшегося исключительными дипломатическими способно-
стями греческого патриота, в 1816-1822 гг. совместно с Нессельроде уп-
равлявшего министерством иностранных дел России. Расположения перво-
го было достаточно, чтобы вызвать неприязнь второго. Однажды Нес-
сельроде заявил дяде Горчакова о его молодом племяннике: "Посмотрите,
он уже теперь метит на мое место!" Горчаков отдавал себе отчет, что
вследствие этой неприязни министра, он не пользуется благоволе-
нием Николая I. И даже когда последний за переговоры в Вене повелел
прислать Горчакову ленту и звезду Александра Невского, Нессельроде
не исполнил повеления. Горчаков получил этот орден лишь семь меся-
цев спустя, т.е., вероятно, после отстранения Нессельроде с его пос-
та7.
Вступив на дипломатическое поприще и ощущая себя преемником тра-
диций русской дипломатии, Горчаков тщательно изучал деятельность вид-
ных дипломатов. Он придерживался умеренно-либеральных убеждений,
был человеком твердого характера, и, как признавали знавшие его, пре-
восходным собеседником. "Князь представляет собой одного из самых вы-
дающихся государственных деятелей, - писал о нем в дневнике в 1856 г.
сардинский поверенный в делах в Петербурге Филиппо Ольдоини, - это
сугубо русский и либеральный министр, разумеется, в той мере, в какой
это возможно в его стране. Он не примыкает ни к консервативным кругам
русского общества, время которых прошло, ни к представителям так на-
зываемой немецкой партии, которыми окружил себя в свое время Нико-
лай I, что позволило князю Горчакову занять совершенно определен-
ную и независимую позицию. Человек он умный и приятный, но очень
вспыльчив. Он прекрасно понимал положение России после Крымской
войны..."8
Другой современник и непосредственный участник событий видный
французский политический деятель Эмиль Олливье отзывался о нем не
просто с приязнью, а, можно сказать, с изрядной долей восхищения. Его
явно поразила одухотворенность самого внешнего облика Горчакова:
"Среднего, скорее даже высокого, чем низкого роста, не очень правиль-
ные мелкие выразительные черты лица, тонкие губы прозорливого скеп-
тика, глаза, искрящиеся остроумием за стеклами золотых очков, лицо,
озаренное мыслью, которая то и дело давала о себе знать в добродушных
или колких остротах, его разговор очаровывал. Он об этом знал и любил
ему предаваться, ему нравилось, когда его называли оратором, сожалели
даже, что в России для него не было трибуны"9.
Не оставило равнодушным и дипломатическое мастерство российского
министра. "Горчаков, - писал Олливье, - обладал умом возвышенным,
7 Там же. С. 168, 170.
8 Берти Дж. Россия и итальянские государства в период Рисорджименто. М., 1959.
С. 706.
9 Ollivier Е. L'Empire liberale. Р., 1898. Vol. 3. Р. 376.
34
большим, тонким, и его умение использовать дипломатические уловки не
исключало лояльности. Он любил играть с противником, приводить его в
замешательство, захватывать врасплох, но никогда не позволял себе об-
ращаться с ним грубо или его обманывать. Ему не приходилось прибегать
к репризам и хитростям, так как его замысел был всегда ясен и лишен
загадок. С очень немногими из дипломатов общение было так легко и
надежно”10.
Стиль деятельности Горчакова, таким образом, доказывал, что соблю-
дение этических норм вовсе не чуждо политики, хотя, увы, далеко не
всегда.
Признавая за Горчаковым умение вести разговор, который очаровы-
вал, умение превосходно составлять искусные и логичные ноты, Олливье
относил к главным недостаткам следующее. ’’Суть его деятельности, -
писал он, - сосредоточивалась на том, чтобы сказать. Когда он покорял
беседой или депешей, он полагал, что сделал все. Всегда готовый к
конференциям, конгрессам, где говорят или пишут, он был менее готов к
акции быстрой, дерзкой, рискованной, могущей привести к борьбе. Муже-
ственный риск героических предприятий его пугал и, хотя ему доставало
достоинства, первым движением было уклониться от них прикрывшись
снисходительностью, а если нужно и робостью”11.
Основанием для таких заключений Олливье, безусловно, служило дей-
ствительно большое внимание, уделяемое Горчаковым тщательной отра-
ботке, редактированию подготавливаемых им документов, которое само
по себе, естественно, не может считаться недостатком, но поскольку этот
факт очень бросался в глаза, он мог вполне породить убеждение, что
создание этих документов являлось самоцелью. К тому же не следует
забывать, что Горчаков был министром в самодержавном государстве и
это лимитировало его возможности принимать решения, а тем более
рискованные, от него и без того требовалось мужество, усилия и такт для
проведения линии, отличной от той, на которой настаивал император, и
как бы ее корректировать.
Определенным диссонансом звучит характеристика Джорджа Лусон-
Гоэра Гранвилла, во временном качестве посла со специальной миссией
находившегося в России по случаю коронации Александра II. 30 августа
1856 г. он писал королеве Виктории: ’’Князь Горчаков приятен в общении
благодаря легкости разговора и остроумию. Он тщеславен, любитель
поговорить и не скромен. Он перескакивает с одно предмета на другой и
так небрежен в своих высказываниях, что из отдельно взятых фраз может
сложиться впечатление об их смысле, который будет не точен...”12.
Речь в данном случае идет о суждении, вынесенном после весьма
поверхностного, краткого знакомства, к тому же во время торжества,
собравшего представителей большинства стран мира, каждому из которых
Горчаков должен был уделить внимание.
Ко времени назначения на пост министра Горчаков обладал большим
10 Ibid. Р. 376-377.
11 Ibid. Р. 377.
12 The Letters of Queen Victoria. L., 1911. Vol. 3. P. 204.
2*
35
Александр П (1818-1881).
С портрета Боброва
опытом дипломата, наблюдательного, умного, тонкого, способного даже
со своих не слишком высоких постов13 (далее которых ревностно опасав-
шиеся талантливого соперника Нессельроде и окружавшая его камарилья
не расположены были его допустить) не только вынести трезвые суж-
13 Не воспроизводя весь его послужной список, укажем только, что с 1841 г. он был
чрезвычайным послом в Штутгарте при Вюртембергском дворе (с 1850 г., кроме того,
уполномоченным при Германском союзном сейме во Франкфурте-на-Майне), летом 1854 г.
был переведен посланником в Вену, где вел переговоры в 1854-1856 гг А на заре своей
дипломатической карьеры он занимал пост секретаря миссии в Риме, поверенного в делах во
Флоренции и Лукке.
36
дения о положении России в системе международных отношений, но
имевшего мужество довести эти, разумеется, вовсе не ласкавшие слух
сильных мира сего оценки по их прямому назначению. И хотя этим он
приобрел репутацию человека отнюдь не удобного, более того создавав-
шего определенный дискомфорт своим непосредственным начальникам,
тем не менее Александр II, явно отдавая должное его опытности, та-
ланту, уму, преданности делу, которому он служил, и России остановил
свой выбор на нем, вопреки попытке Нессельроде помешать этому
назначению14. Последний рекомендовал в свои преемники А.Ф. Будберга,
а о Горчакове, не сумев скрыть неприязни, сказал царю: "Он был у меня в
министерстве в течение тридцати лет, и я всегда считал, что он не
пригоден ни к чему серьезному"15. Такая характеристика выглядит осо-
бенно красноречиво на фоне приведенных выше отзывов о Горчакове
итальянского и французского дипломатов и лишний раз доказывает, с
каким трудом во все времена истинный талант занимает подобающее ему
место и как посему это редко случается. А если и происходит, то, как в
данном случае, чаще всего на крутых поворотах истории, ибо не подлежит
сомнению, что на решении Александра II не в последнюю очередь ска-
залось осознание им и его ближайшим окружением того критического
положения, в котором находилась Россия после Крымской войны, так что
интрига должна была уступить место трезвым оценкам подлинных челове-
ческих ценностей.
Интересные подробности в этой связи содержатся в воспоминаниях
Горчакова. Когда на первое предложение Александра II занять пост ми-
нистра он ответил решительным отказом, Нессельроде, узнав об этом от
Горчакова сказал: "Совершенно напрасно вы, князь, отказываетесь от
места министра. Теперь в России министру иностранных дел, после заклю-
чения Парижского мира, совершенно нечего будет делать... Так ориги-
нально, - прокомментировал Горчаков, - смотрел Нессельроде на поло-
жение своего преемника"16. Придерживаясь противоположной точки
зрения, Горчаков тем не менее во время вскоре последовавшего но-
вого объяснения с императором дал согласие. Наконец на посту минист-
ра иностранных дел оказался "просвещенный государственный деятель
и блестяще образованный дипломат России XIX века", способный "быст-
ро ориентироваться в сложной международной обстановке, опреде-
14 Нелишне вспомнить следующие курьезы. Горчаков первым в своих депешах стал
употреблять выражение: «’’государь и Россия’’. ’’До меня, - говорил он, - для Европы не
существовало другого понятия по отношению к нашему Отечеству, как только ’’император’’.
Нессельроде укорял его за это. "Мы знаем только одного царя, говорил мой предместник:
нам дела нет до России”».
Интересно, что не "предместник” Горчакова, а он сам значился долгие годы, как стало
ему известно, в списках III Отделения с такою пометой: "князь Александр Горчаков не без
способностей, но не любит России” (Князь Александр Михайлович Горчаков в его рассказах
из прошлого. С. 168, 170).
15 Дневник П.А. Валуева, министра внутренних дел. М., 1961. Т. 1: 1861-1864. С. 102.
Причины этой неприязни объяснил один из современников: "Нессельроде не любил его за
русское знатное имя, за русские чувства, за отсутствие искательства в начальстве и в
сильных людях и более всего еще не любил его по влиянию князя Меттерниха" (Долгору-
ков П.В. Петербургские очерки, 1860-1867. М., 1934. С. 150).
16 Князь Александр Михайлович Горчаков в его рассказах из прошлого. С. 171.
37
лять задачи, выбирать момент их осуществления и смело добиваться
цели”17.
Возглавив министерство, Горчаков значительно обновил его состав,
отстранив многочисленных иностранцев (немцев, французов) и заменив их
русскими людьми.
Весьма любопытна характеристика, данная Горчакову Е.В. Тарле. В
одной своей работе он отмечал, что ’’это был умный, даровитый, нрав-
ственно чистоплотный человек”, очень самолюбивый и отличавшийся
’’большим самомнением, что ему не всегда удавалось скрывать”. В другом
случае он писал: ’’Это был человек умный, проницательный, с широким
кругозором. Горчаков не блистал глубиной образования, но ближайшую к
современности дипломатическую историю Европы знал хорошо. Харак-
тера он был довольно независимого, за что его не терпел и долго не давал
ему ходу канцлер Нессельроде”18. Безусловно, эта характеристика гре-
шит субъективизмом, а в свете приведенных выше оценок представляется
по меньшей мере странной. Трудно понять, как могло случиться, что
человек таких данных - ума, способностей и знаний, - имевший к тому же
возможность их получить, в итоге так и не смог ими овладеть. Что же
касается его независимого характера, то приведенное выше заявление
Нессельроде свидетельствует, что причиной неприязненного отношения
его к Горчакову служил не сам характер, а обычное неприятие человеком
бездарным всего талантливого, умного, действительно образованного.
Сложившаяся после Крымской войны международная ситуация выдви-
нула чрезвычайно серьезные проблемы перед новыми руководителями
внешней политики России. Ведь Парижской договор не только положил
конец чудовищной борьбе, но ознаменовал окончательное падение поли-
тической системы, в течение сорока лет определявшей европейское рав-
новесие. Все предстояло строить заново. И было еще невозможно пред-
видеть, что возникнет на руинах прошлого.
Россия вышла из войны ослабленная, и уязвленная в ее национальном
достоинстве, но одновременно обогащенная опытом, освободившаяся, от
всяких уз, обретшая независимость в своих действиях. Было очевидно,
что столь жестокий кризис, как Восточная война, нельзя разрешить дого-
вором. Предстояло сообразовать свои дипломатические шаги со склады-
вавшейся в Европе политической ситуацией. Разумеется, что на этой
начальной стадии речь могла идти лишь о том, чтобы наметить общие
принципы и вехи, которыми руководствоваться в последующих акциях.
Но прежде всего нужно было решить следующую двойную задачу: покон-
чить с прошлым, с теми традициями, воспоминаниями, дружбами, связями,
которых придерживались долгие годы, и сохранить на будущее полную
свободу принятия решений как при выборе союзников, так и при опре-
делении политического курса19.
Напомним, что итоги Парижского конгресса были фактически зафик-
17 Бушуев С.К. А.М. Горчаков: Из истории русской дипломатии. М., 1944. Т. 1. С. 4;
Якубовский В.П. Предисл. Н Бушуев С.К. А.М. Горчаков. М., 1961. С. 4.
18 Тарле Е.В. Соч. М., 1959. Т. 9. С. 270; История дипломатии. М., 1959. Т. 1. С. 691.
19 АВПРИ. Ф. Отчет МИД. 1856. Л. 11-12: Ф. Личный архив А.Г. Жомини. Оп. 802-а.
Д. 42. Л. 1.
38
сированы в двух документах: договоре от 30 марта, подписанном всеми
участниками конгресса, и договоре от 15 апреля, заключенном между
Австрией, Англией и Францией. Гарантируя целостность и независимость
Турции, этот последний отражал готовность трех держав вести войну
против всех, кто посмеет нарушить Парижский мирный договор. О том,
что означали эти документы для России, Горчаков позднее, в 1858 г.,
писал: "В Европе договор от 30(18) марта нас оставил без союзников.
Договор от 15 апреля на поставил в изоляцию перед лицом коалиции, дух
которой все еще существует"20.
Итак, в Петербурге должны были не только извлечь уроки из не-
давнего прошлого, но и наметить пути выхода из изоляции. К тому же
оказались перед труднейшей альтернативой, поставить на первый план
поиск решения внешнеполитических или внутриполитических проблем в
условиях кризисного положения внутри страны, ибо война обнаружила всю
порочность дореформенного крепостнического строя и глубокую экономи-
ческую отсталость, рутинность бюрократической системы управления. В
итоге приоритет был отдан внутренним проблемам, которые поглотили
все внимание и все силы, так что "долг Министерства иностранных дел
состоял, таким образом, в том, чтобы содействовать изо всех своих сил
этому делу возрождения и ему подчинить полностью все расчеты своей
внешней политики"21. В такой ситуации России пришлось на довольно
долгое время отказаться от активного внешнеполитического курса, а его
изменение поставить в значительной мере в зависимость от успешного
продвижения на внутреннем фронте.
Большое влияние на ход преобразований в этой области имел Гор-
чаков. Позднее он вспоминал: "Первое время... не было дела, не было
вопроса, о котором бы государь император не совещался со мною. Уже
перед коронациею в 1856 году государь изволил говорить со мной об
освобождении крестьян и о разных других реформах"22. В лице Горчакова
Александр II имел решительного сторонника проведения реформ от
военной до цензурной, но в первую очередь, конечно, крестьянской ре-
формы, свои соображения по поводу которой он изложил в специальной
записке.
Что касалось существа внешней политики России на ближайшее время,
его выражала сделавшаяся крылатой фраза "Россия не сердится, она
сосредоточивается"23. Эта фраза вошла в первый ставший широко из-
вестным документ, подготовленный новым министром иностранных дел, -
посвященную неаполитанскому вопросу циркулярную ноту от 21 августа
20 АВПРИ. Ф. Отчет МИД. 1858. Л. 137.
21 АВПРИ. Ф. Личный архив А.Г. Жомини. Оп. 802-а. Д. 42. Л. 2.
22 Князь Александр Михайлович Горчаков в его рассказах из прошлого. С. 172-173.
23 Форма этого выражения, как разъяснял С.С. Татищев, определялась тем, что это был
как бы ответ на замечание в статье Шрейдера (в "Новой прусской (крестовой) газете" от
24(12) августа 1856 г.) о "холодной сдержанности России по отношению к Неаполю" и на его
рассуждения по поводу очевидных для него причин такой сдержанности. "Россия выдержала
горькие испытания за великодушно оказанную помощь, - писал он. - Что она дуется (dass es
schmollt) это по-человечески естественно, но с политической точки зрения, чем дальше это
продолжается, тем менее может быть оправдано" (Татищев С.С. Император Николай и
иностранные дворы. СПб., 1889. С. 409).
39
1856 г., направленную из Москвы (а потому часто упоминаемую в каче-
стве московского циркуляра) российским дипломатическим представителям
для передачи соответствующим правительствам.
Сам Горчаков в отчете о работе министерства за 1856 г. объяснял это
так: ’’Россия мысленно сосредоточивалась не из чувства задетого само-
любия, а с осознанием силы и своих подлинных интересов. Однако она не
отказывалась ни от попечения о своем достоинстве, ни от ранга, принад-
лежавшего ей среди великих держав Европы". Более того политика воз-
держания, которой решено было следовать, вовсе не исключала для
российской дипломатии изучения возможностей и подготовки к заклю-
чению новых союзов, не принимая, однако, никаких обязательств в отно-
шении кого-либо, пока собственные национальные интересы ей этого не
предпишут24.
В свете приведенного выше положения справедливо утверждение оте-
чественного историка, что одной из основ прлитики на новом этапе была
такая: "Россия сосредоточивается, воздерживается от активного вмеша-
тельства в европейские дела, оправляется от понесенных потерь. Вторая
основа, - писал С.К. Бушуев, - сводилась к тому, что Россия не намерена
жертвовать своими интересами для поддержания принципов Священного
союза". И как отмечал другой исследователь, эта нота "содержала намек
на то, что Россия лишь временно будет мириться с тяжелыми условиями
Парижского трактата"25.
Последующие действия российского правительства показали, что
борьба за отмену ограничительных статей этого трактата (в них речь шла
о нейтрализации Черного моря, что делало незащищенной и открытой для
военного нападения черноморскую границу России) стала центральной
стратегической целью его внешнеполитического курса на ближайшие
полтора десятилетия, осуществление которой помогло бы поднять между-
народный престиж страны.
Следует при этом подчеркнуть наличие определенного "оттенка между
мыслями императора и министра" относительно средств для достижения
этой цели. Оба негодовали по поводу вероломства Австрии, а в Англии
видели исконного непримиримого противника. Но если Александр II был
склонен к союзу с Пруссией, надеясь "двойственным союзом" с ней заме-
нить соглашение трех "охранительных дворов", то Горчаков признавал
недостаточным союз со слабейшей из великих держав для возвращения
России ее прежнего положения в Европе и достижение положительного
результата связывал с тесным сближением с Францией. Александр II
согласился на такую политическую линию, хотя усилия Наполеона III по
части изменения установленного в Европе Венским конгрессом порядка и
"революционные приемы" его внешней политики не внушали ему ни
сочувствия, ни доверия26. Однако речь шла о слишком жизненно важной
для России проблеме, а посему стремление к достижению ее решения в
значительной мере определило характер отношений России с Францией
24 АВПРИ. Ф. Отчет МИД. 1856. Л. 14, 239-240.
25 Бушуев С.К. А.М. Горчаков. С. 79; Якубовский В.П. Предисл. //Там же. С. 5.
26 Татищев С.С. Император Александр II, его жизнь и царствование. Т. 1. С. 230.
40
после Крымской войны и опосредованно через этот факт сказалось на
позиции России в итальянском вопросе и ее отношениях с Пьемонтом.
Для оценки последующих конкретных шагов российской дипломатии
важно понять, как она сама воспринимала ту общую ситуацию в после-
военной Европе, которая, естественно, служила одним из определяющих
ее действия факторов.
На вопрос о том, какая система установилась, какие принципы или
тенденции направляли формирование нового равновесия в Европе, ответ
был следующим: принципы утрачивали всякое значение, а тенденции
представлялись таким образом.
Франция начинала явно испытывать разочарование по поводу итогов
Крымской войны; она колебалась между революционными доктринами,
послужившими источником власти императора Наполеона (т.е. его изб-
рания президентом республики в 1848 г.), а также советами его окружения
и политическими устремлениями, которые его влекли то на Рейн, то в
Италию. Французское правительство склонялось к сближению с Россией,
но желало одновременного союза с Англией.
Английское правительство оставалось враждебно России; оно сохраня-
ло глубокую неудовлетворенность результатами войны и Парижского
договора; оно внимательно следило за отношениями России с Францией и
рассчитывало удержать последнюю в орбите своего влияния; оно дейст-
вовало в Константинополе, чтобы использовать к своей выгоде послед-
ствия последней войны, а в Персии и Китае искало средства поднять свой
престиж27.
Составителям доклада министерства иностранных дел за 1856—1858 гг.
представлялось очень трудным охарактеризовать в целом сложившуюся
ситуацию, "неясную, меняющуюся изо дня в день, основанную на всеоб-
щем недоверии, полную опасностей и не предлагающую какой-нибудь
идеи, принципа, убеждения, которые могли бы объяснить ее измен-
чивость.
Таковы, - заключали они, - были первые последствия новой эпохи,
начавшейся под названием политики интересов (подчеркнуто в тексте. -
О.С.), звучного слова, которым пытаются прикрыть полную анархию
идей"28.
Особое положение России, утверждалось в докладе, позволяло при-
вести свои интересы в соответствие с общими интересами Европы. Тем не
менее российское правительство должно было смириться со сложившейся
ситуацией и постараться извлечь из нее возможно большую пользу для
своей системы оборонительной политики. А для этого рекомендовалось
следующее: "Содействовать нашему внутреннему делу, не допуская,
чтобы внешние осложнения от него нас отвлекали. Следить за тем, чтобы
это воздержание не обернулось в ущерб нашим политическим интересам и
чтобы неопределенность, характеризовавшая общее положение в Европе,
не привела к возникновению неблагоприятного для нас равновесия. Осла-
бить союз между Францией и Англией и помешать тому, чтобы он возоб-
27 АВПРИ. Ф. Личный архив А.Г. Жомини. Оп. 802-а. Д. 42. Л. 23-24.
28 Там же. Л. 25.
41
новился на почве революционных идей. Сблизиться с Францией, чтобы в
обмен на оказанную нами поддержку ее политических интересов, она
оставила опасный для нас путь потрясения Европы принципом на-
циональностей. Если же целью ее устремлений окажется перекройка
карты Европы к ее выгоде, мы были бы заинтересованы в том, чтобы она
этого достигла политическими, а не разрушительными средствами.
Наконец, достичь соглашения между нами и французским правитель-
ством для того, чтобы интерпретация и применение Парижского договора
на Востоке не создали такого положения вещей, которое благоприятст-
вовало бы видам Порты, поддержанной ее австрийским и английским
союзниками в ущерб нашим интересам и интересам Франции”29.
Таким образом, отношениям с Францией во внешнеполитической кон-
цепции России отводилось совершенно особое место. Неудивительно по-
этому, что Горчаков отнесся исключительно серьезно и ответственно к
назначению посла в Париже: он изложил императору условия, которым,
по его мнению, должен был отвечать претендент. ’’Это пост, - поделился
он своими соображениями в июне с находившимся в Париже Брунновым, -
самый важный в нашей будущей политике и мне представлялось бы
крайне рискованным доверить его лицу, неискушенному в дипломатии.
Император решит”30.
Выбор показал, что Александр II внял доводам министра, но не раз-
делял его соображений относительно обязательного замещения этого
поста профессионалом.
В июле 1856 г. послом в Париже был назначен генерал П.Д. Киселев.
Само предложение императора было для него весьма неожиданным. Ему
шел 68-й год и, хотя он занимал до этого высокие административные и
военные посты, он не был дипломатом31.
Пренебрегая последним обстоятельством, Александр II последовал
примеру Наполеона III, только что сделавшего своим представителем в
Петербурге Морни, бывшего до того председателем законодательного
корпуса. Прямо отметив этот факт в беседе с Морни в августе, Алек-
сандр II так объяснил свой выбор: ”Он (Киселев. - О.С.) был одним из
самых старинных друзей моего отца; он является издавна моим другом.
Он руководит в настоящий момент одним из важнейших в империи де-
партаментов. Его наклонности, его возраст не меньше, чем занимаемая
29 Там же.
30 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 152. Л. 484.
31 Киселев получил свое боевое крещение в компании 1807 г., активно участвовал в 26
сражениях во время Отечественной войны 1812 г., в том числе в битвах при Смоленске,
Бородино, Дрездене, Лейпциге, Париже. Был флигель-адъютантом при Александре I, затем
генерал-адъютантом, начальником 2-й армии. Участвовал в русско-турецкой войне 1828 г. В
1829-1835 гг. управлял Молдавией и Валахией, где провел ряд прогрессивных реформ. При
его участии была подготовлена и принята (1831-1832) конституция этих княжеств, известная
под названием Органических регламентов. Ими предусматривалось следующее: разделение
властей, создание министерств, реорганизация местной административной системы, уничто-
жение внутренних таможен. И не только признавалось право Молдавии и Валахии на объе-
динение, но и говорилось о его необходимости.
С 1835 г. Киселев был постоянным членом всех секретных комитетов по крестьянскому
вопросу. В качестве министра государственных имуществ (1837-1856) подготовил и провел в
жизнь в (1837-1841) реформу управления государственными крестьянами.
42
им в России должность, казалось, исключали для него миссию в таком
отдалении, и, чтобы решиться его туда отправить, равно как для него
решиться уехать, понадобилось мое желание осознавать, что при импе-
раторе Наполеоне меня представляет лицо, пользующееся моим полным
доверием. Граф Киселев им обладает целиком, и я вас прошу передать
императору, что он может доверять тому, что он будет ему говорить”32.
Безусловно, Киселев являлся одним из выдающихся государственных
деятелей своего времени. Его отличал ясный тонкий ум, мудрая рассу-
дительность. Это был человек честный, неподкупный, усердный. Он стоял
на либеральных позициях33.
В опубликованной в Париже биографической справке справедливо
отмечалось: ’'Прекрасное понимание политики, глубокое знание людей и
вещей, бесспорный здравый смысл и просвещенный патриотизм: таковы
качества, которые завоевали г-ну графу Киселеву доверие его правитель-
ства и поддержку общественного мнения”34. Он знал несколько языков,
прекрасно владел французским, у него был легкий слог и выразительное
перо.
Чтобы составить более полное представление о личности Киселева,
обратимся к его собственным высказываниям, 19 февраля 1860 г. он так
формулировал свое кредо в дневнике: ”...я успел убедиться, в течение
многолетней своей жизни, что, постоянно гоняясь за правотою и спра-
ведливостью, всегда остаешься в дураках: приобретаешь друзей бездуш-
ных и врагов непримиримых. Но, не взирая на все, я останусь при своих
правилах и до конца жизни, во что бы то ни стало, стоять буду за истину и
справедливость”35.
Большое достоинство Киселев обнаружил при следующих обстоятель-
ствах, связанных с его назначением послом. На принятый обычно запрос,
32 Моту Ch. Op. cit. Р. 69-71.
33 Даже известный своими памфлетами против самодержавия и аристократии князь
П.В. Долгоруков, давший крайне отрицательные характеристики большинству политических
деятелей, о Киселеве отзывался в целом положительно. Отмечая, что “он ярко выделялся
своими заслугами среди большинства ничтожных людей", которыми был переполнен госу-
дарственный совет, он особо подчеркивал, что ему были известны замыслы заговорщиков
Южного общества, возглавляемого П.И. Пестелем. Пожалуй, самый крупный его недо-
статок Долгоруков видел в том, что он “оставался царедворцем, и как таковой всю жизнь
умел приноравливаться ко всем партиям, ко всем убеждениям" (Долгоруков П.В. Указ. соч.
С. 353). При этом он явно разделял сказанное о Киселеве 19-летним А.С. Пушкиным. В
послании "Орлову" поэт признавал за генералом Киселевым, что "он враг коварства и не-
вежд", но не склонен был возлагать на него свои надежды по причине того, что "он при-
дворный: обещанья // Ему не стоят ничего" (Пушкин А.С. Поли. собр. соч.: В 10 т. Л., 1977.
Т. 1. С. 315). Безусловно, прав был биограф посла, полагавший, что речь шла об обещаниях
Киселева, только что назначенного начальником штаба второй армии в Тульчине, касаю-
щихся желания Пушкина поступить в гусары, о чем есть намек в самом стихотворении. К
тому же позднее, в 1822 г., Пушкин в письме к брату Льву замечал, что "Раевский или
Киселев - оба не откажут" в просьбе о переводе его в гвардию (Там же. Л., 1979. Т. 10.
С. 37). 3 июня в 1834 г. поэт записал в дневнике о Киселеве: "Он может, самый за-
мечательный из наших государственных людей" (Там же. Л., 1978. Т. 8. С. 40; Заблоцкий-
Десятовский А.П. Граф П.Д. Киселев и его время. СПб., 1882. Т. 3. С. 439).
34 Glot L. La veritd biographique. P., 1857. P. 2. (АВПРИ. Ф. Личный архив П.Д. Киселева.
Д. 15. Л. 3).
35 Заблоцкий-Десятовский А.П. Указ. соч. Т. 3. С. 166.
43
отнесется ли благоприятно французский двор к его назначению, по
телеграфу был получен утвердительный ответ. "Однако позднее, - писал
он своему брату, российскому посланнику в Риме, - сообщили, что он
будет таковым, если я буду брать пример не с брата36, а с графа Орлова,
которым император был совершенно доволен. - Я ответил, что вовсе не
нуждаюсь в примерах, которым должен следовать, а намерен выполнять
инструкции и указания, которые мне будут даны императорским прави-
тельством, как это, очень вероятно, делали и мой брат и граф Орлов"37.
Отметим, что в силу того значения, которое приобрел итальянский
вопрос в русско-французских отношениях, Киселев оказался широко вов-
лечен в его обсуждение. Показательно в этом отношении, что к полу-
ченной им при отъезде в Париж инструкции от 26 июля были приложены
копии инструкций, направленных российским представителям в трех
столицах - в Турине, Лондоне и Константинополе.
Уже на этом первом этапе явно обозначившегося сближения с Фран-
цией, определяя для себя его пределы, Горчаков не спешил с принятием
точно выраженных обязательств. Посему Киселеву предписывалось соб-
людать золотую середину в отношениях с Луи Наполеоном, не заходя в
них слишком далеко, чтобы не пришлось принять на себя гораздо ббльшие
обязательства, чем намеревались, и, быть может, содействовать пополз-
новениям, из которых России не удастся извлечь для себя никакой вы-
годы. Но одновременно в инструкции говорилось, что не следует дер-
жаться отчужденно, ибо это может вынудить императора, который утра-
тит в таком случае надежду на поддержку в лице России, искать ее в
другом месте"38.
К этому времени в Петербурге окончательно пришли к заключению,
что целью политики Наполеона Ш было укрепление позиций его династии,
и прозорливо полагали, что лишь по прошествии пары лет он приступит к
реализации своих завоевательных планов. На этот случай определили для
себя и политические итоги, которые отвечали бы желаниям российского
правительства: в первую очередь - это охлаждение связей Франции с
Англией; во вторую - ослабление позиций Австрии39.
Отношение к конкретным переменам в Европе в связи с реализацией
Наполеоном III его планов формулировалось следующим образом: "Если
славные воспоминания об императоре Наполеоне I побудят его преемника
предпочтительно направить свои действия в Италию; если Ницца и Са-
войя, которых он давно страстно желает, станут в его глазах чарами,
которые его увлекут настолько, что Сардинии придется возместить убыт-
ки в Ломбардии, Вы можете, - предписывал Горчаков в инструкции от
26 июля Орлову, продолжавшему после конгресса находиться в Париже,
36 Будучи поверенным в делах во Франции накануне Крымской войны, Н.Д. Киселев
подготовил по просьбе Петербурга памятную записку, содержавшую не слишком лестные
характеристики членов французского двора и окружавших Наполеона III лиц. Эта записка
каким-то путем попала во французское посольство, переславшее ее в Париж. Ее автору
пришлось покинуть французскую столицу (Там же. С. 9-10).
37 ИРЛИ. Ф. 143. Д. 176. Л. 7-8.
38 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 153. Л. 131.
39 Там же. Л. 188, 192-193.
44
П.Д. Киселев (1788-1872)
С портрета Крюгера
куда Киселев должен был прибыть лишь 21(9) октября40, - равным
образом дать ему понять, что моральная поддержка и материальная по-
мощь России больше не находятся в распоряжении венского кабинета. Вы
прибегнете в особенности к этому крайнему средству, когда заметите, что
прежняя граница на Рейне привлекает вожделения французов”. Но Ор-
лова предупреждали, что ни в коем случае он не уполномочен "обещать
уже теперь материальную помощь России". При обсуждении этой
проблемы с Наполеоном, Орлов должен был дать понять, что в обмен на
льготы, на которые согласится Россия, от него ожидали столь же
40 С согласия Горчакова он откладывал свой отъезд до окончания работы конференции по
урегулированию вызвавших спор положений Парижского договора. На ней, как пред-
полагалось, Россию должен был бы представлять Бруннов, если все державы решат на-
править на нее своих вторых представителей Считая аномальным присутствие в это время
в Париже не участвующего в работе конференции посла и желая избежать для себя такой
ситуации, Киселев счел за лучшее задержаться с отъездом (АВПРИ. Ф. Личный архив
П.Д. Киселева. Д. 2. Л. 69, 71).
45
благоприятных перспектив для нее на случай возникновения новых ослож-
нений на Востоке41.
Между тем отложивший свой отъезд из России Киселев не терял
времени зря. Как он сам признавался: "Однажды согласившись на миссию,
я принимаю ее всерьез. Мой административный опыт меня побуждает
изучать досконально и самым прозаическим образом процессы и
дипломатические вопросы". И конкретизировал: "Я употребил мое время
здесь (в Москве. - О.С.), чтобы проникнуться всем тем, что может про-
яснить важный вопрос, стоящий на повестке дня. Изучение прошлого не-
обходимо, если желают составить точное представление о требованиях
настоящего и будущего. Вообще, крайне полезно установить связь между
прежней Россией и нынешней Россией. Москва предоставляет для этого
много источников". Размышляя о своих новых обязанностях, Киселев на-
деялся избежать, насколько это будет возможно, такого положения, когда
в официальной переписке "за неимением фактов отделываются пустыми
фразами"42.
Знакомство с предоставленными Горчаковым материалами, получен-
ными инструкциями, личные беседы в сентябре в Москве с Александром II
и Горчаковым привели Киселева к ряду заключений. "В нашем положении
вынужденной изоляции добрые отношения с Францией абсолютно необхо-
димы", - полагал он, а посему, независимо от того, последуют ли какие-то
демарши или предложения в отношении заключения регулярного союза,
следовало постараться завоевать доверие Наполена III43.
Суметь лично добиться его расположения - в этом на данном этапе
Киселев видел главную, но трудную задачу своей миссии, ибо отдавал
себе отчет, что для этого надо понять непростой характер человека,
которому нравилось слыть загадочным, которого отличали непредсказуе-
мость, непреклонность воли, твердость44. Киселев был сторонником союза
с Францией, но без Англии, ибо союз трех держав, которого как утверж-
дали, желал Наполеон III, Киселев не находил отвечающим интересам
России. Понимая, что Франция нуждалась в союзе с Англией, посол
считал необходимым временно отложить реализацию идеи франко-рус-
ского союза, прикрывшись принципом "воздержания", который нужно при-
нять и проводить в жизнь. Ему было очевидно, что российские дела в
Азии привлекут к себе внимание Англии. С ней следовало поддерживать
отношения, чтобы избежать конфликтов, и никоим образом не рас-
считывать при этом на помощь Франции45.
А что касалось таких вопросов, как итальянский, испанский, пьемонт-
ский, Киселев полагал, что они были призваны "служить лишь ставкой в
более тесных отношениях с Францией и особенно поддерживая ее в ее
разногласиях с Австрией и Англией"46.
Оценка Петербургом места Италии в планах Наполеона, естественно,
41 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 153. Л. 193-196.
42 АВПРИ. Ф. Личный архив П.Д. Киселева. Оп. 585. Д. 2. Л. 71; Д. 11. Л. 72-73.
43 Там же. Д. 2. Л. 71.
44 Там же. Д. 11. Л. 128-129.
45 Там же. Д. 2. Л. 71-73.
46 Там же. Л. 72.
46
послужила дополнительным стимулом для урегулирования отношений Рос-
сии с Сардинией.
В начале мая 1856 г. в Турин прибыл со специальной миссией россий-
ский представитель, чтобы поставить в известность Виктора Эммануила II
о восшествии на престол Александра II и передать его личное письмо
королю. Им был находившийся в качестве военного агента в Вене Э.Г.
Стакельберг. При этом в Петербурге надеялись, что во время пребы-
вания в Турине ему удастся собрать сведения, которые могли бы в какой-
то степени повлиять на будущие отношения с сардинским двором.
Известие об этой миссии стало полной неожиданностью для Буоля,
которого Стакельберг в присутствии российского посланника в Вене
В.П. Балабина навестил накануне отъезда. Под внешним спокойствием,
которое его никогда не покидало, "за тоном полнейшей вежливости",
министр не смог сдержать своей резкости и гнева. Они прорвались нару-
жу, когда он заговорил о претензии Сардинии выдавать себя за защитницу
судеб Италии, а также горько жаловался на Кавура и слабость сардинс-
кого правительства, испытывающего давление революционных партий.
Он засвидетельствовал этим самым свое стремление традиционно играть
на антиреволюционных настроениях на Неве. Затем он попытался на-
вести определенные мосты в русско-австрийских отношениях, объяснив,
что "сделал все, что мог, чтобы воспротивиться посылке сардинского
комиссара в княжества*, ибо он не мог бы там делать ничего другого как
сеять раздоры и анархию", что, как было ему очевидно, не могло
устроить Петербург. Отъезд Стакельберга, писал Балабин, вызвал в
Вене сенсацию, тем более что для него как военного агента не су-
ществовало тайн в вопросе военной организации Австрии47. В свете этого
сделанный в Петербурге выбор, хотя, очевидно, продиктованный наме-
рением в дальнейшем назначить Стакельберга посланником, явно не был
лишен и желания уязвить Вену.
Если импровизированная речь Буоля во время упомянутой выше
беседы свидетельствовала прежде всего о враждебном в принципе настрое
венского кабинета в отношении Сардинии, то в ходе последующих встреч
с ним для Балабина прояснился еще один важный аспект этой проблемы.
Посланник пришел к убеждению, что в итальянском вопросе Вена
стремится лишить Россию независимой позиции, снова привязав к своей
консервативной политике и погрузив тем самым в былую рутину, из
которой Австрия сама же заставила ее выйти. Таким путем, будучи
исключена из договора от 15 апреля, который вывел Австрию из изо-
ляции, но не обеспечил прочных союзов, Россия была бы призвана в нем
участвовать к выгоде двух главных подписавших его держав - Франции и
особенно Австрии; она сделала бы вновь из своей армии оплот этой
державы или, присоединившись к нему, она заставила бы, по крайней
мере, склониться чашу весов в пользу Австрии вопреки нерешительной
позиции Англии. Тогда Россия, бросившись в сети австрийского консерва-
тизма, утратила бы ту независимость, ту свободу, которую она завоевала
* Имелись в виду Дунайские княжества - Молдавия и Валахия.
47 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 224. Л. 4, 6.
47
с оружием в руках, ту позицию, которая оказалась столь роковой для
Австрии и вызвала такую досаду у западных держав48.
При этом в Вене не настаивали ни на каких письменных обяза-
тельствах, будучи готовы удовольствоваться устными заверениями и тем,
что им будут соответствовать инструкции, а также поведение и речи
будущих российских представителей в Турине. А чтобы усыпить подозри-
тельность Петербурга, полагал Балабин, похоже, постараются завлечь
Россию на полуостров в качестве пособника Австрии вовсе не через
Турин, а через Неаполь, считая, что оттуда до северной Италии через
Рим - всего один шаг49.
Беседы Буоля с Балабиным происходили уже после завершения миссии
Стакельберга в Турине. Сказанное министром явно служило ответом на
успех этой миссии и на тот факт, какое важное место в переговорах
заняла проблема отношений Пьемонта с Австрией.
Судя по оставленным им свидетельствам, Стакельберг прекрасно
справился с возложенными на него задачами. Он подробно изложил ход
своих встреч с пьемонтскими государственными деятелями и подвел итоги
личных наблюдений в двух пространных донесениях, посланных в Пе-
тербург в один и тот же день, 24 мая, и озаглавленных первое "Отчет о
моих делах и поступках", а второе "Беглый взгляд на нынешнее поло-
жение Пьемонта (итог 6-дневного пребывания в Турине)". Формально его
утверждение о "беглом взгляде" справедливо, но на самом деле это,
конечно, итог не только 6-дневного пребывания. Ведь занимаемый Ста-
кельбергом пост военного агента в Австрии не только позволял, но и
требовал уделять серьезное внимание событиям в соседней Сардинии.
Поэтому вынесенные им суждения представляются результатом серьез-
ных долгих размышлений, обогащенных впечатлениями от непосредствен-
ного, хотя и весьма непродолжительного, общения.
Выразивший при первой беседе со Стакельбергом надежду на
возобновление отношений, о разрыве которых Пьемонт горько сожалел,
Кавур затем предался воспоминаниям о Парижском конгрессе, о полном
согласии, царившем на нем между российскими и пьемонтскими предста-
вителями, о доброте, проявленной Орловым в отношении лично Кавура.
Вот как Стакельберг воспроизводил одну из частей этого разговора:
«Когда мы расставались, - сказал он мне, - граф (Орлов, - О.С.) обнял
меня, заявив, что наши страны вновь стали друзьями и без злопамятства;
то же самое между Францией и Россией, но что касается Австрии, они
никогда не забудут ее гнусное поведение". Воспользовавшись переходом,
Кавур принялся говорить о венском кабинете, о бездне, которая разде-
ляет его политику с политикой Пьемонта, о ненормальной ситуации,
созданной в Италии иностранной оккупацией...»50. Восприняв это как
просьбу дать совет, Стакельберг предпочел уклониться от прямого
ответа, признав, что среди итальянских претензий были справедливые.
Подводя затем итог встречам с остальными министрами, с каждым из
48 Там же. Д. 223. Л. 419-420.
49 Там же.
50 Там же. Д. 219. Л. 7-8.
48
которых обсуждались специальные вопросы возглавляемых ими минис-
терств, Стакельберг отмечал два общих вопроса, затронутых всеми, - кто
будет представлять Россию в Турине и какова будет в будущем позиция
России в отношении Австрии51.
Весь пафос речи короля во время встречи 10 мая по существу свелся к
осуждению Австрии. ’’Как бесчестно поступила Австрия по отношению к
вам! Очень надеюсь, что Вы этого не забудете никогда и отплатите ей за
это. Отныне мы питаем к ней такое же отвращение, и со своей стороны я
только что им (австрийским руководителям. - О.С.) сказал в лицо то, что
думаю о них”52.
В ответ Стакельберг четко обозначил пределы поддержки российским
правительством сардинского в итальянском вопросе и подчеркнул резкое
охлаждение в отношениях России с Австрией. Он заявил: "Сир, я не знаю,
какие решения в будущем примет Россия, но полагаю, что вы можете
рассчитывать на ее симпатии, без того чтобы при этом она могла бы
поддержать революционную политику в Италии. Со своей стороны я
надеюсь, что мы никогда не забудем неблагодарность венского кабинета и
отныне вы можете быть уверены, что мы не служим больше арьергардом
Австрии”. Он уверил, что в России "не хранят никакого злопамятства" на
Пьемонт* из-за его участия в войне53.
Итак, примирение России с Пьемонтом начиналось по традиционному
для подобных случаев сценарию, ибо "в политике, - писал французский
историк и дипломат Франсуа Шарль-Ру, - первое еловое, которое произно-
сится примиряющимися противниками, это чаще всего выражение нена-
висти в адрес третьего"54.
В своем втором донесении Стакельберг обнаруживает наблюдатель-
ность, глубокое понимание происходящего в политической жизни Пье-
монта, оценивает в целом ситуацию, дает четкие характеристики поли-
тиков, в том числе Кавура, одновременно размышляет над тем, каких
конкретных шагов, какой линии поведения следует в будущем от него
ожидать, отталкиваясь от прошлого опыта и отдавая себе отчет в еще
только подлежащих решению проблемах. Он также делится своими сооб-
ражениями по поводу позиции, которую следует занять России в отно-
шении Пьемонта.
Обращаясь к недавнему прошлому, Стакельберг пытается выяснить
причины следующего феномена: почему, несмотря на то что большинство
нации и армии выступало за воздержание от участия в Крымской войне,
возобладало противоположное мнение. Он видит причины этого в геогра-
фическом положении Пьемонта и в ситуации, когда каждая из участниц
антирусской коалиции, в силу собственных соображений была заинтере-
сована и настойчиво добивалась привлечения Пьемонта к участию в
войне. Он отдает себе отчет и в далеко идущих планах, которые свя-
зывал с этим участием Кавур, и в неутешительных итогах такового.
51 Там же. Л. 10.
52 Там же. Л. 14.
53 Там же. Л. 14, 17.
54 Charles-Roux F. Alexandre II, Gortchakoff et Napoleon III. P., 1913. P. 198.
49
Э.Г. Стакельберг (1814-1870).
С портрета Анжели
"Г[осподи]н Кавур, убежденный в продолжительности войны, и надеясь,
что общее смятение дойдет до Италии и позволит Пьемонту взять
реванш за Новару2*, - писал он, - убедил короля сыграть на его неприз-
нании Россией и присоединиться к западной лиге... Последствия этого
акта достаточно известны. Пьемонт, располагая гарантией держав,
сделал заем в 70 млн франков (половина которых уже потрачена) и
потерял от 3 до 4000 человек от болезни3*, не разделив славы исхода
дела, которую французы сохранили лишь за собой”55.
Стакельберг понимал, сколь серьезным разочарованием стали для Ка-
вура Парижский конгресс и подписанный на нем договор, который рассеял
2* Здесь пьемонтские войска потерпели поражение от австрийской армии в марте 1849 г.
3* ’’Пьемонтцы потеряли убитыми и ранеными в Крыму лишь 31 человека’’ (сноска дана в
донесении Стакельберга).
55 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 219. Л. 38-39.
50
последние надежды на какие-то материальные выгоды, дав Пьемонту
лишь "слабое удовлетворение занять на конгрессе место среди великих
держав". Он по достоинству оценил найденный Кавуром выход из сложной
ситуации после возвращения из Парижа "с пустыми руками", когда он
принял на себя роль адвоката Италии, публично засвидетельствовав
разногласия между сардинским и австрийским кабинетами, а в качестве
реванша заставил оценить не просто примирение, а восстановление преж-
них дружеских отношений, состоявшееся между Россией и Пьемонтом.
Дав характеристики членов сардинского кабинета, Стакельберг основ-
ное внимание сосредоточил на премьере, признавая его особую роль в
жизни страны. Он писал: "Это правительство олицетворяется в графе
Кавуре, председателе совета министров, министре иностранных дел и
министре финансов. Другие министры являются лишь его креатурами,
если исключить Ла Мармора, за которым сохраняется, говорят, портфель
военного министра, и который, впрочем, разделяет все идеи главы ка-
бинета. Политические принципы, исповедуемые и провозглашаемые госпо-
дином Кавуром, являются теми, которые мы обрисовали выше: развитие
конституционных институтов и возрождение италийского полуострова. Из
этого не следует заключать, что председатель совета является рево-
люционером и желает изо всех сил предать Италию огню и мечу.
Принадлежа к древнейшему пьемонтскому роду, господин Кавур, уна-
следовав большое состояние, еще учетверил его в результате счастливой
спекуляции. Он достиг высших почестей, получил цепь Аннунциаты4* и
может считаться подлинным сувереном своей страны. Вот что касается
материальной стороны. Что же касается характера, - это человек
горячий, честолюбивый, прекрасно образованный, с прирожденным умом,
обладающий даром слова и одинаково хорошо владеющий итальянским,
пьемонтским, французским и английским языками. Как политический
деятель он придерживается либеральных и конституционных воззрений и
обнаруживает явно предпочтение перед английскими идеями и установ-
лениями.
Мне кажется, что теперь не следует испытывать опасений перед
подобным характером, поскольку его честолюбие как человека вполне
удовлетворено, а принципы его как министра применены во всем их
объеме. Говорят, что никто не является большим консерватором, чем
либеральный выскочка. Господин Кавур уже себя показал консерватором
в 1848 и 1849 гг., когда национальное представительство было передано
демагогам и когда его позиция должна была еще только формироваться.
Сейчас, когда он достиг вершины, вероятно, не отказываясь от своих
убеждений, он сумеет удержать равновесие системы и помешать ультра-
либералам ее опрокинуть. Если он обнаружил горячность, отстаивая
итальянские интересы, - это потому, что ему необходимо было вновь
закалить свою популярность, оказавшуюся под угрозой из-за ничтожных
выгод, достигнутых Пьемонтом в обмен на присоединение к западной
лиге.
4* Высший сардинский орден, врученный ему Виктором Эммануилом II 29 апреля 1856 г. в
знак признательности за участие в работе конгресса.
51
Он знал, что это лучшее средство, чтобы отвлечь внимание своих
противников и чтобы удовлетворить общественное мнение, так как если
существуют узы, которые связывают все партии, чувство, в котором
сходятся конституционалисты, республиканцы, консерваторы, военные и
эмигранты - это чувство ненависти к Австрии. Господин Кавур, воз-
можно, не пошел бы так далеко, если бы знал о существовании договора
от 15 апреля5*, но у него не было затруднений из-за большого выбора, и,
поскольку Пьемонт не получил никаких материальных выгод, ему
оставалось лишь ухватиться за эту лестную роль адвоката итальянских
интересов, которую приняло сардинское правительство и которая в силу
отсутствия всякого протеста со стороны конгресса казалась признанной
перед лицом Европы. Представив конгрессу претензии Италии и конста-
тируя перед парламентом глубокие разногласия, которые существуют
между венским и туринским кабинетами, господин Кавур не хотел ни
бросить вызов Австрии, ни ускорить момент нового конфликта. Он знает,
что Австрия, несмотря на своим внутренние трудности, располагает сила-
ми гораздо более значительными, чем во время войны 1848 г. Он также
знает, что абсолютистское правительство Луи Наполеона солидарно с
иностранной оккупацией и не может присоединиться к политическим
потрясениям на полуострове. Поэтому он провозглашает, что его цель
состоит лишь в том, чтобы разоружить революционную партию и лишить
ее силы, взяв в свои руки итальянские интересы, предоставляя честным
людям надежду увидеть их желания удовлетворенными легальными
средствами, путем мирного вмешательства итальянского государства,
защищающего дело общей Родины перед судом великих европейских
держав.
Господин Кавур претендует на то, что, действуя таким способом, он
является более реально консерватором, чем Австрия, система слепого
гнета которой увеличивает непрерывно недовольство народов и должна
рано или поздно вызвать ужасный взрыв.
В Пьемонте все убеждены, что этот взрыв наступит при первом же
крупном европейском потрясении, либо в связи со смертью Луи Напо-
леона, либо вследствие совершенно иного события, которое приведет в
действие закон неожиданности, который отныне, кажется, играет столь
широкую роль в судьбах мира. Именно для того чтобы быть готовым ко
всяким случайностям, Пьемонт остается вооруженным и несет бремя
военных расходов, которое превышает его средства. Сдерживать нацио-
нальную агитацию прессой и парламентом, ожидать, надеяться и гото-
виться к прямому вмешательству, если державы не удовлетворят претен-
зии Италии, такова, кажется, линия поведения, принятая пьемонтским
правительством. Эта система не мешает ему думать о материальных нуж-
дах страны, развитию которой оно способствует насколько возможно...”* 56
Обращает на себя внимание отсутствие всякой предвзятости, исклю-
чительная взвешенность характеристики Кавура, данной российским
дипломатом, так же как оценки деятельности сардинского лидера, постав-
5* Кавур узнал о нем из печати после своего возвращения из Парижа в Турин.
56 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 219. Л. 49-54.
52
ленных им тактических задач и стратегических целей. Он, как мы видели,
трезво обосновал, почему не только можно, но и следует положиться на
Кавура, а значит, по существу поддержать его. И, естественно, что такая
поддержка должна была проистекать не из симпатий к Кавуру, а из
отношения в принципе к тому делу, которому он служил, к объединению
Италии, причем на данном этапе позиция России в итальянском вопросе,
по мнению Стакельберга, прежде всего, должна была диктоваться ее
отношением к Австрии.
Перспективы же развития отношений России к Пьемонту рисовались
ему следующим образом. ’’Теперь, - писал он, - какова должна быть
позиция России в отношении державы второго порядка, которая наме-
ревается следовать системе, сопряженной со столькими опасностями и
трудностями? Географическое положение Пьемонта и расстояние, на
котором он находится от наших границ, лишают его всякой надежды
получить когда-либо помощь как российской армии, так и флота. Тем не
менее государственные деятели Пьемонта очень озабочены нашей по-
зицией по отношению к Австрии. Они убеждены, что отношения доброй
дружбы прерваны навсегда, а есть, возможно, среди них и те, кто
воображает, что при ближайшем европейском потрясении мы отвлечем
внимание венского кабинета в сторону Венгрии и облегчим освобождение
Италии, парализуя действия части войск Австрии и проводя на ее границе
такие же демонстрации, какие она недавно устраивала в отношении нас.
Это мне кажется действительно максимум того, что Россия предполо-
жительно могла бы когда-либо сделать для Италии и что возможно вовсе
никогда не будет реализовано. При нынешнем положении дел в Европе
мы можем ограничиться оказанием Пьемонту лишь моральной поддержки,
советами и дружескими увещеваниями, не вмешиваясь в его внутренние
дела, не протежируя той или иной партии, которая нам будет более
симпатична. Наша роль будет, таким образом, пассивной ролью, ролью
наблюдателя и официального советника, и еще следует приготовиться к
тому, что наши советы будут бесполезными, потому что король не хочет
заниматься ничем, а министры меняются и не похожи друг на друга!”
Отчеркнув этот абзац, Александр II выразил согласие с мнением Ста-
кельберга словами: "Совершенно верно”57.
"Остается узнать, - продолжал Стакельберг, - при каких условиях мы
окажем Пьемонту нашу моральную поддержку и каковы будут границы,
которые мы ему запретили бы переходить. Очевидно, что наше собст-
венное положение никогда не позволит покровительствовать в Италии
политике восстаний и захватов, но что мы скажем, если это случиться в
силу чрезвычайных обстоятельств - если Луи Наполеон, устав от плато-
нической политики и обязанный занять своих неугомонных подданных,
вздумает перекроить итальянскую карту, присвоить Савойю и заставить
Пьемонт искать компенсации по ту сторону По и Тичино? Несмотря на
очевидное согласие, которое царит между Францией и Австрией, можно
всего ожидать от человека из Булони и Страсбурга, но если он перейдет
Рубикон, то, вероятно, только лишь придя к согласию с нами, и тогда
57 Там же. Л. 55-57.
53
позиция России в отношении Пьемонта была бы вопросом заранее отрегу-
лированным.
Возвращаясь к нынешней ситуации, я полагаю, что у нас больше нет
необходимости щадить самолюбие Австрии и, не ссорясь с ней, мы можем
обнаружить свое расположение как к прекращению оккупации полу-
острова, так и к некоторому расширению итальянских свобод, иначе
говоря, к развитию национальной жизни, муниципальных учреждений, к
созданию менее суровой и менее инквизиционной полицейской системы.
Бесспорно, очень трудно априори определить, каковы должны быть наши
действия в Турине, потому что наше поведение будет зависеть не только
от оборота, который примут дела в Пьемонте, но особенно от общей
ситуации в Европе.
Во всяком случае положение российского посланника в Турине будет
щекотливо, поскольку его малейшие замечания будут комментироваться,
поскольку от него ожидают многого, а он сможет сделать, конечно, очень
мало. Более того этот посланник окажется в большой изоляции от своих
коллег, будучи принужден к большой сдержанности в отношении предста-
вителя Австрии, к большой острожности - к представителю Франции и к
активной бдительности в отношении представителя Англии до тех пор,
пока общая ситуация в Европе не станет более спокойной и создание
новых союзов покажет, на кого он может положиться”58.
По возвращении в Вену после выполнения своей миссии в Турине
Стакельберг вскоре, депешей от 9 июня, был информирован, что Алек-
сандр II, внимательно и с большим интересом ознакомившись с посту-
пившей от него корреспонденцией, признал справедливость его суждения
относительно политики, которой России при данных обстоятельствах
следует придерживаться в отношении Пьемонта59.
Примирительный жест российского правительства, который знаме-
новала собой посылка специальной миссии Стакельберга, вызвал живую
реакцию Кавура.
15 мая 1856 г. в письме к Франческо Мария Саули д’Ильяно, послан-
нику в герцогствах Тосканском, Пармском и Моденском, подводя итоги
конгресса, он, в частности, писал: "Австрия, конечно, добилась очевидно
некоторых дипломатических выгод; на конгрессе она была в положении
посредницы, а иногда арбитра; но морально она понесла довольно боль-
шой ущерб. Россия сейчас ее ненавидит подобно нам. Это общее чувство
служит мощной связью, которая делает нас искренними союзниками.
Орлов в Париже, Стакельберг в Турине, высказали мне свои симпатии к
делу, за которое мы боремся, и желание императора быть нам полезным.
Не придавая чрезмерного значения этим словам, следует воспользоваться
этой моральной поддержкой России, чтобы разрушить престиж Австрии.
Считаю поэтому полезным, чтобы Вы сблизились с представителем царя
во Флоренции, если он не является тайным другом Австрии"60.
Использование всех существующих каналов для сближения с Россией,
58 Там же. Л. 57-59.
59 Там же. Л. 305.
60 Cavour С. Nuove lettere inedite del conte Camillo di Cavour / Con prefazione e note di Ed.
Mayor. Torino; Roma, 1895. P. 336-337.
54
можно сказать, сделалось в это время "идеей фикс" Кавура. Через два
дня после письма к Саули, 17 мая 1856 г., в письме к Де Лонэ, посланнику
при прусском и саксонском дворах, Кавур, основываясь на речах прусского
посланника Мария Антона Брассьей де Сен-Симона, полагал, что Пруссия
не расположена оказывать моральную поддержку Австрии в итальянском
вопросе. "Этот посланник заявил мне от имени Мантейфеля, - писал
Кавур, - что Пруссия свободна от каких бы то ни было специальных
обязательств в отношении Австрии в том, что касается Италии. Выразив
это мнение, он, конечно, хотел сказать не о готовности Пруссии помочь
итальянцам сбросить австрийское иго, а о ее намерении сохранить пол-
ностью свободу действий в итальянском вопросе. Это заявление, близкое
к тем, что мне сделали в Париже граф Орлов и здесь граф Стакельберг,
представляется мне чрезвычайно знаменательным. Пруссия должна быть
сейчас ближе к России, чем когда-либо; и обе эти державы, кажется,
вдохновляются желанием энергично противостоять австрийской политике.
При встрече с бароном Мантейфелем Вы должны ему выразить все то
удовлетворение, которое мне доставило заявление господина Сен-Си-
мона...
Вы будете говорить с российским посланником гораздо более реши-
тельно. Торжественно заявляя о наших антиреволюционных намерениях,
Вы от него не скроете, что неодолимая бездна отделяет нас от Австрии...
Поскольку Австрия стала непримиримым врагом России, последняя
должна нас рассматривать в качестве полезного вспомогательного
средства и действенного инструмента ее мести"61.
В письме к сардинскому посланнику в Швейцарии Алессандро Йокто от
24 мая 1856 г. Кавур сослался на свою речь в парламенте, из которой
явствовало "о коротких отношениях" Пьемонта с Россией. В подтверж-
дение этого он воспроизводил слова Стакельберга, сказанные ему нака-
нуне в ходе беседы: "У нас нет противоположных интересов, и мы не
держим даже зла друг на друга; это - два серьезных мотива, чтобы быть
добрыми друзьями". "Королевское правительство, - замечал Кавур, -
в равной мере желает видеть возрожденной вековую дружбу, которая
объединяет Сардинию и Россию. Вы об этом заявите вашему коллеге6*,
который представляет эту страну в Берне"62.
Предполагая активно играть на антиавстрийских настроениях
Петербурга, Кавур учел этот момент, выбирая в июне 1856 г. лицо,
долженствующее заменить посланника в России. Вот как он охарак-
теризовал графа Марио Бролья ди Казальборгоне, на которого этот
выбор пал, в письме от 5 июля 1856 г. к пьемонтскому посланнику в Па-
риже маркизу Сальваторе Пез ди Вилламарина: "Это хороший военный,
образованный и честный, он всегда оказывал активную поддержку Ла
Мармора. Он не ультралиберал, но он очень антиавстрийски настроен;
это именно то, что нам надо при российском дворе..."63.
Прибытию в июле Бролья на Неву предшествовала поездка туда
61 Ibid. Р. 340.
6* Этим коллегой был российский посланник П.А. Криденер.
62 Cavour С. Nuove lettere inedite del conte Camillo di Cavour. P. 333.
63 Ibid. P. 357.
55
генерала Джузеппе Дабормида, направленного для передачи ответного
письма Виктора Эммануила II Александру II.
Беседы Дабормида с Александром II и Горчаковым были посвящены
двум вопросам - разрыву и необходимости восстановления дипломати-
ческих отношений между двумя странами - Россией и Сардинским ко-
ролевством. Что касалось первого, то от собеседников генерала после-
довали ссылки на слабость, основательную ошибку, допущенную в прош-
лом в отношении Австрии, "отплатившей неблагодарностью". Относи-
тельно второго "всегда любезный и экспансивный Горчаков несколько раз
повторил, что он страстно заинтересован" в его положительном решении.
Из всего услышанного Дабормида вынес впечатление, что в Петербурге
были расположены к Сардинии и очень негодовали по поводу Австрии64.
Через него сардинскому правительству было официально передано по-
желание российского правительства восстановить отношения между двумя
странами.
О том, каким в Турине видели будущее этих отношений, свидетельст-
вует данная Бролья инструкция. В ней речь шла, в первую очередь, о
стремлении укрепить узы дружбы, долгие годы связывавшие Россию и
Сардинию, а расчет на их прочность строился на том, что к воспоми-
наниям о прошлом присоединятся мысли о будущем, "в силу чего оба
государя будут связаны отныне обоюдными интересами и общими для
обеих наций антипатиями"65.
Антагонизм Сардинии с Австрией стал лейтмотивом инструкции, приз-
ванным как объяснить недалекое прошлое, так и определить обозримое
будущее. Именно этот факт использовали для обоснования весьма свое-
образной версии о причинах "окончательного разрыва" Пьемонта с Рос-
сией, т.е. вступления в войну против нее. Оказалось, что наряду с дру-
гими соображениями сардинское правительство, "привыкшее к коварной
политике Австрии, усмотрело в этом разрыве... единственную возмож-
ность достичь, наконец, возобновления отношений с Россией в более
выгодной для обеих стран обстановке, т.е. тогда, когда и одно и другое
правительства в равной мере убедились бы в злонамерениях прави-
тельства Вены и в их обоюдной заинтересованности в ослаблении мощи
Австрии"66.
Естественно, напрашивается вопрос, зачем потребовалось прибегать к
столь неправдоподобной версии. По мнению Берти, она "представляла
собой не что иное, как попытку замаскировать в какой-то мере участие
Сардинии в этом столкновении"67. Такое объяснение не представляется
убедительным. Скорее за такой интерпретацией событий прошлого
скрывался определенный маневр. Кавур, вероятно, посчитав неуместным
возвращаться к рассмотрению причин участия Италии в войне, но вместе
с тем и невозможным полностью обойти этот деликатный вопрос
молчанием, таким способом постарался сместить акцент на "предельное
64 ASD. Indici. Vol. Г. Тге buste continent! istruzioni per missioni all'estero. Busta
120 (3). Russia.
65 ASD. La legazione sarda a Pietroburgo. Cartella 34. Fasc. 2.
66 Ibid.
67 Берти Дж. Указ. соч. С. 584.
56
доверие” к Австрии, "сниходительное отношение к ее политике” Нико-
лая I, за что "Россия была жестоко наказана”, а также на "долгий и уни-
зительный гнет” Австрии, ее "козни” и "ее коварную, узурпаторскую
политику" в отношении Сардинского королевства. При такой трактовке
событий Россия и Пьемонт выглядели одинаково пострадавшими от
Австрии. И логичным было заявление Кавура, что сардинское прави-
тельство рассматривает ее в качестве своего "злейшего врага”, что оно
"твердо решило использовать любой благоприятный случай, чтобы
освободить Италию от гнета"68.
Что касается внутреннего положения, то, опровергая возведенную на
сардинское правительство клевету, Бролья должен был повторять, что
король и правительство "убеждены в том, что самыми заклятыми врагами
этих (конституционных. - О.С.) институтов являются революционеры,
что правительство короля, поэтому, не только не намерено снисходить до
заключения с ними каких-либо соглашений или использовать их, но
борется против их происков всеми законными средствами, имеющимися в
его распоряжении”69.
По прибытии в Петербург первоначально Бролья должен был
выступать в двух качествах: полномочного представителя своей страны и
главы чрезвычайной миссии сардинского короля по случаю коронации
Александра II. Он имел все основания быть удовлетворенным оказанным
приемом, тем более что это был прием со стороны нации, против которой
Пьемонт совсем недавно воевал. При этом, как он сообщал Кавуру в
депеше из Москвы от 8 сентября (27 августа), он слышал от высоко-
поставленных российских представителей, даже принадлежавших к ок-
ружению членов императорской фамилии, не только выражения глубокого
уважения к Пьемонту, но и живое порицание поступков, совершенных в
отношении него Россией в 1848 г. - поступков, вынудивших его встать в
ряды врагов во время последней войны. Здесь не скупились и на со-
жаления по поводу "моральной и материальной помощи, оказанной
Австрии сначала в Италии, а затем в 1849 г. - в Венгрии, той помощи,
без которой Австрия оказалась бы сегодня ослабленной до такой степени,
что не смогла бы нейтрализовать усилия России в Восточной войне, как
это ей, к несчастию удалось”70.
Благожелательность, обнаруженная в отношении посланцев сардин-
ского короля еще более оттеняла сдержанный прием, оказанный папскому
посольству, прибывшему на коронацию во главе с князем Флавио Киджи,
членом одной из знатнейших римских семей. Делая свой выбор, в Риме
явно учли его настроения, ибо, как сообщал российский посланник в
Ватикане Н.Д. Киселев, "этот прелат отличается своими в высшей
степени консервативными принципами и как таковой всегда проявлял
прочные симпатии к России"71.
На эту миссию была возложена задача решения ряда таких трудных
68 ASD. La legazione sarda a Pietroburgo. Cartella 34. Fasc. 2.
69 Ibid.
70 Ibid.
71 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 190. Л. 203-204.
57
проблем, как соблюдение Конкордата 1847 г., возобновление переговоров
о его дополнении; учреждение постоянной нунциатуры в Петербурге.
Пытаясь обсуждать эти проблемы с Александром II и Горчаковым в
тот момент, Киджи по существу ломился в открытую дверь. Дело в том,
что к этому времени завершил свою работу учрежденный Александром II
специальный комитет, изучавший требования Ватикана. В центре его вни-
мания оказались в первую очередь те статьи Конкордата, исполнение
которых встречало всякого рода трудности и препятствия, а также вклю-
ченные в него или в отдельный протокол пункты, принятые российскими
представителями ad referendum (к докладу), т.е. подлежавшие последую-
щему рассмотрению и одобрению высшей инстанцией. До того же, хотя
они и являлись частью ратифицированного соглашения и, стало быть,
были обязательны, они оставались не утвержденными72.
Ватикан со времени подписания Конкордата не переставал предпри-
нимать все новые демарши, чтобы ускорить применение всех его поло-
жений, а также настаивать на решении не урегулированных еще вопро-
сов. И даже во время работы Комитета государственный секретарь
Ватикана кардинал Джакомо Антонелли направил в Петербург две ноты,
чтобы привлечь внимание к наиболее щекотлиым вопросам, принятым
ad referendum. Вслед за этим папа Пий IX обратился с личным письмом к
Александру II, напомнив вопросы, урегулирование которых считал
особенно важным. Он также предложил направить в Петербург своего
представителя, чтобы ускорить их решение73.
В ответ император известил папу, "что предмет его демарша уже
упрежден", интересующие его вопросы рассмотрены, и одновременно
сообщил о скором прибытии в Рим в качестве полномочного предста-
вителя российского правительства Н.Д. Киселева74.
Что касалось Комитета, то в ходе своей работы он удовлетворил очень
немногие из пожеланий Св. Престола. К тому же счел невозможным
сделать это именно в отношении наиболее важных, таких, как предостав-
ление папе права непосредственно и свободно сноситься с латинским
духовенством и мирянами по делам совести и в целом по духовным делам;
отменить постановления о смешанных браках (разрешить супругам при
смешанных браках не подчиняться в брачных делах юрисдикции право-
славного духовного суда, а обращаться в латинские духовные суды);
возвратить имущества, отобранные у церквей и монастырей; учредить
должность особого униатского епископа для империи; отменить закон
против обращения латинским духовенством в католическое исповедание
православных; изменить присягу на верность императору, ибо в ее нынеш-
нем виде она задевала совесть католиков75.
Итоги деятельности Комитета были зафиксированы в двух протоколах.
Дальнейшие переговоры с Ватиканом возлагались на прибывшего в Рим в
72 АВПРИ. Ф. Отчет МИД. 1856. Д. 152.
73 Там же. Л. 154-155.
74 Там же. 12 июля (30 июня) 1856 г. Киселев телеграфировал в Петербург о вручении
папе грамоты об аккредитации (АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 190. Л. 170).
75 Попов А.Н. Последняя судьба папской политики в России, 1845-1867. СПб., 1868.
С. 43-48, 63.
58
июне Киселева, который, кстати, принимал участие в работе Комитета.
Инструкцией от 28(16) апреля 1856 г. ему предписывалось следовать этим
протоколам и поставить в известность папу и его министров, что "поже-
лания Св. Престола были изучены самым тщательным образом, с
искренним желанием пойти на сколь возможно широкие уступки. Если же
тем не менее некоторые пункты не смогли получить решения, отве-
чавшего желаниям папского двора, это зависело ... от особого характера,
присущего этим деликатным и сложным вопросам. Следовало принимать
во внимание их связь с существующим у нас положением вещей, дейст-
вующим законодательством, административной системой, правами и
правилами доминирующей религии. Комитет не мог исходить исключи-
тельно из точки зрения римского двора при рассмотрении этих вопросов:
он должен был найти решения такого рода, чтобы не ставить под угрозу
высочайшей важности интересы, охрана которых составляет долг им-
ператорского правительства"76.
Первые беседы с папой и особенно с кардиналом Антонелли, которого
Н.Д. Киселев нашел умным и хитрым, легким и непринужденным в
общении, показались ему весьма обнадеживающими. По поводу свиде-
тельств покровительства польским беженцам, интригующим против
России (что, естественно вынуждает последнюю умерить искреннее ми-
ролюбие в урегулировании вопросов, в которых в равной степени заин-
тересованы Петербург и Рим), посланник получил заверения от своих
собеседников в малых симпатиях к полякам, а также в намерении руко-
водствоваться в переговорах беспристрастием, терпимостью и примире-
нием. Он же со своей стороны напомнил, что, поскольку Рим был гораздо
больше заинтересован в решении отдельных вопросов, ему и следует
взять на себя инициативу их постановки77.
В такой ситуации новое обращение Киджи к этим проблемам вызвало
вполне закономерную реакцию. Император отклонил обсуждение отдель-
ных вопросов, поскольку они входили в круг тех, переговоры о которых
были поручены Киселеву. Так же он поступил в отношении вопроса о
смешанных браках и о постоянной миссии папы в Петербурге. При этом,
однако, сделал оговорку, что, если у папы появится желание направить
своего полномочного представителя по специальным вопросам, он не
откажется принять такую временную миссию.
В этой связи Горчаков поделился с Киселевым опасением, как бы
Киджи не истолковал это обещание слишком расширительно.
Со своей стороны министр разъяснил Киджи неуместность выдвижения
Ватиканом новых требований в момент, когда Петербург через своего
представителя шел на широкие уступки78.
По завершении своей миссии Киджи был награжден российским орденом
Белого орла, который был ему вручен 7 октября(25) сентября79. Как
утверждал в беседе с Киселевым кардинал Антонелли, Киджи остался
чрезвычайно доволен приемом в Москве и беседами с Александром II и
76АВПРИ. Ф. Канцеляцря. 1856. Д. 190. Л. 346.
77 Там же. Л. 298-299.
78 Там же. Л. 361.
79Тамже. Д. 189. Л. 11, 15.
59
Горчаковым. Со своей стороны Антонелли выразил сожаление по поводу
отсутствия положительного результата по двум главным вопросам,
затронутым Киджи в этих беседах, - о представителе папы в Петербурге
и вероисповедании детей, рожденных в смешанных браках.
По первому Киселев возразил, что император не отказывался принять
посланца папы, прибывающего в Петербург со специальной миссией, а в
особо срочных случаях ситуацию для папы облегчало присутствие в Риме
российской миссии, всегда готовой найти решение возникающих вопросов,
либо связаться для этого с Петербургом.
Что же касалось закона об обязательном воспитании рожденных от
смешанных браков детей в преобладающем в России православии, то,
поступая так, разъяснил он, Петербург лишь следовал примеру Рима,
который не только не допускал воспитания детей, отец или мать которых
были католиками, в иной религии, но даже не признавал законность брака,
если он не заключался на этом условии80.
Итак, в отношениях с Ватиканом обозначилась по крайней мере ббль-
шая, чем прежде, определенность. В годовом отчете Горчаков в качестве
главной исходной точки произошедшего между двумя правительствами
сближения указал на предписанные императором меры для проведения в
жизнь принятых ранее Россией обязательств и для того, чтобы сделать
сколь возможно более ясной исключительную позицию России по отно-
шению к Святому Престолу81.
С этого же времени начала себя постепенно обнаруживать определен-
ная эволюция и в отношениях России с Неаполитанским королевством.
В условиях дипломатической кампании Англии и Франции против
Фердинанда II (Англия была побуждаема к ней опасениями, что, тогдаш-
няя политика Бурбонов окажется чревата революцией, а Франция -
надеждами на реставрацию там династии Мюратов), служившей продол-
жением выраженных в его адрес на последнем заседании Парижского
конгресса их полномочными представителями призывов перейти от
репрессий к умеренной политике, Горчаков в беседе с неаполитанским
посланником герцогом делла Ре джина (Карло Капече Га л кота) 10 июля
1856 г. засвидетельствовал нежелание своего правительства следовать их
примеру. Ибо, по его утверждению, оно считает, что "те или иные
правительства имеют полное право сами осуществлять правление внутри
их стран, а потому воздерживается давать советы как неаполитанскому,
так и сардинскому королю"82. Это заявление министра примечательно не
столько ссылкой на принцип невмешательства во внутренние дела,
сколько сообщением об идентичной позиции по отношению к двум стра-
нам: тем самым посланник был официально осведомлен о новом харак-
тере отношений Петербурга с Турином, который предполагал поддержку
либеральной политики последнего и его стремления выражать чаяния всей
Италии. Это, однако, не означало устранения России от участия в
дипломатической борьбе вокруг неаполитанского вопроса.
80Там же. Д. 190. Л. 257-258.
81 АВПРИ. Ф. Ответ МИД. 1856. Л. 151.
82 ASN. Minister© degli esteri. Busta 1700.
60
Так, в августе, на новом этапе развития конфликта между Неаполем,
Парижем и Лондоном, когда последние решили отозвать свои миссии из
Неаполя и направить туда эскадру под предлогом защиты своих под-
данных в отсутствие посланников, а на деле с тем, чтобы вынудить
неаполитанского короля пойти на переговоры, в Петербурге усмотрели
за этим происки Лондона. Было решено приложить все силы, что-
бы удержать Францию от совместных с Англией действий против
Неаполя. При этом в Петербурге были движимы в значительной ме-
ре серьезными опасениями по поводу существования каких-то
обязательств Наполеона III перед Лондоном83, а не просто стремлением
поддержать Неаполь. И позднее, после разрыва 21 октября 1856 г.
дипломатических отношений Королевства Обеих Сицилий с Францией и
Англией, российские представители, добиваясь их восстановления, неодно-
кратно обращались по этому поводу к французскому правительству и
лично Наполеону III.
Между тем летом 1856 г. на пост посланника в Турине был назначен
Стакельберг, всего за несколько месяцев до этого со специальной миссией
навещавший Виктора Эммануила II. У отличавшегося большой требова-
тельностью к людям и хорошо знавшего высшие круги России
Долгорукого, Стакельберг получил высокую оценку: это был "человек
честный, очень умный и весьма способный, несмотря на свое остзейское
происхождение, искренно преданный России...7* В бытность свою по-
сланником в Италии своею политикой, умною, истинно русскою, зна-
чительно способствовал объединению Италии’’84. Эту характеристику
подтверждал и французский дипломат, хорошо знавший Стакельберга по
пребыванию в Турине. Он отдавал должное политическому такту и
лояльности российского посланника85.
В инструкции, данной 14 июля 1856 г. отправлявшемуся в Турин Ста-
кельбергу, подчеркивалось: ’’Император, далекий от желания укорять за
недавнее прошлое, представляющее собой в его глазах лишь минутное
отклонение, не таит ни зла, ни задних мыслей’’86. Этим как бы подво-
дилась черта под прошлым.
Учитывая серьезность положения Италии, неясность ее политического
будущего и очевидный факт, что Сардиния, в силу своей позиции, приз-
83 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 150. Л. 409.
7* Заметим, что от остзейского происхождения у него осталась по существу лишь
фамилия. Он родился в 1814 г. в Вене, а умер в 1870 г. в Париже, будучи послом во
Франции. В некрологе газеты "Liberte” от 14 мая говорилось, что "российский дипломат был
во многих отношениях французом: француз по духу, француз по рождению. Младший сын
графини Стакельберг, хорошо известной во всех парижских салонах, брат г-жи Деказ, он и
сам женился на француженке г-же Тамисьей. Его семейные связи делали из него скорее
француза проездом в России, чем русского проездом во Франции. Впрочем, он обладал
больше, чем кто-либо, тем деликатным вкусом к умственным удовольствиям, той изысканной
культурой ума, которая характеризует московскую аристократию и делает из этих потомков
варваров подлинных любителей". Стакельберг увлекался литературными опытами. Он, в
частности, небольшим тиражом и не для продажи опубликовал свою поэму "Сильвия".
84 Дол гору ков П.В, Указ. соч. С. 282.
D'ldevil le Н. Journal d un diplomate en Italie: Notes intimes pour servir a 1’histoire du Second
Empire. Turin, 1859-1862. P., 1872. P. 31.
86 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 219. Л. 310, 311.
61
вана играть на полуострове особенно важную роль, посланника призывали
действовать крайне осмотрительно.
Позиция России в отношении Сардинии, как и любого независимого
государства, основывалась на невмешательстве в ее внутренние дела.
При этом оговаривалось, что "Его Величество никогда не будет иметь
ничего общего с политикой, вдохновлявшейся бы разрушительными
тенденциями и проектами, могущими вызвать потрясение существующих
основ. Но наш Августейший Монарх не смешивает прогресс с революцией
и сохраняет за собой право судить об истинном положении вещей, не
принимая чужих интерпретаций, продиктованных, возможно, личными
целями и направленных на то, чтобы заставить Россию видеть рево-
люцию повсюду, где их собственные интересы требуют, чтобы она ее
видела. Недоброжелательные инсинуации не будут оказывать на него
никакого влияния, если им будут противоречить факты, и Его Величество
желал бы сохранить убеждение, что благоразумие сардинского кабинета
помешает ему вступить на путь, на котором его собственные интересы
подверглись бы опасности"87.
Что касалось других итальянских правительств и реформ, потребность
в которых они испытывали, то российский император не намерен был
использовать свое влияние, чтобы оказывать давление на их решения.
Придерживаясь лишь такой линии, полагали в Петербурге, можно будет
сохранить в политике полную свободу действий в условиях той неизвест-
ности, которой окутано будущее Италии. А чтобы события не могли за-
стать врасплох, не следовало связывать себя никакими обязательствами,
ибо это могло помешать предпринять однажды шаг, отвечавший бы ин-
тересам России.
В силу тех же самых соображений посланнику предписывалось вни-
мательно следить за положением вещей и состоянием умов в Италии и
держать министра "в курсе этого важного вопроса". При этом в своей
информации он не должен был ограничиваться Пьемонтом - страной
пребывания. От него ожидали, по примеру его предшественников, подроб-
ных сведений и относительно положения в Ломбардии. Предметом особого
интереса посланника должно было стать положение военных дел в Сар-
динии. Достоинства пьемонтской армии, ее организация, ее успехи в об-
ласти военного искусства и усовершенствования, вносимые в ее воору-
жение, привлекали внимание российского императора и могли оказаться,
говорилось в инструкции, практически полезными для России.
Задача Стакельберга в качестве представителя при пармской герцо-
гине-регентше, каковым он одновременно назначался, ограничивалась
поддержанием доброжелательных отношений, поскольку Россия не имела
там непосредственных интересов, могущих послужить основой для пере-
говоров. Его, однако, просили подробно осведомлять Петербург о на-
строениях в этой стране, "где умы кажется весьма возбуждены в на-
стоящий момент"88.
Проезжая через Вену к месту своего нового назначения, Стакельберг
87 Там же. Л. 312-313.
88 Там же. Л. 313-315.
62
10 августа имел беседу с Буолем, во время которой министр напомнил
посланнику, что он прибывает в Турин в ответственный момент, когда
сложившаяся ситуация может "рано или поздно вызвать кризис".
В ответ на этот намек на возможность революции Стакельберг оценил
ситуацию более трезво. Он считал "волнения скорее поверхностными и
искусственными, чем реальными", а резкие речи сардинских представи-
телей после их возвращения с конгресса на родину он объяснил "стрем-
лением уравновесить любой ценой отсутствие результатов".
С этим последним положением Буоль был согласен, полагая, что Кавур
действовал так из чувства самосохранения, желая удержаться у власти.
Предпринятая Стакельбергом попытка вмешаться в пользу отмены
закона о секвестре8* (шаг весьма показательный для представителя
страны, еще только восстанавливавшей отношения с государством, в
интересах которого он предпринимал уже конкретную практическую
акцию) не имела никакого успеха89.
По прибытии в Турин Стакельберг в первой беседе с Кавуром
24(12) августа счел уместным сообщить ему некоторую часть своих
инструкций, а "именно ту, которую было в наших интересах, - полагал
он, - дать ему знать". Вот как протекала эта беседа. "Я ему сказал, -
писал Стакельберг Горчакову, - что император намеревается уважать
международные отношения, установленные миром, как Он желает их
видеть уважаемыми другими, иначе говоря, Его Величество против
всякого вмешательства во внутренние дела какого-либо независимого
государства, и что в Италии, как и повсюду, Он вовсе не желает,
насколько возможно, иностранного вмешательства. Что этот принцип
должен успокоить сардинский кабинет на будущее, ему доказывая, что мы
свободны ото всяких обязательств и отвергаем всякую солидарность в
отношении того, что некоторые державы считают долгом сделать на
полуострове. На это господин Кавур ответил, что он был в этом убежден,
что не могло быть иначе после предательства, предметом которого мы
были, и что еще в последний раз, Ваше Сиятельство, говоря с господином
Бролья о трудностях, возникших в отношении острова Змеиный9*, ему
сказали, что этой новой неприятностью мы обязаны нашим добрым
друзьям (подчеркнуто в тексте. - ОС.) австрийцам"90.
Таким образом, Турин не только информировали (как до этого Неа-
поль) о следовании принципу невмешательства во внутренние дела стран
Апеннинского полуострова, но и оповестили о свободе Петербурга от
всяких обязательств и отсутствии намерений поддержать планы других
держав. Любопытно, что в глазах Кавура такая позиция России дикто-
валась прежде всего ее отношениями с Австрией.
8* Согласно этому закону, принятому австрийскими властями 13 февраля 1853 г.,
подлежало конфискации движимое и недвижимое имущество лиц, эмигрировавших по поли-
тическим мотивам в Пьемонт из Ломбардо-Венецианского королевства. Многие из них к
этому времени получили пьемонтское гражданство и стали подданными сардинского короля.
89 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 219. Л. 208, 210.
9* Крохотного островка в дельте Дуная, который не попал в статьи Парижского
договора, но который оккупировала Турция явно с санкции Англии и Австрии.
90 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 219. Л. 61-62.
63
"Продолжая свое изложение, - сообщал далее Стакельберг, - я заявил
господину Кавуру, что наш Августейший Монарх, никогда не вступая
в сделку с политикой пострясений, далек от того, чтобы смешивать
прогресс с революцией, и сохраняет за собой право судить об истинном
положении вещей, не позволяя влиять на себя интерпретациям, коварным
и недоброжелательным. Что зависит, таким образом, от Пьемон-
та показать себя в благоприятном свете и что император убежден,
что мудрость сардинского кабинета его предохранит от вступления на
путь, на котором могли бы быть скомпрометированы его собственные ин-
тересы"91.
Выразив свое удовлетворение такого рода доверием, заявив, что рос-
сийское правительство всегда "найдет в нем добрую волю, откровенность
и лояльность", Кавур перешел к тому, что, как он понимал, особенно
занимало это правительство. "Что касается революционных тенденций, -
заметил он, - вам нечего опасаться с нашей стороны. Эта страна совер-
шенно спокойна и ненавидит революции. Наш образ действия диамет-
рально противоположен образу действия подстрекателей беспорядков. Мы
их лишаем их главного оружия, давая законное удовлетворение желаниям
народов и следуя прогрессу на почве законности. Эта система является
лучшим средством против волнений, чем их слепое подавление. Будьте
уверены, что если предоставят мадзинистам выбор освободиться от нас
или от австрийского правительства, то они захотят сначала увидеть
исчезнувшими нас, как самое большое препятствие осуществлению их
проектов"92.
В ответ на сообщение Стакельбергом деталей его беседы с Буолем и
претензиях последнего к Пьемонту Кавур поблагодарил посланника за то,
как он защищал сардинское правительство. Со своей стороны он подчерк-
нул приверженность торговому договору 1851 г. с Австрией, отметил пре-
пятствия, мешающие сохранению с ней добрососедских отношений,
созданные секвестром в отношении совершенно невинных сардинских
подданных. Затем дал разъяснения в связи с проблемой укрепления Алес-
сандрии, которое было мерой безопасности, спровоцированной увеличе-
нием австрийцами, не имевшими на то права, численности гарнизона в
Пьяченце. Наконец, он коснулся макиавеллистической системы, исполь-
зуемой Австрией для постоянной оккупации папских провинций. В заклю-
чение он заявил: "Венский кабинет не может выдвинуть к нам серьезных
претензий, но то, чего он нам не простит, это создания итальянского
государства, свободного и хорошо управляемого, которое возбуждает
зависть его подданных и их заставляет находить немецкий гнет все более
и более тяжелым"93.
Итак, при своей первой встрече собеседники не вышли за рамки проб-
лем, сделавшихся уже традиционными: отношения с Австрией, и угроза
революции на Апеннинском полуострове. В письме к Бролья от 29 августа
1856 г. Кавур характеризовал информацию Стакельберга о беседе с Буо-
91 Там же. Л. 63.
92 Там же. Л. 64.
93 Там же. Л. 65.
64
лем как доказательство того, ’’сколь благоприятно воспринимали в Пе-
тербурге образ действий сардинского кабинета"94. Судить же о том, как
Кавур в целом оценивал отношения с Россией и их перспективу, какое
место отводил им в общей системе внешнеполитических приоритетов
Пьемонта, позволяет его депеша в Париж к Вилламарина от 27 сентября
1856 г. В ней он сообщал о предпринимаемых Буолем (из желания навре-
дить Пьемонту) усилиях убедить английское правительство в существо-
вании "интимной связи, своего рода союза, заключенного между Россией и
нами", что явно впечатлило лорда Пальмерстона, "одержимого подлинной
русофобией"95. Он просил посланника формально разоблачить эту "авст-
рийскую уловку".
В трезвой, сбалансированной оценке Кавура эти отношения выглядели
следующим образом: «Конечно, после подписания договора у нас нет
больше причин находиться в плохих отношениях с Россией. Вопросы об
острове Змеином, о Болграде10* нас слишком мало касаются. Российское
правительство придерживается благоприятной позиции в отношении нас, а
мы в отношении него; но до сих пор мы не имели тесных отношений с ним
и не рассчитываем их иметь в данный момент. Конечно, мы рады видеть,
что неблагодарность и двурушничество Австрии вызвали справедливый
гнев русских. Мы стремимся и всегда будем стремиться к сближению с
врагами австрийцев; но мы не намерены бросать старых союзников ради
новых друзей. Граф Стакельберг в Турине и князь Горчаков в Москве
ведут с нами те же беседы, что Орлов в Париже на виду у Франции и
Англии. Вы объясните Валевскому, что если я поспешил принять русские
авансы, то решился на это в значительной мере в силу советов импера-
тора, неоднократно говорившего: "Постарайтесь помириться с русскими".
Если представится случай говорить об этом с Каули11*, постарайтесь
обыграть эти идеи, заверив, что российские интриги в Турине существуют
лишь в воображении графа Буоля. Столь сильное раздражение Англии
против России требует от нас большой осторожности. Я вас прошу поэто-
94 ASD. Indici. Vol. 1: Tre Buste contenenti istruzioni per le missioni all’estero. Busta 120(3).
Russia.
95 О масштабах русофобии английского премьера в Турине могли, в частности, судить по
его беседе с сардинским посланником Луиджи Корти 22 сентября. Пальмерстон поспешил
осведомить сардинское правительство о якобы имевших место попытках России уклониться
от исполнения решений Парижского конгресса, о ее планах на данный момент "посеять
раздор между державами, входящими в четверной союз", о лживости ее утверждений, что
она навсегда порвала с Австрией и воспользуется первым же поводом, чтобы отомстить ей,
поскольку это российские дипломаты говорят в Турине, а в Вене представляют Сардинию
"демократической и нарушающей порядок" страной. Открывая глаза Турину на эти "интри-
ги" России, Пальмерстон одновременно выражал пожелание установить наилучшие отноше-
ния между Сардиней и Австрией и ссылался при этом на соображения высокой политики,
которые требовали (ради сохранения европейского равновесия) существования в Центре
Европы германской державы, способной противостоять России, ибо, как показали события
недавнего прошлого, полагаться в этом на Пруссию, нельзя. (ASD. La Legazione sarda in
Londra (1730-1860). Cartella 83).
10* Небольшой населенный пункт, к югу от которого, согласно Парижскому договору,
должна была проходить граница между Молдавией и Россией. Поскольку на месте оказалось
два пункта с таким названием, возник спор, какой из них имел в виду конгресс.
и* Каули Генри Ричард - английский посол в Париже.
3. Серова О.В. 65
му не связывать себя слишком близкими отношениями с этой старой лисой
Брунновым"»96.
Перечисленные в депеше от 27 сентября к Вилламарина факторы,
благоприятствовавшие развитию отношений Пьемонта с Россией, -
отсутствие каких-либо спорных вопросов, готовность пойти навстречу
желанию Наполеона III в их улучшении, объединявшая две страны
враждебность к Австрии - были дополнены в посланной в тот же день
депеше в Лондон к Корти ссылкой на издавна существовавшие широкие
торговые связи между двумя странами97.
Тот факт, что в Пьемонте придавали серьезное значение восстановле-
нию этих связей, подтверждает специальное указание по этому вопросу в
инструкции Бролья, отправляющемуся в Петербург. В ней говорилось
также и о необходимости подготовки заключения более выгодного, чем
прежний, торгового договора. Довольно быстро удалось, однако, разре-
шить лишь первую часть задачи: уже в августе 1856 г. вновь вступила в
действие заключенная Россией с Пьемонтом 12 декабря 1845 г. конвенция
о торговле и мореплавании98. Вопрос о новом торговом договоре оста-
вался открытым до 1863 г.
Итак, процесс восстановления отношений между двумя странами про-
текал весьма успешно и потребовал немного времени. Свою роль в этом,
безусловно, сыграл ряд международных факторов: с одной стороны, испор-
тившиеся отношения России с Австрией после Крымской войны, с дру-
гой - активная позиция Франции в этом процессе, продиктованная ее
стратегическими целями. Но определяющее значение, конечно, имела
заинтересованность в этом непосредственных участниц событий - России
и Пьемонта. Эта акция ознаменовала собой один из важных этапов в
развитии отношений между двумя странами, который, в частности, опре-
делил позицию России в войне Пьемонта и Франции против Австрии в
1859 г.
Подтверждением наметившегося сближения Пьемонта с Россией стал
подчеркнуто доброжелательный прием, оказанный осенью 1856 г. вдовст-
вующей российской императрице, по пути в Ниццу заехавшей в Геную.
Виктор Эммануил II с готовностью предложил любой из своих дворцов,
как только ему стало известно о ее намерении провести зиму в Ницце.
Когда же 23(11) октября она прибыла в Геную, он встретил ее на вокзале
и верхом сопровождал карету высокопоставленной гостьи до дворца. А
через день участвовал в торжественных проводах на предоставленный ей
корабль ’’Карл Альберт”, отбывавший в Ниццу.
"Блеск, который сардинское правительство пожелало придать приему
императрицы, должен иметь в наших глазах, - писал Стакельберг Гор-
чакову 28(16) октября, - тем ббльший вес, что эта предупредительность
не может быть приятна в Англии, которую обычно Сардиния стремится
так щадить. В этом отношении овации, адресованные ее императорскому
величеству, имеют действительно политический характер, и г-н Хадсон12*
96 Cavour С. Nuove lettere inedite del conte Camillo di Cavour. P. 422-423.
97 Cavour C. Lettere edite ed inedite. Vol. 2. P. 395.
98 Берти Дж. Указ. соч. С. 584, 587.
,2* Джеймс Хадсон - английский посланник в Турине.
66
нс заблуждается по этому поводу. Я был рад также заметить, что
императрица отличила графа Кавура и пригласила его к своему столу,
потому что это человек, которого мы заинтересованы привлечь на свою
сторону, и который, впрочем, обнаружил самое большое усердие, руко-
водя всей подготовкой путешествия и приема Ее Величества"99.
Вопрос о желательности привлечь Кавура на свою сторону серьезно
занимал Стакельберга. Об этом свидетельствует тот факт, что он вновь
вернулся к нему в частном письме к Горчакову, написанном на следующий
день, 29(17) октября: "Мои официальные депеши содержат почти все, что
я должен был сказать Вашему Сиятельству, и я не буду больше оста-
навливаться на блестящем приеме, оказанном императрице-матери. Я
полагаю, что было бы политически верно прочно привязать к нам Кавура,
и я надеюсь, мой князь, что Вы меня поддержите, когда будет проис-
ходить обмен милостями"100.
Горчаков явно разделял пожелания посланника, но это было нелегким
делом, ибо, уже тогда же, осенью 1856 г. отношения Пьемонта с Россией
должны были пройти через первое серьезное испытание.
99 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 219. Л. 247-248.
100 Там же. Л. 253.
3*
Глава третья
УЧАСТИЕ САРДИНИИ В ЕВРОПЕЙСКОМ КОНЦЕРТЕ
С полученной в результате участия в работе Парижского конгресса
возможностью включиться в европейский концерт Кавур, как уже
отмечалось, связывал немало надежд для решения проблем своей страны.
Однако сбыться им было суждено далеко не сразу. Более того, участие в
этом концерте осенью 1856 г. обернулось серьезными трудностями для
сардинской дипломатии.
Из направленной 14 июня 1856 г. Кавуром сардинскому посланнику в
Константинополе Луиджи Мосси инструкции явствовало, что он рассчи-
тывал извлечь для себя выгоду при осуществлении статута, предусмот-
ренного Парижским договором для Придунайских княжеств, действуя
сообща с Великобританией и Францией. Предполагалось поддержать пер-
вую (с оговоркой, что при этом ни в коей мере не будет задета вторая) в
расчете на то, что она предложит более либеральные, чем Франция, меры
в пользу румын. Кавур извещал также посланника о своем благорас-
положении к объединению двух княжеств, полагая, что единое княжество
могло бы лучше выполнять функцию барьера между Россией и славянским
населением Балкан, учитывая латинское происхождение румын. Таким
образом, Кавур разделял политику антирусского барьера, которой следо-
вал британский премьер. Тем более неожиданной для него стала направ-
ленная в начале сентября в Турин нота английского правительства, в
которой сообщалось о неприятии им объединения двух княжеств1. Ситуа-
ция осложнялась кризисом, начавшимся еще ранее в связи со следующими
проблемами.
Первый спор касался небольшого Змеиного острова, расположенного
чуть более чем в миле от устья Дуная и представлявшего собой не
имевшую никакой ценности бесплодную скалу, на которой за 25 лет до
этого российские моряки установили маяк для облегчения судоходства. Во
время войны он был оставлен. Поскольку в мирном договоре о нем не
упоминалось, он, естественно, должен был отойти к прежнему владельцу.
Однако, прежде чем его вновь занять, российским правительством был
сделан запрос в Лондон и Париж для выяснения того, не осталось ли там
их войск.
По получении отрицательного ответа туда направили небольшое
военное судно, чтобы вновь установить маяк и оставить семь человек для
его обслуживания. Прибывший отряд обнаружил, что остров занят турка-
ми. Однако отряд высадился, получив приказ избегать всяких столкно-
1 Cialdea В. L'Italia nel concerto europeo (1861-1867). Torino, 1966. P. 56, 57.
68
вений. Узнав об этом, английская эскадра, только что покинувшая Черное
море, в него немедленно и безо всяких формальностей вернулась. Один из
английских фрегатов подошел к острову, после чего капитан предложил
российским матросам перевести их в любой другой пункт, куда они
пожелают.
Несмотря на малую ценность острова, сложившаяся ситуация поста-
вила российское правительство в трудное положение: оказать сопротивле-
ние морским силам Англии было невозможно, примириться с ее высо-
комерием - унизительно.
После заверений французского правительства в том, что оно ничего не
знало о случившемся и не одобряло этого, российское правительство
заявило Лондону, что возникший конфликт касается интерпретации
Парижского договора, что ни одна держава не может одна его разрешить
и вследствие этого прибывший туда отряд останется там до тех пор, пока
этот вопрос не решат подписавшие договор державы.
Лондон удовлетворился этим ответом, но продолжал удерживать свою
эскадру в Черном море, мотивируя это нарушение Парижского договора
вторым, более серьезным инцидентом2. Он возник в августе при установ-
лении новой границы между Молдавией и Валахией, которую наметили в
общих чертах, а проведение ее на месте поручили специальной комиссии.
Тем не менее учли замечание российского представителя, что город
Болград является центром российской болгарской колонии, и решили, что
этот город будет включен в российской территорию, а новая граница
пройдет южнее, что зафиксировала ст. 20 Парижского договора. Вся эта
работа была проделана по картам, предоставленным российской стороной.
Но вскоре обнаружилось, что эти карты оказались неточными или,
скорее, устаревшими. На месте оказалось, что есть два местечка с таким
названием - одно к северу от озера Ялпук, другое - на его берегу. Возник
спор о том, какое из них имел в виду конгресс.
Англичане и австрийцы обвинили российскую сторону в желании созна-
тельно ввести в заблуждение конгресс, чтобы сохранить водное сообще-
ние с Дунаем. И те и другие настаивали на том, что она стремилась
нарушить Парижский договор, и, воспользовавшись этим предлогом (к
нему добавились жалобы о разрушении укреплений в Карсе и срытии
оборонительных сооружений Рени и Исмаила, совершенные Россией после
заключения мира), решительно заявили, первые о том, что останутся в
Черном море, вторые, что не выведут войска из княжеств3.
В середине сентября российское правительство поставило вопрос о
созыве в Париже специальной конференции на уровне вторых полно-
мочных представителей на Парижском конгрессе для обсуждения этих
спорных проблем. При этом оно проявило большую заинтересованность в
получении голоса Сардинии, в чем у него обнаружилось немало сопер-
ников. Борьба приняла чрезвычайно острый характер. В ходе нее стороны
прибегали - и с этой точки зрения знакомство с ее перипетиями также не
лишено интереса - к самым разным методам.
2 АВПРИ. Ф. Личный архив А.Г. Жомини. Оп. 802-а. Д. 42. Л. 16-17.
3 Там же. Л. 17.
69
Итак, в дипломатической борьбе вокруг созыва конференции, а главное
за голоса ее участников Пьемонт оказался, можно сказать, в центре этой
борьбы, что вскоре стало очевидно всем.
Находившийся в Париже Бруннов был согласен с Валевским, что в
Турине будут затруднены в выборе: с одной стороны, постараются проти-
водействовать Австрии, отдав голос в пользу России, а с другой -
опасаться вызвать неудовольствие Англии, расходясь с ней во мнениях.
Бруннов полагал, что Стакельберг мог бы попытаться склонить баланс в
пользу России, воспользовавшись, в частности тем, что Сардиния не
упоминалась среди держав, приглашенных участвовать в работе этого
собрания. Взяв на себя в этом инициативу, он доставил бы "удовольствие
Кавуру, который был бы польщен таким вниманием, если к тому же оно
будет сопровождаться похвалой его хорошего поведения в отношении нас
на конференциях"4.
Что касалось Англии, то Бруннов и Валевский нисколько не заблужда-
лись. Действительно, ее позиция была очень четкой и позволяла говорить
отнюдь не о гипотетическом неудовольствии: как только возникла эта
проблема, Лондон начал оказывать на Турин самое серьезное давление.
Желая заполучить его голос, здесь прибегли сначала к ласкам, а затем
пустили в ход завуалированные угрозы.
В ответ Кавур, как явствует из его письма к Вилламарине от 17 сен-
тября 1856 г., уклончиво заявил Хадсону, что, поскольку сардинские
представители не принимали участия в проведении границы в Бессарабии,
он не в состоянии высказаться по вопросу о Болграде5.
Остаться в стороне Кавуру, однако, не удалось. На предпринятый
французским правительством в конце сентября зондаж относительно
проекта проведения конференции он ответил положительно6. Таким обра-
зом, впервые оказавшись перед выбором между Лондоном и Парижем,
Кавур сделал его в пользу последнего.
В ходе дальнейшего развития кризиса положение Сардинии стало еще
более деликатным: Пальмерстон счел, что вопрос о Болграде повлечет за
собой пересмотр 20-й ст. Парижского договора в пользу России, а вовсе не
устранит трудностей, возникших при исполнении договора, как на том
настаивала Франция, и противопоставил инициативе французского прави-
тельства предложение о созыве конференции, в работе которой должны
были участвовать лишь прежние союзницы, а значит, Россия и Пруссия
отстранялись. Кроме того, к этому времени ранее существовавшие подо-
зрения Лондона в отношении франкофильской позиции Сардинии еще
усилились, несмотря на попытки Кавура разубедить его в этом и заверить
в готовности поддержать тенденцию Придунайских княжеств к объеди-
нению7. Правда, такая ситуация продолжалась недолго. Она несколько
изменилась, поскольку снизилась напряженность в англо-французских
4 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 150. Л. 468.
5 Bianchi N. Storia documentata della diplomazia europea in Italia dall'anno 1814 all'anno 1861.
Torino; Napoli, 1870. Vol. 7: Anni 1851-1858. P. 341.
6 Cavour e 1’Inghilterra. Carteggio con V.E. D'Azeglio. Bologna, 1933. Vol. 2, t. 1. P. 58.
7 Mosse W.E. The Rise and Fall of the Crimea System 1855-1871. L., 1963. P. 81-83;
Tamhorra A. Cavour e Balkani. Torino, 1958. P. 253-254; Cialdea B. Op. cit. P. 59.
70
отношениях благодаря более примирительной (по сравнению с Пальмер-
стоном) позиции Кларендона, которую к тому же разделяла королева
Виктория.
Со своей стороны Петербург настойчиво стремился обеспечить себе
голос Пьемонта. Не упуская никакого предлога, чтобы оказать давление
на Турин, Горчаков 23(11) сентября конфиденциальным письмом осведо-
мил Бролья о полученном от Бруннова из Парижа известии по поводу
созыва конференции и обнаруживаемой представителем туринского прави-
тельства в Париже благосклонности в пользу России. Не скрывая удов-
летворения последним фактом, министр выразил надежду, что и Бролья со
своей стороны будет содействовать таким настроениям Турина8.
В это же время Стакельберга призывали дать знать Кавуру о том,
сколь высоко в Петербурге оценили бы подобного рода ’’доказательство
справедливости и доброй воли”9.
В беседе с Кавуром в конце сентября посланник так аргументировал
свою надежду на благоприятную России позицию Сардинии: во-первых,
поскольку «речь идет о гуманности и цивилизации, мешая бежавшим из
Турции несчастным вновь оказаться косвенно под игом, столь устраша-
ющим для всех христиан; во-вторых, потому, что, голосуя за доброе дело,
Пьемонт оказался бы, вероятно, на той же стороне, что и Франция, и
наверняка в оппозиции к Австрии, которая не упускает никакого случая
навредить нам. ”Во что я не могу поверить, - заявил он Кавуру, - так это
в то, что сардинский кабинет хочет оказаться впервые согласным с
господином Буолем именно в вопросе, который интересует Россию и
который императорское правительство может рассматривать как пробный
камень для своих возрождающихся отношений с Сардинией”»10. Наконец,
намекая на авансы на будущее, он заверил Кавура, что император
никогда не забывает добрых поступков, и со своей стороны выразил
надежду, что Вилл амарина получит инструкции, отвечающие здравому
смыслу. Кавур обещал приложить все усилия, чтобы удовлетворить
пожелания Петербурга11. Но его положение становилось все более труд-
ным по причине очевидной неизбежности изменения существующей сис-
темы отношений между государствами, что хорошо осознавалось в
сардинских дипломатических кругах.
Своими соображениями по этому поводу, в частности с Кавуром,
поделился пьемонтский посланник в Лондоне Эмануеле Д’Адзелио. 16 ок-
тября он писал, что в условиях господствовавшей повсюду нестабиль-
ности, шаткости тогдашней системы как в том, что касалось ее союзов,
так и ее антагонизмов, в условиях ’’лишенной логики современной ситуа-
ции и неопределенного будущего" государству, подобному Сардинскому
королевству, следовало действовать предельно осторожно, пока положе-
ние в Европе не прояснится. Он призывал взять пример с России, "соб-
раться с силами" и выждать наступления новой фазы, к тому же считал
вовсе не лишним воспользоваться советом, данным британским полко-
8 ASD. La legazione sarda a Pietroburgo. Cartella 34.
9 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 219. Л. 339.
10 Там же. Л. 227-228.
11 Там же. Л. 228.
71
водцем и дипломатом Артуром Уэлси Веллингтоном несколько лет назад
португальскому посланнику в Лондоне: ’’Наш союз блестящ, - сказал он, -
но нужно главным образом и прежде всего полагаться на самих себя”12.
При этом особое беспокойство посланника вызывали глубокие разно-
гласия между Францией и Англией почти по всем вопросам, а также
враждебность между Россией и Англией, чреватая, по его мнению, опас-
ным для Сардинии сближением Англии с Австрией.
Что касалось раздававшихся в Лондоне упреков в адрес Сардинии по
поводу ее отношений с Россией, Д’Адзелио считал, что положение его
страны - между другом, находящимся на краю Европы, и врагом, пребы-
вающим всего в нескольких часах езды от Новарры, - само по себе не что
иное, как приговор, вследствие чего он также мало верил в прочность
союза Сардинии с Россией, как и в продолжительность полного отчужде-
ния между Россией и Австрией13. Внять этим советам Кавур не смог.
Между тем в конце октября последовали новые настояния англичан.
На сей раз, чтобы лишить сардинское правительство возможности укло-
ниться от ответа (сославшись на его неучастие в работе комиссии по
уточнению границы в Бессарабии), они направили ему для сведения
протоколы этой комиссии. Их внимательное изучение привело Турин к
выводу, что вопрос о Белграде не имеет той важности, которую ему
придавали, с одной стороны, Англия с точки зрения торговой и военной, с
другой - Россия с точки зрения обязательств, принятых ею в отношении
болгарской колонии в Бессарабии. Здесь не считали, что обладание
несколькими квадратными километрами вдоль озера Ялпулк могло бы
дать России средства помешать навигации на Дунае или значительно
увеличить ее наступательные возможности в случае войны. Вызывало
также недоумение, почему Россия, оставив 41 из 84 деревень, входивших
в ее болгарскую колонию, полагала, что ее честь окажется затронутой в
случае утраты города Болграда, к тому же гораздо более молодого, чем
другие местечки, долженствовавшие стать молдавскими14.
На этот счет Петербург дал вполне откровенные разъяснения. Гор-
чаков прямо признал, что эти проблемы имеют для России второстепенное
значение, но приобрели определенную важность для российского прави-
тельства, ’’желавшего знать, имеет ли Европа одного хозяина и все ли
державы ему подчиняются”. При этом в беседе с Ольдоини Горчаков
сослался на то, что Англия нарушает недавние постановления, удерживая
свои корабли на Черном море и поощряя Австрию к продолжению оккупа-
ции княжеств15.
Итак, находя вопрос не слишком важным, Кавур видел его урегулиро-
вание в примирении сторон. В случае если он станет предметом спе-
циального обсуждения, по его мнению, задачу следовало сформулировать
следующим образом: какой способ соответствует достижению двойной
цели, выдвинутой на Парижском конгрессе при установлении новой гра-
12 ASD. La legazione sarda in Londra (1790-1860). 1857. Cartella 84.
13 Ibid.
14 ASD. Indici. Vol. 6: Quattro buste relativi alia guerra d’Oriente e al congresso di Parigi. Busta
94.
15 Bianchi N. Op. cit. Vol. 7. P. 341.
72
ницы в Бессарабии, чтобы защитить свободу навигации на Дунае и одно-
временно нанести наименьший ущерб организации болгарской колонии в
Бессарабии. Ограничение же задач будущей конференции, как того
хотели державы, лишь точной, буквальной интерпретацией ст. 20 Париж-
ского договора (исключая выработку новых документов или привлечение
фактов, которые не упоминаются в протоколах комиссии по установлению
границы в Бессарабии) заставило бы, считал он, придавать аргументам
Англии гораздо большее значение, чем аргументам России. Эти сооб-
ражения Кавур изложил Вилламарине в депеше от 30 октября и просил
его ознакомить с ними французское правительство, полагая, что они очень
близки к точке зрения Парижа на этот счет, судя по последним офи-
циальным сообщениям. Той же депешой он известил посланника, что ему
представлялось невозможным и далее уклоняться от прямого ответа
английскому правительству16. Поскольку собственное беспокойство Ка-
вура в связи с возникшими с Лондоном расхождениями не уменьшалось, он
всячески стремился оправдать свою позицию и делал все, чтобы заверить
английское правительство в лояльности. "Я глубоко огорчен, - писал он
27 сентября Д’Адзелио, - тем, что вступил в разногласия с английским
правительством по вопросу о княжествах, и тем, что не имею возмож-
ности разделить его чувства (я не скажу пыла) по вопросу о Болграде; но
я не считаю себя вправе следовать линии, противоположной политическим
принципам, которые всегда определяли нашу позицию. Мы не можем
быть либералами на Западе и абсолютистами на Востоке. Вы можете тем
не менее заверить английское правительство, что мы будем действовать с
огромной осторожностью и не сделаем ничего, что может создать ему
новые затруднения”. Обращаясь ко второй стороне проблемы, Кавур
продолжал: "Что касается влияния, которое Россия якобы оказывает на
нас, это сказки, выдуманные Австрией. Мы хотим жить в добром согласии
с этой державой и поддерживать с ней хорошие отношения; но во всех
крупных политических вопросах мы никогда не будем забывать, что она
придерживается принципов, прямо противоположных тем, на которых
основывается наша политика”17. Объясняя исключительно политическими
принципами занятую им позицию, Кавур, конечно, лукавил. Стакельберг
это прекрасно понимал.
В эти же самые дни, подводя итог своим размышлениями о позиции
Пьемонта в отношении России, посланник приходил к выводу, что она
определялась в значительной степени произошедшей перегруппировкой
сил на международной арене. "Что касается конгресса, - писал он
Горчакову 29(17) октября, - господин Кавур полагает, что кончат тем,
что договорятся, несмотря на недоброжелательство Англии. Сардинское
правительство понимает, что это единственное средство прояснить сразу
спорные вопросы, и оно начинает более искренне желать созыва пред-
ставителей с тех пор, как венский и лондонский кабинеты согласились на
сохранение австрийских войск в княжествах до урегулирования вопроса о
Болграде. Охлаждение сердечного согласия между двумя морскими держа-
16 Ibid. Р. 342; ASD. Indici. Vol. 6. Quattro buste relativi alia guerra d’Oriente e al Congresso di
Parigi. Busta 94.
17 Cavour e 1'Inghilterra. Carteggio con V.E. D’Azeglio. Vol. 2, t. 1. P. 71.
73
вами, установление в Испании враждебного Англии режима, наконец,
очевидное сближение, которое происходит между Австрией и британским
кабинетом, являются фактами, способными серьезно впечатлить Пьемонт
и заставить его стремиться укрепить новые узы, которые его связывают с
Россией. По крайней мере сардинское правительство благородно и явно
продемонстрировало это стремление тем, как оно приняло ее величество
императрицу-мать”18.
Главным режиссером последующих событий стал Наполеон III. Однако
его демарши по урегулированию этого вопроса, непосредственно затра-
гивавшего интересы России, предпринимались одновременно и во многом
определялись чрезвычайно важным обстоятельством в отношениях
Франции с Россией - переговорами о союзе, острую потребность в кото-
ром испытывали обе державы.
При этом в Петербурге полагали, что, поскольку с Парижем у него не
только не было никаких существенных разногласий, а, напротив, наблю-
далось совпадение точек зрения по многим важным вопросам, новый союз
предоставлял ему больше гарантий, чем прежние. В своем стремлении к
его достижению Россия была движима не преходящим, кратковременным
расчетом, не личными или случайными симпатиями, не расположением к
тому или иному монарху или династии. На сей раз она руководствовалась
исключительно соображениями о целесообразности и готова была к союзу
с Францией, независимо от установившегося в этой стране режима, лишь
бы он был законным. Это свидетельствовало, что речь шла о ради-
кальном изменении направления политики, о создании новой системы, к
чему приступали после полученного горького урока и зрелых размыш-
лений19.
С заключением этого союза на Неве связывали надежды отвлечь
Францию от союза с Англией и обеспечить ее поддержку политики России
на Востоке в обмен на поддержку Россией французской политики на
Западе, в частности в Италии и на Рейне.
Наполеон III же нуждался в дружбе с Россией для успешной реализации
своего итальянского плана, но одновременно для этой же цели он был
заинтересован в союзе с Англией20. Поэтому он был не склонен заменить
один союз другим.
Инициатором переговоров в ноябре выступил Горчаков21, настаивав-
18 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 219. Л. 250.
19 АВПРИ. Ф. Отчет МИД. 1856. Л. 244; Ф. Личный архив А.Г. Жомини. Оп. 802-а.
Д. 42. Л. 8-9.
20 Charles-Roux F. Alexandre II, Gortchakoff et Napoleon III. P. 1913. P. 133.
21 Что касается атмосферы переговоров, достойно упоминания следующее обстоя-
тельство, преувеличивать влияние которого, разумеется, не приходится. В конце октября
1856 г., согласовав этот шаг с Луи Наполеоном, его кузен принц Наполеон, сын младшего
брата Наполеона I Жерома, через своего дядю короля Вюртемберга Вильгельма I просил
руки племянницы Александра II, дочери великой княгини Марии, графини Лейхтенбергской и
получил отказ. Мотивируя его, Александр II сослался как на молодость невесты, так и на
традицию, которой он придерживался в выборе союзов для членов своей семьи. Сообра-
жениям политического порядка он отводил второстепенную роль, а на первое место ставил
’’взаимную привязанность и сходство характеров, что обеспечивает семейное счастье"
(АВПРИ. Ф. Личный архив П.Д. Киселева. Оп. 585. Д. 2. Л. 26-27). Сообщая об этом Кисе-
леву, долженствовавшему поставить принца Наполеона в известность об отказе, Горчаков
74
ший в качестве предварительного условия заключения союза на подписа-
нии конвенции.
