Б.

О

H.

ХАТУ H ДЕВ.

n p u p o ü e
Т
ОПЫТ

д

а

с

ш

п

ИССЛЕДОВАНИЯ

СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ
ОСНОВ

ВЛАСТИ-

С а р а т о в .
1925.

.

НА И С К Л Ю Ч И Т Е Л Ь Н О М

КНИЖНОГО
МАГАЗИНА

H H R L ' "
^ n U P D

СКЛАДЕ

Саратов, улица
Республики № 7.

имеются следующие издания:
(иногородним высылаются по первому требованию
получения заказа).

в день

1) Проф. Ф. В Баллод — Древне египетское искусство
(около 10Ü рис ), 186 сгр
.' . . 2 р.
:
2) Проф, А. и. Сиафтымов— Поэтика и генезис, былин, 224 сто
1 „ 75
3) Ороф Б М. Соколов— 8 преддверии символизма.
Очерки развития новейшей русской поэзии,.
1.32 стр
"
— „ 50
4) И. Ю- Иванов (преп. Сар. уияверс.)—Что читать по
общей истории культуры начинающему историку, 86 стр
— „ 50
5) А. А. Гераклитов -История
Саратовского края
X V I — X V I I I ив., 375 стр
3 „ —
6) В. и. Оогокова—Прошлое Саратов, края, 113стр. — „ 60
7) Б. В. Зайиовсии* —Особенности Саратовского края,
с рис., 13 стр
_ 1 5
8) С.. И. Быстрое—Поморское согласие в Саратовском
крае, 26 стр
— ., 15
9) В. С. Васильев-Асс. Сар. У н и в е р . — О . происхождении контпяоатов, с 16 рис., 48 стр. . . . — „ 45
10) Проф. Н. И. Фиолетов—Союз Сов. С. Республик и
автономные республики и области, 27 стр. . . — ,, 15
11) Проф. П. Г. Любомиров— Выговское общежитольство. Истор.. очерк. С рис., 138 стр
1 „ 25
12) Л. Зотов—Саратовская охранка (опись и содержание дел и документов Саратовского жандармск.
управления 1838—1874 г.г.), 92 стр
• . . — „ 9о
13) Проф. Н. Н. Фиолотов—Церковь п государство по
советск праву (1917—1923 г.г.) ч. I , 88 стр. . — „ 30
14) Его же—Цсоковь и Государство по советск праву.
(Обзор и комментарий законодательства но вопросам отношения церкви и государства за
1 9 2 3 — и начало 1921 г.1, ч. I I , 53 стр. . . . — „ 60
15) Его-жв — с . 111,34 1921 г
- „ 15
16) Проф. В. А. Петров-Акушерский спутник . . . — „ 75

j p v

Б

о

H.

ХАТУНДЕВ

ПРИРОДЕ
ОПЫТ

е л / к т и

ИССЛЕДОВАНИЯ

СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ
ОСНОВ

ВЛАСТИ-

Саратов.

1925.

2015147782

Т и р а ж 3000. Г у б л и т Л6 190. У р а л ь с к , Т и п .

Уралгуботместхоза

«
u z

NNсписка и
порядковый

Иллюстр.

il

В перепл.
един, соедин
N-N-- вып.

Карт

1
g

Таблиц

-<

Выпуск

к н ИГА ИМЕЕТ

m
Si
SI
я

f t
о
о

CN

ВВЕДЕНИЕ.

Годы, отделяющие нас от начала великой
империалистической войны, дали совершенно
исключительный материал для исследователя
общественной жизни и ее законов. Б этот
промежуток времени совершились исторические события, по грандиозности превосходящие все, что происходило в мире со времени
Великой Французской Революции и эпохи
Наполеона
Произошла небывалая по интенсивности,
количеству участвовавших людей и по количеству жертв война, закончившаяся изменением политической карты мира. Резко изменились экономические условия жизни цивилизованных стран.
Социально-экономическая борьба сильно
обострилась и значительно увеличила роль
и значение трудящихся классов в государственной жизни. Совершилась великая русская революция, разрушившая социальноэкономический строй гигантского государства,

на развалинах которого создалось новое государство, столь сильно отличающееся от остальных государств земного шара.
Эти великие события, происшедшие в
столь короткий промежуток времени, собрали,
как в фокусе гигантского увеличительного
стекла, все социальное и индивидуальное,
присущее человеческой природе. Все альтруистические и эгоистические инстинкты, все
факторы сознательного и бессознательного
индивидуального и массового поведения, все
благородные и низменные чувства и способности,—все это самым резким и ярким образом проявилось в социальной и политической
жизни за это время и представляет необ'ятный материал для социолога и всякого другого
исследователя общественного бытия—историка, экономиста, юриста.
Человечество проявило и пережило за
эти годы, кажется, все, что может проявить
и пережить природа человека: военные зверства над мирными жителями, беспощадное
истребление врагов на войне с применением
наиболее усовершенствованных техникой способов, предательство и картины героизма,
бесжалостная расправа с побежденными,гражданская война, делавшая друзей врагами на

смерть внутри государства и нации, заложничество, массовый террор, людоедство на
почве голода—таков в самых общих примерах социологический и социально-философский материал для исследователя, данный
последним десятилетием.
Правда, эта эпоха войны и социальных
бурь и катастроф еще не окончилась. Жизнь
наших дней—непосредственное продолжение
жизни истекшего десятилетия. Мы еще живем
в атмосфере этой эпохи; мы захвачены потоком ее переживаний. И, может быть, еще не
настало время для об'ективного, бесстрастного изучения и анализа этих человеческих,
«слишком человеческих» явлений. Может
быть, исследователь, лично переяшвавший
события этой эпохи, так или иначе повлиявшие на его личную судьбу, не сможет вполне
об'ективно и всесторонне понять и осветить
их. Может быть, общие недостатки и несовершенства человеческой природы заставят
его больше останавливаться на тех явлениях
и их сторонах, которые именно его особенно
поразили. Эту суб'ективность в той или иной
степени необходимо допустить, но с другой
стороны исследования современников могут
иметь, быть может, то специальное достоин-

ство, что изучаемые явления были переживаемы и наблюдаемы ими в их непосредственном осуществлении и проявлении. Эта
возможность переживания и наблюдения явления в его жизненной целостности в некоторых случаях может дать положительные результаты. Исследователь современник может
сделать ряд таких психологических наблюдений, которые по свойствам наблюдаемого
не смогут быть сделаны после. Главным
образом именно в области социальной психологии и ценны непосредственные наблюдения.
Кроме этого совершенно исключительного исторического и социологического материала последнего десятилетия, без которого
не должно обойтись ни одно новое теоретическое исследование в области социальных
наук, современный социолог должен еще в
своей исследовательской работе учесть данные тех наук, которые изучают человека
как индивида, обладающего определенной психо-физической организацией. В частности,
социолог должен обратить особое внимание
на те отрасли психо-неврологии и психологии, которые изучают явления внушения и
гипноза, на изучение роли подсознательного
в индивидуальной и социальной жизни. По-

следние десятилетия девятнадцатого века и
первые десятилетия двадцатого века поставили на очередь в науке ряд проблем, связанных с подсознательной стороной человеческой природы, и те постановки вопросов
и достижения, которые имеются в этой области, необходимо должны быть учтены исследователями общественной жизни и приняты
во внимание при анализе социальных явлений и при построении тех или иных социальных теорий.
Здесь открывается для социальных наук,
в частности для социологии, необ'ятное поле
работы, которая должна быть начата немедленно, начата почти сначала, так как до настоящего времени в области изучения бессознательного в социальной жизни сделано
еще очень мало Другой вопрос—как скоро
возможно на этом пути получение положительных творческих результатов. Нужно
видеть заранее особую трудность постановки
проблемы бессознательного в обществоведении, трудность, заключающуюся в том, что
медицина и психология еще не раскрыли и
не объяснили очень многого существенного
в этой области или даже не раскрыли самого
существенного. Возможны даже серьезные
научные и философские сомнения в том,

сможет-ли вообще когда нибудь точная наука
с ее методами вскрыть и рационально об'яснить сущность подсознательного и его действительную роль в нашей жизни. Но эта
близость проблемы к предельным вопросам
бытия и знания, эта трудность или даже невозможность ее полного исследования и разрешения все же не должны заранее и совершенно отталкивать от нее исследователя
и останавливать его перед проблемой подсознательного как перед вечной стеной, за
которую человеку не суждено ни на один
шаг проникнуть. Из того, что, повидимому,
необходимо признать недоступность для человека некоторых предельных вопросов бытия
и познания, вовсе не следует, что не нужно
искать вообще путей к максимальному осознанию жизни и об'яснению ее явлений.
Многое из того, что ранее казалось непознаваемым, теперь познано, и многое из того,
что не познано теперь, вероятно, и далее
наверное, будет познано потом.
В области изучения человеческой психики в настоящее время уже имеется достаточный материал, который может и должен
быть подвергнут анализу социологом. Молено
и доллено считать бесспорным, что логичность, разумность и сознательная целесооб-

разность не исчерпывают социальных явлений еще в большей степени, чем явлений
индивидуальной жизни. Иррациональная часть
индивидуально-психологических и социальных
явлении в отдельных случаях может иметь
доминирующее значение в возникновении,
развитии, изменении и прекращении таковых
явлений. Огромную роль в общественной
жизни играет внушение, на изучении которого особенно необходимо остановиться всякому социологу. Работа исследователя в этой
области должна итти в двух направлениях:
изучение уже известных фактов и их теоретическая обработка и дальнейшее наблюдение и установление новых фактов. Социальноисторический материал последнего десятилетия представляет особую ценность для изучения роли внушения в общественной жизни.
В частности особого внимания заслуживает
вопрос о роли внушения в отношениях властвования и подчинения, отношениях, принадлежащих к числу быть может наиболее
распространенных в социальной жизни. Роль
эта, есть основания считать, весьма велика,
и очень многое в исторических событиях
должно быть об'ясняемо ею. Пусть попытки
вскрытия подлинных пружин поведения человека покажут его действительный облик,

порою более похожий на облик неразумного,
а иногда слишком разумного зверя, стадные
и индивидуально-звериные инстинкты которого проявляются в столь ужасных формах,—
истина во всяком случае должна быть вскрываема, независимо от того, будет-ли она для
нас приятна или нет.

I.

1. Властвование и подчинение—явления
социальной жизни, существующие с древнейших времен существования человечества на
земле. С этими явлениями мы сталкиваемся
на каждом шагу, так же, как с ними сталкивались и наши предки. Мы властвуем и подчиняемся в значительной части наших действий и поступков как в нашей домашней
жизни, так и тем более в общественной. Ребенок, только что научившийся понимать
значение слов, подчиняется своей няньке и
своим родителям, которые властвуют над ним.
В компании детей один из мальчиков чем-то
приобрел авторитет среди остальных и яв
ляется «коноводом» и организатором игр и
затей; он выбирает игры и повелительно распределяет роли остальных; дети его слушают
и подчиняются ему. В школе целый класс
и каждый ученик в отдельности подчиняются
учителям и администрации школы и выполняют их требования. Юноша, влюбленный в
девушку, может сделать для нее по ее просьбе или даже по капризу все, что он в силах сделать и к чему никто другой не мог

бы его принудить. Крестьянский парень,
получивший распоряжение от представителя
сельской власти явиться на мобилизационный пункт в виду об'явленной мобилизации,
отправляется туда, получает назначение в
войсковую часть и обращается в воина, беспрекословно исполняющего распоряжения начальства. Нескончаемая вереница экипажей
на улице какого-нибудь большого английского города беспрекословно останавливается по
мановению палочки полисмена, чтобы дать
возможность пешеходам перейти через улицу.
Промышленное предприятие указывает рабочему на необходимость сверхурочных работ,
без которых оно но может нормально пережить хозяйственный кризис, и рабочий
приходит работать по вечерам, чтобы выполнить волю предприятия и удержать за
собою свое место. В газете появляется распоряжение об уплате в определенный срок
такого то налога, и у соответствующей кассы государственного учреждения, ведающего
сбором налогов, мы видим длинную очередь
плательщиков налога. Умирающий дает членам своей семьи предсмертные распоряжения, и эти распоряжения ими свято выполняются после его смерти. От колыбели почти и до могилы мы властвуем и подчиняем-

ся. Властвованием и подчинением наполнена
наша жизнь
2. Несмотря на распространенность, можно сказать даже универсальность в человеческом общежитии явлений властвования и
подчинения и на их особо важное значение
в жизни как крупных человеческих обществ,
так и мелких групп и отдельных людей, явления эти в своей социальной и психологической природе изучены весьма мало. Очень
часто явления властвования и подчинения
воспринимаются и переживаются как нечто
подразумевающееся в своей простоте и понятности и не заслуживающее особого внимания, как восход и закат солнца на протяжении суток, как смена времен года, как
необходимость одеваться и принимать ежедневно пищу для поддержания своего существования. И однако, как только мы поставим вопрос почему и каким образом возможно властвование одних и подчинение
других, то как будто ясный вопрос станет
сразу неясным и сложным. Перечисляя причины и условия возникновения и существования явлений властвования и подчинения,
мы прежде всего увидим множественность
этих причин и условий; мы увидим различные по своей внутренней природе виды вла-

ствования и подчинения, различные также
по своему внешнему проявлению, и, разбираясь в них, увидим, что проблема эта заключает в себе очень большие трудности.
Трудности эти заключаются, с одной стороны,
в наличии глубокой внутренней связи явлений властвования и подчинения с очень
многими свойствами и чертами природы человека, которые до сих пор не познаны сіаre et destincto. С другой стороны, эти явления весьма разнообразны и в отдельных
видах весьма отличны друг от друга. Кроме
указанных трудностей изучения властвования и подчинения, имеется еще одна трудность, зависящая от многозначности понятия
власти, обсединяюіцего явления властвования
и подчинения, и от неточного словоупотребления. Как можно видеть всякому, даже при
поверхностном взгляде на вопрос, слово
«власть» унотребляется в бытовой речи, в
литературе и науке в различных значениях1),
и нередко в переносном смысле, скрывая за
собою явления неоднородные по существу с
В немецком языке Gowalt означает: власть, влияние,
авторитет, сила, насилие. Macht: власть, сила, мощь, могущество, держава. Во французском pouvoir: власть, свойство, сила,
влияние. Также—l'autorité, la puissance. В английском я з ы к е —
power—власть, могущество, сила, способность, талант, образование.

действительным властвованием. Исследователь власти должен с самого начала обратиться к уяснению различных значений этого понятия и словоупотребления, иначе было
бы невозможно научное исследование проблемы. В бытовой речи и художественной
литературе мы встречаем подобные выражения и значения понятия власти, как например «власть
гения», «власть прошлого»,
«власть любви», «власть тьмы», «власть красоты».
В правоведении и социологии власть
и властвование имеют также ряд неодинаковых значений. Власть может пониматься
как фактическая возможность тех или иных
действий но отношению к кому либо; также—
как предусмотренная и защищенная нормами права возможность действий. Власть может пониматься как сила, дающая возможность господствовать и распоряжаться; власть
же иногда означает совокупность должностных
лиц и учреждений. Различные значения власти выражают иногда не только предметную,
но и методологическую разницу между собою.
Так например понятие власти в цивилистике, где она рассматривается нередко как
суб'ективное право, и понятие власти в социологическом учении о государстве различ-

ны еще и по методу их
по методам их анализа.

конструирования и

3. Указанные выше различия в явлениях властвования и подчинения и в словоупотреблении
заставляют с самого начала
общего изучения власти и ее природы установить основные признаки этого явления,
основной смысл его, что дало бы возможность относить к полю исследования те или
иные жизненные явления или исключать их.
Кроме того, исследователь должен вначале
же поставить себе вопрос: возможно ли изучать общие основы властвования и подчинения и целесообразно-ли в научном отношении такое изучение1)- Ведь явления эти,
как мы уже видели порою столь различны.
Не обесцветится-ли и не обееценится-ли такое изучение тем, что самое яркое, характерное и специфическое этих явлений не будет
общим для всей категории их, но будет существовать в отдельных явлениях и небольших
группах их, предметно и методологически более
разделенных, чем об'единенных между собой.
Окончательный ответ на этот вопрос возмо') Против возможности изучения власти вообще—нроф.
А. С. Алексеев. К учению о юридической природе государства.
М. 1894, стр. 15, 1 8 - 1 9 .

жен уже после исследования проблемы, в
связи с полученными результатами, но все
же есть основания и заранее привести некоторые соображения в пользу целесообразности изучения именно общих основ и природы властвования и подчинения: установление общих свойств и признаков явлений с
одной стороны может дать возможность лучшего уяснения специфически характерных
черт отдельных видов явлений, с другой же
стороны может содействовать' распознанию
в явлениях менее заметных в отдельных
случаях но тем или иным причинам общих
черт и элементов, которые хотя как бы и
прикрыты другими, специфическими, более
яркими чертами и признаками, но все же
имеются и присущи природе явления. Вопросы о предварительных определениях изучаемого предмета и о научной ценности
определений вообще принадлежат к числу
труднейших вопросов научной методологии —
труднейших в их конкретном разрешении в
том или другом случае. С одной стороны,
дать определение предмету исследования, казалось-бы, возможно лишь после изучения
его свойств и качеств, так как только тогда
будут вскрыты, сопоставлены в отдельных
случаях явления и установлены существен-

ные признаки его, и явится возможность
конструирования понятия. С другой стороны,
не имея сначала представления о предмете,
исследователь не может очертить круг своего
исследования. Из его поля наблюдения может ускользнуть и неизбежно ускользнет ряд
явлений, представляющих модификацию изучаемого явления, и он не сможет сделать
правильных и полных выводов из неполного
материала. Основательно было замечено что
«нельзя итти на поиски тогда, когда не
знаешь, каков искомый предмет —есть-ли он
камень или зверь, красный-ли он или зеленый. Но и в каждом научном исследовании
должно наличествовать представление—или,
но крайней мере, первоначальное предположение—о том, к какому классу предметов
принадлежит исследуемое»1). Проблема предварительного определения может и должна
быть разрешаема единственным путем—путем установления вначале, самых существенных признаков и черт, без которых явно невозможно существование изучаемого предмета. В дальнейшем должен иметь место анализ отдельных видов явлений, разложение
•) W. Schuppo. Die Metoden der Rechtsphilosophie.
Zeitschrift, für vergleichende Rechtswisseus haft, Bd. V, 2 Heft,
1884, Z 211—цит. y H. H. Алексеева: „Очерки i n общей теории государства", в I. М. 1920, стр. 5.

их на составные элементы, сопоставление
этих элементов в различных сочетаниях
между собою и установление добавочных признаков в общем определении. Таким путем
должно итти и систематическое изучение
власти. Нужно найти явно бесспорные и
неот'емлемые признаки этого явления и исследовать отдельные виды явления, разлагая
их на составные элементы. После этого уже
будет возможно наиболее полное определение и характеристика всей группы явлений.
Кроме того, возможно и необходимо поставить также вопрос и о том, принадлежит
ли власть вообще к явлениям, поддающимся
определениям. Или, может быть, она относится к явлениям, которые могут изучаться
в их свойствах и проявлениях, но не поддаются прямым, научно-значащим определениям. Вполне обоснованный доказательствами ответ на этот вопрос возможен точно
также лишь после исследования проблемы,
хотя можно сказать и заранее, что власть не
принадлежит, но крайней мере всецело, к
числу «первичных» понятий, которые не поддаются об яснению через более простые и
точные понятия. Правда, есть и во власти
известная доля «первичного» элемента, не
разложенного анализом и, быть может, не-

разложимого, но во всяком случае вопрос о
полной невозможности определения данного
предмета исследования не должен заранее
останавливать исследователя.
4. Неоднократно отмечалось новейшими
исследователями власти, что наиболее ценный материал для изучения ее природы дан
впервые не юристами, не государствоведами,
от которых, казалось бы, можно было этого
ожидать, но представителями художественной литературы и философии1)- Это может
стать вполне понятным, если мы уясним себе психологическую природу власти и глубокую связанность переживаний властвования и подчинения с другими душевными переживаниями, коренящимися в самой глубине человека. Великие нснхологи-писатели
Д. Толстой и Карлейль, обладавшие несравненным даром наблюдения, увидели сложное
и важное там, где другие не находили ничего достойного внимания, и если не разрешили вопроса, то поставили его2). А постановка вопроса имеет особое значение, часто
более важное, чем ответы на поставленные
О С. Л. Котляревский. Власть и право. М. 1915. стр. 5.
Также С. Л. Франк. „Проблема власти", в сборнике его же
„Философия и Жизнь". С. I I . Б. 1910. стр. 78.
0. Л. Франк Цит. соч. стр. 78.