Это предложение встретило горячий отклик Морни, сделавшегося, по
выражению российского министра, ’’главной действующей пружиной"
переговоров22 и постаравшегося придать им глубоко секретный харак-
тер23. Таким образом, они стали как бы продолжением упоминавшихся
ранее переговоров, проходивших осенью 1855 г., причем прежними оста-
лись непосредственные их участники, Горчаков и Морни, правда, высту-
павшие теперь в новом качестве - министра и посла.
Подготовленным российской стороной проектом конвенции предусмат-
ривалось обязательство обеих держав воспротивиться любому нарушению
условий Парижского мирного договора "путем немедленного соглашения о
мерах, которые следовало совместно принять для обеспечения их выпол-
нения, и с этой целью они отныне заручаются взаимной помощью их
военных и морских сил"24.
Речь шла, таким образом, об обязательстве, аналогичном предусмот-
ренному соглашением от 15 апреля 1856 г. между Англией, Францией
и Австрией. А поскольку этот договор фактически уже оказался нару-
шен по причине неосуществленной к 28 октября эвакуации австрийских
войск йз Придунайских княжеств и продолжающегося пребывания
английского флота в водах Черного моря и Босфора, то соглашение,
направленное против Австрии и Англии, должно было немедленно всту-
пить в силу.
Петербург спешил воспользоваться нарушением договора, поскольку
усматривал в этом, с одной стороны, отвечавшее его собственным
интересам "средство практически аннулировать англо-французский союз и
порвать соглашение от 15(3) апреля без того, чтобы это было очевидно";
а с другой - избавить Наполеона от "в высшей степени затруднительного
положения", в которое он был поставлен этими нарушениями условий
Парижского договора25.
В записке, именно такими соображениями мотивировавшей появление
идеи о конвенции (ее-то Горчаков и диктовал лично Морни), выражалась
готовность Петербурга пойти на ряд уступок, о которых Наполеон III
одновременно информировал посла как о своем негативном отношении к принцу, так и
Александра П. Призывая его не уделять слишком много внимания принцу, он писал 29(17)
ноября: "Насколько его августейший кузен скрытен, как могила, настолько другой -
болтлив, и это во всех отношениях". А в направленом через неделю письме еще добавил: "Я
всегда воздерживался серьезно обсуждать как с ним, так и с его отцом какие-либо
политические вопросы, и хорошо поступал, так как и тот и другой отличаются несравненной
болтливостью и приписывают себе влияние, тени которого они не имеют. У императора
точно такое же впечатление" (Там же. Д. 1. Л. 13, 20-21).
22 Там же. Д. 2. Л. 35.
23 Это обстоятельство несколько удивило даже Горчакова. Как он писал 8 ноября
(27 октября) 1856 г. Александру II, стремление Морни сохранить их в тайне было столь вели-
ко, что во время беседы он предпочел собственноручно записать изложенные Горчаковым
соображения, чтобы сообщить о них Наполеону III, отказавшись от предложения пригласить
писца. "По этой детали, - замечал Горчаков, - Вы можете судить о жаре, который он в них
вкладывает" (АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 58. Ч. 2. Л. 156).
24 АВПРИ. Ф. Личный архив П.Д. Киселева. Оп. 585. Д. 2. Л. 33-34.
25 Там же. Л. 29.
75
должен был сообщить подписавшим Парижский договор державам. Речь
шла об отказе России от прав на породившие спор пункты, вопрос о
которых подлежал обсуждению на Парижской конференции, - о согласии
эвакуировать войска со Змеинного острова, признать права собственности
на них и на дельту Дуная за Портой, пожертвовать, с точки зрения
России, ее бесспорным правом на Болград, центр болгарской колонии. И
все это в обмен на компенсацию, которую Наполеон Ш сочтет справедли-
вой. Но непременным условием этих уступок со стороны России было
подписание Францией конвенции. При этом право решать, предавать ли
ее гласности или держать в строгом секрете (в Петербурге между
Александром II и Горчаковым, а в Париже - Наполеоном III и Морни),
предоставлялось французской стороне26. А в ходе дальнейших перегово-
ров было выражено согласие (если форма конвенции неприемлема) на
любую иную форму договоренности: обмен письмами двух монархов,
депешами двух министров иностранных дел или просто депешами, как в
то время предлагал Париж. При этом, однако, настаивали "чтобы эта
депеша, кроме трех пунктов, содержала обязательство о совместном ма-
териальном выступлении в случае нарушения" условий Парижского дого-
вора27.
Твердо отстаиваемое Петербургом подписание такого документа в
качестве предварительного условия переговоров о союзе призвано было
служить способом для выяснения характера франко-английских от-
ношений. Александр II полагал, что если Наполеон III отклонит
предложение, то тем самым "лишь докажет, что у него руки связаны его
английским союзом в ущерб собственного достоинства"28. При этом он
был настроен далеко не оптимистически. "Судя по содержанию послед-
них депеш из Парижа, я сомневаюсь, - написал он на записке Горчакова
от 8 ноября (27 октября), - что мы сможем достичь желанного резуль-
тата"29.
Пока же было решено поставить в известность о переговорах Кисе-
лева, соблюдая при этом все возможные предосторожности, чтобы
обеспечить секретность, которой столь настойчиво требовал Морни30 31.
Отдавая себе отчет в том, что принятие решения будет возможно лишь
после получения окончательного ответа из Парижа, министр и царь ожи-
26 Там же. Л. 31-32, 35.
27 Там же. Л. 14.
28 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 58. Ч. 2. Л. 159.
29 Там же. Л. 156.
30 В своем ’’совершенно секретном и для Вас одного” письме Киселеву от 12 ноября
31 октября) Горчаков сообщал о принятом на себя обязательстве, что секрет переговоров
останется в Париже между Наполеоном и Морни, а в Петербурге - Александром II и
Горчаковым. Посему он просил посла, если Наполеон III с ним об этом не заговорит, не
брать на себя инициативу, но, даже если заговорит, делать вид, что лишь ему одному он
обязан доверием. Киселев счел такое положение для себя неприемлемым, убежденный, что
не может рассчитывать на доверие иностранного правительства, если его собственное ему в
этом отказывает. В написанном 27(15) ноября, но не отправленном Горчакову письме он
выражал готовность подать в отставку. В нем же он информировал Горчакова, что с ним не
говорили по этому вопросу, и выразил удовлетворение, что ему не пришлось играть роль,
которая ему была отведена (АВПРИ. Ф. Личный архив П.Д. Киселева. Оп. 585. Д. 2.
Л. 60).
76
дали от Киселева сведений, которые, как отмечал Александр И, "могут
послужить большим подспорьем для наших размышлений"31.
Посол оправдал ожидания. "Это трезвый и проницательный взгляд
государственного деятеля", - охарактеризовал Горчаков высказанные
послом суждения. А в другом случае нашел поступившие от Киселева
письма "очень примечательными трезвостью, взглядом, обращенным в
будущее, и особенно присущей им правдивостью"31 32.
Александр II разделял мнение Горчакова: "В них содержатся очень
любопытные вещи, которые заслуживают всего нашего внимания. Мы об
этом поговорим в субботу"33.
По-видимому, столь высоким оценкам в некоторой степени Киселев
был обязан тому обстоятлеьству, что, еще до того как он был приобщен к
переговорам Петербургом, это фактически сделал Париж. 6 ноября
(25 октября) в ходе одной из первых бесед с ним (известно, что его
прибытие в Париж намечалось на 21(9) октября) Наполеон III как бы
мимоходом поинтересовался его мнением по поводу идеи заключения
союза трех держав - России, Франции и Англии34. Запросивший указаний
на этот счет посол был уведомлен Горчаковым депешей от 15(3) ноября
об отрицательном отношении к этой идее, что, однако, ему не помешало
предписать Киселеву следующее: если император вновь вернется к этому
вопросу, не обескураживать его категорическим отказом обсуждать эту
идею, а дать понять, что все будет зависеть от того, на каких основаниях
и с кем из политических деятелей будет предложено это сделать. Если
выдвинутые Англией основы будущего союза оказались бы, с российской
точки зрения, разумными, они, возможно, были бы приняты. Относитель-
но политиков, посол должен был разъяснить Наполеону III, что английское
правительство, пока его возглавляет лорд Пальмерстон, отличавшийся
вспыльчивостью и непостоянством, не внушает доверия, а посему всякое
соглашение было бы иллюзорным. Если, учтя эти соображения, импе-
ратор все-таки изыщет способ достижения союза, на Неве не воспроти-
вились бы ему, но при непременном условии, что Англия оставит путь, по
которому она следует и на котором встреча двух держав совершенно
невозможна, ибо в России больше не хотят попадаться на удочку Англии.
Одновременно, правда, даже сам Александр II полагал, что, соблюдая
бдительность и памятуя об уроках прошлого, можно пойти даже на
заключение такого союза. Ведь уже сама готовность сделать это должна
была бы произвести благоприятное впечатление на Наполеона III, со-
действуя упрочению его политических позиций и устранению главного
мотива не только колебаний, но даже и недоверия по отношению к России
31 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 58. Ч. 2. Л. 174.
32 Там же. Л. 176. Делясь с самим Киселевым впечатлением от полученной от него
корреспонденции, которая ’’наполнила его сердце радостью и обеспечивала покой его ночей",
Горчаков писал: ’’Мы имеем на самом важном посту нашей дипломатии такого представителя
императора, о котором я мечтал. Простите мне эту грубую лесть в упор. Я не располагаю
временем, а потому не имею возможности сделать это более подходящим обходным
маневром" (АВПРИ. Ф. Личный архив П.Д. Киселева. Оп. 585. Д. 1. Л. 13).
33 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 58. Ч. 2. Л. 176.
34 АВПРИ. Ф. Личный архив П.Д. Киселева. Оп. 585. Д. 12. Л. 2.
77
- убеждения, что якобы единственной ее целью было поссорить Францию
с Англией35. Все это лишний раз свидетельствовало о том, насколько
серьезно Россия стремилась к союзу с Францией.
Воспользовавшись выраженной Горчаковым через Морни готовностью
пойти на уступки ради заключения конвенции, Луи Наполеон просил Морни
попытаться добиться от министра, чтобы на конференции Бруннов не на-
стаивал на получении во что бы то ни стало Болграда, а был уполномочен
в случае необходимости согласиться на сделку, т.е. на компенсацию. Все
это для того, чтобы на конференции не оказалось бы ни побежденных, ни
победителей, не были бы ущемлены ни Англия, ни Россия. Хотя данные
Бруннову инструкции легко позволяли пойти навстречу этому желанию,
тем не менее Горчаков постарался представить свое согласие в качестве но-
вого доказательства большой любезности, оказываемой Наполеону III36.
Со своей стороны Наполеон III в начале ноября проинформировал
англичан об идее решить вопрос о Болграде путем предоставления России
за него компенсации. При этом он им обещал, в случае невозможности ее
реализации, обеспечить голос Пьемонта в их поддержку, когда речь будет
идти об интерпретации статей договора. Одновременно он сделал все,
чтобы создать перед ними видимость, что инициатива в этом исходит от
самого Пьемонта, чего, как ему было известно, хотел Кларендон37. Для
этого тайно, без ведома Валевского, он вызвал в Компьен Вилламарину и
через него передал Кавуру личную просьбу, объяснив ее нежеланием
нанести урон союзу с Англией и вызвать охлаждение отношений с
Россией. Сославшись на то, что Сардиния занимает более сдержанную
позицию в этом вызвавшем спор вопросе по сравнению с заинтересован-
ными сторонами, зашедшими слишком далеко, чтобы отступить, импера-
тор уверял, что только она теперь может помочь, т.е. поддержать пред-
полагаемую сделку. При этом он намекнул, что, если в случае ее провала
в ходе конференции Сардиния будет голосовать против Франции, Напо-
леон "не будет испытывать досады", а наоборот, будет всегда помнить об
оказанной ему лично услуге38. Итак, Сардиния должна была голосовать
против тезиса, на котором настаивала Россия, в то время как Франция со
своей стороны будет его поддерживать.
Через Вилламарину, по получении конфиденций Наполеона III, спе-
циально для обсуждения этого вопроса с сардинскими руководителями
съездившего в Турин, император был извещен о готовности Виктора Эм-
мануила II "дать открыто свидетельства искренней дружбы", что сле-
довало понимать как намерение Сардинии действовать в соответствии с
желанием Франции39 40. Кавур был рад этому предложению, охотно выдал
за собственную инициативу^ подготовленное императором решение проб-
35 Там же. Д. 2. Л. 39^0.
36 Там же. Д. 1. Л. 23-24.
37 Ollivier Е. L’Empire liberal. Etude, recits, souvenirs. P., 1898. Vol. 3. P. 395-396.
38 Bianchi N. Op. cit. Vol. 7. P. 343.
39 Ibid.
40 Как писал Олливье, ”он приписал себе всю заслугу комедийной роли, которую ему под-
готовили, и итальянские историки, не моргнув глазом, рассказывают, что он оказал огром-
ную услугу Франции в этом случае - спас союз с Англией" (Ollivier Е. Op. cit. Vol. 3. Р. 396).
78
лемы и продолжал искать у Наполеона III поддержки в его реализации,
особенно в том, что касалось Лондона.
Письмом от 13 ноября 1856 г. он уполномочил Вилламарину заручиться
обещанием Наполеона III, что Франция, предоставив Сардинии возмож-
ность выступить в роли примирителя, побудит Англию согласиться на
предложение Сардинией какой-то уступки в пользу России, которая, хотя
и не будет иметь никакого реального веса, удовлетворит самолюбие
России41.
Одновременно через Каули, которого Кавур считал расположенным к
Сардинии, Вилламарина должен был следующим образом проинтерпрети-
ровать позицию Турина: он не испытывает никакого расположения к
России, но стремится щадить эту державу, с которой поддерживает ши-
рокие торговые отношения. К тому же положение Сардинии перед лицом
Австрии, вынуждает ее "не делать из царя врага"42.
Сам же Кавур в тот же день, 13 ноября, информировал Лондон, что в
случае созыва конференции по вопросу о Болграде Сардиния будет
поддерживать Великобританию. Для объяснения своей инициативы Турин
прибег к такой аргументации: согласно букве договора от 30 марта
1856 г., Новый Болград подлежит передаче Молдавии, но, поскольку на
Парижском конгрессе России было обещано оставить за ней центр бол-
гарской колонии, Сардиния предлагает созвать конференцию для решения
вопроса о предоставлении России территориальной компенсации за
переходящий к Молдавии Новый Болград43.
Еще одним письмом, отправленным 13 ноября, Кавур уполномочил
своего посланника осведомить петербургский кабинет о предпринятых
сардинским правительством усилиях для того, чтобы привести вопрос о
Болграде к отвечающему законным интересам всех решению и о наме-
рении продолжать начатое дело на конференции, взяв на себя "роль гида
или стороннего арбитра"44.
Как и следовало ожидать, сообщение о такой позиции Турина не вызва-
ло энтузиазма в Петербурге: не будучи осведомлены, здесь догадывались
о демарше Наполеона III (получая все новые явные подтверждения этого)
и отдавали себе отчет в том, какова общая расстановка политических сил.
Бруннов полагал, что если конференция соберется, то на Сардинию возло-
жат ответственность за решающий голос, преследуя при этом двойную
цель. Если Болград останется за Россией благодаря голосу Сардинии,
Наполеон III будет считать себя чистым перед Англией. В любом случае
он проголосует в пользу России, даже когда голос Сардинии склонит чашу
весов не в ее пользу. Исходя из полученных от Вилламарины сведений
(еще до объяснений последнего с Наполеоном III), что на Кавура оказы-
вает давление Англия, и, вероятно, полагая, что Кавур не сможет ему
противостоять, Бруннов весьма пессимистически оценивал возможные
результаты конференции в телеграмме Горчакову от 8 ноября (27 ок-
тября) 1856 г. Он считал, что российское правительство поставлено перед
41 Cavour С. Nuove lettere inedite del conte Camillo di Cavour. Roma, 1895. P. 436.
42 Ibid.
43 Cialdea B. Op cit. P. 61; Bianchi N. Op. cit. Vol. 7. P. 344.
44 Bianchi N. Op. cit. Vol. 7. P. 344.
79
альтернативой: подумать о сделке или согласиться на голосование Сар-
динии таким, каким оно будет. Во всяком случае, по его убеждению,
следовало дать указания Стакельбергу, "так как игральная костяшка
готовится в Турине; Париж послужит лишь только зеленым сукном". "Я
думаю, - проницательно заключал он, - что именно там находится
средство, выдуманное Наполеоном, чтобы выйти из затруднительного
положения, не порывая с Англией и не нарушая данного нам слова"45.
Пессимистические настроения Бруннова еще более усилились после
получения им новых сведений, о которых он сообщал в телеграмме
Горчакову от 11 ноября (30 октября) 1856 г. Ему стало известно, что до
последнего времени Сардинии советовали (подразумевался, конечно,
Наполеон III, хотя он и не назван) скрывать свое мнение по вопросу о
Болграде, рассчитывая тем самым лишить Англию предлога отказаться
от конференции, сославшись на то, что большинство высказалось заранее.
Хотя оставалось неясным, как Турин будет голосовать, согласно инфор-
мации, которой располагал Вилламарина, Петербург не имел оснований с
уверенностью рассчитывать на сардинский голос. На сей раз Бруннов
поспешил сам предостеречь Стакельберга, написав ему обо всем, а
Горчакова поставил об этом в известность телеграммой46.
Между тем Горчаков внял совету Бруннова и на следующий день,
9 ноября (28 октября), направил Стакельбергу телеграмму, в которой
изложил свою точку зрения на сложившуюся ситуацию. Он настойчиво
призывал посланника "дать почувствовать Кавуру, что голосование Сар-
динии по вопросу о Болграде будет пробным камнем искренности его рас-
положения в отношении нас. Австрия не может испытать более жестокого
разочарования. У нас есть основание, - писал он, - предполагать, что
Англия влияет на Кавура. Если вы находитесь в Ницце (здесь в то время
отдыхала вдовствующая императрица. - ОС), немедленно срочно вер-
нитесь в Турин"47.
Требование, чтобы посланник не отлучался из Турина, было настойчиво
повторено и в последующие дни: поездки в Ниццу разрешались лишь на
короткое время, к тому же предварительно убедившись, что его отсут-
ствие не отразится на интересах службы, и уж ни в коем случае он не
должен был покидать Турин, "пока не будет, наконец, решено, состоится
или нет конференция, и не прояснится окончательно, какую роль пред-
полагает играть на ней туринский кабинет"48.
Из этого требования не сделали исключения и позднее, когда 2 декабря
(20 ноября) Стакельберг телеграфировал Горчакову, прося разрешения
навестить в Риме находившегося при смерти брата и ссылаясь при этом на
то, что в Турине "сейчас нечего делать". Если оставить в стороне эти-
ческую сторону вопроса, то помета Александра II на этой телеграмме
показывает, насколько большое значение он придавал позиции Турина и
как оценивал состояние дел. Он написал: "Напротив, надо многое сделать,
45 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 151. Л. 87-88.
46 Там же. Л. 109.
47 Там же. Д. 219. Л. 349.
48 Там же. Л. 355,364.
80
и я очень хотел бы, чтобы до тех пор, пока ведется спор вокруг нере-
шенного вопроса, он не отлучался”. Подтверждением признания Петер-
бургом за Сардинией важной роли в развернувшейся дипломатической
игре служит последующее развитие событий. Горчаков дал Стакельбергу
разрешение поехать к брату, а затем его отменил. ’’Лишь в Риме я уз-
нал, - писал Стакельберг, - о вашей второй депеше, иначе я ей бы под-
чинился, отказавшись от этого тяжелого путешествия. Господь не
пожелал, чтобы я имел утешение обнять в последний раз моего пре-
восходного брата”49.
Вероятно, первая телеграмма была послана Горчаковым еще до озна-
комления Александра II с просьбой посланника, а после получения резолю-
ции царя министр направил новую телеграмму, в которой говорилось:
"Император предпочитает, чтобы вы оставались в Турине. Во всяком
случае возвращайтесь немедленно из Рима и телеграфируйте о возвра-
щении”50.
Все усилия Стакельберга, выяснить позицию Турина, успеха не имели.
14(2) ноября в телеграмме в Петербург он должен был вновь констатиро-
вать, что ’’Кавур очень расположен, но колеблется, он хотел бы, чтобы
конференция занялась обсуждением не 20-й статьи, а поисками менее
оскорбительного способа решения спорных вопросов. Я ответил, что
действовать таким образом, значит поставить новые вопросы вместо
прояснения прежних, по-разному интерпретируемых, повторять аргумен-
ты, уже использованные”. Александр II в помете на этой телеграмме
вполне определенно выразил свое мнение по этому поводу: "Мне кажется,
что Кавур испытывает влияние Англии и что мы почти не сможем
рассчитывать на голос Сардинии”51.
Горчаков также был убежден, что английское правительство не
остановится ни перед чем, чтобы вынудить туринский кабинет не голосо-
вать в пользу России. В депеше от 15(3) ноября он вновь просил Ста-
кельберга повторить Кавуру, что ’’голосование сардинского кабинета по
вопросу о Болграде будет пробным камнем искренности его располо-
жения” к России52. Одновременно следовало также напомнить ему, что он
сам был первым представителем на конгрессе, наметившем новую
границу в Бессарабии, и более чем кто-либо другой мог судить об
обоснованности, с юридической точки зрения, претензий императорского
кабинета, каковую к тому же разделяло и французское правительство.
Стакельберг должен был заставить Кавура оценить позицию России в
вопросе об участии Пьемонта в работе конференции: она отстаивала
равное право для всех держав, подписавших парижский трактат, в то
время как Австрия не прекращает усилий, чтобы отстранить Пьемонт
либо от участия вообще в работе конференции, либо в голосовании по
этому специальному вопросу.
Размышляя над тем, как ослабить оппозицию созыву конференции со
стороны лондонского и венского кабинетов, Горчаков находил необходи-
49 Там же. Л. 270, 274.
50 Там же. Л. 409.
51 Там же. Л. 143.
52 Там же. Л. 361.
81
мым, чтобы сардинское правительство до ее созыва не раскрывало своих
намерений в отношении голосования. Но именно это должен был прежде
всего выяснить Стакельберг. Причем, если бы стало ясно, что Сардиния
будет голосовать в пользу России, от Кавура нужно было добиться
заявления, что он сохранит такую позицию и на самой конференции53.
Этим самым министр подтвердил как ту важность, которую придавал
факту получения голоса Сардинии на конференции, так и опасения от-
носительно давления других держав на ее правительство в этом вопросе.
Отдавая себе отчет, насколько сложна ситуация, Стакельберг терпели-
во искал средства сломить колебания Пьемонта. Его очередная беседа с
Кавуром (о ней он телеграфировал 16(4) ноября и подробно сообщал
депешей от 18(6) ноября), состоявшаяся 14(2) ноября, напоминала подлин-
ный поединок, в ходе которого ему, однако, никак не удавалось загнать
Кавура в угол и добиться наконец от него четкого ответа на вопрос,
какова же позиция Сардинии. Премьер прибег к целому арсеналу средств,
чтобы оправдать свою уклончивость. Последовала ссылка, как это уже
делалось неоднократно, на недостаточную осведомленность Пьемонта,
чтобы высказаться как по правовой стороне вопроса, так и относительно
деталей спорных вопросов.
Стакельбергу не помогла и попытка раскрыть ему глаза на позицию
Лондона. Признавая Австрию главным виновником возникших труднос-
тей, Кавур не может отделить Англию от Австрии, так как первая
одобряет продолжение оккупации княжеств и сама нарушает договор от
30 марта, оставаясь в Черном море. "Мы вас не призываем ссориться с
Англией, - заявил Стакельберг, - можно быть несогласным с какой-то
державой по какому-то вопросу, не порывая из-за этого с ней отно-
шения"54.
Кавур не только уклонился от объяснений по этому вопросу, но привел
посланника в полное замешательство, заявив, что, несмотря на желание
поскорее решить спорные вопросы, Сардиния не может заранее высказы-
ваться по недостаточно ясному правовому вопросу, что ему представля-
ется невозможным прибыть на конференцию "с предубеждением или
предопределив голосование", что нужно собраться "для обсуждения и
взаимного прояснения позиций, идя на все возможные уступки". При этом
Кавур предлагал не ограничиваться обсуждением спорных статей: кон-
ференция, считал он, поступила бы лучше, оставив прошлое в стороне и
вновь разрешив эти вопросы в духе договора от 30 марта55.
Для Стакельберга такой поворот в его рассуждениях оказался весьма
неожиданным. Он выразил Кавуру свое "удивление по поводу этого ново-
го способа решения, к которому, - писал он, - я не был готов и о котором
императорское правительство не было информировано". Затем он до-
бавил, что, конечно, на конференции состоится обсуждение вопросов для
их прояснения, но что касается уступок, то Россия уже исчерпала свои
возможности в этом и теперь очередь за ее противниками". Что, впрочем,
53 Там же. Л. 361-363.
54 Там же. Л. 147.
55 Там же. Л. 148.
82
какова бы ни была буквальная интерпретация, которую следует дать 20-й
статье, речь идет прежде всего о доброй воле, учитывая, что российские
полномочные представители ясно заявили, что Болград, который мы
хотим сохранить, - это центр болгарской колонии и что несколько
представителей уверяют, что помнят об этой повторной декларации"56.
Кавур не дал себя переубедить.
Посланник вынужден был прибегнуть к крайнему аргументу, заверив,
что, встав на сторону России в вопросе о праве и здравом смысле,
Сардиния заслужит ее признательность, равно как и признательность
Франции, и нанесет чувствительный удар Австрии, т.е. общему врагу, а в
противном случае впервые постыдно окажется на стороне Австрии, и это
при решении прямо затрагивающего интересы России вопроса, и в
момент, когда она ожидает доказательства искренности дружеских чувств
Пьемонта. В ответ на эту отповедь Кавур принялся улыбаться, сказав
затем, "что в данном случае следует оставить в стороне симпатии и
антипатии, чтобы хладнокровно принять добросовестное решение; что в
это Сардиния внесет дух искренности, беспристрастности и примирения,
но она не может высказаться заранее, ни априори разрешить вопрос
одним махом (подчеркнуто в тексте. - О.С.)"57.
Подводя итог, Стакельберг так оценивал позицию сардинского прави-
тельства: "Из предыдущего, Ваше Сиятельство, увидит, что довольно
трудно прийти к точному заключению в отношении моей беседы с графом
Кавуром, если не к тому, что сардинский кабинет желает сохранить и
козла и капусту и что он хотел бы нас удовлетворить, не ссорясь с
Англией, которую он вовсе не считает находящейся накануне разрыва с
Францией. Перед лицом этого нежелания сардинского правительст-
ва высказаться с полной определенностью, я полагаю, что не прод-
вину дело простыми рассуждениями и пресыщая одними и теми же
аргументами графа Кавура. В этом мире, где ничего не делается просто
так, старая пословица: нет денег, нет швейцарцев, является послови-
цей, применимой ко всем странам. Поэтому, чтобы победить не-
решительность Сардинии и вынудить ее высказаться в нашу пользу в на-
стоящем споре, я нахожу, что нужно предусмотреть для нее уступку
политических или торговых преимуществ. До сих пор господин Кавур у
меня ничего не просил; но на случай, если он сформулирует какое-то
пожелание, я хотел бы быть снабжен инструкциями Вашего Сиятельства
относительно приема, который я должен оказать подобному предложе-
нию"58.
По поводу такого же запроса Стакельберга об указаниях на случай
возможной просьбы Пьемонта о политических гарантиях или торговых
преимуществах, содержавшегося в его телеграмме от 16(4) ноября,
Александр II заметил: "Прежде чем реагировать на нее, нужно знать,
какого рода она будет?"59 Этим самым он как бы засвидетельствовал, что
56 Там же. Л. 149.
57 Там же. Л. 150, 151.
58 Там же. Л. 152.
59 Там же. Л. 140.
83
отнюдь не исключает возможности сделки, и еще раз подтвердил, какое
большое значение придавалось в Петербурге тому, чтобы привлечь
Пьемонт на свою сторону.
Таким образом, к идее компенсации Пьемонту Стакельберг обратился,
исчерпав все имевшиеся в его распоряжении средства. Видя бесплодность
попыток убедить Кавура встать на сторону России или хотя бы четко
сформулировать свою позицию по возникшим вопросам, в ходе бесед с
ним, посланник прибег к переписке, благо предлог для этого существовал,
поскольку он должен был отлучаться из Турина в Ниццу, где отдыхала
вдовствующая российская императрица. В письме Горчакову от
18(6) ноября, т.е. посланном в тот же день, что и упомянутая выше
депеша, Стакельберг писал, что, находясь две недели в Ницце, он вел
переписку с Кавуром "в надежде привести его к уступкам, сделанным
черным по белому в силу аксиомы verba volant scripto manet*. Я должен
признаться, что он мне написал очень любезные и благожелательные
слова, но действовал осторожно и не сделал мне никакой решительной
уступки, которой я мог бы похвастаться”60.
Потеряв всякую надежду сдвинуть наконец с мертвой точки перегово-
ры с Кавуром, Стакельберг с большим энтузиазмом отреагировал на
последовавшую 17(5) ноября ноту сардинского правительства в ответ на
заявление российского правительства, сочтя, что "туман намеренных
умолчаний, которым прикрывался председатель совета министров, рас-
сеялся, предоставив место ощутимому открытому выражению его
мыслей”61.
Не лишенное важности по сравнению с ранее устно изложенными
аргументами признание Кавура, по мнению посланника, состояло в том,
что, констатируя в качестве основного расхождения выяснение вопроса,
должна ли новая граница пройти к югу от Бол града Табака или к югу от
Нового Белграда, в ноте говорилось, что, отстаивая последний вариант,
Россия взывает скорее к духу, чем букве договора, и основывается при
этом на ясно выраженном ее представителями намерении сохранить за
собой административный центр болгарской колонии. ’’Этот факт, - гласит
нота, - бесспорен, как нельзя оспорить и того, что представители других
держав обнаружили полное расположение поддержать в этом пункте
пожелания России”62.
Стакельберг находил эти признания важными в силу следующих сооб-
ражений: во-первых, потому что Кавур до тех пор уклончиво реагировал
на ссылки посланника на добрую волю; во-вторых, по причине того
большого значения, которое обретет эта уступка для торжества россий-
ской точки зрения, если конгресс добросовестно отнесется к обсужде-
нию; в-третьих, потому что даже в противном случае Сардиния будет
придерживаться мнения, что молдавское шоссе, проложить которое меж-
ду городом и озером согласилось российское правительство, доста-
Слова улетают, написанное остается {лат.).
60 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 219. Л. 258-259.
61 Там же. Л. 154.
62 Там же. Л. 155.
84
точно отдалит Россию от притоков Дуная и устранит опасения, кото-
рые могли бы высказать ее противники по наиболее трудному вопросу
ст. 2063.
Такая весьма снисходительная оценка Стакельбергом позиции Кавура
проистекала из трезвой оценки действительности: в условиях явного
возрождения жизнеспособности англо-французского союза (на сторону
которого, по его убеждению, Сардиния неизбежно склонится в силу закона
динамики и географии до тех пор, пока он существует) все усилия
отдалить от этого союза Сардинию будут тщетными, даже если
подкрепить их обещанием материальных выгод64.
Понимая, что Россия не получит голос Сардинии, если ограничится
постановлением относительно интерпретации буквы ст. 20, Стакельберг
считал, что следует воспользоваться признанием Кавура и поддержать
идею разрешить вопрос путем нового взаимного соглашения. Ибо в этом
случае, когда речь будет идти о духе ст. 20, Россия сможет иметь Сар-
динию на своей стороне и рассчитывать на поддержку четырех держав.
Признание же, сделанное этим правительством ”в своей ноте отно-
сительно духа, которым продиктована 20-я статья, - это все”, как полагал
Стакельберг, "чего можно было здраво ожидать от него в нынешней
ситуации”65.
Общая оценка Александром П сложившегося в связи с нотой положения
была позитивной. ’’Это довольно хорошо”, - заметил он66.
Иначе думал Горчаков. Его реакция на изложенные Кавуром в беседе
со Стакельбергом соображения была решительной. ”Я считаю бесполез-
ным, - писал он Стакельбергу 25(13) ноября, - входить в рассмотрение
аргументов и планов, развиваемых господином Кавуром. Они нам вообще
показались мало практичными. Мы не можем понять различие, которое он
устанавливает между духом и буквой договора, чтобы признать нашу
правоту, если следовать первому, и неправоту - во втором случае. Здесь
прежде всего вопрос о доброй воле, и, если наша главная аргументация
вытекает действительно из духа, в котором была задумана 20-я статья
мирного договора, мы полагаем, что буква по меньшей мере сомнительна
и нуждается в лояльной интерпретации, в беспристрастном обращении к
памяти представителей и к признанным ими целям, которыми они
руководствовались в их решениях”67.
Горчаков сожелал, что Стакельберг не ограничился принятием безо
всяких комментариев ad referendum (к докладу) предложенного Кавуром
варианта решения вопроса, т.е. на рассмотрение и одобрение его высшей
инстанцией68.
Итак, накануне открытия конференции в Петербурге от Кавура не
ждали ничего, кроме того, на чем он сам настаивал, - на необходимости
при голосовании следовать внушениям совести. При этом Стакельбергу
63 Там же. Л. 155-156.
64 Там же. Л. 286.
65 Там же. Л. 157, 268.
66 Там же. Л. 264.
67 Там же. Л. 377.
68 АВПРИ. Ф. Личный архив П.Д. Киселева. Оп. 585. Д. 1. Л. 21.
85
предписывалось дать понять Кавуру, что императорский кабинет будет
оценивать позиции держав на конференции с точки зрения доверия,
которое он сможет питать в будущем к их намерениям69. Такими должны
были быть официальные заявления.
На деле же Горчаков не питал никаких иллюзий относительно позиции
Сардинии на конференции и был готов к тому, что она переметнется
на сторону противников России. Понимая, насколько это отвечает расче-
ту Австрии помешать наметившемуся взаимопониманию между
Сардинией и Россией, ее стремлению освободиться "от тяжелого кошмара
в Италии", министр полагал, что не следует доставлять ей такое удо-
вольствие. Поэтому даже если Сардиния проголосует не в пользу Рос-
сии, нужно запомнить этот факт на будущее, а в данное время надле-
жало делать вид, что ничего не произошло. Со стороны Стакельберга
не могло быть речи о выражении каких-либо претензий или недовольст-
ва поведением Сардинии, напротив, его отношения с сардинским пра-
вительством должны были по-прежнему оставаться дружественными, без
малейших следов недавнего испытания. Это ему предлагалось хорошо
усвоить и привести в соответствие свое поведение70.
Вслед за этими указаниями, вероятно по получении депеши Стакель-
берга от 18(6) ноября (о ней подробно говорилось выше), Горчаков в
записке императору от 1(13) декабря так отреагировал на возможность
каких-либо уступок в пользу Пьемонта: "Мне кажется, что денежная
сделка, на которую намекает наш посланник, не отвечает нашему досто-
инству"71. И по согласовании с Александром II 1(13) декабря предписал
Стакельбергу оставить об этом мысль.
В свою очередь Стакельберг, оценивая как бы со стороны собственные
попытки воздействия на туринский кабинет, в личном письме Горчакову
от 13(1) декабря делал неутешительный вывод по поводу имевшихся у
него возможностей, а перспективы решения проблемы связывал с работой
конференции. Он, в частности, писал: "Я осужден на нудную роль без
конца повторять одни и те же аргументы, чтобы всегда получать один и
тот же двусмысленный ответ, и я убежден, что важные решения будут
приняты без моего ведома в другом месте, а не в Турине. По крайней
мере я осознаю, что сделал все от меня зависящее, чтобы убедить
сардинский кабинет. Не следует забывать, что наше дело трудно под-
держать и что, с другой стороны, мой английский коллега обладает
большими преимуществами, потому что уже 10 лет находится в Турине и
потому что симпатии министров издавна завоеваны Англией. Я ожидаю с
нетерпением созыва конгресса, чтобы покончить с сизифовой скалой,
которая без конца падает нам на плечи, и чтобы видеть, что, наконец,
Россия избавались от последних комков грязи, налипшей на внешнеполи-
тические вопросы. Единственное средство загладить прошлое и воспользо-
ваться великим уроком, за который мы заплатили так дорого - это
осуществить на практике систему невмешательства, предоставить Европу
69 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 219. Л. 379.
70 Там же. Д. 58. Ч. 2. Л. 179-180.
71 Там же. Л. 205.
86
ее революциям и естественным затруднениям, чтобы самим заняться
серьезными проблемами, которые предстоит разрешить внутри страны.
Мы наверстаем сторицей то, что мы потеряли, но лишь благодаря росту
населения, равновесию финансов, развитию сети железных дорог, торгов-
ли и сельского хозяйства. Однажды поправив свои дела и сосредоточив-
шись, мы будем иметь всегда и даже вопреки своему желанию вли-
ятельный голос во всех западных делах в силу простого закона динамики и
веса”72.
Дополнением к высказанным Стакельбергом суждениям служит
интересная оценка пределов возможного развития отношений России с
Сардинией, изложенная в частном письме Горчакову вторым секретарем
миссии в Турине М.Д. Жеребцовым, о котором французский дипломат,
секретарь миссии, Анри д'Идевиль отзывался как о "человеке пылком,
беспокойным и исключительного ума"73. Оно было послано в тот же день,
13(1) декабря 1856 г., что и частное письмо Стакельберга. Жеребцов
полагал, что пойти на большее, чем благожелательный нейтралитет, в
своих отношениях с Сардинений Россия не может, "так как все, что мы
захотели бы сделать больше, натолкнулось бы на непреодолимую
трудность английского союза, который является краеугольным камнем
сардинской политики по крайней мере в данный момент. Впрочем, я имел
случай это заметить в лицах, придерживающихся различных точек зре-
ния: военные, светские люди, либерально настроенные служащие - все
обнаруживают чувство, которое для них всех обще, хотя питается
разными источниками. Это чувство довольно трудно определить; это я не
назвал бы недоверием, но неверие, высказываемое невольно в отношении
нас. На наши отношения с Австрией смотрят как на отношения пос-
сорившихся возлюбленных, на перебранку которых неосторожно пола-
гаться. Больше того и военные испытывают это чувство, которое нас
делает косвенно ответственными за поражения 1849 г., которые наше
вмешательство, почти обещанное в эту эпоху, облегчило. Все это,
впрочем, трудности, которым время лучшее лекарство, и, придерживаясь
с достоинством в отношении Пьемонта благожелательной позиции, мы
можем, я полагаю, рассчитывать на полное возвращение к прежним
отношениям, которым наша новая позиция относительно Австрии сможет
придать, когда мы этого захотим, неисчерпаемую энергию. Одним сло-
вом, предвидеть, ожидать и воспользоваться - вот девиз нашей политики
в Турине, который взятый сам по себе является лишь точкой в общем
движении, но который в определенный момент может обрести значи-
тельный вес в балансе событий"74.
Пессимистическая оценка своих возможностей воздействовать на
сардинское правительство, естественно, не помешала Стакельбергу про-
должить попытки в этом направлении.
Что касалось практических результатов, ожидавшихся от конференции,
в Петербурге не строили никаких иллюзий. В записке царю от 28(16) но-
72 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 219. Л. 276-277.
73 D'Ideville Н. Journal d’un diplomate en Italie. P., 1872. P. 31.
74 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 219. Л. 283-284.
87
ября Горчаков писал, что вопрос о Болграде считает проигранным.
Не сомневаясь, что Наполеон III будет отстаивать идею компен-
сации, предложив какую-нибудь ни на что не пригодную террито-
рию, Горчаков все более склонялся к мысли, что следует отказаться
уже во время конференции от этой всего лишь видимости компенсации,
чтобы не давать Наполеону III повода считать, что он оказал услугу
России.
Между тем по политическим соображениям, считал министр, Петер-
бургу было гораздо выгоднее создать у императора впечатление, что
он фактически оставил Россию на произвол судьбы, поскольку не требо-
валось особой проницательности, чтобы понять, что если Сардиния
голосует против нее, то лишь потому, что Франция этому не воспрепятст-
вовала.
В целом же сложившуюся ситуацию Горчаков находил для России
блестящей, предоставляющей определенные выгоды. Во-первых, Англии
придется подчиниться решениям конференции; это движение вспять
станет достоянием общественного мнения и все то же самое произойдет с
Австрией, в то время как Петербург добьется своей изначальной цели -
коллективного обсуждения проблемы в приемлемой для него форме. Во-
вторых, Луи Наполеон, как это уже случалось, много потеряет в глазах
общественного мнения своей страны по причине слишком почтительного
отношения к Англии; Россия от него отдалится. Он не сможет долго
оставаться в таком положении и поймет, что единственный выход для
него заключается в укреплении связи с Россией, которой представится
возможность предъявить свои условия75.
Горчаков спокойно отреагировал на то, что его инициатива относитель-
но заключения союза с Францией не принесла желанного результата. В
полученных Морни из Парижа ответах на этот демарш он усматривал
стремление Наполеона III принять предложенную Россией комбинацию в
измененной (но не по существу) форме. И если в отношении французского
императора он мог лишь предполагать, что тот, вероятно, сожалеет по
поводу лишившего его определенных выгод решения Англии участвовать
в работе конференции, то "очень явное и живо выраженное сожале-
ние" Морни Горчаков мог выслушать сам. При этом посол не ограни-
чился сожалением. Он попытался убедить Горчакова участвовать в
работе конференции и одновременно заявить, что российское пра-
вительство доверяло урегулирование спорных вопросов французскому
императору. Министр отказался, еще раз напомнив, что непременное
условие такого заявления - предварительное заключение конвенции.
Неудавшийся демарш нисколько не поколебал приверженности Горчакова
идее союза с Францией. Внешне, полагал он, это обстоятельство ни коим
образом не должно было повлиять на отношения с ней; следовало
выждать, дав Луи Наполеону возможность предаться собственным
размышлениям76.
Накануне открытия конференции Горчаков не видел смысла предприни-
75 Там же. Д. 58. Ч. 2. Л. 179-180.
76 АВПРИ. Ф. Личный архив П.Д. Киселева. Оп. 585. Д. 1. Л. 18-20.
88
мать новые шаги ни в Турине, ни в Париже. Об этом свидетельствовала
его реакция на переданное через Морни соображение Валевского (в
условиях двойной дипломатии, практиковавшейся Наполеоном Ш, министр
был не в курсе демаршей императора) по поводу того, что, может быть,
Горчакову надо воспользоваться тем затруднительным положением, в
котором оказался Турин из-за выпавшей на его долю роли обладателя
решающим голосом, чтобы обязать Кавура не высказываться ни "за", ни
"против", а предложить сделку, что неизбежно наведет на мысль о
компенсации. В этой связи в записке Александру II от 29(17) ноября
Горчаков высказал убеждение, что туринский кабинет сам придет к
подобной идее, Петербургу же следует держать дистанцию и не заходить
слишком далеко. В конечном счете, полагал министр, Луи Наполеон, не
желающий, чтобы были победители и побежденные, сам изыщет средство
поставить или побудить поставить вопрос о компенсации. Горчаков
признавался, что ему претит договариваться с Наполеоном III об обяза-
тельствах в отношении столь незначительного вопроса в условиях сло-
жившегося к данному моменту полного позиционного паритета. Алек-
сандр II разделял мнение министра, что зафиксировала его помета на
записке77. Горчаков ограничился тем, что телеграммой от 14(2) де-
кабря сообщил изложенные соображения, касающиеся Сардинии, Кисе-
леву78.
Прогноз Горчакова относительно итога переговоров между Парижем и
Лондоном оправдался: стороны достигли договоренности о выполнении
ст. 20 договора, по которой Болград относился к территории, подлежав-
шей возвращению Молдавии, а России планировалось предоставить
компенсацию путем изменения новой границы в другом районе.
Узнавший об этом Кавур понял, что теряет, таким образом, возмож-
ность выступить в роли миротворца, и решил сыграть в Петербурге на
том, что Наполеон III был не так расположен к России, как там
предполагали. Вилламарина с санкции Кавура раскрыл направлявшемуся в
Петербург новому сардинскому посланнику Саули этот секрет отно-
сительно позиции Наполеона III. Со своей стороны Кавур в письме к
последнему от 8 декабря 1856 г. уполномочил его на демарш, долженство-
вавший приоткрыть завесу перед российским правительством. Он писал:
"...поскольку вы будете останавливаться в Париже, я уполномочил
маркиза Вилламарину сообщить Вам кое-какие дополнительные сведения,
которые Вам полезно знать. Вы увидите, что Франция или, лучше
сказать, император играет особую роль. Не выдавая секрета комедии,
будет, однако, хорошо, если Вы откроете русским, что Франция нас не
очень побуждала противостоять позиции Англии и поставила в из-
вестность, что она придает гораздо больше важности достижению какого-
нибудь согласия, чем тому, чтобы оставить Болград в руках русских"79.
Для российского правительства это, конечно, не было открытием, а лишь
подтверждением очевидной истины.
77 АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 58. Ч. 2. Л. 190-191.
78 Там же. Д. 154. Л. 210.
79 Ollivier Е. Op. cit. Vol. 3. Р. 397.
89
Тем временем в Париже собралась конференция80, и урегулирование
этого вопроса приближалось к завершению.
Согласно подписанному на конференции 6 января 1857 г. (26 декабря
1856 г.) протоколу Россия отказалась от своих прав на Болград и Змеиный
остров в обмен на более выгодное для нее направление границы в север-
ной части уступленного ею бессарабского участка, включая болгарскую
колонию. Змеиный остров отходил к Турции, но при условии, что на нем
будет сохранен маяк.
Наконец был назначен точный срок окончания разграничения и решено,
что к этому времени будет осуществлен полный вывод кораблей из
Черного моря и войск из княжеств и мирный договор полностью вступит в
силу81.
После решения вопроса о Болграде итальянская дипломатия поспешила
записать в актив своих отношений с Россией ту роль, которую она в этом
сыграла, поскольку предложенная Кавуром формула компенсации была
одобрена конференцией. 26 декабря в письме к Вилламарине Кавур (едва
узнавший от французского посланника Антуана Леона Гиша (герцога
Граммона), что дискуссий по вопросу о Болграде больше не будет,
поскольку Англия и Франция пришли к согласию относительно представ-
ляемой России компенсации) просил посланника поставить российских
руководителей в известность, что именно сардинскому правительству
’’принадлежит инициатива предложения, которое спасет честь и само-
любие петербургского двора"82.
Признавая важную роль, которую сардинское правительство сыграло в
решении породившего разногласия вопроса, Стакельберг, как свиде-
тельствует его депеша Горчакову от 8 января (24 декабря) 1857 г., от-
давал себе отчет в том, насколько сложна ситуация, в которую поставил
выбор позиции по данному вопросу это правительство. Вот как Ста-
кельберг оценивал сложившееся положение, из которого Турину удалось
выйти с честью: "...уже давно я предвидел, что спор разрешится путем
компенсации и взаимных уступок, и Сардиния много способствовала этому
результату. Если она искренне желала нам понравиться и проявить свою
добрую волю, она не менее глубоко испытывала страх не понравиться
западным державам, а именно эта грозная дилемма заставляла ее столь
80 Весьма любопытно, что к концу декабря, т.е. к моменту ее открытия, была
приурочена передача через Морни Наполеону III копий писем Наполеона I, в получении
которых он был заинтересован в связи с принятым во Франции еще в 1854 г. решением о
публикации корреспонденции Наполеона I. Эти письма попали в руки русских во время
кампании 1812 г. и содержали критику в адрес Александра I (Charles-Roux F. Op. cit. Р. 127).
"Я считаю, - объяснял Горчаков выбор времени для осуществления этой акции в записке
Александру II от 24(12) декабря, - что именно при нынешних обстоятельствах и в момент
созыва конференции чтение этих писем Луи Наполеоном может быть весьма полезно”
(АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 58. 4. 2. Л. 204). Под "обстоятельствами", безусловно,
имелись в виду продолжавшиеся через Морни переговоры. Что касалось формы этого
мероприятия, Горчаков полагал, что письма безо всякого сопровождающего документа
следовало направить в адрес французского императора в конверте, опечатанном печаткой
российского императора. Этот жест Александра II должен был продемонстрировать, что с
прошлым покончено, оно принадлежало отныне только истории.
81 АВПРИ. Ф. Личный архив А.Г. Жомини. Оп. 802-а. Д. 42. Л. 22-23.
82 Cavour С. Nuove lettere inedite del conte Camillo di Cavour. P. 459.
90
горячо желать соглашения. Необходимость высказаться категорически
повергала честную (подчеркнуто в тексте. - О.С.) Сардинию в ужасную
растерянность, и я думаю, что это счастье для наших будущих отно-
шений, что сардинский кабинет не был поставлен перед более суровым
испытанием и не оказался вынужденным делать выбор между нами и
своими недавними братьями по оружию. В Турине знали, что мы отнюдь
не рассматриваем придворную вежливость в качестве достаточной
компенсации за отступничество в белградском деле, и, конечно, предсе-
датель совета министров провел не одну бессонную ночь до того, как
телеграф 6 января его освободил от ежедневного кошмара. Теперь
остается вопрос организации княжеств, в котором не может быть расхож-
дений между Россией и Сардинией..."83.
Отдавал должное роли сардинских представителей в преодолении
трудностей в связи с вопросом о Болграде и Горчаков, считавший, однако,
что "их позиция не была совершенно безукоризненной". В этом с ним был
согласен Александр II, что, впрочем, не помешало им едва работа
конференции окончилась передать через Саули признательность Кавуру.
Наполеон III, в свою очередь, выразил сардинскому премьеру через
Вилламарину не только признательность, но и обещание не забыть об
оказанной ему услуге84.
Завершение спора по вопросу о Болграде совпало с окончанием года и
позволило Горчакову подвести итоги развития отношений с Пьемонтом за
короткий период после их восстановления. Как отмечалось в отчете рос-
сийского министерства иностранных дел за 1856 г., их характер опре-
делялся той ролью, которую туринский двор играл на Парижском
конгрессе и в ходе переговоров о созыве парижской конференции. Пред-
полагалось, что в дальнейшем отношения с сардинским правительством
будут строиться с учетом положения, занимаемого им среди итальянских
государств, а также его отношений с Австрией, Англией и Францией85.
Естественно, они во многом должны были зависеть от отношений России с
этими державами. Их состояние с первыми двумя со времени подписания
мира не претерпело изменений, зато с Францией они явно улучшались.
Новым доказательством стал обмен письмами между Наполеоном III и
Александром II. Он прояснил наконец мотивы отсутствия отклика фран-
цузского императора на предложение Петербурга о союзе. Как и предпо-
лагали, этому мешали его обязательства перед Англией, от которых
теперь, после разрешения вопроса о Болграде, он считал себя свободным
и заявлял, что если прежде не протестовал по поводу присутствия анг-
лийской эскадры в Босфоре, то "этого больше не случится, если, против
ожидания, его прежние союзники пожелают нарушить заключенный ими
договор"86.
Горчаков, направляя ему копии этих писем, с удовлетворением писал
Киселеву 31 декабря 1856 г. (12 января 1857 г.): "Наполеон сдержал
83 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1857. Д. 165. Л. 7-8.
84 Там же. Л. 101; Bianchi N. Op. cit. Vol. 7. P. 345-346.
85 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Д. 58. Ч. 1. Л. 106.
86 АВПРИ. Ф. Личный архив П.Д. Киселева. Оп. 585. Д. 4. Л. 5.
91
слово. С тех пор как он почувствовал себя свободным от своих прежних
союзов, он обратился к нам спонтанно и откровенно. Вот какова ситуация.
Из нее следует, по моему мнению, что, бесспорно, договор 15 (3 апреля)
является лишь клочком бумаги и что эта подушка была извлечена из-под
головы Буоля. Я предпочитаю обязательства, которые Луи Наполеон
принимает по собственной инициативе, даже заключению предложенной
нами некогда конвенции"87. В своем весьма сдержанном ответе Алек-
сандр II высоко оценил достижение согласия с Францией88.
Причины сдержанности раскрывает писавшийся одновременно с этим
письмом отчет Горчакова за 1856 г., содержавший трезвую оценку умо-
настроений Наполеона III. "В силу происхождения и природы его власти
этот монарх не представляет никакого твердо установленного принципа, -
говорилось в нем. - Его интересы являются единственным двигателем его
действий, ловкость - его единственной силой, а успех - единственной
целью. В его глазах политика - это сделка, колебания которой зависят от
обстоятельств и интересов данного момента. Согласно данным им нам
заверениям его союз с Англией был контрактом на срок, статьи которого
он точно выполнял до полного его истечения. Теперь, когда срок истек в
силу полного выполнения мирного договора и когда открыты пути для
других комбинаций, он расположен был бы пойти с нами. Кажется, что он
оценил, со своей стороны, значение нашей поддержки как в том, чтобы
усилить его позиции перед лицом могучей союзницы, так и потому, что он
понимает, что, если Англия может многое против Франции, Россия может
многое для нее (подчеркнуто в тексте. - О.С.)"89.
В Петербурге ожидали подтверждения фактами данных Наполеоном
заверений. Пока же считали необходимым поощрять его расположение в
отношении России, демонстрируя таковое же со своей стороны, одновре-
менно, стремясь обезопасить себя от его амбиций и переменчивости, од-
ним словом, старались "делать ни слишком много, ни слишком мало”.
Именно поэтому, отмечалось в отчете, полученные авансы были привиты
сердечно, но без того, чтобы связывать себя какими-либо обязательствами.
Будучи готов оказывать французскому императору моральную поддерж-
ку, российский император "сохранял за собой свободу последующих реше-
ний в зависимости от инициативы, которую предпримет этот монарх"90.
В ближайшее время в том, что касалось союза, новых инициатив со
стороны Наполеона не последовало. В беседе с Киселевым 3 февраля
(22 января) он вновь обнаружил приверженность идее союза трех держав.
Посол не исключил такой возможности, но с оговоркой, что инициативу
должна взять на себя Англия91, что, учитывая ее настроения, было совер-
шенно нереально.
В мае, воспользовавшись приездом в Париж на краткое время великого
князя Константина (во главе российской эскадры), Наполеон просил его
87 Там же. Л. 2.
88 Там же. Л. 6.
89 АВПРИ. Ф. Отчет МИД. 1856. Л. 246-247.
90 Там же. Л. 247-249.
91 АВПРИ. Ф. Личный архив П.Д. Киселева. Оп. 585. Д. 12. Л. 7-8.
92
довести до сведения Александра И, что он придает большое значение
достижению договоренности между двумя странами, позволившей бы
избежать всякого рода недоразумений и войны. Среди проблем, могущих
породить затруднения в Европе, он указал на Германию (и Россия и
Франция были заинтересованы, чтобы она не стала слишком сильной), на
Пруссию, желавшую расширить свою территорию, на Италию, где,
полагал он, следовало создать конфедерацию под управлением папы, на
возможный распад Турецкой империи. Он обратил внимание великого
князя на то, что решения Венского конгресса устарели, поделился опа-
сениями по поводу угрозы возникновения направленного против Франции
континентального союза92.
Горчаков признался Киселеву, что не смог уловить, каковы прак-
тические результаты от визита великого князя Константина Наполеону
III, и изложил свои соображения относительно того, что должно служить
основой союза с Францией. ’’Убеждение, что тесное согласие с Францией
является разумной политикой для России, проистекает не из мимолетного
увлечения, а из серьезного изучения постоянных интересов двух госу-
дарств, так же как естественных географических потребностей. Но даже
по этому верному пути мы намерены продвигаться с открытыми глазами и
не допускать никаких миражей’’. Киселев на полях письма заметил, что
это убеждение он полностью разделяет ’’вот уже 25 лет, а теперь больше
чем когда-либо”. По поводу выраженного затем Горчаковым намерения
твердо отстаивать национальные интересы России в ходе переговоров
посол выразил свое удовлетворение словами "очень хорошо"93.
Если отношения России и Сардинии в 1856 г. в значительной степени
складывались под влиянием урегулирования проблем, обращенных как бы
в прошлое, то в наступавшем году на передний план начали выдвигаться
вопросы, нацеленные на решение главных стратегических задач, стояв-
ших перед каждым из правительств, хотя об уроках прошлого все еще не
забывали.
Стремясь к установлению более тесных связей с Россией, в Турине, как
и на Неве, уделяли серьезное внимание отношениям последней с другими
державами. Инструкцией, полученной Саули, прибывшим в январе 1857 г.
в Петербург, особо оговаривалось, что он должен по возможности не
только не углублять пропасть, разделявшую Россию и Англию, но даже
приложить усилия к сближению этих стран94. В этом отразилось болез-
ненное восприятие Турином, неизменно оглядывавшимся на Лондон, сбли-
жения последнего с Веной и одновременно ухудшения отношений Лондона
с Петербургом.
В центре первой беседы сардинского посланника с российским ми-
нистром, естественно, оказался традиционный для подобных случаев
предмет - отношения между двумя странами. Собеседники не обошли
стороной и негативные моменты в их истории. Горчаков напомнил о
Крымской войне, Саули - о разрыве отношений после 1848 г. Горчаков
92 Там же. Л. 33-36.
93 Там же. Л. 40, 42.
94 AST. Materie politiche. Lettere Ministri esteri. Russia. Mazzo 24.
93
поспешил признать, что "со стороны России было ошибкой ослабить те
узы, которые связывали ее с Пьемонтом, и что он всегда придерживался
этой точки зрения". Любезный дипломат постарался отвести вину за это
от России, сославшись на то, что "его правительство не отождествляло
подобную линию поведения с подлинными намерениями России, а припи-
сывало это, увы, злонамеренным внушениям и козням державы, которая
всегда старалась чинить его стране всякого рода препятствия и создавать
трудности". "И она всегда будет это делать", - вставил Горчаков95.
Отсюда переход к современным проблемам Сардинии был очень прост.
Саули услышал от Горчакова об одобрительном отношении российского
правительства к занимавшему сардинское правительство национальному
вопросу.
Очень скоро Горчакову предоставилась возможность дать доказа-
тельства благорасположения к Сардинии. Поводом послужил конфликт
последней с Австрией, принявший характер письменной перебранки.
В феврале 1857 г. в "Миланской газете" ("Gazzette de Milan") появилась
серия статей официального характера. В них содержались резкие нападки
на сардинское правительство, предупреждение в его адрес, что терпение
Австрии иссякает, а одновременно предпринималась попытка убедить
Турин, сколь опасен союз с Францией.
Поводом для гнева Австрии послужил ряд обстоятельств. Отсутствие
сардинского посланника в Милане, когда город посещал австрийский
император. Эта акция последовала в ответ на высылку из Милана при-
бывшего туда для получения наследства сардинского сенатора Джакомо
Плецца96. Тот факт, что сардинское правительство не запретило муници-
палитету выделить в Турине землю для сооружения памятника пьемонт-
ской армии, средства на который, собранные по подписке, ломбардская
знать направила в Турин в тот самый день, когда австрийский император
прибывал в Милан. Не были забыты и совершавшие визиты в Турин,
находившийся всего в нескольких часах езды от Милана, российские
великие князья, которые, казалось, даже не подозревали, что город
принимал в это время столь высокого гостя. Резким нападкам была
подвергнута пресса Турина97.
Примечательно в этой связи появление на страницах туринской
ежедневной газеты "L'Unione" от 10 февраля 1857 г. статьи под названием
"Россия с нами", за подписью А. Бианки-Джовини. Автор оценил воз-
никший между Австрией и Сардинским королевством конфликт под весь-
ма своеобразным углом зрения. Он писал о слухах, будто английский
посланник Хадсон выражал недоумение в близких к нему кругах по поводу
того, что Кавур отправил короля в Ниццу навестить вдовствующую
российскую императрицу, но никого не направил в Милан, чтобы при-
ветствовать австрийского императора. Поставив под сомнение эти слухи,
95 Ibid.
96 Комиссар полиции мотивировал сенатору эту меру тем, что, поскольку убеждения
сенатора и "его политическая позиция известны в стране, соображения осторожности
требовали, чтобы он не находился в Милане при нынешних обстоятельствах" (ASD.
La legazione sarda a Parigi. 1857. Busta 35).
97 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1857. Д. 165. Л. 181-182.
94
ибо речь шла о дипломате, наделенном тончайшим тактом и принад-
лежащим к прекрасной школе, автор статьи напоминал об одобрении
парижским и лондонским кабинетами решения Турина не направлять
своего представителя в Милан, учитывая характер его отношений с
Веной. Отсюда он делал следующий переход: "Мы считаем поэтому, что
правительство действует мудро, вновь завязывая добрые отношения с
Россией, державой, от которой нам нечего опасаться и которая нам может
быть очень полезной, как это уже было во многих случаях...” Далее автор
предвидит возражения проповедников доктрины двух принципов - света и
тьмы, добра и зла, южных и северных веяний, вследствие чего Россия -
это зло, а Англия, будучи также северной страной, представляет ей про-
тивоположность только потому, что имеет либеральную форму прав-
ления, а Россия - абсолютистскую. Он готов признать верность этого
заключения лишь до определенного предела, но не в качестве абсолют-
ного принципа, считая, что политика государств не определяется их внут-
ренними установлениями, а диктуется, скорее, их интересами. А интересы
России, как утверждает он, давно, уже с 1815 г., противостоят австрийс-
ким. Обращаясь к истории, автор упоминает о двух ошибках, допущенных
в 1848 г. Николаем I (неверно судил о Наполеоне III, впрочем, как и
многие другие, и слишком полагался на честность и признательность
Австрии, в чем был одинок), последствием которых стала третья,
допущенная во время войны, - он недостаточно энергично вел войну с
Турцией и вместо того, чтобы до высадки на турецкой земле английских и
французских солдат захватить Константинополь, занял княжества.
(Последнее утверждение задело больную страну. На французском
переводе статьи против последнего абзаца Александр II написал: "Совер-
шенно несомненно это было его (Николая I. - ОС.) идеей. Я постоянно
сожалел, что он ей не последовал"98.)
В заключение в статье подчеркивалось, что Крымская война показала,
что России необходимо заключать союзы, основывающиеся на взаимных
интересах. А поскольку трактаты 1815 г. принесли выгоду Англии и
Австрии, ничего реально не дали России, но причинили ущерб Франции и
Италии, то первые две державы останутся привержены этим трактатам,
а Россия может поддержать Францию, стремящуюся к их отмене. В этой
ситуации интересы Пьемонта, по мнению автора статьи, побуждают его
встать на сторону последних, ибо "тесный союз с Францией и Россией нам
может быть полезен, и даже гораздо больше, чем меркантильная поли-
тика Англии, всегда колеблющаяся, как биржевой бюллетень и всегда
меняющаяся, как статьи в "Times".
10 февраля Австрия направила в Турин и другие столицы ноту,
содержавшую претензии по поводу злоупотреблений сардинской прессы.
Кавур их отклонил и выдвинул в ответ свои. Лондон выразил австрий-
скому поверенному в делах недовольство неуместными требованиями
Буоля, а Вилламарина получил лично от Наполеона III заверения, что
королю не следует ничего опасаться со стороны Франции99.
98 Там же. Л. 188.
99 Там же. Л. 20.
95
Стакельберг заверил сардинского премьера, что в Петербурге не
поддерживают претензии венского кабинета и разделяют упреки Кавура в
адрес австрийской прессы, которая вот уже три года не щадит Россию.
Для большей убедительности он сослался на то, что превосходные
отношения, столь счастливо установившиеся между двумя дворами,
гарантируют помощь Пьемонту со стороны России, пока он проявляет
сдержанность и уважение договоров. Первое подтверждение сказанного
Стакельбергом из российской столицы Кавур получил всего через
несколько дней по телеграфу от Саули: посланник хвастался, что ус-
лышал от Горчакова в свой адрес слова поддержки. Поспешив поделиться
этим известием со Стакельбергом, Кавур не скрыл, что это привело его в
восторг100.
Затем, в депеше от 28 февраля, Саули не оставил без внимания и тот
факт, что свои симпатии к Сардинии российское правительство выразило
публично, поместив в "Правительственном вестнике" ответ Кавура на
носившие явно провокационный в адрес Сардинии характер статьи офи-
циальной прессы Милана101.
На новые подтверждения благорасположения российского прави-
тельства к Сардинии был уполномочен Стакельберг. "Император одоб-
ряет сказанное Вами Кавуру по поводу разногласий с Австрией, -
говорилось в секретной депеше Горчакова от 12 марта (28) февраля. -
У меня нет Вам других указаний, кроме как обязывающих повторять,
что, каковы бы ни были отношения Сардинии с Австрией, они никоим
образом не повлияют на наши добрые отношения с туринским двором.
Я это сказал Эстергази1*, выразив свое мнение относительно австрийской
прессы"102.
Занятая российским правительством позиция вызвала бурную реакцию
Кавура. Вот как описывал его отклик на знакомство с содержанием
телеграфной депеши Горчакова от 12 марта замещавший находившегося
в это время в Ницце Стакельберга В.Н. Чичерин: "Одобрение импера-
тора было воспринято господином Кавуром без удивления, учитывая столь
дружеские отношения, установившиеся между двумя правительствами, но
чувство радости и признательности, которые он испытал, не были выра-
жены от этого менее живо и горячо. Уверение господина князя Гор-
чакова, что, каковы бы ни были последствия этого обмена едкими нотами,
они не изменят ни в чем наши добрые отношения с туринским двором,
пока он будет следовать по пути умеренности, было встречено как важная
веха в устранении всякого опасения по поводу давления на Сардинию со
стороны ее могущественной соседки"103.
В сложившейся ситуации позицией Петербурга интересовались не
только в Турине, но в Вене, Париже, Лондоне. Первые сведения о ней
там были получены от Эстергази, ссылавшегося на упомянутую выше
беседу с Горчаковым. По его сообщению, российский министр якобы
100 Там же. Л. 22.
101 Bianchi N. Op. cit. Vol. 7. P. 364.
Валентин Эстергази - австрийский посланник в России.
102 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1857. Д. 165. Л. 316.
103 Там же. Л. 213.
96
признал справедливость австрийских притязаний и не видел для венского
кабинета возможности следовать по иному пути, чем избранный. Буоль в
беседах с представителями Франции и Англии использовал это известие в
качестве аргумента, что некоторые правительства оценивают позицию
Сардинии так же, как Австрия. Легко понять недоумение этих предста-
вителей, когда они об этом услышали, и трудное положение российского
посланника в Вене Будберга, когда с их стороны последовал запрос по
этому поводу104.
Будберг сослался на отсутствие у него каких-либо сведений об этом от
Горчакова и высказал предположение, что Эстергази придал значение
формального согласлия той благожелательной вежливости, ни в коей мере
не предрешающей линии, которой в будущем будет придерживаться
правительство105.
Ответ Горчакова на запрос Будберга по существу дезавуировал
утверждения австрийского посланника. Министр писал, что ’’просто принял
к сведению сообщение Эстергази. И ни слова больше... Иная версия
может быть лишь результатом маневра Буоля, если не желания Эстер-
гази сблизить два двора, даже прибегнув к неточности. Напротив, я
сказал Саули, что их отношения с Австрией не повлияют ни в чем на
наши отношения с Сардинией, и Кавур пришел от этого в восторг. Сам
Эстергази, будучи спрошен дипломатами, сказал, что я ему ничего не
ответил”106, по поводу претензий Вены к Турину. Будберг был упол-
номочен восстановить истину.
Узнав об инсинуациях австрийского правительства, Горчаков, за долгие
годы пребывания в австрийской столице привыкший к подобным приемам
тамошней дипломатии (’’это был мой насущный хлеб в Вене”, - заметил
он как-то по этому поводу), поспешил восстановить истину не только в
Вене и Турине, но уведомил о произошедшем Киселева "на случай, если
об этом встанет вопрос в Париже", а также Бруннова, посланника в
Берлине107.
4 марта Саули телеграфировал Кавуру о полученных от Горчакова
заверениях, что сказанное Буолем об одобрении Россией позиции Австрии
в отношении Сардинии лишено всякого основания108.
Что касалось Вены, проблема разрешилась следующим образом. Эстер-
гази в качестве объяснения по поводу этого недоразумения фактически
воспроизвел содержание своей беседы с Горчаковым в специальной за-
писке. Она была включена в депешу Буоля к Эстергази от 23 марта, с
которой был затем ознакомлен Горчаков109.
,04Там же. Д. 179. Л. 105, 107-109.
105 Там же. Л. 109-110.
106 Там же. Д. 181. Л. 26.
107 Там же. Д. 145. Л. 473; ГАРФ. Ф. 828. On. 1. Д. 1411. Л. 58.
108 ASD. La legazione sarda in Londra (1730-1860). 1857. Cartella 84.
109 Позднее в беседе с Будбергом Буоль утверждал, что она не предназначалась для
сообщения Горчакову, а должна была лишь послужить основанием для объяснения Эстергази
с российским министром. Но тут же заметил, что не упрекает за это своего посланника,
поскольку австрийская дипломатия часто практикует ознакомление с документами, следуя
французской традиции (АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1857. Д. 179. Л. 261-262).
4. Серова О.В. 97
В свою очередь Горчаков в депеше Будбергу от 4 апреля (23 марта)
дал свою версию этой беседы, прокомментировав отдельные положения
депеши Буоля. В частности, он подчеркнул точность воспроизведения его
слов в отношении признания обоснованности требования венского каби-
нета по поводу предполагаемой надписи на памятнике в Турине и честь
сардинской армии. И сообщил, что с удовлетворением ознакомил во время
очередной беседы Эстергази с телеграммой, извещавшей о выполнении
требования Австрии сардинским правительством, объявившем, что имена
подданных австрийского императора не будут высечены на монументе110.
Горчаков, однако, не мог припомнить, чтобы в беседе с Эстергази
выражал сожаление по поводу влияния прессы на общественное мнение в
Пьемонте, как утверждалось в депеше Буоля. Зато он был уверен в
сделанных посланнику замечаниях о том, что, при существующей в
Пьемонте свободе прессы, предусмотрено средство против ее злоупотреб-
лений в законодательстве, как это практикуется в Англии; что, хотя в
Австрии официальной цензуры не существует, пресса, как известно всему
миру, находится под контролем правительства, и тем не менее газеты
далеки от того, чтобы держаться в границах умеренности (в чем,
собственно, Буоль и упрекал пьемонтскую печать), в том числе и в
отношении России, являющейся объектом их систематических враж-
дебных нападок. При этом Горчаков подчеркнул, что говорил об этом
Эстергази, не жалуясь и не предъявляя какие-либо претензии, а лишь
потому, что не мог умолчать об этом, когда от российского правительства
требовали выразить неодобрение в адрес прессы независимой державы111.
Признавая за каждым правительством право высказаться по вопросам
достоинства, министр вновь отмечал, что отношения между кабинетами
Вены и Турина не повлияют на добрые отношения Петербурга с Турином.
Горчаков отклонил обвинения Буоля, согласно которым, оказывая
моральную поддержку Сардинии, российское правительство действует
вопреки принципам порядка и законности и оказывает неблагоприятное
влияние на внутреннее положение в других государствах Апеннинского
полуострова. Он писал Будбергу, что Петербург "был совершенно не
причастен к ссоре, возникшей между правительствами Вены и Турина, и
не ему занимать сторону одного или другого"112.
Горчаков признал, что его изложение лишь в нюансах расходится с де-
пешей Буоля к Эстергази и уполномочил Будберга ознакомить со своей
депешей не только Буоля, но также французского и английского предста-
вителей, которым Буоль в свое время сообщил содержание послания
Эстергази.
Депеша Горчакова от 4 апреля (23 марта), направленная Будбергу,
послужила основанием для серьезного, занявшего почти два часа объяс-
нения последнего с австрийским министром, который явно желал достичь
примирения, хотя бы на словах. После обсуждения тех ее частей, где речь
шла о неподобающих речах в адрес России австрийской прессы, посланник
1,0 Там же. Д. 181. Л. 74.
111 Там же. Л. 75-76.
112 Там же. Л. 78.
98
поспешил воспользоваться долгожданным случаем, чтобы опровергнуть
"клевету, с помощью которой в Вене стремились извратить столь мудрую
и корректную позицию, занимаемую императорским кабинетом в отно-
шении австро-сардинских разногласий"113.
Буоль не смог ничем опровергнуть обвинения в свой адрес по поводу
исходившего от него утверждения, будто наущения российского прави-
тельства спровоцировали Пьемонт на демонстрации против Австрии. Тем
не менее он постарался с помощью расплывчатых намеков убедить Буд-
берга, что "косвенное поощрение, исходившее от России, если не подтолк-
нуло Сардинию на позицию, которую она заняла в отношении Австрии,
то, по крайней мере, поддержало на враждебном пути, на который она
вступила". И добавил, что "конечно, у него не было мысли обвинить импе-
раторское правительство в раздувании ссоры, но что внушавшие ему до-
верие различные факты подтверждали в его глазах справедливость его
впечатлений". Несмотря на все настояния, Будбергу не удалось добиться
уточнений фактов, на которые министр намекал. В конце беседы Буоль
признал, что у него нет никаких замечаний, касающихся депеши Горча-
кова, но выразил сожаление по поводу отсутствия в ней слов, которые
содержались в депеше Эстергази, а именно сказав, что отношения между
Веной и Турином не повлияют на добрые отношения России с Сардинией,
Горчаков, по версии Эстергази, якобы добавил "и с Австрией". На это
Будберг ответил, что Сардиния не претендовала на одобрение Петербур-
гом ее образа действий и что, стало быть, российский министр вовсе не
был призван высказаться по поводу позиции России в отношении
Австрии114.
Прочитавший эту депешу Кавур с признательностью отреагировал на
повторное заявление российского правительства, что разногласия Вены с
Турином ни в чем не повлияют на добрые отношения России с Сардинией.
Но, по мнению Стакельберга, он был менее удовлетворен той частью де-
пеши, где говорилось, что "Россия совершенно непричастна к возникшим
между венским и туринским дворами разногласиям", и посланнику приш-
лось объяснить, что это заявление лишь свидетельство нежелания России
вмешиваться во внутренние дела других государств. Справедливость
суждения Стакельберга о впечатлениях Кавура от знакомства с депешей
Горчакова подтверждает депеша Кавура к Саули от 19 апреля 1857 г.115
В дальнейшем в Петербурге внимательно следили за развитием со-
бытий и не заблуждались относительно возможных последствий. Поэтому,
когда Саули ознакомил Горчакова с депешей Кавура, извещавшей о
разрыве отношений Сардинского королевства с Австрией, министр сказал:
она "содержит то, что он ожидал в ней увидеть"116.
Разрыв, как и следовало ожидать, вызвал новую волну недовольства
Вены по поводу позиции России. Он "повлек за собой, - как писал Будберг
Горчакову 10 апреля (29 марта) 1857 г., - растущий снежный ком
оскорблений в адрес России", которая якобы подтолкнула сардинское
113 Там же. Д. 179. Л. 268.
114 Там же. Л. 268-270.
115 Там же. Д. 165. Л. 39-40; ASD. Indici. Vol. 1: Registro copialettere 1857. Busta 30.
116 ASD. Indici. Vol. 1: Registre des pieces dechiffrees. Dispacci telegrafici in arrivo. Busta 65.
4*
99
правительство на эту акцию. Причем, по сведениям Будберга, не чужд
этим намекам был и Франц Иосиф117.
Извещая Петербург через Чичерина и Саули о резких и грубых
нападках на российское правительство в связи с разрывом отношений,
Кавур подчеркивал, что их допускала не только австрийская пресса, но и
венский кабинет, осуществлявший свои маневры через посланников в
Париже и Лондоне, которые "распространяли совершенно неверные
утверждения и прибегали к самым недоброжелательным инсинуациям"118.
Поддержка весной 1857 г. Россией Пьемонта в его споре с Австрией
была подкреплена совпадением в значительной мере их позиции по
вопросу о княжествах, естественно, гораздо больше занимавшему Россию,
чем Пьемонт. На этот раз участники событий как бы поменялись мес-
тами - спор в основном велся между Россией и Австрией, а Пьемонт
выражал лишь свое отношение к спорным вопросам.
Венский кабинет, соглашаясь на вывод турецких войск, все же полагал,
что в случае беспорядков в княжествах они обязаны туда вернуться,
чтобы восстановить спокойствие.
Горчаков же считал, что, поскольку такой вариант предусмотрен
Парижским договором, Порта должна действовать в соответствии со
ст. 27, т.е. не принимать никаких репрессивных мер без предварительного
согласия сторон, подписавших договор. В апреле Кавур сообщил Чичери-
ну, что сардинское правительство полностью разделяет эту точку зрения.
Решение вопроса по поводу объединения княжеств российское прави-
тельство в противоположность австрийскому относило целиком к компе-
тенции конференции, которая должна была его урегулировать, даже в том
случае, если от его обсуждения откажется турецкая сторона. Кавур был
согласен с петербургским кабинетом и по этому вопросу, он неизменно
заявлял, что Сардиния считает объединение княжеств отвечающим
подлинным интересам Порты и необходимым для процветания дунайских
провинций. При этом он подчеркивал, что этот тезис не является безого-
ворочным и может быть изменен в зависимости от результатов прово-
димого по решению конгресса опроса населения этих княжеств119.
Тогда же, в конце апреля, Кавур обещал поддержать Россию в случае
расхождения сторон относительно мер, необходимых для сохранения
порядка в княжествах. Что касалось так называемой некомпетентности
диванов (высших совещательных и исполнительных органов при госпо-
дарях Молдавии и Валахии) в вопросе объединения, Кавур находил такое
утверждение ложным и усматривал в нем лишь маневр Австрии, который
он, разумеется, не одобрял, разделяя полностью точку зрения Гор-
чакова120.
117 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1857. Д. 179. Л. 441.
118 ASD. Indici. Vol. 1: Registro copialettere. 1857. Busta 30.
119 Ibid. Любопытно, что в вопросе об объединении княжеств Турин уже изначально, с
осени 1856 г., расходился с Лондоном, а его попытки оправдать свою позицию в глазах
последнего ссылками на Парижский конгресс, протоколы, конституционные принципы
политической организации Сардинии успеха не имели (Ibid. La legazione sarda in Londra (1730-
1860). 1856. Cartella 83.)
120 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1857. Д. 165. Л. 38.
100
Осенью, в преддверии открытия конференции, Кавур повторил Ста-
кельбергу, что ”по его личному убеждению, объединение во главе с
иностранным принцем было бы наиболее верной гарантией будущего
благополучия княжеств; что объединение само по себе не компрометирует
права суверенитета Порты ввиду того, что оно не нарушает никакую из
старых капитуляций121, и оно даже предусмотрено Органическим ста-
тутом2*, но что эта комбинация может быть лишь рекомендована (под-
черкнуто в тексте. - О.С.) султану, взывая к его великодушию, и что
державы даже в случае единодушия в их мнении не могли бы ее вменить
Блистательной Порте”122.
Стакельбергу было совершенно ясно, что скрывалось за этим личным
убеждением Кавура. ’’Председатель совета министров не добавил, что
главный мотив, который заставляет его склониться к объединению, -
писал он 2 ноября (21 октября) 1857 г. Горчакову, - состоит в том, чтобы
содействовать освобождению новой национальности, возрождение которой
(или скорее рождение) усилило бы права Италии на независимость и
автономию, соображение, к которому присоединяется перспектива создать
предназначенный Пьемонтом для Австрии Восточный народ в устье
Дуная. Тем не менее лукавая улыбка, которая блуждала по лицу госпо-
дина Кавура, позволяла без труда догадаться о не слишком потаенных
соображениях, которые боролись в его уме в пользу объединения, помимо
официально выдвинутых аргументов”123.
Когда весной 1858 г. конференция начала свою работу, сардинское
правительство неизменно продолжало демонстрировать российскому пра-
вительству общность позиции по румынскому вопросу.
Говоря об открытии конференции, Кавур сообщил Стакельбергу в мае,
что, не располагая подробными данными, он знает, что Вилламарина
полностью согласен с Киселевым по вопросу о княжествах. Затем он
обрушил на посланника стремительный поток размышлений и сетований.
Последний воспроизводил их так: ’’Этого согласия, - добавил он, -
недостаточно, чтобы составить большинство в пользу желаний румын и,
конечно, во всем, что касается Востока, ограничатся временным прими-
рением. Если бы реформы должны были стать реальными, если бы
христианское население было освобождено, турецкая империя рухнула бы
вскоре; а поскольку Европа вовсе не готова к похоронам больного
(подчеркнуто в тексте. - О.С.), согласятся на продление ее сущест-
вования искусственными средствами. Это будет отсрочкой решения,
121 Речь идет об особом виде неравноправных, односторонних договоров, закреплявших
привилегии иностранцев в стране их пребывания, в частности, ими предусматрива-
лось сохранение в отношении иностранцев консульской юрисдикции их страны, широкие
льготы в области торговли, мореплавания, местного самоуправления, освобождение от
многих налогов. Предлогом для установления такого режима служил якобы более низкий
уровень существовавшего в этих государствах строя, не способного обеспечить безопасность
и права иностранных подданных (Советская историческая энциклопедия. М., 1965. Т. 6.
С. 1006).
2* Органический регламент, вступивший в силу в 1831 г. в Валахии, а в 1832 г. - в
Молдавии.
122 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1857. Д. 165. Л. 119.
123 Там же. Л. 119-120.
101
отсрочкой нынешних затруднений, что оставит открытой дверь всем
угрозам на будущее и, отказавшись серьезно улучшить судьбу христиан-
ского населения, Европа лишь увеличит влияние России, к которой эти
народы всегда обращали свои взоры. Их доверие покоится на фактах, из
которых достаточно упомянуть один, - предоставление Органического
статута, замечательный поступок, к которому присоединилась Турция,
признав скрыто принцип объединения, который в нем был намечен в
общих чертах на будущее. Этот статут имеет дефект быть либеральным
и не может быть применен полностью3*. Вероятно, сегодня не сделают
ничего лучше, сделают даже гораздо меньше хорошего, - заключил
Кавур, - и этот отрицательный результат обратится на пользу России и
во вред Австрии, по поводу чего сардинский кабинет не имеет никакого
основания огорчаться”124.
Следует отдать должное трезвой оценке Кавуром перспектив развития
событий, а также отметить его выводы относительно благоприятного для
России их хода, независимо от принятых на конференции решений.
Между тем на фоне напряженных отношений с Австрией особое
звучание приобретало явное улучшение отношений Пьемонта с Россией,
одним из зримых проявлений которого стало, в частности, его посещение
многими высокопоставленными чинами России, начиная с членов царской
семьи. Как уже упоминалось, вдовствующая императрица проводила зиму
в Ницце, где у нее гостили ее невестка великая княгиня Елена Павловна,
великие князья Константин и Михаил. Все они, следуя через Пьемонт,
навещали сардинского короля, в то время как за несколько лет до этого,
приезжая отдыхать на Лаго Маджоре, этого не делали125.
Кавур понимал важность этих визитов, способствующих улучшению
отношений между двумя странами. В письме от 8 февраля 1857 г. к
Джакомо Дурандо в Константинополь он отмечал упадок расположения к
Сардинии Англии и ’’превосходные отношения с Францией”. ”У нас, -
продолжал он, - прекрасные отношения также с Россией, и я не сомне-
ваюсь, что пребывание императрицы в Ницце и визит, нанесенный ей
королем, сделают более тесными дружеские связи с царем, подкреплен-
ные общей ненавистью к Австрии”126.
Любопытно отметить, что визит короля в сопровождении Кавура в
январе 1857 г. стал выражением не только предупредительности и вни-
мания к высокой гостье из России, но обрел характер антиавстрийской
демонстрации по причине того, что состоялся, явно не случайно, именно в
дни пребывания Франца Иосифа в Милане, о чем было известно заранее.
К тому же, как уже упоминалось, по решению сардинского правительства
вообще никто не направился в Милан, чтобы приветствовать австрийс-
кого короля.
Многочисленные визитеры из России обращали на себя внимание. Ко-
мандующий военным дивизионом в Генуе генерал Джованни Дурандо
3* Подчеркнув эту фразу, Александр И написал на полях: "Это признание довольно
любопытно, особенно в устах господина Кавура”.
124 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1858. Д. 169. Л. 103-104.
х 25 Mas san G. Il conte di Cavour. Ricordi biografici. Torino, 1873. P. 253.
126 Cavour C. Nuove lettere inedite del conte Camillo di Cavour. P. 475.
102
писал по этому поводу 15 марта брату: ’’...кроме того, мы встречали и
провожали русских князей, генералов и адмиралов. Два великих князя
произвели на меня самое наилучшее впечатление. Необычная вещь! Они
безо всякой щепетильности выражают свои враждебные чувства к Авст-
рии127. В течение месяца в порту находились корабли российского флота.
По официальному указанию из Турина мы должны были устраивать празд-
нества ... итак, в данный момент мы сама нежность к сынам Рюрика”128.
Вероятно, эти участившиеся визиты слишком бросались в глаза, если
писавший всего через неделю, 22 марта, Джакомо Дурандо видный поли-
тический деятель Микеланджело Кастелли тоже подробно остановился на
том же сюжете: "Русские, кажется, хотят толкнуть нас на риск.
Демонстрации и заверения в дружбе, проклятия в адрес Австрии посту-
пают к нам со всех сторон; верно все, что ты прочтешь о недвусмыс-
ленном одобрении нашей нынешней и будущей политики. Франция
предоставляет нам свободу действия и, кажется, этому несказанно (под-
черкнуто в тексте. - О.С.) рада. Но Англия часто приходит в бешенство
и дает понять, что не следует слишком поспешно бросаться в объятия"129.
В ответ на резкую реакцию Лондона из Турина следовали заверения,
что речь шла лишь о простом выражении любезности в йдрес высоких
гостей из Петербурга. Неоднократно возвращаясь к этому вопросу в
переписке с сардинским посланником в Лондоне Д'Адзелио (в октябре
1856 г. и январе 1857 г.), Кавур просил его: ’’Повторяйте в обществе, что
у нас нет никакой прорусской ориентации, равно как нет ни малейшего
желания жертвовать нашими принципами и либеральными союзами ради
дружбы с Россией"130.
Попытки таким способом ввести в заблуждение Лондон оказались
тщетными в условиях, когда конкретные действия сардинского прави-
тельства явно свидетельствовали об обратном.
В мае 1857 г. Турин посетила вдовствующая императрица, на этот раз
возвращаясь из Ниццы в Россию, в связи с чем состоялась раздача наград.
Юная принцесса Клотильда была награждена лентой ордена Св. Екате-
рины, и по этому случаю состоялся ее первый выход в свет. Наград были
удостоены три министра, в том числе Кавур, получивший орден Св. Алек-
сандра Невского (с бриллиантами), а также большое число лиц более
низкого ранга.
Кавур полагал, что в Петербурге хотели придать этой акции полити-
ческий характер. "Возможно, - заключал он в письме к Вилламарине от
25 мая, - это не понравится Австрии; но я думаю, что император На-
полеон будет доволен тем, что мы точно последовали неоднократно
127 Осенью 1858 г. в беседе с одним из своих доверенных лиц Джузеппе Массари Кавур
поделился услышанным от великой княгини Елены Павловны: ’’В тот день, когда вы
(Сардиния. - О.С.) начнете войну с Австрией, император (Александр 11. - О.С.) не сможет
сдержать Россию и должен будет сделать то же самое” (Massari G. Diario della cento voci
1858-1860. Rocca San Casciano, 1959. P. 36).
m Durando G. Episodi diplomatic! del Risorgimento italiano dal 1856 al 1863. Torino, 1901.
P. 33.
129 Ibid. P. 34-35.
130 Цит. no: Matter P. Cavour et 1'unite italienne. P., 1927. T. 3: 1856-1861. P. 43.
103
повторенному им совету - установить близкие и дружеские отношения с
Россией”131.
Процесс награждений столкнулся с нелишенными интереса осложне-
ниями. Как выясняется из конфиденциальной депеши Стакельберга Гор-
чакову от 26(14) июня 1857 г., Кавур претендовал на высший российский
орден. ”Я не могу скрыть от Вас, мой князь, - писал посланник, - что,
получая орден Св. Александра Невского с живой признательностью, граф
Кавур не находил ленту Св. Андрея слишком превышающей его заслуги.
Являясь министром державы второго порядка, он осознает тем не менее
свою неограниченную власть в Пьемонте и известность, которой он по
справедливости пользуется в Европе. Будучи очень честолюбивым,
господин Кавур в глубине души желал бы найти более широкое поле для
своих видов, столь обширных и столь смелых, и именно благодаря ему
Пьемонт стал играть роль, для которой его материальные силы не дают
основания”132.
Когда же, следуя принципу взаимности, сардинское правительство за-
готовило указы о награждении российских должностных лиц, то Стакель-
берг по существу поставил вопрос об исключении из числа награждаемых
Горчакова, особенно когда Кавур объяснил, почему невозможно наградить
его высшим сардинским орденом Св. Аннунциаты. Тогда и Валевский как
министр страны, пользующейся здесь большим влиянием, должен был бы
получить равный знак отличия. А для этого в тот момент не находилось
повода. Единственное средство разрешить затруднение, по мнению Ка-
вура, состояло в том, чтобы просить Горчакова принять в качестве про-
межуточной награды Большой крест св. Мориса и Лазаря с бриллиантами,
которого до этого был удостоен лишь вице-король Египта. Все, что
удалось добиться Стакельбергу по этому вопросу, который ему ’’подал
повод не для одной бессонной ночи”, это задержать посылку награды
Саули для передачи Горчакову133.
Информированный о происходившем Горчаков просил посланника
телеграммой от 23 июня (5 июля) отказаться от награды, сославшись на
то, что взаимность не должна иметь места, так как награждения со
стороны России были продиктованы пребыванием в Пьемонте императ-
рицы. А через несколько дней он объяснял Стакельбергу свое отношение
к награждению: ”Я в принципе осуждаю, чтобы для меня была запрошена
какая-нибудь награда. Это было бы против моего характера и досто-
инства, как я его понимаю. Воздержитесь на будущее ото всяких инси-
нуаций по этому вопросу”134.
Личный обмен знаками внимания состоялся между российским импера-
тором и сардинским королем. Получив от Александра II коллекцию нахо-
дившегося в то время на вооружении российской армии оружия, Виктор
Эммануил II подарил ему коллекцию оружия пьемонтской армии. Оба ос-
тались весьма довольны135.
^Cavour С. Nuove lettere inedite del conte Camillo di Cavour. P. 523.
132АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1857. Д. 165. Л. 256.
133Там же. Л. 255-257.
134Там же. Л. 323, 360.
,35Там же. Л. 142.
104
Единственным, пожалуй, вопросом, в котором двум правительствам не
удалось достичь согласия, оказались торговые отношения. Когда Саули
узнал о принятии петербургским кабинетом более либеральной эконо-
мической системы, он был уполномочен выразить готовность сардинского
правительства пойти на любые льготы, которых может пожелать Россия
в торговле между двумя странами136. Но Петербург в ноябре 1857 г. по
существу отклонил идею заключения нового торгового договора, дол-
женствовавшего заменить договор от 12 декабря (30 ноября) 1845 г.,
действие которого в свое время, 9 сентября (28 августа) 1856 г., по пред-
ложению сардинской стороны было продлено. Причины Горчаков сфор-
мулировал так: во-первых, Россия уже обеспечила Сардинскому коро-
левству в области торговли и навигации все привилегии и гарантии, кото-
рые ее законодательство и собственные интересы позволяют предоста-
вить иностранной державе. В свою очередь, она получила в обмен все,
что принцип строгой взаимности позволял ей требовать от Сардинии. Во-
вторых, действующий 12 лет договор точно исполняется обеими сторо-
нами. Никакая из его статей, насколько известно российскому прави-
тельству, не вызывала возражений, не нуждалась в уточнении. Он обес-
печивает торговым и морским отношениям между двумя странами такое
развитие, на которое они способны. Именно поэтому после восстанов-
ления дипломатических отношений они безо всяких колебаний и изменений
сразу же возобновили его действие. Из этого следовало, что к уже
включенным в него статьям нечего было прибавить137.
Соображения Горчакова звучат весьма резонно. Неудивительно поэто-
му, что отказ от пересмотра торгового договора не отразился на обна-
ружившей себя тенденции к улучшению русско-сардинских отношений и к
возрастанию их роли при решении важнейших внешнеполитических задач
правительствами двух стран, отдававшими себе отчет в сложности
международной ситуации.
Как бы подводя итог размышлениям об изменении положения своей
страны на международной арене за период более года, прошедший со
времени Парижского конгресса, Кавур в письме к близкому другу кузену
Уильяму Де Ла Риву в августе 1857 г. писал: ’’Внешняя политика у меня
вызывает большую озабоченность. Непредсказуемый образ действий
лорда Пальмерстона вынудил меня отдалиться от Англии. Я думаю, Вы
меня не будете порицать за то, что я полностью отказался сделаться
слепым инструментом для выражения его ярой ненависти к России.
Покинутые Англией, оказавшиеся поставленными лицом к лицу с недоб-
рожелательной и враждебной Австрией, вынужденные бороться против
Рима и других итальянских принцев, Вы можете себе представить, сколь
трудно наше нынешнее положение"138.
Ища выход из этой сложной ситуации, Кавур делал все, чтобы воз-
вести итальянскую проблему в ранг европейской. Продолжая линию,
начатую с положительного решения о вступлении Сардинского королевст-
,36ASD. Indici. Vol. 1: Tre buste continent istruzioni per missioni all’estero. Busta 120(3).
Russia.
,37ASD. Indici della legazione sarda a Pietroburgo. Cartella 35.
^Matter P. Cavour et 1'unitd italienne. T. 3. P. 44.
105
ва в Крымскую войну и участия его представителей в работе Парижского
конгресса, Кавур к этому времени немало добился на этом поприще. К
тому же на будущее отчетливо вырисовывалась перспектива вовлечь
Францию в войну с Австрией на стороне Пьемонта, которая станет
реальностью в 1859 г. Прав был Шабо, когда писал: ’’Двумя основными
датами Рисорджименто поэтому были - Крымский союз, отправной пункт
для последующего союза с Францией; и 1859 г.”139
Не умаляя заслуг Кавура на этой стезе, следует отметить отклик на
его просьбу о помощи Наполеона III, отклик, продиктованный стремле-
нием воспользоваться трудностями Пьемонта для урегулирования внешне-
политических проблем Франции, а также неизменное желание России
продвинуться по пути изменения того сложного положения, в которое ее
поставили решения Парижского конгресса.
l39Pepe G., Chabod F. ed al. Orientamenti per la storia d’Italia nel Risorgimento. Bari, 1952.
P. 21.
Глава четвертая
ИТАЛЬЯНСКИЙ ВОПРОС
В РУССКО-ФРАНЦУЗСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
НАКАНУНЕ ВОЙНЫ 1859 ГОДА
К осени 1857 г. обозначившееся после Парижского мира сближение
России с Францией продвигалось вперед весьма успешно, хотя было
очевидно, что установившееся между ними согласие существовало больше
на словах, чем на деле. Чтобы сделать его действенным, следовало за-
быть о двадцати пяти годах разногласий и о последней войне, научиться
видеть друг в друге нечто иное, нежели политических противников1.
Именно этой цели отвечала проведенная в Штутгарте встреча (25-28 сен-
тября) между Наполеоном III и Александром II и сопровождавшими их
министрами иностранных дел Валевским и Горчаковым. В контексте
состоявшихся на ней переговоров о франко-русском союзе обсуждался и
итальянский вопрос.
Основные исходные моменты, определявшие позицию российской дип-
ломатии по этому вопросу, довольно полно раскрывает памятная записка
Горчакову от 18(6) сентября 1857 г. Киселева, активного сторонника
союза с Францией. В канун встречи он полагал, что среди проблем, мо-
гущих стать предметом обсуждения на ней (Тройственный союз, граница
на Рейне, Турция, Азия), неизбежно возникнет и вопрос об Италии,
который "чрезвычайно занимает и беспокоит Луи Наполеона" и при
решении которого он не может действовать согласованно с Англией. Тем
более "что это несходство, несовместимость позиций двух стран уже при-
вели к сближению Англии с Австрией" и, подчеркивал посол, "именно эта
несовместимость может сделать возможным союз между Францией и
Россией, если для его достижения мы будем расположены уступить в
вопросе об Италии. Эта страна может стать причиной раздора между
державами, и если будет возможно поддержать монарха Франции, в то же
время не принимая на себя каких-либо обязательств, то его амбициозные
замыслы могли бы быть использованы с выгодой"2.
Вместе с тем, считал посол, не приходилось рассчитывать на разреше-
ние ряда важных для России проблем, в первую очередь такой, как
разрыв англо-французского союза. "Следовало признать, - писал он, - что
Англия в нынешней ситуации не захочет никоим образом ссориться с
Францией, а до тех пор пока итальянские осложнения не окажутся в
’АВПРИ. Ф. Личный архив А.Г. Жомини. Оп. 802-А. Д. 42. Л. 67.
2АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1857. Д. 143. Л. 453-454.
107
состоянии повлечь за собой разрыв морского союза, они не будут для нас
больше столь же важны”3.
Киселев также предостерегал от обольщений в отношении исключи-
тельной выгоды для России конфликта Франции с Австрией, поскольку в
тот день, когда последняя будет изгнана с Апеннинского полуострова, она
переместит всю свою мощь на другую сторону, т.е. на Балканы. Он не
исключал, что Австрии предложат компенсацию на Дунае за утрату ею
Милана в соответствии со старым проектом британского происхождения,
основывающемся на убеждении, что Австрия не станет полностью неза-
висимой державой до тех пор, пока ее итальянские владения будут
обязывать ее действовать с предосторожностью, с одной стороны, в отно-
шении Франции, которая может ее атаковать, а с другой - в отношении
России, которая может прийти на помощь последней. "Именно с этой
точки зрения, - писал Киселев, - обязательства, согласно которым мы бы
стали благоприятствовать планам Луи Наполеона относительно Италии,
могут представлять опасность. Осторожность требует заключить союз
против Австрии лишь для того, чтобы с ней покончить или довести ее по
крайней мере до полного упадка. Но можем ли мы быть уверены в
достижении этого результата и не рискуем ли мы увидеть, как Луи
Наполеон объявит себя удовлетворенным в самый неожиданный и
критический момент, как он это сделал в отношении англичан в Крымской
войне"4. Последнее замечание звучит прямо-таки пророчески, ибо даль-
нейшие события подтвердили его верность.
По мнению Киселева, не в интересах России было обрести в лице Ав-
стрии заклятого врага, ибо это сделало бы невозможным восстановление
континентального союза, "по некоторым предположениям могущего стать
полезным и даже необходимым", тем более в условиях, когда "полити-
ческая ситуация столь подвержена изменениям, что, возможно, неуместно
сжигать все мосты". "Таким образом, - заключал он, - обращаем ли мы
взор к Англии или к Австрии, в наших интересах, по-видимому, не
заходить в итальянских делах дальше заключения такого соглашения,
которое нам оставит полную свободу для вмешательства, прямого и ак-
тивного, сообразуясь с обстоятельствами и нашими интересами"5.
Киселев был против принятия высказанной ранее Наполеоном III (в
связи с Италией) идеи о компенсации для России в Галиции, поскольку
рано или поздно при ее проведении в жизнь вновь возник бы вопрос о
разделе Польши, который являлся уже свершившимся фактом, и неиз-
бежно оказалась бы нарушена еще существующая по этому вопросу
солидарность между тремя континентальными державами. Предполагая,
что польский вопрос, вероятно, играет свою роль в политической прог-
рамме Наполеона, посол выражал уверенность, что обретение Россией
Галиции ускорит и облегчит реализацию его проектов в отношении Поль-
ши6.
Взвешивая все "за" и "против", которые следовало учитывать, прини-
3Там же. Л. 454-455.
4Там же. Л. 455-456.
5Там же. Л. 457.
^Там же. Л. 458-459.
108
мая решение, оказывать ли Наполеону III поддержку в его итальянских
планах, Киселев лишь частично коснулся одного из аспектов, придавав-
ших особую важность этой проблеме. Ее более полное освещение содер-
жится в донесении из Вены российского посланника Балабина от 19(7)
августа. Речь идет о связи итальянского вопроса с восточным. На депеше
имеется помета Александра И, что этот документ ’’содержит неопровер-
жимые истины”. В чем же они состояли?
"Целостность и независимость Оттоманской империи, провозглашенные
Парижским договором, еще раз и более торжественно, чем когда-либо,
воспринимались обоснованными 30 марта 1856 г. (т.е. в день подписания
договора. - О.С.). Сегодня, - утверждает Балабин, - это лишь химера, и
каждый признаёт, что изо всех решений статус-кво является одновре-
менно и наименее практическим и наименее желаемым... Таковы мотивы,
по которым сегодня в самом Париже ведется подкоп под дело, в котором
Франция принимала самое широкое участие, а в Вене это дело находит
своих самых энергичных заступников. В самом деле, если, как мы видим,
австрийское правительство столь решительно защищает прерогативы
Порты и даже изобретает их в своих интересах, то это оттого, что оно
осознает ее положение и предчувствует опасность. Очевидно, что статус-
кво на Востоке обеспечивает статус-кво в Италии, и, если затронут
первый, то же самое произойдет со вторым. Это также понимают и здесь,
и вот почему трактат от 15 апреля был лишь обманом зрения, предназ-
наченным для того, чтобы скрыть истинное положение вещей, то есть
антагонизм между Веной и Парижем. Разве не осознание этого факта
толкнуло Австрию искать столь поспешно прибежище в объятиях Англии
даже ценой осторожности, которую она должна соблюдать в отношении
Франции, и ценой уважения, на которое мы имеем право’’7.
Встреча в Штутгарте во многом прояснила, какова новая расстановка
сил в Европе, и внесла тем самым серьезные коррективы в представления
об этом в Петербурге. В результате двухчасовой беседы с Валевским
Горчаков пришел к убеждению, что Наполеон, не рассчитывая больше на
Англию, отказался от идеи союза трех держав и готов заключить союз с
одной Россией, хотя соображения по поводу содержания договора еще
неопределенны.
В ответ на пожелание Валевского, чтобы в результате переговоров
была выработана основа будущего договора, Горчаков предложил ему
изложить свои соображения на этот счет письменно (он сослался при этом
на то, что Валевский "лучше владеет французским языком"), а затем их
обсудить. Таким образом, Горчаков отказался взять на себя инициативу.
Предварительно удалось согласовать лишь следующие принципиально
важные положения, на которых должен был зиждиться будущий договор:
достижение договоренности двух монархов по всем представляющим
общеевропейский интерес вопросам и в соответствии с этим отказ России
и Франции участвовать в коалиции, направленной против одной из них; их
обязательство следовать единой линии в их политике на Востоке, а также
достичь договоренности в случае распада Турецкой империи; уже начиная
7Там же. Л. 514-516.
109
с настоящего времени предписать действовать заодно посланникам и
консулам двух держав на Востоке8.
Инициатива включения в этот договор итальянского вопроса принад-
лежала французам. Валевский, заверив, что у Франции нет намерения
развязать войну, заявил, что на тот случай, ’’если ее к этому вынудят, а
именно в Италии, император Наполеон хотел бы договориться о позиции,
которую займет Россия...”9.
Горчаков был весьма уклончив. ”По поводу этой идеи, - писал он в
докладе царю 26(14) сентября, - я ответил: там будет видно. Бесполезно
заранее принимать решения по поводу отдаленных возможных событий, а
Франция, по достижении интимного согласия с нами, будет располагать
хорошими шансами и для договоренности с нами при необходимости”.
Александр II на полях доклада написал: ”Он меня тоже спросил об этом
напрямик, и я ему ответил, что не намерен повторять 1849 год”10.
Как известно, в 1849 г. по просьбе Вены Николай I ввел войска в Вен-
грию для подавления восстания. Теперь, после того как своей позицией в
Крымской войне и последующим явным сближением с Англией Вена
обнаружила свою неблагодарность, не могло быть речи о повторении
прошлой практики.
Об оценке Александром II встречи в Штутгарте, обозначившей важный
этап на пути оформления союза России с Францией, свидетельствует его
помета на докладе Горчакова: все изложенное в нем он находил ’’довольно
позитивным и удовлетворительным”11.
В свете столь ответственного документа, как доклад Горчакова царю,
весьма любопытной представляется история с информацией, а точнее,
дезинформацией относительно итогов встречи в Штутгарте, полученной
Киселевым (он писал об этом Горчакову 29(17) октября) от французского
посланника в Риме герцога де Граммона, ссылавшегося в качестве источ-
ника на личную беседу с Наполеоном III. По его утверждению, в италь-
янском вопросе якобы была достигнута договоренность по трем пунктам:
о необходимости проведения во всех государствах полуострова адми-
нистративно-политических реформ с целью достижения возможно боль-
шего единообразия; учреждение итальянской конфедерации под председа-
тельством Сардинии (по другим сведениям, уточнял Киселев, ее номиналь-
ным главой должен был стать папа); для реализации этого плана пре-
дусматривалось изменение политических установлений Сардинии (в том
числе статьи конституции о праве на собрания, избирательного закона), а
также обуздание прессы.
Далее Киселев писал, что по дошедшим до него сведениям совершаю-
щий поездку в Турин генеральный директор министерства иностранных
дел Венсан Бенедетти якобы уполномочен от имени Наполеона III за-
верить сардинское правительство в том, что эти идеи разделяет Алек-
сандр II12.
8Там же. Д. 51. Л. 226, 228.
^ам же. Л. 228.
1(>Гам же.
1 *Там же. Л. 226.
!2Там же. Д. 143. Л. 411-412.
110
Получив сообщение Киселева, Горчаков, несмотря на то что был серь-
езно болен и не занимался делами, немедленно ему ответил. Все изло-
женное в трех пунктах по итальянскому вопросу писал он, ’’абсолютная
ложь, лишенная малейшего основания. Мне представляется невозможным
даже предположить, чтобы в высшей степени практичный ум императора
Наполеона мог избрать фантастический роман в качестве основы своей
политики в Италии и чтобы он снабдил представителя, призванного быть
столь на виду, как герцог Граммон, данными, ложность которых ста-
новится очевидной с первых же слов. Я отбрасываю, таким образом, эту
версию"13.
Будучи коллегой Граммона во время своего пребывания в качестве
российского посланника в Штутгарте, Горчаков не исключал причастности
герцога, который "не слыл в Вюртембурге за приверженца культа
правды", к возникновению этой сплетни. В заключение он писал: "Как бы
то ни было, ценя политическую важность наших нынешних отношений с
Францией и желая сохранить все их практическое значение, я должен
исключить, если не будет позитивных доказательств обратного (под-
черкнуто в тексте. - О.С.), предположение, что конфиденции относи-
тельно Италии имеют какое-либо основание, в противном случае будет
разрушена сама основа согласия, достигнутого в Штутгарте, поскольку
больше не будет доверия"14.
Направляя на рассмотрение Александра II свой ответ Киселеву и
письма последнего, Горчаков в сопроводительной записке от 6 ноября (24)
октября замечал: "Мне кажется, что он (Киселев. - О.С.) принял слишком
легко сплетни, относительно Италии, которые, если они окажутся верны,
лишат всякой ценности встречу в Штутгарте"15.
В этой связи, естественно, возникает вопрос, чем были на самом деле
эти "сплетни"? Почему Граммон, даже если принять данную ему Гор-
чаковым характеристику, взял на себя ответственность за подобный шаг,
ссылаясь к тому же на Наполеона III? Был ли Горчаков до конца
искренен, когда квалифицировал сказанное французским дипломатом как
’’сплетни"?
Обращает на себя внимание тот факт, что все три пункта, изложенные
Граммоном, вполне соответствовали идеям относительно создания италь-
янской конфедерации, которых придерживался в то время Наполеон III.
Он явно прибег к помощи Граммона, чтобы (по достижении в принципе в
Штутгарте договоренности с российским правительством в отношении
позиции в итальянском вопросе) приобщить его к своим идеям будущих
преобразований на Апеннинском полуострове, что позвлило бы прояснить
реакцию на них и возможность привлечь Россию к их реализации. Ложь
действительно имела место, поскольку перечисленные Граммоном поло-
жения не обсуждались и не были одобрены в Штутгарте, что, впрочем,
вполне укладывалось в этические нормы дипломатии Наполеона III.
Вместе с тем Горчаков не мог не знать точки зрения французского
13Там же. Д. 146. Л. 385.
14Там же.
,5Там же. Д. 51. Л. 251.
111
императора по этому вопросу, посему его определение всего этого лишь
как "сплетни” не очень убедительно. Правда, к этому времени он имел
весьма незначительный опыт общения с Наполеоном III, был плохо знаком
с его способностью прибегать к весьма фантастическим проектам и не
всегда традиционным приемам дипломатии. К тому же, возможно, в
намерения Горчакова не входило разоблачать лишний раз Наполеона III в
глазах Александра II, ведь Горчаков был очень привержен идее франко-
русского союза. Не случайно он не предписал Киселеву дезавуировать
Граммона перед Наполеоном III и не выразил свою точку зрения по
существу высказанных положений.
Киселев много размышлял по поводу проекта Наполеона III и позиции,
которую следует занять в этой связи России. После одной из бесед с
императором во время пребывания в Париже великого князя Константина
Николаевича посол так формулировал итог своих раздумий в дневнике:
"Цель проекта направлена к тому, чтобы подчинить своему влиянию Ита-
лию и уничтожить значение Англии на континенте. Политика Франции
следовала по этому пути разными извилинами в продолжении трех сто-
летий и никогда вполне не достигала цели. Политическая сторона проек-
тов Людвига Наполеона заключается в перекройке карты Европы и в
перестановке центров вековых преобладаний (ddplacer les influence sdcu-
laires), но это может быть достигнуто только вследствие продолжительной
и всеобщей войны; пусть он преследует свою цель; желаем ему успеха и
готовы даже оказать содействие - но не хотим, чтобы он вовлек нас в
войну, последствия которой невозможно даже предугадать и которая в
настоящее время не в интересах России"16.
По окончании встречи в Штутгарте Александр II 1 октября встретился
в Веймаре с Францем Иосифом. Обе встречи привлекли к себе самое
пристальное внимание в дипломатических кругах. Их итоги, особенно
последней, чрезвычайно занимали Саули. Он выяснил, что о ней просил
австрийский император, посредником в организации был принц Александр
Гесс, брат российской императрицы, причиной послужила необходимость
успокоить мелкие немецкие государства, безмерно напуганные встречей в
Штутгарте. Он услышал заверения Горчакова, что встреча не повлечет
за собой никаких неблагоприятных последствий для добрых отноше-
ний между Россией и Сардинией, что на ней не обсуждались сколько-
нибудь важные вопросы, что она не изменит настроений Александр II и
означает "самое полное фиаско для австрийского монарха". Сам Саули не
исключал, что если венский двор вверится военной партии, то сможет
восстановить взаимопонимание с Россией, но тем не менее ставил под
сомнение возможность действительного сближения между Россией и
Австрией17.
А вот как оценил встречу в Штутгарте Александр II, где он "позна-
комился с императором Наполеоном", и в Веймаре, где "увиделся с
австрийским императором по его желанию". "Признаюсь, - писал он 10 ок-
тября (28 сентября) 1857 г. главнокомандующему армией на Кавказе
хьЗаблоцкий-Десятовский А.П. Граф П.Д. Киселев и его время. СПб., 1882. Т. 3. С. 77.
17ASD. Inidici. Vol. 1: Registre des pieces dechifrdes. Dispacci telegrafici in arrivo. Busta 65.
112
А.И. Барятинскому, - что я больше рассчитываю на результаты первой,
чем второй, встречи, так как первый (император. - О.С.) выражался с
полной определенностью обо всем, о чем он мне говорил, в то время как
второй ограничился общими рассуждениями. Подождем фактов, чтобы
выяснить, на кого мы сможем полагаться в будущем"18.
Во время первой (после встреч в Штутгарте и Веймаре) беседы со
Стакельбергом, которая смогла состояться лишь в конце октября, Кавур
высказал о них весьма взвешенное суждение: первая, по его мнению, не
являлась ни актом вежливости, как бы кому-то не хотелось так считать,
ни событием, последствия которого следовало бы преувеличивать. И хотя
было очевидно, что Кавур очень хотел узнать, не обсуждались ли на ней
судьбы Италии, он не задал посланнику ни одного вопроса по этому
поводу.
Осведомившись о встрече в Веймаре, "он воздержался от всякой
оценки", но "его лицо приняло вопреки... желанию, отмечал Стакельберг,
выражение горечи и замешательства, когда он заговорил о ней"19.
Выслушав заверения, что она не носила политического характера и не
шла никоим образом в сравнение со встречей в Штутгарте, но что предос-
тавившийся случай оказался очень кстати, чтобы заверить Германию,
что, сближаясь с Наполеоном III, Россия вовсе не намерена ни бросаться в
объятия Франции, ни отказываться от прежних союзов, Кавур, как писал
Стакельберг, "согласился с тем, что наши (России. - О.С.) отношения с
Австрией были слишком натянутыми, чтобы претерпеть изменения в
лучшую или худшую сторону, а, учитывая общую потребность в мире,
естественно желание России урегулировать свою позицию в отношении
пограничного государства, с которым существует некоторая общность
материальных интересов". Посланник, со своей стороны, находил позитив-
ным также тот факт, "что встреча в Веймаре произвела огромное впе-
чатление в Пьемонте, где надеялись использовать разлад, который при-
носил выгоду сардинской политике, увеличивая трудности Австрии. Даже
министерские газеты сделали все, чтобы преуменьшить ее значение и
поспешили отметить, что два императора выехали из Веймара в Дрезден
отдельно с интервалом в четверть часа"20.
Новый важный этап в дипломатической подготовке к войне с Австрией
обозначился весной 1858 г., когда фактически параллельно Наполеон III
лично вел переговоры о франко-русском и франко-сардинском союзе. К
этому времени он решил реализовать давно задуманное им и исподволь
подготавливаемое дело, призванное укрепить его режим благодаря воен-
ным успехам и нейтрализовать действия европейских, особенно итальян-
ских, революционных сил, грозивших его трону и даже жизни, как пока-
зало покушение, организованное и осуществленное Феличе Орсини 14 ян-
варя. К тому же он спешил воспользоваться таким благоприятным обстоя-
тельством, как испытываемые Англией трудности в Индии в связи с
18The Politics of Autocracy: Letters of Alexander II to Prince A.Y. Bariatinskii 1857-1861.
P.; The Hague, 1966. P. 106.
19АВПР. Ф. Канцелярия. 1857. Д. 165. Л. 109-110.
20Там же. Л. 110-111.
113
восстанием сипаев, что не могло не отразиться на ее позиции по отно-
шению к предстоявшей войне с Австрией.
Предпринимая первые демарши в Турине по поводу заключения фран-
ко-пьемонтского союза, Наполеон III счел необходимым одновременно
напомнить Петербургу о его обязательствах в связи с возможной войной с
Австрией. Во время продолжительной беседы с Киселевым (о ней посол
писал Горчакову 3 мая (21 апреля) 1858 г.) Наполеон, в частности, сказал:
’’Получаемые мною из Италии сообщения относительно умонастроений,
неутешительны; повсюду брожение, конфликт может возникнуть в мо-
мент, когда его меньше всего ожидаешь. Моя беседа в Штутгарте с импе-
ратором Александром относительно Италии и уверения, которые он мне
пожелал дать по этому случаю, мне позволяют надеяться на его дейст-
венную помощь, что можете Вы мне добавить к этому? - То, что у меня
нет никаких сомнений, что император Александр сообразует свои дейст-
вия со своими словами, это мое глубокое убеждение...” - ответил Кисе-
лев21. Конечно, Наполеон не рассчитывал в тот момент на иной ответ, но,
как и следовало ожидать, привлекши внимание посла к этой проблеме, он
положил начало возобновлению диалога.
Одобренное Александром II совершенно секретное частное письмо от
27(15) мая Горчаков Киселеву, имевшее к тому же помету "лишь для Вас
одного”, раскрывает позицию России в случае войны Франции с Австрией
в Италии и условия, на которых она готова была ее занять. "Мы, - писал
Горчаков, - обязались бы сдерживать на нашей границе со стороны
Австрии наблюдательный корпус, достаточный, чтобы заставить эту
державу значительно усилить свои войска с этой стороны, поставив ее
перед невозможностью их использовать в Италии, а не давая объяснений,
мы оставим венский кабинет в неизвестности относительно наших окон-
чательных намерений. Но в обмен мы просили бы обязательства фран-
цузского правительства содействовать средствами, имеющимися в его
распоряжении, аннулированию статьи, которая ограничивает наши силы
на Черном море, статьи, которая с его стороны рассматривалась бы, как
недействительная. У нас нет никакого намерения и заинтересованности
увеличивать безмерно число наших кораблей на этом море, но мы не
можем оставаться под бременем условий, несовместимых с положением
государства первого порядка. Если вопрос разрешится таким образом,
письменный договор будет неукоснительно соблюдаться. Мы не выдви-
гаем никаких возражений против того, чтобы он оставался секретным,
лишь бы он бы обязательным. Когда мы говорим, что в ходе войны
Франции с Австрией мы соглашаемся предпринять мощный отвлекающий
маневр путем концентрации войск почти подразумевается, что мы не
будем оспаривать у императора Наполеона материальные приобретения,
которые будут вытекать из его успехов в Италии. Но подобное поло-
жение не может быть зафиксировано в письменном документе, и при
удобном случае Вы должны это изложить лишь устно”22.
Горчаков напомнил Киселеву, что все эти вопросы были уже затронуты
21Там же. 1858. Д. 115. Л. 385-386.
22Там же. Д. 119. Л. 326-327.
114
Александром II в Штутгарте и даже обсуждались между Наполеоном III и
Горчаковым. "В то время, - замечал Горчаков, - от нас не просили
большего. Иначе обстоит дело сегодня, когда излияния, тогда касавшиеся
отдаленной перспективы, подлежат обращению во взаимные обяза-
тельства”. Касаясь практических шагов, Горчаков считал, что российская
сторона не должна брать на себя инициативу в отношении Наполеона III:
"абсолютно необходимо, чтобы она исходила от него, но в то же время
нет оснований для нерешительности”. Ни в коем случае не следовало
обсуждать ни одни из этих вопросов с французским министром иност-
ранных дел. Киселев должен был вести беседы о них лишь наедине с
Наполеоном, ”не позволяя ему тоже забывать, что это секретные сооб-
щения монарха монарху, а не кабинета кабинету”23. В этом же письме
Горчаков уполномочил Киселева на очередной, но на сей раз последний
демарш перед Наполеоном III относительно Королевства Обеих Сицилий.
Если в ходе неоднократных бесед с императором в январе-феврале
1858 г. речь шла о данном им обещании Александру II в Штутгарте
восстановить порванные еще в октябре 1856 г. отношения с Неаполем24,
то весной к этому прибавился еще и вопрос о "Кальяри”*, который
дополнительно осложнил урегулирование первого вопроса.
Информируя Киселева 27(15) мая о том, что в соответствии с
пожеланием Наполеона III Петербург еще раз (до того он уже делал это
по ходатайству англичан) призвал неаполитанского короля покончить с
делом "Кальяри", Горчаков просил посла "больше не настаивать на
примирении перед Наполеоном”, дабы "избежать банальной навязчивос-
ти", после того как было сделано уже достаточно. Тем более что Гор-
чаков не исключал существования какой-то иной, кроме стремления пону-
дить Фердинанда II провести реформы, причины упорного нежелания На-
полеона III пойти на этот шаг. "Секретные соображения, - полагал он, -
могут обязывать императора французов щадить либеральную партию в
Италии, и эта точка зрения может иметь свою практическую сторону при
некоторых обстоятельствах. Мы выполнили свой дружеский долг перед
неаполитанским королем. Оставим императора французов с его собствен-
ными соображениями и комбинациями. Если необходимость вынудит его
направить французские силы в Италию, он вовсе не захочет натолкнуться
на враждебность этой партии, но нам кажется, что невозможно, чтобы
она стала бы революционной, так как это вызвало бы отклик во Франции,
а пока этого не случится трон неаполитанского короля вовсе не под-
вергается опасности"25.
Горчаков, таким образом, с пониманием относился к возможным обяза-
23Там же. Л. 328.
24Там же. 1857. Д. 146. Л. 336-337; 1858. Д. 119. Л. 107.
*Речь шла о принадлежавшем компании Рубаттино сардинском пароходе, курсировавшем
на линии Генуя-Кальяри-Тунис. 25 июня 1857 г. он был захвачен участниками экспедиции,
возглавляемой известным демократом Карло Пизакане, намеревавшимися высадиться в
Сапри, вблизи Салерно, чтобы, подняв там восстание, двинуться затем на Неаполь. После
высадки экспедиции пароход был захвачен военными кораблями неаполитанского короля, а
его экипаж был заключен в тюрьму. Сардинское правительство сочло этот захват не-
законным и потребовало возвращения корабля и освобождения экипажа из тюрьмы.
25ДВПРИ. Ф. Канцелярия. 1858. Д. 119. Л. 324-325.
115
тельствам Наполеона III перед Пьемонтом, а со своей стороны считал
достаточными уже предпринятые усилия и склонен был ими ограничиться.
На этом этапе для Парижа, безусловно, должна была гораздо больше
значить глубокая приверженность Горчакова идее союза с Францией, о
чем свидетельствует письмо министра из Москвы Киселеву от 26(14) ав-
густа 1858 г. По поводу очередной беседы посла с Валевским он замечал:
"Я не преувеличиваю значение личностей, но когда они представляют
интересы и систему, их поведение и деяния или то, что им приписывают,
представляют интерес в качестве основы для размышлений”. А затем
продолжал: "Мои политические взгляды, которые датируются не вчераш-
ним днем, убеждают меня в том, что тесный союз между Россией и
Францией служит основой разумной политики для обеих стран. Я полагаю,
кроме того, что императорский режим, несмотря на изначальные бури,
нам предоставляет шансы и гарантии для установления с большей
легкостью подобного согласия. Это принцип, возобладания которого я до-
бивался с того момента, когда император меня поставил во главе ка-
бинета и когда заключение мира дало мне для этого возможность. Целая
серия актов императорского правительства, осуществленных в течение
более двух лет, доказывает нашу верность этому направлению, и я не
знаю, существует ли хоть один единственный нюанс, могущий породить
сомнение. Мне неизвестно, являюсь ли я осторожным человекм, но я не
преувеличиваю чрезмерно банальную ценность этого качества с того
момента, когда определяются на службу, которая не страшится никакого
света. Но я полагаю, что могу быть принят за человека искреннего,
серьезного и особенно последовательного"26.
Важным этапом в секретных переговорах Наполеона III с Виктором
Эммануилом II и Кавуром, начатых по инициативе французского импера-
тора в мае 1858 г., стала личная встреча Наполеона III с Кавуром 20 июля
в Пломбьере в Вогезах, куда Кавур отправился тайно, под видом отдыха
в Швейцарии. В центре обсуждения оказались следующие проблемы:
поиск предлога для объявления войны Австрии, будущее устройство Ита-
лии, получение Сардинским королевством займа в Париже, предпола-
гаемое бракосочетание дочери сардинского короля принцессы Клотильды с
принцем Наполеоном.
В качестве компенсации за оказываемую Пьемонту услугу Наполеон III
потребовал уступки Франции Савойи и Ниццы, которых она добивалась у
Пьемонта еще в 1848 г. в возмещение своего участия в войне против
Австрии.
Рассуждая по поводу вероятной реакции держав на войну с Австрией,
император утверждал, что можно рассчитывать на нейтралитет Англии,
на неприязнь к Австрии прусского принца Вильгельма, который в скором
времени должен стать принцем-регентом. Наконец, он поведал Кавуру,
что располагает формальным, неоднократно повторенным обещанием
Александра II не противиться его проектам в отношении Италии27.
Еще раньше, в мае 1858 г., при первых демаршах Наполеона III перед
26АВПРИ. Ф. Личный архив П.Д. Киселева. Оп. 585. Д. 5. Л. 20-21.
27Cavour С. Lettere edite ed inedite. Torino, 1884. Vol. 3. P. VI.
116
Турином, предпринятых через личного врача императора Анри Конно,
Кавуру было передано настоятельное пожелание императора постараться
не раздражать Россию, которая испытывает большие симпатии к Неа-
полю, "не вступать в ссору с этой державой, которую очень важно распо-
ложить в нашу (Франции и Сардинии. - О.С.) пользу; ибо если затем
(что очень вероятно) обстоятельства потребуют и вынудят пожертвовать
Неаполем, это будет казаться произошедшим само собой, а не пред-
определенным. Россия, - подчеркивал Конно, - не отдает себе отчета, что
война в Италии с Австрией не может произойти, не затронув всю
территорию Италии, и не нужно, даже вредно, лишать на этот счет
Россию иллюзий"28. По существу в этом призыве к Сардинии - под-
держивать добрые отношения с Россией - не было ничего нового по
сравнению с теми, что звучали с 1856 г., кроме указания на конкретную
болевую точку - Неаполь, которую не следовало до поры до времени
трогать.
Приближаясь к решающему акту - подписанию союза с Сардинским
королевством, - Наполеон III решил еще раз проверить прочность дого-
воренностей, достигнутых в Штутгарте, и уточнить их. С этой целью в
конце сентября 1858 г. в Варшаву, где в то время находился Александр II,
прибыл принц Наполеон под предлогом отдать визит, нанесенный фран-
цузскому двору великим князем Константином Николаевичем. Он был
принят вежливо, но сухо.
Подводя итог этой миссии в письме Киселеву от 20(8) ноября 1858 г.,
Горчаков объяснял поездку принца желанием Наполеона III "точно знать,
на какой стадии были его интимные отношения с Россией спустя про-
шедший после встречи (в Штутгарте. - О.С.) промежуток времени".
Поводом же, как явствует из последующего изложения Горчакова, слу-
жила предстоявшая война с Австрией. "Император Наполеон, - писал
он, - предвидит случай, даже скорый, войны в Италии, который его поста-
вит перед необходимостью поддержать Сардинию". И далее разъяснял
позицию России: "Мы не толкаем к разрыву никакого рода. Мы признаем
благоприятным мир для Европы, как и для нас. Но если в силу сооб-
ражений, о которых может судить лишь он один, император Наполеон
склонится к вступлению в войну с Австрией, мы ему дадим доказа-
тельства желания сохранить наши отношения своим благожелательным
нейтралитетом и сосредоточением армейского корпуса на австрийской
границе, достаточного, чтобы парализовать этим действие 150 тыс. авст-
рийцев. Наша эскадра, о случайном присутствии которой в Средиземном
море, впрочем, лично я сожалею, там останется по крайней мере до бли-
жайшей весны; затем мы будем действовать по обстоятельствам". И на-
конец, Горчаков сообщал об обязательствах французской стороны: "В
обмен французский император обещал свою самую действенную помощь в
вопросе об отмене статей Парижского договора, унизительных для
России, и особенно статьи относительно ограничения наших сил на Черном
море"29.
Cavour С. Il carteggio Cavour - Nigra dal 1858 al 1861. Bologna, 1926. Vol. 1. P. 90.
29АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1858. Д. 121. Л. 390, 391.
117
Со своей стороны Наполеон III во время беседы в Компьене с
Киселевым 26(14) ноября 1858 г. счел необходимым еще раз уточнить, что
"такие великие державы, как Россия и Франция, не могут долго или
всегда находиться под гнетом договоров, столь унизительных, как
Венский и Парижский трактаты"30.
Уделить серьезное внимание определению на будущее позиции России
в итальянском вопросе осенью-зимой 1858 г. Горчакова побуждали не
только запросы французского правительства, но также сведения, посту-
павшие от российских дипломатических представителей, особенно из Ту-
рина и Парижа, и, естественно, постоянные усилия сардинского прави-
тельства, призванные привлечь Россию на свою сторону.
Стакельберг ярко рисовал картину взрывоопасной ситуации на полу-
острове, которая грозила выйти из-под контроля при первом же удобном
случае, каковым могло стать в первую очередь движение христианского
населения против турецкого гнета. Он разделял точку зрения тех, в
первую очередь Кавура, кто признавал существование связи между
итальянским и восточным вопросами.
26(14) октября он с тревогой писал Горчакову по этому поводу: "У меня
сложилось глубокое убеждение, и я считаю долгом сказать об этом, что
революционные элементы распространились на полуострове манерой,
гораздо более повсеместной и опасной, чем в 1848 г., и что достаточно
искры, чтобы вызвать взрыв гнева. Возможно, этого не произойдет ни
завтра, ни послезавтра, ввиду того, что когда много страдали, могут
терпеть еще несколько лет, но опасность существует, и она обнаружится
при первом же электрическом разряде, который пройдет через Европу.
Об этом знают в Турине, и именно поэтому параллелизм восточного
вопроса и итальянского возведен почти в принцип в этой стране. Однако
первая из этих проблем далека от того, чтобы быть решенной Парижским
конгрессом, который создал то, что я назвал бы договором взаимного
недоверия. Европа дала обещания христианскому населению Турции. Эти
обещания были частично выполнены для румын, в то время как дея-
тельные славянские расы ими были доведены до насмешки хатти-хумаюн.
Поэтому вспыхнула гражданская война в Боснии и Герцеговине и, чтобы
ни делали, огонь будет тлеть под пеплом до первого благоприятного
ветерка. В Италии жадно следят за фазами агонии турецкого социального
порядка. Самые преувеличенные слухи распространились по поводу
возбуждения, которое царит в Сербии, и резни, которая имела место в
Радовице и в Одиаке, в Боснии. Уже видят всю европейскую Турцию в
огне, Австрию, осуществляющей вооруженное вмешательство, Францию,
протестующей, и Италию, поднимающейся, чтобы извлечь выгоды из раз-
грома. Если итальянскому воображению и позволено разыграться, то не
могут его обвинить в том, что оно поддается обманчивому миражу, ибо
то, что не случилось сегодня, может произойти завтра. Что бы ни гово-
рили венские газеты, существует итальянский вопрос, как раз именно по
причине этого Сардиния нас ласкает, поскольку она является носитель-
ницей итальянского возрождения и желает, по крайней мере, нашего
30Там же. Д. 118. Л. 587-588.
118
нейтралитета. С другой стороны, господин Кавур прав, когда утверждает,
что эта проблема находится в прямой связи с восточным вопросом. Этот
последний лишь положит начало и неизбежно вызовет отклик на по-
луострове. Таким образом, державы не сумеют достаточно подготовиться
к возможному повороту событий, которые политика может замедлить, но
которые она не может заставить исчезнуть с нашего горизонта...".
Александр II нашел изложенное в этом донесении "довольно любопытным
и совпадающим более или менее с идеями Наполеона"31.
К еще одному аспекту затронутой Стакельбергом проблемы - возмож-
ному влиянию событий в Италии на подъем национально-освободи-
тельного движения - привлек внимание Горчакова Киселев в секретной
депеше от 4 ноября (23 октября) 1858 г. Он был против обычно употреб-
ляемого термина "восстановление итальянской нации", считая его "неу-
местным и опасным", и предлагал заменить другим выражением, "менее
позитивным и которое устранило бы, насколько возможно, желания такого
же рода у стольких других наций". А чтобы заставить Наполеона III пойти
навстречу в этом вопросе, он выражал готовность при удобном случае
напомнить ему его же собственные слова, что "политика может быть
лишь торговой сделкой", объектами которой как явствовало из его следу-
ющей фразы должны были быть Италия и Восток. "В этом отношении,
мой князь, - писал Киселев, - я не отказываюсь от идей, которые я Вам
высказал, что, с нашей точки зрения, Италия и Восток могут представ-
лять эквивалент или, чтобы оставаться в области метафоры, - стоимости
свободного обмена"32 (подчеркнуто в тексте. - О.С ).
Многообещающее начало переговоров с Наполеоном III о союзе весной
1858 г. побудило Кавура принять энергичные меры, чтобы расположить
Петербург в свою пользу, о чем свидетельствует инструкция, полученная
в июне непосредственно из рук Кавура поверенным в делах в Петербурге
Ольдоини, находившимся в то время в отпуске в Турине и срочно
вернувшимся по настоянию министра в Петербург. Ей была придана
форма частного письма лишь для личного пользования, не подлежавшего
даже передаче в архив миссии. Причины ее появления объяснялись "ис-
ключительными условиями", при которых Ольдоини возвращался в Пе-
тербург, когда в Европе мог вспыхнуть конфликт, неизбежно вовлекший
бы в участие в нем Пьемонт. А в такой ситуации "все, что может иметь
какое-то значение на весах российской политики, любое решение петер-
бургского правительства, призванного сыграть большую роль в грядущих
событиях в Европе, является для нас в высшей степени важным"33, -
говорилось в инструкции.
Затем Кавур напомнил, что дружба с Россией отвечает желаниям,
намерениям и целям сардинского правительства, и призывал "использо-
вать каждый удобный случай, чтобы довести до сведения императора и
выдающегося государственного деятеля, который руководит внешней
политикой империи, эти чувства", столь же глубокие, сколь и искренние,
31 Там же. Д. 169. Л. 161-163.
32 Там же. Д. 118. Л. 583.
33 ASD. Indici. Vol. 1: Registro copialettere 1857-1859. Busta 31.
119
не поверить в которые невозможно, ибо ’’речь идет о не нуждающейся в
доказательствах аксиоме”34.
Кавур предписывал Ольдоини изложить политику сардинского прави-
тельства в Петербурге с полной ясностью, особо акцентируя внимание на
следующей ее главной задаче. "Наша неизменная цель, - писал он, -
наши каждодневные усилия направлены на то, чтобы положить конец
австрийскому влиянию в Италии. Австрия - это отрицание итальянской
национальности, она пользуется преобладающим влиянием во всех
итальянских государствах на полуострове, за исключением Пьемонта.
Такое положение вещей представляет собой постоянную угрозу для
Пьемонта, оно означает нарушение условий договоров и порождает в
Италии недовольство, дух смут и революцию. Следовательно, Пьемонт
вправе и обязан всеми возможными способами оказывать сопротивление
узурпаторским тенденциям Австрии, он должен обратить внимание Ев-
ропы на ненормальную ситуацию, сложившуюся в Италии, и добиться
поддержки правительств, дабы улучшить ее участь и избежать тем самым
угрозы постоянных смут и непрекращающейся борьбы’’35.
Делая особый упор на то, что Пьемонт является "единственным
итальянским государством, где великие принципы социального порядка
никогда не оказывались под угрозой", Кавур подчеркивал, что стоявшая
перед его правительством задача - "бороться с революцией, так же как и
с Австрией", - двуедина: "борясь с одной, мы тем самым в равной мере
будем наносить удары другой. Ведь если в Италии существует опасность
революции, то мы обязаны этим Австрии и тому положению, в которое
она поставила Италию. Иными словами, с одной стороны, постоянное соп-
ротивление, но лояльное и честное, Австрии, с другой - открытая война
против революции. Таковы основы нашей политики в Италии"36. Кавур
полагал, что такая программа не только встретит одобрение в Петер-
бурге, но что в ней, возможно, будут обнаружены точки соприкосновения
со взглядами российского правительства.
И независимо от того, прав ли он был в такого рода предположениях,
министр настойчиво просил пьемонтского представителя постараться убе-
дить Петербург в том, что итальянский вопрос является для сардинского
правительства вопросом "быть или не быть", т.е. жизненной необходи-
мостью, а изложенная Кавуром линия поведения "представляется единст-
венно возможной для Пьемонта". Таким образом, Кавур, всячески ста-
раясь привлечь Россию на свою сторону, прежде всего хотел устранить
главное препятствие на этом пути - опасения революции, неизменно
сохранявшиеся в Петербурге, где в то же время, как хорошо знали в
Турине, вовсе были не против того, чтобы нанести урон влиянию Австрии
в Италии. Именно поэтому заинтересованность сардинского правитель-
ства в устранении угрозы революции стала основным лейтмотивом этой
инструкции, с которой, несмотря на ее сугубую секретность, Ольдоини
ознакомил Горчакова, "прося считать это сообщение сверхофициальным".
34 Ibid.
35 Ibid.
36 Ibid.
120
Во время и после чтения Горчаков несколько раз повторил, ’’что у него
нет никаких возражений по поводу этой политической программы". Но,
несмотря на настойчивые усиления посланника заставить его высказаться
по вопросу австрийского преобладания в Италии, добиться ему этого не
удалось37. "Впрочем, - писал Ольдоини Кавуру 8 августа 1858 г., - он
превозносил политику Пьемонта, выразил глубокое удовлетворение близ-
кими отношениями между Сардинией и Россией и согласием между двумя
правительствами по всем стоявшим на повестке дня вопросам и в заклю-
чение высказался мне о Вашем Сиятельстве в самых лестных выраже-
ниях". Горчаков также высказал пожелание улучшения отношений Сарди-
нии с другими государствами полуострова, особенно с Неаполем38. Таким
образом, эта инструкция оказалась сверхсекретной лишь для сотрудников
сардинской миссии.
Этот факт, так же как содержание инструкции с ее отчаянной поста-
новкой вопроса "быть или не быть", со стремлением добиться поддержки
Петербургом курса Сардинии, направленного на разрешение итальянского
вопроса, поспешность, с которой Ольдоини был вынужден вернуться в
Петербург, чтобы ознакомить с ней Горчакова, - все это свидетельст-
вовало о том, что Кавур отдавал себе отчет в приближении решающего
часа, ибо переговоры с Парижем открывали вполне реальную пер-
спективу совместной с Францией войны с Австрией. В такой ситуации
отношения с Россией обретали все более важное значение: одному из
своих доверенных друзей, Массари, Кавур осенью 1858 г. сказал, что
Наполеона III от начала войны с Австрией удерживает необходимость
предварительно обеспечить координацию его действий с Россией39.
Естественно, что Кавур понимал, какую лепту в достижение договорен-
ности Франции с Россией могло внести улучшение отношений с Россией
Сардинии. Он обнаружил последовательность в продвижении в направ-
лении сближения с ней и твердость в устранении препятствий на этом
пути.
Показательной в этом плане стала позиция Кавура в связи с просьбой
российского правительства о предоставлении ему возможности создать в
каком-либо пункте на побережье Средиземного моря морскую станцию
или укрытие для кораблей. Первоначально эта просьба была изложена
Стакельбергом устно в беседе с Кавуром и Ла Мармора летом 1857 г.
Последний указал на старое здание тюрьмы в порту Виллафранка, вблизи
Ниццы, которое могло быть использовано в качестве склада для угля и
продуктов. Кавур через Вилламарину убедился, что в Париже против
этого не возражают40.
37 Зато Ольдоини удалось удовлетворить желание Кавура знать, сохранил ли Орлов
прежние чувства к Австрии. Когда на балу он напомнил последнему, что они с Кавуром на
Парижском конгрессе ’’сошлись между прочим на одинаковой позиции по отношению к
Австрии", Орлов сказал по-итальянски: "Тише, австрийцы присутствуют на балу". Позднее в
театре он сказал Ольдоини, что хочет передать через него свою фотографию "своему другу
графу Кавуру" (Ibid).
38 AST. Legazioni. Russia. Busta 13.
39 Massari G. Diario dalle cento voci 1858-1860. Rocca San Casciano, 1959. P. 36.
40 Cavour C. Nuove lettere inedite del Conte Camillo di Cavour. Torino; Roma, 1895. P. 578.
121
Позднее 15(3) октября 1857 г. Стакельберг направил Кавуру письмо с
официальным запросом об использовании порта Виллафранка. Разумеется,
положительный ответ последовал незамедлительно. Точно так же, как не
возникло никаких препятствий, когда в августе 1858 г. Стакельберг извес-
тил Кавура о предстоящем прибытии в порт кораблей российского флота и
просил предупредить об этом местные власти, что и было сделано41.
В сентябре неожиданно для Турина и Петербурга, когда факт достиг-
нутого соглашения стал общеизвестен, последовала резкая реакция ан-
глийских газет, обвинявших, в частности сардинское правительство в том,
что оно ’’уступило России один из своих лучших портов в ущерб собствен-
ным интересам и интересам Великобритании"42.
В Турине были даны разъяснения на этот счет на страницах прави-
тельственного органа "Gazette Pi£montaise. Giomale ufficiale del Regno".
Воспроизведя их в письмах сардинским представителям в Париже и Лон-
доне, Кавур подчеркивал, что об уступке этого порта России речи не шло,
договоренность касалась лишь предоставления ей права безвозмездно и
временно (хотя и безо всяких письменно оформленных обязательств в
отношении точного срока) использовать давно простаивавшее здание
старой тюрьмы в качестве склада для топлива и провианта. "Подобная
уступка, - писал Кавур, - была сделана несколько лет назад прави-
тельству Соединенных Штатов Северной Америки в заливе у Специи.
Она сохраняет силу до сих пор и никакого неудовольствия, насколько мне
известно, не выражалось по этому поводу ни в одной из иностранных
газет. Мы готовы, если англичане пожелают, пойти им на такую же
точно уступку в порту Кальяри"43.
Отдавая себя ясно отчет, что сделанная России уступка не имела ника-
кой подлинной ценности, Кавур понимал, что бурная реакция английской
прессы была инспирирована. "Недоброжелатели и сторонники союза с
Австрией, - писал он посланнику в Лондоне Корти 18 сентября 1858 г., -
единственно, кто мог быть заинтересован ее (эту уступку. - ОС.) пред-
ставлять как акт, направленный против добрых отношений, которые мы
стремимся развивать с Англией"44.
Суждения на этот счет российского посланника в Лондоне вносили
важные уточнения в этот вопрос.
Истинные мотивы, столь неадекватной по сравнению с произошедшим
событием, реакции английской прессы Бруннов усматривал в борьбе пар-
тий за власть. За поднятым печатным органом вигов шумом, за их "ком-
ментариями, полусмешными, полувраждебными", скрывалось, полагал он,
стремление дискредитировать нынешнее правительство, упрекая его за
инерцию и беспечность, что позволило России усилить активность на
Средиземном море45.
Кавур умело использовал создавшуюся ситуацию. В упоминавшемся
41 AST. Materie politiche. Lettere Ministri esteri. Russia. Busta 3; Busta 24; ASD. La legazione
Sarda a Pietroburgo. Busta 28.
42 ASD. La legazione sarda a Parigi. Busta 37.
43 Ibid. La legazione sarda in Londra. 1858. Cartella 85.
44 Ibid.
45 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1858. Д. 97. Л. 133.
122
письме к Корти от 18 сентября он высказал предположение об уместности
повторить на страницах английской прессы содержавшиеся в ’’Gazette
Piemontaise" разъяснения в связи с имевшим место инцидентом, что вскоре
сардинский премьер и сделал сам. В лондонской "Economist” появилась его
статья, затем перепечатанная в "L’Opinione". Он воспроизвел все прежние
соображения. Выразив в заключение сомнение относительно влияния воз-
можности пользоваться портом в Виллафранка на военные планы России
на Средиземном море, Кавур подчеркнул, напротив, значение этой акции
в будущем для европейской политики в качестве "залога дружеских
чувств, начинающих обнаруживаться между пьемонтским правительством
и его бывшим однажды противником". Одновременно он не скрыл, что
рассчитывает в неизбежном конфликте с Австрией по крайней мере на
нейтралитет России. Он также мотивировал принятое относительно порта
решение заинтересованностью Сардинии в развитии торговли с Россией, о
чем было издавна хорошо известно46.
Представляется не лишенным основания выдвинутый итальянским
историком Тамборра тезис о том, что эта акция в планах Кавура была
призвана как бы переместить центр тяжести политических интересов
России в западном Средиземноморье и на итальянском полуострове с
Неаполя на Турин, если учитывать традиционные связи Петербурга с
бурбонским двором47.
Отрицательная реакция английского правительства по поводу акции
Турина улеглась после разъяснений Кавура, переданных через Корти.
Кавур воспользовался также этим случаем, чтобы выразить недовольство
проавстрийской настроенностью Лондона и заявить, "что будет всегда с
врагами, а не с друзьями Австрии"48. Обсуждая вопрос о Виллафранка с
одним из друзей, лорд Пальмерсон шутя заметил: "На самом деле я не
поверил бы, что граф Кавур сделался русским". Осведомленный об этой
остроте Кавур не смолчал и просил передавшего эти слова друга: "Скажи
лорду Пальмерстону, что я достаточно либерал, чтобы не принимать меня
за русского, но я им являюсь слишком, чтобы слыть австрийцем"49. Отве-
чая на слова британского премьера, Кавур, таким образом, четко рас-
ставил акценты в своих приоритетах.
16 ноября первый российский корабль вошел в порт Виллафранка, а
через два дня состоялась его формальная передача капитану Таубе50.
Достигнутая договоренность наконец была реализована.
3 декабря в Турин прибыл великий князь Константин, который через
два дня отплыл из Генуи в Виллафранка.
Все это привело к тому, что улегшийся было шум в конце года вспых-
нул с новой силой. Пальмерстон утверждал, что Сардиния сделалась инст-
рументом политики России. Появление российского военного флота в
Средиземном море, предоставленные российскому торговому флоту приви-
46 Cavour С. Lettere edite ed inedite. Vol. 2. P. 436, 439.
47 Tamborra A. Cavour e i Balkani. Torino, 1958. P. 61.
48 Massari G. Il conte di Cavour. Ricordi biografici. Torino, 1873. P. 255; ASD. La legazione
sarda in Londra. 1858. Cartella 85.
49 Massari G. 11 conte di Cavour. P. 256.
50 Masse W.E. The Rise and Fall of the Crimea System 1855-1871. L., 1963. P. 116.
123
легии, наконец, присутствие в Турине великого князя Константина - все
эти вместе взятые обстоятельства, писал Бруннов 11 декабря (29 ноября)
1858 г., придали страсти речам лорда Пальмерстона, решившего развить
эту тему на очередном открытии сессии парламента, "чтобы выявить
очевидную легкость, с которой нынешний кабинет позволил России
восстановить влияние, сократить каковое последняя война тщетно
пыталась"51. Причем Пальмерстону удалось привлечь на свою сторону
лорда Кларендона, стоявшего прежде на умеренных позициях.
Александр II был явно удовлетворен тем, что удалось насолить Анг-
лии. По прочтении донесения он написал: "Все это очень справедливо, и
мы можем себя с этим поздравить"52.
Породивший так много обсуждений факт передачи России порта
Виллафранка, хотя будучи на деле всего лишь незначительным эпизодом,
тем не менее, несомненно, служил подтверждением улучшения отношений
между двумя странами. И не без основания был интерпретирован
Кавуром, информированным о переговорах Франции с Россией о союзе,
как вклад Турина в подготовку такого союза. "Следуя советам, которых
Ваше Величество меня удостоило в канун конгресса, - писал Кавур
Наполеону III в октябре, - мы ничего не упустили, чтобы завоевать
дружбу этой державы, после того как ее уважение мы обрели на полях
сражений. Все наши действия, начиная с вопроса о Болграде и до уступки,
сделанной на рейде Виллафранка, были продиктованы этой внушенной
Вашим Величеством нам мыслью"53.
Получив из Парижа сведения об итогах поездки принца Наполеона в
Варшаву, Кавур в конце октября просил Наполеона Ш ходатайствовать в
Петербурге о согласии на участие Сардинии в дальнейших переговорах.
Основание для положительной реакции на это в Турине видели в свиде-
тельствах дружбы, выраженных королю членами императорской семьи,
постоянно посещавшими Пьемонт, в речах российских дипломатов Турине
и других столицах, наконец, в приеме, оказанном Александром II и вели-
ким князем Константином в лагере под Варшавой посланному туда ко-
ролем в октябре генералу Алессандро д’Ангронья, привезшему письмо
Виктора Эммануила54. К тому же поток этих свидетельств не иссякал.
О настрое Петербурга в отношении возможных акций Пьемонта Турин
был информирован прибывшим туда 3 декабря 1858 г. великим князем
Константином Николаевичем. В беседах с королем и Кавуром он повторил
по существу заявления, сделанные царем принцу Наполеону в Варшаве. В
письме посланнику в Берлине Де Лонэ Кавур 6 декабря так воспроизводил
суть его заверений: "Я горячо желаю успеха Вашему делу; мы используем
наше дипломатическое влияние, чтобы Германия сохраняла спокойствие и
позволила Вам действовать"55. А при более подробном изложении Каву-
ром в беседе с Массари 5 декабря это заявление великого князя звучало
следующим образом: "Реформы, которые исходят снизу, являются рево-
51 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1858. Д. 95. Л. 403.
52 Там же. Л.402.
53 Cavour С. Il carteggio Cavour-Nigra dal 1858 al 1861. Vol. 1. P. 174-175.
54 Ibid.
55 Cavour C. Lettere edite ed inedite. Vol. 3. P. XV-XVI.
124
люцией, реформы, которые проводятся сверху, ведут к возрождению. Не
может быть более достойного предприятия как то, чтобы обеспечить
независимость и свободу своей страны. Князь Горчаков мне сказал, что
вы правы, желая вести войну с Австрией, но что вы должны избегать
всякой видимости революции: у вас не будет недостатка в справедливом
недовольстве Австрией... Если вы начнете войну с Австрией, мы вам
дадим зарок (т.е. обещание не поддерживать Австрию. - О.С.). Если вы
подождете несколько лет, мы сможем вам помочь". Из бесед с великим
князем Кавур вынес убеждение, которым поделился с Массари, что, как
только война начнется, Россия не сможет оставаться нейтральной56.
Он был не далек от истины, это видно из письма Александра II к
Барятинскому от 27(14) декабря 1858 г. Коснувшись вопроса о предпо-
лагаемой войне Пьемонта и Франции с Австрией, российский император
выражал намерение держаться в стороне, насколько это будет возможно.
"В случае же всеобщего конфликта, если остальные германские госу-
дарства в него вмешаются, - писал он, - нам, вероятно, трудно будет
остаться зрителями. Итак, благоразумие нам предписывает приготавли-
ваться к наихудшему и быть готовыми вступить в борьбу, если наши
интересы нас к этому вынудят, но, разумеется, не для того чтобы под-
держать Австрию, как в 1849 году". А в другом письме тому же адресату
от 1 февраля (18 января) 1859 г., подтвердив намерение оставаться,
насколько это будет возможно, зрителями и не идти на помощь Австрии,
он говорил о необходимости "непременно принять меры предосторож-
ности, которые, к сожалению, должны будут вовлечь нас в новые рас-
ходы, а Вы знаете, что наши финансы, увы, далеки от того, чтобы быть в
удовлетворительном состоянии. Вот почему строгая экономия нам необ-
ходима более чем когда-либо"57.
Между тем, придав глубоко секретный характер происходившим пере-
говорам, Париж и Турин вовсе не делали большой тайны из назревавшей
войны с Австрией, не говоря уже о чисто военных приготовлениях, кото-
рые было невозможно скрыть.
В условиях, когда в конце 1858 г. отношения между великими держа-
вами стали натянутыми, весьма двусмысленное обращение Наполеона III
(на приеме в Тюильри 1 января 1858 г.) к австрийскому послу Иосифу
Александру фон Гюбнеру со словами сожаления по поводу того, что
отношения Наполеона с Австрией "не таковы, какими бы он желал их
видеть (non tels qu’il les aurait desires), но это не меняет его личных чувств
к особе австрийского императора"58, поразило всех присутствующих и по
телеграфу быстро разнеслось по миру. Оно, естественно, было интерпре-
тировано как преддверие войны Франции с Австрией. По мнению Горча-
кова, речь Наполеона III "перенесла эмоции общественного мнения в
сферу официальной политики"59.
Беспокойство в европейских столицах еще более усилилось в связи с
56 Massari G. Diario delle cento voci 1858-1860. Rocca San Caceiano, 1959. P. 81.
57 The Politics of Autocracy: Letters of Alexander II to Prince A J. Bariatinskii. P. 126, 127.
58 Заблоцкий-Десятовский А.П. Указ. соч. T. 3. С. 81.
59 АВПРИ. Ф. Отчет МИД. 1859. Л. 8.
125
поездкой в январе 1859 г. в Турин принца Наполеона. Опубликованное
8 ноября в "Moniteur” извещение о предстоящем браке принца с дочерью
сардинского короля, долженствующее разъяснить причину его поездки, не
внесло успокоения. Тем более что 10 января в Турине воспользовались
торжественным открытием сессии парламента, чтобы еще раз "просве-
тить Европу относительно действительного положения вещей" на полу-
острове. Этой цели служила речь короля, призванная, как полагал Кавур,
"донести до слуха всех европейских правительств эхо протестов, подни-
мавшихся от Тичино до Адриатики"60.
Текст этой речи, подготовленной Кавуром, по решению совета минист-
ров Пьемонта, был согласован с Наполеоном III, так как совет счел, что
она, особенно в своей заключительной части, слишком рискованна. В
свою очередь, Наполеон нашел заключительную часть "слишком силь-
ной" и внес в нее собственноручно изменения, которые сделали новый
вариант, по мнению Кавура, "во сто крат сильнее", чем предыдущий. Ес-
ли в первом варианте речь шла о решении "выполнить великую миссию,
доверенную нам божественным провидением", то теперь в нем говори-
лось, о невозможности "остаться равнодушными к горестному воплю,
который доносится до нас из многих мест Италии"61. Но, поскольку это
были поправки самого Наполеона, министры больше не возражали. Эта
речь не могла оставить никаких сомнений ни в правительственных и
общественных кругах европейских стран, ни у населения Апеннинского
полуострова, что война за независимость Италии не за горами.
Между тем дипломатическая подготовка Парижа к войне шла полным
ходом, о чем свидетельствовало успешное развитие его переговоров с
Турином и Петербургом.
24 ноября 1859 г. Виктор Эммануил II в Турине, а 26 января Наполеон
III в Париже поставили подписи под секретным договором между
Францией и Пьемонтом, причем сделали это задним числом,
соответственно 12 и 16 декабря 1858 г. Речь в нем шла о наступательно-
оборонительном союзе двух держав на случай агрессии со стороны
Австрии. Целью союза было освобождение Италии от австрийской
оккупации и создание Королевства Верхней Италии с населением
примерно 11 млн человек. Кроме того, договором предуматривалось
присоединение Савойи и Ниццы к Франции и сохранение верховной власти
папы в интересах католической религии.
Неизбежность конфликта, в котором Наполеон обязался участвовать с
оружием в руках, вынуждала еще раз уточнить, но на сей раз в виде
документально оформленных политических обязательств, возможности и
границы помощи, которую он мог ожидать от России. Как это часто
случалось, он действовал в обход своего министра иностранных дел.
Переговоры состоялись во время поездок в Петербург капитана флота
барона Камилла Ла Ронсьер ле Нури, якобы с целью изучения организа-
ции морского министерства России, ввиду предполагаемого в то время
назначения принца Наполеона на пост командующего морскими силами.
60 L’unita d’Italia 1859-1861. Roma, 1959. Vol. 1. P. 53.
61 Cavour С. Il Carteggio Cavour-Nigra dal 1858 al 1861. Vol. 1. P. 268-270, 283.
126
Первая из этих поездок состоялась, вероятно, в конце ноября 1858 г.
Ронсьер привез письмо Наполеона III Александру II и письмо принца
Наполеона Горчакову, в которых речь шла о заключении союза двух
держав62.
Переговоры происходили в обстановке глубокой секретности, помимо
посольства (к тому же в отсутствие французского посла) и продолжались с
октября 1858 г. до апреля 1859 г. У Ронсьера был свой шифр, он получил
инструкции лично от Наполеона III в Тюильри. В Петербурге он вел
переговоры непосредственно с Александром II и Горчаковым, и по сущест-
ву они приняли характер обмена письмами Александра II с Наполеоном III
и Горчакова с принцем Наполеоном при посредничестве Ронсьера, заодно
осуществлявшего и функции высокопоставленного курьера при двух
императорах. В курсе переговоров был Киселев, что тщательно скрыва-
лось от Наполеона III. И лишь на заключительном этапе он, как и
Валевский, был официально привлечен к ним.
О происходивших переговорах Кавур был информирован Наполео-
ном III в середине декабря через молодого сардинского дипломата Костан-
тино Нигра, пользовавшегося полным доверием Кавура. Он сообщил, что
Александр II настаивал на двухлетней отсрочке для принятия обяза-
тельств1*, на пересмотре Парижского договора, на что, мимоходом заме-
тил Наполеон III, он никогда не согласится, а также на заверениях, что
никакие нововведения не будут осуществлены в Польше. Сведения, та-
ким образом, не отличались полнотой, тем не менее, безусловно, важно
было само известие о факте переговоров, которое не могло не породить в
Турине естественного желания в них участвовать. Оповещая Кавура о
своей беседе с Наполеоном III, Нигра советовал начать прямые пере-
говоры с Петербургом через Саули63.
Такая попытка была предпринята в январе 1859 г. через генерала
д’Ангронья. В октябре он прибыл в Варшаву, а затем переехал в Пе-
тербург, где ему были оказаны пышный прием и воинские почести.
Вскоре, однако, стало ясно, что он хотел бы включиться в переговоры:
генерал передал великому князю Константину личное письмо Виктора
Эммануила II, в котором он просил отнестись с полным доверием ко всему,
что скажет генерал. Как замечал Горчаков в записке царю от 12 января
1859 г. (30 октября 1858 г.), не требовалось большой проницательности,
чтобы догадаться, о чем пойдет речь. Такой поворот событий министра
раздосадовал: он мог понять пыл короля, но считал в высшей степени
компрометирующими конфиденции генерала, ведь на них потребовались
бы ответные заверения с российской стороны, и это в то время, на той
стадии, когда, по его убеждению, важно было не допустить прежде-
62 В записке Горчакова Александру II о секретных переговорах за 1859 г. временем
поездки названо начало декабря 1859 г. (АВПРИ. Ф. Секретный архив. Д. 3. Л. 3). Это про-
тиворечит тому факту, что ответное письмо самого Горчакова принцу Наполеону датируется
25(13) ноября 1858 г. (Красный архив. 1938. № 3(88). С. 194). Между тем французский автор
относил эту поездку к началу января 1859 г. (Charles-Roux F. Alexandre II, Gortchakoff et
Napoleon III. P., 1913. P. 245).
1+ В известных нам документах нет подтверждений этому.
63 Cavour С. Il Carteggio Cavour-Nigra dal 1858 al 1861. Vol. 1. P. 244, 245.
127
временного участия третьей стороны в столь важном и деликатном деле.
Выход из создавшейся ситуации он видел в том, чтобы тактично, ни в
коем случае не обижая генерала, постараться уклониться от его секрет-
ных сообщений, что и было сделано64. Но это, естественно, не могло
помешать сардинским руководителям изыскивать все новые поводы для
выражения знаков внимания. 20 февраля 1859 г. Алексадру II и наслед-
нику престола Николаю Александровичу были направлены письма Вик-
тора Эммануила II (на них есть и подпись Кавура), извещавшие о награж-
дении последнего и передаче через возвращавшегося в Петербург Саули
знаков высшего сардинского ордена Св. Аннунциаты65.
Наиболее полное, мотивированное представление о позиции Петер-
бурга по различным аспектам находившейся в центре переговоров с Пари-
жем проблемы позволяют вынести суждения российских дипломатов.
Полученные от Горчакова сведения и личные беседы с Наполеоном III
побудили Киселева к серьезным размышлениям над итальянским проектом
французского императора и позицией, которую в этой связи следует
занять России. В конце декабря он пришел к убеждению, что стратеги-
ческая цель, преследуемая этим проектом, состояла в том, чтобы
"подчинить своему влиянию Италию и уничтожить значение Англии на
континенте”, т.е. по существу речь шла о ’’перекройке карты Европы и о
перестановке центров вековых преобладаний (deplacer les influences
seculaires)”, что могло быть достигнуто только впоследствие продолжи-
тельной и всеобщей войны. Все это не должно было волновать Россию,
которая могла даже оказать содействие в достижении этой цели, но с
существенной оговоркой - не ценой вовлечения в войну, "последствия
которой невозможно даже предугадать и которая в настоящее время не в
интересах России”66.
Между тем для Стакельберга не подлежал сомнению тот факт, что
решающую роль в подготовке войны играет Франция. В начале января в
депеше к Горчакову он высказывал мнение, что население Ломбардии
подстрекал к беспорядкам не только Пьемонт: ’’Самое выдающееся, -
писал он, - что сделал Пьемонт, - это нота, переданная конгрессу его
представителями, это заявление, что Европа не может оставить Италию
в нынешнем положении, не рискуя в один прекрасный день быть потре-
воженной набатом возрождающихся национальностей..." И далее: "все
правдивые летописцы должны приписать нынешнее возбуждение итальян-
цев прежде всего подстрекательству Франции, а затем событиям в Сер-
бии, которые здесь восприняли как подготовительный сигнал к битве на
Востоке"67.
Стакельберг не знал ответа на логически возникающий вопрос, согла-
силась ли Франция немедленно помочь Пьемонту или она толкает его
начать войну, обещая затем прийти на помощь. Разъяснения об этом,
полагал он, следовало запросить в Париже. Но у него не было сомнений,
что этот вопрос был решен (в обход Валевского) между Турином и Пари-
64 АВПРИ. Ф. Секретный архив. Д. 1. Л. 46.
65 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 159. Л. 2, 4.
66 Заблоцкий-Десятовский А.П. Указ. соч. Т. 3. С. 77.
67 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 192. Ч. 1. Л. 8.
128
жем и что без поддержки Франции Пьемонт не начнет войны. При этом
он обращал внимание на тот факт, что, ведя переговоры с Парижем,
Турин одновременно искал в Петербурге определенный противовес могу-
щим зайти слишком далеко замыслам Франции в отношении полуострова.
"Он (Пьемонт. - О.С.) рассчитывает на нас, - писал Стакельберг, -
чтобы предохранить себя от излишней протекции сильного союзника,
способного его задушить в своих дружеских объятиях"68. В заключение
посланник делился соображениями, которые должны были определять, по
его убеждению, позицию России: "Что касается нас, мы можем, возможно,
косвенно благоприятствовать итальянскому освобождению, мы можем
желать, чтобы Австрия была наказана и территориально уменьшена, но
существование этой империи мне представляется необходимым для равно-
весия Европы, к тому же освобождение мадьяр рано или поздно имели бы
своим последствием восстание Польши, иначе говоря, страны, от которой
мы не отделены никакой естественной границей. Во всяком случае, если
мэтр Франции считает необходимым разжечь войну, чтобы оккупировать
самый одухотворенный в мире народ, я желаю, чтобы наша Родина была
предохранена от последствий, которые подобная война будет иметь для
остальной Европы, и я молю Бога, чтобы никакое внешнее препятствие
не помешало славным реформам, начатым нашим обожаемым монар-
хом"69.
Итак, два последствия возможной войны Франции и Сардинии с Ав-
стрией обеспокоили Киселева и Стакельберга - это осложнения для
осуществления реформ в России и угроза восстания в Польше.
Под иным ракурсом рассматривал предполагаемые события в Италии
Бруннов, один из ведущих российских дипломатов того времени, отличав-
шийся трезвостью суждений, прекрасно владевший искусством стратегии
и тактики. В его совершенно секретной депеше Горчакову из Лондона от
11 января 1859 г. (30 декабря 1858 г.) дается четкая, ясная оценка реаль-
ного положения России на международной арене, задач ее дипломатии и
конкретных возможностей для решения некоторых из них, умело исполь-
зовав итальянский кризис.
Он исходил из следующих посылок: "...политика 1814—1815 гг. мертва,
ничто не может ее оживить. С этой точки зрения, жертвы, которые мы
принесли, несправедливость, допущенная в отношении нас, последствия,
которые из этого вытекали, должны, по крайней мере, нам предложить в
качестве компенсации существенное преимущество - вернуть нам, в буду-
щем, свободу действий!"70
Александр II был с ним согласен, как относительно определения судьбы
политики 1814-1815 гг. ("И мы не должны о ней сожалеть"), так и
возможности на будущее свободы действий ("Вот единственная хорошая
сторона последней войны"). Он нашел справедливым еще одно сообра-
жение, которое Бруннов считал особенно важным. Посланник напоминал
об утвердившейся со времени военного кризиса привычке врагов России
68 Там же. Л. 9.
69 Там же. Л. 10.
70 АВПРИ. Секретный архив. Д. 2. Л. 12.
5. Серова О.В.
129
ставить ее "в положение общего врага (подчеркнуто в тексте. - О.С.),
против которого следовало принимать гарантии безопасности"71. Иными
словами, речь шла о том, чтобы покончить с таким положением, зафикси-
рованным парижским соглашением от 15 апреля 1856 г. При этом он
призывал обратиться к опыту Франции, к ее образу действий (тем более
заслуживающему внимания, что его определил такой выдающийся
дипломат, как Шарль Морис Талейран). Оказавшись в подобном положе-
нии общего врага в 1815 г., во время бельгийских событий 1830 г. (тогда в
ходе революции Бельгия отделилась от Голландии, а Париж и Лондон
взяли под свою защиту ее независимость), Франция сумела отвлечь
Англию от трех континентальных держав, т.е. России, Австрии и Прус-
сии. Для достижения такого результата, полагал Бруннов, был важен не
только сам случай, но потребовалось искусство им воспользоваться
вовремя, не упустить его.
Бруннов так определял причины, по которым кризис в Италии подходил
для достижения этой цели: "Прежде всего, он отвлекает от событий
последней войны. Он переносит на Запад взоры Европы, слишком долго
сосредоточенные на Востоке с недоверием и ненавистью к России. Он
приведет к столкновению Австрии с Францией. Он серьезно затруднит
отношения Англии с одной и другой. Одним словом, он будет иметь своим
результатом нарушение сговора против нас, начало которому положил
договор, заключенный в Вене 2 декабря, а сохранению которого в усло-
виях восстановленного мира призвано было содействовать парижское
соглашение от 16 апреля"72.
Со своей стороны российский министр, оглядываясь на события пред-
шествовавшего года, в отчете царю за 1858 г. констатировал: «...в мо-
мент, когда я оканчиваю эту работу, итальянские дела составляют пред-
мет самого серьезного беспокойства правительств. "Итальянский вопрос",
долгое время подавленный, но не заглушенный, принимает пропорции
европейского вопроса, в котором сошлись друг против друга как сопер-
ничающие интересы, так и страсти»73.
Исходя из такого положения вещей, Горчаков формулировал позицию
российского правительства в преддверии надвигавшегося конфликта сле-
дующим образом: "Мы не желаем войны, размеры и последствия которой
непредсказуемы. Если ее можно будет предотвратить путем переговоров,
мы не откажем в нашей помощи. Если она станет неизбежной, мы прило-
жим все усилия, чтобы ее ограничить как можно более узкими рамками и
особенно помешать, чтобы пожар, вспыхнувший в Ломбардии, распростра-
нился на Восток и Европу путем пробуждения национального вопроса"74.
Горчаков, как видно из его совершенно секретного частного письма
Киселеву от 1 января 1859 г. (20 декабря 1858 г.), отдавал себе отчет в
том, чем были продиктованы планы Наполеона III относительно Италии.
"В последнее время, - писал он, - французский император обнаружил тен-
71 Там же.
72 Вероятно, описка. Соглашение было подписано 15 апреля //Там же. Л. 14.
73 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1858. Д. 57. Л. 237.
74 Там же. Л. 202.
130
денцию к расширению основ своей власти путем придания нового блеска
его оружию, может быть, даже путем территориального расширения, и он
считает подходящим для этого предлогом или, по крайней мере, благовид-
ным мотивом положение в Италии, а точнее, натянутость отношений
между Австрией и Пьемонтом"75.
Напоминая послу, что Александр II останется верным выполнению
принятых в этой связи на себя обязательств, министр подчеркивал, что у
Наполеона не должно возникнуть никаких сомнений на этот счет, а "все,
что будет способствовать тому, чтобы поколебать его доверие в этом
отношении, нанесет вред фундаментальным основам политики, которой
мы следуем"76. Поддержка этого доверия, естественно, возлагалась на
Киселева.
Одновременно Горчаков стремился расстроить планы Наполеона.
После изложенной выше преамбулы он призвал посла употребить всю
опытность и осторожность, которые его характеризуют, дабы "поста-
раться зародить в высшей степени расчетливом и практическом уме импе-
ратора Наполеона сомнения относительно уместности решения, которое,
кажется, его занимает". Его следовало убедить, что момент для этого
выбран не подходящий, что его расчеты на нейтралитет и даже на
моральную помощь Англии в случае надобности представляются необос-
нованными. Горчаков полагал, что французское правительство не отдает
себе ясно отчета в том, каковы позиции государств Германской конферен-
ции, особенно Пруссии, и высказывал сомнение по поводу того, что
обращения Александра II к принцу-регенту "будет достаточно, чтобы
парализовать недобрую волю Германии"77.
Резюмируя, Горчаков писал: "...Вы постараетесь поговорить с француз-
ским императором о ненадежной политической позиции Англии, о внуша-
ющей мало доверия позиции Германии в случае войны78.
75 Там же. Д. 121. Л. 397.
76 Там же. Л. 398.
77 Там же.
78 Весьма кстати оказался для Горчакова сделанный ему министром иностранных дел
Пруссии Александром Шлейницем через прусского посланника Карла Вертера 30 декабря
1858 г. (11 января 1859 г.) запрос о том, верно ли, что Россия заключила с Францией договор,
направленный против Германии, а также о том, какова будет позиция России, если в ходе
войны Пьемонта и Франции с Австрией Германия не сможет остаться нейтральной. На
первый вопрос Горчаков, не колеблясь, ответил, что никогда, ни при каких обстоятельствах
не может идти речи о коалиции России и Франции против Германии. На второй, поскольку
речь шла о гипотезе, он смог лишь повторить, что у императора нет никаких враждебных
германским интересам помыслов. Если же Германия сочтет себя обязанной принять участие
в борьбе, которая происходит не на германской территории и не из-за германских проблем, в
таком случае она будет отстаивать не германские интересы, а политические комбинации,
тенденции и значение которых должно будет оценено Петербургом, и тогда он сохранит за
собой свободу суждения и действия и переоценит свои отношения с различными
европейскими державами. Посылая Киселеву свой отчет Александру II об этой беседе,
Горчаков просил его, считая инцидент чрезвычайно серьезным, испросить специальную
аудиенцию у Наполеона III и показать ему этот отчет, но ни в коем случае не разрешать
снять с него копию и просить держать все в полном секрете (АВПРИ. Ф. Личный архив
П.Д. Киселева. Оп. 585. Д. 5. Л. 39-40). Киселев говорил об этом с Наполеоном III на балу
25(13) января 1859 г., а дал прочитать отчет Горчакова во время аудиенции на следующий
день. (Там же. Л. 41).
5* 131
Вы с ним не будете говорить ни от имени императора, ни даже от
имени правительства, но лишь излагая некоторые личные сомнения, кото-
рые Вам внушены общим положением в Европе и в качестве продолжения
бесед, которых император Вас удостоил чести в Компьене...2* Одним
словом, наш Августейший монарх хотел бы избежать разрыва и войны, но
в то же время, чтобы убеждение в их неуместности возникло со стороны
самого императора Наполеона. Этот монарх почти не имеет привычки
позволять страстям увлечь себя. До сих пор он обнаруживал себя ловким
в расчетах”79.
Киселев не должен был также никоим образом обнаружить свою
осведомленность о содержании секретных переговоров двух императоров,
а, напротив, создать впечатление, что все излагаемое им Наполеону III -
итог его личных наблюдений.
Задачу Киселева серьезно облегчал тот факт, что слишком занятый
проблемами войны и союза с Россией Луи Наполеон неизменно затрагивал
при встречах самые разные их аспекты. Среди них явно проглядывало
стремление попытаться вовлечь Россию в войну, о чем красноречиво сви-
детельствует заявление во время беседы с Киселевым 26 января 1859 г.:
’’Прежде всего, - заметил император, - не следует упускать случай, ко-
торый, возможно, долго не представится, именно своевременность вели-
ких решений составляет сущность любой хорошей политики... Я полагаю,
что наше совместное выступление было бы всепобеждающим”. Киселев
на это сказал, что поставленная Наполеоном III цель - освободиться от
сложившейся в результате Крымской войны ситуации, - конечно,
составляет главное желание России, но при нынешнем положении внутри
страны он не может предположить, что российское правительство сочтет
своевременным участие в войне. Он обещал императору сообщить о
содержании их беседы в Петербург, направив частное и конфиденциаль-
ное послание Горчакову. Император ответил Киселеву, что "это было в
самом деле предложение совершенно частное и конфиденциальное”, и
просил сообщить о нем министру80. Иными словами, он признал, что речь
шла лишь о зондаже почвы в Петербурге.
Что касалось "собственных глубоких убеждений” Киселева, которыми
он, разумеется, не собирался делиться с Наполеоном, но "решился
представить на рассмотрение” Горчакова, они сводились к следующему. В
связи с опасением возникновения союза Берлина, Вены и Лондона и
отдавая отчет о полном совпадении интересов России и Франции, он
считал: "Если оборонительный договор был абсолютно необходим, чтобы
нас гарантировать от резкого поворота со стороны Франции, следует без
колебаний принять это условие, так как небольшая война совместно с
Францией всегда предпочтительнее всеобщей лиги, из которой исклю-
ченной оказывается только Россия”81.
Решительный сторонник подписания договора с Францией Киселев тем
2* В конце ноября Киселев провел пять дней в Компьене в качестве личного гостя
Наполеона III.
79 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1858. Д. 121. Л. 401-402.
80 АВПРИ. Ф. Личный архив П.Д. Киселева. Оп. 585. Д. 6. Л. 93-94.
81 Там же. Д. 13. Л. 20.
132
не менее глубоко сомневался относительно равноценности взаимных
обязательств России и Франции. Этими сомнениями он поделился с
Горчаковым в совершенно секретном частном письме от 13(1) февраля.
Напомнив, как Наполеон сказал ему однажды, что "политика в конечном
счете всего лишь сделка (подчеркнуто в тексте. - О.С.). Я вам предлагаю
одно или другое, вы мне за это даете то или иное. Договариваются, и с
тех пор действуют в согласии, не будучи больше должны опасаться
непредвиденных просчетов", посол призывал тщательно взвесить предло-
жения и эквивалент, на который можно было претендовать, не требуя от
союзника слишком много, дабы не побудить его захотеть уравнять
сделку. Он находил предлагаемый Петербургом благожелательный
нейтралитет не эквивалентным выдвигаемому ею в обмен пожеланию об
отмене унизительных в отношении России статей Парижского договора.
Поскольку было очевидно, что "европейский договор не аннулируется в
результате простых переговоров", ему представлялось неубедительным
обещание Наполеона, даже если бы он его и дал (в чем, впрочем, посол
весьма сомневался), добиться перевеса на таких переговорах вследствие
победоносной войны против Австрии. При всем желании император не
смог бы этого сделать без всеобщей войны, в которую вопреки желанию
России ее бы вовлекли, что было бы несвоевременно с точки зрения ее
насущных интересов в данный момент82.
Киселев так разъяснил свою позицию: "Я знаю о всем значении,
придаваемом Вами пересмотру Парижского договора, я это одобряю от
всего сердца, я этому искренне сочувствую; я - русский, как Вы, мой
князь, я изо всех сил желаю того конечного результата, которого желаете
Вы, но, наблюдая близко повороты личной политики императора
Наполеона, я опасаюсь, как бы подобное обязательство не завлекло нас
дальше, чем нам того хотелось бы"83.
Горчаков расходился с Киселевым в оценке благожелательного нейтра-
литета России, полагая, что он обеспечивал Франции немалые приобрете-
ния и был эквивалентен обязательствам Наполеона III. "А Ницца и
Савойа, а политическое влияние? А территориальное расширение Сарди-
нии? Ничего из этого, - замечал он, - нельзя сделать без нашего согласия,
в обмен же император Наполеон обязывается лишь на добрую услугу и на
усилия для устранения унизительных статей". Александра II не пугала
даже возможность всеобщей войны: "Я конечно не хочу войны; но, если
война произойдет, я не отступлю, и я верю, что Наполеон выполнит то,
что обещал, то есть отмену Парижского договора, который является для
меня постоянным кошмаром"84.
Не останавливаясь подробно на том, как вырабатывались конкретные
положения будущего соглашения между Францией и Россией, подчеркнем
лишь внесенные (в самом начале переговоров) российской стороной
изменения, которые существенно меняли его смысл.
Российское правительство отказалось от положения относительно
82 АВПРИ. Ф. Секретный архив. Д. 2. Л. 72-73.
83 Там же. Л. 73.
84 Там же. Л. 72, 73.
133
объявления им войны Австрии в обмен не обещание императора Напо-
леона оказать России свою поддержку в том, чтобы при заключении мира
ей была уступлена Галиция. Оно также было против разрыва дипломати-
ческих отношений с Австрией через несколько недель после начала войны
Франции с Австрией, как предлагал Париж. Мотивировалось это несоот-
ветствием интересам, которые преследовал Наполеон III: столь враждеб-
ная Австрии демонстрация, по мнению Петербурга, неизбежно должна
была побудить Германию за нее вступиться, а это значило, что Россия с
Францией имели бы дело со всем Германским союзом и конфликт тем
самым утратил бы австро-итальянский характер85.
Положение французского проекта о том, что, "если обстоятельства
будут этому благоприятствовать, она (Россия. - О.С.) не будет возражать
против образования независимого Венгерского государства", в Петербурге
предпочли опустить, сославшись на то, что российский император уже
заявил, что не окажет никакой помощи Австрии. Но при этом делалась
оговорка, что если бы поражение в Италии привело к изменению совре-
менного положения в Венгрии, Россия не стала бы оспаривать совершив-
шихся фактов86. Зная, каковы планы Наполеона Ш по расчленению Авст-
рии, что вполне отвечало стремлению Александра II ее ослабить, послед-
ний, однако, не был склонен поддержать в этом французского императора
из опасений создать прецедент для Польши.
Причины, диктовавшие отказ от упомянутых выше положений, Горча-
ков мотивировал так: "Запрашиваемая от нас помощь неизбежно ввергла
бы нас в европейский пожар, который революция и общее пробуждение
народностей сделали бы вдвойне опасным и который поглотил бы
средства, необходимые для проведения наших внутренних реформ, нанеся
ущерб стране". Одновременно он подчеркивал невозможность для России
полностью уклониться от предложенного ей союза, так как "отказаться от
него значило бы снова толкнуть императора Наполеона в объятия Анг-
лии. Прошлое достаточно нам доказало, какие могут быть из этого по-
следствия". Альтернативное решение для него заключалось в том, чтобы
продолжить и укрепить дружественное согласие с Францией, оказывая ей
"любое зависящее от России содействие ее интересам на Западе"87.
Именно такой характер и был придан в ходе последующих переговоров
секретному договору Франции с Россией, подписанному в Париже Валевс-
ким и Киселевым 3 марта (18 февраля) 1859 г., который затем санкциони-
ровался двумя императорами при посредстве взаимных ратификаций.
Обмен ратификациями должен был произойти в Париже "через месяц или
скорее, буде это окажется возможным"88.
В преамбуле подчеркивалось, что появление этого секретного докумен-
та соответствовало достигнутой в Штутгарте договоренности двух импе-
раторов "не принимать участия в решении ни одного крупного европей-
ского вопроса, не посоветовавшись предварительно между собой". Теперь
85 Там же. Д. 1. Л. 15-16.
86 Там же. Л. 18.
87 Там же. Д. 3. Л. 7, 8.
88 Там же.Д. 2. Л. 92.
134
Наполеон III уведомил Александра II "об осложнениях, которые он
предвидит в Италии", и разъяснил, "что традиционная политика Франции,
ее интересы и симпатии смогут принудить ее поддержать Сардинию".
Александр II признал, "что Россия со своей стороны не может остаться
равнодушной перед лицом подобного развития событий"89.
Конкретные договоренности в такой ситуации сводились к следующе-
му. В случае объявления Францией и Сардинией войны Австрии Россия
займет позицию благожелательного нейтралитета; кроме того, она не
будет противиться расширению Савойского дома в Италии при условии
соблюдения прав монархов, которые не примут участия в войне. Оба
императора должны были объяснить союзникам, ситуацию, возникшию бы
в случае войны между Францией и Австрией, и дать им понять, что эта
война не может нанести ущерб интересам великих нейтральных держав.
Стимулировавшее достижение этого договора стремление Франции к
пересмотру договоров 1815 г., а России - Парижского договора 1856 г.
вылилось в весьма расплывчатое обещание сторон в будущем прийти к
согласию относительно "изменения существующих договоров, которого
надлежит совместно добиваться в интересах обоих государств при
заключении мира"90.
Что касалось интересов России, то достигнутый результат выглядел,
конечно, весьма скромным. Добиваться же тогда большего значило неиз-
бежно подвергнуть страну угрозе вовлечения во всеобщую войну, а это
было несвоевременным, особенно учитывая необходимость решения слож-
ных внутриполитических задач.
К тому же нельзя забывать, что договор документально закреплял
достигнутое между Парижем и Петербургом сближение и открывал
определенную перспективу для решения внешнеполитического вопроса
первостепенной важности для российской дипломатии. Киселев был прав,
когда назвал этот договор "полезным первым шагом, предназначенным
получить дальнейшее развитие"91.
Подчеркнем также, что и с точки зрения французских интересов дого-
вор создавал вполне реальную возможность: "разрешение пересмотреть
итальянский порядок", которого добился Наполеон III, представляло, как
писал видный итальянский историк Франко Вальсекки, "не лишенный
значения результат, если вспомнить, что Россия - оплот консервативной
Европы - была одним из главных столпов системы 1815 г., включавшей в
себя и итальянский порядок". Полностью разделяя это соображение
итальянского историка, нельзя, однако, согласиться с его утверждением,
что это был "единственный результат, которого добился Наполеон"92.
Приводимые им самим в обоснование такого вывода положения, что
Франции не удалось получить, несмотря на ее настояния, никакого обяза-
тельства от России относительно концентрации ее войск на австрийской
границе, равно как и гарантий со стороны России соблюдения нейтра-
литета Германией, справедливы лишь отчасти. Действительно, подобные
89 Там же. Д. 1. Л. 38.
90 Там же. Л. 38-39.
91 Там же. Д. 2. Л. 85.
92 Valsecchi F. Italia ed Europa nel 1859. Firenze, 1965. P. 68.
135
обязательства не вошли в текст договора. Но в том и состоит специфика
этого документа, что основные его положения сформулированы в нем в
самом общем виде, а заключенное в них конкретное содержание соот-
ветствовало устным договоренностям двух императоров, его реализация
оставалась на совести монархов, о чем свидетельствует письмо Алек-
сандра II к Наполеону III от 7 января 1859 г. (26 декабря 1858 г.). “Я бу-
ду, - писал российский монарх, - честно оказывать Вам поддержку; но
предоставьте мне выбор средств, времени и пределов ее. Несомненно, что
ясный и искренний язык - единственно, что подобает государям двух
великих наций, и наши взаимные обещания стоят, по моему мнению,
больше, чем договор и разные дипломатические фразы”93.
Подтверждением, что это были не просто слова, служит то, как форму-*
лировались основные внешнеполитические цели России в тот момент:
“сохранение мира, если возможно: сохранение в любом случае (подчерк-
нуто в тексте. - О.С.) тесной дружбы с Францией”94. Свое участие в
достижении первой цели, свое понимание “выполнения долга настоящей и
честной дружбы” в Петербурге видели в том, чтобы доводить до сведения
Наполеона III без всяких комментариев все, что становилось известно
относительно намерений Англии и Германии, чтобы ставить его “перед
зеркалом, отражающим современное положение так, как оно есть”,
расширить данные, на которых он сможет строить свои расчеты. Одно-
временно император должен был знать и сохранять уверенность в том,
что российский император, "каково бы ни было его личное мнение отно-
сительно своевременности предприятия, выполнит данные им обещания в
пределах, которые он указал”95. Поддерживать в Наполеоне III эти
убеждения было предписано Киселеву.
Договоренность Парижа с Петербургом стала важнейшей вехой на
пути подготовки войны Франции и Сардинии с Австрией. Это было
серьезное достижение французской дипломатии, придававшей большое
значение привлечению России на свою сторону: далеко не случайно пере-
говоры с Кавуром о союзе Наполеон III завершил лишь далеко про-
двинувшись в достижении союза с Россией.
Однако заключение соглашения, как показали последующие события,
вовсе не повлекло за собой отказа российской дипломатии от собственных
оценок происходившего на Апеннинском полуострове и продиктованных
этими оценками усилий, направленных на то, чтобы дальнейшее развитие
событий отвечало интересам России.
На завершающей стадии переговоров с Наполеоном III, в условиях все
более явно назревавшего конфликта, в Петербурге добивались уточнений
у него относительно намерения начать войну и даты ее начала. В
длившейся почти час беседе с императором 19 января 1859 г. все, что смог
услышать на этот счет Киселев, свелось, однако, к замечанию, что “вой-
на может произойти лишь тогда, когда серьезные причины сделают ее
абсолютно неизбежной", но что при всех условиях нужно к ней быть
93 АВПРИ. Ф. Секретный архив. Д. 1. Л. 33.
94 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 143. Л. 267.
95 Там же. Л. 271.
136
готовыми. Попытки посла получить разъяснения относительно ’’серьезных
причин” успеха не имели. Последующая беседа с Валевским также мало
что прояснила. Из всех собранных сведений Киселев мог лишь заключить,
что начало войны пока откладывается96.
Но Горчаков продолжал настаивать на получении Киселевым у фран-
цузских руководителей новых сведений на этот счет. Он мотивировал
свою просьбу нежеланием терять драгоценное время, чтобы успеть при-
нять меры на случай войны, и одновременно хотел, чтобы за этой
просьбой не усматривали стремления избежать выполнения данных
обещаний97.
С такой же просьбой обратился ближайший помощник Горчакова
А.Г. Жомини к барону Ла Ронсьеру ле Нури в письме от 25 января
1859 г., одобренном Александром И. Он напоминал, что для переброски
войск требуется немало времени из-за большого расстояния. Оставаясь в
неизвестности относительно намерений французского правительства при-
ступить к военным действиям, невозможно начинать такое мероприятие; а
в то же время опоздание с его осуществлением сделало бы этот демарш
напрасным и, возможно, бесполезным98.
Одновременно с этими запросами, Петербург добивался уточнений в
Париже двух важнейших для его дальнейшей ориентации вопросов. В
конце января Горчаков просил Киселева (оговорив время этого демарша
моментом, когда станет ясно, что французский император окончательно
склоняется к войне) вынудить его "объясниться относительно обсто-
ятельств, которые, по-видимому, внушают ему предполагаемую в нем
уверенность в моральной поддержке или нейтралитете Англии”. Сказан-
ные им Киселеву на этот счет несколько расплывчатых фраз Горчаков
находил невозможным принимать всерьез: полагая, что Наполеон III
основывался на каких-то иных данных, министр считал, что российское
правительство имело право теперь их знать99.
Киселеву вменялось в обязанность также выяснить, какие гарантии оно
могло дать от имени французского императора и какие заверения со-
общить немецким дворам. Горчаков считал, что "основная тема” для
усилий, которые предпримет Петербург, чтобы локализовать войну и
заставить Пруссию не прибегать к оружию, должна исходить из Парижа,
а Петербург к ней добавит все те аргументы, которые подскажет дружба
с Францией100. При этом министр, однако, сомневался в возможности
получить четкий ответ на первый вопрос; равно как не заблуждался, что
запрашиваемые для Германии уверения и гарантии окажутся достаточны-
ми для того, чтобы локализовать войну и удержать от участия в ней
Пруссию, что неизбежно вовлекло бы в нее Германскую конфедера-
цию101.
Трудность решения второго вопроса признавал Александр II, понимав-
96 АВПРИ. Ф. Секретный архив. Д. 2. Л. 54-56.
97 Там же. Л. 41.
98 Там же. Л. 51.
99 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 143. Л. 272-273.
100 Там же. Л. 273.
101 Там же. Л. 273; Там же. 1858. Д. 121. Л. 398-401.
137
ший, что "единственно, что мы можем сказать Пруссии, - это то, что она
не должна ничего опасаться с нашей стороны"102 (подчеркнуто Алек-
сандром И. - ОС.). Но, разумеется, он понимал, что этого явно недоста-
точно, чтобы успокоить страхи, могущие толкнуть Германию вступить в
коалицию против Франции.
В ожидании ответа от Киселева на поставленный вопрос Горчаков
много размышлял над занятой берлинским кабинетом позицией в том виде,
как о ней было заявлено, - Пруссия будет сохранять нейтралитет лишь до
тех пор, пока война ограничится борьбой между Австрией и Пьемонтом, а
в случае вступления в нее Франции она заступится за Австрию. Он
считал, что и во втором случае Берлину следовало серьезно подумать,
прежде чем позволить увлечь себя на путь, возможно отвечающий
воззрениям средневековых рыцарей, но лишающий Пруссию "шанса,
наиболее благоприятного для достижения цели своих постоянных усилий -
прочно обосновать свое влияние в Германии на основании ослабления
своего векового соперника"103. Министр помнил, к чему привело увлечение
некогда "рыцарскими идеалами" Россию.
Горчаков находил химерическими опасения о возможности возвращения
к планам времен Первой империи, ибо речь теперь шла о другой
личности, к тому же полностью изменились обстоятельства и слишком
еще жива была память об успехах и неудачах Наполеона I, чтобы
утратить влияние на современные умы.
Горчаков надеялся на получение из Парижа положительных заверений
в адрес Германии, но для него оставался открытым вопрос, захотят ли им
поверить и удовлетворятся ли только словами, когда речь идет "о
достоинстве и существовании"104.
После беседы с Наполеоном III 10 февраля Киселев пришел к выводу,
что в отношении Англии император явно строил расчеты на глубоком
знакомстве с положением в стране. По второй проблеме послу была лишь
обещана "тема", которая, как надеялся Киселев, позволит лучше понять
как образ мыслей императора, так и значение, которое тот придавал
нейтралитету Германии. Киселев полагал, что "тема" должна содержать
гарантию, выраженную заявлением о неприкосновенности территории
Германии105.
Наполеон III не скрывал решимости попытать удачу, но при условии,
что сможет найти предлог возложить вину за начало войны на
Австрию106.
Придав глубоко секретный характер происходившим переговорам,
Турин и Париж не смогли удержать в тайне своих военных приготовлений.
102 Там же. 1859. Д. 21.Л. 239.
103 Там же. Д. 23. Л. 231-232.
104 Там же. Л. 233.
105 АВПРИ. Ф. Секретный архив. Д. 2. Л. 70; Ф. Личный архив П.Д. Киселева. Оп. 585.
Д. 15. Л. 193.
106 АВПРИ. Ф. Секретный архив. Д. 2. Л. 69.
Глава пятая
ПОСЛЕДНИЕ ПОПЫТКИ ДИПЛОМАТОВ
ПРЕДОТВРАТИТЬ ВОЙНУ
Широко распространившиеся слухи о готовившейся войне Франции и
Пьемонта с Австрией вызвали беспокойство в европейских столицах. В
Лондоне не желали допустить нарушения равновесия в пользу Франции в
Италии и в пользу России на Востоке, что, как там полагали, стало бы
неизбежно следствием этой войны. Однако, как писал Кавуру 11 декабря
1858 г. из Лондона Д’Адзельо, по мнению тех, у кого он пытался выяс-
нить позицию Англии относительно войны с Австрией, Англия ничего не
сделает, чтобы помочь последней найти выход из затруднительного поло-
жения. От Англии следовало поэтому ждать лишь ’’громких фраз ради
доказательства как того, что она отнюдь не равнодушна к прогрессу
Италии”, так и того, что она стремится побудить Сардинию не нарушать
договоры. "Но чернила, а не порох, - считал посланник, - станут оружием
Англии, погрязшей в настоящее время в борьбе с индусами и во
внутренних делах’’1.
На редкость созвучные не только по существу, но даже по форме
утверждения содержатся в донесениях Бруннова. Полагая, что Лондон
предпримет усилия, направленные на мирное урегулирование итальян-
ского вопроса, он писал: «Когда ситуация осложняется, слово ’’конферен-
ция” всегда возникает в воображении, чтобы ее разрешить. На Париж-
ском конгрессе у Кларендона уже была эта идея. Возможно, что англий-
ский кабинет к ней вернется, чтобы наполовину удовлетворить Францию,
усыпить Сардинию, отвлечь Италию и прийти на помощь трудностям
Австрии. Когда Англия не говорит "пушка”, она произносит "протокол”.
Это старый метод»2.
В зависимости от дальнейшего развития событий позиция Англии ему
представлялась следующим образом: приложат все силы, чтобы помешать
войне; если она все-таки начнется, попытаются ее ограничить полуостро-
вом. С этой целью Англия будет держаться в стороне до тех пор, пока
Россия материально не включится в конфликт. Наконец, если война
станет всеобщей, британское правительство постарается отстоять свои
прямые интересы там, где они могут подвергнуться опасности, прежде
всего в Турции и на Сицилии. В этом случае она вступит в войну3. Брун-
нов специально останавливался на влиянии общественного мнения на
1 Cavour е 1'Inghilterra. Carteggio con V.E. D’Azeglio. Bologna, 1933. Vol. 2. T. 1. P. 243.
2 АВПРИ. Ф. Секретный архив. Д. 2. Л. 34.
3 Там же. Л. 35.
139
действия правительства. "Здесь, - писал он, - национальное чувство
выскажется в пользу дела свободы! Политические соображения умолкнут
перед общественным мнением (подчеркнуто в тексте. - О.С.). Вот почему
Австрия заблуждается относительно реального положения вещей, если
она рассчитывает на английскую поддержку in extremis* (подчеркнуто в
тексте. - О.С.). Англия вмешается лишь там, где ее собственные интере-
сы окажутся под угрозой. Ее не будет нигде, ни в одном месте"* 4.
Следует отдать должное справедливой оценке Брунновым роли об-
щественного мнения в формировании политического курса Англии. Дейст-
вительно, оно представляло собой важный фактор, с позитивным отноше-
нием которого к национально-освободительному движению в Италии
правительство не могло не считаться5.
В начале 1859 г. в Лондоне решили сделать все возможное, чтобы
помешать войне, в связи с чем английская дипломатия проявила большую
активность и готовность принять на себя посреднические функции в мир-
ном урегулировании назревавшего конфликта, ходатайствуя о поддержке
в этом в Петербурге и Берлине.
Информация о политической линии Форин оффис по итальянскому
вопросу поступила в разной форме в столице различных держав. Пруссию,
державу наиболее тесно в это время связанную с Англией, как сообщал в
своей сверхсекретной депеше 7 января Малмсбери в Париж Каули,
поставили в известность о том, что, если война начнется, Англия намере-
на придерживаться "нейтралитета в любом случае и столь долго, насколь-
ко это будет возможно"6. Францию, Пьемонт и Австрию предостерега-
ли: война не разрешит итальянский вопрос, а в дальнейшем, благодаря
усилению австрийского влияния или замены его французским, сделает это
еще более трудным; война может способствовать подъему револю-
ционных настроений, чего ни одна из сторон не желает; переговоры
* При последнем издыхании; в последний момент (жизни) (лат.).
4 АВПРИ. Ф. Секретный архив. Д. 2. Л. 36.
5 Подробное исследование английским историком Дереком Билсом этого вопроса привело
его к следующим выводам: “Если бы война разразилась, общественное мнение твердо
высказалось бы за нейтралитет. Газеты различных направлений по разным мотивам пришли
к заключению, что в случае конфликта... Англия должна держаться в стороне. Англичане
были уверены, что нельзя оправдать никакую другую позицию. Бесспорно, что в целом
политика Малмсбери в ее общих чертах пользовалась одобрением большинства граждан, по
крайней мере в первые три месяца 1859 г." (Beales D. England and Italy 1859-1860. L., 1961.
P. 51). При этом воздействие общественного мнения на позицию правительства носило
общий характер и выражалось в том, что, определяя свой курс, оно должно было
предусмотреть предполагаемую реакцию населения на развитие кризиса и считаться с ней.
Что касается дебатов в парламенте по вопросам внешней политики, то они должны были,
полагает Билес, помочь Джеймсу Говарду Малмсбери следовать намеченной им линии, ибо
свидетельствовали о существовании чрезвычайно широкого единодушия между двумя
партиями (Ibid. Р. 59-60). К аналогичному выводу - о наличии единства позиции в
итальянском вопросе в начале 1859 г. среди британских правящих кругов независимо от их
партийной принадлежности - пришла и советская исследовательница (Пантюхина Т.В.
Позиция британских правящих кругов во время дипломатической подготовки австро-
итальянской войны 1859 года // Некоторые проблемы внешней политики Англии XIX-XX вв.
Курск, 1986).
6 Correspondence Respecting the Affairs of Italy: January to May 1859. Presented to Both Houses
of Parliament. L., 1859. P. 4.
140
явились бы единственным способом улучшения политической ситуации в
Италии.
Вероятные участницы войны получили различающиеся по содержанию
сообщения относительно английской позиции в случае конфликта.
Английским послам Каули в Париж и Огэстусу Лофтусу в Вену были по
этому поводу направлены депеши соответственно 10 и 12 января.
Австрии, которая, как полагали, не рискнет начать даже оборонительную
войну без союзников, было разъяснено, что ей не следует рассчитывать
на получение помощи и что Англия будет сохранять строгий нейтралитет;
в то время как Франции, которую удовлетворил бы английский нейтрали-
тет, дали понять о возможном ей противодействии7.
Однако, известно, что английский посланник в Турине Хадсон, находив-
шийся в столь дружеских отношениях с Кавуром, что Малмсбери считал,
что он ’’больше итальянец, чем сами итальянцы", ознакомил сардинского
премьера с содержанием некоторых совершенно конфиденциальных де-
пеш. Среди них была и упомянутая выше депеша в Вену от 12 апреля,
констатировавшая, что Англия останется нейтральной в случае войны8.
Естественно предположить, что Кавур в какой-то форме поставил об этом
в известность Наполеона III.
Ведя дипломатическую подготовку к войне, Кавур стремился возбудить
у Англии и Германской конфедерации (в чьей поддержке он был далеко не
уверен) опасения по поводу возможного возникновения русско-австрийско-
го конфликта в связи с восточным вопросом. "Мы не нуждаемся в помощи
России в итальянском деле, - говорил он прусскому посланнику в январе
1859 г., - но если Германия и Англия захотят противостоять нашей борь-
бе за то будущее Италии, наступление которого является лишь вопросом
времени, мы окажемся вынуждены включить в игру Россию. Это будет
очень несложно, ибо, как только на Востоке возникнет пожар, Россия
начнет защищать там свои интересы, и коллизия с Австрией станет тогда
неизбежной..."9
13 января 1859 г. Малмсбери направил письмо Каули с поручением
начать посреднические демарши между Францией, Австрией, а если ока-
жется необходимым, то и Сардинией10. Доверив ему эту миссию в Лон-
доне, сделали не лучший выбор, даже если исходили из ббльшей важности
переговоров с Австрией, чем с Сардинией, ибо, если в Вене Каули счи-
тали "другом Австрии", то в Турине в нем видели "злейшего врага"
Италии и особенно Сардинии11.
В своем посредничестве английское правительство опиралось на прин-
цип сохранения в силе договоров 1815 г., но не исключая при этом такого
обсуждения итальянской проблемы, которое, не ослабляя духовную
власть папы, привело бы к принятию решений, способствовавших бы
7 Ibid. Р. 6, 8.
8 Malmesbury Е. Memoirs of an ex-Minister. Vol. 1-3. Leipzig, 1885. Vol. 3. P. 30; Beales D.
Op. cit. P. 47.
9 АРР. B., 1933. Bd. 1. S. 158.
10 Malmsbury E. Op. cit. Vol. 2. P. 16.
11 Hiibner J A. Nove anni di recordi di un ambasciatore austriaco a Parigi sotto il Secondo Impero,
1851-1859. Milano, 1944. P. 644; Mazziotti M. Napoleone III e 1'Italia. Milano, 1929. P. 142.
141
улучшению установленного этими договорами порядка в Центральной
Италии. За основу будущей договоренности Франции с Австрией оно
предложило принять следующие положения: прекращение французской и
австрийской оккупации Папского государства, реформа управления в нем,
гарантии достижения согласия между венским и туринским кабинетами,
отмена или изменение договоров 1847 г. Австрии с герцогствами в
Центральной Италии, в соответствии с которыми Австрия имела право на
военное вмешательство в их дела с целью подавления возможных
революционных движений12.
Российское правительство отказалось поддержать английское в его
намерении призвать Францию и Австрию к умеренности. Горчаков в
беседе с английским послом Джоном Кремптоном (о ней последний сооб-
щал Малмсбери 26 января, а Горчаков писал 15(3) января 1859 г. Кисе-
леву) разъяснил, что Россия для завершения внутренних реформ нужда-
ется в сохранении мира и выскажется именно в таком смысле, будучи об
этом спрошена, но "не возьмет на себя инициативу давать советы". Он
подчеркнул, однако, разницу в позиции России в том, что касалось этих
двух держав, к интересам которых она не может относиться одинаково,
мотивируя это отношением в свою очередь той и другой к России. Он не
сказал, чью сторону займет Россия в случае нарушения европейского
мира, поскольку по этому главному вопросу в Петербурге, заверил он,
решили быть свободными ото всяких обязательств.
Кремптон, в свою очередь, сославшись на неинформированность о
"шаге, который предпримет Англия в случае разрыва", т.е. начала вой-
ны, заявил: "Я не думаю, чтобы мое правительство приняло активное
участие в борьбе, вызванной антипатиями и личными пристрастиями, но
что оно подумает об этом, если речь пойдет о территориальных пере-
делах"13.
Отрицательная реакция российского правительства на призыв Лондона
была закономерной в свете приближавшихся в те дни к своему заверше-
нию переговоров о союзном договоре с Францией. Столь же закономер-
ной и последовательной была его позиция по отношению к неаполитанс-
кому правительству, которое в конце 1858 г. - начале 1859 г. Горчаков
неизменно убеждал в том, что в складывавшейся напряженной обстановке
ему следует придерживаться нейтралитета, сохранять полную неза-
висимость, не склоняться ни на сторону Австрии, взяв на себя какие-то
перед ней обязательства, ни на сторону какого-либо итальянского го-
сударства, чтобы не сделаться союзником или противником одной из
сторон14.
Между тем из Парижа последовало новое напоминание, что война не за
горами, которое не могло не отразиться на позиции европейской диплома-
тии. На сей раз им послужил выход в свет в Париже 4 февраля 1859 г.
брошюры "Император Наполеон III и Италия", написанной с санкции
12 Bianchi N. Storia documentata della diplomazia europea in Italia dall'anno 1814 all'anno 1861.
Napoli; Roma, 1872. Vol. 8. P. 37; Correspondence Respecting the Affairs of Italy: January to May
1859. P. 54.
13 Bianchi N. Op cit. Vol. 8. P. 40-41; АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 143. Л. 11.
14 ASN. Minister© degli Esteri. Busta 1700.
142
императора (и это ни для кого не составляло секрета) публицистом
виконтом Ла Героньером (Луи Этьентом Артуром Дюбрей-Эльоном)15.
Цель провозглашаемого ее автором неизбежным конфликта состояла в
том, чтобы "предупредить революцию, дав законное удовлетворение
нуждам народов и гарантируя и охраняя их национальные принципы и
права". При этом особо подчеркивалось, что итальянская независимость
грядет фатально, что война будет вестись в интересах мира. Далее
следовало утверждение, что, способствуя развитию революции, импера-
тор тем самым борется против нее, ибо, идя навстречу настоятельным
требованиям итальянского народа, он мешает тому, чтобы они нашли
выход в бурном повстанческом взрыве, в чем, говорилось в брошюре, все
более отдает себе отчет европейское общественное мнение, и Австрия
должна к нему прислушаться. Специально отмечалось, что Франция не
преследует в Италии завоевательных целей и, придерживаясь своей тра-
диционной политики, желает видеть ее независимой, свободной от всякого
иностранного влияния. Единственное возможное решение итальянского
вопроса автор брошюры усматривал в объединении государств Апеннин-
ского полуострова, но лишь на основе федерации, препятствием чему
служило австрийское господство. Готовая же содействовать такому реше-
нию этого вопроса, Франция была якобы заинтересована избежать при
этом конфликта с Австрией. В заключении автор взывал к обществен-
ному мнению Европы, ожидая от него помощи в том, чтобы заменить
договоры 1815 г. чем-то иным, более отвечающим интересам итальянской
нации. Как справедливо подчеркивал видный итальянский историк Валь-
секки, в этом брошюре, ставшей "манифестом неизбежной войны", речь
шла не просто о предлоге для оправдания конфликта, а об отстаивании
идеологических предпосылок, на которые Наполеон опирался. Итальян-
ская кампания воспринималась им как фаза в цикле (Россия разбита,
коалиция против Франции разрушена, оставалось разбить Австрию, осно-
вывающую свое преобладание в Европе на договоре 1815 г.), завершение
которого составляло конечную цель императора. При этом принцип на-
циональностей, служивший предпосылкой и одновременно основой напо-
леоновской программы, предполагалось использовать лишь для обес-
печения французских интересов: его применение в Италии должно было
привести к созданию федерации, а не к единству, означавшему бы по-
явление великой нации на границе с Францией, чего она вовсе не же-
лала16.
При всех оговорках относительно ограниченного его применения в
Италии публичное обращение к принципу национальностей вызвало боль-
шую обеспокоенность Киселева. В депеше к Горчакову от 22(10) февраля
он предлагал в момент завершения переговоров, долженствовавших
уточнить на будущее франко-русские отношения, предупредить француз-
ское правительство о том, что слишком большая настойчивость, прояв-
ленная в вопросе о развитии национальностей, может оказаться чреватой
15 Любопытно, что Киселев находил его очень приверженным идее союза с Россией и
глубоко антианглийски настроенным (АВПРИ. Ф. Личный архив П.Д. Киселева. Оп. 585.
Д. 20. Л. 84).
16 Valsecchi F. Italia ed Europa nel 1859. Firenze, 1965. P. 35-37.
143
"реальными и серьезными затруднениями для правительств”17. Он говорил
об этом с Валевским, но считал недостаточным замечаний лишь со своей
стороны. Александр II полностью разделял соображения посла.
Чрезвычайно интересна - как в связи с появлением брошюры, так и с
поставленным Киселевым вопросом - конфиденциальная депеша
Горчакова послу от 6 марта (21 февраля) 1859 г., содержащая трезвую
оценку министром целей Наполеона III. При этом Горчаков не просто
одобрительно относился к грядущим событиям, но готов был пойти
дальше, ратуя за верное истолкование намерений Наполеона III перед
Европой. Позиция французского императора в итальянском вопросе
представлялась министру, преследующей двойную задачу, - освободить
итальянские государства от давления венского кабинета и в то же время
от угрозы революции. Продиктованная нынешними и будущими интере-
сами Франции, его политика, по мнению Горчакова, одновременно будет
иметь благотворные последствия для установления спокойствия в Европе.
Министра беспокоило, как бы характер и суть этой политики не оказались
извращены заинтересованными сторонами, которые постараются возбу-
дить тревогу правительств, нарисовав перед ними призрак, грозящий
пробуждением национальностей в Европе, а это могло повлечь за собой
рост числа врагов Франции. В свою очередь российское правительство
было убеждено, что подобные комбинации не входят в замыслы француз-
ского правительства и что оно ни в коем случае не захочет поднять
вопросы, которые не отвечают дружеской природе его отношений с
Россией18, иными словами, польского вопроса. Горчаков, таким образом,
засвидетельствовал, что явно был сторонником войны, а его оценка прин-
ципа национальностей, высказанная в данном контексте, вовсе не
означала отказ от новых запросов французскому правительству по этому
поводу.
Между тем твердо заявленное нежелание Петербурга поддержать Лон-
дон в его посреднических намерениях не остановило последний. Англий-
ское правительство приступило к их реализации, направив 12 февраля
ноту сардинскому правительству с просьбой изложить претензии Турина к
Вене. Кавур 1 марта составил пространный меморандум и передал через
Хадсона в Лондон 3 марта после предварительного одобрения его
Наполеоном Ш.
Выдвинутые Кавуром австрийскому правительству требования своди-
лись к следующему: создание отдельного национального управления в
Ломбардо-Венецианском королевстве, прекращение незаконного вмеша-
тельства Австрии в дела Центральной Италии, аннулирование особых
договоров Австрии с герцогствами и прекращение оккупации ею Ро-
маньи19.
Таким образом, меморандум от 1 марта ограничивался проблемами
лишь Северной и Центральной Италии. Отсутствие в нем даже упоми-
нания о Неаполе Бруннов считал серьезным упущением. По его мнению,
17 АВПРИ. Ф. Секретный архив. Д. 2. Л. 89.
18 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 143. Л. 56-57.
19 Correspondence Respecting the Affairs of Italy: January to May 1859. P. 80-81.
144
на это пошли умышленно: ведь, с сардинской точки зрения, конститу-
ционный режим, за который Кавур ратовал во Флоренции, Модене и
Парме, применительно к Королевству Обеих Сицилий был бы лишь
благоприятен такому решению итальянского вопроса, как о нем гово-
рилось в сардинском меморандуме. Размышляя над причинами, посланник
приходил к убеждению, что таковыми не могли стать ни опасения
спровоцировать формальный отказ неаполитанского правительства, ни
опасение оказаться перед открыто выраженным недоверием самой боль-
шой части населения полуострова к его роли защитника итальянс-
кого дела, ведь не опасается же этого Кавур со стороны Центральной
Италии.
Он не видел объяснения этому и в стремлении избежать новых раз-
ногласий между двумя правительствами (после прежних, едва утихших в
связи с инцидентом с Кальяри), поскольку, если расхождения точек зрения
имеют место, они не замедлят проявиться на конгрессе и лучше их за-
ранее выявить, тем более что Кавур располагает моральной поддержкой
Франции и Англии, а еще одним аргументом в пользу его позиции по-
служил бы факт разрыва Неаполем отношений с западными державами.
Истинную причину допущенного Кавуром в меморандуме пробела
Бруннов усматривал не в отношениях Турина с Неаполем. Заметив, "что
вовсе не в Италии ищет Кавур союзников, а в Европе; в Италии он
взывает к помощи народов; в Европе он ходатайствует о таковой перед
правительствами", посланник объяснял его боязнью Кавура поставить в
трудное положение Россию при голосовании, ибо она могла оказаться
перед альтернативой противоречить самой себе или придерживаться на
конгрессе позиции, намеченной московским циркуляром20. Ведь тогда, в
августе 1856 г., Россия заявила протест Англии и Франции в связи с
оказываемым ими давлением на Неаполь. Она объявила короля Фер-
динанда II абсолютным властелином в своем государстве. Теперь же этот
протест означал бы, что она должна встать на сторону Австрии, против
Франции и Сардинии. Именно этого, полагал Бруннов, Кавур хочет из-
бежать, и именно этим Буоль, несомненно, рассчитывает воспользоваться
на конгрессе. Таким образом, Кавур не упомянул в меморандуме Неаполь,
не желая воскрешать воспоминания о протесте в его защиту. Тем не
менее, был уверен Бруннов, Австрия о нем напомнит и постарается
извлечь из этого пользу, но просчитается, поскольку цель циркуляра -
провозглашение принципа невмешательства. Два года назад о нем на-
поминали Франции и Англии, теперь Россия могла напомнить о нем
Австрии, ведь цель конгресса состоит в том, чтобы устранить австрийское
вмешательство в Италии. "Да, - писал Бруннов, - неаполитанский король
является властелином у себя дома; никто не имеет права вмешиваться в
его внутренние дела, никто не может принудить его к реформам; но это
не исключает советов (подчеркнуто в тексте. - О.С.). Придерживаясь
именно такой позиции, Россия сможет действовать заодно с Францией,
Англией и Сардинией. Она будет поддерживать на конгрессе советы
Франции и Англии, будет протестовать против такого положения вещей,
20 РГИА. Ф. 1044. On. 1. Д. 152. Л. 5-6.
145
которое делает, если можно так выразиться, постоянным вмешательство
Австрии в Италии"21.
Высказанные Брунновым соображения не были лишены основания,
особенно если вспомнить, что из Парижа Кавуру советовали не поднимать
до поры до времени неаполитанский вопрос, чтобы не задеть Россию.
Безусловно, Кавур учитывал и конкретную ситуацию в Королевстве
Обеих Сицилий.
В то же время рассуждения Бруннова свидетельствуют (и по этой
причине они воспроизведены довольно подробно) о весьма взвешенной и
доброжелательной позиции Петербурга в отношении Сардинии. В них по
существу намечена тактическая линия, следовать которой позднее будет
предписано российским представителям на предполагаемом конгрессе.
Со своей стороны Наполеон в ответ на официальный запрос Лондона
отнесся положительно, а точнее, сделал вид, что относится так к его
посреднической миссии. Тогда ведший с ним переговоры Каули отправился
в Вену. Хотя достичь сколько-нибудь позитивного результата ему здесь
не удалось, естественно, информированный об этом Малмсбери тем не
менее счел возможным продолжать переговоры в Париже, что вскоре,
однако, утратило всякий смысл.
Взятая Англией на себя инициатива переговоров создала новую
ситуацию в Европе. В этом ясно отдавали себе отчет как на Сене, так и
на Неве. Успех миссии Каули означал бы мирное разрешение вопроса и
привел бы к ослаблению влияния Австрии в Италии, расширению
такового Пьемонта и независимости правительств Центральной Италии.
В случае же ее провала, как сообщал Валевский в конфиденциальной
записке Киселеву, "Англия окажется морально обязанной поддержать
дело, которое она защищала"22.
"Английское правительство, - писал Горчаков Киселеву 5 марта (21
февраля) 1859 г., обращаясь к другому аспекту этой же проблемы, - под
давлением общественного мнения по вопросу, которому не чужды
симпатии страны, не смогло бы дальше оказывать поддержку венскому
кабинету, и бездействие с его стороны, которое сейчас дает оружие в
руки его противников, было бы тогда оправдано. Пруссия, - добавлял
министр, - которая сейчас вращается в орбите Англии и которая также
высказывается за отмену особых договоров, окажется в аналогичном
положении. Это был бы уже выигрыш"23.
Высказанное Валевским соображение было (наряду с явной осведом-
ленностью, о намерении Англии сохранять нейтралитет в войне) по су-
ществу ответом на занимавший Петербург вопрос о том, на чем осно-
вывался Париж, когда уверенно заявлял о моральной поддержке или нейт-
ралитете Англии. Горчаков, как свидетельствует приведенное выше при-
знание им влияния общественного мнения на позицию английского пра-
вительства, теперь вполне разделял обоснованность подобного прогноза.
Прояснился для Горчакова и характер практических шагов, которые
21 Там же. Л. 6.
22 АВПРИ. Ф. Секретный архив. Д. 2. Л. 95.
23 Там же. Л. 109.
146
следовало предпринять в отношении Германского союза. В начале фев-
раля он попытался заверить Вертера, что война Франции с Австрией на
берегах По никоим образом не будет означать войны на Рейне, что
Берлину следует подумать о прусских интересах и встать по праву во
главе Германии, т.е. принять на себя ту роль, которую у него оспаривает
Австрия, одним словом, воспользоваться данным моментом, чтобы удов-
летворить это свое желание. Он особо подчеркнул, что в случае войны
Наполеон даст гарантию сохранения территориального статус-кво Гер-
мании, к которой, возможно, присоединится Россия24.
После беседы с Вертером Горчакову стало ясно, что теперь подобные
заверения Берлин должен был услышать не через посредника в лице рос-
сийского министра, а непосредственно из Парижа. По его мнению, памят-
ная записка тюильрийского кабинета, которой через своих представителей
он намеревался успокоить Германию, должна была содержать обещание
уважать неприкосновенность территории Германии. "Провозглашенное
императором французов и поддержанное российским императором такое
заявление, - полагал Горчаков, - было бы равноценно гарантии, которую
государства, входящие в (Германский. - О.С.) союз, приняли бы, если
только они не были ослеплены неизлечимым страхом и страстями. Чтобы
придать этому заверению больше силы, мы не видели бы никакого не-
удобства, если бы к нему присоединился бы великобританский кабинет"25.
Между тем в ответ на запрос о теме для Германии из Парижа был
получен документ, составленный в неудовлетворивших Петербург выра-
жениях, и к тому же в нем не содержалось заявления о ненарушении
целостности германской территории. Более того, к самой России была
обращена новая просьба, в дополнение к военной демонстрации на гра-
нице с Австрией направить наблюдательный корпус в Познань, дабы
навести страх на Пруссию.
На это Парижу было заявлено, что подобный демарш может лишь
вызвать обеспокоенность прусского правительства, послужив доказатель-
ством недоверия, которого оно не заслуживает, что, напротив, занятая им
позиция свидетельствует о желании хранить нейтралитет; что следует
поощрять оказываемое им умиротворяющее воздействие на государства
конфедерации как единственное средство удержать их от возможного
вступления в войну26.
Обнаружив лояльность в отношении миссии Каули, в Париже, как уже
отмечалось, явно рассчитывали на ее провал. "Что касается Франции, -
поставил в известность Петербург Валевский, - то она всегда внушала
Пьемонту одну и ту же мысль. Она рекомендовала ему величайшую
осмотрительность, ибо она ему заявила, что сможет его поддержать
только, если он подвергнется нападению со стороны Австрии или если он
будет иметь против этой державы повод для войны, достаточно законный,
чтобы позволить ее (Франции. - О.С.) вмешательство"27. Итак, в то вре-
24 АРР. Bd. 1. S.U2.
25 АВПРИ. Ф. Секретный архив. Д. 1. Л. 106.
26 АВПРИ. Ф. Отчет МИД. 1859. Л. 22.
27 АВПРИ. Ф. Секретный архив. Д. 2. Л. 95.
147
мя как Англия предпринимала свои посреднические демарши, о перспек-
тивах которых Валевский рассуждал в этой же записке Киселеву, Париж
неизменно ориентировал Пьемонт на военный конфликт.
Жалуясь на неопределенность положения, в котором все еще нахо-
дится дело, Валевский указывал на его отрицательную сторону: не будучи
уверено в том, приведет ли развитие событий к созданию благоприятной
для реализации его планов ситуации, французское правительство лишь
наполовину готовится к войне. Одновременно он сообщил конкретные
данные об уже проведенной подготовке28.
Что касалось посреднической миссии Англии, в Петербурге понимали,
что ее целью было лишить Францию законного предлога начать войну, к
тому же кабинету тори льстила роль арбитра в случае успеха. Было
очевидно, что инициатива Лондона затрудняла положение Наполеона III:
внешне одобряя этот демарш, он явно рассчитывал на отказ поддержать
его со стороны Австрии, отказ, который, будучи оскорбительным для
честолюбия английского правительства, вынудит его вернуться к нейт-
ралитету более, чем прежде, благоприятному для Франции29.
Кроме того, для Петербурга не составляло секрета, что французское
правительство продолжало дипломатические маневры, которые должны
были неизбежно привести к войне: в условиях, когда Австрия и Сардиния,
получив военные займы, с лихорадочной поспешностью вооружались,
Наполеон III делал вид, что хочет успокоить туринский двор, а на деле
поощрял его формальными обещаниями о помощи30.
В сложившейся ситуации Александр II выступил с инициативой созыва
конгресса для обсуждения итальянского вопроса в целом. По утверж-
дению принца Наполеона, идея была, безусловно, подсказана Петербургу
из Парижа. Такой же версии на этот счет придерживается итальянский
историк Джорджо Канделоро31. Между тем подобное предположение не
находит подтверждения в отчете министерства иностранных дел за 1859
г., в котором Горчаков посчитал своим долгом изложить, каким образом
появилась мысль о созыве международного форума, отвечая тем, кто
"стремится это исказить". Причем он имел в виду утверждения анг-
лийского правительства, что Петербург умышленно подменил своей ак-
цией начинание Лондона с целью парализовать его мирные усилия или
лишить заслуги урегулирования проблемы, что переговоры лорда Каули
шли успешно, когда последовало предложение Петербурга32.
Горчаков напоминал о сделанном Александром II предупреждении
Парижу о том, что ввиду неуверенности относительно положительных
результатов миссии Каули и на случай, если они окажутся недоста-
точными, он готов предложить созвать конгресс, если Франция не сочтет
возможным принять на себя эту инициативу. Информация о таком наме-
рении Александра II была сообщена Наполеону III и Валевскому Кисе-
28 Там же. Л. 96.
29 АВПРИ. Ф. Отчет МИД. 1859. Л. 16.
30 Там же. Л. 17,24.
31 Cavour С. Il carteggio Cavour-Nigra dal 1858 al 1861. Vol. 1-4. Bologna. 1926-1929.
Vol. 2. P. 146; Канделоро Д. История современной Италии. М., 1966. Т. 4. С. 333-334.
32 АВПРИ. Ф. Отчет МИД. 1859. Л. 25-26.
148
левым, действовавшим в соответствии с указанием, содержавшимся в
письме Горчакова от 5 марта (21 февраля) 1859 г. ”В принятии нашей
идеи, - писал ему Горчаков, - мы усматриваем лучший, если не единст-
венный способ, или добиться мирного разрешения вопроса, в соответствии
с видами императора Наполеона, или изолировать Австрию в такой мере,
чтобы вызванная ее упорством война была бы в самом своем зародыше
локализована”. Послу предписывалось сделать формальное предложение о
созыве конгресса лишь в случае отказа от этого французской стороны и
после того, как Наполеон убедится, что миссия Каули ’’потерпела неудачу
или достигла не всех своих целей”. При этом, по мнению Петербурга,
конгресс должен был состояться, даже если бы Австрия отказалась
принять в нем участие33.
Совершенно очевидно, что решение о таком шаге в Петербурге было
принято с учетом настойчиво выражаемого Наполеоном III намерения
начать войну с Австрией во имя реализации своих планов. Этим
преследовалась задача несколько отсрочить начало войны и предоставить
тем самым Франции необходимое время для подготовки, с этим связы-
вались также надежды оправдать войну перед европейским обществен-
ным мнением, ибо не подлежало сомнению, что Австрия, предпочитавшая
приватные переговоры гласности конгресса, скорее всего, от него
уклонится. Предложение о проведении конгресса, исход которого, осо-
бенно после провала посреднических усилий Лондона, оказался по
существу предопределен, было призвано заставить Австрию спровоци-
ровать войну и принять на себя за это вину. Этому последнему обстоя-
тельству Наполеон III придавал исключительно важное значение в силу
естественного нежелания выступить в качестве агрессора, но главным
образом по причине того, что по конституции Германского союза Австрия
имела право потребовать от него военной помощи в случае оборо-
нительной войны.
Французское правительство отказалось взять на себя официально
инициативу созыва конгресса. Затем, в марте, после встречи возвра-
щавшегося из Вены в Лондон через Париж Каули с Валевским, Киселев
был извещен последним, что привезенные английским посланцем
предложения были расплывчаты и неудовлетворительны. И хотя задним
числом в отчете МИД Горчаков признавал, что ’’конечно, очень вероятно,
что французское правительство, заявляя о недостаточности достигнутых
Каули результатов”, тем не менее в момент, когда это заявление было
сделано послу, оказались выполнены оба условия, которым согласно
полученным им указаниям из Петербурга оговаривалось время формаль-
ного предложения о созыве конгресса34. И он начал действовать. Киселев
и Валевский заранее согласовали тексты как предложения Петербурга,
так и ответа Парижа на него, о чем Киселев поставил в известность
Горчакова письмом от 17(5) марта 1859 г.35
Вернувшись в Париж 16 марта, Каули на следующий день при встрече
33 АВПРИ. Ф. Секретный архив. Д. 2. Л. 110-111.
34 АВПРИ. Ф. Отчет МИД. 1859. Л. 25-26.
35 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 139. Л. 244.
149
с Валевским выслушал его сообщение о том, что за два дня до прибытия
Каули российское правительство через своего посла поставило Наполео-
на III в известность об отказе от своей прежней позиции невмешательства
в надвигавшиеся события. Произошло это якобы по причине сложив-
шегося в Петербурге убеждения (из-за занятой Германией позиции), что,
разразившись в Италии, война может стать всеобщей (до этого в
российской столице полагали, что она ограничится лишь Апеннинским
полуостровом). Теперь Россия предложила Франции взять на себя инициа-
тиву созыва конгресса, ставившего своей целью изыскать средства для
решения итальянского вопроса и предотвращения войны. Валевский
информировал Каули также о достаточно твердо выраженном Россией
намерении, если ее предложение не будет принято Францией, самой
обратиться к великим державам и выступить с предложением, инициа-
тором которого до этого она предлагала стать Франции36.
Когда такое предложение о созыве конгресса со стороны России
последовало, к нему положительно отнеслась не только Франция, но
также Пруссия и Англия, хотя из писем королевы Виктории, королевского
супруга и видных английских деятелей было ясно, что никто из них не
питал иллюзий относительно подлинного значения этой акции, считая ее
подсказанной Францией России. «Мы не должны себя убаюкивать идеей, -
писала королева Виктория Малмсбери 18 марта, - что конгресс может
спасти Европу от существующей опасности. Конгресс всегда был
альтернативой войне, которую выдвигал (французский. - О.С.) импера-
тор, но конгресс, имевший своей целью "пересмотреть договор 1815 г."37».
При этом королева предписывала своим министрам полностью
согласовывать английскую позицию с австрийской и лишь после этого
ставить о ней в известность Францию и Россию, ибо она опасалась, что в
противном случае Австрия окажется в изоляции, чем не преминет вос-
пользоваться Франция, чтобы начать войну38.
В английских дипломатических кругах с желанием Горчакова участво-
вать в работе европейского конгресса связывали стремление, с его
стороны, найти случай, чтобы продвинуться вперед в решении вопроса о
пересмотре договора 1856 г. Основанием для этого послужило, в
частности, полученное из Вены сообщение Лофтуса о сделанном Бала-
биным в это время открыто по этому поводу заявлении. "Имеются две
страны, - утверждал российский посланник, - с которыми обошлись
несправедливо: с одной - договором 1815 г., с другой - трактатом 1856 г.
По правде сказать, если Франция хочет изменения договора 1815 г., она
права; мы тоже хотим пересмотра договора 1856 г. Наше время
придет"39.
О царивших в Лондоне настроениях Петербург был хорошо информи-
рован и, естественно, не мог не считаться с ними, определяя свою
36 Cavour С. Lettere edite ed inedite di Camillo Cavour. Vol. 1-4. Torino, 1883-1887. Vol. 3.
P. LXXV-LXXVI.
37 Martin Th. The Life of the Prince Consort. L., 1879. Vol. 4. P. 405.
38 The Letters of Queen Victoria: A selection from Her Majesty’s Correspondences between the
Years 1837 and 1861. L., 1911. Vol. 3. P. 326.
39 Loftus An. The Diplomatic Reminiscences. Leipzig, 1892. Vol. 2. P. 12-13.
150
позицию. В личном письме Горчакову от 16(4) марта 1859 г. Бруннов так
резюмировал имевшиеся у него сведения по этому поводу: "Абсолютное
отсутствие доверия к мирным намерениям императора французов; опа-
сение увидеть, что Россия воспользуется нынешней ситуацией, чтобы
укрепить связи, которые ее объединяют с Францией; явное отвращение к
участию в коллективном решении вопросов, по которым совместное
голосование санкт-петербургского и тюильрийского кабинетов могло бы
послужить расширению бреши, уже наметившейся в англо-французском
союзе; стремление заставить оценить уступки, полученные от Австрии,
чтобы умерить требования Франции, расстроить надежды Сардинии и
привести итальянский кризис к полюбовному решению; надежда достичь
этого результата путем прямой договоренности с Францией - устраняя
перспективу конгресса, исход которого казался чреватым опасностью,
если кабинеты, мало доброжелательные в отношении Австрии, будут
призваны оказывать неблагоприятное влияние на принимаемые решения;
неуверенность в конечном результате усилий лорда Каули; но задняя
мысль вести в Париже переговоры сколь возможно дольше, с одной
стороны, чтобы предоставить наилучший шанс для продолжения мира, с
другой, наконец, выиграть время, необходимое для подготовки средств
обороны и наступления в случае войны. Я полагаю, - писал в заключение
Бруннов, - что я здесь обрисовал точно положение английского кабинета.
Оно неопределенно, потому что он не знает намерений императора
Наполеона. Правительство Е.Б.В. (Ее Британского Величества. - О.С.)
сделает все, что в его власти, чтобы заставить его склониться на сторону
мира. Но оно не может исключить из своих предположений возможностей,
которые могут привести к войне. До сих пор оно воздерживается от того,
чтобы возбуждать общественное мнение в этом смысле. Оно поступает
верно. Но оно (общественное мнение. - О.С.) уже начинает высказы-
ваться против политики французского кабинета. Это движение заслужи-
вает внимания. Оно очень схоже с тем, которое предшествовало разрыву
между Англией и Россией. Недоверие сначала, затем агитация, наконец
враждебность"40.
При всей кажущейся неопределенности в позиции Англии один момент
(о нем, безусловно, отдавали себе отчет в Петербурге) проглядывал в ней
весьма четко - она явно искала мирный выход из кризиса, исключавший,
однако, перспективу его решения с помощью конгресса. Российское прави-
тельство понимало, что Англия согласилась участвовать в работе конгрес-
са лишь в отсутствие возможности отказаться от этого, а посему здесь с
готовностью приняли ее предложения, положенные затем в основу повест-
ки дня будущих заседаний конгресса, ибо, полагал Горчаков, тем самым
становилось гораздо труднее отклонить ее Австрии, другу Англии41.
Повестка дня включала решение следующих задач: 1) изыскать
гарантии для восстановления и поддержания мира между Сардинским
королевством и Австрией; 2) установить порядок и сроки вывода
французских и австрийских войск из Папского государства; 3) наметить
40 АВПРИ. Ф. Секретный архив. Д. 2. Л. 136-137.
41 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 143. Л. 422-^23.
151
реформы, которые должны провести правительства итальянских госу-
дарств для обеспечения стабильного спокойствия среди их населения;
4) определить, каким образом особые договоры Австрии с итальянскими
государствами могли бы быть заменены на оборонительную федерацию
этих государств. При этом предполагалось сохранение в силе догово-
ренности о том, что порядок, установленный в Италии договорами 1815 г.,
обсуждаться на конгрессе не будет42.
О собственном отношении российского правительства к вынесенным на
обсуждение вопросам позволяет судить проект инструкции, подготов-
ленной для Горчакова в качестве представителя России на конгрессе.
Поскольку точный смысл идеи обеспечения гарантий от возможного
столкновения между Сардинией и Австрией оставался неясным, считалось
необходимым получить дополнительную информацию по этому поводу.
Пока же, исходя из того, что обе стороны в тот момент добивались
гарантий от немедленного начала военных действий по крайней мере до
начала переговоров, российское правительство готово было пойти на
такие временные заверения, считая, однако, что подлинные гарантии
должны обеспечить будущие решения конгресса.
Проблема эвакуации иностранных войск из Папского государства
представлялась в принципе уже решенной, ибо венский и парижский
кабинеты выразили свое эвентуальное согласие, а римский двор засви-
детельствовал заинтересованность в этом. Определение же способа
осуществления вывода войск следовало предоставить заинтересованным
сторонам.
Что касалось реформ, российское правительство признавало их сроч-
ную необходимость. Исходя, однако, из принципа невмешательства во
внутренние дела независимых государств, оно было не намерено их
проведение вменять в обязанность правительствам. Это вовсе "не исклю-
чало официального воздействия на сознание" руководителей этих стран
путем разъяснения (в форме советов и рекомендаций), что принятие мер,
способных привести управление государством в соответствие с потреб-
ностями населения и духом времени, отвечало и их собственным инте-
ресам43.
Главным, узловым пунктом повестки конгресса в Петербурге считали
рассмотрение вопроса особых договоров венского кабинета с прави-
тельствами государств Центральной Италии, "распространивших сферу
влияния Вены до границ, которые не согласуются с духом статей договора
1815 г. Сардиния в этом увидела основание для опасений за свою
независимость, Франция - посягательство на свои политические интересы,
Европа - угрозу миру и равновесию в Италии. Нужно, - отмечалось в
инструкции, - чтобы эти особые договоры были бы отменены и чтобы
влияние Австрии возвращено в границы, определенные ей общими
договорами". Для составителей этого документа не подлежало сомнению,
что Франция будет особенно настаивать именно на таком решении. В
какой-то степени можно было рассчитывать на поддержку в его принятии
42 Bianchi N. Op. cit. Vol. 8. P. 42-43.
43 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 73. Л. 2-5.
152
Англии и Пруссии, но следовало ожидать самого энергичного сопротив-
ления со стороны венского кабинета. Горчаков должен был выразить
позицию своего правительства в категорической форме, ссылаясь на
право и общие интересы, которые затронуты в связи с этим вопросом и
которые должны возобладать над исключительно австрийскими инте-
ресами44.