вопросы1). Именно эти великие писатели показали, что во власти очень много, даже все
самое главное и первоначальное загадочно и
необ'яснимо пока для нас. Они убедительно
показали, что основы власти иррациональны'2)С другой стороны к этому вопросу потом подошли психиатры, изучавшие внушение и
патологические случаи психологии власти
индивидуальной и коллективной. Особенно
ценные результаты дало изучение явлений
властвования над толпой, каковое производилось не только психиатрами, но и социологами и криминалистами. Труды Михайловского, Тарда. Сигеле, Лебона и других положили твердое начало изучению психологии
толпы, а толпа является особо благоприятной
средой и стихией для осуществления власти.
Юридическое изучение вопроса шло в другой плоскости и до последнего времени не
затрагивало или почти не затрагивало социалыю-нсихологической природы власти.
«...Наука государственного права в X X столетии,—-говорит Б. А. Кистяковский,—сосредоточила свое внимание исключительно на
Юридико-догматической стороне вопроса о
') С. А. Котлярсвскпй, цнт. соч. стр. 3
-') С. А. Котлярсвскпй, цит. соч. стр. 5.
Цит. соч. стр. 75.

С.

Л.

Фраив

признаках государственной власти»1); признаки и свойства государственной власти,
функции ее и распределение их между органами государства,—вот главнейшие вопросы,
занимавшие и занимающие государствоведов
в отношении изучения власти. Несколько
иной смысл имеет изучение власти как
вида суб'ективиого права, но и исследования
в этом направлении не дают почти ничего
для уяснения существа власти и ее социально-психологической природы, без уяснения
которой все остальные теории будут неясными и не имеющими твердой базы. Современный государствовед и теоретик права
не может и не должен избегать иных методов изучения власти, чем догматико-юридический 2 ). И даже больше—юридическое изучение, может быть, должно отступить на
последнее место, и во всяком случае может
иметь техническое значение. Социально-психологическая природа власти вообще должна
быть основой для других видов изучения
всякой власти вообще и государственной в
частности. Кроме социально-нсихологическо') Б. А. Кистлковсгсий. Социальные науки іі право. М1916. IX. Сущвость государственной власти, стр 413.
2
) Б. А. Кистяковскпй, цвт. соч. 467. „...Даже в курсах
государственного права нельзя ограничиваться лишь формальноюридическим определением государственной власти" и т. д.

го изучения власти, для современного исследователя государства и общества совершенно необходимо также и социально-экономическое исследование и уяснение классовых ѵ
Моментов власти1).
5. Власть в об'ективном смысле есть
сила, позволяющая одним господствовать, а
Других заставляющая им подчиняться. Власть
в об'ективном смысле, без отношения к каким
либо определенным суб'ектам властвования
и подчинения, есть понятие производное, и
Научный анализ должен начинаться не с него.
Первоначальным понятием является понятие
властеотношения, т. е. отношения властвования кого-либо над кем-либо и подчинения
кого-либо кому-либо. Властвование кого-либо
над кем-либо и подчинение кого-либо комулибо, как содержание какого-либо властеотношения, дают нам понятие власти в субъективном смысле. Власть в смысле властеотношения должна быть отправным моментом
Исследования, хотя бы предварительного определения. Власть в этом смысле есть прежде
всего явление социальное, взаимодействие
]
) Си. работу Д. А. Магеровского.
Государственная
Власть и государственный аппарат, М. 1923, являющуюся интересной по замыслу попыткой дать марксистскую теорию государственной власти.

между людьми, отношение между людьми
Все выражения, говорящие о бессубъектном
властвовании или о власти иных суб'ектов,
чем люди, в отдельности или их коллективы,
имеют фигуральное значение властвования
в подлинном смысле здесь нет. „Власть тьмы",
„власть прошлого", „власть времени" и т. д . —
все эти выражения не касаются властвования
как явления взаимодействия людей, как отношения между людьми. Это ограничение суб'ектов властеотношения людьми необходимо
установить заранее, чтобы не соединять в понятии властвования и власти разнородных
явлений. Явления руководительства вожака
в стаде животных и послушания животных
ему и явления «власти» человека над животными, например хозяина над домашней
собакой, мы сознательно исключаем из поля
исследования. И не потому, чтобы нельзя
было бы в известном смысле говорить о власти вожака в стаде или хозяина над его собакой, не потому, чтобы не было в этих явлениях ряда общих или по крайней мере сход' ) С. Л. Франк. Проблема власти, стр 79—81. Его-же.
Методология общественных наук, М. 1922, стр. 47 — 49; 69—70.
И. H. Алексеев. Очерки по общей теории государства,
M. 1920, стр. 166—107; 179—180. H. Сорокин. Система социологии, ч. 1. 1920. Б. А. Кнстяковскнй. Социальные науки и
право, стр. 468 и след.

ных моментов с явлениями властвования и
подчинения у людей и между людьми, но
потому, что слишком велика разница в психофизическом устройстве человека и животного, чтобы их можно было бы изучать наравне, одинаковыми способами и приемами.
Выло бы безусловной неправильностью столь
упрощать человека или столь усложнять животное, чтобы ставить в ряд с явлениями человеческого взаимодействия явления взаимодействия животных или человека и животных.
В другую сторону расширяют понятие власти теории двух замечательных русских юристов Н. М. Коркунова и Л. И. Петражицкого.
Они допускают властвование не только людей, но и других сил, обстоятельств и явлений. Несмотря на яркость и наличие многих
неоспоримых достоинств их конструкций,
таковые все же не могут быть приняты во
всей их полноте.
Н. М. Коркунов, критикуя волевую теорию власти, считающую волю основой власти, доказывает, что властвование возможно
без наличия воли и даже без возможности
ее наличия. Считая власть силой, обусловленной сознанием зависимости подвластного,
проф. Коркунов говорит, что «понятие власти ни в каком отношении не совпадает с

понятием властвующей воли. Бывает, что
властвует над человеком и воля, но далеко
во всякое властвование предполагает направленную на то волю властвующего. Этим
только и об'ясняетея,—продолжает проф. Коркунов,— возможность властвования над людьми
воображаемых божеств, не существующих
вовсе в действительности, не имеющих по
этому самому никакой действительной воли.
À между тем для фанатика ложной религии
власть над ним его ложного бога не делается
от того нисколько менее сильной или безусловной. И даже нет необходимости, чтобы
это властвующее над верующими в него ложное божество представлялось в их глазах наделенным аттрибутом воли. Бог неоплатоников или буддистов представляется вовсе чуждым желаний; он не имеет воли, и, однако,
все-таки властвует над поклоняющимися ему.
Точно также властвуют над людьми представления о многом таком, что вовсе и не
может быть причастным какой либо воле.
Кому не приходилось встречать мнительных
людей, всецело находящихся под властью
одолевающего их страха болезни. Кто не
знает маниаков, всю жизнь свою и все силы
свои отдающих на служение какой-нибудь
одной задаче, практической или теоретиче-

ской, подчиняющей себе всю их деятельность
и, следовательно, властвующей над ними. И
такую власть над человеком получают иногда
совершенно отвлеченные идеи» *). В своей
критике теории Н. М. Коркуновапроф. А. С.
Алексеев правильно указал, что нельзя объединять совершенно разнородные явления в одну
группу для построения теории, и что, идя
таким путем, можно притти к абсурдным выводам, напр. к тому, что к явлениям властвования придется отнести и такие,где нет
также и сознания зависимости и возможности
Наличия его, и что властью окажется стихийная сила, которая бессознательно властвует над бессознательными (власть законов
природы над животным -). То же самое,
только в другой форме, говорит А . Рождественский по поводу теории государственного
властвования Коркунова ;і) Цитируя вышеприведенное место «Указа и закона», он замечает - «какую, однако, ценность могут иметь
Подобного рода примеры? Разве метафорические выражения могут служить для опровержения какой-бы то ни было, хотя бы даже
') Н . М. Коркунов. Указ и закон. СПБ. 1894, стр. 179—180.
'-') А. С. Алексеев. К учению о юридической природе государства и государственной власти. М. 1894, стр. 18.
:і
) Л. Рождественский. Теория суб'ективных публичных
"рав. М. 1913, стр. 58—59.

самой нелепой теории? Метафора всегда представляет собою только образ, и под этим
образом всегда скрывается вполне реальное
явление—в данном случае не явление властвования, а различного рода психических
переживаний, вызванных красотой, страхом
болезни, благоговением к божеству и пр. <>
Учение ггроф. Л. И. Петражицкого о власти,
несмотря на его кажущуюся убедительность,
имеет также недостаток в отношении чрезмерной ширины понятия власти, который не
дает возможности принять его
«Государственная и вообще общественная власть,—
говорит проф. Петраяшцкий,-—есть не воля
и не сила, вообще не нечто реальное, а
эмоциональная фантазма, а именно оно означает особый вид приписываемых известным
лицам прав» 2). Так как по учению Петражицкого права могут закрепляться сознанием
за какими угодно вымышленными и фантастическими существами и отнюдь не должны
обязательно закрепляться за людьми, сознаю*
Р Б. А. Кистяковский. (Соц. науки и право, стр. 462,
примеч. (и за ним М . А. Ройснор (Государство, ч. I, М. 1919,
стр. X V I считают, что Петражицкий целиком повторяет теорию
Коркувова,.
-') Л. И. Нетражицкий. Теория права и государства, т. I,
СПБ. 1909, изд. 2-е, стр 198—199. Интересные замечания о
разнице психических явлений и общественных—у С. Л. Франка,
Методология общ. наук, стр. 46—19.

іцими это, то и власть может принадлежать
не только людям, но какому угодно созданию
воображения.
Все возражения, сделанные
критикой по этому поводу H M. Коркунову,
вполне приложимы и к теории Петражицкого
Властвовать в подлинно м смысле
могут только люди. Все прочие суб'екты властвования суть продукты воображения или
какие либо силы природы, и если воля может быть связываема ими, то это еще не означает, что здесь происходят явления властвования как взаимодействия людей. Мы не будем здесь вдаваться в вопрос, существуют-ли
в действительности «духи», которые могут
входить с людьми в общение и которые
могли бы властвовать над людьми. Этот вопрос находится за пределами социологической науки, и науки вообще, и вполне возможно и целесообразно вести исследование
в пределах взаимодействия людей.
Основной момент власти, как отношения
властвования и подчинения заключается в
подчинении, осознанном как подчиняющимся,
так и властвующим как факт. H этом самая
сущность властвования, как социального явлеJ
) M. А. Рейснор указывает, что Пѳтражвцкий вполне
отождествил или, вернее, смешал понятия ираиа и власти (цит.
с
оч. стр. 1(5).

ния. Осознанность зависимости обоими сторонами есть essentiale власти. Поэтому невозможна власть над вещами, как отношение
человека к вещи; возможны отношения людей
между собой по поводу вещей, но не отношения к бездушным вещам. Властеотнопіение не может иметь места, если оно не осознано обоими сторонами - властвующей и подчиняющейся. Теории, допускающие «фактическую» власть в смысле неосознанной зависимости, делают ошибку, относя к явлениям
властвования, как человеческого взаимодействия случаи расположения сил природы и
людей, дающие возможность осуществления
властеотношений, но не являющиеся таковыми. В этом смысле нельзя согласиться с
утверждением Н. М. Коркунова, который
считает, что «властвование предполагает сознание не с активной стороны, а с пассивной, со стороны подвластного '). Проф. Коркунов говорит, что властвовать может все,
независимо от того, имеет ли оно, или даже
может ли иметь, волю, направленную на властвование, и сознание. Неприемлемость этого
последнего взгляда и необходимость наличия
сознательного суб'екта в качестве властвующего уже установлена выше. Но более, нужно
' ) Указ и закон, 150.

признать необходимым для власти наличие
сознания властвований на стороне властвующего. Не следует смешивать сознания властвования с волей, как существенным признаком властвования. Это не одно и то же.
Вполне прав проф. Коркунов в том, что властвование не требует воли со стороны властвующего, но отсутствие воли к властвованию но есть отсутствие сознания властвования. Можно властвовать без волевых усилий,
можно к факту своего властвования относиться очень равнодушно, далее тяготиться
им, но нельзя властвовать, не сознавая этого.
Обаяние ума, обаяние красоты или святости
не есть властвование, если люди, имеющие
эти свойства, кроме того, что не хотят властвовать, и не сознают, что властвуют. Яркий
Пример властвования без воли к тому, но с
неизбеленым сознанием факта властвования
молено найти нередко в отношениях любви
а привязанности двух людей; один любит
Другого и привязан к нему, другой лее равнодушен. Равнодушный, не имея воли к властвованию над любящим, все лее властвует
Над ним; но если бы он не сознавал этого,
Не видел бы и не понимал отношения другого к себе и возможности влиять на поведение его, то власти его над любящим не

было бы; была бы только фактическая возможность власти, обстановка для нее. Если
я встречаю в поле вооруженного человека и
сознаю себя «в его власти», но если он совершенно не думает об этом и проходит
мимо, даже не смотря на меня, занятый своими мыслями, то никакого властеотношения
здесь не возникает, хотя сознание зависимости от этого человека у меня есть все время,
пока я его вижу приближающимся ко мне и
могущим сделать со мною что ему угодно —
убить меня, ограбить и т. п. Если не требовать наличия сознания властвования и подчинения у обоих суб'ектов властеотношения,
как существенного момента власти, и, в частности, допустить возможность властвования
без сознания властвующего, то это будет
означать—перевести социальное явление в
разряд явлений природы, в разряд соотношений комплексов естественных сил. Как
таковое, подобное явление может оставаться
в ноле психологической науки, но из поля
социологии и социальной психологии оно
уходит. И, в известном смысле, прав проф.
А. С. Алексеев, который в критике теории
Н. М. Коркунова, опровергая утверждение
последнего, что власть возможна без воли и
без сознания властвующего, говорит, что став

на такой путь рассуждений «можно, например, доказать, что властвование не только не
предполагает сознания с активной стороны,
со стороны властвующего, но и не предполагает этого сознания с пассивной стороны,
со стороны подвластного» ')• «В самом деЛе5—указывает проф. Алексеев,—ребенок не
сознает своей зависимости от родительской
ьласти, животное не сознает своей зависимости от законов властвующей над ним природы, как не сознает этой зависимости и
всякий неразвитой человек, не привыкший
ни мыслить, ни наблюдать» 2). Точно также
частично переносит явление власти из области социальных явлений в область естественных проф. Я. М. Магазинер Правда, проф.
Магазинер говорит, с одной стороны, что
«сама по себе зависимость, как простой факт,
еще не создает всей сложной психической
обстановки власти» 3). «Эта зависимость долж, на,—указывает проф. Магазинер там ж е , — в
какой бы то ни было форме пройти через
психику властвующего и подвластного, чтобы
создать длительное господство и подчинение,
!) К учению о юридической природе государства, стр.
17-18.'
3
) Ibidem.
:1
) Дроф. Я. М. Магазинер. Общее учонае о государстве,
изд. 2-е. Н. 1922, стр. 126.

т. е. элементы, на которые может быть разложена власть. Для организации властвования необходимо, чтобы властвующие ощутили его возможность,чл. подвластные его необходимость» 1). Но с другой стороны почти
сейчас же проф. Магазинер говорит, что «не
сознание зависимости, а факт превосходства
сил у властвующего составляет основу власти. Сущность ее—об'ективная возможность
односторонне определять чужое поведение
на одной стороне, и такая же об'ективная
необходимость подчинения этому руководству
на другой, ибо вообще поведение людей определяется не самодовлеющей их психикой, а
необходимостью, преломившейся через их
психику. Для наличия власти не требуется
сознание зависимости, достаточно состояния
зависимости. Я буду находиться во власти
другого и тогда, когда не буду сознавать
этого: сознание может быть обмануто и затемнено, так что оно не сумеет открыть зависимости там, где она есть и где она фактически с исключительной силой определяет
зависимое поведение. Для власти важна
лишь сама зависимость, а не представление
о ней. Но с того момента,—продолжает проф.
Магазинер,—как появляется сознание для') Ibidem.

щейся и неустранимой зависимости, должно
неизбежно явиться и сознание необходимости
подчинения силе, от которой человек зависит»
Эти рассуждения страдают двойственностью: с одной стороны, фактическая
зависимость должна пройти через психику
властвующего и подвластного; с другой стороны, не требуется сознания зависимости.
Где нее действительная сущность власти? Это
остается неясным у проф. Магазинера. Как
уже мы указали, факт зависимости, не прошедший через сознание, существует и должен рассматриваться только как естественное
соотношение явлений и существ и их естественное взаимное положение, но не как социальное явление, не как человеческое отношение, и было бы неправильно переносить
социологическое и социально-психологическое исследование в область фактов такого
рода. Конечно, подобное изучение само но
себе возможно, и в известном смысле может
быть и научно-плодотворным; но во всяком
случае характерные методологические и предметные особенности такого изучения должны
быть и уясняемы заранее, и подмена понятий
социально-научных и естественно-научных
производиться не должно. Это смешение тоIbidem.

чек зрения и об'ектов исследования повело в
литературе к ряду недоразумении. Его не
избег, как нам кажется, и сам H. М. Коркунов. Давая общее определение власти, как
силы, обусловленной сознанием зависимости
подвластного, он исключил момент взаимодействия людей, т е. момент взаимодействия
сознаний. На стороне властвования он не
находит нужным иметь ни воли, ни сознания власти, ни возможности даже и необходимости воли и сознания, которые даются
наличием человека. Вследствие этого «власть»
H. М. Коркунова является понятием индивидуальной психологии и естествознания, но
отнюдь не социальным явлением. Это дало
повод проф. А. С. Алексееву указать, что
продолжая логически построения Коркунова,
«мы должны будем примириться с неожиданным для почтенного автора выводом, что
власть есть сила, которая не обуславливается ни волей властвующего, ни сознанием зависимости подвластного, что это, другими
словами, какая то стихийная сила, которая
бессознательно властвует над бессознательным, и что она ничем не отличается от тех
естественных сил, которые действуют в мире физических явлений»1). Кроме сознания
') К учению о юридической природе государства, стр.18.

властвования у властвующего, существенным
признаком власти, можно сказать самым существенным и ярким признаком власти,
является сознание зависимости у подвластного. Этот признак и дал основание H . М.
Коркунову только на нем построить свою
теорию власти. Этот признак совершенно
необходим для наличия власти. И такой авторитетный ученый как С. А. Котляревский
склонен почти всецело принять теорию власти H . М. Коркунова, который по его словам «в анализе явлений власти выказал всю
проникновенную глубину своей интуиции и
всю широту своего научного кругозора»1).
<Наблюдения над переживаниями власти,—
говорит С. А. Котляревский,—ясно показывают, насколько Коркунов стоял на правильном пути, когда основное и первоначальное
состояние он усмотрел именно в подчинении,
точнее в чувстве зависимости... Там, где
никто не подчиняется, никто и не властвует;
напротив, можно себе представить подчинение, которому не соответствуют никакие
стремления повелевать, более того, которому
вообще не отвечает никакое властвование...»2)
Как мы старались показать выше, властво') Власть и право, стр. 6.
) Цпт. соч., стр. 11—12.

2

ванне в действительном смысле слова невозможно без наличия суб'екта (или суб'ектов) на каждой стороне, могущих сознавать и сознающих его. Суб'ектами этими
должны быть непременно люди. Сознание же
подчинения человек может иметь по отношению не только к людям, но к самым разнообразным продуктам человеческой деятельности и созданиям его собственной психики.
Можно вполне представить себе что человек
подчиняется чорту или какому-нибудь призраку. Мы знаем, что в средние века во время психических эпидемий колдовства и демономании очень многие считали себя вступившими в общение с дьяволом и злыми
духами, заключали с ними договоры о продаже своей души и исполняли те условия и
веления, которые гю их представлению они
получали от дьявола. Общение с злыми духами и призраками—одно из древнейших
явлений человеческой психики, но если те
или иные лица и считают его об ективным
фактом и уверены в реальном существовании
этих сил и духов, то это еще вовсе не означает, что социологическая и социально-психологическая наука может признавать эти
факты в том же их освещении и включать
их в ноле своего исследования. Социально-

психологическая наука доляша изучать властвование людей над людьми. Прочее-же может являться психологической почвой для
осуществления явлений человеческого властвования, но к таковому само но себе не
относится. Точно также не относится к власти, как к социальному явлению, и » властвование над собой», уменье владеть собой и
подавлять свои страсти и чувства. Как мы
постараемся показать далее, уменье владеть
собой предрасполагает к влиянию на других
и властвованию над ними, но само по себе
есть явление особого рода, чем взаимодействие двух или многих людей.
Подчинение норме нравственности и
норме права бесспорно есть в известном
смысле слова подчинение, но не следует считать, что норма права или веление морали
сами по себе властвуют над человеком так
же, как могут властвовать другие люди.
Если я живу в соответствии с нормами «не
убий», «не укради» и т. п., если я чувствую
и сознаю обязательность для себя этих норм,
как общих правил поведения, и веду себя в
соответствии с ними, то это еще вовсе не
значит, что право и нравственность «властвуют» надо мною. Здесь налицо иные психологические процессы чем при властвова-

нии людей над людьми, и смешение терминологии было бы
неправильным.
Иной
смысл имеет понятие суб'ективного права,
одним из видов которого некоторые юристы
считают власть. Исполнение
требования,
являющегося содержанием чьего-либо суб'ективного нрава, действительно заключает в
себе элемент подчинения, и в юридическом
смысле вполне возможно считать власть одним из видов суб'ективного права ') или даже отождествлять суб'ективное
право с
властью2), но необходимо отличать юридические понятия от социологических. Юридические понятия имеют формальный характер,
в частности юридическое понятие власти
имеет в виду возможность, защищенную нормой объективного права. Суб'ектом власти
как суб'ективного права является «суб'ект
права», каковой юридически может мыслиться не всегда как конкретный живой человек
со всеми его человеческими свойствами, по
как некий юридический центр, сосредоточие
прав и возможностей их осуществления.
Юридическая власть может реализоваться и
без наличия сознания властвования и гіод>) Ф. Кокошкин. Лекции по общему
щаву, М. 1912, стр 192-193.
ПІершеневич. Общая теория нрава,
стр. 605 и далее.

государственному
в. III,

M.

1912,

чинения на обоих сторонах, напр. при осуществлении опекуном прав малолетнего или
душевно-больного опекаемого; можно лишиться законом или по суду тех или иных частных прав, и не знать этого некоторое время; бывший собственник этих прав уже не
будет обладать ими юридически, хотя в его
сознании это еще не запечатлелось. Мы хотим сказать этими примерами, что власть в
юридическом смысле, как защищенная правом возможность, не должна быть смешиваема с властью как социальный явлением, как
с явлением взаимодействия людей.
Устанавливаемое нами понятие власти
может показаться исключающим возможность
властвования государства, церкви и других
общественных союзов, поскольку эти союзы
сами по себе не являются отдельными людьми, обладающими человеческим сознанием.
Государство в целом, отдельные его органы,
церковь, то или другое научное или хозяйственное общество не могут, как таковые,
иметь сознания властвования и подчинения,
и, как будто, можно подумать, что или нет
власти государства, церкви и других союзов,
или принятое определение власти неправильно.
І І р и ближайшем специальномрассмотре-

нии этого вопроса, однако, можно легко
уяснить, что властвование государства и
общественных союзов вполне разложимо на
моменты властвования отдельных людей над
людьми и на действие правовых, нравственных и технических норм и различных идей
на членов того или иного общества. Конечно, и здесь нужно брать не юридическое понятие государства как лица, суб'екта права,
и не юридические понятия учреждения или
общества, но рассматривать государство и
всякое общество как социальное общение,
как совокупность социальных отношений".
Социальное понятие о государстве должно
иметь своим главным признаком, как правильно подчеркивает проф. H. Н. Алексеев,
момент общения1), и теоретическая социальная наука должна из этого исходить. Госу
дарство есть общение живых людей, общение, в котором главную роль играют властвование и подчинение, осуществляющиеся
определенным образом, и в вопросе о власти государства не следует смешивать социально-научного понятия государства с юридическим. «Для современного исследователя
юридическая конструкция вообще
имеет
всегда лишь служебное значение, она есть
') Очерки по общей теории государства, М. 1920, стр. 41.

удобнейший способ юридически мыслить
известные факты, а вовсе не утверждение
относительно этих фактов чего либо по существу», говорит С. А . Котляревский 1 ), и,
переходя далее к вопросу о реальной природе государства и власти, предостерегает от
какого бы то ни было смешения понятий
психологических и юридических 2 ). При такой постановке вопрос о том, как возможна
власть государства или учреждения, не являющегося отдельным человеком, сам собою
разменяется и заменяется вопросом—как и
почему одни люди властвуют над другими.
В таком виде проблема власти и подлежит
исследованию.
II.

I. Исследователи власти правильно указывают, что наиболее простым, первичным
моментом власти и властвования вообще является отношение власти между двумя людьми 3). Оно—наиболее простое по количеству
факторов и причин психического порядка,
обуславливающих властвование и поддщщние. К анализу властного отношещ
')
)
•>)
Лекции,
а

Власть и право, сір. 7.
пІ? г
Цит. соч., стр. 8 — 9 .
M
/
\
С. Л. Франк, Проблема власти, "'стр.Н©.\ Кокошкпй сэ»
стр. 07—68.

двумя людьми и надлежит сначала обратиться для уяснения природы власти вообще.
Рассматривая властные отношения между
двумя людьми, мы сразу же можем заметить,
что их следует разделить на две группы.
Одну группу составляют такие отношения,
где один человек властвует над другим как
представитель той или иной общественной
организации, или когда общество и государство защищают его в этих отношениях.
Другую группу составляют отношения,
где участником он является лично сам, не в
качестве представителя общества или государства и не будучи ими защищаем в своем
властвовании. Б настоящее время, в связи с
усложненностью общественных отношений и
общественной жизни, таких властеотношений,
где бы один человек властвовал над другими
не в качестве представителя общественной
организации, но выступал бы как частное
лицо, не имеющее за собой поддержки группы,—сравнительно немного. Категория отношений между частными лицами, регулируемых правом, т. е. юридические отношения,
одному предоставляющие что-либо требовать,
а другого обязывающие, отношения, дающие
одному суб'ективное право, не могут рассматриваться как чистые отношения личной вла-

сти. В них люди выступают как члены гражданского общества, на защите данных прав
которых стоят специальные органы государства, могущие в нужном случае их поддержать. Это обстоятельство, находящееся обычно в сознании лица обязанного, придает отношению социально-авторитетный характер. Сознание подчинения в таком отношении определяется рядом дополнительных факторов против простого личного властеотношения. Таковыми являются сознание существования соответствующей нормы, как общего обязательного веления, сознание защищенности права
другого лица судебными станами, факт признания его права, как основанного на норме,
другими членами общества, находящимися в
состоянии общения с властвующими и подчиняющимся. Таким образом, кроме правового авторитета в тесном смысле слова, властвующего может защищать и чаще всего
защищает при наличии правового основания
к властвованию авторитет морали и общественного мнения. Во всех этих случаях властеотношение теряет свой простой чистый
вид, осложняется явлениями, имеющими производный характер по отношению к простому
властвованию. Оно приобретает как бы несколько слагаемых, состоящих из гіервона-

чальной величины, возведенной в разные
степени. Поэтому для первоначального анализа властвования нужно обратиться к чисто
личным властеотношениям, которые предоставляются свободному личному усмотрению
людей. Таковы, напр, отношения дружбы,
любви, знакомства и просто отношения случайного более или менее продолжительного
общения. В таких отношениях лучше всего
могут быть замечены первичные черты и условия властвования и подчинения, не зависящие от воздействия права, государства и
общества.
Не представляют особого интереса для
исследования такие властеотноіпения, где господство одного человека над другим определяется непосредственным физическим насилием или угрозой его. Например власть вооруженного грабителя над тем, па кого он
напал и кому он приказывает поднять руки
вверх, стать лицом в угол, открыть ящик
письменного стола, где хранятся деньги, и т. д.
Таких отношений в современной жизни весьма немного, и причина их возникновения,
существования и прекращения обычно может
иметь более или менее полное рациональное
объяснение в инстинкте самосохранения и
избежания явно невыгодных последствий.

При рассмотрении подобных отношений
властвования следует не забывать, что хотя
они могут основываться на физической силе,
но все же сами по себе являются отношениями двух психик. Физические основания
к власти могут отпасть, измениться, но власть
может остаться; первоначальное основание—
сознание невозможности и бесполезности сопротивления может продолжать существовать
в зависимости от различных условий.
2. Весьма пригодно для уяснения на нем
некоторых первичных моментов властвования
и подчинения отношение дружбы. Друзей
никто не обязывает стать и быть таковыми;
они совершенно свободны в установлении,
продолжении и прекращении того состояния,
того отношения, которое называется дружбой.
И все же сплошь и рядом приходится видеть, как один из двух друзей попадает „в
подчинение" к другому. Он уступает его
просьбам в вопросах, в которых не уступил
бы другому, постороннему, соглашается с его
мнениями и оценками легче, чем с мнениями
и оценками других, и. вообще находится «в
подчинении», «сод властью» его. Как возможно об'яснить это преобладание и господство одного над другим, это властвование,
которое в жизни культурных людей чэщѳ

всего маскируется и затушевывается целым
рядом форм поведения, навыков и привычек
жизни, но которое в чистом виде все же является властвованием в его первичном значении?
Влияние одного человека на другого может иметь различные причины; обычно оно
слагается но действиям ряда факторов: умственное превосходство, нравственная высота,
практическая жизненная опытность, талант
художника или артиста—могут подчинять человека человеку. Однако, во всех таких отношениях обычно присутствует в той или иной
мере некоторый иррациональный остаток особого качества, иррациональный в смысле невозможности об'яснить ого в связи с теми
или иными причинами, доступными анализу
разума. Иногда этот остаток, и чаще всего
является в виде чувства симпатии, сознания
„сродства душ", и вообще представляется
для сознания чем то положительным; подчинение кажется чем то естественным, желательным и „нормальным" в смысле правильности этого явления.
Иногда же имеет место подчинение другого рода, которое является еще более характерным видом чистого властвования. Этот
иррациональный остаток может иметь отри-

дательные свойства в его непосредственном
переживании. Возможно подчинение несимпатичному человеку, возможно исполнять его
требования, которые в данный момент, или
особенно после, кажутся ни с чем несообразными. Возможно подчинение, где сознание
говорит, что властвующий ничем не заслужил того, чтобы ему подчиняться. На вопрос,
почему человек подчиняется, человек в'таких
случаях может ответить: я и сам не понимаю
этого, не вижу к этому разумных оснований,
но чувствую это преобладание, это влияние,
как факт. Еще рельефнее, чем в дружбе, подчинение одного и властвование другого может
выступать в любви между мужчиной и женщиной. Почему один подчиняется, а другой
властвует? Потому что первый любит. А почему он любит? Было бы неправильно ссылаться на инстинкт. Инстинкт, конечно, в
человеке и в человеческой любви есть, но
почему человек любит именно этого одного,
а не кого либо другого с большими достоинствами? За что любит—на этот вопрос уже
много раз отвечено: просто так, и ни за что
особенное. Как необ'яспима сама любовь в
ее конкретном бытии, так необ'яснима и
власть, которая в ней возникает.
Этот необ'яснимый рационально, зага-

дочный элемент власти подмечен многими
исследователями ее. «В отношениях господства и подчинения, как социально-психического явления,—говорит Б. А. Кистяковекий,— есть в конце концов какая-то загадка,
нечто таинственное и как бы мистическое.
Каким образом воля одного человека подчиняет другую человеческую волю—очень трудно об'яснить» 1). Устанавливая этот факт,
Б. А. Кистяковский сам становится на точку
зрения признания принципиальной непознаваемости существа властвования. «Как сущность тяготения,—продолжает он,—до сих
пор остается непонятной, так и сущность
влияния одной воли на другую навсегда
останется загадкой. Здесь науке приходится
наталкиваться на те первичные силы и элементы, которые не подлежат дальнейшему
разложению, сравнению и раз'яснению. Область первичного, необ'яснимого и неразгаданного гораздо шире, чем обыкновенно предполагается. Мы упираемся в нее не только в
одном определенном пункте, когда исследуем
конечные вопросы мироздания, а во всяком
пункте, как только желаем проникнуть за
известные пределы, доступные научному по') Социальные науки и право, стр. 471.

знанию»
Необ'яснимость и иррациональность индивидуальной власти признает и С. JI.
Франк, который говорит, что «как познающий
суб'ект не может логически обосновать, почему один предмет он видит белым, а другой
красным, хотя физические условия цветовых
ощущений ему и известны, как чувствующий суб'ект не может об'яснить, почему одно
сочетание звуков представляется ему гармоничным, другое—нет, или почему один характер симпатичен, другой—нет, точно также
и действующий суб'ект не в состоянии отдать
себе отчет, почему, т. е по каким мотивам,
он «пассует» перед определенным человеком
и чувствует необходимость подчиняться ему.
Переживаемый им при этом психический процесс не может быть уяснен и разложен на
составные части; процесс этот безотчетен,
находится вне сферы рассудочного сознания
п в этом смысле, молено сказать, бессознателен или полусознателен»2). Совершенно тщетны и принципиально неправильны попытки
некоторых рационализировать до конца властные отношения и об'яснить подчинение расчетом, боязныо непосредственно сознаваемых
невыгодных последствий, надеждами и олеи—
—
à
х
2

) Ibidom.
) Проблема власти, стр. 86—87.

даниями той или иной выгоды. В частности,
приводимый Г. Ф. ПІершеневичем пример
«властвования» одного компаньона в коммерческом деле над другим должен быть понимаем
и объясняем иначе. Расчет, вера в способность человека к ведению дел и в вероятность получения выгоды от подчинения его
воле—все это требует дальнейших пояснений.
Почему это так, почему возникла вера в способность его? Конечно не потому, что логические убеждения, которые «властвующий»
компаньон делал другому, подтверждены опытом в достаточной степени и создали веру
в его способности. Если бы люди базировали
свое поведение на логике, подтвержденной
опытом, то, конечно, не совершалось бы на
свете на каждом шагу столько безотчетных
и безрассудных поступков. Также неправильно
даваемое проф. Г. Ф. Шершеневичем об'яснение часто встречающемуся явлению—господства жены над мужем в домашней жизни. «В
семейной жизни,—говорит проф ПІершеневич,—жена, физически слабая, экономически
и юридически зависимая от мужа, нередко
обладает всею полнотою власти в отношении
последнего. Если муж уступает, т. е. согласует свое поведение с волею жены, то это
об'ясняется опасением с его стороны потерять

те блага, стремление к которым побудило его
вступить в брак—любовь женщины, семейный порядок, домашнее спокойствие» 1). По
поводу этого примера можно сказать, что
иногда может быть и так, но чаще всего не
так. Непосредственное наблюдение реальных
жизненных отношений должно показать, что
часто основа подчинения заключается вовсе
не в расчете на выгоду, но в безотчетном
чувств^, непонятном в причинах своего возникновения и действия. В явлениях подчинения и властвования, основанных на логическом убеждении или рассуждениях, этот
логический элемент обычно также не бывает
Исключительным фактором властного воздействия; при этом обычно происходит в той
или иной степени и безотчетное воздействие,
правда, трудно распознаваемое. ІІо существу
логического убеждения необходимо еще сказать, что оно само по себе никогда не может
иметь жизненной целостности и полноты, и
Для некоторых натур оно уже в силу этого
одно недостаточно. Логическое убеждение
всегда есть в известном роде теория, а отношение чистой теории к полноте жизни
обычно не удовлетворяет душу человека,
сталкивающегося с теми или иными копкретОбщая теории права, в I, стр. 206—207.

ными вопросами жизни и своего поведения.
«Зелено златое древо жизни, но всякая теория сера», - говорит Мефистофель в «Фаусте»
Гете, и когда человеку приходится действовать
и ставить что либо на карту, то гораздо скорее
он потянется к зеленому дереву целостной
жизни и ее велений и призывов, чем к словам
серой рациональной теории. Плохо это или
хорошо—это совершенно другой вопрос, но
фактов жизни игнорировать нельзя.
3. Исследователи не без глубоких оснований сопоставляют действие иррационального элемента власти с явлениями гипноза и
внушения. «Состояние подвластности,—говорит С. Л. Франк,—есть своего рода гипноз;
в его основе лежит необ'яснимое никакими
разумными мотивами, но и непреодолимое
ими ощущение связанности чужою волею,
инстинктивный страх перед суровым блеском
властного взора. И может быть экспериментальная психология-покажет в будущем, что
это не простая аналогия, но что явления
простого и гипнотического внушения связаны
внутренним реальным родством психических
процессов. Не даром слабовольные люди являются лучшими об'ектами гипнотического
внушения, и с другой стороны спокойная
властность речи и взора суть необходимые

качества гипнотизера" х). С. А. Котляревский
также полагает, что в вопросе о социальнопсихологической природе власти «дальнейшие успехи социальной психологии, может
быть далее психиатрии, в частности изучение внушения, доллены здесь многое дополнить» 2). Этот вопрос о роли внушения и
гипноза в явлениях властвования и подчинения, как и вообще во всей социальной
жизни, заслулеивает особого и исключительного внимания социологов. Развитие специального изучения явлений внушения и
гипноза в настоящее время, а таклее явлений,
называемых английскими исследователями
«сверхнормальными» 3), легализовало эти явления в науке, хотя бы в качестве материала
для исследования и постановки вопросов, и
дало уячѲ и в настоящее время материал
особой ценности для социолога. Роль внушения в общественной жизни уже признана
отдельными учеными писателями весьма важной. Правда, этот вопрос выдвинут и разрабатывался не специалистами социологами, а
психиатрами и психологами, которые в силу
Ч Проблема власти, стр. 87.
3
) Власть и право, стр. 15.
3
) Д-р Баррет, Исследования в области психики. Извлечения и выводы из трудов Лондонск. О — в а Психических Исследований.

своей другой основной специальности не
могли, быть может, наиболее полно и всесторонне использовать и обработать данные,
установленные и собранные ими, хотя и сознавали особую ценность этого материала и
вообще ценность и необходимость работы в
этом направлении. « Особенную ценность изучение подсознательного имеет для социолога,—говорит д-р Б . Сидис, автор книги «Психология внушения», и прибавляет далее:—социолог, не знающий фактов подсознательного,
лишен глубины взгляда на природу социальных
сил» *). «Внушение служит важным фактором
нашей общественной жизни и должно быть
предметом изучения не одних только врачей,
но и всех вообще лиц, изучающих условия
общественной жизни и законы ее проявления'-'), говорит русский ученый, акад. Б. М.
Бехтерев. г Іто же может об'яснить внушение, и в чем сущность его самого. Изучая
внушение и его роль в общественной жизни,
следует прежде всего опасаться попасть на
тот путь, против которого предостерегает
д-р Сидис3). «В настоящее время,—говорит
') Д-р 1>. Сидис. Психология внушении. Пор. с англ. д-ра
М. Колоісолова, С. П. Б. 1902, стр. 7.
2
) В. М. Бехтерев. Внушение и его роль в общостненной
жизни. СПБ. 1904, нзд 2-оо '
:|
) Цит. соч. Снднса, стр. 3 — 4 .

он,—внушение является лозунгом многих
«научных» психологов; оно магический ключ,
открывающий все тайны, оно об'ясняет все.
На всякий вопрос о гипнозе у такого поклонника внушения, как у попугая, один
только ответ: «внушение». Справедливо говорит Бинэ: «недостаточно для об'яснения
всего, происходящего в гипнозе, произнести
избитое слово внушение; а им удовлетворяются для всех целей, оно все об'ясняет и,
подобно панацее древних, исцеляет все. На
деле же такие теории внушения делают
только то, что избавляют людей от труда
серьезного и тонкого исследования»1). Что
касается до существа внушения, то прежде
чем дать ему то или иное определение и подойти к уяснению его признаков, необходимо отметить, что ото слово употребляется в
различных значениях; ему придается более
или менее широкий смысл, и сущность внушения неодинаково понимается теми или
иными учеными. По этому поводу доктор
Сидне указывает, что «иногда этим названием
пользуются для означения тех случаев, когда
одна идея ведет за собою другую, и, таким
образом, отождествляют внушение с ассоциацией. Некоторые настолько
расширяют
') Психология внушения, стр. 75.

область внушения, что включают в нее всякое влияние человека на своих собратий.
Другие с'уживают внушение и внушаемость
до простых симптомов истерического невроза. Так поступают сторонники Сальиетриерской школы. Нансийская же школа называет внушением причину, вызывающую то
особое состояние, при котором явления внушаемости черезвычайно выступают вперед»1)'
«Такое неясное положение,—продолжает д-р
Сидис, —производит большую нутанницу в
психологических работах. Чтобы освободить
предмет от смешения языков, следует постараться так или иначе дать точное определение внушения и обстоятельно изучать факты, заключающиеся в строго ограниченной
области нашего исследования». Сам д-р Сидис дает следующее общее определение внушения: «под внушением понимается вторжение в ум какой либо идеи; встреченная большим или меньшим сопротивлением, она, наконец, принимается без критики и выполняется без обсуждения, почти автоматично.
Под внушаемостью понимается то особое состояние духа, которое благоприятствует внушению» 2 ). Акад. В. M Бехтерев определяет
]
2

) II,ит. соч. стр. 9 — 1 0 .
І Цит. соч. стр. 19.