В инструкции, написанной от лица Александра И, прямо говорилось, что
император "вовсе не убаюкивал себя надеждой на полный успех и не
предвидел удовлетворительного и окончательного разрешения сущест-
вующих трудностей при нынешнем положении в Европе и Италии. Но
даже отсрочка кризиса в этих условиях представляла реальную выгоду в
первую очередь для Франции, неблагоразумно связавшей себя обещанием
и оказавшейся перед альтернативой, или спровоцировать войну, которая
будет восприниматься как прямо направленная на отмену договоров
1815 г., или отступить, что было бы опасно для нее и означало бы триумф
Австрии. Это было бы чревато опасностью также для Германии, которая,
подчиняясь внушениям преувеличенного страха или чрезмерного патрио-
тизма и испытывая давление венского кабинета, оказалась бы постав-
ленной на наклонную плоскость, что грозит вовлечь ее в коалицию против
Франции; наконец, для самой России, которая едва ли сможет оставаться
чуждой ставшему всеобщим конфликту"45.
Как бы ни протекало обсуждение на конгрессе, позиция Горчакова,
согласно инструкции, должна была определяться следующими исходными
положениями: сохранение дружеских, тесных отношений с Францией (что
составляло основу политического курса России), помогая по мере возмож-
ности Наполеону III с почетом и выгодой выйти из ситуации, в которой он
оказался; сохранение добрых отношений с Пруссией и Германией,
которые следовало не только успокоить, но и "внушить им доверие к
предполагаемым намерениям Франции". Сквозь призму этих же осново-
полагающих положений рассматривались и возможные варианты итогов
работы конгресса. Если его решения будут способствовать сохранению
мира, нужно, чтобы они удовлетворили Францию и обеспечили в Италии
спокойствие и равновесие, ограничив преобладание Австрии. Если же они
неизбежно приведут к войне из-за упорства венского кабинета, нужно по
крайней мере, чтобы в ходе обсуждения позиции держав удалось про-
яснить настолько, чтобы стало возможным выявить интересы нейт-
ральных государств и локализовать борьбу между двумя великими дер-
жавами, решившими прибегнуть к силе оружия, территорией Ломбардии46.
Неизменно на словах заявляя о готовности пойти на любые условия во
имя сохранения европейского мира, Наполеон III, будучи уверен, что
занятая Австрией позиция приведет к срыву работы конгресса, на деле
изыскивал способы затруднить достижение согласия держав. Как видно из
депеши Малмсбери Лофтусу в Вену от 19 марта 1859 г., он советовал
Каули включить в повестку дня работы конгресса пункт, содержавший
44 Там же.
45 Там же. Л. 5-6.
46 Там же. Л. 7-8.
153
предложение о создании тесной конфедерации итальянских государств, и в
то же время сообщил, что был не согласен с предъявлением Сардинии
требования разоружиться при условии гарантии неприкосновенности ее
территории со стороны Франции и Англии47.
В Вене отнеслись отрицательно к предложенным для обсуждения на
конгрессе проблемам. Буоль настаивал на учете следующих положений:
1) неприкосновенность территориального устройства Италии; 2) созыв в
Риме конгресса итальянских государств для достижения договоренности об
административных реформах; 3) разоружение Сардинского королевства;
4) сохранение договоров Австрии с неаполитанским, пармским, моденским
и тосканским дворами.
В ответ на письменное предостережение российской стороны, что
вступление на такой путь неизбежно приведет Австрию к войне, Буоль
заявил о согласии Австрии участвовать в работе конгресса при условии
дальнейшего сохранения, с новой санкции европейских держав, сущест-
вующих договоров. При этом он продолжал настаивать на немедленном
разоружении Пьемонта, т.е. на сокращении его армии до размеров, ко-
торые она имела в мирное время, и роспуске волонтеров. В последнем
требовании Горчаков, как сообщал Кремптон Малмсбери И апреля
1859 г., усматривал косвенный отказ участвовать в работе конгресса48.
Для Кавура идея проведения конгресса в тот конкретный момент (ведь
до этого он сам долгое время добивался постановки итальянского вопроса
на международном форуме) была неприемлема. Вся его политика была
отныне связана с надеждой на предстоявшую совместно с Францией войну
против Австрии, к которой Пьемонт активно готовился, как во вне, так и
внутри страны.
Полагая, что как в поиске предлога для развязывания войны, так и в
облегчении условий ее ведения важную роль могли сыграть возникшие бы
осложнения для Австрии в Венгрии и на Балканах - в Румынии и Сербии,
Кавур предпринял попытку подтолкнуть последнюю к войне с Австрией,
послужившей бы дополнением к военным действиям против нее Пьемон-
та. Такое изменение его отношения к Сербии (прежде Кавур видел в ней
лишь одно из славянских государств на Балканах, освобождение которого
в его глазах идентифицировалось с экспансией России на Балканском
полуострове) было продиктовано в значительной мере посреднической
ролью между венгерскими и другими дунайскими народами, взятой на себя
сардинским правительством, разделявшим повстанческие планы Пайоша
Кошута и генерала Дьердя Клапка в силу все той же заинтересованности
в отвлекающих действиях в тылу Австрии.
Первоначально, в марте-апреле, перспективы реализации этих проек-
тов представлялись Кавуру весьма радужными, но в мае от них пришлось
отказаться, так как Наполеон выразил недовольство по поводу
возможных осложнений восточного вопроса во время тогда уже начав-
шейся итальянской кампании49.
47 Bianchi N. Op. cit. Vol. 8. P. 43.
48 Ibid. P. 43-45.
49 Tamhorra A. Cavour e i Balkani. Torino, 1958. P. 124, 126, 384; Cialdea B. L’ltalia nel
concerto europeo (1861-1867). Torino, 1966. P. 75-76.
154
Между тем в самой Сардинии подготовка к войне шла полным ходом.
Набирались волонтеры, предполагалось довести численность армии до
численности военного времени путем призыва контингента второй
очереди; за несколько дней в стране был размещен заем, потребо-
вавшийся правительству в связи с подготовкой к войне, заем, который не
удалось получить у французских банкиров. Отказ от войны в такой
ситуации нанес бы правительству не только большой материальный, но и
моральный ущерб в стране, охваченной патриотическим порывом. К тому
же уже 4 марта, т.е. на следующий день после подписания русско-
французского договора, Наполеон III информировал об этом Нигра и в
самой общей форме - о его содержании, а через две недели Нигра
сообщил Кавуру уже подробно обо всех трех пунктах договора50.
Естественно, что это известие также не могло не укрепить желание
Турина начать войну.
Можно себе представить, каким холодным душем в этой ситуации
должно было стать для Кавура известие о том, что Россия предложила
созвать конгресс. Направленные Вилл амарине в Париж телеграммы от 18
и 20 марта позволяют судить о первой реакции Кавура на это пред-
ложение. Призывая посланника изо всех сил противостоять идее кон-
гресса, подчеркивая, что недопущение к его работе Сардинии вызовет
кризис, Кавур уполномочил его сообщить принцу Наполеону, что созыв
конгресса будет иметь катастрофические последствия для Ломбардии и
Венеции, а исключение из числа его участников сардинского предста-
вителя неизбежно повлечет отставку Кавура. Кавур просил также Вил-
ламарину все эти соображения довести до сведения Валевского. Нигра
был уполномочен лично вручить письмо короля Наполеону III и реши-
тельно заявить от его имени, что письмо Валевского к Анри Ла Тур
д'Оверню обескуражило Турин и может "подтолкнуть его к отчаянной
акции", т.е. к объявлению войны Австрии51. Речь шла о письме, в
соответствии с которым французский посланник в Турине заявил Кавуру
21 марта, что конгресс соберется без Пьемонта. В ответ Кавур, только
что сообщивший российскому посланнику об одобрении им идеи конгресса,
направил формальный запрос в Лондон, Петербург и Берлин относительно
допущения Пьемонта к участию в его работе52.
Новый повод излить свои чувства дало Кавуру известие о принятии
Францией предложения России. Оно, как он писал Вилламарине в Париж
22 марта, оставило у него "тягостное впечатление". Он объяснил по-
сланнику причину своей чрезвычайной обеспокоенности созывом этого
собрания непредсказуемостью его исхода, ибо было бы пагубной иллюзий
полагать, что Италия может надеяться что-то получить от конгресса, в
работу которого Австрия, разумеется, отнюдь не привнесет примири-
тельные настроения. К тому же Кавур серьезно опасался реакции на
полуострове по получении известия о созыве конгресса в столь мало-
благоприятный момент: оно могло возбудить недоверие и, возможно,
50 Cavour С. П carteggio Cavour-Nigra dal 1858 al 1861. Vol. 2. P. 53, 121-122.
51 ASD. Indici Vol. 1: Dispacci telegrafici in partenza. Busta 82.
52 Cavour С. Il carteggio Cavour-Nigra dal 1858 al 1861. Vol. 2. P. 123-125; АВПРИ. Ф.
Канцелярия. 1859. Д. 158. Л. 24-26.
155
покончить с надеждами, которые породили общая ситуация и заявления
французского императора.
Открытие конгресса при нынешних обстоятельствах могло иметь в
связи с этим роковые последствия, а недопущение Сардинии к его работе,
если он все-таки соберется, было бы гибельным. Кавур рассчитывал,
правда, что Франция поддержит Сардинию в признании за ней права
участвовать в работе конгресса, поскольку в ее лице она имела наиболее
искреннего и верного союзника. Он ссылался на однажды уже признанное
за Сардинией право защищать итальянское дело53.
Стремясь быть убедительным в доказательстве обретенного Сарди-
нией политического веса, Кавур депешей от 21 марта уполномочил Д'Ад-
зелио и Де Лонэ напомнить Лондону и Берлину, что Сардиния пользуется
доверием населения всего полуострова и на Парижском конгрессе уже
поднимала свой голос в его защиту. Ее голос был услышан не только
европейскими правительствами, но "ей удалось успокоить готовый выр-
ваться наружу приступ гнева и возмущения, она обезоружила революцию,
заменив ее методы законными и упорядоченными действиями дипло-
матии"54.
Наконец, через Ольдоини Кавур 23 марта 1859 г. выразил Горчакову
свое недовольство предпринятым Россией демаршем, поставившим Сар-
динское королевство в исключительно трудное положение. Поскольку, од-
нако, ничего другого не оставалось, сардинское правительство официаль-
но уведомило Петербург, что оно не возражает против созыва конгресса,
но при непременном участии Пьемонта в его работе55.
Невыполнение этого условия вызвало, естественно, резкую реакцию
Турина. В Петербурге возникла серьезная озабоченность. Здесь хорошо
отдавали себе отчет в сложности положительного решения проблемы,
учитывая такие ее аспекты, как положение Пьемонта на международной
арене, позиция Австрии и Франции. "Из телеграммы Стакельберга, - пи-
сал 23(11) марта Горчаков Киселеву в частном письме, - Вы увидите, что
Пьемонт громко кричит и грозит безрассудным поступком. Мы предчув-
ствовали разочарование Кавура, но, предложив конгресс великих держав,
мы почти не можем позволить в нем участвовать Пьемонту. Он выполнял
эту роль лишь случайно". Горчаков считал, что "юридически он не может
претендовать на то, чтобы быть допущенным, так как речь не идет об
исполнении Парижских трактатов". С практической же точки зрения сар-
динское правительство поступит правильно, если не будет на этом настаи-
вать, поскольку в случае его допущения Австрия не без основания по-
требует участия Рима, Неаполя, Тосканы, Пармы, Модены. Предста-
вители всех этих государств своими голосами поддержат венский кабинет
на конгрессе, "между тем как интересы Пьемонта, даже отсутствующего,
будут в хороших руках"56. Последнее замечание подразумевало согласо-
ванные франко-русские шаги, как об этом свидетельствует заключи-
53 ASD. Indici. Vol. 1: Le scritture della segreteria di stato degli affari esteri del Regno di
Sardegna. Dodici registri copialettere... Busta 32.
54 Ibid.
55 Ibid; АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 158. Л. 24.
56 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 143. Л. 423- 424.
156
тельная часть письма. "Впрочем, - продолжал Горчаков, - никакого пря-
мого демарша не было предпринято в отношении нас туринским кабине-
том, и, стало быть, у нас не было случая объясниться. Мы хотели бы все-
таки знать точку зрения тюильрийского кабинета, и Вы меня обяжете,
замолвив мне по этому вопросу словечко по телеграфу. Я не могу себя
полностью избавить от предположения, что Франция возложила на нас
инициативу частично, чтобы не поставить себя в затруднительное поло-
жение перед Пьемонтом"57. Это предположение Горчакова было не ли-
шено основания.
Прямой демарш Турина последовал на следующий день, когда полу-
чивший телеграмму Кавура от 23 марта Ольдоини навестил Горчакова.
Последний повторил все упомянутые выше аргументы в пользу того, что
Сардинии не следовало настаивать на участии в работе конгресса. Инфор-
мированный об этой беседе, Кавур выразил Ольдоини удовлетворение по
поводу данных Горчаковым разъяснений, но просил продолжать убеждать
российских руководителей в том, что Италия находится в критическом
положении. "Без крупных уступок со стороны Австрии, - утверждал он, -
альтернативой будет война или революция. Я отбываю в Париж сегодня
вечером: настаивайте, чтобы Киселеву дали инструкции, благоприятные
нашему делу"58.
В ответ на просьбу о новых указаниях Киселеву Ольдоини получил за-
верения Горчакова, что посол полностью осведомлен о точке зрения
российского императора59.
Добиваясь допущения Сардинии на конгресс, Кавур предпринял ряд
шагов в Париже. Он направил письмо принцу Наполеону, а сардинский
король - французскому императору. Когда Наполеон III в ответ предло-
жил Кавуру поскорее приехать в Париж, сардинский премьер с готовно-
стью откликнулся на это предложение, понимая, как важно лично с импе-
ратором обсудить создавшееся положение60. Он прибыл в Париж 25 мар-
та. А накануне отъезда в беседе со Стакельбергом Кавур, вероятно не
без задней мысли оправдать свои последующие шаги в Париже, не скрыл,
что ситуация представляется ему безнадежной и что он не доволен идеей
созыва конгресса. Стакельберг со своей стороны постарался развеять эти
мрачные настроения и заверить его, что конгресс "достигнет результатов,
которые удовлетворят благоразумных людей и славу которых сможет
приписать себе Пьемонт. Важно не скомпрометировать эти надежды
безрассудным поступком и сдержать патриотов до решения держав.
Иначе вы, - утверждал посланник, - поставите ваших защитников перед
серьезным затруднением и продвинете лишь дела ваших врагов"61.
В ответ Кавур заявил: "Я Вам сказал, что я поддержу все, что нам
покажется только приемлемым. Я Вас уверяю, что король был очень
раздражен эти последние дни инициативой России, которую рассматривает
благоприятной Австрии, но теперь он успокоился. Ольдоини нам телегра-
57 Там же.
58 ASD. Indici Vol. 1: Dispacci telegrafici in partenza. Busta 82.
59 ASD. Vol. 1: Quarantuno volume della corrispondenza in cifra e telegrafica. Busta. 66 (23).
60 Bianchi N. Op. cit. Vol. 8. P. 51-52.
61 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 192. Ч. 1. Л. 89-90.
157
фировал этой ночью, что князь Горчаков его заверил, что Сардиния най-
дет в лице России друга и защитника"62.
Стакельберг еще раз подтвердил заверения Горчакова: "Наша прош-
лая позиция в отношении Пьемонта и доброжелательные чувства, кото-
рые император Александр II повелевал неоднократно выразить королю,
не могли оставить никакого сомнения в этом отношении. Я Вам еще раз
рекомендую терпение и умеренность и желаю счастливого исхода вашего
путешествия в Париж". Александр II был удовлетворен ходом этой бесе-
ды. "Он (Стакельберг. - О. С.) очень хорошо ответил Кавуру и Вы можете
это ему сказать от моего лица", - написал он на донесении Стакельберга63.
Кавур еще до отъезда в Париж "сообщил по телеграфу" в Петербург,
что объяснения, данные Горчаковым сардинскому поверенному в делах,
"его убедили и успокоили"64. Разумеется, такие утверждения не соответ-
ствовали действительности, но итальянский премьер не мог не понимать,
что в конечном счете очень многое будет зависеть от позиции Наполе-
она III, в том числе и позиция России.
Тем временем в Петербурге положительно отнеслись к предложению
из Лондона как в том, что касалось места и времени проведения конгресса
(Баден, 30 апреля нового стиля), так и допущения итальянских госу-
дарств, включая Неаполитанское королевство, к участию в его работе с
совещательным голосом по вопросам, прямо затрагивающим их интересы.
Бруннов был уполномочен договориться с Малмсбери и со своими фран-
цузским, прусским и австрийским коллегами относительно текста при-
глашения, адресуемого итальянским дворам65.
Вслед за этим Малмсбери предложил (еще до рассылки приглашений
итальянским дворам) срочно добиться от Вены принятия повестки дня
работы конгресса, а также ее заявления о ненападении на Сардинское
королевство, отвода австрийских войск в гарнизоны, согласия на предо-
ставление консультативного голоса для Сардинии наравне с другими
итальянскими государствами. На этих условиях правительства Англии,
Франции и России должны были принять к сведению обещания Австрии и
Сардинии о взаимном ненападении, удалении войска за реку Тичино и
роспуске новых контингентов. Англия и Франция выступили бы гарантами
на установленный срок безопасности Сардинии66.
Уже 8 апреля Валевский сообщил в Лондон об отказе французского
правительства принять это предложение, сославшись на уверенность, что
оно будет отклонено прямо заинтересованными сторонами67.
В свою очередь Горчаков, отвечая Малмсбери, попытался убедить его
в настоятельной необходимости предварить демарш в Вене договорен-
ностью держав на случай ее отказа, подготовившись как к тому, чтобы
отступить, так и к заявлению, которое возлагало бы на Вену всю ответ-
ственность за последствия такого отказа. Малмсбери обещал перего-
62 Там же.
63 Там же.
64 Там же. Д. 143. Л. 436.
65 Там же. Л. 96.
66 Correspondence Respecting the Affairs of Italy: January to May 1859. P. 131-133.
67 Ibid. P. 218.
158
ворить с лордом Эдуардом Джорджем Дерби, английским премьером.
Пока же он не скрыл от Петербурга своей обеспокоенности по поводу
пребывания Кавура в Париже. Оповещая о ходе переговоров с Лондоном
российских представителей в Вене, Париже и Берлине секретной теле-
граммой от 28(16) марта, Горчаков не скрыл недоумения по поводу того,
что Наполеон III все еще не высказался относительно английского про-
екта о совещательном голосе68.
Тем временем Буоль принял четыре пункта повестки дня работы
конгресса, но выдвинул еще один, свой: европейское разоружение. Он был
против проведения австро-сардинского разоружения на паритетных нача-
лах, ссылаясь на то, что Пьемонт вооружился против Австрии, а послед-
няя осуществила это "в ответ на поведение Франции”, т.е. на подготовку
ею армии к войне. Проектируемую форму участия в работе конгресса
представителей итальянских правительств Буоль находил несовместимой
с их достоинством независимых и суверенных государств, особенно для
Рима и Неаполя, и предлагал допустить их делегатов на конгресс лишь в
качестве наблюдателей.
Горчаков возражал против этих требований Буоля, считая, что
"первый пункт предрешил бы исход конгресса и породил бы бесплодный
спор с государствами, которые утверждают, что численность их армий не
доведена до размеров военного времени; что касается второго пункта, -
полагал он, - надо предоставить приглашенным с совещательным голосом
итальянским правительствам самим определить ранг их представителей на
конгрессе”. Малмсбери, хотя и желал разоружения до начала работы
конгресса, находил, что оно может быть осуществлено и после и не долж-
но отсрочить его открытие. Горчаков против этого не возражал. Сообщая
обо всем этом Киселеву телеграммой от 30(18) марта, министр просил его
добиться, чтобы Франция высказалась наконец относительно допущения
итальянских государств69.
Молчание Наполеона III объяснялось тем, что именно в эти дни он
выяснял свои отношения с Кавуром, прибывшим в Париж. Не скрывая не-
довольства созывом конгресса, сардинский премьер настаивал на допу-
щении Пьемонта к участию в его работе на равных правах с другими
державами: если же сардинский представитель получит возможность лишь
просто изложить свое мнение в ответ на поступивший в его адрес запрос,
то сардинское правительство решительно откажется от всякого участия.
И только на этом условии, а также при условии доведения Австрией
численности своих войск в Италии до уровня, имевшего место на 1 января
1859 г., оно согласится на увольнение дополнительного контингента, приз-
ванного в армию. Выдвигая это второе условие, Кавур надеялся, что Ав-
стрия никогда не пойдет на такой акт, означавший бы с ее стороны про-
явление слабости.
Император не дал Кавуру никакого определенного ответа, известив
только, что все державы, включая Россию, против участия Пьемонта в
работе конгресса на равных правах с другими державами.
68 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 143. Л. 99.
69 Там же. Л. 107.
159
Кавур отдавал себе отчет, что все перипетии вокруг идеи конгресса
неизбежно закончатся фарсом, и полагал, что отсрочка начала войны с
Австрией из-за утраты 2-3 месяцев в связи с этим не причинит Пьемонту
большого вреда. В ходе встречи с Наполеоном ему было важно убе-
диться, что император более чем когда-либо полон решимости вести вой-
ну, прекрасно понимая, что если он этого не сделает, то его позиции будут
серьезно поколеблены70.
Итоги встречи Кавура с Наполеоном III весьма занимали Киселева. Он
был уверен, что император сообщил Кавуру, какова позиция России в
вопросе о допущении Сардинии к участию в работе конгресса. Основа-
нием для такой уверенности служили сведения о содержании бесед Кавура
с Наполеоном III, полученные им от хорошо информированного лица, а
также тот факт, что Кавур не навестил Киселева. По собранным послом
данным Кавур был мало удовлетворен результатами своего пребывания в
Париже71.
Действительно, сардинское правительство находилось в трудном поло-
жении: предлога, чтобы начать военные действия против Австрии, не
было; борьба за участие в работе конгресса требовала много сил.
По существу Киселев тоже не смог добиться от Наполеона твердого
ответа на запрос из Петербурга о французской позиции относительно уча-
стия итальянских государств в работе конгресса, о чем свидетельствует
его частное письмо Горчакову от 31(19) марта 1859 г. В последней беседе
с императором Киселев не настаивал на исключении Сардинии из числа
участников конгресса, но дал понять, что выдвигать ее допуск в качестве
условия его созыва значило подвергнуть опасности саму идею конгресса.
Наполеон III больше не возвращался к этому вопросу, и посол последовал
его примеру. Правда, по мнению Валевского, писал Киселев, настаивать
на этом пункте нельзя, а следует подумать, как и чем успокоить Кавура.
«Впрочем, добавил он, все, что бы ни делали, не удовлетворит его. "Он
хочет быть, - сказал он, - шестым участником конгресса", а это невоз-
можно»72.
Зная по опыту, как часто точки зрения французского министра и
императора не совпадали, Киселев, естественно, не смог положиться на
мнение Валевского. В свою очередь посол считал свою миссию
выполненной, ибо его целью было добиться принятия предложения России
о конгрессе; "различные же комбинации, чтобы достичь этого результата
(допуска Сардинии к участию. - О.С.), зависят, как он полагал, от
кабинета Тюильри"73.
70 Cavour С. Il carteggio Cavour-Nigra dal 1858 al 1861. Vol. 2. P. 141-142.
71 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 139. Л. 608-609; Ф. Секретный архив. Д. 2. Л. 160.
72 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 139. Л. 608.
73 Там же. Вот как характеризовал Киселев Наполеона III и Валевского в записке
Александру II от 10 октября 1859 г.: ”По правде говоря, во Франции никто не оказывает
влияние на ход правления. Вся власть сосредоточивается в лице императора, он один за-
думывает и решает, а своим министрам оставляет лишь частности исполнения. Это верно в
отношении внешней и внутренней политики также, как военной, морской, административного
управления и даже финансов..." (Там же. 1866. Д. 66. Л. 161). И далее: "Граф Валевский...
подходит императору. Он знаком лишь с теми вопросами, которые ему доверяет император.
Он говорит лишь то, что император ему предписывает сказать; он делает лишь то, что
160
Относительно приглашения итальянских государств в Петербурге
считали, что его следует сделать до созыва конгресса, который начнет,
однако, свою работу в намеченный срок, не дожидаясь ни ответов, ни
прибытия представителей итальянских дворов, обладавших бы совеща-
тельным голосом. Здесь были также согласны с Парижем в том, чтобы
свести к двум идентичным пунктам для Вены и Турина проектируемый
английский демарш относительно времени превентивного разоружения74.
В то же самое время российское правительство было не прочь пойти
дальше: оно, например, выражало готовность поддержать Францию, если
она возьмет на себя ’’инициативу в том, чтобы потребовать допущения
итальянских государств в качестве участников конгресса, как и в том, что
касается итальянских интересов". Обоснование для подобного шага оно
видело именно в ахенском протоколе1*, на который ссылался Буоль, "та-
ким образом оказавшийся бы разбитым его же собственным оружием"75.
Оставаясь при этом на почве реальности, Горчаков телеграфировал
4 апреля (23 марта) Киселеву: "...если это необходимо, мы не будем на-
стаивать на приглашении итальянских государств накануне конгресса,
хотя мы считаем этот шаг более правильным. Мы не признаем пользу
предварительных переговоров, которые ни к чему не приведут... Рим уже
высказался против. Мы думаем, что надо сделать общее приглашение, и
пусть каждый поступает как захочет. Если из этого последует конгресс
пяти держав, можно ограничиться тем, что наметить на нем главные
линии реформ и предоставить возможность итальянцам в дальнейшем
выработать детали на их конференции"76. Таким образом, в вопросе о
допущении к работе конгресса итальянских делегатов российское прави-
тельство обнаружило большую гибкость.
Любопытно, как взглянул на эту проблему Бруннов. В депеше от
14(2) апреля он высказался в пользу допущения Сардинии в качестве пол-
ноправного члена на предстоящий форум, видя в этом средство устранить
угрозу военного конфликта. Он полагал, что все великие державы, не иск-
лючая Австрию, должны пойти на такое решение, принимая во внимание
следующие соображения, касающиеся побудительных мотивов деятель-
ности Кавура.
"Основной двигатель политики графа Кавура, - это итальянское дело;
император велит ему делать. Г-ну Валевскому беспрерывно приходится сталкиваться с тем,
как накануне им сказанные слова и осуществленные действия оказываются жестоко оп-
ровергнутыми на следующий день словом или демаршем императора. Г-н Валевский терпит
это унизительное положение и утешается театральными удовольствиями, которые достав-
ляет себе, а также быстрым и непомерным ростом своего состояния. Бывали, однако, дни,
когда граф Валевский пытался восстать, но вскоре образумился по совету императора и под
влиянием своей жены" (Там же. Л. 170-171). О впечатлениях Александра II от этой записки
свидетельствует его помета: "Киселев мне ее вручил лично в Варшаве. Это очень серьезно,
но рисует грустную картину личностей, которые окружают Наполеона" (Там же.
Л. 161). Киселев, таким образом, не убоялся серьезных последствий для его брата подобного
рода документа, о чем упоминалось ранее (Там же. 1859. Д. 139. Л. 608-609).
74 Там же. Д. 143. Л. 111.
'* Имеется в виду протокол, принятый на конгрессе в Ахене 7 ноября 1818 г. монархами
четырех держав - Австрии, Пруссии, России и Англии.
75 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 143. Л. 122.
76 Там же. Л. 125.
6. Серова О.В.
161
об этом было во всеуслышание заявлено туринским правительством, но
имеется еще один, который, не будучи оглашен, тем не менее является
главным для него - это честолюбие (здесь и далее подчеркнуто в тек-
сте. - О.С.). И пока его честолюбие не будет частично удовлетворено,
претензии итальянцев будут его толкать к войне и он отвергнет любой
компромиссный выход, направленный на то, чтобы сгладить эти претен-
зии. Он всегда будет стремиться к территориальному переустройству, ко-
торое одно, по его мнению, выкорчует сам корень зла и которое, с другой
стороны, имеет целью увеличить сардинскую территорию. Если же это
честолюбие, - полагал Бруннов, - отыщет другой, более мирный путь, ни
в какой мере не затрагивающий трактатов, стремление к войне в Турине
пропадет само собой. Допущение Пьемонта на совещание великих держав
будет для него более чем достаточным эквивалентом тем сомнительным
выгодам, которые ему может сулить война. С этого времени признанный
перед всем миром лидером Италии, заседая на конгрессе рядом с госу-
дарствами первого порядка, г-н Кавур кончит тем, что найдет средство
примирить итальянское дело с сохранением договоров 1815 г. Прямо за-
интересованный в мире, он не будет больше создавать трудностей разо-
ружению совместно с Австрией и Францией. Этот результат будет жела-
нен для Австрии наравне со всеми сторонниками мира. Граф Буоль к тому
же с удовлетворением увидит г-на Кавура, обсуждающим итальянские
дела на основе договоров 1815 г., которые присудили Ломбардо-Вене-
цианскую область Австрии! Когда Сардиния однажды встанет на этот
путь и итальянские дела уладятся по согласованию с ней, г-н Кавур, свя-
занный решениями конгресса, не сможет больше выдвигать претензий
к Австрии, которая со своей стороны не будет больше иметь оснований
для тревоги по поводу его беспокойного поведения. По завершении
конгресса Сардиния, которая была на него призвана, чтобы представлять
Италию, дело которой она защищала на Парижском конгрессе, не будет
иметь никакого права обеспечить себе этим преимущества, распрост-
ранить свою политическую деятельность за этот круг. Как до конг-
ресса, так и после него европейский ареопаг будет включать лишь
5 членов; Сардиния в него будет призвана лишь в качестве наблюда-
теля”77.
Итак, "эта старая лиса Бруннов"78, как отозвался о нем Кавур после
общения на Парижском конгрессе, взглянул на Кавура под чрезвычайно
интересным углом зрения - исходя из психологических особенностей
личности - и наметил пути практического воздействия на его дея-
тельность. Бруннов по сути поставил главный вопрос, возникающий при
знакомстве с любым политическим деятелем, - что подвигло его взвалить
на свои плечи столь тяжкую ношу: чисто прагматические соображения,
непонимание всех масштабов принимаемой на себя ответственности, ги-
пертрофированное самолюбие, тщеславие, честолюбие - качества, не
позволяющие отступить, после того как судьба по воле случая включила
его в большую игру, или речь идет о подлинном призвании, о глубоком
77 РГИА. Ф. 1044. On. 1. Д. 152. Л. 2.
78 Cavour С. Nuove lettere inedite del conte Camillo di Cavour. Torino; Roma, 1895. P. 423.
162
понимании ответственности, желании и ощущении в себе способности
решать стоящие задачи?
Очевидно, всегда имеет место сочетание нескольких из этих моментов,
а личность политика зависит от того, какие из них преобладают. Но при
всей вытекающей из этого многовариантности (помноженной на разно-
образие характеров), только выявив побудительные мотивы, можно оце-
нить деятельность политических лидеров.
Что касалось конкретного материала, которым воспользовался Брун-
нов, чтобы проследить связь, механизм взаимодействия личностных моти-
вов и интересов государственного порядка в деятельности Кавура, он
сделал явно не лучший выбор. Ибо речь идет о таком кульминационном
моменте в решении итальянского вопроса, когда все побудительные силы
так слились, что дали тот сплав, выявить в котором меру воздействия сла-
гаемых крайне трудно. И вероятно, рассуждать по этому поводу в столь
спокойном, академическом тоне мог лишь человек, издалека следивший за
событиями в стране, однозначно связавшей надежды на решение своих
проблем с борьбой на полях сражений и видевшей в самой идее конгресса
лишь серьезную помеху этому.
Тем временем, хотя уровень дипломатической активности Петербурга
по поводу созыва конгресса не снижался, к началу апреля там уже ясно
понимали, куда клонятся события.
В письме к Барятинскому от (13)1 апреля 1859 г. Александр II писал,
что видит в конгрессе "единственное средство остановить войну, к кото-
рой мы быстро продвигаемся. Франция, Англия и Пруссия одна за другой
на него согласились, но Австрия продолжает отказываться под всякого
рода предлогами. Я надеюсь тем не менее, что мы к нему придем и если
мы добьемся того, чтобы война оказалась отсрочена по крайней мере на
некоторое время, и то будет хорошо. Но нельзя не признаваться самим
себе, что положение Италии таково, что рано или поздно должен возник-
нуть конфликт между Австрией и Пьемонтом, который будет поддержан
Францией. Вначале постараются локализовать войну, так как Наполеон
слишком благоразумен, чтобы напасть на Германию, особенно после того,
как ему стало известно о патриотическом подъеме там и о его послед-
ствиях, которые вопреки его воли могут увлечь его дальше, чем он сам
того желал бы, и привести к всеобщему конфликту. Что касается нас, мы
постараемся... оставаться так долго, как будет возможно, безучастными
зрителями и исполняя по отношению к Австрии роль, которую она играла
в отношении нас во время последней войны"79.
Тогда же в подписанном им 16(4) апреля отчете министерства за 1858 г.
Горчаков отмечал, что в то время, когда он заканчивает работу,
«итальянские дела составляют предмет самой серьезной озабоченности
правительств. "Итальянский вопрос", долгое время сдерживаемый, но не
потушенный, принимает пропорции европейского вопроса, в кото-
ром сталкиваются друг с другом много соперничающих интерсов, мно-
го страстей»80. Разумеется, что российское правительство в свою оче-
79 The Politics of Autocracy. Letters of Alexander II to Prince A.I. Bariatinskii. 1857-1861. P.,
The Hague, 1966. P. 128.
80 АВПРИ. Ф. Отчет МИД. 1858. Л. 110.
6*
163
редь не осталось безучастным. Подтверждения этого видны в ряде его
шагов.
В беседе с Саули, о которой он сообщал в Турин 5 апреля, Александр II
выразил надежду, что король не составил себе ложного представления о
причинах, побудивших его предложить созыв конгресса. Он заверил, что
сделал это исключительно, чтобы избежать неожиданных осложнений и
обеспечить достижение прочного и практического решения. И как бы
приоткрывая перед Турином завесу над подлинным отношением к проис-
ходившей вокруг созыва конгресса борьбе, он высказал по существу соб-
ственное убеждение, что конгресс не соберется, когда, усмехаясь, заме-
тил, что Австрия не склонна участвовать в его работе. А затем прямо
заявил, что требования Австрии о разоружении Пьемонта считает абсурд-
ными и неприемлемыми81. 18 апреля 1859 г. Горчаков так изложил делла
Реджина позицию, которую предполагало занять на конгрессе его прави-
тельство по неаполитанскому вопросу: оно не выступит с инициативой его
обсуждения и, конечно, никогда не будет против Неаполя, но оно не смо-
жет устраниться от участия в дискуссии по этому вопросу, которая воз-
никнет на конгрессе, ибо поступить иначе значило бы действовать во-
преки цели конгресса, состоящей в том, чтобы рассмотреть условия раз-
личных итальянских государств и решить, не таковы ли они, чтобы могли
подвергнуть опасности мир в Европе82.
В свете предстоявшего конфликта в Петербурге приложили немало
усилий, чтобы воздействовать - и не безуспешно - на позицию Пруссии. В
беседе с прусским посланником Отто Бисмарком фон Шёнхаузеном (о ней
он сообщил в Берлин 4 апреля (23 марта) Александр II заявил о готов-
ности России в споре Франции с Австрией занять сторону первой, вы-
ставив наблюдательный корпус на австрийской границе. Это заявление
было истолковано Бисмарком как предостережение83. Оно породило серь-
езную озабоченность в Берлине, там поняли, что следовало прояв-
лять большую осторожность. Подтверждением именно такого вывода
Берлина служила его реакция на предложение Малмсбери относительно
того, чтобы совместно просить французское правительство обязать
Пьемонт вернуть свои войска на прежние позиции и распустить отряды
добровольцев. Шлейниц ответил Малмсбери, что Пруссия не желает
действовать без предварительного согласования с Россией. В Лондоне
должны были с этим посчитаться. 6 апреля (25 марта) Горчакова в этой
связи навестили английский, прусский и французский представители.
Сославшись на мнение императора, которое он к тому же уже и сам
высказал Бисмарку, Горчаков заявил дипломатам, что российс-
кое правительство не может присоединиться к одностороннему демаршу
в отношении Пьемонта, если подобный запрос не будет обращен к
Австрии.
Смысл происходившего легко угадывался. На записке Горчакова, изла-
гавший содержание этой беседы. Александр П написал: "Вы очень хорошо
81 ASD. Indici. Vol. 1: Quarantuno volume della corrispondenza in cirfa e telegrafica. Busta 66
(23).
82 ASN. Ministero degli Esteri. Busta 1700.
83 APP. Bd. 1. S. 392-393.
164
ответили. Это лишь доказывает, что Англия действует заодно с Австрией
и хотела бы увлечь за собой Пруссию против нас и Франции"84.
В условиях затянувшегося дипломатического спора вокруг конгресса
российское правительство, памятуя, что инициатива его созыва принадле-
жала ему, в начале апреля выступило с рядом предложений, чтобы вина
за провал не легла на Россию и Францию. 9 апреля Горчаков, хотя и
слабо рассчитывая на успех, зондировал правительства Англии и Пруссии
по поводу того, не согласятся ли они объявить в Вене, что если австрий-
ское правительство будет продолжать настаивать на превентивном разо-
ружении, то державы соберутся вчетвером85.
День спустя он был информирован о том, что его предложение не
только принято, но что Берлин готов собраться даже втроем, т.е. исклю-
чить Францию, как слишком заинтересованную сторону. Александр II был
против последнего варианта86. Но обсуждать его не пришлось. Впрочем,
утратило смысл и принятое предложение Горчакова, поскольку неожи-
данно возникла возможность урегулирования проблемы разоружения, из-
начально послужившей причиной этого предложения. 10 апреля Австрия,
отказавшись от своего прежнего ультимативного требования о превен-
тивном разоружении, предложила одобрить в принципе всеобщее разору-
жение и провести его после конгресса87.
Высказываясь за принятие австрийского предложения Россией и Фран-
цией, Горчаков разъяснял в записке Александру II так свою позицию:
"Это ни к чему положительно не обязывает, но устраняет от нас упрек в
проявлении недостаточной гибкости с тем, чтобы конгресс состоялся". Его
точку зрения полностью разделял император88.
Параллельно с этими демаршами в Петербурге не забывали о том,
чтобы продолжать мешать Англии, проавстрийская позиция которой была
очевидна, привлечь на свою сторону Пруссию. Тем более что ни для кого
не составляли секрета цели специальной миссии, с которой прибыл в
прусскую столицу И апреля по поручению Франца Иосифа эрцгерцог
Альберт. Правда, миссия эта не увенчалась успехом, ибо ему не удалось
добиться от Берлина общего обязательства об оказании военной под-
держки, равно как обещания выставить войска на Рейне, едва начнется
война89.
Между тем Пруссия начала усиленно вооружаться и обратилась к
федеральным государствам с призывом последовать ее примеру. В Пе-
тербурге все это вызвало серьезную обеспокоенность, ибо было очевидно,
что тем самым Пруссия поощряет Австрию нарушить мир, а Англию
отказаться от пассивной роли и оказать давление на Австрию. Излагая
эти соображения в телеграмме к Будбергу 24(12) апреля, Горчаков просил
его разъяснить прусским руководителям, что своими действиями они могут
вынудить Россию на меры гораздо более значительные, чем это входило в
84 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 56. Л. 23.
85 Там же. Д. 143. Л. 143.
86 Там же. Д. 56. Л. 28.
87 Там же. Л. 26, 28.
88 Там же. Л. 26.
89 Malinverni В. La Germania е il problema italiano nel 1859. Milano, 1959. P. 178—179.
165
ее начальные планы и намерения. Со своей стороны Александр II по-
спешил заверить Берлин, что Наполеон III не намерен действовать на
границе по Рейну90.
В момент, когда Вена направила Турину ультиматум и неизбежность
войны стала очевидностью, увещевания Петербурга приняли более реши-
тельный характер. В беседе с Бисмарком, о которой он сообщил принцу-
регенту 27 апреля, Горчаков рекомендовал никак не откликаться на совет
Вены ’’пренебречь всяким соперничеством между двумя правительствами
ради долга перед общей Родиной”. Что же касалось германских госу-
дарств, которые, как он полагал, в момент опасности начнут взывать в
Пруссии о помощи, ’’как дани уважения, которая им надлежит”, министр
напомнил, что сторонниками поддержки Австрии в войне выступают
правительства тех из этих государств, которые не имеют армии или видят
в Пруссии соперника или врага. Поэтому не следует позволять подчинять
себя их воле, вынуждать державы "искать Пруссию во Франкфурте или
Вене”. Между тем, ’’если вы займете решительно позицию, свидетельст-
вующую о вашем намерении считаться лишь с чисто прусскими интере-
сами, вы подчините мелкие государства политике, которая подходит имен-
но вам, и тогда будут искать Германию в Берлине”, - утверждал Гор-
чаков91.
Сказанное Горчаковым Бисмарк прокомментировал как призыв не
подчиняться желанию Вены заставить немцев "таскать каштаны из огня",
не облегчать для нее бремя участия в войне, которое она пытается пе-
реложить на плечи Германии, не идти навстречу ее стремлению побудить
Пруссию отвлечь на Германию тот французский удар, который Париж
намерен нанести Австрии и Италии, чтобы поддержать Пьемонт. По его
мнению, получение Австрией любой помощи со стороны конфедерации
или отдельных германских правительств послужило бы для России сиг-
налом напасть на Австрию, чтобы восстановить равновесие в пользу
Франции. В заключение Бисмарк упомянул еще один мотив, долженство-
вавший заставить серьезно задуматься прусских руководителей, прежде
чем действовать заодно с Австрией, ибо ’’оказанная нами Австрии под-
держка, - предполагал посланник, ~ возможно, вынудит Россию воспользо-
ваться симпатиями славян и греков, выведенных из терпения австрийским
и турецким господством, несмотря на испытываемую императором анти-
патию к таким военным средствам”92.
В те же дни серьезное недовольство Петербурга вызвала инициатива
Англии, вновь предложившей свое посредничество, на сей раз не огова-
ривая его, как это было во времена миссии Каули, предварительным разо-
ружением: это означало, что войска сохранят свои позции на время пере-
говоров. В Париже, как сообщалось в телеграмме Валевского послу в
России Наполеону Монтебелло Ланну, не находили возможным от него
отказаться, но не хотели ничего предпринимать без согласия России. И
ожидали мнения Петербурга на этот счет. Монтебелло передал Горчако-
90 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 23. Л. 116; АРР. Bd. 1. S. 459-461.
91 АРР. Bd. 1. S. 499.
92 Ibid. S. 500-501.
166
ву текст телеграммы, сам посол видел выход в том, чтобы противопо-
ставить британскому посредничеству посредничество России, Пруссии и
Англии, хотя не знал, входило ли это в намерения французского двора93.
Неожиданный демарш Лондона поставил в весьма щекотливое поло-
жение российское правительство, инициатора созыва конгресса. Горчаков
явно пребывал в растерянности, решая, что же предпринять. Предложе-
ние Монтебелло представлялось ему не слишком удачным, "очень сла-
бым", как он его охарактеризовал в записке Александру II 28(16) апреля,
умоляя его дать указания. Предложение Англии Горчаков считал "мерз-
ким и лишенным всякого достоинства" и находил, что "идея Монтебелло
его немного нейтрализует". Убедительным показалось министру, однако,
высказанное послом вполне прагматическое соображение, "что все это,
впрочем, ничем не грозит, но может позволить Франции выиграть время,
что для нее существенно". Александр II так сформулировал свое мнение:
"Лучше бы было категорически высказаться по-прежнему против, но, на
худой конец, я согласен на предложение Монтебелло"94.
В тот же день в беседе с Кремптоном Горчаков по существу осудил
Англию за отступничество. Пожелав ей успеха, он выразил удивление по
поводу ее внезапного отказа от реализации идеи проведения конгресса,
что охарактеризовал как "отход от концерта, который был сформирован
на предложенной английским кабинетом основе". В заключение министр
подчеркнул, что в "будущем это не вдохновит на совместные действия с
Англией"95.
Английское предложение клало конец инициативе России о конгрессе,
но стремительный ход событий снял вопрос об английском посредничестве
еще до того, как оно могло быть развернуто в полной мере.
Серьезно осложнило отношения между державами в конце апреля
следующее обстоятельство: неожиданно в Петербурге был получен за-
прос из Лондона и Берлина относительно существования недавно заклю-
ченного союзного договора между Францией и Россией. О столь тща-
тельно скрываемом факте стало таким образом всем известно, как писал
Горчаков Бруннову, благодаря "бесцеремонности и совершенно британ-
ской наивности" Малмсбери96. Дело в том, что в беседе с министром
25(13) апреля Кремптон сослался на утверждение Малмсбери о сделанном
Валевским признании Каули о существовании такого договора. Оказав-
шись в трудной ситуации, почувствовав себя посаженным на скамью
подсудимых, Горчаков "предпочел ответить ex tempere2* и без колебаний",
движимый "чувством гордости слуги монарха первого порядка, у которого
совесть чиста и который не нуждается в притворстве". Он подтвердил
этот факт, объяснив, однако, что договор никоим образом не направлен
против Англии97. Сам же вопрос о том, проговорился ли действительно
Валевский английскому послу, и по прошествии месяца после этого
93 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 56. Л. 46.
94 Там же. Л. 46.
95 Там же. Л. 47.
96 Там же. Д. 100. Л. 325.
2* Тотчас же, немедленно (лат.).
97 Там же. Д. 100. Л. 325.
167
происшествия оставался для него "в тумане”, ибо, когда Киселев запросил
у Валевского объяснений по поводу его так называемого "доверительного
сообщения Каули", тот отрицал, что оно имело место. Он указал на
принца Наполеона в качестве источника этой допущенной "нескромности”,
который, не признаваясь прямо в существовании договора, тем не менее в
разговоре с Каули сказал достаточно, чтобы дать основание послу обра-
титься с запросом к Валевскому. Последний же со своей стороны, отвечая
Каули, говорил лишь о достигнутом между двумя державами согласии "на
случай некоторых возможных обстоятельств", но не упоминал о дого-
воре98.
Этот досадный инцидент имел тем не менее весьма неприятные по-
следствия, поскольку, как полагал Горчаков, этому договору "общест-
венное мнение и старания заинтересованных держав тотчас же приписали
масштабы, которых он никогда не имел и придать которые ему не вхо-
дило ни в намерения, ни в интересы обоих правительств"99.
При этом Горчаков и Александр II не разделяли мнение Киселева, что
существование "договора было открыто скорее по счастливому стечению
обстоятельств, чем в силу преступной нескромности". "Я продолжаю на-
стаивать на виновности", - написал напротив этих слов Киселева Горча-
ков. "И я тоже", - присоединился к нему монарх100. Но для Горчакова
оставалось неясным, каков расчет, который мог быть в таком случае у
Валевского или Наполеона III101.
Горчаков терялся в догадках на этот счет, дополняя свои соображения
объяснениями лиц, посвященных в эти события. Как, например, содержа-
щееся в записке без подписи3* от 5 мая (23 апреля) предположение, что
таким образом французское правительство хотело "спровоцировать всеоб-
щий конфликт. Л[уи] Н[аполеон], видя, что ему не избежать войны с
Германией, хочет, чтобы мы действовали с ним против нее, начав с того,
чтобы настроить ее против нас"102.
Неоднократно возвращаясь к этому вопросу и все еще не находя
убедительного ответа, Горчаков ни на минуту не сомневался в правиль-
ности занятой им самим позиции, полагая, "что ни с какой точки зрения
даже по прошествии времени не могли бы изобличить одного из министров
императора во лжи. Никто не сможет заставить меня сказать то, чего я
не хочу, но точно также никто не посмеет утверждать, что то, что я
говорю, было бы ложно. Это, по моему скромному мнению, - резюми-
ровал министр, - наилучшая политика, единственная, которая согласо-
вывается с характером императора и величием России"103.
В напряженные дни начала апреля, активно участвуя в диплома-
98 АВПРИ. Ф. Секретный архив. Д. 2. Л. 207.
99 Там же. Л. 200.
100Там же. Л. 210.
10,Там же. Л. 179.
3*Скорее всего, ее автором был дядя Горчакова М.Д. Горчаков - в то время наместник
Царства Польского в Варшаве, откуда послана эта записка, начинающаяся с обращения
"Мой дорогой Александр".
,02АВПРИ. Ф. Секретный архив. Д. 2. Л. 222.
103АВПРИ. Ф. Канцелярии. 1859. Д. 100. Л. 326.
168
тической борьбе вокруг итальянского вопроса, всей своей позицией как бы
подыгрывая Наполеону III, российское правительство вновь рефреном
настойчиво ему напоминало и о собственных интересах, определявших его
позицию в предстоящем конфликте. Об этом свидетельствует совершенно
секретное письмо, имевшее царский знак одобрения, посланное Горча-
ковым Киселеву 3 апреля (22 марта) 1859 г., оно к тому же проливает
свет на мотивы, которыми руководствовалось правительство, предлагая
созыв конгресса. Министр писал: "Я это повторяю, г-н граф, и Вы собла-
говолите использовать всякий предоставившийся случай, чтобы сделать
то же самое перед императором французов: идея европейского конгресса
родилась у нашего Августейшего Монарха, потому что Он видел Фран-
цию в момент начала войны в неблагоприятных для нее условиях. Цель
этого собрания, по мнению Его Величества, состояла в том, чтобы или
привести к миру, который отвечал бы желанию императора Наполеона и
укреплял бы его позиции, или локализовать войну, если бы она имела
место, лишив Австрию симпатий, которые сегодня ей принадлежат. Им-
ператор Наполеон спросил, абсолютно (здесь и далее подчеркнуто в
тексте. - ОС.) ли мы хотим мира? Вы были правы, дав ему понять, что
мы не хотели бы ни мира, ни войны любой ценой. Но нужно, чтобы этот
монарх, который считается с интересами Франции, был также глубоко
убежден, что наш Августейший Монарх, выполняя во всей их полноте
обещания, которые он ему дал, должен иметь возможность исходить в
своем активном участии из интересов своей страны. Тогда не было бы
колебания ни на миг с его стороны.
Итак, были ли учтены эти интересы? - status quo имеет свои удобства,
но главным, единственно существенным для нас являются статьи Париж-
ского трактата, несовместимые с существованием4* государства п[ерво]го
порядка. Мы не верим в их продолжительность. Европа знает, и, если она
еще недостаточно этим прониклась, она будет убеждаться каждый день
все больше, что, пока будут существовать эти оковы в отноше-
нии России, она будет держаться особняком от общего возбуждения, ко-
торое может возникнуть. Отсутствие такой державы, как Россия, оставит
пустоту, которую почти невозможно заполнить, и будет долго мешать
установлению нормальных отношений между различными державами
Европы.
Мы в состоянии ожидать, что это убеждение укоренится достаточно,
чтобы Европа сама поняла необходимость найти от этого лекарство. Од-
нако это лекарство совершенно очевидно, а пока5* наши реформы посте-
пенно будут увеличивать наши силы и нашу мощь. Допуская, что мы ис-
пытываем нетерпение ускорить достижение этих результатов, активное
участие в войне между Францией и Австрией нас к этому приведет? Вся-
кий раз, как мы говорили с императором Наполеоном о статьях Парижс-
кого договора, которые нас особенно стесняют, он нам отвечал выраже-
нием своих желаний и уверением в своих усилиях, ни больше, ни меньше.
Я даже чистосердечно признаю, что он не может обещать больше и что
4 ’Сверху карандашом помечено: достоинством.
5 ’Зачеркнуто, сверху карандашом написано: в промежутке.
169
уже сама неопределенность этого ответа является свидетельством
лояльности.
Я Вам об этом достаточно сказал, г-н граф, чтобы Вы могли бы
поручиться с полным убеждением, что император не отступит перед
военным шансом, когда национальные интересы этого потребуют, и
чтобы дать понять, что эти интересы в настоящее время не затро-
нуты, так что подобная речь с Вашей стороны не должна поколебать
доверие, которое, мы полагаем, имеем право внушать императору
французов”104.
Напоминая об уже оказанной Наполеону поддержке в осуществлении
его планов и готовности далее этому следовать, Горчаков отрицательно
отвечает на вопрос об участии России в назревавшем конфликте, ибо к
достижению ее главной цели - отмене статей Парижского договора - это
не могло привести.
Киселев еще не мог получить это письмо Горчакова (через два дня
после его написания), когда Наполеон III 6 апреля (25 марта) в беседе с
ним затронул вопросы, о которых писал министр. Он без обиняков заявил,
что не ждет "ни удовлетворительных, ни позитивных результатов” от
конгресса, и выразил свое недоумение по поводу отсутствия каких-либо
признаков обеспокоенности Австрии относительно обещанных Россией
демаршей на границе с ней в Галиции. Посол объяснил, что предназна-
ченные усилить военное положение в Польше войска еще не успели
прибыть к месту назначения, так как весенняя погода не благоприятст-
вовала быстрым переходам, но что Россия выполнит свои обязательства.
После обсуждения этих двух моментов, со всей определенностью пока-
завших, насколько мысли императора были сосредоточены на воору-
женном решении итальянского вопроса, Наполеон выразил мнение, что
современное положение в Европе благоприятно для решения вопроса о
договорах 1815 и 1856 гг. путем совместного выступления Франции и
России. Он призвал "не упускать случая, который, возможно, долго не
представится снова”, и напомнил, что "своевременность великих решений
(здесь и далее подчеркнуто в тексте. - О.С.) составляет основу всякой
правильной политики"105. Киселев обещал информировать Горчакова об
этом предложении.
Объяснение этого предложения посол видел в той альтернативе, ко-
торую создало бы присоединение Англии к германской коалиции. Он счи-
тал, что в войне с Австрией Франции нечего опасаться; если Австрию
поддержит Германский союз, борьба будет вестись на равных, но если в
нее вступит Англия, война примет совсем иной характер.
Александр II не исключал, что именно это, т.е. возможность вступле-
ния в войну Англии, побудило Наполеона предложить соглашение Фран-
ции с Россией с целью аннулирования унизительных договоров, тяготев-
ших над обоими государствами. "Это очень возможно", - написал он
против этих рассуждений посла.
Киселев назвал идею Наполеона "великой и благородной", но находил,
,04АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1858. Д. 143. Л. 451-454.
105АВПРИ. Ф. Секретный архив. Д. 2. Л. 161, 164-165.
170
что подобное предприятие было бы сопряжено со многими затруднениями,
прежде всего оно помешало бы решению внутренних проблем России.
Кроме того, он был убежден, что "война неизбежно примет характер ре-
волюционной войны, под знаменем национального пробуждения". Италь-
янский вопрос явится лишь началом, а последствием станет вовлечение в
нее христианских народностей, населяющих европейскую часть Турции.
Неминуемо будет призвана к своему возрождению Венгрия, на что
Наполеон III вполне определенно намекнул Киселеву106.
Храня в беседах с Киселевым молчание относительно Польши, Напо-
леон III, суммировал посол, дал, однако, понять, что приобретение Гали-
ции для России было бы выгодно и "что этим приобретением и осво-
бождением христианских народов европейской части Оттоманской импе-
рии, император Александр, уничтожив договоры 1856 г., впишет для себя
еще одну славную страницу в книгу истории"107. Иными словами, россий-
ское правительство должно было вступить в готовившийся конфликт;
действуя на другом фланге, по существу привести к тому, чтобы оказался
вновь открытым восточный вопрос и ценой новой войны добиться отмены
унизительных статей Парижского договора. Но такую цену в Петербурге
вовсе не были готовы платить.
В необходимости нового договора России с Францией Наполеон III пы-
тался убедить Горчакова и через Монтебелло, о чем свидетельствует
доклад министра Александру II от 21(9) апреля 1859 г. В отличие от
прежнего секретного договора новый договор предлагалось предать глас-
ности. Он должен был содержать положение о том, что если, несмотря на
сделанные Австрии уступки, она начнет войну, Франция и Россия заклю-
чат соглашение о мерах, которые им надлежит принять.
Горчаков считал, что быстрый ход событий опередит заключение по-
добного соглашения. К тому же, с его точки зрения, пойти на такой шаг
значило бы оказать плохую услугу Франции, поскольку в Европе могло
сложиться мнение, что Россия и Франция договорились осуществить
территориальные изменения в результате войны, а это привело бы к
созданию против них сплоченной коалиции108 и было бы чревато началом
общеевропейского конфликта, к участию в котором Россия, как уже
отмечалось, не была расположена.
Итак, в ходе подготовки Франции и Сардинии к войне с Австрией рос-
сийская дипломатия проявила большую активность, причем не в послед-
нюю очередь ее к этому стимулировала дипломатия Наполеона III, при-
дававшая исключительно важное значение привлечению России на
свою сторону: далеко не случайно переговоры с Кавуром о союзе На-
полеон III завершил, лишь далеко продвинувшись в достижении союза с
Россией.
Вместе с тем следует особо подчеркнуть обнаруженную Петербургом
непосредственную заинтересованность в определенном развитии событий
,06Там же. Л. 165-166.
107Там же. Л. 166.
108 К истории франко-русского соглашения 1859 г. // Красный архив. 1938. № 3(88).
С. 224-225.
171
на Апеннинском полуострове, стремление оказать воздействие на их
развитие в силу комплекса отмеченных выше причин. В этом он достиг
некоторого успеха, но не столь серьезного, чтобы дать основание согла-
ситься с выводом итальянского исследователя, ’’что в те решающие
месяцы между октябрем 1858 года и маем 1859 года Россия была в
значительно большей мере, чем Франция, тем далеким и внешне без-
действующим рычагом, от бесшумного нажима которого зависела в ко-
нечном счете судьба кавуровского плана”109.
109 Берти Дж. Россия и итальянские государства в период Рисорджименто. М., 1959.
С. 623.
Глава шестая
ВОЙНА 1859 ГОДА
23 апреля 1859 г. Кавуру было вручено письмо Буоля, содержавшее
ультиматум - немедленно сократить численность армии до размеров мир-
ного времени и уволить из нее всех добровольцев. 26 апреля, когда
истекал назначенный трехдневный срок для подачи ответа, он последовал:
Кавур отказывался удовлетворить требования австрийского правительст-
ва, ссылаясь на продолжающиеся переговоры о созыве конгресса, кото-
рые этим требованием игнорировались.
Дальнейший ход событий предвидеть было нетрудно. Французские
войска двинулись к Пьемонту, австрийские - готовились переправиться
через реку Тичино. Они осуществили это 29 апреля. Началась война, и
Вена стала ее инициатором. То, чего столь настойчиво добивались Париж
и Турин, наконец оказалось достигнуто - война была развязана, но вина за
это формально на них не ложилась. Для европейской дипломатии начало
войны означало, что оканчивался один и начинался новый акт дипло-
матической игры, цели и задачи которой, естественно, существенно
менялись.
Не будучи неожиданным, такой поворот событий тем не менее беспо-
коил Александра И, особенно в связи с настроениями в Германии, которая,
по его мнению, плохо содействовала усилиям российского правительства
локализовать начавшуюся войну Апеннинским полуостровом, поскольку в
ней самой явно возродились мечты объявить войну Франции. О своих
намерениях в этой ситуации Александр II писал 1 мая (20 апреля) Баря-
тинскому: "Само собой разумеется, что я постараюсь как можно дольше
сохранять нейтралитет, но благоразумие предписывает предусмотреть все
возможные случаи и отныне к ним готовиться. Вы понимаете, мой друг,
что все это вместе с заботами о наших внутренних проблемах не делает
мой труд ни легким, ни приятным, но, как всегда, я уповаю на Бога и
надеюсь, что он нас не оставит”1.
Между тем вопрос о позиции России занимал все стороны. Примечате-
лен в этой связи обмен телеграммами Кавура с Саули 27 и 28 апреля. В
первой Кавур спрашивал посланника: ”Вы мне говорите, что вступление
австрийцев на сардинскую территорию послужит причиной войны. Россия
объявит войну или Франция?”2
На следующий день Саули в ответ сообщил: “Речь идет о Франции:
’The Politics of Autocracy: Letters of Alexander II to Prince A.I. Bariatinskii 1857-1861. P.; The
Hague, 1966. P. 129.
2ASD. Indici Vol. 1: Dispacci telegrafici in partenza. Busta 82.
173
тем не менее Горчаков мне сказал и собранные сведения это подтверж-
дают, что Россия вооружается”3.
Сам вопрос Кавура показывает, что он вовсе не исключал участие
России в войне, полученная же им телеграмма Саули уточняла конкрет-
ный текст, но вопрос об участии России в войне по существу оставляла
открытым.
Будущая позиция российского правительства еще в канун конфликта
очень серьезно беспокоила Лондон и Берлин. К такому заключению
пришел Киселев в результате его бесед с Каули и прусским посланником
Альбрехтом Пурталесом. Намекая на эти опасения своего правительства,
Каули поведал Киселеву, что по получении сообщения Крэмптона о
встрече с Горчаковым в Лондоне пришли к выводу, что Россия, возможно,
кончит тем, что ’’перейдет от слов к делам”. Заявив, что подобное
решение подвергнет серьезной опасности ситуацию, Каули затем прямо
поставил перед Киселевым вопрос, "хотят ли действительно войны” в
России. И просил ответить со всей откровенностью. Киселев по существу
ушел от ответа. Он предложил Каули самому его сформулировать, про-
читав еще раз заключение последней речи лорда Дэрби: "Я на нее ему
указал, — писал Киселев Горчакову 6 мая (24 апреля), - как на очень
хорошую канву для всех нейтральных государств, которые прямо не
вовлечены в нынешний конфликт”. "Итак, не принимайте наши парла-
ментские дебаты за евангелические слова, - сказал Каули. Это лишь
спектакль, декорации, которого меняют в любой момент”4.
Такой исход беседы определялся не только естественным нежеланием
Киселева раскрыть карты, но и отсутствием у него готового ответа,
который он пытался в то время найти, как об этом свидетельствует его
секретное частное письмо к Горчакову от 13(1) мая 1859 г.
Новая ситуация, сложившаяся после фактического начала войны, за-
ставила его задуматься над вопросом: "Перед лицом германских тенден-
ций Пруссии и вооруженного нейтралитета Англии (т.е. склонности части
ее руководителей разделить проавстрийские настроения Германского сою-
за. - О.С.), объявленного л[орд]ом Дерби, следует ли настаивать на абсо-
лютном нейтралитете России, таком, каким он был провозглашен?”
Свой ответ он сформулировал четко: "Я этого не думаю”. И дает сле-
дующее объяснение: великие державы, каковы бы ни были выгоды, кото-
рые им удастся извлечь из нейтралитета, испытывая потребность обеспе-
чить свои прямые интересы и политическое влияние, не смогут обречь
себя на то, чтобы следить издалека за ходом событий, устранившись от
более или менее активного участия в них, и позволить действовать другим
державам5.
Итак, каким было бы для России самое лучшее решение? Пытаясь
найти ответ на этот трудный вопрос, Киселев размышлял над альтерна-
тивными вариантами. Он начал с нейтралитета. Находя такую позицию
блестящей с точки зрения ситуации внутри страны, он полагал, что она не
3Ibid. Quarantuno volume della corrispondenza in cifra e telegrafica. Busta 66(23).
4 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 140. Л. 27-28.
5Там же. Л. 524.
174
Италия накануне войны 1859 года
может быть удовлетворительной, если учесть положение России в Европе
и ее виды на будущее, ибо было очевидно: воюющие державы кончат
тем, что договорятся, победители продиктуют условия и мир будет заклю-
чен без участия нейтральных держав. Для большей убедительности своей
аргументации Киселев сослался на слова, в свое время сказанные ему На-
полеоном III: «"Политика - это сделка (подчеркнуто Киселевым. - О.С),
утверждал один деятель, который сейчас влияет на судьбы Европы".
Нужно с этим считаться, и с тем ббльшим основанием, что эта мысль, -
писал посол, - резюмирует мысль века и она будет понята всеми»6.
Далее он обратился к анализу позиции англичан, которых находил "про-
зорливыми и практичными". С самого начала они заявляли, что в случае
конфликта будут сохранять вооруженный нейтралитет, насколько их
интересы и их честь это им позволят. Иными словами, заключал посол,
они примут участие в войне согласно их последующим решениям.
^ам же. Л. 525.
175
Пруссия, всегда колеблющаяся и нерешительная, заигрывает с Фран-
цией, оказывает давление на Австрию, но вооружается, чтобы поддер-
жать Австрию, если, разумеется, собственные интересы ее к этому вы-
нудят.
"Что касается России, - полагал Киселев, - ее благосклонная к Фран-
ции политика еще не привела, следует это признать, ни к какому по-
ложительному результату. Австрийцы оголили свою северо-западную
границу. Пруссаки вооружаются. А между тем Россия может собрать на
своей западной границе 300 тысяч человек и зайти с тылу австро-прусских
войск или по крайней мере сковать их. Подобная демонстрация могла бы
нас сделать хозяевами положения, приведя к локализации войны"7.
Киселев рассматривал также вариант, при котором Россия ограничила
бы строгий нейтралитет лишь тем временем, пока ему будут следовать
Пруссия и Англия, сохранив за собой свободу действий, когда эти дер-
жавы станут союзниками одной из воюющих сторон. В случае же если
Англия и Пруссия захотят договориться об обязательном нейтралитете,
то три нейтральные державы смогут включиться в войну лишь в качестве
посредников. Выгоды для России от подобной комбинации Киселев видел в
локализации конфликта и сохранении ею влияния в вопросе заключения
мира8.
Обнаружив у посла "странное ослепление" в связи с его рассуждениями
об отсутствии позитивных результатов от благожелательной политики в
отношении Франции, Горчаков в пометах на полях письма напоминал о
таковых: два месяца для подготовки к войне получила Франция благодаря
предложению о конгрессе; сдерживание Пруссии в данное время создает
помеху тому, чтобы война стала всеобщей. По поводу же высказанной
послом необходимости обусловить нейтралитет России нейтралитетом
Англии и Пруссии Горчаков заметил: "Но это сделано", Александр II
добавил: "Он должен бы это знать"9.
Признавая в своих последующих рассуждениях достоинства нейтра-
литета (Россия сохраняла бы свои материальные силы и утверждала бы
свое моральное влияние в Европе), Киселев отмечал, что он не может
принести прямых выгод политическим интересам России. Поэтому, если
она стремится к более положительным результатам, она должна заранее
принять свое решение, предвидеть возможность всеобщей войны, продол-
жительность которой нельзя предусмотреть, и быть готовой не только к
ее успешному развитию10.
Далее посол заключал: "Из сказанного вытекает, что, если цель, кото-
рую мы себе ставим, состоит в аннулировании (подчеркнуто в тексте. -
О.С.) Парижского трактата, нужно предвидеть решительное сопротив-
ление со стороны Англии и Австрии. Франция пойдет на это лишь при
условии отмены одновременно трактатов 1815 года". При этом следовало
также быть готовыми к тому, чтб подобная война повлечет за собой:
7Там же. Л. 525-526.
8Там же. Л. 526-527.
’Там же. Л. 526.
10Там же. Л. 527-528.
176
”1) Пробуждение наций. 2) Пересмотр карты Европы и вследствие этого
3) Восточный вопрос или, скорее, изгнание турок из Восточной Европы"11.
Итак, Киселев считал, что российское правительство стояло перед вы-
бором: нейтралитет без блестящих результатов, но и без явного риска
либо участие в войне со всеми вытекающими отсюда последствиями, но
цель которой была бы крайне важна для России. Он считал, что найти
нечто среднее между этими двумя вариантами трудно, ибо полунейтра-
литет или полуучастие в войне было бы совсем плохим выходом.
Наконец, Киселев декларирует отсутствие намерения высказываться в
пользу той или другой из этих комбинаций, ограничив свою задачу лишь
тем, "чтобы их констатировать, не претендуя более ни на что"12.
Появление этой депеши Киселева, безусловно, продиктовано его по-
следними беседами с Наполеоном III, в ходе которых император поставил
вопрос о возможности участия его страны в войне. Посол по существу
четко обрисовал дилемму, перед которой оказалась Россия, но не смог
осуществить свое стремление скрыть отношение к возможным комбина-
циям, чего, конечно, не мог не уловить Горчаков. Он, конечно, лукавил,
когда по прочтении депеши написал: "К сожалению, он не сделал абсо-
лютно никакого вывода, что очень затрудняет положение тех, кто ожидал
лишь этой фазы, чтобы просветиться, и будет серьезно размышлять над
вопросами, касающимися судеб великой империи". Александр II отклик-
нулся на замечание министра весьма примечательной пометой: "Вы знае-
те, что я давно над этим размышляю". Другой своей пометой он выразил
желание "переговорить обо всем этом" с Горчаковым13.
Неизвестно, как протекало обсуждение этой проблемы между Алек-
сандром II и Горчаковым, но об итогах их беседы, а следовательно, и
долгих размышлений царя можно судить по личному секретному письму
Горчакова Киселеву от 17(5) мая, имеющему царский знак одобрения.
Заметив, что не видит необходимости доказывать, что он не является
сторонником полумер, ни того, что обычно отдает в политике предпоч-
тение идеям бледным, бесцветным, Горчаков заявлял, что в данном слу-
чае расходится во мнении с Киселевым, так как полагает: "именно сред-
нее пропорциональное должно и может служить основой нашей позиции в
нынешних осложнениях"14.
Далее Горчаков объясняет приципиальные соображения, которые его
побуждают к такому решению: "Мы слишком часто и в обстоятельствах,
не слишком отдаленных, ни воспоминания, ни пагубные последствия кото-
рых еще не изгладились, не соизмеряли наши запросы с нашими реальны-
ми силами. Невозможно, чтобы этот серьезный урок был преподан прови-
дением, чтобы оставаться стерильным фактом в анналах нашей истории".
Иначе говоря, Горчаков призывал сделать выводы из событий Крымской
войны. Исходя из этого опыта, он задается вопросом: "Опирающийся на
концентрацию 300 тысяч человек нейтралитет или активное участие в
войне с тем же числом войск, так как потребовалось бы именно такое
иТамже. Л. 528-529.
12Там же. Л. 529-530.
13Там же.
,4Там же. Д. 144. Л. 222.
177
количество, отвечает ли это состоянию наших ресурсов, интересам нашей
политики и представляет ли это нам выгоды, соответствующие жерт-
вам?”15
Что касается материальных возможностей страны, ответ ясен: он дан
’’всеми, кто знает нынешнее финансовое положение в империи и кто не
хочет закрывать глаза на очевидное”. Столь же не оптимистичен ответ
Горчакова и на вторую часть поставленного им вопроса, которую он еще
уточняет: ’’Имеется ли у нас шанс получить выгоды, которые уравнове-
сили бы наши жертвы? Иными словами, активное участие в борьбе доста-
вит ли нам аннулирование унизительных статей Парижского трактата?”16
Он не заблуждался относительно большой готовности Наполеона III
помочь в этом. ’’Император Наполеон, - писал он, - хотел бы, чтобы это
не удалось, все, что он может сделать, - это проявить добрую волю и
давать нам обещания на более или менее отдаленный срок об отплате,
осуществление которой будет зависеть от непредвиденных случайностей.
Считаете ли вы, г-н граф, что глубокий ум, умелый счетчик, который
провозгласил, что политика представляет собой сделку, строит себе иллю-
зии в этом отношении, не спекулирует ли он скорее на горячем нетер-
пении, которое в нас предполагает, порвать путы Парижского трактата?
Здесь нет сделки, так как вся ставка на одной стороне.
Если невозможно противопоставить моей аргументации бесспорных
фактов, я должен сделать вывод, что единственный путь, который нам
подходит, это оставаться на позиции среднего пропорционального. Эту
позицию выбрал император, в качестве наиболее отвечающей интересам
и ресурсам страны, она еще и такова, что дает возможность оказать
существенные услуги императору Наполеону. Этот путь, хотя и указан
силой обстоятельств, никоим образом не окажется бесплодным для нас.
Мы выставим значительный наблюдательный корпус на нашей запад-
ной границе. Мы не позволим вырвать у нас никакого заявления об окон-
чательном назначении этой армии и, если мы об этом сделаем заявление,
то лишь в обмен на заявление Германии и Англии о соблюдении строгого
нейтралитета в отношении Франции.
Если бы этой демонстрации было достаточно, тем лучше, война была
бы локализована, и император Наполеон свободно использовал бы все
свои силы против противников, число которых больше бы не увеличи-
валось.
Если же, напротив, окажется невозможным добиться подобного заявле-
ния или война примет направление и развитие, которые в силу наших
собственных интересов не позволят нам сидеть сложа руки, то, поскольку
мы сохраним нашу полную свободу и не будем связаны никакими
обязательствами, мы будем вправе решить вопрос об участии, которое
нам подобает принять, и масштабах, в которых мы хотели бы участ-
вовать, и тогда, в момент, когда воюющие стороны будут истощены вой-
ной, мы вмешаемся с помощью нашей моральной или материальной си-
лы”. Таков, подчеркивал Горчаков, ’’интимный замысел императора”, ко-
ртам же. Л. 222-223.
16Там же. Л. 223-224.
178
торый, чтобы ’’сохранять всю свою действенность не должен быть поло-
жительно угадан никем. Здесь, откуда я Вам пишу, он известен лишь его
Императорскому Величеству и мне, безо всякого исключения”17.
Горчаков, таким образом, отдавал себе отчет, что ни положение внут-
ри страны, ни международная ситуация не были благоприятны в тот
момент для постановки вопроса об отмене статей Парижского договора, а
без этого участие России в начавшейся войне не имело смысла. Но он
полностью не исключал такое участие, хотя и с большими серьезными
оговорками. Письмо Горчакова свидетельствует о плодотворности его
обмена мнениями с Киселевым. Оно не только раскрывает позицию,
которой намерено было следовать правительство России, но и полно ее
аргументирует, знакомит с соображениями, определившими данный конк-
ретный выбор.
Эта переписка министра с послом интересна также в плане расширения
представлений о процессе выработки, принятия решений по важнейшим
внешнеполитическим вопросам и показывает, сколь узким кругом лиц он
ограничивался. Она подтверждает чрезвычайно ответственное отношение
посла к исполнению своего долга. Что было признано и Наполеоном III,
который, оценивая его вклад в успешное развитие русско-французских
отношений 10 мая 1859 г., в день отбытия в Италию для принятия коман-
дования французской армией, пожаловал Киселеву знаки кавалера Боль-
шого креста Почетного легиона18. Разумеется, не без задней мысли был
выбран момент для этого награждения. Император хотел лишний раз
подчеркнуть близкие отношения Франции с Россией.
Итак, в самом начале войны Франции и Пьемонта с Австрией прави-
тельство России определило в принципе свою позицию, которая в зна-
чительной степени диктовалась его отношениями с правительством Фран-
ции. При этом оно придавало чрезвычайно важное значение тому, чтобы
война сохранила свой локальный и регулярный характер, ’’без союза с
революцией и без символа национальностей, неопределенного выражения,
которое бы расширило и продлило борьбу в силу смешения целей”19.
В свете этого известие Стакельберга, сообщенное в депеше к Горча-
кову от 6 мая (25 апреля) 1859 г., о предпринятых попытках (кем, он не
указывает) косвенно выяснить, как отнесутся в России к движению в
Галиции, желающей присоединения к ней, а также к созданию польского
легиона в Италии из галицийских солдат, которые будут дезертировать в
ходе войны, вызвало серьезное недовольство в Петербурге. Сам Стакель-
берг "отказался обсуждать эти проекты как опасные и преждевременные.
Однако, - предусмотрительно считал он, - если борьба продолжится и мы
должны будем вести войну с Германией, будет полезно знать истинные
настроения Галиции и Венгрии. По моим сведениям, там существует глу-
бокое недовольство, но эти страны неспособны продвигаться без русской
армии"20.
,7Там же. Л. 224-226.
^Заблоцкий-Десятовский АЛ. Граф П.Д. Киселев и его время. СПб., 1882. Т. 3.
С. 101.
19АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 192. Ч. 2. Л. 41.
20Там же. Ч. 1. Л. 170.
179
”Я решительно не могу согласиться на формирование польского легио-
на” - такова была реакция Александра II на сообщение Стакельберга, о
которой посланник был срочно поставлен в известность21.
Горчаков так изложил Стакельбергу свою позицию по возникшим воп-
росам: "Я Вам уже говорил, что не может быть речи о польском легионе,
если желают сохранить нашу добрую волю. Что касается венгерского
легиона, мы полагаем, что осуществление этой идеи было бы большой
оплошностью, он не добавил бы ничего к материальным силам союзников
и предоставил бы их многочисленным противникам аргумент, чтобы
позднее подтолкнуть Германию в ряды Австрии. Более того мы думаем,
что не следует смущать итальянских принцев, не вовлеченных в войну,
относительно сохранения их суверенных прав и их владений. Я объяснился
очень четко по всем этим вопросам с Саули, который должен был о них
известить Кавура”22.
В качестве аргумента, долженствовавшего урезонить сардинских руко-
водителей, Стакельбергу рекомендовалось напоминать им следующее:
"Принимая во внимание расстановку сил, которая сложилась в Европе,
Франция и Сардиния были бы совершенно изолированы, если бы они не
имели моральной поддержки России, и я полагаю, что это обстоятельст-
во, - писал Горчаков, - не ускользнуло от проницательности обоих каби-
нетов. Любой противоположный расчет основывался бы на иллюзии..."
Правда, посланника просили при этом "пользоваться сдержанно этой исти-
ной, чтобы не обескураживать”23. Одновременно с изложением своей пози-
ции по этим вопросам сардинскому правительству через Стакельберга
Горчаков поставил в известность о ней французское правительство через
Монтебелло. Это было не первое обращение Горчакова к послу по этому
поводу. 9 мая 1859 г. Монтебелло писал в Париж: "Князь Горчаков неод-
нократно настаивал передо мной на важности не допустить, чтобы война
приняла иррегулярный характер"24. И действовал Горчаков не только
через Монтебелло, но и через Киселева, в письме к которому от 3 мая
(21 апреля) 1859 г. (в отличие от упомянутого выше письма к Стакель-
бергу) он переводил национальный вопрос в плоскость прежде всего
восточного вопроса. Горчаков призывал посла убедить Наполеона в том,
чтобы его кабинет министров и французская пресса не злоупотреб-
ляли термином "национальность, который, по-видимому, стал лозунгом
дня. Это неясное и неопределенное выражение, - писал министр, - всюду
вызвало беспокойство. Оно сбивает к тому же политику с ее нормальных
путей и дает в руки противников французского правительства до-
статочный повод для обвинения его в сообществе с революцион-
ными течениями. Я могу сказать то же про попытки, которые, возможно,
будут предприняты, чтобы поднять христианские народы Востока. Это
было бы совсем несвоевременно и, безусловно, вовлекло бы Англию в
активную борьбу. Сейчас английские министры испытывают затрудне-
ния со стороны своей собственной страны. Даже если бы они и хотели,
2‘Там же. Л. 169; Ч. 2. Л. 38.
22Там же. Ч. 2. Л. 41.
23Там же. Л. 42.
24Charles-Roux F. Alexandre II, Gortchakoff et Napoleon III. P., 1913. P. 249.
180
они не решатся высказываться в пользу Австрии, но как только
они смогут сказать, что существование Оттоманской империи поставле-
но под угрозу, эти затруднения отпадут, так как тот час же им
будет обеспечено согласие английской нации на активное участие в
войне”25.
О реакции французского правительства мы узнаем из беседы Монте-
белло с Горчаковым, о которой последний писал в записке Александру II
от 13(1) мая: посол ’’разделяет мое мнение, что не следует возбуждать
сегодня ни Дунайские княжества, ни христианское население на Востоке,
ни славянские народы в Австрии. Два первые случая неизбежно привели
бы Англию к участию в борьбе. Он напишет в этом смысле в Париж,
чтобы умерить активность французских агентов”. Александр II был удов-
летворен тем, что посол разделял мнение Горчакова. "Правильно дела-
ет", - заметил он26.
Вполне устроили Петербург результаты по национальному вопросу,
достигнутые в Турине. 2 июня 1859 г. генеральный секретарь минис-
терства иностранных дел Марко Мингетти в письме к Саули просил поста-
вить Горчакова в известность, что сардинское правительство не намерено
формировать польский легион. Он должен был также заверить министра,
что в Турине хорошо понимают, сколь неуместно возбуждать волнения на
Востоке. Мингетти ссылался при этом на слишком большую заинтересо-
ванность своей страны в данный момент в том, чтобы борьба с Австрией
оставалась локализована Апеннинским полуостровом и направлена исклю-
чительно против этой державы. Ему представлялся очевидным тот факт,
что любое осложнение на Востоке неизбежно сделает войну всеобщей,
вынудив другие державы принять в ней участие, а это привело бы к
гибельному для итальянского дела результату.
Чтобы придать этим аргументам бблыпую убедительность и к тому же
засвидетельствовать перед Петербургом прилагаемые Турином в Лондоне
усилия ради сохранения мира на Востоке, Саули были посланы извлечения
и копии двух депеш сардинского посланника в Константинополе. С ними
ему предписывалось ознакомить Горчакова.
Что же касалось венгерского легиона, то Саули извещали, что при
некоторых обстоятельствах действительно предполагалось его формиро-
вание, но пока эта идея находится все еще в стадии проекта27.
Через две недели, однако, Мингетти, специально вернувшись к этому
вопросу (депеша к Саули от 17 июня 1859 г.), просил дать Горчакову
следующие дополнительные разъяснения относительно того, при каких
условиях сардинское правительство расположено воспользоваться по-
мощью венгров, если потребности войны его к этому вынудят. Органи-
заторы венгерского легиона обязались бы не привлекать никакие эле-
менты, непричастные к их собственному освободительному движению, и
воздержаться от всякого вмешательства в дела соседних стран, особенно
Турции. Мингетти считал, что такое заявление рассеит опасения по
25АВПРИ. Ф. Секретный архив. Д. 2. Л. 203.
26АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 56. Л. 80.
27ASD. Indici. Vol. Г. Le scritture della segreteria di stato degli affari esteri del Regno di
Sardegna. Registro copialettere. Busta 33.
181
поводу создания венгерского легиона, в случае если это произойдет. Но он
вновь повторил, что пока вопрос об этом не стоит28.
Полученные из Турина заверения успокоили Петербург. "Мы с удов-
летворением видим, - писал Горчаков к Стакельбергу 10 июня (29 мая)
1859 г., - что идея польского легиона даже не достигла высших сфер...
Что касается венгерского легиона, мы настаиваем на идеях, которые Вы
были уполномочены поддержать. Император не противится тому, чтобы
польские эмигранты, перечисленные в Вашем списке, были допущены
сражаться в рядах сардинской армии, лишь бы ни в коем случае это
включение не могло быть рассматриваемо как составляющее националь-
ное ядро"29.
Между тем события на Апеннинском полуострове в условиях войны
развивались стремительно, что поставило немало серьезных вопросов
перед дипломатией.
Уже 27 апреля 1859 г. началось восстание в Тоскане. Великий герцог
Леопольд покинул герцогство. Созданное здесь временное правительство
обратилось к Виктору Эммануилу с просьбой принять на себя дикта-
торскую власть на время войны за независимость. Посоветовавшись с
Наполеоном III, король согласился на военный и дипломатический про-
текторат над Тосканой на период военных действий. Вопрос о ее буду-
щем, о возможности присоединения к Пьемонту был оставлен, однако,
открытым.
Провинции Масса и Каррара после начавшихся в них в конце апреля
восстаний были оккупированы Сардинией, и в ожидании решения их
судьбы в ходе мирных переговоров они были подчинены временной ад-
министрации.
В условиях широко распространенного среди офицеров требования -
вступить в войну на стороне Пьемонта - герцогиня Пармы после битвы
при Мадженте, в результате которой почти вся Ломбардия оказалась ос-
вобождена от австрийского гнета, 4 июня покинула герцогство. Взявшая
власть в свои руки Правительственная комиссия ожидала от сардинского
короля принятия мер. Примеру пармской герцогини последовал Франчес-
ко V, герцог Модены. Здесь после народной демонстрации был создан
новый муниципалитет, обратившийся к Виктору Эммануилу с просьбой
присоединить герцогство к Сардинскому королевству. 15 июня состоялось
назначение временных администраций герцогств Модены и Пармы. Оба
они рассматривались Турином провинциями, находящимися в стадии при-
соединения. При этом исходили из того, что их присоединение было ре-
шено еще плебисцитом 1848 г. и в принципе было признано во франко-
пьемонтском соглашении.
После битвы при Мадженте прокатилась волна народных выступлений
в Папском государстве, начавшихся 12 июня в Болонье, а затем пере-
кинувшихся во все легатства. В ответ на предложение Виктору Эмма-
нуилу диктаторских полномочий правительственной хунтой Болоньи, к
которой затем присоединились такие же хунты легатств, он согласился
28Ibid.
29АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 192. Ч. 2. Л. 368.
182
принять под свое покровительство эти территории, чтобы использовать их
силы в борьбе с Австрией.
Итак, война послужила тем катализатором, который ускорил разви-
вавшиеся на Апеннинском полуострове процессы и дал возможность миру
убедиться, насколько глубоко там укоренилась идея национального
единства. Правительства европейских держав по-разному отреагировали
на это. Отношение России к ставшей очевидной угрозе утраты Австрией
ее владений на Апеннинском полуострове было четко сформулировано
Горчаковым в записке царю от 24 (12 мая) 1859 г. В соответствии с
полученной от Малмсбери телеграммой английский посол Кремптон поста-
вил перед министром вопросы о том, настаивает ли Россия на сохранении
трактатов 1815 г. и воспротивится ли она тому, что Австрия будет
вытеснена из Италии. Горчаков ответил лишь на второй вопрос, полагая,
что тем самым дает ответ и на первый. Он не оставил сомнений, что Рос-
сия не поддержит претензий Австрии на сохранение за ней ее итальянских
владений. Он писал: "Если Австрия потеряет свои владения в Италии,
Россия не сможет сделать из этого casus belli* против Франции. Австрия
сама подвергает себя случайностям войны, и я не понимаю, по какому
праву она требует, чтобы ей гарантировали те же самые владения, а
чтобы ей их вернуть, пошли на войну с державой, которая ее лишила
этих владений, когда именно она порвала переговоры относительно
конгресса, одной из основ которого было сохранение территориальных
границ, учрежденных трактатами 1815 г. Вопрос права мне кажется,
таким образом, разрешенным. Остается рассмотреть вопрос о евро-
пейском равновесии. Этот последний, вероятно, будет передан на бу-
дущий мирный конгресс, и тогда Россия выскажет свое мнение...” На что
Александр II заметил: "Я тоже был поражен непоследовательностью
английского вмешательства. Вы ответили совершенно верно"30.
Такая реакция на утрату ее владений на Апеннинском полуострове
вовсе не означала открытого одобрения их перехода к Сардинскому
королевству. Свое отношение к фактическому присоединению к нему
герцогства Тосканского после восстания там 27 апреля российское пра-
вительство выразило, в частности, отказавшись от защиты в Австрии
подданных герцогства, в то время как оно согласилось на оказание
подобной услуги сардинским подданным, мотивируя это нежеланием
вступать в отношения с временным правительством Тосканы, над которой
Виктор Эммануил установил протекторат31.
В Турине старались снять обеспокоенность Петербурга по этому
поводу. 11 июня 1859 г. письмом Мингетти Саули уполномочили при
первом же представившемся случае следующим образом проинтерпрети-
ровать произошедшие события Горчакову.
Вмешательство в дела Тосканы было осуществлено исключительно для
поддержания там общественного порядка и удержания руководства
вооруженными силами во время войны, а вовсе не ради территориального
* Повод к войне (лат.).
30 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 56. Л. 98.
31 Там же. Д. 158. Л. 52; Д. 197. Л. 341.
183
расширения, к которому Турин якобы никогда не стремился. После того
как великий герцог покинул свои владения, не оставив никакого представ-
лявшего бы его правительства, Турин не мог утверждал Мингетти,
предоставить эту страну самой себе, поскольку "через две недели она
стала бы добычей анархии и укрепленным лагерем демагогов и сторон-
ников Мадзини"32. Поступить так, считал, он, значило бы совершить не
просто ошибку, а преступление против национального дела и тем самым
дать основания Европе тогда громко заявлять, что нельзя ожидать от
итальянцев - противников любых правительственных установлений,
неспособных управлять собой, - ничего другого.
Исходя из этих соображений и по причине стремительного развития
событий, желая на будущее упредить реакцию Петербурга по такого же
рода поводу, Мингетти призывал Саули уже теперь подготовить россий-
ское правительство к тому, что могло произойти со дня на день в папских
провинциях, где правительство держится лишь на австрийских штыках, а
в случае их удаления будет ниспровергнуто. "Перед лицом последствий
столь же разрушительных, сколь неизбежных, королевское правительст-
во, по воле обстоятельств оказавшееся поставленным во главе движения,
которое оно до сих пор сдерживало и не позволяло сойти с регулярных
путей, вынуждено будет ввести свои войска в Романью, чтобы сохранить
порядок и помешать анархии. Не предваряя никоим образом полити-
ческого и территориального решения вопросов, оно возьмет в свои руки
руководство военными делами на все время войны" - такой был план
Турина на ближайшее будущее33.
В том же письме к Саули Мингетти не обошел молчанием всегда
занимавший Петербург вопрос о характере войны. Он писал: "Не следует
терять из виду, что в Италии речь не идет о войне, на которую монархи и
правительства решаются по государственным соображениям, оставляю-
щим жителей страны более или менее безразличными. Это национально-
освободительная война, война за независимость, которая непосредственно
затрагивает интересы пьемонтцев, ломбардцев, равно как тосканцев и
подданных папских государств. Все итальянцы призваны в ней участво-
вать - это их долг перед общей Родиной"34.
Разъяснило Петербургу сардинское правительство и свою позицию в
отношении Неаполитанского королевства, ища у него одновременно и
понимания, и поддержки. Дело в том, что в условиях начавшейся в конце
мая 1859 г. войны, когда после кончины Фердинанда II трон перешел к его
сыну Франческо II, развитие событий в Неаполе стало серьезно занимать
дипломатов. Один за другим сюда отправлялись представители разных
стран, официально чтобы выразить соболезнования и одновременно при-
ветствовать нового монарха, а на деле, чтобы оказать влияние на его
последующие шаги. Англия и Франция воспользовались благоприятным
моментом для возобновления дипломатических отношений с Неаполем,
прерванных в 1856 г.
32 ASD. Indici. Vol. 1: Le scritture della segreteria di stato degli affari esteri del Regno di
Sardegna. Registro copialettere. Busta 33.
33 Ibid.
34 Ibidl.
184
По случаю вступления Франческо II на трон в Неаполь 16 (4) июня со
специальной миссией прибыл Н.Д. Киселев. Он доставил письмо Алек-
сандра II. Во время беседы с ним король сообщил о своем намерении
хранить строгий нейтралитет в ходе начавшейся войны и выразил
надежду, что не будет испытывать недостатка в одобрении и поддержке
со стороны российского монарха. По этому поводу, читая донесение,
Александр II заметил: ’’Конечно, нет”35.
Поспешил направить сюда свою чрезвычайную миссию и Турин,
намеревавшийся осуществить это еще при жизни Фердинанда II, послед-
ние месяцы прикованного к постели тяжелой болезнью. Возглавил эту
миссию давний друг Кавура граф Роджеро ди Сальмур, с 1855 по 1858 г.
занимавший пост генерального секретаря министерства иностранных дел.
Целью миссии было заключение союза Королевства Обеих Сицилий с
Пьемонтом и получение от Франческо II обещания ввести в силу после
окончания войны конституцию 1848 г. Достижение первой цели было
делом трудным, поскольку еще 29 апреля, т.е. в день начала войны,
неаполитанское правительство заявило о нейтралитете и решительно
подтвердило это свое намерение прибывшему посланцу сардинского пра-
вительства.
Готовя эту миссию, Кавур стремился заручиться поддержкой Петер-
бурга. 28 мая 1859 г. он просил Саули ’’добиться, чтобы российскому
посланнику в Неаполе были даны инструкции поддержать” Пьемонт. На
следующий день Саули телеграфировал, что "не следовало рассчитывать
на совместные действия российского представителя с миссией Сальмура.
Российское правительство не станет давать прямых советов”36. Однако
это не остановило Турин.
11 июня 1859 г. Мингетти письмом в Петербург уполномочил Саули
на следующие подробные разъяснения Горчакову по поводу целей мис-
сии Сальмура. Посланец сардинского правительства должен был
обещать любые гарантии, запрошенные правительством Королевс-
тва Обеих Сицилий, что касалось территориальной целостности ко-
ролевства и, в частности, возможных опасений относительно отделения
Сицилии.
Во внутренней политике в Турине были намерены призвать Неаполь
следовать благоразумной сдержанной линии. Полагали, что ей соответст-
вовало бы заявление о том, что конституция от 29 января 1848 г.
(юридически никогда не отменявшаяся) будет после окончания войны
восстановлена. В условиях возбуждения умов в Неаполе и на Сицилии
пойти на большее, т.е. добиваться совершенно либерального режима,
такого, как в Пьемонте, считалось нецелесообразным из-за возможных
пагубных последствий в тот момент, особенно для событий, происходящих
в Северной Италии.
Мингетти надеялся, что в Петербурге увидят в предоставленной им
информации твердое желание Турина укрепить узы дружбы между двумя
крупнейшими государствами полуострова и со своей стороны окажут
35 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 153. Л. 147-148.
36 ASD. Indici. Vol. 1: Dispacci telegrafici in partenza. Busta 82; Quarantuno volume della
corrispondenza in cifra e telegrafica. Busta 66(23).
185
поддержку в достижении этой цели, и уж во всяком случае признают
искренность и правомерность намерений Турина37.
Горчаков высказался в пользу реформ, на которые следовало пойти
неаполитанскому королю. По мнению Саули, он считал это достаточным
как для удовлетворения общественного мнения Италии, так и подданных
короля в условиях войны с Австрией. Министр отметил английское
происхождение идеи восстановления конституционного режима в Коро-
левстве Обеих Сицилий и советовал сардинскому правительству не
настаивать в Неаполе на этом требовании38.
Но не отсутствие поддержки Петербурга, а в первую очередь зна-
комство с конкретной ситуацией в Неаполе заставило Турин отказаться от
заключения союза и свернуть деятельность миссии Сальмура.
Попытку заручиться поддержкой России предприняло и неаполитанское
правительство. В июле в Петербург прибыла специальная миссия Костан-
тино Лудольфо, должествовавшего известить российского монарха о
восшествии на престол нового короля. Одновременно ей предписывалось
добиться гарантий территориальной целостности королевства, сохранения
у власти правящей династии и соблюдения нейтралитета, получить
разъяснения об обязательствах России в отношении Франции, информи-
ровать о намерении Турина либо совершить переворот в Неаполитанском
королевстве, либо побудить его заключить союз с Сардинским коро-
левством, оповестить о французских интригах в Неаполе и английских в
Палермо, поставить вопрос о том, как воспрепятствовать осуществлению
в Королевстве Обеих Сицилий революции наподобие сардинской. Успехом
в Петербурге миссия Лудольфо не увенчалась39.
Что касалось предвоенных договоренностей России с Францией, то уже
на начальном этапе войны в них обнаружилось отсутствие полной ясности
по поводу предполагаемых демаршей России в отношении Австрии и
особенно Пруссии.
Хотя размеры перемещаемых на австрийскую границу войск были
определены, сроки реализации этой акции не оговаривались, к тому же,
как отмечалось выше, российские руководители не получили данных о дне
предполагаемого начала военных действий. Тем не менее это не по-
мешало Наполеону III уже с первых дней войны обрушиться с упреками в
адрес Петербурга.
За несколько дней до отъезда в армию, 5 мая 1859 г., Наполеон III в
письме Александру II (оно было передано Монтебелло 17 мая) напоминал
об обещанной им диверсии в Галиции. По причине же отсутствия
результатов таковой, жаловался он, Австрия, в данное время не опасаясь
за свои границы на Севере, их полностью обнажила. В заключении письма
Наполеон заявлял, что все еще рассчитывает на обещанную помощь,
оставляя за Александром II выбор средств, чтобы оказать поддержку
французским усилиям40.
37 Ibid. Le scritture della segreteria di stato degli affari esteri di el Regno di Sardegna. Registro
copialettere. Busta 33.
38 Ibid. Quarantuno volume della corrispondenza in cifra e telegrafica. Busta 66(23).
39 SNSP. III. Corr. XII. E. 2. N 5.
40 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 69. Л. 4.
186
О том, как Александр II воспринял это письмо, свидетельствует его
записка Горчакову: "Из письма Наполеона Вы увидите, что он хотел бы,
чтобы наша позиция в отношении Австрии была совершенно четкой и
определенной (подчеркнуто в тексте. - ОС), утверждая, что до сих пор
она не испытывала никакого опасения и почти полностью оголила
Галицию. Мне кажется, что наша совесть может быть спокойна,
поскольку мы выполняем то, что обещали, ни больше, ни меньше.
Именно в этом смысле следует подготовить ответ"41.
В ответном письме Александра II от 18(6) мая 1859 г. говорилось, что
обещанный благожелательный нейтралитет, а также политические и
военные меры, с помощью которых он осуществлялся, обрели отныне
даже двойную ценность. Если австрийские руководители делают вид, что
чувствуют себя в безопасности, то это всего лишь игра: в глубине души у
них нет этого ощущения, если судить по донесениям российского послан-
ника из Вены. По мнению монарха, сделать более очевидной позицию
России было невыгодно, ибо отсутствие у австрийского правительства
ясности в отношении ее намерений служило уздой, необходимость которой
уже подтвердили события. Он считал важным при данных обстоя-
тельствах вписать войну в естественные границы и помешать увеличению
числа врагов Франции, чем и были продиктованы принятые российским
правительством меры, так же как его заявления42.
Общие положения писем были конкретизированы в беседе Монтебелло
с Александром II 17 мая во время вручения письма Наполеона III. Посол
разъяснил, что Франция желает большей определенности в том, что
касается характера нейтралитета России в отношении Австрии и Гер-
мании, полагая, что он может быть действенным для Франции лишь в том
случае, если беспокоит ее противников и если им дают почувствовать, что
это еще не последнее слово России43.
Со своей стороны Александр II утверждал, что точно выполнил перед
Францией принятые на себя обязательства в отношении Австрии: еще до
начала войны были приведены в состояние боевой готовности три армей-
ских корпуса, а затем четвертый отправлен к австрийской границе, чтобы
сдерживать 160 тыс. солдат; в Петербурге решительно отклонили
предложения и просьбы австрийского посланника. Так же обстояло дело и
с его обязательством перед Наполеоном III в отношении Германии. На
нее в соответствии с данным императору Наполеону обещанием он
оказывал моральное влияние, далее которого в тот момент не считал
нужным идти ни в интересах Франции, ни России, ни Европы. Будет ли
война в Италии локализована, в чем заинтересован мир, считал россий-
ский император, в значительной мере зависит от Германии. Он полагал,
однако, что слишком явное давление на эту страну, где возбуждение умов
возрастало и внушало серьезное беспокойство, могло вызвать взрыв
негодования, следствием чего стало бы вступление в войну Англии.
До последнего времени он был вполне доволен Пруссией, а на будущее
41 Там же. Д. 56. Л. 80.
42 Там же. Д. 69. Л. 13-14.
43 Charles-Roux F. Op. cit. Р. 251-252.
187
обещал не пренебрегать ничем, чтобы заставить принца-регента оста-
ваться на занятых позициях, опасаясь, однако, за его нерешительный
характер. Александр II выразил готовность воздействовать на всех своих
германских родственников. Он не видел, что мог бы еще предпринять
сверх уже сделанного, и был убежден, что на тот момент именно позиция
России ’’является, возможно, единственной уздой, которая сдерживает
Германию”44.
Доказательством того, насколько серьезно эта проблема беспокоила
Париж, служит отведенное ей центральное место и в письме Морни к
Горчакову от 17 мая, т.е. написанном в день объяснения Монтебелло с
Александром II. "Если Германия из чувства недоверия или страха перед
амбициозными проектами, которых не существует на деле, вступит в
войну, она поступит как простофиля, который бросается в воду от дождя.
Пусть она вооружается, это хорошо, но пусть успокоится и выжидает.
Действуйте в этом направлении как можно больше, это в наших общих
интересах, а вы пользуетесь на нее очень большим влиянием", - писал
он45.
Заверения, данные Александром II Монтебелло относительно выпол-
нения своих обязательств перед Францией в том, что касалось Германии,
имели под собой полное основание. Дело в том, что 2 мая, т.е. еще до его
объяснения с Монтебелло и получения письма Наполеона III, Будберг в
ходе беседы со Шлейницем так разъяснил позицию своего правительства:
условие нейтралитета России - локальный характер войны, но она в нее
не вступит лишь до тех пор, пока не затронуты ее интересы. Если же
Пруссия и Германия встанут на сторону Австрии до того, как территория
конфедерации подвергнется нападению, такая позиция Петербурга
решительно изменится. В новой ситуации российский император должен
будет решить, насколько это вмешательство в конфликт совместимо с
принципами, обеспечивающими равновесие в Европе, все здание которой
окажется в таком случае расшатанным. При этом, утверждал посланник,
"чем больше Его Императорское Величество будет видеть свою обязан-
ность в ограничении, насколько это зависит от него, бедствий, причинен-
ных войной, тем больше он будет считать своим долгом противодейст-
вовать всякому вмешательству других держав, которое может иметь
своим следствием лишь всеобщий пожар, а результатом - неизмеримые
бедствия"46. Таким образом, Берлин со всей определенностью был предуп-
режден об оказании Россией сопротивления его вмешательству в войну.
Поскольку речь шла о чрезвычайно ответственном заявлении, Будберг не
ограничился устной беседой, а на следующий день передал Шлейницу свое
конфиденциальное письмо Горчакову с воспроизведением всего сказанного
собеседниками в ходе встречи47.
При чтении этого письма у Горчакова, полностью полагавшегося на
своего посланника в выборе выражений, использование слова "противо-
44 Ibid. Р. 252-253.
45 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 112. Л. 2.
46 Там же. Д. 21. Л. 189-190.
47 АРР. Bd. 1. S. 533-534. В ответе Будбергу от 15 мая Шлейниц благодарил за письмо и
выразил желание оставаться на общих с Россией позициях (Ibid. S. 583).
188
действовать” вызвало, однако, некоторое неудовольствие. Он заметил на
полях: ”Я бы употребил слово менее сильное и менее обязывающее”.
Александра II этот тремин нисколько не смутил. ”Нет ничего плохого в
этом”, - написал он вслед за министром48.
Причины такой реакции министра становятся понятными после чтения
его личного письма Будбергу от 22 мая, в котором он, в частности, писал:
"Этот термин мне показался слишком нас обязывающим, хотя он может
произвести полезное впечатление в Берлине. Наша позиция состоит в
том, чтобы сохранить самую полную свободу действий и не позволить
предугадать решения, которые мы примем в определенный момент.
А ведь термин противодействовать (подчеркнуто в тексте. - О.С.)
создает видимость того, что мы обязаны активно вмешаться в случае,
если Германия и Пруссия откажутся от их выжидательной позиции.
Возможно, что мы на это будем вынуждены пойти, но это должно быть
продиктовано той оценкой, которую мы дадим тогда нашим интересам, а
не только фактом агрессии Германии против Франции. Не ослабляйте
произведенного Вами впечатления какими-либо объяснениями по этому
вопросу с г[осподи]ном Шлейницем, но при случае не настаивайте на
позиции, столь четко, резко обозначенной. Она такова, какую я хотел бы
занять, но непозволительно ее принять априори, по соображениям
внутреннего порядка, с которыми я должен считаться. Наша внешняя
политика может быть справедливо оценена лишь теми, кто основательно
знаком со всеми условиями нашей нынешней жизни. Я принял наследие
прошлого, в которое не внес никакого вклада. Оно давит на меня всей
своей тяжестью, и наши раны далеки от того, чтобы зарубцеваться. При
подобных обстоятельствах слуга, преданный своему монарху и своей стра-
не, должен смириться с тем, что он не займет в истории места, о котором
он мог бы мечтать”. Горчаков отдавал себе отчет, что непосвященной
публикой его действия часто могут восприниматься как свидетельство
нерешительности, остановки на полпути, а оценить их беспристрастно и
снисходительно могут лишь те, кто хорошо знаком с трудностями,
которые ему приходится преодолевать49.
Таким образом, Будберг изложил Шлейницу позицию своего прави-
тельства в столь решительной форме, на которую сам Горчаков не
решался, но при этом, как мы видим, не усмотрел в действиях посланника
никакого превышения его полномочий. И это вполне естественно. Ведь
Будберг был хорошо информирован по важнейшим вопросам, принадлежа
к довольно узкому кругу дипломатов, пользовавшихся особым доверием
царя и министра, мнение которых ими высоко ценилось. Так, направляя
ему для сведения ряд важных документов, Горчаков 6 мая писал: ’’Пораз-
мышляйте над ними. Зная интимные мысли императора, Вы будете
продвигаться еще увереннее, хотя ясность Вашей мысли и особенно ее
свободная инициатива не оставляют желать лучшего. Сохраняйте это
ценное преимущество мой дорогой б[аро]н, оно редко, так как боль-
шинство людей полагает, что в их интересах писать то, что они считают
48 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 21. Л. 190.
49 Там же. Д. 23. Л. 317.
189
приятным Петербургу. В то время как то, что мы здесь ценим, я, по
крайней мере со своей стороны, это личные убеждения, ясно и откровенно
выраженные. Ценность их взвешивается в центре, который их проводит в
жизнь или откладывает про запас в зависимости от того, входят они или
нет в общие комбинации, но который во всех случаях извлекает из них
пользу”50.
В том, что касалось Германии и Пруссии, в Петербурге исходили из
сложившейся на тот момент ситуации. Российское правительство беспо-
коило наличие противоречий в прусском руководстве: нельзя было
исключить, что принц-регент поддастся ’’германским порывам” и примет
сторону Австрии, в то время как правительство обнаружило намерение
оставаться верным прежнему курсу. Горчакову была очевидна заинтере-
сованность Пруссии следовать линии ее правительства, ибо, изменив ее,
берлинский кабинет оказался бы на буксире у второстепенных государств,
а в будущем утратил бы всякий шанс не только доминировать в
германской конфедерации, но даже уравновешивать влияние своего
венского соперника. ”В Берлине были бы слишком слепы, если бы не
видели, что Пруссия переживает решительный для нее момент, что она
никогда не была более близка к установлению прочного преобладания в
Германии и что, позволив ускользнуть этому шансу, она его больше не
получит”, - писал Горчаков в частном письме Будбергу 6 мая51.
Стремясь оказать давление на Германию, Петербург не ограничился
демаршами в Берлине. Циркуляр, близкий по содержанию переданному
Будбергом письму Шлейницу, был разослан Горчаковым российским
представителям при германских дворах. Александр II использовал родст-
венные связи. "Император написал вчера в самых резких выражениях в
Штутгард и Веймар, - извещал Горчаков Будберга 7 мая. - Мы знаем,
что Его родственные письма имеют резонанс. Е[го] В[еличество] четко
заявило, что рассматривает лихорадочное возбуждение Германии в
качестве революционного дела, слабым или слепым орудием которого
послужило правительство и первой жертвой которого оно станет. Е[го]
В[еличество] добавило, что, если, несмотря на Его предупреждения, будут
упорно следовать по этому пути и случится несчастье, не следует
рассчитывать на помощь и поддержку России”52.
В письме к своей сестре принцессе Вюртембергской Александр II
высказался еще более определенно, поставив в известность, что, если
Пруссия окажется вовлеченной конфедерацией в войну на стороне
Австрии, российская армия вступит в Галицию и Венгрию53.
Несколько забегая вперед, отметим, что по прошествии времени в
Петербурге были вполне удовлетворены позицией Берлина, относя это в
значительной мере на счет Шлейница, с которым у Будберга установились
хорошие отношения. 4 июня в письме последнему, имеющем царский знак
одобрения, Горчаков писал: "Мы восхищены Вашими добрыми и близкими
50 Там же. Л. 295.
51 Там же. Л. 294.
52 Там же. Л. 300.
53 Charles-Roux F. Op. cit. Р. 255; К истории франко-русского соглашения 1859 г. //
Красный архив. 1938. № 3 (88). С. 228-229.
190
отношениями с Шлейницем. Он заслуживает нашего доверия благодаря
достойной роли, которую он сыграл в ходе этого кризиса. Все, что Вы нам
сообщаете о его заявлениях, представляет для нас большую ценность.
Полагаю, что было бы хорошо, чтобы он знал о нашем мнении по этому
поводу”54. Тональность Горчакова в том же письме резко меняется, когда
он пишет о принце-регенте, лице, от которого позиция Берлина зависела
еще более, чем от министра. ’’Принц-регент жалуется на трудность своей
задачи. Мы признаем, что она щекотливого свойства. Но мы убеждены,
что лишь от него зависит ее упростить; что он создал себе трудности,
слишком внимательно прислушиваясь к пылким голосам государств
второго порядка, и что, если он им позволит себя в конце концов увлечь,
он подвергнет себя и свой авторитет самым серьезным опасностям, к
которым мы никоим образом не причастны”, - писал министр55.
О своих демаршах в Берлине Петербург информировал Париж. Письма
Будберга по поводу необходимости упомянутого выше заявления в адрес
Пруссии были доведены Киселевым лично до сведения Наполеона III в
соответствии с данным ему Горчаковым указанием56.
Оценивая эти демарши, бывший французский дипломат признавал их
ясность и значение, особенно циркуляра, который благодаря тому, что
стал широко известен, принял "характер торжественного предупреж-
дения”. Этого, считал он, было достаточно, чтобы моментально остано-
вить намерение Германии вступить в войну, как того добивался Алек-
сандр II, но оказалось недостаточно, чтобы заставить ее отказаться от
такого намерения вообще, как того хотел Наполеон III. Ни в циркуляре,
ни в специальном сообщении прусскому правительству не только не шло
речи ни о каких угрозах, но не говорилось даже о позициях России в
случае вооруженной интервенции Германии. В Париже полагали, что его
пожелания не были исполнены, о чем Монтебелло поставил в известность
Горчакова в конце мая57.
Не будучи удовлетворено, французское правительство продолжало
настаивать на более четком заявлении России, содержавшем бы предуп-
реждение, что позиция России в отношении Германской конфедерации
будет зависеть от позиции последней в отношении Франции. Как старался
убедить Горчакова Монтебелло, чтобы "остудить пыл Германии, недос-
таточно оставить ее в состоянии неопределенности относительно будущих
решений России, а нужно внушить ей спасительный страх". На это
министр разъяснил, что иначе понимает свою задачу, видя ее лишь в том,
чтобы предупредить Германию58.
Претензии Наполеона III к российскому правительству были выражены
Киселеву оставленной отбывшим на фронт Наполеоном III регентшей
императрицей Евгенией в Сен-Клу 16(4) июня, использовавшей в качестве
предлога циркулярное письмо немецким дворам.
54 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 23. Л. 335-336.
55 Там же. Л. 336.
56 К истории франко-русского соглашения 1859 г. Ц Красный архив. 1938. № 3 (88).
С. 231.
57 Charles-Roux F. Op. cit. Р. 255.
58 Ibid.
191
Они были резюмированы послом следующим образом: данные Парижем
России авансы ослабили близкие отношения Франции с Англией, а новый
союз не принес до сих пор сколько-нибудь заметных результатов; ввиду
отсутствия действий со стороны России ее тон мог бы быть более реши-
тельным; французский император не намерен прибегать к революционным
методам, если только к этому его не вынудит враждебность противников
Франции59.
Горчаков нашел эти замечания императрицы ничем не отличающимися
от уже изложенных Монтебелло и Валевским. Он утверждал, что если,
предвидя эти замечания, российское правительство не сделало ничего,
чтобы упредить их, то оно исходило из интересов обеих сторон.
Россия, по мнению министра, была заинтересована в сохранении за
собой свободы действий. Франция же хотела бы активного участия ее в
войне. Россия не могла пойти на это, поскольку это ей не сулило никакой
ощутимой выгоды, кроме сохранения на более или менее отдаленное
будущее близости с Францией, ибо Горчакову было очевидно: что "боязнь
перед Англией помешает императору Наполеону коснуться вопроса о
Черном море в том смысле, как это отвечало бы желаниям России".
Горчаков был убежден, что и интересам самой Франции отвечал тот
факт, что в циркуляре не было заявлено о нападении России на Германию
в ответ на нападение Германии на Францию, так как подобная угроза
привела бы к результату, диаметрально противоположному тому, к кото-
рому стремилась Франция, подтолкнув Пруссию к сближению с Австрией,
пока же принц-регент еще питал надежду сохранить дружбу с Россией60.
Не перечисляя всех полученных Францией от близости с Россией выгод,
Горчаков останавливался лишь на той, что создавала позиция его страны
в данное время, "которая одна, считал он, дает ей возможность свободно
бросить свои силы в Италию и сдерживает противников, которые давно
уже сказали бы свое слово, если бы не боялись возможности военного
вмешательства России"61.
При этом Горчакова, как свидетельствует его секретное частное
письмо Киселеву от 23(11) июня 1859 г., особенно беспокоило то обстоя-
тельство, что если Германия вступит в войну, то война станет всеобщей и
невозможно будет сетовать на императора Наполеона III по поводу "ис-
пользования всех средств, чтобы противостоять объединившимся вра-
гам"62. Естественно было предположить, что он прибегнет к тем средст-
вам, которые увеличат трудности Австрии, и в первую очередь вос-
пользуется идеей нарушить существующее положение в Венгрии.
На случай такого хода событий российское правительство хотело быть
"уверенным, что никогда и никоим образом не возникнет вопрос о
польском легионе или о чем-либо, что могло бы привести к пробуждению
этой национальности", полагая, впрочем, что и сам Наполеон III отдавал
себе отчет, что "с этого времени Россия и Франция не смогут больше идти
вместе". Кроме того, в Петербурге настаивали на том, чтобы "фран-
59 К истории франко-русского союза 1859 г. // Красный архив. 1938. № 3 (88). С. 236.
60 Там же. С. 237-238.
61 Там же. С. 239.
62 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 144. Л. 283.
192
цузское правительство продолжало воздерживаться от идеи возбуждать
христианское население на Востоке”63. Правда, Наполеон III знал, что это
верное средство привлечь сюда Англию, и, как надеялись в российской
столице, подобной опасности достаточно для сохранения Францией нынеш-
ней позиции.
В это время Горчаков был озабочен также тем, как бы только что
вернувшийся к власти глава вигов Пальмерстон не обратился к своему
любимому проекту охладить отношения России с Францией. Поэтому
министр призывал Киселева ’’бдительно следить за попытками, которые
предпримет Пальмерстон в этом направлении, и сообщать все подроб-
ности о приеме, который они встретят в Париже”64.
В целом позиция английского министра в то время вызывала у
Горчакова недоумение, вынуждая предполагать или "из ряда вон выхо-
дящую глупость или полное вероломство и отсутствие всякого морального
стыда. Он занят трудом Пенелопы, без скидки на пол. Со всех концов
Англии его призывают к полному нейтралитету, на всех публичных
собраниях министры обнаруживают к этому решимость; заставили высту-
пить королеву с официальным воззванием и в то же самое время
Кремптон получил указание сообщить мне о возможности отхода от этого
нейтралитета”65. Это произойдет в том случае, если бы французский флот
напал на германские порты вследствие агрессии Германской конфеде-
рации. Между тем Малмсбери заявил этой же самой конфедерации, что,
если она допустит враждебный акт против Франции, несмотря на
предупреждения английского правительства, она не должна рассчитывать
ни на какую поддержку последнего. Таким образом, с одной стороны,
Англия утверждала, что стояла за локальную войну, а с другой -
косвенно поощряла Германию придать этой войне всеобщий характер,
давая знать о пределах нейтралитета самой Англии. Однако вопреки
царившей в Лондоне неразберихе Горчаков настойчиво выражал ему свое
желание действовать согласованно66.
При этом он отдавал должное Пальмерстону, признавая в нем
достойного противника, и стремился воспользоваться сложившимися
обстоятельствами для сближения России с Англией. ’’Итак, мы при полном
кабинете Пальмерстона. Я Вас уже просил постараться создать види-
мость, что мы по этому поводу не испытали никакого опасения, никакого
недоверия, - писал он Бруннову 31 мая (11) июня. - Но я хотел бы
сегодня, чтобы Вы сделали еще один шаг в качестве новой попытки,
чтобы вывести английский кабинет на путь той большой политики,
которая должна всегда превалировать между державами такого калибра,
как Россия и Англия. Если эта попытка не удастся, это будет глава,
которую следует отнести к человеческим слабостям, но я не буду себя
упрекать за эту попытку. Лорд Пальмерстон является умным человеком,
превосходство которого никто не оспаривает. Годы не ослабили энергии
его воли, не затемнили ясности его мысли. Говорят, что он всегда был
63 Там же.