внушение так: «Внушение сводится к непосредственному прививанию тех или других
Психических состояний от одного лица к
Другому—прививанию, происходящему без
Участия воли (и внимания) воспринимающего
лица и нередко даже без ясного с его стороны сознания»1). Внушение, по мнению этих
Ученых есть явление очень распространенное; оно не есть нечто исключительное, присущее только немногим людям, или проявляющееся только в особых случаях намеренного внушения, производимого врачем или
Исследователем-специалистом при особой обстановке. Внушаемость, способность воспринимать внушение, по мнению д-ра Сидиса,
Присуща всем людям; она составляет существенное свойство человеческой природы.
<И в нормальном индивидууме,—говорит д-р
Сидис,—существует почва, благоприятная
Для посевов внушения; и в нормальном состоянии существует внушаемость»2). «Внушаемость глубоко скрыта в природе человека; всякий из нас более или менее доступен
Ьнушению. Человека часто называют -общественным животным; конечно, это определение верно, но оно мало освещает душевную
') Виуш. в общ. жизни, стр. 19.
) Циг. соч. стр 20.

2

сторону индивида в обществе. Есть другой
взгляд, дающий определение человеческой
природе, это известный взгляд древних, что
человек—животное разумное, но факты жизни
не подтверждают этой мысли: едва-ли она
верна относительно большинства людей. Д н
общественность, ни разум, а внушаемость
характеризуют среднего человека: человек
есть животное, доступное внушению» 1 ). Для
социолога особенно важны явления внушения в бодрственном состоянии, совершающиеся в повседневной жизни не в качестве
специальных экспериментов, а в качестве
обычных жизненных явлений. Особое значение в социальной жизни имеет невольное
внушение, т. е. внушение,, происходящее
само собой, без специального намерения внушить кому-либо что либо. Акад. Бехтерев
указывает іго этому поводу, что «в обыденной жизни мы встречаемся нередко с действием невольного внушения, производимого
при естественном общении одного лица с
другим. Это внушение происходит незаметно
для лица, на которое оно действует, а потому обыкновенно и не вызывает с его стороны никакого сопротивления»9). И далее ой
>) Психология внушения, стр. 21.
) Внуш. в общ. жизни, стр. 38.

2

продолжает,—«действие невольного внушения и взаимовнушения гораздо шире, чем
можно было-бы думать с самого начала. Оно
нѳ ограничивается отдельными более или
менее исключительными лицами, подобно намеренному
внушению,
производимому в
бодретвенном состоянии, а также не требует
для себя никаких особых необычных условий,
подобно внушению, производимому в гипнозе, а действует на всех и каждого при всевозможных условиях. Само собою разумеется,
что и в отношении непроизвольного прививания психических состояний существует
большая разница между отдельными лицами
в том смысле, что одни, как более впечатлительные, более пассивные, и следовательно
более доверчивые натуры, легче поддаются
непроизвольному психическому внушению,
другие же менее, но разница между отдельными лицами существует лишь количественная, а не качественная, иначе говоря она
заключается лишь в степени восприимчивости к ненамеренному и невольному внушению со стороны других лиц, но не более.
Невольное внушение и взаимовнушение, как
мы его понимаем, есть явление более или
менее всеобщее»1). Д-р Сидис, изучавший
б~Цит- соч. стр. 38—39.

специально нормальную внушаемость, устанавливает следующие положения относительно нее, проверенные многочисленными опытами, им произведенными: «при нормальной
внушаемости непрямое внушение гораздо
могущественнее прямого; нормальная внушаемость различна параллельно тому, насколько она пряма»1) Об'ясняется это «сопротивлением», которое сознание оказывает
прямому внушению; сознание с ним борется, утвержая себя свою самостоятельность
и свои представления против внушаемых,
непрямое же внушение действует незаметно,
усыпляя и обманывая бодрствующее сознание. Действие непрямого внушения в нормальном состоянии может наблюдать в жизни всякий. Непрямым внушением пользуется, напр., опытный комиссионер или приказчик, умело уговаривающий покупателя
приобрести имеющийся у него для продажи
товар. Он не будет вам прямо навязывать
товар и предлагать купить его, как это делают простые торговцы на рынке, но тонкой
похвалой и косвенными указаниями на преимущества его товара он скорее внушит вам
мысль о целесообразности и необходимости
приобрести именно этот товар. Нельзя, ко' ) Психология внушения, стр. 53—57.

нечно, отрицать, что в известной степени
здесь имеет место и момент логического
убеждения, но обычно значительную роль в
таких случаях играет и внушение, и роль
его может быть особенно ясна в тех случаях, когда купивший, расставшись с продавцом, потом смотрит на мало нужную ему
в действительности и плохую но качеству
вещь с досадой и спрашивает сам себя, зачем и почему он купил эту вещь. Из опыта
своей жизни каждый может знать, что прямая просьба, если ее исполнение вообще
более или менее затруднительно, реже бывает удовлетворяема, чем просьба, сделанная
с тонким «подходом», или просьба, подразумевающаяся в умелом изложении обстоятельств
дела. В русском языке существует даже специальное выражение, которое, хотя и грубо,
но в известном смысле правильно и метко
указывает на способ воздействия непрямым
внушением—«подговариваться» к чему либо.
Вопрос о внутренних причинах внушаемости и о сущности внушения чрезвычайно
труден для исследования и неясен при настоящем уровне развития науки; возможно
Даже, что он останется таким и навсегда,
останется одной из „загадок жизни", как предельный вопрос осознания и об'яснения ж,из-

ни. Специальное экспериментальное и теоретическое изучение этого вопроса не является
предметом исследования социолога и тем более юриста, теоретика права. Однако уже на
основании добытого наукой материала можно
и должно считать, что в явлениях властвования вообще и, в частности, в явлениях
индивидуального властвования
на которых
мы останавливались выше, многое, невидимому, об'ясняется теми же причинами и силами, которые существуют и действуют в
явлениях внушения. С. Л. Франк так характеризует отдельные психические моменты,
проявляющиеся обычно в отношениях властвования и подчинения: «неуклонная решимость во чтобы то ни стало осуществлять
своп желания, способность не пугаться чужого требования и гнева, а спокойно настаивать на своем, пренебрежение к чужому страданию, инстинктивно ощущаемая власть взора или голоса—таковы психические качества,
из которых слагается тип властвующего, тогда
как противоположные черты —робость, отсутствие настойчивости, боязнь гнева и ссоры,
чувствительность к страданиям окружающих —
создают в совокупности характер слабовольного или подчиняющегося» '). Эти же черты
') Пит. соч. стр. 85.

можно усмотреть в качестве типических у
лиц, обладающих более развитой способностью внушать—черты властности, и у лиц,
более склонных подчиняться внушению—
черты мягкости и слабости. Представитель
типа «властных» обычно более или менее
легко может производить внушения, главным
образом невольные и непрямые, на представителей типа «подчиняющихся», что легко
наблюдать каждому в жизни. Твердость воли,
уверенность в себе, настойчивость, спокойствие,—эти черты и преобладание их в одном
из двух находящихся в известном взаимодействии суб'ектов предрасполагают и обеспечивают ему обычно «господство» и иррациональное преобладание, независимо от умственного уровня и морального облика.«Властные черты» представляются нам какою-то
силой, которая может действовать на других,
влиять на них. И есть основания считать,
что «властность» есть обладание действительно особой психической силой, той самой силой, которая в иных случаях может людей
приводить в состояние гипноза, в других —
Производить умственное ослепление и делать
внушения в бодрственном состоянии. О природе этой силы западно-европейская наука
знает еще очень мало, хотя некоторые счи-

тают более или менее известными законы
приобретения и пользования этой силой. Развитие в себе этой силы и предлагается многочисленными английскими и особенно американскими «гипнотизерами» и «магнетизерами» публике в лекциях и брошюрах, как
средство обеспечить себе «успех» и выдвинуться в обществе Эти, чаще всего сомнительные в своем содержании, брошюры все
же верно в общих чертах отмечают те свойства людей, те признаки этой психической
силы, которые дают возможность легко производить внушение в бодрствующем состоянии и таким путем, через личное психическое влияние, добиваться расположения к
себе и успеха. Эти теории «личного магнетизма», «силы внутри нас» и т. д. основаны
все в большей или меньшей степени на учениях оккультной, главным образом индийской философии о скрытых психических силах человека, которые могут быть развиваемы.
Б системе оккультного миросозерцания понятия «внушение» и личная власть в упомянутом нами смысле находят себе определенное об'яснение как передача идей интеллектуальным умом инстинктивному уму и передача их последним другому, более восприимчивому инстинктивному уму Но необхо-

димо отметить, что целый ряд особенностей
оккультной философии не дает возможности
точным наукам пользоваться ее достижениями,
вернее сказать ее теориями, т . к. они получаются путем совершенно других методов
и не могут быть всегда и всеми проверяемы
в обще-обязательном логическом содержании.
Еще одна весьма существенная черта отношений власти, так же как и отношений, в
которых осуществляется внушение,—эта черта, подмеченная проф. H. Н. Алексеевым,
заключается в угасании рефлектирующей
способности, проявлении автоматизма
«В от- .
ношениях подчинения рефлектирующая сторона человеческой психики необходимо угасает,
заменяясь более или менее автоматическим
процессом» 2). Однако, сделав столь существенное и ценное наблюдение, проф. Алексеев,
к сожалению, не пошел далее в сторону
сопоставления условий и проявлений властвования и внушения. Наоборот, далее он считает явления гипноза и внушения болезненными, ненормальными имеющими место только
в особых случаях и не могущими быть полезным
') Индусская оккультная философия также упоминает эту
черту, как существенный признак внушения. См. ІІог РамачаРака: „Основы миросозерцания индийских йогов". СГІБ. 1913,
«тр. 1 3 6 — 1 4 0
2
) Очерки во общей теории государства, стр. 182,

материалом для исследователя природы власти.
Между тем, сам же проф. H. Н. Алексеев,
описывая властвование и его условия, многократно подчеркивает необходимость отсутствия во властвовании и подчинении рефлексии и автоматизм восприятия со стороны
подчиняющегося, т. е. то самое некритическое восприятие, которое характерно для внушения.«... по природе вещей нельзя властвовать,—говорит ироф Алексеев,—обращаясь
к рефлектирующей способности человеческого духа. Тот, кто хочет отношения власти
построить на постоянном убеждении и уговаривании, тот рубит под собой сук, на котором сидит» '). Сближение явлений властвования и подчинения с явлениями внушения как будто находится в противоречии
с выставленным нами ранее положением, что
для власти необходимо сознание ее обоими
суб'ектами властеотиошения. Таким образом
получается, что, с одной стороны, должно
быть в наличности сознание властвования и
подчинения, а с другой стороны, подчинение
и властвование заключают в себе элементы
внушения, т е непосредственного влияния,
не обосновываемого критикой бодрствующего
сознания и его логической способности. Как
') Цит. соч. стр. 182.

будто эти два положения если не вполне
исключают друг друга, то в целом ряде случаев могут серьезно противоречить одно другому. Однако, необходимо уяснить, что иррациональность властвования,как невозмояшость
его логического обоснования для суб'ектов
властеотяошения, в частности для подчиняющегося, вовсе не означает его несознательности. Именно, мы хотим сказать, что
можно подчиняться иррациональному влиянию
властвующего, влиянию, которое в своем
основании имеет внушение, но сознание подчинения при этом должно быть. Если его
нет, если властвующий властвует незаметно
для сознания самого подчиняющегося, если
последний не сознает своего подчинения,—а
это может весьма часто иметь место при непрямом внушении в бодрствениом состоянии,
-—то такое взаимодействие не следует причислять к подлинным явлениям властвования.
Не всякое внушение и подчинение внушающему суб'екту образует властеотношение, но
лишь такое, которое, в своем содержании,
как господство и подчинение, осознается обоими суб'ектами. Не все человеческие отношения, где один влияет на другого внушением, составляют отношения власти, как социального явления. Указанная нами категоз*

рия явлений подчинения внушающему без
сознания этого подчиняющимся будет относиться к явлениям интер-психическим, но не
к социальным. Социальное явление всегда
есть в то же время явление интер-исихическое, поскольку для его наличия необходимо
наличие взаимодействия сознаний но крайней
мере двоих людей, но не всякое интер-психическое явление есть в то же время социальное явление, содержание которого может об'ективно устанавливаться нашим сознанием и передаваться другим сознаниям,
как нечто определенное и зафиксированное Ц.
Таким образом, кажущееся противоречие
между требованием сознания властеотнонтения его участниками и ролью внушения
должно исчезнуть при установлении методологической разницы этих положений
Родство явлений власти с явлениями бессознательного подчинения внушению в бодрственном состоянии очень велико при рассмотрении тех и других явлений как интер-психических; может быть, даже можно сказать, что
') С. Л. Франк. Методология общественных наук, стр.
47—49, 69—70. Г. Тард. Теории психичс ских ноздсйствий. Сборник статей „Социология". И. 1917, стр. 5, 7. Излагаемая точка
зрения ближе к Франку, чем к Тарду, однако, многие основные
положения Харда о задачах интерментальной психологии но могут быть отброшены при исследовании.

их природа одинакова. Но поскольку мы будем вести речь о социальных явлениях, то
эти явления находятся в другой плоскости
бытия и изучения. Исследователь социолог
должен самым внимательным образом отнестись к изучению вообще интер-психических
явлеыий во всей их широте и во всем их
Многообразии, но это вовсе не значит,что их
Можно смешивать с социальными явлениями.
С. Л. Франк так характеризует социальное
явление в отличие от психического: «1) оно
Надындивидуально в том смысле, что существует сразу для многих. Одна семья, одно
государство, одни закон сразу принадлежит
всем участникам данного общения, или они
Принадлежат к нему. 2) Оно надындивидуально еще и в том смысле, что по длительности своей независимо от длительности
Человеческой жизни —чувства и мысли законодателя умирают вместе с ним, закон, им
Изданный, сохраняет силу и после его смерти» Д. Третий пункт различия С. Л. Франк
Усматривает в независимости в известном
смысле общественных явлений от явлений
Психических. С одной стороны общественное
явление может существовать несмотря на
Недовольство им у участников данного обще') Методология, стр. 47.

ния(«...но, по крайней мере некоторое время,
закон и строй могут продолжать существовать вопреки чувствам и мыслям участников
общения»). Другую сторону независимости
общественного явления от психического С. Л.
Франк видит в своеобразной непрерывности
его. «В момент, когда я не думаю о моем
друге или не испытываю к нему никакого
чувства, не прерывается еще моя дружба,
как об'ективное отношение: в моменты, когда
я психически не занят своим имуществом,
не уничтожается его юридическая принадлежность мне, ночыо, когда все спят, государство не исчезает, хотя о нем никто не
думает, и т. д.» х). С этими положениями
можно согласиться в том смысле, что сущность социального явления, как мы указывали. состоит в наличии его, в том пли ином
более или менее одинаковом виде, в нескольких сознаниях. Оно имеет некоторый определенный смысл, содержание, которое может
восприниматься другими хотя бы и долгое
время спустя после своего возникновения.
Однако же, совершенно невозможно согласиться с делаемым С. Л. Франком отожде1) Методологи», стр. 47—48. Необходимо иметь в виду, что
в этой работе С. Л. Франк совершенно отошел в отказался от
своих общих взглядов на природу социального явления, выраженных им в статьо «Проблема власти».

ствлением социального явления с юридическим и с отнесением в область социальных—
явлений, представляющих продукт психической (с одной стороны) и духовной (с другой
стороны) деятельности человека, как напр.
закон Закон сам по себе, как норма, не есть
социальное явление; наличие закона может
устанавливать социальные явления, как явления взаимодействия людей, может регулировать их поведение и взаимоотношения и тем
самым влиять на возникновение, развитие
или прекращение социальных явлений, но
это имеет совершенно другой теоретический
смысл. Если возможно ставить вопрос о социальной реальности права и закона н решать его в том смысле, как это делает С. Л.
Франк, тогда теряется всякая грань между
взаимодействием людей в их сознаниях и
взаимодействием отвлеченных представлений,
принимающих образ каких то субстанций и
похожих на одушевленные существа Может
быть, и существуют субстанции подобного
рода, но как таковые они не должны фигурировать в том или ином теоретическом научном построении. Но вдаваясь далее в вопрос о социальной реальности и об'ективности социального явления, можно только сказать, что социальное явление следует мыслить

как явление взаимодействия людей, преломленное в их сознании и имеющее для других некоторый определенный об'ективно воспринимаемый смысл. Общие понятия и представления, создавшиеся на почве общения
людей, сами по себе не являются социальными явлениями, поскольку их смысл только
воспринимается теми или иными людьми.
Поскольку эти понятия и представления появляются в сознании взаимодействующих
людей как силы, с которыми приходится считаться и необходимо считаться, постольку
они могут участвовать в образовании социального явления и входить в его состав,
но сами но себе таковым явлением не являются .
4. Признание явлений властвования и подчинения в их чистом виде сходными или однородными по их иытер-психической природе с
явлениями внушения не изменяет намеченного
и развитого ранее положения, что наличие воли
к властвованию не обязательно для установления и существования властеотношения.
Властвование вполне возможно без активной
волевой направленности на него со стороны
властвующего. Совершенно иначе вопрос может быть поставлен, если говорить о превосходстве силы воли, и «властности» во-

обще, как условии, предрасполагающем к
властвованию над более слабым в этом отношении1)- «Властный», сильный человек мо
жет подчинять себе более слабых, хотя-бы
его воля совершенно не была на это направлена, но разница в силе воли, в количестве и интенсивности тех специфических
черт, которые создают тип «властного»,
должна быть. Здесь следует еще обратить
внимание на обстоятельство, которое с первого взгляда может ускользнуть от внимания: отношение, как всякая длительная связь,
создается из ряда отдельных взаимодействий
его участников. Властеотношение точно также слагается из ряда отдельных моментов.
«Отношение между людьми,—говорит С. JI.
Франк в «Проблеме власти»,- есть известное длительное состояние, слагающееся из
отдельных индивидуальных чувств, настроений и поступков. Совокупностью этих индивидуальных психических
переживаний и
исчерпывается «отношение», которое есть не
более как резюмирующее их понятие. Однако
для самих участников «отношения» тут возникает одна совершенно неустранимая и
непреодолимая иллюзия. Длительное состояние взаимно приспособившихся чувств и
С. Л. Франк. Проблема власти, стр. 84—85.

поступков преображается в их глазах в
какую-то «об'екгивную, вне их находящуюся связь, как бы в материальную нить
и цепь, прикрепляющую их друг к другу
и находящуюся между ними в буквальном пространственном смысле»1). Принимая это об'яснение «отношения» как интерисихического явления, нужно сказать по
поводу властных отношений, что чем больше ряд взаимодействий участников властного отношения, чем оно длительнее, тем
больше данных для участия в нем воли
властвующего, как сознательной направленности на властвование. Пусть эта воля будет иметь легкое напряжение, не составляющее большого усилия для властвующего, она
все лее обычно должна быть в наличии во
властеотношении. Первоначальное сознание
властвования легко дает волю к сознательному направлению воли на власть. А зародившись раз, воля к власти может расти и
усиливаться чрезвычайно интенсивно. И ,
') Цит. соч., стр. 88. Ср. у H. Н. Алексеева (Очерки по
общей теории государства, стр. 181)—о „статусе" властвования,
как длительном состоянии властвования, более или менее
прочво соединяющем входящих во властное общение лиц. Вышеприведенное об'яснение отношения Франка можно оспаривать с точки зронил субстанциональности мысли и эмоций; также оно противоречит его позднейшей точке зрения в „Методологии".