64 Там же. Л. 282.
65 Там же. Д. 100. Л. 326-327.
66 Там же. Л. 327-328.
7. Серова О.В. 193
противником России, утверждают, что он продолжает им оставаться. Если
это так, мы примем свои меры впоследствии. Он считает, что защищает
интересы Англии, я буду отстаивать интересы России. Ни один, ни
другой, мы не пойдем на уступки, когда они должны будут обернуться во
вред наших стран"67.
Однако даже при нынешних обстоятельствах в мире Горчаков видел
вопросы, по которым национальные интересы двух стран не только не
сталкиваются, а более того, общая позиция по этим вопросам могла бы
отвечать взаимной выгоде. Он считал, что обе страны заинтересованы в
мире и сохранении европейского равновесия, что итальянская война не
нарушила последнего, поскольку все, к чему она привела, в этом плане
носит временный характер, а проблему основ, призванных обеспечить
равновесие в отношениях между странами, разрешит будущий конгресс.
Он видел два средства для восстановления мира: удвоить усилия для
сохранения спокойствия на Востоке и локализовать войну в Италии. На
случай если бы новые английские руководители пожелали взять на себя
инициативу посреднических демаршей, направленных на то, чтобы поло-
жить конец войне путем переговоров, он просил посланника их инфор-
мировать о полной готовности Петербурга вступить на этот путь с
привлечением также и Пруссии68.
К тому времени, когда Горчаков излагал эти соображения, появилось
дополнительное обстоятельство, серьезно повлиявшее на международную
ситуацию. После победы сил союзников в сражении при Мадженте
(4 июня) возросла угроза вступления в войну Германской конфедерации, о
чем свидетельствовало начало мобилизации принцем-регентом шести из
своих девяти армейских корпусов. При этом одновременно велись
переговоры с Веной о признании за ним прав на военно-политическое
руководство Германской конфедерацией. Не добившись на них желан-
ного результата, прусское правительство выступило с инициативой но-
вого посредничества, предложив в конце июня Англии и России пред-
принять совместно шаги в этом направлении. Обе державы отнеслись к
нему положительно. Но еще до получения такового Горчаков через
Киселева и Монтебелло обратился к Наполеону Ш с призывом поспешить
начать мирные переговоры, чтобы избежать вступления в войну
Германии69.
В ответ при встрече с Киселевым (он писал о ней Горчакову
29(17) июня) Валевский сообщил об отсутствии у Франции намерения
брать на себя инициативу мирных переговоров и о готовности императора
"принять посредничество России, надеясь, что оно будет угрожающим
(подчеркнуто в тексте. - О.С ), это значит, добавил граф Валевский, что,
после того как предложения будут согласованы и утверждены, Австрия
будет принуждена им подчиниться’’70.
В Петербурге ясно отдавали себе отчет о том, что скрывалось за
67 Там же. Л. 340.
68 Там же. Л. 341-342.
69 Charles-Roux F. Op. cit. P. 258.
70 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 140. Л. 300.
194
положением об угрожающем посредничестве России. Горчаков следую-
щим образом его прокомментировал на полях донесения: “Иными словами,
мы должны будем вести войну с Австрией!” Александр II разделял его
мнение: “Это по всему видно”, - заметил он вслед за ним на полях71.
Таким образом, Париж еще раз напоминал, что не отказывался от
надежды привлечь Россию к активному участию в войне.
Положения, которые должны были лечь в основу переговоров, были
сформулированы Валевским в следующих пунктах: конфедерация всех
итальянских государств; уступка Пьемонту Ломбардии; создание в Ве-
неции во главе с эрцгерцогом независимого государства, составляющего
неотъемлемую часть итальянской конфедерации; принятие в Тоскане мер,
призванных или компенсировать лишенных владения ею, или вновь вер-
нуть ее под власть ранее назначенного наследника великого герцога;
учреждение власти светского вице-короля для легатств; проведение
реформ во всех этих государствах. Хотя Валевский изложил эти поло-
жения от своего имени, Киселев не сомневался, что эта программа
отражает намерения Наполеона III, что вскоре подтвердил и сам ми-
нистр72.
Более того, он еще развил прежние положения, обратившись к общим
идеям, лежавшим в их основе. “Они сводятся, - заявил он, - к сле-
дующему: Италия предоставляется самой себе; компенсация за поне-
сенный ущерб Пьемонту, итальянская конфедерация. Итак, наша цель
состоит в организации Италии на новых основаниях. Это будет обес-
печено уступкой Ломбардии, с одной стороны, формированием неза-
висимого государства в Венеции - с другой. Но, имея в виду объединить
различные государства в конфедерацию, мы таким образом не намерены
создавать в Италии единое государство”73.
Обнаруженную Францией склонность к мирному урегулированию
Валевский объяснил опасением, что действия Кавура, если не положить
конец нынешнему кризису, вовлекут Францию в осложнения, последствия
которых трудно предвидеть74.
С посредничеством России в Париже связывали надежды на успех
мирной инициативы, поскольку были убеждены, что она не согласится на
неприемлемые для Франции условия. Основанием для такого убеждения
послужили полученные Монтебелло на этот счет заверения от Горча-
кова75.
В Петербурге с готовностью откликнулись на предложения Парижа о
характере и конкретных формах осуществления посредничества. Был
предложен план, как выразился Горчаков, отвечающий вкусу Валевского.
Он сводился к следующему. Инициатива созыва конгресса, которую
Франция не хотела брать на себя, должна исходить от держав-посред-
ниц, которые обратятся непосредственно к воюющим сторонам. Цель
конгресса, сформулированная в самой общей форме, будет способна
71 Там же.
72 Там же. Л. 301-302,311.
73 Там же. Л. 312.
74 Там же. Л. 315-316.
75 Там же. Л. 306, 308; Charles-Roux F. Op. cit. Р. 261.
7*
195
объединить всех. Она должна звучать так: “Организация Италии, прини-
мая во внимание европейское равновесие и интересы социального
порядка”.
Горчаков считал, что, следуя по такому пути, Франция получит воз-
можность изолировать Австрию, если в ответ на французские предло-
жения, венский двор либо откажется изложить свои предложения, либо
выдвинет явно не приемлемые притязания. Он не видел смысла предре-
шать вопрос о действиях держав-посредниц в случае, если одна из сторон
поддержит, а другая отклонит принятые нейтральными державами осно-
вополагающие положения. Необходимо было, по его мнению, сначала
приступить к переговорам, а характер переговоров определится по их
ходу76.
В Турине полученные от Саули сведения относительно согласия
Пруссии на коллективное посредничество совместно с Россией и Англией
вызвали недовольство Кавура, который в ответ 7 июля телеграфировал
посланнику о том, что ”в данный момент посредничество будет иметь
лишь досадные последствия. Чтобы мир был прочным и длительным,
австрийское присутствие должно полностью исчезнуть из Италии”77.
Со своей стороны российское правительство использовало еще один
канал, пытаясь убедить Наполеона III начать переговоры о мире. В соот-
ветствии с достигнутой договоренностью в штаб-квартиры Наполеона III
и Виктора Эммануила II были направлены российские военные агенты в
качестве не только наблюдателей, но и политических советников.
П.А. Шувалов привез императору письмо Александра II, и, как уверял в
беседе Киселева 17 июля в Париже по прибытии из Италии, ему удалось
’’способствовать весьма охотному приступу Наполеона к переговорам о
мире (a lui faire encaisser la paix avec une grande satisfaction)’’78. Эти
утверждения Шувалова явно не были лишены основания, если вспомнить,
что он прибыл в штаб-квартиру Наполеона III в конце июня, когда
Петербург настаивал на переговорах. Свою роль могли сыграть и личные
настроения, о чем писал П.В. Долгоруков: ’’Будучи подобно отцу своему
поборником союза России с Австрией, он (Шувалов. - О.С.) много говорил
во французской главной квартире о сочувствии двора петербургского к
венскому двору и через это значительно повредил итальянскому делу”79.
Обсуждая с Петербургом вопрос о посредничестве, Париж продолжал
параллельно предъявлять ему свои претензии по поводу недостаточной
помощи и поддержки. Свое отношение к содержавшимся в письме
Наполеона III от 3 июля (21) июня претензиям Александр II выразил
Горчакову так: ’’Это письмо, как Вы увидете, не очень любезно и
содержит к тому же жалобу, которая не является ни справедливой, ни
точной"80. Замечание Горчакова в этой связи было еще более резким:
"Это письмо, как Вы сами усмотрите, - писал он Киселеву, - не такого
76 АВПРИ. Ф. Канцелярия 1859. Д. 144. Л. 314-315.
77 ASD. Indici. Vol. 1: Quarantuno volume della corrispondenza in cifra e telegrafica. Busta
66(23); Dispacci telegrafici in partenza. Busta 82.
78 Заблоцкий-Десятовский А.П. Указ. соч.Т. 3. С. 117.
79 Долгоруков П.В. Петербургские очерки 1860-1867. М., 1934. С. 195.
80 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 56. Л. 136.
196
характера, чтобы произвести на нас хорошее впечатление. Он (Напо-
леон III. - О.С.) лучше бы сделал, если бы не написал его”81.
Что касается существа претензий Наполеона, то Горчаков напоминал,
что, издав указ о передвижении войск на границу с Австрией, Алек-
сандр II лично предупредил Монтебелло, что потребуется три месяца для
прибытия их к месту назначения. На предполагаемый довод, что можно
было бы двинуть войска, как только начались осложнения в Италии, и
тогда они оказались бы на границе в момент объявления войны или вскоре
после этого, Горчаков ответил, что в то время российское правительство
имело основания предполагать, что конгресс предотвратит войну и
поэтому не было расположено требовать от страны жертв, которые могли
оказаться напрасными82.
В свете того, что Наполеон III писал это в момент, когда вопрос о
прелиминарном мире с Австрией для него был в принципе решен,
появление письма может быть понято лишь как стремление оправ-
дать этог шаг и переложить на Россию в какой-то мере вину за такое
решение.
К существу проблемы - упрекам в том, что Россия сделала недос-
таточно во время войны, - Горчаков специально вернулся в беседе с
Монтебелло, о которой посол сообщил в Париж 28 сентября, чтобы
окончательно покончить с этим вопросом, могущим омрачить франко-
русские отношения. Относительно перемещения войск на австрийскую
границу он повторил уже известные аргументы. Новым прозвучало лишь
заявление (оно полностью соответствовало сказанному Будбергом Шлей-
ницу в упоминавшейся беседе 2 мая) о том, что Берлин был предупреж-
ден, что в случае объявления Пруссией войны Франции "Россия окажет ей
сопротивление”. На вопрос Монтебелло, почему Горчаков не поставил его
об этом в известность раньше, последовали следующие объяснения.
Во-первых, из нежелания лишить сказанное в Берлине конфиденциаль-
ности; во-вторых, из-за того, что предпочли быть обвиненными Парижем
в том, что сделали недостаточно, нежели поощрить его зайти слишком
далеко в войне, которую в интересах Европы, Франции и России сле-
довало локализовать83.
Посол, несмотря на сомнения, которые внушает всякое заявление,
сделанное задним числом, пришел к убеждению, что Горчаков говорит
правду. "Как бы то ни было, - писал он, - но, по моему мнению, нельзя
отрицать, что Россия действительно выполнила свои обязательства. Она
единственная держава в Европе, чей нейтралитет в отношении нас был
доброжелательным и вызывающим опасения у наших врагов; и если,
выставив себя в невыгодном свете и ничего не потребовав взамен, она
заняла столь решительную позицию в Берлине, как утверждает князь
Горчаков, то это очень редкий пример самоотверженности и преданнос-
ти всеобщему благу, тем более похвальный, что следует признать, что
81 АВПРИ. Ф. Секретный архив. Д. 2. Л. 212, 220.
82 К истории франко-русского соглашения 1859 г. И Красный архив. 1938. № 3 (88).
С. 242.
83 La questione italiana dalle annessioni al Regno d'ltalia nei rapporti fra la Francia e 1’Europa. Ser.
3. Roma, 1968. Vol. 3. P. 229.
197
его исключительность оказалась даже способной внушить нам сом-
нения”84.
Шарль Ру ”не считал себя вправе быть большим скептиком”, чем Мон-
тебелло, но осудил Горчакова за то, что министр тотчас не поставил в
известность Париж после того, как было сделано заявление в Берлине.
"Умолчав о нем в Париже, он не только, как льстил себя надеждой,
помешал расширению войны, - считал французский дипломат, - но прямо
способствовал ее свертыванию. Воздержавшись от того, чтобы ободрить
Наполеона III относительно впредь устраненной угрозы нападения Прус-
сии, он его совсем отвратил от продолжения войны с Австрией. Завуали-
рованное всякого рода разглагольствованиями о боязни ранить Пруссию,
удерживаемое в тайне от Франции, чтобы продлить ее обеспокоенность,
таково, по словам Горчакова, было это проблематичное вето. Уже одного
этого достаточно, чтобы стало невозможным видеть в нем со стороны
России доказательство полной общности интересов с Францией в отно-
шении Пруссии. Предосторожность, осторожность, намеренное умолчание
свидетельствуют, напротив, что эта общность интересов, сколь реальной
она ни была, однако, не исключала иных забот и соединялась даже в
самых позитивных проявлениях с беспокойством по поводу защиты собст-
венных интересов. Эти интересы состояли, с одной стороны, в том, чтобы
упредить открытое проявление революционных настроений и проведение
в жизнь права народов, с другой - сохранить добрые отношения России с
Пруссией”85.
Высказывая свои соображения по поводу того, что мешало достичь
полной солидарности между Россией и Францией, Шарль-Ру упустил,
пожалуй, главную причину - опасение и нежелание Петербурга, чтобы,
продолжая войну, Наполеон III слишком укрепил свои позиции в Италии.
В то же время он, безусловно, преувеличивал само влияние на решение
Наполеона III свернуть военные действия его опасений, что Пруссия
вступит в войну, ибо, как отмечалось выше, французская сторона пошла
на это прежде всего из боязни оказаться вовлеченной действиями Кавура
в события с непредсказуемыми последствиями. Любопытен в этой связи
следующий момент, на который обращал внимание Жомини: оправдывая
неожиданный мир, Франция ссылалась на угрожающее давление на нее
Германии, в то время как Франц Иосиф обвинял правительства входящих
в Германскую конфедерацию государств за их безразличие и за то, что
они не оказали ему помощи86. За этой диаметрально противополож-
ной оценкой (ее, конечно, нельзя отнести лишь за счет того, что ее
давали представители двух заинтересованных сторон) явно проступает
тот факт, что позиция Германии служила только предлогом, а не истинной
причиной.
11 июля стало известно о подписании Францией перемирия с Австрией.
В тот день, утром, Монтебелло зачитал Горчакову следующую телеграм-
му Валевского: "Император Наполеон сегодня встречается с Францем
84 Ibid. Р. 230.
85 Charles-Roux F. Op. cit. Р. 265.
86 ГАРФ. Ф. 828. On. 1. Д. 480. Л. 19.
198
Иосифом и постарается достичь соглашения на следующей основе: Лом-
бардия - Пьемонту; Венеция - одному из эрцгерцогов; итальянская кон-
федерация”87.
Валевский просил посла постараться добиться, чтобы российское прави-
тельство телеграфировало в Верону, где должны были вестись пере-
говоры, о поддержке им основ соглашения. Он выражал также надежду
на установление европейским конгрессом мира на основе достигнутых
между двумя монархами прелиминарных условий. Намереваясь и дальше
соблюдать декорум, посол заверил Горчакова, что Наполеон III предвари-
тельно проконсультировался бы с российским императором, если бы из
имевшего место обмена мнений уже не было известно о его расположении
в пользу предложенной комбинации.
Разумеется, Горчаков ответил послу, ’’что он может с полной уверен-
ностью утвердить французского императора в этом его убеждении”. Что
касалось демарша в Вероне, то он от него отказывался по ряду сообра-
жений: из-за отсутствия времени, так как встреча должна была состояться
в тот же день, а также по причине отсутствия в Вероне какого-либо
дипломатического представительства России. К тому же подобный де-
марш, по его мнению, принял бы угрожающий характер, будучи воспри-
нят как согласованный между Францией и Россией план. Да и момент для
изолированного мирного демарша правительства России был неподходя-
щим: после того как оно только что приняло предложение о совместном с
Пруссией обсуждении проблемы, это встревожило бы и задело принца-
регента и, возможно, толкнуло бы Пруссию на крайний путь по причине
характерной для нее обидчивости и уязвленного самолюбия. Монтебелло
заверил Горчакова, что ценит практическую сторону этих замечаний.
Александр II одобрил ответы своего министра, он считал, что "уже теперь
Пруссия будет обеспокоена исходом прямых переговоров между Францией
и Австрией’’88.
Пойти на заключение мира в момент, когда австрийская армия оказа-
лась разгромленной, т.е. положение на фронте не диктовало необходи-
мости подобной акции, Наполеона III побудил ряд причин. За два месяца
войны он убедился, насколько сильно стремление населения Центральной
Италии присоединиться к Пьемонту. А это порождало угрозу возник-
новения на Апеннинском полуострове куда более сильного государства,
чем то, на которое он рассчитывал, начиная войну. Вызывала серьезную
озабоченность международная ситуация, положение в Германском союзе,
позиция английского правительства, в лице которого он не встретил
посредника. Он испытывал также опасения по поводу серьезных послед-
ствий в случае продолжения войны и связанных с этим огромных расходов
для своей страны, где общественное мнение с самого начала было
настроено против этого предприятия. Такая оппозиция диктовалась раз-
ными причинами: одних не устраивало, что это предприятие осуществля-
лось автором государственного переворота 2 декабря 1851 г., ознамено-
вавшего конец Второй республики; других - любая война; третьи подозре-
87 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 56. Л. 127.
88 Там же. Л. 127-128.
199
вали, что война прикрывает более далеко идущие цели императора в
Италии89.
Свою роль в этом сыграла озабоченность Наполеона позицией россий-
ских руководителей, ибо, как свидетельствуют его неоднократные попыт-
ки, в ходе подготовки к войне и уже по вступлении в нее он явно
рассчитывал, что ему удастся привлечь к участию в ней Россию.
Прелиминарные условия мира, о предполагаемом подписании которых
Монтебелло сообщал Горчакову 11 июля, были согласованы в тот же
день утром в Виллафранке между Наполеоном III и Францем Иосифом, а
окончательно сформулированы при встрече в Вероне австрийского импе-
ратора с принцем Наполеоном. Виктор Эммануил II был информирован о
них Наполеном III. Кавур узнал о них лишь от короля. Для него, приняв-
шего на себя чрезвычайно трудную роль посредника между руководимым
им итальянским национальным движением и французским императором,
это означало тяжелейший удар. Он попытался убедить короля не подпи-
сывать договор, потерпел неудачу и подал в отставку, которая была тут
же принята. Усталый, чрезвычайно подавленный, с горькой обидой Кавур
уехал в Турин. ’’Ради благополучия Страны” он решил предоставить себе
отдых. Пойти на это ему было нелегко, но он понимал, что, ’’когда оказы-
ваются в столь трудном положении, как его, приходится порой приносить
свои чувства в жертву долгу”90.
Отдых подействовал благотворно. Если в конце июля он писал: ”Я
более не тешу себя надеждой осуществить самую славную и благородную
миссию, которую когда-либо пытались выполнить; меня более не вооду-
шевляет борьба и желание победить”91, то позднее в его корреспонденции
зазвучали совершенно иные ноты. ’’Тот факт, что не удалось одержать
полного успеха в замысленном мной благородном предприятии, делает
меня непригодным направлять в дальнейшем итальянскую политику, -
писал он своему другу Джузеппе Ла Фарина в сентябре 1859 г. из имения
в Лери, - но если даже это случится, у меня достанет патриотизма, чтобы
бороться, если не в качестве командира, то в качестве простого сол-
дата”92. Тогда же в письме к депутату парламента Кастелли он при-
знавался: "Я не отказался от политики; я бы от нее отказался, если бы
Италия была уже свободна; тогда моя задача была бы выполнена; но,
пока австрийцы находятся по эту сторону Альп, мой святой долг состоит в
том, чтобы пожертвовать остатком жизни и сил ради оправдания надежд,
которые я постарался внушить соотечественникам. Я решил не тратить
зря силы на агитацию, тщетную и бесполезную; но я не останусь глух к
призывам моей Страны”93.
Возвращаясь к подписанному документу, следует отметить, что в
соответствии с ним была достигнута договоренность, что оба государя
будут благоприятствовать созданию итальянской конфедерации, прези-
дентом которой станет Святой Отец; император Австрии уступит фран-
89 Chiala L. Pagine di storia contemporanea: Dal 1858 al 1892. Roma, 1892. P. 4.
90 Cavour C. Lettere edite ed inedite. Torino, 1884. Vol. 3. P. 116, 33.
91 Cavour C. Carteggio Cavour-Nigra dal 1858 al 1861. Vol. 2. P. 236.
92 Cavour C. Lettere edite ed inedite. Vol. 3. P. 134.
93 Ibid. P. 128.
200
цузскому императору свои права на Ломбардию (оставив себе лишь
крепости Мантуя и Пескьера), а последний передаст ее королю Сардинии.
Венеция останется под короной австрийского императора, но войдет в
состав итальянской конфедерации; великий герцог Тосканы и герцог
Модены вернутся в свои государства, предоставив всеобщую амнистию;
оба императора попросят папу провести в его владениях необходимые
реформы; Австрия и Франция даруют полную амнистию лицам, скомпро-
метировавшим себя в связи с последними событиями на территории
воюющих держав. В отношении герцогства Пармы было достигнуто
устное согласие Франца Иосифа о присоединении его к Пьемонту94.
Выполнить большинство положений этого документа (за исключением
передачи Ломбардии) было не только чрезвычайно трудно, но и почти не
реально, ибо речь шла о решении монархов двух держав относительно
судьбы третьей державы, ее политического устройства, без учета поже-
ланий населения, о которых оно к тому же активно заявило, вступив на
путь национально-освободительного движения. Сложность реализации
достигнутой договоренности ясно понимал Горчаков. Когда Валевский
через Монтебелло 13(1) июля запросил его о том, каким образом под-
писанный накануне предварительный мир между Францией и Австрией
(Монтебелло сообщил ему содержание телеграмм Наполеона III Валев-
скому) мог быть санкционирован великими европейскими державами,
Горчаков ответил, что он за созыв европейского конгресса. Причем
министр (и это подтверждает последующее отношение его к этой идее)
исходил как из опыта деятельности российской и европейской дипломатии
в период, предшествовавший войне, так и из засвидетельствованного ему
Монтебелло 11 июля желания Франции, сам же он не был убежден, что
сложившаяся ситуация диктовала необходимость созыва такого сове-
щания.
На записке Горчакова, излагавшей содержание его беседы с Монте-
белло, Александр II написал: "Я этому искренне рад. Я полностью одоб-
ряю Ваш ответ”95. Первую часть пометы, судя по всему, следует отнести
к факту заключения мира, в пользу которого активно высказывался, как
известно, Петербург, ибо этот мир полностью отвечал его желанию
пожертвовать ослаблением Австрии в разумных пределах в пользу Пье-
монта, но так, чтобы это не выглядело прямой уступкой революции.
Горчаков и Александр II были рады, считал Шарль-Ру, выйти наконец из
затруднительного положения, в которое их ставила необходимость сде-
лать выбор - оттолкнуть от себя Францию, позволив Германии напасть на
нее, или утратить симпатии Пруссии, воспрепятствовав ее интервенции.
Это удовлетворение, заключал он, послужило Горчакову предлогом
утвердить права России на признательность Франции96.
О позитивном отношении к прелиминарным условиям мира, как при
дворе так и в министерстве, Кавуру телеграфировал Саули 16 июля97.
94 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 56. Л. 129.
95 Там же.
96 Charles-Roux F. Op. cit. Р. 262-263.
97 ASD. Indici. Vol. 1: Quarantuno volume della corrispondenza in cifra e telegrafica. Busta
66(23).
201
По существу ничего другого в сложившейся ситуации Петербургу не
оставалось. Но это не мешало действиям Наполеона III вызывать в
российских дипломатических кругах тем большее недоумение, что еще до
начала войны из российской столицы императора предупреждали относи-
тельно всего того, что позднее побудило его остановиться в Виллафранка,
так что, вняв этим предупреждениям, он должен был хотя бы отложить
свое предприятие. Разделяя такую точку зрения, Александр II написал по
поводу этих рассуждений Жомини: ’’Совершенно верно, вот почему никто
не был больше меня удивлен этим миром”98.
Умудренный опытом Горчаков в частном письме Будбергу от 9 июля
писал, что преждевременно давать оценку создавшейся после перемирия
ситуации, необходимо выждать и не торопиться: "Мы не знаем еще, как я
Вам уже сказал, деталей того, что произошло между двумя монархами в
Виллафранка. Неправдоподобно, чтобы предварительные условия содер-
жали все. Император Наполеон слишком для этого расчетлив и обладает
в слишком высокой степени талантом извлекать пользу из обстоятельств
и с их помощью создавать комбинации, соответствующие Его интересам и
Его целям”99. Последующие события показали, что опыт и интуиция не
подвели российского министра.
Петербург был за прекращение войны, однако факт внезапного заклю-
чения мира в Виллафранка породил здесь к политике Наполеона III
недоверие. В письме к Барятинскому от 10 августа (28 июля) Александр II
делился на этот счет своими соображениями: "В настоящее время Вы
должны уже знать, что мир был заключен столь неожиданным для Италии
образом. Безусловно, это счастье для всего мира, но, к сожалению, я
далек от того, чтобы верить в его прочность, так как он отнюдь не решил
итальянский вопрос по первоначальной программе Наполеона и потому,
что его столь внезапное сближение с Австрией заставляет нас опасаться,
как бы тут чего не крылось, особенно, что касается Востока, и именно в
этом для нас заключается главный вопрос. Дай Бог, чтобы не после-
довало какого-то нового осложнения”100.
Свое беспокойство по этому поводу Александр II засвидетельствовал
Киселеву в личной беседе 21 октября 1859 г. во время встречи в Вар-
шаве. Он, в частности, заявил послу: «’’Доверие мое к политическим
видам Людвика Наполеона очень поколеблено; ses allures ne sont pas
correctes, нужно быть внимательным, чтобы не поддаться обману”. Он
также сообщил об уверениях, переданных Наполеоном III через принца
Наполеона, что он решился вести войну до Вены (qu’il resolu de pousser la
guerre jusqu’ a Vienne), чтобы принудить Австрию заключить мир прочный
и окончательный, - и вот, продолжал государь, ни с того, ни с сего он
предлагает мир, не предупредив никого, и проч.»101.
Серьезное возмущение правительства России вызвал инцидент, имев-
ший место вскоре после подписания мира. Речь шла о распространившихся
98 ГАРФ. Ф. 828. On. 1. Д. 480. Л. 18.
99 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 23. Л. 372-374.
100 The Politics of Autocracy. Letters of Alexander II to Prince A.I. Bariatinskii 1857-1861.
P. 130.
101 Заблоцкий-Десятовский А. Указ. соч. T. 3. С. 129-130.
202
слухах о том, что Австрия согласилась принять предложенные условия
договора якобы из-за опасения еще более тяжелых условий, заранее
подготовленных по настоянию России нейтральными державами. Горчаков
выразил Монтебелло "удивление ошибочным утверждением, которое, как
настаивают, было сделано в Виллафранке". Последний отнес этот маневр
на счет вероломства англичан, "приписавших трем державам то, что было
лишь французским предложением". Он обещал написать об этом в
Париж102.
В опровержение этого слуха "Journal de St.-Petersbourg" поместила
"сообщение" следующего содержания: "Некоторые журналы уверяют, что
еще до свидания императора в Виллафранке нейтральные державы опре-
делили основания, на которых может быть заключен мир, и что будто бы
основания эти были настолько тягостны для Австрии в сравнении с
предложенными непосредственно самою Францией, что австрийский
император поспешил согласиться на последние. Мы уполномочены объя-
вить, что нейтральные державы не только не определяли никаких осно-
ваний для заключения мира, но что об этом даже не могло быть речи,
потому что предварительные переговоры о мире между воевавшими
странами были уже заключены, когда между нейтральными державами не
последовало еще никакого соглашения о посредничестве"103.
В условиях окончания войны и заключения перемирия Петербург не
мог не занимать вопрос будущего русско-французских отношений. В ходе
переписки Киселева с Горчаковым было решено не прибегать к упрекам,
тем более что Наполеон подавал в этом пример104.
Киселеву рекомендовалось сохранять достоинство в ответ на выраже-
ния недовольства императором ролью России во время войны в Италии. В
случае необходимости ему следовало повторить уже ранее излагавшуюся
аргументацию, чтобы вернуть Наполеона III к справедливой оценке этой
роли. Ухудшение отношений с Францией беспокоило Петербург не только
само по себе, но и по причине опасения, что его следствием станет
сближение Франции с Англией, а возможно, даже и с Австрией. Поэтому
Киселев должен был бдительно следить за малейшими проявлениями, под-
тверждающими зарождение такого рода комбинаций105.
Факт такой обеспокоенности не укрылся от Саули. Из бесед с Горча-
ковым он вынес впечатление, что министра чрезвычайно занимал вопрос о
102 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 56. Л. 134.
103 Цит. по: Заблоцкий-Десятовский А.П. Указ. соч. Т. 3. С. 118.
104 Император нашел, однако, другой способ выразить свое неудовольствие. По возвра-
щении из Италии он очень изменил свое отношение к Киселеву, с которым прежде вел
весьма доверительные беседы. Теперь император стал крайне сдержан. 28 июля, после
завтрака во дворце, на котором Киселев присутствовал, он записал в дневнике: "Разговор не
коснулся ни императора Александра, ни наших политических дел; он, очевидно, недоволен,
как дала это заметить императрица 6 июля" (Там же. С. 119).
Кроме того, 17 августа Наполеон III поручил Валевскому заявить Киселеву, что находил
враждебно к нему настроенной газету "С.-Петербургские ведомости"; а затем из Биариц на
такую же миссию уполномочил своего секретаря, указав на сей раз на нападки российской
печати "как лично на него, так и на Францию" (Там же. С. 120-121).
105 К истории франко-русского соглашения 1859 г. И Красный архив. 1938. № 3(88).
С. 242-247.
203
роли Англии в предшествовавших конференции в Цюрихе переговорах.
Конкретно же он сетовал по поводу плохой информированности о поло-
жении дел в данный момент106.
В дальнейшем позиция России в отношении Виллафранкского мира
диктовалась как дипломатическими соображениями, так и реакцией на
последующие события на Апеннинском полуострове.
106 ASD. Indici. Vol. 1: Quarantuno volume della corrispondenza in cifra e telegrafica. Busta
67(24).
Глава седьмая
ПОСЛЕВОЕННОЕ УСТРОЙСТВО ИТАЛИИ
В августе - первых числах сентября 1859 г. представительные собра-
ния в Великом герцогстве Тосканском, герцогствах Модена и Парма, а
также легатствах или, как тогда говорили, в Романье, приняли решения о
низложении прежних правителей и присоединении к Сардинскому коро-
левству.
Первым сделавшее такой шаг собрание Тосканы в конце августа
уполномочило специальную депутацию сообщить Виктору Эммануилу II
об имевшем место волеизъявлении о присоединении. Это поставило
последнего в довольно трудное положение в свете условий Виллафранк-
ского мира, предусматривавших возвращение герцога Тосканы в свое
государство. Король, дабы согласовать с Наполеоном III свои последу-
ющие действия, направил в Париж Франческо Арезе, ломбардского
аристократа, друга Наполеона III. Император согласился на заявление
короля представителям собрания о том, что он рассматривает голосование
о присоединении как выражение воли народа и готов принять на себя
обязательство отстаивать его интересы перед великими державами, в
частности перед Францией. Давая на это согласие, Наполеон III тем не
менее по-прежнему в беседе с Арезе возражал относительно присоеди-
нения Великого герцогства Тосканского к Сардинскому королевству, за-
свидетельствовав тем самым отсутствие окончательного решения по
вопросу Центральной Италии и подтвердив подозрения по поводу его
двойной игры, связанной с нежеланием раздражать Австрию, а главное со
стремлением ’’обуздать итальянское национальйое движение, сдержать
тот его обвал, который он сам вызвал, начав войну”1.
Виктор Эммануил II 3 сентября принял депутацию’ Тосканы, 15 сен-
тября - Модены и Пармы, 24 октября - Романьи. В произнесенных им по
этому случаю речах король не вышел за рамки достигнутой договорен-
ности с французским императором, хотя она касалась по существу лишь
Тосканы.
События в Центральной Италии происходили в то время, когда в ходе
собравшейся в Цюрихе 8 августа мирной конференции, продолжившей
свою работу до 10 ноября 1859 г., обсуждались условия мирного договора
между воюющими сторонами, в том числе животрепещущий вопрос бу-
дущего Центральной Италии и создания итальянской конфедерации,
причем к их обсуждению не были допущены представители Пьемонта,
1 Accademia nazionale dei Lincei. Atti del convegno internazionale sul tema: Il Risorgimento e
1'Europa (Roma, 28-31 ottobre 1961). Roma, 1964. P. 18.
205
участие которых в переговорах ограничилось лишь обсуждением вопро-
сов, связанных с передачей Франции Ломбардии.
Переговоры же между Веной и Парижем по этим вопросам натолкну-
лись на серьезные трудности. Желая найти выход, Наполеон III пред-
ложил передать вопрос Центральной Италии и конфедерации на рассмот-
рение специального конгресса европейских держав. Вена сначала была
категорически против, но затем уступила, выдвинув, однако, условие -
достижение предварительно до созыва конгресса соглашения по спорным
вопросам. Это соглашение было подписано в Биаррице 4 октября 1859 г. в
форме Конфиденциального меморандума Валевским и Рихардом Меттер-
нихом, австрийским послом в Париже. В нем содержалось обязательство
Австрии (с целью облегчения образования итальянской конфедерации)
учредить в Венето представительные институты, а также дать согласие
на присоединение герцогств Модены и Пармы к Сардинскому королев-
ству. Согласие австрийской стороны на эти уступки обусловливалось
восстановлением власти великого герцога Тосканского. Император Фран-
ции обязывался, в свою очередь, использовать эти уступки, чтобы до-
биться содействия короля Сардинии умиротворению Центральной Италии.
По этому соглашению два правительства договорились добиваться
созыва конгресса держав, подписавших Венский договор 1815 г. Для учас-
тия в его работе предусматривалось пригласить правительства Сардин-
ского королевства, Папского государства и Неаполитанского королевства.
Задачей этого европейского форума должно было стать решение
итальянского вопроса.
Пойдя на заключение Виллафранкского мира, Наполеон Ш чрезвычай-
но осложнил достижение преследуемой им участием в войне цели - терри-
ториальных приращений Франции, ибо уступка Пьемонтом Савойи была
обусловлена освобождением от австрийского ига и Ломбардии, и Венето.
Однако Наполеон не хотел отступать. Он выразил готовность в обмен на
Савойю отказаться от возмещения Пьемонтом военных расходов, но его
предложение было отклонено Турином. Вопрос о Савойе остался от-
крытым.
После заключения перемирия идея созыва конгресса для решения
итальянского вопроса обсуждалась не только на переговорах в Цюрихе
между Францией и Австрией, но свое отношение к ней выявили и другие
великие державы. В Петербурге ее находили мало привлекательной.
Горчаков без обиняков отклонил в июле предложение английского посла
взять на себя инициативу созыва конгресса, полагая, что такое предло-
жение должно исходить от Франции и Австрии. Он признавал пользу
этого форума, считал вполне вероятным, что он соберется, и выражал
готовность принять участие в его работе, если на это согласятся Англия и
Пруссия. Александр П'полностью разделял мнение Шлейница, что ни Рос-
сия, ни Пруссия не испытывают особой заинтересованности в конгрессе,
чтобы торопить его созыв, а еще меньше взять на себя в этом ини-
циативу2.
2 La conferenza е la расе di Zurigo nei document! diplomatic! francesi. Ser. 3. Roma. 1965.
Vol. 1. P. 387; ASD. Indici. Vol. 1; Quarantuno volume della corrispondenza in cifra e telegrafica.
Busta 66(23); АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 56. Л. 134.
206
Разъясняя позицию России, Горчаков в частном письме Киселеву от
17(5) сентября 1859 г. напоминал, что российское правительство пред-
ложило и настойчиво добивалось созыва конгресса, когда «он должен был
помешать войне, сохранить территориальные границы и представить на
наше обсуждение вопрос об Италии, которую тогда вовсе не возбуждал и
не опустошал, как сегодня, взрыв народных страстей. Конгресс или кон-
ференция, призванные ныне заниматься Италией, собрались бы при
совершенно иных обстоятельствах и должны были бы искать выход из
затруднительного положения, автором которого мы, - подчеркивал ми-
нистр, - не являемся, причем без серьезных шансов на успех, как сама
"Moniteur" поспешила сообщить публике»3. Не будучи в нем прямо за-
интересована, Россия далека от того, чтобы встать в первые ряды же-
лающих созыва конгресса, а свое окончательное согласие участвовать в
его работе выскажет лишь после выяснения для себя, привнесут ли
страны-участницы на это собрание такие настроения, которые позволят
надеяться на мало-мальски удовлетворительные результаты. Прежде чем
ответить на приглашение, она также запросит объяснений относительно
общих принципов, которые будут определять решения4.
Относясь безо всякого энтузиазма к созыву конгресса в новых усло-
виях, российское правительство находило "практичным и справедливым"
привлечь к работе конгресса итальянские государства. 16 октября Гор-
чаков сказал Саули, что Россия поддержит приглашение на конгресс
Сардинии, Неаполя и Рима5.
В связи с конгрессом Петербург, разумеется, прежде всего занимали
подлежавшие обсуждению на нем проблемы. Там полагали, что еще до
рассылки формальных приглашений на конгресс Австрия и Франция
должны решить два вопроса - относительно восстановления в правах
низложенных на Апеннинском полуострове монархов и получения согласия
итальянских правительств на принцип конфедерации6. После того, как
Горчаков ознакомил с такой постановкой вопроса Монтебелло, посол в
депеше Валевскому от 2 сентября 1859 г. следующим образом истол-
ковал, что скрывалось за сказанным ему. По его мнению, министр считал,
что благодаря такому образу действий удастся избежать на конгрессе
трудностей, которые не преминет создать Англия, если вопрос о низло-
женных монархах будет представлен на рассмотрение держав в том виде,
как он ныне стоит, ибо английские представители, несомненно, противо-
поставили бы положениям подписанного в Виллафранка прелиминарного
мира волеизъявление населения. Монтебелло был склонен признать
правоту Горчакова, когда он предпочитал предоставить французскому
правительству самому разбираться с вопросом о смещенных в герцогствах
монархах. В разговоре по этому поводу внимание Монтебелло обратил на
себя, однако, тот факт, что министра гораздо больше занимал сувере-
3 9 сентября в этой газете было опубликовано правительственное сообщение, в котором,
в частности, итальянцев предупреждали не строить больших иллюзий по поводу того, что
они многого добьются на конгрессе, ибо последнему придется учитывать интересы Австрии.
4 АВПР. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 144. Л. 374-376.
5 Там же. Д. 143. Л. 175.
6 Там же. Д. 56. Л. 151-152, 146.
207
нитет герцогств, нежели проблемы, касающиеся владений Святого Пре-
стола. Найдя это естественным (поскольку они особенно касаются
католических держав), посол тем не менее поспешил поставить в извест-
ность Горчакова о решимости Франции полностью сохранить церкви ее
владения. Для себя же он сделал вывод, что этот вопрос должен быть
обязательно урегулирован между Австрией, Францией и Римским двором7.
Когда в октябре Англия, непосредственно после перемирия в Вилла-
франке объявившая себя сторонницей невмешательства в дела Централь-
ной Италии, в качестве условия своего участия в работе конгресса
настаивала на предварительной договоренности, что на нем не будет
обсуждаться вопрос о вооруженной интервенции, Россия и Пруссия, как
сообщали из Петербурга и Берлина сардинские представители, отказались
от подобного обязательства и не признали ни за одной из держав права
выдвинуть предварительные ограничения относительно обсуждаемых на
конгрессе вопросов. Когда же лондонский кабинет засвидетельствовал
намерение отстоять присоединение Центральной Италии к Пьемонту,
Россия и Пруссия твердо высказались против этого. Кроме того, они
признавали за смещенными принцами право направить представителей на
конгресс, а, по убеждению англичан, это право принадлежало сущест-
вовавшему де-факто в Центральной Италии правительству8.
Таким образом, позиция правительства России в вопросе о конгрессе
претерпела изменение. Как писал Монтебелло Валевскому 4 ноября
1859 г., оно больше не только не настаивало на предварительном согла-
шении об общих основах будущих решений, но даже видело в этом угрозу
срыва конгресса. Горчаков считал, что девизом всех держав должно
стать - никаких безоговорочных принципов. Россия будет участвовать в
работе конгресса при условии представительства на нем всех великих
держав. Он поддерживал предложение французского правительства -
созвать форум из восьми участниц Венского конгресса и трех главных
держав Италии (имелись в виду Папское государство, Сардинское коро-
левство и Королевство Обеих Сицилий)9.
Позиция российского правительства по вопросу устройства Централь-
ной Италии отличалась определенной двойственностью: оно было за
расширение Сардинского королевства и явно не делало из этого секрета
от его руководителей, чего нельзя сказать о других правительствах.
Перед ними оно предпочитало неизменно прикрываться принципом
легитимизма, и его официальные заявления должны были восприниматься
как фактически направленные против такого расширения. Показательна
для того, как Петербург стремился представить Турину свое отношение к
событиям в Центральной Италии, беседа в августе 1859 г. Горчакова с
Саули. На высказанное последним предположение, что в Виллафранке
7 La conferenza е la расе di Zurigo nei document! diplomatic! francesi. Ser. 3. Vol. 1. P. 394-
395.
8 ASD. Indici. Vol. 1. Quarantuno volume della corrispondenza in cifra e telegrafica. Busta
67(24); Bianchi N. Storia documentata della diplomazia europea in Italia dall’anno 1814 all’anno
1861. Napoli; Roma. 1872. Vol. 8. P. 247.
9 La questione italiana dalle annessioni al Regno d'Italia nei rapporti fra la Francia e 1’Europa.
Ser. 3. Vol. 1-4. Roma, 1968. Vol. 3. P. 236.
208
было предусмотрено присоединение Пармы к Сардинии, Горчаков живо
откликнулся, заявив, что два императора не имеют права отстранять от
власти пармскую династию из-за принципа, сохраняющего свою силу во
всем мире, т.е. из-за провозглашенной участницами Священного союза
доктрины легитимизма, отстаивавшей ’’законность” наследственного
владения, распространяемую, в частности, на престол. Саули, не сочтя
уместным настаивать, ограничился вполне резонным замечанием, что в
свое время в результате войны это герцогство досталось правящей
династии, теперь, в ходе войны она может его лишиться. Вразрез с тем,
что он сам только что утверждал, Горчаков неожиданно заявил, что
’’понимает передачу герцогства посредством новых комбинаций, и вдруг
остановился, как если бы сказал что-то лишнее”10.
На деле Горчаков сказал ровно столько, сколько считал нужным. Он
сознательно раскрыл Турину глаза на эту двойственность своей позиции.
Одновременно он не скрыл, сколь серьезно его интересовало наличие
возможной договоренности Турина с Парижем на будущее. ”Вы дали
Аннунциату графу Валевскому, вероятно, вы договорились о дальнейших
действиях", - заметил он11.
Дабормида, получившего сообщение об этой беседе, особенно занимало
мнение Горчакова по вопросу Центральной Италии и голосовании о ее
присоединении к Пьемонту. Он просил Саули уточнить, не намекал ли
Горчаков, говоря о некоторой комбинации, касающейся герцогини Пармы,
на проект ее перемещения в Тоскану12. В сентябре Саули удалось вы-
яснить мнение Горчакова лишь относительно конфедерации итальянских
государств: он считал, что прежде всего следует установить, расположены
ли в нее войти те, кто должен стать ее членами. А в начале октября
Горчаков в беседе с Саули не только вновь подчеркнул склонность Пе-
тербурга поощрить стремление Пьемонта увеличить свои владения, но
одновременно отметил, что такое желание Парижа было весьма ограни-
ченным. Он заявил, что Франция была против значительного расширения
владений Пьемонта и такого его усиления, которое "позволило бы ему
летать на собственных крыльях". Напротив, утверждал он, Россия прямо
заинтересована в том, чтобы это произошло. 15 октября Саули писал Ка-
вуру, что в беседе с ним Горчаков сказал, "что он лично хотел бы широ-
кого решения итальянского вопроса”13 для Пьемонта.
10 ASD. Indici. Vol. 1: Quarantuno volume della corrispondenza in cifra e telegrafica. Busta
67(24).
11 Судя по переписке министра иностранных дел Дабормида с Саули, это последнее
замечание спровоцировало сардинских руководителей ускорить выполнение решения о
награждении Горчакова высшим сардинским орденом - цепью Аннунциаты, отказавшись от
первоначального намерения приурочить этот акт к созыву конгресса (Ibid. Vol. 1: Quarantuno
volume in cifra e telegrafica. Busta 83(40). Вручая 10 ноября орден, Саули передал министру
слова Виктора Эммануила II: ’’Князь Горчаков - единственный, кто проявил прямоту при
решении актуальных вопросов”. Ольдоини в своем дневнике внес уточнение: "За
благожелательный нейтралитет России во время войны” (цит. по: Берти Дж. Россия и
итальянские государства в период Рисорджименто. М., 1959. С. 628, 727).
12 ASD. Indici Vol. 1: Quarantuno volume della corrispondenza in cifra e telegrafica. Busta
83(40).
13 Ibid. Busta 67(24); Берти Дж. Указ. соч. С. 627-628.
209
Идя на столь откровенные устные заявления, Горчаков вместе с тем
вовсе не хотел, чтобы об этом были осведомлены другие. Поэтому в
телеграмме от 13 (1) октября Стакельберга из Петербурга призывали при
дворе, не скрывая своих убеждений, быть сдержанным в отношениях с
пьемонтским правительством и не подавать повод для утверждений, что
он ’’поощряет проитальянские стремления Турина"14.
Между тем судить о позиции России в связи с событиями в Италии
должны были, разумеется, по ее официальным заявлениям. В сентябре в
письме к Наполеону III Александр II так излагал свою точку зрения: "Что
касается итальянского вопроса, мы должны стремиться в принципе к тому,
чтобы нынешние территориальные границы были бы изменены как можно
меньше, а династии - сохранены"15. А еще раньше, в августе, Лондон, в
ответ на попытку добиться согласия России на признание присоединения
Тосканы к Пьемонту, поставили в известность, что в Петербурге не могут
пойти на то, чтобы населению герцогства, легатств и Тосканы было
позволено выбрать нового монарха16. Естественно, по причине того, что
тем самым нарушается легитимистский принцип.
На деле даже в общении с царем, более его приверженном этому
принципу, Горчаков, как свидетельствует его записка Александру II от
1 сентября (20 августа), ссылался не на сам принцип, а на сложность проб-
лемы. Он писал: "Мне кажется в наших интересах вовсе не участвовать
без абсолютной необходимости в щекотливом деле восстановления низ-
ложенных принцев, по поводу которого, какое бы мнение мы ни вы-
сказали, мы все равно никого не удовлетворим. Впрочем, не мы создали
это затруднительное положение и справедливости ради следует оставить
авторам заботу из него выпутаться". Александр II был согласен с невоз-
можностью удовлетворить кого-либо. "Совершенно верно", - заметил
он17.
Никаких ссылок на легитимистский принцип не содержится и в докумен-
те, предназначенном для внутреннего пользования, в переданной Гор-
чакову 14(2) октября в Варшаве Балабиным записке, озаглавленной
"Должна ли Россия желать созыва конгресса?" Он писал: "Россия имеет в
этом двойной интерес: один идентичный таковому Англии и Пруссии, но в
том смысле, что она должна благоприятствовать расширению Пьемонта в
качестве противовеса, с одной стороны, Австрии, которая господствует на
Востоке в силу своего географического и стратегического положения, с
другой - против Франции, если честолюбие этой державы перейдет гра-
ницу, которой ей служат наши интересы. Другой интерес России состоит в
том, чтобы сохранять ее хорошие отношения с Францией, не вступая с
ней в открытое противоречие на этой почве"18.
Александр II нашел, что в этой записке "вообще имеется много верных
мыслей"19, и так же, как в случае с упомянутой запиской Горчакова, рос-
14 АВПР. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 192. Ч. 2. Л. 73.
15 Там же. Д. 69. Л. 23.
16 Bianchi N. Op. cit. Vol. 8. P. 244.
17 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 56. Л. 152.
18 Там же. Д. 195. Л. 201.
19 Там же. Л. 198.
210
сийский монарх ни в какой форме не выразил озабоченности по поводу
нарушения легитимистского принципа. Но, следуя официально провоз-
глашенной линии, на встрече в Бреслав ле с принцем-регентом 15 октября
1859 г. царь, как и его собеседник, отказался признать законность совер-
шившихся по народной воле перемен в Центральной Италии, ибо пойти на
это, по их мнению, означало открыть неиссякаемый источник новых бед
для Европы. К тому же сопровождавший императора Горчаков ставил под
сомнение спонтанность голосования в Тоскане за объединение с Пьемон-
том и горячо отстаивал возвращение Бурбонов в Парму. Тем не менее в
конце встречи стороны выразили готовность участвовать в работе кон-
гресса, если на это согласятся все великие державы, и приложить усилия
для такого решения вопроса, в силу которого оказались бы, насколько
возможно, примиренными принципы законности и национальности20. По-
следняя оговорка предопределяла последующее признание в качестве
совершившегося факта присоединения к Пьемонту Эмилии и Тосканы.
Ожидая от Саули сведений о встрече в Бреславле, Дабормида пытался
в конце октября повлиять на позицию Петербурга на предстоящем конг-
рессе. Он просил посланника убедить Горчакова в том, что его прави-
тельство следует принципам легитимизма и что, когда оно поддержало
волеизъявление населения Центральной Италии, им двигали не притя-
зания, не желание простого территориального расширения. "Мы стремим-
ся, - утверждал министр, - спасти монархический принцип, оказавшийся
слишком расшатанным в Италии, мы хотим воздвигнуть преграду распро-
странению революционных настроений, которые станут угрожающими в
тот день, когда на полуострове осознают, что исчезает все еще сохра-
няющаяся там надежда на справедливость Европы и на мудрость дип-
ломатии". Что касалось проблемы формирования сильного государства,
то, как заверял Дабормида, он рассматривался в Турине с точки зрения
интересов не только Италии, но и европейского мира21. Сардинское прави-
тельство, таким образом, приняло предложенные Петербургом условия
игры, четко различая его настроения и официальные заявления. Следо-
вать им на данной стадии ему было тем проще, что оно получало все
новые подтверждения явно благожелательного отношения России к рас-
ширению Пьемонта. 30 октября Дабормида уведомил миссию в Лондоне,
что Горчаков устроил неофициальный прием тосканской депутации, но при
этом "он не связал себя никакими обязательствами: Россия выскажется по
данному вопросу лишь на конгрессе, пока же она ни за, ни против ан-
нексии. По существу она не скрывает своего расположения"22.
Между тем 25 ноября 1859 г. Киселев получил от Валевского копию
циркулярной ноты, приглашавшей на конгресс23. Первым представителем
России на нем должен был стать Горчаков, вторым - Киселев. Кан-
дидатура Горчакова некоторое время оставалась под вопросом из-за неже-
лания английского правительства направить первым представителем
20 Bianchi N. Op. cit. Vol. 8. P. 243.
21 ASD. Indici. Vol. 1: Registro copialettere. Busta 34.
22 Ibid. La legazione Sarda in Londra (1730-1860). Cartella 89.1860-1861.
23 Заблоцкий-Десятовский А.П. Граф П.Д. Киселев и его время. СПб., 1882. Т. 3.
С. 141.
211
министра иностранных дел. И когда это произошло, Александр II, желая к
тому же доказать Наполеону III (он решительно настаивал на назначении
Горчакова) свое расположение, объявил о сделанном выборе24.
23 декабря 1859 г. после долгих колебаний король, разделявший опа-
сения своего ближайшего окружения, как бы назначение сардинским пол-
номочным представителем на конгрессе Кавура не послужило основанием
для возвращения его к власти, тем не менее пошел на такой шаг. Хотя
предполагалось, что такое решение будет приятно Горчакову, пред-
варительно 11 ноября запросили мнение Петербурга по этому поводу из-за
его пожелания об участии в работе конгресса министров иностранных дел,
в то время как Кавур не занимал тогда никакого официального поста25.
Горчаков разъяснил в беседе с Саули 14 декабря, что требование
правительства России относительно присутствия на конгрессе министров
иностранных дел распространяется ею лишь на представительства ве-
ликих держав, при этом оно вовсе не имело в виду исключить Кавура. На
вопрос посланника, ’’изменилось ли положение вещей с тех пор, как князь
предложил графа Кавура вторым полномочным представителем, он не дал
утвердительного ответа". Очевидно, полагал Саули, Горчаков "не же-
лает, чтобы считали, что он побудил к этому выбору", у самого же Саули
"по-прежнему было впечатление", что министр рассчитывает встретиться
с Кавуром в Париже26.
Накануне конгресса, назначенного на 19 января 1860 г., Наполеон III
попытался привлечь российское правительство на свою сторону и побу-
дить его выступить с предложением о создании государства в Цент-
ральной Италии. Во время беседы с Киселевым, состоявшейся в Компь-
ене 22 (10) ноября, император так изложил свою просьбу. "Я стеснен усло-
виями прелиминарного мира, заключенного в Виллафранке, иначе пред-
ложил бы создать центральное государство (подчеркнуто в тексте. -
О.С.), достаточно сильное, чтобы влиять на политические судьбы Италии.
Для меня не имеет значения, под чьей верховной властью хотели бы или
смогли бы его создать. Если эту идею разделяет император Александр,
который, я в этом уверен, желает, как и я, прийти к окончательному и
удовлетворительному решению, то российские руководители могли бы
взять на себя труд это предложить, чтобы выйти из состояния неоп-
ределенности, в котором мы находимся и которое возрастает изо дня в
день"27.
В ответ Киселев поинтересовался, считает ли Наполеон, что Пьемонт
и Англия расположены пойти на это. Что касалось Пьемонта, то импе-
24 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 197. Л. 454, 459, 468. В записке от 13 декабря
(30 ноября) Горчаков извещал Александра II о следующей странности: ’’Неаполь, Турин,
Вена, Берлин и Париж настаивают в равной мере на прибытии Вашего министра
иностранных дел, хотя точки зрения этих дворов далеки от того, чтобы совпадать, и, стало
быть, все они не могут одновременно рассчитывать на поддержку одной и той же державы”
(Там же. Д. 56. Л. 213).
25 ASD. Indici. Vol. 1: Quarantuno volume della corrispondenza in cifra e telegrafica. Busta
83(40).
26 Ibid. Busta 67(24).
27 АВПРИ. Канцелярия. 1859. Д. 141. Л. 195-196.
212
ратор выразил свою уверенность, а в отношении Англии он не исключал
возможности некоторых возражений, но полагал, что она кончит тем, что
"поддержит эту меру в качестве того наилучшего временного решения,
которое отвечает интересам его окончательного решения"28.
Свое отношение к этим пожеланиям Наполеона Горчакова зафик-
сировал в помете на полях донесения: "Я осмеливаюсь априори (здесь и
далее подчеркнуто в тексте. - О.С.) придерживаться иного мнения. Во
всяком случае, это потребовало бы очень зрелых размышлений и взгляда,
брошенного на местную почву”. Согласившись с мнением министра,
Александр II высказался более решительно: "Если Наполеон этого хочет,
он должен сделать такое предложением сам”29.
Сама обстановка во время беседы вызвала у Киселева некоторые подо-
зрения, о чем свидетельствует даже тональность его записи в дневнике о
том, как после обеда император "завел” его в свой кабинет. "Мы сели, -
писал посол, - и он (Наполеон III. - ОС.) тотчас же стал говорить об
итальянских делах... Разговор этот показался мне довольно лаконическим.
Император воздержался говорить со мной о Государе, ни слова не сказал
о Великой княгине (Мария Николаевна с детьми находилась в Париже. -
О.С.), которая только что прибыла в Компьен, и на вопросы мои об Анг-
лии и Австрии, которые я счел нужным сделать, отвечал общими мес-
тами”. По опыту Киселев знал, что "такая осторожность” - первый пред-
вестник "той махинации, которая затевалась помимо” России30. Как пока-
зали последующие события, посол не ошибался.
Просьбу Наполеона III Петербург отклонил. Зато из Лондона в конце
ноября в Париж была передана нота с изложением проекта следующего
устройства Центральной Италии, если не удалось бы присоединить ее к
Пьемонту. Из Тосканы, герцогства Модена и Романьи следовало образо-
вать отдельное королевство во главе с принцем Кариньянским; светскую
власть папы ограничить Римом и его окрестностями; Парму с Массой и
Каррарой присоединить к Пьемонту31. Этот проект вполне отвечал за-
мыслам Наполеона III, на его основе были начаты переговоры, которые
завершатся в январе.
Позиция правительства России по существу подлежавших обсуждению
на конгрессе вопросов, как это видно из подготовленной для предста-
вителей на конгрессе инструкции от 17(5) декабря 1859 г., сводилась к
следующему.
Российским представителям предписывалось содействовать и безо вся-
ких колебаний присоединиться к признанию "европейскими державами
территориальных изменений, вызванных последней войной”, иначе говоря,
одобрить уступку Пьемонту Ломбардии.
Оно считало чрезвычайно трудной задачей осуществление второй цели
европейского собрания - "изыскать средства умиротворить Италию, обес-
печить ее спокойствие и процветание на солидной и прочной базе”. Вопрос
28 Там же. Л. 196.
29 Там же.
30 Заблоцкий-Десятовский А.П. Указ. соч. Т. 3. С. 137.
31 Канделоро Д. История современной Италии. М., 1966. Т. 4. С. 418.
213
осложнялся существованием, "с одной стороны, достигнутой в Виллаф-
ранке договоренности относительно восстановления низложенных принцев
на их престолах и статьи цюрихского договора, которая недвусмысленно
сохраняет их права, а с другой стороны, совершившихся фактов в госу-
дарствах Центральной Италии, поддержки, которую встречают вовне их
национальные тенденции, и особенно обязательство, которое, кажется,
было принято, устранить всякое материальное вмешательство”, т.е.
вооруженную интервенцию32.
Не предрешая вопрос о средствах, с помощью которых будет найден
выход из создавшегося тупика, российским представителям рекомендо-
валось воздерживаться от всякой инициативы в том, что касалось италь-
янских дел, поскольку Россия не была в них прямо заинтересована, и
ограничиться лишь участием в коллективном их обсуждении. Вместе с тем
они были уполномочены на то, чтобы накануне дискуссий по этой проб-
леме изложить позицию своего правительства и "заявить в самых общих
словах, что оно отдает предпочтение тем соглашениям, которые согла-
совывались бы с приобретенными правами”33.
Точка зрения петербургского кабинета относительно главных вариан-
тов, могущих возникнуть в ходе обсуждения, сводилась к следующему.
Если Австрия согласится договориться на основе принципа восстановления
принцев, российские представители "не должны настаивать на том, чтобы
он был сохранен". В случае ее явного несогласия им следует ограничиться
упомянутой выше декларацией об уважении к обретенным правам и
запросить императорский кабинет относительно его окончательного
суждения по этому вопросу. Наконец, в случае третьего варианта - если
будет решено прибегнуть к вмешательству, - они не должны выступать
"против", но обязаны категорически заявить, что императорский кабинет
не примет никакого участия в его осуществлении34.
В отношении могущих быть предложенными способов решения сущест-
вовавших проблем в инструкции предлагались две гипотезы. Возможно
окажется выдвинуто предложение о присоединении Пармы и Пьяченцы к
Пьемонту, при условии компенсации пармской герцогини за счет Модены.
Против него российским представителям возражать не следовало, а лишь
настоять на предварительном получении согласия пармской герцогини. В
случае если достичь такого решения не удастся, рассматривалась идея
создания объединенного государства в Центральной Италии. Как по-
лагали в Петербурге, по поводу такого варианта уже существовало со-
гласие между лондонским и парижским кабинетами, за исключением
вопроса назначения монарха, призванного управлять этим королевством, -
по выбору конгресса или по свободному волеизъявлению итальянцев.
Правда, ни один из этих кабинетов не хотел брать на себя инициативу
предложить этот вариант, а французское правительство было не прочь,
чтобы это сделало российское правительство. Если бы оно об этом по-
просило, российские представители должны были решительно отклонить
32 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 144. Л. 416—417.
33 Там же. Л. 417-418.
34 Там же. Л. 418-419.
214
эту просьбу. Если эта комбинация будет выдвинута каким-либо другим
двором и поддержана Францией и Англией, против нее не следовало воз-
ражать, ограничившись лишь замечанием, что по справедливости необхо-
димо добиться отречения принцев, в настоящее время владеющих госу-
дарствами, которые хотели бы объединить под новым скипетром, или, по
крайней мере, обсудить уместность и средства для достижения подобного
отречения35.
В заключении инструкции определялась позиция представителей России
еще по двум вопросам, входившим в программу конгресса. В обсуждении
вопроса относительно проведения реформ внутреннего управления в Риме
и Неаполе (здесь конгресс, вероятно, ограничится советом) им следовало
избегать активного участия, поскольку решение внутренних дел принад-
лежит исключительно компетенции монарха. Возможными считались лишь
советы в форме, которая делала бы их принятие обязательным36.
По вопросу об организации итальянской конфедерации, если он будет
все-таки поставлен после того как выдвинувшая его держава, т.е.
Франция, серьезно к нему охладела, российские представители должны
были ограничиться отчетом о ходе дискуссии37.
Одновременно с этой общей инструкцией в тот же день, 17(5) декабря,
была подготовлена другая секретная инструкция*, которая излагала "ин-
тимные мысли Нашего Августейшего Монарха по двум эвентуальным
вопросам". Судя по важности затронутых в ней вопросов и откровенности
высказанных суждений, эта инструкция предназначалась, вероятно, не для
всех представителей на конгрессе, а лишь для руководителя делегации,
т.е. по сути оказалась написана Горчаковым для самого себя.
В этом документе четко выражалось отношение к возникновению на
Севере Италии, на границе с Австрией и Францией, сильного государства,
способного заставить считаться с ним его соседей.
"Вы знаете, - говорилось в инструкции, - о явно обнаруживаемом Анг-
лией расположении в пользу окончательного присоединения герцогств
Тосканского, Пармского и Моденского к Пьемонту. Эта комбинация, ко-
торая создала бы на Севере Италии довольно могущественную монар-
хию, чтобы заставить и Австрию и Францию считаться с ней, была бы,
бесспорно, той, которая отвечала бы наилучшим образом политическим
интересам России. Если бы Италия была tabula rasa1*, мы не поколебались
бы отдать этому предпочтение. Но сегодня это могло бы быть осущест-
влено лишь путем попрания существующих прав. Иначе говоря, ни Фран-
ция, ни Австрия не согласятся на подобное усиление мощи Пьемонта.
Стало быть, очень сомнительно, чтобы эта идея обнаружила себя на конг-
рессе. С нашей стороны мы далеки от того, чтобы порвать отношения из-
за этого с Францией, и даже Австрией. Впрочем, мы не хотели бы
35 Там же. Л. 419-421.
36 Там же. Л. 421-^22.
37 Там же. Л. 422-^23.
* Оба документа имеют царский знак одобрения Быть по сему и одновременно помету
недействительна (non avenue). Последняя объяснялась тем, что конгресс не состоялся и
этими инструкциями воспользоваться не пришлось.
1+ Tabula rasa {лат.) - "выскобленная доска", т.е. чистая доска, пустое место.
215
сделаться крестными отцами комбинации, которая заключала бы в себе
ущемление обретенных прав. Итак, единственно ради напоминания я об-
ращаю внимание на эту маловероятную возможность. Вы никоим образом
не обнаружите эти соображения. Император хочет лишь, чтобы Вы зна-
ли, что если вопреки всяким предвидениям, - а мы живем в эпоху,
которая не исключает этой возможности, - создание сильного государства
на Севере Италии под скипетром сардинского короля будет обсуждаться
на конгрессе или если оно на нем будет поддержано... мы его вовсе не рас-
сматривали бы как противоречащее нашим интересам и мы не возражали
бы против этого"38.
Второй вопрос, поставленный в этой инструкции, касался возможности
создания комбинированного государства в Центральной Италии под
властью, выбор которой предполагалось передать на обсуждение конг-
ресса. В этом случае российское правительство настаивало на том, чтобы
новый монарх не принадлежал к царствующему дому ни одной из великих
держав Европы, естественно, дабы избежать усиления таковой.
Доброжелательное отношение и позитивную оценку действий сардин-
ского правительства зафиксировал и такой (предназначавшийся исключи-
тельно для внутреннего пользования) документ, как отчет министерства
иностранных дел за 1859 г., представляемый министром царю. В нем, в
частности, отмечалось, что в связи с миром в Виллафранке "население
быстро перешло от энтузиазма к негодованию. Однако, когда этот
первый взрыв национального чувства рассеялся, в Турине не замедлили
понять, что принцип невмешательства, которым Франция оказалась связа-
на морально еще больше, чем материально, был для Пьемонта подлинной
завязкой ситуации. Речь шла только о том, чтобы суметь воспользоваться
этими благоприятными элементами, и сардинское правительство в этом
обнаружило столько же осторожности, сколько правоспособности. Именно
так под его влиянием были последовательно осуществлены: всеобщее
голосование в герцогствах, низложение принцев и выражение желания
окончательного присоединения к Пьемонту. Дело было дополнено мерами
в области военной, административной и юридической организации. Ту-
ринский двор сумел постепенно подготовить эти результаты, не задевая
одновременно автономную местную чувствительность, столь живучую на
итальянской земле, не раскрывая целей расширения, которые оно при-
крывало знаменем национальной независимости, и даже заботливо избегая
компрометировать себя перед Европой, к одобрению которой оно взывало
и на которое рассчитывало"39.
Свою позицию в вопросе о низложенных принципах Петербург не
скрывал и от Вены. Накануне конгресса Горчаков заметил австрийскому
посланнику, что это не первые низложенные принципы со времени Вен-
ского конгресса и сослался на пример Бельгии. И тут же сказал, что
Венский договор получил уже столько ударов, что едва ли можно ут-
верждать, что он еще существует40.
38 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 144. Л. 405-406.
39 АВПРИ. Ф. Отчет МИД. 1859. Л. 58-59.
40 II problema veneto е ГЕигора, 1859-1866; Raccolta di document! diplomatic!. Venezia, 1966.
Vol. 1. P. 67.
216
Отраженные в инструкциях и отчете министерства за 1859 г. настрое-
ния по существу полностью разделял Киселев. Причем он был убежден в
том, что не следовало рассчитывать достичь на предполагаемом конгрессе
того "полного удовлетворения стремлений Италии", о котором с ним
говорил 21 декабря сардинский посланник в Париже Луиджи Дез Амбруа
де Не ваш, ссылаясь на невозможность для Европы уклониться от этого,
ибо иначе ей не избежать "смуты и беспорядков, послуживших бы един-
ственно на пользу партии Мадзини".
Отметив сходство сказанного посланником с тем, что ему говорили
итальянцы, с которыми приходилось общаться, Киселев записал в днев-
нике: «С практической стороны они правы, и я мысленно протестую лишь
против слов "полное удовлетворение", которого, по всему вероятию,
нельзя будет осуществить»41. Последнее замечание свидетельствует о
трезвой оценке положения, ее справедливость подтвердили последующие
события: долгий путь итальянского объединения и его незавершенность,
даже после присоединения Рима и Венеции.
В свете изложенного отношения к присоединению Центральной Италии
к Пьемонту закономерна реакция Петербурга на письма моденского
герцога и неаполитанского короля Александру II, обратившихся по случаю
Нового года с просьбами, первый - о поддержке его восстановления на
троне, второй - о защите великого герцога тосканского. Просьбы сопро-
вождались ссылками на традиционно поддерживаемый Россией легити-
мистский принцип. Как писал Саули, ответ первому был уклончивым, а о
втором он не был уведомлен42.
Как явствует из письма моденского герцога, в такой уклончивой, всего
лишь вежливо сочувственной позиции Александр II был последователен,
ибо и ранее, через князя Гесс-Дармштадского, он выразил герцогу лишь
свое участие по поводу превратностей судьбы жертвой которых он стал.
Тем не менее герцог продолжал рассчитывать на то, что, "защищая
великие принципы справедливости и европейского права", российский
монарх не забудет ни о нем, ни о его несчастных подданных. Ответ, в
котором по-прежнему звучал призыв поверить в искренность участия в
связи с испытаниями, выпавшими на долю герцога в истекавшем году, и
выражалась надежда на то, что будущее принесет ему более счастливые
и спокойные дни, должен был, конечно, крайне разочаровать герцога43.
По существу почти идентичным был ответ Александра II на хода-
тайство неаполитанского короля, о котором Саули не был осведомлен. "Я
выражаю искреннее пожелание, чтобы будущее принесло им (монархам
Центральной Италии. - О.С.) более спокойные и более счастливые дни, и
Ваше Величество может быть уверенным, что постоянные усилия моего
правительства будут направлены на то, чтобы облегчить бедствия, ко-
торые война причинила этой стране" - говорилось в письме44. Так весьма
слабо прозвучал "самый мощный голос" в поддержку свергнутых монархов
41 Цит. по: Заблоцкий-Десятовский А.П. Указ. соч. Т. 3. С. 143.
42 ASD. Indici. Vol. 1: Quarantuno volume della corrispondenza in cifra e telegrafica. Busta
68(25).
43 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1859. Д. 111. Л. 4-3.
44 Там же. Д. 54. Л. 15.
217
- голос того, кого неаполитанский король привык считать "опорой непоко-
лебимой, сколь и великодушной тронов, зыблившихся на справедливости и
законности"45.
В то время как в европейских столицах шла подготовка к конгрессу,
Наполеон III предпринял новый тактический демарш, резко изменивший
ситуацию. 22 декабря в Париже была опубликована анонимная брошюра
под названием "Папа и конгресс". Вскоре, однако, стало известно, кто
автор - им был виконт Ла Героньер - и кто его истинный вдохновитель -
император.
В брошюре выдвигался тезис приоритета духовной власти папы над
светской, а также высказывалось предположение, что уважение к нему
было бы тем сильнее, чем меньшей территорией он бы владел. Отсюда
делался вывод, что папе следует отказаться от легатств накануне конгрес-
са, ибо это облегчало бы ему задачу управления, так как в небольшом го-
сударстве оно много проще, чем в большом. К тому же он мог бы получить
цивильный лист, гарантированный католическими державами, и как член
итальянской конфедерации пользоваться защитой федеральной армии.
Итак, в качестве первоочередной предлагалось заняться проблемой
Папского государства. Таким образом Наполеон III явно надеялся, уре-
гулировать ее, сдвинуть с мертвой точки после виллафранкского пере-
мирия зашедшее в тупик решение всего итальянского вопроса. Выходом
мог бы стать отказ всех участников конгресса от принципа невмеша-
тельства, пойти на который мешала не только публично заявленная
приверженность этому принципу, но и тот факт, что обещание ему сле-
довать было выдвинуто Англией в качестве предварительного условия ее
участия в работе конгресса. С этим последним обстоятельством при-
ходилось особенно считаться, ибо в то время император рассчитывал на
поддержку английского правительства в вопросе пересмотра договоров
1815 г. с целью восстановления так называемых естественных границ
Франции. К тому же Наполеон положительно оценил выдвинутый Лон-
доном в конце ноября упомянутый выше план устройства Центральной
Италии в качестве альтернативы ее присоединения к Пьемонту. На-
помним, что речь в нем шла о присоединении основной части территории
Папского государства к новому королевству и сохранении под властью
папы лишь Рима и его окрестностей.
В свете этого понятны как благожелательное отношение Лондона к
брошюре, так и восторженный прием ее итальянскими либералами. Рас-
считанная на то, чтобы общественное мнение Европы повлияло на папу и
побудило его отказаться от легатств, она вызвала резко отрицательную
реакцию Рима (это еще раз подтвердил обмен посланиями Наполеона III и
папы в начале января, вскоре преданных гласности), а во Франции и
других странах - епископов и католической прессы. Австрия со своей
стороны заявила, что если Франция намерена следовать тезисам, изло-
женным в брошюре, то она не считает для себя возможным участвовать в
работе конгресса. В ходе последующих переговоров Вена не изменила
позиции, и было решено отложить открытие конгресса на неопределенный
45 Там же. Л. 4.
218
срок, о чем французских представителей поставили в известность нотой от
3 января. Такое решение вынудило Валевского подать в отставку. Ми-
нистром иностранных дел стал бывший до этого послом в Констан-
тинополе Эдуард Антуан Ту вене ль, не столь проавстрийски настроенный,
как его предшественник.
В то время как развивались связанные с появлением брошюры пери-
петии, Наполеон III, воспользовавшись позицией Англии в вопросе о пап-
ских владениях, начал переговоры с Лондоном об устройстве Центральной
Италии. Они велись в английской столице между французским послом
Жаном Жильбером Виктором Персиньи и главой Форин оффис лордом
Джоном Расселом. В итоге были выработаны четыре предложения, о
которых 15 января 1860 г. оповестили Париж и Вену. Ими предусмат-
ривались следующие меры: Австрия и Франция заявляли об отказе от
вооруженного вмешательства во внутренние дела Италии без того, чтобы
быть к тому призваны единогласным решением пяти великих держав;
французское правительство достигнет договоренности с папой об эва-
куации войск из Рима, как только это позволит организация папской ар-
мии, оно также подпишет соглашение об оставлении французскими войс-
ками Северной Италии в удобный срок; будет исключена из обсуждения
между державами форма внутреннего устройства Венето; Англия и
Франция получат согласие сардинского короля не посылать войска в
Центральную Италию до выяснения пожеланий этих государств и
провинций на будущее путем нового голосования их только что избранных
собраний, если же они выскажутся в пользу присоединения к Сардинии,
Англия и Франция не станут противиться вводу туда сардинских войск46.
Стакельберг назвал упоминавшуюся выше брошюру ’’пробным шаром",
предназначенным, возможно, лишь для того, чтобы "напугать Ватикан и
добиться как можно больше, прося всего". По полученным посланником
сведениям, Наполеон III готов был удовольствоваться административным,
военным и финансовым отделением во главе с генерал-губернатором, по-
ставив легатства в положение, аналогичное положению княжеств перед
Портой. В случае отказа папы от этого минимума император намеревался
настаивать на секуляризации. Свое согласие с таким планом императора
Александр II выразил пометой: "По-моему, это было бы наиболее
мудро"47.
Первая реакция Горчакова на появление брошюры "Папа и конгресс" в
его совершенно секретном частном письме Киселеву от 4 января 1860 г.
(23 декабря 1859 г.), имеющем к тому же помету "лишь для вас", сво-
дилась к следующему. Он не видел необходимости вмешиваться в обсуж-
дение проблем, вызванных изданием брошюры между заинтересованными
сторонами - Парижем, Веной и Римом, ни давая советы, ни излагая свое
мнение. Если же после этого обсуждения будет возможен созыв конгресса,
России не следует отказываться от обещания участвовать в его работе,
но лишь при условии представительства на нем всех великих держав48.
46 Ollivier Е. L’Empire liberal. Р., 1899. Vol. 4. Р. 382-383.
47 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Л. 189. Л. 5.
48 Там же. 1859. Д. 144. Л. 451-452.
219
У Горчакова вызвали недоумение два момента: почему император
позволил появиться брошюре накануне конгресса и почему он не сообщил
российскому правительству о своих намерениях, удостоив таким сооб-
щением английское правительство. Если Наполеон III разделял изложен-
ные в брошюре соображения, ему позволительно было добиться их при-
нятия после того, как они были бы обнародованы на конгрессе, и ’’это
больше оградило бы его добросовестность, по крайней мере внешне,
потому что он мог бы заставить рассматривать эту полную перемену как
акт уступки”. Горчаков полагал, что ничто не мешало Наполеону III сле-
довать по этому пути, если только в его комбинации не входило сорвать
открытие конгресса посредством столь неожиданного инцидента49. Гор-
чаков, таким образом, логически приходил к разгадке поведения импе-
ратора.
"Точно так же, - писал Горчаков, - обстоит дело с его молчанием в
отношении нас. Он мог отдавать себе отчет, что как некатолическая дер-
жава мы не встанем в первые ряды, чтобы решительно защищать свет-
скую власть папы. Одним словом, это сплошная хитрость и мелкое мо-
шенничество, которые едва ли обернутся в пользу того, кто их осу-
ществляет. Британское правительство, безо всякого сомнения, злорадно
следит за тем, как император Наполеон вступает на путь, который ослаб-
ляет его позиции в стране и увеличивает недоверие, которое он внушает
одной части Европы. Оно его в этом поощряет. Во мне существует
уверенность, которую ничто не поколеблет, что держава императора На-
полеона не имеет врага более непримиримого, чем английское пра-
вительство, и что это последнее воспользуется любым средством, чтобы
освободиться от этого кошмара. Я с Вами уже обсуждал эту идею. Я не
хочу быть мрачной Касандрой, так как мы очень искренни в нашем же-
лании сохранения власти императором Наполеоном”. Подчеркивая, что
"все это излияния только для него одного. Интимный разговор с глазу на
глаз, к которому никакое третье лицо не может быть допущено”, Гор-
чаков призывал посла сохранять прежними отношения с Наполеоном III и
Валевским (последние дни занимавшим пост министра), причем "никто из
них не должен уловить ни малейшего отблеска того", что ему было
сказано в этом письме50.
Естественно, что этой линии поведения Горчаков придерживался и в
беседах с Монтебелло, от которого, судя по депеше последнего в Париж
от 9 января 1860 г., он не скрыл "очень неприятного впечатления", про-
изведенного в Петербурге появлением брошюры. Объяснение живой
реакции Горчакова посол видел51 отнюдь не в интересе, который тот
проявляет к Святому Престолу. Ее причины - в ином. Горчаков, считал
49 Там же. Л. 452-453.
50 Там же. Л. 453^154.
51 В телеграмме в Париж Монтебелло, принадлежавшей к преданной папской курии
партии, - уже по этому, по мнению Киселева, ему самому не должна была понравиться
брошюра, - ’’кратко, но с крайней резкостью привел слова Горчакова, которые, как
выразился он, по своей суровости заслуживали быть переданными" (Заблоцкий-
Десятовский А.П. Указ. соч. Т. 3. С. 159-160). Иными словами, французский посол явно
использовал сказанное Горчаковым, чтобы выразить собственное отношение к данному
событию.
220
посол, не смог сдержаться, натолкнувшись на то, что он называет "нашей
(французского правительства. - О.С.) любовью к неожиданностям", - все
поставить под вопрос в момент, когда Россия была уже почти готова
принять участие в работе конгресса; министр испытывал опасения, что
порожденные этим инцидентом осложнения послужат причиной новых
потрясений, в то время как Россия нуждается в мире. И это тем более
заботит Петербург, что, положив в основу своей политики тесный союз с
Францией, он заинтересован в стабильности императорского трона, а по-
литика, которой придерживается Париж (убеждены на Неве), чревата его
серьезным ослаблением. Монтебелло почти дословно передал слова
Горчакова, свидетельствовавшие о том, насколько министр был обес-
куражен и раздосадован произошедшим, и вместе с тем о его нежелании
позволить данному инциденту повлиять на отношения с Францией, что он
специально подчеркнул в заключении беседы, когда сказал: "...чувства и
позиция России в отношении Франции останутся прежними"52.
Менее сдержанным министр был в беседе с сардинским посланником
4 января, т.е. в тот же день, когда им писалось письмо Киселеву. Гор-
чаков заявил Саули, что находит публикацию брошюры "несвое-
временной", что, несмотря на последние события, его торопят из Парижа
прибыть на конгресс, но Петербург предпочитает выждать. По его
мнению, французскому императору следовало понимать, что каждое анг-
лийское предложение скрывает для него западню53.
Между тем Наполеон III в беседе с Киселевым 8 января 1860 г. про-
должал попытки убедить российских руководителей в своей прежней при-
верженности идее созыва конгресса и поставил их в известность о на-
мерении воспротивиться всякому вооруженному вмешательству в Италии,
в частности, ради возвращения папы в легатства. Но он не сообщил послу
об устной договоренности относительно этого с Францем Иосифом в
Виллафранке. Более того, он согласился с замечанием Киселева, что
поскольку цюрихский договор не содержит никакой, даже косвенной ого-
ворки по поводу принципа невмешательства, то такое опущение может
быть использовано в качестве аргумента венским кабинетом. Правда, Ца-
полеон Ш заметил, что это нисколько не меняет положения54.
Со своей стороны Горчаков в ходе размышлений, подкрепленных к
тому же новыми сведениями, утвердился во мнении, что Наполеон III до-
говорился с лондонским кабинетом по итальянским делам. Неясной для
него оставалась лишь степень установившегося между ними согласия.
О серьезной озабоченности Петербурга в связи с предполагаемым сепа-
ратным соглашением по урегулированию итальянского вопроса между
Францией и Англией (в нем на Неве усматривали решительный поворот
во французской политике) Париж был информирован Монтебелло55.
52 La questione i tali an a dalle annessioni al Regno d ’Italia nei rapporti fra Francia e I’Europa. Ser.
3. Roma, 1968. Vol. 3. P. 252-253.
53 ASD. Indici Vol. 1: Quarantuno volume della corrispondenza in cifra e telegrafica. Busta
68(25).
54 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 147. Л. 28-30.
55 La questione inaliana dalle annessioni al Regno d'Italia nei rapporti fra la Francia e I’Europa.
Ser. 3. Vol. 3. P. 255.
221
При этом Горчаков был возмущен не только самим фактом достижения
соглашения, но и тем, что ни одна из сторон не обратилась в Петербург за
консультацией. Его удивлял ’’столь явный отход французской политики от
направления, намеченного политическими заявлениями и обязательствами,
принятыми как прелиминарными соглашениями в Виллафранке, так и
мирным договором в Цюрихе. Теперь этот поворот на 180° за несколько
дней до намеченной даты созыва конгресса, на котором, как предпола-
галось, каждый двор сохранит свою полную свободу действий и оценок".
Поскольку проблема, которая подлежала рассмотрению на конгрессе,
была уже обсуждена между Лондоном и Парижем, он считал невозмож-
ным участие представителей России в его работе, ибо им будет уготована,
как и представителям других европейских кабинетов, занявших бы свои
места рядом с представителями Англии и Франции, "роль простых свиде-
телей или даже статистов по меньшей мере явной вражды, которая
разделит Европу на два лагеря и приведет к результату, противополож-
ному тому, который европейское собрание рассчитывало достичь"56
Если ситуация такова, как предполагали в Петербурге, Киселеву пред-
писывалось прямо объясниться с французским императором и настоять на
том, чтобы "кабинет Тюильри воздержался от возобновления предло-
жений о созыве конгресса и чтобы он внимательно изучил мнение других
дворов относительно комбинаций, о которых он условился с английским
правительством... Европа, - писал Горчаков, - не может перемещаться,
чтобы подписать в Париже решения, которым она не содействовала с
самого начала. Кабинет Тюильри предпримет ошибочную, бесплодную
попытку. Мы не хотели бы, чтобы он обрекал себя на неудачу". Итак,
Киселев должен был "внушить французскому правительству мысль", что в
данный момент уместнее отказаться от созыва конгресса, "ограничившись
переговорами путем переписки"57.
Но этим его задача не ограничивалась. Горчаков специально под-
черкивал: "Инцидент ни в малейшей степени не изменит наше убеж-
дение,что интимное соглашение между Россией и Францией является
основой разумной политики для двух стран; но, чтобы это согласие могло
существовать, требуется, чтобы нас понимали в Париже, как и мы
намерены обращаться с Францией со своей стороны, иными словами, на
основе полного паритета, взаимного обмена услугами и доброжелатель-
ностью..."58
Получив это письмо, Киселев понял, сколь сложна поставленная перед
ним задача. Вот как он комментировал в дневнике саму депешу и дели-
катность, выпавший на его долю роли в данной ситуации: "Сущность ее
(депеши. - О.С.) заключается в вежливом отказе участвовать на конгрес-
се, так как в конце концов конгрессу довелось бы утвердить сделку, зак-
люченную Францией и Англией помимо других держав. За сим приводится
уверение, что наш Августейший Государь желает остаться с императором
французов в наилучших отношениях. Все это надлежит передать, не за-
56 АВПРИ. Ф. Канцелярия 1859. Д. 144. Л. 464-465.
57 Там же. Д. 466-468.
58 Там же. Д. 468.
222
тронув щекотливости императора и его министра, но утвердив в них еще
более уверенность в нашей искренности, которая должна служить новым
доказательством несомненной услуги, оказываемой нами Франции. Это
немножко рискованно, но надо это сделать, насколько будет возможно,
потому что я вполне сочувствую воздержанности князя Горчакова относи-
тельно конгресса, с чем и поздравляю его”59.
Состоялось объяснение не только Киселева с Наполеоном III, но также
Александра II и Горчакова с Монтебелло. В беседе с послом российский
император (о ней Монтебелло сообщал Тувенелю 27 января), касаясь
событий в Романье, заострил внимание на серьезности вопроса о сме-
щении монарха, к чему он не мог относиться безучастно, и предупре-
дил, что никогда не согласится на предполагаемое, по слухам, смещение
великого герцога тосканского и на передачу ему Придунайских кня-
жеств60.
Из Парижа последовали заверения в неизменности направления его по-
литического курса и в желании действовать заодно с Россией. Что ка-
салось переговоров с Англией, то подчеркивалось, что их единственной
целью было достижение согласия в вопросе невмешательства в Италии, а
также выражалась готовность установить подобное соглашение с Россией.
В ответ Александр II заявил Монтебелло, что, по его мнению, созыв
конгресса в данное время невозможен, но обещал свою поддержку Фран-
ции, когда конгресс сможет собраться61.
Явно стремясь смягчить ситуацию, Горчаков в феврале писал Морни,
что если прежде он, как и Морни,” твердо не верил” в реализацию идеи
конгресса и сам лично на него не поехал бы, если бы не выраженное
Наполеоном III пожелание, то теперь он "почти сожалеет, что конгресс не
смог собраться на условиях, которые бы его сделали возможным”62.
В начале февраля 1860 г. Петербург был ознакомлен Парижем со став-
шими итогом столь уязвившего его сближения Франции с Англией че-
тырьмя английскими предложениями об урегулировании итальянского воп-
роса. 1 февраля Тувенель направил Монтебелло депешу по поводу этих
предложений, с приложенным к ней их текстом. Посол был уполномочен
ознакомить Горчакова со всеми этими материалами, а также инфор-
мировать О готовности Франции их принять. Ему была выражена на-
дежда, что Россия поступит подобным образом63.
Недостаток этих предложений российское правительство видело в том,
что они основывались на применении определенных принципов, неприем-
лемых как для него, так и для правительств других великих держав,
особенно принципа невмешательства и принципа народного суверенитета.
Оно было против всякого обсуждения принципов, поскольку, начав тако-
вое, невозможно предвидеть конечные последствия. Его позитивная про-
59 Заблоцкий-Десятовский А.П. Указ. соч. Т. 3. С. 158.
60 La questione italiana dalle annessioni al Regno d’Italia nei rapporti fra la Francia e 1'Europa.
Ser. 3. Vol. 3. P. 268.
61 Ibid. P. 257; Ollivier E. Op. cit. Vol. 4. P. 352-353.
62 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 74. Л. 19.
63 La questione italiana dalle annessioni al Regno d’Italia nei rapporti fra la Francia e 1'Europa.
Ser. 3. Vol. 3. P. 269-270.
223
грамма сводилась к тому, чтобы оставаться на почве примирения и прак-
тического поиска компромисса: стоящая задача достаточно трудна, чтобы
делать ее неразрешимой из-за борьбы вокруг принципов64.
Что касалось процедуры, в форме которой великим державам сле-
довало выразить отношение к английским предложениям, в Петербурге
она представлялась так: учитывая, что Лондон сделал их Парижу и Вене,
а лишь затем сообщил Петербургу и Берлину, сочли логичным, чтобы
первые два кабинета договорились по поводу этих предложений, а затем
передали свое решение на рассмотрение других великих держав. Однако
упорствовать в этом не стали. Когда из Парижа в Петербург и Берлин
обратились с просьбой выступить с инициативой созыва конференции пяти
великих держав для их обсуждения, петербургский кабинет отказался от
намеченной им самим процедуры и ответил согласием. Но он отклонил
подготовленную Парижем следующую мотивировку созыва конференции:
’’Россия и Пруссия, признавая законность усилий, предпринятых для
исполнения Цюрихского договора, констатируют невозможность поддер-
жать 19-ю статью2* и предлагают созвать совещание представите-
лей великих держав для обсуждения положения и английских пред-
ложений”65.
Неприемлемость такой формулировки объяснялась следующими аргу-
ментами: заявляя о невозможности исполнения ст. 19, с одной стороны,
тем самым заранее указывали подлежавший обсуждению вопрос, а с дру-
гой - мотивируя при этом созыв конференции лишь четырьмя английскими
предложениями, пытались ограничить слишком узкими рамками будущие
решения по вопросу, представляющему всеобщий интерес. "Английс-
кие предложения, - полагали в Петербурге, - это всего навсего эпи-
зод, побочный вопрос, который английское правительство имеет пра-
во поставить, как любое другое. Итальянский вопрос не является
случайным. Он связан с миром в мире. Поэтому, если державы призваны
его решать, их созыв должен быть осуществлен на более широ-
кой основе”. Мотивировка созыва конференции, полагали в Петер-
бурге, должна быть самой общей, чтобы сделать возможной поддерж-
ку конференции всеми державами, мнения и интересы которых расхо-
дятся66.
Рассчитывая на созыв конференции, в Петербурге настаивали на том,
чтобы Сардиния и правительства Центральной Италии "не продвигались
дальше по пути совершившихся фактов”. Саули телеграфировал вновь с
21 января 1860 г. возглавившему правительство и министерство иност-
ранных дел Кавуру о следовавших одно за другим увещеваниях по этому
поводу: 19 февраля - Александра И, желавшего, чтобы "переходное
состояние в Италии миновало и установился прочный порядок"; 22 фев-
раля - о выраженном Горчаковым "опасении, как бы там не приняли
слишком спешных мер" и о его мнении, что присоединение герцогств "без
санкции великих держав не может быть прочным", наконец, о том, что
64 Ibid. Р. 294-295.
2* Эта статья сохраняла права низложенных монархов.
65 Ibid. Р. 295.
66 Ibid. Р. 295-297.
224
Петербург предлагает ’’принять за основу работы конференции по-
требности нынешнего положения Италии”67.
Свое отношение к существу подлежавшей обсуждению проблемы
Горчаков изложил Саули еще в январе. Вот что Саули сообщал по этому
поводу в Турин: «Интересы России» по его (Горчакова. - О.С.) мнению,
вовсе не требуют противиться расширению Пьемонта, речь может идти
лишь о том, что создание королевства Центральной Италии не должно
стать источником слабости для нашей страны, теперь необходимо заме-
нить наступательную тактику на консервативную и осторожную поли-
тику. ’’Впрочем, - сказал мне князь, - у вас, кажется, это уже поняли”. В
заключение беседы он заметил: "Если принцип обретенных прав должен
отступить перед политической необходимостью, я предпочитаю видеть
герцогства присоединенным к Пьемонту, чем любое другое решение, но
подчеркните хорошо если”; князь мне велел подчеркнуть это слово три
или четыре раза»68.
Кавур не без основания интерпретировал поступавшие от Саули све-
дения и любезные заявления Горчакова в свой адрес как доказательство
поощрения. Он был уверен, что Петербург и Берлин не помешают при-
соединению герцогств, "хотя, заботясь о своем достоинстве, они не за-
хотят отречься от принципа законности и божественного права без того,
чтобы по крайней мере получить удовлетворение от участия в заседаниях
конгресса или конференции”69.
Убежденность Турина в такой позиции России и Пруссии не смогли по-
колебать утверждения Парижа, что эти державы формально воспроти-
вятся присоединению Тосканы к Сардинскому королевству. Исходя из
своих бесед с Киселевым и Пурталесом Нигра, только что ставший
сардинским поверенным в делах во Франции, писал Кавуру 15 февраля
1860 г., что испытывал большие сомнения относительно справедливости
этих утверждений и просил проверить их70.
Между тем действительно Кавур получал из Петербурга доказа-
тельства не только его явной готовности признать свершившиеся факты,
но и доказательства его стремления упредить распространение дальше
аннексии. Однако речь теперь шла не о герцогствах. Горчаков призывал
Турин к умеренности и советовал ”не затрагивать Нижнюю Италию”. Он
поделился с Саули убеждением, что "неаполитанский король, будучи на-
пуган, не бросится в авантюру”71.
Одновременно российское правительство, внимательно следившее за
развитием событий на полуострове, понимало, насколько важно Неаполю
улучшить отношения с Турином. Поэтому, когда в начале 1860 г. турин-
ский кабинет направил в Неаполь миссию во главе с маркизом Вил-
ламариной с целью возобновить дипломатические отношения, Горчаков
67 Ibid. Р. 279; ASD. Indici. Vol. 1. Quarantuno volume della corrispondenza in cifra e
telegrafica. Busta 68(25).
68 AST. Legazioni. Russia. Busta 13.
69 Cavour С. Il carteggio Cavour-Nigra dal 1858 al 1861. Bologna, 1928. Vol. 3. P. 92.
70 ASD. La Legazione sarda a Parigi. 1860. Busta 43.
71 ASD. Indici. Vol. 1: Quarantuno volume della corrispondenza in cifra e telegrafica. Busta
68(25).
8. Серова O.B. 225
призвал неаполитанского короля положительно отнестись к предложению
Турина: это поможет, убеждал он, Неаполю обеспечить спокойствие в
стране и обуздать либеральную партию; Пьемонт будет придерживаться
консервативной позиции, он больше не нуждается в революции, поскольку
скоро и без нее расширит свою территорию; он заинтересован в
сохранении дружеских связей с немногими государями, уцелевшими еще
на полуострове, а значит, и с неаполитанским королем; главное, что
заботит Турин, - это чужеземное влияние и угроза нападения извне72.
Тогда же, в январе, Горчаков для большей убедительности подробно
ознакомил делла Реджину с депешей Бруннова, из которой следовало, что
английское правительство тоже не желало расширения масштабов рево-
люции и готово помешать реализации планов Мадзини и Гарибальди, нап-
равленных на распространение ее на Южную Италию. Одновременно в
Петербурге не скрывали, что все, на что может рассчитывать Неаполь, -
это дипломатическая поддержка. В условиях усиления революционного
брожения и распространения идеи присоединения к Пьемонту просьбы
делла Реджины о помощи в феврале-марте 1860 г. не встретили отклика в
Петербурге, где неаполитанскому посланнику разъяснили, что по причине
отдаленности России мало чем, кроме советов, могут помочь73.
Отдавая должное серьезности положения, Горчаков рекомендовал неа-
политанскому правительству не стенать по поводу событий, которым
невозможно помешать, а взглянуть в глаза действительности и изыскать
способ к ней примениться. Он пытался убедить Реджину (последний сооб-
щал об этом 2 февраля 1860 г.), что ни у Франции, ни у Англии и
Пьемонта нет намерения содействовать распространению революции, что
никакой опасности извне не исходит, если "вы сами ее не спровоцируете
интервенцией в Папское государство". Что же касалось мер для обеспе-
чения спокойствия в стране, то министр их видел в проведении реформ,
высказавшись тем самым в поддержку шагов, предпринятых Англией и
Францией, и осудив действия неаполитанского правительства.
Наконец, он заверил, что Россия вовсе не соглашается - и об этом
открыто заявила - с безоговорочным применением в Италии принципа не-
вмешательства и еще менее принципа народного суверенитета, но, чтобы
помешать этому, потребовалось бы прибегнуть к всеобщей войне, на что
Россия, естественно, не пойдет, а значит, она бессильна этому противо-
стоять, и ей ничего не остается, как признать свершившиеся факты74.
Такой же трезвой оценкой ситуации пронизана инструкция от 2 марта
(20 февраля) 1860 г., которой был снабжен А.Н. Волконский, назначенный
посланником в Королевстве Обеих Сицилий. Ему предписывалось реко-
мендовать неаполитанскому правительству "величайшую осторожность и
постоянную осмотрительность" во внешней политике75, а в случае если бы
король высказался в пользу вооруженной интервенции, не следовало
скрывать, что, по убеждению российского монарха, "употребление силы в
нынешней обстановке и перед лицом столь очевидной позиции прави-
72 ASN. Ministero degli affari esteri. Busta 1700.
73 Ibid.
74 Bianchi N. Op. cit. Vol. 8. P. 276-277.
75 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 123. Л. 235.
226
тельств и партий на полуострове придало бы событиям неожиданный
поворот и причинило бы Италии больше вреда, чем оно сможет его
исправить. Стало быть, вовсе не в употреблении силы вовне мы видим, -
говорилось в инструкции, - безопасность Королевства Обеих Сицилий.
Эта безопасность, нам кажется, должна опираться гораздо больше на
внутреннюю мощь страны, представленную двумя элементами: армией, с
одной стороны, общим благосостоянием нации - с другой. Мы знаем о том
внимании, которое король уделил этому первому элементу силы; и мы
хотели бы точно так же верить, что, добиваясь развития второго, он
сделает больше для прочности и укрепления своей власти, чем если бы
полагался на успех оружия и риск битв”76. Из Петербурга, таким образом,
неаполитанских руководителей призывали к умеренности, благоразумию,
упрочению положения внутри страны, предостерегали от опасных
авантюр. Горчаков явно стремился внести дух примирения в отношения
между Неаполем и Пьемонтом.
Тем временем проблема Центральной Италии приняла новый оборот,
ибо очередной вираж Наполеона III, отвечавший его далеко идущим замы-
слам, покончил с необходимостью созыва конференции. 27 января 1860 г.,
принимая включавшее четыре пункта английское предложение, Париж
сделал оговорки - прежде чем начать с согласия Англии предусмотренное
четвертым пунктом урегулирование итальянских дел, он даст по этому
поводу разъяснения Петербургу и Берлину, а в Вене изложит причины, по
которым Париж не может выполнить ряд обязательств, принятых им на
себя в Виллафранке и Цюрихе. Теперь Наполеон III решил восполь-
зоваться этими оговорками к своей выгоде.
Поскольку Австрия своим отношением к объяснениям французского
правительства предоставила по существу ему свободу действия, оно могло
бы принять четвертый пункт предложения Англии. Но Париж предпочел
его отклонить, ссылаясь в противном случае на отрицательную реакцию
России и Пруссии, хотя на деле их возражения носили чисто теорети-
ческий характер. Как показали последующие действия Парижа, подлин-
ные мотивы такой его акции следовало искать не в позиции России и
Пруссии, а в собственном плане решения проблемы Центральной Италии,
совершенно несоответствовавшем представленному Англией последнему
пункту. В нем речь шла о присоединении герцогства Пармы и Модены к
Сардинии; передаче легатств под наместничество сардинского короля с
согласия папы; создании в Тоскане самостоятельного королевства во главе
с принцем Савойского дома и передаче Франции Савойи и Ниццы77.
Этот проект был явно рассчитан на то, чтобы успокоить католиков, об-
винявших Наполеона III в предательстве интересов папы. А главное, он
отвечал стремлению помешать созданию на границах Франции нового
сильного государства, каковым стало бы Сардинское королевство в случае
присоединения Центральной Италии.
Следуя этому плану, Наполеон III выразил Турину свое несогласие на
аннексию Тосканы. Одновременно с целью оказать на него давление сар-
76 Там же. Л. 236.
77 La questione italiana dalle annessioni al Regno d'Italia nei rapporti fra la Francia e J'Europa.
Ser. 3. Vol. 3. P. 302; Cavour С. Il carteggio Cavour-Nigra dal 1858 al 1861. Vol. 3. P. 25, 34.
8* 227
динское правительство из Парижа старались убедить не только в недобро-
желательном отношении России к расширению Пьемонта и к присоеди-
нению Тосканы, но и выражали настоятельные пожелания о союзе Пье-
монта с Францией и Англией на случай войны на Востоке, подобной той,
что велась в 1855 г., и даже сообщили об австро-русских переговорах о
союзе, имея в виду неудачные попытки Австрии их начать осенью
1859 г.78
В то же самое время Наполеон III просил Петербург выразить сардин-
скому правительству от своего имени несогласие с аннексией Тосканы.
Александр II готов был откликнуться на эту просьбу, но предварительно
хотел знать о мерах, которые предполагалось принять, если Сардиния
пренебрежет такой декларацией79. Подобных сведений не последовало.
Более того, вскоре в Петербурге убедились, что, взывая о помощи,
Париж вовсе не желал раскрывать перед ним полностью свои планы. Так,
Тувенель сообщил Горчакову через Монтебелло 1 марта содержание заяв-
ления, якобы сделанного сардинскому королю. Речь шла о том, что в
случае если Турин откажется от аннексии Тосканы, будет считаться с
принципом верховной власти папы и примет на себя управление Романьей
от имени папы, то Париж поддержит Турин и гарантирует от иност-
ранного вмешательства в его дела. В противном случае французский
император оставит сардинского короля на произвол судьбы и публично об
этом заявит. От Горчакова в свою очередь ожидали поддержки, утверж-
дая, что "решительное предупреждение России окажет большое влияние
на Турин в нынешнее время"80. Но Стакельбергу от Кавура стало из-
вестно, что в действительности французский план шел гораздо дальше
того, что следовало из сообщения Тувенеля. Располагая такими сведе-
ниями, да и по причине собственного отношения Петербурга к присоеди-
нению Тосканы к Пьемонту, Горчаков ограничился лишь тем, что уполно-
мочил Саули сообщить своему двору следующее: Петербург убежден, что
Сардиния очень заинтересована в сохранении хороших отношений с Фран-
цией81. 2 марта 1860 г. министр дал знать Саули, что отклонил просьбу
Парижа поддержать французскую ноту в Турине через Стакельберга,
сославшись на незнание всех деталей вопроса. Более того, Горчаков
просил его предупредить Кавура "о необходимости проявлять осторож-
ность в отношениях с Францией", предостерег сардинское правительство
"от опасности увлечения аннексией" и, наконец, поделился своим мнением
относительно сближения между Францией и Англией, которое он находил
"непрочным"82. Таким образом, просьба французов об арбитраже была
отклонена, а Горчаков указал Турину на первоочередной важности
положения, с которыми ему следовало считаться.
В итоге демаршей Наполеона III австро-французское соглашение ока-
залось полностью обесцененным, а начатая явно с благословения прави-
78 Cavour С. II carteggo Cavour-Nigra dal 1858 al 1861. Vol. 3. P. 116, 572.
79 La questione italiana dalle annessioni al Regno d'Italia nei rapporti fra la Francia e 1’Europa.
Ser. 3. Vol. 1. P. 300.
80 Ibid. P. 301.
81 Ibid. P. 304.
82 ASD. Indici. Vol. 1: Quarantuno volume della corrispodenza in cifra e telegrafica. Busta 68(25).
228
тельства кампания в прессе открыто засвидетельствовала притязания
Франции на Савойю и Ниццу. Напомним, что такая уступка соответство-
вала договоренности в Пломбьере о передаче этих провинций Франции в
обмен на получение Пьемонтом Ломбардии и Венето. Поскольку поспеш-
но заключенный мир в Виллафранке не обеспечивал передачу Пьемонту
Венето, Наполеон III, казалось, лишился возможности реализовать свой
замысел. На деле же именно на то и были направлены его усилия после
Виллафранки, чтобы положить начало новой комбинации, обеспечившей
бы ему достижение поставленной цели, - расширение территориальных
границ Франции. Как было зафиксировано в упоминавшемся плане, со-
общенном в Турин в последних числах января, отныне получение Савойи и
Ниццы он увязывал с решением вопроса о Центральной Италии.
Новый план Наполеона III вызвал глубокое недовольство в Турине, по-
пытки сардинских дипломатов убедить императора отказаться от его
реализации натолкнулись, однако, на решительный отпор. Очевидно, с
целью положить конец этим попыткам в Турин 24 февраля была направ-
лена нота с изложением этого плана, а 3 марта она появилась на стра-
ницах "Монитёра".
1 марта Кавур передал в Париж отрицательный ответ на эту ноту, а
3 марта последовала его положительная реакция на ту ее часть, где речь
шла о передаче Франции Савойи и Ниццы, но при условии, что она про-
изойдет на основании всенародного опроса83. Одновременно Кавур поспе-
шил умело увязать вопрос передачи этих территорий Франции с вопросом
присоединения Тосканы и Эмилии к Пьемонту, что он решил осуществить
путем проведения здесь 11 и 12 марта плебисцитов, которые зафикси-
ровали почти единодушное желание их населения о таком присоединении.
Вслед за этим королевскими декретами они были объявлены частью Сар-
динского королевства.
Подписанием 12 марта в Турине и 14 марта в Париже Виктором Эм-
мануилом II и Наполеоном III секретного соглашения участь Савойи и
Ниццы была решена: сардинский король передал их французскому импера-
тору. Для урегулирования технических проблем (определения границ,
распределения государственного долга и других финансовых обязательств,
касающихся передаваемых провинций) предусматривалось назначение
смешанных комиссий84. Затем этот договор был дополнен рядом статей,
согласно им Франция признавала за государственными служащими, уро-
женцами этих провинций, все права, которыми они пользовались, находясь
на службе у сардинского короля, а также право подданных Сардинии, уро-
женцев Савойи и Ниццы, в течение года со времени передачи провинций
выбрать сардинское подданство.
24 марта прежний тайный договор, дополненный этими статьями, был
подписан в Турине Кавуром и министром внутренних дел Фарини, а с
французской стороны - Шарлем Анжеликом Талейраном, французским
послом, и Бенедетти, генеральным директором министерства иностранных
дел, специально прибывшим для этого в Турин. 30 марта договор был
83 Канделоро Д. Указ. соч. Т. 4. С. 428, 431,433.
84 Cavour С. Il carteggio Cavour-Nigra dal 1858 al 1861. Vol. 3. P. 176.
229
одновременно опубликован в Париже и Турине. Во время голосования,
проведенного в Ницце 15 апреля, а в Савойи - 22 апреля, большинство
населения этих провинций высказалось за присоединение к Франции. Ре-
шение о присоединении Центральной Италии к Сардинии, а Савойи и
Ниццы к Франции вызвали бурную реакцию европейских правительств,
тем более понятную, что к ним апеллировали, добиваясь поддержки в
ходе дискуссии по волновавшим их вопросам, заинтересованные стороны.
Еще только готовясь к реализации своего плана, Кавур рассчитывал
воспользоваться благоприятной Пьемонту международной ситуацией. Тот
факт, что Россия не будет чинить ему препятствий, был для него очеви-
ден вопреки продолжавшимся инсинуациям Парижа: 4 марта в беседе с
Нигра Тувенель утверждал, что ’’аннексия Тосканы встретит неодолимые
препятствия со стороны некоторых держав, а именно со стороны России и
Пруссии"85.
4 марта Кавур писал Саули, что он убежден, что общественное мнение
Петербурга настроено к Турину по-прежнему благоприятно, что можно
рассчитывать на старую дружбу с российским двором и на благорасполо-
жение Горчакова. То, что здесь в последнее время воздерживались от
привлечения его к решению нынешних проблем, он объяснял уважением
принципов, которые составляют основу политики России, а вовсе не
недоверием. Он полагал, что, если бы конгресс состоялся, Россия могла
бы, не отказываясь от своих принципов, способствовать санкциониро-
ванию международным правом произошедших в Италии изменений, что
невозможно теперь, когда конгресс не собрался; какова бы ни была ее
добрая воля в отношении Сардинии, Россия не может прямо содейство-
вать победе общественно-правовых положений, отличных от ею провоз-
глашенных. Кавур надеялся, что со временем все встанет на свои места и
события докажут необходимость предложенного Турином решения и его
бесспорные выгоды для умиротворения Италии и сохранения европейского
равновесия, и тогда великие державы заменят формальным одобрением
то молчаливое согласие, просьбой о котором в данный момент огра-
ничивался Турин. А пока, памятуя о приверженности российского прави-
тельства легитимистскому принципу, Кавур пытался его убедить, что,
"идя на серьезное расширение, основывавшееся на народном голосовании,
савойский дом лишь закладывал основы монархического права, более
широкие и прочные, которые он никогда не переставал защищать и
поддерживать", что благодаря произошедшим переменам удалось из-
бежать угрозы создания республики в Центральной Италии.
Предлагая Саули изложить эти аргументы Горчакову, не ожидая от
министра формального ответа, Кавур льстил себя, однако, надеждой, что
последний признает, что позиция Сардинии в итоге сохранила монархиче-
ский принцип там, где ему грозила особенно серьезная опасность, отстояла
и подняла престиж королевства в Европе86.
В Турине не ошибались относительно позиции Петербурга в связи с
готовившимся территориальным расширением Пьемонта и Франции. В
85 ASD La legazione sarda a Parigi. 1860. Busta 43.
86 ASD. Indici. Vol. 1: Registro copialettere. Busta 34.
230
конце февраля в депеше Горчакову Стакельберг, подводя итог своим
размышлениям, приходил к заключению, что Россия, ’’вероятно, примет
без того, чтобы одобрить", аннексию Пьемонтом Центральной Италии и
проявит "такое же безразличие в отношении маленькой провинции (Са-
войи. - О.С.), уступленной сардинским королем Наполеону, не только по-
тому, что эта провинция не такова, чтобы значительно увеличить мощь
Франции, но потому что император, кажется, придает большое значение
этому владению и потому что мы действительно не хотим с ним ссориться
из-за этого"87. Но все это при условии, что уступка произойдет в силу
дипломатического соглашения и как следствие территориального расши-
рения Пьемонта, а не на основе народного голосования. Свое полное
согласие с рассуждениями посланника Александр II выразил пометами:
"Все это очень верно" и "Совершенно справедливо"88.
Предположения Стакельберга подтвердились, когда достоянием глас-
ности стали результаты переговоров Парижа с Турином о Савойе, Ницце
и Центральной Италии.
На аннексию Францией первых российское правительство отреагиро-
вало положительно. 3 апреля (22 марта) 1860 г. российским предста-
вителям - в Париж, Лондон, Берлин и Вену - была направлена теле-
грамма, в которой говорилось: "Мы отвечаем Франции без комментариев:
Россия рассматривает уступку Савойи и Ниццы, сделанную королем
Виктором Эммануилом императору Наполеону, как сделку, которая, по
мнению нашего Августейшего Монарха, не нарушает всеобщее равно-
весие, лишь бы скрупулезно соблюдались нынешние условия нейтра-
литета Швейцарии, т.е. что Франция принимает в отношении Швейцарии
те же обязанности, которые выполнял Пьемонт, обладатель Савойи"89.
Тот факт, что ответ был дан "без комментариев", иными словами, "не
затрагивая никакого принципа", Горчаков объяснил Стакельбергу тем,
что "по внушению из С.-Петербурга французский кабинет уже избегает
ссылок на принцип народного волеизъявления и принцип естественных гра-
ниц, которые мы не можем принять". По поводу фактического оправдания
территориальным расширением Пьемонта приобретений Франции решено
было хранить молчание, потому что этот довод мог увеличить "недоверие,
которое проводимая императором Наполеоном в данное время политика
уже внушает Германии; а также потому что, приняв его, мы скрыто при-
знаем аннексию, осуществленную Пьемонтом в Центральной Италии"90.
Добившись от французского правительства обещания, что оно не пой-
дет на народное голосование, в Петербурге заняли весьма эластичную
позицию по этому поводу в отношении сардинского правительства. Если
оно захочет проконсультироваться с народом, заявил Горчаков в беседе с
Монтебелло, то российское правительство отнесется к этому как к его
внутреннему делу91.
87 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 189. Л. 50.
88 Там же. Л. 50-51.
89 Там же. Д. 153. Л. 28.
90 Там же. Д. 189. Д. 638-639.
91 La questione italiana dalle annessioni al Regno d’Italia nei rapporti fra la Francia e 1'Europa.
Ser. 3. Vol. 3. P. 331-332.
231
Будучи последовательным, российское правительство отклонило поже-
лание Лондона, бурно отреагировавшего на новые земельные приобре-
тения Франции, достичь соглашения по этому вопросу между четырьмя
великими державами. Более того, оно оказало влияние и на Берлин.
Когда после подобного призыва Лондона прусское правительство за-
просило в Петербурге совета, то в ответ услышало, что само оно откло-
нило бы это предложение. Свою точку зрения на эту акцию Франции
Россия довела до сведения не только Пруссии, но и всех других гер-
манских государств, чему отдали должное в Париже, как, впрочем, и
собственной реакции Петербурга на призыв Лондона и в целом его
позиции в этом вопросе92.
Император и министр выразили Киселеву свою признательность за мо-
ральную поддержку России, которая сделала невозможной коалицию и
облегчила положение Франции. Получив известие об этой реакции фран-
цузских руководителей через Киселева, Александр П написал по поводу их
заверений: ”Я надеюсь, что они об этом вспомнят при случае”93. В том,
что позиция России не будет забыта, Наполеон Ш заверил Александра II в
письме, в котором засвидетельствовал также дружеские чувства94.
Удовлетворение Парижа позицией России еще удвоило следующее об-
стоятельство: Пруссия не заявила формального протеста по поводу при-
соединения Савойи к Франции, хотя и не скрыла, что следовало бы до-
стичь соглашения с великими державами для изменения порядка, в свое
время получившего их санкцию. В Париже, зная о близких отношениях
Пруссии с Россией, писал Киселев Горчакову 31(19) марта, такую мягкую
позицию Пруссии отнесли на счет влияния России95.
Испытывая удовлетворение, Тувенель тем не менее терялся в догад-
ках по поводу того, о какой компенсации может пойти речь. 8 апреля он
писал Граммону: ’’Россия настолько готова нам помочь в савойском воп-
росе, что я начинаю беспокоиться относительно награды, которую она у
нас попросит!”96.
В вопросе Центральной Италии российское правительство по существу
придерживалось признания свершившихся фактов, предпочитая прикры-
вать такую позицию рассуждениями о принципах и своем задетом дос-
тоинстве. Определяющие мотивы этой его позиции ясны из депеши Ста-
кельберга Горчакову от 21(9) марта и инструкции, данной в форме част-
ного письма министра посланнику от 2 апреля (21 марта) 1860 г. Начав с
декларации, что в условиях, когда восстановление законной власти без
вооруженного вмешательства признано невозможным, России, как и Прус-
сии, "должно быть довольно безразлично, остается ли Тоскана или нет
отделенной от нового субальпийского королевства", Стакельберг затем
обнаружил, что судьба Тосканы не так уж и безразлична России. Ибо, по
92 Ibid. Р. 322-323, 325, 331-332.
93 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 149. Д. 173.
94 La questione italiana dalle annessioni al Regno d'Italia nei rapporti fra la Francia e 1'Europa.
Ser. 3. Vol. 3. P. 332.
95 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 149. Л. 172-173.
96 Thouvenel Е. Le Secret de 1'Empereur: Correspondence confidantielle et inedite echangfce entre
M. Thouvenel le dueGrammontet le general comte de Flahault, 1860-1863. P. 1889. Vol. 1. P. 120.
232
его мнению, отделение Тосканы может привести к тому, что она окажется
под скипетром наполеоновской династии, в то время как создание сильного
государства на Севере полуострова гарантировано бы стабильность и
устранило бы угрозу появления республиканских элементов, которая
станет непосредственно следствием отказа Виктора Эммануила II от
Тосканы (по поводу чего Александр II выразил беспокойство такой
примечательной пометой: "Лишь бы они внезапно не появились позднее!").
Новое латинское государство, полагал Стакельберг, могло бы служить
полезным противовесом "моральному преобладанию Франции на кон-
тиненте", проистекающему из того факта, что эта страна является самой
влиятельной представительницей нынешней цивилизации латинского
происхождения. "Итальянский гений, - с явным удовлетворением конста-
тировал он, - мне кажется довольно живучим, чтобы породить подобное
соперничество". Этот сдвиг он находил очень благоприятным для бу-
дущего Европы, "потому что нравственный ореол Франции всегда будет
сопровождать воздействие разлагающее и революционное". Итак, от
заявления о безразличии к судьбе Тосканы посланник приходил к
заключению о заинтересованности России и Пруссии в сохранении в силе
того решения итальянского вопроса, к которому отнеслись терпимо или
поддержали западные кабинеты, при этом им не следовало, считал он,
спешить с одобрением устройства, санкционированного соглашением,
принятым без их согласия, тем более что "положенные в основу этого
устройства идеи вменяют нам в обязанность протестовать в защиту
исповедуемых нами принципов и неохотно дать наше согласие, подождав,
пока новое устройство на полуострове обнаружит какие-то признаки
прочности", а правительство Виктора Эммануила "даст доказательства
силы и мудрости, т.е. качеств, острая потребность в которых существует
как внутри страны, так и во вне". Линия, которой, как посланник полагал,
следовало придерживаться российскому правительству, была решительно
одобрена Александром II, что видимо из его помет на депеше97.
Горчаков в письме Стакельбергу от 2 апреля (31 марта) 1860 г. вы-
сказался со всей определенностью в пользу расширения Пьемонта: "Я
доверительно добавлю (к сказанному Саули, что с политической точки
зрения интересы России этими его территориальными приобретениями не
затронуты. - О.С.), но лишь для Вас одного, - писал он, - что этим ин-
тересам, по моему мнению, даже отвечало бы существование на Севере
Италии достаточно сильной державы, с тем чтобы и Франция и Австрия
считались с ней"98. К такому заключению министр приходил после анализа
двух вопросов (о принципах и о достоинстве), которые включала в себя
проблема осуществленной сардинским правительством аннексии.
Что касалось затронутых в связи с этим принципов, то в Петербурге
теоретически предпочли бы реставрацию власти законных принцев при
условии, однако, принятия мер против восстановления преобладающего
97 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 189. Л. 78-79.
98 Там же. Л. 641. Прав был, таким образом, Кавур, когда предполагал, что "Пруссия и
Россия, несмотря на то что они оспаривают правомерность с юридической точки зрения
всеобщего голосования, не могут поставить под сомнение огромную важность совер-
шившегося в тот день факта" (Cavour С. Lettere edite ed inedite. Vol. 3. P. 229).
233
влияния Австрии. В том же письме Стакельбергу на вопрос, возможна ли
практически такая комбинация, Горчаков отвечал отрицательно. "Я не
мог бы этого утверждать, - признался он. - Во всяком случае мы
предприняли бы такую попытку, если бы конгресс собрался на предло-
женных нами условиях. Сейчас же, когда права законных принцев, кажет-
ся, оставлены на произвол судьбы, даже державой, самым непосредствен-
ным образом заинтересованной их поддержать, так как я не могу назвать
действенной помощью теоретические оговорки и бесполезные протесты
венского кабинета, мы, конечно, не встанем в первый ряд, чтобы за-
щищать против всех дело, в котором прямые интересы России совершен-
но не затронуты. Мы подождем развития событий и выявления средств, к
которым прибегнут, чтобы получить санкцию нового порядка вещей
великими континентальными державами. Когда вопрос достигнет такой
зрелости, мы выскажемся. Но до тех пор Вы должны будете придер-
живаться пассивной и выжидательной позиции"99.
Обращаясь к вопросу достоинства, в чем российский монарх "не при-
емлет компромисса", Горчаков информировал Стакельберга, что факти-
чески ограничились лишь риторическим напоминанием через Саули, "что
туринский кабинет, перекраивая по собственному усмотрению и простыми
декретами карту Италии, которую не он начертал, упустил из виду знаки
должного уважения великим державам, подписавшим акты Венского
конгресса, и что это отсутствие почтения не может им быть безразлич-
ным, что для императорского кабинета во всяком случае это не так"100-
Можно себе представить, как воспринял Саули это заявление, если
учесть, что ему предшествовало упоминавшееся выше признание минист-
ром, что расширение Пьемонта не затрагивало интересы России.
Российским дипломатам не пришлось долго ожидать первых акций
Пьемонта, призванных стать пробным камнем для отношения европейских
правительств к присоединению им Центральной Италии. Они последовали
уже в марте - это открытие сессии парламента и предполагавшееся
посещение Виктором Эммануилом II двух присоединенных областей,
Тосканы и Эмилии.
Вот как на них отреагировали в Петербурге. Телеграммой Горчакова
от 22(10) марта 1860 г. Стакельбергу предписывалось не присутствовать
на открытии парламента под предлогом посещения Ниццы, где продол-
жала находиться вдовствующая российская императрица. В случае же
приглашения дипломатического корпуса сопровождать короля в поездке в
Центральную Италию, посланнику следовало поставить Кавура в из-
вестность о полученном предписании воздержаться от участия в ней101.
Стакельбергу, таким образом, были даны очень четкие указания. Тем
более странным выглядело его последующее поведение в интерпретации
Кавура, если учесть, что речь шла об очень опытном, отличавшимся в
работе щепетильностью, тщательностью дипломате.
7 апреля, после беседы по этому поводу со Стакельбергом, Кавур
99 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 189. Л. 640-641.
100 Там же. Л. 641.
101 Там же. Л. 500.
234
направил Саули письмо с подробным изложением ее содержания, причем
копия этого письма в соответствии с указанием Кавура была передана
Горчакову. Из него следовало, что российский посланник, передавая сар-
динскому премьеру просьбу Горчакова - не приглашать дипломатический
корпус сопровождать короля в поездке в Тоскану и Эмилию (и тем самым
не вынуждать Петербург ответить отказом, который мог быть ложно
истолкован), - якобы заверил в весьма позитивном отношении России к
произошедшим переменам. ”По словам графа Стакельберга, Россия, щадя
чувствительность некоторых держав, считает необходимым позволить,
чтобы прошло некоторое время до открытого признания аннексии Цент-
ральной Италии Сардинией", - писал Кавур. И далее сообщал о решении
пойти навстречу российской стороне: "Итак, с целью сохранения в
течение еще какого-то времени сдержанной позиции, которую ему пред-
писывают его интересы, российское правительство нас побудило не
направлять приглашений дипломатическому корпусу по этому случаю".
Более того, якобы исходя из этих признаний Стакельберга, Кавур посо-
ветовал королю уважить просьбу Петербурга, ожидая от него в обмен,
как он писал Саули, акта официального признания в форме, которую он
сочтет для себя удобной102.
Можно представить себе удивление Горчакова, когда он ознакомился с
этим письмом, из которого следовало, что Стакельберг действовал
вопреки полученной инструкции. Он заявил Саули, что Кавур заблуж-
дается относительно намерений России и просил ему это разъяснить,
добавив, что если основанием для этих заблуждений послужили заявле-
ния Стакельберга, то он вынужден будет их дезавуировать. Он телегра-
фировал Стакельбергу, прося привести в соответствие с данной ему
инструкцией ошибочные представления Кавура о позиции России103.
Со временем вся эта странная ситуация прояснилась. Стакельберг
сообщил, что не говорил ничего подобного Кавуру, который попросту при-
бег к довольно грубому приему: воспользовавшись заверениями послан-
ника в дружеском расположении России к Сардинии, он произвольно их
интерпретировал. Давая эти разъяснения по поводу произошедшего,
Стакельберг заметил, что это вполне в обычае Кавура104. Считать его
суждения справедливыми позволяет, в частности, тот факт, что сам сар-
динский премьер отдавал должное способности Стакельберга к объек-
тивным оценкам событий. В письме к Саули 27 июля 1860 г. он писал:
"Граф Стакельберг и князь Гагарин3* в силу их долгого пребывания среди
нас могут вынести беспристрастное суждение о политике королевского
правительства и, учитывая потребность момента, засвидетельствовать
постоянные усилия, которые мы прилагаем, чтобы удержать в рамках
законности направление общественного мнения"105.
102 Там же. Д. 167. Л. 11; ASD Inidici Vol. 1: Registro corrispondenza confidenziale. Busta 35.
103 La questione italiana dalle annessioni al Regno d'Italia nei rapporti fra la Francia e 1'Europa.
Ser. 3. Vol. 3. P. 354; АВПРИ.Ф. Канцелярия. 1860. Д. 189. Л. 506.
104 La questione italiana dalle anessioni al Regno d'Italia nei rapporti fra la Francia e 1'Europa. Ser.
3. Vol. 3. P. 354.
3* Г.И. Гагарин - первый секретарь миссии в Турине.
105 ASD. Indici. Vol. 1: Registro corrispondenza confidenziale. Busta 35.
235
Что касается инцидента, то трудно понять, на что рассчитывал Кавур,
прибегая к подобной тактике в отношении Горчакова, об исключительной
щепетильности которого он не мог не знать. Ясно, однако, что, спро-
воцировав на новые разъяснения Горчакова и Стакельберга, в Турине
благодаря этой истории смогли уточнить занятую российским прави-
тельством позицию, которую следует признать весьма умеренной.
В Турине понимали, что Петербург не склонен ее менять, и старались к
ней приспособиться. Именно поэтому Кавур обнаружил чрезвычайную
предупредительность в отношении российского министра: 5 апреля он те-
леграфировал Саули, что разрешает ему изменить текст сообщения (име-
лась в виду циркулярная нота, направляемая сардинским представителям
в различных странах), которое он должен будет сделать российскому
правительству настолько, чтобы он стал максимально приемлемым для
Горчакова106.
Посланник начал действовать издалека, с попытки выяснить у Гор-
чакова реакцию российского правительства на возможную ноту по поводу
произошедшей аннексии. Министр последовательно придерживался своей
позиции. Он обвинил сардинское правительство в перекройке карты
Европы, обещал на конгрессе (если таковой состоится) поддержать права
низложенных монархов, впрочем, с оговоркой, что их государства будут
гарантированы от восстановления австрийского влияния. Он утверждал,
что для России, как и для Европы, сардинское правительство будет
оставаться правительством де-факто, разъяснив, однако, что Россия не
отзовет своего посланника, но не признает Виктора Эммануила II в
качестве монарха Тосканы и Пармы.
Выслушав мнение Горчакова, согласно которому, присоединив в ка-
честве окончательного владения к Сардинскому королевству государства
Центральной Италии, Кавур совершил ошибку (нужно было их временно
оккупировать, а затем поставить вопрос об их дальнейшей судьбе перед
великими державами), Саули спросил, что же теперь предпринять Турину?
Горчаков ответил, что не знает, иначе сказал бы, и заметил, что бывают
неисправимые ошибки.
Этот упор на непоправимость сложившейся ситуации следовало, ве-
роятно, понимать как нежелание Петербурга, чтобы ситуация была
исправлена, что подтверждает намерение Горчакова (о нем он уведомил
Берлин) в случае получения ноты Турина ограничиться устным сообще-
нием сардинскому посланнику, что ему нечего сказать107. О том же он
уведомил и Саули. Когда тот поинтересовался, какая форма ноты об
аннексии устроила бы Петербург, министр заявил, ’’что наилучшее, что
можно сделать, это не давать ответа". Посланник расценил это как ус-
тупку по сравнению с неблагоприятным ответом. Он полагал, что Гор-
чакова устроило бы сообщение об "уже совершившейся перед лицом Ев-
ропы аннексии", которое поставило бы этот факт в "зависимость от бу-
дущего решения великих держав", и был уверен, что "общие выражения,
106 Ibid. Quarantuno volume della corrispondenza in cifra e telegrafica. Busta 83(40).
107 La questione italiana dalle annessini al Regno d’Italia nei rapporti fra la Francia e 1’Europa. Ser.
3. Vol. 3. P. 340-341.
236
включающие пожелание последующих санкций Европы, не достигли бы
цели”108. За уклончивым ответом Горчакова, безусловно, скрывалось
вполне положительное отношение к произошедшему, что официально он
признать не хотел.
Трезво оценив сложившееся положение, Кавур 28 апреля известил
Саули, что если, как он понял из сообщений посланника, Горчаков не
желает, чтобы нотификация об аннексии состоялось в тот момент, он мог
бы задержать сообщение ему циркулярной ноты109.
Горчаков во время очередной беседы с Саули ( о ней он известил
Кавура 2 мая), обнаружив свое обычное благорасположение, поспешил
уладить инцидент, касавшийся беседы в апреле Кавура со Стакельбергом,
по существу переложив на посланника вину за случившееся110.
Умеренность позиции Петербурга была очевидна не только Кавуру.
Именно так ее воспринимал и Монтебелло, объясняя это ’’желанием как
можно меньше расходиться с той позицией, которую займет Франция”111.
Хотя этим, разумеется, не исчерпывались все причины, такое утверж-
дение посла имело свои резоны.
Действительно, в Петербурге пристально следили за отношением
Парижа к происходившим на Апеннинском полуострове событиям и все
больше убеждались, что оно далеко не однозначно. Киселев в ходе одной
из бесед сТувенелем вынес впечатление, что министр ’’гораздо больше не
одобрял редакцию сардинского циркуляра (извещавшего о принятом в
отношении Центральной Италии решении. - О.С.), чем поспешность, с
которой была осуществлена аннексия Центральной Италии”112.
К новым размышлениям по этому поводу побудило Киселева обсуж-
дение (в конце апреля) с министром проблем полуострова - на сей раз
положения в Неаполитанском королевстве. Из замечания Тувенеля, что,
если бы неаполитанское правительство обнаружило хотя бы малейшие
признаки разумности или предусмотрительности, оно не было бы столь
глухо к советам, которые ему давали в интересах его собственного со-
хранения, Киселев сделал следующий вывод: ’’Французский кабинет на-
чинает понимать, что совершил серьезную ошибку, отступая от вековой
политики Франции, которая стремилась к созданию в Италии мелких го-
сударств, а не единого королевства под пьемонтским скипетром, цель, ко-
торую политика графа Кавура преследует с замечательной энергией”113.
Киселев отдавал себе отчет в том, сколь серьезно уже воздействие
Англии на судьбы полуострова, а влияние еще недавно такое сильное
кабинета Тюильри начинает испытывать последствия этой новой си-
туации. Именно этим причинам, полагал он, следовало приписать ту
видимость сближения, которое обнаружилось в отношениях Франции с
108 AST. Legazioni. Russia. Busta 13.
109 ASD. Indici. Vol. 1: Quarantuno volume della corrispondenza in cifra e telegrafica. Busta
83(40).
110 Ibid. Busta 68(25).
111 La questione italiana dalle annessioni al Regno d'Italia nei rapporti fra la Francia e 1'Europa.
Ser. 3. Vol. 3. P. 341.
1,2 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 149. Л. 219.
113 Там же. Л. 256-257.
237
Королевством Обеих Сицилий. А объяснение провала этой, пусть и весь-
ма слабой, попытки посол видел в обычной недоверчивости и нера-
зумности правительства молодого короля, в нежелании его советников по-
нять, что при наличии либерального образа правления на Севере Италии
Юг рано или поздно не сможет противостоять желанию разделить его
преимущества и воспротивиться воздействию, направленному на то, что-
бы привести с этой целью к созданию единого государства на территории
всего полуострова - мечты всех экзальтированных итальянцев114.
Эта трезвая оценка событий позволила Киселеву четко выявить
тактические и стратегические задачи, которые определяли позицию На-
полеона III в отношении Италии в то время. Решающий фактор -
обеспокоенность Парижа деятельностью сторонников объединения под
скипетром Виктора Эммануила И. Но на данном этапе Наполеон III
предоставлял Италию самой себе, чтобы тем временем, с одной стороны,
обеспечить Франции окончательное присоединение Савойи, а с другой -
препятствовать объединительным тенденциям на полуострове. Путем
быстрой эвакуации французских войск из Италии Париж хотел снять с
себя всякую ответственность за любое развитие событий на полуострове.
По завершении аннексии Савойи и округа Ниццы, наталкивающейся на
трудности, что, как полагал Киселев, смягчало разногласия Франции с
Пьемонтом, в Париже будут в состоянии "придерживаться более твердых
речей в отношении амбициозных проектов, вынашиваемых Кавуром и его
партией... прибегнут к оппозиции объединительным тенденциям Пье-
монта", ибо осуществляемая сардинским правительством аннексия, "при-
нимая слишком широкие пропорции, может с момента на момент оказать-
ся в противоречии с истинными интересами Франции". По поводу склон-
ности Парижа воспротивиться в дальнейшем объединительным тенден-
циям Турина Александр II заметил: "Это было бы очень желательно"115.
За этим одобрением явно проглядывали опасения за будущее неапо-
литанского короля. Оценивая в целом позицию двух стран, следует при-
знать, что она была довольно близкой, но диктовалась отличными мо-
тивами.
Тем временем Кавур, отдавая себе отчет в благожелательном харак-
тере позиции Петербурга, всеми способами стремился вынудить его
сделать последний шаг - формально признать свершившийся факт. От-
сюда и его, мягко говоря, далеко небезупречное поведение в отношении
Стакельберга. Но на это российское правительство пойти было не готово,
оно тщательно следило за собой, чтобы не сделать этого косвенно.
Подтверждением чего служит, в частности, следующий факт.
В намерении сардинского правительства возобновить экзекватуру, в
соответствии с которой консулы выполняли свои функции (а губернатор
Ливорно уже потребовал от консулов новые свидетельства), в Петербурге
увидели средство добиться окольным путем неявного признания того
положения вещей, в отношении которого российское правительство
"воздерживалось высказывать свое суждение". "И с чем, - писал Горчаков
114 Там же. Л. 257-258.
115 Там же. Л. 274-275.
238
Стакельбергу, - мы не считаем нашим долгом спешить. Другие пра-
вительства, которые имеют с Севером Италии очень активные торговые
отношения, могут пойти навстречу этому желанию туринского кабинета,
чтобы избежать полного разрыва. У нас нет подобных мотивов, чтобы
отказаться от позиции, которой мы придерживались до настоящего
времени. Сардинское правительство, казалось, это понимало, поскольку
до сих пор воздерживалось поставить нотой в известность императорский
кабинет об аннексии. Остается пожелать, чтобы оно действовало также в
вопросе о консульствах”116.
В Петербурге решили, что консул в Ливорно будет продолжать вы-
полнять свои функции, если сможет это делать на прежних основаниях. В
противном случае предполагалось его отозвать. Горчаков просил Ста-
кельберга добиться от Кавура временного сохранения статуса-кво в
вопросе о консульских полномочиях117.
Кавур внял просьбе Горчакова и через Саули известил его, что в
Турине вовсе не намерены ставить политическое признание нового по-
ложения вещей в Центральной Италии в зависимость от упорядочения
полномочий консульских агентов118.
В целом позиция России по итальянскому вопросу на этом этапе может
быть понята лишь в свете нового раунда ее переговоров по восточному
вопросу с Францией. Началу им споспешествовал ряд обстоятельств:
проектируемый конгресс; приход к руководству внешней политикой
Франции Тувенеля, признававшего неизбежность кризиса на Востоке;
явный провал попыток Наполеона III заключить союз с Англией, в то
время как оказанные ему в этой ситуации российским правительством
услуги, по-видимому, должны были его расположить к тому, чтобы
дополнить достигнутое в принципе в Штутгарте согласие119. Следует от-
метить, что события на Апеннинском полуострове внесли в это свою
лепту не только по причине созыва конгресса, но и потому, что успех
освободительного движения в Италии в конце 1859 - начале 1860 г. выз-
вал волнения среди подвластных Турции христиан в Боснии, Герцеговине,
Македонии, Эпире и Фессалии и дал повод Горчакову поднять перед
европейскими государствами вопрос о бедственном положении христи-
анского населения на Балканах. В то время программа российского пра-
вительства по восточному вопросу формулировалась так: "Сохранять
сколь возможно дольше Оттоманскую империю, но предвидеть случай
распада”. И если в случае первого варианта развития событий оно нуж-
далось в достижении соглашения с великими державами, которое могло
прекратить состояние постоянного кризиса, порожденного злоупотреб-
лениями администрации и недовольством христианского населения, то в
случае второго варианта оно стремилось прежде всего к договоренности с
Францией, чтобы не оказаться захваченным врасплох120. Стремясь зару-
читься поддержкой Парижа, Горчаков предписал Киселеву в конце фев-
116 Там же. Д. 189. Л. 539.
117 Там же. Л. 659.
118 Там же. Д. 167. Л. 13.
119 АВПРИ. Ф. Отчет МИД. 1860. Л. 76.
120 Там же. Л. 76-77.
239
раля 1860 г. начать переговоры о соглашении по восточному вопросу.
Запрос по этому поводу пришелся очень кстати французскому пра-
вительству, решившему воспользоваться им в качестве выхода из
затруднений, созданных положением дел в Италии, а потому оно от-
неслось к этому запросу весьма предупредительно121. Добавим, что,
безусловно, факт этих затруднений Парижа был учтен в Петербурге. К
тому же речь по существу шла не об инициативе российской стороны, а об
ответе на французскую инициативу (в сентябре 1859 г. Валевский пред-
ложил Киселеву обменяться мнениями по поводу ситуации в Турции), что
и было признано всеми участниками переговоров - Наполеоном III,
Тувенелем и Киселевым. При этом задержку Петербурга в свое время с
ответом посол объяснил предполагавшимся тогда прибытием Горчакова в
Париж на конгресс, во время которого он собирался обсудить этот вопрос
с императором и министром122.
С самого начала переговоров Тувенель разъяснил Киселеву, что
исходил из признания равной значимости для России восточного, а для
Франции - итальянского вопроса. Заметим сразу же (ибо это в опре-
деленной мере послужит объяснением реакции Петербурга на это пред-
ложение), что на Неве придерживались иной точки зрения, полагая, что
интерес Франции к Востоку, которую преобладание здесь Англии не
устраивало еще больше, чем Россию, был гораздо значительнее, чем
интерес России к Италии. Ибо преобладание Австрии в Италии не только
нисколько не задевало Россию, а напротив, создаваемые венским ка-
бинетом самому себе трудности на Западе были способны ограничить его
активность на Востоке и тем самым облегчить действия России123.
Что касалось идеи Тувенеля, то суть ее сводилась к тому, что Австрии
в случае крушения Оттоманской империи необходимо (в обмен на
Венецию) предоставить на побережье Адриатики компенсацию. А для
России, по мнению министра, ’’наиболее важным и полезным приобрете-
нием" могло стать получение порта Батуми, поскольку на восточном бе-
регу Черного моря она не имела портов.
Стремление придать договоренности с Россией антианглийскую нап-
равленность засвидетельствовали рассуждения министра о пользе при-
соединения Кипра к Греции и упоминание о страстном желании Англии
получить Египет124.
Киселев, однако, полагал, что следует обсуждать не эти прежде-
временные комбинации, а шаги, которые придется предпринять в случае
необходимости; Тувенель обещал, после урегулирования итальянских дел,
воспользоваться первым удобным предлогом, чтобы заставить великие
державы предпринять коллективный демарш в пользу христианского
населения, ибо, отчаявшись, оно может само начать борьбу за спра-
ведливость.
Свое окончательное суждение по поводу соглашения в том виде, как
121 Татищев С.С. Император Александр П, его жизнь и царствование. СПб., 1903. Т. 1.
С. 261-262.
122 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 149. Л. 81-82.
123 ГАРФ. Ф. 828. On. 1. Д. 480. Л. 16.
124 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 149. Л. 83-87.
240
его предлагал Тувенель, Александр II решил вынести лишь по получении
завершенного французского проекта в письменном виде, но желание
Франции прийти к согласию в Россией он разделял полностью. "Дай
Бог, - написал он, - чтобы мы смогли его достичь"125.
Из многочисленных помет царя на депеше по поводу конкретных
положений, высказанных французским министром, ясно, что предложенная
комбинация о компенсации Австрии на Адриатике, которая, как вы-
разился Тувенель, ему "улыбалась", вовсе не улыбалась Александру II. "Я
не хотел бы никоим образом, - написал он против заявлений министра, -
смешивать вопрос о Венеции с расчленением Оттоманской империи, а
уступка побережья Адриатического моря противоречила бы совершенно
нашим видам на будущее в пользу христианского населения славян, кото-
рые тем самым оказались бы еще более подвержены опасности като-
лической пропаганды". В другом месте монарх заметил: "Она (комбина-
ция, позволяющая откупиться от Австрии. - О.С.) вовсе не в моем
вкусе"126.
Отрицательное отношение к идее "перехода" Австрии с одного берега
Адриатики на другой Александр II и Горчаков засвидетельствовали в
беседах с Монтебелло. При этом они не исключали возможность уступки
Австрией Венеции за деньги127.
Стремясь к заключению соглашения с Францией по восточному
вопросу, в Петербурге понимали, насколько непросто его достичь.
Большая вовлеченность Франции в события на Апеннинском полуост-
рове, могущие к тому же с минуты на минуту вынудить ее вновь выс-
тупить на авансцену, по мнению Киселева (с ним в этом был согласен
полностью Александр II), привела к тому, что в тот момент французское
правительство было меньше озабочено Востоком, чем Италией. С этим
приходилось считаться, как и с тем фактом, что для увеличения шансов
на успех приготавливаемого проекта решения восточного вопроса необ-
ходимо было содействие Австрии128.
Состоявшиеся в мае беседы Киселева с Наполеоном III и Тувенелем (он
писал о них Горчакову 13(1) мая) подтвердили обоснованность таких вы-
водов. Посол понял, что восточный вопрос для Парижа - по-прежнему на
втором месте, что позиция, которую он займет в отношении него еще
окончательно не определилась и что проявляющие себя в Италии ослож-
нения полностью завладели вниманием императора и его министра129.
Тем не менее во время очередной беседы, как сообщал Киселев
Горчакову депешей от 27(15) мая, Наполеон III вернулся к восточному
вопросу. Он говорил о необходимости договориться относительно прес-
ледуемой цели и имеющихся для ее достижения средствах, а кроме того,
предусмотреть все возможные последствия дальнейшего развития собы-
тий, не исключая всеобщей войны, чтобы не оказаться застигнутыми
125 Там же. Л. 87-88.
126 Там же. Л. 83, 88.
127 La questione italiana dalle annessioni al Regno d’Italia nei rapporti fra la Francia e 1'Europa.
Ser. 3. Vol. 3. P. 325.
128 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 149. Л. 250.
129 Там же. Л. 299.
241
врасплох. Император по-прежнему утверждал, что наилучший способ ре-
шить итальянский вопрос - это присоединить к новому итальянскому
королевству Венецию, а в обмен на нее передать Австрии славянские
провинции на побережье Адриатического моря130.
В ответ Киселев заметил по поводу такого варианта, что он ’’пред-
ставляется ему более чем трудным” по причине даже большей, чем к
туркам, неприязни населения к австрийцам, о чем он хорошо знал,
проведя долгое время на берегах Дуная в Молдавии и Валахии.
Отношение Александра II к такому обмену теперь формулировалось им
однозначно: ’’Если наша договоренность должна основываться на
предложенном Францией обмене, я не могу на нее согласиться”131.
Дальнейшее обсуждение этих проблем отсрочили события на Сицилии.
Итак, можно с полным основанием утверждать, что Петербург весьма
положительно относился к расширению Пьемонта за счет присоединения
Центральной Италии, будучи убежден в важности появления сильного
государства по соседству с Австрией и Францией. Не делая из этого
большого секрета от Турина, российская дипломатия, однако, открыто
такие настроения не демонстрировала, ибо должна была рассматривать
итальянский вопрос в контексте отношений с другими державами, в
первую очередь с Францией, со сближением с которой она связывала
надежды на решение жизненно важной для самой России проблемы -
пересмотр статей Парижского договора, а также решение восточного
вопроса, традиционно увязываемого на Сене с итальянским. Это, впрочем,
вовсе не исключало расхождений между Петербургом и Парижем по
конкретным вопросам, в частности устройства Центральной Италии.
Позиция российского правительства показала, что легитимистский
принцип, которому был привержен Николай I и активным защитником
которого повсюду выступал Нессельроде, в правление Александра II (хо-
тя Священный союз еще существовал), явно утратил свое былое зна-
чение: царь отдавал ему дань скорее в силу воспитания, чем убеждений, а
Горчаков, памятуя об этом, да к тому же министр использовал сей
принцип в качестве ширмы для сокрытия подлинных мотивов занимаемой
позиции (оттягивая решения по тому или иному вопросу), равно как в
тактических демаршах.
130 Там же. Л. 357-362.
131 Там же. Л. 357.
Глава восьмая
ПОХОД ГАРИБАЛЬДИ
Отношения России с Пьемонтом весной 1860 г. прошли через серьез-
ные испытания, связанные с тем, что назревавший в Неаполитанском
королевстве кризис вылился в начале апреля в восстание на Сицилии,
которое повлекло за собой стремительное развитие событий на Юге.
Направленное против Бурбонов, это восстание готовилось под лозунгом
национального единства, присоединения к Пьемонту. 11 мая в помощь
восставшим под руководством Гарибальди была осуществлена высадка в
Марсале знаменитой экспедиции "Тысячи”, которой удалось овладеть
островом. Гарибальди провозгласил себя главнокомандующим националь-
ными силами в Сицилии и специальным декретом объявил о том, что
"именем Виктора Эммануила, короля Италии, принимает на себя дикта-
торскую власть в Сицилии”. 6 июня с командующим правительственными
войсками на Сицилии было подписано соглашение, положившее конец
господству Бурбонов в Палермо: в соответствии с ним бурбонские войска
должны были покинуть Палермо.
В итоге с апреля по сентябрь 1860 г. руководство национальным дви-
жением на Сицилии перешло от умеренных к демократам, что немало
беспокоило первых. Еще во время подготовки экспедиции Кавур через
посредников пытался отговорить Гарибальди от этого предприятия, пре-
пятствуя вооружению волонтеров, тогда как Виктор Эммануил II, на-
против, поощрял эти приготовления. Начало же экспедиции побудило Ка-
вура изменить свою позицию. Он решил оказать ей помощь, во-первых,
потому, что не мог пренебречь общественным мнением, солидаризировав-
шимся с Гарибальди, во-вторых, потому, что видел в этом единственный
способ влиять на тех, кто стремился помочь Гарибальди1. Естественно,
что Кавур отдавал себе отчет в том, сколь трудно выполнить
поставленную задачу. ’’Проблема, которую мы должны решить, такова:
помочь революции, но сделать это так, чтобы в глазах Европы она вос-
принималась спонтанным актом. В таком случае Франция и Англия ока-
жутся на нашей стороне, иначе не знаю, что они предпримут”, - писал он2.
Чтобы иметь возможность вмешаться в сицилийские дела в полити-
ческом плане, Кавур направил в Палермо своего сторонника, приверженца
присоединения Сицилии к Пьемонту, эмигранта из Мессины Ла Фарину,
секретаря и фактического руководителя Национального общества (с ним
был тесно связан Кавур), а Гарибальди до 28 декабря 1859 г. (тогда он
1 Канделоро Д. История современной Италии. М., 1966. Т. 4. С. 448, 460-461,463, 478.
2 Cavour С. Lettere edite ed inedite. Torino, 1884. Vol. 3. P. 320.
243
сложил с себя эти полномочия) являлся его почетным председателем.
6 июня Ла Фарина прибыл в Палермо, будучи уполномочен Кавуром
подготовить присоединение Сицилии к Сардинскому королевству.
Решение такой задачи представляло большие трудности по причине
глубоких разногласий по этому вопросу между Гарибальди и Кавуром.
Гарибальди не хотел спешить с присоединением, видя в Сицилии важную
оперативную базу для решения проблемы освбождения континентального
Юга, Рима и всего Папского государства. Кавур, напротив, настаивал на
немедленном присоединении острова, поскольку это усилило бы его пози-
ции в ходе переговоров с неаполитанским правительством (посредничество
французов в них уже намечалось) и к тому же создавало возможность
помешать Гарибальди и демократам превратить остров в свою не только
военную, но и политическую базу, не подвластную Пьемонту. Деятель-
ность Ла Фарина в пользу присоединения не привела к смягчению сущест-
вовавших разногласий, наоборот, 7 июля по приказу Гарибальди он был
выслан с Сицилии. По просьбе же Гарибальди сюда был направлен Ту-
рином в качестве продиктатора Агостино Депретис. Перед отъездом из
Турина последний обещал Кавуру сделать все, чтобы добиться присоеди-
нения, но по прибытии на Сицилию ему пришлось дать обещание тамош-
нему руководству даже не заговаривать о присоединении, пока диктатор,
т.е. Гарибальди, этого не прикажет.
События на Сицилии вызвали серьезную обеспокоенность Петербурга.
При первом известии об отбытии трех кораблей с 600 человек в под-
держку сицилийских повстанцев Стакельбергу дали указание выяснить,
как это произошло, если с санкции правительства, то следовало заявить
протест и быть готовым покинуть Турин со всей миссией и отбыть в
Ниццу. Затем, 10 мая, ему было предписано вместе с его французским и
прусским коллегами (о полученном ими приказе на этот счет в Петербурге
знали) высказаться против принятия сардинским королем титула ’’король
Италии”3.
Первоначальные заверения пьемонтского правительства относительно
того, что оно не знало о подготовке и отбытии экспедиции, естественно,
не могли прозвучать хоть сколько-нибудь убедительно для Петербурга.
От Кавура через Саули настойчиво требовали объяснений. Посланник
информировал Турин о реакции российских руководителей: Горчаков "осу-
дил экспедицию”, Александр II был ’’задет известием” о ней и ’’очень раз-
дражен” сообщением о высадке в Марсале; оба выразили недоумение по
поводу того, что не было принято мер, чтобы ей помешать. Оба настаи-
вали на необходимости дезавуировать Гарибальди, причем Александр II
полагал, что таким способом можно ’’решительно отмежеваться от край-
ней партии Мадзини”. Горчаков интересовался у Саули, носит ли Гари-
бальди еще сардинскую форму, т.е. состоит ли на службе короля4.
Из Турина пытались успокоить Петербург и отмежеваться от Гари-
бальди. 13 мая 1860 г. Кавур телеграфировал Саули: "Мы очень сожа-
леем об отплытии Гарибальди и о последствиях этой акции. Королевскому
3 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 189. Л. 523, 527.
4 ASD. Indici. Vol. 1: Quarantuno volume della corrispondenza in cifra e telegrafica. Busta 68
(25).
244
флоту были даны самые категорические приказания преследовать и за-
держать корабли. Королевскому правительству не нужно отмежевываться
от крайних партий, так как оно никогда не имело с ними ничего общего.
Однако оно воспользуется первым же удобным случаем, чтобы реши-
тельно дезавуировать Гарибальди”5.
Виктор Эммануил II при встрече со Стакельбергом 14 мая был гораздо
более уклончив. Готовясь к ней, посланник свою главную задачу в пред-
стоявшем разговоре видел в том, чтобы довести до сведения короля при-
чины, обязывающие Сардинию дезавуировать подобное нападение на ко-
ролевство, с которым она поддерживает отношения, и его предупредить,
что Россия заявит официальный протест, если правительство терпимо от-
несется к посылке помощи или отбытию на Сицилию дополнительных
экспедиций. Сам посланник не питал надежд, что сардинское правитель-
ство займет четкую и ясную позицию, будучи убежден, что экспедиции
Гарибальди ’’позволили отбыть с задней мыслью о том, чтобы затем под-
держать это предприятие или дезавуировать, смотря по обстоятельст-
вам”. К тому же он сомневался, что правительство, даже если бы оно
намеревалось отрицать всякий сговор с Гарибальди, решилось бы пойти
на это в тот момент, принимая во внимание давление ’’экзальтированных
групп” и испытываемые Кавуром опасения по поводу того, что парламент
отклонит договор об уступке Франции Савойи и Ниццы6. Последствия же
такой позиции правительства рисовались Стакельбергу в весьма мрачных
тонах. ’’Если из-за недостатка энергии сегодня позволят возобладать
революционным тенденциям, при первом же случае окажутся сами
полностью опрокинуты и монархия станет лишь пустым звуком”, -
полагал он. Александр II, разделяя этот вывод посланника, написал: ”И
именно это я давно предвижу”7.
В ходе беседы со Стакельбергом король попытался сослаться на неза-
висящие от него обстоятельства, на то, что ’’все, казалось, сговорились
против неаполитанского короля, бранят его не только в Италии, анг-
лийские газеты и даже подвергающаяся цензуре пресса Франции не пе-
рестают предавать его анафеме". Именно этим, утверждал Виктор Эмма-
нуил, объясняется это "неуместное восстание”, в которое вмешался "этот
безумный Гарибальди”. Он даже заверил посланника, что высадка Гари-
бальди на Сицилии сняла с его души большую тяжесть, поскольку до
этого он был убежден в его намерении начать революцию в Папском
государстве8.
Согласившись, что это создало бы огромные трудности, Стакельберг
тем не менее высказал мнение, что высадка на Сицилии представляется
ему не менее серьезным событием. Король дал слово, что ничего не знал
о подготовке этого предприятия, так как в то время путешествовал. К
тому же Гарибальди обещал Кавуру больше не уезжать из страны.
Выслушав объяснения короля о полной непричастности сардинского
5 Ibid. Busta 83 (40).
6 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 189. Л. 125-126.
7 Там же. Л. 126.
8 Там же.
245
правительства к подготовке и осуществлению экспедиции Гарибальди,
Стакельберг стал настаивать на том, чтобы оно открыто и в категори-
ческой форме опровергло слухи о его соучастии в этом предприятии,
помешало отправке на Сицилию подкреплений, дезавуировало заявления
Гарибальди, сделанные от имени короля. Иначе, утверждал он, это отри-
цательно скажется на отношениях с Россией. Посланника не удовлетво-
рило сообщение Виктора Эммануила о том, что он только что обязал на-
местника короля в Тоскане принца Евгения Кариньянского сделать заяв-
ление (за его подписью или подписью Беттино Риказоли, генерал-губер-
натора Тосканы), выразив таким образом “порицание дерзкого предприя-
тия Гарибальди, а также помешать принять участие в нем тосканцам",
которые оказались чрезвычайно возбуждены после пребывания Гарибаль-
ди с его волонтерами в двух пунктах Тосканы - Сан-Стефано и Ор-
бителли - по пути на Сицилию. Одобрив эту меру, Стакельберг настаивал
на распространении ее и на Сардинию.
От короля положительного ответа не последовало. Он предпочел умо-
лять российского императора сохранять веру в его обычную лояльность и
принять во внимание затруднительность его положения, в связи с “новыми
провинциями и палатами, в условиях энтузиазма, который обнаруживается
в отношении Сицилии, и симпатий к этому восстанию, которые припи-
сывают Англии”. Тогда Стакельберг попытался уточнить, следует ли из
сказанного, что “это событие не приведет к войне с Неаполем, даже если
народ потребует поддержать Гарибальди или освободить его, если он
будет схвачен”9.
На сей раз монарх подкрепил свой положительный ответ таким заяв-
лением: “Если он будет схвачен и расстрелян, никто ничего не скажет. Я
сам его расстрелял бы в 1849 г. за разрыв перемирия, если бы он от меня
не скрылся. Что касается народного давления, мы достаточно сильны,
чтобы не бояться его. Когда я хочу войны, я прибегаю не к такому
средству, и я вас уверяю, что ее не будет, если только неаполитанский
король нас не оскорбит возвращением паспортов Вилламарине". В конце
беседы король вновь повторил просьбу, обращенную к российскому импе-
ратору, войти в его положение и поверить, что он сделает все возможное,
чтобы преодолеть трудности. Александр II по этому поводу заметил: “Я в
это верю, но сомневаюсь, что ему это удастся"10.
Отказ короля дезавуировать Гарибальди после того, как буквально
накануне Кавур заверил Петербург, что сделает это (о таком его ре-
шении король, разумеется, знал), можно объяснить разным отношением к
предприятию Кавура и Виктора Эммануила.
Между тем премьер сдержал свое обещание: 17 мая он телеграфировал
Саули, прося сообщить Горчакову, что Гарибальди больше не состоит в
армии короля. Кроме того, он обещал прислать текст заявления для прес-
сы, дезавуировавшего действия Гарибальди. И уже на следующий день
была направлена телеграмма, извещавшая о посылке номера газеты11.
9 Там же. Л. 132-134.
10 Там же. Л. 134-135.
11 ASD. Indici. Vol. 1: Quarantuno volume della corrispondenza in cifra e telegrafica. Busta 83
(40).
246
В появившейся 18 мая в официальном органе сардинского прави-
тельства "Gazette Piemontaise" декларации отрицалась всякая причастность
правительства к предприятию Гарибальди, которое низводилось до уровня
простой авантюры. Не вдаваясь слишком серьезно в выяснение вопроса
относительно искренности усилий сардинского правительства помешать
предприятию, как оно на то претендовало, Стакельберг счет "возможным
удовлетвориться декларацией, которая его связывает, определяя к тому
же поведение на будущее". "На данный момент, да", - заметил по этому
поводу Александр И12.
Официальное опровержение пьемонтского правительства высоко оце-
нили в Петербурге, где нашли, что сам факт его публикации устранял
ставший неизбежным разрыв дипломатических отношений с Пьемонтом,
на который Горчаков в отличие от Александра II был готов пойти с
большой неохотой13.
Дело в том, что Александр II и Горчаков по-разному относились к со-
бытиям в Королевстве Обеих Сицилий: первый был настроен решительно
и безоговорочно, второй - более сдержанно, трезво оценивая происхо-
дящее. Так, 20 мая в докладе царю министр сообщал о полученной из
Неаполя телеграмме и посещении его Реджиной, "передавшим крик
отчаяния", "Неаполитанские телеграммы, мы это, увы, знаем, - замечал
он, - всегда нуждаются в проверке. Именно такова и сегодняшняя: Вик-
тор Эммануил провозглашен итальянским королем и заявлен протест.
Между тем это так называемое провозглашение проистекает лишь из
одного акта Гарибальди, который не является еще всем на Сицилии*. Я
считаю, что протест с нашей стороны был бы не только преждевре-
менным. но оскорбительным (подчеркнуто Горчаковым. - О.С.) лично для
короля Виктора Эммануила, который только что дал уверения, принятые
Вашим Величеством, о чем, по Вашему указанию, я информировал графа
Стакельберга. Во всяком случае я осмеливаюсь предложить отсрочку".
Александр II сделал на докладе помету: "Подождем, но, если факт под-
твердится, несмотря на все данные королем уверения, я не поколеблюсь
ни мгновение отозвать Стакельберга"14.
Речь шла в данном случае о расхождениях в позиции монарха и ми-
нистра не по конкретным чисто дипломатическим вопросам. Александр II
был движим в определенной степени ставшей традиционной, как бы "се-
мейной" признательностью за благожелательный нейтралитет Неаполи-
танского королевства во время Крымской войны. Что касается Горчакова,
то его позиция диктовалась некой жизненной философией, если судить по
открытому письму к нему Долгорукова, помещенному в № 7 "Листка" от
19 мая 1863 г. «Двадцать лет (1839—1860), - говорилось в этом письме, -
находился я с Вами в отношениях самых дружеских, и нет, быть может,
предмета, о котором бы мы с Вами не говорили. Неоднократно слышал от
Вас мудрое изречение "Без ошибок правительств - революции невоз-
12 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 189. Л. 148.
13 Там же. Л. 658.
* Обнародованным 17 мая 1860 г. декретом Гарибальди предписывалось начинать все
государственные акты формулой: ’’Именем Виктора Эммануила, короля Италии’’.
14 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 56. Л. 117.
247
можны; в революции всегда кроется вина правительства...”»15. Разу-
меется, такое признание вины правительств не означало одобрительного
отношения к революции, но предполагало определенную попытку трезво
осмыслить, понять ее причины, найти возможности эти причины уст-
ранить.
В этой связи представляется не лишенным смысла выяснить точку зре-
ния Кавура на революцию и ее причины. "Если упреждать события, поощ-
рять все, что есть справедливого, благородного в народных порывах, мы
считаем невозможной революцию; при этом мы исходим из уроков, пре-
поданных нам современной историей, просвещенными королями и полити-
ками, умевшими своим ведением дел предотвращать революционную
опасность. То, что осуществляем мы, в более широком масштабе было
сделано английскими государственными деятелями, когда они изменили
свои экономические законы, чтобы удовлетворить многочисленный класс
потребителей, и которые таким образом избежали опасности революции в
1848 г.”, - заявил Кавур во время одного из выступлений в парламенте в
1860 г. Он был убежден, что не следует называть "революционными
державы, которые путем своевременных реформ отдаляют революцию, а
скорее те, которые бездейственностью ее провоцируют". Посему он на-
деялся, что со временем европейское общественное мнение признает об-
раз действий сардинских руководителей, основывающихся на тех же прин-
ципах, которые побуждали просвещенные правительства сдерживать ре-
волюции и будет полностью им одобрен16.
Обращает на себя внимание совпадение по существу взгляда на при-
чины революции Горчакова и Кавура. Любопытно, что оба рассматри-
вают проблему как бы в одной плоскости, но с противоположных сторон:
один, определяя, по чьей вине происходят революции, второй - какими
средствами их можно упредить. И сходятся в том, что избежать рево-
люции правительства могут лишь с помощью успешной внутренней поли-
тики.
В свете этого совершенно очевидно, что, исходя из "презумпции" вины
за произошедшее самого неаполитанского правительства, Горчаков был
не склонен поддержать его попытки перекладывать эту вину на сар-
динских руководителей. Отсюда (хотя, разумеется, нельзя сбрасывать со
счетов и соображения дипломатического порядка) весьма сдержанная,
взвешенная позиция Горчакова и относительно тайного участия Кавура в
подготовке экспедиции Гарибальди. 13 июня (31 мая) он телеграфировал
по этому поводу Стакельбергу, предписывая ему в случае подтверждения
этого факта запросить объяснений лично у короля и только, если таковые
окажутся неубедительными, посланник должен был потребовать пас-
порт17.
В тот же день Кавур уполномочил Саули повторить Горчакову, что
"нет ни слова правды в переданных в Петербург сведениях, что ни один
офицер королевского морского флота не отбыл на Сицилию, что экипажи
15 Долгоруков П.В. Петербургские очерки 1860-1867. М., 1934. С. 393.
16 Cavour С. Discorsi parlamentari. Torino, 1872. Vol. 11. P. 278.
17 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 189. Л. 572.
248
включали французов, американцев и нескольких бывших офицеров вене-
цианского морского флота"18.
Услышав в тот же день заверения Саули о непричастности пьемонт-
ского правительства к посылке кораблей на Сицилию, Горчаков призвал
Стакельберга "взвесить" позицию, которой следует придерживаться. Бо-
лее того он признал, что в Петербурге желали, чтобы "Пьемонт вышел
чистым из этого испытания... что здесь понимают сложность ситуации для
Сардинии и пойдут на разрыв дипломатических отношений лишь, если
факт соучастия будет точно установлен"19. Можно сказать, что Горчаков
сумел проникнуться трудностью положения Кавура.
Очевидно, что экспедиция Гарибальди действительно поставила перед
Кавуром немало вопросов, ответ на которые ему самому был неясен.
"Поможет ли ему Англия? Все возможно. Воспрепятствует ли ему Фран-
ция? Не думаю. А мы? Открыто поддерживать его нельзя, подавлять
индивидуальные акции в его пользу тем более нельзя. Поэтому мы ре-
шили не разрешать отправки новых экспедиций из портов Генуи и Ли-
ворно, однако не мешать посылке оружия и боеприпасов, лишь бы это
осуществлялось с должной осторожностью. Я прекрасно сознаю все не-
удобство плохо выработанной линии, которой мы следуем, но не вижу
никакой иной, которая не была бы сопряжена с еще более серьезными,
более опасными неудобствами", - писал 16 мая 1860 г. Кавур Риказоли, в
то время генерал-губернатору Тосканы20.
Явным преувеличением, в свете изложенного выше, грешит интерпре-
тация позиции России в отношении Пьемонта в донесениях Реджина на
протяжении мая, когда он утверждал, будто Горчаков с негодованием
заявил сардинскому посланнику, что, если туринский кабинет выбит из
седла революцией настолько, что вынужден пренебрегать международ-
ным долгом, то европейские правительства должны считаться с таким
положением дел в их отношениях с Пьемонтом. Если бы географическое
положение России этому не препятствовало, то российский император
встал бы на защиту неаполитанских Бурбонов, не обращая внимания на
18 ASD. Indici. Vol. 1: Quarantuno volume della corrispondenza in cifra e telegrafica. Busta 83
(40).
19 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 189. Л. 576. И это тем более знаменательно, что
письмо из Турина от 24(12) июня (на сохранившейся копии его автор не указан, но,
безусловно, им был кто-то из сотрудников миссии) подтверждало, что Кавур явно поддержал
экспедицию деньгами, что совпадение начала ее осуществления с отсутствием короля было
предумышленным расчетом. К тому же от Теренцио Мамиани, министра просвещения, стало
известно, что на совещании министров Кавур предложил благоприятствовать этому пред-
приятию, одновременно делая вид, что его не одобряли. В письме также выражалась уве-
ренность, что премьер пользовался моральной поддержкой Англии и действовал с согласия
Франции. При этом он рассчитывал убедить Наполеона смириться с объединением Италии
под скипетром Виктора Эммануила II (по заверениям близкого Кавуру лица), сославшись на
то, что "революционное происхождение французского монарха" никогда не позволит "ему
найти на континенте великий союз, на который он сможет искренне положиться". В то время
как "итальянское королевство, основанное на революционных принципах, естественно не
будет иметь никакого другого союзника, как наполеоновская Франция" (АВПРИ. Ф. Личный
архив А.Г. Жомини. Оп. 802-а. Д. 46. Л. 1-2).
20 Cavour С. Carteggi: La liberazione del Mezzogiorno e la formazione del Regno d’Italia.
Bologna, 1949. Vol. 1. P. 104-105.
249
провозглашенное западными державами невмешательство21. Посланник
по существу выдавал желаемое за действительное.
Тем временем из поступивших из Лондона и Парижа известий Турину
стало очевидно в сущности благоприятное отношение их к перспективе
присоединения Сицилии к Пьемонту. Правда, Лондон опасался, как бы
расширение Пьемонта не повлекло новых территориальных уступок
Франции, так что Кавур должен был дать гарантии на этот счет22.
Сложнее обстояло дело с Петербургом, не в последнюю очередь в силу
традиции покровительствовать Неаполю. К тому же здесь не скрывали
своего неудовольствия позицией Парижа в неаполитанском вопросе. Как
сообщал 13 мая 1860 г. Монтебелло Тувенелю, Горчаков нашел недоста-
точной ноту порицания, направленную французским правительством
Турину. Он ожидал от Парижа ббльшего. Но там к этому не были го-
товы. В начале июня Петербург через Киселева он попытался побудить
Париж на благоприятные неаполитанскому делу шаги23.
В ответ посол получил всего лишь мало утешительную информацию о
провале попытки Наполеона III урегулировать этот вопрос путем согла-
шения из трех пунктов: отделение Сицилии под властью одной из ветвей
неаполитанской династии; провозглашение конституции в Палермо и
Неаполе; заключение союзного договора между Сицилией, Неаполем и
Сардинией. Причины этого провала в Париже видели в отказе Англии
принять эти предложения и в позиции Кавура, который их не отклонил, но
нашел слишком выгодными для Неаполя. Тувенель сообщил также, что
сколько-нибудь серьезное прямое участие Наполеона III в этом деле не-
возможно из-за провозглашенного им принципа невмешательства. Единст-
венной позитивной акцией, по мнению Киселева, о которой он услышал от
Тувенеля, были неоднократные предупреждения в адрес Кавура, "что
если он будет продолжать дальше аннексию, он перейдет предел и кончит
тем, что потерпит неудачу"24.
Рассчитанное на то, чтобы усилить обеспокоенность Парижа (по поводу
развития событий на полуострове) замечание Киселева, что интересам
Франции вовсе не отвечает создание государства с 26 млн жителей на
южной границе, которые вместе с 15 млн испанцев могут создать трудную
для нее ситуацию, не встретило отклика у министра, хотя было очевидно,
что он задет за живое. Он ограничился ответом лишь по поводу по-
черпнутых послом из газет сведений о том, что Австрия не окажет Неа-
полю вооруженной помощи, а Испания обещает лишь моральную под-
держку25.
В такой ситуации Киселев не мог сообщить ничего сколько-нибудь
21 Bianchi N. Storia documentata della diplomazia europea in Italia dall'anno 1814 all'anno 1861.
Napoli; Roma. 1872. Vol. 8. P. 291-292.
22 Cavour C. Carteggi: La liberazione del Mazzogiomo e la formazione del Regno d'Italia. Vol. 1.
P. 145; Cavour С. Il Carteggio Cavour-Nigra dal 1858 al 1861. Vol. 1-4. Bologna. 1926-1929.
Vol. 3. P. 306, 333.
23 Charles-Roux F. Alexandre II, Gortchakoff et Napoleon III. P. 1913. P. 275; АВПРИ. Ф.
Канцелярия. 1860. Д. 150. Л. 40.
24 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 150. Л. 43-45.
25 Там же. Л. 46.
250
утешительного специально посланному неаполитанским королем в Париж
Джакомо Де Мартино, бывшему посланником Неаполя в Риме, о чем сви-
детельствует его депеша Горчакову от 13(1) июня. Киселев был
информирован Де Мартино об удручающем итоге его двухчасовой беседы
с Наполеоном III в присутствии Тувинеля (в ответ на переданную послан-
ником просьбу его правительства о посредничестве Франция не оставила
никакой надежды на действенное вмешательство). Посол со своей
стороны также не дал оснований рассчитывать на поддержку российского
правительства, которое, несмотря на все желание помочь королю, "не
могло на это пойти одно (подчеркнуто Александром И. - О. С.), без
поддержки других держав". Это подтвердил и Александр II, написавший
против подчеркнутых слов: "К несчастью, нет"26.
Киселев пояснил Де Мартино, что, сделав официальное заявление
французскому правительству, он считает свою миссию выполненной, а
дальнейшие демарши излишними и неуместными. Он оценил по существу
негативно саму постановку вопроса неаполитанским правительством отно-
сительно обязанности держав оказать давление на Виктора Эммануила с
тем, чтобы добиться от него обещания сохранять строгий нейтралитет.
Киселев был убежден, что никакая из держав не откажется удовлетво-
рить это пожелание: "Будут сделаны официальные заявления, на них
последует ответ, но тем не менее все останется в прежнем положении.
Совершенно иное значение имело бы коллективное заявление, основы-
вающееся на неопровержимых фактах (подчеркнуто в тексте. - ОС.)
вмешательства в пользу одной из сторон". По настоящему же действен-
ное средство, на которое только и можно было положиться, он видел в
том, чтобы организовать защиту Мессины и других городов, еще остав-
шихся в руках неаполитанского правительства, а также возродить неапо-
литанскую партию на Сицилии и постараться подавить восстание27.
Эти декларации Киселева вовсе не означали полного отказа Петер-
бурга от попыток воздействовать на Париж. В беседе с Монтебелло,
происходившей в то же время, что и встреча Киселева с Де Мартино (о
ней посол телеграфировал 13 июня), Горчаков выразил удивление по
поводу нерешительности Франции. Он полагал, что Европе не следовало
ограничиться лишь моральным воздействием - она должна помешать от-
бытию новых отрядов с помощью крейсеров. А для пущей убедитель-
ности Горчаков постарался представить такую блокаду, отвечающей ин-
тересам Франции: "Объединение Италии, - утверждал он, - не может Вас
устроить. Если Вы не будете за ней присматривать, Сицилия окажется
переданной Англии. Достаточно одного Вашего слова и Европа будет на
Вашей стороне"28. Если первое из упомянутых обстоятельств не слишком
занимало Петербург, то второе, безусловно, его серьезно беспокоило.
Наполеон III остался глух к этому призыву. Тогда 19 июня Горчаков пе-
редал через Монтебелло пожелание Александра П начать обмен мнениями
по итальянскому вопросу. Основы его урегулирования он видел в решении
26 Там же. Л. 59.
27 Там же. Л. 59-60.
28 Цит. по: Charles-Roux F. Op. cit. Р. 276.
251
неаполитанского правительства выработать либеральную конституцию,
согласиться на административное отделение Сицилии под руководством
принца королевского дома и, наконец, заключить соглашение с Пьемон-
том, учитывающее общие интересы полуострова. Горчаков призывал
Францию объединить усилия, чтобы достичь примирения Франческо II с
сицилийскими подданными и с его противниками в Пьемонте. Наполеон III
был на это согласен. Соответствующие инструкции были даны представи-
телям России и Франции в Турине с тем, чтобы они оказали поддержку
чрезвычайной миссии Неаполя на переговорах о союзе с Пьемонтом29.
Горчаков не ограничился демаршами через Монтебелло. Киселев полу-
чил указание начать переговоры непосредственно с Наполеоном III, по-
скольку предполагалось, что ’’давно пора державам дать себе отчет в том,
чего они хотят в Италии, а также в Европе”30. Инструкция для их
ведения была облечена в форму частного письма от 15(3) июня 1860 г. Из
него следовало, что в Петербурге добивались от Франции уточнения ее
позиции по поводу событий на Сицилии, ибо в условиях обнаруживаемой
ею нерешительности ожидать иной линии, как такая же нерешитель-
ность, от других правительств, поставленных в менее выгодные условия,
чем французское, не приходилось. К определению позиции Франции лишь
как нерешительная, разъяснял Горчаков, в Петербурге прибегли по
существу из тактических соображений - из нежелания употребить другое
выражение, ибо тогда пришлось бы признать наличие у кабинета Тюильри
сложившегося мнения, которое он предпочитает скрывать. Что стояло за
всеми этими намеками, ясно из следующего пассажа. ’’Впрочем, нам ка-
жется, - замечал Горчаков, - трудным допустить, что французский каби-
нет хотел бы довести революцию в Италии до ее крайних пределов,
потому что нам это не представляется отвечающим его интересам. По
нашему мнению, он не может относиться благожелательно к созданию в
Италии мощного и совершенно независимого государства. Подтвержде-
нием этого служит пробуждение традиционных идей французской полити-
ки с тех пор, как Пьемонт, неудовлетворившись Ломбардией, аннекси-
ровал другие провинции. А посему мы не можем предположить, что он
желает распространения власти короля Виктора Эммануила на остальную
часть полуострова”31.
Горчаков сомневался, чтобы в Париже придерживались мюратистских
идей, ибо реализация династических планов неизбежно повлекла бы за
собой крайнюю степень недоверия к Наполеону III, который стремится
успокоить и разуверить Европу на этот счет. Горчаков отклонял предпо-
ложение и о том, что опасение итальянской мести32 оказывает влияние на
решения французского правительства. Если же оно действительно чуждо
всех перечисленных побуждений, ему следовало, полагал он, занять более
определенную позицию в связи с положением на Юге Италии. Горчаков
29 Ibid. Р. 278.
30 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 152. Л. 241.
31 Там же. Л. 241-242.
32 Сверху слов "итальянской мести" карандашом написано: Оттолкнуть от себя
Италию. Это изменение первоначального текста было сделано специально: Горчаков "за-
темнил мысль, чтобы делать ее приемлемой, не оскорбительной" (Там же. Л. 175).
252
заявил о готовности российского правительства присоединиться к Фран-
ции, если она примет на себя защиту ’’моральных и материальных инте-
ресов Европы” перед лицом предприятия Гарибальди, освободив тем са-
мым Европу ”от угнетающего ее кошмара”. Предоставить Гарибальди
возможность продолжать свои действия, значило бы, по его мнению, ’’кос-
венно протянуть руку революции, которая рикошетом, рано или поздно,
даст себя почувствовать всем”33.
Горчаков выразил удовлетворение по поводу реакции Наполеона III на
предложения неаполитанского короля, предпринявшего в этой связи перед
ним прямой демарш (в то время как другим великим державам они были
переданы от имени короля министром иностранных дел Луиджи Карафа ди
Траета через посланников). Император сообщил в Петербург через Мон-
тебелло, что намерен действовать не в одиночку, а совместно с другими
державами.
Вместе с тем у российского министра вызвало серьезную озабоченность
одно из условий, выдвинутых Парижем для начала самих переговоров с
союзниками, - отделение Сицилии под ветвью царствующего дома. Он не
мог уловить точный смысл этого условия: шла ли речь лишь об отдельной
администрации для Сицилии под руководством делегированного королем
принца или о полной независимости под руководством принца царствую-
щего дома, к чему, по мнению Горчакова, был не расположен Фран-
ческо II, да и сам Горчаков не считал доказанной необходимость этого
второго варианта34.
В ожидании начала переговоров он напоминал о последствиях, кото-
рыми чревато промедление, ибо ’’революция, олицетворяемая Гарибальди,
черпает большую силу в предположении, что кондотьер располагает сим-
патиями некоторых правительств и уверен в бездействии всех остальных.
Это убеждение может лишь усиливаться в массах благодаря поступкам,
которые совершились и еще совершаются под покровительством этого
поощрения или этой терпимости”. Горчаков одобрял отказ Франции от
посредничества - в подлинном смысле этого слова - между неаполитан-
ским королем и Гарибальди. Он напоминал послу об отношении Петер-
бурга к принципу невмешательства, который в том, как он был применен
на практике, рассматривался им несоответствующим истинному положе-
нию вещей и могущим служить лишь поощрением всякой революции35.
Затем он призвал позаботиться о средствах, чтобы помешать при-
бытию подкреплений по морю к Гарибальди, и выразил готовность при-
соединиться к решению французского правительства (если таковое после-
дует) направить свой крейсер в Средиземное море и возложить эту задачу
на российский крейсер в Средиземном море, так что российский флаг
будет развеваться рядом с французским36. Киселеву было дано указание
сообщить все изложенное Тувенелю и испросить личную аудиенцию у
Наполеона III. При этом Горчаков подчеркивал, что его письмо содержит
самые потаенные, "интимные” мысли царя, с которыми он хотел бы
33 Там же. Л. 242-245.
34 Там же. Л. 246-248.
35 Там же. Л. 248, 251.
36 Там же. Л. 252.
253
ознакомить Наполеона III, как если бы они были сообщены при личной
встрече в ходе беседы без свидетелей37.
По существу затронутых проблем Горчаков счел необходимым позднее
дополнительно привести следующий аргумент, касавшийся, как писал он:
”... я не хочу сказать принципа, а отговорок относительно невмеша-
тельства”, которые, как он предвидел, неизбежно последуют. «Но най-
дется ли добросовестный человек, который мог бы утверждать, что
Неаполь, как перед тем Тоскана, Модена и Парма, не является жертвой
самого активного вмешательства, под каким бы видом оно не скрывалось;
следует сносить это вмешательство, когда ’’речь идет о низвержении
тронов, и запрещать, когда речь идет об их защите?”» - писал Горчаков38.
В случае если Наполеон III окажется расположен принять изложенные
идеи, российское правительство было готово совместно с ним дать прак-
тические советы Франческо II. Но при этом оговаривалось, что Петербург
всегда будет против расчленения королевства и признает исключительное
право монарха решать вопрос о пределах допущения либеральных уста-
новлений. Свою же задачу Горчаков видел лишь в том, чтобы добиться
от короля твердых обещаний и гарантий их выполнения39.
Результаты бесед Киселева с Наполеоном III и Тувенелем интересо-
вали Петербург и в связи с предпринятым Франческо II шагом, поскольку
новая ситуация воспринималась в Петербурге, как вполне отвечающая
тем условиям, на которых Наполеон III считал возможным переговоры с
союзниками.
Дело в том, что после долгих колебаний Франческо II решил принять
условия французского правительства о посредничестве. Об этом свиде-
тельствовал обнародованный им 25 июня "Монарший акт”. В нем гово-
рилось о предоставлении конституции и всеобщей амнистии, о намерении
начать переговоры с Сардинским королевством, о принятии трехцветного
знамени. Правда, то, что касалось Сицилии, предусматривало предостав-
ление ей отдельной конституции и назначение вице-королем на острове
одного из принцев королевского дома, а не создание независимого государ-
ства, как настаивал Париж. Горчаков замечал по этому поводу: "Одним
словом, король согласился на все, за исключением расчленения". Министр
считал, что великие державы должны поддержать это решение и тем
самым содействовать ослаблению волнений на Сицилии ("ввиду огромных
материальных и политических преимуществ, обеспеченных стране”), а
также создавая своей твердой позицией точку опоры для пьемонтского
правительства, которой ему недостает в борьбе с революционными эле-
ментами40.
Предположив затем, что Сицилия стала бы совершенно независимой,
он выразил сомнение, чтобы большинство великих держав согласилось бы
на ее присоединение к государству Виктора Эммануила, кроме, возможно,
Англии, которая могла бы иметь виды на столь отдаленную провинцию.
Франция же, по его мнению, не согласится не только на то, чтобы Си-
37 Там же. Л. 252,211-212.
38 Там же. Л. 212.
39 Там же. Л. 213.
40 Там же. Д. 152. Л. 189, 190.
254
цилия стала неотъемлемой частью английских владений, но даже на такое
влияние Англии, каким она пользуется в Португалии.
Горчаков предвидел трудности, сопряженные и с поисками новой ди-
настии.
Кроме того, для него оставался открытым вопрос относительно того,
какую политическую выгоду усматривают на Сене в ослаблении неаполи-
танского короля в тот момент, когда он ступает на новый путь и когда
позволяют на Севере Италии появиться державе, совершенно несораз-
мерной с другими государствами полуострова?41
По мнению писавшего Горчакову в тот же день 28(16) июня Киселева,
неаполитанскому королю не оставалось другого спасительного выхода в
данной ситуации, как открыто принять программу, которая, покончив с
поводами выступать против сохранения его династии, в то же самое время
обеспечит ему на Юге полуострова влияние, равное тому, что Пьемонт
оказывает на Севере Италии. “Я уже в свое время замечал маркизу Ан-
тонини,1*- писал Киселев, - что для успешной борьбы с влиянием Пье-
монта неаполитанский двор должен принять либеральные и прогрессивные
тенденции туринского кабинета, но сохраняя свои налоги, более высокие,
чем существующие в Сардинии. Никто не почувствует более сильно по-
следствия от этих решений неаполитанского двора, чем сардинский каби-
нет, который, несомненно, предпочел бы быть вынужденным, так сказать
силой вещей, воспользоваться трудностями Юга полуострова, которые он
первым вызвал и поддержал.
Эти решения правительства Королевства Обеих Сицилий позволяет
ему, кроме того, обеспечить себе всю моральную поддержку, которую
Франция вследствие событий последних лет до сих пор могла оказывать
лишь Пьемонту. Таковы суждения, которые здесь внушает вообще поли-
тика неаполитанского короля’’42.
В своих рассуждениях Горчаков и Киселев упускали из виду чрезвы-
чайно важный момент, о котором писал Волконский. Оценивая в целом
сложившуюся в Королевстве Обеих Сицилий ситуацию ’’как чрезвычайно
мрачную”, он считал принимаемые королем меры слишком запоздалыми, а
ситуацию такой напряженной, "что трон может быть спасен лишь с
помощью конституции”. Касаясь перспектив дальнейшего развития собы-
тий на полуострове, посланник приводил слова Вилл амарины, что падение
неаполитанского короля было бы чревато серьезными последствиями и
для Пьемонта, ибо в этом случае "мы будем опрокинуты, - заявил
Вилламарина, - революционной партией, которую до настоящего времени
едва удавалось сдерживать”. Ключ к решению проблемы, "по скромному
мнению” посланника, находился в значительной мере в руках Турина и
иностранных держав. Его беспокоила непоследовательность политики
великих держав, чреватая тем, что сицилийцы сами положат конец
нынешнему режиму43.
Александр II разделял (”Я в это верю”) соображения сардинского дип-
41 Там же. Л. 191.
1 Представитель Неаполя в Париже - маркиз Эмидио Антонини.
42 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 150. Л. 455-456.
43 Там же. Д. 122. Л. 248, 249.
255
ломата относительно грозившей Пьемонту опасности и досадовал по
поводу того, что ’’именно это, кажется, забыли в Турине’’44.
Полагая так, российский монарх, однако, глубоко заблуждался, ибо от-
ношение в Турине к революционным событиям было далеко неоднозначно.
’’Поскольку революция была необходимой, чтобы свергнуть Бурбона, я ее
не только позволил осуществить, но я ей благоприятствовал. Но, если за
пределами государства короля революция была полезна, внутри она была
бы губительна”, - признавался Кавур45. И одновременно выражал
готовность правительства сделать все, что было в его власти, чтобы
подавить ее в последнем случае. Таким образом, Кавур считал возможным
использовать революцию ради победы национального дела, но в
ограниченных масштабах и при этом она могла быть лишь средством, а не
целью, иными словами, его отношение к революции было не чуждо
прагматизма.
Тем временем обнародование ’’Монаршего акта” не могло не повлиять
на настроения на континентальном Юге в пользу идеи присоединения к
Пьемонту, которая все больше распространялась и среди либералов,
опасавшихся как бы кризис не вылился в социальную революцию, и среди
народных масс, связывавших с приходом Гарибальди надежды на реши-
тельные перемены в их жизни. Неаполитанская проблема приобретала,
таким образом, совершенно новый характер, и заинтересованность России
в общей с Францией линии в отношении нее возрастала.
Между тем столь долго ожидаемые беседы Киселева с Тувенелем и
Наполеоном III (встреча с ними откладывалась в связи со смертью и по-
хоронами принца Жерома Наполеона) мало что прояснили для Петер-
бурга, предложения которого по существу были отвергнуты. По поводу
обеспокоенности Петербурга положением в Королевстве Обеих Сицилий
министр, как свидетельствовали донесение и письмо Киселева Горчакову
от 28(16) июня, заметил, что проявляемую нерешительность кабинетом
Тюильри следовало отнести на счет нейтралитета или невмешательства,
составляющего основу нынешней политики Парижа на полуострове.
"Признать возможность активного вмешательства в пользу неаполитанс-
кого короля, по его мнению, значило бы отвергнуть всю политику, кото-
рой следовала Франция в отношении Италии; предоставить Англии право
на вмешательство, которого он (король. - О.С.) желает избежать любой
ценой, и обеспечить ему популярность, которую Франция не может ему
уступить, принимая во внимание происходящий в Италии объединитель-
ный процесс”46.
На замечание Киселева, что "и во французских интересах революция в
Италии не может быть доведена до крайности”, Тувенель сказал "до-
ведена, нет”, "но, если она осуществится к пользе Италии и во имя
объединения, мы не должны ей противиться. - То, что Вы мне говорите о
государстве с 26 млн жителей на нашей южной границе, - продолжал
министр, отвечая на замечание Киселева в ходе одной из предшествую-
44 Там же.
45 Cavour С. Lettere edite ed inedite. Vol. 3. P. 341.
46 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 150. Л. 106, 453-454.
256
щих бесед, оставленное тогда без внимания, - нас нисколько не беспо-
коит". По поводу этого заявления Александр II заметил: "Очарователь-
ный принцип, с которым мы не сможем никогда согласиться". Горчаков,
полностью солидаризируясь с монархом, оставил вслед за ним знак "Нота
Бена". Своим "заметь хорошо" он подчеркивал примечательность этих
признаний французского министра, явно не совпадавших с пред-
ставлениями Петербурга о позиции Парижа. В свою очередь, Киселев
нашел весьма любопытным факт, который он должен был констати-
ровать, а именно: наличие аналогичных тендений в отношении объеди-
нения Италии по обе стороны пролива47.
Итог еще одной попытки посла вернуться в ходе беседы к вопросу
экспедиции Гарибальди в несколько ином ракурсе оказался столь же
неутешительным для Александра II. "В XIX веке предприятие Гарибальди
является скандалом. Никакой принцип общественного или частного права
не сохранится в Европе, если с ним смирятся, окажутся затронуты все
интересы, нужно восстановить доверие; эта роль может быть выполнена
Францией, мы ее поддержим всей силой нашей убежденности. Это
ознаменует новую эру для Европы", - заявил Киселев. Признав, что
замечание о скандале справедливо, Тувенель заметил, что "осталь-
ное совершенно верно теоретически, но на практике это не так. По-
этому нейтралитет является единственной линией поведения, которой мы
можем придерживаться, и, по моим расчетам, я нахожу ее одну мудрой и
благоразумной". Для российского монарха это была последняя капля.
"После этого, - начертал он против этих рассуждений министра, - больше
не на что надеяться!" Министр отверг и единственное практическое
предложение, сделанное Киселевым, - идею о французском крейсере, к
которому присоединился бы российский. "Это невозможно, - сказал он
решительно. Мы не можем сделаться жандармами неаполитанского
короля"48.
Впечатления Александра II от содержания беседы посла с Тувенелем,
которые, по мнению Горчакова, Киселев дожен был предчувствовать, и
свои собственные, министр изложил в личном, предназначенном исключи-
тельно для него одного, письме Киселеву от 6 июля (24 июня) 1860 г.
"Тягостное изумление" породили у него сообщения о высказываниях
Тувенеля, в которых он "не обнаружил ни широты взглядов, ни железной
логики константинопольского деятеля", как назвал он французского
министра, до назначения на этот пост бывшего послом в Константи-
нополе. Особенно взволновали и вызвали большое недоумение Горчакова
рассуждения Тувенеля по поводу революции в Италии и заявление
относительно отсутствия какой-либо обеспокоенности в связи с появле-
нием на границе с Францией единой Италии. Последнее, полагал Горча-
ков, можно было понять еще и как отказ от прежнего суждения на этот
счет, некогда определявшего французскую политику. Если теперь в
Париже думают иначе, писал он, то это их дело, время покажет, спра-
ведлива ли новая оценка. Но он не мог найти объяснения утверждению
47 Там же. Л. 106-107.
48 Там же. Л. ПО, 113-114.
9. Серова О.В.
257
Тувенеля, что если революция ’’совершится в пользу Италии и единства,
то Франция не должна ей противиться"49.
Горчакову представлялось трудным согласовать признание Тувенелем
итальянского единства с недавним заявлением Наполеона III Де Мартино,
призвавшим неаполитанского короля достичь сближения с Пьемонтом, дав
конституцию Сицилии и либеральные установления самому Неаполю,
причем император заверял, что в этой ситуации готов ходатайствовать
перед Виктором Эммануилом, будучи также уверен, что и Англия не
откажет ему в поддержке, чтобы освободить Сицилию от укрепившегося
здесь революционного правительства. А от французского посла неаполи-
танский министр иностранных дел Карафа ди Траета услышал, что фран-
цузское правительство решило не допускать аннексии Сицилии и что
Турин знает об этом50.
Горчаков отнесся спокойно к отказу Тувенеля принять предложение
совместными усилиями "помешать посылке подкреплений Гарибальди", но
перечисление французским министром уже принятых во Франции мер по
этому поводу убедило Горчакова, как это заметил и Киселев, в такого
рода "терпимости, от которой один шаг до вмешательства".
В заключении своего письма Горчаков просил Киселева не продолжать
обсуждение этих вопросов с Тувенелем, ибо это могло, как он понимал,
привести лишь к взаимным упрекам. Но он сохранял надежду, что
Наполеон III придерживается иной, чем его министр, точки зрения на
данный вопрос и что министр переменит мнение51.
Эти надежды не оправдались, впрочем, они и не были слишком
серьезными, если учесть, что уже на следующий день, 7 июля (25 июня) в
совершенно секретном письме Киселеву Горчаков под впечатле-
нием новых известий о событиях на Апеннинском полуострове, говоря
о "постыдной комедии, которая разыгрывается с принципом невмеша-
тельства" в дела побеждающей в Италии революции, "откровенно
признавался", что "самый главный виновник этого находится не в Турине",
а во Франции, оказавшейся на буксире у революционной Англии52.
Открытым для него оставался лишь один вопрос - почему она на это
пошла?
"Сознаюсь, - писал министр, - что со времени отставки графа Ва-
левского, то есть с отказа от основ Цюриха, я все меньше понимаю
французскую политику, даже с точки зрения французских интересов. Я не
могу дать себе отчет повороту, который произошел в замыслах
императора Наполеона, и фатальность, которая его ведет к вступлению
на путь авантюры, когда он обладает великолепной позицией, укрепление
которой зависит лишь от него"53.
Чтобы лучше понять происходившее в Париже, Александр И, решил
призвать Киселева для личной встречи в Варшаву.
Между тем состоявшаяся в Клу 4 июля (22 июня) беседа Киселева с
49 Там же. Д. 152. Л. 169, 172.
50 Там же. Л. 173-174.
51 Там же. Л. 175-177.
52 Там же. Л. 161.
53 Там же. Л. 162.
258
Наполеоном III лишь показала справедливость утверждения Тувенеля, что
император не скажет ничего нового по сравнению с ним по поводу
предложений Петербурга.
Действительно, прочитав письмо от 15(3) июня, Наполеон погрузился в
глубокое раздумье. На вопрос посла, уполномочивает ли он его доставить
двору сведения, которые он собрал по неаполитанскому вопросу, импера-
тор ответил: "Да, конечно... я это уже сделал и сделаю еще (т.е. изложит
Петербургу свою позицию по этому вопросу. - О.С.) Но я не могу об
этом достаточно сказать; не всегда удается реализовать свои намерения и
желания"54. Эти слова было трудно расшифровать, и Александр II,
подчеркнув "реализовать свои намерения и желания", написал на полях:
"Но каковы они? Именно это мы хотели бы знать"55.
Невозможно предположить, что Киселев не хотел того же. Но что он
мог сделать, если Наполеон по прочтении письма замолчал, что было для
него обычным состоянием, как утверждали, когда он глубоко задумы-
вался. Послу ничего не оставалось, как откланяться.
Заключение Александра II на этом донесении следующее: "Молчание,
хранимое Наполеоном, не предвещает ничего хорошего, и Киселев мог бы
хорошо его припереть к стене, так как именно в этом смысл письма (от
15(3) июня. - О.С.). Вообще, я должен признать, что со времени
получения этого письма Киселев, кажется, действовал не лучшим образом
как в беседе с Тувенелем, так и в беседе с самим Наполеоном"56.
В этом своем рассуждении о действиях Киселева Александр II
абстрагировался от того, сколь непростой личностью был Наполеон III и
насколько трудно было иметь с ним дело. Исход беседы, однако, не обес-
куражил посла, о чем свидетельствует запись в его дневнике: он наметил
два пути, чтобы прояснить ситуацию, - через Тувенеля и посредством
анализа последующих действий Парижа.
"Наполеон, - писал Киселев, - прочитал письмо (Горчакова от 15(3)
июня. - О.С.) вслух и, по-видимому, оно ему не понравилось; промолвив
слова два, он молча возвратил мне его. Я вынужден был принять на себя
роль пинчера (английская порода собачек, которая все теребит), чтобы
развязать ему язык, но напрасно, на вопросы мои он хладнокровно и
вежливо отвечал односложными словами (pas des monosyllabes). По свин-
цовой маске этого сфинкса невозможно было допытаться, что он думает.
Постараюсь дознаться от Тувенеля; но, впрочем, надо обождать, как они
поступят и поведут дела, тогда увидим, пригодна ли в дипломатии
слишком большая откровенность и не приносят ли более вреда, чем
пользы, откровенные разговоры. Но мне важна сущность дела, а не
форма"57.
Общее заключение Киселева по поводу реакции на письмо от 15(3)
июня свелось к следующему: оно "произвело сильное впечатление на гос-
54 Там же. Д. 150. Л. 160.
55 Там же.
56 Там же. Л. 152.
57 Заблоцкий-Десятовский А.П. Граф П.Д. Киселев и его время. СПб., 1882. Т. 3. С.
186.
9*
259
подина Тувенеля. Слово урок58 (здесь и далее подчеркнуто Киселевым. -
О.С.), произнесенное дважды, может служить обоснованием этой оценки.
Что касается данной императором Наполеоном оценки, - это было лишь
упорно хранимое после чтения этого письма молчание, которое можно
воскрешать в памяти, чтобы рискнуть ныне на какое-либо заключение”.
Против последней фразы Александр II заметил на полях: "Это не
предвещает ничего хорошего”, повторив таким образом уже данную
ранее оценку59.
Попытка Киселева расшифровать через Тувенеля загадочное молчание
оказалась не слишком успешной. На вопрос посла, не высказывался ли
император по поводу содержания письма, министр ответил: ”Да, сделав то
же замечание, о котором я уведомлял, что от нас просят больше, чем мы
можем сделать”60.
Свой анализ случившегося Горчаков подробно изложил в частном пись-
ме к Киселеву от 10 августа (29 июля) Он следующим образом пояснил
смысл письма от 15(3) июня: ”Я сказал, что мы желаем сохранить
интимное согласие с Францией, указал пути поддержания этого согласия,
обрисовал императору Наполеону роль, исполнение им которой успокоит
недоверие Европы и укрепит его личный авторитет, одновременно
отвечая интересам Франции. При этом я ограничился лишь тем, что дал
понять, что, если император французов вступит на революционный путь,
он не сможет рассчитывать на то, что наш Августейший господин будет
на его стороне”61.
По существу отрицательная реакция Наполеона III явно удручала
Горчакова. Он писал в этой связи: "Если единственный ответ, который
этот монарх счел долгом дать на демарш, столь искренне дружеский, -
это молчание перед Вами и попытка броситься в объятия английского
министра, который меняет мнение со дня на день и в котором воспре-
обладала лишь слабая попытка откликнуться на волнения на континенте,
не отдавая себе отчета о средствах, которые следует употребить для
этого, мы можем лишь сожалеть об этом, но это не может изменить нашу
точку зрения. Впрочем, судя по статьям английских газет и по последним
донесениям барона Бруннова, эта попытка будет иметь очень сомни-
тельный успех”62.
Итак, Горчакова беспокоило не только ясное нежелание Наполеона III
действовать совместно с Александром II в Италии, но и возможные
договоренности по этому вопросу с Англией. Поэтому Киселев, который
считал свою задачу выполненной в том плане, что французские руково-
58 Тувенель истолковал появление этого письма, как намерение российского
правительства "давать уроки". Горчаков считал такую интерпретацию ошибочной, ибо, по
его мнению, две великие державы должны обсуждать вопросы, связанные с обеспечением
социального порядка, опираясь в своей оценке на независимость убеждений и откровенность,
диктуемую существующими между нами близкими отношениями. (АВПРИ. Ф. Канцелярия.
1860. Д. 152. Л. 169)
59 Там же. Д. 150. Л. 481.
60 Там же. Л. 178.
61 Там же. Д. 152. Л. 118.
62 Там же. Л. 119.
260
дители теперь ознакомились с позицией Петербурга относительно событий
в Италии63, должен был продолжить начатый с Тувенелем диалог по
этому вопросу.
При новой встрече с министром 9 июля (27 июня) Киселев заявил, что,
если предложение помешать прибытию помощи, посланной Гарибальди,
не было принято, то не мог бы министр высказаться по крайней мере по
поводу принципов, направляющих его политику в отношении Неаполи-
танского королевства.
Тувенель отделался общим заявлением, согласно которому все каби-
неты якобы знакомы с принципами, провозглашенными французским
правительством на все случаи64. И лишь когда посол подчеркнул невоз-
можность для российского правительства иметь дело с державами,
покровительствующими революции, ибо, дорожа французским союзом,
оно тем не менее "не может следовать такой революционной политике,
как политика Пьемонта или правительств, которые готовы ее терпеть",
Тувенель заявил, что понял, чего добивался посол и дал свои разъяснения.
Он призвал принять во внимание ситуацию, в которой оказался фран-
цузский император. "Он не захочет никогда действовать насильственным
путем против Италии, - заметил министр, - и поскольку итальянцы это
знают, наше моральное воздействие менее сильно, чем оно должно быть.
Вы предлагаете оказать давление на Пьемонт, но король Виктор
Эммануил и граф Кавур с трудом сдерживают нападки партий, и если
давление будет несколько сильнее, к власти придет Раттацци с мадзи-
нистским министерством. Следует этого желать? Не забывайте также,
что, оказывая слишком сильное давление на Гарибальди и сицилийскую
революцию, мы оскорбим чувства французов, и с того времени мы
потеряем нашу моральную силу в Италии и даже у себя.
Если король Франческо II добьется одобрения своего правительства,
тогда наша активность может проявить себя и оправдать себя (здесь и
далее подчеркнуто в тексте. - О.С.). Но до того император, по моему
мнению, не может вмешаться, я ему этого не посоветую... Нужно счита-
ться с ситуацией. Император силен и могуществен, но у него есть свои
трудности. Необходимо принимать это во внимание и не просить у него
невозможного". Дальнейший ход этого диалога посол воспроизводил так:
«"Это справедливо, - ответил я, - но это приложимо в равной степени к
нам, вас устраивает, а мы не можем стать союзниками героя Сицилии". -
Притягательность авторитета такова, продолжал господин Тувенель, что
повсюду в Европе Гарибальди стал героем дня. Нужно, чтобы восполь-
зовались его делом и чтобы неаполитанский король принял у себя его
реформы с доверием. Тогда император сможет поднять свой голос и за-
ставить прислушаться в Турине»65.
Свое впечатление от этой беседы Киселева с Тувенелем Александр II
зафиксировал в следующей помете: "Эта новая беседа доказывает еще
раз, что нам следует отказаться от надежды увидеть, как правительство
63 Там же. Д. 150. Л. 482.
64 Там же. Л. 163.
65 Там же. Л. 167, 168.
261
Наполеона возвращается на путь более мудрый и достойный, что согласие
с Францией становится все более и более трудным"66.
В этом пришлось еще раз убедиться из очередной беседы Киселева с
Тувенелем. На излагавшей ее содержание депеше от 18(6) июля
Александр II начертал: "Речи Киселева были правильны, но итоги ничего
не продвигают’"67.
О раздражении монарха французскими руководителями свидетель-
ствует его помета по поводу приведенного Тувенелем (в подтверждение
тезиса о плохом состоянии неаполитанских дел) факта, что направляв-
шиеся в Турин неаполитанские представители вернулись с дороги,
настигнутые бурей на море. Сопровождавшее это сообщение замечание
министра - "Чего можно добиться с подобными людьми", Александр II
отпарировал: "Могли бы сказать также с такими людьми, как Наполеон и
он сам"68.
Итак, в центре обсуждения были вновь неаполитанские дела. Точки
зрения собеседников относительно их состояния резко расходились.
Тувенель не находил никаких сдвигов к лучшему. Попытки Киселева
убедить его оценить положительно изменения, произошедшие в резуль-
тате актов короля, равно как различные соображения в защиту его дела,
успеха не имели.
Париж мог терпеть, но не мог поддержать неаполитанских Бурбонов -
следовало из речей Тувенеля. Он сослался на англичан, которые отказы-
вались от всякого вмешательства в пользу неаполитанского короля.
"Необдуманный шаг с нашей стороны, - заметил он, - может оживить
некоторые притязания на Сицилию и привести к войне. Что касается нас,
мы этого вовсе не хотим, и я думаю, что вы этого не хотите еще
более"69.
На очередное настойчивое пожелание Киселева, чтобы Париж принял
советы Петербурга, Тувенель уклончиво заявил, что "это может произой-
ти... но в свое время. Нужно, тривиально говоря, чтобы они (итальян-
цы. - О.С.) начали вариться в собственном соке (подчеркнуто в тексте. -
О.С.), а там будет видно, что следует делать. Не забывайте также, что
нужно считаться с внушениями Англии, чтобы не оказаться опроки-
нутыми"70.
Киселев должен был признать по завершении беседы, что министр, еще
гораздо меньше, чем император, был расположен в пользу неаполитанских
Бурбонов, что не произошло никаких изменений в той политике, которую
он проводил до сих пор, и что восточный вопрос начинает его всерьез
занимать71.
В Петербурге пришли к заключению, что Киселеву не следует больше
поднимать новую дискуссию о принципах, направляющих политику двух
66 Там же. Л. 163.
67 Там же. Л. 172.
68 Там же. Л. 174.
69 Там же. Л. 175.
70 Там же. Л. 176-177.
71 Там же. Л. 178.
262
кабинетов, что к "данному моменту они (принципы. - О.С.) далеки от
того, чтобы совпадать"72. Киселеву вновь напомнили о желании Александ-
ра II видеть его в Варшаве, где государь собирался быть в сентябре.
По конкретным вопросам, затронутым в беседах Киселева с Тувенелем
и Наполеоном III, Горчаков изложил послу следующие соображения. В
Петербурге считают, что великие европейские державы должны посред-
ничать во имя облегчения примирения неаполитанского короля с его
подданными, учитывая новые уступки, на которые он пошел. Французское
правительство заводило решение проблемы, по мнению Горчакова, в
заколдованный круг, ведь в Париже на словах якобы готовы поддержать
короля, если он пользуется доверием в стране, а на деле делают все,
чтобы поколебать такое доверие73.
По поводу поставленного Тувенелем вопроса, "не лучше ли аннексио-
нистская акция г-на Кавура, чем республиканская агитация Раттацци или
Мадзини", Горчаков писал, что не видит тут большой разницы: "Те и
другие опираются в своей деятельности на один и тот же рычаг и
видимость монархии при революционном господстве, не лучше, чем
республика, открыто провозглашенная. Эта последняя могла бы даже
представлять преимущество, поскольку она пробудила бы Францию от ее
апатии и смогла бы через анархию привести к порядку"74.
По поводу заявления Наполеона III, затем повторенного Тувенелем,
"нужно позволить Гарибальди изнурить себя" Горчаков замечал: «Если
это означает, что не нужно ни в чем затруднять посылку подкрепления в
людях, боеприпасах и деньгах, которые не перестают к нему прибывать,
эту фразу нужно было бы также перевести "иначе": "Нужно позволить
Гарибальди организоваться" (подчеркнуто в тексте. - О.С.). Когда это
будет сделано, он станет не только хозяином Сицилии, но будет в состоя-
нии перенести революцию на полуостров и т.д. Если бы приняли меры,
чтобы помешать этим подкреплениям, тогда в самом деле Гарибальди,
ограниченный своими собственными силами, мог бы изнурить себя. Иначе
равновесие никоим образом не будет на равных между неаполитанским
королем и им, тем более что морально содействуют ослаблению и
расшатыванию доверия, которое уступки короля могли бы породить в
стране».
Киселеву предписывалось при случае изложить эту точку зрения в
беседе с Тувенелем75.
Если обобщить все сведения, полученные Петербургом относительно
позиции Парижа на этом новом этапе развития событий на Апеннинском
полуострове, то его претензии по поводу их недостаточности выглядят не
слишком обоснованными. Скорее следовало говорить об удручавшем
российских руководителей нежелании французского правительства прямо
признать изменения в его позиции по итальянскому вопросу и прежде
всего в такой кардинальной проблеме, как образование единого итальян-
72 Там же. Д. 152. Л. 146.
73 Там же. Л. 147-148.
74 Там же. Л. 149.
75 Там же. Л. 143.
263
ского государства: Наполеон III, исходя из реалий, должен был смириться
с таким, явно становившимся неизбежным фактом, хотя не исключал, что
это новое государственное образование примет форму федерации или
окажется вообще нежизнеспособным. Петербург же тем болезненнее
реагировал на свидетельство явных расхождений с Парижем, что, в
частности, они касались положения более других итальянских государств
занимавшего его Неаполитанского королевства.
Одновременно с усилиями выяснить позицию Парижа Горчаков пытал-
ся предпринять некоторые демарши в Вене. В частном письме Балабину
от 13(1) июля, с которым просил ознакомить Иоганна Бернхарда
Рехберга, министра иностранных дел и премьер-министра, он по существу
призывал венский кабинет изменить его позицию ’’пассивного наблюда-
теля, предоставившего революцию на Юге Италии ее естественному
ходу”. В Петербурге считали, что великие державы должны одобрить
сделанные неаполитанским королем уступки и воспользоваться ими, чтобы
добиться примирения короля с его сицилийскими подданными и положить
тем самым конец исходящим с Севера Италии притязаниям. Причем не
следовало предаваться обсуждению вопроса, своевременны ли уступки и
отвечают ли нуждам населения, а нужно было не упустить этот случай,
постаравшись воздвигнуть преграду революционному потоку76.
Бесплодность усилий Киселева объяснялась отчасти тем, что в это
время Париж пытался добиться от Лондона совместных акций в неапо-
литанском вопросе. Сначала он предложил содействовать перемирию
между Неаполем и Сицилией на шесть месяцев, позднее - совместные
операции двух флотов, чтобы помешать Гарибальди пересечь пролив.
О первом из этих предложений Кавур был уведомлен Талейраном
23 июля. Известие не вызвало у него энтузиазма, хотя он не подал вида.
Сардинского посланника в Лондоне Д'Адзельо он просил не возражать
против этого, но сделать все возможное, чтобы предложение было от-
вергнуто. Последний, однако, вскоре убедился, что англичане вовсе не
склонны отказываться от принципа невмешательства77.
Твердая позиция Лондона вынудила Наполеона III отказаться от плана
шестимесячного перемирия и намерения помешать высадке Гарибальди на
континенте. В Париже было решено действовать совместно с Лондоном в
итальянском вопросе на основе принципа невмешательства.
Между тем занятая Парижем позиция по существу полностью блоки-
ровала всякую активность России в неаполитанском вопросе: пришлось
ограничиться лишь выражением моральной поддержки в адрес Неаполя и
увещеваниями в адрес Турина.
В июле Горчаков отклонил переданное через Реджину пожелание
Неаполя, чтобы Петербург настойчиво просил Турин помешать проведе-
нию Гарибальди выборов на Сицилии. Он сослался на то, что сардинское
правительство уже дезавуировало - письменно перед Неаполем и устно
перед Петербургом - всякое соучастие в действиях Гарибальди. ’’После
этого, - писал Горчаков 14(2) июля 1860 г. в записке к Реджине, - как я
76 Там же. Д. 192. Л. 395-396.
77 Cavour С. Carteggio Cavour-Nigra dal 1858 al 1861. Vol. 4. P. 100, 106; Cavour e
1’Inghilterra. Carteggio con V.E.D’Azeglio. Vol. 1-2. Bologna, 1933. Vol. 2, t. 2. P. 110-114.
264
буду его просить помешать выборам и голосованию на Сицилии, которые
проводятся под влиянием все того же Гарибальди? Признание следствия
их, т.е. аннексии, - это было бы совсем другое дело, однако г-н Кавур
уже осведомлен о том, какое серьезное ухудшение в отношениях
Пьемонта с Россией вызвала бы аннексия”78.
На деле Петербург продолжил, правда весьма формальные и деклара-
тивные, попытки воздействовать на Турин. Так депешей от 13(1) июля
Гагарин был уполномочен Горчаковым довести до сведения Кавура, что
Россия видит "в уступках неаполитанского короля решение, которое
отвечает всем разумным требованиям", что она "их поддерживает и что
император был очень удручен условиями, выдвинутыми Кавуром для
достижения договоренности с Неаполем2*, что туринский двор возьмет на
себя серьезную ответственность, если станет причиной того, что способ
урегулирования, предложенный Неаполем и энергично поддержанный
Парижем, провалится, и что за подобный шаг Пьемонт будет осужден"79.
По существу Горчаков расписывался в своем бессилии, располагая
более чем скромным арсеналом средств, влиять на события на полу-
острове. Ведь единственный приводимый им в пользу договоренности
Турина с Неаполем аргумент - это ссылка на позитивное отношение
России и Франции (утверждая это, он, впрочем, грешил против известной
Кавуру истины) к уступкам, на которые пошел Франческо II, а далее все
из обычного для подобных случаев набора дипломатических штампов -
заявления об ответственности и осуждении.
Показательны и рекомендуемые Гагарину предосторожности при
изложении сардинскому министру этих соображений: "Изложите все это
дружески, сдержанно, но ясно. Если новые отправки к Гарибальди
осуществятся при явном попустительстве Пьемонта, не упускайте случай,
чтобы привлечь к этому внимание Кавура, но лишь для того, чтобы ему
доказать, что ничто в этом плане не ускользает от Вас. Впрочем, будьте
осторожны и не принимайте решений, которые заставят сжечь ваши ко-
рабли, до того как Вы снесетесь с министерством и получите инструкции.
Будьте в курсе событий и не пренебрегайте никакими деталями"80. Таким
образом, речь в этой инструкции идет если не о плохо скрываемом от
Пьемонта попустительстве, то уж во всяком случае об отсутствии
намерения на какое-то действенное вмешательство в события на по-
луострове.
И без того очевидная причина настойчивости призывов России -
оказать более активную помощь Неаполю - не составлявшая секрета для
тех, кто знал о характере отношений между двумя странами, была прямо
названа представителем России в Австрии представителю Франции. Такая
78 ASN. Minister© degli affari esteri. Busta 1700.
2* Ими предусматривался отказ Неаполя от всяких связей с Австрией, его обязательство
предпринять совместные с Турином действия с целью побудить папу проводить нацио -
нальную политику на основе системы наместничества, отказ от попыток вернуть силой
Сицилию под влать Бурбонов. Вскоре, по совету Наполеона III, Кавур изменил свою
позицию, настаивая лишь на третьем пункте.
79 АВПР. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 189. Л. 589.
80 Там же. Л. 589-590.
265
настойчивость "не диктуется в самом деле никакими политическими
мотивами, - утверждал Балабин, - а исключительно личными чувствами
Александра II, который считает это для себя вопросом чести и выра-
жением признательности неаполитанскому двору за добрые чувства,
которые тот всегда демонстрировал санкт-петербургскому двору, а
особенно во время восточной войны"81.
Понятно посему, что Горчаков, как и в случае с принципом легити-
мизма, оказывался в трудной ситуации и вынужден был следовать в
сущности двойственной линии, прикрываемой формальными заявлениями о
моральной поддержке, причем он не скрывал этого от заинтересованных
сторон, о чем свидетельствовала упомянутая выше инструкция Гагарину.
Это же полностью подтвердила и предписанная Гагарину в дальнейшем
линия поведения по поводу переговоров Неаполя с Турином. Депешей от
25(13) июля Горчаков рекомендовал, поддерживая в целом усилия
неаполитанцев по достижению соглашения с Турином, не входить ни в
какие детали этих переговоров82. Такая позиция не была изменена и даже
после того, как из Неаполя последовали жалобы на Гагарина за то, что он
не оказывает достаточной помощи в переговорах. Более того 7 августа
(25 июля) 1860 г. Гагарин был уполномочен вновь поставить в известность
неаполитанцев, что ему "приказано поддерживать в общей форме усилия
неаполитанского правительства по достижению соглашения с Пьемонтом,
рекомендовать умеренность Кавуру, настаивать на соблюдении принципов
международного права. Чтобы сделать больше, нужно, чтобы знали об
уступках, которые Неаполь наконец готов сделать Пьемонту. До сих пор
мы не видим никакого окончательного плана, а лишь эластичный круг,
который сжимается или расширяется в зависимости от сиюминутных
случайностей. Географически будучи не в сосоянии оказать действенную
помощь Неаполю, император не смог бы взять на себя роль судьи ни о
жертвах короля в пользу договоренности с Турином, ни давать с того
времени ему советов в этом отношении.
С другой стороны, каковы бы ни были Его симпатии к королю, Его
Величество не может априори поддержать уступки, о которых оно не
информировано и которым неаполитанское правительство, как кажется,
утратившее всякую веру в свои собственные силы, может придать
размеры, не согласовывающиеся ни с убеждениями Нашего Августейшего
Государя, ни с Его представлениями о достоинстве монарха. Когда от-
казываются ото всего безо всяких усилий, не спасают ничего"83.
Между тем Кавур, предпринимая усилия к тому, чтобы помешать
реализации в Лондоне предложений Парижа, одновременно стремился
привлечь на свою сторону или по крайней мере нейтрализовать Петербург
и Берлин. В связи с вынесенным им из донесений Саули впечатлением,
что Александр II находит чрезмерными выдвинутые сардинским
правительством неаполитанскому условия союза, Кавур депешей от 25
июля уполномочил Саули (идентичная депеша была направлена в Берлин
81 La questione italiana dalle annessioni al Regno d’Italia nei rapporti fra la Francia e 1'Europa.
Ser. 3. Vol. 1-4. Roma, 1968. Vol. 1. P. 332.
82 АВПР. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 189. Л. 594.
83 Там же. Л. 598-599.
266
Де Лонэ) дать разъяснения, доказывавшие бы, что неаполитанский
король сам виноват в сложившейся ситуации. В ней, в частности, гово-
рилось: ’’После того, как неоднократно он отказывался присоединиться к
нам и установить правление на широкой основе национальной политики,
понуждаемый опасностью, которую он сам себе создал, он внезапно
развернул судно и просит нашей дружбы. При каких обстоятельствах он
обращается с такой просьбой? Одна половина его королевства уже
избавилась от его власти, а во второй половине, население которой гнет
ненавистной полиции и плачевное прошлое сделали недоверчивым даже к
предоставленным ему либеральным установлениям, отказывается под-
держивать честных и либеральных министров... Теперь для того, чтобы
истребить это неискоренимое чувство недоверия, заполнить пропасть,
существующую, к несчастью, между народом и династией, просят короля
Виктора Эммануила стать гарантом добросовестности неаполитанского
правительства”. Таким положением дел в Королевстве Обеих Сицилий
Кавур объяснял характер выдвинутых сардинской стороной предвари-
тельных условий соглашения, и прежде всего обязательств, не остав-
лявших никакого сомнения относительно национального характера поли-
тики, которая в будущем поможет королю вернуть сердца его поддан-
ных84.
В условиях становившейся все более реальной угрозы высадки отрядов
Гарибальди на неаполитанском побережье в Петербург следовали летом
1860 г. одна за другой просьбы неаполитанского короля предпринять
демарши в Париже, Лондоне и Турине, чтобы этому помешать, а также
скоординировать с этой целью действия российского флота с французским,
не привели ни к какой серьезной акции. По поводу первой просьбы ско-
рее для очистки совести, чем рассчитывая на какой-то результат,
Александр II уполномочил Горчакова еще раз обратиться с подобным
ходатайством к европейским державам, по поводу второй вынужден был
просто констатировать: ’’Франция от этого отказалась”85.
В Петербурге понимали всю бессмысленность просьбы Неаполя:
"Гарибальди, - писал в записке Александру II 24(12) июля 1860 г.
Горчаков, - напав на Неаполитанское королевство на материке, не
поставит себя больше вне закона, чем он уже поставил со времени
экспедиции на Сицилию. К чему послужил бы протест против Гарибальди?
Мы не можем вступать с ним ни в какое общение, и наш протест был бы
бесполезным поступком. Чудаки те, кто не хочет понять этого в Неаполе.
Впрочем, то, что неаполитанский кабинет просит, уже сделано единствен-
ным практически существующим путем; из телеграммы князя Гагарина,
Ваше Величество знает, что король Виктор Эммануил запретил своему
старому генералу что-либо предпринимать на неаполитанском побе-
режье"86. Александр II полностью разделял мнение Горчакова.
На обращенные к нему вновь 27 июля отчаянные призывы делла
Реджины - предпринять какие-то шаги, чтобы помочь неаполитанскому
84 ASD; Indici. Vol. 1: Registro corrispondenza confidenziale. Busta 35.
85 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 122. Л. 554, 558.
86 Имелось в виду письмо короля к Гарибальди от 22 июля (АВПР. Ф. Канцелярия. 1860.
Д. 56. Л. 154).
267
королю, - Горчаков ответил: "Если Гарибальди не слушает короля
Виктора Эммануила, он никого не послушает. К тому же это единствен-
ный человек, который мог бы с ним поговорить; и в Неаполе, думаю, не
полагают, что мы могли бы войти в какой-либо контакт с Гарибальди..."
Он заверил, что будет продолжать делать все, что практически возможно
для короля, а одновременно призвал неаполитанских руководителей самим
помочь себе. Никаких конкретных обещаний о помощи неаполитанский
посланник не услышал от Александра II и при личной беседе87.
Горчаков 6 августа в беседе с ним твердо обозначил границы поддерж-
ки: она может быть лишь моральной, ввиду географического положения
России. Реджина заключал из этого, что не следует строить ’’никаких
иллюзий на помощь извне, если Европа не убедится сначала, что у нас
еще не наступило социального разложения и что мы имеем еще жизнен-
ные силы для сопротивления’’. На прощание Горчаков еще раз его
призвал: "Ради Бога, защищайте себя, боритесь и опирайтесь на способ-
ных людей’’88.
О том, на что мог всерьез рассчитывать неаполитанский король, свиде-
тельствует помета Александра II на телеграмме Волконского от 8 августа
(27 июля), извещавшей о неминуемой высадке Гарибальди на континенте.
Подчеркнув фразу о намерении неаполитанского правительства энергично
защищаться, он написал: "Пошли ему Бог успеха!"89.
По поводу выраженной в конце августа Киселеву неаполитанским
посланником просьбы относительно того, чтобы Петербург совместно с
Берлином и Веной предпринял новую попытку перед Наполеоном III в
поддержку неаполитанского двора, Александр II писал: "Я не желал бы
ничего лучше, как предпринять еще этот демарш, но, увы, я считаю, что
уже слишком поздно!"90.
В условиях стремительного развития событий на Апеннинском полу-
острове в Петербурге отдавали себе отчет в "неосуществимости преду-
предительных дипломатических действий", "в отсутствии возможности для
новых увещеваний" в адрес Парижа, но при этом сохраняли готовность
откликнуться, если он займет общую с ним позицию91.
Тем временем после переправы через пролив 18 августа войска Гари-
бальди быстро продвигались вперед. 5 сентября неаполитанский король на
корабле "Мессаджеро" отправился в Гаету, укрепленный плацдарм на
оставшейся у него небольшой территории. 7 сентября войска Гарибальди
вступили в Неаполь.
Этому предшествовала попытка Кавура организовать до прихода Гари-
бальди восстание в Неаполе, - попытка, которая закончилась провалом.
Но ему удалось помешать осуществлению готовившейся с участием
Мадзини экспедиции в Папское государство, которая через Умбрию
и Марку проникла бы в Неаполитанское королевство. Обе эти акции
были продиктованы стремлением Кавура лишить демократов перешед-
87 ASN. Minister© degli affari esteri. Busta 1700.
88 Ibid.
89 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 122. Л. 566.
90 Там же. Д. 150. Л. 355-358.
91 Там же. Д. 152. Л. 97.
268
шей к ним инициативы в руководстве итальянским национальным
движением.
И в новых условиях, когда Гарибальди успешно продвигался на конти-
ненте, Кавур хотел ввести королевские войска в Марку и Умбрию. Доби-
ваясь одобрения этого плана Наполеоном III, в конце августа он инфор-
мировал императора об антигарибальдийской направленности этого пред-
приятия: поскольку было невозможно помешать войскам Гарибальди
взять Неаполь, следовало поддержать готовые вспыхнуть восстания в
Умбрии и Марке, чтобы задержать его дальнейшее продвижение. Напо-
леон одобрительно отнесся к этому плану, а чтобы успокоить дипло-
матию, выдвинул идею созыва конгресса92.
Правда, когда в Риме в дипломатических кругах распространился слух
о подготовке экспедиции и о том, что она осуществляется с согласия
Наполеона III, он направил 9 сентября Виктору Эммануилу письмо, заяв-
ляя, что будет вынужден оказать сопротивление в случае вступления, без
законного на то основания, его войск во владения папы93. Было очевидно,
что речь шла о чистой формальности, чтобы скрыть попустительство. Об
этом свидетельствовал и отзыв французского посланника из Турина, а не
всей миссии (ее теперь, как и соответственно сардинскую миссию после
отбытия в начале октября Нигра из Парижа, возглавляли поверенные в
делах), по поводу чего Александр II заметил: "Я нахожу это лишь полу-
мерой"94.
В Петербурге вскоре поняли, что разрыв Парижа с Турином не серь-
езен, здесь, как заявил Александр II Монтебелло, с нетерпением ждали
последствий заявления Наполеона III Виктору Эммануилу II и полагали,
что положение Франции в Европе будет зависеть от того, как она
поступит95. На Неве были разочарованы тем, что Франция не распо-
ложена идти дальше запугивания. Российское правительство, хотя и
осознавало себя менее других заинтересованным в итальянских делах
(об этом Горчаков писал Будбергу 21(9) сентября), "решило пойти на
серьезную акцию", а чтобы она имела вес, оно добивалось, чтобы одно-
временно прусское правительство (учитывая его прежние заявления),
тоже отозвало свою миссию из Турина96. Речь, таким образом, шла о раз-
рыве дипломатических отношений с Турином. Но принц-регент решитель-
но отказался присоединиться к предложенному Россией демаршу. Будберг
попытался переубедить Шлейница, позаимствовав аргумент из арсенала
обычно используемых Пруссией в отношении России: он сослался на влия-
ние, которое совместные действия России и Пруссии окажут на решения
французского правительства, чье постоянное преобладание и захват
инициативы во всех делах рассматривались прусским правительством в
качестве источника политической дезорганизации Европы. Изложенные
Шлейницем в ответ соображения Будберг суммировал так: Англия
связана итальянским вопросом; порвать отношения с Пьемонтом, значило
92 Cavour С. Il Carteggio Cavour-Nigra dal 1858 al 1861. Vol. 4. P. 186.
93 Ibid. P. 199.
94 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 151. Л. 489.
95 Charles-Roux F. Op. cit. P. 284.
96 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 19. Л. 163-164.
269
отделиться от нее, а в Берлине предпочитали совершенно иное: чтобы,
наоборот, произошло сближение Англии и России. Будберг не скрыл от
министра, что усматривал в этом желание увеличить дистанцию между
Пруссией и Россией, с тем чтобы, в свою очередь, сократить таковую
между Пруссией и Англией. Министр отказался продолжать обсуждение,
но на прощание посвятил посланника в борьбу, которую выдержал со
стороны своих радикально настроенных коллег в Совете министров, не
желавших и слышать о разрыве с Пьемонтом и находивших неуместным
даже порицание совершавшихся в Италии фактов, исходя из того, что
Пруссия должна приветствовать объединение Италии, как результат пол-
ностью соответствующий ее собственным интересам97.
Александр II, ознакомившись с содержанием этой беседы, остался ею
недоволен. ’’Это не предвещает нам там ничего хорошего!” - написал он
на донесении98.
Об интерпретации Александра II в целом событий в Италии красно-
речиво свидетельствует его письмо Барятинскому от 25(12) сентября.
Находя, что нет названия оскорблениям, которые позволяют себе в
Италии, он писал: ”Вот уже Гарибальди хозяин всего Неаполитанского
королевства, так сказать, от имени короля Виктора Эммануила, и этот
последний ему позволяющий это сделать и направляющий свои войска
оккупировать государства папы, не объявляя войны, под предлогом обес-
печить там порядок и предоставить возможность народу свободно про-
демонстрировать, кому он хочет принадлежать. Франция, со своей сто-
роны, делает вид, что его не одобряет, отзывая своего посланника из
Турина, в то время как у нас есть доказательства, что все, что там проис-
ходит, делается с ее ведома и согласия! После этого договаривайтесь с
подобным правительством! Что касается Англии, она следует своей преж-
ней политике, то есть всегда принимает сторону революции против
законных правительств. Признайтесь, что все это не очень забавно.
Добавьте к этому разложение Турции и зверства, которые там соверша-
ются ежедневно против христиан, поэтому нужно ожидать там развязки,
которую мы предвидели очень давно и которая нас касается гораздо
ближе, чем все, что происходит в остальной части Европы. Пусть Бог
придет нам на помощь и наставит нас, когда наступит время действо-
вать”99. Нарисованная Александром II картина вполне соответствовала
реальной ситуации.
Между тем успешное и быстрое завершение в конце сентября начатой
всего лишь 12 сентября кампании в Марке и Умбрии позволило Кавуру
достичь поставленной цели, ибо это открыло возможность для интервен-
ции королевских войск на Юг, подняло престиж Пьемонта, показало
намерение умеренных добиваться объединения Италии, перехватив тем
самым инициативу у демократов. Кавур исходил из убеждения, что
"революционная эра должна быть завершена", а Южная Италия срочно
присоединена к Сардинскому королевству, чтобы положить конец рево-
97 Там же. Д. 17. Л. 477-478, 480-482.
98 Там же. Л. 476.
99 The Politics of Autocracy: Letters of Alexander II to Prince A.J. Bariatinskii, 1857-1861. P.;
The Hague, 1966. P. 139-140.
270
люции. Именно поэтому он дал решительную отповедь в парламенте тем,
кто склонен был ’’извлечь пользу из революционного дела ради заверше-
ния освобождения Италии"100, т.е. присоединения Папского государства и
Венеции.
Уже 3 октября королевское войско во главе с Виктором Эммануилом
двинулось в Южную Италию. 27 октября состоялись встреча гарибальдий-
ских отрядов с этим войском и знаменитая встреча Гарибальди с королем.
Еще до этого, 21 октября, на континентальном Юге и в Сицилии были
проведены плебисциты, подавляющим большинством одобрившие при-
соединение к Пьемонту. 4 ноября состоялись плебисциты в Марке и
Умбрии, имевшие такие же результаты. 8 ноября королю представили
результаты плебисцита. 1 декабря он прибыл из Неаполя в Палермо и
был восторженно встречен населением.
Еще 11 октября парламент единодушно одобрил резолюцию, выражав-
шую благодарность Гарибальди. Король предложил Гарибальди титулы и
дары, от которых он отказался, но попросил у короля предоставить ему на
год управление Южной Италией со всеми военными и гражданскими
полномочиями, на что получил отказ. 9 ноября Гарибальди отплыл на
остров Капреру. Вся деятельность и его последний жест окружили имя
Гарибальди ореолом. Вот как писал об этом Волконский 16(4) ноября в
депеше Горчакову: "Личность Гарибальди выросла в глазах обществен-
ного мнения с тех пор, как он больше не находится у власти. Дитя народа,
отказавшийся от почестей и благ, которые ему были лично предложены
новым господином Италии, его бескорыстие, в искренность которого я
верю, ему создали положение, которого не могут требовать поборники
итальянского монархического единства, использующие в качестве глав-
ного двигателя запугивание, подкуп и неблагодарность в отношении тех
самых добровольческих легионов, солдат революции, которые являются в
глазах Европы разрушительными факторами, но которые заслужат со
стороны Пьемонта имя создателей его нынешней мощи. В глазах исто-
рика нашего времени, историка беспристрастного и честного, декреты,
которые служат апологией убийства, подобно тому, что почитал память
Милана, тому, что я прилагаю3*, останутся навсегда неизгладимым пят-
ном, от которого имя Гарибальди не сможет очиститься, но для масс
бывший диктатор будет представляться легендарным героем итальян-
ского дела’’101.
В Петербурге весьма умеренно отреагировали на обсуждение в парла-
менте вопроса о немедленном осуществлении волеизъявления населения
Южной Италии. Известие об этом Горчаков нашел "невероятным", а
предлагаемый по этому поводу законопроект ’’экстраординарным’’102.
7 октября (25 сентября) 1860 г. Горчаков направил Гагарину депешу
(ее копию ему предписывалось передать Кавуру) с указанием затребовать
100 Cavour С. Discorsi parlamentari. Vol. 11. Р. 244.
3* Речь шла о декрете Гарибальди от 29 октября под названием "Италия и Виктор
Эммануил".
101 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 123. Л. 82-83.
102 ASD. Indici Vol. 1: Quarantuno volume della corrispondenza in cifra e telegrafica. Busta
70(27).
271
паспорта и немедленно покинуть Турин вместе со всем персоналом миссии.
В ней содержалась пространная мотивировка этого решения, представ-
лявшая собой по сути подробный анализ хода событий на полуострове
после прелиминарного мира в Виллафранке и позиции российского прави-
тельства в этой связи, о которой неизменно ставилось в известность сар-
динское правительство. Министр, в частности, писал: “Сардинское прави-
тельство позволило своим войскам без объявления войны, без какой-либо
провокации пересечь границу Римских государств. Оно открыто вступило
в сделку с происходящей в Неаполе революцией, оно одобрило ее
действия присутствием своих войск и поставленных во главе повстан-
ческих сил высших пьемонтских чиновников, не перестававших находить-
ся на службе у короля Виктора Эммануила. Наконец, оно только что
увенчало этот ряд нарушений права объявлением передо всей Европой о
намерении согласиться на присоединение к Пьемонтскому королевству
территорий, принадлежащих суверенам, которые еще находятся в их
государствах, где они защищают свою власть от революционного наси-
лия. Эти поступки не позволяют нам более считать пьемонтское пра-
вительство безучастным в отношении охватившего полуостров движения.