обычно, воля к власти в отношениях господства и подчинения имеется, и иногда поражает своею интенсивностью. Другими словами, роль волевого элемента в явлениях
властвования двоякая: с одной стороны, общая сила воли человека и «властность»
являются вообще свойствами, предрасполагающими к властвованию, так лее как ее
слабость—к подчинению. С другой стороны,
конкретная направленность воли на властвование в каждом данном случае является частным и необязательным условием властвования; но оно встречается тем чаще, чем продолжительнее и интенсивнее властеотношеяие.
Существенный материал для уяснения
качеств, способствующих установлению и существованию властных отношений, могут
дать художественная литература и история.
В русской литературе есть один очень яркий
образ человека, властного по натуре, отдавшего свою ЛІИЗНЬ властвованию главным
образом в любви, побелідавгаего в ней и подчинявшего своей воле и капризам тех, кто
его любили. Это Печорин. Не безынтересно,
между прочим, отметить, что многие черты
Печорина суть черты самого Лермонтова, и
что образ властного человека вообще занимает в творчестве Лермонтова центральное

место. Михайловский в своей известной
статье о Лермонтове «Герой безвременья»
говорит: «с ранней молодости, можно сказать с детства, и до самой смерти мысль и
воображение Лермонтова были направлены
на психологию прирожденного властного человека»1). Нельзя не отметить, что «властный
человек» у Лермонтова обычно обладает той
иррациональной силой влияния, о которой
мы говорили выше. Возьмем, например, образ
Вулича в «Фаталисте». Читая эту повесть,
определенно хочется сказать, что Вулич обла
дает этой силой властвования, сродной силе
внушения и гипноза. Обрисовка его характера у Лермонтова именно такова, что это
впечатление неизбежно создается. «Он был
храбр, говорил мало, но резко; никому не
поверял своих душевных и семейных тайн;
вина почти вовсе не пил»2)- Когда офицеры
согласились держать с Вуличем пари, то
«Вулич вышел в другую комнату и сел у
стола; все последовали за ним. Он знаком
пригласил нас сесть кругом. Молча повиновались ему: в эту минуту он приобрел над
нами какую-то власть»3). Много общего с
') Цит. по сборнику Л. О. Всйнберга „Крптическоо пособие", т. 2, М. 1913, стр 215.
-) Лермонтов. Сочинения, Академии, издашіо ,т. I V , стр.209.
;1
) Там-же, стр. 271.

этим прирожденно-властным человеком имеет
и Печорин. Характеризуя его, акад. Овсянико-Куликовский называет его натурой «резко эгоцентрической»1). Самоутверждение и
стремление к власти у него на первом месте.
Любовь к власти вообще и воля к ней дают ему
власть в любви. Прирожденные черты властного человека и способность иррационального
влияния дают ему сильные и глубокие привязанности. В дневнике Печорина есть замечательное место, где он открывает свою душу
и об'ясняет свое стремление к власти в
любви: «А ведь есть необъятное наслаждение
в обладании молодой, едва распустившейся
души. Она как цветок, которого лучший
аромат испаряется навстречу первому лучу
солнца... Я чувствую в себе эту ненасытную жадность, поглощающую все, что встречается на пути; я смотрю на страдания и
радости других только в отношении к себе,
как на пищу, поддерживающую мои душевные силы. Сам я больше не способен безумствовать иод влиянием страсти; честолюбие у меня подавлено обстоятельствами, но
оно проявилось в другом виде, ибо честолюбие есть ничто иное, как жажда власти а
') История
стр. 121.

русской

интеллигенции,

т.

I, М.

1907 г.,

первое мое удовольствие—подчинять моей
воле все, что меня окружает. Возбуждать к
себе чувство любви, преданности и страха—
не есть-ли первый признак и величайшее
торжество власти»1). Один из знаменитых
современных писателей, поэт-философ Рабиндранат Тагор в романе «Дом и мир»
дает образ властного человека, который нужно признать черезвычайно ярким и удачным:
Сандип Бабу, агитатор-пропагандист. Он прекрасно умеет зажигать толпу, влиять на ее
чувства, подчинять ее. Он же покоритель
женских сердец. Хотя его нравственный
уровень весьма невысок, его умственный
кругозор неширок, и ум его неглубок, но
есть в нем что-то, что дает ему власть над
людьми. Боля к власти у Сандипа Бабу
отличается особой активностью и напряженностью. К характеристике Сандипа могут
служить следующие рассуждения его из его
дневника: «Человек немощный говорит—то,
что досталось мне на долю,—мое. И слабый
соглашается. Но жизнь учит другому. «Подлинно только то, что я захватил». Человеку природой предназначено
обладать, и
алчность, поэтому, чувство
естественное.
Природа в своей мудрости не хочет, чтобы
') Герой нашего времени, указ. издание, стр. 231.

мы покорно примирялись, когда бываем обойдены. Нравственные идеалы пусть охраняют
жалкие создания с анемичными желаниями и
ничтожной силой захвата. Те же, кто умеет
желать всей душой и радоваться от всего
сердца, те. кому чужды сомнения и колебанья, чужды угрызения совести,—те являются помазанниками судьбы. Для них природа расточает богатейшие и прекраснейшие свои сокровища. Они не знают преград, когда хотят добиться того что стоит
взять: переплывают потоки перепрыгивают
через стены, выламывают двери... Природа
смиряется только перед насильником, потому что ее радует эта сила желанья,
сила захвата»1). Что касается до его способности покорять сердца женщин, то сам
Санди и говорит об этом так: «женщины угадывают в моих чертах, моих манерах, моей
походке, речи—властную страстность.. Сила, которая покоряет их,—сила мужской мощи, сила, всегда побеждающая в мире
реального»2).
Обращаясь к истории, нужно сказать,
что многие великие исторические деятели,
сотворившие великие дела в этом мире, бы1) Р. Тагор. Дом и мир. П. 1923. Стр. 3 7 - 3 8 .
-) Там-же, стр. 41.

ли именно типичными «властными» по природе натурами, которые так или иначе подчиняли себе окружающих и получали возможность вести людей по своей воле. Александр Македонский, Юлий Цезарь Наполеон—обладали от природы, кроме прочих
свойств и качеств, свойствами «властности»Что-то трудно об'яснимое, или даже совсем
необ'яснимое в рациональных понятиях, покоряло им умы и сердца их современников
и ставило их во главе народов и государствИсторики и биографы Наполеона обычно не
мало строк посвящают его личности и характеру, резко выделяющейся чертой которого была властность и трудно об'яснимаМ
способность располагать к себе людей1). Другой пример «властного» человека ПарнелльЭтот выдающийся ирландский деятель, возбуждавший к себе такие великие и горячие
привязанности своих политических единомышленников и народа, обладал рядом типических черт «властного человека» и, как некоторые отмечали, какою то иррациональною
силою воздействия, силою внушения 2).
Ч Taine. Caractère de Napoleon. II. Кареев
Ист. ЗайЕвропы, т. IV. 1913. Стр. 76—77. Его-жо—характеристика Наполеона в «Энциклоп. Слов.» Брокгауза и Ефрона, т. 40, стр. 545Ч О личности и характере «йариеллл-О'Ши -Любовь неfj
коронованного короли. «Бюллетени Литературы и жизни», 19 Ы'
Ü № 3, стр. 2 0 6 - 2 1 5 .

Есть еще одно условие наличия способ-1
йости властвования, на котором следует несколько остановиться. Это—выдержка, уменье
Владеть собою, быть сдержанным во внешнем выражении своих чувств и управлять
Своими чувствами и страстями. Эти качества
являются обычно весьма важными в облике
«властного» человека—его довольно трудно
И даже прямо невозможно представить себе
без них. Оккультная индийская философия
йогов и американские учения о личном магнетизме говорят, что развитие и проявление
этих качеств способствует образованию той
внутренней силы, которая дает власть. Властвовать над другими, говорят они, может
Только тот, кто властвует над собой. Понятие
властвования над собой, столь распространенное в бытовой речи и литературе, существовавшее еще в древности, может подать
Повод к смешению его с властвованием коголибо над кем либо в установленном нами
Ныше смысле (конечно, по его внутренней
Природе), но несмотря на всю кажущуюся
Соблазнительность сближения их, оно не
Должно быть производимо в смысле отождествления их. Для «властвования над собой»
Необходимо особое внутреннее равновесие и
Подчинение эмоций и мыслей своей воле,

безотносительно других человеческих сознаний; властвование нее над кем-нибудь есть
взаимодействие людей, как носителей целостных сознаний и как психо-физических систем, находящихся между собой, быть может,
даже в субстанциональном взаимодействии,
сущность которого нам пока еще неизвестна1).
Правда, есть и какое то внутреннее родство
между способностью властвования над собой
и над другими, родство, коренящееся невидимому в сходности психических явлений и
их первичных элементов, если они на таковые разложимы. Яркими примерами властвования над собой и приобретения через это
власти или способности властвования над
другими служат подвижники-аскеты всех
религий. Ведя борьбу с своими страстями й
учась подавлять их и управлять собою не
только во внешнем своем поведении, но й
во внутренних душевных переживаниях, онй
приобретают особую способность воздействия
на других людей, имеющих в той или другой
степени предрасположение к восприятию их
влияния.
Проблема телепатии и постановка в иауко вопроса о
„субстанциональности" мыслей и эмоций, о признании их особой
„энергией*', могущей передаваться при взаимодействии людей,
может дать в будущем достижения, в свете которых многое, непонятное нам теперь, станет понятным.

Как на почве властности в смысле совокупности черт характера, предрасполагающих к властвованию, вырастает и усиливается /
конкретная воля к власти, так и на почве
тех черт характера, которые предрасполагают к подчинению, может вырастать желание подчинения. Эта черта человеческой души
играет тоже немаловажную роль в конкретных властеотношениях и имеет почти универсальный характер. Человек по слабости
своей натуры нередко не может устоять от
желания найти и иметь властителя, которому
бы можно было передать заботы о себе и
все мучения свободы, как свободного выбора
добра и зла в жизни. Эта черта человеческой
природы получила гениальное выражение у
Достоевского в «Легенде о Великом Инквизиторе». «...Никогда и ничего,—говорит Великий Инквизитор,—не было для человека
и для человеческого общества невыносимее
свободы». Рисуя картину будущих великих
страданий человечества, Инквизитор прибавляет: «убедятся тоже, что не могут быть никогда и свободными, ибо малосильны, порочны, ничтожны и бунтовщики». В заповеди
свободы была ошибка Христа, так считает
Инквизитор, и эту ошибку они исправили.
Христос дал завет свободы, они дали авто-

ритет, чудо и тайну. Он нѳ принял власти,
он поборол третье искушение и отверг земную власть, они пошли другим путем. «Мы
и взяли меч Кесаря, — говорит Инквизитор.—
а взяв его, конечно отвергли Тебя и пошлн
за ним». Есть во власти, действительно, соблазн, как в стихийной силе, которая может
побеждать и увлекать людей, не считаясь с
их лучшими умственными и нравственными
запросами, увлекать туда, куда она сама направлена, в область тех идей, чувств, поступков и переживаний, с которыми она сплетена в личности властителя. Сила эта может
иногда вести человека к совершенствованию
и облагорожению, иногда же в глубокие низины и темные пропасти. Слишком часто
власть и ее сила—соблазны, против которых
человек не может устоять.
III.
1. Есть глубокая разница в отношениях
власти между двумя людьми, имеющих личный характер, ц отношениях власти между
двумя или несколькими людьми, имеющих
общественный характер. В личном властеотношении власть покоится на рациональном
в той или иной степени или иррациональ-

ном влиянии и преобладании властвующего,
самого, как определенного психо-физического
суб'екта. Его во властвовании не защищает
общество, и, если подчиняющийся уклоняется
от подчинения в отдельном случае, или даже
разорвет все отношение, например, отношение дружбы, то это есть их личное дело,
которое не подлежит регулированию со стороны общества. Совершенно иной характер
имеют влаетеотношения социального порядка. Положим, кто нибудь нарушил то или
иное правило общественного порядка на улице, и полисмен предлагает ему назвать себя
и уплатить штраф или отправиться с ним в
ближайшее отделение полиции для составления протокола. Гражданин, к которому
обращено подобное требование полисмена,
подчиняется ему вовсе не в силу личных
отношений с полисменом и каких либо личных качеств и свойств последнего, но в силу
общественной и государственной обязательности требования полисмена. Если гражданин
откажется исполнять это требование, то полисмен может привести в действие целый
ряд пружин общественного механизма власти, и на его защиту станет не только вся
полиция, но и вооруженная военная сила
государства. Как в сознании подчиняющегося

общественной власти, так и в сознании лица,
имеющего власть, защищенную обществом,
возникают представления о мощности этой
власти, и действие ее на психику человека
совершенно отлично от власти более сильного волей человека над своим слабохарактерным другом. Точно также, солдат, получающий от своего начальника распоряжение,
выполняет его не в силу своих личных отношений с офицером и каких либо персональных достоинств последнего, но в силу «обязательности» его требования. Эта обязательность подтверждена правом государства и защищена властью его. Если солдат откажется
повиноваться, то на защиту требования офицера станет вся неодолимая для отдельного
человека сила государственной власти, которая сотрет солдата в порошок. Это отлично
знают и солдат и офицер, и зная это солдат
беспрекословно подчиняется офицеру.
Как образуется, чем обосновывается и
из каких элементов слагается общественная
власть, таков вопрос, стоящий перед исследователем социологом, изучающим природу
власти.
Проблема природы власти, как нетрудно
видеть, с первых же шагов исследования
требует расчленения иа ряд частных проблем,

Изучаемых не всегда одними и теми же методами. Возможны историко-эволюционное \
изучение власти, историко-сравнительное, социально-психологическое и социально-теоретическое (теоретическое—социологическое ).
По различию типов об'екта изучения возможно и целесообразно изучение семейной
власти, власти в первобытной группе (тотем),
родовой, племенной, церковно-религиозной,
власти профессиональных и партийных организаций, государственной власти. В пределах каждого типа возможно и целесообразно
изучение образующих властеотношения факторов и их сравнительной силы и значимости. Кроме того, возможно и целесообразно
разделение типов власти в обществе на две
категории—властеотношения, возникающие и
существующие в постоянных, или, вернее,
сказать, в устойчивых формах человеческого
общения и явления власти в непостоянных
или неустойчивых формах общения. К первым можно отнести властвование в семье,
государстве и других постоянных обществах
и формах общения, ко вторым явления властвования над толпой, публикой и т и.
Каково бы ни было по своему составу
и сложности то или иное подлежащее исследованию явление властвования и подчине-

иия, изучение его должно стремиться разложить данное явление на более простые моменты и элементы. Это совершенно не противоречит признанию жизненной целостности изучаемого явления, живой переплетенности и органической соединенности в нем
тех или иных моментов. Но поскольку целостное восприятие явления в его жизненной полноте дает нам единовременно нечто
единое, г котором сразу трудно или невозможно увидеть и уяснить роль отдельных
составных моментов и частей, постольку, естественно и необходимо, научное исследование
должно стараться разложить это цельное явление на части, уловить их причинную обусловленность, их связь и действие в их полном комплексе.
ІІусть при разложении живая длительность заменяется более или менее абстрактной статической схемой—без этого никакое исследование подобных об'ектов невозможно. Разложение явлений властвования и
подчинения—первое положение и прием их
общего научного исследования. Второе положение—необходимость рассмотрения и изучения сначала более простых по составу явлений и их типов и затем более сложных.
От простого к сложному—такой путь должно

избрать социологическое исследование. Необозримое количество конкретных отношений
между людьми за время их существования
на земле едва-ли может быть подвергнуто
плодотворному анализу и теоретическому обсяснению, иначе, чем при исследовании сперва
более простых типов и форм и затем уже
более сложных. Не должно смешивать этот
методологический прием с утверждением о
наличии в сложных явлениях только и исключительно свойств и элементов входящих
в них более простых явлений. Сложное может
иметь новые качества и свойства, не имеющиеся в простых его элементах. Но признание этого тем более ведет к необходимости
сначала исследовать более простое и уже потом более сложное. Тогда ясно и рельефно
обнаружатся те свойства и черты сложного,
которые присущи его более простым элементам, и те, которые присущи ему как сложному целому. Такой путь исследования предохранит с одной стороны от мѳханизирования
явлений и неправильного упрощения сложных явлений, с другой же стороны даст возможность научно, в связи с причинами и
факторами, понять целостно воспринимаемое
жизненное явление как типическое, обладающее устойчивыми групповыми признаками.

Третье положение—необходимость признать
и примириться с тем, что изучение типов
социальных явлений всегда будет иметь более
или менее значительные пробелы в познании каждого тина. Это зависит от невозможности изучить все конкретные явления, образующие данный тип, и исчерпать все конкретное интенсивное многообразие реальной
действительности. По свойствам нашей познающей природы мы не можем уловить всего
в каждом явлении и не можем обозреть все
явления данного типа. Мы всегда и неизбежно устанавливаем типические признаки по
неполным наблюдениям. И типические свойства социального явления во всякой теории
всегда бледнее, чем в непосредственном восприятии отдельных живых явлений. Мы должны принципиально признать наличие всегда
неопознанного нами остатка типического. Кроме того, изучая типы, мы обычно, волей-неволей должны отказаться от познания индивидуального момента, как бы он иногда ни
был характерен. Не все индивидуальное мы
легко и замечаем и можем исследовать, но
лишь то, что имеет ту или иную заметную
для нас связь с другими индивидуальностями,
с общим, хотя бы это проявлялось в виде
резко быощего в глазах отсутствия общих

признаков. Так или иначе, типологическое
изучение социальных явлений имеет целый
ряд особенностей, которые являются и недостатками его; их, во всяком случае, должно
заранее учесть.
При изучении социальных явлений необходимо также ясно различать их содержание (как смысл) и их социально-психическую
сторону. Признак социального явления—
смысл данный, по крайней мере, двум сознаниям. Смысл это может быть более или
менее различен в различных сознаниях, но
до известной степени он всегда и одинаков,
и есть, что самое важное, смысл одного и того
же явления. Поскольку мы обращаем внимание на смысл явления, постольку мы признаем социальное явление. Поскольку же мы
берем явление только как естественный факт
психического взаимодействия индивидов и
изучаем условия его возникновения, развития
и изменения —постольку мы то же явление
изучаем как интер-психическое.
В частности, как следует из всего сказанного раньше о явлениях социальных и
интер-лсихических, явления властвования и
подчинения можно изучать и как социальные
явления и как интер-психические. Само собой
разумеется, что для всестороннего их поз-

нания желательно и то и другое изучение,
при чем интер-психическое явление должно
изучаться в первую очередь. Оба эти вида
изучения законны и уместны, но смешивать
их никогда не доляшо.
2 Является ли общественная, т. е., защищенная обществом, власть производной
от чисто личной, или наоборот? Может ли она
рассматриваться как та или иная осложненная трансформация личной власти? Или, может быть, общественная власть есть явление
параллельное личной власти и имеющее в
себе свои собственные неразложимые остатки?
Или, наконец, может быть, общественная
власть есть основной изначальный вид властвования, а личная власть явление, появившаяся уже значительно позже в общественной среде, в которой уже наличествовала общественная власть? Для ответа на
эти вопросы нужно обратиться, с одной стороны, к истории культуры и общественности, и, с другой стороны, к теоретическому
анализу типов общественной власти х). При
этом, конечно, надо иметь в виду трудности
решения этого вопроса, как в исторической
плоскости, так и в теоретической. Во всяком
') Под общественной властью мы псе время понимаем
всякую власть, не являющуюся личной между двумя людьми.

случае анализ этого вопроса по обоим направлениям целесообразен и желателен. Обращаясь к истории культуры и общественности можно установить следующие положения
относительно зарождения общественной власти, являющиеся последними наиболее вероятными предположениями и достижениями
генетической социологии и соприкасающихся
с ней наук. Власть между людьми стара
так же, как само человечество, стара как само
человеческое общество. Общество возникло
одновременно с появлением человечества.
Чуть только блеснула заря жизни человечества на земле—образовалось и человеческое
общество, как постоянное общение и совместное существование больших или меньших количеств людей, об'единенных теми
Или иными признаками и интересами х ), в
частности, совместной борьбой за существование, трудом.
Новая наука отвергает гипотезу изолированного человека, как нереальное предположение 2) Человек мог жить, должен был
Жить и жил с самого начала в постоянном
р См. К. М. Тахтарѳв. Сравнительная история развития
человеческого общества и общественных форм, ч. 1, Ленинград,
1924, стр. 91, 191—192. Т а к ж е — Н . Бухарин. Теория исторического материализма, 1922, стр. 93—95.
•) См. С. Л. Франк. Методология общественных наук.

ближайшем общении с другими людьми. Только в общении и соединении он мог выдержать борьбу за существование с мертвой и
живой природой. Только благодаря объединению и сотрудничеству он мог сохраниться
как вид. Только вместе, группой, можно было
убить большое дикое животное, спастись самим от нападения диких зверей и обеспечить
себе пиіцу. Групповая жизнь на первых же
норах неизбежно требовала властвования и
подчинения как неотъемлемых признаков организованного общения. В первоначальном человеческом общении власть имела очень много
с властью вожака в стаде у лшвотных, живущих стадами *). Самый ранний человек,
насколько мы можем о нем судить и знать
что либо определенное, был по свойствам
своей природы физической и психической
значительно ближе к животному, чем к современному культурному человеку2). Он жил,
главным образом, при помощи своей физической силы, инстинктов и простого созна') См. проф. И. А. Вягпер. Общественность и животных
и человека. Журнал „Природа", 1912, № 1—„развитие общественности стимулировалось инстинктом самосохранения"... и т. д.
2
) Ужо после открытия Америки потребовалось издание
особой папской буллы о признании краснокожих индейцев за
людей—белые завоеватели отказывали „лесным людям" в человеческой природе—настолько их вид и образ жизни отличался
от европейского (Тахтарев, цит. соч. стр. 95).