Оно само принимает на себя ответственность за него и ставит себя в
явное противоречие с принципами международного права. Его ссылки на
необходимость покончить с анархией не могут служить ему оправданием,
коль скоро оно воздвигает преграды революции, чтобы воспринять ее
наследство, а не для того чтобы остановить ее ход или исправить допу-
щенное ею беззаконие. Подобные отговорки не могут быть приняты.
Речь идет здесь не о вопросе итальянском, а о вопросе, представляющем
всеобщий интерес, касающемся всех правительств, речь идет о вечных
законах, без которых никакой общественный порядок, никакой мир,
никакая безопасность не могут существовать в Европе”103.
Итак, в Петербурге не вышли за рамки ставших традиционными
ссылок на принципы и упреков в адрес сардинского правительства в
"сделке” с революцией.
Знакомство с этой и еще одной депешей по данному вопросу произвело,
писал Гагарин, глубокое и горькое впечатление на графа Кавура, который
какое-то время хранил молчание погруженный в свои размышления, а
затем, оправившись, сказал: "Вы, однако, не собираетесь поощрять
Австрию и объявить нам войну! Это невозможно!”104.
Прав был Ольдоини, считавший, что Россия пошла на разрыв отноше-
ний "скорее из долга чести по отношению к Бурбонской династии Неа-
поля, которая помогла в свое время снабжению русской армии в Крыму
провиантом, и чтобы не допустить признания права национальностей
на независимость, ибо это могло бы способствовать усилению нацио-
нальных устремлений Польши... чем из искреннего участия. Князь
Горчаков был слишком прозорлив, а русское правительство слишком
явно выказало себя нашим другом во время войны 1859 года, чтобы
не понимать, - писал он, - что духовно Италия была уже объединена и
103 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 189. Л. 613-614.
104 Там же. Л. 24.
272
что ее окончательное объединение являлось лишь вопросом времени и
обстоятельств"105.
Справедливость суждений сардинского дипломата подтверждает и неиз-
менно сохраняемая российским правительством позиция в отношении
постоянных просьб о помощи неаполитанского короля. Искренне сочувст-
вуя положению Франческо II106, Александр II 26 октября 1860 г., отвечая
на его очередные послания (от 6 и 11 октября), обещал лишь моральную
поддержку: "Долг, который я, - писал он, - обязан выполнять в отно-
шении моей страны, вменяет мне границы, которые я не могу помыслить
перейти"107. Оказание как финансовой, так и военной помощи в Петер-
бурге считалось невозможным. Поскольку честь короля как монарха и
военного не пострадала, ему самому предстояло решить, следует ли про-
должать борьбу, которую в Петербурге находили отныне бесцельной108 109.
Знаком расположения к королю должен был служить тот факт, что
Волконскому предписывалось не спешить с отъездом в Рим из Гаеты,
оставаясь там в течение всего времени пребывания короля1()9.
Новые протесты прежнего неаполитанского правительства против
осуществляемых революционными властями актов, обвинения в адрес
великих держав (кроме Франции) в том, что они бросили Франческо II на
произвол судьбы, ограничившись выражением симпатий, побудили Петер-
бург дать через Реджину и Волконского разъяснения, причем здесь осо-
бенно были задеты исключением, сделанным французскому императору.
Опровергая эти утверждения, Горчаков в депеше к Волконскому от
30(18) ноября напоминал, что с самого начала предприятия Гарибальди на
Сицилии Россия предложила Франции направить корабли с тем, чтобы
помешать поступлению оружия из Пьемонта для снабжения повстанцев, и
не ее вина, что это предложение, холодно встреченное во Франции и
сообщенное затем Парижем Лондону, было окончательно отклонено дву-
мя морскими державами под предлогом принципа невмешательства. Он
напомнил также, что Россия была единственной державой в Европе, кото-
рая своей четкой и недвусмысленной позицией в отношении пьемонтского
правительства засвидетельствовала решительное осуждение этих актов и
безоговорочно воздала должное правам короля Франческо II. И вовсе не
Россия в ходе встречи в Варшаве (о чем речь пойдет ниже) воздвигла
препятствия реализации идеи созыва европейского конгресса для урегули-
рования итальянских дел, как о том просил неаполитанский король.
Все это излагалось Горчаковым в обоснование его недоумения по
поводу исключения, делаемого в пользу Франции, которое он объяснял
желанием неаполитанского правительства с помощью такого выражения
чувств примириться с Наполеоном III (оценить шансы и уместность этой
попытки могло лишь неаполитанское правительство) или наличием у него
105 Цит. по: Берти Дж. Россия и итальянские государства в период Рисорджименто. М.,
1959. С. 725-726.
106 На письме Франческо II от 11 октября российский монарх заметил: Он вызывает у
меня глубокое сострадание1. (АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 54. Л. 8).
107 Там же. Л. 11.
108 Там же. Д. 153. Л. 268.
109 Там же. Д. 56. Л. 244.
273
каких-то побудительных причин верить в добрые намерения императора
(сам Горчаков не видел доказательств подобного рода ни в каком из до
сих пор известных фактов)110. Эти соображения были доведены и до
сведения делла Реджины.
События на Апеннинском полуострове свидетельствовали, что насту-
пил новый этап в процессе объединения. На повестке дня стоял вопрос о
присоединении к Сардинскому королевству Королевства Обеих Сицилий.
Позиция России по поводу очередного расширения Сардинского королев-
ства не изменилась по сравнению с предшествующим этапом этого про-
цесса, когда появление сильного государства на южной границе Франции
рассматривалось как вполне отвечающее интересам России. И это понят-
но, ведь теперь по существу речь шла лишь о создании еще более мощ-
ного государства.
Этим, вероятно, объяснялась в целом весьма спокойная реакция россий-
ского правительства (ее можно определить даже как попустительство) на
происходившие события, несмотря на неофициальное их неодобрение,
часто весьма эмоциональное. К тому же на этой реакции, как уже отме-
чалось, не могли не сказаться два важных обстоятельства: традиционно
существовавшие добрые отношения с Неаполитанским королевством и
неизменное стремление к сближению с Францией, с которыми связывались
расчеты на то, что она, в свою очередь, поддержит Россию в восточном
вопросе111. Последнее еще раз подтвердила состоявшаяся по просьбе
австрийского правительства в октябре 1860 г. в Варшаве встреча Алек-
сандра И, Франца Иосифа и принца-регента прусского. Деятельное учас-
тие в ней принимал Горчаков. В ходе ее подготовки Франции было пред-
ложено направить в Варшаву своего представителя в лице Тувенеля.
В Париже сочли, что из-за "нынешнего состояния умов в Германии и
110 Там же. Д. 123. Л. 315-316.
111 Не представляется убедительным утверждение Тарле о "двойственной" роли России в
деле итальянского объединения. «Пока речь шла о разгроме австрийской армии, Алек-
сандр II всецело сочувствовал и Наполеону III и Кавуру, - писал он. - Но когда в 1859 и
60 гг. отдельные местные революции покончили с владетельными князьями в Тоскане,
Парме и Модене, а Гарибальди в 1860 г. разделался с неаполитанскими Бурбонами, царь
стал крайне неудачно, во имя все тех же обветшалых "принципов" 1815 г., выражать враж-
дебность делу объединения. Тем не менее, когда во второй половине 1860 г. Франц Иосиф
стал продвигать свои войска к ломбарде - венецианской границе, Горчаков организовал
22 октября 1860 г. свидание в Варшаве 3 монархов: русского, австрийского и прусского.
Здесь царь решительно отсоветовал Францу-Иосифу, что-либо предпринимать против Ита-
лии» (История дипломатии. М., 1959. Т. 1. С. 698). Вывод Тарле относительно исключитель-
но антиавстрийской направленности позиции России в итальянском вопросе явно грешит
преувеличением: в стороне оказываются такие ее побудительные мотивы, как надежда на
помощь Франции в отмене статей Парижского договора и приверженность идее появления на
Апеннинском полуострове сильного государства, ставшего бы важным противовесом как
Австрии, так и особенно Франции. Что же касается содержавшейся в дипломатических доку-
ментах риторики по поводу местных революций, "принципов" 1815 г., - это обычный атрибут
дипломатической практики, а посему она не вводила никого в заблуждение, и, конечно, не
влияла по существу на отношение Петербурга к процессу объединения на Апеннинском
полуострове, выражая недовольство лишь методами его реализации. В основе позиция Рос-
сии в деле итальянского объединения выглядит весьма последовательной, именно так ее
воспринимали в Турине, будучи в целом ею удовлетворенными, а имевшие место отклонения
воспринимали как вполне естественные.
274
Англии” этот демарш не пошел бы на пользу ни Франции, ни России, и от
участия в ней отказались, выразив удовлетворение самим фактом такого
предложения112.
Известие о предстоящей встрече стимулировало, однако, дипломатиче-
скую активность Парижа. Извещая Горчакова об отказе от представи-
тельства на ней, Тувенель одновременно передал ему датированную
21 сентября записку, озаглавленную "Основы конфиденциального согла-
шения между Францией и Россией”. Позднее ее положения были развиты
в переданной Монтебелло Горчакову ноте, подготовленной Тувенелем для
Наполеона III, чтобы облегчить ему написание письма Александру II,
которое российский император получил накануне встречи в Варшаве.
Предполагаемое соглашение должно было охватывать две проблемы:
Италия и Восток. Что касалось четырех пунктов, посвященных Италии,
речь шла о том, что Франция решила отказаться от всякой помощи
Пьемонту в случае его нападения на Австрию из-за Венеции, но при
непременном условии, что германские государства также устранятся от
участия в конфликте; Россия и Франция договорились, что на полуострове
не может быть восстановлено положение, послужившее основанием для
последней войны, и что Австрия должна "отказаться от мысли вновь
пользоваться преобладающим и противозаконным влиянием на полуостро-
ве”. Гарантией этого призвано послужить сохранение основ, заложенных в
Виллафранке и Цюрихе. Уступка Ломбардии, таким образом, не могла
оказаться под вопросом, а в Италии устанавливалась национальная и
федеративная система под защитой международного права.
Все вопросы, касающиеся территориальных границ различных итальян-
ских государств и форм правления, подлежали рассмотрению на европей-
ском конгрессе Францией и Россией с точки зрения прав нынешних монар-
хов и уступок, необходимых для обеспечения стабильности нового поряд-
ка. Особо оговаривалось, что вопрос о передаче Ниццы и Савойи не под-
лежал обсуждению113. Хотя в меморандуме не рассматривался вариант
нападения Австрии на Пьемонт, как справедливо замечал Шарль-Ру, по
логике следовало, что в этом случае Франция обретала право на вмеша-
тельство114.
По этому же соглашению Франция была готова к следующим уступкам
России в восточном вопросе.
Предвидя в ближайшем времени возможность беспорядков в Оттоман-
ской империи, Франция была согласна с тем, что предварительное согла-
шение между великими державами должно определить условия европей-
ского вмешательства. В случае же если не удастся достичь такого согла-
шения она не возражала против того, чтобы Россия и Австрия приняли
меры, которые они сочтут необходимыми для защиты населения Боснии,
Герцеговины и Болгарии. Если коллективное действие держав не
предотвратит катастрофу на Востоке, Франция выражала готовность
заключить соглашение с Россией, а затем побудить другие правительства
112 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 152. Л. 73.
113 Там же. Д. 119. Л. 55.
114 Charles-Roux F. Op. cit. Р. 285.
275
одобрить основы новой организации европейской Турции, исключая идею
всяких территориальных приобретений к выгоде какой-либо державы,
подписавшей договор от 30 марта 1856 г.
Если распад Турецкой империи повлечет раздел какой-либо ее части к
выгоде одной или нескольких держав, подписавших Парижский договор,
говорилось в проекте соглашения, Франция и Россия договорятся, чтобы
помешать нарушению существующего равновесия сил между великими
европейскими державами115.
Французская сторона была согласна, чтобы Александр II информировал
австрийского императора и принца-регента в Варшаве об этом соглаше-
нии, но он это сделал лишь в части, касавшейся Италии116.
В Петербурге были довольны выраженной наконец Парижем готов-
ностью достичь соглашения, к которому давно стремились. Не усматривая
в этом полный отказ от сделавшейся столь привычной тайной политики,
Горчаков тем не менее порадовался обозначившемуся просвету в прак-
тике загадочных умолчаний, напускного тумана, ухода от ответов. При-
чина такого поворота в политике Парижа для Горчакова была совер-
шенно очевидна - вступление пьемонтских войск во владения папы117.
Горчакова удовлетворили те положения, которые предполагалось
принять за основу при обсуждении итальянского вопроса на конгрессе,
поскольку, как писал он Киселеву, "это ничего не исключает, ничего не
предрешает; более того это означает, что существующие права будут
учтены, когда пойдет речь о реконструкции здания"118.
Последующие попытки Киселева выяснить намерения французского
правительства относительно реализации сделанных предложений показа-
ли, что до этого было очень далеко. По поводу созыва конгресса Туве-
нель заявил ему, что "он не воспротивился бы ему, если бы он был отныне
предложен, но, чем больше он об этом думает, тем все более приходит к
убеждению, что это было бы еще преждевременно и некстати". Против
этих слов на полях донесения Киселева Александр II заметил, что раз-
делял его точку зрения119.
Тувенель не видел трудности в том, чтобы созвать конгресс, но для
него оставался неясным вопрос, кто возьмет на себя исполнение его реше-
ний. В тех условиях, когда население не прибегало ни к каким крайним
мерам, Франция не могла ни осуществить оккупацию, ни взять на себя
полицейские и жандармские функции. Исключалось и всякое вмешатель-
ство Австрии, которое содействовало бы лишь объединению Италии. По
мнению министра, необходимо было позволить итальянцам истощить свои
силы, подождать начала разлада в их рядах. И прийти к ним на помощь
лишь тогда, когда мимолетный порыв сменится у них убеждением, что они
не способны образовать великое государство. Он полагал, что потребу-
ется всего несколько месяцев, чтобы убедиться в обоснованности этих
предвидений: пока же иностранное давление лишь оживило бы политиче-
1,5 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 119. Л. 55-56.
1,6 Там же. Д. 152. Л. 76.
1,7 Там же. Л. 74-75.
118 Там же. Л. 76.
119 Там же. Д. 151. Л. 81.
276
ские страсти. Министр также предупреждал, что, с какой бы стороны ни
последовала интервенция, она послужит предлогом для Англии, чтобы
оккупировать Сицилию. А это могло положить начало войне, в которой
не заинтересованы ни Франция, ни Россия120.
Оценка событий императором совпадала с той, какую Киселев услы-
шал от Тувенеля. Что касалось конгресса, то они расходились лишь в
вопросе о времени его проведения: министр ставил это в зависимость от
последующего развития событий, а Наполеон III, напротив, считал необ-
ходимым сделать это немедленно и готов был взять на себя инициативу
его созыва121.
Александр II за день до встречи в Варшаве, 23 октября, в письме к
французскому императору выразил готовность поддержать его предложе-
ние о созыве конгресса и в ходе его деятельности опираться на основы,
которые были сообщены Парижем122.
Подготовка к встрече в Варшаве послужила предлогом для оценки
российскими дипломатами итальянского вопроса в контексте отношений
России с Францией и Австрией, а также ее собственных интересов. Кисе-
лев это сделал в двух записках. Первая имела заголовок ’’Доверительные
суждения об императоре Наполеоне, его политических взглядах и наших
отношениях с Францией", вторая - без заголовка была посвящена вопросу
пользы оборонительного союза с Францией при условии точного определе-
ния взаимных обязательств договаривающихся сторон.
По случаю трудностей, возникших в связи с сирийским вопросом,
Наполеон III заметил Каули: что, устав от чинимых ему помех, он кончит
тем, что выйдет из игры, желая удовлетворить все интересы. "Говоря
так, - полагал Киселев, - он, конечно, имел в виду итальянский вопрос и
республиканские интриги, признанным распространителем которых явля-
ется Мадзини и которых здесь опасаются. Тем не менее до окончатель-
ного решения итальянского вопроса, он не отречется от своих забот,
чтобы он ни говорил. Это - рок для него; польза для других"123.
Механизм взаимодействия Англии и Франции на итальянской почве и
место, отводимое России в этой связи, Киселеву представлялись таким
образом: "Первопричиной борьбы за влияние в Италии между двумя
морскими державами является преобладание на Средиземном море. Лично
Наполеон имеет вторую причину; ту, которую ему создали его предшест-
вующие отношения. Желая удовлетворить итальянцев, он постоянно
видел себя обойденным английским либерализмом, который всегда шел
дальше императорских уступок и обязывал его продвигаться в таком же
темпе. Именно так провалился его проект Центрального государства во
главе с великим герцогом тосканским. Именно позиции сент-джемского
кабинета обязан Мадзини своим нынешним политическим влиянием, а
неаполитанский король тем, что не получил помощи. Среди этих разно-
гласий между двумя морскими державами, которые парализуют достиже-
120 Там же. Л. 82-83.
121 Там же. Л. 97.
122 La questione italiana dalle annessioni al Regno d'Italia nei rapporti fra la Francia e 1'Europa.
Ser. 3. Vol. 4. P. 14.
123 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 151. Л. 383.
277
ние их согласия, наше участие в политических комбинациях императора
Наполеона состоит, если я не ошибаюсь, в том чтобы служить противо-
весом в равной степени Англии и Германии" (здесь и далее подчеркнуто в
тексте. - О.С.)ПА. Следует признать проницательность Киселева и трез-
вость его суждений, оценок.
Высказывая свое мнение по вопросу союза с Францией, сторонником
которого он продолжал оставаться, Киселев выступал за письменное его
оформление, за то чтобы выработать условия оборонительного договора,
уточнявшего бы взаимные обязательства. С ним решительно расходился
Александр И, не видевший в этом необходимости. Но он был согласен с
предлагаемым послом вариантом решения этого вопроса: если такой
договор не может быть заключен, следует продолжить доверительные
отношения, заранее оговорив границы кооперации. Иными словами,
использовать опыт Штутгарта, и путем обмена депешами или письмами
обеспечить если не союз на основе договора с Францией, то по крайней
мере тесное согласие, по его мнению, выгодное России124 125.
Киселев был готов принять возможные возражения оппонентов в связи
с недоверием, которое вызывает политика императора в отношении
происходящих в Италии событий, и предлагал следующий выход. "Но в
этом случае, - полагал он, - пусть Европа договорится в потенции выска-
заться против захватов Пьемонта; пусть она отвергнет доктрину невме-
шательства и пусть отстаивает доктрину арбитража держав, выдвинутую
во время последних парижских переговоров". Александр II подтвердил:
"Это именно то, чего мы хотим"126.
Киселев предвидел, что "этому воспротивится Англия с ббльшей энер-
гией, чем Франция, но в конце концов последняя за ней последует, так как
не следует терять из виду, что итальянские дела давят на Наполеона,
вынуждая его, вопреки его воле, прибегать к помощи лондонского каби-
нета, который поддерживает его лишь, когда это согласуется с его поли-
тикой". Против подчеркнутых слов Александр II написал: "Это называет-
ся снисходительностью, что прискорбно и, по моему мнению, недостойно
правительства, столь прочного, как правительство Наполеона"127.
Киселев понимал, что Наполеон должен считаться с принципами, кото-
рыми руководствовался петербургский кабинет, но призывал его, в свою
очередь, учитывать принципы, от которых не мог отступиться француз-
ский император (на это Александр II заметил: "Но среди них есть такие,
что не могут быть нами приняты никогда"). В обоснование своего тезиса
посол ссылался на тот факт, что "успешно договариваются с народными и
республиканскими правительствами, почему же не договориться с монар-
хом, который прежде всего поддерживает у себя дома авторитарный прин-
цип". По поводу соблюдения Наполеоном III этого принципа Александр II
выразил досаду: "У себя да, но не у других". Для большей убедительности
Киселев, давая характеристику Наполеону без прикрас, признавал его
124 Там же. Д. 151. Л. 383-384.
125 Там же. Л. 386, 390-393.
126 Там же. Л. 393-394.
127 Там же. Л. 394.
278
немалые заслуги. ’’Наполеон - непредсказуем; иногда он идеолог; почти
всегда жаждущий возобладания своих наполеоновских традиций. Все для
народа, говорит он, но не добавляет и с помощью народа. Однако этой
недомолвки достаточно, чтобы его принять в монархическое лоно Европы.
Впрочем, не следует забывать, что он возвысился, обуздав в пользу
порядка нацию, самую неугомонную на свете; что он сумел подавить рас-
пространение революции, что только за этот единственный акт Европа
поступила бы правильно, сохранив его, побудив его с помощью династи-
ческих амбиций стать хранителем порядка и всеобщего спокойствия.
Любой другой на его месте мог бы дать меньше гарантий". Александр II
нашел все эти соображения "совершенно справедливыми"128.
Обращаясь к тогдашним поворотам Наполеона III, Киселев объяснил
их двумя причинами: английским союзом и его прежними обязательствами
в отношении Италии. "Первый его стесняет; последние - над ним
доминируют". В этой ситуации, по мнению Киселева, следовало позволить
времени и последующим событиям позаботиться о том, чтобы смягчить
или истощить английский союз, который любой непредвиденный ката-
клизм может разрушить одним ударом. Что же касалось Италии, то
следовало помочь Наполеону избавиться от трудностей, которые она ему
создает. К такому результату, полагал Киселев, может привести евро-
пейский конгресс. В данном случае Александр II разделял его точку
зрения: "Я тоже так думаю"129.
Таким образом, Киселеву, активно ратовавшему не просто за сближе-
ние, а за оформленный договором союз с Францией участие России в
урегулировании итальянского вопроса рисовалось прежде всего в рамках
такого возможного на тот момент сближения. Накануне поездки в Вар-
шаву он много размышлял и над принципами, затрагиваемыми в связи с
этим вопросом. Сохранился черновой набросок записки от 21(9) октября, в
которой он, в частности, изложил свое вйдение положения с принципом
божественного права.
"К догме божественного права, достойной уважения в теории, нельзя
сегодня взывать как к абсолютному праву на практике. Исключения из
этого правила многочисленны. Они были приняты Европой ради порядка и
всеобщего мира. Так, например, династии божественного права в XIX в.
были заменены другими в Швеции, Испании, Португалии, Бельгии, Гре-
ции. Следовательно, принцип наследственного права, сколь достоин ува-
жения он ни был бы, должен был уступить дорогу требованиям времени и
практическим потребностям общества. Принцип должен быть сохранен, но
исключения должны быть допущены"130.
Эти принципиально важные соображения, по мнению Киселева, сле-
довало полностью распространить на Италию: сохранив в качестве пра-
вила принцип законного наследования, конгресс в своих решениях должен
воспользоваться имевшими место прецедентами. Такую уступку он считал
необходимой для достижения результата, который был указан в повестке
128 Там же. Л. 394-395.
129 Там же. Л. 396.
130 АВПРИ. Ф. Личный архив П.Д. Киселева. Оп. 585. Д. 15. Л. 95.
279
конгресса, а именно: "принять решения о наиболее действенных средствах
для умиротворения Италии и обеспечения процветания на солидной и
прочной базе"131.
Сообразуясь с программой двух великих католических держав, России,
полагал Киселев, следовало к ней присоединиться; в случае же несогласия
с ней, нужно оставить за собой право выбора того, что лучше отвечает
общей политике России и политике по отношению к католикам империи,
которая насчитывает их более 7 млн человек. В итоге посол приходил к
заключению, "что было бы несвоевременно брать на себя инициативу
предложений по делам Италии"132.
Итак, Киселев четко и обоснованно формулировал свою позицию в
вопросе легитимизма и напоминал, что не следует забывать о "римском
вопросе", являвшемся частью итальянского. К сожалению, из-за того что
подлинник обнаружить не удалось, неизвестна реакция на высказанные им
соображения Александра II и Горчакова. Однако трудно предположить,
что при встрече в Варшаве (если не письменно, то устно) Киселев не
сообщил им своего мнения по вопросам, занимавшим их столь сильно в это
время.
К зактронутым Киселевым вопросам о принципах обратились в
памятных записках, подготовленных по случаю встречи в Варшаве,
сотрудник посольства в Париже Н. Поггенполь и посланник в Вене Бала-
бин. Первый, опровергая аргументы своих оппонентов, что представляе-
мые Францией принципы всеобщего избирательного права и националь-
ностей неприемлемы для России, поскольку "они противоречат принятым
принципам, действующему праву и носят по существу революционный
характер", доказывал, что они ломятся в открытую дверь. "Прежде
всего, - утверждал он, - принцип народного голосования, или всеобщего
избирательного права, не является новым, и Россия могла бы с полным
правом отнести на свой счет честь его применения первой. Это в высшей
степени славянский принцип, который все еще применяется при наименее
развитых формах правления повсюду, где эта раса сохранила свои
древние традиции. Он послужил истоком появления первой Российской
монархии, призванной править в результате национального голосова-
ния..."133.
О другом принципе - принципе национальностей Поггенполь писал, что
он "больше не является новым. В сущности это лишь термин: вместо
национальности (подчеркнуто в тексте. - О.С.) употребите автономия и
вы устраните таким образом пугающий смысл, приписываемый этому
слову тем направлением внешней политики, с которым, нужно надеяться,
Россия окончательно порвала. Что же касается факта их наличия, нации
являются творением Провидения, бороться против которого было бы
наивно. Они существуют только потому, что они есть. Что же касается
принципа, он является для самих монархов в одном случае благом и силой,
131 Там же.
132 Там же. Л. 95-96.
133 De la politique russe: Memoire pour etre mis sous les yeux de S.M. L’Empereur Alexandre II
а Г occasion de 1'Entrevue de Varsovie 1860. P. 12. (АВПРИ. Ф. Канцелярия 1860. Д. 119.
Л. 88).
280
в другом - злом и слабостью, силой, если они (нации. - О.С.) независимы и
свободны, как в России, Франции, Англии, Пруссии, слабостью, если они
доведены до революционного состояния гнетом, как в Австрии"134.
Рассуждения российского дипломата представляют несомненный инте-
рес с точки зрения как их аргументации, так и продиктовавшего их
стремления доказать полную приемлемость этих принципов для России,
причем перед довольно широкой аудиторией. Ибо 25 экземпляров своей
памятной записки, отпечатанной типографским способом, в виде брошюры
он разослал по специальному списку, включавшему российского импе-
ратора, членов его семьи и ответственных за проводимый курс государст-
венных деятелей, среди которых были и его явные оппоненты.
Балабин ставит вопрос в иную плоскость. Он считал, что ссылки на
принципы служат Пьемонту и Австрии для прикрытия собственных инте-
ресов, и при этом обе страны стремятся вовлечь Россию в свою орбиту:
первая, добиваясь заявления в пользу национальности, вторая - против.
Находя то и другое опасным, он призывал придерживаться середины, "что
спасет как безопасность, так и достоинство". При этом для него не
подлежит сомнению, что национальный вопрос "является одним из эле-
ментов, который занял свое место во всеобщей политике; было бы
ребячеством скрывать это от себя. Этот элемент существует. Можно это
оспаривать, но трудно - умолчать". Он согласен с утверждением, что это
опасное оружие для России, особенно в связи с Польшей. В свете этого он
призывал придерживаться следующей линии поведения на конгрессе: не
позволять, чтобы итальянский вопрос "трансформировали в принци-
пиальный вопрос, чтобы нас использовать и скомпрометировать перед
национальностями", а также не противостоять решительно совершимся
фактам, и особенно не идти на личные жертвы, чтобы их опровергнуть,
не говорить ни о национальностях, ни о принципах, но стремиться при-
мирить факты и право. В заключение Балабин еще раз настаивал на
позиции золотой середины135.
Александр II разделял его точку зрения, но не был уверен в возмож-
ности ее реализации: "Вывод совершенно справедлив, но достичь его
трудно", - заметил он по прочтении записки Балабина, а в другом месте:
"Помоги Бог, чтобы мы могли это сделать"136.
В ином ракурсе рассматривал подлежащие обсуждению в Варшаве
вопросы Будберг в специальной записке, идеи которой Александр II нашел
"справедливыми". Поставив перед собой задачу оценить, с точки зрения
интересов России, итальянский вопрос, утративший характер внутренней
революции и ставший политическим вопросом первого порядка, Будберг
пришел к следующим выводам. Исходя из того, что существовало два
средства, к которым может прибегнуть Австрия для решения вопроса о
Венеции: обмен на соответствующую территорию и продажа, Россия, по
его убеждению, никогда не должна будет ни благоприятствовать, ни даже
молчаливо потакать реализации подобных комбинаций. Чтобы в равной
134 Ibid. Р. 14.
135 АВПРИ. Ф. Канцелярия 1859. Д. 195. Л. 216, 218, 220-221.
136 Там же. Л. 216, 220.
281
мере не согрешить ни против своего прошлого, ни будущего, она будет
вынуждена воспротивиться им ценой самых больших и тяжелых жертв.
Присоединение Венеции Итальянским королевством станет событием,
непосредственно касающимся России, произойдет ли оно путем мирного
урегулирования или в результате войны, в которой Австрия окажется
побежденной137.
Горчаков и Александр II разделяли точку зрения Будберга. Первый на-
писал на полях донесения: "Я нахожу это присоединение полностью проти-
воречащим интересам России”. А царь вслед за ним пометил: ”И я
тоже”138.
Обращаясь к мерам, способным предохранить Россию от кажущейся
неизбежной и день ото дня возрастающей опасности, Будберг отвергал
возможность вооруженной помощи Австрии в ее борьбе за сохранение за
собой Венеции, решение он видел в дипломатических шагах, энергичных,
последовательных и многосторонних. Никакого сомнения не должно
оставаться у других правительств относительно того, как подобная сделка
будет оценена Петербургом: нельзя позволять им строить иллюзий, что
он лишь формально ее осудит139.
Со своей стороны Горчаков полагал, что позиция петербургского ка-
бинета была достаточно хорошо известна и нет необходимости в ее фор-
мальной декларации. ’’Что касается Австрии, - заметил он, - она нам уже
выразила свою признательность за нашу позицию в этом вопросе”. Вслед
за Горчаковым Александр II написал: "И я из этого не делаю секрета”140.
Итак, в вопросе Венеции позиция Петербурга, отвергавшего возмож-
ность ее передачи в обмен на другие территории, по существу оставляла
открытым его решение путем продажи или в результате войны Пьемонта
с Австрией. При этом заранее оговаривался отказ от вооруженной
помощи Австрии, в последнем случае предполагалось ограничиться дипло-
матическими шагами.
В этой связи посланник в Вене Балабин выдвинул идею о том, что в
обмен на моральную поддержку Россией сохранения ею за собой Венеции
Австрия в свою очередь окажет помощь России в отношении мер, ко-
торые следует принять для облегчения судьбы христианского населения
на Востоке. Он полагал также, что на встрече в Варшаве монархи дого-
ворятся о локализации итальянской революциии и удержании ее в самых
узких границах141.
Горчаков в принципе разделял высказанные посланником соображения,
но не видел необходимости придать им форму каких-то обязательств. "Я
не думаю, - писал он, - что мы должны определенно (подчеркнуто в
тексте. - О.С.) дойти до того. Впрочем, это в достаточной мере вытекает
из образа действий, в рамках которого мы стремимся удержать Францию,
и позиции, которую мы ей вменили в конце концов”. Александр II соли-
137 Там же. 1860. Д. 17. Л. 538-541.
138 Там же. Л. 541.
139 Там же. Л. 544-545.
140 Там же. Л. 545.
141 Там же. Д. 191. Л. 353.
282
даризировался с ним, написав: "совершенно правильно". Он находил, что в
целом, однако, " это неплохая программа, за исключением взаимного
обязательства"142. О ходе встречи и об оценке ее итогов Горчаковым
позволяет судить памятная записка, написанная им для Киселева еще в
Варшаве. На ней имеется помета Александра II: "это совершенно верно",
подтверждавшая точность изложенного.
Для Горчакова было очевидно, что австрийский и прусский монархи
прибыли в Варшаву недоброжелательно настроенными в отношении
Франции, а Австрия связывала с этой встречей надежды вовлечь Россию
"в союз трех держав, который, не называясь коалицией, по существу имел
бы все ее черты"143. Было предложено договориться о соглашении как
относительно Венеции, так и Рейна.
Российской стороной была отклонена какая-либо возможность решения,
основывающегося на недоверии к Наполеону III, под предлогом того, что
это чревато опасностью бросить его в объятия революции. Хотя в ходе
дискуссии, полагал Горчаков, убеждения ее участников не изменились,
тем не менее было решено, что принявший на себя роль посредника меж-
ду Веной и Парижем Александр II должен был получить некоторые
уточнения в том, что касалось смысла части выдвинутых французами
положений по подлежащим обсуждению на конгрессе вопросам о Венеции,
прежде всего особо интересовавшего австрийского императора вопроса о
позиции Франции в случае, если конгресс предварит нападение Пьемонта
на Венецию.
Не будучи уверена, что в таком случае Наполеон III примет на себя
инициативу созыва конгресса, и, в свою очередь, считая при тогдашних
обстоятельствах такой созыв преждевременным, российская сторона
высказала предположение, что может быть это сделает австрийский им-
ператор. От обсуждения восточного вопроса, с чем Австрия связывала
надежды склонить Россию на свою сторону, Горчаков уклонился. По его
мнению, эта встреча еще более сблизила Россию с Францией и доказала
двум великим континентальным державам, что эта близость продолжает
составлять основу российской политики144.
Хотя участвовавшим сторонам не удалось прийти к полному согласию,
тем не менее Горчаков не считал эту встречу бесплодной, "поскольку на
ней выявилось расположение к достижению взаимопонимания и были
установлены отправные точки, которые могли привести к этому"145. По
крупному же счету он отдавал себе отчет в том, что почти ничего не
изменилось для России со времени расторжения прежних союзов, на
которые она долго опиралась, что она "должна отныне полагаться лишь
на саму себя. Именно в своих собственных силах, возросших благодаря
реализации великих реформ... она должна искать основы безопасности и
гарантии своих интересов". Одновременно министр отмечал невозмож-
ность для России "уклониться от закона европейской солидарности", ибо
она "давит своей массой на всеобщие дела; она, в свою очередь, испы-
142 Там же. Л. 353.
143 Там же. Д. 119. Л. 61.
144 Там же. Л. 64-66; Д. 153, Л. 282.
145 Там же. Д. 153. Л. 281.
283
тывает их последствия. Даже оставаясь оборонительной, ее позиция от
этого страдает. Она может воздержаться, но не сумеет приравнять себя к
нулю перед событиями, которые затрагивают ее достоинство великой
державы или насущные политические интересы”146.
Хотя Наполеона на этой встрече не было, его незримое присутствие
хорошо ощущалось собравшимися. Как уведомил Горчаков Монтебелло,
один из противников Франции, на вопрос, доволен ли он встречей,
ответил: ’’Совершенно недоволен; мы рассчитывали, что соберемся там
лишь втроем, а нас оказалось четверо". К этому Горчаков добавил: ”Я
надеюсь, что император Наполеон доволен выбором своего уполномочен-
ного”147. Позднее Монтебелло узнал, что слова по поводу присутствия
четвертого участника на встрече принадлежали Гессу. Они свидетельст-
вовали, насколько позиция российского правительства на встрече воспри-
нималась как профранцузская.
Итоги встречи явно удовлетворили Париж. Подробно информирован-
ный Горчаковым о ее ходе Монтебелло полагал, что она не будет иметь
серьезных последствий. Ее подлинную значимость он видел в ставшей
очевидной необходимости отказаться от попыток вовлечь Россию в
коалицию против Франции, после того как Россия на ней ясно изложила
свою позицию. Посему "эта встреча, - заключил он, - замысленная
против нас, обернулась полностью к нашей пользе"148.
Итак, встреча участниц Священного союза не принесла Австрии же-
лаемого результата. Ей ничего не осталось, как примириться с утратой
позиций в Италии после того, как дали понять, что Россия не поддержит
агрессию на Апеннинском полуострове. Представляется справедливой
оценка существа, причин произошедшего, данная итальянским историком,
увидевшим в этом доказательство того факта, что европейская политика
формировалась "на почве интересов, а не на почве принципов". "Соли-
дарность принципов, которой австрийский император требовал... оказа-
лась не в силах преодолеть противоположность интересов, отделявшую
одних от других. Россия следила за Востоком, а не за Италией; восточный
же вопрос разделял ее с Австрией гораздо больше, чем объединял
итальянский вопрос. Пруссия следила за Германией, а Германия для Бер-
лина означала соперничество, а не союз с Веной. Встреча в Варшаве
выявила, - заключал Валевский, - лишь глубокие разногласия, которые
разделяли старый консервативный лагерь... Угроза реакции со стороны
консервативных держав окончилась ничем, затерявшись в осложнениях, в
противоречиях, в распрях в самой европейской политике. Петербург,
Берлин, Вена смирились, как это сделали Париж и Лондон, с начинаниями
Кавура: снесли аннексию Центральной Италии, снесли молниеносную
пьемонтскую кампанию через Папское государство, снесли плебесциты
Марки и Умбрии, Неаполя и Сицилии"149.
146 АВПРИ. Ф. Отчет МИД. 1860. Л. 193.
147 La questione italiana dalle annessioni al Regno d’ Italia nei rapporti fra la Francia e Г Europa.
Ser. 3. Vol. 4. P. 30.
148 Ibid. P. 32-33.
149 Accademia nazionale dei Lincei. Atti del convegno intemazionale sul tema: 11 Risorgimento e
Г Europa (Roma. 28-31 ottobre 1961) Roma, 1964. P. 19-20.
284
После встречи в Варшаве перспектива дальнейшего развития событий
на Апеннинском полуострове рисовалась Горчакову следующим образом.
Для Австрии, решившей не начинать агрессию в Италии, было бы
выгоднее подвергнуться в ближайшее время нападению гарибальдийских
и иных отрядов, ибо это значительно упростило бы ситуацию. Но министр
сомневался, что пьемонтское правительство совершит подобную ошибку,
разве что если оно окажется полностью опрокинутым крайней партией.
Поиск иного средства, способного избавить Италию от хаоса и помешать
ему перекинуться за Альпы, вел, естественно, к идее созыва конгресса.
Но решение всех связанных с этим вопросов Горчаков предпочитал
оставить на рассмотрение великих держав, а инициатива, по его убежде-
нию, должна будет принадлежать тем из них, кто сочтет момент для
этого подходящим и кто больше, чем Россия, непосредственно заинте-
ресован в происходящей в Италии борьбе150. Более того условием участия
России в работе конгресса он выдвинул достижение предварительной
договоренности об обязательном исполнении его решений вплоть до
применения силы, причем объявил это условием sine qua non4*-151.
Комментируя это требование, Монтебелло подчеркивал, что Горчаков
слишком умен, чтобы не понимать, что это условие еще больше осложнит
ситуацию152. Именно на это и рассчитывал министр, будучи не расположен
в пользу конгресса.
Проинформировав французское правительство о ходе и результатах
встречи в Варшаве, российское правительство с нетерпением ожидало от-
ветной реакции, памятуя о ’’загадочном характере и постоянной непред-
сказуемости его решений’’153. Судить о ней, по соображениям Тувенеля
(высказанным непосредственно по получении от Киселева информации об
итогах встречи), которые Горчаков нашел неубедительными, отражаю-
щими лишь первые личные впечатления, было тем более трудно, что сам
министр переложил окончательное суждение и решение на императора.
От Киселева в этой связи ожидали прежде всего уточнений по
главному практическому вопросу - будет ли Наполеон III придерживаться
четырех пунктов, торжественно им себе присвоенных в личном письме
Александру II, если конгресс соберется до нападения Италии на Венецию,
поскольку из сказанного Тувенелем это оставалось неясно.
Горчаков полагал, что в случае отказа французского императора от
намерений, изложенных в четырех пунктах, или их сущственного изме-
нения в силу необходимости, убедительные объяснения которой будут
даны российскому правительству, лично Горчакову представлялось крайне
трудным найти смягчающие обстоятельства154. Дело в том, что в беседе с
Киселевым, о которой он извещал Горчакова в донесении от 7 декабря
(25 ноября) 1860 г., Тувенель, напомнив, что выдвинутые Францией поло-
150 La questione italiana dalle annessioni al Regno d’Italia nei rapporti fra la Francia e 1’Europa.
Ser. 3. Vol. 4. P. 34.
4* Без этого нет (лат.).
151 Ibid. Р. 44.
152 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 152. Л. 43.
153 Там же. Л. 44.
154 Там же. Л. 50.
285
жения применимы исключительно в случае нападения Италии на
Венецию, выразил мнение, что в данный момент дипломатические
переговоры были бы не очень уместны и закончились бы провалом из-за
отказа Англии принять в них участие.
Более того министр заявил, что не помнит, чтобы принимал на себя
когда-либо обязательство о том, что никакие территориальные изменения
не могут быть окончательно признаны в Италии без санкции великих
держав155. К тому же он утверждал, что не мог этого сделать именно в
отношении итальянского вопроса по двум соображениям: из-за интересов
Франции на Средиземном море и по причине важности ее торговли с
Италией, которая достигает 100 млн фр. ежегодно. Изолироваться от
Италии и предоставить ее самой себе значило бы, утверждал он, отка-
заться в то же самое время от этих интересов и этой торговли в пользу
Великобритании. Этими же причинами он объяснил и пристальное вни-
мание Парижа к развитию событий на полуострове156.
Эти рассуждения министра привели Киселева к убеждению, что если
Италия конституируется в единое государство, а Англия признает такое
положение вещей, то французское правительство сочтет себя вынужден-
ным последовать ее примеру. "Грустное заключение! - прокомметировал
его Александр И. - Если бы он (французский кабинет. - О.С.) хотел, он
мог бы этому воспротивиться"157.
Намерение Парижа одновременно с Лондоном признать Итальянское
королевство весьма смущало Монтебелло по причине того, что должно
было произойти на следующий день после встречи в Варшаве и к тому же
шло вразрез с постоянными заявлениями Парижа относительно невоз-
можности территориальных изменений на Апеннинском полуострове без
санкции Европы, что, в свою очередь, подразумевало и невозможность
сепаратного признания нового королевства. Этот шаг, предупреждал он
Тувенеля, положит конец доверительным отношениям с Россией. Разделяя
соображения министра о необходимости такого шага для Франции в силу
ее географического положения, торговых и экономических отношений с
Италией, он призывал тем не менее не спешить, разъяснить предва-
рительно эти соображения в Петербурге, где, по его убеждению, они
будут встречены с пониманием. Посол также не исключал возможность
простого восстановления дипломатических отношений с Пьемонтом, что
не обязывало бы признавать аннексию158.
В Париже помнили, что Россия отозвала свою миссию из Турина,
155 У российского монарха память оказалась лучше. Он был прав, когда высказал
предположение: ’’Насколько я припоминаю, это должно быть в его письме, которое
сопровождало предложение о четырех основах” (Там же. Д. 151. Л. 468). Увы, французский
кабинет вовсе не запамятовал о таком обязательстве, а был не заинтересован о нем
вспоминать, ибо, как понял Киселев, явно готовил почву для нового демарша по италь-
янскому вопросу, отсюда и вызвавшая недоумение в Петербурге забывчивость Тувенеля в
столь принципиально важном вопросе, к тому же по прошествии (с сентября) столь
короткого отрезка времени.
156 Там же. Л. 175, 177.
157 Там же. Л. 177.
158 La questione italiana dalle annessioni al Regno d’Italia nei rapporti fra la Francia e I’Europa.
Ser. 3. Vol. 4. P. 62-64.
286
следуя французскому примеру, и, отдавая должное такому проявлению
доверия и дружбы, предполагали объясниться с Петербургом, когда будет
окончательно решено восстановить отношения с Турином159.
Уполномочив Монтебелло депешей от 15 декабря - при удобном случае
переговорить с Горчаковым о возможном признании нового королевства, -
Тувенель действовал и через Киселева. В конце декабря он заверил
посла: "Учитывая свои отношения с Россией, мы не предпримем никакого
решающего шага, не предупредив вас об этом"160.
Явно смущенный прежним поведением Тувенеля Киселев спрашивал
Горчакова, не считает ли он нужным придать этому формальному по сути
заявлению несколько большее значение, настояв на обмене письменными
сообщениями по этому поводу между двумя кабинетами161.
Горчаков был против. Александр П разделял его точку зрения162.
Из сказанного Тувенелем Киселев пришел к убеждению, что он делал
глубокое различие между принципиальной и фактической стороной
вопроса.
Что касалось предположения Петербурга, что в будущем Париж в
итальянском вопросе сохранит приверженность четырем пунктам, выдви-
нутым Тувенелем, то Киселев, не видя оснований в этом сомневаться, тем
не менее ставил под вопрос, что эти основания когда-либо будут санк-
ционированы на практике, ибо, по его мнению, не требовалось большой
мудрости от итальянской стороны, чтобы сделать их применение не-
возможным. Одним из таких вариантов могло стать, по мнению Киселева,
восстание в Венгрии. В случае разгрома в ходе него Австрии произошло
бы освобождение Венеции, т.е. цель оказалась бы достигнута, без того,
чтобы французские основы воспрепятствовали ее достижению. К тому же
Тувенель подтвердил Киселеву существование подобных проектов
относительно Венгрии163.
Но еще и до получения этих подтверждений в Петербурге были
обеспокоены возможностью распространения национальных движений
среди славянских народов и в Венгрии и настойчиво требовали от
Наполеона III положить конец деятельности принца Наполеона в этом
направлении.
В письме Киселеву от 17(5) декабря 1860 г. Горчаков так видел
проблему: "В кознях, которые строятся в Дунайских княжествах, сла-
вянских странах и Венгрии, туринский кабинет находится, конечно, в
первых рядах. Но происки этого кабинета были бы, несомненно, менее
дерзкими, - я бы даже сказал, - менее непристойными, если бы он не знал
о соучастнике, или патроне, в близком окружении императора Наполеона.
Нам всегда говорили, чтобы нас примирить с движением, которое
происходит в Италии, что триумф так называемого национального дела
стал бы залогом спокойствия и безопасности для Европы, положив конец
республиканской агитации, которая охватывает полуостров с 1815 года.
159 Ibid. Р. 65.
160 Ibid. Р. 65-66.
161 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 151. Л. 468^169.
162 Там же. Л. 469.
163 Там же. Л. 470.
287
До сих пор это движение не встретило реального препятствия со стороны
никакой европейской державы, и, однако, никто не сможет отрицать, что
стремятся распространить пожар по эту сторону Альп. Что означают те
симпатии, которые принц Наполеон открыто выражает в отношении
Венгрии и из которых на словах он исключает Польшу, если не то, что,
окончив дело Италии, нужно приняться за дело Венгрии, если только там
не действуют одновременно?” Горчаков настаивал в этом письме на том,
чтобы Наполеон предписал своему кузену придерживаться общей с ним
политической линии в отношении великих держав и особенно России164.
От Киселева с нетерпением ждали сведений по этому поводу. Их
отсутствие вызывало большое неудовольствие, как свидетельствует
помета Александра II на депеше Киселева от 22(10) декабря 1860 г.: "Я
так же, как и Вы, удивлен его молчанием по поводу интриг принца
Наполеона. Абсолютно необходимо, чтобы Вы это дали ему почувство-
вать. Самоуспокоенность непростительна"165.
164 Там же. Д. 152. Л. 23-24.
165 Там же. Д. 151. Л. 467.
Глава девятая
СОЗДАНИЕ ИТАЛЬЯНСКОГО КОРОЛЕВСТВА
И ЕГО ДИПЛОМАТИЧЕСКОЕ ПРИЗНАНИЕ
Новый 1861 год ознаменовался возобновлением активного обмена мне-
ниями по итальянскому вопросу между Парижем и Петербургом. Начало
положил Париж, воспользовавшись в качестве предлога ожидаемым на-
ступлением критической ситуации в Италии ближайшей весной. 2 января
Тувенель направил Монтебелло депешу, с которой просил ознакомить
Горчакова. В ней выражалось пожелание достичь договоренности с Росси-
ей по важнейшим европейским проблемам, в частности, высказывалось
убеждение, которое, как предполагалось, не мог не разделять и петер-
бургский кабинет, ”в невозможности не считаться в Италии с совершив-
шимся фактом”. Конкретные цели, к достижению которых должны были
стремиться великие державы, представлялись следующими: ’’умерить и
урегулировать ход событий, помешать возникновению всеобщей войны,
предупредить возможность революционного взрыва’’1. Призыв Тувенеля
был услышан.
После беседы с Монтебелло в пространном докладе царю от 9 января
1861 г. (28 декабря 1860 г.) Горчаков ’’изложил некоторые размышления
относительно того, как разрешить итальянскую проблему и какую
позицию следует занять в данный момент’’2. Эти размышления были затем
оформлены в меморандум, переданный французскому правительству. В
нем говорилось, что Горчаков разделяет мнение французского министра о
том, что "пришло время выйти из потемок и заменить разумными дейст-
виями правительств действия рискованные и непредсказуемые", иными
словами, положить конец стихийному развитию событий в Италии. Он
выражал также готовность принять предложение о тесном союзе между
Россией и Францией3.
Определяя свою позицию, Горчаков исходил из сообщенных Тувенелем
данных (часть из которых ему была известна) относительно точки зрения
различных кабинетов на решение итальянского вопроса. Согласно этим
сведениям, Англия видит его в том, что Австрия за деньги согласится
уступить Венецию4. Франция желает, чтобы австрийское правительство
1 La questione italiana dalle annessione al regno d’Italia nei rapporti fra la Francia e I’Europa.
Ser. 3. Roma, 1968. Vol. 4. P. 70-71.
2 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 56. Л. 289.
3 Там же. Л. 290.
4 Об отношении в Петербурге к такой перспективе Киселев был предупрежден Горча-
ковым секретной телеграммой от 2 января 1861 г. (21 декабря 1860 г.): "Возможно, что по-
пытаются передать на рассмотрение кабинетов вопрос о продаже Венеции. Если с Вами об
этом заговорят, никоим образом не позволяйте сделать вывод, что мы ее поддерживаем. Эта
уступка не в интересах России" (Там же. Д. 153. Л. 333).
10. Серова О.В. 289
отказалось от обладания Венецией в обмен на возмещение ей этой
территориальной потери за счет Турции, но не считает возможным при-
нять на себя инициативу в этом вопросе, будучи связана цюрихским
договором, а также полагая, что Англия и Россия воспротивятся этому.
Пруссия считала бы вопрос решенным, если бы Венеция осталась за
Австрией, а великие державы признали бы сложившееся на полуострове
положений вещей, при условии обязательства Италии отказаться от
претензий к венскому кабинету, создающих угрозу миру в Европе5.
Горчаков не считал, что пришло время для коллективного обсуждения
итальянского вопроса, ибо он не только не видел шансов на достижение
согласия, учитывая тогдашний настрой кабинетов, но даже опасался, что
подобное обсуждение выявит лишь новые расхождения, причем он не
исключал таковых между Россией и Францией. Но это, по мысли Гор-
чакова, не должно было привести к выводу о необходимости пассивного
выжидания. Он призывал поэтому Тувенеля обдумать следующий ва-
риант: предоставить на время Италию борьбе действующих в ней сторон,
с тем чтобы события помогли понять мнение на этот счет великих дер-
жав. Стремиться, чтобы борьба не распространилась на Австрию, а если
это все-таки произойдет, ограничить ее пределами Италии; лишить Пье-
монт поощрения в виде обладания Ломбардией. Эта последняя не может
быть возвращена Австрии даже в случае победоносной войны, но не сле-
дует исключать ее передачу Францией, получившей ее по Виллафранк-
скому миру какому-нибудь итальянскому принцу с санкции Европы. Одна-
ко Франция не утратила бы Савойи и Ниццы. При этом всеми великими
державами должно быть решительно заявлено, что отныне они больше не
позволят революции продолжать попытки распространяться за Альпы6.
Что касалось конечного решения итальянского вопроса, т.е. когда он
станет предметом коллективного рассмотрения, то Горчаков полагал, что
в основу обсуждения следует положить первоначально выраженную Фран-
цией идею конфедерации, которая, по его мнению, отвечала требованиям
сохранения равновесия в Европе. А чтобы итальянская конфедерация
стала полностью независимой ото всякого иностранного влияния и не была
ареной политического соперничества, ее, считал Горчаков, необходимо
объявить нейтральной на том же основании, на каком Швейцарию и
Бельгию, так, чтобы всякое посягательство на этот нейтралитет, с какой
бы стороны оно не исходило, воспринималось как вызов всей Европе. Если
бы этот принцип был принят, Пьемонт, по мнению министра, отказался
бы от всяких поползновений расширять свою территорию за счет италь-
янских соседей, и Австрия смогла бы достичь желаемого примирения с
венецианцами с помощью мудрой либеральной администрации7.
Горчаков не претендовал на то, чтобы его план не допускал изменений.
Он ему самому представлялся лишь в основных чертах соответствующим
обстоятельствам. И причины этого становятся ясными из его признания:
"Наша единственная цель, - признавался он, - состоит в том, чтобы от-
5 Там же. Д. 56. Л. 292-293.
6 Там же. Л. 295-296.
7 Там же. Л. 297-298.
290
ветить на доверительный призыв, обращенный к нам г-ном Тувенелем,
так же как нашим постоянным желанием является все более цементи-
ровать близкие отношения с Францией"8. Иными словами, российский ми-
нистр не скрывал, в какой мере интерес Петербурга к Италии опреде-
лялся его желанием услужить Парижу во имя достижения сближения. В
этом он постарался заверить Монтебелло, в чем весьма преуспел.
Из бесед с Горчаковым посол вынес убеждение, что Россия готова к
согласованным с Францией действиям в пользу той комбинации, которая
покажется Парижу предпочтительней. Монтебелло находил, что два
основных положения этого плана разделяет французское правительство:
необходимость в данное время предоставить Италию самой себе, отсут-
ствие возможности ныне что-либо урегулировать с помощью коллектив-
ных решений и исключить гипотезу об агрессии. Причем с некоторого
времени речь шла не о безрассудстве, в которое вовлечет Италию рево-
люция, а о широком заговоре, который затронет почти всю Европу.
В целом он не видел в плане Горчакова ничего нового по сравнению с
уже ранее выработанными между Россией и Францией основами, кроме
идеи нейтралитета итальянской конфедерации9. Признавая справедли-
вость этого утверждения посла, следует обратить особое внимание на
приверженность российской дипломатии идее конфедеративного устрой-
ства Италии. Так, в частном письме Киселеву от 5 февраля (24 января)
1861 г. Горчаков вновь напоминал: "Мы полностью сохраняем наше убеж-
дение, что единая Италия - невозможна и что даже отступление короля
Франческо II, если оно произойдет, не только не сделает недействитель-
ным его права, но не уничтожит его шансов на реставрацию в более или
менее отдаленном будущем"10. Киселев должен был высказываться таким
образом всякий раз, как к этому предоставится случай.
Наполеон III по поводу плана Петербурга сделал два замечания: он
считал, что с Австрией ни о чем невозможно договориться по сущест-
венным, жизненно важным вопросам и полагал, что предложение о
нейтралитете Италии требуем серьезного обдумывания, ибо имеет как
положительную, так и отрицательную стороны для Франции. Сославшись
на стремительный ход событий, он заметил Киселеву: "Что вчера было
хорошо, сегодня больше таковым не является"11.
Этот же тезис - об изменении первоначальных оценок событий -
развил Тувенель в беседе с Киселевым, о которой он писал Горчакову
10 февраля (29 января). Естественно, что посла прежде всего интересо-
вали соображения министра, бывшие у него на тот момент по поводу
предложений Петербурга предоставить Италию борьбе сторон, ограничив
ее полуостровом, и оставив в стороне вопрос о Венеции.
Тувенель принимал первую часть этой программы, а что касалось
второй, то, по мнению Киселева, как «в его мыслях, так и в их
выражении царила неопределенность. "Ограничить борьбу, - сказал он, -
8 Там же. Л. 298.
9 La questione italiana dalle annessioni al regno d’Italia nei rapporti fra la Francia e 1’Europa.
Ser. 3. Vol. 4. P. 75-76.
10 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1861. Д. 125. Л. 18.
11 Там же. Д. 121. Л. 31-32.
10*
291
очень желательно, но как это сделать? Последующие события, возможно,
выявят практические средства для достижения этого. Итак, нужно
ожидать (подчеркнуто в тексте. - О. С.), как это считает и князь
Горчаков”», - воспроизводил Киселев заявление министра.
Как свидетельствует помета на полях, Горчаков вовсе так не считал.
"Всегда ожидать! и, разумеется, что касается второй части, где речь идет
о том, чтобы помешать революционной борьбе распространиться за
Альпы, в отношении чего наш демарш имел характер срочного и злобо-
дневного”, - написал он. Вслед за ним Александр II досадовал: ”Я был
уверен, что мы ничего не добьемся!”12
Тувенель отверг инсинуацию по вопросу о Ломбардии (на счет ее
получения предлагалось не слишком успокаивать Пьемонт), сославшись
на невозможность получить на то согласие Наполеона Ш.
Что касалось будущей организации Италии, то идея конфедерации в
сложившейся ситуации больше не представлялась ему плодотворной. В
обоснование своего мнения он ссылался на то, что итальянский парламент
был избран в соответствии с пожеланиями и политикой Кавура, т.е.
отвечал идее объединения Италии под скипетром монарха, а иначе побе-
дила бы партия Мадзини, что, полагал министр, было совсем нежела-
тельно. Лучшее средство подавить революционные стремления он видел в
оказании поддержки пьемонтцам в формировании регулярного правитель-
ства, ибо в данный момент только они в состоянии это сделать. ’’Итак, не
нужно колебаться, добавил г-н Тувенель. Я не говорю Вам тем самым,
что полностью верю в продолжительность объединения; но в данную
минуту это самая лучшая комбинация; монархический принцип сохранен;
остальное выявится из последующих событий и мы сможем всегда
вернуться (подчеркнуто Горчаковым. - О.С.) к обмену мнениями по
поводу нового положения дел и его последствий". Перспективу в будущем
вернуться к обсуждению вопроса Горчаков прокомментировал замеча-
нием: "Вновь, когда будет слишком поздно!". Идею объявления Италии
нейтральной Тувенель находил абсолютно неприемлемой, поскольку речь
шла не о малой стране, а о государстве, насчитывающем почти 25 млн
жителей13.
Направленной в тот же день, что упомянутая выше депеша, телег-
раммой Киселев информировал Петербург о все возрастающей склонности
французского правительства рассматривать объединение Италии под
эгидой сардинской монархии как наиболее оптимальное в это время
решение. Александр II не разделял этих настроений. "Я никоим образом
не придерживаюсь этого мнения”, - заметил он по этому поводу14.
Причины произошедшей метаморфозы в позиции французского прави-
тельства по итальянскому вопросу Киселев связывал с влиянием Англии,
ставшей опасной соперницей для Франции на полуострове. Именно ради
сохранения добрых с ней отношений Наполеон III счел долгом пожерт-
вовать своими убеждениями в том, что касалось федеративной системы,
12 Там же. Л. 51-52.
13 Там же. Л. 52-53.
14 Там же. Д. 123. Л. 543.
292
придерживаясь, однако, мнения, что единство Италии - это утопия и что
анархия, которая будет его последствием, вынудит однажды итальянцев
прибегнуть к вмешательству Европы. Пока же, чтобы не задеть
устремлений итальянцев и не расходиться сильно с Англией, он решил
предоставить Кавуру свободу действий на основе принципа невмеша-
тельства15.
Посол был убежден, что эту новую позицию ждет судьба предшест-
вующей, ибо последующие события как обычно повлияют на намерения
императорского кабинета. Он писал: "Я хочу надеяться, что в интересах,
разумеется, Франции, а возможно наших, абсолютное объединение Ита-
лии будет лишь временным и что поневоле вернутся в более или менее
отдаленном будущем к идее конфедерации. Эта последняя позволила бы
восторжествовать, по крайней мере частично, правовым началам и не
поощряла бы Германию конституироваться в соответствии с желаниями
национальной партии в единство, которое, по моему мнению, будет не в
наших интересах”. Александр II подтвердил отрицательное отношение к
единству Германии пометой: "Конечно, нет"16.
Горчаков отдавал себе отчет в том, что невозможно было в тот момент
ничего сделать для создания конфедерации, а не единого государства на
Апеннинском полуострове. "Но эта почва, - писал он 10 марта (26 фев-
раля) в частном письме Волконскому, - очень изменчивая, и сегодня не
похоже на завтра. Мы будем настороже в отношении любого более благо-
приятного нюанса. Мы не верим в прочность единства Италии. Наше
мнение, которое я прямо выразил новому английскому послу, заключается
в том, что единственный прочный выход из осложнений на полуострове
состоит в конфедерации, которая опиралась бы на право"17.
Что же касалось полученных Киселевым от Тувенеля сведений, Гор-
чаков находил их мало что проясняющими в сложившейся ситуации, кроме
все "возрастающего почтения французского правительства к мнению
английских министров и доказательства существования секретных догово-
ренностей с Пьемонтом". Его совершенно не удовлетворило отношение
Тувенеля к российскому меморандуму, которое в частном письме Киселеву
от 18 (6) февраля он резюмировал так: "Предоставим события их естест-
венному ходу, а там посмотрим"18.
По получении ответа Тувенеля на меморандум Горчаков признавался
Киселеву, что этот документ лишь подтвердил уже сообщенные послом
сведения. Решив, по крайней мере письменно, более не продолжать поле-
мику с Тувенелем по поводу ответа на меморандум Петербурга, Горчаков
счел, однако, необходимым объясниться с Монтебелло. Свое несогласие с
возражениями Тувенеля относительно нейтралитета, распространяемого
на конфедерацию, в которую войдут 24 млн жителей, он аргументировал
тем, что конфедерация не бывает агрессивной, как это убедительно дока-
зала Германская конфедерация. Кроме того, по его мнению, нейтралитет
мог быть приложим и к единой Италии. Он не скрыл, что за отказом
15 Там же. Д. 121. Л. 104—106.
16 Там же. Л. 106.
17 Там же. Д. 101. Л. 432.
18 Там же. Д. 125. Л. 28.
293
Франции принять эту идею он усматривает ее намерение заключить союз
с Италией, что чревато возникновением противостоящей этому союзу
коалиции, которая включила бы Англию. Помешать же ее возникно-
вению сможет Россия, отказавшись в нее войти19.
На позиции Петербурга в итальянском вопросе, как всегда в значи-
тельной степени отражались его отношения с Парижем, принимавшие
очень непростой характер, над причинами чего (в частности, непредска-
зуемости поворотов в политике Наполеона III, трудностей ведения пере-
говоров с Парижем) немало размышляли руководители внешней политики
России. Свое понимание причин двойной политики Наполеона III Киселев
подробно изложил в депеше Горчакову от 10 апреля (29 марта) в ответ на
соображения на сей счет, изложенные ему министром в нескольких словах
в письме. Эта проблема, судя по многочисленным пометам на депеше
Киселева, очень занимала Александра II.
Будучи согласен с Горчаковым в определении двойственной политики
Наполеона III, посол писал: "По моему мнению, она (двойная политика. -
ОС.) существует в самом деле и объясняется самим происхождением
главы государства; его политическим прошлым; его недоверием по отно-
шению к европейским монархам, которые сами его провоцируют" (здесь и
далее подчеркнуто Александром II. - О.С.). С последним замечанием
Александр II не согласился: ’’Следовало бы сказать, - написал он против
подчеркнутых слов, - которых он спровоцировал своей двуличной поли-
тикой"20.
"Однажды, - напоминал Киселев Горчакову, - Вы прекрасно охарак-
теризовали политику императора Наполеона, говоря, что он хочет иметь
две тетивы на своем луке. Он их имеет и от них не откажется, пока будет
сомневаться в искренности отношения других монархических дворов к его
двору". "Иначе говоря, - заметил по этому поводу российский монарх, -
пока он их не будет считать жертвами обмана своей политики".
"Это недоверие, - продолжал Киселев, - взаимно. Не опираясь на
божественное право, Он провогласил себя Императором по воле нации.
Этот единственный момент определяет всю программу, что касается
принципов, которых он вынужден придерживаться волей-неволей, чтобы
быть последовательным по отношению к самому себе. Он пользуется
поддержкой народа и армии, которые его поставили у власти. Он также
заставляет дрожать эту тетиву в любом случае у себя в стране и рико-
шетом в других странах. Он это делает с некоторой сдержанностью в
надежде, что его примирительная политика приведет к принятию его в
сообщество королей". Против подчеркнутых слов Александр II заметил:
"Были весьма готовы его принять, пока политика была примирительной,
но вот уже два года, как она полностью изменилась", т.е. со времени
войны 1859 г.
"В противном случае, - утверждал посол, - чтобы удержаться, он
прибегнет к своей главной тетиве, тетиве народных стремлений, которую
он держит в резерве на крайний случай. Впрочем, решение об этом он,
19 Там же. Л. 30-31.
20 Там же. Д. 123. Л. 107.
294
конечно, примет, лишь утратив всякую надежду договориться с прави-
тельствами"21.
Посол находил такой расчет логичным, с точки зрения личных инте-
ресов императора, к тому же считал его связанным прежними обяза-
тельствами с крайними итальянскими партиями. Тем самым он напоминал,
что в молодости (в 1831 г.) Наполеон участвовал в подпольном движении
карбонариев в Италии. Этим он объяснял неожиданные повороты его
каждодневной политики, вызывающей недоверие иностранных кабинетов.
"Такое положение вещей наносит вред уважению к личности главы
государства, - продолжал посол. - Это неизбежно, об этом он в силу своей
проницательности, конечно, знает, о чем я заключаю из усердия, с кото-
рым он стремится, насколько возможно, это скрывать. Не менее верно,
что недоверие в отношении его нынешней политики может быть обосно-
ванным и что абсолютное доверие (подчеркнуто в тексте. - О.С.) про-
является в отношении него в столь же малой степени, как в отношении
других, когда затронуты их интересы"22.
Что касалось восточного вопроса, от обсуждения которого Тувенель
довольно давно уклонялся, Киселев не знал, отнести ли такое нежелание
затрагивать эту проблему исключительно на счет озабоченности в связи с
итальянским вопросом или на счет более обдуманных вариантов возмож-
ных последствий борьбы с Англией. Но он был уверен, что Париж не
пойдет ни на какой шаг, могущий скомпрометировать его отношения с
Лондоном, чего не следовало никогда забывать. Киселев напоминал
однажды сказанные ему Тувенелем слова о взаимности. "Вы нам, говорят,
помогли в Италии, а мы вам поможем на Востоке", - по мнению Ки-
селева, заявляя так, министр имел в виду лишь моральную поддержку и
именно поэтому он в свое время не придал большого значения его словам.
По этому поводу Александр II еще припомнил: "Но в том же самом случае
он сказал, что вся тяжесть должна будет лечь на Россию"23.
Оценивая приведенные выше соображения с позиций российской дипло-
матии, Киселев приходил к следующему заключению: "Откровенно изло-
жив мое восприятие малоуспокоительных тенденций политики императора
Наполеона, которые я приписываю скорее фатальности его исключитель-
ного положения, чем предумышленному расчету с его стороны, я должен
добавить с той же искренностью, что, несмотря на все неудобства этой
ситуации для наших дипломатических отношений, нужно стремиться их
сохранить24 (подчеркнуто Александром II. - ОС.) и использовать любой
случай для придания им характера самой широкой близости. Я это считаю
необходимым для России и полезным для Европы. Опасения восстановить
против себя Россию предостерегают французскую дипломатию от многих
рискованных решений, которые способны осложнить нынешнее, уже столь
напряженное положение в Европе".
21 Там же. Л. 107-108.
22 Там же. Л. 108-109.
23 Там же. Л. 109-110.
24 Против этой части рассуждений посла царь написал: Но для нас последствия все те же
самые (Там же. Л. 112).
295
Александр II согласился с мнением посла относительно необходимости
сохранения дружеских связей с Францией, но заметил: "Да, насколько это
в наших интересах"25.
Общее замечание царя еще раз повторяет его основную претензию к
послу в пометах на полях: "Это письмо полно противоречий!" На это
можно резонно заметить - как и сама политика Наполеона III.
Среди конкретных проблем итальянского объединения, которые сти-
мулировали весной 1861 г. активность российской дипломатии, на первом
плане оказался связанный с провозглашением нового королевства вопрос
его дипломатического признания.
27 января на объединенных с Сардинским королевством террито-
риях состоялись всеобщие политические выборы. Поэтому собравшийся
18 февраля в Турине на свою очередную (VIII) сессию пьемонтский парла-
мент стал первым заседанием парламента Итальянского королевства. В
ходе его работы был принят закон, провозгласивший Виктора Эммануи-
ла II королем Италии: сенат его одобрил 26 февраля, а палата депута-
тов - 14 марта. 17 марта этот закон был опубликован.
Хотя объединение Италии еще полностью не завершилось, значитель-
ная часть пути была пройдена, настала пора подводить итоги. Учитывая
роль Кавура в этом процессе вполне естественно, что российские дипло-
маты выражали свои суждения в первую очередь по поводу его деятель-
ности. По случайному совпадению всего за несколько дней до неожи-
данной смерти Кавура Киселев написал весьма пространный документ,
который в дневниковой записи от 19 мая озаглавил как "Взгляд на по-
литическую деятельность Кавура" и который в форме донесения от
22(10) мая был послан Горчакову.
Обращение именно Киселева (т.е. представителя России в Париже, а
не в Турине) в тот момент к этому сюжету выглядит вполне закономер-
ным в силу его серьезной вовлеченности (пожалуй, даже гораздо в
большей степени, чем Стакельберга) в решение задачи определения
позиции России в итальянском вопросе в предшествующий период. К тому
же в то время его брат Н.Д. Киселев был российским посланником в Риме,
и "события прекрасной Италии" занимали важное место в размышлениях
двух братьев и, разумеется, отразились в их переписке.
Учитывая все это, вполне логично предположить, что после провозгла-
шения единой Италии и возникшей проблемы признания Петербургом
нового государства у Киселева появилась потребность как бы в сквозном
пересмотре, переосмыслении произошедшего на полуострове, в новых
оценках и выводах из этого для России, иными словами, в ретроспек-
тивном анализе, обращенном в будущее. Сам Киселев появление этого
документа мотивировал тем, что, "будучи в состоянии собрать из досто-
верных источников довольно точные данные относительно политики,
которой следовал Пьемонт в итальянских делах", он "позволит себе
вкратце довести их до сведения императорского кабинета"26.
Своеобразное звучание этот документ приобретает в силу того, что
25 Там же. Л. 111.
26 Там же. Д. 121. Л. 354.
296
это суждения российского либерала о деятельности итальянского либе-
рала.
Не лишен интереса и тот факт, что Киселев, явно располагал допол-
нительным источником информации о событиях в Италии и действиях
Кавура, - источником который, как он сам признавал, помогал снять
"часть покрова с полуофициальной корреспонденции и непосредственных
отношений между Парижем и Турином"27. Вероятно, источником был кто-
то из ближайшего окружения сардинского поверенного в делах в Париже
Нигра, пользовавшегося большим доверием Кавура, хотя нельзя исклю-
чить и самого Нигра. К такому заключению подводит характер почерп-
нутых Киселевым сведений, а также их "старинные отношения", которые
позволяли Нигра, как он писал 7 сентября 1861 г. итальянскому премьер-
министру Риказоли, нанести визит Киселеву вопреки разрыву отношений
между двумя странами28. Примечателен в этом отношении еще один
факт: 14 июля 1860 г. Киселев писал Горчакову, что "узнал немедленно и
из самого верного источника" о тайной аудиенции, полученной у Напо-
леона III сицилийским князем Санкаталдо, направленным в Париж Гари-
бальди с политической и дипломатической миссией, причем эта аудиенция
была испрошена Кавуром, "скромным посредником которого был шевалье
Нигра"29.
Итак, Киселев шаг за шагом прослеживает тактические приемы, при-
мененные Кавуром для достижения его главной стратегической цели -
создания единой Италии. "Накануне Крымской войны, - писал он, - Кавур
уже предчувствовал, что Пьемонт, возможно, находится на пороге банк-
ротства и что нужно его упредить, расширив основу существующей ипо-
теки, недостаточной для сохранения кредита, который начал приходить в
упадок. Отсюда готовность принять активное участие в Крымской войне.
Отсюда также демарши, предпринятые на Парижском конгрессе*. От-
сюда, кроме того, содействие тайным обществам и их прогрессирующему
развитию с тем, чтобы поощрить одни и навести страх на другие.
Подготовив свои средства для действий в Италии, во Франции и в Англии,
граф Кавур, несмотря на безграничность трудностей, которые его ожи-
дали и которые он прекрасно сознавал, решил пренебречь ими и идти к
цели, стимулируя сначала присоединение в надежде его довести позднее
до его крайних пределов. Идея объединения (здесь и далее подчеркнуто в
тексте. - ОС.) Италии была тогда подброшена тайным обществам в
качестве лозунга для руководителей или в качестве приманки для масс.
Сардинский министр сыграл свою роль с замечательным умением,
прекрасно понимая, что если даже его план удастся лишь частично, его
главная цель будет достигнута, освободив Пьемонт от его финансовых
затруднений и утроив размеры и значимость его территории путем после-
довательной аннексии пограничных провинций, которая благодаря сети
тайных обществ осуществилась бы без помех.
27 Там же. 1860. Д. 150. Л. 494.
28 Ricasoli В. Lettere е document! del barone Bettino Ricasoli. Firenze, 1891. Vol. 6. P. 131.
29 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1860. Д. 150. Л. 505.
Вероятно, имеется в виду попытка Кавура добиться постановки и обсуждения на конг-
рессе итальянского вопроса, закончившаяся провалом.
297
Г-н Кавур постарался этим воспользоваться без промедления. Распо-
лагая большинством в итальянском парламенте, он не замедлил ему
представить два проекта финансовых законов; один относительно займа в
500 миллионов для покрытия текущих расходов нового королевства; дру-
гой, более существенный и, который не переставал оставаться в центре
его внимания, позволяющий создание гросбуха для размещения общего
итальянского долга. Как только это стало совершившимся фактом, можно
было ожидать развития событий с философской беспечностью.
Я это повторяю - его главная цель находится на пути к осуществ-
лению.
Что же касается Рима и Венеции, он создает большой шум вокруг этих
вопросов, гораздо меньше говорят, чтобы достичь полного объединения
Италии, чем, чтобы поддержать пыл итальянцев для завершения их пред-
приятия. Действительно национальная гордость, чрезмерно возбужденная
тайными действиями, стремится к обладанию Римом, чтобы сделать из
него резиденцию правительства, в то время как государственный деятель
предвидит трудности, которые этот великий европейский город ему соз-
даст для обуздания различных тенденций Национальной ассамблеи, регу-
лятором которых он остается в Турине. Овладение Венецией должно
быть отложено, потому что, с одной стороны, Юг вызывает тревогу, а с
другой - средств для того, чтобы эффективно действовать, еще не до-
стает сардинскому правительству, которое предпочитает выждать ввиду
событий, которые готовятся в Венгрии”30.
Киселев следующим образом характеризует возможности, которыми
располагал Кавур в Италии, Франции и Англии: "В Италии он использует
ежедневную прессу и активность тайных обществ в качестве самого
действенного вспомогательного средства для достижения своих целей. Он
расходует на это огромные суммы и в конце концов сделал из них опору
своего влияния. Он преуспел, но теперь нужно заставить платить самих
итальянцев деньги, которые он использовал, чтобы их деморализовать и
привлечь на сторону Пьемонта.
Во Франции граф Кавур обнаружил сноровку, совершенно свое-
образную, необыкновенную. Из устрашения, произведенного заговором
Орсини, была извлечена выгода в пользу целей сардинского министра. Он
изобразил себя сдерживающим кровавые решения тайных обществ, кото-
рые были ему безгранично преданными и силу которых он преувеличил. В
то же самое время он себя выставил решительным противником Мадзини
и Гарибальди: первый открыто добивался построения республиканской
системы, а второй объявил себя публично противником Франции и его
главы. Гарибальди действительно сказал однажды, что, если Наполеон III
предаст дело Италии, он сумеет найти его соломенный хвост, чтобы
поджечь.
Граф Кавур воспользовался этой ситуацией, чтобы заставить принять
свое влияние в Париже, как и повсюду. Выбирайте, говорил он, между
нами и мадзинистами, склонности которых разделяет Гарибальди. Мы
хотим объединения Италии на основе монархического принципа, наши
30 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1861. Д. 121. Л. 354-357.
298
противники стремятся к единству на основе демократической и социальной
республики. Выбирайте и решайте поскорее, так как позднее мы будем
бессильны разбить гидру революции, которая поднимается, чтобы погло-
тить Европу и ее вручить антисоциальному режиму Мадзини и его сто-
ронников. Эти средства были использованы не без успеха. В то же самое
время, чтобы завоевать приверженца, полезного для его проекта итальян-
ского объединения, он предложил и добился заключения союза принцессы
Клотильды с принцем Наполеоном Жеромом, который с тех пор стал
подлинным представителем политики Кавура. Если недоверие Европы в
отношении наполеоновской политики лишь возросло со времени итальян-
ской войны, император Наполеон этим обязан вмешательству в дела всех
паразитических элементов такого рода. Отважный в своих концепциях, он
нерешителен и почти робок при их проведении в жизнь. Когда справед-
ливость его суждений заставляет смутно предвидеть ошибочность пути,
по которому его вынудили пойти, он умудряется найти верный путь, не
отступая явно, но стремясь сбить с толку тех, кто за ним наблюдает, что-
бы спасти престиж, который, по его мнению, составляет его истинную
силу.
Граф Кавур, принц Наполеон и некоторые члены его семьи это
прекрасно знают и извлекают из этого пользу.
Перед лицом Англии граф Кавур выглядит радетелем конститу-
ционного принципа и свободного обмена, прогрессирующее развитие кото-
рого он обещает. Он использует соперничество морских держав к выгоде
Пьемонта и его дела. Сделавшись хозяином ежедневной прессы в Европе,
ему удалось внушить, что Итальянское королевство с береговой линией в
1500 лье может быть верным и полезным другом Великобритании. Тем не
менее и несмотря на протест графа Кавура, влияние, которое Франция
оказывает на Пьемонт, вызывает подозрение лондонского кабинета, став-
шего особенно недоверчивым после аннексии Савойи. Один английский
государственный деятель мне говорил в эти последние дни, что это не-
доверие к поступкам императора Наполеона народа Великобритании, ко-
торый еще недавно ему устраивал овации, проистекает особенно из-за
этого присоединения, противоречащего предшествующим заявлениям. Ан-
глийский кабинет, задетый, таким образом, действиями Франции, пытает-
ся, выражая свои опасения сардинскому правительству, подорвать это
влияние соперницы путем увеличения льгот и поощрения намерений графа
Кавура. Так, например, прелиминарные условия Виллафранкского мира и
Цюрихского договора остались на бумаге. Именно по этой причине также
помощь, которую император Наполеон намеревался предоставить неапо-
литанскому королю, препятствуя с помощью крейсера сообщению вос-
ставшей Сицилии с материком Королевства, была отклонена в Лондоне.
Эта политика соперничества двух великих морских держав обеспечила
успех политики графа Кавура. Франция стремится сохранить свое пре-
обладание в Италии; Англия прилагает все усилия, чтобы взяла верх ее
политика, оказывая поддержку и иногда стимулируя ультралиберальные
требования партий. Это бег с препятствиями для достижения популяр-
ности, которой каждая из двух держав страстно желает к своей исклю-
чительной выгоде.
299
Граф Кавур плавает между двумя течениями и сумел извлечь из этого
выгоду в пользу цели, которую преследует и которую он льстит себя
надеждой еще достичь, используя эти две великие державы и продол-
жающееся соперничество.
По мнению высокопоставленных политических деятелей, полное объе-
динение еще сомнительно, поскольку Пьемонт не будет в состоянии пода-
вить муниципальные тенденции, которые уже обнаружились в различных
формах в некоторых местностях Италии; особенно в Королевстве Обеих
Сицилий, где аннексия, несмотря на непрекращающуюся деятельность
скрытых сил, ведшуюся издавна, вызывает антипатию масс!
Анархия с помощью Гарибальди, возможно, приведет к победе респуб-
ликанских проектов Мадзини, и все это сооружение, возведенное с таким
тяжелым трудом, рухнет, оставив этой прекрасной Италии лишь воспоми-
нания о ее бедствиях и ее невзгодах. Ваше Сиятельство, несомненно,
вспомнит, что это было также мыслью императора Наполеона, которую
он мне однажды высказал. Каково бы ни было значение этой гипотезы, -
писал в заключение Киселев, - не менее верно, что план, задуманный и
осуществленный с такой замечательной настойчивостью, обнаруживает в
сардинском премьер-министре исключительную личность. Если он в конеч-
ном счете потерпит неудачу, честь предприятия все-таки сохранится за
ним, и его сограждане должны будут помнить об этом, несмотря на его
ошибки и увлечения”.
На нарисованные в последней фразе перспективы Александр II отклик-
нулся весьма сочуственным замечанием: ’’Печальная слава!”31 Что ка-
сается размышений посла, то в них, совершенно однозначно, звучит высо-
кая, можно даже сказать восторженная, хотя и весьма сдержанно выра-
женная, оценка деятельности Кавура, так же как совершенно очевидно
его позитивное отношение к объединению Италии.
Киселеву представлялось абсолютно бесспорным лидерство Кавура в
решении политических проблем полуострова. Любопытно в этой связи,
что он даже не упоминает сардинского монарха, явное превосходство над
которым премьера наложило своей отпечаток на их отношения.
Казалось, что Кавур, вложивший столько сил, энергии в достижение
единства, имел все основания быть удовлетворенным и мог бы рассчи-
тывать на искреннюю благодарность Виктора Эммануила. Но этого не
случилось: слишком разными были эти две личности, волею судеб опре-
делявшие ход этого процесса. Причины сложностей в отношениях монар-
ха и премьера раскрывает дневниковая запись современника, находив-
шегося в Турине французского дипломата Анри д’Идевиля. Он писал о
Викторе Эммануиле: «Обстоятельства и особенно гений премьер-министра
возвысили его до положения, которое он занимает в данный момент в
Италии и в Европе. Если когда-либо его имя попадет в историю, его
единственная заслуга, его странное величие будет состоять в том, что он
"позволил Италии сделать себя”. Было бы несправедливо, однако, пред-
ставлять его ничтожным монархом. Он обладает той великой проница-
тельностью, которая присуща итальянской расе, он не лишен природного
31 Там же. Л. 357-363.
300
ума... он ленив и малообразован; заниматься общественными делами,
председательствовать в совете, принимать решения для него слишком
мучительно. Так что граф Кавур очень часто, когда возможно, его щадит,
освобождая от такого рода занятий. Король чувствует превосходство
своего премьер-министра, он ему этого никогда не простит: он его терпит,
ненавидя в глубине души. Как все посредственные люди, он завистлив и
подозрителен»32.
После создания Объединенного итальянского королевства Кавур был
прежде всего озабочен проблемой признания нового государственного
образования международным сообществом. На пути ее решения стояли
серьезные трудности, как внутренние - беспорядки на Юге, интриги
смещенных монархов, крайняя скудость финансовых ресурсов, слабость
гражданской и военной организации, так и внешнеполитические - неизмен-
ная угроза, исходившая от Австрии, полная изоляция его правительства,
ибо новое государство существовало лишь де-факто, ему противостояли
другие правительства, единодушно осуждавшие провозглашенные им по-
литические концепции, методы и действия благодаря которым оно было
создано. Неприязнь дипломатии европейских держав, особенно великих, в
первую очередь диктовалась реакцией на революционное звучание того
принципа национальности, который послужил как раз основополагающей
созидательной идеей при создании национального итальянского государ-
ства33. Но, как показали события, вскоре правительства европейских госу-
дарств начали преодолевать эту неприязнь.
Первым уже 31 марта, т.е. спустя всего две недели после того как в
Турине было объявлено о появлении Итальянского королевства, его
признала Англия, стремившаяся помешать превалирующему влиянию на
новое государство Франции. В тот же день это сделала Швейцария, а
13 апреля - США, затем скандинавские и ряд латиноамериканских стран.
Вскоре после признания Итальянского королевства Великобританией
Тувенель заверил Киселева, что у Франции нет намерения следовать
примеру Англии и что она не признает королевство без предварительной
договоренности с великими державами. Горчаков просил посла выразить
министру удовлетворение ’’такой корректной манерой рассмотрения вопро-
са столь большой важности для международного права”. Однако затем в
позиции Парижа произошел вызвавший недоумение Горчакова неожидан-
ный поворот: в начале мая Тувенель решительно уклонился от обсуж-
дения этого вопроса34. Дело в том, что первоначально признание Италь-
янского королевства обусловливалось французским правительством дости-
жением итальянским правительством соглашения с папой о частичном
и временном решении ’’римского вопроса” (путем предоставления папе
гарантий личной безопасности и его материального положения посред-
ством цивильного листа Итальянского королевства). На этом условии
Наполеон III склонен был вывести также французские войска из Рима. В
конце апреля от этого последнего намерения в Париже отказались, что,
32 D'ldevilleN. Journal d’un diplomate en Italy. P., 1872. P. 53-54.
Anchieri E. Il riconoscimento del Regno d’Italia. // Atti del XV congresso di storia del
Risorgimento italiano. Roma, 1963. P. 17.
34 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1861. Д. 125. Л. 56, 68.
301
между прочим, не без удовлетворения было воспринято Александром II,
заметившим: ’’Тем лучше”35. Урегулирование отношений королевства с
папой французское правительство продолжало и в конце мая выдвигать
условием признания нового государства36.
Однако вскоре последовало событие, побудившее Наполеона III еще
более решительно пересмотреть свои первоначальные проекты. 6 июня
внезапно умер Кавур. Нотой от 15 июня 1861 г. Париж признал новое
государство. Наполеон поторопился с этой акцией, чтобы поддержать
короля и умеренную партию и в без того сложной ситуации, возникшей в
связи с утратой крупного государственного деятеля, пользовавшегося в
Италии и за ее пределами бесспорным авторитетом. В специальной ноте
французского правительства от 9 июня о положении в Италии, передан-
ной через Монтебелло Горчакову, отмечалось, что смерть Кавура глубоко
изменила это положение, поскольку он служил "залогом сохранения внут-
реннего порядка в Италии и гарантией искусной политики; этот залог
исчез; враги Италии и крайние партии на полуострове не должны больше
считаться с этой решительной волей, с этим преобладающим влиянием,
которое умело поочередно опрокидывать их расчеты и обуздывать их
желания"37.
За ссылками на это печальное обстоятельство Киселев в ходе беседы с
Тувенелем увидел те три главные соображения, которые определили
позицию Парижа и ускорили его решения: "1. Насущная потребность об-
рести свободу по отношению к Италии; 2. Желание окончательно уст-
ранить всякое вмешательство Австрии во внутренние дела полуострова и,
наконец; 3. Опасение утратить в Италии моральное влияние, обретенное
со времени войны, одним словом, опасение роста популярности Англии в
ущерб французскому влиянию"38.
Официально реакция Петербурга на эту акцию, изложенная в депеше
Горчакова Киселеву от 1 июля (19 июня), ограничилась выражением
глубокого сожаления по поводу принятия Парижем решения без предва-
рительной с ним договоренности. Значение акции, по мнению министра,
было ослаблено тем, что она осуществлена в форме изолированного
демарша, "из чего можно сделать вывод о расхождениях в точках зрения".
К тому же здесь не видели основания для такого изолированного дей-
ствия. Не разделяя позиции Парижа в этом вопросе, в Петербурге
испытывали тем большее удовлетворение в связи с содержавшимися в
депеше Тувенеля к Монтебелло (копия которой была передана последним
Горчакову) обещаниями, "что, признавая совершившиеся факты, фран-
цузское правительство никоим образом не намерено объявлять недейст-
вительными протесты или оговорки, к которым они подали повод со
стороны Св. Престола и других итальянских принцев"39.
И хотя эта фраза, как утверждал Горчаков, была дословно взята из
депеши Тувенеля к Монтебелло, французский министр, прочитав депешу
35 Там же. Д. 121. Л. 331.
36 Там же. Л. 390-391.
37 Там же. Д. 61. Л. 173.
38 Там же. Д. 123. Л. 215.
39 Там же. Д. 124. Л. 147-149.
302
Горчакова Киселеву от 1 июля (19 июня), неожиданно заявил послу, ’’что
оговорки, которые он имел в виду, распространялись лишь на Св. Пре-
стол, а не на итальянских принцев, что об этом уже шла речь в сделанной
в Варшаве декларации и что, если события, которые в дальнейшем
произойдут на полуострове, будут таковы, чтобы спровоцировать вмеша-
тельство Европы, эти самые оговорки получат право на существование.
В данный момент, добавил министр, важно вовсе не создавать трудностей
делу объединения, которое одно гарантирует порядок и мир на полу-
острове. Не думайте, что мадзинизм отрекся или отказался от намерения
всеобщего ниспровержения. Он очень активен и очень живуч; он дей-
ствует в тени; население и дурные инстинкты его поощряют и оказывают
ему содействие. Эта борьба не закончена и важно наблюдать ее вблизи".
Не оспаривая соображений министра относительно угрозы мадзинизма,
российские руководители не разделяли его оценки итальянского прави-
тельства. Горчаков заметил: "Мне кажется, что правительственный
мадзинизм столь же прискорбен и опасен", а Александр II подтвердил:
"Да, конечно"40.
Среди сказанного Тувенелем в ходе упомянутой беседы особо обра-
щают на себя внимание соображения, которые были якобы высказаны им,
как писал Киселев, "лишь для меня одного", ибо отражали его глубоко
личные суждения, а не пожелания "министра, который стремится прежде
всего к укреплению мира в Европе". Оказывается, Тувенелю импони-
ровало такое развитие событий, когда "в результате какого-нибудь мир-
ного компромиссного решения Австрия отказалась бы от Венеции и когда
на Юге полуострова было бы воссоздано прежнее Неаполитанское
королевство. Весь мир, - утверждал он, - почел бы это за благо"41.
Умеренная реакция российского правительства на признание Францией
Итальянского королевства была отмечена бывшим тогда посланником
Пруссии в России Бисмарком. Он оценил ноту Петербурга Парижу как
одну из тех "вспышек плохого настроения", которые князь Горчаков
"время от времени позволяет себе" в качестве "своего рода предохрани-
тельного клапана": чтобы сохранить свой портфель, утверждал прусский
дипломат, он подыгрывает легитимистским чувствам Александра II,
особенно в пользу Франческо II, неаполитанского короля42.
Такое на первый взгляд вполне убедительное утверждение в действи-
тельности было только отчасти верным. Дело в том, что к этому времени
легитимизм самого Александра II претерпел серьезные изменения, он все
чаще ограничивался чисто формальными декларациями. И его отношение
к неаполитанскому королю как раз и служит тому доказательством. Не
случайно на протяжении всего 1861 г. на многочисленные просьбы ко-
роля - умолял ли он Александра II "взять его интересы в свои руки", шла
ли речь в январе о присылке российского корабля в Гаэту, где укрывался
король после того, как 5 сентября 1860 г. покинул Неаполь, или о
40 Там же. Д. 122. Л. 11-12. Что касается обнаружившегося противоречия, причины
которого остаются неясными, то Александр II полагал, что его "нужно поставить на вид"
(Там же).
41 Там же. Л. 13.
42 DDL Ser. 1. Vol. 1. Roma, 1952. Р. 255.
303
предоставлении 3 млн дукатов для ведения военной кампании, о чем
король ходатайствовал в ноябре, - неизменно следовала царская резолю-
ция: ’’При самом большом желании мы не можем сделать больше того,
что уже сделали”. Все эти отказы в отношении материальной помощи,
однако, сопровождались заверениями в готовности оказать моральную
поддержку и напоминаниями о том, что в этом плане уже было сделано -
"российский император был единственным монархом, сохранявшим своего
представителя при короле и открыто порвавшим с Пьемонтом из-за его
политики в Италии"43. Продолжали иметь место и новые свидетельства
такой моральной поддержки: в конце 1861 г. генерал-адъютант князь
Ф.И. Паскевич отвез в Рим, куда к этому времени переехал Франческо II,
знаки ордена святого Георгия 4-й степени, пожалованные российским
монархом королю и королеве Сицилии "за героическую защиту Гаэты"44.
Хотя полностью от легитимизма в Петербурге не отказывались, здесь
гораздо больше, чем судьбой неаполитанского короля, были озабочены
тем, как события в Италии отразятся на Польше, ибо все более оче-
видной становилась угроза "возникновения с минуты на минуту венгерс-
кого и польского вопросов"45. Это сразу хорошо уловил Де Лонэ в ходе
беседы с российским коллегой в Берлине, когда тот, лишь слегка кос-
нувшись симпатий петербургского двора к неаполитанскому, поспешил
выразить надежду Петербурга, что в Турине не будут толкать Польшу на
путь восстания. Де Лонэ увидел в этом опасения, как бы итальянскому
правительству "не пришлось воспользоваться беспорядком в Европе" ради
достижения своей цели. Он пришел также к выводу, что не следует
рассчитывать на возобновление отношений в ближайшее время, хотя у
него не было оснований для предположения о возможности ухудшения
существующего положения. В этом он убедился в ходе беседы, когда
услышал, в частности, сообщение о том, что Петербург одобрил участие
Италии в переговорах относительно организации Дунайских княжеств46.
Действительно, еще в мае через Киселева французскому правительству
было предложено найти такой вариант соглашения, который, "обеспечив
участие Сардинии, не заключал бы в себе признание нового титула для
тех правительств, которые его не признали"47.
Подтверждением вполне лояльной позиции Петербурга могло служить
и его решение относительно визирования выданных от имени короля
Италии паспортов российскими дипломатическими представителями.
Правда, при этом в визе они должны были употреблять, согласно месту
рождения человека, формулу - тосканский, неаполитанский подданный
и т.д. "Такова хитрость, - писал Де Лонэ, - к которой прибег с.-петер-
бургский кабинет, чтобы не чинить препятствий международным отноше-
ниям, откладывая вопрос о признании". А между тем в ожидании изме-
нения этой инструкции Будберг обещал Де Лонэ, что канцелярия его
43 АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 101. Л. 142, 146, 357, 490.
44 Татищев С.С. Император Александр II: Его жизнь и царствование. СПб., 1903. Т. 1.
С. 415.
45 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1861. Д. 121. Л. 241.
46 DDL Ser. 1. Vol. l.’P. 290-291.
47 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1861. Д. 124. Л. 128.
304
миссии будет избегать упоминания в визе слова ’’подданный”, ограничив-
шись обозначением ’’тосканец", "неаполитанец” и т.д.48
Важным обстоятельствам, которое не могло не повлиять на решение
Россией вопроса о признании Итальянского королевства, были отношения
с Ватиканом. Какое-то время после 1856 г. в них сохранялся опреде-
ленный статус-кво, а многочисленные посещения Рима высокопостав-
ленными путешественниками из России могли даже показаться свиде-
тельством их некоторой нормализации. Так, в апреле-мае 1857 г. по пути
в Ниццу вдовствующая императрица Мария Федоровна почти месяц
провела в Риме, где папа и государственный секретарь кардинал Анто-
нелли сделали все, чтобы ее пребывание было приятным. По случаю дня
ее рождения папа подарил ей несколько художественных изделий из мра-
мора и мозаики. Александр II поблагодарил папу за оказанный его матери
прием, а кардинала Антонелли наградил орденом Св. Андрея. В мае-июне
больше месяца в Риме находилась великая княгиня Ольга с супругом; в
декабре сюда прибыла великая княгиня Елена, вслед за ней князья
Николай и Евгений49. Все были удостоены аудиенции у папы.
В том, что касалось официальных отношений, улучшения не наблю-
далось. Пий IX, воспользовавшись намерением российского императора,
переданным через российского посланника в Риме Н.Д. Киселева, обес-
печить полное исполнение положений, зафиксированных подписанными с
Ватиканом документами, направил в Петербург 31 января 1859 г. письмо
на имя Александра И. В нем он выразил пожелание иметь своего по-
стоянного представителя при императоре. Последний отреагировал весьма
решительно. "Я на это никогда не соглашусь", - написал он по этому
поводу на полях письма50.
В ответном письме папе от 12 апреля (31 марта) 1859 г. Александр II
ограничился самыми общими фразами, сообщив, что изложенные в письме
папы конкретные проблемы он уполномочил обсудить Н.Д. Киселева с
кардиналом Антонелли51. Надеяться на успех таких переговоров, памятуя
о позиции императора, естественно, было трудно.
Вместе с тем в Петербурге внимательно следили за тем, чтобы
Ватикан не нарушал существовавших договоренностей. В сентябре ему
был заявлен решительный протест в связи с передачей из России коррес-
понденции непосредственно кардиналу Антонелли, а не через российскую
миссию в Риме. Не оспаривая утверждений кардинала, что подобного
положения в конкордате нет, Н.Д. Киселев сослался на категорические и
ясные заявления на этот счет, сделанные российской стороной по случаю
его заключения52.
На будущее не было оснований для оптимизма по поводу возможности
снять напряженность в отношениях Петербурга с Римом, ибо не прихо-
дилось рассчитывать на устранение главной причины этого. "Сколь бы
великодушными ни были намерения Вашего Величества в том, что каса-
48DDI. Ser. 1. Vol. 1. Р. 129.
49 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1857. Д. 154. Л. 18, 30, 33, 35, 127; 1858. Д. 149. Л. 4.
50 Там же. 1859. Д. 154. Л. 3-4.
51 Там же. Л. 10.
52 Там же. Д. 153. Л. 210-211.
305
ется латинской церкви в Ваших государствах, наши отношения с римским
двором будут всегда наталкиваться на твердое и незыблемое пре-
пятствие. Это препятствие - мы его встречаем в самой сущности римского
папства - тенденции папства устанавливать католицизм в качестве го-
сударства в государстве, особенно в странах, исповедующих иной обряд, -
писал Горчаков в отчете за 1858 г., который заканчивал в апреле 1859 г.,
в те дни, когда присходил обмен упомянутыми выше посланиями с папой53.
Разумеется, кроме этого основополагающего фактора, на отношения с
Римом влияло много других объективных и субъективных моментов. Если
в начале 1861 г. со стороны Ватикана был сделан жест доброй воли54, то с
весны началось ухудшение его отношений с Россией, которое все
углубляясь, по мнению бельгийского министра иностранных и внутренних
дел Шарля Ружье, могло ускорить признание последней Итальянского
королевства55.
Поводом послужил отказ папы осудить польское духовенство за его
позицию во время восстания в Польше, о чем просил Петербург. Этот
отказ мотивировался невозможностью вмешательства в вопрос до неко-
торой степени политический, к тому же касающийся духовенства, прожи-
вающего вне папских государств. Кроме того, папа считал для себя
компрометирующим порицать все духовенство (он готов был выразить
порицание лишь тем его представителям, которые будут осуждены) на
основе общего обвинения, тем более что подобный акт создал бы пре-
цедент: другие правительства стали бы обращаться к нему с подобными
же просьбами, ибо претензий к духовенству Неаполя, Пьемонта, Венгрии
и других стран было достаточно56.
Доказательством, что то были лишь отговорки служит следующий
факт: осенью того же года в одном из своих пастырских обращений папа
осудил прелатов Неаполя и Милана. Беседуя в октябре 1861 г. с Н.Д. Ки-
селевым, кардинал Антонелли не нашел этому оправданий и вынужден
был ограничиться молчанием57. Но уже во время следующей беседы он
перешел в наступление, сославшись на постоянные жалобы польских
епископов на чинимые им помехи при исполнении их обязанностей,
на отсутствие у папы возможности свободно и прямо с ними общаться,
не имея представителя в России58.
53 АВПРИ. Ф. Отчет МИД. 1858. Л. 112.
54 В феврале 1861 г. состоялось подписание контракта российской стороной с Антонелли
на покупку за счет правительства (для пополнения коллекции Эрмитажа) части известного
музея Кампана, поражавшего как количеством, так и разнообразием редких предметов.
Папа и статс-секретарь в ходе переговоров с дирекцией ломбарда, хранителя и собственника
этой древнейшей коллекции, помогли устранить трудности, связанные с формой покупки и
отбором экспонатов. По завершении переговоров папа сделал еще один красивый жест: он
разрешил свободно вывезти эти драгоценные антикварные экспонаты, т.е. без уплаты в
соответствии с существующим законом налога в размере 20% их стоимости, составлявшего
около 20 тыс. римских лир, или около 130 тыс. фр. (см.: АВПРИ. Посольство в Риме.
Оп. 525. Д. 965. Л. 19-20).
55 DDL Ser. 1. Vol. 1. Р. 515.
56 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1861. Д. 134. Л. 152-153.
57 Там же. Л. 272-273.
58 Там же. Л. 283.
306
Вскоре после этого кардинал известил российского представителя, что
папа уполномочил его сообщить, что он не одобрял решений польского
духовенства по поводу закрытия церквей в Варшаве, равно как и на
остальной территории королевства. Кроме того, он заверил Н.Д. Ки-
селева, что, хотя никаких формальных заявлений не последовало, папа
уведомил об этом специально прибывших к нему лиц, пытавшихся
оправдать позицию духовенства во время последних событий в Варшаве.
Со своей стороны, заявил кардинал, он в беседах со сторонниками
Польши сурово осудил участие духовенства в революционных
выступлениях. Он также признал правомочность российских властей
арестовать священника одной из двух церквей в Варшаве, в которой
укрывались мятежники59.
Занятая Ватиканом позиция не удовлетворила Александра II, написав-
шего на донесении Н.Д. Киселева: "Конфиденпионалыюго (подчеркнуто в
тексте. - О.С.) признания папы нам недостаточно; что касается наказания
одного прелата в Польше, я не ожидаю от этого никакого результата и
хотел бы его отклонить”60.
В декабре возник новый инцидент. Поводом послужило событие,
имевшее место еще в июне 1861 г., но только теперь ставшее достоянием
гласности благодаря сообщению о нем во французской прессе. Речь шла о
послании папы варшавскому архиепискому по случаю его юбилея. После-
довала резкая реакция Петербурга: Ватикан информировали о тягостном
впечатлении, которое это известие произвело на императора, и заявили
протест от имени правительства, ибо было нарушено правило общения с
католическим духовенством через российского представителя в Риме. К
тому же вызвал возмущение выбор момента: это было сделано
в то самое время, когда римский двор только что информировали о по-
ведении духовенства, его участии в уличных беспорядках и когда
российское правительство обращалось в Рим за помощью, чтобы вернуть
священнослужителей на позиции, отвечающие их обязанностям61.
В последующий период не наблюдалось сколько-нибудь значительного
прогресса в урегулировании отношений двух сторон, если не считать
обсуждения вопроса назначения папой своего временного или постоянного
представителя в Петербург, долженствовавшего от имени святого отца
наставлять и увещевать прелатов62.
Весной 1862 г. папа решил назначить на этот пост монсиньора Джу-
зеппе Берарди, бывшего в течение почти десяти лет помощником госу-
дарственного секретаря, а по существу доверенным лицом кардинала
Антонелли по политическим вопросам. Вполне разделяя высокое мнение
кардинала об избраннике папы, Н.Д. Киселев признавал, что он дей-
ствительно отличался ясным умом, большим опытом, приверженностью
консервативным принципам, умеренностью и терпимостью в религиозных
вопросах, к тому же он был известен как враг революции - "всегда осуж-
59 Там же. Л. 285-286.
60 Там же. Л. 282.
61 Там же. Л. 332-333, 415-419, 422.
62 Заблоцкий-Десятовский А.П. Граф П.Д. Киселев и его время. СПб., 1882. Т. 3.
С. 274-275.
307
дал движения в Польше и никогда не был расположен к польским интри-
гам как в Риме, так и в любом другом месте, и таким образом избежал
всяких близких отношений с ними”63. Н.Д. Киселев отдавал себе отчет в
том, что самим фактом такого выбора, потребовавшего от кардинала
Антонелли принесения подобной жертвы, Ватикан демонстрировал, сколь
важны для него отношения с Россией, и при этом папа явно надеялся, что
кандидатура Берарди встретит полное одобрение Петербурга64.
После получения согласия Петербурга - принять постоянного предста-
вителя папы - Ватикан поднял вопрос о том, будут ли к нунцию приме-
няться ограничительные законы и регламенты, касавшиеся отношений
Святого Престола с католическими священниками и подданными. В Пе-
тербурге были против всякого обсуждения этого вопроса, поскольку, заме-
тил Александр II: "Мы должны твердо сохранять основы наших отноше-
ний со Св. Престолом такими, как оговорено в нашем Конкордате. Воль-
нб после этого папе отказываться от посылки нунция. Я легко утешусь”65.
Российское правительство последовательно придерживалось своей пози-
ции. Когда в мае кардинал Антонелли отклонил предложение Н.Д. Ки-
селева - направить предварительно в Петербург временную миссию, -
Александр П заметил по поводу возможного результата от посылки такой
миссии: "Это ничего не изменит в моих решениях"66. А Горчаков вновь
подтвердил (в ответ на телеграфное сообщение посланника об этой бе-
седе с кардиналом): "Мы не будем препятствовать общению нунция с
католиками, но не сможем позволить ему никакой прямой официальной
переписки со служителями католической церкви"67.
Поставленный в мае Н.Д. Киселевым в известность о такой позиции
его правительства Ватикан продолжал добиваться разъяснений по этому
поводу. Но посланник заявил, что считает полученные сведения исчерпы-
вающими и не ожидает новых, а в конце июня посоветовал папе
прояснить эти вопросы на месте, в Петербурге, направив туда временного
представителя. Папа обещал над этим подумать68.
Ход переговоров с папой показывает, что они не вышли за рамки его
положения в качестве первосвященника католической церкви. Позиция
Петербурга в "римском вопросе" оказалась полностью обойденной, хотя
она, конечно, не могла не занимать Ватикан в момент, когда этот вопрос,
все более обретая характер одной из важнейших внутриполитических и
международных проблем Италии, не только оказался в центре внимания
прямо заинтересованных сторон - Ватикана, итальянского правительства,
общественности Италии, представленной как демократами, так и умерен-
ными, - но и отразился на взаимопонимании между другими европейскими
державами. Причины этого, безусловно, лежали в неурегулированности
отношений Ватикана с Россией.
Между тем в правительственных кругах Италии не было единства в
63 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1862. Д. 128. Л. 80-81.
64 Там же.
65 Там же. Л. 155-156.
66 Там же. Л. 190-191.
67 Там же. Д. 112. Л. 65.
68 Там же. Д. 128. Л. 273-274.
308
том, какой из двух проблем - о Риме или Венеции - отдать приоритет.
Дело в том, что после смерти Кавура Виктор Эммануил II попытался, на
свой страх и риск, проводить авантюристическую и взбалмошную поли-
тику, направленную на решение в ближайшее время вопроса о Венеции
вооруженным путем. Он надеялся, что обострившаяся ситуация в дунай-
ском бассейне и на Балканах (в Герцоговине происходило антитурецкое
движение, а в Греции - серьезное брожение против короля Оттона)
смогут послужить ступеньками к началу войны. Королевские планы
предусматривали в качестве существенного условия для их реализации
подтверждение союза с Францией, в то время как итальянский премьер
Риказоли видел задачу, напротив, в освобождении страны от ее тяжелой
опеки, а поэтому придавал первостепенное значение ’’римскому вопросу”,
чтобы лишить Наполеона III главной опоры, позволявшей ему контро-
лировать положение в Италии69.
Осенью 1861 г. Риказоли предложил папе проект примирения, мало
отличавшийся от того, что был предложен за восемь месяцев до этого
Кавуром, Париж его не поддержал, не встретил он отклика и в Риме.
В соответствии со своим планом Виктор Эммануил II в конце 1861 —
начале 1862 г. одобрил проект экспедиции Гарибальди в Далмацию,
надеясь воспользоваться возникшими бы в этом случае для Австрии
осложнениями, чтобы начать против нее войну за возвращение Венеции.
Эти планы не разделяли Риказоли, а также Наполеон III, последний свое
мнение по этому вопросу изложил в письме королю от 11 января 1862 г.70
Забегая вперед отметим, что Виктор Эммаунил II не посчитался с
мнением Парижа; Риказоли же было предложено подать в марте в
отставку; премьером и министром иностранных дел стал Раттацци,
непосредственно занимавшийся планами экспедиции на Балканы. Из на-
правленной Раттацци итальянским представителям за границей циркуляр-
ной ноты со всей очевидностью вырисовывалась перспектива неизбежного
конфликта с Австрией; одновременно в ней содержалось напоминание об
обязанности участниц Венского конгресса содействовать мирному реше-
нию вопроса о Венеции71.
Не заставила себя ждать негативная реакция на содержание этого
документа в министерствах иностранных дел всех европейских столиц, где
в такой постановке вопроса о Венеции увидели угрозу реализации
проектов организации восстания на Балканах. В этой ситуации Петербург
и Берлин резко замедлили переговоры с Турином о дипломатическом
признании72.
Пытясь разуверить в наличии у него подобных планов великие держа-
вы (хотя сам он по-прежнему возлагал надежды на экспедицию), Виктор
Эммануил II вновь поменял министра иностранных дел. Им стал в реорга-
низованном 7 апреля кабинете Раттацци Джакомо Дурандо, сторонник
компромиссного решения "римского вопроса" и противник дунайско-бал-
канских планов короля. Уже 16 апреля генеральный секретарь министер-
69 Cialdea В. L'Italia nel concerto europeo (1861-1867). Torino, 1966. P. 167.
70 DDL Ser. 1. Vol. 2. P. 310-311; 35-36; 62-63; 104, 216.
71 Ibid. N 186. P. 231-232.
72 Cialdea B. Op. cit. P. 168.
309
ства иностранных дел Луиджи Амедео Мелегари довел до сведения
посланника в Константинополе Марчелло Черрути, что Италия не будет
предпринимать на Востоке каких-либо действий, придерживаясь политики
"полного воздержания"73.
В начале 1862 г. все еще оставшийся открытым вопрос о признании
Итальянского королевства Россией серьезно занимал все заинтересован-
ные стороны. Стремясь убедить Петербург пойти на этот шаг, Тувенель
продолжал твердо отстаивать тезис "о практической возможности дости-
жения объединения Италии вопреки ее прошлому и партиям, которые ею
правят теперь". В беседах с Киселевым он старался развеять его
сомнения в том, что слабый туринский кабинет устоит перед влиянием
крайних партий, так же как приведенное послом мнение весьма серьезных
деятелей Франции, не уверенных "станет ли окончательным объединение
Италии во главе с Пьемонтом". Свои соображения Киселев подкрепил
несколькими историческими ссылками. В ответ Тувенель заявил, что
времена меняются и не всегда удается следовать лучшим предписаниям
отцов, особенно в политике74.
Между тем в Петербурге не склонны были отказываться от выжи-
дательной позиции. В частном письме Будбергу от 3 февраля (23 января)
1862 г. Горчаков так разъяснил причины этого: "Очевидна изменчивость
позиции, которой придерживается император Наполеон в отношении
Италии, и не нам его толкать в направлении противном нашим принципам.
Впрочем, французское правительство воздержалось ото всяких предложе-
ний в отношении нас, что касалось Италии. Г-н Тувенель, правда, не
перестает оставаться горячим радетелем единства, и речи г-на Ла Тур
д’Оверня отражают личные убеждения его начальника, который с трудом
их сохранит, если монарх наконец выскажется в противоположном смысле.
Нынешний министр иностранных дел Франции не является одним из тех
характеров, вылитых из бронзы, которые скорее разобьются, чем согнут-
ся. Мы не раз наблюдали, как он менял свое мнение в серьезных вопросах
со дня на день и в зависимости от повышения или понижения показателей
на термометре Тюильри..."75
С начала года возросли усилия итальянского правительства, чтобы
добиться признания королевства Россией. Турин прибегал к самым разно-
образным методам: действовал через официальную прессу, итальянских
дипломатов, через Париж и Лондон.
Появившуюся в правительственной газете "L’Opinione" в конце января
статью под названием "Отношения России с Италией" российский дипло-
мат вполне справедливо охарактеризовал как "защитительную речь в
пользу признания итальянского королевства императорским двором"76.
Доказательство того - ее основные постулаты.
В статье утверждалось, что полуостров пребывает перед лицом
европейских государств в столь же внушающем доверие положении, как
любая давно конституировавшаяся и признанная международными трак-
73 DDL Ser. 1. Vol. 2. Р. 295, 310-311.
74 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1861. Д. 122. Л. 378-379.
75 Там же. 1862. Д. 16. Л. 165-166.
76 Там же. Д. 87. Л. 24.
310
татами страна, что Италия никогда не совершала актов, способных
вызвать нарекания, и что ее внешней политике неизменно был присущ
дух умеренности. Касаясь затем дружеских связей, установившихся между
российским и пьемонтским дворами со времени возобновления диплома-
тических отношений, автор статьи утверждал, что присоединение Цент-
ральной Италии, Марки и Умбрии не нанесло этим отношениям никакого
урона, разрыв был вызван исключительно вступлением пьемонтской
армии в Неаполитанское королевство. Поэтому, придавая политический
характер отзыву российской миссии из Турина, автор его интерпретировал
как свидетельство лишь личной симпатии императорского двора к Фран-
ческо II.
Далее в статье подчеркивалось, что "Италия дала России доказа-
тельства своей умеренности, воздержавшись от всего, могущего возбу-
дить умы в Польше", что "итальянский король не угрожает никаким
интересам России и что далекое от того, чтобы нарушить европейское
равновесие формирование великой державы, расположенной между
Австрией и Францией, его (т.е. равновесие. - О.С.) восстанавливает на
более прочной основе". В заключение автор выражал надежду, что Россия
убедится в том, что признание итальянского государства будет актом,
отвечающим как справедливости, так и взаимным интересам двух стран77.
С большим вниманием за настроениями в российских дипломатических
кругах по этому вопросу следили итальянские дипломаты, что было
непросто делать в условиях разрыва официальных отношений между
двумя странами.
Учитывая это обстоятельство, Де Лонэ постарался придать совер-
шенно конфиденциальный характер своей беседе с Будбергом, что поз-
волило бы Петербургу не воспринимать его предложения как офи-
циальные.
Горчаков, в свою очередь, предписал Будбергу 3 февраля (21 января)
продолжить общение с итальянским дипломатом, дав понять, что этим в
Турине должны быть обязаны главным образом барону Риказоли, прямоту
которого в Петербурге уважали, "несмотря на политические разногласия",
разделяющие две страны78.
Посол должен был заверить Де Лонэ, что в Петербурге испытывают к
Италии симпатию и желают видеть ее сильной, процветающей и неза-
висимой, что традиционно отвечает интересам России. Одновременно он
должен был разъяснить, что в Петербурге не разделяют мнение тех, кто
потрясения на полуострове трактует лишь как стихию, подобную извер-
жению Везувия. Он находил их вполне рукотворными, а использованные
при этом средства считал обязывающими Россию заявить протест во имя
исповедуемых ею принципов79.
Горчаков не находил возможным восстановить в тот момент дипло-
матические отношения с Турином, ибо "такой демарш непременно вменял
бы в обязанность признание Итальянского королевства, границы которого
77 Там же. Л. 24-25.
78 Там же. Д. 16. Л. 159.
79 Там же. Л. 159-160.
311
даже по признанию графа Де Лонэ и барона Риказоли не определены;
мы, - писал Горчаков, - поощрили бы тенденции, которые открыто вдох-
новляют на изгнание папы и завоевание Венеции, и мы тем самым
косвенно содействовали бы развитию проектов ниспровержений, которые
угрожают миру в Европе”. Не говоря уже о правах неаполитанского
короля Франческо II, а также об отсутствии гарантий от исполнения
планов, могущих быть реализованными лишь ценой бурных потрясений,
последствия которых распространятся по ту сторону Альп80.
С удовлетворением принимая к сведению чувства симпатии от имени
Италии, публично выраженные Риказоли в адрес России, Горчаков
утверждал, что в Петербурге разделяли такие симпатии, хотя основания
для некоторых сомнений на этот счет создавал факт вынашиваемых в
Генуе под влиянием польской эмиграции открыто враждебных России
проектов, которые не могли бы получить распространения без проявляе-
мой местными властями терпимости. Поэтому, по мнению Горчакова,
разница в позиции российского и сардинского правительств состояла в том,
что Россия если и не способствует реализации целей Турина, она по край-
ней мере открыто и честно демонстрирует свою позицию воздержания и
ни один ее акт не указывает на враждебную тенденцию81.
В то же время, что и Де Лонэ, предпринял демарши Нигра, исполь-
зовавший для выяснения настроений Петербурга свои давние связи с
Киселевым. 30 января он должен был с разочарованием сообщить в Ту-
рин, что распространявшиеся в Париже слухи о готовности Петербурга
пойти на такой шаг ’’основывались скорее на личных симпатиях части дип-
ломатов и других русских, чем на официальных предписаниях петербург-
ского кабинета”. В такой ситуации Нигра ходатайствовал перед Ту-
венелем о содействии в решении этого вопроса. Министр заверил, что уже
сделал все возможное, но обещал предпринять новую попытку в этом
направлении. Со своей стороны он полагал, что, если в Италии будет
сохраняться спокойствие в течение 4-5 месяцев, а правительству удастся
улучшить финансовое и вообще внутреннее положение в стране, то
Петербург и Берлин наконец решатся пойти на ее признание82.
Такое заявление Тувенеля стимулировало сардинских представителей
изыскивать все новые аргументы, чтобы побудить Петербург изменить
позицию. 2 февраля в беседе с Киселевым только что вернувшийся из
Турина сардинский военный атташе Оттавиано Вимеркати утверждал,
что ситуация в Италии, гораздо менее неблагоприятна, чем принято
обычно считать, что с бандитизмом почти повсюду покончено, а беспоряд-
ки на Сицилии не представляют опасности. Тревогу вызывает лишь не-
избежность правительственного кризиса, поскольку, несмотря на свой
талант, новый премьер Риказоли, по его мнению, оказался не на высоте
стоявшей перед ним задачи.
На вопрос Киселева, каково положение Гарибальди и каковы перс-
пективы приписываемых ему проектов (явно имелся в виду план Виктора
80 Там же. Л. 160-161.
81 Там же. Л. 161-162.
82 Ricasoli В. Op. cit. Vol. 6. Р. 131, 344-345.
312
Эммануила II организовать экспедицию Гарибальди в Далмацию, которая
послужила бы сигналом для революции в Венгрии), Вимеркати ответил,
что в силу испытываемого Гарибальди перед королем почтения генерал не
предпримет ничего без согласия последнего, а король со своей стороны
позволит ему вступить в борьбу лишь в случае серьезных потрясений
в европейской части Турции или в Венгрии83.
Кроме того, Вимеркати сообщил, что Виктора Эммануила (а Киселеву
было хорошо известно о его доверительных отношениях с королем)
чрезвычайно огорчает нынешнее состояние отношений с Россией, призна-
ние которой его волновало более, чем что-либо другое84.
На следующий день после этой беседы Киселева с Вимеркати, Туве-
нель, сдержав данное Нигра обещание, вновь поставил перед Киселевым
вопрос о признании, предварив его попыткой вовлечь посланника в обсуж-
дение "римского вопроса". Самый простой способ покончить с ним министр
видел в том, чтобы предоставить папу самому себе, т.е. вывести
французские войска из Рима, но он был уверен, что Наполеон III на это
никогда не пойдет. Посла таким образом просили выразить свое отно-
шение к позиции руководителей Франции, от чего он, естественно, по-
старался уклониться.
На вопрос, что же делать в такой ситуации, Киселев не предложил
никаких рецептов, он лишь саркастически заметил: "Вести переговоры,
чтобы ни к чему не прийти... или собрать конгресс, который, впрочем,
возможно, окажется бессилен разрешить этот вопрос"85.
Созыв конгресса, по мнению Тувенеля, был в самом деле невозможен,
ибо он не мог привести ни к какому практическому результату, поскольку
папа предпочтет вернуть статус-кво, чего никто не захочет, даже
Австрия. К тому же министр считал несвоевременным созыв конгресса в
данный момент, в чем с ним был полностью согласен Александр II,
начертавший на полях донесения: "В этом я разделяю его (Тувене-
ля. - О.С.) мнение". Ничего нового Тувенель не смог добиться от Кисе-
лева и по поводу признания итальянского короля. Как и прежде, он услы-
шал о нежелании России поддерживать революцию. А когда на брошен-
ное вслед за этим замечание Киселева: "Впрочем, даже в самой Италии
полагают, что объединение закончится провалом", Тувенель заявил, что
усматривает в этом "еще один аргумент... признать королевство скорее,
чем республику", то ответ ему дал сам российский монарх, начертавший
на полях депеши Киселева по этому поводу: "Я этого не нахожу"86.
Следует отдать должное настойчивости Тувенеля. Три недели спустя
в ходе очередной беседы с Киселевым он попытался доказать, что,
поскольку рано или поздно признание Россией Итальянского королевства
произойдет, лучше, чтобы это случилось в данный момент, когда такая
акция обрела бы большое значение. Киселев не разделял такую точку
зрения. Исходя лишь из собственных оценок, он "не думал, что момент
83 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1862. Д. 109. Л. 58-59.
84 Там же. Л. 338.
85 Там же.
86 Там же. Л. 339.
313
был удачно выбран для признания, которое положение дел на полуострове
не могло оправдать”87. Министр поспешил разубедить посла, сославшись
на пользу, которую принесло бы такое решение Петербурга сохранению
порядка и спокойствия в Европе, ’’лишив подстрекателей беспорядков
мощного рычага, которым они пользуются, чтобы возбуждать довольно
беспокойные умы итальянцев”88. Киселев предпочел уклониться от про-
должения дискуссии.
Между тем этот, как, впрочем, и итальянский вопрос в целом, рас-
сматривались Петербургом не только в плане событий, произошедших на
Апеннинском полуострове, но и с точки зрения решения собственных
внешнеполитических задач.
Для принятой в итальянской историографии оценки причин того факта,
что признание Россией Итальянского королевства долго откладывалось,
характерно следующее суждение видного итальянского историка Базилио
Чалдеа. Он справедливо видит трудность для нее пойти на такой шаг в
необходимости выразить открыто свое отношение к государству, сформи-
ровавшемуся не на основе традиционных методов, а на принципе нацио-
нальности, впервые в Европе положенном в основу государственного
образования89. Речь шла, таким образом, о том, чтобы поступиться опре-
деленными принципами. К тому же решение вопроса о признании для
Петербурга серьезно осложнялось по причине существования непосред-
ственно его затрагивавшей польской проблемы.
Не следует также забывать, что со времени Парижского конгресса
итальянский вопрос занимал важное место в русско-французских отноше-
ниях, и данный этап не стал исключением. Петербург не преминул вос-
пользоваться признанием нового государства для очередных попыток
получить для себя какие-то гарантии Франции на Востоке. Подтвержде-
ние этого мы находим в представленном Александру II докладе Горчакова
от 25(13) февраля 1862 г.
Отмечая неизменную приверженность Петербурга и Парижа устано-
вившемуся между ними интимному согласию, которое дало свои позитив-
ные результаты как на Востоке, так и в Италии, министр должен был тем
не менее признать явное охлаждение в отношениях двух стран, проявив-
шееся в недоразумениях, возникших в ходе итальянской войны1* и во
время недавних переговоров относительно Сирии2*. Источником этого
охлаждения, по его мнению, гораздо меньше служило действительное рас-
хождение интересов, чем отсутствие согласованности между бурной и
неустойчивой политикой Наполеона III и более постоянной, стабильной
политикой России. Однако это еще не привело к появлению признаков
безразличия и не породило ростков разногласий. "В теории согласие суще-
87 Там же. Л. 86-87.
88 Там же. Л. 87.
89 Cialdea В. Op. cit. Р. 156.
** Имелись в виду неоднократно повторенные во время войны Сардинии и Франции с
Австрией в 1859 г. претензии Наполеона III к Петербургу по поводу якобы имевшего место
невыполнения принятых им на себя перед Францией обязательств в отношении Австрии.
2* В 1860 г. после произошедших в Сирии христианских погромов ее оккупировали фран-
цузские войска. По этому поводу Россия вместе с Англией и Австрией заявила протест.
314
ствует, оно сохраняется на словах и декларируется в отношении намере-
ний, но, - с сожалением констатировал Горчаков, - гораздо меньше вы-
ражается на деле"90.
В такой ситуации, во избежание разрыва с Францией в случае, если
события примут более опасный поворот, он видел выход в том, чтобы
внести большую определенность в отношения двух стран, открыто и осно-
вательно объяснившись с французским императором по восточному и
итальянскому вопросам, на которых основывалось согласие с Францией.
Охарактеризовав как "очень четкую" позицию России относительно Ита-
лии и как бы отвечая своим оппонентам во внешнеполитических ведомст-
вах европейских столиц, Горчаков изложил ее так: "Мы отказались при-
мириться с совершившимся фактом не из-за приверженности абстрактным
теориям, но потому что в наших интересах было укрепить, а не ослабить
принципы политической справедливости и порядочности, без которых
невозможна никакая стабильность в Европе. Мы не стали менее добро-
желательными в отношении Италии. У нас вовсе нет интересов, которые
бы противостояли ее независимости и благосостоянию. Мы лишь сомне-
ваемся, что она достигнет их укрепления, следуя по нынешнему пути; нам
представляется трудным создание узаконенного и процветающего госу-
дарства путем низвержения права, и до сих пор факты скорее подтверж-
дали, чем опровергали, наши предвидения. Итак, наша позиция остается
дружеской и выжидательной. Если она включает в себя неодобрение про-
шлого, то она сохраняет за собой будущее и нам оставляет свободу
решений"91.
Позиция Франции рисовалась Горчакову не столь ясной. С одной сто-
роны, "ее прямая заинтересованность в соседней пограничной стране,
необходимость не утратить плоды своего вмешательства, лишившись к
выгоде Англии симпатий итальянцев, вынудили ее рассматривать после-
дующие совершившиеся на полуострове факты с терпимостью", которую
в Петербурге не могли разделять. Но, с другой - "она протестовала
против них, отозвав свою миссию из Турина, и официально продолжает
оставаться на почве Цюриха и Варшавы. А если позднее она и признала
Итальянское королевство без предварительного достижения согласия с
правительством России, то позаботилась заявить, что этот демарш не
означает никоим образом одобрения прошлого, что он был продиктован
единственно необходимостью побеспокоиться о своих торговых интересах
и примирить расхождения между Римом и Турином, она дала также понять
итальянцам, что напасть на Венецию они могут лишь на свой страх и
риск, и этого заявления было достаточно, чтобы обязать преемников
графа Кавура гарантировать осторожную и выжидательную политику при
осуществлении унаследованной ими программы, программы единой Ита-
лии со столицей в Риме и входящей в нее Венецией"92.
Для Горчакова оставался открытым вопрос, почему Наполеон обнару-
жил намерение не выводить войска из Рима. Он терялся в догадках:
90 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1862. Д. 42. Л. 22-23.
91 Там же. Л. 24-25.
92 Там же. Л. 25-26.
315
’’Послужило ли причиной его твердо выраженное мнение в пользу Святого
Престола палатами и французским духовенством, не потерял ли импера-
тор доверие к расположению Италии, не утратил ли он веру в единство на
полуострове и в помощь 300 тыс. итальянцев, которые должны были
прикрывать его границу в Альпах в случае войны на Рейне, не свидетель-
ствовало ли это, наконец, о его намерении предоставить времени возмож-
ность позаботиться о том, чтобы распутать то, что невозможно было бы
решить без серьезных осложнений"93.
При всем при том Горчаков предполагал, что "эти противоречия проис-
текают не только из высшей силы вещей, но также из некоторой нере-
шительности в определении конечной цели его (Наполеона III. - О.С.)
итальянской политики"94. Именно это, по его мнению, было важно
выяснить.
В Петербурге, внимательно следя за ходом событий на полуострове,
считали, что, хотя традиции автономии, еще сохранившиеся в Италии,
препятствуют единству, надеяться на возврат к прежнему положению
вещей единственно с помощью населения не приходится. В подобной
ситуации следовало опасаться анархии внутри страны и революции вовне,
если только французской политике не удастся вернуть Италию к програм-
ме Цюриха и к идее конфедерации. Если бы цели ее были таковы, то
Россия готова ее поддержать. Но об этом не может быть речи, если
вопрос встанет о монархическом и революционном принципе. Он будет
однозначно решен ею в пользу первого, о чем и нужно было предупредить
Наполеона95.
Сохранение оккупационных войск в Риме, считал Горчаков, сближает
позиции Франции и России, ибо, безучастная, в том, что касалось духов-
ного вопроса, Россия имела в Риме общеправовой интерес, а также част-
ный интерес, вытекающий из влияния Святого Престола на позицию
католического духовенства в Польском королевстве. "Это соображение, -
особо подчеркивал министр, - не следовало упускать из виду не меньше,
чем серьезные мотивы, почерпнутые из общего соглашения с Фран-
цией"96.
С достижением согласия с Францией в Петербурге связывали надежды
и на возможность упорядочить свою позицию в неаполитанском вопросе:
не настаивая на том, чтобы Франческо II покинул нынешнюю резиденцию
и отказался от своих прав, можно было бы дать понять Наполеону III,
что, если король решится покинуть Рим, российский посланник не последу-
ет за ним в новую резиденцию. Это означало, что на Неве были готовы
воспользоваться первым же предоставившимся предлогом, чтобы покон-
чить даже с видимостью поддержки неаполитанского короля.
Что касалось формального признания итальянского короля, оно стави-
лось в зависимость от объяснений с Парижем и особенно от степени согла-
сия по восточному вопросу, впрочем, по этому поводу Горчаков ничего не
93 Там же. Л. 26.
94 Там же.
95 Там же. Л. 27.
96 Там же. Л. 28.
316
мог добавить к тому, что уже было сообщено через Киселева более года
назад97.
Вполне определившись в своей позиции по вопросу о признании, Петер-
бург, однако, не спешил оповестить о ней Париж - пройдет еще три
месяца, прежде чем это будет наконец сделано.
Между тем весной 1862 г. дипломатические представители в Берлине,
Париже и Лондоне продолжали информировать Петербург о реакции соот-
ветствующих правительств на сложившуюся ситуацию и подвергали ее
собственному серьезному анализу.
Чрезвычайно интересную рукопись98 переслал в Петербург в приложе-
нии к своему донесению от 7 апреля (26 марта) 1862 г. Киселев, написан-
ную государственным советником П.А. Чихачевым (1808—1890). В свое
время он блестяще окончил готовившую дипломатов школу в ведомстве
Государственной коллегии иностранных дел и некоторое время работал в
Министерстве иностранных дел. Затем, увлекшись геологией и ботаникой,
совершил экспедиции в ряд районов Европы и Востока, причем начал с
Италии, которую пересек с Юга на Север в 1839-1841 гг. Второе путе-
шествие в эту страну в 1861-1862 гг. в отличие от предыдущего - тогда
он изучал физико-географические проблемы - Чихачев посвятил исследо-
ванию экономико-географических и социально-исторических вопросов.
Полагая, что этот труд заслуживает внимания, Киселев особо под-
черкивал наличие в нем солидных данных, интересных мыслей и обобще-
ний, к которым тем более стоило прислушаться, что автор книги поддер-
живал близкие отношения с Риказоли и имел с ним немало доверительных
бесед.
В заключении своей работы, озаглавленной "Взгляд на современное
положение Италии", Чихачев писал: "1. Итальянское объединение воз-
можно, потому что встречаемые им трудности оказались сосредоточены
почти исключительно в неаполитанских провинциях и потому что эти
трудности такого рода, что должны разрешиться со временем. 2. Сохра-
нение мира еще в течение нескольких лет99 представляет conditio sine qua
non3* завершения объединения. 3. Немедленное овладение Римом и Вене-
цией вовсе не является необходимым для благосостояния королевства.
4. Отсрочка решения римского вопроса создает определенные выгоды:
а) тем, что мешает австрийскому вторжению; б) сковывает демократиче-
ские партии Италии и, наконец, в) возвращает папство на его изначаль-
ные позиции, освобождая итальянцев от главы церкви, ставшего отныне
бесполезным и даже обременительным. 5. Появление Итальянского коро-
левства - это свершившийся факт, от признания которого европейские
державы не могут уклониться"100.
Сквозь эти выводы определенно проглядывает желание Риказоли,
через частного собеседника Чихачева, убедить Петербург проявить ло-
97 Там же. Л. 28-29.
98 Позднее она была опубликована в Париже: Tchihatcheff Р. Le Royaume d'Italie dtudie sur
les lieux memes. P., 1862.
99 В опубликованном варианте уточнено: "В течение четырех или пяти лет” (Ibid. Р. 147).
3* Условие, без которого нет, т.е. необходимое условие (лат.).
100 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1862. Д. 109. Л. 488.
317
яльность к новому государству и признать его. Так, что касалось первого
пункта, он вполне соответствовал положениям направленного им
24 августа 1861 г. циркуляра итальянским представителям за границей с
целью сгладить неблагоприятное впечатление от известия по поводу
ситуации на Юге, которое породило сомнения в политических кругах
Европы относительно прочности итальянского государства. В нем доказы-
валось, что результаты плебисцита на Юге не могут быть поставлены под
сомнение, равно как не может быть речи о признании за одной из частей
нации права на отделение. Риказоли утверждал, что бандитизм не имел
отношения к политике, это результат социальных беспорядков и преступ-
ности, порожденных прежним порочным правлением101.
В том же, что касалось Рима и Венеции, Чихачев по существу реально
оценивал положение, сложившееся после попыток короля продвинуться в
решении второго, а его премьера - первого вопроса. Логичен вывод Чиха-
чева о необходимости признания королевства. К такому выводу все более
склонялись и российские дипломаты.
В личном письме Горчакову из Берлина от 22(10) марта Будберг писал,
что незаслуженно возросло значение вопроса о признании, по его мнению,
он должен был быть лишь "пешкой, которую поставит на политическую
шахматную доску" российское правительство102. При его решении в
данный момент следовало считаться со следующими соображениями. Как
он уже неоднократно об этом писал, "нельзя мечтать о восстановлении в
Италии "status quo ante bellum" или, точнее "ante confusionem"4*. Нельзя
допустить, если не менять полностью направление политики России,
существования между нею и Францией столь большой важности вопроса,
не прояснив его. Необходимо также признать, что средства воздействия
на Италию, которыми располагает российское правительство, крайне
ограниченны, и что "прямое влияние на ее дела и судьбы не входит в
задачи России, не отвечает ее интересам. Это очевидно, - писал Будберг,
- так как, если, с одной стороны, мы не можем предложить той Италии,
что сегодня существует, союз, с другой - мы не смогли бы послать туда
также и батальоны... Чтобы воздействовать на Италию, то есть на
центр, из которого в данный момент исходит угроза революции и
возникновения всеобщей войны, мы можем следовать лишь по единствен-
ному пути. Он пролегает через Париж"103.
В последнее время, полагал Будберг, этот путь оказался слишком
загроможден, движение по нему затруднено и пользоваться им регулярно
стало невозможно, а чтобы его расчистить признание Итальянского коро-
левства станет полезным инструментом, но лишь для этой цели и будучи
употреблен с большой осмотрительностью и осторожностью. Не видя
другого средства начать переговоры с Францией для достижения соглаше-
ния, он считал необходимым воспользоваться этим инструментом, хотя
оговаривался, что не питает иллюзий в отношении его солидности.
Торопя с принятием решения о признании, Будберг ссылался на то, что
101 DDL Ser. 1. Vol. 1. Р. 329-335.
102 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1862. Д. 14. Л. 343.
4* Положение, существовавшее до войны, или, точнее, "до смуты" (лат.).
103 Там же. Л. 343-345.
318
ситуация за последний месяц серьезно осложнилась: гораздо проще было
иметь дело с Риказоли, чем с новым премьером Раттацци, а еще труднее
станет с предполагаемым его преемником Луиджи Фарини. И уж полно-
стью пропадет такая возможность, если в момент, когда ее здесь меньше
всего ожидают, разразится война. Последнее обстоятельство, предупреж-
дал он, может оказаться чревато для России следующими серьезными
последствиями: если война начнется до объяснения с Францией, а значит,
до ознакомления с позицией, которую она намерена в таком случае
занять, то может случиться, что она ступит на путь, следовать по кото-
рому за Францией России помешают ее собственные интересы, а это
повлечет полную изоляцию России104.
Однозначность позиции Будберга в вопросе признания Италии была
совершенно очевидна, а убедительность его аргументации для Петербур-
га засвидетельствовала помета Александра II, который написал, что в
письме "содержится много верных мыслей"105.
Неоднократно намеки по поводу признания следовали из Лондона. Как
образно выразился Горчаков, английский посол Френсис Нэпир "время от
времени вышивает по той же самой канве, что и его шеф, и всегда делает
это исключительно тактично"106.
Учитывая тот факт, что такую же настойчивость, проявил Тувенель, а
также прусский министр иностранных дел Альбрехт Бернсдорф, «почти
поставивший точку над "и" в беседе с Будбергом», Горчаков письмом от
2 апреля (21 марта) поручил Бруннову приступить к обсуждению с англий-
ским правительством вопроса признания "столь близкого его сердцу". При
этом Горчаков "заранее подписывался подо всем", что Бруннов сочтет
уместным сказать по этому поводу107. Посол должен был опираться на
посылаемый материал, четко излагавший позицию Петербурга.
Со своей стороны, Горчаков находил, что российское правительство,
бесспорно, делает шаг вперед, но не слишком отклоняясь, как ему каза-
лось, от намеченного направления пути, доказательства чего он видел в
следующем. Россия продолжает настаивать на том, что конфедерация
более реально обеспечивает интересы и независимость Италии. Она по-
прежнему придерживается убеждения, что действия Пьемонта при созда-
нии нынешнего Итальянского королевства достойны осуждения. Вместе с
тем, пояснял Горчаков, приходится считаться с тем, что прошло время и
что "мы не можем в отношении страны, которая пользуется нашими
симпатиями и с которой не существует никаких столкновений интересов,
оставаться бесконечно на позиции, когда, не будучи ей враждебны, мы,
однако, делаем вид, что ее игнорируем политически"108.
Английский министр иностранных дел Рассел предвосхитил намерение
Бруннова вернуться к обсуждению вопроса о признании. Он первым за-
говорил об этом, воспользовавшись в качестве предлога приемом, ока-
занным итальянскому королю в Неаполе.
104 Там же. Л. 345-347.
105 Там же. Л. 343.
106 Там же. Д. 74. Л. 214.
107 Там же. Л. 214, 217.
108 Там же. Л. 215.
319
Посол в соответствии с полученными указаниями, вновь повторил, что
признание должно стать результатом общего согласия, а до его достиже-
ния нужно, чтобы королевское правительство перестало давать монаршей
Европе поводы для беспокойства и жалоб, то в связи с республиканским
движением внутри страны, то с революционными поползновениями
вовне109. Рассел выслушал его безропотно.
Суммируя сложившуюся ситуацию, посол писал 10 мая (28 апреля)
Горчакову: «Он (Рассел. - О.С.) повторяет одну и ту же фразу: ’’Признай-
те власть и вы ее сделаете более регулярной и миролюбивой”. Мы отве-
чаем: ’’Сделайте так, чтобы власть стала миролюбивой и регулярной, и
тогда она будет признана”. Можно долго вращаться в этом круге умо-
заключений, не находя из него выхода. В сущности же только венский
кабинет в состоянии, по моему мнению, изыскать очень простой выход.
Поскольку именно он, уступив Ломбардию Франции, открыл путь к
восстановлению мира, расширению Сардинии, уступке Савойи, одним сло-
вом, такому положению вещей, из которого вышла новая карта Италии.
Теперь именно на Австрии лежит обязанность при желании проявить
решительно инициативу, чтобы придать этому до сих пор ненадежному
умиротворению прочный характер, который проистекает из акта евро-
пейского признания. Для достижения этого желанного результата венский
кабинет мог бы поступиться своими собственными интересами, примирив
их с интересами всеобщего мира. Он должен был бы во всеуслышание
заявить: ”Я признаю короля Виктора Эммануила в качестве итальянского
короля, если, верный обязательствам, на которых покоятся Виллаф-
ранкский и Цюрихский договоры, он откажется от всяких притязаний на
Венецианскую область, обретенную Австрией и вновь поставленную под
защиту европейского акта”»110. Иными словами, условие признания единой
Италии, по мысли Бруннова, состояло в получении гарантий, что на
будущее всякие осложнения, связанные с Венецией заведомо исклю-
чаются.
Тувенель в беседах с Киселевым весной 1862 г. постоянно обращался к
вопросу признания итальянского королевства Россией и Пруссией, видя в
этом политический акт исключительной важности для поддержания спо-
койствия в Европе. И так же, как Бруннов, Киселев в качестве условия
такого признания выдвигал то же требование: итальянский король гаран-
тирует порядок и стабильность в стране. А Тувенель, подобно Расселу, в
ответ заявлял, что признание было бы как раз средством укрепить
положение в стране111. Настаивать на позиции, занятой Россией, по его
мнению, значило оставаться в заколдованном круге. Не признавая новое
государство, она множила причины слабости итальянского правительства,
утверждал он в ходе одной из бесед. Стремясь оказать давление на
Петербург, Тувенель прибегал к ссылкам на Наполеона III, желающего
этой акции и неизменно его спрашивающего о состоянии этого вопроса.
Если эти ссылки и приведенные резоны не произвели на Киселева
109 Там же. Д. 72. Л. 400-401.
110 Там же. Л. 401-402.
1,1 Там же. Д. 109. Л. 378-379.
320
впечатления, то выраженная Тувенелем уверенность в признании Италии
в ближайшее время Пруссией заставила его серьезно задуматься, ибо в
таком случае Россия осталась бы одна в оппозиции всем другим дер-
жавам112. В ответ Горчаков его успокоил на счет возможной изоляции в
этом вопросе, сославшись на сведения из Берлина и намерение Пе-
тербурга рассмотреть вопрос о признании при условии, что "туринский
кабинет докажет, что честно порвал с революцией и особенно, что не
потерпит больше в Генуе офицеров, готовивших открыто проекты, на-
правленные против целостности государства его Императорского Вели-
чества"113.
О точке зрения Горчакова по существу решения этого вопроса позво-
ляют судить депеша Будбергу от 1 апреля (21 марта) и частное письмо
Киселеву от 7 мая (25 апреля) 1862 г.
В первом случае министр высказывает глубокое удовлетворение по
поводу выраженного Бернсдорфом Будбергу пожелания Пруссии действо-
вать совместно с Россией в этом вопросе. Однако он не забыл напомнить,
что это случалось не всегда, а также отметить, что, откладывая призна-
ние Итальянского королевства до проведения выборов в Пруссии, берлин-
ский кабинет тем самым адресовал Петербургу предложение, в котором
гораздо меньше идет речь о единстве действий, чем о кратковременной
отсрочке.
Необходимость считаться во время выборов с настроениями католиков
Горчаков находил достаточным основанием для такой отсрочки и, в свою
очередь, надеялся на признание прусским министром наличия такого же
рода доводов внутриполитического характера у России, имея в виду отно-
шения между католическим духовенством Польши и римским двором.
Гораздо более спорными представлялись Горчакову указанные минист-
ром причины срочного характера, который он придавал признанию Италь-
янского королевства, а именно: ссылка на последние изменения в пьемонт-
ском правительстве, выразившиеся в усилении приверженной насильст-
венным решениям партии и поставившие даже самого короля под влияние
крайних сил.
Горчаков воспринимал эти соображения, напротив, в качестве рекомен-
даций воздержаться от такого шага правительству, не желающему
заранее поощрять предприятия, задуманные этой партией.
Правда, из Парижа в обоснование необходимости оказать моральную
поддержку Раттацци были получены заверения в его благонамеренности.
Но кроме того, что прошлый опыт, почти не позволял полагаться на
подобные заверения, со стороны лондонского кабинета косвенно посту-
пили рекомендации точно такого же характера в пользу барона Рика-
золи114. "Нас, таким образом, призывают, - полагал Горчаков, - по-
ставить наше влияние на службу министерских комбинаций. Это вовсе не
та роль, которая подходит великой державе. Мы не добиваемся ничего
лучшего, как заключения соглашения по итальянским делам, лишь бы это
112 Там же. Л. 232-233.
113 Там же. Д. 113. Л. 101.
114 Там же. Д. 16. Л. 10-12.
11. Серова О.В. 321
соглашение было серьезным. Но в этом отношении мы оказались перед
слишком разными тенденциями, чтобы ясно уловить намерения правитель-
ства"115.
Горчаков обращал внимание на то, что между тем как Тувенель, каза-
лось, склонялся к решению, которого добивалось пьемонтское правитель-
ство, и торопил Петербург его в этом поддержать путем немедленного
признания совершившегося факта, последнее голосование в Националь-
ном собрании Франции, заявления правительственной прессы, речи и
действия самого Наполеона III вовсе не указывали на уверенность в
осуществимости итальянского единства или на твердое намерение оказать
в этом помощь. По мнению Горчакова, эти сомнения и колебания со
стороны державы, прямо заинтересованной в делах полуострова, доказы-
вали Петербургу необходимость тем более выждать, пока ситуация не
прояснится116.
Суммируя изложенное, Горчаков заключал: "Мы не испытываем
никакого недоброжелательства в отношении Италии, мы расположены
содействовать, насколько это может зависеть от нас, разрешению пере-
живаемого ею кризиса. Мы считаем для этого желательным соглашение и
готовы к нему присоединиться". Но для этого Турин должен был предо-
ставить гарантии того, что он стремится к укреплению порядка и сохра-
нению мира в Европе, и продемонстрировать твердую решимость покон-
чить с революцией у себя дома117.
В иной плоскости проблему признания Итальянского королевства
Горчаков излагал в частном письме Киселеву от 7 мая (25 апреля).
Положение России перед лицом Италии он находил "деликатным", а среди
соображений, долженствовавших оказать влияние на ее позицию, на
первое место ставил последствия для отношений России с Францией.
И само намерение вывести наконец отношения с Италией из прежнего
состояния неопределенности объяснялось им более консервативной, чем
прежде, позицией, занятой Наполеоном III в последнее время в отноше-
нии Италии, а также обнаружившимся сближением в оценках, точках
зрения правительств Франции и России, еще далеких, однако, от идентич-
ности118.
Последовательно придерживаясь однажды намеченной линии, Горчаков
вновь связывал урегулирование "этого специального вопроса с другим
гораздо более важным и более прямо затрагивающим интересы" России.
Давая затем свои разъяснения по этому поводу, министр высказал некото-
рые, не лишенные интереса соображения общего порядка относительно
решения внешнеполитических проблем.
"Политика, - писал он, - не является случайным соединением разроз-
ненных событий. В переплетении фактов и принципов, которые ее состав-
ляют, нельзя затронуть одни без того, чтобы этим актом не касаться всех
других. Из этого следует, что, стремясь договориться с Францией относи-
тельно Италии, мы будем вынуждены поневоле приступить к рассмотре-
115 Там же. Л. 12.
116 Там же. Л. 12-14.
117 Там же. Л. 14-15.
1,8 Там же. Д. 113. Л. 109-111.
322
нию всей совокупности идей, которыми мы обменялись с ней со времени
заключения мира и особенно теми, что связаны с восточными делами. Мы
не могли бы счесть возможным не вернуться ко всему комплексу вопро-
сов, которые один за другим возникали из наших взаимных излияний и
которые нуждаются в выяснении в предвидении событий, которые буду-
щее нам может уготовить. Однако как только приступят к прояснению
внешних, дипломатических вопросов, естественно, обратятся к внутрен-
нему положению страны”. Что касалось России, Горчаков писал о неисчис-
лимых трудностях, которые "стесняют и тормозят” ее политическое раз-
витие119.
Итак, как бы пройдя очередной виток, русско-французские отношения
вновь возвращались к новой попытке сближения, основывающегося на
увязывании все тех же, что и прежде, проблем - итальянского и восточ-
ного вопросов.
Та слишком общая форма, в которой информация была доведена до
Киселева, диктовалась тем, что на сей раз переговоры предполагалось
вести не через посла, а через Будберга, со специальной миссией прибывав-
шего в Париж в начале июня. Горчаков объяснял такое решение тем, что
Киселев не может прибыть в Петербург для получения подробных
инструкций, а он не может поехать в Париж. Для окружающих поезд-
ку Будберга предполагалось мотивировать необходимостью обсудить
семейные дела с находившейся в Париже тещей, кроме того, Горчаков
просил Киселева до поры до времени скрывать от Тувенеля приезд Буд-
берга120.
Министр, давая, а посол, принимая такие объяснения по поводу миссии
Будберга, делали по сути хорошую мину при плохой игре. Дело в том, что
к этому времени в Петербурге встал вопрос об отставке Киселева из-за
его расхождений с Александром II и Горчаковым в оценке состояния
русско-французских отношений. Посол был твердо убежден в неприязни к
нему Горчакова, и уже в начале 1862 г. подготовил сам (но тогда не
отправил) заявление об отставке, видя в этом единственный выход "при
несогласном с его политическими взглядами направлении петербургского
кабинета, которому он невольно должен был подчиняться”121. Просьбу об
отставке Киселев направил в Петербург 15 мая.
Тем временем в Париж прибыл Будберг, по словам Долгорукого, "ярый
ретроград, энергичный, упрямый”, с которым вполне перекликалась
данная ему Татищевым характеристика: "дипломат нессельродовс-
кой школы, возросший в преданиях Священного союза, душою предан-
ный соглашению с Австрией и Пруссией и недолюбливавший францу-
зов”122.
Промедление с подачей прошения об отставке Киселев позднее мучи-
тельно переживал, но умело скрывал от окружающих. Он поддерживал с
Будбергом добрые отношения, держал себя, по признанию Горчакова,
119 Там же. Л. 111-112.
120 Там же. Л. 113-114.
121 Заблоцкий-Десятовский А.П. Указ. соч. Т. 3. С. 296-297.
122 Долгоруков П.В. Петербургские очерки 1860-1867. М., 1934. С. 283; Татищев С.С.
Император Александр II, его жизнь и царствование. Т. 1. С. 413.
11* 323
’’широко, без мелочности, благородно, как подобает человеку его закала,
обладающему столь блестящим прошлым”123.
Пока же в ожидании ответа из Петербурга, искушенный в дипломатии
Киселев, как бы готовя почву для предстоявших переговоров, явно
поменял тональность в беседах с французским министром. Так, когда
Тувенель свои прежние аргументы в пользу признания дополнил призывом
"отдать справедливость итальянскому правительству, которое столь
сурово обуздало (были произведены аресты волонтеров в Сарнико и
Брешии. - О.С.) это безумное предприятие гарибальдийских волонтеров,
которые с двумя тысячами человек хотели вести войну с Австрией”, от
Киселева последовал весьма нетрадиционный ответ. "Я заявил, - писал он
Горчакову 9 мая, - что, не будучи достаточно осведомленным о наме-
рениях императорского правительства по этому вопросу, я себе позволю
только сказать, что, если это признание произойдет, Виктор Эммануил
будет им обязан лишь дружескому вмешательству Франции.. .”124
Первую беседу с Будбергом (о ней он сообщал Горчакову 3 июня
(22 мая) Тувенель начал с разъяснения двух главных соображений, в силу
которых Наполеон придавал особую важность, признанию Италии
Россией и Пруссией: по убеждению императора, во-первых, это единст-
венное средство избавить новое государство от революционного прош-
лого, которое тянется за ним и делает из него своего рода источник
беспорядка, всегда готового распространиться вовне; во-вторых, с
принятием туринского кабинета в семью других правительств связывается
надежда на возможность урегулирования решения вопросов, которые
волнуют Италию, особенно "римского вопроса”.
Пустив в ход все свое красноречие, министр дал понять, что император
крайне заинтересован, чтобы признание произошло как можно скорее125.
В свою очередь, Будберг выразил готовность российского прави-
тельства (при условии выполнения некоторых его требований) догово-
риться об этом с Францией, сделав ударение на последнем обстоятель-
стве. Требования сводились к предоставлению доказательств, что призна-
ние принесет пользу принципам порядка и не послужит поощрению рево-
люционных тенденций126.
В ответ на выраженную министром уверенность, что Италия удовлет-
ворит выдвинутые Россией требования, Будберг заявил: "Все заверения и
гарантии, которые нам предложит Италия, имеют лишь очень относи-
123 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1862. Д. 114. Л. 193. В сохранившейся в бумагах Жомини
специальной ’’Заметке о графе Киселеве как дипломате", подводившей итог его деятель-
ности в Париже вплоть до отставки, говорилось: "Его выдающиеся качества, его опытность
в делах, большое личное достоинство, которым он был обязан положению у себя в стране, и
особенно непреклонная прямота его характера ему завоевали доверие и симпатии Наполео-
на III и императрицы Евгении. Этот представитель великих аристократических традиций
привлекал внимание и внушал уважение этому новому двору. Такт и скрупулезная лояль-
ность его поведения в стране, разделенной политическими страстями, ему снискали почет у
всех классов и всех партий" (АВПРИ. Ф. Личный архив А.Г. Жомини. Оп. 802-а. Д. 28.
Л. 305).
124 Там же. Д. 110. Л. 85, 86.
125 Там же. Д. 114. Л. 9.
126 Там же. Л. 10.
324
тельную ценность и что вследствие этого мы ищем эти гарантии, главным
образом, в сердечности и искренности наших отношений с Францией. Я
почел долгом, - комментировал Будберг свое заявление, - здесь сделать
замечание, очень акцентированное, относительно важности услуги,
которую мы оказали бы Франции, используя ее в качестве посредницы в
переговорах о признании нами Италии...” Александр II по этому поводу
заметил: "Совершенно справедливо и ловко"127.
Тувенель откликнулся весьма горячо, несколько раз повторив, что
видит в таком признании Италии "огромную услугу", "огромную мораль-
ную поддержку", оказанную Россией Франции. Он тут же обратился с
просьбой поддержать Францию в конкретном чрезвычайно серьезном
вопросе. Речь шла о том, чтобы Тувенелю было позволено по секрету
дать знать Раттацци, что от того, сумеет ли его правительство на
предстоящем обсуждении в парламенте отстоять закон против ассоциаций,
будет существенно зависеть решение России в том, что касалось приз-
нания Италии128.
Будберг обещал запросить на сей счет мнение Петербурга, но был
убежден, что министр, не дожидаясь ответа, поспешит дать Турину
"полезные советы"129.
Подводя итог беседы с Тувенелем, Будберг выделил в ней три главных
пункта: 1) согласно ли российское правительство заявить итальянскому
при посредничестве Парижа, что серия общих мер, которые будут
приняты, чтобы противостоять революционным интригам, существенно
повлияет на его позицию в отношении Италии? 2) ограничится ли оно в
качестве выдвигаемых им итальянскому правительству конкретных тре-
бований, такими как: закрыть польскую школу, не допустить форми-
рования никакого интернационального легиона; 3) согласно ли российское
правительство после выполнения этих условий объявить через Париж
Виктору Эммануилу II о готовности принять его миссию для восстанов-
ления отношений с туринским двором. При этом особо оговаривалось, что
речь идет о признании того, "что существует в Италии и до тех пор пока
будет существовать", но не о гарантиях на будущее. Против каждого из
этих пунктов Александр II выразил свое одобрение, начертав краткое:
"Да"130.
По вопросу гарантий, которых ожидали от итальянского правитель-
ства, Тувенель с гораздо большей определенностью высказался в беседе с
Киселевым, состоявшейся после беседы с Будбергом. Таким образом,
желание, неоднократно высказываемое Александром II, чтобы в этот
вопрос была внесена полная ясность, исполнилось само собой.
Министр понимал, что, когда в Петербурге говорят о "европейских
волнениях, которые в государствах итальянского короля принимают
открыто враждебный России характер", подразумевают "польские козни,
очагом которых стала Северная Италия". Логика его рассуждений по
этому поводу была следующей. Хотя польскую школу перевели из Генуи
127 Там же. Л. 11-12.
128 Там же. Л. 13.
129 Там же. Л. 16.
130 Там же. Л. 17-18.
325
в Кунео, вопрос, совместимо ли вообще сохранение этой школы с
желанием итальянского правительства видеть восстановленными отноше-
ния с Россией, оставался открытым. 120 человек, которые в то время ее
посещали, не могли представлять опасность для России, но самого факта
их присутствия было достаточно, чтобы ’’констатировать мало
дружественные чувства и прямое противоречие с заверениями итальян-
ского правительства”. В заключение беседы Тувенель выразил убеждение
Киселеву, что ’’туринский кабинет при надлежащей оценке своих инте-
ресов, будет стремиться сам положить конец этому положению вещей”, о
чем, полагал Киселев, Тувенель намерен был написать в Турин131.
3 июня во время аудиенции у Наполеона III Будберг расставил акценты
так же, как в беседе с Тувенелем. Император обнаружил полное пони-
мание и заверил, что высоко ценит ту поддержку, которая будет оказана
его политике в Италии благодаря тому, что ее признание Россией будет
осуществлено при посредничестве французского правительства132.
Александр II остался очень доволен итогом первых бесед Будберга, о
чем последний был информирован Горчаковым.
В Петербурге дали согласие на конфиденциальный демарш Тувенеля и
одобрили все три пункта, с которыми он должен был по секрету озна-
комить Раттацци. Найдя особенно удачным заявление Будберга о том,
что именно в сердечных отношениях с Францией российское правитель-
ство ищет гарантий, которых оно добивается, Горчаков писал: ’’Это та
тема, что мы должны продолжать развивать, чтобы привлечь французс-
кое правительство к идеям предохранения (от революции. - О. С.),
которые одни могут нам позволить действовать вместе с ним”.
Сообщая о полученном согласии Тувенелю, Будберг разъяснил, что
такое доверие продиктовано близостью отношений между Россией и
Францией и просил его дать такие же объяснения Раттацци133. Тувенель
выразил готовность это сделать134.
Горчаков по-прежнему настаивал на том, чтобы Париж держал эти
переговоры в строжайшей тайне от Берлина: Петербург имел перед ним
обязательство действовать в согласии, но хотел предупредить о своем
шаге, лишь уверовав в то, что его условия приняты итальянским прави-
тельством. После этого Горчаков намерен был вновь следовать "полному
параллелизму”, считая, что с этого времени "любой последующий де-
марш... требует предварительного оповещания и согласованного с
берлинским кабинетом действия”135. Сохранить тайну не удалось, ибо
Тувенель сообщал посланнику в Берлин о переговорах, а тот оповестил о
них прусских руководителей. Горчаков писал Киселеву, что глубоко
сожалеет о случившемся136.
Посредническая миссия Тувенеля встретила в Турине живой отклик.
Здесь с пониманием отнеслись к выдвинутым Россией условиям, полагая,
131 Там же. Д. ПО. Л. 123.
132 Там же. Д. 114. Л. 33.
133 Там же. Л. 188-189; Д. 112. Л. 73.
134 Там же. Д. НО. Л. 525.
135 Там же. Д. 112. Л. 73-74; Д. 114. Л. 194-195.
136 Там же. Д. 112. Л. 80.
326
что у нее вызывало обеспокоенность влияние, которое могли приобрести
на полуострове революционные элементы, и кроме того, занимал вопрос о
том, может ли правительство предотвратить такую опасность. Поэтому
письмом от 16 июня 1862 г. Нигра был уполномочен передать через
французское правительство петербургскому кабинету циркулярную ноту
от 19 мая относительно такого рода попыток, только что имевших место
в некоторых частях северных областей страны. Из этого документа, по
мнению Дурандо, было ’’ясно, что правительство не только имеет
намерение, но и располагает средствами для подавления любых актов,
способных поставить под угрозу наши международные отношения и что
выполнение этой задачи для него к тому же облегчено тем, что оно
пользуется поддержкой общественного мнения Италии”137. В качестве
еще одного подтверждения прочности позиций правительства министр
ссылался на внушительное большинство, полученное правительством при
голосовании в парламенте 6 июня.
Что касалось обеспокоенности Петербурга в связи с присутствием в
королевстве польских эмигрантов, то в ноте сообщалось, что правитель-
ство не допустит создания польского легиона и закроет польскую школу,
созданную частной ассоциацией эмигрантов в 1859 г. в Генуе: к данному
моменту она уже перемещена в Кунео, а по окончании занятий, в начале
июля, ее руководители не намерены их больше возобновлять. Забегая
вперед, отметим, что школу действительно закрыли, что вызвало боль-
шой шум в печати, обвинявшей правительство в отступлении от прин-
ципов138. Вообще, в Турине проявили большую оперативность: совет
министров единодушно высказался в пользу удовлетворения всех выдви-
нутых Петербургом требований, приняв на себя четкие обязательства
воспротивиться организации тайных сборищ, формированию легионов,
распустить польскую военную школу. Уже 18 июля Будберг был инфор-
мирован об этом французской стороной и одновременно оповещен о
передаче ему в ближайшее время специальной депеши из Турина139.
В целом Горчаков был вполне удовлетворен позицией итальянского
правительства. Он находил реально значимыми данные им обещания140.
В условиях столь успешного хода переговоров российский министр
активизировал свою деятельность сразу по нескольким направлениям.
Уже после известия о первой встрече Будберга с Тувенелем он инфор-
мировал посланца России, что теперь от него ожидают, чтобы ему
удалось связать уступки, на которые Россия шла в том, что касалось
Италии, с возможным соглашением по восточному вопросу. Горчаков
напоминал, что обсуждение этих вопросов следует вести фронтально
и что главная цель миссии Будберга - достижение соглашения с Францией
137 ASD. Indici. Roma, 1953. Vol. 6: Diciassette registri del cabinetto particolare (1861-1867).
Busta 6; АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1862. Д. 145. Л. 70.
138 ASD. Indici. Vol. 6: Diciassette registri del cabinetto particolare (1861-1867). Busta 6;
АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1862. Д. 145. Л. 71-72; Tamborra A. Garibaldi е ГЕигора И Atti del
XXXIX Congressodi storiadel Risorgimento italiano (Palermo-Napoli 17-23 ottobre 1960). Roma,
1961. P. 470.
139 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1862. Д. ПО. Л. 531, 533.
140 Там же. Д. 145. Л. 64.
327
А.Ф. Будберг (1817-1881).
Фотография
именно по восточному вопросу, что ’’все другие вопросы по отношению к
нему- второстепенны"141. По этому поводу Горчаков направил Будбергу
19 (7) июня телеграмму, а затем два частных письма.
Признавая важность пройденного в переговорах этапа, способство-
вавшего укреплению политических связей с Парижем, Горчаков выражал
озабоченность по поводу того, что, если этим все ограничится, Франция
извлечет из них гораздо большие выгоды, чем Россия, поскольку при-
знание ею Италии и то, каким образом оно будет осуществлено, обес-
печит Франции преобладающее там влияние. В обмен на оказываемую
французскому правительству услугу, российское правительство хотело
добиться соглашения с Францией по восточному вопросу. Горчаков отда-
вал себе отчет в том, что, поскольку оно будет касаться общих вопросов
и случаев, которые будут иметь место в будущем, то неопределенности в
нем не избежать, однако, уже сейчас можно наметить главные вехи для
выработки общей точки зрения. По существу речь шла о подтверждении
положений, предложенных российскому правительству Тувенелем в сен-
тябре 1860 г., накануне встречи в Варшаве, чтобы устранить
возможность создания антифранцузской коалиции. Не видя необходимости
141 Там же. Д. 112. Л. 87; Д. 114. Л. 193.
328
добавить к ним что-либо существенное, Горчаков полагал, что следовало
лишь заранее договориться, что, когда перед Европой вновь встанет
восточный вопрос, Россия и Франция за "зеленым столом переговором на
конгрессе будут действовать в полном согласии"142.
Вновь вернувшись к этой проблеме в частном письме к Будбергу от
2 июля (20 июня), в момент, когда его миссия уже считалась завершенной,
Горчаков следующим образом суммировал и разъяснял свою позицию.
"Что касается восточного вопроса, - писал он, - Вы видели из моего пись-
ма, что мы воздерживаемся от подробного рассмотрения отдаленных воз-
можностей, что мы рассчитываем, как и в прошлом, на интимное согла-
шение по специальным вопросам, которые возникнут в этой области и что
в целом в этом огромном вопросе, мы полагаемся на лояльность императо-
ра Наполеона в качестве взаимности на ту, что мы к нему проявляем"143.
В Париже на этот счет имели свое, отличное от Горчакова мнение. Ту-
венель нашел переходящим всякую меру настойчивое повторение минист-
ром в очередной беседе с французским поверенным в делах Югом Фурнье
утверждения "о важной услуге", оказываемой Парижу признанием единой
Италии. 26 июня он писал Бенедетти, тогда французскому посланнику в
Турине: "Я не могу согласиться ни на минуту, что Россия, признавая Италь-
янское королевство, оказывает нам такую уж большую услугу, и, по-
скольку она больше нуждается в нас на Востоке, чем мы в ней в Италии,
я намереваюсь это ему (Будбергу. - О.С.) ясно дать почувствовать"144.
Тем временем Горчаков счел необходимым на заключительной стадии
переговоров еще раз сформулировать перед всеми их тремя участниками
мотивы, побудившие правительство России признать Итальянское
королевство. С этой целью 2 июля (20 июня) он направил Будбергу с
одобрения Александра II частное письмо, предписав прочесть отрывки из
него Тувенелю5*. Если же министр настойчиво попросит оставить его у
себя, чтобы зачитать Наполеону III, сделать это, однако, с условием -
"иначе не использовать текст и не снимать с него копии"145.
Сложнее обстояло дело с Раттацци. Горчаков находил полезным в
интересах дела ознакомить его с текстом письма, но, не будучи уверен в
его скромности и учитывая, что трудности парламентской позиции могут
вынудить его воспользоваться им совсем не так, как это устроило бы
Петербург, например предав преждевременно гласности, он полагал
возможным ознакомить Раттацци с общим смыслом и духом письма через
Тувенеля. Способ такого ознакомления Тувенелю следовало изыскать са-
мому, но при этом исключалась передача Раттацци копии самого
письма146.
142 Там же. Д. 114. Л. 200-202.
143 Там же. Л. 249.
144 Thouvenel L. Pages de 1'histoire du Second Empire d’apres les papiers de M. Thouvenel ancien
ministre des affaires etrang£res (1854-1866). P., 1903. P. 372.
5* Это было одно из трех частных писем Горчакова, отправленных в этот день Будбергу.
145 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1862. Д. 114. Л. 248.
146 Там же. Л. 248; DDL Ser. 1. Vol. 3. Р. 34. Раттацци с письмом был ознакомлен, правда,
некоторое время спустя. В январе 1863 г. Нигра получил его копию от Тувенеля, к этому
времени ушедшего с поста министра иностранных дел. (DDL Ser. 1. Vol. 2. Р. 518).
329
В силу своей специфики это письмо стало документом, показывающим,
как Горчаков хотел, чтобы в Париже и Турине была воспринята позиция
России по итальянскому вопросу. Выражая уверенность, что французское
правительство понимает причины, побудившие правительство России
признать Итальянское королевство, Горчаков подчеркивал: "Мы прежде
всего желали оказать личную услугу Франции, способствуя обеспечению
ей в Италии позиции, в отношении которой, я это повторяю, мы не
испытываем никакой ревности, потому что мы убеждены, что она ею
воспользуется в интересах порядка и всеобщего спокойствия”147.
Что касалось Италии, то, по утверждению Горчакова, это решение
было продиктовано стремлением укрепить власть короля, чтобы способ-
ствовать (насколько это зависело от Петербурга) его возобладанию над
крайними общественными мнениями и революционными элементами,
чтобы он мог предстать перед Европой с солидным правительством,
отношения с которым неизменено основываются на положениях между-
народного права148.
Горчаков напоминал, что в свое время Россия не только осудила прин-
ципы, на которых создавалось новое Итальянское королевство, но пошла
в этом дальше других, вплоть до разрыва дипломатических отношений с
Виктором Эммануилом И. С тех пор ее позиция не изменилась, и она
продолжает глубоко сожалеть, что идея, величие которой невозможно
недооценивать, оказалась реализована средствами, которые нельзя
одобрить. "Если сегодня мы заставили замолчать нашу щепетильность, -
объяснял министр, - это потому, что, охватывая взором с определенной
высоты общие интересы Европы, мы видим в дружественном согласии с
Францией залог восстановления идей порядка, столь серьезно поколеб-
ленных повсюду; потому что отныне нам показалось также важным
установить это согласие там, где оно не существует, то есть насколько
возможно в сходном образе действий в отношении Италии, и, наконец,
потому что правительство короля Виктора Эммануила обнаружило в
последнее время явное расположение воспротивиться насилию крайних
партий"149.
Именно комплекс этих соображений определил запрошенные Петербур-
гом у итальянского правительства гарантии и их исключительно социаль-
ный и антиреволюционный характер, не касаясь чисто политических воп-
росов. Полное замалчивание вопроса о Риме и Венеции объяснялось неже-
ланием поставить Виктора Эммануила II в ложное положение, поскольку
на него он мог дать лишь двусмысленный ответ, ибо было очевидно, что
нельзя связать себе руки вполне определенным заявлением в отношении
еще только решаемой задачи. "Конечно, - подчеркивал Горчаков, - мы
далеки от желания поощрять короля Виктора Эммануила как в
уничтожении светской власти папы, так и в попытке отобрать новую
провинцию у Австрии; мы предоставляем ему самому оценить опасность и
серьезные последствия подобных предприятий. Это один из тех вопросов,
147 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1862. Д. 145. Л. 61.
148 Там же. Л. 61.
149 Там же. Л. 62.
330
решение которых зависит от благоразумности указаний короля. Мы,
однако, настаиваем на одном нюансе, относящемся к разряду положений,
по которым мы запрашиваем гарантий, а именно, что, если это произой-
дет, не прибегнут ни к какому революционному средству"150. Таким
образом, с учетом этой оговорки Горчаков предоставлял в сущности
Турину свободу действий в решении вопроса о Риме и Венеции.
Сам Горчаков позднее, в августе, говорил об этом письме, что оно
"является краеугольным камнем признания Италии Россией", и что оно
"выражает истинные чувства императорского правительства, одним сло-
вом, это Евангелие России"151.
Стремясь упредить отрицательную реакцию Франческо II на пред-
стоявшее признание Россией Итальянского королевства, Горчаков
известил его, что, не имея возможности с расчетом на успех защищать
политические интересы бывшего неаполитанского короля, российское
правительство готово отстаивать его частные интересы152. Кое-что в
этом направлении было к тому времени уже предпринято.
В самом начале переговоров с Тувенелем Будберг был уполномочен по-
ставить вопрос о положении Франческо II, его "неполитическом будущем",
в частности, попросить министра ходатайствовать перед Виктором Эмма-
нуилом II о возвращении ему полностью личного состояния. При этом
следовало оговорить, что Париж и Турин не станут обусловливать эту ме-
ру отречением короля от прав на трон, видя в ней акт подлинной спра-
ведливости153. Успешное решение этого вопроса Тувенель связывал с отъ-
ездом короля из Италии, даже без его отречения от короны. Вопрос про-
должал оставаться открытым и после признания единой Италии. Петер-
бург продолжал настаивать, чтобы Тувенель оказал влияние на Турин154.
Решение о признании Итальянского королевства свидетельствовало
прежде всего о трезвой оценке в Петербурге сложившегося на полу-
острове положения и определенных выгод, которые позволяло извлечь
осуществление этого шага.
Сам Горчаков объяснял его осознанием таких важных фактов, как
неизбежность значительного влияния событий в Италии на ситуацию в
Европе, как обретение туринским правительством достаточных сил,
чтобы оказать сопротивление действиям крайних партий. К тому же
приходилось признать, что "надежда на восстановление прежнего права в
Италии при тогдашних обстоятельствах представляет собой химеру"155.
Объясняя посланнику в Вене Балабину, почему в итальянском вопросе
перешли рубикон, Горчаков писал 6 июля (24 июня): "Наши принципы и
наши убеждения все те же156, но потеряв всякую надежду на абсолютный
150 Там же. Л. 62-63.
151 DDL Ser. 1. Vol. 3. Р. 34.
152 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1862. Д. 88. Л. 163.
153 Там же. Д. 114. Л. 191.
154 Там же. Д. 110, Л. 542; Д. 112. Л. 136.
155 Там же. Д. 151. Л. 40, 198-199.
156 Позднее в инструкции Будбергу от 19(7) ноября 1862 г. Горчаков признался: этот акт,
"объяснимый обстоятельствами момента, все-таки составляет отступление от наших
политических принципов" (Там же. Д. 112. Л. 200).
331
триумф права, мы предпочли косвенно оказать услугу принципам порядка,
которые мы не переставали поддерживать, и этот окольный путь нам
представляется в форме попытки привести существующее де-факто
итальянское правительство, несмотря на его первородный грех, на
консервативную или, по крайней мере, антиреволюционную почву”. Гор-
чаков считал, что эта акция была не лишена выгод и для самой России,
поскольку ’’отняла почву” у польской эмиграции157.
Что касалось обращения к Парижу в качестве посредника в пере-
говорах, имеющих важное значение для Турина, министр находил, что
этим Петербург содействовал росту политического влияния Франции на
полуострове, создавая одновременно для себя политические преиму-
щества, ибо обеспечил себе ’’уверенность в доброй воле Парижа в
восточном вопросе”, в чем он остро нуждался. Как подчеркивал Горчаков
в отчете за 1862 г., ’’поворот, который приняли восточные дела, нам
указал на срочность укрепления нашего согласия с Францией. Очевидное
охлаждение нашей близости с ней ослабляло гарантии, которые христиане
в течение шести лет находили в общих действиях двух стран, и настолько
же увеличивало дерзость и шансы наших противников. Однако, чтобы
укрепить это согласие на Востоке, у нас имелось лишь одно средство, это
сблизиться с Францией в Италии”158.
Именно в свете этого становится понятной тактика проволочек: будучи
уже полностью готов к переговорам с Парижем по поводу признания
Итальянского королевства, Петербург отложил их на три месяца. Расчет
строился явно на том, чтобы вопрос как можно дольше оставался от-
крытым, тогда цена этой акции возрастала, причем не только и не
столько в глазах Турина, сколько Парижа: постоянные настояния послед-
него призваны были облегчить Петербургу возможность обратиться к
нему с запросом об уступках по восточному вопросу. Правда, не следует
сбрасывать со счетов такой фактор, как неустойчивость ситуации в целом
на полуострове, а также неизменно сохранявшиеся как в Петербурге, так
и Берлине опасения, как бы после признания королевства Наполеон III не
вернулся к замыслу, который в 1859 г. привел к войне - усилить здесь
французское влияние, превратив королевство в сателлита французской
империи.
Ясно отдавая себе в этом отчет, Виктор Эммануил II не раз убеждал
представителей Пруссии и России оставить на сей счет все сомнения. ”Я
совершенно не доволен, - заявил он 31 июля 1862 г. прусскому послан-
нику, - политикой императора Наполеона в отношении нас, не приходится
удивляться, что он день ото дня теряет свою популярность в Италии. Его
позиция в "римском вопросе” становится явно все более слабой. А импе-
ратрица просто озлоблена против нас и действует заодно со священ-
никами...”159.
Предание гласности акта признания Итальянского королевства Россией
и Пруссией не обошлось без происшествий. Дурандо заявил об этом в
157 Там же. Д. 151. Л. 198; Д. 112. Л. 200.
158 Там же. Д. 151. Л. 199; АВПРИ. Ф. Отчет МИД. 1862. Л. 105.
159 Accademia nazionale dei Lincei. Atti del convegno intemazionale sul tema: II. Risorgimento e
Г Europa (Roma, 28-31 ottobre 1961). Roma, 1964. P. 22.
332
парламенте 11 июля в ответ на запрос депутата Массари, сославшегося
на почерпнутые им сведения из опубликованного в газете "Таймс” отчета
заседания палаты лордов 7 июля (на следующий день сообщение Рассела
подтвердил в палате общин Пальмерстон). Массари обратил внимание
депутатов на некие "сакраментальные слова", сказанные Расселом: Россия
требует от Италии заверений по поводу мирных намерений в отношении
соседей, в частности того, что Германия и Австрия, не станут объектом
агрессии с ее стороны160.
Раттацци, а затем Дурандо объяснили задержку с извещением парла-
мента о признании тем, что официальная нота Горчакова от 2 июля,
посланная через Париж, через который велись переговоры, была полу-
чена в Турине лишь 10 июля утром. До этого, не располагая офици-
альным документом, а лишь телеграфным сообщением, они не сочли для
себя возможным сделать официальное заявление, поскольку в истории
дипломатии бывали случаи их аннулирования. Раттацци также опроверг
предположение о якобы выдвинутых Россией условиях. Речь шла,
утверждал он, о признании безо всяких условий и оговорок, могущих хотя
бы в малейшей степени ранить национальное чувство161.
Каким образом англичане получили информацию, остается неясным.
Так, в ответ на запрос Будберга по этому поводу Горчаков 5 июля
(23 июня) телеграфировал, что не только не позволял никого оповещать о
решении признать Итальянское королевство, но "до настоящего времени
сам не обменялся ни единым словом с Нэпиром относительно... призна-
ния". Газеты и городские слухи, полагал он, могли "послужить основанием
для телеграммы Нэпири, которой Хадсон будет хвалиться"162.
В августе в Петербург из Турина прибыла специальная миссия во главе
с генералом Этторе Жербе де Сонназом, долженствовавшая передать
письмо Виктора Эммануила II и засвидетельствовать удовлетворение
итальянского правительства восстановлением дипломатических отноше-
ний между двумя странами. Посланец итальянского короля был принят
Александром II, императрицей, наследником престола, имел продолжи-
тельную беседу с Горчаковым и Будбергом, вскоре отправился в Париж,
теперь уже в качестве посла. Во время аудиенции у Горчакова, на кото-
рой, кроме Жербе де Сонназа, присутствовал поверенный в делах Ольдо-
ини, министр оценил программу итальянского правительства как содер-
жавшую "гарантии в пользу принципов социального порядка и европейско-
го мира". Он подчеркнул, что именно в силу этого Россия хотела актом
своего признания оказать ему моральную поддержку, поощряя его на
выполнение такой программы и в то же время помочь Италии обрести в
Европе подобающий ей статус. Переживаемый же ею в данный момент
кризис он квалифицировал как испытание для правительства и
рассчитывал на благоприятный для него исход борьбы с Гарибальди163.
Позднее, при прощальной встрече по поводу только что полученного
160 Atti del Parlamento italiano. Sessione del 1861-1862 (VIII legislatura). Discussioni della
camera dei deputati. Roma, 1881. Vol. 5: XI della sessione. P. 3111.
161 Ibid. P. 3112, 3141.
162 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1862. Д. 112. Л. 109.
163 DDL Ser. 1. Vol. 3. P. 33.
333
известия о высадке Гарибальди в Калабрии, Горчаков, в частности,
заметил: "Отныне, когда шпага обнажена, я нахожу ситуацию, достойной
сожаления... До сих пор имело место брожение. Теперь происходит взрыв.
Я хотел бы надеяться на счастливый для вас исход...’’164. После этих слов
Ольдоини стало ясно, что Горчаков до какой-то степени понимает, сколь
велик авторитет Гарибальди на массы и как сильно его влияние, ибо он
обнаружил бескорыстие и оказал в свое время огромные услуги стране.
На Ольдоини произвела большое впечатление проявленная Горчаковым
благожелательность в отношении Италии. Он писал, что всегда считал и
продолжает считать, что Горчаков "был и остается наилучшим другом его
страны’’165. Делая определенную скидку на гиперболизацию в оценках,
свойственную вообще Ольдоини, нельзя не отдать должное справедли-
вости его суждения: расположение Горчакова к Италии и к происхо-
дившим там событиям не вызывает сомнений.
Точка зрения Петербурга относительно урегулирования "римского воп-
роса" была изложена представителям итальянского короля в Петербурге
Будбергом. Он считал все выдвинутые до сих пор на этот счет проекты
"абсурдными и неосуществимыми", а совместное пребывание в Риме папы
и короля невозможным. Условия позитивного решения вопроса он видел в
изменении организации папства, ибо только тогда появится возможность
для итальянского правительства находиться в Риме, куда следовало войти
лишь дипломатическим, а не военным путем, а это, вероятно, потребует
немало времени. К тому же Будберг находил нынешнего папу, слишком
воинствующим, и лишь частично разделял точку зрения Ольдоини об
изменении папства под влиянием общественного мнения в Европе166.
Позиция российского правительства, таким образом, не могла внушить
ни малейшего оптимизма. Тем более что последующее знакомство с ней и
анализ привели Ольдоини к убеждению, что, несмотря на малую симпа-
тию, которую испытывают в этой некатолической стране к папе,
французская политика продолжает здесь превалировать в итальянском
вопросе. "Я полагаю, - писал он Дурандо 9 ноября (28) октября, - что мы,
таким образом, почти не сможем рассчитывать на поддержку России
против французских замыслов относительно итальянского вопроса"167.
Справедливое в своей основе такое заключение Ольдоини грешило
излишней категоричностью, учитывая приведенные им самим в этой же
депеше замечания Горчакова и одного из близких к министру госу-
дарственных деятелей (имени его Ольдоини не называет), из которых
явствовало вполне благожелательное отношение к обретению Рима в
качестве столицы, хотя речь и могла идти лишь о моральной поддерж-
ке168.
Этот не названный деятель порицал Наполеона и его политику. "Он
утверждал, - писал Ольдоини, - что эта политика необъяснима, по его
мнению, с итальянской, французской и европейской точки зрения, и что
164 Ibid. Р. 60.
165 Ibid.
166 Ibid. Р. 59.
167 ASD Indici. Vol. 6: Rapporti della Legazione in Pietroburgo. Busta 842.
168 Ibid.
334
весь вопрос для нас ныне состоит в том, чтобы устоять, упрочить новый
порядок вещей в Италии, организовать армию и страну. Два или три года
существования и хорошего правления непременно приведут, по его
убеждению, к изменению французской политики в Италии, и это станет
самым веским аргументом в преодолении препятствий, которые нас
отделяют от Рима. Найти общий язык с толковой и либеральной частью
духовенства; постоянно через нее требовать ’’свободной церкви в сво-
бодном государстве", объединить вокруг трона либерально-консерватив-
ные круги всех оттенков; побольше благоразумия в правительстве и
стране - вот, говорил мой собеседник, ваши лучшие помощники, чтобы
расстроить этот антиитальянский заговор. Все симпатии моей страны
завоеваны вами, а Европа через более или менее короткое время сможет
по крайней мере морально вас поддержать’’169.
Горчаков менее месяца спустя в беседе с Ольдоини дружески заметил:
"После стольких присоединений вы уже на подступах к Риму; затем
наступит очередь Венеции и вы окажетесь даже способны поглотить
знаменитый четырехугольник крепостей в придачу6*, если вам это
удастся"170.
18(6) августа 1862 г. российским дипломатическим представителям был
разослан циркуляр, оповещавший о восстановлении дипломатических
отношений России с Итальянским королевством. В нем подчеркивалось,
что принятые туринским двором перед лицом Европы обязательства -
пресечь любую попытку крайних партий нарушить всеобщий мир, и его
заверения в том, что он располагает необходимой для этого силой, были
найдены в Петербурге "тем более удовлетворительными, что гарантией
им служит, с одной стороны, интерес собственного сохранения, а с другой
- поддержка большинства страны", а ниже уточнялось, что речь идет "о
просвещенном большинстве страны"171. Последним утверждением Горча-
ков констатировал, как глубоко изменилось прежнее отношение Петер-
бурга к идее народного волеизъявления.
В тот же день, когда рассылался этот циркуляр, Горчаков написал
Александру П, что ему "кажется неучтивым дальше откладывать посылку
письма"172 императора к Франческо И, от которого еще 11 июля Реджина
получил депешу из Рима, уполномачивавшую его заявить протест (причем
не только устно, но и письменно, передав Горчакову копию от имени
короля в связи с появившимися в прессе известиями о признании Россией
Виктора Эммануила II итальянским королем173.
19(7) августа Александр II направил личное письмо неаполитанскому
королю. В нем доказывалось, что, столь серьезное решение - итог зрелых
169 Ibid.
6* Четырехугольник крепостей представляет собой небольшой плацдарм, образованный
течением рек - Минчо, Адидже и По, где на расстоянии 15-20 миль одна от другой
находились крепости Верона, Мантуя, Пескьера и Леньяно. По условиям Виллафранкского
мира Австрия сохранила за собой крепости Мантую и Пескьеру.
170 Ibid.
171 АВПРИ. Ф. Посольство в Риме. Оп. 525. Д. 982. Л. 12, 13.
172 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1862. Д. 42. Л. 220.
173 Там же. Д. 38. Л. 6-8.
335
размышлений, оно принято после того, как было сделано все, чтобы не
лишить короля "никакого оставшегося ему шанса". Между тем поли-
тическая ситуация на полуострове изменилась, и это потребовало от рос-
сийского монарха "усилить моральную помощь элементам порядка,
которые еще борются, чтобы сдержать революционные страсти"174.
Показательно, что в письме нет даже упоминания о принципе леги-
тимизма. Оно свидетельствовало и о том, что Александр II явно не питал
иллюзий относительно возможности реставрации Бурбонов в Неаполе, как
полагал итальянский исследователь. Вряд ли можно согласиться и с его
утверждением, что реалистическая точка зрения российского министра
иностранных дел в конце концов возобладала175, ибо таким же реалистом
в этом вопросе был Александр П.
Уполномоченный передать это письмо Франческо II Волконский должен
был сообщить также содержание циркулярной депеши и напомнить, что
российский монарх единственный среди европейских монархов, кто до
последнего момента поддерживал неаполитанского короля, и от него вовсе
не зависело, что эта позиция более не действенна и невозможно продол-
жать следовать ей176.
Франческо II ничего не оставалось, как удовольствоваться этими
разъяснениями, что он и сделал в ответном письме Александру II от
16 сентября177.
Любопытно, однако, как объяснялась смена российского "протеже" на
Апеннинах - Франческо II на Виктора Эммануила II - в инструкции от
19(7) августа, данной Стакельбергу, который возвращался в качестве
посланника в Турин (в период разрыва отношений он был посланником в
Мадриде). В ней говорилось, что, считая своим долгом поддерживать по-
всюду элементы сопротивления беспорядкам, которые столь жестко
потрясают Европу, российское правительство оказывало помощь Фран-
ческо II до тех пор, пока борьба продолжалась, "пока у него оставались
какие-то шансы", теперь по этой же причине оно готово поддержать
итальянского короля, который во имя собственного сохранения должен
стремиться к защите монархического принципа от угроз крайних партий. К
тому же сочтено полезным достичь на этой почве с Францией дого-
воренности, отвечающей политическим интересам России и всеобщей
безопасности178.
Свое признание конечного результата движения, происхождение и
методы которого в Петербурге не одобряли, объяснялось тем, что
"итальянский король заявил о намерении приостановить последующее
развитие движения, которое грозит перекинуться на Европу". Кроме того,
здесь полагали, что этот акт не только доказательство доверия к при-
нятым на себя обязательствам короля, но и свидетельство уважения к
"просвещенному большинству страны, которое его (короля. - О.С.) под-
174 Там же. Д. 37-а. Л. 3-4.
175 Anchieri Е. Il riconoscimento del Regno d’Italia I I Atti del XV congresso di storia del
Risorgimento italiano. P. 34.
176 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1862. Д. 88. Л. 167-168.
177 Там же. Д. 37. Л. 2.
178 Там же. Д. 145. Л. 57-58.
336
держало своими голосами”179. Таким образом, российское правительство не
отказывало в моральной поддержке ни Франческо II, ни Виктору
Эммануилу П.
Позицию Стакельберга должны были определять запрошенные га-
рантии социального и антиреволюционного характера. Вопрос о Риме
или Венеции не ставился, речь шла лишь о реализации итальянских
желаний, но только не революционными средствами. Посланнику предпи-
сывалось внимательно следить за выполнением гарантий на этот счет,
особенно по части "происков” польской эмиграции, что непосредственно
касалось России и стало бы пробным камнем в отношениях к ней Ту-
рина180.
Во время аудиенции, полученной у короля 18(6) сентября, посланник
прежде всего объяснил, что Петербург своей акцией оказал моральную
поддержку стремлениям короля помешать революции пересечь границу
полуострова. Виктор Эммануил не ударил в грязь лицом. Он вполне
оправдал ожидания российского монарха. Он решительно отмежевался от
революции. "Я не знаю, - сказал король, - выражал ли я Вам прежде мое
мнение о Гарибальди - я его высказывал многим. Это хуже чем безумный,
это отвратительный человек, котрый ввел меня в заблуждение и который
погрузил Италию в траур, не моргнув глазом". И далее: "Не опасайтесь,
что революция когда-либо возобладает в Италии, где она является делом
неугомонного меньшинства. Я мог бы безо всякого опасения амнисти-
ровать Гарибальди, мое сердце меня к этому безотчетно побуждает,
чтобы избавить себя от досады предоставлять приют и пропитание этим
негодяям, но я не могу этого сделать по причине господствующих в армии
настроений. Она желает строгого наказания, и лучшие офицеры подадут в
отставку, если я прощу"181.
В Петербурге с большим пониманием отнеслись к позиции короля, тем
более что еще ранее убедились, что в данный момент невозможно
рассчитывать на поддержку Парижа в этом вопросе, поскольку, как
полагал Александр И, "Франция слишком стеснена своей позицией в Ита-
лии". При этом он исходил из пожелания Тувенеля отложить совместную
постановку этого вопроса в Турине, учитывая положение в Италии,
позицию Франции на полуострове, необходимость избегать всего, что
могло ее осложнить, из обязанности, наконец, обеспечить личную безо-
пасность Наполеона III. Ведь, если бы Гарибальди дошел до римской
границы, вступил в схватку с французскими войсками и пал от
французской пули, партия действия не простила бы этого императору и
покушения на него возобновились бы182.
Возвращаясь к беседе Виктора Эммануила со Стакельбергом, следует
отметить, что король высказал готовность пойти на положительное
решение вопроса о собственности Франческо П при условии его выезда из
Рима183.
179 Там же. Л. 58.
180 Там же. Л. 59.
181 Там же. Л. 77.
182 Там же. Д. 110. Л. 362-363, 365-367.
183 Там же. Д. 145. Л. 78.
337
Дипломатическое признание Россией Итальянского королевства, кото-
рое Горчаков в отчете за 1862 г. определил как ’’важный акт” российской
политики, 'событие, произведшее сенсацию в Европе”184, безусловно,
обозначило определенную веху во взаимоотношениях двух стран на
первом этапе объединения Италии. Признавая его значение, министр
отдавал должное как связанным с ним выгодам, так и неудобствам. В том
же отчете говорилось: ’’Строгая логика возможно требовала, чтобы мы
воздержались от признания фактов, противных нашим принципам и против
которых мы протестовали. Но мы живем в эпоху, которая не предпо-
лагает ничего абсолютного. С того времени, как нам было засви-
детельствовано, что в силу сложившегося положения вещей итальянское
правительство оказалось представляющим принцип власти перед лицом
революции, в соответствии с нашими политическими убеждениями и
согласно с нашими интересами, мы оказали ему моральную поддержку.
Мы поддержали, таким образом, принцип монархического порядка и
лишили точки опоры космополитическую революцию, стремящуюся
распространиться на всю Европу. Впрочем, мы ограничиваем признание
совершившегося факта лишь до тех пор, пока он существует в условиях,
соответствующих всеобщей безопасности. Мы не предрешаем никакой
будущий вопрос и не признаем недействительным никакое право. В этом
отношении мы сохраняем нашу свободу действий при любых обсто-
ятельствах, не связывая себя ничем, и с этого времени наше признание
представляет меньшее вмешательство, чем наше длительное воздер-
жание (т.е. отказ пойти на такую акцию. - О.С.). Необходимо констати-
ровать раз и навсегда, что Россия, оставаясь верной своим принципам,
согласовывает свои политические шаги со своими интересами. Морально,
наши интересы были на стороне итальянского правительства, поскольку
оно оказалось призвано защитить порядок от революций. Политически
они также были на стороне этого правительства, которое могло оказать
нам полезную помощь на Востоке. С практической точки зрения, если бы
мы могли предвидеть предстоявший поворот, который предполагал заме-
щение Друэн де Люисом* 7* Тувенеля, мы, возможно, отложили бы возоб-
новление официальных отношений с туринским кабинетом. Было неумест-
но признавать совершившийся факт в Италии в момент, когда француз-
ская политика, казалось, возвращалась к системе Цюриха и к идее кон-
федерации. Однако этот поворот еще далеко не столь явный, чтобы мож-
но было бы его считать окончательным. Импровизаторский ум императо-
ра Наполеона не позволяет на его нынешних тенденциях основывать рас-
четы более точные, чем те, что мы построили, исходя из настояний г-на
Тувенеля на нашем сближении с туринским кабинетом. Впрочем, ускорен-
ное развитие событий на Востоке едва ли нам предоставляло выбор
момента для упрочения нашей договоренности с французским прави-
184 АВПРИ. Ф. Отчет МИД. 1862. Л. 109.
7* Париж ответил отрицательно на ноты Турина и Лондона (соответственно от 10 и
25 сентября), в которых содержались требования: в первой решения вопроса о Риме, а во
второй вывода французских войск из Рима. Вскоре Тувенель оказался вынужден подать в
отставку, и его сменил Эдуард Друэн де Люис, известный своим недоброжелательным
отношением к Италии.
338
тельством. Следует также признать, что в этом отношении наши
предвидения не были реализованы полностью.
Сопоставляя подлинные выгоды с принесенной Франции жертвой и
оказанной ей услугой, мы можем испытывать некоторое сожаление о том,
что слишком рано разыграли имевшуюся у нас в руках важную карту.
Тем не менее, если достигнутые нами результаты не были столь
полезными, как мы того желали бы, они не были лишены значения.
Несмотря на осторожность, которую оно себе вменило, позиция
французского правительства на Востоке не осталась без влияния на
события, и мы должны признать, что, если бы оно внесло на нюанс
меньше в помощь, которую нам оказало, решение затронутых вопросов
испытало бы неблагоприятные последствия этого”185.
Перспективы на достижение большей близости в отношениях с
Турином Горчаков связывал со стабилизацией внутреннего положения в
королевстве, что могло серьезно увеличить его политический вес в
Европе. При этом в тот день, когда ситуация изменится, ничто, по
мнению министра, не могло помешать российскому императору принять
решение, которое он сочтет уместным. Он будет волен, как только
обстоятельства это позволяет, поддержать возвращение к системе
конфедерации, более благоприятной, по мнению Петербурга, процве-
танию Италии, что стало бы дополнительным свидетельством к тем, что
он уже дал своими симпатиями к государствам полуострова186.
185 Там же. Л. 109-112.
186 Там же. Л. 115.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Оглядываясь на события на Апеннинском полуострове в решающий
период национального объединения, нельзя не признать серьезного вкла-
да, внесенного в их развитие российской дипломатией, умело разыгравшей
итальянскую карту в своей игре. Хотя в Петербурге придавали
итальянскому вопросу важное самостоятельное значение, тем не менее в
силу исключительного места, которое занимали во внешнеполитическом
курсе России того времени ее отношения с Францией, и ясного понимания
российскими руководителями большой заинтересованности и вовлечен-
ности последней в решение этого вопроса, он оказался в значительной
мере интегрирован в русско-французские отношения. Разумеется, в Пе-
тербурге были столь же небескорестны, как и в Париже.
В свете этого явным преувеличением, по нашему мнению, звучит
вывод Берти, когда он пишет: "Париж и Петербург - таковы были те два
центра, на которые ориентировался в своей внешней политике, хотя и не
без колебаний, Пьемонт в период между 1856 и 1859 годами, то есть в
решающие для истории итальянского Рисорджименто годы... Париж и
Петербург. Казалось бы, главную роль играл, или, во всяком случае,
должен был играть Париж в значительно большей мере, чем Петербург.
Между тем в действительности это было не так"1.
Не разделяя такую оценку по существу, ее, однако, можно понять как
естественную реакцию на весьма неожиданный для исследователя факт,
что Россия, казалось бы, столь далекая от проблем Италии, сыграла
действительно значительную роль в их решении. Но удивляться, вероят-
но, следует гораздо больше не этому факту, а сложившемуся стереотипу
в представлении этой роли, начиная с современников и кончая истори-
ками, впрочем, не опиравшимися в своих заключениях: первые - на
сколько-нибудь серьезные, специальные исследования, вторые - на мате-
риалы архивов.
Знакомство с перипетиями сложной дипломатической борьбы вокруг
итальянского вопроса, подчас наполненной драматизмом для ее
участников, позволяет приобщиться к самому процессу принятия решений
и убедиться, что каждое из них - это сложный сплав расчетов, основан-
ных на оценке конкретных обстоятельств, предполагаемых последствий, а
главное, конечно, преследуемых целей, с человеческими эмоциями, кото-
рые, даже не всегда осознанно, но неизбежно влияют на эти решения.
Характер влияния субъективного фактора зависел от многих слагае-
мых, ибо на дипломатическом поприще, как можно было убедиться,
1 Берти Дж. Россия и итальянские государства в период Рисорджименто. М.,1959.
С. 557.
340
действуют живые люди со всеми присущими им достоинствами и недо-
статками: талантливые и бездарные, прекрасно образованные и мало-
культурные, способные, дальновидные, ответственные и безответствен-
ные, близорукие, нерешительные или обнаруживающие излишнюю пос-
пешность, открытые, искренние, честные и хитрые, вводящие в заблуж-
дение, часто прибегающие к весьма нечистоплотным приемам. Не следует
забывать к тому же, что никто из них не был гарантирован от ошибок и
заблуждений.
В силу такой ситуации в дипломатии, может быть, даже больше, чем в
какой-либо другой сфере политической деятельности, огромное значение
приобретает тот факт, чтобы на этом поприще находились яркие
личности, что, увы, случается далеко не всегда. При этом, однако,
представляется вполне обоснованным говорить об определенной
закономерности.
С поразительным постоянством история убедительно демонстрирует,
что на крутых поворотах в жизни общества гораздо чаще, чем когда-либо,
выявляется лидер, которому оказывается по плечу решение сложных,
масштабных задач. Пожалуй, именно их трудность и острая настоя-
тельная потребность общества в их срочном разрешении становятся теми
важнейшими факторами, которые во многом создают возможность для
подлинного таланта занять подобающее ему место, а затем вступает в
действие как бы обратная связь - положение лидера, если он на самом
деле таковым является, заставляет его напрягать силы, чтобы одолеть
сложности, неизбежно возникающие на пути достижения поставленной
цели. Конечно, речь не идет о возникновении некой идеальной обста-
новки, но по сравнению с обычной в экстремальной ситуации все то, что
обычно расцветает пышным цветом - зависть, интрига, протекция, -
вынуждено несколько потесниться, отступить на задний план перед
трезвой оценкой подлинных человеческих ценностей.
Все сказанное может быть полностью отнесено как к Горчакову, так и
к Кавуру.
Преодоление огромных трудностей, возникших перед российской дипло-
матией после поражения в Крымской войне и решений Парижского
конгресса, в условиях глубокого кризиса, переживаемого в те годы Рос-
сией, стало тем серьезным испытанием, перед которым оказался постав-
лен российский министр иностранных дел. Ясно отдавая себе отчет в том,
сколь сложно достичь главной стратегической цели внешней политики
страны - пересмотра статей Парижского договора - он с присущими ему
хладнокровием и выдержкой начал постепенно продвигаться к ней путем
решения отдельных тактических задач, никогда не забывая о стесни-
тельных и унизительных для России положениях международного трак-
тата и, как известно, позднее успешно реализовал свой замысел.
Благодаря глубокому пониманию того, какова расстановка сил на
международной арене, он сумел в малом увидеть большое и быстро
уловить, как можно воспользоваться для решения этой сложной проблемы
намечавшимся развитием событий на Апеннинском полуострове. В его
действиях по этому поводу, как в капле воды, отразились те методы,
приемы, к которым он обычно прибегал в своей практике. Среди них
341
обращает на себя внимание не только готовность прислушаться к мнению
ведущих российских дипломатов, но и стремление привлечь их к
активному участию в решении важнейших вопросов. В ответ на свои за-
просы он получал депеши с изложением соображений по поводу проблемы
третьей страны в контексте как проблем страны пребывания, так и общих
международных вопросов, и, естественно, задач и целей внешней
политики России. Полученный материал подвергался министром тща-
тельному, скрупулезному анализу.
Что касается взаимоотношений Горчакова с Александром И, то, как и
следовало ожидать, многое в них зависело в первую очередь от совпа-
дения взглядов на главные стратегические цели внешней политики. В
остальном же министр должен был полагаться на свое умение пере-
убеждать либо прибегать к тактическим приемам, помогающим добиться
своего в условиях, когда ему отводилась роль лишь исполнителя воли и
предначертаний императора. И хотя он в этом весьма преуспел, бывало и
ему приходилось отступать. И все же Горчаков, безусловно, занимал
гораздо более независимое положение, чем его предшественник.
Выдвинувшаяся на повестку дня проблема создания единой Италии
позволила всесторонне раскрыться многогранной личности Кавура. Не
просто приверженность, а подлинная одержимость этой идеей стала
важнейшим стимулом его деятельности, обнаружив в этом политике,
который, похоже, даже не имел изначально точного плана достижения
единства, исключтительную способность в своей практической деятель-
ности быстро реагировать на события, умело подчинять их себе, из-
влекать выгоду, приспосабливать любой предоставившийся случай для
продвижения к своей главной стратегической цели. Так что можно
сказать, что каждое из слагаемых процесса объединения семи государств
в одно на Апеннинском полуострове явилось итогом умело решенной
небольшой тактической задачи, а все это новое государственное формиро-
вание в целом - результат огромный созидательной работы человека
недюженного ума, мужества, решительного, трудоспособного, трудолюби-
вого, исключительно ответственного, целенаправленного, обнаружившего
умение владеть ситуацией, огромный дипломатический талант, спо-
собность идти на компромиссы и не брезговать никакими средствами ради
осуществления поставленной задачи. А за всем этим минуты удовлетво-
рения и отчаяния, радость успеха и горечь поражения, риск и холодный
расчет.
Оценивая как в целом, так и в частности в отношении России дипло-
матию того хрупкого политического образования, каковым была в те годы
Италия, следует особо подчеркнуть ее весьма несамостоятельный
характер. Это будет ее отличать еще долгое время и в дальнейшем, до
тех пор, пока, пройдя через тяжелые испытания и сумев извлечь из них
горький урок, Италия наконец упрочит свое экономическое и
политическое положение и заставит прислушиваться мировое сообщество
к голосу своих политиков, часто звучавшему вполне убедительно.
БИБЛИОГРАФИЯ
Материалы архивов
Архив внешней политики Российской империи МИД РФ
Государственный архив Российской Федерации
Российский государственный исторический архив
Институт русской литературы РАН (Пушкинский дом)
Эстонский государственный исторический архив
Archivio storico diplomatico del Ministero degli affari esteri
Archivio Centrale dello Stato
Archivio di stato di Napoli
Archivio di stato di Firenze
Archivio di stato di Totino
Society napolitana di storia Patria
Опубликованные документы
К истории Парижского мира 1856 г. И Красный архив. 1936. № 2(75).
К истории франко-русского соглашения 1859 г. //Там же. 1938. № 3(88).
Atti del parlamento italiano. Sessioni del 1855-1862. Roma, 1872-1882.
Bianchi N. La politica di Massimo d’Azeglio dal 1848 al 1859. Document! in continuazione alle sue
lettere al Marchese Emanuele d’Azeglio. Torino, 1884; Idem. La politique du comte Camille de
Cavour de 1852 a 1861. Lettres inddites avec notes: Correspondance particulidre avec le Marquis
Emm. d’Azeglilo. Turin, 1885.
Cavour C. Discorsi parlamentari del conte di Cavour, raccolti e pubblicati per ordine della Camera dei
Deputati. Torino, 1863-1872. Vol. 1-11; Idem. Epistolario. Bologna, 1962. Vol. 1; Idem. П
carteggio Cavour-Nigra dal 1858 al 1861. Bologna, 1926-1929. Vol. 1-4; Idem. La liberazione
del Mezzogiomo e la formazione del Regno d’Italia: Carteggi di Camillo Cavour con Villamarina,
Scialoja, Cordova, Farini, etc. Bologna, 1949-1954. Vol. 1-5; Idem. Lettere edite ed inedite /
Raccolte e illustrare da L. Chiala. Torino, 1883-1887. Vol. 1-6; Idem. Zeltres incites du comte
de Cavour au commandeur Urbano Rattazzi. P., 1862; Idem. Nouvelles lettres inedites /
Recueillies et publ. avec note historiques par Amedde Bert. Torino, 1889; Idem. Nuove lettere
inedite del conte Camillo di Cavour / Con prefazione e note di Ed. Mayor. Torino; Roma, 1895.
Cavour e 1’Inghilterra / Carteggio con V.E. D’Azeglio. Bologna, 1933. Vol. 1-2.
Conversations with Napoleona III. A Collection of Documents, Mostly Unpublished and Almost
Entirely, Diplomathic / Selected and Arranged with Introductions by V. Wellesley, R. Sencourt.
L., 1934.
Correspondence Respecting the Affairs of Italy. January to May 1859: Presented to Both Houses of
Parliament. L., 1859.
De Hauterive. Correspondance inddite de Napoleon III et du Prince Napoleon // Revue de deux
mondes. 15 dicembre 1923 - 15 mar. 1924.
Die Auswartige Politik Preussens 1858-1878. B., 1933. Bd. 1.
Documenti diplomatic! italiani. Ser. 1. Roma, 1952-1965. Vol. 1-3.
Document! per la storia delle relazioni diplomatiche fra le grandi potenze europee e gli stati italiani
1814—1860. 3: Rapporti tra stati europei. La questione italiana dalle annessioni al Regno d’Italia
nei rapporti fra la Francia e. Г Europa. Ser. 3: 1848-1860. Roma, 1968. Vol. 1-4.
Durando G. Episodi diplomatic! del Resorgimento italiano dal 1856 al 1863. Torino, 1901.
La conferenza e la pace di Zuzigo nei documenti diplomatic! francesi. Ser. 3. Roma, 1965. Vol. 1.
343
La guerra del 1859 nei rapporti tra la Francia e 1’Europa. Ser. 3. Roma, 1960-1962. Vol. 1-5.
Le relazioni diplomatiche tra la Cran Bretagna e il Regno di Sardegna. Roma, 1962. Vol. 6-8.
Le relazioni diplomatiche tra la Gran Bretagna ed il Regno di Sardegna dal 1852 al 1856. Il carteggio
diplomatic© di Sir James Hudson. Torino, 1956. Vol. 1-2.
Lettres de Napoldon III et de prince Napoleon // Revue de Deux mondes. 1924. ler janv.
Napoleon III. Oeuvres P., 1855-1860. Vol. 1-3.
Pasolini G. Carteggio tra M. Minghetti e G. Pasolini. Torino, 1924-1930. Vol. 1-6.
Ricasoli B. Lettere e documenti. Firenze, 1888-1891. Vol. 4-6.
The Letters of Queen Victoria: A Selection from Her Majesty’s Correspondences between the Years
1837 and 1861. L., 1911. Vol. 3.
The Politics of Autocracy. Letters of Alexander II to Prince A.J. Bariatinskii 1857-1861/ Ed. with an
historical essay by A. J. Reiber. P.; The Hague, 1966.
Thouvenel E. Le secret de 1’Empereur: Correspondence confidantielle et inddite echangee entre M.
Thouvenel, de due de Grammont et le gdneral comte de Flahault, 1860-1863. Vol. I-Il. P., 1889.
Vol. 1-2.
L’unita d’ltalia 1859-1861. Roma, 1959. Vol. 1-2.
L’unita d’Italia nelle discussioni dei parlamenti esteri (1859-1861). Roma, 1962.
Мемуары, дневники, биографии, публицистика
Дневник П.А. Валуева, министра внутренних дел. М., 1961. Т. 1-2.
Долгоруков П.В. Петербургские очерки 1860-1867. М., 1934.
Заблоцкий-Десятовский А.П. Граф П.Д. Киселев и его время. СПб., 1882. Т. 3.
Князь Александр Михайлович Горчаков в его рассказах из прошлого // Русская старина.
1883. № 10.
Тютчева А.Ф. При дворе двух императоров. М., 1928-1929. Т. 1-2.
Cavour С. Diario inedito con note autobiografiche. Roma, 1888.
D’Ideville H. Journal d’un diplomate en Italie: Notes intimes pour servir a 1’histoire du Second
Empire. Turin, 1859-1862; P. 1872.
Hiibner J A. Nove anni di ricordi di un ambasciatore austriaco a Parigi sotto il Secondo Impero 1851-
1859. Milano, 1944.
La Gueronniere A. L’Empereur Napoleon III et 1’Italie. P., 1859; Idem. Le Pape et le Congres.
P., 1860.
Loftus An. The Diplomatic Riminiscences. Leipzig, 1892. Vol. 2.
Malmesbury J. Memoirs of an ex-minister. Leipzig, 1885. Vol. 1-3.
Martin Th. The Life of his royal highness the Prince Consort. L., 1879. Vol. 4.
Massari G. Diario dalle cento voci 1858-1860. Rocca San Casciano, 1959; Idem. Il conte di Cavour:
Ricordi biografici. Torino., 1873.
Morny Ch. Extrait des Memoirs: Une ambassade en Russie 1856. P., 1892.
Ollivier E. Journal. P., 1961. T. 1: 1846-1860; Idem. L’Empire liberal: Etude, recits, souvenirs.
P., 1898-1899. T. 3-4.
Pasolini G. Memorie raccolte da suo figlio 1815-1876. Torino, 1887.
Tchihatcheff P. Le Royaume d’Italie dtudid sur les lieux meme. P., 1862.
Valussi P. La Russia, 1’Europa e 1’Italia: Studio politico. Torino, 1862.
Литература
Берти Дж. Россия и итальянские государства в период Рисорджименто. М., 1959.
Бушуев С.К. А.М. Горчаков. М., 1961; Он же. А.М. Горчаков: Из истории русской
дипломатии. М., 1944. Т. 1-4.
Жомини А.Г. Россия и Европа в эпоху Крымской войны // Вестник Европы. 1886. № 4.
История дипломатии. М., 1955. Т. 1.
Итальянский вопрос, составленный из различных иностранных источников. СПб., 1860.
Канделоро Д. История современной Италии. М., 1958-1966. Т. 1-4.
Киняпина Н.С. Внешняя политика России второй половины XIX века. М., 1974.
Объединение Италии: 100 лет борьбы за независимость и демократию. М., 1963.
Орлова О. Граф Камилл Кавур по его письмам и современным запискам // Русская мысль.
1898. № 1-3; 7, 9, 11.
Очерк истории Министерства иностранных дел 1802-1902. СПб., 1902.
344
Пантюхина Т.В. Позиция британских правящих кругов во время дипломатической подготов-
ки австро-итальянской войны 1859 года // Некоторые проблемы внешней политики
Англии XIX-XX вв. Курск, 1986.
Перцев В.Н. Италия в XIX веке: Исторический очерк. М., 1917.
Попов А.Н. Последняя судьба папской политики в России, 1845-1861. СПб., 1868.
Россия и Италия. СПб., 1911. Т. 3.
Россия и Италия: Из истории русско-итальянских культурных и общественных отношений.
М., 1968.
Селезнев И. Исторический очерк Императорского бывшего Царскосельского ныне Алек -
сандровского лицея за первое его пятидесятилетие с 1811 по 1861 г. СПб., 1861.
Семанов С.Н. А.М. Горчаков - русский дипломат XIX в., М., 1962.
Серова О.В. Восстановление отношений Пьемонта с Россией после Крымской войны //
Италия и Европа. М., 1990. Т. Г, Она же. Признание Россией Итальянского королевства
И Россия и Италия. М., 1993; Она же. Россия и объединение Италии // Новая и новейшая
история. 1994. № 3.
Сибирева Г.А. Неаполитанское королевство и Россия в последней четверти XVIII в. М.,
1981.
Скалъковский К.А. Наши государственные и общественные деятели. СПб., 1890.
Тарле Е.В. Крымская война // Соч. М., 1959. Т. 8-9.
Татищев С.С. Дипломатические беседы о внешней политике России. СПб., 1890, 1898. Т. 1-
2; Он же. Из прошлого русской дипломатии. СПб., 1890; Он же. Император Александр II,
его жизнь и царствование. Спб. 1903. Т. 1-2; Он же. Император Николай и иностранные
дворы. СПб., 1889.
Фейгина Л. Из истории русско-французских отношений // Сб. Века. Пг., 1924. Т. 1.
Accademia nazionale dei Lincei. Atti del convegno internazionale sul tema: Il Risorgimento e I’Europa
(Roma, 28-31 ottobre 1961). Roma, 1964.
Atti del XXXV Congresso di Storiadel Risorgimento (Torino 1956). Roma, 1959.
Atti del XXXIX Congresso di Storia del Risorgimento (Palermo - Napoli 17-23 ottobre 1960).
Roma, 1961.
Atti del XL Congresso di Storia del Risorgimento italiano. (Torino ottobre 1961). Roma, 1963.
Beales D. England and Italy 1859-60. L., 1961.
Bianchi N. Storia documentata della diplomazia europea in Italia dall' anno 1814 all’anno 1861.
Torino; Napoli, 1865-1872. Vol. 1-8.
Bonghi R. Ritratti comtemporanei. Milano, 1879.
Boudou A. Le Saint-Siege et la Russie: Leurs relations diplomatiques au XIXе si£cle 1848-1883.
P., 1925.
Cadogan E. Makers of modem history; three types, Louis Napoleon - Cavour - Bismark. L., 1970.
Chabod F. Storia della politica estera italiana dal 1870 al 1896. Bari, 1951. Vol. 1.
Charles-Roux F. Alexandre II, Gortchakoff et Napoleon III. P., 1913.
Chiala L. Pagine di storia contemporanea: Dal 1858 al 1892. Roma, 1892; Idem. Politica segreta di
Napoleone III e di Cavour in Italia e in Ungheria (1858-1861): Notizie raccolte e ordinate da Luigi
Chiala. Torino; Roma. 1895.
Cialdea B. L’Italia nei concerto europeo (1861-1867). Torino, 1966.
Cognasso F. Vittorio Emanuele II. Torino, 1942.
Curato F. I primi passi dell’Italia nella politica internazionale // Il Politico. Pavia, 1955. N 1.
Di Nolfo E. Europa e Italia nei 1855-1856. Roma, 1967.
Mack Smith D. Cavour and Caribaldi, 1860. Cambridge, 1954; Idem. Victor Emanuel, Cavour and the
Risorgimento. L., 1971.
Malinverni B. La Germania e il problema italiano nei 1859. Milano, 1959.
Marcelli U. La politica estera cavouriana (1855-1859). Bologna, 1957; Idem. La politica estera
cavouriana (Dal Congresso di Parigi al convegno di Plombiere). Bologna, 1960. Vol. 1-2.
Massari G. La vita ed il regno di Vittorio Emanuele II di Savoia primo re d’Italia. Milano, 1878.
Vol. 1-2.
Matter P. Cavour et l’unit£ italienne. P., 1927. T. 3.
Mazziotti M. Napoleone III e 1’Italia. Milano, 1929.
Mosse WE. The Rise and Fall of the Crimea System 1855-71. L., 1963.
Omodeo A. L’opera politica del conte di Cavour. Parte 1 (1848-1857). Firenze, 1945, 194 - Vol. 1-2.
Pepe G., Chabod F., Valeri N. et al. Orientamenti per la storia d’Italia nei Risorgimento. Bari,
1952.
345
Petracchi G. Ambasciata e ambasciatori italiani a Pietroburgo. 1861-1917 // Storia delle relazioni
intemazioneli. 1987. N 2.
Romeo R. Cavour e il suo tempo. Bari, 1969, 1977, 1984. Vol. 1-3.
Saitta A. La diplomazia europea e la guerra del 1859. Pisa, 1960.
Serova O.V. La posizione di Pietroburgo nella questione dell’Italia Centrale I I Diplomazia e storia
delle relazioni intemazionali. Milano, 1991.
Tamborra A. Cavour e i Balkani. Torino, 1958; Idem. Garibaldi e 1’Europa // Atti del XXXIX
Congresso di storia del Resorgimento italiano (Palermo-Napoli 17-23 ottobre 1960). Roma,
1961; Idem. Russia, Prussia, la questione polacca e il riconoscimento del Regno d’Italia //
Rassegna storicadel Risorgimento. Roma, 1959. N 2-3.
Thouvenel L. Pages de 1’histoire du Second Empire d’aprds les papiers de M. Thouvenel ancien
ministre des affaires dtrangdres (1854-1866). P., 1903.
Valsecchi F. Italiaed Europanel 1859. Firenze, 1965; Idem. L’Europae il Risorgimento: 1’alleanzadi
Crimea. Firenze, 1968; Idem. L’Italiadel Risorgimento e 1’Europa delle nazionalite: 1’unificazione
italiana nella politica europea. Roma, 1978; Idem. L’unificazione italiana e la politica europea dalla
guerra di Crimea alia guerra di Lombardia. 1854-1859. Varese; Milano, 1939.
Zazo A. La politica estera del Regno delle Due Sicilie nei 1859-1860. Napoli, 1940.
СПИСОК СОКРАЩЕНИИ
АВПРИ ГАРФ РГИА ИРЛИ ASD ACS ASN ASF AST SNSP АРР DDI - Архив внешней политики Российской империи МИД РФ - Государственный архив Российской Федерации - Российский государственный исторический архив - Институт русской литературы РАН (Пушкинский дом) - Archivio storico diplomatico del Ministero degli affari esteri - Archivio Centrale dello Stato - Archivio di stato di Napoli - Archivio di stato di Firenze - Archivio di stato di Torino - Societa napolitana di storia Patria - Die auswartige Politik Preussens 1858-1871. Diplomatische Akten - Documenti diplomatic! italiani
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Адзелио Э.Д’ 25, 71-73, 103, 139, 156, 264
Александр I 32, 42, 90
Александр II 5,6, 23, 31-32, 35, 37, 39, 40,
42, 46-47, 53-54, 56-59, 74-77, 80-81,
83, 85-86, 89-93, 95, 102-104, 107, 109-
112, 114-117, 119, 124, 127-129, 131,
134-137, 144, 148, 153, 158, 160-161,
163-168, 170-171, 173, 176-177, ISO-
181, 183, 185-191, 195-197, 199, 201-
203, 206, 210, 212-213, 217, 219, 223-
224, 228, 231-233, 238, 241-242,
244-247, 251, 255, 257-263, 266-270,
273-283, 285-288, 292-296, 300, 302-
303, 305, 307-308, 313-314, 319,
323, 325-326, 329, 333, 335, 336, 337,
342
Альберт, эрцгерцог 165
Ангронья А.Д’ 124, 127
Антонелли Д. 58-60, 305-306, 308
Антонини Э. 255
Арезе Ф. 205
Балабин В.П. 47-48, 109, 150, 210, 264,
266, 280-282, 331
Барятинский А.И. 113, 125, 163, 173, 202,
270
Бенедетти В. ПО, 229, 329
Берарди Д. 307-308
Бернсдорф А. 319, 321
Берти Д. 6, 56, 340
Бианки-Джовини А. 94
Билес Д. 140
Бисмарк Шёнхаузен О. фон 164, 166, 303
Блудов Д.Н. 11
Бонапарт Жером 74, 256
Бонапарт Жером, принц Наполеон 74, 116-
117, 124, 126-127, 148, 155, 157, 168,
200, 202, 288, 299
Бонапарт, Луи см. Наполеон III
Брассьей де Сен-Симон М.А. 55
Бролья ди Казальборгоне М. 55-57, 63-64,
66,71
Бруннов Ф.И. 29, 42, 66, 70-71, 78-80, 97,
122, 124, 129-130, 139-140, 144-146,
151, 158, 161-163, 167, 193, 226, 260,
319-320
Будберг А.Ф. 37,97-100, 165, 188-191, 197,
202, 269-270, 281-282, 304, 310-311,
318-319, 321, 323-329, 331, 333-334
348
Боуль-Шауенштейн К. 25, 28, 47-48, 63-65,
71,92,95,97-99, 145, 154, 159, 161-162,
173
Бурбон К. 8
Бурбон Ф. 8
Бурбоны 9, 24, 60, 211, 243, 249, 256, 262,
265, 274, 336
Бушуев С.К. 40
Валевский А. 18, 23, 25, 65, 70, 78, 89, 104,
107, 109-110, 116, 127-128, 134, 137,
144, 146-150, 155, 158, 160-161, 166-
168, 192, 194-195, 198, 201, 203, 206,
208-209, 211, 219-220, 240, 258
Вальсекки Ф. 135, 143, 284
Веллингтон А.У. 72
Вертер К. 131,147
Виктор Эммануил II 14, 24, 31, 47, 51, 56,
61, 66, 78, 104. 116, 124, 127-128,
182-183, 196, 200, 205, 209, 229, 231,
233-234, 236, 238, 243, 245-247, 249,
251-252, 254, 258, 261, 267-270, 271,
296, 300, 309, 312-313, 320, 324-325,
330-333, 335-337
Виктория, королева 35, 71, 150
Вилламарина ди Пез С. 55, 65-66, 70-71,
73, 78-80, 89-91, 95, 103, 121, 155, 225,
246, 255
Вильгельм I 74, 116
Вимеркати О. 312-313
Волконский А.Н. 226, 255, 268, 271, 273,
293,336
Гагарин Г.И. 236, 265-267, 271
Гарибальди Д. 3, 226, 243-249, 253, 256-
258, 261, 263-265, 267-271, 273-274,
298, 300, 309, 312-313, 333-334, 337
Гесс-Дармштадский А. 112, 217, 284
Горчаков А.М. 4, 23, 31-32, 34-35, 37-40,
42, 44, 46, 56, 58-60, 63, 66-67, 71-81,
84-94, 96-100, 104-105, 107, 109-112,
114-121, 127-134, 137-138, 142-144,
146-154, 156-161, 163-171, 174, 176-
183, 185-203, 206-213, 215-216, 219-
228, 230-237, 239-242, 244, 246-255,
257-260, 263-269, 271, 273-276, 280,
282-285, 287-294, 296-297, 301-303,
306, 308, 310-312, 314-316, 318-324,
326-335, 338-339, 341-342
Горчаков М.Д. 168
Граммом де, герцог (Гиш А.Л.) 90, 110—112,
232
Гранвилл Д. 35
Григорий XVI 11
Гюбнер И.А. фон 125
Дабормида Д. 56, 209, 211
Дез Амбруа де Неваш Л. 217
Деказ 61
Де Лоне Э. 12, 14, 55, 124, 156, 267, 304,
311-312
Де Мартино Д. 251, 258
Депретис А. 244
Дерби Э.Д. 159,174
Долгоруков П.В. 43, 61, 196, 247, 323
Друэн де Люис Э. 338
Дурандо Джакомо 102-103, 309, 327, 332-
334
Дурандо Джовани 102
Евгений, кн. 305
Евгений Кариньянский, принц 24, 213, 246
Евгения, императрица 191, 324
Екатерина II 10
Елена Павловна, вел. кн. 102-103
Жербе де Соннас Э. 333
Жеребцов М.Д. 87
Жомини А.Г. 137, 198, 202, 324
Жуковский В.А. 31
Зеебах Л.А. 29
Зеебах М.К. 29
Идевиль А.д’ 87, 300
Йокто А. 55
Кавур К. 3, 4, 14-20, 22-26, 29-31, 47-55,
57, 63-65, 67-68, 70-73, 78-86, 89-91,
94-97, 99-100, 102-106, 113, 116-124,
126-128, 136, 139, 141, 144-146, 154-
163, 171, 173-174, 180, 185, 195-196,
198, 200-201, 209, 212, 224-225, 228-
230, 233-239, 243-246, 248-250, 256,
261, 263-271, 274, 284, 292-293, 296-
302, 309, 341-342
Кандел оро Дж. 148
Каподистрия И.А. 34
Карафа ди Траета Л. 253, 258
Карл Альберт 14
Карл Феликс 12
Карцев Я.И. 32
Кастелли М. 103, 200
Каули Г.Р. 65, 141, 146-151, 153, 166-168,
174,277
Киджи Ф. 57-60
Киселев Н.Д. 44, 57-58, 60, 185, 296,
305-308
Киселев П.Д. 42-46, 74, 76-77, 89, 91-93,
97, 107-112, 114-119, 127-138, 142-144,
146, 148-149, 156-157, 159-161, 168-
171, 174-177, 179-180, 191-196, 202-
203, 207, 211-213, 217, 219, 221-223,
225, 237-238, 240-242, 250-264, 268,
276-280, 283, 285-289, 291-298, 300-
304, 310, 312-314, 317, 320-326
КлапкаД. 154
Кларендон Д.У. 24, 26, 71, 78, 124, 139
Клотильда, принцесса 103, 116, 299
Кокошкин Н.А. 12
Конно А. 117
Константин Николаевич, вел. кн. 92-93,
102, 112, 117, 123-124, 127
Корти Л. 65-66, 122-123
Кошанский Н.К. 32
КошутЛ. 154
Кремптон Д. 142, 154, 167, 183, 193
Криденер П.А. 55
Ла Героньер виконт (Дюбрей-Эль-
он Л.Э.А.) 143,218
Ла Мармора а. 18, 51, 55, 121
Ламбрускини Л. 11
Ла Рив у. де 105
Ла Ронсьер ле Нури К. де 126, 127, 137
Ла Тур д’Овернь А. 155, 310
Ла Фарина Д. 200, 243-244
Леопольд, герцог 182
Лофтус О. 141, 150, 153
Лудольфо К. 186
Луи Филипп 16
Мадзини Д. 3, 21, 184, 217, 226, 244, 263,
268, 277, 292, 298, 299-300
Малмсбери Д.Г. 140-142, 146, 150, 153-154,
158-159, 164, 167, 183, 193
Мамиани Т. 249
Мандзони А. 19
Мантейфель О.Т. 25, 29, 55
Мария Луиза Бурбонская 24
Мария Николаевна, вел. кн. 74, 213
Мария Терезия Габсбургская 8
Мария Федоровна 305
Массари Дж. 103, 121, 124-125, 333
Мелегари Л.А. 310
Меттерних К. 3, 12, 37
Меттерних Р. 206
Мингетти М. 181, 183-185
Михаил, вел. кн. 102
Монтебелло Ланн Н. 166-167, 171, 180-181,
186-188, 191-192, 194-195, 197-201,
203, 207-208, 220-221, 223, 231, 237,
241, 250, 252-253, 269, 275, 284-287,
289, 291,293, 302
Морни Ш.О. 23, 31, 42, 75-76, 78, 88-90,
223
Мосси Л. 68
Мюраты 60
349
Наполеон 1 9, 19, 44, 74, 90, 138
Наполеон III 20-31,40-46, 52-53, 61, 74-80,
88-92, 95, 106-119, 121, 124, 126-128,
130-138, 141-144, 146, 148-151, 153-
155, 157-161, 166, 168-171, 175, 177-
180, 182, 186-188, 191-200, 202-203,
205-206, 210, 212-213, 218-221, 223,
227-229, 231-232, 238-242, 249-254,
256, 258-260, 262-265, 268-269, 273-
275, 277-279, 283-285, 287-288, 291-
292, 294-297, 299-302, 309-310, 313-
316, 320, 322, 324, 326, 329, 332, 334,
337
Нессельроде К.В. 29, 32, 34, 36-38, 242
Нигра К. 127, 155, 225, 230, 269, 297, 312-
313,327, 329
Николай, кн. 305
Николай Александрович, вел. кн. 128
Николай I 10, 14, 31, 34, 95, НО, 242
Нэпир Ф.319,333
Олливье Э. 34-35, 78
Ольга, вел. кн. 305
Ольдоини Ф. 34, 72, 119-121, 156-157, 209,
333-335
Орлов А.Ф. 26-31, 43-45, 48, 54-55, 65, 121
Орсини Ф. 113
Оттон, король 309
Пальмерстон Г.Д. 24-25, 65, 70-71, 77, 105,
123-124, 193, 333
Паскевич Ф.И. 304
Персиньи Ж.Ж.В. 219
Пестель П.И. 43
Пизакане К. 115
Пий IX 58, 305
Плецца Д. 94
Поггенполь Н. 280
Пурталес А. 174,225
Пушкин А.С. 32, 43
Пушкин Л.С. 43
Раевский Н.Н. 43
Рассел Д. 219, 319-320, 333
Раттацци У. 19, 30, 261, 263, 309, 319, 321,
325-326, 329, 333
Реджина делла, герцог (Канече Галкота К.)
60, 226, 247, 249, 264, 267-268, 273-274,
335
Рехберг И.Б. 264
Риказоли Б. 246, 249, 297, 309, 311-312,
317-319,321
Романо С. 6
Романовы 30
Ружье Ш. 306
Рюрик 103
Сальмур Р. 185
Санкаталдо, кн. 297
Саули д’Ильяно Ф. 54, 55, 89, 91, 93-94,
96-97, 100, 104-105, 112, 127-128, 164,
173-174, 180-181, 183-186, 196, 201,
203, 207-209, 211-212, 217, 221, 224-
225, 230, 233-237, 239, 244, 246, 248-
249, 266
Селлон де С. 16
Серра Э. 6
Син Ж. 23
Стакельберг Э.Г. 47-41, 53-55, 61-67, 70,
73,80-87,90,96,99, 104, 113, 119, 121-
122, 128-129, 156-158, 179-180, 182,
210, 219, 228, 231-239, 244-249, 296,
336-337
Суворов А.В. 9
Талейран Ш.А. 229, 264
Талейран Ш.М. 130
Тамборра А. 6, 123
Тамисьей 61
Тарле Е.В. 38, 274
Татищев С.С. 39, 323
Таубе 123
Тувенель Э.А. 219, 223, 228, 230, 237,
239-241, 250-251, 256-263, 274-277,
285-287, 289-293, 295, 301-303, 310,
312-313, 320-329, 331, 337-338
Ушаков Ф.Ф. 9
Фарини Л. 319
Фердинанд I 12
Фердинанд II 24, 60, 115, 145, 184-185
Франц Иосиф 24, 100, 102, 112, 165, 198-
201,221,274
Франческо II 184-185, 252-254, 261, 265,
273, 291, 301-304, 311-312, 316, 331,
335-337
Франческо V, герцог 182
Фурнье Ю. 329
Хадсон Д. 66, 70, 94, 141, 144,333
Чалдеа Б. 314
Черрути М. 310
Чибрарио Л. 29
Чириков Г.С. 32
Чихачев П.А. 317-318
Чичерин В.Н. 96, 100
Шабо Ф. 4, 106
Шарль Ру Ф. 49, 198, 201,275
Шлейниц А. 131, 164, 188-191, 197, 206,
269
Шрейдер 39
Шувалов П.А. 196
Эстергази В. 96-99
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие ................................................................... 3
Глава первая
Европа и Италия накануне объединения .......................................... 8
Глава вторая
Восстановление отношений Сардинского королевства с Россией после Крымской
войны ........................................................................ 31
Глава третья
Участие Сардинии в европейском концерте ...................................... 68
Глава четвертая
Итальянский вопрос в русско-французских отношениях накануне войны 1859 года . 107
Глава пятая
Последние попытки дипломатов предотвратить войну............................. 139
Глава шестая
Война 1859 года ............................................................. 173
Глава седьмая
Послевоенное устройство Италии............................................... 205
Глава восьмая
Поход Гарибальди............................................................. 243
Глава девятая
Создание Итальянского королевства и его дипломатическое признание............ 289
Заключение .................................................................. 340
Библиография ................................................................ 343
Список сокращений............................................................ 347
Указатель имен............................................................... 348
Научное издание
Серова Ольга Васильевна
ГОРЧАКОВ, КАВУР
И ОБЪЕДИНЕНИЕ ИТАЛИИ
Утверждено к печати
Ученым советом
Института всеобщей истории РАН
Заведующая редакцией "Наука-история"
НЛ. Петрова
Редактор Л.А. Зуева
Художник Т.С. Васильев
Художественный редактор В.Ю. Яковлев
Технический редактор ТА. Резникова
Корректоры Н.П. Круглова, А.В. Морозова, Т.И. Шеповалова
Набор и верстка выполнены в издательстве
на компьютерной технике
ЛР № 020297 от 23.06.1997
Подписано к печати 21.10.97. Формат 60 х 90 1/16
Гарнитура Таймс. Печать офсетная
Усл.печ.л. 22,0- Усл.кр.-отт. 22,0. Уч.-изд.л. 27,8
Тираж 500 экз. Тип. зак. 3374
Издательство "Наука"
117864 ГСП-7, Москва В-485, Профсоюзная ул., 90
Санкт-Петербургская типография "Наука"
199034, Санкт-Петербург В-34, 9-линия, 12