ния. Он связывал определенные вещи с наступлением известных последствий и привыкал к результатам определенных явлений и
своих действий. Он чуял инстинктивно каковы должны быть лучшие пути к самосохранению, учась самосохранению на примерах гибели своих собратьев от тех или иных
причин. Тяжелым опытом он убеждался в
том, что одни существа его же рода лучше
приспособлены к борьбе за существование,
чем другие благодаря тем или другим своим
физическим качествам, инстинктивному уму,
хитрости и смышленвости. С одной стороны,
более слабые нуждались в общении и сотрудничестве с «другими», с другой стороны, и
более сильные и приспособленные к жизни
нуждались в общении и сотрудничестве с
прочими. Каковы бы ни были силы и спо
собности отдельных индивидов они не могли
заменить силы и выгод, получавшихся в
общении. Взаимная помощь, также как и у
животных, была самым существенным моментом общения и организации раннего че
ловека г ). Исходя из данных современной
генетической социологии и истории культуры
можно считать, что общественная власть во
о См. Кропоткин, I I . А. Взаимная помощь как фактор
эволюции. СПБ. 1007.

всяком случае имеет происхождение не более
позднее, чем личная власть. Другой вопрос—
имеют ли они одновременное происхождение,
или личная власть есть более позднее образование. Можно думать, что личная власть
есть более позднее образование. В самом
деле, если мы зададим себе вопрос—в какого
рода отношениях могла первоначально проявиться личная власть в указанном нами
смысле, то ответ на него необходимо будет
дать в том смысле, что личная власть на
заре культуры не могла появиться и не появилась ни как власть старшины—вождя в
тотеме, ни как преобладание колдуна или
жреца, знающего тайны природы и волю богов и обладающего против остальных особыми
силами и способностями. Личное обаяние и
способность подчинять себе со стороны жреца или колдуна несомненно есть способность
человека, уже имеющего некоторый ореол
вокруг себя, имеющего некоторое общественное признание и поручение быть таковым.
Первоначальное «накопление» подобной власти колдуна или жреца должно основываться
на двух моментах—личных данных и общественном признании. Возможно, что в одних
случаях общественное признание проявлялось после обнаружения личных данных в

ряде случаев, но в большинстве случаев личные данные и способности этого рода развивались в опыте общественной функции,
которая поручалась индивиду группой. В
тотемическом обществе, которое мы можем
считать простейшим и древнейшим
власть
вождя имела определенный религиозно-магический характер и была уже сложным социально-психологическим явлением, в образовании которого участвовал ряд факторов 2).
С развитием общественных и государственных форм власть дифференцировалась по
свои видам и стала отделяться от религии,
хотя процесс этот в виду универсального в
идее значения всякой религии для человека
и удобства использования религии для социального закрепощения слабейших шел с
большими внутренними трудностями 3).
религия, начиная от низших
языческих культов и кончая высшими, признает' зависимость человека от богов или бога.
Могущество богов или бога или чрезвычайно
или бесконечно превосходит силы людей,
3.

ВСЯКАЯ

' ) Тахтаров, К М . Цит. соч , стр. 239.
-) Цит. соч., стр. 221 и др.
3
) Исторические примеры доказывают это также как и
возможность использования религии дли (брьтных целей, т. е.
дли социального освобождения (Реформация).

как каждого порознь, так и человеческих
групп и обществ, как бы организованы они
ни были. Сознание зависимости от божества—неот'емлемый признак религий, признающих бога. Он своею волею руководит
всеми явлениями в мире. Борьба с богом
для человека принципиально невозможна;
возможно только подчинение его воле. Забвение же ее и нарушение религиозных велений еетьсгрех», но отнюдь не борьба с богом.
Сознание зависимости от бога и его воли—
это основной факт религиозного сознания.
Поскольку бог имеет высшее господство над
всем миром, постольку оно распространяется
не только на одну верующую личность, но
и на всех людей, хотя бы некоторые из них
и не верили в это. Большее или меньшее
совпадение религиозных представлений в
кругу одинаково верующих создает у каждого сознание общей зависимости от воли бога.
Неравенство в интенсивности веры, в личных
духовных и психических качествах и в проявлении религиозных переживаний создает
преобладание в религиозных вопросах людей,
становящихся жрецами, пророками и вообще
творцами и руководителями культов. Сознание Зависимости земных судеб людей и дел
их от воли божества дает основание для об-

основания светской власти служителей религии. Наибольшая близость к божеству,
знание его велений и законов, личное совершенство укрепляют за служителями бога
власть, как за людьми, обладающими особыми возможностями, свойствами и дарами. Иногда даже имеет место обоготворение тех или
иных людей. Религиозная власть никогда не
есть самодовлеющая, сама из себя проистекающая власть—она всегда'есть отражение
господства божества. Не своею волею, но
осуществлением воли божества сильны имеющие и имевшие религиозную власть. Таким
образом, религиозная власть тех или иных
людей основывается на двух моментах: 1)
сознании зависимости человека и человеческого общества от божества и его воли, и
2) признании за тем или иным лицом особого
отношения к божеству и в силу этого на
признании за таким лицом особых свойств,
делающих целесообразным, желательным и
необходимым повиновение ему. Нельзя не
отметить близкого психического родства ряда
религиозных явлений и переживаний с явлениями гипнотизма и внушения '). I I , в
') Рейснер. Государство, ч. I. стр. 25—40. Бехтерев, В. М.
О гшінотизмѳ. СПВ. 1911, стр. 52. Вопрос о роли внушеиня и
гипноза и религиозной жизни заслуживает специального внима-

частности, религиозная власть в значительной степении заключает в себе этот иррациональный гипнотический элемент. Окруженная
обрядовыми зрительными и звуковыми наслоениями, власть эта усыпляет критическое
сознание ведомых, действует с исключительной силой на человека и достигает порой
такой силы, как никакая другая власть на
земле. Иногда, впрочем, доминируют или
стоят наряду с иррациональными элементами
в ней и рациональные элементы. Чрезвычайно характерным образцоім власти в религиозной группе является организация властвования и подчинения в Иезуитском Ордене ').
Принцип внутренней организации Ордена,
как известно, заключался в безусловной субординации. Подчиненный должен смотреть
на старшего как на самого Христа он должен повиноваться старшему «как труп, который можно переворачивать во всех направлениях, как палка, которая повинуется всякому движению, как шар из воска, который
можно видоизменять и растягивать во всех
ния. Интересные примеры роли „психического" л религиозной
жизни сект у Сиднса—Психология внушения и Бехтерева—
Внушение в общественной жизни.
') Вообще власть служителей католической церкви и подчинение верующих может служить благодарным материалом для
исследования в этом направлении.

направлениях; как маленькое распятие, которое можно поднимать и которым можно
двигать, как угодно»
Основатель Ордена
Иезуитов Игнатий Лойола разработал целую
теорию повиновения, в котором он различает
три степени: 1) подчинение действия, 2) подчинение воли, и 3) подчинение ума. «Последняя степень,—справедливо указывает исследователь истории иезуитов 2 ),—является наивысшей, потому что отречение от собственных убеждений есть самая трудная жертва,
которую можно требовать от человека. Но
именно потому она и составляет отличительный признак совершенного иезуита, цель и
венец долгого воспитания, которому Орден
подвергает своих учеников». Можно наметить два типа религиозного властвования и
подчинения: власть, основанную на боязни
сверх'естественной силы и желании избегнуть
невыгодных последствий от неисполнения
религиозных правил, и власть, непосредственно проистекающую от нравственного обаяния ее носителя, от святости и высоты праведности. Низшая ступень религиозной власти—власть жреца и чародея; высшая ступень—власть тихого и кроткого святого, ГІОЛ>) Г. Вѳмор.Иезуиты. Рус.пер. Изд.Бр.Сабашниковых, стр. 1 s i .
-') Бсмор. Цит. соч.,стр. 182.

ного любви и прощения. Яа высшей ступени подчинение становится свободным и радостным духовным актом, на низшей оно
обусловлено суеверным страхом и грубым
расчетом. Близка в известном смысле к
религиозной власти на низших ступенях ее
развития власть магов, волшебников и чародеев, являющихся представителями низших
сил природы. Мало развитое сознание иногда считается с этими силами не меньше, чем
с божеством. Недаром чорт и всякая нечистая сила в умах народа занимала долгое
время не меньше места, чем бог. В основании власти колдунов и чародеев несомненно лежат явления, относящиеся к явлениям
гипноза и внушения и вообще к так наз. «сверхнормальным» явлениям. Изучение этих явлений в новейшее время дает основание признать многое в этой области, отвергавшееся
и отрицавшееся как грубое суеверие, за факт.
Вопрос, конечно, только в том, как должен
быть об'яснен данный факт. Например, действие так наз. «дурного глаза» в ряде случаев может быть об'яснено явлениями гипноза и внушения. Что касается до вопроса
о том, как могла возникнуть личная религиозная или магическая власть, и в каком она
историческом отношении к общественной

власти этого рода, - т о нужно считать, что возникновение личных религиозных властеотношений должно было уже предполагать некоторую систему уже сложившихся религиозных или магических отношений властвования и подчинения в данной группе или обществе и сравнительно высокий уровень развития. На высших степенях духовного развития возможна иная последовательность возникновения религиозных властеотношений—
именно нрн отсутствии религиозно-общественной власти в данной среде или между
членами данной группы некоторые из них
могут, встречая лиц, высоко развитых в религиозном и нравственном отношении, подпадать иод их обаяние и становиться в своем
сознании H действиях подчиненными им
независимо от психического давления среды
или даже вопреки ему.
4. Если необходимо предположить, что
исторически «личная власть» возникает после общественной, то теоретический анализ
властеотношений общественных в соответствии с увеличивающимся в общественных
властеотношѳниях количеством факторов власти, как уже мы указали ранее, целесообразно вести в последовательности от личных

властеотношений через общественные с малым числом суб'ектов властвования и подчинения к таким общественным, которые включают в себя большое число суб'ектов как на
стороне властвования, так и на стороне государства. В соответствии с вышенамеченными методологическими соображениями для
теоретического анализа возьмем после личного властеотношения между двумя властное
отношение между тремя. Поскольку правовые
и моральные нормы являются осложняющим
моментом отношений—возьмем такое отношение, где бы их не было в качестве регуляторов отношения. Примером подобного отношения между тремя может служить, хотя-бы,
сообщество трех воров, организовавшихся
для совершения краж. Возможны, и, надо
полагать, нередко имели место в практике
подобных сообществ случаи, когда при выполнении той или иной операции им грозила та
или иная опасность, затруднение. Если при
обсуждении плана действий у них голоса
разделить так. что на одной стороне двое, а
на другой стороне один, то естественно, что
без всякого физического насилия или даже
намека на него должно осуществиться решение двоих (если—очень существенно—третий
не является постоянным атаманом и руково-

дителем). Количество людских воль здесь
берет перевес при предпосылке их равноценности. Разница же качества, сознаваемая ими
всеми, также может легко повести к тому,
что двое послушаются одного. Таким образом,
при неустойчивости и малом постоянстве
данного отношения можно сказать, что в случае равного качества индивидов (в смысле
силы воли, взаимного влияния и взаимовнуліения) перевес дает количество. При разном же качестве имеет тенденцию взять верх
наиболее интенсивное качество. Если главарь
пользуется постоянным влиянием и властью,
он сумеет воздействовать на двоих других,
хотя бы каждый из них имел мнение отличное от мнения и желания главаря Если
главаря нет—возьмет верх большинство, или
тот, кто преимуществами своих действий в
данный момент получит положение руководителя. Конечно, подразумевается то, что
власть всякого главаря и руководителя находится в известных пределах, очерчиваемых
целым рядом факторов, из которых важнейшие суть-взаимная польза и целесообразность.
Чем более постоянно то или иное об
щение, тем большую роль в нем начинают
играть определенные формы отношений, уста
навливаемыѳ правилами (нормами), слагаю-

щимися и действующими в данной среде
общения. Ряд правил поведения, направляемых обычно на достижение тех или иных
материальных или материально выражаемых
результатов имеет условно-технический ха
рактер. Другой ряд норм, особенно важный
для социолога и юриста-так, наз., этические
нормы в широком смысле слова—нормы нравственности и права. Возникшие вместе е
общественностью нормы нравственности и
нрава, каковы бы ни были они в каждом отдельном случае, связывают сознание человека
и его поведение и заставляют сообразовать
свое поведение с их требованиями. Свободное усмотрение и определение поведения н
действий человека ограничивается нормами
нравственности, права и властью. Это основные факторы, регулирующие поведение людей. В непостоянных формах общения трудно сказать какой фактор явится доминирующ и м — в постоянных же, очевидно, власть
должна быть главным, затем право, отражающее реальное соотношение сил и выражаю
щее в общем и среднем политику власти и,
наконец, нравственность. Продолжая теоретический анализ властеотношений по возрастающей сложности и количеству факторов
власти, возьмем среду, где нормы права и

нравственности, как комплекс определенных
в их содержании правил, менее всего определяют цель взаимного общения, которое
является случайным и непостоянным—именно толпу.
5. Явления властвования и подчинения
чрезвычайно рельефны и характерны во многнх отношениях в толпе, т. е. при непостоянном собрании многих людей в одном
месте, об'единенных тем или иным интересом без длительной и выходящей за пределы
данного собрания взаимной связи или организованности. Например, возьмем толпу собравшуюся на пожар или на место какого
нибудь скандального происшествия. Толпа
может иметь в некоторых случаях и некоторую взаимную связь ее участников и быть
в той или иной степени организованной,
правда не настолько, чтобы перестать быть
толпой; например,—толпа перед продовольственной лавкой в голодное время, ожидающая выдачи того или иного продукта, и установившая запись в очередь получения. Толпа
в театре, кинематографе, на митинге об'единена уже в значительно большей степени
общими (одинаковыми и общими в более
полном смысле слова) целями и интересами

ея участников. Толпа, как это многократно
отмечалось ее исследователями, в ней находившимися, имеет часто такие свойства и качества, которые обычно не проявляются у
людей при иных обстоятельствах. Толпа очень
легко возбуждается и заражается теми или
иными эмоциями; действие задерживающих
центров у людей в толпе значительно ослабевает. Инстинкт подражания чрезвычайно
усиливается и, обычно, заглушает голос разума и преодолевает сдерживающее начало
воли Если кому либо удастся привлечь внимание и сочувствие толпы, если он смог
хотя бы на короткое время стать ея «героем»
и вожаком, то этот человек легко может
увлечь толпу к действиям, самым неожиданным. и совершенно неоправдываемым разумом.
Толпа предрасположена к подчинению и предрасполагает к властвованию над ней. Толпа,
как стадо, гіо природе своей очень легко поддается власти вожака. Ra чем же, на каких
пружинах основывается механизм властвования вожака над толпой? Уже отмечено, кажется, всеми исследователями толпы, что
здесь меньше всего рационального властвования. Иррациональное ярко, как, быть может, ни в каком другом случае, проявляется здесь, осуществляется в подчинении тол-

иы и властвовании вождя. Участник толпы обычно не может сам отдать себе разумного отчета в том что это за сила увлекла его вместо с другими участниками толпы,
вызвала в нем необычные по силе или качеству переживания, или толкнула на те или
иные действия. Обычно это остается непонятным как во время пребывания в толпе,
так и после. Но иррациональное здесь превалирует и в другом—основном смысле: бесспорно здесь имеется взаимодействие сублпминальных сфер человека и наличие явлений внушения, гипноза и, может быть, еще
других неизученных психических явлений.
Внушение особенно резко проявляется в
толпе, как в своем непосредственном значении, так и в виде взаимовнушения. Внушаемость в толпе чрезвычайно повышается. Делаемое вожаком внушение производит как бы
всеобщую круговую связанность через посредство взаимовнушения; взаимная психическая зараза распространяется в толпе особенно легко и действует особенно сильно.
Если «вожак» при своем обращении к толпе сумел подействовать на ее психику, ударить по самым глубоким струнам человеческой души, если он заставил их звучать и
сумел привести в движение волны эмоций,

связанные с наиболее важными и острыми
запросами и потребностями—тогда он может
иметь весьма значительную власть над толпой и большее или меньшее время быть
господином положения, диктуя толпе свою
волю. Вспомним пример Козьмы Минина из
русской истории или характер воздействия
на толпу проповедников—вождей американских духовных возрождений. Вообще роль
религиозных вождей в сектах может давать
яркие примеры властвования над толпой В
состоянии экстаза и возбуждения, как неорганизованная толпа, так и более или менее
организованное скопление или собрание людей особенно податливо на всякое внушение,
и в этих случаях внушение и усилившиеся
через взаимовнушение чувства, идеи и стреміения, очень легко переходят в действие.
Толпа весьма доверчива; легко приобрести ее доверие, особенно, с'играв на каком
нибудь общем для ее участников интересе
или эмоции. Но она столь же и изменчива.
Также легко и потерять доверие толпы и
власть над нею. Достаточно какого нибудь
неловкого движения, слова, иногда неудачного жеста, проявления неуверенности в себе
или какого нибудь эффектного враждебного
выкрика и возгласа кого либо, чтобы настрое-

Ill
ние толпы могло измениться, и чтобы власть
ее вождя исчезла. Легко приобретаемая
власть над толпой, еще легче теряется.
Внушение и гипноз в толпе могут скоро
исчезать и снова быть вызваны другим лицом.
От одобрения, восторга и подчинения толпа
очень легко может перейти к негодованию,
ярости и враждебным действиям. Особенно,
если толпа подумает, что ее обманывают в
корыстных или каких нибудь иных видах. В
таких случаях гнев толпы очень легко обращается на ее героя.
6. Изменчивость отношения толпы к
своему «герою» и непрочность власти последнего, ее текучесть, выражает собою наиболее ярко общее свойство всякого властеотношения. Властеотношения, не защищенные нормами права и силой государства особенно изменчивы и текучи сравнительно с
последними, но и те в известной степенн
имеют это же свойство. Всякое властеотношение, т. е. всякое господство и подчинение,
является отношением, по своей природе постоянно изменяющимся. Изменяется интенсивность властеотношения, т. е. подчиненный иначе чувствует свою зависимость от
властвующего в смысле силы ее. Иначе чув-

ствует себя во властеотношении с истечением некоторого промежутка времени и властвующий. Изменяется также и обусловленность властеотношения теми или иными факторами и причинами. Это вполне естественно
и понятно, так как жизнь есть вечное и непрерывное изменение и движение, в котором
ежечасно и ежеминутно изменяются сами
люди и их взаимоотношения. Также как и
все, властные отношения возникают, развиваются, изменяются и прекращаются. Нет
ни одного властного отношения, которое могло бы избежать этого закона жизни. Постоянство и неизменность властеотношения в течение определенного промежутка времени,
какого бы рода ни было данное властеотношение могут быть только относительными и
кажущимися. Впрочем практически это может иногда для данных участников властеотношения но играть заметной роли. Например, подчинение обывателя распоряжениям
государственной власти может в сознании
его почти не изменяться, несмотря на смену
лиц и учреждений, властно регулирующих
те или иные вопросы жизни. Но с другой
стороны при замене суб'екта уже распадается в подлинном смысле имевшееся первоначально отношение, и заменяется другим. В

полном смысле слова нужно сказать, что
властеотношение всегда течет и изменяется.
Всякая власть обречена на прекращение, и дело только в дне и часе, когда она
прекратится и в причинах, в связи с которыми она прекращается. Поскольку обычно
властвующий заинтересован в сохранении и
укреплении своей власти, постольку он естественно должен принимать к этому с своей
стороны меры, так или иначе действовать,
так или иначе укреплять и защищать свое
положение. Здесь -проблема властвования,
как искусства, в самом широком смысле слова. В самых общих чертах можно так охаракгеризоватыісихологическую сущность политики сохранения и укрепления власти: выполнение функций охраны и обеспечения
интересов подвластных с ограничением их
сферы свободного поведения и наложением
на них определенных обязанностей по отно
шению к властвующим. Это положение ле •
я:ит в основе договорной теории государства
и составляет ее ненереходящий, наиболее
ценный элемент Как бы корыстна не была
та или иная существующая в том или ином
месте власть, она необходимо должна в известной степени обеспечивать интересы подвластных; властвует обычно меньшинство над

большинством, и если это меньшинство переходит известный предел, то чаша териенпя
подчиняющихся переполняется и происходит
в той или иной форме смена власти, или же
сама власть меняет свою политику.
Всякое властеотношение, как уже было
указано выше, может изменяться в силе
своей и в обусловливающих его факторах.
Изменяется или исчезает та или иная причина, обуславливающая властеотношение—
изменяется или исчезает властеотношение.
Изменяется или исчезает экономическое, политическое личное или какое нибудь другое
основание власти—изменяется или исчезает
также властеотношение. Те властеотношения,
в которых играет доминирующую роль иррациональное влияние властвующего на подчиняющихся особенно резко и быстро могут
изменяться и уничтожаться. Это мы можем
наблюдать на примерах освобождения от
влияния друзей или при изменении отношений. Как бы открываются глаза на то,
что ранее воспринималось без рассуждений,
более или менее автоматически.
Для власти, основанной на иррациональном влиянии по преимуществу, логический
анализ—гибель. Он ее очень быстро подтачивает и взрывает. Как только фактические

обстоятельства складываются так, что становится нецелесообразным
и
невыгодным
подчинение, так приходит и конец подобной
власти. Ореол власти, основанный на иррациональном влиянии может исчезнуть иногда
мгновенно, и она перестанет быть властью.
Властеотношение преобразуется в безвластное отношение. История дает ряд очень ярких
примеров быстрого уничтожения властвования, построенного, главным образом, на иррациональных основах. Безотчетное чувство
масс может выдвинуть калифа на чае, но
через час он будет свергнут. Исследователи
власти приводят один из подобных примеров—
историю бунта виноделов на юге Франции в
1901 году, герой и вождь которого Марсель
Альбер также скоро приобрел означенное
влияние на массы, как и потерял его вследствие своего неловкого поступка - маленького
займа на личные расходы у Клемансо, бывшего тогда премьером. В русской жизни
есть еще более яркий пример развития и
исчезновения ореола славы и власти—это
роль Керенского в русской политической
жизни в 1917 году. Одно время почти все
газеты и журналы были полны заметками,
телеграммами и статьями о Керенском; каждое
его слово жадно ловилось корреспондентами,

публикой, политическими организациями и
•отдельными общественными деятелями. Керенский так быстро стал «надеждой русской
революции» в известных слоях общества, и
через каких нибудь три —четыре месяца имя
его было почти совсем забыто, ореол потерян, потеряно доверие и влияние. Sic transit
gloria mundi! Власть так близко связанная
со славой, быстро проходит в этом мире мимо
людей, порою незаслуженно балуя своих
избранников, порою низвергая их с высоты
их положения в безвестные низины.
IV.

1. Отношения властвования и подчинения, как и всякие отношения между людьми,
для своего возникновения, изменения или
прекращения нуждаются в посредствующих
между сознаниями людей элементах, которые
бы способствовали возникновению в сознании тех или иных представлений и состояний сознания. Все то, что является таким
посредствующим элементом, будь это мимика,
тон голоса, взгляд, слово, речь, движение,
бумага, перо, рисунок, одежда, действие, символические предметы и т. д , мы будем называть проводниками власти, поскольку через

них возникают, изменяются, или прекращаются властеотношения. Анализ тех или
иных проводников власти во властеотношениях является необходимой частью общего
исследования природы власти, т. к. из него
можно увидеть, что сила характер а иногда
даже само наличие властеотношения зависит
от проводника, случайно или сознательно
избранного в качестве такового. Можно
классифицировать проводника власти следующим образом: проводники общие, действие
которых рассчитано на неопределенное количество персонально неизвестных лиц, проводники частные, действие которых имеет
в виду определенных конкретных лиц. Каждая из этих категорий по другим признакам
может быть расчленена на проводники словесные (по содержанию речи), словесно-звуковые (по тону голоса), зрительно-предметные, мимические, проводники заключающиеся
в определенных действиях. Кроме того, необходимо иметь в виду деление проводников
власти на простые и символические, т. е. те,
которые передают непосредственно сознанию
известные содержания сознания, и те, которые вызывают представления, прямо не связанные с переносимым содержанием сознания.
Предлагаемая классификация не претендует

на логическую чистоту и полноту, но исходит из оценки практической роли и важности тех или иных проводников в отношениях властвования и подчинения. Поэтому
она и взята нами, как наиболее удобная.
Надлежит также иметь в виду, что обычно в
том или ином конкретном властеотношении
наличествует несколько проводников, и выделить их из целостного восприятия и переживания данного властеотношения, оценить их
сравнительную роль и удельный вес довольно
трудно. А иногда это и вовсе становится конкретно невозможным. Возьмем следующий
пример: начальник полицейского отряда приказывает толпе, пытающейся освободить арестованных, которых ведут по улице, разойтись,
предупреждая, что при неисполнении ею
распоряжения полиция будет стрелять. Какие имеются здесь в наличии проводники
власти полицейского начальника? Содержание его распоряжения и предупреждения,
тон голоса, мимика, соответствующие жесты,
наличие оружия в распоряжении полиции—
все это так или иначе влияет на толпу, и
трудно сказать, что здесь главное, что действует сильнее всего. Без устного распоряжения разойтись и без предупреждения о
стрельбе толпа также легко, а может быть

и еще легче, могла бы быть разогнана в
данном случае рядом жестов и действий —
взведением курков, наведением оружия и т и.
Роль жеста, как проводника властного распоряжения прекрасно выражена у Пушкина в
«Полтаве»: ...«вдруг, слабым манием руки на
русских двинул он (Карл) полки»... Словесные проводники, т. е воспринимаемая сознанием при посредстве слуха речь, кроме своего
логического содержания действует подчиняюіце также и по силе окружающих ее других проводников—тона голоса, жестов и т. д.
Само по себе содержание речи, как основание
для возникновения, изменения или прекращения властеотношения, имеет два элемента,
которыми оно воздействует на сознание:
рациональный элемент предвидения и рассчета
и иррациональный элемент, вызывающий те
или иные эмоциональные и мистические состояния сознания и пробуждающие подсознательные импульсы и идущие из глубин
психики душевные движения. Что содержание речи, независимо от сопутствующих
зрительно-звуковых впечатлений от говорящего и каких либо нервных токов, может
действовать иррационально, иметь нелогические властно-мотивационное значение—это
доказывается наличием письменности и ее

действием—возможностью передачи волн и
и состояний сознания через бумагу, являющуюся видом проводника. Сочинения мистиков часто влияют чрезвычайно сильно на
натуры, предрасположенные к мистицизму, и
естественно, что конкретный призыв мистика - учителя к каким либо действиям, облеченный в литературную письменную форму,
может подчинять «паству» также сильно, как
живая речь. Изучая проводники власти и их
действие следует особо отметить случаи,
когда просьбы, повеления и убеждения вызы
вают недоверие и сомнение в их соответствии
с истинными душевными переживаниями и
намерениями повелевающего или просящего,
и когда их не исполняют, чувствуя, что повеление или просьба, выраженная словами,
является неискренней, по каким то внешним
пли внутренним причинам вынужденной, или
вообще ложной. Здесь интуиция указывает
на истинную волю, кроющуюся за словами,
и, таким образом, противоречивость показаний проводников взаимодействия ведет к тому»
что некоторые впечатления игнорируются и
вытесняются другими. Наиболее интересны
ми для уяснения природы властвования и
подчинения проводниками власти являются
речь (по содержанию), голос, символические

предметы и действия, которые в сочетании
между собой и с другими проводниками образуют различные комбинации и системы проводников власти Из таких комбинаций рассмотрим социально-политическую агитацию
И пропаганду и адвокатскую речь.
2. Пропаганда и агитация играют очень
большую роль в создании того или иного
общественного настроения и в обработке
общественного мнения, которое преимущественно является надежной опорой для общественной и государственной власти. Не даром
п не случайно всегда агитация и пропаганда
были могучим средством для расшатывания
Или укрепления власти. Революционеры всех
времен и всех стран прекрасно понимали и
Понимают это, также как и реакционеры, и
Каждая политическая партия в той или иной
Пере пользуется этими средствами для своих
Политических целей. Специльное выражение
Прекрасно характеризует действие агитационных речей—именно понятие «зажигательных \j
Речей», которых всякое правительство боится
И за которые наказывает. Хотя нередко термины агитация и пропаганда употребляются
Как синонимы, но правильнее их различать и
видеть разницу между агитацией и иропа-

гандой в том, что пропаганда имеет своим
предметом определенные идеи в их логическом содержании и утверждение их в сознании, агитация же но преимуществу, имеет в
виду создание определенного эмоционального
возбуждения, которое может быть направлено
на определенные явления общественной жизни. Пропаганда по преимуществу—область
рационального убеждения, агитация—по преимуществу область эмоционального возбуждения. Это общее положение, однако, не исключает вовсе роли элементов внушения и в пропаганде, где она в отдельных случаях может
становиться даже доминирующей. Академик
В. М. Бехтерев правильно в известном смысле
указывает, что «всякая вообще пропаганда в
обществе рассчитана скорее на внушение, чем
на убеждение»'), хотя при этом он не разграничивает пропаганды и агитации, в которых
роль внушения и их действие различны в
зависимости от различия природы этих способов воздействия. Психологический состав
восприятия агитационного акта можно уяснить
обратившись к анализу общей основы общественной власти А она имеет основной, момент признания и повиновения власти в том.
что властью более или менее обеспечивается
') Коллективная, рефлексология, стр. 131.

обществу удовлетворение его более необходимых потребностей. Проф. Я. М. Магазинер
так характеризует общие причины существования той или иной власти: ...«действительным источником власти обычно является возможность удовлетворения при данной власти
важнейших потребностей подвластного. Рабочий ждет от своей работы по найму удовлетворения своих экономических потребностей, а
крестьянин по той же причине вынужден взять
землю в аренду; народ подчиняется власти в силу потребности в организованной общественной жизни, удовлетворяющей его главнейшие
потребности, дисциплинарная власть создается
и существует в интересах экономии и порядка
я осуществлении общественных задач учреждения; религиозная власть основана на ожидании верующими духовного спасения их религиозной властью; семейная власть вытекает
из возможности всякого блага от главы семьи:
защиты,помощи, указаний и т. д.;власть любовная основана на ожидании удовлетворения потребностей любви; многочисленные духовные
потребности удовлетворяются наиболее выдающимися представителями идейной власти: учеными, художниками, ораторами, мыслителями,
борцами и т. д.»1) Это об'яснение в общем
' ) Общее учение о государстве, 127

и целом должно быть признано правильным.
При этом однако нужно иметь в виду формальный характер и значение такого об'яснения,
с одной стороны, и возможность исключении,
с другой стороны. Наиболее верно оно по
отношению к государственной власти, регулирующей наибольшее количество сторон жизни людей. Несомненно, что как только у
людей пропадает сознание возможности удовлетворения своих важнейших потребностей
при данной власти, то они становятся открытыми врагами ее, т. к. они чувствуют, что
им терять нечего, или почти нечего, и в борьбе
можно только приобрести. Вот, в расшатывании, подрыве и уничтожении этого формально-психологического основания всякой
власти и состоит самая сущность агитации
и пропаганды. Ослабить, расшатать и постараться уничтожить сознание соответствия власти и ее действий с основными потребностями
и запросами людей—цель пропаганды и агитации Это положение можно проследить на
бесконечном числе примеров и образцов. Возьмем несколько наиболее ярких из них. Знаменитая речь Тиберия Гракха в защиту своего
аграрного закона в значительной степени рассчитана на внедрение в сознание римских
воинов мысли о том, что существующий поря-

док земельных отношений совеем не обеспечивает их в их важнейших жизненных потребностях. «Дикие звери,—говорил он,—живущие в Италии, имеют поры и логовища,
между тем как люди умирающие, сражаясь за
Италию, не имеют ничего, кроме воздуха и
света. Они без крова, лишенные постоянного местожительства, бродят с женами и
детьми. Полководцы обманывают солдат, увещевая их сражаться с врагом «за могилы
предков и храмы».—Ни у кого из стольких
римлян нет ни отчего алтаря, ни кладбища
иредков. Солдаты идут на войну и умирают
лишь ради чужой роскоши и богатства. И х
называют «властелинами вселенной» «между
тем как у них нет ни одной глыбы их собственной земли»
Эта речь в цитируемой
части является ярким образцом «зажигательной речи», которая возбуждает недовольство
существующим порядком, недовольство доходящее до гнева. В ней употреблен также
обычный прием для пропаганды и агитации—
указывать на обман, который в своих корыстных целях совершают властвующие но отношению к подвластным. Внедрение мысли
') Цііт. по работе проф. Б В. Чредпна Народное трудовое государство и осиовныо экономические права. М. 1!)18.
Стр. 1 — 2 .

об обмане властвующими подвластных в том
смысле, что в действительности властвующие
не заботятся и не обеспечивают интересов
подвластных, но преследуют только свои ин
тересы,—является одним пз важнейших и
вернейших приемов агитации и пропаганды,
каковой бы характер она ни носила, и от кого
бы ни исходила «Граждане, вас обманывают,
вас эксплоатируют, прикрываясь идеей общего
в том числе и вашего блага»—такая мысль,
будучи внедряема в сознание, в наибольшей
степени озлобляет и настраивает против власти и властвующих. Те или иные рационально развиваемые и доказываемые доводы
и аргументы в защиту положений агитатора
также могут иметь большее или меньшее
значение в зависимости от среды, способа и
всех условий агитации, но без наличия «зажигательных» и рациональных элементов, непосредственно действующих на сознание и
подсознательную сторону человека, агитация
никогда не будет иметь широкого успеха.
І І р и устной агитации и пропаганде очень
многое зависит от личных свойств и качеств
агитатора. Ораторское искусство, знание психологии слушателей и наличие властных черт
в натуре обеспечивают оратору больший успех и результаты независимо от одинакового

или даже менее сильного в логическом отношении агитационного материала. Иногда
не столько важно что сказать, как важно
сказать это так или иначе «То же слово да
не так бы ты молвил», метко говорит об
этом русская поговорка. В пропаганде и агитации, проводимой письменным путем, яркость
образов, резкость мысли и оценок и пррзывы
к действиям, возбуждают определенные чувства и мысли. Возьмем для анализа один из
примеров агитации посредством печати—критику Национального собрания у Марата в
Ami du Peuple
Сначала он так характеризует собрание: «...Без всякого плана оно
(Национальное собрание) перескакивает с одного предмета на другой, рассматривает сразу
тысячу вопросов. Еще недавно оно напоминало того архитектора, который хочет начать
строить дом с крыши; теперь оно походит на
каменыциков,без плана обтесывающих камни »
Далее следует обращение к народу: «Неразумный народ, предавайся радости, бегай но
церквам, оглашай воздух своими победными
песнями, утомляй небо своими благодарственными молитвами за добро, которым тыне
не пользуешься. Тираны ушли, но тирания
'). Генрих Кунов. Французская пресса в первые годы вел.
революции, пор. с нем. П. 1920. Стр. 91—96.

осталась. Ты обладаешь только фантомом,
счастье еще дальше от тебя, чем когда
либо. Эй, чему ты радуешься? Страна из
края в край лежит в судоргах, мастерские пустуют, фабрики покинуты, торговля в
застое, финансы расстроены, в войсках полная деморализация: ты живешь в анархии.
И если бы ты хоть был близок к концу зла.
Но нет, зло растет все больше. Прекрасные
летние дни летят с бешеной быстротой; скоро зимний холод присоединит к терзающим
тебя нуждам новую: заработок работников и
мастеров с уменьшением дня начнет сокращаться, легионы слуг, выставленных за
дверь, увеличат число безработных. Отчаянно
погонит несчастных, у которых нет ничего, и
которых общество оставило на произвол Судьбы, на преступления, и превратит столицу
в воровской и разбойничий вертеп. Какая
судьба ждет тебя? Враги свободы, постараются утомить тебя твоей независимостью;
они научат тебя стремиться назад к рабству,
и искать в об'ятьях какого нибудь господина
спокойствия, изобилия и мира. Национальное
собрание, управляемое несколькими честолюбивыми ораторами, которые только много говорят, ничего для тебя но делает». Приведенный отрывок явно рассчитан на возбужде-

».

ние в народе недовольства национальным собранием, которое не может обеспечить и не
обеспечивает народу свободы и удовлетворение важнейших потребностей. Если обратиться к деловым аргументам Марата, то мы
их почти не найдем, а если и найдем, то
сами по себе они достаточно неубедительны,
и совершенно ясно, что такого рода агитация рассчитана вовсе не на убеждение, а на
внушение, на непосредственное некритическое прививание определенных мыслей и настроений и на игру на эмоциях. Совершенно посторонний вопрос в социально-психологическом исследовании о влиянии пропаганды и агитации на расшатывание или укрепление власти—вопрос о том, на чьей
стороне истина и справедливость. Этическое
и вообще идеологическое обоснование своих
положений может быть и на той и на другой
стороне; обычно бывает, что одна сторона, нападающая, имеет за собой свою общественную
справедливость, и это ионятно, т. к. восставать и агитировать против власти и данного
порядка естественно должны обиженные и
обойденные, но не те, кто наверху и пользуется так или иначе своим положением за
счет других, что есть общий исторический
факт социальной жизни. Теоретическое со-

•

циально-психологичеекое изучение существа
действия агитации и пропаганды не имеет
оснований останавливаться на социально политических и этических моментах агитации
и пропаганды в их конкретном историческом
существовании. Один только момент, относящийся к этическому оправданию тех или
иных действий человека может иметь существенное значение для социально-психологического исследования—это наличие и выражение твердой уверенности в своей правоте;
такая уверенность ставит на ноги все силы
человека и чрезвычайно усиливает интенсивность пропаганды и агитации, давая им энтузиазм, но и этот момент должен рассматриваться социологом в его об'ективно-формальном значении. Как уже мы сказали, агитационная и пропагандистская литература рассчитана обычно не только и, нередко не столько на логическое рациональное восприятие,
сколько на возбуждение чувств, на воображение, и даже наиболее содержательные,
изобилующие наибольшим количеством серьезных идей, памятники этой литературы, и
те не лишены в той или иной степени этих
черт.
«Манифест коммунистической партии»
Маркса и Энгельса, несмотря на тенденцию

обоих авторов избегать всего, что не было
бы оправдываемо и обосновано разумом, заключает в себе в некоторой степени и эти
моменты агитационно-пропагандистского стиля. Самое начало Манифеста сразу дает определенный тон всему дальнейшему изложению. «Призрак бродит по Европе, призрак
коммунизма — ч и с т о литературный стиль, и
в дальнейшем образность изложения местами
достигает высокой силы и художественности,
и у читателя возникают не только (и порою
даже не столько) мысли, но и возбуждается
определенное настроение. Наир., классическая характеристика исторической роли буржуазии рассчитана отнюдь не на рациональное восприятие, но на возбуждение определенных образов и переживаний оценки этического характера.
Повсюду, где буржуазия
достигла власти, она разрушила все феодаль
ные, патриархальные, идиллические отношения. Она безжалостно порвала пестрые феодальные нити, привязывавшие человека к его
естественным начальникам и оставила между
людьми только одну связь, голый интерес,
бесчувственный «наличный платеж». В ледяной воде эгоистического расчета утопила
она священный трепет набожной мечты, ры
царское воодушевление, мещанскую тоску.

Она превратила личное достоинство в меновую ценность и на место бесчисленных
скрепленных грамотами и благоприобретенных свобод поставила одну бессовестную свободу торговли. Одним словом, она поставила
на место эксплотации, прикрытой политическими и религиозными иллюзиями, открытую,
бесстыдную, прямую, сухую,эксплоатацию»
Заключительные строки « Коммунистического
манифеста» звучат ярко и зажигательно для
пролетария и грозно для врагов пролетариата—
«Пусть господствующие классы дрожат перед
коммунистической революцией. Пролетариям
нечего терять кроме своих цепей. Приобрести
же они могут целый мир, Пролетарии всех
стран, соединяйтесь» 2). В агитационных про
взведениях для успеха их должны необходимо иметься те свойства, какие требует теория словесности от лирических произведений и от поэзии вообще. Они должны но
возможности не быть растянуты, быть образными и возбуждать известные чувства. Один
из величайших мастеров агитации и пропаганды Поль Лафарг в брошюре «Поклонение золоту» избирает для возбуждения ненависти к капитализму и власти капиталя') Манифест Коммунистической партии. I I . 1918. Стр.23.
-) Тоже, стр. 18.

стов ряд весьма тонких литературных форм,
и его изложение производит на читателя
чрезвычайно сильное впечатление. При наличии сколько нибудь благоприятной почвы
в миросозерцании читателя это произведение
Лафарга очень легко вызовет определенные
переживания гнева и ненависти против капиталистического строя и его наиболее
крупных представителей. Глава этой брошюры озаглавлена «Катехизис работника»,
и в ней наемный рабочий дает местами потрясающие ответы на вопросы о своем положении. Приведем несколько вопросов и ответов из этого катехизиса.—«Вопрос: кто твои
родители? Ответ: мой отец был наемником,
также как мой дед и прадед, но отцы моих
предков были крепостными и рабами. Моя
мать зовется бедностью. Вопрос: откуда и
куда ты идешь? Ответ: я вышел из бедности
и направляюсь к нищете. Вопрос: какие
обязанности налагает на тебя капитал? Ответ:
две главные обязанности: обязанность отрекаться от своих нрав и обязанность трудиться. Капитал повелевает мне отрекаться
от моих прав собственности на землю, нашу
общую кормилицу, на богатства ее поверхности, на таинственную силу ее плодородия,
проявляющуюся под действием горячего сол-

немного света; он повелевает мне отрекаться
от нрава собственности на произведение
моих рук и моего мозга; он повелевает мне
отрекаться от права собственности на мою
собственную личность: с того момента, как
я перестугіа^» порог мастерской, я более не
'ринадлёжу " себе-—я вещь в руках своего
г- "подина. Капитал повелевает мне работать
с V чмого раннего возраста до самой смерти,
работать при солнечном свете и при свете
газа, работать днем и ночью, работать на
земле, под землею, на море, работать везде
и всегда" г ). В четвертой главе брошюры
Лафарг дает свод философских суждений и
изречений Капитала, олицетворенного в виде
некоего могучего самосознающего себя существа. Капитал говорит: „Я, Молох, пожирающий людей; я усаживаюсь за стол в мастер
ской, где поедаю наемников. Я превращаю в
Капитал тоже существование работника»2). «Я
обогащаю разбойника несмотря на его разбои, я делаю бедным справедливого, несмотря
на его справедливость" 3). «Я выбираю капиталиста не за смышленность его, не за
честность, не за красоту, не за молодость.
')
Мортца,
Ц
:|
)

I I . Лифарг. Поклонение
стр. 7.
Ци-г. соч. стр. 17.
Цит. соч. стр. 19.

золоту.

СПБ.

1906 г. Изд,

JL3Ö

Его тупоумие, его пороки, его безобразие и
его дряхлость являются в такой же степени
доказательством моего беспредельного могущества. Только потому, что я делаю капиталиста своим избранником, он воплощает в
себе и добродетель и красоту и гения. Люди
находят его глупость остроумной, поэты ищут
у него вдохновения, артисты на коленях
ожидают его критики и приговора, женщины
клянутся, что обрели в нем идеального ДонЖуана» *) В пятой главе мы находим следующие строки, полные глубокого драматизма и социальной скорби, которые трудно забыть. «Я, Капитал, властитель мира Я шествую, сопровождаемый ложью, завистью,
скупостью, ябедой и убийством. Я несу за
собой семейный разлад и гражданские войны.
Так же я прохожу, я сею повсюду ненависть,
отчаяние, нищету, болезни и смерть...» 2).
Эпоха европейской войны 1914—18 г.г. и
связанных с нею великих страданий народных масс, дала образцы агитационной литературы исключительной силы и яркости. Во
многих образцах этой литературы, сыгравшей
весьма значительную роль в развитии «пораженческих» и большевистских настроений,
') Цит. соч. стр. 19.
) Цит. соч? стр. 25.

2

чувствуется неподдельная скорбь и гнев на
тех, кто вовлек народы в войну. Эта литература действовала зажигательным образом и
расшатывала устои старой власти в сознании рабочих масс. Вот, например, начало
одной из прокламаций, выпущенной в Петрограде во время войны. — «Товарищи, рабочие.
Совершилось. На границах трех великих держав уже грохочут пушки и льется народная
кровь. Кровавый туман подымается с нив и
полей, орошенных рабочей кровыо. Костлявый, грозный призрак смерти встал перед
глазами миллионов тружеников. То- хищники современного строя--капиталисты с водят
свои счеты, жертвуя миллионами жизней.
Двуногие волки, борясь за преобладание на
мировом рынке, не останавливаются ни перед
какими преступлениями. Свои классовые интересы правительства всех стран прикрывают
словами о благе народа» 1)- Здесь мы видим
в начале тот самый мотив, который является
обычным в агитации и пропаганде: нужно
убедить массы в обмане, производимом власть
имущими с корыстной целью. Выражение
этой мысли сочетается с образными штри• хами описаний великих страданий народных
') Памятники агитационной литературы РСДРП н России,
т. VI, в. I. Госиздат., 1923 г., стр. 81.

масс от войны. По этому образцу построено
большинство антивоенных прокламаций, разница лишь в литературном стиле и конкретном материале, приводимом для иллюскрации общих положений. Нот еще образец
того же времени—«Товарищи. Алчная кровожадная политика царского правительства и
капиталистов обрекла на смерть миллионы
самых лучших сынов человечества. Тысячи
людей гибнут каждый день «во имя злата».
Каждый день остаются тысячи вдов и сирот,
которые лишившись своих кормильцев, обречены на проституцию и голодную смерть,
потому что промышленная жизнь в городах
окончательно замирает; помощь выдают только семьям офицеров, а семьям солдат лишь
жалкие крохи; а в деревне так когда все
работали, и то наполовину голодали, а теперь
все лучшие рабочие силы взяты на войну,
остались старики, женщины и дети, которые
теперь окончательно обречены па голод.
Все, начиная от черносотенцев и кончая
< революционными трудовиками » рукоплещут
этому дикому истреблению человечества, разрисовывая красивыми красками «спасение
родины от варваров». Но вы, крестьяне и
рабочие, должны понимать, что у вас нет
врагов по ту сторону границы: там также,

как и у нас, слышатся стоны и плач голодных жен и детей, - и что там также произносятся продажные речи буржуазии от
имени трудового народа о солидарности интересов» ')• Совершенно в этом же духе составлен и «Манифест 2-й Циммервальдской
конференции к разоряемым и умерщвляемым
народам».—«Два года мировой войны. Два
года опустошения Два года кровавых жертв
и бешенства реакции. Кто несет за это ответственность? Кто скрывается за темп, которые бросили пылающий факел в бочку с
порохом? Кто давно уже хотел войны и подготовлял ее? Это--господствующие классы»1).
Кроме указанных моментов агитационно-пропагандистской литературы, в ней обычно
присутствуют помещаемые в конце воззваний
и прокламаций уверения в лучшем будущем,
в возможности борьбы со злом, против которого ведется борьба. Никакая пропаганда
и агитация невозможны при признании своего
бессилия агитирующим; нужна уверенность
и" надежда; нужно вселить уверенность и надежду и в тех, среди кого ведется агитация.
Агитация и пропаганда должны вселять актпв') Цит. сборник, стр. 89.
) С. А. Лионтковский. Хрестоматия но истории Октябрь
скоЗ революции. М. 1923 г. Стр. 9.
2

ность и бодрость, иначе она будет иметь
обратное действие,—вызовет настроение подавленности и уныния. Много содействует
обычно успеху пропаганды в расшатывании
основ правопорядка ее подпольность, конечно,
При достаточно благоприятной среде. Распространяемое подпольно, нелегально, сохраняемое в тайне от несочувствующих и
пндеферентных может действовать сильнее,
чем распространяемое открыто.
Причина
этому в том, что человеческой душе свойственно сильнее и глубже воспринимать явления, окруженные таинственностью, когда
внимание и все чувства и способности обостряются. Указанные выше характерные черты
агитационно-пропагандистского стиля являются чертами свойственными самой сущности
пропаганды и агитации; письменный характев вышеприведенных и разбиравшихся агитационных материалов проводит к постановке исследователем вопроса—нет ли в действии подобной агитации и пропаганды внушения, через посредство проводника, т. е.
посредственного внушения.
Рассмотрение
психологических основ воздействия агитации
о пропаганды, производимой письменно (обыч
но через печать) дает основание найти ряд
существенных однородных моментов. Ира-

вильнее всего считать, что агитация и пропаганда, как устная, так и письменная—один из видов осуществления внушения в
общественной жизни. Таким образом следует полагать, как уже мы указывали, что
внушение может быть и посредственное,
т. е. осуществляться при помощи проводников (письменность в данном случае). Когда
агитация и пропаганда производится в форме
речи, через живое слово агитатора или пропагандиста, то здесь сверх указанных мо
ментов содержания и построения агитационной речи значительную роль играют личные
данные агитатора, в частности ораторские.
Кому неизвестен факт, что на толпу или
даже организованное собрание личные качества оратора действуют обычно сильнее, чем
глубина и тонкость его мыслей. Ораторское
искусство с древнейших времен было предметом специального изучения и мировая литература сохранила ряд трактатов об этом.
С одной стороны относительно этого искусства нужно призвать, что ораторские способности могут культивироваться унылым
упражнением п развиваться иногда поразительно сильно (пример-—Демосфен); с другой
стороны безусловно, нужно также признать,
что существует тип «прирожденного орато-

ра», человека от природы одаренного способностью влиять на других речью, говорить
так, чтобы его речь производила впечатление. Специальное изучение условий ораторского успеха и ораторского искусства могло
бы дать и должно дать ряд не безинтересных
данных для изучения природы и причин
властвования оратора над слушателями.
3. Ораторская речь в трех областях наиболее интересна как проводник некоторого
властеотношения, устанавливающегося между
оратором и слушателями: речь социальнополитического оратора, речь религиозного
проводника и речь адвоката. Если для «властвования» социального или политического
оратора необходима кроме личных данных
соответствующая среда слушателей и почва
в них, и если условия успеха такого оратора
в значительной степени порой коренятся
именно в подготовленности среды, то в религиозной проповеди личность оратора играет значительно большую роль. Выдающиеся
проповедники как Саванорола имели над
своими слушателями и последователями очень
большую власть, которая распространялась
не только на их более постоянных почитателей и последователей, но и на многих из

тех, которые слышали его в первый раз.
Руководители и проводники мистических
сект иногда тоже приобретают над своими
слушателями большую власть и многое могут получить от них по прямо или косвенно
выраженному пожеланию х). В религиознопроповедническом искусстве иррациональные
основы влияния человека на человека сплетаютсяс иррациональными основами религиозного и мистического сознания и, таким
образом получается двойная иррациональность.
Выражения
„гипноз",
„внушение", зде'сь иногда надлежит понимать со
вершенно прямо
Речь адвоката и ее действие особенно интересны, как образец сочетания различных элементов для достижения
определенной цели, которую ставит себе в
процессе адвокат. Здесь многое зависит и
от внешних данных адвоката и от содержания его речи и от состава членов суда или
заседателей. Внешние данные, голос, полнота и богатство оттенков его, спокойствие,
выдержка, красота речи всегда имели и
имеют в адвокатской деятельности большое
значение и действуют обычно благоприятно
как на публику, так и на суд. Особенно это
') См. у Сидиса в кпиго „Психология внушения"
меры воздействия таких ораторов.

при-

сказывается на отношении присяжных заседателей к доводам речи адвоката. Являясь
не юристами профессионалами, а более или
менее случайно попавшими на роль судей
представителями народа, они особенно легко
поддаются на хорошо сказанную речь и значительно легче постоянных судей соглашаются с доводами хорошего оратора, забывая о других, хотя бы и более сильных доводах и обстоятельствах дела. Адвокаты
знают, что для того, чтобы подействовать на
присяжных заседателей речь должна быть
построена иначе—вместо сухой и голой логики и анализа здесь на первое место выдвигаются доводы чувства. Присяжные^заседатели нередко «жалели» виновных и выносили иод влиянием хорошей прочувственной
речи оправдательный приговор. И в вопросе
чистого установления факта вины хорошая
речь с ярким анализом может отвести внимание и направить его не туда, куда оно
направилось бы само собой. Значительно
труднее адвокату овладеть вниманием постоянных судей и получить над ними ту «власть»,
которую иногда так легко получить над присяжными заседателями. Здесь значительно
важнее элемент логического убеждения, являющийся вторым условием необходимым для

успеха адвоката в проведении дела Обычно
в адвокатской речи знаменитых и вообще
наиболее крупных адвокатов элемент внушения в той или иной степени сочетается с
элементом логического убеждения, которое
вообще в организованных формах общения
людей по идее должно играть главную и
можно сказать единственную роль
4. Для уяснения роли проводников власти во властеотношениях необходимо также
остановиться еще на символических проводниках. Символические проводники обычно—
предметы с резкими зрительными отличиями
или определенные действия, имеющие иносказательный смысл. Применение этих проводников имеет целью или упрощение способов
ориентировки в социальных отношениях и
представление легчайшей возможности найти
суб'екта властеотношения (ношение формы,
знаков отличия, погоны и т. п.) или интенсификацию устанавливающегося, изменяющегося или уничтожающегося отношения.
Так, например, обряд коронования сообщает и интенсифицирует царскую власть,
принадлежавшую как бы условно новому монарху и до коронации после смерти предыдущего монарха после фактического приня-

тия власти новым монархом. Жезл архиереясимвол власти и руководство паствы пастырем.
Внешняя символика власти чрезвычайно многообразна и с нею мы встречаемся почти на
каждом шагу, порою сами того не замечая.
Пользуется этой символикой преимущественно государство. Из других общественных
союзов за государством в этом отношении на
первом месте стоит церковь. Нельзя не отметить. что восприятие символов чрезвычайно
близко связано с мистическими склонностями
и переживаниями людей, а где есть мистика,
там благодарная почва для развития символики. Символ вытесняет из сознания воспринимающего его сопутствующие идеи и пред
ставлѳния, которые нормально и естественно
связываются с представляемым содержанием
и фиксирует внимание воспринимающего его
на одной точке или на немногих точках.
В этом смысле возможны два вида действия
символических проводников власти—установление специальных устойчивых взаимоотношений между выразителем символа и воспринимающим его, и установление общих неустойчивых взаимоотношений между носителем или выразителем символа и остальными.
Например, ношение военно-служащими форменной одежды и должностных знаков отли-

чия—имеет в виду, с одной стороны, облегчение установления в среде военно-служащих
же правильных отношений субординации, с
другой же стороны военная форма отличие
всех военных от прочих граждан, и здесь
облегчение установления
соответственных
взаимоотношений между военными и прочими гражданами, что особенно ярко может
сказаться и сказывается, например, во время
осадного положения, когда вся власть в городе или районе сосредоточена у военного командования и армии вообще, и распоряжения
военной власти и вообще военнослужащих
должны беспрекословно исполняться всеми.
Символика действует сильнее всего в тех
случаях когда между носителем или осуществителем символа и воспринимающим его
нет постоянной персонально устойчивой связи; когда эта связь есть, впечатление от
символа в значительной мере ослабевает.
Форменная одежда с орлами на пуговицах и
кокарда на фуражке у нас в России до революции были указанием того, что данное
лицо государственный чиновник, и вполне
понятно, что эти орлы на пуговицах и кокарды
заставляли нередко крестьян при приезде в
деревню какого-нибудь чиновника относиться
к нему с внешней почтительностью и внут-

ренней боязливостью. Разве не производил
особого эффекта во время мировой империалистической войны знаменитый «железный
крест», дававшийся чинам германской армии
за исключительные военно-государственные
заслуги и подвиги? Разве эти железные кресты не прибавляли обаяния власти носителям их, нап., Макензену и Ринденбургу? И
каждое современное государство понимая роль
подобных символов и значение вызываемых
ими переживаний устанавливает для своих
военных героев высшие знаки отличия, вид
которых вызывает у других особое чувство
уважения и сознание государственной значимости и превосходства лица, которое награждено орденом. «Почести», воздававшиеся
«кавалерам орденов» имеют цель вызвать
путем символических действий чувство особого почтения к тем, кто их получает, закрепить за ними особый характер превосходства их как членов государственной организации, наиболее достойных и авторитетных.
Проводники власти в некоторых случаях
играют властеобразующую роль, в некоторых
же случаях возникновение властеотношения
не зависит от того проводника, который служит посредствующим передаточным элементам в л а стѳотношеи и я.

Например, в чисто личных властеотношениях, в которых доминируют иррациональные элементы, проводники, как-то: голос,
взгляд манеры—являются и властеобразуюіцими факторами. В других же случаях, по
преимуществу, в социальных властеотноіпениях проводники играют только вспомогательную передаточную роль. Например, в
публичных властеотношениях чиновников государства и отдельных граждан проводники
власти имеют в наименьшей степени властеобразующий характер и значение. Властеобразующие силы, факторы власти не следует вообще смешивать в теоретическом исследовании с проводниками власти, хотя бы •
они в отдельных случаях и совпадали.
Настоящая работа не является законченным исследованием проблемы, имеющей столь
важное значение в общественной жизни, и
столь мало разработанной в русской научной
литературе. Это последнее обстоятельство и
послужило для автора главным основанием,
не дожидаясь окончания всей работы, представить на суд научной критики ту часть ее,
которая уже разработана. С другой стороны
автор надеется, что критические указания но

поводу первой части работы помогут ему продолжить дальнейшее исследование проблемы.
Автор признает заранее за своей рабо
той ряд дефектов, из которых самый крупный—неиспользование иностранной литературы по вопросу (работы А. Фиркандта^
Л. Леопольда, Зиммеля и др.). По условиям
работы в провинции, при отсутствии указанных иностранных трудов в библиотеках, к
которым имел доступ автор, литература эта
не могла быть использована.
Во второй части работы автор имеет в
виду остановиться на анализе факторов власти,
и рассмотреть постановку вопроса о природе
государственной власти в марксизме, в связи
с учениями проф. Рейснера и проф. Магеровского
Гор. Саратов, декабря 27 дня 1924 года.
у Т б т о р .

Щ • •"•]

">'• '

'

"

"

бмшод
••ГіЧ-і

is -'.oifti

г ф Ь Щ .

»пю'Ш

хиоотож

U ; ) H I H ' q T ' K ) »;:

, тгл/і^нф

«кчаокоу

J

;

'•

'

щ ч і

<ШІІ#ѲН<іг„«Д
я ,аот

э ф е у , /.-„•} Г

нгмкяо!5.п;.ОН

!ітоо«(!

/ДШІ

,« г ' щ ь т

790qn•.'«-.

I M

j|

с-11 M-

)П (.q, Ті кгяш jf: .еда г опое .

t m a m p ï o ж р

.іщішпл.

in

•

«Я 7 'ГУ •

.V ; ru.

и г . Щ : б о с ѴГЭДф
ч »СЩ'ЧИ!

-дан:
Ш и

Щ.ЛПВЙМ

io я
"

r;i; j

•фС'Щ

у:: Ir-Hi,'

i n 7 KT и ш

H « q .FU'C'iH

q m

il •

ІЭ.ТTlHïÛHE'i.>0 7,'";
к

:

• • к , ..... ѵ ф , ; -

Щ п .щга
ftnqn

. « ,"

ш к ш н-ѵ

17) В. Д, Строганов—Настольная книга по рабочей
кооперации
. . .
1р.
18) Проф. В. В буш—Глеб Успевскиіі (в мастерской
художника слова)
— „
19) Б. Н. Хатунцев—0 природе власти (опыт исследования социально-психологических основ власти)
149 стр
— „
20) В. П. Крюков—Очерки теории страхового права . 2 „
21) Л. Калашников—Сельское хозяйство в трудовой
школе, 46 стр
— ,,
22) Уголовный кодекс с декретами и дополнен. 1923 г.
и с иродм. алфавита, указателем, 224 стр.
Цена 25 к , — в переплете
— „
23) Земельный кодекс-(с алфавитно-предмет. указателем)
— „
21) Н. Н. Лзвашев—Таблицы но огородничеству
. . — „
23) В. И. Лухменский—Практическое огородничество,
с рисунками, 121 стр.
— „
26) т. К Грацяанов—Что дает свекло-сахарная культура трудовому хозяйству, 14 стр
— ,,
Д Е Т С К И Е

— к.
60 „
90 „
— „
20 ,,
35 „
25 „
10 „
20 „
5 „

КНИГИ.

1) Красная шапочна (с рисунками в красках)
. .
2) Лисица и виноград (и др. басаи). Рисунки в
красках
3) Осел и соловей (и др. басни). Рис. в красках
.
4) Детки (Сборник любимых детских стихотворений
с рисунками)
. .
5) Царевна Лягушка Сказка в стихах. Рисунки в
красках
(',) Стихи т. Невельской (10-лѳтней девочки) . . .
7) Г. Л, Лавров—Рассказы п повести из жизни животных. С рис., для детей среднего и старшего
возраста. В переплете
8) Потешный зверинец (цветные рисунки)
. . .
9) Репка (многокрасочпые рисунки)
10) Мальчик с пальчик

—

„ 20 „

— „ 20 „
— ,, 20 „
—

,, 15 „

—
—

,, 50 „
,, 20 ,,

—
—
—
—

,,
„
„
-,

85
40
40
15

„
,,
„
„

Высылающие стоимость заказа полностью за пересылку но платят.
З а высылку 1 — 2 книг заказной бандеролью прилагать к стоимости
книг 7 коп.

G44G
Цена 90 ноп.

S

И З Д А Н И Е

А В Т О Р А .

СНЛАД ИЗДАНИЯ:

Книжный магазин „НОВЬ".
Саратов, улица Республики № 7 .

І